Человек-Паук. Майлз Моралес. Крылья ярости

Глава 2

Я ПОДНИМАЮ рюкзак, который лежит у двери, оказавшийся неожиданно тяжелым. Закидываю его на плечо и машу на прощание маме и бабушке. Спустившись по лестнице, толкаю дверь и оказываюсь на темной прохладной улице. Натягиваю пониже рукава, застегиваю на кофте молнию. Здесь намного холоднее, чем мне казалось, но я ведь недолго пробуду на улице, только голову проветрю. В воздухе витает свежий аромат с нотками стирального порошка и… кажется, моторного масла. Так или иначе, чего-то грубого и едкого. Это напоминает мне о жизни в Бруклине. Направляюсь вдоль по тротуару и сразу замечаю на стене рисунки. Это портреты Розы Паркс, Мартина Лютера Кинга и еще одного, судя по всему, очень важного для общества чернокожего парня, которого никак не могу вспомнить (он в очках, с усами и напоминает профессора). Тени и очертания портретов не просто нанесены мазками краски, они созданы из тысячи слов на испанском языке. Некоторые несложно узнать: это amor, paz, esperanza, and paciencia[1], – а другие я не понимаю: grandeza, cambio, derechos civiles[2].

Наверное, этот третий тоже по-своему велик, решаю я и иду дальше.

Я слышу, как кто-то весело смеется – так хохотал мой дедушка, заливисто и заразительно, и рядом с ним не засмеяться самому было невозможно. Я оборачиваюсь на звук: оказывается, там двое – пожилой мужчина и парень моего возраста – нависли над домино и увлеченно играют. Взрослый с хлопком опускает кость на стол, поднимается из-за стола, по-старчески упирая руки в колени, и снова смеется.

– Думал, подловишь меня на каком-нибудь промахе, а? – говорит он трескучим голосом. – Попробуй в другой раз, малец. Я в эту игру играю дольше, чем ты живешь.

Я улыбаюсь, вспоминая своего дедушку. Мы часто играли в Проспект-парке в шашки и не замечали, как летит время: сидели среди зелени весь день напролет, пока закатные лучи не украшали небо. После смерти дедушки мы играли уже с папой: он хотел подхватить эстафету.

В кармане дважды вздрагивает телефон. Вытаскиваю его и смотрю на экран – сообщение:

МАМА: Повесила куртку у двери, если ты вдруг замерзнешь в кофте.

Улыбаюсь и шлю в ответ:

Я: Спасибо, мам, мне не холодно. На улице вполне неплохо.

И это не только про погоду. Откуда-то сверху, с балкона, слышится музыка с мощными басами. Сегодня я видел рисунок парня, похожего на меня, двоих игроков в домино, напоминавших меня и дедушку, только что прошел мимо девушки в вязаной шапочке и перчатках без пальцев, которая терзает струны и издает звуки, казалось бы, слишком низкие для ее связок. Я скучаю по Бруклину. Думаю, всегда буду скучать по своей прошлой жизни. Но тут… Похоже, тут вполне терпимо.

Вдруг я замечаю целую стену уличного искусства: радуга цветов, разлитая от тротуара до самой крыши и покрывающая каждый кирпичик. Я могу разобрать несколько слов, в основном тут написаны имена. Но остальные никак не удается прочитать, не потому, что слишком уж неразборчиво, и не потому, что такие крупные буквы можно целиком рассмотреть только издалека. Просто почти всю стену закрывает огромный свежий рекламный плакат больнично-белого цвета с надписью «Террахил». Посреди плаката изображено сине-золотое лого с аптечкой первой помощи наверху. Казалось, что повесили все это намеренно, будто кто-то посмотрел на стену, подумал: «Какая гадость!» – и распорядился прикрыть рисунки большой, торжественной растяжкой с рисунками из фотостока, которая на космической станции смотрелась бы куда больше к месту, чем посреди жилого квартала. Хотя если бы кто-то и хотел очистить стену от граффити, стоило взять полотно побольше. Я-то все равно сначала заметил рисунки и только потом баннер, из-под которого в молчаливом протесте разбегались яркие надписи.

Я никогда не слышал о компании «Террахил», но, ясное дело, основана она не в скромном Восточном Гарлеме. В нижнем правом углу указана тонким и мелким шрифтом информация о патенте. Чтобы прочитать надпись, мне приходится подойти вплотную.

Снова жужжит телефон. Я вспоминаю, что сообщений приходило два. Заглядываю в мессенджер и вижу, что мне писал Питер.

ПИТЕР: Привет. Занят сегодня?

ПИТЕР: Я просто подумал, мы могли бы потренироваться.

Я улыбаюсь. Я готов написать ему «ДА» большими жирными буквами, добавив еще и длинный ряд эмоджи. Но потом оглядываюсь через плечо и бросаю взгляд на небольшое открытое окошко на пятом этаже здания между прачечной и угловым магазином. Я знаю, что за тем окном в маленькой комнате двум женщинам нужна моя помощь. Им нужно видеть мое лицо. Нужно знать, что я цел и невредим.

Я: Питер, извини, не могу. Помогал маме разбирать вещи. Очень устал. Может, завтра?

И вдруг он звонит. Отвечаю:

– Алло?

– Привет, Майлз! Сегодня переезжали?! Извини, что не заглянул помочь.

– Да ничего. Тебе ведь наверняка пришлось обезвреживать очередных злодеев.

– Это точно. В Проспект-парке сцепились две собаки, а следом их хозяева. Пришлось разнимать этих драчунов.

Я улыбаюсь. Это так похоже на Питера – для него нет слишком незначительных или слишком сложных проблем. Наверное, это и значит быть Человеком-Пауком – помогать каждому, даже если кажется, что дело совсем несерьезное. Я поворачиваю за угол у конца квартала и иду дальше. Фонари здесь стоят реже, мусора под ногами больше. Я чувствую, как на щеки и нос опускаются легкие снежинки.

– Ох. И как же ты с этим справился? – спрашиваю я.

– Пришлось отправить их в разные углы парка.

Я смеюсь:

– Как подравшихся детишек? Жестоко.

– Скорее как взрослых, у которых выдался тяжелый денек, – отвечает он. – Всем иногда нужно выпустить пар. Кстати о нем. Здесь как-то прохладно, да? Не помешало бы мне утеплить костюмчик.

Неожиданный звук отвлекает меня от мыслей: где-то наверху вдребезги разбивается стекло.

– Что это было? – спрашивает Питер.

– Не знаю. Но похоже на неприятности.

Раздается крик, а потом скрип подошв по засыпанному осколками бетону. За углом я замечаю яркую вспышку и, на ходу осматриваясь по сторонам, бегу к ней. Посреди улицы есть магазинчик бытовых мелочей – сейчас фонари горят только рядом с ним. Тротуар перед входом усыпан стеклом, часть витрины еще висит и раскачивается, но недолго: несколько секунд, и она падает, в стороны разлетаются осколки. Что происходит, пока неясно, но я уверен: хозяева магазинов не бьют собственные витрины ради развлечения. До меня донесся звук, не предвещающий ничего хорошего: от этого вопля кровь стынет в жилах, – а потом раздается глухой стук, будто от столкновения двух крупных тяжелых предметов. Возможно, это драка и кто-то попал в беду. Я, почти не думая, бросаюсь в ближайший переулок и прячусь за мусорным баком.

– Питер, мне надо идти, – быстро говорю я и бросаю трубку, не дожидаясь, пока он посоветует быть осторожнее или подождать его. Если уж он может без меня положить конец драке двух собак и их хозяев, то и я могу сам справиться с грабителем.

Снимаю рюкзак. Сейчас не время Майлза, пора выпускать Человека-Паука.

Я расстегиваю молнию и заглядываю в рюкзак, ожидая увидеть маску Человека-Паука, напоминающую о том, кто я на самом деле и на что способен. Ту самую, которую я взял у Питера, заставив трижды ее постирать. Неважно, где я и в каком настроении, стоит мне натянуть эту маску, как сразу становится лучше.

Но вместо нее в рюкзаке оказывается…

Стопка комиксов?

Вены на шее пульсируют. Я перебираю журналы.

– Нет, нет, нет! Что это такое? Как они здесь оказались?

Только теперь я замечаю небольшой ярлычок, на котором тонким маркером выведено одно слово: Ли.

Ганке Ли.

Я встаю и делаю пару шагов назад. Не хочется верить, что по пути на улицу я схватил не тот рюкзак. Сердце бешено колотится. Из магазина доносится очередной крик.

– Нет-нет-нет, не может этого быть, – шепчу я, хватаюсь за голову и нервно хожу кругами, пиная ногой пластиковый стаканчик.

Что делать?

Что делать?

Что же мне делать?

Стать Человеком-Пауком – отличный вариант, но такого у меня нет. Я – Майлз. Ганке уже давно ушел, и пока я до него доберусь, неразбериха в магазине закончится, а грабитель успеет убежать. Застегиваю рюкзак и закидываю его на спину. Подбегаю к углу и снова осматриваюсь. До меня доносится гулкий звук падения тяжелого предмета на пол, и я надеюсь, что это был именно предмет, а не человек. Я стараюсь подавить страх и понимаю: действовать надо быстро. В маске или без нее, только я могу остановить происходящее на моих глазах ограбление. Задумываюсь, не написать ли Питеру. Но не могу же я дергать его каждый раз, когда рядом совершают преступление? Что я за супергерой такой, если звоню своему учителю из-за каждого разбитого окна? Питер мне не нянька, в конце концов.

Руки потеют. В памяти всплывают слова, произнесенные отцом, прежде чем он вышел на сцену в здании городской администрации, и придают мне сил.

– Я не супергерой, – сказал он, прежде чем отправиться произносить речь. – Я просто человек, который не сдается.

Сегодня этим человеком буду я, решаю про себя. Без маски. Без паутины. Без Питера.

Просто я.

Я выбираю не сдаваться.

Страх, который до этого сковывал меня, превратился в силу. Я выхожу из-за угла, не спуская глаз с магазина, и иду к дверям. Под ногами хрустят осколки витрины, и чем ближе я ко входу, тем они крупнее. Торчащие из рамы остатки стекла иногда падают на пол и звякают. Внутри кто-то есть. Раздается громкий треск. Я отпрыгиваю и резко останавливаюсь. Снова треск: из другой витрины вылетает целая полка и падает на тротуар перед магазином.

Что там делает этот грабитель? В боулинг играет?

Через несколько секунд я уже жалею, что поинтересовался.

Вор, удивительно невысокий (примерно с меня), как пушечное ядро, вылетает наружу и падает лицом на усеянный осколками тротуар. Я морщусь, напрочь забыв, что должен его ловить, но тут же вспоминаю и бросаюсь в его сторону. Хватаю преступника за пояс, и мы снова падаем. Должно быть, в его кофте есть скользкие шелковые нити: вор умудряется гораздо быстрее, чем я ожидал, вывернуться из моей хватки.

Осколки оставили на моей руке рану, но сейчас не время об этом думать. Гораздо опаснее его…

Пум!

Меня ослепляет белая вспышка. Пахнет кровью. Через мгновение в поле моего зрения появляется человек, который только что сбил меня с ног. Он стоит ко мне спиной, его плечо оттягивает ремешок большой брезентовой сумки. Я вижу такую же, как у меня, смуглую кожу, его нос уже моего, а глаза немного больше, брови сходятся на переносице, а лицо скривилось в злобной гримасе. Он смотрит куда угодно, только не на меня. Вдруг по его телу начинают плясать отблески синего и красного, и он в панике бросается прочь по улице. Я не без труда поднимаюсь на локтях, хотя голова пульсирует болью, а мир вокруг будто вертится. Я слышу удаляющиеся по улице тяжелые шаги, встаю на колени, и вдруг кто-то пинает меня под ребра.

– Вот ты где, мерзавец!

Я вижу, как к моему лицу стремительно приближается метла, и вскидываю руки, чтобы закрыться от щетинок и пыли.

– Я же говорила, он от меня не убежит! Думаешь, так просто вломиться в мой магазин в моем же районе и уйти как ни в чем не бывало?!

– Нет! – вскрикиваю я. Меня продолжают осыпать ударами, а я пытаюсь откатиться в сторону. – Это был не я! Это… А-а!

За каждым моим словом следует новый удар.

– Честно… – шмяк! – это – шмяк! – не – шмяк! – я! Тот – шмяк! – парень – шмяк! – сбежал.

Паучье чутье отдается трезвоном в шее с такой силой, что мне кажется, его можно услышать.

Наконец перед глазами почти перестают плясать звезды и круги, я встаю на четвереньки, поднимаю глаза и смотрю на своего обидчика. Это женщина примерно моего роста, телосложением схожая с моей бабушкой. Глаза ее блестят, волосы стянуты в такой тугой пучок, так что я удивлен, что у нее нет головных болей.

Или они есть, и именно поэтому она хочет меня убить.

Красные и синие огни сейчас окружают нас со всех сторон. Я снова пускаюсь в объяснения и говорю, что она ошиблась, а за моей спиной раздается низкий вой сирены. Я быстро оборачиваюсь, прикрывая глаза от фонарей, благодарный людям, которые помогают нам с Питером ловить настоящих преступников – вроде того, кто только что сбежал. Я уже стою на ногах, и только теперь ощущаю, как под носом струится кровь, а пульсация из головы опускается в шею.

Как же хорошо, что они приехали. Они-то за меня поручатся.

– Офицеры, это он, – раздается сзади.

И тут я вспоминаю, что я без костюма. Сейчас я не Человек-Паук. Полиция никак не сможет отличить меня от грабителя.

Они видят темнокожего паренька в кофте с капюшоном, который стоит перед разбитой витриной.

И вот на меня смотрят дула пистолетов, щелкают предохранители.

– А ну-ка на землю, парень! Руки за голову!

Вот так, сейчас я просто какой-то парень. Обычный. Предполагалось, что я буду обычным парнем, который никогда не сдается, но, когда я поднимаю руки в воздух и опускаюсь на колени, глотая слезы, кажется, именно это я и делаю.

По крайней мере, хватают за плечи, прижимают к земле и надевают наручники довольно аккуратно. Но твердое железо впивается в кожу, и когда я уже лежу на тротуаре, жадно втягивая воздух и стараясь не сдвинуть лицо ни на миллиметр (как раз подо мной осколки витрины), между лопаток на меня давит тяжелый полицейский сапог.

– Итак, что же тут стряслось, мэм? – раздается голос офицера. Я знаю, они обязаны меня никуда не отпускать, пока не выяснят «факты». Но у них есть только мое слово против слова хозяйки магазина, и именно у меня сейчас серый капюшон, лицо в крови и шаткое алиби. На их взгляд, если я и не грабитель, то наверняка заодно с ним.

– Что ж, – говорит дама, стукнув концом метлы об асфальт, явно пытаясь напомнить, на что она способна. – Я отдыхала, готовилась к ночной смене, и вдруг этот парень врывается внутрь сквозь витрину и носится внутри, как адская летучая мышь…

– Это был не я! – кричу в ответ. – Тот парень…

– Помолчи, с тобой тоже скоро поговорим. Хорошо?

Хорошо. В смысле, надеюсь, все и правда будет хорошо. Только лежать лицом на тротуаре больно, и дышать стало тяжело.

– Можно я сяду? – слабо спрашиваю я. Жду секунду и продолжаю: – У меня нет никакого оружия, честно. Просто хочется сесть.

Сапог перестает давить на спину, меня подхватывают две сильные руки и поднимают. Я отклоняюсь назад и, почувствовав край бордюра, пытаюсь на нем устроиться. По крайней мере, осколки теперь находятся чуть дальше от моего лица. Провожу рукавом по щеке, стряхивая пыль и осколки стекла.

Хозяйка магазина все говорит и говорит, а я задумываюсь, уж не отправят ли меня сегодня в камеру. Она признается, что у нее есть видеозапись темнокожего парня в серой кофте, говорит, я вламываюсь в магазин не в первый раз, но такой разрухи еще не устраивал, и чем больше я слышу, тем яснее понимаю, что в следующий раз бабуля и мама увидят меня уже в клетке.