Человек с большим будущим

Семь

– Неужели Таггерт считает, что на это стоит тратить наше время! – ворчал Дигби, утирая пот со лба промокшим платком.

Я отчасти ему сочувствовал, и не только из-за температуры, которая была в районе ста десяти градусов в тени, – ну или была бы, имейся здесь хоть какая-никакая тень.

Апрель в Калькутте месяц неприятный. Здесь вообще мало приятных месяцев, но в апреле начинается лето, и ничего хуже себе представить нельзя. Земля задыхалась под колпаком невыносимой жары, и все ее жители, как англичане, так и индийцы, медленно варились в бесконечном, мучительном ожидании муссонных дождей, до которых оставалось еще два месяца.

Мы втроем – Дигби, Банерджи и я – находились за городом, в часе пути к северу от Калькутты. Во все стороны разбегались зеленые поля. Там, вдали, время, казалось, замерло, и крестьяне пахали землю, идя за плугом, запряженным волами, по изрытым бороздами пастбищам. Водитель остановился на обочине, и теперь мы карабкались на крутую насыпь, возвышавшуюся над полями на добрые двадцать футов – туда, где пролегало железнодорожное полотно. Прямо перед нами, похожий на толстого металлического слизня, грустил на вершине насыпи угольно-черный локомотив неподвижного состава. За ним протянулись восемь вагонов, пассажирских и товарных вперемешку. Все они были выкрашены в цвета Восточно-бенгальской железнодорожной компании. Вокруг толклись местные констебли, изо всех сил стараясь не выходить из тени. На них была форма защитного цвета, какую носили почти все служащие Имперской полиции на всей территории Индии. Всей, за исключением Калькутты. Мы в городе носили белую форму.

– Как, по его мнению, мы должны продвигаться в деле Маколи, если он заставляет нас бегать и разбираться с убийством каждого Тома, Дика или Гарри? – вопрошал Дигби.

– Уверен, что у комиссара были на то причины, – ответил я, хотя понятия не имел, какие именно.

– Неужели он не мог других найти? Господи, убили какого-то кули. Почему люди из местной таны не могли этим заняться? – Дигби лез на насыпь, тяжело дыша от жары и напряжения.

Мы прибыли сюда по распоряжению Таггерта, чтобы расследовать убийство. По предварительным данным, на поезд напали декойты[37], но ограбление пошло не по плану и закончилось гибелью железнодорожного охранника-индийца. Хотя цвет кожи человека и не должен никак влиять на важность дела, в реальности все было, как правило, иначе, и должен признаться, что я и сам, подобно Дигби, недоумевал, почему Таггерт счел нужным отвлечь нас от дела Маколи, чтобы расследовать, в сущности, просто неудавшееся ограбление.

Вся суета явно сосредоточилась вокруг вагона охраны в хвосте поезда. Я велел Банерджи идти к локомотиву и поговорить с машинистом, а мы с Дигби направились к хвосту. Двое констеблей как раз спускали завернутое в простыню тело из вагона на землю.

Я приказал одному из констеблей открыть голову убитого. Зрелище было довольно неприглядное: сломанный нос, лицо все в кровоподтеках, спутанные волосы слиплись от крови. Тот, кто это сделал, явно не стеснялся махать кулаками. Я кивком разрешил констеблю вернуть простыню на место.

Внутри вагона охраны виднелись силуэты двух мужчин, о чем-то горячо споривших. Один из них, пониже ростом, в фуражке с козырьком, казался более возбужденным. Он бурно жестикулировал и тыкал толстым пальцем в грудь собеседнику. Я решил, что это полицейский, старший по званию на месте преступления. Как же я удивился, обнаружив, что он не в полицейской форме, а в форме железнодорожного кондуктора! Судя по внешности, он был смешанных кровей, а человек, которого он так увлеченно распекал, оказался сержантом полиции, индийцем. Оба они встретили нас с нескрываемым облегчением.

– Полицейские-англичане! – воскликнул кондуктор. – Может быть, мы хоть теперь сдвинемся с места!

Я оставил его слова без ответа и обратился к сержанту, который, казалось, был слеплен из того же теста, что и Банерджи, – в очках, худенький и почти такой же унылый на вид.

– Что здесь произошло? – спросил я.

Не успел индиец ответить, как вмешался кондуктор:

– Если вы хотите знать, что произошло, то спрашивать нужно меня, потому что я старший по званию железнодорожный служащий, а еще потому что я, собственно, был здесь, когда все это случилось.

Я вздохнул. Мне никогда не нравилось иметь дело с госслужащими на мелких должностях. Все они, как правило, отличались непомерно раздутым самомнением, а те, кто носил фуражки с козырьком, были хуже прочих.

– А вы кто?

– Перкинс, сэр. Альберт Перкинс, – ответил он, выпячивая грудь и вытягиваясь передо мной в полный рост, пять с половиной футов плюс фуражка. – Начальник охраны на этом поезде.

– В таком случае, мистер Перкинс, расскажите нам, что произошло. С самого начала.

– Что ж, – согласился Перкинс, – если вам угодно с начала, то с него я и начну. По расписанию мы должны были отправиться с вокзала Сеалда прошлой ночью в час тридцать, но поезд задержали примерно на полтора часа, поэтому, когда мы наконец тронулись, было уже больше трех. Первый час дороги или около того все шло как обычно. Потом, когда мы были на этом месте, кто-то дернул за сигнальный шнур. Конечно же, машинист тут же остановил состав. Я пошел по вагонам, чтобы выяснить, что случилось. Прямо вам скажу: нечасто такое бывает, чтобы кто-то дергал за шнур в ночном поезде. Проблемы начались, когда я добрался до пассажирского вагона второго класса. Вдруг встали какие-то два индийца – такие, приличного вида, в костюмах. Один нацелил мне в голову пистолет и приказал лечь лицом в пол. Само собой, я послушался. Некоторые пассажиры запаниковали, но один из этих двоих крикнул что-то на бенгали и заставил их замолчать. Мне с пола почти ничего не было видно, но я уверен, что второй из них тогда ушел из вагона. Где-то через минуту я услышал голоса снизу, с путей, – местные, и довольно много, так я понял по звуку. Там, снаружи, творилась какая-то суета. Я думал, что они пойдут по купе, грабя пассажиров, но нет, не пошли. Даже в вагон первого класса. Машинист говорит, они просто поставили по человеку в каждый вагон и двоих – вперед, в локомотив, а остальные двинулись сюда, в хвост поезда.

– И что было дальше?

Перкинс пожал плечами:

– Точно не знаю. Этот негодяй держал меня на полу. И все время я слышал крики со стороны хвоста. Наконец – похоже, было почти пять – раздался крик, и декойт, державший меня на мушке, вдруг ушел. Я думал, он вернется с группой своих дружков, но ничего такого не случилось. Он будто растворился – и он, и все остальные.

– И что вы сделали тогда?

– Я ничего не делал, пока машинист с помощником не пришли меня искать. Откуда мне было знать, что эти негодяи исчезли? А потом я вышел из вагона с Эвансом – это машинист. Знаете, настоящий англичанин. Говорит, из самого Лондона. Водит сорок третий поезд уже почти двадцать лет. Я уточнил у него, точно ли преступники убежали, и после отправился по купе – проверял все по очереди. Несколько английских леди в первом классе были страшно напуганы, но никто не пострадал. Я прошел весь состав до самого вагона охраны – и только тогда увидел тело юного Пала, – он указал в сторону железнодорожного полотна, на завернутый в простыню труп.

– Его звали Пал?

Перкинс торжественно кивнул:

– Хайрен Пал.

Я огляделся. Вагон был разделен пополам проволочной решеткой с дверью, позволяющей перемещаться между двумя половинами. По нашу сторону решетки стоял небольшой письменный стол, заваленный какими-то бумагами. Рядом валялись опрокинутый стул, разбитая керосиновая лампа и несколько листков, упавших со стола и угодивших в лужу застывающей крови. С той стороны решетки лежало около дюжины тяжелых с виду джутовых мешков и стояли два объемных сейфа, оба открытые.

– Как вы считаете, зачем они в него стреляли? – спросил Дигби.

– Не знаю, – пожал плечами кондуктор.

– Что они забрали? – поинтересовался я.

Кондуктор снял фуражку и почесал в затылке:

– В том-то и дело. Насколько я понимаю, ничего.

– Ничего? – переспросил Дигби. – Банда декойтов нападает на поезд, убивает охранника и уходит, ничего не взяв? Чушь какая.

– Я вам точно говорю, – с жаром закивал Перкинс. – Все мешки с почтой на месте, и, как я уже сказал, они не грабили пассажиров.

– А как же те сейфы? – спросил я. – Что было в них?

– Прошлой ночью – ничего, – ответил Перкинс.

– Это обычная ситуация?

– Иногда они полны. Иногда пусты. Ведь это же сорок третий из города!

Он посмотрел на нас и не увидел понимания в наших лицах.

– Сорок третий из города – это Дарджилингский почтовый, – пояснил он. – Основной рейс между Калькуттой и Северной Бенгалией. Почти все, что должно туда попасть, от людей и скота до официальной государственной корреспонденции, едет сорок третьим из города.

– А как вы подняли тревогу? – спросил я.

– Где-то через десять минут после того, как декойты убежали, мимо нас проезжал двадцать шестой в город. Мы остановили его и рассказали кондуктору, что случилось. Они предложили нам помощь, а добравшись до Нейхати, сообщили о происшествии.

Я повернулся к сержанту-индийцу:

– А где пассажиры?

– Всех пассажиров второго и третьего класса перевезли на вокзал Бандел-Джанкшен для дачи показаний, – ответил он. – В первом классе ехали только европейцы, сэр. Их тоже доставили в Бандел, но оттуда разрешили ехать дальше по своим делам. Но у нас есть список их имен с адресами.

Пассажиры первого класса были белыми, поэтому и надеяться нечего, что они послушаются приказа местного полицейского и будут сидеть несколько часов в какой-то дыре и ждать, когда у них возьмут показания. В Индии даже силы законности и правопорядка отступали перед превосходством расы.

Я велел Дигби взять у кондуктора подробные показания, а сам прохрустел по гравию к голове поезда. Банерджи разговаривал с машинистом. Увидев меня, он неуклюже спустился с подножки локомотива.

– Ну как, много удалось узнать? – спросил я.

– Я пытался взять у него показания, сэр, но это оказалось непростой задачей. Он не очень хорошо говорит по-английски.

– Странно, – удивился я. – Кондуктор уверил меня, что он англичанин.

– Боюсь, что так и есть, сэр. Может, вы хотите сами с ним поговорить?

Эванс оказался невысоким коренастым мужчиной, таким же крепким на вид, как и локомотив, которым он управлял. Его лицо и рабочий комбинезон покрывала угольная пыль, а морщины на щеках были словно прочерчены копотью. Мне он сразу понравился.

Его версия событий совпадала с версией Перкинса: примерно в часе езды от калькуттского вокзала Сеалда кто-то дернул за шнур, и Эванс остановил состав. Но в то время как Перкинс подробнейшим образом исследовал пол вагона второго класса, Эвансу с его локомотива было гораздо лучше видно, что происходит.

– Едва мы остановились, – сказал он, – целая толпа этого ворья налетела на нас со всех сторон – спереди, слева, справа.

– Сколько их было?

Эванс пожал плечами:

– Точно не скажу, командир, темень была кромешная, но, думаю, никак не меньше десятка. Потом один лезет сюда и тычет в меня своим стволом. Руки, мол, вверх. Двадцать лет назад я бы ему мигом врезал, но нынче силы уже не те. Остальные, того, по вагонам разбрелись. Слышу, как дамы в первом классе верещат. Но они мигом замолчали. Не иначе как какой-то черномазый и на них тоже ствол направил.

– Вы слышали, что происходило в вагоне охраны?

Он помотал головой:

– Не. Слишком далеко.

– Что было дальше?

– Тот черномазый, что был тут со мной и Эриком, – Эванс указал на своего помощника, который лопатой закидывал уголь в топку локомотива, – он хотел, чтоб мы сошли вниз, но мы не послушались, – так, Эрик?

Помощник кивнул, не отрываясь от своего занятия.

– Я ему и говорю: «Стреляй, коли хошь, а я вожу Дарджилингский почтовый больше лет, чем ты небо коптишь, и слезу я с локомотива не раньше, чем мы доедем до моста Хагдинга». В конце концов этот ублюдок передумал и оставил нас здесь. Дальше тут все было спокойно: я, Эрик и этот черномазый, он все целился в нас своим стволом. Мы слышали, что там, в хвосте, что-то происходит, но ни черта не видели в темноте. Через час где-то, как раз перед рассветом, один мерзавец там, на рельсах, давай что-то орать. И тут все они скопом, а с ними и наш приятель из локомотива, попрыгали с поезда – и деру. Часть побежала вон туда, – он махнул рукой через поля на север, – остальные – туда, к дороге. Через несколько минут тут никого не осталось.

– А потом?

– Ну, мы с Эриком, значит, чуток выждали. Солнце уже поднималось, и мы осмотрелись, чтобы, значит, проверить, что все чисто и никто из этих ублюдков тут не ошивается. Никого не видать, поэтому мы спрыгиваем вниз и идем вдоль поезда искать старика Перкинса. Я-то надеялся, что они его слегонца потрепали, но нет. Глядим – лежит на полу во втором классе, ровно младенец спящий. Ну, короче, отклеил он пузо от пола и велел мне идти обратно в локомотив, а сам пошел остальные вагоны проверять. Это он нашел беднягу Пала.

– Расскажите о Пале.

Эванс пожал плечами:

– Дельный парень, из семьи железнодорожников. Работал на железной дороге с детства. Тихоня был, мухи не обидит. Вообразить не могу, чтобы он пошел против банды декойтов. Отчего они решили его пришить, а не Перкинса, не пойму.

– Кажется, вы не в восторге от кондуктора.

– Ну так ты его видел. Тебе самому он нравится? А тут представь, тебе с этим простофилей работать день за днем – и так семь лет.

У меня оставался последний вопрос:

– А часто в этих местах декойты нападают на поезда?

Эванс помотал головой:

– Бывает, конечно, особливо ежели в безлюдных местах подальше от городов или в Бихаре – дырища каких мало, – но в жизни не слыхал, чтоб декойты напали на поезд так близко к Калькутте.

Поблагодарив Эванса за помощь, я спрыгнул на рельсы и кликнул Банерджи, который беседовал с одним из местных констеблей.

– Давайте пройдемся, сержант, – сказал я, направляясь в сторону полей, куда, по словам Эванса, убежала часть нападавших. Добрых десять минут мы прочесывали местность к северу от состава, но не нашли ничего, кроме примятой травы.

Мы вернулись к поезду и двинулись теперь на юго-восток, в сторону шоссе, куда, как сообщил машинист, направились остальные грабители.

– Что это за дорога? – спросил я у Банерджи.

– Это Великий колесный путь, сэр.

– Он ведет обратно в Калькутту?

– Да, сэр.

– А в противоположном направлении куда он ведет?

Банерджи улыбнулся:

– Его длина составляет более двух тысяч миль, сэр. Он ведет до самого Дели, а дальше – через Хайберский перевал и в Кабул.

– Думаю, не стоит всерьез рассматривать возможность, что наши разбойники сбежали в Афганистан, сержант, – заметил я. – Меня интересует только ближайший крупный город, через который ведет шоссе.

– Если я не ошибаюсь, сэр, в непосредственной близости отсюда оно проходит через Нарьянпур.

– Сколько до него?

– Не имею представления, сэр. Я не знаю точно, где мы сейчас находимся.

Мы шли по дороге еще несколько минут, пока не увидели прилегающую к ней небольшую грунтовую площадку.

– Посмотрите, Банерджи!

На земле отчетливо проступала колея.

– Следы шин, – сказал сержант. – Здесь проехало какое-то транспортное средство, и, кажется, недавно. Может, легковой автомобиль?

– Следы слишком широкие для шин легкового автомобиля, – возразил я. – Скорее всего, грузовик.

Мы еще немного побродили в округе, но больше ничего не обнаружили. Я взглянул на часы: почти половина десятого. Пора было собираться, если мы хотели застать мистера Бьюкена в клубе «Бенгалия». Я неохотно окликнул Банерджи и велел возвращаться к поезду.

– Ну, господа, какие будут версии? – спросил я. Наш автомобиль несся в Калькутту. Мы втроем кое-как умещались на заднем сиденье.

– Мне кажется, все предельно ясно, приятель, – отозвался Дигби. – Декойты нападают на поезд, чтобы очистить сейфы. Обнаружив, что сейфы пусты, они в ярости стреляют в охранника. Он погибает, они пугаются и убегают. Следовало бы распорядиться, чтобы окружная полиция устроила облаву на местных злодеев. Мы тут имеем дело не с самыми искушенными преступниками. Кто-нибудь из них обязательно заговорит и сдаст всю компанию.

План действий выглядел соблазнительно. Списать все на неумелое ограбление и передать дело местной полиции. Только вот этот конкретный сценарий противоречил фактам. Насколько я мог судить, нападавших никак нельзя было назвать неумелыми. Напротив, все обстоятельства говорили о том, что операцию тщательно спланировали. Разумеется, кроме ее исхода. И в этом-то и был главный вопрос: если они нападали с целью ограбления, то почему ничего не взяли?