Человек с Луны

V

ТРЕТЬЕ ПОСЕЩЕНИЕ БЕРЕГА МАКЛАЯ (1883 г.)

Я имел возможность снова посетить Берег Маклая, встретив на пути в Австралию, в Батавии, корвет «Скобелев».

Узнав от адмирала Н. В. Копытова, что он намеревается посетить некоторые о-ва Меланезии и, может быть, зайдет на Берег Маклая, я предложил адмиралу взять меня с собою, так как благодаря моим знаниям туземного языка и местных условий островов, куда должен был зайти корвет, я мог быть полезным при плавании; а я, со своей стороны, мог вновь посетить знакомые мне места. Должен сказать, что Берег Маклая особенно притягивал меня, так как мне хотелось знать, что сталось с моими новогвинейскими друзьями. Адмирал согласился, и я, распорядившись, чтобы мой багаж был отправлен в Австралию на английском пароходе «Chyebassa», на котором я ехал из Порт-Саида в Брисбейн (Квисленд), захватил несколько необходимых вещей и перебрался на корвет, который снялся на другое же утро. За неимением свободной каюты, мне было устроено при помощи брезентов и флагов отличнейшее помещение под полуютом. Кроме подвешенной офицерской койки, служившей мне постелью, стол, стул и кресло были помещены в моей временной каюте, которая, находясь на палубе, была прохладна и светла.

Зайдя на Макассар, в Амбоину, я попросил адмирала приобрести здесь одного бычка, двух телок и коз местной породы, уже акклиматизировавшихся в Малайском архипелаге, — в подарок туземцам Берега Маклая. Мое желание было исполнено, и, кроме того, на казенные деньги были куплены для подарков туземцам тех островов, к которым мы должны были приехать, разные вещи, как-то: малайские паранги (большие ножи), красная бумажная материя, бусы, небольшие зеркала и т. п. Кроме того, мною было приобретено множество семян разного рода, между прочим, семян дуриана, мангустана, манго, нескольких видов хлебного дерева, апельсина, лимона, ланзат, кофейного дерева, несколько молодых ананасов и много семян разных других полезных растений и овощей{117}.

Пройдя пролив Буру и Сайгуйэн (между о-вами Салавати и Батанта), 12 марта мы подошли к берегу Новой Гвинеи. По случаю дождя и густых облаков, скрывавших берег, и вообще вследствие дождливой погоды адмирал решил не заходить в Дорэ, а идти прямо к Берегу Маклая. 15 марта мы проходили мимо бухты Гумбольдта в Новой Гвинее. Открывшийся перед нами 16 марта остров Вулкан оказался снова действующим, как и в 1877 году. 17-го утром, пройдя проливом «Изумруда» (между Новой Гвинеей и о-вом Кар-Кар), мы медленно прошли архипелаг Довольных людей около 2-х часов пополудни, а в половине шестого вечера бросили якорь в Порте Константин.

Я съехал на берег на мысок Обсервации и, увидев там несколько старых знакомых из Гумбу, сказал им, что я буду завтра утром в Бонгу и что для корвета нужна провизия: свиньи, таро, бананы и т. п. Боясь лихорадки, я не рискнул в тот же вечер отправиться в другие деревни и вернулся на корвет.

18 марта адмирал, несколько офицеров и я съехали на берег около деревни Бонгу. Сопровождаемые туземцами, которые, перебивая один другого, обращались ко мне с расспросами, где я буду жить, когда начать строить мне хижину, и т. п., - мы обошли деревню. Она показалась мне в этот раз как-то меньше и запущеннее, чем в 1876–1877 гг. Припомнив расположение деревни, я скоро открыл, что целые две площадки с окружающими их хижинами обратились в пустырь. Площадки заросли травою, а на развалинах хижин рос кустарник. На мои вопросы мне объяснили, что из туземцев, живших в этих хижинах, одни перемерли, а другие выселились. Сообразно с моими инструкциями, данными при отъезде в 1877 г., все девушки и молодые женщины были удалены; оставалось только несколько безобразных старух. Помня также мои советы, туземцы явились не только без оружия, но даже и без малейшего украшения. Вид их поэтому был сегодня довольно мизерный (дикие без украшений, лохматые, напоминают одетого в лохмотья европейца), тем более что почти вся молодежь отсутствовала. Одни находились в Богати по случаю происходившего там большого «ая» и муна; другие, вероятно, были в лесу, охраняя женщин. Мой старый приятель Саул рассказал мне длинную историю о «тамо-инглис» (вероятно, экспедиции шхуны "Dove"), затем о приходов Гарагасси абадам Маклай (брата Маклая), как они, вероятно, называли г. Ромильи. Вспомнив, что я еще не видел Туя, я прервал разговор вопросом о нем: "Туй муэн-сен" (Туй умер), — ответил мне Саул. Я очень пожалел о моем старом приятеле. Я оставил туземцев Бонгу в большом волнении, объявив, что привез им быка, корову, козла и коз. Все повторяли за мной имена этих животных, все хотели их видеть сейчас же и т. д. Я объяснил, что для привезенного скота надо построить изгородь, чтобы он не разбежался. Туземцы много говорили, и никто не принимался за дело. Еще раньше я убедился, что, если дать туземцам какую-нибудь вещь для общего пользования, а не исключительно одному, то это всегда окажется ошибкой, так как никто не заботится об общей собственности. Однако дать привезенный скот кому-нибудь одному или же раздать по одному животному на нескольких лиц не казалось мне правильным. Сказав, что я привезу быка, корову и коз к заходу солнца, я направился к тому месту, где в 1876–1877 гг. стоял мой дом. Придя туда, я почти не узнал местности. Под большими деревьями, которые некогда окружали мой дом, рос теперь всюду большой кустарник; только местами изредка проглядывали между зеленью посаженные мною кокосовые пальмы, бананы и множество Carica papaya{118}, которая поднималась высокими стволами значительной толщины. Вместо широких дорожек, содержавшихся всегда в большой чистоте около моей хижины, оказалось, теперь две-три тропинки, по которым можно было пробраться только с трудом. Я пошел прямо туда, где прежде стояли оба дома. Между кустами я нашел полдюжины еще стоявших свай, и это было все. Припоминая, с какими хлопотами я строил себе дом, с каким терпением я разводил плантацию, мне трудно верилось, что каких-нибудь 5–6 лет было достаточно, чтобы превратить все в глухой уголок густого леса. Это был пример роскошного плодородия почвы. Времени на размышления, однако, у меня не было, почему я приказал сопровождавшим меня туземцам расчистить то место, где в 1877 г. у меня росла кукуруза и где мне показалось, что кустарник был не так част. Я велел выдергивать с корнями небольшие деревца, что при большом числе рабочих рук оказалось вовсе не трудно. Расчищенное место было вскопано матросами, имевшими с собою железные лопаты, на пространстве несколько квадратных сажен. Я послал туземцев за водою, а сам с помощью моего слуги из Амбоины, Яна, и обоих матросов стал рассаживать молодые растения и семена, привезенные из Амбоины. Принесенная в бамбуках вода послужила для поливки вновь посаженных растений. Не посадил я только семян кофе, отдав их Саулу и некоторым другим туземцам для передачи жителям горных деревень, где для кофейного дерева климат подходит больше, нежели на Берегу Маклая. Туземцы, по-видимому, интересовались всей этой процедурой. Я тем не менее не был уверен, что мой эксперимент удастся, и даже боялся, чтобы на вновь взрытую землю не явились в тот же день, или на другой, свиньи и не разрыли бы новую плантацию; сделать же достаточно прочную изгородь было невозможно. У меня не было времени, чтобы приглядеть за сооружением ее самому, а туземцы были слишком возбуждены приходом корвета и постройкою у деревни забора для скота.

Я отправился лесом по хорошо знакомой тропинке в Горенду; но и тропинка была сильно запущена, невысокий тогда кустарник вырос теперь в большие деревья, так что знакомая тропинка показалась мне совершенно новою. Добравшись наконец до места, где 6 лет тому назад была расположена деревня Горенду, я был окончательно поражен ее измененным видом. Вместо значительной деревни оставались только две-три хижины: все заросло до неузнаваемости. Мне стало почему-то так грустно, что я поспешил выйти к морю и отправиться обратно на корвет.

После полдника и короткой сиесты я вернулся на Берег и пошел снова в Бонгу. Я чувствовал себя как дома, и мне положительно кажется, что ни к одному уголку земного шара, где мне приходилось жить во время моих странствований, я не чувствую такой привязанности, как к этому берегу Новой Гвинеи. Каждое дерево казалось мне старым знакомым. Когда я пришел в деревню, вокруг меня собралась толпа. Многих знакомых лиц я не мог досчитаться; многие показались мне совершенно незнакомыми: в мой последний приезд они были еще юношами, а теперь у них самих были дети. Только немногие старики оказались моими прежними старыми приятелями. Два обстоятельства особенно бросились мне в глаза. Во-первых, мне и всем окружавшим меня казалось, что как будто только вчера, а не 6 лет тому назад я был в Бонгу в последний раз; во-вторых, мне показалось странным отсутствие всякой дружественной демонстрации по отношению ко мне со стороны папуасов после моего долгого отсутствия. Подумав немного, я нашел второе обстоятельство совершенно понятным: ведь я сам ничем особенным не выражал моего удовольствия при возвращении сюда; что же мне удивляться, если и папуасы не скачут от радости при виде меня. Были, однако ж, и такие среди них, которые, прислонясь к моему плечу, всплакнули и, всхлипывая, стали пересчитывать умерших во время моего отсутствия. "И этот умер, говорили они, — и этот, и этот" и т. д. Всем хотелось, чтобы я по-старому поселился между ними, но на этот раз уже в самой деревне; хотели также знать, когда я опять вернусь; и что им делать, если "тамо инглис" снова появятся.

Несколько мальчиков, перегоняя друг друга и запыхавшись, прибежали с известием, что "тамо русс" с "буль боро русс" (большая русская свинья) приближаются в "кобум ани боро" (в шлюпке очень большой). Все бросились бежать; я тоже последовал за толпою. Действительно, большой баркас шел недалеко от берега. Так как вследствие отлогости берега тяжелому баркасу нельзя было подойти к нему, то офицер, в распоряжении которого находился баркас, скомандовал нескольким матросам, чтобы они, засучив панталоны, соскочили в воду. Большая толпа жителей Бонгу, Горенду и Гумбу молча стояла вдоль берега, следя за каждым движением людей. Двое из выскочивших матросов держали концы веревок, привязанных к рогам бычка. Из накренившегося на один бок баркаса выскочило молодое животное и, очутившись в воде, направилось сперва вплавь, а затем бегом к берегу, так что матросам было нелегко задерживать его. Бычок побежал вдоль берега и тянул бегущих за ним матросов. Было крайне комично видеть, как около сотни туземцев, которые при виде нового для них животного, казавшегося им больше дикого кабана, — громадным, рассыпались во все стороны; некоторые даже полезли на деревья, другие бросились в море. За бычком последовала корова, оказавшаяся гораздо смирнее его. За нею появился козел в сопровождении коз. Всех их матросы вели за веревки, привязанные к рогам. Вся эта процессия направилась в деревню, куда я также поспешил, чтобы распорядиться и приказать туземцам помочь матросам. В деревне была сооружена изгородь метров 15 в квадрате для бычка и коровы. С некоторым затруднением матросы заставили их перепрыгнуть через высокий порог изгороди. Калитка была сейчас же заточена, так как я полагал, что пройдет некоторое время, пока животные привыкнут к своему новому положению. Несколько матросов с баркаса, пришедшие смотреть на деревню, наломали в лесу молодых ветвей разных деревьев и бросили их за изгородь; по-видимому, угощение пришлось по вкусу корове, которая тотчас же принялась жевать ветки. Бычок же был очень неспокоен, он ходил вдоль изгороди, нюхая воздух и как бы ища выхода. Присутствие матросов, которые ухаживали за ними во время переезда из Амбоины, как бы успокаивало их. Рога были освобождены от веревок, и животные, кажется, чувствовали себя спокойнее. Козла и коз за неимением другого помещения я предложил туземцам поместить в одну из хижин и рассказал, чтобы женщины принесли им завтра молодого унана. Один из матросов заметил, что нужно было бы показать туземцам, каким образом доят коз. Когда спрошенный мною табир был принесен и матрос стал доить одну из коз, все туземцы сбежались посмотреть на это диво. Возгласам и расспросам не было конца, но никто не отважился попробовать молока, которое и было выпито матросами.

Солнце уже садилось, почему я сказал матросам, что им пора собираться на корвет. Оба матроса, находившиеся в изгороди, должны были перепрыгнуть через забор, так как калитки не было. Я продолжал давать туземцам кой-какие инструкции относительно их поведения в случае прихода белых. В это время возгласы туземцев заставили меня обратить внимание на поведение бычка. По уходе матросов он стал очень беспокоен, все бегал вдоль изгороди и, как мне сказали туземцы, хотел сломать забор. Я поспешил на место и увидел, что рогами бычку удалось разворотить в одном месте верхнюю часть забора. Сбежавшиеся туземцы приводили беднягу в ярость. Он еще раз бросился к забору с нагнутой головой, и еще несколько палок вылетели из изгороди. Не успел я крикнуть одному из туземцев, чтобы он побежал за тамо русс, как бычок отбежал от забора, ринулся опять к нему, но на этот раз уже с намерением перескочить через него. Это ему удалось, и он, вырвавшись на свободу, как бешеный полетел по деревне. Туземцы быстро попрятались кто куда. Я остался один и мог видеть, как телке удалось тоже перескочить через ограду и побежать вслед за бычком. Сомневаясь в удаче, я все-таки скорым шагом пошел по тропинке к морю, где был встречен возвращающимися матросами. Я в двух словах рассказал им, в чем дело. Они отвечали, что, вероятно, им удастся загнать бычка обратно в изгородь, так как он очень ручной. Когда мы вернулись в деревню, то оказалось, что бычок и телка нашли тропинку, ведущую в лес, почему я послал туземцев в обход, чтобы не допустить бычка зайти слишком далеко; матросы же должны были, стараясь по возможности не пугать животных, попытаться загнать их обратно в деревню. Не стану распространяться далее. Вся эта история кончилась тем, что попытка вовсе не удалась, так как, завидев людей, бычок стремительно пустился вперед, туземцы, разумеется, разбежались в разные стороны. За бычком последовала и телка, и интересная парочка унеслась на ближайшие холмы.

Было уже темно, когда мы вернулись на корвет после постигшей нас неудачи. Я был так утомлен происшествиями дня, что, несмотря на большое желание, не мог исполнить обещанного, т. е. вернуться ночевать в Бонгу.

19 марта, на рассвете, корвет «Скобелев» снялся и направился к острову Били-Били. Так как предполагалось сделать съемку порта кн. Алексий, то для нас было очень важно иметь переводчиков, потому что диалектов жителей архипелага Довольных людей несколько, и они мне незнакомы; в Били-Били же я мог рассчитывать найти кого-нибудь из знакомых, которые согласились бы отправиться с нами. Так как глубина в этом месте была достаточна, то корвет направился в пролив между о-вом Били-Били и материком Новой Гвинеи. Подходя к деревне, мы уменьшили ход и спустили шлюпку, и я направился к деревне. На берегу нас ожидала большая толпа, узнавшая меня и вопившая: "О Маклай! О Маклай! Э-меме! Э-аба! Гена!"

Несколько пирог приблизилось к шлюпке. В одной из них находился Каин, в другой — Марамай и Гассан и несколько других. Чтобы не терять времени на лишние переговоры, я предложил им всем последовать за мною на корвет, обещая дать табаку и гвоздей. Каин перебрался ко мне в шлюпку и стал предлагать всевозможные вопросы, на которые я, разумеется, не мог отвечать за недостатком времени. Очутившись на палубе, туземцы были очень смущены и перепуганы шумом машины и множеством матросов. Они сейчас же стали просить меня отпустить их домой. Сказав Каину и Гассану, что мне их нужно для того, чтобы говорить с людьми о-ва Сегу, куда идет корвет, я роздал остальным очень щедро то, что им было обещано (т. е. табак и гвозди), и отпустил их, задержав Каина, Гассана и Марамая, который сам пожелал отправиться с нами. Когда корвет двинулся, я почти насильно должен был удержать Каина; Гассан же, улучив момент когда я на него не смотрел, взобрался на полуют и оттуда бросился в море.

Проходя мимо островка Урему, где я в 1877 году посадил несколько кокосовых пальм, я имел удовольствие видеть, что они все принялись и росли хорошо. Каин и Марамай, указывая на них, повторяли мое имя, приговаривая: "нуи Маклай", "мунки Маклай" (остров Маклая, кокосы Маклая), "навальбе Маклай Урему ина таль атар" (со временем Маклай прибудет в Урему и построит себе дом). Туземцам очень хотелось, чтобы корвет прошел через узкий пролив между о-вом Григером и мысом Бэйле на материке Новой Гвинеи и таким образом направился бы к о-ву Сегу. Адмиралу, однако, это показалось слишком рискованным, почему мы продолжали путь вдоль островов архипелага Довольных людей… Мы прошли длинный о-в Сегу и увидели пролив между материком, совершенно чистый от всякой опасности. Пройдя пролив, корвет бросил якорь у западного берега о-ва Сегу. Так как было еще не поздно, то в тот же день было сделано несколько промеров.

Я отправился с несколькими офицерами на паровом баркасе осмотреть бухты обширного порта Алексий. При моем возвращении мне было сообщено, что Каин и Марамай последовали примеру Гассана, т. е. воспользовались приблизившеюся пирогою, которая забрала их из воды, и более не возвращались. Хотя я отчасти извинял страх туземцев, но все-таки был сильно раздосадован их поступком, почему, увидев пирогу с двумя туземцами, я приказал рулевому направиться к ней и почти что силою взял одного из них, другой же бросился в воду. Я отвел моего пленника на корвет, убежденный, что это обстоятельство побудит Каина и Марамая вернуться на корвет. На палубе я начал с того, что убедил знаками (диалект Сегу был для меня незнаком) моего пленника, что его не ожидает никакая опасность, а, напротив того, он получит много подарков, из которых многие были вручены ему немедленно.

Перед заходом солнца вид высоких гор с их вершинами, пиками Канта и Шопенгауэра был великолепен. Двум людям из команды было поручено смотреть за пленником, который благодаря добродушию матросов чувствовал себя совершенно спокойно, принимая все, что ему только давали.

20 м а р т а. Был одет в половине пятого и после завтрака отправился с лейтенантом Б. в бухту Эремпи, которая оказалась гораздо более обширною, чем мы думали, и состояла собственно из трех бассейнов. Глубина воды в бухте совершенно достаточна для больших судов. Берега кругом были покрыты лесом. Мы видели нескольких туземцев, которые, однако, побоялись приблизиться к паровому баркасу, дым которого очень смущал их. На обратном пути я попросил лейтенанта Б. войти в речку Аю, которая мне была знакома еще с 1877 года. Речка оказалась достаточно глубокою, хотя и узкою. Растительность кругом была роскошная. Одна лиана с пучками лиловых цветов попадалась очень часто. Очень высокие бананники росли у самого берега. Кроме высокого ствола и узких листьев, они отличались маленькими несъедобными плодами, полными зерен.

Недалеко от устья речки Аю я заметил небольшое озеро Моут-Монгун, которое я видел, отправляясь в деревню Эремпи в 1876 году.

Я решил, вернувшись на корвет, отпустить нашего вчерашнего пленника, и поэтому сам отправился с ним в деревню Сегу, которая, однако же, оказалась совершенно безлюдною. В одной из покинутых хижин я увидел два круглых щита, несколько горшков с орнаментами вокруг горла и один очень замечательный телум, представлявший мужскую и женскую фигуры. Наш пленник остался на острове и не отходил от шлюпки до нашего отъезда. Он был бы не прочь вернуться обратно на корвет, где все обращались с ним очень хорошо. Встретив на обратном пути к корвету несколько пирог, я стал уговаривать туземцев (говоря на диалекте Бонгу, который они, по-видимому, отчасти понимали) вернуться в деревню, откуда они выбрались вчера вечером вследствие прихода нашего корвета. Дав им несколько подарков (табаку, красного коленкору и бус), я сказал, чтобы они привезли нам на другое утро кокосовых орехов. Когда стемнело, можно было разглядеть во мраке несколько пирог, возвращавшихся на остров Сегу. Огоньки, замелькавшие там и сям, показали нам, что туземцы послушались и вернулись по домам.

21 м а р т а. До восхода солнца я отправился в деревню Сегу и отпустил шлюпку. Кругом не было видно ни души, но я был убежден, что туземцы скоро покажутся, и не ошибся. Не только мужчины явились ко мне, но от них не отстали и женщины. Каин был между первыми. Очень радостно пожимая мне руку, он сказал, что вчера он потому только сбежал с корвета, что боялся оставаться среди тамо русс без меня, но что со мною он готов вернуться хоть сейчас и отправиться, куда я пожелаю. Я поймал его на слове и предложил ему отправиться со мною в деревню Бомассия, про которую я только слышал в 1876 году; побывать же там самому мне не удалось.

Кроме Каина, я взял с собою еще и моего амбоинца Яна. В небольшой пироге мы отправились к реке Аю; затем через небольшой приток, по имени Маус, мы переплыли маленькое озеро Аю-Тенгай, окруженное лесом. Около тропинки мы вытащили пирогу на берег и втроем отправились вперед. Часа через полтора мы пришли к деревне, очень похожей на Эремпи. Жители ее сперва было бросились бежать, но несколько слов, сказанных Каином, успокоили их совершенно. А когда я роздал несколько подарков, вся деревня — как мужчины, так и женщины, сбежались, чтобы получить от меня что-нибудь; мужчинам я давал табак и гвозди, женщинам — бусы и красную материю, разорванную на длинные полосы (…).

Мы вернулись на корвет как раз перед самым ливнем. От адмирала я узнал, что он намеревается сняться на следующий день (…).

22 м а р т а. Встав до рассвета, отправился на мостик и сделал эскиз гор Мана-Боро-Боро и архипелага Довольных людей. Сильный противный ветер помешал нам сняться, почему я отправился на небольшой островок, по имени Мегспена, покрытый растительностью и представляющий во многих местах некоторые удобства для причаливания шлюпок. Оттуда я переехал на остров Сегу, отыскал Каина и через него спросил у туземцев, которые считают остров Мегспена своим, согласны ли они дать мне этот остров для того, чтобы поставить там дом в случае моего возвращения. Все оказались не только согласными, но даже очень довольными, услышав, что я поселюсь недалеко от них.

23 м а р т а. Снялись с якоря в 6 часов, около 8-ми проходили пролив «Изумруда» между Новой Гвинеей и о-вом Кар-Кар. У юго-западной оконечности последнего мы заметили несколько парусных пирог, и часа через три я убедился, что эти самые пироги были вытащены на берег у мыса Круазиль; это послужило мне доказательством постоянного сообщения между туземцами Кар-Кара и жителями материка{119}.

И з п и с ь м а л о р д у Д е р б и, с т а т с-с е к р е т а р ю к о л о н и й (С и д н е й, о к т я б р ь 1883 г.)."…Я чувствую себя обязанным объяснить выражения, употребленные в телеграмме{120} т у з е м ц ы Б е р е г а М а к л а я т р е б у ю т п о л и т и ч е с к о й с а м о с т о я т е л ь н о с т и п о д е в р о п е й с к и м п р о т е к т о р а т о м, которую я послал вашему лордству вчера вечером. В продолжение моего почти 4-летнего пребывания между папуасами Берега Маклая… я много раз рассуждал с туземцами о возможности прибытия белых людей на этот Берег; эта мысль наполняла туземцев страхом и опасениями, и они единогласно просили меня оградить их от такого вторжения. Я обещал им сделать с этою целью все от меня зависящее, как только явится действительная необходимость в моей помощи…

Во время моего последнего посещения Берега Маклая, в марте месяце этого года, по возвращении моем из Европы, туземцы были более, чем прежде, озабочены вопросом о своей безопасности, потому что они видели во время моего отсутствия несколько судов. Они снова повторили свою просьбу защитить их, чтобы белые чужестранцы не отняли у них их земли и имущества и не похитили их детей…

Помня мое обещание и желая благополучия туземцам, я имел смелость послать вашему лордству телеграмму и настоящее письмо от имени туземцев Берега Маклая, которые в настоящее время не в состоянии отстоять сами свои права…"

Т е л е г р а м м а г о ф м а р ш а л у к н я з ю В. С. О б о л е н с к о м у (С и д н е й, н о я б р ь 1883 г.). "Требуется разрешение государя для моей женитьбы на протестантке по протестантскому обряду".

И з п и с ь м а б р а т у М и х а и л у (С и д н е й, н о я б р ь 1883 г.)."…О себе скажу не много хорошего — я пока не устроился, поэтому за работу серьезно еще не принялся. Все родственники и почти все друзья Риты{121} против нашей свадьбы, выдумывают разные препятствия; так, например, что для меня (!) требуется р а з р е ш е н и е (!) государя императора, чтобы жениться, и т. п. Рита бедная не знает, кого слушаться, меня или отца своего, которого она очень любит и который не особенно дружественно смотрит на нашу свадьбу, которая д о л ж н а состояться в декабре. Я не думал никогда, что такое простое н а в и д дело, как взять жену, сопряжено будет для меня с такою кучею хлопот, неудобств и помех разного рода…"

И з п и с ь м а а д м и р а л у В и л ь с о н у (А в с т р а л и я, м а р т 1884 г.). "Моя жена и я сердечно благодарим вас за ваши любезные поздравления и пожелания. Вы вполне правы, называя меня счастливым человеком. Я понимаю теперь, что женщина может внести истинное счастье в жизнь человека, который никогда не верил, что оно существует на свете".

И з п и с ь м а а н г л и й с к о м у з н а к о м о м у М а с г р е б у (А в с т р а л и я, м а р т 1884 г.)."…Веря, что вы и г-жа Масгреб интересуетесь моими делами, хочу сообщить вам об очень важном шаге в моей жизни. Чтобы сделать это кратко, прилагаю заметку из "С. М. Геральд" из отдела «бракосочетания». Я искренно надеюсь, что наука от этого не пострадает…"

Т е л е г р а м м а к а н ц л е р у Б и с м а р к у{122} (М е л ь б у р н, я н в а р ь 1885 г.). "Туземцы берега Маклая отвергают германскую аннексию".

И з п и с ь м а м и н и с т р у и н о с т р а н н ы х д е л Р о с с и и Н. К. Г и р с у (М е л ь б у р н, я н в а р ь 1885 г.)."…Принужденный неожиданным и н е с п р а в е д л и в ы м з а х в а т о м Германиею Берега Маклая, я послал сегодня утром телеграмму в Берлин…

Этот шаг мне кажется н е о б х о д и м ы м для будущей безопасности туземцев Берега Маклая, и я убежден, что русское, английское и другие европейские правительства его одобрят, когда узнают, что он был сделан, чтобы предохранить туземцев против распространения л ю д о к р а д с т в а, р а б с т в а и самой бессовестной эксплуатации германскими (и друг.) «трэдерами» в Тихом океане.

Чего я хочу для Берега Маклая, — это с а м о с т о я т е л ь н о с т и п о д о б щ и м е в р о п е й с к и м (международным) п р о т е к т о р а т о м…"{123}

И з п и с ь м а и м п е р а т о р у А л е к с а н д р у III{124} (С.-П е т е р б у р г, и ю л ь 1886 г.)."…Намереваясь, согласно моему давнишнему желанию, поселиться на Берегу Маклая в Новой Гвинее, избрав для этой цели местность около открытого мною еще в 1871 г. порта "Великого князя Алексея", и, нуждаясь для осуществления этого плана в содействии других благонадежных лиц, я сделал через посредство газет заявление о приглашении желающих отправиться со мною в Новую Гвинею. Охотников нашлось более, чем я мог рассчитывать, и хотя число их дошло в настоящее время до 320, но письменные предложения поселиться на Берегу Маклая продолжают поступать с разных концов России.

Ввиду такого обстоятельства, которое будет иметь прямым следствием расширение моего первоначального плана, осмеливаюсь всеподданнейше просить ваше императорское величество всемилостивейше разрешить мне основать р у с с к у ю к о л о н и ю в порте Алексея н а Б е р е г у М а к л а я, где русский флаг был поднят уже 15 лет тому назад, и л и н а о д н о м и з н е з а н я т ы х д р у г и м и д е р ж а в а м и о с т р о в о в Т и х о г о о к е а н а…"

И з п и с ь м а м и н и с т р у и н о с т р а н н ы х д е л Н. К. Г и р с у (С.-П е т е р б у р г, а в г у с т 1886 г.)."…Колония образуется на островах Тихого океана, н е н а х о д я щ и х с я в о в л а д е н и и к а к о й-л и б о и н о с т р а н н о й д е р ж а в ы, на землях, в п о л н е с в о б о д н ы х, т. е. не занятых местными жителями или добровольно уступленных последними.

При в ы б о р е м е с т а д л я к о л о н и и будут приняты во внимание следующие условия:

Хороший морской порт, который может, в случае надобности, быть укреплен, представляющий хорошую стоянку д л я с у д о в, п о р я д о ч н ы й к л и м а т, з д о р о в а я в о д а, д о с т а т о ч н о е к о л и ч е с т в о с т р о и т е л ь н о г о м а т е р и а л а и, разумеется, п л о д о р о д и е п о ч в ы, могущее в избытке вознаградить труд поселенцев.

К о л о н и я у с т р а и в а е т с я н а ч а с т н ы е с р е д с т в а лиц, изъявивших желание переселиться…

Поселенцы, сознавая свое единство с Россией — их отечеством, п о д ч и н я я с ь у с т а н о в л е н н о м у в н е й п р а в и т е л ь с т в у и с о х р а н я я в с е п р а в а р у с с к и х г р а ж д а н, пользуются с л е д у ю щ и м и п р а в а м и, которые должны быть предоставлены им правительством особым статутом, именно правами: с а м о у п р а в л е н и я, с а м о о б л о ж е н и я н а л о г а м и…, р е л и г и о з н о й с в о б о д ы, б е с п о ш л и н н о г о в в о з а и в ы в о з а продуктов и торговли этими продуктами во всех русских портах… с о с т а в л е н и я и в в е д е н и я о б я з а т е л ь н ы х п о с т а н о в л е н и й и п р а в и л, касающихся общежития, внутреннего управления и распорядка дел, владения и пользования землею, отношений к туземцам, безопасности, защиты и т. п… К о л о н и я с о с т а в л я е т о б щ и н у и у п р а в л я е т с я: с т а р ш и н о ю, с о в е т о м и о б щ и м с х о д о м и л и, о б щ и м с о б р а н и е м п о с е л е н ц е в…"{125}

П и с ь м о в р е д а к ц и ю п е т е р б у р г с к и х г а з е т (С.-П е т е р б у р г, ф е в р а л ь 1887 г.). "Согласно моему обещанию и ввиду того, что я все еще продолжаю получать письма и телеграммы от желающих переселиться на острова Тихого океана, — число этих желающих значительно превышает 2000, - я должен заявить, что основание русской колонии в Тихом океане пока состояться не может по обстоятельствам, от меня совершенно не зависящим…"

И з п и с ь м а б р а т у С е р г е ю (С.-П е т е р б у р г, м а р т 1887 г.). "Любезный брат Сергей Николаевич!

Очень много раз хотел писать тебе, но все откладывал. Из последнего письма моего ты узнал, что в деле относительно Берега Маклая я потерпел почти что полное ф и а с к о. Подобным же фиаско заключился поднятый мною вопрос об основании русской колонии на островах Тихого океана. Хотя государь был, кажется (?), не прочь, но гг. министры решили иначе и в конце концов одолели{126}.

Я, собственно, этим не очень опечален, так как у меня работы над моею книгою пока вдоволь. Именно эта работа, которую не пришлось кончить так быстро, как того желал, заставляет меня вернуться еще на год в Россию… Я думал уже выбраться из СПб. к 15 февраля, но так захворал (ревматизм сильнейший и очень жестокие невралгии лица и т. д.), что до сих пор все еще нахожусь в СПб…

Вещи все уложены — манускрипты и рисунки (в трех железных ящиках) оставляю в музее Академии наук. Книги (две большие корзины) поставлю с другими вещами в здании университета, где часть громадной залы старого здания времен Петра I предоставлена моим коллекциям, оставшимся по выделении этнологической, которую я подарил Имп. Академии наук…

Как ты, вероятно, слышал от матери, я решил перевезти жену и моих ребят на год или 1 1/3 в Европу, почему и еду в Сидней, где без меня мои очень важные зоологические анатомические коллекции все пропадут, если я сам не усмотрю за ними; к тому же придется там все продать, т. е. мебель, посуду и т. п. Я надеюсь, как ты, вероятно, также слышал, быть обратно в СПб., к маю или июню месяцу. Думаю нанять дом где-нибудь в окраинах СПб., на Петербургской стороне, Каменноостровском, так как в городе большие квартиры слишком дороги. Постараюсь устроиться как только можно будет э к о н о м н о.

Дорога в Австралию и обратно обойдется мне не мало, наем квартиры, обзаведение, даже самое скромное, будут сопряжены также с значительными расходами, но все-таки я убежден, что я избрал то, что следовало. Бросить работу мне невозможно, а жить на два дома, в СПб. и Сиднее, дороже, чем перевезти семью в Россию…

Если возможно тебе будет к и ю н ю или и ю л ю месяцу выслать мне несколько грошей, то буду очень доволен…{127}

И з п и с ь м а Н а т а л и и А л е к с а н д р о в н е Г е р ц е н (?) (п о п у т и в А в с т р а л и ю, п а р о х о д "Н е к к а р", а п р е л ь — м а й 1887 г.)."…Здоровье мое при отъезде из Европы было плохо. Я надеялся, что тропическая жара будет полезна в этом случае, но, к несчастью, мы уже покидаем тропики, а я не вижу явного улучшения в своем состоянии. Мой ревматизм, моя несчастная невралгия меня беспокоят днем и ночью и, таким образом, во время путешествия я не мог работать и боюсь вернуться в Европу с невралгическими болями…"

И з п и с ь м а н е и з в е с т н о м у л и ц у (м а й 1887 г.). "Покидая С.-Петербург, несмотря на плохое состояние моего здоровья, я надеялся, что перемена климата, жара тропиков, спокойствие и ничегонеделание на корабле во время пути хорошо повлияют на мое здоровье и избавят меня от ревматизма и жестокой невралгии. Мы идем уже вдоль юго-западного берега Австралии. Холодная погода возвращается, а мое состояние лишь слегка улучшилось.

Надо иметь терпение и "делать веселое лицо при плохой игре".

Во всяком случае, я останусь в Сиднее не долее 10–12 дней и возвращусь в Европу с семьей.

Конечно, я не придерживался бы такой программы, если бы не считал мое возвращение в Европу для опубликования моих работ непременным долгом перед наукой.

Я не могу долее откладывать это дело, здоровье мое постепенно ухудшается. Вы не раз слышали это от меня, и к этому не стоит возвращаться. Мое большое желание как можно скорее покончить не только с русским, но и с английским изданием одновременно. Я надеюсь к моему возвращению в конце июня добрую половину первого тома найти уже переведенной. Не надо терять вашего времени на каллиграфию, лишь бы рукопись была удобочитаема. Все равно вторичная переписка будет необходима после исправлений.

Хотя я и не могу жаловаться на недостаток комфорта при путешествии, тем не менее эта экскурсия в Австралию (из-за плохого состояния здоровья, конечно) — самая неприятная из всех, когда-либо мною совершенных. Я был совсем лишен возможности работать, и это путешествие явилось огромной потерей времени".

И з п и с ь м а б р а т у М и х а и л у (С.-П е т е р б у р г, с е н т я б р ь 1887 г.)."…Работать над книгою еще не начал, т. к. приходится писать статью для "Нового времени", в редакции которой я взял пред 1-м числом 150 руб., чтобы уплатить за квартиру, жалованье прислуге и т. д. Досадно, что приходится так бросать время…"

И з п и с ь м а е м у ж е{128} (я н в а р ь 1888 г.)."…По случаю нездоровья я не мог приготовить вовремя 2-ю половину статьи моей для "Нового времени", почему я не могу получить за нее гонорар. Но я приготовил ее сегодня к отправке в редакцию и, вероятно, получу деньги завтра или послезавтра. Если можешь, пришли мне руб. 10. Я их тебе возвращу, как только получу из редакции, чем очень обяжешь брата…"

П р о ф е с с о р у-а н т р о п о л о г у А. П. Б о г д а н о в у (С.-П е т е р б у р г, к л и н и к а В и л и е, 15 м а р т а 1888 г.). "Прошу прислать мне н е п р е м е н н о корректуру 1-й части! Еще очень слаб, но пришлю скоро вторую.

Пришлите п р я м о: н а В ы б о р г с к о й с т о р о н е в Михайловскую клинику бар. Вилие, в 11-ую палату, кровать № 29…"