Человек в черном

I. Откровенный разговор

В одной из комнат верхнего этажа одного из роскошных домов в северной части Гайд Парка две дамы сидели за завтраком, пили чай и болтали.

Старшая дама была леди Лоринг, еще молодая особа, обладательница золотистых волос, ясных голубых глаз, прекрасного, нежного лица и развитого стана – качеств, обыкновенно составляющих принадлежность английской красоты. Ее собеседницей была неизвестная молодая леди, которой восхищался майор Гайнд во время переезда из Франции в Англию. Своими темно-каштановыми волосами, карими глазами и прозрачной бледностью лица, сменявшейся легким румянцем только в минуты волнения, она представляла совершенный контраст с леди Лоринг. Редко можно было встретить два столь противоположных типа красоты.

Слуга принес письма, полученные с утренней почтой. Леди Лоринг пробежала свою корреспонденцию и, оттолкнув пачку писем, налила себе вторую чашку чая.

– Нет ничего интересного, – сказала она. – Есть вести от твоей матери, Стелла?

Молодая девушка со слабой улыбкой подала ей распечатанное письмо.

– Прочти сама, Аделаида, – отвечала она необыкновенно нежным тоном, придававшим необычайную прелесть ее голосу, – и скажи мне, встречала ли ты когда-нибудь двух женщин, так непохожих между собой, как мать и я.

Леди Лоринг прочитала письмо так же быстро, как письма, адресованные лично ей.

«Никогда еще я не проводила время так весело, как в этом прелестном поместье. Каждый день за столом двадцать семь человек, не считая соседей… вечером танцы запросто… мы играем на бильярде и ходим в курильню, три раза в неделю охота с гончими… между гостями всякого рода знаменитости, в том числе несколько знаменитых красавиц… Какие туалеты! Разговоры!.. Но мы не пренебрегаем и серьезными обязанностями: в воскресенье торжественная обедня и хоральное пение в городе, вечером отрывки из “Потерянного Рая”, читаемые любителем… О глупый, упрямый ребенок! Зачем ты не захотела ехать и осталась в Лондоне, когда могла бы сопровождать меня в этот земной рай?.. Ты в самом деле больна?.. Кланяйся леди Лоринг и, конечно, если ты больна, посоветуйся с доктором. Здесь все с таким участием справляются о тебе… но вот, я еще и вполовину не кончила своего письма, а звонят к обеду… Что мне делать?.. Почему нет со мной моей дочки, которая могла бы дать мне хороший совет…»

– Ты еще можешь изменить решение и отправиться к матери, чтобы давать ей советы, – заметила леди Лоринг с серьезной иронией, возвращая письмо девушке.

– Пожалуйста, не говори об этом! – воскликнула Стелла. – Не знаю, какое существование я не предпочла бы такой жизни, которой теперь наслаждается моя мать. Что бы я стала делать, если бы ты не предложила мне поселиться в этом доме, где мне так хорошо? Мой «земной рай» здесь, где мне ничто не мешает по целым дням рисовать или читать, где мне не нужно преодолевать свое нездоровье и нежелание ехать в гости, куда меня тащат, или, что еще хуже, выслушивать угрозы, что мать обратится за советом к доктору, в знания которого она так слепо верит, когда дело не касается ее самой. Что, если тебе взять меня в компаньонки и дать мне возможность провести здесь всю свою жизнь?

Веселое лицо леди Лоринг приняло серьезное выражение во время речи Стеллы.

– Милая моя, – сказала она ласково, – я знаю, как ты любишь уединение и как ты не похожа по взглядам и чувствам на прочих девушек твоих лет. Я не забываю, что грустные обстоятельства способствовали развитию твоих наклонностей. Но с тех пор, как ты гостишь у нас, я замечаю в тебе какую-то перемену, которую не могу себе объяснить, несмотря на все знание твоего характера. Мы друзья со школьной скамьи, и в те дни у нас не было секретов друг от друга. Ты беспокоишься о чем-нибудь или о ком-нибудь, не известном мне? Я не прошу твоей откровенности, но только передаю тебе, что заметила, и говорю тебе, что мне жаль тебя.

Она встала и деликатно переменила разговор:

– Я сегодня хотела выехать раньше обыкновенного, могу я быть тебе полезна? – спросила она, положив руку на плечо Стеллы и ожидая ее ответа.

Стелла взяла ее руку и поцеловала со страстной любовью.

– Не думай, что я неблагодарная, – сказала она, – мне только стыдно.

И, наклонив голову, она заплакала.

Леди Лоринг молча стояла возле нее. Она хорошо знала сдержанный характер девушки, только в минуты невыносимого горя позволявшей другим заметить свое страдание. Истинно глубокое чувство, скрывающееся под этой врожденной скромностью, чаще всего встречается в мужчинах. Многие женщины, обладающие им, лишены общительности, облегчающей их сердца. Это самые благородные, но вместе с тем часто и самые несчастные женщины.

– Можешь ты подождать минуту? – тихо спросила Стелла.

Леди Лоринг снова села на свое прежнее место и после минутного колебания подвинула стул к Стелле.

– Хочешь, чтобы я посидела с тобой?

– Да, сядь поближе. Ты сейчас упомянула о нашей жизни в пансионе, Аделаида. И тогда между нами была разница. Я была самой младшей из девочек, а ты, кажется, старшей или почти старшей?

– Да, я была старшей. Между нами десять лет разницы. Но почему ты возвращаешься к этому?

– Просто вспоминаю былое. В то время отец был еще жив. В первое время я скучала по дому и боялась больших девочек. Ты позволяла мне прятать лицо у тебя на плече и рассказывала мне сказки. Позволь мне и теперь спрятаться у тебя на плече и послушать тебя.

Теперь она была гораздо спокойнее своей старшей подруги, которая побледнела и молча, со страхом, смотрела на прекрасную головку, лежащую у нее на плече.

– Поверила бы ты когда-нибудь, что после всего, пережитого мною я способна еще думать о мужчине о мужчине, про которого ничего даже не знаю? – спросила Стелла.

– Душа моя, в этом нет ничего невозможного! Тебе всего двадцать три года. В то несчастное время, о котором и вспоминать тебе не следует, ты ни в чем не была виновата. Люби, Стелла, и будь счастлива, если только найдешь человека, достойного тебя. Но ты пугаешь меня, говоря о незнакомом человеке. Где ты встретила его?

– Возвращаясь из Парижа.

– Вы ехали в одном вагоне?

– Нет, мы встретились во время переезда через канал. На пароходе было мало пассажиров, иначе я никогда бы не заметила его.

– Он говорил с тобой?

– Даже не взглянул на меня.

– Это говорит не в его пользу.

– Ты не понимаешь меня, то есть я не так выразилась. Он шел под руку с другом и казался слабым и изнуренным сильной, продолжительной болезнью. На лице его выражалась ангельская кротость и такое терпение, такая покорность судьбе! Ради бога, не говори никому, что я тебе сказала! Говорят, мужчины иногда влюбляются с первого взгляда. Но женщине взглянуть и влюбиться… какой стыд! А я не могла отвести глаз от него. Взгляни он на меня в свою очередь, я не знаю, на что бы была способна!.. Теперь я вся горю от стыда при воспоминании об этом. Но он целиком был занят своим горем и страданием. В последний раз я взглянула на него на набережной, перед тем как меня увезли. Его образ запечатлелся в моем сердце. Во сне я его вижу с такою же ясностью, как теперь вижу тебя. Не презирай меня, Аделаида!

– Милая моя, твой рассказ чрезвычайно заинтересовал меня. Как ты думаешь, этот господин из нашего круга? Я хочу сказать, джентльмен ли он?

– Без всякого сомнения.

– Постарайся описать его, Стелла. Он был высок и хорошо одет?

– Он ни высок, ни низок, худощав, все его движения грациозны, одет он был просто, но чрезвычайно изящно. Как описать его? Когда друг привел его на пароход, он стал у борта и задумчиво смотрел на море. Я еще ни у одного человека не встречала подобных глаз: они смотрели нежно и грустно, и цвет их был такой прекрасный и необыкновенный – сине-лиловый! Глаза эти слишком хороши для человека! То же я могу сказать и о волосах его, я видела их, когда он снял шляпу, – должно быть, голова его нагрелась на солнце и он хотел освежить ее морским ветерком. Светло-каштановый цвет их чуть-чуть отливал красивым красноватым оттенком. Борода его была такого же цвета – короткая и вьющаяся, как на портретах римских героев. Я его никогда более не увижу… и лучше, если не увижу. Что мне следует ждать от человека, даже не взглянувшего на меня? Однако мне было приятно слышать, что здоровье и спокойствие вернулись к нему и что он счастлив. Мне стало легче, потому что я смогла открыть тебе свое сердце. Я даже полна решительности признаться тебе во всем. Ты будешь смеяться надо мной, если я…

Она остановилась. Ее бледные щеки покрылись легким румянцем, большие темные глаза засветились – и она стала еще прекраснее.

– Мне скорее хочется плакать, чем смеяться над тобой, Стелла, – сказала леди Лоринг. – По-моему, в твоем приключении есть одно весьма грустное обстоятельство. Мне бы хотелось узнать, кто этот незнакомец. Даже наилучшее описание не дает полного представления о действительности.

– Я хотела показать тебе вещь, которая поможет составить верное представление о нем. Это еще одно признание моего безумия, – продолжала Стелла.

– Неужели у тебя есть его портрет? – воскликнула леди Лоринг.

– Да, я нарисовала его, как могла, по памяти, – грустно отвечала Стелла.

– Принеси его мне.

Стелла вышла из комнаты и вернулась с маленьким портретом, набросанным карандашом. Взглянув на него, леди Лоринг тотчас же узнала Ромейна и с многозначительным видом опустила глаза.

– Ты знаешь его! – воскликнула Стелла.

Леди Лоринг оказалась в неприятном положении. Ее муж рассказал о своем свидании с майором Гайндом, заручившись обещанием жены сохранить тайну, и упомянул о своем намерении устроить встречу между Ромейном и Стеллой. После сделанного ею открытия она считала себя вдвойне обязанной не выдавать вверенной ей тайны, и это после того, как она выдала себя Стелле! С кошачьей сообразительностью, свойственной женщине во всех случаях, когда надо что-нибудь скрыть, кого-нибудь обмануть, она приняла решение и отвечала просто, не задумываясь ни на минуту:

– Да, я видала его, – сказала она, – вероятно, где-нибудь в обществе. Но я вижу стольких людей и мне так часто приходится выезжать, что сразу не могу припомнить, кто этот джентльмен. Если ты не имеешь ничего против, я обращусь за помощью к мужу, он, может быть, поможет нам.

Стелла выхватила портрет у нее из рук.

– Неужели ты скажешь лорду Лорингу! – воскликнула она.

– Как могло это прийти тебе в голову, дурочка? Разве нельзя показать ему портрет, не говоря, кто его нарисовал? У него память, вероятно, лучше моей. Если я спрошу его: «Где мы встречали этого господина?», то, очень может быть, он сразу скажет мне это и даже вспомнит его фамилию. Конечно, если желаешь остаться в неизвестности, то тебе стоит только сказать об этом. Решайся же.

Бедная Стелла тотчас уступила. Она возвратила рисунок и с любовью поцеловала свою догадливую подругу. Получив возможность посоветоваться с мужем, не возбуждая подозрения, леди Лоринг вышла из комнаты.

В это время лорда Лоринга можно было найти в библиотеке или в картинной галерее. Жена его отправилась сначала в библиотеку.

Но здесь она нашла только одного человека – не того, кого искала. Там, окруженный всевозможными книгами, сидел в длинном сюртуке, застегнутом на все пуговицы, тучный пожилой патер, внушивший такое отвращение майору Гайнду.

– Извините, отец Бенвель, – сказала леди Лоринг, – я помешала вам?

Отец Бенвель встал и поклонился с приятной улыбкой.

– Я только пробую привести в порядок библиотеку, – сказал он просто. – Книги – хорошие товарищи, точно родные, для одинокого старика-священника, как я. Чем я могу служить вашему сиятельству?

– Благодарю вас, отец. Не можете ли вы сказать мне, где лорд Лоринг?

– Могу. Пять минут назад его сиятельство был здесь, теперь он в картинной галерее. Позвольте я позову его.

Необыкновенно легкими и мягкими шагами для мужчины его лет и сложения он отошел в глубь библиотеки и отворил дверь в галерею.

– Лорд Лоринг один среди картин, – сообщил он, произнося последние слова с ударением, которое могло повлечь за собой дальнейшие объяснения, а могло и не повлечь, если на него смотрели домашние как на духовного пастыря.

Леди Лоринг произнесла только: «Это мне и надо, еще раз благодарю вас, отец Бенвель», – и прошла в картинную галерею.

Оставшись снова один в библиотеке, патер начал задумчиво ходить взад и вперед по комнате. Лицо его приняло отпечаток скромной силы воли и решимости. Опытный наблюдатель ясно увидел бы теперь в нем привычку повелевать и способность заставлять себе повиноваться. Отец Бенвель был одним из тех драгоценных борцов церкви, которые не признают возможности поражения и высоко ценят каждую победу.

Через минуту он снова вернулся к столу, за которым писал, когда вошла леди Лоринг. На столе лежало неоконченное письмо.

Он снова взялся за перо и закончил письмо следующими словами:

«Поэтому я решился передать это серьезное дело в руки Артура Пенроза. Я знаю, он молод, но его юность уравновешивается его неподкупной честностью и истинным религиозным рвением. Теперь у меня под руками нет никого лучше, а времени терять нельзя. Ромейн получил недавно огромное наследство.

Он будет предметом самых низких домогательств: мужчины будут стараться завладеть его деньгами, а женщины – еще того хуже – будут стремиться женить его на себе. Эти предосудительные стремления могут служить препятствием на пути к достижению наших праведных целей, если мы не захватим поле битвы первыми. Пенроз выехал из Оксфорда на прошлой неделе. Преподав ему необходимые наставления и изыскав средства представить его Ромейну под благовидным предлогом, я буду иметь честь препроводить к вам отчет о нашем деле».

Подписавшись, он написал на письме адрес: «Высокопочтенному секретарю общества Иисуса в Риме».

Не успел он заклеить и запечатать конверт, как слуга, отворив дверь залы, доложил:

– Мистер Артур Пенроз.

II. Иезуиты

Отец Бенвель поднялся и приветствовал гостя с отеческой улыбкой.

– От души рад видеть вас, – сказал он, протягивая руку с достоинством и радушием.

Пенроз почтительно поднес поданную руку к губам. Как провинциальный начальник ордена, отец Бенвель занимал высокое положение среди английских иезуитов. Он привык к выражению почтения со стороны младших братьев.

– Здоровы ли вы, Артур? – спросил он ласково. – У вас руки горячие.

– Благодарю вас, отец… я здоров, как обыкновенно.

– Может быть, упали духом? – продолжал отец Бенвель.

Пенроз принял замечание с легкой улыбкой.

– Я никогда не бываю особенно бодр, – ответил он.

Отец Бенвель покачал головой в знак легкого неодобрения упадка духа молодого человека.

– От этого надо избавиться, – заметил он. – Старайтесь быть веселее, Артур. Я по природе, слава Богу, человек веселого нрава. Моя душа служит как бы благородным отражением блеска и красоты, составляющих часть великой схемы творения. Подобную способность можно развивать – я видал примеры этого Постарайтесь и вы, этим вы меня действительно обрадуете. Не ободрить ли вас еще одним сообщением? Вам хотят оказать великое доверие. Старайтесь быть приятным в обществе, иначе вы не оправдаете возложенного на вас доверия. Вот вам маленькое поучение от отца Бенвеля. Оно по крайней мере имело одно достоинство – было неутомительно.

Пенроз поднял глаза на своего начальника, горя нетерпением услышать, что тот скажет дальше.

Он был молодой человек. Его большие, задумчивые, красиво прорезанные глаза, всегда изящные и скромные манеры придавали особую привлекательность, в которой нуждалась его наружность. Он был высок и худ, волосы на его голове преждевременно поредели, образуя глубокие залысины, щеки впали, и по обе стороны тонких изящных губ залегли две складки. Он был похож на человека, проведшего много печальных часов в сомнениях и разочарованиях. При всем том в нем было что-то правдивое и откровенное, такое искреннее признание собственной неправоты, когда ему случалось заблуждаться, что люди привязывались к нему совершенно безо всяких усилий с его стороны, часто даже так, что он сам того не знал. Что бы сказали его друзья, если бы узнали, что религиозным энтузиазмом и отсутствием самомнения этого мягкого, меланхоличного молодого человека воспользовались для достижения преступных целей?! Подобное известие возбудило бы негодование каждого из его друзей, и сам Пенроз, услышав его, быть может, в первый раз в жизни, вышел бы из себя.

– Могу я задать один вопрос, не рискуя быть нескромным? – спросил он робко.

Отец Бенвель взял его за руку.

– Милый Артур, откроем друг другу наши сердца без утайки. Что вы хотите спросить?

– Вы сказали, отец, что мне хотят доверить важное поручение?

– Да, и вы, без сомнения, желаете поскорее узнать, в чем дело?

– Мне, во-первых, хотелось бы знать, потребуют ли от меня возвращения в Оксфорд?

Отец Бенвель выпустил руку своего друга.

– Вам не нравится Оксфорд? – спросил он, внимательно наблюдая за Пенрозом.

– Простите меня, отец, если я говорю слишком откровенно. Мне не нравится обман, принуждавший меня скрывать, что я католик и священник.

Как священнослужитель, могущий извинить неблагоразумные рассуждения, отец Бенвель успокоил его:

– Мне кажется, Артур, вы забыли о двух важных обстоятельствах, которые следует принять во внимание, – сказал он. – Во-первых, у вас сейчас отпуск, который снимает с вас всякую ответственность за то, что вы скрывались. Во-вторых, только в качестве… ну, скажем, в качестве независимого наблюдателя вы могли собрать необходимые для нашей церкви сведения о ее тайных успехах в университете. Но все-таки я успокою вас, я не вижу причин скрывать от вас, что вы уже не возвратитесь в Оксфорд. Вам это приятно слышать?

В этом не было никакого сомнения. Пенроз вздохнул свободнее.

– В то же время, – продолжал отец Бенвель, – пусть между нами не будет никакого недоразумения. В новой деятельности, указываемой вам, вы не только можете, но даже должны открыто признавать себя католиком. Вы по-прежнему будете одеваться в светское платье и держать в строгой тайне свою принадлежность к духовному сану, пока я не сделаю вам дальнейших указаний. Теперь, милый Артур, прочтите эту бумагу. Это необходимое предисловие к тому, что я намереваюсь сообщить вам.

«Бумага» состояла из нескольких рукописных страниц, на которых излагалась история аббатства Венж со времени существования монастыря и обстоятельства, при которых оно было конфисковано во времена Генриха Восьмого. Пенроз возвратил рукопись, страстно выражая свою симпатию к монахам и ненависть к королю.

– Успокойтесь, Артур, – сказал отец Бенвель, приятно улыбаясь. – Мы вовсе не намерены навсегда оставлять победу за Генрихом Восьмым.

Пенроз с изумлением смотрел на своего начальника. Но этот последний воздержался пока от всяких дальнейших объяснений.

– Всему свой черед, – начал сдержанно патер, – черед объяснений еще не подошел. Я покажу вам еще кое-что. Это один из самых интересных памятников древности в Англии. Взгляните.

Он отпер плоский ящик красного дерева и вынул пергаментную грамоту, по-видимому, весьма древнюю.

– Вы выслушали недавно небольшое поучение, – сказал он, – выслушайте теперь небольшой рассказ. Вы, вероятно, слыхали о Ньюстедском аббатстве, известном почитателям стихов как место жительства Байрона? Король Генрих поступил с Ньюстедом совершенно так же, как с Венжем! Много лет назад в Ньюстедское озеро закинули сеть и на дне нашли медного орла, лежавшего там много столетий и служившего некогда в церкви хранилищем. Внутри орла был скрыт потайной ящик, и в нем найдены древние владетельные грамоты аббатства. Монахи, как правило, прятали документы, доказывающие их права и преимущества, в надежде – едва ли надо прибавлять, совершенно тщетной, – что наступит время, когда правосудие возвратит им все имущество, отнятое у них. Прошлым летом один из наших епископов, управляющий одной из северных епархий, случайно разговорился об этом обстоятельстве со знакомым, преданным католиком, и высказал свое предположение, что монахи Венжа могли принять те же предосторожности, что и монахи Ньюстеда. Надо вам сказать, что знакомый был энтузиаст. Не говоря ничего епископу, положение и ответственность которого он должен был уважать, он сообщил свой план верным людям, и в одну прекрасную ночь, когда теперешний законный или, лучше сказать, незаконный владетель отсутствовал, они тайком спустили в озеро Венж сеть и оказалось, что предположения епископа были справедливыми. Прочтите эти драгоценные документы. Зная вашу честность, сын мой, и утонченность ваших чувств, я желаю, чтобы вы на неоспоримых фактах убедились в праве, которое церковь имеет на владение Венжем.

После этого предисловия он остановился, ожидая, пока Пенроз прочтет документ.

– Осталось ли еще сомнение в вашей душе? – спросил он, когда Пенроз окончил чтение.

– Ни тени сомнения.

– Ясно ли право церкви на владение этим поместьем?

– Ясно, насколько возможно выразить словами.

– Хорошо. Мы спрячем документ. Закон не допускает самовольного отчуждения, если бы даже оно было произведено королем. Что некогда составляло законную собственность церкви, то она всегда имеет право получить обратно. Вы не сомневаетесь в этом?

– Нет, но думаю только, каким способом она может получить это обратно? Можно ли ожидать в этом случае какого-нибудь содействия от закона?

– Нет, никакого.

– А между тем, отец, вы говорите, будто предвидите возможность возвращения имущества. Какими средствами этого можно будет достигнуть?

– Мирными и достойными мерами, – отвечал отец Бенвель, – возвращением конфискованного имущества церкви лицом, ныне владеющим имением.

Пенроз был удивлен и заинтересован.

– Нынешний владелец католик? – спросил он поспешно.

– Нет еще.

Отец Бенвиль особенно многозначительно произнес эти два коротеньких слова. Он беспокойно барабанил толстыми пальцами по столу, а зоркие глаза выжидательно были обращены на Пенроза.

– Вы, конечно, понимаете меня, Артур? – прибавил он после паузы.

Краска медленно разлилась по истощенному лицу Пенроза.

– Я боюсь понять вас.

– Почему?

– Я уверен, что мои лучшие чувства понимают вас. Но я боюсь, отец, это, быть может, только тщеславие и самомнение с моей стороны.

Отец Бенвель спокойно откинулся на спинку кресла.

– Мне нравится эта скромность, – сказал он, с наслаждением причмокивая губами, будто скромность была для него все равно что вкусное кушанье. – Под недоверием к себе, делающим вам честь, скрывается настоящая сила. Я более чем когда-либо рад, что не ошибся, указав на вас как на человека, достойного такого серьезного поручения. Я думаю, что обращение владельца аббатства Венж в католическую религию в ваших руках и не более как вопрос времени.

– Можно узнать его имя?

– Конечно. Его зовут – Луис Ромейн.

– Когда вы представите меня ему?

– Невозможно сказать. Я еще сам не знаком с ним.

– Вы не знаете мистера Ромейна?

– Никогда не видал его.

Этот неутешительный ответ был произнесен со спокойствием, свойственным человеку, который ясно видит путь, предстоящий ему. Переходя от одного изумления к другому, Пенроз решился задать последний вопрос:

– Каким образом мне сойтись с мистером Ромейном?

– Я отвечу вам откровенно. Мне неприятно говорить о себе, – сказал отец Бенвель с самой подобающей скромностью, – но это теперь необходимо. Не выпить ли нам кофе, чтобы очерк автобиографии отца Бенвеля не показался вам слишком скучным? Не смотрите так серьезно, сын мой! Будем, по возможности, брать светлую сторону жизни.

Он позвонил и тоном хозяина приказал подать кофе. Слуга относился к нему с совершеннейшим почтением. В ожидании кофе отец Бенвель напевал что-то и говорил о погоде.

– Вам класть много сахару? – спросил он, когда кофе подали. – Нет? И в мелочах я бы желал, чтобы между нами существовала полная симпатия. Я сам люблю много сахару.

Приготовив с полным вниманием свой кофе и положив в него достаточное количество сахару, он наконец дал обещанное объяснение своему другу. Он сделал это так легко и весело, что даже менее терпеливый человек, чем Пенроз, выслушал бы его с интересом.

III. Представление Ромейну

– За исключением моих занятий здесь, в библиотеке, – начал отец Бенвель, – и редких интересных разговоров с лордом Лорингом, о которых я сейчас расскажу подробнее, я в этом доме почти такой же чужой, как вы сами, Артур. Когда всерьез задумались над проектом, который я только что изложил вам, я имел честь лично познакомиться с лордом Лорингом. Я узнал также, что он близкий друг Ромейна и пользуется его полным доверием. При этих обстоятельствах его сиятельство являлся тем средством, что позволит нам сблизиться, не возбуждая недоверия, с владельцем аббатства Венж, поэтому мне было поручено близко сойтись с членами здешней семьи. Для того чтобы освободить здесь место для меня, духовнику лорда и леди Лоринг была поручена другая паства в Ирландии. И вот я на его месте! Кстати, не обращайтесь ко мне в присутствии посторонних ни с какими особенными знаками уважения. В доме лорда Лоринга я не провинциальный начальник нашего ордена, а простой подчиненный.

Пенроз смотрел на него с восторгом.

– Это большая жертва с вашей стороны. В вашем сане и в ваши годы!

– Вовсе нет, Артур. В положении начальника часто представляются искушения нашей гордости. Такую перемену я считаю полезным для себя уроком в уничижении. Например, леди Лоринг, как я ясно вижу, не любит меня и не доверяет мне. Кроме того, здесь с некоторого времени гостит одна молодая девушка. Она протестантка, разделяющая все предрассудки, связанные с ее образом мыслей, и бедняжка так тщательно избегает меня, что я еще ни разу не видал ее. Такие уничижения – очень полезное напоминание о слабости человеческой природы для человека, занимающего высокое и важное положение. Кроме того, я встретил на своем пути препятствия, которые способствовали возбуждению моей энергии. Артур, как на вас действуют препятствия?

– Я стараюсь преодолеть их, отец, но часто чувствую, что теряю мужество.

– Странно, – сказал отец Бенвель, – а я чувствую только нетерпение. Какое право имеет препятствие возникать на моем пути? Вот как я смотрю на это. Например, первое, что я услышал по прибытии сюда, было, что Ромейн уехал из Англии. Мое знакомство с ним отодвинулось на неопределенное время, но я не пал духом – я обратился к лорду Лорингу за всеми подробностями, которые мне необходимо было знать о Ромейне и его привычках.

Встретилось другое препятствие: не имея квартиры в доме, я должен был найти предлог быть постоянно здесь, всегда готовый воспользоваться минутами досуга лорда Лоринга для разговоров с ним. Я сел в этой комнате и сказал себе: «Прежде чем опять встану, эти дерзкие препятствия должны быть устранены».

Состояние библиотеки дало мне желанный предлог. Еще до моего ухода мне поручили привести библиотеку в порядок. С этой минуты я прихожу и ухожу, когда мне угодно. Когда у лорда Лоринга возникало желание поговорить, я всегда был тут, чтобы направить разговор в нужное русло. И что же в результате? Как только появится Ромейн, я сразу смогу предоставить вам возможность сблизиться с ним. И все это благодаря тому, что я не выношу препятствий. Не правда ли, это даже смешно?

Но, вероятно, Пенроз был лишен чувства юмора: вместо того, чтобы смеяться, он, казалось, желал знать дальнейшие подробности.

– Каким образом могу я сблизиться с мистером Ромейном? – спросил он.

Отец Бенвель налил себе еще кофе.

– Не желаете ли вы, чтобы я прежде сказал вам, как благодаря обстоятельствам мы можем надеяться на обращение Ромейна? Он молод и холост, у него нет никакого неподходящего знакомства, он романтичен, чувствителен, чрезвычайно образован.

У него нет близких родственников, которые могли бы оказывать на него влияние, и я точно знаю, что его имение никому не отказано. В продолжение последних нескольких лет он весь отдался книгам и собирает материалы для сочинения «О происхождении религий», требующего громадных изысканий. Глубокая печаль или угрызения совести – лорд Лоринг не объяснил, что именно, – серьезно повлияли на его нервную систему, уже расстроенную ночными занятиями. Прибавьте к тому, что теперь он недалеко от нас.

Он недавно вернулся в Лондон и живет один в гостинице. По какой-то причине, не известной мне, он не хочет жить в Венже, где, по моему мнению, человек занимающийся должен бы чувствовать себя лучше всего.

Пенроз начал с интересом прислушиваться.

– Вы были в аббатстве? – спросил он.

– Я недавно был в этой части Йоркшира. Если бы не грустные воспоминания, связанные с развалинами и осквернением святого места, эта поездка была бы весьма приятной. Имение дает, без сомнения, значительный доход?

Я знаю цену доходной части имения, простирающейся на юг за бесплодной местностью, окружающей дом. Возвратимся на минуту к Ромейну и к вашему положению в качестве его компаньона. Он велел прислать книги из Венжа и убедил себя, что усидчивые занятия – единственное средство успокоить его душевную тревогу, от чего бы она ни происходила. По настоянию лорда Лоринга на днях был консилиум…

– Он так болен? – воскликнул Пенроз.

– Да, кажется, – отвечал отец Бенвель. – Лорд Лоринг хранит таинственное молчание о его болезни. Мне удалось узнать от него только одно заключение консилиума: доктора запретили ему заниматься начатым им сочинением. Он слишком упрям, чтобы последовать этому совету. Докторам удалось добиться от него только одной уступки: он согласился немного пощадить себя, взяв себе в помощники секретаря, и поручил лорду Лорингу найти подходящего человека. Его сиятельство посоветовался со мной и даже просил меня принять это дело на себя. Каждому своя сфера деятельности, сын мой! Человек, который примется за обращение Ромейна, должен быть достаточно молод и гибок, чтобы стать его другом и товарищем. Вы, Артур, человек, как раз подходящий для этого, вы будете его секретарем. Как вам нравится подобный план?

– Извините, отец, но мне кажется, я недостоин доверия, оказываемого мне.

– Почему?

– Я боюсь, что не оправдаю вашего высокого мнения обо мне, – сказал он, – если не буду чувствовать, что тружусь над обращением мистера Ромейна ради его собственной души. Как ни праведно подобное дело, но я не могу видеть в возвращении церкви ее собственности достаточной побудительной причины для того, чтобы стараться убедить его переменить веру. Ответственность, возлагаемая вами на меня, настолько серьезна, что если я не предамся всем сердцем своей задаче, я изнемогу под ее тяжестью. Если, увидев мистера Ромейна, я почувствую к нему влечение, если это влечение будет все усиливаться и я, наконец, полюблю его, как брата, тогда, правда, я могу обещать, что это обращение сделается самой дорогой задачей моей жизни. Но если между нами этой симпатии не будет – простите, что я прямо говорю это, – то умоляю вас передать это дело в другие руки.

Голос его задрожал, и глаза наполнились слезами. Отец Бенвель заметил волнение своего молодого друга и посмотрел на него глазами искусного рыболова, которому кажутся забавными старания живой рыбки освободиться от удочки.

– Хорошо, Артур! – произнес он. – Мне часто приходится встречаться с людьми, слишком много думающими о себе.

Ваша речь так же освежает меня, как жаждущего освежает глоток воды. В то же время мне кажется, что вы создаете препятствия там, где их нет. Я только что упомянул, что вы должны подружиться с Ромейном. Дружба немыслима, если между вами не будет той симпатии, которую вы так хорошо описали. Я сангвиник и уверен, что вы понравитесь друг другу. Подождите, пока увидите его.

В эту минуту отворилась дверь из картинной галереи и лорд Лоринг вошел в библиотеку.

Он быстро осмотрелся, видимо, ища кого-то в комнате. По его лицу промелькнул лучик досады, но снова исчез, когда он поклонился двум иезуитам.

– Извините, – сказал он, глядя на Пенроза. – Это тот господин, который берется помогать мистеру Ромейну?

Отец Бенвель представил своего молодого друга.

– Артур Пенроз, милорд. Я решился пригласить его сегодня сюда на случай, если вы пожелаете задать ему какие-нибудь вопросы.

– Совершенно излишне после вашей рекомендации, – приветливо отвечал лорд Лоринг. – Мистер Пенроз пожаловал как нельзя кстати. Мистер Ромейн посетил нас сегодня, сейчас он в картинной галерее.

Священники переглянулись. Сообщив им о визите Ромейна, лорд Лоринг направился к противоположной двери библиотеки, отворил ее, посмотрел в залу и на лестницу, и снова на его лицо легла тень досады.

– Господа, пойдемте в галерею, – сказал он, – я буду иметь удовольствие представить вас мистеру Ромейну.

Пенроз принял предложение. Отец Бенвель с улыбкой указал на книги, разбросанные вокруг него.

– Если позволите, через минуту я последую за вами, – сказал он.

«Кого искал здесь милорд?» – вот вопрос, вертевшийся в уме отца Бенвеля в то время, когда он расставлял книги на полках и собирал разбросанные по столу бумаги, касавшиеся его римской корреспонденции. У него вошло в привычку подозрительно относиться ко всему, что происходило в его присутствии и чему он не мог найти объяснений. В этом случае он, вероятно, задал бы себе этот вопрос не так спокойно, если бы знал, что в противовес заговору, составленному против Ромейна в библиотеке и имевшему целью его обращение в католическую веру, в картинной галерее составляется другой заговор: женить его.

Рассказ леди Лоринг о разговоре со Стеллой побудил ее мужа провести свой опыт безотлагательно.

– Я сейчас же напишу Ромейну, – сказал он.

– И сегодня же пригласишь его? – спросила леди Лоринг.

– Да. Я скажу, что мне очень хотелось бы посоветоваться с ним насчет одной картины. Следует ли предупреждать Стеллу о его посещении или лучше устроить свидание неожиданно для нее?

– Нет, лучше предупредить, – сказала леди Лоринг. – При ее впечатлительности я боюсь неожиданности для нее. Надо сказать ей только, что Ромейн – оригинал ее портрета и что он, может быть, сегодня придет осмотреть вашу картину, – остальное предоставьте мне.

План леди Лоринг был тотчас приведен в исполнение. В минуту первого волнения Стелла объявила, что не чувствует в себе силы сегодня же встретиться с Ромейном. Успокоившись немного, она уступила убеждениям леди Лоринг и согласилась последовать за ней в галерею.

– Если я войду с вами вместе, – сказала она, – то будет казаться, будто мы сговорились. Этого я не могу перенести. Лучше я зайду одна, будто случайно.

Когда доложили о приезде Ромейна, леди Лоринг, согласившись с предложением своей подруги, пошла в галерею одна. Время шло, а Стелла не показывалась. Очень возможно, что она не решалась войти через главную дверь в галерею и предпочитала проскользнуть через дверь библиотеки, не зная о присутствии там священников. Не найдя ее там, но встретив в библиотеке Пенроза, лорд Лоринг ускорил знакомство младшего из двух иезуитов с Ромейном.

Собрав свои бумаги, отец Бенвель подошел к высокому стрельчатому окну, освещавшему комнату, и открыл свой ящик для писем, стоящий на маленьком столике в углублении окна. Здесь он был не виден для выходивших из залы.

Он спрятал свои бумаги в ящик и только успел затворить и запереть его, как услышал шорох осторожно отворяемой двери.

В следующую минуту до его слуха донеслось шуршание платья по ковру. Другой вышел бы из своего убежища, но отец Бенвель остался где был, пока не потерял из виду вошедшую девочку.

Патер с напряженным вниманием смотрел на ее чудесные темные глаза и волосы, на быстро изменяющийся цвет ее щек, на необычайную грацию ее движений. Медленно и с явным волнением подошла она к двери картинной галереи и остановилась, будто боясь отворить ее. Отец Бенвель слышал, как она со вздохом сказала:

– Как мне встретиться с ним?

Затем отошла в сторону, к зеркалу над камином. Отражение ее прелестного лица, казалось, придало ей мужества. Она направилась обратно к двери и отворила ее. Лорд Лоринг, вероятно, был недалеко в эту минуту. Его голос сейчас же раздался в библиотеке:

– Войдите, Стелла, войдите! Здесь новая картина и мой друг, которого я желал бы представить вам и с которым, я надеюсь, вы подружитесь, – мистер Луис Ромейн.

Дверь снова затворилась. Отец Бенвель стоял тихо, как статуя, в своем убежище, опустив голову и погрузившись в мысли. Минуту спустя он снова вернулся к письменному столу. С поспешностью, не свойственной его обычно медлительной натуре, он схватил лист бумаги из ящика и, нахмурившись, написал следующие строки:

«Уже запечатав письмо, я сделал открытие, которое должен сообщить вам, не теряя времени. Я очень боюсь, что нам придется встретиться на нашем пути с женщиной. Но не беспокойтесь, я справлюсь и с этим препятствием, как справлялся с другими. Пока дело продвигается. Пенроз получил первые наставления и сегодня был представлен Ромейну».

И это письмо, так же как предыдущее, он адресовал в Рим.

– Теперь примемся за женщину, – сказал он и отворил дверь в картинную галерею.

IV. Отец Бенвель попадает в цель

Искусство испытывает неудачи так же, как имеет свои триумфы. Оно не может оградить себя от мелких интересов повседневной жизни. Самое образцовое сочинение, самая лучшая картина напрасно расточают свое влияние на умы, поглощенные пустыми или скрытными заботами. Когда отец Бенвель вошел в картинную галерею, из всех присутствующих только для одного человека картины не составляли вымышленного предлога.

Не подозревая ничего о борьбе противоположных интересов, центром которых он являлся, Ромейн внимательно осматривал картину, послужившую предлогом для его приглашения в дом. Он поклонился Стелле, спокойно созерцая ее красоту, пожал руку Пенрозу, сказав несколько ласковых слов своему будущему секретарю, а затем снова сосредоточил свое внимание на картине, будто Стелла и Пенроз с этой минуты перестали занимать его.

– Будь я на вашем месте, – сказал он лорду Лорингу, – я не купил бы эту картину.

– Почему?

– По-моему, в ней есть серьезный недостаток, характеризующий новейшую английскую школу. Полное отсутствие мысли в передаче сюжета, скрывающееся под искусными техническими уловками кисти. Если вы видели одну из картин этого живописца, вы видели их все. Он изготавливает их, а не рисует.

В ту минуту, когда Ромейн говорил это, отец Бенвель вошел в галерею. При церемонии представления владельцу Венжа он держал себя чрезвычайно вежливо, но немного рассеянно. Его занимала только одна мысль, как увериться в правильности его подозрений относительно Стеллы. Не ожидая представления, он обратился к ней с выражением отеческого интереса и сдержанного скромностью восхищения, которое умел принимать в разговорах с женщинами.

– Могу я спросить, согласны ли вы с мнением мистера Ромейна о картине? – спросил он самым мягким тоном.

Она слышала о нем и знала его положение в доме. Представление, сделанное шепотом леди Лоринг: «Отец Бенвель, душа моя!», было для нее совершенно излишним. Ее антипатия предостерегала ее от этого человека.

– Я не имею оснований быть критиком, – отвечала она с холодной вежливостью. – Я могу только определить, что мне нравится или не нравится.

Этот ответ как нельзя больше соответствовал планам отца Бенвеля. Он отвлек внимание Ромейна от картины и переключил его на Стеллу. Патер воспользовался этим обстоятельством для того, чтобы отметить выражение их лиц, когда они смотрели друг на друга.

– Мне кажется, вы нашли основание для всякой критики, – сказал Ромейн Стелле. – Выражая в разговоре свое мнение о книгах и картинах или развивая его со всеми подробностями в печати, мы, в сущности, говорим только то, что нравится или не нравится лично нам. По моему скромному мнению, эта картина ровно ничего не говорит мне. А вам она что-нибудь говорит?

Он располагающе улыбнулся, задавая ей этот вопрос, ни в голосе, ни в глазах его не заметно было какого-либо волнения. Успокоенный в отношении Ромейна, отец Бенвель посмотрел на Стеллу.

Как ни сдерживала она себя, но ее сердечная тайна отражалась на ее лице. Холодно-спокойное выражение, с которым она слушала патера, мало-помалу исчезло под воздействием голоса Ромейна и его взгляда. Лицо Стеллы не изменилось, но нежная кожа слегка порозовела и приобрела более живой оттенок, будто под влиянием внутренней оживляющей теплоты. В ее глазах и на губах вспыхнул интерес к новой жизни, ее изящная, будто эфирная фигура незаметно крепла и распускалась, как цветок под воздействием благодатного солнечного луча. Когда она отвечала Ромейну, конечно, соглашаясь с ним, в ее голосе слышалась нежная убедительность, скромно приглашавшая его продолжать смотреть на нее и говорить с ней. Этот голос открыл бы отцу Бенвелю истину, даже если б он не видел ее лица. Чувствуя что его подозрения относительно Стеллы обоснованны, он со скрытой подозрительностью бросил взгляд на леди Лоринг. В честных голубых глазах верного друга Стеллы видна была нескрываемая симпатия к девушке.

Лорд Лоринг, находивший чрезмерно строгим мнение Ромейна и Стеллы, снова принялся за обсуждение сюжета несчастной картины. Леди Лоринг, как всегда, согласилась с мужем. Пока всеобщее внимание было занято таким образом, отец Бенвель заговорил с Пенрозом, бывшим до этого молчаливым слушателем художественного спора.

– Видели ли вы знаменитый портрет Гейнсборо – первой леди Лоринг? – спросил он и, не ожидая ответа, взял Пенроза под руку и подвел его к картине, висевшей в самом конце галереи.

– Как вы находите Ромейна? – спросил отец Бенвель тихим голосом, будто продолжая разговор, но, видимо, с нетерпением ожидая ответа.

– Он заинтересовал меня, – отвечал Пенроз. – Он выглядит таким больным и грустным и так ласково говорил со мной…

– Одним словом, – заметил отец Бенвель, – Ромейн произвел на вас приятное впечатление. Перейдем к следующему. Вы также должны стараться произвести приятное впечатление на Ромейна.

Пенроз вздохнул.

– Как ни стараюсь я понравиться людям, которые нравятся мне, я не всегда преуспеваю в этом, – сказал он. – В Оксфорде мне говорили, что я застенчив, и я боюсь, что, к моему несчастью, это правда. Я хотел бы быть более общительным.

– Предоставьте это мне, сын мой! Они все еще говорят о картинах?

– Да.

– Я имею еще кое-что сообщить вам. Заметили вы эту молодую девушку?

– Она красавица, но, по-моему, немного холодна.

Отец Бенвель улыбнулся.

– Когда вы достигнете моих лет, – сказал он, – вы не будете доверяться наружности женщины. Знаете ли, что я думаю о ней? Она, если хотите, красива, но в то же время опасна.

– Опасна? Кому?

– Это я говорю только вам одному по секрету, Артур. Она влюблена в Ромейна. Подождите минуту! А леди Лоринг – если я только не ошибаюсь в том, что вижу, – знает это и покровительствует ее чувству. Прекрасная Стелла может разрушить все наши надежды, если только нам не удастся помешать их сближению.

Эти слова были сказаны шепотом, серьезно и с волнением, удивившим Пенроза. Хладнокровие его начальника не так-то легко было нарушить.

– Отец, уверены ли вы в том, что говорите? – спросил он.

– Совершенно уверен… иначе не стал бы говорить.

– Как вы думаете, мистер Ромейн отвечает взаимностью на ее чувство?

– К счастью, нет еще. Вы должны сначала воспользоваться вашим влиянием на него… Как ее имя? То есть фамилия?

– Эйрикорт. Мисс Стелла Эйрикорт.

– Очень хорошо. Вы должны воспользоваться своим влиянием, когда будете уверены, что действительно имеете его, чтобы отдалить мистера Ромейна от мисс Эйрикорт.

Пенроз, казалось, был в затруднении.

– Я боюсь, что не сумею сделать этого, – ответил он, – но, конечно, в качестве его помощника я постараюсь, чтобы он занимался как можно больше.

Что бы ни подумал начальник Артура о его ответе, он отнесся к нему с наружной снисходительностью и сказал:

– Это не поможет. Но, получив справки, помните: это все между нами, я, быть может, найду возможность воздвигнуть препятствие на пути этой леди.

Пенроз с удивлением взглянул на него.

– Справки? – повторил он. – Какие справки?

– Прежде, чем я отвечу вам, скажите мне, сколько, по вашему, лет мисс Эйрикорт?

– Я не знаток в подобного рода вещах. Года двадцать два, а может быть, и двадцать пять…

– Положим, что так. В прежние годы я имел случай ознакомиться с женщинами в исповедальне. Знаете ли, что говорит мне моя опытность?

– Нет, не знаю.

– Когда девушке более двадцати лет, она влюбляется не в первый раз, это я знаю из опыта, – сказал отец Бенвель.

– Если только я найду человека, способного доставить мне необходимые сведения, я смогу сделать весьма важные открытия из прошлой жизни мисс Эйрикорт. Но теперь довольно. Лучше вернемся к нашим друзьям.

V. Отец Бенвель промахнулся

Группа, стоявшая у картины, послужившей поводом к спору, разошлась. На одном конце галереи леди Лоринг и Стелла шептались, сидя на диване, на другом конце – лорд Лоринг говорил тихо с Ромейном.

– Как вам понравился мистер Пенроз? – спросил лорд.

– Насколько я могу судить по первому впечатлению, он мне понравился. Он, кажется, скромен и умен.

– Вы выглядите больным, Ромейн. Вы опять слышали голос, преследующий вас?

Ромейн отвечал с видимой неохотой:

– Не знаю почему, но все сегодняшнее утро меня преследует боязнь услышать его. Сказать вам правду, я и к вам-то приехал в надежде, что перемена принесет мне облегчение.

– И что же, вы чувствуете себя лучше теперь?

– Да, пока…

– Не указывает ли это, мой друг, на то, что вам была бы полезна большая перемена?

– Не спрашивайте меня об этом, Лоринг! Я несу свое наказание, но ненавижу говорить о нем.

– В таком случае поговорим о чем-нибудь другом. Как вам нравится мисс Эйрикорт?

– Замечательное лицо: выразительное и привлекательное. Леонардо написал бы с нее благородную головку. Но в ней есть что-то такое… – он остановился, не будучи в состоянии или не желая продолжать.

– Что вам не нравится? – спросил лорд Лоринг.

– Нет, что-то такое, чего я не понимаю. Никак не ожидаешь встретить натянутости в хорошо воспитанной девушке. А между тем, когда она говорила со мной, в ней заметна была принужденность. Может быть, я произвел на нее неблагоприятное впечатление?

Лорд Лоринг засмеялся.

– Если бы это сказал другой человек, а не вы, я бы назвал это аффектацией.

– Почему? – спросил Ромейн резко.

Лорд Лоринг посмотрел на него с неподдельным удивлением.

– Неужели вы и в самом деле думаете, что принадлежите к числу людей, производящих при первом взгляде неприятное впечатление на женщину? Хоть раз в жизни допустите слабость в отношении к себе и найдите другую, более правдоподобную причину для натянутости мисс Эйрикорт.

В первый раз с той минуты, как начался его разговор с другом, Ромейн обернулся к Стелле и совершенно неожиданно поймал ее взгляд, обращенный на него. Женщина помоложе и не обладающая таким характером тотчас бы посмотрела в другую сторону. Благородная голова Стеллы склонилась, и взгляд медленно опускался, пока не остановился на ее длинных, белых руках, сложенных на коленях. Еще мгновение Ромейн пристально смотрел на нее. Он встал и заговорил с лордом Лорингом, понижая голос:

– Вы давно знаете мисс Эйрикорт?

– Она лучший и самый давнишний друг моей жены. Мне кажется, Ромейн, Стелла понравилась бы вам, если бы вы чаще виделись с ней.

Ромейн с молчаливой покорностью наклонил голову в ответ на пророческое замечание лорда Лоринга.

– Посмотрим картины, – сказал он спокойно.

Спускаясь вниз по галерее, он встретился с двумя священнослужителями. Отец Бенвель нашел удобный случай помочь Пенрозу произвести благоприятное впечатление.

– Извините любопытство старого студента, мистер Ромейн, – сказал он с приятной веселостью. – Лорд Лоринг говорил мне, что вы послали в деревню за своими книгами. Вы находите удобным заниматься в лондонской гостинице?

– Это очень спокойная гостиница, – отвечал Ромейн, – и все там знают мои привычки. – Он обратился к Артуру: – У меня целое отделение и есть комната к вашим услугам. В деревне я жил в одиночестве. В последнее время мой вкус изменился, теперь мне нравится иногда наблюдать уличную жизнь. Хоть мы и будем жить в гостинице, но я смею обещать, что вам не помешают, когда вы будете столь добры помогать мне вашим пером.

Не успел Пенроз собраться с ответом, как отец Бенвель сказал:

– Может быть, память моего молодого друга окажется вам столь же полезной, как его перо, мистер Ромейн. Пенроз занимался в библиотеке Ватикана. Если при чтении у вас возникнет надобность в какой-нибудь справке, то он лучше многих знает редкие старинные рукописи по древней истории христианства.

Этот деликатный намек на предполагаемое сочинение «О происхождении религии» произвел желанное действие.

– Мне бы очень хотелось потолковать с вами об этих рукописях, мистер Пенроз, – сказал Ромейн. – Может быть, некоторые копии найдутся и в Британском музее. Не будет бесцеремонностью с моей стороны, если я спрошу вас, свободны ли вы сегодня до обеда?

– Я вполне к вашим услугам.

– Если вы будете столь добры зайти ко мне в гостиницу через час, то я успею просмотреть свои записи и буду ожидать вас со списком названий и годов. Вот мой адрес.

Сказав это, он подошел к леди Лоринг и Стелле, чтобы проститься с ними.

Отец Бенвель обладал необыкновенным даром предвидения, но и он не был непогрешим. Видя, что Ромейн собирается уходить, и чувствуя, что путь для дальнейшей деятельности Пенроза достаточно подготовлен, он слишком поспешно предположил, что больше не из-за чего оставаться в галерее, а, напротив, можно с пользой использовать время до визита Пенроза в гостиницу, чтобы дать ему несколько мудрых советов, указав, каким образом он может употребить для религиозных целей свой разговор с Ромейном.

Извинившись одной из своих фраз, всегда бывших у него наготове, он вернулся с Пенрозом в библиотеку и таким образом, как сознавался сам впоследствии, сделал один из немногих промахов в своей продолжительной жизни.

Между тем Ромейну не удалось уйти без гостеприимного напоминания со стороны леди Лоринг. Со свойственной женщине страстной преданностью интересам истинной любви она страдала за Стеллу и решила, что такая пустячная причина, как научные занятия, не должна мешать гораздо более важному предприятию: открыть в сердце Ромейна доступ чувству.

– Позавтракайте с нами, – сказала она, когда он собрался протянуть ей руку на прощание.

– Благодарю вас, леди Лоринг, – я никогда не завтракаю.

– В таком случае приезжайте к нам обедать запросто; завтра и послезавтра мы дома. Когда можно ждать вас?

Ромейн продолжал отказываться.

– Благодарю вас. При моем здоровье я неохотно даю обещания, которые не всегда могу сдержать.

Но леди Лоринг была не менее решительна. Она обратилась за помощью к Стелле.

– Мистер Ромейн под разными предлогами старается отделаться от меня. Попробуй, не удастся ли тебе убедить его.

– Какое влияние могут иметь мои слова?

Тон, которым были сказаны эти слова, поразил Ромейна. Он посмотрел на нее. Ее глаза, остановившиеся на нем, произвели на него странное, обаятельное действие. Она сама не сознавала, как все неподдельное благородство ее характера, все ее глубокие и горячие чувства отразились в эту минуту в ее взоре. Ромейн переменился в лице: он побледнел при новом чувстве, пробудившемся в нем. Леди Лоринг внимательно наблюдала за ним.

– Может быть, вы недостаточно цените свое влияние, Стелла, – произнесла она.

Ее убеждения не действовали на Стеллу.

– Я всего полчаса знакома с мистером Ромейном, – сказала она. – И не настолько тщеславна, чтобы предполагать, что могу произвести приятное впечатление за такое короткое время.

Она другими словами выразила мнение Ромейна о себе, высказанное им лорду Лорингу. Это совпадение поразило его.

– Мы, кажется, начали с того, что неверно истолковали друг друга, мисс Эйрикорт, – произнес он. – Быть может, мы лучше поймем друг друга, если будем иметь удовольствие снова видеться с вами…

Он нерешительно посмотрел на леди Лоринг. Она была не из тех женщин, которые могут упустить удобный случай, не воспользовавшись им.

– Скажем, завтра вечером, – дополнила она начатую им фразу, – в семь часов.

– Завтра, – сказал Ромейн и, подав руку Стелле, вышел из галереи.

Таким образом, заговор, имевший целью его женитьбу, подавал даже большие надежды на успех, нежели заговор, имевший целью обратить его. Но отец Бенвель, тщательно наставлявший Пенроза в соседней комнате, не знал этого.

Часы приносят с собою изменение событий точно так же, как изменение времени. День прошел, наступил вечер, и виды на успех обращения прояснились.

Послушаем, как отец Бенвель рассказывает об этом событии в своем донесении в Рим, написанном в тот же вечер.

«… Я уговорился с Пенрозом, что он зайдет ко мне и расскажет о начале своей деятельности в качестве секретаря Ромейна.

В ту минуту, когда он вошел в комнату, я тотчас же догадался по его расстроенному лицу, что случилось что-то серьезное. Я спросил, не произошли ли неприятности между ним и Ромейном.

Он повторил мой вопрос с удивлением: “Неприятности? Я не в состоянии выразить словами, как искренне мне нравится мистер Ромейн. Я не могу сказать вам, отец, как мне хочется быть полезным ему”.

Успокоенный этим ответом, я, конечно, спросил, что случилось. Пенроз отвечал на мой вопрос с явным смущением:

– Я совершенно невольно узнал тайну, знать которую не имел права, – сказал он. – Я скажу вам все, что совесть позволяет мне сказать. Довершите вашу доброту, не приказывайте мне говорить, когда мой долг в отношении душевно измученного человека обязывает меня молчать даже с вами.

Я, конечно, удержался от прямого ответа на это странное обращение.

– Скажите, что можете сказать, – отвечал я, – а там посмотрим.

Он начал рассказывать. Мне, конечно, нет надобности напоминать вам, как в своих планах возвращения Венжа мы предполагали воспользоваться теми шансами на успех, которые представлялись нам в странном характере теперешнего владельца поместья. Передавая вам рассказ Пенроза, я сообщу об открытии, которое, осмеливаюсь думать, будет столь же приятно для вас, как было для меня.

Он начал с того, что напомнил мне мои собственные слова о Ромейне:

– Вы упомянули, что слышали от лорда Лоринга, будто Ромейн страдает от какого-то горя или угрызения совести, – сказал Пенроз. – Я знаю, как он страдает, отчего он страдает и с каким благородством покоряется своему горю. Мы сидели вместе за столом, просматривая его заметки и записки, как вдруг рукопись, которую он читал, выпала у него из рук. Смертельная бледность покрыла его лицо. Он вскочил, закрыл уши руками, будто услышал что-то ужасное. Я побежал к двери, собираясь позвать на помощь. Он остановил меня и слабым, прерывающимся голосом запретил звать кого-либо и делать свидетелем его страданий.

– Это уже не в первый раз, – произнес он, – и скоро пройдет. Если у вас нет сил оставаться со мной, я предлагаю уйти и вернуться, когда я приду в себя.

Мне было так жаль его, что я почувствовал в себе силу остаться. Когда припадок миновал, Ромейн взял меня за руку и поблагодарил.

– Ты отнесся ко мне, как друг, – сказал он, – и я буду относиться к тебе, как к другу. Все равно рано или поздно, – продолжил он, – мне придется открыться, и я намерен сделать это сейчас же.

Он рассказал мне свою грустную историю. Умоляю вас, отец, не заставляйте меня повторять ее! Довольствуйтесь тем, что я вам скажу: она произвела на меня тяжелое впечатление. Утешением, единственной надеждой для него может быть наша религия. Я всем сердцем отдался делу обращения его и в глубине души чувствую, что мои старания увенчаются успехом!

Вот в каком духе и тоне говорил Пенроз. Я не стал настаивать на том, чтобы он открыл мне тайну Ромейна. Она не имела значения для нас. Вы знаете, что преданность делу и энтузиазм Артура искупают его слабохарактерность. Я верю, что его старания увенчаются успехом.

Перейду на минуту к другому предмету. Я уже сообщал вам, что у нас на пути встала женщина. У меня свой взгляд на то, какой методы надо держаться, чтобы устранить подобное препятствие, когда оно определится яснее. Я могу только уверить вас, что, пока это в моих силах, ни этой женщине, ни какой другой не удастся завладеть Ромейном».

Закончив этими словами свое донесение, отец Бенвель вернулся к размышлениям о справках, которые намеревался навести о прошлой жизни Стеллы.

Он был убежден, что как ни осторожно он принялся бы за дело, будет неблагоразумно пытаться узнать что-либо от лорда Лоринга или его жены. Если он в свои годы вдруг выкажет интерес к молоденькой протестантке, видимо избегавшей его, это всех удивит, а удивление может весьма естественно повести к подозрению.

Но в доме лорда Лоринга была еще одна особа, к которой он мог обратиться, – экономка. Живя давно в доме и пользуясь доверием хозяйки, она могла служить источником справок о прекрасной подруге леди Лоринг и, как ревностная католичка, конечно, почувствовала бы себя польщенной вниманием домашнего духовного пастыря.

Отец Бенвель подумал:

– Приняться за экономку будет нелишне.

VI. Порядок блюд

Мисс Нотман, занимая должность экономки в доме леди Лоринг, вполне оправдывала свою рекомендацию «знающей и почтенной особы, преданной всей душой интересам своих хозяев». Ее слабыми сторонами было ношение девичьей косы и заблуждение, что ее стан все еще строен. Главной мыслью ее крохотного разума была мысль о собственном достоинстве. Всякое посягательство в этом отношении на много дней расстраивало ее и вызывало жалобы, с которыми она обращалась к каждому, чьим вниманием ей удавалось завладеть.

В пять часов следующего дня после представления Ромейну отец Бенвель сидел за кофе в комнате экономки, по-видимому, чувствуя себя так же свободно, будто знал мисс Нотман с первых дней ее детства. На столе лежало новое прибавление к маленькой библиотеке экономки: несколько благочестивых книг, свидетельствовавших о мерах, к которым он прибегнул с самого начала, чтобы стать в положение, которое занял теперь. Чувство собственного достоинства мисс Нотман было польщено вдвойне. У нее в гостях был священник, а на заглавном листке одной из книг красовался автограф почтенного джентльмена.

– По вкусу ли вам кофе, отец?

– Позвольте еще кусочек сахару.

Мисс Нотман гордилась своею ручкой, оценивая ее как одну из достойных внимания подробностей своей особы. Она взяла щипчики с нежной грацией и положила сахар в чашку, чувствуя юношеское удовольствие, что может удовлетворить прихоти своего знатного гостя.

– Как вы добры, отец, что оказываете мне такую честь, – сказала она тоном шестнадцатилетней девушки, хотя на самом деле ей было уже под шестьдесят.

Отец Бенвель любил принимать различные нравственные личины. В этом случае он принял образ пастырской простоты.

– В этот час, после обеда, я ленивый старик, – сказал он. – Я не отвлекаю вас от домашних обязанностей?

– Я нахожу наслаждение в исполнении своих обязанностей, – отвечала мисс Нотман, – но сегодня они не были для меня так приятны, как всегда: я рада, что закончила все. Даже в моем скромном положении есть свои печали.

Человек, знакомый с характером мисс Нотман, услышав эти слова, сразу переменил бы предмет разговора. Когда она начинала говорить о своем скромном положении, это значило, что она намекает на какую-нибудь обиду и готова со всеми подробностями рассказать о своем горе. Не зная об этой черте ее характера, отец Бенвель впал в роковую ошибку. С вежливым участием он спросил, в чем состояли ее печали.

– О сэр, вы не можете составить себе понятие о них! – сказала мисс Нотман скромно. – Но в то же время я сочла бы честью для себя узнать ваше мнение по этому поводу – мне так хотелось бы увериться, что вы не осуждаете моего образа действия. Видите ли, на мне лежит вся ответственность по устройству обедов. А эта обязанность очень тяжела для такой застенчивой особы, как я, особенно, когда к обеду ждут гостей, как сегодня.

– Ждут много гостей, мисс Нотман?

– О нет! Напротив. Будет всего один мистер Ромейн.

Отец Бенвель остановил чашку на полдороге ко рту. Он сразу совершенно справедливо заключил, что приглашение было сделано Ромейну и принято им после того, как он ушел из картинной галереи. Что целью приглашения было устроить встречу между Ромейном и Стеллой и обставить свидание так, чтобы они быстро смогли бы сблизиться, – было для него так же ясно, как будто ему признались в этом. Если бы он остался в галерее, он знал бы, какие средства были употреблены для того, чтобы побудить такого необщительного человека, как Ромейн, принять приглашение.

«Я сам виноват, что теперь не знаю ничего!» – подумал он с горечью.

– Что с вами? Или кофе нехорош? – с испугом спросила мисс Нотман.

Он торопился узнать далее свою судьбу и отвечал:

– О нет! Это так, ничего. Прошу вас, продолжайте.

Мисс Нотман стала рассказывать дальше:

– Вот, видите ли, на этот раз леди Лоринг особенно заботилась об обеде. Она сказала: «Лорд Лоринг напомнил мне, что мистер Ромейн очень мало кушает, что ему трудно угодить». Я, конечно, призвала свою опытность на помощь и предложила именно такой обед, который годится для этого случая. Я должна отдать полную справедливость ее сиятельству. Она ничего не имела против самого обеда. Напротив, даже поздравила меня со способностью «быстро соображать», как она выразилась. Но когда мы начали обсуждать порядок блюд… – здесь мисс Нотман остановилась, не закончив фразу, и вздрогнула при тяжелом воспоминании о неприятности, поводом к которой послужил порядок блюд.

Между тем отец Бенвель заметил свою ошибку. Он воспользовался слабостью мисс Нотман и в минуту молчания вставил свой вопрос.

– Извините мое невежество, – сказал он, – мой скудный обед продолжается десять минут и состоит из одного блюда. Я не могу понять, какая может быть разница в мнениях, когда дело идет об обеде всего только для трех человек: лорд и леди Лоринг – два, мистер Ромейн – три. Я, кажется, ошибся? Быть может, мисс Эйрикорт четвертая?

– Конечно.

– Прелестная особа, не правда ли, мисс Нотман? Я говорю как человек посторонний, но вы, без сомнения, лучше знаете мисс Эйрикорт.

– Без сомнения, лучше, если я смею так выразиться. Она подруга миледи, и мы часто говорили о мисс Эйрикорт в продолжение моего долголетнего пребывания в этом доме. В подобных случаях ее сиятельство обращается со мной, как со скромным другом. Но когда дело дошло до порядка блюд, она заговорила совершенно иным тоном. Мы, конечно, были согласны насчет супа и рыбы, но относительно следующих блюд наши мнения, так сказать, немного разошлись. Ее сиятельство сказали: «Сначала телятина, а потом котлеты». Я осмелилась заметить, что лучше будет, если телятина, как белое мясо, не будет следовать за тюрбо – белой рыбой. «Ваше сиятельство, – сказала я, – темное мясо доставит приятное разнообразие для глаз, а затем белое мясо приятно напомнит о белой рыбе». Видите ли, в чем дело, отец?

– Я вижу, мисс Нотман, что вы мастерица в искусстве, которое недоступно моему пониманию. Мисс Эйрикорт присутствовала при вашем разговоре?

– О нет! Я бы не согласилась на ее присутствие. Я бы сказала, что она не на своем месте.

– Да, да, понимаю. Мисс Эйрикорт единственная дочь?

– У нее были две сестры, отец Бенвель. Одна из них в монастыре.

– В самом деле?

– А другая умерла.

– Отец и мать, конечно, очень огорчены?

– Извините меня… Без сомнения, мать огорчена. Отец умер уже давно.

– Вот как! Мать прекрасная женщина? Мне кажется, я слышал это.

Мисс Нотман отрицательно покачала головой.

– Я не хотела бы несправедливо отзываться о ком-нибудь, – сказала она, – но называя ее «прекрасной», вы, как мне кажется, подразумеваете семейные добродетели. Мистрис же Эйрикорт особа очень ветреная.

В большинстве случаев ветреную особу легко вызвать на разговор и такая особа не особенно ревностно хранит секреты. Отцу Бенвелю открывался путь для наведения необходимых справок.

– Мистрис Эйрикорт живет в Лондоне? – спросил он.

– О нет! В это время года она обычно гостит у знакомых – переезжает из одного поместья в другое и думает только о том, как бы повеселиться. Нет в ней семейных добродетелей. Она уж, наверное, ничего не знает о порядке блюд! Я забыла сказать вам, что леди Лоринг приняла мое предложение относительно телятины. Так я дошла до конца своего меню, как французы называют это, но здесь ее сиятельство оказалась очень несговорчивой, однако, все равно! Я не стану останавливаться на этом, но спрошу вас, отец, в какой части обеда следует подавать яичницу с устрицами?

Отец Бенвель воспользовался случаем узнать адрес мистрис Эйрикорт.

– Ах, милая мисс Нотман, я не более мистрис Эйрикорт имею понятие о том, когда следует подавать яичницу с устрицами! Для такой женщины, как она, должно быть большим удовольствием наслаждаться без издержек красотами природы – в качестве желанной гостьи. Желал бы я знать, не живет ли она в каком-нибудь имении, где и я бывал.

– Я, право, не знаю, где она теперь – в Англии, Шотландии или Ирландии, – отвечала мисс Нотман совершенно искренне, так что не оставалось сомнения в ее правдивости. – Посоветуйтесь с собственным вкусом, отец. Можно ли без содрогания смотреть на яичницу с устрицами, покушавши желе, крема, мороженого? Поверите ли? Ее сиятельство предложили подать яичницу вместе с сыром. Устрицы после сладкого! Я пока еще – не замужем.

Отец Бенвель, прежде чем покориться своей участи, сделал последнее отчаянное усилие и задал еще один вопрос:

– В этом вы, вероятно, сами виноваты, – прервал он ее с убедительнейшею улыбкой.

Мисс Нотман улыбнулась:

– Вы конфузите меня, – сказала она нежно.

– Я высказываю свое глубокое убеждение, мисс Нотман. Когда смотришь со стороны, право, иной раз становится грустно, видя, сколько женщин, которые могли бы быть ангелами в домашней жизни, предпочитают одиночество. Я знаю, церковь высоко ценит холостую жизнь. Но даже она допускает исключения. Искреннее уважение удерживает меня от указания на одно из подобных исключений, – здесь он поклонился мисс Нотман. – Другим исключением, мне кажется, должна быть молодая особа, о которой мы только что говорили. Не странно ли, что мисс Эйрикорт до сих пор еще не замужем?..

Западня была искусно поставлена, отец Бенвель мог, наверное, рассчитывать, что мисс Нотман попадется в нее. Но ужасная экономка дошла до нее и вдруг оказалась неспособной сделать и шагу далее.

– Я сама говорила то же самое леди Лоринг, – сказала она.

Пульс отца Бенвеля забился скорее.

– Да? – проговорил он самым нежным, ободряющим тоном.

– Но ее сиятельство не захотели далее продолжать разговор. Они сказали: «Я имею свои причины не распространяться об этом и надеюсь, вы не ожидаете, чтобы я сообщила их вам». Она говорила с доверием, лестным для моего благоразумия, и я это сознаю с благодарностью. Какая разница в тоне, когда речь дошла до яичницы! Я уже сказала, что я не замужем, но будь у меня муж и предложи я ему яичницу с устрицами после пудинга и пирожного, то не удивилась бы, если бы он заметил мне: «Душа моя, ты с ума сошла!» И вдруг, когда я осмелилась сказать, что место яичницы после дичи, ее сиятельство вышли из себя – я же оставалась хладнокровной – и тоном, не только раздраженным, но просто сердитым спросили меня: «Кто здесь хозяйка, мисс Нотман? Я приказываю, чтобы яичницу с устрицами подали вместе с сыром». Из уважения к самой себе я не отвечала. Как христианка я могу простить, но как обиженной дворянке, мне нелегко будет забыть.

Мисс Нотман откинулась на спинку своего кресла с видом мученицы и как будто сожалела, что должна была рассказать о неприятности, постигшей ее. Отец Бенвель, встав, весьма удивил оскорбленную дворянку.

– Неужели вы уже уходите, отец? – спросила она.

– Время быстро летит в вашем обществе, любезная мисс Нотман. У меня есть дело… я и так опоздал.

Экономка грустно улыбнулась.

– По крайней мере, скажите, что вы не осуждаете моего образа действий в этих тяжелых для меня обстоятельствах.

Отец Бенвель взял ее руку.

– Истинный христианин чувствует оскорбления только затем, чтобы прощать их, – заметил он своим отеческим и наставительным тоном. – Вы доказали мне, мисс Нотман, что вы христианка. Я не потерял вечер. Да благословит вас Господь!

Он пожал ее руку и, озарив светом своей отеческой улыбки, со вздохом простился с ней. Мисс Нотман следила за ним взором, полным восхищения и благоговения.

Отец Бенвель не лишился своего светлого расположения духа, когда скрылся с глаз экономки. Несмотря на все встречавшиеся препятствия, он сделал одно важное открытие. Несомненно, в прошлой жизни Стеллы случилось компрометирующее ее обстоятельство и, конечно, в нем был замешан мужчина.

«Я не совсем напрасно пожертвовал вечером», – подумал он, поднимаясь по лестнице из комнаты экономки в залу.

VII. Влияние Стеллы

Входя в залу, отец Бенвель услышал, что кто-то стучится в парадную дверь. Слуги, казалось, знали, кто стучится, – швейцар впустил лорда Лоринга.

Отец Бенвель подошел к нему и поклонился. Его поклон выражал уважение к лорду Лорингу, но вместе с тем уважение и к самому себе.

– Ваше сиятельство гуляли в парке? – спросил он.

– Нет, ездил по делу, – отвечал лорд Лоринг, – и мне хочется поговорить с вами об этом деле. Если у вас есть несколько свободных минут, пойдемте в библиотеку…

– Несколько дней назад, – начал лорд Лоринг, когда дверь затворилась за ними, – я, кажется, говорил вам, что друзья мои рассуждали со мной о довольно важном деле – об открытии моей картинной галереи для публики.

– Да, я помню, – ответил отец Бенвель. – Ваше сиятельство решились на что-нибудь?

– Да, я решился, как говорят, «не отставать от времени» и последовать примеру других обладателей картинных галерей. Не думайте, что я когда-нибудь сомневался в своей обязанности по силе возможности распространять образовательное влияние искусства. Единственной причиной моего колебания была боязнь, что может что-нибудь случиться с картинами. И теперь я хочу провести опыт, только при известных ограничениях.

– Без сомнения, мудрое решение, – сказал отец Бенвель. – В таком городе, как Лондон, вряд ли было бы возможно открыть двери вашей галереи для каждого прохожего.

– Я рад, что мы сходимся во взглядах, отец Бенвель. В первый раз галерея будет открыта в понедельник. Всякий прилично одетый человек, предъявив свою карточку в книжных магазинах на Бонд-стрит или Реджент-стрит, может получить бесплатный билет для осмотра галереи. Число билетов, конечно, ограниченное, а галерея будет открыта для публики только два раза в неделю. Вы будете в понедельник?

– Конечно. Мои занятия в библиотеке, сами видите, ваше сиятельство, только что начались.

– Мне очень хочется знать, какой успех будет иметь этот опыт, – сказал лорд Лоринг. – Загляните в галерею раза два в день и передайте мне ваши впечатления.

Выразив свое согласие помочь опыту всеми зависящими от него средствами, отец Бенвель медлил и не уходил из библиотеки. Он втайне питал надежду, что в последнюю минуту его пригласят к обеду вместе с Ромейном. Лорд Лоринг взглянул на часы над камином: пора было одеваться к обеду.

Патеру оставалось только одно: понять намек и удалиться.

Пять минут спустя посыльный принес лорду Лорингу письмо, задевавшее интересы отца Бенвеля. Письмо было от Ромейна, он извинялся, что только за час до назначенного времени извещает о невозможности исполнить свое обещание.

«Вчера, – писал он, – у меня опять был припадок, который вы называете галлюцинацией слуха. Чем более приближается час вашего обеда, тем сильнее я начинаю бояться, чтобы то же не повторилось со мной у вас. Пожалейте и простите меня».

Даже добродушный лорд Лоринг, прочтя эти строки, не сразу пожалел его и простил.

– Подобные капризы простительны женщине, – произнес он, – у мужчины же должно быть больше силы воли. Бедная Стелла! А что скажет жена?

Он ходил взад и вперед по библиотеке, представляя себе негодование леди Лоринг и разочарование Стеллы. Но как помочь горю? Придется, приняв на себя последствия, сообщить неприятное известие.

Он только собирался уйти из библиотеки, как явился посетитель. Это был не кто иной, как сам Ромейн.

– Я опередил свою записку? – спросил он поспешно.

Лорд Лоринг показал ему письмо.

– Бросьте ее в огонь, – проговорил Ромейн, – и примите мое извинение в том, что я написал ее. Помните ли вы те счастливые дни, когда вы, бывало, называли меня человеком, подверженным минутным порывам? Эта записка была написана под минутным впечатлением, и вот теперь я являюсь сюда вопреки тому, что написал. Для объяснения моего странного поведения я должен просить вас припомнить все с самого начала. Помните вы день консилиума по поводу моей болезни? Пожалуйста, остановите меня, если я неверно охарактеризую лиц, принимавших участие в нем. Двое из них были доктора медицины, а третий просто врач, ваш друг. Насколько я помню, это он сообщил вам результат консилиума?

– Совершенно верно.

– Первый из двух докторов, – продолжал Ромейн, – приписывал мою болезнь исключительно нервному расстройству и думал, что ее можно вылечить лекарствами. Я говорю, как профан, но мне кажется, в переводе на простой язык, смысл его слов был именно таков.

– Да, такова была сущность его мнения, – ответил лорд Лоринг, – и сущность его рецептов, которые вы, кажется, разорвали в клочки?

– Так всегда следует поступать с рецептами, в которые не веришь. Когда очередь дошла до второго доктора, он высказал мнение совершенно противоположное. Третий медицинский авторитет в лице вашего друга избрал себе середину и сделал заключение консилиума, сблизив взгляды обоих докторов и соединив два противоположных лечения в одно.

Лорд Лоринг заметил, что Ромейн недостаточно почтительно отзывается о заключении консилиума. Но что заключение действительно было таково – этого он отрицать не мог.

– Если я прав, – продолжал Ромейн, – то все остальное не имеет для меня значения. Как я еще тогда сказал вам, мне кажется, что только второй доктор один понял, в чем дело. Можете вы вкратце повторить мне, что он сказал?

– Вы уверены, что это не расстроит вас?

– Напротив, это укрепит во мне надежду.

– Насколько я помню, – произнес лорд Лоринг, – доктор не отрицал влияния тела на душу. Он допускал, что состояние вашей нервной системы, может быть, было одной из причин… я, право, не знаю, продолжать ли?

– Моего сознания, что никогда не прощу себе случайного или не случайного убийства этого человека, – докончил Ромейн фразу, начатую другом. – Теперь, прошу вас, продолжайте.

– По мнению доктора, – продолжал лорд Лоринг, – ваша галлюцинация есть следствие болезненного состояния вашей души в ту минуту, когда вы действительно слышали голос во время дуэли. Через нервную систему пережитое впечатление оказало огромное влияние на ваше физическое состояние. Нравственное потрясение и его влияние на вас поддерживаются теми взглядами на произошедшее, от которых вы никак не желаете отказаться. Вот, в общих чертах, что я помню из слов доктора.

– А помните его ответ на вопрос о том, какое лекарство он думает прописать? Болезнь, причина которой коренится в душе, может быть исцелена только средствами, влияющими на нравственное состояние человека.

– Да, я помню его слова, – сказал лорд Лоринг. – В пояснение своей мысли доктор прибавил: появление нового, всепоглощающего интереса в вашей жизни, радикальное изменение вашего образа мыслей, влияние на вас не известной вам прежде личности, встретившейся неожиданно, или совершенно новое место жительства могли бы чрезвычайно благотворно повлиять на вас.

Глаза Ромейна засверкали.

– Совершенно верно! – воскликнул он. – Я вполне ясно помню слова доктора: «Если мой взгляд верен, меня не удивит, когда мне сообщат, что выздоровление, которого мы все так желаем, началось при обстоятельствах самых незначительных: под влиянием чьего-нибудь голоса или чьего-нибудь взгляда». Мнение доктора вспомнилось мне только тогда, когда я уже написал свою глупую извинительную записку. Я не стану рассказывать вам последовавших за этим воспоминаний, чтобы скорее дойти до результата. В первый раз во мне блеснула надежда – слабая надежда, что нашлось одно из влияний, о которых говорил доктор, способное заставить замолчать голос, преследующий меня, это влияние – взгляд.

Если бы Ромейн сказал это леди Лоринг, а не ее мужу, она тотчас бы поняла его. Лорд Лоринг же ждал дальнейшего объяснения.

– Я еще вчера говорил вам, – продолжал Ромейн, – что все утро опасался услышать голос и пришел посмотреть на картины, надеясь немного развлечься. Все время, пока я был в галерее, я не боялся и не слыхал голоса. Но по возвращении в гостиницу он снова начал мучить меня, и я с горестью должен признаться, что мистер Пенроз видел мои страдания. Вы и я, мы оба приписывали перерыв перемене обстановки. Теперь я думаю, что мы оба ошибались. В чем состояла перемена? В вас и леди Лоринг я видел двух своих самых старинных друзей. Посещение вашей галереи только возобновило во мне впечатление сотен других подобных посещений. Чьему же влиянию я в самом деле обязан облегчением? Не старайтесь отделаться от моего вопроса, отвечая на него насмешкой над моей болезненной фантазией. Болезненная фантазия превращается в действительность для человека, подобного мне. Припомните слова доктора и вспомните новое лицо, которое я видел в вашем доме! Вспомните взгляд, впервые нашедший дорогу к моему сердцу!

Лорд Лоринг еще раз взглянул на часы над камином. Стрелки указывали час обеда.