Дарья Сергеевна не спала в комнате на втором этаже, а писала море акрилом в гостиной. Рядом с нею, на столике, не укрытом скатертью или салфеткой, лежали заляпанные тюбики с краской, мягкие старые тряпочки и кисти с маленько растрёпанными белыми волосками. Картина была впечатляющая, огромная, и человек в лодочке, рассекающей тёмно-бирюзовые волны, не боялся бури, которая назревала в воздухе.
У Дарьи Сергеевны всякий раз поднималось настроение, когда она бралась за любимое дело. Сегодня же почему-то её настроение было неважное, и она жаловалась то на жару, то на холод и просила меня то распахнуть, то закрыть окно, едва прикрытое полупрозрачной шторой. Я зевал и скучал, да всё посматривал на незаконченную, в какой-то мере искусную марину.
– Её б ещё лаком покрыть, – говорила она с безумным восторгом. – Да, покрыть. Завтра займусь этим, а за ночью она успеет высохнуть. Не спать! – вскрикнула Дарья Сергеевна, когда я на мгновение прикрыл глаза. – Лучше уж скажи, почему задержался. Мне интересно, что там в магазине.
Она резко остановилась и взяла конец кисти зубами.
– Да так, маленькая неприятность, происшествие, если можно так выразиться…
Дарья Сергеевна слушала внимательно, как Василий, но в отличие от него, нисколько не посочувствовала мне, а скорее наоборот проявила мрачное безучастие и окончательно растворилась в картине.
– Краски завтра куплю, а то заканчиваются. У меня куда-то подевался плотный картон. Не ты забрал его?
– Не шути так. Я твоего не беру.
– Тогда рама где? Тёмная рама из дуба? Да, наверное, я сама всё теряю, – призналась она и улыбнулась смущённо. – Не проверишь как-нибудь подвал, сарай, в конце концов? Там явно завалялись хорошенькие вещицы.
– Это какие, например? – спросил я озадаченно. – Всё хорошее вокруг нас, взгляни!
Дарья Сергеевна мотнула упрямо головой и окунула кисть в пластиковый стакан с серой водой.
– Нет, оно есть везде, – ответила она, вынув чистую, будто совсем новенькую кисть. – Там, где даже не догадываешься. Бывает, забросишь барахло на чердак, а потом гадаешь, зачем же оставил, если оно ещё пригодится.
Только я стал подниматься к себе, как Дарья Сергеевна пожелала добрых снов, оставила, наконец, художество и, отмыв бело-синие пальцы, отправилась сладко дремать.
Меня одолевала вялость, а сны так и не приходили. Синие стены с синим потолком навевали тоску. Я сбрасывал одеяло на пол, ходил неспешно по кругу, иногда натыкаясь на острую мебель, и редко зажигал лампу с бумажным зеленоватым абажуром, который постепенно нагонял сонливость. К половине третьего ночи я был слишком утомлённым и рассеянным. Уже не было желания бродить, хотелось спать допоздна, и чтобы никто не разбудил ненароком.
Сон поначалу был однообразен. Томительное затишье прервал звон колокольчика.
– Бежим туда, бежим, пока день не угас! – прогремел дружный хор сильных голосов.
– Да, пока не угас, пока солнце не скрылось за горизонтом! – закричал я нелепо в ответ и пустился бегом по крутой лестнице, ступени которой рушились.
Наверху в несколько десятков рядов стояли дома, настолько высокие, что заслоняли небо и облака. Стены, поросшие мхом, были без окон. Каждое затейливое крыльцо зарастало лопухами, клевером, а двери увивали жирно-зелёные заросли крапивы. Площадь, окружённая зубчатыми клёнами, пустовала.
Тишину разорвал пронзительный вопль, и я устремился вниз по широкой дорожке, огибающей приземистое здание из коричневого камня.
И вот, спустя ещё один неприглядный квартал наступила ночь, и показался магазин. В открытом настежь «Летнем розмарине» отмечался какой-то необыкновенно яркий праздник. Люди сидели за стеклянными столами и пили шампанское, доставая откуда-то всё новые и новые бутылки. Костя стоял, как обыкновенно, за кассой, в помятом блестящем костюме и бархатном пиджаке, и здоровался со всеми, кто подходил к нему, и обнимал радостно руками вновь прибывших гостей. Он улыбался ласково женщинам и ослепительно мужчинам. Затем собирал любовно букеты и возмущённо пыхтел, если ему мешали.
Протискиваясь боком сквозь толпу, я споткнулся у керамических ваз и растянулся по полу на смех ребёнку, который ничего не пил и не ел, но сильно скучал.
– Ты что тут? – спросил Костя. – Встанешь или полежишь ещё? Грязно-то, не убрано.
Он бросил безвкусный букет в толпу, и кто-то поймал его и восхищённо заахал.
– Какой чудесный, – послышалось в магазине, и люди захлопали тому, кто забрал цветы.
– Отдай! Мой букет, верни!
– Уже не твой.
– Сволочь!
– Как ты меня назвала?
– Получи!
Женщина в пышном уборе помогла мне подняться, наполнила пенистый бокал и чокнулась с горбатым стариком.
– За вас, – сказала она.
– Кто ты? Гость? – растерялся Костя, с неуверенностью ощупывая мою ладонь. – В списке ты не числишься, у меня нет карандаша или ручки, чтобы записать тебя. Если хочешь, то можешь оставаться, но не бей статуэтки. Их бьют просто так, от веселья. Если бы я только словил мерзавцев и заставил их чинить мебель!
– Они плохие гости.
– Кошмарные. До чёртиков, – согласился Костя.
– Зачем ты их пускаешь?
– Не одному же за кассой стоять и мух считать. Лучше уж я ручки пожму.
– Ты не слышал крик? – спросил я после короткой заминки.
– Кричали гости. Они кричат и поют громко, но ты привыкнешь, привыкнешь, как я. Слышал с улицы? Так тем более. Мы одни открыты в городе. Все к нам идут, как будто не работают телевизоры и компьютеры. Точно, не работают.
Костя виновато спохватился, поправил костюм, переливающийся искорками, и, взяв микрофон, заорал, чтобы гости обратили внимание:
– Я покажу вам кое-что особенное, но только если вы замолкните! Помолчите минуточку, пока я копаюсь в подсобке. Эй, девчонка в бежевых шортах! Да, да, ты!.. Хватит напиваться, ты не свинья. Твой мужик и то не шатается.
Гости дико загоготали и, точно протрезвев, оставили бокалы. У кого-то лопнул стакан. Он порезал руку, кровь потекла на засохшие листья, которые давным-давно не убирали. Я присел на диванчик за прелестным жасмином.
– Она единственная в своём роде. Я всё вам покажу, кошмарики, не скучайте!
Костя подозвал курносого мужичка с толстым пузом, свисающим через ремень. Они вместе нырнули в подсобку. Ко мне присоединилась женщина в пышном уборе и, откинув блестящие коричневые волосы за спину, сказала надменно и прохладно:
– Не наш. Зря он пустил вас в магазин.
– Вы против? Мне уйти?
– Не стоит.
– Почему?
– Для чего уходить, когда вы только-только зашли? – спросила женщина и сверкнула хитрыми узкими глазками. – Но моё мнение ничего не значит. Тем более, владелец приготовил сюрприз, и будет невежливо уйти, так и не посмотрев на него.
– Я останусь.
– Как хотите.
Женщина кивнула старику, и его лицо, некогда тощее, сухое и желтоватое, исказила маска весёлой злобы. Наклонившись к уху мальчика, которому поручили держать тарелку с закусками, он прошептал взволнованно какое-то слово. Мальчик заметно оживился. Он задержал на мне колючий взгляд, пока старик не доел бутерброды с красной рыбой и жиром измазал шёлковый галстук.
– Пф. – Обдувал себя глянцевой визиткой парень, бегающий от столика к столику в поисках вентилятора. – Включите, наконец, музыку! Я с ума сойду. Не подскажите, где моя любимая музыка? Ну, где?
В конце концов он выбросился в окно. Снаружи раздался глухой хлопок, будто магазин находился на этаже пятом, как минимум. Довольно скоро старик запустил проигрыватель. Заиграла торжественная музыка.
Костя с мужичком, тяжело шаркая подошвами, вынесли огромный куб, укрытый куском алой ткани. Не сдержав эмоций, Костя крикнул громко без микрофона:
– Это то, что я хочу показать всем в магазине. Вы заслужили! Встань, гость не из списка, – приказал Костя строго. – Посмотри первым.
– Посмотри! Посмотри! Посмотри! – повторяли люди, не уставая, и толкались.
– Ладно, – согласился я. – Вам нельзя отказывать. Такие вы чёртики.
Гости одобрительно засмеялись, радостные тому, что получили прозвище. Костя усмирил их, и они выстроились смирно в плавный полукруг. Мужичок шмыгнул за спину старика. Костя, согнувшись, ножницами срезал свежую розу, повернулся направо и передал её женщине с золотистым полевым хомяком, набирающимся сил на костлявом плече.
– Подойди ближе, – сказал один из гостей, топчась на месте. – Сколько тебя ждать придётся? Такими темпами сюрприз будет испорчен.
Костя скривил рот и глянул на гостя настолько свирепо, что тот сразу же затрепетал от страха и начал оправдываться. Им уже не были заинтересованы.
Шаг. Второй. Третий. Расстояние до куба стремительно сокращалось. Костя, безмерно терпеливый и сдержанный, как настоящий владелец и хозяин, стоял неподвижно, затаив дыхание. Я осторожно откинул ткань. Гости, включая меня, увидали махонькую железную клетку, в которой полулёжа на рваной простыне заметно дрожала голая девушка с браслетом, какой был мне хорошо знаком. Она впилась глазами в меня, слабо пошевелилась и хрипло застонала от боли, кажется, произнеся сдавленно: «Спаси». Люди пришли в восторг, когда она побагровела от злости.
По магазину волной прокатился невообразимый шум. Я отошёл на безопасное расстояние, потому как гости, окружив клетку, быстро сломали её и отобрали силой простыню. Костя следил за хаосом и подмигивал мне украдкой, ничего не предпринимая.
– Что будем делать с ней? – спросила гостья в кожаной жилетке и ухватилась лапой за волосы несчастной. Вывернула длинную шею, как у жирафа, и переглянулась с другими, распахнув белозубый рот: – Проведём небольшой тест?
– Зачем тест? Они все скучные. Давайте поглядим, как она бегает?
– Вставай, дура! Потом полежишь, – сердито фыркнул другой гость в модном шерстяном пальто нараспашку. – Кому сказали, поднимайся!
– Поднимайся, поднимайся! – зазвучал знакомый хор.
– Эй, да она же глухая, – сказал гость двадцать три, сморщив гримасу, и шлёпнул звонко девушку по затылку. – Вы нам что за сюрприз устроили? Какой-то он совсем не приятный. Она не откликается. Нормальная бы уже вскочила и заверещала на меня. А этой хоть бы что!
– Забирайте немую, – раздалось недовольное ворчание.
– Зачем притащили, для каких целей?
– Ну, не нервничайте, – аккуратно начал Костя и добавил лукаво: – Дорогие гости, она не привыкла наблюдать за столпотворением. Кыш отсюда, а не то побью!
Предложив людям потанцевать, он грубо встряхнул девушку, поставил её на ноги. Заставил плясать. Она была истощена и шаталась туда-сюда. Браслет тонко противно пищал, переливаясь оттенком серой белки.
Старик взял под руку женщину без пышного убора, и они бешено закружили по магазину, напевая мелодию, заглушающую сотни тысяч бесцветных жалобных голосов, доносящихся из неосвещённой подсобки со странным дребезгом. Гости заметались по всему магазину, подпрыгивая и выбивая дробь лакированными каблуками. Поломанная клетка растворилась в воздухе вместе с простынёй и цветами. На их месте образовалась вязкая пустота.
– Танцы, так танцы.
– Бери кого-нибудь, – произнёс Костя, изобразив подобие дружелюбной улыбки, – и иди к нам. Веселитесь, кошмарики, у нас до утра много времени! Кстати, мне представить дорогушу, которой вы не можете налюбоваться? Или она сама скажет, как её зовут? А, какой номерок?
К всеобщему разочарованию, я никого не выбрал и, подбежав к Косте с девушкой с необъяснимым чувством сострадания, которое крепло во мне с каждой секундой, попытался остановить танец, почти набросился яростно на Костю, но промахнулся с ударом.
– Не удержишься.
– Удержусь.
– Погляди, – изумился Костя притворно. – Ты ослаб и не контролируешь себя. Старик, – позвал он властно. – Прибавь громкость!
Мои ноги совсем не слушались. Я двигался ритмично и плавно, жадно прислушиваясь к музыке, и переполнялся полынной горечью. Девушка с браслетом шелестела неизвестно откуда появившимся платьем, расшитым кружевом, и мучилась, но продолжала порхать с бездумным взглядом, держа перемазанную засохшей грязью ладонь в ухоженной руке Кости. Мужичок крутился рядом и нашёптывал разную чушь.
– Карточки, бумажечки, всё что угодно просите, спросите, я знаю. А что, вы уже знакомы с хозяином? – спросил он, но я пропустил вопрос мимо ушей.
– Нет смысла.
– Почему?
– …Отыщите меня! – вдруг пролепетала девушка и, скинув бусы, зачесала красную шею.
Костя закрывал ей губы, но она всё больше сопротивлялась, желая сказать мне что-то важное.
– Как тебя найти? – спросил я.
– Отыщите меня. Я близко, близко! – закричала она, взвилась на дыбы, как кошка, и бросила партнёра наземь. – Оставьте в покое! Не хочу танцевать с вами. Не хочу танцевать ни с кем! Отпустите, я болею!
– Что ты себе позволяешь? Терпи, не плачь!
Костя побагровел от гнева и, вмиг поднявшись, повалил девушку. Завязалась драка.
Пустые бокалы и бутылки, влажные от шампанского, разбивались, и густо усеивающие пол стёклышки блестели, как маленькие зеркала, в которых колыхались отражения. Магазин обрушился, проход к подсобке завалило обломками.
Измотанные гости попадали замертво, и над моим ухом явственно прозвучал плач. Я проснулся, задышал отрывисто, обхватив одеяло. Потные волосы липли к подушке, лихорадочно горели щёки. В комнате ощущалась невыносимая духота. Сердце было как будто порезано ножом.
Скоро я уснул во второй раз. Сны мне больше не снились.