– Ну, а вы за ними, – сделал Дим шаг назад, громыхнула очередь, и полицаи засучили на полу ногами.
Спустя десять минут, оставив накрытых плащ – палаткой девочку и Мишу снаружи у входа, мотоциклы помчались дальше.
Когда вынеслись на перевал, он именовался Байдарские ворота, Дим поднял вверх руку – «стоп», а Перевозчиков вскинул к лицу бинокль, осматривая открывшуюся перед ними долину.
Судя по ней, война прошла и здесь, что подтверждалось чернеющими в разных местах воронками, наличием траншей и брошенной немецкой техникой
– Вон там что-то есть! – кивнул в сторону дальнего леска Василий, и «цундапы», переваливаясь на рытвинах, заурчали в его направлении.
На опушке, в терновом кустарнике, стояли три сожженных грузовика, а в траве виднелись многочисленные следы. Они вели в горы.
– Ищи теперь ветра в поле, – в сердцах матюгнулся кто-то из ребят
– Сообщим в штаб, их там прищучат,– не согласился старшина. – Без снаряжения и жратвы, в горах много не напрыгаешь.
На обратном пути разведчики похоронили девочку под раскидистым кленом у ручья, а погибшего друга забрали с собой, решив упокоить его в братской могиле на Сапун-горе. Чтобы он всегда видел море.
Глава 7. Хороша страна Болгария
…В течение 20 октября в Северной Трансильвании наши войска вели наступательные бои, в ходе которых овладели населёнными пунктами Фернези-де – Сус, Роши-Орь, Егериште, Килия, Соконзел, Корны, Ходод, Бабука, Чехал,Жижир, Итэу.
Войска 2-го Украинского фронта, продолжая наступление, 20 октября в результате обходного манёвра конницы и танковых соединений в сочетании с фронтальной атакой штурмом овладели крупным промышленным центром Венгрии городом Дебрецен – важным узлом коммуникаций и мощным опорным пунктом обороны противника.
Западнее и южнее югославского города Суботица наши войска на территории Венгрии овладели городом и железнодорожным узлом Бачальмаш и на территории Югославии с боями заняли города и железнодорожные станции Башок, Бачка, Топола, Нови Вбрас, крупные населённые пункты Жедник, Душановац, Ново Село, Пачир, Старая Моравица, Байша, Емушич, Мали Идош, Секич, Фекетич.
Войска 3-го Украинского фронта, совместно с войсками Народно-освободительной армии Югославии, в результате упорных боёв завершили уничтожение немецкого гарнизона в городе Белград и 20 октября освободили столицу союзной нам Югославии от немецких захватчиков.
Юго-восточнее Белграда наши войска завершили ликвидацию окружённой группы войск противника. За время боёв в этом районе с 18 по 20 октября наши войска взяли в плен 8.147 немецких солдат и офицеров и захватили следующие трофеи: танков и самоходных орудий – 20, орудий разных калибров – 318, миномётов – 94, пулемётов – 320, винтовок и автоматов – более 6.000, бронетранспортёров – 20, радиостанций – 76, автомашин – 3.000, повозок с военными грузами – 2.250, лошадей- 3.500, мотоциклов – 150, тягачей – 24, складов с боеприпасами, вооружением и другим военным имуществом – 26. Противник оставил на поле боя до 9.000 трупов солдат и офицеров.
На других участках фронта – поиски разведчиков и в ряде пунктов бои местного значения.
За 19 октября наши войска на всех фронтах подбили и уничтожили 189 немецких танков. В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии сбито 40 самолётов противника.
(Из оперативной сводки Совинформбюро от 20.10.44)
83-бригада морской пехоты пополнялась.
После боев на мысе Херсонес и освобождение Севастополя, ее расположили в Балаклаве, и возникла короткая передышка.
Чтобы дать бойцам немного развеяться и отдохнуть, командование отправило некоторую их часть (туда попали и разведчики) в одно из близлежащих крымских сел на заготовку сена.
Село оказалось ничего себе: под сотню хат, с церковью, клубом и не особо ограбленное немцами.
Принявшие на постой моряков, селяне на славу угостили освободителей, а с утра те уже повзводно махали в полях косами.
– Такая работа по мне! – довольно басил Жора и пер вперед буром, словно трактор.
– Хорошо – улыбался, широко ворочая плечами Петька, а изрядно отставший Дим (он держал косу впервые), тихо поминал всех чертей и их святителей.
В полдень, исполнявший обязанности кока Сашка Кацнельсон молотил чумичкой* в кусок привязанного к столбу рельса, и все подкреплялись на расстеленных плащ – палатках наваристым кулешом с салом у полевой кухни, закусывая его черным хлебом и зеленым луком.
Однажды после обеда в небе грянул гром (сначала ребята подумали что это взрыв) и ломанулись к сложенному на бричке оружию, а потом сверху хлынул майский дождь, теплый и душистый.
Когда же он кончился, над степью, из края в край, повисла радуга, которую они видели за войну впервые.
После заката, когда в небе зажигались первые звезды, моряки возвращались в село, мылись у колодцев и прихорашивались. Облачась в форменки с синими воротниками и клеша, они прихватывали с собой аккордеон вслед за чем направлялись в сельский клуб, где их уже ждали местные девчата. «Сильного пола» в селе почти не было, только старики, да подрастающие пацаны, старающиеся походить на взрослых.
И до полуночи в клубе играл аккордеон, сменяя лихое матросское «яблочко» на вальсы, танго и кадрили.
Веселились все, кроме Жоры Дорофеева.
В боях за Севастополь Дуся Завалий была в очередной раз ранена и отправлена в глубокий тыл, в связи с чем он заливал горе вином, которое имелось практически в каждой хате.
После окончания танцев пары уходили за село, где в балках щелкали соловьи, и ребята любили девчат, как всегда бывает в таких случаях.
Не обошло это дело и бравого старшину.
Дим несколько ночей провел на сеновале с черноглазой вдовой Галей. Молодой и красивой.
Через неделю мирная жизнь кончилась, и всех отозвали в часть, где выяснилось, что Дим, как говорят флотские «намотал на винт», от этой самой Гали.
И в результате загремел в госпиталь, по полной программе.
Оттуда он написал маме в Тбилиси, что немного захворал и находится на излечении, а спустя несколько дней получил оттуда телеграмму. «Держись, сынок, вылетаю».
Когда прилетевшая с попутным «дугласом» майор Вонлярская, примчалась на машине в госпиталь, чада и след простыл. Оно выписалось и драпануло в бригаду, которую к тому времени передислоцировали в Одессу.
Соединение меж тем, вплотную придвинулось к государственной границе СССР. За которой раскинулись Балканы.
Входившие в гитлеровскую коалицию Болгария, Венгрия и Румыния, вместе с немцами располагали там почти миллионной армией, имевшей опыт войны на Восточном фронте.
В ночь на 22 августа 1944 года, под густым покровом ночи, бригада приступила к форсированию Днестровского лимана. А чтобы обеспечить скрытность, двенадцать километров до места высадки, морские пехотинцы шли своим ходом – на шлюпках.
Ритмично налегая на весла, увешанные оружием и боеприпасами, Дим с друзьями нет-нет, да поглядывали на чужой, без единого огня, западный берег.
Судя по всему, там царило спокойствие.
Однако когда до нужной отметки оставалась последняя сотня метров, затаившийся враг, открыл ураганный огонь по головным шлюпкам.
Вверх взлетали фонтаны воды, с берега неслись сотни огненных трасс, в небо взлетали осветительные ракеты.
Но долго активничать ему не дали.
С нашего берега ударили дальнобойные орудия, к ним подключилась бригадная артиллерия, а вслед за шлюпками, из которых уже с ревом высаживался десант, к берегу рванули бронекатера с подкреплением.
Знавшие не понаслышке, что такое «черная смерть», румынские части дрогнули и стали отступать, сначала в месте высадки, а затем и на других участках обороны
Очень скоро в этот массовый, захватывающий все на своем пути поток, оказались вовлечены и более стойкие их союзники – немцы.
Как часто бывает в таких случаях, возникли паника и неразбериха, которые десант тут же обратил в свою пользу.
Захватив первую линию обороны, атакующие рванули дальше, вопя «полундра», расстреливая бегущих из всех видов оружия.
Разведчики чувствовали себя в этом аду как акула в море.
Петька Морозов затесался во вражескую колонну, а затем, резко отскочив в сторону, подорвал противотанковой гранатой головной тягач с пушкой и положил из ППШ расчет, а Дим с Жорой, усиливая эффект, метнули туда еще тройку.
В это же время Вася Перевозчиков с Сашкой Кацнельсоном, вооружив брошенный немцами миномет, накрыли прицельным огнем хвост колонны.
Завершила дело подоспевшая группа десантников, во главе с замполитом бригады подполковником Александровым.
Зажав мечущегося на дороге противника с двух сторон, морпехи посекли его перекрестным огнем в упор из ручных пулеметов и автоматов.
А неразлучная троица уже выныривала в другом месте.
И снова в вызванной их действиями панике, убивала и брала пленных.
Впрочем двоих, не рассчитав сил, Жора сгоряча пришиб насмерть, зато верткий и живой как ртуть Петька, изрядно преуспел в этом деле.
Он захватил десяток фашистов во время боя, а затем подорвал черный «хорьх», из которого вытащил оглушенного полковника, которого вместе с друзьями доставил в штаб, пред светлые очи комбрига.
– Хорошо воюете хлопцы, – довольно крякнул тот. – Я этого не забуду.
Впрочем, не обошлось без потерь. Так всегда бывает в наступлении.
На третьи сутки, у села Байрамча, смертельно ранило подполковника Александрова.
Когда возглавляемый им отряд выкатил на прямую наводку две «сорокапятки» и открыл шрапнельный огонь по скоплению противника, выползший из-за пригорка немецкий бронетранспортер всадил в комиссара очередь из пулемета.
В этот же день погиб и командир разведчиков, Николай Терещенко.
То ли в азарте преследования, то ли по ошибке, разогнавшись на трофейном мотоцикле, капитан буквально влетел в группу отступавших немцев.
И как не спешили к нему на подмогу ребята, все закончилось трагически. Из боя они вынесли уже бездыханное тело.
Серьезное ранение в голову, еще при высадке, получил и сам Дмитрий Вонлярский. Но в госпиталь идти наотрез отказался. И тогда Жора, вспомнившего старый казачий способ, намешал земли с порохом из ополовиненного патрона, скрепил эту смесь собственной слюной и залепил ему обильно кровоточащую рану. А для надежности обмотал бинтом из индивидуального пакета.
Завершение кровавой мясорубки, в который почти полностью были разбиты две румынских и одна немецкая дивизия, было отмечено торжественным событием – вручением соединению Боевого Знамени, с вышитым на нем новым, заслуженным в боях наименованием.
На алом полотнище золотом сияли слова: «83-я отдельная стрелковая Новороссийская дважды Краснознаменная ордена Суворова бригада морской пехоты».
Не обошли награды и трех друзей.
За героизм, мужество и отвагу, Петр Морозов был представлен командованием к званию Героя Советского Союза, Вонлярский получил орден «Отечественной войны», а Дорофеев второй орден «Славы».
Как-то в перерывах между боями, Дим вместе Жорой и Петром, навестил своего старинного приятеля по парашютному батальону, а теперь командира роты автоматчиков, старшего лейтенанта Георгия Калмыкова.
Встречу, как полагалось «вспрыснули», и во время нее Георгий познакомил разведчиков со своим лучшим взводным Михаилом Ашиком.
Лейтенант пришел в бригаду весной, успев повоевать пулеметчиком на Южном фронте и закончив офицерские курсы. А еще он был коренной питерец, и они с Вонлярским сразу нашли общий язык: Миша бывал в Москве, а Дим в Ленинграде.
– Ну, застрекотали антилигенты, – ткнул Петра вбок Жора. – Давай, ротный, наливай, а то их не переслушаешь.
Потом были еще несколько встреч, и Дим с Мишей по – настоящему сдружились.
Одним днем Вонлярского вызвали в штаб, где новый замполит Емельянов предложил ему вступить в Партию. Мол, оборонял Москву, отмечен самим Ворошиловым и вполне достоен.
В отличие от погибшего Александрова, он вдохновлял бойцов, как, правило, в политотделе, где «крепил ряды» и на передовой появлялся редко.
– Спасибо, за доверие, оправдаю, – проникся Дим и тут же накатал заявление.
Он верил в ленинскую партию большевиков (примером для него являлась мама), настоящим коммунистом был прежний комиссар и многие краснофлотцы.
А спустя некоторое время майор вызвал Вонлярского опять и поинтересовался – ты почему скрыл, что твой дядя враг народа?
– Какой враг?! – опешил старшина. – Такого быть не может!
– Может, – последовал лаконичный ответ, и начальник показал ему официальную бумагу из «СМЕРША».
В ней значилось, что Вавилов Михаил Михайлович, в октябре 1943-его осужден как контрреволюционный элемент по статье 58 п.10 УК РСФСР сроком на семь лет и отбывает наказание в исправительно-трудовом лагере.
– Так значит, ты ничего не знал? – забарабанил пальцами по столу майор.
– Не знал и не верю, – впился в него глазами Дим. – Это какая-то ошибка.
– Наши органы не ошибаются, – отвел свои начальник. – Так что о Партии забудь. Можешь быть свободен.
Когда бледный от ярости и обиды старшина вернулся в роту, встревоженные Жора с Петькой спросили, – что случилось?
Он рассказал о разговоре с начальником политотдела, и ребята долго молчали.
– Ты знаешь, Дим Димыч, – скрутив цигарку, чиркнул спичкой Дорофеев. – У нас в соседнем районе был председатель, который служил с самим Жуковым. В тридцать седьмом его посадили как шпиона, а перед самой войной выпустили. Мол, случилась промашка
– За дядьку надо вступиться, – тут же принял решение Морозов. – Напиши Сталину и точка. Если надо, мы с Жорой подпишемся.
– Спасибо, ребята, – сказал Дим, после чего отправил письмо маме.
В нем он сообщил о том, что узнал и стал ждать ответа.
Потом пришла весть из Тбилиси. Мария Михайловна писала, что она не хотела расстраивать сына и уже хлопочет о брате, что ему делать запрещала.
Дмитрий знал мамины связи, и перечить не стал. Она слов на ветер не бросала.
Вслед за этим была высадка в болгарском порту Варна. Бескровная и какая-то праздничная.
Посигав с катеров на причал и привычно рассыпавшись веером, морпехи никакого сопротивления не встретили. Кругом стояла мертвая тишина – на судах, покачивающихся на волнах, в порту и прилегавших к нему улицах.
– Не иначе драпанули, – настороженно озирались десантники.
И вдруг со стороны огромных, ведущих в порт ворот, донесся какой-то шум, похожий на вой и стал приближаться.
Ребята оружие на прицел и все внимание туда, ожидая атаки.
Но тут створки ворот распахнулись, и на причал выкатилась большая толпа болгар, орущих «братушки!» и ликующих.
Первых, попавшихся под руку моряков, она сгребла в охапку и стала подбрасывать вверх, а многочисленные девушки, вручали остальным цветы и радостно визжали.
Седой усатый дед заключил Петьку в дружеские объятия, а смуглая красотка взасос целовала опешившего Жору, тот счастливо улыбался.
Целых двое суток в городе царило веселье. Болгары угощали «братушек» вином, наперченными кебабами, брынзой и фруктами, в разных концах города звучали волынки и бубны
В эти дни разведка потеряла Сашку Канцельсона. Правда, в переносном смысле.
Изрядно приняв ракии,* он отправился знакомиться с достопримечательностями Варны и в центре, у дверей булочной, увидел стайку оборванных мальчишек.
Те просили у толстяка в белом фартуке хлеба.
– Халата да те духне! – выругался толстяк и дал одному затрещину.
Не терпевший несправедливости Сашка вмешался, и, отпихнув хозяина, завел ребятишек внутрь, где одарил всех свежими булками. А когда тот стал возмущаться, надавал жлобу* по шее. Исключительно в воспитательных целях.
Обиженный сбегал в порт и пожаловался начальству, за что Сашку выперли из разведки, переведя в стрелковый батальон, где его пригрел под своим крылом в качестве ординарца лейтенант Миша Ашик.
Далее последовала срочная переброска в Бургас* и долгий путь в раздолбанных вагонах и пехом, к новому месту дислокации.
Болгария оказалась изрядно разоренной немецкими союзниками, в отличие от жителей городов, сельское население перебивалось мамалыгой с овощами, и вскоре у моряков «кишки к позвоночнику приросли», как выразился Петя Морозов.
По прибытии на место, высыпав из вагона разведчики сразу навалились на Димыча.
– Организуй питание старшина и точка!
– А чего я? – набычился тот. – Топайте к Абдуле, я всего лишь заместитель.
Командир взвода лейтенант Абдуллаев свое дело знал хорошо, но во всем, что касалось снабжения, был как говорят «не того» и препоручал все Диму.
Так вышло и в этот раз. Выслушав моряков и тяжело вздохнув, лейтенант подошел к Вонлярскому.
– Очень надо дорогой, – просительно взял за рукав. – Ты же знаешь, не умею я с этими тыловыми крысами.
– А я умею? – пробурчал старшина и сплюнул на землю.
– Ну да, – хитро прищурил раскосые глаза Абдулаев. – Еще как умеешь.
Интендантскую братию Дим не любил всеми фибрами души, но все что положено, у них вырывал. Иногда с боем.
– Ладно, попробую,– сдвинул на затылок бескозырку. – Жора, почапали со мной к фуражирам.
Спустя полчаса они вернулись.
Дорофеев нес в руке пол цибарки кирзы* с кирпичом хлеба, а Дим покоил на груди три банки «второго фронта»*.
– Это че, на весь взвод?! – возмутились моряки, увидев такое изобилие.
– Больше нету, – пожал плечами Дим, – начпрод говорит, тылы отстали.
Кстати, тут у меня возникла мысль, вы пока организуйте костер, а мы с Жорой немного пошустрим. И они направились к вагону, в котором ехали. Тот был последний в эшелоне.
Еще на подъезде к станции, Вонлярский засек из окна теплушки, светлое пятно, которое передвигалось далеко в степи, куда уходила грунтовая дорога.
Кряхтя, приятели вытащили из вагона двухколесный «БМВ» (в роте таких было несколько), взгромоздились на него, после чего мотоцикл тихо заурчал и покатил назад, в сторону грунтовки.
– Щас чего – нибудь организуют, – проводили экипаж взглядами моряки, вслед за чем двое направились к небольшому, окаймленному ивами пруду за водою, а остальные занялись костром и принялись выгружать амуницию.
Выскочив через пару километров на дорогу (судя по виду, по ней ездили не часто), мотоцикл понесся в степь. Она была почти такая же, как в Крыму, но с разбросанными в разных местах перелесками.
– Вон там, слева по курсу! – проорал сквозь бьющий в лицо ветер Дорофеев, после чего Дим сбросил газ и «БМВ» тихо заурчал мотором.
На пологом склоне, рядом с буковым леском, паслось изрядное стадо свиней, а рядом с ним, опершись на герлыгу*, стоял пожилой человек, в постолах, с трубкой в зубах и мохнатой шапке.
– Здорово, отец! – остановил старшина рядом мотоцикл, а Жора, приподнял над головой бескозырку «наше вам с кисточкой!».
День добрый, хлопцы – кивнув шапкой, ответил тот по-русски, с небольшим акцентом.
– Ты гляди, Дим, – слез с сиденья Жора. – Дядько на нашем балакает.
– И разумею и знаю, – солидно ответил пастух.– Мой дед воевал на Шипке* у генерала Гурко. Против турок.
– Ну, тогда помоги нам, – кивнул на стадо старшина. – Выдели одного кабанчика, в дороге совсем оголодали.
Болгарин перевел взгляд с него на Жору (тот сделал добрейшее лицо), задумался и почмокал трубкой.
– Добре, – сказал через минуту. – Берите вон того, с краю и указал на громадную свинью, жевавшую что-то вроде газеты.
Сдернув с плеча автомат, Дорофеев направился к ней, и коротко стрекотнула очередь.
Потом моряки захлестнули «кабанчику» петлей задние ноги (веревка была припасена заранее), прицепили добычу к своему железному коню и снова подошли к дядьке.
– Держи, это тебе, – снял с жилистой руки и протянул деду трофейную «Омегу» Дим. – Хорошие часы, не штамповка.
– Не, – отрицательно повертел головой тот. – То вам подарок, добре бьете германа.
– Бери-бери, – расплылся в улыбке Жора. – Мы себе еще достанем.
Потом взревел сильный мотор, и моряки поволокли добычу за собой, обрадовать страждущих.
Спустя час, довольно переговариваясь, взвод наворачивал из котелков наваристый суп, а потом подкреплялся сочными, зажаренными на шомполах кусками свинины.
Как водится, поделились и с другими, привлеченными аппетитным запахом.
И никто не ведал, что в это время на столе командования уже лежал очередной приказ, подписанный лично Сталиным.
Впечатленный последней встречей в Кремле с видным деятелем Коминтерна, лидером болгарских коммунистов Георгием Димитровым, он проникся особой заботой о «братушкам», повелев строго пресекать «любое самоуправство со стороны отдельных военнослужащих РККА в отношении гражданского населения и их имущества».
О полуголодных, плохо обмундированных и часто недовооруженных красноармейцах в приказе не упоминалось. О работающей абы как, службе тыла также.
Зато содержалось иное: отныне не только стервятникам – мародерам, которые, как известно, есть в любой армии, но и слишком инициативным грозил военный трибунал.
Под эту раздачу и попал Дим Димыч.
Слух о кабане достиг ушей высокого начальства. В лице бригадного замполита.
– Подать сюда этого махновца! – приказал тот.– Я ему покажу, как нарушать приказы Верховного!
Виновный был немедленно вызван в политотдел вместе с командиром роты.
А там уже собралось что-то вроде «особой тройки»*.
Военный прокурор, начальник «СМЕРШа» и председатель трибунала.
– Ну что, допрыгался, герой? – взял быка за рога начпо и, подойдя к старшине, заложил руки за спину.
– Не понял, товарищ подполковник!– вытянулся Дим. – Если можно, поподробнее.
– Можно и так, – переглянулся главный чекист с прокурором, после чего зачитал бумажку, назвав таковую оперативным донесением.
Из нее следовало, что старшина Вонлярский, при участии краснофлотца Дорофеева, двое суток назад доставил в подразделение свинью, отобранную у населения.
– Было или нет? – вопросил председатель трибунала.
– Точно так, было, – кивнул чубатой головой Дим. – Нам хозяин ее отдал безвозмездно.
– Ты, лишенец, его просто запугал, – прозрачно взглянул смершевец на старшину. – Давай, колись сам, пока я добрый.
– А вы все записывайте, – скрипнул ремнями в сторону двух писарей, – своего и прокурорского.
Дим мучительно соображал, с чего начать, а потом сделал рожу ящиком и выдал.
– Она хрюкала на товарища Сталина!
У замполита отвисла челюсть, трибуналец икнул, а прокурор промокнул лоб платком. Такого они еще не слышали.
– Ну да, – упрямо сказал Дим. – Хрюкала и мы ее пристрелили. А вы записывайте, чего рты открыли? – пробубнил в сторону писарей. – Чтобы все было слово в слово. Иначе не подпишу. И точка.
Дело в том, что когда они с Жорой обихаживали свинью, то обратили внимание на недожеванную ее газету.
Она была на болгарском, и там действительно был портрет Сталина, запечатленного с Димитровым. Вот это Дим и решил использовать в свою пользу.
Удар попал в точку.
Ставить в протоколах рядом имя великого вождя и свиньи, было смерти подобным.
После длительной паузы, все взгляды обратились на бледного командира роты.
– Он у тебя не того? – покрутил у виска пальцем военный прокурор. – Контузий не наблюдалось?
– Было дело, – наморщил капитан лоб. – При форсировании Днестра Вонлярского ранило в голову, но в госпитале он не лежал, может это последствия?
– Точно, контузия, – буркнул председатель трибунала – После нее и не то бывает.
– Ладно, – можете быть свободными, – бросил начальник политотдела Диму с капитаном.
– Но что б мне ни-ни! И погрозил пальцем.
Когда потные старшина с ротным вышли из помещения, снаружи их встретили Морозов и Дорофеев.
– Во! А вы чего приперлись? – удивился Дим.
– На всякий случай, – был ответ. – Думаешь, мы бы тебя так просто отдали?
Глава 8. Вверх по Дунаю
«…В октябре 1944 года более четко обозначился замысел немецко-фашистского командования в Югославии. Оно не только спешно отводило свои войска на север, но и форсировало строительство оборонительных рубежей по рекам Драва, Сава и Дрина. Эти рубежи, по-видимому, предназначались для того, чтобы прикрыть отход гитлеровских сил из Италии и Югославии в Венгрию и Австрию. На линии Триест, Марибор, Братислава тоже спешно готовились хорошо укрепленные позиции, или, как их называли сами немцы, «рубежи решительного сопротивления». Они должны были обеспечить сплошной фронт немецко-фашистских войск от Италии до Венгрии. Противник ждал, что советское командование будет вбивать клин в этот фронт, и готовился к противодействию…»
(Из книги генерала Штеменко С.М. «Генштаб в годы войны». Москва. Воениздат 1989)
Продвигаясь по железной дороге, 83-я бригада миновала болгарские города Ямбол, Стара Загора и Пловдив, пару суток простояла в Софии и у небольшого городка Цареброд пересекла болгаро-югославскую границу.
В Югославии бойцам повсюду открывались следы партизанской войны с оккупантами – мосты и туннели взорваны, станции сожжены.
Разрушенные участки пути обходили пешим маршем, потом снова забирались в вагоны.
В Белграде, освобожденном от немцев всего две недели назад, выгрузились на платформы.
С этого рубежа бригада моряков превратилась в длиннющую походную колонну, состоявшую из пеших батальонов, рот и растянувшихся по шоссе конных обозов.
Путь проходил вдоль Дуная.
Извилистая дорога прижималась к берегам и повторяла все изгибы великой реки. Стояла глубокая осень. Хмурые облака низко висели над свинцовыми волнами.
На поросших ивами и кустарником берегах не было ни судов, ни лодок, да и людей было незаметно.
Все кругом казалось унылым, пустым и безжизненным.
По утрам Дунай затягивало плотным, как дымовая завеса туманом.
Холодные ветры без труда пронизывали отсыревшие шинели и бушлаты, прохватывая до костей. В разбитых сапогах хлюпала вода, плащ-палатки напитывались влагой и совсем не защищали от сырости.
Не просыхающее от затяжных дождей шоссе бесконечно и скучно тянулось под ногами.
– Шире шаг! – простужено звучали командные голоса. – Подтянуться!
Еще через несколько дней, приписанное к Дунайской флотилии соединение, погрузилось на бронекатера и двинулось дальше по воде, попав в родную стихию.
Эти малотоннажные корабли проекта «1125», как нельзя лучше были приспособлены для боевых действий в прибрежных водах, заливах, а также речных акваториях.
При длине 22 метра, водоизмещении в 30 тонн и мощных двигателях, развивавших скорость до 18 узлов, они выполняли задачи по охране и патрулированию водных районов, уничтожению береговых объектов противника, постановке мин, высадке разведгрупп и десанта.
Имея достаточно сильное вооружение, состоявшее из танковой 76-мм пушки, двух спаренных ДШК* и башенного пулемета, такой катер представлял собой грозную боевую единицу и мог взять на борт взвод десантников.
Гоня перед собой буруны, и трепеща флагами на гафелях*, катера со стоящими на палубах бойцами, неслись вперед, на запад.
На правом берегу, в районе городов Вуковар, Илок и Опатовец, противник создал глубоко эшелонированную оборону, опиравшуюся на мощные приречные пункты и узлы сопротивления.
Сосредоточенные в них две пехотные и одна танковая армии группировки «Сербия» сражались, выгодно расположившись на капитально оборудованных позициях, на которые нашим предстояло наступать с открытой местности.