Человека преследует тень

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В поселке угольщиков всего две улицы. Они расходятся от Дома культуры в разные стороны, поднимаются к входам в шахты, потом падают в низины и снова возникают на другой стороне оврагов. Подальше от центра дома рассыпаны неряшливо и хаотично. Мешая друг другу, они лепятся к подножиям сопок, прячутся в редких рощицах лиственниц, отгораживаются от соседей капустными грядками и картофельной ботвой.

Дом мастера кирпичного завода Александра Серегина Романов нашел сразу.

Зная, что хозяин в этот час бывает на работе, смело постучался в дверь остекленной веранды.

— Кто там? — спросил выглянувший в сени большеголовый худенький мальчик с руками, перепачканными чем-то белым.

— Ты не бойся, я к папе зашел...

— А я и не боюсь! Заходите, дядя, заходите, — приветливо распахнул он дверь.

Романов вошел в комнату и чуть было не опрокинул ведро с известкой.

— Папе помогаю, — торопливо оказал мальчик, заметив недоуменный взгляд вошедшего, — печку белю.

— А ты чей?

— Серегин я. Папа — кирпичный мастер, может, слыхали?

Романов внимательно посмотрел на мальчика. Значит, верно говорили, что у кирпичного мастера есть ребенок. Он невольно опустил взгляд на перепачканные известью детские ноги и сказал с видимым удивлением:

— Ишь ты, вырос! Сапоги-то какой номер носишь?

— Тридцатый. Батя обещал новые купить.

— Вот как! — Романов помолчал, чтобы не выдать волнения. — Ну, а комнату мне не сдадите ли?

— Не знаю, папу спросите. Только он не любит чужих пускать.

— А-а! Ну ладно, я после зайду.

— Заходите, дядя. Заходите!

Домой Романов возвращался расстроенным. Начальник отдела кадров завода и участковый уполномоченный неплохо отозвались о кирпичном мастере: дело знает, спокойный, о сыне заботится, дом содержит в чистоте. Правда, пьет иногда, но это, видимо, с горя: год назад жену похоронил. Ни в каких дурных делах никогда не был замешан.

— И сын у него есть, — докладывал Романов Ильичеву. — Мальчишке лет восемь-девять, в школу ходит.

— И все же от своей версии я не отказываюсь, — твердо закончил он...

Мучительно медленно тянулись дни. Многие часы просиживал Романов над грудами документов, запросов и записей своих бесед с людьми, надеясь найти что-либо, подтверждающее связь Серегина с преступной средой. Но пока это не удавалось.

Ниточка появилась неожиданно. В районное почтовое отделение из Ленинграда поступил телеграфный перевод на имя Серегина.

— Будете перечислять на сберкнижку или аккредитивами? — вежливо спросила девушка, когда заметно полысевший человек протянул в окошко руку с паспортом и бланком перевода.

— Наличными! — ответил тот и улыбнулся, показав при этом редкие зубы.

— У нас такая сумма сейчас и не наберется!

— Не знаю, это ваше дело.

И еще раз улыбнулся.

Девушка подняла телефонную трубку, набрала номер и спросила звонким голосом:

— Это сберкасса? Вы не можете нам по ордеру дать немного денег? У нас на переводы не хватает.

Затем она тщательно пересчитала сторублевки в пачках, более мелкие купюры и нерешительно предложила еще раз:

— Может, часть на сберкнижку?

— Нет!

Стукнула дверь, и возле окошка рядом с Серегиным оказался невысокий молодой мужчина в расстегнутом пиджаке и матросской тельняшке. Взяв бланк перевода, он уселся за маленький столик у окна.

А девушка все подавала и подавала Серегину толстые пачки.

— Девять тысяч... двенадцать... пятнадцать... двадцать пять... тридцать тысяч!

Серегин с безразличным видом распихал деньги по карманам и вышел на улицу.

Человек в тельняшке кивком головы поблагодарил девушку и через минуту тоже покинул помещение почты...

— Теперь нам важно знать, как будут расходоваться эти деньги, — сказал Романов, выслушав рассказ оперуполномоченного Доронова. Он подшил в папку, где уже находилась копия серегинской телеграммы, дубликат телеграфного перевода на тридцать тысяч.

На другой день один из многочисленных запросов поведал Романову о том, что Серегин, вопреки «чистым» документам, был судим и содержался в камере предварительного заключения вместе с Полевым. Голубые глаза начальника ОБХСС сияли, он явно торжествовал: его предположение о причастии Полюшко-поле к хищению золота получило веское подтверждение.

— Ну что ж, посмотрим, что предпримет Серегин, — заключил Ильичев и без всякого перехода предложил: — Знаешь, Владимир, мы заслужили право на отдых. Неделю дома не были! Нет-нет, спать не будем. Мне прислали запись Первого концерта Чайковского в исполнении Вана Клиберна. Послушаем? Чудо делает этот «мальчик из Техаса»!..