Через все испытания

Глава вторая …От меча и погибнет

В середине сентября бои развернулись уже в самом городе. Переправы через Вешу оказались под постоянным огнем противника. Обстреливался и штаб 64-й армии. Каждый день мы недосчитывались товарищей.

В те дни мне как комиссару штаба армии почти ежедневно доводилось встречаться с ее командующим — генералом Михаилом Степановичем Шумиловым. К нему я испытывал особо теплые чувства, он нравился мне не только как грамотный, волевой военачальник, но и как обаятельный, чуткий человек, умеющий найти подход к подчиненному, повлиять на него.

Участник гражданской войны Шумилов рано проявил свои способности организатора, умелого командира. В боях против Колчака, Врангеля, Махно он командовал ротой, затем полком, в предвоенные годы стоял во главе дивизии, корпуса. В нашу армию Михаил Степанович прибыл в тяжелый период сталинградских боев, сразу же познакомился со всеми работниками штаба. Он глубоко вникал в деятельность каждого отделения, отдела штаба.

Однажды после партийного собрания, на котором обсуждалось письмо Военного совета и политуправления фронта ко всем коммунистам, М. С. Шумилов пригласил меня в свой блиндаж. Я подумал, что командующий хочет обсудить некоторые вопросы в спокойной «домашней» обстановке и мысленно стал готовиться ответить на многие вопросы. Но Михаил Степанович, когда мы сели за стол и нам подали чай, спросил только об одном: кто из коммунистов работников штаба имеет опыт боев. Я постарался дать подробную характеристику каждому. Шумилов молча слушал.

— Хорошо, — сказал он, когда я закончил говорить.

И было не ясно, что означает это «хорошо» — или одобрение моего доклада, или удовлетворение подготовкой работников штаба.

— Пойдемте на воздух, — предложил вдруг Шумилов. — Подышим немного…

Мы вышли на крутой берег Волги. Внизу в сполохах пламени — там, юго-западнее Бекетовки, грохотали взрывы, свинцом отливали воды могучей реки. Изредка недалеко от штаба армии падали бомбы, и тогда поверхность воды моментально становилась как будто в оспинках — тысячи осколков, камней, комьев земли сыпались вокруг.

— Вот она, Волга, — задумчиво сказал командующий. — За ней для нас земли нет. Будем стоять насмерть. — И повернувшись ко мне, спросил: — Не начали ли в войсках забывать понемногу приказ наркома?

— Нет, товарищ командующий… Мало того что он зачитывался перед строем и на всех партийных собраниях, приняты решения: «Ни шагу назад». Пропагандисты, агитаторы активно разъясняют требования приказа по сей день.

Я не удивился тому, что командующий спросил о том, как в войсках изучается приказ Народного комиссара обороны СССР № 227. В этом приказе указывалось, что немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду и Волге, хотят любой ценой захватить Северный Кавказ с его нефтью и другими богатствами, что отступать дальше — значит загубить себя и вместе с тем нашу Родину, что немцы не так сильны, как это кажется некоторым. Поэтому, требовал приказ, надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр Советской земли. Ни шагу назад!

В связи с этим приказом сразу же развернулась широчайшая партийно-политическая работа. Цель ее: каждый боец и командир должны были проникнуться глубоким пониманием сложившейся обстановки, сознанием личной ответственности за судьбу Родины.

— Хорошо. Коммунисты несут особую ответственность за его выполнение. Их личный пример — огромная сила, — напомнил Шумилов.

Долго молчали. Недалеко снова раздался взрыв. Командующий не пошевельнулся. Я мучительно искал предлог, чтобы увести его в блиндаж.

— Здесь небезопасно, товарищ командующий, — не найдя ничего лучшего, сказал я.

Шумилов не ответил. Через минуту он заговорил совсем о другом:

— Надо очистить весь правый берег Волги в районе штаба армии и войск от переправочных средств через Волгу. Пусть никто не сомневается в том, что драться будем до конца. Нелишне усилить охрану штаба армии, подготовить его к круговой обороне. Ее разбить на сектора, назначить командиров каждого сектора и немедленно провести тренировки. Необходимо установить строжайший порядок на КП армии. Чтобы не было ни одного болтающегося без дела человека. Все должны быть в укрытиях. Весь транспорт убрать с территории. Позаботьтесь об этом…

Командующий будто бы размышлял вслух, и было совершенно ясно, что все сказанное им — программа на самое ближайшее время для всех в штабе.

— Как вы относитесь к начальнику штаба? — без всякого логического перехода спросил Михаил Степанович и медленно пошел к блиндажу. Почувствовав мое замешательство, он поправился. — Я хотел сказать, как оцениваете его работу?

— Полковник Новиков, на мой взгляд, добросовестный работник, — ответил я, мысленно отметив, что судьба начальника штаба решена.

Я не раз был свидетелем бесед командующего с Н. М. Новиковым. Шумилов часто высказывал ему неудовлетворение качеством подготовки штабных документов. Делал это сдержанно, тактично, чувствовалось, что это дается ему самому нелегко.

— Быть может, ему не хватает опыта, — сказал я. — Не мешало бы поддержать его, помочь ему.

Генерал ничего не ответил. У блиндажа он остановился, повернулся ко мне, холодно бросил:

— С полковником Новиковым нам придется расстаться. Вы свободны…

Вместо полковника Н. М. Новикова начальником штаба армии был назначен полковник Иван Андреевич Ласкин, несколько позже получивший звание генерал-майора. Уже вскоре всем стало ясно, что это грамотный, умелый штабной работник, имеющий огромный боевой опыт. Он командовал дивизией в период всей обороны Севастополя. Но по сложившейся привычке, Михаил Степанович продолжал на доклад чаще вызывать начальника оперативного отдела полковника Лукина, а не Ласкина. Иван Андреевич был явно расстроен. По этому поводу у меня состоялся разговор с М. С. Шумиловым. Тот, выслушав, сказал:

— Вы правы. Допущена ошибка. Обещаю — исправим ее.

Позже довольно продолжительное время Иван Андреевич Ласкин работал с Михаилом Степановичем, и всегда они действовали согласованно, с большим уважением относились друг к другу…

Разговор с Шумиловым настроил на размышления. Думалось не только о настоящем, но и о прошлом. Жизнь не баловала меня. Все было: и голод, и непосильный труд.

Детство мое прошло в глухой сибирской деревушке Денисово Южно-Енисейского района Красноярского края в семье моего деда, крестьянина-бедняка. Отец мой был ссыльным и по царским законам не имел права на официальный брак с моей матерью. Когда мне было одиннадцать месяцев, он бежал из ссылки. Я был усыновлен дедом и записан на его фамилию. В 1918 году дед умер. Мать, Ксения Ильинична, до революции находилась в прислугах, а в годы гражданской войны партизанила.

В 1924 году я вступил в комсомол. Вскоре вместе со своим другом детства Сергеем Медовым ушел в мехмастерские золотых приисков.

В конце 1927 года мы организовали в селе Рыбное коммуну «Верный путь». В нее вошло двенадцать коммунистов и комсомольцев. Когда же в 30-х годах началась сплошная коллективизация, коммуна стала ядром большого и довольно богатого колхоза. Я же был избран председателем соседнего колхоза в деревне Зайцево. А весной 1930 года меня направили в двухгодичную совпартшколу. В том году я вступил в партию.

После досрочного окончания совпартшколы не довелось мне попасть в родные места. Семь лет проработал секретарем райкома, затем горкома комсомола, в политотделе совхоза, а с 1937 по сентябрь 1939 года был секретарем горкома партии города Миллеровск.

Все эти годы рядом со мной были настоящие друзья, опытные партийные работники. Это Иван Симонов — секретарь Красноярского горкома комсомола, в прошлом рабочий-литейщик, Александр Каштымов — заведующий отделом пропаганды и агитации Бодайбинского райкома партии, Александр Шибаев, с которым вместе работал в Миллеровском горкоме ВКП (б). Чувство благодарности пронес я через все годы и к Михаилу Андреевичу Суслову. Он был в то время секретарем Северо-Кавказского крайкома партии я всегда помогал нам в решении любых вопросов.

Затем служба в армии, в Северо-Кавказском военном округе. Был секретарем парткомиссии, членом окружной парткомиссии, заместителем начальника политотдела дивизии и затем начальником политотдела 147-го отдельного танкового полка этой же дивизии. Накануне войны с фашистской Германией наш 26-й танковый корпус, в том числе и 103-я мотострелковая дивизия, были направлены в Смоленскую область. Там и застала нас война.

В июле — августе 1941 года противник сосредоточил мощную группировку на ельнинском направлении. Он захватил город Ельню и деревню Ушакове. Отсюда, именно с этого направления, противник готовился нанести главный и решающий удар по. Москве. Но на пути врага наряду с другими войсками встали воины 24-й армии, в составе которой была и 103-я дивизия.

Жаркий июльский день. Получаем приказ командующего 24-й армией генерала К. И. Ракутина с ходу атаковать противника и выбить его из села Ушакове. Первым вышел в исходное положение и атаковал врага 688-й мотострелковый полк. Я прибыл на наблюдательный пункт командира полка подполковника С. Г. Голикова, чтобы помочь обеспечить ввод танкового батальона в бой. Здесь находились командующий 24-й армией генерал К. И. Ракутин и начальник политотдела армии дивизионный комиссар К. К. Абрамов.

Враг открыл ураганный огонь из всех видов оружия.

Батальоны, неся потери, пошли вперед. Местами начался рукопашный бой в первой траншее противника. Но в это время в небе появились вражеские самолеты. Началась бомбежка и обстрел из пулеметов наших позиций.

Через несколько минут до двадцати танков противника вышли из укрытий, открыли огонь по нашим танкам и боевым порядкам атакующих батальонов. Бойцы залегли. Продвижение остановилось. Настала критическая минута. Командир полка подполковник Голиков, увлекая бойцов личным примером, снова поднял их в атаку. Начался штурм Ушакове. И вдруг Голиков упал. Полк остался без командира. Я получил у комдива разрешение взять командование полком на себя, сел в танк, и мы на полном ходу «вписались» в боевые порядки атакующих. Выскочив из танка, я оказался в первой цепи бойцов. Воины бросились вперед, овладели селом и закрепились. Враг вынужден был отступить.

В бою он потерял восемь подбитых и сожженных танков, шесть орудий, десять пулеметов.

Но фашисты не могли смириться с потерей господствующей высоты в Ушаково. Больше месяца шли бои за это село. Оно не раз переходило из рук в руки.

Будучи командиром, а затем комиссаром полка, я тринадцать раз водил отважных воинов на штурм Ушаково. Но 14 августа 1941 года был ранен. В Можайском эвакогоспитале пробыл недолго. 31 августа 1941 года с забинтованной головой и ногой вернулся в 24-ю армию и был назначен начальником политотдела в свою 103-ю мотострелковую дивизию. Здесь узнал радостную весть: представлен к ордену Красного Знамени и к присвоению звания «батальонный комиссар».

Больше месяца длились здесь бои. В первых числах сентября 1941 года они закончились сокрушительным разгромом армейской группировки противника, освобождением Ельни, многих других населенных пунктов.

Мощный удар по немецко-фашистским захватчикам, нанесенный нашими войсками севернее и южнее Ельни, застал их врасплох, поставил в невыгодное положение. Враг оказался в полукольце. В узкую горловину панически бросились остатки разбитых дивизий противника. Враг потерял тысячи своих солдат и офицеров.

Дивизия заняла оборону на главном направлении предполагаемых контратак противника юго-западнее Ельни, перерезала участок железной дороги Смоленск Ельня и шоссейные дороги, идущие с обеих сторон железнодорожного полотна. Справа оборонялась 303-я, а слева 19-я стрелковые дивизии. Двенадцать последних дней сентября противник непрерывно вел атаки против 24-й армии, в том числе и в полосе обороны нашей 103-й, но прорвать ее так и не смог. Тогда, сосредоточив основные силы против левофланговой 43-й армии на рославльском направлении, 2 октября 1941 года немецко-фашистские войска прорвали ее оборону, и 5 октября их танковые части захватили город Вязьму. В этот день дивизия получила приказ командующего 24-й армией генерала Н. И. Ракутина прикрыть отход армии в направлении Дорогобуж, Вязьма.

Выполняя приказ, дивизия вела непрерывные арьергардные бои с противником. В одном из этих боев был тяжело ранен комиссар дивизии старший батальонный комиссар А. Малинин. Случилось это так. Вместе с ним мы попали под обстрел немецких танков. Упали в неглубокий ровик, и я, оказавшись сверху, как бы невольно прикрыл комиссара телом. И все-таки пуля по какой-то случайности задела не меня, а его.

К утру 7 октября дивизия сосредоточилась в 10–12 километрах западнее Вязьмы. В этот период передовые соединения армии пытались освободить город. Получила приказ командующего армией прорвать оборону противника южнее Вязьмы и наша дивизия.

Командир дивизии генерал И. И. Биричев приказал оборудовать наблюдательный пункт в деревне Подрезово, куда сразу же выехал вместе со штабом. Мне и командующему артиллерией дивизии подполковнику С. К. Граннику было приказано собрать командиров и комиссаров и прибыть в Подрезово для обсуждения дальнейших действий.

Мы ехали на нескольких машинах. В первой кроме меня и подполковника Гранника были командир артиллерийского полка майор С. К. Грачев и командир 583-го мотострелкового полка капитан И. В. Лукин. Пересекли лес и стали подъезжать к деревне. Вдруг по машине ударили автоматные очереди. Водитель замертво упал на сиденье. Машина остановилась. Мы выскочили из нее и увидели неподалеку фашистских солдат. Они снова открыли огонь. Майор Грачев был убит. Пуля попала и в подполковника Гранника. Лежа, он начал стрелять по врагам из пистолета. Капитан Лукин тоже был легко ранен. Машины, шедшие за нами, повернули назад. За ними мы велели идти и Лукину.

Положение создалось критическое. Я понял, что штаб дивизии подвергся нападению и вынужден был передислоцироваться в другое место. Подрезово было занято гитлеровцами.

Несколько фашистов сгруппировались рядом у небольшого сарайчика. Надо было что-то предпринимать, иначе — плен. Вынув из кармана гранату, вложил запал и швырнул ее в фашистов. Раздался взрыв. Затем я бросил другую гранату. Снова взрыв. В этот момент со стороны ударила автоматная очередь. Я почувствовал, что ранен. Слышу голос Гранника: «Ложись! Ползем!» Упал рядом с ним. Поползли. Но через несколько метров Гранник выдохнул: «Больше не могу». Это были его последние слова. Склонившись над товарищем, я понял, что он мертв. «Пока не потерял сознание, — подумал я о себе, — надо уходить». Встал и в открытую пошел. Фашисты, опомнившись, открыли по мне огонь. Еще несколько пуль попало в меня. К счастью, ни одно из ранений не оказалось смертельным. Гитлеровцы не стали преследовать меня, считая, видимо, что со мной все кончено. Вскоре я оказался в руках наших санитаров.

До 12 октября части дивизии вели бои, будучи в полном окружении. Кончились боеприпасы, продовольствие. Автомашины, артиллерийские тягачи и бронемашины остались без горючего. Более пятисот человек тяжело ранены. Предложение комдива прорваться севернее Вязьмы командующий армией генерал К. И. Ракутин не поддержал. Южнее же Вязьмы оказались сплошные ельники и болота, не проходимые для техники. Выход один: привести все транспортные средства и боевую технику в негодность, а личному составу частей и подразделений организованно выйти из окружения.

Все тяжело раненные бойцы и командиры, в том числе и я, были оставлены в глухой лесной деревушке Михайловке. Рядом со мной был и редактор дивизионной газеты старший политрук Николай Виссарионович Фастов. У него было тяжелое пулевое ранение, но он еще мог передвигаться. Он-то и поставил меня, как говорится, на ноги.

Местное население помогало тяжело раненным бойцам и командирам добираться в госпитали в Вязьму. 6 ноября 1941 года и мы тронулись в путь. Нас было более 250 человек. Ориентиром для движения был участок железной дороги Вязьма — Брянск, проходящий по Брянским лесам. В то время движения поездов по нему не было. Избрали мы этот путь не случайно: в лесах не было фашистов.

Три дня нам потребовалось для того, чтобы пройти первые 50 километров и достичь деревни Валь. Погода нас не баловала — то мороз, то оттепель, то снег с дождем, то пронизывающий ветер. Мы же все были в летнем обмундировании. Сооружали что-то вроде палаток, чтобы согреться, из солдатских одеял. Шли больше ночами, а дневали в лесу. Костры развести, чтоб согреть воды, обогреться и обсушиться, было нельзя — где-то поблизости рыскали гестаповские ищейки и полицаи. В каждом населенном пункте висели фашистские объявления и приказы с угрозами расстрела советских людей за малейшее неповиновение гитлеровским властям или помощь красноармейцам и командирам Красной Армии, выходящим из окружения.

И все же местное население встречало нас дружественно, стремилось обогреть, накормить, дать одежду. Я с благодарностью вспоминаю Евдокию Константиновну Иванову из деревни Валь Всходского района Смоленской области. Как родных, приняла она меня и Николая Фастова. Хотя и сама жила впроголодь, три дня нас кормила, чем могла, постирала белье, починила изодранную одежду, истопила для нас баню. Из своих скудных запасов женщина дала нам продуктов на дорогу, а провожая нас, приговаривала: «Доброго вам пути и скорого возвращения. Будем ждать вас с победой».

Не могу не вспомнить еще об одной семье. Когда мы выходили к деревне Пилыцина Выгонического района Орловской области, на опушке леса нас встретили мальчишки и сообщили, что в деревне немцев нет, что староста свой человек. Все это подтвердилось. Так с Николаем Фастовым мы попали к Егору Григорьевичу и Прасковье Исаевне Новиковым. Были они немолоды. Четыре их сына-коммуниста были на фронте. Дочь, тоже член партии, работала машинистом паровоза. До войны они жили отлично: держали коров, свиней, гусей, кур. Перед приходом фашистов Егор Григорьевич забил всю домашнюю живность, мясо засолил и спрятал не в погреб, который легко могли обнаружить фашисты, а в специально вырытую яму и хорошо ее замаскировал.

Теперь все это пригодилось. Мясо и картошка предназначались тем, кто выходил из окружения. Прасковья Исаевна день и ночь хлопотала у печи — пекла хлеб, варила и жарила мясо, картошку, мыла посуду и снова накрывала на стол. Откуда только брались силы у этой старушки!

Трое суток мы отдыхали и набирались сил в деревне Пильщина. Дальше предстоял нелегкий путь по открытой местности через Орловскую и Курскую области. К этому времени разгорелись бои в районе маленького городка Тим. Туда мы и направились, надеясь, что наши войска прорвут фронт противника, и мы выйдем в расположение своих войск. Наши предположения оправдались. 6 января 1942 года наши войска смяли противника под Тимом, и советские танкисты устремились к Курску. В деревне Выползово Солнцевского района мы и соединились с ними.

Месяц и десять дней я пробыл в госпитале в Воронеже. Врачи были неумолимы, настаивая на моей демобилизации по инвалидности. Но я не соглашался. Тогда мне предложили уехать в отпуск, а вопрос о дальнейшей службе в армии решить с военно-врачебной комиссией военкомата. Я вновь отказался и потребовал дать мне направление в распоряжение политуправления Западного фронта, где, как я думал, по-другому решат мою дальнейшую судьбу.

Своего добился. Вскоре был в политуправлении Западного фронта. Во время беседы с начальником политуправления попросил соединить меня с членом Военного совета 24-й армии К. К. Абрамовым. Состоялся короткий разговор. В тот же день Абрамов прибыл в политуправление, и вместе с ним я уехал в 24-ю армию. Некоторое время был инспектором политотдела, а затем — комиссаром штаба армии…

Мне была понятна тревога генерала М. С. Шумилова — обстановка под Сталинградом действительно все больше осложнялась. Не было сомнения, что враг предпримет решительный штурм города.

Мои размышления прервал посыльный — меня приглашал к себе член Военного совета армии К. К. Абрамов.

— К нам гость, — сообщил он, когда я доложил о прибытии. — Член ЦК партии Дмитрий Захарович Мануильский. Завтра поедем встречать на ту сторону Волги. Позаботьтесь о транспорте.

Рано утром вместе с Абрамовым мы сели в моторную лодку и в сопровождении охраны выехали встречать гостя. На берегу остались командующий, ответственные работники штаба. Сплошной лед, плывший по реке, затруднял движение лодки. Шестами раздвигали льды, протискивались между ними. Но вот, наконец, и берег. Д. З. Мануильский и с ним несколько товарищей уже поджидали нас. Тепло поздоровались и двинулись в обратный путь. Так же с трудом пробирались между льдами, рискуя быть затертыми ими. Но никто не подавал даже виду, что опасается за успех переправы.

На берегу М. С. Шумилов и Д. З. Мануильский встретились как старые друзья.

13 октября на специальном совещании командиров, комиссаров, ответственных работников управления армии выступил Д. З. Мануильский. Речь его произвела на всех неизгладимое впечатление. Он говорил просто, ясно, убедительно, каждое его слово доходило до глубины души. Он говорил о тяжелом положении, создавшемся под Сталинградом, о том, что враг на этом участке проводит наиболее активные наступательные действия и для этого стянул сюда множество техники. Убедительно и четко он показал, в чем сила и слабость немцев, подчеркнул авантюризм гитлеровского командования, высказал от имени Центрального Комитета партии благодарность защитникам Сталинграда за их мужество, героизм, высказал уверенность, что врагу не удастся поколебать стойкость советских войск.

Командарм генерал М. С. Шумилов от имени личного состава 64-й армии заверил Центральный Комитет ВКП(б) в том, что бойцы и командиры — защитники города на Волге выполнят клятву народу, отстоят Сталинград.

…Личный состав дивизии совершенствовал оборону, отрабатывал контрудары на случай прорыва противника, вел боевую и политическую подготовку. В части поступало пополнение, вооружение, боевая техника. Воины соединения готовились к боям, к разгрому врага под Сталинградом.

В центре воспитательной работы был по-прежнему приказ Родины, его требование — ни шагу назад! В это время каждому воину был вручен «Фронтовой товарищ» — небольшая карманная книжка, изданная в сентябре 1942 года Воениздатом. «Фронтовой товарищ» был рассчитан на красноармейские массы, широкий круг агитаторов и пропагандистов. В этой книжке кратко излагались основные требования воинской дисциплины в бою:

«Первое — стойкость… Не имеешь права покинуть свой окоп без приказа, какая бы сила не двигалась на тебя… Стой и бей, бей и стой!

Второе — …Приказ непреклонен. Приказ отдается один раз. Приказ выполняется точно. Кто не выполнит приказа — будет беспощадно наказан.

Третье — жесткая кара трусам и паникерам».

Затем напоминались ленинские слова: «Чтобы победить, нужна величайшая борьба, нужна железная военная дисциплина».

И далее: «Бейтесь до последней капли крови, товарищи, держитесь за каждую пядь земли, будьте стойкими до конца, победа недалека! Победа будет за нами!»

«Фронтовой товарищ» обращался к воинам:

«Защищая Сталинград, ты защищаешь свою Родину, ее богатства, ее честь, ее независимость. Ты спасаешь свою семью — мать, детей, жену, братьев и сестер от рабства, поругания и лютой смерти. Ты приближаешь победу над врагом. Судьба Родины в твоих руках…

…Нельзя победить врага, не научившись ненавидеть его всеми силами души, — говорилось далее во „Фронтовом товарище“. — Хочешь спасти Родину, себя, свою семью — бей фашистских зверей беспощадно. На острие штыка неси святую месть. Кровь за кровь! Смерть за смерть! Священная ненависть к проклятому врагу жжет твое сердце».

В эти тревожные дни вся страна, весь советский народ переживали за исход Сталинградской битвы. Не только отцы и матери, но и целые заводские коллективы посылали участникам боев за Сталинград письма с призывом — ни шагу назад, бойцы, стоять насмерть! Многие из этих писем приводились во «Фронтовом товарище». Давались советы, как лучше бить фашистских автоматчиков, танки и десанты на них, сбивать самолеты. Рекомендовалось умело использовать окопы, траншеи, запасные огневые позиции, саперные лопатки, каски, уметь маскироваться, создавать ложные позиции.

Особо был разработан раздел о смелой и решительной борьбе с танками и авиацией противника.

Вошло во «Фронтовой товарищ» немало метких афоризмов и высказываний выдающихся русских полководцев, напоминающих бойцам, что «Русские прусских всегда бивали», «Когда мне говорят — вперед, то я не знаю, что такое усталость, голод и холод», «Сам погибай, а товарища выручай!» (А. В. Суворов), «Ни шагу назад, стоять насмерть!» (М. И. Кутузов), «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет земля русская!» (Александр Невский).

Заканчивался же он замечательными словами Н. В. Гоголя: «Нету силы на свете, которая бы поборола русскую силу».

Эта маленькая карманная книжечка сыграла огромную роль. Разосланная не только в войска 64-й армии, но и по многие другие, она была добрым спутником бойцов. Ее советы основывались на боевом опыте первых полутора лет Великой Отечественной войны и имели практическое значение при обучении и воспитании личного состава частей и подразделений.

В ходе тяжелых оборонительных сталинградских боев личный состав дивизии окреп и возмужал, обрел боевой опыт, мастерство, уверенность в своей силе и мощи своего оружия. Цементировали боевые коллективы коммунисты. Им подражали, с них брали пример. Свою преданность Родине и партии воины выражали тем, что, идя в бой, писали или устно заявляли: «Если погибну в бою, считайте меня коммунистом!»

В это время было опубликовано в газетах и пользовалось большой популярностью у бойцов и командиров стихотворение Семена Кирсанова «В битве за Сталинград». Его знали наизусть многие солдаты, командиры, читали в окопах, траншеях и блиндажах, на концертах дивизионной и армейской самодеятельности. Его строки до сих пор сохранились в памяти:

…Лозунг наш — довольно отступленья! Побежавшему — позор и стыд! Родина такого преступленья никому вовеки не простит!

Для нас, сталинградцев, остановивших наступление фашистской армии Паулюса и измотавших ее в оборонительных боях, все яснее становилось, что недалек день решительного наступления и разгрома врага под Сталинградом. Командиры и политработники дивизии понимали, что наряду с обороной надо готовить людей к наступлению, к полному разгрому гитлеровцев в будущих боях. Необходимо было научить их решительно атаковать и прорывать оборону противника, сокрушать доты, дзоты и отдельные укрепленные здания в городе. На этих вопросах и было сосредоточено все внимание в боевой и политической подготовке личного состава в оставшееся перед наступлением время. Учитывалось и то, что бойцам и командирам не раз придется вести с фашистами рукопашные схватки. Вот почему главная забота командиров и политработников состояла в том, чтобы суметь подготовить молодое пополнение в подразделениях смело идти в атаку, решительно сближаться с врагом, вступать с ним в рукопашную схватку и штыковой бой.

14 ноября политотдел дивизии получил письмо Военного совета Сталинградского фронта к коммунистам. В нем говорилось о том, что мы, сталинградцы, познавшие горечь отступления и проявившие огромное упорство в обороне, теперь должны громить врага и гнать его с нашей земли. Это письмо было немедленно доведено до всех коммунистов дивизии.

19 ноября Юго-Западный и Донской фронты перешли в наступление. В этот же день было получено обращение Военного совета Сталинградского фронта, где говорилось: «Настал час грозной, но справедливой расплаты с подлым врагом немецко-фашистскими оккупантами. Мы отстояли Сталинград. Теперь на нашу долю выпала честь начать мощное наступление».

Командующий армией генерал М. С. Шумилов поставил перед офицерами штаба и политотдела задачу довести приказ, его требования до каждого бойца и командира, еще раз проверить боевую готовность войск к наступательным боям, обеспечить точное соблюдение времени начала стремительной атаки переднего края обороны противника всеми подразделениями частей одновременно, контролировать ход боевых действий соединений и своевременно докладывать об их действиях штабу армии.

Через час я уже был в 204-й дивизии. Во всех ротах и батареях были проведены митинги, на которых зачитывался приказ. В своих коротких выступлениях бойцы клялись смело идти на штурм врага. На одном из митингов выступил красноармеец Николай Карпухин. Он в 1918 году защищал Царицын. Тогда ему было 18 лет.

— В 1942 году, — говорил он, — мне выпала честь снова стать на защиту волжской твердыни — Сталинграда. Не посрамлю славных традиций защитников Царицына, буду бить врага, как двадцать четыре года назад.

В ночь на 20 ноября командиры и политработники всех звеньев находились среди бойцов в окопах и траншеях, доводили боевую задачу до каждого красноармейца и проверяли готовность людей к наступлению. В 13 часов 30 минут после мощной артиллерийской подготовки и массового залпа PC, под непрерывный грохот артиллерии, перенесшей огонь в глубину обороны противника, в полосе наступления 64-й армии двинулись вперед наши танки, а за ними пехота. Не успели развеяться дым и пыль, как бойцы частей дивизии, наступавшие на левом фланге армии в составе ее ударной группировки, ворвались в окопы и блиндажи врага. Так началось наступление.

Трехдневные бои увенчались полным успехом наших войск. 204-я дивизия, прорвав вражескую оборону, продвинулась вперед на 15 километров и 22 ноября захватила балку Ягодная и поселок Ягодный.

О том, какой ожесточенный характер носили бои с первого же дня прорыва обороны противника, говорят такие примеры. 730-й полк под командованием подполковника Г. М. Митина получил приказ выбить немцев из поселка Ягодный. В установленный срок батальоны поднялись в атаку. Гитлеровцы открыли ожесточенный огонь. Завязался жаркий бой. Полк трижды пытался ворваться в траншеи врага, но каждый раз безуспешно. В четвертый раз бойцам наконец удалось приблизиться вплотную к позициям гитлеровцев, но под ураганным пулеметным огнем они были вынуждены залечь. Полк тем не менее нес большие потери. Дальше медлить нельзя, надо действовать решительно. О своем решении продолжать атаку Митин доложил командиру дивизии генералу А. В. Скворцову. Тот дал «добро», и подполковник снова поднял бойцов: «Вперед!» Завязалась рукопашная схватка. Она длилась всего около семи минут. Но какие это были минуты! Немцы не выдержали, отступили. Полк захватил богатые трофеи.

После боя мы вместе с Митиным пошли по траншеям. Солдаты чистили оружие, приводили себя в порядок. Многие были перевязаны. Командир полка остановился возле раненого солдата, спросил, почему тот не идет в санбат.

— Так ведь в наступление пошли, товарищ подполковник, — бодро ответил тот. — Кому же охота от своих отставать! А рана — пустяки. До свадьбы заживет… — И он стал крепче натягивать шапку-ушанку. Но как ни старался боец спрятать окровавленный бинт под шапку, так ему это и не удалось. Кончилось тем, что воин махнул рукой, улыбнулся и сказал:

— Таи ведь только трошки осколком зацепило. По коже чиркнуло. Уже небось подживает.

Вечером в расположение полка прибыл генерал Скворцов. Вместе с командиром полка он поехал на место, где несколько часов назад кипел рукопашный бой. В траншеях, окопах, на земле валялись трупы гитлеровцев. Наших воинов, павших в бою, с почестями похоронили. Комдив внимательно осмотрел поле боя.

— Хорошо поработали. Молодцы! — удовлетворенно сказал он и тут же приказал подготовить на особо отличившихся воинов наградные листы.

Успеху пехотинцев активно содействовали артиллеристы, которыми командовал майор М. И. Счетчиков. Поддерживая атакующих огнем, они уничтожили до двух батальонов пехоты противника, пять артиллерийских в одну зенитную батареи, шесть танков, подавили десятки вражеских блиндажей, дзотов и пулеметных точек.

Оборона противника была прорвана как северо-западнее, так и южнее Сталинграда. 23 ноября наши войска соединились. 6-я армия Паулюса с приданными ей соединениями и частями оказалась полностью окруженной. Начались бои по уничтожению уже окруженных, но отказавшихся сдаться немецких войск. Противник отчаянно сопротивлялся, надеясь вырваться ив кольца окружения. О характере этих боев в отчаянном сопротивлении противника говорит тот факт, что только через трое суток непрерывного штурма дивизия совместно с 36-й гвардейской смогла взять один из сильно укрепленных районов врага — балку Караватка. Через два дня дивизия взломала второй мощный оборонительный рубеж гитлеровцев — балку Западная.

На всех участках воины проявляли массовый героизм, В те дни дивизионная газета «Боевая красноармейская» сообщала, что гроза фашистов снайпер дивизии Гергель уничтожил в наступательных боях 67 фашистов. Лейтенант П. К. Мележиков и красноармеец С. Панин внезапно напали на врага, гранатами уничтожили расчеты трех пулеметов и принудили сдаться в плен группу фашистских солдат. Боец-киргиз А. Ешкоджаев истребил восемь гитлеровцев и захватил их пулемет. Красноармеец Л. Кряквин за день боя уничтожил двенадцать фашистов, а Ф. Вазгалов — девять. Пехотинец С. Смольников первым ворвался в немецкий блиндаж и автоматной очередью сразил четырех фашистов, а остальные шесть сдались в плен. Красноармеец Г. Гараев уничтожил восемь немецких солдат и офицеров. Отличились в этих боях рядовые М. Жарков, И. Михайлов, сержант-минометчик В. Мещеряков и сотни других.

Из окопа в окоп передавалась весть о героизме комсомольца командира стрелкового отделения А. Кузнецова. Ведя бойцов в атаку, он первым ворвался на позиции противника, ручными гранатами уничтожил расчет одной пушки и три пулеметных расчета. Но вскоре вражеская пуля сразила героя.

В одном из боев, оценив обстановку, командир роты коммунист К. Романов решил штурмом взять вражеские укрепления. Фашисты открыли ураганный огонь, но бойцы уже ворвались в окопы противника и навязали ему рукопашный бой. В ход пошли не только гранаты и штыки, но и финки. Во время боя Романов был ранен, но продолжал командовать ротой. Вскоре его ранило еще раз. Но и на этот раз он не ушел с поля боя. Ночью Романов снова повел роту в атаку, но здесь вражеская пуля оборвала его жизнь. «Его подвиг служит примером мужества и отваги для бойцов и командиров», — писала о герое-коммунисте газета «Соевая красноармейская».

Таких примеров не счесть! Шаг за шагом бойцы освобождали родную землю, сжимали кольцо окруженного противника. В результате успешного наступления частями дивизии 22 января был занят овраг Талопый, а 24 — Стародубовка. Затем они атаковали два сильно укрепленных узла сопротивления противника на рубеже высота 120,0 и Водокачка, прикрывавшие западную окраину южной части Сталинграда. В течение дня эти узлы были полностью и подавлены.

При этом наши воины захватили в плен более трехсот вражеских солдат и офицеров. К исходу дня дивизия и другие соединения армии овладели юго-западной частью города, вокзалом и лесопильным заводом.

Первым из 730-го полка ворвался в город батальон старшего лейтенанта Виктора Осиса. Он с ходу захватил шесть укрепленных зданий. Пять немецких контратак пришлось отбивать воинам батальона, чтобы удержать занятую позицию. К исходу дня нужно было овладеть еще одним домом, откуда вели огонь пулеметы и автоматчики. Комбат вызвал двух солдат и поставил перед ними задачу с наступлением темноты подползти к зданию и пустить в подвалы ракеты. Так и сделали. Ракеты ослепительным светом залили подземелье. Бойцы, воспользовавшись замешательством гитлеровцев, внезапно ворвались в здание и после короткого боя захватили в плен около 50 солдат и три офицера. За умелое руководство боем и проявленный при этом героизм Виктор Осис был награжден орденом Красного Знамени.

Приведу еще один пример из боевой жизни этого подразделения. Фашисты засели в дзоте с круговым обстрелом и не давали продвигаться батальону. Комбат В. Т. Осис и его замполит старший лейтенант С. К. Ремизов вызвали командира стрелковой роты лейтенанта Г. Ф. Усикова и приказали ему сформировать из коммунистов и комсомольцев штурмовую группу из девяти человек, чтобы уничтожить дзот и его гарнизон. Днем подойти к этой точке было невозможно. Усиков выделил четырех самых отважных и смелых бойцов во главе с коммунистом младшим сержантом И. И. Дулькиным. Перед ним была поставлена задача в сумерках подойти к дзоту с тыла, снять огнем автоматов наружную охрану и через вентиляционную трубу и амбразуру забросать его гранатами. Остальные пять бойцов во главе с Усиковым демонстрировали в это время ложную атаку с фронта, отвлекая огонь на себя.

Минут через 30–40 раздались взрывы и огонь из дзота прекратился. Усиков и бойцы устремились к нему. Вскакивают в него, а Дулькин там уже. Докладывает, что четыре фашиста убиты, два ранены, шестеро сидят в углу… Там действительно сидели немцы с поднятыми вверх руками. На столе лежал огромный открытый портфель, до отказа набитый советскими деньгами. Оставшихся в живых гитлеровцев пленили и отправили в штаб полка, а деньги передали в штаб батальона. Боевая задача была успешно выполнена. Штурмовая группа не потеряла ни одного бойца. Батальон вновь начал продвижение к центру города.

…25 января бои шли уже на улицах Сталинграда. К исходу дня части дивизии выполнили задачу, поставленную командующим армией, — прорвались к Волге на южной окраине Сталинграда. Первыми вышли к Волге воины 700-го полка. В этот день полностью были разгромлены остатки 371-й пехотной дивизии немцев, 82-й пехотный полк румын — многие офицеры этого полка и 433 солдата были взяты в плен.

26 января, осуществляя задачу полного уничтожения группировки противника в южной части Сталинграда, дивизия повернула на север и успешно продолжала уличные бои. Жаркие схватки не утихали ни днем ни ночью, непрерывно гремела артиллерийская канонада. В небе все еще шли воздушные бои. Обстановка иной раз складывалась так, что трудно было понять, где свои, где враг. Но бойцы знали главное: фашистам приходит конец. И они со все возрастающей силой наносили по ним удары.

Город превратился в руины, полуподвальные помещения гитлеровцы приспособили к долговременной обороне, улицы, переулки заминировали. Все это создавало для наших воинов дополнительные трудности. Полки несли большие потери. Часто обрывалась телефонная связь. Отдельные штурмовые группы решали задачи самостоятельно. Случалось даже, что наиболее ловкие и смелые солдаты в одиночку проникали в расположение гитлеровцев, решительно нападали на них, разрушали оборонительные сооружения врага, нарушали его связь. В ход шла главным образом «карманная артиллерия» — гранаты. Нередко исход боя решала штыковая атака.

К исходу 30 января вся южная часть города была очищена от противника. Соединения армии заняли Рабоче-Крестьянскую и Козловскую улицы, вокзал Сталинград-Кавказский, элеватор.

В тот же день был взят в плен командир 20-й пехотной дивизии румын генерал Дмитриу, которого пленил и привел в штаб дивизии младший лейтенант Георгий Ротов, награжденный позже орденом Ленина.

Об этом эпизоде, я думаю, следует рассказать несколько подробнее. Рано утром 30 января, когда еще было темно, на одном из участков 204-й дивизии перешел линию фронта и сдался в плен адъютант командира 20-й румынской дивизии. Он заявил командиру дивизии генералу А. В. Скворцову, что бригадный генерал Дмитриу со своим штабом находится на элеваторе и хотел бы сдаться в плен, но колеблется, не знает условий, к тому же боится немецких автоматчиков, которые охраняют его. Румынский офицер сообщил, что генерал направил его выяснить обстановку и условия сдачи в плен. Об этом Скворцов немедленно доложил командующему армией генералу М. С. Шумилову. Тут же Шумилов и член Военного совета З. Т. Сердюк вызвали меня и дали указание немедленно выехать в 204-ю дивизию и вместе с ее командованием принять практические меры для ведения переговоров и пленения частей 20-й румынской дивизии, ее штаба и командира.

К моему приезду в дивизию румынскому офицеру была оказана медицинская помощь — сделана перевязка пулевого ранения, которое он получил при переходе линии фронта. Мы побеседовали с ним. Я предупредил, что с наступлением сумерек он пойдет с нашим представителем обратно через линию фронта в свою дивизию.

К концу дня полоса наступления дивизии значительно сузилась, плотность насыщенности пулеметами, минометами, артиллерией, PC и танками настолько увеличилась, что они, находясь непосредственно в боевых порядках пехоты, стояли почти вплотную друг к другу. Мы провели румына по переднему краю, показали ему мощь нашего оружия и предупредили, что если их дивизия не сдастся, то вся масса огня будет направлена на нее и произойдет напрасное кровопролитие.

С наступлением темноты румынский офицер и наш представитель младший лейтенант Ротов в сопровождении двух автоматчиков-связистов (они сразу же тянули связь в штаб румынской дивизии) благополучно перешли линию фронта и вскоре доложили по телефону, что находятся в штабе 20-й румынской дивизии и ведут переговоры с бригадным генералом Дмитриу.

Мы с комиссаром дивизии А. П. Колесниковым все это время находились у телефона и сразу же предупредили бригадного генерала Дмитриу, что даем ему на размышление 30 минут. Если за это время он не отдаст приказа частям и штабу дивизии о сдаче в плен, то по ним будет открыт огонь из всех видов оружия. Это ускорило решение вопроса. Генерал Дмитриу вскоре сообщил, что он отдал всем приказ прекратить огонь, сложить оружие и сдаться в плен советским войскам и что сам он со штабом дивизии в сопровождении нашего представителя следует в наше расположение.

К 21 часу 30 января 20-я румынская дивизия была полностью пленена нашими войсками, а ее командира генерала Дмитриу я доставил в штаб 64-й армии.