Через всю войну

Паджев Михаил Григорьевич

Через всю войну

Литературная запись Ж. В. Таратуты

Аннотация издательства: Это суровый и правдивый рассказ о боевом пути одного из пограничных отрядов, охранявшего государственную границу в Карпатах. Бойцы и командиры его выполняли в годы войны самые разнообразные задания командования и встретили победу далеко за пределами Родины. Автор книги бывший начальник заставы, затем командир пограничного батальона. Настоящее издание дополнено некоторыми сведениями о героях книги.

С о д е р ж а н и е

О книге и ее авторе

Застава в горах

День первый - день пятый

Боевое крещение

К старой границе

На острие танкового клина

И снова - бой

В Устиновском лесу

На днепровских переправах

До последнего патрона

По тылам врага

За линию фронта

На новых рубежах

Хотя и были мы в тылу

Под Заболотовом

Через Карпаты

В Чехословакии

Там, откуда пришла война

Встреча с прошлым

Вместо эпилога

О книге и ее авторе

Более трех десятилетий, вместивших грандиознейшие события, отделяют нас от Великой Отечественной войны, но не поблекли, не стерлись в памяти, не позабылись эти четыре героических года. Война продолжает жить в нас, в наших воспоминаниях, в судьбах людей, в книгах и обелисках, во всем, к чему прикоснулась она, где оставила свой след. И поныне для тех, кто был на фронте и кто родился уже после того, как отгремели бои, военное прошлое - пора величайших испытаний, невероятного драматизма и беспримерного героизма. Великое не должно быть забыто. Потому так ценно каждое новое свидетельство о нем, так волнующа каждая новая страница, внесенная в историю Великой Отечественной войны и ее бойцами, и ее летописцами.

Огромна была эта война, и все написанное о ней не может восстановить полностью картину грозных 1941 - 1945 годов. Еще появится немало книг, еще будет написано о том, что хранила до поры до времени память фронтовиков или документы архивов. Вот и эта книга ждала своего часа. Она первая в своем роде. Эта книга о пограничниках на войне. В советской литературе нередко пишется о пограничниках - о том, как они охраняли советскую границу в предвоенные годы, и о том, как встретили начало войны, как сражались с вероломным врагом, вторгшимся на нашу землю в памятное июньское утро !941 года. Но еще не было книги, в которой бы рассказывалось, что делали советские пограничники все долгих четыре года войны.

Бойцы границы первыми отразили напор фашистских завоевателей. Они первыми оказались под обстрелом танковых и моторизованных полчищ врага. Раньше всех они вступились за честь, свободу и независимость своей Родины. Первыми жертвами войны и первыми ее героями были советские пограничники. Тридцать минут отвел гитлеровский генеральный штаб на уничтожение советских пограничных застав. Но этот расчет оказался несостоятельным.

Вместе с частями Советской Армии пограничники не только героически сражались в приграничных боях, но и стойко дрались с ненавистными захватчиками под Минском и Ленинградом, у Киева и Одессы, под Москвой, Сталинградом и Курском, в Заполярье и Крыму. Они участвовали в освобождении советской земли и земель других стран на завершающем этапе войны. В великую освободительную миссию Советской Армии в Польше, Венгрии, Румынии, Чехословакии, Германии пограничники внесли свою лепту.

В годы Великой Отечественной войны на пограничниках лежала и еще одна особой важности и сложности задача: вместе с органами государственной безопасности и военной контрразведки они, составляя основной костяк частей по охране войскового тыла, вели напряженную, невиданную по масштабам борьбу с вражеской агентурой. Благодаря им врагу не удалось создать в нашей прифронтовой полосе своего подполья. Пограничники сделали все, чтобы обезопасить тыл наших армий. А когда война покатилась на запад, бойцы в зеленых фуражках включились в борьбу с прислужниками врага, оставшимися на освобожденной территории, с буржуазно-националистическим отребьем, а также бандами "Вервольф" - последней надеждой рушившегося фашистского режима. Пограничники охраняли здание инженерного училища в Карлсхорсте, где был подписан акт о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии, они несли охрану Потсдамской конференции, на которой был вынесен окончательный приговор фашизму.

Обо всем этом и о многом другом рассказывается в книге "Через всю войну", посвященной главным образом боевым делам бойцов и командиров 94-го погранотряда, переименованного в ходе войны в 92-й пограничный полк, в составе которого автору довелось сражаться с немецко-фашистскими захватчиками. Пограничники 94-го отряда действовали в первые месяцы войны на Украине, в полосе Юго-Западного фронта, где в ту пору находился и я в качестве начальника оперативного отдела штаба этого фронта. Когда в середине июля 1941 года между Киевским укрепрайоном и Фастовом образовалась семидесятикилометровая брешь, в которую устремились ударные танковые соединения фашистского генерала Клейста, командование Юго-Западного фронта, не располагая необходимыми силами и средствами, бросило на закрытие этой бреши пограничников и бойцов внутренних войск НКВД. Этого для обороны семидесятикилометрового участка фронта было явно недостаточно. Но положение оказалось безвыходным. Среди тех, кто встал на пути фашистских танков, были пограничники 94-го отряда, оказавшиеся на самом острие фашистского танкового клина. Был там и автор книги, в то время начальник заставы. Нет, пограничники не разбили полнокровные танковые части врага, наносившие таранный удар. Но они задержали движение вражеской группировки на один день. Такие и подобные столкновения давали нам в ту пору драгоценный выигрыш времени для создания возможностей лучшего отпора врагу.

В сентябре 1941 года пограничники 94-го отряда помогли пробиться сквозь кольцо окружения частям 26-й армии. У города Лубны они на трое суток приковали к себе крупные силы врага. Для организации боя командованием Юго-Западного фронта был послан туда генерал Алексеев. В своей книге "Так начиналась война" я написал об этом: "Генерал полагал, что сюда прорвались лишь слабые передовые части противника и поэтому решил атаковать первым. А перед его небольшим отрядом оказались крупные силы танковой армии Клейста. Враг, конечно, отбил атаку, потом двинул танки. А в отряде Алексеева ни одного противотанкового орудия. Однако отряд не отступил. Бойцы и командиры дрались яростно..." И это был не последний случай, когда пограничники вставали на пути фашистских танков.

Книга М. Г. Паджева - это суровая правда о минувшем. Она написана человеком, который прошел через всю войну. Автор сам олицетворение пограничника на войне. Его волю и мужество, как волю и мужество его боевых товарищей, не сломили никакие испытания. Духовная стойкость бойцов в зеленых фуражках успешно прошла проверку огнем.

Больше десяти лет писал Михаил Григорьевич Паджев свою книгу, намного дольше, чем шла война. Почти все эти годы он был прикован к постели из-за контузии, полученной на фронте. Восстанавливая факт за фактом, вспоминая имя за именем, ведя переписку с друзьями, работая в архивах, он писал упорно, потому что не мог допустить, чтобы канул в безвестность героический подвиг его боевых товарищей, о которых не сообщалось в сводках Совинформбюро и даже не было написано боевых донесений.

Книга "Через всю войну" - это гимн бойцам-чекистам, их беззаветной преданности социалистической Родине, идеям коммунизма. Только человек, многое переживший и испытавший на войне, пробывший на ней с первого до последнего часа, мог написать такие строки; "Они хотели стереть нас с лица земли огнем, пытались раздавить гусеницами танков, жаждали смять, опрокинуть, заставить навсегда замолчать, признать их силу, превосходство. Но не они, а мы едем через тридцать лет по этим местам. Их нет. Не мы, а они были смяты, опрокинуты, раздавлены...

Глядел я на эти поля и села, что остались в памяти, как осколки в земле, и думал. Думал о том, что как ни тяжела была война, как ни велики были страдания народа, как ни долог был наш путь к победе, как ни жива до сих пор в сердце боль о погибших, пропавших без вести, а вспоминается былое с гордостью. Тем, кто прошел по многотрудным фронтовым дорогам от первого дня войны до последнего, есть чем гордиться. Мы верили в нашу победу с первых минут. Верили тогда, когда в наших руках оставалась последняя граната, а в винтовке последний патрон.

Нет, не только горечь поражений вкусили мы. Мы познали и радость побед. И победы начались не только тогда, когда мы погнали гитлеровские войска от Москвы, от Сталинграда, от Курска, когда победно прошли через всю Европу. Победа закладывалась с первого ответного выстрела на границе, с первого ответного броска гранаты, с первого свалившегося замертво от нашего огня фашиста, с первого подбитого танка врага".

Победа над фашизмом была не только победой нашего общественного и государственного строя, нашей экономики. Это была победа коммунистической идеологии, породившей невиданную стойкость и самоотверженность советских людей, победа нашего духа. Именно такими были на войне и такими запечатлены на страницах книги герои советской границы, с первой и до последней минуты делавшие все, чтобы отстоять свободу и независимость нашей Советской Родины.

Маршал Советского Союза И. БАГРАМЯН.

Май 1975 года

Застава в горах

В октябре 1939 года 94-й пограничный отряд, где я был начальником заставы, принял под охрану новый участок государственной границы в Прикарпатье. Это случилось после того, как Красная Армия, завершив свой освободительный поход и взяв под защиту от гитлеровской агрессии в начавшейся второй мировой войне братские белорусский и украинский народы, проживавшие в Западной Белоруссии и Западной Украине, вышла на новые рубежи.

Участок границы, который поручили охранять нашему погранотряду, считался очень трудным. Это были глухие места Карпат с немногочисленными дорогами, пролегавшими в основном через Ужокский, Верецкий и Вышковский перевалы. Дороги вели во Львов, Винницу, Стрый, Тернополь, Бердичев. На правом фланге, где проходила граница с оккупированной фашистами Польшей, заставы стояли на реке Сан. Далее государственный рубеж шел по горным хребтам, за которыми лежала хортистская Венгрия. Тут было большинство застав отряда, в том числе и наша, десятая.

О десятой заставе говорили тогда как о труднодоступной И действительно, добраться до нее было нелегко, особенно зимой Весной, летом и осенью путь был легче: машиной до села Кривки, а там пешком или на лошади до высоты, расположенной выше уровня моря на 902 метра, где и стояла застава.

Мы занимали двухэтажный деревянный дом бывшей польской стражницы, рядом с ним была конюшня. Уже обветшавшие постройки окаймлял густой еловый лес. Граница пролегала всего в двухстах метрах, и заставский двор хорошо просматривался от водораздела, по которому проходил государственный рубеж. В тихие ночи сюда доносились голоса пограничной стражи сопредельной стороны.

Пограничники размещались в трех небольших комнатах на первом этаже. Здесь же находились столовая и кухня. В коридоре на втором этаже проводили боевой расчет, остальную часть этажа занимали канцелярия, помещение дежурного и две комнатушки для начсостава.

В здании заставы хранилось снаряжение и полугодовой запас продовольствия. Электричества и радио не было. Освещалось помещение фонарями "летучая мышь". На границу выходили с керосиновыми следовыми фонарями. Единственное средство общения с внешним миром - телефонная связь со штабом комендатуры через почтовое отделение в селе Матков. Один раз в месяц, и то только летом, в Кривку приезжала кинопередвижка.

В ту зиму погода в Карпатах была неустойчивой. То мели метели, то наступали оттепели. После мокрого, липкого снега вдруг все сковывал мороз, кружила вьюга. Покрытые белым ковром склоны гор почти каждый день обволакивал туман. Не стихал ветер. Он рвался через перевалы, наметая сугробы, ломая в лесу деревья. Пограничники возвращались с границы промерзшие, измученные. От сырости и холода одежда превращалась в ледяные негнущиеся панцири. А сушить ее было негде: сушилку и баню мы только начали строить. Так и развешивали в казарме мокрые заледенелые шинели и плащи.

Однажды, когда подходил к концу первый месяц моего пребывания на заставе, я, вернувшись с границы, застал в канцелярии незнакомого человека.

- Младший политрук Скляр, - представился он, легко поднявшись со стула, назначен к вам заместителем по политчасти.

Внешне политрук больше походил на командира. Его отменной выправке можно было позавидовать. Но вот он улыбнулся, и на смугловатых щеках проглянул легкий румянец, возникли две ямочки - и стал виден добрый, застенчивый молодой человек.

- В отряде и в комендатуре вам наверняка говорили, что застава, на которую вы назначены, трудная, а я не могу похвастаться покладистым характером, заметил я суховато.

- Я думаю, мы с вами сработаемся, - мягко отозвался младший политрук.

Не знаю, что подумал обо мне мой будущий заместитель, но я отметил, что, пожалуй, людям политрук придется по душе.

Мы обошли с политруком помещения заставы.

- Да, тесновато, - заметил он, когда мы поднялись на второй этаж.

Я показал комнату, которую раньше занимал его предшественник.

- Напротив живу я.

- А не возражаете, - обратился ко мне Скляр, и улыбка снова украсила его худощавое, обтянутое смуглой кожей лицо, - если мы с вами будем жить вместе, а здесь оборудуем Ленинскую комнату?

- Ну что ж, мысль дельная, - согласился я. - Давайте попробуем.

Так началась наша совместная служба с Максимом Антоновичем Скляром. Исключительно спокойный, внимательный, сердечный, Максим очень скоро стал признанным комиссаром заставы. Как-то ладно у него все получалось. Он не ждал, когда его попросят, сам приходил к людям на помощь, умел предупредить беду, все вовремя увидеть, заметить. Можно было только благодарить судьбу, что на заставу прибыл такой политработник. Не все удержалось в памяти, многие эпизоды и случаи забыты, но один из них запомнился. Мы прорубали просеку в лесу. Часть древесины необходимо было куда-нибудь вывезти. Попросили об этом крестьян. Скоро срубленный лес оказался рядом с их хатами. Тут-то и нагрянул лесничий. В районную прокуратуру поступил акт о незаконной вырубке леса. Просматривая очередную почту, я нашел письмо, в котором мне предлагалось явиться к прокурору. В этот момент и вошел в канцелярию Максим.

- О чем задумались? - спросил он, как всегда, весело. - Может, лучше пойдем в столовую? Сегодня повар приготовил гуся.

- Боюсь, как бы из меня гуся не сделали, - мрачновато отозвался я и протянул Скляру бумагу. - Прочитай-ка. Максим пробежал письмо.

- Стоит ли из-за этого морить себя голодом? Пойдемте, остынет гусь.

За обедом он рассказал, что раньше узнал обо всем и уже съездил в район. Был у секретаря райкома партии, ходил к прокурору и доказал, что все сделано нами в интересах охраны границы. Секретарь райкома и прокурор согласились с доводами и прекратили это дело.

Максиму шел тогда двадцать четвертый год. Родом он был из сибирского села Исилькуль Омской области. Рано остался без отца, подростком начал трудиться в колхозе. Окончил Петергофское пограничное военно-политическое училище имени К. Е. Ворошилова. Там вступил в партию. Все свои силы Скляр отдавал беспокойной пограничной службе, работе с людьми. Помогая мне во всем и везде, он, казалось, не знал усталости, радовался любому успеху, искренне переживал неудачи.

Мы многое успели сделать. Построили склад, сушилку, баню. Значительно усилили границу в инженерном отношении: протянули вдоль нее проволочный забор, прорубили в лесу просеки, сделали на легкодоступных направлениях завалы. Был создан и оборонительный район, заработала на участке заставы телефонная связь. Думалось, стали мы прочно, надолго. Всего несколько месяцев назад был заключен пакт о ненападении между СССР и Германией. Огромные хозяйственные и культурные успехи страны, рост благосостояния советских людей настраивали на бодрый, оптимистический лад. Газеты, письма, поступавшие пограничникам из родных мест, доносили уверенное биение пульса огромного государства.

С высоты сегодняшнего дня особенно хорошо видно, как много делалось Коммунистической партией и Советским правительством для дальнейшего подъема всех отраслей народного хозяйства, укрепления обороноспособности страны, постоянной готовности к отражению империалистической агрессии. Принимались энергичные меры по увеличению нашего военно-экономического потенциала, создавались крупные государственные резервы, во все возраставших количествах выпускались вооружение, боевая техника, боеприпасы, росла численность армии и флота, совершенствовалась организационная структура Красной Армии. Помнится, газета "Красная звезда" отводила целые страницы сообщениям о тактических учениях, писала о маршевой подготовке, новых чертах современного военного искусства, форсировании водных преград, действиях механизированных войск. Немало появлялось снимков, на которых рядом с бойцами и командирами можно было видеть работников Наркомата обороны, представителей высшего командного состава Красной Армии. Чувствовалось, старшие начальники часто бывают в войсках, интересуются боевой готовностью РККА.

И граница жила напряженной жизнью. Не проходило дня, чтобы на заставе не объявлялась тревога. Иногда они случались по три-четыре раза за ночь. Среди задержанных были агенты иностранных разведок, бандиты из организации украинских националистов, контрабандисты. Помню, в конце февраля или в начале марта 1940 года пограничный наряд задержал нарушителя, пытавшегося прорваться из-за кордона. Это был отлично тренированный лыжник, и пограничники немало попотели, пока настигли его. У неизвестного были изъяты документы, в которых содержались сведения, весьма пригодившиеся органам госбезопасности. Путь лазутчика лежал во Львов, где он должен был встретиться с представителями антисоветского подполья.

Приходилось нам в то время вести работу и с местным населением. Отношение гуцулов к Советской власти было исключительно доброжелательным. Однако кое-кто пытался ввести в заблуждение крестьян, рассказывая всяческие небылицы о коллективизации. Каждую неделю в сельсовете или школе собирался народ, и кто-нибудь из нас - я, Скляр или члены партии братья Алексей и Николай Хретинины, командиры отделений сержанты Иван Беляев и Василий Борисов выступали перед гуцулами с обзором текущих международных и внутренних событий. Рассказывали о жизни колхозной деревни. Усилия наши не пропали напрасно. Постепенно с жителями сел у нас установились самые тесные дружеские контакты. Многие из гуцулов помогали нам в охране границы.

Как-то после подобной беседы я возвращался из села Ивашковцы на заставу. За околицей меня окликнули:

- Товарищ начальник, подождите, хочу вам что-то сказать.

Ко мне подошел житель села Ивашковцы Михаил Осовский, которого односельчане величали Михасем. За сорок лет жизни он успел немало повидать. Тяжело жилось малоземельному крестьянину в буржуазной Польше. Вроде и небольшая семья была у Михаила Ивановича, а прокормить, обуть, одеть ее он не мог. В поисках заработка вынужден был уехать за границу, добрался до Франции, но и там не нашлось работы. Тогда отправился Михаил Осовский в Америку, а потом в Канаду. Однако и в хваленом Новом свете оказалось, что хрен редьки не слаще.

Три года Осовский прожил на чужбине, но не разбогател. Едва собрал денег на обратную дорогу. Вернулся в родное село, в свой дом. По-прежнему стал обрабатывать скудный надел земли - сажал картофель, сеял овес. Иногда удавалось устроиться на вырубку леса. В общем, кое-как перебивался. Однако нужда заставила Осовского искать и "побочный" заработок. И приловчился он ходить через польско-венгерскую границу. Туда скупщику Берко носил так называемую "матку" - головню на колосьях ржи, из которой изготовлялось дефицитное лекарство. Взамен получал различные товары. Бывало, кого-нибудь и проводил через границу. Так и пошла о нем слава на всю округу как об опытном "ходоке" и проводнике. Мы тоже стали присматриваться к Осовскому, и однажды после очередного "вояжа" за кордон пограничники задержали его.

Мне пришлось побеседовать с Осовским, и он дал слово, что советскую границу больше никогда нарушать не будет.

Сейчас он нерешительно переминался с ноги на ногу:

- Старшина начальник, вот какое дело... В воскресенье я был в Борине на базаре. Там ко мне подошел один прежний приятель и сказал, не хочу ли я подзаработать. Приезжай, говорит, в следующее воскресенье сюда пораньше, мы обо всем договоримся. Дело для тебя привычное, кое-кого проводишь через границу. Вначале я хотел отказаться, но потом решил: если откажусь, они найдут другого, и вы не будете знать, где и когда они пойдут. И я согласился на эту встречу. Как мне быть, старшина начальник?

- Ну что ж, Михась, спасибо за предупреждение. На базар езжай, а мы что-нибудь придумаем.

К этому времени я уже хорошо знал местность на участке заставы и мог предложить, где лучше всего организовать задержание нарушителей границы, о которых сообщил Осовский. Комендант погранучастка, получив все необходимые данные, согласился с моим мнением. Местом встречи с нарушителями наметили поляну, находившуюся в лесном массиве между речками Стрый и Кривчанкой. К условленному времени здесь расположились пограничники. Около двух часов ночи из леса на поляну вышел человек. Внимательно осмотрелся, послушал, махнул кому-то рукой. Появилась группа людей. Когда она оказалась на середине поляны, раздался окрик: "Стой на месте!" В ответ прозвучали выстрелы. Тотчас в небо взвились ракеты. Бандиты продолжали стрелять, пытаясь добраться до леса. Но их везде встречали огнем. В общем, деваться им было некуда. Восемь человек сдались. Двоих убили в перестрелке. Мы подобрали карту-схему с нанесенным на ней расположением наших воинских частей, узлов и линий связи. Были изъяты также золотые веши и монеты на сумму 350 тысяч рублей. В то время уже шло формирование дивизии "СС - Галиция". И группа шла за кордон, неся с собой золото на финансирование этого преступного войска.

Так бывший "ходок" и контрабандист Михаил Осовский стал нашим надежным помощником в охране границы. А после войны он организовал колхоз в селе Ивашковцы, стал первым его председателем.

Вскоре после нового, 1941 года Максим удивил меня признанием.

- Ну, начальник, - сказал он, хитровато щурясь, - женюсь.

От неожиданности я не знал, что сказать.

- Кто она?

Скляр улыбнулся:

- Учительница Матковской средней школы Альбертина Жанновна де Вальер.

Вспомнилась стройная девушка с большими черными глазами, первая встреча с которой у меня произошла еще в феврале прошлого года. По служебным делам я тогда был в Маткове и там узнал о приезде новых учительниц. Войдя в хату, где их поселили, я увидел за столом трех девушек. Попросил предъявить паспорта и проверил необходимые служебные отметки. Так мы познакомились. Валентина Ковалева, Клавдия Яковенко и Альбертина де Вальер приехали сюда на работу после окончания Харьковского педагогического училища.

Условились со Скляром о дне, когда он сможет побывать в райцентре Борине и зарегистрировать брак. Свадьбу сыграли в очередное воскресенье. В комнатушке, где мы жили с политруком, собралось шесть человек: Альбертина, две ее подруги, Максим и мы со старшиной заставы Вершининым. Пили чай, пели песни, слушали любимые пластинки: Лемешева, Утесова, Шульженко.

А в Карпаты пришла весна. В горах еще лежал снег, но небо было уже голубым, теплым, и с каждым днем все ярче светило солнце. Зашумели первой талой водой ручьи. Звонкая капель по утрам бодрила часовых.

Наступление весны, как обычно, принесло новые хлопоты. На этот раз их было особенно много. Мир, по существу, уже был объят пожаром войны. Английская авиация бомбила итальянскую восточную Африку. Шли бои на итало-греческом фронте. В сводках германского командования сообщалось об успешных действиях немецкой авиации в Северной Шотландии и на Шетландских островах. Продолжалась война в Китае. Газеты сообщали об эвакуации немцев из Белграда, отъезде из Югославии немецких и итальянских корреспондентов.

Мы тоже чувствовали дыхание войны. В поисках убежища через границу шли люди, не желавшие жить под фашистским сапогом. Это была массовая эмиграция чехов, словаков, евреев. Перебежчики буквально наводняли заставы. Ежедневно задерживалось по двадцать и более человек, а на фильтрационном пункте отряда в иные дни число их доходило до нескольких тысяч.

Однажды в первой половине апреля пограничники привели на заставу сразу восемнадцать перебежчиков. Это были молодые чехи и словаки - парни и девушки, в основном студенты. Одеты пестро: кто в студенческой форме, кто в плаще, кто в пальто. Настроены они были весело, оживленно разговаривали между собой и с пограничниками заставы.

Опросив задержанных, установили, что все они являются жителями чехословацкого города Прешова, учащимися одной студенческой группы. Всей группой решили уйти в Советский Союз. На вопрос: "Что вас вынудило оставить родной дом?" - все отвечали одинаково: в Советском Союзе нет безработицы, значит, и для них найдется работа. А главное, они не хотят жить при фашистском новом порядке в оккупированной немцами стране. Не успели мы закончить оформление этой группы и отконвоировать ее в комендатуру, как пожаловали новые пришельцы. На сей раз это были студенты и рабочие из чехословацкого города Кошице.

Обстановка на границе усложнялась. Приготовления к боевым действиям чувствовались во всем. На сопредельной стороне появились дополнительные армейские посты наблюдения. В село Латорку прибыл взвод пехоты противника. Вскоре в близлежащей роще застучали топоры, слышался шум падающих деревьев. От церкви в Латорке был протянут в рощу телефонный кабель. Потом прибыли еще два взвода регулярных войск. Наряды докладывали, что по ночам у самой границы солдаты роют землю. Окопы, щели, ходы сообщения были отрыты всего в пяти-шести метрах от пограничных столбов. Ко второй половине мая три усиленных взвода и вражеская стражница полностью оборудовали позиции. В окопах круглосуточно дежурили пулеметчики.

Обо всем этом мы информировали коменданта капитана Щербакова. В свою очередь он сообщил, что армейские подразделения противника появились и против участков других застав, там тоже отрыты окопы, установлены пулеметы. Комендант распорядился усилить наблюдение за наиболее опасными направлениями, а в ночное время для охраны заставы кроме часовых выставлять станкопулеметный расчет.

Изменилось и отношение к нам пограничной стражи. Если раньше при встрече стражники отдавали честь даже нашим бойцам, то теперь они или отворачивались, или нагловато улыбались, показывая на пулеметы. Помню, наряды стали докладывать, что солдаты пускают через границу собаку. Пограничники спрашивали, неужели мы не в силах пресечь подобную наглость. В конце концов капитан Щербаков разрешил принять меры. К месту, где "забавлялись" солдаты, выслали ворошиловских стрелков - командира отделения сержанта Федора Худякова и рядового Сергея Виноградова. Едва собака оказалась на нашей территории прогремел выстрел. У пса еле хватило сил переползти через линию границы обратно. Поднялся шум. Вражеские вояки выскочили из окопов, кричали, угрожали оружием. Однако наряд ничем не обнаруживал себя.

И еще один эпизод запомнился мне. С разрешения коменданта мы провели ночное занятие на стрельбище. Отрабатывалась тема "Отражение нападения на заставу". Сюда же приурочили боевое гранатометание. Пулеметчикам и стрелкам без нормы отпустили холостых патронов и осветительных ракет. Эффект от занятий превзошел все ожидания. Приняв взрывы гранат и осветительные ракеты за артиллерийскую подготовку, а отчаянную стрельбу станковых и ручных пулеметов за наше наступление, вражеская рота и стражники бежали. Нам был заявлен протест. Но так как следов "артподготовки" и других признаков "наступления" обнаружить не удалось, то на этом инцидент был исчерпан.

Приближались первомайские праздники. Мы, пограничники, охранявшие покой Страны Советов на западных рубежах, тоже готовились отметить день пролетарской солидарности. Политрук Скляр со своими помощниками украшал здание заставы. Развешивали плакаты и лозунги, корпели над праздничным номером стенной газеты. Но мы не забывали о нашей главной задаче - надежном прикрытии рубежей Родины. Старшина Вершинин с группой бойцов проверял связь, сигнализационные устройства, приводил в порядок заграждения, контрольно-следовую полосу и оборонительные сооружения. Так уж водится у воинов границы: накануне революционных праздников и других знаменательных дат граница охраняется с удвоенной бдительностью, максимальным напряжением. Так было в ту пору. Так заведено и сейчас.

В ночь на 1 Мая наряды уходили на границу каждый час. Около двух часов ночи дежурный по заставе сержант Беляев доложил, что в районе двенадцатого пограничного знака задержан нарушитель границы. Не успели нарушителя доставить на заставу, как был задержан еще один, на этот раз женщина.

Время неумолимо стирает многое из нашей памяти, и, к сожалению, запамятовал я имя и фамилию задержанного. Помню лишь, что был он строен, подвижен, чуть выше среднего роста, на вопросы отвечал охотно, с улыбкой. Черты лица его казались мне знакомыми. Приглядываясь к задержанному, я силился вспомнить, где мне уже приходилось видеть этого человека. Мое внимание привлек его левый глаз: он был как-то странно неподвижен. И я спросил, что у него с глазом.

- Он у меня искусственный, - ничуть не смущаясь, ответил задержанный и при этом снова улыбнулся, словно хотел сказать: "Неужели вы еще не узнали меня?"

И тут я наконец вспомнил, как в начале апреля на участке заставы появился майор из Дрогобыча. С ним был и этот человек. Когда стемнело, мы трое пошли к границе. Долго лежали рядом, прислушивались. Потом человек с искусственным глазом сказал:

- Ну, я пошел.

- Ни пуха ни пера вам. До встречи, - отозвался майор.

Часа два мы лежали с майором, прижавшись к земле, прислушиваясь, как там, на той стороне. Все было тихо. Потом в лесу начало сереть. Майор сказал:

- Все хорошо, пошли на заставу.

Это было тогда. А сейчас, кем бы ни оказался задержанный, раз он перешел границу, нужно было оформить необходимые документы. Я заполнил протокол опроса и приказал дежурному по заставе сержанту Беляеву увести мужчину в помещение, где у нас обычно содержались нарушители границы.

Второго нарушителя, женщину, привел политрук Скляр. Войдя в канцелярию, он доложил:

- Задержанная доставлена на заставу, вот ее приданое, - и поставил на стол небольшой черный чемоданчик, до краев наполненный денежными знаками сопредельного, государства.

- Да, богатую невесту привел ты, Максим, - заметил я, рассматривая содержимое чемоданчика.

На стене канцелярии размеренно и однообразно стучали "ходики". Стрелки приближались к трем часам ночи.

- Иди к Альбертине, а то она тревожится за тебя. Да не забудь, что тебе завтра в обоих селах выступать с докладом о первомайском празднике.

Скляр, однако, еще некоторое время стоял в нерешительности.

- Хорошо, - наконец сказал он, - подчиняюсь, иду спать.

Набросав вопросы, которые нужно было задать задержанной, я приказал дежурному привести ее.

Женщина вошла легкой, быстрой походкой и с удовольствием села на предложенный мною стул. Пока она располагалась, я успел рассмотреть ее. Это была стройная брюнетка с очень красивыми чертами лица. Черные, почти смоляные, глаза светились задорным блеском. На вид женщине было не более двадцати пяти двадцати семи лет. Держалась она спокойно, уверенно.

Я задал первый вопрос:

- Ваши фамилия, имя, отчество?

- Болего Марго, - ответила она, и я уловил легкий украинский акцент.

- Расскажите, через какие населенные пункты вы шли к границе и что вам встретилось на этом пути?

Женщина перечислила города и села, через которые проходила, а также указала, где видела войска, военную технику. Так по порядку по всему пути до пограничного села Латорки.

- И вас нигде не задержали?

- Нет, - ответила она, - я женщина, у меня были деньги. Притом в пасхальные дни разрешается свободное передвижение по стране. В Латорку на молебен в церковь шел народ из ближайших деревень. Вот и мы заодно с богомольцами пришли туда.

- Вы сказали "мы". Кто был еще с вами?

- От Ужгорода меня сопровождал мужчина. Когда мы миновали Латорку и лесом вышли к границе, он сказал: "Идите теперь прямо. Как почувствуете под ногами мягкую почву - это вы уже на советской земле". Ну а потом меня задержали ваши пограничники. Думаю, и его тоже.

- Это чемодан ваш?

- Мой.

- А деньги в нем тоже ваши?

- Безусловно, мои. Я ведь содержала ресторан. Это дневная выручка.

- Судя по ней, ресторан процветал. Почему же вы бросили все и пришли к нам?

Наступила пауза. Наверное, она обдумывала, как лучше все объяснить мне.

- Понимаете, ресторан у меня был небольшой, но его посещала изысканная публика. Много постоянных посетителей, среди них - военные. Я близко познакомилась с одним полковником венгерской армии. Он чаще других заглядывал в ресторан. Однажды он сообщил, что мною интересуется военная контрразведка. Наш разговор состоялся как раз накануне пасхальных дней. А тут прибыл товарищ, с которым я шла к вам. Мы обсудили создавшееся положение и решили воспользоваться праздниками. Как видите, это нам удалось.

Осведомленность женщины о количестве вражеских войск, сосредоточенных вдоль границы, и в некоторых других вопросах была удивительной. Она сообщила, что гитлеровцы готовятся напасть на Советский Союз, и назвала дату нападения от семнадцатого до двадцать пятого мая.

Может возникнуть вопрос: могла ли задержанная сообщать такие сведения начальнику пограничной заставы? В обычной обстановке, наверное, нет. Но женщина хорошо знала, что, выполнив свою основную задачу, она уходила в тыл. А застава оставалась на самом передовом рубеже, на который вот-вот обрушится пламя военного пожара. Видимо, потому она и рассказала кое-что из того, что предназначалось соответствующим лицам. Не беру на себя смелость утверждать, точно ли Марго назвала тогда свою фамилию, как не могу вспомнить имени ее спутника и того майора, что приезжал с ним на заставу. Если суждено еще жить этим людям и они прочитают эти строки, пусть вспомнят заставу у села Кривка и все, что тогда там произошло.

Видимо, дата 17-25 мая была принята высшим командованием к сведению. Сразу после первомайского праздника части прикрытия выделили на наиболее угрожаемые направления свои подразделения. 3 или 4 мая к нам на заставу прибыли три армейских командира. Командир стрелкового батальона, уже пожилой человек с седеющими висками, развернул карту и показал мне, где должна быть занята оборона. Утром он и сопровождавшие его танкист и артиллерист обошли будущий оборонительный район. А еще через день танковый взвод и артиллерийская батарея заняли позиции в лощине за селом Кривка. Стрелковые роты расположились по высоте между селами Хусня и Ивашковцы. Ускоренными темпами возводились оборонительные сооружения. Работы были закончены ко второй половине мая.

В памяти навсегда остался образ командира батальона - мужественного, вдумчивого, умудренного жизнью человека. Он неплохо разбирался в обстановке тех дней. Вопросов в ту пору возникало немало. Вражеская авиация буквально висела над границей. Не было дня, чтобы вдоль нашей территории не пролетали чужие самолеты. Подчас они спускались до бреющего полета. А чем можно объяснить, что к границе подтягивались неприятельские войска? В первых числах июня стало известно, что началось отселение чиновников из пограничных районов в глубь страны. Это не просто выселяли "неблагонадежных", как поначалу думали мы. Отселяли всех, а власть передавалась военной администрации.

Командир батальона, как мне казалось, понимал неизбежность военного конфликта. Как-то он даже сказал мне об этом. Но судьбе было угодно разлучить нас за неделю до начала войны.

Наступило последнее предвоенное воскресенье. Стоял теплый и тихий день. В такие дни далеко видно в Карпатах. Мы сидели с комбатом на скамье у заставы. Он попросил показать ему линию границы. Как-то так получилось, что все это время он был слишком занят и не смог побывать на ней. Мы вышли с заставы и оказались у небольшого каменного столба, в центре которого был высечен крест.

- Польско-венгерский погранзнак, - пояснил я.

Там, за границей, виднелось село Латорка с посеревшей от времени деревянной церковью и домами, крытыми красной черепицей. Вокруг проглядывали сдавленные межами полоски земли, а рядом, у самой границы, извилистой линией шли траншеи и ходы сообщения. Солдаты дремали в окопах. Легкий ветерок едва шевелил листву.

- Как перед грозой, - заметил комбат, и мне показалось, что лицо его посерело.

Вернувшись на заставу, мы прошли в канцелярию. Зазвонил телефон. Просили подойти командира батальона. Закончив разговор, он сказал:

- Ну что ж, друзья, настало время нам расставаться. Получен приказ убыть на маневры.

Армейский батальон и приданные ему подразделения ушли с границы. Вскоре на заставу приехал инструктор политотдела отряда старший политрук Николай Исаевич Толчинский. Его приезд был очень кстати. Пограничники задавали множество вопросов, на которые мы со Скляром подчас ответить затруднялись.

События между тем час от часу становились тревожней.

В ночь на 17 июня в районе Ломжи на Белостокском направлении пограничники задержали восемь вооруженных диверсантов. Среди них были белополяки, владевшие русским языком, украинские буржуазные националисты, сынки русских белогвардейцев. Возглавлял группу немец, хорошо знавший русский язык. Диверсанты были одеты в форму чекистов, командиров и политработников Красной Армии, имели хорошо оформленные фиктивные документы. Задержанным было дано задание с началом войны выйти в район города Барановичи и приступить к активным действиям: портить телефонную связь; ракетами и другими способами указывать немецким самолетам сосредоточение наших войск, военной техники, а также аэродромы; сеять панику, убивать чекистов, работников милиции, советских командиров и политработников; распространять ложные слухи. Диверсанты подтвердили, что к нападению на Советский Союз у немцев все готово: войска находятся на исходных рубежах и ждут только сигнала, танки - в укрытиях, артиллерия - на огневых позициях, горючее и боеприпасы в большом количестве спрятаны в лесах.

18 июня пограничники соседней заставы нашего отряда задержали двух венгерских офицеров, которые сообщили, что военное нападение на СССР следует ожидать от 20 до 27 июня.

20 июня на участке четвертой комендатуры отряда у местечка Лавочное перешли границу три венгерских солдата, заявившие, что их часть подготовилась к вторжению на территорию Советского Союза.

Однако в нашей жизни мало что изменилось. По-прежнему высылались наряды на границу, регулярно проходили занятия по боевой и политической подготовке, вечерами в Ленинской комнате собирались пограничники поиграть в домино, шашки. Политрук Скляр и старший политрук Толчинский беседовали с бойцами, партийно-комсомольским активом, занимались художественной самодеятельностью, помогали выпускать стенную и сатирическую газеты.

Обычным днем была и суббота 21 июня 1941 года. Утром, когда еще не высохла роса на траве, мы с командиром отделения служебных собак сержантом Зайцевым возвращались на заставу. Нарушений границы за прошедшую ночь да и предыдущие не было. Отмечалась только необычная тишина на той стороне. Еще несколько дней назад солдаты покинули окопы и отошли в тыл.

По служебным делам в этот день я ездил в Кривку. Вернулся на заставу во второй половине дня. Пограничники мылись в бане, гладили выходное обмундирование, пришивали подворотнички. Большинство бойцов собралось во дворе заставы. Командир станкопулеметного отделения сержант Иван Беляев играл на гармошке. Максим Скляр и секретарь комсомольской организации рядовой Геннадий Вьюгов сидели неподалеку, обсуждая, как лучше провести очередной выходной день. Толчинский инструктировал агитаторов. Созвонившись с соседями и комендантом, я стал составлять план охраны границы на предстоящие сутки.

К вечеру во двор высыпала вся застава. Через раскрытое окно канцелярии было видно, как Толчинский о чем-то говорил с бойцами. Разговор шел оживленный, временами доносился смех. Потом вновь запела гармошка. К заставе подходили девушки - дочери сельских активистов. За ними стайкой приближались подростки. Вскоре на поляне перед заставой закружились пары.

В эту последнюю предвоенную ночь приказ на охрану границы пограничным нарядам отдавал я. На участке по-прежнему было спокойно. Наряды докладывали, что за линией границы все тихо. В три часа ночи на дежурство заступил Максим.

Оставался всего один час до начала наступления немецких войск на нашу страну. В штабе отряда уже было известно о том, что нападение начнется в четыре часа утра. Об этом, ссылаясь на показания немецкого перебежчика, задержанного на участке Владимир-Волынского отряда, сообщил начальнику штаба отряда майору Врублевскому дежурный по управлению Украинского пограничного округа из Львова. В момент получения из штаба округа этой информации и распоряжения о приведении застав и подразделений в боевую готовность начальник отряда майор Босый находился на участке пятой комендатуры.

День первый - день пятый

Теперь известно, что 21 июня Гитлер направил Хорти письмо, в котором сообщал о начале войны против СССР и благодарил за мероприятия на венгеро-советской границе. Эти мероприятия, по его мнению, создавали безопасность немецкой армии от фланговых ударов и сковывали Советские Вооруженные Силы. Однако в письме не было прямого приглашения вступить в войну. В планы немецкого командования не входило немедленное участие Венгрии в боевых операциях. По политическим соображениям Гитлер считал целесообразным заставить венгерские правящие круги "бороться" за право воевать против "большевистской России". В этом случае Германия могла не брать на себя обязательств относительно будущих территориальных компенсаций Венгрии. Только на второй день после нападения Германии на СССР правительство Венгрии было "приглашено" принять участие в войне против Советского Союза. Этим и объясняется, что на участке 94-го пограничного отряда, большинство застав которого располагалось на границе с хортистской Венгрией, в первые дни войны противник не предпринял активных действий, хотя его войска были сосредоточены на дорогах Ужокского, Верецкого и Вышковского перевалов. Только спустя пять суток, когда немцы уже рвались ко Львову и Минску, венгерские войска перешли границу.

В то июньское утро 1941 года командование отряда узнало о вторжении немецко-фашистских войск в нашу страну по телефонному звонку из штаба округа. Вот что рассказал о первых минутах войны бывший начальник штаба 94-го погранотряда полковник запаса Федор Иванович Врублевский: "После получения информации из округа о задержании на участке Владимир-Волынского отряда немецкого солдата, назвавшего час гитлеровского наступления, а также доклада из четвертой комендатуры о переходе на нашу сторону венгерских солдат я отдал распоряжение привести заставы и подразделения в боевую готовность, а сам продолжал находиться в рабочем кабинете. В 4.30 в абсолютной тишине раздался резкий телефонный звонок. Меня вызывал из Львова дежурный по штабу пограничных войск округа. Он сообщил, что на участке Перемышльского пограничного отряда фашисты после сильной артиллерийской подготовки перешли в наступление. Аналогичная обстановка и на участке Владимир-Волынского отряда. Через некоторое время, когда поступили дополнительные сведения, стало ясно, что это не провокация на участке двух пограничных отрядов - это начало войны. Мне не удалось связаться с начальником отряда. Телефонная линия с пятой комендатурой уже не работала. Поэтому первые распоряжения заставам пришлось отдать мне. Я приказал комендантам участков поднять заставы в ружье, занять оборонительные районы, сжечь на заставах служебные документы, эвакуировать в штаб отряда семьи командного состава".

После того как были отданы эти распоряжения, майор Врублевский доложил об обстановке на участке отряда в штаб 13-го стрелкового корпуса. В свою очередь начальник оперативного отдела штаба корпуса информировал Врублевского о том, что к Вышковскому перевалу выдвигается один полк из дивизии Ткаченко и что саперы приступили к минированию дорог близ Ужокского перевала. К исходу 22 июня семьи командного состава прибыли в штаб отряда и ночью на автомашинах и по железной дороге были направлены частью в Волочиск, на старую границу, а частью через Станислав в Запорожье.

Утром 24 июня на участке пятой комендатуры противник обстрелял пост, который возглавлял лейтенант Николай Иудин. По приказу начальника заставы старшего лейтенанта Григория Шарыгина группа Иудина после перестрелки отошла. Объединенными усилиями заставы и поста попытка противника перейти границу была отбита.

А вражеская авиация продолжала бомбить приграничные города и села, делала время от времени налеты на отдельные заставы и подразделения отряда. 24 июня пришлось вступить в бой с фашистскими стервятниками и пограничникам нашей заставы. Помню, только что взошло солнце и на траве заискрилась роса. Из-за гор накатился тягучий гул моторов. Вскоре над заставой проплыли вражеские бомбардировщики. Их прикрывало несколько истребителей. Три из них отделились и начали пикировать на заставу. Мы открыли по самолетам огонь. Навстречу вражеским машинам потянулись трассы бронебойно-зажигательных пуль. Сделав разворот, фашистские самолеты поспешили уйти от огня и бросились догонять своих.

В тот же день в селе Сможе бойцы резервной заставы нашей комендатуры, которыми командовал лейтенант Александр Титков, сбили самолет противника. Один "хейнкель" записали на свой счет и пограничники шестой заставы, где начальником был лейтенант Владимир Тростянский. Вот характерный документ того времени: "26.6.41 г. в 14.00 на участке 4 пограничной комендатуры появилось 6 немецких самолетов. Старший лейтенант Ребрик лично сбил один самолет, упавший в 400 метрах от линии государственной границы на сопредельной территории. Всего пограничники отряда уничтожили четыре вражеских самолета".

С началом военных действий связь штаба отряда и штабов комендатур с заставами стала неустойчивой. Бандиты из организации украинских националистов перерезали провода, повреждали телефонные узлы. Это мешало своевременно передавать необходимые распоряжения, уточнять обстановку на отдельных участках. Однако, несмотря на это, заставы готовы были встретить врага во всеоружии. Расчеты станковых пулеметов заняли блиндажи. Стрелки и ручные пулеметчики изготовились к бою в траншеях. Боезапас из складов перенесли в оборонительные районы. Начальники застав находились на командных пунктах. Все было готово к отпору врага.

Весть о начале войны застала меня дома. Когда появился Скляр и, тряхнув меня за плечо, сказал: "Кажется, началось", я понял, что случилось что-то серьезное. Обычно я не надевал клинок, стоявший в углу комнаты. На этот раз и его прихватил с собой. Связисты уже опробовали телефон на командном пункте в подвале заставы. Пулеметчики и стрелки заняли траншеи. В пять утра позвонил капитан Щербаков. Комендант распорядился вскрыть секретный пакет, стянуть с границы наряды, направить в отряд для эвакуации жену младшего политрука Скляра. Я доложил, что застава заняла оборонительный район, но противника не видно.

- На других участках такая же картина, - заметил комендант, - но это ничего не значит, будьте готовы к отпору, об изменениях в обстановке докладывайте немедленно.

Сразу после разговора я вскрыл засургученный печатями конверт и нашел в нем документ, в котором излагалось, что следовало делать на случай начала войны. Заставе, в частности, предписывалось трое суток удерживать государственную границу, затем с подходом частей Красной Армии отойти в глубь нашей территории к городу Стрый. Познакомив с содержимым пакета политрука Скляра, я сказал:

- Ну, Максим, начнем выполнять, что нам предписано.

И открыв сейф, где хранились документы, заранее собранные в небольшие брезентовые мешки, и лежали бутылки с бензином, приказал старшине Вершинину, пограничникам Хретинину и Вьюгову вынести документы во двор и сложить в железную бочку, что стояла между заставой и конюшней. Затем Вьюгов облил мешки бензином, я зажег спичку и бросил в бочку.

- Вот и нет больше никаких кондуитов, - заметил Хретинин, как показалось мне, с сожалением.

- Да, новая жизнь начинается, - неопределенно протянул Вьюгов.

Я прервал разговор, обратившись к Вершинину:

- Готовьте подводы, старшина. Все имущество застазы отправьте в комендатуру.

Потом, еще раз взглянув на полыхавший в бочке костер, повернулся к Скляру.

- Собирай Альбертину, поедет с обозом.

Но уезжать молодая женщина не хотела. Она убеждала нас оставить ее на заставе санитаркой. Пришлось доказывать, что приказ есть приказ. Наконец Альбертина села на одну из подвод.

Помню, я сказал:

- Скоро мы опять встретимся, это будет продолжаться недолго.

Она заплакала.

- А если скоро не кончится?

Как могли, мы успокоили Альбертину. Нам и в самом деле казалось, что наступление немцев у Перемышля и Владимир-Волынского быстро приостановят, повторится Хасан или Халхин-Гол и враг будет изгнан не только с нашей земли, но и с оккупированных им территорий. С надеждой на скорую встречу мы и расстались.

В полдень стало известно о выступлении по радио заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров и народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова. Оставив в окопах дежурных пулеметчиков, я собрал пограничников на митинг. Первым выступил Толчинский. Невысокий, ладно скроенный политрук, успевший за эти дни понравиться пограничникам своей общительностью и жизнерадостностью, говорил с подъемом:

- Поклянемся же, товарищи, что мы не посрамим пограничной чести и ни на шаг не отступим от границы. А если потребуется, отдадим жизнь за нашу советскую землю!

Потом выступали другие. Бойцы давали клятву не отступить, тут же писали записки о верности Родине и вкладывали их в медальоны. Старшина заставы Михаил Вершинин зачитал заявления о приеме в партию. Их написали сержант Иван Беляев, пограничники Георгий Лючев, Геннадий Вьюгов. Их примеру последовало около двадцати человек. 22 июня дважды на заставе проходило партийное собрание с одинаковой повесткой дня - прием в партию. Последующие события, однако, не позволили партийной комиссии при политотделе отряда рассмотреть поданные в день начала войны заявления. Многие из бойцов героически погибли, так и не получив партийных билетов.

Я часто думаю о том, как высок был боевой дух пограничников. И не только тех, кто уже прослужил на границе значительный срок и познал нашу тревожную службу, неоднократно вступал в схватки с нарушителями государственной границы, но и молодых пограничников, по сути, еще вчерашних школьников, рабочих, колхозников. Им было немногим более восемнадцати лет, э на границе они прослужили всего несколько месяцев. Однако все были полны решимости вступить в бой с врагом, какими бы силами тот не располагал. Каждый из бойцов сознавал, что за его спиной колхозные поля, заводы, города и села любимой Родины.

Прошло совсем немного времени, как застава была поднята по боевой тревоге и пограничники узнали о начале войны, а как изменились они. Посуровели лица молодых пограничников Василия Белина, Петра Елисеева, Аркадия Крюкова, Василия Хренова, Геннадия Будько и многих других. Они только что пришли с охраны границы. Но никто из них и словом не обмолвился об усталости. Куда девалась их мальчишеская робость, застенчивость, неуверенность в себе. Главное чувство, которое овладело всеми бойцами заставы, - ответственность за судьбу Родины.

Уже после войны нашлись документы, свидетельствовавшие о том, как вступали в бой и встречали врага пограничники соседних с нами отрядов. Вот что писал в донесении начальник штаба 93-го погранотряда (наш правофланговый сосед) майор Целиков: "С 22 по 26 июня 1941 года отряд продолжал охранять и оборонять 177-километровый участок границы. Противник на охраняемом участке активных боевых действий не проявлял. В ночь на 27 июня по приказу отряд отошел от границы, так как противник на участке 92-го пограничного отряда глубоко вклинился на нашу территорию. Впоследствии, прикрывая отход 72-й стрелковой дивизии, отряд вел тяжелые бои. Вторая пограничная комендатура при поддержке полковой артиллерии в районе местечка Устрики-Дальние отбила атаку 15 танков противника и обеспечила отход дивизии на следующий оборонительный рубеж к старой границе".

Обстановка на участке нашего левофлангового соседа - 95-го пограничного отряда: "С 22 по 26 июня на участке отряда спокойно. Наблюдаются полеты отдельных разведывательных самолетов противника. 23 июня начальник поста Ипатов задержал в районе села Горчотки четырех немецких офицеров, сброшенных на парашютах, с самолета.

2 июля 1941 года все подразделения отряда вошли в оперативное подчинение командования 12-й армии и, взаимодействуя с частями 44-й горнострелковой дивизии, отходят к старой границе".

К вечеру 26 июня по приказу командира 13-го стрелкового корпуса генерал-майора Н. К. Кириллова и наш 94-й погранотряд, так и не войдя в соприкосновение с противником, стал отходить от границы. К исходу 27 июня отряд сосредоточился на рубеже реки Стрый у станции Синевудско-Верхнее.

Не получили приказа об отходе лишь две заставы, наша, десятая, и соседняя, девятая - застава лейтенанта Титова. Скорее всего, это случилось из-за неисправности линии связи. 24 июня мы в последний раз говорили с другим соседом - начальником одиннадцатой заставы лейтенантом Аникиным.

- Как дела, дружище? - спросил я Петра.

- Пока все в порядке, - отозвался Аникин, - тихо. Не знаешь, как у Титова?

- И у него все в порядке, да там вряд ли пойдут - нет перевала...

На этом разговор прервался, трубка замолкла. Попробовали вызвать почтовое отделение в селе Маткове, но сигнал по линии не проходил. Утром следующего дня на заставе появились Валентина Ковалева и Клавдия Яковенко. Девушки рассказали, что ночью в Маткове побывала группа вооруженных людей и повредила на почте коммутатор. Учительницы просили оставить их на заставе. Ковалевой и Яковенко выдали санитарные сумки. Толчинский, Скляр и я собрались на совет. После долгих раздумий было решено выслать конную разведку на соседние заставы - к Аникину и Титову. Но тут отозвался Титов.

- Я включился в вашу сторожевую линию, - сказал Титов. - Не знаешь, почему молчит комендатура? Что слышно от Аникина?

Я сказал о последнем разговоре с Аникиным, о том, что случилось в Маткове, и мы договорились время от времени звонить друг другу. Вскоре вернулись разведчики из села Климец от Аникина. Они сообщили, что здание заставы покинуто, повсюду видны следы поспешного отхода. Что бы это могло значить? Мы ломали голову, но не могли прийти ни к какому выводу.

Оказавшись словно на необитаемом острове, мы ничего не знали о дальнейшем ходе войны, о том, как складывалась обстановка на нашем участке границы. Почему не подходят к границе части Красной Армии? Почему не дает знать о себе комендатура?

Штаб комендатуры упрямо молчал. Мы терялись в догадках, продолжая охранять границу, которую уже стеречь не было никакого смысла: государственный рубеж был оголен на сотни километров.

Почти обычная жизнь шла у нас, только занятия не проводились да пограничники не собирались вечерами в Ленинской комнате. Зато Скляр, Толчинский, коммунисты Шляхтин, Вьюгов и братья Хретинины все время были среди людей. Они вели с пограничниками беседы, рассказывали о гражданской войне, об эпизодах из боевой жизни пограничных войск, а порой просто читали книгу Н. Островского "Как закалялась сталь". Мы были уверены в бойцах, знали, что, если придется принять бой, они не дрогнут, будут драться с врагом не щадя жизни.

Наконец, на третий день было решено послать в комендатуру конную группу. Она вернулась 28 июня, с трудом прорвавшись сквозь многочисленные засады банд. Пограничники привезли приказ помощника начальника штаба отряда по боевой подготовке капитана Норова, посланного майором Врублевским на розыск "забытых" застав. Этим приказом нам предлагалось прибыть в местечко Синевудско-Верхнее, где сосредоточился наш отряд. В приказ просто не верилось. Зачем покидать границу, если на нас никто не нападает? И в случае боевых действий тут легче задержать врага. У нас отличный опорный пункт, впереди проволочный забор в три ряда кольев, позади оборонительный район, созданный батальоном Красной Армии. Неужели все это нужно оставить врагу, даже не увидев его?

Вызвали по телефону лейтенанта Титова и сообщили ему о приказе. Он тоже не мог поначалу взять ничего в толк, но потом все же уяснил, что с границы придется уходить. С Толчинским и Скляром мы договорились, что приказ об отходе объявит старший политрук. Едва Толчинский кончил говорить, как послышались возгласы:

- А почему отходить?

- Будем стоять до последнего!

Пришлось охладить пыл. Волнение мало-помалу улеглось. Пограничники стали расходиться. Старшина Вершинин раздавал консервы и галеты, вскрывал ящики с боеприпасами. Все это бойцы укладывали в вещевые мешки. На повозках устанавливали пулеметы.

Вечерело. Мы были готовы к маршу, но время выхода, о котором договорились с Титовым, еще не настало. Пограничники молча сидели во дворе заставы. Томительно тянулись последние минуты. Наконец я приказал людям построиться. Вперед выдвинулись кавалеристы со Скляром. За ними выехали повозки с пулеметами. В повозках находились учительницы с санитарными сумками. Поодаль выстроились во главе с сержантом Зайцевым вожатые со своими служебными собаками. Стрелковые отделения стали в колонну одно за другим. Сержант Беляев зажег дымовые шашки. В небо поползли бело-рыжие клубы дыма. Они обволокли стоявший впереди лес и по просеке перебрались на ту сторону границы. Вскоре такое же облако поднялось у села Хусни, где стояла застава Титова.

Застучали колеса повозок. Колонна тронулась. Прощай, застава!

Мы оставляли обжитые, ставшие родными места. Каждый сознавал, что теряет не только свой второй дом с простыми солдатскими заботами и радостями, но и нечто большее, связанное с судьбой Родины. Тяжело отходить без боя. Сколько раз нарушался сон бойцов, они поднимались по тревоге для отражения воображаемого нападения противника на заставу, сколько раз занимали оборонительный район, готовые во всеоружии встретить непрошеных гостей! И вот уходят, оставляя врагу родную заставу и участок государственной границы, охраняемый доселе столь тщательно, даже не увидев врага. Пограничники шли понурившись, молчали. Тучи поднимались у горизонта. Темно-синие, с багровыми подпалинами, они ползли тяжело, тревожно, переваливая через горные вершины, словно клубы дыма от невидимого пожарища. Густело небо. Землю обволакивали сумерки.

Не прошли мы и километра, как из лощин и кустарников потянулись к нам люди. Шли активисты сел - наши друзья и верные помощники. Они шли, чтобы проститься с нами, узнать, как им быть дальше. Вот группа из села Кривка: председатель сельского Совета Чабалько, с ним Мельничий, Полупан, Хлипнич, Бурмило. А вот ивашковцы: Осовский, Ильницкий.

- Говори, начальник, идти с вами или оставаться?

- Оставайтесь, друзья, и будьте до конца честными. Вы поверили нам в первые дни становления Советской власти, верьте и теперь: мы вернемся.

С девятой заставой мы соединились у моста в селе Маткове и после недолгого привала, построившись в сводную колонну, продолжали путь. Со старшим политруком Толчинским я шел во главе колонны. Впереди слышался приглушенный стук копыт. Там двигался конный дозор. В темноте иногда вспыхивали слабые огоньки - это подковы, ударяясь о булыжник, высекали синеватые искры. Неожиданно повеяло сыростью. Послышался шум воды. Мы приближались к реке Стрый.

К утру наша колонна подошла к селу Сможе. На опушке сосновой рощи сквозь утренний туман виднелось хорошо знакомое двухэтажное деревянное здание штаба комендатуры. На улицах села было безлюдно. Во дворе комендатуры валялась бумага, стопками лежали книги, высились кипы постовой одежды, горы простыней и одеял.

- Да, дела, - произнес кто-то из пограничников. - Сколько добра зря пропадает.

Но разговор не поддержали.

Вскоре мы оказались в широкой лощине, где маячили на дороге три автомашины. Подойдя ближе, увидели на одной из них установленный в кузове спаренный станковый; пулемет для стрельбы по воздушным целям. В кабине сидел начальник штаба комендатуры капитан Гладких. Еще на двух машинах располагались пограничники одиннадцатой заставы вместе с лейтенантом Аникиным. Завидев нас, капитан Гладких выскочил из кабины и приказал развернуться:

- Вы, Паджев, вправо, а вы, Титов, влево - занимайте оборону!

Капитану Гладких шел в ту пору сороковой год. Он был несколько грузноват, медлителен, прибыл на границу из внутренних войск НКВД. Пограничная служба для него была делом новым; он мог иногда отдать распоряжение, которое начальникам застав казалось не лучшим. Но, старший есть старший. Так и на этот раз. Мы подчинились приказу, в котором не видели особого смысла.

Мы развернули с Титовым свои заставы и заняли оборону. Повозки и коней спрятали в кустарнике. Время было полуденное. Солнце жгло немилосердно. После бессонной ночи многие не выдерживали и тут же засыпали Сон одолел и меня. Проснулся, когда жара уже спадала Пограничники вскрывали банки с консервами, курили Капитан Гладких приказал строить людей.

Вечером вошли в город Сколе. Чистый, утопающий в зелени городок притих. Лесопильный завод не работал. Остановилась электростанция. В здании штаба отряда, обнесенном металлической изгородью, не было заметно признаков жизни. Ветер разносил по двору бумаги. Ударяясь о стены, глухо постукивали ставни.

До станции Синевудско-Верхнее добрались поздним вечером. Близ железнодорожного туннеля дымил бронепоезд. Подразделения отряда располагались на высоте, поросшей сосняком. Здесь же стояли повозки, табунками паслись кони, повсюду сидели и лежали бойцы. Мы разыскали свою комендатуру. Никто не знал, надолго ли мы тут остановились. Будем отходить или наступать? Какова обстановка на фронте? Где немцы?

Над лощиной лениво плыл туман. Затих людской гомон. Мрак сплошной пеленой окутал все вокруг. Лишь где-то вдали слышались затяжные вздохи бомбежки.

Боевое крещение

Вот уже сколько лет прошло со дня нашего боевого крещения, а память удерживает каждую подробность первого столкновения с противником. Не раз приходилось встречаться с теми, кто участвовал в том бою. И они вспоминали о первой схватке с врагом, словно она была только вчера. Удалось вновь побывать и на том месте, где все тогда произошло. Годы, конечно, сделали свое. Нет больше круглого, как блюдце, водохранилища. Исчезла электростанция. Пропала насыпь железной дороги, проходившей по берегу Оравы. И железнодорожного моста, что стоял у села Коростова, тоже нет. Неизменными остались только горы да поросший кустарником полуостров, где встречаются реки Орава и Опар.

Наверное, лучше всего начать рассказ о том первом бое со строк документа: "В 1.00 от командира 13 стрелкового корпуса получен новый приказ: силами 2, 3 и 4 пограничных комендатур занять прежний участок границы". Сегодня это может вызвать удивление. Когда немецкие войска были уже у Львова и Минска, мы должны были вновь возвратиться на государственный рубеж. Но так было.

Около двух часов ночи меня разыскал связной из штаба отряда.

- Вас и политрука заставы срочно вызывает майор Врублевский.

В штабной палатке уже находился наш комендант капитан Щербаков. Он стоял у входа, а за складным походным столом на небольшом зеленом ящике для штабных документов сидел Врублевский. Откуда-то сверху падал яркий свет электрического фонаря, отчего тени на лице начальника штаба отряда казались глубокими и резкими. С момента начала войны я впервые видел его. Изменился он мало. Та же черная бородка клинышком. Шрам на щеке под глазом - результат автомобильной аварии. Тот же суровый, проницательный взгляд. Неторопливые, выверенные движения. Серую коверкотовую гимнастерку, ладно облегавшую его широкую, почти квадратную грудь, украшали знак "Почетный чекист" и медаль "XX лет РККА". Мы доложили о прибытии.

- Очень хорошо, - сказал Врублевский, - как настроение у пограничников?

Я сказал, что бойцы заставы готовы выполнить любой приказ; единственное, что гнетет их, - это отход от границы без боя.

- Ну вот и хорошо, - улыбнулся Врублевский и разгладил ладонью лежавшую перед ним карту, - получено сообщение, что части Красной Армии перешли в наступление. Нам приказано занять прежний участок государственной границы. Ваша застава пойдет первой. Двигаетесь через город Сколе и село Тухольку до места дислокации штаба комендатуры. Там ожидаете подхода остальных застав.

Врублевский немного помедлил, скользнул взглядом по карте и обратился к капитану Щербакову:

- Выделите в распоряжение лейтенанта Паджева три автомашины. Выступаете через тридцать минут.

Полученный приказ пограничники заставы восприняли с нескрываемой радостью. Все расценили его как начало решительного наступления Красной Армии. Особенно бойцы гордились тем, что командование отряда доверило выступить первыми личному составу десятой заставы.

- Ну вот и снова домой, - заметил пограничник Хретинин. - Зря, братцы, роптали. Наш оборонительный район еще сослужит нам добрую службу.

Не мешкая, мы забрались в автомашины и двинулись! к границе. Рано утром уже были в Сколе. А затем, отъехав от города километров шесть, достигли окраины села Коростова. И тут где-то впереди глухо ударили горные пушки Видимо, они уже были пристрелены по дороге. Несколько разрывов один за другим ковырнули булыжник в сотне метров от головной машины. Мы дали задний ход и, свернув за выступ горы, остановились.

Внезапный артиллерийский огонь обескуражил нас. До конечного пункта нашего пути села Сможе оставалось еще около двадцати пяти километров, а противник уже вынуждал нас приостановиться. Мы решили не лезть напролом, а получше осмотреться. Неожиданно услышали голоса, слова команд, но из-за шума воды сливающихся здесь рек не сразу поняли, свои это или чужие. Если свои, то почему нам ничего об этом не сказали. Если чужие, значит, мы угодили в ловушку.

Прислушиваемся и начинаем разбирать:

- Тре-мя... и-нами... беглый... огонь!

Фыркают мины. Так бьют наши 82-миллиметровые минометы. Переглядываемся со Скляром и осторожно, кустами, начинаем пробираться туда, откуда доносились голоса. За узкоколейкой, неподалеку от электростанции, пятеро красноармейцев в касках суетятся у миномета. От противника их скрывает высотка, поросшая ельником.

- Кто такие? - спросил я сержанта. - С кем ведете бой?

- А вы кто? - вопросом на вопрос ответил он.

Оказалось, бой против подразделения немецко-венгерских войск вела рота одного из полков 13-го стрелкового корпуса. Сержант направил нас к командиру.

Лет тридцати старший лейтенант, раскрасневшийся от возбуждения, встретил поначалу настороженно, но, узнав, кто мы и как сюда попали, стал отвечать на вопросы дружелюбно и охотно. Его "командный пункт", если можно так назвать неглубокий свежевырытый окопчик, где он располагался полусидя, находился на скатах небольшой высотки. Объяснив, что нам необходимо выйти к границе, я поинтересовался, что из себя представляет противник, обстрелявший из пушек наши машины, а сейчас, как видно, ведущий огонь по боевым порядкам роты, есть ли у старшего лейтенанта с кем-нибудь связь и как вообще он тут оказался со своими людьми.

Командир роты выслушал меня и сказал:

- Вот что, пограничники, связи я ни с кем не имею. В эту катавасию попал случайно. Отходил с зимних квартир из села Славского, где рота несла караульную службу, да заночевал здесь, в Коростове. А с рассветом завязалась перестрелка. Вот уже около двух часов ведем бой, лишился почти всех командиров взводов и отделений, а что представляет собой противник, какими он располагает силами, по правде говоря, до сих пор не знаю. Вокруг лес. Заросли.

Впереди узкая лощина. Ни черта не видно, откуда и кто стреляет.

Стало ясно: противник, силы которого неизвестны, опередил нас. Мы предложили командиру роты, потерявшему управление из-за гибели почти всех командиров, прекратить бой и перейти в резерв. Застава тем временем выйдет на рубеж атаки. Пусть атаку поддержит минометный расчет. Вскоре пограничники сменили в окопах красноармейцев. С нашей стороны огонь прекратился. Стали наблюдать за противником, его огневыми точками.

Впереди текла быстрая, но мелководная река Орава. Вдоль берегов ее высились горы, покрытые могучим хвойным лесом. Цепляясь за камни у самого берега, деревья как бы взбирались по склонам к вершинам, образуя глубокую узкую лощину. На правой стороне реки, пересекая ее в нескольких местах, проходила насыпь шоссейной дороги. Виднелись мосты, до ближайшего из которых было метров семьсот - восемьсот. Слева по лощине километрах в трех проглядывали редкие крыши домов какого-то селения. Оттуда и били артиллерия и минометы. Судя по звуку выстрелов, огонь вели три горные пушки и два миномета среднего калибра. Чуть ближе слышался стук тяжелого пулемета. Пулеметная трескотня раздавалась и от шоссе, но огневые точки там пока обнаружить не удалось. Беспорядочно бухали винтовки. Эхо так разносило по горам звуки выстрелов, что казалось, будто стрельба идет со всех направлений. Установили, что перед нами не менее пехотной роты противника, усиленной огневыми средствами.

Показалось солнце. Пробившись сквозь туман, висевший над бурлящим потоком, его лучи скользнули по вершинам елей, окрасив все вокруг в теплые розовые тона. Мы изготовились к атаке, намереваясь под прикрытием тумана незаметно сблизиться с противником. По моей команде пограничники, как один, поднялись в рост и дружно с криками "ура!" ринулись вперед. Это было ошибкой. Надо было атаковать молча, до поры до времени не выдавая себя. Но так действовать нас учили в мирное время. Стремительный бросок заставы почти сразу был остановлен сильным ружейно-пулеметным огнем. Бойцы залегли. Правее меня за бугром торопливо устанавливали, ручной пулемет пограничники Фирсов и Макаров. Левее, в кустарнике, рассредоточивалось отделение сержанта Худякова.

Заработали станковые пулеметы. Командиры пулеметных отделений сержанты Беляев и Смолянец сосредоточили огонь по мосту и шоссейной дороге, откуда слышалась наиболее частая стрельба. Постепенно наш огонь становился все организованнее. На пулеметные очереди и винтовочные выстрелы противника пограничники отвечали дружными залпами.

Поблизости кто-то торопливо бил трассирующими. Оказалось, это снайпер Сергеев пулю за пулей посылал в сторону моста. Он указывал цель. Я тоже положил на ладонь самозарядную винтовку, сделал несколько выстрелов и только тут увидел, как прямо от воды натягивается и обрывается огненная нить. Так вот откуда палит по нас вражеский пулеметчик. Он лежит прямо в воде и снизу вверх обстреливает нашу цепь. Приказываю сосредоточить огонь по опоре, от которой замечена трасса. Вскоре пулемет замолк.

Противник не выдерживает нашего интенсивного и меткого огня и отходит к селению. Подаю сигнал. Пограничники во главе со Скляром устремляются вперед. За ними поднимаются остальные. Нас хорошо поддерживают минометчики. И вдруг, перекрывая шум боя, раздается протяжный, полный мольбы крик:

- Бра-а-ты, не стреляйте! Бра-аты-ы-ы...

Лежа на перекате реки, к нам простирал руки раненый пулеметчик. Всего минуту назад этот солдат прижимал нас к земле, и только волею случая никто не был убит человеком, лишь сейчас, перед угрозой смерти, вспомнившим слово "брат".

Мы замешкались, чем незамедлительно воспользовался противник. "Жвик-жвик-жвик!" - проносится близкая пулеметная очередь. Посвист пуль выводит нас из минутного оцепенения и бездействия. Чувства чувствами, а надо думать, как выбить врага и дать возможность подразделениям отряда выйти к границе.

Укрываясь в лесу, за кучами щебня на дороге, в придорожных кюветах, противник стремится остановить нас. Кажется, простреливается каждый метр. Особенно сильный огонь справа, от бетонной водоотводной трубы, проложенной под шоссе. Оттуда кинжальным огнем во фланг бьет вражеский пулемет. Мы едва отбегаем в сторону, как длинная очередь врезается в камень и пули, отрикошетив, с визгом летят вверх.

Сквозь кусты вижу, как ко мне пробирается политрук Скляр.

- Разрешите фугануть в трубу пару гранат? - кричит он.

Не успеваю сообразить, как Максим намерен это сделать, а он уже исчез. Слышен только его голос:

- Лючев! Вьюгов! Ефимов!

Вслед за политруком пограничники ползут к шоссейной дороге.

- Стой! Стой! - кричу я, поняв, что Скляр решил возглавить группу. Но он уже не слышит меня.

Бойцы ловко подползли к дороге и, перевалившись через небольшой бугорок, скрылись в кювете. Минометчики тоже перенесли огонь на дорогу. С сухим треском там рвутся мины. От разрывов в воздухе висит сумеречный туман. Кто-то вскакивает, перебегает ближе к шоссе. Не пойму, то ли Скляр, то ли кто-то из бойцов. Рядом с трубой взметнулась земля. Потом еще взрыв ручной гранаты. Горловину трубы заволакивает дымом. Пулемет замолкает.

По лощине в одиночку и группами удирают вражеские солдаты. Мелькает в кустах знакомая фигура Максима. Он возбужден, его лицо мокро от пота, из-под фуражки на лоб спадает прядь волос. Пограничников все больше и больше охватывал азарт боя.

На подступах к селу противник вновь остановил нас. На этот раз он засел в подвалах домов, закрепился на склонах прилегающих к селу высот. Принимаю решение частью сил обойти населенный пункт. Передаю командование заставой Скляру, а сам с группой бойцов углубляюсь в лес. Но что это? Там, где дорога, зажатая рекой, идет по крутому обрыву, движется целая вражеская колонна человек триста, впереди артиллерия. В упряжках четверки белых откормленных лошадей. Что делать? Нас в десять раз меньше. Приказываю установить станковый пулемет. Была не была. Рядом ложатся ручные пулеметчики, изготовились и стрелки.

- С рассеиванием по фронту, прицел три - огонь!

Захлебываясь, дробно стучит наш "максим". К его стуку добавляется треск легких пулеметов и винтовок. В колонне противника замешательство. Кто-то из бойцов кричит: "Бей гадов! Ни черта они нам не сделают!" Станкопулеметчики пропускают всю ленту. С визгом вскакивают на дыбы кони, мечутся люди. Услышав нашу стрельбу, минометчики тоже ударили по колонне. Внезапность налета и меткий огонь сделали свое дело. Бросив на дороге две пушки и убитых, противник в смятении бежал.

Осталось выбить тех, кто засел в домах. Поднимаемся в атаку. Нас поддерживают пограничники во главе с политруком Скляром. Вскоре первые уже достигли утопающих в зелени хат. Слышатся отдельные выстрелы. Потом все затихает. Пограничники ведут пленных. Наперебой докладывают, кто взял офицера, кто капрала, кто солдат. Появляется Скляр. Его серый прорезиненный плащ забрызган грязью. На лице копоть, ссадины. Мы смотрим друг на друга, еще не веря, что выиграли бой, и устало валимся на землю. Шутка сказать, с момента, как по нас ударили вражеские пушки, прошло ни много ни мало семь часов.

Подошел командир роты. Стали решать, что делать дальше. Продвигаться или ждать подхода остальных застав? Выяснилось: среди пограничников заставы нет даже раненых, зато боезапас на исходе. Посоветовавшись, решили обо всем донести в штаб отряда, а самим занять здесь оборону. Донесение вручили Андрею Ермакову, старшему из шоферов, и отправили машины в тыл.

Противник нас больше не беспокоил. Пограничники лежали в цепи, обсуждая подробности минувшего столкновения. Кто-то мечтательно сказал:

- Вот вернутся машины, привезут патроны и гранаты и часа через три на заставе обедать будем.

- До заставы еще далековато, - вмешался командир отделения сержант Смолянец. - Пожалуй, и к ночи не доберемся.

Все, однако, сходились в одном: к границе обязательно выйдем. Мы с Максимом тоже прикидывали, сумеем ли к вечеру оказаться на своей заставе. О другом думать не хотелось. Еще бы: выиграть бой и даже не иметь раненых!

От приятных раздумий нас отвлек шум моторов. Из-за поворота показались автомашины с пограничниками. К нам прибыла поддержка. Появились начальник штаба комендатуры капитан Гладких, начальник оперативного поста старший лейтенант Стряпунин, начальник заставы лейтенант Аникин.

- Ну как, орлы, настроение? - спросил капитан Гладких. - Дали жару? Только я не вижу, чтобы здесь шел бой.

Он оглядел бойцов заставы и только тут заметил окровавленные бинты на раненых красноармейцах, стоявших чуть поодаль от пограничников. Вид раненых смутил капитана. Без прежней шутливости он сказал:

- Получайте, лейтенант Паджев, боеприпасы, сейчас прибудут остальные заставы.

Вскоре появились на корпусном броневичке майор Врублевский, батальонный комиссар Авдюхин и представитель штаба 13-го стрелкового корпуса. Внимательно оглядев пограничников и красноармейцев, представитель штаба корпуса спросил:

- Кто здесь старший?

Гладких посмотрел на меня: дескать, ты тут воевал, ты и докладывай, но потом, одернув гимнастерку, приложил руку к козырьку фуражки:

- Начальник штаба третьей комендатуры капитан Гладких. Противник отбит. Есть пленные. Застава потерь не имеет.

Следом за Гладких доложил командир армейской роты.

Врублевский приказал привести пленных.

Пока шел допрос, в район боя подошли остальные заставы. Командование решило: роту и часть застав оставить во втором эшелоне, а нашей заставе и заставе лейтенанта Аникина продолжать наступление. Мы с Аникиным построили людей. Развернуть заставы в цепь в узкой лощине не представлялось возможным. Кому-то нужно было идти по дороге.

- Твои люди устали, - сказал Аникин, - вот и идите по дороге.

Сначала противник не подавал никаких признаков жизни, но потом стал сдерживать нас на выгодных для него рубежах. Временами, однако, огонь прекращался, и тогда казалось, что это были последние выстрелы и уже ничто не сможет нарушить устоявшейся тишины. Возможно, это, а возможно, вера в удачу притупили нашу бдительность. К тому же очередная пауза и в самом деле затянулась. Мы шли неторопливо, спокойно поглядывая на густые заросли, плотной стеной тянувшиеся вдоль дороги. Впереди шли сержант Худяков, пулеметчик Фирсов и я. В ста метрах сзади держалось отделение Худякова. Дальше, поотстав, продвигались пограничники с политруком Скляром.

Мы миновали уже не один поворот, как вдруг где-то впереди со склона горы раздалась автоматная очередь. Только тут мы увидели прямо перед собой за кучей щебня ствол вражеского пулемета. Неожиданная стрельба, по-видимому, отвлекла внимание пулеметчика, и эта заминка спасла нас. Сержант Худяков вырвал из сумки гранату и метнул ее в камни. Застучал пулемет Фирсова. Вражеский пулеметчик так и не ответил.

Но тут из леса на дорогу между нами и остальными пограничниками выбежала группа вражеских солдат. Это было настолько неожиданно, что я на мгновение растерялся, не зная, что предпринять. Слышу стук кованых сапог, учащенное дыхание бегущих. Еще секунда, и они захватят нас. Мы с Худяковым бросаемся к обочине. А Фирсов, повернувшись лицом к солдатам, прямо с рук открыл по ним огонь из пулемета. Ошеломленные, солдаты бросились наутек.

Неожиданно пулемет Фирсова умолк. В магазине кончились патроны. Пограничник резко отвел рукоятку назад, потом двинул вперед, нажал на спуск, но бесполезно - пулемет молчал. Поняв, что с пулеметом что-то случилось, вражеские солдаты бросились к Фирсову. Но он не растерялся и хладнокровно стрелял из нагана в одного, другого, третьего. Затем установил своего "Дегтярева" на дороге, снял пустой магазин, поставил заряженный, но не успел изготовиться к стрельбе, как раздалась длинная очередь...

Вражеские солдаты опять показываются на дороге. Мы открываем огонь, нам вторят подоспевшие бойцы заставы. Вместе с Худяковым подползаем к Фирсову. Гимнастерка его вся в бурых пятнах. Мы поднимаем пограничника и выносим его из зоны огня.

Гибель товарища заставила посуроветь лица бойцов. Противник пытался сбить нас с дороги, но это у него не получилось. Застава лейтенанта Аникина вышла во фланг вражескому подразделению. Группа пограничников, в числе которых был и заместитель политрука Аркадий Углицких, атаковала его с фронта. Потом врага преследовали пограничники оперативного поста старшего лейтенанта Стряпунина. Фашистские солдаты поспешно отошли к границе и бежали за Верецкий перевал.

Так закончился этот бой. "Выполняя приказ, - говорится в одном из документов, - 10 и 11 заставы в районе села Коростова вступили в бой с пехотным батальоном противника. Бой длился с 4.00 до 18.00. Враг отступил, оставив свыше 40 убитых. Заставы захватили 3 орудия, 5 станковых и 6 ручных пулеметов, военное имущество. В плен взято 11 солдат противника. Потери десятой и одиннадцатой пограничных застав в этом бою: убит - 1, ранен - 1".

Сегодня хорошо видно, как мало значил для судеб войны наш первый бой у села Коростова. Это был бой местного значения. Вокруг нас дрались целые армии. Именно там, севернее и южнее, разворачивались невиданные доселе напряженные и драматические сражения, в которых участвовали десятки и сотни тысяч людей. Но для пограничников заставы и отряда это было первое серьезное испытание, и они вышли из него с честью. Уже здесь, у границы, бойцы показали, что они умеют драться с врагом и побеждать его. Их преданность Родине, стремление во что бы то ни стало разбить вторгнувшихся в пределы Советской страны немецко-фашистских захватчиков были доказаны мужеством и храбростью. Не без гордости вспоминают об этом бое. Когда к концу войны мне вновь пришлось оказаться в этих местах, жители близлежащих сел вспоминали, как драпали отсюда фашисты через Верецкий перевал в июне 1941 года.

...Снова подошла автоколонна. Представитель штаба 13-го стрелкового корпуса распорядился посадить всех на машины и начать отход. Теперь мы уже знали: на остальных участках фронта дела складывались не в нашу пользу. К машинам подцепили трофейные пушки. Оставались у Коростова для прикрытия отхода отряда наша десятая и одиннадцатая заставы лейтенанта Аникина. Старшим группы был капитан Гладких.

Через некоторое время подошли автомашины и за пограничниками заставы лейтенанта Аникина. Капитан Гладких сказал мне:

- За вами транспорт подойдет позже.

Темнело. Где-то за горным хребтом будоражили округу взрывы, и глухое эхо от них долетало сюда. У нас стояла первозданная тишина. В эту тишину как-то исподволь вкрался стук конских копыт. Это подходил наш обоз. На пароконных повозках сидели старшина Вершинин и учительницы Ковалева и Яковенко. Я приказал кормить бойцов. Пограничники устало брели к повозкам, где были установлены термосы с едой.

Темнота стала гуще. По-прежнему лишь далекий, стертый расстоянием гул взрывов нарушал тишину. Машины не подходили. Освещая ракетами местность, дежурные пулеметчики изредка обстреливали дорогу. Им никто не отвечал.

Сквозь полудремоту я почувствовал, как наступил рассвет. Открыл глаза. Багровый край солнца выплыл из-за горы и словно оплавил снизу обугленно-черные тучи. Верхняя кромка их еще сливалась с ночным небом. Послышался надсадный гул. Наконец из-за туч вывалились немецкие бомбардировщики. Самолеты шли клиньями прямо над нами. Вскоре небо озарилось огненными сполохами, донеслись громовые удары. Рокоча, они пришли и сюда, в горную лощину. Черные столбы дыма поднялись выше гор.

- Бомбят Стрыйский аэродром, - сказал Скляр. - Что будем делать?

- Отходить.

Командиры отделений построили бойцов. Угрюмо опустив головы, пограничники проходили мимо влажной черной земли на могильном холме, под которым навсегда остался лежать пулеметчик Иван Фирсов. Нет, это не от усталости, не от полусуточного боя и не от бессонной ночи хмурились они. А оттого, что снова, несмотря на то что враг отброшен за линию границы, они идут в глубь страны. У повозок пограничники замедлили шаг. Максим Скляр стал перед строем.

- Вы сделали все, что могли, товарищи. Вы разгромили вражеский батальон. Противник отброшен от границы. Но обстоятельства вынуждают нас отойти. Придет время, мы снова вернемся сюда.

Целый день мы шли лесной горной дорогой. Уже темнело, когда застава оказалась у города Стрыя. Город горел. На аэродроме что-то рвалось, слышались редкие выстрелы. Выслали на разведку кавалеристов во главе со Скляром. Вскоре они вернулись.

- Надо торопиться, на этой стороне наших войск нет. Мост сейчас взорвут саперы.

Мы поднялись. Поднялось и наше тыловое охранение - отделение сержанта Худякова, находившееся в полукилометре от ядра заставы. Только мы перешли мост, как подъехал мотоцикл. Командир, сидевший в коляске, крикнул:

- Скорее, взрываем!

Мы стали объяснять, что на том берегу осталось еще одно отделение, но он махнул рукой:

- Поздно!

Почти тотчас раздался взрыв. Воздух наполнился запахом горелого тола.

Почему-то в ту минуту не хотелось думать, что Худякову не удастся переправиться через реку. Все хорошо знали сержанта. Он был смекалистым и расторопным командиром. Никто так виртуозно не работал на спортивных снарядах, как он, никто не стрелял лучше него, никто не мог так сноровисто собраться по тревоге и без устали преследовать нарушителей границы. Пограничники уважали Худякова за сметку, решительность, смелость.

"С Худяковым не пропадешь, - говорили о нем бойцы. - Он найдет выход из любого положения".

Так думал тогда и я.

Растянувшись цепочкой, пограничники брели по полю вдоль дороги. В июне рано наступают рассветы. И вскоре небо стало светлеть. Неожиданно путь нам преградил глубокий овраг. Свернули к дороге, по которой следовала одна из наших воинских частей. Мы вклинились в какое-то подразделение. Ритм движения нарушился.

- Эй, кто такие, почему врезались в колонну? - услышал я.

- Не волнуйтесь, обойдем овраги и сойдем с дороги.

- Сделайте это побыстрее, - снова раздался голос командира. Он показался знакомым. Я замедлил шаг, ожидая человека, шумевшего на нас. Им оказался тот самый командир батальона, что перед началом войны находился в обороне на участке нашей заставы. Все бойцы и командиры батальона были одеты в новое обмундирование и снаряжение, словно шли на парад.

- Здравствуйте, лейтенант, - суховато ответил командир батальона, все еще сердясь за то, что мы нарушили строй.

- Вы меня не узнаете, товарищ капитан? Я начальник погранзаставы из Кривки.

Он посмотрел на меня удивленно. Потом его взгляд скользнул по моему лицу, гимнастерке, и глаза комбата подобрели. Он улыбнулся, сказал приветливо:

- Вот ведь какая встреча! Как вы здесь оказались?

- Наверно, так же, как и вы, - обрадовался я неожиданной встрече, прикрываем отход частей корпуса.

- Мы тоже, - заметил он, - три дня идем в арьергарде. Когда и где станем, не знаю. Пока шагаем без единого выстрела.

Я рассказал, что и мы с границы отошли без боя, однако боевое крещение застава уже получила у села Коростова.

- Ну и как? - с интересом спросил капитан.

- Да вроде ничего, потрепали вражеский батальон.

- Сколько потеряли своих?

- Погиб ручной пулеметчик, да одного ранило.

- И это все? - удивился комбат.

- Да.

- Для начала неплохо, - сказал капитан. - Когда мы были на участке вашей заставы, я убедился, что пограничники в боевом отношении подготовлены хорошо.

Сказав это, капитан замолчал. Дальше шли молча. Какие-то думы тяготили комбата. Неожиданно впереди послышался смех. .Пограничники смешались с бойцами одной из рот. Тут и там мелькают зеленые фуражки.

Неожиданно возле нас появился майор на коне.

- Почему замедлили движение? - строго спросил он. - Откуда эти люди в фуражках?

Командир батальона, поглощенный своими мыслями, не сразу понял, что эти слова обращены к нему.

Я подал команду, и застава сошла с дороги. Майору пояснил, что, обходя овраг, был вынужден вклиниться в походную колонну батальона.

В это время головные подразделения полка вошли в лес. Майор пришпорил коня и поскакал вперед. На опушке леса он снова преградил нам путь.

- Вот что, лейтенант, здесь, на опушке, разверните свою заставу, прикроете нас.

Попытка объяснить, что мы выполняем приказ своего командования, на майора не возымела действия.

- Я здесь старший командир!

Пришлось рассредоточить заставу по опушке леса. Мимо прошли пулеметная рота и полковая артиллерия на конной тяге. Колонна полка скрылась в лесу. Стало тихо-тихо. Только где-то далеко на северо-западе небо то и дело озаряли огненные вспышки. Там шел бой.

Переждав несколько часов и не встретив противника, застава двинулась дальше. Поток людей, повозок, машин остался в стороне. Однако мы все время чувствовали близость этого людского водоворота, уходившего на восток.

К старой границе

К вечеру 1 июля штабы корпуса и отряда, а также часть подразделений вышли к Днестру и сосредоточились в лесу вблизи города Галича. Утром следующего дня туда прибыли все заставы. А к полудню и наша десятая. После боев и почти десятидневного марша под бомбежками пограничники отряда наконец обрели непродолжительный отдых. Лесная прохлада, тишина, аромат застоявшихся трав как-то сразу сняли усталость. Люди ожили. Впервые за время отхода от границы бойцы получили горячий обед, завтрак и ужин.

Из политотдела принесли газеты. Последние вести с фронта вызвали оживленное обсуждение. Говорили в основном о том, долго ли еще придется отступать и где наконец дадут врагу решительный отпор. Многие считали, что это произойдет на старой границе. Ведь там, на линии рек Горыни, Збруча, городов Шепетовки, Мозыря, Проскурова, Каменец-Подольского, находятся мощные оборонительные сооружения - железобетонные доты, артиллерийские погреба с механизированной подачей боеприпасов, подземные электростанции, системы для подачи воды, казематы для отдыха. Мы все это видели своими глазами, когда служили на старой границе. Где же, как не здесь, лучше всего остановить наступление гитлеровцев?

Наш отдых и размышления были прерваны автоматной стрельбой. Среди белого дня немцы выбросили парашютный десант. Сначала раздалась одна очередь, а затем, как бы вторя ей, затрещали десятки автоматов. Поначалу мы подумали, что это командование решило проверить нашу боеготовность, но пули со свистом пролетали над головами. Команда "К бою!" окончательно стряхнула благодушие.

Группа немецких десантников, не предполагая, что в лесу сосредоточились значительные силы, обстреляла штабные палатки, а другая устремилась к Днестру, намереваясь захватить мост у Галича. Ликвидировать первую группу командование отряда поручило нашей комендатуре. Капитан Щербаков развернул заставы в цепь, и мы устремились в поле. Остальные были брошены на ликвидацию автоматчиков, пытавшихся прорваться к мосту. Десант уничтожили.

Когда мы вернулись в лес, то увидели колонну автомашин на дороге. Впереди стояли черная "эмка" начальника отряда и штабной "пикап" с радиостанцией. Палаток, где только что находились офицеры штаба корпуса, уже не было. Видимо, пока мы ликвидировали гитлеровских парашютистов, произошли события, заставившие штаб корпуса сняться с места. Капитан Щербаков доложил о ликвидации десанта майору Врублевскому. Вернувшись от него, он собрал начальников застав.

- Немцы захватили Львов. С часу на час они могут быть в Галиче, - объявил он. - Комендатуре приказано двигаться по маршруту Монастыриска - Гусятин Ярмолинцы - Проскуров. Отход отряда обеспечивает десятая застава. Она прикроет дорогу от Галича у моста. Сниметесь, - добавил Щербаков, обращаясь ко мне, - с наступлением темноты.

От Галича части корпуса шли параллельными дорогами через Тернополь и Монастыриску. С теми, кто отходил на Тернополь, успела проскочить на машинах и часть пограничников вместе с начальником отряда майором Босым. Остальные двинулись на Монастыриску. В Галиче оставался лишь саперный взвод и пограничники под командованием начальника отделения штаба отряда старшего лейтенанта Михаила Ивановича Наумова.

Мы заняли оборону по обе стороны дороги у моста и, ничем не выдавая себя, вели наблюдение за утопавшим в зелени городом. Часам к девяти вечера на том берегу послышался гул моторов немецких броневиков и автомашин, завязалась ожесточенная перестрелка. В самый разгар ее раздался сильный взрыв, мост рухнул. Затем стрельба постепенно стихла. Галич занимали подразделения врага. В вечерней тишине были отчетливо слышны лязг гусениц, скрип тормозов, чужая речь. То тут, то там вспыхивали огни фар, электрических фонарей. Наконец все угомонилось.

Ночной мрак все плотнее окутывал землю. Застава покинула занимаемый рубеж.

Еще засветло были отправлены повозки, матковские учительницы и пограничники первого года службы с политруком Скляром. Со мной оставалось человек тридцать - тридцать пять наиболее выносливых и подготовленных бойцов. Так мы и двинулись за теми подразделениями отряда, что отходили через Монастыриску на Гусятин и Проскуров. Поздно вечером догнали на дороге какую-то артиллерийскую часть. Тягачи и тракторы шли без света, таща на прицепах орудия различного калибра. Колонна растянулась по дороге больше чем на километр. У многих орудий не было расчетов, только водитель тягача или тракторист. Стоявший на обочине проселка комбриг поторапливал своих бойцов, стремясь ускорить движение и заставить колонну следовать на сокращенных дистанциях.

Когда поравнялись с комбригом, он подозвал меня:

- Послушайте, лейтенант, ведь ваши бойцы устали?

- Устали, товарищ комбриг, от границы идем пешком.

- Тогда рассадите-ка их по два-три человека на орудия, и будем двигаться вместе.

Такое предложение нас вполне устраивало. Пограничники разместились на орудиях, и мы проехали за ночь около сорока километров. А утром простились с нашими попутчиками и параллельной проселочной дорогой продолжали движение на восток.

Под вечер оказались где-то между Гусятином и Проскуровом, в населенном пункте, расположенном в глубокой и круглой, как чаша, лощине. Там повстречали местного райвоенкома - майора, который был одновременно и начальником гарнизона.

- Следуйте на западную окраину города и займите там оборону у дороги, распорядился он.

Я повторил полученное приказание, только попросил помочь накормить людей.

- Своей кухни у нас нет, бойцы давно уже ничего не ели.

Майор подозвал старшину и распорядился:

- Отведите людей в столовую.

В городской столовой нас накормили как следует. Пограничники наполнили водой фляги, прихватили с собой кое-что из еды. Оставив обоз и связных у дома, где был расположен штаб гарнизона, я повел бойцов туда, откуда мы только что пришли. На окраине городка по обе стороны дороги уже были кем-то вырыты окопы. В них застава и заняла оборону.

Оглядевшись, я заметил позади нас, в саду у крайней хаты, орудие. Со Скляром пошли туда. Переговорили с артиллеристами, выяснили, что это как раз та артиллерийская часть, которую мы недавно сопровождали. Около двух часов ночи меня разыскали связные и передали распоряжение майора-военкома прибыть в штаб.

- Одному или всей заставе? - уточнил я у связных.

- Всей заставой.

- Хорошо, пройдите по окопам, разбудите людей. Командирам отделений передайте, чтобы строили личный состав немедленно.

Вскоре мы уже были у штаба. В большой просторной комнате сидело несколько командиров-артиллеристов, среди них знакомый комбриг.

- Через час мы отходим, - сказал он, кивнув нам головой. - Часть орудий и тракторов придется подорвать. Горючего нет, снарядов тоже. Оставить технику врагу не можем.

Комбриг назвал по фамилии нескольких командиров и приказал им начать отход. Потом повернулся к нам.

- Подойдите к столу, пограничники. Вас также прошу подписать этот акт, протянул он нам уже составленный документ.

В акте перечислялись номера и калибры орудий, марки тракторов, указывались обстоятельства и место их уничтожения. Далее шли подписи. Последней стояла подпись местного райвоенкома. Расписались и мы со Скляром.

На пригорке за селом стояли приготовленные к уничтожению тракторы и орудия. Все вышли на улицу. Комбриг подал сигнал. Один за другим последовали взрывы. Пригорок заволокло пылью и дымом. Когда дым рассеялся, мы увидели искореженные пушки и тракторы. При острейшей нехватке техники ее иногда уничтожали собственными руками. Иного выхода не было.

Между тем гитлеровцы приближались к Бердичеву и Житомиру. Отдельные разведывательные подразделения врага перерезали дороги, идущие на Станислав, Винницу и Проскуров. То там, то здесь заставы и комендатуры нашего отряда вступали с противником в ожесточенные схватки.

Особенно серьезное столкновение произошло близ Монастыриски, между реками Днестр и Золотая Липа. Здесь, на перепутье дорог, находился один из мостов через Днестр, который спешили захватить гитлеровцы. На совершенно открытой местности завязала бой с врагом прикрывавшая походную колонну отряда пятая комендатура. Противник намного превосходил пограничников в живой силе и технике. У него были бронетранспортеры и танки. Заставы дрались лишь стрелковым оружием да гранатами, но нанесли врагу серьезный урон. Чтобы овладеть мостом, гитлеровцам потребовалось значительное время.

Хорошо помню начало этого боя. Двигаясь следом за отрядом, застава к вечеру оказалась у небольшого населенного пункта. Тут укрывался от бомбежки какой-то армейский госпиталь. С начальником госпиталя майором медицинской службы было человек тринадцать - пятнадцать обслуживающего персонала. Мы заночевали в селе, а наутро майор предложил ехать вместе.

Еще до восхода солнца наша колонна миновала несколько больших и малых сел и спустилась к Днестру. По широкой долине дорога сбегала к потемневшему от времени, но еще прочному деревянному мосту. Тут мы увидели кучи щебня. За ними в неглубоких окопчиках залегли пограничники со станковыми пулеметами. Я увидел лейтенанта Алексея Фролова, с которым в свое время служил на одной комендатуре. Фролов смотрел на проходящие машины воспаленными глазами. Фуражки на нем не было, на непокрытой голове выделялись седые виски. Заметив меня, он что-то крикнул. Но из-за шума моторов трудно было разобрать его слова.

"Пограничники оказали отчаянное сопротивление, несколько раз бросались в контратаку, однако, не имея противотанковых средств, вынуждены были отступить, - говорится в одном из документов.-5 пограничная комендатура под командованием капитана Терентьева Г. С. отрезана. Точных данных о ней нет".

Бывший начальник штаба пятой комендатуры полковник в отставке Михаил Петрович Артюхин, скончавшийся в 1971 году, вспоминал об этом бое:

- Как только отряд покинул Галич, противник все время пытался прижать нас к реке. У моста через Днестр, близ его притока Золотая Липа, гитлеровцам удалось обойти наши фланги. Комендатура приняла бой. Комендант капитан Терентьев собрал вместе станкопулеметные отделения и назначил командовать пулеметчиками начальника семнадцатой заставы лейтенанта Алексея Алексеевича Фролова. Именно на группу Фролова пришелся основной удар. Пулеметчики дрались отчаянно и положили немало фашистов у берега реки. Благодаря их мужеству основным силам комендатуры удалось пробить брешь в боевых порядках противника, вырваться из кольца и соединиться с отрядом. Лейтенант Фролов и бывшие с ним пограничники погибли. Не вышел из этого боя и капитан Терентьев. Но пятая комендатура продолжала сражаться с врагом еще много дней и недель.

Прошли годы с той последней моей встречи с лейтенантом Фроловым. И вот в Центральном архиве пограничных войск я как бы вновь свиделся с ним, когда перелистывал пожелтевшие от времени страницы его личного дела. С фотокарточки, вложенной в дело, смотрело на меня простое русское лицо. Взгляд серых глаз был строг и спокоен. Проста и пряма была биография Фролова. Пограничную службу он начал рядовым в Славутском пограничном отряде. Окончил школу младших командиров. Стал старшиной заставы, потом помощником начальника и начальником заставы. Это был человек, никогда не пасовавший перед трудностями, отличавшийся бесстрашием. Вспоминаю, как незадолго до начала войны, когда мы оказались на сборах в Москве, к нам приехал начальник пограничных войск генерал Соколов. Он подвел итоги учебы за неделю, а потом спросил, как мы поживаем, каково наше настроение. Мы не очень были довольны отдельными занятиями, рассчитанными на неопытных, начинающих службу пограничников. Воспользовавшись этой беседой, Фролов с присущей ему прямотой заметил:

- Товарищ генерал, что же тут играют с нами в пограничников? Мы же не бойцы первого года службы и не курсанты училища. Некоторые из нас уже по десятку лет прослужили на границе. Как лежать в наряде, передвигаться в дозоре - эту науку мы ежедневно проходим на границе. Пусть нас здесь подучат тому, чему не могут научить в отряде. Покажут новую боевую технику, прочитают лекции о некоторых вопросах тактики современного боя, расскажут о методах разведывательной работы. А заодно неплохо было бы посмотреть Москву, сходить в музеи, театры. Ведь в столице многие из нас не были уже много лет.

Начальник войск внимательно выслушал Фролова, поблагодарил за дельные замечания. В расписание наших занятий были внесены существенные изменения. Таким оставался коммунист Фролов до последней минуты жизни. Он сознательно шел на самопожертвование, спасая жизнь своим товарищам по комендатуре. Лейтенант Фролов сражался в бою до последнего патрона, пока билось его сердце. Пусть знают об этом его жена Анастасия Андреевна, его земляки из деревни Филино Ивановской области, где он родился и вырос.

Известны и подробности героической схватки капитана Терентьева и бойцов его комендатуры с немецко-фашистскими захватчиками. Пограничники бились до последнего и все погибли, прорывая кольцо окружения. Это было похоже на коменданта Терентьева. Не так часто, но мне приходилось встречаться с капитаном Терентьевым в бытность службы на пятой комендатуре. Общение с ним оставило самые добрые воспоминания о нем как о серьезном командире, умелом организаторе охраны границы, чутком наставнике пограничников. Навсегда врезалось в память его мужественное, загорелое, почти бронзовое, лицо, стройная худощавая фигура, словно высушенная жаркими ветрами и палящим солнцем пустыни. Так оно и было. Много лет капитан Терентьев служил на туркменской границе. За его плечами была гражданская война, борьба с басмачеством. Коммунист Терентьев был беспредельно предан народу, партии, воинскому долгу.

Жена капитана Терентьева Мария Леонидовна сейчас живет в Ташкенте. Выросли его дочери Гертруда и Олимпиада. Олимпиада навестила меня летом 1968 года.

- Я была вот такой же, - показала она на свою дочь, с которой вместе приехала, - когда утром 22 июня 1941 года отец пришел домой и сказал, что немцы напали на нас.

Я выглянула в окно, но, кроме высоких гор, поросших елями, ничего не увидела. Вскоре подошла грузовая машина. В ней уже сидели женщины и дети. Отец посадил нас в машину и попрощался с нами. Утром мы прибыли в Станислав. Навстречу по дорогам к фронту шли красноармейцы, двигались танки, орудия.

Миновав пулеметный заслон пятой комендатуры во главе с лейтенантом Фроловым, мы через несколько часов подъехали к реке Збруч. На крутом холме лежал в зелени фруктовых садов город Гусятин. Среди разбросанных повсюду домов ослепительно белели стены церкви. Гусятин - старая граница. Именно здесь, как мы предполагали, должны были дать отпор врагу отошедшие с границы части Красной Армии.

Город еще спал. Но по ту сторону Збруча виднелись фигурки бойцов в зеленых фуражках. На большой каменной арке перед мостом алел лозунг: "Социализм сотрет все границы капитализма". Сразу за мостом лежали ручные пулеметчики. А поодаль несколько пограничников во главе с лейтенантом рыли окопы перед зданием заставы. Это была одна из тех застав, что оставались на старом рубеже для поддержания режима в пограничной зоне.

Госпиталь уходил на Винницу, дальше нам было не по пути. Пограничники сошли с машин. Я направился к лейтенанту. Представились друг другу. Он сказал:

- Все идут на Проскуров. Наверно, и вам туда?

Я подтвердил. Потом поинтересовался, не заприметил ли он среди проходивших.политрука, три повозки с пограничниками и двумя молодыми женщинами.

- Проходили вчера поздно вечером, после них больше никого не было.

Во дворе заставы на костре дымился котел. Лейтенант предложил позавтракать. Мы не стали отказываться.

Лейтенант понравился мне. Был он молод, строен, одет в черную кожаную куртку, перетянутую ремнями из кавалерийского снаряжения.

- Давно ли командуете заставой?

- Призвали с началом войны.

Мы поговорили о положении на фронте, потом я заметил:

- Там, за Збручем, наших войск нет, мы отходим последними, присоединяйтесь к нам, пойдем вместе.

- Нет, - покачал головой лейтенант, - не получил приказа на отход.

- Какой же смысл оставаться? У вас всего двенадцать бойцов да один ручной пулемет, что вы тут сможете сделать?

Но лейтенант опять покачал головой.

- Нет, не пойду, приказа не получал.

После войны я вновь побывал в Гусятине. Рассказывали, что в начале июля 1941 года у моста через Збруч произошла жаркая схватка. На целые сутки задержали пограничники мотоколонну врага. Потом пограничников поддержала какая-то армейская часть. Так и не прошли тут немцы. Пришлось им искать обходные пути.

Кто же был встреченный нами у моста через Збруч лейтенант? Кто те, что оставались с ним и выполнили свой долг до конца?

В Центральном архиве погранвойск дали такую справку: "Из документов установлено, что в 1941 году в местечке Гусятин дислоцировалась 22 пограничная застава 22 пограничного отряда и управление 4 погранкомендатуры этого же отряда. На 22 пограничной заставе проходили службу 17 человек, в том числе: лейтенант Чиженков Николай Иванович - начальник заставы и младший политрук Баранов Сергей Антонович - зам. начальника заставы по политчасти. На заставе служили: Танковский Алексей Васильевич - старшина, Сенаторов Константин Михайлович - командир отделения, Иванов Константин Дмитриевич - командир отделения, Назаров Аркадий Яковлевич - ручной пулеметчик, Бриньков Иван Егорович - ручной пулеметчик, Хорун Емельян Афанасьевич - повар, Темерин Анатолий Иванович - стрелок, Шибайкин Алексей Иванович - стрелок, Пономарев Семен Пантелеевич - стрелок, Каршин Сергей Григорьевич - стрелок, Нужный Афанаоий Пантелеевич - стрелок, Рожков Николай Тимофеевич - стрелок, Скрытников Григорий Афанасьевич - стрелок, Косинов Поликарп Лукьянович стрелок, Рыженко Михаил Ефимович - стрелок. Кто из них погиб, а кто остался в живых - установить невозможно, так как документов 22-го погранотряда за июнь 1941 года и последующий период не сохранилось. Сведений о месте рождения и месте жительства пограничников перед призывом на военную службу в списке нет. В личном деле лейтенанта Чиженкова Н. И. содержатся данные, что он рождения 1913 года, уроженец г. Новоузенска Новоузенского района Саратовской области. Семейный. Жена Чиженкова (девичья фамилия Кашина) Анна Васильевна, рождения 1916 года, уроженка г. Новоузенска, и дочь Людмила, рождения 1939 года".

Большего поначалу узнать не удалось. И вдруг в канун двадцать пятой годовщины нашей победы над фашистской Германией получаю письмо. "К вам обращаются красные следопыты Гусятинской восьмилетней школы. Мы родились и живем в селе, где до 1939 года проходила государственная граница нашей страны. Здесь несли нелегкую службу воины-чекисты. Много волнующих рассказов об этих мужественных людях хранят старожилы. Пройдут десятилетия, а память о славных подвигах пограничников сохранится в сердцах людей. Нас особенно волнуют события 1941 года. Известно, что 5 июля 1941 года группа пограничников приняла на себя первый удар фашистских солдат. Пограничники сражались самоотверженно, до конца остались верны воинской присяге".

Пионеры писали, что ведут розыск пограничников гусятинской погранзаставы, что нашли в городе Новоузенске сестру начальника заставы Е. И. Дубцову, а в городе Хмельницком - жену Н. И. Чиженкова Анну Васильевну. Анна Васильевна Чиженкова написала пионерам о жизни и геройской гибели мужа. Оказалось, что Чиженков погиб при спасении полкового знамени в 1941 году где-то между Винницей и Киевом. На последнем письме Н. И. Чиженкова, датированном 26 июля 1941 года, значится адрес: "Действующая Красная Армия Юго-Западного фронта, п/п 505, команда "Т", 22 погранотряд НКВД УССР" Пионеры просили также уточнить фамилию одного из бойцов двадцать второй заставы. Он им известен как Тетерин, а в списках бойцов значится Темерин.

Пошел повторный запрос в Центральный архив пограничных войск, на который ответили так: "На ваше письмо сообщаем, что в книге учета личного состава 22-го Волочиского погранотряда за 1940-1941 гг. значится: "Тетерин Анатолий Иванович, стрелок 22 погранзаставы". Фамилия "Тетерин" написана неразборчиво, можно прочитать и как "Темерин". Произвести уточнение фамилии Тетерина А. И. не можем, так как других документов по учету личного состава 22-го погранотряда в архиве нет".

Казалось, что новых сведений о пограничниках двадцать второй заставы не поступит. И вдруг кто-то позвонил в мою квартиру. Я открыл дверь. У порога стоял среднего роста худощавый мужчина лет пятидесяти.

- Здравствуйте, - сказал он.

Я ответил на приветствие.

- Вы меня не узнаете? - спросил мужчина.

- Нет, - ответил я, всматриваясь в его загорелое, мужественное лицо, - мы с вами где-то встречались?

- Да. Помните июль сорок первого года, заставу в Гусятине? Я бывший пограничник этой заставы Косинов Поликарп Лукьянович.

Косинов оказался в Москве проездом, времени у него было очень мало. Конечно, лица его я не помнил, слишком коротким было наше пребывание на гусятинской заставе, да и говорить тогда пришлось только с начальником, как теперь известно, лейтенантом Чиженковым. Но Поликарп Лукьянович запомнил меня и сейчас узнал. Живет он в селе Ново-Макарове на воронежской земле, работает кузнецом в колхозной мастерской, дважды награжден медалью "За трудовую доблесть". О заставе и о себе он поведал следующее: