Через всю войну

Стали разыскивать женщину с ребенком. И в одном селе встретили старика, который пожаловался нам, что неделю назад его сноха поссорилась с ним и вместе с внуком уехала из дома. Приметы совпадали. Нам помогли установить точное расположение полевого стана. Взятый в колхозе проводник вывел нас в нужное место. Действительно, в доме на полевом стане находилась женщина лет двадцати пяти, а с нею пятилетний мальчик. Женщина все подтвердила. Двое подозрительных людей, одетых в форму красноармейцев, заходили, переночевали и ушли, обещая заглянуть снова, так как скоро из госпиталя выписывается их друг и они идут встречать его.

Три дня и три ночи не спали бойцы во главе с сержантом Моисеенко, находясь в засаде на полевом стане. Но "гости" не объявлялись. На четвертый день рано утром сюда подъехал я с лейтенантом Васильченко и группой бойцов. Из трубы дома шел дым. Хозяйка топила печь. Моисеенко доложил, что ничего подозрительного за время службы не замечено. Решили засаду снять.

Мы с Васильченко присели на крыльцо. Взошло солнце. На улицу выбежал мальчишка в красной рубашке со взлохмаченными волосами, тараща на нас спросонья глазенки.

- Вот где-то так бегает и мой малыш, - с легкой грустью произнес Васильченко. - Как двадцать второго июня отправил жену с детьми, так больше ничего о них не слышал.

Он поманил мальчонку к себе, посадил его на колени. Я заметил, как задрожали руки и увлажнились глаза у бывалого солдата.

А мальчик неожиданно спросил:

- Дядя, а почему те двое не идут к нам в дом?

- Какие "двое"? - удивился Васильченко.

- А те, что приходили к нам и даже маме не велели говорить, куда они уходят.

- А где они, сынок? - погладил мальчишку Васильченко.

- Вон там, - показал мальчик ручонкой в поле, - пойдемте, дядя, покажу.

Мы взяли бойцов, и мальчик повел нас по подсолнечнику. Впереди шел сержант Моисеенко. У середины поля сержант поднял руку. Это означало: они здесь. К Моисеенко бесшумно подошли два бойца. "Гости" безмятежно спали, укрывшись плащ-палаткой. Моисеенко осторожно взял их автоматы и скомандовал: "Поднимайсь!"

Лежавшие моментально потянулись руками туда, где только что было их оружие. Но, увидев направленные на них дула винтовок и услышав властное "лежать", подняли руки вверх. Пограничники обыскали озлобленно глядевших на нас людей и изъяли у них по мешочку патронов к автомату ППШ, красноармейские книжки и выписку полевого госпиталя, в которой говорилось, что такие-то после выздоровления следуют в свою часть. Экипировка их и того, кто оказался у самолета, была одинакова.

Женщина опознала "пришельцев", что и было зафиксировано в протоколе. На предварительном следствии задержанные сознались, что являются гитлеровскими агентами, подготовленными в специальной школе. Им необходимо было установить расположение штабов Красной Армии и наличие боевой техники в районе станции Хреновая и после выполнения задания переправиться обратно через Дон. Там их должны ждать. Поначалу все шло довольно гладко. Однако при возвращении, оказавшись у станции Хреновая, они потеряли в лесу своего старшего. Вот и ждали его в условленном месте. Но он не пришел.

Так пятилетний мальчуган, сам того не ведая, помог нам найти тех, кто был сброшен гитлеровцами в наш прифронтовой тыл для выполнения специального задания фашистской разведки. Где теперь этот мальчик из неизвестного села Воронежской области? Помнит ли он, как помог пограничникам?

Вскоре к самолету прибыли транспортные машины. Авиационные специалисты отделили крылья, подняли хвост штурмовика в кузов и увезли самолет на аэродром. Между пограничниками в связи с этим шел такой разговор:

- Ну вот и у нас появились самолеты не хуже немецких.

- Подождите, еще не то будет.

Особенно всех удивили подвески, на которых крепились реактивные снаряды. Это придавало особый "вес" новому самолету в глазах бойцов.

- Ишь ты, - говорили они, - "катюшу" на штурмовик уже приспособили.

В середине ноября пришли добрые вести из-под Сталинграда. После тяжелых, изнурительных летних и осенних боев на этом направлении, а также в предгорьях Кавказа напор наступавших фашистских войск ослабел.

Уже в начале ноября 1942 года началось планомерное передвижение войск нашего Воронежского фронта с севера на юг вдоль Дона. Советские войска готовились в районе Сталинграда нанести мощный контрудар. Вслед за 6-й армией перемещались и подразделения 92-го погранполка. Во второй половине ноября мы оказались в рабочем поселке Кисляе. Здесь и принесло нам радио радостную весть: наши войска 19 ноября перешли в решительное контрнаступление, взломали вражескую оборону, окружили в районе Сталинграда 6-ю немецкую армию и успешно продвигаются на запад.

Мы знали, как и под Москвой, в составе действующих войск Красной Армии в обороне Сталинграда участвовали и пограничные полки. Они несли службу по охране тыла фронта, обороняли коммуникации, вступали в ожесточенные схватки с противником, наносили ему значительные потери.

В приказах, которые поступали к нам, говорилось, например, о 79-м пограничном полке, охранявшем тыл 62-й армии генерала В. И. Чуйкова. Полк обеспечивал нормальную работу переправы через Волгу у тракторного., завода, которая играла для города такую же роль, как для Ленинграда знаменитая ледовая "дорога жизни".

Переправа беспрерывно обстреливалась артиллерийским и минометным огнем, подвергалась бомбардировке с воздуха. В этих условиях пограничники днем и ночью несли свою боевую вахту. Так, в бою с многократно превосходящими силами противника 3-й батальон 79-го погранполка под командованием военкома батальона Дукина отстоял переправу через Волгу, дав возможность перебросить в Сталинград 13-ю гвардейскую дивизию генерала А. И. Родимцева.

В сентябре 1942 года отдельные подразделения гитлеровцев прорвались в центр города. 79-й полк до подхода подкрепления двое суток сдерживал натиск численно превосходившего противника, не позволил ему выйти на берег Волги. В результате оперативно-служебной деятельности 79-го погранполка было также обезврежено 280 агентов вражеской разведки.

Пограничники 2-го и 98-го полков вылавливали, а при сопротивлении уничтожали одиночек и мелкие группы противника. Группой бойцов 98-го погранполка в районе населенного пункта Старый Рогачик были задержаны два немецких офицера, прорвавшихся из окружения. Один из них - заместитель командира 9-й зенитной дивизии Рихард Чайцман был назначен гитлеровским командованием комендантом еще не взятого Сталинграда.

В боях под Сталинградом отличилась 10-я дивизия войск НКВД под командованием генерал-майора А. А. Сараева и военкома полковника П. Н. Кузнецова. В составе дивизии было много пограничников. До октября 1942 года, то есть до подхода основных сил 62-й армии, дивизия сдерживала натиск врага на широком фронте. Ни ожесточенная бомбежка, ни ураганный обстрел и массированные атаки танков и пехоты не смогли сломить стойкость воинов-чекистов. "За Волгой для нас земли нет!" - провозгласили защитники города и стояли насмерть. Наиболее ожесточенные бои дивизия вела в районе тракторного завода, на подступах к Мамаеву кургану и в центре города.

В боях за Сталинград 10-я дивизия войск НКВД нанесла противнику большие потери. Было уничтожено 113 танков, 189 минометов и пулеметов, свыше 15 тысяч вражеских солдат и офицеров. За мужество и отвагу, проявленные в дни обороны волжской твердыни, Президиум Верховного Совета СССР наградил дивизию орденом Ленина, а после завершения битвы на Волге дивизия получила почетное наименование Сталинградской. Многие ее офицеры и солдаты были отмечены орденами и медалями.

Под Сталинградом сражалась Волжская военная флотилия, в составе которой была 11-я бригада пограничных кораблей под командованием контр-адмирала С. М. Воробьева. Бронекатера офицеров-пограничников старших лейтенантов Поспелова, Карпухина, Щербакова, лейтенанта Борботько наносили мощные огневые удары по наступавшему противнику, совершали дерзкие рейды в тыл вышедших к Волге немецко-фашистских войск, высаживали десанты, обеспечивали переправу через Волгу войск, боевой техники, подвоз боеприпасов и продовольствия, эвакуацию раненых.

На Сталинградском направлении дралась и 21-я армия, тыл которой мы охраняли на Северском Донце и Осколе. Где-то был со своими войсками и полковой комиссар Богатиков. 21-я армия участвовала непосредственно в ликвидации окруженной группировки гитлеровских войск, в контрнаступлении. Именно воины этой армии совместно с 62-й армией генерала Чуйкова выбили гитлеровцев из самого Сталинграда.

После войны в руки мне попали воспоминания полковника немецкой армии Вильгельма Адама - одного из тех, кто оказался в сталинградском котле. Насколько мы стали сильнее к концу 1942 - началу 1943 года! Не без удовольствия прочитал признание о том, как наши войска громили окруженную группировку врага: "Вокруг все гремело, земля сотрясалась. Сталь градом сыпалась на "крепость Сталинград", кромсала людей и животных, разносила вдребезги укрытия, автомашины, оружие и рвала телефонные провода, - писал В. Адам. - Связь между командованием армии и штабами еще поддерживалась несколькими радиопередатчиками, уцелевшими от разрывов снарядов, мин и залпов реактивных минометов. Таков был ответ Красной Армии".

Вот как теперь обстояло дело. Не их, а наши танковые клинья взламывали оборону. Не гитлеровские, а лавины советских танков шли в наступление. Времена изменились. Стратегическая инициатива перешла к Красной Армии. Ход и исход войны был предрешен.

13 января 1943 года перешли в наступление и войска нашего Воронежского фронта с задачей разбить немецкие, итальянские и венгерские войска на Верхнем Дону, в районах Острогожска, Россоши и Воронежа. Это была так называемая Острогожско-Россошанская операция. Продвижение наших войск проходило успешно, несмотря на тяжелые погодные условия. Снег заметал дороги, но люди шли вперед, вытягивая технику, застрявшую в сугробах. В районе Белогорья и наш полк перешел Дон.

Потерявшие связь со своими штабами и спасаясь от морозов гитлеровцы забирали у жителей ближайших сел шубы, одеяла, перины, укутывались ими, стояли с поднятыми руками, кричали: "Гитлер, Муссолини капут! Русский, комендант, лагерь". Сопротивлявшиеся были зажаты в плотное кольцо наших войск и наголову разбиты. Остатки войск панически отходили, бросая технику и военное имущество.

Где-то между Валуйками и Россошью мы получили приказ: до подхода тыловых армейских органов взять под охрану брошенные противником склады продовольствия и обмундирования неподалеку от райцентра Алексеевка. Эти склады охранялись нами дня три-четыре. Потом прибыли армейские интенданты, а мы пошли дальше. Повсюду на дорогах валялась разбитая вражеская техника. По обочинам в снегу лежали трупы фашистских завоевателей.

Еще не завершилась Острогожско-Россошанская операция, как 24 января перешла в наступление ударная группировка войск Воронежского фронта во взаимодействии с левым крылом Брянского фронта в направлении Касторного. Преодолевая ожесточенное сопротивление врага, войска двух фронтов громили противника, продвигаясь к Курску и Харькову. Мы шли через те же города и села, которые оставили летом 1942 года. Где-то на подступах к местечку Короча было получено известие о том, что 2 февраля 1943 года советские войска принудили капитулировать окруженную под Сталинградом 6-ю немецкую армию. Пленен ее командующий фельдмаршал Паулюс.

На одном из привалов это сообщение было доведено до бойцов. Свое выступление политрук Гончаров закончил словами:

- Ну вот, товарищи, наступил и на нашей улице праздник!

Это была долгожданная и радостная победа всего советского народа. Это была радостная весть и для всех свободолюбивых народов мира, которым стало ясно, что отныне во всей второй мировой войне наступает крутой поворот, который приведет к неизбежному краху гитлеровской Германии и ее союзников. 5 февраля 1943 года американская газета "Нью-Йорк геральд трибюн" поместила такое сообщение: "Разгром под Сталинградом напоминает о неизбежной гибели Гитлера и его армии, которая испытала под Сталинградом самую большую катастрофу, какая когда-либо обрушивалась на германскую армию с тех пор, как существует Германия. Эпическая битва за Сталинград закончилась. Она означает, что гитлеровцы уже перевалили за вершину своего могущества и отныне начинается их падение, на которое они обречены. Доблестный подвиг русской армии будет жить в веках".

Пограничники обсуждали катастрофу немецких армий под Сталинградом с нескрываемым восторгом.

- Ну, все, - авторитетно высказался всеми уважаемый на заставе пограничник Пятунин, - теперь немцам крышка.

- Да, главное нынче не останавливаться, - поддержали его, - гнать их к самой границе без отдыха. Бить фашистских гадов без передышки.

- А ведь дойдем, братцы, и до Берлина, - добавил рядовой Дорохов, до войны строивший метро в Киеве, - ей-ей, дойдем, помяните мое слово.

- Тоже пророк, - засмеялся пограничник Вакуленко, - Америку открыл. Ясное дело - дойдем. Я про это еще в июне сорок первого загадал, как только война началась. Ну, думаю, ни в жизнь бы мне не попасть в Берлин, а теперь попаду.

Хотя и были мы в тылу

Войска Воронежского фронта, развивая стремительно наступление, 13 февраля 1943 года освободили город Обоянь, а 16 февраля - Харьков. Части 6-й армии успешно продвигались на запад. Первая застава 92-го пограничного полка находилась на самом правом фланге армейской полосы. Неожиданно мы получили распоряжение срочно прибыть на командный пункт полка в село Черкесско-Лозовая, что в десяти километрах севернее Харькова.

Трудно сказать, чем вызывалось такое приближение первой заставы к штабу. Все это время мы, как правило, находились на значительном удалении даже от командования батальона. А тут вдруг вызов в штаб полка. Известно было, в период наступления объем выполняемых нами задач увеличивался. В составе дивизий прорыва, например, начинали действовать оперативные группы полка. Они создавались для захвата документов разведывательных и контрразведывательных органов врага, личного состава разведшкол, выполнения других специальных заданий и входили в города с передовыми наступающими подразделениями. Не предстояло ли заставе стать подобной оперативной группой? Так, строя различные предположения, я шел вместе с бойцами через села и перелески теми же дорогами, по которым отходил в сентябре 1941 года.

В один из дней мы оказались в маленькой деревушке. Она мне запомнилась еще во время нашего отхода с границы. И тогда военный вихрь обошел деревню стороной, и сейчас село миновали бомбежки и артиллерийские обстрелы. Только вот новый оккупационный порядок не миновал. Около двух лет глумилась, лютовала фашистская администрация над селянами. Едва застава расположилась на привал, как бойцов тут же окружили люди. Они заглядывали солдатам в лица, словно не веря, что пришло освобождение. Стали рассказывать об угнанных в Германию, о том, как обирали их дочиста гитлеровские оккупанты. Оказалось, что все села были обложены налогами, нужно было сдать столько-то мяса, шерсти, яиц, хлеба. Налог был введен даже на кошек и собак.

- Хуже, чем при царе или при помещике, было, - жаловались сельчане. - При помещике-то хоть не все отбирали, а тут как саранча: то дай, то положь, а нет - разговор короткий, изобьют или угонят на чужбину, а то и расстреляют.

Не было конца расспросам. Как-то живут сейчас люди на советской территории? Какие вышли новые законы да положения? Есть ли льготы или помощь тем семьям, у которых отцы или сыновья на фронте? Мы отвечали, что знали. И видели, как светлеют лица людей, как начинают они улыбаться, словно рождались заново. Приходила вера, что ненавистных захватчиков разобьют, а в их села вернется Советская власть. Своя, народная власть, которая уж никого не даст в обиду.

Жители села трогали руками полы наших добротных полушубков и с крестьянской обстоятельностью оценивали их, радуясь тому, что так тепло одеты советские бойцы.

- В такой-то шубе и валенках никакой мороз не страшен. А нам-то два года кричало фашистское радио, что Красная Армия раздета и разута да еще что остались в ней одни старики.

Бойцы отвечали:

- Сами видите, как мы одеты и обуты. "Старики", правда, среди нас есть. Однако молодых большинство.

Было замечено сельчанами, что в основном молоды призванные в армию бойцы и что выглядят они хорошо, здоровы, жизнерадостны, готовы бить "германцев" до конца.

В начале января 1943 года в Красной Армии произошел переход на новую форму одежды. Были введены новые знаки различия, погоны. Это было сделано в духе лучших традиций русской армии. Сельчане, помнившие старую форму, удивлялись и с любопытством смотрели на наши погоны. Один старичок, долго набиравшийся храбрости, подступил ко мне вплотную и, покашляв в кулак, спросил:

- А как же теперича вас величать? Ну, их-то, - он кивнул на бойцов, видать, как было в старой армии, солдатами. А вас - господин поручик, что ли?

Я улыбнулся:

- Форма, отец, существа не изменила. Были товарищи и товарищами остались. Вот он, - я указал на Гончарова, - политрук заставы, лейтенант, а я, ее командир, старший лейтенант.

Провожали нас тепло. Горячо напутствовали не давать покою "супостатам", мстить им за поруганную землю, непременно дойти до Берлина и тогда только возвращаться домой.

Подобные встречи были у нас еще не раз. Но чаще вместо сел и деревень мы видели пепелища, скелеты печей или вызывавшие жуткую тоску торчавшие над землей трубы. По развалинам бродили одичавшие кошки и собаки. Иногда вдруг из заснеженных обломков в какой-нибудь деревне поднималась крышка и из чернеющей дыры показывалась голова человека - старика, ребенка или женщины. Бойцы развязывали вещевые мешки и отдавали свою пайку изголодавшимся людям. После таких встреч солдаты обычно становились хмурыми, неразговорчивыми. Ведь у многих из них по ту сторону Днепра где-то так же жили под фашистским сапогом семьи.

Помню, мы решили заночевать в одном селе. Посмотрел я на карту - 280 дворов. Пришли - три разрушенных дома. От остальных ничего не осталось. Спалили гитлеровцы деревню дотла. Ни одного человека не отыскали мы. Так и не узнали, какая трагедия случилась в селе.

Жгучую ненависть к врагу вызывали картины разрушений, рассказы о зверствах гитлеровцев, массовых расстрелах, поголовном уничтожении советских людей. Многое из того, о чем мы раньше читали в газетах, листовках или слышали по радио, теперь видели собственными глазами. Последствия фашистской оккупации, результаты "нового порядка" на временно захваченной врагом территории предстали перед нами наяву. Нас встречали осиротевшая земля, людское горе.

Это видели все советские воины, проходившие по освобожденной земле. Видели огромные масштабы разрушения и уничтожения. Сегодня известны точные цифры и факты. Только в Белоруссии оккупанты убили 2 миллиона 200 тысяч человек, уничтожили 430 000 домов, 7000 школ, библиотек, больниц. На Украине они убили 4 миллиона советских граждан. В Российской Федерации - 1 миллион 700 тысяч. Хотели убить больше, но не успели.

На освобожденной территории проходил набор в Красную Армию. С огромным желанием шли служить молодые люди, которые на собственном опыте убедились, что у них есть что и кого защищать. Политуправление нашего Воронежского фронта в те дни обратилось к молодым воинам со специальной листовкой. "Товарищи бойцы! - говорилось в ней. - Вы - очевидцы чудовищных зверств и насилия немецких палачей. Многие из вас сами пережили все ужасы фашистского ига. У одного немцы расстреляли отца, брата, близкого товарища. У другого гитлеровские бандиты убили родную мать, обесчестили любимую жену, а сестру увезли в проклятую Германию. У третьего сожгли дом, отняли скот, выгребли хлеб, обрекли семью и малых детей на голодную смерть.

Это они - фашистские грабители - разрушили и сожгли прекрасный старинный русский город Воронеж...

Это они - подлые разбойники - грабили и разорили население Советской Украины, Воронежской и Курской областей.

Это они убивали и насильничали в Харькове, Курске, Белгороде, Чугуеве, Льгове, расстреливали и вешали на столбах сотни и тысячи наших отцов и братьев.

У кого из вас не сжимались кулаки при виде этих гнусных злодеяний? У кого не обливалось кровью сердце? Кто из вас не говорил грозных слов мести: "Обождите, варвары! Придет время, и мы за все отомстим вам!"

Это время пришло. Теперь вы в рядах Красной Армии. Родина дала вам в руки оружие. Теперь у вас есть чем мстить проклятым гитлеровцам, есть чем бить их.

Так обрушьте же всю силу этого оружия на головы презренных бандитов! Мстите им беспощадно. Бейте их без промаха. Излейте в бою всю силу своей ненависти. Отомстите за все муки и страдания ваших жен, матерей, детей.

Будьте храбры и дерзки в наступлении, стойки и упорны в обороне. Сражайтесь, не щадя своей крови, не щадя своей жизни. Пусть ни один гитлеровец не уйдет из-под вашего смертельного удара".

И советские воины показывали образцы храбрости и мужества, беззаветной преданности Родине, любви к своему народу. Они шли в бой, презирая смерть. Именно в те февральские дни 1943 года все мы узнали о героическом подвиге Александра Матросова, заслонившего амбразуру вражеского дзота своим телом в бою за деревню Чернушки. На его подвиге, на подвиге десятков и сотен других бойцов и командиров мы воспитывали пограничников.

Отходя, враг оставлял в нашем тылу свою резидентуру. Приходилось выявлять и ликвидировать ее. В соответствии с директивой главной квартиры командующего немецкими войсками на Восточном фронте гитлеровские оккупационные власти использовали в период оккупации в качестве ставленников и пособников немецкого фашизма бывших белогвардейцев, националистов, кулаков, изменников Родины, уголовников. Это отребье в той или иной мере помогало тайной полевой полиции, жандармам, местным комендантам получать разведывательные данные о прифронтовой полосе, изыскивать необходимые ресурсы для германской армии, выявлять коммунистов, партизан, семьи военнослужащих Красной Армии.

8 февраля 1943 года была задержана агент немецкой разведки "Б", работавшая при штабе немецкой дивизии. Она выявляла коммунистов, партизан, военнослужащих Красной Армии, лично выезжала на розыск советских летчиков, сделавших вынужденную посадку. Агент передала немецкой разведке список, в котором значились имена 28 партийных работников и партизан. При отходе немцев она была оставлена с целью шпионажа.

Но были и другие встречи. С нашими советскими людьми, что, оставаясь на временно оккупированной территории, не пошли в услужение к врагу, а действовали, как подсказывала им совесть, сердце советского патриота. Мы встречались с партизанами, подпольщиками, партийными и комсомольскими активистами, которые по своей доброй воле, как могли, боролись с врагом, не страшась смерти.

Однажды вечером мы оказались в саду дачного поселка в нескольких километрах от Харькова. Большинство дач пустовало. Только в нескольких домах в окнах мерцали огни. До Черкесско-Лозовой было еще далеко. Бойцы приустали, да и пора было подумать о ночлеге.

Подозвал Городнянского:

- Проверьте, товарищ старшина, что это за дома, можно ли в них расположиться на ночь.

Через десяток минут Городнянекий вернулся и доложил:

- Есть один дом. Правда, будет тесновато. Но чисто. Да и жильцы приглашают, говорят - для всех места хватит.

Мы прошли в сад. Неподалеку от калитки виднелось большое одноэтажное деревянное почти квадратное здание с множеством дверей и сплошной террасой. Вошли в него. Разместились по комнатам. Вышло по два-три бойца на каждую комнату. В одной обосновались мы с политруком Гончаровым. Старшина Городнянский принес ужин. Вошла хозяйка, женщина лет сорока. Согрела чай. Мы сняли куртки, сели за стол. Женщина долго рассматривала нас, а потом спросила:

- Вы медики?

- Нет, - отозвался я. - Я командир, а он политрук. А у вас что, болен кто-нибудь?

- Да нет, - сказала женщина, - такие петлицы, как у вас, до войны носили пограничники. Но ведь пограничники служат на границе. А тут фронт. Вот я и подумала, что медики. У них тоже петлицы зеленые, только чуть темнее.

И она умолкла. На лицо ее легла печать раздумья.

Мы поняли, что женщина что-то хотела сказать, но не решилась. Я продолжил разговор:

- А у вас кто-то служил на границе?

- Нет, - ответила она и опять задумалась.

Я сказал, что мы с политруком войну встретили на западной границе. Отходили через эти места. Теперь идем снова к родным заставам.

- Вот как, - удивилась женщина. И призналась: - До войны я работала в Харьковском пограничном училище. Сколько мы провожали питомцев этого училища на границу... - И посмотрела на меня, потом на политрука: - Из вас случайно никто не учился в нашем училище?

- Нет, - ответил я, - Иван Иванович стал офицером в войну, а я кончал Саратовское пограничное училище.

Женщина присела и стала рассказывать о черных днях фашистской оккупации. Я понял, как у нее наболело на сердце. Потом спросил:

- Почему же вы не эвакуировались с училищем?

- О, это вопрос сложный, - произнесла женщина. - Можно ли об этом рассказывать? Да и кто мне поверит, кроме того человека.

- Кто этот человек?

- Он работал у нас в училище. Когда фронт приблизился к Харькову, он сказал мне: "Вы уроженка Белгорода, езжайте туда. Там к вам придет наш человек и скажет, что вам необходимо делать в тылу врага". - Она подлила нам чаю и продолжала: - Время шло, ко мне никто не приходил. Я решила вернуться в Харьков в надежде встретить знакомых людей. Но жить было не на что, и я устроилась работать в саду. Немцы открыли в этом здании "контору" по переработке фруктов. Они консервировали яблоки, груши, сливы. Рабочие, которые исполняли эту работу, через три-четыре месяца куда-то исчезали, а вместо них прибывали новые. Это показалось мне подозрительным. Тогда я познакомилась с одним из вновь прибывших. Он работал в канцелярии. Мой знакомый сказал, что это вовсе не контора по переработке фруктов, а филиал разведшколы немцев. Я собрала много материала об этой разведшколе и о тех людях, кто учился в ней. Посоветуйте, как мне найти того товарища, который оставил меня в тылу врага.

- Да, - заметил я, - это интересно. Но человека, что оставлял вас в тылу, найти в данной ситуации довольно сложно. Да и жив ли он? Вот что я вам посоветую. Нам надо уходить. Но вслед за нами сюда придут сотрудники территориальных органов государственной безопасности. Расскажите все им.

Женщина поблагодарила нас и ушла. А я лежал и думал об этой мужественной патриотке, которая сама себе поручила и выполнила сложное разведывательное задание, рискуя жизнью. Сведения, которые она собрала о гитлеровской разведшколе и о тех, кто учился в ней, пригодятся нашим чекистам. Не помню имени этой женщины. Но и сегодня вспоминаю о ней, советской гражданке, выполнившей свой долг в тылу врага.

Так неожиданно мы побывали на территории одной из разведывательных школ, готовившей агентов, с которыми нам все это время приходилось бороться, с кем еще предстояло бороться до конца войны и после нее.

Утром мы продолжали свой марш. Прошли Холодную гору и оказались на северной окраине Харькова. А во второй половине дня прибыли в село Черкесско-Лозовую. Оно лежало в глубокой лощине вдоль берега замерзшей реки. В центре на небольшой площади возвышалось здание школы. Тут размещался штаб полка. Я доложил командиру полка полковнику Блюмину о прибытии и о ночевке в бывшей немецкой разведшколе. Он сделал пометку об этом на листе бумаги, а потом спросил, как мы дошли, каково самочувствие людей, настроение. Затем показал телеграмму, в которой начальник войск охраны тыла Воронежского фронта предписывал нашему полку выйти на рубеж Нижняя Сыроватка - Новая Водяга. Командный пункт полка расположить в городе Красный Кут.

Помолчав, Блюмин добавил:

- Части Красной Армии подходят к Днепропетровску. С каждым днем увеличивается участок, охраняемый полком. Резервный батальон уже задействован. Теперь я вашу заставу вывел в резерв. Завтра утром к вам в подчинение перейдут саперный и учебный взводы, с которыми вы и должны убыть в Красный Кут. Подготовьте там место для расквартирования штаба полка. Мы тронемся вслед за вами. - Блюмин достал карту, показал ее мне: - Здесь расчет на марш, маршрут движения. Готовьте людей.

Выступили на рассвете. Исходный пункт - город Дергачи прошли в назначенное время. Потом выбрались на шоссе Харьков - Богодухов. На обочинах его валялась подбитая вражеская техника. Особенно ее было много в районе Ольховатки, где шли самые жаркие бои. Накренившиеся, с развороченными боками танки, разбитые орудия, обгоревшие машины всех марок Европы - все это теперь застыло, остановилось, бездействовало.

Ничто так не радует бойца на фронте, как поверженный враг. Только тот, кто пережил трудное лето сорок первого, кто стоял и выстоял против гитлеровских танковых лавин, мог по достоинству оценить все то, что теперь происходило на советско-германском фронте. И хотя нам приходилось не раз отступать и отходить, терять дорогих людей, драгоценную технику и сейчас, но уже ничто не могло изменить общего хода событий, заглушить победную песню, звучавшую в душе. Проходя мимо подбитых вражеских боевых машин, мы не без гордости смотрели на них. Взгляды бойцов словно бы говорили: "Ну что, не по зубам оказались просторы России? Не на тех напали..."

Слышались и реплики:

- А здорово им дали наши артиллеристы.

- Знай наших...

В середине дня мы сошли с шоссе на проселок и лесом напрямик двинулись к Красному Куту. Стемнело. Впереди послышался лай собак. Головной дозор доложил, что лес кончился, видны дома. По расчетному времени это и должен был быть Красный Кут. Расположив людей на опушке леса, я с дозорными прошел к домам начинавшейся здесь улицы. Сержант Шкуро постучал в окно крайнего дома. На стук никто не ответил. Тогда Шкуро настойчивей забарабанил по стеклу. Скрипнули половицы. Кто-то вышел в сени и, не открывая двери, спросил:

- Чего надо?

- Свои, не бойтесь.

Дверь приоткрылась. Я осветил фонарем стоявшего на. пороге старика.

- Скажи-ка, отец, в городе наши есть?

- Нет, - отозвался старик хриплым голосом, - вы будете первыми.

И он пригласил нас в дом. Мы узнали, что немцев в городе нет, но есть местная полиция. Немецкий комендант находится на сахарном заводе.

- Далеко это отсюда?

- Да километров пятнадцать, пожалуй, будет.

- А солдат там много?

- Сказывали, с десяток, может, чуток больше.

- А знаете, где на вашей улице живет полицай?

- Знаю.

- Тогда вот что, отец, одевайся, пойдешь за ним и скажешь, что у вас в доме остановился немецкий офицер, пришла, мол, какая-то их часть, требуют полицая.

Старик ушел.

Мы расположили вокруг дома отделение сержанта Векшина, а старшину Городнянского с тремя бойцами оставили в сенях. Они пропустили, как было условлено, возвратившегося старика, а полицейского схватили и отобрали у него оружие.

Ни жив ни мертв стоял он посередине комнаты, не понимая, что произошло, но чувствуя, что случилось непоправимое.

- Ну что, господин полицейский, давайте будем знакомиться.

Он вытянулся, руки по швам. Мелкая испарина покрывала его лицо. Заниматься полемикой нам было некогда, сразу приступили к делу.

- Знаешь, где живет начальник полиции?

- Знаю.

- Хочешь искупить свою вину перед советским народом?

- Да, - заверил полицейский.

- Тогда слушай. Пойдешь сейчас к начальнику и скажешь, что на вашей улице расположилась прибывшая немецкая часть, ее командир остановился у тебя в доме, а его вызывает к себе. Веди начальника полиции в свой дом, да не вздумай шутить.

- Все сделаю так, как вы сказали, - залепетал полицай.

- Ну, тогда пошли.

Полицейский довел нас до своего дома, открыл дверь. В нескольких комнатах было чисто прибрано, но пусто. В кухне на столе стояла начатая бутылка водки и закуска.

- Где семья?

- Я не здешний, не краснокутский.

- Ну ладно, беги за своим начальником.

Полицейский убежал, а мы стали ждать его возвращения. Сдержит свое слово негодяй или поднимет шум? С улицы донесся приглушенный говор, заскрипел снег под ногами. Две тени приблизились к дому. Городнянский крикнул:

- Хальт!

Не успел начальник полиции опомниться, как его уложили на снег и обезоружили.

Так по одному мы собрали к полуночи всю немецкую администрацию города в управлении полиции. По сути, это был дом начальника полиции - какое-то здание, превращенное им в личный особняк и управление полиции одновременно. Добра в доме было много. Обосновывался начальник краснокутской полиции, чувствовалось, надолго. Грабил людей основательно. Тут было и пианино, и мебель красного дерева, и ковры, и посуда. Всего в избытке. Полицейские сидели съежившись, не смея открыть рта, как сидят преступники, пойманные с поличным. Пропитое, обрюзгшее лицо начальника полиции выражало растерянность. Заплывшие жиром глазки его бегали, в них отражался страх, растерянность, досада: как это его взяли, обхитрили, обвели вокруг пальца.

Пока Джамолдинов допрашивал этих мерзавцев, мы занялись немецким гарнизоном на сахарном заводе. От полицейских стало известно, что гарнизон состоит из двенадцати гитлеровцев. Посоветовавшись с Гончаровым, решили на ликвидацию послать старшину Городнянского. Такой выбор оказался не случайным. Старшина был опытным пограничником. Службу свою в погранвойсках начал в 92-м Перемышльском пограничном отряде. В первый же день войны вступил в бой, бил фашистов на Сане. Не раз прорывался из вражеского окружения. Был волевым, храбрым командиром, остроумным, смекалистым бойцом. Внешне Городнянский походил на чистокровного арийца, к тому же неплохо знал немецкий язык. Однажды политрук Гончаров рассказал мне, как при выходе из вражеского окружения в начале войны старшина Городнянский надел мундир немецкого ефрейтора, сел на мотоцикл, пристроился к колонне немцев и разведал маршрут для выхода комендатуры.

Не пришлось старшине Городнянскому увидеть день окончательного разгрома фашизма. В апреле 1945 года он был откомандирован в разведроту 24-й стрелковой дивизии и вскоре пал смертью храбрых буквально за несколько дней до конца войны. Было это в Чехословакии. Батальон, которым я к тому времени командовал, совершал марш. У небольшого чехословацкого села мы сделали привал и тут увидели на пригорке наших солдат, устанавливавших четырехгранные столбики со звездами на свежевырытых могилах. Нас невольно потянуло туда. Как обидно погибнуть в самом конце войны! Хотелось отдать последние почести тем, кто пал в одном из завершающих боев при освобождении чехословацкой земли от коричневой гитлеровской чумы. Каково же было мое изумление, когда на одном из памятников я увидел фотографию старшины Городнянского. От волнения никак не мог прочитать под ней надпись. Спросил хоронивших:

- Это старшина Городнянский?

- Да, - ответил сержант из похоронной команды, - это командир взвода нашей разведроты. Наш взвод первым ворвался в это село. Вон там, на высоте, у фашистов был дзот и пулемет, они не давали полку продвигаться по дороге, а горы мешали обойти это место. Командир взвода повел нас в атаку. Мы уничтожили дзот, но гитлеровская пуля оборвала жизнь нашего командира...

Мы дали троекратный прощальный залп старшине первой заставы Городнянскому и павшим вместе с ним его боевым товарищам и пошли дальше на запад.

Вот кто в начале марта 1943 года был послан с отделением сержанта Пугачева на полицейских лошадях на сахарный завод, чтобы уничтожить немецкую комендатуру. Пограничники подъехали к заводу часа в четыре утра. Городнянский прихватил с собой отделение сержанта Пугачева и первого взятого нами полицейского. Расположив людей у проходной, сам с полицейским подошел к двери.

- Ну, полицай, стучи.

На стук ответили по-немецки заспанным голосом:

- Кто там есть?

- Господину коменданту срочный пакет от начальника полиции.

У двери послышались шаги. Потом открылся дверной волчок. Увидев лицо знакомого полицейского и пакет в его руке, немец открыл дверь. Через мгновение часовой неподвижно распластался на полу.

Отделение сержанта Пугачева вместе со старшиной Городнянским проникло на завод, окружило здание, где размещались гитлеровцы, и блокировало его. В окна полетели гранаты. Потом автоматным огнем бойцы прочесали комнаты. На все это ушло несколько минут. С немецким гарнизоном было покончено.

Утром к нам стали подходить граждане города. Узнав-, что вся полиция арестована и начальник полиции в руках у пограничников, которые в Красный Кут как с неба свалились, люди стали рассказывать о том, что творили в городе прислужники фашистов. Особенно гневно они выговаривали главарю полицейских:

- Ну что, гад, запасся добром на всю жизнь? Ты же говорил, что немецкий порядок на советской земле установлен навечно. Что скажешь теперь? Что скажешь, когда тебя будут вешать на осине?

Прослышав, что в городе объявились советские бойцы, из леса пришли к нам несколько партизан. Вот их-то я и попросил отконвоировать немецких прислужников в Харьков, в военную контрразведку. Партизаны передали полицейских по месту назначения.

Два дня мы пробыли в Красном Куте, готовя помещение к приходу штаба полка, разбираясь с отдельными лицами, выполнявшими ту или иную работу у гитлеровцев, искали тайных агентов, беседовали с населением. Людям было возвращено отобранное у них имущество. Непривычным для них казалось, что наконец-то можно снова ходить по улицам не оглядываясь и говорить то, что у тебя на уме, без опаски. Город Красный Кут, стоявший посреди лесного массива в стороне от больших дорог, ожил.

А штаб полка не подходил. Зато справа и слева стала слышна артиллерийская канонада. Тогда этому трудно было дать объяснение. Лишь много лет спустя, перелистывая страницы одного архивного дела, я прочитал донесение командира батальона: "Командиру 92-го погранполка, 3.3.43 г. 20.00. Выйти на рубеж по приказу не могу, противник на некоторых участках перешел в контрнаступление. Командир 3-го батальона Пашков".

Мы были в первом батальоне, но нашелся именно этот документ. Суть же была одна. На фронте что-то произошло. А получилось тогда следующее. Гитлеровское командование, перегруппировав силы, создало юго-западнее Харькова мощный кулак, превосходивший наши наступавшие войска на этом направлении. Немецкие войска перешли в наступление. Если бы не были так растянуты тылы и коммуникации Воронежского фронта и не столь измотаны в непрерывных наступательных боях соединения и части, противник не имел бы здесь значительного успеха. Но в этой обстановке советские войска с большим трудом сдерживали бешеный натиск врага. 6-я армия, в тылу которой мы находились, вынуждена была отойти к Харькову.

Полковник Блюмин получил приказ от начальника войск по охране тыла фронта отвести батальоны полка на новый рубеж. 6 марта прибыл связной из штаба полка и к нам. Заставе предписывалось вернуться в село Черкесско-Лозовую. Прикинув на карте маршрут движения, который составлял добрую сотню километров, мы решили на основную магистраль Богодухов - Харьков не выходить, а идти проселками. Так было короче и безопаснее. Выступили сразу, рассчитывая к рассвету перейти мост через реку у села Ольховатки, так как немцы могли отрезать заставе и приданным ей саперному и учебному взводам пути отхода.

Только мы миновали Ольховатку и подошли к селу Пересечному, как у перекрестка дорог от Богодухова и Полтавы появилась колонна немецких войск. Мы свернули в лес в сторону Дергачей. Так и добрались до Чернесско-Лозовой. Штаб полка уже снимался.

Вот что говорится об этом в донесении штаба полка: "В ночь с 8 на 9 марта 1943 года через Черкесско-Лозовую стали отходить наши подразделения и части. Для наведения порядка в селе оставлена первая застава с заместителем командира полка майором Башмаковым. Штаб полка отошел в село Мянца".

Наша первая застава осталась в селе. Майор Башмаков и капитан Цыганков вскоре убыли в Харьков, в штаб 3-й танковой армии, для уточнения обстановки. Мы же, выполняя приказ, перекрыли все подходы к ЧеркесскоЛозовой. Чтобы не связывать действия заставы, отправили свои небольшие "тылы" со старшим лейтенантом Джа-молдиновым вслед за штабом полка.

Около полуночи в дом, где мы расположились, вошел сержант Пугачев, а с ним высокий человек в папахе и черной казачьей бурке.

- Полковник Самохин, - представился он, - где тут на ночь можно расположиться?

- Верю, что вы полковник Самохин, - сказал я, поднимаясь, - но прошу вас все-таки предъявить документы.

Вошедший протянул удостоверение личности, которое свидетельствовало, что податель сего начальник особого отдела кавалерийского корпуса.

Я посоветовал полковнику Самохину разместиться в школе, где находился штаб полка. При этом добавил, что там наша полковая машина и в одном из классов отдыхают сержант и шофер.

- Хорошо, - согласился Самохин, - проводите, пожалуйста, нас туда.

Вслед за полковником к школе подъехало еще человек пятнадцать. Все они были одеты в такие же казачьи бурки, как и их начальник. Попросив у полковника разрешения, я вернулся к своим бойцам.

Часа в три ночи меня разбудил сержант Астахов, спавший с водителем машины в школе:

- Вас вызывает полковник Самохин.

В комнате, где находился Самохин, горела на столе свеча. Я доложил полковнику о прибытии.

- Сколько у вас людей? - спросил он.

- Двадцать со мной.

- Вот что, старший лейтенант, через час мы снимаемся. Там, впереди, находится наш эскадрон. С рассветом он немного пошумит и начнет отходить. В Дергачах много танков противника. Как видите, если мы ничего соединением сделать не можем, то вы со своими людьми нам не поможете. Доложите своему командиру полка, что я приказал вам отходить вместе с нашим прикрытием.

Вскоре полковник Самохин и сопровождавшие его всадники ускакали. Мы ожидали рассвета. Внезапно со стороны Дергачей донеслись громовые раскаты. Через секунду на площади с сухим треском стали рваться снаряды, а в саду затрещали автоматные очереди. Галопом через село пронеслись конники. Прибежал шофер, доложил: машина разбита, сержант Астахов убит. Накрыло школу сразу несколькими снарядами, так что хоронить некого. Опять через село проскакали кавалеристы, видимо последние. На скаты высоты выползли немецкие танки с десантом автоматчиков. По ним тотчас от Белгородского шоссе беглым огнем ударили наши пушки.

- Ну что, политрук, - обратился я к Гончарову, - и нам, наверно, пора?

- Да, задерживать здесь больше некого. Жалко Астахова, - с грустью сказал Гончаров.

- Да, Иван, вот она какая жизнь. А ведь с Астаховым я прошел от Карпат до этих мест. Как нелепа смерть!

Мы уже были в поле за селом, когда неожиданно появились вражеские самолеты и обстреляли нас из пулеметов. Вдогонку ударили танки. Они вырвались на шоссе Харьков - Белгород.

Часа три мы шли по лесу. Потом путь преградила глубокая и широкая лощина, вдоль которой на несколько километров растянулось огромное село. Появились наши машины, танки, повозки. Оказалось, что это Казачья Лопань, через которую проходили части Красной Армии. Мы присоединились к ним и добрались до села Мурома. Здесь догнали свой обоз и расположились на ночь.

Ночь прошла спокойно. Отдохнув, тронулись дальше. Где-то возле Волчанска застава переправилась через Северский Донец, а поздно вечером оказалась в Волчанских Хуторах. Заночевали в надежде утром установить связь со штабом полка. Не успели, однако, расположиться, как мне доложили, что в ближайшем селе Ефремовне появились какие-то военные: говорят не по-русски и одеты не так, как наши.

Хотя мы были за рекой, вроде в тылу, но на войне всякое бывает. Поэтому я приказал своему заместителю старшему лейтенанту Джамолдинову разузнать, кто объявился в селе. Вскоре он вернулся и доложил, что в селе чехословаки. О том, что на участке нашего фронта будет сражаться чехословацкий отдельный батальон, мы знали. В сообщении штаба фронта говорилось, что чехословацкие солдаты и офицеры одеты в шинели, брюки и гимнастерки из сукна цвета хаки английского покроя, головной убор - шапка-ушанка с кокардой, на которой изображен лев, оружие советское. Для опознания установлен пароль "свобода" - по имени их командира батальона подполковника Людвика Свободы.

Утром с политруком Гончаровым я решил заглянуть к чехословакам в Ефремовку. Разыскали дом, где находился штаб, или точнее батальонная канцелярия. Здесь были несколько капралов и два офицера. Встретили они нас приветливо. Некоторые хорошо говорили по-русски. Выяснилось, что батальон выходил из боя в районе Соколове - Мерефа; там состоялось боевое крещение первого чехословацкого подразделения на советско-германском фронте.

- Ну и как воевали?

- Добре, горячий был бой. Не пропустили фашистов через Мжу. Чехословаки выполнили приказ советского командования.

Мы узнали, что под Мерефой вместе с чехословацкими воинами дрался и батальон войск НКВД. Чехословаки рассказали о бое советских воинов в селе Тарановке, что лежало на пути к Соколово. Они не знали подробностей, но заметили, что наши воины первыми приняли удар гитлеровцев, чем дали возможность батальону вступить в бой не с ходу, а заранее подготовившись к обороне.

Только спустя некоторое время стали известны подробности боя в Тарановке. В марте 1943 года там был совершен подвиг, подобный подвигу 28 героев-панфиловцев. В Тарановке героически сражался взвод, которым командовал гвардии лейтенант П. Н. Широнин. Почти все воины взвода погибли, но не пропустили фашистские танки. Всем двадцати пяти отважным широнинцам было присвоено звание Героя Советского Союза.

Геройски дрались и чехословацкие солдаты. Наносившие под Тарановкой, Соколово, Мерефой главный удар в направлении Харькова с юго-запада немецко-фашистские войска не сломили героического сопротивления чехословацких воинов. Бой под Соколово стал яркой страницей в боевой истории чехословацкой армии. "Надо сказать, что чехословаки в Соколово дрались так, как можно драться только за свою родину", - писал бывший командир советской дивизии, на участке которой сражались чехословаки.

Узнав, что под Харьковом действует первое чехословацкое подразделение, гитлеровцы попытались сделать все, чтобы уничтожить его. Но это им не удалось. Однако в их руки попало несколько тяжело раненных чехословацких воинов. Фашисты подвергли их страшным пыткам: отрезали уши, носы, выкололи глаза.

- Мы видели наших замученных товарищей, привязанных к столбам и выставленных фашистами для устрашения, - сказал один из чехословацких офицеров, с которыми мы встретились в Ефремовке, - они хотели запугать нас, но мы не испугались, мы только больше теперь ненавидим фашистов.

Мы узнали, что основные силы батальона вместе с командиром Л. Свободой еще на подходе к Ефремовке, и распрощались со своими новыми знакомыми.

Было солнечное мартовское утро. Из домов на улицу высыпали чехословацкие солдаты. Они собирались группами, оживленно переговаривались, а потом запели какую-то чешскую песню. Слов песни мы не поняли, но мелодия была задушевная, сходная с напевом наших украинских песен. Узнали, что это песня об их родине. Пели ее чешские и словацкие воины вдохновенно.

Мы подошли к одной группе, поздоровались. Солдаты дружно ответили: "Наздар!" А в это время от другой группы отделились трое солдат и направились к нам.

Один из них, широко улыбаясь, подошел ко мне совсем близко и спросил:

- Господин надпоручик, а вы нас не познаете?

Я вглядывался в подошедших солдат, пытаясь вспомнить, где я их мог видеть.

- Нет, - признался я, - не узнаю.

Тогда, мешая чешские, словацкие, украинские и русские слова, солдаты наперебой стали объяснять, что знают меня. Это было осенью 1940 года. Их задержали пограничники нашей заставы у села Кривки. И я вспомнил многоликие, пестро одетые группы людей, почти каждый день доставлявшиеся пограничными нарядами на заставу, - уходивших в СССР от фашистской неволи граждан Чехословакии. В одной из таких групп были и те, кто узнал меня сейчас в Ефремовке. Солдаты вспоминали подробности перехода границы и время, проведенное на нашей пограничной заставе.

- Господин надпоручик, а помните, как ваш капрал . кормил нас прямо на улице? Много тогда нас было на вашей заставе. А тот капрал сейчас с вами?

- Нет, - ответил я, - старшина Вершинин погиб в 1942 году под Обоянью.

- Жалко, - сказал один из чехословаков, - добрый был человек.

Потом солдаты рассказали, как из Сколе, где находился штаб нашего отряда, они приехали во Львов, а потом в Казахстан. Работали в совхозе. А когда началась война, попросились в формируемую в Советском Союзе чехословацкую часть. Теперь чехи и словаки с оружием в руках сражаются за свой оставленный дом, за свою родину.

- Где происходило ваше формирование?

- О, далеко отсюда, на Урале, в Бузулуке.

- А под Харьков как попали?

- Хотели на фронт, драться с фашистами, вот нас и послали сюда.

Они тоже рассказали, как сражались с гитлеровцами и как не уступили им.

Чехословацкие воины были счастливы, что наконец били фашистов, с оружием в руках боролись и за свободу своей родины.

Неожиданная эта встреча тронула до глубины души. Словно встретился со старыми знакомыми. Было приятно сознавать, что молодые люди правильно поняли и оценили события в трудную минуту для своей и моей родины. Мы тепло распрощались, пожелали друг другу успехов и снова встретиться уже после войны. Не знаю, кто из этих чехословацких солдат дошел до своего дома. Больше наши пути не пересекались, хотя Чехословакию я увидел, когда попал в эту страну со своим батальоном с наступавшими частями Красной Армии.

Из Ефремовки мы отправились в город Волчанск. В Волчанске наших войск не было. Базировавшийся здесь до последнего момента авиационный истребительный полк сменил аэродром. Оставался лишь батальон аэродромного обслуживания. Но и тот уходил. Зато в другом повезло. В горисполкоме нам помогли получить на одной из баз продукты.

Направились в обратный путь. Но неподалеку от Северского Донца к нам подъехал заместитель командира 3-го танкового Котельниковского корпуса, войску которого выходили в этот район.

- Есть ли в городе наши войска? - спросил генерал. И, услышав ответ, заметил: - Да, хотя река и бурлит, но без войск она не преграда. Скажите, а в селе Белый Колодезь находится застава вашего полка?

- Наверно, наша. На этом направлении несет службу наш батальон.

- Я уже отдал начальнику заставы необходимые распоряжения, - сказал генерал, - вы тоже пока будете у меня под рукой.

В селе Белый Колодезь действительно оказалась застава нашего полка, которой командовал старший лейтенант Василий Анисимов. Так мы попали в непосредственное подчинение к заместителю командира 3-го танкового корпуса. Потом стали прибывать передовые части корпуса, и генерал, сообщив, что наш полк сосредоточивается в Большетроицком, разрешил следовать в часть.

На второй день мы добрались до села Большетроицкого. Полк выходил на охрану тыла 7-й гвардейской армии, штаб которой дислоцировался недалеко от села Зимовеньки в лесу. Штаб нашего первого батальона располагался вместе со штабом полка в Большетроицком. Капитан Татьянин к этому времени получил повышение. Вместо него временно исполнять обязанности командира батальона назначили меня.

К концу марта 1943 года войска Воронежского фронта в упорных боях остановили контрнаступление противника и закрепились на рубеже Краснополье, севернее Белгорода, и далее по левому берегу Северского Донца. На этом участке фронта образовался южный фас так называемого Курского выступа, который сыграл важную роль в последующих боевых действиях. Таким образом, расчеты гитлеровского командования окружить и уничтожить крупную группировку советских войск в Донбассе и в районе юго-западнее Харькова, а затем под Курском были сорваны. Понеся большие потери, противник вынужден был перейти к обороне. После зимних наступательных боев, закончившихся победами Красной Армии, на фронте наступило относительное затишье.

Весна вступала в свои права. Ярко светило солнце. Забурлили, зашумели вешние воды. Вышел из берегов Северский Донец. Под горячими лучами солнца парилась черноземная курская земля. Потеплел воздух. Зазеленели луга и поляны. Покрылся бледной зеленью лес, забелели сады, неугомонно пели птицы.

Постепенно просыхали грунтовые дороги. Армейские саперы и местные жители, в основном подростки и женщины, приводили их в порядок. Ремонтировали мосты, засыпали колдобины, воронки. По дорогам потянулись вереницы повозок, колонны автомашин. К передовой везли боеприпасы, орудия, продовольствие, летнее обмундирование. В тыл - полушубки, валенки, ватные брюки и куртки, стреляные артиллерийские гильзы, тару, трофейную технику.

Все чаще на наших контрольно-пропускных пунктах можно было услышать:

- Гвардии рядовой такой-то, после излечения следую в свою часть.

Или:

- Гвардии сержант... Гвардии лейтенант, с пополнением направляюсь в Н-ск.

На груди у солдат и офицеров сиял знак "Гвардия".

Было приятно наблюдать за огромным потоком людей и техники. Все это свидетельствовало о нашей растущей мощи. К лету 1943 года советская промышленность производила только за один месяц около 3 тысяч самолетов и свыше 2 тысяч танков и самоходно-артиллерийских установок. Резко увеличилось количество новых образцов оружия. Техническая оснащенность войск, изменившиеся условия ведения войны, рост боевого мастерства личного .состава и командных кадров, выполнение все новых задач привели к дальнейшему совершенствованию организации Красной Армии. Был завершен в основном переход стрелковых войск на корпусную систему, что намного улучшало управление. Создавались крупные соединения артиллерии резерва Главного командования, формировались новые танковые части, соединения и армии, обладавшие высокой маневренностью и большой ударной силой.

Многое из того, что происходило вблизи линии фронта на южном фасе Курского выступа, в тылу 7-й гвардейской армии, мы видели собственными глазами. Только вот общение наших бойцов и сержантов с гвардейцами принесло нам, командирам, некоторые огорчения. Прибывавшие в полк из частей Красной Армии и из госпиталей на пополнение солдаты сетовали:

- Вот попал сам не знаю куда. Был вроде артиллеристом, а теперь кто? У себя бы в части я давно на грудь гвардейский знак надел, а тут не дождаться награды, как ни служи.

Были даже просьбы об откомандировании в свои полки и подразделения, хотя по состоянию здоровья бойцы не могли быть в действующей армии. Приходилось нам, командирам и политработникам, вместе с нашим активом прилагать немало усилий, чтобы привить людям любовь к своей части, службе. Мы рассказывали прибывавшим бойцам об истории нашего полка и пограничного отряда, о боевых делах его бойцов и командиров, обо всем увиденном и пережитом. Иногда кто-нибудь из бывших пограничников извлекал из вещмешка видавшую виды зеленую фуражку, надевал ее с гордостью и говорил:

- Ну что ты, друг любезный, приуныл? Знаешь, как мы охраняли границу еще до войны, как встречали врага в темные дождливые ночи? В этой зеленой фуражке мы первыми встретили огневое утро 22 июня 1941 года. Все, что Гитлер и его генералы сосредоточили для нападения на нашу Родину, в первый час войны обрушилось на пограничные заставы. Но разделаться с нами оказалось не так-то просто. Смотри, третий год идет война, а мы все воюем, сражаемся с врагом. Нет, зря ты, брат, сетуешь. Было время, мы без орудий и авиации стояли против танков. Отступали последними. Так что каждый из нас гвардейский значок давно заслужил, только тогда их не давали. Жалуешься на "тыловую" жизнь? А поразмысли. Не распознаешь того, кого послала гитлеровская разведка, - взлетят на воздух склады, воинские эшелоны, точно будет бить по целям вражеская авиация и артиллерия, будут разрушены мосты и переправы. Конечно, воевать в гвардейской части почетно. Но кто-то и здесь должен быть и закрыть дорогу тайному врагу в наш тыл.

Подобные беседы не пропадали напрасно. Настроение бывших фронтовиков постепенно менялось. Они, как говорят, почувствовали вкус службы и добросовестно выполняли возложенные на них задачи. В конце апреля или в начале мая 1943 года мы получили приказ, в котором командование поздравляло бойцов и командиров полка с высокой правительственной наградой. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 апреля 1943 года наш 92-й пограничный полк за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронтах борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество награждался орденом Красного Знамени. Каждый боец, командир глубоко сознавал, что в этой высокой награде есть частица и его личного подвига. С объявлением приказа и вовсе прекратились ненужные разговоры.

Началась усиленная подготовка к летним боям. Войска Воронежского фронта, занимавшие оборону от Суджи до Волчанска, создавали непреодолимый глубоко эшелонированный рубеж с хорошо развитой системой траншей и ходов сообщения, большим количеством всевозможных противотанковых и противопехотных заграждений. И на участке 7-й гвардейской армии от Белгорода до Шебекина усиленно велись оборонительные работы. В землю зарывались не только передовые части, но и тылы армии. Большую помощь войскам в создании оборонительных рубежей оказывали местные жители. К концу мая были полностью закончены работы в оборонительных районах. Почти прекратилось движение по фронтовым дорогам. Все дороги на ночь минировались, а проходы охранялись саперами и пограничниками. Находясь в боевых порядках второго эшелона армии, наш полк продолжал вести борьбу с разведкой противника, выкорчевывал ее агентуру и диверсионные группы, проводил ряд других мероприятий, связанных с поддержанием необходимого порядка в тылу армии.

В любой обстановке пограничники проявляли смелость, находчивость, вступая подчас в вооруженное столкновение с врагом. Вспоминается случай, происшедший в это время на одном из контрольно-пропускных пунктов батальона. Неподалеку от села Большетроицкого нес службу старшина Анисимов с четырьмя бойцами. Где-то под вечер на дороге среди машин и повозок появился всадник, одетый в военную форму. Заметив шлагбаум и пограничников, он повернул обратно. Это не ускользнуло от внимания старшины Анисимова.

- Стой! - крикнул Анисимов.

Неизвестный вскинул автомат и, дав по пограничникам очередь, попытался уйти, ранив одного бойца. Но ответным огнем был тоже ранен, упал с коня.

Задержанного отправили в госпиталь. Когда он подлечился, то был передан в органы контрразведки и разоблачен как крупный агент врага.

- Почему вы открыли огонь, - спросил его следователь, - а не попытались предъявить документы, положиться на случай?

Гитлеровский шпион безнадежно махнул рукой:

- Я потерял всю группу, выброшенную со мной на парашютах в тыл Красной Армии. Парашютисты наткнулись на пограничников и были задержаны. И я не надеялся, завидев пограничный наряд, удачно выбраться. Попробовал скрыться. Но меня остановили. Ничего не оставалось, как открыть огонь.

Случалось, мы занимались и такими делами, которые не входили в наши прямые обязанности. Как-то по соседству со штабом батальона в Большетроицком расположился армейский госпиталь. Командующий отдал приказ: весь автотранспорт, подвозящий боеприпасы с тыловой станции снабжения на передовую, при возвращении обязательно направлять в госпиталь для эвакуации раненых во фронтовой госпиталь. Поначалу некоторые шоферы, старшие автоколонн старались уклониться от этого. Приходилось на контрольно-пропускном пункте дополнительно выделять бойцов для сопровождения автомашин до госпиталя. В общем забот хватало. Когда требовалась помощь, многие шли за ней к пограничникам.

Между тем противник после поражения под Сталинградом готовился к новому наступлению на центральном направлении. Немецкий генеральный штаб разработал план наступательной операции, получившей название "Цитадель". После длительной и тщательной подготовки гитлеровские войска сосредоточились на исходных рубежах.

Но план немецкого командования был разгадан. В ночь на 5 июля 1943 года, незадолго до начала наступления немецко-фашистских войск, артиллерия наших армий и фронтов провела мощную огневую контрподготовку. В результате гитлеровцы понесли серьезные потери, нарушилось управление войсками. Однако от наступления враг не отказался. Утром этого же дня фашисты начали артиллерийскую и авиационную обработку нашей обороны. Затем атаковали ее. У нас они наступали на участке 69-й стрелковой дивизии севернее Шебекина. Завязались ожесточенные бои. В течение дня участок прорыва несколько раз переходил из рук в руки. Противник нес громадные потери, но стремился во что бы то ни стало прорвать нашу оборону. Так продолжалось несколько дней. Сражение развернулось и на земле и в воздухе. Гитлеровское командование ввело в бой новые танки "тигры" и "пантеры" и самоходные артиллерийские установки "фердинанды", на которые возлагало особые надежды. Воины 7-й гвардейской армии отражали в отдельные дни по двенадцать атак. Появилось много раненых. Они шли по дорогам или ехали на машинах. Нам приходилось смотреть в оба. В один из дней старшина Анисимов остановил подошедшую автомашину с сидевшими в кузове ранеными. Старшина-санитар грубовато бросил:

- Что, не видишь, кого везу? Поднимай шлагбаум!

- Вижу, не торопи, проверим, тогда и поедешь, - спокойно ответил Анисимов. - Сколько у вас человек по списку?

- Со мной восемнадцать, - ответил санитар.

Анисимов встал на колесо, внимательно осмотрел сидящих. У противоположного борта притулился раненый с замотанной кровавыми бинтами головой. Он показался старшине подозрительным.

- Ну-ка, - сказал он бойцу, - сойди с машины.

В адрес Анисимова посыпался град обидных слов. Один не в меру раскипятившийся раненый показал в сторону передовой и бросил:

- Эй ты, тыловая крыса, что придираешься? Вот туда иди, тогда будешь знать, как задерживать.

- Ты меня передовой не пугай, передовую мы видели еще в июне сорок первого, когда кое-кто из вас еще с бабой спал, - спокойно возразил Анисимов, переходя на колесо с другого борта.

Кто-то из сидящих в машине костылем ткнул Анисимова в грудь.

- А-ну не дури, - по-прежнему сдержанно бросил старшина, - а ты, замотанная голова, слезай!

Раненый упирался, остальные шумели.

- Издеваешься над человеком! - опять набросились на пограничника.

Старшина Анисимов скомандовал:

- Ковтун, Гичкин, ко мне! Старший машины тоже. Снять этого!

Приказание выполнили. "Раненный" в голову и ногу стоял на земле и разматывал окровавленные бинты на здоровом теле. В машине ахнули. Анисимов поднял шлагбаум:

- Теперь можете ехать.

- Извини, друг, - попросил прощения у старшины Анисимова не в меру разбушевавшийся раненый.

Другие обменивались впечатлениями об этом инциденте.

- А старшина - молодец, как это он его распознал? - раздалось с отъезжавшей машины.

На допросе задержанный сначала сказал, что он струсил и бежал с поля боя, а чтобы не задержали, забинтовал себя подобранными бинтами, предварительно разрезав палец и измазав бинты и гимнастерку кровью. Но потом перестал вилять и сознался, что он агент абверовской разведки, получивший задание под видом раненого проникнуть в тыловые районы и установить расположение армейских резервов.

Так, оберегая армейские тылы от вражеских лазутчиков в развернувшемся на широком фронте сражении, мы вносили свой скромный вклад в разгром фашистских войск на Курской дуге.

12 июля наступил перелом в битве под Курском. С 16 июля немецко-фашистское командование начало отводить свои войска, стоявшие против 7-й гвардейской и других армий. К 23 июля было восстановлено то положение, которое занимали войска обеих сторон к 4 июля.

Однако фашистскому командованию не удалось стабилизировать фронт, несмотря на то что оно требовало удерживать позиции до последнего человека. Советские войска нанесли мощный контрудар. 5 августа 1943 года они в один день освободили Орел и Белгород. Впервые за время Великой Отечественной войны в Москве был произведен салют. Столица нашей Родины салютовала войскам Западного, Брянского, Центрального, Воронежского и Степного фронтов, успешно наступавшим на запад. Это были первые двадцать артиллерийских залпов из ста двадцати орудий.

Узнав о салюте, пограничники так прокомментировали это событие:

- Вот как теперь мы зажили. Бывало, каждая пушка была на счету. Одно орудие подчас решало исход боя. А теперь только для салюта выделили сто двадцать стволов. Значит, есть нынче и чем бить фашистов, и чем салютовать в честь победных ударов наших войск.

Наступление на Белгородско-Харьковском направлении продолжалось. 6 августа войска Воронежского фронта ликвидировали Томаровский узел сопротивления противника и из района Красная Яруга двинулись на Ахтырку. Это была та Ахтырка, неподалеку от которой осенью 1941 года пограничники нашей и других застав выходили из вражеского тыла. Теперь мы диктовали врагу свои условия. Войска фронта охватили борисовскую группировку гитлеровцев с запада и востока. После ожесточенных боев эта группировка перестала существовать. 12 августа началась ликвидация харьковской группировки противника. К исходу 22 августа советские войска обошли Харьков. В ночь на 23 августа начался решительный штурм города. Он закончился освобождением крупнейшего промышленного центра на юге нашей страны.

26 августа 1943 года газета "Правда" писала о значении освобождения Харькова: "Немцы сами назвали Харьков восточными воротами на Украину, замком на двери Украины, ключом к Украине. Победа Красной Армии взломала немецкий замок, распахнула ворота и открыла просторы украинской земли перед советским освободительным оружием. Под Харьковом разгромлены отборные немецкие дивизии, потерпел крушение гитлеровский план использования всей Украины как базы для снабжения разбойничьей немецкой армии. Заря освобождения Украины ярко разгорается над Днепром".

Бесславно закончилось последнее летнее наступление немецко-фашистских войск. Попытка гитлеровского командования взять реванш за Сталинград провалилась. Следуя за наступающими частями, наш батальон едва успевал очищать леса и рощи от остававшихся там мелких групп противника. Однажды, прочесав очередную рощу, мы вышли к реке. На заливном лугу стояли копны свежескошенного сена. Был объявлен привал. Многие бойцы сняли вещевые мешки, снаряжение и побежали к воде. Вдруг кто-то крикнул:

- Смотрите, копна колышется, словно при землетрясении!

- А ты ткни туда штыком, она и перестанет трястись, - посоветовали ему.

Боец со всей силой нанес удар штыком в сено. Кто-то вскрикнул. Верхушка копны отлетела в сторону. С поднятыми руками поднялись две фигуры в немецких мундирах. Пограничники забыли про купание. То в одной, то в другой копне находили худых, обросших, в потрепанном обмундировании гитлеровских солдат, твердивших:

- Гитлер капут, война некарашо.

Жалок был вид немецких вояк. Как они теперь не походили на тех самоуверенных завоевателей, что в июне 1941 года с засученными рукавами и расстегнутыми воротниками мундиров ворвались на нашу землю! Однако отходчива, добра душа русского человека. Мы накормили немцев, а затем передали их на пункт сбора военнопленных.

При подходе к Грайворону мы получили приказ перейти на участок 2-й ударной армии. Эта армия пока находилась в резерве, ее только готовили ввести в прорыв, и в Грайворон можно было не спешить. Под вечер остановились в одном селе. Колхозники попросили помочь убрать хлеб. Решили просьбу колхозников уважить. Бойцы и командиры восприняли это с большим подъемом. С колхозными стариками мы стали приводить в порядок уцелевший инвентарь, а рано утром вышли в поле. Соскучившись по мирному труду, пограничники с охотой убирали застоявшуюся пшеницу. Одни косили, другие вязали снопы, третьи укладывали их в копны. Зерно грузили в подводы и перевозили на ток. Работали полный день. С хорошим настроением мы покидали это село.

28 сентября войска Воронежского фронта очистили от гитлеровцев левый берег Днепра от Лютежа до Кременчуга и захватили плацдарм севернее Канева. Первому батальону было приказано взять под охрану две паромные и одну мостовую переправы через Днепр в районе Букринского плацдарма и вместе с армейскими саперами обеспечить бесперебойное движение войск и транспорта по ним. Одновременно нам предлагалось выделить одну заставу для охраны лагеря немецких военнопленных. Послал туда старшего лейтенанта Гарифа Джамолдинова, когда-то служившего во внутренних войсках НКВД и знавшего немного специфику этой работы.

В один из дней я поехал по заставам посмотреть, как они несут службу. В районе села Педсинье, что в пяти километрах юго-западнее города Переяслав-Хмельницкого, мост вместе с саперами охраняла наша первая застава, которую принял от меня старший лейтенант К. Г. Колодин, раньше служивший в 92-м Перемышльском пограничном отряде начальником заставы. Мы подъехали в то время, когда после попытки прорвать оборону противника на Букринском плацдарме происходила перегруппировка сил. Армии уходили с плацдарма, а вместо них на плацдарм вступал 59-й укрепрайон. Хорошо помню, у переправы скопилось большое количество техники и войск. В это время сюда прибыл командующий 1-м Украинским франтом генерал армии Н. Ф. Ватутин. Он вызвал командира саперного батальона и меня и приказал немедленно рассредоточить прибывающие и убывающие войска у переправы. Чтобы выполнить этот приказ, пришлось изрядно попотеть, так как батальоны укрепрайона не торопились переправляться на правый берег, а возвращавшиеся армейские части не уходили далеко от моста, тут же на опушке небольшого леса устраивали привал. Все же общими усилиями приказ командующего выполнили. Через два часа берега были очищены и войска с обеих сторон шли через мосты, не задерживаясь.

Лагерь немецких военнопленных находился в нескольких километрах от переправы, и переезд к нему не занял много времени. В большом лесу посреди поляны был обнесен одним рядом колючей проволоки участок, куда доставляли сдавшихся немцев. Это был один из пересыльных лагерей, которых теперь становилось все больше. Почти каждый день кто-нибудь прибывал сюда. Вот и сейчас близ лагеря я обогнал колонну человек в двести, которую конвоировали наши бойцы.

Пограничники несли внешнюю охрану лагеря. Внутренние дела решала лагерная администрация, помогали которой сами военнопленные, настроенные против войны и фашизма. Застава размещалась в нескольких палатках, стоявших в отдалении. В одной из них обосновался Джамолдинов с политруком и дежурным. Гариф Садыкович доложил, что никаких происшествий за время службы не было, и предложил осмотреть лагерь:

- Взгляни, Михаил Григорьевич, на этих завоевателей.

Тысячи полторы немецких пленных солдат и офицеров лежали, сидели, стояли за колючей проволокой. Они были грязны, небриты, оборваны. Те, кто находились поближе к изгороди, поднимались, когда мы подходили. Другие встречали и провожали взглядом. Разное было во взглядах: и любопытство, и страх, и злоба, и смирение. Больше смирения. Видимо, массе, одурманенной и околпаченной гитлеровской пропагандой, уже было окончательно ясно, что война проиграна и пора подумать над тем, что делать дальше.

От группы к группе немецких военнопленных переходил наш военный фельдшер офицер, выявляя больных. Противоэпидемические мероприятия проводились в этих лагерях широко. Отношение к пленным было совершенно иным, чем в фашистских лагерях к советским пленным. Случалось, борясь с болезнями среди взятых в плен немцев, заболевали наши врачи и медицинские сестры, а иногда и умирали, заразившись от больных, которым они спасали жизнь.

До самых ноябрьских праздников простояли мы у Переяслав-Хмельницкого. Здесь и услышали об освобождении нашими войсками столицы Советской Украины Киева. Это был хороший подарок к 26-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Киев освободили 6 ноября 1943 года. Вместе с 38-й общевойсковой и 3-й гвардейской танковой армиями с Лютежского плацдарма наступали на Киев и освобождали его воины 1-й чехословацкой бригады, с которыми свела нас судьба в Ефремовке после их первого боя у Соколова.

С удвоенной энергией пограничники батальона несли службу, выполняя помимо главных самые разнообразные задания в тылу действующей армии. Одним из них был сбор и охрана трофейного имущества и боевой техники. Эта работа казалась неприметной, в ней не было ничего героического. Но это была важная работа, если взглянуть на дело в масштабе всей армии, всех пограничных войск, действовавших в прифронтовой полосе. В справке Главного управления войск по охране тыла действующей Красной Армии по итогам службы за 1943 год говорится: "Попутно с выполнением своих прямых задач войска НКВД по очистке тыла фронтов (по неполным данным) собрали на полях сражений трофейного и отечественного оружия, боеприпасов и прочего военного имущества: самолетов - 85, танков 659, бронемашин и бронетранспортеров - 8, орудий разных калибров - 230, минометов - 547, противотанковых ружей - 293, станковых и ручных пулеметов 1190, автоматов - 2487, винтовок - 34 095, револьверов и пистолетов - 889, артснарядов разных калибров - 302 827, мин - 79 098, ручных гранат - 47 086, патронов разных - 5467411 и другое военное имущество.

Значительная часть этого вооружения и боеприпасов оставлена в частях и подразделениях для довооружения, остальная часть сдана на склады Красной Армии.

Кроме того, в тылу фронтов обнаружено 150 складов с отечественным вооружением и боеприпасами, оставленных без охраны, и 19 складов, брошенных противником при отходе.

Склады переданы командованию частей и соединений Красной Армии..."

К концу 1943 года войска 1-го Украинского фронта вышли на линию Овруч Коростень - Житомир - Сквира и успешно продвигались на запад. Взаимодействуя с ними, выполняя свои задачи по охране фронтового тыла шли по освобождаемой советской земле и подразделения Нашего полка. Наступление продолжалось и зимой. Под Корсунь-Шевченковским была окружена крупная группировка немецко-фашистских войск. Ей было предложено капитулировать. В один из дней нам поступило распоряжение прибыть на командный пункт фронта в село Джурженцы в распоряжение особоуполномоченного генерал-майора Селивановского.

- Готовьтесь принимать пленных, - сказал генерал, когда я доложил о прибытии.

Но принимать пленных не пришлось. Гитлеровское командование, отклонив предложение о сдаче, попыталось вырваться из "котла". Весь следующий день мы подносили снаряды к "катюшам" от застрявшей в снегу колонны машин с боеприпасами.

- Если враг не сдается, - приговаривали артиллеристы, - его уничтожают.

А еще через некоторое время, когда наши войска двинулись дальше, пришла радиограмма: выделить одну из лучших застав батальона и наиболее опытного офицера для выполнения специального задания. Офицер и застава лейтенанта Морковкина поступили в распоряжение представителя штаба фронта - полковника. Через несколько дней мы подошли к Виннице. Город горел. На окраинах еще шел бой. Саперы наводили через реку штурмовые мостики. Появился командир дивизии, бравшей город.

- Опасно, товарищ генерал, - сказал кто-то из пограничников, - поберегли бы себя.

- На войне неопасно не бывает, сынок, - ласково ответил генерал и поторопил саперов.

В сопровождении нескольких автоматчиков и нашего штаба командир дивизии переправился на противоположный берег. Мы шли с ним, пока он не остановился у одного горящего дома. Генерал долго смотрел на выгоревшие глазницы окон, на языки пламени.

- Дом жалко, товарищ генерал?

Командир дивизии, не повернув головы, ответил:

- В этом доме до войны жила моя семья...

Генерал продолжал руководить боем. Представитель штаба фронта, офицер и застава Морковкина убыли в только им известном направлении. А мы двинулись дальше через город. На несколько дней штаб батальона задержался в городе Литине. Здесь мы задержали четырех важных агентов врага. Наконец вернулась с выполнения специального задания застава лейтенанта Морковкина. Морковкин доложил, что застава побывала в ставке Гитлера под Винницей и выполнила работу, которую возложил на пограничников представитель штаба фронта.

Бойцы шутили:

- Что ж Гитлера не поймали?

- Поймаем еще, - с улыбкой говорили пограничники, - теперь мы знаем его точный адрес...

Так пограничникам 94-го погранотряда довелось побывать в ставке Гитлера под Винницей.

Мы продолжали путь все ближе к тем местам, где нас застала война.

Под Заболотовом

В Центральном государственном архиве Советской Армии на страницах архивного дела No 82 покоится пожелтевший от времени небольшой блокнотный листок, на котором размашистым почерком написано:

"АКТ

1944 года, апреля месяца, 27 дня.

Мы, нижеподписавшиеся, командир 2 сб 92 пограничного Краснознаменного полка капитан Швидь, с одной стороны, и помощник начальника штаба 989 полка 22 СД старший лейтенант Иваненко, с другой стороны, составили настоящий акт на передачу рубежа обороны 2 сб 92 ПКП, 2/989 СП справа включительно - железная дорога, слева - река Прут западнее м. Заболотова.

Сдал: командир 2 батальона 92 ПКП капитан Швидь.

Принял: пом. нач. штаба 989 стрелкового полка старший лейтенант Иваненко".

Этот лаконичный документ напоминает об одном не очень значительном событии минувшей войны, по сути частном боевом эпизоде, который не оказал сколь-нибудь серьезного влияния на ход сражения на огромном фронте большой войны. Но из таких боев местного значения складывались подчас значительные успехи. И такие пусть самые маленькие бои приближали час нашей окончательной победы над ненавистным врагом. И в этих боях наносился урон противнику и смертью героев погибали наши советские воины.

Продвигаясь дальше и дальше на запад за наступавшими войсками 1-го Украинского фронта, 92-й пограничный полк все ближе подходил к государственной границе Советского Союза. Вместе с войсками 27-й армии действовал и наш первый батальон. Была сильная распутица. Мы едва поспевали за частями армии, к тому времени уже в основном посаженной на колеса. Настроение у пограничников было приподнятое. Позади осталась самая тяжелая пора Великой Отечественной войны. Вот-вот врага должны были полностью изгнать с советской земли Всем запала в память новогодняя речь главы Советского государства М. И. Калинина, который заявил, что в новом, 1944 году Красная Армия нанесет сокрушительные удары немецко-фашистским захватчикам и полностью очистит от них территорию Советской Родины.

К концу марта 1944 года наши войска, преследуя противника, вышли на реку Прут - границу Советского Союза и Румынии. "Вот она, долгожданная, трижды желанная государственная граница нашей Отчизны, тридцать три месяца назад попранная врагом", - писала в те дни "Правда".

Весть о выходе наших войск к государственной границе была одной из самых радостных. Ну а для нас, пограничников, радостной вдвойне. Ведь это была наша родная граница, встречи с которой мы ждали вот уже около трех лет. Не терпелось поглядеть на нее, сказать: "Вот мы и вернулись!"

В эти дни и поступила из штаба полка телеграмма, в которой мне предписывалось сдать обязанности начальника штаба и командира батальона, исполняемые мною в одном лице, и прибыть в распоряжение командира полка. Всегда трудно расставаться с теми, с кем делишь невзгоды фронтовой жизни, ее радости и огорчения, победы и опасности. Так было и на этот раз. Простившись с бойцами и сев на коня, я с сожалением уезжал в штаб полка.

Через полуразрушенные села, разбитые станции мы с ординарцем ехали к фронту, куда беспрерывным потоком шли, обгоняя нас, груженные снарядами машины, тягачи с пушками, колонны танков, вереницы подвод. Все это лязгало, гудело, урчало, радуя сердце и взгляд неодолимой мощью. Сворачивали с дороги, отходили в сторону, пропуская идущую к передовой боевую технику, встречные колонны пленных немцев. На них уже не обращали внимания, столь привычно было видеть взятых в полон гитлеровских вояк. Фронтовые дороги затихали только под вечер. Во всех близлежащих селах скапливалось на ночь такое огромное количество войск и техники, что приютиться там практически не было никакой возможности.

На второй или третий день между реками Южный Буг и Прут в небольшом селе, стоявшем в стороне от основных фронтовых магистралей, мы отыскали штаб полка. В доме размещались различные службы. Тут же стучали по клавишам машинистки, несколько офицеров, склонившись над столами, склеивали карты.

В маленькой комнате за столом сидел незнакомый майор, оказавшийся новым начальником штаба полка.

- Смирнов, - назвался он. - Подождите здесь. Он вошел в соседнюю комнату. Минут пять спустя дверь отворилась.

- Входите, - пригласили меня.

В комнате находились командир полка полковник Блюмин, офицер штаба капитан Игнатов и заместитель командира полка по снабжению майор Рейтаров. Блюмин предложил сесть и, как всегда, справился о здоровье, поговорил о службе, поинтересовался настроением пограничников.

- Мы вот тут посоветовались и решили послать вас на усиление второго батальона, - сказал Блюмин. - Будете исполнять обязанности начальника штаба батальона. Это не повышение для вас. Но думаю, вы правильно воспримете наше решение. Нужен хороший, опытный, твердый начальник штаба во второй батальон. Выбор пал на вас.

Снова в путь. Предстояло разыскать штаб второго батальона, для чего нужно было перебраться с правого фланга 38-й армии на ее левый фланг. Карты у нас не было. Оперативные отделы армий выдавали нам, пограничникам, только карты в пределах своей полосы. Поэтому надо было как-то сориентироваться, так как уже наступали сумерки, а мы оказались в чистом поле. Оглядевшись, увидели впереди село.

Расспросив у местных жителей дорогу, решили заночевать тут, а утром поспешили в Снятын, где находился штаб второго батальона.

Это был чистый зеленый городок, ничем особенно не примечательный. Сотни таких городов разбросаны по украинской земле. Разве что стоял на берегу пограничной реки Прут. До войны в Снятыне была пограничная застава, которую спалили немцы. Одна из улиц встретила нас сиротливым безлюдьем. В домах раскрыты настежь окна и двери, а на белых стенах чернели надписи "Еврейское гетто". Тут же валялись спирали колючей проволоки. -Кучками была сложена детская обувь, одежда. Улица заканчивалась оврагом. На краю его особняком стояли три .дома. Тут и обосновался штаб второго батальона. Прочитав предписание, капитан Швидь заметил:

- Ну что ж, очень хорошо, устраивайтесь и принимайте дела у капитана Чернова.

Батальоном капитан Швидь командовал недавно, пришел на эту должность из политотдела полка.

Особенно близко мы познакомились с заместителем командира батальона по снабжению капитаном Иваном Федоровичем Чухановым, не по возрасту подвижным и расторопным. Не знаю, чем приглянулись мы друг другу, но уже не расставались до конца войны, прошли вместе от Снятына до Потсдама. Лучшего хозяйственника и не приходилось встречать за всю войну. В любых ситуациях личный состав батальона был обеспечен всем необходимым. Не хотелось расставаться с Иваном Федоровичем. Но в 1945 году он категорически заявил:

- Ну вот и кончилась война, отпустите меня домой, в Липецк. Я ведь по натуре человек гражданский. Вернусь в свой райпотребсоюз. Буду восстанавливать родной город.

Как ни уговаривали капитана Чуханова остаться в армии, он только улыбался и твердил свое:

- Отпустите, я человек гражданский...

Так в 1946 году и уехал.

Еще приглянулся мне командир одного из взводов резервной заставы, пожилой уже человек лейтенант Мамуков. Было в нем как-то все обстоятельно, прочно, хотя по характеру Мамуков был весельчаком, а по профессии - артистом. Выступал до войны в одном из театров Москвы. Мамуков воевал в гражданскую, после служил в частях особого назначения. Артистические наклонности не мешали лейтенанту Мамукову в совершенстве знать военное дело. Взвод был хорошо сколочен. А бойцы отличались такой же твердостью и таким же жизнелюбием, как и их командир. Помню, как, бывало, пели во взводе. Заходя в какое-либо село, взвод Мамукова всегда запевал. А на привалах чаще других звучало: "Ой, Днiпро, Днiпро..."

И жители сел, высыпавшие встретить пограничников, нередко плакали, слушая эту песню.

Заставы приняли под охрану участок государственной границы на берегу реки Прут, и батальон представлял собой как бы довоенную комендатуру с центром в Снятыне. Все мы в то время думали, что с выходом к государственной границе нам суждено теперь на ней и остаться. В общем, основания для таких предположений были. Из Военных советов фронтов поступило распоряжение о немедленной организации охраны государственной границы, хотя в то же время, требовалось продолжать охранять. и тыл фронтов и армий.

В те апрельские дни 1944 года мы все же склонны были больше считать, что останемся на этих рубежах. Многие подразделения расположились в уцелевших зданиях бывших пограничных застав, начали их благоустраивать. Обживались другие помещения. На границу высылались все виды пограничных нарядов. Такое происходило не только на участке нашего фронта, но и на участках других фронтов. "С момента форсирования частями Красной Армии р. Прут, т. е. 3 апреля 1944 г., части войск НКВД, охраняющие тыл 2-го Украинского фронта, немедленно приступили к организации охраны государственной границы, - говорится в одном из документов. - К охране государственной границы было привлечено по одному стрелковому батальону от 24, 123, 124, 128-го погранполков".

В книге "Пограничные войска в годы Великой Отечественной войны 1941 1945" есть снимок, на котором запечатлены два пограничника с автоматами, в пограничных фуражках у широкой мутной реки. Ветви деревьев голы. Только сошел снег. На противоположной стороне реки - холмы. Под снимком подпись: "Снова на границе. Пограничный наряд на берегу р. Прут. Март 1944 г."

Вот так же вышли на охрану государственной границы по реке Прут весной предпоследнего года войны и пограничники второго батальона. В один из дней я выехал на правый фланг участка, охраняемого батальоном, в село Борщев, где находилась застава, которой командовал лейтенант Иванов. Трепетное было это чувство - снова видеть государственную границу. Ощущение радости переполняло душу и сердце. Не лирик по натуре, я испытывал истинное волнение, передвигаясь вдоль государственного рубежа.

В селе Борщев легко отыскал дом, в котором обосновалась застава. Лейтенант Иванов доложил о результатах службы, рассказал, как организована охрана определенного заставе участка границы. Иванов был кадровым пограничником, поэтому все у него было тщательно продумано, верно распределены силы и средства. Хороший был у него и помощник - лейтенант Мальков, до войны служивший старшиной заставы в Перемышльском отряде. С ним и вышли мы на границу для проверки несения службы пограничными нарядами.

Темнело. Величаво нес вешние воды Прут. На границе было так тихо, как бывало на заставах до войны. Тогда мы еще не знали ни звука рвущихся бомб, ни лязга гусениц немецких танков, ни пронзительного воя мин, ни свиста пуль. Вот такая тишина стояла у Прута в те дни. Настоящая пограничная тишина.

Вернулись на заставу, когда совсем стемнело. И я двинулся на другую заставу. Так в течение нескольких дней объехал все. Граница по Пруту была заперта накрепко.

Постепенно в город Снятый стали прибывать партийные и советские руководители района. Повсеместно в селах создавались сельские Советы. Колхозники готовились к весенней посевной кампании. Цвели сады.

По соседству с нами располагался батальон 226-й стрелковой дивизии, который занимал оборону на высоте за рекой Прут, южнее города Коломыи. Сплошной линии наших войск там не было. Только основные перевалы заняты небольшими гарнизонами. Это вынуждало нас вести за рекой непрерывное наблюдение.

Вскоре в Снятыне оказалось несколько офицеров из штаба 18-й армии во главе с начальником штаба генерал-лейтенантом Озеровым и членом Военного совета полковником Слонем. Полковник Слонь одновременно являлся и первым секретарем Станиславского обкома партии. Он был им еще до войны. Одна из комендатур 94-го пограничного отряда в то время дислоцировалась на территории Станиславской области. Во время выборов Слонь приезжал в комендатуру, встречался с пограничниками.

Войск у командования 18-й армии не было. Армия только выходила на новый оборонительный рубеж. Сейчас ей передавались 11-й и 17-й стрелковые корпуса из состава 38-й армии, которая в это время отбивала контратаки немцев юго-восточнее Станислава в районе Тлумача и Коломыи. Штаб 18-й армии сначала предполагалось разместить в тридцати километрах севернее Заболотова, в Гвоздеце, но до прихода частей генерал Озеров и полковник Слонь решили оставаться в Снятыне.

24 апреля 1944 года мы получили радиодонесение начальника заставы лейтенанта Иванова: "В 22.00 в тридцати километрах юго-западнее Заболотова разведывательная группа под командованием лейтенанта Чайки имела боевое столкновение с разведкой противника. Из захваченных документов установлено, что пограничники вели бой с разведгруппой 3-й горнострелковой дивизии и фронтовой школой немецких офицеров".

Командира батальона капитана Швидя в Снятыне не было. Он находился в городке Кицмане, на левом фланге участка батальона. Поэтому мне пришлось составлять донесение и по рации сообщать обо всем в штаб полка. Из штаба полка пришел ответ: "Не создавайте паники. По данным штаба армии, противник далеко, впереди вас наши войска. Вероятно, лейтенант Чайка столкнулся с бандой".

Эта телеграмма заставила задуматься. Действительно, всего несколько дней назад в этом районе была ликвидирована банда, руководимая шпионом германской разведки Сикорой. Бандиты намеревались напасть на сборный пункт райвоенкомата и увести в лес призывников, которым вскоре предстояло идти в армию. Вместе с начальником районного отдела НКГБ майором Горшковым мы решили ликвидировать банду, воспользовавшись работой призывной комиссии. Назначили день явки молодежи в село Карлув на приписной пункт.

Ночью с группой оперативных работников в село прибыл майор Горшков. Вокруг села расположили бойцов резервной заставы. Командный пункт выдвинули в хутор Будылов. Утром в Карлув явились работники военкомата. Начала работать призывная комиссия. Из ближайших сел и хуторов одиночками и группами потянулись те, кому надлежало стать на военный учет. К вечеру в селе собралось порядочно людей. Работники райвоенкомата проводили беседу о положении на фронте и задачах, стоящих перед тружениками села.

Все было тихо, спокойно. Мы уже начали подумывать, что бандиты каким-то образом разузнали о наших планах, как наблюдатели доложили:

- Через лиман от реки Прут по кустарнику к селу пробирается группа вооруженных людей.

Бандиты шли прямо на засаду работников районной милиции. Когда они приблизились, из засады крикнули:

- Стой, что за люди?

В ответ бандиты открыли огонь. Им удалось сбить милицейский заслон. Они ринулись в село. Видимо, бандиты считали, что с небольшой группой милиционеров им удалось легко разделаться. Но тут банду встретили автоматным огнем пограничники взвода лейтенанта Иванищева. Оставляя убитых и раненых, бандиты побежали. Однако не тут-то было. С флангов по ним ударили пограничники под командованием политрука Сергеева. Бандиты заметались в огненном полукольце и стали отходить к плавням.

Пришлось принимать меры, чтобы никто не ускользнул от нас. Командный пункт батальона прикрывали наши пулеметчики во главе с начальником связи лейтенантом Буриновым. Вот им-то и приказали на мотоцикле преградить путь бандитам. Буринов с пограничниками успел по берегу реки выйти в тыл банде. И когда оставшимся в живых бандитам казалось, что они вот-вот окажутся в безопасности, пулеметчики Дроздов и Калмыков с лейтенантом Буриновым почти в упор ударили по ним.

Больше десятка бандитов было убито в этом бою. Около семидесяти сдались в плен. Только главарю банды Сикоре удалось скрыться. Но и его в конце концов поймали.

Это было всего несколько дней назад. Неужели опять банда? Пришлось связаться снова с разведывательной группой лейтенанта Чайки и попросить подробно доложить о случившемся. Чайка подтвердил, что бой разведгруппа вела с передовыми подразделениями регулярных войск.

Утром 25 апреля начальник другой заставы старший лейтенант Охремчук донес: "Колонна противника 300 - 400 человек с артиллерией и минометами подходит к селу Дебиславец". Снова информировали штаб полка о полученных сведениях. Опять последовал ответ: "Не паникуйте, проверьте данные".

Пока шел этот радиообмен, противник занял село Дебиславец и под прикрытием артиллерийско-минометного огня форсировал реку Прут. Затем перерезал армейские коммуникации, шоссейную и железную дороги от Снятына до Коломыи, оказался в селах Замулинцы и Борщев. Начальник связи батальона лейтенант Буринов доложил, что лейтенант Иванов по рации открытым текстом сообщил, что его застава и застава Охремчука закрепились у табачной фабрики и ведут бой с превосходящими силами противника. Гитлеровцы из артиллерии обстреливают город. На этом связь оборвалась.

- Донесите немедленно обо всем в полк, - приказал я лейтенанту Буринову, а сам поспешил в штаб 18-й армии.

Генерал-лейтенант Озеров и полковник Слонь выслушали мой доклад, при этом член Военного совета заметил:

- Нам тоже сейчас сообщили из Заболотова, что пограничники ведут бой с регулярными войсками противника.

Начальник штаба армии развернул карту и задумался. Потом как бы между прочим заметил:

- Да, обстановка такова, что противник может ударить в тыл нашим частям или двинуться к Снятыну. Полковник Слонь спросил меня:

- А что у вас есть в городе?

- Взвод автоматчиков, два станковых пулемета, взвод противотанковых ружей. За рекой - застава.

- Это все?

- Да.

- Жидковато, - резюмировал генерал Озеров, прислушивавшийся к нашему разговору, и добавил: - Заставу из села Ильинцы оттяните вот сюда, к мосту, он указал точку на карте. - Поставьте командиру задачу прикрыть юго-западную окраину Снятына. Остальные подразделения, находящиеся в городе, подготовьте для выброски в район Заболотова. Автомашины сейчас будут.

Пока отдавались необходимые распоряжения командирам подразделений, из Кицманя вернулся командир батальона капитан Швидь, которому уже передали по радио, что заставы правого фланга вступили в бой с регулярными войсками гитлеровцев. Он уточнил обстановку и, узнав о приказе начальника штаба 18-й армии генерал-лейтенанта Озерова, сказал:

- Вы останетесь в Снятыне, а я поеду в Заболотов.

Прибыли автомашины. К одной из них была прицеплена 76-миллиметровая пушка. Подошли еще два броневичка и расчет "катюш". Вместе с капитаном Швидем мы направились к генералу Озерову доложить о выполнении его приказа.

- Кто из вас поедет в Заболотов? - спросил генерал.

- Я, товарищ генерал, - ответил Швидь.

- Хорошо. Старшим группы подразделений охраны штаба армии будет заместитель начальника связи подполковник Фактор. Командиром сводной группы назначаю вас, капитан Швидь. Действуйте, исходя из обстановки.

Подполковник Фактор со своими бойцами уже ждал нас. Швидь и Фактор сели в броневики, и колонна переулками выехала на дорогу. К десяти часам утра она подошла к восточной окраине города. Бой шел на западной. Пограничники сошли с машин и развернулись в цепь. Неожиданно во фланг им из окна железнодорожной будки ударили вражеские пулеметы. По будке дали несколько очередей бронемашины. Но пулеметный огонь не причинил врагу вреда. От стен лишь летели крошки кирпича. Пулеметы продолжали прижимать пограничников к земле. Видя, что, пока не будет подавлена эта огневая точка, не удастся без потерь продвинуться дальше, капитан Швидь решил обратиться к артиллеристам.

- Сержант Шкуро, передайте командиру орудия: два снаряда в окно будки.

- Есть передать командиру орудия дать два снаряда в окно будки.

Но выполнить приказ командира батальона не так просто. Вражеские пули буквально бороздят землю. Начали бить по пограничникам и минометы гитлеровцев. Однако Шкуро, резко вскакивая и отползая в сторону, меняя направление, добрался до артиллеристов.

- Кто у вас тут старший?

- Я, - отозвались из укрытия.

- Командир батальона приказал выкатить пушку на прямую наводку и дать два снаряда в окно будки.

- Это можно.

И бойцы покатили орудие вперед. На гребне небольшой возвышенности они быстро установили его. Тут же последовала команда:

- Прямой наводкой, в окно будки, двумя снарядами, огонь!

Один за другим прогремели орудийные выстрелы. Из окна рванулось пламя. Вражеские пулеметы замолчали.

Резервная застава во главе с политруком Сергеевым стремительно продвинулась к табачной фабрике, где оборонялись заставы лейтенантов Охремчука, Иванова и разведчики лейтенанта Чайки. С возгласами "Ура!" бойцы бросились в контратаку. Противник поспешно отошел в село Борщев. Завязался уличный бой. Подоспели подразделения, которые возглавляя подполковник Фактор. Наступавшие достигли берега реки на юго-западной окраине села Борщев.

Но тут противник открыл сильный артиллерийско-минометный огонь. Атака захлебнулась. Тогда капитан Швидь приказал выдвинуть вперед бронемашины. Под их прикрытием продвинулись автоматчики лейтенанта Иванищева и пулеметчики лейтенанта Мамукова. Командир расчета гвардейских минометов дал два залпа по Дебиславцу. Застава старшего лейтенанта Охремчука очистила от врага остальную часть села Борщев. Вслед за нею ворвались в село остальные подразделения сводной группы. Противник отошел к селу Замулинцы.

В 18 часов капитан Швидь и подполковник Фактор перешли в решительную атаку и на село Замулинцы. В жестоком уличном бою пограничники штыками и гранатами били врага. Спустя три часа сопротивление противника было окончательно сломлено. Оставив на улицах села. 85 убитых, гитлеровцы поспешно отошли за Прут. Заставы, отправив в Снятый погибших в бою пограничников, заняли оборону по левому берегу реки.

Так закончился этот бой, в котором пограничники батальона проявили самоотверженность, храбрость и мужество, разбили численно превосходившего врага, отбросили его, чем дали возможность командованию 18-й армии подтянуть к Заболотову войска и окончательно закрыть брешь, образовавшуюся в результате неожиданного удара немцев в этом районе.

Рано утром 28 апреля по приказу генерала Озерова оборону у пограничников принял второй батальон 989-го стрелкового полка, о чем и был составлен упомянутый акт, обнаруженный мной в Центральном государственном архиве Советской Армии.

К вечеру в район Заболотова подошли 9-я Краснознаменная пластунская дивизия, самоходно-артиллерийский полк и танковая бригада, которые завершили разгром врага.

Капитан Швидь приказал захоронить павших в бою пограничников. Их было пятеро: сержанты Иван Петрович Кирсанов, Анатолий Иванович Боровский, Иван Захарович Мартыненко, рядовые Иван Иванович Петров и Василий Фомич Цацорин.

Похороны павших в бою под Заболотовом пограничников состоялись на городском кладбище. Пришли многие жители Снятына. Секретарь райкома партии Пятунин и командир батальона капитан Швидь выступили с прощальным словом. Под залпы ружейного салюта мы предали земле боевых товарищей, чей жизненный путь оборвался на государственной границе Родины в схватке с врагом. Мы прощались с боевыми товарищами, которые честно исполнили свой воинский долг и пали в бою как герои.

Спустя неделю после этих событий из полка пришла телеграмма, в которой говорилось, чтобы я принял батальон, а капитан Швидь убыл в штаб полка. В батальон лрибыл новый заместитель - капитан Илья Васильченко. Помощником начальника штаба батальона назначили лейтенанта Павла Главизнина. Вторым помощником - старшего лейтенанта Василия Ханина.

Мы получили приказ оставить Снятын и перебраться в Ланченский район, на сотню километров северо-западнее. Границу принимали под охрану формируемые Украинский и Молдавский пограничные округа. Нам же предстояло продолжать охранять тыл 38-й армии, готовившейся к новым боям.

Наступил июнь - месяц начала летнего наступления советских войск. Накануне его мы узнали, что во Франции высадились американцы и англичане, открыв в Европе второй фронт.

Известие это бойцы прокомментировали так:

- Поздно союзники спохватились. Теперь и дураку видно, что мы сами с Гитлером сладим.

Красная Армия наступала на широком фронте, нанося гитлеровцам удар за ударом. Сначала, 10 июня 1944 года, его нанесли на Карельском участке. Потом, 23 июня, в Белоруссии. 13 июля перешли в наступление войска нашего 1-го Украинского фронта на Рава-Русском направлении. 14 июля двинулась на Львов и 38-я армия.

Мы пошли за наступавшими войсками. Тут и услышали новость, которая вызвала всеобщее ликование: на Гитлера совершено покушение. Тогда мы не знали подробностей, но, ч;го Гитлера чуть не убили, об этом услышать было приятно. С именем Гитлера связывались все злодеяния, совершенные фашистами, все беды, все горе, все слезы. Ненависть к нему была столь велика, что при одном упоминании его имени невольно сжимались кулаки.

Взрыв, произведенный 20 июля 1944 года в ставке Гитлера "Волчье логово", расположенной близ восточно-прусского города Растенбурга, был совершен, однако, не во имя свержения фашизма. Заговорщики были далеки от истинных интересов германского народа. Они лишь хотели заменить Гитлера другой фигурой, чтобы потом попытаться сговориться с нашими союзниками и продолжать войну только на одном фронте - восточном.

"Путч 20 июля служил интересам определенных кругов буржуазии, которая надеялась таким путем предотвратить народное восстание против гитлеровского правительства, как только советские войска и войска союзников перейдут границы Германии, - писал В. Ульбрихт. - Путч вызвал новую волну террора, что повлекло за собой ослабление антифашистско-демократического фронта. Поэтому в решающий момент - ко времени вступления советских войск на территорию Германии у антифашистов не оказалось достаточно сил для свержения гитлеровского правительства".

И все же покушение на Гитлера отразило глубочайший политический кризис, в который попала фашистская Германия в результате сокрушительных ударов Красной Армии. Очень скоро пограничникам нашего батальона предстояло побывать в родовом замке одного из заговорщиков - бывшего посла Германии в Советском Союзе Вернера фон Шуленбурга. Мы разыскивали его. Но прежде чем оказаться в Германии между городами Кверфуртом и Фрайбергом на крутом берегу реки Унструт, где находился старинный замок Шуленбурга, нам предстояло пройти по дорогам войны еще сотни верст.

В начале августа войска левого крыла 1-го Украинского фронта, а вместе с ними и наш полк были перебазированы в полосу 4-го Украинского фронта, соединения которого 6 августа овладели городом Дрогобычем и вышли в предгорья Карпат.

Через Карпаты

Для понимания обстановки, сложившейся в тылу 1-го и 4-го Украинских фронтов с выходом в Западную Украину и Прикарпатье, необходимо обратиться к документам. Вот что говорится в докладе командования войск по охране тыла 1-го Украинского фронта: "Служебно-оперативная и боевая деятельность войск проходила в новой, более усложненной обстановке. Новое заключалось в том, что в связи с успешным продвижением Красной Армии на запад и освобождением от немецкой оккупации областей Западной Украины наши войска столкнулись с развитой бандитской сетью - украинско-немецкими националистами. Таким образом, наши войска наряду с выполнением основной задачи по охране тыла фронта должны были проводить значительными силами боевые операции по ликвидации крупных и мелких банд, действующих как вблизи, так и на отдаленном расстоянии от фронта".

В документе отмечалось, что при ликвидации банд пограничники встретились со многими трудностями. Бандиты пользовались гнусными террористическими приемами и ухищренными методами борьбы, разработанными националистическими центрами еще задолго до прихода Красной Армии. Банды имели также оборонительные сооружения - окопы, блиндажи, землянки, ходы сообщения в лесах, оврагах и в некоторых населенных пунктах с запасом продовольствия и боеприпасов, который пополнялся за счет местного населения как "в добровольном порядке, так и в порядке его ограбления, а также при нападении на подразделения и обозы Красной Армии".

За годы немецко-фашистской оккупации население западных областей Украины подвергалось усиленной обработке как со стороны гитлеровцев, так и со стороны националистов. Часть людей поддалась враждебной пропаганде, была втянута в банды. Нередко родственники и знакомые бандитов оказывали им помощь. Они информировали их о мероприятиях, проводимых партийным и советским активом, сообщали о расположении мелких подразделений и гарнизонов Красной Армии, не поддерживали проводимой с этими бандами борьбы.

Перед политработниками пограничных войск, партийными и советскими органами стояла задача разъяснить местному населению освобожденных районов всю контрреволюционную сущность программы и действий украинских националистов как самых заядлых врагов украинского народа, как прямой агентуры и ставленников немецко-фашистских захватчиков. Надо было помочь населению разобраться во внутренней и внешней политике Коммунистической партии и Советского правительства в годы войны, рассказать людям о героизме и самоотверженности воинов Красной Армии на фронте и советского народа в тылу, мобилизовать жителей этих районов на активную помощь нашим войскам в проведении служебно-оперативных мероприятий и боевых операций.

Эту работу мы начали еще в Снятыне и Снятынском районе. Но одними беседами нельзя было ограничиться. Бандиты активизировали свою деятельность, особенно в Вашковском, Путиловском, Кицманском, Хвамском и некоторых других районах. В Вижницком районе они полностью уничтожили телефонную связь, спилили столбы, разрушили стратегически важный мост через реку Черемош. В самой Вижнице сожгли три магазина с товарами и склады с запасами лесоматериалов на лесопильном и фанерном заводах. В селе Берегомет разгромили совхоз, учинили расправу над семьей председателя сельсовета, находившегося в рядах Красной Армии. В другом месте убили председателя колхоза, трех бойцов истребительного батальона, сторожа сельсовета и женщину. Нападали бандиты на отдельных бойцов и малочисленные группы красноармейцев, машины и повозки с боеприпасами и продовольствием, отставшие от колонн. Однажды захватили даже застрявшую 45-миллиметровую пушку одного из артподразделений 9-й Краснознаменной пластунской дивизии и вступили в открытое боевое столкновение с другим подразделением этой дивизии.

Для меня это было не первое знакомство с организацией украинских националистов, как, впрочем, и для тех, кто служил в этих местах еще до войны. Да и сама эта преступная организация имела давнюю "родословную". Она была создана еще в 1929 году с центром в Берлине. Одним из организаторов ОУН и первым ее руководителем был полковник петлюровской армии, австрийский подданный, служивший в австро-германской армии, Е. Коновалец. Он отличился особой жестокостью в подавлении революционного восстания рабочих в Киеве в 1918 году. Потом Коновалец чем-то не угодил фашистам, начавшим активную подготовку к нападению на Советский Союз, и был ими убит. В 1938 году во главе ОУН стал другой бывший полковник петлюровской армии и агент немецкой разведки - А. Мельник, по кличке "Консул-1". В 1940 году в организации произошел раскол. В результате ОУН разделилась на мельниковцев во главе с Мельником и бандеровцев во главе с Бандерой. Обе эти группы преданно выполняли задания гитлеровской разведки по организации террористических, диверсионных актов и шпионажа против СССР.

В конце 1939 года я, будучи помощником начальника заставы, в одном из приграничных сел познакомился с девушкой-полькой, работавшей в местной школе уборщицей. Она поведала мне о трудной, безрадостной жизни при польском буржуазном правительстве, призналась, что впервые увидела кино, когда в их село пришла Красная Армия. Я поинтересовался, читает ли она газеты, книги. Девушка сказала, что читает книги учителя, у него много книг. И не только русских, но и украинских. Даже есть такие, за которые польские власти преследовали.

- Это очень интересно, - заметил я, - нельзя ли хотя бы взглянуть на них? Учитель навряд ли даст их мне.

- А вы, товарищ лейтенант, заходите к нам в школу.

Я доложил о моем разговоре начальнику заставы старшему лейтенанту Ковалю и на следующий день отправился в школу. Моя знакомая заканчивала уборку классов. Она повела меня в другую половину здания.

- Здесь живу я, - сказала она, - а туточки - пан учитель.

Она открыла дверь:.

- Заходьте, товарищ лейтенант, пана учителя нема дома, вин поехал до району, а мне наказал убрать его квартиру.

Девушка открыла книжный шкаф.

- Вот и побачьте те книжки.

Среди школьных учебников и томиков русской литературы были и книги на украинском языке - Тарас Шевченко, Леся Украинка, Иван Франко. Между ними стояла толстая в хорошем переплете "История самостийной Украины" и разная другая националистическая литература. Девушка подала мне "Историю самостийной Украины". С первых страниц этого катехизиса на меня смотрели портреты идейных вдохновителей украинского национализма - Коновальца, Мельника, Бандеры, а также защитников его - батьки Махно, Скоропадского и прочих деятелей разного пошиба. В разделе "Вооруженные силы" описывались организационная структура, воинские звания командного состава, были даже красочные иллюстрации формы одежды националистических формирований.

В первые месяцы нашего пребывания в Прикарпатье мы не придавали особого значения такой литературе, считали, что украинцы, проживавшие длительное время под пятой польской буржуазии и подвергавшиеся жестокой эксплуатации, создавали эти организации как ответную реакцию на произвол. Но жизнь показала, что украинские националисты, деятельность которых финансировалась и направлялась империалистическими силами, прежде всего германским фашизмом, развернули активную подрывную деятельность против Советского государства.

Как выяснилось, школьный учитель оказался подрайонным "проводником" ОУН, "идейно" обрабатывавшим население. В начале февраля 1940 года пришлось познакомиться и с иной деятельностью этой бандитской организации. Областное управление НКВД совместно с командованием 94-го пограничного отряда проводило ряд чекистских войсковых операций по изъятию подпольных складов оружия и боеприпасов и задержанию оуновских нелегалов. Со взводом пограничников я принимал участие в такой операции в Стрыйском районе. В ходе ее был ранен начальник НКВД Дрогобычской области полковник Д. Медведев, который в годы Великой Отечественной войны стал командиром известного партизанского отряда на Ровенщине. В составе этого отряда действовал и легендарный советский разведчик Н. Кузнецов.