Черная башня

Глава II

Пиза всегда была головной болью Флоренции. Она в устье реки Арно, а значит, запирает выход Флоренции к морю.

Это положение – и выгода, и проклятье Пизы. Река, море, порт, возможность контролировать морскую торговлю более сильных соседей, с одной стороны, и постоянная опасность со стороны моря – с другой. У Пизы слабый берег, его подмывают Арно и морские волны, потому достойной крепости нет, а без крепости город открыт не только ветрам, но и грабителям.

Разве могли флорентийцы спокойно смотреть на самостоятельность Пизы?

Когда им все-таки удалось поставить строптивых соседей под себя, пизанцы потребовали заложников – два десятка молодых людей из лучших семейств. Это они сделали сгоряча и явно не подумав хорошенько.

Два десятка богатых флорентийцев – это еще пара сотен их сопровождающих и слуг. Для Пизы такое количество прибывших невелико, в Пизанском университете немало беспокойной молодежи, даже через несколько лет, когда на Пизанский собор съехались представители всей Европы (по утверждениям пизанских патриотов, собралось десять тысяч человек!), Пиза не лопнула от натуги.

Но как ни крути, два десятка молодых бездельников способны раскачать даже портовый город. В общем, пребывание в качестве заложников не оказалось долгим и обременительным, но оказалось весьма полезным.

От семьи Альбицци в Пизу приехали два сына Мазо де Альбицци. Собственно заложником числился младший из братьев Лука, сверстник Козимо, а старший Ринальдо был сопровождающим и фактическим надсмотрщиком над молодежью, а также соглядатаем отца, стоявшего во главе Флоренции.

С Лукой Козимо подружился сразу, они вместе учились еще в школе, а потом Лука пришел к Росси. Поговорить было о чем, тем более других занятий не имелось. Лука и Козимо не стремились попасть на разные пирушки или увеселения с дамами легкого поведения.

Сказать, что старшему из братьев не нравилась дружба младшего с сыном банкира средней руки, да еще и конкурента, значит не сказать ничего. Альбицци не просто в числе самых богатых, они давно в числе настоящих правителей Флоренции. Мазо де Альбицци и Никколо Уццано – вот те, кто диктует волю остальным.

Флоренция могла сколько угодно называть себя республикой и гордиться выборностью своих органов управления, действительность всегда отличалась от нарисованной в умах флорентийцев картинки. Да, членов Синьории меняли часто – каждые два месяца, да, их имена выбирались по жребию путем вытягивания восковых шариков с записками внутри, но эти имена сначала отбирали сильные мира сего. Во главе гильдий стояли богатые люди, а богатые всегда держатся вместе. В Синьорию попадали середнячки, но их всегда было меньшинство, и противостоять тем, у кого деньги и древность рода, трудно. В Республике Флоренция не было герцогов или графов, не было дворян вообще, но равенства не было тоже. Как и в остальном мире, деньги решали если не все, то многое.

И те, у кого деньги были издавна, с большой неохотой пускали в свой круг разбогатевших недавно. Джованни де Медичи мог скромничать и не высовываться, но не попасть под пристальное внимание тех же Альбицци не мог. Медичи богател стремительно, не заметить это было невозможно. Выскочка! – такой вердикт, несмотря на всю скромность поведения, любви аристократов к Джованни и его сыновьям не добавлял.

Козимо и Луку это волновало мало, а вот Ринальдо не раз выказывал брату свое недовольство. Противостояние Ринальдо и Козимо достигло пика, когда во время общего разговора Альбицци презрительно посоветовал потомку аптекарей держаться соответственно происхождению и не пытаться чему-то учить тех, кто правит Флоренцией давно:

– Потомки аптекарей и менял должны знать свое место.

Ринальдо не стал упоминать о гильдии суконщиков или торговцев шелком, поскольку Альбицци сами там состояли. В Республике Флоренция вообще было предпочтительно состоять в какой-то гильдии, там не терпели просто богатых людей, ну разве что подобных Никколи. Все более нормальные непременно делали вид, что зарабатывают деньги тяжким трудом. Альбицци не исключение.

Его приятель из семейства Пацци довольно расхохотался, отпустив еще одну едкую шуточку.

Это было открытым оскорблением, но если бы Козимо ответил, не миновать наказания, ведь любые стычки заложников с кем-то в Пизе были запрещены и приводили к аресту и возвращению во Флоренцию. Ринальдо заложником не был, ему проще.

Все ждали реакцию Козимо, Альбицци смотрел с вызовом. Как пригодился совет отца считать до десяти, прежде чем произнести фразу во гневе! Козимо спокойно пожал плечами:

– У всех нас были предки. Медичи хотя бы знают своих, чего нельзя сказать о многих мнящих себя аристократами. К тому же кичиться аристократизмом в Республике Флоренция не пристало. Но если вам больше нечем, тогда конечно…

Веселая компания замолчала и как-то быстро распалась, разойдясь в стороны. Медичи напомнил о том, что во Флоренции правит народ и что ставить себя выше остальных опасно.

Позже Лука сказал Козимо:

– Брат страшно зол на тебя и всюду поносит, говоря, что вы выскочки. Прости, Козимо, я так не думаю.

– Я знаю.

Но требовалось что-то предпринять, отец будет страшно расстроен, когда узнает, что имя Медичи в Пизе треплют на каждом углу. Что он мог противопоставить Ринальдо Альбицци?

Нашлось что.

Через пару дней Козимо случайно увидел, как Ринальдо, стараясь быть неузнанным, выходит из меняльной лавки Бекаделли. Зачем человеку, имеющему свою контору банка, таясь, ходить в чужую? Только в одном случае – если ему нужно на время перехватить деньги втайне от отца. Этим следовало воспользоваться.

Козимо вспомнил о любовнице Ринальдо, пизанской красавице Франческе. Девушка была действительно очень красива и столь же умна. Но ее ум – из тех, что служит исключительно обогащению.

Дальше было просто. За один солид служанка Франчески рассказала о том, какие украшения нравятся ее хозяйке, ювелир с вниманием выслушал сетования Козимо по поводу необычайной красоты броши и сережек, которые, к сожалению, не подходят его сестре, зато прекрасно подошли бы донне Франческе. Не просто выслушал, но и принял к сведению. Украшения красавице показал, а она изъявила желание иметь такие.

В результате за следующую неделю Ринальдо Альбицци был вынужден нанести целых три визита в лавку Бекаделли. Следом за ним визит нанес сам Козимо. Он уже знал, почему Ринальдо выбрал именно этого ростовщика – Бекаделли переводил свою лавку из Пизы, чем-то не угодив местным властям. У такого можно брать без возврата. Пожалеть бы Бекаделли, но Козимо не было его жалко.

– Я хочу выкупить закладные синьора, который был у вас только что.

– Но я не собираюсь ничего продавать.

Не услышав в голосе ростовщика твердой уверенности, Козимо усмехнулся:

– Рискуете не получить совсем ничего. Человек, который берет в долг тайно, имея при этом собственную контору, едва ли пожелает огласки. Но огласка не нужна и вам. К тому же вы едва ли сможете вернуть деньги. Я выкупаю расписки за двойную стоимость.

– Но…

Глаза Медичи смотрели спокойно и внимательно. В голове Бекаделли мысли метались, словно мыши, застигнутые котом в кухне. Надежды, что Альбицци вернется за своими расписками, было мало, как и на то, что их можно предъявить к оплате без большого риска. Сам он собирался уезжать к родственнику в Неаполь и ждать долго не мог… А Медичи предлагал хорошие деньги…

На следующий день Козимо попросил Луку передать брату небольшую записку. Ринальдо усмехнулся, Медичи решил просить мира? Но, вчитавшись в строчки, написанные бисерным почерком Козимо, в гневе скомкал бумагу:

– Мерзавец!

– Козимо, почему мой брат был так зол, прочитав твое послание? Что ты написал?

– Что все его расписки, выданные тайно, у меня. И что если он не прекратит позорить имя Медичи, я предъявлю их вашему отцу к оплате.

– Откуда у тебя его расписки?

– Выкупил у менялы. Не лезь ты в это дело, просто знай, что на всякий язык есть свой нож.

Ринальдо Альбицци уехал из Пизы в тот же день.

Когда через неделю в Пизу прибыл Джованни де Медичи, Козимо серьезно забеспокоился. Неужели Альбицци придумал свою месть и отец приехал поэтому?

Но все оказалось проще, Джованни де Медичи назначили губернатором от Флоренции в вассальный город Пистойю. Он решил сначала проведать сына. Лоренцо, который увязался с отцом, рассказывал Козимо, что Ринальдо вернулся тихим, словно ягненок, и ни слова против Медичи за это время не сказал.

Джованни, уже слышавший о постоянных стычках между сыном и Ринальдо Альбицци, что-то заподозрил и потребовал рассказать все начистоту. Пришлось выложить расписки Ринальдо.

Это была немалая сумма, но Козимо жил в Пизе экономно и вполне мог позволить себе такие траты. И все же…

Изучив расписки и услышав подробный рассказ сына о том, как они получены и зачем были вообще нужны, Джованни несколько мгновений молчал, словно собираясь с мыслями. Козимо ожидал услышать настоящий разнос, а услышал:

– Ты понял главное, чему я тебя учил, – воевать нужно умом и золотом, а не оружием. А еще хитростью. Ты превзошел меня, Козимо. Как твой учитель в этих делах я должен быть счастлив, ибо нет большей радости для учителя, чем превзошедший его ученик. Запомни еще одно. Чем ты сильней, тем сильней будут твои враги и соперники. Давить их нужно безжалостно, но главное при этом – не потерять самого себя. Если когда-нибудь перед тобой встанет выбор – потерять душу или деньги, смело жертвуй деньгами. Золото можно заработать, испачканную душу не отмоешь.

Рослый мужчина в красной кардинальской мантии подошел к нему на улице. Все в этом человеке подчиняло собеседника с первых минут – темные, широко расставленные глаза с цепким взглядом, манера держаться властно, голос…

– Мне нужна встреча с вашим отцом, юноша. Вы ведь сын Джованни де Медичи?

– Да, – удивленно ответил Козимо.

Он знал, кто такой этот кардинал де Косса, кто же не знает фактического правителя курии? При папе Урбане Бальтазар Косса был его правой рукой, у следующих двух – помощником, а уж при нынешнем Александре непонятно, кто из них папа, а кто всего лишь кардинал. Говорили, что Косса не просто руководит всеми действиями папы Александра или придумывает за того новые буллы или налоги, но и содержит щедрого к своим племянникам и незаконнорожденным детям понтифика. Козимо помнил, что сам кардинал Косса держит деньги в банке Медичи. Возможно, потому ему нужна встреча с Джованни?

– Отец уехал по делам, но завтра вернется. Я скажу, что вы искали с ним встречи.

– Это то, что нужно! – Косса хлопнул Козимо по спине в знак согласия, да так, что тот едва удержался на ногах. Да уж, силы и задора ближайшему помощнику папы не занимать. – Только чтобы знали вы, он и я. Ясно? Медичи умеют держать язык за зубами, не так ли?

Сегодня Джованни де Медичи не вышел к посетителям, предоставив право принимать их двум толковым помощникам. У него новый, весьма необычный клиент – кардинал Косса. Вернее, клиентом Бальтазар Косса стал несколько лет назад, сразу как надел кардинальскую шапку, клиентом римского отделения и оставался, но тут вдруг пожелал побеседовать с Медичи вне конторы. Внимательные люди из числа соперников Медичи это заметили, но, как показало время, оценить по достоинству новость не сумели. А стоило бы…

Вообще-то, ничего удивительного в том, что клиент банка хочет поговорить с владельцем. Странность только в том, что к беседе не привлекли двух других партнеров, в том числе Бенедетто Барди. Это означало, что дело касается не вкладов или кредита кардинала, а каких-то личных дел – его и Медичи.

Джованни ди Биччи велел позвать старшего из сыновей, пусть послушает. Догадывался ли старший Медичи, о чем пойдет речь? Вероятно, да.

Козимо двадцать один год, он разумен, проницателен и скор в принятии решений. А его увлечение рисунком и архитектурой – лишь увлечение. Пусть лучше рисует и пачкает руки углем, чем задирает подолы девкам и чужим женам с риском обрюхатить какую-нибудь или пострадать от руки ревнивого супруга.

Мысли Козимо де Медичи были далеко от кардинала Бальтазара Коссы и от папских дел тоже, под благословение подошел скорее по привычке. Кардинал посмотрел на Козимо внимательно, чему-то усмехнулся и кивнул сам себе. Это не укрылось от внимательного взора Медичи-старшего.

Конечно, речь пошла о деньгах, о чем же еще говорят в доме банкира его клиенты не из числа друзей? Но не о кредите или проценте по вкладу, нет – Косса честно признался Джованни ди Биччи, что… пришла его очередь стать папой римским.

Козимо с изумлением уставился на шумного, энергичного кардинала, с трудом удержавшись от нелепого вопроса:

– Кем?!

Если в мире и существовал человек, еще меньше подходивший для роли главы Церкви, то он был Медичи неизвестен. Козимо не столь наивен, чтобы верить в непогрешимость пап, сколько бы их ни было, как, впрочем, и кардиналов, но само намерение Бальтазара Коссы, бывшего пирата, растлителя и казнокрада, стать образцом для подражания верующим вызывало внутренний протест.

Вероятно, Бальтазар понял сомнения младшего Медичи, он усмехнулся, словно отвечая на не высказанное сомнение:

– Поверьте, юноша, остальные еще хуже, а я могу исправиться, к вящей радости Создателя, подав пример другим.

Это демагогическое обещание произвело впечатление на Козимо, он вопросительно взглянул на отца, но Джованни мало волновали благие намерения Коссы, он прикидывал в уме шансы на исполнение главной мечты – стать папским банкиром, то есть главным банкиром Италии. Эти шансы напрямую связаны с тем, станет ли Бальтазар Косса папой. Вернее, прикидывал Джованни, не рано ли Бальтазар затеял свое избрание.

И заботило Медичи только то, сколько денег потребуется кардиналу для подкупа своих сотоварищей. А также под какой процент давать явно немалую сумму.

– И для того, чтобы занять престол Святого Петра, мне нужны средства. Сами понимаете на что. Вы должны мне помочь добиться этого, а уж потом за мной дело не станет.

Косса произнес это почти весело. Его ничуть не смущала необходимость симонии – практически покупки папской тиары.

Козимо даже не успел осознать, что именно не так в этой фразе, а два взгляда – кардинала и банкира – уже схлестнулись. Нет, они не были противниками, но Бальтазар словно бросал вызов Медичи, а тот оценивал выгоду от вложения. В отличие от сына, Джованни де Медичи сразу понял, что Косса не просит кредит или в долг, он просто предлагает банкиру купить папский престол, обещая выгоду в будущем. Рискованно? Безусловно, можно потратить уйму денег и ничего не получить. Никаких гарантий, что подкупленные кардиналы проголосуют именно за Бальтазара Коссу. В этом мире вообще нет ничего надежного, но…

И вот это кардинал понимал не хуже Медичи: если денег не даст этот банкирский дом, завтра же нужную сумму на тех же условиях выложат Альбицци или римские банкиры, стоит только попросить. Косса слишком заметная фигура, он был правой рукой стольких пап, что знает, как стать следующим. Но если соперники получат преимущества папских банкиров, это для Медичи не только потеря больших средств и положения, но и прямой риск, причем риск смертельный…

Все прекрасно знали, как убирают неугодных папе людей, даже если эти люди далеко от него. Но можно не убирать, достаточно разорить или добиться изгнания из города, что одно и то же.

– Я мог бы все это оплатить сам, но серьезно поиздержался, пока Святой престол занимал Александр V.

– Почему вы не позволили избрать себя папой в Пизе в прошлом году?

Бровь Бальтазара недоуменно приподнялась, словно он не ожидал столь явной непонятливости со стороны того, кому вверял свою судьбу.

Джованни осторожен, он пока не говорил ни «да», ни «нет», тянул время, размышляя. Действительно, почему Бальтазар Косса, которого еще в июне 1409 года могли выбрать папой в Пизе, предложил вместо себя миланского кардинала Петра Филарга, которого все считали исключительно образованным и порядочным человеком? Да потому, что не хотел подставлять себя под удары, которые непременно должны посыпаться на нового папу, самим своим появлением добавлявшего смуты в и без того неспокойную жизнь! Не станешь же всем и каждому объяснять, что Косса надеялся дипломатическими и не только усилиями заставить христианских правителей признать именно папу, избранного в Пизе, перед двумя другими.

Теперь этот вопрос был в большой степени решен, и Петр Филарг стал просто помехой. Не будь он столь слаб, можно еще подождать, но при сильном папе Бальтазар исполнял бы его волю, а не свою…

В общем, время замены пришло, ждать больше нельзя. Обжорство папы сыграло на руку, и теперь Бальтазару предстояла битва за престол Святого Петра.

Объяснять ничего не пришлось, хороший банкир должен быть не менее хорошим политиком, а Джованни ди Биччи де Медичи был прекрасным банкиром. Он все понял сам. Внимательно слушал, блестя большими темными глазами, и старший сын Джованни. Бальтазар даже залюбовался: а ведь этот юноша, кажется, тоже понял, в чем дело. Не зря отец берет его с собой на важные встречи.

В комнату вошел слуга с подносом, на котором стояли бокалы и большой графин с вином. В его присутствии разговор прекратился, но и после ухода кардинал не стал отвечать на вопрос, потому что Джованни де Медичи кивнул:

– Я поеду в Пизу. Полагаю, золото нужно там?

– Да. – Глаза кардинала снова смотрели весело, он явно был рад, что не ошибся.

– Сколько?

В ответ Бальтазар Косса только развел руками.

Джованни повернулся к сыну:

– Если у тебя дела, можешь идти. Мы еще побеседуем. Прошу вас… – это уже будущему папе.

Козимо поспешил удалиться. Отец не стал напоминать ему о необходимости не болтать лишнего, зато беспокойно нахмурился Бальтазар. Одно дело понимать, другое – не проболтаться. Любое лишнее слово, сказанное молодым Медичи за кружкой вина или пива в таверне, может обернуться катастрофой.

– Стоило ли посвящать в наши дела юношу?

Медичи усмехнулся:

– Козимо никогда не скажет лишнего слова. Он банкир, хотя уверен в другом своем призвании.

– Каком?

– Мечтает стать архитектором…

Козимо действительно вовсе не желал заменить отца в семейном деле, намереваясь уступить такую честь младшему брату Лоренцо. Конечно, тот разгильдяй и ловелас, в свои пятнадцать прохода не дает всем мало-мальски хорошеньким девушкам, но с годами это пройдет. А вот ловок Лоренцо не меньше отца, пусть и не так хладнокровен.

Козимо почти сразу отвлекли от Бальтазара Коссы и отцовских дел собственные мысли, он поспешил в недостроенный собор.

Жарко…

Легкий ветерок не в состоянии разогнать горячий воздух и принести облегчение людям и животным.

В такие дни у всех одно желание – оказаться где-то в тени у воды или в комнатах, защищенных от солнца, но хоть немного продуваемых. Но мало кому удается, кто-то вынужден работать в поле, кто-то – нести дозор под палящими лучами, кто-то – и вовсе стоять у жаркой печи, выпекая хлеб или жаря мясо…

А некоторые мучились добровольно.

– Фьора, где графиня?

– Наверху. Они волосы сушат… – Служанке не удалось спрятать насмешку, прозвучала-таки в голосе.

Флорентийки поголовно желали иметь волосы цвета запутавшегося в них солнца, но далеко не у всех имелось хоть что-то похожее. Потому еженедельные мучения в виде долгого пребывания на солнце в самую жару, да еще и с волосами, намазанными жгучим составом для обесцвечивания, были нормой.

Мать юной Контессины Камилла де Элси вдова Алессандро де Барди со своей старшей дочерью Изабеллой действительно мучилась на жарком летнем солнце на крыше дома. Дамы полулежали, стараясь не шевелиться, чтобы их широкополые соломенные шляпы без дна не сдвинулись и состав не протек на шею и лоб. Смазанные волосы были заботливо разложены служанками по полям шляп, чтобы солнце прогревало их равномерно. Одна из служанок, Мария, то и дело отирала пот со лба хозяйки.

Контессина прекрасно понимала, что говорить о чем-либо, тем более просить у матери простое разрешение пойти завтра на воскресную службу в церковь Сан-Лоренцо не с ней и сестрой, а с подружкой Франческой и ее семьей, не стоило. Донна Камилла была слишком измучена жарой, жжением кожи на голове и особенно медленно тянущимся временем, чтобы соглашаться даже на то, противиться чему не имело смысла. Всем флорентийкам известно, что стоит намазать волосы и сесть на солнце, как часы непостижимым образом замедляют свой ход! Какое уж тут благодушие?

Перед матерью и дочерью на столике стояли фрукты на блюде и большущие песочные часы. Изабелла была едва жива от жары, но просить мать о снисхождении не смела. Ей вскоре предстояла свадьба с собственным двоюродным дядюшкой, что делало бедолагу совершенно несчастной – Франческо был почти втрое старше невесты, некрасив и даже плешив, но он был графом Элси и не нуждался в большом приданом будущей жены. А что увезет супругу далеко от дома, так никто из замужних дочерей не остается с родителями на всю жизнь!

Контессина с жалостью посмотрела на старшую сестру, вернее, на ее распущенные волосы. Обесцветить волосы Изабеллы невозможно, они слишком темные и от солнца и жгучего средства станут ломкими, тусклыми и серыми. К чему тогда мучиться?

К счастью самой Контессины, ей такое пока не грозило – слишком юна, чтобы морить себя сидением на солнце. Донья Камилла сама не была ни блондинкой, ни брюнеткой, ей удавалось высветлить свои волосы до того самого противного серого цвета, потом их несколько раз мыли разными средствами, добавляющими рыжины, но через пару недель отросшие корни волос начинали предательски демонстрировать настоящий цвет, и все начиналось сначала.

Никто из флорентиек не мог бы объяснить, зачем им нужны светлые волосы, но все упорно мучились, добиваясь этого. Бабушки красавиц еще помнили времена, когда каждое утро и вовсе начиналось с бритья волос надо лбом, чтобы тот выглядел больше, а вечер при свете пламени камина заканчивался выщипываем появившихся вновь. После их рассказов сидение на жарком солнце не казалось таким уж мучительным.

Но Изабелла мучилась. Впрочем, ее мать тоже.

И Контессина решила схитрить. Она заметила, что песка в верхней части часов заметно больше, чем в нижней. Этим следовало воспользоваться… Девочка встала перед матерью, заслонив собой часы, и принялась излагать свою просьбу. Контессина стояла против солнца, потому наблюдать за ее действиями донья Камилла не могла. Подождав, когда Мария в очередной раз примется промокать лоб и шею хозяйки платочком, девочка за спиной ловко перевернула часы и подмигнула сестре, которая почему-то в отчаянье замотала головой, рискуя уронить шляпу.

Как и следовало ожидать, донья Камилла отказала младшей дочери в такой мелкой просьбе, потом разозлилась на старшую из-за ее долгих (слишком долгих и никчемных!) расспросов о будущем супруге, из-за которых они едва не пропустили минуту, когда следовало смыть состав с волос. И служанки замешкались, уверяя, что прошло слишком мало времени!

Но главный гром грянул, когда оказалось, что волосы приобрели зеленоватый вместо рыжеватого оттенок! Мария утверждала, что из-за того, что смыли слишком рано.

– Что-то с часами, донна Камилла. В кухне даже не успели нагреть достаточное количество воды.

Графиня кричала, что это из-за лени кухонных слуг и нерасторопности самой Марии, но потом задумалась. Ей тоже показалось, что на сей раз время не тянулось бесконечно.

Несчастная Изабелла, волосы которой тоже пострадали, в конце концов призналась в проделке сестры. Конечно, это вызвало новый приступ сумасшедшего гнева со стороны их матери. Контессина не только не пошла в церковь с подругой, но несколько дней просидела взаперти в душной комнате. Только предстоящая свадьба Изабеллы спасла ее от более сурового наказания.

Донне Камилле и Изабелле потребовалось немало терпения, а служанкам усилий, чтобы привести в порядок пострадавшие волосы, а Контессина дала себе слово никогда не осветлять свои собственные:

– Да пусть хоть камни с неба падают!

Это было очень верное решение, но не из-за камней, а потому, что волосы десятилетней Контессины были цвета воронова крыла и отливали на солнце так, словно смазаны маслом. А еще они вились. То, чего другие девушки и женщины добивались ценой невероятных усилий и многочисленных ожогов из-за горячих щипцов, дочери графини природа подарила сполна. После мытья головы служанка просто разбирала ее кудряшки на отдельные пряди. Высохнув, они сами собой превращались в тугие локоны.

Но это не ценилось…

Свадьба старшей племянницы банкира Бенедетто де Барди Изабеллы ди Алессандро во Флоренции прошла по доверенности. Представлявший жениха его друг Ипполито Орсини был полон сознания собственной важности из-за принадлежности к знаменитому древнему роду, словно это лично он делал одолжение Барди, беря замуж Изабеллу. И ничего, что Ипполито относился к боковой ветви Орсини, а сами аристократы не слишком жаловали небогатого дальнего родственника.

Глядя на зазнайку, Контессина дала себе слово, что никогда не согласится стать женой аристократа, как бы ее ни заставляли. Франческа, услышав такую клятву, рассмеялась:

– Кто тебя будет спрашивать?

Но это мелочи, даже саму свадьбу Изабеллы затмило признание Франчески, которое та сделала Контессине:

– Я влюбилась!

– Что?! В кого?!

Франческа старше подруги на целых четыре года, она уже девушка и вполне могла позволить себе влюбиться и выйти замуж, да и просто быть с мужчиной тоже могла.

– В Козимо де Медичи. Он старший сын Джованни де Медичи, знаешь, такой невзрачный старикашка-банкир.

– Старикашка? Я знаю Джованни де Медичи, он партнер моего дяди. Он не старикашка…

– Это все равно! Я же не в него влюбилась, а в его сына.

Франческа показала братьев де Медичи Контессине:

– Смотри, вон они. Нравится?

Честно говоря, Козимо не произвел на Контессину никакого впечатления, он, как и отец, был невысок ростом, довольно щуплый, разве что глаза блестели каким-то загадочным светом.

– А это его младший брат Лоренцо, он старше меня на год, – продолжила просвещать подругу Франческа.

Лоренцо был выше и симпатичней брата, но с первого взгляда понятно, кто в этой паре главный…

Козимо по лицам подружек взглядом лишь скользнул, а вот Лоренцо задержался на рдеющих щеках Франчески.

– Какая красавица! Ты чья?

– Ну уж не твоя! – фыркнула оскорбленная таким поворотом Франческа.

В другой раз Лоренцо ни за что не пропустил бы девушку, несмотря на юный возраст, он славился своими похождениями, но Козимо позвал брата, и Медичи ушли.

– Вот, видела? Лоренцо подошел бы тебе, – вдруг объявила Франческа. Заявление подруги почему-то возмутило Контессину:

– Зачем мне нужен этот любитель подолов?

– Кто?

Контессина и сама не могла бы объяснить, почему так назвала Лоренцо де Медичи, наверное, вскользь слышала такую характеристику юноши и запомнила.

Сама младшая дочь Камиллы де Барди графини Вернио ни Лоренцо, ни тем более Козимо заинтересовать не могла. Ей было всего десять лет, сыновьям Джованни де Медичи – двадцать один год и пятнадцать.

Контессина тоже довольно скоро забыла бы Медичи, но безответно влюбленная Франческа своими страданиями напоминала ежедневно. Контессина недоумевала:

– Чем тебе нравится этот Козимо? Не так уж он и хорош…

– Он умный. Знаешь, какой он умный и образованный! У него такие лучистые глаза…

В глаза Козимо Контессина не заглядывала, потому сказать о них ничего не могла, но влюбленности старшей подруги все равно не понимала. Ни героической внешности, ни высокого роста, ни роскошного наряда… Сын банкира… Что-то незаметно, чтобы эти Медичи были богаты, одеты всегда как простые горожане, свиты даже Джованни де Медичи не имел, а уж его сыновья – тем более. Мать Контессины Камилла де Барди высказалась резко и коротко:

– Скупердяи!

Но ни Контессину, ни Франческу такие мелочи не волновали по двум причинам: обе были младшими дочерями в своих семьях, а значит, получали все в последнюю очередь, к тому же когда это столь юные особы задумывались над вопросом, откуда берутся деньги? Для десятилетней Контессины все просто и ясно: из кошелька! А влюбленной Франческе все равно, полон или пуст кошелек обожаемого ею Козимо. С милым рай и в шалаше, а представление о рае у девушки ограничивалось прекрасным садом и объятьями возлюбленного.

Изабелла уехала к своему супругу, и Контессине невольно пришлось повзрослеть. Ее матери было скучно в одиночку бороться за свою красоту, потому Камилла держала дочь рядом. Контессине скоро нужно искать супруга, это очень важно, тем более приданое девочки весьма условно – большой старый дом на южном берегу Арно, требующий ремонта. Овдовев, Камилла перебралась в дом Бенедетто, чтобы экономить, а их прежний пустовал и ветшал с каждым годом. Была надежда и на то, что Бенедетто де Барди даст приданое племяннице, живущей у него в доме.

Он дал кое-что Изабелле, теперь пришла очередь Контессины очаровывать дядю. Потому Камилла нередко наставляла дочь в том, как быть приветливой и милой, не перечить, но чаще обращать на себя внимание и намекать на свое сиротство.

Камилла ворчала даже из-за того, что Барди стал партнером «этого Джованни де Медичи, у которого отец содержал меняльную лавку и пас овец».

Про овец – ерунда, хотя мастерские у Медичи имелись. А вот о лавке – правда. Когда Барди были в силе и богатстве, с Медичи мало кто вообще считался во Флоренции. Они были середнячками и могли сколько угодно рассказывать, что шары на гербе – в честь следов от удара палицей неведомого великана, которого победил рыцарь Аверардо, мифический предок семьи. Нет, правы те, кто считает эти кружочки пилюлями или банками для кровопускания, недаром у нынешнего банкира фамилия врачевателя.

Только после большого кризиса и Черной смерти, когда все три самых крупных банкирских дома Флоренции разорились, Медичи стали заметны.

Если честно, они того стоили. Джованни ди Биччи де Медичи не просто умен, у него деловое чутье на то, куда вкладывать деньги. У Барди тоже чутье, но положение заставило банк кредитовать правителей, а это всегда было чревато крупными неприятностями. Отец учил Бенедетто, что те, кто на самом верху власти, слишком часто разоряются из-за проигранных войн, отказываясь возвращать долги, страдают «забывчивостью», протестовать против которой опасно для жизни их кредиторов, или попросту умирают раньше времени не по своей воле.

Учить-то учил, но сам оказался вынужден сделать то, от чего предостерегал сына. Богатейшие флорентийские семьи Барди, Аччайуоли и Перуцци ссудили очень крупной суммой английского короля Эдуарда, а тот взял и объявил себя и Англию банкротами! Как сумели при этом ничего не потерять Медичи, для всех оставалось загадкой. Просто один из Медичи ссудил короля чуть раньше и получил обратно свое золото из тех самых займов, которые Эдуард не вернул другим. После этого Медичи остались в стороне, а остальные разорились – сначала Аччайуоли и Перуцци, а потом и Барди. Нет, конечно, на жизнь имелось кое-что, но именно «кое-что». О блестящем состоянии пришлось забыть.

Несмотря на протесты родных, Бенедетто Барди решился войти в долю к Джованни де Медичи, когда тот, получив в наследство от дяди семейный бизнес, превратил римское отделение банка в самостоятельную структуру. У Джованни была мечта – стать банкиром самого папы, видно, он хорошо знал, какие суммы крутятся в Риме, но желающих заполучить папские деньги слишком много и без Медичи.

И вот теперь этот Бальтазар Косса!

Поддерживать притязания бывшего пирата на папский престол!..

– Где синьор Козимо?

– В соборе, синьор Медичи. – Карло произнес это так, словно хотел добавить: где же ему еще быть?

Да, Козимо просиживал в недостроенном соборе часами. Этот собор – боль всех флорентинцев, когда-то горожане решили построить нечто необыкновенное, не хуже римских, строительство начали, но потом грянули непростые времена, разорение нескольких богатейших семей, Черная смерть, выкосившая две трети города, упадок торговли и производства… К тому времени, когда Флоренция немного пришла в себя, начинавшего строительство ди Камбио давно не было в живых, кто только после него не строил Санта-Марию дель Фьоре! Менялись архитекторы и члены Совета Флоренции, жертвователи и рабочие… Горожане, кажется, уже привыкли к стенам без крыши, даже улица вдоль будущего собора называлась просто: «вдоль фундамента». Но у всех была мечта: увидеть его под красивым куполом.

Видеть «дырявый» собор было больно каждому флорентинцу. Однако денег не находилось, как не имелось и архитектора, готового взяться за столь трудное дело. Честно говоря, никто не был уверен, что и Арнольфо ди Камбио имел проект купола, кроме разве общего рисунка. Если и имел, то унес тайну с собой в могилу, а повторить или создать заново этакое не под силу нынешним архитекторам.

Козимо не раз бывал в незавершенном соборе с учителем, частенько заходил сюда и сам.

Джованни де Медичи отмахнулся от охраны, взяв с собой только Карло.

– Кому я нужен? Золота с собой не ношу, грабить нечего…

Это было правдой – один из богатейших людей богатейшего города выглядел скромно, его богатство не блестело золотом на его шее, не искрилось драгоценными камнями на его пальцах или конской упряжи, как у других. Его золото работало, принося другое золото, чтобы то, в свою очередь, приносило еще…

Сына Джованни нашел рисующим очередной вариант купола. Медичи взял один из листков, поднес ближе к глазам (ему полсотни лет, стал хуже видеть). Да, у Козимо определенно есть способность к рисованию…

– Но зачем столько почти одинаковых рисунков?

Козимо не удивился вопросу, покачал головой:

– Они не одинаковы, немного отличаются. Я пытаюсь понять, на что можно опереть купол, чтобы верхушка не рухнула внутрь.

– Хочешь стать архитектором?

У Джованни де Медичи цепкий, пронзительный взгляд, но сына эти глаза не пугали никогда. Своих глаз не отвел, спокойно ответил:

– Нет, мне больше нравится рисовать. Но я мечтаю подарить Флоренции достроенный собор.

– Я тоже. Но иначе, чем ты. Медичи не архитекторы, потому завершить строительство не могут, но мы можем найти того, кто это сумеет сделать, и оплатим его работу.

– Вы знаете такого человека? – Глаза Козимо заблестели от возбуждения.

– Пока нет. Мало того, ни я, ни ты, – Джованни кивнул на разложенные по полу листы с зарисовками и схемами, выполненные рукой сына, – даже не понимаем толком, что же должно получиться. Для этого нужно в Рим, там есть на что посмотреть. Это я хотел тебе сказать. Собери рисунки, пойдем, нам некогда.

По дороге домой он объяснил Козимо:

– Я не зря позвал тебя на вчерашнюю беседу с Коссой. Мы поедем в Пизу, чтобы сделать его тем, кем он мечтает стать.

– Папой?! – невольно ужаснулся Козимо. – Он же прохвост и пират!

– Пират он бывший, а прохвост наш. Помнишь, я говорил о своей мечте? Пришло время ее исполнить…

– Его не выберут.

– А вот это уже наше с тобой дело. Потому и отправимся к кардиналам.

– Подкуп? – осторожно прошептал юноша.

– Козимо, я многое расскажу тебе, но не здесь, не на улице Флоренции, а по пути в Рим. Лоренцо еще слишком юн, чтобы знать о многих темных сторонах жизни, а тебе пора с ними знакомиться.

Козимо нахмурился:

– Это обязательно?

– Что, поездка или знакомство?

– И то и другое.

В голосе Козимо слышалось почти отчаянье. Джованни нахмурился: умный, рассудительный, скорый на решения Козимо явно не желал идти по стопам отца, это было обидно. Медичи так старался расширить дело, разбогатеть, чтобы оставить сыновьям хорошее состояние, чтобы им не пришлось думать о каждом потраченном флорине, а Козимо все равно.

– Хорошо, давай договоримся. Ты будешь руководить римским отделением банка и одновременно изучать все, что тебя заинтересует, там есть на что посмотреть, там есть художники и скульпторы. А заодно присмотришь за Коссой, если его изберут, конечно.

Козимо не нашел что возразить. Похоже, юность закончилась, наступила зрелость.

В мире дробилось и множилось все – империи распадались на отдельные королевства, королевства, в свою очередь, превращались в герцогства или города-государства, множились даже папы.

Климента, избранного в Авиньоне, поддерживали парижские богословы, Григория – неаполитанский король, эти двое с завидной регулярностью предавали анафеме друг друга, а заодно и всех, кто поддерживал соперника, и обещали встретиться, чтобы… да, каждый клялся, что готов отречься, если отречется другой. Казалось бы, чего проще – вместе отречься, но пока два проклятых друг другом папы кормили христиан лишь обещаниями, выискивая все новые и новые поводы, чтобы отложить исполнение обещания. То не устраивало место встречи, то не прислали корабли, то пугала эпидемия, то вмешивалось собственное нездоровье, то беспокойство за свои земли или нападение соседнего короля… Зимой ехать было холодно, осенью слякотно, летом жарко, а весной много дел и без встречи с соперником…

Такое положение не устраивало никого, кроме самих пап, вцепившихся в свои кормушки руками и зубами.

Когда год назад умер авиньонский папа Климент (какой подарок римскому папе Григорию!), казалось, все разрешилось само собой. Но в Париже так не думали, богословы Парижской Академии немедленно избрали нового – Бенедикта. Он подходил на эту роль не больше предшественника, хотя Григория анафеме не предавал и встретиться с ним не обещал. Противостояние продолжилось.

Тогда Косса и решил, что пришло его время.

Собрав ведущих богословов в Пизе, Бальтазар обескуражил их предложением объявить двух других пап лишенными сана и избрать единственным грека Петра Филарга. Это предложение выбило почву из-под ног противников, которые предполагали, что Косса станет рваться к власти сам. К тому же Филарг был самым безобидным из собравшихся на конклав в Пизе кардиналов, он далеко не молод, нерешителен, попросту слаб, и обладал всего двумя существенными недостатками – излишней заботой о своих многочисленных отпрысках, называемых «племянниками», и любовью к вкусной еде. К счастью, его отпрыски не были честолюбивы и не рвались к власти или кормушке, довольствуясь тем, что перепадало, а обжорство Филарга разорить курию не могло.

Прекрасный компромиссный вариант утвердили единогласно, сам новый папа, взявший имя Александр V, трясся от страха и готов был подчиниться Коссе во всем.

Целый год Косса мотался по Апеннинскому полуострову (исключая Неаполитанское королевство, разумеется) и прилегающим государствам, договаривался с герцогами и главами монастырей, главами республик вроде Флоренции или дожей Венеции, убеждал позволить торговать индульгенциями, организовывал паломничества, юбилеи, наконец, освобождал от неаполитанцев Рим! Он готовил Италию – нет, не для Филарга, тому достаточно вина, еды и девочек, на которых старик мог лишь смотреть, готовил для себя.

И сделал бы это, но…

Обжорство, особенно в пожилом возрасте, до добра не доводит. От чего умер папа Александр, был ли отравлен или просто случилось несварение желудка? Никто тогда не обвинил Коссу, все прекрасно понимали, что власть все равно в его руках, а надевать папскую тиару на собственную голову рановато. Но не сделать это теперь значило упустить престол Святого Петра совсем. Второго Филарга в запасе у Коссы не имелось.

И он решил, что время пришло.

Но если год назад Коссу избрали бы несомненно, то теперь и кардиналы собрались другие, и цену заломили гораздо большую.

– Хорошо хоть, на Собор приехали всего семнадцать кардиналов, будь их три десятка, мы бы разорились, – ворчал Джованни де Медичи. И был прав, неуемные аппетиты членов конклава грозили обесценить всю будущую выгоду от победы Коссы за Святой престол.

Козимо чувствовал себя отвратительно, оставалось одно желание: чтобы все это поскорей закончилось. Ему надоела Пиза, хотелось домой во Флоренцию.

До конклава несколько дней, а следовало заручиться поддержкой двух кардиналов, кичившихся своей неподкупностью или, что вероятней, уже получивших вознаграждение от соперников Коссы. Сколько же нужно предложить этим двоим?

– Четверо вполне могут поступить подло, проголосовав против меня. Плюс эти двое… Даже подкуп ныне ничего не гарантирует. Золото берут, но слова не держат, – ярился Бальтазар.

Джованни де Медичи усмехнулся: кто бы говорил! А Козимо осторожно поинтересовался:

– Обвинения в чем боятся кардиналы?

– Не понял…

– Каких обвинений боятся кардиналы, которых нужно приструнить? Вместо золота можно использовать шантаж.

– Ничего они не боятся. Ересь – слишком громко и опасно… Разврат?.. Кто ему сейчас не подвержен… К тому же обвинять нужно в том, в чем не грешен сам, иначе пострадаешь первым.

– А содомия?

– Это да, только их любовники давно перекуплены и рта не раскроют. А без доказательств лучше не обвинять.

– Не надо обвинять, достаточно, чтобы они знали, что вы можете это сделать.

Глаза Бальтазара Коссы прищурились, а бровь Джованни де Медичи изумленно приподнялась – вот тебе и тихоня Козимо!

Но это оказалось не все…

Оглядев аппетитные ягодицы двух красавчиков, которых через пару часов привел Козимо, Косса крякнул:

– Я бы и сам не прочь ими воспользоваться…

– Ваше дело сейчас – устроить так, чтобы оба попали на глаза и в постель к нужным людям, – напомнил Козимо.

Он раздобыл двух юношей, уже вкусивших прелести мужской любви, но еще не известных любителям этой забавы, заполучив тех в художественной мастерской. Всем пришлось прилично заплатить – и наставнику, и моделям, и остальным, чтобы пока молчали, но эта плата не шла ни в какое сравнение с потраченными на кардиналов суммами. Узнав о расходах, Джованни ворчливо поинтересовался:

– Ты не мог догадаться до этого раньше?

Юноши попали на глаза кому надо, и в постели тоже попали, пропустить аппетитные ягодицы новеньких у обоих кардиналов не достало сил. Один из любовников – бедолага Жан – жаловался:

– Этот ваш кардинал настоящий жеребец, даром что старый. Я теперь полмесяца сидеть не смогу ровно.

Козимо похлопал его по спине:

– Ты выполнил все, что нужно, теперь нескоро придется подставлять свой зад.

– Ему же?!

– Это будет зависеть от тебя. Мне нужно, чтобы вы с Джеромо всего лишь постояли рядом недолго.

– А это зачем? – удивился уже Джованни.

– Коссе не придется угрожать кардиналам раскрыть их тайну, даже говорить ничего не придется, если они увидят Жана и Джеромо рядом с нами.

Отец ахнул:

– Козимо, ты превзошел даже меня!

– Просто я хочу скорей отвязаться от всей этой грязи.

– Боюсь, сын, что грязь основа нашей жизни. Но ты молодец! Даже я до такого не додумался.

Они так и поступили.

Процессия кардиналов, шествующих во дворец на конклав для избрания нового папы, растянулась – никто не хотел идти, наступая на пятки предыдущему, все так или иначе постарались отстать и медленно, с отрешенным видом вышагивали практически поодиночке.

Их отсутствующий вид никого не мог обмануть.

Жан, заметив своего мучителя, попытался спрятаться за спиной Козимо, но тот зашипел:

– Нет, он должен тебя увидеть!

Сначала взгляд кардинала лишь скользнул по любовнику и следом по Козимо, потом метнулся от одного к другому. Медичи-младший поклонился, насмешливо глядя на жертву своей хитрости. Бедолага даже приостановился, Козимо ткнул Жана в бок, и тот неловко крикнул:

– Мы надеемся, что вы сделаете верный выбор!

Буквально втянув голову в плечи, кардинал поспешил во дворец, ему было уже не до величавой походки…

Со вторым повторилось примерно то же, только вперед вышел Джеромо, пославший любовнику воздушный поцелуй. Кардинал едва не свалился замертво, пришлось немедленно убрать перестаравшегося юношу.

Обоих «помощников» щедро наградили, напоили до беспамятства и уложили спать под хорошей охраной. Пока дело не завершено, отпускать их рано. Договорились при необходимости отправить юношей прислуживать кардиналам за обедом.

Этого не понадобилось, оба намек поняли и проголосовали «как надо».

17 мая 1410 года Бальтазар Косса был избран новым папой – Иоанном XXIII. Позже его назовут антипапой и все отменят, а через полтысячелетия это имя возьмет себе другой понтифик…

Через неделю состоялось возведение нового (уже третьего, помимо Бенедикта и Григория) папы на престол Святого Петра. Вернее, сам престол оставался в Риме, а Рим – под властью неаполитанского короля Владислава, который предпочитал Григория. С предыдущим папой, Григорием XI, король то ссорился, и тогда папа предавал его анафеме, то мирился, тогда анафема снималась, но в Рим не пускал. Это оставляло Коссе надежду договориться и с королем Владиславом, и с парижскими богословами, поддерживающими папу Климента в Авиньоне.

Позже Генрих Наваррский, будущий король Франции Генрих IV, кстати, женатый первым браком на дочери Екатерины Медичи Маргарите (королеве Марго), а вторым – на Марии Медичи (матери короля мушкетеров Людовика XIII), произнес сакраментальную фразу:

– Париж стоит мессы.

Бальтазар Косса, ставший папой Иоанном XXIII, вполне мог сказать нечто похожее о Риме. Рим стоил любых жертв, не говоря уж о денежных.

– А мне обязательно уезжать?

Козимо с удивлением посмотрел на Жана:

– Нет, ты можешь продолжать здесь жить и работать. Никто тебя ни в чем не обвинит.

– А… с кардиналом можно встретиться?

– Ты же говорил, что он жеребец?!

– Но… лучше богатый жеребец-кардинал, чем нищий лавочник или монах. Хоть деньги будут. К тому же он защитит от обвинений…

Козимо покачал головой:

– Думаю, он будет теперь сторониться тебя.

Жан вздохнул:

– Жаль.

Пришлось придумывать, как вернуть доверие кардинала. Козимо смеялся:

– Вот уж не думал, что за неделю дважды придется затаскивать любовника в постель кардинала. Впрочем, не такая уж непосильная задача.

Конечно, не все были согласны с избранием бывшего пирата и известного распутника.

– Престол Святого Петра был попросту куплен вами!

От злого возбуждения кардинал даже брызгал слюной. Но столь сильная ярость ничуть не смутила нового понтифика, Косса, вернее, теперь уже папа Иоанн спокойно отер рукавом капельку со своего одеяния и насмешливо поинтересовался:

– Вы предпочли, чтобы он был куплен вами?

И, не глядя на обомлевшего соперника, спокойно прошествовал дальше.

Козимо подумал о том, что, начни Косса спорить, грозить или просто оправдываться, получилось бы куда хуже. Что ж, хороший урок на будущее – даже если ты виновен, не оправдывайся.

– Тебя ужасает, что ты участвовал в этой игре, называемой выборами папы?

Если бы вопрос задал отец, Козимо не удивился. Джованни де Медичи знал о неприятии всего, в чем они участвовали в последние недели. Но спросил Косса, вернее, теперь папа Иоанн. Козимо насторожился: неужели его недовольство так заметно, что даже Косса разглядел? Это плохо, по лицу банкира ничего нельзя прочитать, иначе ему грош цена. Отец был бы недоволен…

А Косса продолжил:

– Я догадываюсь, что ты должен испытывать и думать. Мы не лучше, но и не хуже других. Все покупают и продают. Все и всё, мы лишь оказались самыми ловкими.

Не зная, что ответить, Козимо лишь коротко кивнул. Глаза у папы Иоанна цепкие, не спрячешься…

– Козимо, я служил папе Урбану, не забывай. Хуже придумать трудно. То, что я видел тогда…

– Все было так ужасно?

Бальтазар вздохнул:

– Ужасно? Нет, это ад на земле. Люди молили только об одном – о скорейшей смерти. Если кто и знал толк в пытках, то это Урбан.

– И вы при этом называли его Святым отцом?

У Козимо даже голос дрогнул. Их с отцом занятие ростовщичеством считается смертным грехом, а тут он о папе слышит такое!.. Есть ли что-то святое в этой жизни?

– Чтобы сесть на этот престол, нужно что угодно, кроме добродетели?

Вырвалось нечаянно, но Коссе понравилось, он даже расхохотался:

– Только кардиналам этого не говори. А еще моему Дитриху фон Ниму, а то он непременно запишет. – Вдруг вмиг стал серьезен. Такие переходы пугали Козимо, не хотелось бы видеть сталь в только что бывших веселыми глазах. – Пути Господни неисповедимы, нам не дано знать, почему Он позволил случиться чему-то, почему кто-то стал кем-то. – И тут же без всякого перехода подмигнул: – Раве только мы сами это устроили.

Козимо не понимал, что за человек перед ним.

Распутник, каких свет не видывал, давным-давно любил одну женщину – Иму. Има была замужем, о любви и бесконечных изменах Коссы знала, но также любила в ответ и готова была отдать свою душу, если бы понадобилось возлюбленному. Об этом Козимо рассказал Поджо Браччолини, которого папа Иоанн пригласил к себе секретарем.

Има красивая, хотя уже немолода, умная и верная. От нее можно ожидать любви, такой, какая очищает и облагораживает. Но Бальтазар…

Косса не чурался симонии, готов был продать или купить душу, если бы только цену назвали подходящую, но при этом носил на груди ладанку с…

– Палец Иоанна Крестителя. Тот самый, который он вверх поднимал.

В ладанке была косточка фаланги. По тому, как бережно, почти истово обращался с реликвией Косса, Козимо понял, что это настоящее.

– Он меня от смерти не раз спасал.

А рядом на шее висел простой крестик.

– Крестильный?

– Этот? Нет, паломница подарила. Из тех, что в белых одеждах ходят.

Козимо слышал о таких. Когда приближался какой-то юбилей, Европу наводняли паломники. Эти люди в белых одеждах проходили пешком большие расстояния, мерзли и мокли, голодали и спали на голой земле, только бы в нужный день оказаться в Риме или у святыни и получить прощение грехов и благословление от самого папы. Они истово верили, что стоит прикоснуться к мощам, к воде святого источника или просто увидеть крестное движение руки папы, и грехи будут прощены, исцелится душа, наступит светлый день в их жизни. Им помогали по дороге, давали хлеб и кров, просили помолиться за всех… Но сами следом не шли, оставались дома, в глубине души завидуя решимости других все бросить и пойти по зову души.

Косса внимательно посмотрел на крест, о чем-то подумал и изрек:

– Юбилеи надо устраивать почаще.

Он умел из всего выжать деньги. Возможно, это роднило его с Медичи?

После Собора в Пизе прошло совсем немного времени, и новый папа объявился во Флоренции. Приехал не просто так, а к Медичи.

Джованни и объяснять нечего, Иоанну XXIII нужны деньги, много денег. Потому он просто поинтересовался:

– Сколько?

– Сто тысяч флоринов.

Медичи даже отвечать не стал, слишком нелепой была названная сумма. Это две трети всего дохода банка, даже самые щедрые поступления не покроют такой расход.

– Хорошо, – согласился Косса, – можно меньше, пять тысяч я внесу сам.

Козимо прекрасно понимал сомнения отца, они касались не только размеров самой суммы, Джованни опасался, что Медичи превратятся для нового папы в дойную корову, какими стали когда-то Барди и Аччайуоли для английского короля. Их печальный опыт многому научил банкиров всей Европы.

– У меня нет таких денег, Святой отец.

– Нужно найти, – помрачнел Иоанн. – Без выкупа я связан по рукам и ногам. Не отдавать же неаполитанцу братьев и племянника?

– Вам нужны средства на выкуп?

– Да, эти идиоты умудрились попасть в плен. Если нужен залог, я дам. Хоть вон тиару.

Заложить один из символов папской власти? Даже ради выкупа родственников из плена такое едва ли возможно.

Но Бальтазар Косса так не считал. Для чего еще папская власть, как не для того, чтобы ею пользоваться? Для него тиара скорее богатый головной убор, щедро украшенный бриллиантами, сапфирами, изумрудами… Смешно, но если Косса не вернет эти средства, то придется попросту выковыривать драгоценности, целиком продать эту красоту просто невозможно.

Джованни де Медичи не задумывался над возможностью испортить тиару, рассчитывая долгом просто привязать к себе беспокойного понтифика, а деньги вернуть с помощью их давней тайной задумки.

В те времена знатных и состоятельных противников на поле боя старались не убивать, а брать в плен. С убитого что возьмешь, кроме его доспехов, а вот пленного можно освободить за хороший выкуп. Пленение людей при деньгах и титулах было неплохим средством пополнения своего кошелька.

Самым известным и значимым пленником лет через сто стал французский король Франциск, попавший к императору Священной Римской империи Карлу V в битве при Павии. Горя с царственным узником бедолага Карл хлебнул полной ложкой. Франциск сделал все, чтобы отравить триумф победителю. Якобы чтобы собрать необходимый выкуп, он договорился о замене своей тушки на своих двух сыновей, письменно обещал жениться на сестре Карла Элеоноре и одновременно попросил помощи у Османской империи.

Едва вернувшись в Париж, Франциск по-рыцарски от всех договоров отказался, заявив, что принцев Карл может оставить себе, а его сестра в качестве супруги французского короля не прельщает.

Позже Карл принудил короля жениться, приравняв выкуп за него к приданому сестры и вернув принцев во Францию. Но турки, получив столь желанное «приглашение», на запад уже двинулись. Расхлебывать деяния Франциска пришлось всей Европе.

Это к тому, что брать в плен королей не стоит, особенно таких, как Франциск, которые хозяева своему слову по принципу: сам дал, сам и обратно возьму. Кстати, Карл пообещал лично лишить Франциска мужского достоинства, если тот не выполнит своего обещания жениться на Элеоноре. Если это и испугало французского короля, то не принесло самой Элеоноре ничего хорошего. Жену Франциск не ставил ни во что, как и первую, благодаря которой получил сам престол. Любовницы Франциска сидели на месте королевы рядом с ним на троне и получали все положенные Элеоноре почести. С того и повелось… Младший сын Франциска Генрих II, женатый на Екатерине Медичи, открыто предпочитал ей любовницу Диану де Пуатье, а следующие короли и вовсе не заморачивались такой нагрузкой, как супруга.

Косса просчитался, к тому времени, когда в Неаполь были отправлены те самые девяносто пять тысяч флоринов, его братья уже нашли свою смерть в темнице неаполитанского короля. Удалось спасти только племянника.

А вот Рим не удалось. Этот город много лет был разменной монетой королей и герцогов. Без сильной власти Рим не выдерживал малейшего натиска и то и дело разорялся то неаполитанцами, то приходившими им на смену герцогами. Пожалуй, спасло город только падение неаполитанской династии, после короля Владислава следующая королева Джованна с трудом удерживала власть в собственном королевстве.

Но тогда Владислав еще был жив и силен. Он снова захватил город и снова отдал его на разграбление – обычай всех победителей. Грабить было особенно нечего, все давно ограблено. Папа Иоанн бежал во Флоренцию, а вот Козимо Джованни де Медичи отправил в Рим на практике осваивать банковские премудрости. Римское отделение не было самым крупным, его опережали головное во Флоренции и венецианское, но было самым доходным.

Козимо отправился в Рим, напутствуемый не только отцом и матерью, но и Никколо Никколи. Тот сокрушался, что из-за военных действий не может позволить себе поехать вместе с учеником, но советовал, что искать, смотреть и с кем познакомиться. Советовали и Бруни с Браччолини, правда, с оговоркой, чтобы он не судил поспешно.

Что они имели в виду, Козимо понял, едва подъехав к Риму.