Черная ночь Назрани

Глава 1 ПЕРЛОВЫЙ СУП

Генерал Цаголов отчасти завидовал водителям, которые могут позволить себе роскошь находиться за рулем пусть и не в расхлябанном виде, то во всяком случае налегке — в шароварах, расстегнутой до пупа рубашке, матерчатых мокасинах. Он себе такого не разрешал. Понимал: его ли машину остановят, он ли решит разобраться в какой-нибудь заковыристой дорожной ситуации, в любом случае министру негоже представляться подчиненным, будучи в шортах и тапочках на босу ногу. Поэтому Эдуард Бесланович всегда одет с иголочки, на нем все дорогое, добротное — что называется, фирменное. В понедельник он ехал в трикотажной рубашке «поло», идеально сидящих светло-серых брюках и кожаных плетеных туфлях. Жена купила их без примерки, заметив на коробке странное уточнение — «антистрессовые». Может быть, именно благодаря им Цаголов не разозлился, когда, притормозив перед поворотом, почувствовал сзади сильный удар. Посмотрел в зеркало заднего вида на бежевую «Ниву», отстегнул ремень, но выйти из машины не успел. Открыв дверь, он увидел перед собой три фигуры в камуфляже, с омоновскими нашивками, все в масках. Двое вцепились в него и с такой силой выдернули из машины, что, не удержи они его, генерал перелетел бы на другую сторону дороги. Еще мгновение, и рот залеплен скотчем, на голову наброшен плотный, судя по запаху брезентовый, мешок, его, согнув, куда-то ведут, вталкивают в машину с бесшумно работающим двигателем. Он чувствует, что сидит между двумя молчащими мужчинами, машина разворачивается, и они едут. Куда? Что это? Кто это? Чеченские боевики, которые часто грешат похищениями? Маловероятно, что они очутились на северо-западном направлении. А если все-таки они, для чего Цаголов им понадобился? Вызволить из Назрановского СИЗО нескольких соотечественников, уличенных в пособничестве боевикам? Не исключено. Однако эти похитители молчат, а чеченские боевики люди беспардонные, они спокойно говорят между собой при похищенных, не беспокоясь, понимают те их язык или нет. Скорей всего, не боевики. Тогда кто? Омоновскую форму может приобрести всякий. Предположим, это уголовники, преступная группировка, которая стремится освободить арестованных сообщников. Опять же в обмен на него, министра. Это уже ближе к истине. А вот лучше этот вариант или хуже… Боевики могут так спрятать пленника, что тебя не скоро найдут. У криминальных бузотеров опыт похищений людей поменьше, если милиция быстро выйдет на их след, в панике бандиты могут просто убить узника.

Странно, что его не обыскали. Должны были проверить, не держит ли чего под рубашкой. Впечатление, будто похитителям известна его привычка ходить невооруженным. Хотя для большинства кавказских мужчин это характерная картина — покрасоваться с оружием. С одной стороны кинжал, с другой — пистолет, самые оголтелые в придачу повесят парочку гранат. Попробуй подступись к такому! Он же не любитель подобных вещей. За двадцать пять лет даже на задержание редко ходил с пистолетом и охранников своих пытался приструнить — спрячьте оружие, ни к чему его лишний раз демонстрировать. Нечего чересчур увлекаться мерами безопасности, хотя, как выясняется, пренебрегать тоже не стоит. Тем более что его должность иначе как «расстрельной» не назовешь. Многие коллеги в соседних республиках пережили покушения.

Ему за свою жизнь Тоже приходилось бывать в крутых передрягах. Он же вернулся в республику только в девяносто восьмом году. До этого прошел много горячих точек. В молодости его, южного человека, отправили на работу в Воркуту. В то время там был самый мощный очаг преступности в стране — вокруг сплошные зоны. Но ничего, справился.

Цаголов заставил себя отвлечься от дурных мыслей и сосредоточился на дороге. Пытался понять, в какую сторону его везут. Три раза подряд машина поворачивала резко налево — его с силой прижимало к сидящему справа молчуну. Значит, везут, на север, а не в сторону Чечни. Это уже обнадеживает.

Поездка продолжалась больше часа. Наконец машина съехала с дороги, убаюкивающе прошелестела по траве и остановилась. Вышел только водитель, эти двое, по бокам, сидят. Вскоре открылись обе задние двери, и Цаголова выволокли наружу. Почувствовав, что его никто не держит, он потянулся, разминая затекшее от неподвижного сидения тело. С наслаждением вдохнул свежий воздух. Наверное, машина остановилась возле леса. От легкого ветра зашумела листва. Никаких других звуков нет — ни голосов людей, ни шума машин. Тишина, как в первый день творения. В хорошую дыру его привезли.

Молчаливые сопровождающие втащили генерала в какое-то помещение, сняли с головы мешок и удалились, закрыв дверь. Ничего нового он не заметил — двое в камуфляже, в масках. Обращаться к ним бесполезно, все равно не ответят.

Эдуард Бесланович начал сдирать со рта широкую ленту скотча, чем причинил себе изрядную боль. Пожалел, что утром побрился: если бы на лице была щетина, экзекуция была бы менее болезненной.

Содрав с лица ленту, Цаголов огляделся. Он находился в землянке без единого оконца. Только что снаружи его поразила полнейшая тишина. Но оказалось, что здесь, куда его закупорили, еще тише, сюда вообще не проникает никаких звуков. Стены представляют собой вертикально стоящие широкие доски неровной формы. В углу покоится матрас на деревянной раме. Он накрыт пестрым линялым материалом, похожим на шторы. Видно, как из-под него выпирают пружины. Помещение освещала стеариновая свеча, стоявшая в эмалированной кружечке. Сама кружка водружена на выкрашенную коричневой масляной краской тумбочку с дверцей, на которой вместо ручки приделан фарфоровый изоляционный ролик. Эдуард Бесланович вспомнил, что в свое время, когда он учился в школе транспортной милиции, у него в общежитии была точно такая же. Он открыл дверцу тумбочки и увидел, что внутри лежат две новые свечки, две коробки спичек и алюминиевая ложка. В углу, по диагонали от матраса, стоит старое оцинкованное ведро. Стало быть, это туалет, землянка с удобствами. Да, место накатанное, он здесь не первый узник.

Теперь остается помечтать, как вырваться из этого склепа. В приключенческом фильме заключенный, разломав ложку, перепилил бы острым краем пару досок, потом этой же ложкой сделал бы подкоп, через который бы благополучно смылся. Заодно можно вспомнить о том, что ручку ложки узник загадочным способом превратил бы в нож, по остроте не уступающий сапожному, после чего любая охрана должна сломя голову в страхе разбежаться. В жизни подобную авантюру совершить, увы, невозможно. Иначе тут и ложку не оставили бы. То же и со спичками. Ну устроит пожар, сам же задохнется в дыму, прежде чем его спасут. Возможно, спасать вообще не станут. Поэтому остается ждать дальнейшего развития событий. Можно даже прикинуть, сколько времени ему ждать освобождения. Цаголов почувствовал, что убивать его не собираются. Через час-другой МВД будет охвачено недоумением — где министр? Свяжутся с женой. Кстати, первой может поднять тревогу Люба — его включенный телефон остался в машине. Жена позвонит — часто беспокоится, как он доехал, после чего начнет его разыскивать. Короче говоря, сегодня день паники, а завтра, когда близкие будут готовы ради него пойти на любые жертвы, похитители заявят о выкупе. Если назначат реальную сумму, Люба сразу отдаст, пусть подавятся. Если заломят несусветную — министерство вступит с ними в переговоры. На это уйдут вторник и среда. У милиции на этот счет имеются собственные трюки, ему самому приходилось разруливать похожие ситуации. Механизм передачи денег — очень опасный момент для похитителей, тут чаще всего они попадаются. Поэтому всякие детали обсуждаются и так и сяк, на эту волокиту уйдет два дня. Обычно похитители наивно предпочитают проводить финальную стадию под покровом ночи. Значит, в четверг, ближе к рассвету, его освободят. Часы у него остались, будет следить за временем.

Итак, как минимум три дня ему придется маяться в этой келье. Без бумаги, без книг, без радио. Остается только размышлять да взбадривать себя физическими упражнениями, чтобы не впасть в уныние.

Первый раз еду принесли днем. Громила в маске поставил миску на тумбочку и, поспешно юркнув обратно, закрыл дверь. Эдуард Бесланович крикнул, что он исполняющий обязанности министра внутренних дел и требует объяснить причины задержания. Тот никак не прореагировал, даже не стал слушать.

Цаголов осмотрел миску, поел перловый суп с тушенкой. Судя по посуде и качеству пиши, похитители каким-то образом связаны с армией. Это уже становится интересным. Похоже, его отстранили от каких-то важных событий. Поневоле засомневаешься насчет четверга. Дело может оказаться гораздо серьезнее, чем он предполагал.

Глава 2 СТРИЖКА НА ДОМУ

Вернувшись из Назрани, Виктор рассказал обеспокоенной отсутствием племянника тетке о тамошних событиях. После чего принялся собирать сумку. Положил молоток, мастерок, кой-какую мелочь. Нашлось у него немного, с килограмм, цемента — тоже взял. Вряд ли понадобится больше. Сумка получилась увесистой. К тому же сердобольная тетка, постоянно находившая его катастрофически худым, без лишних слов приготовила бутерброды с сыром, а уж вечером не удержалась от того, чтобы засунуть в этот же пакет крутые яйца и свежие, только с грядки, огурцы.

Виктор лег спать, поставив для страховки будильник. Больше всего он боялся, что утренний автобус отменят, как порой случалось, либо тот сильно опоздает, что случалось сплошь и рядом. Морально он был готов даже потратить на дорогу те деньги, которые вчера получил от Турецкого. Однако обошлось без такой жертвы. Автобус, конечно, опоздал, как же без этого. При желании эти несчастные пятнадцать минут можно наверстать, но такую грандиозную задачу водитель перед собой явно не ставил. Более того — казалось, он делает все возможное, лишь бы сорвать встречу Виктора с Тамарой. Спокойно ждал, пока дорогу перейдет стадо коров; снижал скорость до смехотворно малой, предписанной знаками величины даже там, где редкостную дисциплинированность не могли оценить ни другие водители, ни гаишники, которых в тот момент рядом не было; и наконец, не пытался обогнать тихоходную платформу, бережно перевозившую асфальтовый каток. Благо она свернула на бензоколонку, а то Виктор сидел уже как на иголках и беспрерывно поглядывал на часы. Неужели Тамаре надоест ждать и она уйдет?

Тамара дождалась. Поздоровавшись с Виктором за руку, улыбнулась:

— Я уже справилась в диспетчерской, не отменили ли этот рейс. Мне сказали: потерпите — едет. Пришлось набраться терпения.

Сегодня девушка была в полосатой рубашке навыпуск, с распущенными по плечам волосами. Глаза были подкрашены: вдоль верхних ресниц линия карандашного контура растушевана, нижние ресницы аккуратно подведены карандашом. Выглядела еще лучше, чем вчера, хотя, казалось, куда уж лучше.

— Виктор, вы помните, что сначала мы должны зайти ко мне домой? Постричься для конспирации.

Еще бы не помнить! Иначе он перед свиданием с Тамарой обязательно посетил бы парикмахерскую, чтобы убрать свои лохмы, которые ему самому осточертели.

Поставив табуретку посреди комнаты, она обмотала Виктора синтетической пелеринкой и принялась за дело.

Стригла Тамара долго, от неподвижного сидения у Виктора затекло все тело. Когда же, закончив, она протянула ему зеркало, Виктор не мог скрыть своего искреннего изумления. Вот уж мастерица так мастерица! Одно слово — художник. Убрала лишние волосы с висков, чуть-чуть укоротила сверху, с таким расчетом, чтобы можно расчесывать на пробор, затылок сделала «на нет». Он сейчас выглядит, как ее ровесник. Его сроду так хорошо не стригли.

— Какая же это конспирация! — сказал Виктор. — Подумают, что пришел на бал, а не печку чинить.

Тамара зарделась от такой похвалы.

Теперь заговорщикам нужно было скоординировать свои действия.

— Я могу возиться с печкой и восемь часов, могу управиться и за два. Главное — закончить работу после того, когда вы узнаете сведения, нужные Турецкому.

— Другими словами, если рядом будет Анжелка и я не смогу говорить открыто, то должна намекнуть вам, — поняла Тамара. — Давайте придумаем какой-нибудь пароль типа «Здесь продается славянский шкаф?».

Следовательская стихия захватила их. Они перебрали несколько вариантов условных фраз, прежде чем остановились на самой удачной. Договорились, что, когда придет пора закругляться, Тамара спросит Виктора: «Печку лучше топить дровами или углем?» Очень удобный пароль: предельно короткий, запоминающийся и, самое важное, подходит по тематике. Вряд ли посторонний человек, услышав такой вопрос, заподозрит что-то неладное, догадается о его большой смысловой нагрузке.

Анжела Аштрекова тоже, видимо, оценила красоту молодого печника, постреливала на него своими карими глазками.

Предварительный диагноз насчет того, что печка треснула, оказался не совсем точным. Просто вокруг железной дверцы — закрывать аккуратней надо, а не хлопать — осыпалась штукатурка, из-за чего разболтались близлежащие кирпичи, стало быть, и тяга ухудшилась. Отремонтировать это можно достаточно быстро. Но ведь Александр Борисович просил Тамару выяснить правду насчет Аштрекова. Что, если Виктор закончит свою работу, а она не успеет? Тогда придется уходить несолоно хлебавши. Поэтому Виктор действовал без малейшей спешки. Вынул печную дверцу с рамкой, поотбивал молотком засохшую штукатурку, раствор готовил так долго, будто перетирал землянику с сахаром. В общем, тянул время всеми возможными способами.

Анжела и Тамара вышли из дома, не сидеть же у мастера над душой. Пусть занимается своим делом, они тоже не будут терять время впустую. К тому же сегодня восхитительная погода. Анжела высаживала на грядки рассаду летних цветов — львиного зева и петуньи. Тамара, попросив старый халат, вызвалась прополоть клубнику. Обе возились бок о бок, беседовали о чем попало. Конечно, только Анжела может подумать, что они болтают просто так. Тамара-то незаметно направляет разговор в нужное русло. Инструкцию Турецкого она помнила, своего ничего не придумала, да и не нужно было. Сработала и эта уловка, узнала, что нужно. Теперь можно уходить с чистой совестью. Правда, быстрый уход будет выглядеть слишком подозрительно. Поэтому придется еще почесать языки, чтобы самое важное осталось позади, забылось Анжелкой. Так и быть, прополет ей всю клубнику, потом намекнет Виктору, чтобы тот закруглялся. Спросит, чем лучше топить печку: дровами или углем.

Глава 3 В БЫСТРОМ ТЕМПЕ

Проснувшись, Турецкий некоторое время лежал не вставая, обдумывал план действий на предстоящий день. Однако быстро сообразил, что если сейчас не поднимется и не запишет свои грандиозные замыслы, не систематизирует их, то наверняка что-нибудь забудет.

К тому времени, когда научная организация труда принесла свои плоды, то есть был составлен полный перечень необходимых на сегодня визитов и звонков, Александр Борисович почувствовал зверский аппетит. Благо время на еду было им предусмотрено. Он был до того голоден, что позволил себе роскошь выйти из номера, не побрившись. Хотя обычно как «человек из центра» старался выглядеть комильфо: все-таки по одежке встречают. Если что не так, могут подумать, не уважаешь ты нас, москвич. Небось у себя ходишь вычищенный и вылизанный, а перед нами — распустеха распустехой. Правда, сейчас его отчасти выручала новая мужская мода ходить с трехдневной щетиной. Раньше так щеголяли только молодые, а теперь все. Кстати, жена предлагала ему отпустить такую бородку, ей нравится. Вот пусть и думают, что он находится на полпути к моде.

Турецкий надеялся обнаружить в общежитии буфет, но такового не оказалось. Ему подсказали, где поблизости можно перекусить. В маленьком ларьке он, проигнорировав постоянные наставления Ирины о том, чтобы во избежание отравления не покупать пирожки с мясом, взял именно такие, вдобавок вчерашние, другой еды не было, запив их двумя стаканчиками растворимого кофе из пакетов «три в одном». В Москве Турецкому тоже приходилось перехватывать на ходу в местах, где посетителей не баловали качеством пищи. Большой разницы он не заметил, зато здесь намного дешевле.

Покончив с трапезой, Александр Борисович вернулся в номер и позвонил в Москву.

— Ну докладывай, бродяга, — пробасил Меркулов.

Изложив вкратце все вчерашние события, перешел к перечню дел на сегодня.

— Практически напал на след охранника, который привел Заура к боевикам.

— Надо полагать, за деньги?

— Скоро выяснится. Тут у меня уже помощники нашлись.

— Что значит — нашлись! — возмутился Меркулов. — Ты — важное государственное лицо. Все сотрудники прокуратуры и милиции должны быть в твоем распоряжении. Я имею в виду, в следственном отношении.

— Тут такая обстановка, что следственную работу трудно отделить от оперативной. Все работают как универсалы. Я не сказал еще о чудовищном похищении. Вчера по дороге из деревни в Назрань пропал министр внутренних дел Цаголов.

— Эдуард Бесланович? По-моему, он исполняющий обязанности.

— Знаю, но тут все для краткости называют его просто министром, тем более что со дня на день Цаголова собирались утвердить. Причем у него и конкурентов-то не было. Значит, боевики постарались убрать его перед нападением. Назранцы в один голос говорят, что, если бы он руководил обороной города, нападавшие отсюда ноги не унесли бы.

— Думаешь, его убили?

— Пожалуй, нет. Они демонстративно оставили бы труп на видном месте. Да и машину бы его не трогали, она тоже пропала. Мне нужно выяснить, где Цаголов.

— Слушай, ты пупок не надорвешь? Там работы целой бригаде на месяц.

— Заблуждаетесь, Константин Дмитриевич. Отстали от жизни, шаркая по московским паркетам. У меня сложилось впечатление, что бдительность здесь совсем утрачена, все действуют внаглую. Не то чтобы совсем по-дилетантски, но близко к тому. Надеюсь, основные вехи поисков наметить за пару дней. Потом уж здешние коллеги доведут до победного. Только не подумай, будто я ничего не делаю для официального следствия, не руковожу аппаратом, не составляю план следственных мероприятий. Все копошится в голове, все помню, сделаю подробный отчет. Но позже — некогда сейчас тратить время на писанину, собьюсь с ритма. Ведь мы бежим по горячим следам. Кстати, возможно, попрошу задействовать наших ребят в Москве.

— Задержание?

— Наблюдение.

— Будет сделано. Только, мне все-таки кажется, слишком большой груз взвалил ты на свои могучие плечи.

— Живу насыщенной жизнью.

— У тебя когда борт?

— В четверг вечером. В пятницу, надеюсь, буду в Москве. Какие новинки ожидают меня в родных пенатах?

— Без дела, увы, не останешься. Тут вот одни мазурики крупно ограбили детский дом.

— Что же там можно грабить? — удивился Турецкий.

— Ребятам прислали из Голландии подарки: компьютеры, обогреватели, еще что-то в таком духе. На полтора «лимона». Грабители по фальшивым документам перехватили этот контейнер прямо в терминале.

— Вот рожи бесстыжие! Ужо я им!

— Правильно мыслишь. А чтобы возмездие их настигло, ты там полегче на поворотах.

— Дались вам, в Москве, эти повороты. Мне про них вчера и жена напомнила.

— Тогда — будь здоров, не кашляй. Если что — звони.

Закончив разговор, Александр Борисович побрился и отправился в прокуратуру. Уже выйдя из общежития, он вспомнил, что не позвонил Ирине. Сам себе удивился: надо же, начальнику позвонил, а жене забыл. Интересно, почему так получилось. Подхалимом меня не назовешь. Возможно, я ставлю общественное выше личного, но в данном случае одно не мешало другому. Значит, есть еще какая-то причина подобной забывчивости. Придется о ней покумекать на досуге, который в ближайшей перспективе не проглядывается.

Хотя вчера Александр Борисович шел из республиканской прокуратуры в темноте, и не просто шел, а его, можно сказать, вел Тавасиев, дорогу он запомнил.

Удостоверения сегодня проверяли неимоверно долго, как это всегда бывает в первые дни после чрезвычайного происшествия. Из нужных людей застал на месте начальника Следственного управления. Войдя в его кабинет, Турецкий почувствовал себя неловко — уж больно деловой вид был у склонившегося над бумагами советника юстиции. Прямо неудобно мешать занятому человеку, можно представить, какое количество дел обрушилось на него после вчерашнего налета, сколько жалоб от жителей. Однако при появлении гостя тот с приветливой улыбкой вышел ему навстречу, усадил в кресло, предложил кофе, засыпал вопросами и очень даже расположил Турецкого к себе.

— Чем могу быть полезен?

— Есть у меня несколько просьб, Владимир Семенович. Во-первых, мне нужно узнать, собирается ли кто-нибудь из сотрудников редакции газеты «Триумф» сегодня или завтра лететь в Москву.

— Орган круликовцев, — хмыкнул- тот. — Агрессивные ребята слегка нарушают Закон о печати.

— Догадываюсь. С другими законами у них тоже фривольные отношения.

— Сейчас распоряжусь, чтобы узнали.

— Если летят, то пусть сразу запишут все данные вплоть до номера места.

Начальник управления не мешкая дал по телефону задание одному из сотрудников пресс-центра.

— Что еще?

— Времени у меня мало, а сделать нужно так много. Пешком я не очень-то мобилен. Можете ли выделить мне на оставшиеся два дня машину?

Владимир Семенович с сожалением развел руками:

— Вот это совершенно исключается. Машин у нас маловато. К тому же сейчас нагрянула большая следственная бригада из Москвы, будут выяснять причины вчерашнего слабого сопротивления. Пришлось даже свою отдать в их распоряжение. Возникают абсурдные ситуации — скоро начнется совещание в МВД, так москвичи заедут за мной на моей же машине. Не я за ними, а они за мной. Чисто анекдот. Так что не обессудьте, Александр Борисович. Единственное, чем могу помочь, так это выписать пропуск, чтобы вас — если раздобудете машину — не останавливали на блокпостах. Их сейчас много понаставили.

— Спасибо, учту. Еще я хотел пообщаться с кем-нибудь из близких родственников похищенного генерала Цаголова. Есть у него жена, дети? Как с ними связаться?

— Есть и жена, и дети. Но тут вам лучше поможет кто-нибудь из близких цаголовских соратников. С минуты на минуту я поеду на совещание в МВД, захвачу вас и там познакомлю с кем-нибудь из его сотрудников.

— Спасибо. Можно я тем временем позвоню своему здешнему знакомому?

— Что за вопрос!

Турецкий набрал тавасиевский номер:

— Руслан Сосланбекович, опять я к вам на поклон.

— К вашим услугам.

— Если я через час-другой попрошу вас, сможете повозить меня на машинке?

— Конечно. Буду ждать вашего звонка.

— Я тем временем подготовлю для вас подарок: пропуск, чтобы нас не задерживали на блокпостах. Сегодня там можно изрядно постоять. Диктуйте номер машины, на которой будете ездить…

Дальше все происходило в быстром темпе. Только успел оформить пропуск, как помощник прокурора пригласил его в машину. Через десять минут они были в МВД, где Владимир Семенович представил гостя начальнику Управления уголовного розыска — мрачного вида, плохо выбритому человеку:

— Подполковник Альдиев Ростан Костоевич. Он расскажет вам о Цаголове.

— Собственно говоря, Ростан Костоевич, сейчас меня интересуют чисто утилитарные вещи, — сказал Турецкий своему хмурому собеседнику, когда помощник прокурора удалился. — Например, зачем генерал поехал в деревню Тальяшево?

— Это то, что называется малая родина. Эдуард Бесланович родом оттуда, у него там живут родственники. Поэтому время от времени он туда наведывался. И в этот раз ездил на очередное семейное торжество, точно не знаю на какое.

— Без охраны?

— Не всегда же ездить с охраной. Выходной день, до этого всегда все было спокойно. Кому в голову могла прийти мысль о похищении. Тем более что Тальяшево находится на северо-западе.

Почувствовав, что начальник управления разговаривает с ним без особого желания, Турецкий подумал, что хорошо бы найти более словоохотливых собеседников, и спросил:

— У Цаголова есть близкие родственники — жена, дети?

— Есть и жена, и дети, две дочки.

— Они сейчас в Назрани?

— Дочки сейчас работают в оздоровительном лагере, они воспитательницы. А жена здесь.

— Интересно, почему жена не поехала с ним на день рождения родственников?

— Кто сказал, что не поехала?! Любовь Ивановна была там. Но в город не возвращалась, потому что хотела отдохнуть какое-то время в деревне. Она школьная учительница, сейчас отпуск. Вдобавок в Тальяшево приехали погостить ее псковские родственники.

— Мне хотелось бы поговорить с ней.

— Давайте сейчас прямо позвоним. — Он набрал номер. — Любовь Ивановна, здравствуйте. Это Альдиев говорит. Сейчас у меня сидит гость, известный московский следователь. Он изъявил готовность помочь в розыске Эдуарда Беслановича. Ему хотелось бы поговорить с вами.

Турецкий взял трубку и, поздоровавшись, сказал:

— Любовь Ивановна, конечно, мне хотелось бы встретиться с вами лично, а не спрашивать по телефону. Но время торопит. Прежде чем задействовать опергруппы, я намерен проехать по маршруту Эдуарда Беслановича до деревни и обратно.

— Мне хотелось бы поехать вместе с вами.

— Если вы согласны, это, конечно, идеально. Я даже не мечтал о таком, боялся предложить. А вам не страшно отлучаться сейчас из дома? Вдруг будет звонок… — Турецкий замялся, опасаясь, что таким напоминанием расстроит женщину, но та сама озвучила его мысль:

— Насчет выкупа? Такого мы ждем не переставая. Дома остается отец Эдуарда Беслановича. А я, с вашего позволения, все-таки съезжу с вами.

— Спасибо. Уверен, ваше присутствие будет полезно. Мои вопросы станут более конкретными. Тогда мы с моим знакомым заедем за вами. Только у меня просьба: захватите, пожалуйста, какой-нибудь документ, имеющий отношение к вашей машине.

После разговора с Цаголовой следователь позвонил в управление ГАИ и узнал, что с воскресенья никаких аварий на этой трассе не было.

Александр Борисович собрался уходить. Возле дверей Альдиев протянул ему руку:

— Вы извините. Возможно, вам показалось, что мы не слишком интенсивно занялись поисками Цаголова, бездействуем. Но я действительно сейчас выбит из колеи. Сегодня ночью у меня погибли семеро сотрудников.

Глава 4 СПАСИТЕЛЬНАЯ СКОВОРОДКА

Жанна успокаивала мужа как могла, говорила, что ей совершенно не страшно оставаться дома одной. К тому же соседи, с которыми Захарины были едва знакомы, после взрыва фугаса проявили большое участие и помогали ликвидировать его последствия.

Утром в министерстве подвернулась свободная машина, и Юрий Алексеевич поехал на улицу Нефтяников, на рынок, чтобы поговорить там с трезвым и, стало быть, рассудительным Володькой. Однако «медвежатника» там не оказалось. Факт, удививший не только участкового Ильгиза, но и закадычных Володькиных собутыльников. Их вывод был единодушным, как в свое время решение пленума ЦК: для отсутствия Володьки должны иметься сверхуважительные причины, не может он не прийти просто так.

Это все равно что работу прогулять. Все дружки уже в сборе, а его нет. Значит, произошло чрезвычайное происшествие.

К сожалению, никто из его дисциплинированных друзей не знал домашнего адреса Володьки, что донельзя огорчило капитана. Лишь в последний момент, когда огорченный следователь уже собирался уезжать, один забулдыга сказал, что может показать дом, где тот живет. Водитель уже было посетовал Захарину на то, что вынужден возвращаться. Но тут выяснилось, что Володькин дом находится в том же районе, где министерство. Поэтому капитан и его добровольный проводник Федор вернулись на машине к МВД, откуда быстро дошли до нужного дома.

Узнать Володькину квартиру было проще пареной репы. Три другие двери на этаже обтянуты искусственной кожей, аккуратные, с глазками. Его же поцарапанная дверь на соплях держится. Но все-таки держится, заперта. И, судя по оставшимся без последствий звонкам, в квартире никого нет.

Обескураженные Захарин и Федор вышли во двор. Мимо них проехал маленький мальчик, степенно крутивший педали трехколесного велосипеда. За ним наблюдал мужчина лет шестидесяти. Мужчина был высокий, очень круглолицый, стоял, держа руки в карманах брюк.

— Вы случайно не видели сегодня Владимира из шестой квартиры? — спросил его Захарин.

— Володьку-то? — переспросил тот, после чего вынул руки из карманов и скрестил на груди. — Его вчера вечером ножом пырнули. Он лежит в больнице.

— Во, блин, что делают! — изумленно воскликнул Федор.

— В какой?

— Ну уж этого я не знаю. — Мужчина опять засунул руки в карманы. — Я-то сам не видел, мне потом рассказали. Вон возле того дома, где утиль принимают, на него напали, а потом приехала «скорая помощь» и увезла. Тут ближе всего горбольница. Наверное, туда.

Захарину не пришлось уточнять дорогу. Оказалось, Федор знал город как свои пять пальцев. Он вызвался проводить капитана и до больницы.

— А там как искать? Я даже его фамилии не знаю, — с досадой произнес капитан.

— И я не знаю, — почему-то радостно сказал рыночный забулдыга. — Во, блин, как бывает! Столько лет знакомы, выпивали вместе, а фамилию не знаю.

— Мусалитин, — подсказал мужчина.

Капитана раздражала услужливая болтливость успевшего с утра «принять» Федора, но все же он не мог не признать за ним двух безусловных достоинств. Во-первых, тот действовал совершенно бескорыстно, не пытаясь извлечь из неожиданного знакомства хоть малейшую выгоду. Во-вторых, благодаря ему Юрий Алексеевич сэкономил немало времени. Какими-то хитрыми закоулочками, мимо старой детской поликлиники, мимо заброшенного Дома культуры, Федор быстро привел его к горбольнице.

«Медвежатник» действительно оказался там, это легко установили через регистратуру. Теперь Захарин был вынужден распрощаться со своим надоедливым проводником, объяснил, что дальше должен идти один. Федор безропотно кивнул. Когда, оглянувшись, следователь увидел, что тот, уже никому не нужный, с видом бездомной собаки направился к выходу, ему почему-то стало жалко этого человека до слез.

Захарин показал секьюрити служебное удостоверение и углубился в недра больницы, где разыскал лечащего врача. Тот сказал, что у Мусалитина большая рваная рана груди, но здоровью ровным счетом ничего не угрожает, скоро заживет.

— Вы в курсе дела, при каких обстоятельствах он получил ранение?

— Ситуация отчасти курьезная, поэтому все у нас об этом только и говорят. Мусалитин возвращался вечером домой, когда некий чеченец набросился на него и пырнул ножом в живот. Вы, конечно, станете смеяться, но у Мусалитина за пазухой была сковородка. Как выяснилось, он сдает в утильсырье цветные металлы. После сильного удара нож соскользнул наверх и пропорол ему грудную клетку. Представляю, как обалдел налетчик, наткнувшись на металлическое препятствие. Очевидно, от удивления чеченец на некоторое время застыл на месте. Во всяком случае, Мусалитин успел вытащить спасительную сковородку и так треснул ею нападавшего, что едва не размозжил том^ голову. Сейчас тот тоже лежит у нас.

Едва сдерживая смех, Захарин спросил:

— Надеюсь, не в одной палате?

— Не беспокойтесь. Тот в реанимации.

— Мусалитин в сознании? Говорить может?

— Да.

— Я расследую уголовное дело, поэтому пройду к нему. Но прежде я вызову наряд милиции. Нужно охранять и того, и другого. Оба важные свидетели.

— Второй же сейчас в реанимации.

— Все равно могут попытаться убрать. А нам очень важно, чтобы такой свидетель выжил. Документы при нем были?

— Да, справка о регистрации. Это чеченский беженец. Но было еще несколько документов другого человека, — сказал врач и добавил: — У нас после вчерашнего много раненых милиционеров. Может, их помощь понадобится?

— Раненые — они раненые и есть. Пусть выздоравливают. Помощники нужны здоровые.

Позвонив в милицию, старший оперуполномоченный в сопровождении врача прошел в палату к пострадавшему «медвежатнику».

Мусалитин дремал, лежа на спине. Из-за жары одеяло откинуто, белела перебинтованная грудь. Мужчине было под шестьдесят, и только полное отсутствие солидности позволяло знакомым обращаться к нему, словно к какому-нибудь школьнику. Ладно бы только рыночное окружение. Для всех остальных он тоже Володька. У него такой вид неприкаянного живчика, что язык не повернется назвать по отчеству, даже если оно тебе известно. Например, в палате знают: над кроватью висит табличка, где указано, что он Тимофеевич. Но обращаются только по имени. Услышав свое полное имя, раненый даже удивился.

— Владимир Тимофеевич, моя фамилия Захарин, я старший оперуполномоченный Управления уголовного розыска МВД, — представился капитан. — В частности, буду расследовать вчерашнее нападение. Поэтому сразу хочу спросить: вы знаете человека, который напал на вас?

— Первый раз видел.

— А что, по-вашему, может служить причиной? У вас есть какие-нибудь соображения насчет этого? Скажем, обычное хулиганство или попытка ограбления?

— Грабить нечего.

— Вот и я так думаю. У меня имеется своя версия. Но чтобы ее подтвердить или опровергнуть, вы должны честно ответить на мои вопросы, даже если они будут вам неприятны. Даю слово офицера, для вас не будет никаких негативных последствий.

— Валяйте, — пробормотал Мусалитин.

— Скажите, это вы вскрыли весной сейф в студии звукозаписи «Альянс»?

— Был грех.

— А деньги там нашли?

— Как на духу скажу, капитан. Пустой шкафчик взял. Совершенно.

Итак, «медвежатник» стал невольным участником замысловатой инсценировки. Сейф был взломан грабителем, преступник имелся, но деньги еще раньше стащил сам Джангиров, который потом легко обеспечил себе на ту ночь алиби — уехал во Владикавказ. Как говорится, простенько и со вкусом.

— Теперь, Владимир Тимофеевич, я могу сказать, что вас хотели убить как нежелательного свидетеля. — При этих словах Мусалитин поежился. — Больше того: преступники по-прежнему могут попытаться сделать это. Поэтому для безопасности мы приставили к вам в больнице охрану.

— Телохранителя?

— Допустимо и такое название.

— Ну чисто депутат Госдумы, — через силу гоготнул Мусалитин. — По телевизору показывали, как один козел болтал журналистам в коридоре Думы, а сзади маячили два телохранителя. Это в самой Думе. Кто на него там нападет?!

— У вас один охранник. Но вам он гораздо нужней, чем какому-то дармоеду в Думе. — Возможно, непедагогично высказываться оперативнику так резко в разговоре с допрашиваемым, но, подобно ал-кашу-«медвежатнику», капитан с презрением относился к нашим политикам и тоже не сумел скрыть своих чувств. — Потому что вам, Владимир Тимофеевич, грозит реальная опасность, и мы стараемся вас обезопасить. Поэтому не вздумайте перехитрить охранника, отвлечь, сбежать. Знаю, такие намерения у вас могут появиться, как только вам захочется выпить.

— Мне уже хочется.

— Владимир Тимофеевич, придется терпеть. Даже если кто-то из посетителей принес бы вам сюда водку, ее отобрали бы, потому что она может быть отравлена. Вот до какой степени преступники вас боятся.

— Да я готов хоть отравленную выпить, — вздохнул Мусалитин.

Глава 5 ЧЕЛОВЕК ИЗ ЛАГЕРЯ БЕЖЕНЦЕВ

Патимат была тронута — утром ей позвонил бывший охранник мужа Мустафа Базоркин, выразил соболезнование и объяснил, почему не смог прийти на похороны. Она не ожидала услышать от казавшегося ей грубоватым охранника таких теплых слов про Заура.

Этим утром Базоркин вообще долго не отходил от телефона. Сразу после разговора с Патимат позвонил Валерию, надеялся, тот уже дома. Нет, жена сказала, что выпишут не раньше пятницы. Затем Мустафа сделал несколько звонков, чтобы узнать время работы загса. Потом он позвонил в прокуратуру, начальнику охраны, и, сославшись на вчерашний совет московского следователя, объяснил, почему ему нужно срочно зайти в загс. Начальник разрешил.

Потыркавшись в загсе, Базоркин узнал, что вчера жене было выдано свидетельство о его смерти. Не очень-то приятно услышать человеку подобные слова, пусть даже Турецкий и утверждает, что, согласно примете, долго жить будет.

После такой новости пришлось мчаться в ЖЭК. Настроение было убийственное, в голове свербила мысль: вдруг он столкнется там с Лидой? Что тогда ей скажет?

Эти опасения Базоркина оказались напрасными — Лидия действовала на опережение. Она еще вчера принесла заявление о том, чтобы покойного мужа выписали из квартиры. Больше того — написала заявление с просьбой выделить ей денежную компенсацию за погибшего.

Выполнив все рекомендации Турецкого — ах какой мудрый человек, как он все точно предвидел, прямо колдун! — Мустафа прибыл на работу. Хотя он служит во вневедомственной охране МВД, но со времени работы у Бритаева по-прежнему прикреплен к прокуратуре.

В прокуратуре сейчас только и разговоров о том, что сегодня днем будет проводиться комплексная операция силовиков по проверке лагеря чеченских беженцев. Будут проверять регистрацию и делать обыски. Есть подозрения, будто в лагере скрываются многие участники вчерашнего нападения боевиков.

В том, что это именно так, выследивший грузовик с награбленным оружием Базоркин был уверен больше, чем кто-либо. Но внезапная операция, про которую за пять часов до начала знает по меньшей мере вся прокуратура, может обернуться пшиком. Значит, в других ведомствах о ней тоже многим известно, и велика вероятность того, что о ней уже пронюхали в лагере. Тогда смогут к ней без излишней паники подготовиться, замести следы. Они и так-то не сидели раскрыв рты, а теперь и подавно засуетятся.

Мустафа пошел к начальнику охраны. Майор душевно относился к нему. Он вообще любил инициативных людей с хорошей фантазией, а у Мустафы бывало много дельных идей. Сейчас начальник охраны полностью согласился с ним по поводу предстоящей проверки — нет элемента внезапности, все усилия пойдут насмарку.

— Хорошо бы устроить маленькую ловушку, — предложил Базоркин. — Лагерь блокируется, но с искусственной ошибкой.

— То есть? — не понял майор.

— Вроде бы все делается правильно и при этом якобы допускается случайный промах. Лагерь окружают плотно. Только в одном месте якобы из-за нехватки спецназовцев оставлена дырка, через которую можно убежать. Кто сразу туда рванет? Те, которые больше всего боятся проверки, самые виноватые. А там…

— Мысль понятная, старшина, — прервал его начальник. — Но невыполнимая. Слишком многих людей придется убеждать в ее правильности. Пока будем доводить до начальства, неделя пройдет. У меня другое предложение. Если уж ты так горишь желанием, разрешаю следить уже сейчас. Потому что самые оголтелые башибузуки не станут рассчитывать на ошибку в блокировке, а могут рвануть заранее. Это реально. Увидят издали колонну и сыпанут от греха подальше.

— Что я там могу один сделать?!

— Ну хочешь, возьми Аштрекова. Не могу же я выделить тебе взвод. Да меня за такую самодеятельность… Неофициально — это еще куда ни шло. В конце концов ты можешь случайно прогуливаться в тех краях. Тем более что вчерашнюю твою прогулку там прервали, — улыбнулся начальник.

— В принципе можно сделать так. Думаю, вреда не будет.

— Так позвать Аштрекова, вместе пойдете?

Мустафа задумался. Вдвоем, конечно, веселей и спокойней. Но ведь тот капризный. Сразу начнет ныть, что ему жарко, слепни кусают, пить хочется.

— Пожалуй, мне одному проще будет.

— Как знаешь.

— Только ведь это далековато, товарищ майор, — хитро прищурился Мустафа.

— Ну, Базоркин! Ну, ты экземпляр! Аппетиты твои разрастаются с каждой секундой. Разбаловал я тебя, а ты вместо благодарности оставляешь меня без обеда. Вместо того чтобы с наслаждением похлебать харчо, я вынужден заниматься перевозкой твоей персоны! — с наигранной строгостью произнес начальник. — Ладно, старшина, до леса я тебя подброшу. Высажу там, чтобы из лагеря случайно не заметили, а уж дальше, извини, топай один. По лесу ехать мне несподручно.

— Спасибо, товарищ майор!

…Высадив его в том месте, где начинается лес — низкорослый кустарник вперемешку с вязами и дубами, начальник охраны в два приема развернулся на узкой дороге и уехал в город.

Базоркин шел краем леса, не теряя палатки из виду. Если посмотреть на лагерь с дороги, кажется, будто до него рукой подать. А уж если смотреть издали на лес, то вообще покажется, что шагать по нему сплошное удовольствие. Стволы чистые, листва аккуратная, все выглядит, как на макете. На самом деле приходится медленно тащиться, спотыкаясь о всякие пеньки, огибая поваленные стволы, проваливаясь в ямки. Больше часа потратил Мустафа, прежде чем добрался до заранее облюбованного места среди зарослей орешника. Здесь было много камней, на которых удобно сидеть. Очевидно, это остатки старинной боевой башни. Отсюда просматривались вся тыльная часть лагеря и его левая сторона, которая не видна с автомобильной дороги.

Базоркину приходилось бывать по делам в лагере беженцев, или, как он официально именуется, миграционном центре временного размещения вынужденных переселенцев. Он несколько раз приезжал сюда вместе с Бритаевым. Мустафа знал, что эта ухоженная, с посаженными перед палатками цветочками территория стала настоящей головной болью для местных властей. Когда-то предполагалось, что здесь временно поселятся русские, которых война согнала с насиженных мест в Чечне. Каждой приезжающей семье давали необходимую утварь, летом выделяли палатку, зимой переселяли в отремонтированную комнату.

Говорят, раньше все обещания выполнялись в обещанные сроки. Но с девяносто девятого, когда началась вторая война, местная администрация работала не так четко. Чиновники утверждают, что виноваты в этом сами переселенцы, поведение которых резко изменилось. Теперь это были не русские, а чеченцы, якобы потерявшие жилье во время бомбежек и получившие права на крупные денежные выплаты. Приезжали целыми семьями — муж, жена, дети-подростки. Кто они на самом деле, установить трудно. Обычно документов при себе у погорельцев не было. Им верили на слово. А что оставалось делать? Сколько потом возилась прокуратура с неправомерно выплаченными компенсациями!

Компенсации — это, конечно, полбеды. Главное в том, что многие чеченские переселенцы ничего не желали делать. Им предлагали работу — они отказывались. Выделяли огороды — земля оставалась нетронутой. «Пусть русские пашут, а нам религия не позволяет», — говорили они, не смущаясь тем, что их единоверцы ингуши работают на тех же местах, от которых брезгливо отказались они.

При этом нельзя сказать, чтобы беженцы, во всяком случае мужчины, скучали. Они занимались спортом, качались на тренажерах, проводили какие-то собрания или целыми днями спали. Урвав все, что можно, многие потом возвращались воевать в Чечню. Можно не сомневаться, во вчерашнее нападение некоторые жители лагеря тоже внесли свою лепту.

…Когда до начала проверки оставалось примерно два часа, с территории лагеря, из ближнего к лесу угла, выскользнул мужчина и быстро направился в ту сторону, где притаился Базоркин. Его появление не стало для Мустафы большой неожиданностью. Старшина понимал: если уж отсюда бежать, то таким путем.

Войдя в лес, мужчина свернул налево и направился примерно той же дорогой, по какой прибыл сюда Базоркин. Шел, тоже спотыкаясь, переступая через валявшиеся стволы деревьев. Когда он проходил мимо затаившегося Мустафы, тот хорошо рассмотрел его. Худощавый, усатый, щеки гладко, до синевы, выбриты, на вид около сорока. Одет в дешевый серый костюм и клетчатую рубашку, застегнутую на верхнюю пуговицу, на голове кепка, в руках ничего нет.

Мустафа осторожно следовал за ним на приличном отдалении. Изнурительный поход занял уйму времени. Сначала добрались до того места, куда начальник охраны привез Базоркина на машине. Потом, когда чеченец, пройдя через лес, чуть ли не вприпрыжку срезал угол, пришлось в точности повторить путь, который Мустафа проделал вчерашней ночью, когда следил за грузовиком.

По городу мужчина шел с безмятежным видом и не очень быстро, что позволило Базоркину приблизиться к нему настолько, насколько это можно сделать на людной улице без боязни, быть замеченным. Он держался от того метрах в пятидесяти. У одного ларька чеченец остановился и купил шоколадку «Сниккерс», которую начал жадно есть на ходу. Не успел доесть, как его остановил милицейский наряд, чтобы проверить документы, и сразу же отпустил. Видимо, с регистрацией у того было все в порядке.

Вскоре чеченец и Мустафа вышли на Интернациональную улицу — ту, где раньше жил Базоркин. Если мужчина выглядел по-прежнему спокойным, то Мустафа разволновался. Наверное, пойдут мимо его дома. Сейчас начало третьего. Парфюмерный магазин, в котором работает Лида, находится недалеко отсюда, и обычно она приблизительно в это время обедает дома. Не хотелось бы столкнуться с бывшей женой, зачислившей его в покойники.

Однако Мустафе не довелось миновать свой дом, поскольку именно в него вошел преследуемый мужчина. Тут уж Мустафа прибавил шагу, он буквально вбежал в подъезд, но поздно — на втором этаже послышался звук захлопываемой двери. Базоркин был почти уверен, что это дверь его квартиры.

Глава 6 РЕВАЗ И ДЯДЯ ДАВИД

По пути к цаголовскому дому Тавасиев сказал:

— Вчера я сильно сомневался, что нам удастся сегодня встретиться.

Далее последовал рассказ о четырех проколотых колесах, о том, как его товарищ рано утром снимал их и отвозил в шиномонтаж, потом ставил на место.

— Продолжение предвыборной борьбы во всей ее красе, — сделал вывод Руслан Сосланбекович.

Турецкий пожал плечами:

— Возможно, и такое. А может, я кому-то здесь уже не понравился. Тоже вариант. Не случайно Аштреков вчера таращился нам вслед.

— Думаете, это его рук дело?

— Скорей всего. Не сам, конечно, с шилом пришел. Но есть сообщники. Хотя, по большому счету, проколотые колеса — это не комильфо. Либо Аштреков дурачок, либо у него такая мощная поддержка, что позволяет себе быть Наглым.

Остановив «Волгу» возле подъезда цаголовского дома, они вышли из машины, и буквально через минуту к ним спустилась Любовь Ивановна — элегантная женщина в синем костюме. Скуластое лицо с большими серыми глазами, длинные пепельные волосы завязаны жгутом.

— Любовь Ивановна, вам часто приходилось ездить по этому маршруту?

— Несколько раз в год. В Тальяшеве у нас много родственников, поэтому семейных торжеств хватает.

— Обычно вы сидели впереди?

— Да. Муж в шутку называет меня штурманом. Иногда я что-то подсказываю, хотя он прекрасно и сам все видит.

Следователю понравилось, что Любовь Ивановна не паникует, не говорит про мужа в прошедшем времени. Знавал он таких, которые в подобной ситуации обязательно говорили бы «называл», «видел». С ними всегда хлопотно. А Цаголова держится молодцом.

— Тогда уж вы и сейчас побудьте нашим штурманом, — попросил Турецкий. — Для Руслана Сосланбековича эта дорога внове.

Из автомобильных документов Любовь Ивановна захватила полис обязательного страхования.

— Я, с вашего позволения, оставлю его сегодня у себя, чтобы не переписывать все данные. А завтра обязательно верну, — сказал Александр Борисович.

Они ехали по не избавившемуся от тревожного настроения городу, который местами напоминал фронтовую зону. В глаза бросались «черные дыры» пострадавших зданий, скелеты обгоревших машин, усыпанные множеством дырок от пуль стены постов ГАИ. Поскольку силовые структуры перешли на усиленный режим несения службы, на дорогах и перекрестках стояли танки, БМП и БТР.

До Тальяшева доехали за час с небольшим, всего лишь один раз остановившись для проверки документов. Несмотря на пропуск, Тавасиева заставили поднять капот и открыть багажник.

Из ответов Любови Ивановны на вопросы следователя составилась привычная картина поездки Цаголова по этой трассе. Составить ее было легко, поскольку за рулем генерал соблюдал все правила без исключения. «Он мог ехать ночью по пустому городу и все равно остановиться на красный свет», — сказала жена.

В деревне машину тотчас окружила многочисленная цаголовская родня. Даже если приезжать к ним только на дни рождения, и то дорогу узнаешь в совершенстве. Все что-то спрашивали, высказывали сочувствие, возмущались тем, что похитители до сих пор не найдены. Принесли кувшин с домашним вином. Тавасиев легко отбоярился от напора угощавших — он за рулем. Турецкому не хотелось пить в такую жару, да причину отказа впопыхах выбрал не самую лучшую. Сказал, что вино не любит, предпочитает водку. Отговорка оказалась крайне неудачной: в Тальяшеве гостил родственник Любови Ивановны, приехавший из Псковской области. Его реакция была, как у хоккейного вратаря, — мгновенно появилась бутылка чачи. Теперь Александру Борисовичу деться некуда: не капризничать же, не требовать же какой-нибудь «Абсолют», пришлось выпить.

Выбрав в качестве экспертов двух деревенских мужчин, которые более или менее часто наведывались в Назрань, Турецкий узнал у них особенности движения по этой трассе. Общими усилиями были намечены участки, где теоретически можно совершить похищение, да так, чтобы при этом имелось минимальное количество свидетелей. Все подозрительные точки находились на протяжении ближайших десяти километров от глухого Тальяшева — до пересечения с оживленной владикавказской магистралью.

На обратном пути Турецкий почти не обращался с расспросами к Любови Ивановне. Теперь он уже и сам мог быть на этой трассе штурманом. Поэтому просьбы в основном адресовались водителю Тавасиеву. Это место можно проскочить, тут нужно ехать помедленней, тут вообще остановиться. Тогда Александр Борисович выходил из машины и что-то рассматривал на дороге. Возвратившись, сокрушенно махал рукой, мол, нечего здесь делать, едем дальше. Попросил он остановиться возле села Ачильдиево, не доезжая до предупредительного знака «Впереди — крутой поворот».

Село находилось справа, на взгорке. Противоположная сторона шоссе была окаймлена зеленью, которая закрывала обзор впереди, потому что метров через пятьдесят дорога сворачивала налево.

Выйдя из «Волги», Турецкий медленно пошел по направлению движения, внимательно глядя себе под ноги. В одном месте его что-то заинтересовало, потому что он нагнулся, а потом, надев очки, присел на корточки. Попутчики видели, как Александр Борисович поднимал с шоссе какие-то мелкие предметы и разглядывал их на свет.

Когда следователь вернулся к терпеливо поджидавшим его соратникам, в его голосе проскользнули обнадеживающие интонации. Он спросил:

— Любовь Ивановна, часто вам приходилось видеть на этой дороге аварии?

— По-моему, вообще ни одной не видела. Не такое уж здесь интенсивное движение.

— Вот и я про то же толкую. Там валяются осколки заднего фонаря, похоже свежие. Я утром звонил в ГАИ, мне сказали, что никаких аварий после воскресенья в этих местах не зарегистрировано. Руслан Сосланбекович, я хотел бы завернуть в эту деревню, поговорить с жителями. Может, они что-то видели.

— По-моему, это осетинская деревня.

— Нам-то какая разница. Или вас что-то смущает?

— Нет, просто так. Я и сам осетин.

Свернув направо и поднявшись на взгорок, Тавасиев медленно поехал по деревне, представлявшей собой одну улицу, которая сейчас была совершенно безлюдной. Наконец за каменной оградкой одного из последних домов на глаза попалась компания пожилых мужчин. Укрывшись от солнца под навесом из виноградных листьев, те пировали за столом, уставленным кувшинами с вином, хлебом, сыром и зеленью. Очевидно, это было траурное застолье, мужчины сидели тихо, с поникшим видом. На приезжих они уставились с доброжелательным любопытством и уже были готовы предложить им выпить. Когда Турецкий спросил, не произошло ли здесь в понедельник утром дорожно-транспортное происшествие, участники пира с недоумением переглянулись. Он понял свою ошибку и спросил попросту:

— Не сталкивались ли вчера здесь машины?

— Сталкивались! Еще как сталкивались! — загалдели в ответ. — Очень даже сталкивались. Как раз возле нашей деревни сталкивались. Громкий стук был. Мы слышали.

— Ясно, — разочарованно произнес Турецкий. — А кто-нибудь видел?

— Своими глазами никто не видел. Только Реваз видел и только дядя Давид видел. Они рассказывали.

— Они где живут? Можно с ними поговорить?

— А вы кто такие? — поинтересовался самый старый из присутствующих — седоусый старичок с обветренным, словно керамическим, лицом.

— Мы из милиции, — ответил Турецкий.

— А почему не в форме? — с подозрением спросил кто-то.

— Я следователь.

Оказалось, что один из очевидцев аварии живет в доме напротив, поэтому пировавшие наперебой заголосили:

— Реваз! Реваз!

— Чего надо? — донесся из недр домика гортанный мальчишеский голос.

— Иди сюда! К тебе милиция пришла!

На ходу заправляя рубашку в брюки, на улицу испуганно выбежал мальчик лет шестнадцати. При его появлении пировавшие торжествующе закричали приезжим:

— Вот он, Реваз! Он видел все столкновение, которое вам нужно.

Турецкий объяснил мальчику, что от него требуется, и тот с жаром затараторил:

— Это утром было. Я возле ворот стоял. Я отца ждал, мы с ним за дровами должны были идти. Вдруг слышу внизу сильный стук. Вон там, перед поворотом, где чинары растут. Смотрю: в зеленые «Жигули» врезалась бежевая «Нива». Она во всем виновата, «Жигули» ни в чем. не виноваты. Я даже думал, что шофер «Жигулей» сейчас выйдет и шоферу «Нивы» морду набьет. Только у него ничего не получилось. Сзади еще «Газель» стояла. В ней было много людей. Они. водителя «Жигулей» вытащили и посадили в другую машину.

— В «Газель»?

— Почему в «Газель»? Там совсем сзади иномарка стояла. Серебристая. Туда его посадили и увезли.

— В город?

— Почему в город? В другую сторону увезли. Эта иномарка развернулась и туда уехала.

— А остальные машины что делали?

— Ничего не делали. Уехали.

— То есть кто-то из нападавших сел в «Жигули», и все машины уехали?

— Еще как уехали. Все три штуки уехали. И все в город.

— Ну что ж, — вздохнул Турецкий. — Большое спасибо за такой яркий рассказ. Номер хоть одной из машин вы случайно не запомнили?

— Случайно не запомнил. Я его отсюда даже не видел.

— Спасибо, Реваз. Вы нам действительно помогли. А кто еще видел это столкновение? Говорят, дядя Давид видел.

— Точно. Дядя Давид видел. Он там совсем близко был. Он овец пас.

— С ним можно увидеться?

— Он далеко отсюда живет. В самом конце улицы. Пока дойдешь, устать можно.

— Ничего страшного, — успокоил мальчика Тавасиев. — Мы на машине.

— На машине недалеко. Хотите, я с вами поеду, покажу его дом?

— Особой нужды, Реваз, нет. Но если ты не занят и тебе хочется прокатиться, то поехали.

— Я не занят, и мне очень хочется прокатиться.

Как и предыдущую компанию, дядю Давида они застали во дворе, тоже под виноградным навесом и тоже за столом. Даже вина на нем было примерно столько же, сколько и у тех, хотя вкушал пищу он в одиночестве. Прежде чем отвечать на вопросы, дядя Давид велел жене принести стаканы для дорогих гостей. Тут уж Турецкий не стал протестовать, понимая, что в случае отказа появится чача.

— Я сидел вон под теми под деревьями и вспоминал всякие анекдотики, когда услышал на дороге громкий стук. Оглядываюсь — рядом стоят несколько машин. Вдруг несколько человек с автоматами подбежали к самой первой, вытащили оттуда водителя и посадили в другую машину. Она развернулась и уехала. Остальные потом тоже уехали, в другую сторону.

Один рассказ подтверждал другой, но слишком большой ясности в дело они не вносили. Турецкий заученно спросил:

— Номера «Нивы» или «Газели» вы, конечно, не запомнили?

— Я номер «Жигулей» запомнил.

— Этот не нужен, — сказала Любовь Ивановна.

— А «Газель» я видел, когда она уже уезжала. Поэтому номер не запомнил. Только заметил, что у нее не наш номер.

— Что значит — не наш? — насторожился Турецкий.

— У наших машин 06, а у «Газели» — другой.

— То есть вы имеете в виду цифровой код. Какой же у нее был?

— 26.

— Александр Борисович! — схватил его за рукав Тавасиев. — Это ставропольский индекс. Такие здесь только у ФСБ.

Глава 7 ШАЛЬНЫЕ ДЕНЬГИ

Анжела оставалась на участке, когда Тамара, сказав, что ей хочется пить, вошла в дом. Сейчас у нее была возможность говорить без утайки, она даже могла подробно пересказать Виктору весь свой разговор с хозяйкой. Однако настоящие следователи не расслабляются ни при каких условиях. Поэтому она спросила:

— Печку лучше топить дровами или углем?

— Да чем угодно, — ответил Виктор.

Он настолько увлекся работой, что на какое-то время даже забыл, с каким заданием послан в дом Аштрековых. Виктор очень любил мастерить, реставрировать, чинить, короче говоря, приводить в порядок что-то негодное. В такие моменты он чувствовал себя врачом, возвращающим больной организм к полноценной жизни. Больше того — после окончания работы ему становилось немного грустно. Так иной раз врач расстается с выздоровевшим пациентом.

Печь была отремонтирована на совесть. Все оказалось хорошо рассчитано, дверка укреплена ровно и выпирает наружу не так сильно, как раньше. Оставалось только покрасить в тех местах, где сереет свежий цемент. Побелку нужно сделать потом, когда высохнет. Анжела сказала, что с такой мелочью справится сама.

— Сколько я вам должна? — спросила она.

— Сколько не жалко.

— Нет уж, сами скажите.

Виктор затруднился с профессиональным ответом «печника». Ему совершенно не у кого было проконсультироваться насчет того, сколько стоит ремонт. Поэтому он решил притвориться кокетничающим с молодой хозяйкой балагуром. Мол, от такой красивой женщины приятно получить любые деньги, пусть это будет чисто символическая сумма.

— Лишнего, хозяюшка, с вас брать не хочется, не привыкши мы обдирать клиентов. Поэтому сто тысяч долларов меня вполне устроит, — тоном опытного рвача произнес он.

Анжела засмеялась и, больше ничего не спрашивая, дала Виктору деньги, которые тот, не считая, засунул в карман. Столь неназойливый способ расплаты выглядел вполне правдоподобно. Настоящий печник повел бы себя точно так же.

От Аштрековых новоявленные сыщики пошли к Тамаре домой. Возбужденные своим успехом, они закрыли окна и двери, чтобы их никто не подслушал, после чего позвонили на мобильный Турецкому, который в это время подъезжал к городу.

— Александр Борисович, — радостно затараторила Тамара, — клюнула Анжелка на вашу удочку. Я ей сказала про то, что многие мужчины говорили дома, будто сражались с боевиками, а на самом деле торчали у любовниц. И она выпалила: «Я про своего кота так и подумала. Уж больно довольный вернулся он под утро».

— Вот спасибо так спасибо. Вы даже не представляете, Тамара, какое полезное дело провернули, — ответил Турецкий, — как здорово помогли нам. Только вы и Виктор будьте осторожны, ни в коем случае не вздумайте хвастаться своим подвигом. Сами догадываетесь, чем чревата подобная известность.

Потом трубку взял Виктор:

— Александр Борисович, есть еще для нас какое-нибудь задание? Мы бы с удовольствием.

— Спасибо, сейчас нет. Если понадобится, я попрошу. Вы скажите мне телефон вашей тетки и свой краснодарский.

Продиктовав номера телефонов, Виктор спросил с разочарованными нотками в голосе:

— Значит, мы больше не увидимся?

— В этот раз вряд ли, завтра вечером я улетаю. Кстати, мне обязательно нужно знать домашние адреса: и Тамарин, и ваш. Сейчас мне записывать некогда, вы запишите мой и обязательно, я подчеркиваю, — обязательно напишите свои. Потом поймете, зачем они понадобились. Отныне мы на связи.

Александр Борисович подумал, что ребятам будет приятно получить из прокуратуры простое благодарственное письмо. А вдруг даже удастся сделать для них что-нибудь повесомей, например «пробить» денежную премию.

После разговора с Турецким Виктор заметно погрустнел. Получив вчера задание от следователя, он чувствовал себя участником событий первостатейной важности, ему было интересно. Пролетел какой-то миг, и вот уже все позади, он сошел с орбиты той необычной жизни, в которой действуют московские следователи, милиция, прокуратура, где есть опасность, слежка, захватывающие дух погони и, конечно, выстрелы. Все это по-прежнему будет происходить, однако уже без него, а он вернется к своей заурядной работе фабричного электрика. Обидно до слез. Но-кто позволил ныть и раскисать при Тамаре! С ней-то он может видеться.

— Итак, что мы имеем с гуся? — Он попытался придать своему голосу некоторую бодрость. — Я получил от Аштрековой деньги, которые можно считать шальными. — Он вынул из кармана купюры. — Вот они, триста рублей. По идее, я должен заплатить вам их за стрижку. Но вы их, конечно, не возьмете.

— Конечно, не возьму.

— Тогда я предлагаю потратить их сообща. Пойти и пообедать в приличном месте.

Тамара охотно согласилась. Ей понравился этот умелый и сильный парень, чем-то напоминающий Высоцкого. Вольно или невольно она даже сделала ему такую прическу, как у своего давнишнего кумира. Даже его легкое заикание было каким-то располагающим. Не хотелось бы, чтобы Виктор просто так взял и уехал, навсегда исчез из ее жизни.

Глава 8 ПЕРЕД ГЛУХОЙ СТЕНОЙ

В Назрани Тавасиев сначала отвез домой жену Цаголова, потом подбросил Александра Борисовича к прокуратуре, высадив его на ближайшей площади. К самому зданию из-за многочисленных постов подъехать было сложно даже с тем пропуском, который ему выправили перед загородной поездкой.

Проходя мимо того дома, где накануне молодой человек приклеивал предвыборный плакат генерал-майора, Турецкий заметил, что на этом месте снова красуется фотография другого кандидата — бывшего первого секретаря горкома партии. Плакаты не срывались, а наклеивались один на другой, отчего их скопление напоминало сбоку торт «Наполеон».

Еще одна связанная с предстоящими выборами новость ожидала московского «важняка» в прокуратуре: сегодня заведующий отделом информации газеты «Триумф» Боидзе летит в Москву, то есть вылетает с минуты на минуту, а завтра должен вернуться обратно. Александру Борисовичу пришлось срочно названивать на работу. Спасибо, специально для такого случая Меркулов держал под рукой человека, вернее, людей — то одного, то другого. В данный момент в управлении находился Володя Поремский.

— Сегодня рейсом из Назрани в Москву вылетает некто Теймураз Леванович Боидзе, — быстро говорил Турецкий. — Нужно организовать «наружку»: проследить, куда он поедет из аэропорта. Тут нет ничего сложного или опасного. Боидзе — журналист. Наверное, всплывет статья о клевете. Я имею в виду уголовную, а не ту, что он напишет. Сделаешь?

— Дело мастера Боидзе, — скаламбурил Володя. — У меня два вопроса. Во-первых, как они его узнают? Можете прислать цифровую фотографию или хотя бы факс?

— Володя, ты, наверное, на ухо туговат. Какую фотографию, когда он практически уже в полете! Свяжись с экипажем, место журналиста известно. Ничего сложного в такой просьбе нет. Договорись, что, когда приземлятся и станут выходить из самолета, пусть сзади, в двух шагах от этого пассажира, идет стюардесса. Что-нибудь в таком роде. В общем, узнают.

— О’кей. Что делать после того, как проследят?

— Мы сразу созваниваемся, и я даю следующие инструкции. Смысл, если я правильно догадался, такой. Этот журналист — член предвыборного штаба местного фээсбэшника, который метит в мэры Назрани. Сейчас он ушатами выливает грязь на своих конкурентов. Грязь очень кондиционная, фирменная, судя по некоторым признакам, такая готовится по его заказу в Москве. Нужно уточнить. А журналист этот очередной, так сказать, грязекурьер. И если он действительно явился за очередной порцией, нужно будет круто поговорить с изготовителем. Самолет прибывает в третьем часу, думаю, гавриков вроде Боидзе встречают на машине. Значит, где-то в районе четырех ты уже будешь знать, что к чему, и мы свяжемся. Я не очень подгадил тебе своей просьбой?

— Нормально.

Вот за это он и любил Володю. Всегда у него все нормально, ни на что не жалуется.

После разговора с Поремским Александр Борисович устроил себе пятиминутный тайм-аут: выцыганил у секретарши Докучаева, из кабинета которого звонил, чашечку кофе. Нужно было сосредоточиться, поскольку предстояло обдумать сложнейшую вещь — как проникнуть в гараж ФСБ.

Леонид Максимович Докучаев — начальник отдела по надзору за следствием в органах безопасности, поэтому сам Бог велел обсудить с ним эту проблему. Его первая реакция была скептической:

— Хозяйство находится в подчинении у Круликовского. Туда без его ведома комар не пролетит.

— Он же сегодня целый день на совещаниях.

— Да будь он даже за тридевять земель отсюда. Такие вещи ему всегда сообщают.

— У вас же есть хорошие знакомые в ФСБ?

— Сколько угодно.

— Может, попросить кого-нибудь, чтобы пошуровал в гараже. Я объясню, что требуется.

Докучаев задумался, потом сказал:

— Понимаете, Александр Борисович, сделать так — значит толкнуть человека на предательство. Даже если руководствоваться высшими принципами, все равно это предательство. Мне это совсем не нравится. Допустим, в организации что-то скрывается. Но ведь там работают люди, между которыми существуют определенные отношения, существует корпоративная этика. Сначала я прошу одного действовать против своих товарищей по работе, потом — другого. Вы же понимаете, к каким последствиям приведет подобная тактика.

— Понимать-то я понимаю и в целом согласен с вашими взглядами. Хотя в данном случае это было бы не совсем предательством.

— Но сродни ему.

— В какой-то степени, — согласился Турецкий. — Однако время подпирает, Леонид Максимович. Где находится Цаголов, в каких условиях содержится, не произойдет ли трагическая случайность. Тут любой момент может стать решающим. Поэтому я и рвусь туда.

— Ну а я объясняю вам объективные причины. Вы вообще представляете, что значит пройти в гараж ФСБ?

— Представляю, поскольку приходилось бывать, причем в Москве. И между прочим, встречали меня там с распростертыми объятиями.

Леонид Максимович усмехнулся:

— Значит, тамошние сотрудники не чувствовали за собой никакой вины.

— Смотря кто. Там был один шофер, который грешил перевозкой наркотиков… Кстати, в назрановском гараже все военнослужащие или есть и вольнонаемные?

— Насчет вольнонаемных сомневаюсь. Думаю, только военные. Это легко узнать.

— Тогда такой вопрос: есть в вашем ФСБ отдел по контролю за оборотом наркотических средств?

— Отдел? — протянул помощник прокурора. — Ну знаете ли, для нас это слишком жирно будет. Занимается один человек, старший лейтенант, и на том спасибо.

— Вы с ним знакомы?

— С Семеренко? Постольку поскольку. Он у нас недавно работает. Но я прекрасно знаю его непосредственного начальника, мы много лет знакомы.

— Порядочный человек? Вы понимаете, что я имею в виду.

— Марулин-то? В высшей степени. На него во всем можно положиться.

— Тогда давайте предложим ему такой вариант:

И Александр Борисович изложил Докучаеву свой замысел.

Глава 9 ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ

Траурное настроение придавило Назрань. Уже всем стало известно, что ночью погибли восемьдесят два человека, почти сто были ранены. Потери террористов составили примерно тридцать пять убитых. Точное число установить сложно, поскольку Ингушетию покидали они достаточно свободно, забирая мертвых с собой.

Насчет количества нападавших данные разнились. Одни утверждали, что террористов было не более двухсот. Другие пытались доказать, что их было не менее шестисот. Очевидно, истина скрывалась где-то посередине. Зато совсем точно было известно, что боевики были прекрасно экипированы, так, как ингушским силовикам и не снилось: дорогая натовская боеукладка, приборы ночного видения, удобные радиостанции. У них были предусмотрены самые неожиданные вещи. Взять те же радиостанции. Хотя они сами по себе отменного качества, все равно на случай срочного ремонта были снабжены инструментами вплоть до маленьких паяльников с одноразовым питанием.

Вдобавок ко всему нападавшие имели на форме знаки отличия ГРУ, ФСБ и ОМОНа. Из-за этого ингушские милиционеры попадали впросак, путались, выполняли команды террористов, которые потом, смеясь, расстреливали их в упор.

Боевики действовали группками по тридцать — пятьдесят человек, у каждой была своя задача, свой объект для нападения: аэропорт, ОМОН, погранотряд, МВД, ГУВД, склады оружия. Особенно настойчиво они стремились отбить следственный изолятор Минюста, в котором находились шестьдесят заключенных. По-настоящему отбивались только милиционеры. Ни сотрудники ФСБ, ни войска Министерства обороны на помощь так и не пришли.

Утром в Ингушетию ненадолго прилетал президент России. Увидев воочию следы ночного нападения, глава государства устроил силовикам жуткую головомойку, распорядившись как можно быстрее выяснить причины позорного провала.

По мере того как московская следственная бригада собирала сведения об организации противодействия террористам, контрразведчики получали все больше нареканий. Пока они выражались в достаточно мягкой форме, но уже становилось понятно, что постепенно количество перейдет в качество, и Круликовскому придется изощряться, чтобы выдумывать причины для оправданий. Паниковать рано, разбирательство затянется, да этому и нужно всячески способствовать. На худой конец, всякие обвинения можно с выгодой использовать перед выборами — известно, как наш сердобольный народ относится к гонимым. Поскольку ситуация быстро меняется, нужно не лениться, а наполнять свой арсенал любым хламом, ибо заранее неизвестно, что пригодится в дальнейшем.

Посмотрев на часы, руководитель следственной группы обратился к собравшимся:

— Давайте сейчас прервемся на обед и в четырнадцать тридцать продолжим нашу работу.

— А обедать опять будем, как свиньи? — громко спросил полковник милиции, все уже знали, что он тут первейший балагур.

— Как так? — не понял руководитель.

— Без водки, — довел тот свою шутку до конца, вызвав большое оживление присутствующих.

Понимающая компания собирается. Однако Круликовскому нынче не до междусобойчиков. Генерал-майор догадывался, что закулисные разговоры сейчас бесполезны, могут принести больше вреда, чем пользы. Москвичи настроены весьма решительно. Даже шутливые реплики не более чем попытка хоть в малейшей степени ослабить удушающее всех нервное потрясение. Лучше он потратит время на разговор с Хустанбековым. Может быть, старая лиса предложит что-нибудь путное. Ловить рыбку в мутной воде иной раз куда как проще. А он, как ни крути, бывший первый секретарь горкома. Все это отребье — большие мастера мутить воду.

Телефон Хустанбекова генерал-майор предусмотрительно раздобыл. А то, что он первый позвонит старшему по возрасту человеку, очень хорошо. Подобная уважительность на Кавказе приветствуется.

— Абукир Идрисович, у меня выдался свободный часок, — сказал Круликовский. — Если желаете, мы можем встретиться.

— С превеликим удовольствием, дорогой мой человек, — зажурчал тот. — Но ведь не в официальной обстановке, надеюсь, не в моем штабе, не повесткой пригласите меня в свой кабинет. Встреча чисто товарищеская, подъезжайте ко мне домой, Сергей Владиславович. Тут нас с нетерпением поджидает еще один компаньон — жареный барашек.

— Я долго засиживаться не смогу. Максимум полчаса.

— Достаточно для спокойной беседы.

Упомянув про барашка, Хустанбеков явно поскромничал. Стол буквально ломился от еды и напитков.

Круликовский, судя по планкам на кителе, наградами не обойден. У хозяина на пиджаке красуется всего лишь одна звездочка — Герой Социалистического Труда, без которой его невозможно представить. Перекалывает с одного костюма на другой, наверное, даже спит с ней.

После первой рюмки Хустанбеков демонстративно вздохнул:

— Война сейчас идет, Сергей Владиславович. Самая настоящая война — с подкопами, с разведкой, с захватом пленных и прочей партизанщиной. Вы, конечно, поняли, я имею в виду предстоящие выборы.

— Ясное дело, — сдержанно кивнул генерал-майор, которому сначала показалось, что собеседник имеет в виду совсем другую войну.

— Много противоборствующих сторон участвуют в этой войне, дорогой мой. А когда на десять человек приходится двадцать группировок, это очень плохо. Нужно правильно выбирать союзников и уметь вовремя объединиться. Нужно иметь сплоченную команду со своими защитниками, своими нападающими. Команду, где есть свои пешки и свои ферзи. — Учел, хитрец, генеральские вкусы, ввинтил любимую терминологию. Только ферзь в команде должен быть все-таки один. — Я с предубеждением относился к этой новомодной затее — рейтингам. Но когда их составляют разные люди, а результаты получаются одинаковые, можно и прислушаться. Итак, на сегодняшний день вы, уважаемый Сергей Владиславович, занимаете в предвыборной гонке первое место. Слегка отстает от вас, от лидера, Тавасиев. А ваш покорный слуга с двадцатью пятью процентами держится на третьем. При таком раскладе второй тур неизбежен.

Не дожидаясь тоста, Круликовский под одобрительный взгляд хозяина выпил рюмочку коньяку. Подумал: «Уж больно маленькие у него эти рюмочки».

— Теоретически существует вариант, по которому я отдаю вам свои голоса, — продолжил Хустанбеков, когда генерал прожевал лимон. — Тогда вы элементарно побеждаете в первом туре. Я пошел бы на это, но практически все не так просто. Голоса не лежат у меня в кармане, я не могу вынуть их и передать вам в руки. Нужно убеждать, придумать обоснования, призывы. Еще неизвестно, произведут ли они должный эффект. Мне кажется, сейчас будут более действенны другие методы. Как вы посмотрите на то, чтобы заменить председателя избиркома?

Круликовский ожидал чего угодно, только не этого.

— Зачем? — только и нашелся спросить он.

— Сейчас эту заметную должность занимает слишком принципиальный человек. Его принципиальность принимает поистине болезненные формы. С таким каши не сваришь. Лично для меня такая замена ничего не дает. Из двадцати пяти процентов сделать пятьдесят председатель не сможет. Но разницу в один-два процента, а именно настолько, судя по некоторым опросам, вас может обойти в сентябре Тавасиев, он нивелирует.

Чтобы прочистить мозги, Круликовский хлопнул еще рюмку коньяку.

— Предположим, мы уберем нынешнего председателя, правда, не представляю, каким образом. А кто окажется на его месте?

— Есть у меня на примете свой человек. Надежный. Светлая личность.

«Для тебя-то он свой, — неприязненно подумал генерал, — значит, меня угробит как пить дать».

Словно прочитав его мысли, Хустанбеков сказал:

— Наверное, вы задаетесь вопросом: зачем это мне надо? Уж не собираюсь ли я обвести вас вокруг пальца? Объясняю: ваша победа меня вполне устроит. Если мы станем союзниками, вы как благородный человек наверняка пожелаете предложить мне какой-нибудь ключевой пост в своей команде. Не королем, конечно, но и не пешкой.

Сладкими речами генерала обмануть трудно, знает им цену. Круликовский сказал, что даже самая искусная замена председателя избиркома наделает много ненужного шума и окажется невыгодной для любого победителя. Поэтому лучше оставить все как есть.

— Логично, — согласился Абукир Идрисович, делая вид, что ему по душе чрезмерная осторожность генерал-майора, и тут же перешел к следующему варианту: — Тогда остается вывести из игры Тавасиева.

Услышав это имя, Сергей Владиславович поморщился:

— Было уже много крутых попыток, и все вхолостую. Он какой-то непотопляемый.

— Это при помощи компроматов. А если радикальным способом?

— Что вы имеете в виду? Убить?

Теперь уже поморщился Хустанбеков — от солдафонской прямоты потенциального союзника.

— Зачем убивать, когда проще на время похитить. То есть воплотить в жизнь девиз: нет человека — нет проблемы. Для нас с вами это значительно упрощает жизнь. И вы знаете, дорогой Сергей Владиславович, я смотрю на Тавасиева не просто как на соперника. Дело в том, что он чужак.

— Как — чужак?! Он же местный.

— В этом-то и заключается парадокс. Вы к нам приехали сравнительно недавно («Вот собака! — подумал Круликовский. — Шесть лет, по-твоему, недавно?»), но по духу — вы наш. Проиграть вам не так обидно. А он здесь вырос и тем не менее — чужак, духовно чуждый ингушам человек. Человек совсем другой ментальности. Такие поневоле разрушают наш уклад. Всем — и психологией, и поведением.

Бывший первый секретарь еще долго может болтать, язык-то без костей, а Круликовскому пора уходить, перерыв кончается. К тому же после этого совещания придется ехать в Магас, где у президента назначено еще одно. Он обещал подумать над предложением Хустанбекова, хотя поведение того вызывало неприязнь. Вот ведь флюгер — ему безразлично, чью сторону принимать, кого валить, лишь бы расчистить себе дорогу к кормушке. Других забот нет. А может, старичок прав. В таких ситуациях необходимо действовать более отчаянно, тут уж не до сантиментов. Победителей не судят.

Абукир Идрисович уловил благоприятные для себя изменения в настроении гостя. Пускай эти лидеры поборются друг с другом, теряя силы. В нужный момент он найдет чем козырнуть. В отличие от голосов избирателей справка о том, что Круликовский состоял на учете в психдиспансере, у него в кармане. Припасен гостинец и для Тавасиева. Сейчас многие подзабыли про долг, который он из-за дефолта 1998 года не сразу заплатил дружественной Белоруссии за покупку конской амуниции. А вот мудрый Абукир Идрисович помнит. В случае чего это тоже можно положить на чашу весов.

День был прожит не зря — Хустанбеков дал выход своему коварству. Теперь с легкой душой можно отдохнуть, как говорит молодежь, оттянуться. Поехать на дачу и ближе к вечеру, когда на поверхности озера абсолютная гладь, испробовать с Идрисом новый водный мотоцикл «кавасаки». Имеет же он право потратить часть избирательных денег на родного сына.

Глава 10 ЮРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ

Базоркин остолбенело стоял в полусумраке подъезда… Положение самое что ни на есть дурацкое, глупее придумать трудно. Ну пришел этот чеченец к Лиде. А что он может сейчас с ними сделать? Попытаться войти в квартиру? Мустафа представил, какую истерику закатит жена, будет кричать на всю округу, что он ее третирует. Старая песня. Не позже чем через час у Лиды кончается обеденный перерыв, и ей нужно возвращаться в магазин. Одна ли она выйдет или вместе с этим чеченцем, значения не имеет. Что он ей скажет? Спросит, зачем тот приходил? Она не ответит. Продолжать следить за ним? А если тот просто вернется в лагерь? Так и будет Мустафа часами болтаться по лесу, мало что узнав. Вряд ли это Лидин любовник. Для любовных дел можно выбрать более удачное время, скажем, вечер или выходной, но уж никак не середину рабочего дня. Скорей всего, явился по каким-то делам. По каким — если понадобится узнать, Лиду прижмут в милиции или в прокуратуре, и все расскажет как миленькая. Сейчас же поджидать их тут совершенно бессмысленно. Больше того — он их может спугнуть. Поэтому лучше уйти, пока не попался на глаза соседям.

Мустафа вернулся в прокуратуру. Сегодня он дежурил на втором этаже, там, где находится кабинет прокурора» республики, и бритаевский, теперь уже бывший, тоже рядом. Вскоре к Базоркину подошел начальник охраны. Вид у него был несколько обескураженный.

— Крутой замес получается, — сказал майор. Только что мне звонил оперативник из милиции. Он приходил по одному делу в больницу, где в реанимации лежит раненый чеченец. Представляешь, кроме своих у него оказались какие-то твои документы и даже твое свидетельство о смерти. Я как услышал это, у меня чуть крыша не поехала. Как они могли попасть к тому типу?

— Через жену, — просипел Мустафа, раздувая ноздри.

— Ты, старшина, сразу выводы не делай. Может, их украли, всякое бывает, — попытался успокоить его начальник. — Позвони по этому телефону милицейскому капитану, он хочет поговорить с тобой.

Майор ушел, а Мустафа еще некоторое время неподвижно сидел, глядя на оставленную ему бумажку с номером захаринского телефона.

В это время из докучаевского кабинета вышел московский следователь, тот самый, который так душевно разговаривал с ним вчера вечером после поминок. Турецкий тоже узнал его и, улыбнувшись, развел руками, мол, какая неожиданная встреча.

— Здравствуй, Мустафа. Рад тебя видеть.

— Я тоже рад вас видеть, товарищ следователь. У меня сегодня произошло столько событий, что я хотел бы рассказать вам. Странные вещи случились.

Александр Борисович поудобней устроился рядом с ним на стуле. Всем своим видом он показывал, что готов выслушать любой, самый подробный рассказ. И Мустафа, ничего не упустив, поведал ему и про наблюдение за лагерем беженцев, и про выскользнувшего оттуда тайком чеченца, и про то, что у какого-то раненого оказались его документы.

Турецкий выслушал его, ни разу не перебив. После чего поблагодарил, переписал телефон капитана и не пошел вниз, как собирался, а вернулся в кабинет Докучаева, где сразу позвонил Захарину.

— Здравствуйте, Юрий Алексеевич. Моя фамилия Турецкий, зовут Александр Борисович, я старший помощник Генерального прокурора Российской Федерации. Такой вот мой полный титул.

— Очень приятно.

— Как вы догадались, я нахожусь здесь в командировке. Всего второй день, а познакомился с таким количеством людей, что просто оторопь берет. Ваш телефон я только что взял у Мустафы Базоркина. Вчера мы с ним долго разговаривали, я узнал всю его одиссею. Сейчас он поведал мне свои сегодняшние новости. Вокруг него черт знает что творится. И вы понимаете, Юрий Алексеевич, у меня возникло ощущение, что дело, которое вы расследуете, и то, чем занимаюсь я, каким-то образом связаны. Это относится и к похищению Цаголова, и к убийству Бритаева. Все, как ни крути, замыкается на вчерашнем нападении. Поэтому, если вы не против, я хотел бы встретиться с вами. А уж потом мы единым фронтом, плечом к плечу…

Последние слова Турецкий произнес с пародийным пафосом, и капитан, оценив шутку, рассмеялся: Конечно, Александр Борисович. Я могу к вам подъехать.

— Вот этот способ общения как раз затруднителен. Я в Назрани всего лишь гость, и у меня нет возможности принять вас подобающим образом. Не сидеть же нам в коридоре. Лучше уж я к вам.

Докучаев проявил любезность, раздобыв в дежурной части машину, и вскоре Турецкий входил в кабинет радостно встретившего его капитана, высокого подтянутого блондина с правильными чертами лица.

Захарин излагал все настолько четко и сжато, что не только быстро успел ввести московского «важняка» в курс дела, но и рассказать о себе.

Выслушав его, Турецкий спросил:

— Когда оклемается этот чеченец в реанимации?

— Завтра уже можно допрашивать. А то и сегодня. Правда, вряд ли он чего-нибудь скажет.

— Да, сомнительно. Нужно подумать, где его потом держать. Возможно, друзья попытаются вызволить. Со своими удачными подкупами преступники почувствовали безграничное всесилие. Директора «Альянса» пока трогать преждевременно. Но адрес знать нужно, последим.

— Адрес я узнал, — сказал капитан, — задерживать его не собираюсь. Но вот что меня сильно насторожило. После того как в пятницу я доложил Эдуарду Беслановичу о ходе расследования, он послал в административно-техническую инспекцию запрос о стоимости аренды на прежнем месте «Альянса». Отправили факс. И после этого завертелись нехорошие события: Цаголова похищают, в мою квартиру брошен самодельный фугас, на бывшего «медвежатника» совершено покушение.

Их разговор прервала прозвеневшая мелодия из первого фильма про Джеймса Бонда, такую установил на своем мобильнике Турецкий. Это звонил Володя Поремский. Сказал, что ребята из спецподразделения без особых проблем проследовали от аэропорта до Таганки за машиной, встретившей назрановского журналиста.

— Контора называется «Центр политических технологий». Войдя в нее, назранец прямиком отправился в кабинет небезызвестного Лазурского.

Это был один из самых «раскрученных» специалистов в новой для России сфере политтехнологии. Он лизал задницы всем — и в Кремле, и в Думе, поэтому был осыпан барскими ласками, его лоснящаяся рожа в очочках «лектор» регулярно мелькала на телеэкранах. Раз назрановский журналист планирует тут же возвращаться, значит, его пребывание в кабинете не грозит затянуться надолго. Скорей всего, они обтяпывают там чисто технические дела, журналист должен взять какие-то бумаги или что-то передать. Нынче далеко не все можно доверять телефонам или электронной почте.

— Володь, не сочти за труд съездить туда. Когда журналист отчалит, тебе следует поговорить по душам с Лазурским. Так, мол, и так. Дело подсудное, оклеветали ни в чем не повинного человека…

Александр Борисович объяснил Поремскому, что нужно выяснить.

— Блефуй вовсю, — под занавес то ли посоветовал, то ли разрешил Турецкий и, выключив телефон, вернулся к прерванной беседе с капитаном. — Значит, почти одновременно произошли похищение и два покушения, все связано с работниками министерства. То есть налицо явная утечка информации. Преступникам дали знать, что над их головами сгущаются тучи, и те засуетились.

— Да. По-моему, они имеют информатора в МВД, в цаголовском окружении.

Турецкий вздохнул, вспомнив недавний разговор с Докучаевым: предательство, корпоративная этика, сор из избы. Но что поделать, если это действительно происходит, если люди за деньги готовы сотворить любую мерзость.

Вдумчивый Захарин понравился «важняку», на такого соратника вполне можно рассчитывать.

— Юрий Алексеевич, сейчас по моей просьбе республиканская прокуратура зондирует почву для одной акции, связанной с проверкой ФСБ. В случае удачи я в любой момент могу сорваться, оставив вас в одиночестве. Пока же мы можем начать действовать. С вашим начальством я договорюсь, чтобы подсобили. Для выявления такого информатора, Юрий Алексеевич, существует старинный, тысячи раз апробированный способ. Он такой древний, что многие о нем забывают и аккуратно попадаются на эту удочку.

— Вы имеете в виду контрольную дезу?

— Конечно, — кивнул Турецкий.

Глава 11 ЗАКУЛИСНАЯ ВОЗНЯ

Несколько дней назад Володя Поремский ходил на концерт в консерваторию.

Володю при всем желании трудно назвать меломаном. Это жену хлебом не корми, а дай послушать симфоническую музыку, особенно любит скрипку. И тут, когда он случайно проходил мимо консерватории, подвернулись билеты на итальянского скрипача. Хорошие места, суббота, у Татьяны начинается отпуск. Надо, думает, порадовать женушку.

Совсем близко от них, через проход, сидел известный политгехнолог Лазурский, он часто принимает участие в разных телевизионных ток-шоу. Безупречно подстриженный и выбритый, со вкусом одетый молодой человек. Всегда интересно наблюдать за поведением публичной личности в быту, во всяком случае, когда тот не занят своим прямым делом, не сидит перед телекамерой, не стоит на сцене или на трибуне, а сам находится среди зрителей. Поэтому любознательный Поремский время от времени поглядывал на знаменитость и видел, с каким непритворным наслаждением тот слушает музыку, как реагирует на пиццикато Паганини, переливы мелодий Вивальди. Не вызывало сомнений, что у этого человека тонкая чувствительная натура, что он принадлежит к отмеченному божьей печатью племени эстетов.

Меньше всего предполагал Поремский то, что через несколько дней встретится с этим человеком один на один в служебной остановке, в его персональном кабинете — небольшой комнате, постоянно освещенной лампами дневного света, поскольку настоящий загораживают растущие возле двухэтажного особняка высокие тополя. Письменный стол завален бумагами, стеллаж — книгами и папками, несколько стульев. Больше в кабинете эстета ничего нет.

Предъявив свое служебное удостоверение советника юстиции, на которое политгехнолог ни малейшим образом не отреагировал, Поремский взял быка за рога:

— Андрей Николаевич, сейчас мы занимаемся делом, которое начал расследовать погибший вчера заместитель Генерального прокурора Ингушетии Бритаев.

— Ингушетия — это Назрань? — спросил Лазурский.

— Совершенно верно. Тот самый город, где в сентябре состоятся выборы главы администрации. На пост мэра претендуют семь человек. — Володя говорил торопливо, словно боялся забыть те сведения, которыми напичкал его Турецкий. — Один из кандидатов, некто Тавасиев, был несправедливо обвинен в организации фирмы по отмывке денег и уклонении от уплаты налогов в особо крупных размерах. Документальные материалы для местной газеты «Триумф» были предоставлены вами. Так это или не так?

— Вы говорите прямо как следователь из чеховского «Злоумышленника», — мягко улыбнулся политтехнолог.

Володя и сам почувствовал несколько комическую прямолинейность своего вопроса, но уже не мог перейти на другую манеру разговора, да, в общем, и не находил нужным. Пусть на его простые вопросы тот отвечает так же просто, без всякого словоблудия. Однако Лазурский не собирался следовать стилю хрестоматийного произведения.

— Вы же сами справедливо заметили, что мы передали «Триумфу» документальные материалы. Понятие «документальные» означает, что они подлинные, не какая-нибудь там фальшивка, туфта, не высосанные из пальца. Подлинные документы. По вашему же тону мне показалось, что вы готовы высказать мне какие-то претензии.

Андрей Николаевич, вы прекрасно понимаете, о чем идет речь. Эти документы имеют отношение к другому человеку, однофамильцу назрановского кандидата.

— А-а, вспоминаю. Это директор конского завода Тавасиев. Правильно?

— Да. Конного.

— Нехай конного. Владимир… — Лазурский запнулся с виноватым видом: — Извините, бога ради, я невнимательно посмотрел ваше удостоверение.

— Дмитриевич.

— Владимир Дмитриевич, возможно, вы, с присущей профессиональным сыщикам наблюдательностью, обратили внимание на маленькую медную дощечку, висящую справа от входа в наше здание?

— Обратил.

— Прекрасно. Возможно, вы даже прочитали, что начертано на этой дощечке?

Поремский не ожидал от меломана такого змеиного ехидства. Ему понадобились большие усилия, чтобы сдержаться и ответить предельно вежливо, чтобы избежать следующего наводящего вопроса:

— Там значится: «Центр политических технологий».

— Великолепно. Вот та информация, которая находится у всех на виду, которую мы не скрываем. В то же время существует целый ряд вопросов, которые наверняка интересуют многих, особенно поклонников и представителей желтой прессы: на какие деньги мы существуем. Самое поразительное в том, что из этого мы тоже не делаем большого секрета. Да, наш центр выполняет политические заказы. Как видите, мы не жируем. — Он сделал обводящее движение рукой, словно экскурсовод, предлагающий туристам оглядеться вокруг. — Тут нет мебели в стиле ампир из карельской березы или хрустальных люстр девятнадцатого века. Но тем не менее мы худо-бедно выполняем необходимую для людей работу, за которую нам платят. Поверьте, Владимир Дмитриевич, в известном смысле мы беспристрастны. Если бы с аналогичной просьбой к нам обратился Тавасиев, мы точно так же собрали бы негативный материал на его соперника Круликовского. Но если тот подсуетился раньше…

— Значит, заказчиком был Круликовский?

— Отрицать это нелепо. Это же ясно из того, где публикуются материалы. Он же всю газету купил на корню.

— То есть вы считаете, в такой деятельности нет ничего зазорного? — опять сбился на чеховский тон Володя.

Лазурский ухмыльнулся:

— Вам показать лицензию и сертификат или на слово поверите?

— Налоговая полиция вас не беспокоит?

— Владимир Дмитриевич, если бы я чего-то боялся, то при знакомстве с вашим грозным удостоверением задрожал бы как осиновый лист. Разве я похож на дрожащего человека?

Обычно при появлении рекламы Поремский мигом переключает телевизор на другой канал. Теперь, он понял, будет переключать его и при виде этой циничной рожи. Благо он все узнал для Турецкого и можно уходить. Тем более что диктофончик в нагрудном кармане рубашки, под пиджаком, работает исправно. Однако врожденное любопытство взяло верх, и Володя спросил:

— Вот вы, Андрей Николаевич, упомянули про деньги. Неужели вас не интересуют политические взгляды заказчиков?

— Вы знаете, мой скромный опыт подсказывает, что они вообще мало интересуют наших избирателей. Люди не вдаются в дебри политических программ, не сравнивают их. Происходит это по двум Причинам. Во-первых, все программы пишутся столь корявым бюрократическим языком, что в них ничего не разберешь. Да и читать противно — слова живого нет. Во-вторых, в России живет мудрый народ. Избиратели прекрасно понимают, что свои обещания кандидаты все равно не выполнят, даже если захотят. Поэтому у нас просто смотрят на человека — симпатичен или не симпатичен. Есть у кандидата обаяние, артистизм, за него и проголосуют. Такая вот технология.

— Значит, если я правильно понял, вы хотите добиться того, чтобы Тавасиев не понравился избирателям?

— Безусловно. Хотя лично я голосовал бы за него.

Глава 12 ТРИ ОФИЦИАЛЬНЫХ ПИСЬМА

Сейчас Турецкий и Захарин чувствовали себя нерешительными прыгунами, готовившимися к очередной попытке. Нужно разбежаться и сделать прыжок, а что-то мешает. Только разгонишься — нет, не то.

Чтобы не сорвать попытку, не наступить на планку, лучше вернуться на старт и начать снова.

Вроде бы условия задачи ясны, а как приступить к ее решению — непонятно. Нужно подобрать особый ключик. Запрос про стоимость аренды был послан в административно-техническую инспекцию в пятницу вечером. Вероятность того, что преступники постоянно держат в инспекции информатора, ничтожна. Не так уж полезно для них это сугубо мирное заведение, много ли важной информации почерпнут они там.

Турецкий попросил:

— Скажите, каков был механизм появления этого запроса? Вы сами набросали предварительный текст?

— Нет, — мотнул головой Захарин. — Я, по собственной инициативе, доложил о ходе расследования Эдуарду Беслановичу, предложил сравнить цены на аренду. Он с ходу сформулировал запрос, написал черновик и при мне отдал бумагу секретарше Юлии Тимуровне.

— А адрес?

— Министр сказал, чтобы она нашла по справочнику и предварительно показала ему.

— Секретарша — молоденькая вертихвостка?

— Ну что вы, Александр Борисович! Солидная женщина — лейтенант, — обиделся за сотрудницу Захарии.

— Кто, кроме нее, мог знать об этом запросе? Он где-нибудь регистрируется?

— Она сама регистрирует все исходящие документы. Напечатает, подпишет у Цаголова, второй экземпляр кладет в папку. А если факс отправляется, то хранит оригинал. Все очень просто, по заведенному порядку. Так везде делается.

— Юрий Алексеевич, давайте — во всяком случае пока — проигнорируем такой теоретически возможный вариант: секретарша увлеченно печатает, а кто-то случайно зашел в приемную, заглянул из-за спины, прочитал…

— Да, — согласился капитан, — приемная министра не проходной двор. На таких случайностях много информации не добудешь.

— Ну тогда кто, кроме секретаря?

— Еще есть референт министра и старший инспектор по особым поручениям.

— Это какие-то одинаковые должности.

— Да, их просто по-разному назвали, чтобы отличать в штатном расписании. По сути дела, и тот и другой помощники министра. Я бы вообще назвал таких адъютантами. Они оба подполковники, регулярно следят за документацией, сами готовят много бумаг ему на подпись. Он же не всегда сочиняет, часто их просит. Это уж цидульку насчет аренды «Альянса» Эдуард Бесланович для экономии времени сделал сам. Ведь был конец рабочей недели.

— А что ему, большая разница — пятница или понедельник?

— Честно говоря, это мне разница, и я поторопил его, — признался Захарин. — Уж очень не терпелось побыстрей разобраться, руки чешутся.

— Понимаю. Кто еще мог знать про запрос?

— По-моему, больше никто. Разве что случайно.

— Мы же договорились, что про случайность будем выяснять, когда окажемся в безвыходном положении, — напомнил Турецкий. — Сначала попытаемся найти закономерность. Итак, перед нами обширный список из трех человек. Это прекрасно, это не пятьдесят, не тысяча. За троими следить гораздо легче. — Довольный Турецкий закурил: дело сдвинулось с мертвой точки. — Теперь, Юрий Алексеевич, готовим приманку. Очевидно, нужно сделать три разных письма о… О чем? — Он вопросительно взглянул на капитана. — Об арестах трех разных людей? Потом смотрим, кто из них был предупрежден об опасности? Нет, не годится.

— Да, людей можно предупредить откуда угодно по телефону.

— Есть же «прослушка».

— Не успеем поставить, — сказал Захарии. — По-моему, нужно направить внимание на какой-нибудь неодушевленный предмет, чтобы наглядно видеть изменения. Объект, так или иначе связанный с подозреваемыми.

— Подозреваемый у вас, насколько я понял, один — директор «Альянса».

— Есть еще чеченец в реанимации.

Турецкий задумался, откинувшись на спинку стула. После паузы полувопросительно сказал:

— Три письма с просьбой перевезти его из больницы в три разных места? Рядом с каким устроят засаду?

— Нет. — Захарин встал и начал ходить по кабинету. — Что там с этими местами? Будем наблюдать, где его попытаются перехватить? Может, это такая «шестерка», что они на него рукой махнули. В реанимации он или где-нибудь в СИЗО, это большой роли не играет. Когда я сказал про объект, я имел в виду что-нибудь типа камеры слежения. Мол, просим установить видеокамеру наблюдения там-то и там-то.

— Вот! — воскликнул Турецкий. — Гениально! Только не установить — снять. Просим прокуратуру снять камеру слежения, установленную там-то и там-то, и передать запись в МВД. Простенько и со вкусом. — Он тоже встал и заходил по кабинету. — Ну, Юрий Алексеевич! Ну, вы гигант! Такую вещь придумали!

— Вообще-то это вы придумали, — сказал смутившийся от похвалы Захарин.

— Ладно, не будем скромничать. Это мы придумали. Придумали методом мозгового штурма. Осталось нанести последний штрих. В каких местах могут быть установлены видеокамеры, чтобы преступники испугались?

— Основной подозреваемый директор «Альянса» Джангиров. Его наверняка испугает камера в кабинете. Может рвануть туда.

— Он, случаем, не сидит там допоздна? Информатор-то узнает о просьбе в прокуратуру где-то в половине шестого. Может сразу ему сообщить.

— «Альянс» официально работает до четырех. А директрр во второй половине дня там вообще редко бывает.

— Хорошо. Какие еще есть варианты?

Во втором письме решили указать, что камера установлена снаружи — напротив окна директорского кабинета. В третьем — напротив его жилого дома на улице Котовского. Захарин, сам же и предложивший этот вариант, ворчал:

— Ох, не нравится мне, если укажем «напротив директорского дома». Может, там напротив ничего нет, а расстилается голое поле, и информатор сразу поймет, что это уловка.

— Ничего он не поймет. В поле тоже можно установить видеокамеру, — успокоил Турецкий капитана. — Я понимаю опасения, в наших действиях есть налет приблизительности. Но время подпирает. А сейчас весь город шерстят, ищут пособников террористов. Поэтому все бандюги на взводе, их хладнокровие основательно нарушено. В таких условиях наш риск — надежней. В нашей работе всегда допускается разброс попаданий. Чай, не табуретки делаем.

В это время снова прозвенела тема Джеймса Бонда — звонил Докучаев. Он сказал, что прокуратура подготовила санкцию на обыск механика гаража УФСБ Алишера Пирмухамедова.

Глава 13 НЕОБЫЧНАЯ РОЛЬ МЕХАНИКА ПИРМУХАМЕДОВА

«Если сотрудники все равно потом увидят, как к нему заявится следователь с обыском, то ничего удивительного, что перед этим я вызывал его к себе», — здраво рассудил начальник отдела собственной безопасности УФСБ подполковник Марулин. Александр Иванович туманно представлял себе этого Пирмуха медова, он редко сталкивался с гаражной обслугой. Кажется, там мелькает тонкий смуглый парень с донельзя черной шевелюрой, по виду типичный узбек. Наверное, это он. Поэтому, когда в кабинете появился высокий увалень, с пухлыми щеками и маленькими серыми глазами, таким обычно представляешь Пьера Безухова, Марулин с трудом скрыл свое удивление. Как раз с этим механиком подполковник общался чаще, чем с кем-либо из гаража. Однажды тот менял на его машине глушитель и, помнится, произвел своей рассудительностью — а разговаривали они не только на автомобильные темы — очень приятное впечатление.

— Послушайте, Пирмухамедов, приказывать я вам не собираюсь, могу лишь попросить. Что я и сделаю. В рамках проводимой сейчас операции по выявлению террористов есть некое щекотливое и, разумеется, секретное дело. Оно временно выставит вас, так сказать, в неприглядном свете. Не то чтобы в таком позорном, что вам от стыда потом деваться некуда будет, но все-таки не ангелом.

— Что-нибудь опасное? — так спокойно поинтересовался Алишер, словно речь шла о постороннем человеке.

— Если говорить о физической опасности, то ее нет и в помине. Сейчас все расскажу и должен предупредить, если вам от этого легче, что рискую тут не меньше вашего. Хотя, подчеркиваю, с точки зрения закона ничего предосудительного здесь нет. Мы оба будем действовать для, — тут он запнулся, не сразу подобрав оптимальное определение, — благого дела.

— Я согласен, товарищ подполковник.

— Спасибо. Скажите, Пирмухамедов, вы когда-нибудь занимались художественной самодеятельность? На сцене играли?

Неожиданный вопрос озадачил механика.

— Никак нет, товарищ подполковник. Только иногда танцевал, но это я еще маленьким был, в школе.

— Жаль. Артистические способности вам пригодились бы. Дело в том, что вам придется изобразить человека, не без оснований подозреваемого в распространении наркотиков. — Видя на лице собеседника полнейшее недоумение, Марулин пояснил: — Сегодня в гараж якобы неожиданно нагрянет следователь прокуратуры с разрешением на обыск. Быстро обыщет вас, шкафчик с одеждой, ничего не найдет и, извинившись, уйдет. Все.

— Понимаю, товарищ подполковник. Только не понимаю, зачем мне изображать виновного? Ведь следователь ничего не найдет. Я и буду вести себя как невиновный.

Подполковник рассмеялся:

— Тут вы, пожалуй, правы. Я ошибся. Но артистические способности при появлении следователя все равно понадобятся. Надо будет изобразить искреннее удивление.

— Постараюсь. Хотя, если бы вы меня не предупредили, было бы лучше — я бы по-настоящему искренне удивился.

— Ну я это на случай стресса, обиды.

Затем Александр Иванович убеждал механика в том, что не следует пугаться косых взглядов или насмешек товарищей. Подоплека дела в ближайшее время выяснится, и все встанет на свои места.

Пирмухамедов собрался уходить. Тут подполковник подумал, что все его увещевания по поводу косых взглядов делались с точки зрения непосредственных коллег механика. А ведь для того гораздо опаснее плохое отношение начальства. Вот уж что действительно способно потрепать бедняге нервы.

Марулин остановил его и добавил:

— Смею вас уверить, что никаких плохих последствий вы не почувствуете. Дело находится на личном контроле у прокурора республики, и ни он, ни я в обиду вас не дадим.

Поблагодарив его, Пирмухамедов отправился на свое место, с отвращением ожидая инсценировку, одним из главных участников которой ему предстояло стать.

Продолжив под навесом возню с заменой передних тормозных колодок, он не видел картины, вскоре разыгравшейся в проходной. Когда туда приехали Турецкий и выделенный ему в помощь следователь Следственного управления МВД, часовой категорически отказался пропустить их. Александр Борисович показал удостоверение государственного советника юстиции третьего класса, объяснил, что в армии это соответствует генерал-майору, предъявил постановление о производстве обыска, подписанное прокурором Ингушетии, сказал, для чего нужно им пройти в гараж. Часовой был непреклонен, и пришлось вызывать заместителя Круликовского.

Реакция полковника мало чем отличалась от реакций рядового. На просьбу следователей пропустить их Лаженцев заявил:

— Об этом не может быть и речи. Вызывайте Пирмухамедова за территорию и обыскивайте сколько угодно. Внутрь не пущу.

Ни увещевания, ни ссылки на прокурора республики не помогли. Полковник сказал, что без разрешения генерал-майора пропустить не имеет права. Но «важняку» меньше всего хотелось вводить Круликовского в курс дела.

— Послушайте, полковник, — как можно убедительнее сказал он, — вы же прекрасно понимаете, что для моего прилета из Москвы имеются веские основания. Если вы будете очень настаивать, я попрошу, чтобы с вами поговорил генеральный прокурор. И все же для вас выгоднее, если решение вы примете сами. Намного выгоднее.

И тут, к удивлению часового, Лаженцев сломался. До этого он ясно представлял, какую истерику устроит ему генерал-майор, с каким пылом обрушится за самоуправство. Однако то обстоятельство, что госкомиссия бесконечно дергает шефа и в конце концов докопается до истины, установит, как по-идиотски он вел себя в ночь захвата Назрани — уж ему-то, Лаженцеву, это хорошо известно, — сопоставит время и выявит, что приказы отдавались намного позже, чем следовало, то загремит хитрожопый Сергей Владиславович в тартарары, и тогда есть большой шанс ему, Лаженцеву, способному проявить в трудную минуту решительность, остаться на хозяйстве. Не придется тогда ему ни перед кем прогибаться.

— Пропустите, — коротко приказал полковник.

Глава 14 ДЕНЕЖНОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ

Утром Анжела Аштрекова не сказала мужу про то, что сегодня к ним придет печник. Знала, Мустафа примется ворчать, мод, деньги тебе девать некуда, зачем спешить, можно отремонтировать ближе к осени. Если дело сделано, тоже изрядно попыхтит, но тогда уж ему деваться некуда.

Однако в этот раз, когда жена с гордостью, словно сделала это сама, показала отремонтированную печку, Мустафа не встал на дыбы, как можно было ожидать. Только поинтересовался, кто рекомендовал ей этого печника, долго ли Тамарка и он здесь пробыли. Анжела заметила, что настроение у мужа испортилось. Предложила ему к ужину вина — отказался. Иногда, сердитый, любит выпить вино, прямо как русский, а сейчас не захотел. Сидел, о чем-то задумавшись.

С мрачным видом дожевывая остатки вчерашнего плова, Мустафа думал о том, почему ему так не везет в жизни. В последнее время эта мысль вообще часто посещала его. Ему стукнуло двадцать семь. Все его знакомые, не говоря уже о тех, которые перебрались в Махачкалу или в Ростов, хорошо приспособились к нынешним условиям. Легальным ли бизнесом они занимаются или проворачивают свои делишки в теневом, все имеют большие деньги и сопутствующие своим доходам внешние признаки удачи: квартиры, загородные домики, иномарки. У всех жены чуть ли не топ-модели и славные детишки. У него же ничего подобного нет. Как был всю жизнь в дерьме, так и остался. То, что у него есть, никак не соответствует тем новым стандартам, которыми можно кичиться, небрежно или назойливо хвастаться знакомым. Жена — так себе, бывают и лучше; домик, который, скинувшись, купили ее и его родители, — без особых удобств; машины до сих пор нет, зарабатывает он скромные деньги. В общем, как шутит их начальник охраны, ничего хорошего, кроме анализов.

Начиналось же все очень хорошо. Окончив школу МВД, Мустафа работал в милиции. Потом случайно устроился в частную торговую фирму, охранником. Там у него зарплата была почти в три раза больше. Но время шло, все дорожало, а он получал все те же деньги, никто их оклады не индексировал. Потом их фирма прогорела, закрылась. Два последних месяца им вообще не платили, так деньги и пропали, спросить не с кого. В это время подвернулась работа в Генеральной прокуратуре. Чтобы совсем не сидеть без денег, сунулся туда, а то ведь неизвестно, когда найдешь работу. Да и место престижное, не какая-нибудь овощная лавочка.

Раньше Мустафа ни на что не жаловался. Пускай жена не кинозвезда, зато с хорошим характером, домовитая. Дом не дворец, зато просторный, и район у них тихий. Карьеру не делает, зато ни о чем не нужно беспокоиться. Выполняешь, что тебе скажут, отработал — и гуляй в свое удовольствие. Уважение знакомых имеется — все-таки человек в прокуратуре работает.

Такой стиль жизни вполне устраивал Мустафу. Жена Анжела не из капризных, хотя, как всякой женщине, ей тоже много требуется. То стиральную машину подавай, то микроволновую печь. Все это и многое другое, конечно, покупалось, но с усилиями. Напрягало Мустафу. Ему же хотелось, чтобы все делалось играючи. Правда, для этого нужно иметь много денег, не столько, сколько зарабатывает он.

Мечта о хороших доходах уже начинала робко копошиться в коре головного мозга, но выросла она до необъятных размеров, подавив другие желания, после феерического взлета его одноклассника Федьки.

Этот Федька придурок придурком, совсем несерьезный человек, плохо учился и любит пить водку. Его брали на всякие простые работы и быстро увольняли за пьянство. Последнее время Федька вкалывал разнорабочим на фабрике линолеума. Вдруг эту фабрику приватизировали, и все, кто там работал, автоматически разбогатели.

Однажды утром Мустафа спешил на работу, когда возле него затормозил бежевый «опель» и оттуда вылез сияющий Федька. Это в голове не умещалось: Федька, который у всех «стрелял» десятки на выпивку, вдруг разъезжает на собственной иномарке! Мустафу Аштрекова это не столько удивило, сколько разозлило. Он с возмущением рассказал о новом богаче своему знакомому Исмагилу Маирбекову, с которым когда-то работал в охране фирмы, сейчас тот занимается распространением газет и журналов. Ничего не сказал Исмагил в ответ, а через несколько дней неожиданно пришел к Мустафе домой и дал ему сто долларов.

— За что? — удивился Аштреков.

— Это не деньги, — ответил Исмагил, — это — слезы. Скоро мы с тобой будем получать такие пачками. Карманов не хватит.

Взлет Исмагила тоже загадка сродни Федькиной. В свое время его поперли из фирмы за то, что баловался наркотиками: и употреблял, и торговал ими. Получилось же, что, уволив, сделали ему лучше. Не прогнали бы, может, до сих пор куковал в охране. А так — стал начальником, имеет отдельный кабинет.

Исмагил сказал, что очень серьезные люди, среди них есть даже богатые иностранцы, готовят в Ингушетии переворот. Когда он произойдет, положение изменится. Те, кто сейчас находятся на вершине власти, полетят оттуда вверх тормашками. В республике станут править другие люди. Они хоть и умные, им все равно понадобятся толковые помощники, ставка делается на молодых сильных вайнахов, которых русские нагло затоптали в нынешней жизни. И он, и Мустафа относятся именно к таким людям. Поэтому они могут надеяться на благосклонность будущих правителей. А в том, что настоящие вайнахи не подведут, что на них можно рассчитывать, сам Исмагил убедился не один раз: у них есть и деньги, и оружие. Главное же — их много.

Тот подарок судьбы — доллары — Мустафа взял. Если босяки вроде Федьки могут разъезжать на иномарках, ему тоже стесняться нечего. У него одна жизнь, и ему тоже хочется прожить ее повеселее, ни в чем себе не отказывая.

В воскресенье утром, это было двадцатое июня, Исмагил неожиданно заявился к нему домой и вручил двести долларов. Он поздравил Мустафу с тем, что Бритаева сняли с работы, и сказал:

— Остальных вредных и неверных тоже скоро выгонят. Приходи завтра вечером ко мне ровно в девять часов. Обязательно. Иди незаметно, пусть никто не видит. В такой форме, как на работе, не надо. В штатском иди. Потом скажу тебе, что будем делать.

Мустафа зашел к Исмагилу домой и удивился, увидев того в спецназовской форме, но спрашивать ничего не стал. Они пришли к зданию МВД одновременно с несколькими подъехавшими туда машинами — крытым грузовиком и легковушками. Машины были забиты людьми, все с автоматами, многие в масках. Исмагил подвел Аштрекова к одному из них, бородачу без маски. Судя по всему, тот здесь главный.

— Приказ такой — ты должен срочно привести сюда Бритаева. Деньги получишь по исполнении. Скажешь, правительство зовет всех авторитетных людей города на переговоры с захватчиками. Его тоже ждут с нетерпением.

— Только иди быстрей, — подстегнул Исмагил, натягивая на голову маску с прорезями для глаз. — У меня другие важные дела есть.

У Мустафы были хорошие отношения с Зауром Борисовичем. Бритаев человек вежливый, обходительный, иногда делал охранникам подарки. Только в последнее время Мустафа начал в душе ругать его. В самом деле, что особенного в этом лысоватом шибздике? Почему его возит машина? Почему у него роскошная квартира в центре города? У него красивая жена, воспитанные дети, сын после школы будет учиться за границей, в Англии. Сам он весь из себя такой холеный, всегда в свежевыглаженных рубашках, пахнет вкусной туалетной водой. Конечно, такой может и подарки охранникам делать, денег получает немыслимо много. А ведь Аллах сотворил всех людей одинаковыми. Мустафе не довелось читать труды Карла Маркса, но он и без него понимал, что не должен один человек иметь все, а другой — ничего. Это совсем несправедливо. Если же ты хочешь много иметь, умей за все расплачиваться. Тебя увольняй не увольняй, а ты все равно будешь доволен. Нахапал уже небось на десять поколений вперед.

В тот момент, когда убивали Бритаева, Мустафа отошел в сторону и закрыл глаза. Повернулся, когда все было кончено. По приказу главаря он и Маирбеков отнесли труп прокурора к главному входу в МВД и положили его на ступеньках, на видном месте.

Исмагил тотчас куда-то побежал, и Мустафа растерялся. Он же тут никого не знает, кто даст обещанные деньги. Ах да, нужно найти главаря.

Все это время продолжался обстрел здания, но Мустафа был настолько занят ожиданием обещанной награды, что, казалось, ничего не слышал. Мимо быстро прошагал окруженный боевиками главарь. Вид озабоченный, к нему не подступиться… Неужели обманут?

Постепенно выстрелы начали редеть, боевики с криками на ингушском и на чеченском принялись рассаживаться по машинам. Рядом с Аштрековым возник улыбающийся Исмагил и протянул триста долларов, сказав:

— Воины Аллаха благодарны тебе. Ты же понял, что сегодня убивают оперов, прокуроров и судей, которые продались русским спецслужбам и издеваются над ингушами.

Поблагодарив за деньги, Мустафа спросил:

— Что сейчас делать?

— Тебе сейчас ничего не нужно делать. Это у меня сейчас важные дела начинаются. Иди незаметно домой. Кого видел, чего видел — этого нет. Ночью ты спал. Впрочем, я тоже.

Он вновь натянул на голову маску и убежал.

Итак, все прошло как нельзя лучше. Заработал, из знакомых его никто не видел. Если бы жена Бритаева видела, тогда было бы плохо. Для нее плохо. А если не видела, может говорить что душе угодно. Пусть даже скажет, что за мужем заходил Мустафа Аштреков. А я скажу, кто-то выдал себя за меня. На самом деле я всю ночь спал дома. А ведь Патимат, наверное, так и сказала. Поэтому шайтан-следователь и заявился. Ну ладно следователь. Печник-то откуда взялся? Сроду в нашем доме столько посторонних людей не было. Интересно, Исмагил сейчас в городе или уехал с боевиками. Похоже, он у них свой человек. Но ведь здесь жена, маленький сын. К тому же Маирбеков на виду — работает начальником. Как он может отсюда уехать! Нужно посоветоваться.

Позвонив Исмагилу, Аштреков не застал того дома. Жена сказала, что он на работе, и дала номер служебного телефона.

Услышав голос Исмагила, Мустафа обрадовался: хорошо, что его благодетель, его единственная, опора сейчас в городе. Намекнул ему о странных визитах, сделал это по возможности тонко — не телефонный разговор. Исмагил понял.

— Скоро я заканчиваю и уезжаю из офиса, — сказал он. — Давай где-нибудь встретимся, скажем возле кафе «Погребок». Заодно и посидим там.

Глава 15 СВЯТАЯ СВЯТЫХ

Александр Борисович объяснил полковнику, что при других, более спокойных обстоятельствах он прислал бы сюда оперативно-следственную группу. Однако масштабность дела вынуждает его провести обыск самому.

— Идемте, я провожу вас к Пирмухамедову, — сказал Лаженцев. — Мне все-таки кажется, здесь произошла ошибка. Если уж такой человек, как Пирмухамедов, замешан в криминале, моя вера в людей будет окончательно подорвана.

Сказано это было с явным расчетом на то, что государственный советник юстиции примет полковника за гаранта кристальной честности своего подчиненного и махнет рукой на эту никчемную затею. Он надеялся услышать от представителя Генеральной прокуратуры обнадеживающий ответ, мол, уж если вы за него ручаетесь, мне здесь делать нечего. Однако Турецкий промолчал.

Высокий широкоплечий Лаженцев обладал противоречивой внешностью. У него бравая офицерская выправка, свидетельствующая о физически сильном человеке, и выцветшее безвольное лицо — скошенный подбородок, редкие зачесанные назад волосы, большие залысины. Сейчас ему чисто по-обывательски было даже интересно, чем закончится обыск механика Пирмухамедова. Если бы Круликовский так строго не вымуштровал его, полковник с ходу пропустил бы московского «важняка» без лишних слов. Он заартачился лишь потому, что о подобных эксцессах генерал-майор приказал сразу докладывать ему. Но ведь нет правил без исключения, и это уже не раз подтверждалось за время их совместной службы. За примером далеко ходить не надо: когда вчера ночью нужно было срочно вызвать мотострелковый полк, он сделал это без всякого согласования, по собственной инициативе, которая пошла на пользу начальнику. Иначе бы с шахматиста-филателиста уже сорвали погоны. И правильно сделали бы.

Они вышли на задний двор здания УФСБ, представлявший собой квадратную асфальтовую площадку. Вдоль левой ограды, которая ближе к воротам, в соответствии с угловой разметкой выстроились разномастные легковушки, это, очевидно, стоянка для сотрудников. Напротив был длинный навес, сейчас под ним стояла одна машина — темно-фиолетовая «Нива», такой цвет называют «баклажан». Рядом на металлических козлах лежал полуразобранный двигатель, над которым склонился крупный мужчина в комбинезоне.

— Это и есть Пирмухамедов, — сказал полковник, и они направились к нему.

— Вы Алишер Абдуллаевич Пирмухамедов? — спросил Турецкий.

— Я. А в чем дело?

Александр Борисович обстоятельно, как это он любил, представился, показал механику разрешение на обыск, сказал, что хотел бы осмотреть его личные вещи.

— Ничего не понимаю, — сказал Алишер. — Вы меня в чем-то подозреваете?

— Боюсь, что так, — ответил Турецкий.

— В чем?

— Прежде чем ответить на этот вопрос, нам хотелось бы осмотреть место, где хранятся ваши личные вещи.

Они вчетвером пошли в раздевалку. Турецкий и Лаженцев не торопясь шли сзади милицейского следователя и механика. Когда милиционер услышал позади себя оживленную беседу офицеров, он шепнул Алишеру:

— О чем вас нужно спросить, чтобы мы попали в гараж?

— С какой машиной я работал вчера.

Само собой, в одежде и сумке Пирмухамедова наркотиков не нашли.

— С какой машиной вы работали во вторник?

— Чинил рулевое управление у «Нивы».

— Которая под навесом?

— Нет, у другой. Она сейчас в гараже.

— Покажите, пожалуйста.

Знай Лаженцев про похищение Цаголова, возможно, он приложил бы усилия, чтобы не пропустить следователей в гараж. А так — он спокойно провел туда нежданных гостей. Если уж они прошли сюда, пусть теперь смотрят что угодно.

В принципе Турецкому было угодно осмотреть стоявшую в углу зеленую «девятку» без номеров. Он заметил ее еще с порога. Страховой полис этой машины лежал у него в кармане. Только он и без проверки догадался, что это цаголовская — задний бампер помят, оба фонаря разбиты. Александр Борисович даже подходить к ней не стал, бросил издали взгляд и все понял. Лаженцев предельно спокоен, значит, это преступление совершалось помимо него. Но Круликовский обязательно спросит, что осматривали следователи, поэтому не стоит перебарщивать. Достаточно того, что можно пошарить в бежевой «Ниве», сделать вид, что они ищут наркотики. Передок у нее мятый, царапанный, номера на месте. Нужно будет узнать у Марулина, кто на ней ездит.

Для правдоподобия следователи обыскивали «Ниву» минут десять. Теперь, когда нужное выяснили, можно и уходить.

В это время у Лаженцева зазвонил радиотелефон.

— В гараже, товарищ генерал-майор, — ответил он.

Глава 16 ВОДОЛЕЙ

С некоторых пор Лидия Базоркина стала верить гороскопам.

Она регулярно покупала газеты, публикующие эти рассчитанные на простофиль образцы мракобесия, которые использовала как руководство к действию. Сначала Лидия штудировала перечень предстоящих событий своей жизни на всю неделю, смаковала их на все лады, радовалась или огорчалась. Потом с нетерпением ожидала наступления благоприятных дней и с отвращением — плохих.

Последние недели гороскопы сулили Водолеям весьма радужные перспективы. По их утверждению, люди, родившиеся под этим знаком зодиака, будут веселы и довольны собой. Тем не менее на душе у Лиды Базоркиной было тоскливо, и она на чем свет стоит ругала себя за излишнюю болтливость. Хотя поначалу все складывалось хорошо. Ее сослуживица Аманта, тоже продавщица, которая была в курсе всех семейных Лидиных передряг и страстного желания выписать Мустафу из квартиры, в один прекрасный день сказала, что поможет это сделать. У нее есть знакомый, который хочет прописаться в Назрани, чтобы спокойно работать. С пропиской его возьмут преподавателем в приборостроительный техникум.

Лидия не поняла, что та задумала.

— Для этого вам будет нужно расписаться, — объяснила Аманта. — Фиктивный брак. Тогда Ахмед со своими связями в два счета выпишет Мустафу. Ты ведь хотела этого.

Перспектива нового брака мало привлекала Лидию, но, поддавшись страстным уговорам сослуживицы, она согласилась встретиться с этим Ахмедом, выбрав для этого день, очень подходящий, по утверждению гороскопа, для важных деловых свиданий и начала работ над новыми проектами, способными привести к грандиозному финансовому успеху.

Мужчина оказался весьма видный, молодой, не какой-нибудь там дряхлый старик или молокосос, чтобы со стороны можно было догадаться про фиктивный брак. У него выразительные и нежные глаза. Внешне этот усач подходит Лидии по всем статьям. В техникуме он собирается преподавать английский. На квартиру не претендует, жить у него есть где. Никакого подвоха ей опасаться не следует.

— Я готов обмануть большое и страшное государство, — улыбнулся Ахмед. — Но нежную и красивую женщину не обману даже под дулом пистолета.

Лида сказала, что официально она до сих пор замужем. Придется ждать, пока она разведется.

— Когда это случится?

— Я бы давно развелась, да муж не соглашается.

— Если этот плохой человек будет упрямиться, постараюсь помочь вам. Есть возможности. Он даже не будет знать о вашем разводе. И тогда мы сможем расписаться.

Ахмед попросил ее подобрать всякие документы, так либо иначе связанные с Базоркиным: ордер, всякие справки, удостоверения, если есть, старый паспорт. Короче говоря, что подвернется под руку, то и дать ему.

После ужина в кафе он проводил Лиду до дома, был очень любезен, на прощание записал номер телефона.

После этого они встречались еще несколько раз, и чем дальше, тем больше новый знакомый поражал Лиду. Во-первых, тем, что просил о свиданиях. Казалось бы, все обговорено с первого раза: разведется с Мустафой, и они распишутся. На работу в техникум Ахмеда если и возьмут, то с первого августа. Времени еще навалом. До тех пор можно и не видеться. Он же часто куда-нибудь ее приглашал. Куда-нибудь — это значит, куда захочет Лида. Сначала спросит о ее желании, потом приглашает. Причем всюду платит сам, а цены везде крутые. Мало того что он должен будет за брак и прописку отвалить ей солидный куш, так заранее сорит деньгами направо И налево. У нее даже мелькнула мысль: уж не собирается ли Ахмед вычесть потраченные деньги из той суммы, которую обещал заплатить за брак. Так и так, скажет, я за вас заплатил столько и столько, поэтому остался должен вам меньше. Однажды они ходили на концерт московской эстрадной певички. В зале Лида взяла у него из рук билет, чтобы посмотреть номера мест, и заметила указанную на них цену. Лида полушутя сказала: «Я и не думала, что такие дорогие билеты. Похоже, к женитьбе не вы мне, а я вам должна буду платить». Услышав это, Ахмед так сверкнул глазами, что Лиде сделалось страшно. Зато она поняла всю беспочвенность своих опасений.

Тот мимолетный случай был единственным, когда Ахмед рассердился на Лиду. Она постаралась быстро сгладить свою невольную бестактность, и он по-прежнему был с ней вежлив и предупредителен. Обращался Ахмед к ней всегда на «вы». Это постоянное «вы» — второе, что поразило Лиду. Казалось бы, за месяц общения любой молодой человек перешел бы на «ты», только не Ахмед. Однажды в кафе, будучи в игривом настроении, она предложила выпить на брудершафт. Ахмед с трудом перенес эту процедуру уже по той причине, что пил мало и неохотно. В конце концов под ее напором выпил, робко поцеловал в щеку, но все равно продолжал величать ее на «вы». Хотя не обижался, когда Лида обращалась к нему на «ты», у нее панибратство прорывалось все чаще.

Чего она побаивалась, так это более близких отношений. Гороскопы почему-то эту тему начисто игнорировали. При фиктивном браке, насколько понимала Лида, партнеры должны вести себя как чужие. Ситуация становилась совсем дурацкой. Ахмед провожал ее до порога. Прекрасно знал, что она в квартире одна, и тем не менее безропотно уходил восвояси. Лиде было известно, что он живет в лагере чеченских беженцев. Место считается опасным, с наступлением темноты туда не всякий таксист согласится ехать. Однажды вечером она спросила, как Ахмед будет добираться к себе. Вопрос прозвучал прозрачным намеком, и она успела подумать: «Если скажет, что доехать трудно, поэтому останется у меня, черт с ним — оставлю. Тем более что самой этого хочется». Однако Ахмед несколько сумбурно ответил, что переночует у своего назранского товарища.

Со своими друзьями Ахмед ее не знакомил. И вообще Лида поняла, что хотя разговаривают они много, картина жизни Ахмеда испещрена для нее белыми пятнами. Она толком не знает о его семье, друзьях, причинах, из-за которых он оказался в Ингушетии, о том, чем Ахмед занимается днями напролет. Позвонит ей на работу, встретятся вечером, а о том, что он делает днем, Лида понятия не имеет. На попытки выяснить это Ахмед отделывался витиеватыми, более запутывающими, чем объясняющими суть дела словами. Лида чувствовала — он скрывает от нее что-то его тяготившее.

В воскресенье они ходили на день рождения к Аманте, той самой, которая их познакомила. Именинница не знала, с кем придет Лида, и при виде Ахмеда у нее отвисла челюсть. Потом целый понедельник подкалывала подругу: «Смотри, Лидка, если брак будет не фиктивный, много денег потеряешь».

Во вторник утром, после страшных ночных событий, Ахмед неожиданно пришел к ней домой. Он рассказал об ужасах, которые произошли в городе ночью. Она-то, конечно, подробностей не знала, боялась нос из дома высунуть. А он чуть не погиб — ехал в автобусе, который обстреляли бандиты.

— Оказалось, хорошо, что вы с мужем не оформили развод, — загадочно начал Ахмед. — Сейчас вы должны пойти в морг, сказать, что ваш муж сегодня не вернулся домой и вы обеспокоены. Ночью погибло много людей. Вас проведут на опознание. Там вы наверняка увидите какой-нибудь мужской труп с обезображенным лицом, по которому невозможно узнать человека. Скажете, что это ваш муж, вы узнали его по одежде и обуви. Тогда все ваши проблемы будут решены.

Лида загорелась показавшейся ей удачной идеей. Ведь это очень логично, правдоподобно. В случае чего действительно можно будет сказать, что ошиблась. Свою лепту в ее согласие на эту авантюру внес и гороскоп, утверждавший, что все сегодняшние деловые начинания обязательно завершатся успехом и приведут к материальному благополучию.

Ахмед вызвался проводить ее до больницы, и, как выяснилось, не напрасно. В последний момент Лида испугалась войти в морг. Не того побоялась, что придется обманывать. Просто она представила себе, как окажется среди большого количества изуродованных трупов, и ей стало страшно, она была близка к обмороку. Хорошо, что рядом оказался Ахмед. Он сказал, что пойдет вместе с ней, выдаст себя за друга покойного.

К концу дня Лида держала в руках подлинное свидетельство о смерти мужа. Ахмед сделал с него ксерокопию и взял себе вместе с другими документами Мустафы. Отвечая на вопрос Лиды, сказал, что всякие бумажки облегчат процедуру развода. Ей же посоветовал написать заявление в ЖЭК и, если хочет, на компенсацию.

Это происходило вчера. А сегодня днем, когда она пришла домой пообедать, к ней явился незнакомый мужчина. Сказал, что он старший брат Ахмеда. Тот должен был вернуться вечером в лагерь беженцев, но не пришел, никого не предупредил. Все его ищут, не могут найти. Не знает ли Лида что-нибудь о нем?

Старшему брату было лет сорок, он действительно похож на Ахмеда. Наверное, брат думает, что Ахмед заночевал у нее. Но она сделана не из того теста, чтобы оставлять у себя человека, которого знает без году неделя. Сказала, что около шести вечера дала ему некоторые документы и больше не видела.

— Запишите мой телефон, — повелительным тоном произнес брат. — Если узнаете что-нибудь про Ахмеда — позвоните мне. Только больше никому этот телефон не давайте. Меня зовут Махмуд.

Она сама терялась в догадках, куда мог деться Ахмед, и ничего хорошего от такого исчезновения не ждала. Потом Лида подумала, откуда этот брат узнал ее домашний адрес, и на душе стало еще тревожней. А уж когда ей позвонил какой-то капитан милиции Захарин, она вообще запаниковала.

Глава 17 ВОСТОЧНЫЙ МУДРЕЦ

На совещании у президента республики был объявлен маленький перерыв, и Круликовский вышел в приемную. Как назло, один московский фээсбэшник из следственной бригады прицепился к нему с расспросами, поэтому Сергею Владиславовичу удалось позвонить своему заместителю лишь под конец перерыва, к тому времени народ опять потянулся в кабинет. Услышав то, что сказал ему Лаженцев, генерал-майор потерял дар речи, а придя в себя, был готов закричать. Поскольку два человека отмечали у секретарши командировочные удостоверения, он сдержался и говорил вполголоса, однако для полковника это иезуитское шипение было сродни раскатам грома:

— Ты идиот, Лаженцев! Стопроцентный идиот! Таких еще поискать нужно! Кто же пропускает каких-то подозрительных следователей!

— А что в этом страшного? — оправдывался заместитель. — У них при себе постановление на обыск, у них локальная задача, дело касается конкретно механика Пирмухамедова.

— Хоть десять постановлений, дубина ты стоеросовая! Пускай приходят к нему домой и сколько угодно шмонают там, а не на работе, куда их пропускают всякие пентюхи. У тебя в голове, Лаженцев, только одно — как бы побыстрее спихнуть меня и занять мое место. — Последнее генерал-майор выпалил для красного словца, не предполагая, насколько он близок к истине.

Уйти с совещания у президента Круликовский сейчас никак не мог. Хотел было попросить заместителя, чтобы тот всеми правдами и неправдами задержал следователей до его возвращения, да потом обреченно подумал, что это ничего не даст. Ликвидировать их невозможно при всем желании. Цаголовскую «девятку» они, скорей всего, уже заметили. Это он еще как-то смог бы запудрить следователям мозги, мол, обнаружили в горах брошенную боевиками машину, которая, оказывается, принадлежит министру Цаголову, и теперь идем по следам похитителей. Лаженцев этого не скажет, он вообще ничего не знает про похищение. Развязать языки могут только непосредственные исполнители, вот тут чертовых следопытов можно опередить.

Расстроенный Лаженцев был зол на следователей, из-за которых на его голову обрушилась начальственная ругань, поэтому простился с ними предельно холодно. Однако тех настроение фээсбэшника сейчас волновало меньше всего. У них есть дела поважней, нужно срочно узнать, кто ехал на бежевой «Ниве» в понедельник, когда та протаранила цаголовскую «девятку». Тут уже спасибо Марулину, постарался Александр Иванович. Вскоре он сообщил, что последнее время машина закреплена за лейтенантом Руставелом Султановым, вот вам его телефоны, домашний адрес, разбирайтесь.

Из УФСБ Турецкий вернулся в Министерство внутренних дел в половине седьмого. Позвонив Султанову, не застал того ни на работе, ни дома. Ничего удивительного, такое «пиковое» время, когда у большинства рабочий день закончился, многие до дома еще не добрались, по пути нужно зайти в магазины. Хорошо бы, конечно, на всякий случай понаблюдать за султановским домом. Он один из немногих свидетелей похищения, «заказчики» способны убрать такого не моргнув глазом.

Турецкий позвонил в Следственное управление, начальник которого сокрушенно признался, что сейчас нет лишних людей. Александр Борисович вспомнил про своего нового соратника и поинтересовался, сможет ли сегодня установить наблюдение капитан Захарин.

— Он как раз здесь, — сказал начальник и передал трубку капитану.

— Я не стал переносить наблюдение на другой день, потому что неизвестно, когда люди освободятся. Мне дали одного «топтуна», его я отправил к дому Джангирова, — объяснил Юрий Алексеевич, — а вместо другого сам поеду на улицу Нефтяников. Я ведь все равно собирался последить за офисом «Альянса», не терпится узнать, сработала ли наша уловка.

— Вы, если что-то выяснится, звоните мне в любое время. Я уж тут рукой махнул на сон, в Москве отосплюсь.

Затем Александр Борисович, как и обещал, позвонил Цаголовой. Витиевато — вдруг телефон прослушивается — намекнул, что идет по следу, есть надежды на оптимистичные результаты. Любовь Ивановна попросила следователя зайти к ней. Ему показалось, что приглашение сделано не из простой любезности. Может, ей удалось что-то узнать, и она тоже опасается говорить подробности по телефону. Даже если фээсбэшный лейтенант уже пришел домой, какое-то время для визита к Цаголовой у него есть.

— Если хотите, я могу попросить, чтобы за вами заехала машина.

— Ну что вы, Любовь Ивановна! Тут и пройти-то две остановки, о чем речь.

— Быстро, однако, вы освоили наш город. Некоторые подолгу живут и то плохо ориентируются.

Когда Турецкий пришел, Любовь Ивановна провела его в комнату, где при их появлении из кресла поднялся сухощавый старик с очень умным, хотя и несколько сердитым лицом. Это был отец Цаголова, Беслан Ибрагимович, известный в городе адвокат, да и во всей республике его знали как хорошего специалиста. Много громких выигранных дел было на счету этого человека.

— У Беслана Ибрагимовича в Назрани видимо-невидимо знакомых. Вдруг он чем-то сможет вам помочь, — объяснила Цаголова присутствие свекра. — У него удивительная память.

Одним из необходимых качеств настоящего юриста является умение слушать. Беслан Ибрагимович обладал им в полной мере. Он так уютно сидел, перебирая руками деревянные четки, так доброжелательно смотрел на собеседника, поддакивая тому, что без всяких расспросов хотелось выложить все мало-мальски интересные подробности.

Внимательно слушая рассказ Турецкого о сегодняшних поисках, он одобрительно кивал. Когда тот произнес фамилию лейтенанта, протаранившего на «Ниве» цаголовскую «девятку», его брови многозначительно поднялись. Чувствовалось, ему хочется что-то разъяснить, однако перебивать собеседника он не стал и заговорил лишь тогда, когда убедился, что следователь полностью высказался.

— Между прочим, я хорошо знал деда этого Руставела. Он работал в угрозыске, достойнейший чело, — век. Многим он помогал чем мог, мне в том числе. Сына я его знал, можно сказать, с момента рождения. Он ровесник моего Беслана. Что же касается внука… — Старик задумался, прищурив глаза и перебирая пальцами четки. Потом сказал: — Это произошло в разгаре перестройки. После конфликта с осетинами наш народ стал взвинченный, нервный. Осетины издавна дразнили нас, называли «танак шар» — «мягкое темя», значит, как у ребенка. То есть намекали, что ингуши недоразвитые, ненормальные. Но ведь нашим тоже пальца в рот не клади. Старались всячески показать свою прогрессивность. Особенно в этом смысле прилагала усилия молодежь, в результате чего сделалась более распущенной, чем обычно.

Понахватала внешние признаки цивилизации: неоновые вывески, дискотеки, баночное пиво, видеокассеты… И Руставел тоже сбился с пути истинного. Он познакомился тогда с девушкой, недавно, кстати, они поженились, и, как настоящий джигит, хотел ухаживать красиво. В понимании нынешних подростков это упирается только в деньги, и тут он согрешил.

Дело в том, что его мать работала в канцелярии окружного ГАИ, и Руставел часто заходил к ней туда. Один раз был у нее, в это время мать куда-то вызвали, отсутствовала она долго. На столе у нее лежало много бумаг, мальчик их перебирал от нечего делать, и ему попался на глаза протокол, в котором было написано, что некоего водителя задержали за грубое нарушение, у него отобрали права. В протоколе указаны телефоны этого нарушителя, адрес. Права тут же пришпилены. Так вот, Руставел стащил эти права, позвонил нарушителю и предложил ему выкупить их.

Не стану вдаваться в подробности, как это выяснилось. Но… Налицо и кража, и мошенничество. Преступник несовершеннолетний, мать работает в ГАИ, отец в ФСБ. Ситуация не из приятных, и тогда мой Эдуард вызвался поговорить с мальчиком. Тот умолял не давать ход делу, простить его. Эдуард сказал: «Я готов пощадить тебя при одном условии: если ты расскажешь всю правду при твоих пожилых родственниках».

Должен сказать, осуждение стариков для горцев является крайне суровым наказанием, одним из самых страшных. Иной тюрьму предпочтет стариковскому суду. И тем не менее Руставел согласился. Раз он виноват, то после исповеди перед стариками обязательно станет другим человеком. Так получилось и с Руставелом — после того случая он вел идеальный образ жизни. Много учился, читал, хорошо выполнял любую работу, у него воспитанные друзья, замечательная жена. Родители на него не нарадуются.

Вы вправе спросить, к чему я клоню, Александр Борисович, какое у меня имеется предложение. А предложение такое: давайте я встречусь с Руставелом один, без вас. Думаю, мне, как старику и земляку, он скорее расскажет некоторые вещи, чем официальному следователю из Москвы. Не потому что он лгун или трус. Просто бывает разная откровенность… Наверное, вы понимаете, что я имею в виду?

Турецкий согласился. Доверительные беседы частного толка приносят большую пользу. Ему самому таким образом приходилось «раскалывать» такие крепкие орешки, что коллеги потом диву давались.

Позвонив Руставелу, они застали того дома. То, что у Беслана Ибрагимовича есть шансы на успех, следователь понял, когда услышал его телефонный разговор с Султановым. Слушая слова одного из собеседников, легко был понять, что первым желанием Руставела было отказаться от встречи вообще, потом перенести ее на другой день. Однако взвешенные фразы мудрого старика точно попадали в цель, чувствовалось, что сопротивление оппонента слабеет, трещит по швам, вот оно уже окончательно сломлено, Беслан Ибрагимович говорит Руставелу, что сейчас подъедет к нему, и Турецкому ясно, тот встретит с распростертыми объятиями гостя, о котором несколько минут назад и слышать не хотел.

— Вы как поедете туда?

— Я на машине.

— На машине? — Нетактично получилось, но Турецкий не мог скрыть своего удивления.

— По-вашему, я такой дряхлый, что не могу держать в руках руль? О, угадал ваши мысли. Это просто смешно. — Цаголов в самом деле добродушно рассмеялся. — Мне, уважаемый, всего семьдесят шесть лет. По кавказским понятиям, подросток. Я могу кочергу узлом завязать. Правда, — тут он по-ребячески прыснул, — развязать уже не могу.

— Беслан Ибрагимович, если можно, я поеду с вами и подожду в машине.

— Логично. Вам же не терпится узнать, что расскажет Руставел.

— Да. И понаблюдать для страховки хочу. Мало ли что.

Цаголов хотел было возразить, сказать, что за себя он совершенно спокоен. Однако, вспомнив про похищение сына, промолчал. Лихие времена, лихие нравы. Хотя на его веку таких смутных периодов — не сосчитать.

У Цаголова оказался новенький темно-синий «вольво». Сейчас, в комфортабельном салоне иномарки, этот аккуратно подстриженный старик с серебристыми усами, в легком летнем костюме, залихватски ведущий машину одной рукой, напоминал выехавшего от скуки на прогулку американского миллиардера, а не человека, который торопится узнать о судьбе своего пропавшего сына.

Турецкий хотел было посоветовать старику, в каком месте лучше оставить машину, когда Беслан Ибрагимович опередил его, сказав:

— Вряд ли целесообразно подъезжать к самому дому, это может привлечь ненужное внимание. Я немного не доеду и пройду пешком.

Остановив «вольво», он показал следователю султановский дом. С улицы видна только обитая жестью крыша. Остальное спрятано за глухим забором — снизу каменным, из зацементированных булыжников, сверху металлическим. В центре забора автомобильные ворота, но, судя по пышной траве внизу, их давненько не открывали, видимо, машины у обитателей этого дома нет. Входной дверью на участок служил прямоугольник в левой створке ворот.

— Со стороны можно будет подумать, что вы мой водитель. Привезли начальника, а теперь терпеливо поджидаете его, — улыбнулся Цаголов.

Турецкий видел, как Беслан Ибрагимович еще только переходил газон, отделявший проезжую часть от тротуара, а дверь уже открылась и навстречу ему вышел улыбающийся молодой человек, приветливо поздоровался. Пропустив гостя вперед, вошел сам, и железная дверь с лязгом захлопнулась.

Глава 18 ЗЕМЛЯ И ЗВЕЗДЫ

Отпросившись пораньше с работы, Лидия Базоркина поехала в МВД.

Она прекрасно понимала, что. рано или поздно ее аферу с опознанием тела Мустафы обнаружат, но надеялась, что это произойдет не скоро. После вчерашнего нападения в городе творился такой бедлам, царила такая неразбериха. Наверное, милиции сейчас не до нее, а через месяц или даже неделю можно сослаться на ошибку, нервы, спешку, много чего можно наплести. В самых мрачных прогнозах она не предполагала, что разоблачение произойдет столь молниеносно — на следующий день. Как теперь отбрехаться?

Огорчила ее и та быстрота, с которой ей вручили пропуск. Только протянула в окошечко паспорт, как его тут же вернули с вложенным бланком, на бумажке красуется ее фамилия. Если бы пропуска сразу не оказалось, можно понадеяться, что не так-то она здесь и нужна, пусть зайдет в другой раз, это ее пригласили на всякий случай. Однако пропуск заказан, получается, что к ее приходу тут основательно готовились, ждут с нетерпением. А кому приятно идти сюда?!

Плохо было и то, что вызвавший ее человек был неулыбчивым и строгим. Первым делом Захарин спросил, знает ли она чеченца по фамилии Фирзоев. Лидия честно ответила, что слышит такую впервые в жизни.

— Ахмед Фирзоев. Или он назывался другим именем.

— Вообще-то у меня есть знакомый чеченец Ахмед. Только я не знала его фамилию.

Капитан испытующе взглянул на нее и уточнил:

— Он семьдесят четвертого года рождения, рост — чуть выше среднего, худой, с усиками, бородкой.

— Да, наверное, он, раз вы вызвали меня.

— Можно и так рассудить. Вы давно с ним знакомы?

— Около двух месяцев.

— И часто с ним за это время встречались?

— Не очень.

— Ну все же.

— Раза три-четыре. — Лида существенно преуменьшила истинное количество свиданий.

— Вчера вечером он с тяжелым ранением головы попал в больницу, в реанимацию, и при нем было найдено много документов вашего мужа Мустафы Ахметовича. Как вы можете это объяснить?

— Его документы, его и спросите.

— Как — спросите?! Он же погиб.

— Ах да, — смутилась Лидия. — Это произошло только что и так неожиданно, я еще не привыкла говорить о нем в прошедшем времени.

— Да вы о нем в прошедшем и не сказали. Сказали почему-то в настоящем. Я повторю вопрос: как у Фирзоева оказались документы вашего мужа?

— Бывшего мужа, — огрызнулась Базоркина.

— Разве вы были в разводе?

— Официально мы женаты, но уже три месяца живем отдельно.

Капитан положил ручку на стол.

— Странный у нас получается разговор, Лидия Анатольевна. Я говорю про Базоркина в прошедшем времени, как и нужно, когда есть свидетельство о смерти. Вы же упорно — в настоящем, словно он жив. У меня складывается большое впечатление, что вы не принадлежите к плеяде закоренелых преступников и, начав что-то утаивать, можете запутаться в собственных показаниях. Поэтому мой вам совет — давайте говорить только правду. Вы же понимаете, в отличие от вас Мустафа Ахметович с этим Ахмедом не знаком.

— Мой муж не дает мне развода, а мы с Ахмедом хотим пожениться. Он попросил документы Мустафы, сказал, что это поможет оформить развод.

— Чем это вдруг ему помешал ваш брак?

— Мы хотели пожениться.

— Как? — Захарин едва не расхохотался. — Вы же виделись всего раза три-четыре.

— Ну и что? Бывает же любовь с первого взгляда.

— Да, с этим трудно спорить. Значит, вы приняли слова Фирзоева за чистую монету, даже не поинтересовавшись, каким образом старые справки Базоркина могут помочь разводу?

— Это не так?

— Насчет развода звучит сомнительно. А вот то, что, имея наряду с фальшивыми подлинные справки, можно устроиться на работу в аэропорт или на очистную станцию, мне известно доподлинно.

— Ахмед говорил мне, что собирается преподавать в техникуме английский язык.

— Да я и не думаю, что эти документы он брал для себя.

— К сожалению, я плохо разбираюсь в бюрократических тонкостях. Из-за этого и попала впросак.

— Увы, Лидия Анатольевна, ваша самокритика напрасна. Судя по тому, как быстро получили свидетельство о смерти Базоркина, дали заявления о его выписке и компенсации, в бюрократических тонкостях вы разбираетесь до завидного хорошо. И вам Бога следует благодарить за то, что Мустафа Ахметович, проявив великодушие, постарался в отношении вас смягчить ситуацию. А если, скажем, компенсация была бы получена, то против вас было бы возбуждено уголовное дело. Но эти хитросплетения оставим на потом. Сейчас скажите, что за человек приходил к вам сегодня днем?

Тьфу ты господи, все-то им известно. Чертовы чеченцы делают все тяп-ляп, а потом за них расхлебывай.

— Это старший брат Ахмеда, Махмуд.

— Вы и с ним были раньше знакомы?

— Нет, даже ничего о нем не слышала.

— Зачем приходил?

— Он разыскивал Ахмеда. Сказал, что тот не пришел ночевать, его не могут найти.

— Вы, разумеется, ничем не могли ему помочь. И на чем вы расстались?

— Ни на чем. Я сказала, что не знаю.

— И все?

— Все.

— Лидия Анатольевна! Вы меня за дурака держите, — не удержался Захарин от одесского присловья. — Расстаются два безутешных человека: брат пропавшего и его, можно сказать, невеста…

— Он просил, если я что-нибудь узнаю, позвонить ему и сказал номер телефона. Только просил его больше никому не давать.

— Не давайте, если вам жить надоело. Мы же его все равно узнаем, а Махмуд решит, что вы проговорились.

— Тогда я лучше скажу.

— Мне он не нужен, — отмахнулся Захарин.

— Нет, запишите. Вдруг со мной что-нибудь случится.

— Да не нужен он мне! Ну ладно, — сжалился оперуполномоченный, видя обескураженное лицо Базоркиной. — Давайте перепишу. Но звонить все равно придется вам, когда я скажу.

Капитан задумался. Брать сейчас этого Махмуда совершенно необязательно, у него и милиционеров свободных нет, чтобы послать на задержание. Все заняты, все в разъездах. Можно взять и завтра, если раньше не попадется. Будучи в больнице, Юрий Алексеевич пытался поговорить с Ахмедом, которого привезли из реанимации. Тот увильнул от ответа. Если Махмуд такой же крепкий орешек, с ним можно потратить время впустую.

Лидия поминутно поправляла упорно спадавшие на лоб волосы, даже лаком побрызгать не успела. Ей нестерпимо хотелось курить, но она боялась об этом заикнуться. Пепельницы в кабинете нет, значит, Захарин не курит, вдруг рассердится. С Мустафой из-за этого тоже случались скандалы. А от Ахмеда свою дурную привычку она вообще скрывала.

— Мы остановимся на следующем. Вы сейчас отправляйтесь домой и до утра никуда не выходите. — Нужно успокоить эту дурочку, решил капитан, не то доведет себя до того, что придется вызывать «скорую». — Не волнуйтесь — вам ничто не грозит, за домом будет установлено наружное наблюдение. Утром спокойно идите на работу. И не вздумайте звонить этому Махмуду.

— Ни за что! — с готовностью выпалила Лидия.

— Вообще никому не рассказывайте о нашей беседе. Если произойдет что-то экстраординарное, сразу звоните мне. — Оперуполномоченный написал на бумажке номера всех телефонов, по которым его можно застать, и отдал ей. — Во избежание случайных встреч я попрошу, чтобы вас вывели из министерства через заднюю дверь. Спокойней будет.

Когда Лидия ехала домой, она была мрачнее тучи. Сидя в автобусе, мысленно возвращалась к неприятному разговору со следователем. Огорчало и то, что на допрос ее вызвали именно сегодня. Ведь напечатанный в женском журнале гороскоп сулил ей как Водолею посещение с близкими друзьями музея или музыкального вечера.

С этих пор Лидия Базоркина перестала верить гороскопам.

Глава 19 КАРЛАГ

Беслан Ибрагимович прошел в большую, аккуратно обставленную и обвешанную новыми коврами комнату, где хозяин сразу усадил его за покрытый толстой скатертью круглый стол, на котором было собрано нехитрое угощение: коньяк, яблоки, чурчхела.

— Скоро жена придет с работы, тогда она ужин сделает. Пока же, если вы не против, посидим скромно, — извиняющимся тоном сказал Руставел.

Еще не зная, о чем пойдет речь, он уже волновался, хотя не смог бы объяснить причины своего беспокойства. Руставел сел напротив гостя, тут же снова встал и с излишней поспешностью пытался было разлить по рюмкам коньяк, но Беслан Ибрагимович жестом приостановил его попытку:

— Спасибо, угощение не нужно. Выпивка и еда совсем не соответствуют характеру предстоящего разговора. К тому же я за рулем.

— Понимаю, жена другую еду приготовит.

— Да нет, дело не в качестве. Просто кусок в горло не лезет. Всухомятку посидим. Лучше, парень, расскажи, как ты похитил моего сына.

— Вашего сына? — удивленно переспросил Руставел. — По телефону я понял, что вы отец министра Цаголова.

— Совершенно точно. И хочу знать, как вы его похитили, где он сейчас находится. Начистоту.

От неожиданности Руставел растерялся и спросил:

— Как вы на меня вышли?

— Отвечу. — Беслан Ибрагимович пристально посмотрел на лейтенанта. — Поскольку вы от наглости потеряли всякую осторожность и похищаете людей средь бела дня, эТо было гораздо проще, чем кажется.

— Беслан Ибрагимович, клянусь здоровьем родителей, я первый раз слышу, что это ваш сын. Я ведь похищенного даже толком в лицо не видел.

— Наверное, и видеть не мог. У вас ведь там сразу мешок на голову и…

— Дело не в мешке. Зачем я буду смотреть? Нам сказали, что по заданию Москвы нужно задержать важного государственного преступника, нефтяного магната, который перевел огромные деньги в швейцарский банк и теперь собирается бежать за границу. Сейчас он скрывается в Ингушетии, ездит по нашей республике на машине с «блатным» номером, ведет переговоры с чеченскими и с грузинскими террористами. Мы были в полной уверенности, что задерживаем олигарха. Нам зачитывали факс из Москвы, там была указана его фамилия. Я ее забыл, но могу поручиться, что не Цаголов.

— Охотно верю. И куда же отвезли моего сына после захвата?

— Честное слово, не знаю. Знаю только, что с нами были бойцы мобильного отряда в Карабулаке.

До старика и раньше доходили слухи об этих опричниках, в республике этот отряд называли «эскадроном смерти».

— Кто отдал приказ о похищении?

— Сам генерал-майор Круликовский. Он вызвал меня, сказал, когда и где я должен встретиться с остальными участниками операции. В семь утра, в километре от села Тальяшево.

Цаголов задумался, перебирая пальцами шарики деревянных четок. Что ему, пожилому человеку, остается делать? Встать и уйти? А как будет чувствовать себя после его ухода этот парень? Он же не закоренелый преступник, не отъявленный негодяй, чтобы через минуту забыть о той неприятной истине, которая открылась ему, и жить дальше как ни в чем не бывало. Ему обязательно нужно выговориться, излить душу, иначе безотчетная злоба пустит ростки в его молодой душе да постепенно и разъест ее, словно ржа железо. Неосознанная злоба к окружающему миру, который лишает его душевного спокойствия и, стало быть, счастья.

Беслану Ибрагимовичу вдруг припомнился существовавший у древних вайнахов карлаг. Это слово, неприятно напоминавшее какое-нибудь поселение архипелага ГУЛАГ, означало кучу булыжников на обочине дороги, в которую бросали камни представители разных тейпов, произнося при этом проклятия человеку, совершившему преступление. Такое зримое осуждение считалось одним из самых тяжелых наказаний. Больше куча — сильнее презрение. Этот парень всего лишь выполнял приказ. Можно ли его осуждать, кто осмелится бросить в него камень? Он обязан был подчиниться. Подобным примерам нет числа. Пускай Руставел не знал про то, кого они похищают, но ведь он сделал это. И будет делать, пока не уйдет в отставку или его не заставят уйти.

Старый адвокат понимал, что бессмысленно угрожать лейтенанту, кричать, брызгать слюной, топать ногами. Так он ничему не научится. Ему нужно загладить свою невольную вину. В свое время Руставел сильно проштрафился — украл документы в ГАИ, за что ему пришлось предстать перед судом стариков. В этот раз ему тоже нужно на многое раскрыть глаза.

— Сколько тебе лет, парень? — спросил Беслан Ибрагимович.

— Двадцать шесть.

— Как понимаешь, мне существенно больше. Я ровно на пятьдесят раз больше тебя обернулсй вместе с земным шаром вокруг солнца. Других преимуществ перед тобой у меня нет. — Он опять помолчал, прищурив глаза. — Сделаем так, Руставел. Завтра я приеду к тебе со своими родственниками-стариками. Ты тоже собери своих близких родственников-стариков: и деда, и отца, и дядю. Расскажешь все в их присутствии.

Руставел покорно кивнул.

Глава 20 ПРОГУЛКА ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ

Тамара и Виктор пошли в показавшийся им уютным маленький ресторанчик под названием «Полюби Кавказ», где просидели очень долго. В обычные дни там включалась магнитофонная музыка, но сегодня из-за траура было тихо и строго. По предложению Тамары, они помянули всех назранцев, погибших вчерашней ночью. Когда заканчивалось одно блюдо, заказывали следующее. Не потому, что хотелось есть, а чтобы не уходить. Лишь принявшись за вторую порцию хинкали, заметили, что обед у них автоматически перешел в ужин.

Все это время они рассказывали друг другу о себе. Тамара про то, как училась в парикмахерском колледже. Виктор про то, как служил на флоте, он был артэлектриком, про то, что творится у них на фабрике, которую после приватизации купил француз. Про то, как первого апреля они разыграли новою хозяина, устроив демонстрацию с требованием вернуть торту «Сказка» его историческое название «Полено». Рассказал, почему он иногда заикается. Когда ему было семь лет, родители определили его в престижный лагерь, в тот год он превратился из пионерского в оздоровительный, где попались какие-то чокнутые воспитатели. Заинтересовавшись экспериментальными методиками, они намеревались воспитать в детях храбрость. Для этого заводили их вечером в близлежащий лес, оставляли там, а сами прятались за кустами и выли волками. После пары таких садистских сеансов многие детишки стали заикаться. Потом это прошло, но иногда «волчий эксперимент» все-таки сказывается.

Время от времени он возвращался к своему вчерашнему знакомству с Александром Борисовичем, вспоминал их рискованное прибытие на машине в Назрань, агентурный визит в дом Аштрековых. Даже досадно, что приключение осталось позади. Выяснилось, что Тамара тоже жалеет о том, что отныне их ничто не связывает с Турецким.

Услышав это признание, Виктор сказал:

— У меня есть идея. Что, если мы перевыполним норму — последим за Аштрековым как частные детективы? Известно, что он обманул Турецкого. Вдруг он на этом не остановится и по-прежнему ведет тайную жизнь. Вдруг он вечерами ходит на какие-нибудь явки. Тогда мы последим за ним и, если узнаем что-нибудь интересное, скажем Александру Борисовичу. Для него будет приятный сюрприз.

В этом предложении, помимо всамделишной заботы о помощи следствию, имелась и чисто эгоистическая подоплека — Виктор не хотел расставаться с Тамарой. А слова его пали на благодатную почву, потому что девушке тоже не хотелось расставаться с ним. Пускай у них будет общее дело. По этому поводу новые друзья выпили на брудершафт.

Когда они покинули ресторан, начинало смеркаться.

— Теперь пойдем ко мне, — сказала Тамара. — Во-первых, мне нужно переодеться. У тебя темная рубашка, а у меня светлая. Меня могут заметить издали. Во-вторых, от нас можно видеть дом Аштрековых. Если Мустафа выйдет, пойдем следом.

— Обычно он когда возвращается после работы?

— Он был охранником у прокурора, поэтому возвращался в разное время. Теперь тот погиб. Сегодня Мустафа ушел утром. Наверное, должен вернуться вечером.

— Мне же нужно успеть на последний автобус.

— А ты позвони и скажи, что останешься в городе. Я тебе на террасе постелю.

Об этом Виктор мог только мечтать. Если ему сейчас чего-нибудь не хотелось, так уезжать из Назрани.

Когда Тамара представила Виктора матери, та сразу было бросилась готовить ужин, но дочь остановила ее, сказав, что они наелись в ресторане.

— Что это вы в траурный день загуляли? — спросила Кира Григорьевна. — Или повод какой?

— Мы не веселились. А повод был такой, что Виктор получил деньги за ремонт печки, и мы проголодались, — объяснила Тамара. — Правда, ему столько пришлось заплатить за обед, будто не старую отремонтировал, а сделал новую.

Они вынесли два легких пластмассовых стула с подлокотниками и поставили их на траве, ближе к левому углу участка, с таким расчетом, чтобы видеть калитку дома Аштрековых. Улица была освещена редкими фонарями. Более или менее прилично можно было разглядеть то, что находится в непосредственной близости от них: проезжую часть, отрезок тротуара, забор. По удачному стечению обстоятельств фонарный столб находился близко от аштрековской калитки. Тамару же и Виктора с улицы заметить трудно, поскольку у Негутиных двухметровый забор из проволочной сетки на рамах, изрядно поросший специально посаженными вьюнками. Через полупрозрачную ограду улица с участка проглядывается, прохожим же трудно разглядеть, что делается за забором. К тому же перед домом Негутиных росли высокие акации. Но даже если кто пройдет близко и увидит, тоже нет ничего подозрительного. Подумаешь, сидят молодые люди и беседуют в свое удовольствие. Изредка, не прерывая увлеченного разговора, бросают мимолетные взгляды на дом Аштрековых.

Вдруг, замолкнув на полуслове, Тамара схватила Виктора за рукав. Он понял ее жест и посмотрел на улицу: мимо дома неспешно проходил крепкий мужчина в черных брюках и белой рубашке. Когда он удалился, Тамара шепнула:

— Пошли. Это и есть Мустафа.

Аштреков долго шел по длинной улице. Следить за ним было проще простого, светлая рубашка очень заметна издали. Глядя на Тамару и Виктора, не подумаешь, что это сыщики. Решишь, что влюбленная парочка, воспользовавшись прекрасным летним вечером, когда все вокруг романтично освещено луной, вышла на прогулку.

Для людей неромантичного склада прогулка могла показаться весьма длительной. Прежде чем свернуть направо, Мустафа прошел чуть ли не всю улицу. Свернув, он столько же шел по другой. Потом он перешел дорогу и повернул налево — в короткий, заставленный недостроенными домами переулок, упирающийся в пустырь. Дальше, за пустырем, светились огоньки редких домов.

Дойдя до конца проулка, Аштреков перепрыгнул через канавку и повернул направо. По другую сторону канавки росли пирамидальные тополя. Чтобы не быть случайно замеченными, Тамара и Виктор шли по этой стороне, прячась за стволами деревьев. Непонятно, зачем Мустафа пошел через пустырь, когда здесь такая удобная тропинка, и через канаву им прыгать не пришлось: когда дошли до дороги, просто перешли ее, при этом не отстав от Аштрекова. Между ними сохранилось прежнее расстояние.

Они приближались к улице Котовского, где находился квартал богатых домов, возведенных за последние годы местными толстосумами по индивидуальным проектам. Некоторые особняки были сделаны «под старину». Однако, поскольку все они были огорожены высокими глухими заборами, архитектурные красоты в глаза не бросалась. Элитарность же квартала проявлялась, в том, что никто не был зажат соседями, территории у всех немалые. Больше того — между оградами имелись проходы и проезды, иногда настолько широкие, что на них делалась дополнительная живая изгородь — из деревьев.

Аштреков, видимо, уже приближался к цели своего путешествия, потому что начал внимательно приглядываться к номерам домов на правой стороне улицы. Наконец он сошел с тротуара и направился- к глухому каменному забору с металлическими воротами, огораживающему участок, находящийся чуть в глубине от улицы. Подойдя к воротам, Мустафа нажал кнопку звонка, а ожидая, пока его впустят, как и раньше, испуганно озирался по сторонам. Ждать пришлось недолго — железная дверь бесшумно приоткрылась наружу, и Аштреков, что-то сказав отомкнувшему ее, вошел.

— Нужно запомнить этот дом, — сказал Виктор. — Пусть Турецкий проверит, кто здесь живет.

Приглядевшись, они заметили, что правый боковой забор значительно ниже переднего. Может, оттуда удастся увидеть, что происходит рядом с домом, или даже в самом доме. Окна с той стороны хорошо освещены, в крайнем случае можно забраться на дерево.

Пройдя вдоль ряда кипарисов, под которыми царила кромешная тьма, они остановились, пытаясь рассмотреть тот двор и дом, где сейчас находился Аштреков. Вдруг Тамара услышала, как Виктор странно замычал и упал. Но ничего не успела понять — чьи-то сильные руки схватили ее, залепили рот липкой лентой, накинули на голову мешок и куда-то понесли.

Глава 21 НА САМОМ ИНТЕРЕСНОМ МЕСТЕ

В машине Александр Борисович не сидел без дела. Вскоре после того как Цаголов ушел, ему позвонил из Москвы Володя Поремский, который подробно рассказал о своей беседе с политтехнологом. В свою очередь Турецкий, позвонив конезаводчику, передал ее содержание Тавасиеву. Тот был растроган и вниманием следователя, и благоприятными для него результатами проверки.

— Почему вы давно не звонили, Александр Борисович? Я слышал, что в городе проводится массированное выявление пособников боевиков, знаю, что на это дело брошены все люди и техника. Вам же нужно каким-то образом передвигаться. Можете рассчитывать на мою помощь.

— Спасибо, если понадобится, обязательно попрошу. В данный момент я пользуюсь машиной отца Цаголова.

— А с Патимат Расуловной вы разговаривали?

— Сегодня нет. Как раз сейчас хочу позвонить.

Турецкому не давало покоя одно маленькое несоответствие в сделанных им выводах. Такие вещи встречались в его практике. Бывает, выстроена правдоподобная версия, в которую никакими силами не вписывается одна мелочь. Когда же начинаешь ее подгонять, приходится для логического соответствия что-то подправлять, и в конце концов именно эта мелочь полностью разрушает казавшуюся столь правдоподобной версию и приводит к созданию новой, настоящей, не имеющей с предыдущей ничего общего.

Сейчас у него в голове вертелись слова человека, который явился за Бритаевым, но в квартиру не зашел. Сказал, что подождет на лестнице, покурит. Аштреков, как выяснилось, не курит. Правда, слова насчет перекура могут быть сказаны для отвода глаз, если он предусмотрел такие тонкости, или автоматически, как многие люди всякий перерыв в работе называют перекуром. Базоркин — тот курит. И в принципе его правдоподобная история может оказаться искусной инсценировкой, а нелепости, изобличающие Аштрекова, цепью случайных совпадений. Это нужно проверить.

На его звонок Патимат ответила, что будет весь вечер дома, Александр Борисовйч может заходить в любой момент.

Одновременно со всеми этими звонками и размышлениями Турецкий наблюдал из машины за султановским домом. Не ведется ли за лейтенантом слежка? Это очень важный-свидетель, и хорошо бы приставить к нему охрану. Если сегодня нет возможности, придется рискнуть. Но завтра его в любом случае нужно обязательно обезопасить.

Открылась калитка, и на улицу вышли Цаголовстарший и провожавший его хозяин. По лицу Беслана Ибрагимовича трудно понять что-либо, а вот у Руставела выражение лица кисловатое, видимо, беседа закончилась не в его пользу.

Когда Цаголов передал ему содержание разговора, следователь удивился:

— Вы же уже все узнали. Зачем ему повторять то же самое в присутствии стариков?

— Чтобы на всю жизнь стыдно было.

О такой традиции Турецкий слышал впервые.

Беслан Ибрагимович спросил:

— Что вы намерены делать?

— У меня есть страстное желание — арестовать Круликовского. Клевета на Тавасиева для этого дает мало оснований. А похищение главы МВД — это преступление из преступлений. Но без разрешения суда ничего нельзя сделать.

Он достал бумажку, на которую записывал номера здешних телефонов, и, позвонив дежурному Верховного суда, узнал что председатель находится в Магасе, на совещании у президента. Когда вернется в Назрань — неизвестно.

— Придется подождать до утра, — констатировал Турецкий.

— Какие у вас ближайшие планы?

— Сейчас собираюсь зайти к Бритаевой. Потом пойду в общежитие.

— Александр Борисович, у вас же есть при себе телефон?

— Два.

— Скажите, пожалуйста, номера. — Цаголов записал их в книжечку. — Если вы действительно готовы арестовать Круликовского, то я постараюсь разыскать председателя Верховного суда на работе или дома. Скажу, что у вас есть все основания для ареста.

— Беслан Ибрагимович, завтра я улетаю в Москву. Мне самому хочется до отъезда разыскать и освободить вашего сына. Если у вас с председателем отношения накоротке, если существует теоретическая возможность получить постановление на арест Круликовского, я стремглав покидаю свое временное пристанище и мчусь куда скажете.

— Спасибо. А сейчас я вас довезу до Бритаевой. Она где живет?

— На улице Лермонтова. Это далеко от вас?

— У нас тут все близко.

— Честно говоря, первым пунктом в моем вечернем плане значится покупка цветов.

Уже через десять минут Турецкий входил с букетом в подъезд знакомого дома.

В коридоре квартиры кроме открывшей дверь Патимат он увидел ее дочь, сына и подругу Ларису, ту самую, которая работает в гостинице.

— Мне прямо неловко, — улыбнулся Александр Борисович, — вы встречаете меня, как какого-нибудь почетного гостя. Я же должен извиниться за то, что мой визит носит несколько утилитарный характер.

Под утилитарностью Турецкий подразумевал, во-первых, то, что ему нужно подзарядить один из двух своих мобильников.

— Как человек бездомный я могу сделать это только лишь у вас. Кстати, разрядился он после длительного разговора с Москвой. Мои коллеги обследовали кухню, на которой готовилось последнее блюдо дня очернительства Тавасиева.

Александра Борисовича провели в ближнюю комнату. Там он, выудив из сумки зарядное устройство, подключил аппарат к сети.

— Теперь как бездомный и целый день находившийся на ногах человек отправляйтесь в душ, — сказала Патимат, — потом будем ужинать.

— Спасибо. Но прежде я хочу выяснить у вас еще одну мучающую меня проблему.

— Я не помешаю? — спросила Лариса.

— Никоим образом, вопросов-то мало.

В квартире тихо, не работают ни телевизор, ни радио — траур. Дети деликатно разошлись по своим комнатам. Патимат пристроилась на диване, Турецкий напротив нее на стуле. Лариса сидела в кресле — длинноногая, в темно-вишневом костюме, эффектно освещенная боковым светом торшера.

— Скажите, Патимат, почему охранник не зашел в квартиру?

— Я и предложила Зауру пригласить его. Он сказал, что тот пока хочет покурить на лестнице.

— Бросается в глаза, что в вашем подъезде довольно чисто. Значит, есть уборщица. Как часто она убирает?

— Наверное, каждый день. Во всяком случае, у нас всегда чисто. Правда, сейчас она весь июнь в отпуске.

— Ее кто-нибудь заменяет?

— Сами жильцы по очереди подметают на своих этажах. Это так легко, тут никто не сорит. Поэтому достаточно раз в неделю пройтись с веничком.

— Раз в неделю по каким дням?

— Обычно в конце недели, в районе выходных. Я в этот раз подметала в понедельник, поскольку в воскресенье мы были на даче.

— В понедельник утром?

— Да.

— Скажите, Патимат, у вас принято курить в подъезде? Вот в нашем доме, например, многие не курят в квартире, а смолят на лестничной площадке.

Патимат уже догадалась, куда клонит следователь, поэтому ответила подробно:

— На нашем этаже и на двух соседних, четвертом и шестом, курит только один человек. В двенадцатой квартире живет следователь прокуратуры, так это его зять. У них маленький ребенок, поэтому он выходит, чтобы не дымить там. Он приспособил себе под пепельницу обычную консервную банку, прикрепил ее к перилам.

— Эту баночку тоже кто-то опорожняет.

— Тот, кто убирает, или он сам. Но они все сейчас живут на даче, пепельница была чистая, я ее и не трогала.

— Спасибо, картина ясная. Можно, я посмотрю на все своими глазами?

Где будет стоять и курить человек, если он поджидает кого-то из четырнадцатой квартиры? Либо возле мусоропровода, либо воспользуется самодельной пепельницей, висящей справа от лифта, на металлической перемычке под перилами. Блестящая банка сразу бросается в глаза. Окурков в ней нет, да и пепла тоже. Возможно, курильщик бросил окурок в мусоропровод, но уж пепел-то наверняка стряхивал в лучшем случае в банку, в худшем на пол.

Надев очки, Турецкий внимательно осмотрел желтую кафельную плитку возле мусоропровода, все ступеньки, площадку перед четырнадцатой квартирой. Никакого пепла нет и в помине. Нервничающий Базоркин в ожидании жертвы обязательно закурил бы. Значит, приходил Аштреков, и слова его не более чем примитивная отговорка. Не хотел, чтобы его видели в квартире.

Побриться и принять душ после интенсивной дневной беготни по жаркому городу было подлинным наслаждением. Утром брился своей электробритвой, но сейчас щетина уже давала о себе знать. Поэтому он воспользовался Зауровым «жилеттом», вещью, которую друг держал в руках.

Турецкому показалось, что он слишком растянул удовольствие… На самом деле его пребывание в ванной заняло около двадцати минут. Теперь главное с такой же жадностью не наброситься на еду. Голоден он чертовски — целый день пробавлялся случайными кофе и печеньем.

За ужином Александр Борисович рассказывал о студенческих годах Заура. Ему было приятно вспоминать, остальным — слушать.

Убедившись в том, что телефон зарядился, Турецкий отключил аппарат от сети. Взглянув на часы, Лариса сказала:

— Мне пора идти.

— Я тоже пойду, — сказал Александр Борисович. — Уже поздно. Вам нужно отдыхать.

— Сколько вы еще пробудете в Назрани? — спросила Патимат.

— Наверное, завтра улечу. В крайнем случае — в пятницу.

— Если будет время, зайдите перед отъездом.

— Постараюсь. А уж если у вас что-нибудь одолжу, то, чтобы вернуть, зайду обязательно.

— Можете взять любую вещь насовсем.

— Беру холодильник. А если серьезно — мне нужна какая-нибудь книжка про ислам, про Коран. Завтра придется беседовать с одним человеком, который склонен бравировать знанием Корана. К стыду своему, я имею об этом слишком общее представление. Хотелось бы узнать побольше.

У Бритаевых была обширная литература про ислам, и Александр Борисович выбрал одну брошюру.

На улицах царила душная темная ночь. Лариса сказала:

— Своими вопросами про курящего вы провели показательное выступление.

— Неужели это так выглядело со стороны?

— Мне было очень интересно наблюдать. Не по фильмам, а воочию познакомиться с приемами следователя.

— Случаются дела и позаковыристей.

— Например?

Александр Борисович рассказал про один старый случай из своей практики, когда у известной киноактрисы, получившей за границей крупную денежную премию, украли любимого кота и требовали за него выкуп. Тогда по книжке стихов с дарственной надписью удалось найти поэта, который дал решающие свидетельские показания.

На одной из заросших акациями улиц женщина вдруг остановилась. Турецкий правильно понял значение остановки и крепко обнял Ларису. Ее ответный поцелуй был горяч и сладок, сердце у следователя заколотилось с частотой отбойного молотка. Он посмотрел в очаровательные глаза спутницы.

— Я иду на работу, — едва заметно улыбнулась она.

— Не домой? — Турецкий не пытался скрыть своего разочарования.

— У меня ночное дежурство, — засмеялась Лариса и крепко обняла его, прошептав: — Если бы домой, мы с вами точно расстались бы. А в гостинице можем увидеться. Для вас там будет приготовлен номер.

Турецкий воспрял духом.

— Вы не боитесь поздно ходить одна?

— Сегодня или вообще?

— И вообще, и сегодня в частности.

— Сегодня я надеялась, что вы меня проводите и в случае чего защитите. Но что-то я не почувствовала у вас под мышкой кобуры с пистолетом.

— Ее там нет.

— Неужели вы такой супермен, что гоняетесь за преступниками с голыми руками?

В ответ Турецкий рассказал о своем первом дне работы в Мосгорпрокуратуре. Попал туда по распределению после окончания юрфака, пришел представиться начальнику отдела. Поговорив с ним, тот открыл стоявший в кабинете несгораемый шкаф и достал оттуда пистолет. «Вот это твое табельное оружие, — сказал он. У молодого сотрудника загорелись глаза, а начальник убрал пистолет обратно в шкаф. — Без ствола спокойней, дружок. Не ровен час, выстрелит, потом хлопот не оберешься: Пусть уж лучше полежит здесь».

— В Назрани всегда было спокойно. Я вовсе не задумывалась об опасности. Хотя из-за своего режима мне приходилось и поздно уходить на работу, и поздно возвращаться домой.

— Ну, наверное, не всегда одной?

— Я не замужем, — коротко отрезала Лариса, словно пресекая дальнейшие расспросы.

В маленьком, обшитом деревом холле гостиницы «Надир» Турецкий расположился в кресле возле низкого стеклянного столика, сумку положил на соседнее кресло. Лариса сразу прошла за конторку. Сидевшая там женщина показала ей какие-то записи, что-то объяснила, потом встала и ушла, а Лариса села на ее место. Заметив, что Александр Борисович украдкой наблюдает за ней, она жестом подозвала его. Турецкий подошел и собрался было взять протянутый ему ключ, когда у него зазвонил телефон.

— Александр Борисович, — послышалось в трубке. — Это Беслан Ибрагимович. Вы можете подойти в Верховный суд?..

Глава 22 НАРУЖНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ

Подготовив три разных письма на бланках, каждое с копией, Юрий Алексеевич установил очередность, с какой будет разносить их на подпись. Ясно, начинать нужно с того, кого труднее застать на месте. Практика показывала, что хотя референт и старший инспектор по статусу равны, у них даже оклады одинаковые, но почему-то — Захарин до сих пор не понял почему — инспектор негласно считается первым помощником министра. Поэтому сейчас его в любой момент могут вызвать на какое-нибудь совещание в правительство, он же цаголовские дела знает не хуже официального заместителя.

Прочитав письмо о снятии наружного наблюдения и передачи записи, инспектор Георгий Михайлович удивился:

— Вам-то эта запись зачем вдруг понадобилась?

— По распоряжению генерала мне пришлось возобновить следствие по ранее приостановленному делу о грабеже в «Альянсе».

— Я, конечно, подпишу, — скривился порученец, — но почему именно сейчас? Дело-то, в общем, малозначащее. Насколько я помню, речь идет о восьмидесяти пяти тысячах.

— Восьмидесяти четырех. Георгий Михайлович, там просматривается связь со вчерашними событиями.

— Пожалуйста. — Он вернул ему подписанные бланки. — Не забудь отдать копию в секретариат.

Референт Скобеев был более капризен. В министерстве знали, что он в этом смысле человек осторожный, не любит подписывать всякие бумажки, старается спихнуть это дело на другого.

— Я и не знал, что там установлена камера. С каких это пор?

— Точно не помню. Давно.

— Зачем прокуратуре это понадобилось? Разве они занимались делом о грабеже «Альянса»?

— Одно время — да. Эдуард Бесланович хотел же им передать.

— Мало ли что хотел. Но не передал.

— Они каким-то образом схитрили и в последний момент отказались, — блефовал капитан.

— Отказались, а камеру выставили? Хороша хитрость.

— По недоразумению. Она им и не нужна вовсе. А мне сейчас понадобилась.

— Зачем?

— Просматривается важная зацепка о связи с боевиками.

Скобеев еще раз внимательно перечитал запрос и с видимой неохотой подписал оба экземпляра. Хотел оставить копию у себя, однако Захарин поспешно забрал ее, сказав, что сам зарегистрирует и оставит у секретарши, к которой идет прямо сейчас.

Тут капитан не соврал — он действительно пришел к Юлии Тимуровне и попросил зарегистрировать письмо, которое сейчас сам отвезет в прокуратуру, поскольку у них не работает факс.

Прочитав письмо, она поставила печать, зарегистрировала и сказала:

— Второй экземпляр оставьте мне.

— Я отмечу на нем время и верну. Иначе они затянут, а потом все будут валить на нас.

— Только не забудьте.

— Обязательно. Если кто спросит, скажете, что я поехал в прокуратуру.

Теперь нужно срочно ехать в Следственное управление. Во время вчерашней осады их комнаты пострадали больше всего, поэтому следователей временно пристроили в помещении районного ОВД. В данном случае это Захарину на руку. Сейчас ему ни к чему мозолить глаза старшему инспектору или референту.

В это время раздался телефонный звонок. Знал же оперуполномоченный, не нужно было ему брать трубку, обычно в такие неподходящие моменты попадаются самые болтливые собеседники. Все-таки капитан машинально ответил.

Звонила суетливая, делавшая одну глупость за другой Лидия Базоркина. На этот раз она просила, чтобы Юрий Алексеевич разрешил ей посетить в больнице Ахмеда. Женщина явно испытывала к нему пылкие чувства. Возможно, он тоже неравнодушен к этой блондинке. Не собирался капитан пускать к нему визитеров, но если уж она так рвется, то нужно использовать ее посещение в интересах дела. Пусть попробует выяснить у чеченца имя заказчика.

Условия Захарина Лидию не смутили, она согласилась.

Работы у спецподразделения непочатый край, зашиваются ребята. Выбирая объекты для наблюдения, капитан отчасти учел это. Их три, а фактически получается два — за кабинетом директора и зданием «Альянса» может наблюдать один человек. В крайнем случае Захарин сам отправится на улицу Нефтяников.

— С которого часа выставлять посты? — спросил начальник Следственного управления майор Клювин.

— Желательно не позже восьми.

— И до?

— Теоретически до рассвета.

— Ребята растерзают меня за такую нагрузку.

— Скорей всего, — поспешно добавил капитан, — около двенадцати все будет ясно. Вряд ли кто станет светиться, когда каждый человек и машина бросаются в глаза.

— Задержание намечается?

— На месте — нет. Там мы отрабатываем информатора.

После некоторых неудачных попыток майор наконец обнаружил «топтуна», который ответил ему, что к восьми, вероятно, освободится. Захарин объяснил, за чем нужно проследить на Боковой улице. Со вторым наблюдателем никак не вытанцовывалось, все заняты чуть ли не до утра. В конце концов Захарин, к великой радости начальника Следственного управления, сказал, что на улицу Нефтяников поедет сам.

Получалось, что времени остается не так уж и много. Нужно заскочить домой, перекусить и сразу же ехать.

Когда за ужином он рассказал Жанне о своих ближайших планах, она решительно заявила:

— Я пойду с тобой!

От удивления Захарин чуть не выронил вилку.

— Радость моя, ты думаешь, что говоришь! — обратился он к жене тоном взрослого, разговаривающего с несмышленышем. — Я отправляюсь на задание. Не хватало еще на работу ходить с женой под ручку.

— Тоже мне — боевое задание, — фыркнула Жанна. — Сам же сказал, что ничего опасного, будешь просто стоять и наблюдать. Ну и я постою рядом.

— Это звучит просто. А ведь наблюдение может затянуться до утра.

— Ничего страшного. Оденусь потеплей, возьму термос, бутерброды. Вместе и постоим на свежем воздухе. Думаешь, охота мне сидеть одной в четырех стенах?

— Слишком уж как-то по-домашнему получается, — смущенно улыбнулся капитан. Забота Жанны ему была очень приятна. В Петербурге он не чувствовал, а может, просто не замечал, что она способна на самоотверженность. Все же он предпринял еще одну попытку уберечь жену от испытания.

— Жанночка, возможно, потом я не сразу поеду домой. Вероятен и такой вариант. Нужно будет созвониться с Турецким и обсудить дальнейшие действия. Если понадобится задержание, придется вызывать собровцев…

— Тогда я не буду тебя позорить, вернусь домой.

Понятно?

— Мне понятно одно: ты хочешь, когда поймают тех, кто бросил в нашу квартиру фугас и поранил тебя, чтобы им вместо хулиганства припаяли посягательство на жизнь сотрудницы правоохранительных органов, — пошутил Захарин, сдаваясь.

Жена посчитала разговор завершенным:

— Сейчас я быстро сделаю кофе…

До улицы Нефтяников они доехали на такси, вернее, частнике. Жанна приготовила столько еды, будто собиралась накормить весь спецназ.

Улица Нефтяников одна из самых длинных и широких в городе. Здесь четырехполосная проезжая часть, к тому же между проезжей частью и тротуарами тянутся газоны с травой и ровными рядами молодых деревьев. Напротив здания, в котором расположена студия «Альянс», есть продовольственный магазин, вокруг которого отважно расположились не боящиеся конкуренции киоски. Во многом там те же самые товары, которые можно купить и в магазине, причем дешевле. Правда, магазин закрывается в девять, а киоски еще работают. Но вот закрылся один, второй…

Захарины с комфортом пристроились возле одного из уже закрывшихся киосков. Когда он работал, в нем, помимо прочего, продавали кофе и чай, поэтому для удобства покупателей по бокам сделаны полки, на которые можно ставить чашки. Жанна шустро расположила здесь свою снедь, и сейчас супругов можно было принять за пару кайфующих бомжей.

Уже стемнело, постепенно на улице становилось все меньше пешеходов, реже проезжали машины. Закрылся еще один киоск, и лампочка над ним погасла. Продавщица подошла к соседнему, последнему из работающих ларьков, стуком в дверку вызвала свою коллегу. Та вышла, они покурили, потом вместе навесили створки и ушли. Свет от уличных фонарей едва пробивался сюда сквозь листву деревьев. Теперь площадка перед магазином напоминала обезлюдевший пляж и точно так же навевала грустное настроение.

В здании напротив светился круглый плафон над входом. От него падали блики на выложенный глазурованной плиткой фасад и оконные стекла. Окна были забраны в кованые металлические решетки.

Захарин тихо произнес:

— Начиная с этого времени есть большая вероятность того, что кто-нибудь появится.

— Я тоже хочу наблюдать, — сказала Жанна.

— А что тебе еще остается, — улыбнулся капитан, обнимая жену. — На втором этаже второе окно справа. Следи за ним. Вдруг там зажжется свет или кто-то начнет освещать изнутри фонарем.

После этого разговора прошло около часа, когда мимо наблюдателей со стороны центра проехал коричневый «Москвич» и остановился метрах в пятидесяти от них, аккурат посередине между двумя фонарными столбами, то есть в самом малоосвещенном месте. Цвет такой, что в темноте плохо заметен. Открылась левая передняя дверца, из машины вышел мужчина и перебежал на другую сторону улицы.

— Что он там забыл? — пробормотал Захарин.

Неужели кого-то может интересовать давным-давно «замороженный» фабричный корпус. Ан нет, внимание таинственного водителя привлекало нечто другое. Он неожиданно возник из темноты возле здания «Альянса». Остановившись напротив директорского окна, он повернулся и, пройдя по газону к ближайшему столбу, начал внимательно разглядывать его. Задрав голову кверху, на мгновение посветил туда фонариком. Видно, не найдя ничего нужного, мужчина вернулся на прежнее место, опять что-то искал, бродил, нагибался, иногда светил себе фонариком. Наконец спрятал его в карман пиджака и после минутного раздумья отправился в сторону своей машины.

— Пошли, — сказал Захарин жене. — Идем спокойно, мы случайные прохожие.

Мужчина пересек улицу в том же месте, что и прежде. Когда он забрался в машину, Захарины были совсем рядом. «Москвич» не стал разворачиваться, а, проехав немного вперед, свернул направо и скрылся между домами. Захарина это уже мало волновало. Хорошо, хоть успел разглядеть, что из себя представляет машина: «Москвич-2141», порожек и низ правых дверей помазаны битумной «коррозийной». Ширина полосы сантиметров шесть, на переднем крыле она расширяется, а ближе к фаре сужается. Это чтобы в глаза не бросалась глубокая вмятина, капитан заметил ее лишь благодаря тому, что смотрел под острым углом. На всякий случай запомнил номер. Вероятнее всего, он фальшивый, но чем черт не шутит. Турецкий правильно сказал, что преступники тут настолько обнаглели, что порой пренебрегают элементарной осторожностью.

Капитан позвонил наблюдателю на улицу Котовского и отпустил того восвояси. Вряд ли МВД до такой степени нашпигован информаторами, что может объявиться еще один. Взглянул на часы — начало двенадцатого. Удобно позвонить Турецкому или уже поздно и тот отдыхает? Нет, нужно звякнуть, все-таки следователю не терпится узнать.

— Александр Борисович, надеюсь, не разбудил?

— Что вы, Юрий Алексеевич. Полным ходом приближаюсь к Верховному суду. Выхожу, так сказать, в ночную смену.

Захарин не поверил своим ушам:

— Неужели против Круликовского возбуждено дело?!

— Есть вероятность. Что у вас нового?

— Хочу доложить: информатор — второй вариант. Наблюдал своими глазами.

— Вот так-то, товарищ капитан. Работаешь рядом с человеком, а потом оказывается… — Раздосадованный Турецкий не договорил фразу.

— Чем раньше арестуем информатора, тем лучше.

— Да, да, да. Тем более что он скоро узнает о дезе, а стало быть, о ваших титанических усилиях. Может, вам не следует сегодня оставаться дома.

— Почему вы так думаете?

— Нутром чувствую. Что-то меня беспокоит. Неровным характером обладают здешние преступники. То ведут себя как полные ротозеи, то как настоящие изуверы. У меня такое предложение: берите жену и идите в гостиницу «Надир». Я знаю, там есть свободный номер. Обратитесь к администратору Ларисе и сошлитесь на меня.

— Нет уж, Александр Борисович, не беспокойтесь, останемся дома.

— Ну смотрите. Если же вдруг будут какие-то изменения насчет второго варианта, звоните мне в любое время.

— Обязательно.

Теперь Захариным нужно выбраться отсюда. Они пытались «голосовать», но безуспешно — сейчас здесь мало машин, а те, которые проезжали, не останавливались. Супруги пошли на автобусную остановку.

Подходя к своему дому, они с удивлением увидели, что во многих окнах горит свет, чего обычно в такое позднее время не бывает. А войдя в квартиру ахнули — все было разворочено взрывом гранаты.

Глава 23 ЛЕГКАЯ ПАНИКА

Когда уставшие Захарины «голосовали» на улице Нефтяников, они не предполагали, что в одной из проехавших мимо машин находился начальник республиканского УФСБ Круликовский, который возвращался с совещания в Магасе. Люди же, хорошо знавшие маршруты генерал-майора, увидев здесь его машину, удивились бы. Изменение маршрута объяснялась тем, что, вернувшись в город, он направился не домой, а по неожиданному для водителя адресу — на улицу Котовского.

Сейчас Круликовский находился в состоянии человека, попавшего в новом костюме под сильный дождь. Первое время он старается спрятаться под деревьями, под навесами. Но когда видит, что все равно промок и терять уже нечего, бежит напрямик домой, махнув рукой на всякую осторожность.

Сегодня ему пришлось хлебнуть в полной мере. Главу фээсбэшников пинали все кому не лень. Какую бы версию ни рассматривали, ему обязательно доставалось по первое число. Он даже старался помалкивать, не вступать в споры, чтобы поменьше обращать на себя внимания. Понимал, только хуже будет. И точно: когда на совещании у президента ему дали слово, генерал-майор сказал, что целью нападения боевиков на Ингушетию является дестабилизация обстановки на Северном Кавказе. «А разве она тут стабильная, обстановка-то?» — чуть насмешливо перебил его руководитель московской следственной группы. После этой реплики Сергей Владиславович стушевался и дальше нес такую околесицу, что теперь самому вспоминать тошно.

Мягко прошелестев шинами по асфальту, его «ауди» миновал нужный дом, номер десять, и остановился с выключенными габаритными огнями через пару домов впереди под старым высоченным платаном. Выйдя из машины, Круликовский вернулся назад, к стоявшему чуть в глубине дому, остановился перед освещенными металлическими воротами и нажал кнопку звонка. Ему долго не открывали, и Сергей Владиславович терпеливо ждал, зная, что люди в доме есть и они сейчас наблюдают за нежданным визитером.

Наконец он расслышал по ту стороны ограды шаги. Раздался легкий щелчок, и узкая створка ворот распахнулась.

Перед Круликовским стоял полноватый моложавый мужчина в белой рубашке с закатанными рукавами и в черных брюках. Валик пышных усов полностью закрывал губы. Его лицо выражало неподдельное удивление.

— Вот так-так, Сергей Владиславович, — произнес он вместо приветствия. — Откуда вы узнали мой адрес?

Теперь уже удивился Круликовский:

— Артур Абдулович! Вы, кажется, забыли, где я работаю. Или решили, что я телепат?

— Ах да! — Открывший выразительно хлопнул себя ладошкой по лбу, мол, действительно сморозил глупость, самому стыдно. Пропустив Круликовского, он старательно закрыл ворота на замок и щеколду, после чего повел гостя в дом, представлявший собой одноэтажную постройку из красного кирпича.

Разумеется, директор студии «Альянс» Артур Джангиров понимал, что узнать его адрес для босса тутошней ФСБ не проблема. Правильнее было бы задать вопрос иначе, удивило-то его совсем другое. При последней встрече он назойливо твердил Круликовскому, что весь июнь будет находиться в командировке в Краснодаре, намекал на то, что в это время контакты у них будут односторонними, если нужно, он сам позвонит. Выходит, этот тип следил за ним и сейчас ему что-то срочно понадобилось. То, что следил, плохо. А то, что понадобилось, хорошо. Чем больше услуг окажешь ФСБ, тем спокойней тебе будет жить на этом свете.

— Артур Абдулович, я, по возможности, вас выручал, — сказал генерал-майор, едва они вошли в комнату. — Поэтому не обессудьте за то, что нагрянул как снег на голову.

— Ничего страшного, Сергей Владиславович. Ведь не на пляж зовете меня, что-нибудь важное.

— Я считаю, да.

— Главное, вам повезло, что меня застали. Я ведь случайно раньше времени приехал. Тут ведь такие дела творятся, что сердце не на месте. Беспокоился, все ли живы-здоровы. Завтра опять вернусь в Краснодар. Вы что-нибудь пить-есть желаете?

— Нет, сытехонек.

— Тогда угощайтесь. — Джангиров придвинул к нему стоявшее на столе мраморное блюдо с виноградом и абрикосами.

Круликовский не прореагировал на признаки гостеприимства, у него был уставший, озабоченный вид.

Они сидели в просторной гостиной с настоящим камином. По обе стороны вполнакала светили стилизованные под свечи бра с маленькими, словно игрушечными, абажурчиками. Сбоку, на специальной деревянной стойке, красовались щипцы и каминная кочерга.

— Артур Абдулович, в операции с Цаголовым у нас все было продумано до мелочей. Я ни на йоту не отступал от намеченного плана. Тем не менее сегодня в наш гараж нагрянул следователь прокуратуры. Я торчал на совещании в Магасе, сам их не видел. Но понимаю, что им там понадобилось.

— Сами-то они свой приход как объяснили?

— У них было разрешение на обыск одного нашего механика. Якобы тот подозревается в распространении наркотиков.

— Что ж, может, и помогал. В прошлом году в Таджикистане был такой урожай маков, столько опиума собрали, что вся Средняя Азия задействована в торговле. Как его фамилия?

— Алишер Пирмухамедов.

Хозяин дома наморщил лоб, припоминая, отрицательно покачал головой:

— Нет, не слышал, чтобы Пирмухамедов этим занимался.

— Вот и я думаю, что это официальная легенда. На самом деле им хотелось осмотреть гараж. Ну, с цаголовской «девяткой» отбрехаться легко: нашли брошенную похитителями машину и сейчас идем по следу. Я другого опасаюсь. Из здешних у меня был задействован всего один человек, лейтенант Султанов. Они могут выйти на него. Увидеть «Ниву» или еще как-нибудь узнать.

— Уже вышли или могут выйти?

— Не знаю. Надеюсь, еще не добрались, но через день-другой цапнут. Поэтому мне стало бы гораздо спокойнее, если бы он сегодня ночью пропал. Если бы эта маленькая пешка вышла из игры.

Джангиров задумался. Чем какого-то лейтенанта, он бы с большим удовольствием отправил бы к чертям собачьим этого зажравшегося фээсбэшника. Лезет на ночь глядя к нему со своими проблемами. Мешает тебе человек — сам и убирай. Но Джангирову тоже неуютно — оперативники идут по следам, вернулись к весеннему делу Об ограблении студии. У Круликовского достаточно возможностей, чтобы при случае его защитить. Особенно если их расчеты оправдаются — тогда Цаголов станет лучшим другом своего спасителя, а благодарность кавказских людей не знает границ. Пожалуй, нужно помочь генерал-майору. По крайней мере, сделать вид, что собирается помочь.

— Вы считаете, это нужно делать прямо сегодня?

— Чем раньше, тем лучше.

— Сложная задача, Сергей Владиславович, очень сложная. Сами понимаете, лично я такими вещами не занимаюсь. Это все равно как если бы вы пошли убивать. Не царское дело. Значит, кого-то нужно просить. А кого?

— Я заплачу.

— А-а, дело не в этом. — Джангиров небрежно махнул рукой, словно показывая, что такому человеку, как генерал-майор, он готов помочь бескорыстно. — Станешь просить, выясняется, один занят, другой болен, третий исчез. Да-да, люди пропадают самым загадочным образом. Вчера я… вернее, мои люди попросили одного бойца разделаться с плохим человеком, пьяница, болтун, чужие сейфы вскрывает. Ахмед пошел и исчез. У меня от этого ум за разум заходит. Нет человека. Куда он делся, ведь не иголка.

— Вот так и Султанов может исчезнуть, — по-своему понял слова собеседника Круликовский.

— Султанов так не исчезнет. Чтобы человек так исчез, нужно много бойцов. Султанов исчезнет по-другому. Я в лучшем случае могу найти одного помощника.

— Мне все равно сколько.

— Вы так говорите, Сергей Владиславович, будто такие вещи делаются очень просто. Можно подумать, этот лейтенант сидит разинув рот и ждет, пока кто-нибудь подкрадется сзади и стукнет его кирпичом по голове. Мы обсуждаем неизвестно что. Может, придем к нему, а там полон дом гостей. Или наоборот — он уехал в гости. Только сказали мне про незнакомого человека — и сразу убрать.

— Хоть попытаться-то можно. Вызвать его под каким-то предлогом или дом поджечь.

— Скажете тоже — дом поджечь. — Артур Абдулович пренебрежительно махнул рукой. — Мы подожжем, а он потушит. Или вызовет пожарную команду, которая заодно и нас поймает. Это все несерьезно.

— Так придумайте что-нибудь посерьезней. Вы же мастера в этом деле.

Джангиров пристально посмотрел на собеседника и процедил чуть ли не по слогам:

— Это вы, Сергей Владиславович, мастера. А мы — подмастерья.

Генерала так и подмывало расквасить морду этому усатому борову. Жаль, ситуация не позволяет. Но это Все до поры до времени. Когда-нибудь поговорит с ним по-другому. Эх, было бы здорово иметь депутатскую неприкосновенность!

— Ладно, Артур Абдулович, что-то мы гнем не в ту степь. К чему нам сейчас горячиться. Однако вы тоже должны войти в мое положение: не только о себе беспокоюсь. Ситуация зыбкая. Провалится одно звено — вся цепочка порваться может. А вы человек сильный, мудрый. — Польстил так, что самому тошно. Но этот недотыкомка принял его слова за чистую монету, даже слегка приосанился. — Поэтому обращаюсь к вам, а не к какому-нибудь Пронькину с овощной базы. Понимаю, для людей это — работа. — Он достал пачку долларов и протянул ее Джан-гирову. — Вот, сколько при себе было. Понадобится — добавлю.

— Ну хорошо, Сергей Владиславович. Постараюсь сделать, что можно. Где живет этот Султанов?

Выяснилось, что список сотрудников ФСБ генерал оставил в машине, и тут Джангиров не смог скрыть своего раздражения.

— Вы безответственно ведете себя! Как вас еще держат на такой важной должности! Вы ли пойдете за адресом, будете сновать туда-сюда, я ли пойду вместе с вами — еще хуже, вместе заметят. Вдруг за мной наблюдают?

— Кто?

— Откуда я знаю?! После вчерашнего за многими чеченцами наблюдают. Не случайно же Ахмед пропал.

— Адрес я по телефону продиктую, — примирительно сказал Круликовский. Сейчас нельзя ссориться с этим ублюдком, но когда-нибудь он за свой хамский тон ответит.

— Не нужно по телефону, — буркнул хозяин, — они могут прослушиваться. Сходите и принесите.

Поджидая генерала за воротами, Джангиров подумал, что ему действительно трудно выполнить такой заказ. Ахмеда нет. Исмагил поехал припугнуть наглого Захарина. Не от хорошей жизни приходится занимать одного из лучших бойцов подобными пустяками. Махмуда он послал снять камеру видеонаблюдения на улице Нефтяников. Сам Артур Абдулович вынужден присматривать за парикмахершей и этим парнем, вдруг те взбрыкнут. «Интересно, какую запись привезет Махмуд, — подумал директор «Альянса». — Посмотрим, тогда решу, что делать дальше».

Глава 24 ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ

Турецкий убедительно доказал председателю Верховного суда, что похищение Цаголова организовано начальником УФСБ. Завтра утром будет оформлен протокол допроса Руставела Султанова. Пока же генерал-майора нужно срочно изолировать. Нужно оборвать все нити, которые связывают его с боевиками. Предъявить обвинение можно уже сейчас — доказательства его вины налицо.

Круликовского арестовали в третьем часу ночи. Задержание прошло неожиданно спокойно, без малейшего шума. Он сам открыл на звонок дверь, и спецназовцы МВД с короткоствольными «Калашниковыми» стремительно просочились в квартиру. Перед этим Турецкий сто раз напоминал им — офицерская честь, возможна попытка самоубийства, всячески воспрепятствовать. Ничего подобного не произошло — генерал был покорен и молчалив. Его красавица жена вообще спала безмятежным сном, откинув одеяло. Ее пришлось разбудить, иначе, проснувшись утром, бедняга была бы в недоумении — куда делся ее муж.

Человек, к которому Сергей Владиславович заезжал после возвращения из Магаса, провел эту ночь более спокойно, без нежелательных для себя последствий. Можно даже сказать, он вел изысканный образ жизни. После отъезда фээсбэшника Джангиров включил музыкальный центр, сел возле камина и, покуривая кальян, задумался — стоит ли ему связываться с генеральским заказом. Каждое новое преступление — это лишняя причина для того, чтобы попасть в лапы ментов. С другой стороны, если те все равно идут по следу, то лишних свидетелей необходимо убирать. Пускай жалко человека, молодой, здоровый мусульманин, ему бы жить да радоваться, но, когда горит дом, его заливают водой, не думая о том, что испортятся ковры и мебель. Он этого Руставела знать не знает, по сути, лейтенант опасен лишь для Круликовского. Только ведь без такого мощного союзника, который к тому же продается за две копейки, Джангирову придется туго. Как ни противно, придется эту плешивую крысу выручать.

Джангиров с нетерпением ожидал телефонного звонка Махмуда, однако тот вернулся без предупреждения. Отсутствовал он долго, поскольку сначала ставил «Москвич» в гараж, который находится далековато от улицы Котовского. Сказал, что никакой камеры возле «Альянса» нет и, скорей всего, не было. Ее там толком установить негде, да и зачем она нужна. Тогда для чего менты посылали запрос в прокуратуру? Возможно, это элементарная проверка, хотят выявить в министерстве их человека. Очень даже может быть. Нужно срочно предупредить Скобеева. Но сейчас звонить тому опасно. Если подозревают, то телефон уже на «прослушке». Придется дождаться утра, когда он поедет на работу. А сейчас нужно заняться Руставелом из ФСБ.

— Махмуд, пока тебя не было, сюда приезжал Круликовский.

— Неужели? Сам приехал?

— У него сейчас неприятностей выше головы — ведется проверка. Он пока выкручивается. А сегодня, когда он торчал на совещании в Магасе, в гараж ФСБ приходили следователи из прокуратуры. Сказали, что совсем по другому поводу, но Круликовский этому не верит. Боится, что они заметили машину, которая участвовала в похищении Цаголова.

— Откуда им знать, какая машина участвовала?

— Мало ли откуда. Может, какой-нибудь пьяный проговорился. Может, были случайные свидетели. Меня это не удивляет.

— Нам-то какое дело до его гаража?

— Водитель этой машины живет в Назрани. Больше здесь никаких свидетелей нет.

Махмуд предупредил невысказанное желание Джангирова, буркнув:

— Пускай Исмагил съездит.

— Я лучше знаю, кому ехать. Исмагил сильно занят. Нужно припугнуть мента, который разыскивает твоего брата. Этот мерзавец хочет упечь Ахмеда в тюрьму.

Махмуд угрюмо молчал.

— Тебе деньги нужны?

— Пускай Круликовский дает.

— Не хватало еще брать с него деньги! — возмутился Джангиров. — То, что он делает для нас, дороже всяких денег. Ты все равно получишь за работу. Какая тебе разница, кто будет платить?

— Одному ехать? — вместо ответа спросил Махмуд.

— Сначала ты просто посмотри, что к чему. Тут нет номера квартиры. Значит, дом отдельный. Что за дом, я не знаю. Может, он обмотан колючей проволокой и к нему нельзя подступиться. Посмотреть нужно.

Махмуд долго тянул время. Сначала он заявил, что хочет есть, и пришлось его накормить. Потом долго препирался насчет того, как ему добираться — пешком или на машине. Пришли к общему выводу, что машина ночью выглядит слишком вызывающе. Она заметна, будут останавливать, к тому же Махмуд только что возвращался на «Москвиче» с улицы Нефтяников — кончается бензин. К чему лишний раз засвечиваться на бензоколонке. Своей же машиной Артур для подобных дел пользоваться- не разрешает.

Джангиров дал ему пистолет «вальтер» и дешевенький, компактный монокуляр ночного видения. Проверив его, тот недовольно спросил:

— Почему подсветка не работает?

— Не говори ерунды! Тут без подсветки видно на пятьдесят метров, а больше тебе и не надо.

В довершение ко всему Махмуд признался, что хочет спать.

— Как спать?! — возмутился Артур Абдулович. — Ты же днем выспался.

— Все равно хочу.

Тут уж Джангиров его и слушать не стал. Пристыдив, буквально вытолкал бунтаря из дома.

Махмуд шел по улицам, выбирая наименее освещенные места. Прохожих совсем не было, лишь вдалеке, в центре, мелькнули несколько человек. Махмуд обошел то место стороной — слишком там светло. Решил, если вдруг задержит милиция, скажет, что идет к Лидии Базоркиной. Понравилась ему эта блондинка, вот и идет. Пусть потом проверяют — ждала она его или не ждала. Хоть и не ждала, а его нестерпимо потянуло.

На нужной ему Фарфоровой улице Махмуд заметил группку людей, медленно идущих по противоположному тротуару. Догадался, что они возвращаются с поминок. Траурный день, сегодня много похорон.

Мимо дома номер семь он прошел не останавливаясь. Одноэтажный, кирпичный, три окна выходят на улицу. Обычно в таких домах это самая большая комната, гостиная, спальня же смотрит окнами во двор, там тише. Махмуд обошел весь квартал. Нужно посмотреть, куда выходит задний, забор. Вдруг там какой-нибудь пустырь, и оттуда будет легко подобраться к султановскому дому.

Параллельная улица была такая же тихая и темная, как и Фарфоровая. Призрачные надежды на пустырь не сбылись — к султановскому участку примыкал двухэтажный многоквартирный дом, окруженный оградой из бетонных плит с вертикальными прорезями. Зато по соседству с ним уродливо громоздился недостроенный дом. Угол его двора соприкасался с султановским, ничего другого не остается, как перелезть в этом месте.

На воротах возле стройки не оказалось замка. Створки держались закрытыми лишь благодаря пропущенному через ушки алюминиевому проводу. Махмуд терпеливо размотал его. Такой заслон для него прямо подарок судьбы — убегать легче через один забор, чем через два. Обойдя недостроенный дом справа, он приблизился к углу. Место стыка заборов заросло старым виноградом. Сначала ему показалось, что эти заросли помешают лезть. На деле же жесткая лоза, за которую можно ухватиться, только помогла.

Стоило Махмуду перевалиться через забор и спрыгнуть на землю, как в султановском дворе залаяла собака. Судя по тому, что лай не приближался, псину держат на цепи. Однако при таком громогласном рычании мешкать уже невозможно. Махмуд выхватил из внутреннего кармана пиджака пистолет и передернул затвор, досылая патрон в патронник. Затем он поднял флажок предохранителя и, перепрыгнув через покрытую полиэтиленом грядку, подбежал к дому. Приблизившись, он вынул из кармана монокуляр, посмотрел через него на окна и увидел в правом силуэт мужчины, вглядывавшегося в его сторону. Махмуд подошел совсем близко к окну и выстрелил.

Глава 25 В ЦАРСТВЕ БЕЛЫХ ХАЛАТОВ

Освободившись после смены, Мустафа Базоркин поехал в больницу проведать Валерия.

Он приехал туда около восьми часов, когда прием посетителей уже заканчивался, и его не хотели пропускать. Пришлось козырнуть служебным удостоверением, намекнуть, что идет не просто так. Тут уже охранникам ничего не оставалось делать — пропустили. Сегодня оперативники и следователи появлялись в больнице часто: вдруг среди раненых скрываются боевики.

Пропустить пропустили, только заставили надеть сменную обувь. Сами же подсказали — у кого нет, пользуются полиэтиленовыми пакетами. Можно купить у гардеробщицы, да у той кончились. Мустафа взял из большой коробки, куда выбрасывали уходившие посетители, первые подвернувшиеся под руку пакеты, один белый, другой зеленый, и в таком клоунском виде поднялся на последний этаж.

Возле Валеркиной палаты сидел вооруженный охранник, который заставил опять показать удостоверение и изучал его гораздо дотошнее, чем секьюрити внизу.

В палате он спросил Валерия:

— Кого тут из вас охраняют?

— В том-то и дело, что сами не знаем, кто из нас очень важная персона, — ответил тот.

Палата на шесть человек, все койки заняты. Кроме одного мужика, ребята из милиции или спецназа. У всех огнестрельные ранения, лишь у того штатского ножевое. Он тут по возрасту раза в два старше остальных, которые зовут его дядя Володя. Общий любимец, балагур, веселит всех своими рассказами. Тут же поведал Базоркину, что с ним произошло.

— Понимаешь, друг, я вчера вечером топал домой и нашел алюминиевую сковородку. Это же цветной металл, дай, думаю, отнесу в пункт приема, кому лишний червонец помешает. У меня при себе ни сумки, ни пакета. Я и сунул ее за пазуху. А потом на меня набросился какой-то бандюга и пырнул, гаденыш, ножом в живот. Вот она меня, голубушка, и спасла. Сначала как бронежилет, а потом как холодное оружие. Я ею так этого ханурика отделал, что на нем живого места не осталось.

Лежащий в дальнем углу парень сказал:

— Дядя Володя, сдай ты эту сковородку в милицию. Мы оформим ее как добровольную сдачу оружия.

— Нет, ребята. И не вам, и не в утильсырье. Теперь я без сковородки за пазухой из дома не выйду, — ответил тот под общий смех обитателей палаты.

Мустафа протянул Валерию перевязанную шпагатом коробку:

— Я тут тебе пирожные принес. Ты вчера жалел, что на работе забыл.

— Чудак! Не мне они нужны, то я Ларисе припас. — Валерий открыл коробку. — Вот спасибо. Здорово ты вмастил — как раз шесть штук. Будем чай пить. А ты давай рассказывай, как там у тебя. Я уже тут сегодня наслушался подробностей насчет того, что творилось в городе.

— Сперва ты скажи. Как твоя рана? Болит?

— Нет, уже заживает.

Мустафа подробно рассказал другу о всех своих приключениях. Поведением Лиды тот был буквально ошарашен. Вздохнул:

— Получается, я виноват перед тобой. Я же вас познакомил.

— Правда, — с некоторым удивлением произнес Базоркин.

Это случилось лет семь назад. Валерий встречался с Ларисой, они пригласили Мустафу на восьмимартовскую вечеринку, где тот и познакомился с Лидой.

— Так вот кто виновник всех моих страданий, — с шутливой угрозой произнес Базоркин. — А ну отдавай пирожное!

— Поезд ушел, — сказал тот и демонстративно откусил половину эклера.

— Ладно уж, так и быть, — смилостивился Мустафа. — Прощаю тебе за давностью срока.

Валерий опять посерьезнел:

— Ты знаешь, Лидкин трюк меня удивляет. Ну уж совсем на нее не похоже. В чем угодно ее можно обвинить, но такого сволочизма раньше не наблюдалось. Хоть вы и в ссоре, между вами разрыв. Но ведь все происходило как-то по-человечески. И вдруг… Должна быть какая-то особая причина.

— Я тут беседовал с московским следователем. Опытный человек, «важняк». Так он тоже сказал, что тут есть какая-то особая причина.

— Вы меня извините, конечно, — обратился к друзьям лежавший на соседней койке дядя Володя, — но меня ранили в грудь, а не в уши. Поэтому я нечаянно подслушал разговор. Мне почему-то кажется, что ваша жена выполняет особое задание и скоро получит звание Героя России. Вы еще будете ею гордиться.

— Вы меня очень обнадежили, — сказал Базоркин.

В палату вошла врач. Увидев посетителя, жестом показала на часы — пора уходить. Мустафа встал.

— Хорошая у вас тут компания, — обратился он ко всем. — Посидел с вами и понял, что еще не все потеряно.

— Черная полоса сменится светлой, — сказал кто-то.

— Спасибо за пирожное, — поблагодарил дядя Володя. — Я и забыл, когда последний раз ел такое. Наверное, в детстве. Оказывается, очень вкусно. Не хуже соленых огурцов.

Спустившись в холл, Мустафа присел на деревянную скамейку, чтобы снять с ног пакеты. Нагнувшись, он развязывал туго затянутые узелки и не сразу обратил внимание на то, что рядом с ним уселась какая-то женщина, проделывавшая противоположную процедуру: снимала туфли и надевала домашние тапочки. Подняв голову, он увидел Лидию. Она тоже не сразу узнала мужа и теперь от неожиданности оторопела.

— Удивлена? — спросил Мустафа. — Само собой: не так-то часто покойники возвращаются с того света.

Помолчав, она спокойно сказала:

— Потом я тебе все объясню.

— Когда?

— Возможно, и сегодня. Если хочешь, подожди, пока я вернусь.

Теперь уже удивился он:

— Разве в больницу еще пускают?

— Меня пропустят.

— У тебя что, — он вспомнил слова дядя Володи, — особое задание?

— Можно сказать и так.

Появлению Лидии в больнице предшествовал ее телефонный разговор с Захариным, которого она застала в министерстве в тот момент, когда капитан собирался уходить в Следственное управление.

— Юрий Алексеевич, разрешите мне навестить Ахмеда, — попросила Базоркина.

— Зачем? — удивился капитан.

— Просто проведать.

— Сейчас, можно считать, он находится под стражей, то есть арестован.

— Ну и что? — простодушно ответила Лидия. — Ведь заключенным тоже разрешаются свидания. А он болен. Может быть, ему захочется какую-то вкусную еду. Я принесла бы.

И смех и грех с этой Базоркиной. Неужели у нее к Фирзоеву такое сильное чувство? Вполне возможно. А если она хочет ему что-то сообщить? Хотя бы от того же Махмуда.

— Лидия Анатольевна, — перешел оперуполномоченный на официальный тон, — если вы хотите тайком сообщить Ахмеду какую-то информацию или, не дай бог, передать, к примеру, какой-нибудь ножик или пилочку…

— Клянусь вам здоровьем своих родителей, что у меня и в мыслях такого нет. Пускай меня обыщут с ног до головы, пускай при нашем разговоре присутствуют люди, пускай его записывают на магнитофон. Мне опасаться нечего. Я хочу просто с ним повидаться.

Что, если вправду пропустить ее к Ахмеду? Может, она сделает то, что не удалось ему.

— Лидия Анатольевна, я могу разрешить свидание при одном условии: если вы узнаете у Ахмеда, кто послал его убить Мусалитина. Определенные подозрения у милиции имеются, но нужны неопровержимые доказательства. Причем, хочу подчеркнуть, самому Фирзоеву такое признание ничем не грозит. Больше того — оно может даже помочь ему. Одно дело, если он намеревался убить человека по собственному желанию, и совсем другое, если кто-то вынудил его совершить это. Нам важно разыскать именно заказчика. Сам Фирзоев задержан на месте преступления, он от нас никуда не денется.

— Так пусть он и скажет вам про заказчика.

— Я спрашивал — не сказал. Его только привезли из реанимации, он делал вид, что ничего не соображает. Но это он валял дурака, не хотел говорить.

Может, не хочет выдавать человека из своего тейпа, может, элементарно боится мести.

— На его месте любой испугается.

— Отомстить ему может лишь один человек — этот самый заказчик. Когда он будет изолирован, опасаться Ахмеду совершенно некого. Если заказчик тот самый человек, которого мы подозреваем, то на нем висит столько тяжких грехов, что покушение на Мусалитина в обвинении даже упоминаться не будет. Это капля в море, — сказал Захарин и вдруг с ужасом подумал, что вводит женщину в заблуждение. Какие там за Джангировым грехи, кроме украденных казенных денег! Свидетелем выступит бывший «медвежатник». Поверит ли ему суд — это еще вилами по воде писано. Тогда придется вызывать Фирзоева. А тот может не дать никаких показаний, даже если раньше проговорится Базоркиной. То есть доказательств все равно никаких не будет. Поэтому с этической точки зрения большой беды нет. Он Ахмеда и Лидию не ссорит, Павлика Морозова из нее не делает. Однако, если она узнает про заказчика, это существенно облегчит расследование.

Успокоив свою совесть, Юрий Алексеевич сказал:

— Хочу обратить внимание еще на одну вещь. Я ведь не случайно просил вас не выходить вечером из дома. Речь идет о безопасности. Вдруг кто-то прослеживает ваши контакты, скажем, с Махмудом или с тем же Ахмедом, и при этом вы являетесь нежелательным свидетелем.

— От дома я могу поехать в больницу на такси.

— До него, Лидия Анатольевна, сначала дойти нужно. Вы на какой улице живете?

— Интернациональной.

— Она, кажется, многолюдная. Опасно может быть где-нибудь в подъезде. Там код на дверях есть?

— Он у нас сломан. Я попрошу, чтобы кто-нибудь из соседей посадил меня в такси.

Ах, как рвется она к этому Ахмеду, прямо без удержу. Где уж ему устоять перед таким мощным напором!

— Ладно, что уж с вами поделаешь! — Захарин развел руками. — Приезжайте в больницу, скажем, к двадцати часам.

— Я могла бы поехать прямо сейчас и быть там раньше.

— Нет, я должен договориться с охраной. Это займет время.

Закончив разговор с Лидией, капитан предупредил милицейские посты в больнице о визите Базоркиной и попросил о мерах предосторожности: при входе обыскать, разговор записать.

Глава 26 ИРОНИЯ СУДЬБЫ

Самому изощренному пророку трудно было бы предполагать, что когда-нибудь братья Фирзоевы, Махмуд и Ахмед, будут иметь дело с Джангировым, больше того — подчиняться ему. Между Фирзоевыми и Джангировыми существует давняя вражда. И те, и другие родом из одного чеченского села. В очень давнее время джангировские украли у Фирзоевых несколько баранов. С тех пор и пошло-поехало. Были серьезные стычки из-за земли, из-за украденных кур, овец, сельхозтехники. Тот родственник Артура, который весной чуть не загремел за китайское мясо, зараженное «птичьим гриппом», в тюрьму, сейчас в Турции живет, как-то убил у Джангировых кроликов… Если нормально рассуждать, не должны братья иметь дела с Артуром. Они же имеют. Такие случаи Ахмед называет иронией судьбы.

С еще большим бы основанием выразился бы Ахмед про иронию судьбы, узнай, что пьяница Володька, которого ему заказал Джангиров, находится сейчас в той же больнице, в палате, расположенной на следующем, четвертом этаже, в аккурат над ахмедовской. На разных этажах их разместили по требованию предусмотрительного Захарина. Кто знает, как поведут себя враждующие стороны, если случайно Встретятся в коридоре. В результате такой озабоченности капитана один из них, Мусалитин, лежал в отделении травматологии, а второй — в хирургии, где, по логике вещей, должны были находиться оба.

Незнакомые враги выздоравливали с разной скоростью: Мусалитин быстрее Ахмеда. Возможно, это происходило потому, что переполняли эмоции противоположного свойства.

Владимир Тимофеевич, по большей части, находился в приподнятом настроении. Будучи на волосок от гибели, он выжил, а это самое главное. Его также радовало, что он очутился в компании молодых служивых ребят, с увлечением говорящих о своем деле. В данной ситуации Мусалитину было безразлично, кем были по специальности его «однопалатники»: полярниками ли, бухгалтерами ли, музыкантами ли. Важно, что они находились при деле. Его соседи работают в милиции. То есть они принадлежат к когорте людей, которых почти всегда избегал и опасался «медвежатник» со стажем. Сейчас ему было интересно общаться с этими ребятами. Они никого не боятся, ни от кого не скрываются, у них нормальные семьи. Владимиру особенно приятно, что молодые люди уважительно относятся к нему, называют дядей Володей. Они даже совершенно серьезно предложили устроить его к себе на работу — кладовщиком или дворником. Деньги чисто символические, но все же будет находиться при деле. У него тогда появится нормальный коллектив. С кем он проводил время до больницы? С такими же забулдыгами, как и он сам. Озлобленными неудачниками, каждый из которых в любой момент норовил полезть в драку. Им больше делать нечего, только и знают, что выпивать да ругаться. Посмотреть бы на их рожи, если бы Владимир при встрече небрежно сказал: «Я теперь работаю в милиции». Пожалуй, кондрашка хватит от зависти. Только другая Федор за него порадовался бы. А Владимир с удовольствием согласился бы работать, обрыдло ему все время болтаться на подхвате. Жизнь-то проходит. Кой-какие навыки у него есть: в молодости вкалывал по слесарной части, на зоне был и плотником, и строителем. Здоровьем его Бог не обидел. Вот только к водочке накрепко прикипел. Не выдержит и запьет, то есть подведет хороших людей. Поссорится с ними и опять будет выброшен за околицу.

В те моменты, когда Владимир Мусалитин думал, что по глупости может упустить свою жар-птицу, у него портилось настроение. У лежащего этажом выше Ахмеда Фирзоева оно почти все время было скверным.

Хорошо, конечно, что после жестокого избиения он выжил. Но это единственное, чему можно порадоваться. Все остальное складывалось как нельзя хуже. Легкое джангировское задание он позорно провалил и, значит, остался без денег, на которые рассчитывал. Живущие в лагере отец и брат не знают, куда он пропал, и из-за этого сильно переживают. На работу в техникум его вряд ли возьмут. Если он и выкарабкается из больницы до августа, то еще неизвестно, что у него станет с головой. Кажется, многие английские слова он уже забыл. Хорош преподаватель. По этой же причине он не нужен теперь и милой блондинке Лидии Базоркиной. С придурком опасно заключать даже фиктивный брак.

…Когда она вслед за охранником вошла в четырехместную палату и тот вплотную подвел ее к кровати Ахмеда, Лидия не сразу узнала его. Вместо густой черной шевелюры панцирь из бинтов, закрывающий голову наподобие купальной шапочки, щеки покрыты густой щетиной. Несколько минут она молча смотрела на него. Наконец Ахмед приоткрыл глаза, и на лице проскользнула тень улыбки:

— Как ты меня нашла?

— Да вот, проходила случайно мимо. Вижу знакомое лицо. Теперь слышу, человек называет меня на «ты». Ну, думаю, ошиблась.

Ахмед сделал новую попытку улыбнуться, только получилось неудачно. Очевидно, любые движения причиняли ему боль.

— По документам Мустафы нашли, да?

— Конечно. Их обнаружили больше, чем твоих собственных.

— Подвел я тебя, Лида. Извини.

— Себя в первую очередь подвел. Интересно знать, что там случилось. Ты на человека напал? Или он первый в драку полез?

— Он совершенно ни при чем. Во всем виноват я.

— Ты с ума, что ли, сошел!

— Сошел, Лида. По-другому не скажешь.

— Ты ведь такой… — она не сразу подобрала нужное слово, — культурный. Английский язык знаешь. И вдруг с ножом набросился на человека. Может, ты сделал это не по своей воле?

— Только зверь дикий станет нападать по своей. — Ахмед и так-то говорил тихо, а тут и вовсе перешел на шепот: — Услугу оказывал знакомому. Очень сильно меня просил.

— За деньги небось. Или так — за красивые глазки?

— Я как бы нашел хорошо оплачиваемую работу. Вот мне и дали такое выгодное поручение.

— А ты и рад стараться. Вместо того чтобы послать этого олигарха куда подальше, согласился. Зачем тебе так уж сильно деньги понадобились!

Ахмед, закрыв глаза, молчал. Лида не могла понять, то ли ему стало плохо, то ли стыдно перед ней за свой поступок. Наконец он произнес:

— У меня дома лежит слепой отец. Мы с братом собираем деньги на операцию. Нужно много денег.

Любой следователь спокойно бы воспринял эти слова, подумав: «На жалость берешь, голубчик. А ведь мы проверим, про отца-то». Но Лидия была далека от подобных соображений. Она была готова разрыдаться и броситься к страдальцу на шею. Только присутствие посторонних удержало ее от такого пылкого проявления чувств.

Несмотря на взволнованность, она все же умудрилась вспомнить просьбу Захарина и бросилась напролом:

— Можно же найти другую работу. Кто этот негодяй, что посылает тебя на такие задания?

— Есть один.

— Наверное, плохой человек.

— Да уж. Очень плохой.

— Я бы его своими руками задушила. Нужно заявить в милицию, пусть его прищучат.

— Я скорей умру, чем сделаю это.

— Ну почему?! — возмутилась Лидия. — Сам же сказал, что это плохой человек. Почему не хочешь сообщить про него куда следует?! Почему?

Взгляд Ахмеда выражал недоумение. Разве можно не понимать такую очевидную причину? Он сморщился, словно от боли, плотно прикрыл глаза, потом снова открыл их и сказал, как взрослый ребенку:

— Он мне доверился.

…Мустафа поджидал ее в холле, сидя на той же скамейке. Он даже не вышел покурить, хотя тянуло. Боялся вдруг есть другой выход: и они разминутся. К тому же не ожидал, что Лида пробудет там так долго.

Она сказала, что знакомый милиционер советовал ей вести себя как можно осторожней.

— Особенно опасно в подъезде. Когда ехала сюда, то попросила Магомета из седьмой квартиры, чтобы проводил меня до такси.

— Я провожу, — сказал Мустафа и предложил хотя бы часть пути пройти пешком. Ему почему-то казалось, что предстоит длительный разговор.

Однако Лида не была расположена к излиянию чувств. Из головы не выходили слова Ахмеда про слепого отца. Вот мужчина! Такое горе у человека — и не сказал ей об этом раньше.

Мустафа заметил, что в больницу она пришла в более хорошем настроении, чем вышла оттуда. Говорила Лида урывками, рассказала, что познакомилась с человеком, который ей очень понравился. Он чеченец, из беженцев. Она без всякой задней мысли хотела ему помочь, поэтому пошла на обман с документами. Добавила: «Надеюсь, большого вреда это тебе не принесет».

У дверей квартиры Лида сказала:

— Ты, конечно, можешь остаться. Но…

Мустафа ушел. У него тоже плохое настроение. Перед ним захлопнулась дверь квартиры, в которой совсем недавно он жил. За этой дверью скрылась красивая женщина, которая много месяцев была для него самым близким человеком. Все было свое, а стало чужим. Все было, и ничего не осталось. Странные случаи происходят на белом свете.

Глава 27 ЖЕНСКОЕ ОТЧАЯНИЕ

Хаджимат Султанова, как всегда, спала очень чутко. У нее были плотно сомкнуты ресницы, она не шевелилась, однако все прекрасно слышала. Сейчас она слышала, как во дворе залаяла овчарка, и это было странно — на проходивших по улице людей собака обычно не реагировала. Неужели кто-то пытается забраться в их сад, чтобы нарвать пионы или тюльпаны? Цветник был гордостью Хаджимат. Ей было обидно даже тогда, когда пробежавшая кошка мяла или ломала их. Она слышала, как Руставел встал и, не включая света, босиком прошлепал в зал, так они называли большую комнату, а потом вернулся в спальню и подошел к окну. Внезапно раздался выстрел, после чего сразу послышался стук падающего тела. Вскочив, Хаджимат бросилась к лежащему на полу мужу и, низко нагнувшись, увидела его окровавленное лицо.

После выстрела Махмуд, не выпуская «вальтер» из правой руки, а монокуляр из левой, неподвижно застыл на месте. Ни в одном из домов вокруг не зажегся свет, хотя многие наверняка услышали выстрел, не могли не услышать, и сейчас, осторожно приблизившись к окнам, наугад вглядываются в ту сторону, откуда он раздался. Если сразу побежать, только хуже будет — его могут заметить, поскольку сейчас люди ожидают увидеть в этом месте какое-то движение. Через три минуты все решат, что стреляли где-то далеко или им вообще почудилось, и вернутся в свои постели. Тогда уже можно потихоньку отходить.

Как ни странно, у него было впечатление, что после выстрела в доме ничего не изменилось. Там по-прежнему темно, во дворе с прежней яростью надрывается собака. Получается, Руставел был дома один. Сейчас он убит, поэтому там никто не реагирует, не началась паника. Можно спокойно уходить. Махмуд разложил по карманам пистолет и монокуляр.

Вероятно, если бы не истошный собачий лай, Махмуд расслышал бы, что в доме кто-то есть. Подбежав к мужу, Хаджимат склонилась над ним и с ужасом поняла, что ее Руставел мертв. Даже в темноте она рассмотрела окровавленный лоб, значит, пуля застряла в голове. Как?! Ведь это Руставел, ее муж, первый красавец на земле, самый любимый, самый прекрасный, самый восхитительный…

Она не закричала, не зарыдала. Какая-то посторонняя сила поставила женщину на ноги и подвела к сундуку, в котором находился табельный автомат Руставела.

На Кавказе многие мужчины, особенно состоящие на государственной службе, ради безопасности семьи учат своих жен пользоваться огнестрельным оружием. Руставел старался понапрасну не пугать молодую супругу, на которой женат меньше года, опасностями. Однако свой автомат от нее не запирал. Больше того — он объяснял Хаджимат, как с ним обращаться. Правда, до стрельбы дело не доходило. Если она и держала в руках автомат, то только чтобы научиться передергивать затвор.

Хаджимат поняла, что ей сейчас нельзя шуметь, нельзя включать в комнате свет, иначе будет замечена снаружи. Нужно действовать незаметно. Пускай убийцы думают, что в доме никого нет, никаких свидетелей.

Она передернула затвор автомата и на цыпочках прошла в кухню. Маленькое окно над газовой плитой было открыто нараспашку, летом Султановы его на ночь не закрывали. Женщина пристально вглядывалась в пугающую темноту. На какое-то мгновение одуревшая от лая Пальма замолкла, чтобы перевести дыхание, и Хаджимат послышались в правом углу сада непривычные звуки. Будто кто-то барахтается среди засохшей виноградной лозы. Не на земле, а выше, как если бы перелезал через ограду.

Хаджимат дала очередь в ту сторону. Она стреляла, пока не истратила целый магазин — все тридцать патронов. Потом обессиленно опустилась на пол и долго плакала.