Черная пустошь

Глава четвертая. Противостояние

– По анатомии и внутреннему строению ничего нового сказать не могу, – Сергей Дубинин стоял возле прозекторского стола, на котором лежало тело взрослого волка.

Труп был вскрыт, верхняя часть черепа была аккуратно удалена при трепанации, был виден головной мозг. Фолза, стоявшего рядом, немного подташнивало, хотя, казалось бы, он должен был быть привычным к подобного рода зрелищам.

– Взрослый самец, в прекрасной физической форме, – кивает Сергей в сторону стола, – полный набор зубов, зубы прекрасные, никаких следов кариеса или чего-нибудь подобного. Здоровые чистые легкие с жизненным объемом воздуха большим, чем у двух легкоатлетов. Будь он человеком, то смог бы без проблем поднять килограммов семьсот в рывке. Строение задних лап отличается от передних. Когти на задних лапах меньше размером, не втягиваются, служат дополнительной опорой при прыжках или быстром беге. Строение передних лап уникально, посмотрите – Сергей показал устрашающего вида лапу. – Когти втягиваются и выпускаются по команде целой группы мышц, здесь, здесь и здесь.

Он демонстрировал на оголенные мышцы, прикасаясь к ним скальпелем

– При беге они не мешают, во время охоты служат страшным оружием. Основные пальцы, числом четыре, и два противостоящих по разным частям того, что мы, люди, зовем ладонью. Пальцы очень подвижные, заметно, что волки смогли бы поднимать мелкие предметы, не иголки, конечно, но управляться с палками или камнями они смогли бы, если захотели.

– Как это – «если бы захотели»?

Дубинин с изумлением уставился на него.

– Адам, вы, наверное, плохо спали сегодня?

– Вообще не спал, – через силу улыбнулся Адам.

– Им не надо использовать камни и палки, как оружие, – хмуро продолжал Дубинин. – Им достаточно того оружия, которым их в избытке наградила природа. Наши далекие обезьяньи предки были вынуждены прибегнуть к помощи палок и камней, потому что им не хватало собственных, слабо развитых ногтей и зубов в противоборстве с внешним миром.

– Понял.

– Наши волки были животными, им не требовались руки с гибкими пальцами для работы. Им не приходилось работать, обрабатывать землю, собирать плоды – только охотиться. Сырое мясо и кровь животных содержат все вещества, необходимые для роста и поддержания работоспособности организма. Теперь посмотрите сюда, – Сергей разжал пасть волка специальными хирургическими тисками.

Послышался хруст, Адам поморщился:

– Сергей…

– Не волнуйтесь, он уже давно мертв. Вот, – он указал на что-то у задней стенки верхнего твердого нёба, – голосовые связки.

Адам посмотрел, преодолевая отвращение.

– Значит, они могут говорить, общаться?

– Скорее всего, но не обязательно. У приматов тоже есть голосовые связки, которыми они довольно активно пользуются. Но вряд ли вы назовете шимпанзе или, к примеру, гиббона разумным существом.

– Значит, в принципе, они могут говорить, но вы не знаете, говорят ли они на самом деле?

– Да.

– Какой на слух может быть их речь?

– Глухое рычание, ворчание, вой – так же как у земных крупных животных. Вам придется расспросить солдат, подвергшихся нападению, но сразу скажу – не ждите слишком многого.

– Почему?

– Чтобы различить звуки чужой речи, нужно длительное время обитать рядом, научиться различать отдельные звуки, слова, предложения. Дома, в Киеве, мне пришлось жить в общежитии в комнате с соседями вьетнамцами. Поначалу их речь была для меня сплошной какофонией, набором ничего не значащих гортанных выкриков. В восточных языках многое зависит от произношения и даже от длительности произношения гласных. «О-а-а-а» – это не совсем одно и тоже, что и «о-а-а-е», понимаете?

– С трудом, – улыбнулся Адам. – Вы хотите сказать, что возможно, они уже разговаривали с нами, а мы приняли слова за рычание или вой?

– Вы все-таки способный, Адам.

– Спасибо, – Фолз саркастически прижал руку к груди, – как вы говорите, на добром слове.

– Кушайте на здоровье. Теперь – самое интересное.

Он подвел Адама к столу.

– Посмотрите на строение головного мозга и скажите, что вы думаете.

– Я ведь не специалист.

– Это не имеет значения.

Адам внимательно присмотрелся к строению головного мозга волка. Мозг еще находился в черепе, места, по которым проходилась пила для трепанации, были ярко-белыми.

– Он похож на человеческий.

– Вот именно, – довольно потер руки Дубинин, – даже взгляду неспециалиста это бросается в глаза. Многие думают, что чем больше размер мозга, тем разумнее существо. Если исходить из этой теории, то киты должны защищать научные диссертации и строить космические корабли. Объем мозга человека, если не судить строго, лежит почти на одной полке с мозгом человекоподобных обезьян, дельфинов и медведей. Но, – Сергей поднимает палец, – они животные, а мы – люди. Теперь еще раз посмотрите и скажите мне, чем этот мозг похож на человеческий?

Адам еще раз присмотрелся.

– Ну, строение похоже, извилины.

– Именно! – хлопнул его по плечу биолог. – Именно строение мозга отличает человека от животного. Грубо говоря, чем больше извилин, и чем сложнее эти извилины, тем сложнее мозг. Значит, хозяин этого мозга активно им пользуется. Для специалиста сразу бросается в глаза развитые лобные доли. Их почти не отличить от человеческих. Адам, – Дубинин взял Адама за плечи и легонько потряс, широко улыбаясь, – вы зря прожили свою жизнь.

– Ничего себе заявление, – улыбнулся Адам в ответ, – объяснитесь, пожалуйста.

– Вы должны были стать ученым, а стали, господи прости, солдатом. Вот что я называю – «прожить зря». Если бы вы знали, как много я видел людей, которые занимались делом не по призванию, людей, которые работали, грубо говоря, сантехниками, вместо того, чтобы быть астрономами, для заработка ковырялись в земле, вместо того, чтобы дотянуться до звезд.

– Вы чертов поэт, Сергей, – рассмеялся Адам.

– Есть немного, – смущенно потер лоб Дубинин. – Как у вас дела? – спросил он, сразу становясь серьезным

– Не слишком хорошо.

– Как раненые?

– Трое умерло, – тихо ответил Адам, – слишком страшные раны, потеряли много крови. Сергеев пытался сделать переливание, но один умер прямо на столе, а у двоих других были сильные внутренние кровоизлияния.

– Черт, – прошептал Сергей и внимательно посмотрел на тело волка, распластанное на столе, – как страшно и нелепо. Они ведь разумные, я уверен в этом, у них тело хищников, но мозг похож на мозг человека. Может быть, они разумнее нас.

– Может быть.

– Жаль, что все так получилось.

– Да, – прошептал Адам и быстрым шагом вышел из лаборатории.

Сергей внимательно посмотрел ему вслед и вернулся к своим делам. Дел было много…

Неделю назад к Адаму явился Джек Криди-младший.

– Адам, у меня проблемы со «Шмелями».

– Вот это да, – Адам сразу отложил в сторону бумаги, которые он читал за столом в своем кабинете, – что-то с запчастями?

– Да нет, со сборкой все нормально, один самолет можно за час собрать. Я никак не могу придумать что-нибудь, чтобы «Шмели» могли летать автоматически, без оператора.

– С техниками говорил?

– Конечно, они говорят, что самая большая проблема – добраться до самой верхушки Башни. Вершина острая, как иголка, и лезть туда надо долго – метров сорок, а залезть практически невозможно – ухватиться не что.

– А зачем тебе верхушка, я что-то не пойму?

– Я хотел, чтобы «Шмели» летали по кругу. Я бы их проволокой Нильсена прикрутил бы, они бы и летали сами по себе, фотографировали бы территорию, за волками следили бы. А для этого надо, чтобы проволока, за которую я их привяжу, ни за что не могла зацепиться. Поэтому мне требуется самое высокое место, а к нему никак нельзя подобраться.

– А ручное управление?

– Для этого надо все время видеть самолет, чтобы его контролировать. Придется по обзорной площадке бегать, как лошадям по кругу в цирке, – огорченно махнул рукой Джек. – Опять же получается, один самолет – один пилот. А если надо с утра до вечера наблюдение за периметром вести? Торчать за пультом управления, как привязанным, что ли?

– Что придумал, говори, – улыбнулся мальчику Адам, чтобы подбодрить, – я же знаю, ты не мог ничего не придумать.

Джек улыбнулся в ответ, но не слишком весело.

– Я могу братьев Томпсонов привлечь для управления, набрать еще пилотов, будем толпой по площадке бегать. Вы же говорили, что нам глаза за периметром нужны. Я же не маленький, понимаю, что если бы я со «Шмелями» раньше разобрался, то волки бы на Двойку не прорвались, – Джек начал всхлипывать.

– Так, приказываю не реветь, – строго сказал Адам, достал носовой платок и решительно, хоть и немного грубо, вытер лицо мальчика.

Он видел, как Джек переживает свою неудачу, в которой не было его вины. Мальчик же не виноват в том, что строители Башни сделали вершину недоступной. «Вот ведь извелся пацан», подумал Адам, глядя на усталое лицо Джека, больше похожего на старика, чем на прежнего веселого мальчишку, который так любил смеяться.

– Автоматизировать как-то пробовал? Может, какое-нибудь устройство типа автопилота? – предложил Адам.

– Пробовал, – бессильно махнул рукой Джек, совсем как усталый мужчина после тяжелого рабочего дня, – мозгов не хватает, сообразить не могу, как надо. Кучу книг перелопатил, а понял только одно – электроника нужна, а я в ней не силен.

– К Варшавскому обращался?

– Не, у них и без меня работы полно.

– Вот это и зря, Джек, – мягко сказал Адам, – одному трудно очень.

Адам поднял трубку внутреннего телефона и набрал номер вычислительного центра.

– Дэвид, это Адам. Ты не мог бы подняться ко мне? Да, желательно прямо сейчас, если конечно, можешь. Можешь? Вот и хорошо, спасибо. Жду.

– А ты не кисни, Джек, – Адам положил трубку, – тебя бы надо прямо сейчас отругать, но я не буду.

– Чего это ругать? – проворчал Джек, насупившись.

– Потому что замкнулся в себе. Надо у людей помощи искать, не в лесу ведь живем.

Джек сделал попытку улыбнуться:

– Как раз в лесу и живем.

– Пока еще нет.

– Вызывали? – Варшавский стремительно вошел в кабинет.

Медленно ходить он не умел, всю жизнь куда-то торопился и бежал.

– Вызывал, Дэвид. Тут у Джека проблема возникла. Джек, объясни еще раз.

Варшавский внимательно слушал, что говорил ему мальчик, а Адам смотрел на то, как они сидят друг против друга, взрослый и подросток, и говорят на равных. Фолзу нравилось, что все ученые относились к Джеку, как к равному, что никто и никогда не смеялся, если собеседник чего-нибудь не знал. Адам мысленно поблагодарил судьбу за то, что им повезло – подобрались такие хорошие люди, специалисты, влюбленные в свою работу. Люди, с уважением относящиеся к другим, настоящие ученые.

Джек договорил и Варшавский, не задумываясь, сказал:

– Это хорошая идея – автоматизировать управление самолетами. По крайней мере, – улыбнулся Дэвид, – идея интересная. В колледже я два семестра занимался составлением программы, предназначенной для управления роботами.

– Ух, ты! – выдохнул Джек восхищенно.

– Да ничего особенного, – усмехнулся Варшавский, – там был робот на колесиках, на его корпусе были установлены видеокамеры, а моей задачей было получить и обработать информацию с видеокамер таким образом, чтобы робот мог самостоятельно передвигаться, не натыкаясь на посторонние предметы.

– Научили? – поинтересовался Джек.

– Да. В нашем случае, я думаю, что мы должны установить на «Шмели» портативные видеокамеры. Будем обрабатывать информацию с них, установим радиоприемники, настроенные на определенную частоту. Электронные схемы приемника свяжем с системой управления. Будем управлять самолетами с помощью компьютерной программы, будем задавать определенную высоту и скорость полета и передавать команды по радио.

– А это не сложно, Дэвид?

– Нет, ты же пользовался компьютером, когда управлял дирижаблями. Только теперь мы составим специальную программу, чтобы компьютер занимался тем, что обычно ты выполнял вручную. Я напрягу всех своих парней, ведь задача разведки – первостепенная, Адам?

– Еще как, Дэвид, еще как.

– Значит, сделаем. Бери-ка ты свой самолет и пойдем ко мне, начнем работать – сказал Дэвид Джеку.

– Понял, – Джек вскочил со стула и побежал к выходу.

– Спасибо, Адам, – донеслось уже из коридора и эхо донесло звуки убегающих ног.

Адам прислушался к затихающим вдалеке шагам Джека и посмотрел на Варшавского.

– Ты понял, чего этот Эдисон в одиночку пытался добиться, Дэвид?

– Я сам был таким, – улыбнулся Варшавский, – тоже пытался объять необъятное.

– Спасибо, Дэвид.

– Пожалуйста, – программист вышел из кабинета и Адам вернулся к изучению своих бумаг…

Чтобы избежать повторения кошмара, случившегося с Двойкой, ограждения было решено отодвинуть на пятьдесят метров назад вглубь Пустоши. Поблизости были проверены все подозрительные деревья – растущие наклонно, умирающие, засохшие. Их спилили под корень. Ричард Вейно сгоряча предложил заминировать подходы к Пустоши, благо запас мин имелся, но потом от этой идеи отказались по двум причинам. Во-первых, волки наверняка бы смогли учуять опасные сюрпризы, и во-вторых, рано или поздно, но людям нужно было выходить в лес и что потом? Разминировать то, что сами минировали, тратить время, которого было и так мало? Эту идею отвергли. Решили придерживаться первоначального плана – вырубить в лесу широкие (не менее пятидесяти метров) просеки, по которым протянуть проволоку под напряжением, а на освобожденных участках леса устроить загоны для животных, выпасы и участки под фермерские хозяйства.

С претворением этой идеи в жизнь сразу же возникли проблемы. Вырубить двадцатиметровые, как предусматривалось ранее, коридоры в лесу – это не то же самое, что вырубать пятидесятиметровые. Сразу возрастает нагрузка на лесорубов, потребуется больше людей. Но даже если задействовать в лесозаготовках большее количество мужского гражданского населения, все равно полностью закончить работы над внешним периметром до зимы не представлялось возможным – слишком большой объем работы. Если не успеть до зимы, значит вырубка под земельные участки повисает огромным вопросом. Неприкосновенного запаса продовольствия хватит максимум до следующего лета. Значит, надо начинать охоту на местных травоядных, надо заготавливать мясо на зиму. А как охотиться в лесу, если на тебя самого открыта охота?

А время не стояло на месте. Продолжительность года была немного большей, чем на земле. Год на Лимбе занимал четыреста двадцать дней, по тридцать пять стандартных дней в каждом месяце. Продолжительность суток была примерно двадцать пять часов. Колонисты прибыли на Лимбу вскоре после того, как сошел снег и почва успела немного просохнуть, в середине марта. Теперь март заканчивался, многое было сделано, но дальнейшая судьба экспедиции оказалась под угрозой. Зима здесь начиналась в начале-середине ноября, зима холодная – температура ночью могла упасть до минус двадцати-двадцати пяти градусов. Это значило, что еще до ноября, как минимум, в сентябре, а максимум – в октябре, все колонисты должны жить под крышей, а животные находиться в теплых загонах. Необходимо заготовить корма для животных.

Зима в палатках означала смерть. Можно было, конечно, провести зиму в Башне, но как размести в Башне животных? Как заготовить для них корм, когда ты сам можешь оказаться волчьим кормом?

Как обезопасить себя и своих близких – подобных страхов не возникало. Возникал другой страх – страх изоляции в пределах периметра, вынужденного заключения на выжженной земле, на которой ничего не могло вырасти.

– Мы можем оказаться в ситуации, когда нам нечего будет, простите, жрать, – сказал Майкл Ричарду и Адаму, стоявшим рядом ним на обзорной площадке.

У Адама было поганое настроение – он еще не мог оправиться от позавчерашнего нападения на Двойку. Ситуация с погибшими была трагичней, чем это можно было себе представить. Куда девать шестьдесят три тела? Как провести похоронный обряд? Хоронить тела в братской могиле на территории периметра? Это не представлялось возможным – рано или поздно должна была сказаться нехватка жизненного пространства. Хоронить в лесу, где над телами могут надругаться? Нет, спасибо, мы пока еще не звери. Оставался один разумный выход – кремация.

Сегодня утром бригада Ферье на трех гусеничных тракторах (техники Росселини смогли собрать еще два трактора в помощь лесорубам) привезла на территорию лагеря сосновые бревна. Люк сам специально выбирал бревна посмолистее. Был сложен высокий погребальный костер. Место выбирали долго, старались, чтобы ветер относил дым в лес. Два часа сносили и размещали погибших, одетые в новую форму, некоторые, наиболее изуродованные тела, были зашиты в саваны – делать гробы не было времени. Тела разместили посредине штабеля дров, сверху уложили сосновые бревна.

Фолз сказал небольшую речь, говорить было очень трудно, но Адам прекрасно понимал, что говорить нужно – это были первые похороны на Лимбе. Все гражданское население колонии ждало, что Фолз должен сказать несколько слов, и ему пришлось.

Адам взял в руки факел и поднялся на дощатую платформу. Он стоял спиной к похоронной процессии, за ним высился дровяной холм, от которого неожиданно приятно пахло хвоей и сосновой смолой.

– Сегодня мы хороним наших друзей, наших защитников, наших братьев. Все вы прекрасно знаете, как погибли эти молодые люди, самому старшему из которых было всего тридцать два года. Они погибли, защищая наши жизни. Они сражались с нашими врагами до последней капли крови, они отдали свою жизнь ради всех нас. Давайте же помнить об их жертве. Будем чтить их светлую память. Отдадим последнюю дань уважения нашим братьям.

Адам повернулся к погибшим:

– Простите нас за то, что не уберегли вас. Простите нас и спасибо вам. Покойтесь с миром.

Верующие прочитали «Отче наш», женщины заплакали, и некоторые мужчины с трудом смогли сдержать слезы.

Костер поджигали Адам, Майкл, Ким Ли и Томпсон. Дрова занялись хорошо, если не считать слово «хорошо» кощунственным в данной ситуации. Пламя костра, загудев, рванулось к небу, огненные пальцы бросали вверх золотые искры.

Сильный порыв ветра подхватил пламя. Свет костра осветил лица людей и Адам с каким-то ожесточением наблюдал за ними. Эти люди смотрят на то, как горят его солдаты, Адаму почему-то хотелось крикнуть что-нибудь обидное, разбить кому-нибудь морду до крови, до хруста. Возможно, что Адаму хотелось, чтобы кто-нибудь из этих людей набил бы морду ему, Адаму Фолзу.

Но с каждой секундой Адам, глядя на лица людей, понимал, что им также плохо, как и ему самому. Он видел в глазах людей боль и страдание. Он видел, как мужчины сжимают зубы, пытаясь спрятать поглубже внутри постыдные слезы, кто-то вытирает слезы кулаком, женщины плачут, вытирая слезы белыми платочками (почему-то у всех женщин оказались белые платочки). Нет ни одного раздраженного, злорадного или недовольного лица. Пришли все, даже дети. От взглядов, устремленных на ревущее пламя, пожирающее погибших, Адаму стало стыдно за то, что еще минуту назад он ненавидел людей, пришедших на похороны.

С треском прогоревшего дерева погребальный костер просел внутрь, пламя уже не бушевало вовсю, просто горело.

До тех пор, пока от пламени не осталась груда раскаленных добела углей, ни один человек не ушел. Все стояли, как один, неотрывно следя за искрами погребального костра, взлетающими в пасмурное серое небо.

Теперь, в три часа дня по местному времени, после похорон, Адам, Майкл и Ричард стояли на обзорной площадке Башни, хмуро глядя на солнце, скрытое грядой низких серых облаков.

– Мы можем растянуть продовольствие до следующей весны, если будем экономить, введем нормированное питание, – сказал Вейно.

– Вряд ли это выход, – заметил Майкл, закуривая, – полуголодный человек плохо соображает, хуже работает. А голодный солдат – это вообще не солдат.

– План был нормальный, просчитанный до мелочей, – сказал Адам, – мы собирались установить внешний периметр до августа, одновременно со строительством домов на месте палаточного городка. А теперь объем работ возрастает вдвое и все из-за этих хитрых тварей, черт!

– Да, кто бы мог предположить, что волки смогут валить деревья, – сказал Ричард.

– Теперь мы потратим как минимум два дня на то, чтобы перенести ограждение поближе. Если переносить ограждения – значит, никакой работы в лесу. Если никакой работы в лесу – значит… – Адам замолчал – говорить было нечего.

– Ты боишься оставить на охране только два батальона? – спросил Майкл.

– Конечно, если переносить ограду, значит, нужно посекционное отключение периметра. Допустим, что все пройдет хорошо. А если что-нибудь пойдет не так? Я не могу рисковать, посылая с людьми в лес один батальон. Вдруг на них нападут в то время, когда мы будем возиться с забором? Что тогда? Что, если я пошлю еще один батальон на выручку, а волки налетят еще и на отключенный периметр?

– Все понятно, Адам, никто не будет работать в лесу, пока мы не разберемся с заграждениями, – видя, как волнуется Адам, примирительно сказал Майкл.

– Ну, а ты, советник по обороне, что ты собираешься мне сказать? – спросил Адам у Вейно. – За две недели от тебя не слышно никаких предложений, кроме минирования.

– Чего ты злишься, Адам? – вскипел Ричард. – Я сразу сказал, что мне проще быть снайпером, чем советником. Если я тебя не устраиваю, то снимай с должности, а я снова возьму в руки винтовку. Может быть, от меня там больше пользы будет.

– Да что ты говоришь?! – закричал, распаляясь, Адам. – Вы молодцы, как только задницу припекло – так сразу в кусты: «Снимай меня, Адам, снимай». Ну, поснимаю я вас, хрен с вами, а кто воевать будет? Наши белые халаты?!

– Успокойся, Адам, эта истерика ни черта тебе не поможет, – спокойным и уверенным тоном сказал Фапгер, становясь между друзьями.

Адам замолчал, рывком отвернулся, тыльной стороной ладони вытирая рот. Ричард стоял, нахмурившись, глядя в сторону.

– Простите меня, – глухо сказал Адам, не оборачиваясь, втянув голову в плечи.

– Простите меня, – повторил он, поворачиваясь и подходя к Ричарду. – Прости, Ричи, и ты, Майки, простите меня.

– Ладно, – сказал Ричард, – проехали.

– Проехали, – улыбаясь, сказал Майкл, встряхивая Адама так, что у него хрустнули кости.

– Не раздави, медведь, – прошептал Адам, пытаясь выдохнуть.

– Давай, Эйд, ты, как всегда раньше, подведешь итоги, а потом мы вместе подумаем, что к чему.

– Ладно, ладно, – начал Адам, застегивая куртку и засовывая руки в карманы – ветер наверху был сильный и холодный, погода портилась. – Прошло две недели, все шло по плану, иногда даже с опережением графика. Периметр работал надежно, лесозаготовки велись полным ходом. Скорее всего, за это время волки активно изучали нас, учились на ошибках и воспользовались нашими просчетами. Они показали нам, что мы не учли тот факт, что повредить заграждения можно, если этого сильно захотеть.

– А они этого сильно захотели, – тихо сказал Ричард.

– Вот-вот, захотели, именно захотели. Не проще ли было напасть на работающих в лесу? Не проще ли наносить точечные удары, убивать нас из засад, когда бригада лесорубов утром выходит в лес или возвращается в лагерь, что еще лучше – все устали, внимание ослаблено, хочешь только поесть да на койку упасть. А они потратили столько времени на подготовку нападения на лагерь, столько сил! Теперь, Майки, я стопроцентно уверен, что они разумнее, иногда даже умнее нас.

– Я в этом тоже уверен, Эйд.

– Они наверняка подумали: «Да, напасть на тех, кто работает в лесу проще». Пусть у нас тепловизоры, но что они могут дать нам, когда деревья в лесу растут так плотно? Что может дать нам наша техника, если они чуют нас за километр, а мы их не видим из-за деревьев? Они знали, что напасть в лесу проще, но, могу поклясться, что они знали и что мы это знаем. Они видели, как много солдат выходит с лесорубами в лес. Триста человек с оружием в руках, с гранатами, огнеметами. Что они могут сделать, если их всего шестьдесят или семьдесят?

– Откуда ты знаешь, сколько их?

– Снимки с дирижаблей, об этом они пока не догадались – дирижабли летают практически бесшумно. Так вот, еще я уверен, что они знали, как можно перебраться через ограду еще в тот же день, когда один из них поджарился на проволоке. Я прикинул по времени, когда смотрел, какие им пришлось вырыть ямы, чтобы свалить деревья. Им как раз хватило этих двух недель. Они знали, как мы реагируем на нарушения периметра, поэтому воспользовались одним деревом для отвода глаз, а другим для прорыва. Время и место прорыва к Двойке выбрано идеально. Значит, они тщательно все спланировали, совершенно правильно посчитав, что к охране периметра мы относимся не так тщательно, как при выходах людей в лес. Надо отдать им должное – им почти удалось сделать то, что они планировали. Им не хватило времени, да еще Жан постарался и успел вовремя.

– Теперь мы учли собственные ошибки – оттянулись назад и решили устраивать внешний периметр из расчета ширины коридора минимум пятьдесят метров, – сказал Майкл, закурив следующую сигарету от окурка предыдущей.

– Вот это и вывело меня из себя больше всего, – признался Адам, – это же в два раза, грубо говоря, больше работы. Мы прикинули по картам высоту деревьев и поняли, что, наверное, даже пятидесяти метров будет недостаточно. Ну, вырубим мы такие просеки, но как их нормально охранять? Я же вообще считал, что со временем мы откажемся от вооруженной охраны внутренних заграждений, станем охотниками в большей степени, чем солдатами, а что получилось? Сидим в глухой обороне, далеко не безупречной, как оказывается, и боимся нос в лес высунуть. А будем сидеть в обороне – то точно до зимы не управимся и зубы на полку положим.

– У меня есть две гениальные идеи, Адам, – довольно улыбаясь, сказал Майкл, глядя на него поверх струек сигаретного дыма. – Если эти две идеи окажутся нормальными, то ты пообещаешь, что выгонишь Ричарда на мой батальон, а меня возьмешь на его место.

– Ох, да заткнись ты, Фапгер, – засмеялся Ричард, услышав добрую насмешку в тоне друга, – если ты родишь действительно гениальную идею, хотя бы одну, так я сам уйду и выгонять меня не надо будет.

– Ловлю на слове, малыш Ричи, – усмехнулся Майкл.

– Лови сколько хочешь.

– Давай, Майк, не томи, – устало улыбнулся Адам.

– Нет, Эйд, я томить вас долго буду, так что терпите. Я говорить много не люблю, но когда меня прет, так я часа три трепаться буду.

– Ох, господи! – выдыхает Ричард.

– Вейно, заткнуться, руки по швам! – начал Майкл. – Меня те же самые противные мысли, что и тебя, Эйд, посещали. Мне все время казалось, что поступаем мы неправильно, пытаемся природу под себя переделать, хотя проще и выгоднее под нее подладиться.

– Это каким же манером под природу подладишься, Майки? Из огнемета, что ли? – съязвил Ричард.

– Нет, не из огнемета, мой слабоумный друг, – Майкл практически не отреагировал на Ричарда, – из огнемета хорошо боевиков из подвалов выкуривать, как в Сараево. Здесь думать надо, к чему ты явно не способен, – Майкл, улыбаясь посмотрел на Ричарда.

Тот, улыбаясь, промолчал и Майкл продолжил:

– Я, как и ты, Эйд, внимательно осмотрел ямы под деревьями. Но тебя больше интересовало, сколько времени волки копались в земле, а я обратил внимание на само дерево и его корни.

– Что ты заметил, Майк? – спросил Адам, когда Майкл снова прервался, чтобы закурить очередную сигарету.

– Я заметил, что деревья вокруг Пустоши – не такие здоровые, как те, что наши канадцы валят в лесу – корневая система не такая мощная. Да и сами деревья – умирающие. Может, это из-за воздействия Башни, не знаю. Но ведь мы знаем, что Башни выбрасывали излишек энергии в виде молний, поэтому на этой земле ничего живого вырасти не может – так верхний слой почвы выжжен. Я проверил почву на расстоянии сотни метров от периметра и понял, что в такой почве деревья плохо стоят, неуверенно, болеют много, засыхают. Дальше сотни метров все нормально, наши лесорубы говорят, что деревья здоровые, а сам Ферье признается, что когда мы там перейдем к выкорчевыванию пней, то намучаемся – дальше некуда.

– Ну, понял я, что волки смогли прорыв устроить, потому что земля им способствовала и сами деревья были такие, что можно было их свалить. Это я понял, дальше что?

– А дальше я, Эйд, тоже, как и ты, за карты местности взялся. Подробные такие карты, каждый метр видно, Варшавский неплохо постарался.

– Ну, постарался Дэвид, ну и что? Что ты, как актер-недоучка, паузы трагические на каждом слове делаешь?

– Какие мы нервные, – усмехнулся Майкл, – надо спать побольше. Ладно, тянуть не буду. Не нужно нам просеки прорубать, проволоку надо натягивать прямо на деревья и все.

– Ни черта себе предложение! – недовольно пробурчал Адам. – Нечего сказать, гениальная идея, как тебе, Ричи?

– А он прав, Адам, – взволнованно повернулся к Майклу Ричард, – я его понял.

– Что ты понял, малыш Ричи? – улыбнулся Майкл.

– Опасность того, что волки снова подроют дерево, чтобы прорвать заграждения, существует только в том случае, если они будут заниматься деревьями возле Пустоши. Ну, сами подумайте, какое дерево лучше завалить – прочно сидящее в земле с разлапистыми корнями или умирающее засохшее с неразвитой корневой системой, которое само по себе шатается?

– Мы-то, – постучал себя пальцем по груди Майкл, – уже подумали, Ричи.

– И что, тянуть линии прямо по лесу? – недоверчиво спросил Адам.

– Конечно, Эйд, я по карте посмотрел – леса тут густые, деревья растут тесно друг возле друга и растут так уже давно. Вот мы и будем тянуть не проволочную сетку, а отдельные секции – пять продольных протяжек и много поперечных коротких. Можно вообще постараться проволоку Нильсена колючей проволокой сделать, чтобы волкам труднее пришлось. Не надо голову сушить, где опорные столбы брать. Столбы вон, сами растут, – Майкл указал на лес.

– Проложим маршрут по тем местам, где нет засохших и мертвых деревьев. Будем тянуть проволоку зигзагами, чтобы нельзя было на нее деревья завалить, как бы они не старались повторить свой трюк. Будем тянуть по участкам, где дерево на дереве, как зубья в мелкой расческе, чтобы подкопаться нельзя было, – тихо, как будто бы разговаривая сам с собой, сказал Адам и улыбнулся:

– Ну, ты голова, Майки.

– Насчет подкопов ты правильно сообразил, старший, – ответил Майкл.

Казалось, похвала не произвела на него никакого впечатления.

– Протянем проволоку низко, возле самой земли, и Ричард прав, минировать надо у проволоки, с их стороны, чтобы не прокопались к нам. Они рано или поздно сообразят сделать что-нибудь подобное. Но с этим можно не спешить, минировать с умом, только открытые места. Не будут же они сквозь корни копать.

– Майки, – сжал его огромные ладони Адам, – ты сам, балда, не понимаешь, что ты сейчас сделал. Ты…

– Так, не надо слез, а то сам расплачусь, – добродушно расхохотался Майкл.

– Кто плачет, ты, здоровый бугай? – рассмеялся Адам, с удивительным облегчением чувствуя, как ему становится легче.

Просто Адам представлял себе, какой титанический сизифов труд пришлось бы проделать людям, сколько деревьев срубить, ежесекундно подвергаясь риску нападения волков, сколько времени и сил потратить только на то, чтобы огородить необходимый для выживания участок леса и все равно не быть уверенным в собственной безопасности.

– А насчет того, что нам больше охранять придется, не переживай. В лесу труднее устроить что-нибудь подобное, как с Двойкой, а на тот случай, если они все-таки захотят повторить, надо мобильные патрули устроить, все время внешний периметр патрулировать, чтобы они не смогли подготовиться, и все, – сказал Майкл.

– Ты что, мысли читать научился?

– Нет, у тебя и так на морде все написано, – улыбнулся Майкл.

Адам представил себе ряды едва слышно гудящих проволочных заграждений, опутавших и так почти непроходимую чащу леса своими смертоносными нитями. Он представил себе, как волки пытаются найти в этой смертельной паутине хотя бы малейшее отверстие, представил, как пытаются найти еще одно дерево, едва держащееся ослабленными корнями в земле – пытаются и не могут. Он представил себе их ярость от собственного бессилия и, не удержавшись, рассмеялся.

– Как только закончат переноску ограды, сразу же начнем работу в лесу, – довольно улыбаясь, сказал Адам, – пусть работает сразу два батальона, пусть все электрики бросают все дела, пусть каждый, кто может грамотно работать, займется внешним периметром. Зашьемся так, чтобы никто не пролез внутрь, чтобы мышь не пролезла, чтобы…

– Комар не пролетел, бацилла не проехала, – подхватил Майкл. – Нет, старший, тебе явно отдохнуть надо, а то ты несешь всякую чушь.

– Майки, ты гений.

– Я знаю. Вы только рассчитайте все так, чтобы проволоки хватило и чтобы хоть немного осталось.

– Сделаем, Майк, – сказал Ричард.

– Да, Ричи, пожалуйста, распорядись, чтобы аналитики рассчитали сколько чего и кого нам нужно, а мы займемся прокладкой линий.

– Я не понял, у вас что, рассеянный склероз? – деланно удивился Майкл.

– Ты это о чем?

– А моя вторая идея?

– Ричи, если у него имеется еще одна гениальная идея, так я сейчас в собственный карман начну прятаться. Ну, давай, Майки, вынимай еще одного кролика из шляпы.

– Идея вторая имеет отношение к войне. Наверное, вы все еще не понимаете, но мы столкнулись с проблемой партизанской войны. Волки, может быть, даже бессознательно, соблюдают главный принцип деконцентрации своих сил – они избегают прямых столкновений. Они распылены, а те случаи, когда вы могли заснять на фотокамеру их передвижения, я бы назвал счастливым стечением обстоятельств. Обычно противники открытого противостояния не собираются большими скоплениями собственных бойцов против превосходящей мощи противника. Понимаешь, Адам, – посмотрел на друга Майкл, – они действуют так же, как и мы – пользуясь здравым смыслом. Они безошибочно избрали линию поведения в этой войне. Так же, как вьетконговцы, они стараются нападать внезапно и превосходящими силами. Ты помнишь, какие потери сначала войны несли наши войска, гоняясь за призраками по джунглям, попадая в засады. Как наши попытались исправить ситуацию?

– Ковровые бомбометания по местам возможного нахождения противника, интенсивный сбор разведданных. Это, конечно, не полный перечень всех возможностей и средств, но все они сводились к одному – нанести массированный удар по местам наибольшего скопления противника, а потом – наступать. Еще неплохой мерой был захват населенных пунктов, но городские бои всегда чреваты большими потерями.

– Значит, ты помнишь основы, Эйд. Неплохо для старикана.

– Нашелся мальчик. Выкладывай свою идею, Майкл Фапгер, пока мы не разозлились на твои дешевые шерлокхолмсовские выходки.

– Нам тоже нужно собрать наших волков в одно, четко определенное место, желательно по нашему выбору.

– Ну и как ты собираешься это выполнить? – саркастически поинтересовался Ричард.

– Действительно, Майки, как ты сможешь заманить их в ловушку?

– Может, он будет бегать нагишом по лесам, соблазняя волков своим избыточным весом? – серьезным тоном сказал Ричард.

Адам рассмеялся.

– Избыточный вес у меня был только в возрасте трех лет, Ричард, – холодно ответил Майкл, – но, если ты так уверен в гастрономических пристрастиях наших друзей, то я согласен. Я вообще согласен на все, чтобы мы остались в живых и жили нормально.

– Прости, Майки.

– Я не обиделся. А по поводу приманки я хотел высказать кое-какие мысли. Аэрофотосъемка определила, что количество волков не больше шестидесяти.

– После боя их осталось сорок.

– Хорошо, пусть сорок. Мне кажется, что их должно быть намного больше, у них должны быть постоянные места обитания, пути миграций, правильно? Мы должны найти их сами. Я не имею в виду «наших» волков – напавших на Двойку. Мы должны найти их сородичей, которые не пришли на помощь.

– Ты уверен, что местные волки получили подкрепление? – спросил Адам.

– Да. Наблюдатели клялись, что с поля первого боя смогли уйти пятеро, может быть, семеро волков. Через две недели их уже шестьдесят. Это не могло быть местное племя, мы убили почти всех, я уверен, что там на поляне было все племя целиком. Значит, «нашим» волкам помогли. Нам надо задействовать дирижабль с радиоуправлением на коротких волнах, видеокамерами и, как минимум, двумя самодельными бомбами.

– Господи, Майк, а бомбы зачем? – удивился Ричард.

– Объясняю специально для тебя, Ричи.

– Вот спасибо.

– Пожалуйста. Мы должны провести разведку не маленькими дирижаблями, которых у нас три, а тем самым большим, который до сих пор лежит в третьем транспорте нераспакованный.

– А ты как про это дознался? – смущенно улыбнулся Фолз. – Об этом знали только я и Ричард.

– Элементарно, Ватсон. Ричард, наш пунктуальный снабженец, еще на Земле снабдил всех командиров батальонов перечнем имеющегося закупленного вооружения и оборудования. Так вот, на странице двенадцать в графе «Разведывательное оборудование» под номером десять указано: «Дирижабли, количество – четыре», а в скобках – расшифровка: «Три дирижабля с кубическим объемом таким-то» и один дирижабль с объемом, намного превышающим объемы трех своих младших братьев. Так что, если вы пытались какую-нибудь секретность соблюсти, так Ричи наш облажался по самые уши. Так-то, Вейно, – усмехнулся Майкл, снова закуривая, – будешь знать, как старших обзывать.

– Сам-то хорош, – усмехнулся в ответ Ричард, – взял и начальству застучал.

– Ладно, ты хочешь воспользоваться нашим тайным оружием, Майки. Позволь поинтересоваться, зачем? – спросил Адам.

– Мы должны воспользоваться дирижаблем, чтобы искать волков с воздуха. Младший Криди сможет с этим справиться, если ты ему поможешь, как уже помогал. Насколько я знаю, дирижабль может находиться в воздухе гораздо больше, чем самолет, поэтому он – идеальный разведчик. А бомбы нам нужны, чтобы спровоцировать волков. Мы должны установить внешний периметр, оттянуть у леса как можно больший кусок, и в это же самое время мы должны установить местонахождение и примерные районы обитания племен наших соседей-волков. После того, как мы стопроцентно обеспечим колонию жизненно важной территорией для лесозаготовок, развития сельского хозяйства, выпаса животных и прочего, мы должны нанести удары с воздуха по племенам, которые не втянулись в конфликт.

– Что-то я не пойму, Майк, извини, но если мы с ними не воюем, то зачем нападать на них? – спросил Адам.

Майкл помолчал немного и бросил окурок, докуренный почти до фильтра, в самодельную пепельницу из жестяной консервной банки.

– После Двойки я, лично для себя, понял одну важную вещь, Адам. Я понял, что они не остановятся до тех пор, пока не уничтожат нас или не погибнут сами. Поэтому никто из нас, тех, кто живет сейчас и будет жить потом, не будет чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока жив хотя бы один волк. Мы не можем себе позволить воевать с кучкой волков в сорок голов, рискуя потерять в лесу наших парней. Мы должны бомбить волков, не участвующих в войне, по одной простой циничной причине – рано или поздно все волки окажутся вовлеченными в борьбу против нас. Так что какая разница – спровоцировать волков сейчас преднамеренно или спровоцировать их позже, когда мы или наши потомки вторгнемся в их земли? Чем раньше мы разберемся с ними, чем больше волков за один раз мы сможем уничтожить, тем безопасней будет наше будущее.

– Ты хочешь повторить первую бойню, Майки?

– Да, – жестко сжал губы Майкл, – это ведь не метро, когда ты наступил кому-нибудь на ногу. Там ты можешь извиниться, а что сможем сделать мы? Поймать одного из волков, встать на колени и зарыдать в голос: «Прости, мы не хотели. Нас подставили, сказали, что вы страшные звери, что вы непременно нападете на нас. Поэтому мы сожгли и расстреляли вас. Мы умеем быть теплыми и пушистыми»? Так, что ли? Нет! Я думаю, что остальные племена дали «нашим» волкам несколько добровольцев от каждого племени, а сами просто выжидают, что им делать дальше. Но, если мы взорвем их, то у них не останется другого выхода, кроме как прийти к нам.

– И мы сможем выбрать момент, когда их будет много вокруг периметра и воспользоваться нашей авиацией, – закончил за Майкла Ричард.

– Вот именно, малыш Ричи. Или мы, или они.

– Я дам два месяца на установку внешнего периметра, – сказал Адам, – за это время мы должны сделать непроходимую, непреодолимую для них полосу отчуждения. Мы должны дать людям то, что обещали – безопасную жизнь.

– А еще мы должны заняться своим делом, Эйд, – сказал Майкл, – мы, все-таки, солдаты, а не охранники.

– Ты молодец, Майки, – посмотрел на него Адам, – ты хоть понимаешь, что ты сделал для нас всех?

– Сначала я предложил способ спасти наши задницы, а потом подкинул идею, как бы нам побыстрей распрощаться с ними, в смысле, с нашими задницами, – рассмеялся Майкл. – Я знаю, что я – гений, но согласен не кричать об этом на каждом углу, если мы сейчас пойдем в кабинет Адама и он достанет бутылку коньяка, чтобы нормально помянуть наших парней.

– Шантаж должностных лиц при исполнении служебных обязанностей, – протянул Адам.

– На Земле по тебе бы тюрьма плакала, Майк, – сказал Ричард.

– Хватит трепаться, Ричи.

– Ладно, Майк, – Ричард повернулся к Адаму – лицо Ричарда было абсолютно серьезным, – и ты, Адам. Я признаю, что Майкл оказался компетентнее меня, как советника по обороне, прошу освободить меня от занимаемой должности и назначить на любое другое место. Я мог бы принять батальон Майкла.

– Размечтался, – рассмеялся Майкл, – чтобы я отдал тебе свой батальон ради твоей должности тыловой крысы? Ни за что.

– Он оскорбляет меня, Адам, – лицо Ричарда по-прежнему оставалось серьезным, – я могу его застрелить?

– Вы вдвоем можете заткнуться и мы все можем пойти в мой кабинет, – невнимательно ответил Адам.

К ним приближался Рой Аттертон, старший сын Мамаши Аттертон.

– Здравствуйте, мистер Фолз. Мистер Вейно, мистер Фапгер, – поздоровался Рой, приподняв широкую ковбойскую шляпу.

– Здравствуйте, мистер Аттертон, – ответил Адам. – Чем могу вам помочь?

– Я хотел бы извиниться перед вами за поведение моей матери. Она старая женщина, немного не в себе, со странностями. Боюсь, что временами она ведет себя грубо по отношению к другим. Мы с братом не хотели оставлять маму, взяли ее с нами, но наши жены не могут с ней ужиться, а она делает все, что захочет. В ту ночь я дежурил в отряде приставов, но так получилось, что я стоял в охранении на другом конце лагеря и не проследил за матерью. Мне рассказали, что она устроила возле Двойки, сэр, поэтому извините нас за нее.

– Ну, что вы, Рой, – пожал его руку Адам, – ничего страшного не произошло. Кстати, вот – Адам протянул Аттертону револьвер, – ваша матушка обронила, а я замотался с делами, так и носил его при себе.

– Спасибо, сэр, – Аттертон взял оружие в руки и заботливо протер рукавом ствол.

– Это отцовский кольт, – он слегка улыбнулся чему-то своему, – ма взяла его себе после смерти отца. Странно, они никогда не могли жить спокойно, все время ругались друг с другом, а когда отец умер, ма и тронулась слегка. Наверное, она все-таки его сильно любила.

– Наверное, – улыбнулся Адам.

– Я пойду, мистер Фолз. Спасибо, что сохранили кольт – он мне дорог.

– Не за что.

Аттертон снова приподнял шляпу на голове и ушел.

– А что случилось? – поинтересовался Ричард.

– Когда напали на Двойку, Мамаша Аттертон чуть бунт не подняла в лагере. Ей, видите ли, сирены и стрельба спать мешали, – улыбнулся Адам.

– Ну, а ты что?

– Дал посмотреть, что там случилось.

– А ты жестокий человек, Адам, – сказал Ричард.

– Ага, послал невинную старушку полюбоваться на тот кошмар, что оставили за собой волки, – поддержал Майкл.

– Я вижу, что вам коньяк мой уже не нужен? – с неподдельным интересом спросил Адам.

– Нужен, нужен…

Ограду переносили два дня. Два батальона одновременно охраняли узкие участки периметра, на которых не подавался ток. Батальон Дюморье остался в резерве и был пополнен добровольцами из числа приставов. Хотя Адам Фолз не отдавал приказов о пополнении, люди решили так поступить сами, прекрасно понимая важность стабильной защиты колонии.

В конце первого дня переноса заграждений Адам нашел Джека Криди на уровне вычислительного центра. Джек сидел напротив Дэвида Варшавского и внимательно слушал.

– Вся сложность заключается в том, что нам нужно преобразовать радиосигналы передатчика в машинные коды. Когда у тебя пульт дистанционного управления моделью, тебе проще, правда? – говорил программист.

– Ага. Сам видишь, на какой высоте летит самолет, с какой скоростью.

– Вот, а нам нужно составить простую программу, которая поддерживала заданные параметры полета по замкнутой окружности, центром которой является Башня.

– Ну, как продвигаются дела? – спросил Адам.

Джек с улыбкой повернулся к нему:

– Неплохо, Адам. Дэвид говорит, что сможет заставить летать сколько угодно самолетов. А наблюдатели просто будут сидеть за экранами и смотреть, что показывают видеокамеры.

– Дэвид, Джек тебе еще нужен?

– На сегодня уже нет, мы уже разобрались с механикой. Теперь дело за программированием, – ответил Варшавский.

– Дэвид, можно, я подойду к тебе завтра с утра?

– Хочешь, чтобы я показал, как мы будем составлять программы?

Джек энергично закивал.

– Тогда – завтра в девять.

Когда они вышли из вычислительного центра, Адам остановился в коридоре.

– Джек, нас тобой ждет трудная работа. Есть дело, в котором нельзя допустить ошибок.

– Что за дело? – спросил Джек и Адаму понравилось, что Джек отнесся к его словам серьезно и без излишнего мальчишеского рвения.

– У нас есть еще один дирижабль, он больше, чем все остальные. Он может поднять груз около сто пятидесяти килограммов. Первоначально мы собирались отправить на нем Ричарда в разведывательный полет, у нас была специальная одноместная гондола из стеклопластика, но теперь у нас другие планы.

– Снова дистанционная разведка?

– Схватываешь на лету. Скоро мы начнем прокладку внешнего периметра, прямо в лесу. Не будем рубить просеки, будем тянуть ограду прямо по деревьям. Ты знаешь, как опасно работать в лесу. Я хочу, чтобы ты научил Ричарда управлять маленькими дирижаблями, я тоже буду оператором.

– Что насчет большого дирижабля?

Адам смотрел на Джека Криди-младшего с таким чувством, как будто вместо вчерашнего подростка, впадающего в депрессию из-за неудач на работе, перед ним стоял взрослый человек, способный и побеждать, и достойно проигрывать. И Адаму это очень нравилось. Нравилось, как Джек предвосхищал слова и действия Адама так, как будто им не требовались лишние разговоры.

– У тебя будет задание потруднее – искать других волков. Будем работать посменно, вахтами по четыре часа. Ричард и братья Томпсоны, если ты поручишься за них, будут вести разведку в лесу рядом с периметром, там, где будут вестись работы.

– За Фреда и Роджера я ручаюсь, – уверенно сказал Джек. – Они хорошо работают в паре. Я им мозги вправил немного, теперь они понимают, что к чему, никакого баловства.

– Хорошо. Нам с тобой придется вести большой дирижабль далеко отсюда, километров за сто – сто пятьдесят, не меньше. Дальняя разведка – дело трудное. Предстоит работать и днем и ночью. Справишься?

– Да.

– Я договорюсь с Ричардом, мы будем работать ночью, чтобы ты смог отдыхать.

– Не надо!

– Нет, надо, не будь ребенком. Ты – единственный человек, который может заставить эти штуки летать и мне не надо, чтобы ты угробился на работе еще до тех пор, пока надумаешь жениться.

– Мне еще этого не хватало – жениться! – фыркнул Джек.

– Ты понял, что я хотел сказать?

– Да. Днем мы ведем большой дирижабль посменно, ночью вы меняетесь с мистером Вейно.

– Да. Предложения, идеи есть?

– Ага. Хочу назвать большой дирижабль «Титаном», а маленькие – «Касперами», а то у меня от этого слова «дирижабль» уже язык ломается пополам.

– Принято, – улыбнулся Адам, – что еще?

– На «Титан» надо будет поставить дополнительные баллоны с гелием, чтобы он мог дольше продержаться в воздухе.

– Это надо решить с механиками и Ченем.

– Решим.

– Что еще?

– Мне надо будет прогнать «Титан» в пробный полет вокруг периметра, я должен к нему привыкнуть.

– Должен привыкнуть не только ты один, а еще я и Ричард.

– Конечно, Адам. Что будем ставить для работы?

– Тепловизоры, видеокамеры с большим разрешением, возможно, взрывные устройства.

– Бомбить будем? – скупо, по-мужски, усмехнулся Джек. – В лесу бомбить трудно: можно запросто в деревья все сбросить и – привет, пока.

– Бомбить мы будем только когда надо и когда будет возможность. Никто не собирается выбрасывать взрывчатку наобум.

– Хорошо. Бомбосбрасыватели я уже сделал, все устройство полностью сдул из книжек про военные самолеты.

– Правильно, нечего все время велосипед изобретать.

– Кто будет делать бомбы?

– Арнольд Густафсон. Ты его знаешь?

– Да, он вместе с моим отцом в батальоне Майкла служит.

– Уже нет, – усмехнулся Адам, – с сегодняшнего дня я его начальником группы саперов сделал, нечего ему без толку голову в лесу подставлять, а то так вообще скоро без специалистов останемся.

– Что-то грандиозное затевается? – с улыбкой прежнего веселого Джека, спросил мальчик.

– Да…

Адам собрал на первом уровне Башни весь техотдел в полном составе, всех командиров батальонов и рот, всех врачей и медицинский персонал. От гражданских колонистов присутствовали Джек Криди-старший, бригада Ферье, братья Аттертон и кое-кто из приставов. Вокруг ярко светящейся колонны источника Силы собралось около сотни человек, было довольно тесно, но никто не жаловался. Не было слышно даже обычных для таких собраний шуточек Ферье – момент был слишком серьезным для пустого трепа.

Фолз вышел вперед.

– Я думаю, что все вы знаете, как у нас обстоят дела. Мы должны до начала первых заморозков отвоевать у волков жизненно необходимое для нас пространство. По расчетам наших ученых, нам понадобится оградить участок леса диаметром десять километров с условным центром – Башней. Это значит, что нам придется протянуть как минимум шестнадцать километров внешних ограждений плюс двадцать километров силовых линий для подачи напряжения на периметр.

– Ого! – выдохнул кто-то.

По толпе собравшихся прошел гул.

– Всего, значит, тридцать шесть километров, – считал вслух Верховин, – нам нужно успеть протянуть ограду за двести десять дней. Нам придется проходить в день не менее двухсот метров, чтобы уложиться в срок.

– Ничего себе! – снова послышалось в толпе.

– Вас смущают цифры, – возразил Адам, – а если вы вспомните, как вы трудились в первый день высадки, то поймете, что работали с гораздо большей скоростью.

– Мы работали совсем рядом с транспортами и проложили около четырех километров внешней ограды за двенадцать часов. Нам помогали почти все военные и добровольцы – сказал Верховин.

– Вы забываете, Николай, что ваша бригада электриков работала над протягиванием силовых линий, а только ограду устанавливали солдаты. Вы протянули, в общей сложности, шесть километров проводов без всякой помощи со стороны.

– Но мы же просто растягивали кабели с заготовленных еще на Земле монтажных катков, – сказал Верховин, – тут было проще, мы просто подтягивали кабеля к участкам периметра, а основной работой было подключение. Солдаты разворачивали уже готовые секции проволочных заграждений, мы подключали сектора поочередно, это было несложно. К тому же мы работали под охраной, на открытой ровной местности. А теперь нам придется работать в лесу, где, согласитесь, условия для работы не самые подходящие.

– Вот поэтому я и собрал вас всех, чтобы предложить вам план действий, разработанный руководством техотдела и командиром первого батальона, Майклом Фапгером. Для прокладки заграждений внешнего периметра нам придется задействовать все мужское население колонии, способное носить оружие и работать с инструментами. Мы должны вывести в лес как можно больше людей, естественно под надежной защитой трех батальонов сразу.

– А кто же будет охранять людей? – выкрикнул со своего места старший Криди, выразив общее мнение.

– Послушайте меня, пожалуйста, и не перебивайте, – сказал Адам, обводя взглядом собравшихся.

Нестройный гул громких и не очень разговоров затих.

– Спасибо. Я хочу сказать, что у нас осталось продовольствия до следующей осени, при нормальном планировании, разумеется. Мы приехали сюда, надеясь на то, что мы сами будем снабжать себя охотой в этих лесах и устройством земельных участков для фермерских хозяйств. К сожалению, ситуация складывается так, что мы не способны заняться ни тем, ни другим. Мы увязли – это факт, от этого нельзя просто отмахнуться. Для того, чтобы обезопасить население колонии, дать свободу для работы наших фермеров, внешний периметр нам просто необходим. Джек, что тебе проще – спросил Адам, – каждый день с утра до вечера косить траву под охраной солдат или просто выгнать стадо в лес, не опасаясь, что от тебя и твоих коров останутся рожки да ножки?

– Ясное дело, что пасти стадо проще всего, – почесал в затылке Криди, – так ведь для этого нужна защита.

– Для этого нужен периметр, Джек, надежный, непроницаемый барьер, чтобы волки по одну сторону, мы – по другую. Для создания внешнего периметра нам всем нужно будет напрячься и помочь нашим энергетикам и электрикам. Для нашего будущего нам нужно отвоевать кусок земли у местных лесов. И сделать это нужно как можно скорее, не растягивая до зимы и заморозков. Поймите, что это замкнутый круг. Чем раньше мы замкнем кольцо защиты, тем раньше наши лесорубы смогут приступить к нормальной работе. Чем раньше мы приступим к лесозаготовке, тем раньше сможем начать капитальное строение жилых домов и подсобных помещений. Чем раньше мы построим дома – тем спокойнее будет людям. Чем скорее мы построим надежный периметр, тем скорее мы сможем приступить к охоте – не только на волков, но и другую местную живность, и, значит, обеспечить колонию продовольствием и сберечь привезенные с Земли продукты на экстренный случай. Всем, надеюсь, это понятно?

Фолз снова обвел взглядом присутствующих.

– Да понятно, Адам, – проворчал Криди, – ты лучше говори, что делать надо, а мы уже напряжемся.

– Сразу хочу извиниться за то, что я говорил раньше по поводу трех батальонов. Конечно, один батальон мы должны оставить на охране внутреннего периметра. Мы перенесли ограду внутрь нашей территории и волкам не удастся повторить свое нападение. Они не смогут больше незаметно и безнаказанно воспользоваться нашей беспечностью, но я прекрасно понимаю ваши опасения и оставляю один батальон для охраны базового лагеря. Теперь по поводу работ в лесу. Я предлагал задействовать всех мужчин, способных держать в руках оружие и применять его. Для этого мы еще на Земле сделали все необходимое. Я хочу привлечь всех, кто чувствует в себе силы, для работы над внешним периметром. Что трудного в том, чтобы протянуть пять-шесть рядов проволоки между двумя стоящими рядом деревьями и переплести эти ряды кусками проволоки между собой, чтобы создать изгородь, сквозь которую не сможет перебраться ни один волк? Для этого не надо быть электриком, для этого надо иметь только руки, ноги и голову на плечах. Я предлагаю работать двумя группами – первая группа начинает прокладку изгороди под прикрытием своего батальона, вторая группа – электрики и их охрана второго батальона, будет заниматься прокладыванием линий электропередач.

– Я бы предложил тянуть электрокабели по деревьям, как можно выше от земли, – предложил Верховин.

– Это на ваше усмотрение, Николай. Теперь я хочу, чтобы вы дали мне ответ – принимается ли этот план или нет. Борис Сергеевич?

– Я поддерживаю ваш план, Адам, – спокойно ответил Мазаев. – Мы прибыли сюда, чтобы основать колонию, это – наш следующий, самый важный шаг. Поэтому я – за.

– Вы выражаете мнение всего техотдела?

Мазаев повернулся к своим коллегам:

– Прошу высказаться всех, кто против предложенного плана.

Многие ученые скупо улыбнулись в ответ.

Мазаев обернулся к Адаму:

– Я не вижу желающих.

– Хорошо, спасибо, профессор. Росселини?

– Это будет непросто, Адам, но я никогда не боялся никакой работы, – ответил Бенито Росселини, горделиво вздернув двойной подбородок.

Адам кивнул.

– Николай?

Верховин молча кивнул.

– Хорошо. Джозеф, Жан? – спросил Адам у Ричардсона и Дюморье, стоявших рядом со скрещенными руками на груди.

Ричардсон посмотрел на Дюморье.

– Я хочу только одного, Адам, – тихо сказал Жан, – я хочу очистить леса от этих тварей. Для этого я готов сделать все, что в моих силах. Так же думают и мои солдаты.

– Мы знали, зачем мы сюда летим, Адам, – добавил Ричардсон. – Кому нужны солдаты, отсиживающиеся за проволокой под напряжением? – он пожал плечами и замолчал.

– Джек Криди?

– Я поговорю с людьми, Адам, – сказал Криди, – скажу им, что ты предлагаешь. За всех сразу не скажу, но я и все приставы в любое время в твоем распоряжении.

– Мы тоже не будем стоять в стороне, Адам, – сказал Люк Ферье.

– Спасибо, друзья. Прошу простить меня за излишнюю резкость, но вы должны меня понять. Завтра и послезавтра мы все будем готовиться. Отдел планирования должен разработать подробную схему работ вплоть до выбора отдельных деревьев на наших картах, Патрик Донован и Сет Албин – это ваше задание. Справитесь?

– Без проблем, – ответил Донован, энергично обрабатывая порцию жевательной резинки мощными челюстями.

– Механиков и электриков прошу подготовить планы работ на внешнем периметре. Учтите все – наличие необходимых рабочих материалов, инструментов, трансформаторов. Попробуйте рассчитать, сколько вам потребуется людей, чтобы уложиться в срок. Джека Криди я хотел бы попросить как можно скорее подобрать бригады для работы в лесу – из гражданских добровольцев, разумеется. Еще уточни, пожалуйста, не согласятся ли ваши приставы взять на себя охрану внутренней ограды. У меня все. Прошу всех приступить к работе немедленно…

Через три дня в лес вышли все три батальона, около тысячи вооруженных солдат с винтовками, автоматами и пулеметами покинули базовый лагерь. Приставов во главе с Джеком Криди-старшим, рвавшихся в лес, удалось уговорить остаться на охране лагеря. Большую часть солдат своего батальона Майкл отправил на границы внешнего периметра для пополнения батальона Дюморье, остальные перешли к Ричадсону, его «подопечные» электрики начали работу над выводом электрокабелей за пределы базового лагеря.

Над каждой группой на высоте двухсот метров медленно кружили «Касперы». Адам вместе с младшим Криди вволю посмеялись над этим названием, но Джек настоял, чтобы черные обтекаемые торпеды были названы в честь самого дружелюбного привидения в мире. Мини-дирижабли в чем-то похожи на призраков: они беззвучно летят в небе, почти незаметные с земли. Кажется, что они зависли в воздухе без движения, но это не так. Операторы уверенно направляют их почти бесшумный полет – слышен негромкий гул электродвигателей, напоминающий шум новых миниатюрных вентиляторов.

«Каспером-1», сопровождающим группу Ричардсона, управляет Ричард, освоивший управление за каких-нибудь три часа; другим попарно, – Фред и Роджер Томпсоны.

Со стороны это кажется смешным: взрослый человек в форме, сидящий за компьютером, сжавший в руках ручку управления и двое мальчишек за его спиной, занятых тем же. Кажется, что взрослый отец присоединился к игре сыновей.

Но, если присмотреться к выражениям лиц мальчиков, то видно, что они увлечены не игрой. Братья знают, что там, внизу, под «Каспером», находится их отец. Им неизвестно в точности, где он – все люди с высоты выглядят для них одинаковыми фигурками, похожими на игрушечных солдатиков.

Но отец может оказаться на месте любого из этих суетящейся или неподвижно замершей фигурки. Братья сознают важность выполняемой работы, они держат в своих руках жизнь своего отца. Ни малейшая деталь не ускользнет от их цепких глаз, пристально обшаривающих каждый миллиметр поверхности экрана с панорамой леса, передающейся с высоты двухсот метров с помощью чувствительных фотообъективов. Один из них, свободный от управления, сидит на стуле рядом с братом, положив голову на сжатые кулаки. Он смотрит на экран тепловизора, чтобы не пропустить приближение огненных четвероногих точек, который могут в луюбую секунду появиться со стороны леса.

Ричард отрывается от своего экрана и оглядывается назад. Секунду-две он смотрит на мальчиков, улыбается чему-то своему и возвращается к своей работе. Вейно вспоминает фильм, который он видел на Земле, «Город Ангелов». Мальчики с серьезными, немного уставшими лицами, прильнувшие к экранам мониторов, кажутся ему ангелами-хранителями, держащими свои руки на плечах вверенных им людей.

Наземные группы действовали по старой схеме: солдаты окружали участок работ плотным кольцом, наблюдателей с термооптикой распределяли так, чтобы покрыть как можно больший сектор. Старались располагаться так, чтобы видеть, как минимум, двух соседей справа и слева. Солдаты предпочитали выбирать позиции так, чтобы иметь за спиной дерево – когда прижимаешься спиной к шершавому надежному стволу, появляется уверенность, что сзади на тебя не выпрыгнет враг.

Электрики взялись за дело. Монтеры нацепили на ноги стальные крючья, обхватили деревья толстыми кожаными ремнями.

Дальше просто: вонзаешь крючья поглубже в кору, подтягиваешь выше по стволу ремень, подтягиваешься, снова – крючья, снова – выше ремень. Спину оттягивает тяжелая сумка с инструментами, специальные карманы на груди комбинезона тоже забиты до отказа, сзади на поясе закреплен кабель. Ползешь вверх по дереву, как улитка, медленно и упорно. Бригадир кричит снизу: «Хорош, можно крепить». Достаешь крепежные крюки, вытаскиваешь из ременной подвески на груди молоток. Примеряешься и начинаешь мощными, расчетливыми ударами вгонять крюк в дерево. Тело откинуто назад, на страховочные ремни, мимо лица проносятся вниз хвоинки, сыплется откуда-то сверху древесная труха.

Крюк вбит. Рукой в плотной рабочей перчатке что есть силы дергаешь его из стороны в сторону: не подвел бы. Нет, держит надежно. Осторожно перебрасываешь через голову тяжелый кабель, стараясь не сбросить друзей с соседних деревьев – кабель один, одновременно его поднимают десять человек. Не очень хочется стать причиной срыва работы, поэтому приходится изворачиваться, как акробат в цирке на трапеции.

Ждешь, когда работающие внизу крикнут тебе: «Подтяни слабину»! Это значит, что твои соседи справа туго натянули кабель и ждут, чтобы ты сделал то же самое. Подтягиваешь провисающий участок справа. Сосед на дереве слева утвердительно машет рукой – «все в порядке, не волнуйся». Закрепляешь кабель на крюке, тщательно затягиваешь крепления. Вот и все, вытаскиваешь крючья из дерева, ноги немного дрожат, потому что обычно спускаясь, смотришь вниз, и в первый раз замечаешь, что ты находишься на высоте шести метров. Как бы не упасть.

Спускаешься вниз, соседи твои тоже спускаются. Бригадир бегает от дерева к дереву, проверяя работу – это единственное время, когда ему нужно спешить, чтобы не задерживать общий темп продвижения. Ты смотришь по сторонам и, удивляясь, думаешь, что на время работы наверху забыл о волках. Наверное, это к лучшему.

Бригадир кричит по рации командиру батальона:

– Можно идти!

Слышатся команды, солдаты поднимают оружие, направленное в сторону леса.

– Вперед! – кричит Ричардсон в микрофон рации.

Цепь ощетинившихся винтовочными стволами солдат перемещается вперед, к следующему участку. За цепью следует бригада электриков, они тоже вооружены, даже те, которым пришлось лезть на деревья – винтовки ждали их внизу вместе с «наземной» командой. Так начинается их рабочий день. Так он будет продолжаться до тех пор, пока не наступит время обеда.

На время перерыва кольцо охраны смыкается плотней. Вместе с монтажниками обедает половина солдат. Это самый опасный момент дня, поэтому солдаты едят торопливо, наспех проглатывая куски бутербродов и расходятся, уступив места своим сменщикам.

За десять километров от них бригада Росселини и добровольцы под прикрытием батальона Дюморье занимаются почти тем же, только обед проходит в более нервной обстановке. Солдаты с термооптикой на флангах с регулярностью в две минуты докладывали о приближении трех волков. Взволнованные голоса Фреда и Роджера Томпсонов, докладывающих о том, что группа из трех волков перемещается по кругу в сорока метрах от основной группы, вторили докладам наземных наблюдателей.

Реакция волков на работу людей в лесу раздражала командира: звери, быстро обходящие отряд, держась на большом отдалении, казались ему заботливыми овчарками-пастухами, обегающими подопечное стадо.

Если бы это было на Земле, Жан отправил бы группу, чтобы прочесать лес хотя бы на сто метров вокруг, но здесь он не хотел, да и не имел права рисковать.

После того, как обед закончен, командир приказывает всем растянуться цепью и держать дистанцию в метр. Первые солдаты не успевают еще растянуться на стандартные двадцать метров от остальной группы, когда соглядатаи исчезают.

По радио Томпсон слышит облегченные одновременные вздохи своих сыновей и ему становится как-то по особенному тепло.

– Мистер Дюморье, они уходят на север, с большой скоростью, – раздается в наушниках радиоприемника командира, постоянно настроенного на волну связи с корректировщиками, голос Фреда Томпсона, – через несколько секунд они выйдут из поля обзора.

– Спасибо, Фредди, держи нас в курсе – отвечает Дюморье.

– Обязательно, сэр.

– Держись, па, еще немного осталось, – это уже Роджер не утерпел.

– Спасибо, Роджер Томпсон, но не засоряй эфир, – по голосу Томпсона слышно, как он улыбается.

– Извини, пап.

– Чего ты возникаешь, Родж, мы же на работе?! – слышится раздраженный голос брата.

Все, кто подключен к этой импровизированной радиодискуссии, не в силах сдержать улыбки.

– А чего ТЫ вечно возникаешь, Фредди?! – огрызается Роджер. – Можно подумать, что ты здесь за главного!

– Так, – злость в тоне старшего брата звучит уже явственно, – если не заткнешься – надаю по голове, будь уверен.

Слышится заливистое хихиканье. Дюморье честно делает попытку сказать младшим Томпсонам, что они находятся в прямом эфире, но улыбка, растянувшая его губы практически до самых ушей, не дает ему это сделать.

Жан не помнил, когда ему в последний раз было так весело.

После того, как он потерял своих людей на Двойке и еще троих в госпитале, ему казалось, что он никогда в жизни не будет больше смеяться.

– Чего ржешь, балда? – Фред Томпсон.

– Знаешь, Фредди, – продолжая хихикать, говорит Роджер, – я, наверное, соглашусь, что я балда, если ты признаешь, что ты – больше балда, чем я.

– С чего бы это?

– Потому что у меня, в отличие от моего слишком умного брата, не включена кнопка передачи.

С едва слышным шипением «Черт!» Фред Томпсон исправляет свою ошибку и отключает корректировщиков от слишком затянувшегося разговора.

Почти все, кто получил удовольствие от этого интересного собеседования в эфире, с пунцовыми лицами умирают от смеха, хватаясь за животы. Томпсон, зажав рот рукой, подходит к своему командиру и видит, что этот Дюморье уже больше похож на человека, чем тот, который утром вышел в лес с маской ненависти на лице.

– Прости, командир, я своим оболтусам непременно намылю шеи.

– Не надо, Алекс, люди хоть от души посмеялись. Ладно, – проводя рукой по лицу, говорит Дюморье, – поднимай всех. Пора работать.

– Подъем, служивые! – раздается команда Томпсона, быстрым шагом возвращающегося на свое место. – Время не ждет!

Время действительно не ждало.

«Заградотряд», как в шутку кто-то прозвал бригаду работающих по установке заграждений, охраняемый батальоном Дюморье, работал по той же схеме, что и бригада электриков. Так же монтеры влезали на деревья, только вместо электрокабелей они использовали мотки проволоки. Здесь работа была сложнее: нужно было протянуть проволоку в семь продольных рядов, закрепляя ее на соседних деревьях, затем поставить у начинающего проявляться забора стремянки, с которых нужно было соединить продольные ряды сериями перемычек. Единственным упрощением по сравнению с работой электриков было то обстоятельство, что здесь не нужно было устанавливать изоляторы и следить за тщательным соединением всех звеньев проволочной «цепи».

Достаточно было убедиться, что надежно соединены хотя бы два соседних ряда, чтобы спокойно продолжить работу на другом участке.

За два часа до наступления темноты Жан Дюморье приказал завершить работу – он хотел иметь запас времени на случай непредвиденных задержек. Техники быстро собирали свой инструмент, с нарастающим опасением посматривая по сторонам. Росселини и Майкл Альто закрепляют на дереве аккумулятор Верховина, переделанный из автомобильного аккумулятора. Альто защелкивает на клеммах зубастые «крокодилы» электрических контактов и вопросительно смотрит на Бенни.

– Давай лучше вниз, дальше я сам, – ворчит Росселини.

Альто молча кивает и быстро спускается вниз. Росселини еще раз проверяет крепления и контакты, и набрасывает один из захватов на проволочном заграждении. Потом он переключает рацию на передачу:

– Всем отойти от ограды! Повторяю – всем отойти от ограды! Бригадирам подтвердить выполнение!

Он дожидается утвердительных ответов от всех трех бригадиров и осматривается по сторонам – Бенни имеет привычку проверять все сам. Видно метров на десять в обе стороны, это ему не нравится, но тут уже ничего не поделаешь.

Он повторяет три раза в микрофон: «Даю ток»! и, осторожно держась за изолированные пластмассой ручки захвата, дотягивается до верхнего ряда ограды. С сухим треском изгородь оживает – это практически незаметно неопытному человеку, но ток уже бежит по проводам, убийственными невидимыми молниями, ждущими свои жертвы. Стая мошкары натыкается на изгородь и исчезает, мгновенно сожженная током. Со стороны эта казнь микроскопических насекомых выглядит очень красиво – похоже на фейерверк, яркие брызги разлетаются в разные стороны, как метеоры в ночном небе.

Росселини очень осторожно, чтобы не задеть заграждения, спускается вниз, пользуясь не ременной петлей страховочного пояса, а специальными крючьями, прикрепленными к толстым кожаным перчаткам.

Солдаты терпеливо ждут, пока бригадиры доложат о готовности возвращаться домой. Сборы перед возвращением становятся уже привычной рутиной: перекличка гражданских, чтобы, упаси бог, не забыть никого, отдельная перекличка солдат. Дальше все как всегда: солдаты охраняют людей, устало бредущих домой после трудного рабочего дня. Усталость чувствуется не только из-за того, что работать приходится много, а еще потому, что, как бы ни старались люди забыть о возможной опасности, скрывающейся, возможно, за соседним деревом или в тени непроходимых зарослей, все равно тревога и постоянное напряжение не отпускают их.

Люди оставляют за собой полосу металлических нитей, опутавших деревья смертельной пародией на настоящую паутину, паутину без паука, готовую в любой момент убить…

Дюморье связался с Ричардсоном и сообщил, что его батальон возвращается на базу. До захода солнца осталось полтора часа.

Волки напали на батальон Дюморье почти сразу же после того, как работа была закончена. Люди не успели пройти и пятидесяти метров, когда двадцать волков выскочили из-за деревьев и попытались атаковать замыкающую роту охраны. Волки мчались совершенно бесшумно, их глаза были единственным светлым пятном на фоне их чудовищных страшных голов, их прыжки казались плавным завораживающим танцем. Они словно тени, бесшумно скользили над землей, казалось, их лапы вообще не касаются земли.

Волков не засекли с помощью тепловизоров. Если у солдат было время задуматься над этим обстоятельством, то им должно было бы показаться странным. Среагировала группа прикрытия быстро и слаженно: с флангов ударили два пулемета, трое в центре успели бросить в волков по гранате. Очереди снесли пятеро волков еще до того, как они смогли приблизиться вплотную. Как только упали первые волки, стая молниеносно разделилась надвое и попыталась уйти по прикрытие соседних деревьев. Им стреляли вдогонку и, кажется, попали несколько раз. На левом фланге двух особенно крупных волков смогли остановить в только в метре от цепи обороняющихся солдат. Когда последний волк упал – пули попали ему в грудь и голову, его передние лапы, вытянутые в последнем прыжке, достали до ботинок солдата, стоявшего впереди всех.

Нападавшие потеряли восемь своих сородичей, ни один из обороняющихся не был даже ранен.

Во время нападения на роту прикрытия, три остальные роты внимательно следили за лесом, опасаясь кругового нападения. Дюморье, успевший за тридцать две секунды активного боя, прошедшие с того момента, как первые волки выскочили из засады, подойти к тому месту, с которого рота прикрытия вела огонь. Ему показалась странным, что шерсть волков выглядела какой-то блестящей и серой, когда многие уже успели привыкнуть к тому, что шерсть волков черного цвета. Он подошел к трупу волка, к счастью, не успевшего добежать к его солдатам. Держа автоматическую винтовку в правой руке, Дюморье несколько раз с силой ткнул лежащего неподвижно волка в бок.

– Осторожней, сэр, – с опаской сказал солдат за спиной, – они могут притворяться.

Молодой парень, лет двадцати двух, тщательно целился в уже мертвого волка. Весь его вид выражал недоверие к действиям своего командира, столь пренебрежительно относящегося к хитрым зверям.

– Расслабься, Нортон, ты смотрел слишком много фильмов ужасов. Это только там какой-нибудь урод мог броситься на доверчивых болванов, после того, как ему наполовину снесли череп.

Под дулом винтовки странная «шерсть» стала трескаться, как выгоревшая на солнце старая штукатурка, и рассыпаться на отдельные куски, похожие на чешуйки.

– Что за черт? – пробормотал Дюморье и опустился на одно колено рядом с волком.

Он отложил винтовку в сторону и пальцами поддел кусок «шкуры». Кусок с еле слышным треском отвалился, обнажив черную настоящую шерсть, испачканную какой-то светлой, влажной на ощупь, массой.

– Это глина, сэр, – сказал Нортон, – черт меня подери, это глина…

– Да-да, Нортон, я тоже не пойму, какого черта эти зверюги вымазаны в глине от кончика хвоста до ушей, – Дюморье отбросил в сторону комочек и поднялся на ноги.

– Наблюдатели заметили по термооптике их приближение?

– Никак нет, сэр, они выскочили, как черти из коробки. Мы еле-еле успели открыть огонь.

– Хорошо, хоть успели, а то валяться бы нам вместо него, – показал на волчий труп Дюморье.

– Интересно, а наши мальчишки тоже проморгали их? – тихо спросил сам себя Дюморье, но Нортон подумал, что командир продолжает разговаривать с ним:

– А ведь точно, сэр, что же наши хваленые ди-джеи, заснули там, что ли?

Дюморье вызвал Томпсона:

– Алекс, свяжитесь, пожалуйста, с Ричардсоном, предупредите, что на нас напали.

– Я пытаюсь, сэр – бесполезно. Настройтесь на второй канал, сами поймете.

Дюморье повернул ручку настройки и услышал: «Вторая рота – сомкнуть цепь! Майкл! Майкл! Правый фланг, правый фланг! Черт побери!», пауза, прерывистое дыхание Ричардсона, связь прерывается, слышен только слабый треск помех.

– Алекс, продолжайте вызывать их, хотя, скорее всего, на них уже навалились наши хреновы звери.

Батальон Ричардсона действительно не знал о нападении на группу, работающую на ограждении. Волки напали на группу электриков примерно одновременно с нападением на людей Дюморье. На вторую роту, шедшую с левой стороны основной группы, напали тридцать два волка – так же внезапно и бесшумно. Наблюдатели и в этом случае не заметили приближения волков ни на термооптике, ни визуально. Волки успели преодолеть расстояние до роты охранения за считанные секунды и разорвали цепь охранения. Огонь открыли только несколько солдат. Нападение произошло на плохо просматриваемом участке леса – деревья росли слишком близко друг возле друга, отдельные группы солдат по пять-семь человек были разделены в то время, когда цепь огибала исполинские деревья примерно трех метров в диаметре. Поэтому сначала атака волков была успешной – они смогли убить одиннадцать человек: две соседние группы из пяти и шести солдат.

Волки появились как будто из-под земли. Они терпеливо ждали, пока солдаты второй роты сами подойдут к месту нападения, явно выбранному заранее. Наверное, волки видели, как люди мелькают за деревьями, то показываясь, то пропадая из вида. Выбрав самый подходящий момент, волки выскочили из своей засады. Им нужно было пробежать всего около десяти-пятнадцати метров, что было для таких великолепных бегунов сущим пустяком.

Первую группу из шести человек атаковали сразу десять волков, бегущих впереди. Они сбили солдат с ног, пропуская вперед своих сородичей.

Это было страшно – смотреть, как, как будто бы из ниоткуда, прямо перед тобой возникает темно-серая фигура, молча несущаяся к тебе огромными скачками, фигура, напоминающая бесов из преисподней с горящими желтыми глазами и низко опущенной головой на мощной шее, с перекатывающимися буграми мышц на загривке. С каждым прыжком волк оказывается к тебе все ближе, вот он поднимается на задние лапы, отталкивается от земли, посылая свое страшное тело в полет к тебе, беспомощно поднимающему оружие и понимающему, что уже не успеть.

Сейчас эти когти, как пружинные ножи, выдвигающиеся из мускульных сумок на передних лапах, распорют тебе живот. Сейчас эти клыки, показавшиеся из-под сморщенных черных губ, вопьются в твое горло…

Как это страшно – умирать, до последней минуты, еще до того, как, падая, ты почувствуешь боль, надеяться, что это всего-навсего сон, что сейчас ты с криком проснешься в своей кровати и скажешь: «Черт, вот это кошмар привиделся»!

Но умирая, они понимали, что все происходящее не может быть сном – во сне не бывает такой яростной кипящей, как раскаленное масло, боли.

Волки, прекрасно знающие местность, были отличными охотниками. Для них все было просто – выбрать жертву и бежать к ней, не отвлекаясь на крики умирающих сзади людей.

Сравнить ощущение стремительного бега по лесу можно только с тем чувством, когда стоишь на перроне вокзала в то время, когда мимо тебя на большой скорости проносится поезд – вагоны мелькают один за одним, за ними ничего не видно. На другой стороне перрона ты на доли секунды видишь людей – размытые силуэты, тут же скрываемые проносящимися мимо вагонами. Так же и люди, стоявшие чуть в стороне от основной линии нападения видели, как бегут волки, появляясь на долю секунды между деревьями и тут же пропадая.

Только те, к которым бежали волки, могли постоянно видеть своих врагов. Волки понимали, что показываясь людям за несколько секунд перед неминуемым нападением, они внушают своим жертвам ужас и панический страх. А что может быть лучше отупевшей от страха, потерявшей контроль над собой и ничего не соображающей жертвы, раздавленной ужасом предстоящей расправы?

Две группы сейров по пять волков каждая отделились от основной группы нападающих, чтобы атаковать солдат, бросившихся на выручку своим товарищам. Остальные занялись гражданскими, столпившимися между деревьями. Командир второй роты Дональд Седжвик отдал приказ сомкнуть цепь, но образовавшуюся брешь было практически невозможно заткнуть: солдаты на флангах не могли прицельно стрелять в волков из-за деревьев, а солдаты, находившиеся позади рабочих, опасались попасть в людей. Гражданские понимали, что им придется воевать самим. Многие, не имеющие боевого опыта, просто растерялись. Необстрелянные новобранцы тоже теряются в первом бою, особенно при внезапном нападении – не понимаешь, что происходит, откуда стреляют, крутишь головой по сторонам, как только что проснувшаяся ворона. А если еще учесть, что у страха глаза велики – то в том, что многие просто тупо смотрели, как подбегают к ним волки, не было ничего удивительного.

Седжвик несся к гражданским и орал во все горло: «Огонь, задрыги, огонь», но его послушались только несколько человек. Раздалось несколько разрозненных очередей, не достигших цели, потому что волки передвигались очень быстро. Звери прекрасно понимали: чем стремительнее они ворвутся в толпу, тем скорее они окажутся в положении, когда по ним просто не смогут стрелять.

На флангах вспыхнула ожесточенная стрельба, раздалось три взрыва гранат – в бой с волками, бросившимися в обход основной группы, вступили подтянувшиеся солдаты второй и третьей рот.

Все происходило так же быстро, как вспыхивает и загорается зажженная спичка. Волкам осталось пробежать метра три, когда властный голос позади людей крикнул:

– Ложись! – и добавил несколько кратких, но выразительных выражений.

Справа полыхнула огненная струя, мгновенно превратив бегущих волков в вопящие клубки пламени. Такая же стрела огня прочертила десятиметровую комету слева. Майкл Фапгер пинками растолкал рабочих и вышел вперед. На его спине квадратным горбом вздувался баллон с горючей смесью, превращая его в гигантскую пародию на Квазимодо. Майкл недобро усмехнулся и нажал на спусковой крючок огнемета, поводя оружием влево и вправо. Трое волков не успели затормозить, их задние лапы взрыли землю, пытаясь остановить неукротимую энергию бега и тут же их накрыла струя из огнемета Майкла. Слева и справа, обойдя толпу растерявшихся электриков, медленно шли вперед огнеметчики из спецкоманды Майкла, ни на секунду не прекращая поливать хищников огнем. Майкл тоже сделал шаг вперед. Огненный смерч прошелся по группе нападавших смертоносной дугой. В воздухе повис отвратительный запах паленой шерсти и горящего мяса.

Волки, первыми попавшие под огонь, сгорели почти мгновенно – раскаленный воздух сжег им легкие еще до того, как их шерсть успела вспыхнуть. Температура воспламеняемой горючей смеси была настолько велика, что ее можно было сравнить с температурой кипящего металла. Другим волкам повезло меньше – их тела горели дольше, чем тела погибших первыми. Процесс горения занимает какое-то время – ни одно физическое тело не может сгореть мгновенно, но вряд ли это было достойным аргументом для ослепших животных, в агонии мечущихся по поляне, натыкающихся друг на друга, на деревья, воющих от нестерпимой, неописуемой, пожирающей тело боли.

Майкл смотрел на то, как они падают на траву, как их глаза закипают, смотрел на то, как они умирают – и не испытывал никакого сожаления. Глядя на то, как огонь пожирает волков, он чувствовал примитивное, но от этого не менее приятное, удовлетворение, какое, наверняка, чувствовали наши предки, когда видели, как огромные, хищные звери, падают на землю, истекая кровью от ран, нанесенных копьями и стрелами с кремниевыми наконечниками.

Все было закончено очень быстро. Волки отступили так же стремительно, как и появились. Те, что вступили в бой с солдатами на флангах, потеряли восемь сейров убитыми – солдаты умело использовали гранаты и теперь одиночными выстрелами в голову добили трех умирающих волков.

Двое из них бессильно рычали на подходящих к ним людей, не в силах подняться с земли. Третий не рычал, но по его глазам было видно, чтобы он сделал, если бы не страшная рана в животе. Его добили издали, с трех метров – побоялись подходить ближе.

Сделав несколько шагов, Майкл увидел стоящего у деревьев прямо перед ним, метрах в двадцати, волка, внимательно и с ненавистью разглядывающего его, Майкла Фапгера.

Беглым взглядом Майкл оценил силу и мощь рослого волка, оценил бесстрашие и презрение, вполне ощутимыми волнами исходящее от неподвижно стоящего хищника и поднял огнемет повыше, приставив приклад к плечу.

Огонь огненной волной рванулся к волку, но не достал примерно на пару метров. Майкл учел ошибку и поднял огнемет повыше. Но и на этот раз огонь не достиг цели.

Волк даже не пошевелился, хотя Майкл видел, как сузились глаза сейра, почувствовав жар, исходящий от огненной струи. Майкл опустил оружие и впервые с уважением посмотрел на первого волка в своей жизни, посмотревшего ему, Майклу Фапгеру, человеку, прямо в глаза.

В его непроницаемых, как две светящиеся в темноте золотые монеты, глазах Майкл читал только ненависть и холодную, неукротимую, ярость. От неподвижной фигуры волка исходило ощущение какого-то неподвластного человеческой логике превосходства и силы.

Волк повернулся и одним прыжком исчез за деревьями. Майкл еще не знал, что судьба отныне странным и причудливым образом сплела его нить его жизни с судьбой этого волка, скрывавшего на своем левом плече, покрытом плотным слоем глины, полоску белой шерсти…

Дюморье хотел вызвать наблюдателей в Башне, но Роджер Томпсон, сменивший час назад своего брата, опередил его:

– «Каспер-2» вызывает «Команду-2»! «Каспер-2» вызывает «Команду-2»! Прием.

«Команда-2» – был позывной группы, работающей над ограждением, и батальона Дюморье.

– «Команда-2», Дюморье на связи. Прием, – ответил Дюморье.

– Я заметил, какое-то движение в лесу, сэр, но на тепловизоре я четко видел только людей. Тепловое излучение этих существ из леса было таким слабым и размытым, как будто бы это были какие-то очень мелкие существа. Я, на всякий случай, решил вас предупредить. Прием.

– Поясни, пожалуйста. Прием.

– Ну, – на секунду задумался Роджер, – контуры фигур были темными. Значит, холодные. Я даже не знал, что и подумать, сэр. В середине фигур наблюдались какие-то размытые, быстро пульсирующие теплые области, небольшие, размером не больше кошки. Я подумал, что это какие-то животные. Прием.

– Не волки? Прием.

– Конечно, же нет, мистер Дюморье, – в голосе Роджера ясно чувствовалась обида. – Неужели вы думаете, что я прозевал бы волков?!

– Нет, конечно, Роджер, не обижайся. Ведь ты заметил волков, круживших вокруг нас после часа дня. Прием.

– Так точно, сэр. Прием.

– Вот. Я хотел вызвать тебя, чтобы спросить, не заметил ли ты чего-нибудь подозрительного, но ты меня опередил. Прием.

– Что случилось, сэр?

– На нас напали волки, но почему-то их прозевали наши наблюдатели и не заметил ты. Прием.

– Ох, – услышал Дюморье, – а … – мальчик замялся.

– Я уверен, что это не твоя ошибка, Роджер, не переживай. Я думаю, что волки нашли способ обмануть наши детекторы теплового излучения. Прием.

– Да? – выдохнул Роджер. – А…?

– Твой отец в полном порядке. Прием.

– Спасибо, сэр, – голос был уже более уверенным.

– Переключи меня, пожалуйста, на Ричарда Вейно, Роджер.

– Да, сэр.

В динамике раздался щелчок и Дюморье услышал голос Ричарда:

– Слушаю тебя, Жан. Что у тебя?

– У тебя есть связь с «Командой-1»?

– На них только что напали, Жан. Джозеф только что сказал, что у них погибло одиннадцать человек.

– Дерьмо!

– Так что сам понимаешь, почему вы не можете с ними связаться.

– Что там было, Ричард, можешь сказать?

– Напали сразу много. Подождали, пока наши подойдут почти вплотную. Их не засекли наземные наблюдатели, я тоже никого не заметил. Волки успели пробиться сквозь цепь, почти успели врубиться к рабочим, но Майкл со своими «драконами» успел раньше. Выжгли всех, до кого дотянулись.

– Где на них напали?

– Рядом с внутренним периметром, полкилометра, метров шестьсот.

– Черт! Ладно, я отключаюсь, до скорого, Ричи. Конец связи.

– Держись, Жано. Связи конец.

– Томпсон, соберите людей. Пора идти, – приказал Дюморье.

Некоторое время он молча стоял, глядя на то, как командиры рот отдают команды, распределяя людей по флангам, как гражданские строятся в колонну по трое, во внутренней шеренге – рабочие, несущие складные лестницы и толкающие тележки с инструментами и мотками проволоки.

– Что-то я все-таки не пойму, сэр, – услышал он за спиной голос Нортона, – почему их не заметили раньше?

– Они все в глине, Нортон, – ответил Дюморье, рассеянно глядя на часы.

– Простите, сэр, но я…

– Они создали экран, не пропускающий наружу тепло их тел, – начал объяснять Дюморье, – они обвалялись в глине. Снаружи она засохла, но внутри засохшего слоя глина продолжала оставаться влажной. Поэтому их изображения на термооптике были размытыми и темными, температура наружного слоя глины была примерно равна температуре воздуха, может быть, меньше или больше, но не намного. Они находились в тени, не совершали резких движений, поэтому засохшая глина не отваливалась с них кусками и температура тела не повышалась. Так они обманули нас, Нортон.

– Но, сэр, разве звери способны на такое?

– Звери – нет, – рассеянно ответил Дюморье, с легким раздражением посмотрев на часы, – Чего там наши копаются?

Гражданские все еще строились.

– Бригадиры, – повысил голос Дюморье, – поторопите своих людей, если не хотите ночевать в лесу!

Наконец-то все готовы, бригадиры поднимают руки, докладывая о готовности. «Слава богу», думает Дюморье, подав знак роте авангарда начать движение, «хоть у нас без потерь. Каково теперь Ричардсону»?

Джозеф Ричардсон был, если можно так сказать, более профессиональным военным, чем другие командиры рот. Он воевал в двух кампаниях в Ираке, во время второй войны его рота часто вступала в бои с местными партизанами, теряя людей убитыми и ранеными, поэтому потеря бойцов здесь, на Лимбе, была для Ричардсона реальностью, которую нужно терпеливо принять. «В конце концов, он, Джозеф Ричардсон, не сможет поднять своих парней из мертвых», думал он. Это не значит, что ему безразлична их смерть, отнюдь. Просто из-за этого он не полезет на стенку, зная, что ему еще предстоит командовать другими людьми, и не сорвется, как сорвался Фапгер. «Сейчас Майк, наверное, рад радешенек, что командует огнеметчиками-»драконами". Отвечаешь только за два десятка человек и за себя. Хотя сегодня «драконы» поработали на славу, если бы не они, волки бы зарезали всех, до кого смогли бы дотянуться. Страшная вещь огнемет все-таки, не христианское это оружие".

Ричардсон на секунду представил, каково это – гореть, и поежившись, как от холода, отбросил эти поганые мысли. Сейчас ему надо было думать над тем, как бы вернуть людей в лагерь еще до наступления темноты…

* * *

…Сегодня мы потерпели поражение. Хоть мы и убили одиннадцать чужаков, но потеряли неизмеримо больше. Мы потеряли наших братьев. От этого мне хочется снова вцепиться в горло этим двуногим тварям так, как я сделал сегодня.

Мы ждали их, они должны были вернуться в свой «муравейник». Мы видели, как они целый день что-то делали в лесу, тянули своих металлических «змей». Мы кружили вокруг них, пытаясь понять, чем они заняты, но это было неважно. Нам было все равно, чем они занимались, они вышли в лес – это было все, что нам нужно было от людей.

Разведчики доложили, что группа людей, ушедших далеко в лес, занимается тем, что плетет металлическую паутину, подобную той, что окружает людской «муравейник», но только это паутина пока еще мертвая, а не живая, и не убивает людей, плетущих ее.

Еще разведчики сказали, что тех людей, которые не работали, а только охраняли тех, кто работает, было много, чуть больше, чем людей, развешивающих на деревьях черных металлических «змей». Поэтому я решил разделить стаю и большими силами напасть на меньшее стадо людей. Остальные пусть попробуют атаковать большое стадо.

Мы хотели наброситься на людей одновременно, чтобы они не смогли предупредить друг друга по своим черным вещам, разговаривающих между собой так, как разговаривают ночные летуны, охотясь за насекомыми. Черные маленькие вещи, легкие, как сухая листва, назывались на людском языке «радио». Я не совсем понимал, как работают эти вещи, потому что мой пленник, Докс, сам не знал этого.

Лежа в засаде, я с удовлетворением вспоминал, как мне удалось сломить человека Докса. Благодаря его слабой воле мне открылись тайные замыслы и коварные намерения захватчиков, я узнал много о волшебных вещах и страшном оружии. Волшебными я называл вещи, подобные тем, что давным-давно нам показывали наставники. Нам показывали серебристые тени, хватающие неосторожных, когда они проходили по тайным священным тропам. Нам показывали страшное оружие, способное превратить любое существо в прах с помощью убийственных белых лучей. Когда наставники не могли ответить на наши вопрос – «А как же работают эти страшные вещи?» – говорили просто и непонятно одновременно: «Волшебство».

У чужаков тоже были волшебные вещи, подобные этому «радио».

Ко мне неслышно подполз Этар, один из трех оставшихся в живых сейров моего племени.

– Белый, а зачем мы вывалялись в этой вонючей глине, как трехмесячные щенки? – недовольно проворчал он.

– Потому, что чужаки могут видеть нас в темноте.

– Но ты же говорил, что у чужаков плохой нюх, и зрение, и слух?

– Говорил, – согласился я, – поэтому у чужаков есть волшебные предметы, с помощью которых они могут видеть нас в темноте. Они видят не нас, а тепло наших тел. Глина, когда высыхает, сбивает их с толку и они нас не видят.

– Какие они коварные, эти люди, как змеи! – возмущенно фыркнул Этар. – У них, как у змей, есть ядовитые жала и хитрости им не занимать, как и змеям.

– Ты оказываешь чужакам слишком много чести, сравнивая их со змеями.

– А с кем же мне их сравнивать?

– Я сравниваю их с насекомыми – они так же неукротимы в своем стремлении захватить для своего племени побольше земли и их так же много, как и насекомых. И так же, как и насекомые, они безжалостны к своим врагам.

– По-моему, ты преувеличиваешь, Белый, насекомые ведь маленькие.

– А ты попробуй, полежи на траве вблизи муравейника. Не успеет пчела добыть мед из одного цветка, как ты вскочишь и будешь кататься по траве, чтобы стряхнуть этих самых маленьких врагов.

Мы, сейры, не знаем, что такое «смех». Об этом понятии я тоже узнал от Докса. Мы не умеем «смеяться».

Мы испытываем радость, мы способны ощущать эту приятную эмоцию. Если смотреть глазами людей, то они вряд ли почувствуют, смешно нам или нет. Мы чувствуем запах радости так же, как чувствуем запахи сна, бодрствования, ненависти, ярости, страха, сомнений. Теперь я чувствую запах радости, исходящий от моего друга.

– Хорошо, я понял тебя, Белый. Мы будем ждать, когда люди пойдут обратно?

– Да. Гонцы скажут нам, когда они будут возвращаться назад.

Вот так мы и ждали. Я принял решение напасть на тех людей, которые работали поблизости от «муравейника». Я рассудил, что вблизи логова они будут менее осторожны.

Мы услышали их приближение задолго до того, как они приблизились к нам. Мы терпеливо ждали, пока они не окажутся на нужном расстоянии от нас. Нам повезло. Люди с оружием в руках, их называли «солдатами», оказались на расстоянии двух прыжков от нас. Я бросился на чужаков первым. Короткий разбег, прыжок – и я сбиваю того, кого выбрал своей жертвой. Сила прыжка такова, что я перелетаю немного вперед и мне приходится разворачиваться. Взрывая землю задними лапами, я приземляюсь на грудь упавшему «солдату». В его глазах – только боль и удивление, но боли больше.

Наверное, мой рассудок все-таки помутился от всего происшедшего со мной за последнее время – теперь, каждый раз, когда я схватываюсь с человеком, я испытываю непреодолимое желание посмотреть в его глаза. Я бы слукавил перед собой, если бы сказал, что не знаю, почему я это делаю. Я прекрасно знаю, почему мне хочется смотреть в их глаза. Я смотрю в их глаза, потому что мне приятно наблюдать муку агонии, страшное понимание того, что это именно я терзаю их беззащитное податливое тело. Я люблю видеть, как глаза беспомощно застывают, подобно замерзающей зимой воде. Я смотрю в их глаза, потому что я вижу там себя.

Эта задержка спасает мне жизнь. Я слышу, как через меня перепрыгивают мои друзья. Они знают по опыту, что нам нужно быстрее смешаться с людьми, чтобы остальные побоялись использовать свое оружие. Пятеро уходят налево, пытаясь смять группу солдат, пятеро –направо, пытаясь проделать то же самое. Мы же бежим вперед, нам остается пробежать совсем немного, когда огонь охватывает первых из нас.

Я знал об этом страшном оружии. Оно было не таким опасным, как то, что стреляет пулями на большом расстоянии. Оно убивало на расстоянии десяти прыжков взрослого сейра. Одно дело – знать о том, как убивает оружие людей, а другое – видеть, как погибают твои друзья и сородичи, а ты ничем не можешь им помочь.

Огненными каплями падают глаза из глазниц моих друзей, кипит еще живая кровь в их телах, они задыхаются в бешеном огне. Я слышал их вопли, страшные от своей безысходности и обреченности, чувствовал запах обугливающегося мяса и костей. На поляне, на которой погибло мое племя, я видел страшные вещи, но ничего не могло сравниться с этими убийствами.

Пламя, в котором корчились сейры, опалило не только мои глаза, но и мое сердце.

Я видел, как вперед вышел один из людей, держащий в руках оружие, от которого противно воняло жидкостью, которая воспламенялась от едва заметного голубого огонька. «Огнеметом». Впервые я подумал, что люди дали этой своей нечистой вещи правильное название.

Я стоял и смотрел на этого человека, стоящего впереди стада испуганных (я чуял это) людей. Сквозь сводящий с ума запах сгоревшей плоти и паленой шерсти моих сородичей и смрад его оружия я ощутил его запах. О, я узнал этот запах! Ну почему не он стоял там, на месте этого молодого глупого чужака, не успевшего даже поднять свое оружие? Почему не его горло я разорвал своими зубами? Почему я смотрю в его пока еще живые глаза?

Это был запах моего врага.

Это он стоял перед нами на Пустоши в первый день.

Это он крикнул своим сородичам, чтобы они начали убивать нас.

Это он испугался нас тогда.

Это он стоял над трупом молодой яссы, когда я улавливал в нем смятение и странную непонятную жалость к моей мертвой дочери.

Это он бежал первым за мной в тот день, когда я захватил Докса. Запах его страданий я улавливал, когда издалека наблюдал, как он стоит над трупом Докса.

Но теперь я не чувствовал в нем смятения и страха. Теперь я чувствовал, как он ненавидит нас, чуял его восторг, когда он смотрел на тела моих погибших друзей.

Надо ли говорить, как я его ненавидел?!

Он увидел меня и его оружие дважды изрыгнуло пламя. Я знал, что ему меня не достать. Я остался стоять и продолжал смотреть в его глаза. Надеюсь, он осознал, какая жгучая ненависть кипит во мне. Я хотел показать ему, что еще ничего не кончено. Надеюсь, он это понял, потому что его восторг пропал, сменившись чем-то незнакомым. Я не знал запах этого человеческого чувства.

Когда я увидел, что к Моему Врагу подходят люди с оружием, я вспомнил, что другое их оружие может с легкостью меня убить.

Я бежал. Я бежал навстречу известию, что восемь сейров погибли при нападении на дальнюю группу. Я бежал, осознавая: люди могут догадаться, что глина, в которой измазаны наши тела, сбила с толку их волшебные вещи. Я впервые задумался над тем, что в этой схватке, растягивающейся на много дней, мы можем и проиграть…

* * *

– Ты уже знаешь о глине? – спросил Майкл у Адама Фолза.

Они стояли на обзорной площадке, дожидаясь того часа, когда Фолзу нужно будет сменить Джека Криди-младшего. Весь день, сменяясь через каждые четыре часа, они вели «Титан» на север по извилистой спирали, петли которой изворачивались с востока на запад. беспомощно Они периодически меняли высоту полета дирижабля, чтобы получше рассмотреть животных внизу.

– Да, – ответил Адам, – они перехитрили нас, теперь от термовизоров мало толка.

– С этим я, пожалуй, соглашусь. Никто из «касперов» не смог засечь волков сегодня. Ни Ричи, ни мальчики Томпсона. Я это не в укор говорю, а как бы констатирую факт. Я думаю, что термооптику есть смысл использовать с самолетов и дирижаблей. О них волки ничего не знают.

– «Знают», «не знают», – устало потер подбородок Адам, – откуда они могли вообще догадаться использовать что-нибудь для маскировки от инфракрасного излучения?

– От Докса, Эйд. Я уверен, что они смогли вытащить из него массу полезного.

– Может быть, они знают и о самолетах?

– Может, но термооптику на авиацию всегда есть смысл ставить. К тому же зимой термовизоры пригодятся нам, как никогда.

– Это еще почему?

– А ты попробуй, намажься глиной, когда на улице минус пять, – посоветовал Майкл.

Адам рассмеялся.

– Тем не менее им очень повезло. Они сразу положили одиннадцать наших. Никто и пискнуть не успел. Они даже стрелять не смогли, ни одного выстрела не сделали.

– Как ты?

– Нормально. Мои «драконы» сработали сегодня отлично, да и я новую игрушку проверил. «Запали ночь огнем, запали ночь огнем», – кривляясь, спародировал Майкл песню «Дорз».

– А если без шуточек?

– Если серьезно – то я не пожалел, что мы эти штуки купили. Когда мы начали поливать их огнем, так и перестал жалеть. Мы сожгли девятнадцать волков, восьмерых застрелили солдаты Ричардсона, еще восемь убили люди Дюморье. Итого тридцать пять. Если учесть, сколько волков мы убили, когда отбивали Двойку, то сколько волков осталось?

– От пятнадцати до двадцати, если учесть, сколько они успели натворить, когда прорвали периметр, – ответил, немного подумав, Адам.

– Умница, – просиял Майкл, – даже ты, Эйд, можешь считать в уме.

– Не зарывайся, Фапгер.

– Я просто хочу сказать, Эйд, что мы почти победили, – усмехаясь, сказал Майкл, – надо быть полным идиотом, чтобы повторить нападение с такими силами.

– Ну, хорошо, они не идиоты, мы с тобой неоднократно утверждали это. Они напали на первую команду, потому что там было меньше людей. Они, естественно, подумали, что напасть на вас проще, а на вторую команду они попытались напасть скорее наудачу. Они, наверное, передумали, если бы знали, что ты со своей блиц-командой присоединишься к группе, меньшей по численности, – усмехнулся Адам.

Майкл промолчал, ловко скрыв улыбку, закурив сигарету.

– Ты не думай, Эйд, мне жаль парней, что сегодня полегли, но это же случайность. Вся война – это смесь случайности, везения и собственных действий. Иногда ты стреляешь раньше и говоришь «вот какой я быстрый». Иногда в тебя стреляют раньше, чем ты сообразишь, и ты говоришь «Не повезло». Если, конечно, еще можешь говорить. Сегодня парни не успели, зато мы не спасовали и смогли за них рассчитаться.

– А что там было с рабочими?

– Да застыли они, Эйд. А что ты хочешь от людей невоенных? – сдвинул широченными плечами Майкл. – Я сам помню, как в первый раз застрял от страха, пока сержант мне по уху не заехал. Так что никаких претензий. Если бы кто-нибудь другой увидел, как они несутся, как смерч, так точно бы обделался. Кстати, несколько гражданских стреляли, но не попали – то ли сильно торопились, то ли психовали. Я на них орал, конечно, да что толку?

– Небось рад, снова в бой самолично ходить? По батальону не скучаешь?

– Нет, старший, я не командир, как Джозеф, Жан или Ким. Я просто солдат.

– Ты просто солдат с гениальными мозгами.

– Наконец-то мои мозги оценили по достоинству – хохотнул Майкл. – Если честно, по парням я не слишком скучаю, я же их каждый день вижу. А воевать я могу и в лес буду каждый день выходить.

– Ты смотри, не подпали наши леса, а то нам негде жить будет.

– Пока еще только весна – нормально. Если лето будет сухое, без дождей – тогда я огнемет скину и за пулемет возьмусь. Тьфу, на тебя, старший, – укоризненно посмотрел на него Майкл, – снова заболтал в сторону от темы. Мы же про волков говорили.

– О чем конкретно, Майк?

– О том, что их мало осталось.

– А-а, – протянул Адам, не удержав зевок – он не спал уже двадцать часов.

– Помнишь, я тебе говорил, что волкам, на территорию которых мы свалились, помогли соседние племена?

– Помню.

– Нам теперь надо себя осторожно вести, чтобы «нашим» волкам снова подкрепление не подошло.

– Не стрелять в них, что ли, при нападении? – саркастически поинтересовался Адам.

– Нет, стрелять мы будем. Это вам, стратегам дальней разведки, надо, чтобы «Титан» нашим нейтральным соседям не попался на глаза. И упаси бог вас, чтобы их бомбить до тех пор, пока мы внешний периметр не запустим.

– Ты совсем, что ли, Фапгер, нас за дураков держишь? Будем летать тихо-тихо, как летучие мыши.

– Лишь бы не так громко, как Бэтмен, – усмехнулся Майкл. – Нет, старший, все-таки могло бы быть хуже. Могло же «наше» племя ударить в набат, образно выражаясь. Собралась бы толпа тысяч этак пять…

– Ты думаешь, что их так много?

– Не знаю, Эйд, спроси у Сереги Дубинина, зря он, что ли, из лаборатории своей не вылезает. Так вот, собралось бы, ну не пять тысяч, а полтысячи волков. Так они в первый же выход в лес так бы нас обработали, что мало бы не показалось. А если бы к нам на Двойку заявилось сотни три таких тварей? Они запросто покрошили всех, кто не успел бы в Башне спрятаться.

– Твоя правда.

– А что там у тебя с Джеком?

– Ничего пока, ведем потихоньку. Если честно, то я не знаю, чтобы мы без Джека делали. Все на нем держится, он нас обучил, сам без дела не сидит с утра до ночи. Мы его с Ричардом вечером пытаемся из Башни выгнать, говорим, хоть дома ночуй. А он уперся и ни в какую. Говорит: «Не могу я „Титан“ бросить, я дома спокойно спать не смогу».

– Да ты что?

– Вот тебе и что. Поставили ему раскладушку в комнате контроля, он там и спит. Я его по утрам заставляю пробежку сделать вокруг Башни, а то он совсем к стулу приклеится.

Они замолчали. Майкл медленно, словно нехотя, выпускал дым из ноздрей.

– Джек молодец. Я даже никогда не предположил бы, что двигатели дирижабля можно на время выключать, чтобы не перегревались. Когда ветер попутный или поток восходящий, Джек двигатели выключает и «Титан» спокойно так парит. Там сверху такой вид прекрасный, Майк. Красота! Деревья высоченные до самого горизонта, на севере, километров двадцать отсюда, сеть таких маленьких озер, как будто кто случайно синей краской брызнул по зеленому фону.

– Вот, значит, где они могут глиной разжиться, – сказал Майкл.

– Я рад, конечно, Майки, что тебя снова посетила гениальная идея, но я тут о красоте толкую.

– Адам, из тебя поэт – как из пулемета швабра.

Они улыбнулись друг другу и Майкл сказал:

– Пойду-ка я загляну в госпиталь, посмотрю, что там как.

Адам тронул Майкла за плечо:

– Майки, ты только не обижайся, ладно?

– Чего?

– Ты что, в Марину Сергееву влюбился?

– Нет, Эйд, – улыбнулся Майкл, – она же Сергеева любит без памяти. Она просто так с ним разговаривает, что всем кажется, что они вот-вот поругаются. А на самом деле они так друг дружку любят, как будто первый месяц вместе живут. Они хорошие люди, Эйд. В первый день мне так погано было на душе, я к ним зашел, посидели немножко и ты не представляешь, как мне легко стало. Они и не утешали меня, и не жалели на словах, а легче стало так, как будто зимой у теплого камина отогрелся. Возле них всегда так тепло на душе становится. Вот я к ним и захожу иногда.

– Как они там? Я так зашился с делами, что ни черта не успеваю.

– Когда много раненых было, им тяжело пришлось. Им Джоана Ким здорово помогла, она с Сергеевым в соседних операционных наших зашивали. Марина легкораненым помогала, и еще две медсестры, Молли Додд и Сара Хайдер, то хирургам ассистировали, то раненых перевязывали. Одно могу сказать – с врачами нам тоже повезло, таких специалистов беречь надо.

– Побережем. Лучше бы их вообще работы лишить, разве что оставить роды принимать.

– Точно, старший. Ну, пока.

– Пока, Майки. Заходи завтра.

– Обязательно…

Вечером, за двадцать минут до заката солнца, колонисты снова хоронили своих солдат. Снова горел погребальный костер, снова искры взлетали в быстро темнеющее небо. Казалось, души солдат улетают в небо сверкающими огненными мотыльками. Гудело пламя, пожирая в своем очищающем от смерти огне тела молодых парней, которым не суждено было стать чьими-нибудь мужьями и отцами. Снова перед тем, как поднести пылающий факел к усеченной пирамиде, сложенной из дров, Адам Фолз вышел вперед, чтобы сказать прощальное слово.

– Я хочу, чтобы вы были последними павшими на этой земле, – начал он, обращаясь к тем, чьи тела были зашиты в грубые белые полотняные саваны, – я действительно этого хочу. Простите меня. Я клянусь, что сделаю все возможное и невозможное, чтобы ваша смерть не была напрасной. Я клянусь.

Когда Адам протянул вперед факел, то он услышал, как за его спиной все, свободные от работы и службы колонисты, кто прошептал, а кто проговорил вслух, его последние слова: «Клянусь»…

На следующий день «Команда-1» вышла из ворот северного сектора в шесть часов утра, сразу же после восхода солнца, чтобы начать работу пораньше. Солдаты батальона Ричардсона, помня о вчерашних жертвах, были предельно внимательны. Им хотелось отомстить за свой собственный вчерашний страх, за погибших товарищей и им представился такой случай.

Волки атаковали авангард на расстоянии семидесяти метров от периметра. Они снова были в глине и их не заметили ни наземные наблюдатели, ни термооптика «Каспера-1».

Ричард Вейно смог понять, что в лесу начался бой только потому, что увидел на экране термовизора тоненькие красные пунктиры, тянущиеся от фигурок людей в лес. Поэтому Ричард предупредил батальон охранения периметра о том, на вторую команду совершено нападение.

Третья рота, идущая в двадцати метрах впереди основной группы была атакована стаей из двадцати двух волков – всех, кто остался в живых после двух атак на людей.

Элемент неожиданности сработал и здесь, но солдаты успели открыть огонь по волкам, выскочившим из-за деревьев в пяти метрах от людей. На этот раз волков не остановила смерть четырех своих сородичей, бегущих впереди. Волки перепрыгивали через них, казалось, что они согласны погибнуть все сразу. Им осталось добежать до первых солдат всего два метра – один прыжок, когда огонь стал плотнее и сильней. Дональд Седжвик заорал: «Первое отделение, ложись!», солдаты выполнили его команду и четверо пулеметчиков открыли огонь на поражение.

Страшнее пулеметов в ближнем бою – только гранаты, но здесь гранаты использовать было нельзя – можно было убить своих.

Первые ряды волков смело и отбросило назад. Двухсоткилограммовые волчьи тела отлетали назад, как будто теннисные мячи, отброшенные сильным ударом тренированного спортсмена.

Звери падали в густую траву, щедро поливая ее собственной кровью. Пулеметный огонь прорезал нападавших огненной гребенкой, прорубив четыре невидимых коридора, заполненных свистящей, грохочущей смертью.

Волки, бежавшие первыми, падали практически рядом с солдатами третьей роты, стреляющими из положения лежа, практически в упор. Крупнокалиберные пули выкашивали невысокие заросли не хуже, чем электрические ножницы садовода. Хищникам некуда было скрыться от этого убийственного огня, и они умирали, один за другим, в бессильной ярости глядя на своих убийц.

А люди не считали себя убийцами, многие об этом даже не думали. В таком бою все мысли сводятся к немногим важным вещам: выстрелить раньше, чем враг добежит до тебя, смотреть по сторонам, чтобы не пропустить врага, правильно считать, сколько патронов остается в магазине, а когда они закончатся – быстрее перезарядить. Хорошо, когда сосед прикрывает тебя, когда ты перезаряжаешь, этому учат, но в горячке боя многим это удается с трудом. Некоторые завидуют пулеметчикам в бою: в пулеметных лентах патронов много. Пулеметчикам не завидуют только в тех случаях, когда пулемет приходится переть на себе.

Волки разворачивались и пытались уйти в лес, прячась за деревьями. Этому они уже научились – прятаться и скрываться. Им вслед неслись выстрелы, изредка настигающие цели.

В грохоте пулеметов совсем неслышным хлопком прозвучал выстрел снайперской винтовки, заряженной специальным патроном с пулей в виде пневматического шприца, заряженного большой дозой снотворного.

Рядом со снайпером в траве лежал Майкл Фапгер, зажав в руках бинокль.

Как только начался бой, Майкл потащил за собой Джеймса Истера, снайпера из своего бывшего батальона. Истер был первоклассным стрелком, но очень занудливым человеком. Майкл убил целое утро, пока уговорил Истера попробовать подстрелить одного из волков иглой со снотворным и чуть не задушил Истера из-за его нудного мычания: «Ну, я не знаю, Майкл, я никогда не стрелял такими патронами», «А зачем это надо, Майкл?», «А Фолз в курсе?». Майкл терпеливо отвечал, что это неважно, что Истер так никогда не стрелял, врал, что Адам в курсе, что это нужно для биолаборатории, что ему, Джеймсу Истеру, будет благодарен весь техотдел и прочая, и прочая. Но Джеймс упирался, чувствуя какой-то подвох, и, привыкший за всю свою работу снайпером в полицейском управлении Чикаго действовать только по инструкции, мычал что-то вроде: «Ну, я не знаю», пока Майкл не потерял терпение и не заорал:

– Короче, Джимми, мать твою так и так, ты будешь стрелять?!

Истер посмотрел на бешеное лицо Майкла Фапгера и понял, что его бывший командир вот-вот созреет для предумышленного убийства в состоянии аффекта. И согласился.

Майкл впихнул ему в руку три патрона, которые ему передал Дубинин, и проследил, как Истер, с минуту повертев необычные патроны в руках, тщательно зарядил свой «маузер».

Вчера вечером Майкл наведался в лабораторию Сергея и предложил сделать Адаму сюрприз – отловить живого волка. Сергей, у которого и так было много работы, рассеянно посмотрел на Майкла:

– Ты думаешь, что на вас еще нападут? Вы же вроде бы сегодня перебили их несчетно.

– Я уверен в одном, Сергей – в том, что они не остановятся. Только вчера до меня дошло, что у нас дважды был шанс захватить одного из них в плен, чтобы понять, кто они на самом деле.

– Адам в курсе?

– Нет, – улыбнулся Майкл, – я действую по личной инициативе. Ты дашь мне патроны или мне придется бить волков дубинкой по голове?

Сергей улыбнулся:

– Сомневаюсь я, что ты сможешь безнаказанно подобраться хотя бы к одному из волков ближе, чем на сорок метров.

Он порылся в пластмассовых высоких ящиках, расставленных на стеллажах, и вытащил черную коробку и передал ее Майклу.

Майкл открыл коробку и Дубинин сказал:

– Калибр 7,62.

– Я и сам вижу, Сергей, спасибо. Какой заряд пороха?

– Уменьшенный вдвое. Доза ацепромазина в стальном шприце рассчитана на агрессивное животное весом от двухсот до двухсот пятидесяти килограммов. Впрыскивание производится при попадании в цель.

– А при чем тут «агрессивное»?

– Чем выше уровень агрессии, тем выше порог сопротивляемости.

– Ладно. Расстояние?

– Не больше сотни метров.

– В лесу видимость – метров двадцать-тридцать, если повезет, конечно, – улыбнулся Майкл.

– Стрелять лучше в шею или в плечо. Если попадешь в кость, то ничего не будет – поршень не сработает. Бей в мякоть.

– Ладно, учтем. А теперь самый главный вопрос к тебе – у тебя будет место, чтобы его держать?

Дубинин, усмехаясь, посмотрел на Майкла:

– Ты так уверен, что завтра же ты принесешь мне спящего волка? Ты кто, Красная Шапочка?

– Не остри, Дубинин, – усмехнулся Майкл в ответ, – ты же не собираешься держать нашего будущего подопечного на цепи и наморднике. Хотя, могу поспорить, это тебе понравилось бы: водить волка на поводке, как болонку.

– Ты достань хоть одного живого, а то я уже насмотрелся, какими вы мне их доставляете. Вы же их так боитесь, что на их телах ни одного живого места нет.

– Посмотрел бы я на тебя, Дубинин, как бы ты их не испугался в лесу.

– Ладно, мир. Пошли, – Сергей вышел из лаборатории.

Майкл пошел за ним. Они шли по тускло освещенному коридору, в который выходили черные провалы открытых дверных проемов.

– Интересно, интересно, Дубинин, – саркастически улыбнулся Майкл, – а как насчет того, что защитное поле на входе в башню не пропускает животных?

– А разве ты считаешь сейров животными? – поинтересовался Сергей.

– Вообще-то, нет.

– Вот и я так не считаю.

– Ну, а если все-таки мы не сможем внести волка вовнутрь?

– Защитное поле есть только на входах, так утверждает Борис Сергеевич. Окна второго уровня и выше смогут пропустить все, что угодно. Если не сможем внести волка обычным путем, то просто поднимем на его на лебёдке и все дела.

Они вошли в темную комнату в конце коридора. Вспыхнул яркий свет и Майкл увидел прозрачную стену с множеством круглых отверстий размером горлышко пивной бутылки. В стене было еще отверстие побольше, размером с кирпич, и узкая дверь, заметная только по непрозрачным белым граням. Эта дверь была примечательна тем, что она закрывалась на три металлических засова, явно кустарного производства. Металлические петли, сквозь которые продевали брусья массивных засовов, были надежно закреплены в прозрачной стене.

– Ну, как, впечатляет? – Сергей остановился у стены.

– Есть немного, – ответил Майкл, внимательно рассматривая стену. – А она выдержит? – И костяшками пальцев постучал по стене.

– Обрати внимание на толщину материала.

Майкл присмотрелся и довольно присвистнул: толщина стены была не менее пятнадцати сантиметров.

– Из чего она сделана?

– Какой-то стеклопластик, Нильсен так и не смог установить, какой. Прочный, как сталь. Посмотри в нижний правый угол.

– Где?

– Да вот, – Сергей, улыбаясь, указал на едва заметное молочно-белое пятнышко у самого пола.

– Ну и что?

– Стена выдержала прямое попадание из винтовки, а ты еще спрашиваешь «Ну и что»?

Майкл еще раз присмотрелся и покачал головой:

– Солидно. Сам стрелял?

– Ага, – улыбнулся Сергей, – рикошетом мимо уха так и свистнуло.

– Ну и дурак, – посмотрел на него Майкл, – влепилась бы эта пуля тебе прямо в лоб – чтобы мы тогда делали?

– Ничего, – пожал плечами биолог, – помянули бы.

Майклу оставалось только махнуть рукой:

– Вы все русские – такие чертовы фаталисты.

– Я не русский, но все равно спасибо, мой американский друг. Чего ты переживаешь, Майкл, все ведь обошлось? – пожал плечами Сергей, с любопытством глядя на него.

Майкл снова махнул рукой и прошелся вдоль стены, время от времени останавливаясь и заглядывая в отверстия. Наконец Фапгер остановился у двери.

– Похоже, что здесь приложил руку Росселини, – сказал он, указывая на засовы.

– Я, как эту комнатку заприметил, так сразу наших техников позвал, – довольно постукивая пальцами по стене, сказал Сергей, – чтобы смогли дверь закрепить, как надо. Все условия для содержания есть: клетка налицо, вентиляция присутствует, только вот вояки наши бравые все больше трупы мне таскают, а насчет живого или хотя бы раненого – так это уже выше их сил.

– Хватит издеваться, Дубинин. Если бы я знал, что у тебя уже все давно готово, я бы и не интересовался. Нет, ну надо же, – продолжал возмущаться Майкл, – я его спрашиваю, как человека, а он надо мной издевается, Красной Шапочкой называет!

– Ну, извини, Фапгер, – рассмеялся Сергей, – я не знал, что ты такой обидчивый.

– Я не обидчивый, – проворчал Майкл, – а вот ты, Серега, странный до невозможности. Я думал, что у тебя дел по горло, что ты нас ни о чем не просишь потому, что занят, а на самом деле ты уже готов к приему гостей и молчишь, как Будда.

– А чего мне было вас просить? У вас и так дел по горло. Думаешь, я не понимаю, что такое в лес выходить каждый день и ждать, что вот-вот эти зверюги выпрыгнут из ниоткуда и башку тебе откусят? Мне довелось квартиру на окраине снимать и в институт на работу ездить через полгорода. А квартира в поганом районе, малолетки, которым по вечерам делать нечего, кроме как с палками и кастетами прохожих по углам подстерегать. Пока обратно от остановки автобуса идешь – такого страху наловишься, куда там.

– Ну, ты Серега сравнил, там ведь, на Земле, люди, а тут звери, – усмехнулся Майкл.

– Иногда там, на Земле, – в тон ему ответил Сергей, – встречаются люди хуже зверей. Со зверями все понятно – у него вид страшный, зубы большие, клыки, а людей нельзя по внешним признакам различить – кто нормальный, а кто зверя в себе прячет. У человека зубы нормальные и клыков нет, и когтей, но от этого не станет легче, когда такая тварь, внешне очень на человека похожая, тебя ножом проткнет или сзади по голове дубиной огреет.

– На тебя так же напали? – посмотрел на него Майкл.

– Ну, – смутился Сергей, – да. Сотрясение мозга мне устроили. Это все зимой приключилось и они с меня куртку и шапку стащили. Мало того, что я еле-еле, душа в теле, живой остался, так и в больнице еще два месяца с воспалением легких лежал. Как выписали, так не мог нормально на людей смотреть, почему-то ненавидел всех.

– Почему?

– А ко мне пришел милиционер участковый, ну что-то вроде полицейского, который постоянно прикреплен за определенным районом города и …

– Я понял.

– Ну, участковый меня расспрашивал, помню я кого или не помню. А черта мне там помнить, если меня сзади вырубили. Он поспрашивал, что-то в протокол записал и говорит мне: «Тебе еще повезло, что тебя подобрали вовремя». Я говорю: «Ничего себе вовремя, я шел домой в восемь вечера, а подобрали меня в одиннадцать». Мужик какой-то с собакой гулял, собака меня почуяла, лаять начала, хозяин пошел посмотреть и меня увидел. Участковый на меня так сочувственно посмотрел и говорит: «Я свидетелей опросил, так мимо тебя три раза люди проходили. Видели, что ты лежишь, и шли мимо – думали, что пьяный». Эх, как мне горько стало! Получается, я бы сдох, как собака бродячая, потому что всем было наплевать.

– Случается и такое, Серега.

– Да знаю я, Майк, – устало вздохнул Сергей, – сам знаю. У нас ведь жизнь стала совсем собачья. Людям наплевать на людей, как будто бы ни у кого сердца нет. У меня дома, в моем городе то есть, я лично знал трех человек, которым плохо стало на улице – сердце прихватило, так они и умерли, и никто им не помог, потому что пьяными считали. Страшно мне от этого стало, вот упал человек, лежит без движения, а если бы ему сразу помогли, в больницу отвезли – так, может быть, и в живых остался. А все это от безразличия.

– А к нам как попал?

– Повезло. Мне сестра вызов сделала, она за канадца замуж вышла. Муж ее нормальный мужик оказался, заколачивал прилично, строительный подрядчик – сам кирпичи не кладет, других заставляет. А тут наша мама умирает. Я почти все деньги, что были, на похороны потратил, в долги влез. Сестра приехала, в самый раз успела. Провели мы маму и она говорит: «Я своего заставлю тебе вызов сделать». Сестра у меня умнее, чем я, – улыбнулся Сергей, – она два языка знает, английский и французский, переводчиком работала, и с мужем ей повезло, они познакомились, когда он к нам в отпуск приезжал. Через месяц пришел мне вызов. Я квартиру продал и поехал, хоть языка нормально не знал, но думал, что это дело поправимое. Приехал и начал со своим дипломом устраиваться, дурной был, неопытный, – улыбка Сергея стала горькой, – я же толком не знал, что наши дипломы, особенно по моей специальности, у вас не слишком котируются. Я же не программист и не нефтяник. К тому же за то, чтобы подтвердить свои знания, надо было сдать экзамены на английском – как ты сам понимаешь, не за бесплатно. Я деньги у сестриного мужа брать не захотел и начал на стройке у него простым работягой вкалывать. Увидел ваше объявление и мне понравилось, что вы и в выходные работали. Я и поехал. Вот и все.

– Не жалел никогда, что согласился?

– Нет. Я здесь почувствовал себя нормальным человеком – работа есть, и требуется от тебя то, что ты знаешь и любишь. Здесь я нужен, и люди здесь не такие, как везде, не безразличные, все к чему-то стремятся. Ученые закопались в своих теориях, а теорий этих – непочатый край. Фермеры да и почти все гражданские, кого я знаю, все сюда прилетели, чтобы устроить новый мир для себя, для детей, и для других. Все понимают, что выжить мы можем только в том случае, если будем друг другу помогать и друг за дружку держаться. Что нет таких понятий «Я хочу» или «Мне надо», а есть интересы общины. Совсем как в старое время, еще до рабовладельцев и рабов. Вот это мне и нравится – работать для людей, заниматься любимым делом и знать, что ты нужен.

– Интересный ты человек, Серега, – с улыбкой посмотрел на Дубинина Майкл. – А как же сестра твоя?

– У сестры уже двое детей, куда ей? Да и жизнью своей она вполне была довольна, не то что я. Майк, я давно у тебя спросить хотел, – Сергей взглянул Майклу в глаза, – зачем сюда столько солдат согласилось поехать? Гражданских я могу понять – у них есть возможность жить так, как они хотят, хотя бы в обозримом будущем. Ученые – им чем больше загадок, тем лучше. А вот солдаты?

– Некоторые, если честно сказать, с законом не очень в ладах – у нас наемников не очень то любят. Некоторые, как и наши гражданские – им хочется пожить для себя на своей земле. Многие мечтают поскорее с оружием расстаться. А некоторым просто нравится воевать – тут ведь не с людьми воюешь. Это в человека трудно стрелять, а в волков проще.

– А тот факт, что они так же разумны, как ты или я, не заставляет задуматься?

– А тут психология срабатывает. Обычный человек знает, что животные думать не могут и поколебать его в этом очень трудно. Волки ведут себя так же, как и земные хищники – нападают, убивают, рвут на части, охотятся – и ничего странного люди в этом не видят. Вот если бы волки вышли на задних лапах, вдев в глаза по моноклю и поинтересовались на чистом английском – «Кто вы такие, разлюбезные пришельцы? Откуда вы прибыли в наши гостеприимные земли?», тогда бы наши смотрели на вещи по-другому.

– Я в молодости …

– Ой, старик нашелся, – засмеялся Майкл, – «в молодости»!

– Ну, ладно, – улыбнулся Сергей, – я одно время фантастикой увлекался. Там ведь тем не слишком много тем и одна из них – контакт с инопланетянами. Многие писатели-фантасты поднимали одни и те же вопросы: «Если человек увидит инопланетное существо, то какова будет его реакция на пришельца? Как сможет человек понять, разумно ли неизвестное существо или нет»? И в нескольких романах разных авторов, сейчас уже не помню точно каких, высказывалась одна похожая мысль: «Человеку проще поверить в разумность инопланетян, если они будут хотя бы отдаленно похожи на нас».

– Подожди-ка, – заинтересовался Майкл, – я что-то такое слышал. Как их там называли? Гоминиды, что ли?

– Гуманоиды.

– Правильно, вот если человек видит урода, который стоит на двух ногах, кривых или прямых, не важно, с двумя руками, пусть хоть ниже колен, хоть выше, с двумя глазами и ртом – тогда он уверен, что перед ним разумный пришелец из какой-нибудь Проксимы Центавра или Подмышки Зуброзавра, а если …

– А если перед ним – зверюга на четырех лапах, с полным набором зубов и когтями страшенными, больше похожий на двухметровую смесь волка со львом, – подхватывает Сергей, – так он сразу хватается за бластер и разносит этого зверя на части с диким криком: «Монстр! Монстр!». И не важно, что этот монстр может думать, способен строить логические выводы и вообще умеет гораздо больше, чем этот самый человек с бластером.

– Или с пулеметом, – мрачнеет Майкл.

– Или…, – запинается Сергей, взглянув на него, – ох, прости, Майк, я же не хотел.

– Да ладно, – слабо отмахивается Майкл.

– Ты же не виноват, Майк!

– Я знаю, что я не виноват, Серега, – Майкл берет Дубинина за плечи и осторожно разворачивает к себе. – Я твержу себе об этом каждый день. Каждый день я говорю себе, что я не виноват в том, что еще до того, как мы прибыли сюда, я был железно уверен, что нам нужно будет просто стрелять в зверей. Я говорил себе: «Да что тут такого? Увидел зверя, прицелился, выстрелил – все, проще не бывает. Мало ли людей охотятся, специально на сафари в Африку ездят, на медведя ходят, обыкновенных волков отстреливают? Что тут сложного?» А тут – такое дерьмо. Я каждый день уверяю себя, что все произошло бы так же, как если бы меня не оказалось на месте. Я говорю себе, что наши начали стрелять в любом случае, так мне все и говорят – и Адам, и Ричард, и Ким. Я соглашаюсь с ними и с собой, только есть у меня вот здесь, – Майкл подносит к голове указательный палец, – один маленький противный голос, как червяк, который каждый день говорит мне: «А каково тебе, мальчик, быть живым подтверждением того, что человек всегда сначала стреляет, а потом разбирается что к чему?» И знаешь, что?

– Что?

– Я каждый день не знаю, что ему ответить…

Теперь, лежа рядом с Джеймсом Истером, Джимми Нудным, как его знал Майкл, еще до того, как Истер уволился из армии и вступил в полицию, Майкл торопил своего медлительного приятеля, мимоходом вспоминая вчерашний разговор с Дубининым. Майклу страшно хотелось сделать что-нибудь важное, способное раз и навсегда переломить сложившийся ход вещей. Ему казалось, что взяв в плен одного из волков, он смог бы … Что? Что смог бы? Объяснить, что люди приняли волков за зверей? Извиниться за то, что он совершил? Попросить прощения за убитых сородичей? Как будто бы извинения смогли бы воскресить павших, как будто объяснения того, что произошло, смогли бы затянуть рваные раны, срастить кости, заново пустить кровь по венам и вдохнуть жизнь в не родившихся детенышей.

– Давай, Джимми, давай, – шептал Майкл, глядя на то, как энергично пулеметчики выкашивают нападающих, поводя стволами вправо и влево.

Он, по уже сложившемуся опыту, знал, что волки вот-вот развернутся и исчезнут в лесу. Они не были дураками и не шли в тупые лобовые атаки. Они прекрасно знали, что расстояние, которое соблюдают солдаты при передвижении по лесу, в метр между соседями не даст возможности подождать, пока цепь пройдет вперед, чтобы вскочить из засады и начать бойню внутри кольца охранения. Они знали это, но все-таки снова предприняли попытку нападения.

– Стреляй, Джим, – Истер слышал шепот Фапгера, но не обращал на него внимания.

Истер был профессионалом своего дела. Он мог отстраниться от раздражителей окружающего мира, отбросить все ненужное и сосредоточится на том единственном верном выстреле, который отличает снайпера от обыкновенного солдата. Истеру приходилось стрелять и в куда более трудных условиях. Конечно, сейчас над головой, мерзко свистя, проносились пулеметные очереди и Майкл назойливо, как засыпающая осенняя муха, шептал «Давай, давай», но это нельзя сравнить с тем раздражающим страхом, который испытываешь, лежа в жидкой грязи, а над головой летят уже не свои пули, поднимая маленькие вспухающие грязевые фонтанчики впереди и по бокам, и кто-то хрипит и дергается рядом, захлебываясь собственной кровью, и орет лейтенант «Стреляй, падло, пока нас всех не положили». Сейчас почти все нормально, сейчас от твоего выстрела не зависит – ляжет здесь весь твой взвод или нет. Сейчас можно вдохнуть, задержать дыхание, подвести к мелькающему впереди серому пятну перекрестия прицела и плавно нажать спуск.

Истер был уверен, что попал, ему не надо было даже повторно заглядывать в свой прицел. Он услышал, как радостно заорал Фапгер, не отрываясь от бинокля:

– Попал, Джимми, ты попал, сукин ты сын, ты попал!

Истер позволил себе растянуть губы в усмешке:

– И ради этого надо было будить меня в шесть утра?

– Истер, ты лучший снайпер в мире, ты даже лучше, чем Ричи. Но только если ты скажешь ему, что я говорил, что ты лучше его – то тогда прощайся с жизнью, Джимми.

– А чего ты не потащил сюда Ричи?

– Он занят на наблюдении.

– Понятно, – рассеянно ответил Истер, выбрасывая затвором два неиспользованных патрона с транквилизатором в ладонь Майкла.

Огонь стих. Волки отступили, только один из них остался лежать в тридцати метрах, рядом с молодыми дубками. Майкл снова посмотрел в бинокль, чтобы точно запомнить, где лежит подстреленный Истером волк.

– Только не заставляй меня еще тащить этого волка обратно, я к тебе грузчиком не нанимался.

– Ты – самый большой в мире зануда, Джимми, ты в курсе? – поинтересовался Майкл.

– Зато ты – чертов клоун, – Истер поднялся с травы и принялся отряхивать прилипшую к штанинам и куртке грязь и травинки.

Он не обиделся на Фапгера. В конце концов, он попал, а дальше – не его дело.

После столкновения люди насчитали четырнадцать мертвых волков и одного живого. Металлическая игла с красным флажком, торчащим из шеи, сделала свое дело – волк был жив, его бок ритмично поднимался и опускался, пасть была приоткрыта, был виден влажный от слюны красный язык, глаза были крепко закрыты.

Он пробежал всего четыре шага, пока большая доза транквилизатора не свалила его. Он успел почувствовать, как тяжелеют его лапы, как тело становится вялым, как пропадает желание бежать и спрятаться, хочется остановиться и прилечь. Просто прилечь, немного прилечь…

И тут, во внезапно наступившей тишине, раздался нечеловеческий вой, волчий вой, в котором звучали страдание и мука, удивительно похожие на человеческие. Этот вой звучал в той стороне, откуда появились волки и куда пропали бесследно.

Сначала это был одиночный вой, почти плач, затем его подхватил другой, затем третий, четвертый… В нем не было угрозы, попытки запугать или показать превосходство.

Это был крик отчаяния и боли, голос оставшихся в живых, скорбь по павшим.

На какое-то мгновение люди поняли это, но ненависть за собственных друзей была сильнее этой секундной жалости. «В самом деле, жалеть этих тварей, вырезавших столько отличных парней на Двойке и только вчера убивших людей Ричардсона?! Да вы смеетесь, наверное?!» – так подумали многие и один из солдат выстрелил из подствольного гранатомета в направлении завываний, доносящихся из леса. Когда умолкло эхо взрыва и успокоился загомонивший птичий хор, люди не услышали больше волчьего воя, чему в душе были несказанно рады.

Они стояли вокруг первого живого волка, до которого можно было дотронуться рукой. Они смотрели на него, покрытого глиной, как древний голем, с любопытством и отвращением и немалой долей страха – как бы этот зверь не ожил раньше времени. Майкл вызвал по рации Сергея:

– Дубинин, это Фапгер. Ты можешь начинать смеяться, дружище, но я только что достал для тебя собачку. Правда, она грязная, как свинья, и дрыхнет без задних ног, но тебе понравится. Ты можешь спросить ее: «Бабушка, а зачем тебе такие большие зубы»?

– Понял. Где ты?

– Метров семьдесят к северу от периметра.

– Понял. Бегу.

– Обязательно возьми с собой троих приставов из охраны.

– Ладно. Конец связи.

Майкл повернулся к солдатам:

– Эй, служивые, у кого топорик есть, срубите парочку палок подлинней и покрепче.

Майкл вытащил из ранца связку пластиковых полосок, которые применяются современными полицейскими вместо наручников, и принялся за увязку. Волк не шевелился, ритм дыхания оставался таким же. Сергей появился через пятнадцать минут в сопровождении двух здоровенных парней из внутренней охраны.

– Я же сказал тебе брать троих, – проворчал Майкл.

– Я плохо считаю, – Сергей наклонился над телом волка и прижал пальцы к шее зверя.

– Да в порядке он, не волнуйся, – сказал Майкл, заканчивая вязать задние лапы.

– Мне надо по пульсу определить, насколько глубоко он вырубился. Ладно, сделаем на всякий случай еще один укол.

Сергей вытащил из кармана куртки коробку со шприцами, в которых уже был набран транквилизатор. Снял защитный колпачок с иглы и воткнул в ляжку волка. Нога рефлекторно дернулась, кто-то из солдат вскинул оружие.

– Майкл, уйми своих парней, – рассеянно сказал Сергей, внимательно следя за уровнем жидкости в шприце.

Майкл молча, но выразительно посмотрел на молодого солдата. Тот смущенно улыбнулся и опустил винтовку.

– Все, хватит, – Сергей убрал шприц в коробку и встал на ноги.

– Хватайте его – положим на брезент, – приказал Майкл и первым взялся за шкуру волка, чтобы положить его на импровизированные носилки, наспех составленные из куска брезента и двух молодых деревьев с обрубленными ветками.

Общими усилиями волка положили на эти носилки, кто-то из солдат пропыхтел вполголоса:

– Тяжелый, гад.

– Майкл, ты ему не слишком ноги перетянул? – спросил Дубинин, с сомнением глядя на полоски, которыми были связаны лапы.

– Не плачь, мамаша, – весело ответил Майкл, – ну, ребята, взяли…

В связи с нападением на «Команду-1» работы по протяжке заграждения запоздали в этот день на час. Впервые за время, проведенное на Лимбе, это было приятной задержкой: люди понимали – чем больше волков убито, тем безопаснее будет работа. Солдаты были рады, что сумели отбить нападение без потерь и отомстить за вчерашние жертвы. Все обменивались улыбками, говорящими «Показали мы им!», настроение было приподнятым еще и потому, что было убито четырнадцать волков, а ведь по подсчетам их оставалось не больше двадцати. А если учесть, что одного удалось захватить живым, то можно представить, с каким трудом ротным удалось навести порядок в ротах.

Вторая команда вернулась на то место, на котором вчера была закончена работа и Бен Росселини с все крепнущей уверенностью в собственной ловкости взобрался на дерево с аккумулятором. Он отключил напряжение, снял аккумулятор вместе с временными креплениями и отправил его на землю в эластичной подвеске. Работа продолжилась в обычном режиме.

Солдаты, прошедшие место нападения, были удивлены пропажей всех четырнадцати волчьих тел с поля боя, но Дюморье отказался от прочесывания леса.

– Если они забрали своих мертвецов – это их дело, – жестко сказал Джозеф на предложение Седжвика пойти по следам волочения, – я думаю, что это – очередная ловушка, и я не собираюсь подставлять этим тварям зад. Вам понятно, Дон?

– Так точно.

– Вот и ладно. Нас ждет работа.

Ни в этот, ни в последующие дни нападений на группы, работающие в лесу, не было. Разведка с «Касперов» ничего больше не дала – волков не было видно, даже с помощью термооптики. Немногие утруждали себя размышлениями, почему волки оставили их в покое. Но люди продолжали с тревогой всматриваться в чащу окружающих их деревьев. Им казалось, что оттуда, из темноты, из теней деревьев, угрюмо протянувшими свои исполинские ветви, за ними следят чьи-то злобные взгляды. Это чувство не покидало людей ни на минуту. Этому чувству было суждено на долгие десятилетия поселиться в сердцах и душах людей…

* * *

Мы снова потерпели поражение. Мы снова потеряли наших друзей. В этот раз мы не смогли даже приблизиться к людям настолько, чтобы нанести хоть один удар. Нас осталось всего семеро. Даже я, ослепленный жаждой мести, понимал, что этого недостаточно.

Люди учли свои ошибки. Их было много, они все время были настороже, они осторожнее выбирали свои тропы, избегая тех мест, где деревья росли близко друг возле друга, где их тени были для нас наилучшим укрытием. Они уже слышали лучше, они учились, как учатся шестимесячные сейры – быстро схватывая на лету.

Например, сегодня я почувствовал, что люди напротив нашей засады знают о нашем присутствии еще до того, как я скомандовал нападать. Это нельзя объяснить, это можно только ощутить.

Как можно описать это чувство? Как будто тоненькая цепочка металлических муравьев, мерно перебирая лапками, продвигается вдоль позвоночника, отчего каждая шерстинка на спине становится дыбом?

Как описать вкус металла, появившийся на языке за то короткое время, пока чужаки сделали десяток шагов в нашем направлении? Как выразить чувство обреченности, с которым я выскочил из-за деревьев, чтобы пробежать небольшое расстояние, разделяющее нас?

Я видел, как падают мои сородичи, видел, как люди убивают нас. Я видел это, но не глазами, а каким-то страшным холодным оком, открывшимся внутри моего сознания. Я бежал вперед, зная, что нам придется умереть.

Все произошло так же, как мне привиделось: нас начали убивать, а мы были бессильны остановить свой разбег. Мои сородичи падали на землю, их тела сотрясали волны раскаленного металла, подобные рою железных ос и мне пришлось это увидеть.

Я возненавидел себя за то, что мои лапы оказались хитрее меня, что мои мышцы и жилы испугались смерти в то время, как мой воспаленный от боли мозг молил о смерти и ждал ее с нетерпением, как ждешь, когда сон сомкнет твои усталые веки после тяжелой охоты или длинного дневного перехода. Я жаждал собственной смерти неистово, как глотка прохладной воды в раскаленный полдень на предгорных пустынных равнинах. Я звал смерть так же страстно, как призывал откликнуться на зов крови мою Лайру, свою любимую и единственную. Но мое тело не хотело умирать. Оно вывело меня из-под смертельного вихря и только одна из пуль оцарапала мое плечо.

Я снова остался в живых. Наверное, это мое проклятие – вести своих друзей на смерть и продолжать жить. От этого мне стало больно, как будто бы все-таки проклятый кусок металла пробил навылет мое сердце навылет, оставив горячую раскаленную рану, отравленную железным ядом. И я завыл, забыв обо всем, кроме зрелища умирающих по моей вине сейров. Я завыл, забыв о том, что взрослые сейры, а тем более вожаки, не должны так явно показывать свои чувства – у нас это не принято.

Я выл, подняв голову в безразличное серое небо, клочьями виднеющееся сквозь густую листву обступивших меня в безмолвном сожалении деревьев и мой вой взлетал так высоко, как, должно быть, взлетают в небо счастливые обладатели крыльев. Мой плач подхватила моя стая, все кто остался. Все мои братья, увернувшиеся от пуль и избежавшие смерти, откликнулись на мой зов и поддержали меня своими голосами.

Я очнулся лишь от эха взрыва, разлетевшегося по лесу, – насмешка над моим страданием и мукой, знак презрения со стороны моих врагов. Я замолчал и мои братья замолчали тоже. Мы замолчали не от стыда – нам не было чего стыдиться; не от страха – нам уже нечего было бояться. Мы замолчали, чтобы не показать людям больше ни единым звуком, как разрываются наши сердца.

«Они не узнают больше нашей боли», подумал я и повернулся к своим сородичам. Шестеро стоявших полукругом сейров были пришлыми охотниками, принявшими мою просьбу помочь в схватке с людьми. Они показали себя закаленными охотниками и настоящими друзьями, не обращавшими внимания на опасность и возможную смерть. Они шли за мной, ни разу не усомнившись в моей воле. Я боялся, я очень боялся смотреть им в глаза, мне казалось, что я увижу в них упрек и злобу.

Как же я ошибался в своих братьях! Подняв глаза, я увидел в желтых глазах, теплым кольцом окружившим меня, только страдание и сочувствие моему горю.

Я еще раз обвел взглядом всех, кто остался со мной и на краткий миг устыдился того сожаления, промелькнувшего во мне. Я пожалел, что никто из стоявших рядом со мной сейров не был изначально из моего племени, что все мои теперешние товарищи присоединились ко мне уже позже – и тут же отбросил эту недостойную мысль. Они все были моими братьями, по духу, крови и стремлениям.

– Я виноват перед вами, братья, – заговорил я. – Я снова привел вас на верную смерть.

– Ты говоришь то, чего не было, Белый, – сказал трехлетний охотник Алг, пришедший из племени Велора, – ты предложил напасть на двуногих и мы согласились. Я хотел отомстить за смерть своих братьев вчера.

– И я, – поддержали его, – и я, и я.

– Я чувствовал себя так, как будто проклятый огонь, пожравший наших братьев вчера, жжет меня самого, – продолжил Алг, – жжет изнутри. И я пошел за тобой, Белый, ты же наш вожак.

Его слова обжигали меня, как огнем, хотя в них не было ничего обидного и злобного. Они верили в меня, хотя я вел их на погибель, они считали меня вожаком, а меня заботило только одно – жажда мести. О, как же тяжело мне досталась эта месть! За смерть своих сородичей я рассчитался, пожертвовав шестью десятками охотников! Если это не признак безумия, охватившего меня, то что же это?!

– Выслушайте меня, я хочу сказать это так, чтобы вы поняли, какая боль терзает мою душу и как я виноват перед вами. Я позвал вас сюда потому, что все мои родные погибли от рук людей. Я благодарен вам, что вы проявили сочувствие к моей утрате и откликнулись на призыв. Я говорил вам, насколько сильны и коварны люди и как смертельно их оружие, но вы презрели опасность и страх. Поначалу нам удалось воспользоваться ошибками людей. Мы смогли преодолеть барьер металлической паутины, убивающей молниями. Мы смогли убить ровно столько людей, сколько это было возможно. Мы сумели обмануть волшебные вещи и приблизиться к чужакам настолько, чтобы нанести внезапный удар. И тут я допустил ошибку, позволив своей ненависти затмить свой разум. Я повел вас на верную смерть и допустил, чтобы погибли почти все, кроме нас. За это я прошу простить меня.

Я наклонил голову к самой земле. Так мы показываем свою покорность. Так на нас легко напасть – наша шея беззащитна, один мощный укус сможет сломать шейные позвонки.

– Ты не должен просить прощения, Белый, – говорит Алг. – В том, что наши попытки напасть на людей, окончились так печально, нет твоей вины.

– Нет твоей вины, – вторят ему.

– Нет вины.

– Ты не виноват.

– Мы знали, что нас ждет. Мы хотели отомстить. Но люди оказались сильнее. В этом нет твоей вины. В этом вообще никто не виноват, – говорит Алг.

– Не виноват, не виноват.

– Так или иначе, но мы воевали хорошо, мы сделали все, что могли. Благодаря тебе, Белый, мы знаем, как убивать людей. Мы знаем, что их можно убить. Мы знаем, что они, как и мы, существа из плоти и крови. Наше различие состоит в том, что мы используем для охоты свои собственные клыки и когти, а они – презренный металл. Мы знаем, как обмануть их. Мы знаем их слабости. Мы знаем, чего они хотят – и в этом твоя заслуга, Белый.

Он еще молод, но уже мудр, как опытный охотник и вожак. Я поднимаю голову и смотрю в его глаза. Я знаю, что смотрю в глаза будущему вожаку или, по крайней мере, великому охотнику и воину. Я смотрю в его глаза и не стыжусь слез …

Мы возвращаемся только для того, чтобы оттащить тела наших погибших товарищей подальше в лес.

Эта ноша тяжела для меня, она лежит на моем сердце каменными глыбами, спящими в глубоких реках, пластами льда на горных вершинах. Эта ноша терзает меня, рвет когтями мое сердце муками неспокойной совести. Этой ноше суждено всегда остаться вечной тяжестью на моей душе. Эта ноша исчезнет только вместе с моей смертью…

Перед тем, как заходит большая из двух лун, мы нападаем на стадо оленей, спящих в густом ивняке вблизи одного из ручьев. Мы отбиваем двух оленят и старую олениху, мы очень голодны, нам нужно поесть.

Мы располагаемся вблизи туш, на которых еще осталось много мяса. Стая может отдыхать на этом месте еще два или три дня, пока мы не доедим все мясо и не обглодаем все кости. Нам нужен отдых, нам нужно набраться сил. Перед тем, как устроиться на ночлег, я говорю:

– Прекратим нападения. Люди настороже. Нас слишком мало, чтобы я позволил жертвовать своими братьями без всякой надежды на успех.

– Что будем делать? – спрашивает меня Алг.

– Затаимся на время. Люди не будут нас искать. Люди осознали, что их сила в численности и сплоченности. Атаковать в то время, когда их сотни, когда они не расстаются с оружием, мы не можем. Это значит погибнуть без пользы. Двуногие теперь всегда ходят большими стадами, всегда с оружием, всегда настороже. Поэтому нам нужно выждать время. Вы можете охотиться, теперь это ваша земля. Я прошу вас не приближаться к людям, я прошу вас об этом, потому что мне не нужны бесполезные жертвы.

– Почему ты говоришь «вы», а не «мы», Белый? – спрашивает меня Алг.

– Потому что я оставлю вас на время. Мне нужно еще раз навестить вожаков северных племен. Нам нужны еще воины, нас слишком мало.

Алг наклонил голову в знак согласия.

– Братья, слушайтесь Алга в мое отсутствие так же, как слушались меня. Алг мудр и хитер, он не допустит ничего такого, что могло бы повредить вам.

Стая довольно ворчит, одобряя мой выбор. Алг снова склоняет голову, в его глазах я вижу гордость и уверенность в собственных силах. Как же я завидую своему собрату! Я уже давно не чувствую ни уверенности, ни гордости…

Проведя беспокойную ночь, я рано утром покинул стаю и направился на север…

Я направился в племя Велора, как самого опытного и мудрого из всех вожаков. Он выслушал мой рассказ молча, без слов. В его глазах я не прочитал ни осуждения, ни одобрения. Он разрешил мне охотиться на землях племени и послал гонцов к Каспу, Лоро и Сейди, чтобы вожаки прибыли к нему на совет.

Прием, оказанный мне был не из лучших, но я ожидал худшего. Я боялся, что сейры, опечаленные и озлобленные гибелью своих бывших соплеменников, воспылают ко мне жаждой мести и мне останется только подставить свою шею под справедливый удар. Я ошибался в великодушии своих сородичей, как ошибался еще во многом.

Меня не презирали, но со мной избегали общаться. Когда утром и вечером я ходил на водопой, стоять рядом со мной не стремился никто.

Сейры старались не встречаться со мной взглядами, уступали мне дорогу, как будто бы я находился в одном вздохе от смерти и со мной было опасно находиться рядом.

Я не винил их. Я сознавал всю степень своей вины. Но никогда в жизни мне не было так горько, как в те два дня, которые я провел в племени Велора. Я в полной мере ощутил себя отверженным, никому не нужным безумцем, погубившим столько молодых здоровых сейров в бесполезной войне против двуногих пришельцев. Я еще не знал, что мне предстоит стать изгоем…

Через три дня прибыли вожаки и Велор предложил уединиться в лесу для разговоров. Он не хотел, чтобы наши слова вышли за пределы нашего круга. Сайди, один из вожаков, время от времени бросал на меня сочувствующие взгляды, Касп смотрел на меня так же, как смотрел Велор – без выражения злобы или сожаления. И только Лоро смотрел на меня с плохо скрываемым злорадством. Почему-то он всегда был против меня.

Начал Велор по праву старшего и хозяина собрания.

– Благодарю вас за то, что откликнулись на мой зов. Я собрал вас здесь по просьбе нашего собрата Белого. Три дня назад он покинул свои земли и пришел ко мне. Я догадываюсь, почему он снова пришел к нам, но по нашим законам, которые мы всегда соблюдаем, гость имеет право говорить первым.

Велор повернул голову ко мне в знак того, чтобы я начал говорить.

– Я тоже благодарен вам за то, что откликнулись и пришли. Да, мой старший брат Велор прав: я снова перед вами и снова вынужден просить вас о помощи.

Я увидел, как при упоминании о помощи Лоро с издевкой посмотрел на меня, намереваясь что-то сказать, в нарушение всех законов, по которым нельзя перебивать говорящего, но Велор, как будто почувствовав что-то, повернул голову к Лоро и тому пришлось промолчать. Я продолжил:

– Моя просьба будет противна вам, я осознаю, что я не вправе просить вас снова, поэтому прошу выслушать все, что я скажу. Моя война с пришельцами закончилась. Я больше не в силах продолжать ее. По моей просьбе вы разрешили молодым охотникам, тем, кто захотел присоединиться ко мне, покинуть ваши племена. Я знаю, – сказал я, посмотрев на Лоро и Каспа, – что некоторым это было не по душе, но я не видел иного пути, чтобы остановить людей.

Я замолчал, собираясь с духом, и Велор сказал мне:

– Тебе будет проще рассказать все, как есть, Белый. Не стоит умалчивать о чем-нибудь.

– Я и не собирался молчать о своих ошибках, уважаемый Велор, – возразил я, чувствуя, как во мне волной поднимается гнев.

Я злился на них – они не теряли своих братьев в схватке с многократно превосходящим врагом, они не видели, как их братья горят в свирепом огне, они не слышали их предсмертных криков. Им проще, чем мне. По их землям не ходят двуногие пришельцы с омерзительными запахами металла и смерти. Их дети все еще бегают по земле, не подозревая, что смерть грядет!

Но я был здесь гостем и не хотел нарушать закон, оскорбляя хозяев. Поэтому я начал говорить, глядя Велору в глаза. Я не отводил взгляд все время, пока я говорил. И он не отводил взгляд.

– Я рассказывал, что люди оградили Черную Пустошь металлической паутиной, убивающей молниями все живое. Любое существо, прикоснувшееся к ее нитям, обречено на мучительную и страшную смерть. Люди не остановились на этом. Они начали прибирать к своим рукам лес – железными когтями они раздирают деревья для своих нужд, рвут траву для своих прирученных животных. Моя стая напала на двуногих, но оружие в руках людей способно убивать на расстоянии. Иногда мы даже не успевали увидеть человека, убивающего нас.

Я сумел захватить одного из двуногих, как вы знаете. От него я узнал намерения людей. Я узнал, как действует их оружие. Я также узнал, что они пользуются волшебными вещами, позволяющими видеть в кромешной тьме. Я смог придумать способ, чтобы обмануть людей и пробраться сквозь их «паутину».

Первая схватка с людьми была удачной – мы убили их больше, чем они убили нас. Как вы знаете, ко мне присоединилось семь десятков и пять охотников. После первой схватки мы потеряли два десятка и еще двух сейров.

Успех вскружил мне голову. Мы поняли, как беззащитны люди, когда на них нападаешь врасплох. Мы узнали, как они беззащитны без своего оружия и защиты «паутины». Убить человека без оружия – все равно, что раздавить лапой дождевого червя.

На следующий день мы обманули волшебные вещи людей и напали на них. Против ожидания, они были настороже и сумели дать нам достойный отпор, мы смогли убить только десяток людей, потеряв три десятка и семь сейров.

Здесь я и допустил ошибку. Я рассудил так: люди подумают, что мы испугались, и ослабят бдительность. В самом деле, любое разумное существо просто отступило бы и затаилось на время. Но мы напали на них на следующий же день. Я рассчитывал на внезапность. Однако люди ждали нас, они были уверены, что мы нападем и мы снова потерпели поражение.

Я совершил еще одну ошибку. Я знал, что оружие людей бессильно на близком расстоянии. Наша сила и мощь проявляется только вблизи жертвы, на расстоянии мы бессильны. Я надеялся, что нам удастся прорваться сквозь ряды людей и схватиться с ними так, как привыкли мы. В ближнем бою никого нет сильнее нас.

Я потерял еще десяток и шесть братьев, и мы не смогли убить ни одного чужака.

Людей стало больше, они постоянно настороже, они боятся нашего нападения так отчаянно, что не расстаются со своим оружием ни на миг. Люди разделились на два больших стада: одно растягивает «паутину» далеко от Пустоши в лесу, второе стадо подтягивает специальные металлические толстые нити «паутины», по которым летят молнии.

– Зачем они делают это, как ты думаешь? – спросил меня Велор.

– Они хотят завладеть лесом так же, как они завладели Пустошью.

Велор молча смотрел на меня и мне ничего не оставалось, как продолжать говорить.

– Я понял, что напасть с теми охотниками, которые остались, на людей – значит пойти на верную смерть. Я приказал своим братьям оставить все попытки мести, не попадаться на глаза людям и не нападать на них.

– Теперь тебе пора сказать нам, что ты хочешь, Белый, – сказал Велор после того, как я замолчал.

Я поднял на него глаза. Мне не хотелось говорить то, что собирался. Может быть потому, что я уже знал, что ответят мне вожаки Севера.

– Я прошу вас присоединиться ко мне в войне против людей или снова разрешить охотникам уйти к моему племени.

Они сидели напротив меня и молча смотрели на меня. Лоро покосился в сторону Каспа и Велора и я знал, что он сдерживается только потому, что по старшинству была не его очередь говорить.

– Я не вижу смысла помогать тебе, Белый, – сказал Велор и мое сердце замерло от его безжалостных и справедливых слов. – Я не могу позволить себе, как вожаку, отпустить с тобой еще молодых охотников на верную смерть. Мне нужны молодые для того, чтобы мое племя продолжало оставаться племенем. Также я не вижу смысла в продолжение войны с двуногими. Они находятся на землях твоего племени, вернее, того, что осталось от твоего племени…

Эти слова больно ударили меня и я не смог сдержаться:

– Ты прав, мудрый Велор, я – единственный сейр моего племени, оставшийся в живых.

Не обратив внимания на то, что я перебил его, Велор продолжал:

– Чужаки находятся на землях твоего племени, Белый. Эти земли обширны, там всегда хватало места и для сейров, и для остальных. Ты говоришь, что двуногие прибрали к себе Черную Пустошь. Что тебе в этих проклятых землях, на которых не растет даже трава? Ты говоришь, что двуногие пытаются отхватить себе кусок ваших лесов. Насколько большой кусок?

– Двенадцать раз по десять десятков прыжков, – ответил я.

– Охотясь за оленями мои охотники пробегают вдвое большее расстояние. Ты можешь утверждать, что люди пойдут дальше? Они нападали на сейров после того, как истребили твое племя, Белый?

– Нет, – я понимал, куда клонит Велор.

Его слова били меня с монотонностью капель, день за днем, год за годом падающих на один и тот же камень.

– Теперь я хочу спросить тебя, Белый. Чужаки убивают вас во время вашей первой встречи. Вы никогда не видели их, они никогда не видели вас. Вы не знали их языка, и они не знали вашего. Ты не думал, что чужаки напали на вас по ошибке?

– Я думал об этом, Велор, – во мне кипящим горным ключом клокотала злость, – хотя мне трудно сказать, что смерть всех, кто был мне так дорог – всего-навсего ошибка двух чуждых друг другу племен.

– Но ты думал об этом, не так ли? – Велор умеет убеждать окружающих едва ли не лучше, чем самого себя. – Ты думал о том, что чужаки убили вас не по злобе, а из-за страха перед нами или просто потому, что увидели нас впервые и ничего о нас не знали?

– Да, я думал об этом, – признал я.

– Теперь я скажу, как я вижу это. Я не буду утверждать, что знаю абсолютную истину, но я скажу так, как умею. После гибели твоего племени двуногие оставили вас в покое. Они не предпринимали никаких попыток напасть на тех, кто остался в живых. Они захватили никому не нужные земли, а сейчас пытаются захватить такую ничтожную часть лесов, на которой не сможет прокормиться даже небольшое племя сейров. Я скорблю о потерях, которые понесло твое новое племя, – хотя бы потому, что еще недавно эти охотники были моими сородичами. Но в этом виноват ты, как вожак племени. Двуногие не делали попыток атаковать твое новое племя, они только отражали твои нападения. В попытках утолить твою жажду мести ты, вольно или невольно, послужил причиной того, что от твоего нового племени снова осталось всего шесть сейров, включая тебя. Твое желание отомстить не пропало после этой череды бесполезных смертей, Белый?

– Эти смерти не были бесполезными, – прорычал я. – Мои братья погибли в схватке с жестоким и более сильным врагом не напрасно. Каждая их смерть говорит о том, что людей можно и нужно убивать. Каждая их смерть – это призыв ко всем сейрам подняться на войну с чужаками. И еще – мое желание отомстить стало непреодолимым, Велор. Я не успокоюсь до тех пор, пока не убью последнего из людей, вторгшихся в мои земли или до тех пор, пока меня не убьют. Неужели вам трудно понять это? – я обвел взглядом вожаков.

Велор молчал, холодно глядя на меня, все остальные ждали, пока он заговорит.

– Вот тебе мое решение, Белый, – сказал он. – Я не дам тебе больше ни одного воина. Я не позволю тебе снова просить моих охотников примкнуть к твоей бесполезной войне. Также я попрошу тебя покинуть мои земли сразу же после того, как все скажут свое слово.

– Я полностью поддерживаю Велора, – сказал Касп, – я также запрещаю своим воинам покидать наше племя, чтобы присоединиться к тебе. Я думаю, что людям вполне хватит тех земель, которые они так или иначе захватят. И я не вижу смысла воевать с противником, который превосходит нас своей колдовской силой и мощью невиданного оружия.

– А я хочу подивиться твоей наглости, Белый, – Лоро наконец-то получил возможность излить на меня потоки своей непонятной ненависти.

– Мы проявили уважение к твоему горю, разрешили охотникам перейти в твое племя и что? Они уходили почти сразу же после того, как просохла земля после снежной зимы, а теперь ты просишь нас снова, когда листья еще не успели зазеленеть, снова просишь дать тебе воинов! Наши охотники не растут на деревьях, как листья! У наших охотников есть яссы и детеныши, о которых надо заботиться. Нашим охотникам нужно добывать мясо. Мы не можем позволить нашим братьям гибнуть в непонятной войне по непонятным причинам.

– Непонятным причинам?! – завыл я от ярости. – Эти причины понятны даже первогодку – на нас напали, нас убивают, наши леса, наши земли захватывают чужаки, сжигающие наших братьев в огне, а вы сидите здесь, в трех днях бега от моих земель и говорите, что это вас не касается! Да, конечно, это не ваших детей убили и сожгли, это не ваших братьев убили, не по вашим лесам идут люди, рассыпая везде свой проклятый металл!

– Ты забываешься, Белый, – сказал Велор. – Убили наших братьев и мы скорбим. Может быть, не так, как скорбишь ты, но ты не имеешь права говорить, что нас это не касается.И чтобы не потерять больше ни одного собрата, я не позволю тебе подвергать сейров моего племени опасности. Мы сожалеем, что часть твоих земель захвачена, но люди не идут дальше. Им хватит того, что они подмяли под себя.

– А что, если не хватит? – спросил я, глядя ему в глаза. – Что, если они придут к тебе? Или к тебе, Касп? Или к тебе, Лоро?

– Когда придут, тогда и будем думать, – проворчал Касп. – А пока нужно думать о нуждах сегодняшних.

– К тому же, они пришли к тебе, а не к нам, – презрительно сказал Лоро.

Все замолчали.

– А что скажешь ты, Сайди? – спросил Велор.

Сайди – молодой вожак, он стал им только три года назад. Он всегда хорошо относился ко мне, но я чувствую, как он сомневается. Его племя пережило мор четыре года назад и только начало расти. Яссы рожают здоровых детей и у Сайди каждый охотник на счету. Но все-таки он помог мне тогда. Как же он поступит сейчас?

– Мои старшие братья говорили о том, что есть, – начал он, – о существующем на этот час порядке вещей. Для меня понятно, что прямое сопротивление людям приведет нас к новым жертвам. Поэтому я вынужден отказать своему брату в помощи. Я тоже не могу позволить своим охотникам покинуть племя в то время, как мы только-только пережили суровую зиму. Я не могу лишить своих детей родительской поддержки и уйти воевать. Но, в то же время, я сочувствую Белому. Я прекрасно понимаю, что значит – потерять детей, я сам потерял своих первенцев во время мора. Я, так же, как и Белый, понимаю, что чужаки не зря появились в нашем мире. Они не остановятся – их слишком много, чтобы они смогли остановиться на достигнутом. Так же, как и Белый, я понимаю, что чужаки – это зло, с которым нужно и можно бороться. Я хочу предложить Белому, – он посмотрел на меня и в его глазах не было ненависти, а только тепло и понимание, – отложить попытки атаковать людей вблизи их логова. Опасно совать лапу в муравейник, гораздо лучше перебить муравьев по одному, когда они покидают свой дом для работы в лесу.

– Ты предлагаешь мне выждать? – спросил я его и в моем голосе, как и в его взгляде, тоже не было ненависти.

– Да, это необходимо. Паук плетет свою паутину в тех местах, где есть мошкара и мухи. Если их нет, то паук отправляется на новое место. Тогда его можно убить без риска запутаться в его старой паутине.

– Спасибо, брат, – сказал я.

– Еще я хочу посоветовать своему брату привлечь в свое племя одиночек, по тем или иным причинам, живущим вне наших племен. Я думаю, они с радостью примут предложение переселиться в свободные земли.

– Спасибо, Сайди. Мудрый Велор, я вынужден просить тебя изменить свое решение, чтобы я немедленно покинул твои земли.

– Хорошо, – склонил голову Велор, – я разрешаю тебе поиск одиночек в моих землях.

– И в моих, – склонил голову Касп.

– Я разрешаю, но только с тем условием, чтобы ты не мешал моим охотникам охотиться, – сказал Лоро.

– Спасибо, вы очень добры, – не смог я сдержаться.

Они сделали вид, что не заметили моей колкости.

– Я дам тебе один совет, Белый, – сказал Велор после недолгого молчания, – оставь людей в покое, забудь свою месть. Представь, что твоих братьев убила молния, прилетевшая с небес.

– Я с благодарностью принимаю твои слова, мудрый Велор.

Касп и Лоро промолчали.

– А я не буду советовать тебе забыть, Белый, – сказал Сайди, – я знаю, что забыть такое невозможно. Я прошу только об одном – не потеряй разум от ненависти к людям, и пусть жажда мщения не причинит вреда твоему рассудку.

Я с благодарностью посмотрел на него.

– Если моим братьям больше нечего сказать, – сказал Велор, – то, может быть, Белый, ты хочешь что-нибудь сказать напоследок?

– Да, я скажу. Велор, Касп, Лоро! Люди не остановятся на достигнутом. Они пришли в этот мир, чтобы жить в нем. Они пришли сюда, чтобы нашим миром правили их потомки. Они не оставят нас в покое. Рано или поздно, как уже говорил вам раньше, они, или их дети, или дети их детей придут и на ваши земли. Рано или поздно они начнут убивать вас и ваших детей. Рано или поздно они погонят вас, или ваших детей, или детей ваших детей. Вы думаете только о сегодняшнем дне, я же смотрю в будущее и вижу только наше поражение. Я хочу остановить людей сейчас, пока еще не слишком поздно. А еще я хочу, чтобы с вами не случилось то, что уже произошло со мной. Я хочу, чтобы вы не потеряли своих детей. Я хочу, чтобы ваши дети никогда не пришли к вам, старым и немощным, чтобы упрекнуть вас за то, что вы не истребили людей еще до того, как их логово стало неприкосновенным.

– Ты все сказал? – спросил Велор.

– Да.

– Тогда прощай, Белый. Наши дороги расходятся. Для наших племен будет лучше, если эти дороги никогда не пересекутся.

Я склонил голову. Касп молча кивнул мне, я ответил ему тем же, и Касп последовал за Велором, покинувшим место совета. Ко мне подошел Лоро:

– Я хочу, чтобы слова, которые я скажу, были только для твоих ушей, поэтому я остался.

– Говори, – я равнодушно посмотрел на него, – только предупреждаю тебя, Лоро: если ты снова будешь оскорблять меня, то нам придется решить наши разногласия в честном поединке.

– Нет, Белый, – презрение явно читалось в его глазах, – я не буду оскорблять тебя. Во всем, что произошло с твоим новым племенем, виноват только ты один. Ты виноват в их гибели, поэтому ты можешь впредь не рассчитывать на нашу помощь. Теперь ты – никто, изгой на собственных землях, гордый вожак племени из шести сейров. Что ты можешь сказать на это, Белый?

Он с вызовом посмотрел на меня.

– Я согласен с тобой, Лоро, – спокойно ответил ему я и от недоумения в его глазах мне стало смешно.

– Ты сказал мне чистую правду, Лоро, а я никогда не держу зла за подобные поступки, – пояснил я.

Если Лоро и хотел закончить наш спор дракой, то это ему не удалось. Я действительно больше не сердился на него. Я больше ни на кого не сердился. Теперь я был спокоен. Теперь я знал, что мне делать.

Сайди подошел ко мне и сел рядом.

– Спасибо, друг. Ты мне очень помог сегодня.

– Ты зря благодаришь меня, Белый. Если бы помог тебе в войне… но я не сделал этого. Мне надо заботиться о своих. Прости меня.

– Тебе не за что просить прощения, Сайди. Я благодарен тебе, что ты смог понять меня.

Какое-то время мы сидели молча.

Иногда молчание значит больше, чем длинные разговоры. Иногда ощущение того, что тебя понимают и сочувствуют, помогает тебе больше, чем реальные поступки.

– Как ты думаешь, почему Лоро меня так ненавидит? – спросил я.

– А ты не знаешь? – посмотрел на меня Сайди. – Разве ты не помнишь, что твоя ясса была из его племени?

Я помнил.

– Он давно возжелал ее, но она отвергла его. Она предпочла тебя и ушла с тобой, покинув родное племя. Поэтому Лоро так к тебе относится. Не может забыть.

Я промолчал. Отчего-то мне стало жаль этого озлобленного сейра, пытающегося унизить меня каждый раз при личной встрече, только потому, что его давным-давно отвергли. Моя светлая ясса уже много зим мертва, а он все еще не может простить мне ее выбор.

Я попрощался с Сайди и покинул место сбора племени Велора. Мой путь лежал к пограничным землям, землям, на которых живут одиночки – волки, покинувшие свое племя.

Я бежал по затихающему в вечерних сумерках лесу, зная, что скоро мне нужно будет найти подходящее место для ночлега. Я бежал и от наслаждения этими размеренными движениями, оттого, что я чувствовал каждый свой мускул, каждую жилку, мне было так легко, как давно уже не было.

У меня была цель, я знал, что для достижения этой цели мне придется пройти через множество страданий и лишений, но это не отпугивало меня, скорее, наоборот. Призраки моих мертвых детей не пропали в темноте моего успокоившегося рассудка. Я знал, что они ждут. Ждут, чтобы снова зажечь бешеный огонь в моей крови. Ждут, чтобы заставить мою притихшую ненависть снова закипеть в моем сердце. Пусть подождут. Теперь я знаю, что мне делать…

* * *

В комнате с прозрачной стеной в лаборатории Сергея Дубинина, уже прозванной в Башне «Клеткой», очнулся волк, которого его сородичи звали Этар. Несколько минут он приходил в себя, борясь с подступающей к горлу тошнотой, потом попытался встать, но лапы не держали его и он упал, задыхаясь. Вскоре он повторил свою попытку и на этот раз у него получилось. Он обошел комнату, старательно принюхиваясь и не пропустив ни одного сантиметра. Он тщательно обнюхал лежащий на металлическом отполированном подносе кусок размороженной говядины, также внимательно понюхал воду в широкой пластмассовой миске. Он осторожно потрогал стеклопластик, провел по нему лапой, надавил. Провел по стене когтями, сначала осторожно, затем сильней, затем изо всей силы. Пятнадцатисантиметровые когти оставили на прозрачной поверхности четыре незаметных тонких царапины, похожих на волоски.

Этар с силой ударил по стене. Стена не дрогнула. Губа волка поползла вверх, обнажив сжатые зубы. Приглушенное рычание вырвалось из глотки. Один за одним он нанес три мощных удара по прозрачной броне.

Увидев, что стеклопластик не поддается его страшному натиску, волк бросился на стену всем телом. Удары сыпались один за одним. В бессильной ярости волк раз за разом набрасывался на стены своей камеры. По «клетке» шло эхо. Один такой толчок мог свалить с ног здорового быка.

Рассвирепев, Этар подбросил миску. Вода с шумом выплеснулась на стены, миска прочертила в воздух изящную кривую и упала в дальнем углу камеры, стукнувшись о стену. Вслед за миской отправился и поднос. Сырое мясо с чмокающим звуком впечаталось в стеклопластик и медленно сползло вниз на пол.

Волк лег перед прямоугольником двери, положив голову на передние лапы, совсем как земной пес. Его полузакрытые глаза следили за дверью и отверстием у самого пола, в которое, по-видимому, ему просовывали пищу и воду. Каким-то образом, Этар сразу определил, что дверь – это единственный выход из этой комнаты. Ему было страшно тесном помещении. Он с детства привык к лесным просторам. Теперь стены душили его. Ему казалось, что они вот-вот сойдутся вместе, раздавят его, не дадут дышать. Когда он смотрел в одну точку, ему становилось легче.

Этар лежал перед дверью в ожидании того, кто осмелится войти в эту дверь. Если осмелится войти…

Сергей Дубинин и Майкл Фапгер наблюдали за ним. Видеокамеры были закреплены под самым потолком по углам «Клетки». Они молча наблюдали за его вспышкой ярости, отмечая про себя мощь ударов и способы их нанесения. Когда же волк успокоился, Сергей повернулся на стуле к сидящему рядом Майклу и прошептал, как будто волк мог его услышать:

– Он быстро приспосабливается.

– Да, – кивнул Майкл, – этого у него не отнимешь.

– Я думаю, что нужно дать ему время привыкнуть, – также шепотом сказал Сергей, прильнув к экрану.

– Конечно, чего-чего, а времени у нас навалом, – согласился Майкл и, спустя несколько секунд, произнес:

– Сергей.

– Что? – Дубинин с трудом оторвался от созерцания неподвижно лежащего на полу волка.

– Ты можешь говорить громко, он нас не услышит.

– Да, – снова прошептал Сергей и вернулся к прерванному Майклом занятию – он продолжал смотреть на тонкую желтую полоску глаз волка.

Казалось, из-под полузакрытых волчьих век струится малозаметное в мертвенно-белом свете ламп золотое сияние…

…"Команда-1" и «Команда-2» продолжили работу в лесу. Бригады работали с опережением графика. В этом немало способствовало чувство опасности, ощущавшееся людьми постоянно вне периметра. Солдаты продолжали охранять людей – это стало их предназначением.

Многие считали это нормальным – защищать людей, постоянно всматриваться в полумрак чужого леса, вслушиваться в каждый подозрительный звук и ежесекундно быть готовым, быть готовым ко всему.

К тому, например, что в любой момент тени деревьев могут извергнуть из своей предательской завесы гибкие сильные тела с желтыми глазами. И снова придется стрелять, чтобы не дать волкам добежать, чтобы спасти себя, соседей справа и слева и рабочих позади.

Многие боялись не успеть – не успеть прицелится и выстрелить, не успеть бросить гранату. Многие просто боялись, но заставляли себя выполнять свои ежедневные обязанности и от этого продолжали чувствовать себя нормальными людьми. Многие не умели терпеливо ждать и постоянно подталкивали взглядом стрелки и цифры часов, а многие терпеливо следили за тем, как медленно солнце ползет по небу, отмечая каждый час, каждую минуту.

Всех этих людей объединяла одна общая цель – как можно скорее отвоевать у этих тварей кусок земли, обезопасить себя, своих близких и своих друзей и зажить, наконец-то, полноценной нормальной жизнью.

Валить деревья, корчевать пни, рубить дрова, строить дома, вспахивать землю, сеять щедрой рукой семена, ждать всходов, собирать урожай.

Смотреть, как растут дети, заботиться о своих любимых, зашивать дыры, латать штаны, прорванные на коленях, быть опорой, хранить семью.

Любить своих единственных, защищать их, беречь, делать все, чтобы они были счастливы.

Каждое утро с радостью идти на работу, снова заставлять вещи работать так, как надо, чинить вещи, исправлять их, налаживать, следить, создавать что-нибудь новое.

Решать задачи, которые кажутся невыполнимыми, постигать, как устроен окружающий мир.

Помогать людям, не давать им уйти раньше времени, сшивать разорванные ткани, сращивать сломанные кости.

Прильнув глазом к окуляру микроскопа, всматриваться в невидимый мир, постигая природу, определять пользу или вред.

Готовить для людей вкусную еду, печь хлеб, заботиться о том, чтобы никто не остался голодным.

Просто жить. Жить, не обращая внимания на мир по ту сторону защитных ограждений. Жить так, чтобы не бояться смерти. Жить…

…Адам Фолз, Ричард Вейно и Джек Криди-младший вели «Титан» уже сто семьдесят часов. Адаму и Ричарду вполне хватало четырех часов сна в сутки. Джек, как он ни пытался сопротивляться натиску со стороны взрослых «пилотов», был все-таки был сломлен и его заставляли спать всю ночь до утра. Тем более работа ночью была простой и монотонной – дирижабль нужно просто было поддерживать на определенной высоте. Адам и Ричард только следили за экранами контроля термовизоров, но уже четвертые сутки им не попадалось ни одной живой твари крупнее оленя.

Живности внизу хватало – люди уже узнали о существовании оленей и долго удивлялись, насколько местные олени похожи на земных, разглядывая фотографии, снятые цифровыми камерами «Титана» с большим увеличением. Видели стада травоядных животных, похожих на бизонов и для удобства окрестили их так.

Более мелкие существа редко попадалась под объективы видеокамер, их было заметно только на термооптике. Еще людям наблюдателям увидели птиц размером от воробья до цапли. Они произвели съемку в инфракрасных лучах и заснять несколько ночных видов.

Изучение рельефа местности показало, что людям не очень повезло с местом высадки. Возле Башни лес рос более густой.

Чем дальше на север забирался «Титан» – тем реже росли деревья. С помощью видеокамер удалось увидеть далеко на севере, километров за двести-триста, крошечные снежные пики и зубчатую цепь далеких гор.

Время от времени внешняя эластичная оболочка дирижабля теряла газ, «Титан» начинал снижение и объем газа нужно было пополнять. Запасные баллоны с гелием опустели уже наполовину.

Каждый раз, отдав команду автоматике дирижабля открыть вентиль на баллонах с газом, Адам покрывался холодным потом – боялся, что что-нибудь не сработает. Вообще, беспилотная разведка ему нравилась хотя бы тем, что не приходилось рисковать чужими жизнями, но терять единственный, а поэтому бесценный, дирижабль из-за неполадок в системе связи или управления – ему не очень улыбалось.

В последнее время Адам боялся всего. Боялся, что порывом ветра повредит приемную антенну. Боялся, что лопнет оболочка из-за перепадов температуры на большой высоте. Что откажет какая-нибудь механическая деталь вроде вентилей; что датчики неправильно покажут объем оставшегося газа и дирижабль не сможет вернуться домой.

Страхи начали надоедать Адаму, но он ничего не мог с этим поделать. Он знал, что конструкция «Титана» надежна, что все системы неоднократно и тщательно проверены и отлажены, но чувствовал себя нормально только тогда, когда сам садился за управление.

Еще Адама нервировало, что волки смогли обмануть систему теплового наблюдения трюком с глиняным экраном.

Ему казалось, что леса кишат волками, готовыми в любой момент напасть на группы, работающие в лесу. Ему было в тысячу раз проще схватиться с врагом в открытой схватке лицом к лицу, чем ежедневно ждать нападения.

Любопытно, что солдаты, постоянно работающие в лесу, лучше справлялись с этим постоянным ощущением опасности.

Они уже неплохо ориентировались, умели различать отдельные предметы на большом расстоянии и в тени деревьев, что объяснялось состоявшейся адаптацией зрения к переменному контрастному освещению.

Эти люди лучше разбирались в лесной разноголосице различных звуков, поначалу заставлявших их поминутно хвататься за оружие.

Адаму, постоянно находившемуся в Башне, было труднее каждый день ждать сообщения по радио об очередном нападении на людей. Но дни проходили, а нападений больше не было. От этого Адам чувствовал себя еще хуже. Волки что-то замышляют. Он ненавидел себя за то, что он никак не мог успокоиться. Каждый день Фолз говорил себе, что нервничать заранее – значит, попусту тратить нервы, но ничего не мог с этим поделать.

Но однажды ему стало легче.

В этот день он пообедал в столовой и вернулся с бутербродами и горячим бульоном для Ричарда. Джек управлял полетом «Титана», сменив Ричарда. Адам и Ричард вполголоса, чтобы не отвлекать Джека, говорили, что через сорок восемь часов дирижабль придется возвращать на базу – запас гелия уже составил треть от первоначального объема запасных баллонов. Ричард с наслаждением отпил полкружки горячего куриного бульона и откусил сразу полбутерброда с ветчиной, когда звенящий от возбуждения голос молодого Криди произнес:

– Мистер Вейно, мистер Фолз, посмотрите, пожалуйста сюда.

Джек очень редко говорил таким голосом. За эту неделю, проведенную в одной комнате, Адам и Ричард успели уже изучить голос Джека. Ричард смог поставить кружку с бульоном на стол, не расплескав ни капли, и судорожным движением проглотил остатки бутерброда – так крупные гекконы глотают пойманную муху. Адам подошел к столу, за которым сидел Джек, пытаясь скрыть дрожь в пальцах.

– Прошу, – Джек широким жестом указал на экран термовизора.

Адам проследил за ним и увидел то, что они так долго ждали и уже почти не надеялись увидеть.

– Полюбуйтесь на наших друзей, – улыбнулся Джек.

На темном экране термовизора копошились маленькие огненно-теплые, переливающиеся светло-красным и масляно-желтым фигурки с характерно знакомыми угловатыми очертаниями голов.

Поблизости такие же фигурки, только размером побольше, медленно обходили группки копошащихся маленьких фигурок, или лежали неподалеку. Чуть дальше располагались крупные фигуры можно было четко различить массивные лапы, крупные вытянутые тела, большие головы на коротких толстых шеях.

– Детеныши, – Джек указал на маленькие фигурки, – самки, – палец переместился к пятнам побольше, – взрослые волки, – палец осторожно постучал по одной из больших фигурок и опустился.

– Как их много, – прошептал Адам.

– Да-а-а, – протянул Ричард.

– Приблизительно голов сто двадцать, – на глазок заявил Джек.

Его правая рука плавно наклонила ручку управления дирижаблем влево, пальцы левой руки нажали несколько кнопок на клавиатуре компьютера.

– Захожу на разворот, сделаем парочку кругов.

– Какую там «парочку»? – улыбнулся пришедший в себя Ричард. – Будем кружить до темноты, чтобы точно знать, сколько еще с охоты вернется.

– Координаты? – спросил Адам.

– Все уже записано, – Джек легонько похлопал рукой по дисплею, – с точностью до метра, как в аптеке.

– Посчитайте, сколько их, сколько детенышей, сколько самок, сколько волков, нанесите на карту расположение, сориентируйтесь по местности, определите ориентиры, поищите протекающие рядом ручьи, у них же должна быть поблизости вода, – лихорадочно заговорил Адам, но тут же сам себя одернул за излишнюю суетливость.

Он замолчал, провел рукой по волосам, потом правой рукой потрогал себя за подбородок, проверил, на месте ли губы, щеки, нос.

Все было на месте.

– Проследишь, Ричард? – спросил Адам.

– Конечно, старший, – ответил Ричард, пододвигая свой стул поближе к столу.

– Ну, что, Джек, готов загибать пальцы? – спросил Ричард.

– Готов, как и вы.

– Тогда поехали.

– Хорошо, – прошептал Адам сам себе.

Он повернулся и вышел из комнаты контроля на обзорную площадку Башни. Он не застегивал куртку, хотя ветер был уже довольно холодным – до захода солнца оставался еще час. Адам подошел к высокому барьеру ограждения и взялся обеими руками за его холодный край.

Адам посмотрел вниз. Там, к ограде внутреннего периметра подходили отряды людей, весь день спокойно проработавшие в лесу. Отсюда, сверху, они напоминали Адаму усталых натруженных муравьев, возвращающихся домой с грузом на спине. Ограда тоненькой сверкающей ниткой отрезала людей от леса. Брезентовые холмики палаток, напоминали верхушки кротовых нор; а дальше высился серый бугор полевого госпиталя с красным крестом на верхушке. Увидел, как зажигаются многочисленные огни, совсем, как там, на Земле. И так же, как и на бесконечно теперь далекой Земле, эти огни почему-то показались ему теплыми.

Адам стоял и смотрел на то, как на Лимбу опускается ночь, как солнце медленно клонится к горизонту, раскрашивая верхушки елей в приглушенные темно-зеленые тона. Он стоял так очень долго, в первый раз имея возможность наблюдать закат солнца с начала до конца. Он дождался, когда последний ослепительно яркий лучик солнца сверкнет над острой пикой верхушки сосны и мазнет его щеку на прощанье.

Адам Фолз повернулся и застегнул куртку. Ему стало холодно, он уже собрался вернуться, чтобы посмотреть, как там дела у Ричарда и Джека, он уже сделал шаг, но тут же застыл на месте.

В наступившей тишине он услышал далеко разносящийся над лесами, плотным кольцом окружающим Башню, высоко взлетающий в почерневшее небо, печальный волчий вой…