Черная тень над моим солнечным завтра

18. Теорема Пифагора

На уединенном и безлюдном участке строительства медленно бредут два старых рабочих — Макар Ильич и Захар Кузьмич. Встретив иностранных специалистов, они раскланиваются с дружелюбным приветствием.

При помощи мимики, нескольких английских и русских слов, усиленно жестикулируя, они пытаются изъясниться.

Макар Ильич материалист. Щупая добротней костюм Де-Форреста и одобрительно кивнув усатой головой, он спрашивает;

— Гуд… Добро материал. Сколько стоит такой оверкот в Америке?

— Тридцать пять долларов.

— А сколько уоркер… такой как он или такой как я, зарабатывает в неделю?

— Шестьдесят восемьдесят долларов.

— Это выходит можно заработать целых два костюма в неделю! — размышляет вслух Захар Кузьмич.

— Не может быть, — сомневается Макар Ильич.

Они переспрашивают еще раз.

— Я уже несколько лет на приличный костюм не соберусь, — безнадежно машет рукой Захар Кузьмич.

— Мистер Де-Форрест, мистер Де-Форрест! — зовет запыхавшаяся Ирина.

Инженер обрадованно обращается к ней.

— Мы разговариваем и поняли только наполовину друг друга. Что интересует русских друзей?

— Да интересовались мы, барышня, насчет иностранных штанишек. Спрашивали, когда их в наш заводской кооператив привезут? — полушутя говорит Макар Ильич

Ирина переводит вопросы и ответ Де-Форреста.

— Очевидно ваше правительство, экономя средства для построения социализма, не закупает необходимых товаров заграницей. К примеру, когда строится дом небогатым человеком, он вынужден отказывать себе во многом и экономить даже в одежде, — объясняет американский инженер.

Макар Ильич подымает свое блинообразное кепи и многозначительно почесывает пальцем за затылком.

— На кой шут мне такой социализм нужен! Что я из него штаны себе сошью, что ли? Вот вишь — грешное тело потомственного пролетария и строителя этого, так сказать, социализма прикрыть нечем, — укоризненно говорит рабочий.

— Срам один. Когда революцию делали, коммунисты пообещали отдать фабрики рабочим, а землю — крестьянам!

— Революцию сделали, а потом землицу-то отобрали в колхозы, а на фабрике пролетария первейшим подлецом сделали. Попробуй опоздай на работу — тюрьма. Не выйди на работу один день — тюрьма… Скажи слово — тюрьма. В общем коммунизм — сплошная тюрьма!

Залпом, перебивая друг друга, рассказывают Макар Ильич и Захар Кузьмич.

— Де-Форрест внимательно слушает Иринин перевод и угощает рабочих сигарой. Вдали появляется тень соглядатая.

Оба пролетария, испуганы, Макар Ильич приставив палец ко рту, шопотом обращается к Ирине.

— А вы, барышня, не выдайте нас. Знаете какие времена настали. Слова сказать невозможно!

— Нет, нет, папаши! Не сомневайтесь, — успокаивает Ирина.

— До свиданья, мистер Де-Форрест!

— Спасибо за беседу, — торопливо прощаются рабочие.

— Славные эти русские старики. Мне кажется, что они переживают какую-то глубокую потрясающую драму? — спрашивает Де-Форрест.

— Мистер Де-Форрест! Не только они, весь русский народ переживает потрясающую драму.

Макар Ильич выкладывает огнеупорным кирпичем изнутри мартеновскую печь. Сквозь отверстие виден проходящий Де-Форрест.

— Видел на иностранце костюмчик? — таинственно спрашивает Макар Ильич у своего соседа.

— Ну и что тебе с этого… На чужой каравай рта не разевай, — недовольно отвечает пожилой рабочий.

— В Америке, говорят, рабочий в неделю может заработать два таких костюма.

— Мало ли что говорят! Говорят, что у них капиталистическая эксплоатация. А у нас говорят и эксплоататоров нет, а житьишко совсем никудышное стало. При царе-батюшке в России жизнь хороша была. Ты ведь не молокосос, помнишь наверно?

— Как не помнить? Я на Путиловском работал. Пятьдесят, рублей в месяц получал… Целый капитал был. Кроме того наградные и подарки на праздники, — вздыхает Макар Ильич.

— Чего нужно было?

— Революции наверно? — иронизирует Макар Ильич.

— Кабала одна!

— Эх! Война кабы, что ль? — чешет затылок рабочий, откладывая кирпич.

— Чего тебе на войне делать? — удивлен Макар Ильич.

— Да, может быть, коммуну прогнали б. Сбросили с шеи русского народа кровопийцу — самозванного Ирода!

Увидав подкрадывающийся силуэт, Макар Ильич делает предостерегающий жест рукой.

В горниле печи снова звенят молотки каменщиков.