Черное солнце Третьего рейха. Битва за «оружие возмездия»

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПЛОХО НАПИСАННЫЙ ФИНАЛ

Окончание Второй мировой войны в Европе, по крайней мере в том виде, в каком оно обычно излагается, представляется абсолютно бессмысленным, ибо то, что написано в учебниках истории, напоминает не что иное, как плохо написанный финал к одной из мелодраматических опер Вагнера.

В октябре 1944 года немецкий пилот и специалист по ракетной технике по имени Ганс Цинссер летел в сгущающихся сумерках на двухмоторном бомбардировщике «Хейнкель-111» над провинцией Мекленбург, расположенной на севере Германии на побережье Балтийского моря. Он вылетел вечером, чтобы избежать встречи с истребителями союзников, которые к этому времени захватили полное господство в небе Германии. Цинссер никак не мог знать, что увиденное им в ту ночь будет после войны на долгие десятилетия упрятано в совершенно секретные государственные архивы Соединенных Штатов. И уж определенно он не мог предположить, что его свидетельские показания, в конце концов рассекреченные на самом рубеже тысячелетий, станут поводом заново переписать или по крайней мере придирчиво пересмотреть историю Второй мировой войны. Рассказ Цинссера о том, что он увидел в том ночном полете, одним махом разрешает одну из самых больших загадок, связанных с окончанием войны. Одновременно он ставит новые загадки, поднимает новые вопросы, позволяя на мгновение заглянуть в пугающий запутанный мир секретного оружия, которое разрабатывалось нацистами. Показания Цинссера открывают самый настоящий ящик Пандоры с информацией о проводимых в Третьем рейхе работах по созданию жуткого оружия, по размаху и возможным ужасающим последствиям применения значительно превосходящего обычные атомные бомбы. Что гораздо важнее, его показания также порождают очень неприятный вопрос: почему правительства стран-союзниц, и Америки в частности, держали все это засекреченным так долго? Что же мы на самом деле получили от нацистов в конце войны?

Однако каков же этот плохо написанный финал мировой войны?

Для того чтобы оценить в полной мере, насколько плохо написан этот финал, лучше всего начать с наиболее логичного места: Берлин, бункер, запрятанный глубоко под землей, последние недели войны. Именно там, в причудливом сюрреалистическом мирке, оторванном от окружающего мира, страдающий манией величия нацистский диктатор укрывается со своими генералами, не обращая внимания на град американских и советских бомб, превращающих прекрасный город Берлин в груду развалин. Адольф Гитлер, канцлер и фюрер съеживающегося с каждым днем Великого германского рейха проводит совещание. Левая рука его непроизвольно дергается, время от времени ему приходится прерываться, чтобы промокнуть слюну, стекающую изо рта. Лицо у него мертвенно-бледное; его здоровье подорвано лекарствами, которые постоянно вкалывают ему врачи. Водрузив на нос очки, фюрер прищуриваясь разглядывает разложенную на столе карту[4].

Генерал-полковник[5] Готтард Хейнрици, командующий группой армий «Висла», которой приходится противостоять многократно превосходящим численностью армиям маршала Жукова, подошедшим к Берлину уже ближе чем на шестьдесят километров, умоляет фюрера выделить ему подкрепление. Хейнрици недоумевает по поводу диспозиции германских войск, которую видит на карте: самые отборные и боеспособные части находятся далеко на юге, отражая натиск сил маршала Конева в Силезии. Таким образом, эти войска, что совершенно необъяснимо, обороняют Бреслау и Прагу, а не Берлин. Генерал умоляет Гитлера перебросить часть этих войск на север, но тщетно.

«Именно Прага, — с мистическим упрямством отвечает фюрер, — является ключом к победе в войне». Изнемогающим под натиском превосходящих сил противника войскам генерал-полковника Хейнрици придется «обойтись без подкреплений»[6].

Можно также предположить, как Хейнрици и другие присутствующие генералы с тоской бросали взгляды на карту Норвегии, где по-прежнему оставались десятки тысяч немецких солдат, хотя эта страна уже давно потеряла всякое стратегическое и оперативное значение для обороны рейха. И действительно, почему Гитлер держал так много германских войск в Норвегии до самого конца войны?[7]

Такая парадоксальная дислокация германских войск является первой тайной плохо написанного финала войны на европейском театре. И немецкие генералы, и генералы союзников много размышляли над этой загадкой после войны; в конце концов и те, и другие списали все на сумасшествие Гитлера, — это заключение стало частью «легенды союзников», повествующей об окончании войны. В подобной интерпретации действительно есть свой смысл, ибо если предположить, что Гитлер отдавал приказы разместить войска в Норвегии и в Силезии в один из редких периодов прояснения рассудка, какими соображениями он мог руководствоваться? Прага? Норвегия? Никаких военных оснований для такой дислокации не было. Другими словами, уже само по себе направление войск в Норвегию и Чехословакию свидетельствует о том, что Гитлер полностью потерял связь с реальностью. Следовательно, он действительно был сумасшедшим.

Однако, судя по всему, на этом «маниакальное безумие» фюрера не заканчивается. На совещаниях высшего военного командования в последние недели войны Гитлер неоднократно повторял хвастливые утверждения о том, что Германия скоро будет обладать таким оружием, которое вырвет победу из челюстей поражения «без пяти минут полночь». Вермахту лишь необходимо продержаться еще чуть-чуть. И в первую очередь нужно удержать Прагу и Нижнюю Силезию.

Разумеется, стандартная интерпретация истории объясняет (точнее, пытается отделаться поверхностным объяснением) эти и другие подобные высказывания нацистских главарей в последние дни войны одним из двух способов. Одна школа воспринимает их как ссылки на более совершенные модификации «Фау-1» и «Фау-2», либо на межконтинентальные баллистические ракеты «А-9» и «А-10», реактивные истребители, зенитные ракеты с тепловой головкой наведения и другое оружие, которое разрабатывали немцы. Заключение сэра Роя Феддена, одного из английских специалистов, направленных после окончания войны изучать секретное оружие нацистов, не оставляет сомнений относительно смертельно опасного потенциала подобных исследований:

Другая школа историков именует подобные высказывания нацистских лидеров бредом сумасшедших, которые отчаянно стремятся затянуть войну и тем самым продлить свою жизнь, подняв боевой дух истощенных в боях армий. Так, например, для полноты картины всеобщего безумия, охватившего руководство Третьего рейха, приводятся слова верного приспешника Гитлера, министра пропаганды доктора Геббельса, который в одной из речей в конце войны похвалялся, будто видел «оружие такое устрашающее, что от одного его вида останавливается сердце». Ну вот, бредни еще одного сумасшедшего нациста.

Однако и на другой стороне «легенды союзников» происходят не менее загадочные и необъяснимые события. В марте и апреле 1945 года 3-я американская армия под командованием генерала Джорджа С. Паттона несется через южную Баварию, насколько это только возможно в оперативном плане, направляясь по кратчайшему пути к:

1) огромным военным заводам «Шкоды» под Пльзенем, к тому времени буквально стертым с лица земли союзной авиацией;

2) Праге;

3) горам Гарц в Тюрингии, известным в Германии как «Dreiecks» или «Три угла», области между старинными средневековыми городами Арнштадт, Йонашталь, Веймар и Ордруф[9].

Бесчисленные исторические труды упорно твердят, что на этом маневре настоял Верховный штаб союзных экспедиционных сил (ВШСЭС). Штаб посчитал этот маневр необходимым вследствие сообщений о том, что нацисты намереваются дать последний бой в «Альпийской национальной цитадели», сети горных укреплений, протянувшихся от Альп до гор Гарц. Поэтому, как гласит официальная история, действия 3-й армии были направлены на то, чтобы отрезать пути отступления гитлеровских войск, спасающихся бегством из мясорубки под Берлином. Приводятся карты, которые в некоторых случаях сопровождаются рассекреченными германскими планами — порой относящимися к эпохе Веймарской республики! — подтверждающими существование такой цитадели. Вопрос решен.

Однако в этом объяснении есть одна загвоздка. Воздушная разведка союзников обязательно должна была доложить Эйзенхауэру и ВШСЭС, что в пресловутой «национальной цитадели» укрепленных опорных пунктов раз-два и обчелся. Больше того, разведка доложила бы, что эта «цитадель» в действительности никакой цитаделью не является. Несомненно, генерал Паттон и командиры дивизий его армии имели хотя бы частичный доступ к данной информации. В таком случае зачем же было нужно это невероятно стремительное и в общем-то безрассудное наступление, которое, как пытается убедить нас послевоенная «легенда союзников», призвано было отрезать пути отступления нацистов, бегущих из Берлина, которые на самом деле никуда не бежали, в укрепленный район, которого на самом деле не существовало? Загадка становится все более запутанной.

Затем, что примечательно, по странной прихоти судьбы генерал Паттон, самый выдающийся американский полководец Второй мировой войны, внезапно умирает — как полагают некоторые, при весьма подозрительных обстоятельствах, от осложнений травм, полученных в результате незначительной автомобильной аварии вскоре после окончания войны, в самом начале военной оккупации Германии державами-победительницами. Для многих не вызывает никаких сомнений, что смерть Паттона была весьма подозрительной. Но какие же объяснения предлагают те, кто не считает ее случайной? Одни считают, что генерала устранили за его высказывания о том, что нужно «раз вернуть германские армии кругом» и двинуть их первым эшелоном вторжения союзных войск в Советский Союз. Другие утверждают, что Паттона ликвидировали, так как он знал о том, что союзникам известно о расправе Советов над английскими, американскими и французскими военнопленными, и угрожал предать эти сведения гласности. В любом случае, хотя острый язык Паттона и его гневные вспышки хорошо известны, чувство воинского долга имело для генерала слишком большое значение, чтобы он в действительности мог серьезно лелеять подобные мысли. Подобные версии хороши для дискуссий в Интернете и для сюжетов кино, и ни одна из них не дает достаточных мотивов для убийства самого прославленного американского генерала. С другой стороны, если Паттон действительно был убит, что именно явилось достаточным мотивом?

И тут одинокий германский летчик Ганс Цинссер и его наблюдения предлагают ключ к загадке, почему понадобилось заставить умолкнуть генерала Паттона. Давайте обратимся к другому, менее широко распространенному объяснению молниеносного броска Третьей армии в южные районы Германии и в Богемию, совершенного в самом конце войны.

Но что именно обнаружили дивизии Паттона под Пльзенем и в лесах Тюрингии? Лишь после недавнего объединения Германии и рассекречивания восточногерманских, британских и американских документов появилось достаточно информации, чтобы обрисовать в общих чертах эту' фантастическую историю, дать ответы на вопросы — и объяснить причины возникновения послевоенной «легенды союзников».

Наконец, мы подходим к основной теме послевоенной «легенды союзников». По мере того как союзные войска все дальше углублялись на территорию Германии, все более многочисленные отряды ученых и экспертов и их координаторы Ио разведки рыскали по рейху, выискивая германские патенты и секретные разработки в области вооружения, в первую очередь пытаясь определить состояние работ по созданию германской атомной бомбы[11]. Союзники высосали из Германии все сколько-нибудь значимые научно-технические достижения. Данная операция стала самым значительным перемещением новых технологий в истории. Даже на самом последнем этапе войны, когда союзные армии продвигались по Западной Европе, со стороны союзников существовали опасения того, что Германия опасно близка к созданию атомной бомбы и может применить одно или несколько ядерных устройств для удара по Лондону или другим целям. И доктор Геббельс в своих речах про устрашающее оружие, от которого замирает сердце, только укреплял эти страхи.

И вот тут «легенда союзников» становится только еще больше запутанной. Именно здесь плохо написанный финал стал бы поистине комическим, если бы с ним не было связано столько человеческих страданий. Ибо факты достаточно очевидны, если изучить их в отрыве от привычных объяснений. На самом деле возникает вопрос: а не заставили ли нас думать об этих фактах в определенном ключе? По мере того как союзные армии все глубже вторгались на территорию рейха, все больше и больше знаменитых немецких ученых и инженеров оказались захвачены союзниками или сами сдавались в плен. А среди них были первоклассные физики, в том числе несколько лауреатов Нобелевской премии. И большая их часть в том или ином виде имела отношение к различным нацистским проектам создания атомной бомбы.

Среди этих ученых были Вернер Гейзенберг, один из основателей квантовой механики, Курт Дибнер, физик-ядерщик, и Пауль Хартек, химик-ядерщик, а также Отто

Ган, химик, открывший явление ядерного деления, и, как это ни странно, Вальтер Герлах, чьей специальностью была не ядерная, а гравитационная физика. Перед войной Герлах написал несколько понятных лишь избранным трудов на такие маловразумительные темы, как поляризация спина и физика завихрений, которые едва ли можно считать основой ядерной физики. И уж определенно никак нельзя было ожидать встретить такого ученого среди тех, кто трудился над созданием атомной бомбы[12].

К большому удивлению союзников, научно-поисковые группы не обнаружили ничего, кроме грубых попыток Гейзенберга создать действующий атомный реактор, попыток совершенно неудовлетворительных, неудачных и поразительно неумелых. И это «германское неумение» в базовых вопросах физики ядерной бомбы стало основным элементом «легенды союзников» и остается таковым по сей день. Однако это поднимает еще один загадочный вопрос относительно плохо написанного финала.

Ведущих немецких ученых — Вернера Гейзенберга, Пауля Хартека, Курта Дибнера, Эриха Багге, Отто Гана, Карла-Фридриха фон Вайцзеккера, Карла Виртца, Хорста Коршинга и Вальтера Герлаха — перевезли в английский городок Фарм-Холл, где их содержали в полной изоляции, а все их разговоры прослушивались и записывались. Расшифровки этих разговоров, знаменитые «расшифровки Фарм-Холла», были рассекречены правительством Великобритании только в 1992 году! Если немцы были настолько некомпетентны и так отстали от союзников, зачем понадобилось столь долго держать эти документы засекреченными?[13] Всему виной бюрократическая оплошность и инерция? Или же в этих документах содержалось нечто такое, что союзники не хотели раскрывать до самого последнего времени?

Поверхностное ознакомление с расшифровками разговоров лишь еще больше запутывает тайну. В них Гейзенберг и компания, узнав про атомную бомбардировку Хиросимы, веду! бесконечные споры относительно моральных аспектов своего собственного участия в работах по созданию атомной бомбы, проводившихся в нацистской Германии.

Но это еще не все.

Судя по этим расшифровкам, Гейзенберг и компания, в течение шести лет войны страдавшие необъяснимой научной безграмотностью, так и не сумевшие разработать и построить действующий ядерный реактор для производства плутония, необходимого для создания бомбы, после окончания войны вдруг снова становятся первоклассными физиками и нобелевскими лауреатами. И действительно, не кто иной, как сам Гейзенберг, через считаные дни после бомбардировки Хиросимы прочитал собравшимся немецким ученым лекцию об основных принципах конструкции атомной бомбы. В этой лекции он защищает свои первоначальные оценки того, что бомба должна иметь размер ананаса, а не быть огромным чудовищем весом в тонну или даже две, на чем он настаивал на протяжении почти всей войны. И, как мы узнаём из этих расшифровок, химик-ядерщик Пауль Харгек подошел близко — угрожающе близко — к оценке правильной критической массы урана в бомбе, сброшенной на Хиросиму[14].

Подобная научная удаль поднимает еще один вопрос, который напрямую опровергает «легенду союзников», ибо некоторые варианты этой легенды утверждают, что немцы никогда не занимались серьезно вопросом создания атомной бомбы, потому что они — в лице Гейзенберга — ошиблись в оценке критической массы на несколько порядков, тем самым лишив проект практической целесообразности. Однако не вызывает сомнений, что Хартек сделал свои расчеты значительно раньше, так что оценки Гейзенберга не были единственными, от которых отталкивались немцы. А из небольшой критической массы следует практическая осуществимость создания атомной бомбы.

В своей лекции, прочитанной 14 августа 1945 года перед немецкими учеными, собранными в Фарм-Холле, Гейзенберг, согласно Полу Лоуренсу Роузу, употреблял тон и выражения, которые указывали на то, будто «он только что понял правильное решение» относительно небольшой критической массы, необходимой для создания атомной бомбы[15], поскольку другие оценивали критическую массу в районе четырех килограммов. Это также лишь сгущает тайну. Для Роуза, сторонника «легенды союзников» — но только теперь уже версии, существенно переработанной в свете «расшифровок Фарм-Холла», — «другие», скорее всего, это сами журналисты союзников[16].

В первые послевоенные годы голландский физик Самюэль Гудсмит, еврей по национальности, участник «Манхэттенского проекта», объясняет эту загадку, а также многие другие тем, что ученые и инженеры союзников были просто лучше тех самых немцев, которые создали новую дисциплину квантовой механики и ядерной физики. И это объяснение в сочетании с очевидно неуклюжими попытками самого Гейзенберга создать действующий ядерный реактор неплохо выполняло свою задачу до тех пор, пока не были расшифрованы разговоры немецких ученых.

После снятия грифа секретности с расшифровок с их поразительными откровениями о том, что Гейзенберг в действительности правильно представлял себе конструкцию атомной бомбы, а кое-кто из ученых прекрасно понимал возможность получения обогащенного урана в достаточных для создания бомбы количествах без необходимости иметь работоспособный ядерный реактор, «легенду союзников» пришлось немного подправить. Появилась книга «Война Гейзенберга» Томаса Пауэрса, довольно убедительно доказывающая, что Гейзенберг на самом деле саботировал германскую атомную программу. Однако едва вышла эта книга, как Лоуренс Роуз ответил на нее своим трудом «Гейзенберг и нацистский проект создания атомной бомбы», доказывая еще более убедительно, что Гейзенберг до самого конца оставался преданным своей родине, однако вся его деятельность была основана на в корне неправильном понимании природы ядерного деления, вследствие чего он на несколько порядков завысил оценку критической массы, необходимой для создания атомной бомбы. Немцы так и не смогли получить бомбу, утверждает новая версия легенды, потому что у них не было действующего реактора, чтобы превратить обогащенный уран в плутоний, необходимый для создания бомбы. К тому же, грубо ошибившись в оценке критической массы, они не имели стимулов продолжать работы. Все достаточно просто, и вопрос снова оказывается закрытым.

Однако ни Пауэрс, ни Роуз в своих книгах на самом деле так и не приближаются к сердцу загадки, ибо легенда по-прежнему требует верить в то, что «талантливые физики-ядерщики, блиставшие в предвоенные годы, в том числе нобелевские лауреаты… которых во время войны вдруг словно поразила какая-то таинственная болезнь, превратившая их в бестолковых глупцов»[17], внезапно и совершенно необъяснимо излечились через считаные дни после бомбардировки Хиросимы! Больше того, две так сильно расходящиеся между собой современные интерпретации одного и того же материала, предложенные Роузом и Пауэрсом, лишь подчеркивают его двусмысленность в целом и сомнения по поводу того, знал ли Гейзенберг правду, в частности.

Ситуацию нисколько не улучшают события в противоположном конце земного шара, на Тихоокеанском театре поенных действий, ибо там американским исследователям после окончания войны предстояло обнаружить столь же странные факты.

Так, после атомной бомбардировки Нагасаки император Хирохито, преодолев сопротивление министров, которые требовали продолжать войну, принял решение о безоговорочной капитуляции Японии. Но почему японские министры настаивали на продолжении войны, несмотря на подавляющее превосходство союзников в обычных видах вооружения и, кроме того, потенциальный ливень атомных бомб? В конце концов, две бомбы запросто могли превратиться в двадцать. Конечно же, можно списать возражения министров намерениям императора на «гордые самурайские традиции», на «японское понятие чести» и так далее. И подобное объяснение получится вполне приемлемым.

Однако другое объяснение заключается в том, что членам японского кабинета министров было известно нечто секретное.

А известно им, вероятно, было то, что вскоре предстояло выяснить американской разведке: японцы «незадолго до капитуляции создали и успешно испытали атомную бомбу. Работы велись в корейском городе Конан (японское название города Хыннам) на севере полуострова»[18]. Эта бомба была взорвана, как утверждает автор, через день после того, как американская плутониевая бомба «Толстяк» взорвалась над Нагасаки, то есть 10 августа 1945 года. Другими словами, война в зависимости от решения Хирохито могла стать ядерной. Разумеется, к этому времени ничего хорошего дальнейшее затягивание войны Японии не сулило, поскольку у нее не было эффективных средств доставки ядерного оружия до сколько-нибудь значимой американской цели. Император остудил пыл своих министров[19].

Эти непроверенные утверждения наносят еще один удар по «легенде союзников», ибо где японцам удалось добыть уран, необходимый для создания атомной бомбы (которая у них якобы была)? И, что гораздо важнее, технологии его обогащения? Где они изготовили и собрали такое устройство? Кто отвечал за работы? Ответы на эти вопросы, как будет видно в дальнейшем, возможно, объясняют также и другие события, которые происходили уже через много лет после окончания войны, быть может, вплоть до наших дней.

Однако даже сейчас мы только начинаем проникать в суть этого «плохо написанного финала». Остается еще множество странных малоизвестных деталей, на которые следует обратить внимание.

Почему, например, в 1944 году одинокий бомбардировщик «Юнкере-390», огромный шестимоторный тяжелый сверхдальний транспортный самолет, способный совершить беспосадочный межконтинентальный перелет из Европы в Северную Америку и обратно, пролетел меньше чем в двадцати милях от Нью-Йорка, сфотографировал силуэты небоскребов Манхэттена и возвратился в Европу?[20] В ходе войны германская авиация совершила в обстановке строжайшей секретности несколько подобных сверхдальних перелетов, используя такие другие тяжелые сверхдальние самолеты. Но с какой целью и, что самое главное, какова была цель именно этого небывалого перелета?[21] То, что подобный перелет был крайне опасен, попятно без слов. Зачем немцам понадобилось создавать этот громадный самолет и зачем они пошли на огромный риск, только чтобы сделать фотографии, хотя было построено лишь два таких гигантских шестимоторных чудовища?

Чтобы закончить с «легендой союзников», вспомним некоторые странные подробности капитуляции Германии. Почему рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, массовый убийца, один из самых кровавых преступников в истории человечества, пытался договориться о сепаратном мире с западными державами? Разумеется, все это можно считать бредом сумасшедшего, а Гиммлер определенно страдал расстройством психики. Но что он мог предложить союзникам взамен сепаратного мира и спасения своей жалкой жизни?

Ну а странности самого Нюрнбергского трибунала? Легенда хорошо известна: такие несомненные военные преступники, как рейхсмаршал Геринг, фельдмаршал Вильгельм Кейтель и начальник оперативного штаба генерал-полковник Йодль были вздернуты на виселицу (Геринг, правда, обманул палача, еще до казни проглотив цианистый калий). Другие крупные нацистские шишки вроде гроссадмирала Карла Деница, крестного отца опустошительной подводной войны против союзного судоходства, министр вооружений Альберт Шпеер или министр финансов и президент Рейхсбанка Гельмар Шахт отправились за решетку.

Разумеется, на скамье подсудимых не было специалистов по ракетной технике из Пенемюнде во главе с доктором Вернером фон Брауном и генералом Вальтером Дорн-бергером, которые в рамках сверхсекретного проекта «Скрепка» вместе с другими учеными, инженерами и техниками уже были переправлены в Америку, чтобы возглавить программу создания баллистических и космических ракет[22]. Все эти специалисты, подобно своим коллегам, немецким физикам-ядерщикам, похоже, страдали тем же самым «заболеванием недотеп», ибо, создав еще в начале войны успешные прототипы «Фау-1» и «Фау-2», они затем оказались поражены похожим притуплением изобретательности и вдохновения и (как гласит легенда) выпускали лишь «бумажные ракеты» и теоретические труды[23].

Но, вероятно, наиболее примечательным является то обстоятельство, что на Нюрнбергском процессе по обоюдному согласию обвинителей со стороны как западных держав, так и Советского Союза из материалов было исключено обилие документов, свидетельствующих о пристальном внимании нацистского режима к оккультным верованиям и наукам[24]; это обстоятельство породило целую мифологию, поскольку данные документы не удостоились внимательного исследования на предмет их возможного влияния на разработку секретных видов оружия в нацистской Германии в годы войны

И, наконец, весьма любопытный факт, одна из тех очевидных вещей, которую обычно упускают из вида, если не привлечь к ней внимание: на испытаниях атомной бомбы, состоявшихся на полигоне Тринити в штате Нью-Мексико, было взорвано американское ядерное устройство, основанное на принципе сжатия плутония энергией имплозийного взрыва. Это испытание требовалось для того, чтобы проверить правильность концепции. Результат превзошел все ожидания. Но вот что необычайно важно — это обстоятельство обходится стороной практически во всех послевоенных официальных трудах, посвященных этой теме: урановая бомба, основанная на принципе достижения критической массы за счет «выстреливания», та самая бомба, которая впервые была применена в боевой обстановке, бомба, сброшенная на Хиросиму, не испытывалась пи разу. Как замечает немецкий автор Фридрих Георг, это пробивает зияющую брешь в «легенде союзников»:

«Легенда союзников» объясняет это по-разному; одни версии отличаются изобретательностью, другие более прямолинейны, но в основе своей все сводится к утверждению, что урановая бомба не была ни разу испытана потому, что в этом не было необходимости: настолько ее создатели были уверены в том, что все пройдет как надо. Таким образом, нас просят поверить в то, что американские военные сбросили атомную бомбу, которая никогда прежде не применялась, основанную на совершенно новых и еще не проверенных физических принципах, на вражеский город, причем враг этот, как было известно, также работает над созданием аналогичной бомбы!

Вот уж поистине плохо написанный, просто невероятный финал самой страшной войны в истории человечества.

Так что же все-таки увидел немецкий летчик Ганс Цинссер в ту октябрьскую ночь 1944 года, пролетая на бомбардировщике «Хенкель» в сгущающихся сумерках над северными районами Германии? Нечто такое (сам Цинссер об этом и не догадывался), что требует практически полного пересмотра плохо написанного вагнеровского либретто.

Запись его показаний включена в доклад военной разведки от 19 августа 1945 года, рулон номер А-1007, в 1973 году переснятый на пленку на базе ВВС в Максвелле, штат Алабама. Показания Цинссера приводятся на последней странице доклада:

Другими словами, некий немецкий летчик наблюдал испытание оружия, обладающего всеми признаками ядерной бомбы: электромагнитным импульсом, который вывел из строя радио, грибовидным облаком, продолжительным горением ядерного вещества в облаке и так далее. И все это происходило на территории, находившейся несомненно под контролем Германии, в октябре 1944 года, за целых восемь месяцев до испытания первой американской атомной бомбы в штате Нью-Мексико! Обратите внимание на то любопытное обстоятельство, что, по утверждению Цинссера, испытание проводилось в густонаселенном районе.

В показаниях Цинссера можно найти еще один любопытный факт, на который американские следователи не обратили внимание, а если и обратили, то данные о более подробном расследовании остаются секретными до сих пор: откуда Цинссеру было известно, что это было испытание? Ответ очевиден: ему было известно, потому что он имел к этому какое-то отношение, ибо несомненно союзники не могли контролировать испытательный полигон, находящийся в глубине территории нацистской Германии.

Выше в этом же самом докладе есть некоторые наводки, которые позволяют раскрыть тайну:

Эти два абзаца открывают много интересного.

Во-первых, на основании каких источников утверждается, что Германия ожидала получить атомную бомбу еще в конце 1944 года, намного опередив «Манхэттенский проект» (это утверждение открыто противоречит послевоенной легенде о том, что немцы в вопросе создания ядерно-го оружия значительно отставали)? И действительно, во время войны, по оценкам специалистов «Манхэттенского проекта», немцы все время опережали союзников, и такого же мнения придерживался руководитель проекта генерал Лесли Гровс. Однако после войны все вдруг переменилось. Америка не только оказалась впереди, но и, согласно легенде, она шла со значительным опережением на протяжении всей войны.

Рассказ Цинссера, помимо того, что полностью опровергает «легенду союзников», поднимает пугающий вопрос — известно ли было союзникам еще до окончания войны о том, что Германия испытала атомную бомбу? Если да, можно искать подтверждения этого, ибо остальные показания, содержащиеся в том послевоенном докладе вместе с рассказом Цинссера, указывают на то, что легенда начинала обретать форму уже тогда. Так, например, в докладе упоминается только про лаборатории, в которых проводились исследования вопроса обогащения урана и разделения изотопов. Однако одних только лабораторий недостаточно для создания настоящего работоспособного ядерного устройства. Поэтому уже в этом раннем докладе просматривается одна составляющая легенды: усилия немцев были вялыми, поскольку ограничивались лишь лабораторными исследованиями.

Во-вторых, обратите внимание на прозрачное утверждение о том, что Германия так и не смогла «применить бомбу в этой войне». Язык доклада предельно понятен. Однако создается впечатление, что слова подбирались сознательно, чтобы напустить туман и помочь зарождавшейся уже тогда легенде, поскольку в докладе не говорится о том, что немцы не испытали атомную бомбу, — утверждается лишь, что они ее не применили. Язык доклада поразительно аккуратный, выверенный, и это не может не наводить на размышления.

В-третьих, обратите внимание, насколько значительный объем информации раскрывается — судя по всему, непреднамеренно, — относительно немецких исследований в области создания атомной бомбы, ибо из документа очевидно следует, что Германия занималась урановой бомбой. Плутониевая бомба не упоминается ни разу. В то же время теоретические принципы получения плутония и возможности создания атомной бомбы на основе плутония, несомненно, были немцам известны, о чем красноречиво свидетельствует совершенно секретный меморандум Управления вооружения и боеприпасов, подготовленный в начале 1942 года[27].

Таким образом, именно отсутствие упоминаний о плутонии в данном докладе дает нам первую существенную улику в вопросе понимания истинного характера ядерных исследований в нацистской Германии. Именно оно объясняет, почему немцы никогда не делали упор на создание работающего реактора для получения из урана плутония, необходимого для производства атомной бомбы: это было им не нужно, поскольку существовали другие методы обогащения урана и выделения чистого изотопа пригодного для использования в ядерном устройстве, в количестве, достаточном для получения критической массы. Другими словами, «легенда союзников» о неспособности Германии создать атомную бомбу вследствие отсутствия работоспособного ядерного реактора с научной точки зрения является полной чушью, потому что реактор необходим только для получения плутония. Если же речь идет о создании урановой бомбы, реактор становится дорогим и ненужным излишеством. Таким образом, научные принципы, лежащие в создании атомной бомбы, а также политическая и военная реальность, сложившаяся после вступления в войну Соединенных Штатов, позволяют с большой долей уверенности предположить, что Германия приняла решение создавать только урановую бомбу, поскольку это открывало кратчайший, наиболее прямой и наименее сложный с технической точки зрения путь к обладанию ядерным оружием.

Давайте ненадолго прервемся, чтобы сравнить германские усилия по созданию атомной бомбы с «Манхэттенским проектом», который осуществлялся в Соединенных Штатах. Америка, обладая значительно большими производственными мощностями и промышленной базой, которая не подвергалась постоянным бомбардировкам неприятельской авиации, решила сосредоточиться на развитии всех имеющихся способов создания работоспособного ядерного устройства, то есть и урановой, и плутониевой бомбы. Однако создание плутониевой бомбы можно было завершить, только имея работоспособный реактор. Нет реактора — нет плутониевой бомбы.

Но следует также отметить, что в рамках «Манхэттенского проекта» также был возведен гигантский комплекс Ок-Ридж в штате Теннесси для обогащения оружейного урана методом газовой диффузии и процесса масс-спектрометра Лоуренса; и этот комплекс ни на какой стадии работ не требовал для получения обогащенного урана наличия действующего ядерного реактора.

Таким образом, если немцы использовали тот же подход, который применялся в Ок-Ридже, обязательно должны быть косвенные доказательства, подтверждающие это. Во-первых, для того чтобы обогащать уран теми же самыми или схожими методами, которые были задействованы в Теннесси, Третий рейх должен был построить такой же огромный комплекс или несколько меньших комплексов, разбросанных по территории Германии, и перевозить между ними изотопы урана, представляющие различную степень радиационной опасности, до тех пор, пока не будет достигнута необходимая степень чистоты и обогащения. Затем материал нужно будет собрать в бомбу и испытать. Следовательно, в первую очередь необходимо искать комплекс или группу комплексов. И, учитывая размеры Ок-Риджа и характер его деятельности, известно, что именно нужно искать: громадные размеры, близость к воде, развитая транспортная инфраструктура, необычайно большое потребление электроэнергии и, наконец, еще два очень значительных фактора: постоянный источник рабочей силы и огромную стоимость.

Во-вторых, для того чтобы подтвердить или проверить поразительные показания Цинссера, необходимо искать доказательства. Необходимо искать свидетельства того, что немцам удалось накопить оружейный уран в количестве, достаточном для получения критической массы атомной бомбы. И далее нужно искать полигон или полигоны и выяснять, имеются ли на нем (на них) признаки ядерного взрыва.

К счастью, в последнее время все больше документов рассекречивают Великобритания, Соединенные Штаты и бывший Советский Союз, правительство Германии открывает архивы бывшей Восточной Германии: все это обеспечивает медленный, но непрерывный приток информации. В результате появилась возможность подробно исследовать все аспекты этой проблемы, о чем можно было только мечтать всего каких-нибудь несколько лет назад. Ответы, как мы увидим в остальных главах первой части, тревожные и пугающие.

ГЛАВА ВТОРАЯ
ЭЛЕКТРИЧЕСТВО, РАБЫ И БУНА

«Те, кто допрашивал Гейзенберга и других немецких ученых, читали их отчеты и, разинув рот от удивления, глазели на примитивный ядерный реактор, упрятанный в пещере на юге Германии, никак не могли взять в толк, что же пошло наперекосяк. Германия начинала войну, обладая всеми мыслимыми преимуществами: грамотными учеными, материальными ресурсами и пониманием со стороны высшего военного руководства. Почему же достигнутые успехи оказались столь скромными?»[29]. Таковы основные факты, и главный вопрос, который терзал всех послевоенных исследователей, занимавшихся проблемой германского секретного оружия, звучит так: действительно, как же получилось, что Германия не смогла создать атомную бомбу?

Один из тезисов, которые выдвигаются в данной книге, является радикальным, а именно: Германия в ходе войны создала атомную бомбу. Скорее, нужно искать ответ на вопрос, почему Германия, судя по всему, так и не применила атомную бомбу и другие имевшиеся у нее страшные виды оружия, а если применила, почему мы об этом не слышали. Но, разумеется, чтобы отстаивать подобный радикальный тезис, для начала необходимо доказать, что у Германии была атомная бомба.

Из этого следует, что нужно искать достаточно очевидные доказательства. Если Германия располагала атомной бомбой на основе урана, необходимо определить следующее:

1) Метод или методы разделения и обогащения изотопа урана-235, необходимого для создания атомной бомбы, высокого оружейного качества и в количествах, достаточных для накопления критической массы, причем все это в отсутствие действующего атомного реактора.

2) Комплекс или комплексы, где подобные работы осуществлялись в значительном объеме, что, в свою очередь, требует:

а) огромного потребления электроэнергии;

б) достаточных запасов воды и развитого транспорта;

в) огромного источника рабочей силы;

г) наличия значительных производственных мощностей, относительно хорошо укрытых от бомбардировок союзной и советской авиацией.

3) Необходимый теоретический базис для разработки атомной бомбы.

4) Доступные в достаточном количестве поставки урана, необходимого для обогащения.

5) Полигон или несколько полигонов, где можно собрать и испытать атомную бомбу.

К счастью, во всех этих направлениях перед исследователем открывается обилие материала, который убедительно доказывает как минимум, что в Германии в годы войны осуществлялась крупная и успешная программа по обогащению и очистке урана.

Начнем поиски с самого, казалось бы, малоподходящего места, с Нюрнберга.

На послевоенном трибунале над военными преступниками нескольким руководителям высшего звена огромного, невероятно могущественного и широко известного германского химического картеля «И. Г. Фарбен А. Г.» пришлось сесть на скамью подсудимых. История этой первой глобальной корпорации, ее финансовая поддержка нацистского режима, ключевая роль в военно-промышленном комплексе Германии, а также участие в производстве отравляющего газа «Циклон-Б» для лагерей смерти описаны в самых разных трудах[30].

Концерн «И. Г. Фарбен» принимал активное участие в зверствах нацизма, создав в годы войны огромный завод по производству синтетического каучука буна в Аушвице (немецкое название польского городка Освенцим) в польской части Силезии. Заключенные концентрационного лагеря, которые вначале работали на строительстве комплекса, а затем обслуживали его, подвергались неслыханным жестокостям.

Для «Фарбена» выбор Освенцима в качестве места для строительства завода по производству буны был логичным, обусловленным вескими практическими соображениями. Концентрационный лагерь, расположенный поблизости, обеспечивал огромному комплексу гарантированный неиссякаемый источник рабского труда, и, что весьма удобно, заключенных, истощенных непосильной работой, можно было без хлопот «увольнять». Директор «Фарбена» Карл Краух поручил ведущему специалисту по синтетическому каучуку Отто Амбросу изучить места предполагаемого строительства комплекса и дать свои рекомендации. В конце концов в споре с другим возможным местом в Норвегии предпочтение было отдано Освенциму — «особенно подходящему для создания комплекса» и по одной очень важной причине.

После того как выбор места был одобрен советом правления «Фарбена», Краух написал Амбросу совершенно секретное послание:

Поскольку вермахт собирался в самом ближайшем времени обрушиться на Россию, руководство «Фарбена», предвкушая огромные прибыли, решило финансировать строительство огромного комплекса на собственные средства, не привлекая денег нацистского режима, и вложило в проект 900 000 000 рейхсмарок — почти 250 000 000 долларов по курсу 1945 года или свыше двух миллиардов долларов в нынешних ценах. Этот завод по производству синтетического каучука должен был затмить все подобные.

Однако на слушаниях Нюрнбергского трибунала над военными преступниками выяснилось, что комплекс по производству буны в Освенциме является одной из величайших загадок войны, ибо несмотря на личное благословение Гитлера, Гиммлера, Геринга и Кейтеля, несмотря на бесконечный источник как квалифицированных вольнонаемных кадров, так и рабского труда из Освенцима, «работам постоянно мешали сбои, задержки и саботаж… Казалось, над всем проектом висит злой рок», причем в такой степени, что «Фарбен» впервые за всю свою долгую историю деловых успехов оказался на пороге провала[33]. К 1942 году большинство членов, директоров концерна считали проект не просто неудачей, а полной катастрофой[34].

Однако, невзирая ни на что, возведение огромного комплекса по производству синтетического каучука и газолина было завершено. Через строительную площадку прошло свыше трехсот тысяч заключенных концентрационного лагеря; из них двадцать пять тысяч умерли от истощения, не выдержав изнурительного труда. Комплекс получился гигантским. Настолько огромным, что «он потреблял больше электроэнергии, чем весь Берлин»[35].

Однако во время трибунала над военными преступниками следователей держав-победительниц озадачил не этот долгий перечень жутких подробностей. Их поставило в тупик то, что, несмотря на такое огромное вложение денег, материалов и человеческих жизней, «так и не было произведено ни одного килограмма (курсив мой. — Д. Ф.) синтетического каучука»[36]. На этом, словно одержимые, настаивали директора и управляющие «Фарбена», оказавшиеся на скамье подсудимых. Потреблять больше электроэнергии, чем весь Берлин — в то время восьмой по величине город в мире, — чтобы абсолютно ничего не произвести? Если это действительно так, значит, невиданные затраты средств и труда и огромное потребление электроэнергии не внесли никакого существенного вклада в военные усилия Германии. Несомненно, тут что-то не так.

Во всем этом не было никакого смысла тогда и нет никакого смысла сейчас, если только, разумеется, этот комплекс занимался вовсе не производством буны…

Когда концерн «И. Г. Фарбен» начал возводить комплекс по производству буны под Освенцимом, одним из самых странных обстоятельств стало выселение из своих домов более чем десяти тысяч поляков, чье место заняли переехавшие из Германии вместе со своими семьями ученые, инженеры и рабочие-контрактники. В этом отношении параллель с «Манхэттенским проектом» несомненна. Просто невероятно до крайности, что корпорация, имеющая безукоризненный послужной список в деле освоения новых технологий, приложившая столько сил в научном и техническом плане, построила комплекс, потреблявший чудовищное количество электроэнергии и так ничего и не выпустивший[37].

Одним из современных исследователей, которого также озадачила афера с комплексом по производству синтетического каучука, является Картер П. Хидрик. Он связался с Эдом Лэндри, специалистом в области производства синтетического каучука из Хьюстона, и рассказал ему о комплексе концерна «И. Г. Фарбен», о невиданном потреблении электроэнергии и о том, что, по утверждению руководства концерна, буну комплекс так и не производил. На это Лэндри ответил: «Этот завод занимался не синтетическим каучуком — можете поставить на это последний доллар». Лэндри просто не верит, что основной задачей этого комплекса было производство синтетического каучука[38].

В таком случае как объяснить огромное потребление электроэнергии и утверждения руководства «Фарбена» о том, что комплекс так и не приступил к выпуску синтетического каучука? Какие еще технологии могли требовать электроэнергии в таких огромных количествах, наличия многочисленного квалифицированного инженерного и рабочего персонала, а также близости к значительным источникам воды? В то время существовал еще только один технологический процесс, которому также требовалось все вышеперечисленное. Хидрик формулирует это следующим образом:

В таком случае зачем называть комплекс заводом по производству буны? И зачем с таким жаром уверять следователей союзников о том, что завод так и не выпустил ни килограмма буны? Одним из ответов является то, что, поскольку рабочей силой комплекс в значительной степени обеспечивали заключенные расположенного поблизости концентрационного лагеря, находящегося в ведении СС, завод подпадал под требования секретности СС, следовательно, первостепенной задачей «Фарбена» становилось создание «легенды». Например, в том маловероятном случае, если кому-то из заключенных удастся бежать и союзники узнают про комплекс, «завод по производству синтетического каучука» явится правдоподобным объяснением. Поскольку процесс разделения изотопов был таким засекреченным и дорогостоящим, «естественно предположить, что так называемый «завод по производству синтетического каучука» в действительности являлся не чем иным, как прикрытием завода по обогащению урана»[40]. И действительно, как мы увидим, эту версию подкрепляют расшифровки Фарм-Холла. «Завод по производству синтетического каучука» был той «легендой», которой прикрывались от рабов из концентрационного лагеря — если им вообще требовалось что-то объяснять! — а также от вольнонаемных сотрудников «Фарбена», которые пользовались большей свободой.

В этом случае все задержки, вызванные трудностями, с которыми столкнулся «Фарбен», также становятся легко объяснимы тем, что комплекс по разделению изотопов представлял собой необычайно сложное инженерное сооружение. С аналогичными проблемами столкнулись в ходе «Манхэттенского проекта» при создании схожего гигантского комплекса в Ок-Ридже, штат Теннесси. В Америке осуществлению проекта тоже с самого начала мешали всевозможные технические сложности, а также перебои с поставками, и это несмотря на то, что комплекс в Ок-Ридже находился в привилегированном положении, как и его нацистский двойник.

Таким образом, странные заявления руководителей «Фарбена» на Нюрнбергском трибунале начинают приобретать смысл. Столкнувшись с зарождающейся «легендой союзников» относительно некомпетентности Германии в вопросах создания ядерного оружия, директора и управляющие «Фарбена», вероятно, старались косвенным путем вывести вопрос на чистую воду — не бросая в открытую вызов «легенде». Возможно, они пытались оставить указания относительно истинного характера германской программы создания атомной бомбы и достигнутых в ходе ее результатов, обратить внимание на которые можно было только по прошествии времени, после тщательного изучения материалов процесса.

Выбор места — рядом с концентрационным лагерем в Освенциме с его сотнями тысяч несчастных заключенных — также имеет стратегически важный, хотя и страшный смысл. Подобно многим последующим диктаторским режимам, Третий рейх, судя по всему, разместил комплекс в непосредственной близости от концлагеря, сознательно используя заключенных в качестве «живого щита» для защиты от бомбардировок союзников. Если так, решение оказалось правильным, поскольку ни одна бомба союзников так и не упала на Освенцим. Комплекс был демонтирован лишь в 1944 году в связи с наступлением советских войск.

Однако для того чтобы утверждать, что «завод по производству синтетического каучука» на самом деле представлял собой комплекс для разделения изотопов, необходимо в первую очередь доказать, что Германия обладала техническими средствами для разделения изотопов. Кроме того, если подобные технологии действительно применялись на «заводе по производству синтетического каучука», выходит, что в Германии осуществлялись несколько проектов по созданию атомной бомбы, ибо общеизвестны «крыло Гейзенберга» и все связанные с ним дебаты. Так что необходимо не только определить, обладала ли Германия технологиями разделения изотопов, но и попытаться восстановить общую картину взаимоотношений и связей различных германских атомных проектов.

Обозначив вопрос таким образом, снова приходится столкнуться с послевоенной «легендой союзников»:

Обладала ли Германия технологией обогащения изотопов? И могла ли она использовать эту технологию в достаточных объемах, чтобы получить значительное количество обогащенного урана, необходимого для создания атомной бомбы?

Не может быть никаких сомнений в том, что Германия обладала достаточным источником урановой руды, ибо Судетская область, аннексированная после печально знаменитой Мюнхенской конференции 1938 года, известна своими богатыми запасами самой чистой урановой руды в мире. По стечению обстоятельств этот район также находится недалеко от области «Три угла» в Тюрингии на юге Германии и, следовательно, рядом с Силезией и различными заводами и комплексами, которые будут подробно рассмотрены во второй и третьей частях данной книги. Поэтому руководство «Фарбена», возможно, имело еще одну причину для выбора Освенцима в качестве места для строительства комплекса по обогащению урана. Освенцим был расположен рядом не только с водой, транспортными путями и источником рабочей силы, он находился в удобной близости к урановым рудникам Чешских Судет, оккупированных Германией.

Все эти обстоятельства позволяют выдвинуть еще одну гипотезу. Хорошо известно, что заявление немецкого химика-ядерщика Отто Гана об открытии явления ядерного деления было сделано уже после Мюнхенской конференции и передачи Судетской области Германии Чемберленом и Даладье. А не могло ли в действительности все обстоять несколько иначе? Что, если на самом деле открытие явления ядерного деления было сделано до конференции, однако правители Третьего рейха умолчали о нем и обнародовали его уже после того, как единственный в Европе источник урана оказался у Германии в руках? Примечательно то, что Адольф Гитлер был готов воевать ради Судет.

В любом случае, перед тем как приступить к исследованию вопроса технологий, которыми обладала Германия, необходимо сначала найти ответ на вопрос, почему немцы, судя по всему, сосредоточились практически исключительно на проблеме создания урановой атомной бомбы. В конце концов, в рамках американского «Манхэттенского проекта» изучались вопросы создания как урановой, так и плутониевой бомбы. Теоретическая возможность создания бомбы на основе плутония — «элемента 94», как он официально именовался в германских документах того периода, — нацистам была известна. И, как это следует из меморандума Управления вооружения и боеприпасов, подготовленного в начале 1942 года, немцы также знали, что этот элемент можно получить только синтезом в ядерном реакторе.

Так почему же Германия сосредоточила свои усилия практически исключительно на проблеме разделения изотопов и обогащения урана? После того как в 1942 году диверсионная группа союзников уничтожила завод по производству тяжелой воды в норвежском городе Рьюкан, немцы, так и не сумевшие получить достаточно чистый графит для использования в качестве стабилизатора в реакторе, оказались и без второго доступного им стабилизатора — тяжелой воды. Таким образом, согласно легенде, создание в обозримые сроки действующего ядерного реактора для получения «элемента 94» в количествах, необходимых для критической массы, оказалось невозможным.

Но давайте на минуту предположим, что рейда диверсионной группы союзников не было. К этому времени немцы уже обломали себе зубы, пытаясь создать реактор со стабилизатором на основе графита, и им было очевидно, что на пути создания действующего реактора их подстерегают значительные технологические и инженерные преграды. С другой стороны, Германия уже обладала технологией, необходимой для обогащения U²³⁵ в оружейное сырье. Следовательно, обогащение урана являлось для немцев лучшим, самым прямым и технически осуществимым путем к созданию бомбы в обозримое время. Более подробно об этой технологии будет сказано чуть ниже.

А пока нужно разобраться с еще одной составляющей «легенды союзников». Создание американской плутониевой бомбы с того самого момента, как Ферми построил и успешно испытал ядерный реактор на спортивной площадке Чикагского университета, протекало довольно гладко, но только до определенного момента, ближе к окончанию войны, когда было установлено, что для получения бомбы из плутония критическую массу необходимо собирать значительно быстрее, чем позволяли все имеющиеся в распоряжении союзников технологии производства взрывателей. Больше того, погрешность не могла выходить за очень узкие рамки, поскольку детонаторы взрывного устройства должны были срабатывать максимально синхронно. В итоге появились опасения, что создать плутониевую бомбу так и не удастся.

Таким образом вырисовывается довольно занятная картина, которая серьезно противоречит официальной истории создания атомной бомбы. Если немцам действительно удалось приблизительно в 1941–1944 годах осуществить успешную широкомасштабную программу обогащения урана и если их атомный проект был нацелен практически исключительно на создание урановой атомной бомбы, и если в то же самое время союзники осознали, какие проблемы стоят на пути создания плутониевой бомбы, это означает по крайней мере то, что немцы не теряли времени и сил на решение более сложной задачи, а именно на плутониевую бомбу. Как будет видно в следующей главе, это обстоятельство позволяет серьезно усомниться в том, насколько успешно обстояли дела с «Манхэттенским проектом» в конце 1944 — начале 1945 года.

Так какими же технологиями разделения и обогащения изотопов располагала наиистская Германия и насколько эффективными и производительными они были в сравнении с подобными технологиями, которые применялись в Ок-Ридже?

Как это ни тяжело признать, суть дела состоит в том, что в нацистской Германии велось «по крайней мере пять, а возможно и семь серьезных программ по разделению изотопов»[42]. Одной из них является метод «промывки изотопов», разработанный докторами Багге и Коршингом (двумя из ученых, заточенных в Фарм-Холле), доведенный к середине 1944 года до такой эффективности, что всего за один проход уран обогащался более чем в четыре раза по сравнению с одним проходом через ворота газовой диффузии в Ок-Ридже![43]

Сравните это с теми трудностями, с которыми в конце войны столкнулся «Манхэттенский проект». Еще в марте 1945 года, несмотря на громадный завод газовой диффузии в Ок-Ридже, запасы урана, пригодного для реакции цепного деления, были катастрофически далеки от требуемой критической массы. Несколько проходов через завод в Ок-Ридже обогащали уран от концентрации приблизительно в 0,7 % до примерно 10–12 %, вследствие чего было принято решение использовать выход завода в Ок-Ридже как сырье для более эффективного и действенного электромагнитного бета-сепаратора (бета-калютрона) Эрнста О. Лоуренса, представляющего собой по сути циклотрон с сепараторными баками, в котором посредством электромагнитных методов масс-спектрографии обогащаются и разделяются изотопы[44]. Следовательно, можно предположить, что если схожий по эффективности метод «промывки изотопов» Багге и Коршинга использовался достаточно широко, то это привело к быстрому накоплению запасов обогащенного урана. При этом более эффективная немецкая технология позволяла размещать производственные мощности по разделению изотопов на существенно меньших площадях.

Однако, каким бы хорошим ни являлся метод «промывки изотопов», он не был наиболее эффективным и технологически совершенным методом среди тех, которыми располагала Германия. Таковым методом была центрифуга и ее производная, разработанная специалистом по ядерной химии Паулем Хартеком, — сверхцентрифуга[45]. Разумеется, американским инженерам было известно о таком методе, но им пришлось столкнуться с серьезной проблемой: крайне активные газообразные соединения урана быстро разрушали материал, из которого была сделана центрифуга, и, следовательно, данный метод оставался неосуществимым в практическом смысле. Однако немцам удалось решить эту проблему. Был разработан специальный сплав под названием «бондур», исключительно для применения в центрифугах[46]. Но все же даже не центрифуга была лучшим способом из тех, которыми располагала Германия.

Барон Манфред фон Арденн, эксцентричный богач, изобретатель и физик-ядерщик без образования, и его сподвижник физик Фриц Хаутерманс еще в 1941 году правильно рассчитали критическую массу атомной бомбы на основе U²³⁵ и на средства доктора-инженера Онезорге, руководителя рейхспочты, построили в родовом поместье барона Лихтерфельде в восточном предместье Берлина огромную подземную лабораторию. В частности, в этой лаборатории были электростатический генератор напряжением 2 000 000 вольт и один из двух циклотронов, имевшихся в Третьем рейхе, — вторым был циклотрон в лаборатории Кюри во Франции. Существование этого циклотрона признает послевоенная «легенда союзников»[47].

В этом месте задержимся, чтобы более внимательно присмотреться к германской атомной программе, ибо теперь у нас уже имеются доказательства существования по меньшей мере трех различных и, судя по всему, не связанных друг с другом технологий:

Но при чем тут рейхспочта? Начнем с того, что она обеспечивала действенное прикрытие для атомной программы, которая, подобно своему американскому аналогу, была распределена между несколькими государственными ведомствами, многие из которых не имели никакого отношения к грандиозным работам по созданию секретных видов вооружения. Во-вторых, и это гораздо важнее, рейхспочта просто купалась в деньгах и, следовательно, могла обеспечивать хотя бы частичное финансирование проекта, во всех смыслах «черной дыры» в бюджете. И, наконец, возглавлял германскую почтовую службу, возможно, неслучайно, инженер, доктор-инженер Онезорге. С точки зрения немцев это был совершенно логичный выбор. Даже фамилия руководителя, Онезорге, что в переводе значит «не знающий раскаяния и сожаления», как нельзя более к месту.

Так какой же метод разделения и обогащения изотопов разработали фон Арденн и Хаутерманс? Очень простой: это был сам циклотрон. Фон Арденн добавил к циклотрону усовершенствование собственного изобретения — баки электромагнитного разделения, очень похожие на бета-калютрон Эрнста О. Лоуренса в Соединенных Штатах. Следует отметить, однако, что усовершенствования фон Арденна были готовы в апреле 1942 года, в то время как руководитель «Манхэттенского проекта» генерал Гровс получил бета-калютрон Лоуренса для использования в Ок-Ридже только через полтора года после этого![49] Нужно также добавить, что источник ионной плазмы для возгонки ураносодержащего сырья, разработанный Арденном для своего сепаратора изотопов, значительно превосходил тот, который применялся в калютронах. Более того, он оказался настолько эффективным, что источник излучения заряженных частиц, изобретенный фон Арденном, и по сей день известен как «источник Арденна»[50].

Фигура самого фон Арденна является весьма загадочной, ибо после войны он стал одним из немногих немецких ученых, кто по своей воле предпочел сотрудничать не с западными державами, а с Советским Союзом. За свое участие в создании советской атомной бомбы фон Арденн получил в 1955 году Сталинскую премию, советский эквивалент Нобелевской премии. Он стал единственным иностранным гражданином, которому когда-либо вручалась эта премия[51].

В любом случае работа фон Арденна, а также работы других немецких ученых, занимавшихся проблемами обогащения и разделения изотопов, — Багге, Коршинга, Хартека и Хаутерманса, — указывают на следующее: сделанные во время войны оценки союзников относительно хода работ по созданию атомной бомбы в нацистской Германии были совершенно обоснованными, ибо к середине 1942 года немцы значительно опережали «Манхэттенский проект», а не безнадежно отставали, как нас уверяла родившаяся после войны легенда.

Так как же выглядит наиболее вероятный сценарий с учетом всех изложенных фактов? И какие можно сделать выводы?

Чтобы завершить эту картину, следует упомянуть также еще о двух весьма любопытных фактах.

Специальностью близкого соратника и теоретического наставника фон Арденна доктора Фрица Хаутерманса был термоядерный синтез. И действительно, как астрофизик, он сделал себе имя в науке, описав ядерные процессы, происходящие в звездах. Довольно интересно, что существует патент, выданный в Австрии в 1938 году, на устройство под названием «молекулярная бомба», которое при близком рассмотрении оказывается не чем иным, как прототипом термоядерной бомбы. Разумеется, для того чтобы заставить атомы водорода столкнуться и выделить значительно более огромную и страшную энергию водородной бомбы термоядерного синтеза, необходимы тепло и давление, которые можно получить только при взрыве обычной атомной бомбы.

Во-вторых, и вскоре станет ясно, почему это обстоятельство имеет такое значение, из всех немецких ученых, работавших над созданием атомной бомбы, именно Манфред фон Арденн был тем, кого наиболее часто лично навещал Адольф Гитлер[54].

В любом случае все факты указывают на то, что в нацистской Германии в годы войны осуществлялась значительная, очень хорошо финансировавшаяся совершенно секретная программа обогащения изотопов, программа, которую в ходе войны удавалось успешно скрывать немцам, а после войны ее прикрыла «легенда союзников». Однако тут возникают новые вопросы. Насколько близка была эта программа к накоплению оружейного урана, достаточного для изготовления бомбы (или бомб)? И, во-вторых, почему после войны союзники потратили столько сил, чтобы сохранить ее в тайне?

Заключительным аккордом этой главы и захватывающим дух указанием на другие тайны, которые будут исследованы далее в этой книге, станет доклад, рассекреченный Агентством национальной безопасности[55] только в 1978 году. В этом докладе, судя по всему, приводится дешифровка перехваченного сообщения, переданного из японского посольства в Стокгольме в Токио. Он озаглавлен «Доклад о бомбе на основе расщепления атома». Лучше всего привести этот поразительный документ целиком, с теми пропусками, которые получились при дешифровании оригинального сообщения.

Конец этого поразительного документа выглядит так «Перехв 12 дек 44 (1,2) японский; Получ 12 дек 44; Перед 14 дек 44 (3020-Б)». По-видимому, это ссылка на то, когда сообщение было перехвачено американцами, на язык оригинала (японский), на то, когда оно было получено и когда было передано (14 дек 44), а также кем (3020-Б)[56].

Дата этого документа — после того, как испытание атомной бомбы якобы наблюдал Ганс Цинссер, и за два дня до начала немецкого контрнаступления в Арденнах — должна была заставить бить тревогу разведку союзников как во время войны, так и после ее окончания. Хотя очевидно, что японский атташе в Стокгольме весьма туманно представляет себе природу ядерного деления, в данном документе выделяются несколько поразительных моментов:

1) согласно докладу, немцы использовали какое-то оружие массового поражения на Восточном фронте, однако по каким-то причинам воздержались от применения его против западных союзников;

а) точно указаны места — Курская дуга, южная составляющая направленного с двух сторон наступления немецких войск, которое состоялось в июле, а не июне 1943 года, и Крымский полуостров;

б) в качестве времени указан 1943 год, хотя, поскольку широкомасштабные боевые действия велись в Крыму только в 1942 году, когда немцы подвергли массированному артиллерийскому обстрелу Севастополь, следует сделать вывод, что временной интервал в действительности растягивается до 1942 года.

В этом месте неплохо сделать небольшое отступление и рассмотреть вкратце осаду немцами русской крепости Севастополь, место самых массированных артиллерийских обстрелов за всю войну, поскольку это имеет непосредственное отношение к правильному пониманию смысла перехваченного сообщения.

Осаду вела 11-я армия под командованием генерал-полковника (впоследствии фельдмаршала) Эриха фон Манштейпа. Фон Манштейн собрал 1300 артиллерийских орудий — крупнейшее сосредоточение тяжелой и сверхтяжелой артиллерии какой-либо державой в ходе войны — и на протяжении пяти дней по двадцать четыре часа в сугки наносил удары по Севастополю. А ведь это были не обычные крупнокалиберные полевые орудия.

Но даже эти чудовища не были самыми большими орудиями среди тех, что оказались размещены под Севастополем. Обстрел русских позиций вели несколько «Больших Берт» Крупна калибром 16,5 дюйма и их старые собратья австрийские «Шкоды», а также еще более колоссальные мортиры «Карл» и «Тор», гигантские самоходные мортиры калибром 24 дюйма, стрелявшие снарядами весом свыше двух тонн.

Но даже «Карл» не был последним словом артиллерии. Самое мощное орудие было размещено в Бахчисарае, во Дворце садов, древней резиденции крымских ханов, и называлось «Дора» или реже — «Тяжелый Густав». Это было самое крупнокалиберное орудие, которое использовалось в этой войне. Его калибр составлял 31,5 дюйма. Для транспортировки этого монстра по железной дороге требовалось 60 грузовых платформ. Ствол длиной 107 футов выбрасывал фугасный снаряд весом 4800 килограммов — то есть почти пять тонн — на расстояние свыше 29 миль. Пушка также могла вести огонь еще более тяжелыми бронебойными снарядами весом семь тонн по целям, расположенным на удалении до 24 миль. Совокупная длина снаряда вместе с гильзой была почти двадцать шесть футов. Поставленные друг на друга, они имели бы высоту двухэтажного дома.

Почему эти подробности имеют такое значение? Во-первых, обратим внимание на упоминание о «зажигательных нефтяных снарядах». Это является свидетельством того, что под Севастополем немцы применяли какое-то необычное оружие, средством доставки которого были обычные, хотя и очень большие артиллерийские орудия. Германская армия действительно обладала такими снарядами и часто с высокой эффективностью применяла их на Восточном фронте.

А что, если на самом деле речь идет о еще более страшном оружии? В следующих главах мы представим доказательства того, что немцам действительно удалось разработать прототип современной вакуумной бомбы, изготовленного на основе обычных взрывчатых веществ устройства, по разрушительной силе сравнимого с тактическим ядерным зарядом. Принимая в расчет значительный вес таких снарядов и то обстоятельство, что у немцев не было достаточного количества тяжелых бомбардировщиков, представляется вполне возможным и даже вероятным, что для их доставки использовалась сверхтяжелая артиллерия. Это также объяснит еще один странный факт в докладе японского военного атташе: судя по всему, немцы не использовали оружие массового поражения для нанесения ударов по крупным населенным пунктам, а применяли их только по военным целям, расположенным в радиусе действия подобных систем. Теперь можно продолжить анализ доклада японского дипломата.

2) Возможно, немцы серьезно изучали возможность создания водородной бомбы, поскольку взаимодействие ядер атомов тяжелой воды, содержащих дейтерий и тритий, составляет сущность реакции термоядерного синтеза, что отметил японский атташе (хотя он и путает такую реакцию с реакцией ядерного деления в обычной атомной бомбе). В пользу этого предположения свидетельствуют довоенные труды Фрица Хаутерманса, посвященные термоядерным процессам, происходящим в звездах;

3) огромная температура и давление, получающиеся при взрыве обычной атомной бомбы, используются в качестве детонатора водородной бомбы;

4) в отчаянии русские были готовы использовать против немцев боевые отравляющие вещества, если бы те продолжали применять свое новое оружие;

5) русские считали это оружие каким-то «отравляющим газом»: в данном случае речь идет либо о легенде, сочиненной русскими, либо об ошибке, возникшей вследствие рассказов очевидцев, простых русских солдат, не имевших понятия о том, какое именно оружие было против них применено[59]; и, наконец, самый сенсационный факт,

6) согласно японской шифровке, немцы, по-видимому, получили эти знания через связь со звездной системой Сириуса, причем существенную роль играла какая-то невиданная форма очень плотной материи. Поверить в это заявление нелегко даже в наши дни.

Именно последний пункт направляет наше внимание к наиболее фантастической и загадочной части исследований по созданию секретного оружия, проводившихся в годы войны в нацистской Германии, ибо если данное утверждение верно хотя бы частично, это указывает на то, что в Третьем рейхе в обстановке строжайшей секретности велись работы в совершенно неизведанных областях физики и эзотерики[60]. В этой связи важно отметить, что необычайная плотность вещества, описанная японским посланником, больше всего напоминает концепцию послевоенной теоретической физики, получившей название «черной материи». По всей вероятности, в своем докладе японский дипломат значительно завышает оценку удельной плотности вещества — если таковая вообще имела место, — и все же необходимо обратить внимание на то, что она все равно многократно превосходит удельную плотность обычного вещества.

Как это ни странно, связь Германии и Сириуса снова всплыла через много лет после войны, и в совершенно неожиданном контексте. В своей предыдущей книге «Боевая машина Гизы» я упомянул об исследованиях Роберта Темпла, занимавшегося тайной африканского племени догонов, которое находится на примитивном уровне развития, но тем не менее сохраняет точные знания о звездной системе Сириуса на протяжении многих поколений, с той далекой поры, когда современной астрономии еще не существовало. В этой книге я отметил, что:

Как я затем рассказал в своей книге, Карл Йеско фон Путткамер не был простым немцем. В годы войны он являлся членом военного совета Адольфа Гитлера, адъютантом по делам Военно-морского флота. Начав войну в звании капитана, он к ее окончанию стал адмиралом. Впоследствии Путткамер работал в НАСА.

Таким образом, изучение проблем германской атомной бомбы через это рассекреченное недавно японское шифрованное сообщение завело нас далеко в сторону, в царство пугающих гипотез, в мир вакуумных бомб, гигантских артиллерийских орудий, сверхплотной материи, водородной бомбы и загадочной смеси эзотерической мистики, египтологии и физики.

Была ли у Германии атомная бомба? В свете приведенного выше материала ответ на этот вопрос кажется простым и однозначным. Но если это действительно так, то, принимая в расчет невероятные донесения, приходившие время от времени с Восточного фронта, возникает новая загадка: а какие еще более секретные исследования скрывались за атомным проектом, ибо, несомненно, таковые исследования проводились?

Однако оставим в стороне экзотическую сверхплотную материю. Согласно некоторым версиям «легенды союзников», немцам так и не удалось накопить достаточное количество расщепляемого оружейного урана, необходимого для создания бомбы. Теперь мы займемся проблемой «исчезнувшего урана».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
U-234, U²³⁵ И СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ С ПРОПАВШИМ УРАНОМ

В декабре 1944 года был подготовлен весьма неприятный доклад, очень расстроивший тех, кто с ним ознакомился: «Анализ поставок (оружейного урана) за последние три месяца показывает следующее…: при сохранении нынешних темпов мы будем располагать к 7 февраля приблизительно 10 килограммами урана, а к 1 мая — 15 килограммами»[63]. Это действительно были очень неприятные известия, ибо для создания бомбы на основе урана, согласно первоначальным оценкам, сделанным в 1942 году, требовалось от 10 до 100 килограммов урана, а ко времени составления этого меморандума более точные расчеты дали значение критической массы, необходимой для производства урановой атомной бомбы, равное приблизительно 50 килограммам.

Легко предположить, какое беспокойство вызвал этот меморандум в верхах. Вероятно, не обошлось без криков, ругани, взаимных обвинений и прочей истерики, перемежающейся отчаянными приказами удвоить усилия, и все это под багровыми небесами «Гибели богов» Вагнера.

Вся беда, однако, заключается в том, что этот меморандум был подготовлен вовсе не в Германии. Его составил 28 декабря Эрик Джетто, главный специалист по металлургии, работавший в Лос-Аламосе в рамках «Манхэттенского проекта». Можно только гадать, какое отчаяние он породил, потому что «Манхэттенский проект» к тому времени уже поглотил два миллиарда долларов, потраченных на создание плутониевой и урановой атомных бомб. Разумеется, к этому времени уже было очевидно, что на пути создания плутониевой бомбы стоят значительные и, по-видимому, непреодолимые препятствия, ибо детонаторы, имевшиеся в распоряжении союзников, действовали слишком медленно для того, чтобы достичь одновременного сжатия плутониевого ядра в течение очень короткого промежутка времени, что было необходимо для запуска цепной реакции ядерного деления.

В качестве альтернативы, осуществимой в ближайшие сроки, оставалась урановая бомба, — немцы пришли к такому выводу на несколько лет раньше. Только так можно было получить готовое к боевому применению ядерное оружие до предполагаемого окончания войны. Однако, несмотря на щедрое вливание долларов в погоне за этой целью, «Манхэттенскому проекту» еще было слишком далеко до получения необходимой для атомной бомбы критической массы урана. И ввиду нависшей угрозы неизбежности высадки десанта в Японию давление на генерала Лесли Гровса, от которого требовали практических результатов, становилось огромным.

Отсутствие достаточных запасов обогащенного урана после нескольких лет сосредоточенных усилий было отчасти объяснимо, ибо за два года до этого Ферми удалось создать первый работоспособный ядерный реактор. Этот успех побудил американских ученых перенацелить свои усилия на создание плугониевой бомбы. Соответственно, часть драгоценного обогащенного и очищенного урана-235, выходившего из Ок-Риджа и бета-калютронов Лоуренса, которого и без того не хватало, стала утекать в качестве сырья для обогащения и превращения в плутоний в ядер-ном реакторе-размножителе, сооруженном в Хэнд форде, штат Вашингтон, специально для этой цели. Таким образом часть способного к расщеплению урана была сознательно изъята для производства плугония[64]. Это решение было логичным, и руководителей «Манхэттенского проекта» едва ли можно в нем винить. Их рассуждения были просты. Из одного килограмма урана получается один килограмм плутония, но из одного килограмма плутония можно сделать больше бомб, чем из одного килограмма урана. Таким образом, было экономически целесообразно превращать обогащенный уран в плутоний.

Но в декабре 1944 года генерал Лесли Гровс, погнавшийся за обоими зайцами, оказался близок к тому, чтобы упустить и того, и другого. И не надо забывать, что недавние события в Европе еще больше испортили настроение экспертов в Соединенных Штатах. Там, через шесть месяцев после высадки союзных войск в Нормандии и последовавшего за этим стремительного броска через всю Францию, союзные армии застряли на границах рейха. Разведка союзников уверенно заявляла генералам, что германские войска больше не способны вести значительные наступательные операции, и этот оптимизм отражался в общем настрое населения Франции, Великобритании и Соединенных Штатов.

Однако этот настрой был безжалостно разбит вдребезги 16 декабря 1944 года, когда германские сухопутные части при поддержке люфтваффе предприняли последнее отчаянное наступление, использовав резервы, которые были скрытно сосредоточены в Арденнских лесах, месте их триумфального наступления на Францию в 1940 году. В считаные часы немцы прорвали порядки американских войск, окружили, взяли в плен и уничтожили 116-ю пехотную дивизию американской армии, а через несколько дней окружили 101-ю воздушно-десантную дивизию в окрестностях города Бастонь и были уже готовы переправиться через реку Маас у Намюра. К 28 декабря 1944 года, когда составлялся меморандум, немецкое наступление удалось только задержать, но не остановить полностью.

Для тех высокопоставленных военачальников союзников, кто имел доступ к разведданным и был в курсе «Манхэттенского проекта», немецкое наступление явилось подтверждением худших опасений: немцы близки к созданию бомбы и стремятся выиграть время. Все до одного ученые и инженеры союзников с ужасом думали, что, несмотря на значительные военные успехи союзников на протяжении последних лет, победу в гонке за обладание атомной бомбой все же одержит Германия. А если нацистам удастся изготовить бомбы в количестве, достаточном для того, чтобы оказать невыносимое давление на кого-либо из западных союзников, под вопросом окажется исход войны в целом. Если, например, немцы подвергнут атомной бомбардировке английские и французские города, с политической точки зрения маловероятно, что коалиционное правительство Черчилля, сформированное в военное время, захочет продолжать войну. Скорее всего, оно просто падет. То же самое, наверное, произойдет и во Франции. А без английских и французских баз, необходимых для обеспечения снабжения и переброски новых войск, американское военное присутствие на континенте станет затруднительным, если не катастрофическим.

В любом случае, слухи о трудностях, с которыми столкнулся «Манхэттенский проект», судя по всему, просочились в вашингтонские политические круги, ибо сенатор Джеймс Ф. Байрнс счел необходимым незамедлительно действовать и направил меморандум президенту Франклину Д. Рузвельту, в котором указал, что все посвященные опасаются за судьбу «Манхэггенского проекта»:

В своем меморандуме сенатор Байрнс подчеркивает реальные проблемы, с которыми столкнулся «Манхэттенский проект», и реальное, хотя и несомненно не известное широкой общественности положение дел, в котором оказались союзники в конце 1944 — начале 1945 года: несмотря на подавляющее превосходство западных союзников и Советского Союза над Третьим рейхом в обычных видах вооружения, вылившееся в широкомасштабные успехи на всех фронтах, существовала высокая вероятность вынужденного «ничейного исхода» в том случае, если Германия применит атомные бомбы в значительном количестве и тем самым повлияет на политическую ситуацию в западных державах. Существенно истощив запасы обогащенного урана решением перенаправлять его на получение оружейного плутония (а плутониевая бомба все равно никак не смогла бы взорваться с имеющимися в распоряжении союзников детонаторами) и не располагая достаточным количеством урана д ля создания урановой бомбы, союзники пришли к выводу, что «все их начинания обречены на провал»[66]. Причем не просто на провал: в конце 1944 — начале 1945 года эксперты всерьез опасались полной катастрофы и кровавой бойни.

Но если запасы оружейного урана в конце 1944 — начале 1945 года после двух лет исследований и производства действительно составляли лишь меньше половины необходимого, что и вызвало беспокойство сенатора Байрнса, каким образом американцам удалось получить недостающее количество урана-235 за считаные месяцы с марта до начала августа, когда «Малыш» был сброшен на Хиросиму? Как они смогли совершить такой подвиг, в то время как за почти три года работ в рамках «Манхэттенского проекта» им удалось произвести оружейного урана меньше половины от необходимой критической массы? Откуда появился недостающий уран-235? И как удалось решить насущную проблему детонаторов для плутониевой бомбы?

Разумеется, ответ на этот вопрос таков: поскольку в рамках «Манхэттенского проекта» выработать необходимое количество обогащенного урана за столь малый срок — месяцы вместо лег — было невозможно, значит, запасы были пополнены из внешних источников. А как видно из предыдущей главы, на тот момент существовал только один источник, обладавший технологиями, необходимыми для обогащения урана в столь значительных объемах. И этим источником была нацистская Германия.

Однако проблемы с недостающим ураном имелись не только у «Манхэттенского проекта». Германия, похоже, также страдала «синдромом пропавшего урана» в дни, непосредственно предшествующие окончанию войны и сразу после нее. Но в данном случае объемы пропавшего урана исчислялись не десятками килограммов, а сотнями тонн. В этом месте имеет смысл привести пространную выдержку из блистательной работы Картера Хидрика, чтобы всесторонне исследовать данную проблему:

Эти замечания требуют дополнительного комментария.

Во-первых, следует отметить, что, согласно всем имеющимся оценкам, в нацистской Германии к концу войны пропало приблизительно две тысячи тонн не» обогащенной урановой руды. Куда она исчезла?

Во-вторых, не вызывает сомнений, что нацистская Германия проводила обогащение урана в значительных объемах, еще в 1940 году превратив 600 тонн в форму оксида, потенциально пригодную для получения металла. Для этого требовались сосредоточенные усилия тысяч специалистов, а также наличие крупного комплекса или нескольких комплексов для проведения работ по обогащению. Другими словами, эти цифры подтверждают выдвинутую в предыдущей главе гипотезу о том, что завод по производству синтетического каучука в Освенциме концерна «И. Г. Фарбен» на самом деле представлял собой колоссальный комплекс по обогащению урана. Однако дата заставляет искать какой-то другой комплекс, расположенный в другом месте, поскольку завод в Освенциме приступил к выпуску продукции не раньше 1942 года.

Наконец, похоже, не вызывает сомнений то, что немцы располагали огромным количеством урана в металлической форме. Но только какой это был изотоп? U²³⁸, предназначенный для дальнейшего обогащения и разделения в U²³⁵, а может быть, сырье для ядерного реактора и получения плутония, или же это уже был U²³⁵, необходимый материал для урановой бомбы? Учитывая свидетельство японского военного атташе в Стокгольме, приведенное в конце предыдущей главы, о том, что немцы приблизительно в 1942–1943 годах использовали атомное или какое-то иное оружие массового поражения на Восточном фронте, а также приведенные в первой главе показания Цинссера об испытании атомной бомбы в октябре 1944 года, можно с большой вероятностью предположить, что хотя бы часть этих огромных запасов составлял именно U²³⁵, необходимый компонент атомной бомбы.

В любом случае, эти цифры однозначно указывают на то, что в 1940–1942 годах немцы значительно опережали союзников в одной очень важной составляющей процесса производства атомной бомбы — в обогащении урана, и, следовательно, это позволяет также сделать вывод, что они в тот период вырвались далеко вперед в гонке за обладание действующей атомной бомбой. Однако эти цифры также поднимают один тревожный вопрос: куда же подевался весь этот уран?

Ответ на этот вопрос дает таинственное происшествие с немецкой подводной лодкой U-234, захваченной американцами в 1945 году.

История U-234 хорошо известна всем исследователям, занимающимся историей нацистской атомной бомбы, и, разумеется, «легенда союзников» гласит, что материалы, находившиеся на борту захваченной подлодки, никоим образом не были использованы в «Манхэттенском проекте».

Все это абсолютно не соответствует истине.

U-234 была очень большим подводным минным заградителем, приспособленным перевозить под водой большой груз. Задумайтесь над тем, какой в высшей степени странный груз находился на борту U-234 в тот последний рейс:

1) Два японских офицера[68].

2) 80 покрытых изнутри золотом цилиндрических контейнеров, содержащих 560 килограммов оксида урана[69].

3) Несколько деревянных бочек, наполненных «тяжелой водой».

4) Инфракрасные неконтактные взрыватели.

5) Доктор Гейнц Шлике, изобретатель этих взрывателей.

Когда U-234 загружалась в германском порту перед выходом в свое последнее плавание, радист подлодки Вольфганг Хиршфельд обратил внимание на то, что японские офицеры пишут «U²³⁵» на бумаге, в которую были завернуты контейнеры, перед тем как загрузить их в трюм лодки[70]. Вряд ли нужно говорить, что это замечание вызвало весь тот шквал разоблачительной критики, которой скептики обычно встречают рассказы очевидцев НЛО: низкое расположение солнца над горизонтом, плохое освещение, большое расстояние, не позволившее рассмотреть все отчетливо, и тому подобное. И в этом нет ничего удивительного, потому что если Хиршфельд действительно увидел то, что увидел, пугающие последствия этого очевидны.

Использование контейнеров, покрытых изнутри золотом, объясняется тем обстоятельством, что уран, в высшей степени корродирующий металл, быстро загрязняется, вступая в контакт с другими нестабильными элементами. Золото, по части защиты от радиоактивного излучения не уступающее свинцу, в отличие от свинца является очень чистым и чрезвычайно стабильным элементом; следовательно, очевиден его выбор для хранения и длительной транспортировки высокообогащенного и чистого урана[71]. Таким образом, оксид урана, находившийся на борту U-234, представлял собой высокообогащенный уран, причем, скорее всего, U²³⁵, последнюю стадию сырья перед превращением ее в оружейный или металлический уран, пригодный для производства бомбы (если это уже не был оружейный уран). И действительно, если надписи, сделанные японскими офицерами на контейнерах, соответствовали действительности, весьма вероятно, что речь шла о последней стадии очистки сырья перед превращением в металл.

Груз, находившийся на борту U-234, был настолько чувствительным, что, когда 16 июня 1945 года представители военно-морского флота США составляли его опись, оксид урана из списка бесследно исчез[72]. Примечательно, что меньше чем через неделю после появления описи груза германской подлодки, составленной американскими военными моряками, количество обогащенного урана, выданного комплексом в Ок-Ридже, удвоилось[73]. Само по себе это очень подозрительно, поскольку еще в марте 1945 года, как мы уже видели, американского сенатора тревожил возможный провал «Манхэттенского проекта» — тревожил настолько, что он составил об этом меморандум президенту Рузвельту; и, разумеется, мы уже ознакомились с заявлением главного металлурга лаборатории в Лос-Аламосе, утверждавшего, что запасы расщепляющегося U²³⁵ далеки от необходимой критической массы и решить эту проблему не удастся по крайней мере в течение ближайших нескольких месяцев.

Следовательно, пугающий вывод напрашивается сам собой: недостающий уран, использовавшийся в «Манхэттенском проекте», имел германское происхождение; а это означает, что программа создания атомной бомбы в нацистской Германии была значительно ближе к цели, чем нас убеждает послевоенная «легенда союзников».

Но что же насчет двух других странных пунктов в описи груза U-234, взрывателей и их изобретателя, доктора Гейнщ Шлике? Как уже было отмечено, в конце 1944 — начале 1945 года проект создания американской плутониевой бомбы натолкнулся на непреодолимую стену строгих математических расчетов: подрыв обычной взрывчатки должен собрать критическую массу плутония, сжав или «скомпрессировав» ее за период не больше одной трехтысячной доли секунды; в противном случае бомба не взорвется, а хлопнет «атомной петардой», которая не произведет значительных разрушений, а лишь вызовет радиоактивное заражение местности. Такая скорость значительно превосходила возможности обычных электрических детонаторов, имевшихся в распоряжении союзных инженеров.

Хорошо известно, что в самом конце вереницы событий, которая привела к испытанию плутониевой бомбы на полигоне в Нью-Мексико, в конструкцию подрывного устройства были внесены изменения: были добавлены так называемые «вентиляционные радиационные каналы», позволившие радиоактивному излучению при взрыве детонатора вырваться из плутониевого ядра и отразиться от окружающих отражателей в течение нескольких миллиардных долей секунды после начала сжатия. Объяснить это усовершенствование можно лишь включением в окончательную конструкцию американской бомбы инфракрасных неконтактных взрывателей доктора Шлике, поскольку именно они позволили взрывателям откликнуться и сработать с молниеносной быстротой[74].

В поддержку этой версии говорит сообщение, направленное 25 мая 1945 года начальником штаба военно-морских сил в Портсмут, куда была приведена после сдачи в плен U-234. В нем предписывается отправить доктора Шлике, ставшего военнопленным, а также его взрыватели в сопровождении трех военно-морских офицеров в Вашингтон[75]. Там, судя по всему, доктор Шлике прочитал лекцию о своих взрывателях под покровительством некоего «мистера Альвареса»[76], на поверку оказавшегося не кем иным, как видным участником «Манхэттенского проекта» доктором Луисом Альваресом, тем самым ученым, который, согласно «легенде союзников», и «разрешил» проблему с взрывателями для плутониевой бомбы![77]

Так что получается, что сдача в плен германской субмарины U-234 американцам позволила решить две главных проблемы, с которыми столкнулся «Манхэттенский проект»: отсутствие достаточного количества оружейного урана и отсутствие синхронных взрывателей, необходимых для создания плутониевой бомбы. А из этого следует, что окончательный вывод «легенды союзников» относительно значительного отставания Германии от союзников в гонке за обладание атомной бомбой является в лучшем случае не соответствующим действительности, а в худшем — сознательной ложью. Однако появление детонаторов поднимает новый пугающий вопрос: для чего немцам понадобилось разрабатывать такие технологически очень совершенные взрыватели? Конечно, один из возможных ответов заключается в том, что эти технологии создавались для ракет с головками теплового наведения — а такие ракеты действительно разрабатывались; но, разумеется, второй ответ — речь идет о взрывном устройстве, необходимом для сжатия критической массы ядерного заряда.

Но что же с остальной частью исчезнувшего германского урана, о котором уже говорилось? Миссия U-234 и характер находившегося на ее борту драгоценного груза поднимает определенные вопросы, заставляя по-новому взглянуть на некоторые факты. На самом деле на протяжении всей войны Германия и Япония регулярно обменивались друг с другом военными специалистами и технологиями посредством авиации и подводных лодок передача технологий шла преимущественно в одном направлении, от Германии к Японии. Разумно предположить, что именно таким способом в Японию переправлялись запасы урана и высокие технологии. Следовательно, практически наверняка часть пропавшего урана следует искать на Дальнем Востоке, в рамках японской программы создания атомной бомбы[78].

Точно так же на протяжении всей войны немецкие и итальянские самолеты регулярно совершали дальние перелеты в Японию — Германия использовала для этих целей такие тяжелые дальние самолеты, как «Ю-290». Можно предположить, что немецкие и итальянские самолеты использовались для переправки в Японию военных специалистов и технологий, а также значительных объемов сырья. Кроме того, вполне вероятно, что часть пропавшего урана попала в руки русских, когда советские армии неудержимой лавиной пронеслись по Восточной Европе и той части Германии, которая впоследствии стала восточной зоной оккупации.

Но почему, незаметно покинув Германию и совершив долгий переход в условиях полного радиомолчания, U-234 затем вдруг отдала американцам драгоценный уран, детонаторы и «тяжелую воду», хотя предназначалось все это, очевидно, для Японии? Это в высшей степени любопытный вопрос, на который здесь, к сожалению, можно ответить лишь вкратце. И снова один из вероятных ответов подсказывают блестящие исследования Картера Хидрика: U-234 сдалась американским властям по приказу не кого иного, как самого Мартина Бормана, который тем самым обеспечил свободу себе и некоторым другим видным деятелям нацизма, ушедшим в глубокое подполье, где они продолжили свою деятельность[79]. Таким образом, в данном случае явно прослеживается характер зарождающейся операции «Скрепка»: переправка ученых и технологий из рушащегося Третьего рейха в Соединенные Штаты. Там немецкие ученые и инженеры продолжили свои исследования по созданию высокотехнологичного смертоносного оружия, которыми они занимались в нацистской Германии.

И, наконец, как мы уже видели, часть пропавшего урана завершила свой путь в германской программе создания атомной бомбы — обогащенным, очищенным, скорее всего, в самих бомбах, которые были изготовлены, испытаны и, возможно, даже применены в боевых действиях.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
«МЕIN HUT ER HAT DREI ECKEN»[80]:
ИСПЫТАТЕЛЬНЫЕ ПОЛИГОНЫ

А. Один весьма любопытный диалог на Нюрнбергском процессе

На Нюрнбергском трибунале над военными преступниками, состоявшемся после войны, произошел поразительный диалог между бывшим архитектором, а впоследствии министром вооружения Альбертом Шпеером и мистером Джексоном, главным обвинителем с американской стороны:

Этот диалог примечателен в нескольких отношениях, и не в последнюю очередь потому, что его взрывоопасное содержание практически не упоминается в официальных трудах по истории войны и ее последствий.

В предыдущих главах были представлены доказательства того, что в нацистской Германии велась широкомасштабная, глубоко засекреченная программа обогащения урана, которая началась в конце 1940 — начале 1941 года и продолжалась непрерывно до самого окончания войны, о чем красноречиво свидетельствует случай с U-234. Показания Цинссера ведут еще дальше, указывая на испытание уже готовой атомной бомбы, с описанием всех характеристик взрыва ядерного устройства: грибовидного облака, мощного электромагнитного импульса и продолжительного горения ядерного материала в облаке. Японский военный атташе в Стокгольме подкрепляет эти показания своим несомненно фантастическим рассказом о том, что немцы применяли какое-то оружие массового поражения на Восточном фронте начиная с 1942 года (осада Севастополя в Крыму) и до 1943 года, всего за несколько дней до начала крупного германского наступления под Курском.

И вот теперь на Нюрнбергском трибунале мы получаем третье подтверждение того, что на востоке немцы применили какое-то оружие, обладающее ужасающей взрывной мощью, причем на этот раз не от кого попало, а от главного обвинителя на процессе с американской стороны. И в данном случае не вызывает сомнений, что Джексон опирался на данные разведки. Имеет смысл прерваться и задуматься над скрытым смыслом диалога Джексона и бывшего рейхсминистра вооружений Шпеера.

Начнем со Шпеера. Альберт Шпеер сменил доктора Фрица Тодта на посту министра вооружений и промышленности Третьего рейха. Достижения Шпеера невозможно отрицать. В основном благодаря именно его усилиям по организации огромного производственного потенциала нацистской Германии и достижения максимальной его эффективности объемы производства значительно возросли, даже несмотря на тяготы военного времени. Больше того, во всех областях военного промышленного производства Шпееру удалось добиться максимальных показателей по всем категориям как раз в тот период, когда бомбардировки стратегической авиацией союзников были наиболее массированными.

Его методы достижения этой цели были простыми, но эффективными. Германская промышленность была децентрализована и рассредоточена по небольшим заводам, причем производственные мощности по возможности были укрыты в подземные бункеры. Подобная модульная технология применялась везде, где можно. Так, например, германские подводные лодки изготавливались именно на таких заводах, далеко от моря, по частям, которые затем свозились к морю и собирались на месте. Таким методом в самом конце войны строились лодки XXI серии с их революционно-новаторскими движителями, позволявшими в подводном положении развивать крейсерскую скорость свыше двадцати узлов, по тем временам неслыханную.

Однако весьма примечательно, что в словах Шпеера отсутствуют какие-либо указания на то, что он хотя бы подозревал о грандиозном проекте создания германской атомной бомбы и широкой программе обогащения урана. Каким бы высоким ни было положение Шпеера в нацистской иерархии, судя по всему, его держали в абсолютном неведении относительно этих программ и достигнутых результатов. К причине неведения Шпеера мы еще вернемся (причем сделает это не кто иной, как он сам!), но сейчас достаточно будет сказать, что германское правительство, подобно своим американским коллегам, жестко разделило программу создания атомной бомбы на изолированные секции, причем все работы велись в обстановке строжайшей секретности. Однако очевидно, что к моменту этого диалога весь мир уже услышал про атомную бомбу Поэтому Шпеер, по-видимому, попытался затуманить свой ответ, переведя разговор на химическое оружие.

Но вопрос революционно нового химического взрывчатого вещества в данном случае не такой уж надуманный, как это может показаться на первый взгляд, ибо Джексон сам намекает на него, упоминая температуры от 400 до 500 градусов по Цельсию, значительно ниже тех огромных температур, которыми сопровождается ядерный взрыв. Так что надо еще выяснить, затуманил ли Шпеер свой ответ или же Джексон затуманил свой вопрос?

Заявление главного обвинителя и его вопрос также косвенно подтверждают еще одну линию нашего повествования, ибо Джексон определенно говорит об использовании какого-то оружия массового поражения, обладающего огромной взрывной силой, на востоке, более того, что примечательно, неподалеку от Освенцима, того самого места, где построил свой завод по производству синтетического каучука концерн «И. Г. Фарбен». Следует также отметить, что нацисты не поленились возвести целый бутафорский город и поместить в него заключенных концлагеря — очевидный, хотя и варварский способ проверить воздействие оружия на строения и людей. Заявление Джексона вкупе с сообщением японского военного атташе в Стокгольме, приведенные в предыдущей главе, позволяет по-новому взглянуть на характер разработки и применения секретного нацистского оружия — что нередко упускают из вида даже исследователи, которые занимаются «альтернативной историей» войны: все приведенные до сих пор данные свидетельствуют о том, что, если Третий рейх и обладал каким-либо оружием массового поражения небывалой мощности, атомным или иным, испытывалось и применялось оно против противника, которого нацистская идеология считала расово низшим, то есть на Восточном фронте.

Таким образом, можно попробовать дать ответ на один из главнейших вопросов: если у Третьего рейха была атомная бомба, почему он ее не использовал? А ответ заключается в том, что если бомба была, то использовали бы ее скорее против русских, чем против западных союзников, потому что Гитлер с самого начала рассматривал войну на Востоке как войну на уничтожение. И она определенно была такой: больше половины из приблизительно пятидесяти миллионов погибших во Второй мировой войне были истреблены эффективной германской военной машиной в Советской России.

И если Германия действительно использовала подобное оружие на Восточном фронте, можно попытаться объяснить, почему об этом не известно почти ничего: крайне маловероятно, что при Сталине в России этот факт был бы широко обнародован. Для правительства Сталина это явилось бы пропагандистской катастрофой. Столкнувшись с противником, значительно превосходящим в тактическом и оперативном мастерстве ведения обычной войны, Красная Армия нередко была вынуждена прибегать к угрозам расстрела собственных солдат, только для того, чтобы сохранить порядок и дисциплину в частях и избежать массового дезертирства. Признание существования подобного оружия у смертельного врага коммунистической России подорвало бы боевой дух советских солдат и привело бы к поражению в войне, а может быть, даже и к падению режима Сталина. Продолжая исследование секретного оружия нацистской Германии, его связи с нацистской идеологией и потенциального использования на Восточном фронте, мы найдем еще немало примеров подобных странных событий.

А сейчас остановимся лишь на поразительно двусмысленном характере замечания мистера Джексона. «Итак, я располагаю, — начинает он, — определенной информацией, которую мне вручили, о некоем эксперименте, проведенном неподалеку от Освенцима…» К тому времени как мистер Джексон делал это заявление, показаниям Ганса Цинссера был уже почти целый год, из чего следует, что показания Цинссера, возможно, и были той самой «определенной информацией», о которой говорил Джексон, умышленно исказившие место события. В данном случае существенно, что Цинссер выразил свое недоумение тем обстоятельством, что испытания проводились в густо населенной местности. Так что если даже Джексон сознательно изменил место испытания нового оружия, относительно жертв он сказал правду. И все же не исключено, что данное событие действительно произошло именно там, где и сказал Джексон: неподалеку от Освенцима.

Б. Переводчик маршала; Муссолини и первое испытание атомной бомбы, якобы состоявшееся на острове Рюген

Ответы на вопрос о месте возможного испытания германской атомной бомбы приходят из пяти самых неожиданных источников: от одного итальянского офицера, от переводчика советского маршала, от Бенито Муссолини собственной персоной, с борта тяжелого крейсера американского ВМФ и с острова, расположенного в Балтийском море у северного побережья Германии.

Незадолго до того, как Бенито Муссолини вместе с его любовницей Кларой Петаччи расстреляли итальянские партизаны-коммунисты, чтобы затем повесить вниз головой на площади в Милане под град камней разъяренной толпы, он, к концу войны низведенный до положения марионетки в руках Гитлера, правителя «фашистской республики Сало» на территории северной Италии, находящейся под полным контролем немцев, частенько говорил о германском чудо-оружии:

Конечно, проще всего было бы списать заявление Муссолини на маниакальный бред обезумевшего фашистского диктатора, оказавшегося перед лицом поражения и отчаянно цепляющегося за несбыточные надежды и разбитые мечты.

Да, так было бы проще всего, если бы не неожиданное подтверждение со стороны некоего Петра Ивановича Титаренко, бывшего военного переводчика из штаба маршала Родиона Малиновского, который в конце войны принимал со стороны Советского Союза капитуляцию Японии. Как писал немецкий журнал «Шпигель» в 1992 году, Титаренко написал письмо в Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза. В нем он доложил, что в действительности на Японию были сброшены три атомных бомбы, одна из которых, сброшенная на Нагасаки до того, как над городом взорвался «Толстяк», не взорвалась. Впоследствии эта бомба была передана Японией Советскому Союзу[83].

Муссолини и переводчик советского маршала не единственные, кто подтверждает версию о странном количестве сброшенных на Японию бомб; возможно, в какой-то момент в игре участвовала еще и четвертая бомба, которая перевозилась на Дальний Восток на борту тяжелого крейсера американского ВМФ «Индианаполис» (бортовой номер СА 35), когда тот затонул в 1945 году[84].

Эти странные свидетельства снова поднимают вопросы к «легенде союзников», ибо, как уже было показано, в конце 1944 — начале 1945 года «Манхэттенский проект» столкнулся с критической нехваткой оружейного урана, и к тому времени так и не была решена проблема взрывателей для плутониевой бомбы. Так что вопрос стоит так: если эти доклады соответствовали действительности, откуда появилась дополнительная бомба (а то и несколько бомб)? Трудно поверить в то, что три, а то и четыре бомбы, готовые к использованию в Японии, были изготовлены в такие кратчайшие сроки, — если только они не явились военной добычей, вывезенной из Европы.

Однако самые странные свидетельства приходят с немецкого острова Рюген — это показания итальянского офицера Луиджи Ромерсы, бывшего свидетелем испытания германской атомной бомбы, состоявшегося в ночь с

11 на 12 октября 1944 года, приблизительно в то самое время, которое указано в показаниях Цинссера, и приблизительно в том же месте.

В данном контексте также крайне любопытно то обстоятельство, что в качестве временных рамок указан конец 1944 года, ибо именно в тот период страхи союзников перед германской атомной бомбой были особенно высоки В субботу, 11 августа 1945 года лондонская «Дейли телеграф» сообщила о том, что Великобритания год назад готовилась к атомным бомбардировкам со стороны Германии.

Эта статья, вышедшая всего через два дня после атомной бомбардировки Нагасаки и почти через год после объявления ядерной тревоги в Великобритании, заслуживает пристального внимания.

Во-первых, и это очевидно, ядерная тревога была осуществлена в Великобритании в обстановке строжайшей секретности, поскольку в повышенную готовность были приведены только правоохранительные органы, гражданская оборона и медицинский персонал. Причина подобных мер секретности не вызывает сомнений, поскольку распространение сведений о предполагаемом ядерном ударе со стороны Германии предупредило бы немцев о том, что разведчики союзников подошли достаточно близко к атомной программе и знают о предстоящих испытаниях бомбы.

Во-вторых, необычно место предполагаемого испытания — Норвегия, поскольку прошло уже больше двух лет со времени успешного рейда английской диверсионной группы против норвежского завода по производству тяжелой поды в Рьюкане. Этому могут быть два объяснения:

1) Возможно, стремление Гитлера сохранить войска в Норвегии объясняется в первую очередь германским атомным проектом, поскольку, если только донесения английской разведки соответствовали действительности, именно там велись крупномасштабные работы в соответствии с этим проектом.

2) Донесение сознательно было неточным, то есть испытания действительно проводились, но где-то в другом месте.

В-третьих, предполагаемая тревога продолжалась начиная с августа 1944 года «на протяжении нескольких месяцев», то есть с большой вероятностью вплоть до октября, временных рамок, приведенных в показаниях Цинссера. Таким образом новая информация указывает также на следующее: разведка союзников знала об испытаниях германской атомной бомбы и искренне их боялась.

В-четвертых, в статье упоминается, что в испытаниях бомба запускалась из «катапульты». «Жужжащая бомба» «Фау-1», крылатая ракета первого поколения, запускалась с помощью большой паровой катапульты. Если сложить два и два, получается, что «испытание в Норвегии» могло быть как испытанием системы доставки атомной бомбы на основе «Фау-1», так и испытанием самой бомбы, а может быть, испытанием и того и другого.

Памятуя об этом, подходим к заключительному моменту. Тревога была отменена после того, как испытания завершились неудачей. Вопрос заключается в следующем: что именно завершилось неудачей? Испытания самой бомбы? Испытания системы доставки? Или системы в целом?

Ответ, возможно, находится еще в одной любопытной статье, появившейся в британской прессе почти за год до этого — в среду, 11 октября 1944 года, в лондонской газете «Дейли мейл»:

БЕРЛИН МОЛЧИТ ВОТ УЖЕ 60 ЧАСОВ

ТЕЛЕФОННОЙ СВЯЗИ ПО-ПРЕЖНЕМУ НЕТ

СТОКГОЛЬМ.

Сегодня вечером Берлин по-прежнему остается отрезанным от остальной Европы. 60-часовое молчание началось утром в воскресенье — и до сих пор пет никаких объяснений внезапному отключению телефонной связи, которое продолжается уже дольше, чем во всех предыдущих случаях.

Министерство иностранных дел Швеции никак не может дозвониться до своего представительства в Берлине.

По непроверенным данным, возник серьезный кризис в отношениях между командованием вермахта и руководством нацистской партии, следствием чего могут стать «самые ужасные события».

Сегодняшний самолет прилетел из Берлина в Стокгольм с четырехчасовым опозданием. На борту находились одни немцы, двое из которых, судя по всему, были высокопоставленными чиновниками. Они выглядели бледными и осунувшимися, и когда их окружили шведские журналисты, они их растолкали и спешно покинули здание аэровокзала со словами: «Мы ничего не можем вам сообщить».

Свежие немецкие газеты, доставленные самолетом, выглядят непривычно скромными, без обычных броских заголовков.

Однако в сведущих кругах утверждают, что если перебой в связи был вызван чисто техническими проблемами, следствием взрыва бомбы, как утверждают немцы, все повреждения давно должны были уже быть исправлены[86].

(Весь курсив мой. — Д.Ф.).

Разумеется, теперь нам известно то, о чем не знали в октябре 1944 года: при взрыве атомной или термоядерной бомбы необычайно сильный электромагнитный импульс выводит из строя или затрудняет работу электронных устройств в радиусе нескольких миль от эпицентра, в зависимости от мощности взрыва, от удаления таких устройств и от степени их защиты. Выход из строя обычных, не военных телефонных линий в Берлине можно объяснить как раз последствиями подобного электромагнитного импульса. Однако если виновником действительно был такой импульс, возникший вследствие испытания атомной бомбы, полигон должен был находиться недалеко от Берлина, а никак не в Норвегии. Если же на берлинскую телефонную сеть повлияло испытание атомной бомбы в Норвегии, подобные нарушения должны были отмечаться также в крупных городах, расположенных значительно ближе к месту взрыва, таких как Осло, Копенгаген и Стокгольм. Однако никаких данных о подобных нарушениях нет; по-видимому, воздействию подвергся один только Берлин[87].

Таким образом, если испытание атомной бомбы, о котором упоминалось в статье в лондонской «Дейли телеграф» за 1945 год, действительно состоялось, его место следует искать значительно ближе к Берлину. Статью в «Дейли мейл» о нарушениях в телефонной связи можно считать подтверждением того, что испытания германской атомной бомбы, если таковая была создана, состоялись где-то в октябре 1944 года, в том же временном интервале, который приводится в показаниях Цинссера, и в том же интервале, на который указывает статья в «Дейли телеграф» о секретном состоянии ядерной тревоги, которое было объявлено в Великобритании в августе 1944 года и действовало на протяжении нескольких месяцев.

Однако статья в «Дейли мейл» о нарушениях работы телефонной сети позволяет сделать еще один вывод вероятно, немцы посчитали испытания неудачными. В то время последствия ядерного взрыва — электромагнитный импульс, вызывающий неисправности в работе электронной аппаратуры, радиационное излучение и радиоактивное заражение местности — оставались неизученными и непонятыми. Берлинская телефонная сеть была одной из лучших в мире, если не самой лучшей[88]. Возможно, нацистов потрясли непредвиденные последствия предполагаемого испытания атомного «чудо-оружия», и они посчитали их неуспешными. В конце концов, нет ничего хорошего в том, чтобы применить «оружие победы», а затем не иметь возможности принять от противника сообщение о капитуляции! А для тоталитарного нацистского государства, охваченного всеобщей манией преследования, перебои в связи между столицей и окраинами, вооруженными силами и оккупированными территориями могли бы стать настоящим кошмаром, открывающим великолепную возможность совершить государственный переворот.

Наконец, чтобы завершить изучение старых газет, взглянем на любопытную серию статей, напечатанных в лондонской «Таймс» в период с 15 по 25 мая 1945 года, с рассказом о немецких солдатах, оборонявших принадлежащий Дании остров Борнхольм в Балтийском море, которые отказались сдаться наступающим русским войскам[89]. Борнхольм находится всего в ста милях от германского ракетного полигона в Пенемюнде и достаточно близко к предполагаемому месту испытания атомной бомбы на маленьком острове Рюген, расположенном в Балтийском море неподалеку от портового города Киль.

Именно на этом острове итальянский офицер Луиджи Ромерса в качестве приглашенного свидетеля в ночь с 11 на 12 октября 1944 года стал очевидцем испытания германского «чудо-оружия». После двухчасовой езды на машине ночью под дождем Ромерса переправился на остров Рюген на моторной лодке. Согласно его заявлению, сделанному в беседе с Эдгаром Майером и Томасом Менером, немецкими исследователями, занимающимися проблемой создания атомной бомбы в нацистской Германии, остров охраняло специальное отборное подразделение, предположительно войск СС. Доступ на остров был возможен только по специальному пропуску, выданному напрямую верховным командованием вермахта (Oberkommancio der Wehrmacht)[90]. Здесь лучше всего процитировать слова самого Ромерсы:

Облачившись в такие костюмы, наблюдатели покинули бункер и направились к эпицентру:

Необходимо обратить внимание на некоторые моменты в рассказе Ромерсы, которые кажутся весьма странными, если речь действительно идет об испытании ядерной бомбы. Во-первых, описание последствий во многом соответствует взрыву атомного оружия: оголенные ветви деревьев, разрушение строений и так далее. Защитные костюмы, в которые были одеты немецкие специалисты, а также очки с поляризованными стеклами также не вызывают вопросов. И испытание, похоже, действительно проводилось в населенной местности, где имелись здания и тому подобное, что соответствует словам обвинителя Джексона, обращенным к Шпееру, и замечанию Цинссера к своим собственным показаниям. Однако Ромерса, судя по всему, человек наблюдательный, ни словом не обмолвился о том, что почва сплавилась в стекловидный кремниевый материал, чем обыкновенно сопровождается ядерный взрыв вблизи поверхности земли.

Впрочем, какое бы устройство ни было испытано на острове Рюген, у него достаточно внешних характеристик атомной бомбы, чтобы считать его таковой. Также следует отметить очень важный момент: по времени это испытание совпадет с рамками, обозначенными показаниями Цинссера, с перебоями в работе берлинской телефонной сети и с периодом ядерной готовности, объявленной в Великобритании. Наконец, наверное, не случайно именно в это время Адольф Гитлер в конце концов подписал приказ о создании атомной бомбы. В свете вышесказанного это может означать только то, что он дал свое одобрение на строительство уже опробованного устройства[95].

В. «Три угла» (Dreiecken) и предполагаемое испытание на плацу в Ордруфе

Более спорным является утверждение об испытании войсками СС мощной атомной бомбы, якобы имевшем место на плацу в Ордруфе, на юге Тюрингии, в марте 1945 года. Как будет видно в дальнейшем, эта дата также является очень важной. Вскоре после объединения Германии в 1989 году вновь всплыли старые слухи об испытании атомной бомбы, проведенном СС на юго-востоке Германии, территории, входившей в состав Восточной Германии. Предполагаемое испытание якобы состоялось 4 марта 1945 года[96]. Однако, как мы вскоре увидим, с непроверенным утверждением относительно испытания атомной бомбы в «Трех углах» связана одна дополнительная проблема.

Та часть повествования, которая имеет отношение к «Трем углам», начинается с одной из составляющих «союзной легенды». Согласно источникам из бывшей Восточной Германии, одна из внешне убедительных причин быстрого наступления дивизий генерала Паттона на эту область Тюрингии заключалась в том, что последняя штаб-квартира фюрера (Fiihrerhauptquartier) располагалась в обширном подземном комплексе под Йонашталем[97]. «Существует один американский документ, под номером четыре, сообщающий о том, что последняя (штаб-квартира фюрера) находилась не в Оберзальцбурге, а в районе Ордруфа»[98], то есть в районе «Трех углов». Таким образом, «легенда союзников» получает дополнительное уточнение: стремительный бросок Паттона имел целью отрезать пути отступающим нацистам и захватить последнюю секретную подземную ставку Гитлера, а также предположительно и сам «главный приз». Сама ставка являлась частью обширного комплекса подземных сооружений, подчинявшихся верховному командованию СС и имевших обозначение «S III» — обладающее особым смыслом, как будет видно в последующих главах настоящей книга, а штаб-квартира фюрера была лишь одним из компонентов этого комплекса[99].

Против того предположения, что весь этот комплекс являлся лишь штаб-квартирой фюрера, говорит то обстоятельство, что всеми строительными работами, которые велись в том районе начиная с 1942 года, руководил обер-группенфюрер СС Ганс Каммлер, человек, с которым мы еще не раз столкнемся в дальнейшем. Таким образом, маловероятно, что комплекс сооружался лишь как последняя ставка Гитлера, поскольку Каммлер имел самое прямое отношение к программе разработки и создания секретного оружия в нацистской Германии. Следовательно, гораздо вероятнее, что комплекс являлся частью обширной засекреченной империи черных проектов СС[100]. В уцелевших немецких архивах, а также вообще где бы то ни было нет никаких упоминаний об этом комплексе, однако на самом деле они находятся у всех на виду[101].

Так какие же исследования проводились в этом комплексе? Об этом было почти ничего не известно до тех пор, пока после объединения Германии не заговорили свидетели и родственники свидетелей. Одним из таких свидетелей был Адольф Бернд Фрайер, который перед своей смертью в Аргентине написал письмо немецким исследователям Эдгару Майеру и Томасу Менеру, в котором изложил все известные ему подробности о подземном комплексе, полученные в тот период, когда он принимал участие в строительных работах По утверждению Фрайера, основной задачей этого комплекса было обслуживание специальных орбитальных летательных аппаратов (!) под названием «Amerika Raket» («Американская ракета»), межконтинентальных баллистических ракет, способных достичь территории Соединенных Штатов, а также проведение испытаний атомного оружия под руководством доктора Курта Дибнера на базе подземного завода по производству тяжелой воды![102]

Но, что самое важное, Фрайер утверждает, что атомное оружие было готово 2 июля 1944 года![103] О каком именно атомном оружии идет речь? О «грязной» радиационной бомбе, способной вызвать заражение большой территории смертоносным радиоактивным веществом, но не идущей ни в какое сравнение с настоящей бомбой, основанной на реакции ядерного деления? Или же действительно об атомной бомбе? Формулировки, которые использовал Фрайер, не позволяют сделать однозначный вывод. Но один момент сразу же бросается в глаза — дата, 2 июля 1944 года, тот самый месяц, когда было совершено покушение на Гитлера в результате так называемого «бомбового заговора» (лучше названия не придумать), состоявшееся примерно через две недели. Таким образом, успешное испытание даже «грязной» радиационной бомбы могло стать одним из основных факторов, побудивших заговорщиков совершить попытку устранения Гитлера именно в тот момент. Возможно, именно оно объясняет скрытую логику их действий: заговорщики рассчитывали, что союзники, несмотря на свои требования безоговорочной капитуляции, согласятся на переговоры с антинацистским (или хотя бы не нацистским) переходным правительством Германии, ибо обладание подобным оружием даст заговорщикам в руки существенный рычаг давления на переговорах. А если заговорщикам было известно о существовании такого оружия и о планах Гитлера им воспользоваться, возможно, это явилось еще одним моральным стимулом, подтолкнувшим их к действиям.

В любом случае, наибольшие проблемы в этом рассказе о якобы имевшем место испытании атомной бомбы, осуществленном нацистами в Ордруфе, в районе Тюрингии, имеющем название «Три угла», заключаются в следующем. Согласно Фрайеру, испытание состоялось 4 марта 1945 года на старом плацу в Ордруфе. Там была возведена небольшая платформа высотой около шести метров, на которую поместили маленькое «атомное оружие»[104]. Это оружие, согласно Фрайеру, имело вес всего каких-то сто граммов!

Этот момент в рассказе об истинном характере нацистской атомной бомбы, сделанном человеком, якобы имевшим к работам самое непосредственное отношение, является самым существенным и очень проблематичным, ибо сразу же бросается в глаза, что от ста граммов очень далеко до пятидесяти или около того килограммов критической массы, необходимых, как это было показано, для создания атомной бомбы на основе урана, и значительно не хватает до критической массы, которая требуется для обычной плутониевой бомбы. Однако Фрайер настаивает на этой цифре и, более того, утверждает, что все «рабы», несчастные заключенные концентрационного лагеря, которых заставит принять участие в испытании, в радиусе 500–600 метров от эпицентра были сражены на месте[105]. Следовательно, зона поражения составляла в поперечнике от 1 до 1,2 километра, что сравнимо с поражающими характеристиками современной тактической ядерной бомбы. Для обеспечения такой зоны поражения потребовалось бы огромное количество имевшихся на тот момент обычных взрывчатых средств, вес которых многократно превысил бы те сто граммов, о которых говорит Фрайер. Все эти замечания указывают на то, что в действительности это «А-Waffe», или «атомное оружие», представляло собой полноценную атомную бомбу. В таком случае как объяснить необычайно малую критическую массу, особенно в свете того, что «Манхэттенский проект» нацелился на критическую массу урана, равную приблизительно 50 килограммам?

Этот вопрос заслуживает серьезного анализа, ибо — если верить показаниям Фрайера — это позволяет по-новому взглянуть на истинную суть нацистского проекта создания атомной бомбы. Мы уже убедились, что над этим проектом трудились разные и не связанные между собой группы, что объясняется отчасти соображениями безопасности, а отчасти сугубо практичным характером нацистской программы. Лично я считаю, что «группа Гейзенберга» в составе ученых с мировыми именами сознательно использовалась нацистами в качестве прикрытия, предназначенного в первую очередь для союзников. Несомненно, разведывательный и контрразведывательный аппарат СС рассудил и совершенно справедливо, что эти видные ученые станут первостепенными целями для похищения и устранения. Следовательно, крайне маловероятно, что нацисты сосредоточили истинные секреты работы над атомной бомбой в руках этой группы. Сам факт такой долгой жизни «легенды союзников» после войны является прямым свидетельством успеха этого замысла. Настоящие работы над атомной бомбой велись вдалеке от пытливых глаз разведки союзников, под покровительством рейхспочты и, что гораздо важнее, при непосредственном участии СС

С вторым аспектом германской программы создания атомной бомбы мы также уже встречались: главный упор делался на то, что было практически осуществимо в реальном будущем, на протяжении войны. Отсюда вытекает то, что хотя немцам и было известно о возможности создания бомбы на основе плутония и, следовательно, было известно, что действующий ядерный реактор, вырабатывающий плутоний, позволит Германии получить больше бомб из того же самого количества расщепляемого ядерного сырья, они сознавали и то, какие преграды поджидают на этом пути, главной из которых было создание работоспособного реактора. Таким образом, как уже было замечено, Германия сделала ставку на разработку только урановой бомбы, поскольку урановую руду можно обогатить до чистоты оружейного урана, не обладая ядерным реактором, а поскольку необходимые для этого технологии уже имелись, они и были широко применены. Подобно американскому «Манхэттенскому проекту», германская атомная программа, находящаяся в ведении СС, полагалась на большое количество ядерных заводов, которые занимались разделением и очисткой изотопов.

Теперь давайте попробуем порассуждать дальше. Германия также искала способ доставлять такие бомбы в виде боеголовок ракет. А это означает, учитывая ограниченную грузоподъемность ракеты, что вес боеголовки требовалось каким-либо образом уменьшить в несколько раз, чтобы ракета смогла доставить ее до цели. И еще не нужно сбрасывать со счетов экономический фактор. Прекрасно сознавая, что промышленный потенциал рейха напряжен до предела даже несмотря на бесплатный труд тысяч заключенных концентрационных лагерей, немцы наверняка ломали голову еще над одной проблемой, которую высветили их же собственные познания о плутониевой бомбе: как получить больший выход в пересчете на одну рейхсмарку, не прибегая к использованию плутония? Существует ли способ использовать меньшее количество урана для достижения критической массы, чем это принято считать?

Поэтому давайте вернемся к показаниям Фрайера об испытаниях атомной бомбы поразительно маленькой массой в сто граммов, состоявшихся в Ордруфе 4 марта 1945 года. Существует способ значительно уменьшить критическую массу расщепляемого материала, необходимого для создания бомбы: так называемое «ускоряемое деление». В основе своей ускоряемое деление — это просто введение какого-либо дополнительного вещества, испускающего нейтроны, m пример, полония или тяжелого водорода, дейтерия или трития, которое добавляло бы в цепную реакцию больше нейтронов, чем испускается одной только критической массой расщепляемого вещества. Тем самым существенно увеличится поток свободных нейтронов, необходимых для запуска цепной реакции деления в критической массе, чем, в свою очередь, достигаются сразу две важные цели:

1) Для создания атомной бомбы допускается меньшая чистота расщепляемого вещества, которое без ускоряемого деления не являлось бы достаточно чистым, чтобы быть оружейным сырьем.

2) Для получения критической массы, необходимой для создания бомбы, требуется меньше расщепляемого вещества.

Таким образом, «ускоряемое деление» открыло бы немцам практический способ увеличить количество бомб, которые можно было бы изготовить из имеющегося сырья, и добиться цепной реакции ядерного деления обогащенного сырья, не обладающего достаточной чистотой[106]. Немаловажно, чтo в показаниях Фрайера относительно подземного оружейного комплекса в «Трех углах» упоминается также подземный завод по производству тяжелой воды, ибо тяжелая вода, разумеется, содержит атомы дейтерия и трития (тяжелых атомов водорода с одним и двумя дополнительными нейтронами соответственно).

В любом случае испытание атомной бомбы с небольшой критической массой, основанной на принципе ускоряемого деления, состоявшееся в Ордруфе 4 марта 1945 года, полностью вписывается в параметры германской атомной программы и ее практических задач. Но существуют весьма любопытные и интригующие факты, свидетельствующие в пользу того, что данное испытание действительно имело место. Согласно Фрайеру, в конце марта 1945 года Гитлер лично ненадолго посетил ставку в «Трех углах»[107]. Достоверно известно, что Гитлер в марте 1945 года действительно лично приезжал в штаб Девятой армии, дислоцированной как раз в этих местах, и в обращении к ее офицерам заявил, что еще остались работы, которые нужно «довести до конца», — очень любопытное высказывание, если смотреть на него в свете утверждения Фрайера о том, что у Германии отсутствовала не сама бомба, а система ее доставки. Также выглядит весьма правдоподобным, что если бы испытания имели место, то Гитлер присутствовал бы на них, чтобы лично быть свидетелем успеха германской науки, которая наконец дала ему «оружие возмездия».

Но, возможно, наиболее убедительным доказательством того, что об окончании Второй мировой войны сказано еще далеко не все, являются два в высшей мере странных факта, происхождение которых связано с районом «Три угла» в области Тюрингия на юго-востоке Германии. В заявлении, сделанном 20 марта 1968 года, бывший германский генерал Эрих Андресс, находившийся в конце войны в «Трех углах», утверждает, что неожиданно район заполнили американские военные (в дополнение к уже имеющимся оккупационным силам), приехавшие на джипах и тяжелых грузовиках. Американцы сразу же приказали плотно зашторить окна во всех зданиях и строениях в округе, из чего можно предположить, что они собирались вывозить что-то очень ценное и не хотели, чтобы кто-нибудь это видел. Второй факт является еще более странным, ибо достоверно известно, что на территории современной Германии, в Тюрингии, а именно в окрестностях Йонашталя и Ордруфа, зафиксировано наиболее сильное фоновое гамма-излучение[108].

Итак, какой же смысл в действительности имел тот странный диалог бывшего рейхсминистра вооружений Альберта Шпеера и главного обвинителя от американской стороны Джексона на Нюрнбергском процессе? Из вопроса Джексона очевидно, что он имел доступ к некой информации, по своему характеру подобной той, которая была рассекречена лишь совсем недавно. И эта информация была связана с истинной сутью германской программы создания атомной бомбы и ее поразительными достижениями, что никак не вяжется с послевоенной «легендой союзников». Также не вызывает сомнений, что Альберт Шпеер или не хотел говорить об этом откровенно, или же находился в полном неведении. Таким образом, вопрос Джексона по сути дела являлся проверкой глубины знаний Шпеера о ядерной программе и его причастности к двум испытаниям на острове Рюген и в Ордруфе. А раз сам министр вооружений всего Третьего рейха ничего об этом не знал, значит, мы действительно имеем дело с черным рейхом внутри черного рейха, с чудовищем в брюхе чудовища, о котором даже таким высокопоставленным нацистским руководителям, как Шпеер, не было известно практически ничего.

Величайшая тайна Второй мировой войны, которую державы-победительницы, западные союзники и русские не желают раскрывать до сих пор, заключается в том, что нацистская Германия бесспорно первой пришла к созданию атомной бомбы и бесспорно на протяжении короткого промежутка времени в самом конце войны являлась единственной в мире ядерной державой. Но почему западные союзники и русские предпочитают молчать об этом и по сей день? Ответ на этот волнующий вопрос будет дан в более полной мере в последующих разделах настоящей книги, ибо речь будет идти далеко не об одном только ядерном оружии.

Но почему же нацисты не использовали свои атомные бомбы, раз они у них были? Ответ на этот вопрос уже был частично дан в этой главе: если Германия обладала каким-то оружием массового поражения, ядерным или иным, с большой долей вероятности оно было бы использовано в духе идеологии расизма и геноцида против врага, представляющего наибольшую военную угрозу, — на Восточном фронте, против Советского Союза. А охваченный манией преследования сталинский режим ни за что не признался бы окружающему миру и собственному народу, разоренному войной, в том, что ему противостоит враг, обладающий подавляющим превосходством в военных технологиях. Подобное признание подорвало бы дух советского народа, и без того вынужденного проливать реки крови в свирепой схватке с вермахтом; режим Сталина, возможно, этого не выдержал бы.

Но почему немцы не использовали «оружие возмездия» против западных держав на заключительном этапе войны, когда военное положение Германии с каждым днем становилось все более отчаянным? Существуют указания на то, что нацистские руководители замышляли именно такую операцию…

ГЛАВА ПЯТАЯ
СТРАННЫЕ КАРТЫ, СТРАННЫЕ ПОЛЕТЫ И
ТАИНСТВЕННЫЙ ГРУЗ

Из всех держав, участвовавших во Второй мировой войне, только Соединенные Штаты Америки обладали исключительным положением. В последний раз в мировой истории они имели возможность осуществлять военные операции в глобальном масштабе, практически не опасаясь ответных ударов противника. Американские заводы и фабрики находились вне зоны досягаемости любого из известных типов дальних бомбардировщиков, имевшихся у неприятеля. Более того, значительная часть промышленного потенциала была укрыта в глубине страны, вдалеке от Атлантического и Тихоокеанского побережий. Широко распространенное убеждение, бесконечно растиражированное в бесчисленных учебниках истории Второй мировой войны, гласит, что Соединенные Штаты могли абсолютно не опасаться действий со стороны нацистской Германии, обладавшей «ориентированным на решение исключительно тактических задач» Люфтваффе и карликовым Военно-морским флотом. И по сей день многие американцы, в том числе даже те, кто имеет представление о деталях Второй мировой войны, уверены в том, что Германия не имела самолетов, которые могли хотя бы долететь до Соединенных Штатов и вернуться в Европу, не говоря уж о том, чтобы выполнить это со значительной полезной нагрузкой. Если же подобные самолеты и имелись, то количество их было настолько небольшим, что они все равно не смогли бы сыграть сколько-нибудь значительную военную роль.

Однако все эти представления меняются в корне, если Германия обладала атомной бомбой и располагала самолетом, способным доставить такую бомбу до Америки и возвратиться в Европу. В этом случае всего одного бомбардировщика было бы достаточно для нанесения по Соединенным Штатам ощутимого военного и психологического удара. Могла ли быть осуществлена подобная операция? Обладала ли Германия самолетом, способным хотя бы после определенной модернизации нести атомную бомбу? Есть ли какие-либо указания на то, что нацисты готовились к такой операции и проводили соответствующие исследования?

А. Необычная карта верховного командования Люфтваффе

В 1943 году верховное командование германских ВВС (Oberkommando der Luftwaffe) провело очень необычные исследования. Результатом этих исследований явилась подробная карта Нижнего Манхэттена. На этой карте нанесены концентрические круги, изображающие различные зоны поражения ударной волной и тепловой энергией при взрыве атомной бомбы над городом Нью-Йорком. Но самым необычным в этих исследованиях является то, что на карте показан взрыв атомной бомбы мощностью в диапазоне от 15 до 17 килотонн, приблизительно такой же, какая была у «Малыша», урановой бомбы, сброшенной на Хиросиму. — еще одно странное совпадение в целой цепочке странных совпадений, с которыми мы уже сталкивались.

Намерения Люфтваффе совершенно очевидны и прозрачны. Разрушение финансового и делового центра Нью-Йорка явилось бы ни с чем не сравнимым военным и психологическим ударом по Америке. Более того, если учесть, что Нью-Йорк являлся важным отправным пунктом американских войск, крупной военно-морской базой и главным транспортным узлом всего северо-востока Соединенных Штатов, последствия такого удара не поддаются оценке.

Для нацистского руководства атомный удар по Нью-Йорку имел бы большой военный и политический смысл. Тем самым Германия убедительно продемонстрировала бы Соединенным Штатам свою способность вести значительные военные действия против Америки, причем в масштабах, наносящих небывалый военный, экономический и психологический ущерб. С точки зрения заправил Третьего рейха такой удар существенно подорвал бы решимость Америки продолжать войну, и, возможно, серия подобных ударов по таким значительным целям, как Бостон, Филадельфия, Вашингтон и Норфолк, привела бы к выходу Америки из войны. Вскоре за Соединенными Штатами последовала бы и Великобритания. И тогда войну против Советского Союза можно было бы беспощадно продолжать до неминуемой капитуляции русских или, в крайнем случае, добиться крайне выгодного для рейха мира.

Такая перспектива в октябре 1943 года выглядела очень соблазнительно. Но есть ли какие-либо указания на то, что эта карта, подготовленная командованием Люфтваффе, представляла собой нечто большее, чем абстрактные исследования? Из уже представленных доказательств следует, что Люфтваффе проводило не просто командно-штабные учения, которые проводятся всеми крупными штабами даже в военное время. Для германских ВВС эти исследования имели непосредственное, практическое значение.

Но как же быть с утверждением Фрайера о том, что сама бомба была готова, а вот средства ее доставки — нет? Германский вермахт мог изготавливать атомные бомбы в любом количестве, однако без средства доставить их к целям наиболее значительного в военном плане и наиболее экономически могущественного противника они оставались бы совершенно бесполезными и дорогими игрушками.

Б. Странные полеты

Обладала ли Германия стратегическими бомбардировщиками или хотя бы другими самолетами, способными долететь до Североамериканского континента со значительной полезной нагрузкой и вернуться в Европу? Помимо хорошо известного «Мессершмитта-262», четырехмоторного бомбардировщика, внешне слишком похожего на американский «Б-29», чтобы это было случайным, Германия располагала небольшим количеством сверхтяжелых сверхдальних транспортных самолетов, в том числе четырехмоторными «Юнкерсами-290» и их огромными шестимоторными кузенами «Юнкерсами-390».

Было построено всего два этих воздушных гиганта. «Юнкере-390» приобретает особое значение для нашей истории (мы еще к нему вернемся), ибо в 1944 году один такой Ю-390 поднялся в воздух с аэродрома неподалеку от французского города Бордо, пролетел в двенадцати милях от Нью-Йорка, сфотографировал силуэты небоскребов Манхэттена и возвратился назад; беспосадочный перелет продолжался тридцать два часа. В контексте атомной программы СС этот полет был не просто оценочным. Задачей фоторазведки могло быть только определение цели. Ну а сам перелет и прохождение в двенадцати милях от Нью-Йорка предположительно явились проверкой американской противовоздушной обороны. В любом случае, тот факт, что «Юнкере» благополучно вернулся домой, может говорить только о том, что американские военно-воздушные силы просто не ждали гостей со стороны Люфтваффе, выполнявших разведывательную, оценочную или какую бы то ни было еще миссию.

В. Таинственный груз и любопытный аэродром

«Ю-390» и его младший четырехмоторный кузен «Ю-290» еще сыграют важную роль в последующих главах настоящей книги. Но, быть может, им была отведена еще одна задача, о чем говорит другой малоизвестный, но тем не менее очень важный факт. В 1945 году германские ВВС завершили строительство громадного аэродрома неподалеку от норвежской столицы Осло, способного принимать очень большие самолеты, такие как «Ме-2б4» и «Хе-177», а также «Ю-290» и «Ю-390». В статье от 29 июня 1945 года в «Вашингтон пост» приводится донесение штаба 21-й армейской группы, в котором описывается пугающее открытие, совершенное оккупационными частями союзников, которые заняли Норвегию после капитуляции Германии:

Хорошо известно, что компания «Хейнкель» в конце войны осуществила специальную модернизацию своего четырехмоторного тяжелого бомбардировщика «Хе-177», приспособив его к доставке атомных, а также радиационных, биологических и химических бомб[110]. В контексте программы создания атомной бомбы, осуществляемой СС, и полета «Ю-390» из Франции к побережью Америки и обратно, не вызывает сомнений цель этого аэродрома. Потеря Франции нацистами в 1944 году лишила Люфтваффе больших французских аэродромов. С другой стороны, Норвегия, как уже говорилось, оставалась в руках немцев до самой капитуляции и таким образом являлась единственной доступной базой для нанесения каких-либо ударов по североамериканскому континенту.

Строительство такого аэродрома в самом конце войны позволяет предположить его связь с атомной программой СС, но в совершенно ином ракурсе, поскольку строительными работами, скорее всего, занимался отдел строительства и работ СС, который возглавлял не кто иной, как обер-группенфюрер СС Ганс Каммлер. Примечательно, что к концу войны вся дальняя авиация также перешла под контроль Каммлера, что опять-таки привязывает драгоценные дальние бомбардировщики с аэродрома под Осло к Каммлеру. Более того, Майер и Менер выдвигают предположение, что, по крайней мере, две атомные бомбы были изготовлены и, возможно, отправлены на борту U-234. По их мнению, тем самым сдача подводной лодки американским властям обеспечила «Манхэттенский проект» не только недостающими запасами обогащенного урана, но, возможно, и двумя готовыми к применению атомными бомбами.

Профессор Фридрих Лахнер на протяжении двадцати лет был помощником профессора Маха в отделении теоретической физики технического университета в Вене. Посвященный в подробности германского атомного проекта, Лахнер поделился своими знаниями с исследователями Майером и Менером. Помимо всего прочего, он сообщил им, что по крайней мере одна готовая атомная бомба немецкого производства в конце войны была перевезена из Тюрингии в Зальцбург специальным отрядом СС[111].

Письмо Лахнера является очень примечательным по двум причинам. Во-первых, оно подтверждает тот факт, что в районе «Трех углов» велись крупномасштабные работы в рамках германской атомной программы, а также подтверждает заявление Фрайера об успешном испытании атомной бомбы в марте 1945 года. Упомянув о вывозе атомных устройств из этого района, Лехнер косвенно подтверждает предположение о том, что U-234 действительно использовалась для доставки по крайней мере одного из них в Норвегию[112].

Однако в письме Лахнера Майеру и Менеру есть еще более любопытное заявление, открывающее информацию о еще более ужасающем потенциале секретного оружия, разработкой которого занимались во время войны нацисты. Далее цитируется письмо одного британского разведчика, хорошо знакомого с многогранным характером германской атомной программы и знающего о «третьей группе, искавшей другой путь» создания бомбы (ускоряемое деление?)[113], который затем упоминает и о «четвертой группе»:

Далее Майер и Менер указывают на то, что вытекает из утверждений этого разведчика в наш век, давно привыкший мыслить категориями разрушительной мощи водородной бомбы:

Правдивость этих ошеломительных заявлений подтверждает краткое замечание, сделанное Адольфом Гитлером на собрании руководства держав «оси» в апреле 1944 года. Снова обратимся к свидетельствам итальянского офицера Луиджи Ромерсы, присутствовавшего на этом собрании:

Бактериологическая война? Невероятно мощные бомбы? Группа специалистов, работающих над концепциями, отвергающими законы обычной физики, которые угрожали глобальной катастрофой?

Все это совсем не вписывается в картину Германии, балующейся с «жужжащими бомбами» «Фау-1», с ракетами «Фау-2», обладающими ограниченной дальностью действия и небольшой стратегической ценностью, с запоздалыми и неуклюжими попытками создать действующий ядерный реактор и предсмертными судорогами на грани полного коллапса, во что нас столько лет заставляли верить. Все представленные доказательства свидетельствуют как раз об обратном: о том, что Третий рейх как минимум обладал действующей атомной бомбой и готовился использовать ее против западных держав, если же не успел использовать против русских.

Так что груз, который предстояло брать на борт взлетающим с норвежского аэродрома бомбардировщикам, мог быть не ядерным, а гораздо более страшным. Уже исследование ядерных программ нацистской Германии завело нас в самые неожиданные места, что стало возможным лишь после недавнего объединения Германии и последовавшего за этим рассекречивания германских, британских и американских архивов. И вот теперь становится очевидно, что за этой ядерной программой скрывается нечто еще более грандиозное и более чудовищное.

В любом случае, теперь становится понятно, почему, несмотря на заявление Оппенгеймера, сделанное в середине мая 1945 года, о том, что атомная бомба будет готова самое раннее к ноябрю 1945 года[117], Америка смогла преодолеть все проблемы с взрывателями и недостатком расщепляемого материала в каких-нибудь пару месяцев после капитуляции Германии.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ С ИСЧЕЗНУВШИМИ ГЕНЕРАЛАМИ: ОБЕРГРУППЕНФЮРЕР СС ДОКТОР-ИНЖЕНЕР ГАНС КАММЛЕР И ГЕНЕРАЛ ДЖОРДЖ С. ПАТТОН

Вторая мировая война завершилась в Европе стремительным рейдом американской 3-й армии генерала Джорджа С. Паттона в глубь разваливающегося рейха, к Арнштадту в Тюрингии и огромным оружейным заводам «Шкоды» под чехословацким Пльзенем. Это обстоятельство, которому до настоящего времени не дана должная оценка, связывает двух самых знаменитых и могущественных генералов этой войны и позволяет рассуждать об истинных причинах таинственной смерти одного из них и такой же таинственной «смерти» другого.

Этими генералами являются генерал Паттон, хорошо известный в военной истории, самый знаменитый и способный командующий войсками во время боевых действий в Европе, и обергруппенфюрер СС, доктор-инженер (Dr. Ing.) Ганс Каммлер, к настоящему времени личность подзабытая, архитектор печально известного лагеря смерти Освенцим, ответственный за уничтожение варшавского гетто, а к концу войны полновластный руководитель всех программ создания новых видов вооружения Третьего рейха, подчинявшийся непосредственно рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру и самому Адольфу Гитлеру.

А. Введение: первое знакомство с особым командованием СС и Каммлером, а также столкновение с «легендой союзников»

Как было показано в предыдущих главах, в Третьем рейхе существовала некая структура, которая координировала все глубоко засекреченные программы разработки новых видов оружия, в том числе предположительно осуществляла надзор за масштабными работами по обогащению урана, проводившимися в нацистской Германии. Однако эта структура, как будет видно в дальнейшем, отвечала не только за это. В данном месте необходимо сказать что-либо о ней, поскольку она имеет самое непосредственное отношение к попыткам восстановить правду о загадочной гибели одного из этих влиятельных генералов и таинственном исчезновении второго.

Впервые широкой общественности представился случай мельком взглянуть на эту структуру вскоре после окончания Второй мировой войны. В начале пятидесятых годов в Западной Германии было опубликовано несколько статей, а затем вышла книга бывшего майора германской армии Рудольфа Лусара, в которых утверждалось, что в нацистской Германии были разработаны и успешно испытаны необычные летательные аппараты, в том числе летающие диски или тарелки. Так родилась легенда о нацистском происхождении НЛО. Более подробно эта легенда будет об-суждена в последующих разделах книги, а здесь достаточно будет сказать, что согласно ей эти секретные исследования проводились под непосредственным контролем СС.

От этих голословных утверждений о существовании сверхсекретной структуры, которая координировала все работы по созданию новых видов оружия, проводившиеся в нацистской Германии в последние годы войны, отмахнулись бы как от безосновательных фантазий, как и от их самого сенсационного компонента, самих «летающих тарелок». Более того, сделать это не представляло бы особого труда, поскольку основывались они на показаниях одного-единственного разочаровавшегося в жизни германского майора, определенно симпатизирующего нацистам (Лусара), и на свидетельствах еще двух-трех «очевидцев», подтвердивших его рассказ, за каждым из которых также водились грешки.

Однако все это начало постепенно меняться в конце восьмидесятых годов. Толчком послужила книга бывшего сотрудника британской разведки Тома Агостона, вышедшая в 1985 году. Далее в 1989 году произошло объединение Германии, открывшее исследователям кладовую архивов Восточной Германии. После объединения в Германии вышло несколько книг, доносящих содержание рассекреченных архивов до широкой общественности, и более того, бывшие до того недоступными подземные заводы и комплексы СС наконец открылись для публики. Значительным подспорьем для исследователей стало рассекречивание некоторых американских документов, проведенное администрацией президента Клинтона. Германские исследователи жадно набросились на новую информацию, соединяя отдельные разрозненные элементы мозаики и воссоздавая леденящую душу картину истинных масштабов секретных исследований, проводившихся в годы войны в нацистской Германии, картину, которая разительно расходилась с послевоенной «легендой союзников». Однако в Соединенных Штатах эти работы остались практически без внимания[119].

Работа Агостона явилась первым признанием со стороны «серьезной науки» того факта, что за легендой о нацистском происхождении НЛО что-то есть. Агостон заговорил об этой теме только после того, как умер его источник, доктор Вильгельм Фосс, сподвижник Каммлера на знаменитых заводах «Шкоды». Согласно Агостону, они с Фоссом имели доверительную беседу в самом конце войны.

Как язвительно замечает Агостон, Каммлер мог похвастаться практически безукоризненным послужным списком как руководителя коллектива, так и командного игрока:

Перечень тех должностей, которые на протяжении всего нескольких лет занимал в Третьем рейхе Каммлер, выглядит просто феноменально[120].

Среди этих «ответственных назначений» Каммлера особенно выделяются:

1) оперативное управление устрашающими бомбардировками Лондона, Льежа, Брюсселя, Антверпена и Парижа ракетами «Фау-1» и «Фау-2»;

2) оперативное управление всеми работами по исследованиям и производству ракет, включая «Фау-2» и межконтинентальной баллистической ракеты А9/10;

3) разработка и наблюдение за строительством первых в мире «защищенных от бомбардировок подземных заводов по производству самолетов и ракет», в том числе тех, которые занимались выпуском реактивных двигателей и истребителей «Мессершмитт-262»;

4) руководство отделом строительства и работ СС, подразделением, которое занималось всеми значительными строительными проектами рейха, в том числе организацией лагерей смерти, заводов по производству синтетического каучука и дорог, по которым осуществлялось снабжение германских полчищ, вторгнувшихся в Россию;

5) разработка и строительство первого в мире подземного полигона для испытания ракет,

6) руководство, контроль и координация всех работ Третьего рейха по созданию секретного оружия, которые велись на заключительном этапе войны[121].

Впервые этот уродливый гений администрирования привлек к себе внимание Гиммлера и Гитлера «своим блестящим наброском концентрационного лагеря в Освенциме, сделанным от руки, который он затем и построил. Потом его попросили дать квалифицированный совет, когда потребовалось увеличить ежедневный выход газовых камер с 10 000 до 60 000»[122].

Все это говорится не только для того, чтобы показать, что Каммлер был кровавым мясником; к концу войны Гитлер «сосредоточил в руках Каммлера больше власти, чем он когда-либо доверял одному человеку», без каких-либо исключений[123]. Если сравнить положение Каммлера с подобным гипотетическим положением в бывшем Советском Союзе,

На самом деле длинный перечень Агостона можно только дополнить, ибо этому гипотетическому советскому генералу также должна была бы быть поручена координация всех ядерных и других сверхсекретных научно-исследовательских проектов всего Советского Союза.

Таким образом, именно на фигуре обергруппенфюрера СС Ганса Каммлера сходятся все направления нашего исследования: завод по производству буны и рабский труд заключенных концентрационных лагерей, над которыми ставили чудовищные медицинские эксперименты и которых заставляли работать в секретных подземных лабораториях и заводах, атомный проект и, как будет видно в дальнейших разделах настоящей книги, разработка еще более чудовищных летательных аппаратов и систем оружия. Если где-нибудь и спрятана золотая жила информации, ее нужно искать в чертежах и папках, запертых в сейфах Каммлера, или в еще более надежном месте — у него в голове. Именно это обстоятельство и необычный послужной список поднимают столько вопросов к его послевоенной судьбе.

Но что же насчет «особого командования СС» (Sonder-Kommando), структуры, созданной Каммлером и подчиненной непосредственно ему? Что такого революционного было в ней, что доктор Фосс попросил Агостона хранить молчание до его смерти?

Также очень важным для понятия отношений, сложившихся между «Шкодой» и СС, является то обстоятельство, что чехословацкая Богемия стала протекторатом рейха, что по сути означало, что весь политический, административный и военный контроль над Богемией перешел к СС. Именно в этом контексте и развивались особые отношения между Фоссом и Каммлером.

Таким образом, налицо первая составляющая этого специального командования СС: анализ, воспроизведение и усовершенствование всех приобретенных иностранных и вражеских технологий. Само по себе это нисколько не удивительно, поскольку подобные исследования проводились всеми основными участниками войны.

Вторым моментом, на который следует обратить внимание, является то, насколько старательно и надежно особое командование СС было скрыто внутри обычного инженерно-технического подразделения «Шкоды». Однако истинными задачами этого особого командования был далеко не один только анализ захваченного вражеского оборудования, как это подробно изложил Агостону Фосс.

Создание летательных аппаратов с ядерной силовой установкой невозможно без развития и миниатюризации ядерных реакторов, а в этой области, согласно «легенде союзников», Германия не добилась сколько-нибудь значимых результатов. И хотя в разговор о лазерах верится с большим трудом, существуют весомые доказательства того, что немцы занимались именно этим, и весьма успешно[128].

Но самым примечательным в этом «мозговом центре» было то, что о его деятельности не было известно абсолютно ничего ни Герингу, ни Шпееру, ни кому-то еще из больших шишек и исследовательских центров рейха[129]. Это объясняет не только недоумение Шпеера в ответ на вопрос Джексона, о чем мы уже говорили выше; это объясняет также полное неведение немецких ученых, собранных в Фарм-Холле после окончания войны. Эти два факта указывают на то, что штаб-квартира особого командования СС на заводах «Шкоды» под Пльзенем представляла собой не просто обычный исследовательский центр, работающий над созданием секретного оружия. В отличие даже от своего американского собрата, «Манхэттенского проекта», этот центр не имел никаких связей ни с военным ведомством Германии, ни с государственными структурами, ни даже с нацистской партией; он был полностью предоставлен самому себе. Это был во всех отношениях черный проект, координирующий все черные проекты нацистской Германии. Полномочия, данные этой группе, были столь широкими, что если в Германии действительно осуществлялась масштабная программа обогащения урана с целью создания атомной бомбы, то именно эта структура скорее всего и осуществляла ее[130].

Более того, несекретное научно-исследовательское отделение «Шкоды» не только работало в тесном сотрудничестве с СС по некоторым менее важным проектам; оно «обеспечивало удобное прикрытие для специалистов структуры Каммлера, помогая сохранить ее существование в тайне от других научно-исследовательских заведений Германии. По словам Фосса, все специалисты отбирались по принципу знаний и опыта, а не за заслуги перед нацистской партией. Все обладали способностью заниматься фантастическими проектами»[131]. В структуре Каммлера даже существовал центральный отдел научно-технической информации, через который совершенно секретные научные работы распространялись среди различных специалистов. В дальнейшем некоторые такие работы использовались в качестве основы для набора ведущих ученых[132].

Так что же, согласно описанию, данному Фоссом и Агостоном, представлял собой штаб Каммлера (Kammlerstab)?

Во-первых, он обеспечивал занятия «нормальной» наукой, свободной от пут идеологии нацистской партии, однако под контролем СС. Но это еще не все. Это был не просто «мозговой центр», а центр по просеиванию идей, позволяющий намечать общие пути создания оружия второго и третьего поколений. Однако и это тоже еще далеко не все. Это был самый настоящий координационный центр всех «черных» исследований, не испытывающий недостатка в финансировании, обладающий собственным неиссякаемым источником трудовой силы.

И все это возглавлял обергруппенфюрер СС Ганс Каммлер. А штаб-квартира этой структуры находилась на заводах «Шкоды» в Пльзене.

И еще один момент. К концу войны в руках Каммлера оказался также контроль над всей тяжелой дальней транспортной авиацией рейха, состоящей из нескольких «Ю-290» и двух огромных «Ю-390», один из которых, согласно Агостону, 28 марта 1945 года совершил перелет в Японию через Северный полюс[133].

Если у верховного командования союзников была причина обойти Берлин стороной и повернуть на юг (в Тюрингию), направив Третью армию Паттона по кратчайшей прямой на Пльзень и Прагу, похоже, вот она.

Таким образом, лишь в свете раскрытых недавно сведений о существовании штаба Каммлера начинают приобретать смысл характер размещения союзных и германских войск и военные операции последнего периода войны. Сказка о «национальной цитадели», по всей видимости, была именно сказкой, которую сочинило высшее руководство УСС[134], чтобы вынудить военачальников союзных сил пересмотреть цели и задачи, не раскрывая истинный характер приоритетов.

Б. Четыре смерти обергруппенфюрера СС доктора-инженера Ганса Каммлера

Генерал Каммлер, помимо своих «достижений» в повышении эффективности лагерей смерти, помимо методичной и тщательной расправы с разрушенным варшавским гетто с подробным отчетом о каждом шаге, помимо своей руководящей роли в самом засекреченном и, вероятно, самом масштабном в истории человечества черном проекте создания новых видов вооружения, записал на свой счет еще одно странное обстоятельство. В отличие от остальных высокопоставленных нацистских преступников, чья деятельность разбиралась Нюрнбергским трибуналом, в том числе посмертно и заочно, ему единственному не было предъявлено формального обвинения, не говоря уж о том, чтобы предать его суду. Каммлера просто не было на скамье подсудимых, как будто его не существовало вообще.

Каммлер примечателен еще в одном отношении. Мало того, что он очень успешно обрекал на смерть других; похоже, ему самому удалось добиться неслыханного достижения и умереть как минимум четыре раза, причем при различных обстоятельствах. Агостон пространно перечисляет самые разные странные «факты», окружающие судьбу Каммлера:

Таким образом, несмотря на «изобилие несущественных свидетельств, присутствующих во всех четырех версиях смерти Каммлера, имеется достаточное количество фактов, позволяющих предположить присутствие скоординированной и целенаправленной дезинформации (Курсив мой. — Д.Ф.)»[135]. Источник этой дезинформации, согласно Агостону, находился в недрах СС; целью ее было скрыть факт исчезновения Каммлера и его вероятное сотрудничество с одной из союзных держав-победительниц.

«Первая смерть генерала Ганса Каммлера» описана Альбертом Шпеером в его последней книге. По этой самой простой версии, Каммлер приказал своему адъютанту застрелить его. Это «самоубийство» якобы произошло в Праге, после того как Каммлер понял, что война проиграна и, согласно Шпееру, «сохранил свою честь, поступив в духе элиты СС»[136]. Однако, как язвительно замечает Агостон, «даже самый истовый поклонник тевтонского культа не сможет утверждать, что сохранить свою честь в духе элиты СС можно трижды, в трех разных местах и в один и тот же день»[137].

Вторая версия этой истории, рассказанная Агостону гражданским помощником Каммлера доктором Вильгельмом Фоссом, гласит, что генерал 9 мая принял цианистый калий «по дороге между Пльзенем и Прагой»[138]. В свое время мы еще вернемся к связи Фосса с колоссальным секретным «мозговым центром» СС, которым руководил Каммлер.

Третью версию обстоятельств смерти Каммлера поведал специалист по ракетам Фау-2 генерал Вальтер Дорнбергер, после войны принятый на работу в американскую компанию «Белл аэроспейс». Согласно Дорнбергеру, в последние дни войны психическое и умственное состояние Каммлера стремительно ухудшилось, и генерал слышал, как Каммлер приказал своему помощнику застрелить его, если дело станет «безнадежным»[139].

Но это никак не вяжется с воспоминаниями сподвижника Дорнбергера, доктора Вернера фон Брауна об одном разговоре Каммлера со своим помощником Штарком, который он услышал целых две недели спустя. Согласно фон Брауну, Каммлер и Штарк обсуждали возможность «залечь на дно» до прихода американцев, переодевшись монахами и укрывшись в расположенном неподалеку монастыре[140]. Эти показания, если они соответствуют действительности, возможно, являются наиболее интересными, поскольку указывают на то, что у Каммлера не было никаких намерений сдаваться союзникам; напротив, он собирался жить дальше, вероятно, продолжая уже независимо ни от кого контролировать программу создания секретного оружия.

Еще одна версия смерти Каммлера гласит, что он в начале мая 1945 года в Праге обратился с речью к своим соратникам, в которой освободил их от дальнейшего выполнения своих обязанностей и посоветовал расходиться по домам, после чего ушел в лес, где и застрелился[141]. И, наконец, согласно еще одной версии Каммлер погиб смертью героя СС, с оружием в руках сражаясь с восставшими чехами[142].

Из всего этого следует, что никто не может привести никаких убедительных фактов относительно даты, места, времени или хотя бы обстоятельств смерти Каммлера. То он кончает жизнь самоубийством, принимая яд, то пускает себе пулю в висок, то приказывает адъютанту застрелить его, то погибает в бою, то скрывается в католическом монастыре. То это происходит в Праге, то нет; то Каммлер в окружении людей, то один; то он страдает психическим и умственным расстройством, то находится в здравом уме.

Следовательно, по всей вероятности, Каммлер вообще не умер, а просто исчез. Возникает важный вопрос: куда же он скрылся?

В. Нелепая смерть генерала Джорджа С. Паттона

Пока обергруппенфюрер Каммлер был занят тем, что умирал четырежды в разных местах при различных обстоятельствах, другой генерал с точностью хирурга стремительно вел свои войска в нервный центр империи черных проектов Каммлера: это был генерал Джордж С. Паттон. Его армия была на острие американского копья, которое, к большому удивлению нацистов, русских и даже командующих частями союзников, свернуло с победоносного направления на Берлин, чтобы осуществить весьма шорную в военном отношении операцию по захвату так называемой «национальной цитадели».

Весной 1945 года эта «цитадель» была раздута в главную военную проблему верховного командования союзников, «несмотря на данные английской и американской военных разведок, свидетельствующие об обратном»[143]. Агостон прослеживает рождение «темы цитадели» в послевоенной «легенде союзников» к Управлению стратегических служб. Согласно Агостону, УСС не трудилось проверять достоверность источников информации и правдивость сведений о «цитадели»[144]. Окончательное решение отказаться от наступления на Берлин и сосредоточить основные усилия на юге, в Тюрингии, было принято Эйзенхауэром 11 апреля 1945 года[145].

Дата принятия решения Эйзенхауэром очень важна, потому что это означает, что перенос направления главного удара с Берлина на юго-восточную Германию произошел после предположительного испытания атомной бомбы в Ордруфе 4 марта 1945 года. Следовательно, возможно, что УСС получил чрезвычайно секретную информацию относительно германской атомной программы и задействованных в ней производственных центров, ибо Паттон с безошибочной точностью направил свои войска на эти сверхсекретные комплексы, многие из которых находились под землей и были тщательно замаскированы. Если принять во внимание, какой завесой секретности был окружен «Манхэттенский проект» даже от верховного командования союзников, также весьма правдоподобно, что УСС решило не делиться этой информацией с ним и сочинило сказку о «цитадели», о «спасающихся бегством нацистах» и перемещаемых архивах Третьего рейха, чтобы заставить военных переместить центр тяжести наступления с Берлина на Тюрингию.

Если сообщения УСС о «цитадели» действительно были составной частью психологической операции, которую Управление вело против собственного военного командования с целью перенаправить боевые действия на золотую жилу военных технологий и исследований, тогда один и только один генерал знал всю правду о «цитадели» и о том, что в действительности было обнаружено в Тюрингии, Лльзене и Праге, и этим генералом был Джордж С. Паттон. Паттон, чьи войска вошли на заводы «Шкоды» в Пльзене и захватили подземные заводы и лаборатории в районе «Три угла» в Тюрингии, должен был ознакомиться с совершенно секретными донесениями командиров своих дивизий, занявших эти сверхсекретные комплексы рейха. Таким образом, Паттон должен был обладать полученной из первых рук доскональной информацией о полном перечне самых засекреченных черных программ Третьего рейха.

Как отмечает сам Агостон, похоже, не сознавая важность собственных наблюдений в свете послевоенных событий: «внезапные перемены в планах союзников… позволили по крайней мере в одном сорвать богатый куш. Стремительный бросок американской Третьей армии на восток позволил ей захватить тайную империю раньше русских, в чьей предполагаемой зоне оккупации она находилась»[146]. Главной наградой стали архивы и чертежи, хранившиеся в центральном координационном управлении «мозгового центра» черных программ Каммлера на заводах «Шкоды» в Пльзене. И, следовательно, весьма вероятно, что генералу Паттону было известно по крайней мере в общих чертах многое из того, что содержалось в этой сокровищнице и какое значение это имело для дальнейшего развития секретного оружия. Таким образом, существовала прямая и непосредственная связь между генералом Джорджем С. Паттоном, генералом Гансам Каммлером и малоизвестным масштабным проектом по созданию сверхсекретного оружия, который возглавлял Каммлер[147].

А это, в свою очередь, добавляет уверенности тем, кто считает нелепую гибель генерала Паттона уже после окончания войны вовсе не трагической случайностью. Собственно, обстоятельства смерти Паттона достаточно просты.

9 декабря 1945 года вместе с генерал-майором Гобартом Греем и водителем Паттон совершал инспекционный объезд своих войск Машина, в которой он ехал, резко свернула, уходя от столкновения с тяжелым армейским грузовиком, который двигался навстречу. Внимание водителя на мгновение отвлекло замечание самого Паттона, и он, слишком поздно заметив появившийся впереди грузовик, выкрутил руль, чтобы избежать лобового столкновения.

За исключением генерала Паттона, никто из попавших в аварию не пострадал, все смогли самостоятельно покинуть место происшествия. Чего нельзя сказать о самом Паттоне. Он получил перелом шейных позвонков, и врачи опасались полного паралича. Однако Паттон, которого отправили в военный госпиталь во Франкфурте, быстро пошел на поправку. Выздоровление шло так быстро, что врачи уже собирались переводить его в Бостон. Так продолжалось до 19 декабря, когда ближе к вечеру у него внезапно начались серьезные проблемы с дыханием. В течение 20 декабря Паттона, у которого уже бывали случаи закупорки сосудов, мучили приступы удушья. 21 декабря в 17.50 он скончался во сне[148].

То обстоятельство, что Паттон единственный из попавших в аварию получил серьезные травмы, плюс улучшение его состояния, закончившееся внезапной смертью в военном госпитале, дало пищу различным версиям о заговоре с целью устранения генерала. Согласно одной из них, Паттону было известно о том, что русские расстреливали американских, канадских и английских военнопленных, и он угрожал громогласно заявить об этом и разоблачить союзное командование, пытавшееся замять дело. Эту- версию выдвинул украинский перебежчик, имевший тесные связи с советским КГБ, который заявил, что гибель Паттона не была случайной и за ней стоял КГБ. Вторая версия похожа на первую, однако согласно ей «несчастный случай» и последовавшие «медицинские осложнения» подстроило УСС или какое-то другое американское ведомство.

Если в гипотезе о некоем заговоре, стоящем за нелепой гибелью самого прославленного и известного американского боевого генерала Второй мировой войны, есть доля правды, то объяснение скорее всего следует искать в тех загадочных и запутанных тайнах, которые Паттон вместе со своими разведчиками открыли в Тюрингии и на заводах «Шкоды» в Пльзене. Бегло ознакомившись с оружием второго и третьего поколений, над которыми начали работу ученые Каммлера, специалисты УСС, прибывшие на место, сразу же определили, что все обнаруженные материалы необходимо немедленно засекретить самым строжайшим образом, не в последнюю очередь потому, что их обнародование опровергло бы зарождающуюся «легенду союзников» о превосходстве в ядерных технологиях над нацистской Германией. Паттон же представлял потенциальную угрозу для безопасности этой операции, заключавшейся в том, что работы Каммлера были продолжены в Америке в обстановке строжайшей секретности, превосходящей даже те меры, которыми был окружен «Манхэттенский проект»[149].

Если в версии о том, что нелепая гибель 11атгона не была случайной, есть правда, тогда именно эта гипотеза становится самым вероятным объяснением причин убийства прославленного американского генерала.

Паттон не привык молчать, и нужно было заставить его умолкнуть навеки,

Г. Империя секретного оружия, подчиненная особому командованию СС Каммлера

Стоило ли ради тайн секретной империи, созданной Каммлером в недрах СС, в корне менять оперативный план союзного командования на заключительном этапе войны, стоило ли ради них сознательно ликвидировать одного из самых прославленных боевых генералов? «Пльзень и заводы «Шкоды» были захвачены боевым командованием «Б» третьей бронетанковой дивизии, тем самым соединением, которое 11 апреля в Нордхаузене, Саксония захватило секретную империю Каммлера с ее главной сокровищницей ракетных и реактивных двигателей»[150]. Крайне подозрительно, что на просьбу Агостона предоставить ему в соответствии с законом о свободе доступа к информации дневники бронетанковых частей армии Паттона, захвативших комплексы СС в Пльзене и Праге, поступил ответ, что обнаружить их в национальном архиве США не удалось[151].

Однако Агостон предоставляет доказательства того, что разведке союзников, по крайней мере, британской ее составляющей, о группе Каммлера не было известно практически ничего. Английский подполковник Джеймс Брайер-ли, командовавший первой группой британской разведки, прибывшей в Пльзень после его взятия, доложил, что, по утверждению рабочих и инженеров «Шкоды», все документы были пересняты на микропленку, после чего здания, в которых хранились чертежи и документация, были уничтожены. По их словам, все архивы были вывезены из Пльзеня[152].

Кто уничтожил здания? И кто вывез архивы из Пльзеня? Предположительно СС. В пользу этого свидетельствует то обстоятельство, что во многих версиях смерти Каммлера это событие произошло именно здесь. Так что, по-видимому, обергруппенфюрер действительно прибыл в Пльзень, но не для того, чтобы умереть, а чтобы изъять и надежно спрятать наиболее ценные документы.

Здесь необходимо сказать пару слов о версии самого Агостона относительно исчезновения архивов штаба Каммлера. Смысл его версии очевиден из названия книги: в суматохе перехода заводов «Шкода» от американского оккупационного командования к советскому все секретные архивы группы Каммлера были переданы русским. Об этом Агостону поведал Фосс. Однако если Каммлер заранее изъял из архивов наиболее важные документы, чертежи и бумаги и спрятал их в другом месте, о чем свидетельствуют показания чешских специалистов британской разведке, то русским, скорее всего, достались только крошки со стола. Все наиболее важные материалы Каммлер уже изъял из архивов, а все остальное тщательно перерыли люди Паттона и, предположительно, УСС.

Таким образом, появляется еще одна версия заговора с целью устранения Паттона. А что, если его убили, потому что именно он был тем самым, кто привел Каммлера с его секретами, а также его ученых и техников под крыло зарождающейся операции «Скрепка»? Хотя, вероятно, со всей определенностью мы этого так никогда и не узнаем. Любопытно отметить, что, когда доктор Фосс рассказывал представителям американской разведки в Западной Германии «истинную историю утечки секретов из Пльзеня и исчезновения Каммлера», ему посоветовали «на самом высоком уровне молчать обо всем этом, а также о своей работе в научно-исследовательском комплексе СС в Пльзене»[153]. А кто беседовал с Фоссом от лица американской военной разведки? Не кто иной, как генерал-лейтенант Люсиас Д. Клей, хороший знакомый генеоала Паттона[154].

Как сложилась судьба доктора Фосса после войны? Наверное, нет ничего удивительного в том, что он принял участие в совместной программе ЦРУ и западногерманской БНД (Bundesnachrichtendienst, аналога ЦРУ) по строительству оружейных заводов в Египте при президенте Гамале Абделе Насере и обучению египетской армии. Фосс координировал усилия по переправке в Египет бывших офицеров вермахта и поставке новейших ракетных технологий. Кроме того, в этой программе принимал участие бывший президент Рейхсбанка Гельмар Шахт, тесть Отто Скорцени, знаменитого диверсанта СС, а впоследствии создателя известной организации ОДЕССА (Organization der Ehemalige SS Angehoriger, организации бывших членов СС)[155]. Эта программа была частью широкомасштабных усилий со стороны правительства Западной Германии по выходу высокотехнологичной военной продукции на рынки арабско-мусульманского мира — политические последствия этого ощущаются и по сей день. В послевоенных связях СС и арабского мира есть еще много любопытного, что будет более подробно исследовано в последующих разделах настоящей книги.

В любом случае, если сопоставить послевоенные связи и работу доктора Вильгельма Фосса, многочисленные «смерти» обергруппенфюрера Каммлера и его весьма вероятный переход в новую секретную империю черных программ, а также нелепую, если не подозрительную гибель генерала Джорджа Паттона, получается, что Третий рейх занимался в годы войны кое-чем помимо «Фау-1» и «Фау-2». Несомненно, нацисты занимались разработкой новых невиданных технологий, позволяющих создать оружие небывалой мощности, и именно вследствие этого большая часть этих материалов остается засекреченной вплоть до настоящего времени. Прежде чем перейти к изучению этих секретов и физических явлений, стоящих за ними, мы должны, однако, сделать небольшое отступление и заглянуть на противоположный конец земного шара, еще к одной державе «оси», которая также искала путь к обладанию собственной атомной бомбой.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ПОЧЕТНЫЕ АРИЙСКИЕ БРАТЬЯ

Древняя японская легенда гласит, что японский народ ведет свой род от светловолосых голубоглазых людей, прилетевших со звезд, — эта легенда поразительно похожа на постулат, разошедшийся по многочисленным тайным сообществам, которые в промежутке между мировыми войнами дали рождение нацистской партии Германии. И ей пришлось сыграть немалую роль в истории Второй мировой войны, потому что отчасти именно благодаря ей Гитлер смог провозгласить японцев «почетными арийцами» и закрепить присоединение Японии к «Оси» Рим — Берлин — Токио, не вступая в противоречие с расистской идеологией нацистской партии. В этом в значительной степени заслуга дипломатического искусства японского посла в Берлине, который обратил внимание немцев на эту малоизвестную японскую легенду. Разумеется, у Италии и Германии были настоятельные военные и политические причины заключить союз с Японией, но для нацистского правительства, одержимого идеологией расовой чистоты, было гораздо предпочтительнее, что у японцев имелась хоть какая-то связь с нордической арийской расой, пусть и весьма тонкая.

У трех партнеров по «Оси» с самого начала возникла проблема, сохранявшаяся до самого конца войны: как обеспечить переправку технологий и сырья из Европы на Дальний Восток. В основном для этой цели использовались германские и японские подводные лодки, хотя германская и итальянская авиация также осуществляла сверхдальние перелеты в Японию, весьма опасные в военном отношении. Так, например, в 1942 году такой перелет совершил итальянский самолет «Савойя Марчетти С-75 ГА» якобы для того, чтобы снабдить итальянское посольство в Токио экземплярами новых итальянских шифровальных книг, поскольку верховное командование Италии пришло к заключению, что союзникам удалось взломать прежние шифры[158]. Немцы постепенно приходили к выводу, что взамен высоких технологий получают лишь туманную перспективу поддержать сопротивление японцев и тем самым отвлечь силы Соединенных Штатов на Тихоокеанском театре военных действий, ослабив давление на рейх. Ну а японцы, чья промышленность напрягалась из последних сил, стараясь угнаться за новыми технологиями американцев и англичан, были очень требовательными и разборчивыми в своих запросах на высокие технологии у своих братьев.

Объемы передачи даже обычных военных технологий из Германии в Японию весьма впечатляющие. В 1944 году японцы запросили и получили действующие образцы или полную технологическую документацию на следующие виды вооружения:

• германские технологии для производства оружейной стали для орудийных стволов большого калибра;

• готовые образцы артиллерийских орудий;

• зенитные орудия калибра 105 и 128 мм;

• полевые и противотанковые орудия калибра 75 и

88 ММ;

• радиолокационную систему «Вюрцбург»;

• прочные корпуса подводных лодок водоизмещением 750 тонн;

• танки от T-IV до «Тигр-1»;

• истребитель «Фокке-Вульф-190»;

• штурмовик-истребитель танков «Хеншель-129»[159];

• тяжелый бомбардировщик «Хейнкель-177»;

• дальний бомбардировщик «Мессершмитт-264»;

• реактивный истребитель «Мессершмитт-262»;

• истребитель «Мессершмитт-163» с ракетным ускорителем;

• бомбовый прицел «Лоренц-7Х2»;

• авиационные радары Б/3 и ФУГ-10; и, вероятно, самое примечательное,

• двадцать пять фунтов «взрывателей для бомб»[160].

К счастью для вооруженных сил Америки и Британского содружества на Тихоокеанском театре военных действий, японцы так и не наладили полномасштабное производство этих видов вооружения. Особый интерес вызывает последний пункт. Зачем японцам понадобились взрыватели для бомб? Уж, конечно, они, обрушивая бомбовый ливень на Китай, Индокитай, Бирму и острова Тихого океана, знали, как взорвать обычную бомбу. Этот запрос позволяет предположить, что речь шла о чем-то более совершенном, выходящем за рамки возможностей японской промышленности. И зачем просить в самом конце войны тяжелые бомбардировщики, из которых по крайней мере один предположительно был способен совершать сверхдальние перелеты со значительной полезной нагрузкой?

А. Странные слухи

Как и окончание войны в Европе, окончание войны на Тихом океане сопровождалось странными слухами, некоторые из которых успели появиться в виде коротких заметок в западной прессе, прежде чем опустившийся занавес «легенды союзников» не отрезал доступ к ним. Роберт К. Уилкокс в своей работе «Тайная война Японии», которую во многих отношениях можно считать первой попыткой пересмотра взглядов на германскую программу создания атомной бомбы, возвратил к жизни эти слухи и донесения:

Заявление Снелла основывалось на голословных утверждениях японского офицера, возвращавшегося в Японию. Этот офицер сообщил Снеллу, что ему было поручено обеспечение безопасности данного объекта. Снелл, излагая своими словами в газетной статье показания японского офицера, утверждал:

В этом рассказе есть несколько моментов, на которые следует обратить внимание.

Как смогла Япония, которой недоставало даже обычных военных технологий, совершить такой прорыв и осуществить испытание атомной бомбы приблизительно такой же мощности, как и те, что были сброшены на Хиросиму и Нагасаки? Откуда взялся обогащенный уран, необходимый для создания бомбы? Более того, японцы испытали свою бомбу всего через три дня после того, как плутониевый «Толстяк» упал на Нагасаки и стер его с лица земли. В таком случае нет ничего удивительного в том, что японский кабинет министров вел ожесточенные дебаты по поводу того, капитулировать или нет. Это важное обстоятельство в сочетании с поразительными разоблачениями Уилкокса станут фундаментом для новых исследований, которыми мы займемся ниже. И, наконец, характер испытания говорит о том, что японцы рассчитывали применять атомное оружие против морских целей. Какие соображения двигали членами кабинета министров Японии, ведущими дебаты относительно капитуляции? Возможно, ответ на это кроется в самом характере японской ядерной программы и в том, насколько значительно она зависела от получения германских технологий.

Главным физиком, принимавшим участие в японском атомном проекте, был Йосио Нисина, «соратник Нильса Бора»[163]. Именно Нисина возглавлял группу военных специалистов, которая обследовала Хиросиму после ядерной бомбардировки города[164]. Сообщение об испытании японской атомной бомбы под Конаном было источником беспокойства и недоумения американской разведки в оккупированной Японии, поскольку разведка союзников, одержимая страхом перед германской атомной программой, при этом не сомневалась в значительном отставании японцев, находившихся еще на этапе теоретических исследований, утверждая, что у них «нет ни ума, ни ресурсов, чтобы создать бомбу»[165]. Возможно, ресурсы у Японии действительно отсутствовали, но талантливых физиков, понимавших процессы, происходящие в атомной бомбе, было достаточно. В любом случае, эти сообщения вызвали такую тревогу, что оккупационные силы направили несколько групп во все концы Японии, чтобы уничтожить циклотроны, которых оказалось не меньше пяти, а то и больше[166]! Этот любопытный факт поднимает один вопрос. Зачем японцам было нужно такое количество циклотронов? А что, если немцы поделились с ними секретами барона Манфреда фон Арденна, открыв метод масс-спектрографического деления изотопов и обогащения урана-235? Или же японские физики сами, подобно своим германским и американским коллегам, пришли к выводу, что циклотрон открывает возможности обогащения изотопов? Возможны оба объяснения, но наиболее вероятным кажется второе.

Б. Странные промышленные комплексы: снова Каммлер, но только уже в духе Ногучи

Пытаясь найти дальнейшие подтверждения факта испытания японской атомной бомбы, Уилкокс обнаружил связь Нисины с неким японским промышленником по имени Ногучи. Изучая рассекреченные американские архивы, Уилкокс быстро установил, что «в одной коробке хранилось несколько директив, датированных 1947 и 1948 годами, с приказом провести новый анализ японской программы атомных исследований, проводившейся во время войны. Это указывало на то, что (у американской разведки) до сих пор не было достоверных сведений о случившемся. Более того, (она) еще несколько раз возвращалась к этой проблеме по крайней мере до 1949 года, находя все новые факты, о чем свидетельствуют дополнительные документы, обнаруженные мной»[167]. Наконец Уилкокс наткнулся на очень богатую жилу:

Как мы сейчас увидим, возможно, самым примечательным в этом допросе является его дата, 31 октября 1946 года. Также очень важно, что большинство ученых, принимавших участие в проекте, похоже, были химиками. И, наконец, как явствует из протокола допроса, завод или заводы в Конане были довольно крупными.

Так что же представлял собой комплекс в Конане? Для того чтобы это установить, потребуется тот же процесс, который использовался для изучения германской программы обогащения урана. В первую очередь прослеживается связь комплекса в Конане с японским промышленником по имени Ногучи.

Дзюн Ногучи выстроил целую сеть заводов в районе рек Ялуцзян (Амноккан), Чосин (Чанчжин) и Фусен. Последние две реки японский магнат перекрыл плотинами, чтобы мощные гидроэлектростанции вырабатывали огромное количество энергии, необходимое для его заводов. В целом эти три реки поставляли больше миллиона киловатт электроэнергии для нужд комплекса[170]. Для того времени это было неслыханное количество электричества, особенно если учесть тот факт, что во всей Японии вырабатывалось чуть больше трех миллионов киловатт[171]. Еще в 1926 году Ногучи заключил сделку с японской армией, и с тех самых пор его империя под Конаном разрасталась вместе с имперскими аппетитами Японии.

Итак, как и в случае с заводом концерна «И. Г. Фарбен» по производству синтетического каучука буны под Освенцимом, в Конане налицо две ключевых составляющих: инфраструктура мощных источников электроэнергии и близость к значительным водным ресурсам. По сути дела, Конан являлся крупнейшим промышленным центром во всей Азии, при этом до самого окончания войны он оставался не известным разведке союзников и не включался в список целей для нанесения бомбовых ударов[172]. Но это еще не все.

Рассекреченные документы показывают, что Конан находился также неподалеку от залежей урановой руды. «Это было самое логичное место, для того чтобы заниматься атомным проектом на заюпочительном этапе войны»[173]. Более того, как выяснил Уилкокс: «Дальнейшие раскопки… принесли более пространные выводы». В документе, рожденном в штабе американской армии в Южной Корее и датированном 21 мая 1946 года, говорится:

Теперь можно уже рассуждать об истинном значении этих донесений американской разведки в свете последующих событий.

Несомненно, американская армия отнеслась очень серьезно к утверждениям о существовании комплекса, в котором осуществлялись работы по японской атомной программе, на севере Корейского полуострова, в непосредственной близости с государственной границей с Китаем, местом одного из самых кровопролитных сражений войны в Корее. У Чосинского (Чанчжинского) водохранилища генерал армии Дуглас Макартур потерпел крупное поражение и вынужден был отступить И действительно, после блистательной высадки в Инчхоне Макартур стремительно гнал свои войска на север в духе классического блицкрига, стремясь захватить переправы через пограничную реку Ялуцзян, имеющие ключевую роль как для дальнейших действий на территории Китая, так и для защиты от китайского вторжения на Корейский полуостров. Кроме того, целью наступления было Чосинское водохранилище и, следовательно, огромный комплекс Ногучи под Конаном. Макартур отказался выполнить приказ, затем в войну вступил Китай, и, наконец, президент Трумэн отстранил Макар-тура от командования. Так гласит официальная история.

Но могли ли истинные мотивации молниеносного броска Макартура после высадки в Инчхоне через весь полуостров к Чанчжину на самом деле быть совершенно другими? Если учесть меморандум американской военной разведки относительно комплекса в Конане и активизации действий русских, это становится весьма правдоподобным. Все это, в свою очередь, может означать, что настоящие причины последующего отстранения Макартура от должности президентом Трумэном крылись в том, что именно обнаружил там генерал: определенную информацию касательно масштабов работ японских ученых и инженеров и достигнутых ими результатов в деле создания гендзай бакудан.

Но почему же американскому руководству понадобилось засекречивать всю информацию относительно японского атомного проекта? Неужели причина этого только в том, что истинные успехи японцев оказались гораздо более значительными, чем считалось раньше? Для того чтобы ответить на этот вопрос, нам снова приходится строить предположения. Какие методы разделения и обогащения изотопов были известны японцам? На чем в конце концов остановили свой выбор физик Нисина и его команда? Как и их германские коллеги, японские ученые понимали, что кратчайший путь к урановой бомбе, по крайней мере теоретически, лежит через сверхцентрифугу. Однако японцы рассчитали, что скорость вращения подобного устройства должна быть в пределах от ста до ста пятидесяти тысяч оборотов в минуту. Соединенные Штаты вследствие технических сложностей создания таких высокоскоростных турбин приняли решение отказаться от данного метода обогащения изотопов[175].

В этом месте гипотеза Уилкокса начинает пробуксовывать, ибо японцы, по его сообщениям, смогли разработать и, судя по всему, построить большую сверхцентрифугу[176]. Единственная проблема, согласно Уилкоксу, заключалась в том, где раздобыть достаточно большое количество урановой руды. Однако в этом предположении есть одно слабое место, ибо не следует забывать, что японцы вынуждены были просить немцев о помощи в разработке и производстве реактивных двигателей — и ответом на эту просьбу стала не только передача чертежей «Мессершмитта-262», первого в мире реактивного истребителя, имевшего боевое применение, но и приезд в Японию специалистов, способных продемонстрировать необходимые производственные методы и допуски при производстве таких высокоскоростных турбин, работающих при разрушающем воздействии огромных температур. Другими словами, хотя в Японии имелся достаточный теоретический фундамент, отсутствовал практический опыт, которым обладали только немцы. Более того, как уже было показано, сама мысль о центрифуге родилась и получила развитие в Германии. Так что если японцам удалось разработать и построить успешно работающую сверхцентрифугу, скорее всего, на определенном этапе тут не обошлось без содействия немцев.

Другой метод, более дешевый и определенно более соответствующий возможностям японской промышленности военного времени, увеличенный до непомерно огромных масштабов, несомненно, являлся германским изобретением.

Как отмечает Уилкокс, этот процесс, разработанный и усовершенствованный в Германии, открыл японцам доступ к самым последним достижениям в этом простом и необычном технологическом методе. Как мы уже видели, немцы для нейтрализации крайне агрессивного воздействия уранового газа также изобрели специальный сплав, «бондур».

Этот метод в широких масштабах применялся в Освенциме. Возможно, в сочетании с другими технологиями обогащения урана, например, разновидностью циклотрона с применением масс-спектрографа, созданной фон Арденном, это позволило японцам создать под Конаном строго засекреченный комплекс по обогащению урана.

Поэтому можно попробовать заглянуть чуть дальше. Сложим вместе следующие факты: сдачу в плен подводной лодки U-234 с ее грузом инфракрасных неконтактных взрывателей, вместе с их изобретателем Гейнцем Шлике, и просьбу японцев предоставить им «взрыватели» и черт ежи германского тяжелого стратегического бомбардировщика. Учитывая все это, вполне вероятно, что войска Макартура обнаружили в районе Чосинского водохранилища не только свидетельства успехов японцев в создании атомного оружия, завершившихся испытанием урановой бомбы; не исключено, что они также обнаружили дальнейшие свидетельства успехов тех, кто стоял за ними: нацистской Германии. И действительно, вопрос с взрывателями указывает на то, что, вероятно, в обеих странах проводились работы по созданию плутониевой бомбы.

Итак, мы возвращаемся к решению японского кабинета министров и продолжаем рассуждения. Если правительству Японии было известно о германской атомной программе, возможно, ему было известно также о ее результатах. Две бомбы уже упали, и, если верить переводчику маршала Родиона Малиновского, еще одна упала, но не взорвалась. В любом случае, японцы, вероятно, сознавали, что, хотя в рамках «Манхэттенского проекта» американцы и не смогут изготовить за короткий промежуток времени новые бомбы, невозможно оценить, сколько трофейных бомб захвачено в Германии. А после провала миссии U-234 стало очевидно, что в дополнение к значительным запасам обогащенного урана в руки союзников попали также и взрыватели, пригодные для использования в плутониевой бомбе. К 12 августа 1945 года, после успешного испытания японской атомной бомбы и испытания германской бомбы в октябре 1944 года война стала ядерной.

Таким образом, если Япония была поставлена в известность об успешном испытании германской атомной бомбы в октябре 1944 года, то становится понятна суть дебатов имперского кабинета министров. Япония столкнулась с перспективой дождя из атомных бомб «германского происхождения», если снова процитировать странное замечание Оппенгеймера. И тогда, даже несмотря на собственную гандзай бакудан, несмотря на «гордые самурайские традиции чести», безоговорочная капитуляция становилась единственным логичным выбором.

В этом свете, возможно, самым значительным фактом, открытым Уилкоксом, является то, что «вопреки утверждению официальной военной истории о том, что к весне 1945 года японская атомная программа была похоронена под американскими бомбами… работы продолжались вплоть до 15 августа, когда император подписал капитуляцию, и даже дальше»[178]. Сам Уилкокс не заостряет на этом внимание, однако его утверждение порождает леденящий душу вопрос: как мог японский атомный проект существовать прямо под носом у американских оккупационных сил?

А что, если этот проект не был единственным?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
УПРАВЛЕНИЕ ВООРУЖЕНИЯ И БОЕПРИПАСОВ И МЕМОРАНДУМ ХАУТЕРМАНСА

Одним из самых проблематичных документов, который совершенно невозможно объяснить с позиций послевоенной «легенды союзников», является совершенно секретный меморандум относительно разработки атомной бомбы, анонимно подготовленный для Управления вооружений и боеприпасов Германии в начале 1942 года. В этом документе не только приводится правильная оценка критической массы бомбы на основе урана-235, но и указывается возможность преобразования урана в плутоний (названный в меморандуме «элементом 94») и использования его для создания бомбы. Авторство этого документа приписывалось различным ученым, помещенным в Фарм-Холл, в том числе доктору Курту Дибнеру. Однако достоверно автор неизвестен, и остается главная проблема, связанная с этим меморандумом: как могли германские военные, зная о том, что для изготовления бомбы требуется относительно небольшое количество урана, которое, следовательно, можно технически получить, не настоять на ускорении работ по ее созданию? Загадка становится еще более непостижимой, если взглянуть на один из возможных предшественников меморандума для Управления вооружений и боеприпасов, на документ, подготовленный за год до него.

В 1941 году барон Манфред фон Арденн решил распространить один необычный документ, составленный его коллегой доктором Фрицем Хаутермансом. Полное название этой статьи звучит так: «К вопросу высвобождения цепной ядерной реакции; статья Фрица Г. Хаутерманса, распространенная лабораторией Манфреда фон Арденна, Берлин, Восточный Лихтерфельд»[180].

Этот документ примечателен во многих отношениях, не в последнюю очередь своим многообещающим оглавлением:

I. Общее введение

II. Конкурирующие процессы

III. Цепная реакция ядерного деления с участием быстрых нейтронов

IV. Ядерное деление с участием тепловых нейтронов

1. Разделение изотопов

2. Выбор тяжелого замедлителя, такого как водород, особенно тяжелая вода

3. Относительная оценка вероятности процесса деления через приложение низких температур

4. Саморегулируемая реакция и значение допплеровского эффекта при низких температурах

V. Цепная реакция при конечных пробных значениях

VI. Значение цепной реакции при низких температурах как источника нейтронов для устройства преобразования изотопов[181].

Одни только эти общие наметки позволяют предположить, что Хаутерманс уже полностью разобрался в процессе, предложив не только инициирование ядерного взрыва с помощью быстрых нейтронов, но также превращение U²³⁵ в элементы с более высокими порядковыми номерами, отличающиеся от него химически. Это первый шаг к получению плутония и использованию плутония вместо U²³⁵ в качестве взрывчатого вещества в бомбе.

Содержание документа безоговорочно подтверждает, что именно к таким выводам и пришел Хаутерманс:

Другими словами, еще до меморандума 1942 года для Управления вооружения и боеприпасов (в котором не только была приведена достаточно точная оценка критической массы для бомбы с U²³⁵ в качестве взрывчатого вещества, но также предложен способ преобразования урана в плутоний в ядерном реакторе с целью получения значительно большей отдачи в пересчете на одну рейхсмарку) Хаутерманс отчетливо представлял себе другой путь создания атомной бомбы. Следовательно, его можно считать главным кандидатом на авторство анонимного меморандума. А то, что документ был составлен без подписи, объясняется еврейской кровью в жилах Хаутерманса.

Итак, придя на предыдущих страницах к заключению, что атомная программа нацистской Германии уделяла внимание в первую очередь созданию урановой бомбы и для этой цели велись масштабные и совершенно секретные работы по обогащению урана, теперь мы подходим к вопросу о возможности существования проекта разработки плутониевой бомбы, который также осуществлялся в обстановке строжайшей секретности, и снова вдали от «выставленной напоказ» лаборатории, в которой трудились ученые, впоследствии собранные в Фарм-Холле. Одно указание на этот факт мы уже видели: непроверенные данные об испытании второй атомной бомбы с зарядом очень небольшой критической массы, в которой был применен метод ускоренного деления. Это испытание якобы имело место в области «Трех углов» в Тюрингии, в том районе, где наблюдается самое высокое во всей Германии фоновое радиационное излучение.

Можно ли считать это доказательствами того, что немцам удалось построить в тайниках черной империи секретного оружия Каммлера успешно действующий ядерный реактор и, следовательно, получить плутоний? Генри Пи-кер в своей книге «Разговоры за столом в верховной ставке Гитлера» делает одно весьма примечательное заявление. Он не только указывает на то, что рейхспочта имела какое-то отношение к атомному проекту, но добавляет новые подробности. Бомба создавалась на заводе «в подземном комплексе СС в южной части гор Гарц, на котором предположительно трудилось тридцать тысяч рабочих»[183]. И снова след ведет нас к СС, к горам Гарц на юге Тюрингии, к крупному подземному комплексу. Согласно Пикеру, этот комплекс после капитуляции Германии «был переправлен в СССР Красной Армией»[184]. Опять же согласно Пикеру, именно по этой причине Сталин от несся так невозмутимо к сообщению президента Трумэна об успешном испытании плутониевой бомбы на полигоне Тринити в штате Нью-Мексико, ибо у Сталина уже были технологии, необходимые для создания собственной атомной бомбы. Более того, Сталин удостоил Манфреда фон Арденна Сталинской премии, «советского эквивалента Нобелевской премии»[185]. Майер и Менер отмечают истинное значение этой серии признаний:

Это очень интригующая мысль, ибо мы уже нашли сведения о предполагаемом взрыве плутониевой бомбы неподалеку от Ордруфа в самом конце войны[187]. Необходимым условием этого является наличие у немцев успешно действующего ядерного реактора; весь вопрос только вот в чем: где? В любом случае, объяснимо полное отсутствие информации об этом проекте: он находился под контролем СС и, следовательно, в сейфе одержимого секретами обергрупненфюрера Каммлера.

В любом случае, концепция ядерного реактора, разработанная Хаутермансом, существенно отличалась от той, что предложил Гейзенберг, и, раз уж об этом зашла речь, даже от монстра Энрико Ферми, огромного успешно действующего ядерного реактора в Чикагском университете, поскольку его задачей было производство не энергии, а радиоактивных изотопов. По этой причине он мог действовать при низких температурах, используя в качестве замедлителя жидкий метан, а не тяжелую воду или графит. Это означает, что такой реактор мог быть эффективным средством получения «элемента с порядковым номером 93 или выше», который можно было отделять химическими методами и использовать для производства ядерного взрывного устройства[188].

Это очень важно, поскольку именно в этом заключается отличие работы фон Арденна и Хаутерманса как от тщетных попыток Гейзенберга создать действующий атомный реактор, так и от успешных попыток Энрико Ферми сделать то же самое[189].

Итак, в конце войны, приблизительно в 1945 году мы имеем непроверенные данные об испытании ядерного оружия с маленькой критической массой, скорее всего, плутониевой бомбы, основанной на методе ускоряемого деления, а в начале войны, приблизительно в 1941 году мы имеем документ, в котором описывается в общих чертах программа создания ядерного реактора для производства ядерного топлива для такой бомбы. Еще одно неожиданное подтверждение того, что Германия подошла опасно близко к созданию плутониевой ядерной бомбы, если не получила ее, приходит с Тихоокеанского театра. Роберт Уилкокс в своей работе «Тайная война Японии» реконструирует, как правительство испанских националистов создало успешную разведывательную сеть, данными которой пользовались как Германия, так и Япония. Этой сети удалось проникнуть даже в сверхсекретный «Манхэттенский проект», причем настолько успешно, что в 1943 году были получены наброски первого детонатора такой бомбы. Переговорив с Анхелем Алкасаром де Веласко, представившимся главой этой сети, Уилкокс приводит его совершенно неожиданное утверждение:

Сложный детонатор — предположительно для использования в плутониевой бомбе, поскольку подрывное устройство для урановой бомбы имеет значительно более простую конструкцию, — уже использовался немцами в 1943 году?! Зачем немцам понадобился такой сложный детонатор? Также очень большое значение имеет предположительное время этих событий, поскольку утверждение де Веласко косвенно подтверждает другие показания, уже рассмотренные выше: японский военный атташе в Стокгольме сообщал, что немцы использовали в 1943 году какое-то оружие массового поражения на Восточном фронте, в районе Курска[191].

Но Хаутерманс интересовался не только атомными бомбами. Даже Поль Лоуренс Роуэ признает, что роль Хаутерманса в нацистском атомном проекте «остается загадочной»[192]. Причина этого становится понятна, если разобраться в том, какие из этого вытекают последствия, ибо основной специальностью Хаутерманса было первое теоретическое описание процесса термоядерного синтеза атомов тяжелого водорода (дейтерия и трития) в условиях высокой температуры, происходящего в звездах, — ту же самую температуру в земных условиях можно получить при неуправляемой цепной реакции ядерного деления[193].

Все это на шаг приближает нас к разгадке того, над какими именно типами оружия работал «мозговой центр» Каммлера, ибо, если идея Хаутерманса была принята, тогда следующим логическим переходом в «технологическом дереве» от атомной бомбы будет термоядерная бомба, как это сделали американцы и русские, но уже после войны. Есть ли какие-нибудь указания на то, что это и было истинной конечной целью секретной германской атомной программы, проводимой СС? Другими словами, действительно ли это была программа создания атомной бомбы? Или речь все же шла о водородной бомбе?

Каким бы фантастическим это ни казалось, похоже, истинным является второе предположение. Письмо профессора Лахнера, на которое уже ссылались выше, проливает новый свет на цели особого командования СС Каммлера:

Еще одно подтверждение этого поразительного утверждения можно найти в выданном еще до войны, в 1938 году, австрийском патенте на «молекулярную бомбу», первый прототип водородной бомбы. В любом случае, профессор Лахнер однозначно указывает на то, что истинной целью программы было создание оружия, значительно более устрашающего и разрушительного, чем атомная бомба.

В данной связи стоит упомянуть еще об одном факторе. Стремление создать именно водородную бомбу также объясняет, почему нацистов интересовали маленькие атомные бомбы, которые уменьшались еще больше за счет применения метода ускоряемою деления, ибо водородная бомба, по крайней мере при тех технологиях, что имелись в то время, должна была представлять собой непомерно тяжелый и неуклюжий объект. Следовательно, стремление к миниатюризации имело еще одну практическую цель: такая бомба должна была быть достаточно маленькой, чтобы ее смогли нести германские бомбардировщики или ракеты, но даже в этом случае только самые тяжелые бомбардировщики и ракеты смогли бы справиться с задачей, если это вообще было бы возможно[195].

Но для производства термоядерной бомбы необходимо иметь доступ к достаточному количеству тяжелых изотопов водорода, дейтерию и тритию. Здесь, однако, снова вмешивается «легенда союзников», утверждающая, будто после того как союзники успешно разрушили завод по производству тяжелой воды в норвежском Рьюкане, немцы больше так и не смогли наладить производство этого драгоценного вещества и, как следствие, тяжелой воды не хватало даже для использования в качестве замедлителя в ядерных реакторах (не говоря уж о водородной бомбе). Дальнейшим выводом из этого утверждения, естественно, является то, что попытка Гейзенберга и других ученых создать ядерный реактор с замедлителем на тяжелой воде была обречена на неудачу ввиду недостатка последней.

Однако действительность опять же рисуется совсем другой. Доктор Дибнер в письме доктору Виртцу — впоследствии оба были интернированы в Фарм-Холле — указал, что строительство завода по производству тяжелой воды в Германии было полностью завершено к концу 1943 года[196]. Однако для оценки истинных масштабов производства тяжелой воды в Германии гораздо большее значение имеют открытия, сделанные в самом конце войны: союзники обнаружили крупный завод по производству тяжелой воды, о существовании которого до тех пор было неизвестно, в Киле, на севере Германии. Но, что гораздо важнее, после объединения Германии в 1989 году появилась возможность заново обследовать огромный подземный комплекс СС в горах Гарц в Тюрингии, находившийся до того в восточной зоне оккупации, Там, в частности, были обнаружены несколько мощных электрических генераторов, достаточных для обеспечения электроэнергией среднего города![197]

Определенно, такое количество электроэнергии не требовалось для ставки Гитлера, но, несомненно, она была нужна для заводов, занимавшихся разделением изотопов урана (особенно если в них использовался метод циклотронов фон Арденна) и производством тяжелой воды. Неужели истинной целью была водородная бомба?

Объясняет ли это тот факт, что если Германии и удалось создать атомную бомбу, то она практически не применялась в боевой обстановке (если применялась вообще), поскольку должна была стать детонатором гораздо более мощного оружия? Объясняет ли это, в частности, истинную причину той завесы секретности, которая опустилась на «мозговой центр» Каммлера?

Указанием на это можно считать замечания, сделанные доктором Йозефом Геббельсом итальянскому офицеру Луиджи Ромерсе, ставшему свидетелем испытания атомной бомбы на острове Рюген. Согласно Ромерсе, Геббельс сказал ему: «Тяжелая вода является важным материалом для производства «распадающейся» бомбы[198]. Еще до войны нам удалось добиться определенных успехов в этом направлении…»[199] И действительно, успехов, если австрийский патент на прототип термоядерной бомбы датируется 1938 годом![200]

Учитывая все сказанное выше, кажется совершенно логичным то, что конечной целью германской атомной программы было создание водородной бомбы. Однако, как мы увидим в последующих разделах книги, даже водородная бомба бледнеет в сравнении не только с «бумажными проектами», которые изучались особым командованием Каммлера, но и с совершенно реальными программами и экспериментами по применению еще более разрушительных видов оружия, чем термоядерная бомба. Предвидев недалекое термоядерное будущее, СС заранее готовили ответные шаги, экспериментируя с еще более страшными видами стратегического наступательного оружия второго и третьего поколений.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ФАРС В ФАРМ-ХОЛЛЕ И ДРУГИЕ ФАРСЫ

Расшифровки разговоров германских ученых, собранных и Фарм-Холле, позволяют воссоздать этот микромир, в котором отразилось все нацистское общество, одновременно чарующее и охваченное всеобщей манией преследования, обладающее строгими моральными нормами и совершенно аморальное, пропитанное блистательной утонченностью и неуклюжей прямолинейностью. В свете утверждения, подробно исследованного выше, становится понятно, почему расшифровки переговоров в Фарм-Холле с тех самых пор, как в начале девяностых их рассекретило британское правительство, сопровождаются самыми бредовыми комментариями. Возьмем, например, следующее замечание Джереми Бернстейна относительно задач пребывания группы Самюэля Гудсмита в Германии в конце войны: «По мере того как группа все больше убеждалась в скудности результатов, достигнутых германской атомной программой, основной заботой становилось не позволить русским выведать у немцев «какие-либо существенные секреты относительно атомной бомбы»[202]. Если результаты германской атомной программы охарактеризованы как «скудные», если в том, как Гейзенберг понимал процесс ядерного деления и физику атомной бомбы в целом, были фундаментальные «проблемы» — а они действительно были, — то почему вообще должны были возникнуть какие-то заботы? Однако в самом начале расшифровок есть разговор Гейзенберга, Дибнера и Коршинга, в котором эти трое немецких ученых обсуждают возможность того, что на Потсдамской конференции русские и союзники рассматривали их в качестве военных трофеев. Далее Бернстейн замечает: «Скорее всего, Гейзенберг здесь беспокоится о том, что в Германии его отчитают за неспособность создать бомбу. Предположение о том, что судьбу этих десятерых немецких ученых могли обсуждать на Потсдамской конференции, является просто смешным»[203]. Если оно такое уж смешное, тогда зачем держать их в полной изоляции на протяжении нескольких месяцев, тайком записывая все разговоры и расшифровывая их, а затем хранить эти расшифровки засекреченными до начала девяностых? Определенно, в Фарм-Холле происходило нечто более значительное, что авторы комментариев упускают из вида, или же им об этом просто не известно.

Из разговоров следует, что десятерых ученых занимает в первую очередь (до сообщения об атомной бомбардировке Хиросимы) то, как им продолжить свою «работу». Похоже, они пребывают в полном неведении относительно того, что на самом деле другие довели их «работу» до блестящего завершения[204]. Шизофрения нарастает, когда разговор переходит на проблему разделения изотопов.

В эпиграфе, с которого начинается эта глава, упоминается метод «тепловой диффузии», доведенный до совершенства Клузиусом и Диккелем: «Багге в Берлине и Клузиус и Диккель в Мюнхене разработали методы разделения изотопов, однако им не удалось добиться значительных практических успехов. Они так и не смогли получить достаточное количество U²³⁵ даже для проведения точных измерений, не говоря уж о создании бомбы»[205]. Однако в самих расшифровках Гейзенберг отмечает, что одной из причин, по которым интернировали его и других ученых, является стремление союзников «не дать нам передать наши знания другим»[206]. Однако самым любопытным является примечание редактора к этим словам: немцы, пишет Бернстейн, практически не обладали знаниями, «которые могли бы быть полезными союзникам», однако у них было много опыта, и нужно было любой ценой не допустить передачу этого опыта таким державам, как Франция и Россия. Далее следует еще одно замечание относительно технологии «сверхцентрифуги» Хартека, «обладание которой было бы необычайно полезно для любой страны»[207]. И действительно, даже в Соединенных Штатах и Великобритании эта технология не была доведена до такого совершенства.

Затем 26 июля 1945 года Отто Ган бросает фразу, которая лишь еще больше сгущает тайну: «Я прочитал статью в «Пикчер пост» про урановую бомбу; в ней говорится, что работы по созданию такой бомбы велись и в Германии. Теперь понятно, что нас задержали, потому что мы те самые люди»[208]. Примечание редактора лишь усугубляет проблему: «Но это же было до того, как бомба была сброшена на Японию, когда ее существование держалось в строжайшей тайне!»[209] Неужели Ган нечаянно выпустил кота из мешка? Для ученого такого уровня высказывание кажется весьма странным, особенно если учесть, что, как мы уже видели, в течение войны и после ее окончания в западной прессе появлялось великое множество указаний на масштабы германской атомной программы.

Затем 21 июля 1945 года Хорст Коршинг, красавец и циник, обсуждая перспективы своей дальнейшей жизни с Дибнером и Багге, делает странное замечание:

Искусственные рубины? Разумеется, такие кристаллы использовались в часовой промышленности до изобретения кварцевых часов. Однако в 1945 году подобная идея была фантастической. Конечно, к моменту рассекречивания этих расшифровок первый в мире лазер, созданный в 1961 году, в котором в качестве основного компонента оптического резонатора для генерации когерентного излучения действительно использовался искусственный рубин, уже стал историей. Но в июле 1945 года сама мысль об этом значительно опережала время. Не является ли это косвенным указанием на то, что в нацистской Германии проводились исследования и в других областях? Позднее в этом разговоре Коршинг высказывает желание вернуться в Хехинген и забрать свои линзы, призмы и телескоп, — это свидетельствует о том, что он занимался не только ядерной физикой, но и оптикой.

Но затем от Коршинга следует еще одно любопытное заявление:

Если все сделанные выше предположения верны и под патронажем СС действительно осуществлялся совершенно секретный атомный проект, а Гейзенберг выполнял лишь роль ширмы, сознательно выведенный из игры и оставленный только для обмана союзников, тогда интернирование германских ученых, возможно, объяснялось совершенно другими мотивами, нежели те, к которым все привыкли. Если, например, части Третьей армии генерала Паттона обнаружили некие компоненты секретного проекта СС и нашли ученых, которые этим занимались, то потребовалось бы любой ценой установить, известно ли об этих проектах СС «крупной рыбе» — перефразируя хвалебную самооценку ученых, собранных в Фарм-Холле.

Далее, в расшифровках разговоров за 1–6 августа 1945 года есть краткое замечание доктора Курта Дибнера, имеющее огромное значение в свете того, что нам удалось узнать о германском атомном проекте и подземном комплексе в горах Гарц в Тюрингии, подчинявшемся особому командованию СС. Дибнер вскользь упоминает о том, что весь имевшийся у него запас радия был получен «из Гарца»[212]. В этом месте Бернстейн ограничивается лишь кратким комментарием: «Горный хребет в центральной части Германии»[213]. Ему больше нечего сказать по этому поводу. Ему действительно не известно о гипотезах современных германских исследователей? Или же его молчание порождено другими причинами?

В любом случае, настроение ученых быстро меняется после известия об атомной бомбардировке Хиросимы. Первой реакцией, которую зафиксировали микрофоны британской разведки, стал диалог Гана и Виртца:

Вскоре в разговор вступают все немецкие ученые, и снова именно Дибнер произносит короткую фразу, наполненную скрытым смыслом: «Мы всегда полагали, что на одну бомбу нам потребуется два года»[215]. Более того, Бернстейн, как правило, прямолинейный в своих комментариях и примечаниях, несомненно, нацеленных на поддержание «легенды союзников», на этот раз проявляет непривычную нерешительность и сомнение. «Я не могу точно сказать, кого Дибнер в данном случае понимает под «мы» и на чем основаны его оценки. Однако остальные не возражают против использования слова «бомба»[216]. И действительно, кто же эти люди, которых имел в виду Дибнер, говоря «мы»? Бернстейн, похоже, этого не знает, однако, если учесть предыдущие слова Дибнера о запасах радия «из Гарца», можно с большой долей вероятности предположить, что Дибнер косвенно ссылался — и, несомненно, делал он это умышленно, — на своих коллег из атомной программы под контролем СС.

Далее следует короткий, но очень любопытный диалог с участием Гана, фон Вайцзеккера, Хартека, Виртца и Дибнера:

А теперь давайте соберем все это вместе, ибо этот небольшой диалог является свидетельством того, что в Фарм-Холле был разыгран фарс, причем не одними только интернированными немецкими учеными, но и теми, кто рассекретил расшифровки их разговоров. Обратите внимание ка то, что англичане рассекретили расшифровки после объединения Германии в 1989 году, чем, возможно, косвенно признали тот факт, что больше нет смысла молчать о тех секретах, которые у них оставались, поскольку теперь появились другие доступные источники, позволяющие раскрыть эту так бережно охранявшуюся тайну: нацисты раньше союзников подошли опасно близко к обладанию атомной бомбой, если не создали ее. Во-первых, обратим внимание на то, что в приведенном выше диалоге Отто Ган, с чьего замечания начинается эта глава, уже меняет свою точку зрения. В предыдущих высказываниях он говорит о методе разделения изотопов как о средстве создания бомбы. И вот он уже полностью себе противоречит, причем в течение одного дня. Но затем следует фраза Вайцзеккера: «А для чего еще тогда нужны центрифуги?»[220] На это возражает сам изобретатель, Пауль Хартек, который заявляет, что чистый «двести тридцать пятый» с помощью этого метода получить нельзя. Его слова подтверждает Виртц, и тогда Ган, специалист по радиационной химии, снова меняет на сто восемьдесят градусов собственную точку зрения, и все это в течение нескольких минут, приходя к очевидному для ученого и инженера выводу: лучшим способом получения «чистого» U²³⁵’ является масс-спектрограф.

Однако после этого взрывается самая настоящая бомба. Дибнер, несомненно, имевший какое-то отношение к империи секретных проектов «мозгового центра» Каммлера в горах Гарц, говорит о каком-то совершенно неизвестном «фотохимическом» методе разделения и обогащения изотопов. Даже Бернстейн признает: ему неясно[221], что имел в виду Дибнер. По всей вероятности, неясно, потому что кто-то где-то оставил на этом гриф секретности И тут нам следует остановиться, потому что это означает, что штаб Каммлера, возможно, открыл способ обогащения и разделения изотопов, который остается неизвестным и по сей день!

Вскоре после этого короткого многозначительного диалога Виртц предлагает еще одно решение: «Готов поспорить, — говорит он, — что речь идет о разделении методом рециркуляционной диффузии»[222]. Очевидно, Виртц намекает на то, что процесс разделения идет в много этапов и выход одного цикла разделения используется как вход для следующего, чтобы добиться большей чистоты. Процесс повторяется до тех пор, пока не достигается нужная чистота — чистота оружейного урана. Из данного контекста неясно, о каком именно процессе диффузии идет речь, потому что немцам, союзникам и японцам были известны по крайней мере два метода, которые назывались «диффузией». Один из них, о котором упоминает Бернстейн, комментируя замечание Виртца, заключается в производстве уранового газа с последующим пропусканием его под давлением через синтезированный металл. Под синтезированием понимается то, что металл имеет миллиарды микроскопических пор, крошечных отверстий определенного размера, через которые атомы различных изотопов проходят с чуть отличающейся скоростью. «Согласно первоначальным оценкам, для практически полного разделения потребуется 500 циклов прохождения через такой барьер по сравнению с 22 000 циклами центрифуги»[223]. Другим является процесс тепловой диффузии, который уже был подробно изложен в главе 7.

Метод тепловой диффузии кратко мелькает в опубликованных расшифровках Фарм Холла. На следующий день после атомной бомбардировки Хиросимы о нем упоминает Вайцзеккер[224]. Относительно этого метода Бернстейн комментирует, что его опробовал Коршинг и что устройство для разделения изотопов состоит из «стеклянной трубы и нагревающейся спирали. Для разделения изотопов урана он не подходит»[225]. Однако на самом деле Бернстейн описывает здесь первую трубу Клузиуса — Диккеля для тепловой диффузии, которая, как он совершенно справедливо указывает, оказалась малоэффективной. Однако Уилкокс, рассказывая о японской атомной программе, описывает другой метод, основанный на трубе Клузиуса:

А последовательным пропусканием через подобное устройство чистоту можно было повысить еще больше. В любом случае в описаниях метода, предложенных Бернстейном и Уилкоксом, есть определенные расхождения. Возможно, последний описал модификацию первоначального метода, которая заключалась в одновременном подведении к устройству тепла и холода.

Затем Хартек, Виртц и Гейзенберг продолжают обсуждать проблему разделения и обогащения изотопов, и чуть дальше следует:

И здесь Бернстейн снова замечает, что «не совсем ясно», что представляет собой этот фотохимический процесс[227]. В любом случае, каким бы ни был этот процесс, после того как Виртц упоминает о нем и об облучении светом определенной «длины волны», остальные ученые начинают говорить разом. Быть может, они сознательно старались заглушить слова Виртца, не дать записать их на магнитофон? Этого мы никогда не узнаем. Так или иначе, разговор продолжается:

И снова красноречивый комментарий Бернстейна: «Именно так и поступили союзники»[228]. Но, как мы уже видели, весьма вероятно, что именно так поступили и немцы на заводе по производству буны в Освенциме, а затем в огромном подземном комплексе, которым заведовало особое командование СС Каммлера. Ученые, собранные в Фарм-Холле, как и ожидалось, пребывали в абсолютном неведении относительно этой программы, однако до основных моментов дошли сами.

Возможно, в сто раз больше, чем было в распоряжении Хартека или любого другого из видных ученых, интернированных в Фарм-Холле; но, разумеется, это число значительно меньше сотен тысяч рабов, заключенных концентрационных лагерей, имевшихся у СС. Позднее Ган подхватывает патетическую жалобу «группы Гейзенберга», добавляя: «Конечно, мы не могли работать в таких масштабах»[230]. Несомненно, все эти факты и методы были известны штабу Каммлера, и Каммлер, несомненно, разрабатывал их с присущей ему целеустремленностью.

Далее Хартек подтверждает данную точку зрения следующим замечанием относительно процесса Клузиуса, и цифры, которые он назвал, раскрывают опасный потенциал возможностей нацистской Германии по разделению и обогащению изотопов, если бы, работы велись в таких же масштабах, как и «Манхэттенский проект»:

Для Хартека и остальных ученых из Фарм-Холла проблема заключалась не в средствах и методах, а только в недостатке рабочей силы, которой у СС было в избытке. Позже Хартек высказывается еще более определенно:

Ему отвечает Коршинг, и далее следует небольшой спор, в котором Хартек вскользь касается одной тонкой темы, а редакторское примечание Бернстейна демонстрирует либо полное неведение, либо сознательную недоговорку:

Единственный комментарий Бернстейна к этому диалогу очевиден: он уточняет, что под «И. Г.» понимается концерн «И. Г. Фарбен», и больше ничего не добавляет. Или Бернстейн не знает о таинственном «заводе по производству синтетического каучука» концерна «И. Г. Фарбен» в Освенциме, который потреблял больше электроэнергии, чем Берлин, но так и не выпустил ни одного килограмма буны, или же он сознательно умолчал обо всех странных фактах, имеющих отношение к замечанию Хартека. По крайней мере со стороны Бернстейна «легенде союзников» бояться нечего.

Однако, со своей стороны, Хартек или прозрачно намекает на то, что он был свидетелем широкомасштабных работ, которые проводил концерн «И. Г. Фарбен», задействовав десятки тысяч рабочих, или же из его замечания следует, что немецким ученым удалось обнаружить значительно менее трудоемкий процесс. В любом случае, мне не известен ни один другой завод «И. Г. Фарбена», который в то время занимался проблемами обогащения урана. Единственный комплекс, обладающий необходимой сигнатурой «завода по обогащению», находился в Освенциме, и это означает, что Хартек видел комплекс не просто такой же громадный, как и тот, что в Ок-Ридже, штат Теннесси, но и более эффективно работающий — нам известно, что это можно было сказать про масс-спектрограф фон Арденна, — по сравнению со своим американским аналогом, а также в меньшей степени зависящий от квалифицированной рабочей силы, ибо источник рабочей силы в Освенциме, хотя и неиссякаемый, вынужден был постоянно восполнять непрерывную «естественную убыль».

В любом случае, если это так, есть все основания считать, что Хартек и, возможно, также некоторые или все остальные ученые, интернированные в Фарм-Холле, тщательно разыгрывали спектакль, демонстрируя самый минимум знаний, указывающий на то, что им был известен по крайней мере в самых общих чертах способ создания атомной бомбы без ядерного реактора (или «уранового двигателя», как они его называли), при этом перемежая его полным незнанием конкретной специфики, тем самым давая понять, что их не привлекали к работе на самом высоком уровне, — или же они сознательно притворялись. По крайней мере, в случае с самим Хартеком есть все основания полагать, что он в определенной степени сознательно притворялся, ибо он был свидетелем — если не непосредственным участником — обширной программы обогащения урана, которую тащили на своих спинах изнуренные заключенные концентрационного лагеря.

Как будто этого недостаточно, Вайцзеккер позднее подтверждает версию о существовании совершенно секретной программы под контролем СС, которую мы уже списали в общих чертах:

Обратите внимание, что он не только указывает те самые временные рамки, с которыми мы уже сталкивались в случае с непроверенным сообщением об испытании германской атомной бомбы на острове Рюген, но, что гораздо важнее, его заявление следует после прозрачного намека Хартека на существование именно такой программы в нацистской Германии.

Чуть позже дальнейший обмен мнениями прерывается следующим загадочным комментарием британской военной разведки к замечаниям, сделанным Вальтером Герлахом: «Далее Герлах объясняет, что руководство нацистской партии, похоже, было уверено в том, что они работают над бомбой, и рассказывает, как в Мюнхене партийные функционеры ходили от дома к дому в ночь с 27 на 28 апреля этого года, предупреждая всех о том, что на следующий день будет применена бомба»[234]. В редакторском примечании Бернстейна сквозит его полное недоумение, что подтверждает то, что ему, по всей видимости, ничего не известно о предполагаемых испытаниях на острове Рюген и в Ордруфе: «Неясно, кто собирался использовать это оружие и против кого»[235].

В любом случае, немецкие ученые, собранные в Фарм-Холле, в основном не опровергают предположение о существовании секретной атомной программы, а подтверждают ее.

Наконец, Хартек снова, должно быть, оглушил своих английских тюремщиков следующим замечанием, сделанным, как явствует из расшифровки, вечером 6 августа 1945 года:

Даже Бернстейн не может оставить это без внимания, и его комментарий указывает на то, что за цифрами Хартека «может что-то крыться»:

Быть может, Хартек уже просчитывал эти значения. Но есть еще одно вероятное объяснение.

Возможно, во время своего посещения «И. Г.», о котором Хартек уже упоминал, кто-то показал ему эти цифры. В этой связи, возможно, примечательно то, что из всех ученых, находившихся в Фарм-Холле, именно Хартек в своих высказываниях наиболее часто признаёт существование практически осуществимого метода, который, примененный в широких масштабах, мог бы обеспечить получение достаточного количества чистого расщепляемого урана, пригодного для производства атомной бомбы. Также примечательно то, что расшифровки раскрывают широкий спектр методов, известных и доступных немцам, которые, примененные в широких масштабах и с привлечением достаточного труда, позволили бы добиться именно этого. Замечания Хартека упорно указывают в сторону Манфреда фон Арденна, Фрица Хаутерманса, «завода по производству синтетического каучука» концерна «И. Г. Фарбен» в Освенциме. Подобно директорам «Фарбена» на скамье подсудимых в Нюрнберге, Хартек по-своему пытается сказать правду. Возможно, эти факты и сделанные на их основе предположения также объясняют, почему по прошествии стольких лет расшифровки Фарм-Холла были наконец рассекречены, так как при тщательном рассмотрении они вовсе не подкрепляют «легенду союзников».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ВРАТА К ЧЕРНОМУ СОЛНЦУ: ВЫВОДЫ ИЗ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Я считаю, что есть все основания полагать, что в нацистской Германии еще в ходе Второй мировой войны была создана и успешно испытана, а может быть, даже применена в боевой обстановке урановая атомная бомба. Также вполне вероятно, что немецким ученым удалось сделать существенный шаг к созданию, если не практическому испытанию плутониевой бомбы, основанной на методе ускоряемого деления, обладающей небольшой критической массой и большим разрушительным действием. Это утверждение, каким бы радикальным оно ни казалось, позволяет разрешить многие нестыковки и противоречия политической и стратегической истории войны, как пустяковые, так и значительные. Мне кажется, предположение о том, что в Германии осуществлялась самая настоящая программа создания атомной бомбы, а не те жалкие неудачные лабораторные исследования, о которых твердила «легенда союзников», представляет убедительные объяснения целому спектру загадок, над которыми уже столько лет ломают головы историки и аналитики.

Например, как относиться к тому, что в декабре 1941 года после нападения Японии на Перл-Харбор Гитлер объявил войну Соединенным Штатам? Аналитики уже многие десятилетия ломают голову над этим решением и его возможными мотивами; предложено великое множество малоубедительных объяснений — от чувства «буржуазной солидарности» со своими японскими союзниками и желания придать официальный характер тайной морской войне, которая уже на протяжении нескольких месяцев велась между Третьим рейхом и Соединенными Штатами, до маниакального безумия Гитлера и до уверенности нацистской верхушки в том, что Рузвельт все равно собирается не позднее 1943 года принять участие в войне в Европе. Но какими бы ни были рассуждения и побудительные мотивы Гитлера, с точки зрения обычного военного анализа объявление войны Америке со стороны Германии было чистой воды самоубийством, поскольку подавляющее превосходство в промышленных мощностях и изолированность за океаном обеспечивали то, что Соединенные Штаты рано или поздно одолеют военную машину Германии. Решение Гитлера, принятое тогда, когда остановившиеся германские армии замерзали у ворот Москвы, выглядит не просто самоубийственным. Гитлер еще раз показал, кто он есть на самом деле: сумасшедший.

Однако с позиции доказательств, представленных выше поенная картина декабря 1941 года начинает выглядеть совсем иной, и совсем иной ее видели на секретных совещаниях у фашистского диктаора. Немецкие ученые открыли явление ядерного деления, немецкие ученые предложили способ создания атомной бомбы посредством применения в широких масштабах устройств разделения и обогащения изотопов и использования огромного человеческого труда. Чуть больше чем через месяц немецкие ученые заверят Гитлера, через меморандум Управлению вооружения и боеприпасов, что количество материала, необходимого для получения бомбы, измеряется не тоннами, а килограммами. А любимый ученый-атомщик фюрера барон Манфред фон Арденн и его соратник доктор Фриц Хаутерманс уже опубликовали труд с описанием того, как все это сделать. И еще Гитлеру было известно, что Германия располагает необходимым сырьем — ураном — в количествах, о которых Соединенные Штаты могли только мечтать.

Далее, оглядываясь назад, становится понятна завеса секретности, окружавшая германский атомный проект, ибо лучшим источником дешевого труда являются концентрационные лагеря, существование которых Гитлер стремился скрыть от немецкого народа, и по очевидным причинам. Еще в начале 1941 года концерн «И. Г. Фарбен» уже начал возводить в Освенциме «завод по производству синтетического каучука». А может быть, в извращенном рассудке Гитлера маячило нечто большее: перед войной некоторые ученые рейха обрисовали в общих чертах принцип оружия, еще более мощного, чем атомная бомба, которая являлась для него не более чем детонатором. Исходя из этого, Гитлер, азартный игрок, пошел на риск, уверенный в том, что всего через год-два получит в свое распоряжение этот устрашающий арсенал, и объявил войну Соединенным Штатам.

Также все те военные операции и дислокация войск на европейском театре в самом конце войны, которые прежде казались бессмысленными, теперь начинают приобретать непоколебимую логику. Безрассудный и, по утверждению многих, бессмысленный с военной и политической точек зрения бросок союзных войск от Берлина на юго-восток Германии и к Праге полностью соответствует тому, что американское руководство на самом высшем уровне знало о черных проектах особого командования СС и империи секретного оружия Каммлера. Одержимость, с которой Гитлер настаивал на обороне Бреслау в Нижней Силезии и самой Праги, одержимость, которую никак не могли понять его собственные генералы, приобретает военный смысл только в контексте проекта создания атомной бомбы и межконтинентальной ракеты — первая цель была успешно достигнута, а ко второй немецкие специалисты подошли опасно близко.

Точно так же от предложения рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера заключить сепаратный мир с западными союзниками принято отмахиваться, как от судорожных попыток отчаявшегося кровавого палача избежать неотвратимого конца — и только. Но Гиммлер вместе с Гитлером и, возможно, Мартином Борманом входил во «внутренний круг» тех, кому было в полной мере известно об истинной деятельности империи Каммлера. Возможно, Гиммлер использовал эти знания как предмет торга. Его предложение было отвергнуто не столько потому, что оно не было искренним (с точки зрения Гиммлера), сколько потому, что к этому времени он уже потерял контроль над этой империей. Вероятно, сделка была заключена между представителями Каммлера и резидентом УСС в Цюрихе Алленом Даллесом или через самого генерала Паттона. Борман, как мы уже видели, также принимал участие в этом заговоре и, как будет видно в последующих разделах, был напрямую связан с Каммлером.

Версия о существовании германской атомной бомбы также объясняет те странные мелочи, упоминание о которых проскальзывало в различных периодических изданиях союзников перед самым концом войны в Европе и непосредственно после него: «пробные полеты» сверхтяжелых самолетов из Европы до Нью-Йорка и обратно; планы Манхэттена, подготовленные Люфтваффе, с оценками вероятных разрушений, соответствующих тем, что образовались бы при взрыве ядерной бомбы, эквивалентной той, которая была сброшена на Хиросиму; аэродром в Норвегии с сорока тяжелыми дальними бомбардировщиками, способными совершить перелет до Америки и обратно; «заводы по производству синтетического каучука», совершенно непостижимым образом потребляющие электроэнергии больше, чем Берлин, и, как это ни парадоксально, за всю войну так и не выпустившие ни килограмма буны, подводные лодки с грузом инфракрасных взрывателей — техническая сложность подобных устройств свидетельствует об их предназначении для применения в ядерных бомбах, — и порошка обогащенного урана, готового для превращения в металлическую форму. Точно так же эта версия предлагает более правдоподобное объяснение таинственной гибели самого знаменитого и популярного американского генерала, как и невозможную «трехкратную» смерть самого зловещего генерала нацистской Германии. Генерал Паттон, как было показано выше, командовал той самой 3-й американской армией, которой был доверен захват комплекса по созданию секретных видов оружия в Тюрингии и чехословацком Пльзене. Он, в качестве командующего армией, имел доступ ко всем донесениям войсковой разведки, действующей в этом районе, и он вполне мог стать первым человеком, не считая Каммлера, который увидел столько, что смог составить общую картину происходящего. Если Паттона действительно умышленно заставили замолчать, а я абсолютно в этом убежден, тогда, несомненно, приведенные выше рассуждения предлагают наиболее вероятную мотивировку этого. И, наконец, как уже говорилось выше, успехи германской атомной программы, вполне возможно, служили дополнительным моральным стимулом участников «бомбового заговора» против Гитлера в июле 1944 года.

Кроме того, эта версия подводит более прочный фундамент под другую группу «странных мелочей», таких как нелепое утверждение о том, что инженеры союзников были настолько уверены в конструкции урановой бомбы, что «Малыш» был сброшен на Хиросиму без предварительных испытаний, или же (другое объяснение) имеющегося количества оружейного урана было недостаточно для двух таких бомб, чтобы испытать одну перед тем, как сбросить вторую. Предположение о том, что американские военные могли сбросить не прошедшее испытания сверхоружие на вражеский город, причем этот враг, как было известно, сам работал над созданием такого оружия, является просто абсурдным. Еще белее абсурдным его делает «легенда союзников», если задуматься над тем фактом, что одна плутониевая бомба уже была успешно испытана и имелась другая плутониевая бомба, готовая к боевому применению против Японии. В таком случае, почему сначала сбросили неопробованного «Малыша» вместо проверенного плутониевого «Толстяка»? Рациональное объяснение предлагает основной тезис первой части настоящей книги: американцы не испытывали «Малыша» потому, что, как обмолвился Оппенгеймер, бомба имела «немецкое происхождение». Американцам не нужно было ее испытывать, потому что это уже сделали немецкие специалисты.

Далее, проникновение германских ядерных технологий не только в американскую, но и японскую программу объясняет то, почему японцы после атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки так медлили с ответом на требование союзников о безоговорочной капитуляции, ибо всего через день после бомбардировки Нагасаки сами японцы также на непродолжительный срок присоединились к ядерному клубу. А пять лет спустя генерал Макартур командовал американскими войсками во время одной из самых страшных военных катастроф в истории Соединенных Штатов, случившейся в районе Чосинского водохранилища, где находился крупнейший в Азии производственный комплекс, построенный японским промышленником Дзюном Ногучи, нервный центр японской атомной программы. Не был ли риск, на который пошел Макартур, захватывая и удерживая Чосинское водохранилище, хотя бы отчасти обусловлен имеющимися в распоряжении американского командования секретными разведданными, и не было ли истинной целью операции получить более подробную информацию о недавно побежденном враге и не допустить утечку технологий потенциальным врагам, таким как коммунистический Китай?

И последний, но, определенно, далеко не второстепенный момент: к концу Второй мировой войны обогащенного урана и атомных бомб вдруг стало слишком много для того, чтобы источником всего этого богатства был один только «Манхэттенский проект». Переводчик советского маршала Родиона Малиновского рассказал о некой «неразорвавшейся бомбе», сброшенной на Нагасаки 8 августа и затем переданной японцами русским[239], а были еще одна японская бомба, два испытания в Германии и еще бомба, затонувшая на борту американского крейсера «Индианаполис», направлявшегося к берегам Японии, — и все эти бомбы вышли из «Манхэттенского проекта», если еще в конце декабря 1944 года союзникам катастрофически не хватало оружейного урана, а к маю 1945 года была получена лишь половина необходимой критической массы? Откуда взялся весь этот лишний уран, не говоря уж о лишних бомбах? Лично я считаю, что скорее всего все это было получено из нацистской Германии, благодаря рейхсляйтеру нацистской партии Мартину Борману и обергруппенфюреру СС Гансу Каммлеру.

Однако эти выводы поднимают новые проблемы, требующие решения, и, рассматривая их, мы уже более внимательно присмотримся к черной империи секретного оружия Каммлера, «мозговым центрам», подземным заводам и десяткам тысяч заключенных, трудившихся на них на положении рабов.