Черное зеркало

Глава 1

Очевидно, добрая звезда Игоря закатилась. Планеты гороскопа перессорились между собой, войдя друг с другом в какие-то злые аспекты, и все накопившееся за долгие годы раздражение обрушили на своего протеже, найдя в его лице подходящего козла отпущения. По всему было заметно, что вслед за довольно продолжительным, устойчивым благополучием начиналась черная полоса его жизни. И наступивший вечер давал полное основание считать минувший день первым днем начавшегося неприятного периода.

Здоровье, молодость, красивая, престижная жена и безотказное благорасположение приглянувшихся женщин. Стабильная, и притом любимая, работа с прицелом на будущее. Ощущение надежного фундамента и добротной крыши над головой — все это вдруг качнулось, сдвинулось, словно потревоженное первым толчком начавшегося землетрясения.

Весь день в душе накапливалось, росло какое-то непонятное, ни во что конкретно не оформляющееся предчувствие, ожидание надвигающейся беды. И это предчувствие в итоге не обмануло Игоря.

Нечто непоправимое, что так или иначе должно было случиться сегодня, все-таки произошло. И поставило его нос к носу перед свершившимся фактом. Оно, это предчувствие, весь день нависало над ним, невидимой тенью волочилось за каждым его шагом. И хотя Игорь старался избавиться от этого назойливого, насквозь пронизывающего мозг тревожного состояния, разогнать непонятную расслабляющую тоску, безжалостно впившуюся прямо в солнечное сплетение; пытался забыться разговорами, пустым трепом на работе, в баре, где сначала с Серегой, а потом и в одиночку постарался надраться так, чтобы не думать ни о чем… — ничто не помогало.

Муторная тоска заливала все окружающее пространство. Сводила на нет все попытки растворить ее в алкоголе. Обволакивала разум липкой паутиной чего-то неотвратимого, вытягивая из самых затхлых, забытых закоулков подсознания какой-то первобытный, мистический ужас…

И буквально несколько минут назад, приближаясь к дому на еле передвигающихся ногах, он уже почти физически ощущал поджидающее его нечто и сознательно готовился к встрече с ним. Но то, что случилось на самом деле, не лезло ни в какие ворота.

И сейчас он медленно оседал в кресло. Онемевшими, дрожащими пальцами с трудом выковыривал из пачки сигарету. И долго чиркал зажигалкой, прежде чем смог прикурить.

Близилась ночь, и небо темнело на глазах. Игорь курил и, не мигая, тупо смотрел за окно, быстро трезвея и отрешенно фиксируя, как сгущающейся, тяжелеющей синью надвигался на землю занавес ночи. Неумолимо вдавливая медно сияющий диск в хаотичное, сумбурное нагромождение труб, чердаков и мансард. Опускаясь за крыши домов, солнце из последних сил зло плеснуло в окно кровавыми брызгами. И брызги эти алыми пятнами угрожающе запылали на стенах. Зловещими бликами вспыхнули на завитках бронзовых канделябров и, таинственно мерцая, закружились в черной глубине старинного зеркала…

Он курил. Нервно. Глубоко и долго затягиваясь. Не обращая внимания на быстро растущие и падающие вниз серые столбики пепла. Заставляя себя не оборачиваться и не смотреть. Не смотреть на эту нелепую неподвижную груду черно-зеленой ткани, словно подбитой птицей раскинувшуюся возле дивана. На неестественно вывернутую руку с золотым браслетом на запястье. На длинную изогнутую шею и искаженное гримасой жуткой боли лицо, фарфорово белеющее сквозь разметавшиеся черные пряди волос. Старался не встречаться с остановившимся взглядом широко распахнутых глаз, которые сквозь мертво сияющие стекла больших очков, казалось, видели нечто. Нечто такое, что невозможно увидеть живыми глазами, что до поры до времени пряталось где-то над его головой, в темных складках тяжелых гардин…

Он встал. Все еще не желая верить и не оборачиваясь, с усилием сделал пару шагов. Но вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду. Окончательно убедившись в бессмысленности отрицания случившегося. Поняв, что уже больше не имело смысла притворяться страусом.

Зеркало, словно издеваясь над ним, выставило напоказ именно то, что он с таким упрямством отказывался принимать. И даже более жестко, более лаконично. В новом ракурсе. Без лишних деталей интерьера. Словно картину, написанную в каком-то шизофреническом исступлении и всунутую в резную, черного дерева раму.

И в этом зеркале… на этой картине был изображен трижды идиотский, пошлый натюрморт в виде красивой сломанной куклы, небрежно брошенной на пол. И россыпи хрустальных осколков, искрящихся в темном ворсе ковра.

Это была Лариса. Его жена.

Зеркало… Черт бы его побрал! Опять зеркало! Снова оно подсовывает какие-то непонятные, пугающие картины! Именно с него, с этого зеркала, все и началось…

Нет, не с этого. С другого. Совершенно в другой квартире. И не далее как сегодня утром…

А начиналось оно, это сегодняшнее утро, просто великолепно. И по всему было видно, что обещало много, и даже очень много хорошего впереди.

Наконец-то минувшая ночь стала полностью ИХ ночью. А наступившее утро было именно ИХ утром. С этой фантастической ночью ни в какое сравнение не шли их прежние встречи. Пугливые и мимолетные, с непредсказуемыми и порой длительными интервалами. Часто организованные наспех. Как бы оборванные с самого начала и торопливо обрываемые в конце.

Теперь же начиналась новая, счастливая и непрерываемая полоса жизни, конца которой, казалось, не было. Или, по крайней мере, его не наблюдалось в обозримом пространстве. Больше не требовалось выкраивать часок-другой, прикрываясь какой-нибудь вымышленной презентацией, встречей с «нужным человеком», внезапной командировкой… И в конце концов, не нужно было лгать.

Все было высказано вчера. Все, что накипело, наболело и давно стремилось наружу. После долгого изнурительного скандала, истерических криков, обильных слово-и слезоизвержений… Казалось, недовольство друг другом, накопившееся за три года совместной жизни, все уступки, самоограничения, вынужденные компромиссы, густо перемешанные с постоянным враньем ради фальшивого благополучия, каких-то внешних приличий и зыбких надежд на то, что когда-нибудь наконец «стерпится-слюбится», — все это вдруг словно забродило, дошло до критической точки и с грохотом разорвало хрупкий сосуд, который принято называть семейным очагом.

Да и был ли он на самом деле, этот «семейный очаг»?..

Он снова закурил. Оторвался от зеркала и наконец осмелился взглянуть в сторону дивана. На журнальном столике белел небрежно вырванный из блокнота листок. И на нем — крупными буквами:

«Я ухожу. Прощай, Игорек. Забудь меня поскорее. Хотя, думаю, тебе это особого труда не составит. Всех благ! Л.»

В короткой записке внезапно ожили звуки ее голоса. И он с удивлением заметил, что эти звуки словно ослабили какие-то путы, стягивающие его сознание. Облегчили груз, давивший на него с самого утра, и даже принесли некоторое успокоение. Хаотичная круговерть в мозгу приостановилась, позволяя более или менее сориентироваться и кое-что осмыслить.

Сомнений больше не оставалось. Даже тогда, когда он вошел в квартиру. Увидел ее. Бросился к ней. Прикоснулся к ее застывшему лицу, к холодным рукам… И тогда все уже было ясно.

Слегка покачиваясь, Игорь медленно прошелся по квартире, обдумывая свои дальнейшие действия.

На кой черт принесло его домой? Идти бы сразу к Илоне и оставаться у нее, как и вчера, до самого утра.

А оттуда на работу. И снова к ней… И так — до бесконечности. И ничего бы этого не знать и не видеть!..

Игорь покачал головой. Да нет, надо было зайти. По многим причинам надо было. Хотя бы шмотки свои забрать… Да и в конце концов, не на бровях же к Илоне являться…

Он остановился. С неприязнью посмотрел на телефон. Как ни крути, как ни изворачивайся, а раз тебя нелегкая домой принесла и заставила быть свидетелем идиотского выкрутаса милой женушки, нужно срочно звонить. Известно куда… И хочешь не хочешь, а на ночь глядя.

Но кто бы знал, как не хочется никого сейчас видеть! С кем-то разговаривать, что-то объяснять, в чем-то оправдываться… Выслушивать пошлые глупости, давно набившие оскомину прописные истины… Сейчас бы исчезнуть куда-нибудь! Или надраться хорошенько. До потери сознания. И провалиться в бездонную пустоту, послав все и всех ко всем чертям! Уснуть и проснуться, когда все это будет уже позади…

Он прошел на кухню. Достал из сумки принесенную с собой недопитую в сквере бутылку водки. И залпом осушил ее до дна.

Там же, на кухне, и очнулся через некоторое время. Было темно. Долго соображал, где находится. Какой сегодня день, который час… Утро или вечер… Потом вспомнил.

Часы показывали начало двенадцатого.

Осторожно заглянул в комнату. Словно надеясь, что увиденное прежде было не более чем дурацким сном или пьяной галлюцинацией… И тут же с досадой убедился, что это не так. В комнате все оставалось по-прежнему. Труп Ларисы. Осколки фужера. И прощальная записка. Все согласно принятым традициям.

Как ни тяни время, как ни пытайся отстраниться от навалившейся на голову мерзости, надо звонить. И как-то пережить, перетерпеть весь этот грядущий бедлам.

Но! В груди горело. В голове стоял нескончаемый звон.

И поэтому для начала не мешало бы чего-нибудь еще выпить. Как там сложится — неизвестно. Вполне вероятно, что теперь не скоро удастся как следует оттянуться. И поэтому имеет смысл заранее принять чего-нибудь анестезирующего.

Итак, нужен стакан. В любом случае…

Игорь задумался, припоминая.

Нет, дома уже ничего такого не было.

А повод был. И стопроцентно оправданный…

Поэтому нужно срочно бежать.

Как только мысль заработала в направлении конкретного поиска, мозг словно ожил. Случившаяся трагедия — как-то незаметно, сама собой — слегка отодвинулась в сторону. Тем более что возможность отдалить ее от себя и чем-то скрасить предстоящее общение с врачами, с ментами и неизвестно с кем там еще давала некоторую разрядку. Да и просто выйти из дому, из этой гнетущей атмосферы. Просифониться на свежем воздухе после всего увиденного не помешает.

Игорь вышел из квартиры и поспешил к «ночнику».

На улице было хорошо. Темно и прохладно. Если бы не проклятая необходимость — и возвращаться бы не стоило.

«Если что и радует в данной ситуации, так это наконец-то появившаяся круглосуточная торговля, — думалось по пути. — По крайней мере, в любое время дня и ночи можно купить все, что душа пожелает. Вот за это — большое спасибо новой власти».

По крайней мере, нет необходимости, как это было в прежние времена, высматривать на пустынных улицах шальное такси и выклянчивать у водителя желанный пузырь. Не надо бродить по бесконечным переплетениям рельсов за Московским вокзалом и выспрашивать у блуждающих в темноте алкашей, где стоит цистерна с вином, прикатившая в Питер с благодатного и некогда мирного юга. Не надо рыскать по сомнительным «пьяным углам», где вместо бутылки запросто можно было схлопотать по голове… Да здравствует демократия!

Магазин находился за углом. Внутри было светло, просторно и спокойно. Покупатели давно разошлись по домам, и сейчас многие из них наверняка давно уже видели десятый сон. Лилась музыка. Полки разноцветно, стеклянно сияли, тесно заставленные всевозможными пузырями. Пара кукольно раскрашенных девчонок-продавщиц, сойдясь за прилавком, вовсю смолили и трепались. На стуле развалился тяжелый, коротко стриженный амбал в пятнистой спецназовке и, посасывая пиво из жестянки, поддерживал светскую беседу.

Игорь вошел как ни в чем не бывало, быстро стерев с лица выражение озабоченности. Какие бы проблемы ни возникли, вовсе не обязательно афишировать это и плакаться в жилетку кому бы то ни было. Свалившиеся на голову неприятности — твоя собственная головная боль. И никому до нее не должно быть никакого дела. Сами перекантуемся.

— О, какие люди пришли! — обернувшись, засмеялась одна из куколок. — Аппетит разыгрался на ночь глядя?

— Игорьку — мое почтение! — Амбал приподнялся, протягивая растопыренную ладонь.

— Привет, Толик. Как жизнь?

— Твоими молитвами… Что-то припозднился сегодня. Опять с презентации?

— Да… Весь в трудах.

— Заметно… Полезное дело, — подмигнул Толик. Поставил банку на пол и полез в карман. — Покурим?

— Извини, спешу. Народ ждет.

— А, ну понятно, понятно… Дело святое… Давай! — Сунул в зубы сигарету. Прикурил от спички.

Игорь подошел к прилавку.

— Что сегодня пить будем? — кокетливо улыбаясь и хлопая ресницами, спросила куколка.

— А то, где отравы поменьше и на водку похоже… Может, «МакКормик»?..

— Возьми лучше «москвича»! — через весь зал громко посоветовал Толик. — Нормальная. Киришская. Сам дегустировал.

— Ну давай ее. Две, — охотно согласился Игорь. И секунду подумав: — Три.

— Во! Уважаю! — прокомментировал Толик, расхохотавшись. — Сразу видно солидного человека… Скажи, где тебя завтра искать.

Дома Игорь прямо с порога проследовал на кухню.

После прогулки, как бы побывав «на людях», а тем более с тремя пузырями в руках, он почти совсем успокоился. И хотя прекрасно понимал, что наступившая ночь в отличие от предыдущей не сулила ничего приятного, чувствовал себя почти бодро. В голове прояснилось. Свернув пробку, наполнил граненый стакан, некогда похищенный из автомата с газированной водой, и жадно, не глотая, вылил его внутрь себя. Выдохнул, откусил колбасы прямо от палки — Лариска, наверное, покупала — и, жуя, решительно направился к телефону…

Через некоторое время вернулся на кухню. Закурил.

Итак, сейчас начнется. Приедет «скорая». Потом менты, лучшие друзья… Или наоборот?.. Черт с ними! Плевать на них на всех!

Выпитый стакан благополучно прижился и безмятежно блаженствовал в желудке, передавая Игорю свое умиротворенное состояние. Резкие грани начинали постепенно сглаживаться. Окружающее радужно расцвечивалось яркими красками. От сердца отлегло. На душе заметно светлело. Сознание того, что рядом в комнате лежала, скажем так, неживая Лариса, мало-помалу притуплялось и все меньше и меньше давало о себе знать. Это, конечно, было не совсем нормально. Но… В конце концов, лежит так лежит. Дело хозяйское, добровольное…

Жаль, конечно. Чисто по-человечески.

По большому счету, неплохая баба была…

Ну, так и поминаем… Царствие ей небесное…

А Толик — молодец. Не надул. Водка оказалась действительно удачной…

Вот уж и полночь, однако…

Игорь до отказа вывернул ручку радиотранслятора. Он любил, когда что-то бубнит над ухом, создавая иллюзию общения. Но сейчас из динамика доносились лишь сухие щелчки метронома. Словно кто-то постукивал ногтем по картонной коробке. Зато с утра пораньше заголосит на всю квартиру, оповещая всех и каждого о том, что случилось в мире за прошедший день и минувшую ночь.

А что, собственно, происходило в минувшую ночь?..

Они почти не спали прошлой ночью. Но, услышав будильник, заставили себя встать. Поскольку работа, на которой во что бы то ни стало необходимо было появиться, пусть даже с некоторым опозданием, была такой же неотъемлемой частью его жизни, как и любовь.

Илона отказалась, а он допил остатки «Алазани» прямо из горлышка. Затем — по чашке крепкого кофе. Сигарету в зубы… А теперь, поскольку еще не горело, продлевал кайф, развалясь на диване. И, размеренно плывя в звуках старого блюза, с удовольствием любовался отражением в зеркале. Словно заключенным в овальную раму портретом кисти Ренуара… А в том (другом!) зеркале отражалась Илона.

Она молча улыбалась чему-то, старательно укладывая и фиксируя невидимками тяжелые, отливающие старинной бронзой длинные пряди, упрямо норовившие выскользнуть из ее тонких пальцев. Небрежно накинутый кремовый с белыми воланами халатик распахнулся спереди, позволяя вовсю любоваться сочной, зовущей к бесконечным наслаждениям грудью. Загорелые упругие бедра, длинные стройные ноги…

Сознание того, что вся эта красота принадлежала ему, что всей этой роскошью он полностью обладал сегодня ночью и теперь будет обладать всегда — в чем он ни на секунду не сомневался, — приятно ласкало самолюбие и возбуждало Игоря.

Метроном стих.

Первый стакан, казалось, заскучал в одиночестве. Душа просила добавить. Ну так давай, приятель, второй — составь собрату компанию. Затем колбаска… Сигарета…

Как там поется в песне? «А жизнь продолжается»?.. Вот и мы продолжим.

Тем более что никакая зараза не едет…

Кажется, он что-то сказал. Потому что Илона вдруг резко откинула голову и захохотала, отчего несколько прядей вырвались и, разрушая прическу, раскрывшимся веером упали на плечи. Упругие груди запрыгали в ритме веселого смеха.

— А как же Лорочка, твоя античная красавица? — наконец спросила она.

— Ну как?.. Как и все остальные, — пожал плечами Игорь. — В конце концов, развод — дело совершенно обычное. Подадим заявление, я или она. Разделим шмотки и разбежимся в разные стороны. А на все ее старинные побрякушки я не претендую…

— Мне кажется, у нее для развода больше оснований, — вновь засмеялась Илона. — Супруг весь в работе. В творческих командировках. А вот теперь и в ночных… — Она помолчала немного. — Ерунда. Помиритесь…

— Нет, Илонка, не помиримся. Тем более что никто из нас этого и не хочет. — Он снова закурил. — Вчера мы такого друг другу наговорили…

— Ну вот и выговорились. Теперь еще дружнее станете.

— Нет уж…

— Ну-ну… — Илона фыркнула. Достала сигарету и тоже закурила. Выпустила тоненькую струйку дыма. — Вот выйдешь за тебя сдуру, а потом бегай тут… Ищи да вызванивай по всему городу. Да выясняй, куда тебя в очередной раз услали… А я, между прочим, в отличие от некоторых баба ревнивая. Это уж с Лоркой смирилась, поскольку она, так сказать, твоя подруга жизни…

— С какой же стати за мной бегать? Вот он я — весь при тебе.

— Ох-хо-хо! Какие мы вдруг образцово-показательные стали!

— А может, и прежде были бы. Образцово-показательными… Если бы было кому оценить. И вообще… Раз уж на то пошло, то от добра добра не ищут.

— Ин-те-рес-нень-ко… — насмешливо протянула Илонка и развернулась к Игорю, отчего ее крупные упругие груди нахально уставились на него. — А я, значит, оценила… Надо же!..

Она снова затянулась, выпустила дым и продолжала, пристально глядя Игорю прямо в глаза:

— Выходит, что ты от злой, бесчувственной Лариски сбегаешь, а ко мне, добренькой, пристроиться хочешь? Ну-ну…

Шутки шутками, но настроение у Игоря начинало портиться. Слова Илоны вселяли в душу определенный дискомфорт, разочаровывали и больно ущемляли самолюбие. Радужные грезы теряли свое обаяние, быстро заволакивались чем-то сереньким и противным. Но Илона, казалось, не заметила перепада в его настроении. Она вдруг погрустнела. Задумчиво опустила глаза.

— Ладно, Игорек. Не бери в голову… Просто мне что-то тоскливо сегодня, — тихо произнесла она. — Словно кошки на сердце скребутся… Предчувствие какое-то… — Она помолчала. Мотнула головой, словно отгоняя навязчивую мысль. Вздохнула. — Оценила, конечно… О чем тут говорить… Только ничего у нас с тобой не получится. Увы!.. — Она подняла голову. Усмехнулась. — Скажу тебе в утешение, что я ведь тоже не подарок. Сама знаю. И честно тебе в этом признаюсь. Я, понимаешь, только потому такая добренькая, что свободная. И оттого, что ты мужик что надо. И оттого, что приходящий… Извини, конечно… И оттого, что каждая наша встреча — приключение. В этом-то и весь шарм. А ну как будем мы с тобой каждое утро нос к носу…

— Ну так и что? — с раздражением в голосе спросил Игорь.

— Да ничего, милый… Понимаешь, любовь любовью, а семья — дело ответственное. Сам знаешь… Я ведь, как помнишь, тоже обожглась в свое время… — Илона встрепенулась и снова переключилась на шутливо-ироническую волну. Она широко улыбнулась и, словно не обращая внимания на разочарованную физиономию Игоря, с увлечением принялась развивать тему: — Вот считается, что все бабы воют от одиночества. С одной стороны это, может быть, и справедливо. Но!.. Хотя одиночество — вещь, разумеется, преотвратительная, однако, как и все другое, обладает некоторыми плюсами. Тут одна, сама с собой, и повздыхаешь иногда расслабишься… Лишний раз посуду вымыть лень — да и пусть она в раковине валяется. Никто не видит. Зато к твоему приходу — вот она я! Веселая, красивая и даю хорошо… Правда ведь, что хорошо даю?

Илона расхохоталась.

— Не то слово, — кивнул головой Игорь.

Сказано было искренне. Но с нескрываемым унынием в голосе.

— Во! А допустим, заживем мы с тобой в одной клетке — тут и хвори всякие. И мигрени. И раздражение. Ну и… всякое такое бабское… Да что я тебе все это рассказываю, будто девочке! Не дурак вроде.

— А мы не будем ссориться… — попытался возразить Игорь.

Илона подозрительно покосилась на него. Фыркнула:

— Прости, ошиблась.

— В смысле?..

— В смысле, что не дурак.

Она всплеснула руками. Повернулась к зеркалу. И с деланным возмущением обратилась к собственному отражению:

— Посмотрите на этого человека! Отпад! — Снова посмотрела на Игоря: — Ну как же это так! А на кого же свое раздражение выплескивать? А? Да на тебя и придется. Потому что рядом. А раз так — то и всему виной… Ну а ты, естественно, — на меня. Мы же нормальные, надеюсь, люди. А не какие-то вечно радостные, зомбированные, бесчувственные идиоты!

Она помолчала немного. Закурила другую сигарету. И спокойно, уже без шутовства спросила:

— Да чем тебе Лорка-то не угодила? Я понимаю, что по мне это как бы и к лучшему. Но просто любопытно… Я ж ее уже сто лет знаю. Во-первых, далеко не дура. Во-вторых, красивая. В нее и в школе все парни втрескавшись были. Да только она ото всех шарахалась… Это же как бы и не женщина. Это какая-то древнегреческая статуя.

— Вот именно поэтому. Потому что статуя, — раздраженно резюмировал Игорь, сильно вдавливая окурок в дно керамической пепельницы. Тонкая голубая струйка прощально взвилась к потолку и растаяла.

— Ну так и оживил бы. Как Пигмалион Галатею.

— Не получается. Я уж с ней и так и этак… Я, как тебе известно, у нее первый. И, думаю, единственный… Да и вообще иногда мне кажется, что в постели она лишь отбывает трудовую повинность… Действительно — статуя. Целуешь — только ресницами хлопает. И улыбается. Чему — непонятно. То ли виновато, то ли снисходительно…

— Действительно, любопытно… — протянула Илона. — Очень любопытно… И как только ты умудрился жениться на ней!

— А то не помнишь! Предки между собой снюхались. Познакомили… Да кто ж знал! — Игорь вскочил и, размахивая руками, заходил по комнате. — Понимаешь, Илонка, мне часто кажется, что она какая-то не такая. Не от мира сего… Особенно после того… два года назад. Помнить? — Илона молча кивнула. — Глядишь, идет, смотрит сквозь очки куда-то в пространство и как бы вроде ничего и не видит… Где она витает в это время — черт ее знает! Рассеянная — дальше некуда. То одно забудет, то другое… Если чайник на газ поставит, то можешь быть уверенным — чайник будет стоять там, пока не распаяется… Вся где-то там… В каких-то эмпиреях… Бывает, гляжу на нее и не могу представить себе, что она в туалет ходит.

— Точно! — рассмеялась Илона. — Именно такой она всегда и была. Одно слово — Лора…

— Лариса. Лора… Интересно… Соседка тоже ее так называет: «Лорочка»… Слушай, Илонка! А как, кстати, тебя в школе называли?

Илона округлила зеленые глаза. Скрючила пальцы и, нацелив на Игоря длинные лакированные ногти, страшно зашипела:

— Лошка — Рыжая Кошка!

Потом залилась веселым смехом.

Но глаза ее вдруг стали неподвижны. Они словно остановились на какой-то невидимой точке. И, казалось, излучали странное внутреннее свечение.

Затем она замолчала. Снова отвернулась. И, уставившись в зеркало, усиленно занялась реконструкцией прически, вполголоса напевая что-то неопределенное.

Игорь курил и слонялся по комнате. Подошел к книжному шкафу, рассеянно скользя взглядом по заставленным полкам. Книги, книги… Собрания сочинений. Альбомы. Длинные неровные ряды разрозненных изданий…

Внезапно перед ним, в глубине прозрачного отражения застекленного шкафа, словно зыбкой, колеблющейся тенью возникло лицо Ларисы, в упор уставившееся на него каким-то неопределенным и вопросительным выражением полуопущенных глаз…

«Странно, странно… — вспоминал Игорь, сидя на кухне и глубокомысленно вертя в руке пустой стакан. — Очень странно вела себя Илонка сегодня утром… Совершенно необъяснимые перепады настроения. То какая-то понурая. То вдруг хохочущая, словно помешанная… Странно…»

Незаметно первая бутылка кончилась. Снова повело. Голова заметно кружилась. Предметы теряли свои очертания, контуры. Дрожа и размываясь в мерцающей ряби…

«А я, кажется, окончательно нажрался, — с некоторым удовлетворением удивился Игорь. — Все! Не гони лошадей, приятель! — сказал он сам себе. — Вот с народом пообщаемся, тогда и продолжим… может быть… А пока посидим. Подождем. Покурим…»

Внезапно Илона замолчала. Руки ее застыли, не окончив движения. Зеленые глаза, отраженные в зеркале, как в темном таинственном омуте, глядели на него. И, не оборачиваясь, взмахнув длинными махровыми ресницами и почти не шевеля губами, словно в сомнении, она тихо произнесла:

— А может быть, ты прав? Может быть, я действительно и есть — твоя жена?..

Игорь вздрогнул. Отвернулся от книжного шкафа. Образ Ларисы, во всей своей холодной красоте, каким-то призраком неожиданно явившийся его внутреннему взору, мгновенно исчез. Словно в погасшем экране телевизора. Теперь он видел лишь стеклянную плоскость овального зеркала, перед которым сидела Илона и из глубины которого загадочно и странно улыбалось ее отражение. Бронзовые пряди, замысловато уложенные, причудливо переливались в лучах утреннего солнца.

— Представляешь, я тво-я же-на! — сквозь смех, медленно, с расстановкой произнесла она. Смех ее становился все громче. — Потрясающе!

Она повернулась. Вскочила. Подбежала к нему. Распахнула халат. Тесно прижалась к его телу. И резкими рывками начала рвать ремень его брюк.

— Ну так давай! Скорее! К черту Лорку! К черту твою работу!.. — И вдруг отпрянула в ужасе. — Что с тобой?!

Но Игорь точно окаменел и не отрываясь глядел мимо нее.

Илона была рядом. Обнимала его и вопросительно смотрела ему в глаза. Но он не видел ничего вокруг, кроме зеркального отражения ее лица, которое, почему-то никуда не исчезая, в упор, с вызовом уставилось на него из темной мерцающей глубины. И беззвучно смеялось.

Его руки лежали на ее обнаженных плечах, он чувствовал тепло ее тела. И в то же время лицо в зеркале издевательски хохотало, дразня и насмешливо маня его к себе.

Спустя мгновение краски исчезли с этого лица, превратив его в бледную, истерично смеющуюся маску.

Внезапно смех прекратился. Губы остановились. Лицо мертвенно побелело, исказилось гримасой боли. Изо рта выплеснулась струйка алой крови. Кровь запузырилась на губах, стекая на подбородок. Глаза быстро закатились вверх, — под черную бахрому длинных ресниц, и внезапно вылупились вперед бессмысленными бело-голубыми фарфоровыми шарами…

Вдруг что-то задрожало в глубине. Вспыхнуло и погасло.

И зеркало, как бы легкой волной смыв прежнюю картину, вновь спокойно отражало привычную обстановку комнаты.

Илона обернулась вслед за его взглядом:

— Что ты там увидел?

— Ничего, ничего, — глухо прошептал Игорь. — Так. Чушь собачья…

— Ты весь бледный. Что с тобой?

Она внимательно посмотрела на него. Помрачнела, отошла. Застегнула халат. Медленно села на диван. Закурила.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Игорь, взъерошенный, со вспученной смятой рубашкой и расстегнутым ремнем, опустился рядом. Илона отодвинулась. Смяла сигарету. Отбросила в сторону. И словно сама с собой, вполголоса:

— Не меня ты любишь. А ее… Не обманывайся. И даже во мне — ты все-таки любишь ее… Вот такие дела, Игорек… Больше не приходи… Миритесь и живите. Ну вас!.. Так-то лучше будет…

…Но когда он уже распахнул дверь. Когда, уже уходя, занес над порогом ногу… Илона вдруг вскинулась, ухватилась за него, втащила обратно в квартиру и…

Нет, это даже нельзя было назвать любовью…

Какое-то ритуальное соитие. Какое-то жертвоприношение перед языческим алтарем кровавой и похотливой Астарты… Какая-то древневавилонская или шумерская мистерия Кибелы, Митры… Посвящение в некое космическое таинство… Любовь. Животная страсть. Первобытный ужас…

И змеящиеся переплетения длинных черных стеблей. Стремительное цветение белоснежных лотосов. И рубиновые капли, тревожно горящие в темной зелени пальмовых листьев…

— Так… — Игорь прервал воспоминания. — Началось-то хорошо. А вот закончилось… странно… Пора вторую открывать.

Потрясение, вызванное смертью Ларисы, еще сказывалось. Настроение портилось. Алкогольная эйфория постепенно переходила в смутное, нарастающее раздражение. Голова заполнялась тяжелой мутью. Нервы натягивались. Несмотря на уже опустошенную бутылку, хмель надолго не задерживался, и над желудком снова неприятно сосало.

— Где эти-то? Скорей бы уж все кончилось… Впрочем, и в лучшие времена они не слишком-то торопились. А уж в нынешнем бардаке…

Еще один стакан пробулькал несколько секунд, вливаясь в горло, и опустился на дно…

В редакцию он, конечно, опоздал. Намного.

— Всем привет!

Встречали весело.

— Никак господин Бирюков пожаловал! — словно осчастливленный приятной неожиданностью, воскликнул Серега, главный спец по рекламе. — Уже и не ждали… Собираетесь объявление подать? Какой объем? В рамочке или без? С рисунком?.. А сертификат качества имеете?

— Сертификат у него, может, и имеется, но думаю, в плачевном состоянии. Как говорится, вышел из лона прекрасной Илоны, — заржал Петька, художник-карикатурист, ошибочно полагающий, что он так же блещет остроумием в беседе, как и в своих довольно забавных рисунках.

— Да, фейс несколько помят, — озабоченно отметил Серега.

Эдичка, самый молодой в коллективе, сидел за компьютером и, восторженно глядя на Игоря, широко улыбался.

— Учись, Эдичка, как совмещать приятное с полезным, — наставительно произнес спец по рекламе. — Ты у нас, конечно, бесценный компьютерный гений, а вот этот тип на всех фронтах успевает. И заметь, небезуспешно.

— Ладно, мужики, ну вас, — отозвался Игорь, открывая стол. В ящике царил беспорядок. — Кто рылся в моем столе?

— И сломал его… — продолжил Петька.

— Да нет, я серьезно. Ничего, правда, вроде не взяли, но бардак устроили — заколебаешься в порядок приводить… И в тумбах тоже. Странно…

— Нам-то на хрена? — скривился Серега.

— Да я не о вас… Ладно, потом разберемся. — Игорь принялся за бумаги. — Барин интересовался?

— Бог миловал.

— Кстати! К тебе тут блондиночка одна заходила, — вспомнил Петька. — Тебя очень хотела. Но не дождалась.

— Что за блондиночка? — заинтересовался Игорь.

— Хрен ее знает. Видная вся из себя такая. Ноги — от плеч. Глазищи огромные. Синие. Словно фарфоровые…

— Жаль, что не застал… — с досадой произнес Игорь.

Петька подошел к нему, протянул какую-то газету:

— Вот, посмотри лучше. Здесь статья любопытная. О сатанистах в Восточной Европе. Ты вроде этим интересуешься.

— Ну-ка…

Дверь распахнулась. В кабинет вошла Марина, коротко стриженная длинноногая брюнетка в красной мини-юбке и черных колготках.

— Привет, мальчики!

— Привет, девочка!

Марина легко треснула Петьку по взъерошенной шевелюре свернутыми в трубочку машинописными листками.

— Это тебе. Нарисуй что-нибудь к этому материалу.

— О чем он?

— О…

Длинный, требовательный звонок ворвался в сознание Игоря.

Он очнулся, совершенно ничего не соображая. Редакция исчезла. Из колеблющегося тумана выплыла кухня с двумя пустыми бутылками и недопитым стаканом на столе. Звонок завывал громко. Беспрерывно и неотвратимо. Выплеснув наскоро содержимое стакана в глотку, Игорь, качаясь от стенки к стенке и спросонья натыкаясь на мебель, ринулся к двери.

— Иду!

Квартира наполнилась толпой белых халатов.

— Где больная? — раздалось из толпы.

— К-какая… б-больная?.. — ничего не понимая, пожал плечами Игорь. — Ах да!.. Забыл… Там… на полу… — Он неопределенно махнул рукой.

— А ты чего такой тепленький? Ну-ка, подвинься. Не болтайся под ногами.

Жесткие руки отодвинули его. Зажегся яркий свет. Белые силуэты закружились по комнате, сгрудились вокруг дивана, забубнили что-то…

Игорь сел. Мерцающий ослепительный свет заливал окружающее. Мелькали какие-то всполохи. Все плыло. В ушах звенело. Мозг был забит давящим шорохом, как бы далекими радиопомехами…

«Во нажрался!» — успел подумать он.

Внезапно в нос ударил едкий, до мозга прошибающий запах. Из глаз потекли слезы. И откуда-то, словно из космоса, громко рявкнуло:

— Еще нюхай, придурок! Морду не отворачивай!

В голове снова шарахнуло, разбивая черепную коробку. В глазах прояснилось. Из мерцающего тумана, словно на проявляемой фотографии, выплывало изображение презрительно усмехающегося, злого очкастого лица.

— Очухался немного?

— Д-да…

— Потерпеть не мог? Рассказывай, что случилось.

— Н-не мог. — Игорь попытался кивнуть головой. — Не мог…

— Значит так, — продолжало греметь над ним. — Давай все по порядку. Когда пришел? Что увидел? И так далее…

— Воды ему дать… — откуда-то издалека донесся женский голос.

— Не надо. Еще больше развезет… Рассказывай!

Халатов оказалось всего два… А, собственно, почему?..

Ведь если двоилось в глазах, то должно было бы быть… четыре… А было много… Странно… Странно…

— Ты говорить-то можешь?

— М-могу, — выдохнул Игорь.

— Ну так давай, рассказывай. Какого черта «скорую» к покойнику вызывал? Нам что, больше делать нечего?

— А я что, знал?.. Пришел… Леж-жит…

— Хорошо излагаешь. Главное, лаконично и содержательно. Ну а когда пришел?

Теперь Игорь более-менее отчетливо различал стоящие перед ним две фигуры в белом: одну — повыше, с лысым черепом и блестящими золотыми очками на носу, другую — низенькую, кругленькую, со скрещенными руками и ярко красным ртом.

— Веч-чером…

— А вечером это во сколько?

— Не помню… Темно было…

— Ясно. Где до этого был?

— Н-на работе.

— А что за работа такая? Где работаешь?

Игорь полез в куртку, вывернул карман. На пол упали журналистское удостоверение, водительские права, магнитная таксофонная карточка, разодранная пачка «стиморола»…

Указал пальцем в пол:

— Там.

— Крутой, — усмехнулся врач. Нагнулся, поднял корочки, раскрыл. — Так-так… Ишь ты!.. Значит, вы, уважаемый господин Бирюков Игорь Анатольевич, являетесь представителем средств массовой информации. Пресса, можно сказать… Что ж вы так, Игорь Анатольевич?

— Не знаю. — Он неопределенно пожал плечами. — Стресс…

Внезапно квартира заполнилась тяжелым хозяйским топотом.

— Что случилось? — раздался громкий командный голос.

«Менты!» Внутри все сконцентрировалось. Мозг мгновенно мобилизовался. Игорь почувствовал, что быстро трезвеет.

— По всей видимости, суицидный случай, — ответил врач, оборачиваясь. — Молодая женщина. Муж — вон сидит, лыка не вяжет.

— Так дайте ему что-нибудь! Таблетку какую…

Вмешалась медсестра:

— Простите, но мы не бригада по прерыванию запоев на дому. Здесь находимся по другому поводу. И покойников не реанимируем. И вообще нам тут делать нечего. Этот балбес к трупу «скорую» вызвал. А нас ждут люди, которым действительно помощь нужна.

— Ну-ну… Подождите. Хорошо, что вы здесь оказались. Понятыми заодно будете. Мы вас не надолго задержим.

Их было трое. Один — высокий, с капитанскими погонами на черной милицейской кожанке, второй — пониже, но мощнее, с гладкой ухмыляющейся физиономией и нагло сияющими глазами навыкате. Третий, пожилой, невысокого роста, был одет в серенький в клеточку пиджачок, на плече болтался тяжелый темно-коричневый кофр. Он с каким-то детским любопытством оглядел стены комнаты, после чего уставился на мертвую Ларису.

Высокий, очевидно следователь, медленно прошелся по комнате. Наклонился над трупом. Второй, с сержантскими нашивками, подошел к нему. Тоже наклонился, внимательно вглядываясь в лицо.

— Красивая была девка, — заметил он. — Где-то я ее видел…

Высокий не ответил. Цепким взглядом окинул комнату, стены. Задержался на картинах. Прошел в другую комнату. Побродил там и проследовал на кухню.

— Эй! — Сержант расхлябанно подошел к Игорю, постучал дубинкой по плечу. — Как самочувствие? — Обратился к врачу: — Его бы в вытрезвитель. Самый что ни на есть наш клиент.

— Я дома, — угрюмо проговорил Игорь. — И общественный порядок не нарушаю.

— Гляди-ка! — сыронизировал врач. — Голос прорезался. Шоковая терапия сработала.

— Со страха небось надрался. Думал, сразу на нары, — хмыкнул сержант, плюхаясь в кресло.

— Им, сволочам, и без всякого страха… Лишь бы повод найти. А бабы бедные — мучайся из-за них! — зло проворчала медсестра. — Жена мертвая лежит, а у самого ни слезинки! Взял да шары залил! — Отвернулась и уселась на стул, сложив руки на коленях.

— Ну, давайте беседовать, — сказал капитан, входя в комнату. Подошел к Игорю: — Во-первых, документы. Ваши и жены.

Игорь, покачиваясь, встал. Выдвинул ящик письменного стола. Порылся в нем и вытащил из вороха бумаг паспорт Ларисы. Из кармана куртки вынул свой. Затем нагнулся, подобрал то, что валялось на полу, и положил на стол. Капитан полистал паспорт Игоря, внимательно посмотрел в лицо.

— Вот еще документик, — сказал врач, протягивая удостоверение.

Капитан стрельнул взглядом. Усмехнулся:

— Журналист? Знаком с этой публикой… Ладно, тут вроде все правильно. — Бросил документы на стол. Подошел к Ларисе. Наклонился, сличил фотографию на паспорте. — Вроде она… Она? — обратился он к Игорю.

— Кто ж еще?

— Липская Лариса Михайловна… Что ж она, осталась на своей фамилии?

— Осталась.

— Как я понимаю, этот паспорт выдан взамен утраченного. Верно?

— Да, в прошлом году. В троллейбусе сумку срезали. Надеялись, что хоть документы подбросят. Хрен!

— Ясно. Бывает…

Капитан повернулся к врачу:

— Как, по-вашему, доктор, это цианид?

— Похоже на то. Видите, губы посинели.

— Да… А когда умерла приблизительно?

— Ну, если плюс-минус… то часов десять-двенадцать назад. Или, иначе выражаясь, смерть наступила где-то с часу до трех дня. Но сами понимаете, это только на глаз.

Врач отвернулся, словно потеряв интерес к происходящему, и занялся созерцанием интерьера.

— Понятно. А вы где были в это время? — обратился капитан к Игорю.

— Пахал. Можете проверить.

— Да уж не без того…

— Пахарь! — фыркнула медсестра.

— Борис Александрович, — следователь повернулся к фотографу, — вы тут пощелкайте ее в разных видах.

— Сейчас, Коленька, сделаем.

Серенький пиджачок засуетился вокруг Ларисы.

Капитан заглянул в угол. Нагнулся и вытянул из-за дивана бутылку «Амаретто», в которой плескалось еще немного ликера.

— Вместе пили?

— Нет, — удивленно ответил Игорь. — Я ее и не заметил…

— А если б заметил, то ее бы уже не было, — осклабился сержант, из глубины кресла наблюдая за происходящим.

— Что ж я, совсем того? — обиделся Игорь. — Это ж улика.

— А вы откуда знаете, что улика? — подозрительно прищурился следователь. Посмотрел бутылку на свет. — Ясненько… — Потом осторожно понюхал и показал врачу.

Тот тоже понюхал. Пожал плечами. И, бросив: «Миндаль, он и есть миндаль», — отвернулся к картинам.

— Опохмелиться не желаете? — Капитан протянул бутылку Игорю.

— А что, вправду можно? Давайте… — Он привстал со стула.

Сержант хохотнул. Следователь быстро убрал руку с бутылкой.

— Шутка, — сухо сказал он. — Бутылку я с собой на экспертизу заберу. Так что с опохмелкой повремените.

— Шуточки у вас… — обиделся Игорь.

«Ясно, — зло подумал он. — Реакцию проверяли. Не я ли отравил… А выпить бы на самом деле не помешало…»

Следователь взял со стола письмо:

— Это тоже со мной… И это… А это спрячьте.

Он сунул Игорю золотой браслет, снятый с Ларисиной руки, малахитовые серьги и обручальное кольцо. Затем нагнулся, положил на ковер чистый лист бумаги и пинцетом осторожно начал собирать осколки.

— Здесь потом пропылесосьте хорошенько, чтобы на стекло не напороться. И замойте как следует…

Все происходящее уже порядком надоело Игорю. Более того, осточертело до глубины души.

Раздражало все. И шныряющие по его квартире и бесцеремонно в ней распоряжающиеся посторонние люди. И бесконечные идиотские вопросы. И стреляющие в упор враждебные взгляды. И откровенное подозрение.

Бесил пренебрежительный тон обращаемых к нему фраз. Презрение и насмешка, которыми было пропитано каждое слово, брошенное в его адрес. Бесило то, что каждый из этих придурков, пользуясь ситуацией, старается то на что-то указать, то что-то приказать. А в принципе, как можно глубже втоптать в дерьмо человека, случайно оказавшегося в хреновом положении.

И лишь потому, что он напился.

Да, пьяный. Но у себя дома. И заметьте, на вполне законном основании… Интересно, как бы они сами выглядели, обнаружив у себя дома подобный сюрприз!

Косятся и злятся только за то, что их оторвали от лежанки в служебной каптерке, нарушив ночной покой. За то, что их заставили исполнять свои прямые обязанности.

А на то, что у мужика жена умерла, — так им трижды плевать!

Тем более что появилась лишняя возможность своеобразно самоутвердиться, покуражиться над пьяным, подавленным и беспомощным человеком, всем своим видом нагнетая такую атмосферу, в которой волей-неволей начинаешь ощущать себя причиной всех бед и несчастий. А в данном случае — преступником. Убийцей.

В конце концов, пошли они все к чертовой матери!

Заодно Игорь разозлился и на Ларису. Если бы не ее идиотская выходка, то он всю эту шоблу и на порог бы не пустил!

Следователь вышел в прихожую, позвонил куда-то. Затем вернулся в комнату, уселся за обеденный стол, достал лист бумаги и, держа перед глазами раскрытый Ларисин паспорт, стал списывать его данные. Не оборачиваясь, спросил:

— Работала где-нибудь?

— Сейчас нет, — угрюмо ответил Игорь. — Раньше в медучилище латынь преподавала. Потом ушла. Экстрасенсорикой занималась. Собиралась свою практику открыть.

— Ясно. Нынче у нас колдунов и экстрасенсов всяких развелось больше, чем врачей. Значит, и она туда же?..

Игорь не ответил. Врач стоял у книжного шкафа и листал какой-то журнал. Услышав слова капитана, поднял голову и презрительно усмехнулся.

— Ну а сами-то вы чем объясняете ее поступок? — повернулся капитан к Игорю. — Что, ссорились часто?

— Нет. Спокойно жили, — не вдаваясь в подробности, ответил он.

— Спокойно! — взорвалась медсестра. — Жеребец! Довел девку! Небось сам и угробил!

Игорю захотелось уложить ее рядом с Ларисой…

— Клавдия Михайловна! — оборвал ее врач недовольным голосом. — Уймитесь, пожалуйста. Не отвлекайте людей.

— Да уж, — согласился следователь, не поднимая головы и быстро, почти механически, заполняя лист бумаги черными строчками. — Я бы тоже попросил повременить с выводами.

— Мы вам еще нужны? — блеснул очками врач, отложив журнал. — И так уж задержались сверх всякой меры.

— Сейчас, доктор. В протоколе распишетесь и можете ехать.

— Тогда позвоню пока.

Он вышел в прихожую, защелкал кнопками телефона.

— Алло! Леночка? — Это Плоткин… Ничего страшного. Так, тривиальный суицид… Ну… Народ развлекается как умеет… Куда?.. Записываю. Выезжаем.

Врач вернулся в комнату, внимательно прочитал протянутый ему протокол и расписался в нем.

— Спокойной ночи! — бросил он, закрывая за собой входную дверь.

Когда медики удалились, капитан достал пачку сигарет, закурил одну. Предложил Игорю.

— Ну что, Игорь Анатольевич, — он окинул взглядом комнату, — сейчас машина приедет, уже с нашими специалистами. И поскольку смерть вашей жены вызывает немало сомнений и вопросов, то ее в судебный морг отвезут… А к вам у меня вот какая просьба. Найдите что-нибудь такое, с чем можно было бы почерк сличить. На всякий случай. Понимаете?

— Конечно. — Игорь полез по ящикам, порылся в бумагах. — Вот письмо. Из Лозанны. Пойдет?

— Она сама, что ли, там была? — поинтересовался сержант, ковыряя в зубах спичкой. — Не хреново живете.

— К подруге ездила, — не оборачиваясь, бросил Игорь, продолжая копаться в бумагах. — Записка какая-то с ее почерком… — Задумался. — Кстати! У телефона записная книжка лежит. Адреса, телефоны на скорую руку записываем… Там и мой, и ее почерки имеются. Все, что мне нужно, уже переписано. Так что сличайте на здоровье.

— Пожалуй, это самое то, — согласился следователь. — Заберу на время. Зайдете в отделение, вернем. Не пропадет. А у меня к вам еще вопросы появятся… Сегодня с вами какой уж разговор… На днях вызовем. Телефон рабочий есть?.. Записал. И домашний заодно… Так. Мой запишите… Гаврилов. Николай Николаевич.

Он встал из-за стола. Еще раз прошелся по квартире. Постоял над Ларисой. Подошел к книжному шкафу и вытащил из-за стекла стоящую там фотографию. Посмотрел внимательно. Затем еще раз взглянул в лицо Ларисы. Обернулся к Игорю:

— Это ее фото?

— Ее, — слегка повернувшись, ответил тот.

Этот снимок появился пару месяцев тому назад, когда Ларису, куда-то идущую по Невскому проспекту, неожиданно запечатлел уличный фотограф. Лариса сначала не хотела выкупать эту фотографию. Затем любопытство взяло верх, и она все-таки съездила к этому фотографу и взяла ее. А затем поставила за стекло книжного шкафа. Игорь довольно критически отнесся к этому, заметив, что у нее есть снимки, намного точнее запечатлевшие ее облик. На что Лариса обиделась. И, бросив, что она здесь себе нравится, оставила фотографию на месте.

— Она вам нужна? — спросил капитан.

— Да нет… У меня еще и свадебные остались. Так что если она для дела пригодится, берите.

— Хорошо, спасибо. К делу подошьем.

Сержант, кряхтя, вылез из кресла. Размялся немного. Тоже подошел к Ларисе. Встал перед ней на корточки, притронулся к волосам.

— Слушай, журналист… — начал было он. Затем махнул рукой. — А вообще не суть…

— Что? — поднял голову Игорь.

— Да нет, я так…

— Саня, ты там не топчись, — обернулся капитан. — Сейчас наша гвардия прибудет — без тебя разберутся.

Он обратился к Игорю:

— Вы к ней подходили?

— Да, конечно… Лоб потрогал… Ну, зеркальце, как учили, поднес… Вижу — холодная…

Игорь передернулся.

— Что, трупов не видели? — насмешливо спросил следователь.

— Почему? Видел, конечно… Но руками не трогал.

— Жена ваша ведь… Не чужой человек вроде…

— Жена… — кивнул головой Игорь. Вздохнул.

— Что-то не больно ты по ней сокрушаешься, — сыронизировал сержант. — Скорее, за собственную шкуру очко играет…

— А что ж я, по-вашему, должен на стенку лезть? Или слезами умываться?.. Я, может быть, внутри себя переживаю… Может, и принял из-за этого…

— И ты что, теперь один в этой фазенде остаешься? — с любопытством покосился сержант. — Тут добра столько, что в жизнь не пропить.

— Это смотря с какой скоростью.

— Вот тут я с тобой согласен…

Внезапно в комнату вошел серенький пиджачок, что-то делавший то ли на кухне, то ли в туалете.

— Простите, молодой человек, — обратился он к Игорю. — А что, ваша супруга всегда в таком виде по дому ходила?

— Действительно!.. — встрепенулся капитан.

— Нет, конечно… — озадаченно проведя рукой по лбу, ответил Игорь. — В халате ходила…

Вмешался сержант:

— Небось решила покрасивше уйти. С этой публикой подобное бывает. Самоубийцы, особенно бабы, любят перед смертью марафет навести…

Игорь сразу вспомнил вчерашнюю Ларисину генеральную уборку. Но промолчал.

Следователь о чем-то пошептался с фотографом. Потом вышел в прихожую. Пошуровал там. Затем вернулся с записной книжкой и длинной расческой, которую аккуратно держал двумя пальцами.

— Она красилась?

— Конечно… Все красятся… В черный цвет. В свой любимый.

— Хорошо. Все правильно…

В дверь снова позвонили.

Прибыла какая-то спецбригада. Началось натуральное расследование, как это показывают в кино, — и снятие отпечатков, и повторные съемки с различных точек, и снова вопросы, вопросы… от которых Игорь едва успевал отбиваться…

И только сама виновница всей этой кутерьмы, Лариса, оставалась пренебрежительно-равнодушной к этим ритуальным пляскам вокруг своего тела.

Она лежала неподвижно, словно упавший манекен.

Подол черно-зеленого платья высоко задрался, оголяя белое бедро. Очки с витиеватыми золотыми дужками слепо мерцали на журнальном столике. Кто-то из пришедших опустил ее веки, и пугающая гипнотическая глубина мертвых глаз была уже не в силах притягивать к себе взгляд, парализуя волю и сознание, как это было накануне вечером.

Лицо Ларисы казалось матово-бледной маской с перекошенным сине-фиолетовым ртом и растрепанными черными волосами. Лишенное привычных очков, оно стало совершенно незнакомым и напоминало мертвую голову убитой Горгоны.

И казалось странным, что еще вчера вечером эти глаза сверкали ненавистью. Голос наполнял пространство квартиры. Беспощадными словами, словно картечью, хлестал по лицу, обвиняя во всех грехах, в загубленной, истраченной на него, Игоря, молодости. И обрушивал на его голову полный набор банальных упреков рассвирепевшей базарной бабы.

«Плохо расстались», — подумал Игорь, отворачиваясь от нее.

Следственная бригада наконец закончила свою работу и удалилась. На смену ей в квартиру ввалились два здоровых мужика и потребовали чистую простыню или скатерть. Игорь залез в шкаф, вывалил оттуда все, вытянул какое-то белое полотнище и сунул мужикам. Те расстелили его, откинув в сторону мешающий журнальный столик, подняли тело Ларисы за ноги, за голову, опустили на простыню, бросили длинные безжизненные руки вдоль туловища, запахнули ткань и, оставив на столе какую-то бумажку, выволокли длинный белый скаток из квартиры.

— Юмористы эти врачи! — хмыкнул сержант, неохотно поднимаясь из кресла. — «Спокойной ночи!» — передразнил он врача. — Слышишь, журналист? Это тебе — спокойной ночи…

Игорь ничего не ответил. Курил.

Милиционеры покидали квартиру.

Уходя, капитан повернулся к Игорю:

— Вы уж как-нибудь до утра продержитесь… Ну, бывайте! Дня через два вызовем…

Гулко захлопнулась дверь. Наступила тишина.

После шума и гомона, мельтешения белых халатов и милицейских кожанок эта тишина плотнее, чем прежде, обступила Игоря. Нелепо сверкающая хрустальная люстра освещала покинутую жизнью комнату. Стоящие в углу старинные часы глухо постукивали, словно забивая гвозди в сухую деревяшку. Позолота на резных багетах тускло сияла, и чье-то бледное лицо насмешливо смотрело на Игоря из буро-торфяной глубины портрета позапрошлого столетия…

В зеркале не отражалось ничего.

Игорь подошел к креслу, поправил плед, сбившийся под веселым сержантом, выключил свет и пошел на кухню.

Сел за стол и налил себе новый стакан…

Кухня. По большому счету, самое жилое место в квартире. На кухне готовили, на кухне обедали, на кухне принимали близких друзей. На кухне можно было просидеть всю ночь. Покурить, поговорить, никому не мешая. Выпить. (И если вдруг не хватило, сбегать на угол за следующей бутылкой.) Здесь же достать из холодильника закусон и при большом желании на скорую руку чего-нибудь разогреть. И даже тихонько послушать музыку. На кухне всегда жила и никогда не умирала хваленая с недавнего времени гласность. На кухне можно было говорить обо всем, ругать все и вся, рассказывать анекдоты и весело смеяться, не озираясь по сторонам. Да что хам! Она даже функционально всегда была посвящена жизни и существовала ради поддержания жизни. На кухне, за крайне редким исключением, не принято ни рождаться, ни умирать. И поэтому в отличие от комнаты она никогда не была связана ни с какими фатальными переходами: из небытия — в жизнь или из жизни — в небытие.

Короче, кухня — это самое подходящее в данной ситуации место.

Тем временем по ночному городу катился милицейский «уазик».

— Что там стряслось? — не оборачиваясь, полюбопытствовал шофер.

— Да так, девка молодая крякнула, — ответил сержант. — Напилась чего-то.

— Ханыга, что ли?

— Да нет, ядом. Интеллигенция… — Сержант закурил, причмокнул. — Представляешь, не квартира, а целый музей!

— Что ж она тогда? Долбанутая? Или по тому принципу, что, мол, богатые тоже плачут? — зло усмехнулся шофер.

— Черт ее знает…

— С жиру, сволочи, бесятся. Потому что жареный петух в задницу не клевал… Вот поэтому и… Чуть что — и лапки кверху.

— А у вас какие соображения на сей счет, Борис Александрович? — обратился сержант к фотографу.

— Ну какие такие соображения, Саня?.. — пожал плечами серенький пиджачок. — Разве я Господь Бог? Жизнь — она и есть жизнь. Сам знаешь… И горе — оно всегда горе. Что бедный, что богатый — проблемы, в принципе, одинаковы… Ну сам посуди. Бедного бросила жена и богатого бросила жена — кому легче?

— Так-то оно так, — согласился шофер, сплюнув в окошко. — Но только с той разницей, что богатому утешиться легче. Взял да и поехал куда-нибудь на Канары тосковать… А тут, горе не горе — один хрен двенадцать метров в коммуналке с занудой-женой и неясельным огрызком…

— А я так думаю, — категорично заявил сержант, отщелкнув окурок в открытое окно автомобиля. — Не было смысла ей травиться! Надо журналиста этого потрясти.

— Потрясем, — коротко отозвался следователь.

Глава 2

Завалиться спать и забыться безмятежным сном после всего на него навалившегося Игорь, естественно, уже не мог. До утра же оставалось достаточно много времени. И на то, чем это время заполнить, фантазии явно не хватало.

Напиваться до потери пульса уже не было необходимости. В конце концов, все утрясется со временем. Мало ли что в жизни бывает! Но, с другой стороны, всю ночь торчать в пустой квартире, сознавая, что в соседней комнате только что лежал покойник, было не слишком приятно. Даже несмотря на то, что этот покойник еще вчера был твоей собственной супругой.

— Какой-то кошмар в стиле модерн… — поежился Игорь. — И в самом деле, чего это она так вырядилась?.. Ждала, что ли, кого?.. Странно…

Игорь сварил крепкий кофе, насластил его хорошенько — глюкоза, говорят, выгоняет алкоголь — и выпил. Быстро, не смакуя, обжигая губы. Закурил. И с сигаретой в зубах принялся бродить по квартире. Зашел в другую комнату, так называемую спальню, где громоздились две придвинутые друг к другу полуторные кровати, позволявшие в лучшие времена реализовать всевозможные сексуальные фантазии и эксперименты… Но, к сожалению, не с той, чей труп создавал сейчас столько ненужных проблем.

Да, Илона тоже бывала здесь. В прошлом году. Когда Лариса на пару недель уезжала в Лозанну. А Игорь плюнул на все и взял по этому поводу отпуск за свой счет…

Это были незабываемые ночи. В некотором смысле — «швейцарские ночи»… Да какие там ночи! И дни, и вечера… Почти круглые сутки! К приезду Ларисы он был выжат, как… нет, не лимон, а сто лимонов. И вдобавок по этим лимонам проехались асфальтовым катком…

Но Лариса, по своему обыкновению, даже не заметила этого.

«Надо позвонить Илонке, — внезапно подумал Игорь. — Поздно, конечно, но, надеюсь, она поймет. И поможет забыться».

Игорю вспомнилась вчерашняя ночь, нынешнее утро. И появился проблеск надежды на то, что, может быть, и вправду, как принято считать, все, что ни делается, — к лучшему. Сама собой отпадала необходимость в каких бы то ни было бракоразводных процессах. Не надо будет, поскольку уже и не с кем, делить имущество. Илона просто-напросто переедет сюда. Мало того, теперь можно съехаться с ней и выменять шикарную квартиру в каком-нибудь престижном районе, с прекрасным видом из окна, с лоджиями, встроенными шкафами и прочими причиндалами… И может быть, уход Ларисы, несмотря на весь трагизм, окажется именно тем знаменательным событием, снимающим множество преград, которое даст им с Илоной право на совместное счастье.

Игорь теперь даже с некоторой благодарностью подумал о своей бывшей жене: «Прости, Ларисонька, но то, на что ты решилась и сделала, — это самое удачное твое решение. Ну а проблемы, связанные с этим, уж как-нибудь перемучаем…»

Игорь набрал номер Илоны.

Раздались длинные гудки. Он как бы слышал, как на том конце провода надрывается телефон, как разбуженная Илонка нехотя встает и, надев шлепанцы, отороченные серо-зеленым мехом, почти не раскрывая глаз, направляется к телефону. Как она снимает трубку. И слышал ее тихий, сонный, медленный голос: «Алло»…

Но трубку не снимали. Гудки монотонно нудили в ухо, длинным, нескончаемым многоточием отпечатываясь в мозгу.

Игорь повесил трубку. Может быть, он ошибся? Набрал снова.

Та же унылая песня…

Наверное, отключила телефон на ночь.

Игорь вспомнил, как Лариса делала это каждый вечер, чтобы телефонные звонки не нарушали ее ночной покой. Он постоянно злился на это, потому что ему могли позвонить в любое время дня и ночи по любому поводу. И поэтому каждый раз, просыпаясь ночью, он упрямо включал телефон, и часто, к явному неудовольствию Ларисы, тот начинал трезвонить с раннего утра.

Ничего не оставалось, как идти к Илоне экспромтом. И хотя в середине ночи это было не совсем прилично — даже несмотря на их близкие отношения, — будить ее звонком в дверь, рискуя быть, как сказали бы в старые красивые времена, не принятым. Но ситуация нынешней ночи была, деликатно выражаясь, неординарной, и поэтому Игорь надеялся на снисхождение.

Он открыл дверь и тихо выскользнул на улицу.

Идти было недалеко. За три квартала, через сквер. В первый год их совместной жизни с Ларисой они частенько рука об руку ходили этим маршрутом — в гости к Илоне. Когда она еще была замужем за тем самодовольным придурком, все достоинство которого, по мнению Игоря, состояло лишь в нагромождении мускулов.

Муженек Илоны где-то кем-то числился, но на самом деле вместе с подобными себе амбалами мотался по городу на раздолбанном допотопном «мерседесе» и бомбил киоски, чьи хозяева были не в состоянии дать им надлежащий отпор. Очевидно, вся эта компания изрядно намозолила глаза более крутым ребятам, поскольку их довольно-таки быстро повязали, и теперь супруг-кормилец занимался лесным бизнесом в качестве подневольной рабочей силы где-то за Уральским хребтом. Илона не слишком-то и была расстроена таким оборотом дела и быстро подала на развод. Тем более что постоянные пьянки и взбучки, получаемые от любезного супруга, не скрашивали ее семейную жизнь.

С Ларисой Илона дружила с раннего детства. И даже была свидетельницей на их, Игоря и Ларисы, свадьбе.

Ну а с некоторого времени их многолетняя дружба подверглась, как говорится, серьезным испытаниям. И не выдержала их…

Сама Лариса, конечно, никогда бы ни о чем и не догадалась. Но в один прекрасный день тайные доброжелатели, близко к сердцу принимающие заботы ближнего и рьяно ратующие за чужую добродетель, настучали ей. И с тех пор этим привычным маршрутом пользовался только Игорь, да и то с оглядкой и всякими предосторожностями…

На лестнице было мрачно, таинственно и тихо. На верхних этажах света вообще не было. На третьем, Илонином, горела тусклая, забрызганная мелом после недавнего косметического ремонта лампочка. На свежеокрашенных стенах уже чернели какие-то рунические надписи и среди них, естественно, «смерть жидам», начертанная латиницей и кем-то замазанная.

Игорь нажал на кнопку. Приглушенный прерывистый звон донесся из-за двери. Игорь подождал. Через некоторое время позвонил еще раз, более настойчиво…

Да нет, никуда она не должна была уйти. Игорь снова надавил на кнопку и долго не отпускал ее. Как бы Илонка ни спала, не услышать звонок невозможно…

Но все было безрезультатно. В квартире ничто даже не шелохнулось. Игорь дернул за ручку. И дверь неожиданно распахнулась. Он вошел. Зажег свет в прихожей. Защелкнул за собой дверь.

Скорее всего, Илонка выскакивала за чем-нибудь ненадолго — вынести мусор, к примеру. Вот и забыла запереться…

Игорь прошел в комнату. Щелкнул выключателем.

Некоторое время, бессмысленно уставившись, смотрел перед собой. Затем зажал рот и бросился в ванную.

Его чистило долго и обильно. Все съеденное и выпитое за минувший день заполнило, забрызгало, загадило стену, ванну, пол перед ней.

Зайти, даже заглянуть в комнату еще раз — ни за какие деньги! Отвернувшись, он протянул руку в проем двери, нашарил выключатель, погасил свет. Пошатываясь, вернулся в прихожую. Сел на табуретку. Закурил.

«Илонка, Илонка… Что за наваждение! Что же это за день такой проклятый!.. Сперва Лариска… И вот… Илонка… Никого не осталось. Господи ты Боже мой!..

Что же теперь? Снова милиция? Снова эта тягомотина? И наверняка все та же ментовская троица…»

«Продержитесь как-нибудь до утра», — вспомнил Игорь слова следователя.

«Спокойной ночи…» — слова врача, повторенные сержантом и наполненные какой-то издевательской многозначительностью…

В мозгу отпечаталась картина, которую будет невозможно забыть до самой смерти. Даже если выдавить себе глаза.

В комнате, в которой он проснулся сегодня утром. В которой пил кофе и наслаждался музыкой. В которой он забывал обо всем, растворяясь в горячем, одурманивающем вихре страсти, — в этой комнате царит сейчас полный разгром.

Разбросанные стулья, опрокинутый стол, брошенный на кровать торшер, осколки посуды и зияющий пустотой разинутый рот вдребезги разбитого зеркала… — все было забрызгано, заляпано красными сгустками и потеками. Тело Илоны, скорчившись, лежало на полу. Над залитыми кровью плечами было нечто отдаленно напоминающее голову. Какой-то большой комок сырого фарша, перемешанный с торчащими из него слипшимися рыжими волосами. Вывалившиеся комки мозга красно-серыми ошметками расплылись рядом в каком-то застывшем клюквенном сиропе. В стороне валялся облепленный грязно-коричневыми клоками чеканный бронзовый подсвечник…

Игорь вывалился на лестницу. Голова кружилась. В мозгу стучало. Дрожащие пальцы цеплялись за перила, чтобы удержать тело на ватных ногах… Надо скорее рвать отсюда. Скорее, пока никто не заметил. Пока не приперли к стене и не навесили на тебя все эти трупы — и этот, и тот, другой, который только что лежал дома и вместе с тем заполнял собой все окружающее пространство.

Эти трупы, эти любимые прежде женщины своей смертью мстят ему за что-то, издевательски хохочут с того света, злорадно наблюдая, как он отбивается от их тянущихся к нему окровавленных пальцев, удушливыми спазмами сжимающих горло, лишающих его хотя бы одного глотка свежего воздуха… воздуха… воздуха!

Он еле полз по ступенькам, с трудом удерживая равновесие. Еле перебирая липкими, скользкими от собственной блевотины руками металлические прутья… Сел.

«Нет. Так дальше нельзя. Надо как-то собраться. Встать. И домой. И нажраться. Нажраться уже до такой степени!..

Хватит на сегодня развлечений!»

Игорь встал. С трудом, но все-таки поднялся и поплелся вниз. Вышел в колодец двора. Стоял и жадно глотал холодный воздух, словно напиваясь жгуче-ледяной влагой. Вдыхал глубоко и ненасытно, до отказа наполняя легкие. И все-таки не мог напиться.

Потом медленно пошел вперед, миновал темный туннель подворотни и оказался на улице…

И тотчас ринулся обратно.

На медленной скорости, словно вынюхивая что-то по сторонам, к подворотне подъезжала патрульная мигалка.

Промчавшись через двор, Игорь нырнул в парадняк. Перескакивая через ступени, обезумевшей спиралью взлетал вверх по лестнице от площадки к площадке. Пронесся сквозь освещенную часть и врезался в темноту. Глаза не видели ничего, и ноги сами, словно включенные на автопилот, несли его наверх. Споткнулся, чуть не раскроив голову о стену. Что-то замычало… Взбежав на самый верх, Игорь влепился в железную дверь чердака и остановился. Провел рукой — и железом об железо брякнул тяжелый замок…

Всё.

Со двора через распахнутое окно послышалось отраженное многогулким эхом урчание мотора. Стихло. Громко хлопнула дверца. Затем голоса:

— Вон туда побежал!

— Сейчас возьмем!

В глубине лестничного пролета тяжело затопотало, становясь все громче и отчетливее. Что-то звякнуло. Послышался мат:

— Какая-то сволочь перила загадила. Не хватайся!

У Игоря все внутри опустилось. И тянуло, тянуло вниз, на каменный пол. Он сел, вытянул ноги, прислонился к стене…

И наплыла полнейшая тупая апатия. Плевать на все…

Шаги неотвратимо поднимались. Все ближе и ближе… Внезапно, словно наткнувшись на что-то, стихли. Остановились прямо под Игорем, всего одним этажом ниже. Чиркнула зажигалка…

— Вот он!.. А ну встать, падла! — разнеслось по лестнице. Послышался глухой удар.

Игорь очнулся. Поднял голову. Разве это не ему?..

Рядом никого не было. Игорь осторожно заглянул сквозь перила в темноту пролета. Лестница освещалась только внизу, до половины. Ничего было не разобрать, но слышалось, как менты глухо суетились на нижней площадке у окна.

— Спящим прикинулся! — злобно заговорил другой голос. И рявкнул: — Встать!

Внизу тупо завозилось, замычало. Сиплый голос оправдывался, доказывая что-то. Слова были смазаны, но интонация не вызывала сомнений.

Послышался резкий звук, словно палкой ударили по туго набитому мешку. Еще один. Еще… Вырвался сиплый крик:

— Мусора поганые! Кончай! Больно же!..

— Идти!

Закряхтело, тяжело и громко дыша. Что-то шмякнулось.

— Идти!

— Руки! Руки убери, козел!..

Кто-то, пыхтя, рвал сцепившиеся на перилах пальцы.

— Я?!. Козел?!. Ах ты гнида ментовская!..

Перила зазвенели. Словно тяжелый куль покатился по ступеням, громыхая содержимым.

— Я человек!.. Человек!..

Внизу закипело настоящее сражение. Слышались резкие удары, хриплый, прерывистый мат. Беспорядочно бухало, содрогая лестницу. Ломаясь, хрястнула деревянная рама. С грохотом посыпались стекла. Осколки хрустели и визжали под ногами…

— Ах ты падла!..

Послышался смачный удар в лицо. Треск рвущейся ткани. Дробь соскользнувших с каменных ступеней каблуков…

Захрустели суставы выворачиваемых рук.

Еще несколько ударов…

Затем голоса загомонили, выплескивая обрывки мата, и, сопровождаемые разнобойным топотом, начали удаляться, спускаясь.

Через некоторое время они гулко зазвучали уже на улице. Вновь хлопнула дверца, и автомобиль, удовлетворенно порыкивая, уполз со двора.

И опять наступила тишина…

Вот уж действительно, если и есть у человека настоящий враг, то это он сам. И нечего потом на кого-то валить и оправдываться.

Законопослушные ноги сами приволокли Игоря в дежурную часть.

«Ну а куда же еще? — думал он, осторожно крадясь по улице, в тени домов и подворотен, чтобы не дай Бог не замели раньше времени, по пути. — Разве будет лучше, если завтра нагрянут домой и под белы рученьки приведут сюда же?.. У Илоны был? Был. Следов там твоих до хрена? Естественно… Блевотина в ванной твоя? Моя…»

Двое мордоворотов, не сговариваясь, бросились к нему:

— Стоять! Руки!

Быстро обшарили его с головы до ног.

— Да что вы, мужики! — попытался протестовать Игорь. — Я ж сам пришел…

— Молчать!

Не обнаружив ничего подозрительного и вытащив удостоверение, они отвалились и расселись в стороне. Игорь подошел к дежурному офицеру. Тот молча наблюдал за этой сценой.

— Я к вам, — выдохнул Игорь.

— Вижу. Кто такой? — Офицер раскрыл корочки. — Это ваше? Имя. Адрес… Почему в таком виде? Откуда кровь?

— Мне следователь нужен… Имя забыл… Капитан. Который только что был у меня дома… Я — Бирюков. Игорь Анатольевич… Живу рядом. Он знает… Там еще сержант был. И фотограф. Пожилой такой, в сером пиджаке… И еще несколько человек было… Позовите, пожалуйста… Это я сегодня звонил. У меня жена отравилась… Липская…

— А-а… — равнодушно протянул дежурный. — Ясно. Что ж вы по ночам гуляете? Нервы не выдержали? Ну так придется до утра подождать. Вам же сказали, что сами вызовут, когда понадобитесь… Петров, проводи гражданина!

— Да нет. Я не об этом… — Игорь не знал, с чего начать. — Дело в том, что еще одна лежит. Убитая…

— Что-о?!. — Дежурный вскинул голову. — Такую-то мать!.. Где? Откуда знаешь?..

В этот момент дверь с чмоканьем отворилась и в помещение вошел недавний гость Игоря, сержант.

— Журналист! — расплылся он. — А ты чего тут? По компании соскучился? Сейчас составим… И холодненький душик сообразим.

— Да он сегодня всю ночь за трупами гоняется. Говорит, еще одну мертвую бабу нашел, — скалясь, ответил один из мордоворотов.

— Слушай, парень, а ты часом не маньяк? — Сержант подошел к Игорю, ткнул его дубинкой. С ухмылкой заглянул в глаза снизу вверх. Медленно обошел со всех сторон. — Ну так я тебе не завидую… Ну-ка, посиди здесь пока…

Он открыл «аквариум» и подтолкнул Игоря в спину:

— Иди. Иди!..

Стеклянная дверь захлопнулась. Игорь обреченно опустился на скамью. У противоположной стены лежала груда тряпья, из которой доносилось мирное посапывание. В углу громоздилась темная туша. При появлении Игоря она зашевелилась.

— Курить есть? — просипело из угла. Игорь вздрогнул. Протянул сигарету. — Премного благодарен…

Мужик медленно поднялся, огромным неуклюжим быком надвинулся на Игоря. Сел рядом, жадно затянулся.

— По глупости замели, — зло сплюнул он. — Кемарил в парадняке. Никто бы и не застукал. Да менты какого-то хмыря ловили. Тот наверх проскочил, затаился. А они, падлы, меня повязали… Теперь хана.

Мужик помолчал. Снова сплюнул. Игорь слушал и чувствовал себя все более и более неуютно. Такой встречи он не ожидал…

А чего он, собственно, мог здесь ожидать?.. Это же надо было сообразить! Самому сюда припереться! Ну дурак…

— Мне в ментовку попадать никакого резона не было. Срок мне светит… Кореши сгорели, а я у Варьки затихарился… Так ведь разлаялись! Прогнала… Я этой паскуде при случае всю дыру наизнанку выворочу… И хмыря этого встретить бы! Яйца ему оборвать и в пасть засунуть!.. Думал, ночь прокантуюсь — и куда подальше из Питера… Такую-то мать!

— Так чего ж они этого хмыря не взяли? — выдавил из себя Игорь.

— На меня наткнулись. А им больше и не надо. Им начальник за меня спасибо скажет. А чтоб закладывать… Я ж не сука какая-нибудь. Я этого хмыря и из «Крестов» достану. Никуда не денется. Расквитаемся… Он у меня из параши хлебать будет! Шалый никому обиды не прощает… Ну а тебя за что, браток? — участливо спросил мужик, положив тяжелую лапу на плечо Игоря. И этот безобидный вопрос оглушил его, словно одним ударом молотка вогнав в сердце гвоздь по самую шляпку…

Стеклянная дверь распахнулась.

— Бирюков! Ну-ка, поди сюда!

— Держись, браток, — просипел мужик на прощание.

В дежурке находился уже знакомый Игорю капитан.

Поодаль топтался серенький пиджачок.

— С нами поедете. Говорите адрес.

Глава 3

Последующие события уходящей ночи и блекло сереющего холодного утра Игорь воспринимал сквозь пелену заволакивающего все окружающее густого тумана.

Абсолютно тупое безразличие к назойливому мельтешению вокруг него и одновременно собственное, какое-то отстраненное наблюдение за самим собой, осознание где-то в глубине души этого безразличия и недоумение по его поводу — даже забавляли Игоря. Начинало казаться, что происходящее нереально и все это — лишь дурацкий сон или дешевый балаган, в котором ему отведена роль незадачливого паяца.

Снова была квартира Илоны, какие-то вопросы, обрывочные фразы, простреливающие туман яркие фотовспышки… Снова тыкали носом, настойчиво требовали что-то объяснить, показать… Потом снова повезли в отделение, впихнули в кабинет, усадили на стул… И опять — вопросы, вопросы… Теперь Игорь чувствовал себя тряпичной куклой, туго набитой опилками, но где-то лопнувшей по шву, отчего опилки эти незаметно высыпались…

Хотелось только одного — чтобы его наконец-то оставили в покое и отпустили спать.

Они действительно отпустили его, предварительно ткнув пальцем в то место на листе бумаги, где ему приказано было расписаться. В том, что он в течение какого-то времени обязуется никуда не деваться из города. Игорь был согласен. Ему и в самом деле никуда не хотелось. Только домой. Только спать.

Наконец вошел в квартиру. Добрался до дивана. И упал на него…

Из черной глубины бездонного провала он слышал время от времени далекие приглушенные звонки, которые либо ненадолго прерывали сон, либо сюжетно вписывались в беспрерывно разворачивающиеся фантасмагорические картины, быстро возникающие одна из другой, с вытекающими из глубины уродливыми лицами, набухающими на глазах, лопающимися кроваво-гнойными плевками. Бессмысленно вылупленные студенистые глаза со всех сторон таращились на него, рыхлые слюнявые губы похотливо тянулись к его лицу, растворяясь в каком-то наплыве. Их сменил клубок извивающихся женских тел. Белые, склизкие, переплетенные в диком оргазме, они, быстро наезжая и вспучиваясь, наваливались на Игоря…

Телефон все-таки достал его.

Уже стемнело.

Игорь снял трубку. Это был Серега.

— Привет, Бирюков! — закричал он. — Где ты шляешься? Я весь день тебе названиваю. Тебя в редакции искали всю дорогу… Барин бесится. Заболел, что ли?

— Привет, — заплетающимся спросонья языком проговорил Игорь. — Извини, я спал…

— Чего?! У тебя что, крыша поехала? Нажрался, что ли? С какого перепугу?

— Да можно сказать, что и с перепугу… Слушай, Серый! На меня со вчерашнего вечера такое навалилось!.. Рассказывать долго. Давай лучше завтра в редакции… Завтра я как штык. Буду в лучшем виде… — Игорь вспомнил подписку о невыезде, представил возможные перспективы. — Сегодня я действительно не в состоянии ни о чем говорить. Сначала надо мозгами пораскинуть…

— Ну если так, то ладно. — На том конце провода Серега, казалось, пережевывал услышанное, но было ясно, что ничего не понимал. — Хорошо, Игорек… Только я вот что хочу сказать. Завтра к Барину зайди. Ты ему позарез нужен… Ну бывай здоров!

Повесил трубку.

Игорь отошел от телефона и направился в ванную.

Содрал с себя всю одежду. Скомкал и сунул в корзину для грязного белья. Затем до полного исчезновения похмельной вони во рту драил зубы. Долго и тщательно мылся, соскребывая с себя накопившуюся за минувшие сутки грязь. Втайне надеясь, что вместе с грязью уйдет и канет в небытие, как только что виденный сон, весь этот навалившийся на него кошмар. Долго стоял под холодным душем. Потом усердно тер себя шершавым махровым полотенцем.

Выйдя из ванной, надел длинный, до полу халат и старательно просушил волосы Ларисиным феном. Аккуратно побрился.

Затем оделся во все свежее, вышел на улицу, купил в киоске двухлитровую бутыль фанты и вернулся в квартиру. Налил себе полстаканчика оставшейся водки, запил, вошел в комнату, огляделся.

В конце концов, пошли они все к черту!

Он невиновен, и доказать это не составит ни малейшего труда.

— Натоптали-то! — зло выругался он. Прошелся мокрой тряпкой по полу. Хорошенько пропылесосил ковер в комнате, диван, на котором спал не раздеваясь. Снова ополоснулся, причесался. Посмотрелся в зеркало. Теперь оно отражало образ вполне пристойного цивилизованного «мена» конца двадцатого столетия.

Найдя свой внешний вид удовлетворительным, Игорь уселся в кресло и закурил.

Но внутри все-таки не было того комфорта, который он пытался обрести. Несмотря на всплеск бодрости и возвращение в нормальное состояние, настроение было паршивым…

Лариски больше нет. Илонки — тоже…

Жалко?.. Нет, это не то слово… Как может быть жалко человека, которого уже нет на свете? Ведь если кого-то жалеешь, значит, ты хотел бы помочь этому человеку. Значит, он, по крайней мере, хотя бы еще жив… А тут уже ничем не поможешь. Потому что его просто нет. И никогда больше не будет…

Какая же сволочь? Что нужно было?

Ведь ничего особо ценного у Илоны не было. Ну видик… Побрякушки какие-нибудь… Но разве из-за этого ТАК убивают?

Нет, нет… Это не грабеж. Ее хотели именно убить. И пришли специально, чтобы ее убить… С оружием пришли.

А может, это вовсе и не она? Голова разбита, от лица ничего не осталось…

Да нет, она это. И тело — ее. Уж кто-кто, а Игорь хорошо изучил это тело. И как он ни отбрыкивался сегодня утром, менты чуть ли не силой заставили его рассмотреть и узнать в изуродованном теле ту, с которой он связывал свое счастливое будущее…

Может быть, ему кто-то мстит? Но кто? И за что? И почему именно таким способом?

И почему так странно совпало? В один и тот же день…

Еще вчера утром жили на свете две красивые женщины. Его, Игоря, женщины. Теперь — никого…

…Впрочем, «никого» — это уже было явным преувеличением. Конечно, были и другие… И, кстати, немало…

Первую девчонку он трахнул в шестнадцать лет. Хотя, если быть до конца откровенным, это она его трахнула.

Дело было в Мышкине, маленьком городке на Волге, недалеко от Углича. Ездил он в то лето со своим школьным приятелем, а теперь сотрудником по работе Серегой к его родным на каникулы. По утрам бегали за грибами, которых там водилось великое множество, удили рыбу. А по вечерам шлялись по живописным улочкам и тусовались в парке, на дискотеке… Там и познакомились с Лидкой. Узнав, что Игорь из Ленинграда, Лидка буквально прилипла к нему, таскалась за ним повсюду и, конечно, в итоге совратила его. Не сказать, правда, чтобы он уж очень сопротивлялся…

Мышкин — городок крошечный, и навязчивое Лидкино ухаживание не осталось не замеченным местным «бомондом»… В результате чего Игорь уезжал оттуда обогащенный жизненным опытом и огромным лиловым синяком в качестве волжского сувенира…

«Да-а… — вдруг очнувшись от воспоминаний, усмехнулся Игорь. — Как ни крути, а все-таки живое думает о живом».

И как это ни казалось абсурдным в нынешней ситуации, противоречащим всякой разумной логике, но в настоящую минуту ему захотелось… женщину. И захотелось нестерпимо.

«Нет, нет! Потерпи, старик, — удивляясь этому не кстати появившемуся желанию, успокаивал он себя. — Не сегодня. В конце концов, это просто не по-божески…»

Воспоминания о прошедшей ночи как-то странно переплетались с мыслью о нереальности, фантастичности и невозможности случившегося. И подписка о невыезде, и угрозы гориллоподобного мужика расправиться с «хмырем» — все это хотя и не укладывалось в сознании, но было свершившимся фактом.

От этих мыслей надо было как-то, хотя бы на некоторое время, отключиться. По крайней мере дать отдохнуть мозгу.

Игорь вспомнил, что у него в сумке лежит видеокассета с Шарон Стоун, играющей в каком-то эротическом боевичке. Он приобрел ее на днях и, собираясь к Илоне, захватил с собой, чтобы просмотреть вдвоем. Но за разговорами и бесконечными объятиями совершенно забыл и думать о ней. А вот сейчас для нее, подумалось Игорю, настало самое время.

Он вытащил кассету, вставил в видеомагнитофон и, включив торшер вместо верхнего света, уселся в кресло. Закурил и нажал кнопку дистанционного управления…

Но то, что появилось на экране, поначалу привело Игоря в некоторое замешательство. Потом появилась досада от того, что его, как провинциального лоха, надули в киоске и всучили какую-то самопальную порнуху.

А затем…

Снимали непрофессионально, до примитивности. Изображение подрагивало, часто уходило в сторону, отвлекаясь на незначительные детали. О композиции кадра у снимающего были лишь какие-то смутные представления.

На темном фоне возникла жалкая фигурка молоденькой светловолосой девчушки в коротком платьице, привязанной к массивному стулу с высокой спинкой. Побелевшая от страха, с широко раскрытыми глазами, она испуганно озиралась по сторонам и судорожно облизывала пересохшие губы. Камера надвинулась на ее лицо, и послышался быстрый жалобный шепот:

— Мамочки мои!.. Что же это?.. Мамочки… Попить… Попить чего-нибудь! Пожалуйста…

Возникли белые руки с длинными, красивыми пальцами и ухоженными ногтями, держащие большую глиняную чашку, покрытую орнаментом, напоминающим первобытные наскальные пиктографические письмена. Девчушка потянулась к чашке губами и, жадно глотая и обливаясь, буквально лакала, как собачонка, предложенное ей питье. Руки ушли с экрана, и камера развернулась, панорамируя интерьер темного помещения.

Стены были обиты черной, не отражающей свет тканью. Посредине комнаты торчала устрашающая фигура деревянного идола, сплошь испещренная вырезанными значками, звездами, свастиками и другими какими-то незнакомыми символами. Глаза идола горели кровавым огнем — то ли подсвеченные изнутри лампочкой, как стоп-сигналы автомобиля, то ли отражали идущий извне свет вставленными в глазницы красными стекляшками. Измазанная засохшей, побуревшей кровью, громадная пасть плотоядно скалилась рядами длинных белых зубов.

Камера спустилась к подножию фигуры, где громоздился большой черный камень с выдолбленной посредине чашей, очевидно жертвенник, и крупным планом скользнула по большому крестообразному ложу, изголовье которого упиралось в черный камень под ногами идола. Затем экран на мгновение как бы погас, но оказалось, что объектив камеры просто поднимается по обитой черной тканью стене, потому что сверху вдруг показался яркий белый диск, вероятно изображающий полную луну, который направленно освещал сцену разворачивающегося действия.

Экран снова погас на секунду. Затем послышался монотонный, бессмысленный, бесцветный и как бы мертвый смех. Девушка, уже совершенно раздетая, лежала на крестообразном ложе, привязанная к нему за запястья раскинутых рук и лодыжки широко раздвинутых ног. И безудержно, тупо смеялась. Камера крупным планом уставилась в лицо девушки. Вытаращенные глаза ее с дико расширенными зрачками были совершенно безумны и не отражали ни малейших признаков мысли.

Внезапно послышались посторонние звуки. Глухие удары в барабан и перезвон множества колокольчиков.

Камера отодвинулась, и фантастически жуткая и одновременно нелепая до карикатурности сцена предстала перед глазами.

Конвульсивно содрогаясь в ритме неистовой пляски, на первом плане показалась ряженная сверху до пояса фигура, напоминающая дилетантскую пародию на персонаж северного или сибирского фольклора, нечто вроде шамана. На шее дергались, словно приплясывая, разнообразные ожерелья из зубов и костяных фигурок каких-то уродцев. Стуча в кожаный, размалеванный бурой краской барабан, «шаман» тряс головой и издавал гортанные звуки в такт ударам. При этом дребезжали и звенели многочисленные бубенцы и колокольчики, которыми были унизаны нелепая пестрая одежда и маска, изображающая перекошенную злобой отвратительную красно-черную звериную морду с желтыми кривыми клыками и взлохмаченной черной гривой.

Ниже пояса «шаман» был совершенно обнажен. Тощие волосатые ноги судорожно приплясывали, голый вислый живот трясся в экстазе, и из клочкообразной поросли, напряженно подрагивая, торчал огромный член.

Сделав несколько кругов против часовой стрелки вокруг идола и привязанной, все еще надрывно хохочущей девушки, «шаман» отложил барабан и наклонился над жертвой. В его руке блеснул узкий, похожий на длинный стилет нож. Строго вертикально он приставил лезвие к трепещущему в наркотическом смехе телу, под маленькую, девственно торчащую грудь, и резким движением вонзил его по самую рукоять. Пронзительно звенящий вскрик вылетел из груди и оборвался. Все стихло.

«Шаман» медленно вынул нож, придерживая тело левой рукой, и поднес к своим губам окровавленное лезвие, восторженно глядя в лицо идолу. Затем смочил губку в струящемся из крестообразной ранки алом ручейке и обмазал кровью хищно оскалившийся рот языческого божества.

Встав на колени в центре треугольника, образованного раскинутыми ногами мертвой девушки, он склонился перед идолом и вновь издал какие-то гортанные нечленораздельные звуки. И после этой церемонии, лихорадочно дрожа от нетерпения, опустился на труп, войдя своей плотью в остывающее тело…

Дальше Игорь не мог смотреть. Он прокрутил фильм еще немного вперед. Остановил на мгновение…

Огромным мясницким топором кто-то на мелкие части рассекал залитые кровью обрубки…

Игорь вырубил видик, словно ударом кулака вогнав внутрь кнопку пульта управления.

— Да что за чертовщина! Одно за другим!..

Его трясло. Он хватанул водки. Нервно закурил…

— Посмотрел кино… — прошипел он. — Оттянулся… т-твою мать!

Кино… Да нет, Игорек, это было не кино. Это были свидетельские показания. Вот что это было. И все происходящее было связано между собой в тугой узел…

Но откуда взялась эта кассета?

Вопрос был чисто риторическим, поскольку Игорь начинал уже кое-что понимать.

Дня три назад он купил кассету на Петроградской. Принес домой и поставил на полку, с краю. А позавчера вечером взял ее и отправился к Илоне. И с тех пор она лежала в сумке…

Игорь подошел к полке с видеокассетами, достал крайнюю. Нет, это была другая, купленная и поставленная сюда намного раньше. Он просмотрел весь ряд — все было так, как и должно быть. Ничего не пропало, ничего лишнего. Игорь любил порядок в своем хозяйстве и к видеокассетам относился так же заботливо, как и к книгам. И при случае всегда знал, что и где находится.

Скорее всего, дело выглядело так.

Лариса принесла откуда-то эту кассету, поменяла футляры и поставила с краю. Так, как будто она тут и стояла. Она довольно ловко спрятала ее, как бы и не пряча. На самом виду. Этот прием не нов, но часто срабатывает чисто психологически. А фильм с Шарон Стоун она либо переложила в другой футляр, в тот, который принесла, и спрятала куда подальше, либо, что логичнее всего, просто-напросто выбросила.

И что же это означает?

А означает это всего лишь то, что кассету с только что просмотренным Игорем фильмом ищут. И ищут ее, как уже показал вчерашний день, довольно усердно и активно, не ограничиваясь ни в каких средствах.

И по всему выходит, что никакое это было не самоубийство. И никакие это были не случайности…

В последний год Лариса, как одержимая, носилась со своим оккультизмом. Ходила на курсы астрологов, всяких экстрасенсов, бегала на сеансы медитации, по всем этим залетным магам, колдунам и ворожеям. Появились какие-то сомнительные знакомые — то ли такие же долбанутые, как и она, то ли прохиндеи…

И в итоге, очевидно, вляпалась во что-то.

Какие дела за все это время происходили в квартире, когда его не бывало дома целыми днями, где и с кем встречалась, якшалась его жена, — теперь об этом Игорь мог лишь бесконечно и безрезультатно гадать. Да он порой и рад был этому, потому что ее увлечения развязывали ему руки и давали возможность для встреч с Илоной. И если уж совсем начистоту, то и не только с ней…

В душе Игоря шевельнулось неведомое ранее чувство вины перед Ларисой. Словно он забросил ее. Не уследил. Не уберег… Но теперь это не имело никакого значения.

Единственное, что сейчас действительно имело значение — и в чем он был совершенно уверен, — так это то, что интересующая кого-то видеокассета до сих пор не находилась в заинтересованных руках. И вместе с тем росла уверенность в том, что внезапная черная полоса жизни не только не собиралась смениться светлой полосой, но, наоборот, еще только-только надвигалась на него.

И тем не менее, несмотря ни на что, в душе назревал какой-то злой, спортивный азарт.

«Я найду тебя, сволочь! — подумал Игорь. — И уничтожу, как бешеную собаку!..»

Глава 4

На следующее утро Игорь вышел из дому и вскочил в свою «восьмерку», которая уже дня три скучала на приколе во дворе дома, терпеливо дожидаясь хозяина.

«Слава Богу, не успели обнести», — подумал он, беря курс на свою контору.

Минут через двадцать был уже на месте. Не вдаваясь в подробности, приветственно махнул ребятам и поднялся на второй этаж, к Барину. Тот с нетерпением ждал его.

— Всех к чертям! — бросил он Марине, сидевшей за машинкой и со жгучим любопытством пожиравшей Игоря большими черными глазами. Было заметно, что она еле сдерживалась, чтобы не наброситься на него с кучей вопросов. Дверь плотно закрылась. Не удовольствовавшись этим, Барин запер ее на ключ.

— Давай, Игорек, выкладывай. Кое-что уже сам знаю: вчера следователь приходил, о тебе расспрашивал. И клиентами интересовался, которые тебя на работе видеть могли. Так что вот такие дела… В голове не укладывается. Черт знает что такое…

Барин нервничал и даже не пытался скрыть этого. Подошел к шкафчику, достал пузырь коньяку, налил на двоих:

— Давай треснем пока…

Барин, то есть Алексей Кириллович, происходил из славного поколения шестидесятников. Высокий, крупный. Лицо еще в молодости обветренное во всевозможных романтических экспедициях по тундре и тайге. Взлохмаченная седая грива, бородка под Хемингуэя, большие роговые очки. Некая странная помесь администратора и художника.

Из музыки признавал только Эллу Фитцджеральд, Пресли и «Битлз». Из наших с упоением слушал Визбора, Высоцкого. И почему-то особенно любил Клячкина. И когда тот погиб, Барин объявил траур и надрался в одиночестве. В компании сам хватался за гитару и проникновенно пел задушевные туристские песни тех лет…

Любил рассказывать о годах своей, уже далекой, юности. О том, как в переходах Гостиного покупали из-под полы самопальные пластинки «на костях», а потом в компании крутили их на радиоле за бутылкой дешевого портвейна. С умилением вспоминал свой первый переносной магнитофон «Романтик» и о том, как белыми ночами в широченных, с замысловатыми складками клешах бродил с друзьями по набережным. И как однажды комсомольцы-дружинники обкорнали тупыми ножницами его роскошную битловскую шевелюру. И в своих воспоминаниях не забывал, конечно, самую элитную тусовку города — «Сайгон»…

В конце восьмидесятых Алексей Кириллович решил было, что наступило «их время». Носился по митингам, порой получая «демократизатором» по голове. Активно включился в кипучую деятельность «Народного фронта», упиваясь свежим воздухом долгожданной свободы…

Но после девяносто первого года поморщился. После девяносто третьего помрачнел. И, уяснив для себя, что все это политическое бульканье — не более чем банальная драчка за сытную кормушку, подался в близкий его сердцу лесной бизнес. А для души, или, скорее, ради забавы и следуя давнишним самиздатовским наклонностям, решил выпускать собственную газету, наконец-то реализуя давно подавляемое стремление хоть чем-то руководить.

Это была, собственно, и не газета в традиционном понимании, а так себе. Баловство.

В ней он не был ни главным редактором, ни меценатствующим спонсором. Он был хозяином. И временами случалось, довольно занудным и привередливым. Кто-то в раздражении за глаза назвал его барином. Так и закрепилось — Барин. И когда Алексей Кириллович случайно обнаружил, что у него появилось новое имя, то ничуть не обиделся, а только добродушно посмеялся…

Игорь в нескольких словах рассказал о случившемся, не забыв попутно упомянуть и о непредвиденной пьянке, оправдывая ее экстремальностью ситуации.

— Ничего, ничего… — пробормотал шеф. — Это-то как раз не самое страшное… Так ты полагаешь, что это не самоубийство? — озабоченно спросил он. — Ну а с письмом как же? Она же в нем ясно дала понять, что больше не хочет жить. И даже тебя в чем-то упрекает… Мне следователь его содержание передал.

— Да что там это письмо!.. Вот доказательство, Кириллыч. Глянь-ка! Вот из-за чего все это… — Игорь вытащил из сумки видеокассету и положил ее на стол.

— Да-да, конечно… Сейчас посмотрим… Думаешь, из-за этого? — Барин кивнул на кассету. — Ну а твою, как ее, Илону — с какой стати убили? Мало того, но и, как ты говоришь, еще и в голову выстрелили.

— Она тоже могла узнать о кассете. Ведь сначала ее дома у нас искали и не нашли. Теперь я в этом уверен. Понимаешь, когда я перебирал кассеты, то заметил, что они стояли как-то не совсем ровно. Обычно я ставлю их не так, а где-то сантиметра на два от края полки. И в одну линейку — от армии привычка осталась. Сначала не придал этому значения, а теперь…

— Хорошо. Не нашли дома. А с какой стати к Илоне поперлись?

— Так ведь и я поперся. С кассетой…

— И не смотрели там, с Илоной?

— Не до того было… — Игорь помрачнел, вспомнив их последнюю ночь. — А надо было бы… Может, и не так бы все получилось…

— Давай еще по одной.

Барин снова наполнил стопки.

— Да я ж на колесах… Ну и хрен с ним!..

Игорь махнул рукой. Выпили. Барин достал «Беломор», которому был верен всю свою сознательную жизнь, протянул Игорю. Потом вспомнил:

— Ах да, ты ведь без фильтра не куришь…

— Спасибо, у меня есть. — Игорь достал пачку «LM», закурил, показал пачку шефу. Горько усмехнулся. — Любимые сигареты моей женушки. Поскольку на картинке ее инициалы — «ЛМ». Лариса Михайловна… Ей теперь ни к чему… Дома почти целый блок остался.

Барин как-то странно покосился. Промолчал.

— Выходит, по-твоему, убийца, не найдя кассету у тебя дома, направился к Илоне, поскольку знал, что ты у нее регулярно бываешь… Сомнительная версия… Ну допустим… А оказавшись в ее квартире, просто взял и убил ее, чтобы не мешала искать. Либо, что более вероятно, был застигнут врасплох. И тут уж поневоле пришлось избавляться от свидетеля… И не исключено, что оба друг друга знали…

— Может быть, и так. В квартире полный разгром.

— Даже так?

— Да. Настоящая бойня была.

— А у тебя случайно не было ключей от ее квартиры?

— От Илониной?.. Нет, конечно. С какой стати?.. — Игорь пожал плечами.

— Ну мало ли… Я к тому, что если бы они были, то кто-то мог сделать слепки с твоих ключей от ее квартиры… Хотя, конечно, чушь собачья… Зачем это?..

Наступила пауза. Они сидели, молча курили и, думая каждый о своем, тем не менее мысленно кружились вокруг одинаково волнующей их проблемы. В извивающихся клубах сизого дыма обоим рисовались картины, так или иначе связанные со случившимся.

— Давай кино посмотрим, — прервал молчание Барин.

Он встал, сунул кассету в видик. Включил. На экране разворачивалось уже знакомое Игорю действие. Он сидел вполоборота, искоса наблюдая за ним. Через некоторое время шеф как-то нервозно крякнул, прокрутил пленку вперед, глянул, еще прокрутил, снова глянул… Вырубил.

— Мерзость какая, — поморщился он. Закурил. Походил по кабинету.

Затем вдруг оживился. Глаза загорелись странным светом. Остановился. Насторожился, словно ищейка, пытаясь ухватить какую-то вдруг проскочившую мысль. Повернулся к Игорю:

— А знаешь, Игорек… Попридержим-ка мы пока эту кассету. Есть тут у меня пара вариантов. В зависимости от того, какую версию предпочтет милиция относительно гибели твоих дам… Ты только не обижайся, но вот что я тебе скажу. Мертвых не вернешь, а у нас… у тебя, может быть, еще вся жизнь впереди… Извини за банальность. Но сам понимаешь, дело житейское. На мой взгляд, оптимальным вариантом был бы такой, если бы они все свалили на твою бывшую жену… на Ларису… Не очень это честно, признаюсь, но… Сам понимаешь — цепочка в этом случае замыкается, и никого искать не надо. Типичная бабская разборка, а затем самоубийство с целью отомстить всему миру…

— Ну хорошо… А ствол?

— Ах да, ствол… Действительно, ствол… — с досадой пробормотал шеф. — Он все путает. Откуда, спрашивается, у Ларисы ствол? Да и знать бы, какой именно…

Он налил себе еще, молча предложил Игорю. Тот отрицательно помотал головой:

— Мне хватит.

— Слушай, Игорь, — осушив очередной стопарь, сказал Барин, — а у тебя, кстати, пушки не было? Честно, между нами…

— Нет, Кириллыч, не было. И мало того. Считаю, что самое лучшее оружие — это руки и ноги. А пушки всякие — они только навредить могут. Ощущение чего-то убойного в кармане лишний раз провоцирует и притягивает неприятности. Создается некая агрессивная аура…

— Знаю, знаю. Ты ж у нас специалист по таким вещам… Но не в этом суть. Понимаешь, предположим, твоя жена по пути домой просто-напросто выбросила эту пушку. Ну, возможно, и сама поначалу хотела пустить себе пулю в лоб. А как увидела эту девушку в кровавом месиве… Ой, прости! Я опять тебе больно делаю… Извини… Ну, в общем, испугалась, что в таком же виде лежать будет. А на женщин это очень большое впечатление производит… И решила, что лучше уйти поэстетичней…

— А может быть, Лариса тут вовсе и ни при чем, — возразил Игорь. Версия Барина ему не понравилась. — Разве не бывает совпадений?..

— Еще как бывает, Игорек… Все может быть. Но уж больно ниточка между этими двумя покойницами прочная. И крепким узлом завязанная… Тут совпадение не пройдет.

— Ладно, налей еще стопарек, — вздохнул Игорь. — «Стиморолом» зажую…

— Давай. Чтоб земля была пухом. Обеим…

Осушив стопки, они снова закурили. Пепельница была уже переполнена смятыми бумажными окурками и оранжевыми, с подпалинами, фильтрами…

— Конечно, можно было бы эту кассету в милицию отдать, — продолжил шеф. — Только что это доказывает? Всего-навсего лишь то, что некто, а кому-то будет удобнее посчитать, что именно ты, снимал этот кровавый кошмар… Тебя же и притянут в первую очередь. Поди отвертись… Не на улице же ты эту проклятую кассету нашел! А Ларису об этом спрашивать уже бесполезно…

— Может, ты и прав… — задумчиво произнес Игорь. — Ни к чему лишний раз светиться.

— Так что слушай сюда. Вот мой план. Ты о кассете и о том, что там увидел, никому не говори. Сами раскрутим. По моим каналам. Глядишь, может быть, заодно и потрясающий материальчик для газеты нарисуется… Я тебя понимаю, конечно. Хреново тебе. Но не забывай, что кроме всякого другого мы еще и газетчики. А здесь, нутром чую, сенсацией за версту пахнет. Так что — молчок! А пока иди и занимайся своими делами. Похороним… Кстати, а кто твою подругу хоронить будет? Илону…

— У нее мать и бабка в Купчине. И дочь трех летняя с ними живет.

— Ах вот оно что… Жаль ребенка… А что, мужа нет?

— Был. Сейчас срок мотает.

— Час от часу не легче… Слушай, Игорек, ты уж меня не добивай.

— Да они в разводе давным-давно. Так что без проблем.

— А дружки его?.. А?.. Как тебе такая версия?..

— Черт его знает… — задумался Игорь. — Ну а если, положим, это и так… То видеокассета с какой стати появилась?..

— Ты про мужа ее не забудь в милиции сказать, если вызовут… Это, кстати, неплохая зацепка, — наставительно произнес Барин. — Это многое может объяснить… Ну, короче. На работу пока можешь не ходить. Сами тут управимся. И звони, что и как. Информируй обо всем. И всякое шевеление вокруг себя примечай. Понял? А шевеление, по всему видать, уже началось. В случае чего я тебя прикрою. Сам знаешь, я своих людей в беде не бросаю… И не забудь меня и ребят наших на похороны пригласить. Ну и на поминки, само собой… Помянем по высшему разряду. Всех ее знакомых тоже обзвони — пусть приходят. Чем больше народу, тем кое-кто не так скованно себя чувствовать будет. И, пожалуй, выдаст себя чем-нибудь. А ребятки наши тоже посмотрят и, может быть, даже поснимают незаметно. Они это умеют… Короче, знаешь, как это делается. Будут проблемы с финансами — скажи. Помогу… Ну вот, пожалуй, и все. А с милицией я постараюсь все уладить. Пока отвяжутся, а если надо будет — подключим…

Барин наполнил стопки:

— Ну, давай на посошок. За успех.

На прощание он крепко пожал руку, похлопал по плечу:

— Держись, Игорь Анатольевич! Понимаю, конечно, что со стороны наблюдать легче, чем в твоей шкуре оказаться. Но… Зато будет, так сказать, репортаж из самого что ни на есть эпицентра событий…

Дверь за Игорем закрылась. Барин остался один.

Залпом, прямо из горлышка влил в себя оставшийся коньяк. Закурил и подошел к окну.

По крайней мере, одна загадка разрешилась. Теперь ему стало ясно, кто пару месяцев назад стащил из его сейфа склянку с цианистым калием, которым он так опрометчиво однажды похвастался перед Ларисой.

Вот уж на кого не подумал бы!.. Сначала грешил на своих подчиненных, на Марину, немало времени проводящую в его кабинете. И наконец, на любимую женушку, которая временами осчастливливала его, внезапно сваливаясь как снег на голову, объясняя свое появление у него на работе самыми невинными предлогами. Хотя сам Барин прекрасно понимал причину этих посещений.

«Бабу не проведешь», — как сказано в известном фильме. Она нюхом чует, если что-то неладно… Но строгое соблюдение конспирации и тщательно продуманные и логично обоснованные алиби никогда не подводили Алексея Кирилловича. И как ни старалась Катька прихватить его с поличным, ничего у нее не получалось.

Теперь же, кажется, произошла осечка.

Но дело было уже не в Катьке. Поскольку в последнее время, став супругой преуспевающего бизнесмена и вследствие этого избавившись от сомнительного имиджа заторканной жены скромного советского м. н. с., то есть младшего научного сотрудника какой-то бюджетной организации, она как с цепи сорвалась. На мужнины деньги отгрохала шикарную квартиру с видом на Финский залив, разоделась как черт-те знает что и постоянно моталась по всему белу свету, наверстывая упущенное за долгие годы своей почти полувековой жизни за так называемым железным занавесом. И данный отрезок своей жизни она посвящала лицезрению осколков былого величия Древней Эллады…

Поэтому, когда Лариса позавчера вечером вдруг позвонила Алексею Кирилловичу и пригласила к себе на ужин, заверив его, что любезный супруг предпочел ее обществу приятное ночепрепровождение с ее бывшей подругой детства, никаких колебаний не возникло. И седовласый шестидесятник не раздумывая помчался в объятия своей молодой и завораживающе прекрасной любовницы.

Он хотел взять шампанского, но Лариса настояла на «Амаретто» и попросила привезти пачку сигарет. Барину давно было известно ее пристрастие именно к «LM», и в щедром порыве широкой души он привез целый блок. Для себя же прихватил бутылочку «Смирновской»…

Ночь была воистину волшебной.

Находясь в каком-то обычно ей не свойственном возбуждении, Лариса была щедра во всех отношениях и безотказна в радушном гостеприимстве. Безудержно смеялась и веселилась, словно в наркотической эйфории. И была развратна, как Клеопатра…

А рано утром он выскользнул из ее квартиры до невесомости опустошенный, выжатый, высосанный и счастливый, словно после первого грехопадения…

Все утро Алексей Кириллович, будучи в прекрасном, приподнятом настроении, был очень любезен со своими подчиненными и телефонными собеседниками. Затем уединился в своем кабинете, закурил и, с удовольствием смакуя переживаемые в воображении впечатления прошедшей ночи, напевал что-то и блаженно изощрялся в эротических фантазиях.

Но когда в середине дня уже собрался было уходить, чтобы развеяться на свежем воздухе или посидеть в каком-нибудь уютном кабачке, дверь приоткрылась и появившаяся вдруг Маринина голова, испуганно хлопая длинными ресницами, трагическим шепотом сообщила, что в холле находится какой-то милиционер и просит аудиенции.

Барин поморщился и позволил впустить.

В кабинет вошел рослый майор в черной блестящей кожанке и, устроившись в предложенном ему кресле, изложил суть дела.

В глазах у Алексея Кирилловича потемнело…

Вот почему его вполне устраивала версия о самоубийстве Ларисы и совершенно не годилась другая, предложенная Игорем, ничего пока не подозревающим и до глубины души растроганным заботливым участием начальства в постигшей его беде.

Еле отвязавшись от Марины и не заходя к ребятам в редакцию, Игорь выскочил на улицу. Прыгнул в машину и, тщательно разжевывая сразу две стиморольные подушечки, вырулил на проспект. Предстояла муторная похоронная канитель. Он хорошо помнил, как занимался этими делами два года назад, когда мертвые тела родителей Ларисы были обнаружены среди развалин сгоревшей дачи.

Внезапно пришедшая мысль заставила поежиться Игоря: «Сначала предки, а через пару лет — и сама…»

Получалось так, что, прописавшись к ним из своей «хрущобы», где Игорь оставил мать и младшенькую сестричку Иришку, он через недолгое время оказался владельцем шикарной квартиры в центре города, да еще и набитой всяческим антикварным барахлом. Неплохая зацепка для ментов… Правда, прописался он в эту квартиру уже после того, как они остались вдвоем. Но это лишь незначительно меняло дело.

Лариса была потрясена гибелью своих родителей. Нервная встряска уложила ее на больничную койку, и ребенок, появления которого Игорь с таким нетерпением ждал, так и не смог появиться на свет. Глубокая депрессия и обильные кровотечения истощили Ларису, что-то непоправимое случилось в женском организме… После чего врачи сочувственно сказали Игорю, что на потомство он может не рассчитывать.

Вскоре Лариса оправилась, приободрилась. Но с течением времени Игорь начал замечать за ней странные вещи. Она и прежде витала в облаках, но теперь ее отчужденность усилилась до невероятности. Казалось, ничто земное не интересовало ее. На все она смотрела с каким-то странным, насмешливым пренебрежением. Появилось и настойчиво росло страстное увлечение мистикой и оккультными науками. Она распрощалась с училищем, где преподавала латинский язык, и целиком погрузилась в мир ирреального… Полки стеллажей заполнялись эзотерической литературой.

Любопытствуя, что там может оказаться интересным, Игорь и сам порой полистывал эти книги. Если что-то казалось неясным и до абсурдности неправдоподобным, он обращался к жене за консультацией. И она, как-то странно и снисходительно улыбаясь, словно первокласснику, объясняла непонятные вещи.

А когда Игорь при случае заикнулся о прописке, Лариса только пожала плечами и равнодушно исполнила все необходимые формальности…

Вот и дом. Типичное, в стиле петербургского модерна здание начала века, с лепниной в виде каких-то прихотливо извивающихся лиан и фантастических цветов. С широкими, словно большие зеркала, окнами. Над входом сохранилась латинская надпись: «Salve». «Здравствуй» — как перевела когда-то Лариса.

Игорь вошел в просторный холл подъезда, поднялся по широкой, с мраморными балясинами лестнице и подошел к лифту. Поодаль, на подоконнике, развалились четверо пацанов лет по пятнадцати, которые потягивали что-то из жестяных банок, куря и переговариваясь вполголоса. Одного из них, плотного чернявого кавказца, Игорь сразу узнал, поскольку тот давно примелькался возле скопления киосков недалеко от дома.

Игорь безразлично скользнул по ним взглядом, отвернулся и нажал на кнопку лифта.

И тут же почувствовал, как двое из щенков подскочили и тяжело повисли на его руках. В позвоночник жестко уперся металлический ствол.

— Не дергайся, дядя! Убью! — раздался сзади гортанный голос.

Чьи-то руки скользнули в карманы куртки, другие руки сдернули сумку с плеча… На размышление не оставалось ни секунды. Мозг мгновенно опустел, тело превратилось в механический автомат.

Резко повернувшись, Игорь крутанул левой рукой, отчего мелкий шкет перевернулся в воздухе и с диким воем обрушился на качнувшегося от внезапного толчка кавказца. Висевший на правой руке врезался носом в дверь лифта и, вскрикнув, схватился за лицо.

Ударом ноги в живот Игорь отшвырнул третьего сопляка, отчего тот, сломавшись пополам, влепился задницей в каменную стену площадки и на мгновение затих. Черный отскочил и, злобно оскалившись, пригнулся, обеими руками наставив на Игоря какой-то большой пугач. Тот выбросил ногу вперед, ребром ботинка припечатав парня в нижнюю челюсть. Раскинув руки и пуская кровавые пузыри, сопливый абрек рухнул на подоконник. Пугач, завертевшись на плиточном полу, улетел в угол.

Вдруг на спину вскочили очухавшиеся первые двое и, набросив на шею какой-то жгут, начали тянуть за концы в разные стороны. Игорь захрипел. Затем, присев, словно клешнями, вцепился во что-то. Сомкнул пальцы и почувствовал, что ногти левой руки проткнули кожу и погрузились в липкую плоть. Резко переломившись в поясе, он через голову перекинул заверещавших в ужасе салажат. Один из них шмякнулся об пол, другой, отлетев в сторону, покатился вниз, стуча черепом о каменные ступени. Площадка перед лифтом забрызгалась свежей кровью.

Валявшийся под стеной вдруг вскочил и, не разгибаясь, бросился на Игоря, тараня в живот бритой головой. Игорь развернулся, отклонился от удара, вытянул в сторону левую ногу. Бритоголовый споткнулся и, растянувшись, буквально влетел во внезапно раскрывшуюся дверь спустившегося лифта. Ударом в крестец Игорь загнал его в кабину. Дверь автоматически закрылась. Кто-то наверху, очевидно, нажал кнопку вызова, отчего лифт вдруг пополз вверх.

Кавказец очнулся и, дико вытаращив черные глазищи, кошкой бросился на Игоря. Тот резко хлопнул его по ушам с обеих сторон, и абрек, визгливо воя от боли, медленно сполз на пол.

Игорь вытер лицо. Отдышался. Оправил куртку. Карман был порван. Щенки подвывали, но не решались даже приподняться. Черный осторожно тянул руку к темному углу. Игорь проследил за его движением и увидел валяющийся пугач. Наступив каблуком на смуглое запястье, отчего чернявый снова взвыл, он нагнулся и поднял эту тяжелую железную игрушку.

Это был старый парабеллум военного образца. Игорь сунул его в карман джинсов, подобрал сумку и, не дожидаясь лифта, пешком пошел на свой пятый этаж.

Дома попытался привести себя в порядок. Посмотрелся в зеркало. Лицо было чистое, обошлось без синяков. Лишь вокруг шеи краснел жгуче саднящий рубец.

Затем, почувствовав голод, Игорь полез в холодильник, сделал пару бутербродов. Сунулся в пенал. И неожиданно приметил нечто необычное за кастрюлями. Протянул руку и выудил на свет наполовину опустошенную прямоугольную бутылку «Смирновской» водки…

— Сюрприз, однако… — пробормотал он. — И весьма кстати.

Наполнил свой любимый граненый стакан, понюхал. Водка как водка. И никакого миндального запаха. Вроде съедобно… Да если и есть что — была не была! Сейчас узнаем.

Игорь опрокинул стакан в глотку. Прочувствовал… И с удовлетворением отметил, что остался живым.

Затем, жуя бутерброд, полез в карман куртки и вытянул пушку. Осмотрел. Вынул обойму. Она была полна…

«И никакой это не пугач, — поежившись, подумал он. — И как только черный выстрелить не успел! Салажня ведь обычно сначала что-то делает, а уж только потом думать начинает. Если вообще умеет…»

На рукояти пистолета выделялся потемневший от времени латунный ромб с какими-то каракулями. Игорь присмотрелся внимательно и…

То, что произошло через мгновение, называется кратко и образно: у него отвалилась челюсть.

На латунном ромбе ясно читалась глубоко процарапанная дарственная надпись:

«Мише Липскому на вечную память от Вани Лешака. 1945»…

Если бы хотя одно из этих имен было бы незнакомо Игорю, то, вероятно, могло бы иметь место какое-то необъяснимое совпадение. Но он хорошо знал, что его тесть, Михаил Павлович Липский, во время войны, после окружения, сражался с фашистами в партизанском отряде Германа и лучшим его другом в те годы был Иван Борзенков. По кличке Лешак.

Самого Лешака Игорь не знал — тот умер много лет назад, но слышал о нем рассказы своего тестя. Да что там тестя! Иван Борзенков был родным дедом Илоны.

И на свадьбе Игоря и Ларисы среди многочисленных гостей присутствовали вдова Лешака — Софья Наумовна и его дочь, а точнее, мать Илоны — Нелли Ивановна…

Игорь сидел на табурете и, глядя на парабеллум ошалевшими глазами, силился хоть что-то понять. Но все его потуги были напрасны.

То, что в квартире этого пистолета не было, по крайней мере в то время, пока Игорь жил здесь, он мог поклясться чем угодно. Года полтора назад пришлось сделать полный ремонт. Причем собственными руками. И поэтому буквально каждая вещь, находящаяся в доме, так или иначе прошла через руки Игоря. А об этом парабеллуме Лариса даже не заикалась, быть может и сама не подозревая о его существовании. Оставалась только одна версия: он хранился на даче.

И на даче же два года назад произошла та жуткая трагедия, погубившая, можно сказать, сразу троих человек, если считать и неродившегося ребенка…

И раз этот ствол оказался в руках у чернявого бандита, то, скорее всего, во всем этом так или иначе замешаны его соплеменники. А это уже серьезно… Серьезнее некуда.

Идти к ним и выспрашивать, что, мол, и откуда, — такая бредовая мысль не может прийти в голову даже самому безнадежному идиоту. Хотя… Такая мысль вполне может прийти в пьяную голову…

Игорь покосился на бутылку и убрал ее от греха подальше…

— Ну, а у тебя как? — обратился к Гаврилову Люлько, начальник следственного отдела. — Нашел чего?

В кабинете проходила очередная летучка. Николай поднял голову:

— Ну с Липской все, по-моему, ясно. Обыкновенная истеричка. Узнала об изменах мужа и налакалась цианистого калия.

— Ясно, да не совсем. Она этот калий в аптеке, что ли, купила?

— Ну, Василий Васильевич… Сами знаете, чего у нас теперь только купить нельзя. Тут можно до бесконечности гадать. У нее не спросишь.

— А я не у нее, я у тебя спрашиваю…

— Нет. На этот вопрос не могу ответить. В мусорном ведре нашли склянку из-под яда, но происхождение этой склянки установить не удалось. Отпечатки пальцев — только Липской.

— А на письме, на вещах?

— Тоже ее. Хотя и не только… Ну так это ни о чем не говорит. Не в вакууме живем… На расческе в прихожей — ее волосы. На бутылке с остатками ликера — ее отпечатки. И, очевидно, продавца… Сами знаете, что невозможно все отследить, от изготовителя до потребителя.

— Ясно. В бутылке яд был?

— Да. И между прочим, очень сильная концентрация. Очевидно, Липская что-то такое подозревала о том, что сахар нейтрализует цианид, и вбухала термоядерную дозу…

— Точнее, все, что у нее было. Чтобы с гарантией.

— Возможно… А может, с прицелом на то, что муженек с похмелья хватанет. Он уже покушался…

— Логично. Кстати, о муженьке. Что с ним?

— Все чисто. Весь день проторчал на работе. И там его видели не только сотрудники, но и посетители. Народ совершенно в данном случае беспристрастный. Вчера там Цыпин был, проверял.

— Еще что?

— Еще? На всякий случай провели контрольное опознание. Пригласили соседей по площадке. Двое пенсионеров. О своих соседях отзываются положительно. Личность Липской подтвердили… Брат ее проживает на Комендантском. Застать не удалось.

— Так. Хорошо… А теперь посложнее будет. Сам понимаешь, поскольку Липская и Бутенко были знакомы с детства и обнаружил их трупы один и тот же свидетель, и как раз в твое дежурство, то и раскручивать оба эти дела, а скорее всего, одно и то же — тебе… Продолжай.

— Итак, Бутенко. Илона Львовна… Тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения… Бывший муж сейчас срок мотает… Убита в собственной квартире тяжелым металлическим предметом, а именно — бронзовым подсвечником. А через час… Через час после смерти получила пулю в голову.

— Ствол есть? Гильза?..

— Гильзу нашли. А вот ствола пока не обнаружили.

— А что за ствол, определили?

— Весьма любопытный ствол, товарищ майор… Парабеллум времен Второй мировой… И гильза родная.

— Интересно… А муж по какой статье сидит?

— Бандитизм.

— Мужа проверить. Дружков его, в частности. Из тех, кто недавно вышел.

— Само собой разумеется… — кивнул Гаврилов. — Интересно еще одно. Их обеих, и Липскую, и Бутенко, видел один пенсионер, который в сквере собачку выгуливал. Оглоблин Юрий Михайлович… Обе встретились в сквере, причем, кажется, случайно. И вместе пошли по направлению к дому Бутенко…

— В котором часу?

— В том-то и дело, что время Оглоблин не засек. Но даже если бы и засек, то нам от этого мало толку.

— То есть?

— Он в воскресенье забыл часы перевести на зимнее время. Только в понедельник об этом вспомнил. А вот когда именно перевел — не помнит. То ли до, то ли после прогулки… На солнышке блаженствовал. И тут увидел обеих… Слюни пускал, старый пердун. Ему, видишь ли, черненькая особенно понравилась. Липская…

— Ясно. Дальше…

— Дальше они пили кофе в бистро за углом сквера. Бармен опознал обеих. Видные из себя. В глаза бросались… Разговаривали вполголоса, без особых эмоций. Правда, рыжая… то есть Бутенко, как будто что-то доказывала или оправдывалась… Посидели и ушли. Время также не зафиксировано. Но где-то с двух до трех.

— Обеденное время.

— Они там без обеда работают.

— Все?

— Нет, не все. В квартире Бутенко как Мамай прошел. Следов много, и притом всяких разных… Естественно, и Бирюкова… Кроме, правда, Липской. Ее следов там не обнаружено.

— А почему ты полагаешь, что они должны быть там?

— Ну, во-первых, подруги детства, хотя и разругавшиеся в последнее время. А во-вторых, у меня появилась версия, что убийство Бутенко — дело рук Липской.

— Так, уже интересно…

— Короче, ревность. Липская, желая отомстить всем, убивает Бутенко, а затем себя… Да и по почерку видно — баба убивала: истерично, жестоко и долго. А что до бутылки, то она оставляет ее своему любезному супругу, чтобы тот выпил за помин ее души… Сплошной Шекспир.

— Складно, конечно. Но вот пуля…

Гаврилов задумался, закурил.

— Черт бы ее побрал, эту пулю! И почему только через час?

— Ну, может быть, она за этот час кровь с себя смыла, следы замела… А выстрелила сразу перед уходом, чтобы никто ничего сообразить не успел, если услышит… Соседей спрашивал?

— Ничего подозрительного. По крайней мере по их словам… А собственно, зачем ей следы заметать, если сама на тот свет собралась?

— Ну, например, чтобы муженька подставить…

— Но ведь у него нет оружия!..

— А ты почем знаешь?

Гаврилов смущенно крякнул:

— Да уж проверили, пока он тут в невменяемом состоянии был. И в квартире ничего не обнаружено…

— Как узнали? Кем и когда не обнаружено?..

— Ну, пока мы его тут шерстили, наши ребята съездили и слегка пошуровали там…

— Без ордера?.. Ну, Гаврилов!.. Короче, я этого не слышал.

— А я ничего и не говорил…

— Ты что-то там про следы в квартире Бутенко… Какой такой Мамай? Подробнее.

— Ну, во-первых, все вверх дном. И следы. Подростковые следы. Но ступали уже по засохшей крови. Салажня, наверное… Сунулись в квартиру — не заперто. Вот и хватали небось все что под руку попадется, пока никого нет… Есть тут одна команда мелких. Ими черный верховодит. Джавад. У киосков пасется всю дорогу. Этим волчатам все до лампочки. И на испуг не возьмешь — знают, что по возрасту неподсудны. Может, они и пальнули из ствола. Забавы ради для…

— Их немедленно брать! И трясти!.. А что до Бирюкова — тут все ясно. Он хоть, конечно, и мудак, но под статью не подпадает. Оставь в покое — пусть своих баб хоронит.

— Хорошо.

Летучка подходила к концу. Сотрудники убирали папки с документами. Кое-кто уже поднялся.

И только сейчас Люлько заметил, что в углу кабинета сидит какая-то женщина.

— А вы, собственно, по какому вопросу?.. Кто пустил?..

Гаврилов обернулся. Внимательно посмотрел в угол.

Женщина приветливо улыбнулась. Встала. И, ничего не ответив, неторопливо вышла из кабинета. Но все присутствующие могли поклясться, что дверь при этом не раскрывалась…

Глава 5

Кремацию назначили на субботу. Игорь основательно выбился из сил, бегая по инстанциям, простаивая у дверей всевозможных кабинетов, делая заказы в магазине похоронных принадлежностей и униженно расшаркиваясь перед высоким кладбищенским начальством ради получения разрешения на подхоронение урны с прахом Ларисы родительской могиле. И прочая, и прочая… Эта бесконечная суета, мелькание чиновничьих лиц и бумажная волокита опошляли и сводили на нет весь трагизм происходящего, низводя случившееся до уровня жилищно-коммунальных заморочек.

По вечерам Игорь уединялся в квартире и, будучи не в состоянии что-либо читать и кого бы то ни было видеть, выискивал по ящику боевики похлеще или врубал свой «Панасоник» и пересматривал давно уже набившие оскомину видеокассеты.

На днях, когда уже полностью стемнело, Игорю послышалось, как что-то громко стукнуло в оконное стекло. Раздвинув шторы, он посмотрел за окно, но ничего не увидел. Лишь на подоконнике валялись разные безделушки и стояла опустошенная пластиковая бутыль из-под фанты…

Игорь отошел от окна, но через некоторое время снова стукнуло. И эти стуки с разным интервалом времени, то громче, то тише, стали повторяться каждый вечер… Это начинало казаться странным. И, как и все происходящее в последнее время, необъяснимым.

«Барабашка завелся», — усмехнулся Игорь. И, махнув рукой, перестал обращать на это внимание.

Предстояло готовиться к поминкам и закупать продукты на целую ораву. Мать с Иришкой вызвались помочь в поисках необходимого для устройства стола. Свою помощь предложили и соседи по площадке, Нина Леонидовна и Сергей Сергеевич.

Пышнотелая пожилая соседка поймала Игоря на лестнице, оттащила в сторону, словно кто-то мог подслушать, и, схватив за пуговицу, громким шепотом зачастила:

— Бедная Лорочка! Как жаль бедняжку!.. Всегда была так любезна со мной, обходительна… Игорь! Скажите ради Бога, что произошло? Что толкнуло ее на ЭТО?.. — Нина Леонидовна сильно надавила на последнее слово. — Лорочка была такая интеллигентная девочка. Такая хрупкая… Я же ее с пеленок помню… Игорь, послушайте. Я ничего не сказала милиционерам… А они меня допрашивали… Я же прекрасно слышала, как вы бранились накануне… Как она кричала… Боже мой! Как она кричала!.. Игорь, поверьте, я никогда не слышала, чтобы Лорочка так кричала… И слов от нее таких… даже представить себе не могла. Игорь, неужели все это из-за вас?.. Как же вы ее не уберегли! Боже мой!..

Состроив постно-обреченную мину, Игорь терпеливо слушал многословную соседку и периодически сокрушенно поддакивал.

— Знаю, — продолжала Нина Леонидовна. — Вам сейчас трудно одному. Людей принять, стол приготовить… Вы можете полностью рассчитывать на нашу помощь…

Сергей Сергеевич стоял поодаль и, сочувственно улыбаясь, согласно кивал головой.

Игорь поблагодарил за проявленную заботу и пригласил их на поминки…

Он уже много кого наприглашал.

Забрав из милиции телефонную книжку, в которой там уже не было нужды, он обзвонил каких-то дальних Ларисиных родственников, ее подруг, и кое-кто из них откликнулся на приглашение. К чему Игорь в дальнем уголке своей души отнесся с некоторым специфическим интересом. Потому что с его стороны из женского пола, если не считать семнадцатилетнюю сестренку Иришку, была только Марина. А всем в редакции было известно, что это — «барская собственность», посягать на которую не полагалось, и самой большой вольностью, допускаемой по отношению к ней, была возможность любоваться издалека.

Правда, все знали и о том, что по Марине давно и самозабвенно сох юный Эдичка. Но, как говорится, се ля ви…

Не был информирован о предстоящем событии только один человек — Ларисин старший брат Гоша. Игорь терпеть его не мог, и это чувство было взаимным. Но в нынешней ситуации данное обстоятельство не должно было иметь никакого значения, и поэтому Игорь настойчиво пытался дозвониться до него. Но в ответ слышались либо долгие, либо слишком частые гудки. Ничего не оставалось, как ехать самому.

Игорь вскочил в свою «восьмерочку» и тронулся с места. Проезжая мимо многочисленных торговых точек, решил прихватить пузырек — как-никак, к шурину едешь. И остановился.

Возле киосков было как всегда — ни людно, ни пусто. Алкаши сосредоточенно теребили смятые бумажки и подыскивали, что попроще. Солидный народ затаривался основательно и добротно.

Игорь окинул взглядом полки и остановился на «Довгане». Взял бутылку и, открывая дверцу машины, заметил вдруг мелькнувшую за ларьком знакомую физиономию. Это был позавчерашний абрек. Игорь усмехнулся, включил зажигание и дал газ.

Ехать было не близко, к Комендантскому аэродрому.

Не глядя по сторонам, Игорь мчался вперед. Перед площадью остановился на красный свет и закурил. Бросив взгляд налево, он обратил внимание на тормозящий рядом черный «джип» с затемненными стеклами. И вдруг что-то припомнил.

Этот же «джип» только что стоял возле киосков, и около него топталась группа кавказцев. Беря пузырь, Игорь не обратил на них никакого внимания — как на обычную, приевшуюся до тошноты своей одиозностью деталь городского пейзажа. Но теперь вспоминалось, как они своими черными, как угли, глазами нагло уставились на него, как бы прицеливаясь, и негромко переговаривались на своем языке. Вспомнилась и торжествующая, хотя и изрядно подбитая им, физиономия чернявого щенка, укрывшегося за киоском.

Это был тот самый «джип». Игорь часто видел его у ларьков и хорошо запомнил. На правом крыле должна красоваться небольшая вмятина с треснувшей эмалью.

Игорь покосился влево: вмятина была на месте.

Не дожидаясь, пока погаснет желтый свет, он рванул с места. «Джип» сделал то же самое.

«На моей „восьмерочке“ от него не уйдешь, — мелькнула мысль. — Попробовать, что ли, на светофорах отыграться?..»

Движение здесь было интенсивным, и пока была возможность лавировать между машинами. Но дальше пойдет открытая дорога, и там его сразу накроют… Вернуться? Не было смысла. Его тачку наверняка уже срисовали и в лучшем случае взорвут возле дома…

Почему они два дня ничего не предпринимали, — об этом лучше было бы поинтересоваться у них самих. А пока самое лучшее — это уйти от преследования и спрятать машину в гараже. Да так, чтобы не навести на него. Гараж был далеко от дома, и поэтому Игорь, постоянно имея нужду в колесах, ставил машину во дворе, всякий раз надеясь на авось и на то, что утром он обнаружит свое средство передвижения на месте и в полной сохранности. До сих пор это удавалось…

«Джип» не отставал. Сомнений не было — за Игорем гнались. И с какой целью — выяснять было недосуг.

Подлетев к какому-то переулку, он резко затормозил и внезапно кинулся вправо. «Джип» не ожидал такого маневра, проскочил вперед. Но было ясно, что через какие-то секунды он снова окажется на хвосте.

Возвращаться на проспект и ехать прежним маршрутом было бессмысленно. Через несколько кварталов надо было сворачивать с магистрали и долго мотаться по пустынным лабиринтам новостроек. Это был бесперспективный вариант. Там Игорь целиком и полностью окажется во власти этих подонков. Необходимо вернуться в город и покрутиться по оживленным улицам. Глядишь, и пронесет.

Черные снова висели на хвосте.

Несясь на полной скорости, Игорь резко тормознул. Резина завизжала. Тачку тряхнуло, закрутило, бросило в сторону. Игорь выровнялся и стремительно понесся обратно, еле увернувшись от столкновения с идущим на таран «джипом».

Вылетев на магистраль, он понесся к центру. Сквозь рев мотора услышал пронзительный свисток, но успел юркнуть в неприметный закоулок и через какой-то проходной двор выехал на параллельную улицу. «Джипа» не было видно. Но это не успокаивало Игоря. Он мчался в город, поближе к родным и хорошо знакомым центральным районам.

Проскочив Каменный остров, свернул на набережную, объехал Дворец молодежи и, не торопясь, как ни в чем не бывало прокатился мимо ГорГАИ. Затем свернул на Левашовский и, миновав его, покрутился немного по проходным дворам и наконец въехал в полутемный закуток одной из многочисленных параллельных улочек Петроградской стороны. Остановился.

Надо было передохнуть.

Игорь достал сигарету. С жадностью закурил. Было бы можно — и выпил бы… Но пока рано.

Чем хороша Петроградская сторона — так это своими дворами. Практически весь район можно пересечь насквозь, почти не выезжая на проезжую часть. И всегда можно найти удобную лазейку, чтобы слинять от кого-нибудь или затаиться до поры до времени…

Игорь курил и обдумывал дальнейший путь.

«Ехать к Гоше или сразу в гараж? Что предпочтительней?.. Может быть, и черт с ним, с этим Гошей? Не больно-то он сестричку свою жаловал. Порой даже и с днем рождения поздравить забывал. Даже по телефону…»

Братик Ларисы заведовал какой-то адвокатской конторой и был старше своей сестры лет на пятнадцать. Будучи сыном Михаила Павловича от первого брака, очевидно, считал себя обделенным родительской лаской и таил в душе обиду на весь окружающий мир. Он жил один и никогда не был женат…

Игорь усмехнулся.

— Ладно, поехали, — решил он. — Была не была…

На этот раз обошлось без приключений. «Джип» куда-то исчез. И сколько Игорь ни всматривался в зеркальце, ничего подозрительного позади себя не обнаружил. Одни машины плелись в хвосте, иные с шумом обгоняли его, но никому до его «восьмерки» не было никакого дела.

Поставив машину у подъезда и убедившись, что в Гошиной квартире на четвертом этаже светится одно из окон, Игорь вошел в парадную. Осмотрелся на всякий случай по сторонам. Никто его не поджидал, и можно было спокойно подниматься наверх. Выйдя из лифта, он позвонил.

В квартире что-то брякнуло. Но к двери никто не подошел. Игорь подождал и позвонил еще раз.

«Как тогда, у Илоны», — с горечью вспомнил он.

Дверь не открывали. Игорь забарабанил кулаком:

— Гоша, открой! Это я. Игорь… Бирюков.

Чувствовалось, что в прихожей кто-то стоит и рассматривает его через глазок. Затем дверь приоткрылась. Но ровно настолько, насколько позволяла металлическая цепочка.

— Чего тебе? — спросил недовольный голос.

— Впусти, разговор есть.

— Какие у меня с тобой разговоры…

— Серьезные. Лариса умерла.

— Да ты что!.. Подожди, я сейчас!..

Дверь захлопнулась.

В квартире что-то зашлепало, опрокинулось… Стихло.

Дверь широко распахнулась. На пороге стоял Гоша. В тапках на босу ногу и в голубом халатике до колен.

Не в пример своей высокой темноволосой сестре, он был среднего роста, со светленькими, тщательно уложенными волосенками и застывшей капризной миной на изнеженном лице.

— Заходи… Не сюда. На кухню.

— Понял.

Игорь плюхнулся на табурет. Достал бутылку.

Гоша с каким-то сомнением повел плечами:

— Да я не один… У меня гости…

— Понял. Не межуйся. Зови сюда.

Гоша странно замялся, смутился, словно застигнутый врасплох… Игорь скользнул по нему взглядом:

— Ладно. Я на пару минут. Короче, в субботу кремация. Завтра, то есть. В два часа.

— Пораньше нельзя было сообщить?.. Что ж ты, буквально за несколько часов… Как обухом по голове…

— Звонил тебе всю дорогу. Никто трубку не брал… Извини, что нагрянул невпопад. — Игорь поднялся, с сожалением глядя на нераспечатанную бутылку. — Ну ладно. Я пошел…

— Стой! Подожди! Скажи хоть, что случилось! — опомнился Гоша.

— Сказал же — Лариса умерла.

— Ну что ты заладил одно и то же!.. — Гоша заходил по кухне. — Понял, что умерла. Но ведь этого мало… Ничего конкретного… Как? Отчего?.. Ты же ничего не рассказал толком…

— А что рассказывать? В понедельник, днем. Я на работе был. Пришел вечером и увидел… Вот и весь рассказ.

— А отчего хотя бы? Врачи что говорят? Она что — болела?..

Игорь стоял, засунув руки в карманы. Глядел в окно.

— А что они могут говорить?.. Я, Гоша, думал — выпьем с тобой. Обмозгуем, что и как… Как дальше жить… А ты, видишь, гостей принимаешь… Это я так, конечно, к слову…

— Что-то ты темнишь…

— Ничего я не темню. Отравилась она. Ядом. Сама!..

Гоша осел на табурет:

— Дай закурить.

— На, держи.

Игорь стоял у окна, искоса наблюдая за Гошей. Тот молча курил, тонкими пальцами нервно стряхивая пепел в консервную банку. Он сидел на табурете, забросив ногу на ногу, отчего пола голубого халата съехала, обнажив округлое розовое колено.

Кивнул на бутылку:

— Наливай, что ли…

— А как же гости?

— Хрен с ними. Перебьются…

Игорь уселся за стол и с хрустом отвернул винтовую пробку.

В полном молчании выпили по полстакана. Сидели и курили, ничего не говоря друг другу. Игорь отметил про себя, что после бешеной гонки и неприятной встречи с шурином водка оказалась как нельзя более кстати…

А разговаривать не хотелось. Да похоже было, разговор и не склеится. Оба прекрасно понимали, что не получат от него никакого удовольствия. Настоящий разговор должен состояться. Но не сейчас, и совсем на другую тему…

Игорь покосился на Гошу и понял, что мысли того вертятся сейчас совсем не в том направлении, чтобы позволить себе сокрушаться смертью сестры. Он принял эту смерть как свершившийся факт и теперь усиленно прокручивал в мозгу варианты дальнейших действий.

Пауза начала затягиваться.

На лице Гоши читалось нескрываемое нетерпение. Он зыркнул на Игоря, встретился с ним взглядом, быстро отвел глаза. Ленивым движением руки взял бутылку, плеснул еще понемножку…

Так же молча хлобыстнули. Игорь отломил кусочек хлебца, поднялся, пошел к выходу.

— Так значит, завтра в два? — догнал его бесцветный голос.

— Да, — не оборачиваясь, ответил он.

— Буду.

«Педик вонючий!» — зло подумал Игорь, захлопывая за собою дверь. Сплюнул.

Выйдя на улицу, сел в машину и решил ехать в гараж.

Уже стемнело. Игорь вырулил за угол и покатил по тихому проспекту. Движение было редкое, как на каком-нибудь проселке. Навстречу попадались лишь одинокие легковушки.

Игорь закурил, мысленно пережевывая встречу со своим бывшим родственником. Бывшим. Потому что теперь тот был для него, что называется, ни сват ни брат. Пустое место.

Но по всему было видно, что это «пустое место» вскоре начнет сильно вонять. А именно — по поводу так неожиданно доставшихся Игорю недвижимости и вожделенных для каждого сноба предметов старины…

Внезапно Игорь почувствовал себя очень неуютно. Он заглянул в зеркальце заднего вида. И, уже почти ожидая этого, заметил мчащийся за собой черный «джип».

Было отчетливо видно, как из окна машины высунулась рука с пистолетом, из которого через мгновение выплеснуло яркой вспышкой. О бампер звонко ударило металлом.

Игорь врубил газ на полную скорость, до отказа. Автомобиль словно взлетел над землей и понесся вперед.

Очевидно, движок «джипа» находился не в лучшей форме, поскольку после этого расстояние между машинами резко увеличилось.

Сзади раздалась автоматная очередь. Послышался громкий хруст треснувшей пластмассы и звук пробиваемой жестянки. Скорее всего, прошили багажник и высадили стоп-сигнал…

Неожиданно на Игоря теплой волной накатилось странное состояние: ощущение безмятежного покоя и пассивного безразличия ко всему. Мозг заволокло прозрачным искрящимся туманом. Словно далекие звуки органной музыки или неясное звучание многоголосного хора неслись из глубины вечернего неба. Исчезло чувство реальности. И хотя его тело, удивительным образом слившееся с автомобилем в единое целое, исправно выполняло свои функции, все происходящее воспринималось словно в каком-то гипнотическом полусне.

Игорь явственно видел и осознавал, как на повороте дороги его «восьмерка» на полной скорости вылетела на встречную полосу и едва не впрессовалась в идущую лоб в лоб на нее «тойоту».

Сквозь завораживающее мерцание плавающих бликов он равнодушно фиксировал взглядом, как издалека показалась прущая навстречу громада «Урала» с двумя необозримыми контейнерами на прицепной платформе…

— Притормози! — неожиданно совсем рядом раздался женский голос.

Игорь повиновался. Почти автоматически. Подрулил к обочине. Остановился. Краем глаза он смутно различал женскую фигуру на правом сиденье. И отливающие старинной бронзой пряди волос. И ровный голос — не то Ларисы, не то Илоны…

— Сейчас все кончится, — продолжал голос. — Открой дверь. Достань пистолет.

Без каких бы то ни было эмоций, словно послушная механическая кукла, Игорь вынул из внутреннего кармана куртки неизвестно как оказавшийся там парабеллум. Снял с предохранителя. Взвел затвор… Открыл дверцу.

Сзади, из-за поворота, вывернул черный автомобиль и понесся прямо на него.

— Стреляй!

Пелена спала. Игорь вскочил. И не целясь выстрелил несколько раз. Было видно, как на лобовом стекле «джипа» один за другим вдруг раскалывались черные слепые глаза.

«Джип» пошел юзом. Его развернуло и бросило под колеса мчавшейся махины. «Урал» резко дернулся вправо, отчего платформу выворотило навстречу «джипу», и тот тупой металлической мордой ткнулся в раскрывшуюся щель между тягачом и платформой прицепа. Стальные тросы оглушительно лопнули, как гигантские перетянутые струны. Высокие контейнеры качнулись и, не удержавшись на покосившейся платформе, медленно повалились вниз, тяжелым прессом оседая на крышу салона. Словно консервную банку, сплющивая в гармошку кузов легкового автомобиля и его содержимое. Послышался нечеловеческий вопль, заглушаемый скрежетом упрямо ползущего в кювет «Урала» и наседающей на него своей массой искореженной платформы прицепа.

Затем грянул взрыв, и все закружилось в огненном вихре и черном смерче густого ядовитого дыма.

— Недурно, Игорек, не правда ли?.. — приглушенно, словно издалека, засмеялась Лариса-Илона. — Теперь не задерживайся. Тут больше нечего делать…

Игорь обернулся. В салоне никого не было…

Глава 6

Нина Леонидовна и Сергей Сергеевич выразили непременное желание проститься с «Лорочкой» у гроба. И поэтому Игорь со всеми предосторожностями и оглядками вывел свою «восьмерку» из гаража и поставил ее в самый дальний угол двора, подальше от посторонних глаз. Правый стоп-сигнал был в спешном порядке отремонтирован Сенькой, знакомым механиком со стоянки. Он воззрился на зияющие дыры в бампере и багажнике, но предусмотрительно обошелся без ненужных расспросов. Лишь только пробурчал себе под нос:

— Дожили…

И аккуратно подрихтовал и замазал их краской.

Народу собралось неожиданно много. Даже больше, чем в свое время на свадьбе.

Некоторые своим ходом добрались до морга и оттуда на организованном Барином «Икарусе» подъехали к крематорию. Иные прибыли непосредственно на место. Пришло и несколько подружек — то ли по университету, то ли по эзотерическим делам.

Со стороны Игоря присутствовали Петька, Эдичка и Серега, который был к тому же и давнишним его приятелем. А также сестренка Иришка, в черной, едва доходящей до пояса кожаной куртке, унизанной блестящими заклепками и увешанной какими-то побрякушками. Мать Игоря осталась дома, готовя поминальный стол.

На белом «мерсе» подкатил Барин с Мариной, громадной охапкой свежих цветов и Юриком, своим неизменным шофером и телохранителем.

В ожидании церемонии прощания собравшиеся группками толпились в холле, изредка выходя на воздух, перекурить. Глядя на них, создавалось впечатление, будто приехали они сюда лишь затем, чтобы убедиться в том, что их не разыграли, и, пользуясь случаем, повидаться друг с другом. Каждый на свой лад выражал Игорю свои соболезнования. Но, заметив знакомые лица, тут же перемешивался с толпой провожающих.

В первые минуты Игорь пытался выделить что-нибудь подозрительное в их словах или поведении, но затем бросил это безнадежное дело.

Затем распорядительница церемонией попросила кого-нибудь из родственников разложить привезенные цветы, чтобы украсить ими Ларисин гроб. Две-три женщины из числа собравшихся выразили желание помочь Игорю в этом деле.

После чего всех попросили в зал.

Надо отдать должное устроителям ритуала и местным гримерам. Лариса лежала среди моря цветов, похожая на мертвую царевну из сказки. Раскрашенная, как фарфоровая куколка, и трогательно красивая.

Тщательно уложенные черные волосы красиво обрамляли ее бледное, с тонкими, заострившимися чертами лицо. Она казалась умиротворенной и всепрощающей, словно познавшей некую великую, но непостижимую для живущих истину.

Церемония, вопреки принятым традициям, не была душераздирающей. Лишь жалостливая Нина Леонидовна дрожащими руками то и дело подносила кружевной платочек к своим постоянно влажнеющим глазам, и сентиментальный Барин, кажется, пустил слезу…

В нарочито торжественной тишине все прослушали фальшиво-проникновенную речь какого-то сомнительной свежести субъекта в черном смокинге и с оплывшей от длительного перепоя физиономией. Под сопровождение траурного марша понурым хороводом прошлись вокруг гроба. И, дождавшись, когда тот скроется под полом и задвинутся тяжелые створки, с облегчением потянулись наружу. Барин подошел к стоящему с отстраненно-просящим взглядом оратору и сунул ему несколько зеленых…

Нина Леонидовна, Сергей Сергеевич и Иришка расположились в Игоревой «восьмерке», редакция погрузилась в барский «мерседес». Остальная же публика уселась в дожидавшийся ее автобус и, подъехав к ближайшей станции метро, в большинстве своем вышла, растворившись в людском водовороте до встречи на следующих похоронах.

В итоге в квартире оказалось не так уж много народу. Не считая соседей, родственников Игоря и дружного коллектива редакции, на поминки остались всего несколько человек.

Галина Николаевна, худощавая невысокая дама лет пятидесяти, в золотых очках на строгом лице, изящные черты которого до сих пор не утратили прежней красоты. Она держала под руку высокого седого старика, Романа Владимировича, своего неизменного и немногословного спутника. Галина Николаевна и Роман Владимирович были давнишними друзьями Ларисиных родителей и часто бывали у них в доме.

За этой четой следовали подруги Ларисы, с тремя из которых Игорю еще предстояло познакомиться. Что же касается четвертой, Тани, сокурсницы его бывшей жены по университету, то Игорь уже был однажды представлен ей. Но, с первого взгляда отметив непривлекательность Таниной фигуры, больше никогда ею не интересовался.

Явился и Гоша. Вальяжный и томный, он бродил по квартире и хозяйским взглядом обшаривал стены.

Из многочисленной плеяды дальних родственников остался лишь какой-то неказистый мужичонка, назвавшийся Виктором Максимовичем. Игорь осведомился о нем у Гоши. Но на вопрос, какую ветвь их обширного и раскидистого родословного древа он представляет, Гоша только недоуменно пожал плечами. Виктор Максимович поначалу смирно сидел в уголке и восхищенно озирался по сторонам. Но мало-помалу освоился и приналег на водочку. А в скором времени и лыка не вязал…

Всех удивила серенькая, похожая на мышку, Аля, одна из Ларисиных знакомых по каким-то потусторонним делам.

Когда, перетасовавшись кому куда и гремя стульями, собравшиеся уже расселись за столом и начали наполнять рюмки, Аля, не дожидаясь начала поминальных словоизлияний, встала и, запинаясь, смущенно, но настойчиво произнесла:

— Простите меня… Я, конечно, не близкая родственница… Но сразу хочу сказать, что, перед тем как начать поминальную трапезу… всем нам надо встать и прочесть молитву за упокой души умершей…

— А как? — вытянул физиономию Петька. — Я, например, не умею…

— А и не надо ничего уметь… — улыбнулась Аля. — Как можете… Своими словами. То, что на душе… Ничего особенного не нужно. Просто обратитесь к Господу, чтобы он помог ей… И не обязательно вслух. Закройте глаза и молитесь про себя.

Все присутствующие послушно поднялись. В квартире воцарилось молчание, изредка нарушаемое чьим-нибудь тихим бормотанием…

Прикрыв глаза, Игорь пытался настроиться на благочестивый лад. Но перед мысленным взором проплывали картины, совершенно не подходящие этому моменту. Блестящие милицейские кожанки. Хохочущий из овального зеркала призрак Илоны. Сумасшедшая чехарда событий последней недели. Столб черного дыма над раздавленным в гармошку «джипом»… И весь этот авангардистский вернисаж назойливо сопровождался залихватской песенкой группы «Мо-До» — «Айн, цвай, полицай!..»

— Ну вот и все… — облегченно улыбаясь, сказала Аля через некоторое время. — Видите, не так уж это и сложно. А Господь услышал вашу молитву и теперь поможет Ларисе на небесах… Тем более что она так странно ушла…

Все облегченно вздохнули и шумно уселись на свои места.

— А теперь можно? — спросил Барин, обращаясь непосредственно к Але.

— Теперь — да, — густо покраснев, чуть слышно ответила она.

— Ну так давай, Игорек. Ты, как самый близкий Ларисе человек…

— Я, кстати, ее брат… — обиженно вклинился Гоша.

— Ах да, прошу прощения. Тогда — вам первое слово.

Гоша встал и принялся нудно мусолить о своих родственных чувствах. Говорил долго, постоянно повторяясь и нажимая на то, что Лариса была для него самым близким и незаменимым человеком на земле. Его понесло в бескрайние рассуждения о душевных качествах Ларисы, о том, каким прекрасным человеком была его сестра, и о том, сколько усилий и самоотверженной братской любви стоило ему создать такого прекрасного человека. Постепенно эта спиралеобразная речь начала сворачивать в сторону собственного восхваления. И неизвестно, до каких дифирамбов самому себе он мог бы договориться, когда вдруг очнулся. И, скомкав последние фразы, прервался на полуслове…

— Короче, земля ей пухом! — резюмировал Барин.

Все в строгом молчании выпили. Аля и рыженькая Валя, едва смочив губы, опустили рюмки на стол.

— Э! Так не полагается!.. — начал было Петька. Но Барин примирительно махнул рукой.

Застучали вилки.

Следующее слово произнес Игорь. Затем еще кто-то… И поминальная трапеза, преодолев шероховатости первых минут, понеслась по накатанной колее с истинно русским размахом…

Через некоторое время народ отвалился от стола и разбрелся по квартире. Трагическое событие, послужившее поводом для происходящего пиршества, ненавязчиво уходило на задний план.

Произошла перегруппировка по интересам.

Петька с Серегой, соревнуясь в остроумии, развлекали дам и усиленно зондировали почву. Юрик сидел рядом, а Игорь покуривал чуть поодаль и, поддерживая разговор, изредка посматривал на окружающих.

Худенькая, изящная, словно девочка, Галина Николаевна и поражающая изобилием шарообразных форм Нина Леонидовна удобно устроились на диване и вели светскую беседу. Роман Владимирович и Сергей Сергеевич бубнили вполголоса за бутылкой в дальнем углу стола. Виктор Максимович что-то на пальцах доказывал Гоше, с пренебрежительным видом ковырявшемуся в тарелке. Барин увлеченно рассказывал Эдичке о самом, по его мнению, прекрасном периоде двадцатого столетия. Тот вежливо слушал.

— Алексей Кириллович, — обратилась к нему Нина Леонидовна. — Как там наш Эдичка? Хорошо работает?

Эдичка был протеже Игоря, какой-то внучатый племянник его соседки. Окончив колледж и отбрыкавшись от армии, он оказался не у дел. Попробовал было торговать в киоске, но тут же залетел на полтинник и без сожаления оставил эту деятельность. Нина Леонидовна слезно просила Игоря подыскать что-нибудь для ее не приспособленного к своеобразию нынешней жизни родственничка. И тот, когда прежний сотрудник Мишка, застигнутый Барином в излишне тесном контакте с Мариной, был вышвырнут за дверь, пристроил Эдичку в свой коллектив.

— Замечательно! — отозвался Барин. — У вашего племянника блистательное будущее. Пока обкатаю его в газете, а там такое местечко ему подыщу… Что потом, может статься, и самому к нему на поклон идти в самый раз будет…

Иришка с любопытством стрельнула взглядом на смутившегося Эдичку. Нина Леонидовна расплылась в умильной улыбке:

— Спасибо, Алексей Кириллович… Я вам очень признательна. И Игорьку тоже. Если б не он…

Внезапно Барин встрепенулся, заметив что-то неладное в группе своих подопечных.

— Эй, мужики! — рявкнул он. — Вы мне Юрика не спаивайте! Он мои бренные мощи оберегать должен.

— Ну еще соточку, Алексей Кириллыч… — обиженно протянул Юрик, здоровый и незамысловатый рослый детина.

— Соточку можно, — благодушно разрешил Барин. — Но не больше.

Иришка бродила по комнате. Подошла к пианино, открыла крышку, ткнула пальцем в какую-то клавишу. Высокий диез взметнулся к потолку, недоуменным вопросом отразился в хрустальной люстре и пропал без следа.

Нина Леонидовна вздрогнула.

— Что вы! Что вы!.. — испуганно воскликнула она. — Разве можно музыку на поминках?..

Иришка снисходительно покосилась на пышную даму, фыркнула и закрыла крышку фортепиано. Ничего не ответив, отвернулась и принялась рассматривать развешанные по стенам холсты. Ее внимание привлек небольшой пейзаж — мрачноватый лес в лучах закатного солнца и отдаленные готические постройки на холме. Несмотря на вполне безобидный, идиллический ландшафт, от этой картины исходила какая-то тревожная энергетика. Словно нечто жуткое и демоническое пряталось в таинственной глубине буро-зеленой листвы, за толстыми корявыми стволами деревьев. Мистический настрой подчеркивали и нервозные оранжевые блики на островерхих черепичных крышах…

— Во! — восторженно закричала Иришка. — Картинка прикольная!.. Брат, подари мне ее. А то у меня стенка голая…

— Рейсдаль, между прочим… — ни к кому не обращаясь, произнес Гоша.

— Чего? — не поняла Иришка.

— Нет, я так…

— Брат, что он сказал?

— Рейсдаль, — ответил Игорь, зажевывая только что опрокинутый стопарь. — Художник такой был лет триста назад. Голландский, кажется. Это его картина…

— Настоящая?! — взвизгнула Иришка. — Ну отпад!.. Небось много бабок стоит…

— Нормально…

Гоша зыркнул на Игоря. Промолчал.

Галина Николаевна посмотрела на Иришку и снисходительно улыбнулась.

— Забавная девчушка, — сказала она.

— Уж чересчур… — отозвалась Нина Леонидовна, оторвав взгляд от семейного альбома Липских.

Рыженькая Валя, сидя на диване возле них, делала какие-то пассы вокруг головы Натальи Сергеевны, матери Игоря. Аля молча наблюдала за этим сеансом.

— Теперь не болит? — в надежде на утвердительный ответ спросила Валя.

— Вроде бы полегче… — с сомнением в голосе ответила Наталья Сергеевна.

— Вот видите! — обрадовалась Валя и обратилась к Галине Николаевне: — А вы не хотите?

— Нет, нет! — со смехом отмахнулась она. — Предпочитаю таблетки. Я закоренелый аллопат.

— А вы что, экстрасенс? — спросил Барин у Вали, подсаживаясь к ним.

— Да, — ответила она. — Занимаюсь вопросами оздоровления по методу Порфирия Иванова. И мануальной терапией…

— И что же? Лариса Михайловна тоже этими делами занималась?..

— Да, некоторое время…

— Я слышала, что метод Порфирия Иванова помогает продлевать жизнь, — встряла в беседу Нина Леонидовна. — Давно интересуюсь этим. Даже книжку читала… Но как-то трудно себя преодолеть… Не могу представить, как это — босиком по улице ходить.-.. Здороваться с каждым встречным-поперечным…

— А вы приходите к нам, — пригласила ее Валя. — Сами все узнаете. Не понаслышке… Его учение многим помогает избавиться от болезней всяких… От излишнего веса, например…

— Ну уж! — отпрянула далеко не худенькая Нина Леонидовна, словно ее окатили из ведра. Густо покраснела, поджала губы.

Валя запнулась. Тоже покраснела. Глаза Галины Николаевны весело сверкнули из-под очков.

— Значит, следуя элементарной логике, основатель вашей школы прожил на свете не менее, чем библейские патриархи? — пршцурясь, спросила она с нескрываемой иронией в голосе.

— Да нет, конечно, — смутилась Валя. — Как все…

— А вот у меня был такой случай, — вклинился Барин. — Точнее, у моего друга. Еще в добрые доперестроечные времена… Короче, поехал он на Кавказ по заданию газеты… Дело в том, что прошел слух, будто живет там какой-то чабан чуть ли не полуторавекового возраста… Ну так вот, приятель мой пришел к нему и спрашивает… Точнее, интервью берет… Какой, мол, он вел образ жизни, что сумел дожить до таких лет. А тот ему отвечает: «Не пью, — говорит. — Не курю, с женщинами не балуюсь…» Приятель сидит, записывает. Вдруг в соседней комнате — шум, грохот, крики всякие… Он интересуется, что там происходит. А чабан махнул рукой и отвечает: «Да это брат мой старший домой пришел. Опять где-то надрался…»

Дамы прыснули. Валя разочарованно протянула:

— Так это же анекдот…

Барин хитро прищурился:

— За каждым анекдотом стоит конкретный, когда-то случившийся жизненный факт. Как говорится, нет дыма без огня… Ну хорошо. Тогда я вам про другого своего друга расскажу.

— Вероятно, у вас столько же друзей, сколько вы знаете анекдотов, — лукаво улыбнувшись, предположила Галина Николаевна.

— Не совсем, — хохотнул Барин. — Но в данном случае это действительно из жизни… Дочь у этого моего друга тоже всякими такими делами занимается. — Он повернулся к Вале: — Она у него с кришнаитами связалась…

— Я не кришнаитка, — обиделась Валя.

— Ну, это не суть… Ведь вы, как я заметил, тоже вино не пьете и мясное не кушаете… Так я вот о чем. Дочь моего друга — на вид нормальная, красивая девчонка. А вот что-то стукнуло ей в голову — и все тут. Ходит в каком-то балахоне по улицам… Дома целый алтарь устроила. Питается отдельно от родителей. И ест только свое — никакого ни мяса, ни масла… и вообще все там у них пресное…

— Да, — сказала Валя. — Они не едят ничего из того, что подразумевает убийство…

— Вот-вот… Так однажды решила родителей угостить. Принесла откуда-то, от своих, рису, по их рецептам приготовленного. И дала отцу с матерью. Ну, они из вежливости взяли. А друг мой — а он поесть не дурак… Что, думает, сухим холодным гарниром давиться! Подогрел этот рис на сковородке, колбасы туда накрошил — да так и стрескал…

— Какой ужас! — в один голос воскликнули Аля и Валя. — А что потом?

— Да ничего. Правда, дочь, когда узнала, скандал ему закатила…

Галина Николаевна громко расхохоталась. Нина Леонидовна смущенно фыркнула.

Все еще улыбаясь, Галина Николаевна повернулась в сторону Сергея Сергеевича, который, удивленный ее неожиданным смехом, оторвался от тарелки и уставился на нее.

— А я вас помню, — вдруг произнесла Галина Николаевна, встретив его недоуменный взгляд. — По «Мемориалу»… Еще в самом начале, до разногласий…

Сергей Сергеевич быстро отвел глаза, но, услышав обращенные к себе слова, застыл, не донеся до рта наткнутый на вилку соленый гриб. Затем снова обернулся. Неловко поежился:

— Да, вы правы… Я бывал там… Но не часто…

— Вероятно, тоже по пятьдесят восьмой?..

— Да… — замямлил он. — Только, знаете ли… Не хотелось бы вспоминать… Лагерь, подвал в Смоленске… Этот кошмар до сих пор по ночам снится…

— Так вы из Смоленска? — почему-то оживилась Галина Николаевна.

— Д-да…

— Сергей Сергеевич не любит вспоминать об этом, — шепнула Нина Леонидовна. — Вы ж понимаете… Переживает…

— Конечно, конечно… Простите, пожалуйста, — согласилась Галина Николаевна. — Вы не возражаете, если я закурю?

— О нет, что вы! — приветливо улыбнулась Нина Леонидовна. — Я даже люблю, когда вокруг меня дымят… Вот и мой Сергей Сергеевич балуется иногда…

Барин предупредительно чиркнул зажигалкой. Затем достал «беломорину».

— Я тоже, если позволите…

— Ну что вы, что вы!.. И спрашивать не надо.

Беседа как-то прервалась сама собой. Затем, словно нащупывая ускользнувшую нить объединяющей темы, Нина Леонидовна вздохнула несколько наигранно и, ухватившись за расхожий рефрен, произнесла, как бы про себя:

— Слава Богу, что это никогда больше не повторится…

Галина Николаевна вскинула брови, блеснула очками.

— Вы о диктатуре?

Она затянулась, выпустила тонкую струйку голубоватого дыма.

— Не скажите, — с едва уловимой усмешкой на губах произнесла она после некоторого молчания. — Как раз именно сейчас мы более готовы к ней, чем когда бы то ни было… Ну посудите сами, — обратилась она к Барину. — Что мы видим вокруг себя?.. Автоматчики на улицах, наручники, дубинки у милиционеров… взрывы, облавы… Правда, пока только на кавказцев… А по телевизору что показывают! И ведь ничего, привыкли…

Она поймала взгляд Барина, который, молча поддакивая, механически кивал головой и смотрел совсем в другую сторону. Проследила за его взглядом. Нина Леонидовна тоже посмотрела туда.

В компании молодежи шумно лидировала Марина, что-то рассказывая и весело смеясь.

— Красивая девушка, — заметила Галина Николаевна.

— Да, яркая особа… — поморщилась ее собеседница.

Внезапно хлопнула входная дверь.

Игорь обернулся.

— Что там? — спросил он у Сереги, распечатывающего очередной пузырь.

— Да мочалки эти стебанутые слиняли, — махнул рукой тот. — Я тут было попытался к одной пристроиться, к рыженькой. Она от меня так и шарахнулась… Послушай, Игорек. Ты вон на ту телку не претендуешь?

Серега указал взглядом на плотненькую, с аппетитным бюстом и блестящими глазами блондинку.

— Нет, а что?

— Ее Людой зовут… Я ее прощупал. Вроде на мази…

— Ну так в чем проблемы? Давай!

— Все. Беру на себя.

На диване продолжалась светская беседа.

— России необходим порядок, — говорила Галина Николаевна. — Так дальше продолжаться не должно.

— Вы, верно, за Лебедя голосовали? — поинтересовалась Нина Леонидовна. — Если не секрет…

— Никакого секрета. Я внимательно ознакомилась со всеми предвыборными программами, проанализировала их, взвесила все «за» и «против»… И решила, что никто из кандидатов не в состоянии обеспечить подлинный порядок в стране. А поэтому просто не пошла на эти выборы.

— Мы тоже не пошли, — обрадовалась Нина Леонидовна. — Ну их всех!.. Никому верить нельзя… Мы с Сергеем Сергеевичем в лесопарк ездили…

«Врет, — с каким-то тайным удовольствием подумал Игорь, услышав последние слова диалога. — Все уши своими коммуняками прожужжала…»

Он прошел на кухню. Из комнаты доносились оживленные голоса. О Ларисе больше никто не заикался. Отдав дань памяти безвременно усопшей, все переключились на текущие мирские проблемы. И поминки постепенно принимали характер заурядной пьянки.

Виктор Максимович клевал носом за столом, старики бубнили о каких-то льготах и пенсиях, а молодое поколение, определившись в своих взаимных симпатиях, постепенно накачивалось. Один Юрик скучно слонялся по квартире, время от времени что-то выхватывая со стола и косясь на многочисленные бутылки…

На первый взгляд не было ничего необычного в окружающей обстановке. Но тем не менее Игорю было не по себе. Что-то на краткий миг задержало его взгляд своей неправильностью, неосознанным, едва заметным несоответствием. Встревожило каким-то неуловимым намеком… И началось это еще днем, с церемонии прощания в крематории. Но что это было конкретно, Игорь не мог вспомнить, как ни пытался выудить этот мимолетный кадр, мгновенно провалившийся в самую глубину подсознательной памяти.

Те, кто сейчас находился в квартире, особых подозрений не вызывали. И менее всех — совершенно пьяный Виктор Максимович…

На кухне появилась Марина.

— А ты чего тут уединился? — удивилась она.

— Да так… А что?

Марина подошла к столу, словно что-то отыскивая. Игорь отодвинулся к окну и, внимательно наблюдая за проемом двери, почти беззвучно, одними губами произнес:

— Давненько, Маришка, мы с тобой не оттягивались…

— Тише! — сунув голову в холодильник, зашептала она. — Я бы с радостью тебя утешила… Да сам понимаешь, Лешка без жены голодает. Я от него — ни на шаг…

— Что тут за секреты! — зарокотало вдруг.

Барин, сильно покачиваясь, показался в проеме двери и шагнул на кухню:

— А ну марш отсюда!

Он шлепнул Марину по пышной, распирающей юбку заднице.

— Я за фантой! — пискнула она и мгновенно ретировалась.

— Знаю я ваши фанты-финты!.. Игорек, не майся. Пошли водку пить! Плесень сейчас уматывает.

Игорь вошел в комнату. Старики покидали квартиру. За ними заторопилась и мать Игоря.

Барин подозвал Юрика:

— Не в службу, а в дружбу. Развези по домам этих старпёров, чтобы им в метро не толкаться. И возвращайся.

Нина Леонидовна подошла к Игорю. Заглянула в глаза, дотронулась до руки…

— Я приду завтра. Помогу вам посуду вымыть. До свидания, Игорь. Не расстраивайтесь…

Галина Николаевна лукаво подмигнула и помахала ручкой…

Дверь за стариками закрылась.

— А теперь — гудим! — провозгласил Барин. — Наливай!..

Достали затихаренные для узкого круга пузыри, бросили в мойку ставшие уже ненужными приборы и продолжили пиршество, не следя за тостами и закусывая подвернувшимся под руку. Затем последовало предложение врубить музыку.

— На поминках нельзя!.. — заикнулась было одна из девиц. Но ее быстро убедили в том, что с годами традиции претерпевают изменения.

В итоге дело дошло и до танцев…

Барин захапал свою собственность. Серега вытащил из темного угла грудастую блондинку. Иришка, размахивая руками и что-то мыча под нос, дергалась в одиночестве. Петька с Эдичкой рассматривали какие-то картинки…

Ничего не оставалось, как подойти к Тане.

Какая-то на первый взгляд бесформенная, тумбообразная, в глухом темно-коричневом платье, Таня казалась безнадежно асексуальной. Но когда Игорь из вежливости пригласил ее и положил руку на четко очерченную выпуклость чуть ниже пояса, то почувствовал тепло тугой женской плоти, перекатывавшейся под его ладонью в медленном ритме танца. Его опьянил дурманящий аромат мягких, шелковистых волос, легко скользнувших по лицу. И своей внезапно затрепетавшей грудью он почувствовал упругое прикосновение ее груди…

Он коснулся губами краешка ее мягкого рта. Таня чуть отстранилась, полускрытым в ресницах мерцающим взором посмотрела в его глаза…

Он вжался в ее оказавшееся таким желанным, бьющимся в нетерпеливой дрожи пышное тело. Покачиваясь в танце, он чувствовал, как горячие волны набегают одна на другую, как жаркое дыхание соединяет их пьющие друг друга губы и как судорожно пробегающий по зубам влажный кончик языка трепещет, доводя его до высшей, критической точки возбуждения…

Внезапно интимную обстановку взорвали гнусавые, с каким-то завыванием вопли.

Всех как заклинило. Взгляды устремились к обеденному столу, за которым в пьяном непотребстве, с закрытыми глазами раскачивался на стуле Виктор Максимович и, дирижируя себе пустым фужером, издавал противные звуки.

— Ну-ка, встань, приятель! — потряс его за плечо Петька.

Но мужик закапризничал, начал вырываться, нечленораздельно ругаясь и отпихиваясь.

Серега подскочил к нему, схватил за воротник и резко выдернул из-за стола.

Мужик затрепыхался, замотал руками, как тряпичная кукла, и дико захлопал глазами.

— Что делать с этим козлом?! — злобно тряся обмякшего Виктора Максимовича, прошипел Серега. — На лестницу вышвырнуть?..

Барин подошел ближе.

— Гость все-таки… Как-то негуманно… — неуверенно сказал он. — Дать ему стопаря, что ли?.. Пусть отрубится и в прихожей полежит, пока не проспится…

Налил стопку, сунул под нос начинающему приходить в себя мужику.

Серега отпустил его. Тот постоял немного, раскачиваясь из стороны в сторону, обвел окружающих мутным взглядом. Потом заметил стопку, схватил ее и опрокинул в рот.

Как ни странно, но через пару минут Виктор Максимович очухался. Как-то робко огляделся, чего-то вдруг очень испугался. И бочком, бочком направился к двери.

— Ты куда, мужик? — поинтересовался Игорь.

— Я пойду…

— Куда ж ты такой пойдешь, мудила!.. — хмыкнул отошедший от бешенства Серега.

— Ничего… не впервой…

В прихожей отыскали его плащ. Помогли надеть.

— Точно доедешь? — усомнился Барин.

— Доеду, доеду…

— Ну хрен с тобой… Погоди!

Барин отошел к столу, взял недопитую бутылку и, плотно завинтив горлышко пробкой, сунул ее тому в карман.

— Это тебе на посошок… Только сразу не пей. Дотяни до дому.

Дверь захлопнулась. И Виктор Максимович, так никем и не опознанный родственник усопшей Ларисы Липской, исчез в туманной дали бескрайних просторов бытия…

— Козел! — вполголоса ругнулся Серега, закуривая сигарету. — Только уболтал бабу, только потекла…

— И у меня… — отозвался Игорь. — Я уже неделю на простое. Лопну скоро… Представляешь, даже на соседку стоит…

— Это на ту, что была-то?.. — хохотнул Серега.

— Ну…

— Правильно, Игорек! Всякую шваль на х… пяль. Бог пожалеет — хорошую даст.

Внезапно Игорь заметил, что в дальнем углу дивана оживленно беседуют Гоша и Эдичка. Глаза у Гоши туманно сияли, рука мягко похлопывала Эдичкину коленку. Игорь толкнул Серегу плечом:

— Убери от него Эдичку.

— А что, голубой, что ли?

— Черт его знает. За ноги не держал. Но похоже.

Серега заржал:

— Корректирует Эдькину сексуальную ориентацию?.. Давай я его вырублю.

— Сам уйдет…

Серега поднялся. Но тут заиграла музыка, и Иришка, подбежав к дивану, вытянула Эдичку на середину.

— Давай потрясемся!

— Ну вот и уладилось. А ты боялся… — хмыкнул Серега и пошел к своей блондинке.

После получасового бешеного ритма сменяющихся один за другим однообразных хитов все попадали кто куда. В это время вернулся с трудом дозвонившийся в дверь Юрик. Снова зазвенела посуда, под потолком сгустились облака сизого дыма.

Петька сидел на диване и, окруженный дамами, рисовал что-то такое, отчего те заливались визгливым смехом. Мужиков не подпускали.

— В чем дело? — сгорая от любопытства, тянулся в их сторону Барин.

— Сейчас увидишь! — хохоча во весь свой широкий рот и сверкая белыми зубами, отмахнулась Марина. Потом схватила рисунки и, развернув веером, показала собравшимся.

Это были шаржи. Пьяная Петькина фантазия разыгралась не на шутку. И каждый из присутствующих был не только поразительно узнаваем в этих рисунках, но и снабжен пикантными, свойственными именно ему аксессуарами.

Естественно, все одинаково гоготали над чужими портретами, но по-разному и с большей долей критичности воспринимали свои. Игорю сразу вспомнилась аналогичная сцена из «Незнайки».

Эдичка покраснел как рак и быстро куда-то засунул свое изображение. Гоша презрительно усмехнулся и даже не прикоснулся к рисунку.

Больше всех потешался Барин.

— Я на основе твоих шаржей всем нам визитные карточки закажу, — в перерыве между приступами хохота пообещал он.

— Клево! — оценила свой портрет Иришка и повесила его себе на шею.

Гоша подошел к ней. Скорчил кривую мину.

— Ты хоть в Эрмитаже-то была?

— Была, была… — Она пренебрежительно скользнула по нему взглядом. — Не пальцем деланная… Эдуард!

Иришка схватила Эдичку за рукав и потащила за собой:

— Ты мне нужен. Пойдем-ка на пару слов…

Игорь налил два стопаря и примирительно обратился к Гоше:

— Бухнем?

Тот брезгливо поморщился:

— Благодарю за любезность. Будет надо — сам себе налью.

— Ты чего кислый такой? Бродишь как тень отца Гамлета…

— Слушай, иди к своим!..

— А тебе не кажется, Гоша, что мы сегодня твою сестру поминаем?

— Нет, не кажется. Вы тут такой бардак устроили… Те, кто действительно поминал, давно уже ушли.

— Ну извини…

Игорь отошел и подсел к Барину, который настраивал гитару. Затем взял несколько аккордов, прокашлялся. После чего потребовал водки.

— Иначе не тот кайф, — объяснил он.

Игорь придвинулся к Тане. Обнял за талию, прижавшись к ее мощному телу и зафиксировав ладонью основание полной груди. Та дернулась слегка, но не отодвинулась.

Барин запел:

— На Театральной площади немного театрально

Стоял я, опершись рукой на Оперный театр…

Бренчал незамысловато, однообразными аккордами, но зато пел проникновенно и трогательно. С душой.

За первой песней зазвучала вторая, затем третья… Постепенно лицо Барина как-то скривилось. Он запнулся, всхлипнул… И вдруг слезы ручьем потекли по его обветренным щекам.

Марина нежно погладила седую шевелюру:

— Бедненький…

Барин налил полный стакан, залпом выпил. Вытер глаза:

— Простите, ребята. Не могу больше…

Игорю была не совсем понятна эта вселенская тоска людей шестидесятых, какой-то надлом и душевная боль. Но чувствовалось, что им в отличие от более молодых было открыто нечто такое, что на всю оставшуюся жизнь каким-то осколком застряло в сердце, отпечаталось в душе и, несмотря ни на какие передряги, держало их на плаву…

В комнату незаметно проскользнули Эдичка и Иришка.

Игорь поднял глаза.

Иришка, вся раскрасневшаяся, с победоносным взором, усадила Эдичку рядом с собой на диване.

Компьютерный гений имел такое глупое и счастливое выражение лица, что Игорь даже удивился. Он никогда в жизни не видел таких счастливых физиономий. Глаза сияли, излучая флюиды неземного блаженства. Рот непроизвольно растягивался в бессмысленной, растерянно блуждающей улыбке. И казалось, будто сам Эдичка был окружен каким-то радужным ореолом…

Игорь перевел взгляд на сестру и показал кулак.

— Брат, не бери в голову, — отмахнулась она.

Гоша поднялся из кресла. С какой-то неопределенной, кислой миной оглядел Иришку с ног до головы и, неприкаянно послонявшись по комнате некоторое время, наконец куда-то исчез.

Вновь забулькало из бутылок. И кто-то, обдумывая очередной тост, снова вдруг вспомнил о Ларисе.

— Земля ей пухом! — провозгласили собравшиеся и продолжили веселье. Юрику была позволена еще одна соточка.

В оконное стекло громко стукнуло. Все обернулись.

— Что это?

— Да так… — махнул рукой Игорь. — Барабашка развлекается.

— Налить барабашке! — скомандовал Барин.

Идея была единогласно одобрена, и полстакана водки выплеснули в темный угол.

— Мужики! — внезапно завопил Серега. — Хватаем телок — и айда в кабак!

— Чего ты разошелся! — поднял голову Барин. — Я тебе покажу «телок»!.. Девки, не обижайтесь на дурака… Какой еще кабак! Мы тут все свои… Чего тебе еще не хватает? Приключений на задницу?..

— Не отрывайся от коллектива! — крикнул Петька, незаметно для Игоря притиснувшись к покладистой Тане и шаря у нее под подолом.

Но Серегу уже понесло. Он потащил свою блондинку в прихожую.

Барин обреченно махнул рукой.

Серега, поманив Игоря, зашептал ему прямо в лицо:

— Поехали, Игорек! Поехали… Пусть они тут киснут. Оттянемся за милую душу. К Людке поедем… — Он кивнул на блондинку, которая осоловело покачивалась у входной двери. — У нее телок знакомых — во сколько!.. А нет — так ее саму, в два смычка…

— Да ну… Я с Танькой…

— Плюнь! Она не даст. Мне Людка сказала, что она всегда так: жопой повертит — и к мужу… Да и на кой хрен тебе это бревно!..

Игорь задумался:

— Да нет, Серый, езжай сам. Я тогда уж лучше спать пойду…

— Ну как знаешь…

Серега уже выходил в дверь. Хотел было бросить окурок в стоящую возле телефона пепельницу. Но рука вдруг неопределенно застыла в воздухе.

— А хабарик-то куда?..

Игорь посмотрел на тумбочку. Пепельницы не было.

— Ну ладно, я на лестнице… — Серега остановился. — Слушай, Игорек, выручи. Дай ключи от тачки.

— А на моторе никак?

— Что на моторе!.. Я ж с дамой… Да и на лишний пузырь бабки сэкономить…

— Так ты не в кабак, что ли?

— На хрен этот кабак! Это я так… К ней поедем.

— Брось, оставайся. В спальне на сексодроме всем места хватит…

— Шумно… Да и Максим Засраныч этот весь кайф обломил…

— Ну-ну… Молодым не помешало…

— На то они и молодые… Короче, дашь?

Игорь и сам был бы рад, чтобы его «восьмерка» не мозолила глаза возле дома.

— Ладно, бери… Тачку к редакции подгонишь.

— Во! Заметано!.. Ну, пока!

Распрощавшись с Серегой, Игорь вошел в комнату:

— Гоша тут?

— Какой еще, к дьяволу, Гоша? — промычал Барин, не поднимая головы.

— Брат Ларисин…

— А, голубой-то этот? — засмеялся Петька. — Так он давно уж слинял. По-английски. Я видел, как он в прихожей терся.

— Пепельнице ноги приделал, — презрительно усмехнулся Игорь.

— Какая еще, на хрен, пепельница!.. — приподнял голову Барин. — Что ты шумишь из-за всякого дерьма!..

— Да бронзовая такая. Там еще какая-то Золушка с двумя корзинами…

— Эта та, что у телефона-то? — возмутилась Иришка. — Вот козел!

— A-а… Припоминаю теперь… — закивал Барин. — Девятнадцатый век… Не меньше чем на лимон потянет…

— Значит, не зря все-таки на поминки сходил, — съязвил Петька…

День подошел к концу.

Основательно накачавшись, насмотревшись видеоклипов и ошалев от музыки, народ постепенно утихомиривался и потихоньку тянулся на выход.

Игорь устремился к Тане. Ринулся было и Петька, но махнул рукой и вернулся к столу.

Таня поспешила в прихожую. И, не позволяя помогать себе, не глядя в глаза Игорю, натянула пальто. Молча повернулась к двери.

— Погоди… — Игорь попытался задержать ее.

— Извини, мне пора, — как-то неловко засуетилась она. — И так загулялась… Семья ждет.

— Таня, постойте! — на всю квартиру загрохотал голос Барина. — Мы вас подвезем.

— Нет-нет!.. Спасибо, я сама…

Она увернулась от пытавшегося сгрести ее Игоря.

— Звони… — И, быстро повернув колесико замка, открыла дверь и выскочила на лестницу, гулко топая по ступеням.

— Ну и!.. — обиделся Барин.

Из глубины комнаты Петька ревниво наблюдал за этой сценой и с довольной усмешкой приветствовал ее финал. Затем, приняв еще, на посошок, присоединился к остальным.

— Что, обломилось? — сочувственно глянул на Игоря.

— Не говори…

Поредевшая компания толкалась в прихожей и, покачиваясь, по-братски прощалась друг с другом.

Игорь пристально уставился на виновато-счастливую физиономию Эдички, топтавшегося у двери. Затем перефокусировал взгляд в загадочно искрящиеся глаза Иришки…

— Постойте!

Быстро вернулся в комнату, сорвал со стены Рейсдаля, замотал его в какую-то тряпку, сунул в большой полиэтиленовый мешок и протянул сестре:

— На!

Иришка вытаращила испуганные глазищи. Замахала руками:

— Ты что, брат, с ума сошел? Я ж пошутила!..

— Крыша поехала у мужика… — сыронизировал Петька.

— Бери! — упрямо сказал Игорь. — Можешь считать свадебным подарком…

— Ну, брат!.. Клево!.. — смущенно покраснела Иришка. — Ну спасибо, если так…

Она потянулась к лицу Игоря и неуклюже чмокнула его в щеку.

Растроганный до слез Барин облапил его, навалившись всей своей тушей:

— Ценю!.. — Затем повернулся к молодежи: — До дому подкину. На хрен вам с этой бандурой по ночам таскаться… А ты чего встала? — повернулся он к своей подруге. — Спать пора!..

Заграбастал застывшую в восторженном шоке Марину и первым вывалился за дверь.

Оставшись в одиночестве, Игорь с сигаретой в зубах бессмысленно бродил по квартире.

Что-то опять настойчиво стукнуло в стекло.

Игорь даже не обернулся на этот звук. Он тупо смотрел на шарж, нарисованный Петькой. Из огромного галстука-бабочки, перекрывающего лацканы черного фрака, торчала светловолосая удивленная голова с большим, словно упавшая набок буква «О», нимбом над самой макушкой. За спиной, похожие на радостных чертиков, плясали длинноногие голые девицы с широкими, словно приклеенными к лицу улыбками и пустыми, бессмысленными глазами…

Игорь отложил рисунок и осмотрелся.

В комнате царил само собой разумеющийся после подобного застолья бардак. В стене, в верхней части ультрамаринового квадрата, выделяющегося на подвыцветших обоях, торчал черный, с разлохмаченными обрывками шнура четырехгранный старинный гвоздь…

Игорь посмотрел по сторонам. Скользнул взглядом по зеркалу… В его бездонной черной глубине мелькнуло презрительно усмехающееся лицо Ларисы…

Игорь резко повернулся. Пристальнее вгляделся в отражение. Но увидел лишь свою собственную физиономию, с угасающими, осоловевшими от пьянки глазами…

Пора было ложиться. Он вошел в спальную. На сексодроме все было вскурочено. Покрывало съехало на пол. Подушки валялись в стороне. На скомканной белой простыне темнели подсыхающие брызги — самые откровенные следы поспешной любви…

Игорь сплюнул со злости и вернулся в большую комнату. Не раздеваясь, завалился на диван. Вспомнились суетливые, убегающие от его взгляда Танины глаза. Ее поспешное бегство. А также иронические Петькины соболезнования…

Молодые были более аккуратны. После Эдичкиного грехопадения Игорь заглядывал в спальную, и все там выглядело вполне пристойно. Сестренка Иришка никогда не стала бы так по-свински гадить в жилище своего родного брата. Даже несмотря на все свои заклепки, побрякушки и откровенную незакомплексованность…

В стекло снова что-то стукнуло.

Завтра надо будет разобраться, в чем причина этих звуков. Невзирая на все странности последних дней, в барабашек он упрямо не верил…

В дверь позвонили.

Долго. Настойчиво. Требовательно.

Игорь нехотя поднялся. Не спеша вышел в прихожую. Может, кто чего забыл?..

— Кого тут черти носят?! — полушутя, полураздражительно рявкнул он.

— Милиция! Откройте немедленно!

— С какого перепугу? Я не вызывал…

— Не задерживайте! Откройте! По поводу вашей машины!..

«Что-то с Серегой!.. — сверкнула мысль. — Он же поддатый поперся!..»

Игорь распахнул дверь. Двое милиционеров вошли в квартиру.

— Что тут у вас творится? — заглянув в комнату и увидев следы обильного пиршества, подозрительно поинтересовались они. — Притон, что ли?..

— Так уж сразу и притон… — скривился Игорь. — Поминки справляли. По жене… Моей, между прочим…

— Ну извините… Ладно, об этом потом… Зеленая «восьмерка» во дворе — ваша?

— Моя… — Игорь удивленно поднял глаза. — То есть как — во дворе?.. Друг попросил до дому доехать… А что?

— Доехал… — без тени юмора произнес один из милиционеров. — А теперь вы поедете. С нами… Собирайтесь.

Игорь уже начинал привыкать к подобного рода неожиданностям и основательно уяснил себе, что задавать вопросы и рыпаться в данной ситуации — дело неблагодарное. Натянул куртку и вышел вслед за непрошеными гостями.

Спустились вниз и вошли во двор.

«Восьмерка» стояла на месте, но с распахнутой дверцей. Кроме нее во дворе, как обычно, парковалось еще несколько соседских легковушек. А также белела в темноте карета «скорой помощи» и стоял милицейский «уазик».

Возле «восьмерки» толпились несколько человек в белых халатах. На асфальте лежал Серега. Скорчившийся и неподвижный.

— Очевидно, стреляли из пистолета с глушителем, — обратился к подошедшим милиционерам какой-то парень в штатском.

— Да уж понятно, что не из базуки, — усмехнулся офицер. Затем повернулся к Игорю: — Узнаете?

— Да, — упавшим голосом проговорил тот. — Это мой друг. Мы вместе работаем… И давно уже друг друга знаем… Пару часов назад ушел…

— Один?

Игорь в изумлении раскрыл рот.

— Нет! Не один… С ним подруга одна была… Люда.

— Значит так, — резко сказал офицер. — Сейчас с нами проедете в отделение и там все подробно расскажете… Тем более что, господин Бирюков, что-то непонятное вокруг вас творится…

— Постойте! — вдруг вспомнил Игорь. — А сумка где?

— Какая еще сумка?

— Серегина сумка. В ней видеокамера была. Он на похоронах снимал…

— Вот вы нам сейчас все и расскажете. И про эту подругу, и про сумку. Пойдемте!..

— Но я хотел бы добавить, — сказал парень в штатском, — что стреляли в упор и, скорее всего, из салона именно этой машины.

Он указал на «восьмерку»…

Глава 7

Прошло три дня.

Затянувшаяся канитель с Ларисиными похоронами подходила к концу. Ждали только обещавшего скоро подойти могильщика. Урна с прахом незабвенной супруги покоилась на дне матерчатого мешка, который не жаль было выбросить после окончания церемонии в расположенную неподалеку кучу мусора. Ибо, если следовать неписаным законам, нельзя ничего приносить домой с кладбища. А тем более из того, что так или иначе было связано с предметами погребального ритуала…

Был пасмурный осенний день. Небо казалось грязной линялой тряпкой, натянутой над головой. Почерневшие деревья стояли голые и мокрые. Под ногами проступала сырость, и ноги, хотя и выбирали место посуше, все равно постепенно оказывались в центре небольшой лужицы. Моросило как-то особенно отвратно. Не помогали даже зонты, поскольку водяная пыль сеялась со всех сторон. Могильные плиты и кресты были словно покрыты запотевшим матово-сияющим бисером. И время от времени грязные капли набухали и неуверенно сползали вниз, словно редкие слезы по неумытому лицу…

На сей раз собралась совсем незначительная горстка провожающих. Самыми стойкими оказались Иришка с Эдичкой, Нина Леонидовна без Сергея Сергеевича, мать Игоря и, как ни удивительно, рыженькая Валя. Ни Барина, ни Марины, ни многолетних друзей, ни каких бы то ни было родственников семьи Липских…

Под ногами зияла свежевырытая в мокрой земле дыра. К соседней могиле прислонилась прямоугольная серая плитка, на которой читалась небрежно вырубленная надпись: «Липская Л.М. 1970–1996». Чуть поодаль торчал вертикальный гранитный осколок, где дважды повторялась точно такая же фамилия, и датировался он 1994 годом…

Все нетерпеливо, дрожа от холодной сырости и переминаясь с ноги на ногу, ждали могильщика. И более всех неуютно и нелепо чувствовала себя Нина Леонидовна, давно уже проклинавшая себя за столь бессмысленный самоотверженный порыв, за добровольно содеянную фантастическую глупость в излишнем проявлении добрососедства…

И жестоко раскаивалась.

На следующее утро после поминок, верная своему обещанию, она позвонила в квартиру Игоря, чтобы помочь ему вымыть посуду и прибрать после вчерашнего. Он долго не отзывался, затем, спросив, кто там, открыл дверь, какой-то заспанный и нервозный.

Нина Леонидовна снисходительно пожурила его по-матерински за столь позднее пробуждение, прошла на кухню, велела Игорю принести грязную посуду из комнаты и с привычной тщательностью принялась за дело.

Тем временем Игорь принял душ, привел себя в божеский вид, а затем проявил похвальное для молодого человека усердие, помогая ей. Он вымел мусор, пропылесосил полы и мягкую мебель, изо всех углов квартиры выгреб пустые разнокалиберные бутылки и заставил ими все пространство кухни у окна.

Нина Леонидовна укоризненно указала Игорю на то, что увлечение спиртным — дело неблагоразумное и весьма коварное. Тем более что, неожиданно оставшись в одиночестве и не имея под боком близкого, заботливого человека, который смог бы остановить и урезонить при случае, молодой мужчина в его положении рискует сильно пристраститься к этому зелью, что грозит неприятными последствиями.

Она намекнула Игорю, что неплохо было бы обзавестись — не сейчас, конечно, а со временем — доброй хозяйкой… Ну а пока до этого еще далеко, она могла бы иногда заходить к нему и в случае необходимости помогать по хозяйству… Иначе говоря, Нина Леонидовна заботливо предложила Игорю некоторую в своем роде опеку.

Игорь вежливо поблагодарил. И даже по-джентльменски поцеловал мокрую после мытья посуды руку.

Нине Леонидовне давно уже никто не целовал рук. И поэтому словно каким-то электрическим током внезапно пронзило ее тело…

Приведя квартиру в порядок, они уселись за столом попить чайку. Игорь предложил добавить к чаю по рюмочке ликера, благо этого добра после вчерашнего оставалось еще немало. Нина Леонидовна не отказалась. И после первой рюмки как-то слегка обмякла. Голова заметно закружилась. Настроение приподнялось. И без того словоохотливая, она пустилась в пространные рассуждения на всевозможные темы.

За первой рюмкой последовала вторая, а немного погодя — и третья…

Мало-помалу все ее существо заполнила заботливая материнская нежность к этому милому мальчику, на которого вдруг обрушилась такая непоправимая беда. Она старалась как можно более искренне выразить свою жалость к нему, излить на него всю доброту своего отзывчивого сердца и совершенно не заметила, как их тела вдруг оказались тесно прижатыми друг к другу…

И неожиданно для себя самой… она отдалась ему.

Отдалась со всей той накопившейся за долгие годы неизливаемой нежностью, лаской, с той жадностью, которые давно уже были плотно закупорены осознанием своей далеко ушедшей молодости и покорным смирением перед естественной неизбежностью угасания каких бы то ни было надежд. Словно получив неожиданную возможность ухватить последний прощальный луч склоняющейся к закату жизни.

Почувствовав в своем увядающем теле силу тугой, энергичной молодой плоти, она и сама как-то встрепенулась, вновь ожила, словно сбросив с себя бремя множества прожитых лет, таких в последнее время будничных и унылых своей безнадежной одинаковостью.

Внезапно появилась какая-то неопределенная надежда на возрождение, на возможность как можно дольше протянуть это ностальгическое ощущение молодости… Захотелось еще и еще отдаваться так же бездумно и неистово, как это случилось сейчас, не слушая никаких отрезвляющих нашептываний оскорбленного рассудка, не обращая внимания на укоризненные доводы расхожих предубеждений… Она желала этого до бесконечности. До самой смерти…

Нина Леонидовна прекрасно сознавала всю легкомысленность этого поступка, всю бесперспективность своих надежд. Но ничего не могла с собой поделать.

Она находила для себя всевозможные оправдания, перебирая в памяти известные имена. И всемирно знаменитая покорительница молодых поклонников Элизабет Тэйлор, и более близкие примеры из окружающей жизни вселяли в ее душу некоторую долю здорового оптимизма…

И вот сегодня, несмотря на отвратительную погоду, не слушая резонных доводов разума и заботливого Сергея Сергеевича, отговорившись необходимостью отдать последнюю дань памяти «бедненькой Лорочки», она увязалась за Игорем…

И лишь в ту минуту, когда тот ушел в кладбищенскую контору для оформления каких-то бумаг, а Нина Леонидовна, оставшись одна, решила зайти в церковь… Она очнулась.

Внутри пахло ладаном и царила торжественная тишина. Лишь кое-где возле икон, озаряемых рубиновым светом теплящихся лампад, изредка слышался нестройный шепот просящих о заступничестве или о прощении за неизбежные житейские проступки. Свечи в паникадилах дрожали какими-то таинственными, словно спустившимися с небес мерцающими огоньками. И в сумеречном свете тускло и загадочно сияла темная позолота старинной церковной утвари.

Из стоящего в тесном приделе скромно украшенного гроба виднелось умиротворенное восковое лицо какого-то иссушенного старичка. Немногочисленная родня в темных одеждах терпеливо дожидалась священника. Слез не было.

Нина Леонидовна огляделась и невольно как-то ссутулилась, сжалась, словно застигнутая врасплох. Лики на иконах строго и осуждающе глядели на нее. Она старалась не смотреть по сторонам, но, куда бы ни поворачивала она свою голову, всюду натыкалась на их заглядывающие в самую душу очи…

Не поднимая глаз, она робко прошмыгнула к киоску; купила свечку и, затеплив ее от другой, уже догорающей, укрепила напротив бронзового распятия. Затем перекрестилась и, низко склонясь в поклоне, тихо прошептала заупокойную молитву.

Отойдя в сторону, она случайно взглянула на группу прихожан и вдруг среди них ясно различила обращенные на нее глаза Ларисы…

— Погасла свечечка-то… — раздался сзади скрипучий старушечий голос.

Нина Леонидовна обернулась. Ее поминальная свечка, только что мигавшая трепетным огоньком, теперь одиноко стояла перед распятием, с черной закорючкой наверху и словно ослепшая…

И вот теперь, стоя у края вырытой могилы, на холодном пронизывающем воздухе, орошенная водяной пылью, которая, смешиваясь со щедро наложенной пудрой, крупными каплями стекала с ее лица, она тихо шептала про себя:

— Грех-то, грех-то какой!.. Что же я натворила!.. Господи Боже мой, какой грех!..

Игорь стоял поодаль. Курил и время от времени искоса бросал критически оценивающий взгляд на свою неожиданную любовницу.

Полная пожилая женщина, которой, кажется, уже далеко за шестьдесят (какой-то запредельно фантастический возраст), в допотопном совдеповском пальтишке — заурядное пятно неопределенно-серого фона городской толпы, из каких обычно состоят очереди в продуктовых магазинах и почтовых отделениях в пенсионные дни…

«Сподобился…» — неприязненно думал он.

Поздно ночью, чуть ли не под утро, его, до предела измочаленного сначала поминальным гуляньем, затем возобновленным общением с милицией, доведенного до белого каления бесконечными вопросами и недвусмысленными намеками, наконец выпустили из отделения, приказав строго-настрого никуда ни на минуту не отлучаться из города. Игорь огрызнулся, заметив, что однажды он уже слышал нечто подобное и даже подписывал что-то в этом роде. Ему, в свою очередь, предложили слегка остыть и не возникать, если он намеревается провести остаток ночи в своей постели. Игорь подумал немного и счел за лучшее внять предложенным рекомендациям, благодаря чему через некоторое время уже находился дома…

Затем уселся перед зеркалом и, уставившись в его темную, изредка слегка мерцающую глубину, пытался понять хоть что-нибудь. Но равнодушная стекляшка молчала и позволяла лишь вволю лицезреть бледное отражение собственной физиономии.

В этом положении, сидя на стуле и облокотившись на столешницу перед таинственной зеркальной плоскостью, Игорь и заснул.

Что-то виделось ему во сне. Что-то открывалось, до сих пор неизвестное. Но что именно, никак нельзя было уловить…

Его разбудил звонок в дверь.

Пришла Нина Леонидовна и рьяно принялась за уборку его квартиры. Включившись в работу, Игорь несколько отвлекся от мрачных мыслей и воспоминаний прошедшей ночи. Тем более что ему как-то приятно было наблюдать, как пышная соседка суетилась на кухне, бесконечно вертясь перед его глазами и словно нарочно выпячивая свои округлые, манящие дотронуться до них формы. Линии спины, бедер, пышной груди плавно перетекали одна в другую, округлости перекатывались и настойчиво стремились вырваться наружу из-под стягивающего их тесного халата…

Окончив наконец уборку, они сели пить чай. Попутно к чаю на столе появилась бутылка вишневого ликера.

После нескольких рюмок, перейдя в дружеской беседе на диван, они внезапно оказались в такой непосредственной близости друг к другу, что возможность дальнейшего сближения уже не вызывала сомнений.

Игорь обнял Нину Леонидовну и крепко поцеловал ее в губы.

Она отстранилась. Ожидая всплеска бурных эмоций оскорбленного достоинства почтенной пожилой дамы, Игорь уже пожалел о содеянном. Но, к его удивлению, вместо истерических воплей и призывов о помощи она тихо, недоуменно и, как почудилось ему, с каким-то еле уловимым ожиданием в голосе спросила:

— Игорь, вы в самом деле этого хотите?..

Он не ответил и поцеловал ее еще раз, уже смелее и более жадно.

Он почувствовал, как участилось ее тяжелое дыхание, как в ответном желании мелкой дрожью затрепетало ее обмякшее тело. Игорь принялся судорожно вырывать из узких, тесных петель круглые пуговицы халата и лихорадочно срывать все эти ненужные, упрямо сопротивляющиеся дурацкие тряпки.

По мере того как спадала одежда, постепенно обнажая тело, он как бы издалека слышал насмешливый голос разума, разочарованного открывающейся картиной. Но жгучая жажда обладания женщиной, поднимающаяся откуда-то из глубины его существа, этот первобытный инстинктивный зов ослеплял его, притуплял сознание и сводил на нет любые мыслительные процессы.

Да, глаза видели, как старческое, давно отработанное рыхлое тело, освободившееся от стягивавшей и фиксировавшей его в аппетитных округлых формах одежды, облегченно осело, образовав некую молочно-белую аморфную массу, усеянную многочисленными родинками.

Они видели, как из-под широкого плотного бюстгальтера выплыли и растеклись по обвалившемуся вниз животу длинные высосанные груди.

Целуя ее в густо напомаженный рот, Игорь чувствовал, как руки его утопали в складках дряблой кожи, а взгляд натыкался на измученный перманентом ярко-рыжий поредевший барашек, серебристо-серый у основания…

И тем не менее, ритмично погружаясь животом в студенистую желеобразную плоть, он не мог не чувствовать долгожданного наслаждения, пусть даже и от этого, в чем-то патологического соития с безвозвратно увядшей, но зато многоопытной и, вероятно, весьма привлекательной когда-то женщиной.

И когда наконец все накопившееся за долгие напряженные дни обильно хлынуло из него и без остатка поглотилось бездонными недрами ее жаждущего лона, Игорь словно очнулся.

Эта неожиданная и сомнительная победа, отдающая каким-то не совсем здоровым, а скорее трупным запашком, смутила его. Эта победа не только не принесла мало-мальски заметного облегчения, но даже наоборот — морально как-то еще более подавила и без того уже смятенное, надломленное состояние духа…

Зато Нина Леонидовна словно помолодела, решившись переступить через, казалось бы, непреодолимую черту. Заливаясь краской от смущения и находясь одновременно в состоянии эйфористического восторга, она настолько светилась несдерживаемой радостью, настолько вдруг стала не по возрасту игривой, кокетливой и назойливо-нежной с ним, что Игорю с нечеловеческим трудом удалось выпроводить ее. И чтобы ненароком не обидеть ошалевшую старуху, он сослался на неотложные дела.

А дел оказалось действительно более чем достаточно…

Ближе к вечеру неожиданно позвонил Гоша.

— Проспался, родственничек? — с какой-то издевкой в голосе спросил он. Здороваться с Игорем у него, очевидно, считалось признаком дурного тона.

— Что надо? — отозвался тот, взаимно поддерживающий подобную манеру общения.

— Пару слов тебе сказать.

— На поминках не мог?

— Не хотелось при твоих оглоедах.

— Что, очко взыграло? А теперь, значит, осмелел? — сыронизировал Игорь.

— Осмелел, осмелел… Да и обстоятельства изменились. Не в твою пользу, правда.

— Ну!..

— Что «ну»… — вдруг заворковал Гоша. — Пришло время разговоры разговаривать. Расставить, как говорится, все точки… Сам понимаешь, Игорек, человек ты в нашей семье пришлый… Ну пока вы там с Лариской дурака валяли да супругами притворялись, я помалкивал. Ну а теперь… Сам посуди. Все эти Рейсдали, Левицкие всякие… Хреновины бронзовые… Они ж не тобой нажиты…

— Ну, кстати, и не тобой.

Еще от родителей Ларисы Игорь слышал, что эта богатая коллекция досталась ее матери от отца, Ларисиного деда, высокопоставленной во времена оные личности. И Гоша, дитя Михаила Павловича от первой, с годами не совпавшей с ним по каким-то параметрам супруги, не имел к этой коллекции ни малейшего отношения.

— Не суть, — продолжал Гоша. — Я брат. И этим все сказано. А насколько я знаю, Лариска никаких завещаний никогда не писала. А если бы такое и взбрело в ее дурную голову, оспорить их никакого труда не составило бы.

— Вот ты и спер пепельницу для почину…

— Во-первых, не спер, а просто взял. И кстати, свою собственность. То, что мне по закону принадлежит…

— Точнее, что плохо лежит… Ну вот и сморкайся в нее! Больше ничего тебе не обломится. Хрен что получишь! — взорвался Игорь. — И уж если ты о законе вспомнил, то неоспоримый наследник всего Ларисиного барахла — я…

— Молодец, Игорек. Правильно мыслишь… И тем не менее я продолжаю. А ты лучше заткнись пока и послушай — тебе интересно будет.

— А мне с педиками вообще противно разговаривать. Чувствую себя объектом нездорового интереса. И сразу кулаки в морду просятся.

— Это, Игорек, у тебя от подавленного интереса к этому вопросу, — скабрезно захихикал Гоша. — Чем негативнее отношение — тем, значит, более опасаешься самому себе в этом признаться… Фрейда, милый, читать надо… Впрочем, на этот счет можешь не беспокоиться. Ты не в моем вкусе.

— Спасибо, уважил, — хмыкнул Игорь. — А иначе что, предложение сделал бы?.. Глядишь, и мальчонку бы из детдома усыновили. Вот была бы семейная идиллия!..

— Пошел ты в жопу со своим юмором! — окрысился Гоша. — Короче. Все, что осталось после Ларисы, принадлежит мне. И заруби себе это на носу. Или там, где тебе удобнее. Если для тебя так будет понятнее, то можешь считать, что я эти вещи своей сестре на хранение доверил. Усек? Так что не особенно там губу раскатывай. Опись заверенная у меня имеется, а свидетели найдутся. Если что пропадет — шкуру спущу.

— Ты что, Гоша, никак мне угрожать вздумал? — зло удивился Игорь. — Крутой, что ли? Ах ты козел!.. А не пошел бы ты!..

— А ты, родственник, мне не хами, — не ответил на брань Гоша. И спокойно продолжил: — Ты у меня — вот где!..

— Слушай, пидар! Это ты потому сейчас такой смелый, что я тебе через телефон морду начистить не могу?..

Игорь вдруг заподозрил, что его бывший шурин специально провоцирует его на какие-нибудь непроизвольные откровения или признания, случайно вырвавшиеся в приступе раздражения. И наверняка на том конце провода крутится магнитофон, подробно фиксирующий каждое его слово и интонацию голоса в ответ на Гошины разглагольствования и угрозы.

— Слишком дорого тебе обойдется мне морду начистить, — усмехнулся тот. — Тебе, кстати, привет и низкий поклон…

— Это от кого же, если не секрет?

— Нет, милый, не секрет… От нашего общего друга. От Шалого. Помнишь такого?

Само собой разумеется, Игорь мгновенно вспомнил и свое паническое бегство от милицейского патруля в темной Илониной парадной, и жестокую схватку на площадке нижнего этажа, и встречу в ментовском «аквариуме»…

— Знать не знаю. Он что, тоже из вашей компании? Голубой какой-нибудь? — несколько наигранно поинтересовался он.

Гоша неожиданно развеселился:

— Надо будет, так этот Шалый и тебя голубым сделает, когда раком поставит… Не юли! Прекрасно помнишь. А нет, так напомним. Он мой клиент. А я его адвокат. Адвокат! Если ты еще до сих пор не в состоянии понять, с кем дело имеешь… Этот Шалый — мой подзащитный. Я дело его веду. И доказать, что он чист, — это для меня проще простого. И кстати, кроме всего прочего он мне рассказывал, как его взяли. И очень уж по какому-то хмырю тоскует… Я тут для себя кое-что сопоставил, кое-кого поспрошал… Сам понимаешь, работа такая… Короче, все понял? Я его скоро из «Крестов» вытащу. Вот он с тобой и разберется. И за свои обиды, да и за мои — в знак признательности… Усек, хмырь?..

У Игоря засосало под ложечкой. Наступила небольшая пауза. Гоша молчал и как истинный адвокат, видимо, наслаждался произведенным эффектом.

— Знаешь что, Гоша… — произнес наконец Игорь, несколько ошарашенный и не найдя чего-нибудь более весомого в ответ. — Спасибо, что сказал. Но если ты такая сволочь, то и от меня ничего хорошего не жди. Найдется и у меня кое-что, чем твою козлиную задницу прижечь.

— Это ты случайно не про Барина своего? — рассмеялся Гоша. — Брось, не смеши! Он из дерьма вышел, в него и уйдет. Это он только сейчас такой деловой, когда от дурных бабок ошалел… Нет, милый, ты зря на него ставишь. Пусть, конечно, порезвится пока. Но у большой кормушки для таких, как он, места не предусмотрены…

— А для тебя предусмотрено?..

— Не обо мне речь. О тебе… И ты зря меня перебиваешь все время. И грубишь напрасно. А то ведь мне может прийти в голову, что тебе и квартира такая большая ни к чему…

— Ясно. Благодарю за исчерпывающую информацию.

— Да нет, милый, не исчерпывающая… — удовлетворенно усмехнулся Гоша на том конце провода. — Это еще не вся информация, Игорек. — И очень ласковым, буквально елейным голосом заговорил: — Слушай сюда внимательно. Очень внимательно, милый. Это тебе в дополнение, если не совсем дошло. Во-первых, Ларискина смерть весьма и весьма подозрительна. От нее за версту убийством несет. Сечешь? А если учитывать расхожий принцип «кому это выгодно», то все указывает на тебя. Не правда ли? Во-вторых, как ты знаешь, до сих пор еще неизвестно, кто два года назад застрелил ее родителей и спалил дачу… И это со временем пошло в твой актив. Согласен?.. Кто бы, если не моя придурковатая сестричка, прописал бы тебя в эти апартаменты? Уж наверняка не мой покойный папочка… Усек мою мысль? Хорошо усек? Так что убедительно советую тебе не трепыхаться. Сапиенти сат!

— То есть? — не сразу врубился Игорь.

Гоша усмехнулся:

— Вот если бы тебя Лариска хоть немного по-латыни поднатаскала в свое время, так ты бы знал, что это переводится, как «разумному достаточно»… Ну а если же тебе и этого недостаточно, то могу продолжить… Так вот, лапонька… Я много чего о тебе знаю… Спросишь откуда?.. Знаю, и все… Много чего знаю… Да и любознательностью природа не обидела. И в качестве постскриптума хочу тебе напомнить о том, что дело об убийстве твоей рыжей потаскушки тоже еще не закрыто… Видишь, какой узелок славненький? А ты за какие-то картинки уцепился. О себе подумать пора. Глупенький… — Гоша тихо засмеялся. Затем прервал сам себя и резко сменил тон: — Так что смотри, сука! Будешь рыпаться — с дерьмом смешаю!

И бросил трубку.

Игорь отошел от телефона. Закурил. Вспомнив, что в нескольких полуопустошенных бутылках еще кое-что плескалось, налил себе стакан. Выпил. И, медленно расхаживая по квартире, стал напряженно думать.

Итак, приключения продолжаются. Снова надвигаются какие-то угрожающие события. Одно за другим, и с разных сторон. Опять надо отбрыкиваться от них, обороняться…

Но в том-то и дело, что обороняться начинало уже надоедать.

Игорь решительно направился к своему заветному тайничку и вытащил оттуда столь странным образом доставшийся ему на днях парабеллум. Кулаки кулаками, но в нынешней ситуации не помешает и кое-что более существенное. Тем более что на днях это уже сослужило добрую службу. Досадно было лишь то, что почти всю обойму он всадил в этот проклятый «джип».

Игорь отчетливо вспомнил, как один за другим гремели выстрелы. И как зеркальное лобовое стекло автомобиля пронизывалось черными слепыми дырками.

Он повертел пистолет в руке. Прицелился в свое отражение в зеркале. Затем подошел к окну и вынул обойму…

И непонимающе уставился на нее. Обойма была полна.

Не веря своим глазам, Игорь высыпал патроны на стол. С дробным стуком они упали на деревянную столешницу и раскатились в разные стороны, мерцая латунным блеском в свете хрустальной люстры. Совершенно целые, с неповрежденными капсюлями.

Это была какая-то мистика, потому что…

Потому что Игорь прекрасно помнил, как раскалывали воздух звуки оглушительных выстрелов. Видел яркие всплески пламени из горячего ствола… И в конце концов, он видел результат этих выстрелов!

И тем не менее эту сдвигающую набекрень мозги фантастическую реальность приходилось принимать как неопровержимый факт. Как своеобразный подарок случая или судьбы, не исключено, что и роковой…

Но как бы то ни было, в настоящую минуту это воспринималось как давно ожидаемое очко в пользу Игоря. Патроны, целые и невредимые, лежали на столе и были готовы к употреблению. А уж там — можно будет прикупить на толкучке.

Игорь вновь зарядил парабеллум и, почувствовав в руке приятную тяжесть боевого оружия, воспрянул духом…

К еще одному отрадному, а скорее, курьезному событию сегодняшнего вечера можно было отнести и неожиданное разоблачение тайны барабашки.

После генеральной уборки, произведенной Игорем при активном содействии доброй Нины Леонидовны, все пустые бутылки были составлены на кухне возле окна. И с наступлением вечера, следуя уже установившейся традиции, снова раздался знакомый стук в стекло. Но уже из кухни.

Игорь вошел туда, включил свет и огляделся, о чем-то уже смутно догадываясь. Вдруг снова резко стукнуло из угла с бутылками.

И тут рот Игоря непроизвольно растянулся в широкой понимающей улыбке. На стеклянных опустошенных пузырях лежала зачем-то завинченная пробкой, помятая двухлитровая пластиковая бутыль из-под фанты, которую он выцедил еще в тот незабываемый день, когда в первый раз приходил в себя после приключений в милиции. А затем поставил ее на подоконник в комнате и начисто забыл о ней, поскольку не мешалась под ногами и не мозолила глаза, будучи скрытой полузадернутой шторой. Очевидно, от вечернего перепада температур воздух внутри бутылки сжимался и разжимался, то еще сильнее сморщивая глубокую вмятину, то сглаживая ее. И пластмассовая бутыль громко щелкала при этом, издавая резкие звуки, неотличимо похожие на удары то ли птичьего клюва, то ли мелкого камешка, брошенного в оконное стекло…

Игорь погасил свет на кухне, подождал немного, затем открыл форточку и вышвырнул разоблаченного «барабашку» с высоты пятого этажа в зияющую пучину темного двора-колодца. На авось. Если кому и трахнет по голове, подумалось ему, то не насмерть. Постоял у окна.

Было слышно, как с каким-то отдаленным веселым грохотом ударилась и застучала, катясь по асфальту, большая пластмассовая бутылка. Из глубины двора пронесся мимо окна испуганный женский вскрик. Кто-то громко ругнулся пару раз. И все стихло.

На душе немного полегчало.

Игорь вошел в комнату, врубил телевизор и стал смотреть давно уже начавшийся какой-то старый советский фильм. А когда тот закончился — все остальное подряд, переключая каналы по мере окончания их работы.

После того как телевизор нетерпеливо запикал, требуя себя выключить, Игорь исполнил его просьбу. Затем вывернул до конца ручку радиотранслятора на кухне, чтобы встать пораньше, и пошел спать.

Воскресенье кончилось.

Глава 8

Радио он не услышал и проснулся лишь в то время, когда начали передавать сводку происшествий за минувшие двое суток. О случае с Серегой даже не упомянули.

Но поразило другое. Буквально перед самым пробуждением, среди переплетающихся видений неспокойного сна он совершенно отчетливо увидел ЭТУ РУКУ.

Белая, изящная, с длинными красивыми пальцами, она с каким-то неведомым эстетическим наслаждением, бережно, цветок к цветку, создавала роскошное убранство последнего наряда уходящей в небытие Ларисы. И неприятным контрастом выделялся на этой прекрасной руке глубокий уродливый шрам, словно от ожога, на какое-то мгновение показавшийся из-под случайно задравшегося рукава…

Эту же руку, или, точнее, эти же руки Игорь совсем недавно уже видел в просмотренном любительском видеофильме. Они бережно держали разрисованную керамическую чашу с каким-то, вероятно наркотическим, пойлом…

Возможно, он ошибался. Возможно, это были руки совершенно другого человека. Но сходство этих рук было поразительным. И особенно — уродливого шрама, случайно замеченного в крематории, с точно таким же, увиденным на видеокассете.

Игорь напряженно вспоминал, кто именно в день кремации незадолго до начала церемонии прошел в зал, чтобы украсить цветами Ларисин гроб. И наконец вспомнил.

Во-первых, он сам. Во-вторых — еще трое из провожавших. Две личности ему были знакомы. Но Игорю и в голову не могло прийти заподозрить их в каких бы то ни было зверствах. Третью, красивую пожилую даму, одну из каких-то дальних родственниц Ларисы, он вообще видел впервые. Но строгий взгляд и исполненная собственного достоинства осанка, а также совершенно удивительные в своей неординарности черты и выражение лица, делающие ее похожей на знатную даму екатерининских времен, никак не согласовывались с кадрами видеофильма…

Теперь самым первоочередным делом было как можно быстрее связаться с Барином. Пересмотреть фильм и окончательно убедиться в правоте своей догадки.

Но кто же из этих троих?

А вот это как раз и предстояло узнать через Барина. Точнее, благодаря его давнишним связям. И в том числе там, где имеются досье на многих из числа сомнительных с точки зрения закона граждан.

Может быть, после проверки имен этих пусть даже трижды на вид благопристойных и не вызывающих, подозрения знакомых, появится хоть какая-нибудь зацепка…

Игорь поспешил на работу.

Спустился во двор. Задумавшись, почти автоматически подошел к своей машине. Нажал на пульт блокировки сигнализации. «Восьмерка» приветственно пискнула в ответ.

Привычным движением Игорь уже протянул руку к дверце — и тут же отдернул ее.

Словно чья-то невидимая рука цепко схватила его за запястье. И громкий предостерегающий голос пронзил его внутренний слух.

«Не подходи!» — приказал он.

Игорь отпрянул от машины. Со страхом посмотрел на нее.

Действительно, если уж столько сюрпризов связано с ней, то не исключено, что теперь его поджидает еще один. В виде бомбы, готовой взорваться и разнести его в клочья, подведя конечный итог этой своеобразной охоты за ним.

Чьей охоты? Неужели того недоношенного сопливого абрека, которому он с таким удовольствием набил морду в парадняке?..

Игорь вышел из двора и пошел к метро.

Проклиная все на свете, Игорь наконец добрался до редакции. Проходя вдоль коридора, сунулся было к ребятам, но там было заперто. Поднялся наверх. В холле за машинкой было пусто, дверь в кабинет Барина неплотно прикрыта. Оттуда доносилось какое-то невнятное мычание. Опасаясь встревожить неразлучную парочку, он постучал.

— Чего ломишься! Открыто! — раздалось из кабинета.

Игорь вошел.

Барин сидел мрачнее тучи, с наполовину опорожненной бутылкой коньяка и пустым стаканом.

— А, Игорек… Ну садись… Зря пришел. Кончилась газета. Хватит баловством заниматься… Эдьку и Петьку домой отправил. Зеленых отстегнул на первое время. А там посмотрим… Подыщу им что-нибудь… А вот Сереги нет… И Маришки тоже нет… Ничего не хочу больше. В лес уйду. В сторожке жить буду…

Игорь сел на стул. Облокотился на край стола, подперев рукой подбородок.

— Это меня должны были…

— Догадываюсь. — Барин наполнил стакан. — Будешь?

— Можно. Колеса мои, кажется, накрылись. К тачке теперь без миноискателя и подходить опасно… Так что…

Барин достал из стола второй стакан, налил коньяку доверху, поставил перед Игорем. Выложил на стол пакет с крекерами.

— Извини, больше ничего нет.

Выплеснул свою порцию в глотку. Закурил «беломорину».

— Семье Серегиной помочь надо… Жена в истерике. Так что ты к ней не суйся со своими соболезнованиями… Загрызет. Тебя во всем винит. И девку эту… Найду, говорит, разорву на кусочки…

Барин тяжело вздохнул.

— И Маришка куда-то запропастилась, — глухо продолжал он. — Как вчера утром разбежались, так и с концами… Домой звонил — никто не подходит. На тачке приезжал, в дверь звонил, стучал — тихо… Я ж ломать-то не буду… И здесь ее нет. Боюсь я за нее что-то… в свете нынешних наших с тобой передряг…

— Не переживай, Кириллыч. Найдется. Может, к подруге какой ушла. Или у родителей…

— Ну что ты меня учишь! — огрызнулся Барин. — А то я сам не понимаю!.. Звонил. Всех обзвонил. Нету. Как в воду канула… Ну верно, что всего-то ничего — сутки какие-то… А все равно. Где-то она должна быть эти сутки!.. Мне без нее никак. Понимаешь, Игорек, она же для меня… Отдушина в этой проклятой жизни. Она мне дороже, чем даже Катька… — Барин как-то жалобно всхлипнул. — Вот сижу здесь как старый дурак, с самого утра жду. Вдруг объявится…

Игорь медленными глотками отпивал из стакана. Курил.

— А что? С газетой — все? Накрылось? — удрученно спросил он.

— Ну ее. Надоело. Расход один… — махнул рукой Барин. Затем помолчал немного и спросил, искоса глянув на Игоря: — Ты лес любишь?

— Естественно, — усмехнулся тот. — Особенно сейчас. Когда обложили со всех сторон, как волка какого… Слинять бы куда, где, кроме деревьев, ни души… Несмотря на эту идиотскую подписку о невыезде…

— Это ты хорошо мыслишь. В струю, — кивнул Барин. Повертел в руках пустой стакан, налил еще. Добавил Игорю. — Так вот. Мне там человек нужен, на которого я мог бы положиться… Ну, «ни души» я тебе не гарантирую, потому что придется с мужиками дело иметь, а вот деревьев — сколько угодно. Там и лесопилка поблизости, и пилорама… Твое дело — приглядеть да проследить, чтобы мужики лес налево не гнали да грузили бы то, что надо, а не прутья гнилые… У меня скоро выгодный заказчик вырисовывается. Швед. А они дерьмо всякое не берут… Так что принимай, так сказать, бразды… Изба там есть. Добротная, теплая. Бабеху какую-нибудь найдешь себе из местных… Пусть хозяйством занимается. А я наезжать буду в гости к тебе. Водку пить будем на природе да рыбу удить. На хрен этот Питер сдался! Одни неприятности…

— А где это? — поинтересовался Игорь.

— Далеко. В сторону Лодейного Поля. Места там — зашибись! Экологически чистые. Грибов, ягод — полно!

— Какие ж сейчас грибы, — хмыкнул Игорь.

— Ну не сейчас, конечно… Если ты там обустроишься, так и век проживешь. Никакими пряниками тебя в город не заманишь!.. Ну как?

— Идет. Согласен… А то тут мне уже со всех сторон то нарами угрожают, то на жизнь покушаются… Черт знает что такое!..

— Правильно в народе говорят, что от сумы да от тюрьмы не зарекайся, — глубокомысленно произнес Барин. — И сам порой не знаешь, откуда что на тебя свалится… Вроде и мужик-то ты безобидный, а вот надо же!.. Все одно к одному…

Игорь усмехнулся. Отпил большой глоток коньяка. Сунул в рот крекерину.

— Перекантуюсь пока. А там видно будет… — приняв окончательное решение, кивнул он.

— Я тебя уверяю, что тебя оттуда палкой не вышибешь! — оживился Барин. — Сам бы с тобой уехал, да дела не пускают. — Затем посмотрел Игорю прямо в глаза и заявил: — Вот сейчас и поезжай. Нечего кота за хвост тянуть и лишний раз всяким сволочам глаза мозолить, пока на самом деле не достали. Юрик знает, куда ехать. Он тебя и отвезет. И наплюй на все. Даже домой не заходи…

— Сегодня не могу, — с досадой отозвался Игорь. — Завтра урну хоронить…

— Ах да… Совсем из памяти вылетело… — Барин замешкался. — Ну тогда завтра вечером. С Юриком и поедете. Я бумагу кому надо чиркну. Там у меня договоренность с лесником есть, так что рекомендательное письмо, так сказать, тебе, чтобы он все показал да рассказал что и как… Ну а если Маришка объявится, то все вместе поедем. От себя ее теперь ни на шаг не отпущу.

— А когда жена приезжает? — спросил Игорь.

— Грозилась в четверг-пятницу… А что?

— Да так просто…

— Да, ты прав, — подумав, произнес Барин. — Мне не разорваться, а Маринку как-то надо пасти, кабы чего не случилось…

Игорь понял, что наконец настало подходящее время поделиться своими подозрениями.

— Я, Кириллыч, хотел бы по поводу той кассеты пару слов сказать… — заикнулся он.

— Да провались она к черту! — взорвался Барин. — Нутром чую, что все из-за нее! Знать бы, кому отдать, — пускай забирал бы!.. Лишняя головная боль. Хватит, наелись сенсациями! По уши обожрались!.. Забери ее к чертовой матери, и чтоб я больше не слышал о ней! Поставь дома на полку. Может, на счастье, кто-нибудь из этих призраков снова явится. Найдет ее и отвяжется от нас…

Барин подошел к видеомагнитофону, сунулся в него. И испуганно уставился в пустой кассетник. Повернулся к Игорю.

Тот все понял.

— Игорь! Гадом буду! — треснул себя в грудь Барин. — Здесь она была! Всю дорогу! С того самого дня, когда ты ее приволок… — Он подскочил к сейфу, перерыл его. Залез в стол, зарылся в ворох бумаг, распахнул дверцы тумб… — Ищи, Игорь, ищи! Может, я чего не заметил. Не обращай на меня внимания, — погрузившись в стенной шкаф, кряхтел из него Барин.

Они перерыли весь кабинет. Выскочили в холл, залезли в стол к Марине, перевернули и перешебуршили все, что было возможно. Затем вернулись в кабинет.

Совершенно взмокший и взъерошенный Барин поспешно отвернул голову второй бутылке, налил по полному стакану…

Затем они долго курили и напряженно молчали.

— Вот уж действительно, если не повезет, так на родной сестре триппер поймаешь… — задумчиво произнес наконец Барин. — И заварил же ты кашу, Игорь Анатольевич… Во что же это мы с тобой вляпались?..

— Троих проверить надо, Кириллыч… — отозвался Игорь. — Из тех, кто в крематории присутствовал.

— А что это даст?

— Может быть, и ничего. А возможно, кого-то мы с тобой видели на кассете… Я как раз хотел еще раз посмотреть этот фильм, чтобы убедиться в своей догадке. Но раз кассеты нет…

— Ума не приложу, кто мог знать, что она тут находится… Мало того, но еще и взять незаметно… — размышлял Барин. — Маришка?.. Исключено. Ирка-уборщица?.. Так ей-то зачем?.. Мать-одиночка заторканная… Юрик?.. Так у него и ума не хватит на это…

— И тем не менее…

— Вот именно — тем не менее… Ну ладно… Рассказывай, что ты там в крематории увидел. Помозгуем вместе.

Игорь во всех подробностях изложил Барину ход своих умозаключений.

— Так ты что, до сих пор и не вспомнил, чья именно это была рука? — недовольно поморщился тот.

— Нет. Как-то сначала ни к чему было. Так, просто в мозгу что-то возникло неопределенное. Какая-то смутная ассоциация с чем-то. А потом, дома, и вообще забылось. Только сегодня утром осенило… Жаль, Серега погиб. И сумка его с видеокамерой пропала… Так хотя бы по одежде узнать можно было бы. По тому рукаву, что задрался…

— Серегу и без этого жаль… — вздохнул Барин. — Ну что ж, поклонюсь Сеньке, корешу моему давнему… В органах до сих пор торчит… Какие, говоришь, фамилии?.

— Две знаю точно, а что до третьей, то в первый раз эту бабу вижу.

— Ничего, узнаем и третью…

— Не мешало бы и Людкой поинтересоваться… Той, которая с Серегой была…

— А я разве тебе не говорил? — удивился Барин. — Прости. Забыл, значит… Она ни при чем… Ее менты уже трясли. Рассказывает, что, когда они с Серегой подошли к твоей тачке, дверь сама собой распахнулась. Ей в морду — из баллона. И пока прочихивалась, выстрелы слышала. А потом ее с ног сбили и удрали. Кто именно — ничего не видела и ничего не помнит. Когда очнулась, видит — Серега мертвый лежит. Хотела к нам вернуться — да от потрясения всю память отшибло. И парадную, и квартиру, где была, — все напрочь забыла. Перетрусила — и домой. Там и сидела не вылезая, пока ее не вычислили…

— Ясно…

— Ничего, Игорек. С Божьей помощью отмахаемся… — заключил Барин. Налил Игорю на посошок. — Ты особо по улицам не болтайся. Завтра после кладбища схоронись где-нибудь, а вечером — сюда. Все более подробно обговорим… Кстати, наш шифр помнишь? — вдруг встрепенулся и шепотом спросил он.

— Конечно.

— Ну так имей в виду… — Он приложил палец к губам, обвел взглядом стены. Игорь кивнул и улыбнулся его неожиданной осторожности. И, пожав протянутую руку, вышел из кабинета.

Выйдя из Баринова офиса, Игорь постоял на тротуаре. Огляделся по сторонам и, несмотря на убедительные доводы не мелькать на людях, решил побродить по городу, поскольку, привыкнув к сиденью автомобиля, давно уже забыл те времена, когда запросто гулял пешком.

Что толку прятаться? Какой в этом смысл? Да и где, собственно? Дома, что ли?.. Опаснее, чем собственный дом, места в городе не найдешь. К матери?.. Не хватало еще на них беду навести!..

Он вышел на Невский и, смешавшись с многоликой и разноязычной толпой, побрел в сторону Невы. Миновал сквер, в центре которого на высоком постаменте, окруженная сонмом верных сподвижников, гордо стояла великая немка, покосился в ее сторону, снова вспомнил незнакомую даму на похоронах и отвернулся.

Проследовал вдоль бесконечно реставрируемого фасада Гостиного двора, с любопытством потолкался у небезызвестной «стены плача», купил пару газеток различных политических ориентаций и направился дальше.

Перейдя по Дворцовому мосту на стрелку Васильевского острова и оказавшись возле Военно-морского музея, он остановился. И, завидев скамейки в сквере напротив, решил посидеть и не спеша перекурить.

От моста к мосту двигались навстречу друг другу автомашины и троллейбусы в нескончаемом потоке. Игорь постоял некоторое время и убедился в том, что перебраться на другую сторону — дело весьма проблематичное. Тут было необходимо дьявольское терпение и мгновенная реакция, так как на этом небольшом участке машины буквально сходили с ума, выжимая предельную скорость, словно на какой-нибудь штатовской скоростной магистрали.

С большим трудом Игорь добрался наконец до середины и остановился, зажатый между двумя мчащимися в разные стороны вереницами автомобилей. Казалось, перейти Биржевую площадь не было никакой возможности. Машины неслись мимо него сплошной шуршащей лавиной. И пока Игорь надеялся, что их движение прервется перед красным сигналом на Дворцовом мосту, — за, казалось бы, иссякающим потоком впритык к этому потоку неслась, но уже с Университетской набережной, новая орда сверкающей сволочи, старавшейся проскочить стрелку и успеть на зеленый у Биржевого… Автомобили вплотную окружили его и с какой-то рычащей, звериной радостью издевались над ним.

— Да чтоб их всех повзрывал кто-нибудь! — шипел Игорь, с нетерпеливой яростью глядя на бесконечное мелькание кузовов.

Бросив на произвол судьбы любимую «восьмерку» и оказавшись на своих двоих, он теперь начинал понимать состояние тех пешеходов, нещадно материмых им в свое время, которые неожиданно срывались с места и скакали перед машиной, рискуя собственной головой…

Наконец, улучив какое-то мгновение, он проскользнул сквозь звенья бесконечной цепи и оказался в раскинувшемся большим полукругом сквере с Ростральными колоннами по сторонам. Вырвавшись из автомобильной западни, он с облегчением присел на скамейку и закурил.

По дорожке, громко галдя, бродила пестрая группа цыганок со своим выводком. Одна из них, молодая и шустрая, свернула к Игорю.

— Молодой, красивый! — нахально затараторила она. — Дай погадаю. Все, как есть, тебе расскажу!..

Игорь медленно поднял голову. Посмотрел в ее черные глаза.

Неизвестно что вдруг увидев такого особенного в его взгляде, цыганка резко осеклась, словно наткнулась на что-то. Улыбка сошла с ее лица.

Из группы выскочила, метнулась к ней старая толстая гитана, схватила за руку и потащила ее за собой, что-то испуганно бормоча на своем языке и мельком бросая в сторону Игоря странные взгляды. Молодая оглянулась в ужасе и быстро перекрестилась…

На Петроградской он бесцельно бродил по бесконечным лабиринтам улиц, иногда заходя в магазины и равнодушно озирая прогибающиеся от изобилия всевозможного импорта полки. Попутно остограммился на Большом проспекте.

Надумал было зайти в «Молнию», но вместо дверей кассы уперся взглядом в свежевыкрашенную стену и увидел, что его любимый прежде кинотеатр оказался уже вовсе и не кинотеатром… Точно так же и с юности знакомая забегаловка на Большом, наискосок от «Молнии», тоже исчезла…

Игорь обиделся и свернул в какой-то переулок.

Пройдя несколько кварталов, он оказался на незнакомой улице, и возле серенькой неприметной двери его взгляд внезапно остановила вывеска. Это была одна из многочисленных гадальных контор, тут и там то появляющихся, то неизвестно куда и в каком пространственном или временном измерении исчезающих.

Игорь не обратил бы на нее никакого внимания и в другое время безразлично прошел бы мимо, но дело было в том, что название этой конторы в их телефонной книге было обведено зеленым фломастером.

«Любопытно, — подумал он. — Посмотреть, что ли, что там такого интересного Лариска нашла?»

Он толкнул дверь. Звенькнул мелодичный колокольчик. Игорь вошел и тотчас почувствовал себя пронизываемым насквозь сотнями невидимых глаз.

Из-за стола приподнялась неприметная тень, неопределенного возраста и пола.

— Что вас привело к нам? — прошелестела она, не отвечая на приветствие.

— Да вот, своей дальнейшей судьбой вдруг заинтересовался, — с деланной небрежностью усмехнулся Игорь, неприятно в то же время поеживаясь. — Какие-то дела странные начались…

— Понимаю. Я доложу о вас.

Тень вышла из-за стола и направилась к черным портьерам у боковой стены, тяжелыми складками спадающим до самого пола. Приотворила скрытую черными занавесями дверь и бесцветным голосом произнесла нечто монотонное и нечленораздельное.

Затем, придерживая штору, молча пригласила Игоря.

Он вошел в маленькую, без окон, квадратную комнатенку, почти совершенно пустую, обитую зеленым бархатом. И остановился, неуверенно глядя перед собой.

В углу комнаты, наполненной каким-то дрожащим, мерцающим светом, стоял темно-вишневый полированный стол с причудливо резными ножками. На нем ярко горела оранжевая свеча, вставленная в тускло сияющий бронзовый подсвечник.

За столом, устремив свой взгляд в лицо Игоря, сидела миниатюрная брюнеточка. Оттененные густой черной бахромой длинных ресниц, большие бездонно-темные глаза пронзили, мгновенно как бы прочитали его, словно выпили из его мозга всю накопленную за многие годы информацию, и едва уловимые таинственные искорки проскочили в них. Мягкая, нежно-розовая улыбка полных полуоткрытых губ приветливо осветила красивое лицо.

Игорь с трудом оторвался от ее пронизывающих глаз и буквально впился взглядом в эти губы.

— Я… к вам?.. — запнулся он. — Здравствуйте…

— Добрый день. Садитесь, пожалуйста, — проворковала брюнеточка.

Игорь сел напротив нее и приготовился к рассказу. Или расспросу…

— Меня зовут Игорем… — начал он.

— Все. Достаточно, — улыбнулась она. — Не продолжайте. Паспортные данные мне не нужны. Я уже все про вас знаю…

— От Ларисы?.. — непроизвольно выскочило у Игоря, пораженного какой-то внезапной догадкой.

— Простите, — вдруг строго произнесла гадалка. — Вас это не должно интересовать. Как говорится, номина одиоза сунт — имена нежелательны… Вы пришли не с этим вопросом.

— Вы правы, — смутился Игорь. — Меня другое волнует. Хочу понять, что происходит вокруг меня… Черт знает!..

— Стоп! — испуганно прервала его брюнеточка. — Этого имени ни в коем случае нельзя произносить. Тем более вам… Мне все ясно.

Она встала из-за стола. Вышла на середину комнаты:

— Посидите здесь пока. Буквально несколько минут. Я скоро вернусь. А пока будете один, постарайтесь сосредоточиться на том, что вас тревожит.

— Хорошо…

Игорь недоуменно огляделся — в комнате никого не было.

И это было поразительно еще и тем, что он всего лишь моргнул пару раз. А она даже и шага не ступила!.. Что за фокус!..

И тем не менее он сидел совершенно один в этой темно-зеленой комнатушке, без единого окна и малейшего намека на дверь, в которую он только что вошел… Странная комната, странная особа, не позволившая ему даже толком изложить суть дела, постоянно затыкавшая ему рот, будто все это для нее не имело никакого значения…

И зачем его понесло сюда?

Игорь встал со стула и принялся расхаживать по комнате. Осмотрел стены. Бархат прилегал плотно. Витиеватый орнамент рисунка в точности совпадал по линиям узоров. И не было даже малейшего намека на то, что какое-то место где-то незаметно прорезано, чтобы создать иллюзию целостности и вместе с тем замаскировать потайной выход. Игорь даже рукой провел по стенам во всех направлениях. Но так ничего и не смог обнаружить.

Возникло подозрение о раздвижных дверях. Но, во-первых, он отчетливо помнил, что дверь именно распахнулась, когда он входил, а не раздвинулась. А затем бесшумно за ним затворилась. Во-вторых, в углах комнаты также не было никаких щелей и бархат был натянут сплошным полотнищем по всему периметру комнаты.

Стол гадалки находился на прежнем месте.

У Игоря вдруг возникло желание заглянуть в этот стол, но он был почему-то убежден, что внутри ничего не было. Как ничего больше не было в этой глухой, как полый куб, комнате, кроме двух черного дерева стульев и сияющего темно-вишневой полировкой стола с бронзовым подсвечником посредине и свечой… почему-то медленно гаснущей. Трепетный огонек грозил вот-вот оторваться от черного скрюченного фитилька…

В комнате заметно потемнело. Невидимый источник дрожащего рассеянного света, казалось, тоже угасал. Темно-зеленый бархат, окружающий Игоря со всех сторон, постепенно чернел, впитывая в себя или высасывая из помещения последние всполохи света…

Игорь никогда не страдал клаустрофобией, но сейчас, в этом непонятно как замкнутом месте, во все более сгущающемся мраке, его начинали одолевать некие сомнения и тревожные чувства. И тем не менее, как человек критического склада ума, он упорно не желал объяснять все происходящее какими-то чудесами и был уверен, что разгадка не заставит себя ждать.

И, естественно, она существует, раз он как-то все-таки вошел в эту комнату. Общался с миловидной брюнеткой, которая ненадолго вышла. Пока неизвестно, как. Но в конце концов, ведь вышла же! А не ионизировалась, как сахарный песок в стакане чая!..

— Вы почти правы, — сказала она.

Игорь резко обернулся. Свеча вновь ярко вспыхнула.

Маленькая брюнеточка стояла сзади и, печально улыбаясь, смотрела на него своими большими бездонными глазами.

— К сожалению, вам необходимо срочно уходить, — произнесла она. — Над вашей головой собрались густые темные тучи, угрожающие вам и тем, кто рядом с вами. Вы случайно оказались в центре столкновения враждебных друг другу сил, которые борются между собой. Пока что это происходит на высшем уровне, но эхо их борьбы отражается здесь, и стрелы, не достигшие Цели, падают, поражая живущих на земле. Почти так же, как ни в чем не повинные пассажиры авиалайнера порой гибнут от взорвавшейся бомбы, предназначенной какой-то одной жертве… В вашем гороскопе Лилит в соединении с Луной находятся в кульминации, и транзитная Черная Луна, трижды обойдя зодиакальный круг, вновь оказалась в соединении с этим недобрым аспектом. На него угрожающе надвигается оппозиция с Асцедентом. Вам сейчас двадцать восемь лет, я знаю это…

Игорь невольно поежился, услышав точное определение его возраста. Гадалка между тем продолжала:

— Кроме того, это тройное соединение находится в квадратуре с Нептуном, который, в свою очередь, стоит в оппозиции к Солнцу в вашем натальном гороскопе. Соединение Марса с Плутоном, подавляя Венеру, находящуюся в знаке Скорпиона, наносит удары по четвертому дому, а также угрожает седьмому. Под ударом Сатурна оказывается и восьмой дом. Прогрессирующая Медиум Кёли подошла к куспиду двенадцатого дома, а Нептун, находящийся в этом же доме, хотя и оскверняется аспектами Черной Луны, находится в экзальтации и окутывает вас неведомой тайной. Опасайтесь Рака с восходящим Ураном. И особенно бойтесь Тельца. Я знаю, вы ищете его. Но вам ни в коем случае не следует этого делать. Оставьте эти попытки. При встрече с ним вы погибнете… Я понимаю, что непосвященному невозможно выделить из сказанного мною что-то определенное. Но, к сожалению, это все, что мне позволено сказать вам. На земном уровне вы должны уяснить себе только одно — спасайтесь. Уходите… Вам сегодня был указан путь.

Игорь вспомнил о предложении Барина.

— Прислушайтесь к этому совету, — продолжала брюнетка. — Он может спасти вас, если вы оставите свои рискованные поиски… Бросьте все. Не берите с собой ничего из вашего дома. Это может притянуть к вам новые беды… Завтра утром вы будете вынуждены совершить нечто странное. Но пусть это вас не беспокоит. Это чужие проблемы… Прислушайтесь к себе…

Гадалка замолчала.

— Но при чем здесь планеты? — засомневался Игорь. — Я никогда не придавал значения подобным пустякам. Они же находятся за миллиарды километров от нас. Что же такого они могут? Каким образом?..

— Это не пустяки, — укоризненно произнесла брюнеточка. — Мы с вами — такие же частицы вселенной, как и они. Как и все, что окружает нас. Мы — единое целое, единый организм мироздания. Все находящееся вокруг так или иначе воздействует друг на друга, корректирует и направляет течение жизни… Когда человек рождается, в его мозгу, в его глубинной сущности, словно на фотографической пленке во время съемки, отпечатывается вся существующая в это мгновение картина мира, которая служит в дальнейшей жизни его индивидуальным, скажем так, компьютерным кодом. И в дальнейшем любые события, любые положения планет в данном случае так или иначе влияют на судьбу человека, приводя в резонанс те или иные клетки его организма, мозга, его души, взаимодействуя с этим изначальным кодом… Словно некий невидимый и непостижимый музыкант, нажимающий определенную клавишу фортепиано либо перебирающий многочисленные струны звучащей по его желанию арфы… Вы никогда не обращали внимания, что рисунок компьютерного кода в некотором смысле схож с клавиатурой рояля или струнами арфы?.. И фортепиано, и арфа — это вы. А звуки, наполняющие необъятный концертный зал мироздания, — это ваша жизнь…

— Так что же? — унылым голосом спросил Игорь. — Неужели мне необходимо все внезапно бросить и так просто взять и исчезнуть неизвестно куда?..

— Что же делать?.. — грустно произнесла гадалка. — Во-первых, не так уж и внезапно… Вы же видите, что с вами творится что-то необъяснимое… А во-вторых… вам уже нечего бросать… И вы вскоре в этом убедитесь… У вас нет иного выбора.

— Но неужели же ничего нельзя предпринять? — за-сопротивлялся Игорь. — Ведь можно же как-то бороться. В конце концов, есть же у меня своя воля и право на собственный выбор!.. И я вовсе не желаю, чтобы кто-то посторонний играл на мне, как на балалайке!

— Выбор, конечно, есть всегда, — улыбнулась гадалка. — Но существует выбор между, например, двумя галстуками, в каком из них показаться в обществе. Есть выбор, куда пойти после окончания школы… А есть и такой, когда приходится выбирать между двумя предложенными палачом способами казни…

— И у меня именно этот, последний выбор?..

— До этого, слава Богу, пока не дошло. У вас выбор между жизнью и гибелью. Но если вы не самоубийца, у вас, как я уже сказала, нет выбора. Вам надо уйти. И притом как можно дальше отсюда, из этого города. У вас пока открыт девятый дом… Постарайтесь сменить географическую широту, долготу… если успеете… Произойдет корректировка гороскопа, и камни, падающие на вас, будут пролетать мимо…

— На кого-то другого?

— К счастью, нет. Но своим уходом вы спасете от гибели и тех, кто окружает вас в данную минуту. Не прикасайтесь к ним. Никому не звоните, ни с кем не общайтесь. Подумайте о них… Вас не в чем винить, но вы притягиваете удары. Словно громоотвод, принимающий на себя огненные стрелы смертоносных молний. Так и вы, находясь в роковой точке собственной жизни, притягиваете к себе несчастные случаи… Я знаю, вы ищете кого-то. Тельца, который вторгся в вашу жизнь. Оставьте эти попытки. Все произойдет само собой, без вашего участия… Не старайтесь удовлетворить ваше легкомысленное любопытство… Он исчезнет со временем, и вам незачем видеть его… Уходите, пока вас не настиг черный автомобиль… Он постоянно следует за вами…

— «Джип»?.. — озаренный внезапной догадкой, чуть не вскрикнул Игорь.

— Неважно какой… — покачала головой брюнеточка. — Черный… Вы стараетесь убежать от него. Но это бесполезно. Рано или поздно он настигнет вас… — Она указала рукой куда-то в сторону: — Вот ваш путь. Он свободен… Вы можете вернуться… Через несколько лет… Но не раньше. А теперь прощайте.

Игорь обернулся. Перед ним уходил вдаль ярко сверкающий огнями неисчислимого множества пылающих свечей широкий зеркальный коридор. Он шагнул вперед. Но, вспомнив, что забыл попрощаться, остановился, еще раз взглянул в бездонную глубину прекрасных глаз…

— Спасибо…

— В этом случае «спасибо» не говорят, — слегка улыбнулась она.

— Но я вам что-то должен?.. — Игорь смущенно полез за бумажником.

Гадалка, не выдержав, рассмеялась. Потом погрустнела.

— Боже, какой же вы забавный… — вздохнула она. — Мне очень жаль вас. Прощайте.

— До свидания…

Иг орь медленно пошел вдоль по сверкающему коридору. Тот оказался бесконечной, уходящей в неразличимую даль анфиладой. Сменяющие одна другую комнаты сияли в огнях жарко пылающих свечей, отраженных зеркальными стенами. Минуя нескончаемую вереницу комнат, Игорь неуверенно шел вперед, изумленно озираясь по сторонам и везде встречая многократно отраженный взгляд своих удивленных глаз. Стены были составлены из множества зеркальных осколков, расположенных под различными углами друг к другу. И в них как-то причудливо, осколочно, словно на кубистической картине, ломалось бесконечное отражение его лица. И глаза. Миллионы широко распахнутых глаз…

Казалось, глаза эти, словно бы и не принадлежащие ему, пытливо пронизывали его со всех сторон, проникали в каждую, даже самую потаенную клеточку его мозга, препарируя ледяным пронзающим взглядом, безжалостно обнажая все тщательно захороненные от самого себя же в подсознании тайны его души. И казалось, что этому доведенному до высшей степени абсурда, паталогически извращенному стриптизу не будет конца.

Но шаг за шагом Игорь начал замечать, как свет постепенно угасал. Светящийся коридор мало-помалу незаметно сужался. Свечи внезапно гасли, с каким-то шипением выбрасывая вверх черные змейки копоти. Стены темнели, заволакивались неясным сумеречным мерцанием, которое тоже вдруг растворилось в сгущающемся мраке. Повеяло холодным воздухом. В лицо пахнуло сыростью подвала.

И он с удивлением обнаружил себя в каком-то полутемном дворе-колодце, освещаемом лишь рассеянным светом нескольких непогашенных окон и тусклой желтой лампочкой в глубине, уныло висящей над мусорным баком…

Невдалеке, мелкой дрожью сотрясая асфальт, прогремел невидимый трамвай. Послышались и стихли чьи-то голоса…

Миновав зияющую пустотой арку подворотни, Игорь вышел со двора и оказался на Кронверкском проспекте. В глубине парка темнела громада здания театра…

Игорь стоял на тротуаре, тупо смотрел перед собой. Курил. И как ни пытался отогнать от себя навязчивые мысли, все с большей определенностью осознавал, что с ним творится нечто неладное. То есть, что называется, понемногу сползает крыша… Такие заморочки никак не входили в его планы. И поэтому срочно требовалась внушительная доза самой распространенной на Руси панацеи.

Он курил и сосредоточенно вспоминал, где поблизости находится какая-нибудь не очень дорогая забегаловка. Поскольку шиковать в кабаках постепенно становилось не по карману.

И, естественно, вспомнил.

Он повернул направо и, бросив безразличный, расфокусированный взгляд на все еще снующую толпу возле Сытного рынка, углубился в парк, чтобы, срезав угол, а скорее, полукружье, создаваемое огибающим «Кронверк» проспектом, оказаться в давно знакомом ему магазине, служащем путеводной звездой местных алкашей, поскольку в нем наливали, давали неплохо закусить и предоставляли возможность постоять за столиком в приятной компании.

Оказавшись в парке, Игорь снова закурил. Пройдя мимо казино, мирно уживающегося с расположенным в этом же великанообразном здании мюзик-холлом, подошел к крутому спуску узенькой, дугообразной речки, перегороженной высокой металлической решеткой, и спустился к воде.

Куча разнообразного мусора и пустых бутылок, с показным равнодушием уткнувшись в эту решетку и не имея возможности вырваться на простор Невы, притворялась своеобразным плавучим островком. Игорь присел на толстую ветку дерева, наклонившегося над водой, и стал смотреть в мутную глубину. Поодаль замызганные ханыги вполголоса спорили о чем-то, поочередно прикладываясь к горлышку какого-то флакона.

Игорь не спеша докурил, бросил окурок в воду и, вспомнив вдруг, что может своим философским уединением привлечь внимание милицейской мигалки, периодически шныряющей по темным закоулкам, поспешил исчезнуть отсюда.

Миновав тускло освещенные аллеи, с редкими, молчаливо проходящими мимо призрачными силуэтами, он снова оказался на проспекте и вошел в ярко освещенный зал.

Здесь было оживленно и даже несколько весело. С одной стороны просторного помещения торговали продуктами, и затоварившиеся домохозяйки сменяли одна другую, изредка бросая рассеянный или презрительный взгляд в другую сторону зала, где, возбужденно галдя, толпилась постоянно обновлявшаяся очередь зашедших на огонек. Вокруг высоких столиков в разнообразных позах стояли разнополые личности и, кто молча, кто обуреваемый жаждой общения, заливали свой бак по вкусу избранной маркой горючего. За стойкой стояла рыжая девица и бойко наполняла стаканы.

Игорь подошел к ней, постоял пару-тройку минут в очереди и взял для почину сто пятьдесят и бутербродик со шпротиной, на которой желтел яичный глазок и лежало белое колечко лука. Устроившись за столиком, он располовинил порцию и с удовольствием выпил сначала одну половинку, затем, тщательно зажевав и подумав немного, и вторую.

Постояв и прочувствовав, как приживается выпитый стакан, он удовлетворенно отметил, что это хорошо.

Досаждавшие картины непрошенно обступившей его некоей виртуальной реальности отошли на задний план, и мир снова начинал казаться добрым и привлекательным.

Игорь задумался ненадолго, решая, выпить ли еще сейчас, а потом перекурить, либо сначала перекурить, а потом еще выпить…

В желудке заметно урчало. Он почти ничего не ел сегодня. И сейчас, после выпитого стакана и раззадорившего аппетит скромненького бутербродика это почувствовалось особенно остро. Поэтому следовало подкрепиться. Ну а уж к хорошему закусу… Сам Бог велел.

Игорь вновь сунулся в быстро сменяющуюся вереницу жаждущих докопаться до истины, укрывшейся на дне какого-нибудь очередного стакана. Когда очередь дошла до него, Игорь автоматически протянул деньги, поднял глаза…

И встретился взглядом с миниатюрной брюнеточкой.

Оттененные густой черной бахромой длинных ресниц, выразительные, бездонные глаза глядели на него… Точно так же, как около часа назад, когда она объясняла ему взаимодействия планет его гороскопа и чуть ли не со слезами на этих глазах умоляла бежать как можно скорее и дальше из города…

Игорь стоял словно окаменевший, не в силах пошевелить языком…

— Чего встал! — зашумели сзади. — Бери давай! И отваливай!..

— Ну так что, молчать будем или брать чего-нибудь? — нетерпеливо спросила брюнетка. — Не задерживайте очередь.

Игорь очнулся.

Запинаясь, он заказал кусок курицы, салат и два по сто пятьдесят водки.

Расправившись с мясистой американской ножкой и осушив один из стаканов, Игорь притормозил слегка и осмотрелся по сторонам, искоса бросая взгляд в сторону прилавка. Глазастенькая буфетчица не обращала на него никакого внимания. В эту минуту она, посмеиваясь, весело отбривала какого-то крепко поддатого, но прилично прикинутого мужика, несшего откровенную похабень. Подошла и прежняя, рыжая буфетчица и оживленно включилась в их разговор.

Вокруг, позвякивая стаканами, долдонили мужики. Сидя на подоконнике, старая грязная бомжиха жадно обгладывала не доеденные Игорем куриные ошметки. Все было как обычно, как в любой из подобных забегаловок нашей северной столицы.

Громко захлопнувшаяся уличная дверь вбросила в помещение магазина высокого взъерошенного бородача лет тридцати пяти. Он остановился у порога, высоко поднял руку и громко продекламировал, обращаясь ко всем присутствующим:

— Привет честной компании!

Кто-то засмеялся, кто-то лениво скосил глаза на чересчур шумного посетителя, нарушившего созерцательную умиротворенность.

— Миша пришел!.. — сияя осоловевшими глазенками, радостно загыкала бомжиха. — Дай, светик, я тебя расцелую!..

— Погоди, мать!.. Я со своей любовью сначала поздороваться желаю… Эличка! Радость моя! Сто лет не виделись!..

Бородач прошагал к стойке, отодвинул окосевшего ухажера и чмокнул потянувшуюся к нему через прилавок и смеющуюся брюнеточку в полные розовые губки.

— Чего налить? — оторвавшись от него, спросила она.

— Покрепче! Позабористей! Чтоб кровь ключом!..

В очереди завозмущались:

— Ты полегче, по легче, юморист!.. Много тут вас, сватов-братов…

— Не шуми, мужик…

«Юморист» взял свой стакан и, повертев головой, наткнулся на взгляд Игоря:

— Игорек!.. Какими судьбами!.. — Он быстро подошел к нему, крепко обнял. — Ну, рассказывай! Как там у вас? Что нового? Как этот придурок поживает? До сих пор еще с Маринкой?..

Это был действительно Мишка, против своей воли в один прекрасный день освободивший стартовую площадку для начала Эдичкиной карьеры. Он был пьян и весел.

— А я вот гуляю. Гонорар пропиваю… Ну так как ты? Расскажи! Чего не звонишь?

— Можно подумать, ты много звонишь, — усмехнулся Игорь. Потом добавил: — Проблемы у меня. Но это так… Только меня касаются…

— А ты не темни… — Мишка вспомнил про водку. — Ну-ка, давай за встречу!

— Давай!

Они звонко чокнулись стаканами и осушили их наполовину. Игорь подвинул салат. Мишка отпил немного пепси и протянул Игорю.

— Если смогу помочь, так можешь рассчитывать, — заговорил он, тыкая вилкой в салат. — Деньгами — вряд ли, а вот чем другим… Всегда готов.

— Об этом потом, — сказал Игорь. — Ты мне лучше скажи, кто она такая.

— Кто? — не понял Мишка.

— Да вот эта, за стойкой. С которой ты сейчас лобызался…

— A-а! Так это ж Элька. Она сто лет тут работает. Моя давнишняя любовь. — Он обреченно вздохнул. — Я на нее давно уже глаз положил… Да все как-то недосуг…

— А больше нигде не работает?..

— Она-то? Нет, наверное. Ей и тут на хлеб хватает…

— Странно все это… — произнес как бы про себя Игорь.

— Ничего странного. А что?

— Да так… Чем сейчас занимаешься? В газете?

— На вольных хлебах, — помотал головой Мишка. — Так, урвешь где-нибудь — и на том спасибо… Барин ваш, говнюк поганый, лишил кормушки, — вот и перебиваюсь чем могу. Слава Богу, жив пока. Хоть с голоду не дохну и то хорошо.

— Добьем? — Игорь поднял стакан.

— Обязательно!

Они допили и теперь вопросительно смотрели друг на друга. Потом, не сговариваясь, снова направились к стойке.

— Так вы, оказывается, друзья? — приветливо улыбнулась Игорю глазастенькая Эля. В глубине ее бездонных, широко раскрытых зрачков быстро промелькнули таинственные искорки, отчего Игорь снова почувствовал себя пронизываемым насквозь.

— А мы с вами где-нибудь уже виделись? — с каким-то заговорщическим намеком спросил Игорь.

— Не знаю, может быть, — засмеялась она. — Заходите почаще — вот и будем видеться…

— Ну, значит, я скоро сопьюсь.

Эля расхохоталась. Мишка потянул его за рукав:

— Пошли, пошли. Водка стынет…

Их столик был уже занят. Они устроились за другим.

— Я сейчас на новую тему набрел, — рассказывал Мишка. — Увлекся, так сказать… Эпитафии пишу. В основном на себя… Знаешь, был раз в Лавре — так там любопытнейшие вещи на могилах прочесть можно. Особенно в некрополе восемнадцатого века. Представляешь: надгробие — а на нем стишки. И такие иногда забавные, что просто удивительно. И даже автоэпитафии попадаются… С юмором наши предки из жизни уходили. Молодцы, ребята!.. А ведь этот жанр еще и в древности к высокой литературе относился. Ты не поверишь, какие шедевры я откопал в античности!.. В Греции, в Риме… Поверь, это очень интересная тема… Так вот и я стал придумывать надгробные надписи. Хочешь, прочитаю одну?..

— Давай, — заинтересовался Игорь.

— Так вот… Это я сам себе, так сказать… — начал Мишка. — Слушай…

— Не хреново, — хмыкнул Игорь. — Запомнить надо…

— Подожди, это еще не все, — нетерпеливо перебил Мишка. — Так вот:

Мишка заржал на всю забегаловку.

— Ну как?.. Когда помру, хочу, чтобы на моей могиле именно эта эпитафия была. Есть и другие, но те мне меньше нравятся.

— Ну ты даешь, — усмехнулся Игорь. — Спиши слова. Так и быть, если тебя переживу, то напишу на бумажке и к могильной плите приклею.

— Заметано, Игорек! — счастливо улыбаясь, Мишка облапил приятеля. Хлопал прослезившимися от избытка чувств осоловевшими глазами и предлагал ему в знак особой дружбы украсить его будущую могилу самой потрясающей в мире надгробной надписью.

— Подожди! — засмеялся Игорь. — Мы еще водку с тобой не всю выпили!..

— Ах да, верно!.. — вспомнил Мишка. — Ну-ка, давай!.. — Потом предложил: — Поедем ко мне. Тут недалеко. На Черную речку… Бабки есть пока… Гульнем за встречу. Телок снимем… Плевать на все!..

Игорь охотно принял это предложение, поскольку возвращаться домой не было никакого желания.

Выходя из забегаловки, он обернулся: Эля улыбалась и приветливо махала ручкой…

Они побрели по вечернему проспекту. Уже окончательно стемнело. Над головой мертвенным светом сияли неоновые лампады. За переплетением оголенных ветвей, тянувшихся к небу из темной глубины старинного парка, виднелся освещенный шпиль Петропавловки, увенчанный недавно отреставрированным крестом…

— Сейчас тачку словим, — прервал размышления Игоря Мишка. — В метро лучше не соваться — заметут.

Он встал на краю тротуара.

— Эй, шеф! — заорал он, размахивая руками. Но пара-тройка машин, ничуть не реагируя, пронеслась мимо него. — Вот сволочи!..

Мишку качнуло и вынесло на проезжую часть.

Из-за поворота выполз черный силуэт. Развернувшись и набирая скорость, он помчался навстречу голосующему обеими руками Мишке.

— Шеф! Стой!..

Мишку подбросило в воздух. Он перевернулся. Отлетел в сторону. И с костяным хрустом ударился головой о гранитную тумбу возле удивленно зияющей арки. Густая, темно-алая кровь заструилась по асфальту, смешиваясь с плевками и окурками…

Черный «джип» с затемненными стеклами растворился в густых сумерках уходящего дня…

Глава 9

Игорь совершенно не помнил, как добрался до дома, на каких трамваях, на каких троллейбусах, какими окольными путями, чтобы, упаси Господи, не нарваться на ментов. А когда наконец оказался в своей квартире, не раздеваясь рухнул на койку и проспал до утра.

В голове стучало и забивало раскаленные гвозди в гудящий от напряжения мозг: беги, беги, беги!.. Теперь уже не отвертеться, не оправдаться…

Естественно, непредвиденным случайностям отведена известная роль в непредсказуемом течении жизни. Но когда одна случайность тянет за собой другую, когда выстраивается целая, почти не прерывающаяся цепь подобных случайностей, впору задуматься о какой-то, пусть даже необъяснимой, но целенаправленной закономерности… И никто не станет ломать голову, почему один и тот же человек постоянно вдруг оказывается одним из главных действующих лиц непрекращающейся череды роковых событий… Значит, в чем-то виновен. И все тут.

Вывод один. Необходимо срочно исчезать. Пусть даже на время.

Но утром надо было «хоронить урну».

Сначала — тащиться за ней в крематорий. Затем — уже с ней — на кладбище… И все — на людях… Везде предъявлять документы, светиться… Чтобы всему миру было видно: вот он, Бирюков Игорь Анатольевич! Спокойно разгуливает по городу и как ни в чем не бывало занимается своими делами… Берите его голыми руками!..

И без того забот было предостаточно, а как на грех за ним увязалась (не дай Бог, чтоб на свою голову!) и эта перезрелая Психея…

Подошли Эдичка с Иришкой (эти-то зачем?!) и почему-то… рыженькая адептка учения Порфирия Иванова.

И вот теперь они все собрались здесь. На унылом кладбище. Среди серых могильных камней, среди мокрых деревьев. Под сочащимся какой-то сырой гадостью небом, возле зияющей, словно вырытой для столба, дыркой будущей могилы…

Наконец притащился и сам мэтр этого действа — рыжий мужик в робе, с лопатой и изжеванной «Примой» в зубах.

Он объяснил вкратце, как и что надо делать, принял у Игоря урну с пеплом, опустил ее в мокрое от дождя и с грязной лужей на дне отверстие и приказал всем собравшимся бросить по горсти земли. Затем закопал черную дыру, которая отныне стала местом последнего Ларисиного успокоения, и установил небольшую серую плитку с ее предельно краткими биографическими данными. Потом подошел к Игорю переговорить о дальнейших планах насчет благоустройства могилы.

Женщины принялись украшать ее принесенными с собой венками и печальными букетиками осенних цветов.

— Ой!..

Валя вдруг отдернула руки. Побледнела. Испуганно посмотрела на окружающих.

— А вы знаете?.. — заикаясь, пролепетала она. — Ее там нет… То есть, есть… Но кто-то другой…

— Ты что, подруга!.. — покосилась на нее Иришка. — Того?..

Могильщик пренебрежительно окинул взглядом рыженькую Валю. Потом повернулся к Игорю и молча покрутил пальцем у виска.

У Вали на глаза навернулись слезы. То ли от презрительного недоверия окружающих, то ли от какого-то непонятного страха.

— Я руками почувствовала, — сидя на корточках перед могилой, жалобно проговорила она. — Нас учили этому… Это не Ларисина энергетика. Я помню. Мы с ней занимались этим…

— А куда ж делись твои экстрасенсорные способности, когда ты в крематории ей цветочки раскладывала? — усмехнулась Иришка. — Там ведь был не пепел в банке, да еще и под землей…

— Сама не знаю… — смущенно улыбнувшись, пробормотала Валя. — Действительно… Там вроде все нормально было… кажется…

Нина Леонидовна стояла с испуганным выражением лица и держалась рукой за сердце, забившееся вдруг особенно тяжело, с какими-то неровными перестуками.

Эдичка сквозь толстые очки с каким-то любопытством переводил глаза с одного лица на другое.

Иришка курила и с нескрываемой иронией неодобрительно смотрела на Валю.

— Ну, подруга, и приколола же ты нас всех… — хмыкнула она наконец.

Игорь не обратил на слова придурковатой Ларисиной подруги никакого внимания. После вчерашнего бодуна и нелепой гибели Мишки, сбитого черным «джипом», ему, казалось, было уже все безразлично. То, что происходило с ним в последние дни, воспринималось теперь как нечто само собой разумеющееся. Единственно, чего ему сейчас хотелось больше всего, так это поскорее помянуть усопшую (кто бы она там ни была) из принесенной с собой для этого случая бутылки. И поскорее, пока не взяли за задницу, слинять из города…

Он вновь повернулся к могильщику и продолжил деловую беседу.

Наконец мужик ушел.

Постояли. Похвалили покойницу за ее непогрешимый образ жизни. Вспомнили, кстати, что сегодняшний день как-то странно совпал с девятым днем ее смерти. Согласно русскому обычаю выпили по стопке водки и выплеснули одну на Ларисину могилу. Подошли к ее родителям, лежащим буквально в двух шагах от своей дочери, поправили что-то…

Еще постояли. Перекинулись между собой парой ни к чему не обязывающих фраз. И разошлись в разные стороны.

Отдав последнюю дань памяти своей подруги — хотя Игорь ни разу не видел ее вместе с Ларисой, — по каким-то неотложным делам заторопилась сумасшедшенькая Валя. Он подумал почему-то, что она наверняка будет наведываться сюда и время от времени приводить могилу в порядок…

Вслед за ней потянулась и молодежь, не горевшая желанием мерзнуть среди унылых кладбищенских пейзажей. Иришка уцепилась за Эдичку и уволокла компьютерного гения в какие-то более жизнеутверждающие места…

Игорь подумал было проводить Нину Леонидовну хотя бы до ближайшего метро, но она как-то нервно засуетилась, забормотала что-то невнятное и, быстро засеменив по дорожке, исчезла за поворотом.

Он остался один.

вспомнилось ему.

Свежезакопанная могила всем своим видом словно утверждала его в мысли, что какой-то значительный период его жизни близился к завершению. А впереди, после крутого виража открываются новые, пока еще неясные туманные дали. И чтобы добраться до них, необходимо начинать все сначала.

Но пока что он только-только вошел в этот вираж, и тому, что еще какой-нибудь непредвиденный случай не выбросит его на обочину, не было никакой гарантии.

Он помнил предупреждение вчерашней гадалки и даже, независимо от ее угрожающих предсказаний, сам прекрасно понимал, что вырваться из создавшейся ситуации, устроенной ему кем-то западни он сможет лишь ценой неизбежных потерь.

Конечно, не очень хотелось быть безропотным футбольным мячом, который пинают все, кому он ни попадется под ногу, и посылают в ту сторону, в которую направлен удар…

Но какую месть своим обидчикам может выбрать этот подневольный мяч? Растрепаться по швам и поскорее лопнуть, навсегда избавившись от ежедневных избиений, и в итоге, приведя себя в полную негодность для чужой забавы, быть выброшенным на свалку?..

Либо со всей силой пославшего его удара влепиться в чью-нибудь осточертевшую, мерзкую физиономию, с наслаждением расквасив ее в кровавый блин…

Второе приятнее.

А поэтому — хрен с ним! Действительно, имеет смысл перекантоваться некоторое время в лодейнопольских лесах. А затем, воспрянув духом и накопив побольше сил и энергии, вернуться. И тут уже… Берегитесь!

Когда ничто не держит, когда не трясешься за какую-нибудь незначительную по большому счету навешенную на себя безделушку, когда плевать на все, и даже на собственную жизнь, ибо ее все равно отберут у тебя рано или поздно… тогда ты по-настоящему страшен.

Но это потом. А сейчас…

Сейчас, несмотря ни на что, необходимо все-таки узнать, кто из этих троих, украшавших гроб Ларисы, участвовал в той кровавой оргии, которую он видел на злополучной видеокассете. Без этого Игорь просто не мог спокойно уехать.

«Да, — подумал он, — Валя действительно была одной из них».

Но только в абсурдном видении кошмарного сна можно было представить себе эту рыженькую пугливую девчушку, с тоненькими, красными от холода пальцами, в роли жрицы похотливого идола. Она словно излучала некое сияние беззащитности и робкого доброжелательства. И глядеть на нее можно было только со снисходительно-покровительственной улыбкой…

У Нины Леонидовны просто-напросто не было никакого, пусть даже малоприметного шрама ни на одной руке. Руки ее он хорошо рассмотрел. И когда она полоскалась в мойке с грязной посудой, и за столом, и после… Игорь с какой-то странной грустью вспомнил о своей мимолетной страсти к аппетитной на вид соседке…

Что же касается неизвестной «дамы екатерининских времен», то, вспоминая о ней, он все больше и больше убеждался в беспочвенности своих подозрений. И объяснялось это очень просто.

Строгая и молчаливая, какая-то уж чересчур вертикальная, словно памятник в известном саду имени своей повелительницы, она невольно привлекала взоры окружающих, и в том числе — самого Игоря. И пока они вчетвером раскладывали принесенные цветы, он изредка бросал на нее свой любопытный и по-мужски оценивающий взгляд. И наверняка сразу бы узнал ее руки. Хотя бы потому, что внимательно разглядел все, что позволяло разглядеть ее строгое одеяние.

Кто же тогда?

И вдруг его осенило. Была еще и четвертая женщина!

Но не тогда, когда украшался гроб Ларисы, а чуть позже. В тот миг, когда все уже собрались в зале и окружили покойную, она взяла цветы у какого-то припозднившегося родственника и бережно, цветок к цветку, уложила их в общий букет. И при этом на какое-то мгновение у нее, кажется, задрался рукав ее черного плаща…

— Неужели она?!. — пробормотал Игорь, ослепленный внезапной догадкой.

Неужели это ее руки держали чашку с наркотическим зельем? Неужели это она так безжалостно и жестоко расправилась с Илоной, размозжив ей голову тяжелым бронзовым канделябром?..

И неужели именно по ее вине происходит вся эта фантасмагорическая круговерть?

Но если это действительно так, то именно она, и никто другой, отравила Ларису, представив случившееся заурядным до пошлости самоубийством…

Он медленно шел по дорожке кладбища, а вокруг становилось все темнее и темнее. Сумеречное небо заволакивалось низкими, налитыми свинцовой тяжестью облаками, медленно оседающими на землю и смешивающимися с затхлыми, тягучими испарениями, плавающими над землей.

Одна дорожка сменяла другую, так же, как и предыдущая, петляя между черных деревьев и густо переплетенных голых ветвей. Большие кресты вырастали из земли и, словно раскинувшие тощие руки призраки, вставали на его пути, заставляя сворачивать на какие-то узкие, неприметные извивающиеся тропинки. Старинные склепы темнели каменными нагромождениями. Кое-где провалившиеся от времени, они притягивали взор своей таинственной затхлостью, маня спуститься по обрушившимся ступеням вниз, под землю, в молчаливую обитель истлевших останков, белеющих в глубокой темноте осколков человеческих костей и сырой трухи сгнивших саванов.

Из черных проемов зазывно мерцали голубоватые огоньки, и где-то высоко над головой воздушными волнами проносилось отраженное тоскливым эхом многоголосье заупокойных песнопений…

В сгустившемся мраке наплывали из глухой темноты неясные силуэты, мокро гладили по лицу мертвые, почерневшие листья. Ноги путались в сырых нитях невидимой травы, натыкались на замшелые кочки заросших могил, на затянутые в глубь земли надгробные камни с неразличимыми, затушеванными временем и утонувшими в темноте забытыми именами…

Где-то в глубине непроглядной тьмы вдруг замерцала одинокая свечка. Игорь попытался ускорить шаг, чтобы приблизиться к ней. Но, несмотря на все его попытки, слабый огонек, казалось, не приближался, но, оставаясь единственным хоть каким-то ориентиром, давал возможность идти более или менее осмысленно.

Игорь наткнулся на что-то и, не удержавшись, упал, выставив вперед руки, на вспучившуюся под ногами темную массу. Пальцы наткнулись на чье-то окоченевшее мокрое лицо, соскользнули в провал полуоткрытого рта, ткнулись в студенистые, безжизненные глаза…

Игорь отпрянул… И провалился в слепую, бездонную пустоту.

Чьи-то мягкие невидимые руки подхватили его. Липкой, густой паутиной спеленали тело и бережно понесли вдоль длинного узкого коридора, изредка озаряемого бледно-голубыми всполохами.

Внезапно в лицо ударил ослепительный свет.

Игорь лежал на спине, крепко стянутый невидимыми нитями. Не в силах шелохнуться и в сознании обреченной беспомощности. Над головой что-то блистало, направляя свои яркие, жгучие лучи в глаза и окутывая беспросветным мраком окружающее пространство. Создавалось впечатление гигантской операционной комнаты с белыми, сияющими кафелем стенами. К его лицу склонялись зыбкие, постоянно меняющие свои очертания и пристально-внимательные тени, что-то одобрительно нашептывая ему и ласково уговаривая согласиться на что-то…

Неожиданно прямо из пола комнаты стремительными ростками начали вырываться длинные змеящиеся стебли. Они мгновенно распахивали свои огромные, несколько похожие на подсолнечники, цветки. Но вместо темного диска, наполненного семенами, раскрывались большие овальные светящиеся изнутри глаза без зрачков, напоминающие своеобразные экраны компьютерных мониторов.

Гипнотически шептавшиеся тени, панически завихрившись, растворились в пространстве. Покачивающиеся на извивающихся длинных стеблях мониторы пристально уставились на Игоря, словно впитывая в себя его биоэнергетическое поле, считывая информацию и высасывая из сердца сознание его человеческой сущности…

Игорь чувствовал себя выпиваемым этими странными существами. Он пытался вырваться из этого паутинного кокона, разорвать путы, но силы постепенно угасали, сознание растворялось в мертвенно сияющем свете…

Внезапно все погасло.

Он лежал на сырой пожухлой осенней траве. Над головой каким-то металлически фосфоресцирующим светом бледно сияло низкое небо. Рядом темнел силуэт холодного каменного надгробия, на котором, скорбно склоняясь, белела женская фигура. Мраморное лицо статуи напоминало лицо женщины, совсем еще недавно бывшей рядом с ним и теперь безвозвратно потерянной…

Он поднялся. Заглянул в печальное лицо.

Лариса, его жена, его «античная статуя», печально опустив голову и не глядя перед собой, словно бы каялась в чем-то или смиренно просила кого-то дать успокоение то ли своей собственной, то ли его, Игоря, душе…

Он опустился на колени перед ней. И оба они, одна — на каменном пьедестале, другой — на мокрой холодной земле, молча молили, казалось, об одном и том же…

Он открыл глаза. Поднял голову. Лариса смотрела на него, печально улыбаясь. Затем встала и, поманив за собой, сошла с могильного камня. И белой тенью не спеша заскользила в глубину кладбищенских зарослей, переплетенных черных ветвей и распростертых объятий неподвижных крестов…

Игорь оглянулся.

Белая статуя стояла на коленях и, опустив голову, по-прежнему тихо скорбела о чьей-то преждевременной кончине. Мраморная складка белого савана плавно стекала на гранитную плиту…

Из тумана выскользнула еще одна, далекая и робкая тень. Прозрачная и склоненная, она проплывала мимо него, и он заметил, как трепещущий огонек тоненькой свечки в молитвенно сложенных пальцах дрожал в сумеречном воздухе. Приветливый и какой-то рассеянно-опустошенный взгляд, удаляясь, прощался с Игорем. И он долго еще смотрел туда, где растаяла в надвигающейся темноте уходящая тень его мимолетной подруги…

Неожиданно вечерний воздух закружило, заискрило сияющими снежинками. Он вдруг ехал куда-то в тряском, громыхающем по рельсам старинном трамвае, с раздвижными деревянными дверями, совершенно один, по совершенно пустому зимнему городу.

Тусклая желтоватая лампочка слабо освещала дальний конец вагона, и черные поручни на длинных ремнях рядами свисали с потолка, покачиваясь на стыках рельсов, как философски равнодушные ко всему петли осиротевшей виселицы…

Эти ремни вытягивались, сползая на пол вагона, переплетались между собой, образуя прихотливо извивающиеся узоры тянущихся и разрастающихся в разные стороны стеблей белоснежных лотосов, черных лиан, тягучих линий, перетекающих в изысканно-утонченные, нервные пальцы, плавно перебирающие длинные шелковистые волосы, обтекающие безжизненно-томные черты умирающего лица…

Тихий, приглушенный смех заставил его обернуться.

Но как он ни всматривался в окружающий его полумрак, как ни поворачивал голову, этот смех все сильнее и громче звучал у него за спиной. Наполняясь силой, циничным сознанием вседозволенности, чувством собственного превосходства, этот смех рос за спиной, заполнял пространство и, наконец, разразился над самой головой Игоря громким торжествующим хохотом.

Он поднял глаза. В черном зеркале отражалось его бледное, неудержимо хохочущее до гримасы боли лицо. Он смотрел на свое отражение, тыча пальцем в обезумевшие глаза, и хохотал. Яростно и бессильно.

Он был в своей квартире.

Голые, темные стены в скудном свете настольной лампы, непривычно опустошенные стены. Разбросанные по полу груды тряпья и ненужных безделушек. Откинутые за ненадобностью стулья и журнальный столик. Все, что не представляло какой-нибудь значительной ценности, было сдвинуто, отброшено, сломано…

Исчезли картины, бронза, серебро… Исчез весь поражающий блеском и роскошью знаменитый антиквариат господ Липских. Не постеснялись содрать даже люстру. И в полумраке ночника Игорь с каким-то непристойным весельем хохотал, глядя на нелепо торчащие в разные стороны из потолка оборванные поросячьи хвостики проводов…

— Ай да гадалка!.. Ай да Эличка!.. — повторял он в паузах между приступами рыдающего смеха. — Четко подметила! Как в воду смотрела!.. Нечего будет тебе, лох подставленный, после себя оставлять!..

Над пианино, на пустом, голом пространстве темных обоев, на том самом месте, где прежде висел мистически-мрачный пейзаж Рейсдаля, на гвоздь был небрежно насажен нелепый шарж — удивленное лицо Игоря. С черным галстуком-бабочкой, с нимбом над головой, глупо уставившееся прямо перед собой…

Игорь скользнул взглядом по своему изображению и вдруг почему-то успокоился. Хотел было сорвать этот дурацкий рисунок, но потом безразлично махнул рукой — пусть висит. Прошелся по комнате. Заглянул в свой тайничок и со злорадным удовлетворением отметил, что он был пуст. Ни денег, ни пистолета…

— Все правильно… — резюмировал он.

Оглянулся на зеркало. Оно насмешливо громоздилось в углу, ничего на этот раз не отражая и слепо сияя равнодушной гладью старинного стекла. Игорь подошел к нему. Сел на стул, облокотившись на полированную столешницу. Заглянул в черную глубину, но ничего не увидел внутри, кроме призрачно проплывающих дымчато-прозрачных теней. Закурил. Но огонек зажигалки, слабо скользнув по стеклянной плоскости, мгновенно утонул в бездонном провале.

Игорь повернулся на стуле и, случайно задев точеную ножку зеркала носком своего ботинка, вдруг почувствовал, как она легко отскочила в сторону и с деревянным стуком покатилась по полу. Громада зеркала накренилась и начала медленно оседать…

И едва Игорь успел отпрыгнуть, как оно с ужасающим стеклянным грохотом обрушилось вниз, вдребезги расколовшись и, словно взрывом, разметав по комнате черные сверкающие осколки…

Игорь равнодушно поддал их ногой и вышел на кухню.

К его величайшему удивлению, грабители не позарились на продовольственные запасы. И поэтому можно было посидеть и не спеша обдумать свое положение в свете новых событий уже уходящего дня.

Игорь сидел на подоконнике и задумчиво глядел в глубину темного неба…

Сколько же раз собирался он поставить квартиру на сигнализацию! И все руки не доходили. Все надеялся, что пронесет, и, честно говоря, не хотел этим привлекать излишнее внимание к своему жилищу. И поэтому ограничился только каким-то замысловатым импортным замком. И вот результат…

В том, что обнос квартиры был Гошиных рук делом, он почему-то не сомневался ни в малейшей степени. Наверняка тот подговорил кого-нибудь из своих благодарных клиентов, которые вынесли все, на что указал его бывший шурин.

Единственное, чего было по-настоящему жаль, так это случайно обретенного и так же случайно исчезнувшего парабеллума. Эта вещица действительно пригодилась бы Игорю в настоящий момент, особенно в лесах, при разборках с крутой деревенской публикой. Но что упало, то… В данном случае Игорь не мог не признать, конечно, что в конце концов Гоша в большей степени имеет право на этот ствол как память о своем отце.

И тем не менее это было неприятно.

Но гораздо больше, чем пропажа парабеллума и обнос квартиры, Игоря беспокоило другое. А именно — эти странные, неожиданно рождающиеся в мозгу видения. Словно кошмарные сны наяву…

С психикой у него никогда не было проблем. В этом Игорь не сомневался. К наркоте относился с презрением. Разве что от стакана не отказывался… Но похоже, причина этих галлюцинаций находилась не в этом, а где-то вне его. И очень возможно, что она находилась буквально рядом с ним и исходила от того, кто либо стремится помочь ему в критически-острый момент, как это произошло тогда, на пустынной магистрали, либо наводит на него нечто вроде порчи… Иначе говоря, кто-то неведомый время от времени вклинивается в его мозг.

А уж это было неприятнее всего.

Игорь, как и все нормальные люди, не любил быть объектом сомнительных экспериментов. И всегда пресекал попытки проводить над ним какие бы то ни было опыты или влиять на его волю… Короче, превращаться в зомби он категорически не желал!

Игорь посмотрел на часы.

После похорон он болтался по городу часов шесть. Невероятно! Словно кто-то нарочно затуманил его мозг и заставил плутать по лабиринтам кладбищенских дорожек, затем ставил препоны, уводя куда-то в сторону автобусы и трамваи, на которых он пытался добраться до метро. Он черт знает сколько времени кружил по городу, пересаживаясь из одного транспорта в другой… Но, в конечном итоге, в метро так и не попал. И все это происходило словно в полнейшей пьяной отключке, на автопилоте…

Ему разрешили прийти в себя только у зеркала.

И вот сунули под нос неопровержимое подтверждение правоты вчерашней гадалки, что ему действительно уже нечего здесь бросать…

Чушь собачья! Не было никакой гадалки! Как не было и никакой такой конторы. Очередное наваждение.

Игорь отыскал записную книжку. Перелистал.

Вот оно, название какого-то эзотерического общества, обведенное зеленым фломастером. И телефон, начинающийся с двойки, семерки, еще семерки… Центр. И никакая это не Петроградская сторона. И не было там никакой глазастенькой гадалки. В природе не было!

Просто-напросто она возникла вдруг в его фантастическом видении, когда он собрался пойти на Кронверкский и еще раз принять на грудь. И, естественно, он давно когда-то уже видел и запомнил ее там, в той забегаловке. А может, случайно увидел однажды, мельком отметил про себя ее миловидную мордашку, а потом и думать о ней забыл, об этой Эличке. И ассоциативно, стремясь в это заведение, на каком-то подсознательном уровне вспомнил именно о ней, а галлюцинация наделила ее внешностью этот навязанный чьим-то потусторонним влиянием призрак…

Как же все просто объясняется, если ко всему на первый взгляд загадочному подходить строго рационально, без всяких уступок шизофреническим оправданиям о допустимости существования потусторонней белиберды!

И этот проклятый автомобиль, сбивший Мишку!.. Мало ли, в конце концов, в городе подобных «джипов»!.. Разве нельзя отнести это к самым банальным — хотя от этого и не менее трагичным — ежедневно случающимся на улицах ДТП? Тем более что Мишка чуть ли не сам лез под колеса…

Ну а что касается гибели Сереги, то тут еще более ясно. Скорее всего, это была своеобразная месть по-кавказски. За то, что их соплеменник наконец-то хоть раз в жизни получил по физиономии… Они просто ошиблись, приняв Серегу за своего обидчика, поскольку тот садился в засвеченную «восьмерку».

Либо кто-то, пользуясь темнотой позднего вечера, просто-напросто не спеша «чистил» ее, а в этот момент нагрянул ничего не подозревающий Серега и помешал…

Игорь снова закурил.

Да было ли все это на самом деле? Не сон ли это?.. Не является ли эта круговерть неким странным, необъяснимым переплетением реальности и разыгравшегося воображения?..

Ну, в таком случае пора в психушку. Либо закодироваться от пьянки…

Да… Все это, при желании, объяснить, конечно, очень просто, но… Но от этого не легче.

И вообще, пора собираться к Барину.

А собственно, долго ли собираться? Квартиру никто, по крайней мере пока, не отбирает. А что до вещей, так все необходимое есть. А то, что разбросано нежданными гостями, — пусть пока валяется. Придет время — разберемся. А что до бабок, то в первое время можно располагать выданными Барином расчетом за работу в газете и авансом от него же, предназначенным для предварительного обустройства на новом месте.

Игорь сунул в сумку самое необходимое. Если понадобится что еще, никто не помешает ему приехать и взять что надо. Он выключил холодильник и направился к двери.

Выйдя на площадку, запер квартиру, усмехнувшись при мысли, что делает это лишь для того, чтобы не забегали бродячие кошки… И, собравшись уже нажать кнопку лифта, оглянулся на соседнюю дверь.

«Любопытно, — подумал он. — Неужели они не слышали или не видели, хотя бы в глазок, когда Гошины приятели грохотали на лестнице, вынося из квартиры чуть ли не целый грузовик? Ни за что не поверю».

Он подошел к двери и надавил на кнопку.

Через некоторое время изнутри послышалось шарканье тапок, и слабый, дребезжащий голос Сергея Сергеевича неуверенно спросил:

— Кто там?..

— Это я. Игорь, сосед ваш.

Защелкали замки, звякнула цепочка, и дверь открылась. Сергей Сергеевич стоял на пороге весь какой-то понурый, обвисший, как мятый халат на гвоздике.

— Входите, входите, Игорь… — обреченно упавшим голосом пригласил он.

— Здравствуйте, Сергей Сергеевич…

— Да-да… Конечно, здравствуйте… Проходите, пожалуйста…

— Да я на минутку… Я в обуви.

Старик отрешенно махнул рукой:

— Бог с ним!.. Проходите…

Игорь оказался в уютной комнатке, увешанной всякими салфеточками, уставленной какими-то фарфоровыми собачками… Типичный уголок идиллического успокоения доживающей свой век престарелой супружеской пары.

Он заметил, что хозяйки дома почему-то не было, и вздохнул с некоторым облегчением: встречаться снова было как-то неудобно…

— Беда у нас, — неожиданно выдохнул Сергей Сергеевич. — С Ниной Леонидовной моей плохо…

Думая о своем, Игорь не сразу включился в смысл сказанных слов.

— Что?..

— Да вот, говорю, Ниночка моя… Как пришла с кладбища, уставшая какая-то вся, дерганая… Посидела немного… Потом вдруг надумала в булочную выбежать. Я уж говорю ей: не ходи. Так она все равно… И только вышла… Слышу — лифт вниз поехал. И вдруг звонок. Открываю — она. Стоит бледная как смерть… Словно привидение увидела… Молча в комнату вошла… Села и за сердце схватилась… Пока «скорую» ждали, ей уж совсем, смотрю, нехорошо… Вместе с ней в больницу поехал… Долго там просидел, пока не прогнали. Что, говорят, толку с вас. Идите, мол, отдыхать… А какой же тут отдых… Они говорят, что уж очень плохо с ней… Не знаю, выживет ли… — Сергей Сергеевич тяжело вздохнул, вытер глаза. — И что это она там на лестнице увидала?.. Ума не приложу…

— Квартиру мою обокрали, — тихо, чувствуя, что совсем не к месту, произнес Игорь. — Может быть, увидела кого-нибудь. Вот и испугалась… Или пригрозили ей…

— Ой, Игорек, извините!.. — как-то не слишком сочувственно, занятый своим горем, откликнулся Сергей Сергеевич. — Может быть, может быть… Но никого не было. Я выходил. Посмотрел, чего она могла так испугаться… Да и пока «скорую» ждал, выходил все время… А она молчит. Только и шепчет все время, что «грех» да «грех»… И Господа простить ее просит… А за что же ее прощать-то?.. Она же все для меня…

Игорь сидел как неприкаянный, тупо уставившись в пол. Хотелось исчезнуть отсюда, из этого уютного гнездышка, которое разрушилось далеко не без его участия…

Сергей Сергеевич помолчал. Потом, как будто извиняясь, неуверенно спросил:

— Игорь, простите… А у вас случайно не найдется ли чего-нибудь… такого… Выпить бы немножко… Сейчас бы не помешало, думаю…

Игорь раскрыл сумку. Вытащил из нее захваченную с собой на дорогу бутылку водки, поставил на стол.

— Вот, возьмите. Оставьте себе, — сказал он. — Выпейте за ее здоровье…

— Спасибо, спасибо!.. — заблагодарил Сергей Сергеевич. — Я немножко… Только чтобы успокоиться…

Спустя некоторое время, попрощавшись с разграбленным домом и с обреченным, оставшимся в одиночестве соседом, Игорь шел по освещенным призрачными фонарями улицам вечернего города и философически размышлял о странных, непредсказуемых поворотах судьбы. И с особенным сожалением вспоминая этого беспомощного и доброго старика. Он с какой-то болью представлял себе его безрадостные, но жестоко реальные перспективы. Ибо, если Нины Леонидовны действительно не станет, тот либо в ближайшем будущем загремит в какую-нибудь богаделку и растворится в безликой серой массе таких же, как и он, неприкаянных теней, либо просто-напросто сопьется и станет легкой добычей заботливых молодцов, которые оформят на него опекунство и участливо помогут незадачливому вдовцу поскорее избавиться от тяжкого бремени одинокой старости…

События последних дней, преследовавшие Игоря, зловещим эхом ворвались в мирное существование этих милых стариков, скомкали и изгадили умиротворенный покой их угасающей жизни.

«Какая же я сволочь!» — крутилось в мозгу.

Барин кинулся навстречу, радужно и счастливо сияя.

— Маришка нашлась! — с порога объявил он. — Она мне из дому позвонила. Я ее оттуда забрал — и вот она, здесь! Никуда ее больше не отпущу!..

Марина сидела на диване и, как всегда, поражала своей привлекательной яркостью. Но, несмотря на радостную, приветливую улыбку, было видно, что в глазах ее застыл какой-то надолго запечатлившийся ужас.

— Сейчас кости в тачку — и вперед! — бодрым голосом гремел Барин, хозяйничая над письменным столом. Юрик сидел рядом со стаканом шипучки в руке и покуривал.

На столе возвышались неизменная бутылка коньяка и темно-зеленая бомба со спрайтом. Тут же была разбросана закуска: сыр, колбаса, наполовину опустошенная банка с красной икрой… Груда крекеров, и раскатившиеся по столу фрукты.

— Ну так где ты пропадала? — поинтересовался Игорь.

— И не спрашивай!.. — отмахнулась Марина. — Кошмар какой-то… Вон, ему рассказала, — она кивнула на Барина, — так он до сих пор в себя прийти не может…

— Ну, тогда уж и не стоит вспоминать… Если захочешь, потом как-нибудь расскажешь…

Игорь принял предложенный ему стакан, с удовольствием отхлебнул из него. Надкусил яблоко.

— Нет уж… — с каким-то капризным упрямством в голосе произнесла Марина. — Я лучше сейчас. И тебе в особенности. Потому что тебя это тоже касается.

— Что, серьезно?..

— Серьезнее некуда… Мне Леша про кассету все рассказал…

— Ты послушай, послушай ее! — вклинился Барин, жуя бутерброд и тыча пальцем в сторону Марины. — Она тебе сейчас такого нарасскажет!.. За голову схватишься!

Марина пригубила коньяк. Закурила сигарету. И, как-то странно быстро оглянувшись в темный угол, начала:

— Ну, короче, Игорек, в тот вечер, как ты помнишь, поехали мы с Лешей к нему… Ну, сам понимаешь… Утром выхожу из парадной… Леша хотел меня до дому подбросить, но я, как умная Маша, решила одна пойти, проветриться на воздухе… Так вот, выхожу я, иду по улице. Стоит тачка. «Ауди»… Как сейчас помню, вишневая такая… Прохожу мимо, никого не трогаю, ни о чем не подозреваю… Вдруг распахивается дверца и… Я даже пискнуть не успела, как влетела в нее. На лицо — тряпка мокрая. И все. Я чуть потрепыхалась — и в отключке. Короче, тьма полная… И очухиваюсь в какой-то темной комнате. На стуле. Привязанная так, что ни рукой, ни ногой не шевельнуть. В голове туман, в висках стук, точно гвозди забивают… И пить хочется — сил нету. Знаешь, Игорек, такая дикая жажда, что уж не знаю, чего напилась бы… Лишь бы капельку… Ну так вот, сижу я, вся из себя жаждущая, и постепенно начинаю кое-что различать во тьме. Да такое, что и в голове не укладывается… А в комнате этой начинает постепенно светлеть. Как будто луна восходит… И открывается мне, Игорек, такая картина, какая только в бредовом сне привидеться может. Или, разве что, по иллюстрациям знакомая. В книгах о каменном веке или о каких-то шаманских обрядах. Короче, стоит идол. Самый что ни на есть настоящий идол. И все при нем, как и положено для такого страшилища. И глаза горят, как две красные фары, и орнамент соответствующий. И зубами скалится, словно сожрать собирается… Жуть. И самое-то страшное — так это ложе перед ним. Нутром чувствую, что для меня приготовленное. А рядом — какие-то блестящие ножи, крючки, топоры… Я как впилась в них глазами, так и оторваться не могу. Все внутри упало… Ей-Богу, Игорек, была бы беременна — так тут же выкидыш случился бы… До сих пор страшно! И вдруг вижу: из темноты какая-то рожа страхолюдная высовывается. И сам выползает… Весь в каких-то перьях, бубенцы какие-то… позвякивают… Ручищи волосатые, пальцы корявые, будто крючки… А снизу — весь голый!..

Марина перевела дух. Допила рюмку. Глубоко затянулась.

— Представляешь, и ноги, и живот — все голое. И… прости, Игорек, называть не могу… Короче, как говорится, к бою готовый и прямо на меня нацеленный… Меня трясет. Крупной дрожью колотит. Так, что чувствую даже, как стул подо мной ходуном ходит… И голоса нет. Крикнуть не могу…

Игорь посмотрел на Барина. Тот сосредоточенно чиркал спичками, пытаясь прикурить и ломая их в дрожащих пальцах. Юрик, с застывшим стаканом в руке, затаив дыхание, сидел словно окаменевший и, чувствовалось, безуспешно пытался врубиться…

— Ну и?.. — хрипло проговорил Игорь. — Как же ты спаслась?..

— Чудом!.. — Марина перекрестилась. Неумело, слева направо. Но, видимо, этот нюанс мало беспокоил ее. — Чудом каким-то… — повторила она. — Вижу я этого сумасшедшего, и все… Ну, думаю, прощай, Марина. Только об одном молю. Чтобы только побыстрее и не очень больно… Больше уже ни на что не надеюсь. Только бы побыстрее… И вдруг… Что-то как будто оборвалось. Гляжу — нет никого. И свет вдруг как-то мелькнул и погас совсем. И — полная тишина… Только слышу, что сзади кто-то шевелится… Ну все, думаю… Начинается!.. Конец… Но только чувствую, веревки с рук и ног упали. Кто-то меня за руку хватает и тянет за собой… А у меня и ноги не идут. Как не мои… Не помню, по какому коридору… Обо что-то головой стукнулась — и полный провал… Открываю глаза — я дома. В своей кровати… В своей!!! Наверное, думаете, померещилось?.. Думаете, сон кошмарный?.. Черта с два! Вот, посмотрите!..

Марина вытянула руку. Оголила ее, задрав чуть ли не до плеча рукав свитера.

На белой нежной коже сине-фиолетовым пятном разливался огромный синяк, прорезанный багровеющими полосами, словно кто-то стегал по этой руке железными прутьями… Марина всхлипнула.

— У меня даже от легкого удара синяк сразу вскакивает… А тут…

Барин подскочил к ней, нежно обнял и, ласково поглаживая, со слезами на глазах принялся осторожно целовать ее изуродованные руки.

Игорь смотрел на Марину, и ему хотелось так же ее жалеть и так же целовать, нежно и бесконечно…

— Но кто же это был? — прошептал он. — Кто спас тебя?.. Я, кажется, догадываюсь, кто это мог быть… Это была Лариса! Да?

— Знаешь, Игорек, — еле сдерживая слезы, пробормотала Марина, — там действительно была какая-то тень. В моей квартире… Я сначала не разобрала, не всматривалась… А потом она куда-то исчезла… Но только она… — Марина задумалась. — Может быть, ты и прав, — прошептала она. — Может быть, и Лариса… Но мне все-таки кажется, что она была больше похожа на… — Марина взглянула в глаза Игорю. — Мне показалось, что это была… Илона… Ведь это она была такая?.. Рыжеватая?..

«Лошка — Рыжая Кошка!» — вдруг явственно прозвучал в мозгу у Игоря Илонин голос.

Где-то приблизительно через пару часов после этого ночное шоссе уносило белый «мерседес» в неизвестную даль. Подальше от Питера. И как можно дальше от всех этих бредовых наваждений и необъяснимых загадок.

И лишь раз, когда Игорь случайно обернулся, ему почудилось, что на обочине дороги вместо обычного указателя вдруг выскочил из земли длинный стебель какого-то странного подсолнуха с мертво сияющим экраном компьютерного монитора посредине…

Люлько повернулся к Гаврилову.

— Что у тебя там по делу Липской-Бутенко? Продвигаешься?

— Есть кое-что… Итак, Бутенко. Илона Львовна. Тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения… Найдена убитой в своей квартире… Пуля в голову из пистолета германского производства типа парабеллум… Смерть наступила от удара подсвечником… Стреляли уже в труп… Пистолет в квартире не обнаружен… Выстрела никто не слышал…

— Да если б кто и слышал… — буркнул Люлько. — Салажня в каждом дворе петарды рвет. Пообвыклись… А что, кстати, салажня?

— Нашли мы этого Джавада и шайку его. Долго упрямились. Но кое-кто из его команды раскололся. Действительно, были они в квартире Бутенко в день ее гибели. И труп видели. Сначала, конечно, обгадились от страха, но потом похватали что под руку попалось и слиняли… Дверь была открыта. Просто за ручку дернули на авось… Но все хором заявляют, что никакого пистолета в квартире не было. Мы их, конечно, еще потрясли… Так вот этот Джавад долго ломался, затем вдруг заявил, что вспомнил, будто видел такой пистолет, о котором мы говорим, у одного парня, который на них набросился, когда они в парадной пепси лакали. И говорит, что этот парень пьяный был и пистолетом им угрожал. Я порасспросил, что за парадная, что за парень… Так вот. Парадная — та, где расположена квартира покончившей с собой Липской. А парень этот по приметам похож на Бирюкова… Вот такие дела… Врет, наверное…

— А может, и не врет… — задумчиво произнес Люлько. — Уж больно совпадений многовато… И друга Бирюкова возле его машины убили… И вообще… Что-то не нравится мне твой Бирюков…

— А я почему-то не думаю, что он в чем-то виноват, — сказал Гаврилов. — Просто не повезло мужику… Какая-то полоса нашла на него.

— Не думаешь… — проворчал Люлько. — А ты дело раскрывать думаешь?.. Гуманист… И так уже все пальцами тычут, что милиция ни хрена не делает… Где он сейчас болтается? Наблюдаешь?

— Вчера жену хоронил…

— А дальше что?

— А ничего. Что ж я — под руку с ним ходить должен? И без того дел по горло…

— Ясно… Еще есть что?

— На тот антиквариат, что в его квартире, один адвокатишка глаз положил. Брат Липской по отцу. Он на Бирюкова иск подал в суд. И бумажками, официально заверенными, трясет. Мол, якобы этот антиквариат ему принадлежит. А Липской, то есть сестре своей, давал его на временное хранение, пока за кордоном ошивался. Да все времени не было забрать…

— Объявился, сукин сын… — хмыкнул Люлько. — Вот этот как раз, может быть, и на самом деле врет… Только где там Бирюкову с ним тягаться!.. Отсудит…

— Со мной все? — спросил Гаврилов, вставая из-за стола.

— Пока да… — махнул рукой Люлько. — Только ты вот что. Бирюкова-то насчет пистолета все-таки прощупай… И вот эту версию, что мы с тобой в прошлый раз обсуждали, как-нибудь подработай… В том смысле, что Липская из ревности убила Бутенко, а затем с собой покончила. Потому как и нам пора с этим завязывать…

В коридоре Гаврилова нагнал Борис Александрович:

— Коленька! Коленька, подожди!..

Он стоял перед Гавриловым запыхавшийся, какой-то загадочный и торжествующий. Из внутреннего кармана серенького пиджачка суетливо вытащил две фотографии и протянул их Николаю:

— Ну-ка, посмотри, что у меня есть!..

Гаврилов взял оба снимка, мельком взглянул. Затем усмехнулся и присмотрелся внимательнее:

— Ну и что, Борис Александрович? Да, я узнаю одну из этих красавиц. Вот это — Липская, у которой мы с вами недавно были. У нас есть такое же фото. А это, — он показал на другую фотографию, — какая-то неизвестная мне особа… Действительно, очень похожи… Но что-то есть неуловимое… Вроде и одно лицо, а вроде и нет… Но вот это — точно она.

— Кто «она»? — нетерпеливо спросил Борис Александрович.

Гаврилов подозрительно посмотрел на него:

— То есть вы хотите сказать…

— Именно это я и хочу сказать, Коленька! Это не Липская. Да, именно ее мы с тобой видели мертвой в той квартире, набитой антиквариатом. Но это была не она, — торжествующе заявил Борис Александрович.

— Значит, подмена?..

— Да. И подмена. И убийство. А настоящая Липская — вот она самая.

Гаврилов уставился на фотографию. С нее рассеянно смотрела высокая красивая брюнетка в больших очках, не спеша идущая по Невскому проспекту. На второй фотографии шла точно такая же девушка, почти неотличимо похожая на первую, но в черных очках. И за ее спиной виднелась та же панорама Невского, что и на первой фотографии…

— Такую-то мать!.. — растерянно произнес Гаврилов. — Мы же исходили только из того факта, что это была именно она, Липская. И совсем даже никому не пришло в голову усомниться, что это может быть кто-то другой. Да и вопрос-то стоял иначе: сама ли она себя или ее кто-то… Ведь и соседи подтвердили… И муж, в конце концов… Бирюков…

— Ну, положим, муженек ее в стельку был… И потом — очки, Коленька… Очки всех смутили. И безделушки всякие, на нее навешанные, когда эта особа на полу лежала. И вот эта самая фотография, что она нам подбросила…

— Или Бирюков… — задумчиво произнес Николай.

— Или Бирюков, — подтвердил Борис Александрович. — Да и, сказать по правде, интерьер очень сильно внимание отводил…

— Вы правы. Всех нас здорово провели за нос… Короче, Борис Александрович, откуда у вас эти фотографии? Колитесь до конца…

Серенький пиджачок довольно засмеялся, замахал руками, выразительно жестикулируя:

— А вот откуда, Коленька… Есть, у меня родственничек молодой. Племянник моей любезной Анечки. Так вот он на Невском прохожих фотографирует… Неплохие деньги, кстати, зарабатывает, к слову сказать. Мы в воскресенье у них в гостях были. Ну и он, как фотограф фотографу, решил своими достижениями похвастаться. Альбомчик у него такой есть, куда он особо интересные лица вставляет… Вот листаю я этот альбомчик и вижу вдруг знакомое лицо… А он мне и рассказывает, какой у него случай забавный произошел с этой фотографией. И вторую достает, вот эту… Так вот, приходит к нему одна из этих девиц за снимком. Липская, кстати… А он и выдает ей, как это положено. Она смотрит, смотрит… А потом говорит, что это не ее фотография. Мой родственничек убеждает ее в обратном. Та настаивает… И тут он вспоминает, что еще когда печатал снимки, то подивился тому, что лица-то уж очень похожие были на двух из них… Порылся — и действительно нашел второе фото. И лицо — ну точь-в-точь!.. Так вот Липская эта заинтересовалась вдруг и сказала ему, что если вторая девица объявится, то пусть позвонит ей. У нее якобы возникла мысль одну шутку над знакомым парнем учудить… Мой племянник посмеялся и записал ее телефон…

— Он у вас с собой?

— С собой, с собой! Посмотри…

Гаврилов бросил взгляд на протянутую ему бумажку:

— Да, помню. Мне Бирюков его давал… Ну и что дальше?

— А дальше, собственно, и ничего… Пришла вторая. Тоже заинтересовалась. И, как видишь, позвонила… на свою голову… И смешно, и грустно…

— Постойте, Борис Александрович! А телефон у нее имеется? Имя ее?.. Я про вторую говорю…

— Нет, Коленька. Я спросил у Димы, племянника-то моего. Нет. Вроде, говорит, Наташей назвалась, а ни телефона, ни адреса… Ведь это же не ателье… Захотел — пришел и взял свое фото, не захотел — рукой махнул…

— Борис Александрович! Дорогой! Бегом к Люлько! Тут же все это дело, которое я веду, через задницу переворачивается!..

— А где же логика? — с пасмурным выражением лица спросил Люлько, когда Николай изложил ему свою новую версию. И в то же время с неприязнью поглядывая на торжествующего Бориса Александровича. — Смысл-то какой?.. И как мы теперь узнаем, кто из них живая, а кто убитая?.. Если ее Липская и в самом деле собой подменила, то уж, наверное, понимала, что к чему. И, вероятно, разоблачения не опасается. Так что эта убитая, понимаешь ли, вроде как бы и жива… Что одна, что другая… И искать незачем…

— Надо искать!.. Фотографа поспрошать. Он же видел их обеих? — обратился Николай к Борису Александровичу. — Видел же?..

— Видеть-то видел… — с сомнением согласился тот. — Да что толку? Ни имени, ни адреса…

— Ну как же ни имени!.. А «Наташа»?..