Черняховский

1

Восходящее солнце озарило небо над обширным лесным массивом севернее города Шяуляя. Еще только первые лучи успели скользнуть по верхушкам деревьев, чуть дрожавшим от легкого ветерка, как вдруг в тишину леса ворвался тяжелый нарастающий рокот. Он слышался все отчетливее, и уже можно было понять: это гул моторов множества самолетов, летящих с запада. На командном пункте дивизии взвыла сирена — сигнал воздушной тревоги. Из штабных автобусов выбежали полковник Черняховский и подполковник Маркелов.

— Товарищ полковник, из штаба корпуса нет никаких указаний! — обратился Маркелов. — Возможно, очередное провокационное нарушение границы немецкой авиацией?

В это время вражеские бомбардировщики начали пикировать на лес поблизости.

Телефонная связь вышла из строя.

— Разрешите открыть огонь по воздушному противнику? — запрашивали по радио командиры полков.

— Ждите указаний! — повторял в ответ подполковник Маркелов.

Все еще не верилось, что это война. Где-то внутри продолжала теплиться слабая надежда: может быть, это провокация и конфликт вот-вот будет урегулирован…

Вражеские бомбардировщики поспешно сбрасывали свой смертоносный груз на ту часть леса, откуда накануне танки 55-го танкового полка и машины командного пункта дивизии перешли в запасный район.

Наконец гул моторов пикировщиков и гром бомбовых ударов стихли. Черняховский и адъютант Комаров поднялись из щели, еще с вечера отрытой около штабного автобуса комдива.

— Попросите к микрофону командира корпуса, — приказал Черняховский радисту.

— Товарищ полковник, корпус не отвечает.

— Вызывайте снова! Немедленно установите радиосвязь!

— Есть установить!..

Выполнить приказание было нелегко.

Радист хотя и был опытен, но впервые встретился с таким шумом в эфире. На всех радиоволнах работало, множество наших и немецких радиостанций, и около четырех часов не удавалось установить связь с вышестоящими штабами. Только к восьми часам утра была принята первая радиограмма из штаба корпуса: «Германия напала на Советский Союз, ее войска местами вторглись на глубину более тридцати километров, приготовиться к контрудару».

К двенадцати часам дня офицер связи штаба корпуса доставил Черняховскому приказ, подтверждающий радиограмму.

Из приказа стало известно о переименовании Прибалтийского Особого военного округа в Северо-Западный фронт.

В семь часов пятнадцать минут в штабе только что созданного фронта из Москвы была получена первая после начала войны директива наркома обороны, предписывавшая войскам фронта всеми имеющимися силами и средствами отразить агрессию.

Немцы, сосредоточившие большое количество танков и авиации на участках прорыва, дезорганизовали управление нашими войсками в первые часы войны. Вражеские бомбардировщики и диверсанты разрушили телефонные узлы и коммуникации связи.

Бездействие наших войск в эти первые часы войны привело к быстрому захвату немцами стратегической инициативы. Тогда никто еще не знал, как много значила каждая минута в тот день, когда впервые в военной истории враг наносил упреждающий удар на заранее избранных направлениях такими концентрированными массами авиации и танков. К двенадцати часам дня немецкой авиации удалось вывести из строя значительную часть наших самолетов и танков на западной границе и захватить господство в воздухе и на земле.

Только к четырнадцати часам командующий 8-й армией, следуя указаниям командующего Северо-Западным фронтом, приказал 12-му механизированному корпусу, взаимодействуя с 3-м механизированным корпусом, уничтожить противника, наступающего на Шяуляйском направлении. В свою очередь, командир 12-го механизированного корпуса генерал Шестопалов приказал 23-й танковой дивизии во взаимодействии с 10-м стрелковым корпусом 8-й армии с рубежа севернее Шяуляя нанести удар в направлении Плунге; 28-й танковой дивизии и 202-й мотострелковой дивизии, взаимодействуя с 3-м механизированным корпусом, с рубежа Варняй — Ужвентис с утра 23 июня нанести удар по вклинившемуся противнику в направлении Таураге.

Главный удар из района Тильзита в направлении на Шяуляй по левому флангу 8-й армии наносила танковая группа под командованием генерал-полковника фон Гёпнера. В первом эшелоне этой группы были развернуты три танковые и две пехотные дивизии, во втором — три моторизованные. Прорвав оборону наших передовых частей и взяв приграничный город Таураге, немецкие танки устремились вдоль шяуляйского шоссе в направлении на Скаудвиле — Расейняй — Калтиненай.

28-я танковая дивизия, совершив форсированный марш, вышла в исходный район для наступления на Варняй — Ужвентис утром 23 июня. Но из-за несвоевременной доставки горючего потеряла несколько важных часов и позже приступила к выполнению боевой задачи. Продолжая марш в ожидании встречного боя, дивизия продвигалась на Калтиненай.

Вражеская авиация обнаружила подход частей 28-й танковой дивизии и начала бомбить ее. Черняховский, не дожидаясь подхода частей 23-й дивизии, развернул к бою свой головной 55-й танковый полк, чтобы контратаковать гитлеровцев в районе Калтиненай с двух направлений: с фронта двадцатью тремя танками под командованием командира полка майора С.Ф. Онищука, с фланга семнадцатью танками во главе с заместителем командира полка майором Б.П. Поповым.

На лесной поляне выстроились экипажи семнадцати танков. Все танкисты в черных гофрированных шлемах и новеньких темно-синих комбинезонах, перехваченных блестящими портупеями. Впереди строя стоял майор Попов. В дивизии его все любили за открытый характер, за смелость и находчивость, за то, что он знает свое дело и умеет командовать. Он доложил командиру дивизии о готовности. Иван Данилович подошел к майору, обнял его и сказал тихо, но так, что слышали все в строю:

— Борис Петрович, поручаю тебе ответственную задачу. Уверен, что выполнишь ее с честью.

— Иван Данилович, оправдаем доверие, драться будем, презирая смерть!

Взревели моторы, лес наполнился гулом машин.

Танки, умело маневрируя между деревьями, вышли из укрывавшего их леса. Танкисты были полны отваги и мужества: начиналось их боевое крещение.

Танки майора Онищука уже успели атаковать противника с фронта и, с ходу ворвавшись в его расположение, рассеяли и частично уничтожили около роты мотопехоты. «Ахтунг, ахтунг! Руссише панцерн!» — завопили немецкие радиостанции.

До этого Черняховский представлял себе противника лишь теоретически. Теперь вражеские войска двигались навстречу частям его дивизии. Наступали немецкие танковые части, которые с боями прошли Польшу и Францию.

Наблюдая из командирского танка, Черняховский установил, что против дивизии действуют средние танки Т-IV, с успехом примененные немцами во Франции. Комдив знал, что эти машины превосходят его танки БТ-7 и Т-26 по толщине брони и дальнобойности пушек, что Т-IV вооружены 75-миллиметровыми орудиями, а наши легкие танки имеют лишь 45-миллиметровые пушки. Преимуществу врага в вооружении и технике необходимо было противопоставить умение маневрировать.

Иван Данилович с нетерпением ждал выхода танков Попова в тыл и во фланг противнику. Враг, еще не разгадавший замысла Черняховского, не обращал внимания на свои фланги. Он выдвинул на переднюю линию танки Т-IV и сжег два танка из группы Онищука.

Черняховский понимал, как важно хорошо начать бой, чтобы уверенно действовать дальше. Он любил пословицу: «Доброе начало — полдела откачало». Многие годы он готовился к тому, чтобы победить врага в первом же бою, с первых же минут действовать активно, навязать врагу свою волю, осуществить такой маневр, какого он не ждет. Сейчас от его решений и действий зависел исход боя, судьбы людей, выполняющих его волю, судьба боевой техники, вверенной ему. Ивана Даниловича охватило нетерпение. «В боевые порядки! Видеть все самому!» — решил комдив, и его танк помчался вперед.

Вражеские танки открыли по машине комдива беспорядочный, но частый огонь. Несколько снарядов разорвалось совсем близко. Машину спасло мастерство механика-водителя. Ловко используя складки местности и виртуозно маневрируя, он на большой скорости уводил машину из-под прицельного огня.

В перископ из башни танка Иван Данилович увидел, как немецкий Т-IV примерно с расстояния восьмисот метров подбил наш БТ-7, и тот вспыхнул словно факел. Развернув башню, Черняховский выстрелил, но снаряд отскочил от лобовой брони немецкого танка. Ивана Даниловича охватила ярость: «Что за черт! С такой дистанции наш снаряд не берет броню».

Комдив стремительно повел машину навстречу головному танку врага. По сигналу Черняховского за его машиной устремились вперед и танки майора Онищука. Комдива от вражеской машины отделяли какие-то четыреста-пятьсот метров.

Иван Данилович напряженно ловил в окуляр прицела танк противника.

— Огонь!

Снаряд, выпущенный комдивом, ударил о борт Т-IV. Бронированное чудовище, только что казавшееся неуязвимым, споткнулось.

— Горит! — в восторге крикнул механику-водителю Иван Данилович. — Горит фашист! Значит, надо бить немецкие танки с более близких дистанций, чем предполагали.

— Вижу, товарищ полковник! — отозвался механик. — Смотрите левее того места, где горит Т-IV! Наша двадцать седьмая подбила еще одного.

— Онищук, Онищук, я — двадцать первый! — назвал Черняховский свой позывной. — Перед тобой немецкие Т-IV. Правильно используй местность, подпускай их на триста-четыреста метров и бей в борта! В борта!

— Вас понял, выполняю! — донеслось в ответ.

В наушниках послышался голос начальника оперативного отделения дивизии капитана Пашкова:

— Товарищ двадцать первый! Получена новая боевая задача, ждем вас.

Черняховскому пришлось возвращаться на командно-наблюдательный пункт.

— Докладывайте, какой приказ получили?

— Нового приказа пока нет, но вы слишком хорошо вошли в роль командира танка.

Черняховский сдержал раздражение. Пашков был прав. Но если бы он сам сейчас не побывал в бою, то, может быть, и не знал бы еще, как бить немецкие танки наверняка.

Бой разгорался все сильнее. Лязг гусениц, гул моторов, грохот пушек, частые разрывы снарядов — все смешалось. Черняховский вынужден был ввести в бой подоспевший резерв из нескольких танков. С волнением ждал он завершения задуманного маневра. Где же Попов? И вдруг в тылу врага лес вздрогнул от частых выстрелов. По тому, как, захлебываясь, зачастили немецкие пушки, как одна за другой они умолкали, Иван Данилович понял, что атакует Попов. Наконец и радиостанция комдива получила сообщение от Попова. Черняховский тут же приказал Онищуку усилить удар с фронта, а дивизионной артиллерии подавить батареи противника, которые вели огонь по танкам майора Попова. Несколько уцелевших орудий врага все еще продолжали вести сосредоточенный огонь по головному танку, в котором на месте командира танка находился Попов. Заметив замаскированные орудия, Попов приказал механику-водителю:

— Дави их!

А сам, стиснув зубы, взял на прицел одно из немецких орудий. Выстрел. В фонтане земли мелькнули колеса, какие-то обломки. На большой скорости танк Попова успел раздавить одно, затем, чуть развернувшись, подмять под гусеницы второе вражеское орудие. В прицеле, к которому припал Попов, уже третье орудие… Серые фигуры мечутся возле него. Выстрел! Машина резко остановилась, словно наскочила на какое-то препятствие: немецкое орудие успело сделать последний выстрел в тот самый миг, когда Попов выстрелил по нему.

В ту же ночь Черняховский отправил по команде представление на присвоение звания Героя Советского Союза майору Попову посмертно. Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 25 июля 1941 года это звание Борису Петровичу Попову было присвоено.

Части 28-й танковой дивизии в этом бою отбросили врага на пять километров и уничтожили четырнадцать танков, двадцать орудий и до батальона пехоты. Неоценимой была первая победа в первом бою. Бойцы своими глазами увидели, как гитлеровцы, легко завоевавшие всю Европу, отступают, когда получают должный отпор.

Однако не все наши соединения имели успех в первые дни войны. Контрудар 12-го и 3-го механизированных корпусов оказался запоздалым. Сказалось и то, что командование фронта перепоручило управление механизированными корпусами командующим 8-й и 11-й армиями. Генерал Собенников бросил 23-ю танковую дивизию не в том направлении, куда нацеливался контрудар, спланированный во фронтовом масштабе. А генерал Морозов 5-ю танковую дивизию оставил в своем резерве. Из четырех танковых дивизий в контрударе участвовали лишь две, да и они не были полностью обеспечены горючим.

И все же благодаря массовому героизму советских танкистов продвижение врага в направлении на Шяуляй было задержано.

С утра 24 июня с новой силой вспыхнули бои. Черняховский со своего командно-наблюдательного пункта внимательно следил за обстановкой. Но он не знал и не мог знать о том, что по ту сторону линии фронта командующий 16-й армией генерал-полковник фон Буш докладывал Гитлеру, что вверенными ему войсками разгромлена 28-я танковая дивизия русских. Гитлер поздравил его с победой и награждением орденом Железного креста, а также потребовал ликвидировать отставание на одни сутки.

Ни Гитлер, ни фон Буш еще не придавали большого значения отставаниям на сутки. Но с этих первых суток и часов, на которые советским войскам и частям дивизии Черняховского удалось задержать наступление врага, начинал рушиться план молниеносной войны фашистской Германии.

Но пока противник имел успех и его авиация господствовала в воздухе. Вскоре вражеские бомбардировщики обнаружили части 28-й танковой дивизии и начали их бомбить.

— Онищук, немедленно рассредоточивайтесь, маневрируйте, используйте закрытую местность! — приказал по радио Черняховский.

— Выполняем! — тотчас же ответил Онищук. — Где же прикрытие с воздуха?

— Держитесь, сейчас будет наша авиация.

Два наших истребителя И-16 зашли в хвост вражеским бомбардировщикам, и те скрылись. Вдруг откуда-то сверху из-за облаков вынырнул «мессершмитт» и атаковал один из наших истребителей. На глазах у танкистов огненная черта пересекла самолет, и он, окутавшись дымом, стал падать. От упавшего самолета загорелось поле пшеницы. Черняховский с болью в сердце смотрел, как второй наш истребитель, уступающий противнику в скорости, тоже был подожжен фашистами. Лицо Черняховского внешне оставалось спокойным. Только брови резче сошлись на переносице.

— Не только наши танки горят, но и самолеты, как спички, вспыхивают! — сказал кто-то из стоявших рядом.

Черняховский промолчал.

Он-то, командир танковой дивизии, знал, что выдающимся достижением советской военной науки явилось создание в 1939 году лучших в мире среднего танка Т-34 и тяжелого танка КВ. На них были установлены более мощные моторы, большего калибра пушки и броня толще по сравнению с лучшими немецкими танками Т-IV. По мобилизационному плану один из полков 28-й танковой дивизии должен быть укомплектован в июне 1941 года новыми танками Т-34 и КВ. Должен, но не укомплектован. До начала войны Красная Армия успела получить всего лишь около тысячи трехсот машин Т-34 и более пятисот КВ. В 1940 году в Военно-Воздушные Силы начали поступать новые истребители Як-1, ЛаГГ-3, МиГ-3, не уступающие истребителям противника, бронированные самолеты для борьбы с танками противника Ил-2, штурмовики, разных которым в мире не было, пикирующие бомбардировщики Пе-2.

Но количество новых истребителей МиГ-3, ЛаГГ-3, Як-1 не превышало двух тысяч, бомбардировщиков Пе-2 — около пятисот и штурмовиков Ил-2 — двести сорок девять.

Немецко-фашистская армия имела к тому времени современных танков в полтора раза и самолетов в три раза больше, чем мы. Нам важно было оттянуть начало войны, чтобы переоснастить Вооруженные Силы страны, но этого сделать не удалось.

28-я танковая дивизия дралась героически. Маневр, задуманный Черняховским, был осуществлен. Части дивизии в труднейших условиях не только остановили врага, но и контратаковали и вклинились в его боевые порядки. Однако успех, достигнутый подразделениями Онищука и Попова, не был закреплен. Для этого не хватало сил. Накануне, несмотря на возражения Черняховского, из состава дивизии в резерв командующего фронтом был взят 28-й мотострелковый полк. Танки действовали без поддержки пехоты. Сказалось и отсутствие связи с частями 23-й танковой дивизии полковника Орленко, действующими на смежном фланге: противник просочился в стыке между дивизиями.

Черняховский принимал все необходимые меры, чтобы установить связь с соседом. Он приказал одному из способных и смелых разведчиков, капитану Котову, прорваться на танке через вражеские позиции.

Гитлеровцы не ожидали появления в своем расположении советского танка и вначале приняли его за свой. Когда они опомнились и открыли огонь, танк успел скрыться в лесной чаще. Котов разыскал полковника Орленко и передал ему план действий Черняховского. Но комдив-23 продолжал выполнять приказ генерала Шестопалова, который еще не был отменен и не скорректирован.

Оперативно-тактическая внезапность и другие преимущества, присущие нападающей стороне, пока что являлись существенными факторами, влияющими на ход боевых действий. Связь между командованием и нашими отступающими войсками нарушалась, что крайне затрудняло управление во всех звеньях, а подчас делало его невозможным. Распоряжения войскам часто отдавались без знания обстановки, с опозданием.

25 июня дивизии Черняховского была поставлена боевая задача: во взаимодействии с частями полковника Орленко разгромить противника юго-западнее города Шяуляя. В этом приказе начало атаки 23-й танковой дивизии назначалось на четыре часа, а 28-й — на шесть часов. Командование, видимо, не знало, что дивизия Орленко от объекта атаки находилась в два раза дальше, чем дивизия Черняховского, и не могла выйти на указанный рубеж к назначенному времени. Но приказ требует беспрекословного выполнения. 28-я двинулась на врага, прикрыв свой открытый фланг лишь одной танковой ротой.

На главном направлении комдив развернул танковый полк майора Онищука. Противник не выдержал стремительной атаки танкистов и начал отступать. Для развития успеха Иван Данилович ввел в бой 56-й танковый полк. Волевой и энергичный командир полка майор Н.И. Герко, проскочив через стену вражеского заградительного огня, стремительно повел танки в западном направлении. Однако противник, воспользовавшись открытыми флангами из-за опоздания дивизии Орленко, обрушил свои силы на дивизию Черняховского.

Тяжело иришлось в этом бою черняховцам. Комдив, произведя частичную перегруппировку, приказал майору Герко стремительной фланговой атакой уничтожить артиллерию противника, которая вела по атакующим губительный огонь с господствующей высоты.

Майор Герко, находясь в головном танке, сам повел главные силы полка. За ним в боевой порядок развернулись остальные машины. Все подступы к высоте простреливались прицельным огнем врага. Наши танки, маневрируя, продвигались по опушке горящего леса. Несколько машин батальона капитана Алексеева под ураганным огнем противника вырвались на высоту и раздавили три его противотанковые пушки вместе с их расчетами. Не замедляя темпа, батальон Алексеева продолжал атаку. На пути танкистов оказалась дорога, по которой двигалась колонна немецких мотоциклистов. Лишь немногим из них удалось спастись. Танк Алексеева на большой скорости врезался в колонну.

Машина командира батальона, а за нею и остальные с фланга вышли еще на одну высоту, соседнюю с той, где находились позиции немецких артиллеристов. И здесь гитлеровцы, ошеломленные внезапной атакой, стали разбегаться. Многие из них попали под гусеницы и пулеметные очереди танкистов Алексеева.

Черняховский не покидал своего командно-наблюдательного пункта. Он видел все поле боя и по радио нацеливал танки на объекты атаки.

— Герко! — передавал он по радио командиру полка. — Куда смотришь? Алексеев у тебя топчется возле какого-то домика, а у него на правом фланге колонна фашистской мотопехоты. Пусть сейчас же атакует…

— Выполняю! — отозвался Герко.

Черняховский тут же дал команду дивизионным артиллеристам открыть огонь по немецкой колонне, чтобы поддержать танки капитана Алексеева.

Подразделения майора Герко, поддерживаемые артиллерийским огнем, стремительно атаковали вражескую колонну. Вдруг машина Герко окуталась дымом и пламенем. Подоспевший Алексеев прикрыл своей машиной танк командира полка. Герко, воспользовавшись этим, высадил экипаж. Сам он покинул горящую машину последним. Задыхаясь в дыму и сбивая огонь с одежды, он вытащил танковый пулемет…

28-я все эти дни вела тяжелые бои, отражая напор противника, превосходящего по силе в три-четыре раза. Не раз она переходила в контратаки, нанося врагу чувствительные удары.

Танкисты Черняховского дрались отчаянно, зачастую с открытыми флангами, почти без прикрытия с воздуха. В одном из боев штаб дивизии и штаб 55-го полка оказались в окружении. Ждать помощи было неоткуда. Но комдив взял на себя ответственность использовать не по целевому назначению разведывательный батальон. Риск оправдывался тем, что боевые действия разведчиков поддерживались артиллерией и были рассчитаны на внезапность.

Командир разведбатальона майор К.В. Швейкин неожиданной контратакой прорвал фронт окружения и выручил штабы.

Черняховский в ходе боя стремился сохранить хотя бы небольшой резерв. И на этот раз, предвидя еще большее осложнение обстановки, он с болью в сердце вывел из боя одну танковую роту 56-го полка, хотя майор Герко сам просил подкрепления. Резерв был создан, но он еще не успел подойти в распоряжение комдива. Положение дивизии с каждой минутой становилось все более тяжелым. Угроза окружения нависла над 55-м танковым полком.

Черняховский приказал радисту:

— К аппарату командира пятьдесят пятого полка!

— Ранен. Продолжаю вести бой в окружении, — услышал он далекий голос майора Онищука. — Мои координаты: поляна в лесу, западнее дома лесника пятьсот метров.

— Онищук, я — двадцать первый, ждите помощи! — крикнул комдив.

Но ответа не последовало, радиосвязь прервалась.

— Ну, кажется, и нам пора! Заводи!.. — скомандовал Черняховский водителю.

С четырьмя танками Черняховский бросился в атаку. Навстречу им шел еще один танк. Оказалось, что это БТ-7 командира 3-то батальона 55-го танкового полка.

— Вы куда спешите, товарищ комбат? — приподняв крышку люка, спросил Черняховский.

— За боеприпасами, товарищ полковник.

Иван Данилович осмотрел машину комбата. В ней оказалось тридцать пять снарядов.

Черняховский нахмурил брови.

Комбат молчал.

— Немедленно в бой! — приказал комдив. — Под огнем искупите свою вину.

В разгар ожесточенных схваток во вражеском окружении снаряд угодил в правый борт машины майора Онищука и вывел из строя ходовую часть. Тяжело раненный, Онищук потерял сознание. Очнувшись, он приказал:

— Экипаж, слушай мою команду, всем покинуть машину!

— Мы вас не оставим! — сказал механик-водитель комсомолец Карпенко, и члены экипажа поддержали его.

Тем временем пять темно-синих гитлеровских танков с крестами на броне стали окружать подбитый советский танк, одиноко стоявший на поляне. Он не подавал признаков жизни, и гитлеровцы шли к нему все смелее. Подпустив гитлеровцев на двести метров, танк Онищука внезапно открыл огонь. Он выпустил последние четыре снаряда. Два вражеских танка остались догорать среди ржи. Но другие три подошли почти вплотную. Немцы, видимо, убедились, что снарядов у советских танкистов больше нет.

Вот уже слышен стук кованых сапог по броне, гулкие удары по башне, отрывистая немецкая речь:

— Руссиш, руссиш, сдавайсь!

В ответ послышалось пение.

Фашисты подожгли советский танк.

— Ну как? Сдаются русские? — спросили своих по радио из немецкого штаба.

— Нет, — последовал ответ, — они поют «Интернационал»…

Дым заполнил боевое отделение. Все тяжелее дышать. Вот они, последние минуты жизни…

Четыре танка под командой Черняховского на большой скорости спешили к дому лесника. Иван Данилович но радио вызывал Онищука.

— Не отвечает! — доложил радист.

Но вот и дом лесника, поляна, в измятой гусеницами ржи — неподвижный, черный от копоти танк.

Наши машины остановились на краю поляны. Иван Данилович обратился к танкистам пятьдесят пятого:

— Здесь погиб ваш командир. Отомстим за него!

Танкисты 55-го полка за своим комдивом бросились в атаку и метким огнем разили гитлеровцев. Решительной контратакой противник был остановлен.

Командиром 55-го танкового полка Черняховский назначил комиссара штаба дивизии капитана Г.К. Данченко.

В это тревожное время Московское радио сообщило, что юго-западнее Шяуляя второй день идут бои с переменным успехом. Это были ожесточенные бои, в которых с обеих сторон принимали участие тысячи людей и сотни танков. Черняховцы стояли не на жизнь, а на смерть. Стонала земля, от дыма почернело небо, плавился металл… Напряжение боя порой достигало такого предела, за которым человек, казалось, лишался способности рассуждать, подавленный ревом и скрежетом металла, свистом бомб, грохотом снарядов. Бомбардировка и артиллерийский обстрел не прекращались в течение нескольких часов. Все вокруг было окутано пылью и дымом. Горели лес и поля. Солнце не пробивалось сквозь дым пожарищ. Черняховский на своем танке находился в этом кромешном аду и продолжал управлять подчиненными ему частями.

Временами комдиву казалось, что силы дивизии на пределе, еще немного — и может случиться непоправимое…

За четыре часа боя 25 июня дивизия потеряла сорок восемь танков и много людей. А всего за этот день — восемьдесят четыре машины. Потери противника тоже были значительными. И все-таки натиск его не ослабевал. Черняховцы сражались в отрыве от 23-й танковой дивизии. И в таких условиях они не только сдерживали, изматывали врага, но и обеспечили отход на выгодные рубежи стрелковым дивизиям 8-й армии, которые закрыли врагу путь на Ленинград с юго-запада.

К концу пятого дня боев для подведения итогов в штабной машине встретились Черняховский и его заместитель по политической части Валерий Антонович Шалаев.

— Иван Данилович! — обратился Шалаев. — В политдонесении в Военный совет придется сообщить о командире батальона 55-го полка, пытавшемся покинуть поле боя.

— Что ж, служба есть служба, сообщайте. Только я считаю, что вопрос о комбате уже исчерпан. Я его вернул в бой, он искупил вину.

— Надо было его арестовать, а командиром батальона назначить другого.

— Может быть, это было бы и правильно. Но мне каждый танк в те минуты был дорог, не было времени думать о статьях законности.

— А теперь нам с вами придется отвечать.

— Если это моя ошибка, я сам и отвечу!

— Но и с меня спросят. Я ведь в дивизии не посторонний наблюдатель, а представитель партии.

— Оба мы представители… А я отвечаю и как командир.

— Вот я об этом и хочу сказать… В корпусе, конечно, узнают, что вы два раза оставляли КП дивизии и уходили в бой в танке.

— Валерий Антонович! Я должен был вести танкистов в атаку. Должен!

— Но как прикажете мне обо всем этом написать в политдонесении?

— Это дело ваше. Нам с вами доверена танковая дивизия и даже больше — мы должны обеспечить прикрытие и отход на выгодные позиции целой армии! Вот о чем надо думать.

— Согласен. Но прошу вас на будущее…

— Валерий Антонович, завтра предстоят не менее жаркие бои, связь работает плохо, придется нам управление децентрализовать. Я буду на главном направлении у Герко, Маркелов — в пятьдесят пятом. Важная задача возлагается на разведывательный батальон.

— Хорошо, я буду там. Пока вы разрабатываете план боя на завтра, пройду к людям, в подразделения.

— К двадцати трем часам вызываю командиров полков и начальников служб. К этому времени прошу вернуться.

— Буду раньше. Желаю успеха.

Подготовительные мероприятия подходили к концу. 27 июня передовые батальоны дивизии Черняховского заняли оборону на самом берегу реки Мужи, на рубеже населенных пунктов Вайды и Памугла, где враг предпринимал ожесточенные атаки крупными силами мотопехоты и танков. Гитлеровцы стремились во что бы то ни стало отрезать пути отхода соединениям 8-й армии и окружить ее.

Черняховский использовал для прикрытия все, что только можно было противопоставить врагу. Экипажи, оставшиеся без боевых машин, вели бой с противником из пулеметов, снятых с подбитых танков. В ход было пущено и трофейное оружие.

На участке Шалаева было особенно напряженно. К Шалаеву подбежал связной:

— Товарищ батальонный комиссар, тяжело ранен командир разведывательного батальона, в подразделениях большие потери. Наши отступают.

— В машину! — скомандовал Шалаев экипажу своего танка.

Танк рванулся с места к левому флангу разведбата, туда, где строения безымянного хутора и дальняя опушка леса были окутаны черной завесой дыма, образовавшейся от множества разрывов снарядов. Оттуда доносился раскатистый гул, небо словно дрожало, и заходящее солнце, опустившееся почти к вершинам деревьев, закрытое пеленой дыма, светилось тускло-багровым диском. «Продержаться до наступления темноты. Только бы продержаться!» — думал Шалаев. Впереди, в прогалине между деревьями, показались фигуры бегущих людей. Шалаев всмотрелся: да это ведь бойцы разведбатальона!

— Наперерез! — скомандовал он механику-водителю.

Танк комиссара промчался вдоль переднего края и, затормозив на полном ходу, остановился перед бежавшими.

— Стой! — крикнул им Шалаев, выпрыгивая из танка.

— Товарищ батальонный комиссар, у немцев туча танков! — задыхаясь, выкрикнул один из красноармейцев, растрепанный, без поясного ремня и оружия.

— Прекратите распространять панику, товарищ боец!..

Только что бежавшие в страхе бойцы остановились.

Взгляд комиссара отыскал среди них молодого лейтенанта. Спросил:

— Вы кто?

— Командир взвода… — сдавленным голосом ответил лейтенант.

— А где ваш помкомвзвода?

— Там остался! — показал лейтенант в ту сторону, где продолжал греметь бой.

— Он воюет, а вы бежите?

— Товарищ комиссар, виноват!..

— Трус! Отстраняю вас от должности. Вместо вас пусть командует помкомвзвода. — Комиссар окинул взглядом окружавших его людей.

— Всем за мной, занять прежнюю позицию и ни шагу назад!

Новая яростная атака немцев была отбита. Комиссар остался на позиции разведбатальона. В нем насчитывалось всего двадцать четыре человека. Но каждый теперь сражался за двоих.

Приближалась ночь. Все надеялись, что наступит затишье. Но на темнеющем поле снова показались гитлеровские танки. Прозвучал голос комиссара:

— Приготовиться к отражению атаки!

Противник снова пустил в ход танки. Три из них, изрытая огонь из всех пушек и пулеметов, подходили к окопам разведчиков.

Шалаев, выждав момент, первым бросил противотанковую гранату. Стальное чудовище беспомощно завертелось на месте. Два других танка продолжали идти.

Примеру комиссара последовали бойцы: в танки полетели гранаты. Обе вражеские машины охватило пламя. Немецкая пехота, лишившись поддержки танков, откатилась. Атака врага захлебнулась.

Рубеж, который обороняли разведчики во главе с комиссаром, гитлеровцам так и не удалось взять, что позволило главным силам дивизии выйти из полуокружения.

В этом бою героически погиб батальонный комиссар Шалаев, был тяжело ранен командир отдельного разведывательного батальона майор Швейкин, без вести пропал начальник штаба дивизии подполковник Маркелов. Иван Данилович тяжело переживал утраты, особенно смерть Шалаева.

Враг продолжал атаки. 28 июня положение дивизии стало еще более тяжелым. Оно осложнилось тем, что Черняховский продолжал получать запоздалые приказы штаба 12-го механизированного корпуса, командующего 8-й армией. Одно распоряжение противоречило другому.

— Товарищ комдив, одновременно получены три разноречивых приказа, — доложил исполняющий обязанности начальника штаба дивизии капитан Пашков.

— Видимо, все три приказа выполнить нам не под силу, какому из них отдадим предпочтение? — полушутя спросил Черняховский.

— По старинной солдатской заповеди в таких случаях не рекомендуется спешить с выполнением, ибо их все равно отменят.

— Нет, пожалуй, придется выполнить тот приказ, который по времени отдан последним. Он больше других соответствует обстановке, будем держать оборону на реке Муже. Срочно свяжитесь со штабом корпуса и узнайте, кто наши соседи, какова их задача. Нам придется действовать вместе с ними.

Однако, как ни старался Пашков, установить связь не удалось. Штаб корпуса оторвался слишком далеко от своих частей и соединений. Оперативная группа штаба корпуса, никого не поставив в известность, перешла в новый район, в лес южнее Борисели. Командование и штаб корпуса в первой половине дня 28 июня не знали обстановки на фронте, вынуждены были бездействовать, ожидая, пока восстановится связь с соединениями. Во второй половине дня в лесу, где разместилось управление корпуса, послышались звуки разрывов снарядов и рев моторов вражеских танков.

Вскоре на КП корпуса объявили боевую тревогу: немецкая пехота и танки были уже совсем близко. Все, кто был в штабе, заняли оборону. Кольцо вокруг командного пункта корпуса постепенно сжималось. В отражении яростных атак врага участвовали все, как один, в том числе и раненые бойцы, командиры и политработники.

Гитлеровцы настойчиво ползли к окопу, из которого генерал Шестопалов метко стрелял из снайперской винтовки. Он уложил более десяти фашистов. Гитлеровцы решили захватить генерала живым.

Фашисты подползали все ближе. Шестопалов продолжал отстреливаться. Кто знает, как долго продолжался бы этот неравный бой. В конце концов немцы, потеряв многих, но так и не прорвавшись к окопу, который оборонял Шестопалов со своими штабистами, решили уничтожить минометным огнем последних защитников командного пункта корпуса. Разрывом одной из мин генерал-майор Шестопалов был тяжело ранен.[4]

Июньское солнце опускалось на землю, полуденная духота сменилась прохладой, но в воздухе по-прежнему пахло дымом боя. Полки 28-й танковой дивизии продолжали удерживать свои рубежи в районе Митавы (Елгава). Однако немцы уже обходили их фланги. Черняховский организовал арьергардное прикрытие, главным силам дивизии приказал отходить.

Полки к этому времени потеряли много боевых машин и живой силы, кончились боеприпасы. Дальнейшая попытка удерживать занимаемый рубеж грозила окружением.

Черняховский, оценив обстановку, принял решение отвести полки за водную преграду. Предположения Черняховского подтвердились: на Западной Двине он получил запоздалый приказ заместителя командующего 8-й армией: «…частям 28-й танковой дивизии к двадцати двум часам 28 июня занять оборону по северному берегу Западной Двины в районе Тегулис».

После гибели командования 12-го механизированного корпуса осиротели его соединения. Их перебрасывали с одного участка на другой. Из состава дивизии Черняховского забрали артиллерийский полк. Бросали дивизию туда, где приходилось туго, где требовалось закрыть образовавшуюся брешь.

К семи часам 29 июня угроза нависла над переправами через Западную Двину в районе рижского понтонного моста. Враг, захватив небольшой плацдарм на окраине Риги, отрезал пути отступления соединениям 8-й армии, находившимся еще на левом берегу Западной Двины. Заместитель командующего армией приказал полковнику Черняховскому оказать помощь отрезанным соединениям, любой ценой уничтожить противника, прорвавшегося на правый берег в районе понтонного моста. Иван Данилович сам повел в атаку поредевшие в боях полки. Внезапным фланговым ударом дивизия разгромила врага; на восточном берегу осталось много подбитых фашистских танков.

Черняховцы, закрепившись в районе понтонного моста, дали возможность частям 8-й армии переправиться на правый берег Западной Двины и занять новую оборону на выгодных рубежах.

Оказавшись в Риге, при первой же возможности Иван Данилович на броневике поспешил на свою квартиру, чтобы узнать, успела ли уехать жена с детьми.

Затемненный город выглядел мрачно, местами догорали строения, подожженные при бомбежке. На улицах редко встречались люди. Водитель бронеавтомобиля сержант Виноградов (он раньше возил Черняховского на «эмке») точно по адресу остановил машину.

Дома никого не оказалось.

Броневик снова мчался по безлюдным улицам Риги. Откуда-то глухо доносились винтовочные выстрелы. Когда выехали из города, Иван Данилович посмотрел на спидометр.

— Прибавь скорость, надо догнать дивизию.

— Есть! — ответил Виноградов и тихо спросил: — Как теперь быть, Иван Данилович, где будем ваших разыскивать?

— Не знаю…

Немецко-фашистское командование вводило в сражение все новые и новые силы. Опасность прорыва возникла в направлении Плявинаса, городка на правом берегу Западной Двины, в ста километрах юго-восточнее Риги. Сюда была брошена 28-я дивизия. Сотни километров отступления и непрерывные изнурительные бои давали о себе знать. Люди устали до предела. Все же черняховцы точно в указанный срок заняли оборону на правом берегу Западной Двины юго-восточнее Риги в районе Плявинаса. Черняховский, произведя рекогносцировку, расположил части дивизии на выгодных рубежах. А наутро снова бои с передовыми отрядами немцев. Только за день боя танкисты отразили десять атак противника, пытавшегося форсировать Западную Двину. Часть пехоты врага, которой удалось переправиться на наш берег, черняховцы уничтожили. Противник был остановлен, но па участках соседей ему удалось форсировать реку и прочно закрепиться на восточном берегу. Снова создалась реальная угроза окружения 28-й.

К вечеру 30 июня, когда бой затих, командиры частей были вызваны к комдиву.

— Оказывается, не так страшен черт, если встречаешь его с умением, — начал комдив. — Когда мы отрыли окопы и закопали в землю наши танки, превратив их в огневые точки, враг не смог нас одолеть. Для нас становится главным — обороняясь на выгодных позициях, измотать противника, не пропустить его на восточный берег Двины…

Командиры частей, получив указания Черняховского, разошлись. Оставшись один, он почувствовал огромную усталость. Сказывалось невероятное напряжение последних дней. Черняховский лег на плащ-палатку и моментально уснул. Комаров положил ему под голову свою шинель. Ночь выдалась такая же теплая, как и предыдущие. С наступлением темноты стрельба прекратилась, лишь изредка дежурные пулеметы то с одной, то с другой стороны прорезали темноту длинными очередями трассирующих пуль. Время от времени взвивались немецкие ракеты, заливая нейтральную полосу мертвенным холодным светом. Иван Данилович несколько раз просыпался от пулеметной трескотни, но сразу же вновь засыпал, Рядом на плащ-палатке дремал Комаров.

А на рассвете Черняховский уже был в боевых порядках. Там его и застал приказ отойти на новые позиции. Признаться, он не ожидал, что такой приказ последует так скоро.

В четырнадцать часов полки медленно начали отход. Тяжело было оставлять врагу без боя водный рубеж, естественную преграду, где они в течение двух дней сдерживали натиск противника.

Война, навязанная фашистской Германией, в оперативно-тактическом отношении для Красной Армии оказалась внезапной. Подвижные соединения противника на направлениях главного удара, значительно превосходя наши войска, наносили рассекающие удары по развертывающимся в боевые порядки частям пограничных военных округов и углублялись на территорию Советского Союза. К концу июня противник в полосе Западного фронта вышел к Минску. В неимоверно трудных условиях вела новые действия 8-я армия, она под прикрытием 28-й танковой дивизии и других соединений 12-го механизированного корпуса отходила в направлении на Ригу, 11-я армия, понесшая значительные потери и отрезанная от соседей, отступала с тяжелейшими боями. Между 8-й и 11-й армиями образовался разрыв. Воспользовавшись этим, генерал фон Манштейн 56-й моторизованный корпус бросил на Даугавпилс.

Угроза возникла на Псковско-Ленинградском направлении. Обстановка требовала принятия самых решительных и неотложных мер. Ставка Верховного Главнокомандования незамедлительно выдвинула в район Даугавпилса 21-й механизированный корпус генерала Д.Д. Лелюшенко с задачей остановить дальнейшее продвижение войск Манштейна.

Шли десятые сутки войны, и дивизия Черняховского вынуждена была, ведя арьергардные бои с войсками 41-го моторизованного корпуса генерала Рейнгардта, организованно отходить на Мадона — Псков. В эти дни командиром 12-го механизированного корпуса был назначен комдив И.Т. Коровников.

В тяжелых боях, дорогой ценой приобретался боевой опыт командным составом дивизии. Повышался уровень партийно-политической работы. Регулярно стала выходить дивизионная газета, оживилась деятельность пропагандистов и агитаторов.

В начале июля, после двух недель тяжелых кровопролитных боев и беспрерывных маршей, корпус вывели в резерв Северо-Западного фронта. Частям дивизии были поставлены новые задачи. Черняховский надеялся, что небольшая передышка, предоставленная его соединению, позволит укомплектовать части и привести их в полную боевую готовность.

…По пути к одному из полков Иван Данилович велел остановить машину. На опушке леса он вышел из машины и, шагая по густой траве, поднялся на высотку, что была совсем близко от дороги. Отсюда открылись поля желтеющей пшеницы, голубая гладь реки, зеленые луга. Вокруг пестрели ромашки, колокольчики. Слышался стрекот кузнечиков. Все это напомнило ему родное Вербово, далекие мирные дни, годы юности. Но воспоминания быстро улетучились, как только он подумал о тревогах и заботах сегодняшнего дня. Недоставало Шалаева — своему комиссару он мог бы излить душу. Но Шалаева не было. Иван Данилович с новой остротой ощутил горечь утрат. Перед его глазами встали майоры Онищук, Попов и другие его воспитанники и соратники, которые остались на поле брани…

Раздумья Черняховского прервались резким звуком тормозных колодок остановившейся рядом штабной автомашины. Подъехал капитан Пашков.

— Товарищ полковник, получен приказ: наши мотострелковый и гаубичный полки, все танки передать соединениям 8-й армии, а остальные части дивизии погрузить в железнодорожные эшелоны и вывести в тыл аа формирование.

— Что же, формироваться так формироваться, — ответил Черняховский.

Он понимал, что надо вести войну, имея хорошую организацию, полную укомплектованность. Надо приводить части в порядок и анализировать боевой опыт. К довоенной теории тактики и оперативного искусства, пожалуй, стоит подойти теперь критически.

Пашков молча достал из полевой сумки последние разведданные штаба фронта и передал Черняховскому. В них сообщалось, что в направлении Пскова идут тяжелые бои, немецкие танки 6 июля ворвались в город Остров.

— Товарищ полковник, разрешите подъехать к представителю военных сообщений фронта и договориться о железнодорожных составах и о местах погрузки, — сказал начштаба.

— Договаривайтесь. Но, видимо, некоторые наши подразделения будут двигаться своим ходом.

В это время к комдиву подошел Комаров.

— Иван Данилович, есть новости! Анастасия Григорьевна эвакуировалась вместе с семьями командования корпуса.

— Куда эвакуировались? — обрадовался Черняховский. С какой тревогой он ждал все эти дни вестей о семье, чего только не передумал…

— Эвакуировались на машинах корпусной колонны, других данных пока нет.

— Вот что, Алеша, я поеду в 55-й полк, а ты съезди в штаб корпуса, может быть, там кто-либо знает подробности. Только подожди минутку, я напишу письмо.

Иван Данилович вернулся в штабную машину, сел и быстро начал писать:

«Дорогие мои Тасик, Нилуся, Алик…» Строки торопливо ложились одна за другой.

«Вы всегда передо мной, расстояние не мешает мне еще сильнее любить вас. Только очень трудно постоянно мысленно беседовать с вами… На короткое время сумел заскочить в Ригу, никто не мог сказать, в каком направлении вы выехали.

Долгое время мучили мысли, вдруг вы не успели эвакуироваться! Представьте на одну минуту мое положение… Какие неисчислимые бедствия принесла война, навязанная фашизмом человечеству… Дивизия наша расплатилась с гитлеровцами сполна, сражались мы неплохо, не посрамили Русь Великую…

Обнимаю и целую, любящий всех вас…»

В середине июля 28-я танковая дивизия сосредоточилась в районе поселка Красные Станки, в тридцати километрах восточнее Новгорода. Фронт неотвратимо приближался к Новгороду. Уже слышались раскаты канонады. Под ее гул, рев вражеских самолетов, проносившихся над полями, колхозники с рассвета до темноты убирали урожай. А горожане трудились на своих местах, зная, что вот-вот начнутся налеты на Новгород.

Время, отведенное на доукомплектование в Красных Станках, Черняховский использовал рационально. С утра до ночи в дивизии шла боевая учеба. Много внимания Иван Данилович уделял ночным занятиям. За две недели, в течение которых дивизия дралась с противником, он убедился, что немцы боятся ночного боя, им казалось, что за каждым кустом их подстерегает смерть. Ночь мешала фашистам использовать боевую технику, то есть то, в чем состояло тогда их главное преимущество.

Анализируя опыт первых недель войны, Черняховский пришел к выводу, что партийно-политическая работа в боевых условиях должна в корне отличаться от партполитработы в мирное время своей оперативностью. «Политически невежественный боец, — говорил Иван Данилович, — а тем более командир не может быть стойким защитником революционных завоеваний».

В один из первых дней, когда дивизия была отведена на формирование, Черняховский пригласил начальника политического отдела дивизии батальонного комиссара И.Н. Третьякова.

— В последнее время меня заинтересовали некоторые цифры, — начал разговор Иван Данилович.

— Какие цифры вы имеете в виду? — спросил Третьяков.

— Коммунистов у нас в дивизии пятьсот тридцать, а комсомольцев тысяча двести тридцать пять. Это же здорово!

— И это не все, — сообщил Третьяков. — На очередных партийных собраниях частей будет рассмотрено более тридцати заявлений комсомольцев о приеме их кандидатами в члены партии.

— Вопрос, конечно, не только в количестве. Во имя Родины командиры и бойцы идут в бой, не щадя жизни. Хотят быть коммунистами, подают заявления в партию. Надо, чтобы прием проходил без всяких проволочек. Комсомольцы и коммунисты у нас составляют третью часть дивизии. Это же большая сила! Мы должны поставить дело так, чтобы в учебе и в бою каждый коммунист и комсомолец повел за собой еще двух беспартийных. Пожалуй, настало время изменить стиль нашей агитационно-пропагандистской работы. В боевых условиях нет возможности проводить собрания, необходимо беседовать с каждым бойцом или с небольшими группами. Во всем рассчитывайте на мою помощь, Иван Нестерович.

Вскоре беседы с каждым бойцом или с небольшими группами стали в дивизии основным методом партийной и комсомольской работы. Члены партийных и комсомольских бюро полков постоянно находились в ротах и взводах. В качестве агитаторов использовали тех, кто отличался в боях.

На примерах фронтовиков учились мужеству черняховцы, учились воевать так, чтобы каждый стал героем в предстоящих боях.

2

В ночь на 14 августа колонна автомашин штаба дивизии въехала в Новгород. Над городом нависло черное небо. На его фоне едва вырисовывались силуэты церквей. Колонна остановилась перед высокой стеной. Водители не успели заглушить моторы, как последовала команда «вперед». Машины одна за другой ныряли под огромную арку Новгородского кремля.

Штаб дивизии разместился в здании древнего собора. Многие впервые видели знаменитый Новгородский кремль и были поражены величавой красотой древних стен, башен и храмов, особенно грандиозным памятником Тысячелетию России. С его высокого круглого постамента смотрели на бойцов отлитые из металла фигуры Ломоносова и Пушкина, Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова. Выделялась фигура Александра Невского, семьсот лет назад разбившего псов-рыцарей на льду Чудского озера.

На рассвете из штаба фронта передали, что в дивизию выехали член Военного совета Северо-Западного фронта генерал Т.Ф. Штыков и командующий Новгородским укрепленным районом генерал И.Т. Коровников.

Начальник штаба капитан Пашков доложил полковнику Черняховскому план обороны Новгорода. Не успел он свернуть карту с обстановкой, как вдруг с дребезгом посыпались стекла из окон и штукатурка с потолка. Помещение заволокло дымом и красноватой кирпичной пылью, где-то поблизости разорвалась вражеская бомба. Пашкову осколком стекла поцарапало лицо.

— Товарищ полковник! — тревожно окликнул капитан.

— Все нормально, — отозвался Черняховский. — Я здесь! Видимо, пора нам отказаться от уюта и КП располагать в укрытии. Надо перебраться в подвал Грановитой палаты. Действуйте. А я пошел встречать члена Военного совета фронта.

Едва Иван Данилович вышел из здания, как воздух вновь наполнился пронзительным воем падающих бомб. Загремели разрывы. В пыли и дыму Черняховский пробирался к одной из башен Новгородского кремля под названием «Кукуй». Там уже собрались командиры частей дивизии. Вскоре туда прибыли и представители штаба фронта.

Генерал Штыков коротко рассказал об обстановке, создавшейся на фронте.

— Войскам, защищающим Ленинград. необходимо время, чтобы подготовить оборону на случай, если враг прорвется. Перед дивизией поставлена ответственная задача: задержать немцев на подступах к Ленинграду в районе Новгорода. Военный совет фронта обращается к вам с одним требованием: Новгород защищать до последнего.

— Можете на нас положиться, товарищ генерал, — за всех ответил Черняховский. — Пока бьются наши сердца, Новгород без приказа не оставим врагу.

— Командование предоставляет вам полную инициативу, — сказал Штыков, обращаясь к Черняховскому, — учтите, что времени на организацию обороны осталось в обрез. Завтра враг может подойти к городу.

Черняховский понимал, что силы его дивизии ограничены, к тому же распылены, и ему представлялось разумным заранее подготовить город к обороне, чтобы противник, имеющий численный перевес, не захватил его с ходу.

Черняховский доложил члену Военного совета свое решение. Тот согласился с ним. Комдив тут же начал отдавать боевые распоряжения командирам частей первого эшелона. Одним он наносил обстановку прямо на их карты, другим ставил боевые задачи устно. Лаконичные, четко сформулированные приказы Черняховского понравились Штыкову.

— Товарищ полковник! Если удержите Новгород, представим на генерала!

— Не о том хлопочу, товарищ член Военного совета.

— Знаю.

— Нас прежде всего интересует, какая будет поддержка? Одна дивизия не выстоит перед столь крупной группировкой фон Буша.

— Так уж и не выстоит? Надо выстоять!

— Мы понимаем, товарищ генерал, что значит для Родины Новгород. А для нашей дивизии после Шяуляя Новгород — место, где на карту поставлен вопрос чести ее бойцов, командиров и политработников. Разработан план отражения врага, но мы надеемся, что будут использованы все силы, которые есть на этом направлении.

— Что ж, поможем!

Пожелав успеха, член Военного совета попрощался со всеми.

Вернувшись на свой командный пункт, Черняховский дал указания командирам батальонов, выделенных для подготовки города к обороне. Их суть сводилась к тому, чтобы в первую очередь подготовить к обороне каменные здания на перекрестках и площадях, создать систему взводных и ротных опорных пунктов, батальонных узлов сопротивления, учитывая пригодность зданий для кругового наблюдения и обстрела. Огневые точки в домах должны были прикрывать одна другую фланговым огнем, чтобы здания, превращенные в опорные пункты, соединялись ходами сообщения, улицы, переулки и промежутки между домами, коридоры внутри домов перекрывались баррикадами.

Передовые части дивизии на рассвете 14 августа заняли оборону в четырех-шести километрах от западной окраины Новгорода. 55-й полк — на рубеже Григорово — Новая Мельница; 56-й полк — слобода Покровская — Юрьев, так что левый фланг его выходил к реке Волхову. Отдельный разведывательный батальон капитана Котова закрепился на втором рубеже, по обводному каналу на западной окраине Новгорода.

Жители помогали войскам готовить город к обороне. Все, кто мог держать оружие, становились в ряды его защитников. Вооружались подростки, женщины, старики.

В первой половине дня 14 августа противник шквалом артиллерийского огня обрушился на укрепления под Новгородом. А затем пошел на штурм. Наступал 1-й армейский корпус 16-й германской армии, оснащенный большим количеством танков и артиллерии, при мощной поддержке авиации. Командующий 16-й армией генерал-полковник фон Буш не сомневался, что с ходу захватит Новгород, после чего он рассчитывал нанести удар по Ленинграду с юга.

Дивизия Черняховского во взаимодействии с другими соединениями генерала Коровникова приняла бой с превосходящими силами противника. На правом фланге 28-й действовала 1-я горнострелковая бригада. Казалось, лучше приспособленная к позиционной обороне по сравнению с танкистами, действующими в непривычной для них роли пехоты, бригада, заняв оборону одновременно с 28-й дивизией, к сожалению, не успела окопаться и, не выдержав первых же атак гитлеровцев, стала отходить. Случилось именно то, чего больше всего опасался Черняховский. Отступая, бригада открыла правый фланг его дивизии, и находившийся на стыке батальон 55-го полка тоже не удержал обороняемый им населенный пункт Новая Мельница. В результате возникла серьезная угроза всей системе обороны дивизии.

Черняховский, отдав начальнику штаба необходимые распоряжения, прибыл на командно-наблюдательный пункт батальона, который только что оставил Новую Мельницу.

— Кто разрешил отходить? — сурово спросил Черняховский командира батальона.

— Соседи подвели, и огневых средств для подавления противника недостаточно.

— Приказываю отбить у гитлеровцев Новую Мельницу! Я буду с вами вместе. Нет нам пути назад!

Черняховский только в особых случаях переносил свой командно-наблюдательный пункт в боевые порядки и управлял дивизией с переднего края только тогда, когда его присутствие могло оказать решающее влияние на исход боя. И на этот раз появление Черняховского на передовых позициях подняло боевой дух бойцов и командиров. Они знали, что в самой сложной обстановке их командир найдет выход.

…Красная ракета возвестила начало атаки. Батальон без танков, поддерживаемый лишь слабым огнем артиллерии, ринулся вперед на немцев, засевших в Новой Мельнице. Люди дрались с такой яростью, что гитлеровцы были вынуждены отойти.

Во второй половине дня на передний край обрушились артиллерия и авиация, противник перешел в наступление. Натиск врага усиливался. Черняховцы продолжали удерживать свои рубежи. Атаки врага были отбиты с чувствительными для него потерями. Гитлеровцы, подтянув резервы, вновь открыли артиллерийский огонь и под его прикрытием ринулись на наши позиции.

Снова жаркий бой разгорелся у села Новая Мельница. Фашисты артиллерийскими снарядами подожгли дома на его окраине. Кругом бушевало пламя. Немцы поднялись в полный рост и повторили атаку. Но и она была отбита.

Черняховцы стояли до тех пор, пока не получили приказа отойти.

Ночью части дивизии заняли новый рубеж по линии земляного вала на окраине Новгорода.

Всю ночь 28-я укрепляла свои позиции. А с утра начался ожесточенный бой. Враг вновь и вновь яростно атаковал на всем фронте обороны дивизии. Фашисты шли волна за волной, стреляя на ходу из автоматов.

Черняховский со своего командно-наблюдательного пункта, откуда было видно все поле боя, уверенно руководил частями дивизии, обеспечивая их четкое взаимодействие.

Бой принимал все более ожесточенный характер. Дивизионная артиллерия открыла шквальный огонь по гитлеровцам. Но те продолжали рваться вперед. Когда их цепи приблизились к земляному валу уже на триста-четыреста метров, черняховцы открыли ружейно-пулеметный огонь. Казалось, что атака захлебнулась. Но появились фашистские танки и вновь повели за собой пехоту. В бой вступили наши немногочисленные противотанковые орудия. И эта атака была отбита.

Во второй половине дня враг, подтянув резервы, перешел в тринадцатую по счету атаку. В полках дивизии больше не оставалось ни мин, ни снарядов.

У комдива имелось еще несколько танков, которые он берег «для эмблемы», чтобы оставалось хотя бы какое-то основание называть дивизию танковой. Этот последний резерв предназначался для решающего момента.

И вот такой момент наступил, там, где через нашу передовую прорвались немецкие танки и пехота, их встретили огнем два тяжелых КВ и пять легких БТ-7. Иван Данилович возлагал на последний резерв большие надежды. Он лично проинструктировал командира танковой группы, приказал не отступать ни шагу назад, пока не будут отведены части дивизии.

Семь наших танков, быстро выйдя из-за холма, открыли огонь по немецким танкам, затем вновь скрылись за холмом. Такой маневр они повторили несколько раз. Разгорелась танковая дуэль. Не прошло и десяти минут, как были подбиты два вражеских танка. Это вдохновило бойцов дивизии. Батальоны, не дожидаясь команды, бросились в контратаку. Фашисты, не выдержав, откатились. Когда стемнело, части дивизии под прикрытием танкового резерва организованно отошли к стенам Новгорода, на последующий оборонительный рубеж. За ночь пополнились боеприпасами.

С утра 16 августа гитлеровцы открыли сильный огонь по позициям у земляного вала. Они были убеждены, что передний край нашей обороны проходит именно на этом рубеже. На самом деле здесь оставалось лишь боевое охранение. К тому времени отошедшие на новые позиции полки дивизии уже подготовились к отражению новых атак противника.

Правильность решения Черняховского подтвердилась на практике. Бойцы дивизии, заняв позиции за прочными крепостными стенами, находились в укрытии, а гитлеровцы наступали по открытой местности и несли огромные потери от плотного, прицельного огня. Немцы, натолкнувшись на упорное сопротивление, вынуждены были отойти к земляному валу.

Над городом снова повисло до пятидесяти вражеских пикирующих бомбардировщиков. Опять с неба с пронизывающим душу воем посыпались смертоносные бомбы. Силы были слишком неравными. После массированного воздушного налета в крепостных стенах образовались огромные бреши, в которые и устремился противник. Черняховцы бились за каждый квартал, за каждый дом. Вражеские танки и пехота подходили вплотную к зданиям и вели огонь прямой наводкой. Из окон и с чердаков в немецкие танки летели связки гранат.

И все же врагу удалось оттеснить части дивизии. Черняховский успел организовать глубоко эшелонированную оборону. Наши части отходили на подготовленные позиции, навязывая врагу кровопролитные уличные бои.

В то самое время, когда дивизия под Новгородом изматывала противника, заставляя его истекать кровью на каждом шагу, немецко-фашистское радио лживо кричало на весь мир, что русские вынуждены бросить в бой женские батальоны. Никаких специальных женских батальонов и в помине не было. Конечно, среди новгородцев, вставших плечом к плечу с воинами на защиту родного города, сражались и женщины. Так, комсомолки педагогического института стали санитарками, медсестрами. Под вражеским огнем они вытаскивали раненых, оказывали им помощь.

Враг не переставал беспощадно обстреливать и бомбить город. Издали Новгород напоминал огромный полыхающий костер.

На следующий день в полках не осталось и трети личного состава. Черняховский приказал капитану Котову возглавить сводный отряд и до последней возможности оборонять Новгородский кремль. Основные же силы по приказу генерала Коровникова начали переправляться на восточный берег Волхова.

Отходили медленно, на руках несли раненых. С болью оставляли город, где геройски пали многие товарищи.

За ночь гарнизон кремля во главе с Котовым успел завалить ворота камнями и мешками с землей, организовать систему огня. Наутро, подпустив немецкую пехоту на двести-триста метров, черняховцы открыли пулеметный и автоматный огонь. Боевые порядки фашистов расстроились. Вражеские танки не могли преодолеть ров у крепостных стен и войти в кремль: въездной мост, ведущий к воротам, был заранее взорван. Толстые же каменные стены немецкой артиллерии разрушить не удалось.

В небе снова послышался рокот моторов…

До вечера осажденных бомбили вражеские самолеты, обстреливали орудия.

А с первыми лучами солнца в небе снова появились самолеты с крестами на плоскостях. Снова с визгом полетели бомбы.

Стены Новгородского кремля высотой почти десять метров и толщиной около четырех надежно защищали черняховцев. Окутанная дымом и пылью древняя крепость стояла величаво и несокрушимо, сверкая золотом церковных куполов. Гарнизон вел убийственный огонь по атакующим. Три вражеских танка вплотную подошли к крепостным стенам. Их подбили связками гранат. Черняховский находился уже на другом берегу Волхова, но, пользуясь радиосвязью, продолжал управлять боевыми действиями гарнизона.

У стен кремля взрывались пятисоткилограммовые бомбы. Отряд капитана Котова вынужден был уйти в укрытия. Поддерживаемая танками, фашистская пехота снова пошла на штурм. У защитников кремля кончились боеприпасы. Тогда по приказанию Черняховского на противника был обрушен массированный огонь дивизионной артиллерии. Вражеская атака захлебнулась.

Однако гитлеровцам все же удалось через проломы в стенах, образовавшиеся в результате бомбежки, ворваться во Владычный двор кремля. Яростная схватка шла не только в кремле. Тяжелые бои на восточной окраине Новгорода вел полк, которым командовал майор Никифор Игнатьевич Герко.

Одним из главных опорных пунктов в системе обороны полка был Дом Красной Армии. В нем упорно дрались двадцать три отважных воина во главе с начальником штаба подполковником В.А. Корниловым. За четыре дня они отразили более десяти атак врага. Немцы уже давно вклинились в нашу оборону, но на участке Корнилова противник так и не мог продвинуться.

Основными силами полка не раз предпринимались контратаки, чтобы помочь товарищам, обороняющимся в Доме Красной Армии. Во время одной из таких контратак майор Герко был тяжело ранен, и бойцы на руках вынесли его из-под огня.

Враг, так и не сумев взять Новгородский кремль, прекратил наступление. Обойдя гарнизон с севера, гитлеровцы устремились на Ленинград.

Радиосвязь осажденного гарнизона кремля со штабом дивизии внезапно прервалась. Как ни старался радист капитана Котова, восстановить связь не удалось: разрядились аккумуляторы.

Черняховский, обеспокоенный судьбой отряда Котова, направил к нему своего связного — сержанта Владимира Чижика. Он должен был передать Котову приказ: присоединиться к главным силам дивизии.

Пробраться в кремль оказалось делом нелегким. Тогда сержант Чижик приспособил металлическую трубку для дыхания под водой и поплыл.

Темная ночь и волны Волхова укрывали смельчака от вражеских наблюдателей. У прибрежного кустарника он осторожно вылез из воды, всматриваясь в темноту и прислушиваясь к каждому шороху. Он должен был не только передать приказ, но и вывести отряд Котова на восточный берег Волхова.

Вокруг кремля то и дело взвивались в темное небо осветительные ракеты: гитлеровцы бдительно следили за обороняющимися. Где ползком, где пригибаясь, припадая к земле каждый раз, как только вверху, шипя, взвивалась ракета, Чижик пробрался к осажденным. Неожиданное появление сержанта вызвало бурную радость бойцов разведывательного батальона. Котов обнял связного и расцеловал. Чижик передал приказ Черняховского.

В расположении главных сил дивизии было тихо. Напряженно ждали сигнала артиллеристы, которым предстояло обеспечить выход отряда Котова из окружения.

Было условлено, что прорывающиеся укажут цели нашим артиллеристам короткими очередями трассирующих пуль.

А в отряде в это время не могли найти патронов с трассирующими пулями. Проверяли остатки боекомплектов. Нет. Что делать? Наконец у тяжело раненного пулеметчика обнаружили диск с патронами.

И вот пунктиры трассирующих пуль прочертили темноту неба. Не прошло и минуты, как заработала дивизионная артиллерия. Внезапный удар загнал гитлеровцев в убежища. Этим воспользовались бойцы разведывательного батальона и присоединились к главным силам дивизии. Отважный разведчик, комсомолец сержант Чижик с честью выполнил приказ Черняховского. Он был представлен к награждению орденом Красного Знамени.

Дивизия Черняховского отошла в район Кирилловского монастыря, в трех-четырех километрах восточнее Новгорода. Личный состав ее вместе с прибывшим пополнением едва равнялся численности стрелкового полка.

При взятии Кирилловского монастыря бессмертный подвиг совершил младший политрук Александр Панкратов, предвосхитивший подвиг Александра Матросова. Александр Панкратов грудью закрыл вражеский пулемет, проложив дорогу вперед всей роте. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

В конце августа 28-я дивизия вела тяжелые бои в нескольких километрах восточнее Новгорода. Полки соседних стрелковых дивизий начали отход с рубежа реки Волховца. Враг обходил фланги дивизии Черняховского, а у него не было резервов, чтобы заткнуть образовавшуюся брешь. Связь с отступающими частями правого соседа отсутствовала. Положение на этом участке становилось катастрофическим. Но вдруг на гитлеровцев обрушилась наша авиация. Отступающие стрелковые части, перестроив боевые порядки, стремительно контратаковали врага.

Черняховский, воспользовавшись этим, тоже частью сил перешел в контратаку. Обстановка резко изменилась. Прорвавшиеся немецкие части были зажаты в тиски и, оставив на поле боя сотни убитых, бросая технику, отступили. В этих боях тяжело ранило капитана Пашкова, который возглавлял одну из контратакующих групп. Начальником штаба дивизии вместо него был назначен майор А.Б. Хантемиров.

Смяв и уничтожив вклинившихся на правом фланге гитлеровцев, подразделения дивизии соединились с нашими частями, наносившими по врагу встречный удар. Здесь, на поле боя, произошла неожиданная встреча Черняховского с начальником штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенантом Ватутиным. Когда после победного завершения боя комдив прибыл с докладом к Ватутину, тот, крепко пожав ему руку, сказал:

— Спасибо за помощь. Правильно действуете, полковник. Сам погибай, но соседу помогай…

— Товарищ генерал, что за чудо произошло — отступающие вдруг перешли в наступление, как будто подменили войска?!

— Бойцы и командиры те же, только вот вовремя помощь подоспела. — Ватутин показал на сопровождавшего его полковника в авиационной форме. — Хорошо проутюжили фашистов наши летчики.

Командующий 16-й немецкой армией генерал-полковник фон Буш вторично посчитал дивизию Черняховского разгромленной и против участка, который она занимала, снял полк, намеревался снять и другой. Но фон Буш и на этот раз ошибся в оценке боеспособности 28-й дивизии. Первый раз он «похоронил» ее еще в Прибалтике, летом. Между тем черняховцы продолжали наносить яростные контратаки и мешали противнику развить наступление на их участке.

Воспаление легких на три недели приковало Черняховского к постели. В его отсутствие дивизия была переброшена в район Демянска в распоряжение командующего 27-й армией генерала Н.Э. Берзарина, армия которого вела упорные бои с выдвигавшейся к востоку демянской группировкой противника.

16 сентября Черняховский выписался из госпиталя и в тот же день явился на командный пункт фронта к начальнику штаба генералу Ватутину.

Николай Федорович тепло встретил его.

— Скорей в строй, Иван Данилович. Время сейчас наитяжелейшее. Немец в Демянске. Дивизия с трудом вышла из окружения, в ней осталось всего пятьсот человек.

Черняховский тяжело вздохнул.

— Когда она приняла первый бой, в ней было девять тысяч триста человек и около двухсот пятидесяти танков…

Вскоре дивизию Черняховского посетили командующий Северо-Западным фронтом генерал-лейтенант Павел Алексеевич Курочкин и начальник оперативного управления генерал-майор Петр Иванович Иголкин. Вместе с ними приехал корреспондент фронтовой газеты батальонный комиссар Б.А. Бялик. Инспектирующие генералы вскоре уехали в штаб армии. «На КП мы пришли в самый трудный момент, когда гитлеровцы поднялись в атаку, — писал во фронтовой газете Бялик. — Но Черняховский спокойно поглядывал в стереотрубу, без суеты отдавал распоряжения. А было от чего потерять спокойствие. На левом фланге немецкие танки и пехота уже начали теснить черняховцов. Вот-вот гитлеровцы ворвутся на позиции. Надо кого-то послать на левый фланг, выправить положение. Заместители комдива были в частях. Он позвал начальника политотдела, батальонного комиссара Третьякова и сказал ему: „Иван Нестерович, сейчас решается все. Резервов нет. Возглавьте штабные подразделения, контратакуйте на левом фланге“. Я хотел пойти вместе с батальонным комиссаром на левый фланг, но Черняховский остановил меня: „Главные события развернутся не на левом фланге, а здесь“. И верно — гитлеровцы, контратакованные на левом фланге, перенесли удар в центр. На КНП комдива было жарко, как на передовой. Гитлеровские автоматчики дважды врывались туда. Полковник Черняховский и в эти напряженные моменты не терял самообладания, руководил контратаками.

По приказу Ставки 28-я дивизия 21 сентября 1941 года была выведена в тыл для переформирования, она пополнялась вооружением и людьми. А своих прославленных танкистов, составлявших ядро дивизии, Черняховский, хотя и жаль ему было расставаться с боевыми друзьями, направил на укомплектование танковых соединений. Он отлично знал, как нужны там кадры опытных танкистов.

У командира бывшей танковой дивизии появились новые заботы. Нужно было пересадить подразделения с автомобильного транспорта на конную тягу.

На полигонах и стрельбищах дивизии днем и ночью шла усиленная боевая подготовка. Иван Данилович старался, чтобы ни один день, ни один час не пропали даром.

Не достигнув желаемого успеха под Новгородом, враг сосредоточил свои усилия в направлении на Старую Руссу и стал угрожать городу Валдаю (эти действия немцев были частью их наступления на Ленинград). Дивизию Черняховского после доукомплектования перебросили на защиту Валдая и Валдайских высот. В первых числах ноября она заняла оборонительные позиции на угрожаемом направлении.

9 ноября начальник штаба дивизии майор Хантемиров доложил Черняховскому:

— Из штаба армии сообщили, что на нашем участке ожидаются активные действия противника. Приказано ускорить оборонительные работы. Противник ведет бои за Тихвин. Ленинград отрезан. Боюсь, что его судьба решена…

— Товарищ майор, не сгущайте краски.

— Считаю своим долгом докладывать обстановку объективно.

— На весь мир трубило фашистское радио о том, что судьба Москвы решена и седьмого ноября на Красной площади Гитлер будет принимать парад своих войск. А чей парад там состоялся? Наш. История еще не знала парада такого масштаба под гром вражеской канонады. У Мавзолея Ленина наши бойцы давали клятву победить врага и прямо с парада вступали в бой. Гитлер застрял под Москвой. А что Ленинград отрезан — плохо, конечно. Но делать выводы еще рано.

— Товарищ полковник, нам нужны танки и самолеты. Пока фронт их получит…

— Да, техника необходима. Но не только в ней наша сила. Вы знаете, — вспомнил Черняховский, — в штабе армии я встретился со связным одного из наших партизанских отрядов. Он рассказал, что, когда они в тылу врага услышали по радио речь Сталина, говорившего с трибуны Мавзолея, у людей слезы на глазах выступили от волнения и от радости, что Москва стоит прочно. И все поклялись биться с врагом до последнего! Вот так-то, товарищ майор. Доложите, как подготовлена противотанковая оборона.

— Мы побывали с командующим артиллерией на танкоопасных направлениях, — ответил Хантемиров. — Решили все оставить так, как предусмотрено в плане обороны. — Он развернул топографическую карту на столе комдива.

— На карте у вас разрисовано все хорошо. Назначены ли ответственные за секторы обстрелов на стыке с соседом?

— Ответственными назначены командиры стрелковых рот и батальонов. Они поставили задачу артиллеристам.

— Поставить задачу — это еще не все. Важно, чтобы не было обезлички, чтобы каждый отвечал за свой сектор и не надеялся на соседа. Из вашей карты видно, что противотанковым орудиям неправильно определены секторы обстрела. Все они почему-то нацелены противнику в лоб. А надо расставить их так, чтобы они били немецкие танки с флангов. Начальника оперативного отделения с представителем штаба артиллерии направить в полки. Пусть разберутся на месте, внесут коррективы.

Для принятия окончательного решения срочно потребовались дополнительные разведданные о противнике. Полковник Черняховский вызвал к себе одного из лучших разведчиков — Владимира Чижика.

— Товарищ сержант, — сказал он Чижику, — дивизии приказано удержать очень важный в стратегическом отношении город Валдай и Валдайские высоты. Гитлеровцы не собираются оставаться на зиму в низинах между озерами Селигер и Белье, непременно постараются выбить нас. Кстати, при наличии успеха, гитлеровцы будут развивать наступление на Ленинград с юга. А ленинградцам и так нелегко. Мы должны выстоять. Для этого нам очень важно иметь разведданные. Исходные позиции противник оборудовал инженерными сооружениями с применением заграждений. Пытаются убедить нас, что не собираются наступать. Но это не так. Мы многого не знаем о противнике, с которым нам предстоит иметь дело. Полковые разведчики пытались проникнуть в стан врага, но либо погибали, либо возвращались ни с чем. Те, кто вернулся, утверждают в один голос, что оборона немцев очень плотная. Не то что человек, даже мышь не проскочит. На вас, сержант, я возлагаю особую надежду. Вы не раз с честью выходили из самых трудных положений. Однако сейчас задание крайне сложное. Необходимо разведать построение обороны и группировку противника в районе села Ореховка. Подробный инструктаж получите у капитана Котова. Напарника возьмите по своему усмотрению. Что вы на это скажете?

— Ваше доверие, товарищ полковник, оправдаю, приказ будет выполнен!

— Володя, как сына прошу, будь осмотрителен. — Черняховский подошел к Чижику и обнял его…

Капитан Котов встретил сержанта приветливо. В блиндаже на сколоченном из ящиков столе капитан разложил карту и подробно рассказал Чижику о построении немецкой обороны и режиме дня вражеских часовых и наблюдателей. Вместе с Котовым они детально разработали план действий, согласовали сигналы и порядок обеспечения прикрытия. На прощание Котов крепко пожал ему руку.

Чижик выбрал в напарники Михаила Назарова, который владел немецким языком и мог при случае допросить пленного на месте. Володя с Михаилом не так давно стали друзьями. Но на фронте люди познаются быстро, и они были уверены один в другом.

С наступлением темноты разведчики, приняв все меры предосторожности, ползком преодолели нейтральную полосу и залегли в траве у проволочного заграждения перед вражескими траншеями. Все тихо. Уже собирались резать проволоку, но оказалось, метрах в десяти от них сидя дремал часовой. Пришлось отползти и делать проход в стороне.

В траншее их чуть было не обнаружили. Часовой, стоявший метрах в ста от дремавшего, пробормотал что-то по-немецки, однако тревогу поднимать не стал. Видимо, решил, что свои. После небольшой паузы разведчики осторожно вылезли из траншеи и поползли к кустам, едва проступавшим в темноте.

К утру Чижик и Назаров благополучно пробрались к Ореховке. На день они расположились в большом стоге сена на западной окраине села. Отсюда хорошо просматривались окрестности. Когда поднялось солнце, разведчики с помощью бинокля нанесли на карту много полезного для командования. Но этого было недостаточно. Во что бы то ни стало следовало захватить «языка». Однако это было нелегким делом — кругом полно вражеских солдат, и все как на ладони. Решили дождаться ночи и под покровом темноты попытаться захватить часового поближе к переднему краю.

С наступлением сумерек неожиданно повезло — какой-то обозник на телеге, запряженной парой лошадей, приехал за сеном. Взяли его без звука. Перепуганный солдат выложил все, что знал. Назаров еле успевал переводить. Казалось, все шло хорошо, но вдруг обознику, оправившемуся от испуга, удалось оглушить каской переводчика и броситься наутек. Чижик догнал его и прикончил ножом.

Опустилась ночь. Заморосил холодный осенний дождь. Это было на руку разведчикам — обратный путь мог стать более легким. Однако Черняховский не зря предупреждал, что оборона у гитлеровцев плотная. Когда до передовой оставалось километра два, разведчики наткнулись на вражеский дозор.

Далее все происходило с молниеносной быстротой. Из двух бегущих к Чижику фигур первую он сразил почти в упор.

— Уходи! Я прикрою! — крикнул сержант Назарову. — Иначе оба пропадем!

Между тем вторая фигура вынырнула метрах в десяти из-за дерева и ринулась прямо на Чижика. Короткой очередью сержант остановил ее. Среди деревьев замелькали новые тени. Несколько минут Чижику удавалось держать гитлеровцев на расстоянии. Но перезарядить последним диском свой автомат сержант не успел — на него навалились сзади. Вырвавшись, разведчик свалил одного из нападавших ударом приклада, но на него тут же набросились еще трое, оглушили, скрутили руки. Назарову удалось оторваться от преследователей и вернуться в дивизию. Хмуро слушал командир печальный рассказ солдата. Было ясно — Чижик не вернется.

Сержанта Чижика стали допрашивать, гитлеровцы долго пытали его, но добиться своего им так и не удалось. Тогда пленного передали эсэсовцам. Чижика поместили в дальнем конце колхозного двора, за левую руку приковали цепью к воротам сарая и закрыли. Потом все куда-то заторопились и уехали.

Дневной свет, сочившийся в сарай сквозь щели в стенках, постепенно померк, вот уже и совсем стемнело. Чижик напряженно прислушивался. Судя по тому, что вблизи сарая было тихо, он понял — его оставили без охраны.

Он начал потихоньку одной рукой выламывать доски сарая в надежде освободиться. Наконец ему удалось оторвать одну из досок. Он просунул руку, ощупал цепь и р отчаянии опустил ее: конец цепи был закреплен на сварной железной раме, составлявшей основу ворот. Отсоединить ее было невозможно.

«Может быть, попытаться разбить или разорвать цепь? Ведь достаточно нарушить только одно звено», — думал он. С яростью Чижик стал колотить камнем то по одному, то по другому звену. Но вскоре с горечью отшвырнул камень.

Тяжело дыша, Чижик сидел, в отчаянии прислонясь разгоряченным лбом к шершавым доскам ворот.

«Надо же, попался, как волк в капкан, — мрачно думал он. — Тот хоть может отгрызть себе лапу и спастись. А я? Мне-то что делать?»

В ночной тишине где-то возник тукоток мотоциклетного мотора. Он слышался все явственнее. Чижик понимал, что, вернувшись, гитлеровцы продолжат допрос, снова начнутся пытки. В конце концов они замучают его до смерти. Карта с разведданными о противнике останется лежать под гнилым пнем, куда сержант успел сунуть ее, прикрывая отход Назарова. В разведку пойдут другие, опять кто-нибудь погибнет, хотя почти все уже было сделано.

Вспомнилось надменное лицо офицера-эсэсовца, руководившего допросом, его злые глаза. И увидел Чижик в этих глазах пылающие деревни, виселицы с трупами. Вспомнились бои, бесконечные и настойчивые атаки гитлеровской пехоты и танков, которые упорно двигались вперед. Мысли сержанта прервал сильный рокот мотора.

«Это за мной, — резануло в голове. — Что делать?»

Тем временем мотоцикл протрещал по улице, бегущие отсветы луча его фары мелькнули в щелях, которых было много в дощатой стене сарая. И вдруг разведчик вспомнил о запасном ноже. Сунул пальцы свободной руки за голенище сапога. Там хранился нож, который гитлеровцы при захвате и обыске с ног до головы не обнаружили. Чижик крепко сжал рукоятку ножа правой рукой. Приложил лезвие к запястью левой, чуть ниже места, где сталь цепи охватила руку. На секунду он замер… Вспомнил о необходимости затянуться жгутом. Стал искать кусок веревки. «Иначе изойду кровью», — подумал он. Валялись тряпки, обрывки проволоки. Наконец он нащупал веревку. Разрезав ее пополам, закрутил на левой руке перед запястьем два тугих жгута.

Собравшись с духом, не давая себе времени для раздумий, Володя с силой вдавил лезвие ножа в трепетно напрягшиеся сухожилия. В глазах у него потемнело от боли. В висках шумела кровь, гулко стучало сердце. Но, превозмогая боль и подступившую слабость, он быстро отсек кисть левой руки и от страшной боли потерял сознание. Едва очнувшись, он подумал: «Теперь не терять ни минуты, чего бы то ни стоило, но вернуться к своим. Пусть комдив узнает: сержант Чижик оправдал его доверие, не дался немцам. Врете, фашисты, не так просто Чижика одолеть!»

Стук моторов вражеских мотоциклов снова стал слышен совсем близко.

Вбежав в ближайшие кусты, Чижик почувствовал, что нижний жгут развязался и опять заструилась кровь. Он, наскоро затянув жгут, придерживая изувеченную руку здоровой, поспешил к лесу, темневшему невдалеке.

Рана нестерпимо болела, словно ее жгло огнем. Едва переставляя ноги, сержант блуждал довольно долго. Еще на дальнем расстоянии Чижик разглядел передний край обороны своей дивизии. Потом он узнал ложбинку, по которой вместе с Назаровым пробирался во вражеский тыл. По ней сержант повторил весь путь до пня, где была спрятана карта, и с трудом выбрался обратно.

Каково же было удивление бойцов, когда солдаты из боевого охранения доставили в разведывательный батальон бледного, измученного Чижика! Левое запястье сержанта было обмотано окровавленной тряпкой.

Весть о возвращении Чижика быстро облетела все соединение. Доложили Черняховскому. Пока сержанта привезли на командный пункт дивизии, комдив отдал распоряжение срочно вызвать в разведывательный батальон главного хирурга медсанбата. Но было уже поздно. Сержант Владимир Чижик умер, до конца выполнив свой воинский долг.

— Разведывательные данные и топографическая карта с пометками сержанта Чижика, — рассказывал много лет спустя полковник запаса Иван Иванович Котов, — помогли Черняховскому принять правильное решение и значительно уменьшить потери. Сержант Чижик спас жизнь многим своим однополчанам, боевым товарищам.

На участке дивизии немцы натолкнулись на решительное и хорошо организованное противодействие. На этом направлении дивизией были созданы сильные инженерные сооружения и заграждения, которые считались одними из лучших в армии. В упорных боях черняховцы отстояли Валдай, заставили врага перейти к обороне, вынудили его остановиться на зиму в приозерьях Селигер и Вилье.

Командующий 27-й армией генерал-лейтенант Н.Э. Берзарин и член Военного совета бригадный комиссар М. В. Рудаков высоко оценили боевые заслуги командира дивизии полковника Черняховского. В своих реляциях они отмечали:

«…В боевой обстановке проявляет настойчивость и отвагу, решителен и бесстрашен. Достоин награждения орденом Красного Знамени…»

За оборону Новгорода, за мужество и отвагу Иван Данилович Черняховский Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1942 года был награжден орденом Красного Знамени.

В декабре 1941 года решением Ставки 28-я танковая стала именоваться 241-й стрелковой дивизией и вошла в состав 34-й армии, которой теперь командовал Берзарин.

241-я стрелковая дивизия приняла активное участие в зимних наступательных операциях Северо-Западного фронта. Соединения 3-й ударной армии генерал-лейтенанта М.А. Пуркаева и 11-й армии генерал-лейтенанта В.И. Морозова в начале января прорвали оборону противника южнее озера Ильмень и начали стремительно продвигаться к Старой Руссе. Полки Черняховского нанесли главный удар в направлении на Жабье, наступая по льду озера Селигер. Ожесточенные бои развернулись на его ледяной равнине. Под сильным огнем противника наша пехота залегла на льду. Казалось, не было такой силы, чтобы вновь поднять людей в атаку. Приказав артиллерии усилить огонь по врагу, Черняховский с автоматом в руках появился среди залегших под огнем бойцов. Вслед за комдивом воины лавиной бросились в атаку и овладели опорными пунктами противника на противоположном берегу. По глубокому снегу они продвинулись еще на двенадцать километров, на окраине села Монакова захватили штаб 415-го немецкого пехотного полка и ночью полностью овладели селом Монаковом.

20 февраля войска Северо-Западного фронта окружили демянскую группировку противника: семь дивизий 16-й немецкой армии генерал-полковника фон Буша. Однако 21 апреля немецко-фашистскому командованию удалось прорвать фронт обороны 34-й армии генерала Берзарина и соединиться с окруженной группировкой. Попытки частей 11-й и 1-й ударной армий ликвидировать образованный гитлеровцами так называемый «рамушевский коридор» успеха не принесли.

241-я стрелковая дивизия вошла в состав соседней 53-й армии и на широком участке перешла к жесткой позиционной обороне.

За успешное руководство боевыми действиями по окружению частей 16-й немецкой армии в районе Демянска полковник Черняховский 3 мая 1942 года был награжден вторым орденом Красного Знамени, а 5 мая ему было присвоено воинское звание генерал-майора.

Опыт боевых действий по окружению демянской группировки противника не прошел для Черняховского даром. В руководстве войсками в последующих боях и операциях для него стало непреклонной закономерностью: сосредоточение сил на узком участке прорыва и создание подвижных резервов для развития наступления в глубине обороны противника.

В июне 1942 года генерал-майора Черняховского вызвали в Москву. Иван Данилович приказал адъютанту Комарову и водителю Виноградову срочно подготовиться к отъезду.

…На опушке леса выстроились подразделения штаба дивизии, офицеры, Черняховский обошел строй.

— Прощайте, дорогие друзья, боевые товарищи! — сказал он, и все заметили, как взволнован комдив. — Берегите славные традиции дивизии!..

…Москва выглядела сурово. При въезде в город Иван Данилович увидел на дороге надолбы и противотанковые рвы. Дома, перекрашенные в серый цвет, казались мрачными. Везде еще оставались следы тех дней прошлой осени, когда враг стоял на подступах к столице.

В Главном автобронетанковом управлении Красной Армии Черняховскому вручили предписание и предложили с первым самолетом лететь на новое место назначения в район Воронежа.

Семья Черняховского после эвакуации находилась в Москве. Он не смог предупредить их о своем приезде телеграммой и явился домой неожиданно. Жена и дети с радостью встретили его. С восхищением рассматривали ордена на его груди, генеральские звезды на петлицах.

Иван Данилович недолго побыл с семьей. На другой же день Анастасия Григорьевна, Нила и Алик проводили его на аэродром.