Чёрный бук (СИ)

Не знаю, как начать рассказывать обо всём, что случилось и особенно с чего начать. Лет пять назад в далёкой молодости я много читала, в основном, классику, нашу и ихнюю. Так вот, обычно книги начинались, если не с первой, то со второй или третьей страницы, описанием либо природы, либо внешности героев. Ну, солнышко там всходило, листочки трепетали или ещё что. Или: на ней было длинное белое платье, увенчанное изящной белой шляпкой, отбрасывающей тень на точеный прямой нос и большие тёмные глаза, а в уголке рта притаилась небольшая родинка. Ой, я хотела сказать — голова, увенчанная шляпкой.

Со всей ответственностью могу заявить, что природы у нас в офисе нет. И описывать вместо солнца встроенные светильники с изредка помигивающими лампами, а вместо зелени растущий на подоконнике кактус, ни разу за всё время моей работы не тряхнувший ни одной иголкой, я не буду. Рассказывать о внешности наших сотрудников и, в частности, об их одежде занятие загодя неблагодарное. Мужская часть, в основном, лысеющая, от двадцати пяти до пятидесяти лет, бродит по офису в брюках и рубашках, ну, ещё и в ботинках. Редко кто носит джинсы, это, как правило — молодёжь. Описывать наших женщин можно вообще до бесконечности. На мой взгляд, каждая являет собой уникальное средоточие красоты, нарядов и молодости. Средний возраст женской части нашего коллектива 24–26 лет, даже у сорокатрёхлетней бухгалтерши и тридцативосьмилетней заместительницы генерального по продажам. Все длинноногие и высокие: от метра пятидесяти до метра шестидесяти пяти, и одна — метр семьдесят восемь — это Юля.

Я? Метр шестьдесят четыре. Нет, не четвёртый.

И почти все натуральные крашеные блондинки. Что? Не бывает натуральных крашеных блондинок? Странно. Ну, хорошо. Не блондинки только Юля, Оксана и я. Я? Я — русая, да, стройная. Нет, обычно на каблуках не хожу. И не ношу мини юбок. Что значит — жаль? Что значит, нечего жадничать и дать другим посмотреть? Я на работу хожу, а не на пляж. Нет, сегодня туда не собираюсь. А купальника нет. Нет, без купальника не лучше. Это что за верёвочки? Плетением занимаетесь? Это купальник? Извините, у меня нитки, которыми штопаю, толще! Кстати, вы зачем его с собой таскаете? Случаем, не сами носите? Да, ладно, не краснейте, голубые тоже люди.

Так, о чём я?

Рабочий день у нас обычно начинается со стояния перед входной дверью. Дело в том, что у нас четыре ключа от двери: один у кого-нибудь из сотрудников и три у шефа. Я не оговорилась: именно у кого-нибудь из сотрудников. По вечерам народ у нас часто задерживается, доделывая ту или иную работу, как объясняют начальству, хотя на самом деле сидит в Интернете, поскольку у нас специальная выделенка с отличной скоростью. И закрывает дверь тот, кто уходит позже, соответственно, и утром он — или она — появляется позже всех. Начальство этого не видит, оно само на работу заглядывает ближе к обеду, думаю, чтобы обед не пропустить.

Я несколько раз пыталась выцыганить у него ключ и каждый раз получала отказ вкупе с подозрительным взглядом. Последний раз мне мягко, но доходчиво объяснили, что те ключи — запасные, на случай, если потеряется тот, которым пользуемся мы. Я согласилась и покивала головой, хотя всё-таки кое-какие сомнения у меня остались: я точно знаю, что все три запасных ключа лежат в офисе в нижнем ящике стола шефа. Я сама видела, когда несколько раз на офисных корпоративах брала оттуда специальный шефовский штопор, так как обычный он всегда прячет, если приглашает на наши пьянки гостей из других фирм. И если потеряется основной ключ, как тогда доставать запасные? Но, может быть, я просто чего-то не догоняю?

В то утро, к счастью, ключ были у меня, и все оказались на работе вовремя. Ещё народ порадовало, что можно было спокойно попить с утра кофе. В доме нашего главного управляющего с ночи отключили свет, и он, сказав, что у него дома сидит голодная жена, уехал. Электричество, что ли, ей повёз? А скорее всего, к своей пассии отправился. Девчонки говорили, что видели его с какой-то новой Барсеткой, а жену у него, между прочим, Леной зовут.

Ой! Барсетка — это же такая мужская сумочка. Зря человека только обидела, в следующий раз как увижу, обязательно извинюсь.

После его отъезда мы уселись выпить по чашечке кофе. Оксана налила себе чаю, Юля — апельсинового соку, и как она его с утра пьёт, а я поделилась с Женей «Даниссимо», а то вид у него был какой-то голодный, и глаза странно так поблёскивали. Остальной народ послонялся вокруг закутка, где стоял ватерклозет, это Женя так диспенсер прозвал, и разбрёлся по рабочим местам, им воды не хватило. Оказалось, что Оксана её всю к себе в кружку вылила. Кружка у неё это предмет нашей давней с Юлей зависти. С виду вроде бы и небольшая, изящная, а вмещает 550 грамм.

Один раз на Новый год мы туда бутылку с лишним коньяку влили, и потом таскались с ней, прихлёбывая. Но если честно, таскались недолго: силы кончились раньше, чем коньяк, и пришлось допивать, сидя на маленьком диванчике, который у нас для заказчиков возле входа стоит. Пьяные мужские особи всё порывались к нам втиснуться, но мы оборону держали стойко. И вообще, что за народ! Особенно пьяный. Русским языком объясняешь, что кружку ставить некуда, не на пол же, поэтому и руки заняты и вообще коньяк очень дорогой, чтобы его на мужиков менять. Так они сразу сами ориентиры менять начинают: вместо женских тел за кружкой тянутся. Алкаши-извращенцы!

А коньяк был действительно очень дорогой. Его шеф всё берёг, года полтора, не меньше. А тут открыл на праздник, к нему должны были из Питера какие-то крутые знакомые подъехать, понюхал и пошёл их на улицу встречать.

Мы ведь не знали, что коньяк такой фирменный. Шеф его на столике оставил, и там ещё пять бутылок было. Мы и пришли туда, потому что Оксана непьющую изображала, твердила, что ей достаточно дать пробку понюхать — и всё. Мы с Юлькой ей целых три дали, и всё бестолку. Как стояла, так и стоит, даже не качается. Она нам и сказала, что последняя пробка вкуснее пахнет. Я не знаю, мы, наверное, тогда тоже алкогольных паров нанюхались, потому что взяли и вылили ту бутылку в кружку, чтобы заодно и проверить войдёт или нет. Она вошла, даже место осталось. И тут меня что-то кольнуло. Я бутылку к глазам поднесла и чуть не упала: что-то по-буржуйски написано, а на горлышке ярлычок с красивыми такими цифрами «$ 2000» и год, 1955. Три наших зарплаты за два месяца!

Мы пробовали назад в бутылку влить, но ничего не вышло, для этого воронка требовалась, а где её искать, когда шеф с гостями уже у дверей топчутся, прямо подождать не могут. И чего, спрашивается, торопиться, никуда накрытый стол не денется. Слава Богу, Юля углядела на подоконнике большой полулитровый заварник с чаем, его уборщица утром из подсобки достала, чтобы праздничный торт потом есть. А чай внутри ну точь-в-точь как коньяк. И носик у заварника к горлышку подходил идеально. Ну, мы его в бутылку и влили, а сверху немного коньяка из других бутылок добавили, чтобы пахло.

Шеф потом долго тот супермаркет ругал, где ту бутылку купил, а гости ему поддакивали и разные случаи вспоминали, как и где им подсовывали всякую дрянь по бешеной цене. Но они быстро с оставшихся бутылок догнались, и коньяку народу не оставили. Может, поэтому мужики к нам и лезли? Я всё-таки надеюсь, что нет. Мужиков этих вообще не поймёшь: как на корпоративах, то лезут — спасу нет! А на работе, особенно зимой, когда приходишь в юбке и ноги задираешь, чтобы сапоги стянуть и туфли надеть, никто и ухом не ведет. Говорят, что уже всё видели. Врут ведь, а ничего не поделаешь. И вовсе они не всё видели. Один так вообще заявил, что ничего принципиально нового там нет. Тоже мне — генетик! Сам сорок лет назад родился и думает, будто развитие человечества на месте стоит…

Но что-то я отвлеклась.

Добравшись до рабочего места, я включила компьютер. Он как-то странно загудел и принялся грузиться. Загружался он настолько долго, что я ещё раз смогла бы кофе попить, и попила бы, только воды не было. Поэтому я сидела и глазела в экран, а тот мельтешил белыми полосами и пятнами, и мельтешил как-то медленно, будто из сил выбивался. Терпение у меня кончилось, и я посмотрела в сторону Оксаны. Подруга сидела в метре меня, но между нашими столами высилась разлапистая стоячая вешалка, предназначенная для заказчиков, и на которую вешали, слой за слоем, верхнюю одежду все сотрудники фирмы. Благодаря этому, вешалка почти всегда напоминала кочан капусты с Оксаниным носом. Нос у Оксаны вовсе не длинный, просто куча одежды обычно загораживает мою подругу, а когда та чуть наклоняется вперёд к монитору, кончик носа словно выскальзывает наружу из-за вешалки, а потом прячется назад. Будто белый червячок ползает по капусте.

Я высунулась из-за стола. Оксана для пущей важности нацепила очки, вид при этом у неё стал умный-умный, и оказывается, уже вовсю трудилась, судя по азартному щёлканью мышкой — раскладывала пасьянс. Я только завистливо вздохнула: совесть мне не позволяет играть на работе в игрушки, хотя и очень хочется иногда. Народ никак не может меня понять, а я считаю, что на работе надо работать, от этого растёт благосостояние страны, начальства и наша зарплата. Последняя, правда, пока не растёт, но это, я думаю, временно. Всё-таки шеф уже купил коттедж, новенький джип-чероки 2013 года и не ездил, по-моему, только в Антарктиду. Так что, если его девушки по вызову — он не женат — поумерят аппетиты и не будут требовать слишком дорогих подарков, зарплату нам должны повысить. Может быть, даже скоро.

Сейчас 2011? Ну, не знаю, может быть, ему заранее в Америке собрали. Там же время другое. Не время, а часовой пояс? Слушайте, что вы мне голову морочите? Я не дура! Часовой — это кто-то с оружием что-то охраняет. И обязательно на часах, только я думаю — при часах: как на часах можно стоять? Тем более, что нынче у всех сотовые телефоны с часами. Наверное, скоро будут говорить не часовой, а сотов о й, или мобильн о й, язык ведь развивается, вот и кофе стал среднего рода, хотя я не понимаю, как можно род сменить, это же не пол?

И нечего ухмыляться! Наш шеф — все шефам шеф, я про таких даже песню в далёком детстве слыхала у дедушки на магнитофоне, Марш олигархов называется. Всех слов не помню, только: «…и шеф наш, такой дорогой, Россию он должен спасти!» Что? Не шеф, а Ленин? А это кто? Руководитель государства? Значит, всё равно шеф. А какого государства? России? Слушайте, я точно не помню, но у нас точно не Ленин президент. Что значит, не лезть в политику? Вы, получается, можете ухмыляться над нашим руководством, а я в защиту родного шефа и слова сказать не могу? Может быть, у вас рыба и с головы гниёт, а у нас с игрушек на рабочем месте… то есть, с хвоста… то есть… Действительно, под плинтус эту политику, есть, ведь, и более приятные темы! Нет, не о бабах! Я красивая? Слушайте, мне, конечно, приятно, но я вам о другом рассказываю.

Итак, я помахала Оксане…

Вы правда так думаете?

… рукой.

Что я красивая?

Но увлечённая игрушкой подруга меня презрительно проигнорировала.

Только не говорите, что не женаты. Все вы не женаты, пока в паспорт не глянешь. Он у вас с собой? Что значит, зачем? Фамилию проверить. Вы, вот, представились — Сидоров, а вдруг по-настоящему вы вовсе и не Сидоров, а Козлов. Нет, есть разница, фамилия другая! Хм, действительно, Сидоров Василий Иванович. Вася. Разве есть ещё такие имена? Всё-всё, продолжаю, только паспорт не прячьте, я потом ещё раз взгляну, а то он у вас какой-то подозрительный. И цвет тёмно-бордово-коричневый, и золото не так блестит. Вот, вид и те, и штампа из ЗАГСа нету, и почему-то и дети никакие не вписаны. Вы, вообще, наш человек? Блондин под тридцать, метр девяносто, с синими глазами и без одной отметки в паспорте! А может быть, вы бомж? Что вы мне прописку показываете? Рублёвка — это где? Я понимаю, что не центр, там ГУМ, ЦУМ, Манеж и Красная площадь с Кремлём. Там наш президент живёт, и не Ленин! Да вы не переживайте, подумаешь, не в Москве живёте, я тоже там не живу, но живу же! Зато природа, наверное, свежий воздух. Грибы и шашлыки? Приглашаете? По и На. Вы что, в школе не учились? За грибами идут ПО, так и говорят — по грибы . А шашлыки — это НА, ездят на шашлыки. Хорошо, вечером встретимся, я вам объясню.

Я деликатно кашлянула. Оксана даже не поморщилась, увлечённо уставившись на экран. Я хотела покашлять погромче, но подумала, что могу заблуждаться, и Оксана действительно работает, а не играет. В самом деле, должна же она когда-нибудь работать. Я откинулась на спинку стула и взглянула на монитор. Белые полосы и пятна мигали всё медленнее и медленнее, и на какое-то время экран вообще погас, а гул кулеров сменился настоящим визгом, терзавшим слух, как устроившийся в ушах стоматолог с дрелью. Повыв немного, системник вдруг заработал в привычном уху режиме, а на экране высветилась моя стандартная заставка.

Я с облегчением вздохнула и бодро взялась за мышь. Чтобы через полтора часа её обессилено выпустить. Компьютер работал, если это можно назвать работой, через пень-колоду. Файлы грузились непомерно долго, даже обычные текстовые, некоторые не открывались вообще, а сам ноутбук, то есть, его экран казался темноватым, словно компьютер проработал три часа без подпитки электричеством из сети и разрядилась батарея. Он был даже не то, что не «Копенгаген», как у нас любит выражаться Женя, подхвативший это выражение у своего отца, он был просто не «Пном-Пень».

В общем, я пала в борьбе с оргтехникой и сняла телефонную трубку, собравшись вызвать на подмогу нашего умельца-компьютерщика, либо, в крайнем случае, позвонить офис-менеджеру Яне и пожаловаться на жизнь. Лучше всего, конечно, было пожаловаться Оксане, но та всё также увлечённо пялилась в экран, продолжая трудиться. Мне было совестно её отвлекать. Скорее всего, Яна тоже работала, но она сидела в приёмной, и раз я её не видела, то было не так стыдно. К моему крайнему удивлению, аппарат не работал. В трубке стоял шум, сквозь который изредка пробивались гудки. Это было первый раз на моей памяти, чтобы отказал телефон. Я проверила соединения, но всё было в порядке: провод исправно торчал в пластмассовой коробочке-розетке.

Я положила трубку и повернулась к Оксане. Оказывается, мои трудовые потуги не остались незамеченными, и из-за вешалки торчали нос подруги и правый глаз. Зрелище было жутковатое. Не желая общаться с любопытным глазом, я встала и подошла к её столу, наблюдая, как появляется вторая половина лица с левым глазам. Нет, вру, ничего я не наблюдала, просто подошла.

— У тебя телефон работает? — спросила я.

Оксана сняла трубку и приложила к уху.

— Да. А что?

— Позвони, пожалуйста, нашему компьютерщику, у меня комп совсем не ворочается.

— А сама что? — поинтересовалась подруга, тыкая указательным пальцем в кнопку быстрого набора.

— А у меня и телефон не работает, — созналась я.

— Что-нибудь вообще у тебя работает? — Оксана слушала длинные гудки в трубке и глядела на меня.

— Я работаю, — пробурчала я кисло.

Оксана лишь усмехнулась.

— Тоже мне, новость. Ты всегда работаешь!

Я лишь пожала плечами.

Оксана отняла трубку от уха и протянула мне.

— Общайся.

— Алло, — сказала я, — здравствуйте, это Света.

В трубке что-то квакнуло. Наверное, поздоровались, подумала я и пустилась в объяснения.

— У меня компьютер практически не работает и телефон.

— Э…хм…гм… — сказали в трубке.

— Гудит, медленно грузится, а телефон просто шумит и всё, — пояснила я торопливо.

— Хр… — в трубке задумались.

— Вы не могли бы поскорее прийти наладить, — залепетала я, чувствуя неловкость, что отвлекаю человека.

— Ам… гам… блин! После обеда только.

— А пораньше нельзя? У меня дел полно.

— Тогда сама разберись.

— Но вы же наш сисадмин и, вообще-то, это ваша работа.

В трубке раздался протяжный вздох, после чего мне рассказали, откуда у сотрудниц нашей фирмы растут руки и куда их следует засунуть и держать там, а не хватать телефон и дёргать человека, который всю ночь… Тут я не поняла, поскольку сисадмин скомкал своё выступление, только в растерянности посмотрела на Оксану, которая в свою очередь с интересом глядела на меня.

— Дай-ка! — подруга отобрала трубку и рявкнула: — Слушай, ты, админ сисястый! Быстро взял в руки то, что у тебя ниже спины, и галопом сюда! Или шеф узнает… Что-что? Что надо, то и узнает, и тогда я тебе не завидую! Но если ты через пятнадцать минут не объявишься, придётся кое-кому другую работу искать. Шеф очень уж злой был. — Она дала отбой, не слушая заметно более вежливого бормотания в телефоне.

— А что он сделал? — заинтересовалась я.

Оксана засмеялась.

— Откуда я знаю? Но это у него явно не пушком, бородой обросло.

Я подумала.

— Что — это?

— Ну, это… Рыло.

— Рыльце, — поправила я, припоминая поговорку.

— Какое же у него рыльце — рыло натуральное, — Оксана махнула рукой. — Он уже год через наш сервер on-line торчит: и блог держит, и по сети в игрушки ночами играет, и фильмы смотрит. Хорошо пристроился.

— А про шефа ты что говорила? — спросила я.

— Ты разве не слышала? — удивилась Оксана. — По-моему, уже все в курсе, кроме шефа. Шеф как-то на ночь свой ноутбук оставил, фильм качал, а компьютерщик наш заявился поздно вечером в офис с приятелем и пивом и давай по сети шастать. Чем они занимались и что сделали — сами не помнят, только наутро шеф привёз на работу каких-то крутых заказчиков из городской администрации женского пола, а у него на экране одна порнуха, да такая грязная! — Оксана закатила глаза, по-моему, мечтательно. — В общем, заказ сорвался. Шеф взъярился. Вызвал сисадмина, и тот ему навешал на уши лапши по поводу старого ноутбука, на который не становятся современные антивирусные программы, и поэтому нет защиты от проникновения злых вирусов из сети через сервер.

Выговорив столь длинную фразу, Оксана перевела дух. Я во все глаза смотрела на подругу, подозревая, что это ещё не конец. Подозревала я правильно.

— Самый прикол был, — снова заговорила Оксана, — когда шеф со злости бук захлопнул, сказал: «Чтоб ты в сеть провалился!», он же у нас современный, и пошёл курить, нервы успокаивать.

— И в чём прикол? — не поняла я.

— Так он курить в бар пошёл, через дорогу, а когда вернулся на другой день, от ноутбука даже адаптера не осталось.

Я так и ахнула.

— Украли?

Оксана неопределённо пожала плечами.

— Непонятно. Сигнализация не сработала, дверь и окна не вскрыты и на камерах наблюдения ничего нет. Раньше детективы писали типа «Тайна запертой комнаты», вот и у нас…

— Тайна растворившегося в сети ноутбука, — подсказала я. — Милицию вызывали?

— Зачем? — удивилась Оксана. — На кабинет посмотреть?

— Ну… — Я лихорадочно начала прокручивать в голове всё, что видела в кино или читала о кражах. — Пустили бы собаку, сняли отпечатки пальцев, выяснили бы у кого какое алиби.

— Светик, — ласково сказала подруга, — это ведь не Сбербанк ограбили. Шеф вообще мог с буком в бар податься, да там его и забыть кому-нибудь на радость.

— Как можно забыть компьютер? — поразилась я.

— А как он забыл тебе зарплату повысить? — ответила Оксана вопросом на вопрос. — Восьмого марта при всех на корпоративе обещал, а потом сказал, что не было такого.

Я хотела было возразить, что обещания грядущей райской жизни, которые шеф, мне кажется, почерпнул из телевыступлений наших политиков, рассыпавших их направо и налево обычно в преддверии выборов, и потерянный по пьяне ноутбук — разные вещи, но не успела. В дверь ввалилась невысокая и полная фигура в мятых джинсах и засаленной футболке. Наш электронщик, сисадмин.

Оксана холодно взглянула на него и, сделав мне жест рукой — действуй, мол, дальше сама, вернулась к работе или чем она там занималась. Я со вздохом вернулась к своему столу.

Когда через два часа сисадмин отправился на обед, голова моя гудела от кучи информации, каковую компьютерщик буквально вдолбил мне в мозг бесконечными причитаниями о каких-то вай фаях, видеокартах и прочих слотах. К счастью, память у меня хорошая, и к концу потока этого нескончаемого нытья я уже вполне сносно могла отличить шлейф от кулера, а материнскую плату от клавиатуры. Правда, для чего их отличать я так не поняла, но очень этим гордилась, решив как-нибудь при случае в сугубо мужской компании небрежно так обронить — мол, всё качаю и качаю информацию без проводов, задолбалась уже. Вот варежки поразевают! А то все такие крутые хакеры — плюнуть не в кого, чтоб не обиделся. Сами же простой вирус удалить не могут, сисадмина зовут. То ли дело я. Я теперь знаю, на панели такое маленькое окошечко есть, и называется оно Антивирус. Если в него мышкой щёлкнуть, запустится специальная программа и удалит все-все вирусы, потому что они очень маленькие, и самой их не найти.

Слушайте, перестаньте меня поправлять! А то не буду ничего рассказывать. Почему это не те вирусы? А какие те? Они маленькие? Маленькие. Простым глазом видно? Не видно. От них чихают и кашляют? Ну, может быть, ваш компьютер и не чихает, а мой чихает. Да, и кашляет. И на головную боль жалуется. То есть, это я жалуюсь. У меня от ваших замечаний голова уже болит.

Я сидела и глазела на полуразобранный компьютер. Сидеть было неудобно: на моём стуле сисадмин разложил на бумажке какие-то винтики и детальки и приказал их не трогать. Поэтому я пристроилась практически на полу, на большой коробке с пачками бумаги, и откинулась на стену. Слева, под самым носом тянулся кабель-канал с проводами, заканчивавшийся тройной розеткой — под электричество, под сеть и под телефон. Сейчас все провода были безжалостно выдраны суровым сисадмином. Между прочим, судя по тому, как он относился к технике, я заподозрила в нём тайного луддита. Сперва он что-то ласково сюсюкал над клавиатурой, бросая в мою стороны взгляды, от которых, наверное, обычные юзеры прятались под плинтусы и сидели там, не высовываясь, до тех пор, пока крутые программисты не разрешали вылезать. Но я под плинтус спрятаться не могла при всём желании, просто бы не поместилась. Поэтому сидела и слушала, как сюсюканье сменяется удивлённым сопением, а потом всё более и более развёрнутым монологом на тему, какой урод это — ноутбук — делал, и в какой подворотне это собирали. Причём, если поначалу винтики и детальки доставались и вывинчивались тихо и аккуратно, то под конец отвертка гремела не хуже молотка, а провода выдирались с громким чпоканьем. Действительно, от любви до ненависти один шаг.

Я смотрела на раненый компьютер, и постепенно меня разбирала злость. Мало того, что полдня улетело в чёрную дыру неоплаченного простоя, так ещё и мой ноутбук разобран наполовину. Я поняла, что наш компьютерщик не может сообразить, в чём дело. По его процеженным сквозь зубы замечаниям, я знала, что понижается электрозаряд, хотя комп и включен в сеть, и, самое невероятное, исчезают куда-то мегабайты оперативной памяти, причём, не информации, а именно памяти. Он проверил на своём компе — там память работала идеально.

В расстройстве я стукнула кулаком по стене. То есть, хотела стукнуть, но промахнулась и ударила по розетке. Та лихо вывалилась из кабель-канала, повиснув на проводах. Я испуганно ойкнула. Стена, у которой стоял мой стол, была общей с кабинетом шефа, и, не помню кто, говорил, что розетки на стене у нас сквозные на обе стороны. Изначально, мол, так сделали, а потом всё руки не доходят переделать нормально. И не надо. Понаблюдав за работой нашего компьютерщика, я пришла к выводу, что пусть он лучше курит, пьёт, играет на бирже, только бы не работал.

Как бы там ни было, но следовало наладить розетку, пока не вернулись с обеда бодрые и откормленные сотрудники нашего отдела. Забыла сказать, на обед я не пошла, исполняя распоряжение сисадмина охранять винтики на стуле, иначе он ни за что не отвечает. Тоже мне, новость, он и так ни за что не отвечает!

Я подобрала пластиковую крышку и попробовала всунуть на место. Она не влезала. Если одна сторона и вставала назад, то другая напрочь отказывалась. Повертев крышку так и сяк, я воровато огляделась и прихватила лежавшую на столе отвёртку сисадмина, подстелила бумажку и опустилась на колени, радуясь, что надела джинсы. Так было значительно удобнее. Я вставила на место одну сторону коробочки и, воткнув отвёртку между второй её стороной и кабель-каналом, с силой надавила. Отвёртка соскользнула, ухнув куда-то вглубь проводов. Меня по инерции впечатало носом в стену, и пальцы соскользнули с изолированной рукоятки на довольно длинную стальную крестовину; одновременно раздался треск, и меня шибануло током, а из розетки выплыл чуть синеватый дымок.

Пальцы я разжала сразу, оттолкнулась лбом от стены и застыла, скрюченная, пережидая боль. Никому не советую совать пальцы в розетку, не отключив электричество. Ощущение незабываемое, ни с чем не спутаешь: болит всё тело, а не какая-то его часть. Во всяком случае, у меня. Когда я смогла, наконец, соображать, то первое, что увидела, были редкие тёмные капли, падающие на почерневшую коробочку некогда белой розетки.

Я пощупала лоб. Так и есть, ободрала до крови. Я с трудом встала и полезла в сумочку. Достала зеркальце и даже зашипела от досады: лоб украшала длинная уродливая царапина. Я вытащила платок и принялась аккуратно промакивать сочившуюся кровь, потом на ватных ногах — тело ещё не отошло от удара током — заковыляла в сторону туалета приводить себя в порядок.

Когда я вернулась, умывшись и старательно, хотя и тщетно, замазав тональным кремом царапину, народ уже подтягивался с обеда, сытый и весёлый. Я угрюмо пристроилась на облюбованной коробке и попыталась сделать вид, что меня тут нет. К счастью, сидела я, отвернувшись в угол, поэтому никто не обратил внимания на мою производственную травму и не лез с расспросами. Но не успела я облегчённо вздохнуть, как возле стола возникла Оксана с очень аппетитной булочкой в руке.

— Держи, — она сунула её мне и невольно вздрогнула, когда я машинально повернулась. — Ничего себе! Может, не стоит головой о стенки биться из-за пропущенного обеда?

— Я не билась, — сказала я мрачно. — С чего ты взяла?

Вместо ответа Оксана ткнула пальцем в тёмно-красное пятно на стене.

Да, подумала я, всё-таки крепкий у меня лоб. Хорошо хоть вмятины не осталось, а то от подначек бы потом не отбилась. Как какой гвоздь вколотить, меня бы звали. Без молотка. Знаю я наших, прозвище «молоток-девчонка» было бы обеспечено, и хорошо ещё если не «дятел».

Под пристальным взором Оксаны я машинально отщипнула кусочек и принялась осторожно жевать: мало ли из чего их стряпают. Опасалась я напрасно, булочка была вкусная. Но маленькая. Для голодной подруги можно было принести булочку и побольше. Лучше всего с сосиской. Или с колбасой, копчёной. Даже с красной рыбой. Однако ничего подобного в булочке не наблюдалось, и поэтому, смерив Оксану укоризненным взглядом, я стала давиться всухомятку печёным тестом, посыпанным маком. Оксана мне и кофе не принесла.

Но это были только цветочки по сравнению с целым полем матерных ягод, которые выдал сисадмин при виде сгоревшей розетки, когда вернулся с обеда. Точнее, при виде своей отвертки, торчавшей из сгоревшей розетки. Она, между прочим, даже не обуглилась. Тем не менее, он с такой нежностью вынул её, словно это было заварное пирожное со свежим взбитым кремом и… В общем, он её вынул, спрятал в свой чемоданчик с инструментами, проворчал, что нужно вызывать электрика и сбежал, оставив разобранным мой комп. Правда, сказал, что придёт вечером или завтра, а сейчас у него срочный вызов из бухгалтерии.

Я посмотрела было на Оксану, но тут меня стала мучить совесть: сколько можно отвлекать человека, взваливая на чужие плечи груз собственных нерешённых проблем. Тем более, кофе она мне так и не принесла. И я задумалась.

Отыскать электрика было можно, теоретически. Практически же отловить его раньше пятницы, когда выдавали зарплату, и он объявлялся в офисе, было делом невыполнимым. На все звонки и заявки он отвечал, что занят на производстве в цехе. Чем он там так круглосуточно занят, я никогда не понимала, как и чем занимается наше производство. Мы покупали у других фирм готовые стёкла и профили, и наша бригада отправлялась потом по заказчикам, вставляла пластиковые окна. Для чего им электрик — не знаю. Шнуры в розетки втыкать, что ли. Так он, по-моему, с ними и не ездил.

Вздохнув, я снова опустилась на колени и отодрала крышку кабель-канала, открыв путаницу разноцветных проводов. Будем разбираться. Эти два, скорее всего телефонные, у меня дома такие же, вот этот, толстенький в белой оболочке, наверное, сетевой, а тройка скрученных плетёной спиралью — электрические. Интересно, почему их три? В любой обычной электророзетке всегда два отверстия, и куда крепится третий провод? На всякий случай я осмотрела вилку адаптера, нет, всё правильно, два штырька. Странно. А этот провод куда?

Тёмно-серый, какой-то дымчатый с виду, он змеился тонкой нитью между проводами, постепенно накручивался вокруг них серым коконом и вдруг исчезал, словно нырял вглубь, растворяясь в оболочках кабелей.

Я проследила его взглядом. Провод тянулся из дырки в кабинет шефа. Я осторожно потыкала в него пальцем и удивлённо ахнула. Это был не провод. Во всяком случае, под ним ничего не ощущалось, кроме пластиковой стенки кабель-канала. Серая нить обволакивала пальцы струйкой дыма, вернее… я уткнулась носом, стараясь разглядеть получше…проходила через них насквозь, не вызывая никаких ощущений.

Я испуганно выдернула родную конечность и тщательно осмотрела. Никаких следов, слава Богу! Всё на месте. Я недоверчиво пошевелила пальцами, боясь увидеть, как серость темнеет, поглощает пальцы фаланга за фалангой, поднимаясь всё выше, до кисти. Ныряет в рукав кофточки, чтобы выхлестнуть чёрной волной из-под ворота, и, вцепившись в шею, медленно, но неотвратимо ползёт к глазам, заволакивает их тьмой… И вот я уже вся чёрная, кроме жёлтой кофточки и синих джинсов, тянусь удлинившимися до невозможности тенями рук и змеящейся копной чёрных волос ко всему окружающему, поглощаю его, вбираю в себя, оставляя тёмную серость…

— Светик, ты спишь?

Я моргнула. Никакой серости, разумеется, не было и в помине. Пальцы как пальцы.

Я подняла голову, рядом стояла Оксана и с интересом глядела на меня.

— Спишь? — повторила подруга.

— Когда это я на работе спала? — обиделась я грязной инсинуации.

— Сейчас, — охотно разъяснила Оксана.

— Я не спала! — возмутилась я.

— Ну, конечно! А кто сидит застывший уже полчаса?

— Сколько? — Я посмотрела на часы, висевшие над дверью. Три часа! Если учесть, что сисадмин заявился с обеда в два, да пока ругался, да пока я вскрывала кабель-канал… Действительно, полчаса не меньше.

Я с опаской взглянула на связку проводов; серая дымка по-прежнему струилась, исчезая среди переплетённых оболочек. Осторожно, стараясь не задеть, я указала на неё Оксане.

— Видишь?

— Проводок какой-то серый. — Подруга наклонилась поближе и, следуя моему примеру всё трогать руками, потыкала пальцами — я не успела остановить, — поднесла к глазам и вдруг застыла.

— Эй! — Я пощелкала пальцами у неё перед носом — никакой реакции. Не на шутку встревожившись, я подёргала её за рукав блузки. — Оксана, очнись!

Меня напугало не то, что подруга застыла памятником самой себе, а внезапно изменившийся цвет её остекленевших глаз, с зелёного на тёмно-серый. Я схватила её за руки и принялась трясти так, что голова её задёргалась, как сдвинутая крышка на кипящей кастрюле. Я испугалась и отпустила Оксану: мозгов у неё, конечно, нет, но совсем безголовая она будет вообще никому не нужна, да и подругами лучше не бросаться — пробросаешься!

Ой, опять вру! Я тогда так и не думала, просто очень за неё испугалась. Сидела тихонько, дёржала её за руку и смотрела на бегущую минутную стрелку. Я решила, что если через полчаса она не очнётся, тогда начну паниковать, топать ногами и звать на помощь. Но подруга не подвела: ровно через полчаса в остекленевших глазах появилось осмысленное выражение, и цвет их снова стал бледно-зелёным. Оксана вырвала руку и выразительно уставилась на меня.

— Ты тоже спишь на работе, — пояснила я тут же, кивнув на часы.

Проследив взглядом, Оксана прижала пальцы ко рту.

— Не может быть, — пробормотала она, и начала тщательно рассматривать свои пальцы.

— В нашей стране всё может быть, — я криво улыбнулась, меня колотила дрожь. — Это мы с тобой только потрогали, а если подольше руки подержать, представляешь, что будет?

— Лучше не надо! — быстро отказалась Оксана. — Даже представлять не хочу.

— Что делать будем? — спросила я. — Надо кому-нибудь рассказать.

— И что будем рассказывать? Как отрубились на работе? Вот спасибо, штрафов мне только не хватало.

Аргумент показался мне натянутым, и я кивнула на серую нить.

— У нас доказательство есть.

— Есть-то, есть, — протянула подруга, и я сразу поняла, что она что-то задумала. А если припомнить, что все авантюры, на которые она меня подбивала, заканчивались довольно печально, то следовало поостеречься.

Про коньяк я уже рассказывала? Оксана ведь потом призналась, что ту пробку она нам с Юлькой нарочно показала, обиделась, мы заставляли её пробки нюхать. А как она нас с Юлей в сауну заманила! С начальством однажды что-то случилось, и оно всем премии выдало, в конвертах. Мы с Юлей тогда по работе куда-то ездили, купальники на лето покупали, в одном классном бутике распродажа была, и ничего не знали. Тем более, премий раньше начальство никогда не выписывало, да и после тоже. Ах, да, вспомнила, кто-то предупредил, что налоговая полиция рейд организовала и все ходы-выходы перекрыты, а у нас чёрного нала в кассе полно. Ну, руководство быстренько и подсуетилось. Потом, правда, эти премиальные с нас четыре месяца высчитывали, так что зря я на начальство грешу — ничего с ним не случилось. Так вот, мы приехали, Оксане, как подруге, купальники показали, а она вдруг возьми да и скажи, что шеф выдал деньги на корпоративный сабантуй в сауне, и если кто не пойдёт, в дальнейшем на премии может не рассчитывать. Нам бы тогда задуматься, если это деньги на корпоратив, то причём здесь премии, но нет, хотелось обновками похвастаться. Да Оксанка ещё подзуживала, что сауну мы должны выбрать сами и заказать из спиртного и закусок, кто что хочет, исходя из выделенной суммы. Мы и заказали. Закуски. А пивом и сауной Оксана заверила, что займётся сама, других, мол, надо поспрашивать. Отобрала деньги и смылась. А потом позвонила мне на сотовый и объявила, что все стыкуются в десять вечера в «Свирепом голубом русале» и ждать никого не надо — сразу внутрь заходить.

Мы с Юлей, как порядочные, приехали, зашли, подумали ещё, что первые, раз никого нет. Разделись — и в парную. А когда вылезли — мама родная! В предбаннике два бугая в стрингах танцуют и медленно так эти стринги стягивают. Ничего мужики, лысые, фигуристые и танцуют хорошо, только больно быстро уж голыми остались. Вот ситуация: они голые, мы, практически, тоже, и все трезвые. Еле-еле я Юльку из сауны выволокла, она всё смотреть порывалась. А чего там смотреть? Почти сразу всё увидели. Оказалось, что администрация для клиентов бесплатный стриптиз мужской предоставляет, то есть, не бесплатный, конечно, всё в стоимость входит, просто отдельно заказывать не нужно. Вот Оксане и загорелось как бы на халяву на голых мужиков поглазеть, да и нам их показать. Или нас им. Кто его знает, чем бы там дело кончилось, если бы мы выпившие были. Но Оксана с пивом и прочим элементарно опоздала. Она все деньги истратила и в сауну решила на трамвае ехать. А сумки с пивом и закуской здоровенные, вот её и попросили оплатить багаж. Оксанка на дыбы, ну, её на следующей остановке и высадили. Я потом спрашивала, зачем было пиво с закусками тащить, всё же в сауне продаётся, так эта крохоборка мне целую лекцию прочла на тему, как правильно сбалансировать бюджет одинокой девушке.

И она же на нас ещё и обиделась, что на стриптиз не попала.

Почему я сказала, что печально заканчивается? Да пиво мы потом в скверике на лавочке пили, и к нам менты привязались, хотели забрать за нарушение тишины и общественного порядка. С трудом от них пивом откупились и закусками. Чего прицепились? Сама толком не знаю. Может, познакомиться хотели. С другой стороны, если перед зданием городской прокуратуры два часа подряд ночью пьяные песни орать, это вряд ли кому понравится.

— А ведь он от шефа тянется, — сказала вдруг Оксана, продолжая внимательно разглядывать серую струйку дыма.

Она была права. Когда я повнимательней присмотрелась, то увидела, что серая полоса вытягивается из сквозной дыры для розетки в кабинете начальства.

Я ещё раз попыталась убедить Оксану показать кому-нибудь серый провод, но подруга упёрлась, как одно парнокопытное с длинными ушами. Осёл, короче. То есть, ослица.

— Давай, проверим, — предложила она.

— Проверим что? — не поняла я. — И так видно, откуда он тянется.

— Вот именно, — вкрадчиво сказала Оксана. — Тянется он от шефа. А вдруг шеф его случайно заденет и в ступор впадёт на пару месяцев. Он же от голода загнётся и жажды. Неужели тебе родного шефа не жалко?

— Жалко, — признала я со вздохом. Перед глазами предстала картина тощего тела: иссушённая кожа в дорогом костюме и шикарном галстуке на тонкой шее, с заполненными серыми тенями глазницами вместо зрачков. Меня передёрнуло.

— Кто нам зарплату тогда платить будет? — добила меня подруга.

Аргумент был веский.

— Вот и надо шефа предупредить.

— Угу, чтобы он тут же полез всё руками щупать. Или ты наших не знаешь?

— Знаю, — мне пришлось согласиться. — Только что на тебе убедилась.

— Можно подумать, сама не такая. Кто полчаса застывшим сидел?

— Я же не знала, — робко возразила я.

— А если бы знала, не полезла бы?

Я пожала плечами. Может быть, и не полезла бы. И спросила:

— Может, объяснишь, почему не хочешь никому рассказывать?

Оксана открыла было рот, но внезапно потупилась.

— Знаешь, Светик, — сказала она негромко, — просто каждый день одно и то же: работа-работа. А тут — тайна, и если мы сейчас расскажем, нас и близко больше не подпустят. Вдруг это какие-то новые технологии. Секретные.

— Тогда нас вообще должны пристрелить, — но мне и самой загорелось взглянуть, из какого тайного агрегата тянется серый провод. — И, между прочим, как мы в кабинет попадём? Он закрыт и на сигнализации.

Оксана фыркнула.

— На какой ещё сигнализации! На сигналку вечером ставят, когда все уходят, а шеф сейчас сама знаешь, где.

Я знала. По-моему, все знали. Шеф ездил качаться в спа-салон, наращивал мускулы и худел талией, после чего приезжал домой, плотно обедал и ложился вздремнуть, чтобы вечером, как штык, отправиться либо в ресторан, либо в боулинг. Качание помогало: шеф не толстел, правда, и не худел тоже. Оставался похожим на ёлочку: голова-макушка, и от неё, сверху вниз, постепенное увеличение в объёме. Нам он рассказывал, что работает почётным донором и практически через день сдаёт кровь. Даже грамоту показывал, его другом, владельцем частной клиники подписанную.

В спа-салонах не качаются? Кто вам сказал? Мы сами шефа там видели неоднократно, только он этажом выше качается. Наверное, там все тренажёры стоят. Нет, мы не спрашивали, мы вообще ему на глаза не попадались — зачем смущать человека? Ну, хочет он похудеть, пусть худеет. Тем более, он говорит, что днём на станцию переливания крови ездит. Знаете, у меня слов нет! Мы туда по работе заглядываем. Что-что, окна замеряем! И двери. А вдруг кто-то растолстеет настолько, что в дверь не пройдёт? Менять придётся, а тут главное — замеры. Вот и приходится, как дурам , два раза в неделю в спа-салон мотаться, а он, между прочим, не близко, еле-еле обратно на работу до шести успеваешь, и дорогой…

— И где ключ возьмём?

— У управляющего ключей связка от всех кабинетов, он её главбуху оставил, чтобы та вечером двери закрыла. Делать больше главному бухгалтеру нечего, как сторожем работать. Скажем ей, что сегодня задержимся, и ключи заберём. Всё равно сейчас к шефу не заберёшься, любопытных набежит — лишь бы не работать.

— А что ты хотела? — удивилась я. — Сама всех учишь: не спеши делать работу сегодня, вдруг за неё завтра больше денег заплатят, вот народ и следует твоим постулатам.

Надо отдать ей должное, Оксана смутилась и даже покраснела местами.

— Так я иду к главбуху? — спросила она чуть погодя.

— Сама схожу, — сказала я. — Иди, работай.

Оксана пошла. Я же отправилась в бухгалтерию выпрашивать ключи. Вывалившуюся розетку на всякий случай прикрыла спинкой придвинутого к стене стула, и на сиденье навалила бумаг, чтоб никто не покусился. А то знаю я наших — оглянуться не успеешь, как кто-нибудь в кресле сидит и с умным видом в монитор смотрит. Женя, например, или Юлька. Чего, спрашивается, за мой комп лезут? У самих такие же стоят. Юлька как-то созналась, что на моём по Интернету шарится, дескать, на её рабочем месте за ней главный управляющий наш следит и штрафы выписывает. Говорит, по-соседски, они ведь с ним соседи, вернее — содомники, в одном доме живут. Только у них и там разница в высоте положения: она на четвёртом этаже живёт, он на седьмом. Вот чего Женька лезет, не знаю.

Ключи я забрала, узнав у главбуха, что главный наш управляющий — главупр, главный упырь, как зовёт его Юля, — как с утра повёз жене электричество, так и не вернулся. Шеф кровь сдаёт. Свобода! Воспользовавшись обезначаливанием офиса, мы с Яной обсудили за парой чашек чая работу родной фирмы и пришли к выводу, что трудовую дисциплину просто необходимо укреплять. Может быть даже штрафами. В самом деле, куда это годится: с утра опаздывают, днём по своим делам шатаются или чаи гоняют, а дело стоит. Никак понять не могут, что чем лучше мы будем работать, тем больше денег фирме принесём и тогда рост зарплаты не за горами. Но об этом я уже рассказывала.

Чайник мы допили как раз к концу рабочего дня, и, дождавшись, когда народ рассосётся по домам, я закрыла приёмную и заглянула к себе. Оксана прилежно трудилась, склонив над столом тёмную в рыжинку макушку. Я смотрела на неё и радовалась: я ещё не успокоилась после разговоров с Яной о бесцельной трате рабочего времени сотрудниками нашего офиса, и поэтому вид трудившейся подруги после окончания рабочего дня был, как бальзам на душу.

Оксана что-то почувствовала, подняла голову и взглянула на меня.

— Взяла? — спросила она.

Я подкинула на ладони весомую связку.

— Угу. Идём?

— Сейчас, только из «Вконтакте» выйду, — Оксана выключила компьютер и выбралась из-за стола.

Но прежде чем идти к шефу, мы обошли опустевшие кабинеты и везде выключили свет и заперли все двери, заодно изгоняя застрявших в офисе отдельных личностей. Кто торчал «Вконтакте», как Оксана, кто по сети играл в игрушку, а один безответственный Женя и вовсе смотрел кино, дня ему, видите ли, не хватило! Уйти по-хорошему он отказывался наотрез, поэтому пришлось присесть рядом и комментировать фильм. Фильм был хороший, только непонятный, и в конце концов Женя не выдержал наших расспросов и сбежал, ворча что-то насчёт тупых баб, ищущих в заурядном боевике сакральный смысл. Интересно, кого он имел в виду? Кроме нас с Оксаной в офисе уже никого не было.

Когда, наконец, мы выбрались в небольшой коридорчик с единственным оставшимся гореть во всём офисе светильником, было уже ближе к одиннадцати. Я вставила ключ и открыла заветную дверь. Оксана вытянула руку, пошарила по стене и щёлкнула выключателем. Медленно-медленно, будто нехотя, зажёгся свет, и мы вошли. Едва мы переступили порог, лампы в четырех потолочных светильниках вдруг начали тускнеть одна за другой, погружая в сумрак углы просторного кабинета начальства.

— Садятся, что ли? — с удивлением пробормотала Оксана. Она подошла к окну и убрала пластиковые полосы вертикальных жалюзи, впуская внутрь свет от уличных фонарей.

Я только фыркнула.

— Чему там садиться? Это тебе не сотовый, наверное, напряжение скачет.

— А это? — Оксана пальцем указала в открытую дверь; лампа в коридоре исправно горела, бросая на пол кабинета широкую, чуть косую светлую полосу.

— Не знаю. — Я растерялась. — Может, они от разных рубильников запитаны?

— От чего? — не поняла Оксана.

— Рубильников, — повторила я, и порылась в памяти. — Или подстанций.

— Ты где таких слов нахваталась? — удивилась Оксана.

— В школе училась, — сказала я гордо, — и в институте.

— Угу. На факультете менеджмента и рекламы. Только не говори, что вам основы электротехники преподавали. Я сама там училась.

— Вообще-то, есть такая вещь, как самообразование.

— Можно подумать, ты кроме женских любовных романов что-то читаешь.

Я обиделась и отвернулась.

Ну, не объяснять же, что своими познаниями я обязана одному электрику, которого бросила после пары свиданий. Да и кто бы ни бросил, если во время медляка тебя пытаются не лапать, а рассказывают про сгоревшую обмотку генератора. А взамен расставательного поцелуя смотрят на погасший фонарь во дворе и бормочут о порванном кабеле.

Расставательный? Это когда у дверей вечером расстаются. С чего вы взяли, что после него надо на чашечку кофе домой приглашать? Какой кофе на ночь! Да у меня его и не так много, чтобы всех поить. Вы бы пригласили? То есть, у вас на селе девушки парней домой провожают? Надо же, совсем другие нравы! Только какие-то дикие. Предлагаете сравнить? Это что же, мне вас отсюда загород провожать, а потом назад добираться? Делать мне больше нечего, как ради чашки кофе в деревню переться!

Не дождавшись ответа, Оксана подошла к стене с розеткой, достала из сумочки пилочку для ногтей и начала ковыряться, подсвечивая сотовым. Я отправилась на подмогу. Вместе мы бодро выдрали розетку и принялись отдирать крышку кабель-канала, следуя за тянувшейся серой полосой. Провода, в отличие от нашего кабель-канала, у шефа были натолканы, как бельё в дешёвом бутике, кипами. Они вываливались из пластикового пенала и оставались висеть вдоль стены над валявшейся покорёженной крышкой, в паре мест прогибаясь до пола. Из-под расшатанного кабель-канала сыпалась краска вперемешку с грунтовкой и пыль. Никогда не понимала, откуда столько пыли берётся на загрунтованной, оклеенной специальными обоями и покрашенной особой краской стене. Пылевые облачка оседали на столе и дорогих креслах, попадали в нос, отчего мы с Оксаной беспрерывно чихали, весело желая друг другу здравствовать в промежутках между чихами.

Наконец, мы добрались до сдвоенной розетки у шефовского стола. Повозившись немного, мы выдрали и её, и стали в тупик. Дымная полоса обвивала переплетенные провода — за исключением телефонного, соединенного с аппаратом на столе, — скрывая напрочь всю связку, и тянулась из розетки единым серым кабелем. Но поражало другое: этот дымный провод висел в воздухе, постепенно светлея к концу, которым упирался в столешницу, и …исчезал.

Я специально ощупала всю поверхность стола, нигде никаких признаков: я не зависала в прострации, и никакие видения в голову не лезли. Завершив испытания, я заставила проделать то же самое Оксану. Во-первых, ради беспристрастности картины — вдруг у меня уже иммунитет выработался, во-вторых, чтобы подруге жизнь «Баунти» не казалась, а то она как-то подозрительно похмыкивала, пока я тыкала пальцем в стол.

Так и не обнаружив искомого, мы двинулись назад вдоль связки кабелей, поражаясь творившемуся в кабинете бардаку. И за что только уборщица деньги получает? Провода были разноцветные, и если пристально вглядываться, в глазах начинало рябить, будто сидишь летом на берегу и смотришь на мельтешащие блики, а ветерок от воды ласковой прохладой овевает нагретые плечи, подбивая снять совсем купальник и…

Я поняла, вы ходите по конторам и купальниками торгуете. Вы не голубой. Вы — мерчендайзер! Хотя нет, вид у вас солидный. Как это называется? Да не купальник. Когда товары сумками в страну ввозят и продают? Не спекуляция, а… Вспомнила, челноки. Раньше их ещё мешочниками называли. Вы не возите? У вас своя фабрика? И это образцы? Наверное, на фабрике вашей полтора китайца работают, экономить приходится: материала на купальник явно не хватает, одни тесёмочки. Что вы так надулись? Ну, простите. Я ведь понимаю, где заведутся полтора китайца, сразу образуется маленький Шанхай человек на сто. У вас сто семьдесят работают? И не китайцы? А кто, таджики? То есть, они не только строить не умеют, но шить? Не таджики? Наши, россияне. И вы им зарплату платите? Приличную? И отпуск? По-моему, вы засланный шпион и собираетесь обрушить нашу экономику. Вас надо в ФСБ сдать. Точно не шпион? Тогда в институт какой-нибудь исследовательский — на опыты. Ничего я не кровожадная, я о стране забочусь. Возьмут у вас ДНК и вырастят клонов-руководителей. Знаете, сколько тогда у нас купальников нашьют — за границу экспортировать станем . И они у нас однозначно качественнее будут, чем китайские, и дешевле. Мы всю китайскую экономику обрушим. Хотя нет, всю не надо, им же там есть нечего будет. Опять к нам потянутся.

Добились мы одного: сплетенные провода разделились и змеились по стене тонкими щупальцами. В тусклом свете зрелище было довольно неприглядное. Зато мы выяснили, что серый провод перед дырой в стене, разделялся надвое. Один конец уходил в наш кабинет, второй тянулся вверх к выключателю. Осторожно, стараясь его не задеть, мы попробовали вскрыть выключатель, но пилочки для этого явно было мало, и кончилось тем, что клавиша оказалась вдавлена в перекошенный корпус коробочки и отказывалась вылезать.

Мы переглянулись. Что дальше делать, было совершенно непонятно. Ну, убедились мы, что серый провод тянется от стола шефа, и что? На столе-то ничего нет. Я вернулась к нему, оставив Оксану возиться с выключателем. Упорства подруге было не занимать, и я нисколько не сомневалась, что она либо его наладит, либо доломает окончательно. В принципе, выключатель и так следовало бы сменить, теперь продаются гораздо более современные.

Остановившись у висевшего в воздухе серого провода, я ещё раз внимательно всё осмотрела, подсвечивая сотовым телефоном, и выяснила, что если пристально всматриваться, то кажется, будто провод ныряет в серое бесформенное уплотнение на столе, похожее на толстую книгу. Но стоило только моргнуть, как это ощущение исчезало. Я потыкала в это место пальцем и ничего не почувствовала. Но провод должен был к чему-то крепиться, ведь он не зря тянулся от стола.

Я машинально взялась за кабель и повела рукой. Показалось вдруг, что стало темнее. Цвета вокруг начали приглушаться, тускнеть, постепенно наполняясь серостью. Она наползала подобно тени на светло-бежевые кресла, оливковые стены, поднималась к потолку, заливая свет горящих ламп и отсекая звуки. Я больше не слышала возни Оксаны у выключателя и негромкого гудения светильников, в ушах шумело, как в сломанном телефоне. Я стояла в сером мире, глядя на серую фигуру подруги, маячившую у серой двери. Она обернулась — лицо было серым и смазанным, словно у манекена — и что-то сказала. Я видела, как шевелятся серые губы, но слышала только шум. От испуга я заорала и перепугалась ещё больше: вместо вопля раздался шипящий звук, такой же, что шумел в ушах. Я в страхе зажала было рот ладонью. И не смогла поднять руку — что-то мешало. Это был провод, который я неосмотрительно ухватила, только в этот раз он не проходил насквозь через пальцы, а ощущался вполне весомым, чуть шероховатым на ощупь.

И постепенно темнел, наливаясь чернотой. Я выпустила его и тут увидела, что он не исчезает больше, упираясь в стол, а черной полосой змеится по серой столешнице и заканчивается в разъёме чёрного ноутбука с открытой панелью экрана. Дисплей был не чёрным, серым — жуткий серый прямоугольник, висящий в черноте. И на нём быстро-быстро мелькали столбцы чёрных цифр, иногда сменявшиеся непонятными формулами. И снова цифры. И снова. По-моему, они повторялись. Я зачарованно уставилась на них: цифры — формулы — цифры… Гул ушах постепенно вплёлся в этот ритм, накатывающими валами пульсаций, и каждый вал тянул за собой вглубь, на дно цифрового, чёрного омута.

Чернота обволакивала, гасила восприятие окружающего наброшенным ватным одеялом. Только чёрное в чёрном и опять чёрное. Место черноты с сердцем-ноутбуком, от которого всюду и везде порождалась опять же чернота, перерождающая черноту в черноту. Меня затягивало в неё, перерождало в черноту, чтобы заново переродить в такую же черноту. Затягивало и растворяло, закутывало чернотой.

И уже отсюда, из черноты, я увидела что-то серое, прошедшее сквозь мое плечо. Рука? Смазанный и колеблющийся серыми бликами силуэт — Оксана, всплыло воспоминание, пытался трясти меня за плечи, но серые руки беспрепятственно проходили через меня, не вызывая никакого отклика, никаких ощущений. И никаких чувств я не испытывала, лишь повинуясь вялым отголоскам былых интересов, я подняла руки и попробовала оттолкнуть приставучую фигуру, не дающую закуклиться в стазисе цифры — формулы — цифры. Руки прошли сквозь серый силуэт, заставляя его испуганно метнуться в сторону, а я по инерции повалилась вперёд, зацепив ногой чёрный провод, и выдрав его из разъёма. Провод мгновенно стал серым и проскочил прямиком через моё бедро, будто несуществующая струйка дыма. Я упёрлась руками в столешницу и вдруг поняла, что шум в голове стихает, и на экране ноутбука замедляется последовательность цифры — формулы. Одновременно с моих пальцев и корпуса компьютера начала сползать чернота, а чёрная сфера стала растворяться в окружающей серости.

Затем пробился звук: «…а…та…вета…Света…Светик!». Но я не обратила внимания, глядя на экран, где замер очередной столбец. И вдруг ноутбук отключился. Выключился, как обычно выключаются компьютеры, когда нет электричества или разряжается аккумулятор. В глаза резко, вызывая слёзы, ударил внезапно во всю силу вспыхнувший свет ламп, я машинально прикрылась рукой и с облегчение увидела, что она снова стала прежней, тёплой и живой рукой нормального человека.

— Света! — меня схватили и крепко встряхнули, аж голова замоталась. — Что это было?

Я нервно сглотнула. В голове роились мысли, просто кишели, и я озвучила первую попавшуюся, клацая зубами:

— Кажется, я выдернула кабель питания, вот он, — я кивнула на ноутбук, — и отключился. И перестань меня трясти!

Оксана прижала меня к себе и оттолкнула.

— Не пугай меня так! Я чуть с ума не сошла! Ты сперва серая-серая сделалась, потом почернела вся. Я ору, ты не слышишь, трясу — сквозь тебя руки проходят, и ты в какой-то темноте растворяешься, нет тебя и всё! А потом из этой темноты вдруг две чёрные руки проявляются и через меня проходят!

— Я знаю, — кивнула я. — Видела всё. Меня другое волнует, что это было? И почему прекратилось, когда я оборвала провод? Не мог же бук сразу разрядиться? Или мог, если…

Я задумалась.

— Ты чего замолчала? — требовательно поинтересовалась Оксана. — Продолжай, давай!

— По-моему, начала я, — подбирая слова, — бук был в какой-то чёрной… не дыре, нет. В другом мирке, который сам и создал. Но энергию он чёрпал отсюда, потому и свет едва горел, и мой комп работать отказывался — у нас розетка одна. Кстати, я вспомнила, у нас шефом действительно отдельное подключение к электросети, у остальных общее. — Может быть, зря я бросила электрика? — Другой мир, другие константы, он сразу и сдох, слава Богу!

— С этим понятно, — кивнула Оксана. — Хотя совсем не понятно. С чего ты взяла, что он провалился в другой мир, да ещё который создал сам? Как он его создать мог, что за «Матрица» в отдельно взятом офисе?

Я попыталась объяснить.

— Там, вокруг, когда я там была, всё чёрное, и чернота эта как какой-то объём, наполненный той же чернотой, и в ней другая чернота, и вне её — чернота. Но это не матрёшка, и близко нет. И, мне показалось, что эти объёмы могут увеличиваться, причём не вверх или вниз, они могут прорастать сразу и всюду в нашу серость. Счастье, что компу мощности не хватило!

Оксана открыла рот, закрыла, покашляла, переваривая услышанное, и спросила:

— А почему это у нас вдруг серость?

Что с неё взять?

— Оттуда всё здесь выглядит серым, — пояснила я. — И хорошо, что я там была недолго, там все чувства исчезают, становишься как машина.

Оксана фыркнула.

— Недолго? — Она сунула мне под нос свой сотовый. — Любуйся!

Три часа ночи! С ума сойти! Если к шефу в кабинет мы забрались в одиннадцать, ну, пока вскрыли кабель-канал, пока разбирались с проводами и выключателями… Всё равно получалось, что около трёх часов у меня вылетели в никуда. Здесь. ТАМ мне ничего не казалось, ТАМ не было чувств, ТАМ я даже по внутренним биологическим часам не могла сказать, сколько провела времени.

— Ладно, — сказала Оксана. — С последствиями худо-бедно разобрались будто бы. А в чём причина? С чего это вполне приличному компьютеру создавать собственную вселенную, да ещё и проваливаться туда? Чем ему наш мир не угодил?

— Не знаю, — протянула я. — Может быть, кто специальную такую программу запустил?

— Не слышала я о таких программах, — отрезала Оксана.

— Это не показатель, что не слышала. — Я рассердилась: ничего не предлагает, только критикует, Белинский! — Существует куча секретных разработок.

— И кто-то поставил такую шефу на компьютер, — Оксана кивнула. — Хотел, наверное, шефа в другой мир отправить. Стопудово — конкуренты!

Я вздохнула. Поражаюсь иногда легкомыслию подруг.

— Не помнишь, кто сказал, что если усадить за пишущие машинки ораву обезьян, то те, стуча по клавишам, целого Гомера наколотят, или Шекспира? Не помнишь? И я не помню, а жаль. Не Эйнштейн? В общем, я подозреваю, что наш компьютерщик — ты сама рассказывала? — накрутил что-то по пьянке, отсюда всё и пошло.

Подруга задумалась, забавно морща лоб. Я так и видела, как в голове её скачут мысли серыми такими импульсами.

— Вполне возможно, — признала она, наконец. — Сходится и то, что ноутбук у шефа тогда исчез, хотя, оказывается, он всё время здесь был. Хорошо, шеф не провалился. Сидел бы сейчас в твоей черноте и смотрел на нас серых.

— Не успел, наверное, — предположила я. — Куда он на другой день после перекура в баре отправился?

— Кровь сдавать, — хихикнула Оксана.

— Вот именно.

Я шагнула к столу, подняла ноутбук и с размаху швырнула на пол. Потом попрыгала по нему, старательно колотя каблуками, пока не взмокла. Прочные всё-таки корпуса у компьютеров. Закончив, я пошарила в столе, отыскала большой пакет и сложила в него останки. Повернулась к застывшей столбом Оксане.

— Больше никто никуда не провалится!

Оксана нервно сглотнула, с опаской косясь на меня.

— А как же познание нового мира? Наука не простит.

— А мы науке ничего не скажем.

Я окинула взглядом царивший вокруг разгром.

— Предлагаю по домам. Мы сегодня потрудились на славу. Крышку в кабель-канал завтра вставим, а уж всё остальное…

— Пусть уборщица убирает, зарплату отрабатывает, — поддержала Оксана. — Или шеф сам на сам субботник устраивает.

И мы отправились по домам.

Не знаю, как Оксане, а мне было хорошо: душу грело чувство выполненного долга перед человечеством.

Потому что некоторые изобретения надо не открывать, а закрывать. Закрыли бы, скажем, в своё время двигатель внутреннего сгорания, мы бы до сих пор на лошадях ездили, а они такие милые и фыркают. И на дачах бы бабушки сено выращивали и продавали вдоль дорог. И цены бы на бензин не росли. Представляете, сколько народ бы денег сэкономил? Сразу бы с бедностью покончили. Хотя, знаю я наше государство, оно бы и тут нашло, как из народа все соки выжать. Честное слово, хуже вампира какого-нибудь: те хоть крови нажрутся и в спячку на день впадают, а это круглосуточно сосёт и сосёт, и всё ради наш его же блага. А что в городах? Были бы не гаражи, а коняжи, ну, то есть, конюшни. А те, кто на лошадь не скопил, ездили бы на рикшах, это такие с педалями. Садишься в трамвай или в метро, а там позади человек пятнадцать педали крутят, ух, сколько рабочих мест — никакой безработицы. А в метро или электричках — так и вовсе пришлось иммигрантов ввозить. Кстати, и воздух был бы чище, а то хоть противогаз надевай. Правда, глянешь на некоторых, в основном, женщин, и думаешь, что они уже в противогазах, так лица накрашены. Да нет, мужики ничем не лучше, колючие и пахучие, особенно летними вечерами.

Вы два-три раза в день душ принимаете? Бочку с водой с собой, что ли, возите? Или на поливочной машине ездите, ну, которые улицы поливают. На «Лексусе»? Да что вы говор и те! Девушки так и прыгают, одна я такая? Вы бы видели, сколько девушек в мой трамвай прыгает, когда я на работу еду, — ни в один «Лексус» столько не влезет! Ни разу не ездили? Свозить вас на экскурсию? Я подумаю, Вася.

Кстати, что вы тут делаете, и почему я вам всё рассказываю? Я? Я просто в бар зашла текилы выпить. Меня только что шеф уволил, вот я нервы и успокаиваю. Не надо преувеличивать, всего-то третья рюмка. Да застукал меня, когда я крышку в кабель-канал вставляла, и разорался: кто, видите ли, у него бардак развёл в кабинете! Откуда я знаю, кто? Работать надо аккуратнее, и вообще, бардак — это дом терпимости. Я ему так и сказала. А он меня выгнал. Что мы всё обо мне? Вот вы, почему в баре с купальником и сок пьёте. Это извращение. Что значит, почему? Потому что стакан апельсинового сока здесь по цене такой же, как хороший коньяк в магазине. Никогда не задумывались? Вечно вы, мужики, ни о чём думать не можете, когда дело выпивки касается! Ну, допустим. А купальник зачем? На встречу собираетесь? С купальником? Ой, извините, забыла, это образец. У вас тут встреча со спонсорами, хотите филиал своей фабрики открывать? В баре? Нет, я не про филиал, я про встречу. А, вы уже с ними встречались, и теперь будете встречаться в неофициальной обстановке? Не думали, что все так сразу заинтересуются и не взяли в первый раз образцы? Этот образец? А какие брали? Модели? Не поняла, вы же купальники шьёте, причём тут модельный бизнес? Девушек, что ли , с собой возите? Как каких? Моделей? Модели катеров и парусных яхт? И у вас ещё верфь кроме фабрики? А купальники? Ну , что значит, дался мне этот купальник? Его я вижу, а яхты — нет. Сегодня посмотреть? Вы разве к нам на яхте приехали? Пришёл? Ладно, пришёл. Так купальники у вас — сопутствующие товары. Всё-всё. Больше о купальнике ни слова!

Уже и помещение под фабрику присмотрели? Вы когда приехали? Утром? Ну, вы и шустрый, как сперматозоид! Ой, извините, я хотела сказать, как СУ-27, это самолёт такой, очень быстрый. В помещении ремонт будете делать? И окна вставлять? Что? Хотите у нас заказ сделать? Да мне всё равно, меня уволили. Нет, конечно, могу с шефом познакомить… Минуту!

Никуда я не девалась, и вид у меня уже нормальный — не серый. Шефа я проверяла, успокоился или нет. Успокоился. Да я его со злости в черноту закуклила, чтоб орал поменьше. Только тут я его назад не вытащу, надо в кабинет идти, где я его зачернила. А я цифры на компе запомнила тогда, и теперь, когда их представляю, в черноту сразу погружаюсь. Ничего с ним там не случится, сейчас текилу допью и пойдём. Ага, как же, она денег стоит! Ну, что вы так побледнели? Подумаешь, рука сквозь рюмку проходит! Просто назад, в обычное состояние возвращаешься дольше. Вот, видите, беру. Сейчас, только мизинец из стекла вытащу, чтобы там не остался. Вот, вытащила. Потрогайте, рука уже нормальна, не чёрная . Ваше здоровье , Вася !

Всё, идёмте. Да. А как же ваша встреча? Вы отсюда их на яхту везти собирались? И позвоните, чтобы сразу туда ехали? Правильно, сами доберутся, дорогу спросят, если что. Язык, он не то, что до столицы украинского государства, куда угодно доведёт. Слушайте, если вы их к себе везти собирались, зачем с собой купальник в бар потащили? Расстаться не можете? Думали, кто-то не поедет? У нас в стране таких идиотов нет, точно вам говорю.

Да! Да! Он мне понравился, особенно после четвёртой рюмки. Ладно, давайте, на работе примерю, перед девчонками похвастаюсь. Только сразу предупреждаю, они тоже мерять будут. Не возражаете, но хотите посмотреть? Обойдётесь! Знаю я наших баб, сперва в купальнике покажутся, потом без него. Пусть сами по барам текилу пьют и с холостыми блондинами знакомятся, а то привык ли всё на халяву! На голубых яхтах с розовым купальником!