Черный махаон

9

Она поднималась в лифте, остро чувствуя голод и раздражение. Едва распахнув дверь, услышала шум воды в ванной и мятный аромат шампуня: Влад дома.

Данте уже растянулся на входе, сыто и сонно подмигнул и подозрительно принюхался. Яна покосилась на собаку, пристроила джинсовку на вешалку, сама опустилась на круглый пуф под зеркалом, уставилась в пол. Что-то гадкое шевелилось в груди, растекалось бесформенной жижей, едкой, колючей и злой. Что-то, что заставляет ее снова и снова возвращаться к рубашке мужа, остро пахнущей чужими женскими духами.

Лабрадор сочувственно вильнул хвостом, положил лобастую голову на колени, подставил макушку для рассеянных ласк.

Из ванны выглянул муж:

– О, Янка пришла! – странная привычка говорить о ней в третьем лице. Мокрая рука высунулась в коридор: – Данте, ты только что гулял, имей совесть! Янка, дай полотенце!

Яна встала, подошла к встроенному шкафу, вынула полотенце, красное, с золотистой колючей отделкой, которое муж терпеть не мог. Маленькая, но все же месть. Сунула в протянутую руку, не дожидаясь возмущений, прошла в кухню.

Секунда у окна, чтобы собраться с мыслями. Чтобы собрать себя.

Хлопнула дверь ванной. Спустя пару минут Влад заглянул в кухню:

– Короче, Жданов сволочь мерзопакостная, – с порога начал рассказывать он. – Контрактом по стадиону делиться не хочет ни в какую. Прикинь, Янка, я ему уже субподряд предлагаю и персонал на стаффлизинге. Это ж охренеть какое предложение – ни налогов, ни геморроя, все на Влада Петрова можно спихнуть. А он уперся рогом, и ни в какую.

Он распахнул дверцу холодильника, достал банку кефира. Сел за стол, придвинул к себе вазочку с сушками, откупорил банку и жадно отпил прямо из горлышка.

– Я с этим стадионом точно почки посажу, – вздохнул Влад, сунул в рот горсть сушек.

– Не таскай, – Яна отобрала вазочку, переставила на подоконник. – Я котлеты купила, будешь?

– Буду котлеты, – Влад задумчиво уставился в пластиковую поверхность стола, уперся локтями. Он еще не старый, ее Влад. Немного начал лысеть, но в целом еще очень даже в форме. Серые глаза, внимательные, ласковые. Теплые руки, мягкие и заботливые. Ей с ним хорошо. Это она повторяла себе как мантру всякий раз, когда в душе селилась вот такая же мерзкая жаба, как сейчас.

Поставив сковороду на плиту, включила конфорку. Рядом пристроила кастрюльку для макарон.

Муж так и сидел за столом, задумчиво крутил в руках бутылку с кефиром. Яна подошла сзади, погладила по коротко стриженному затылку, чуть помассировала плечи, обняла. Влад перехватил ее руки, перевернул запястье, щекотно чмокнул.

– Не надо, Янка, не хочу ничего. Жрать и спать только хочу. Устал как собака.

Яна отстранилась. Невесомо похлопала мужа по плечу. Достала из шкафчика большую белую тарелку. Горкой выложила макароны, присыпала сверху черным свежемолотым перцем. Два малосольных огурца из супермаркета, две котлеты. Пуговками кетчуп по краю тарелки. Все, как он любит.

Влад все это время молчал, смотрел в пустоту перед собой. На тарелку среагировал равнодушно, методично отламывал вилкой куски котлеты, сердито жевал.

Яна пододвинула ему нож и стакан с томатным соком. Он никак не отреагировал, будто даже и не заметил, погруженный в свои мысли.

– Ирка говорит, что у нее все хорошо, – Яна попробовала отвлечь его. – Отчиталась, что лекарства пьет, ничего не болит.

Муж безучастно кивнул, отправляя в рот последний кусок котлеты:

– Большая девка-то у нас, – решительно отодвинул от себя пустую тарелку, встал. – Все, я спать.

Пару лет назад бы чмокнул в макушку. Сейчас отрешенно похлопал по плечу.

Прикосновения бывают разные. Одни обжигают, пробивают до дрожи, до полуобморока. До сдавленного свиста из легких. Другие – как урчание новорожденного котенка – ласкают, но не греют. Прикосновения Влада – как пуховый платок. Под ними уютно, от них тепло, но мысли уносятся прочь, а в груди становится тихо-тихо.

Яна помыла посуду, разобрала счета.

Набросала дочери сообщение, рассказала, что у них с папой тоже все хорошо.

Перед глазами промелькнул и погас пронзительно-ясный взгляд и такая земная улыбка. Парень с непроизносимым именем, странный, не укладывающийся в рамки и стереотипы. Стремительный и смелый.

«Все хорошо, – повторила себе, как мантру. – Все это стоит того, чтобы беречь и сохранять».

Под сердцем стало холодно и тоскливо. Что-то происходит. Что-то произошло. Но до нее пока доносятся только отдаленные раскаты и малиновые вспышки молнии из-за линии горизонта. Что бы это ни было, она знает, как с этим поступить.

Она расставила грязную посуду в посудомойке, засыпала порошок. Дождалась, за глухой пластиковой крышкой загудит вода. Без колебаний прошла в спальню, достала из ящика для грязного белья сверток мужниной одежды. Сунула в пакет для мусора и поставила перед выходом, предварительно плотно, с остервенением, завязав. Посмотрела на него победно.

Вот так-то лучше. Никаких следов. Никаких сомнений. Никакой грозы.

Вышла на балкон.

Залив давно спал. Притихли причалы. Тонкой оранжевой линией пролегли вдоль берега косые лучи прожекторов и маяка. Перемигивались с проблесковым огнями заходящих на посадку самолетов. Густой черной смолой вода ловила лунный свет, переплавляла его в тягучем вареве и превращала в придонные камни. Задумчиво выбрасывала на берег. Завтра придут на берег мальчишки, зашвырнут их снова на глубину. И так будет до тех пор, пока камни не перетрутся в песок.