Черный треугольник

Глава 2

– Ты меня тревожишь не на шутку. Какой-то сам не свой. Дома не ночуешь. Выглядишь как привидение. – Варя критически оглядела меня с ног до головы – помятого, небритого и совсем непрезентабельного. Раздумывала сейчас, наверное: и зачем ей такое сокровище? Хотя нет, не раздумывала. Потому как я действительно сокровище – ну, конечно, с большой натяжкой и под определенным углом зрения.

Вернувшись с ратных подвигов, нашел я родную жену в специальном помещении областной больницы номер один, где она закладывала в автоклав хирургические инструменты с целью их стерилизации для последующего рассекания и сшивания человеческой плоти. Работа такая. Кто-то людей дырявит, как я. Кто-то сшивает, как Варя. И все в рамках одной семьи. Диалектика, однако. Единство и борьба противоположностей.

– Работа заела, – виновато развел я руками. – Ночная смена. Как говорится в народе – работа огородная, да слава всенародная.

– И много славы наработал? – улыбнулась Варя, раздумавшая пилить меня за то, что исчез, ничего не сообщил и шатался неизвестно где.

– Да какой там, – махнул я рукой. – Одни расстройства и никаких лавровых венков.

– Давай чаем тебя напою с бутербродами, герой, – сказала жена.

Автоклав запищал. Варвара достала и разложила угрожающего вида инструменты. Водрузила их на положенное место. И мы отправились в ее сестринский кабинет.

Вскоре я сидел за раскачанным металлическим столиком. Вот сколько уже Варя сменила больниц, а столики везде такие – металлические и раскачанные. И чай все такой же из ее рук – с волшебным ароматом и изумительным вкусом. У нее вообще все получается на пять баллов, о чем я, закоренелый троечник, могу только мечтать.

Всегда, когда я вот так сижу, мелкими глотками глотаю ароматный чай, а Варя смотрит на меня своими бездонными глазищами, тут и снисходит истинное умиротворение. Все проблемы будто отдаляются, усталость отступает.

А вымотался я прилично. Бог с ней, с бессонной ночью. Даже риск, опасность и труп на полу не так действовали. Но последовавшая, казавшаяся бесконечной, суета с формальностями. Рапорта, осмотр места происшествия… Ух, врагу не пожелаешь. Да и некий шок от увиденного тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Я с удовольствием балуюсь чтением легкой беллетристики. Особенно будоражат кровь разные готические романы, которые были модными перед самой революцией, и до сих пор ими завалены букинистические лавки. А в этой литературе любимая тема – всяческие темные ритуалы. Именно такие – с пентаграммами, малопонятными значками и человеческой кровью. Конечно, драматизм и эффекты, которые больше годны для кино, я люблю. И, читая про ужасные кровавые действа, я бы непременно был доволен таким поворотом сюжета, ведущим к раскрытию страшных потусторонних тайн. Только вот это был не готический роман, и кровь пролилась настоящая. До сих перед глазами тело юнца, которого прокололи кинжалом, как какую-нибудь редкую бабочку иголкой. И появившиеся в связи с этим тайны вовсе не звали в романтическую даль и к волнительным приключениям, а легли тяжелым грузом на мои плечи, потому что искать ответы предстоит мне. И не факт, что это вообще удастся. Как говорят, жди ответа до лета.

После обнаружения нами тела началась толкотня, как в очереди за хлебом. Незамедлительно возникла масса народа. Тут тебе и милицейский наряд, и дежурный из нашего постпредства, и следственно-оперативная группа из сотрудников угрозыска и следователя прокуратуры. Криминалист добросовестно щелкал фотокамерой с магниевой вспышкой, а потом опылял поверхности порошками, пытался перенести на дактилоскопическую пленку Рубнера следы пальцев рук. Энергично, как тигр в клетке, мерил шагами пространство как всегда выглядящий веско и благородно Вениамин Ираклиевич Яцковский, роняя время от времени свое весомое судебно-медицинское слово.

Судмедэксперт Яцковский – это вообще отдельная тема. Я знал его достаточно хорошо. Он работал хирургом, и Варя, не раз бывавшая у него операционной сестрой, утверждала, что специалист он очень сильный. Заодно по совместительству он подрабатывал в отделе судебных экспертиз. Так что время от времени мы с ним встречались в больнице номер один и на местах происшествий. Был он высок, атлетичен, статен, вальяжен, полон снисходительного мужского обаяния. Женщины в его присутствии таяли как воск. А во мне поднималась иррациональная волна ревности, когда я думал, что как воск может растаять и моя Варвара. Хотя, конечно, волновался я зря. Ревность – чувство реликтовое. А если твоя женщина растает при виде фактурного самца, ну, значит, такой у нее выбор и ты в ней ошибся. Но только не ошибся я в Варе ни на йоту и знал это наверняка.

– Причина смерти – колотая рана, – диктовал бодро и быстро, как заведенный, Яцковский. – Жертву оглушили ударом по голове, тупым тяжелым предметом. Мне кажется, что били кулаком. Для этого нужна приличная физическая сила, чтобы в лоб сшибить. После этого уложили, придав нынешнюю позу. И пришпилили одним очень сильным ударом. Пробить сразу книгу и грудь – это постараться надо. Красиво сделано. – Он аж причмокнул.

Я не раз замечал, что он как-то преображается, когда осматривает безжизненные тела. Что-то хищное, мутное и слегка безумное возникает во взоре, как у большинства патологоанатомов и хирургов, считающих человека лишь машиной, притом с коряво подогнанными и изношенными деталями.

– Кроме того, что убийца здоров физически, что можете сказать? – спросил я.

– Могу сказать, что такого я за почти пятьдесят лет своей жизни не видел…

При тщательном осмотре места происшествия картинка стала в целом понятной.

Мы были уверены, что из винного склада имеется всего лишь один выход. Но оказалось, что под комплексом строений существует запутанная система подвалов, которыми и воспользовался убийца. Почему бы ему не заявиться, как приличные люди, через парадное? Или засек нас?

Убийца с жертвой встретились на складе. Потом произошло страшное. Интересно, расправа была запланированная или спонтанная?

Убитый – невысокий сухощавый парнишка лет, думаю, двадцати, с мозолистыми руками, свидетельствующими о привычке к тяжелому физическому труду. Никаких документов или предметов, позволяющих установить его личность, при нем обнаружено не было. Кто это такой, откуда взялся?

И книга на его груди. Она была старинная, без кожаной обложки, рукописная, а не напечатанная, всего на несколько десятков листов. Ей минимум лет двести. «Книга толкований». Как я понял, переписанные от руки избранные места творения протопопа Аввакума. Вещь, в общем-то, не редкая, но в связи с возрастом относительно ценная. И не заслужившая, чтобы ее проткнули кинжалом.

Я отхлебнул чая, встряхнул головой, отгоняя еще свежие воспоминания и пытаясь переключиться с рабочего ритма на ритм душевного отдохновения. Но произошедшее меня не отпускало и тянуло за язык, притом так, что противостоять этому было невозможно. Мне хотелось высказаться. И чтобы кто-то посочувствовал моим трудностям. А кто умеет сочувствовать лучше, чем Варя? В этом деле она истинный профессионал.

– С твоим хирургом работали, – сказал я, прихлебывая чай.

– Что, убили кого? – встревожилась Варя.

Напускать туману и делать из всего тайну смысла не было. Все равно вскоре весь город будет знать и полниться слухами. И я выложил ей коротко, без подробностей, наши похождения на винном складе.

Она изумленно смотрела на меня. А потом воскликнула:

– Жертвоприношение!

– Думаешь?

– Саша, это классическое жертвоприношение!

– Кого вы тут в жертву приносите! – послышался громовой голос.

И на пороге возник Богдан Чиркаш собственной персоной. Заведующий идеологическим отделом обкома, пламенный оратор и вечный пациент горбольницы номер один. Раскатов, поднаторевший давать всем прозвища, именовал его Идеологом.

– Пока что только примеряемся, – шутканул я в ответ и тут же прикусил язык, потому как шутки до Чиркаша доходят с трудом, зато бдительная чуйка у него работает постоянно и в форсированном режиме.

– Это ты, Александр Сергеевич, про находочку вашу ночную? – без приглашения приземлившись на стул, который заскрипел, готовый развалиться под тяжестью тела, спросил Идеолог.

– Вы-то откуда знаете? – насупился я.

Не то чтобы я недолюбливал Чиркаша, но его присутствие создавало массу неудобств. Его было слишком много. С его приходом, здоровенного, пузатого, напористого, сразу становилось тесно. Он излучал неуемный оптимизм, гармонично сочетающийся с крайней подозрительностью и гипертрофированной пролетарской принципиальностью, а также бескрайнюю твердокаменную самоуверенность.

– Так мой долг партийный – такое раньше всех узнавать. Что обо всем этом думаешь? – пристально посмотрел на меня Чиркаш, так что я отставил чашку. Допивать чай как-то расхотелось.

– Рановато выводы делать, – произнес я. – Скорый поспех – людям на смех.

– Попомни мои слова – это старообрядческая гниль, – сел на своего любимого конька Чиркаш. – Это от их религиозного мракобесия все зло у нас. Пока не выжжем эту скверну, так и будут дела нехорошие твориться.

Я только пожал плечами. И поспешно распрощался, сославшись на неотложные дела. А Варя принялась за пациента. Чиркаш три раза в неделю ходил к ней на процедуры. У него были большие проблемы со спиной после белогвардейских застенков. И в рабочем состоянии его поддерживали медикаментами и массажем.

С досадой отметил, что короткий разговор с Идеологом уронил мое ставшее было выправляться настроение. Ладно, бог с ним. У меня и правда сегодня еще кое-какие неотложные дела. Только освободившись с места происшествия, я подал условную весточку о срочной встрече с осведомителем Пономарем. И теперь мы должны были увидеться в укромном месте, на Спасской улице, вдали от чужих глаз.

Туда я и отправился, выйдя из больницы. И по мере приближения к цели, под стук трамвайных колес и в непередаваемом коктейле запахов, шума и тесноты деревянного вагончика, на меня накатывало все более дурное настроение. Я осознал, что холодное ощущение смерти за моей спиной вовсе не ушло. А только становилось сильнее. Я будто ступал на тонкий лед…