Черный зверь

* * *

Сергей вошел в полутемный зал, остановился и попытался отыскать ее взглядом. Рядом, по левую руку тихо звучал со сценки джаз. Почти все столики пустовали. За стойкой бара сидели несколько человек, а бармен, разумеется в белой сорочке и бабочке, лениво протирал стаканы.

В клубе было только четыре девушки. Вернее, одна была уже не совсем девушкой — женщина лет тридцати пяти, с густыми рыжими волосами и яркими губами. Она отпадала сразу. Еще одна, длинноногая и длинноволосая, скучала за столиком, но она не подходила по росту. Оставались две: миниатюрная куколка-блондинка и примерно того же роста невзрачная шатенка в серой кофточке. Что за удовольствие — к такой невзрачной внешности еще и надевать всякие серости? Видать, она. Сергей направился к бару. А, собственно, чего он ожидал? Уж не той ли куколки?

Джаз затих. Обгоняя Сергея, со сцены сбежал длинный патлатый парень и подсел к шатенке. Та томно-страстно приникла к его губам. Упс! Сергей замер в нерешительности. Он еще не верил произошедшему. Неужели!..

Он подсел к куколке.

— Девушка, простите за идиотский вопрос… Вы — Альберта Вагнер?

Куколка посмотрела на него. У нее было удивительно правильное, но какое-то слишком взрослое лицо. А серые глаза… Они смотрели как-то странно. Что-то в них было… Вернее, наоборот. В них просто чего-то не было. Не хватало чего-то, что казалось Сергею очень важным в человеческом взгляде.

— А вы — Томас?

— Ну, слава богу! — вздохнул Сергей. — Позвольте сделать вам комплимент — вы чертовская красавица! Зачем же вам понадобились эти знакомства через Интернет?

— Слушай, — девушка не отреагировала на его комплимент, — в письмах мы были на «ты»… Может, и в жизни сразу перейдем?

—О'кей. Зачем же тебе это понадобилось? Неужели такая красавица никого не может себе найти в офф-лайне?

— Мы, вампиры, любим риск, — сохраняя серьезное выражение лица, ответила девушка. Но в ее глазах мелькнули лукавые искорки. Сергей догадался, что ей хочется продолжить игру. Что ж, полутьма клуба как нельзя лучше подходила для вампирских свиданий.

— Да… — Сергей оглядел небольшой зал. — Риска в нашей жизни не хватает. Скука. — Он поглядел на стакан девушки. — Что ты пьешь?

— Джин с тоником, — ответила она. Эта девушка, она держалась сейчас совсем не так, как в их письмах. Сергей пытался уловить в ее голосе, манере поведения хоть что-то дружелюбное, какие-то теплые нотки. Но она словно задумалась о чем-то, и общество Сергея мешало этим ее мыслям.

— Бармен! Бокал «Хольстена» будьте любезны.

Сергей промочил горло и снова посмотрел на девушку. Она, завесившись золотистыми волосами, казалось, не стремилась поддержать беседу. Интересно, как ее зовут на самом деле? Сергей понимал, что Альберта Вагнер — вымышленное имя. Выходило, он не знал даже, как ее зовут. Он не знал о ней ничего, кроме этой игры в вампиров.

— Скажи, как тебя зовут? — тихо спросил Сергей. Он решил, что не будет робеть и держать дистанцию. Пускай они не знакомы, это даже к лучшему. Может, она решит открыться незнакомому человеку. Он был почти уверен — у нее какая-то проблема.

— Меня? — переспросила она, будто Сергей мог обратиться к кому-то еще. — Лиза. Меня зовут Лиза. Да ведь и тебя зовут не Томас?

— Нет. Меня зовут Сергей.

— Очень жаль. — Лиза вздохнула, но Сергею показалось, что она потеплела. Джаз зазвучал снова. — Скажи, тебе нравится эта музыка? — вдруг спросила Лиза. Сергей прислушался. Ему не часто доводилось слушать живой джаз, хотя он вполне мог себе это позволить.

— Да. Это очень красивая музыка. — Он отыскал патлатого на сцене (тот играл на саксофоне) и подумал, что ведь его вполне можно любить за одни только звуки, которые он извлекает из своего инструмента, и не обращать внимания ни на сальные волосы, ни на длинное некрасивое лицо.

— А что для тебя самое прекрасное в жизни? — спросила Лиза. Забавно, подумал Сергей, она и в жизни такая же любопытная. Причем любопытство это — особого рода. Она любила спрашивать о нем. Но о себе рассказывала очень мало.

— Сложно сказать, что для меня самое прекрасное. Есть, например, прекрасная музыка. Я не могу равнодушно слушать Гершвина — это просто чудесная музыка. — Сергей улыбнулся, глотнул пива и посмотрел на Лизу. Она действительно была очень красива, и он хотел сказать ей это. Но почему-то не стал. Вместо этого, словно читая стихи, он произнес: — Прекрасен лес, летний, но с маленьким оттенком осени, с утренними лучами солнца, пробирающимися между листьев, с прохладным запахом коры и мокрой травы. Когда мне в жизни не хватает прекрасного, я иду в лес, просто так, забираюсь подальше, прислоняюсь спиной к дереву и стою, слушаю, дышу, наслаждаюсь. Прекрасны грезы, где летаешь или падаешь в бездну. Слава богу, в нашей жизни еще хватает восхищения и радости. И содержимое черепной коробки до конца не испортилось.

Лиза улыбнулась:

— Ты ведь обязательно спросишь меня, почему я выбрала именно тебя из тех десятков писем, которые мне пришли. Я тебе сразу отвечу: потому что ты забавный.

— Спасибо… — с каким-то смешанным чувством отозвался Сергей.

— Нет, правда. Не обижайся. В наше время крайне редко можно встретить людей, способных поговорить не только о погоде, сексе и политике. Иногда мне даже начинает казаться, что таких людей вообще больше нет.

— Очень рад, что разубедил тебя в этом. Скажи, а что для тебя самое прекрасное в жизни? У тебя ведь наверняка есть свой ответ на этот вопрос.

— Конечно. Для меня самое прекрасное в жизни — это жизнь.

— Хорошо сказано. Главное, верно.

— Ты не представляешь себе насколько. Тебе никогда не хотелось жить вечно?

Сергей усмехнулся. Вот так вопрос!

— Никогда об этом не думал. Это очень сложный вопрос.

— Вот так так! — На лице Лизы отразилось любопытство.

— Ну, знаешь… — смутился Сергей. — Бессмертие, оно разное бывает.

— Возьмем классическое бессмертие.

— А что, и такое бывает? — весело спросил Сергей. Он был рад, что Лиза разговорилась и отвлеклась от своих мыслей.

— Я имею в виду то, при котором ты навсегда останешься таким же молодым, как, например, сейчас.

— Да это, в общем, не важно. Когда заранее известно, что умрешь, к смерти как-то легче относишься. А когда ты знаешь, что если не подставишься под пулю, не попадешь под машину, не отравишься грибами, то будешь жить вечно… Представь, что будет с таким человеком? Он превратится в какого-то паука, в подвальную крысу, в зверя, который будет бояться любого движения, любого действия. Я, знаешь, предпочитаю как у Горького. Лучше меньше, да лучше.

Лиза молча слушала. Она смотрела на Сергея каким-то странным взглядом, в котором перемешались уважение, зависть и непонятного происхождения жалость.

— А если это бессмертие — абсолютное? — спросила она.

— То есть?!

— То есть совсем абсолютное. — Ее голос приобрел какую-то тональность, от чего Сергей наклонился к ней ближе и стал слушать еще внимательнее. — Когда ты не можешь отравиться, даже съев столовую ложку цианистого калия. Когда ты можешь спрыгнуть без вреда с десятого этажа. Когда ты можешь пережить автоматную очередь.

— Ну, это совсем меняет дело, — сдавленно произнес он. — А к чему ты все это спрашиваешь?

— Что бы ты тогда стал делать с отпущенной тебе вечностью?

Сергей, не задумываясь, ответил:

— Первым делом объехал бы весь свет, посмотрел другие страны. Потом изучил бы все языки и прочитал всю мировую литературу. Потом взялся бы за театр, живопись, музыку. Потом за науку…

— А потом?

— А потом? — Сергей улыбнулся. — А потом — все. Понимаешь? ВСЕ. Я стал бы богом.

Лиза вздохнула:

— Просто все у тебя. А как же люди, которые становятся дорогими тебе, живут с тобой рядом? А ты не можешь позволить себе даже пробыть с ними больше десяти лет. А любовь, которая для тебя более чем конечна, — всего лишь точка на прямой?

Сергей задумался:

— Ты права, но лишь отчасти. Это неизбежно в любом случае. Пусть не через десять, через двадцать, через пятьдесят лет, но мы все равно уходим из жизни друг друга. А любовь… Но разве в смертной жизни не происходит то же самое? Это печально, конечно. Но это — светлая печаль. Она придает смысл бессмертию. Она придает ему, если угодно, вкус. Эта печаль — выкуп за вечную жизнь. Так должно быть, по-моему. Нужно научиться ценить и это. «Коль души влюблены, им нет пространств; земные перемены что значат им? Они, как ветр, вольны…»

Лиза вдруг взяла его за руку и тихо прошептала:

— Спасибо…

Сергей вздрогнул. Он не понял сути этого жеста. Но он почувствовал настоящую благодарность. И посмотрел Лизе в глаза. В них по-прежнему не выражалось ничего.

— Понимаешь, этот вопрос очень важен для меня, — сказала она уже обычным голосом.

— Почему? Уж не собралась ли ты стать бессмертной?

— Я? — Лиза тихонько рассмеялась. — Я — нет.

Она соскочила с табурета.

— Поехали к тебе.

— Как?.. — удивленно пробормотал Сергей. — Вот так, сразу?

— А чего тянуть-то, изумительный ты мой?

А действительно, подумал Сергей. Чего тянуть? Он встал с табурета, и Лиза взяла его под руку.

Сергей отпер дверь и пропустил Лизу вперед. Она вошла в темноту, и он закрыл за ними. В темноте они стояли с минуту — ему отчего-то не хотелось включать свет. Но долго так продолжаться не могло. Он привычным движением нащупал на стене выключатель. Вспыхнул свет, осветив большую гостиную — в его квартире не было прихожей.

— А у тебя очень мило. — Лиза огляделась.

— Можешь не разуваться, — сказал Сергей, хотя ему очень хотелось увидеть без обуви ее стройные ножки. И Лиза, словно уловив его желание, наклонилась и скинула туфельки. У нее оказались маленькие, очень правильной формы ступни. И Сергея это вовсе не удивило.

— Кофе хочешь?

— Ага. — Лиза упала в большое плюшевое кресло и бесцеремонно положила ножки на низкий журнальный столик. Сергей подумал, что фигурка у нее, конечно, идеальная, но какая-то… детская, что ли. Нет, грудь, бедра — все было более чем. Может быть, контраст со взрослым лицом?

Когда Сергей вернулся, Лиза уже перебралась на диванчик, а ножки поджала под себя. Он поставил поднос с дымящимися чашками на столик и присел рядом. Он очень сильно волновался, хотя в то, что между ними что-то произойдет этой ночью, не верил.

— Сколько там времени? — спросила Лиза. Сергей поглядел на наручные часы;

— Да уж за полночь. Ты торопишься? Тебя отвезти?

— Вот еще! — отозвалась она и быстрым движением обняла его, ища своими губами его губы. Сергей машинально закрыл глаза и ответил на поцелуй. Это длилось больше минуты: Лиза изумительно целовалась, и он чувствовал, что поцелуй может длиться бесконечно. Он открыл глаза, чтобы на секунду взглянуть на ее лицо, и встретился с ее взглядом. Лиза не закрывала глаза, целуясь. Ну и что, подумал он, за-г вороженный мерцанием серых хрусталиков. И в следующее мгновение почувствовал, что у него кружится голова.

Сергей упал на диван, словно в какой-то истоме или внезапно опьянев. Для него перестало существовать что-либо, кроме ее губ и ее рук. Эти руки раздевали его, а губы целовали его тело. Он пытался отвечать на поцелуи, и иногда его горячие губы соприкасались с холодной кожей Лизы. А потом свет перемешался с тьмой, звуки с тишиной, и Лиза растворилась в этих ощущениях. Он не почувствовал только Дного: как Лиза приникла к его артерии на шее своим ртом, впилась будто ставшими ярче губами в кожу, а зубами осторожно прокусила. Сергей ощутил где-то на вершине сознания маленький укол, но сам он находился гораздо глубже. Еще через секунду он совсем потерял сознание. Последнее, что уловил его мозг, это раскаленные угли, прижатые к его шее. Ее губы.

Губы. Толстые и противные на вкус. А может, и не губы вовсе, а язык. Высохшее горло, тупая резь в башке. Подсохшая, сладковатая слюна в уголках рта. Узнали? Ага, он самый и есть. Запой.

Я с ненавистью продрал глаза. Нестерпимо хотелось в туалет. Но для этого необходимо выбраться из постели. Под одеялом тепло, а снаружи холодно. А может, ну его? Сделаю прямо здесь. Нет, Мокро будет. Что лучше — холодно или мокро?.. Или, в принципе, можно на пол. Нет. Вонять будет. А не все ли равно?

Ладно. Надо вставать. Итак, три-четыре! Я сильным движением руки отбросил одеяло. То есть попытался отбросить — рука дернулась и осталась лежать, где лежала. Ноги тоже слушаться не хотели. Зато хотелось в туалет все сильнее. Тогда я решил пойти на радикальные действия — напрягая все мышцы одновременно, я судорогой сбросил себя с дивана. Вот так! Прямо мордой об пол! Зато как в голове сразу посвежело!

Опираясь на все, что только можно, цепляясь за стены, я, как раненый красноармеец, припадая на обе ноги, добрался до вожделенного санузла. Судя по лужицам вокруг толчка, когда-то я уже пытался справить нужду, но не слишком успешно. Так и есть — ширинка расстегнута. В этот раз нужно получше прицелиться.

Вот так… Уф! Как хорошо!.. Я посмотрел на свой орган и неожиданно произнес, обращаясь к нему:

— Вот видишь — когда тебе надо, я встаю!..

Пытаясь побороть приступы внезапного и тупого смеха, я оперся о стену и застегнул ширинку. Ох… Умыться, что ли?

Из зеркала над раковиной на меня смотрел какой-то неандерталец. Впрочем, неандерталец — это много. Гиббон. Макак суматранский, страдающий болезнью Дауна. Господи, и с таким лицом придется выползать на улицу! А не выползать нельзя — водяра иссякла, И жрачка, кажись, тоже.

Я переместился на кухню и среди выстроившейся батареи «Смирновок» попытался отыскать непустую. Фигли. Тогда я стал по очереди переворачивать их кверху дном над немытой фарфоровой чашкой в красный горошек. Закон гласит: из пустой бутылки можно накапать еще сорок капель. Семь помножить на сорок — это будет… Двести восемьдесят. Уже кое-что.

Но двести восемьдесят капель мне выжать из тары не удалось. Испарилось все за ночь. Закрывать надо бутылки. Да хрена ее закроешь после пол-литра, когда свои пальцы с трудом видишь, не то что крышку. Да и на фиг ее закрывать, пустую…

Значит, все-таки придется идти. На холодильнике я наскреб кое-какую мелочь, мятые бумажки — последнюю наличность, оставшуюся с прошлого похода в магазин. В прихожей я еще раз окинул себя взглядом. Небритая рожа, мятая одежда, в которой я сплю, мутный взгляд, шаткая походка, вибрирующие конечности — типичный советский алкаш. Только авоськи с «посудой» не хватает для полноты картины, В таком виде лучше сидеть дома. И буду сидеть, вот только запасусь горючим. А вообще, кому какое дело, как я выгляжу? Хочу — пью, хочу — колюсь, хочу — вообще из окна бросаюсь! У нас демократия и свобода личности!

— А кому какое дело?! — крикнул я и прислушался к звукам своего голоса. Затем открыл дверь и вышел на лестницу.

Август перевалил за середину. Про жару давно уже забыли, зато дожди шли совсем по-осеннему. Обходя огромную лужу у подъезда, я почувствовал приближение жажды. Глядя на воду, хотелось пить. Но не воду, разумеется. Я ускорил шаг.

Самое лучшее в нашем чертановском магазинчике — это винно-водочный отдел. Красота! Фирма! Бутылки стройными рядами — ей-ей, солдаты на параде. Я вообще-то человек мирный, но такие парады люблю. И была бы моя воля — командовать парадом оставил бы бутылку «Смирновки». Настоящий боевой генерал! Жуков на белом коне!..

Молоденькая продавщица встретила меня сочувствующим взглядом. Вот этого не надо. Этого я не люблю, особенно сейчас. Никто тебе, киса, права на такой взгляд не давал. Даже то, что мы с тобой кадрились еще недавно. Напоминаешь ты мне того бодренького двадцатичетырехлетнего паренька, которого я всеми силами забыть пытаюсь. Не смотри на меня так, киса. А то… обижусь.

— Три… Нет, четыре «Смирнова», — процедил я, выгребая на прилавок деньги. Типичные алкашеские деньги — мятые и грязные. Все должно быть в одном стиле — и рожа, и одежа, и деньги.

Девушка молча достала водку. Приласкав прохладные бутылки руками, я еще сильнее захотел пить. И башка разболелась. Теперь быстренько хлеба и колбасятины купить — и домой.

Я со свойственной лишь запойным пьяницам вихляющей проворностью забежал в продуктовый отдел, покидал все в полиэтиленовый мешок и заспешил домой. Ну, вот и все. Никаких больше сочувствующих и презрительных взглядов, никаких флюидов. Сейчас приду, натрескаюсь — и нирвана!.. Я так торопился, что решил не обходить лужу.

Вода скопилась в большой выбоине. Я про нее совсем забыл, хотя была она в асфальте уже больше года. Полет мордой вниз был мучительно медленный. Реакция старого тэквондиста подставила руки, чтобы самортизировать падение, пакеты выпали, и бутылки с веселым звоном дополнили своим содержимым лужу.

— Блядь, — коротко сказал я. Вода в луже была какой-то солено-горькой, и водки в ней совсем не чувствовалось. Хлеб намок и раскис, а колбаса погрузилась в воду как затонувшая подводная лодка. Я немного посидел на бордюрчике, приходя в себя, потом поднялся и, оставляя после себя мокрые следы, потащился в дом. Такой трагедии в моей жизни не случалось уже давно. С тех пор как Настя застрелилась. К счастью, эта рана заняла в сердце всю доступную площадь, так что для новой места уже не было.

Захлопнув ногой дверь, я, не разуваясь, направился в ванную. Там я разделся, побросал все грязное шмотье, даже кроссовки, в таз и упал в пустую холодную ванну. Вода набиралась быстро и была очень горячей. Но мне это было уже по фигу.

Господи! Ну за что ты меня так ненавидишь?! Я же ничего плохого не успел еще сделать в своей жизни! Ну грешил по мелочи, ну пил, курил, спал с кем попало — а кто без этого? Но ведь друзей не предавал! Сукой и падлой тоже вроде никогда не был. Так за что же ты меня так? Эх, ты… Хоть бы водку оставил…

Тут до меня дошло, что денег больше нету. Даже если я решусь сходить в магазин еще раз, то купить новую порцию мне будет уже не на что. Может, занять у кого-нибудь? Винни-Пуху позвонить? Нет! Чтоб он меня таким увидел?! Лучше уж сдохнуть!

Кстати! Неплохая идея! Интересно, как оно, на том свете. В рай меня, конечно, не пустят, так хоть в ад попаду. Какое-никакое, а разнообразие. Может быть, с Настей увижусь. Ей вроде тоже в рай не полагается. Моя любовь туда вместо пропуска вряд ли сгодится.

Обстановка сама подсказывала способ. Я поглядел на свои запястья. Чем бы их?.. Вроде полагается бритвой, да где ж я ее возьму, опасную-то? Может, за ножом сходить? Не-а, лень. И холодно.

Я приподнялся и взял с полочки одноразовую «БИКов-скую» бритву. С трудом отломал ручку. Ногтем поддел пластмассовое крепление…

— Блядь!

Лезвие выскочило, распоров палец. Черт, вот не везет так не везет! Хотя бритвочка-то острая, сойдет.

Из-за густого пара видно было плохо. Шумела вода из крана. Тонкое лезвие в пальцах гнулось, норовило выскользнуть, но вены резать не хотело. Вода давно порозовела от крови из пальца, но цвет был какой-то бледный, Должен быть гуще, насыщенней. Сейчас вот мы…

Я с размаху полоснул лезвием по запястью. Закапало. Как хорошо, что боли нету. Хорошо так. Вторую надо бы.

Кто-то отобрал у меня лезвие, выключил воду и стал вытаскивать из воды. Голова кружилась, я соображал плохо и ничего не видел из-за какой-то мути в глазах, кроме красных точек.

— Господи, ну хоть подохнуть дай, а? — пробормотал я и отдался во власть чьих-то рук.

В чувство меня привел резкий запах в носу. В мозги через ноздри пихнули электродрель с толстым жужжащим сверлом, и это заставило их заработать. Винни-Пух бы сказал, что меня «перезагрузили». Я долго вспоминал, что же это так зашибенно пахнет. Наконец вспомнил. Нашатырь. С этого воспоминания мои мыслительные процессы пришли в норму. Я огляделся. Рядом стоял…

— Зажмите рану на руке, Денис, — сказал Навигатор. — Царапина. У вас не слишком твердая рука. Сейчас продезинфицируем, перебинтуем — и порядок. Где тут у вас аптечка?

— Над раковиной, — ответил я, механически выполняя его приказ. На запястье действительно был только неглубокий косой порез. — Вы мне заодно не скажете, как вы вошли в квартиру… и вообще, какого хрена вы туг делаете?

Навигатор обернулся. На лице его была обычная улыбка.

— В квартиру я вошел через дверь. А тут я спасаю вашу жизнь. И знаете, мне это начинает нравиться. Я вхожу во вкус.

Он достал зеленку, бинт и вату. Подойдя ко мне, он наклонился и попросил:

— Вытяните руку, пожалуйста. Сейчас будет чуть больно, не дергайтесь. А то будет еще больнее.

Он аккуратно смазал края пореза. Никакой боли я не почувствовал. Так, защипало слегка.

Когда Навигатор закончил бинтовать мое запястье, я оглядел себя и заметил, что сижу в некотором роде голый. Абсолютно. А под табурет натекла небольшая лужица. Все это меня почему-то не особо смутило. Я только перебросил ногу на ногу, облокотился на край стола и спросил:

— Ну, что делать будем? Вы от меня опять чего-то хотите?

— Для начала, если вы передумали отправляться на тот свет, я хочу, чтобы вы оделись, — с легким сарказмом заметил Навигатор, присаживаясь на другой табурет.

Тут я покраснел. Пока он делал вид, что не замечал моего неглиже, все было вроде ничего. Но сейчас меня вдруг прошибло, как Адама после яблока. Я даже закашлялся, ощутив его, родного, кусок, застрявший в горле у моего прародителя.

— А вы могли бы и не пялиться, — буркнул я, вставая и выходя с кухни. Голую, пардон, задницу я рефлекторно кокетливо прикрыл рукой.

На пороге комнаты я замер. Мозг уже работал на все сто процентов. Вернее, на все те проценты, на которые он работал обычно. И я заметил то, чего не замечал, не хотел замечать в пьяном состоянии. Кресло, залитое кровью. Брызги крови на стене. Потеки и разводы крови на ковре и на полу. Настиной крови.

Я схватился рукой за косяк и закрыл глаза, давя приступы тошноты и слез. Все вернулось в одно мгновение — и боль, и безнадежность, и бессилие. Я грузно опустился на грязную неубранную постель и тихонько заплакал. Плевать, что не мужское это дело. Но мне действительно становилось легче от этого.

Сколько я так просидел, не знаю. Никто меня не окликал. Навигатоп терпеливо ждал. Слезы текли сначала горькие. Потом соленые. Потом сладкие. Тяжесть из головы медленно выходила вместе с мутными каплями по щекам. На полу засохшее пятно крови смешалось со слезами и как будто ожило.

— Господи, ну что за бред! Что за пошлость! — решительно произнес я и встал. Не хрен делать из своей жизни дешевенькую мелодраму. На тот свет я действительно передумал.

В шкафу, как ни странно, нашлось и чистое белье, и чистая одежда. Я с каким-то даже удовольствием натянул жесткую, пахнущую стиральным порошком сорочку, твердые, как из жести, потертые джинсы и глубоко вздохнул. Вся похмель-ная муть вышла из головы без следа. Мозги были в стерильно-чистом состоянии и просились в работу. А печаль… Осталась, конечно. Зачем врать. Правда, переселилась под сердце. Так легче. Да и беспокоит меньше.

Я вернулся на кухню. Навигатор уже разгреб стеклянно-фаянсово-объедочное дерьмо со стола и сбросил его частью в раковину, частью в помойное ведро. Свистел чайник, шквор-чало масло на сковороде, а на столе лежали, приготовившись к жарке, шесть яиц, непонятно откуда взятых. Я беззлобно хмыкнул и сказал Навигатору:

— Будьте как дома.

Он вытер руки о полотенце и несколько смущенно произнес в ответ:

— Да я вот уже…

Я пригляделся к его лицу. Вообще, я раньше мало обращал на него внимание. Кроме разве что первой встречи. Но сейчас мне было интересно найти в нем что-то приятное, что мне нравилось в мужской внешности. Лицо Навигатора было необычным. То есть все там было, конечно, на месте, просто такой тип я встречал нечасто. Немного вытянутое, с полными, красиво очерченными губами и выступающими скулами, довольно крупным, этаким «римским» носом. Глядя на это лицо, создавалось странное впечатление: будто человек выглядит старше, чем он есть на самом деле. Странное потому, что я не знал, сколько лет Навигатору. Ему могло быть и тридцать, и больше. И даже немного меньше. Сказать было сложно. Но я был уверен, что, сколько ни гадай, все равно ошибусь.

Шести яиц оказалось мало. Я и не подозревал, что так голоден. Тогда Навигатор, недолго думая, достал из холодильника еще пяток и разбил их на не успевшую остыть сковороду. Готовить у него получалось очень сноровисто, привычно. По всему видать, холостяк. И в ресторанах бывает не часто. Хотя я был уверен, что он себе вполне мог такое позволить.

Я слопал вторую порцию, съел полбуханки хлеба и немного заморил червячка. За большой кружкой кофе я задумался об одной вещи. Я вспомнил, что Навигатор так и не появлялся с тех пор, как я попал в перестрелку «братьев истины». Он не появился и после того, как мы решили для себя, кто был тем таинственным убийцей, державшим в страхе всю эту доморощенную «Коза ностру», хотя именно по его настойчивой просьбе мы занимались этими поисками. Он не появился даже после того, как настоящий Охотник был убит руками Насти в моей квартире.

— Что-то давненько вас не было видно, — вырвалось у меня прежде, чем я сообразил, что завариваю скандалец. Я хотел объяснений, но не хотел ссориться. Все получалось само собой.

— Вы имеете в виду, что я не поинтересовался у вас, нашли ли вы киллера?

— Типа того.

— Так ведь вы же его нашли. А кто им был, мне совершенно не важно.

Он сказал это нормальным миролюбивым тоном. Но я, взорвался:

— А мне важно! Вы знаете, кто оказался вашим убийцей?! Настенька! Вы знаете Настеньку?! Нет? Это ее мозги у меня там (я указал рукой на дверь комнаты) по стенке размазаны! А вы знаете, что она для меня значила? Все! А вы знаете, что она сама себя убила, когда поняла, что за паразит у нее в голове поселился?!

Навигатор опустил голову:

— Я ничего не мог поделать. Я думаю, никто ничего не мог поделать с этим…

Я запнулся. Странная, невероятная догадка пришла мне в голову.

— Вы знали, кто убийца!.. Вы с самого начала знали, что это делает она! Отвечайте!!!

— Хватит! — резко сказал Навигатор, сверкнув на меня своими серыми глазами. И повторил уже мягче: — Хватит… Я не хотел сделать вам больно. Вы сами прекрасно понимаете, что ваше знакомство — необъяснимая, невозможная случайность. Тут некого винить. Разве что его. — Он ткнул пальцем в потолок.

Он был прав, конечно. Я медленно успокаивался и допивал кофе. Хватит. Эту страницу моей жизни нужно перевернуть. Это очень дорогая страница, то, что записалось на ней, сильно изменило меня. Я научился терять самое дорогое.

— Я не буду говорить, что понимаю вас… — нерешительно начал Навигатор, нарушая уютную тишину. — Скажу только, что и мне случалось… И гораздо чаще, чем вам. В общем, ладно. Я не о том.

— А о чем? — Я оторвался от кружки и с интересом посмотрел на него.

— Вы нужны мне. Вы и ваши друзья.

— К сожалению, ничем не могу вас порадовать. Наше детективное агентство закрылось. В связи с моим запоем. — Я усмехнулся.

— Да, я знаю. — Навигатор кивнул. — Но, думаю, ничто не мешает ему открыться снова.

— Честно говоря, хотелось бы на это надеяться. Но это зависит не только и даже не столько от меня…

— Понимаю.

Я задумался. А вообще, зачем мне это нужно? Если быть совсем откровенным, снова возиться с однообразными делами новых русских, следить за женами и мужьями мне не сильно улыбалось. Я был уже не в той кондиции. Мое отношение к жизни довольно сильно изменилось. Мне не хотелось тратить ее на житейский мусор и бессмысленную ерунду. А проще говоря, мне нужно было забыться. Причем глубоко. Так, чтобы ни на секунду не вспоминать о том, что произошло… Мне нужно было не тупое сидение в конторе, не треп за чашкой кофе с Юлькой и Винни-Пухом, а настоящее дело, чтобы ни минуты покоя. А что может предложить мне он?

— Я вам вот что хочу предложить… Работайте на меня? — Навигатор поймал мой взгляд, В его глазах была какая-то детская просьба.

Я рассмеялся. Вообще, это предложение не обещало ничего. Кроме разве что одного. Оно могло быть каким угодно, но оно ни за что не окажется скучным. Но для начала неплохо было бы выяснить…

— А кто вы, собственно, такой? Вы говорите: «Работайте на меня». На кого — на вас? Я же о вас абсолютно ничего не знаю.

— Ну, вот! Денис, опять вы за свое!.. Зачем вам что-то знать обо мне? Ей-богу, вдумайтесь сами — за этим не стоит ничего, кроме обычного любопытства. Я поставляю вам задания и информацию, плачу вам, а вы занимаетесь тем, чем хотите заниматься. Ведь вас же не слишком интересуют обычные для мелких детективных контор делишки?

Мне это, признаться, начинало надоедать.

— Все-то вы знаете! Проницательность — что ты, на фиг. Вы, часом, не из органов?

Навигатор лукаво улыбнулся:

— Из каких таких органов?

— Из половых, — буркнул я.

— Денис. Давайте попробуем договориться так: обо мне вы будете знать только то, что я сам захочу вам рассказать. Еще было бы хорошо, если бы вы и верили только этому. Никаких домыслов, слухов, сплетен и прочей непроверенной информации. Это небезопасно для вас же.

— Это еще почему? — раздраженно осведомился я.

— Потому что самые крупные ошибки люди совершают, доверившись непроверенной информации. Вы не находите?

Конечно. Спорить с ним было бессмысленно.

— Ладно. Замяли. Так что за работа? Какого рода?

— Не беспокойтесь — все по специальности. Это что-то вроде обычного детективного сыска. Но не совсем обычного. Скажите, вы верите в привидений?

Я засмеялся:

— Вы что, хотите сколотить свою команду «охотников за привидениями»? — Я просвистел песенку из фильма «Ghost busters».

— Да, — просто сказал Навигатор. — Так вы верите в привидений?

— Вообще-то… — нерешительно начал я и уверенно закончил: — Нет.

— Ну и не надо, — миролюбиво согласился Навигатор. — Это, в принципе, не обязательно. Потом поверите.

Я взглянул на Навигатора еще внимательней:

— Вы что, серьезно?

В лице Навигатора что-то едва заметно изменилось. Не в лице даже, а в глазах. Казалось, он хотел сказать что-то, но передумал. Это мне не понравилось. Хотя, может, я слишком мнителен.

— Я просто хочу сказать, что поставляемая мною информация будет по содержанию… хм… несколько необычной, что ли. Или, скажем так, труднооценимой. Конкретно то дело, которое я собираюсь вам предложить, содержит в себе нечто, с чем вы никогда в жизни не сталкивались.

— А от меня-то что нужно? — тупо спросил я.

— Заниматься вашей обычной работой. И ничему не удивляться, — спокойно ответил Навигатор. :

— Замечательно, — мрачно произнес я. — Что-то Подобное когда-то я уже слышал.

Навигатор внимательно посмотрел мне в глаза и сказал не отрывая взгляда:

— А что делать. Такова жизнь.

Я ничего не ответил. Конечно, он прав. Такова жизнь. Бывает и хуже. Но реже.

— Так вы согласны?

Я был согласен. Но сам факт такового согласия до меня еще не дошел. Мне надо было покадриться.

— Собственно, согласен на что? Нельзя ли поконкретнее? То, что вы мне рассказали, конечно, очень интересно, но нельзя ли пощупать…

— Разумеется. Я рад, что вы согласились…

— Ни на что я еще не согласился! — упрямо вставил я. Навигатор понимающе кивнул:

— Материалы я предоставлю вам завтра. А пока советую вам отдохнуть, позвонить друзьям…

— Я как-нибудь и без советов разберусь… — буркнул я себе под нос.

— И еще. Мне не хотелось бы, чтобы вы рассказывали о нашем соглашении своим друзьям. И, я думаю, будет благоразумнее, если о специфике вашей будущей работы вы им тоже пока сообщать не будете.

— Это еще почему?! — вскинулся я.

— Ну, во-первых, они вам могут и не поверить и поднять на смех. Только поймите меня правильно… После такого состояния…

«Да пошел ты к черту!» — подумал я. Но вслух не произнес. Он опять был прав. А может, вообще весь этот разговор — просто пьяный бред?

А во-вторых, всему свое время. Я думаю, они посте-' пенно сами все поймут. Не нужно их смущать раньше времени.

— Ладно. Я подумаю.

— Вот и хорошо. Проводите меня, если не трудно. Навигатор поднялся из-за стола и направился в коридор. Я поплелся за ним.

В прихожей он захватил небрежно накинутый на вешалку пиджак, сунул под мышку. В дверях обернулся:

— И приведите жизнь в порядок, Денис. Это нетрудно. Особенно с вашими друзьями.

Закрыв за ним дверь, я вернулся в гостиную. Вернее, остановился в проходе и оглядел комнату.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы выгнать муть из головы. Тяжелую серую противную муть, которая хлопьями поднялась вдруг в моем мозгу. Я увидел то, что не мог или не хотел видеть раньше, когда был пьян.

Пятна крови. Засохшей почерневшей крови. Нашей с Настей крови.

На полу. Светло-красные. Размазанные, стертые руками, ногами, одеждой.

На спинке кресла. Густое, уродливое, черное пятно, заливающее весь верх, стекающее струйками вниз, к сиденью.

На стене. Ярко-красные брызги. Разные — большие, маленькие. Иногда вперемешку с какой-то густой, но теперь Подсохшей кашицей.

Меня уже не тошнило. Муть снова осела. Я ушел в ванную, намочил под горячей водой тряпку и вернулся в гостиную. Опустившись на колени, я начал с пола.

Кровь снова стала жидкой. Она размазывалась под тряпкой по линолеуму, не хотела оттираться, забивалась в щели. А я с остервенением возил по ней грязной тряпкой, некогда бывшей старыми спортивными штанами. Когда на полу не осталось и следа, я перешел к обоям. Их спасло то, что они оказались моющимися. Губкой, смоченной в мыльном растворе, я осторожно протирал их узорчатую поверхность, смывая красные пятна с желтеньких и зелененьких цветочков. Губка из желтой медленно превращалась в красную.

С креслом все оказалось сложнее. Кровь глубоко впиталась в мягкую обивку, здесь ее было больше всего. Из-под щетки она стекала вниз, к сиденью и впитывалась уже там. Но мыло против этого темно-бурого пятна не помогало. Я во" зил по нему щеткой с возрастающей силой, но оно и не думало пропадать. Рука уставала, в ушах звучал этот отврати тельный трущийся звук… Я отшвырнул щетку и прижался лицом к мокрой грязной обивке. Господи! Что я делаю! Ведь это же ее кровь!.. Это единственное, что мне от нее осталось…

Ну, ну, успокойся. Все, хватит. Фарш обратно не прокрутишь. Нет смысла ныть. Ныть вообще нет смысла, а мужику еще и стыдно.

Я слез с кресла, отыскал в шкафу какое-то покрывало, неизвестно как и зачем там лежавшее, и набросил его на спинку кресла. Вот так-то лучше. Все.

Закончив с уборкой, я взялся за телефон. Набрал номер Джулии.

— Алло, — почти сразу же ответила она.

— Привет.

— Д… Денис?! — изумленно пролепетала она. Так что я немного смутился.

;

— Хм… Ну да. В некотором роде.

— Что с тобой?! То есть… тьфу, что я говорю!.. Как ты себя чувствуешь?! Тьфу! Я хочу сказать… В общем, как ты?..

— Уже лучше, — ответил я, с трудом проглотив комок в горле. — А ты?

— Я? Я нормально, — как-то слишком поспешно ответила Джулия.

— Можно к тебе приехать?

— Конечно! Что за вопрос!.. Когда?

— Примерно через часик. Хорошо?

— Отлично… Слушай… Я очень рада, что ты… вернулся.

Она положила трубку. А я подумал — свинья я все-таки. Размазня, слабак, тряпка. Теперь мне стыдно, что я был таким. А ведь если бы не Навигатор, все могло быть еще хуже.

Поскольку мне снова стало не все равно, как на меня смотрят другие, я отправился сбривать с лица щетину. В ванной, взяв бритву, я повертел ее в руках и вдруг непроизвольно улыбнулся. Это была даже не улыбка, а какая-то дурацкая ухмылка.

— Придурок, — констатировал я и стал намыливать щеки. В метро я не был давно. И уже успел забыть, как оно мне надоело. Но сейчас я даже был рад. Людской поток, привычное гудение электричек — все говорило о том, что моя жизнь снова становится на рельсы.

Джулия жила на Проспекте Мира, в обычном, средней паршивости, двенадцатиэтажном доме. Квартирка у нее была такая же однокомнатная, как и у меня, но в отличие от моей холостяцкой берлоги вылизанная до аптечной аккуратности. Мы с Андрюхой всегда поражались этим белоснежным потолкам, чистейшим полупрозрачным шторам и тюлю, полнейшему отсутствию пыли и тому, как она на этих жалких квадратных метрах умудрялась создать видимость простора и современной элегантности. Мебель — только пластиковая, но очень хорошего качества. Все легко складывается, разбирается и отодвигается куда нужно. Кухня электрическо-автоматическая. Санузел совмещенный, но кажется, будто так и надо. В общем, у Джулии всегда было как-то непринужденно. И мне казалось, что у нее не очень типичная для «холостой» девушки квартира. По крайней мере я представлял себе таковую в двух вариантах. Вариант первый — девушка, только ночующая (вернее будет сказать, спящая) дома; обычно такой чисто женский аккуратный свинарник. И вариант второй — этакое «уютное гнездышко», где так любят бывать женатые мужчины. Как будто им дома этого уюта не хватает. Зайди такой мужичок в квартиру к Джулии, он сразу бы понял что эту барышню наполовину негритянских корней на кривой козе не объедешь. Слава богу, я женат не был.

— Привет.

Пропуская меня в квартиру, Джулия выглядела радостной и несколько растерянной. Я только сейчас понял, как по ней соскучился.

— Привет, подружка, — как-то неловко произнес я. Телячьи нежности, уместные в данной ситуации, нам с ней были совершенно чужды.

— А ты похудел. — Джулия улыбнулась. — Разувайся, проходи. Я чайник согрею. Тебе чаю или кофе?

— Чай в пакетиках?

— Ага…

— Жертва прогресса! Тогда давай кофе.

В Джулиной квартире все было по-прежнему. Маленький телевизор «Самсунг» с усами антенн на макушке. Под ним в стеклянной тумбочке одноименный видак. В углу у балкона строгий черный стол с компьютером. Винни-Пух еще долго изумлялся, как «несчастная доисторическая „трешка“ могла быть в таком идеальном состоянии». Она и правда выглядела лучше, чем его вечно распотрошенный монстр. У стены — раскладной диванчик, одним движением превращающийся в некое подобие кровати. У другой — этажерка с книгами и шкаф-купе. Ничего лишнего. Свежий воздух одиннадцатого этажа и яркий свет. Я с тоской вспомнил мою нору и вздохнул. Здесь бы я не прожил и недели.

Джулия вкатила столик с чашками, чайником и вазочками. Все пахло изумительно, но с каким-то оттенком пластиковой чистоты, царящей вокруг. Ничем лишним, короче, не пахло.

— Ну, рассказывай. — Джулия присела рядом.

— Ты спрашиваешь так, будто я вернулся из-за границы. — Я взял чашку.

— Извини… — Джулия смутилась и стала размешивать в чашке. — Я веду себя как последняя дура.

—Ты ведешь себя как мой друг, — успокоил ее я. — Лучше ты расскажи, как у ребят дела?

Джулия вздрогнула, словно вспомнив что-то неприятное, и сморщилась. На моей душе заскреблись мелкие противные крыски.

— Выкладывай, — произнес я и осторожно отхлебнул, стараясь оставаться спокойным.

— А у нас неприятности. — Она посмотрела на меня детским взглядом. — Андрея посадили.

Я подавился чаем и чуть не выронил кружку из рук. Я поднял дикий взгляд на Джулию:

— Ты что несешь?! Как посадили?! Что за идиотские шутки!..

— Да, — грустно произнесла она. — Шутки. За проникновение в сеть «Нефтебанка» и махинации со счетами. Пропало денег на общую сумму пятнадцать миллионов долларов.

Я никак не мог прийти в себя.

— Пух… Этого не может быть… Он на такое не способен… Его подставили!..

— Разумеется, его подставили, — ответилаДжулия. — И именно потому, что он на это способен. Это довольно странная история. Его наняла служба безопасности «Нефтебанка» для того, чтобы проверить надежность их компьютерной системы защиты и ее устойчивость от взломов. Он проверил. Щелкнул эту систему как гнилой орех. Естественно, с разрешения и под контролем служащих. А потом оказалось, что недосчитались полутора десятка миллионов. Вот так-то.

— И что с ним сейчас?

— Что-что. Сидит. В КПЗ. И ждет своей участи.

Я задумался и глотнул чаю. Одна хорошая мысль пришла мне в голову. Надо было только спросить Джулию кое о чем. В принципе можно было и не спрашивать, но…

— А ты уверена, что он этого не делал?

Джулия сжала губы. Джулия смерила меня презрительным взглядом. Джулия заскребла ногтем указательного пальца по обивке кресла. Джулия подумала: «Совсем сбрендил, алкаш несчастный!» А я улыбнулся:

— Умница ты моя! За что и люблю.

— НЕ-СМЕ-ШНО, — выдавила она.

— Я думаю, что смогу его вытащить. Но ты должна пообещать мне одну вещь.

— Забавно. — Джулия снова расслабилась и внимательно смотрела на меня. — Но я тебя слушаю.

— Мы должны снова открыть наше агентство.

Она на секунду задумалась:

— Ты же понимаешь, от меня это мало зависит.

Я кивнул. Я все понимал.

— Но на тебя я могу рассчитывать?

— Да, — твердо сказала она. И я успокоился. Полдела сделано. Мы с Джулией — это уже сила. Вдвоем мы свернем горы. А вчетвером мы свернем кому угодно что угодно.

Мы пили чай и ели печенье с джемом. Потом Джулия позвонила:

— Алло. Маринка? Слушай, ты можешь приехать ко мне? Да, сейчас. Ну, так… Ничего особенного… Маленький сюрприз. Ага. Жду. — Она обернулась на меня. — Ты чего? Эй, Дэн!

Я вздрогнул.

— Э-э-э… — произнес я хрипло. — А может… Ну… Как-то… — Я бессильно махнул рукой. Рано или поздно это должно было случиться.

И мы снова пили чай, играли в «дурака» и слушали радио. А потом раздался звонок в дверь. Я вздрогнул и застыл в кресле. Джулия поднялась и пошла открывать.

В коридоре послышалась возня, звуки двери, плохо различимые смешки и перешептывания. Я слегка вибрировал.

Вошла Марина. Увидев меня, она резко остановилась, Удивленно моргнула, потом еще раз, раскрыла рот, закрыла, уголки ее губ резко прыгнули в улыбку, снова опустились… и вдруг она заплакала.

Я вскочил из кресла и неловко забормотал:

— Маринка… Ну что ты, в самом деле… Будто с войны вернулся… Ну вас, ей-богу! Бабы…

Я отвернулся и нелепо уставился в окно. Она подошла сзади, ее руки обняли меня за талию, она прижалась к моей спине, и я почувствовал сладковатый запах ее духов. Я громко сглотнул.

— Ну все, мальчики и девочки! Кончайте цацки, садитесь пить чай. А то я прям неловко себя чувствую.

И снова мы пили чай, Я разглядывал Марину. Я так отвык от нее и соскучился, что плохо это скрывал. Но скрывать был должен. Должен себе и воспоминаниям.

Марина была все такой же. Красивой, свежей, цветущей. Немножко пряной. Темные вьющиеся волосы отросли уже почти до плеч. Кожа стала почти такой же темной, как у Джулии, — к природной южной смуглости прибавился летний загар. Она забралась с ногами в кресло и робко косилась на меня из-за карт. Я уже давно не обращал на это внимания и говорил себе, что это скоро пройдет.

За окнами начинался вечер. Мы говорили мало, только перекидывались картежными шуточками. Я все решался, как начать серьезный разговор в женской компании.

— Значит, договорились — Андрюху я вытаскиваю, — бросил я как бы между прочим.

— Ты говори, да не заговаривайся, — так же «между прочим» ответила Джулия. — Будто ты нам какое одолжение делаешь.

Я смутился:

— Просто мне очень нужна ваша поддержка…

— Я отвечаю только за себя, — сказала Джулия, Марина переводила взгляд с меня на нее:

— Вы что, собрались заново агентство открывать?

— Да, — сказал я. — Только немножко в другом формате.

— Позволь, а откуда средства на реанимацию? — спросила Марина.

— Не беспокойся, это не наша забота. От нас требуется только согласие.

— Понятно, — скептически произнесла Джулия. — Наш добрый гений на букву «Н». Интересно, чем мы ему так запали?

Я промолчал. Чтоб я сам это понимал.

— Вот только не знаю, как у меня со временем будет… — сказала вдруг Марина. — Я ведь в медицинский поступила. Но все свободное время — обещаю…

— Ясненько… — пробормотал я, пытаясь сосредоточиться на картах. — А ты, — я глянул на Джулию, — никуда не поступила?

— Рассматриваю предложения, — ответила она и улыбнулась.

Поздним вечером мы шли к метро. Ночь была теплой и по-городскому шумной. У метро мы попрощались с Джулией и спустились в подземку. Гул поездов не располагал к разговору, но на Кольцевой Марина все-таки спросила, прижавшись ко мне в вагоне:

— Может, составить тебе компанию?

Я не стал уточнять, в каком смысле. Я просто посмотрел на нее так, чтобы все мое внутреннее состояние, все мои мысли и чувства были в этом взгляде. Марина покраснела и отвернулась.

В темную прихожую своей квартиры я вошел один.

Лиза открыла дверь и торопливо прошла в студию. По сравнению со студией коридор казался темным подвалом. Большое помещение с белого цвета стенами, полом и потолком было освещено несколькими мощными софитами. У дальней стены возвышался небольшой подиум, тоже белого цвета, накрытый красной тканью. На этой ткани возлежала в позе мадам Рекамье ярко-рыжая девушка. На ее обнаженное тело была наброшена большая тонкая кружевная шаль. Рядом стояли на треногах несколько фотокамер, между которыми бегал среднего роста и возраста лысый мужчина в футболке и джинсах, с аппаратом на шее. Резким голосом он выкрикивал:

— Так, отлично! Замерла! — Раздалась очередь щелчков. — Теперь бедро выгнула! Так! Сексуальнее! Ручку отвела за спи— ну, грудку вперед! Так, отлично! — Снова очередь. — Все! — Мужчина бросил взгляд на часы. — Отдыхать десять минут. Продолжаем в саду.

Он повернулся к двери и заметил Лизу.

— А, Разина! — Теперь оказалось, что резкими короткими фразами он говорил все время. — Опаздываешь! Десять минут — и в сад! Все в сад! — Он отрывисто рассмеялся и принялся возиться с камерами. Лиза сняла солнечные очки, прошла в дальний угол и открыла дверь в стене, такую же . белую. Не зная точно, что она здесь, ее можно было и не 1 заметить.

За дверью оказалась комната гораздо меньших размеров и освещенная более интимно. Зато в зеркалах. Перед зеркалами сидели девушки. По комнате бегали девушки. Одетые и раздетые, высокие и не очень, брюнетки, блондинки, шатенки, рыжие. Самые разные девушки. Объединяло их одно — безупречная внешность.

— Привет, Лизка!

— Лизок, хаюшки!..

— О, Разина, приветик!..

Из большой двери в другом конце комнаты вкатили длинную вешалку с одеждой. Лиза отыскала свободное место, открыла шкафчик и стала раздеваться. К ней подошла та рыжая девушка, которая недавно снималась с шалью, наклонилась к Лизиному лицу и прошептала:

— Говорят, сегодня отбирать на обложку будут. Педро уже шестерых посчитал, нас с тобой в том числе. Кажись, генерал из фирмы приедет.

— Ну и что? — Лиза равнодушно пожала плечами.

—Как «ну и что»? — Рыжая хихикнула. — Будь готова, подружка.

В комнату вошел фотограф. Не замечая прекрасных обнаженных тел, он выкрикнул:

— Васильева, Разина, Шама — в сад!

— Велемир Иванович, а я! — раздался чей-то женский голос.

— Все! Васильева, Разина, Шама! Через пять минут!

Лиза набросила халатик, прошла в большую дверь и вышла в коридор. По коридору сновали в разные стороны женщины (в основном пожилые), девушки (в основном весьма легко одетые), мужчины (в основном с фотоаппаратами или пачками каких-то бумаг).

— Разойдись! — перекрывая общий гул, послышался издалека крик. Лиза прижалась к стенке — по коридору катили сверкающий черный «Харлей». Пропустив мотоцикл, она не спеша направилась вдоль по коридору, сопровождаемая передвижной вешалкой с платьями.

То, что фотограф называл садом, было просто очень большой крытой оранжереей. «Просто» значило, что в оранжерее росли вместе небольшие пальмы, кусты можжевельника и странные, очень пушистые карликовые деревца, изогнутые самыми немыслимыми зигзагами. Последнее было плодом увлечения местного садовника, большого поклонника японской культуры. Поэтому, кроме всего прочего, в саду еще было много камней, больших и маленьких, но разложенных вопределенной, известной только садовнику системе. В центре оранжереи плескался небольшой водопадик, превращаясь в прозрачное чистейшее озерцо, в котором плавали довольно крупные золотые рыбки. Эти рыбки были весьма и весьма психически закаленными и почти не боялись человека. С руки они пока не ели, но моделей, частенько забиравшихся в холодную воду (не по собственному желанию), уже давно не боялись.

Когда Лиза вошла в оранжерею, между деревьев уже бродила высокая очень стройная обнаженная блондинка. Она делала это специально, а не потому, что ей этого очень хотелось. Кожа должна была привыкнуть к окружающей температуре и влажности, иначе она покрывалась маленькими пупырышками и проступающими сосудиками, незаметными в жизни, но очень хорошо видными на снимках. Лиза никогда так не делала, но все же скинула халатик и положила его на маленький складной стульчик.

Вслед за Лизой появилась давешняя рыжая красавица.

— Педро еще не появился?

Лиза отрицательно покачала головой.

— Вечно он, — пробурчала рыжая, — гонит как в марафоне, а потом жди его!..

Она разделась, положила халатик на траву и присела на него. Ее белая кожа очень красиво смотрелась на зеленом фоне.

— Свеженькие! — послышался возглас фотографа. — Очень свеженькие! Очень нетипичные!

В оранжерею неторопливо и уверенно вошел мужчина в тройке, лет сорока. Во всем его облике — и в гладко выбритом мужественном лице, и в идеальной серебристой укладке, и в подтянутой, не по возрасту спортивной фигуре — чувствовались большие деньги. Он производил впечатление голливудского актера старой, дошварценегеровской закалки. Фотограф, будто стремясь погасить кипящую энергию и войти в его спокойный ритм, наворачивал вокруг мужчины кругами.

«Актер» остановился, огляделся вокруг и что-то тихо спросил у фотографа. Тот вздрогнул, отыскал растерянным взгля-дом девушек и указал на складной стульчик рядом с Лизой. «Актер» перевел взгляд на Лизу, внимательно посмотрел на нее, неотразимо улыбнулся, и Лиза услышала:

— Благодарю, я лучше постою.

— Как угодно! — Фотограф захлопал в ладоши. — Так, девочки, попки кверху и на старт! Шама — к забору!

Рыжая вздохнула, поднялась с халатика и, не обращая внимания на взгляд мужчины, направилась к небольшой живой изгороди у одной из пальм. Вспыхнули заранее расставленные софиты, увеличивая освещение.

— Так! Ручки вверх, ножки вместе! — Фотограф подскочил к девушке и принялся руками ставить ее ноги, изгибать фигуру, поправлять волосы. — Так! Замерла! — Очередь щелчков. — Теперь повернулась на меня, щечку к локотку прижала!.. Так, замерла! — Очередь.

Стройная блондинка зевнула. Лиза положила подбородок на колени и закрыла глаза.

— Достаточно, — вдруг услышала она голос «актера». — Теперь — эту.

— Разина, подъем!

Лиза поднялась. Она все прочла еще в том его взгляде и еще тогда поняла, что ее уже отобрали.

— Поснимайте у воды.

— Отлично! Разина, к воде! На камушек присела! Там коврик должен быть!

Лиза отыскала маленький коврик, под цвет камней, положила его на чисто вымытый валун и присела.

— Так! Одну ножку вытянула, другую коленочку к себе, ручкой обняла!.. Так! Замерла! Отлично!

Судя по энтузиазму в голосе фотографа, он тоже понял, что отобрали именно Лизу.

— Теперь легла!

Лиза опустилась на камни.

— Поза расслабленная, щиколотки вместе, левую коленочку приподнять! Так! Ручки лежат свободно! Головку от камеры! Замерла!

Казалось бы, какая может быть расслабленная поза у нежной девушки, которая лежит на холодных камнях. Но Лиза лежала именно расслабленно, и руки были вытянуты вдоль тела именно свободно — никакого напряжения.

— Так! Перевернулась на бочок!

Все возрастающий энтузиазм фотографа прервал голос «актера».

— Остальные свободны.

Рыжая в сердцах сплюнула. Фотограф хлопнул в ладоши:

— Васильева, Шама — свободны! Васильева — подготовиться к городской, Шама на сегодня свободна!

Девушки вышли. Мужчина подошел к лежащей на камнях Лизе и присел на колено.

— Вам не холодно? — спросил он с интонацией героя-любовника.

— Да уж не жарко. — Лиза улыбнулась.

— В таком случае, надеюсь, бокал хорошего вина за ужином в ресторане вас согреет. Я подъеду к шести.

Не дождавшись согласия или отказа, он поднялся и направился к выходу, на ходу бросив фотографу:

— Продолжайте, пожалуйста.

Тот проводил его до выхода, быстро вернулся и завелся уже с меньшими оборотами:

— Так, теперь в водичку — раз!

Лиза сползла с камня в холодную воду озерца. Вокруг ее ног засуетились золотые рыбки, и она чувствовала их нежные чешуйки на своей коже.

В шесть часов было еще совсем светло. Лиза сидела в пустой гримерке, в дальнем углу. На ней было длинное кремовое платье с облегающим шею воротником и скромным вырезом. Это платье она одолжила у костюмерши — та иногда позволяла девушкам пользоваться казенными туалетами. Когда часы показали пять минут седьмого, Лиза встала, прижала к лицу по бокам ладони, на манер оконных створок, и, глядя прямо перед собой, быстро прошла через гримерку.

Внизу ее уже ждали. Он с некоторым, впрочем хорошо скрываемым, раздражением поглядывал на часы. Лиза, придерживая сумочку, стала спускаться по широкой лестнице. Он вздрогнул, поднял голову и не отрывал от нее взгляда все воемя пока Лиза неторопливо спускалась. У последней ступеньки он подал ей руку.

— Вы — сама грация! — проговорил он. Лиза улыбнулась в ответ:

— Я надеюсь, вы представитесь.

— Да, конечно. — Он немного смутился. — Владлен Синг. Для вас — просто Влад. Без вариантов.

— Как вам будет угодно. Влад.

Они вышли на улицу. У подъезда их ждал шестисотый «мерседес» кофейного цвета. Очень странный для дорогой машины цвет. Влад усадил Лизу и занял место за рулем.

— Куда мы направляемся? — спросила Лиза.

— В ресторан.

— В какой? — терпеливо уточнила она, заранее зная его ответ.

— А тебе не все равно? В хороший. В очень хороший и очень дорогой ресторан,

Ресторан в самом деле выглядел как очень дорогой. На то, насколько хорош он был, у Лизы имелось свое собственное мнение, но Владу она не стала его высказывать. Ее мнение его не интересовало. Похоже, ему просто доставляло удовольствие пускать ей пыль в глаза.

Степенный метрдотель во фраке учтиво, но без холуйства приветствовал их при входе в зал и проводил в отдельную кабинку. Освещение в зале было неярким, но его дополняли изящные светильники на столиках. Белоснежность, сверкание и блеск тоже были на уровне. Звучал джаз, но не современный, а классический, тридцатых годов. Что именно, Лиза не угадала. Возможно, это была искусная стилизация.

Влад держался более чем уверенно, но уверенность эта была какой-то показной. Он вежливо предложил ей стул, присел напротив, и официант-невидимка тут же поставил на стол ведерко с покрытой испариной бутылкой. Влад сам от-порил ее и разлил вино по бокалам.

— Я позволю себе тост. — Влад поднял бокал на согнутой руке и, сдерживая улыбку, с шутливым пафосом продекламировал. — Жили-были две Розы: Красная и Белая. Обе они любили далекое Море, но поскольку жили от него далеко, то ждали, когда оно само придет к ним. Наконец Белой Розе надоело ждать, и она решила сама отправиться к своему возлюбленному. Встретил ее в дороге Шмель и говорит: «Роза, ты такая красивая, дай мне один лепесток!» Та не смогла отказать и дала один лепесток Шмелю. Следом за Шмелем прилетели Пчелы, и им тоже Белая Роза подарила свой лепесток. За Пчелами — Муравьи, за Муравьями — Бабочка… Когда же Белая Роза дошла до моря, у нее не осталось ни одного лепестка, и Море не приняло ее. Вслед за ней пошла к любимому и Красная Роза. Она не дала ни одного лепестка ни Шмелю, ни Пчелам, ни Муравьям, но пока она шла до Моря, лепестки ее завяли, и Море тоже не приняло ее.

Влад кашлянул, блеснул глазами и завершил:

— Мораль: дашь — завянешь, и не дашь — завянешь. Так выпьем же за радости жизни!

Лиза деликатно засмеялась. Этот тост она уже слышала. Впрочем, он был свежее многих и не лишен остроумия. А прозрачный намек, видимо, не казался Владу таким уж прозрачным.

Сделав первый глоток, Лиза сразу поняла, что все было заготовлено заранее. Это было очень дорогое вино. «Бужо-ле» урожая семьдесят второго года. Лиза не стала поучать Влада в области этикета, она просто вежливо пригубила бокал.

— Очень мило с твоей стороны, — сказала она, улыбаясь. — Это очень символично. Мы ровесники с этим вином.

Надо было видеть лицо Влада. Он не удержался и вытащил бутылку из ведерка. Нет, года на этикетке не было. Вернее, он был, но в месте совершенно недоступном для обзора.

— Браво, — только и сказал он, кладя бутылку на место.

Официант подал первое блюдо. Заказ тоже был сделан янее и о вкусах Лизу никто не спрашивал. А она только мысленно улыбалась его самоуверенности.

— Знаешь, почему я выбрал именно тебя? — спросил Влад. Ответа он не ждал, поэтому Лиза промолчала. — В тебе есть что-то демоническое.

— Это можно считать за комплимент?

— Безусловно!

Влад завязал ненавязчивую, как ему казалось, беседу. Он говорил о делах, рассуждал о современных вкусах, периодически вставляя маленькие истории из своей жизни. Лиза рассеянно его слушала, поддерживая, где нужно, разговор. Ее гораздо больше занимал звучавший джаз — она никак не могла угадать автора. Когда она почувствовала, что Влад собирается подводить к концу, то встала и сказала:

— Я на минутку.

Он понимающе кивнул. Лиза без помощи официанта быстро нашла дамскую комнату. Но заходить в нее не стала. Вместо этого она обошла зал с другого конца и подошла к метрдотелю.

— Передайте, пожалуйста, моему спутнику, что я ушла. Метрдотель поклонился:

— Что-нибудь еще?

— Нет. Просто передайте это.

Выйдя из ресторана, она взяла такси и уехала. Через десять минут, когда Влад уже начинал нервничать, метрдотель подошел к его столику:

— Дама просила передать, что должна была срочно удалиться.

Влад непонимающе посмотрел на него:

— К-как удалиться?! Куда?

— Не могу знать, — пожал плечами метрдотель. Влад скрутил салфетку, но белоснежный лен выдержал это испытание. Он еще некоторое время сидел, скрипя зубами и приходя в себя, потом встал из-за стола и направился к выходу.

С чего начинается утро частного детектива? Он встает с мятой холостяцкой постели, заслоняясь рукой от острого луча утреннего солнца. Он подходит к окну, задвигает шторы, обрывая непрошеное утро в комнате. Он подходит к креслу, снимает покрывало и прижимается щекою к большому бурому пятну на его спинке. Он закрывает глаза и сидит так минут двадцать-тридцать. Затем встает, набрасывает покрывало обратно и идет в ванную.

С утра я решил прогуляться. Причем прогуляться с определенной целью — словить Навигатора. Я сомневался, что он снова зайдет ко мне домой. До последнего случая он никогда этого не делал, даже не звонил. Как-то он сообщил мне способ, которым можно было его вызвать, но способ мудреный, через Интернет, и я его не запомнил. Да и не было у меня Интернета. Поэтому я решил все сделать как обычно. Нечаянно на него нарваться.

Когда я шел по улице Красного Маяка в сторону метро и услышал за спиной тихое урчание автомобиля, мне даже не стало смешно. Я остановился и обернулся.

Навигатор разъезжал все в той же шикарной «БМВ» зеркально-черного цвета. Он опустил стекло.

— Послушайте, у вас что, других дел нету, кроме как за мной следить? — спросил я.

— Вы же не поверите, что у меня интуиция?

— Заколебала меня ваша интуиция, — пробурчал я, усаживаясь на заднее сиденье.

— Не то слово, — ответствовал Навигатор, трогаясь с места. — Зато как удобно!

— Не то слово. Так что там у вас?

— У меня? Хм… — Навигатор поймал меня в зеркале заднего вида и посмотрел смущенно-извиняющимся взглядом. Это «хм…» — неспроста, как говорил Винни-Пух.

— Давайте выкладывайте.

Он правой рукой раскрыл дипломат, лежащий на сиденье и достал черную пластиковую папку. От этого действия у меня пробежали мурашки по спине. Так начиналось в прошлый раз. Чем кончилось, лучше не вспоминать.

— Прежде чем вы откроете эту папку…

— Прежде чем я открою папку, вы выполните одно мое условие. Обещаете?

— Какое? — спросил Навигатор.

— Сначала обещайте.

— Что за детские игры! — с легким раздражением произнес он.

— Это безусловное условие. Если вы его не выполните, ни о каком сотрудничестве не может идти и речи. Так что соглашайтесь.

Он думал несколько секунд:

— Хорошо. Но уж тогда и вы послушайте. С этим делом у меня будет связана одна просьба. И вы ее выполните, какой бы она ни была.

Это меня слегка насторожило.

— Что еще за просьба?

— Сначала обещайте.

«Браво!» — мысленно похвалил я. Что же это за просьба такая? Может, не соглашаться? А как же Андрей? Ладно, соглашусь, черт с ним. Для сваренного рака все самое страшное уже позади.

— О'кей.

— Отлично. Чего вы хотите?

— Моего друга, Андрея Кондакова, посадили. Вернее, не посадили, пока он находится в предварительном заключении.

— Обвинение?

— Точно не знаю. Кража. Он якобы выкрал крупную сумму денег из банка, в котором работал.

— Но он их, разумеется, не крал?

Виталий Полосухин

— Разумеется.

— Это будет непросто.

— Дык! — хмыкнул я. Я был уверен, что Навигатор выполнит мое условие.

— Хорошо, я сделаю это. Но и у вас нет обратного хода, имейте это в виду. Теперь — папка.

Я взял пластиковые корочки, но раскрывать не торопился, В прошлый раз там были фотографии кровавых убийств. И виновата в этих убийствах оказалась моя любимая девушка. Что будет в этот раз?

Эх, была не была! Я раскрыл папку.

В ней лежал одинокий листок, на котором от руки, зеленой ручкой было написано несколько строк. Я с удивлением стал читать.

«Фамилия: неизвестна. Имя: неизвестно. Отчество: неизвестно. Псевдоним: Альберта Вагнер. Пол: женский. Дата рождения: неизвестна. Визуально — от восемнадцати до двадцати пяти. Рост: около ста шестидесяти — ста семидесяти. Вес: около пятидесяти. Глаза: серые. Волосы: светлые».

Следующая строчка была хорошо заштрихована. Дальше шла полная ерунда:

«Знакомится по Интернету с мужчинами, играя на мистически-вампирской тематике».

Я в полном недоумении, тыча пальцем в папку, пробормотал:

— Это что?

— Это? Хм…

— Ах, это «хм»! Вы что, надо мной издеваетесь?!

— Я хочу, чтобы вы ее нашли, — просто сказал Навигатор. Я икнул.

Я посмотрел в окно. В папку мне больше смотреть не хотелось. Мы колесили по моему району.

— Если бы это было просто, — наконец произнес Навигатор, — ее бы уже давно нашли.

— Как вы вообще это себе представляете? — устало спросил я. — «Неизвестно, неизвестно, от, до, около, визуально» — да это даже не примерное описание, черт вас дери!

— Собственно, там главной является последняя строчка.

— Та, которая зачеркнута? — язвительно осведомился я.

— Та, которая зачеркнута, — предпоследняя, — спокойно ответил Навигатор. — Я думаю, что даже по таким данным найти эту девушку в Сети будет возможно. Трудно, но вполне реально. Когда освободят Андрея, вы с ним проконсультируетесь на эту тему.

Последнюю фразу он произнес с особым нажимом. Я понял намек. Но по-прежнему был уверен: он требовал от меня невозможного. Я не слишком-то разбирался в Интернете, но это ведь Глобальная Мировая Сеть, а не хухры-мухры.

— Ясненько… Но вы же понимаете, я не могу обещать вам, что мы ее найдем?

— А я и не требую, чтобы вы мне это обещали. Мое условие заключается совсем в другом.

— В чем же?

— Узнаете в свое время. — Он улыбнулся. Ах, чтоб тебя!

— Высадите меня у метро. Пожалуйста, — раздраженно попросил я.

— Пожалуйста.

У «Пражской» Навигатор остановил. Я сложил вчетверо жалкий листок и сунул его в задний карман джинсов. Открыв дверь, я услышал:

— Желаю вам удачи, Денис.

— Благодарю! — ответил я со всей язвительностью, на которую был способен, и захлопнул дверь автомобиля.

Бродя между киосков в переходе, я думал, что опять попал в какую-то ловушку. Навигатор водил меня за нос с завидным мастерством. Мне при этом казалось, что он делает это из лучших ко мне побуждений. Вообще, он сочетал в себе удивительное обаяние с этой доставшей меня до самых «не могу» таинственностью. Даже не ощущая листок в кармане, я думал, что это либо какая-то подстава, либо черт знает что. Я знал точно только то, что один с этим не справлюсь. Вместе с Андрюхой и Юлькой еще можно попытаться, но один я этой бумажкой могу только подтереться.

Лиза сидела за столиком в баре агентства, положив ногу на ногу, и медленно пила кофе. Часы над входом показывали три минуты седьмого. Она вальяжно развалилась в пластиковом креслице и разглядывала губчатый потолок, тихонько улыбаясь своим мыслям. В бар вошел Влад.

На нем была обтягивающая мускулистый торс защитная футболка, расклешенные светлые джинсы и черные кроссовки. Он выглядел потрясающе. Искушенные в мужчинах мо-дельки оглядывались ему вслед, когда он пробирался между полупустых столиков к месту Лизы.

Он присел рядом. Лиза приветливо ему улыбнулась и поставила чашку на блюдце.

— Я знаю, — начал он, — ты думаешь, я слишком стар для тебя.

В его голосе еще можно было заметить с трудом задушенное вчера вечером раздражение и злость. Он почти демонстративно держал себя в руках.

В ответ на его фразу Лиза внезапно рассмеялась. Громко, запрокинув голову, натрани приличия. Влад затравленно огляделся, не зная, считать ли этот смех комплиментом.

Так же внезапно Лиза перестала смеяться.

— Ты слишком стар для меня? — Она пристально посмотрела на него, но он ничего не заметил во взгляде се серых глаз. — Нет. Тут дело в другом. Ты мне просто неинтересен.

Влад вздрогнул, как от легкого тычка под ребра.

— Тебе нечем удивить меня, понимаешь. Мне с тобой скучно.

Влад долго не отвечал. Лиза тоже не продолжала. Девушки за соседними столиками, которые еще не разошлись, перешептывались, поглядывая в их сторону. Рыжая Шама не поинимала в этом шушуканье участия, она только протирала взглядом спину Влада. Влад резко встал.

— Поедем. — Он протянул ей руку.

— Куда? — без интереса спросила Лиза.

— Буду тебя удивлять.

— Вот как? Тогда я зайду захвачу вещи.

— Хорошо. Жду тебя в машине.

У подъезда Лиза даже не стала отыскивать взглядом «мерседес» Влада. Она сразу поняла, что он приехал на этом ярко-желтом «альфа-ромео».

— Хорошая машина, — сказала она, усаживаясь на переднее сиденье. — Девяностый год, почти классика.

— Ты в чем-нибудь не разбираешься? — раздраженно спросил Влад. Но, оглядев ее длинную серую юбку, цивильную неяркую кофточку и волосы, собранные в рабочий узел на затылке, вдруг улыбнулся. — Ладно. Сейчас я тебя удивлю. Только чур потом не жаловаться.

Лиза пожала плечами. Машина с приятным урчанием тронулась с места.

Влад улыбался всю дорогу, косо поглядывая на непрезентабельный Лизин вид. Он даже не обращал внимания на ее равнодушие. Спускаясь по узкой лестнице в какое-то полуподвальное помещение, он еще продолжал улыбаться. Стены коридора были некрашеными и без обоев — голый серый кирпич. Снизу доносились звуки того, что нынче принято называть музыкой.

Коридор закончился огромной залой. На метровой сцене посередине зала стоял здоровенный пульт, к стенам прижимались небольшие кабинки и длинная стойка бара. Народу было немного, видимо, из-за раннего времени, пульт пусто-изл, но музыка из вмонтированных в стены колонок бухала на полную мощность.

— Забавно, забавно, — произнесла Лиза, оглядываясь вокруг. — Этим ты хотел меня удивить?

— Это только начало, — сказал Влад и провел ее в тесную кабинку. Столик, за который они сели, был изрезан неприличными надписями, а от кожаного диванчика пахло табаком, пивом и презервативами.

Минут через тридцать порциями начал прибывать народ. Лиза уже опрокинула два коктейля — Влад явно задался целью ее напоить. Освещение стало привычно тусклым для таких заведений. Вдруг со сцены взвизгнул микрофон:

— Привет-привет! Наша подводная лодка готова к погружению, и я, как обычно, желаю вам всем утонуть и не всплывать до понедельника! Со своей стороны буду делать все возможное, чтобы вы ни разу не очнулись за это время! Поехали!

Из колонок вдарил бас. Потом еще один. С частотой метронома душный зал наполнили удары. Это продолжалось около минуты. В паузы между ударами вклинился звук иглы по винилу пластинки. Этот скребущийся звук постепенно начал приобретать какой-то ритм, смешиваясь с глухими ударами, и в конце концов все это оформилось в некий ритмический поток звуков, в котором, казалось, действительно начинаешь тонуть. Лиза посмотрела сквозь бликаюшую темноту на сцену. За пультом согнулся человек в огромных наушниках. Он что-то быстро делал пальцами, и от этого ритм становился упорядоченной, менял цвет и форму, изгибался как змей. И если музыкой называть гармоническое сочетание звуков, то эти звуки уже можно было считать музыкой — они соединялись в своей собственной гармонии, что-то непонятное, искусственное, но рождали.

Тут, видимо, очень многие понимали эту гармонию, потому что площадь вокруг сцены густо заполнилась двигающимися фигурами.

— Потанцуем? — предложил Влад. — Или ты неподходяще одета?

— Действительно, не слишком подходяще. Но потанцевать можно. Только в туалет сбегаю.

Лиза протиснулась к бару.

— Где тут у вас?.. — начала она, но бармен, с большой серьгой в правом ухе, крашеными ресницами и высветленным ежиком на голове, кивнул в дальний конец бара, недослушав вопроса.

В туалете, кафельные стены которого были изрисованы фломастерами и пульверизатором не лишенным красоты узором, она быстро скинула юбку.

Под юбкой оказались глянцевые брючки, разрезанные до бедер, так, что получалось похоже на русалочий хвост. Лиза расстегнула пуговку и ширинку, спустила брючки пониже, чтобы стала видна белая резинка трусиков. Трусики она специально подтянула повыше. Потом, сбросив кофточку, она осталась в одном кружевном бюстгальтере, по своей откровенности явно не предназначенном для открытого ношения. В довершение этого перевоплощения она распустила волосы, достала из сумочки баллончик, выдавила на них ярко-зеленую пену и размешала в волосах. Сложив одежду в пакет и ярко накрасив губы, она вернулась в залу. По пути она швырнула пакет за стойку бара.

Когда она подошла к кабинке, где ее ждал Влад, он уже был не один: какая-то плоская девчушка в маечке и узких джинсах гладила его по груди рукой, собираясь сесть ему на колени. Заметив Лизу, Влад сначала не узнал ее. Потом, когда до него дошло, он выпучил глаза, отшвырнул девчушку, которая оказалась парнишкой лет шестнадцати.

— Ну что, пошли танцевать? — спросила она. Влад не торопился отвечать. Из толпы выделился длинноволосый парень в старом свитере на голое тело, обхватил Лизу за талию и закричал ей в ухо;

— Классно выглядишь, русалка. Оставь своего старика, пошли встряхнемся как следует.

Он бесцеремонно опустил ладони на Лизину попку, а она засунула руки под его свитер.

— Тебе не жарко? — спросила она, щупая его твердый живот.

— Теперь — да, — сглотнул парень.

Не знаю, что значит «сложно» в понимании Навигатора, но Винни-Пуха освободили на следующий же день. Поневоле задумаешься об особенностях нашей правовой и судебной систем.

Каким образом это произошло, тоже, видимо, навсегда останется тайной (как и многое другое, что связано с Навигатором) — этого не знал даже Винни-Пух. Его просто выпустили. А мне просто позвонила Джулия и сказала:

— Приезжай.

Ну я и приехал. Я не думал, что Андрюху освободят так быстро, поэтому когда в гостиной увидел его, клюющего носом в кресле, то просто замер на пороге.

Винни-Пух удивился не меньше.

— Дэн?! — Он встал, как-то робко подошел ко мне и протянул руку. — Здорово, матерый человечище! Чертовски рад тебя видеть. — Он сжал мои пальцы. Эх, елы-палы, хоть бы он сделал вид…

Винни-Пух был мят и небрит больше обычного, Кроме того, от него чем-то пованивало (Джулия делала вид, что не замечает, и ее носик усиленно старался не морщиться).

— Ты пока можешь поблагодарить вот его за чудесное вызволение, а я кофе сделаю, — сказала Джулия и удалилась. Глядя на Винни-Пуха, я подумал, что ведро кофе действи-. тельно не помешало бы.

— Ну, типа, это… — пробормотал он. — Спасибо.

— Да мне-то, собственно, не за что.

— Ага! — крикнула Джулия с кухни. — Наш добрый друг устроил все на лад!

— Это кто? — настороженно спросил Винни-Пух. — Этот, что ли?

Я промолчал. Джулия появилась в дверях кухни.

— И уж конечно, не за спасибо.

Я немножко разозлился:

— Конечно! Конечно, было бы лучше, если бы его посадили лет этак на пять-семь!

— Ладно, — миролюбиво отозвалась она. — Не кипятись. — И снова ретировалась на кухню.

— Знаешь, не нравится мне все это, — тихо сказал Винни-Пух.

— А я — просто в восторге. На вот лучше, глянь. Реально ее в Интернете найти?

Я протянул Винни-Пуху листок Навигатора. Он с минуту изучал его, что-то прикидывая в уме.

— Теоретически — реально. Но теория, мой друг, суха, как памперсы, а древо жизни, тудыть его, оно, знаешь ли, зеленеет. И это все портит.

— Ты не выпендривайся. Найдешь?

— Сделаю все, что смогу. Но давай об этом на свежую голову.

Я кивнул.

Мы пили кофе. Винни-Пух заснул на диванчике, и мы перебрались на кухню, потому что его носки, несмотря на раскрытый балкон, мешали мне сосредоточиться.

— Мне это все не нравится, — сказала Джулия.

— Нам просто надо найти человека.

— Просто? — Она иронически посмотрела на меня. — Ты сам-то в это веришь? Когда это у него было просто?

Я раздраженно махнул рукой. Будто я сам этого не понимал.

— Знаешь, давай сначала найдем, а там видно будет.

— Типичный мужицкий менталитет, — фыркнула она. Я ничего не сказал ей про обещание, данное мною Навигатору. Вместо этого я дал еще одно, теперь уже ей.

— Я клянусь, что не впутаю вас больше ни в какую историю.

Я дал это обещание не только ей. Я дал его себе. Знал бы я, каким боком мне это выйдет, — тысячу раз бы подумал. Хотя… Это, наверное, ничего бы не изменило.

В дверь зазвонили.

— Это Маринка, — сказала Джулия и пошла открывать. Маринка разулась в прихожей и впорхнула в квартиру, цветущая и благоухающая. Она была бодра и весела. Она чмокнула меня в щеку, затем наклонилась над Андреем и одарила его тем же самым. Ему повезло, что он спал; таких жестов старый хакер боялся больше полиморфных вирусов.

— Я так рада, что мы снова вместе! — счастливо прошептала она. А я подумал: вот — человек. И плевать ей на Навигатора, на обязанности, на двусмысленности. Она рада, что мы вместе. И все.

День прошмыгнул незаметно. Наступал вечер. Мы втроем сидели на кухне, в соседней комнате спал Винни-Пух. Казалось, что все вернулось на свои места, встало на ноги, уселось на табурет на уютной кухоньке и пьет чай с печеньем. Так наверняка казалось Марине. Скорее всего так (может быть, не столь безмятежно, но так) казалось Джулии. Но я внутри чувствовал, что так, как раньше, уже не будет. Конечно, мы остались друзьями. И друзья остались теми же — людьми, к которым не боишься повернуться спиной. Изменился только я.

Что именно изменилось во мне, я пока точно не знал. Исчезла беззаботность, легкость. Глупость и наивность. Поздновато, наверное, взрослеть в двадцать пять, но лучше поздно, чем никогда, не так ли?

Я стал нездорово часто задумываться о смысле жизни. Раньше все было легко: окончил универ, стал юристом, заработал денег, купил квартиру, машину, дачу, женился, поездил по свету, родил детей, воспитал, вырастил, потом внуки — примерно так, с небольшими вариантами. И смерть — без вариантов. Теперь же, о том, что ждало меня завтра, я предпочитал не думать. Во-первых, все равно бесполезно, а во-вторых, голова болит. Сильно. Да и кому это нужно? Юристом я не стану, не мое призвание. Сыщиком тоже — романтику из меня выбило с потрохами. Кем я стал? Черт его знает. На мальчика на побегушках, кажется, все-таки непохож. На свободного человека, правда, тоже, ну да в нашей стране не привыкать. Деньги. Ха!.. Через мои руки влегкую проходили такие суммы, уложенные дурманящими пачками в изящные черные кейсы, что я потерял к ним интерес, перестал их ценить и восхищаться ими. Ну и к лучшему. Квартира и машина, можно сказать, есть. Условно выражаясь. Если считать «ниссан», напичканный спецтехникой, машиной. Жениться. Вот самое забавное.

Я почувствовал, как начинаю вспоминать Настю, и тут же зарубил эту мысль. Вот этим, видать, все и кончится. Дети там же. И внуки, соответственно.

Так что программа выходит какой-то неопределенной. В одном только я не сомневался. В ее последнем пункте. Интересно только когда? Конечно, это всем интересно. Ладно. Расслабимся. Ждем-с.

На кухню вошел Винни-Пух. После спячки смотреть на него без слез было невозможно. Джулия всхлипнула, Марина проглотила смешок, а я понял, что тело пора выносить. Винни-Пух обозрел нас осоловелым взором и выдавил:

— Вы чего?

— Я думаю, нам пора. — Я встал из-за стола, взял Пуха под руку и сказал Джулии: — Организационные вопросы обсудим завтра, о'кей?

— Ну-ну, — сухо отозвалась она, — о'кей. В прихожей, выпихивая Винни-Пуха из квартиры, я сообразил еще кое-что.

— Машину одолжи?

Джулия обреченно взяла с полки ключи и швырнула мне. Во дворе было темно, пусто и свежо. Последние теплые летние ночки. Жалко. Не люблю я осень. С детства, с первого класса.

На стоянке у подъезда в свете желтых фонарей мы отыскали маленький Юлькин «фиатик». В салоне пахло конфетами.

— Меня домой, — сказал Винни-Пух. Уличная свежесть слегка его проветрила, и голос пободрел.

— Точно. А я грешным делом подумал, что вас до ближайшего казино, только бабочку поправить.

Дома у Винни-Пуха мало что изменилось. Все тот же диван, усыпанный разобранными микросхемами, развинченными модемами и принтерами. Незаправленная постель, полки с книгами по разным языкам, из которых ни одного человеческого. И как алтарь в центре всего этого — огромный монитор с разобранным системным блоком, обставленный всевозможнейшей периферией. Пыльное однокомнатное обиталище для компьютера с приставленным к нему человеком. На сканере лежала одна вещица, которая привлекла мое внимание.

— А это что такое?

— А-а!.. — Пух расплылся в улыбке. — Это — «Филипс Скуба Ви-Эр». Шлем виртуальной реальности. Очень веселая штучка — мой первый и последний гонорар в качестве специалиста по компьютерной безопасности «Нефтебанка». Сейчас покажу…

Пух устремился к компьютеру, но я был вынужден его остановить.

— Ты бы вымылся, а? — как можно нейтральнее предложил я.

— А что, воняет? — безмятежно спросил Винни-Пух и понюхал подмышки рубахи. — Да, действительно попахивает.

Он разделся.

— Ты, того, располагайся. Только комп без меня не включай.

— А то, — кивнул я.

— Вообще, знаешь, — донеслось уже из ванной, — это не запах — это жизненная позиция!

Я хмыкнул и раскрыл форточку.

— Ты знаешь, я тут прикинул, — сказал он, уже вылезая из ванной и первым делом врубая компьютер, — не так-то сложно будет найти твою эту… Как ее…

— Альберту Вагнер, — подсказал я. Надо было видеть этого человека, когда компьютер застрекотал, загружаясь. Он зажмурился, как кот, которого почесали за ухом, и забарабанил пальцами по краю клавиатуры.

— В Сети существуют такие сайты знакомств, их, в общем, не так много по всему миру…

— Ты что, сдурел! — воскликнул я. — По какому миру?

— Ну, она у тебя кто? Немка?

— Это же псевдоним, дубина! — Я постучал его по свежевымытой голове. — Она русская.

— О, ну тогда все совсем просто. В Рунете таких сайтов штук пять-десять крупных. Ща подрубимся к Сети, часа через два-три найдем. Если она там, конечно.

Вообще, то, что она русская, — это мой домысел. Может, она и не русская вовсе, но должна быть здесь, в России, и скорее всего даже в Москве. Если Навигатор сказал «найти», имел ли он в виду только найти, или еще и установить с ней контакт?

Ну да ладно. Сначала надо хоть что-то наковырять.

Запищал модем.

— Так! — Винни-Пух потер руки. — Приступим. Вот списочек серверов знакомств, будем обшаривать все по очереди. Давай твою бумажку.

— А мне что делать? — Я протянул ему многострадальный листок.

— А что хочешь. Спать не хочешь? Нет? Ну, возьми книжку почитай. — Он махнул на свои полки. — Только учти — у меня из детских один Фигурнов.

Я учел. Я отыскал пачку игровых журналов, сделал себе кофе и уселся на диван, потеснив микроэлектронное кладбище.

Лиза шла к метро, когда ее нагнал «мерседес» Влада.

— А ты не боишься быть утомительным, — сказала она в опущенное стекло.

— Бог любит троицу. Последний шанс.

— Последний шанс? Хорошо, ты его получишь. Только чур потом не жаловаться.

Влад хмыкнул.

Минут через двадцать они остановились у шестиэтажного особняка в Крылатском. Это был именно особняк — дом стоял отдельно от синих и зеленых башен, был окружен металлической оградой, и по качеству иномарок на стоянке нетрудно было понять, что за контингент проживает в этом доме.

Лиза не стала спрашивать, живет ли здесь Влад. Их машина остановилась рядом с желтым «альфа-ромео».

Пропуская Лизу в огромную квартиру, в которой свет не выключался, Влад запер дверь.

— Проходи. Выпьешь?

Лиза утвердительно кивнула. Она обошла гостиную, разглядывая картины на стенах. Картины были в простых рамах, но изображали нечто труднодоступное. Перед одной она остановилась. Пересечение коротких разноцветных линий, похожее на морского ежа или на сваленные в кучу цветные булавки, заворожило ее. Она приблизила лицо к самому стеклу, вглядываясь куда-то в глубь картины.

— Что, нравится? — спросил Влад, ставя на стол бокалы. Лиза обернулась:

— Была такая старая игра. Называлась «бирюльки». Надо было разобрать кучу тонких длинных палочек, вытаскивая по одной — так, чтобы другие не шевельнулись. Очень похоже.

Влад удивленно посмотрел на Лизу:

— Эта картина так и называется — «Цветные бирюльки». Один мой знакомый художник подарил. Эта мазня мне всегда казалась глупостью, но говорят, что он талантливый.

— Это правда. — Лиза присела в мягкое кресло, обитое синей тканью. Влад опустился перед ней на колено:

— Скажи, неужели у меня никаких шансов?

— Никаких. Я вижу тебя насквозь. Я знаю каждое твое следующее слово, движение. Ты не способен ничем удивить меня. Ты — таблица умножения, которую можно читать наизусть с любого места. Мне даже не хочется рассказывать тебе о тебе, потому что в этом рассказе не будет ничего интересного.

— Хорошо, — зло произнес Влад. — Тогда попробуй угадать, что я сейчас сделаю.

Он резко выпрямился и с размаху ударил Лизу по лицу. Вернее, попытался это сделать, потому что мгновением раньше Лиза отклонилась назад на сантиметр, так что рука прошла перед самым ее носом. Не вставая с кресла, она ударила Влада ногой в солнечное сплетение. Тот согнулся и повалился на пол. С равнодушным выражением лица Лиза наклонилась над ним, схватила за воротник пиджака и одной рукой подняла над полом. Ее взгляд остановился на пульсирующей сонной артерии.

— Ничтожество. Глупое самовлюбленное ничтожество, — сказала она и швырнула его обратно на пол. Достав из внутреннего кармана пиджака ключи, она отперла дверь и вышла из квартиры, бросив по дороге ключи в мусорную корзину.

Около двух ночи я все-таки задремал. Мне снился Винни-Пух с монитором вместо головы. Когда я просыпался под стрекот винчестера, шум вентилятора и кликанье мыши, то замечал и в самом деле какие-то неполадки с его головой. Приглядевшись, я понимал, что это тот самый виртуальный шлем, и, успокоенный, засыпал снова.

— Опаньки! — воскликнул Винни-Пух где-то под утро. Я с трудом раскрыл веки.

Он каким-то образом умудрялся со шлемом на голове печатать на клавиатуре и управляться с мышью.

— Что такое? — спросил я сонным голосом. Пух не шевельнулся. Тогда я подошел к нему и тронул за плечо. Он подскочил на месте, обернулся и поглядел на меня черной пластмассовой мордой. Зрелище было жутковатое.

Когда он скинул шлем, моему взору предстало не менее впечатляющее зрелище: его лицо было красным и потным, волосы взмокли, глаза покраснели, а на лбу, скулах и переносице отпечатался красный след.

— Хочешь? — Он протянул мне шлем. Я как-то неуверенно кивнул и надел его на голову.

— Вообще, это обычное приложение. Ничего особенного. Вот если бы это был «Квейк», например, вот это было бы круто. После часа игры начинает укачивать, а при ходьбе забываешь, что стены обходятся не поворотом головы.

Я охотно с ним согласился — это все равно впечатляло. Как будто перед тобою на расстоянии полутора метров огромный монитор, сантиметров пятьдесят по диагонали. Я «огляделся». Передо мною было окошко какого-то приложения. В центре написано: «Моя ложная личность мечтает познакомиться с вампиром не старше трехсот лет для совместного (раздельного) питания хоббитами, не хоббитами, не совсем хоббитами и совсем не хоббитами».

— Что за чушь… — пробормотал я.

— По-моему, это она, — сказал Винни-Пух.

— С чего ты взял?

— Ну, параметры подходят?

— Какие параметры?

— Да там, в левом углу!

Я повернул голову. Ощущение было дурацки непривычным. Словно находишься внутри цилиндрического монитора. Я прочитал столбик с данными: «Город: Москва, возраст: 24, рост: 165, вес: 50, глаза: серые, волосы: светлые, дети: нет».

— Это что? Объявление?

— Ну да, черт тебя дери! — раздраженно воскликнул Винни-Пух. — Подходит?

— Вроде бы подходит. — Я посмотрел на заголовок. — Только с именем неувязочка. Нашу-то Альберта Вагнер зовут, а тут только инициалы: «Л. Р.».

— Ну, пока больше ничего нету. Попробуй нашкрябай мессадж, а я схожу горло промочу.

Неожиданно окно приложения сменилось, и передо мной появилась программа для отправки писем.

— Э, а чего делать-то дальше? — спросил я. Мне никто не ответил. Я попытался нащупать руками клавиатуру и понял, что печатать так невозможно. Тогда я попробовал снять шлем. Не получилось. То ли я что-то не так делал, то ли в нем что-то зацепилось. Вот тут я струхнул.

— Эй ты там! Вытащи меня отсюда!

Я затравленно помотал головой. Чьи-то руки схватили меня за голову и сорвали эту чертову маску.

Я заморгал — глаза быстро отвыкли от нормального мира. Винни-Пух держал надо мной шлем, как венец в церкви.

— Ты чего, испугался? — удивленно спросил он.

— Да пошел ты… — буркнул я и взялся печатать. Но, собственно, что печатать? Я никогда ни с кем не знакомился по Интернету и совершенно не представлял, как это делается, что пишется в таких случаях. Правда, я был не слишком-то уверен, что эта девушка — та, что нам нужна, но понимал: писать надо железно, так, чтобы мне ответили непременно и желательно побыстрее.

Состряпать, что ли, возвышенно-романтическую эпистолу? Я почесал репу. Нет, на это меня не хватит. Мой стиль — стеб, приколы и заигрывания.

Я еще раз перечитал объявление. Да тут вроде как раз такой стеб. Интересно, что значит «не старше трехсот лет»?

Тридцати, что ли? Ладно, попробуем…

Я, как пианист, воздел руки над клавиатурой и начал. «Я родился горах Шот…» Нет, что-то не то. Вампиры не живут в горах, они живут в замках, И не в Шотландии вовсе,

«То есть это, в замках… в замке Румынии двести пятьдесят лет назад. Посему еще пребываю вполне в боевой форме, Хоббитов ненавижу — напоминают крыс-мутантов. Крыс я тоже ненавижу. Люблю мышей. Летучих. И ночь. И черный цвет. И красный. Обожаю грозу, молнию и проливной дождь. И эхо голоса в каменных подземельях. Не люблю скуку и одиночество. И шумные компании тоже не люблю. Предлагаю как-нибудь повисеть вместе вниз головой под закопченным потолком моего готического замка».

Я закончил и перечитал. Бред собачий. Интересно, кто на это купится? Ладно, попытка не пытка. Все равно это не она.

Винни-Пух заглянул мне через плечо:

— Конгениально!

Я разозлился:

— Давай сам напиши, Монтескье недорезанный!

— Э нет. — Винни-Пух рассмеялся. — Взялся за гуж, сам и пиши. Наше дело маленькое.

— Ну тогда и это сойдет. А ты дальше давай ищи. По-моему, это не она.

— Ладно, сваливай. Я отправлю. — Андрей спихнул меня со стула, снова надел свой намордник и взялся за мышь. А я пошел в ванную умываться.

Сидя на кухне, я думал об этом объявлении и о своем письме. Несерьезно все как-то, ей-богу. Дурацкая затея. Если бы не Навигатор, это выглядело бы вообще как детские игрушки.

Но вся эта несерьезность отнюдь не прибавляла мне беззаботности. Что же такого могло стоять за ней? Я вспомнил о той зачеркнутой строчке и достал листок. Все было зачеркнуто очень тщательно. Я посмотрел на свет — все равно ничего не видно. Спросить бы у него, что там было написано, да я заранее знаю, что он ответит. Описался, ошибся. Тогда зачем так аккуратно заштриховывать?

Прошло еще несколько часов. Я уже начинал тихо подвывать от безделья и скуки, а Винни-Пух, казалось, мог просидеть в этом шлеме всю свою жизнь. Его пальцы шустро перебирали клавиши, из шлема доносились знакомые мотивы «Ме-таллики» (вот жлоб, хоть бы через колонки пустил). Я остро чувствовал всю бессмысленность своего сидения за его спиной. Еще острее я хотел поспать в нормальной кровати. Поэтому, подождав для совести еще минут десять, я снова потревожил своего кибердруга:

— Я домой поехал. Позвони мне, если что-то еще найдешь.

Винни-Пух осоловело кивнул и снова погрузился в виртуальность.

Звонка от него я так и не дождался, Утро для меня в этот день началось уже после обеда, когда я проснулся с головной болью после веселой ночки в компании компьютера.

Сам я тоже решил не звонить: Андрей наверняка отсыпался. Мне же нужно было выяснить кое-что у Навигатора.

Вообще, это идиотство. Я ведь совсем не задумываюсь, как это происходит. Я выхожу из дому в произвольное время, иду куда-то, сам не зная, когда мне понадобится его увидеть. А он — по щучьему веленью тут как тут. А может, он мою квартиру слушает? Но ведь я вслух не мыслю. Да и не может он так быстро оказаться рядом. Если только не обитает где-то поблизости. Но с этим товарищем всегда так: вопросами лучше не задаваться. На то, на что он сочтет нужным, он и без вопросов ответит. А добиваться того, что нужно именно тебе, от него бесполезно.

Я вышел из дому, захватив на всякий случай сумку для продуктов, и принялся курсировать по району.

Видать, я сглазил. Видать, чудес не бывает. Я обошел раз по десять все окрестные булочные, аптеки, мебельные магазины и все ларьки в округе. Навигатор так и не объявился.

Разочарованный, я вернулся домой. Дома надрывался телефон. Я бросился к трубке.

— Это она, — сказал Винни-Пух. Я присел на край дивана. Значит, нашли. Значит, Альберта Вагнер существует. Значит, все это не игрушки и за этим все-таки что-то кроется.

— Я все утро провозился. Нашел только одну такую, которая под вампиршу косила. Но она брюнетка и по росту не подходит. А сейчас просыпаюсь, почту гляжу, а там ответ на твое письмо пришел. От имени Альберты Вагнер. Так что поздравляю.

Я слушал его, и ко всем моим сомнениям добавлялось еще одно. Уж больно просто это оказалось. Я всегда верил в гениальность Винни-Пуха (в нашу бытность частными детективами он такие пируэты с компьютером выделывал, что я только диву давался), но ведь даже Навигатор сказал, что, если бы это было просто, ее бы давно нашли. Кстати, еще вопросик: значит, ее искали? Кто? И почему нашли ее именно мы? Может, нам ее просто подсунули? Опять же — зачем?

— Сюрприз хочешь? — спросил Винни-Пух,

— Не уверен, — отозвался я.

— Внимание! Наша Альберта Вагнер проживает по адресу: Алтуфьевское шоссе, дом… квартира… — торжественно нроизнес Винни-Пух.

Я выпал в осадок.

— Но, Холмс, черт возьми, КАК?!!

— О-о! — сказал Винни-Пух, и в этом «о-о» было столько самодовольства, сколько бывает только в хакерских «о-о». — Это старый трюк. Я засунул в твое письмо троян.

— Кого?

— Троян. Вирус такой. Говорят, какой-то миф был про троянского коня…

— У Гомера в «Илиаде»…

— Ну, не знаю у кого. В общем, этот вирус берет логин с паролем для доступа в Интернет. Такими фокусами в Сети многие развлекаются, но это — мое личное изобретение. Этому трояну никакие антивирусы не страшны, достаточно просто получить письмо, он тут же запускается и делает свое дело. Если, конечно, защита на самом канале не стоит. Ну, у нее не стояла. — Винни-Пух захихикал. — Гляжу я на этот логин, а он — с телефончиком. Один наш матерый московский провайдер привязывает свои логины к телефону пользователя, чтобы нельзя было нескольким одновременно за одну абонентскую плату сидеть. Так что под ее логином я войти не смогу. Зато мы теперь знаем ее адрес.

Молоток. Нечего сказать. Фрида упадет со стула, когда объявится. За сутки найти и саму барышню, и узнать ее адрес — это вам не два пальца об асфальт. Хотя… Ведь это может быть и не ее адрес. Это только то место, откуда она проверяет почту. Я поделился своими сомнениями с Винни-Пухом.

— Очень может быть. Но тут уж, господин сыщик, ваш черед. Я сделал все, что мог.

— Ладно, разберемся. Ты крут, братила.

— Дык, — хмыкнул хакер.

— Слушай… Ты в транспортабельном состоянии? Надо собраться, обсудить.

— Ну, если ты заедешь…

— Без вопросов.

Мы собрались у Джулии. С докладом о международном положении выступил ваш покорный слуга.

— Значится, так. Нашу загадочную Альберту мы нашли. В некотором роде. По крайней мере на крючок подцепили.

— Теперь главнре — аккуратно подсечь, — вставила Джулия как бы между прочим. Но мне показалось, будто она знает, что я хочу предложить. Тогда я решил на ходу несколько изменить план своей речи.

— В чем заключается наше задание? — Я сделал вид, что не заметил Юлькиной реплики. — Цитирую дословно нашего Пана тире Шефа тире Отца: «Я хочу, чтобы вы ее нашли». Значит ли это, что задание мы выполнили?

— Значит! — быстро сказала Джулия. Винни-Пух басовито хихикнул, и она бросила на него уничтожающий взгляд.

— Нет, не значит. Во-первых, мы ее даже не видели ни разу и по-прежнему ничего о ней не знаем. А во-вторых, тот адрес, который раздобыл Андрюха, может оказаться пустышкой.

Я сделал паузу. Джулия сцепила пальцы, а Винни-Пух, переводил взгляд с меня на нее и обратно.

— Надо проверить, — резюмировал я.

— Нет, — твердо сказала Джулия. Я вопросительно взглянул на нее. — Зачем? — спросила она.

— Есть еще и в-третьих. Я уверен, что это — не конец дела. Далеко не конец.

По-моему, Джулия-то как раз очень хорошо это себе представляла. Я просто подло озвучил этот факт.

— Я вот что думаю, — начала она. — Представим, что дело действительно серьезное. Что мы знаем о ситуации? НИ-ЧЕ-ГО. Кто эта девушка, зачем ему понадобилось ее найти, почему это оказалось так легко? Представим на секунду, что нас может ожидать по этому адресу. Ты, дружочек, мало носом в дерьмо залезал?

Все это я знал и без нее. Джулию, как и Навигатора, переубедить было почти невозможно. И я пошел на еще одну подлость.

— Ладно, забили. Ты только скажи мне, где наш фургончик припаркован. И ключики дай. — Я посмотрел в окно. И одновременно почувствовал, как взгляд Джулии впился в мой висок, силясь его прожечь. Мне даже показалось, что голова начала побаливать.

— Ну ты и жопа!.. — восхищенно произнес Винни-Пух, И гордости я не почувствовал.

Мы отыскали наш фургон на подземной автостоянке в Кунцеве. Я забрался внутрь и с каким-то странным чувством оглядел мертвую электронику. Мне разом вспомнился последний случай, когда я один сидел в этом фургоне и слушал». как Настя превращается в сумасшедшего убийцу. И следующей жертвой этого убийцы должен был быть я.

Сбросив оцепенение, я включил электричество. Электроника мгновенно ожила, подсветка пульта загорелась, внутри что-то загудело. Я с минуту послушал это гудение и выключил его. Джулия вывела фургон на улицу.

Она молчала всю дорогу пока мы не приехали по адресу, который нам дал Винни-Пух чувствовал, что должен что-то сказать, как-то извиниться з то, что сделал. Но сейчас почему-то не мог заставить себя заморить с ней. Потом. Пускай все немного утрясется. Может бд-ь, да увидит, что я был прав.

У большого белого падьного дома мы остановились. Джулия заглушила двигате д по-прежнему молчал, никак не решаясь начать. Не выдержала Джулия:

— Ладно, хватит. Теперь цадо проверить, есть ли кто-нибудь в квартире.

— Ты что, сразу собираешься влезать? — облегченно выдохнув, спросил я.

— Нет, — язвительно ответила Джулия. — У меня несколько иные методы.

— Хорошо, — примиряющим тоном сказал я. — Я тебя внимательно слушаю.

— Мы не знаем, как оц выглядит, поэтому, даже если ее сейчас нету дома, мы не Можем обезопасить себя от ее внезапного возвращения. В поезде около сорока квартир, значит, постоянно будет кто-Гц входить и выходить. Для начала надо подняться до ее кварру и засечь время, которое нужно, чтобы спуститься к выбуду потом поставить маячок на ее дверь и понаблюдать хо бы два дня. Она может жить там не одна, она может вообще „е жить там. Нам надо выяснить, кто и когда посещает эту тартару. А уж потом лезть туда.

Джулия, конечно, бъщ права. Но я все же подумал, что она просто очень умело тет время.

— Дежурить будем поочередно, круглые сутки, по шесть часов. Лично я не собирать торчать здесь все время.

Джулия позвонила по телефону. Она долго слушала гудки, потом скептически скала:

— Будем надеяться, ч дома действительно никого нету. Это не мешает нам столкнуться с ней в подъезде, но большой человек у нас ты, потому я снимаю с себя всякую ответственность.

Квартира оказалась на семнадцатом этаже. Я с секундомером несколько раз поднимался и спускался, потом посчитал среднее арифметическое. Джулия поставила внизу двери маленький маячок: когда дверь открывали, он подавал сигнал на пульт нашего фургона.

— Вообще, замочек на двери хиленький, поэтому взломать завсегда сможем, — сказала она на прощание. И я остался один.

Первым нашу Альберту увидел я. Она возвращалась домой, но я сразу, безо всяких маяков понял, что это — именно она. Эта девушка, плывущая как призрак по асфальту в фиолетовом свете уличных фонарей, просто не могла быть никем другим. Ее золотистые волосы мерцали, вечерний ветерок нежно шевелил их. Эта девушка не могла быть никем другим. Поэтому, когда через две минуты семь секунд сработал маячок, я ничуть не удивился.

Я перевел дух и вытер появившиеся откуда-то в прохладном салоне капельки пота со лба. Я наблюдал ее всего секунд тридцать, но картинка пустой улицы, мертвенного света фонарей и прекрасного призрака произвела на меня сильное впечатление. В ней было что-то… не от мира сего. Моя рука сама потянулась к сотовому, я набрал номер Джулии:

— Я ее видел.

— Ну и как?

Я издал неопределенный звук, что-то среднее между кашлем, стоном и пожатием плечами.

— Понятно, — мрачно отозвалась Джулия. — Красавица.

— Не то слово. В приличном месте вдвоем не появишься.

— Ладно. Жди. Через час буду.

Когда Джулия проскользнула в темноту фургона, она первым делом заставила меня описать эту Альберту. Я честно пытался сделать это минут десять, но Джулии мои попытки надоели.

— Знаешь, на что это похоже? «Я помню чудное мгновенье…» И далее по тексту. Ладно. Надеюсь, я ее узнаю.

Она отдала мне ключи от «фиата», и я поехал отсыпаться. У подъезда черным истуканом меня ожидал Навигатор.

— Чем это вы занимаетесь? — подозрительно спросил он.

— Давайте баш на баш? — устало отозвался я. Он хмыкнул. — Пройдемте в квартиру?

При свете я заметил на нем какой-то налет усталости и спросил:

— Кофе хотите?

— Очень крепкий и очень горячий, — ответил он. Когда все было готово и я поставил перед ним дымящуюся чашку, он достал из кармана маленькую полупрозрачную трубочку, отвинтил колпачок и всыпал в кофе белый порошок. Отхлебнув, он причмокнул, благодарно поглядел на меня и спросил:

— Что новенького?

— Все, — отозвался я. — Объект найден, переписка начата, наблюдение за квартирой установлено.

Навигатор поперхнулся, быстро достал из кармана платок и прижал ко рту. На белой рубашке я заметил ремни кобуры.

— За какой квартирой?! — прокашлявшись, спросил он.

— Нам удалось выяснить адрес, с которого она подключается к Интернету. И мы установили за ним наблюдение. Лично я ее уже видел…

— Снимите наблюдение! Слышите, немедленно снимите!

В глазах Навигатора было что-то такое, что я видел впервые. Я подошел к телефону, набрал номер и сказал Джулии:

— Можешь поднимать якоря. Высочайшим повелением попрошено. Немедленно.

— Он у тебя?

— Ага.

— Ну, передавай привет. — Я услышал, как Джулия включила зажигание. Связь прервалась.

— Вам привет, — сказал я и положил трубку. Навигатор уже взял себя в руки. Он улыбнулся и ответил:

— Спасибо. Я никак не ожидал, что вы справитесь с этим так быстро.

— Фирма веников не вяжет, — скромно отозвался я. — А если вяжет, то только фирменные. Теперь я хотел бы узнать, что нужно от нас в дальнейшем.

— Пока — установить личный контакт. Познакомьтесь с ней, выясните, что она за личность.

— Что значит «пока»? И зачем все это? Чем эта особа вам так приглянулась? Вы в нее что, влюблены?

— О, сколько вопросов! Давайте я отвечу на первый. «Пока» — значит до поступления особых распоряжений. Я раскрыл было рот, но Навигатор отрицательно замахал руками:

— Нет-нет, Денис! Вы все узнаете, но в свое время. Сейчас это только собьет вас с толку, вы мне все равно не поверите. Вам нужно во всем убедиться самому.

— В чем это «во всем»? — спросил я, не слишком надеясь на ответ. И я его, конечно, не получил.

Вместо ответа Навигатор достал из кармана пачку стодолларовых банкнот и положил передо мною на стол:

— Это на текущие расходы. И вообще… на жизнь. Гонорар. Вы меня поразили, Денис, своей… хм, оперативностью.

Я нервно сглотнул.

— Пожалуйста, не меняйте деньги в Сбербанке, лучше в частных обменниках. — Он поднялся. — Ну, мне пора.

Я, впечатленный этой пачкой, чуть было не забыл об одной важной вещи. В прихожей я остановил его:

— Э! Постойте! Нам надо как-то договориться о стабильной связи.

Навигатор сморщился, как от зубной боли:

— Да, это все очень… очень… Что «очень», я так и не узнал.

— Почему бы нам не бросить эту конспирацию? Только не говорите, что у вас нет телефона.

Черный зверь

— Видите ли, Денис, — начал он. Эту фразу я уже успел возненавидеть. — Вам, возможно, все это кажется глупым и ненужным, но вам видна, так сказать, только верхушка айсберга. Я и без того вступил с вами в слишком близкий контакт.

Он задумался на минуту. Потом достал из кармана ручку, взял с тумбочки в прихожей какую-то рекламную бумажку и написал на ней номер.

— Вот по этому телефону вы будете звонить, если я вам понадоблюсь. Звоните, пожалуйста, с мобильного. Там никто не подойдет, но я буду знать, что нужен вам, и сам вас найду.

Я посмотрел на номер. Он начинался с восьмерки и был гораздо длиннее обычного.

— Хорошо. Все-таки это лучше, чем ничего.

Влад все-таки появился на следующий день. Она увидела его после обеда в баре. За одним столиком с ним сидела Шама, они о чем-то болтали, и она смеялась вовсю. Когда вошла Лиза, Влад боковым зрением заметил ее, но не обернулся. Улыбка моментально сползла с его лица. Шама тоже смутилась, но Лиза, не обращая на них внимания, заказала крабовый салат, стакан апельсинового сока и села в другом конце бара.

В дамской комнате Лиза столкнулась с Шамой. Та сделала виноватое лицо, и эта вина не была напускной. Похоже, рыжая красавица действительно влюбилась.

— Лизка… — пробормотала она. — Он сказал мне, что у вас ничего не вышло. И я подумала…

— Он сказал правду. И у тебя с ним ничего не выйдет.

Шама всполошилась:

— Он что, импотент?!

— Нет, — улыбнулась Лиза. — Он хуже. Я не хочу тебя обижать, и ты, пожалуйста, не думай, что я говорю это измести, но ты ему не нужна. Вернее, нужна, но только для одного. Сама понимаешь для чего.

— Ладно, — покорно сказала Шама. — Я как-нибудь сама разберусь.

Похоже, она не поверила Лизе.

— Будь осторожней, — сказала она. — Он очень плохой любовник.

К концу дня Лиза приняла решение. Она видела, как в шесть часов «мерседес» Влада ждал у подъезда и с какой радостью Шама бежала ему навстречу. Лиза остановила частника и спросила:

— Подбросите в Крылатское?

Водитель свеженькой «девятки», мужчина лет тридцат лицом бывшего панка, сделавшего карьеру бухгалтера, о-i тил, как ему казалось, очень оригинально:

— Вас, красавица, хоть на край света.

Лиза села на заднее сиденье, чем разочаровала водите и назвала адрес. По дороге он несколько раз пытался заве беседу, но Лиза не произнесла в ответ ни слова. Она смотрела в окно, и взгляд ее делался все печальнее.

Водитель был очень разочарован. Лиза прекрасно знала, что он сейчас думал о ней, поэтому хорошо заплатила. Деньги он взял.

У знакомого дома она прислонилась спиной к чахл деревцу, закрыла глаза и прошептала:

— Нокть… Нокть…

У двери в квартиру Влада она остановилась и прислушалась. Сильно концентрироваться не пришлось: женские крики она разобрала сразу. Нажав на кнопку звонка, она прервала эти крики.

— Только попробуй пикнуть, сучка! — услышала оне голос Влада, и в следующую секунду дверь открылась.

Судя по взгляду, он ожидал чего угодно, только не ее. Лиза оглядела торопливо заправленную в брюки сорочку с оторванными верхними пуговицами и следами помады на пукаве царапины на шее и взъерошенные волосы.

— О, Лизонька!.. Какими судьбами?.. Я, видишь ли, не один…

— А я знаю, — ответила Лиза и ударила его в грудь. Удар явно не соответствовал Лизиной комплекции — Влада буквально отнесло на середину комнаты. Лиза вошла в квартиру и закрыла за собой дверь.

На диванчике сидела растрепанная Шама, поджав под себя голые ноги и прикрываясь юбочкой. Размазанная по лицу помада и тушь вперемешку со слезами довершали картину. Увидев Лизу, она была удивлена не меньше Влада. Но рада, кажется, больше.

Влад, хрипя и держась за грудь, медленно подымался с пола. Лиза подошла к нему, ударила коленом по подбородку и вернула обратно.

— Что же мне с тобою делать? — прошипела она и взяла его за подбородок. Изо рта Влада вытекала струйка крови. Лиза макнула указательный палец в эту струйку и прочертила кровью полоску на его шее. Затем резко нагнулась, приникла губами к метке и с хлюпающим звуком прокусила кожу. Влад не издал ни звука, только дернулся всем телом.

Шама, тупо уставившись на эту сцену, перестала плакать и не шевелилась. Лиза, не отрывая губ от шеи Влада, делала глоток за глотком. Ее губы покраснели, между ними просочилась густая алая капля. Шея и щеки Лизы наливались розовым цветом. А кожа Влада становилась все бледнее. Через несколько минут с громким чмоканьем она отсосалась от его тела. От этого звука Шама потеряла сознание.

Лиза взяла трубку телефона и набрала ноль-три.

— Тут человек. — Она назвала адрес. — Он потерял много крови, сейчас без сознания.

Лиза положила трубку, подошла к Шаме и шлепнула ее по щеке. Потом еще раз. Шама очнулась и уставилась полными ужаса глазами на Лизу.

— Не надо на меня так смотреть. Или ты предпочла бы, чтобы он тебя изнасиловал?

— Он мертвый? — спросила Шама срывающимся голосом и указала на мертвенно-бледного неподвижного Влада. — Ты его убила?

— Вот еще. Поваляется в больнице недельку-другую и оживет. Одевайся, и убираемся отсюда. Я тебя довезу до дому.

Дверь в квартиру Лиза оставила открытой.

Выйдя на Рублевку, они быстро остановили частника. На Рублевском шоссе это вообще несложно, тем более двум красивым девушкам. За рулем старой серой «Волги» сидел молодой парень, симпатичный, но молчаливый. Он только спросил куда ехать и назвал цену. Ехать надо было в Царицыно, в другой конец Москвы — там Шама снимала квартиру.

Судя по всему, парень профессионально занимался извозом, и болтовней девушек развлекать не стал. Первой заговорила Шама. Ее взгляд постепенно обрел осмысленность, но ужас не проходил. Тихо, чтобы не расслышал водитель, она спросила:

— Кто ты?..

Лиза улыбнулась и так же тихо ответила:

— Хороший вопрос. Давай-ка я попробую задать его тебе. Или например… — Она повысила голос. — Молодой человек, скажите, пожалуйста, кто вы?

Парень удивленно посмотрел на них через зеркало заднего вида:

— Я Андрей Тимофеев.

— Спасибо. — Лиза посмотрела на Шаму. — В таком случае я — Елизавета Разина,

— А там… — Шама неопределенно кивнула в окно.

— А там я просто защитила тебя.

Шама замолчала. Она молчала всю оставшуюся дорогу — видимо, запоздалый шок дал о себе знать. В не по-женски неаккуратной однокомнатной квартирке она сразу же упала на неприбранную постель, отвернулась лицом к стенке и сжалась калачиком. Лиза осторожно присела рядом и положила руку ей на плечо.

— Не бойся, — тихонько прошептала она. — Я ничего дурного тебе не сделаю.

Шама резко обернулась к Лизе и, вцепившись в ее руку, потребовала:

— Кто ты?!

— Не знаю, — пожала плечами Лиза, ласково посмотрела ей в глаза и медленно поцеловала ее в губы.

Не знаю, что случилось со мною с утра. Может, шизофрения, может, паранойя. Когда я, умывшись, сделал себе кофе и в одиночестве сел на кухне, меня вдруг начала бить дрожь. Я был в одних трусах, но последний день лета вовсе не напоминал об осеннем холоде. Эта дрожь была не физического, а психического происхождения. Я не помнил, что снилось мне этой ночью, но, по всей видимости, не кошмары — я не просыпался. Безуспешно пытаясь подавить этот колотун, я, казалось, совсем потерял способность мыслить адекватно. Допив кофе, я встал, оделся, сунул за пояс свой старый добрый треклятый «Макаров», из которого застрелилась моя Настенька, отыскал пару резиновых перчаток, набор отмычек, подаренный мне Джулией, сел в ее же «фиат» и направился в сторону Алтуфьева.

Скорее на том же, инстинктивном уровне я зашел в автомат у автобусной остановки, набрал номер, убедился, что никто не подходит, перешел через дорогу и поднялся к двери знакомой уже квартиры. Телефонный звонок только усилил мой непонятный приступ. Для профилактики потрезвонив в дверь, я достал отмычки и занялся замком.

Уроки Джулии не прошли даром — через полторы минуты накладное произведение советских мастеров сдалось. Я вошел в квартиру Альберты Вагнер.

Обстановка в квартире была обычной. Просто до того обычной, что я даже опешил. Не знаю, что я ожидал увидеть, но никак не типовую жилую двухкомнатную коробку.

Все это вернуло мне более или менее здравый рассудок. Я аккуратно закрыл дверь, надел на ноги этакие полиэтиленовые чуни, на руки — перчатки и принялся исследовать квартиру.

Первое, что бросалось в глаза, — это полумрак. На улице было за полдень, светило солнце, а в квартире на окна были надвинуты тяжелые красные портьеры. Впрочем, они пропускали достаточно света.

Сразу было видно, что Альберта Вагнер, или как ее там звали на самом деле, жила одна. На вешалке висела короткая кожаная курточка, внизу стояло несколько пар очень изящных туфель. Никакой другой одежды и обуви не было. Я прошел в большую комнату.

Мебель в квартире вся была будто с картинок старых журналов или из фильмов Гайдая. Угловатая советская мебель шестидесятых-семидесятых в идеальном, почти музейном состоянии. Прямые жесткие кресла, стенка из ДСП, люстра с пластиковым плафоном, напоминающим свернутый из бумаги кулек. Легкие полки с книгами, на полу — синтетический ковер. Глазу решительно не на чем было остановиться. В углу я заметил телевизор. Здоровенный гроб из полированного дерева марки «Темп». Все это никак не вязалось с образом стильной юной красавицы. Ну, мало ли, может, ей эта квартира досталась в наследство и она ничего не хочет менять в память о прежнем хозяине.

Я подошел к полкам. Все было как-то искусственно. Никаких тебе салфеточек, вазочек, куколок, мулек, побрякушек. Даже обычных семейных фотографий в рамках не было. Только книги. Странные книги. На разных языках. Даже на китайском, по-моему, были. Я отыскал русские корешки. Нина Садур, Иосиф Бродский, Давид Самойлов, Эдуард Лимонов, Юрий Трифонов, Виктор Ерофеев. Из всех этих фамилий я знал только Лимонова, да и то по телевизионным скандалам. Библиотека явно была хорошая, но ни одной привычной глазу фамилии вроде Чехова, Достоевского, Толстого или там Пушкина я не заметил. Заметил Набокова, но на французском.

Мое внимание вдруг привлекла плоская черная коробка на журнальном столике. Провод от нее шел в розетку, лампочка на корпусе мигала. Во всем этом кондовом советском антураже я даже не сразу понял, что это такое.

Это был ноутбук. Насколько я разбирался в них, это был очень дорогой современный ноутбук. Он выглядел как Венера Милосская в музее постмодерна. Но, глядя на него, я только облизнулся. Соваться туда я не решился.

Не найдя решительно ничего интересного в большой комнате, я перешел в маленькую.

Здесь была только кровать. Аккуратно застеленная, ничем не выдающаяся кровать, с жестким валиком вместо подушки. На окнах — все те же толстые портьеры. На стене, оклеенной дешевыми (или старыми) розовыми обоями, висела картина в раме. Что на ней было изображено, я не разглядел — какая-то мешанина из разноцветных квадратов и многоугольников. Я хотел поискать будильник и поглядеть, во сколько хозяйка обычно встает, но оказалось, что в спальне вообще нет часов. Я вспомнил, что в большой комнате часов тоже не было.

Ванна как ванна. Только маленькая какая-то. Голубая раковина, мыльница. И пожалуй, все. Это было уже странно. Ни тебе духов-дезодорантов и всяких-разных прочих косметик, ни даже зубной пасты. Одинокая щетка для волос. В прозрачной плошке плавает пара контактных линз странного темного цвета. И все.

На кухне меня встретил холодильник «Минск», стандартная электрическая плита, чистый фанерный стол. И те же портьеры. От безысходности я открыл холодильник. Масло, яйца, ветчина, фрукты всякие. На самой верхней полке лежали три большие пластиковые бутылки. В них была налита какая-то странная жидкость, похожая на красное вино или вишневую газировку. Скорее вино — на глаз очень густая.

Делать в этой квартире мне больше было совершенно нечего. Сев за руль, я задумался. Я был жутко разочарован. Столько дури, столько нервов и решительности, достойной лучшего применения, — и все впустую. Тем не менее меня не покидало чувство, что во всей этой безлико-стандартной обстановке было какое-то свое, особое лицо и нестандартность. Что-то засело у меня в подсознании, какая-то особенность, что-то непривычное, из ряда вон выходящее, что я заметил в этой квартире, но не обратил тогда внимания. Уже подъезжая к дому, я наконец понял что. Там не было ни одного зеркала.

Не зная, что делать с этим странным открытием, я позвонил Винни-Пуху:

— Слушай, надо нашей Альберте ответ написать. Я к тебе заеду.

— Заезжай, — откликнулся Винни-Пух. — Только ответ я уже написал.

— То есть как?.. — опешил я.

— Ну, как. Просто. Пока вы там слежкой своей занимались, мне-то что-то надо было делать. Вот я и ответил. Правда, только на одно письмо. Уже второе пришло.

— Ну, ты, блин, даешь! Переписка, я вижу, идет, полным ходом.

— Стараемся, — скромно ответил Винни-Пух.

— И что же ты ей ответил? — спросил я, сидя уже за компьютером Андрея.

— Вот, можешь почитать.

Он раскрыл окошко.

«Любезная сударыня! Был чрезвычайно рад и счастлив получить ответ. Я глубоко расстроен тем обстоятельством, что не могу выслать Вам свою фотокарточку, хотя и пытался сделать ее весь прошедший день. Видите ли, моя сущность такова, что совершенно не представляется возможным запечатлеть ее на пленке, равно как и увидеть в зеркале. В глубокой скорби от безуспешности попыток запечатлеться я полчаса бился лбом о каменные стены моего замка, но они отвечали мне только сочувствующим эхом!.. Сударыня! В скорби своей смею заверить Вас, что я истинный представитель своего рода по плоти и крови, внешности и внутренности и не разочарую вас своим образом, если Вы, конечно, не имеете предубеждения против кареглазых брюнетов. Зато уж изображение моего замка Вы можете лицезреть во всей красе. Завершая свое послание, я беру на себя смелость признаться Вам, что чувства, которые я медленно, но верно начинаю испытывать к Вам, сударыня, в самой скромной трактовке можно назвать родством душ, даже если хозяевами наших с Вами душ мы и не являемся. И помните девиз нашего племени, сударыня! „Быть веселыми, красивыми и ни о чем не жалеть“. За сим имею честь откланяться, до последней капли крови Ваш вассал, Альфред».

— Да… — протянул я, подавленный этой стилистикой. Как-то пытаясь совместить в голове этот невинный стеб, туманные намеки Навигатора и мой сегодняшний визит в квартиру, я спросил:

— А что это за фотография?

— Ну, она просила мою… то есть твою фотографию. А у меня ее нету. Пришлось отмазываться, что вампиров нельзя сфотографировать.

— Что, правда нельзя?

— Ну да. Я читал когда-то книжку про вампиров. Так что переписку на эту тему поддержать могу.

— А ты что, кроме технической литературы, что-то читаешь? — рассеянно съязвил я, перечитывая письмо.

— Между прочим… — начал Винни-Пух. Но я не дал ему договорить. Чувствуя, как по спине пробежали нестройными Рядами мурашки, я ткнул пальцем в монитор:

— Что это?!

— Где? — Винни-Пух, испуганный тоном моего голоса, уставился в текст.

— Вот здесь! — Я прочитал: — «Видите ли, моя сущность такова, что совершенно не представляется возможным запечатлеть ее на пленке, равно как и увидеть в зеркале». Про зеркало.

— Ну, вампиры очень боятся зеркал. По легендам, они в них не отражаются и это оказывает на них какое-то странное воздействие.

Я похолодел. Я рванулся к телефону, но вовремя остановил себя.

— Помнишь, мы покупали два сотовых? — спросил я Винни-Пуха. — Один я взял себе, другой должен был быть у тебя.

— А-а… Труба. Зачем, позвони так, дешевле обойдется.

— Давай тащи сюда, — не обращая внимания, потребовал я. Когда Винни-Пух принес мобильник, я набрал номер, который мне дал Навигатор.

Мы сидели на скамейке в Битцевском парке. День кончился, начинался вечер. Из-за деревьев в парке было уже довольно темно, народу не было совсем. Навигатор выглядел очень уставшим.

— Видите ли, Денис (я поморщился), у этой девушки, судя по всему, психическое расстройство. Она воображает себя вампиром.

Я вспомнил бутылки с красной жидкостью в холодильнике и передернул плечами.

— Ну а вам-то с этого что?

— Да, в общем, все бы ничего. Только она кровь пьет, Она пьет кровь живых людей, понимаете?

Тверская — одна из самых московских улиц. Говорят, у каждого города есть свой Арбат и своя Тверская. Но у них — своя, а московская — только одна. С особняками, по грудь вросшими в асфальт, с часовенками, театрами, фонтанами и памятниками. Неустанно обновляемая, она все та же. И эти камни, наследники великого пожара, видевшие Пушкина еще не из бронзы, а из плоти и крови. Что может быть прочнее вас, из-под седых бровей ветхих крыш наблюдающих за неоном, бетоном, стеклом и металлом своих могильщиков?

Девушка в короткой кожаной курточке, бредущая по камням мостовой, подставив светлые волосы робким каплям, падающим с неба, встречает улыбкой эти дома, словно старых знакомых. Она не замечает панельных исполинов в неоновых бейсболках — только этих сгорбившихся стариков, опирающихся на долгие тополиные палки. В них — эта улица, ее очарование, обаяние и неповторимость.

Что может быть красивее этой улицы, этого бульвара, этих деревьев, разукрашенных жемчужными каплями последнего летнего дождика? Но почему-то люди, спешащие вечером по мостовой, вливающиеся серыми потоками в подземные переходы не замечают этого, и сырость воздуха, мокрые брызги, сшибаемые ветерком с листьев, раздражают и злят их.

Эта сырость держится всю ночь, если дождь пройдет вечером. Неоновые вывески, как бы ярко они ни сверкали, не в силах осушить даже одной капли, заснувшей на листке тополя до утра.

Лиза сидела на сырой скамейке, как бы собираясь с мыслями. За ее спиной Тверская преображалась в свою ночную ипостась, и танки-джипы с тонированными стеклами, в которых отражаются вывески ночных баров, уже неторопливо Двигались по узким проулкам, словно купцы по торговым Рядам. Лиза встала и пошла им навстречу.

Под одну из мигающих вывесок над полуподвальной узкой дверью она спустилась. Народу в баре было немного — это один из тех баров, в котором контингент строго отсеивался. За столиками и у бара сидели скучающие парни, очень Разные, но с какой-то трудноуловимой общностью. Некоторые из этих парней непринужденно болтали с элегантно одетыми дамами среднего возраста, сохраняя при этом обреченную скуку во взгляде. Лиза огляделась, села за стойку бара и повернулась к среднего роста блондинчику, который в про страции пил апельсиновый сок и наблюдал свое отражение зеркале напротив.

— Сколько? — спросила она.

Парень очнулся и удивленно уставился на нее:

— Девочка, ты немножко ошиблась. Мы с тобой коллеги, Так что чеши отсюда, пока дядя Ваня тебя не просек. А вообще, мой тебе совет — найди себе хорошего…

— Сколько? — настойчиво повторила Лиза. Парень замолк. Потом вдруг рассмеялся:

— Ну, ты даешь, девочка! Извини, я, наверное, не догнал. — Он широко ей улыбнулся. — С тобой — бесплатно, Но сотню — дяде Ване.

— Идет, — ответила Лиза, взяла продолжающего уди ленно смотреть на нее парня под руку, стащила с табурета спросила: — Куда?

— Да тут рядом…

Парень поднял руку и сделал какие-то знаки в темны угол бара. Затем перегнулся через стойку, достал куртку сказал:

— Пошли, что ли…

Они вышли из бара и свернули за угол.

— Слушай, а зачем тебе?..

— А как насчет без вопросов? — оборвала его Лиза. Парень профессионально заткнулся. Но Лиза не удержалась погладила его по руке. Он понимающе кивнул.

Они вошли в довольно чистый подъезд старого большой дома, не такого старого, как многие дома на Тверской, не серого и мрачного. На втором этаже парень отпер дверь.

— Заходи.

В квартире Лиза огляделась. Ничего особенного тут не было: все с видимой чистотой, мебель — дешевая и легкая кровать большая и аккуратно застеленная.

— Пить будешь? — спросил он.

— Скажи-ка лучше, как тебя зовут?

— Дима, — ответил парень и обнял Лизу с намеком на нежность.

К двери бара подъехали два черных лакированных «мерседеса». Восемь дверей одновременно раскрылись, и из машин выбрались шестеро мужчин в аккуратных серых тройках. Четверо из них остались снаружи, а двое, расстегивая на ходу пиджаки, спустились вниз.

Дядя Ваня, огромный мужик в тугой кожаной куртке, похожий одновременно на боцмана и цыганского медведя, сидел в дальнем углу бара за персональным столиком и сонным взглядом тяжелых блестящих карих глаз поводил вокруг. Когда двое мужчин вошли в помещение, он резко сунул руку под крышку стола, но секунду спустя чутьем определил, что это очень серьезные люди. Один из «серьезных людей» остановился у входа, другой, не оглядываясь, уверенно направился к дяде Ване.

Минут через десять двое вышли на улицу, кивнули остальным четверым, расселись в машины. «Мерседесы» медленно тронулись с места и свернули за угол. Еще минуты через две на улицу вышел дядя Ваня, прислонился спиной к стене дома, достал сигарету, зажигалку, нервно закурил. Потом вдруг выплюнул сигарету и громко выругался.

У подъезда большого серого дома машины снова остановились, а люди в тройках снова вышли. Но внизу на этот раз остались двое. Четверо поднялись на третий этаж и замерли у двери в квартиру. Один из них, лет пятидесяти, с крупным лицом и седыми волосами, но подтянутый и спортивный, судя по всему, был главным. Он жестами объяснил, что нужно делать, и достал из наплечной кобуры странный пистолет. Пистолет казался пластмассовым в тусклом свете люминесцентной лампы, а угловатые фантастические формы наводили на мысль, что это игрушка.

Он поднял руку — двое приготовились — и махнул ею. Двое с разбегу врезались плечами в дверь — хлипкий замочек вылетел из старого косяка. Дверь слетела с петель, и грохот падения слился со звоном разбитого стекла.

Человек с пистолетом бросился к разбитому окну, глядя с третьего этажа на улицу, прицелился. Раздался легкий хлопок, потом еще один. Внизу из-за угла выбежали двое, дежурившие у подъезда с пистолетами на изготовку. —<

— Не стрелять! — заорал человек из разбитого окна. — Кровь, осторожнее! Кровь! Стекла собирайте!

Он разочарованно обернулся, покачал головой и посмотрел на Диму. Тот лежал на постели, закатив глаза, словно подернутые маслянистой пленкой. На его шее виднелись бурые потеки.

— Пакуйте, — устало сказал человек. — Рану не трогайте. Никаких химикатов. Вакуумно.

Через несколько секунд двое уже вносили светло-зеленый пластиковый чемоданчик. Они раскрыли его и достали целлофановый пакет. Развернув его, они осторожно упаковали в него Диму. Затем один присоединил к пакету небольшой баллон, раздалось шипение, и пакет словно впитался в фигуру Димы. Тот вяло дернулся и затих. Только раскрытый рыбий рот и выпученные глаза подсказали, что он затих навсегда.

Внизу двое, в резиновых перчатках, с пластиковыми контейнерами в руках, осторожно собирали с асфальта осколки оконного стекла. Человек, отдававший команды, подошел к ним, поднял вверх голову и долго смотрел в мертвую глазницу окна на третьем этаже.

— Эх, мать!.. — едва слышно произнес он. Мужчина в резиновых перчатках подошел к нему и тихо сказал:

— Есть пара образцов, Эдуард Фомич.

— Ну-ну. Что-нибудь еще?

— Куртку ее нашли. Больше ничего.

Человек вздохнул и безнадежно махнул рукой:

— По машинам. Отчаливаем, пока менты не объявились.

Тишина. Темнота. Правда, глаза давно привыкли и различают очертания предметов в комнате. Я лежу на кровати, подложив руки под голову, и пялюсь в потолок. Мне не спится. Я думаю об Альберте Вагнер. И не то чтобы мне эта дума доставляет удовольствие. Я представляю себе, как эта хрупкая, нежная, воздушная красавица обнимает меня, прижимается своими губами к моей шее, прокусывает вену и впивается…

Я с трудом поборол желание включить свет. Это хорошо, когда смотришь ужастик по телевизору или читаешь об этом в книжке. А когда это в жизни происходит…

Не происходит? Ну, значит, произойдет! Навигатор сказал, что я должен с ней познакомиться. Лично. А что он еще сказал?.. Да ничего, в общем. Сказал все, что знает. Вернее, он сказал, что передал мне все, что смог узнать сам. Из его уст эта фраза звучала как-то настораживающе. Я не понял, так ли все на самом деле, как он сказал, или это только «информация».

Черт бы его побрал совсем! Об эти тайны все мозги сломаешь, никаких нервов не хватит. Ну познакомлюсь я с ней, а дальше что? Он сказал — дальше будет видно. Блин.

Что мне снилось этой ночью, лучше не вспоминать. Удивительно, как это я ни разу не проснулся. Разбудил меня телефонный звонок.

— Она письмо прислала, — услышал я голос Винни-Пуха. На часах было десять утра. Еще спать и спать.

— Ну и?.. — сказал я тоном занятого человека, которого имели право побеспокоить, только если случилось землетрясение в Нурланде.

— Вот тебе и «ну и»! Она встретиться хочет.

Я похолодел. Нет, я все понимаю. Пусть она кровь пьет, пусть она хоть плеткой стегает и кожаные трусы носит, но ко всему надо подготовиться! Я собирался недельку так себя поподготавливать, потом, может быть, предложить ей встретиться. Потом, может быть, напиться и в самом деле встретиться. Но не так же! Не на следующее же утро!

— Еду, — сказал я и положил трубку.

«Любезный Альфред!

Как вы отнесетесь к идее совместной охоты? У меня непреодолимая жажда крови именно сегодня. И я хочу разделить эту жажду с вами. Ответьте на мое предложение сразу же, как только получите это письмо. Только «да» или «нет». С нетерпением жду».

Я тупо пялился на фразу «совместная охота». Потом до меня дошло, что мы играли в вампиров. Я мучительно почесал репу и позвал Винни-Пуха.

— Отвечай. Скажи, что я согласен.

Винни-Пух спихнул меня со стула и шустро защелкал клавишами, не глядя на клавиатуру:

«Милая Альберта, конечно, ДА!

Я «за» всеми своими конечностями, но позволю себе маленькую капельку дегтя в стройную бочку меда наших с Вами отношений. Меня восхищает Ваша решительность и смелость, я понимаю Вашу страсть к риску. Но призываю Вас как следует подумать, так ли уж необходимо это делать? Я забочусь не о себе, ибо буду крайне расстроен, если Вы измените свое решение.

Преданный Вам Альберт».

— Это еще зачем? — спросил я.

— Что именно?

— Зачем ты предложил ей подумать?

— Ну, понимаешь… — Винни-Пух хитро сощурился. — В интернетовской переписке есть своя этика. Если быстро согласиться, тебя могут принять за человека, хватающегося за любой шанс, а значит, неуспешного в этом деле по жизни. Надо дать понять, что для тебя важно не телесное, а духовное общение.

— Ну ты даешь! — Я постучал себя по голове. — Отсыпь мне немножко опилок.

Винни-Пух вдруг посерьезнел и внимательно на меня посмотрел.

— С радостью, — осторожно сказал он. — Только оплата вперед.

Я понял намек сразу. Они же не работают, ни Джулия, ни Винни-Пух. Имея на побегушках таких ценных сотрудников, я должен был бы сам помнить об оплате.

Я знал, что Винни-Пуху много денег давать опасно — он опять купит себе какую-нибудь фигню для компьютера. Поэтому я отмусолил, не доставая из кармана, одну бумажку из денег Навигатора и положил на клавиатуру:

— Хватит пока?

— Хватит, — спокойно сказал Андрей и убрал деньги.

Ответ пришел через четыре часа:

«Дражайший Альберт!

Согласна, я Вас совсем не знаю. Но если Вас так смущает это обстоятельство, можете выслать копию Вашего паспорта, свидетельство о рождении и четыре фотографии 8х12 с уголком. Или Вы опасаетесь за свои действия? Надеюсь, Вы не имеете привычки расчленять своих знакомых при первой же встрече…

Предлагаю Вам встретиться в клубе «Девятый круг» на Садово-Триумфальной. Жду Вас там в полночь. Я буду в черном, но чтобы вы легче смогли меня заметить, распущу свои волосы. Думаю, их цвет нет необходимости напоминать».

Расчленять… Надеюсь, у нее нету привычки набрасываться на людей при первой же встрече.

Сам не знаю почему, но я решил не говорить Винни-Пуху о том, что мне сказал Навигатор.

— Ну что? — спросил он.

— Вроде порядок. Встречаемся. — Я посмотрел на часы. — В полночь. Не слабо так, да?

С каждым часом мне делалось все неспокойнее. Где-то около девяти я не выдержал:

— Слушай, знаток вампиров. Что там от них защищает?

Андрей оторвался от компьютера:

— Ну, про серебряные пули и осиновый кол ты помнишь? Еще есть вроде чеснок и распятие. А зачем тебе? Ты что, боишься?

— Вот еще! — с излишней обидой отозвался я, — Просто для общего развития.

Ни чеснока, ни распятия у меня под рукой не было. Не говоря уж про кол и пули.

— Сегодня полнолуние, — вдруг сказал Винни-Пух.

— Ну и что?

— Не знаю. Просто это как-то должно быть связано с нечистой силой.

Я потерял предпоследние остатки решительности. Время неумолимо приближалось.

Тишина. Темнота. Лиза стоит посреди комнаты, в мерцающем свете почти полной луны, вытянув перед собой руки запястьями вверх. Ее глаза закрыты. Она дрожит.

Вдруг ее пробила жуткая судорога. Пытаясь задавить крик, рвущийся из горла, она падает на пол и обхватывает себя руками. Из плотно стиснутых губ прорывается мычание, нечеловеческое, незвериное. Ее тело, кажущееся таким беззащитным в центре большой пустой комнаты, крутят судороги, уже непрерывно следуя одна за другой. Поджимая ноги, стискивая руки, сжимая себя нечеловеческим усилием, она пытается унять спазмы. Бесполезно. Это сильнее ее.

Дима принимал ЛСД. Она почувствовала это слишком поздно, Она умела определять, принимает ли человек наркотики, по одному взгляду. Но ЛСД — особая статья. Он из новых…

Рывком Лиза подняла себя, поставила на ноги. Не выпуская себя из собственных объятий, она добралась до ванной. Склонилась над раковиной. Ее вырвало. Ее рвало так, словно желудок выворачивался наизнанку, вместе с кишками вместе с легкими. Но изо рта потекла только густая пенистая темно-красная, почти черная жижа.

Она текла тонкой струёй, но не переставая. Когда она наконец перестала течь, Лиза включила воду и смыла ее следы с губ, прополоскала рот, потянулась к выключателю и, вздрогнув, щуря глаза от яркого света, ощупала свое лицо.

Бледная, синяя кожа, испещренная микроскопическими сосудиками. Темная вена проступила на лбу, щеки впали, губы покраснели до ярко-малинового цвета. На шее стали заметны все вены — они не вздулись, просто кожа словно стала прозрачной. Лиза не видела ничего этого, но она знала, она чувствовала. Нужно было исправить все это, исправить срочно, немедленно, пока еще возможно.

Она вернулась в комнату, задвинула шторы и в полной темноте включила ноутбук. Жидкокристаллический дисплей осветил ее лицо. От недавней красоты не осталось ничего. Голова — словно череп, обтянутый мышечной тканью. И волосы, чудесные золотистые волосы, рассыпавшиеся по плечам, делали это зрелище еще ужаснее.

Лиза застучала по клавишам. Через несколько минут раздалась трель соединяющегося модема.

Я быстро отыскал нужную улицу, но вот найти клуб, про который написала моя Альберта, оказалось не так-то просто. Даже юркий «фиат» Джулии, казалось, не выдержит всех этих петляний по ночным московским улицам. Центр Москвы, как и центр любого, тем более столичного города, ночью был едва ли темнее, чем днем. Но свет этот был особого свойства — он отражался от стекол окон, витрин и проезжающих автомобилей. Он как бы окружал куполом верхушки небоскребов, но оставлял за собой ночное небо. И это темно-фиолетовое небо наваливалось своей тяжестью на тонкий неоновый купол, давая понять каждому человечку внизу, что свет этот в любое мгновение может потухнуть. А эта тьма уступит место только свету той же абсолютной природы, что и она сама.

Клуб я все-таки нашел. Вывеска из беленьких неоновых облачков смотрелась довольно нелепо. Я с трудом припарко-вался в подворотне и зашел в обычную стальную дверь, обитую вагонкой.

Этот клуб ничем не отличался от маленьких московских клубов, которых в центре десятки, если не сотни. Морщась от навязшего в зубах интимного полумрака, я огляделся в поисках своей красавицы.

Солнце уже почти зашло, но в городе давно светили только фонари. Лиза вышла из дому и направилась к метро. Ночь ласкала своими темными прохладными руками ее измученную кожу, и Лиза замедлила шаг, специально, чтобы подольше насладиться этой нежностью. На ее лице даже появилось какое-то подобие улыбки.

В круглосуточном магазинчике у метро она купила баночку дешевой пудры, спрятала ее в сумочку и стала ловить машину.

— В центр, — сказала она коренастому мужчине за рулем. Тот окинул брезгливым взглядом лицо Лизы и молча кивнул.

Усевшись на заднее сиденье, Лиза достала пудру и принялась слой за слоем наносить ее на шею и лицо. Подъезжая к «Маяковской», она уже выглядела вполне сносно.

Даже со спины я сразу узнал ее. Конечно, распущенные по плечам волосы облегчали мою задачу, но эта осанка, движение, которым она брала бокал с коктейлем, и без того не дали мне поводов для сомнений. Я подошел к ее столику:

— Доброй ночи. Вы Альберта Вагнер?

Лиза спиной почувствовала, как на ней остановился чей-то взгляд. Он подошел к столику:

— Доброй ночи. Вы Альберта Вагнер?

Лиза подняла голову и посмотрела ему в глаза. И ничего не поняла.

Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Нельзя сказать, чтобы я уж очень разочаровался, но тогда, на улице, она показалась мне гораздо красивее. Сейчас же, вблизи, она выглядела, прямо скажем, послабее.

Я присел рядом.

— Меня зовут Лиза, — хрипловатым голосом сказала она.

— А меня Денис. — Я улыбнулся. Повисла неловкая пауза. Мне казалось, если она так хотела встретиться, то должна была вести себя как-то поактивнее, что ли. А Лиза сидела выпрямившись, опустив глаза. Я чувствовал какое-то напряжение. С этим надо было что-то делать, и я решился начать разговор.

— Можно на «ты»? — спросил я. Лиза кивнула. — Скажи, к чему такая спешка? У тебя что-то случилось?

— Да, — ответила она с совершенно неожиданной для меня откровенностью. — Я осталась совсем одна, мне плохо и больно.

Вот так так! Я просто опешил. Для человека, которого видишь впервые в жизни, столько сразу. Но я сразу поймал себя на том, что не отношусь к ней как к абсолютно незнакомому человеку. Все-таки я знал о ней гораздо больше, чем она обо мне. И вдруг я вспомнил слова Навигатора о том, что у нее психическое расстройство. Оказывается, я толком не знал, что это такое. Сумасшедшая она, что ли, или просто с нервами не все в порядке? Но мне стало ее жалко. Она Действительно выглядела какой-то одинокой, усталой, измученной.

— Ну что ты… Я не знаю, чем могу тебе помочь, но, пожалуйста, если я могу… Я сделаю все, что ты скажешь. .

Я, сам того не замечая, сменил тон голоса. Она это почувствовала и посмотрела на меня:

— Так ли уж все?

— Все, что смогу, — ответил я.

— Тогда уедем отсюда, — с неожиданной решительностью сказала она.

— Куда?.. — пробормотал я, чувствуя, что события развиваются каким-то дурацким загзагом.

— К тебе.

— Нет! — Я замотал головой, пытаясь оказать хоть какое-то сопротивление. — Ко мне нельзя, я живу не один… С родителями. Но я знаю одно место…

— Хорошо, поехали в одно место, — согласилась она. Мы вышли из клуба. Я плелся, кажется, совсем не понимая, что происходит. Мы сели в Юлькину машину и выехали на освещенную автостраду. Лиза прикрыла глаза рукой и всю дорогу, что мы ехали, вздрагивала от каждого мелькавшего фонаря. Мне захотелось что-то сделать для нее, и я, рискуя быть понятым неправильно, но вполне традиционно, взял ее левую руку.

Лиза не вырвалась. Она сжала мои пальцы, ее кожа была ледяной, влажной и какой-то противной. Но я не выпустил. И подумал: может, она действительно больна?

Место, куда мы приехали, было простой гостиницей, Я не был здесь давно, но когда-то пользовался ее услугами частенько. Несколько лет назад, когда еще жил с родителями, но девочек уже любил. Хотя здешние номера стоили, в общем, дороже, чем в местах со схожим назначением, зато все было если не по высшему разряду, то уж точно очень прилично.

В фойе было пусто и тихо, люстра светила неярко. Я вспомнил, что уже за полночь. Тот, кого принято называть «портье», сидел в дальнем углу за стойкой и читал газету. Я постучал по столу и положил на него пятьдесят долларов. Он сразу встряхнулся, уважительно посмотрел на меня, потом заметил Лизу и, не задавая лишних вопросов, положил ключи. Я, не давая лишних ответов, взял ключи и подошел к Лизе. Она совсем не смущалась происходящим.

То ли была из тех, кого ничем таким не прошибешь, то ли ей было уж совсем плохо, а потому все фиолетово.

Мы поднялись в номер. Кругом пахло гостиницей. Я пропустил Лизу и, нащупав на стене выключатель, зажег свет.

— Нет! — Лиза крикнула, закрывая лицо руками. Я испуганно щелкнул выключателем. Свет потух.

— Извини, — тихо сказала Лиза. — Я не люблю яркого света.

Если это игра, то она заходила очень далеко. А если она просто сумасшедшая?-

— Но лампу-то включить можно? — Я вспомнил замеченный мной за несколько секунд светильник на столе.

— Лампу можно. Я пойду в ванную.

Лиза, казалось, видела в темноте. Пока я нащупывал выключатель, в ванной уже зажурчала вода. Интересно, что она там делает в темноте?

Оставшись один, я решил проявить что-то вроде благоразумия. Я достал сотовый и позвонил Винни-Пуху. Почему я не позвонил Джулии, сложно сказать. Я чувствовал, что уже давненько действую как бы за ее спиной. Узнай она, где я сейчас и с кем, то не слишком бы обрадовалась.

— Алло! — раздался сонный голос моего друга.

— Слушай, ты чего-нибудь соображаешь?

— Да, соображаю, в чем дело?

— Я звоню на всякий случай. Если со мной что-нибудь случится, то я в гостинице. Запиши адрес.

— И что ты там делаешь?

— Ума не приложу, — честно ответил я.

— А как я узнаю, что с тобой случится?

— Ну, я буду звонить каждый час.

— Ладно. Черт бы тебя побрал, выспаться не даешь…

—Не ной.

Я положил трубку. Лиза вышла из ванной, прижимая мокрые руки к лицу.

— Мне надо прилечь, — сказала она и буквально упал л на диван.

Я подошел к ней:

— Что с тобой? Может, вызвать врача?

— Не надо никакого врача, — бессильно сказала она. —Мне холодно, накрой меня.

Я взял ее на руки и отнес в спальню. Там положил и постель и накрыл одеялом. Но даже из-под одеяла было bh;j но, что ее бьет дрожь. Я чисто механически пощупал ее лоб. Холодный, как у трупа.

— Посиди со мной здесь, рядом, — пробормотала она совсем детским голосом и закрыла глаза. Я придвинул к кровати кресло, сел в него и уставился на полную луну, глядящую в окно шестого этажа гостиницы. Что происходило, уже не думал. Человеку было плохо, и человеку нужен был я.

Лиза в самом деле спала. Это было очень странно, учитывая хотя бы то, что вампиры должны спать днем. Но может быть, она потеряла сознание?

Я осторожно наклонился над ней. Вроде дышит. Ну и пускай спит. Я вышел из спальни, зашел в ванную и достал сотовый.

— Со мной все в порядке.

— Угу… — промычал Андрей и положил трубку. Я повертел в руках телефон, думая, чтобы с ним еще сделать. А что можно сделать с телефоном в четыре часа утра? Я сунул его в карман и вернулся в спальню.

С Лизой происходило что-то странное. Ее трясло крупной дрожью, она не открывала глаз, сжавшись клубком, стонала сквозь зубы. Я присел на край кровати и позвал:

— Лиза… Тебе нужен врач.

— Мне не нужен врач… — простонала она. И вдруг понял — да она же обычная наркоманка! Ее просто-напрос ломает…

— Что ты принимаешь?

— Я? Что я принимаю?.. — Она захрипела и обняла себя пуками. Я погладил ее по волосам.

Я сидел и гладил ее по лицу, по рукам, по мокрой холодной коже, не зная, что делать. Время шло, ничего не менялось. Я был готов, если надо, спуститься и купить ей все, что она захочет, но я не знал, что она принимает, а Лиза молча-да, уже даже не стоная. Но что-то я должен был сделать.

— Я на минутку, — шепнул я ей на ухо и быстро вышел. В ванной я намочил в горячей воде полотенце… И вдруг увидел свои руки. С них стекала вода, окрашенная в розовый цвет. Мои руки были в крови. На коже Лизы проступала не влага, это была кровь.

Я вернулся в комнату и тихо, но уверенно сказал:

— Я вызываю врача.

— Нет! — Лиза распахнула глаза и отбросила одеяло. — Со мной все нормально.

Она, не отпуская мой взгляд, расстегнула свою блузку, стянула юбку и осталась в одном белье.

Задернутые шторы не пропускали даже лунный свет, но мои глаза давно привыкли к темноте. Я различал все, что нужно: ее фигурка была изумительна, Лиза изгибалась в каких-то немыслимых позах и уже не казалась мне отталкивающей. Я забыл обо всем, я хотел только одно — обнять ее, гладить, целовать…

Я опустился рядом на постель и прижал Лизу к себе. Со мной происходило что-то непонятное, я словно отключился, но находился в сознании. Она ласкала меня своими руками, и ничего более приятного я не испытывал никогда в жизни. Я не чувствовал ничего, кроме этих рук, совсем не казавшихся мне холодными, а ее губы даже были горячими. Ее губы целовали мою шею, их горячие прикосновения почти обжигали-Запиликал телефон. Все мгновенно вернулось на свои места. Я очнулся от забытья, чувствуя себя в холодных объятиях трупа. Шея болела, в нее словно вцепился…

Я заорал от ужаса! Лиза вцепилась в меня как клещ, при сосалась к моей шее и цедила мою кровь!

Я нащупал ее лицо, сдавил скулы — она разжала челюсти и издала кошмарный ревущий звук. Я без труда оторвал о себя ее слабые руки и швырнул на кровать.

Лиза словно рыдала, извиваясь на простынях, вцепившись в них. Я, шумно дыша, приходил в себя. Горячая струя стекала по шее, и я бросился в ванну — там на стене висела аптечка.

Включив свет и встретившись в зеркале со своим отражением, я не узнал себя. Бледное лицо, выпученные глаза, измазанные в крови руки, рубашка, шея, залитая кровью. Раскрыв аптечку, сбрасывая на пол какие-то пузырьки, пачки таблеток, я нашел бинт, вату и остановил кровотечение.

Телефон в кармане джинсов все еще звонил — я только сейчас осознал этот звон, не перестававший все то время, что я боролся с Лизой.

— Да… — ответил я.

— Ты чего не звонишь, не подходишь?! — крикнул в трубку Андрей. — Я тут уже черт-те что думаю!

— А тут и происходит черт-те что, — ответил я.

— Ты в порядке?

— Да, — вдруг ответил я и выключил телефон.

Она пила кровь. Она пила человеческую кровь. Теперь я понимал, что имел в виду Навигатор, я понимал, что совершил глупость, возможно, стоившую мне жизни, и не одну глупость, а целую кучу.

Лиза затихла на простынях. Я стоял в дверях, боясь включать свет. Увидев все это при свете, я точно двинулся бы умом. Что мне с ней делать дальше, я не знал.

Я подошел ближе.

— Не вздумай делать глупостей, — сказал я громко, пытаясь прогнать свой страх. — Я вышибу тебе мозги не задумываясь.

— Мне нужна твоя кровь… — прошептала она.

— Знаешь, мне она тоже нужна, — ответил я и добавил зачем-то: — Дура сумасшедшая. Ты что, не понимаешь, что ты не в себе?

— Я не сумасшедшая. — Она поднялась с постели, и я отступил в сторону. — Мне нужна часть твоей крови. Иначе…

— Что иначе?

Лиза отвела в сторону штору. Лучик восходящего солнца воспользовался этим и проскользнул в комнату. Он не мог осветить ее как следует, но я увидел…

Лиза подставила руку под этот лучик. Кожа в том месте, где он ее осветил, покраснела, заблестела, задымилась и вспучилась волдырями. Волдыри набухали…

— Хватит! — закричал я. — Перестань!

Я сам бросился к шторе, задернул ее и нежно отвел руку Лизы. Не могу смотреть на такое. А кто может?

— Понимаешь ты теперь? — спросила она.

— Но что я могу сделать? Я же не могу…

— Мне не нужна вся твоя кровь. Только часть. С тобой все будет в порядке.

Ну дурак я. Идиот. Называйте меня как хотите. Я содрал с шеи бинт, присел на кровать и прошептал:

— Только не увлекайся.

Она наклонилась надо мной. Поцеловала меня горячими губами. И приникла к ране. Я закрыл глаза.

Это было совсем не больно. Она села мне на колени, обняла руками, прижалась грудью к моему телу. Если бы нас видели со стороны, мы сошли бы за страстных влюбленных, только девушка почему-то целует парня в шею.

Ее тело становилось все сильнее, я чувствовал это. Одновременно я чувствовал, что слабею. В голове загудело, fice закружилось, и я понял, что уже не смогу остановить ее. Я повалился на кровать и потянул Лизу за собой. Она не отрывала губ от моей шеи. Я попытался поднять руку и потерял сознание.

Очнулся я во сне. А проснулся от укола. Я раскрыл глаза — свет резанул по мозгам, и я зажмурился.

— С возвращением. — Это была Лиза, Я почувствовал, как игла шприца выходит из моей вены, и вскрикнул:

— Ты что делаешь!

Крик вышел слабым. Я снова открыл глаза — Лиза, улыбаясь, держала пустой шприц.

— Это адреналин, однопроцентный. Для скорейшего выздоровления.

Я огляделся — от моей вены шел провод капельницы висевшей на крючке ночника. Проследив мой взгляд, Лиза сказала:

— Глюкоза. Решила тебя сама выходить.

— Ты врач?

Лиза махнула рукой:

— Я все понемногу.

Я заметил сильную перемену, произошедшую с ней. Теперь передо мной была та же красавица: свежий цвет лица, румянец на щеках, персиковая кожа. Даже волосы, казалось, стали виться сильнее.

Я попытался приподняться на локте, но тут же упал обратно. Голова закружилась, а в глазах откуда-то появились странные красные точки.

— Лежи!.. — ласково сказала Лиза. — Успеешь еще набегаться.

— Сколько времени? — спросил я едва слышно.

— Четыре часа двадцать семь минут, — ответила Лиза, не глядя на часы.

— Дня?! — воскликнул я, впрочем, тоже довольно слабо.

— Ну разумеется.

— Дай-ка мне сотовый, он там, в кармане.

Лиза протянула мне телефон — джинсы висели рядом на стуле. Я набрал номер Пуха. Пальцы слушались плохо и были вообще какого-то противного синеватого цвета, особенно ногти. Синие и холодные. Лиза деликатно вышла из спальни, но я решил не рисковать.

— Привет, старина. Извини, мы не сможем сегодня встретиться.

— Ты не один? — сразу просек Андрей.

— Да… Понимаешь, так получилось.

— Но с тобой все в порядке? Что у тебя с голосом?

— Все нормально. Я тебе потом перезвоню, ладно?

— Ладно. Что Юльке сказать?

— А то и скажи. Все нормально.

Я отключил телефон. Лиза принесла очищенные бананы, мандарины и большой стакан воды.

— Ешь, пей. Тебе надо быстро восстанавливаться, иначе номер вылетит в копеечку.

— Спасибо. — Я не хотел ни пить, ни есть, но выполнил ее просьбу. Правда, чтобы попить, я даже не смог приподняться, но Лиза мне помогла — с неожиданной силой она одной рукой поддержала меня за спину. — Знаешь, я рад, что ты меня не бросила, — вдруг сказал я.

Лиза странно посмотрела на меня:

— Ну ты меня совсем за чудовище принимаешь!

Я неожиданно для себя рассмеялся. Есть у меня такая дурацкая особенность: после того как я побываю одной ногой в могиле, хохотать над самыми не располагающими к смеху вещами. А действительно, за кого я теперь ее принимаю? Я не стал спрашивать. Я чувствовал к Лизе какую-то странную душевную близость. Наверное, это было кровное родство. Я понимал, ее болезнь не только психическая. А может, даже вовсе и не психическая. Я что-то слышал про людей, которым нужна чужая кровь для жизни, но не помнил точно, как это у них обстояло. Почему Лиза не обращалась к доктору, а пользовалась таким вот «вампирским» способом, я тоже не понимал. Надо будет — сама скажет. Сейчас бы мне, главное, на ноги встать…

Мне жутко захотелось спать. Я прижался к прохладной чистой подушке и закрыл глаза. Засыпая, я прошептал:

— Посиди со мной здесь, рядом…

— Конечно, — тихо ответила она, и я почувствовал ее руку на своем лбу. Теплую нежную руку.

Мне снился странный сон. Усталый тускло-желтый свет настольной лампы, не знавшей, что такое электричество, ста-оая книга с толстыми тяжелыми страницами на деревянном столе, незнакомый дом. За окнами в обрамлении бархатных темно-фиолетовых портьер картина медленно падающего снега на черном холсте ночи.

Я будто бы проснулся в этом доме от боя больших напольных часов. Двенадцать ударов, с натужным гудением пружин, словно механический великан, бьющий молотом по гонгу разводит свои стальные плечи для нового удара. Когда затих двенадцатый удар, эхо продолжило считать несуществующие часы. Я сидел в высоком жестком кресле, слушал знаки ложного времени, которые своим глухим и мерным ритмом сливались с ударами моего пульса.

Приступ вьюги в трубе оживил пламя камина, и темный красный свет его пламени вдруг вытянул мою тень к самой двери, словно приглашая открыть дверь и впустить время, которое стучится в мой дом.

Я наклонился над старой книгой, лежавшей на столе. Эти мудрые страницы знали ответы на все вопросы. Кроме одно-го-единственного ответа на тот вопрос, который завяз у меня под сердцем, заставляя сидеть ночами в этом кресле. Как унять мою печаль по Настеньке, как забыть о ней?

Вдруг мне показалось, что зашуршали портьеры на окнах, одна из них упала, скрыв половину окна, как будто тень, промелькнувшая за окном, не хотела, чтобы я заметил ее раньше времени. Неясный ужас медленно поднял меня из кресла, и в вернувшейся тишине я снова различил стуки, Мне показалось, что стучит мое сердце. Но ведь сердце не стучит так равнодушно? Может быть, это гость? Странный ночной гость, из темноты и снега или из плоти и крови.;

Гость, и больше ничего.

Я подошел к двери и открыл ее. Холодная снежная пощечина мгновенно ослепила меня, и я, не видя того, кто стоял на пороге, смущенно пробормотал:

— Извините, друг, я, кажется, задремал… Прощу прощения, что невольно заставил вас ждать на этом жутком холоде. Проходите, станьте моим гостем.

Я отошел в сторону и открыл глаза. Пусто. На пороге никого не было. И от этого острого Сознания одиночества мне стало так больно, что я шагнул в ночную стужу и закричал:

— Ну, кто же ты?! Выйди, довольно надо мной издеваться!

Вьюга притихла. Я стоял, не чувствуя холода, в ожидании ответа. И из темноты донеслось:

— Настенька!..

Я вздрогнул от внезапной вспышки надежды, но в следующую секунду понял: это я сам. Я нечаянно прошептал ее имя, и, отраженный темнотой, мой голос вернулся ко мне.

Я вернулся в дом, и вьюга, продолжившая свой танец, презрительно захлопнула дверь за моей спиной.

Но стук раздался снова. Тот же самый стук, то ли сердца, то ли времени, то ли таинственного гостя, который играет с моим страхом. Только шел этот стук теперь не из-за двери, а от окна.

Я быстро подошел к окну и распахнул створки, примороженные друг к другу снаружи. И вдруг кусок тьмы бросился на меня, заставив отпрыгнуть в сторону и закрыть лицо руками.

Это был ворон. Он медленно плыл в воздухе, словно его тяжелые черные крылья не признавали земного притяжения, и опустился на бюст Афины, стоявшей у стены рядом со шторой. Ворон бросил на меня взгляд, как будто просил меня закрыть окно, и принялся огромным клювом сбрасывать с матовых перьев жемчужинки растаявшего снега.

Этот взгляд прогнал и одиночество и страх и неожиданно развеселил меня. Я закрыл окно и, повернувшись к старой птице, шутливо обратился к ней:

— Ну, здравствуй, приятель. Раз уж ты зашел… прости, залетел, неплохо было бы представиться. Мне почему-то кажется, что ты умеешь разговаривать. Как тебя зовут?

Ворон снова взглянул мне в глаза и протяжно каркнул. Я вздрогнул. Неужели этот ворон понимает человеческую речь? Или это мне нужно, чтобы хотя бы он поговорил со мной… Мне показалось, что его карк очень похож на английское слово «nevermore». Господи, что же это за имя для птицы? Но здесь, сейчас, я был рад кому угодно. Даже ворону с кличкой Nevermore.

Ворон замер на бюсте, не спуская с меня взгляд, в котором я, казалось, увидел жалость. Он сидел так, будто собирался остаться здесь навсегда.

— Но ведь это не так, — прошептал я. — Я давно одинок. Все проходит. Дружба, любовь, надежда. Уйдешь и ты.

— Nevermore! — каркнул ворон, и я снова вздрогнул. Невозможно было ошибиться, мне не послышалось странное созвучие с английской речью. И я подумал, что эта птица протянула ниточку между мной и ее прежним хозяином, может быть, так же как и я, искавшим ответ на свою печаль по потерянной любви. И может быть, это и есть ответ на этот вопрос?

Что ж, теперь мне есть с кем разделить свое одиночество. Эта птица намного старше меня, она многое видела в жизни и многое знает. Я придвинул кресло от стола поближе к окну и сел напротив бюста. Это кресло… Это было то самое кресло, в котором застрелилась Настенька. И там, под моим затылком расплылось на обивке пятно се крови.

Передо мной снова встала та сцена. Пистолет, падающий в мои окровавленные руки, лицо, которого не стало, и тепло, медленно уходящее из ее тела, обнимаемого моими руками. Забуду ли я когда-нибудь об этом?

— Забуду ли я когда-нибудь об этом?.. — закрыв глаза, прошептал я.

— Nevermore! — крикнул мне в ответ ворон.

— Да что же это! — воскликнул я. — Зачем ты говоришь мне это?! Ты не друг вовсе, ты — мучитель, черная душа! Скажи, избавлюсь ли я когда-нибудь от этой муки?! Забуду ли я ее?!

— Nevermore! — каркнул ворон и захлопал крыльями. Я словно обезумел от этого крика. Скрещивая свой исступленный взгляд с его сверкающими глазами, я продолжал требовать от него ответов, не веря, что его клюв хрипло проклинает мою никчемную жизнь одним заученным навсегда словом:

— Если есть Бог на свете и мою грешницу искупила моя любовь, встретятся ли наши души там, где мы сможем снова обнять друг друга? Ответь, и я сделаю последний шаг в вечность! Суждено ли нам встретиться там?

— Nevermore!

Я не выдержал. Я не мог принять такого ответа. Я бросился к окну, раскрыл его и крикнул ворону:

— Убирайся прочь! Я предпочту свое одиночество твоей компании, лживая птица! Оставь мне мою последнюю надежду! Уходи, растворись с ветром и тьмой, исчезни, чтобы я навсегда забыл о тебе!

— Nevermore! — тихо отозвался ворон и отвел взгляд.

Я проснулся. Лицо Лизы в полутьме было надо мной.

— Что ты делаешь? — испуганно спросил я.

— Ты плакал во сне… — Она показала носовой платок, который держала в руке. — Не хотела тебя будить. Когда человек плачет во сне, значит, он видит далеких, но любимых людей.

Я посмотрел ей в глаза — в них отражалась луна за окном, не задернутым шторами. Я смотрел, смотрел… Приподнялся и поцеловал ее в губы. Этот поцелуй не знаю что сделал со мной. Но теперь я все понимал и отдавал себе отчет в том, что происходит. Я хотел этого. Я обнял ее — Лиза покачала головой. Я остановился, но она просто вынула иглу капельницы и прижала ранку пластырем. И в следующую секунду мы уже целовались без памяти.

Не знаю, была ли это самая лучшая ночь в моей жизни, Если я скажу, что она была совершенно особенной, то придется объяснять, в чем эта особенность заключалась. А этого-то я как раз сделать не смогу.

Я понимал, что это не любовь — я знаю, что такое секс без любви. Just sex, как говорят американцы. Но это был особенный just sex. Сейчас скажу пошлую фразу: Лиза была богиня в постели. А для меня это было блаженство вперемешку со страхом. Я в тот момент забыл обо всем, но этот страх, не ее даже, а ее непонятной сущности, не покидал меня. Я не знал, с кем занимаюсь сексом. И когда все кончилось, я не выдержал:

— Скажи… Ты… вампир?

Я услышал, как Лиза тихонько засмеялась:

— А ты веришь во все эти сказки про вампиров? Ну так я тебе скажу, что все это ерунда. Хочешь проверить, тащи чеснок — съем, сколько захочешь. Я просто больной человек. Человек, понимаешь? А в сказки не верь. Ни единому слову. Чепуха все это. И ко мне не имеет ни малейшего отношения.

Когда мундиры часовых совсем скрылись за деревьями, Роман опустил ремешок кивера и, нервно сжав повод, пришпорил коня. Умный скакун, словно чувствуя напряжение хозяина, не заставил повторять дважды и перешел на галоп. Но Роман, даже после этого с трудом сдерживаясь, чтобы не подгонять коня, постанывал от нетерпения, закусив губу. Пять верст между мелькающих вдоль лесной тропы деревьев конь покрыл за считанные минуты. Когда тропа неожиданно разошлась в стороны и превратилась в поляну, Роман дернул повод, так что конь резко замедлил бег, коротко заржал и встал на дыбы.

Стройный молодой человек в юнкерском мундире, видимо, ждавший Романа, бросился к разгоряченной лошади. Роман уже спрыгивал на траву, срывая с головы кивер и швыряя его в сторону. Он схватил молодого юнкера на руки, крепко обнял и страстно поцеловал в губы. Поцелуй этот длился долго, и красноречиво сомкнутые длинные ресницы юноши не желали его прерывания. Но Роман, отняв губы, прижал его светловолосую голову к своей груди. Удивительно нежные черты лица молодого человека имели то выражение, которое свойственно всем влюбленным во время долгожданного, но короткого свидания: лоб, губы, уголки глаз искажаются нетерпеливой страстью, и ясно — сдерживать ее бесполезно.

Роман нащупал на его затылке тугой пучок, вытащил невидимую шпильку — и последний штрих лишил странности эту картину. Золотистые волосы, накрывшие плечи, превратили юношу в очаровательную девушку. Роман нежно взял ее за подбородок и, пожирая взглядом, прошептал:

— Лизонька, душа моя, я думал, не доживу до утра!.. Лиза нетерпеливо схватила его за руку:

— У нас мало времени. Пойдем.

Она потянула его на край поляны, за деревья, на ходу расстегивая пуговицы тугого мундира. Две лошади, свободные и предоставленные сами себе, неторопливо обнюхали друг друга и принялись щипать траву.

Лиза упала на землю, увлекая за собой Романа. Тот, уже не сдерживая себя и едва не срывая остальную одежду, целовал ее обнаженную грудь.

Бури страсти утихают быстрее всех прочих бурь, не встречая преград. Чувствуя что-то вроде ласкового стыда. Роман старался не встречаться взглядом с Лизой. Он уже оделся, подложив только куртку под сорочку, чтобы не испачкать белую ткань травой. Лиза, зная, что сейчас происходит в нем, не искала взгляда любовника, но и не торопилась упаковывать свое тело в жесткую ткань мундира. Она вытянулась на траве и равнодушно смотрела в голубые просветы высоко над головой. Прохладный воздух ласкал ее кожу, а волосы короной рассыпались вокруг лица. Роман, пристроив свой взгляд, протянул руку и дотронулся до них:

— Почему ты не пострижешь их? Ведь это опасно.

Лиза улыбнулась:

— Стричь такую красоту?

То же самое Роман сейчас подумал, но Лиза его опередила. Эта мысль была для него естественна, да и вообще Лизе легко давалось угадывать его мысли. Но для женщины, неизвестно каким чудом проникшей в юнкерский полк и тайно продолжавшей служить в нем на войне, такой ответ был более чем странен.

О том, что Мишенька Разин, которому стать всеобщим любимцем мешала только странная нелюдимость, на самом деле женщина. Роман узнал случайно. Однажды, прогуливаясь ранним утром, он забрел далеко вдоль берега и заметил на речке купающуюся девушку. Девушка была так красива, что он не удержался и стал наблюдать за ней из-за кустов. А когда она вышла на берег и стала натираться красным вином из бутылки, Роман понял, что медленно теряет рассудок. Он показался из своего укрытия сам не зная, с какой целью. Но девушка не испугалась, и когда он подошел ближе, то с изумлением узнал в ней одного из молодых юнкеров своего эскадрона, хрупкого Мишеньку.

В тот раз, как и много раз после, страсть в Романе одолела разум. Позже ему было стыдно спрашивать, зачем Лиза пошла на войну, он ждал, что она расскажет сама. Но Лиза, несмотря на то что их связало, не стала более открыта для него. Она сводила Романа с ума, когда он часами наблюдал ее в форме, гарцующей на лошади или машущей саблей. Он вспоминал, что под этой маской неразговорчивого, уверенного в себе, хоть и юного, гусара скрывается золотоволосая красавица, и тогда страсть вспыхивала в нем с чудовищной силой, требуя немедленного удовлетворения. Это стыдное чувство удерживало его от многих расспросов.

— Пора, — тихо сказал он. — Надо возвращаться. Езжай первая, а я— попозже.

Лиза понимающе кивнула и поднялась с травы. Пока она одевалась. Роман занимался тем, до чего ему не было дела получасом раньше — разглядывал ее со всех сторон. Его удивляла необычная сила, скрытая в хрупком Лизином теле, позволявшая ей без труда управляться с саблей (именно тяжелая сабля в ее руке не давала другим офицерам поводов для сомнений). Но и это удивление оставалось без объяснений.

Прежде чем вскочить в седло, Лиза поцеловала его, и Роман остался один. Он готовился к тому, чтобы целый день не смотреть в ее сторону, а если смотреть, то только равнодушно-проверяющим взглядом, которым командир смотрит на подчиненного. Даже говорить с ней он мог лишь командным тоном, боясь выдать себя. Со времени их первой встречи, в паузах между близостью Роман мечтал только об одном: чтобы немедленно началось сражение, внезапная атака, которая позволила бы ему на время забыть о своей страсти. Мечтал он об этом и сейчас.

Возвратившись в село, Роман столкнулся нос к носу с полковником. Старый гусар, с густой щеткой усов и прилизанными седыми волосами, быстро и неловко шел на своих двоих. Остановившись перед лошадью, полковник яростно взглянул на Романа снизу вверх и рявкнул:

— Где вас черти носят, ротмистр! Немедленно привести эскадрон в боевую готовность! Французы недалече.

Сказав это, полковник, переваливаясь, зашагал дальше. Сердце Романа забилось сильнее, он почувствовал сладкую истому в теле, как несколько часов назад, когда он мчался на свидание с Лизой. Бог услышал его молитвы! Не мешкая, он поскакал к конюшне, у которой расположился его эскадрон. По дороге он замечал, как суетятся крестьяне, бегают, гремя ружьями, гренадеры, строятся под крики капитанов. Почти на скаку спрыгивая с лошади, Роман вбежал в избу, отыскивая у стены саблю. Она стояла в одиночестве — офицеры, делившие с ним избу, уже разобрали оружие. Роман схватил саблю и выбежал из избы.

Гусары уже расселись по лошадям, и скакуны, чувствуя напряжение хозяев, нетерпеливо пританцовывали на месте. Ро— ман прошелся взглядом по лицам юнкеров. На некоторых проступил румянец возбуждения, на некоторых —робкая бледность, усиленно изгоняемая решимостью. Пальцы то и дело касаются эфесов, нервно сжимают поводья. Встретился он глазами и с Лизой. Но от Лизы не осталось и следа: то был уже Мишенька. И даже не Мишенька, а Михаил Разин, Спокойствие на его лице, не показное, а глубинное, настоящее, теперь выгодно отличало его. Но, глянув в эти серые глаза, Роман вздрогнул и отвернулся.

— К равне… — Голос предательски хрипнул, не готовый к резкому напряжению. — К равнению по двое! На рысях — за мной! — крикнул он и решительно повернул лошадь в сторону передовых позиций.

Навстречу им уже скакал адъютант.

— Приказано встать за холмом на левом фланге и ожидать команды! — выкрикнул он, осадив коня.

Когда эскадрон Романа приближался к холму, грянули первые выстрелы. Они звучали с той стороны, и звучали, как звучит только первый ружейный залп: дружно, в один голос. Под сердцем заныло, а голова немного закружилась.

Отсюда Роман не видел, что происходило на поле сражения, но он хорошо слышал протяжные завывания орудийных снарядов, рвавших сейчас землю где-то у деревни. Изредка доносились особенно зычные команды дивизионеров, говорившие, что пехота уже пошла в атаку. Время бежало непонятно: то ли рысью, то ли галопом, то ли вообще шло пешим. Роман не замечал времени. От того ли, что не терпелось в бой, или, наоборот, от того, что где-то глубоко инстинкты сохранения жизни протестовали неизбежному.

— В колонну к атаке стройсь! — раздался голос полковника густой, надрывный. Вот и все. Все прошло: и время, и нервы, и страхи. Роман только успел повторить команду полковника. Его следующий выкрик он уже не разобрал, но догадался, то был клич: «За царя! За Отечество!» «Господи, сохрани!» — подумал Роман, и его ноги сами тронули коня.

Вот он уже несется на холм, чувствуя рядом дыхание чужих коней, вот его выносит на вершину…

Дым, свист, ветер — все нахлынуло разом, ослепило, оглушило, лишило последнего разума, в мгновение опьянило. Рука вынула саблю, тускло блеснул искрой заходящего солнца длинный клинок — а конь все нес, подчиняясь стадному инстинкту, и что-то первобытное ревело внутри Романа.

Он очнулся от вопля: его сабля рассекла наискось синего драгуна. Тот еще валился с седла наземь, а сабля Романа уже отражала чей-то следующий удар. Дым в центре оказался не таким густым, и сквозь него хорошо было видно, что творится вокруг. Драгун было больше, чем гусар, — их синие мундиры были заметны лучше, чем зеленоватые гусарские. Внизу передвигалась пехота, и ротные пытались строить разрозненных солдат идти в штыковую.

Вдруг Роман увидел Лизу. Это, без сомнений, была она: легкая, стройная, сверкая саблей, она отбивалась одновременно от трех драгун. Но боже, как она это делала! Странным образом держа саблю назад клинком, она водила ей легко, как дама на балу веером. Лицо ее сохраняло при этом полную невозмутимость, даже равнодушие. И тут случилось нечто, от чего Роман на мгновение забыл обо всем. Лиза резко крутанулась в седле, блестящая полоса сверкнула перед ней — и голова драгуна, как была, в шлеме, скатилась на землю. Лиза и не заметила этого, а Романа вернул в сознание окрик;

— Ротмистр, да вы не на балу, чай!

Полковник срезал французского пехотинца, пытавшегося достать до Романа штыком, и тот, хватаясь за лицо, валился под коня.

Потом было отступление. Оставляя деревню за спиной, Роман чувствовал горечь от тщетности своего недавнего безумия. Потом подошла вторая гренадерская дивизия, и эскадрон снова повернулся в сторону деревни. Остатки кавалерии отвели в резерв, и Роман больше не участвовал в бою. Они встали рядом с французскими пушками, повернутыми дулами в сторону Москвы.

Уже стемнело, когда все более или менее успокоилось. Роман знал, что затишье временное, но пользовался и этим. Развели костер, и Скобелев, юнкер, ровесник Романа, закуривая перевязанной рукой трубку, кивнул в сторону поля:

— Успеть бы раненых собрать. Слышь, помочь бы.

Роман оглянулся и заметил, как медленно уходит в тьму серая лошадь. Любой другой бы пропустил, но Роман узнал всадника по спине. Лиза. Сам не зная отчего, Роман встал, положил у костра саблю и пошел за ней.

Поле битвы было не то, что часами раньше. Пули и ядра не свистели, теперь тут царили другие звуки — стоны раненых. Гренадеры, по одному или по двое, взяв на плечи, оттаскивали полуживых братьев по оружию. Первым делом — раненые, убитые подождут. Роман увидел, как Лиза спешилась, привязала к луке саблю, с той стороны, что была к лесу, и пошла к холму. Роман, чувствуя странное, не стал окликать ее — он тихо следовал за ней.

Лиза скрылась за холмом. Роман, пригнувшись, пробрался в воронку от снаряда. Выглянув, он увидел, как Лиза склонилась над стонущим французским драгуном. Тот не шевелился, только тихо стонал, желая, верно, на грани сознания подавать признаки жизни тем, кто будет его искать. Он не мог знать, что его соплеменники сейчас были дальше, чем его враги.

Лиза упала перед ним на колени, наклонилась над лицом. Роман подумал, что она зачем-то хочет поцеловать его. Но в следующую секунду он услышал вскрик француза, судя по силе, последний перед смертью. И всхлипывающий звук. Роман вгляделся… и внезапный холод пробрал его до самых костей. Лиза, припав к шее несчастного, глотала его кровь,

Роман, чувствуя, как его горло сжимается изнутри, сполз к низу воронки, хватая руками теплую ночную землю. Теперь, ему казалось, он явственно слышал эти хлюпающие звуки. Он слушал их до конца, не смея пошевелиться. Только когда топот. копыт за холмом стих, он сорвался с места и подбежал к драгуну. Глаза того уже потухали, А на шее виднелись сизые пятна укуса.

Так он узнал еще одну тайну Лизы Разиной, гораздо более страшную, чем прежняя. Вернувшись в полк, он все еще находился в прострации, а в глазах стояла сцена: Лиза, склонившаяся над телом драгуна.

Около полуночи прибыл адъютант с приказом генерала Багратиона отступить на основные позиции,

Полки заночевали под открытым небом. Развели костры и повалились на телеги, на расстеленные по земле палатки, которые уж не было сил и желания ставить. Все время ища глазами Лизу, Роман никак не мог уснуть. Чего он теперь хотел от нее? Уже не страсть не давала ему покоя, а страх. Лиза перестала вдруг для него быть девушкой, и даже гусаром. Она была теперь чем-то неизвестным, пугающим, непонятным. Дьявольским отродьем, рассказами о которых ночами пугают друг друга дети. Хоть и усталый, от этого он заснул поздно и проспал утренний молебен.

Следующий день все было тихо. И поту и по другую сторону готовились к большому сражению. Остатки кавалерийского полка, в котором был эскадрон Романа, приняли в состав конной дивизии. Первый кавалерийский корпус, в котором состояла эта дивизия, находился в резерве части под командованием генерал-лейтенанта Уварова, До позднего вечера инженерные части и ополченцы продолжали возводить укрепления по всей линии расположения войск, достраивали редуты, расширяли флеши. Такие флеши по самому центру позиций держал Багратион.

Роман ходил как в горячке, не замечая ничего вокруг. Ему чудилось, что Лиза — это знак проклятия, каким помечена эта война. Кому и за что это зловещее проклятие, он не знал, он только чувствовал, что в смертях, в сотнях, тысячах, десятках тысяч смертей, которые уже были и которые еще будут, и в дьявольской сущности Лизы есть что-то связывающее. Когда же Роман внезапно столкнулся с Лизой, он вдруг неожиданно для себя схватил ее за руку и потащил в сторону от людей, снующих вокруг. Укрывшись в остатках березовой рощицы, которые еще не успели срубить на военные нужды, он, испытующе глядя ей в глаза, тихо сказал:

— Я видел вчера вечером.

Лиза удивленно подняла брови.

— Вот как… — спокойно ответила она, — Ну что ж, должна признаться, мне этого совсем не хотелось.

— Кто ты?! — требовательно спросил Роман, стараясь не повышать голоса, хотя их вряд ли могли услышать, i Лиза устало вздохнула:

— Это вопрос. Сколько раз я его слышала, ни разу не ответила правды.

— Ты человек?

— Что значит «человек»? Кто такой человек?

— Создание Божье!

— Ах, создание Божье. А если Бога нету?

Роман вспыхнул. Ему все стало ясно.

— Так ты отродье дьявола!

Лиза улыбнулась:

— Ну какое же я отродье? Разве отродье стонало бы так в твоих объятиях? Разве тебе было бы так хорошо с отродьем?

Она нежно провела рукой по его щеке, но Роман ударом отбросил руку. Ему стало стыдно и совестно,

— Я заявлю на тебя, — сказал он уже не так решительно.

— Не смеши меня! Что же ты заявишь ? Юнкер Разин пьет кровь раненых солдат ?

— Я вызову тебя на дуэль! — воскликнул он.

— Женщину? — язвительно спросила Лиза.

— Но как же… — упавшим голосом забормотал Роман. — Ты же пьешь их кровь…

— А ты чем лучше? Этой сабелькой ты не пьешь их кровь?

Роман замотал головой, не в силах найти ответ.

— Ведь он же дворянин… Ведь нельзя же кровь нечистым…

— А мужику, значит, можно? Я вам, сударь, вот что доложу: на вкус — одинаково.

От этих слов Роман вздрогнул и отступил назад, с ужасом глядя на Лизу. Не в глаза, которых он не мог уже разобрать, а в лицо, которое недавно еще казалось ему самым прекрасным на свете, ангельским лицом. Не в силах больше оставаться близко с ней, он повернулся и бросился бежать.

Роман бродил около часа по лагерю, приходя в себя от слов Лизы. Ему было плохо, как не было уже давно. Он не понимал, что происходит с ним, что он чувствует сам по себе и по отношению к Лизе. Любил ли он ее? На этот вопрос он пытался ответить, осознавая все яснее, что потеря ее для него оказалась больна. Ничего перешив и не надумав, он вернулся к костру и угрюмо сел невдалеке. Офицеры разливали кипяток из закопченного чайника, болтавшегося над костром, много курили и громко смеялись. Как обычно. Они не могли сейчас друг без друга, а Роман вдруг оказался совсем один.

— Что с вами, Киреев? — К Роману подошел высокий красавец юнкер Андрей Углава и предложил ему кипятку. — Хлебните, старина, согрейтесь, Я вижу, вы совсем смерзлись! — Он рассмеялся. Роман обнял кружку и стал греть ладони. Тепло обвивало кисти рук, текло за рукава, растворялось в крови и усыпляло. Роману виделась Лиза, лежащая на глянцевой траве в мужской сорочке, на ее бедре играет солнечный луч, отражаясь и золотя бледную кожу. Картина не движется, только лучик скользит по ее телу, ниже, к бледному сгибу под коленом. Вдруг Лиза улыбается, обнажая звериные клыки, и издает рычание…

Загрохотали пушки. Роман очнулся, крутанул головой, приходя в чувство. Костер прогорел. Ходили казаки и гусары, бессловесные, как призраки, затравленно оглядывались офицеры, держа руки на эфесах. Бой уже начался, и невидимые волны человеческого страха докатывались и сюда, за деревню, в резерв. Роман никак не мог сбросить с себя пелену какого-то непонятного забытья, ощутить реальность происходящего. Чувство надвигающейся опасности смешалось с остатками давешних страхов и образом Лизы.

Он сбросил шинель и зябко поежился. Рассвет едва продирался сквозь желе тумана. Роман искал взглядом Лизу, подсознательно стремясь убедиться в том, что виденное им — сон. Лизы не было. Проплыл рядом полковник, опустив нос в землю, и пробурчал;

— Готовьтесь, ротмистр, и до нас дело дойдет.

Через пару часов остатки полка скучковались вокруг лошадей, но Лизы все не было видно. Время туманом окружило людей, не желая уходить.

Наконец по цепи пошли окрики командиров: из штаба прискакал генерал с адъютантами. Было приказано атаковать левое г крыло французов, дабы отвлечь внимание Наполеона и оттянуть часть сил на себя.

Кавалерию двинули к селу. Уланы и гусары красными и синими линиями потянулись к лесу. В строю Роман наконец разглядел узкую прямую спину Лизы. Но тут лесок закончился, и внимание Романа само собой переключилось: впереди были обозы французов.

— Главное, шуму больше, ребятушки! Пусть с них портьм поспадают! — крикнул полковник и заорал уже вовсю: — В атакуя

— Ур-р-ра!!! — загрохотало и покатилось по равнине. Казаки, гусары засвистали, лошади пошли галопом, и кон ница растянулась по равнине. Французы и немцы, застигнутые врасплох, почти не сопротивлялись: быстрые казаки на легких лошадках, опередив гусаров, жарили тяжелых неповоротливых кирасиров. Роман скакал между перевернутых обозов и буксу— ющих в грязи раненых лошадей и человеческих трупов.

Французов теснили к плотине, но там уже строился в каре их линейный полк, заграждая путь. Казаки рассыпались в стороны, уступая место гусарам и уланам. Французская пехота подтянулась, готовясь к атаке. Гусаров встретили оружейным залпом, и первые ряды кавалерии пали. В паузу между первым и вторым залпом, когда гусары перестраивались атаковать пехоту, из-под павшей лошади вдруг выбрался человек. Это был русский гусар, небольшого роста и легкого телосложения. Солдаты обратили на него внимание, но он, казалось, не замечал их. Он бросился в сторону французов, на бегу скидывая форму.

— Эй, да что это он! — раздались удивленные возгласы. — Не иначе, помешался!

Роман присмотрелся и узнал Лизу. Она очень быстро бежала по направлению к французской кавалерии, которая стояла, загораживая плотину.

— Да нет, он не помешался, сволочь!.. — процедил рядом кто-то, и Роман увидел, как некоторые, самые горячие, поднимают пистолеты.

— Стоять! — заорал полковник. — Отставить стрельбу, черти!

Но его не слушали. Гусар рядом с Романом взвел курок, и Роман не выдержал:

— Нет!

Он рванулся к гусару и выбил у того из рук пистолет. В следующую секунду его сшибло с коня — это был второй залп французов.

Когда Евгению Богарне привели пленного французского гусара, тот спросил:

— Это вы и есть удивительный дезертир? Я не понимаю вашего поступка — наши части отступали.

Рядом с Богарне находился сам Наполеон, который лично прибыл выяснить причину отступления его колонн, тревоги в обозах и тылу армии. Он внимательно посмотрел на гусара и, вдруг произнес:

— По-моему, это женщина.

— Что? — Богарне, казалось, не расслышал.

— Вы ведь женщина, не так ли?

Гусар вытащил шпильку и распустил тугой узел на затылке. Золотистые волосы упруго развернулись.

— Вот так так, — пробормотал Богарне.

— Поедете со мной, — сказал Наполеон и отвернулся.

— Опять французский король, — услышал он голос, произнесший фразу со странным выговором, похожим не на акцент, а скорее на старинное произношение. Тогда Наполеон снова посмотрел на нее.

— Я не король, моя красавица. И, что самое главное, не только французский.

Подъезжая к дому, я заметил черный «БМВ». Интересно, давно он здесь? Втискивая «фиат» между дряхлым желтым «жигуленком» и серебристым «мерсом», я встретился взглядом с Навигатором. Он прохладно кивнул и забарабанил пальцами по рулю. Видать, все-таки давно.

— Где вы пропадали, Денис? — заметно нервничая, спросил он. Я все еще нетвердо держался на ногах, поэтому хотел как можно скорее оказаться дома. Кроме того, мне жутко хотелось кофе.

— Зайдете?

Навигатор кивнул. Я заметил у него в руках маленький кейс и внутренне приготовился.

— Так где вы пропадали? — повторил он, уже сидя на кухне. — Я вторые сутки пытаюсь вас достать.

— Выполнял ваше задание, устанавливал контакт.

Навигатор прямо-таки переменился на Глазах,

— Ну и как? — изо всех сил стараясь сохранить свою Обычную спокойную уверенную манеру держаться, спросил он. — Установили?

— Да, — просто ответил я. Я давно решил, что ничего из того, что произошло за эти две ночи и два дня, никому не скажу. По крайней мере пока.

—И что вы о ней скажете?

— Я надеюсь, вы мне что-то о ней скажете. Что-то, кроме вранья.

— Вот даже как… — тихо протянул Навигатор. — Вы уж& имели неудовольствие столкнуться…

— Столкнуться с чем? Вы скажете наконец, в чем тут дело и чего вы от меня хотите?

— Ладно… — Он вздохнул и потер лоб. — Я вам не врал, Денис. Я говорил то, что знаю. Может быть, я о чем-то умалчивал, но делал это по разумным соображениям…

— Охотно верю, — съязвил я.

— Не перебивайте! — вдруг резко сказал Навигатор, и в этом восклицании на мгновение проступило все его напряжение и нервозность, вызванные неведомыми мне причинами. Я притих. — Пожалуйста. Эта девушка, Альберта Вагнер, действительно больна психически, но это вызвано другой болезнью. Она заражена вирусом бешенства. Симптомы болезни, вызванной этим вирусом, очень похожи на то, что мы привыкли читать о вампирах. Вы никогда не замечали, что описания вампиров и людей, больных бешенством, удивительно похожи?

— Я, знаете ли, этим не увлекаюсь.

— Да? Ну, ладно… О чем это я? Да. Кроме того, эпидемия, вызванная этим заболеванием, была в Венгрии приблизительно в двадцатых годах восемнадцатого века — именно там и именно в это время появились легенды о вампирах в том виде, в котором мы к ним привыкли. Еще… Четверть всех больных бешенством кусают других людей, многие из них, как и вампиры, не выносят зеркал и сильно пахнущих веществ. Если больной почувствует запах чеснока, которым принято отпугивать вампиров, или увидит свое отражение в зеркале, у него могут начаться спазмы горла и мышц лица. От этого больной может начать издавать хриплые звуки, оскаливать зубы, а у рта появится кровавая пена.

Все, что говорил Навигатор, было очень похоже на то, что я знал о Лизе. Но только похоже, Я знал больше, чем он. И еще я чувствовал, что все это объяснение служит какой-то цели. Зачем-то он мне все это рассказывает? Не спрашивает, как ее зовут по-настоящему, ее адрес, другие подробности. А ведь я все это узнавал по его просьбе.

Я понимал, что он готов ответить на любой вопрос, который я могу ему задать о Лизе, и объяснить любую ее странность с научной точки зрения. И все-таки я спросил:

— А как вы объясните, что она боится дневного света?

— Все тем же бешенством. Больные люди часто бродят по ночам и не любят солнечного света.

— Все бы хорошо, — сказал я. — Да только она не просто его боится. У нее кожа горит от него. А? Что вы на это скажете?

Навигатор хитровато сощурился;

— Вы это видели? Забавно, а я не знал. Вообще, у меня такое ощущение, Денис, что вы хотите меня подловить. Я вам отвечу вопросом на вопрос: а как она сама это объяснила?

Я замолчал. Он был прав, конечно. Чего я хочу? Доказать ему, что Лиза — вампир из сказки, когда она сама мне сказала, что это ерунда? Просто дело в том, что я не верил в ее сумасшествие.

— Вот видите. Но я вам больше скажу. Этот вирус мог вызвать метаболизм в ее крови, и у нее началось что-то вроде порфириновой болезни. В крови и тканях нарушился пигментный обмен, и от этого под воздействием ультрафиолетового излучения солнца ее кожа меняется. Она приобретает темный оттенок и лопается, попадая на солнечный свет.

Вот так. Меня опять уели. Скажи я ему, что Лиза может превращаться в летучую мышь, он бы, наверное, и это объяснил. Только вот для чего?

Словно прочитав мои мысли. Навигатор потянулся к кейсу, стоявшему под столом. Я напрягся. Он положил его на колени, раскрыл и повернул ко мне. На чистых (по крайней мере с одной стороны) листах бумаги лежал некий предмет, отдаленно напоминающий шприц.

— Что это? — с нажимом спросил я.

— Это лекарство, — с той же интонацией ответил Навигатор.

— От чего? — продолжал я.

— От бешенства, — продолжал Навигатор. Я резко сменил интонацию.

— И что вы от меня хотите? — сказал я таким тоном, каким обычно говорят «а не пошли бы вы к черту».

— Я хочу, чтобы вы ввели это ей.

— Я думаю, если она больна, то сама должна подумать о лечении. Я передам ей это, и она решит…

— Не глупите, Денис! — воскликнул Навигатор. — Она никогда не сделает этого! Как же вы не поймете, она умственно нездорова!

— И это излечит ее недуг? — с иронией спросил я.

— Это восстановит обмен веществ в ее организме, — уже спокойно ответил Навигатор. — И можно будет подумать о других методах лечения.

Я промолчал. Глупо было сопротивляться — он все равно всучит мне этот шприц. А выбор всегда останется за мной.

Так же молча я взял инъектор. Я не верил, что Навигатор подстроил мне ловушку. В крайнем случае можно будет сказать, что я случайно нажал на кнопку.

— Прежде чем применять его, снимите с предохранителя. — Он словно читал мои мысли. — Это устройство впрыскивает лекарство моментально, не оставляет следов на коже и не требует физических усилий.

Я ничего не ответил.

Оставшись один, я вернулся на кухню и взял в руки инъектор. Я первый раз видел такую штуку. Устройство было похоже на тонкий шприц без иглы, с широким концом и кнопкой вместо клапана. За стенкой застыло желтое вещество. Жидкость это или что-то другое, сказать было невозможно — вещество не переливалось, пузырьков в нем не было. Глядя на этот странный шприц, я думал о том, что меня смущает. Я не любил игр с лекарствами, и вдвойне мне была неприятна эта игра из-за того, что в ней участвует Навигатор. Был ли у меня повод ему не верить? Скажем так: из тех двух раз, когда от меня требовалось ему поверить, первый раз я не ошибся. А во второй раз… Нельзя сказать, чтобы он мне соврал. Он просто утаил часть информации. Я и тогда оказался орудием в его руках, но все было устроено гораздо сложнее, и не было шприца, а была задача найти убийцу. И не вина Навигатора, что убийцей оказалась моя любимая девушка.

Думая так, я решил плюнуть на свои моральные принципы. Чего мне перед собой цацу строить, ведь так? Я достал из холодильника кусок колбасы, вышел из квартиры, спустился к подъезду и огляделся. Уже стемнело, в окнах горел свет, разноголосо бубнили телевизоры, во дворе было тихо неровной тишиной спальных районов. Мне показалось немного странным, что я так хорошо разбираю все предметы в темноте. Впрочем, в начале осени ночи еще не такие темные.

Я нагнулся, чтобы не маячить перед окнами, и проскользнул вдоль стены к подвальному окошку.

— Кыса-кыса-кыса!.. — позвал я, помахивая у самой земли колбасой. Из дыры, выделявшейся на фоне ночных сумерек более глубокой чернотой, послышался приближающийся мяв. Судя по этому мяву, желающих поужинать моей колбаской было хоть отбавляй. Но после короткой, невидной мне схватки, из дыры высунулась толстая рыжая морда крестного папы местной кошачьей мафии дона Базилио. Дон Базилио сверкнул из темноты черными бусинами расширенных до предела зрачков, глянул на колбасу, а потом на меня.

— Спокойно, Васек! — прошептал я. — Все это будет твоим. Но только после прохождения диспансеризации. Ты, блохастый, когда последний раз от бешенства прививался?

Базилио смерил меня презрительным взглядом, ожидая продолжения. Я осторожно, стараясь не споткнуться, попятился назад. Кот устало наблюдал мои маневры. Я, понимая, что на мякине его вряд ли проведешь, положил кусок колбасы на землю перед собой.

— Давай, рыжий. Смелее! Или ты после шести не ешь?

Не знаю, как обычно, но, видимо, сегодня котяра не ел и до шести. Он выбрался из оконца и не торопясь направился в сторону колбасы. Когда до нее оставалось чуть меньше метра, он вдруг с удивительной для своей комплекции скоростью рванулся вперед, схватил зубами добычу и повернул обратно… В этот-то миг я его и сцапал, в очередной раз поминая добрым словом реакцию старого тэквондиста.

Схваченный мафиозо даже не мяукнул, наверное, боясь разжать пасть и рассчитывая все-таки удрать с колбасой. Левой рукой я достал инъектор, с трудом отколупнул ногтем предохранитель, приставил конец к шее зверя н нажал на кнопку.

Тоненький пшик сообщил о том, что штука сработала. И в следующую секунду раздался визг такой ужасающий, что я выпустил кота, упал на задницу и, похоже, едва не проглотил сердце. Василий неимоверно выгнулся всем телом, выпучил враз побелевшие глаза, вытянул палкой хвост, распахнул до жуткого размера пасть… и издох. То, что он издох, я понял спустя, наверное, минут пять, когда напуганные внезапным и непонятным звуком жители окрестных домов опустили шторы и отошли от своих окон.

Дон Базилио, Василий, Васька лежал передо мной все е той же разинутой пастью, вылезшими из орбит глазами и вытянутыми перпендикулярно позвоночнику лапами. Такой смерти не пожелаешь ни одной твари.

Я боязливо пихнул его ногой. Он казался твердым, будто из него уже успели набить чучело. Руками я его трогать побоялся, но на ощупь палкой он словно окостенел, и его, наверное, можно было бы держать на вытянутом впрямую хвосте. Проверять это я не стал. Я поднялся в квартиру и принялся отпаивать себя кофе.

К утру следующего дня вся моя ярость прошла, но до встречи с Навигатором я нарочно накрутил себя по новой. Поэтому первой моей фразой был вопрос:

— Черт возьми, какого черта?!!

Произнеся его с интонацией праведного гнева, я театральным жестом швырнул на стол перед Навигатором пустой инъектор. Навигатор на секунду изменился в лице (надо было видеть это изменение: на его лице проступила виновато-усталая облегченность), но уже через секунду, посмотрев мне в глаза, он понял, что если бы я использовал его на человеке, то вел бы себя по-другому. Он побледнел, на щеках заиграли желваки. Видимо, он подумал, что теперь убедить меня будет в сто раз сложнее. И он был прав, это уж точно.

— Поймите, Денис… — начал он с прежней утомленностью в голосе, но я оборвал его:

— НИ-КО-ГДА! Слышите! Никогда я этого не пойму! Я едва не убил человека! И убил бы, если бы доверился вам! Не этого ли вы от меня хотели всегда — чтобы я доверял вам?

— А вы думаете, просто мне было бы просить вас уб… усыпить ее?

— Ничего себе усыпить! Да я врагу такой смерти не пожелаю!

Навигатор вздохнул:

— Действительно, все несколько сложнее, чем я вам рассказал. То, чем заражена ваша подопечная, — это очень редкий штамм вируса бешенства. Даже не просто редкий, а фактически неизвестный. Он описан только в теории, и его влияние на организм человека, мягко выражаясь, не изучено. То средство, которое я так недостойно подсунул вам, гарантировало бы ее смерть стопроцентно.

— За-чем? — с упрямой расстановкой спросил я.

— Она — чрезвычайно опасный серийный убийца.

Здрасте. Приехали. Лиза, хрупкая нежная девушка, несчастный больной человек, теперь еще и серийный убийца.

— Она знакомится с мужчинами по Интернету ради их крови, а потом, получив от них то, что нужно, она их просто убивает.

Это выглядело не то чтобы смешно, но, в общем, где-то рядом. Я подозревал, что Навигатор не стал бы бросаться такими фразами, поэтому резонно спросил:

— Доказательства?

— Доказательства есть. — Навигатор достал из давешнего кейса толстый рулончик бумаги, какие обычно используются в факсах, и протянул мне. — Не думаю, что вы станете изучать его весь. Здесь — переписка Альберты Вагнер с несколькими десятками человек. В конце каждой переписки — просьба о встрече, после которой человек бесследно пропадал. Не всегда, правда, после первой, и не во всех абсолютно случаях. Однако как минимум по тридцати восьми случаям имеются свидетельства, подтвержденные окружными управлениями внутренних дел, Их копии, кстати, есть там же.

Я размотал пару метров, но читать действительно не стал. Я уверен, что здесь все было наилучшим образом.

— Поэтому должен вас предупредить: будьте осторожны, — сказал Навигатор и смущенно добавил: — Сколь долго вы собираетесь с ней общаться, столь долго вы будете подвергать себя этой опасности.

— Я предпочитаю подвергать опасности себя убийству другого человека, — резко ответил я.

— Если она поймет, что как жертва вы для нее бесперспективны, она скорее всего переключится на кого-то другого.

Я упорно не желал думать о Лизе как о каком-то маньяке. Интересно, известны ли истории случаи дружбы серийных убийц с их жертвами?

— Вы лучше скажите: я что-то не понял, был найден хотя бы в одном случае труп жертвы?

Навигатор ответил не сразу. Видимо, он соображал, как вывернуться, но так и не сообразил.

— Нет, — ответил он, и я удовлетворенно кивнул.

— Скажите, — продолжал я, — как вы представляете себе доказуемость всего этого, — я помахал рулоном, — после вашего ответа, Я позволю себе напомнить вам, что совсем недавно вы не знали даже ее имени, а под указанное вами описание подходил не один десяток московских девушек.

— Поверьте, Денис…

— Ну уж нет, любезный! Про «поверьте» забудьте. Теперь только доказательства.

Чувствуя, что теряет инициативу, Навигатор опустил голову и произнес:

— Видит бог, я этого не хотел, Но я предвидел ваше упорство. Помните наш уговор еще до освобождения Андрея Кондакова? И ваше обещание выполнить мою просьбу, связанную с этим делом, какой бы она ни была? Вот моя просьба.

Он достал из кейса точно такой же инъектор и положил на стол.

— Не пойдет! — воскликнул я. — Если бы я допустил, что вы предложите мне убийство, я бы никогда не согласился. Навигатор кивнул, словно предвидел мою реакцию.

— Простите, Денис… Вам показалось, что вытащить вашего друга было очень легко? Или вы подумали, что дело закрыто и объявление снято? Как вам кажется, сможет ли он вернуть до конца своей жизни пятнадцать миллионов долларов?

Тут со мной что-то произошло. Будто бы я вернулся к состоянию двухнедельной давности. На меня нахлынула какая-то апатия, смысл жизни быстро начал вытекать через незаметную дырочку в черепе, и мне снова вспомнилась Настя.

— Убирайтесь, — тихо сказал я, И Навигатор не заставил просить себя дважды. Хлопнула дверь, и я остался один. На столе лежал инъектор.

Я взял его и перебрался в комнату. Там я опустился в мое кресло и уставился в окно, задернутое шторами. Мне стало так тоскливо, так захотелось, чтобы Настя оказалась рядом. Или я рядом с ней…

Я приставил инъектор к вене. Вот это была бы по-настоящему быстрая и точная смерть. И меня не пугало ее лицо с распахнутой до вывиха челюстей пастью. Я нажал бы на кнопку, если бы был уверен, что моя встреча с Настей сбудется после этого.

Зазвонил телефон. Я не стал брать трубку, хотя он трезвонил настойчиво и довольно долго. Все же он умолк, но через минуту на стуле у кровати запиликал сотовый. Значит, это кто-то из своих. Я нехотя встал из кресла и включил мобильник.

— Я уже давно не спрашиваю, где ты, — раздался усталый голос Джулии.

— Я дома, — сказал я. Господи, почему ото всех прет этой усталостью!

— В таком случае мне нужно с тобой поговорить.

— О чем?

— О нас. О том, что происходит и кто в этом участвует.

Понятно. Будем выяснять отношения.

— Что ж. Приезжай.

Со смерти Насти Джулия была у меня впервые. Она неловко огляделась, ища взглядом привычные вещи. Все было на своих местах, и она успокоилась.

— Пошли на кухню, примем по рюмке кофе, — предложил я, закрывая за спиной дверь в комнату. Я не хотел, чтобы она видела кресло… и вообще, то место. Джулия кивнула.

Через пять минут тишины и возни с чайником и кружками, уже сидя за столом напротив меня, она наконец спросила:

— Денис, что происходит?

Я подумал: а не рассказать ли мне ей обо всем? О Лизе, о ее странной болезни и не только, о деле Навигатора и его просьбе. Но как сказать ей, что я должен убить человека? Чем она поможет мне? Она, вероятно, скажет, что я не должен этого делать, что мы что-нибудь придумаем, выкрутимся. Но все дело в том, что я не хотел выкручиваться. Я ниче— го не хотел. И уж никак не желал впутывать в это дело своих друзей. В конце концов, я никого не собираюсь убивать. Не дождетесь.

И я не нашел ничего умнее, чем ответить дурацкой репликой:

— А что происходит?

Джулия вышла из себя, но только на мгновение. Она тут же погасила этот приступ. Милая Юлька, она чувствовала, что со мной происходит.

— Прости, — сказал я.

Она положила свою темную изящную руку на мои пальцы.

— Что происходит, Дэн?

— Не знаю, Юлька. — Я опустил голову. — Не знаю. Не спрашивай.

— Ты опять запутался? — то ли спросила, то ли констатировала она. — Зачем ты делаешь все за моей спиной? Мы ведь одна команда. Андрей ничего не понимает, он просто выполняет твои просьбы, но ведь он тоже любит тебя. Мы все тебя любим.

Я сжал ее руку. Мне хотелось заплакать,

— Я тоже люблю вас всех, подружка… Именно поэтому не спрашивай. Я сам скажу тебе все, что нужно. Когда будет нужно. Может быть, дело в том, что я еще не отошел. Я часто вспоминаю о ней. Никогда бы не подумал, что для меня. эгоиста, один человек может так много значить. — Джулия улыбнулась:

— Но ведь у тебя остаемся мы.

Мы еще посидели молча. Я чувствовал, что боль уходит, мне становилось легче. И Джулия, наверное, это чувствовала. Потому что когда она вдруг рассмеялась, это уже не выглядело неуместно.

— Ты представляешь, Андрей за Маринкой приударил!

Я по-настоящему удивился:

— Да ну! Быть этого не может! Он же вас боится!

— Кого это «нас»? — строго спросила Джулия.

— Ну, вас… — промямлил я. — Женщин…

В дверь зазвонили. Я вопросительно посмотрел на Джулию, но она пожала плечами.

На пороге стояли Винни-Пух и Маринка. В руках у Марины была коробка с тортом.

— Мы тут это… — смущенно произнес Винни-Пух, — проходили мимо, ну и, того… Решили к тебе зайти, чайку попить.

Я весело вздохнул:

— Мимо, значит? Ну, заходите. А то мы тут впустую хлещем.

— Легки на помине! — воскликнула Джулия, выходя в коридор. — Прямо как в мелодрамах, — шепнула она мне, не слишком, впрочем, стараясь быть неуслышанной.

Все было хорошо. Но когда за полночь друзья разошлись, я снова остался один. Один на один с собой. И одиночество теперь чувствовалось особенно остро. Прощаясь, я сунул Винни-Пуху бумажку с текстом письма Лизе. Я просил ее встретиться. Я хотел поговорить с ней, может быть, что-то для себя выяснить. О шприце, о том, что Лиза якобы Убийца, я и не думал. После вечера с друзьями разговор с Навигатором казался дурацким сном, о смысле которого даже не стоит размышлять. Встречей с Лизой я не собирался выяснять правоту Навигатора. Я просто хотел окончательно Убедиться в том, что он мне врет. Зачем ему такое вранье, я тоже не пытался понять.

Утро началось для меня поздно и странно. Едва я продрал глаза, как тут же зажмурился. Солнечный свет, бивший в окно, ослепил меня. Зажмурившись, я лежал с минуту, наблюдая красные точки на черном фоне своих глазниц, потом попытался повторить пробуждение. И во второй раз солнце резануло по глазам. Казалось бы, что в этом странного? Глаза, отвыкнув за ночь от света, болезненно на него реагируют, Да все бы ничего. Только в то утро мне пришлось на ощупь добираться до окна, чтобы задернуть шторы.

Не без тревоги отметив эту странную особенность, но не догадываясь, в чем ее причина, я перебрался в ванную. «Особенности» продолжались. На этот раз я толком не понял, что не так. Но что-то было не так, это точно. Что-то было «не так» у меня во рту. Всем знаком этот феномен «привычного ощущения», когда совершаешь какие-то действия автоматически и, кажется, вовсе не обращаешь внимания на детали, их сопровождающие. А потом вдруг одно самое, казалось бы, незначительное изменение в этом процессе полностью лишает его автоматизма. Так, например, выпадает у тебя зуб, и утренняя «зубочистка» вдруг преисполняется смысла. Но дело-то в том, что никакого зуба у меня не выпадало, а во рту тем не менее чувствовалось что-то непривычное.

Правда, выпив чашку кофе и поразмышляв об этих странностях, я решил, что все это — «психическое». От нервного напряжения или еще там от чего. Съел что-нибудь не то, например. Это меня успокоило — мне вообще частенько со сна мир видится в каком-то странном свете. И, успокоившись, я вспомнил о записке, которую передал вчера Андрею.

Почти весь день я ждал ответа от Лизы. Винни-Пух позвонил часов в пять дня. Он продиктовал мне по телефону текст письма Лизы:

— «Здравствуй, Денис. Молодец, что написал. Честно говоря, я думала, что после всего того, что произошло во время нашей последней встречи, ты больше не захочешь меня видеть. (В этом месте Андрей многозначительно прокашлял, но я не обратил на это внимания.) Если ты хочешь со мной встретиться, то это можно сделать завтра. Я еду на день рождения моей подруги и могла бы взять тебя. Можешь не смущаться тем, что вы незнакомы. Это совсем не важно. Там будет небольшая компания. Если ты согласен, то ответь до завтра. Тогда я буду ждать тебя завтра в три часа в центре зала на „Комсомольской“-радиальной. Лиза».

Андрей закончил читать. А я задумался. Елки-палки! Ну вот же нормальное письмо, написанное нормальным человеком. Она рада, что я написал ей, и приглашает меня на день рождения своей подруги. И никакой мистики-хренистики…

— Интересно, что же между вами произошло? — задумчиво спросил Винни-Пух. И все испортил. То, что случилось в гостинице, случилось со мной, и от этого руками не отмашешься, как от туманных реплик Навигатора.

— Да так, ничего особенного, — пробормотал я и, чтобы окончательно усыпить бдительность друга, добавил: — Ну, что может произойти ночью между мужчиной и женщиной в. гостиничном номере?

— Понятно. Она тебя изнасиловала.

Я хмыкнул:

— Почти. Ладно, ответь, что я согласен.

На следующее утро с глазами произошло то же самое. Во рту, правда, вроде бы все было в порядке. Но глаза меня испугали. Я стал думать, от чего могло ухудшиться зрение. На сварку я не смотрел, светового шока не испытывал. От. чего там оно еще может ухудшиться… От выпитого пол-литра этилового спирта? Не пил вроде. От сифилиса? А от кого я мог подцепить сифилис и почему так бы…

Стоп! Вдруг до меня дошла мысль, напугавшая меня чуть не до полусмерти. Лиза!.. И дело тут было не в сифилисе. Как же я, дурак безмозглый, слушал россказни про вирусы, про болезни, и мне даже и на секунду в голову не пришло, что я сам очень даже просто мог заразиться тогда этим вирусом от Лизы!..

Вот тут-то меня и прижало. Я бросился в ванную, высунул язык и принялся разглядывать в зеркало его, а заодно и зрачки, и щупать лоб и что-то там еще. Но когда шок прошел, я сел и спокойно, как мог, поразмыслил над этим.

Во-первых, делать выводы рано. Во-вторых, это могло быть простым совпадением, и неполадки со зрением в самом деле могли быть от нервов. В-третьих, даже если я и заразился, боржом пить уже поздно. А вот что с этим делать дальше?

Посоветоваться с Навигатором? Я вспомнил о шприце. И представил себе, как он хладнокровно берет этот шприц, скручивает меня (я почему-то был уверен, что у него это без проблем получится, несмотря на все мое тэквондо) и вкатывает мне эту желтую гадость. Интересно, что чувствовал Васька?..

Тьфу! Что за мысли! По крайней мере он не сделает этого, пока я не разберусь с Лизой. А потом… Да. Что в лоб, что по лбу. Так что Навигатор исключается. Остается один человек, который может мне если не помочь, то разъяснить ситуацию. Лиза. Значит, надо дождаться встречи и не дергаться раньше времени. Я жив и хорошо себя чувствую. В полумраке задернутых штор…

Я решил переключиться на другую тему и стал думать, что можно подарить незнакомой девушке. Самое умное, что пришло мне в голову, это духи. Но в духах я совершенно не разбирался. Можно было, конечно, позвонить Маринке, но это вызвало бы ненужные расспросы. Можно было поступить проще — купить самые дорогие, благо деньги у меня были. Но женщины — существа странные, и они не станут душиться духами, которые им почему-либо не нравятся, даже если они стоят кучу бабок. И я решил купить бутылку вина. Разумеется, дорогого. И разумеется, настоящего французского. Для этого я специально съездил в один знакомый магазинчик на Арбате, в котором торговали не экспортными французскими винами, а настоящими марочными, именно вывезенными из Франции. Раскошелиться, правда, пришлось порядочно, но зато уже сама бутылка выглядела весьма внушительно: темного зеленого стекла, создававшего впечатление въевшейся пыли винных подвалов, с пожелтевшей этикеткой. Кроме того, еще по дороге к метро, которую я тоже проделал не без проблем (Юлька вчера забрала машину, чтобы развезти ребят), я купил солнечные очки. В них стало существенно легче и проще.

Мы встретились с Лизой, как и договаривались, на «Комсомольской». Лиза была одна. Она не заметила во мне никаких изменений, и это меня лишний раз успокоило. Хотя поговорить с ней я не передумал, но решил отложить разговор.

— Мы что, вдвоем едем?

— Нет. — Лиза взяла меня под руку. — Наши ждут в переходе.

— Наши — это кто?

— Ну, моя подружка с каким-то парнем и сама Элин, конечно.

— Элин — это та, у которой день рождения?

Лиза кивнула.

— Что за имя странное…

— Она эстонка. Элин Шама.

Ну, Шама так Шама, подумал я.

— А куда мы, собственно, едем?

— На дачу к ее знакомым. Праздновать там будем.

Я не чувствовал особого оптимизма, и настроение было какое-то не слишком праздничное. У меня складывалось ощущение, что я все-таки буду лишним.

— Да ты не дергайся. — Лиза словно прочла мои мысли. — Валькиного парня тоже никто не видел. Да мы и сами нечасто собираемся. Так что все будет нормально.

Мы свернули за угол.

— Вон они. — Лиза показала на троицу ребят с сумками, стоявшую шагах в десяти. Когда я посмотрел в ту сторону, то едва удержался на ногах. Не знаю, как я не упал в обморок к чертям собачьим прямо там, на месте. Не знаю, как я сделал эти несчастные десять шагов. Не знаю, как я выдавил «привет». Там стояла Настя.

Нет, конечно, это была не Настя. У Насти волосы были скорее оранжевого цвета, а у Элин — красноватого. К тому же Настя не пользовалась косметикой. Но во всем облике, в движениях, в линиях фигуры, в манере держаться было что-то одуряюще общее. Я понял, что пропал. Что я либо умру, либо эта девушка будет рядом со мной. Я забыл про Лизу, про болезнь, про Навигатора. В тот момент мне показалось, что Бог все-таки есть.

Элин скользнула по мне равнодушно-доброжелательным взглядом, что-то сказала Лизе и отвернулась. Я вдруг почувствовал тычок под бок.

— Сумку возьми, — шепнула Лиза. Я нервно дернулся и набросил сумку на плечо. Я был никакой. Все мысли из головы вылетели, кроме одной, игравшей заевшей пластинкой. Это она. Это она. Это она.

Мы сели в электричку. Куда, я не заметил. Лиза купила билеты — я не доставал денег. Я плелся за ней как собачонка на привязи.

В вагоне я все-таки немного пришел в себя.

— Денис, а чем вы занимаетесь? — спросила Валя. Я сфокусировал взгляд на ее лице. Очень приятное круглое лицо, с милыми, немножко детскими чертами. Волосы, завитые в колечки, светлые, но не золотистые, как у Лизы, а более естественного русого цвета, с темными корнями. Валя не была красавицей, но милой девушкой — несомненно.

— Я частный детектив, — ляпнул я и чуть не прикусил язык. У меня еще была пара секунд, за которые я мог попытаться обратить все в шутку, но актер из меня в тот момент был никудышный. И я решил оставить все как есть.

— О! Здорово! — воскликнула Валя с детским восторгом. Я скосил взгляд на Лизу. Она то ли не расслышала, то ли не придала этому значения. Я расслабился и попытался выкрутиться:

— Ничего здорового. Скучная нудная работа. Следишь за неверными супругами, ищешь сбежавших детишек или милых хозяйскому сердцу песиков, которые отошли пописать за кустик и не вернулись. С серьезными делами ко мне не обращаются. Да я и сам не взялся бы — квалификация не та.

Уф! Вроде отмахался.

— Все равно это очень романтично, — продолжала упорствовать Валя. Я пожал плечами и посмотрел на ее спутника.

Спутник был примерно моего возраста или чуть старше и ехал на дачу в пиджаке, брюках и начищенных туфлях. Как звали спутника, я не помнил. Нас, кажется, представили, но, выпавший в осадок, имени я не запомнил. Спутник был красив, неразговорчив и сохранял стойко-мужественное выражение лица. Валя обнимала его руку с той трогательно-наивной нежностью, с которой касаются друг друга недавно влюбленные.

Что бы там ни говорила Лиза, беседа у незнакомых людей не клеилась. Впрочем, она этого не замечала, о чем-то вполголоса беседуя с Элин. Я ревниво подумал, что это неприлично, но ничего не сказал. Я украдкой смотрел на Элин и не мог насмотреться. Сердце ныло от каких-то странных чувств, то ли от тоски, то ли от наслаждения.

Мы сошли на какой-то маленькой станции минутах в тридцати езды от Москвы. На открытом бетонном перроне было жарко, но чувствовалось, что уходящее лето напрягается изо всех сил. Мы спустились на тропинку, ведущую между дачных заборов с одной стороны и леса, огороженного проволокой, с другой. Район этот, видимо, был непрестижным, потому что шикарных особняков с параболическими антеннами и камерами слежения на воротах не наблюдалось. Кругом были обычные домики, старые и новые, деревянные и кирпичные, но все очень умеренной архитектуры.

Дверцу в железных воротах открыла невысокая сухонькая девушка. Она вовсе не показалась мне ни красивой, ни привлекательной, но на ее лице была печать какого-то понимания, что ли. Увидев ее приятеля, я сразу понял, с кем имею дело. Он выглядел как хиппи, ушедший в отставку по семейным обстоятельствам. Весь его вид говорил о небрежении к мнению окружающих, а взгляд давно заблудился в дебрях внутреннего мира. Он тоже не был красавцем, и я представил себе, на чем основываются их отношения: она дает этому чудику понимание, а взамен получает чувства, которые в нашем мире встретить все сложнее.

— Знакомься, — сказала мне Лиза, — это — Айра и Глеб. Замечательные люди. Это их дача.

Я огляделся. Дачка явно находилась в стадии «under construction». Она состояла как бы из двух домиков, один из которых больше напоминал баню. Домики были соединены между собой бетонной дорожкой. Вокруг валялся всякий строительный мусор, дрова. Больше всего меня обрадовал туалет. В будочке.

Мы свалили вещи в «бане». Хозяева тут же были запряжены готовить еду и сервировать стол, который накрыли в маленькой беседке. А гости, то есть мы, принялись мучиться от безделья. Я бродил взад-вперед по дорожке и чувствовал себя до отвращения тупо. Элин о чем-то болтала с Лизой, а Валя со спутником остались в «бане», и заходить туда никто не пытался. На поленнице стоял маленький магнитофончик и, надрываясь всеми своими хилыми мощностями, крутил Дэвида Боуи. Было скучно.

Из «бани» вышла Валя и что-то сказала Лизе и Элин. Они втроем ушли обратно, и я остался один, если не считать неуловимо мелькавших хозяев, серые дачные тужурки которых сливались с серым цементно-бетонным дачным антуражем.

Появился спутник. Он подпер столб крыльца и молча оглядывался. Ему, судя по всему, тоже было скучно. Впечатление общительного человека он не производил, а я был не в том состоянии, чтобы завязать непринужденную беседу.

Когда из «бани» снова вышли девушки, челюсть у меня отвисла. Я заморгал глазами, пытаясь отогнать мираж.

Они были в бальных платьях. Вернее, в бальных платьях были только Лиза и Элин, а Валя держала в руках здоровенный «Никон» с выдвижным объективом. Но что это были за платья! Настоящие (или выглядевшие таковыми) юбки с кринолинами, декольте и все дела создавали впечатление, будто в «бане» открылся портал из девятнадцатого века. Они собрали волосы в высокие прически и выглядели… потрясающе выглядели. Умопомрачительно. Сногсшибательно. Краем глаза я заметил, как спутник нервно сглотнул. Кажется, я сделал то же самое. Ничего красивее, чем рыжие волосы и белая кожа Элин с платьем цвета молодого папоротника, я не видел. Я влюбился в нее окончательно и бесповоротно.

Валя тем временем усадила их на маленькую полянку, не заваленную мусором, и принялась щелкать фотоаппаратом. Лиза и Элин сами принимали нужные позы, разыгрывая, видимо, двух девушек, влюбленных друг в друга. В общем, черт-те что и сбоку бантик. Я подошел к Вале.

— Вам что, делать нечего? — как можно непринужденнее спросил я. — Вы на работе не наснимались?

— Так на работе для дела, — отозвалась Элин, — а это для души. К тому же Вальке надо практиковаться. А у нас навыки есть.

— Понятно, — сказал я. — В лесу о дамах, с дамами о лесе.

Валя вдруг подозрительно посмотрела на меня. Она прищурилась и водила взглядом по всей моей фигуре, словно раздевая.

— Что?.. — настороженно спросил я, но уже в следующую секунду, предугадывая ее желание, сдавленно крикнул. — Нет!

— Да! — плотоядно произнесла Валя. — Девочки! Нам нужен мужчина! Где у нас вампирский костюм?

При слове «вампирский» я слегка вздрогнул. Лиза поднялась с травы:

— Я покажу.

Она взяла меня за руку и повела в «баню». Там из сумки, в которой лежало все это тряпочное великолепие, она достала белую рубашку с какими-то невообразимыми кружевными рукавами и воротником и кожаную жилетку.

— Можешь переодеваться. — Она улыбнулась. — Ирония судьбы, да? — сказала она уже в дверях.

Я переоделся и вышел. Валя всплеснула руками:

— Боже! Мужчина моей мечты!

Спутник самодовольно хмыкнул. Я чувствовал себя идиотски.

— Что мне делать? — пробурчал я.

— Секундочку… — Валя сбегала в «баню», вернулась с каким-то тюбиком и подошла ко мне. Это был гель для укладки. Я было запротестовал, но она шустро выдавила его на ладони и вытерла это дело о мои волосы. Прилизав таким образом мою шевелюру, она отошла и восхищенно сказала: — Супер! Давайте становитесь с Элкой. Обними ее и сделай вид, что кусаешь в шею.

Я неловко взялся руками за Элину талию. Краска ударила мне в лицо. Когда я приблизил лицо к ее шее и почувствовал запах ее кожи, волос, то моя голова закружилась. Это было выше моих сил.

— Денис, естественней! Ты жаждешь ее крови!

Элин хихикнула и, прогнувшись назад, театральным жестом прикрыла глаза рукой. Перед моими глазами была ее нежная гладкая шея в обрамлении пушистых рыжих локонов. Мне казалось: еще секунда, и я прижмусь к ней губами. Но я словно одеревенел. Со стороны, наверное, я выглядел так, будто первый раз прикасался к женщине. Фотомодель из меня вышла никакая.

Сделав несколько снимков, Валя наконец меня отпустила. В «бане» я с облегчением скинул вампирскую рубашку, надел одну футболку и вышел на крыльцо. Спутник продолжал атлантом подпирать столб. Я составил ему молчаливую компанию, подперев второй столб.

Спутник бросил на меня косой взгляд и отвернулся, но вдруг, изменившись в лице, посмотрел на меня снова. Я, боковым зрением заметив это, не понял, что его такзаинтересовало. Но он спросил сам:

— Что это у тебя на шее?

— Где? — Я машинально потрогал шею рукой, но уже понял, о чем он. Это были следы зубов Лизы. Спутник глядел на мою Шею не отрываясь. Странно, что его так испугало? Ранка на удивление быстро зажила, и на ощупь чувствовались только небольшие следы от клыков.

— Собака укусила, — как можно равнодушнее ответил я.

— В шею? — недоверчиво спросил он.

— Ну да. В шею. — Я пожал плечами, будто собаки кусали меня в такие места, по сравнению с которыми шея — ерунда.

— Бешеная? — спросил он странным голосом.

Я посмотрел ему в глаза:

— Ага. Бешеная.

Эти расспросы мне не понравились, но значения им я не придал.

Девушки продолжали фотографироваться. Я отыскал взглядом хозяев. Айра продолжала накрывать на стол, а Глеб жарил шашлыки, нисколько не смущаясь тем, что на них не обращают внимания. Мне стало стыдно. Я подошел к беседке:

— Давай помогу.

Айра тепло посмотрела на меня:

— Ну, помоги. Можешь открыть бутылки.

На столе стояли бутылка водки и несколько бутылок дешевого вина. Я вспомнил о своем подарке, но решил подождать и взялся за штопор.

Возясь за столом, я услышал, так спутник попросил у Вали сотовый.

— Там, в сумке глянь, — ответила она, не отрываясь от фотоаппарата. Спутник скрылся в «бане». Не то чтобы внезапное желание человека позвонить показалось мне странным, но после его вопросов о моей шее я стал подозрительнее.

Выйдя из «бани», он отозвал Валю и тихо что-то сказал ей. Она удивленно подняла брови, переспросила. Он утвердительно кивнул. Я не слышал, о чем они говорят, но заметил, что в глазах Вали появилась грусть и обида. Заметил ли это спутник, я не знаю, но по крайней мере сделал вид, что это его не касается. Он как-то целомудренно чмокнул Валю и, ни с кем не прощаясь, покинул дачу.

Я подумал, что он мог хотя бы рукой махнуть. Но слишком его не осуждал. Кроме девчонок здесь, кажется, все чувствовали себя немного чужими.

Ближе к вечеру все стали концентрироваться вокруг стола. Все — это Айра, Элин, Лиза, Валя, Глеб и я. Два парня на четырех девушек. Причем не самых зажигательных парня.

Глеб разложил на тарелки горячие шампуры, и мы наконец собрались за столом. Айра и Глеб переоделись в более приличную (как им казалось) одежду, и Айра, многозначительно переглядываясь с Глебом, протянула Элин маленькую деревянную коробочку. Элин замерла и уставилась на эту коробочку.

— Иришка, — прошептала она, — ну зачем ты…

— Бери-бери, — замахала руками Айра. — Мне они все равно незачем.

Элин покачала головой, взяла коробочку, осторожно раскрыла ее и достала оттуда пару сережек. Я, признаться, ожидал чего-то большего. Сережки эти не мерцали ни золотом, ни брильянтами. Серые, тусклые, они казались сделанными из камня и нежно позвякивали при каждом движении. Элин быстро спрятала их обратно, поцеловала Айру, потом Глеба и прочувствованно, без актерства произнесла:

— Спасибо!..

Я не заметил, что Валя отлучалась. Но она уже стояла, улыбаясь во всю свою милую мордашку, и что-то держала за спиной.

— У меня не так шикарно, но все-таки…

Она держала большую книжку. Вернее, это была не книжка, а альбом. Я догадывался, что по нынешним временам эта игрушка тоже не из дешевых, но и представить себе не мог,, насколько ее цену увеличивает невозможность ее достать. На обложке было написано «Modigliani». Мне это не говорило ни о чем, но Элин, видимо, о многом.

Далее последовала очередная сцена восхищения, тоже, по-моему, вполне искренняя. Я пожалел, что не мог предугадать многого заранее. Я бы потратил к чертям собачьим все деньги Навигатора, но купил что-нибудь сногсшибательное. Теперь было уже поздно.

— У меня тоже кое-что есть, — скромно улыбаясь, сказал я. — Секунду, подождите…

Я смотался в «баню», отыскал свою бутылку, завернутую в бумажный пакет, и собрался было мчаться обратно, но остановился. Затем подошел к сумке Вали, расстегнул карман и достал оттуда сотовый. Это был очень изящный, дорогой «Эриксон» с цифровым дисплеем. Я нажал на кнопку повтора последнего номера — тот высветился на дисплее. Я оторвал от пакета кусочек, переписал номер и спрятал в карман джинсов.

— Вот. — Я развернул бутылку и поставил на стол перед Элин. — Не знал, что тебе подарить и решил… на свой вкус.

Все-таки бутылка смотрелась неплохо. Не зря я потратился. Элин улыбнулась мне.

— Спасибо. — Она поцеловала меня в щеку. О господи, ну еще секундочку!..

Закончив с подарками, мы принялись за еду. Стол этот был отнюдь не гоголевским и даже не чеховским, поэтому описания он не стоит. Тосты, произносимые всеми по оче-Реди, тоже были не верхом застольного красноречия. Элин пила как сапожник, опрокидывая рюмку за рюмкой. Она разрумянилась и начинала немножко путаться в словах. Когда очередь дошла до меня, я, тоже успевший кое-что опрокинуть, поднял свою рюмку и произнес:

— Что такое модель? Эталон, образец, к которому все должны стремиться. Но я спрашиваю себя: что было, если бы все девушки были похожи на виновницу нашего торжества? И отвечаю: я давно сошел бы с ума. Так выпьем же за твою уникальность!

Я, согнув руку в локте, гусарским жестом осушил рюмку. Элин прыснула со смеху, а Лиза демонстративно хлопнула несколько раз в ладоши. Я сел, пошатнувшись.

Когда почти совсем стемнело, мы перебрались на второй этаж большого дома. В комнате, больше похожей на мансарду, было свалено много разной мебели. Или только Казалось, что много, потому что она вся была старая и ломаная. На ней мы и расположились. В углу на электрической плитке Глеб варил что-то в маленькой кастрюльке. С распахнутого балкона слышались тихие звуки все того же Боуи, перекрываемые сверчком, заблудившимся в мебельных развалинах.

Мы лениво перекидывались в «дурака». Неловкость незнакомства исчезла, скука превратилась в какую-то теплую утомленность, Я часто смотрел в сторону Элин, и мне уже казалось, что между нами все вполне возможно.

Глеб выключил плитку и снял кастрюльку.

— Кто кашу будет? — спросил он.

— Да все будут! — громко сказала Элин.

— Кашу? Нет, спасибо… — пробормотал я. Но Глеб, сделав большой глоток из кастрюльки, передал ее по кругу Айре. Та тоже отхлебнула и передала Элин. Глотнув, Элин передала мне. Я собрался было отказаться, но заглянул в кастрюльку. В молоке, покрытом пленкой желтых маслянистых пятен, плавала зеленая трава. Я понял, о какой каше идет речь.

— Не смотри, — сказал Глеб, — своя конопля, домашняя.

— А просекут? — спросил я.

— Да там чуть-чуть совсем. Вон, за домом. Только для частного пользования. Там и не заметят.

Но пить я не стал. Лиза, взяв кастрюльку из моих рук, сделала глоток, но, вроде бы, не пила. Мне это показалось странным — могла же просто отказаться, как я.

За полночь мы снова перебрались на улицу. Глеб развел здоровенный костер, и девчонки принялись через него прыгать. Когда кассета в магнитофоне в очередной раз закончилась, Лиза решительно сказала:

— Все, хватит с нас старины Дэвида. Я уважаю твои вкусы, Глеб, но пора поставить что-нибудь потяжелее.

Лиза умело имитировала легкое наркотическое возбуждение. Я-то видел такое не один десяток раз и легко мог отличить фальшивку, но остальным было не до этого.

Глеб подбросил в костер целое небольшое деревце, и тонкие ветки вспыхнули огромными языками пламени, а струи искр прыснули в ночное небо, заменяя отсутствующие звезды. Треск огня заглушили звуки металла. Это был модный нынче среди золотой молодежи немецкий «Рамштайн». Нет более убийственного сочетания, чем немецкий язык и тяжелая музыка. Но мне, старому металлисту, это сочетание почему-то не нравилось и казалось, что от него очень уж разит попсой.

А с девицами стало происходить нечто. Они принялись плясать вокруг костра. Это еще называют «меситься» и «трясти хаером». В смысле, волосами. А поскольку волосы у всех барышень были что надо, картинка получалась эффектной и довольно забавной. Я вдруг понял, с кем имею дело.

Все эти шикарные подарки, позирование «на плейере», каша из конопли, «Рамштайн», демонстративно скрываемый надлом, которого на самом деле нету, — все это признаки «золотой молодежи». Мажоры, как называла их Настя. Детки, воспитанные, в общем, в благополучных семьях, никогда не испытывавшие больших потрясений в жизни, но всегда очень их желавшие. Я сам был из них, но моя судьба повернулась таким боком, что я оказался среди других. Среди тех, кто действительно забил на эту жизнь, потому что она никогда их не баловала. Черт их разберет, кто мне больше был по душе. Никто, наверное, Я почему-то никогда не понимал ни тех, ни других и не брался копаться в психологии своего поколения. В одних тусовках собирались те, кто считал себя глубоко трагическими личностями, непонятыми, лишними людьми. В других — те, кто на самом деле был такими, но плевал на это с Эйфелевой башни, как и на все остальное. Последние были искреннее, но они рано уходили. А те, которые мажоры, рано или поздно переламывали в себе «отмороженность», находили свое место в жизни, заводили семьи и вспоминали о безбашенной юности со смехом и стыдом.

Валя вдруг оступилась, упала и осталась лежать. Девчонки и Глеб бросились к ней, я тоже нехотя поднялся со складного стульчика, на котором начал дремать, и подошел к Вале.

Она, кажется, потеряла сознание. Все бестолково суетились, Айра брызгала Вале в лицо водой, но та не приходила в себя. Я наклонился над ней и отвел веки. Валя просто притворялась. Я скучающе вздохнул:

— Да все с ней в порядке.

— Что значит, все в порядке? — спросила Лиза. — Она же вырубилась.

Я посмотрел ей в глаза. Мне казалось, я раскусил здесь всех. Кроме нее. Что она делала здесь, зачем занималась этим странным актерством и как это согласовывалось с тем, что я о ней знал?

Я взял Валю на руки и отнес в дом. На втором этаже, где уже было устроено нечто вроде лежбища, я положил ее на матрасы и накрыл одеялом. Ночью стало прохладно.

— В самом деле, — сказала Айра, — хватит беситься. Давайте укладываться.

На вокзале Грэга ждал черный «мерседес». Он сел на заднее сиденье рядом с седым мужчиной лет пятидесяти в серой тройке и темно-красном в черную полоску галстуке.

— Здравствуйте, Эдуард Фомич.

— Здравствуй, Гришенька. А я вот не утерпел, сам тебя встретил. Очень, знаешь ли, хочется, чтобы ты не ошибся.

— Я сам не верю… — нервно сказал Грэг.

— Да успокойся ты. Давай все по порядку выкладывай. — Эдуард Фомич наклонился вперед. — Трогай. Водитель вывел машину на шоссе.

— Понимаете, — начал Грэг, — я познакомился с ней по Сети.

Эдуард Фомич кивнул.

— Она — обычная девушка, дочь рекламного менеджера одного модельного агентства. Под наше описание не подходит, да и вообще девчонка такая, глуповатая. Ну, вы знаете, мне такие нравятся.

Эдуард Фомич кивнул.

— Мы с ней недолго знакомы, всего недели две. Я представился помощником депутата, сочинил дурацкую историю… В общем, склеил девочку. Ну, все шло как надо. Потом она пригласила меня на день рождения к своей подруге, на дачу. Затея идиотская, но я решил согласиться. А там, представляете, этот парень, Денис. И на шее у него — наши следы.

— Ты уверен?

Грэг перекрестился. Эдуард Фомич поморщился:

— Не богохульствуй, А сам он что сказал?

— Собака, сказал, укусила.

Эдуард Фомич ухмыльнулся:

— В шею?

— В шею, — кивнул Грэг.

— Что за парень?

— Не знаю. Кажется, приятель одной девушки, которая там была. А может, и просто знакомый. Частный детектив.

— Да ну! — удивленно произнес Эдуард Фомич. — Ты думаешь?

— Не знаю. — Грэг пожал плечами. — Может, и врет, а может, и впрямь…

— Ладно. На месте разберемся. Найдешь дом на карте?

— Постараюсь…

— Да ты уж постарайся. Эх, далеко переться!.. Думаешь, долго пробудут?

— А что им? Напьются, завтра с утра опохмелятся, а там лень будет домой ехать. Им торопиться некуда.

Глеб и Айра заночевали в бане. А я остался стеречь ночной покой моих девушек, Элин с Лизой легли рядом с Валей и почти сразу уснули. Оставшись вдруг один на ногах, я совершенно расхотел спать. В мансарде становилось все холоднее, и я решил спуститься вниз, растопить камин. Проходя к лестнице, я заметил, что кастрюлька совсем опустела. Я вспомнил, что, когда мы уходили, каши там оставалось вполне.

Внизу я неумело развел огонь, но тот, будто желая мне помочь, разгорелся, почти не дымил и весело гудел в трубе. Я сделал себе кофе и сел в старое кресло, в общем, довольный судьбой.

Мои мысли снова вернулись к Элин. Мне казалось невероятным, что моя судьба пересеклась с этой девушкой. Подсознательно я понимал, что она была только внешне похожа на Настю. В ней не было Настиной гениальности, бесшабашной решительности, непредсказуемости. Но в ней было то, что я хотел в ней видеть. Это был какой-то дурацкий, неконтролируемый рефлекс, сработавший на нее, и я не хотел с ним бороться.

Я встал из кресла и, осторожно ступая по скрипучим деревянным ступенькам, поднялся на второй этаж. Девушки спали на матрасах, укрывшись толстыми ватными одеялами. Балкон был открыт, и ветер шевелил светлые занавески. Я сделал шаг в комнату и застыл от ужаса, не смея больше двинуться.

В трубе гудел жар камина, горящего внизу. Тихо пел сверчок. На сером небе не было видно ни луны, ни звезд — серебристый свет лился непонятно откуда. Со двора не доносилось ни звука, угли костра, покрываясь слоем пепла, медленно умирали. Настя… Нет, Элин медленно шла по перилам балкона, расставив руки в стороны. Ее глаза были закрыты.

Босыми ногами она делала аккуратный шажок, вытя гивая носок, касалась пальцами гладких деревянных перил толщиной с мужскую руку, переносила тяжесть на ступившую ногу, отрывала от перил другую и, на несколько секунд стоя только на одной ноге, медленно делала еще один шаг.

До балкона было метра три. Двери были раскрыты широко. В один прыжок я мог покрыть метра полтора, не больше. Если ее спугнет мое резкое движение, она упадет не сразу: она проснется и будет секунду или две балансировать на перекладине. Я успею ее поймать.

Передо мной встала другая картина. Настя, сидящая в кресле напротив меня, в каких-нибудь двух шагах. В правой руке, на запястье которой болтаются наручники, она держит пистолет. Мой пистолет. Ствол пистолета находится аккурат под Настиным подбородком, на курке лежит большой палец правой руки. Кисть левой поддерживает рукоять пистолета. Ее руки в крови, кровь течет откуда-то так сильно, что капает с локтей на белую майку Насти.

В тот раз я не успел. Опоздал на сотые доли секунды. В своей жизни я цинично прощал себе все. Кроме того опоздания.

Я переместился на сантиметр вперед. Элин никак не отреагировала на мое движение, продолжая свое шествие. Я передвинулся еще сантиметров на пятьдесят, стараясь не попадать в расплывчатое пятно света, выступающее из балкона. Сделал шаг. Прыгнул.

Я схватил ее, обнял, прижал к себе. Элин была в моих руках, живая и невредимая. И она не проснулась.

Я отнес ее и положил на место. Мои руки тряслись, а стук сердца, казалось, мог разбудить спящих. Больше я из мансарды не уходил.

Я сидел на стуле, прислонившись спиной к трубе камина. Девушки спали. Ночь не просто текла медленно — она застыла на месте. Я пригрелся и стал дремать даже на неудобном стуле. Каждый раз, чувствуя, что засыпаю, я вздрагивал и, едва не придерживая веки пальцами, оживал еще минут на пять,

Очнувшись в очередной раз, я чуть не вскрикнул. Элин снова не было. Но не было и Лизы. На матрасах лежала одна Валя.

Я разобрал скрип последней ступеньки — кто-то спустился по лестнице. Этими «кто-то» были, конечно, Элин и Лиза.

У каждого человека могут быть дела в четыре часа ночи. Но какие дела могут быть в четыре часа ночи у двух девушек на загородной даче, когда все спят? Вот мне тоже стало интересно.

Подождав, пока девушки выйдут из дома, я спустился вниз. Валя осталась спать в мансарде в полном одиночестве,, не считая сверчка.

То, что я увидел, было очень красиво. На площадке у ворот, выставленные в форме сердца, горели маленькие свечки. Лиза, держа Элин за руку, шагнула в центр этого сердца. Элин стала рядом. Было тихо, и я расслышал слова Лизы:

— Это мой подарок.

Они обняли друг друга так нежно, как умеют обнимать друг друга только девушки. И они поцеловались. Вернее, их губы слились в поцелуе — я не стал ждать расставания и вернулся на мансарду. Я повернул стул вперед спинкой, сел на него, положил на спинку руки и спрятал в них лицо. Мне было плохо.

Вообще-то в наше время, даже если две девушки целуются, это еще ничего не значит. Лиза, например, спала со мной. Но, как и каждый влюбленный, я сразу вообразил себе самое худшее: Элин — лесбиянка.

Я слышал, как они вернулись. Прошло сколько-то времени, но я не спал. Труба перестала греть, а солнце, медленно поднимаясь в утреннем тумане, еще не начало, и начнет, судя по всему, не скоро. Я встал со стула и осторожно разбудил Элин. Выспаться этой ночью ей было не суждено.

Она, не произнося ни звука, вопросительно посмотрела мне в глаза. Я кивнул в сторону лестницы. Она опустила ресницы в знак согласия. У Элин были карие глаза. У Насти — зеленые.

Во дворе, где от свечек уже давно остались только черные пятна в форме сердца, я, не решаясь к ней прикоснуться, тихо попросил:

— Пойдем со мной.

— В чем дело?

— Ничего не спрашивай. Позже. Скоро все узнаешь. Мы пошли дальше по тропинке. Дачные домики кончились, проволочная ограда — тоже. Тропинка уходила в лес. Мы шли молча, Элин просыпалась на ходу и зябко ежилась. Я снял рубашку, оставшись в одной футболке, и набросил ей на плечи.

— Спасибо, — тихо сказала она.

Тропинка круто повернула вправо, и мы очутились на берегу маленького озера. Густой, почти осязаемый туман лежал на его темной воде и, поддерживаемый по сторонам деревьями, словно пена из пивной кружки, переваливался на зеленые верхушки.

Я глубоко вздохнул, выключил разум, взял Элин за руки и опустился на колени. Рубашка с опущенных плеч упала к ее ногам вслед за мной.

— Элин, я люблю тебя. Больше жизни. С того мгновения, когда я увидел тебя, я понял, что больше не отпущу, что моя жизнь немыслима без тебя. Клянусь, это не пустые красивые слова, это правда. Я согласен на все: согласен делить тебя с Лизой, согласен подчиняться любому твоему желанию и капризу, согласен быть подстилкой под твоими ногами, только позволь мне быть рядом с тобой. Позволь мне любить тебя.

Я произнес все почти без интонации, скороговоркой, слова казались мне банальными и пошлыми… Но Элин потянула меня за руки:

— Встань, сумасшедший… Встань сейчас же…

Она закрыла глаза, нервно сглотнула и вздрогнула всем телом. Я оставался у ее ног.

— Да встань же! — чуть повысив голос, произнесла она. — Я согласна.

Я не поверил тому, что услышал. Все не могло быть так просто. Только когда Элин сама опустилась на колени, и я потянулся к ее губам, и она не отстранилась, я поверил. Мы упали на мокрую от росы траву, и было не холодно, не стыдно и не важно…

Когда мы вернулись в дом, Айра и Глеб еще спали в «бане». Зато в мансарде плакала Валя. Лиза, встретившая нас бесцветным взглядом, сидела рядом на матрасах и утешала ее.

— Что с тобой? — спросила Элин.

— Голова болит… — проныла Валя, совсем как маленькая девочка. — И живот… И Грэга нет!.. Грэг — это, видимо, спутник.

— Он что, иностранец? — спросил я.

— Он скотина! — воскликнула Валя сквозь слезы. — Девчонки, поехали отсюда! Я домой хочу, в тепло! Я хочу ванну принять и по-человечески в туалет сходить!

Мне стало неловко. Элин пожала плечами:

— Как хочешь…

А я подумал, что это не слишком подходящий конец для дня рождения.

Мы быстро собрались. Хозяев по непонятным мне соображениям решено было не будить. Я не говорю, что неплохо было бы помочь им убраться, но могли хотя бы поблагодарить. Однако все, что я смог сделать, это скатать матрасы и сложить одеяло. Открыв железную дверь в воротах, мы покинули дачу и направились к железной дороге. Я шел рядом с Элин и иногда касался ее руки при ходьбе.

Когда мы поднялись на перрон, Валя успокоилась и даже стала улыбаться. Солнце разогнало туман и стояло высоко, но воздух еще не прогрелся. Следующая электричка на Москву была только через полчаса, и мы разлеглись на скамейках пустого перрона. Солнце начинало резать глаза, и я надел очки. Это навело меня на старые мысли, но я быстро прогнал их.

— Знаете, вообще Грэг хороший парень, Мы познакомились с ним в Интернете, потом встретились, и он оказался таким миленьким! Он очень понравился моим родителям, и папа даже хотел устроить его к нам в агентство, но он сказал, что должен подумать. У него вечно какие-то важные дела1 Он работает помощником депутата… этого… как его… Тьфу, черт, забыла! Ну, лысый такой…

Валя трещала без умолку, и я понял, что сердиться на нее глупо. Элин и Лиза лежали рядом, Элин — ближе ко мне. Их умопомрачительные фигуры просвечивали сквозь одежду на ярком солнце, и какой-то пожилой дачник, стоявший у расписания, видимо, решив выучить его наизусть, то и дело косился в нашу сторону.

Подошла электричка, мы погрузились и, уже вполне пришедшие в себя, веселые и, в общем, довольные возвращались в Москву. Я купил девчонкам мороженого и был счастлив, встречая ласковый взгляд карих глаз Элин. Подъезжая к Москве, я увидел в окно два черных, сверкающих на солнце автомобиля, несущихся навстречу электричке. По-моему, это были «мерседесы», но они напомнили мне «БМВ» Навигатора.

Пара черных «мерседесов» снизила скорость и свернула с шоссе на грунтовую дорогу. Такая перемена не понравилась благородным машинам. Не были от нее в восторге и пассажиры.

— Ты уверен, что это здесь? — с неудовольствием спросил Эдуард Фомич.

Грэг не очень решительно кивнул:

— Мы ехали на электричке. Кроме того, я не думал…

Эдуард Фомич пристально посмотрел на него и твердо произнес:

— Мальчик мой, ты плохо кончишь.

Грэг вздрогнул, но промолчал.

Машины втиснулись на узкую тропинку, которую с одной стороны ограничивали заборы дачных домиков, а с другой — лес, огороженный проволокой.

— Стоп! Здесь! — крикнул Грэг, указывая сквозь тонированное стекло на черные железные ворота. Машины остановились.

У ворот тропинка расширялась, образовывая как бы круг для разворота. Из первого автомобиля вышли Эдуард Фомич и Грэг, а из второго — еще двое в темно-серых тройках. Тройки и «мерседесы» совершенно не вписывались в окружающий дачно-лесной пейзаж.

— Коля, вперед, — сказал Эдуард Фомич. Коля, среднего роста, кудрявый, большеротый мужчина лет тридцати пяти, постучал в ворота. Никто не отозвался. Он постучал громче. Снова тишина. Он повернулся к Эдуарду Фомичу:

— Может, погудеть?

Эдуард Фомич наморщился.

— Там засов?

Коля присмотрелся и вдруг сильно нажал на дверь. Та тихо, без скрипа открылась. Мужчины переглянулись. Заходить никто не торопился. Коля достал из наплечной кобуры пистолет. То же сделал и второй мужчина, высокий накачанный брюнет. Эдуард Фомич кивнул в сторону двери. Первым вошел брюнет, за ним Коля, Грэг и Эдуард Фомич.

Во дворе дачи было тихо. Коля и брюнет, выставив перед собой пистолеты, водили стволами по кустам и окнам. Эдуард Фомич достал свое странное оружие и держал его небрежно, стволом вниз. Он с удивлением поглядел на черные огарки свечей в форме сердца и переглянулся с Грэгом. Тот пожал плечами.

Эдуард Фомич жестами указал Коле и брюнету на маленький одноэтажный домик, а сам с Грэгом вошел в двухэтажный.

Ступив на скрипучие половицы, Эдуард Фомич понял, что пытаться сохранить бесшумность здесь невозможно, и коротко приказал Грэгу:

— Пошел!

Тот мгновенно взобрался по ступенькам на второй этаж.

— Пусто! — негромко крикнул он сверху. — Они, кажется, ушли.

Выругаться Эдуард Фомич не успел. Со стороны другого домика раздалась резкая громкая команда:

— Лежать! Руки за голову! Не шевелиться!

Эдуард Фомич, а за ним и Грэг быстро вышли во двор. Войдя внутрь домика и увидев на смятых матрасах среди скомканных серых одеял лежащих лицом вниз худенькую девушку и длинного тощего парня, он произнес, ослабляя узел галстука:

— Как у вас тут душно, молодые люди! Да встаньте вы!.. Глеб поднялся и сел на матрас.

— Кто вы такие и что вам нужно? — зло спросил он. Тут он увидел Грэга. Пытаясь сообразить, как он связан с этими людьми, Глеб вдруг произнес: — А, это ты, с-сука!..

Грэг сохранял на лице равнодушное выражение. Эдуард Фомич спрятал свое оружие и указал пальцем на молодых людей:

— Осмотрите-ка их.

Раньше, чем Глеб как-то успел среагировать, брюнет быстро наклонился, захватил его руки в локтях и нагнул голову.

— Чисто, — сказал он, осмотрев шею Глеба. Сохранявшую спокойствие Айру постигла та же процедура. :

— Что вам нужно?! — громко повторил Глеб. :;.. Эдуард Фомич кивнул Грэгу.

— Кто такой этот Денис? — спросил Грэг у Глеба.

Глеб скривился в ухмылке:

— Понятия не имею. Я даже фамилии его не знаю. Вчера видел первый раз.

Брюнет схватил Глеба за шею и грубо тряхнул. Эдуард Фомич укоризненно покачал головой.

— Боюсь, он говорит правду, — сказал Грэг. — Поставим вопрос по-другому. С кем он был?

— Что значит — с кем он был? С вами.

Эдуард Фомич выпрямился. На его лице проступили скулы.

— Голубчик, — процедил он. — Боюсь, так у нас с вами разговора не получится. Поверьте, мы умеем вытягивать информацию. И поверьте на слово, это в ваших же интересах.

— Да что вам нужно!!! — заорал Глеб.

— Нам нужен молодой человек, который был у вас вчера, Денис. Я советую вам напрячься и сделать сейчас все, чтобы нам легче было его найти. Подумайте.

Эдуард Фомич поманил Грэга. Они вышли на крыльцо. Он достал пачку «Мальборо» и закурил.

— Неужели пустышка? — затянувшись, спросил он.

— Я думаю, что нужно копнуть поглубже. Я говорил вам, что мы производим впечатление либералов?

Эдуард Фомич весело рассмеялся:

— Ну ты даешь, Гриша! Либералов!.. Ох-хо-хо…

— Фашисты! — раздался женский крик из домика. За ним последовал выстрел. Эдуард Фомич рванулся внутрь. Упав на одно колено, перехватив Глеба за горло, стоял Коля. Брюнет растерянно опускал ствол пистолета. Айра медленно валилась на матрасы, сжимая в руке большой кухонный нож. Плохо заметное на черной футболке, с левой стороны расплывалось мокрое пятно.

— Придурок, — спокойно сказал Эдуард Фомич. — Что же ты сделал?

— Прошу прощения, — виновато сказал брюнет, — Реакция сработала.

Эдуард Фомич вздохнул:

— Говорила мне мама: десантник — это диагноз. Что теперь с ним делать? — Он кивнул на Глеба. Тот остекленевшими глазами уставился в сторону Айры. Он не пытался вырваться. Он вообще не двигался и не издавал ни звука.

Эдуард Фомич достал новую сигарету и снова закурил. Он сохранял полное равнодушие. Казалось, все, что произойдет дальше, было известно ему заранее. Он задумчиво глядел под ноги.

—А-а-а!!!

Глеб с криком рванулся в его сторону. Смысл этого действия отсутствовал — в руках Глеба ничего не было. Это был жест последнего отчаяния, обычно совершаемый человеком, сознательно идущим на смерть. Но сознавал ли Глеб, что делает? Вопрос без ответа. Николай выстрелил ему в голову совершенно расчетливо. Он всегда хорошо угадывал мысли своего шефа. Понял он свою роль и в этот раз, по одной его молчаливой позе. Он даже успел рассчитать выстрел так, чтобы мозги не забрызгали никого из стоящих. Эдуард Фомич повернулся спиной к трупам и вышел.

Машины с трудом по очереди развернулись на узком пятачке. То, что домик загорелся, стало заметно со стороны только через несколько минут.

— Черт! — сказал Эдуард Фомич. В этом слове была вся его реакция на случившееся. Опустив стекло, он закрыл глаза от ветра, ворвавшегося в темный салон автомобиля. — Наварили мы каши. Как дети, ей-богу. Соседи наверняка слышали выстрел и машины заметили. Зачем нам лишняя головная боль?

От Грэга не требовался ответ на вопрос. Но он воспользовался паузой.

— По-моему, в этот раз мы подобрались очень близко. Мне кажется, случившееся того стоит.

— Дай-то бог, дай-то бог. Но придется взяться за эту твою Валю. А?

Грэг кивнул.

Весь день и всю ночь я отсыпался от ночных бдений и утренних переживаний. Мне повезло, что я адски устал. Иначе я не смог бы заснуть: думал бы об Элин. В метро, когда мы садились в разные стороны и я уже думал совершить какое-нибудь безумство, лишь бы не отпускать ее бесследно, она незаметно сунула мне бумажку. Когда я избавился от Вали и от Лизы, я развернул ее — там был телефон. Я стиснул несчастную бумажку так, что она едва не превратилась в пыль.

Оказалось, что я потерял интерес к Лизе и ко всему, что с ней связано. Все это отошло на второй план, лишилось значительности, важности и смысла. Мой мозг упорно не желал думать о том, что я должен и кому. Меня волновала только Элин.

Приехав домой, я думал позвонить ей сразу же, но потом мне пришло в голову, что неплохо бы дать ей отдохнуть. Да и самому не помешало бы.

Проснулся я на следующее утро. За окном стояло солнце, рассерженное тем, что я не раздвинул шторы. В кресле, в моем кресле, спиной ко мне сидел Навигатор.

— Убирайтесь из этого кресла, — зло процедил я. Он совсем совесть потерял.

— Вы сделали то, что я просил? — спросил Навигатор, не двигаясь с места и не поворачиваясь ко мне.

— Щас! — все с той же злостью отозвался я и вылез из постели. — Только шнурки поглажу.

Навигатор резко поднялся из кресла, развернулся, и его силуэт, подсвеченный со спины солнцем, так сверкнул на меня глазами, что мне стало не по себе.

— Может быть уже поздно, черт вас дери!

— Так убейте ее сами! — крикнул я в ответ. — Я вам адресок дам!

Навигатор взял себя в руки. Элин осталась во вчерашнем дне, словно за границей сна. Все вернулось на свои места: жизнь со своими милыми и такими привычными мерзостями.

— Когда? — спросил Навигатор.

— Пока не увижу хоть одного трупа, говорить не о чем.

— Ничего не могу обещать. Но те трупы, которые вы не увидите, будут уже на вашей совести.

— Не надо ля-ля. Они на такой же нашей, как и вашей.

Навигатор бессильно вздохнул и рассеянно потер лоб:

— Что же мне с вами делать?..

— Послушайте… — Я собрался с мыслями. — Вы ведете себя странно. Что же вы за человек такой? Да вы взгляните на себя со стороны! Вы хотите, чтобы я убил девушку только за то, что люди, с которыми она общалась, странным образом пропадают. Ничего не доказав мне, вы требуете от меня этого с таким видом, будто я — упрямый школьник, который не желает делать домашнее задание. А ведь я-не киллер. Называйте это как хотите — усыпить, устранить, ликвидировать. Но суть-то одна: вы хотите от меня хладнокровного расчетливого убийства.

— Скажите, — Навигатор поднял на меня грустный взгляд, — палач, по-вашему, это тоже хладнокровный расчетливый убийца?

Ах вот, значит, я кто! Палач! Меня передернуло от этих слов. С внезапной ненавистью к этому человеку я произнес:

— Ни один человек прямо или косвенно, от чьего бы то ни было имени и по каким бы то ни было соображениям и мотивациям не имеет права распоряжаться жизнью другого человека. Ни в какой форме.

Навигатор отвел глаза.

— Вы правы, — тихо сказал он. — Вы думаете, мне хорошо? Вы думаете, я в восторге от того, что делаю? Но я вы нужден поступать так перед лицом гораздо большей угрозы для жизни других людей, исходящей от Нее.

— Да с чего вы взяли, черт вас дери! — воскликнул я, не сдержавшись.

— Поверьте мне на слово, — устало вздохнул он. После обеда я позвонил Элин. Я долго слушал гудки, но к телефону никто не подходил. Ну и ладно. Дела у человека. Работа.

Я звонил каждый час до самого вечера. Позвонив последний раз около полуночи и не дождавшись ответа, я почувствовал гадкую боль под сердцем. Но, успокаивая себя до последнего, я придумал кучу убедительных оправданий и лег спать.

Валя сидела за столиком в летнем кафе на Чистых прудах и лениво тянула из бокала апельсиновый сок. В полдень в кафе совсем не было народу, зато в чистом небе висело большое горячее солнце, и, подвинув пластиковый стул, Валя устроилась так, чтобы оно грело ей затылок, В это время чьи-то руки легли ей на плечи. Не оборачиваясь, она улыбнулась. Грэг поцеловал ее в курчавую макушку и сел напротив.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

— Как прошел праздник?

Валя пожала плечами:

— Нормально. Ты бы не вписался.

— Значит, я правильно сделал, что смылся? — улыбнулся эг.

— Вообще, мне было бы приятнее, если бы ты остался.

— Поздно разъехались?

— Да нет. Мне с утра что-то так хреново стало… Без тебя. Ну, мы и уехали.

Грэг взял Валю за руку;

— Не обижайся, малышка. У меня в самом деле была уважительная причина.

— Да ладно, — примирительно произнесла Валя. — Я не обижаюсь. — И бодро спросила: — Ну, где твой обещанный сюрприз?

Грэг встал, не отпуская Валиной руки. — Пойдем.

Они перешли через дорогу напротив кафе и пошли по широкой, но тихой и пустой улице, вдоль фасадов старых особняков и витрин модных магазинов.

— Куда мы идем? — спросила Валя.

— Сейчас увидишь.

Они свернули в подворотню. Им навстречу уже медленно ехал черный «мерседес» с тонированными стеклами. Грэг быстро и умело заломил Вале руки за спину, зажал рот и впихнул в открывшуюся дверь. Забравшись следом, он захлопнул дверь, и машина, набирая скорость, направилась через центр на север.

Валя несколько секунд приходила в себя, расширенными глазами водя вокруг. Потом вдруг резко завизжала.

Николай поморщился.

— Заткнись, дура, — брезгливо сказал он.

— Скотина! — Валя набросилась с кулаками на Грэга. — Сука! Сука! Я всегда знала, что ты сука!

Грэг коротко ударил Валю в солнечное сплетение. У нее перехватило дыхание, и она схватилась руками за живот. Ее окрики совершенно не произвели на него впечатления, судя по выражению лица. То ли он сам знал это, то ли так часто слышал такие слова, что уже привык.

Валя, закрыв ладонями лицо, тихонько плакала. Грэг равнодушно смотрел в окно. Машина ехала по Дмитровскому шоссе.

Свернув к высокому серому стеклянно-бетонному зданию, машина заехала внутрь, в подземный гараж. У подъезда стояло много автомобилей, все иномарки. Среди них не было ни одного черного «мерседеса». Над входом внутрь висела скульптура в виде большого тусклого земного шара из бронзы. Земной шар был охвачен бронзовыми языками бронзового пламени.

Большой подземный гараж был неярко освещен синими люминесцентными лампами. В несколько рядов стояли одинаковые черные «мерседесы», на лакированных боках которых отражался свет немногочисленных ламп, усиливая их эффект. Номера у машин были самые обычные, московские. Среди них иногда встречались одинаковые. Между рядами, ходили несколько человек в синей форме без нашивок и знаков отличия.

Грэг и Николай под руки вытащили Валю. Та, оглядевшись красными заплаканными глазами вокруг и заметив охранников, вдруг снова пронзительно завизжала.

— О господи! — вздохнул Николай. Охранники даже не обернулись в их сторону. Прекратив визжать, Валя обреченно замолкла, но звук еще долго летал под потолком, отражаясь от автомобилей вместе с синеватым светом.

Ее тащили по хорошо освещенному коридору, покрытому серой ковровой дорожкой. Стены коридора в промежутках между безликими дверьми без ручек были отделаны светлым мореным деревом. Больше ничего, на чем мог остановиться глаз, не было. Иногда им встречались мужчины, реже женщины, но их безразличные лица лишали Валю всякой надежды.

Несмотря на все это, она несколько успокоилась. Она понимала, что ее схватили не бандиты, насиловать не будут, но никак не могла взять в толк, что от нее нужно. И каким боком сюда затесался ее Грэг.

Валю завели в небольшой полутемный кабинет без окон. Светила только настольная лампа. Стены кабинета были обиты мягкими клетчатыми обоями, на полу был все тот же ковер. Из мебели в кабинете был только стол, стул и высокий табурет, похожие на который стоят за стойками бара. Кроме мебели, в кабинете ее ждал седой, крепкого сложения мужчина в серой тройке.

— Так-так, — удовлетворенно сказал он. — Сажайте.

Валю усадили на табурет. Мужчина подошел к ней:

— Меня зовут Эдуард Фомич. А вас Валя, ведь так? Валя кивнула.

— Сейчас вас будут допрашивать, Валенька. Вы милая девушка, и лично мне глубоко симпатичны. Но нам нужно получить от вас важную информацию. Если вы будете честно отвечать на наши вопросы и поможете в нашем деле, мы не сделаем вам ничего плохого и отпустим домой.

Валя кивнула.

— Скажите, вы из ФСБ? — вдруг спросила она. Эдуард Фомич ласково улыбнулся:

— Нет, девочка. Мы не из ФСБ. Мы хуже.

Валя непонимающе посмотрела на него. Но Эдуард Фомич не стал ничего ни добавлять, ни разъяснять.

— Три дня назад вы на даче праздновали день рождения вашей подруги…

— Да, Элин Шама, она у моего отца в агентстве моделью работает…

— Так вот, там с вами еще был молодой человек по имени Денис…

— Частный детектив? — снова перебила его Валя. — Да, Симпатичный такой парень.

— Что вы еще о нем знаете?

— Да ничего… Я видела его в первый раз. Вот он, — Валя кивнула в сторону Грэга, — подтвердит.

— А кто знает?

Валя пожала плечами;

— По-моему, он приехал с Лизой. Но вроде у него лямур с Элин. А может, и с двумя сразу.

— Хорошо. Расскажите мне о ваших подругах. Которая из них блондинка?

— Лиза… Но я с ней плохо знакома. Она очень замкнута. Хотя бывает, что она очень общительная и веселая, но редко.

— Скажите, Валюша, вы не замечали за ней каких-либо странностей?

Валя неопределенно пожала плечами:

— Да я как-то к ней не приглядывалась… Что вы имеете в виду?

— Ну, например, что она боится яркого света?

— То есть? — удивилась Валя. — Нет, вроде все в порядке. Я бы заметила. У нас же, понимаете, работа такая. Все время нужно быть на свету. — Валя улыбнулась. Она уже совсем успокоилась, но было жутко неудобно сидеть на этом высоком табурете. Она хотела ответить побыстрее на все вопросы, чтобы ее отпустили.

— А зеркала? Она боится зеркал?

— Господи, да как вы не поймете! — воскликнула Валя. — Она же фотомодель! Это полдня перед зеркалом и полдня под софитами.

Эдуард Фомич замолчал. Казалось, он потерял мысль и от этого не знал, что сказать дальше. Он вышел из кабинета и поманил за собой Грэга.

— Черт дери! Ведь и в самом деле нельзя придумать более неудобного места! Она словно нарочно затесалась в такое место, где ее не придет в голову искать…

— А может, это не она? — осторожно спросил Грэг.

— Не дай бог, чтобы ты оказался прав. Я скорее поверю, что наши Франкенштейны ошибаются и она не реагирует на свет и на зеркала.

— Так, может быть, нам проверить? Взять ее да поглядеть?

— Черт, — уже спокойно сказал Эдуард Фомич. — Так невозможно работать. У нас не информация, а курам на смех. Мы не знаем ничего, хотя ходим по пятам. У меня такое ощущение, что я стою с ней спина к спине и не могу обернуться.

— Давайте дожмем ее. Возьмем адрес и пощупаем эту Лизу.

Эдуард Фомич кивнул. Они вернулись в кабинет.

— Валюша, давайте так: вы нам скажете адрес вашей Лизы… Как, кстати, ее фамилия?

— Разина. Но я не знаю ее адреса…

— Как не знаете?! — воскликнул Эдуард Фомич. — Она же ваша подруга!

— Да никакая она мне не подруга! Просто знакомая по работе. Моя подруга — Элин. А Лиза скорее ее подруга.

— Так. Хорошо. — Эдуард Фомич собрался с мыслями. — Давайте адрес Элин.

— Я не помню… — смущенно пробормотала Валя. — Я знаю только, как добраться. Это в Царицыне где-то…

— Боже, что за!.. — Эдуард Фомич хотел сказать «дура», но вовремя себя сдержал. Он почувствовал, что ведет себя до позорного непрофессионально. Это до чего же надо было дойти, чтобы он, тертый-перетертый калач, перестал следить За собой! Но это напряжение многих недель совсем подкосило его. Последние несколько дней он спал по три часа в сутки, да и то с трудом, поддерживая себя таблетками, которые глотал уже двойными дозами.

— А я могу вам телефон сказать! — оживилась Валя.

— Отлично! Давайте телефон.

Валя продиктовала телефон. Эдуард Фомич пытался придумать, что еще можно вытянуть из нее, но это, видимо, был предел.

— Ладно. Вы свободны. — Он повернулся к Николаю. — Проводите ее.

Валя, облегченно вздохнув, спрыгнула с табурета. Эдуард Фомич остался в кабинете вдвоем с Грэгом.

— Послушай… — сказал он Грэгу. — Давай я тебе куплю отличную силиконовую куклу, а? Что ты мучаешься?

— А кто вам сказал, что я мучаюсь? — улыбнулся Грэг. — Знаете, что я заметил? Чем девка глупее, тем она лучше в постели.

— Да? — удивленно сказал Эдуард Фомич. — Не замечал… Впрочем, дело молодое. Тебе виднее.

— Не прибедняйтесь, шеф!

Эдуард Фомич вдруг захохотал. Засмеялся и Грэг. Они вышли из кабинета и направились вместе дальше по кори— Л дору. Открыв дверь, они вошли в маленькую тесную комнатку, освещаемую только светом, падающим из-за большого окна в стене. Но окно это было не на улицу, а в соседнюю комнату. В ней Николай и еще двое мужчин в голубых халатах, держа яростно сопротивляющуюся и, видимо, кричащую Валю за руки и за ноги, усаживали ее в черное, похожее на зубоврачебное кресло. Закрепив ей руки, ноги и шею, люди в халатах приладили к глазам странное устройство, которое не позволяло опустить ей веки, надели на голову черный шлем, закрывающий глаза и уши, прикрепили к вискам пару контактов. Последнее, что они сделали, это вставили ей в рот загубник и привязали его за затылком, чтобы Валя не могла его выплюнуть. После этого они вышли в другую дверь.

Несколько секунд Валя пыталась вырваться, но вдруг она замерла, словно увидела в шлеме что-то. Она начала вырываться еще сильнее, потом ее словно прошиб удар тока, она выгнула грудь, замерла, снова выгнулась, на ее шее набухли вены, впившиеся в подлокотники пальцы побелели, а к лицу прилила кровь. Через минуту изо рта потекли слюни.

Грэг и Эдуард Фомич равнодушно наблюдали за этой процедурой. В комнату, бросив прямоугольник света из коридора, вошел Николай.

— Кольните ее и выбросите ближе к ночи на вокзале или в аэропорту. Только в порядок приведите.

— Хорошо, — кивнул Николай.

— А мы поедем по рыжую душу, — сказал Эдуард Фомич.

С Грэгом он вышел из комнаты, и Николай остался наблюдать один.

Элин закрыла дверь, сбросила туфли и прошла в комнату. После целого дня, проведенного под яркими лампами, мельтешения и гудения метро, прохладный полумрак квартиры был самым лучшим местом во вселенной. Она упала на неубранную с утра, остывшую постель и блаженно вздохнула. Протянув руку, Элин нащупала в изголовье пульт, но включать тупой телевизор сейчас было бы верхом глупости. Она закрыла глаза и почувствовала, как сон тут же навалился на нее слоновьей тушей. Она бы и рада была отрубиться немедленно, но очень хотелось есть, и надо было смыть толстый слой тонального крема с лица, который она не раз за день обновляла и который вплавился в ее кожу под горячими софитами.

Кряхтя, как старушка, Элин поднялась с постели и пошла в ванную. На сероватой наволочке осталось телесного цвета пятно.

Выходя из ванной, она услышала звонок телефона.

— Алло, — утомленным голосом сказала она.

— Элин Шама? — спросил ровный мужской голос. Голос Элин понравился, и усталости в ее голосе поубавилось.

— Да, — ответила она.

— Элин, слушайте меня внимательно и не перебивайте. Вы — в большой опасности. За вами охотятся люди, которые хотят получить у вас нечто, чего у вас нет и не было. Но вся беда в том, что они уверены в обратном. Они не остановятся ни перед чем. Они убьют вас, Элин. Соберите все необходимое и переночуйте на вокзале.

Элин тряхнула головой:

— Что за бред… Кто вы такой?

— Это вам знать не нужно и даже вредно. Элин, если хотите жить, делайте то, что я сказал.

— Послушайте, — холодея от непонятного страха, произнесла Элин. — Вы что-то путаете. Я обычная фотомодель и никогда не была ни в чем таком замешана. Вы меня с кем-то перепутали…

— Элин! — Голос выдал волнение, — Я вас ни с кем не перепутал. Собирайте вещи и уходите из квартиры!

— Вот еще, — нервничая, отозвалась она. — Что за дурацкие шутки! Идите к черту, сумасшедший.

Она положила трубку. Нет, определенно, таких шутников нужно подвешивать за одно место, и пусть висят так! Интересно, что это за дурак? Небось какой-нибудь очередной поклонник, решивший привлечь к себе внимание.

Она достала из холодильника слипшийся ком пельменей, налила из-под крана в кастрюлю горячей воды, чтобы быстрее вскипела, и поставила на газ. Конечно, пельмени были не самой «фотомодельной» едой, но, учитывая, что ела она раз в день, а то и меньше, Элин могла себе такое позволить. Кроме того, относительная полнота по сравнению с другими моделями была ее изюминкой, которую надо поддерживать.

Элин взяла с холодильника «Экстру-М» и, согнувшись на табурете у плиты, принялась решать кроссворды. Примерно из этого состоял ее обычный вечер, иногда разбавленный телевизором. Элин любила тишину и одиночество. Днем так устанешь от шума, вспышек, команд, жары, холода, что к вечеру становишься равнодушной куклой, которую раздражает любой резкий звук, любой резкий свет и любой лишний человек. К таковым Элин относила почти всех мужчин, которые надоедали ей ежедневно до и после работы, на работе, в метро, на улице. Многим кажется, что фотемоделв должна вести какой-то совсем иной образ жизни. И самой Элин так казалось до определенного момента. И она, с богатым кавалером под мышкой, отправлялась после работы в ночной клуб или казино. Но утром на нее орали за мешки под глазами, за несвежий цвет лица, за пятна от белья, которые лень было разглаживать утренней гимнастикой. И пришлось забить на все. Ради чего, непонятно.

Зазвонили в дверь. Элин чертыхнулась и поплелась в прихожую.

— Кто там?! — крикнула она через дверь, заглядывая в глазок.

— Откройте. Милиция.

Элин вздрогнула. Недавнее чувство страха вернулось.

— Какая милиция… — пробормотала она. — В чем дело? Но ее не услышали.

— Элин Шама? Откройте, пожалуйста, дверь!

В глазке хорошо было видно милицейское удостоверение. С фотографии на нее смотрела равнодушная большеротая физиономия кудрявого мужчины.

— Покажитесь сами, пожалуйста, — не своим голосом попросила она. Удостоверение убралось: за ним скрывался, невысокий среднего возраста мужчина в темно-серой тройке. Меньше всего он был похож на милиционера.

— Поторопитесь, пожалуйста. У меня мало времени.

— Да-да, сейчас.

Элин прислонилась к двери. Капли пота стекали по спине. Если голос по телефону был прав, она попала. Но за что?! Было понятно, что если она нужна этому человеку, он в ее квартиру войдет. Может, позвонить в милицию? Нет, глупо.

Пока они приедут, уже все произойдет. Если они вообще приедут. Значит, надо убираться из квартиры. Но как?

Элин снимала квартиру в типовой пятиэтажной хрущевке. Ее квартира была на пятом этаже, в доме было шесть подъездов. Она знала, что если выбраться на крышу, то можно перебежать в другой конец и спуститься вниз через чердачное окно. Вряд ли от нее ожидали такого фокуса, так что подъезд наверняка свободен.

— Вы будете открывать?! — грозно спросили из-за двери.

— Да-да! — Элин собралась. — Я только оденусь!

Она схватила со стойки пару кроссовок, связала их шнурками и перекинула через плечо. Затем она выбежала на балкон и поглядела вверх. Вверх, только вверх, и вниз не смотреть.

Босыми ногами она встала на перила балкона, перебралась вбок и, как по лестнице, ступая на металлическую решетку, взобралась на крышу балкона. Хватаясь за щербатые волны грязной черепицы, по наклонной плоскости она перебралась на крышу.

В замке деликатно залязгала отмычка. В пустой квартире резко затрезвонил телефон. Выкипала кастрюля на кухне.

Элин обула кроссовки и побежала по хрустящему рубероиду к крайнему чердачному окну. К счастью, оно оказалось незапертым. С трудом она подняла тяжелую крышку люка и по железной лестнице спустилась на пятый этаж последнего подъезда.

В квартиру вошел Николай, держа в согнутой руке пистолет. Надрывался телефон. Не обращая на него внимания, Николай заглянул на кухню, в ванную, в комнату. Выйдя на открытый балкон, он задрал голову.

— Вот чертова девка, — тихо, с каким-то даже уважением выругался он. — Она сбежала! — крикнул он уже вниз, людям, стоящим у черного «мерседеса». — Через крышу!

Машина, не дожидаясь Николая, тронулась с места. Он ушел с балкона и убрал пистолет в кобуру. Телефон успокоился. Николай устало присел на мятую постель. Белье пахло женщиной. Он вдруг наклонился и прижался лицом к подушке.

Элин быстро шла по дороге в сторону метро. Она не бежала, боясь привлечь к себе внимание, но сердце почти выскакивало из груди, и она с трудом сдерживалась. Происходящее казалось ей каким-то безумием, нелепицей, в которую она втянута по глупой случайности.

По дороге в ту же сторону ехал черный «мерседес». Насколько быстро шла Элин, настолько же медленно ехал автомобиль. Но при этом расстояние между ними сокращалось.

Элин словно почувствовала его приближение. Она обернулась, и голова закружилась. Элин затравленно огляделась в поисках убежища. Слева возвышалось здание супермаркета, Недолго думая, она вбежала в стеклянные двери.

«Мерседес» одним рывком покрыл оставшееся расстояние и остановился у магазина. Эдуард Фомич и Грэг вошли внутрь.

Элин шла между длинных прилавков, заваленных пестрыми, резко пахнущими упаковками. Эти запахи, совсем не напоминавшие о еде, одурманивали, яркие этикетки мелькали перед глазами. Элин изо всех сил пыталась держать себя в руках, но тяжелый день, голод, нервы давали себя знать: она едва стояла на ногах.

Эдуард Фомич подошел к охраннику в серой форме, напоминавшей униформу американских полицейских.

— Любезный, можно вас попросить… — Эдуард Фомич достал из кармана удостоверение. — В вашем магазине скрывается преступница. Это девушка, среднего роста, рыжеволосая, одета в зеленую кофту, черную юбку ниже колен и кроссовки. Она не вооружена, но советую вам быть настороже. Перекройте выходы и дайте команду своим людям отыскать ее.

Охранник смутился. Он растерянно оглянулся и пробормотал:

— Я не знаю… Начальник охраны…

— Да, конечно. Нам нужно с ним поговорить.

— Сейчас я свяжусь.

Охранник снял с пояса маленькую рацию:

— Центр, алло, центр. Это седьмой пост. Здесь люди из ФСБ, ищут какую-то девушку.

— Спускаюсь, — хрипнула рация.

Через минуту показались двое мужчин в черных костюмах. Они шли вдоль рядов касс в сторону охранника. Эдуард Фомич представился и предъявил удостоверение:

— Мне хотелось бы взглянуть на мониторы.

— Да, разумеется, — ответил начальник охраны. — Следуйте за мной.

Они быстро прошли в комнату наблюдения, где на черно-белых мониторах просматривались все главные помещения и территория магазина. Эдуард Фомич, быстро сканируя изображение на экранах, ткнул пальцем в один из них:

— Вот. Где это?

Начальник охраны кивнул и наклонился к микрофону:

— Четырнадцатый, пятнадцатый. В отделе хозтоваров рыжая девушка среднего роста в кофте и юбке. Быстрее, задержите ее. Только осторожно, товары не побейте!

На мониторах было видно, как двое охранников, сняв с пояса дубинки, с разных сторон шли вдоль рядов. Вот они остановились между двумя прилавками и пошли навстречу друг другу.

Элин увидела охранников и едва не потеряла сознание. Пути к отступлению были перекрыты с четырех сторон охраной и двумя высокими прилавками. Оставался последний шанс. Она подняла руки вверх и безропотно сдалась в руки охраны. Когда ее привели в комнату наблюдения и она встретилась взглядом с Эдуардом Фомичом, она бросилась к начальнику охраны. Тот профессиональным движением перехватил ее и завернул руки Элин за спину.

— Не отдавайте меня этим людям, умоляю вас! — закричала она. — Они убьют меня! Вызовите милицию, прошу вас! Они хотят меня убить!

Начальник охраны ослабил захват и смущенно посмотрел на Эдуарда Фомича. Тот спокойно улыбался:

— Ну, полно, девочка. Ты попалась. Полно притворяться. Спасибо… — Эдуард Фомич прищурился, читая надпись на карточке начальника: — Господин Бочаров. Вы и ваши люди оказали нам большую услугу.

— В чем ее обвиняют? — спросил начальник охраны. Затравленный, измученный вид Элин, ее безумные глаза не давали ему покоя.

— Ну, любезный, вы же понимаете, что этот вопрос — лишний. Впрочем, вам я отвечу. Она убила человека.

— Разве ФСБ занимается убийствами?

— Нет. Но она убила нашего офицера.

— Это ложь! Ложь! — закричала Элин. — Они ворвались в мою квартиру незаконно! Они показывали милицейское I— удостоверение!

— Если бы мы ворвались в квартиру, ты бы из нее не вырвалась, — веско сказал Эдуард Фомич. Он волевым движением отобрал ее у начальника охраны и жестко взял за руку. С другой стороны ее держал Грэг. Начальник охраны растерянно пожал плечами:

— Вам виднее…

— Трусы! Суки! Сволочи! — кричала Элин. Посетители магазина испуганно оборачивались, но до выхода было недалеко, и через минуту о внезапном инциденте забыли.

До машины оставалось несколько метров. Элин извернулась, впилась зубами в руку Грэга, тот выпустил ее, она ударила Эдуарда Фомича ногой, вырвалась и побежала через дорогу. Грэг бросился за ней. В следующую секунду японский джип на большой скорости сбил ее. Тело Элин выбросило на встречную полосу, там она попала под колеса «Москвича».

Раздался визг тормозов, несколько машин врезались друг в друга. Грэг остановился. Эдуард Фомич разочарованно покачал головой и неторопливо сел в машину. Грэг быстрым шагом вернулся к «мерседесу».

— Садись, — морщась, сказал Эдуард Фомич. — Ненавижу работать с молодежью. Полоумные все какие-то.

На шум из супермаркета высыпали люди. Мужчина в черном костюме бежал к шоссе. Это был начальник охраны. Он распихал зевак, перепуганных водителей и склонился над Элин. Из ее рта текла кровь, пол-лица превратилось в ссадину, кожа смешалась с песком и грязью. В бессилии стиснув кулаки, он проводил взглядом черный «мерседес», отъезжающий от магазина.

Мое утро началось с телефона. Звонил я, разумеется, Элин. Опять никто не подошел. Тогда я сделал следующий звонок, Андрею. Он долго не подходил.

— Мне даже не нужен определитель, чтобы догадаться, какая сволочь звонит мне в такую рань, — прогундел Винни-Пух в трубку.

— Я тоже чертовски рад тебя слышать. Окажи услугу.

— Диктуй, — сразу просек Винни-Пух. Он отлично соображал даже спросонья.

— Надо встретиться. Денис. Вот и вся диктовка.

— Отлично. И ради этого ты мне тут трезвонишь на всю квартиру?

— По ночам надо спать, — назидательно произнес я. — И еще кое-что. Узнай мне адрес по телефону.

— Валяй, — снисходительно разрешил Винни-Пух. Я продиктовал телефон Элин.

— Минуту подожди.

— Зачем? — удивился я.

— Ну, диск-то надо вставить… Так, записывай. Царицыно…

— Благодарствую. Не поленись, звякни мне на сотовый, как получишь ответ.

— Ладно-ладно. Все?

— Все.

Винни-Пух положил трубку. Я повертел в руках бумажку с адресом.. Что ж, будет чем заняться.

Я собирался просто позвонить в дверь и проверить, кто живет по данному телефону. Если не Элин, то все ясно. Обидно, но ясно. А если Элин… Хм, тогда я посмотрел бы ей в глаза и спросил, где она шлялась все это время. Я сказал бы, что это меня не касается, но если она просто не поднимает трубку, то это по меньшей мере неприлично. В общем, я ехал выяснять отношения. Но пока я ехал, мне пришла в голову нехорошая мысль. Я вспомнил, как Элин разгуливала во сне по перилам балкона. А что, если с ней случилось несчастье?

Я как-то не подумал, почему оно должно было случиться именно после нашего знакомства. Скорее всего эта мысль пришла мне в голову просто как оправдание того, что я сделал, когда дверь никто не открыл. Я достал отмычки.

В квартире жила Элин, это я понял сразу. В отличие от квартиры Лизы, эта квартира имела явно жилой вид. То есть она была похожа на мою квартиру: не слишком чисто, не слишком прибрано и вообще не слишком. В общем, мне понравилось.

Я заглянул в единственную комнату. Постель была неприбрана, словно из нее только что встали. Ну, бывает. Я тоже иногда не убираюсь, когда с утра спешу. Или когда просто лень. Балкон был открыт. Это меня насторожило. Элин, словно назло, жила на самом верхнем этаже. Я вышел на балкон и посмотрел вниз. Около дома было что-то вроде газона: заросший травой и кустиками кусок неасфальтированной земли. Если что-то в самом деле случилось, то здесь это было незаметно. Я сплюнул три раза через плечо.

На кухне я заметил нечто, прибавившее мне беспокойства. На плите стояла кастрюля с водой. Газ был выключен. На столе лежал в лужице воды, противно воняя, пакет расплывшихся пельменей. Как бы человек ни спешил, он никогда не оставит скоропортящийся продукт. Если, конечно, не случилось чего-то…

Судя по запаху, пакет лежал, как минимум, всю ночь, Значит, Элин дома не ночевала. Что за чертовщина!

Я вернулся в комнату. На стуле висела раскрытая дамская сумочка. Я заглянул внутрь. Документы, деньги, пудра, помада, тени, носовой платок, прокладки. Записная книжка.

Я полистал страницы. Мужики, мужики, мужики. Да-с. Вот она — записная книжка красивой женщины. Несколько женских имен мне все-таки попалось. Знакомых было только два: Разина Лиза и Федина Валентина. То есть, может, это была и не та Валя, но других Валентин в книжке не было. Я решил проверить, а заодно и узнать что-нибудь об Элин.

— Алло… — отозвался женский голос. И тон этого голоса мне не понравился: он был зареванный.

— Здравствуйте, я могу поговорить с Валей?

— Вали нету. — Голос насторожился. — А кто ее спрашивает?

— Приятель. Меня зовут Денис.

— Денис, вы давно последний раз общались с Валей?

Я почувствовал недоброе,

— Дня два, кажется. Она вернулась с дачи?

— Да, она возвращалась… Но потом у нее была встреча с другом, может быть, вы его знаете, с Гришей. С тех пор она пропала и больше не объявлялась…

Голос всхлипнул и тихонько заплакал,

— Извините, простите, — забормотал я. — А давно была эта встреча?

— Вчера утром… Денис, пожалуйста, я вас умоляю, если она объявится, немедленно заставьте ее позвонить домой!.. Я прошу вас…

— Да, конечно, — рассеянно пообещал я. — Скажите, а у вас нет телефона этого Гриши?

— Нет… Я уже всех обзвонила, мы и милицию вызывали, но они… Ax!.. — И голос разрыдался уже по-настоящему.

— Извините, — еще раз произнес я и положил трубку.

Так. Элин исчезла. Валя пропала. Остаются двое. Вернее, трое. Лиза, Айра и Глеб. И нехорошее подозрение, зародившееся у меня в душе, подсказывало, что сперва надо проверить двоих последних.

А что я, собственно, «предчувствовал»? Толком не знаю. Просто мне вспомнились слова Навигатора, недавно еще почти совсем голые, но теперь медленно обраставшие вполне осязаемой плотью. Плотью двоих девушек.

Все это было слишком чудовищно, чтобы сопоставиться с одной-единственной Лизой. Но я не верил в такие совпадения. Я не верил ни в то, что она могла это сделать, ни в то, что она к этому непричастна. К чему «к этому» я пока не знал. Вернее, я усиленно не допускал мысль, что с Элин могло что-то случиться. Что-то необратимое. «Ну, ладно, исчезли, пропали, — говорил я себе. — С кем не бывает. Пропали — найдем».

Выходя из подъезда, я твердил про себя одно: Элин я вам не отдам. А кому — вам?

У метро я позвонил Андрею:

— Не пришел еще ответ?

— Нет. А что случилось? Если б я знал, что случилось…

— Ладно, не забудь — сразу же позвони!

На Ленинградском вокзале я купил билет с запасом: на какой станции мы в прошлый раз сошли, я не помнил. Мне тогда было не до этого. За мутным окном электрички бежали одинаковые штампованные перроны. Я сошел на одном не то. На втором — не то. На третьем, как в сказке, я узнал магазинчик.

Идя по знакомой тропинке, я с замиранием думал, что впереди. Я мечтал только об одном: постучаться в железные ворота и услышать голос Айры. Это, в принципе, ничего не, доказывало и не объясняло, но мне так хотелось хоть немнод го успокоиться.

Сердце сжалось и волной ударило в грудь. Ворота был распахнуты настежь. Земля истоптана сотнями шагов. Заглядывая во двор, я видел себя словно со стороны, звуки и запахи доносились до другого человека, я воспринимал их от-страненно. Маленький домик сгорел почти целиком. Труба печки возвышалась над обгоревшими досками стен, в воздухе стоял легкий, сыроватый запах и привкус гари. Вокруг остова змеилась втоптанная в землю красно-белая полиэтиленовая лента.

— Парень, ты чего тут забыл? — услышал я голос и вернулся в свое тело. Подбоченясь, рядом стояла бодрая бабулька в грязно-желтой кофте, джинсах и косынке.

— Что тут случилось? — хрипло спросил я,

— А тебе что?

— Я их друг был, — стараясь держать себя в руках, сказал.

— А-а!.. — злобно отозвалась бабулька. — И ты тоже! Наркоманы чертовы, чуть мою хату не спалили! Наширялись небось, да печку не закрыли, дурни! Вот и сгорели!

— Как сгорели? — упавшим голосом спросил я.

— А вот так и сгорели. Заживо, прости, господи! — Бабулька перекрестилась. — Мы всем селом тушили, сюда ж пожарные не проедут. Так пока потушили ведрами-то, они уж и сгорели. Так и милиция сказала: несоблюдение правил противопожарной безопасности.

Я развернулся и потащился обратно к станции, ничего не говоря.

Андрей застал меня еще в электричке.

— Она предлагает тебе приехать к ней домой. Адрес продиктовать или ты помнишь?

Я рассеянно кивнул, глядя в окно.

— Алло! Ты здесь?

— Да, — устало ответил я. — Да.

— Что с тобой стряслось? Знаешь, мне это уже начинает надоедать…

— Мне тоже.

Я отключил телефон. Прежде чем навестить Лизу, я заехал домой. В ящике стола я взял пистолет. Тот самый, из которого застрелилась Настя. Рядом с пистолетом лежал инъектор. Я повертел его в руках и сунул в карман.

Лиза открыла мне дверь:

— А, Денис. Рада тебя видеть. Проходи.

Я вошел в знакомую уже квартиру.

— Разувайся. Кофе будешь?

Я кивнул. Лиза держалась спокойно. Я тоже. Со стороны мы, наверное, выглядели как семейная пара: усталый муж, вернувшийся с работы, и жена, равнодушная от скуки постоянного сидения дома. Сейчас я отчетливо осознал, что нас с Лизой на самом деле ничего не связывает. Что она — человек, который не нуждается ни в ком. Ей было все равно, кто рядом с ней сегодня, завтра и что у него на душе, Я чувствовал, что она не рада моему приходу и он огорчает или злит ее. Ей все равно. Мне казалось, что равнодушие было главной ее чертой.

Я зашел на кухню, где Лиза возилась с посудой, и достал инъектор:

— Скажи мне. Зачем ты их всех убила?

Лиза обернулась. Когда ее взгляд наткнулся на мою руку, он словно подернулся какой-то пленкой.

— О чем ты? — глухо спросила она. — Я никого не убивала.

Я видел перемену, произошедшую в ней. Я помнил, как стоит уверенный в себе боец перед началом поединка. Именно так стояла сейчас Лиза: едва заметно согнув ноги в коленях сосредоточившись, но не напрягаясь, готовая отразить любое мое движение. Но я тоже не новичок и уж с девушкой как-нибудь справлюсь.

— Я не отвечаю за твои убийства. Я не собираюсь здесь вершить правосудие и наказывать тебя. Я не прощу тебе Элин. Ты отняла у меня больше, чем девушку, которую я полюбил. Ты отняла у меня память и надежду. Этого я тебе не прощу.

Нас разделяло два шага. Я был готов к тому, что Лиза прыгнет на меня. Но она не прыгнула. Она просто очутилась рядом. В фантастике это называется телепортацией. Так вот, если угодно, она просто телепортировалась — иначе это никак не назовешь. И в следующее мгновение я получил такой апперкот, что челюсть громко лязгнула, а из глаз посыпались искры, грозя устроить пожар. Инъектор выскочил из руки, закружился в воздухе и медленно упал на пол. Вслед за мной.

Не знаю, каким чудом я успел сгруппироваться перед этим ударом. Потом, спустя некоторое время, восстанавливая произошедшее в памяти, я понимал, что физически не мог ни отразить, ни блокировать этот удар: он был не просто молниеносен — он был мгновенен. Однако я успел подготовиться и лишь на несколько секунд потерял ориентацию в пространстве. Когда я пришел в себя, Лизы рядом уже не было. Дальше все происходило так же быстро: я бросился в прихожую, увидел, что дверь заперта, рванулся в гостиную — пусто, в спальню — пусто. Но в спальне было открыто окно. Я подбежал к нему. Семнадцатый этаж. Отвесная стена блочного дома: ни балконов, ни карнизов. Поздний вечер. Только на фоне луны рвано дергается жирная черная точка, словно подбитая птица. Секунду я смотрел на эту точку, пытаясь понять, куда делась Лиза. А куда еще она могла деться?

Я снова подбежал к входной двери, отпер замок, не понимая, каким образом и зачем она закрыла его снаружи. Я мчался вниз по лестнице, еще надеясь, что, может быть, удастся догнать ее. Выбегая из подъезда, я столкнулся с тремя мужчинами в темно-серых тройках. Одного из них я едва не сбил с ног.

— Эй, молодой человек, осторожней! —выкрикнул он, отскакивая в сторону.

На улице, разумеется, никого не было. Я упустил ее. Упустил навсегда.

Дверь черного «мерседеса», стоявшего у подъезда, открылась. Как в замедленной киносъемке, из машины вылез знакомый мне человек. Он направлял в мою сторону дуло пистолета. Это был Грэг. То, что я сделал в следующую секунду, я осознал только спустя много часов. А как мне это удалось, я понял еще очень не скоро. Я достал свой пистолет, снял его с предохранителя, прицелился и выстрелил в Грэга раньше, чем он просто нажал на курок. Может быть, он вовсе не хотел в меня стрелять. А может, и хотел. Рефлекс, сработавший во мне, исходил из худшего. Не дожидаясь продолжения, я сорвался с места и побежал в сторону дороги.

Эдуард Фомич едва сдерживал нетерпение. Нервы сжимали сердце, и он боролся с желанием достать из кармана валидол. Только не на глазах у подчиненных.

Когда машина остановилась у подъезда, он не торопился выходить. Торопиться было уже некуда: его ждало либо все, либо ничего. Неужели. Наконец-то. Только бы не сглазить.

— Ну, с богом, — прошептал он и открыл дверь. — А ты, — он взглянул на Грэга, — оставайся здесь. Если увидишь, что она заходит в дом, поднимайся следом. Оружие держи наготове, но стреляй осторожно: она мне живой нужна.

Николай, Эдуард Фомич и брюнет, которого звали Юрием, вошли в подъезд. Вдруг со стороны лестничного пролета выбежал какой-то полоумный и едва не сбил Эдуарда Фомича с ног.

— Эй, молодой человек, осторожней! — выкрикнул он, отскакивая в сторону.

Они поднялись на лифте на семнадцатый этаж. Дверь в одну из квартир была распахнута. Они переглянулись и быстро вошли обратно в лифт. Когда они спустились вниз и Эдуард Фомич увидел труп Грэга у автомобиля, он полез во внутренний карман пиджака и достал пузырек с валидолом.

Старший лейтенант Лаврухин дежурил на Курском вокзале в вечернюю смену. Он только заступил на дежурство и поэтому еще довольно бодро прохаживался между рядами сидений в зале ожидания. Привычным взглядом он отсеивал бомжей, грязных и совершенно ничем не привлекательных вокзальных проституток, которым больше всех прочих подходило определение «шлюхи», припозднившихся челноков с огромными баулами. Вдруг его внимание привлекла молоденькая миловидная девушка. Привлекла она его сперва своей одеждой: Лаврухин не слишком разбирался в ней, но легкие красивые туфельки из черной замши, джинсы без расползающихся швов и торчащих ниток, изящная черная блуз— ка из ткани сеточкой и черный пиджак, сшитый точно по фигуре, говорили, что одевается девушка явно не на оптовом рынке. Девушка, кажется, спала, а Лаврухин знал, как эта опасно в зале ожидания, особенно для хорошо одетых людей. Он подошел к ней и осторожно тряхнул за плечо:

— Девушка! Эй, девушка, проснитесь! Так обдерут каи липку, и не заметите. Девушка, просыпайтесь!

Девушка не двигалась. Тогда Лаврухин почувствовал неладное и затормошил ее сильнее. Она наконец открыла глаза.

— Уф, слава богу, живая! Что же вы это?..

Девушка вела себя как-то странно. Она безумным взглядом обвела вокруг и попыталась что-то сказать. Но изо рта вылетали только нечленораздельные, шепелявые звуки.

— Девушка, что с вами? — оторопело произнес Лавру-хин. Она остановила на нем взгляд и, с трудом выговарива Слова, произнесла: —Где я? Фто со мной?

— Вы на вокзале, на Курском. А что с вами, я сам хотел бы знать.

Лаврухин заподозрил, что это обычная наркоманка,

— Документики у вас имеются? Предъявите, пожалуйста.

— Фто? — шепеляво произнесла девушка и непонимающе посмотрела на милиционера. Совсем обкололась, подумал Лаврухин.

— Документы, говорю, предъявите! Паспорт у вас есть с собой?

— Не знаю…

— Ну так посмотрите!

Девушка, тупо глядя перед собой, принялась ощупывать карманы.

— Пусто, — медленно произнесла она. — Нисего нету.

— В таком случае придется пройти в отделение. Попрошу со мной.

Девушка равнодушно поднялась с места и поплелась рядом с милиционером. Она шла словно пьяная, и Лаврухин взял ее под локоть.

В отделении, каморке с тусклыми крашеными серыми стенами, где за решеткой одиноко дремал на широкой скамье пьяный бомж, он усадил ее на голый деревянный стул и сказал старшине:

— Вот. Наркоманка вроде. Обыскать надо и оформить. Старшина раскрыл папку:

— Фамилия, имя, отчество, год рождения.

Девушка молча смотрела перед собой.

— Гражданка, вы меня слышите? Как вас зовут?

— Не помню. . Нисего не помню…

— Я ее упустил.

Навигатор сморщился, как от зубной боли, закрыл глаза и покачал головой.

— Но теперь я понимаю, почему вы меня так торопили. За ней охотится кто-то еще. Кто эти люди? И хватит мне врать. Я видел, что может Лиза. Это не просто какая-то там психическая болезнь. Я требую, чтобы вы объяснились, иначе я прекращу поиски. Мне все надоело: и ваше вранье, и то, что люди исчезают, а я к этому причастен, и то, что я ничего не понимаю и ничего не знаю. В том, что я упустил ее, виноват не я, а вы. Вы скрываете от меня информацию, кормите меня баснями. Хватит.

— Да. Хорошо. Я признаю, что скрыл от вас кое-какие подробности. Но согласитесь, вы все равно не поверили бы мне…

— Хватит! — громко повторил я.

— Да. В общем, с вирусом все сложнее. Она действительно заражена бешенством. Но дело в том, что этот вирус вызывает в организме некоторые физиологические изменения. Это не только порфириновая болезнь. Повышаются рефлексы организма, становится острее зрение, увеличивается мышечная сила и реакция. Человек, целенаправленно зараженный этим вирусом и получающий в дальнейшем необходимую подпитку, например, человеческую кровь или ее заменители, становится больше чем просто хорошо подготовленным и тренированным, скажем, спортсменом. Из него выходит универсальный солдат. Супервоин. Сверхбыстрый, необыкновенно сильный. Обладающий необычайной способностью к регенерации. Вы понимаете, к чему я клоню?

— Кто-то хочет начать штамповать универсальных солдат.

— Ну, почти. Видите ли, в чем дело… Этот вирус не просто редок. Он не встречался ранее нигде и встретился пока у одного-единственного носителя.

— У Елизаветы Разиной.

— Именно. Счастье и беда в том, что она, кажется, понимает, чем обладает. Но этот вирус еще не совсем изучен. А если быть полностью откровенным, то он АБСОЛЮТНО не изучен. Люди, которые за ним охотятся, приписывают ему суперсвойства. Они считают, что человек, зараженный им, может переносить почти любые повреждения и регенерировать их. Они едва ли не верят в его бессмертие. Конечно, все гораздо проще, но этих людей не остановит ничто в стремлении завладеть штаммом.

— Что это за люди?

Навигатор пристально посмотрел на меня.

— Не тяните! — раздраженно сказал я.

— Вы знаете, что есть фирмы, занимающиеся разработкой различных средств обороны?

— И нападения, — язвительно добавил я.

— И нападения, — подтвердил Навигатор. — Простой пример, это конструкторские бюро и технические лаборатории. Люди, с которыми вы столкнулись, — из фирмы, занимающейся разработкой бактериологического оружия.

— Для государства? — опасливо спросил я. Мне это не нравилось все больше и больше, хотя больше, казалось, уже некуда. Втягиваться в разборки спецслужб мне хотелось меньше всего.

— Не волнуйтесь, — поспешил успокоить меня Навигатор. — Фирма частная. Хотя работает и на государство. Она, конечно, располагает некоторыми ресурсами, но это все не имеет большого значения.

— А ваши цели, как всегда, благородны?

— Конечно, — улыбнулся Навигатор. — А что плохого в том, что наши доблестные десантники станут в десять раз круче, чем они есть? Спокойней спать будем?

Навигатор замолчал. Он думал о чем-то с минуту, потом ответил:

— Свойства этого вируса еще не изучены. Начнутся эксперименты на людях, и еще неизвестно, что выявится в результате этих экспериментов, А если психическое расстройство — это побочный эффект? По-вашему, это остановит тех, кто разрабатывает оружие? Кроме того, любое оружие рано или поздно может попасть в руки врагов. По-вашему, Денис, мы стали спать спокойней с изобретением ядерной бомбы?

— Ну, это вы загнули!

— А в чем принципиальная разница? В том, что ядерная бомба уничтожает миллионы, а совершенный убийца — только десятки? А десятки совершенных убийц? Сотни?

У меня было какое-то смутное подозрение. Навигатор опять говорил мне не все, он упорно что-то утаивал. Но я не знал, как задать вопрос. Спросить просто: «Давайте выкладывайте все, что вы там скрываете?» Он все равно скажет, что выложил все, что знал. Но, черт возьми, что же это получается? Лиза — совершенный убийца?

— Что вы собираетесь делать дальше? — спросил Навигатор.

— Пока не знаю. Искать, — ответил я. Как именно я буду искать бесследно исчезнувшего человека, я не знал.

— Поймите, Денис… Я хочу, чтобы вы прониклись. От вас зависит очень многое. В чьи руки попадет это оружие.

Я посмотрел в серые глаза Навигатора. Мне казалось, он не слишком верил в то, что я найду Лизу, но не хотел мне это говорить. Я и сам в это не больно верил, но тоже не хотел говорить вслух. Не хотел разочаровывать его. Да, пусть он мне врал, но мне казалось, что он делает это не потому, что хочет что-то утаить от меня. Этот странный, загадочный человек… Он всегда появлялся, чтобы сделать, как лучше. Его намерения всегда были благими. Только вот намерениями этими мостилась дорога в мой ад.

Навигатор поднялся со скамейки:

— Подвезти вас до дому?

— Нет, спасибо. Я посижу, подышу…

— Как хотите.

Он повернулся ко мне спиной и пошел по аллее к выходу. Его походка была не такой сильной и уверенной, как обычно. Впрочем, может быть, мне это только казалось.

У меня появилось странное подозрение. А может, не было никакого психического расстройства? Может быть, Лиза в самом деле никого не убивала? Теперь у меня была альтернатива ответа на этот вопрос. Я предпочитал думать плохо о незнакомых людях, преследующих свои неблагородные цели, чем о девушке, с которой я спал и которая стала жертвой обстоятельств.

А если и Навигатор знал об этом? Почему он хотел убедить меня в том, что убийца — именно Лиза? Теперь я мог ответить и на это: он хотел, чтобы я добрался до нее быстрее той фирмы. Конечно, он не имел права распоряжаться жизнью одной девушки, пусть даже на другой чаше весов лежат и тысячи других жизней, но у него не было другого выхода.

Нет, это не оправдание. Да и не знаю я точно, есть ли психическое расстройство. Этот миф оправдывал все, что было сделано, и то, что только должно было совершиться. С этим мифом было удобнее. Так что пусть он пока будет.

Но как же я теперь найду Лизу? Попросить помочь Джулию и Андрея? Впутывать их в это дело, в котором я сам ни черта не соображаю? Еще чего не хватало! А что я могу сделать один? С чего начать? У меня был один козырь в рукаве:

Лизе нужна была человеческая кровь. Но как найти одного кровопийцу в многомиллионном городе? Я же не охотник за вампирами…

Стоп! Я почувствовал, что какая-то мысль, именно та, которая нужна сейчас, вертится в голове, как рыбка в аквариуме. Надо только осторожно поймать ее. Охотник за вампирами… Навигатор рассказывал про болезнь, про бешенство, симптомы которого похожи на легенды о вампирах. Ведь Лиза больна бешенством. Это редкий штамм, но всего лишь штамм, то есть вариант, который отличается от бешенства теми самыми побочными эффектами. Но ведь есть обычные больные, у которых есть свои повадки, а значит, есть люди, которые должны в этих повадках разбираться. Возможно, что к Лизе все это и не имеет отношения, ведь она вела себя совсем как нормальная, здоровая девушка. Да… Если забыть о той ночи в гостинице. И о том, как мы расстались в ее квартире. А откуда я знаю, как ведут себя больные бешенством? Может быть, днем они ведут себя как нормальные люди, а ночью что-то выключается в их мозгу и они воображают себя вампирами. Не может быть, чтобы никто не пострадал от этого. Значит, надо искать пострадавших. Или врачей, которые занимаются этой болезнью. Надо хоть с чего-то начать.

Здесь начинается то, что обычно в романах принято называть второй частью. А именно: те же события прокручиваются по второму разу. То же самое дело пришлось начинать сначала. Я снова оказался на нуле.

Где взять специалиста по бешенству? В районной поликлинике? В научно-исследовательском институте? Вчера я вспомнил, что Марина учится в медицинском, и решил попытать счастья. Она обещала мне помочь. Сегодня днем она позвонила.

— Я спросила у одной старшекурсницы. У нас есть профессор, так вот он работает в Институте молекулярной генетики. Классный мужик, читает спецкурс по вирусным заболеваниям. У нас в него полкурса влюблены! Так вот, эта студентка стажируется у него, и она договорилась, что завтра он с тобой побеседует. Знаешь, где наш институт находится?

Марина сказала мне адрес, как туда пробраться и как найти этого профессора. На следующий день я был там. Профессор оказался из тех немногочисленных людей, которые производят по-настоящему хорошее впечатление с первого взгляда. И, что самое замечательное, это впечатление, как правило, оказывается верным. У него было лицо европейского типа: смуглое, с проступающими скулами. Высокий лоб, прямой нос и тонкие губы сочетались очень красиво, а солидные очки в золотой оправе придавали его облику особую «мужественную» интеллигентность. В свои сорок, не меньше, он был не просто красавцем: он обладал тем, что называется харизмой. Звали это чудо природы Борис Васильевич Яворский.

Он пригласил меня на кафедру: просторный светлый кабинет с двумя письменными столами и одним журнальным, с креслами, телевизором и кофеваркой. Кафедра больше напоминала комнату отдыха. Впрочем, так оно, похоже, и было: в креслах сидели двое мужчин, курили и вяло спорили о чем-то.

— Присаживайтесь, Денис, — предложил мне Яворский. — Кофе хотите?

Я кивнул. Торопиться мне было некуда.

Мужчины были, видимо, преподавателями, потому что встали и ушли, одновременно посмотрев на часы — начиналась лекция. Мы остались вдвоем.

Я невольно залюбовался Яворским. Это, наверное, звучит и выглядит странно, но именно это я и чувствовал. Он двигался и держался как голливудский актер, причем старой закалки. Но все его движения оставались при этом непринужденными, легкими и красивыми. Он элегантно расстегнул отлично сидящий болотный пиджак, поправил черную жилетку, украшенную бордовым галстуком, и улыбнулся мне:

— Вы пьете с сахаром?

Я кивнул.

— К сожалению, не могу предложить вам ничего лучше этой автоматизированной жидкости, но, надеюсь, вы не будете слишком разочарованы?

— Нет-нет… — пробормотал я, смущенный этой витиеватостью.

Яворский опустился в кресло, сел вполоборота и закинул ногу на ногу, блистая зеркальными туфлями,

— Итак, у нас с вами есть час двадцать минут, и я готов вас выслушать. Мне сказали, что вы интересуетесь вирусными заболеваниями, а именно — бешенством. Могу вас обрадовать, это моя специальность. Я занимаюсь этим уже около двадцати лет, так что постараюсь ответить на любой ваш вопрос.

— Понимаете, Борис Васильевич… — Я отхлебнул кофе. — У меня не совсем научный склад мышления, и, возможно, мои вопросы покажутся вам странными, нелепыми и даже глупыми. Но поверьте, они имеют свое основание.

— Прошу вас, начинайте. , — Но вы не могли бы сначала рассказать мне об этой болезни. Я думаю, это поможет мне правильно сформулировать вопросы. Ведь я не медик и к медицине не имею никакого отношения.

— Хорошо.

Голос Яворского будто бы немного сместился в диапазоне и приобрел «лекторскую» интонацию.

— Бешенство всегда поражало главным образом плотоядных. До восемнадцатого века бешенство поражало в основном диких животных, а роль домашних животных в его поддержании и распространении была, по-видимому, незначительной. Первая описанная эпизоотия бешенства среди домашних собак в городах произошла в Италии в тысяча семьсот восьмом году. К тысяча семьсот двадцать восьмому году вспышки заболевания произошли в большинстве городов Венгрии, Германии и Франции. В Англии бешенство было известно уже в начале семнадцатого века, но эпизоотический характер оно приобрело только в семьсот тридцать четвертом году. Нет данных, указывающих на наличие этой болезни на Американском континенте до начала его колонизации: первые случаи были зарегистрированы в штате Вирджиния в семьсот пятьдесят третьем. К семьсот восемьдесят пятому году бешенство распространилось по всей Новой Англии. В Южной Америке болезнь не была известна до начала девятнадцатого века, когда он а появилась среди собак в Перу. Обнаружение бешенства среди летучих мышей-вампиров, таких как Десмодус ро-тундус и Диофилла экаудата, открыло новую страницу в изучении болезни, так как течение инфекции у этих животных говорило о возможности бессимптомного носительства вируса бешенства. Первым, кому удалось выделить возбудителя болезни, был Луи Пастер. Поскольку возбудитель нельзя было увидеть в обычный световой микроскоп и он не культивировался на бактериальных средах, но проявлял все свойства инфекционных агентов, его назвали вирусом, то есть попросту ядом, что послужило истоком развития нового раздела инфекционной микробиологии — вирусологии. Путем адаптации выделенных полевых изолятов вируса бешенства, названных вирусом уличного бешенства, к кроликам, птицам и другим лабораторным животным удалось снизить патогенность агента для естественных хозяев: полученный аттенуированный вариант возбудителя получил название фиксированного вируса бешенства, или просто вируса-фикс. Получение вируса-фикс сделало возможным создание антирабических вакцин, технология изготовления которых, надо признать, и по сей день далека от совершенства… Я вас не утомил? Я ведь так часами могу.

— Нет. — Я замотал головой. — Часами не надо. Вообще-то я не совсем это имел в виду. Меня интересует, как происходит заражение и какие у бешенства симптомы.

— Ну, патогенез приблизительно такой: после того как вирус бешенства попадает в ткани организма, обычно через рану, нанесенную укусившим животным, он в первую очередь размножается в локально расположенных мышечных клетках. В течение различного по продолжительности периода времени вирус проникает в периферическую нервную систему. Он медленно перемещается по нервным путям в спинной мозг. В спинном мозге агент быстро распространяется и достигает продолговатого и головного мозга. После размножения в клетках головного мозга вирус начинает продвигаться по эфферентным нервным путям центрального и периферического отделов нервной системы, а также и по вегетативным нервам. Таким образом, в конечном итоге происходит инфицирование агентом всех органов и тканей организма, включая слюнные железы. С инфицированной слюной вирус бешенства может попадать в организм другого хозяина. Вирус может находиться в центральной нервной системе задолго до появления клинических признаков болезни.

Я похолодел. Значит, со слюной… О господи, значит, я заразился!

— Скажите, а что, собственно, за признаки?

— Главные, или, так сказать, наиболее выраженные симптомы, это возбуждение и паралич. Но в зависимости от вида животного симптоматика может быть довольно разной. У собак, например, выделяют три фазы развития. Продромаль-ную стадию, которая длится два-четыре дня, но нередко проходит вообще незаметно. На этой стадии бешенства происходят изменения в поведении собак. Потом идет стадия возбуждения, длящаяся до семи дней. На этой стадии болезнь может быть диагностирована наиболее легко. Животное становится беспокойным и нервозным, у него повышается агрессивность. Ha этой стадии животные чрезвычайно опасны из-за того, что кусают всех без разбору. В конце стадии возбуждения появляются конвульсии и нарушение координации работы различных мышц. Если собака не погибает во время очередного приступа конвульсий, болезнь переходит на свою завершающую стадию. Паралитическую стадию, на которой нарушение координации работы мышц переходит в паралич, и неизбежно наступает коматозное состояние, завершающееся летальным исходом.

Я сглотнул.

— А у людей?.. — пробормотал я.

— Ну, у людей все происходит немного иначе. Но конец тот же. Если не начать вовремя лечение, разумеется, А что, вы разве заболели бешенством?

— Возможно… Очень возможно.

На лице Яворского проступило профессиональное беспокойство.

— Ну-ка, любезный, — совсем как доктор попросил он, — вытяните руки перед собой… — Он внимательно посмотрел на кончики моих пальцев. — И на каком вы, простите, дне?

Я напряг память:

— Да уж больше недели…

— У-у!.. Расслабьтесь, голубчик! — Яворский широко улыбнулся. — Через неделю вы бы падали через шаг и бросались на все, что движется.

Я глубоко вздохнул. Ну и славненько. С этим разобрались. Так, о чем это я…

— А правда, что человек, больной бешенством, очень похож на сказочного вампира?

Я ожидал негативной реакции, раздражения. Но Яворский отреагировал на удивление спокойно. Казалось, именно такого вопроса он и ожидал.

— Ну, смотря какие сказки брать. Если вы имеете в виду венгерские легенды о вампирах, то, возможно, вы правы. Сравнительно недавно в американском журнале «Неврология» вышла статья испанского доктора Хуана Гомеса-Алонсо. Она целиком посвящена этой теме. Лично я публиковал работы на эту тему и раньше, но не в области неврологии, а в области вирусологии. Гомес-Алонсо опровергает существовавшую ранее теорию, объяснявшую слухи о ночных существах, пьющих кровь, просто шизофренией.

Дальше произошла поразительная вещь: Яворский почти точь-в-точь повторил слова Навигатора. Наверное, ничего поразительного на самом деле в этом и не было, но для меня внезапно эти двое людей как бы встали на одну ступеньку в моей истории.

— Большинство вампиров — мужчины, а бешенство среди мужчин встречается в семь раз чаще, чем среди женщин. К тому же вампиры, по легендам, имеют ненормальную тягу к противоположному полу, а бешеные из-за поражения болезнью мозговых центров, контролирующих эмоции и поведение, имеют повышенную сексуальную активность.

Я вспомнил Лизу. Да, с сексуальной активностью у нее был действительно перебор.

— Знаете, даже такую необыкновенную способность, как превращение вампира в летучую мышь, можно объяснить.

Я вздрогнул и подозрительно посмотрел на Яворского. Трт заметил мой взгляд и успокаивающе произнес:

— Не волнуйтесь, здесь объяснение не медицинское и даже не биологическое, а скорее психологическое. Люди и животные со схожим яростным и странным поведением могли восприниматься как одно и то же существо. В начале восемнадцатого века, когда вурдалаки были основной темой обсуждения на вечеринках, люди часто откапывали умерших для того, чтобы определить, являлись ли они вампирами или нет. Таковым считался мертвец, у которого шла кровь изо рта или тот, кто выглядел живым. Гомес-Алонсо отмечает, что изо рта людей, умерших от бешенства, кровь может идти еще долго после смерти. Если же тело закопать в холодных и влажных районах, таких как Балканы, то оно может сохраниться в хорошем состоянии еще на протяжении многих месяцев или даже лет.

Я слушал его, раскрыв рот. Я совершенно не ожидал, что Маститый ученый, профессор, преподаватель, так осведомлен в области сказочных легенд.

— Простите… А может быть такое, что от солнечного света кожа человека в самом деле начинает гореть? — Яворский утвердительно кивнул:

— Да. На этот счет существует другая теория, принадлежащая одному моему коллеге, профессору Уэйну Тикке-нену. Он связывает это с так называемой порфириновой болезнью…

Я снова дернулся. У меня возникло сильное желание спросить у него, не знаком ли он, случайно… Но с кем? С Навигатором?

Но даже несмотря на эти настораживающие параллели, я был рад. Честно признаться, я не ожидал встретить понимание. И мне казалось вполне логичным следующим шагом рассказать ему о Лизе.

— Борис Васильевич, скажите, а бывают такие редкие штаммы вирусов бешенства, которые влияют на физиологическую структуру человека?

— Ну, в известном смысле они все влияют на физиологическую структуру. Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, например, усиление мышечных рефлексов, реакции, как это сказать…

В лице Яворского не произошло никаких изменений. Но на секунду мне показалось, что это спокойствие удержано прямо-таки титаническим усилием изнутри. Так, лицо его, сохраняя прежнее выражение, как бы остановилось на секунду, и за этой стеной, в мозгу в это время происходила буря, отблески которой я заметил в его глазах. Впрочем, может, мне это только показалось.

— Что ж… Такое возможно. Но позвольте и мне задать вам вопрос. Вы имеете в виду какой-то конкретный случай? И я решил признаться.

— Да. Я имею в виду конкретный случай. У меня была знакомая, которая, как мне казалось, была больна именно этим видом бешенства.

Все то же спокойствие. Но носок его туфли нервно дернулся.

— Почему вы говорите «была»? С ней что-то стало?

— Да. Она… как бы это сказать, убежала от меня. И я хочу ее найти.

— Вы хотите, чтобы я помог вам? — спросил он.

— Вы можете мне помочь? Видите ли, она исчезла совершенно бесследно.

— Я думаю, что смогу вам помочь, Денис. Но прежде я хочу познакомить вас с людьми, моими очень близкими друзьями. Они помогают мне в моей работе. Работа эта проходит не только в кабинете. К нам обращаются люди, встревоженные странным поведением своих близких и знакомых, и мы занимаемся этими случаями. Это замечательный материал для моих исследований. Если вы не против…

— Не вижу, почему я должен быть против, — спокойно ответил я. Но в душе я ликовал: кажется,я нашел именно то, что мне было нужно. Команду охотников за вампирами.

— В таком случае я заберу вас завтра у метро «Речной вокзал», и мы поедем на одну загородную дачу, где я вас познакомлю с моими помощниками, и мы обсудим, что дослать дальше.

— Отлично, — произнес я. Мое дело уже не казалось мне совсем безнадежным, если такой человек, как Яворский, брался мне помочь.

Утро следующего дня выдалось теплым. Ночью прошел дождь, и с утра деревья, согреваемые поднимающимся солнцем, дымились и сверкали тяжелым изумрудным блеском. Не верилось, что пройдет еще месяц, и вся эта красота пожелтеет, облетит и останутся еще на полгода одни голые сухие ветки на корявых стволах.

Выйдя на «Речном вокзале», я оглянулся кругом. Народу было немного: все разъехались по работам. У ларьков сшивались редкие пьяницы, и на этом безлюдье было хорошо заметно, как много мусору вокруг метро.

Яворский уже ждал меня. Он стоял, опершись на капот темно-синей «тойоты», и читал какой-то журнал. Машина была классная, последний писк японского дизайна, и чистая, будто только что из мойки. А говорят еще, что наша наука бедствует.

— Доброе утро, Борис Васильевич.

— Здравствуйте, Денис. — Яворский улыбнулся и сложил журнал. Я заметил, что он был на английском. — Что за чудо утра погодка!

— Да. — Я вспомнил, что мы собирались за город. Сейчас самое время на природу.

— Так за чем дело стало! Прошу. — Он открыл передо мной дверь.

Мы выехали на Ленинградское шоссе и направились в сторону Питера.

— Куда едем? — спросил я, расслабляясь в кресле и наслаждаясь плавным ходом машины.

— В Жаворонки. Там у моего ученика дача, вот на ней мы и договорились встретиться.

— О'кей, в Жаворонки так в Жаворонки.

Солнце било прямо в лобовое стекло, ветер залетал в салон. Яворский опустил козырек, а я просто закрыл глаза. Ощущения напоминали мне давно забытые деньки, когда я с родителями двенадцатилетним мальчиком ездил на дачу к подруге мамы, тете Вале. Эти воспоминания были такими светлыми и непривычными, что мне стало радостно и легко, в общем, безо всякой причины.

Минут через двадцать, когда мы свернули с шоссе на дорогу поуже, но все еще гладкую и не по-русски ухоженную, обсаженную с двух сторон старыми липами, я расслышал сзади какой-то рев. Мотор «тойоты» урчал тихо и аппетитно, на дороге, кроме нашей, других машин не было. Я прислушался и обернулся.

Нас нагонял мотоцикл. Но что это был за мотоцикл! Не какой-то там «Иж» или «Юпитер» с убогой коляской на боку. И не никелированная кобыла — «Харлей», разложившийся на полдороги. Это был настоящий спортивный гоночный мотоцикл, выкрашенный в черный цвет с желтыми полосами. Он легко догнал нашу «тойоту», и я прочитал неброскую надпись на крыле: «Diablo W700». Водитель, или, лучше сказать, гонщик, был маленьким и легким, как жокей на скачках. Черные кожаные штаны обтягивали длинные стройные очень женские ноги, черная же куртка, похожая на мою косуху, но не такая заскорузлая, не позволяла дорисовать картину и определить пол гонщика. Он повернулся в нашу сторону и сквозь тонированное стекло шлема поглядел на машину. Он напоминал сейчас персонаж японских манга: почти человека, но с какой-то нечеловеческой загадочностью.

— А, вот и Алина, — сказал Яворский и помахал гонщику рукой. Тот увеличил скорость и без труда оторвался от нас,

— Кто это? — зачарованный, спросил я.

— Это?.. Одна из моих учениц, если угодно. Алина. Она работает со мной.

Ничего себе Алина, подумал я. И мотоцикл у нее не из дешевых. Мягко выражаясь.

Скоро мы подъехали к даче, Я ожидал чего-то… Хм, нет, я, конечно, видел и покруче, но когда мне говорят «дача», я, неизбалованный, представляю деревянный двухэтажный домик, с грядками, укрытыми целлофаном, с двускатной крышей, с крыльцом. Трехэтажный дом красного кирпича за высокой аскетичной решеткой не был таким, как пижонские виллы с Рублевки, но впечатление производил.

Ворота были раскрыты, словно ожидали нас. Видимо, так оно и было, потому что, впустив нас, они автоматически затворились.

У подъезда, напоминавшего копию парадного Центробанка в миниатюре, уже стоял знакомый мотоцикл и ещг одна машина. Машину я узнал почти не глядя. Оливковый двухместный «лексус». Такие машины узнаются с одного взгляда. Таких машин в Москве можно пересчитать по пальцам. В моей голове все смешалось: я уже не представлял, что за люди меня ожидали. С одной стороны, антураж напоминал роскошь новых русских, а с другой — умеренность и вкус богатых менеджеров из Силиконовой долины.

Мы прошли сквозь автоматические стеклянные двери и сразу очутились в просторной гостиной. Электричество не горело, и помещение освещалось неярким светом, проникавшим сквозь стеклянную стену в другом конце гостиной (яркому солнцу мешали какие-то кусты, росшие у самого окна). В большом толстом черном кресле, вытянув ноги цедя через соломинку апельсиновый сок, сидел давешний гонщик. Вернее, гонщица. Разумеется, без шлема, но в куртке и черных брюках. Гонщица, Алина, была девушкой лет двадцати пяти, с густыми пшеничными волосами, круглым миловидным лицом, капризными пухлыми губками и голубыми глазами.

— Борис Василич! — Она небрежно махнула рукой в приветствии и снова закусила соломинку. На ее голос из двери слева вышла высокая женщина в облегающем светло-синем платье. Она спустилась по декоративным ступенькам и подошла к нам.

— Фаина. — Она протянула мне руку и строго улыбнулась. У нее была очень красивая грудь, узкие плечи и длинная шея. Длинные прямые каштановые волосы, собранные в хвост, открывали скуластое, жестковатое лицо с греческим носом и упрямым ртом. На вид ей было лет тридцать пять, и она напоминала героинь голливудских боевиков: крепкая, мускулистая и при всем при этом женственная.

— Денис, — представился я и ответил на почти мужское рукопожатие. — У вас очень красивый дом.

— Ну что вы. — Она весело смутилась, и смущение ей очень шло. — Это вовсе не мой дом. Вот он — хозяин.

Из той же двери выехала инвалидная коляска. В ней сидел широкоплечий курчавый парень, примерно моего возраста, в черной футболке и синей ковбойке. У него был очень мускулистый крупный торс, а ноги в черных джинсах и черных кроссовках стояли на маленькой подставочке. Он взглянул на меня из-под насупленных бровей. Коляску катила девушка, являвшая собой полную противоположность и Алине и Фаине. Лет семнадцати-восемнадцати, она выглядела эта-кой романтически-невинной Джульеттой, но вовсе без иронии. Длинные тонкие брови, ясный взгляд зеленых глаз, курносый носик и яркий румянец на щеках. Длинные прямые каштановые волосы, лебединая шея и узкие плечи. Я заметил это поразительное сходство с Фаиной не сразу, но понял: это — ее дочь. Они были такими же разными, как Брюн-хильда и Кримхильда, как Жанна д'Арк и Джульетта Капулетти, но от родственного сходства никуда не деться.

— Наш хозяин, — представила Фаина парня в инвалидном кресле, — Павел. А это моя неразумная дочь Надя.

— Денис, — Я поклонился, не ожидая, что суровый хозяин подъедет ближе. Он резко кивнул, а Надя ласково улыбнулась, словно извиняясь за своего подопечного. Я подумал, что она, вероятно, не просто так возит его коляску.

— Это и есть моя ударная команда, — сказал Яворский. — Прошу любить и жаловать.

Мне казалось, что я попал в какое-то кино. Нет, честное слово! Эти люди… Они были какими-то… необычными, что ли. Сложно объяснить, что я чувствовал, но так бывает в хороших фильмах: актеры подобраны так, что зритель сразу влюбляется в них и думает: ах, какая жалость, что в жизни таких не бывает. Так вот, это все было в жизни. И я никак не мог свыкнуться с этой мыслью. Мне нравился даже угрюмый Павел. За этой угрюмостью чувствовалась рассудительная немногословность Атоса.

Павел незаметным, но решительным жестом убрал руки Нади со спинки кресла и, взяв управление на себя, подъехал ко мне. Протянув руку, он еще раз представился сам:

— Павел, — сказал он низким голосом. Руки у него были очень сильные.

— Денис, вы позавтракать не хотите? — звонко спросила Надя и посмотрела на меня так, что я просто не мог отказаться.

— Да, пожалуйста, если вам нетрудно. Что-нибудь легкое…

— Конечно!

Она убежала на кухню, а Яворский взял меня под локоть и провел к столу.

— Итак, сразу перейдем к делу. Денису требуется наша помощь в деле, в общем, для нас обычном. Но не совсем. Похоже, девушка, которую нам предстоит разыскать, заражена моим бешенством.

«Моим» он произнес с нажимом. Алина перестала цедить сок и поставила стакан на стол. Павел сглотнул, а Фаина покачала головой. Я непонимающе посмотрел на Яворского:

— Что это значит, профессор? Что значит — «моим»?

— Те побочные эффекты, которые вы описали, Денис, присущи только одному штамму бешенства: описанному в моей работе. Грубо говоря, он носит мою фамилию.

Я не удержался и присвистнул. Была ли это невероятная удача? Возможно.

— И дело не просто в том, что я описал этот вирус. Я ни разу в жизни не видел его даже в микроскоп. Я знал одного-единственного человека, больного им. Это было двадцать лет назад, и с тех пор, как я занимаюсь вирусологией, я ни разу с ним не сталкивался. Меня считали фантазером и называли астрономом от вирусологии, потому что я описал вирус, существующий только теоретически, на страницах моей монографии. И вот приходит человек, который говорит мне: а бывает ли так?..

Надя принесла на подносе две чашки кофе и два куска торта, порезанных на блюдце. Торт был совершенно свежим, от него еще шел ароматный дымок, а вид был такой аппетитный… Я откусил кусочек и зажмурился от удовольствия. Это произведение кулинарного искусства напоминало пчелиные соты по вкусу и по содержанию, но со сливочным привкусом и такие нежные, что они таяли во рту.

— Вы посмотрите на его лицо! — услышал я голос Алины. — Да-да, Надюха, посмотри, чтоб ты потом не говорила, что мы тебе нагло врем и ты не умеешь готовить.

Я открыл глаза. Лицо Нади светилось счастьем.

— Очень вкусно, — пробормотал я.

— Да вы все врете, это они вас специально подговорили, — сказала Надя и зарделась.

— К делу, господа и дамы, к делу! — напомнил Яворский. — Что у нас есть? Денис, давайте, стартовый капитал ваш.

— Да, конечно. Предстоит найти девушку, лет двадцати трех-двадцати пяти, рост около ста семидесяти, вес сорок пять-пятьдесят, блондинка, глаза серые. Зовут ее Елизавета Разина, и до того момента, как расстаться со мной, она работала фотомоделью в агентстве ***. Теперь она, очевидно, там не работает,

Яворский подошел к огромному, во всю стену окну, за которым росли густые кусты, и, скрестив на груди руки, остановился перед ним. Я не видел его лица, а спина профессора была исключительно некрасноречива.

— Продолжайте, Денис, — попросила Фаина. — При каких обстоятельствах вы расстались?

Я замялся:

— Ну, при не очень хороших…

— Так оно обычно и бывает, — кивнула Алина.

— Нет, вы не понимаете…

Я думал, говорить ли мне правду. Эти люди, вероятно, частенько сталкивались с такими случаями, и если я начну изворачиваться, они это сразу почувствуют. Кроме того, в моих же интересах, чтобы они имели полную и достоверную информацию. Им хотелось доверять. Но разумеется, про Навигатора рассказать им я не мог. Да это и не нужно.

— Я собирался… убить ее.

Павел остался равнодушен, а брови Алины удивленно приподнялись, но лишь на мгновение, и тут же опустились. Лица Фаины и Яворского я не видел. Я поспешил оправдаться:

— Поймите, люди вокруг меня, наши друзья стали пропадать, а я о многом догадывался. Я хотел припугнуть ее, чтобы она призналась и… — Я почувствовал стыд и необходимость солгать. — Я надеялся убедить ее начать лечение.

— Все понятно, Денис. — Фаина положила мне руку на плечо. — Не надо, не оправдывайтесь. Мы слышали и не такое. Это бывает хуже, чем шизофрения или маниакальный психоз. Родители приходят и рассказывают, как едва не убили своих детей, отрывая их зубы ночью от своей шеи. Мы понимаем вас.

— Могу я узнать, — спросила вдруг Алина, — зачем ты хочешь ее отыскать?

Но вот тут уж сказать правду я им никак не мог. Хотя что, собственно, было правдой?

— Скажите… Эту болезнь можно вылечить?

Яворский молчал. Ответила Фаина:

— Однозначного ответа дать нельзя. Кроме того, здесь мы имеем дело с неизвестным штаммом, о котором судить еще сложнее. Но ведь это не значит, что не нужно попытаться это сделать?

— Тогда я хочу отыскать ее, чтобы попытаться это сделать.

Больше никто ничего не спрашивал. Яворский по-прежнему глядел в окно. Алина снова взялась за стакан. Надя подошла к коляске Павла, облокотилась на спинку и прижалась подбородком к его волосам. Снаружи подул ветер, и солнце убавило яркость, прикрывшись облаками. Я разглядывал крышку стола. Деревянная полированная поверхность выглядела странно: как будто ее кто-то намеренно исколол шилом. Причем исколотость эта располагалась как бы кустиками или сгустками, как скопления звезд в небе.

— Не будем откладывать, — сказал наконец Яворский. — Схема стандартная, пока. Я займусь больницами, Алина — в центр. Фаина, поработай с Денисом, уточни все остальное.

— Я могу чем-то помочь? — спросил я.

— Разумеется, — кивнул Яворский. — Отвечайте на вопросы Фаины. Это поможет нам определить направление поиска. Надо поторопиться: в таких случаях промедление часто бывает подобно смерти. Причем вполне конкретной смерти. За сим позвольте откланяться. Денис, не беспокойтесь, вас отвезет Фаина. Вам еще предстоит поработать, а я ждать не могу.

— Я тоже, пожалуй, поеду. — Алина вскочила с кресла и взяла с полу шлем.

Через минуту снаружи взревел мотор мотоцикла и, сопровождаемый солидным урчанием «тойоты», затих за деревьями. Мы остались вчетвером.

— Простите его, — сказала мне Фаина, — Борис хорошо скрывает свои эмоции, но в действительности он сам не свой, я это чувствую. Это дело всей его жизни.

— Ну что вы. — Я улыбнулся. — Я вовсе и не думал на него обижаться. Я просто хотел поподробнее расспросить об этом вирусе.

— Я, конечно, не разбираюсь в этом лучше него, но могу вам помочь. Что вы хотите знать?

— Чем этот вирус отличается от других вирусов бешенства? Каково его действие на человека?

— Ну, давайте начнем с того, что, строго говоря, этот вирус нельзя назвать вирусом бешенства. В исследованиях моего патрона высказывается мнение, что диких животных, носителей этого вируса, в природе не существует. Кроме того, этот вирус не передается при укусе. (Значит, вот в чем дело! Поэтому я не заразился от Лизы…) Он считает, что этот вирус самосинтезируется и возникает на генетическом уровне. То есть начальная стадия этого вируса фактически является генетической аномалией, тогда как обычное бешенство передается, как правило, при укусе. Обычный вирус бешенства относится к семейству рабдовирусов, которое включает в себя РНК-содержащие вирусы пулеобразной формы. По внешнему сходству наш вирус можно причислить к тому же семейству. Обычный вирус бешенства развивается в тканях центральной нервной системы. Наш гипотетический вирус тоже распространяется в организме по нервным путям, а затем внедряется в живые клетки и встраивает свои гены в молекулу ДНК. Но дело в том, что… как бы это сказать, совместимость генов этого так называемого вируса и генов носителя обусловлена средой его зарождения. Грубо говоря, этот вирус может встроиться только в гены того носителя, в котором зародился на уровне аномалии.

— Понятно… — Я улыбнулся, но никто из присутствующих не знал истинной причины этой улыбки.

— Впрочем, — продолжала Фаина, — оказываясь в организме донора, вирус пытается подстроить свой геном под окружающую среду. И пока он пытается это сделать, можно наблюдать симптомы заражения. Какие именно симптомы, сказать нельзя. Да и вообще, все это, как справедливо сказал Борис, на кончике пера. Эта генетическая аномалия не просто редка: она уникальна. Так что фактически можно строить любые предположения о том, как это все выглядит. Он сам, например, считает, что на последней стадии заражения, или болезни, выбирайте сами, носитель становится бессмертным.

— Хорошенькая болезнь, — сказал я. Оказывается, Яворский — настоящий фантазер. Я-то думал, искатели философских камней давно вымерли,

— Он считает, что такая аномалия является, по сути, не болезнью, а новой, более совершенной формой человеческого организма. Вирус, размножаясь, заражает все клетки организма, независимо от их структуры, и берет их под свой контроль. Выражаясь красиво, человек сам становится гигантским вирусом. Клетки получают необычайную способность к регенерации. Борис предполагает, что вирус способствует даже регенерации нервных клеток. В то время как обычный вирус бешенства не проявляет сколько-нибудь высокой резистент-ности к физическим или химическим факторам.

— Это не новость, — неожиданно вмешалась Надя. — Некоторые онкологи, например, считают, что раковая клетка есть более совершенная ступень развития и что будущее человека — одна большая раковая опухоль.

Я представил себе такую картинку, и меня передернуло. Лиза не была похожа ни на гигантскую опухоль, ни на вирус. Так что я пропустил эти фантазии мимо ушей: похоже, Фаина просто пыталась развлечь меня, как Винни-Пух, который считал очень занимательными рассказы о внутреннем устройстве современных процессоров. Она, будто читая мои мысли, сказала:

— Ладно, хватит околонаучной болтовни. Пойдемте в кабинет, Денис, и займемся делом.

Я встал, поблагодарил Надю за кофе, и мы прошли в другую дверь, справа. За дверью начинался коридор, в конце которого была лестница на второй этаж. Мы прошли до конца коридора, и Фаина открыла передо мной красивую деревянную дверь с изящной латунной ручкой:

— Проходите.

Первое, что бросалось в глаза, это большой массивный письменный стол на фоне такого же огромного окна во всю стену. Прочая же обстановка была, в общем, довольно стандартной, но не лишенной определенного вкуса.

— Пожалуйста, садитесь, где вам удобнее.

Я погрузился в такое же большое кожаное кресло, какие .стояли в гостиной, а Фаина села за стол, спиной к окну, и достала диктофон.

— Как видите, я не собираюсь скрывать, что записываю наш разговор. Давайте побеседуем о вашей подруге. Меня интересует главным образом манера ее поведения. То, как быстро Алина и Борис найдут ее, будет зависеть от того, как верно мы с вами определим линию ее поведения. Как правило, люди с психическими отклонениями, вызванными бешенством, воображают себя вампирами. В том случае, конечно, если такие психические отклонения вообще развиваются. А дальше уже все зависит от личности больного, от воспитания, от темперамента. Некоторые стремятся в высший свет, их тянет роскошь, богатство. Другие, наоборот, ищут приключений на улице, встревают в разборки. Третьи закручиваются на сексуальной почве. Знаете, что самое интересное? Эти больные встраиваются в наше общество поразительно легко. Они обладают каким-то непонятным магнетизмом; даже те из них, кто в обычной жизни не выделялся ни красотой, ни общительностью, становятся вдруг успешнее. Правда, длится это недолго, потому что болезнь остается болезнью. Вирус дает осложнения на центральную нервную систему, и все кончается в лучшем случае смертью. А в худшем, простите мой цинизм, параличом и растительным существованием. В нашем случае нельзя загадывать: никакого осложнения вирус предположительно не вызывает. По крайней мере с летальным исходом.

— А может оказаться так, что он не вызывает и психических расстройств? — спросил я. Я по-прежнему не верил, что Лиза — сумасшедшая.

— Собственно, одно от другого напрямую не зависит, — ответила Фаина. — Психическое расстройство вызывается не вирусом непосредственно, а является следствием проявлений заболевания.

В моей голове образовалась полная каша. Я уже давно потерял логическую нить и вообще не был уверен, есть ли тут логика. Наверное, это была какая-то своя, особая логика.

— Скажите, Фаина, а почему этот вирус вообще назвали вирусом бешенства? По-моему, тут больше различий, чем сходств.

Фаина замялась:

— Ну, не все так просто. Да, действительно этот вирус, если это образование вообще можно так назвать, крайне сложно классифицировать. Дело в том, что его трактовка изначально основывалась на опосредованном сходстве с вирусом бешенства. То есть вирусы схожи по форме и структуре. Яворский считает, что вирус развивается в центральной нервной системе, но это чисто его домысел. Он считает, что вирус через спинной мозг распространяется в продолговатый и головной мозг и вызывает перманентные психические расстройства, но это тоже, простите, вилами на воде писано. Он ведь Даже не держал его в руках, образно выражаясь…

— Бр-р-р! — Я замотал головой. — Ничего не понимаю!

Виталий Полосухин

— Ладно. — Фаина махнула рукой. — Как это сейчас говорят?.. Забейте. Каждый сходит с ума по-своему. Мой патрон, право же, заслужил свое право на чудачество. Давайте вернемся к нашему делу.

И Фаина стала задавать мне вопросы. В общем-то это были не только вопросы и ответы: я просто рассказал ей всю историю моего общения с Лизой. С той лишь разницей, что наше знакомство началось не с наводки Навигатора, а сразу со знакомства в Интернете. Фаина внимательно слушала меня, кивала, иногда задавала наводящие или уточняющие вопросы. Я старался помочь ей изо всех сил. Но когда мы дошли до эпизода на квартире Лизы, на котором и закончилось наше знакомство, про шприц я ничего не сказал.

— Что ж, для начала вполне достаточно. А там видно будет. Пойдемте передохнем и перекусим.

Мы вернулись в гостиную. Павел сидел за столом и занимался странным делом: положив растопыренную пятерню на стол, он быстро колол между пальцами ножом, поочередно в каждый промежуток. Я понял, отчего стол был так странно исколот.

Я подошел поближе и стал наблюдать. Павел делал это очень быстро: у него была поразительная реакция. Лезвие j так и мелькало между пальцами.

Он резко остановился и посмотрел на меня.

— Зачем ты это делаешь? — спросил я.

— Бодрит. Как русская рулетка, только безопаснее. Хочешь попробовать?

Он смотрел на меня испытующе, и в его глазах явно читался вызов: слабо? На «слабо» я обычно не попадаюсь Но когда меня ловит вот такой парень, который силой мышц сгибает стальные прутья и уважает только таких же, я попадаюсь.

Я положил пятерню на стол.

Он начал очень медленно, чтобы я видел, как нож втыкается в крышку стола, перескакивает над фалангой пальца, втыкается, перескакивает, втыкается, перескакивает, втыкается, перескакивает…

Павел постепенно увеличивал скорость, и я начал нервничать.

— Только не дергайся, — тихо сказал он. — Иначе собьюсь.

Я вспотел. Но рука словно вросла в дерево. Лезвие замелькало с невероятной быстротой. Я с трудом удержался, чтобы не зажмуриться. Вдруг он поднял нож, занес над ладонью… и со всего размаху воткнул в мою руку!

Все происходило, как при замедленной киносъемке. Как тогда, на квартире Лизы. Павел все сделал очень быстро, молниеносно. Лезвие, сбившись с ритма, блеснуло в воздухе, замерло на терцию, сместилось и устремилось в центр моей кисти. Но этой терции мне хватило, чтобы отдернуть руку. Я никогда не подумал бы, что у меня реакция лучше, чем у него. Но оказалось именно так. И если учитывать, что я был совершенно не готов к такому повороту, то выходило, что она была намного лучше.

— Ты что, сдурел!!! — вскричал я, вскакивая из-за стола. Павел спокойно улыбался.

— Она тебя укусила, — утвердительно сказал он. — Успокойся, проверка на вшивость.

Я медленно приходил в себя:

— Что значит — укусила?

— То и значит. Как ты объясняешь себе такие рефлексы? Уж не собственной ли крутизной?

— А почему нет? — вызывающе спросил я. — У меня второй дан по тэквондо.

— Да хоть сто второй. Я себя знаю.

— А если бы она меня не кусала?

— Тебе ничего не угрожало.

Вошла Фаина.

— Что случилось? Кто кричал? — весело спросила она. Я посмотрел на Павла — тот равнодушно глядел в окно.

— Да так, — сказал я. — Уточнили кое-что.

— Тогда пойдемте на кухню, все уже готово.

Когда к вечеру меня, совершенно благорастворившегося, загружали в тот самый «лексус», у меня уже не было сил удивляться. За руль села Фаина. Она, видимо, давно привыкла к этой машине или совершенно не имела склонности выпендриваться. Но водила как заправская гонщица. Пока мы ехали до шоссе, она гнала под сто восемьдесят, сверкая фарами и мастерски вписываясь в повороты. Когда нам навстречу вынырнул испуганный «Москвич» и я, давно вросший в кресло, думал; все, кранты и машине и мне — Фаина так хладнокровно обогнула его, что водитель, наверное, даже не понял, что это было.

Она срывалась на каждом светофоре, каждый раз идя на пределе допустимой скорости, а гаишники, провожая это чудо обалделым взглядом, даже не думали махать жезлами или выкидывать другие свои фокусы. Фаина была королевой дороги.

Я никогда не участвовал в гонках класса «Формула-1», но теперь легко мог представить себе, что это такое. Я даже вошел во вкус. Фаина, небрежно держа рулевое колесо, пыталась заговорить со мной, но во мне все было поглощено адреналином, в том числе и собеседник. Выбираясь из «лексуса» на подгибающихся ногах, я пробормотал на прощание:

— Звоните по малейшему поводу и без повода.

— Договорились, — кивнула Фаина. И потекли дни в ожидании.

Не бывает длинной дорога, которая ведет к дому. Она и глаже, и шире, и лужи на ней не такие глубокие. Верный конь идет ровно, не тряско, оберегая не до конца зажившие раны хозяина, — умный, проверенный в походах друг. Так неспешно, в такт конскому шагу, текли мысли дружинника Тверда, когда под вечер, спустя седьмицу после отъезда из Киева, приблизились они наконец к родным местам. Этой ночью в последний раз придется им спать в корчме, а завтра уже обнимет он мать, отца, младших братьев и сестер. Но сперва свернет в маленькое лесное селеньице, где ждет не дождется молодца из похода Влада.

— Заулыбался! — шутливо изумился его спутник. — Не иначе — зазнобушку вспомнил!

Твёрд только вздохнул. Эх, пустить бы сейчас коня вскачь — до темноты еще обнимал бы любимую. Но глубокая рана в боку, нанесенная острым византийским клинком, еще сочилась временами розовым, а к вечеру от тряски начинала немилосердно ныть.

— Я на тебя посмотрю, Яромир, когда обратно к Киеву поедем. Еще заревешь без девок своих! — отшутился Твёрд.

— Да что без них реветь, девок пригожих везде хватает. Разве что в твоей деревне их нет. Одну нашел — и рад! Да и та небось не ждет уже! — не отставал от друга Яромир.

Твёрд отмахнулся от шутника. А по сердцу пахнула холодком потаенная, от себя скрываемая мысль — вдруг да правда не дождалась? И сразу солнышко, до сего момента ласково пригревавшее, затянулось серой пеленой. В лицо ударил порыв холодного ветра.

Твёрд поежился и плотнее запахнулся в плащ.

— Да, сурово встречают нас здешние духи! — не унывал Яромир. — Видно, плохо ты с ними ладил, что даже домой тебя пускать не хотят!

— Пустят! — ответил Твёрд. Ветер набирал силу, все настойчивее толкал в грудь, Заморосило. Твёрд стиснул зубы — холод и тряская рысь растревожили-таки рану. Ну да ничего, еще два поворота — и «Щедрый двор» старого Некраса.

А между тем дождь перешел в густой снег. Ветер подхватывал его горстями и кидал в лицо путникам. Дорога вмиг побелела, словно вернулась зима. Точно духи и впрямь решили загородить дружинникам дорогу. Начиналась метель.

— До темноты-то успеем ? — прокричал Яромир.

—Должны! — ответил Твёрд, пригибаясь к конской гриве и всматриваясь в сплошную пелену перед собой. А снег валил все Щеи скоро вовсе не стало видно дороги.

— Стой! — крикнул вдруг Яромир. — Это, что ли, твоя корчма?

— Похоже, — неуверенно произнес Твёрд, спешиваясь. Перед ним ощетинился заостренными верхушками забор. Раньше, помнится, такого не было. Может, места неспокойнее стали?

Твёрд постучал в ворота.

— Кого еще леший принес? — раздалось наконец.

— Путники мы, решили Некраса проведать! — откликнулся Твёрд.

— Вот и проведайте, а здесь вам делать нечего! — недобро отозвались изнутри. — На буевище давно Некрас.

— Пусти, хозяин, грех живых людей за забором оставлять! Боги накажут! — с угрозой в голосе крикнул через забор Яромир.

— Знаем мы таких живых. Пусти только, — глухо отозвалось со двора. — А ну ругнитесь покрепче!

— Мать твою так-растак, хозяин эдакий! — охотно отозвался Яромир.

Изнутри загромыхали засовом. Ворота приоткрылись, и в щель показалось недоверчивое лицо корчмаря. В руке он сжимал острый кол. Зыркнув для верности туда-сюда глазами, хозяин впустил постояльцев.

— Знаем мы таких живых! — повторил он, запирая засов. — Только пусти — потом не отвадишь…

— Да люди мы, души христианские. Хочешь — перекрещусь? — предложил Твёрд.

— А проку? Ваш византийский бог сюда не заглядывает, — продолжал рассуждать корчмарь. — Матерном — оно надежнее. Не любят они этого.

Вернувшись в тепло, хозяин не стал приветливее. Хмуро выставил на стол небогатый ужин, налил гостям по кружке кислого пива, хмуро пересчитал деньги за постой и показал комнату. Посидеть с постояльцами отказался и торопливо убрался на свою половину дома, откуда доносились скрип люльки и негромкое баюканье. Твёрд на такое обхождение только пожал плечами.

— Боится, видимо. А чего боится — леший его разберет! Мecmo тут всегда было доходное, безопасное, народ вокруг мирный…

Еда, впрочем, у хмурого корчмаря была обильной, комната — теплой, а лежанки — широкими. Путь измотал Тверда, тепло утешило рану, и он, как в перину, провалился в крепкий сон.

Снился ему его родной лес. Будто идет он к себе домой по глубокому, по колено, снегу. В руке меч. А лес вокруг вроде бы знакомый и вроде бы нет. А главное — чем ближе к жилью, тем гуще и гуще. Деревья тонкие, высокие — из-за ветвей неба не видно, и все ели да осины. И уже не деревья это вовсе, а забор нового корчмаря. Вот и хорошо, подумал Твёрд, сейчас зайду, разбужу Яромира, вместе домой отправимся. Только ворот не видно — сплошной забор в обе стороны. Бросился Твёрд бегом, ног под собой не чует, рана болит, словно в ней кто-то острым железом ковыряет, и вдруг, сам не зная как, очутился за забором.

Снаружи зима была, а внутри — весна, земля голая и сырая, лужи по всему двору. Только… пусто во дворе. Спят ещё все, решил Твёрд. Подошел к двери, чтобы постучать, а дверь не заперта.

Вошел в сени — никого. В горницу — никого. Поднялся по лестнице.

Комната, где они с Яромиром спали, стояла пустая, выхо-ложенная давно, только ставень отвязанный на ветру стучит. Выглянул Твёрд в окно, а у забора — Яромир, и обнимает он невесту Твёрдову, Владу.

А та ему улыбается.

Твёрд дернулся было к ним и проснулся. Бок и в самом деле болел. В светце догорала лучина. «Странно, —подумал дружинник, — не могли мы зажженную лучину оставить. Может, зажег кто?» Он приподнялся на локте и прислушался.

Метель, бушевавшая весь вечер, уже улеглась. В корчме было пронзительно тихо — ни сверчка, ни шороха. Только Яроми негромко дышал на соседней лавке.

Лучина треснула, зашипел упавший в плошку с водой уголек. Твёрд повернул голову. Дверь, перед сном запертая на крепкий засов, была распахнута. В проеме стояла Влада.

Несколько мгновений прошло в напряженном молчании —, Твёрд пристально разглядывал свою невесту. Девушка была в одной рубашке, неподпоясанная и без оберегов, льняные волосы распущены — словно вырвалась из священного хоровода в купольскую ночь. На бледном лице ярко мерцали глаза и выделялись вишнево-бурые губы. «Откуда она здесь? Отдали замуж за корчмаря ? Или это не Влада, а только ее призрак ?» — заметались мысли в голове Тверда.

Влада тоже молчала, печально глядя на своего возлюбленного.

Потом подошла и присела рядом. От ее взгляда Твёрду стало не по себе. «Похудела», — заметил он, разглядывая ее остренький подбородок и шею с голубой паутинкой вен. Ворот рубахи был расстегнут, и в самой глубине выреза темной звездочкой на молочной белизне кожи выделялась родинка. Прежде он ее не видел — было до его отъезда в Киев между ними немного; целовались только да за руки через купальский костер прыгали.

Влада плавно протянула руку и коснулась узкой ладошкой его лба. Кожа ее была прохладной, словно девушка только что вошла с мороза, и шелковистой на ощупь. Твёрду отчего-то представилось, что тонкие пальцы оставляют светящиеся полосы на его лице. Он потянулся губами вслед за рукой, но он уже скользнула по подбородку вниз, легко и настойчиво толкнула в грудь. Твёрд послушно откинулся навзничь.

Глаза Влады приблизились, стали совсем огромными, без донными, как звездное небо. Ее пахнущее сухими травами дыха ние охолодило его ноздри и пересохшие губы. В следующий момент Твёрд ощутил солоноватое, жаркое прикосновение ее у ста Упругий язычок скользнул по его зубам, обжег щеку, впадину под ухом, шею. Твёрд чувствовал, как странное оцепенение oвладевает им — он ощущал все, но не мог шевельнуть ни одним членом своего тела, а между тем Влада уже совлекла с него рубашку и уткнулась лицом в плечо.

Ее острые грудки твердо выпирали под тонким льном, вжимаясь в его широкую грудь; прохладные руки скользили по его телу, настойчивые губы обжигали горло. Под этими молчаливыми ласками Твёрд забывал все — и странное появление своей невесты, и спящего рядом Яромира, и свою жизнь в дружине и прежде нее. Влада прильнула к нему плотнее, вжимаясь своим прохладным телом в его, сливаясь с ним. Твёрд почувствовал, что растворяется в ее прикосновениях, теряет связь с явью.

Острая боль в боку тугой волной вынесла его на поверхность сознания. Тело еще холодили следы ласковых прикосновений Влады, во рту солонило. Но Влады рядом не было.

Твёрд с трудом поднял голову — затылок, словно свинцом налитой, едва оторвался от лежанки — и оглядел комнату, Лучина догорала, слабый язычок пламени едва разгонял тьму. Влада белой тенью стояла в глубине дверного проема.

— А утром поезжай к своим, — произнесла она негромко, — но не пытайся меня найти и не задерживайся здесь. Прощай.

Огонек беззвучно погас. Почти сразу же на лестнице послышались осторожные шаги. Кто-то крадучись поднимался к ним.

Твёрд превозмог себя, встал и зажег новую лучину. Тонкое лезвие пламени разрезало темноту. Дверь была закрыта.

Твёрд бросился к ней, откинул засов, распахнул — и едва не натолкнулся на корчмаря, стоявшего на верхней ступеньке. Вглядевшись в постояльца пристальнее, хозяин отшатнулся, выронил топор и опрометью бросился вниз,

Твёрд замер на пороге, не зная, броситься ли ему следом или творить охранительные кресты против навья. Тяжелый вздох Яромира, похожий даже на стон, вывел его из оцепенения. Твёрд обернулся.

Друг лежал навзничь на своей лежанке, на шее его подсыхал ла тоненькая струйка крови.

Утро выдалось облачным, слякотным. В такую погоду при. ятнее сидеть у печи, попивая горячее пиво, чем трястись по раскисшей дороге, бередя свежие раны. Но после ночных событий друзьям не хотелось оставаться в «Щедром дворе» лишнего времени.

Первым, на что упал взгляд Тверда по пробуждении, был крест на двери. Воин сам начертил его углем перед тем, как лечь спать.

Каждую перекладину креста он по старой памяти украсил поперечной чертой — солнечный знак, верная защита от недобрых духов. Ставни были также изрисованы углем. При свете дня Твёрд еще раз внимательно осмотрел комнату и подивился неосмотрительности хозяина — боясь нечисти, тот, однако, не потрудился защитить свой дом резными оберегами. Неужели понадеялся на святую силу порога?

Яромир встал позже товарища и не выглядел отдохнувшим, Твёрд не стал ничего ему рассказывать про ночные происшеств только посоветовал надеть на гайтан ладанку с чесноком.

— Ты никак от хозяина ночными страхами заразился? — попробовал отшутиться друг, но оберег все-таки взял.

Корчмарь с утра был еще молчаливее прежнего, поэтому друзья испытали облегчение, выехав наконец за ворота. С каждым шагом, с каждым поворотом дороги все узнаваемое становились места, но Тверда уже не радовала близость дома. Он размышлял над словами Влады.

Вот и развилка. Две белые, не тронутые ни ногой, ни конским копытом дороги. Та, что прямо — широкая, — ведет домой; направо — узкая просека в лесу — к Владиному селеньицу в три двора.

— Что не спешишь? Упырей забоялся? — насмешливо окликнул друга Яромир,

— За тебя боюсь! У меня на твой зад запасных портков не припасено! —в первый раз за утро отшутился Твёрд и повернул коня в лес.

Дорога только на первый взгляд казалась нехоженой.

— Гляди, и правда навь расшалилась! — удивленно заметил Яромир, наклоняясь с седла и разглядывая цепочку неглубоких следов на снегу. Твёрд спешился и опустился на колени. След был едва заметным — снежная корочка только слегка потрескалась, отпечатав пятку. Твёрд приложил ладонь — она накрыла бы всю ступню целиком.

— Скажи мне, сколько пальцев на ноге твоей невесты? — спросил Яромир. — Или, может, у нее птичьи лапы? В таком разе следовало бы проткнуть ее осиновым колом, а не тем, что ты ошибочно за него принимаешь.

И, не дожидаясь ответа, он послал своего коня вперед.

Скоро уже должно было показаться селение, но в воздухе не витало ни одного запаха близкого жилья. А цепочка следов становилась все четче и четче. Кони фыркали, норовили повернуть назад.

Друзьям пришлось спешиться и вести их под уздцы. Твёрд все оглядывался по сторонам, высматривая среди тоненьких деревец подходящее. Вдруг раздался треск, дорога под ногами шедшего впереди Яромира разошлась, и он рухнул в черный провал. Конь, удерживаемый поводом, упал на колени. Твёрд бросился на помощь.

Яромир лежал навзничь на куче заснеженных веток. Из бедра его толчками выплескивалась кровь, обагряя обугленное острие кола, торчащего из земли. Благодаря по старой памяти всех светлых богов за то, что ловушка оказалась не очень глубокой, Твёрд спрыгнул вниз и перетянул ремнем ногу друга. Потом бережно поднял его и положил на край ямы. Разного ожидал он от этого путешествия, только не этого. Яромир, конечно, не погибнет, но рану его следовало промыть и зашить, и едва ли стоило делать это на дороге.

— Пошли вперед, Твёрд, — прошипел Яромир, поняв колебания друга. — Даром, что ли, нас князь хлебом своим кормил?

Наспех перевязав рану и аккуратно усадив друга на коня, Твёрд пошел вперед. И остановился, только когда увидел селение.

Он уже не ожидал встретить здесь кого-то живого, поэтому не особенно удивился представшему. Гарью не пахло, значит, пожар произошел очень давно — возможно, год назад. Странно только, как среди кошмарного пламени, что здесь некогда бушевало, уцелел один дом, почти в центре. Следы вели к нему.

— Во имя Рода. — выдохнул Твёрд, представив, как с гудением рушились в огненную пасть дома, сложенные из громадных — в обхват — сосновых бревен, как лопались от жара камни в печах, как сухим трутом вспыхивали стога сена…

Закопченная дверь была приоткрыта. Твёрд положил друга на свой плащ и вошел один. В доме стоял затхлый, нежилой дух. Воин медленно прошел через сени, открыл дверь в горницу, заглянул.

Влада стояла в пустом красном углу, ничуть не удивленная его появлением.

— Зачем ты пришел? — с упреком и грустью тихо спросила она.

Твёрд опешил. Разного он ожидал от этой встречи, только не этого.

— Я хочу знать, что с тобой случилось, —решительно произнес он.

— Ничего, — Влада грустно улыбнулась. — Я была упырем, уже когда пришла сюда. Мне просто нравится жить среди людей.

— Так это ты?.. — Твёрд повел рукой вокруг.

— Нет. Их погубила какая-то зараза, привезенная греческим купцом. А селенье сжег мой слуга. Он очень жадный и жестокий человек, но вас не осмелится тронуть — на вас мой знак. Поэтому забирай своего друга и уходи. Ты и так узнал больше, чем полагается. . Рука Тверда сжалась на рукояти меча.

— Не стоит истязать себя, — продолжила Влада, увидев это. — Сталь, и серебро, и осина бессильны против меня. Я не хочу губить тебя и твоего друга, поверь. Уходи. И я тоже отсюда уйду.

— А ловушка ? — помертвевшим голосом спросил Твёрд.

— Ее поставил мой слуга, и я накажу его за это.

У двери заржали, почувствовав опасность, кони. Твёрд стрелой выскочил во двор. Одним бешеным взглядом он увидел сразу все — побелевшее лицо Яромира, кровь на его кафтане и улепетывавшего корчмаря. Хриплый крик отчаянья и боли вырвался из его груди.

Медленно опустился он на колени перед другом. За два года Твёрд научился распознавать смертельные раны и даже не попытался вынуть охотничий нож из груди друга,

— Прости, Яромир, — произнес он. — Я звал тебя на свою свадьбу, а привел на гибель,,.

Но Яромир был уже слишком далеко и не мог ответить.

Греческий обычай, который они приняли вместе позапрошлым летом, повелевал зарывать умерших. Но Твёрд не собирался ему следовать: греческий бог был далеко от этого заснеженного пожарища. Воин внес тело друга в единственный уцелевший дом. Обугленная корочка бревен долго не хотела заниматься, но наконец, подбадриваемая берестой, покрылась бегучими огоньками. Вот взметнулся к небу столб огня над последним домом Яромира, Когда рухнула кровля, Твёрд повернулся и пошел прочь.

На самом выходе из леса он наткнулся на свежеповаленное дерево. Под тяжелым стволом сосны вмерзал в плотный наст корчмарь, сжимая мертвой рукой кошель Яромира. Твёрд не остановился — привычный к воинским походам конь легко перешагнул через дерево. Не задержался он и у корчмы, хотя ворота стояли нараспашку. Он знал, что встретит там — Влада наверняка справила тризну по погибшему Яромиру, живых в доме не осталось, а ее ему уже не догнать.

Через несколько дней, думал Твёрд, он будет уже в Киеве. Ранки на шее зудели, затягиваясь.

Лиза неторопливо брела по знакомой дорожке, ведущей к ее дому. Она смотрела под ноги, но не потому, что боялась споткнуться, а потому, что быстро бежали перед глазами камушки, песчинки, палочки, окурки, фантики, и это придавало ощущение скорости.

— Дочка, — услышала она голос старушки и подняла голову. Бабулька с пакетом пустых бутылок смотрела на нее, морщинисто улыбаясь. — Не подскажешь, сколько время?

— Девять пятнадцать, — машинально ответила Лиза.

— Спасибо, дочка, — сказала бабулька, так и не заметив, что на руках Лизы нет часов.

Лиза брела дальше. Вечером уже было холодно, но она, одетая в домашнюю рубашку и мятую юбку, обутая в разбитые кеды, не чувствовала холода. Она брела, глядя под ноги, и устало думала, что перелистывается очередная страница ее жизни. Она думала о том, что кровь не закипает в жилах от сознания этого и что единственным ее желанием было вернуться на свою квартиру и погрузиться в прежнюю жизнь, похожую на сон, повторяющийся без конца. Она шла, словно согнувшись под тяжестью невидимого груза, и знала, что покоя ей не дадут.

Остановившись под деревом, Лиза оглядела площадку возле подъезда. Затрапезные бежевые «Жигули», стоявшие с потушенными фарами и молчащим мотором, не привлекали к себе внимание. Но для такой затрапезности слишком нелепы были тонированные стекла на окнах.

«Бедняги, — подумала Лиза. — Как же им там душно…»

Она повернулась спиной к дому и пошла в сторону дороги. Нет. Домой ей больше не вернуться.

По шоссе сновали машины; автобусы притормаживали у остановки и, тяжело разгоняясь, катили дальше. Лиза шла по тротуару, ни на что не обращая внимания, без цели и смысла, как призрак, гуляющий ночами на болотах среди мерцающих холодных огоньков. Только вместо огоньков — яркие фары, а вместо болота — бетон дороги и асфальт тротуара. А ведь было же когда-то все по-другому…

—Девушка!

Автомобиль снизил скорость у бордюра, неловко подстраиваясь под человеческие шаги, стекло опустилось.

— Девушка, садитесь, подвезу! — услышала Лиза бодрый козлиный тенорок. Она остановилась (авто замерло рядом), подняла голову, задумчиво посмотрела на стриженого мужчину лет тридцати с цыплячьей головкой и, вдруг улыбнувшись, сказала:

— Что ж, подвезите.

Мужчина, ободренный этой улыбкой, распахнул дверь, и Лиза села в кресло. Он осмотрел ее и, видимо, ничего не понял: вроде не бомж — слишком ухожена и красива, но уж больно небрежно одета.

— Куда ехать?

— А куда вы ехали?

— Домой…

— Вот и езжайте.

Щуплый доброхот был сбит с толку окончательно. Но делать нечего — сам виноват.

На нем был не шикарный, но дорогой костюм. Машина — подержанная иномарка, но не просто иномарка, а «фиат» девяностого года. Очки в тонкой позолоченной оправе, «Вэйль» на запястье.

Запиликал сотовый. Он, снизив скорость и придерживая руль правой рукой, левой достал из кармана пиджака телефон.

— Да. Да. Домой. Слушай, давай я тебе потом перезвоню? О'кей.

В тот момент, когда его рука опускала телефон обратно во внутренний карман пиджака, Лиза ребром ладони ударила его по шее. Одновременно она твердо взялась за руль. Цыплячья головка беззвучно свесилась набок.

Лиза остановила машину, обыскала карманы водителя, вытащила бумажник, купюры в рублях и долларах сунула в задний карман юбчонки. Несколько секунд она смотрела на худую шею в редкой синей щетине, потом взяла сотовый и вышла из машины. Телефон она швырнула в темноту.

— Ставки сделаны, ставок больше нет!

Колесо рулетки крутится, легкий ветерок от него не освежает горячий спертый воздух с тяжелым запахом вина, дорогого табака и французских духов. Белый шарик, закручи— ' ваясь как облако электрона вокруг ядра атома, бежит вокруг оси рулетки.

— Шестнадцать, красное!

Фишки с игрушечным цокотом ползут за лопаткой по зеленому сукну, оправленному в человеческие руки: мужские в белых манжетах и женские в бриллиантовых браслетах.

— Делайте ваши ставки, господа!

Лиза осмотрелась взглядом человека, который надеялся вернуться в хорошо знакомое, привычное место, но оказалось, что за время отсутствия это место изменилось до неузнаваемости. Она постояла секунду, зажмурившись, улыбаясь, словно произошедшие изменения обрадовали, а вовсе не расстроили ее, и спустилась по широким низким ступенькам.

На Лизе было черное вечернее платье с высокими разрезами по бокам, закрытой грудью, открытой спиной и без рукавов. В руках она держала миниатюрную черную сумочку. Ее ножки в черных бархатных туфельках уверенно ступали по мягкому зеленому покрытию пола, между рядами игровых автоматов, карточных столиков, столов для игры в кости, рулеток. Единственным ее украшением были золотистые волосы, распущенные по плечам, но люди вокруг, слишком увлеченные, чтобы оценить совершенную красоту этой простоты, не обращали на Лизу внимания.

Она обменяла деньги на фишки и подошла к рулетке. Колесо крутилось, цифры, цвета слились в одну сплошную линию. Лиза присмотрелась к кругу.

— Скажите, а почему на колесе только тридцать семь чисел? — спросила Лиза у молодого крупье в черной бабочке, белоснежной сорочке, с рыжим ежиком на угловатом черепе. — Где двойное зеро?

Крупье удивленно посмотрел на нее:

— Это стандарт. Так принято в Европе. Если вы играли в Америке, возможно…

— Ладно, не важно. — Лиза махнула рукой и продолжила наблюдать за колесом.

Пропустив несколько ставок, она наконец решилась:

— Шесть, на черное.

Крупье принял ставку, колесо закрутилось.

— Ставки сделаны, ставок больше нет! — провозгласил он. Шарик застрекотал, теряя центробежную скорость, застрял в какой-то ячейке — пока не было видно в какой, — колесо медленно останавливалось. Увидев место шарика, Лиза удовлетворенно кивнула:

— Десять, черное!

Она равнодушно проводила взглядом пару своих фишек. Следующую ставку она делать не торопилась.

— Присаживайтесь, барышня.

Мужчина в костюме от Версаче встал из-за стола и предложил ей свое место. Судя по пустым рукам, ему сегодня не везло. Но если смотреть не на его руки, а на лицо, то складывалось как раз обратное впечатление: он мило, по-детски улыбался, и эта улыбка не выражала ни разочарования, ни нервной усталости, а только легкую веселость. С такой веселостью проигрываются вчистую или очень богатые, или очень бедные.

— Вы, я вижу, новичок. Не против, если я постою рядом? Глядишь, заряжусь от вас удачей.

— Пожалуйста. — Лиза кивнула и села на предложенное место.

Она осмотрелась. Люстра висела низко над столом, освещая зеленое сукно и черно-красные клетки табло. Лица игроков, сидевших за столом, были затенены низкой шапкоц люстры, желтый световой столб которой упирался строго перпендикулярно столу. Силуэты стоявших вокруг стола сливались в темную движущуюся массу с мерцающими вкраплениями бриллиантов, золота и глаз.

За столом играли пятеро. Молодой парень: курчавый блон-динчик на вид лет двадцати, с томной меланхолией теребивший в руках фишки. Сухонькая пожилая женщина, производившая впечатление бодрой американской старушенции, но не американка, судя по тусклым искоркам беспричинной усталости в глазах. Коренастый мужчина сидел за столом, упершись в него обеими руками и низко склонив над стопкой фишек квадратную физиономию в колючей щетине. Он выбрал рулетку за видимую простоту, но скажи ему кто-нибудь об этом — волосатые кулачищи щедро раздавали авансы. Высокая красивая женщина, жгучая брюнетка а'ля Клеопатра, с большим ртом и нескрываемым лихорадочным блеском в глазах. Лицо женщины было испещрено серыми оспинками, которые не замазывались тональным кремом, но это ее, похоже, ничуть не смущало. Наоборот: она держалась королевой, а мужчина лет сорока, грустный красавец с короткой простой стрижкой, тянул разве что на роль фаворита, но никак не короля. Руки этой женщины, с длинными нервными пальцами, без маникюра, выражали все эмоции, которых недоставало на лице. Пальцы впивались в фишки, словно хотели расплющить их, иногда конвульсивно дергались, неслышно щелкая узловатыми фалангами. Этой необычайной нервозности не замечал никто, начиная от самой брюнетки и заканчивая ее кавалером. Еще оставался японец, сидевший рядом с Лизой. Он что-то записывал на бумажку, стреляя узкоглазым взглядом поверх золоченой оправы очков то в других игроков, то в крупье, то куда-то за пределы стола.

Лизин весельчак склонился над ее ухом:

— Я бы советовал для начала что-нибудь попроще. Поставьте просто на чет или нечет или накройте цвет. Еще можете накрыть первую половину всех цифр или вторую.

— Спасибо, — отозвалась Лиза, — я умею играть.

— С двойным зеро? — усмехнулся весельчак. — Ну-ну, не буду мешать.

— Делайте ваши ставки, господа!

Крупье раскрутил колесо. Лиза пробежалась глазами по полю, выбрала из кучки перед собой четыре фишки и положила в середину черной клетки с цифрой двадцать.

Бесшумность вращения резко нарушил хруст пущенного шарика. Игроки за столом замерли, не отрывая взглядов от колеса.

— Ставки сделаны, ставок больше нет!

Шарик остановился где-то между ударами сердца.

— Тридцать два, красное!

Воздух над столом всколыхнулся от дружного, но хорошо скрываемого выдоха. Лопатка, в самом деле похожая на грабли, засновала по сукну, забирая фишки одних и раздавая другим.

— Зря вы все время плейн играете. Не везет… — беззлобно посочувствовал Лизе весельчак. — Видать, вы и впрямь не новичок. Рулетка, она, знаете ли, новичков безошибочно чувствует. Как опытный соблазнитель девственницу.

Лиза улыбнулась:

— Да, я и впрямь не девственница.

— Нисколько в этом не сомневался. В вас настоящая женщина чувствуется за версту.

— Так прям уж и за версту?

Лиза менялась на глазах. Рулетка производила на нее поистине магическое действие. Такого задорного, честного блеска, такого горячего румянца на ее лице не было очень давно.

— Делайте ваши ставки, господа!

Лиза смотрела на колесо. Она подождала, пока крупье пустит шарик, пока он отсчитает положенное время, пока он вдохнет, чтобы громко объявить об окончании ставок… И в ту секунду, когда он, холеный, бесстрастный, как робот, без запаха и капель пота на лице, равнодушно, но громко произнесет ритуальную фразу, Лиза, продолжая смотреть на колесо, быстрым движением двинула стопку фишек в центр клетки.

— Ставки сделаны, ставок больше нет!

Щелк! Затихающее колесо. Вздох, не дожидающийся полной остановки.

— Браво! — восхищенно произнес весельчак. — Видать, я поторопился с выводами. Тридцать пять к одному, с третьего раза!

— Сплюньте, — радостно посоветовала Лиза, принимая выигрыш. Весельчак шутливо выполнил просьбу и постучал по столу.

Игроки каждый одарили ее завистливо-пренебрежительным взглядом. Такое с каждым случается, С одними чаще, с другими реже. Это еще ничего не значит, девочка.

Снова завертелось колесо, Лиза не торопилась сделать ставку. Она опять ждала того момента, когда крупье соберется объявить окончание ставок, и в этот последний момент она быстрым движением ставила фишки на число.

— Двадцать один, красное!

Пять пар глаз, приходя в себя после очередного круга, с удивлением следили, как грабли крупье увеличивают почти вдвое стопку фишек перед Лизой.

— Ай да красавица! — затрепетал весельчак над ухом. — Ай да блондинка! Вам сегодня решительно везет! Давненько не видел, чтобы один человек выигрывал подряд два плейна.

Завертелось колесо. Лиза следила за его бегом, словно стараясь различить в слившейся полоске под золотым ободком нужную цифру. Но что-то вдруг стало мешать ей: чей-то взгляд. Этот взгляд не давал сосредоточиться, он словно длинными костлявыми пальцами сжимал ее голову, отводил от колеса, отворачивал в сторону…

Лиза отняла взгляд и встретилась с глазами Клеопатры. Их взгляды пересеклись. Большие глаза черноволосой женщины, с красными, кровяными белками, с угольно-черными хрусталиками, то ли своего естественного цвета, то ли от предельно расширенных зрачков. Эти глаза слезились, плавая в кристальных озерах за веками, они, казалось, выльются из глазниц вместе со скопившимися слезами. В них, как в зеркале, Лиза увидела вдруг свое отражение. Голова ее закружилась, столб света на зеленом сукне, табло, игроки — все закрутилось вдруг рулеточным колесом. Она вцепилась пальцами в крышку стола, закрыла глаза, рывком двинула куда-то фишки… Как тесен мир, как тесна вечность.

Клеопатра сидела напротив Лизы за маленьким круглым столиком. Ее лицо плохо освещалось светом небольшой зеленой лампы, стоявшей на столе. Там же стоял стакан, отражая неяркий зеленый свет. Этот стакан обнимали длинные узловатые пальцы Клеопатры, так ласково, так нежно, что он едва не плавился от этих объятий. Лиза равнодушно смотрела на красивую обнаженную девушку, совершавшую томные движения вокруг шеста на жарком, подсвеченном снизу подиуме. Капли пота вперемешку с тональным кремом собирались в ложбинке между ее ключиц, вздрагивали от резкого движения, перекатывались через косточку и стремительно сбегали сверкающим мутным брильянтом в ложбинку между мягких грудей.

— Ты — одна из нас, — сказала Клеопатра.

— Из кого «из нас» ? — равнодушно спросила Лиза, отвлекаясь от жаркой красавицы на сцене.

— Из тех, кто отмечен печатью зверя.

Клеопатра вытянула ногу под столом, слегка приспустила чулок и так, чтобы видела одна Лиза, обнажила часть бедра. Под чулком розовел еще не зарубцевавшийся шрам. Даже не шрам, а ямка, след от выдранной клыками плоти. Чулок вернулся на место.

— У тебя тоже имеется такая печать, не так ли?

Лиза встретилась с ее красными слезящимися глазами, перевела взгляд на пальцы, нервные, подрагивающие. Сквозь эти пальцы выходила дрожь, как выходит электричество через заземленный провод. Но напряжение, похоже, было слишком велико: женщина иногда вдруг вздрагивала всем телом, передергивала обнаженными плечами так, будто было очень холодно. И в следующую секунду снова брала себя в руки. В эти узловатые судорожные пальцы.

— Нет. У меня нет такой печати. Я не одна из вас. Вы просто больной человек, которому уже не поможешь.

Клеопатра оскалилась, глядя с внезапной ненавистью в лицо Лизы:

— Ты не знаешь. Пару глотков горячей человеческой крови, и я снова приду в форму.

— Нет, — покачала головой Лиза. — Я слишком хорошо знаю таких, как вы. Вам уже ничего не поможет. Раньше, чем я досчитаю до десяти, вы упадете с этого стула. И больше никогда не подниметесь.

— Ты, лживая девчонка!.. — зашипела Клеопатра, перегибаясь через стол и приближая свое лицо к лицу Лизы. — Я бессмертна!

— Раз, — спокойно сказала Лиза.

Клеопатра отпрянула назад, словно ее хлестнули по лицу.

—Два.

Она испуганным взглядом смотрела на Лизу, не смея больше сказать ни слова.

—Три.

Она перестала сдерживаться. Или больше была не в силах. Судороги прорвались наружу, и теперь мелкими толчками сотрясалось все ее тело.

— Четыре.

Пальцы рук, лежащих на столе, неровными, обрезанными ногтями впились в ладони. Она, подергивала плечами, головой, словно хотела встать и уйти, но не могла.

— Пять.

Она тоненько заскулила, но прикусила губу, и дрожь вдруг прекратилась, сдерживаемая чудовищным усилием. Из прокушенной губы вытекла капелька темной крови.

— Шесть.

Дрожь снова прорвалась. Она была уже не мелкой, а крупной, словно от ударов током.

— Семь.

Красные, такие красные, что вот-вот лопнут от прилившей крови, глаза, расширенные, наполненные ужасом, смотрели уже не на Лизу.

— Восемь.

Руки вцепились в край стола, помогая телу удержаться на месте.

— Девять.

— Нет! Не надо! Замолчи! — почти неслышно зашептала женщина, пытаясь отыскать кровавым взглядом ту, что отсчитывала ее последние секунды. Она уже не видела Лизы, сидевшей напротив. Она только слышала ее голос.

— Это ничего не изменит, — ответила Лиза и замолчала. Жизнь, которой не давали вытечь из тела тоненькой струйкой, но которая не могла больше оставаться в этом теле, взорвала его, вырываясь сразу, как из лопнувшего воздушного шара. Клеопатра дернулась всем телом, поджала длинные ноги в черных чулках, утягивая за собой зеленую скатерть, повалилась на пол. Из-за соседних столиков вскочили люди, метрдотель и официанты подбежали к ней.

Лиза наклонилась над ее телом, прижала между большим и указательным пальцем ее шею к полу, как прижимают деревянной вилкой головы ядовитых змей змееловы. Ее тело взорвалось последний раз и обмякло.

— Что с ней?! — испуганно произнес метрдотель.

— Вы знаете, что такое смерть? — спросила Лиза, выпрямляясь над ее телом.

—Д-да…

— Я тоже знаю, что такое смерть. Мы оба с вами, живые, знаем, что такое смерть. Вы не находите это странным ?

— Двадцать девять, черное!

— Ну… — протянул весельчак и иронически заметил: — А я уж надеялся, что вы и в третий раз попадете,

Лиза открыла глаза. Клеопатра отвернулась от нее. Лиза взяла себя в руки и встряхнулась.

— А вот и попаду.

— Спорим! — воскликнул весельчак.

— Спорим. На тысячу.

— Ото! Так сразу и на тысячу…

— Подумайте сами: взять три плейна из шести, что может быть невероятнее?

— Идет, — кивнул весельчак.

— Делайте ваши ставки, господа!

Лиза снова ждала. И поставила в самый последний момент.

Весельчак долго молчал, наблюдая, в какой ячейке, медленно останавливаясь, кружится шарик. Затем он перевел взгляд на Лизу. В его взгляде были и опасение, и подозрение, и восхищение. Не было только прежней веселости.

— Хорошо, тысяча за мной. Но на вашем месте я бы поостерегся.

— Чего? — невинно спросила Лиза.

— Так демонстративно выигрывать.

— Мне боятся нечего.

— Дай-то бог, дай-то бог, милая моя.

К рыжему крупье подошла девушка-блондинка в строгой черной юбке, белой блузке, повязанной галстуком-шнурком. Она тронула его за руку и молча отстранила. Рыжий кивнул и уступил ей место у рулетки.

Андрей Смирягин сидел в кресле директора и читал «СПИД-Инфо». Статейка была действительно забавной: журналистка брала интервью у начальника службы безопасности «одного из крупных столичных казино», и тот щедро заливал ей про меченные изотопами карты, электромагнитные уловители рулеточных колес и кости со смещенным центром тяжести. Смирягин посмеивался, пил джин с тоником и иногда поглядывал на большой экран телевизора, где внутренняя видеосистема передавала выступление Кати. Катя была стрип-тизершей и любовницей Смирягина. В дверь постучали.

— Ну, заходите! Кто там?! — недовольно крикнул Смирягин. Вошел Валера, один из тех, кто работал сегодня в зале. Всех своих гвардейцев Смирягин знал по именам, хотя было их больше трех десятков.

Валера легонько поклонился: видимо, по привычке для этого кабинета. Смирягин сложил газету и недовольно осведомился:

— В чем дело?

— За первой рулеткой четыре плейна подряд.

— Подряд? — недоверчиво переспросил Смирягин.

— Почти. С перерывом в один. — Валера вздрогнул, указательным пальцем прижал наушник и добавил: — Пять плейнов.

Смирягин вздохнул и встал из кресла:

— Ну пойдем посмотрим. Не иначе радиоуправляемый шарик на силовых полях.

— Чего? — непонимающе спросил Валера.

— Да так. Ерунда всякая, — махнул рукой Смирягин и вышел из кабинета. Валера, задержав на секунду взгляд на экране, последовал за ним.

В комнате, в которую они вошли, было много экранов. Очень много — они составляли целую стену. Но их все равно не хватало: за каждым столом наблюдало по две-три камеры. Плюс общее наблюдение. Плюс внешние камеры. Поэтому на некоторых мониторах изображение крутилось поочередно, а на некоторых давалось в сплит-скрин. Как бы там ни было, первый рулеточный стол сейчас был выведен на четыре крупных экрана, показывавших его со всех сторон.

Четверо всадников из службы охраны тихонько переговаривались между собой и смолкли, как только вошел Сми-рягин. Они с надеждой посмотрели на него.

— Крупье меняли? — спросил он.

— Да, — отозвался один из всадников.

— Так еще раз смените! — раздраженно сказал Смирягин и наморщил лоб.

Всадник склонился к тоненькому стебельку микрофона:

— Смените крупье за первой рулеткой.

— Кто играет? — спросил Смирягин.

— Блондинка в черном.

Смирягин отыскал взглядом Лизу. Она сидела, выпрямив спину и изящно держа руки над столом.

— Хороша… — пробормотал Смирягин и добавил громко: — Увеличьте-ка ее.

В зале под потолком камера повернулась, неслышно жужжа моторчиком, объектив наехал, давая Лизу крупным планом. Румянец на ее щеках был заметен даже на черно-белом мониторе.

— Звук включите.

Невидимые колонки наполнили комнату звуками игрового зала.

— Делайте ваши ставки, господа! — раздался голос девушки-крупье. Но это была уже не блондинка, а круглолицая полноватая шатенка. Смирягин внимательно следил, как она раскрутила колесо, как запустила шарик.

— Почему она не став…

В это время Лиза двинула фишки на табло. В ту же секунду девушка огласила:

— Ставки сделаны, ставок больше нет!

Смирягин дождался, пока колесо остановится.

— Шесть плейнов, — произнес всадник. Смирягин промолчал. Он ждал повторения.

Семь плейнов никто озвучить не решился.

— Сколько она выиграла?

— Четыре тысячи, — сообщил всадник.

— Карту дайте, — потребовал Смирягин, не отрываясь от монитора. Всадник подал ему распечатку принтера. Смирягин пробежал глазами колонки цифр и вопросительно взглянул на него.

— Никаких отклонений. Рулетку проверяли. Крупье незаметно заменил шарик. Все то же.

— Она что, каждый раз ставит сразу перед объявлением?

Всадник кивнул.

— Системщица?

Всадник едва сдержал усмешку:

— Скажите мне такую систему. Я запишу.

— Но-но, — прикрикнул Смирягин, впрочем, не слишком грозно. Он проследил, как Лиза взяла еще один выигрыш.

— Проверьте по картотеке, — приказал он. Но он делал это, понимая, что таких игроков он знал бы. Значит, это новенькая. Либо приезжая, либо человек с улицы, который просто сидит вместо рук. Прерывать игру он не имел права, убрать из-за стола Лизу тоже, Нужно было доказать, что она — мошенница. А Лиза играла демонстративно, хотя могла ставить один к одному, два к одному или выигрывать хотя бы через раз. Она словно говорила: поймайте меня, если сможете. И грош цена была Смирягину, если он даст ей выиграть столько, сколько она хочет.

— Пустите человека с глушилкой, пусть постоит рядом.

Всадник кивнул и наклонился к микрофону.

— На ней даже колец нету, — позволил себе заметить Валера.

— Откуда ты знаешь, где кольца бывают, — раздраженно отмахнулся Смирягин. Он и сам видел, что никаких украшений, где можно было бы спрятать электронику, на Лизе не было. Да и какая электроника, если крупье сменили дважды, если шарик падает так же непредсказуемо, как обычно. Но видимо, непредсказуемо это было для всех, кроме красивой блондинки в черном платье.

На мониторе Смирягин видел, как с четырех концов зала к столу устремились охранники. Четырех было явно много, но всадник, не уверенный в успехе этого предприятия и предвидя упреки, решил перестраховаться. На охранниках были спрятаны глушители радиоэлектроники, действовавшие в пределах полутора метров, но очень сильно. Владельцам пейджеров и сотовых телефонов придется пострадать. Впрочем, они этого не должны заметить.

— Чертовщина какая-то! — воскликнул Смирягин, видя, что это не возымело никакого действия.

— Кажется, будто она знает, куда упадет шарик, — сказал один всадник.

— Да нет, вы смотрите: она всегда ставит, когда шарик уже пущен, причем выжимает максимум, пока крупье не объявит окончание ставок. Она просто считает скорость вращения.

— Да ты совсем придурок! — не выдержав, резко произнес Смирягин. — «Просто считает», — передразнил он, — Какую скорость вращения! С точностью до ячейки? Это что, по-твоему, суперкомпьютер со сканером?

— Такие вычисления суперкомпьютер не потянет, — уверенно заявил третий всадник, лопоухий и очкастый. — Я физмат окончил, я вам точно говорю. Это невозможно. Про рулетку можно много всякого разного сказать, но то, что шарик выпадет случайно, — это абсолютно точно.

— Да ведь и он выпадает случайно, — сказал первый. Просто она эту случайность предсказывает.

— Эй, эй! Вы посмотрите, что делается! — закричал второй. Смирягин резко повернулся к монитору. Японец, си— девший рядом с Лизой, как бегун на старте, держал руку над столом, ловя момент, когда поставит Лиза, и клал свои фишки на ту же клетку, что и она. На другом мониторе было видно потерянное лицо девушки-крупье, которая на автоматизме объявляла круги и раскручивала колесо. Развитие событий было нетрудно предсказать.

— Я спускаюсь, — коротко бросил Смирягин и вышел из комнаты. Валера, как привязанный, последовал за ним.

— Блин! — сказал всадник с физмата. — И поссать не выйдешь! Я сбегаю на минутку…

Двое других кивнули, и лопоухий физик выбежал в коридор. Он, озираясь по сторонам, направился быстрым шагом в противоположный от лестницы конец коридора. Толкнув дверь с золоченой буквой «М», он проскользнул внутрь, прислушался и юркнул в кабинку. Там, присев на унитаз, он достал сотовый и набрал номер. На том конце никто не подходил. Он несколько раз жал на кнопку повтора, потом набрал другой номер.

— Алина? Привет, Алина. А Борис Васильевич где? Не знаю, его телефон не отвечает… Ладно, короче, тут такое! Кажется, я вашу блондинку поймал. Ну да, зуб даю! Она нашу казину натягивает по самые не могу. Смирягин в ауте, Все как предостерегал Борис Васильевич… Да. Приезжайте. Только быстрее: ей-богу, если она будет продолжать в том же духе, Смирягин ее за шкирку выкинет. Только я — молчок, понятно? Ага… Слушай, Алин, скажи, как она это делает?!

Смирягин подошел к рулеточному столу. Такого столпотворения вокруг рулетки он не видел давно. Да что там, никогда он такого не видел. Наблюдать за игрой в рулетку так же интересно, как смотреть на маклера, играющего на бирже. Человек нервничает, потеет, глотает валидол, а перед ним на экране компьютера бегут цифры, не говорящие постороннему абсолютно ничего. Так и на рулетке. Ну, не совсем так, конечно, но эта игра из тех, за которыми интересно следить только играющим и их спутникам. Тут же складывалось такое ощущение, будто там, в середине этой толпы, происходило сражение бойцовых рыбок или тараканьи бега.

Он протиснулся сквозь разодетую и надушенную толпу и встал рядом с блондинкой. Та, словно почувствовав его взгляд, подняла голову, встретилась с ним глазами и улыбнулась ему. Скрипнув зубами, Смирягин улыбнулся в ответ: он понял, что она поняла, кто он такой и для чего сюда пришел. При этом она сохранила полное спокойствие и невозмутимость. Значит, уверена в себе абсолютно. Значит, хрен подкопаешься. Значит, придется дать ей выиграть и унести выигрыш с собой. Эх! Почему у него не такое солидное заведение! Сейчас бы взяли ее под белы ручки, отвели в сортир и объяснили, сколько она имеет право выиграть.

Круглолицую шатенку сменил низенький лысоватый мужчина с носом-картошкой. Его короткие волосатые пальцы постоянно находились в движении, он крутил между ними шарик так, словно шарик был железным, а пальцы — намагниченными. Смирягин знал этого мужичка: он был из старых, еще подпольных мастеров и носил кличку Коперфильд.

— Делайте ваши ставки, господа! — бодро попросил он, запуская рулетку. Но господа не торопились: они ждали, когда ставку сделает Лиза. Ставку сделала только брюнетка: она и до этого не проигрывала, делая крупные ставки с большой вероятностью попадания, и выигрывала в основном один к одному.

Четыре руки замерли над столом. Лиза ждала. Но крупье вдруг быстро, скороговоркой произнес:

— Ставкисделаныставокбольшенет!

Игроки в недоумении взглянули на крупье. Тот укоризненно покачал головой: мол, что же вы медлите, господа?

«Ай да Коперфильд, ай да молодец!» — восхитился Смирягин. Как же он сам не догадался — надо просто сбить ей игру.

Разочарованные, игроки поставили в следующий круг, как обычно, не дожидаясьЛизу. Японец, видимо системщик, тихо ругался под нос по-своему, раздраженно водя карандашиком по бумаге. Все поняли, что за барышню всерьез взяось казино. А с системой, как известно, бороться бесполезно. И временами даже опасно.

Но барышню, кажется, это не больно смутило. Она теперь не ждала до последнего, а ставила через несколько секунд после того, как крупье пустит шарик. Правда, теперь она накрывала не одну цифру, а четыре. Выигрыш был ниже, восемь к одному, но если ставить больше, мож было выигрывать столько же. И она продолжала снимать ставку за ставкой.

Смирягин снова занервничал. Как вдруг случилось то чего не ожидал никто: она проиграла. Все удивленно смотрели, как крупье распределяет выигрыш, обойдя Лизу. Смирягин тоже сперва не понял. Но потом до него дошло: секретное оружие Коперфильда.

Обычно шарик падает в ячейку от того, что теряет угловую скорость и центробежную силу. Теоретически эта потеря предсказуема. Колесо рулетки теряет скорость вращет с постоянной степенью. Шарик, вращаясь под ободом рулетки, тоже. Если этот процесс происходит механически и него не вмешиваться. Если, например, резко притормозить колесо, понятно, что шарик упадет совершенно непредсказуемо. Или если вмешаться в скорость вращения шарик Первое сделать сложно, так как рулетку могут потребовать проверить. Второе — проще. Особенно если крупье пользуется этим с ведома казино. Фактически игроки ничего не теряют от того, что шарик с сюрпризом: ячейка все равно выпадает случайно,

Такой шарик, конечно, был придуман не в расчете на то что происходило сейчас. Коперфильд просто умело его использовал.

Все. Теперь эта девочка не выкрутится. Шансы уравнены. Против лома никакие суперспособности не помогу Смирягин уже собрался уходить, как вдруг почувствовал на своей руке нежные женские пальцы. Он вздрогнул и увидел, что его держит эта девушка. Смирягин наклонился над ней, и она, продолжая смотреть в сторону стола, тихо сказала:

— Поразительно! Как вам это удается?

— Вы о чем? — так же тихо спросил Смирягин.

— Ведь это невозможно — менять скорость вращения шарика после того, как его запустили.

— Девушка, вы такая умная, а не понимаете таких простых вещей. Мы живем в век высоких технологий. Я-то думал, вы со всякими штуками знакомы.

— Я давно не была в казино.

— Как давно? — усмехнулся Смирягин. — Сто лет?

— Не обольщайтесь. До утра еще есть время. Ведь сейчас только два часа сорок восемь минут.

Смирягин не понял, откуда она так точно узнала время: в казино не было часов или чего-то, что напоминало бы о времени. Шторы на окнах даже не позволяли определить, день сейчас или ночь. Персонал казино тоже не носил часов. Время она ни у кого не спрашивала. Значит, она определила его сама, так, что ли? И сказала ему специально, чтобы он понял: рано радоваться.

Смирягин выбрался из поредевшей толпы вокруг стола и вошел в дверь с надписью «Только для персонала». За дверью он не выдержал, сорвался и побежал. Он влетел в кабинет директора и посмотрел на электронные часы, светившиеся на стене. Два часа сорок девять минут.

Какого черта звонит будильник? Нет, это не будильник, это телефон. Но все равно, какого черта?

— Алло…

— Денис? Это Алина. Твою подругу нашли.

Сон слетел мгновенно.

—Где?!

— Играет. В казино***. Если ты поторопишься, мы успеем к раздаче.

— Господи… Сколько времени?

— Два часа.

— Е-мое! Это сейчас надо вставать, одеваться…

— Да шевели ты задницей! — прервала меня Алина. — И не просто одеваться! У тебя вечерний костюм есть?

— Ну, типа…

— Давай, брейся, одевайся. Через пятнадцать минут я буду у тебя.

Она положила трубку. Я, кряхтя, отбросил одеяло и поперся в ванную.

Я завязывал галстук, когда услышал рев мотора на улице. Шторы на окне подсветились снизу желтым светом фар. Ничего себе! Это что же, я в костюме и на мотоцикле поеду? Но выбора, видимо, не было.

Я спустился вниз. Алина, опершись на мотоцикл, звонила по сотовому. Лицо ее выражало раздражение и недовольство, Взглянув на ее костюмчик, я понял, что мне пора обновить гардероб. На ней была обтягивающая бархатная маечка, коротенькая юбка и облегающие брюки. Все черное. Брюки под юбкой смотрелись странновато, но очень стильно. Я почувствовал себя неловко в своем старомодном костюме.

— Надо спешить, — сказала она. — Они не дадут ей выиграть много, но она будет стараться. Она специально выбрала большое казино, где ее не смогут прижать. — Алина протянула мне телефон. — Держи, звони Яворскому. Где можно быть в два часа ночи, черт побери?!

— Что вообще происходит? — осторожно спросил я.

— Понятия не имею! — резко ответила Алина. — Твоя Разина сидит в казино, выигрывает там зверские бабки, мне звонят, говорят, что Яворский дал на нее наводку. Откуда он, спрашивается, об этом узнал? Каким образом она выигрывает? Зачем она это делает?

— Возможно, чтобы получить немного денег, — предположил я. Губы Алины скривились в презрительной улыбке. Я подумал, что с таким темпераментом ей надо было родиться брюнеткой.

— Очень остроумно. Да она может все деньги из этого казино вытянуть, если пожелает. Зачем? Понимаешь? Зачем ей это понадобилось? Это деньги не на карманные расходы. Я надеялась, что ты меня просветишь, но, похоже, напрасно. Садись, поехали. Там должна быть Фаина. Если дозвонимся Яворскому, хорошо. Не дозвонимся — будем брать сами.

— Боюсь, это будет сложновато.

— Не учи ученого, — отрезала Алина и перебросила ногу через сиденье. — Сядешь сзади. Второго шлема нету, так что держись крепче.

Я нерешительно обнял ее за талию. У нее бьм полноватый, но очень крепкий живот.

— Я сказала, крепче держись!

Я прижался к ее спине, обнял ее и почувствовал, что возбуждаюсь. Похоже, Алина тоже это почувствовала и презрительно фыркнула. Я покраснел, но она этого не заметила. Мотоцикл рванул с места и понесся, прокладывая фарой путь в темноте между домами по узеньким пустым дорожкам. Когда мы выехали на шоссе и Алина прибавила скорости, рев мотора смешался со свистом ветра у меня в ушах. Ветер бил в глаза, и я, наклонившись за ее спиной, щурился и с трудом пытался добраться до телефона, звонившего у меня в кармане.

— Алло! — вдруг раздался голос Яворского. На секунду мне показалось, что нас на мотоцикле трое.

— Дай сюда! — Алина подняла забрало шлема и протянула через плечо руку. Я с трудом оторвал одну свою от ее талии, другой вцепившись еще крепче, достал из кармана телефон.

— Алло! Борис Васильевич! — Алина почти кричала, перекрывая рев мотора. — Мы засекли ее. В казино***. Санек позвонил. Да, она сейчас там. Скажите, откуда вы… Да, понимаю, сейчас не время. Хорошо. Ждем.

Она сложила телефон.

— Он сказал ждать его. Если опоздает, начинать самим. Но главное — не спугнуть.

Расслабиться Смирягину так и не удалось. Блондинка в черном накрывала большими суммами по полстола и упрямо увеличивала свой банк, несмотря на все ухищрения Коперфильда. Дело шло не так бойко, как раньше, но к утру она могла выиграть около двадцати тысяч, а то и больше. Смирягин понимал, что она не жульничает, и уже смирился с мыслью, что придется выплатить выигрыш. Как вдруг на столе, в кабинете директора, где он сейчас сидел, зазвонил телефон. Смирягин поднял трубку и раздраженно произнес:

— Алло!

Эта раздраженность стала его постоянным свойством, присущим каждому человеку, который считает, что находится не на своем месте. А какое место было для него своим, Смирягин знал. Вот это самое место и было. Того, что он де-факто управляет казино, ему было мало. Он хотел этого статуса де-юре.

— Здравствуйте. Кто у телефона?

— Смирягин. Что вам нужно?

— С вами говорят из следственного управления ФСБ. Представьтесь, пожалуйста.

Смирягин почувствовал холодок, выпрямился в кресле и уже совсем другим голосом сказал:

— Смирягин Андрей Александрович, начальник службы безопасности казино. Чем могу быть полезен?

— У вас в казино сейчас играет девушка, блондинка, глаза серые, рост около ста семидесяти, очень красивая? Вы Должны были ее заметить.

— Да. — Смирягин сглотнул. — Мы ее заметили.

— Ни в коем случае не отпускайте ее. Позвольте ей выиграть столько, сколько она захочет. Продержите ее за столом как можно дольше. Наши люди сейчас приедут.

— Скажите… — нервно произнес Смирягин, — в чем дело? Кто она такая?

— Мошенница.

— Но… Она же поймет, что просто так большой выигрыш не получишь… На что она рассчитывает?

— Она не поймет. Она не знает правил и условий выплаты выигрышей. У нее даже документов нет.

Смирягин икнул. Он вовсе перестал понимать, что происходит. Что же это за мошенница.

— Вы все поняли? — спросил голос.

— Да.

— Всего доброго, Андрей Александрович. Не спугните ее.

Положив трубку, Смирягин вытер пот со лба. Он быстро вышел из кабинета в комнату наблюдения.

— Живо снимите Коперфильда! Поставьте нормального человека, и чтоб без всяких фокусов!

— Что случилось? — спросил всадник, ставя на пульт кружку с кофе.

Смирягин подумал и ответил:

— Из ФСБ звонили. За ней сейчас приедут.

— И что же, вы дадите им деньги увезти?

— Это с какой это стати, дурья твоя башка?!

Всадник смолк и наклонился к микрофону. Смирягин подошел к нему и грубо отстранил:

— Дай сюда!.. Всем работающим в зале: не спускайте глаз с нашей красавицы. Головой отвечаете. Но если она хоть почешется в вашу сторону — всех уволю к чертям собачьим!

К казино мы подъехали часов около трех. В центре ночная жизнь бурлила. У казино было шумно: машины подъезжали и отъезжали, хлопали двери, говорили люди. Музыка звучала негромко, но из-за сверкающих неоном вывесок особенно огромного колеса рулетки над входом — казалось, будто шума гораздо больше, чем есть на самом деле.

Алина поручила свой мотоцикл удивленному парню в малиновой жилетке, и мы вошли внутрь. Пройдя ресторан и бар, мы очутились в игральном зале. Тут было вовсе не так ярко и громко.

У входа мы остановились и огляделись.

— Пойду отыщу нашу клиентку, — сказала Алина. — А ты не шастай без толку — не дай бог, она тебя заметит.

— Меня волнует один маленький вопрос… — как бы между прочим обмолвился я.

— Ну? — довольно грубо отозвалась Алина.

— Как вы собираетесь ее брать?

Она приподняла край своей черной юбочки. На бедре в чехольчике был прикреплен тонкий инсулиновый шприц. Я вспомнил инъектор Навигатора и излишне нервно спросил:

— Что это?

— Снотворное. Особая формула. Укладывает моментально слона или мышку с одинаковой эффективностью без до-зирования и вреда для организма.

Успокоенный, я кивнул и отошел к ближайшему столу, за которым играли в Блэк Джек.

Алина вернулась в сопровождении Фаины.

— Она выиграла почти десять тысяч и не намерена останавливаться, — сообщила Фаина. — Надо видеть, как она играет в рулетку! Денис, скажите, зачем ей столько денег? Дурацкий вопрос, конечно, но не в нашей ситуации…

— Возможно, она хочет купить квартиру, — предположил я.

— Зачем? — удивилась Фаина. — Разве у нее не было квартиры? Я так поняла, что вы расстались у нее дома…

— Да, — нехотя произнес я. — Но, понимаете, дело в том, что она не может вернуться на прежнюю квартиру. Мне кажется, ее пасут.

— Кто? — настороженно спросила Алина.

Я отвел взгляд… и оцепенел.

— Вот они!.. — изменившимся голосом прошептал я, стараясь скрыться за Фаиной.

У входа, оглядываясь, стояли трое в серых костюмах. Те самые, с которыми я столкнулся в подъезде дома Лизы.

— Вы не могли бы посторожить мои фишки? — спросила Лиза у весельчака. Тот, уже порядком утомленный, несколько раз ходил в бар, выпивал сам и приносил Лизе сок со льдом. Но оторваться от этого зрелища он был не в силах: ему хотелось узнать, чем все это кончится.

— Да, конечно. — Он присел за стол на место Лизы у большой кучи фишек.

— Спасибо, вы очень любезны. Я сейчас вернусь.

— Еще бы! — сказал весельчак, раскладывая фишки по номиналу. — Тут же тысяч на десять пластмассы!

Лиза отошла от стола с рулеткой, но направилась не в дамскую комнату. Она вошла в дверь с надписью «Только для персонала» и поднялась по лестнице. Неторопливо идя по коридору, она почувствовала за собой шаги и обернулась. У лестницы стояли двое охранников. Она посмотрела в другую сторону: та же картина. Тогда Лиза наклонилась и стала медленно расстегивать ремешки на туфлях.

Смирягин в сопровождении двоих охранников подошел к троице в серых костюмах.

— Могу я взглянуть на ваши удостоверения? — спросил он уверенным тоном хозяина, которому нечего бояться проверок со стороны государства.

— Конечно, — ответил самый старший, солидный подтянутый мужчина лет пятидесяти.

Смирягин внимательно осмотрел книжечку и удовлетворенно вернул ее.

— За каким столом она играет? — спросил старший.

— Она поднялась в служебную часть казино, — ответил Смирягин. — Но мои люди ее контролируют.

Старший переменился в лице. Ровным, но напряженным голосом, делая ударение на каждом слове, он произнес:

— Господин Смирягин, вам запретили самодеятельность.

Смирягину этот тон не понравился.

— Вот черт! — процедил он. — Посторонний человек проник в служебное помещение. Это моя работа, полковник. Объясните про вашу юрисдикцию кому-нибудь другому, не капайте на мозги.

— Речь идет о вашей безопасности.

Смирягин пренебрежительно усмехнулся:

— С девкой как-нибудь справимся.

Старший переглянулся со своими спутниками.

— Там четверо человек, — добавил Смирягин, поймав этот взгляд. — Сейчас ее доставят.

Трое направились к служебному входу. Старший бросил не оборачиваясь:

— Нет, господин Смирягин. Ваши люди уже мертвы.

Смирягин, как загипнотизированный, последовал за ними. Они поднялись на второй этаж, где находились комнаты крупье, кухня и номера. Затем прошли на третий. Свернув в коридор, агенты остановились. Смирягин, шагнув вперед, замер как вкопанный.

На полу лежали четверо мужчин в черных костюмах. Один из них, кряхтя и постанывая, медленно поднимался на локте, держась другой рукой за затылок. Трое других не шевелились. На белой стене тоненькими дорожками стекало красное жидкое пятно. Один из тех, что не шевелился, лежал оскалившись и закатив глаза. На его шее зияла багровая рваная рана. Дальше, на зеленой ковровой дорожке стояла пара изящных женских туфелек из черной замши.

— Ну, что стоите! — прикрикнул старший агент. — Вперед, за ней! У вас есть еще люди в здании? На этажах? —Смирягин, медленно приходя в себя, кивнул.

— Вы можете с ними связаться?

Валера, стоявший за спиной Смирягина, протянул ему маленькую портативную рацию. С трудом соображая, какук кнопку нужно нажать, Смирягин произнес в микрофон:

— Всем постам на этажах, приказываю задержать блондинку в черном платье… — Он сглотнул и добавил: — Босую Задержать любой ценой.

— Не стрелять! — резко сказал старший.

— Не стрелять… — повторил Смирягин. — Охране на улице — быть начеку. Всем свободным людям подняться на крышу.

— Вперед, — махнул рукой старший агент и быстрым шагом направился к лестнице в противоположном конце коридора. Дойдя до лестницы, он не выдержал и сорвался на бег. Двое других агентов и Смирягин со своими людьми тоже перешли на бег. Из коридоров на следующих этажах к ним присоединялись охранники.

Старший агент молчал, но бежал с завидной для его возраста скоростью. Он перепрыгивал через несколько ступенек, не держась за перила. Смирягин чувствовал, как в нем появляется охотничий азарт.

Они выбежали на крышу.

— Вон она! — крикнул кто-то из охраны. Агенты резко обернулись в ту сторону, старший достал пистолет.

То, что это пистолет, было понятно лишь интуитивно. Он выглядел как игрушечный: странной угловатой формы, сделанный словно из бежевой пластмассы.

Здание казино было длинным, и его крыша простиралась на несколько десятков метров. Кроме того, оно еще и было старым, как и многие здания в округе, поэтому крыша его была неровной, из нее выпирали потерявшие свои функции трубы, слуховые окна, чердачки.

Между этими выростами бежала девушка. Хорошо были заметны только ее золотистые волосы, отражавшие в темноте свет звезд и луны. Трое агентов бросились за ней, охранники побежали следом. Они грохотали по жестяной кровле каблуками туфель, перепрыгивали с одного выступа на другой, изо всех сил стараясь не споткнуться на замысловатом рельефе.

Девушка добежала до края крыши и, не останавливаясь, перепрыгнула на крышу следующего корпуса. Расстояние между домами было метра полтора, на высоте седьмого этажа, поэтому ее преследователи — все люди тренированные, не особо мешкая, последовали за ней. Следующая крыша была такой же неровной и почти такой же длинной. Один из охранников споткнулся и полетел в какую-то неглубокую щель. Никто не остановился.

Преследователи бежали быстро, но девушка, хоть и босая, была быстрее. Расстояние увеличивалось. Каждый надеялся только на то, что крыша когда-нибудь кончится. Но на что надеялась девушка?

Крыша кончилась. За ней была следующая. Расстояние — метров шесть. Прибавив скорости, девушка разбежалась и оторвалась от земли. Она летела странно, немного вытянувшись вперед, и приземлилась на четыре конечности, как зверь.

Смирягин, едва успев затормозить на краю, с ужасом взглянул вниз, на освещенный одиноким фонарем тупичок.

— Это невозможно! — изумленно произнес он, меряя глазами расстояние.

Агенты стояли на краю крыши. Девушки не было видно. Она, возможно, еще была на крыше соседнего здания, не такой длинной, как предыдущие. Но как бы она ни прыгала, бежать ей было некуда. Впрочем, теперь ничто не. мешало ей спуститься вниз через чердак, возвышавшийся маленьким домиком. Именно за этим чердаком она сейчас пряталась. Чтобы спуститься вниз, ей необходимо было проскочить в люк с этой стороны. Ей надо было сильно рискнуть. И она рискнула.

Старший агент вытянул руку со своим странным-оружием. Девушка уже открыла дверцу, уже проскользнула вниз, а агент все целился, держа теперь оружие обеими руками.

— Да стреляйте же, — не выдержав, воскликнул Смирягин, понимая, что это уже бесполезно. Тут он разглядел лицо агента: его глаза были закрыты.

Агент нажал на спуск.

Ничего не произошло. Только щелкнуло что-то внутри этого пистолета, как щелкунчики внутри обыкновенных игрушек. Агент открыл глаза и устало произнес:

— Вниз.

Лиза скатилась в загаженный голубями люк, пачкая свое платье пылью затвердевшего птичьего помета. Быстро сползая по железной лестнице на верхний этаж дома, она вдруг отпустила руки и, падая на кафельный пол, дико вскрикнула. С трудом поднимаясь, морщась, словно от жуткой боли, она разорвала ворот платья и ощупала руками грудь, справа под ключицей. В полутьме неосвещенного пролета было не видно, как расплывается на коже багровый потек.

Тихонько рыча, словно раненый зверь, она вскочила на ноги и побежала вниз по лестнице.

Выбежав во двор, она оглянулась, пытаясь сориентироваться. В проулке на стене дома мигнули фары дальнего автомобиля. Не мешкая, она бросилась через двор. Перебежав через дорогу, она вдруг остановилась и подняла голову.

Лиза стояла на паперти. Перед ней поднимались беленые стены церкви, в которых была большая деревянная с металлическими полосами двустворчатая дверь.

Был путь налево и был направо. Но, следуя одной ей, понятным мотивам, Лиза толкнула дверь и вошла внутрь.

В церкви было пусто. У алтаря перед иконами тлели лампады. Лиза медленно шла к алтарю. Она взошла на него, легла, свернулась калачиком и заснула.

Проснулась она от того, что в церкви кто-то был. Она лежала на алтаре, не открывая глаз и чувствуя, как к ней кто-то приближается — она уже знала кто. Вот он остановился в нерешительности и сделал то, чего она ожидала: не стал ее будить. И в этот раз она ждала, надеялась, что он с негодованием закричит, сбросит ее со святыни и с гневом выгонит из божьего храма. А он и в этот раз не стал ее будить, снова загнанную, как зверь, снова пришедшую сюда искать… защиты?

Лиза резко распахнула глаза, встала и встретилась взглядом с ним.

Священник был совсем не старым еще мужчиной, лет тридцати пяти, стройным и красивым. Всегда кажется странным и непонятным, почему такие стройные и красивые идут в священники. Впрочем, они-то это хорошо понимают. У него была русая, постриженная бородка и васильковые глаза, смотревшие на Лизу с ласковым сочувствием. Лиза не задавала язвительных вопросов — она знала, что он ответит. Она спросила другое:

— Что вы делаете здесь в такую рань?

Священник улыбнулся:

— Слуге божьему иногда надо побыть наедине со своим господином.

Лиза кивнула. Вдруг она заметила, что взгляд священника изменился: он стал испуганным и смотрел на грудь Лизы. Та частью почернела или, вернее, посинела до черноты, словно большая гематома.

— Ч-что с в-вами?!

— Это ничего страшного. Пройдет.

— Да что вы, девушка! Это ужасно! Вам нужна помощь!

— Не беспокойтесь! — настойчиво сказала Лиза. — Это скоро пройдет.

— Вы же умереть можете… — обреченно произнес священник.

Лиза скривилась в улыбке:

— Нет. Я бессмертна.

Священник вздрогнул, пристально посмотрел Лизе в глаза, но, видимо, разглядел в них иронию и успокоился. Лиза не была сумасшедшей. Но это черное пятно не давало ему покоя. Тогда Лиза надавила на него пальцем.

— Видите, мне совсем не больно. Там все в порядке, это просто большой синяк на коже.

— Хорошо. Я вам верю.

— Что? Во всем? Даже в том, что я бессмертна?

Священник смутился:

— Во всем, кроме этого. Вы не похожи на бессмертную. В вас слишком много жизни.

— А откуда вы знаете, как выглядят бессмертные?

— Все же… Сойдите, пожалуйста, с алтаря. Давайте отойдем и поговорим, если хотите.

Лиза смилостивилась и выполнила его просьбу.

— Так вы считаете, что я не похожа на бессмертную?

— Нет, — улыбнулся молодой священник. — Совсем не похожи. А если вы и на самом деле бессмертны, то возраст у вас совсем небольшой. Лет двадцать-двадцать пять.

— С чего вы взяли?

— Вы выглядите лет на двадцать — двадцать пять, — веско произнес священник, пока его губы боролись с иронической улыбкой. — И потом, я уверен, что печать веков оставляет след, который заметен. Если на глазах человека проходят годы, десятки лет, меняются поколения, эти глаза становятся другими. Нечеловеческими.

— Или лучше будет сказать, сверхчеловеческими, не так ли? Вот такой должен быть у меня взгляд.

Лиза Разина поймала взгляд священника, и тот вздрогнул. С его лица сползла улыбка, губы опустились, задрожали, он силился оторвать взгляд — и не мог; он с такой силой напряг шею, пытаясь отвернуть голову, что его уши зашевелились.

Лиза опустила глаза и кротко улыбнулась:

— Поздравляю вас, батюшка. Вы только что смотрели в глаза сверхчеловеку.

Священник не отвечал. Он усмирял дыхание. Лиза знала, о чем он сейчас думал. Раньше он верил только в существование Бога. Сейчас он думал о том, что есть и дьявол. И дьявол этот, как всегда, в женском обличье.

Глаза священника украдкой разглядывали Лизу, которая сделала вид, что изучает роспись на потолке. Она приняла самый наивный вид. Снова пытаясь непринужденно улыбнуться, священник сказал:

— И все-таки вы — обычная девушка, хоть и «белокурая бестия». Конечно, вы очень красивы и у вас завораживающий взгляд, но это не значит, что вы сверхчеловек.

— Почему вы мне не верите? — спросила Лиза тоном голубоглазой блондинки.

Священник, успокаиваясь окончательно, ответил:

— Ну, хотя бы потому, что «бестия» — это от слова «bestia» — зверь, чудовище. А вы не похожи на чудовище… — Он сменил тон на серьезный, заметив, как ему показалось, раздражение. — Поймите, чтобы поверить в существование сверхчеловека, мне пришлось бы расстаться с верой в Бога. А вера в сверхчеловека не даст мне надежды на спасение, как дает моя вера.

— На спасение от чего, глупый вы человек?! — Лиза сбила нужный тон, и в нем сверкнула молния ненависти. — От смерти вас ничто не спасет, а все остальное не имеет значения.

— Вы не понимаете, вы еще слишком молоды. Смертная жизнь — не главное. Главное, прожить ее достойно во имя другой, вечной жизни.

— Да что вы знаете о вечной жизни! — сорвалась Лиза. — Вы думаете, что это награда? Вы думаете, бессмертие — это блаженство?!

— Блаженство — вечное единение с Богом.

— Да нет, нет вашего Бога!!! — закричала Лиза и вскочила со скамьи. Она одной рукой схватила священника за воротник сутаны и подняла над собой, держа на вытянутой руке. —Я тысячи лет пыталась обнаружить хоть какой-то след Бога на этой планете, а находила только людей. Слабых, глупых и смертных. Величайшие цивилизации поклонялись смерти. Величайшие религии — вера в жизнь после смерти и жизнь ради смерти. Бессмертие — вот к чему вы стремитесь всю свою жизнь, и бессмертия вы ждете от Бога. Я — бессмертна! Значит, я бог?!!

Голос Лизы звенел под потолком, волнами отражался от стен, закручивался на алтаре и рассыпался в ликах святых. Тех, что обрели вечную жизнь и вечное блаженство.

Священник закрыл глаза и молился, едва шевеля губами. Лиза по-прежнему держала его над собой, и ее рука, перевитая натянутыми ремешками мышц, золотилась в первых солнечных лучах. Она опустила человека, и тот упал перед ней на колени.

— Господи, спаси и сохрани! Господи, спаси и сохрани!.. — шептал он. Вдруг он открыл глаза и, глядя на распятие над алтарем, произнес: — Вот мой Бог!

— Этот? — Лиза небрежно взглянула на распятие. — Ну уж нет. Я собственными глазами видела, как он умер. И клянусь тебе, он умер как самый обычный человек, твой Бог.

Выходя из церкви, она столкнулась со старушкой, которая испуганно перекрестилась, увидев рваное грязное платье Лизы и черное пятно, расползшееся по груди и шее.

Лиза поднялась по лестнице на станции метро «Чистые пруды» и вышла на улицу. На Лизе был простой легкий сарафан из материала вроде ситца, но, как и на любой очень красивой девушке, такая простота на ней смотрелась вызывающе. Впрочем, в двенадцать часов рабочего дня на это мало кто обращал внимание.

Был солнечный осенний полдень, нежаркий, но яркий. Лиза опустила на глаза солнечные очки и огляделась. Налево шла узкая пустая улица старых невысоких домов. Направо, возле перекрестка, стояло несколько столиков летнего кафе. Маленький двухэтажный домик под вывеской «Русское бистро» объяснял, кому принадлежит кафе.

Лиза не стала занимать столик, а сразу вошла в бистро и поднялась по узенькой витой лестнице на второй этаж. Здесь была небольшая чистая закусочная. Лиза подошла к прилавку, достала из простенького мешочка с бахромой вместо сумочки пятьдесят тысяч и попросила невзрачную девушку в форменном козырьке:

— Чашку кофе и пару булочек.

Поставив этот свой завтрак на поднос, она села в дальний угол, за пустой столик у окна. В это время почти все столики были пустыми. Лиза села у окна и сквозь раскрытые жалюзи смотрела на улицу, прихлебывая горячий вареный кофе из непривычной для кафешек керамической кружки. Краем глаза она заметила, что по лестнице поднялся среднего роста кудрявый темноволосый мужчина в серой тройке. Лиза никак на это не отреагировала. Мужчина подошел заказал чашку кофе и подошел к ее столику:

— Позволите присесть?

Лиза молчала, не удостоив его даже взглядом. Зато невзрачная девушка за стойкой завистливо поглядела в их сторону.

Мужчина сжал губы большого рта и сел напротив.

— Вы же видите, вам от нас никуда не деться. Пусть нам вас не поймать, но жизни мы вам тоже не дадим.

Он пристально посмотрел в чашку, в которой, как в черном кривом дрожащем зеркале, отражался он сам, окно, жалюзи, пористый подвесной потолок кафе. Лиза продолжала спокойно пить, закрывая глаза, когда подносила ко рту чашку.

— Ни в одно легальное московское казино вы больше не сможете даже войти. Значит, закрепиться в нормальной жизни у вас не получится. Не станете же вы воровать. А если и станете, за вами начнется уже вполне легальная охота. За границу, сами понимаете, мы вас не выпустим.

— Что вы от меня хотите? — спросила Лиза и поймала его взгляд.

Мужчина дернул головой, пытаясь отвернуться, но его лицо словно держали в руках. Не отрывая своих глаз от глаз Лизы, он достал носовой платок и промокнул лоб. Только теперь проступило напряжение, похожее на умело скрываемый страх. Казалось, он боялся сидеть рядом с этой девушкой.

— Работайте на нас, — сдавленным голосом произнес он. Лиза опустила веки и повернулась к окну:

— Скажите, почему легальная, как вы выразились, охота не началась до сих пор? Что становилось с моими донорами?

Влад Синг пришел в себя, открыл глаза и огляделся. Его ослепил яркий белый свет. Вернее, цвет. Больничная палата, открытое окно, в которое светит солнце, тихие невнятные звуки. Хотя, может, и не было никаких звуков, просто у него в ушах стоял ровный гул, похожий на то, что слышишь, закрываясь в телефонной будке в аэропорту.

Он огляделся и обнаружил себя на чистом жестком белье на скрипучей деревянной кровати, В палате было еще трое таких же коек, но из-за высоких спинок не было видно, кто на них лежит. Только трубочки капельниц тянулись от подвешенных пакетиков.

Вошла маленькая девушка, медсестра в чистеньком халатике.

— Девушка!.. — хрипло позвал Влад. Медсестра подошла к нему и улыбнулась блеклыми сухими губами.

— Что со мной, девушка?..

У вас большая кровопотеря. Но не беспокойтесь, ничего страшного. Вам придется немного полежать под капельницей, ртдохнуть, восстановиться, и все нормализуется.

—Долго?

— Ну, недельку, я думаю.

Влад вздохнул. Говорить у него получалось с трудом, и медсестра, чувствуя это, успокаивающе прикоснулась к его руке:

— Вы молчите. Вам сейчас лучше молчать и спать.

— Скажите, а нельзя меня перевести в отдельную палату? Тзаплачу.

Медсестра задумалась на секунду:

— Я передам доктору. Он узнает, что можно для вас сделать.

Влад закрыл глаза:

— Спасибо.

Он не заметил, как снова заснул. Усталость постоянно давила на него, наполняла все тело даже во сне, и сон был каким-то усталым.

Проснулся он от тряски. Его везли по пустому коридору. За окнами была ночь. Двое санитаров, один из которых придерживал капельницу, толкали каталку. Их сопровождал мужчина в больничном халате, наброшенном поверх серого костюма.

— Меня что, переводят ? — спросил Влад, удивляясь, почему он не проснулся, когда его перекладывали, и зачем это вообще понадобилось делать на ночь глядя. Мужчина бросил на него безразличный взгляд и коротко произнес:

— Переводят.

Влада вывезли на улицу: было прохладно и свежо, и воздух не пах медициной. Влад забеспокоился:

— Что такое? Зачем? Палата что, в другой больнице?

Мужчина кивнул. Каталку подвезли к микроавтобусу, похожему на обычную карету «скорой помощи», но желтого цвета и почему-то без крестов и мигалок. Двери распахнули двое в серых костюмах, каталку втолкнули внутрь, сопровождавший скинул халат, отдал его санитарам и захлопнул двери, оставив их снаружи.

— Что происходит?! — воскликнул Влад, пытаясь приподняться.

Один из тех, кто сидел рядом, осторожно, но сильно прижал его за шею книзу:

— Лежите спокойно. Не буяньте. Поздно.

Адреналин нахлынул густой волной, эта волна накрыла сознание Влада черным колпаком.

В третий раз он очнулся снова в белой яркой палате. Но свет был уже не солнечный, а электрический, холодный, режущий глаза. Он обнаружил, что его руки, ноги и шея прикреплены к кровати ремнями. Вернее, это была не кровать, а что-то вроде стола с мягким покрытием. Влад лежал на этом столе а видел только то, что было над ним и немного по бокам. Что-то гудело рядом. Это было электрическое гудение, похожее на звук компрессора или старого холодильника.

Влад почувствовал, что к нему кто-то подошел со стороны головы, но он не мог разглядеть кто. Человек наклонился, и Влад увидел одутловатое мужское лицо с задумчивыми выцветшими серыми глазами. Мужчина, абсолютно лысый, был в светло-зеленой больничной рубашке. Его руки, волосатые, обнаженные по локоть, принялись ощупывать шею Влада.

— Место вхождения еще не зарубцевалось, — сказал он кому-то низким натужным голосом.

— Химикатов не вводили? — услышал Влад другой голос, быстрый и более молодой.

— Боюсь, что вводили. Адреналин, обычный в таких случаях, как минимум. Но образец очень свежий: человек в больнице помог. Так что шансы есть.

— Хорошо. Попробуем. Тем более что начальство требует, Давайте, любезный, подгоняйте аппаратуру, не будем терять времени.

— Что вы собираетесь делать?! — слабо воскликнул Влад, — Кто вы такие?!

Но люди, казалось, его не слышали. Еще двое молодых людей в таких же зеленых рубашках подкатили к столу, на котором он лежал, странный агрегат с двумя прозрачными цилиндрами. Влад почувствовал, что ему протирают ватой руку с тыльной стороны, сильный запах спирта смешался с обычным для больницы запахом. На секунду Влад подумал закричать, но ему даже в такую минуту было стыдно это сделать. К тому же это вряд ли имело смысл. Он был слишком слаб, чтобы дергаться, но попробовал это сделать. Попытка получилась жалкой.

Ему проткнули вену. И тут Влад ощутил настоящий ужас. Ужас беспомощного человека перед неизвестностью. Ему казалось, что все это сон, кошмар и он никак не может проснуться. Но во сне, даже сознавая, что это сон, человек испытывает все тот же ужас, беспощадный, неумолимый. Этот ужас охватил Влада полностью, он зажмурился и тихонько заскулил.

— Эй, он, кажется, обмочился, — сказал молодой санитар. Его голос донесся до Влада словно издалека, он не разобрал смысла слов.

— Начинайте откачивать. Приготовьте перфторан.

— Какой вариант используем ?

— Давайте старый, испытанный. Он мне живым нужен, хотя бы некоторое время. Я подозреваю, что вирус содержится не в крови, — говорил быстрый голос.

— Коллега, если это вирус, его следы должны быть в крови, — возразил натужный бас.

— Вот-вот. Если это вирус.

— У меня возникло предположение насчет причины образования ваших Т-частиц. Если вы желаете его выслушать…

— Очень своевременно! Давайте, я весь внимание…

— Мне кажется, это и есть ваш вирус. Вернее, его остатки. Я думаю, что вирус при попадании в кровь донора, пытаясь адаптироваться, разрушается…

— Боже, а я-то думал!.. — иронически отозвался голос. — Ды бы лучше что-нибудь придумали насчет причины разрушения вируса, а не образования Т-частиц.

— Так я вам о чем и говорю. Я думаю, необходимы два условия: во-первых, низкая температура тела, иными словами, переохлаждение. И никаких химикатов в крови.

— Очень интересно, как вы предполагаете, мы сможем этого добиться? Произвольное возникновение таких условий фактически невозможно. Иными словами, закрепление вируса в теле носителя невозможно изначально. Так что вся наша с вами теория летит к черту.

—Не наша, а ваша. Все-таки я считаю, что все дело в температуре тела и во влиянии химикатов: возможно, вирус легко подвержен их воздействию, по крайней мере на начальной стадии. Нам нужен чистый донор. Либо носитель.

— Это все замечательно, но нам приходится работать с тем, что есть. Все же я хочу проверить свою теорию. Возможно, нам удастся выделить его в тканях головного или спинного мозга. Но необходимо брать пункцию у живого донора.

— Вы сами-то в это верите? — скептически спросил бас.

— Я верю в такое, любезный, что вы только в фантастических сказках видели. Потому-то вы и мой помощник, а не наоборот. Если понадобится, я выжму его как лимон.

Влад потерял сознание. На этот раз навсегда.

— Они были необходимы нам, чтобы выделить вирус.

— Они все погибли?

— У нас было слишком мало шансов и времени. Методы были ненаработаны. Но недавно мы смогли выделить субстанцию-носитель. Правда, уйдет некоторое время на исследование. Вы нужны нам, пока мы не научились сами конструировать вам подобных. Кроме того, потребуется некоторой время, чтобы ген закрепился. Вы слишком ценный кадр, и мы в любом случае предложили бы вам работать на нас. Очень жаль, что наше знакомство началось так неудачно.

— Я хочу встретиться с вашим шефом.

— Я думаю, он согласится: он слишком заинтересован в вас. Когда, где?

— Сегодня ночью, в три часа, в старом доме на улице***. Я хочу поговорить с ним tete-a-tete.

Мужчина сдержал удивление и кивнул:

— Я передам ему.

Лиза замолчала и продолжила пить кофе, словно он поднялся и ушел. Что он и сделал, так и не притронувшись и своей чашке.

Пройдя полквартала и свернув в подворотню, Николай сел в черный «мерседес». Эдуард Фомич нетерпеливо-вопросительно посмотрел ему в лицо.

— Она хочет встретиться с вами. Сегодня ночью, в три часа в доме номер четыре, на***. Дом подготовлен на снос, жильцы выселены. Она желает переговорить с вами один на один.

Эдуард Фомич не торопился отвечать. Шофер включил зажигание, и машина выехала в переулок.

— Зачем она это делает? — спросил он наконец. Николай понимал, что вопрос риторический и шеф просто хочет, чтобы он озвучил самый глупый вариант. Он озвучил:

— Она хочет обговорить с вами условия и гарантии.

— Правильно, — довольно кивнул Эдуард Фомич. — Только для этого она могла выбрать более подходящее время и место. Более подходящее во всех отношениях. И удобства и безопасности. Она просто проверяет меня. Я должен выбрать, прийти ли мне одному или устроить ей ловушку. Она уверена, что сможет выбраться из нее в любом случае. Но она еще не знает нас. Она чертовски умна, быстра, сильна. Она чертовски все, что угодно. Но мы не можем рисковать. Если в разговоре со мной она почувствует подвох, мы потеряем последнюю возможность. А она почувствует. Она просто узнает это.

— Мы не уверены, умеет ли она, — напомнил Николай.

— Ты понимаешь, чем мы рискуем? Я не хочу. Я предпочитаю идти ва-банк. Ее ставка — шанс на доверие. Наша ставка… — Эдуард Фомич не закончил. Он повернулся к окну и вздохнул с интонацией «о-хо-хо…». Через минуту молчаливой езды он сказал: — У нас есть что поставить.

Знаете, когда человек может считать себя законченным бездельником? Когда он лежит на диване и у него единственное желание: плюнуть вверх так сильно, чтобы доплюнуть до белого штукатуренного потолка и посмотреть, упадет это дело обратно или повиснет. Это желание было у меня уже несколько дней. Но проверить лень: неохота потом идти умываться.

Что происходило вокруг, я понимать давно отказался. Со мной так бывает в последнее время: если события своей сложностью нагромождаются одно на другое, потом перемешиваются и переплетаются, я не стараюсь распутать этот клубок, Я просто воспринимаю его так, как есть,

Я жалел об одном: что не появлялись мои друзья. Джулия не звонила по вполне понятным мне причинам. Так она восприняла мои последние слова. Конечно, это не значило полностью прервать отношения до того момента, пока все не разрешится, но Джулия вообще была таким человеком, что если держала что-то за душой против кого-нибудь, то не могла прямо смотреть ему в глаза. С нами так уже было. Она предпочитала вообще не видеть этого человека. Против меня Джулия держала много, и здесь я тоже ее понимал. Но сейчас было не время для вопросов. Особенно для вопросов, на которые я просто не знал ответов.

Андрей и Маринка не появлялись, наверное, потому, что им сейчас было не до меня. И тут я тоже был рад. Марина не лежала обузой на моих плечах, но ее присутствие давило на мою слабенькую мораль. Я все время чувствовал себя чем-то ей обязанным. Теперь это чувство прошло, может быть, с излишней, но вполне объяснимой легкостью.

После того случая в казино, когда Лизу перехватили у нас из-под носа уже начинавшие напрягать меня «люди в сером», я попытался дозвониться до Навигатора. Я видел, как они предъявляют охране казино красные книжечки, и мог только догадываться, что в этих книжечках было написано: я был уверен, что охрану такого заведения на туфту не натянешь. Все мои догадки мне не нравились, и ответы на появившиеся вопросы я собирался получить у Навигатора. Обычно легко возникавший по поводу и без повода, он на этот раз ушел в глубокое подполье. Я поначалу даже испугался. По-настоящему. Но потом с прогрессирующим пофигизмом решил: баба с возу… Этот пофигизм тоже стал свойствен мне в последнее время. Своего рода защитная реакция. Пофигизм — это такая современная форма фатализма, если кто не понял.

Уже вторые сутки я ожидал развития событий. Люди Яворского не отказывались помогать мне, но и вестей от них пока не было. У меня сложилось впечатление, что они сами, или по крайней мере Яворский, кровно заинтересованы в поимке Лизы. Насколько кровно, я точно не знал, потому что Яворский, который все-таки явился в казино к шапочному разбору, на наши невразумительные «разводы» руками только покачал головой.

Спал я по ночам спокойно, поэтому телефонный звонок, внезапно врезавшийся в ночную тишину, произвел на меня действие электрошока: я свалился с дивана и в один миг очутился рядом с телефоном, схватив трубку:

— Алло!

— Денис Лужин? — услышал я незнакомый, но что-то напоминающий мужской голос, и напрягся.

—Да.

— Сообщаю вам, что через полчаса в доме номер четыре tto улице***, намечена встреча интересующей вас особы с одним человеком. Но этот человек собирается подстроить ловушку. Вернее, он уже ее подстроил. И ваша знакомая в нее попадет. Это совершенно точно. Если она в нее попадет, вы больше ее никогда не увидите. У вас есть полчаса.

— Постойте… — Я попытался собраться с мыслями. Но трубку положили. — Ах, чтоб тебя! — в сердцах воскликнул я и грохнул трубку о рычаг. Телефон тут же зазвонил снова.

— С кем ты трепешься по ночам? — недовольно спросила Алина и, не дожидаясь ответа, добавила: — Мне только что звонил некто…

— Мне тоже.

— Вот как? Через полчаса?

— Ага.

— Собирайся. Форма одежды — спортивная.

Когда во двор, совершая немыслимые виражи, на полных скоростях влетела Алина, обдав меня снопом света фары, я уже ждал ее минут пятнадцать.

— Садись! — закричала она сквозь рев мотора. Я подбежал и пристроился сзади.

— Обними меня так, словно ты моя любимая девушка! — крикнула она.

Я крепко прижался к ней.

— Горячо любимая, твою мать!!!

Я обхватил ее руками и просто влился в ее спину. Живс том я почувствовал за ремнем ее кожаных штанов пистоле! Что это был за пистолет, я определил даже животом: так игрушки определяются чем угодно. Тульский Токарева, калибр семь и шестьдесят два.

Алина рванула с места: колеса с визгом забуксовали на асфальте и вынесли. На кривых дорожках между нашими коробками мотоцикл заваливался на бока, и она заворачивала, опираясь ногой в тяжелом армейском ботинке. Когда же мы выбрались на почти пустое шоссе, она просто обезумела; я никогда не передвигался на такой скорости. Мне казалось, что одно неверное движение — мое ли, ее ли, — и эти два колеса соскользнут с асфальта. На мне не было шлема, и Я закрыл глаза, чтобы холодный ночной ветер не сушил их.

Уши заткнуть я уже не мог, поэтому бешеный рев мотора гоночного «дьявола» рушил мои барабанные перепонки. Среди безумного мельтешения ополоумевших инстинктов в мозгу вдруг непонятно как родилась четкая мысль: нас же за несколько кварталов будет слышно. Но Алина соображала гораздо лучше меня. Наверное, потому, что была в шлеме.

Она сбросила скорость, когда мы подъезжали к нужной улице. Улица уходила вниз, и теперь мотоцикл катился по инерции. Все его части, видимо, были в превосходном состоянии — он не издавал ни звука, кроме мягкого трения шин об асфальт. На повороте мы остановились. С другой стороны улицы, напротив нас, шли старые четырех— и пятиэтажные дома, предназначенные на снос. Скорее всего в некоторых из них, наиболее целых, жили бомжи. Но нужный нам дом был самым ветхим. И самым большим. Вернее, самым длинным. В нем было три подъезда, два из которых заколочены гнилыми досками крест-накрест.

Сюда уже не доносились совсем никакие звуки. Райончик был старым и тихим, а эта улица — уж совсем безжизненной. Вид полуразрушенных кирпичных домов с черными зияющими оконными дырами, в которых кое-где уцелевшие тусклые осколки стекол отражали лунный свет, производил постапокалиптическое впечатление. Вызывающе странно смотрелись рядом с этими развалюхами два новых «мерседеса», казавшихся черными жуками, заснувшими на асфальте.

Наш мотоцикл стоял за толстым стволом старого развесистого узловатого дерева. «Мерседесы» замерли метрах в пятидесяти за поворотом, и люди, сидевшие в них, не могли нас видеть. Зато мы могли спокойно наблюдать за ними и за домом. Но похоже, ничего не происходило.

Люди спали. Птицы спали. Жизнь суетилась где-то в другом месте. Я никогда не думал, что в городе, в полоумной, вечно кричащей Москве могут быть такие места. Здешняя Тишина была по-городскому мертвой, в ней тонул любой звук, впитывался щербатыми кирпичными стенами. Как вдруг с неба обрушилось слово, взорвавшее эту тишину:

КР-Р-РАХ!!!

Эдуард Фомич Жданов полулежал на заднем сиденье черного «мерседеса» представительского класса. Иногда он ловил себя на мысли, что ненавидит эту машину. Она да его рабочий кабинет — вот два места, где проходила его жизнь последнее время. Конечно, это было небольшим преувеличением. Но очень небольшим. В пределах здания на Дмитровском шоссе, в пределах ста-двухсот метров в радиусе проклятого черного катафалка. Когда-то, очень давно, когда Эдуард Фомич был просто Эдиком, оборванным, постоянно полуголодным, он и мечтать не мог о собственной машине. А ТАКАЯ машина не виделась ему даже во сне. С тех пор прошла целая вечность. Он одевался в дорогие костюмы, не считал роскошью бутерброд с черной икрой к завтраку. Но когда он думал, что значат в его жизни эти нечаянно сбывшиеся сны детства, он начинал ненавидеть свою жизнь. За то, что она стала смертью того мальчика. Когда он умер, сейчас сказать уже сложно. Может быть, с первой пулей, впившейся в спину… кого? Эдуард Фомич уже не помнил. Пшикнула рация:

— Мы засекли ее. Она в здании.

— Пришла… — прошептал Эдуард Фомич. Он почувствовал нервную дрожь и понял, что ее не сдержать. Теперь бесполезно было ее сдерживать: либо сейчас, либо никогда. Он нервничал не от того, что предавал человека, он давно сжился с предательством, придумав ему удобоваримый синоним — вынужденная необходимость. Этот синоним покрывал многие вещи, с которыми обычному человеку сложно мириться. Ибо у обычного человека не было такой НЕОБХОДИМОЙ необходимости, от которой всегда так много зависело. У обыкновенного человека не было такой цели, которая оправдывала все эти вещи, называемые вынужденной необходимостью. Эдуард Фомич нервничал из-за того, что снова сталкивался с неизвестностью. Он всегда стремился к этому столкновению, инспирировал его, и когда вдруг оказывалось, что никакой неизвестности нет, а есть очередная мельница, по какому-то нелепому затмению принятая за великана, он с ненавистью гасил в себе разочарование. Но сейчас он был уверен, что перед ним именно неизвестность. Непознанность. Непонятность. Загадочность.

— Спецподразделение на позициях, — сообщила рация. — Ждут команды.

Жданов взял микрофон:

— Капитан, как слышите меня? Прием.

— Вас слышу, полковник. Ждем ваших указаний.

Жданов закрыл глаза:

— Указания такие, капитан. Обследуйте дом. От подвала до крыши. Уничтожайте все живое, что будет обнаружено. Начиная от тараканов и крыс и заканчивая стариками, женщинами и детьми. Вы поняли меня, капитан? Стариками. Женщинами. Детьми. Если хотя бы одна крыса ускользнет — сниму погоны. Как поняли меня, капитан?

— Вас понял, полковник. Я буду вынужден подать рапорт.

— Не волнуйтесь, капитан. Ничего и никого постороннего там не будет. Все, что вы сможете там обнаружить, необходимо уничтожить. Ваша совесть не пострадает. Исполняйте приказание.

Эдуард Фомич отключил микрофон и распластался по сиденью. Он не видел, как бесшумные черные тени в мягких эластичных масках струйками втекли в дом сквозь окна первого этажа. Его это не занимало. Мозг Жданова сейчас был пуст и бессмыслен.

Капитан Георгий Покровский начал свою карьеру обычным десантником в афганскую кампанию. В первой чеченской войне он уже участвовал в чине капитана. Он видел всякое, но, вернувшись в девяносто шестом, подал рапорт с просьбой зачислить его в особое подразделение быстрого реагирования. Почему он подал этот рапорт, никому не известно. Видимо, у каждого человека есть свой порог. А вот почему это был рапорт не об увольнении в запас, а о переводе, вполне объяснимо. Он попал в армию восемнадцатилетним подростком и, прослужив там все то время, которое полагается искать свое место в жизни, не умел больше ничего. Он не любил убивать, но многие занимаются в жизни не тем, к чему лежит душа. Последняя фраза звучит странно: разве .у кого-то может лежать душа к убийству людей? Но кому-то же нужны все эти войны?

Армия не стала для Покровского школой жизни. Казарменный житель, он не обзавелся ни семьей, ни квартирой. Выйдя однажды в город, он понял, что это чужой ему мир, живущий по непонятным законам. Людьми, казалось бы, никто не командует, но они поступают так, как никогда бы не поступил Покровский, будь он свободным человеком. Да. Он не считал себя свободным. Само понятие «свобода» выбивали из него все эти годы, сначала словами, потом кулаками и коваными носками солдатских сапог, а потом и пулями. В прицел автомата свобода видится в другом свете. Нажал на спуск — и нет ни свободы, ни человека.

Подавая рапорт с просьбой зачислить его в спецподразделение, Покровский не слишком надеялся, что перестанет убивать. В одном он оказался прав: ощущение войны ушло. Теперь он чувствовал себя простым убийцей.

Прикрепленный к малогабаритному автомату 9А-91 тонкий американский фонарик мало что способен был осветить;

Его назначение было в другом: выхватить из темноты движущиеся объекты и не давать глазам привыкнуть к свету, чтобь можно было видеть в темноте. Мягко ступая, Покровский поднимался по ступенькам лестницы. Пыль, кирпичные ос колки, крысиный помет, клочки бумаги хрустели у него под ногами. Его бойцы рассредоточились по всему дому, и спину капитана никто не прикрывал. Он не понимал, почему операция организована так плохо, Почему не поставили снайперов, если объект был известен заранее. Но ладно бы снайперов — ни одного бойца не оставили снаружи дома, всех загнали внутрь. Им не сообщили даже цель операции.

На третьем этаже было четыре квартиры. Одна — без двери, две — с распахнутыми дверьми, но еще держащимися на петлях, и одна — запертая или закрытая. В закрытую придется ломиться — это шум. За раскрытыми могут поджидать. Их придется обследовать в любом случае, но приятнее все-таки прожить на квартире дольше. На всякий случай. Он выбрал квартиру без двери.

Покровский, ступая настолько бесшумно, насколько позволял замусоренный пол, перешагнул через порог. Луч фонарика прошел сквозь комнату и растворился в темноте разбитого окна. Дверной проем в дальнем конце говорил, что есть еще одна комната. В темноте он фиксировал мельчайшие детали, на случай привычных ловушек. Дверной проем был расположен очень плохо, и прежде чем входить, следовало бы кинуть туда лимонку. Но это было невозможно. Покровский приготовился, коснулся спускового крючка и, шагнув в комнату, присел и прижался спиной к стене, обводя стволом перед собой. Вернее, все это он собрался сделать, но лучик света замер на человеческой фигуре. Фигура не шевелилась, поэтому Покровский инстинктивно не спустил курка: он настроился реагировать на движение.

Это была девушка. Она стояла спиной к Покровскому, лицом к разбитому окну, свободно опустив руки на бедра. На ней был обычный сарафан, золотистые волосы собраны в хвост. Девушка не двигалась.

Покровский окаменел. Увиденное шокировало его. Сначала ему показалось, что зрение лжет, что в темноте за женскую фигуру он принял что-то другое. Но, приглядевшись, он понял, что это живой человек.

Почему она не обернулась? Она не могла не почувствовать его, не заметить света… Черт возьми, да что она вообще здесь делает?!! Кто она?!

И тут Покровский со всей отчетливостью понял: сейчас ему придется убить эту девушку. Выстрелить в нее, пока она не обернулась и не встретилась с ним взглядом. За что? За что? За что он должен убить ее? На ней такой простенький сарафанчик, волосы светлые, красивая нежная шея, плечи, руки. Она такая хрупкая, безобидная, она здесь случайно… j Но почему она не обернулась?

Она обернулась, Раньше, чем он успел что-либо подумать, сообразить, он нажал на спуск. Глухая пуля прожгла воздух. Девушка упала, нелепо, странно, быстро, заваливаясь, как подрубленное дерево, на бок. Покровский видел много людей, сраженных выстрелом. Они падали на бегу, словно наткнувшись на стеклянную стену, медленно оседали на пол, закрывая руками сквозную рану, из которой кровь вытекает совсем с другой стороны, тряслись, протыкаемые пущенной из автомата струёй свинца. Так не падал никто.

Покровский подошел к девушке, не спуская ее с прице ла, оглядел тело. Раны не было. Может, темно? Дырочки просто не заметно? Он наклонился.

Девушка распахнула глаза, зверино блеснувшие в темноте, потянулась к нему руками, немыслимым образом приподымаясь над землей, раскрыла рот… Четыре маленьких клыка впились в его шею, вырывая кусок мяса. Покровский, ослепленный этими глазами, этой неожиданностью, схватился за шею, пытаясь остановить кровотечение, как те люди, пробитые насквозь его пулей. Он знал, что это невозможно, что прокушена артерия. Он знал это несколько секунд, с интересом вникая в наступающую смерть. Он постоянно ждал ее, он почти дружил с ней. Но кто бы мог подумать…

КР-Р-РАХ!!!

Это было даже не слово, а звук, произнесенный человеческим голосом и многократно усиленный невидимым динамиком. Мы с Алиной подскочили на мотоцикле, она выхватила из-за пояса ТТ. В следующую секунду я увидел Лизу.

Она стояла на подоконнике третьего этажа, опершись руками о фрамугу закрытого окна. Она была отличной мишенью, но никто не стрелял. На улице не было ни души, только два черных «мерседеса», словно пустые.

Лиза спрыгнула на дорогу, приземлившись на четыре конечности. Так, полусидя, прижавшись к асфальту, похожая на чудовищного паука, она огляделась. Медленно выпрямилась. Тем, кто скрывался за тонированными стеклами «мерседесов», должно было быть понятно, что еще секунда — и она сбежит.

Я увидел, как в окнах появились люди в масках и камуфляже, с небольшими плоскими автоматами. Почти в каждом окне, как на многократно отштампованной репродукции, стоял боец. Автоматы на сгибах локтей смотрели стволами в небо.

Дверь одного «мерседеса» открылась. Этот звук, усиленный эхом между домами, был единственным звуком на улице. Из машины выбрался, хватаясь руками за корпус автомобиля, высокий худой мужчина в толстом белом вязаном свитере и вареных джинсах. Я не мог разглядеть выражение его большого лошадиного лица, но, по-моему, он был пьян.

Он, покачиваясь на ходу, отцепился от машины и пошел по направлению к Лизе. Когда между ними оставалось метров двадцать, он остановился.

Узкая темная улица. Глухой дом слева. Слепой дом справа. Вместо зрачков в черных глазницах дома — люди в камуфляже. Два черных «мерседеса», полурастворившихся в темноте. Спрятавшийся за поворотом мотоцикл с двумя седоками — парнем и девушкой в шлеме. Пустая дорога. На Дороге, друг напротив друга, стройная блондинка в летнем сарафане и долговязый мужчина в белом свитере. Они не двигаются. Никто не двигается. Полная тишина. Все замерло, остановилось. Только время идет, отсчитывая невидимые секунды…

Лиза поворачивается спиной к долговязому и уходит по дороге в сторону от «мерседесов». Она идет медленно, но убыстряет шаг и через несколько метров переходит на бег. Она бежит быстро, но бесшумно.

— Слезай, — тихо сказала Алина.

— Что? — не понял я, завороженный происходящим.

— Слезай! — процедила она.

Я слез с мотоцикла. Она опустила стекло шлема, сунула мне в руку пистолет:

— Убирайся. Встретимся у тебя дома.

Я не успел ничего ответить. Взревел мотор, «Diablo», разгоняясь, встал на дыбы и на одном заднем колесе промчался мимо безжизненных «мерсов». Я видел, как Алина поравнялась с Лизой, снизила скорость и Лиза запрыгнула на мое место. Не дожидаясь развития событий, я повернулся и бросился бежать в сторону шоссе, сжимая в руке бесполезный пистолет.

Жданов вылез из машины, усталый, сутулый и старый. Он подошел к долговязому и безразличным тоном спросил:

— Ну? Что же ты? Какого хрена?

— Я в порядке, — выдавил долговязый. — Хотите, на вас проверю.

Жданов, не размахиваясь, коротко ударил его в солнечное сплетение. Долговязый, давясь и хватаясь за живот, согнулся. Эдуард Фомич отвернулся. Он стоял и ждал. Именно так: он ждал, как ждут выстрела в спину. Но выстрела не последовало. Долговязый поднял голову, глядя в затылок Жданову, и Эдуард Фомич этот взгляд чувствовал. Прошла минута. Эдуард Фомич неслышно вздохнул и пошел к автомобилю,

Никогда не думал, что поймать частника в полчетвертого ночи так легко. Раскошелиться пришлось порядком, зато он довез меня прямо до дома. У подъезда на скамейке уже сидели Алина и Лиза, непринужденно беседуя, как старые подруги. Словно и не было ничего полчаса назад. Наверное, люди постарше отходят от нервных потрясений дольше, чем мое поколение, и это быстрое спокойствие кажется им невероятным или фальшивым. Но лично мне хватает и получаса. Когда жизнь похожа на банальный детективчик в мягкой обложке, она быстро затирается в памяти. Как тот самый детективчик.

Направляясь в сторону Лизы, я поднял пустые руки вверх. Это был не шутливый жест — я действительно хотел-показать, что ничего не замышляю. Лиза встретила меня своим обычным, равнодушным, чуть усталым взглядом.

Я хотел сказать ей что-то, но в голову не приходило ничего нужного. Ведь я совсем не был уверен в том, что она не убийца. Пусть даже она не сумасшедшая — это еще хуже. Значит, она убивала хладнокровно. Но я почему-то в это не верил. У меня хорошая интуиция. До сих пор она обманула меня только один раз. Но тут обманется кто угодно, даже Вольф Мессинг. Разве я мог подумать, что моя любимая девушка…

— Пойдем в дом, — сказала Алина. — А то я тут нервничаю. Мы поднялись в квартиру. Лиза с интересом огляделась, Она ступала по комнатам осторожно, как в музее, и, казалось, даже принюхивалась. Войдя в гостиную, она первым делом взглянула на кресло. Пятно крови прикрывала ткань, к тому же было темно. Но были вещи, которые она, видимо, чувствовала и в темноте.

Алина бесцеремонно завалилась в это самое кресло, по-мужски вытянув ноги. Я вздрогнул, и какой-то непонятный стыд заполнил вдруг меня. Я не сказал ей ни слова.

Вовсю наступало утро. Спать было бессмысленно. Я, нв-понятно за что и на кого злой, сделал себе кофе, больше никому не предлагая, и сел в одиночестве на кухне. Но одному побыть мне не дали. Вошла Лиза. Она села рядом за стол и спросила;

— Почему ты хотел меня убить? Что значили те слова, которые ты мне сказал у меня дома?

Я решил, что скрывать мне нечего.

— Я думал, что в гибели Айры и Глеба, в исчезновении Вали и Элин виновна ты. Я и сейчас не знаю, ошибался ли я. Но убивать тебя не собираюсь. Я был в отчаянии. Сейчас это прошло.

Я не смотрел на Лизу, я говорил все это себе под нос и не видел ее лица. Но пауза затягивалась. Я хлебнул кофе.

— Они исчезли? — спросила она обычным голосом.

— Да. Почти сразу же, как мы вернулись с дачи. Айра и Глеб мертвы совершенно точно. Что с Элин и Валей, я не знаю, но подозреваю — то же самое.

— Почему же ты считаешь, что во всем этом могла быть виновата не я?

— Не знаю. — Я пожал плечами. Я решил сразу не говорить Лизе, что застрелил приятеля Вали у подъезда ее дома;

Меня интересовало, какое место сама Лиза занимает в этой партии и что знает. — Интуиция. Я, например, видел, как и даче Элин во сне ходила по перилам балкона. Я едва ее поймал. Если она — лунатик, с ней могло случиться все, что угодно.

Лиза махнула рукой:

— Да ну, какой она лунатик. Она просто подшутила на тобой. Она же окончила цирковое училище, воздушная гимнастка. Ей по бельевой веревке на уровне седьмого этажа пройтись — что плюнуть.

Я вспомнил, что чувствовал в тот момент, и мне стало… хреново мне стало.

— Как так подшутила?..

— Вот так.

Я плюнул на все. Все стало мне безразлично да конца.

— Я застрелил того парня, который был с Валей на даче. Это случилось у подъезда твоего дома, и он был в компании тех людей, которые потом пришли за тобой в казино. Я думаю, он был одним из них. И эти люди виноваты в том, что случилось с ребятами.

Лиза кивнула:

— Это правильно.

Вошла Алина:

— Давайте-ка решать, как быть дальше. Лизу опасно долго держать в одном месте. Я не знаю, как быстро эти господа доберутся до твоей квартиры, но ждать их не стоит.

Я хотел было сказать — делайте что хотите, но решил, что это будет слишком, и просто промолчал.

— Я позвоню Фаине, чтобы она приехала сюда и забрала Лизу. Пусть пока поживет на даче у Павки, а там разберемся.

Лиза не возражала. Мне было все равно.

Алина ушла в комнату. В утренней тишине было хорошо слышно, как она крутит диск телефона.

— Доброе утро, профессор. Вы не спите?.. Она у нас… Мы сейчас на квартире Дениса, но оставаться тут, по-моему, нельзя. Я хотела бы, чтобы вы или Фаина заехали и забрали ее. Лучше будет перевезти ее к Павке… Да, хорошо. Ждем.

— Фаина через час подъедет, — сообщила мне Алина, появившись в дверях. Она будто бы не считала нужным согласовывать что-либо с Лизой. Впрочем, и сама Лиза относилась к происходящему равнодушно. Она не спрашивала, кто такая Фаина, что это за профессор и куда, собственно, ее собираются везти.

Следующий час мы провели в молчании. Это молчание не было неловким — оно было каким-то равнодушно-усталым. Молчание людей, которые вынуждены быть вместе, но которых ничего не связывало, которым не о чем было просто поговорить. В самом деле, казалось бы, между нами и вокруг нас произошло столько всего, что какие-то связи должны были появиться. Но то ли мы были слишком разными людьми, то ли события эти и наше к ним отношение было каким-то синтетическим, что ли… холодным, а тепла между нами не появилось.

Около семи утра на улице послышался приближающийся рокот двигателя спортивного автомобиля. Мы, как по команде, встали. Я проводил Алину и Лизу до дверей.

— Ты разве с нами не поедешь? — спросила Алина. Я отрицательно мотнул головой и соврал:

— Спать хочу.

Лиза посмотрела мне в глаза. На мгновение мне показалось, что в ее равнодушном взгляде мелькнуло что-то похожее на сожаление. Впрочем, лишь показалось. Мы смотрели друг другу в глаза, я чувствовал: надо что-то сказать.

— Увидимся… — неуверенно произнес я. Лиза кивнула. Девушки вышли. Я захлопнул дверь, вернулся в комнату и сел в кресло. К рокоту «лексуса» присоединилось рычание odiablo», хлопнули двери машины. Через минуту все стихло. Я снова сидел в тишине и одиночестве.

Для полноты картины не хватало тиканья часов. Но в моей квартире были только электронные, немые часы, поэтому время текло почти совсем незаметно. Только хлопала иногда дверь подъезда, слишком часто из-за рабочего утра заводились моторы «Жигулей» и «Москвичей», кашляя утренним кашлем курильщика и дымя первыми за день сигаретами выхлопных труб.

В замочной скважине аккуратно лязгнул ключ. Я наклонился к столу, выдвинул ящик, достал пистолет и взвел курок. Впрочем, судя по тому, что в дверь не ломилась толпа не пойми кого и не палила из чего попало, я догадывался, кто это.

— Опустите пистолет, Денис, — сказал Навигатор, появляясь в дверях.

— Ключ, — сказал я, не обращая внимания на его просьбу.

—Что?

— Ключ, — повторил я и указал дулом на стол.

Навигатор сдержал улыбку и положил ключ на стол.

— Как продвигаются дела? — спросил он.

Я подумал, уж больно вовремя он появился. Вдруг. Поэтому спросил:

— Это вы звонили сегодня ночью?

— Вы о чем, Денис? — спокойно отозвался он. — Я когда-нибудь звонил вам домой? Что такого случилось этой ночью, что я должен был вам позвонить?

— Вы мне надоели.

— Ночью?

— Сегодняшней ночью я это понял. Хватит брехать. Хватит бре-хать, — произнес я раздельно, по слогам. — Кто охотится за Лизой? Это не частная фирма. Это вообще не фирма. Это ФСБ? Колитесь. У вас больше нет шансов вернуть мое доверие, у вас есть только ваша совесть. Или ее тоже уже нет? И не было?

— Моя совесть несколько отличается от вашей, — печально произнес Навигатор и присел на край дивана. — Хорошо. Поймите, я не хотел вас пугать раньше времени. Да вы бы все равно мне не поверили, скажи я вам все с самого начала так, как оно было на самом деле.

— И как же все на самом деле?

— Послушайте-ка, что я вам расскажу, — начал Навигатор. — Когда-то, когда точно, сложно сказать, но не раньше 1947 года, когда Джорж Даллес основал Центральное разведывательное управление, а скорее всего несколькими годами позже, американское правительство засекретило проект, под условным обозначением «Икс». Все началось с крушения в яевадской степи некоего летательного аппарата, предположительно неземного происхождения. Далее под эту категорию, согласно особо секретной директиве государственного департамента, попадали все дела, к которым не подходили стандартно применяемые методы расследования. Еще позже, примерно в семидесятых годах, категория «Икс» еще более расширилась, получив внутренние, свои собственные, степени секретности, и подмяла под себя многие нераскрытые дела серийных убийц, социально опасных лиц с пограничной психикой и еще множество нераскрытых преступлений. В наше время туда автоматически сваливают «тихие дела», не подлежащие раскрытию.

— Знаете, милейший, — раздраженно произнес я, — я тоже смотрел «Секретные материалы». Вы, может быть, не будете морочить мне мозги, а перейдете сразу к делу?

— Подождите, дослушайте меня до конца. Да, о существовании этих дел стало известно почти всем. Правда исказилась, обросла легендами и мифами. Закончилось все со свойственной американцам демократической распущенностью. Но начиналось все совсем по-другому. Мало кто знает, что немногим позже в советском Комитете госбезопасности был образован похожий отдел. Тогдашнее руководство Союза старалось ни в чем не отставать от Штатов. Сначала ядерная гонка, потом состязание перешло в космос. Мы обгоняли американцев во всем, кроме уровня жизни. Впрочем, чего уж там ворошить… Тогда были другие идеалы. Так вот, служба внешней разведки сметала все секретные материалы американских спецучреждений, до которых могла дотянуться. И чем выше была степень секретности, тем сильнее разведчикки стремились заполучить эти материалы. Так в Союз попали первые дела из категории «Икс».

Навигатор сделал паузу и проверил, внимательно ли я его слушаю. Я слушал. Было забавно. Мне, в общем, нравил-ся сериал на эту тему, сделанный американцами, хотя я видел всего несколько серий по видаку. Я вообще ничего не имел против фантастики. Только не понимал, к чему он клонит. Вернее, не желал понимать.

— Тогда был взрыв научно-технического прогресса. Наука совершала невероятные открытия. То, что вчера казач лось невозможным, невероятным и жило только на страницах фантастических романов, становилось не просто реальностью, а обыденностью. Оружие, разом уничтожающее города и даже небольшие страны, летательные аппараты, обгоняющие звук, мощные вычислительные машины, совершающие за секунду вычисления, на которые раньше уходили годы человекочасов. Когда эти материалы попали на стол к председателю КГБ, ему не показалось, как вот вам, что это глупость и ерунда. Раз американцы занялись этим, значит, и мы не должны отставать.

Я с интересом отметил это внезапно появившееся «мы». Это, конечно, ничего особого не значило, но все же было примечательно.

— Но мы-то не американцы. Мы демократическими заморочками не злоупотребляли никогда. Отдел засекретили так, что доклады и отчеты ложились на стол лично председателю, минуя обычные бюрократические межстанции.

Навигатор ссутулился и глядел в стол. Казалось, он рассказывал какие-то неприятные воспоминания, о которых ему говорить совсем не хотелось.

— В советское время копали очень глубоко и широко. Перелопатили огромное, просто невероятное количество материалов. И все для чего? Для того чтобы понять, что девяносто процентов этих так называемых колдунов, ведьм, магов и телепатов — пустышки. Девять процентов оказывались очень искусными фокусниками, вроде этого Дэвида Коперфильда. И лишь один процент от этой титанической работы составляли настоящие паранормалики. Были открыты и классифицированы новые, ранее не имевшие названия типы паранормальных проявлений. Кроме телепатии, телекинетики, ясновидения, появились такие области, как некродинамика, пиробионика, микрокиллерство. Всего более ста классов.

Все экземпляры, как их называли, попадали в специальные лаборатории и подвергались самому тщательному исследованию. На предмет использования в практических целях. Использования кем и в каких целях, я думаю, вы догадываетесь.

А я сидел, слушал все эти басенки и думал, верить мне в них или нет. Конечно, Навигатор — слишком серьезный человек, чтобы заливать мне всякую лажу. Но уж больно все было невероятно. Это красиво смотрится с экрана телевизора, но когда к вам домой приходит человек и предлагает поохотиться на привидений, что вы сделаете? Правильно. Пошлете его. Почетным послом. В Зону.

— Вы хотите сказать, что те товарищи — из КГБ? Но ведь КГБ нет.

— Того, что вы называете «КГБ», действительно нет. Хотя есть ФСБ. И много всего кроме. И поверьте мне, что суть одна. Но дело даже не в этом. А в том, что, как вы их назвали, «те товарищи» не из ФСБ.

— А откуда? — тупо спросил я.

— А ниоткуда. Я постараюсь вам объяснить. Для этого мне придется прибегнуть к довольно изощренной аллегории. Представьте себе, что вы работаете за компьютером и переносите из одной директории в другую много файлов. И вдруг компьютер зависает. Вы перезагружаетесь и вдруг обнаруживаете, что файл, при перемещении которого завис компьютер, из исходной директории исчез, а в целевой не появился. Вопрос: куда он делся? А никуда, он там же, на диске. Он даже занимает место в той же директории. Но вот обнаружить его можно только с помощью специальной программы. Или если целенаправленно искать. Во время перестановок и реформирования «гэбухи» довольно много таких файлов потерялось при перемещении — программа работала нестабильно и часто зависала. В КГБ было много секретных и сверхсекретных подразделений, часть документов о которых капитаны, бегущие с тонущего корабля, или крысы — называйте как хотите — просто уничтожили. И все эти подразделения и отделы превратились в своего рода «летучих голландцев». В них продолжали работать люди, которые даже не подозревали, что их работа никому не нужна, они финансировались из «черной бухгалтерии». Но, поскольку результаты не востребовались, а деньги куда-то уходили, многие, а вернее, почти все из этих «летучих голландцев» отлавливались и закрывались опосредованно. Вот этот самый отдел — едва ли не единственный, который умудрился выжить в таком подвешенном состоянии. Это было почти невозможно, но ведь и отдел занимался вещами, про которые принято говорить «невозможно», «невероятно». Теперь он существует в своих целях, работает на себя и преследует цели, известные только высшим рангам отдела.

Навигатор, улыбнувшись, посмотрел на меня. Я давно уже вошел в транс и слушал все это развесив уши. Вот так вляпался! Но тут у меня возникла одна трезвая мысль. Вернее, не мысль даже, а вопрос.

— Так вы с самого начала знали, что всех этих людей убивает не Лиза? Вы специально не сказали мне, чтобы!..

— Постойте, — оборвал меня Навигатор. — Давайте без домыслов и упреков. Я вам исповедуюсь. Да, я с самого начала знал, что доноров накрывает отдел. Таким образом они пытались отследить вирус. Но, видимо, им это не удавалось. Им нужна была сама Разина. Я не мог допустить, чтобы она попала в их руки. Это очень опасно. Все, что попадает в их руки, становится очень опасным.

— Но почему они не нашли ее раньше меня?! Ведь это же ОРГАНИЗАЦИЯ!

— Помните, я давал вам маленькую бумажку с данными на Альберту Вагнер? Вот у них было то же самое и ничего кроме. У вас было «кроме». У вас была последняя строчка, о том, что Альберта Вагнер — это сетевой псевдоним и она знакомится со своими донорами в Интернете. Но, признаюсь, я не ожидал от вас такого… везения, что ли. Вы — поразительно везучий человек, Денис!

— Спасибо, — буркнул я. У меня снова образовалась каша в голове. Нет, ну что за жизнь! «Вот твое наказание: получи то, что хотел».

У меня было еще много вопросов. Кое-что я хотел знать точно, например, относительно своего будущего. Но тут, как это обычно и бывает, зазвонил телефон.

— Слуш…

— Алло! Денис! — услышал я голос Фаины, старавшейся перекричать рев двигателя. — Денис, мы в полной жопе!

— Нравится машина? — улыбаясь, спросила Фаина Лизу. Она пыталась хоть как-то развеять молчаливую напряженность, которая была напряженностью только для нее. Ли кивнула:

— «Лексус» девяносто пятого года, объем двигателя четыре литра, предельная развиваемая скорость двести килметров в час. Очень дорогая машина.

Фаина удивленно скосилась на Лизу. Больше она вопросов не задавала.

На последнем большом перекрестке перед выездом из города Фаина остановилась на светофоре. Машин было немного, пешеходов не было вообще, но светофор горел, и она ждала. Слева подъехала и притормозила… Фаина автоматически бросила взгляд, вздрогнула, повернулась и изумленно оглядела машину. Черная «ламборгини ви-ти», девяносто третьего года. Встреча двух таких машин на одном светофо была невероятным совпадением. Фаина не видела, кто сид внутри, — стекла были очень хорошо затемнены. Но водитель приветственно гуднул два раза, как будто эмигрант, встретивший земляка в чужой стране. Фаина просигналила в ответ. Тогда мотор «ламборгини» коротко рыкнул, словно приглашая помериться силами. Фаина нервно улыбнулась. Все ее внимание и соображение переключилось на этого черного красавца. Она незаметно вздрагивала в предвкушении скорости и соревнования.

Желтый загорелся.

Мотор «лексуса» зарычал, машина вздрогнула, словно скакун на бегах, которому лишь затворы мешали сорваться с места и обогнать ветер. Рядом «била копытом» «ламборгини».

Зеленый. Взревели два мощных двигателя, «лексус» и «ламборгини» одновременно рванули с места, сразу оставив далеко позади немытых московских копуш. Только Алина на своем «diablo», не понимая, что происходит, держалась в хвосте и выжимала все из мотоцикла. Но Фаина этого уже не замечала. Она видела только дорогу перед собой.

«Ламборгини» вырвалась вперед и на развилке свернула влево. Эта дорога не использовалась давно и вела на заброшенный военный аэропорт. Ни секунды не думая, вообще не думая, Фаина свернула. Алина, вне себя от бешенства, стиснула зубы, вжалась в корпус мотоцикла и врезала из последних, чтобы догнать и образумить…

Пуля, выпущенная из невидимой винтовки профессиональным снайпером, ударила перед колесом мотоцикла, сбив сцепление с асфальтом. Мотоцикл вильнул в сторону, споткнулся и невероятным образом на огромной скорости взлетел в воздух. Алина выпустила руль, оттолкнулась ногами от летящего «железного коня», пытаясь самортизировать падение, и рухнула, покатилась в траву.

— Это ловушка, — жестко произнесла Лиза, до сих пор не вмешивавшаяся в это помешательство. Фаина давно не замечала ее, не расслышала и сейчас. Толкать ее, выводить из этого транса было опасно на такой скорости. Поэтому Лиза отстегнула ремень безопасности, уперлась одной рукой в переднюю панель, а другой наклонилась, перехватила в голени ногу Фаины и стала медленно отводить от педали газа. Машина стала снижать скорость. Фаина очнулась:

— В чем дело?

— Надо выбираться, — сухо заметила Лиза. — Это ловушка.

— Ты считаешь? — Фаина покраснела и старалась не смотреть в сторону Лизы. Лиза ничего не ответила.

Фаина резко развернула машину. Навстречу по взлетной полосе ехали два черных «мерседеса».

— Прорвемся… — прошептала Фаина.

Движок набирал обороты. Крепкие руки Фаины поглаживали руль, словно уговаривая потерпеть. «Мерседесы» приближались не быстро, но и не медленно — «лексусу» некуда было деться, кругом трава, канавы. Это вам не «Жигули».

Фаина вдавила в пол педаль газа. «Мерседесы» дернулись навстречу. «Лексус» с ревом проскочил между ними, направляясь к выезду из аэропорта.

На солнце сверкнули иглы «ежа», распластавшегося в конце взлетной полосы. Фаина резко затормозила — Лиза, непристегнутая, чудом не вылетела из кресла. Но ремень не тронула.

Их зажали. Фаина ясно это поняла, ибо ее низко посаженной машине попытаться объехать вне дороги было еще опаснее, чем проехаться по «ежу».

— Где Алина?.. — пробормотала она. И в следующую секунду, развернувшись в противоположную сторону, увидела.

«Diablo» валялся на обочине, и из машины не было заметно, насколько он разбит. «Мерседесы» приближались снова, но теперь к ним присоединилась «ламборгини».

— Ну, положим, если их будет трое, какое-то время я продержусь, — стараясь придать своему голосу бодрость, сообщила Фаина Лизе. — Но самим нам отсюда не выбраться.

Лиза не отзывалась, словно ей было все равно. Она уперлась одной рукой в приборную панель и даже не оглядывалась по сторонам.

Фаина дала газ и лихим маневром обогнула три черных автомобиля. Оторвавшись, она достала сотовый.

— Что с вами?! Где вы?! — пытаясь унять дрожь в локтях, кричал я в трубку. Навигатор, по-птичьи наклонив голову, прислушивался.

— В полной ж… Ах да, мы рядом с Куркинским шоссе! Нас зажали в старом армейском аэропорту, здесь, недалеко Похоже, это те люди, что были в казино! Денис, нам не выбраться!

— Да я что могу сделать?! — спросил я чисто по инерции, уже понимая, что не время для глупых вопросов и вообще вопросов, что я сорвусь и помчусь туда все равно.

— Хватит лапши, Денис! Мы вас с самого начала раскусили! Вы ведь не просто… Ах, да что там сейчас!.. — Фаина резко замолкла. Я судорожно придавил трубку к уху. — О господи!.. — расслышал я ее голос. В следующую секунду раздался треск, грохот — трубка, видимо, упала, — потом что-то похожее на автоматную очередь…

Я отшвырнул телефон и подскочил к Навигатору:

— Едемте! Там ваш отдел перехватил Лизу!

Навигатор встал так быстро, что у меня закружилась голова. Я успел заметить, что в глазах его появилась грустная обреченность.

Мы выбежали из подъезда и уселись в «БМВ». Навигатор откуда-то снизу достал синий стакан мигалки и шлепнул его на крышу.

— Пристегнитесь, Денис, — коротко бросил он и уверенно взялся за руль.

Я ездил с мигалкой и сиреной. Тоже не в милицейском авто и даже не в «скорой помощи» — мигалыциков сейчас пруд пруди, — но никогда я не ездил так быстро. Навигатор вел уверенно, не отрывая взгляда от дороги и спокойно улыбаясь уголками губ. Он словно знал, что мы уже не успеем, а если и успеем, то ничего не сможем сделать. Но гнал с той спокойной обреченностью, которая называется «чувством долга»,

Стрелка спидометра не опускалась ниже ста восьмидесяти. Немыслимым образом он обгонял машины, вписывался в повороты, умудряясь ничего не задеть и никого не сбить. Так мог бы водить профессиональный пилот гоночного болида.

Конечно, мы опоздали. «БМВ» остановилась у валяющегося на боку мотоцикла, я выскочил, забегал вокруг и… наткнулся на тело Алины. Голова в черном мотоциклетном шлеме, лица за темным стеклом не видно. Я упал на колени, взялся обеими руками за него и не решился снять. Я боялся узнать, что под ним. Подошел Навигатор.

— Что ж, Денис. Эту игру мы с вами проиграли. Держите… — Он протянул мне мобильник. — Будьте любезны, когда вызовете «скорую», выбросите его где-нибудь в Москве. Я, с вашего позволения, исчезаю. Удачи вам.

Он словно прощался. Но мне сейчас было не до него. Я набрал номер «скорой», тупо сообщил, с трудом вспоминая, где я нахожусь, сунул куда-то телефон. И уже потом снял шлем. Алина совсем незаметно двигала губами в сгустившихся потеках крови.

Заурчал, удаляясь, мотор.

Эдуард Фомич Жданов не сдерживал радостной и даже счастливой улыбки. Позволив себе поверить в неожиданную, небывалую удачу, он позволил себе все остальное: нервы, эмоции.

— Здравствуйте-здравствуйте, голубушка! Очень рад вас наконец так близко видеть. Прошу прощения за такой интерьер.

Лиза сидела в дальнем углу камеры, у стены. Половина помещения была перегорожена тонкими, тускло блестящими, ухоженными стальными прутьями. Жданов не подходил близко к решетке — по ней был пропущен электрический ток.

— Я, признаться, уже и не чаял увидеть вас… живой.

— Смерти нет, — произнесла Лиза, не глядя в его сторону.

— Ну, вам виднее, — щедро улыбнулся Жданов. Лиза подняла голову, В ее взгляде была насмешка.

— Вы и в самом деле верите в это?

Улыбка сползла с лица Жданова. Он ответил строго и сухо:

— Да. Я верю. И я вырву это из вас — живой или мертвой. Он вышел из комнаты и подозвал Николая. — Посторожи-ка ее. Соберу наших алхимиков. Николай кивнул, вошел в комнату и сел у стены, рядом с дверью.

Лиза молчала, и он тоже молчал. В комнате тихо гудела решетка, разделявшая ее на две половины. Николай сначала украдкой, а потом уже не таясь разглядывал ее. Лиза сидела выпрямившись, закрыв глаза, прислонившись спиной к стене. Ее грудь почти не двигалась, сама она замерла. Лиза была красива. Она была бы прекрасна, если бы не ее лицо — слишком взрослое для свежей девичьей фигурки. Николай не верил, что эта девушка с такими тонкими руками, с такой нежной шеей и была тем неуловимым фантомом, за которым они охотились почти два месяца. Впрочем, этим двум месяцам предшествовала огромная работа в архивах статистики, вычисление ее существования, проверка невероятных догадок, их подтверждение.

Николай тихо встал и сделал бесшумный шаг к решетке. Лиза открыла глаза. Николай вздрогнул… и сделал еще шаг. Лиза поднялась и подйшла к решетке с другой стороны. Николай дернул левым плечом. Лиза одновременно сделала то же самое. Заметивший это совпадение, Николай улыбнулся своим большим ртом. Лиза улыбнулась одновременно. Это показалось Николаю забавным. Он вдруг быстро щелкнул пальцами. Два щелчка слились в один.

Это почему-то напугало его. Он сразу вспомнил все домыслы, которые были известны каждому, работавшему в группе Жданова, и почувствовал, что покрывается испариной.

Он вытянул правую руку в сторону. Лиза была как его отражение в зеркале. Он моргнул — она моргнула; он кивнул — она кивнула; он хлопнул в ладоши — она хлопнула, сделала шаг вперед — он сделал шаг вперед; она коснулась решетки — он коснулся решетки. Но на самом деле Николаю только показалось, что она дотронулась до прутьев. Судорожно сжатая рука, вцепившаяся в смертельный металл, сноп искр, дым, запах горячего сырого мяса, ручьи слез, текущие по его щекам… Труп Николая упал по эту сторону решетки.

Эдуард Фомич не торопился начинать работу с Разиной. Кроме него и еще нескольких доверенных людей, о том, что ее удалось поймать, не знал никто в отделе. На столе стояла чашка кофе, лежала раскрытая толстая папка. Там было все, начиная с целой коллекции метрик, внимательно прочитав которые посторонний человек сначала не верил своим глазам, а потом, перечитывая и сверяя, начинал дышать чаще, дрожать, сглатывать, словно на его глазах свинец превращался в золото. И заканчивая медицинскими картами и историями болезней с одинаковыми странными симптомами и причинами, по которым эти люди попадали в больницы. Всех этих людей уже не было в живых — его группа училась на ошибках, и ошибки стоили жизней тем людям. Но теперь можно было смело приниматься за эпилог.

Поддаваясь сладкой истоме, заполнявшей тело, Эдуард Фомич встал, подошел к окну, заложил руки за спину и потянулся. Он сейчас чувствовал себя лет на двадцать моложе: сила, энергия, жажда жизни — все вдруг вновь появилось в нем. Если бы он задумывался о счастье, он мог бы сказать сейчас: да, я счастлив. Но Эдуард Фомич давно перестал размышлять на эту тему.

В его кабинете было одно-единственное окно, но и это считалось роскошью. Несмотря на то что все окна в этом здании были защищены от прослушивания и стекло едва заметно вибрировало, многие окна были изнутри замурованы и существовали только для того, чтобы не вызывать ненужных вопросительных взглядов прохожих. Само здание заметно возвышалось над окружающим рельефом — на расстоянии километра вокруг не было сооружений выше его третьго этажа, и специально на этот случай периметр был обсажен ветвистыми деревьями метрах в двадцати от стен. Кроме этого, здание росло еще и вниз, о чем посторонние уж совсем не догадывались.

С этажа, на котором находился кабинет Жданова, верхушки деревьев уже не закрывали окна, и обзор был свободным. Правда, из окна особенно ничего не было видно, только шоссе, в отдалении несколько старых построек, окруженных, как пни опятами, низкими серыми ларьками. Да еще серое облачное небо. Вот на него и смотрел Эдуард Фомич. На ползущие облака, похожие на хлопья сигаретного дыма.

Тихо вошла секретарша — невысокая плотная девушка с хвостом светлых волос и густо подведенными тушью глазами.

— Разина идет по коридору, — сообщила она. Жданов обернулся, непонимающе посмотрел на девушку, растерянно улыбнулся и спросил:

— По какому коридору?

— По нашему коридору. Разина идет по нашему коридору.

— А куда она идет? — все еще не понимая смысла услы-шанного, спросил Эдуард Фомич.

Лиза шла по узкому неярко освещенному коридору, по серой ковровой дорожке, мимо безликих дверей. Она никуда не торопилась. Ей никто не встречался на пути, из-за дверей не доносилось ни звука. В здании будто бы никого не было, кроме нее.

Она вышла на лестницу и медленно поднялась по ступенькам. В углу стоял человек в темно-сером костюме и говорил по рации. Увидев Лизу, он на секунду замолк и на глазах покрылся испариной.

— Она здесь, — сдавленно произнес он, не двигаясь. Лиза остановилась рядом с ним и посмотрела ему в глаза. Мужчина, держа у лица рацию, словно окаменел. Казалось, он хотел отстраниться, но не мог. — Она остановилась рядом. Смотрит мне в глаза.

Рация не отвечала. Лиза отвернулась и пошла дальше по коридору. У одной из безликих дверей она остановилась и открыла ее.

Она вошла в кабинет. Кабинет был пуст, перед ней был стол и окно. На столе лежала толстая папка. Лиза подошла к столу. На папке она увидела желтую наклейку, на которой было написано «Строго для внутреннего пользования». Под наклейкой стоял штамп «совершенно секретно».

Дверь захлопнулась. Она обернулась.

— Здравствуй, Лиза, — сказал Яворский. — Вот мы и снова встретились. Ты прекрасно сохранилась.

Лиза пустыми глазами смотрела в его сторону. С минуту в кабинете стояла тишина. Наконец Лиза склонила голову на бок и произнесла:

— Вы ошибаетесь. Я вижу вас впервые.

Лицо сползло с Яворского как резиновая маска. Уголки губ, глаз, щеки — все опустилось, сморщилось, и он сразу постарел лет на тридцать.

— Что это значит, Лиза? — не своим голосом спросил он.

— Я скажу вам, что это значит. Но сперва ответьте: вы правда верили в эти сказки?

Яворский оправился от своих эмоций и ответил уже спокойно:

— Мне и сейчас ничто не мешает в них верить. Только помогает.

— Дьявол! — воскликнула Лиза с внезапной эмоциональностью, словно поминала прежнего любовника. — Да с чего вы все это взяли? Из пачки старых метрик? И это, по-вашему, доказательства? Вы же взрослые люди!

— Что это значит? — напомнил Яворский.

— Это значит, что вы — мой отец.

Яворский сощурился. Дернул плечами. Растянул губы в улыбке и захохотал. Это продолжалось с минуту — Лиза терпеливо ждала. Наконец, отсмеявшись, Яворский посерьезнел и сказал:

— Я все помню. Двадцать пять лет прошло, а я помню, как сейчас, каждый наш день. Ты, наверное, давно все забыла — что для тебя четверть века. А я все это время жил одними воспоминаниями, надеждой найти тебя снова. Почему ты ушла, Лиза? Пусть я замечал, что время идет, а ты не меняешься, но ведь это никак не изменило бы нашей любви — ведь я взрослел, а ты оставалась все такой же молодой и красивой… Что может быть лучше? Неужели ты не могла из своей бесконечности уделить мне хотя бы лет тридцать? Или ты не любила меня?

— Вы мне не верите, — сказала Лиза, не обращая внимания на сказанное Яворским. — Тогда спросите у ваших хозяев…

— Они мне не хозяева!

— …спросите у них, какое отчество записано в моем паспорте. Вы ведь Борис, не так ли?

Глаза Яворского замерли. Он поднял голову вверх и, словно обращаясь к потолку, спросил:

— Это правда?!

Потолок не ответил. Но ответ Яворскому был не слишком нужен — он наконец понял, что это и есть то разумное объяснение, которое растворяет всю мистику, как восход солнца растворяет ночные страхи.

— А как же все остальное?.. Как же болезнь?..

— Болезнь остается болезнью. Которая передается по наследству.

Яворский все еще не хотел верить в то, что невозможное так и осталось невозможным.

— А как тебе удавалось скрываться от них? Как тебе удалось выбраться из клетки? Почему ты до сих пор жива, когда столько людей хотели тебя убить?

— Значит, плохо хотели. Извините.

— А все те, кровь которых ты пила? Мы умертвили их напрасно? Нам нечего было искать? Болезнь не передается через кровь?

— Да опомнитесь вы наконец. Вы — взрослый человек, ученый, профессор, а верите в вампиров из сказки.

Яворский медленно поднял руку, потянулся к шее и распустил узел галстука. Затем он расстегнул пуговицы на рубашке, подошел к Лизе, наклонился к самому ее лицу и произнес, глядя ей в глаза:

— Тогда ведь ничего не произойдет, если ты сделаешь это со мной? — Он подставил шею. — На же, пей!

Лиза обняла его за плечи, раскрыла рот и прижалась зубами к его шее. Яворский вздрогнул и закрыл глаза.

В дверь сильно ударили снаружи. Яворский словно не слышал этого, но Лиза, не отрываясь, взглянула в ту сторону. В дверь продолжали ломиться, послышался крик Жданова:

— Где ключ, черт вас дери!

— Заперто изнутри! — ответил кто-то.

— Так несите таран!

Лиза схватилась крепче за плечи Яворского и отняла рот. Из раны сочилась кровь.

— Что такое? — прохрипел Яворский, открывая мутные глаза. Лиза облизнула губы, обняла его и толкнула в сторону окна. Махая руками, пытаясь удержать равновесие, Яворский упал спиной на стекло. Секунду оно держало тяжесть двух тел, потом лопнуло на сотни острых кусков, и Лиза с Яворским провалились наружу, окруженные облаком сверкающих осколков.

В дверь позвонили. Коротко, потом еще раз. Не настойчиво, не робко. Равнодушно так позвонили. Я пошел открывать.

На пороге стояла Лиза. Ее лицо, шея, руки были покрыты порезами, разными по величине. Раны уже запеклись, и кровь из них не сочилась. Ее левая рука висела, прижатая к боку, пальцы были скрючены. Лицо Лизы не выражало ничего. Даже боли оно не выражало. Я посторонился, пропуская ее в квартиру, хотя она не делала попыток войти.

Лиза вошла. Когда я закрыл дверь, она сказала:

— Мне не к кому больше идти.

— Раны промыть надо, — сказал я.

— Ерунда, — сказала она, — через час буду как новая.

Она ничего не ела, только много пила, обычную кипяченую воду из стакана. А я все ждал, когда она попросит меня…

— Спасибо, я уже пообедала, — произнесла она вдруг. Я не то чтобы облегченно вздохнул — я уже бьи готов к этому, — но удивился тому, как она угадала мои мысли. Мне казалось, я хорошо их скрывал.

Она влила в себя, наверное, стаканов десять — больших, граненых. Когда она выпила всю кипяченую воду, которая у меня была, я налил новый чайник и поставил его на огонь.

— Как дальше жить будем? — спросил я.

— Дальше мы будем жить каждый сам по себе, — ответила она.

— Ну, это само собой. Что ты дальше собираешься делать?

— Оставаться у тебя я не собираюсь. Оклемаюсь и уйду.

— Куда?

— Туда.

— Тебя затравят.

— Выживу. Не в первый раз.

— Такое — в первый.

— А ты откуда знаешь?

— Интуиция. Я сторонник линейной теории времени.

Она подняла на меня взгляд.

— Так что же мне делать? — спросила она. Без иронии. Она действительно просила о помощи.

— Я помогу тебе.

Навигатор с трудом сдерживал волнение.

— Вы чертовски везучий человек, Денис. Чертовски везучий, — повторил он в сто какой-то раз. — Что вы от меня хотите?

— Переправьте ее за границу.

— Но граница перекрыта. Ее не выпустят.

— Так сделайте так, чтобы ее выпустили.

— У отдела длинные руки, простите за пошлость. Они ее достанут.

— Не достанут. Она скроется. Или вы по-прежнему хотите ее убить?

Навигатор вздрогнул.

— Хорошо. Я сделаю все, о чем вы меня попросите. Но просьба должна быть конкретной, а не абстрактной, вроде «переправьте ее за границу». Я помогу вам. Но я не могу убрать всех пограничников. И вывозить ее придется вам самому.

— Как-нибудь разберусь.

Я плохо представлял, как я это сделаю. Открывая дверь квартиры, я подумал: а что, если она уже ушла? Но она не ушла. Она спала. Я уже видел, как она спала, но не был уверен, что она в самом деле отключилась.

Я взял телефон и, стараясь ничего не задеть проводом, перебрался на кухню. Там я набрал номер Джулии:

— Привет, подружка,

— Привет-привет. Сколько лет, сколько зим.

— Вы мне нужны.

— Наконец-то.

— Вот так-то, — облегченно закончил я свою речь. Слушая мою историю, Джулия иногда иронически хмыкала, иногда недоверчиво мотала головой, иногда просто улыбалась.

— Ну, ладно. Если допустить, что пятьдесят процентов рассказанного тобой правда…

Я разозлился:

— Да я сам все это видел, понимаешь! Она из меня литр крови высосала!

— Я не говорю, что ты мне врешь, — спокойно ответила Джулия. — Просто половина того, что ты мне рассказал, — твоя фантазия. В которую ты веришь, будто это произошло на самом деле. Ты пойми, с третьего этажа и я спрыгнуть могу. При желании даже с четвертого могу. И от группы спецназа уйду, если понадобится. Это не так сложно, как кажется. Знаешь, чему нынче спецназ учат? Я тебе потом расскажу. А то, что она у тебя кровь пила… Она же тебе сама сказала, что больна. Я, правда, сомневаюсь, что таким образом она лечится, но я не врач.

— У нее реакция, как молния, — продолжал упорствовать я.

— У меня тоже, — ничтоже сумняшеся ответствовала Джулия.

Я взглянул на бесшумно появившуюся за спиной Джулии Лизу; Джулия обернулась.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответила Лиза.

— Ты и есть наша «белокурая бестия»?

— Да. — Лиза села на свободный табурет. Ее взгляд встретился со взглядом Джулии, обе замерли, чего-то ожидая, и Лиза вдруг демонстративно наклонила голову, словно уклоняясь от удара.

Джулия рассмеялась:

— Я — пас! Реакция что надо.

Лиза улыбнулась. Как-то странно, будто губы плохо ее слушались.

— Мы постараемся вывезти тебя в Польшу. Я думаю, нам это удастся. Как ты относишься к Польше?

— Польша — замечательная страна, — ответила Лиза.

—О'кей. Тогда расскажи-ка нам, что с тобой случилось, — попросил я.

— Эта машина — ваша, — сказал Навигатор, указывая мне на абсолютно шикарный, зеркально-черный шестисотый «мерседес».

— А поскромнее ничего не нашлось?

— Вездеходы другими не бывают.

— Что значит — «вездеходы»?

— Взгляните на номер.

Я отошел в сторону и посмотрел. Номер как номер. Только вместо федерального индекса — московских двух семерок — большой триколор. Кажется, я понял, что имел в виду Навигатор.

— Это правительственный автомобиль?

— В некотором роде. — Навигатор улыбнулся. — В бардачке — все документы и на всякий случай — мигалка. Имейте в виду, останавливать и досматривать эту машину имеют право только с санкции генерального прокурора России. В том числе и на границе. Корпус и стекла — бронированные, но я думаю, до этого не дойдет.

Он протянул мне пухлый желтый конверт:

— А это — передайте ей. Я… виноват перед ней. И перед вами. Там польский паспорт и деньги на первое время.

Я сел за руль и восхищенно подумал — вот это тачка! А ну как газануть сейчас по Москве!

Навигатор наклонился к окну:

— Советую вам поторопиться, вас уже почти вычислили. Избавьтесь от нее как можно скорее.

Я кивнул и завел мотор.

— И… удачи вам.

— Майор! Слышь, майор! Причудливое явление из пяти букв?

Майор погранвойск, огромный мужик лет тридцати, стриженный под горшок, напрягает могучую голову:

— Х…йня.

Черный зверь

— Фи, майор!

Олег Реутов ухмыльнулся и, отложив кроссворд, скосился на окно: за стеклом лениво барабанил дождик. На пропускном пункте было уютно, деревянный домик чем-то напоминал дачу. Тут всегда было тихо, чисто и кругом одни военные. Реутова это расслабляло и умиротворяло, вот уже второй день. Сколько он тут еще пробудет, неизвестно.

Он, кряхтя, встал и размял спину.

— Ну, что, майор, по рюмке кофе, что ли? — спросил он, подходя к окну, где на столе стоял электрический чайник.

— Валяй, майор.

Реутов включил чайник и поглядел в окно.

— Етить твою мать! — крикнул он. — Какого хрена?! Он бросился к двери, хватая на ходу серый пиджак, и выбежал из домика.

— Стоять, черти! Куда!

Трое пограничников с автоматами на плечах, поднимающие шлагбаум перед черным «мерином», замерли и недоуменно переглянулись.

— Вам что было приказано?! — рявкнул Реутов. — Никого не пропускать без меня!

Майор подошел сзади:

— Да ты глянь, какой номер. Ща вставят по самые помидоры. Иди, нагинайся, я в этом не участвую.

Реутов подошел к «вездеходу» и наклонился к матовому стеклу:

— Опустите стекло, пожалуйста.

Машина безмолвствовала. Реутов занервничал, но все-таки достал из кармана удостоверение, раскрыл его и прижал к стеклу:

— Опустите стекло, будьте любезны! Федеральная служба безопасности.

— Да хоть небесная канцелярия, — услышал он глухой голос изнутри. — Немедленно пропустите правительственный транспорт.

Реутов стиснул челюсти. Они были правы, конечно. Но те, кого он стерег, могли проскочить через любой пропускной пункт. Только не через его. Тогда начальство зарядит ему не по самые помидоры, а гораздо глубже. А умные люди из двух зол выбирают меньшее.

— Если вы не опустите стекло, я буду вынужден приказать прострелить вам колеса. Тогда вы точно никуда не уедете.

— Ты сдурел, что ли, мужик!.. — прошипел майор. — Ты понимаешь, что делаешь?

— Понимаю. Под мою ответственность. Прикажи своим пугнуть их.

— Ну, смотри, майор.

Майор сделал сложный жест указательным пальцем на колеса «вездехода». Погранцы скинули автоматы и громко лязгнули затворами.

Стекло у места водителя плавно опустилось. Молодой человек лет двадцати пяти, сидевший за рулем, процедил, не глядя в сторону Реутова:

— Вы за это ответите.

— Всенепременно, — отозвался Реутов и просунул голову в окно. Картина, представшая его глазам, заставила его сердце радостно забиться. Он понял, что поймал того, кого нужно.

В салоне, кроме парня-водителя, рядом с ним сидел еще один, в очках и простой рубашке-безрукавке. На заднем сиденье была девушка-мулатка. Эта молодежь меньше всего была похожа на пассажиров правительственного «вездехода». Ho где самый главный персонаж?

— Предъявите ваши документы, — потребовал Реутов.

— Пожалуйста.

Водитель сунул ему пачку каких-то бумаг. Реутов принялся внимательно их изучать.

— Будьте любезны, поторопитесь, — зло произнес водитель. Видимо, он был самым главным.

— Всенепременно, — ответил Реутов и мысленно улыбнулся. Он уже понял, что все документы в порядке, и сейчас думал о том, где может быть нужная ему персона. Ответ пришел почти сразу.

— Откройте багажник, пожалуйста, — потребовал Реутов. Водитель не двигался. — Хорошо, я подожду.

Реутов отошел от двери и оперся на капот. Водитель сидел, наверное, минуту. Реутов терпеливо ждал: он понял, что догадался верно. И сколько времени пройдет, теперь было не важно. Этот парень все равно выйдет и выполнит его требование, потому что деваться ему некуда. Или пусть стоит, пока не приедет Жданов.

Где-то над полем показалась черная точка, которая приближалась вместе со звуком вращающегося винта: вертолет. Водитель наконец открыл дверь и вышел. Реутов с улыбкой подошел к багажнику. Водитель отпер замок и отошел в сторону.

— Пожалуйста, — указал он рукой на крышку багажника. Реутов наклонился, чтобы открыть, но крышка сама отскочила вверх…

Из багажника выпрыгнула фигура в черном, похожая на тень, сбила Реутова с ног и бросилась бежать, но не в сторону польской границы, а совсем в обратную, назад по дороге.

Опомнившись, Реутов заорал;

— Что стоите! За ней! — и закричал уже, обращаясь к тени: — Стой! Стрелять буду!

Черный фантом бежал очень быстро: пограничникам в тяжелых армейских ботинках, с автоматами в руках за ним было не угнаться. Даже Реутов, в легком темно-сером косюме, подготовленный к таким погоням, отставал.

Фантом резко рванул в сторону, скатился по насыпи и побежал в сторону вертолета, приземлившегося уже сотнях в ? трех метров от дороги. Реутов понял, что упускает ее, и крикнул пограничникам:

— Стреляйте! Стреляйте по ней!

К стрекоту вертолетного винта прибавились короткие автоматные очереди. Реутов, стиснув кулаки, не отрывал взгляда от фигуры в черном трико и черной маске, закрывавшей лицо. Вдруг фигура споткнулась, упала и осталась лежать на траве, в ста метрах от вертолета.

Реутов вздохнул и закрыл глаза. Ну что ж, по крайней мере он ее не упустил.

Водитель, услышав автоматные очереди, захлопнул крышку багажника, сел на свое место, и машина, проехав под тяжелым шлагбаумом, очутилась на территории Польши.

Реутов, услышав звуки мотора, обернулся в сторону переезда и выругался. Майор сплюнул и приказал:

— Ну-ка, ребята, возвращайтесь-ка на пост. А то мы так всех повыпускаем, мать его.

Последние слова относились уже к Реутову.

— Разбирайся сам. Мне границу охранять надо, а ты своих сам лови, сам расстреливай. Хватит, накуролесил.

Майор развернулся и тяжелым шагом направился к заставе. Реутову нечего было ответить.

Черная фигура с трудом поднялась на ноги, задрала свитер, постанывая, скинула тяжелые пластины бронежилета и заковыляла к вертолету. Опираясь на руки пилота, загорелого конопатого блондина, Джулия взобралась на свободное место и скинула маску:

— Давай, Артем, убираемся отсюда.

— Ну, ты даешь! — восхищенно произнес Артем, поднимая в воздух вертушку. — Они по тебе попали?

Вместо ответа Джулия задрала футболку и показала здоровенный бурый синяк под худенькой грудью.

— Ребро, кажись, треснуло, — сдавленно сказала она. — Так что давай поторопись.

Я прислушивался к польской речи. Хотя она вроде бы напоминала русскую, слов я не понимал. Закончив разговор с польскими пограничниками, Лиза вернулась к машине. Парик она сняла еще на переезде, но тональный крем еще лежал на лице, и она была на себя не похожа.

— Все в порядке, — сказала она. — У тебя хорошие документы.

— Значит, прощаемся? — спросил я. Мне отчего-то стало вдруг тоскливо. Я не мог сказать, что испытывал к Лизе теплые чувства. Но оказалось, что нас все-таки что-то связывало. Может быть, это были кровные узы?

— Прощаемся, — сказала Лиза.

— Собираешься к нам вернуться?

— Возможно. — Лиза улыбнулась. — В двадцать первом веке.

— Рановато, я думаю. Лучше в двадцать втором.

Лиза посмотрела мне в глаза. Несколько секунд я наблюдал чудесное зрелище: в ее взгляде проявилась невероятная коллекция чувств, от ласки до благодарности. У меня закружилась голова, мне казалось, что самая любимая девушка обнимает, целует меня, ласкает мое лицо руками и смачивает его слезами из своих глаз — прощальными слезами. Когда наваждение прошло, Лизы рядом уже не было. Она шла по дороге, и один из польских пограничников провожал ее.

— Что с тобой? — спросил Винни-Пух, озабоченно глядя на мое лицо.

— Все в порядке, — ответил я, все еще не в состоянии взяться за руль.

— Странный она человек все-таки, — произнес Винни-Пух.

— Она не человек, — ответил я. — Она даже не белокурая бестия. Она — черный зверь. Bete noire, как говорят французы. Существо, внушающее всем ужас, страх. Чуждое, непостижимое существо. Нам за ней никогда не угнаться. Мы слишком быстро сходим с дистанции,

Она сделала последний шаг и свалилась в снег. Инстинктивно сворачиваясь в клубок, прижимая голые колени к груди, обнимая их посиневшими руками, пытаясь сохранить остатки тепла, она уже понимала, что замерзает. Она всегда очень хорошо чувствовала приближение смерти, различила она его и сейчас. Когда мать, подвернувшая ногу в горах во время вьюги, решала, идти ли обузой с ними или остаться в пещере, она сразу объяснила, что мать все равно умрет. И ее оставили одну в горах.

Когда отец неожиданно схватился за ногу и упал в снег, она обнюхала почерневшую снизу ногу и поняла, что и здесь уже все. Сидеть и ждать, пока помрет отец, было нельзя: замерзли бы и они с братом. Тогда брат с молчаливого согласия отца тупым каменным ножом распорол ему шею, они напились его еще горячей крови и побрели дальше, надеясь дойти до границы этой сплошной снежной стены.

Потом и брат свалился в снег, медленно водя вокруг головой и уже не чувствуя этого мира. Она умылась его кровью. От ее голого тела, обмотанного парой старых шкур и облезлым мехом, снятым с отца, шел пар.

Она не понимала одного: как она дожила до этого момента, как пережила всех их. Но теперь все встало на свои места — она умирала. И, осознав это, она тихонько заскулила, чтобы не было так страшно и одиноко.

Кусок вьюги отделился и медленно двигался в ее сторону. Две красные точки глаз, красная щель пасти, извергающая клубы пара, наклонились над ней. Вот теперь и ее кровь послужит чьей-то жизни.

Белый как снег волк уткнулся горячим носом в ее шею, тыкаясь жесткими лапами в ее плечи и спину, перевернул на живот, клыками впился в шею и пустил горячую красную струю из ее тела. Сознание просветлело от этого жара, разливавшегося по шее. Ее кровь перемешивалась со слюной зверя и текла в снег, растапливая его красными ручейками.

Она не могла сопротивляться, да и бессмысленно это сейчас было: слабый, едва живой человек не мог бороться с сильным зверем. Она не хотела чувствовать, как он ест ее, и прогнала остатки сознания.

Волк словно почувствовал это. Он отнял пасть от ее шеи и облизнул рану большим шершавым языком. Затем перешагнул через ее тело и осторожно опустился на нее, накрывая своей шкурой и своим телом.

Вьюга успокоилась. Лес оказался совсем близко, но именно так всегда и бывает. Человека и зверя не было видно, их замело снегом, и холм, схоронивший их тела, ничем не выделялся среди других снежных наносов.

Со стороны леса медленно брел большой седой тигр. Его нижняя губа была рассечена и с трудом прикрывала огромные желтые клыки. Изо рта текла слюна и падала в снег — тигр иногда с хлюпаньем слизывал ее, чтобы не намерзала на клыках. Ему не нужно было видеть добычу, он чувствовал ее и так.

Когда он приблизился к снежному холму, тот вдруг взорвался, и снежная туча, разинув красную пасть, бесшумно бросилась на него. Волк был гораздо быстрее тигра, но и гораздо меньше, а значит, и слабее. Если бы он хотел убежать, то сделал бы это без особого труда. Но он не хотел.

Тигр не успел отбить его когтистой лапой, только присел, зажмурил глаза и, прижав рваные уши, пропустил удар. Тигр понимал, что с одним волком он справится.

Но волк, похоже, думал иначе. Он отскочил и принялся бегать вокруг тигра. Тигр, придя в себя после первого натиска, вертелся на одном месте, стараясь все время быть лицом к врагу, но не успевал: волк нарезал круги все быстрее. И когда волк снова прыгнул, тигр опять не был готов. Он чувствовал, как клыки раздирают его шкуру на загривке, пытаясь прокусить шею, и это ему совсем не нравилось. Волку-одиночке вообще не полагалось оказывать сопротивление.

Тигр взревел от такой наглости, рванулся всем телом и сбросил волка со спины. Тот еще не успел упасть, как тигр прыгнул на него, прижал, раздирая, грудь лапой и наклонился, чтобы одним движением огромных клыков перегрызть наглецу глотку…

Волк ударил передними лапами тигра по глазам. Тигр инстинктивно опустил веки, но было уже поздно: два огромных переливающихся зеленым и голубым шара лопнули. Он взревел, отскочил в сторону и замотал головой, пытаясь прогнать внезапно нахлынувшую на него какофонию цветов вперемежку с болью. Бурая вязкая слизь сочилась из-под стиснутых век, а яркие вспышки, раздражающие глазные нервы, уступали место темноте. Эта темнота отвлекла его от схватки, и волк, не обращая внимания на порванную грудь, добил более чем вдвое превосходящего его по силе противника.

Когда тигр взрыкнул последний раз и опустил на снег бессильную слепую голову, волк вернулся к разворошенному сугробу. С осторожностью, будто своего детеныша, он вытащил, вцепившись зубами, человеческое тело и перетащил его на труп тигра. Человечек застонал и обнял горячую шкуру, будто хотел влезть в нее. Волк лег рядом, опустив раненую грудь на снег. Лес, степь, горы — все замерло, все ждало новой метели. Пройдет время и сомнет, уничтожит и эту снежную равнину, и могучие столетние сосны в толстой броне коры, и даже горы будут оседать и превращаться в пыль. А белый волк лежал на снегу так спокойно, словно лишь для него одного время не имело значения.

III. 2000