Чеслав. Воин древнего рода

Часть первая Чеслав — сын Велимира

Потревоженная птица с шумом вылетела из-под его ног. Чеслав на мгновение замер, но, сообразив, что это всего лишь птица, продолжил свой путь. Он шел по мягкой подстилке леса, стараясь не наступать на сухие ветки и не оставлять заметных следов, как учил его старый Сокол.

Чеслав, в отличие от многих своих соплеменников, не боялся Леса. В нем он чувствовал себя свободно и уверенно. Он знал многие его секреты, а к тому, что не знал или не понимал, относился с почтением. Юноша регулярно приносил духу Леса жертвы, и тот был благосклонен к нему. Накануне Чеслав преподнес ему целого козла. Он просил у Леса помощи и, если потребуется, защиты. Сейчас они нужны ему были как никогда раньше…

Лесная чаща тихо погружалась в сумерки, и совсем скоро ее должна была поглотить скрытница ночь. Внутренне Чеслав торопил этот момент. Он хотел как можно скорее раствориться в этом зеленом убежище, стать недосягаемым. Он шел уже довольно долго и порядком устал, но даже мысли не допускал, чтобы передохнуть.

Чеслав опасался погони. Он знал, что ему надо пройти еще совсем немного — и он наконец-то достигнет того места, где оставил своего коня Ветра — верного товарища и соучастника многих его дел и шалостей. Тихое приветственное ржание подтвердило предположение Чеслава. Ветер почуял своего хозяина и позвал его.

Обойдя старый поваленный дуб, Чеслав оказался у края низины. Здесь, на дне оврага, стоял привязанный к кусту орешника Ветер, который от нетерпения стал бить копытом, то ли торопя, то ли приветствуя хозяина. Только оказавшись рядом с конем, Чеслав облегченно вздохнул и осторожно переложил с плеча на круп животного свою ношу. Дорогую для него ношу, из-за которой он предпринял столь тяжелое и опасное приключение.

Это была связанная по рукам и ногам девушка…

Неждана, несмотря на запреты отца, часто убегала из городища на озеро одна. Она любовалась его красотой и наслаждалась величественным спокойствием, которое царило здесь и которого ей так не хватало в шумном селении. Тут можно было укрыться от строгих родителей и докучливых подруг. Неждане нравилось плавать, нарушая гладь озера, рвать лилии и кувшинки, а потом вплетать их в косы и делать из них украшения. А то и просто сидеть, думать, грезить…

Еще несколько дней назад ей показалось, что за ней кто-то наблюдает то ли из-за кустов, то ли из высокой травы.

«Наверное, парни из городища решили подсмотреть за мной, когда я буду купаться», — решила она.

Неждана уже вошла в тот возраст, когда парни и молодые мужчины стали смотреть на нее долгими взглядами — то изучающими, то любопытными, то восхищенными. А как только девушка перехватывала эти взгляды, прятали или отводили в сторону глаза, выказывая полное равнодушие. Неждане нравилось дразнить их, но такой наглости, как тайно следить за ней, она не могла спустить им. Она попыталась проверить свои подозрения, но ничего не обнаружила и успокоилась.

Нынче, придя к озеру, искупавшись и выйдя на берег, она вновь ощутила чье-то невидимое присутствие рядом.

«Может, зверь какой?» — промелькнула мысль.

Стараясь не подавать виду, что она что-то заподозрила, девушка оделась, а затем взяла гребень и стала медленно расчесывать влажные волосы. Сама же украдкой наблюдала за прибрежными зарослями. Через некоторое время ее хитрость была вознаграждена. Она заметила бесшумно промелькнувшую тень, а потом и светлую сорочку, белеющую сквозь зелень листвы.

Отбросив гребень, Неждана решительно двинулась в сторону зарослей. Она еще не знала, что сделает в следующее мгновение с наглецом, но в том, что ему не поздоровится, можно было не сомневаться: девушка с малолетства умела постоять за себя. Однако, едва войдя в заросли, она оторопела от неожиданности. Перед ней стоял незнакомый человек. Юноша… Он тоже застыл, глядя на нее удивленными глазами. Затем он судорожно вздохнул и кинулся на нее.

Чеслав случайно набрел на это поселение. Он знал, что где-то в этой стороне живет род Буревоя. Но люди рода, к которому принадлежал Чеслав, старались не ходить и не охотиться в этих краях. Между родами была давняя вражда. Такая давняя, что сейчас уже вряд ли кто и вспомнит, чем она была вызвана. Но эта вражда поддерживалась многими поколениями предков. А к воле предков род относился с большим почтением.

В тот раз Чеслав долго преследовал оленя. Животное, спасаясь, петляло по лесу и изматывало охотника. И вот, когда юноша уже почти настиг его, зверь проложил себе путь через заросли кустарника и выбежал на берег озера. Чеслав, разгоряченный погоней, и сам уже готов был ринуться сквозь кустарник, но неожиданно на противоположном берегу заметил чью-то фигуру. Всадник резко осадил своего коня.

У кромки воды стояла девушка. Напуганная шумом погони и появлением на берегу оленя, она инстинктивно спряталась за куст. Юноша, припав к коню и поглаживая его, старался успокоить разгоряченного Ветра, чтобы он не выдал их присутствия. Олень резво пробежал по открытому пространству берега и снова нырнул в чащу. Девушка, проводив взглядом испуганное животное, стала напряженно всматриваться в ту сторону, откуда оно выбежало. Туда, где находился Чеслав. Юноша же, боясь выдать себя, затаил дыхание и шептал ласковые слова ретивому Ветру.

Наступившая тишина успокоила незнакомку. Выйдя из-за кустов, она снова вернулась к воде. Тогда Чеслав осторожно слез с коня и отвел его в сторону. Сам же поспешил вернуться к месту наблюдения.

Девушка, выждав еще какое-то время и настороженно оглядевшись по сторонам, сняла платье и, оставив его в траве, пошла к воде.

Чеслав залюбовался ее стройным и гибким телом. Женская нагота вовсе не была для него тайной. Они со сверстниками не раз, прячась за прибрежными камнями, наблюдали за купающимися в реке девушками. А совсем недавно Чеслав познал женщину как мужчина.

Но эта незнакомка заставила его кровь бурлить, как прорвавшийся сквозь лес поток воды после ливня, и эхом отдаваться в ушах. Ее лицо влекло его, как лик неведомой лесной богини из плоти и крови. Длинные волосы прикрывали ее упругие, еще не вполне сформировавшиеся груди, но оставляли взгляду Чеслава прекрасные бедра и длинные ноги. Она шла к воде с грацией лесной кошки. Войдя в воду, девушка медленно поплыла. Чеслав с трудом перевел дыхание и едва сдержался, чтобы не выдать себя.

Это открытие заставляло Чеслава не раз возвращаться на то же самое место. Городище рода Буревоя располагалось на пригорке в густом лесу, недалеко от лесного озера, и было почти таким же большим, как и городище рода, к которому принадлежал Чеслав. Часы, а порой и целые дни он проводил в его окрестностях в надежде вновь увидеть ее. И часто его ожидание вознаграждалось. Девушка приходила на озеро с другими женщинами стирать одежду или купаться. Но со временем Чеславу стало понятно, что девушка часто убегает на озеро тайком одна. Желание видеть ее рядом с собой, обладать ею заставило Чеслава попросить у духа Леса помощи…

Ночная мгла уже почти полностью накрыла лес. Конь все чаще спотыкался и недовольно фыркал, давая понять хозяину, что устал. Ведь ему пришлось нести на себе двоих. Чеслав понимал это. Ему самому все труднее было угадывать дорогу среди деревьев. Они отъехали уже довольно далеко от городища Буревоя, и можно было остановиться и передохнуть.

— Стоять, Ветер! — тихо скомандовал Чеслав.

Ему не пришлось повторять дважды. Ветер послушно остановился. Чеслав слез с коня и осторожно снял девушку. Он положил ее на землю, предварительно бросив туда шкуру. Неждана напряженно следила за его действиями. Парень снял платок, которым завязал ей рот, и стал распутывать кожаные ремни на ее руках. Сняв ремни, он принялся нежно растирать ее запястья. Внезапно Неждана бросилась на него, отчаянно колотя и царапая. Чеслав, не ожидая нападения, сперва даже растерялся, а затем ловко перехватил руки дикарки. Но это не успокоило Неждану. Лишенная возможности действовать руками, она попыталась укусить юношу. Это рассмешило Чеслава. Он несколько раз ловко увертывался от зубов девушки, дразня ее, а потом навалился на нее, подмяв под себя, и прервал сопротивление поцелуем. Предприняв несколько бурных попыток высвободиться и ответить на поцелуй укусом, Неждана затихла.

Первым желанием Чеслава, как только началась эта потасовка, было сразу же овладеть девушкой. Наконец-то он держал в руках ту, о которой так долго мечтал и которая превратила его сны в постоянные кошмары. И чем больше она сопротивлялась, тем больше росло мужское желание Чеслава. Казалось, еще немного — и все его тело разорвет от этой острой жажды удовлетворить свою страсть.

Но в тот момент, когда девушка прекратила борьбу и затихла, он почувствовал на своих щеках что-то мокрое. «Она плачет», — понял он, и в тот же миг у него в груди шевельнулось незнакомое чувство, которое он не в силах был объяснить даже самому себе. Желание овладеть пленницей постепенно стало ослабевать и вскоре улетучилось. Чеслав разжал объятия.

— Не бойся, не трону. Сама баловать стала.

Он стянул ее руки ремнем и привязал второй конец к своей руке.

— Спать будем. А вздумаешь бежать… я и поколотить могу, — злясь скорее на себя, строго сказал юноша.

Сон еще долго не шел к нему. Мысли ручьем бежали в его голове. Непонятные чувства нежности, жалости и злости мешались и бурлили в душе его, как варево в котле. Сомнения не давали ему покоя. «Правильно ли я поступил, не настояв на своем?» Он ворочался и время от времени прислушивался к дыханию девушки.

Утро приветствовало Чеслава разноголосым птичьим гомоном. Мысль о пленнице стрелой впилась в висок и мгновенно вернула его в реальность. Чеслав резко открыл глаза. Девушка лежала, прижавшись к нему всем телом, — спасалась от утреннего холода.

Сейчас, когда она находилась совсем рядом, он мог рассмотреть ее более внимательно. Ее светлые, цвета мокрой поспевшей пшеницы волосы в беспорядке рассыпались по овечьей шкуре. Он вдохнул поглубже воздух и почувствовал их запах. Они пахли свежестью и немного травой. И этот новый для него, неповторимый аромат не могла перебить даже старая овечья шкура, пахнувшая кислятиной. Лицо пленницы, сейчас такое спокойное и беззащитное, показалось ему еще прекраснее, утонченнее. Он даже рассмотрел несколько едва заметных веснушек… Ее пухлые, еще полудетские губы время от времени подергивались и что-то безмолвно шептали во сне. Чеслав не выдержал и порывисто поцеловал эти манящие уста.

Прикосновение его губ разбудило девушку. Она открыла глаза и, когда увидела так близко перед собой его лицо, поняла, что это не сон. Пленница резко отпрянула от него и постаралась отползти как можно дальше, пока связывающий их ремень не напрягся до предела. Юноша, не желая утрачивать завоеванное, подался в ее сторону и, схватив, попытался притянуть к себе. Но девушка, выставив руки вперед, решительно остановила его натиск. В ее глазах он увидел не только страх, но и ненависть, что было особенно неприятно. И тогда он отступил…

Поднявшись, Чеслав достал из сумы хлеб и, отломив от него краюху, протянул пленнице.

— Поешь!..

Девушка, очевидно, боясь нового нападения, даже не шелохнулась, но затем, поколебавшись, все же осторожно взяла хлеб. После этого Чеслав, отломив и себе кусок, стал есть. Вкуса при этом он не чувствовал, потому как думал о том, что за сила останавливает его перед этой чужачкой. И, не находя ответа, злился. На нее, на себя, на весь белый свет…

Перекусив, Чеслав подозвал щиплющего неподалеку траву Ветра и стал собираться в дорогу. Впереди у них было еще как минимум два дня нелегкого пути.

Чеслав вошел в ворота родного городища, когда солнце уже стало клониться к закату. Ветер следовал за хозяином, довольно фыркая, радуясь возвращению домой после долгих скитаний. Их городище, окруженное с трех сторон лесом, располагалось на берегу большой полноводной реки. От лютого зверя и непрошеных гостей селение было огорожено высоким деревянным частоколом. За частоколом прятались несколько десятков хаток, полуземляных хижин да хозяйских построек. Рядом с селением, на отвоеванной у леса территории, были разбиты огороды и небольшое поле. Все это принадлежало двум родам: Велимира и Зимобора. А сам Чеслав был младшим сыном главы рода и городища Велимира.

Селение встретило Чеслава повседневной суетой. Хозяйки по обыкновению ходили за скотиной, доили коз, немногочисленных коров, время от времени перебрасываясь незлобивыми шутками. Другие справлялись у очагов, готовя снедь, — самое время закончить день трапезой. Мужчины и парни плели корзины для рыбной ловли, перетягивали луки, запасались стрелами, по ходу давая друг другу советы и наставления. Неугомонная детвора, предоставленная сама себе, носилась среди взрослых, радуясь возможности поозорничать. Искусный в редком еще для их округи кузнечном деле Тихомир, ловко орудуя молотом, торопился закончить работу до прихода темноты.

Из-за кузницы навстречу Чеславу выпорхнула стайка девушек под предводительством Зоряны. Завидев юношу, подруги на секунду стушевались, но потом, пошептавшись, взорвались веселым смехом.

— Ой, посмотрите, подруженьки, двое бродяг прибились к нашему городищу. Едва ноги волочат. Один на двух, другой на четырех. Может, подсобить тебе, дяденька?

Несмотря на то что Чеслав только недавно вошел в тот возраст, когда подростки становятся юношами, в нем уже угадывалась мужская красота. Натренированная в ратных игрищах, закаленная охотой стройная, высокая фигура, крепкие руки и уже по-мужски широкие плечи выделяли его среди сверстников. И это не могло не вызывать восхищения у девичьей части городища. Не раз взгляд его серо-зеленых глаз обжигал лицо красавиц, заставляя их заливаться малиновым цветом. Не одно девичье сердце начинало учащенно биться при появлении Чеслава.

А красавица и шалунья Зоряна, дочь Зимобора, никогда не упускала случая задеть парня шуткой-занозой:

— Ой, молчит, девоньки, наш милок приблудный, только глазами жалит. Да нам-то нипочем!

И снова взрыв смеха.

— Небось что-то страшное в лесу увидал да с перепугу и про язык забыл, — поддержали Зоряну подруги.

— Зато у вас языки без привязи. Ими бы снопы молотить, — не выдержал Чеслав, который какое-то время молчал, терпеливо снося насмешки.

Ох, лучше б он сдержался!

— Смотри, заговорил! Да как ловко! Сказал, что в белку попал! — И девушки загалдели все разом.

— Да разве ж это он сам? Это ему Ветер подсказал, что нам ответить.

— Вот-вот. Вам только с моим Ветром и тягаться в ржании, зубоскалки, — нехотя отбивался юноша.

— Ой, что-то он больно суров нынче. Видать, что-то не получилось у парня. Да и Ветер без поклажи вернулся. Наверное, промахнулись бедолаги.

— Не вам про то судачить, кикиморы!

Чеслав с Ветром двинулись далее, а вслед им еще долго звучали шутки и смех.

У Большого белого камня, к которому поселяне приносили снедь, чтобы умилостивить хозяина и покровителя их городища, Чеслав завидел блажного Вышату. Парень без стеснения трапезничал тем, что предназначалось духу.

— Эге-гей, ей, ей!.. Дай Вышате на конике покататься! — завидев Чеслава с Ветром, закричал Вышата.

— Отстань, Вышата, не до тебя нынче, — отмахнулся от юродивого, как от назойливой мухи, Чеслав.

— Ну дай, Вышата умеет на конике скакать, — канючил парень, идя за ним.

— Устал мой коник. Сил у него нет скакать, — терпеливо объяснял Чеслав.

Ему не хотелось обижать убогого.

— Ну и не надо. У Вышаты свой коник есть. Еще лучше твоего. — Схватив прутик с земли, парень оседлал его и, пристроившись в хвост Ветру, «поехал» за ними.

Проследовав какую-то часть пути за Чеславом, Вышата неожиданно снова закричал:

— Эге-гей! Плохой твой конь, не скачет совсем. А мой вон как скакать умеет! — Проскакав вокруг Чеслава и его коня, Вышата еще раз гикнул во все горло и помчался вприпрыжку на прутике прочь, только пыль закурилась из-под его ног.

Наконец-то Чеслав добрался до дома. Их жилище было побольше, чем у других, как и надлежало главе рода. Сложенный из дубовых бревен, потемневших от времени, а местами у земли даже покрывшийся мхом, это был все еще крепкий дом, в котором родилось, выросло, славно прожило и ушло в селение мертвых не одно поколение его предков. Как и прежде, из дверного проема жилища вился дымок от очага, а само оно смотрело на селение и его житье небольшими отверстиями-оконцами в стене, через которые дневной свет проникал в уютное нутро.

Привязав Ветра под навесом и дав ему свежего сена, Чеслав поспешил в дом. На пороге его встретила Голуба.

— Вернулся…

— Есть дай!

Голуба была дочерью рабыни, которую когда-то давно привели в их городище после стычки с кочевниками. Пленница жила в городище, помогая общине по хозяйству, выполняя всякую женскую работу, а по прошествии нескольких лет она считалась вольной и могла идти на все четыре стороны. Но она осталась. То ли некуда было идти, то ли родившаяся дочь стала камнем, который заставил остаться. Отца Голубы никто не знал. Женщина так и не призналась, от кого понесла ребенка. Несомненным было одно: отцом стал кто-то из мужчин селения. Женщины после этого косо стали поглядывать в ее сторону. Ведь отцом мог оказаться муж любой из них. А женщины племени не любили делиться своими мужчинами. Но боги, как видно, услышали их страхи и опасения. Как-то зимой женщина сильно простудилась и слегла. Горячка быстро сделала свое дело…

Когда мать Голубы умерла, Велимир пожалел девочку и взял ее к себе в дом.

Теперь она из костлявой, худосочной сироты, какой была в детстве, превратилась в цветущую нежным первым цветом девушку. Спокойная и послушная, Голуба смотрела на все, что окружало ее, своими внимательными и непривычными для этих мест карими глазами — наследие матери. Сплетенная из красно-белых нитей полоса перехватывала чистый, чуть смугловатый лоб и слишком темные для местных жителей волосы — опять же напоминание о ее матери, попавшей сюда из дальних мест. Тихая и сноровистая, она ловко управлялась в доме Велимира, помогая вести хозяйство.

Перешагнув через порог, Чеслав подошел к столу, уселся на широкую лавку и бросил взгляд на родимые стены. Каким бы лесным бродягой он ни был, а возвращение в это жилище всегда наполняло его какой-то теплотой и благостным спокойствием. Эти темные бревенчатые стены, пропитанные за многие десятилетия дымом очага, были для него сродни пуповине, что связывала его с давними предками, давшими жизнь ныне живущему роду.

Еще в детстве ему казалось, что если хорошенько напрячь слух, то можно услышать голоса всех, кто когда-то жил в этом доме: прадедов, прабабок и… матери, которых он никогда не знал. Особенно эти голоса пугали и в то же время притягивали маленького Чеслава ночью, когда всё и все вокруг погружались в сон и ночную тишину. Тогда малейший звук, скрип, шорох казался ему тайным словом, значение которого он порой пытался разгадать еще долго, пока, борясь со сном и умаявшись, засыпал.

С острым чувством сопричастности к этому родному мирку Чеслав отметил, что за его, пусть и недолгое, отсутствие в доме ничего не изменилось. Даже паук, верный служка духа и хозяина их жилища — Домового, неподвижно зависший на своей паутине под жердями крыши, и тот был ему привычным и почти родным. Тем более что их дому он служил исправно, старательно истребляя назойливых мух, комаров и всякую кровососущую мошкару.

Проворно хозяйничая у очага, Голуба поставила перед Чеславом миску с кашей и положила ломоть ржаного хлеба. Юноша жадно накинулся на еду.

— А где отец?

— Они с Ратибором частокол осматривают. Скоро уж придут. — Голуба поставила на стол кувшин с квасом и тихо добавила: — Велимир сердился очень, что ты уехал, ничего не сказав.

Неожиданно паук, до этого, казалось, бесстрастно взиравший на все происходящее в доме своими крохотными глазками-бисеринками, дернулся и, проворно перебирая лапками, побежал по паутине, пока не скрылся в темном углу-убежище. Со двора донесся шум, а затем мужские голоса. Вернулись Велимир с Ратибором.

— Надо как можно скорее заменить прогнившие бревна. Того и гляди обвалятся. — С этими словами Велимир вошел в дом.

Это был еще крепкий, почти без седины в бороде, мужчина. Высокий, статный, закаленный суровой жизнью, он походил на могучее дерево, крепко ухватившееся корнями за землю. В его словах и поступках была житейская рассудительность, а в руках сила. За это его уважали, а порой и побаивались. На нем была ответственность за весь род и селение. И он с достоинством и честью нес эту ношу. Когда он смотрел на соплеменников своими строгими и внимательными серыми глазами, даже самые строптивые из них вынуждены были признать его авторитет.

За спиной Велимира стоял Ратибор, старший брат Чеслава. Ратибор очень был схож с отцом. И многие говорили, что Велимир в молодости был именно таким. Еще бóльшую схожесть подчеркивал характер Ратибора. И если Чеслав был горяч, а порой и упрям, то Ратибор был таким же рассудительным, как отец. Он был старше Чеслава на несколько лет и считался уже полноправным членом племени. У них с Чеславом были разные матери, но один отец.

Заметив Чеслава, Велимир остановился у порога, шумно вдохнул воздух, но при этом спокойно и как бы между делом заметил:

— Вот и наш Чеслав к дому прибился. — Затем, кашлянув, неспешно подошел к столу и сел, как и полагается хозяину, во главе.

Ратибор последовал за отцом и уселся напротив брата.

— Где был, сын? — так же буднично спросил Велимир, но Чеслав знал, чувствовал, что отец сердится.

— Охотился, отец, — постарался ответить в той же спокойной манере, что и отец, Чеслав.

Велимир, как бы соглашаясь с объяснением сына, кивнул и провел рукой по столу.

— Ну что ж, похвались доброй охотой, богатой добычей.

— Не добыл я ничего нынче, — стараясь не смотреть на отца, ответил Чеслав.

— Голуба, принеси-ка воды из ручья, — неожиданно мягко обратился Велимир к девушке.

— Да вот же вода. — Голуба зачерпнула ковшом из ведра.

— Я сказал, свежей, из ручья. — Теперь в его голосе совсем уж не было мягкости. — А Ратибор проводит тебя, чтобы не боязно было.

Голуба, пожав плечами, послушно подхватила деревянное ведро и вышла за порог. За ней так же молча последовал Ратибор, наградив при этом брата укоризненным взглядом.

— Не похоже это на тебя. Рука у тебя верная, а глаз меткий. Без дичины обычно не возвращался… — Велимир пристально посмотрел на сына.

Чеслав, насупившись, молчал. Ему, конечно, неприятны были слова отца, но и ответить было нечего.

— Ну что ж, и такое бывает, — между тем продолжал Велимир. — И хорошему охотнику порой не идет зверь в руки. Али Лесу не угодил чем? Прогневил могучего?

— Не гневил я могучего, обычаи знаю, — потупившись, тихо сказал Чеслав.

— А может, рука твоя не была тверда от мыслей, что ушел из городища, никому не сказав, куда и надолго ли?

И хотел бы Чеслав сейчас промолчать, да не мог — отцу отвечать надо.

— Я уже не малец неразумный. — Краска залила лицо юноши.

Чеслав не хотел врать отцу, но правду сказать о своей охоте не решался. Не время было.

— То-то и оно. Мальца выпорол бы, поучил уму-разуму, делов-то. — От сыновнего упрямства гнев Велимира готов был выплеснуться наружу, но он пытался унять его. — Не сам живешь, в семье, в общине. И я должен знать, где ты пропадаешь.

— Да ведь я уже давно на охоту сам хожу.

— И я всегда знал об этом! — Велимир все же не сдержался и стукнул кулаком по столу.

— Ой, а чего это вы в темнотище сидите? — В дом вошла Болеслава.

Она направилась к очагу и подбросила щепок. От получившего свежей поживы огня в доме сразу стало светлее. От него же женщина лучиной зажгла плошку с жиром, что служила светильником.

Болеслава была сестрой Росавы, второй жены Велимира, матери Чеслава. Жизнь распорядилась так, что главе рода не везло с женами. Первую жену, мать Ратибора, задрала в лесу медведица, когда бабы по грибы ходили. Они случайно наткнулись на косолапую с детенышами, и та кинулась на женщину, оберегая своих чад. Так малолетний Ратибор остался без матери, а Велимир без жены.

Пережив утрату, Велимир взял себе другую жену — Росаву. И через некоторое время счастливая женщина поняла, что носит под сердцем дитя. Велимир с радостью воспринял эту новость. С первой женой их соединили, когда они были совсем еще юными и мало что понимали в своих чувствах. Они были молоды, полны сил и желания, и только поэтому их тянуло друг к другу.

Вторую жену Велимир выбирал уже осознанно, долго присматривался, объезжая соседние селения и хутора. И наконец нашел. Видная собой Росава запала ему в душу сразу, но он выжидал некоторое время, проверяя себя, не блажь ли это. Он относился к ней с восторгом и нежностью, с теми чувствами, которые редко проявляли его соплеменники к женщине. Он жалел ее! Росава, в отличие от многих женщин племени, крепко сбитых и сильных, была хрупкой и напоминала Велимиру лесной ландыш.

Когда молодой женщине пришло время рожать своего первенца и начались схватки, позвали самых опытных в этих вопросах старух рода. Но Росава страдала и мучилась в родильных муках полдня, а разродиться все никак не могла. Тогда Велимир, нарушая запреты волхва Колобора, решил позвать старую Мару. Но и она ничем не смогла помочь. На исходе второго дня обессиленная Росава стала угасать.

— Предки зовут ее, — вынесла свой безжалостный приговор Мара.

Велимира будто молния ударила в грудь и выжгла там все до пустоты. Сейчас он терял ту, которая была великодушно подарена ему Великими, была вся его без остатка, его частью и ближе и дороже всего на этом свете. Как сквозь туман Велимир снова услышал голос Мары:

— Дитя еще живое, шевелится…

Старуха выжидательно смотрела на Велимира. Мужчина стоял молча, стиснув зубы, хотя ему хотелось выть. Он стал на колени возле постели Росавы и положил голову возле ее плеча, пряча скупые слезы.

— Спаси дитя. Пусть останется с тобой вместо меня, — прошептала Росава, и ее рука нежно коснулась волос Велимира.

Она ерошила его волосы, как тогда, когда им казалось, что они вместе дойдут до конца своего пути и ничто не сможет помешать этому.

В какой-то момент Велимир почувствовал, что рука его подруги безвольно упала рядом с его головой. Велимир тяжело поднялся с колен.

— Дитя должно жить, — глухо произнес он, обращаясь к Маре, и направился к выходу.

У порога Велимир остановился, еще раз посмотрел на Росаву и вышел.

Тогда Мара взяла острый нож и, разрезав живот роженицы, достала ребенка из чрева Росавы. Так появился на свет Чеслав. Мара вынесла его из дома, кричащего, завернутого в полотно, всего в материнской крови и еще не знающего, что он стоил своей матери жизни, и передала в руки Велимира.

— Мальчик.

Велимир взглянул на сына и отвел глаза.

— Возьми. — Он отдал ребенка Маре и пошел прочь.

Он вернулся только на следующий день. Где пропадал и что делал — никому про то ведомо не было. Но еще несколько дней после погребения Росавы он не мог подойти к выдолбленной из дерева люльке, где лежал младенец, его сын. За ребенком ухаживали женщины, пытаясь поить козьим и коровьим молоком, но мальчик часто плакал, как будто чувствуя потерю матери. Этот плач не давал покоя его отцу и всей округе. И однажды ночью Велимир не выдержал и, взяв сына на руки, стал успокаивать. Он прижал его к груди и носил по дому, убаюкивая, пока не наступил рассвет. Только тогда он почувствовал, как дорого ему это беспомощное существо. И вместе с тем к нему пришло осмысление того, что этот горластый мальчик — единственное, что осталось, кроме воспоминаний, от его любимой, его Росавы.

Через несколько дней в их доме появилась Болеслава, родная сестра Росавы. Тяжкий рок и на сестре погибшей оставил свой безжалостный след. У нее самой несколько дней тому назад умер ребенок, а до его рождения река забрала мужа. Болеслава стала кормить Чеслава и в дальнейшем заменила ему мать. Женщина осталась в доме Велимира и после того, как мальчик подрос, стала вести хозяйство и приглядывать за двумя сорванцами и Велимиром. И только когда после нескольких лет одиночества Велимир привел в дом третью жену, Болеслава вернулась в городище своего рода.

Но и третью жену суждено было потерять Велимиру. После рождения дочери у нее началась родовая горячка, и она угасла, как лучина. Через день не стало и ребенка.

Тогда в доме Велимира вновь появилась Болеслава.

По просьбе Велимира волхв Колобор разжег родовой костер и спросил богов о напасти, постигшей женщин вожака рода. Пообщавшись с богами, Колобор поведал Велимиру их волю: не будет ему счастья с женами. Велимир решил не противиться больше воле богов и не искать себе новую жену. Будучи еще в мужской силе и желании, он стал жить с Болеславой. В городище если об этом и судачили, то не в открытую, ибо побаивались сурового нрава Велимира…

При Болеславе Велимир не стал продолжать разговор с сыном, считая, что и того будет достаточно в поучении, к тому же он знал, что женщина все равно будет на стороне своего выкормыша. И хоть никогда не посмеет перечить ему, мужчине, но свое молчаливое неудовольствие и несогласие сумеет выказать. Уж будь в том уверен. Женщины это умеют. И потому, еще раз строго взглянув на сына из-под нахмуренных бровей, Велимир отправился на свое ложе спать.

— Как ты, сынок? — тихо спросила Болеслава, убирая со стола.

— Как видишь, цел, — буркнул юноша и ступил за порог.

Раздосадованный, не зная, на кого он больше сердится, на себя или на отца, Чеслав вышел из дома. На дворе он увидел Ратибора и Голубу. Они сидели рядком на бревне и о чем-то тихо разговаривали. Заметив Чеслава, парочка почему-то замолчала, а Голуба, подхватив ведро с водой, пошла в дом.

— Ну и пустоголов ты, брат! Отец ночи не спал, тебя ждал. Надрать бы тебе уши, чтоб попухли! — ворча баском, совсем как отец, подступился к брату Ратибор.

— А в глаз? — с угрозой спросил младший.

— А по шее? — уже добродушнее поинтересовался старший.

Чеслав отправился спать на сеновал. Там было просторнее, чем в доме, да и дышалось свободнее.

Лишь только рассвет забрезжил над верхушками деревьев, Чеслав проснулся. Раскинувшись рядом, время от времени всхрапывая, спал Ратибор. Быстро, но так, чтобы не разбудить брата, юноша выбрался из шуршащего сена и направился в сторону их дома.

Городище еще нежилось в остатках ночного сна, и только ему, Чеславу, почему-то не хотелось продлевать эти сладкие мгновения. Очевидно, на то у него были важные причины. А еще он не хотел, чтобы кто-либо из соплеменников узнал про них.

Осторожно пробравшись в еще спящее жилище, Чеслав под внимательным взглядом неусыпного паука, взиравшего на него из глубины своей пряжи-паутины, нашел под рушником два хлеба и, прихватив их с собой, тихо вышел на улицу. Спрятав хлебы в суму, которую он тоже взял в доме, юноша двинулся со двора в сторону реки.

Однако проснувшийся еще гораздо раньше своего хозяина конь Ветер, почуяв Чеслава, требовательно заржал.

— Отстань, Ветер, не до тебя!

Но Ветра, конечно же, не устроил такой ответ, и он заржал еще громче и при этом еще от нетерпения стал бить копытом.

— Да перебудишь же всех, леший! — Чеслав понимал, что Ветер требует, чтобы его искупали и почистили.

Вчера на это у юноши не было ни сил, ни времени. Но и сейчас его занимали совсем другие дела. И все же понимая справедливость требований гривастого друга и опасаясь, что он перебудит все селение, Чеслав вынужден был поддаться на этот громогласный шантаж.

— Ну ладно, идем на реку, репей. Только стрелой!

Ветра не надо было уговаривать, и он понесся в сторону реки гораздо резвее своего хозяина…

Коня Чеславу подарил отец, когда Ветер был еще жеребенком. Это был очень дорогой подарок, а для мальчишки, которым на то время был сам Чеслав, — предел мечтаний. Лишь очень немногие в их племени владели этими красивыми животными.

Пепельно-серой масти, с длинными сильными ногами и серебрившейся на солнце шерстью, Ветер был потомком тех немногих скакунов, которые попали в их дремучие леса из дикой степи. Из той далекой стороны, о которой в этих дебрях лишь сказки да небылицы рассказывали и которая будто бы находилась на краю степи, где земля с небом сливается. Так вот, сказывали, что именно оттуда вместе с отрядом дерзких кочевников, что забрались в такую глушь, желая поживиться да пограбить лесных жителей, и появились лошади.

Степняки ловко управлялись со своими резвыми скакунами, нападая и грабя лесовиков, забирая их жен и детей в рабство. Но мужчины лесных племен и родов тоже были неробкого десятка, а в свирепости своей, силе и ратном деле могли поспорить с кочевниками. Они знали лес и его премудрости гораздо лучше пришлых, а потому, собравшись дружной ватагой, старались рассеять непрошеных гостей среди деревьев; они устраивали им хитрые западни, заманивая в топкие болота и непроходимые буреломы, и в конце концов перебили всех до одного, отстояв свои селения и жилища. А лошади, на которых прибыли кочевники, достались в награду самым смелым и достойным…

У ворот городища Чеслава приветствовала сторóжа:

— Что в такую рань? Не спится?

Чеслав только махнул в ее сторону рукой, догоняя Ветра. А конь уже был у реки. С разбегу влетев в тихую воду, он поднял целую тучу брызг. Чеслав положил суму на берегу, быстро нарвал прибрежной травы и, сбросив одежду, вошел в воду. Подойдя к коню, он принялся плескать на него водой и яростно тереть его бока травой. Ветру совсем не понравилась быстрота и напористость действий хозяина, и он стал нервно перебирать копытами, сердито фыркать.

— Стой, не балуй! — прикрикнул на него Чеслав.

— Да ты никак за кем-то гонишься, парень? — донеслось до него.

Чеслав и не заметил, когда и откуда на берегу появился Сокол. Косматая шевелюра, растрепанные усы и борода, а также шрам от полученной на охоте раны, что пересекал его лоб и глаз, придавали ему свирепый вид. Казалось, что, проводя много времени в лесу, он и сам стал похож на зверя. Но только внешне. Сокол занимал в общине городища особое место, можно сказать, почетное. Он учил юношей племени всем премудростям жизни в лесу, на охоте, а также ратному делу, помогая им стать настоящими мужчинами — добытчиками и защитниками. Все, что знал и умел Чеслав, было заслугой Сокола.

— Многих лет тебе, Сокол! — приложив руку к груди и почтительно кивнув, приветствовал наставника парень.

— И тебе, Чеслав.

— Не ожидал увидеть тебя…

— А я люблю раненько по росной травушке пройтись. Любо мне то, да и от хворей разных бережет, — сказал Сокол и похлопал себя по ногам.

Только теперь Чеслав заметил, что штаны Сокола закатаны до колен, а ноги в росе.

— Тебя не было несколько дней… — Сокол выжидательно посмотрел на юношу.

Чеслав молчал, надеясь, что тем и обойдется.

Но не обошлось.

— Где пропадал? — последовал вопрос.

— В лесу… Места охотные… присматривал. — Чтобы не смотреть в глаза Соколу, Чеслав снова принялся тереть бока Ветра, но теперь уже вяло.

— Это хорошо, когда у молодца есть достойное занятие. — Сокол улыбнулся в усы.

И опять Чеслав не нашелся, что сказать.

— Что-то ты неразговорчив нынче… Никак собрался в дальний путь?

— Нет, Сокол, путь мой только на реку. Коня решил искупать, почистить. — И стал тереть Ветра так усердно, что тот даже отшатнулся от него.

— А я уже обеспокоился, леший тебя задери… — Внезапный порыв ветра вздыбил и без того буйную шевелюру Сокола, сделав его похожим на упомянутого им лешего. — Думаю, не загулял ли парень, не забаловал? Скоро ведь обряд посвящения. Великий для юноши день! Помнишь?

— Разве об этом можно забыть? У меня на плечах голова, а не горшок.

— Голова у тебя есть, — согласился Сокол.

— А отчего ты решил, что я собрался уезжать, Сокол?

Сокол возмущенно крякнул и попытался пригладить свою непокорную гриву.

— Потому что, когда идут на реку коня купать, не берут с собой суму с двумя хлебами. — Наставник хитро сощурился.

— От тебя, Сокол, ничто не укроется, — с восхищением заметил Чеслав.

— Этому я и тебя учил. Не просто смотреть, а видеть. И вижу я, Чеслав, что ты затеял что-то… Скрываешь… И лицо воротишь…

От слов тех сердце юноши екнуло.

— Однако же я тебе не сторонний, всегда мне довериться можешь. Если не делом, то советом помогу… Не хочешь — не отвечай. Надеюсь, ты поступаешь правильно. Одно скажу: порой мы совершаем поступки, не задумываясь о том, что они принесут нам в будущем.

Чеслав молчал и только теребил в руках смятую траву.

— Захочешь поговорить об этом, ты знаешь, где меня найти. — С этими словами старый охотник пошел прочь от реки.

А Чеслав, подхватив суму с хлебами, довел Ветра почти до ворот городища и, хлопнув рукой по крупу, скомандовал:

— Домой, Ветер!

Повторять дважды не пришлось. Конь громко заржал и, лихо влетев в ворота, понесся в сторону дома. Чеслав же, оглядевшись по сторонам — никто не видит? — направился к лесу. Он шел по едва заметной тропке. Люди по ней ходили редко, и она почти полностью заросла травой…

Юноша все больше углублялся в чащу леса. На пути стали попадаться огромные валуны. Говорят, что когда-то, очень давно, их сюда притащил какой-то страшный злыдень Ледник, надолго сковав все под собой, а затем, отступив, бросил…

Тропинка обогнула небольшое болотце и стала уводить Чеслава в почти непроходимые дебри. Наконец, попетляв еще немного среди колючих кустарников, она вывела его на небольшую поляну. Эта заросшая травой и цветами лужайка расстелилась у подножия невысоких скал. Покрытые мхом, кустарником и вцепившимися корнями в гранит невысокими деревьями, пытавшимися выжить на их каменном теле, они скрывали небольшую расщелину, переходящую в пещеру. Создавалось впечатление, что всемогущий Перун, разгневавшись за что-то на эту каменную твердыню, метнул в нее молнией и расколол. А может, так и было на самом деле?

Здесь, в пещере, в полном одиночестве жила старая Мара. Никто не знал, сколько лет этой женщине. Да и женщине ли? Многие видели в ней скорее создание Леса, чем дочь рода людского. Наверное, оттого, что она так долго жила в одиночестве, и шла о ней среди соплеменников дурная слава. А еще потому, что Мара вызывала у них суеверный страх.

Давным-давно, когда Мара была еще молодой, ее изгнали из городища. Никто уже не мог сказать, за что именно, но слухи об этом ходили среди людей разные. Кто-то утверждал, что она попыталась помочь разродиться женщине, и у той появилось на свет чудище уродливое. Другие болтали, будто она свела с ума какого-то парня, и тот лишил себя жизни. Иные говорили, что она совершила великое святотатство — пошла против воли богов. А некоторые, оглядываясь по сторонам, шептали в ухо близким, что Мара воспротивилась воле волхва Колобора, и тот, конечно же, не мог стерпеть этого. Но кое-кто считал, что это было гораздо раньше, до Колобора. Таковой была молва.

Изгнанная соплеменниками Мара ушла из городища и поселилась здесь, в сердце каменной горы. Но люди про нее не забыли. Женщина обладала даром целительства и могла лечить разные хвори, а возможно, не только их… Некоторые приписывали ей и другие способности и силы. Но об этом, даже шепотом, говорили редко, боясь разгневать богов.

Именно из-за способностей Мары и не зарастала тропинка к ее мрачному жилищу. Время от времени кто-то из поселенцев, в отчаянии решившись обратиться к ней, втайне от всех приходил к отшельнице со своими горестями и болью. Мара не отказывала. Бывали случаи, когда ее звали к хворому в городище, если он сам был не в силах прийти. Она являлась тайно под покровом ночи и, сделав свое дело, тут же исчезала. Но это случалось редко. И шли на это самые отчаянные или могущественные представители рода.

Чеслав, поначалу почти бежавший по тропинке, на поляне перешел на степенный шаг. Ему хотелось выглядеть мужчиной, а не каким-то желторотым юнцом. Он не достиг еще и середины поляны, когда в проеме пещеры появилась Мара. Это была седая, худощавая, с испещренным морщинами лицом, но не согбенная женщина. Она стояла на пороге своего жилища, как величественная хозяйка этих мест, и терпеливо ждала, когда подойдет Чеслав.

— Здравствуй, Мара! — поклонился ей юноша.

— И тебе здоровья и сил, парень!

— Я принес тебе хлеб. — Чеслав достал из сумы один из хлебов и отдал женщине.

Мара взяла хлеб и, поднеся к лицу, глубоко и с удовольствием вдохнула его запах.

— Домом, очагом, спокойствием пахнет… — И тут же резко перевела взгляд на Чеслава. — Не боишься порушить?

Юноша сперва растерялся, но затем уверенно покачал головой.

— Гляди, парень!.. — И Мара вновь понюхала хлеб, закрыв глаза, то ли от его приятного запаха, то ли задумавшись.

Чеслав стоял теперь, переминаясь с ноги на ногу, и не знал, что сказать дальше.

— Ну, чего ждешь? Иди, не меня ты пришел сюда повидать. — Мара открыла глаза и кивнула в сторону пещеры.

— Как она?

— Нелегко тебе с ней будет, — с какой-то житейской грустью сообщила ему старая знахарка, глядя Чеславу прямо в глаза.

— В лесу зверь тоже не так-то прост. Ничего, справлюсь! — решительно заявил парень и прошел мимо Мары в ее обиталище.

Это была небольшая, но и не такая уж маленькая пещера, приспособленная под жилье. Посередине был сооружен обложенный камнями очаг, в котором горел огонь, освещая своими всполохами помещение. Возле очага стояли сухие, почти гладкие от времени пни, заменяющие хозяйке лавки. Где-то вверху, в каменном потолке, была небольшая дыра, сквозь которую пробивался дневной свет и туда же уходил дым. Возможно, именно сюда когда-то Перун попал своей молнией.

Все жилище знахарки было заполнено травами, медами, воском, кореньями, ветками, высушенными цветами, а то и лесными тварями. Все это висело и стояло в многочисленных ступках, плошках, горшках, кувшинах и сумах у стен пещеры, и оттого здесь царил своеобразный дух леса и костра.

От основного зала шло несколько ответвлений. Чеслав подошел к одному из них. Вход в него закрывала деревянная дверь, приваленная внушительным камнем. Собравшись с силами, а возможно, и с мыслями, Чеслав сдвинул камень с места, а затем, справившись с каменным запором, отставил в сторону последнюю преграду — дверь. За ней была темнота.

Выждав, пока глаза привыкнут к мраку, Чеслав заметил в углу какое-то движение… Вернувшись к костру, он взял из него горящую головешку и вошел в небольшую пещеру, похожую на каменный мешок. В углу, закутавшись в овечью шкуру, сидела Неждана, похищенная им пленница.

Она провела в этой пещере всю ночь, ненадолго забывшись коротким и тревожным сном. За дверью, время от времени что-то бубня себе под нос, подавала признаки жизни мерзкая старуха. До пленницы, казалось, ей не было никакого дела. Только когда Неждана тщетно пыталась оттолкнуть дверь, старуха смеялась тихим противным смехом.

Чеслав опустился возле Нежданы на колени и, переломив хлеб, половину протянул ей.

— Возьми… поешь!

Неждана не двинулась с места.

— Возьми, голодная ведь.

Неждана осторожно взяла хлеб и стала есть. Чеслав тоже откусил от своей половины. Затем он принес воды в ковше. Неждана пила жадно и, утолив жажду, отдала ковш Чеславу.

— Тебя как зовут?

Девушка молчала. Чеслав, не дождавшись ответа, осторожно, боясь спугнуть, дотронулся до ее лица и нежно провел рукой по щеке. Неждана отвернулась.

— Отчего молчишь?..

Неждана зябко поежилась.

— Не бойся меня.

Чеслав приблизился к ней и попытался обнять, прижать к груди. Неждана вся напряглась и, отодвинувшись к стене, сжалась в комок. Юноша медленно провел рукой по ее телу и дотронулся до грудей. Девушка попыталась отстраниться от него, еще больше вжавшись в каменную стену, но Чеслава это не остановило. Уперев руки в стену так, что девушка оказалась между ними, и лишив ее тем самым возможности ускользнуть, он стал искать ее губы своими губами, горячими и требовательными. Но когда нашел, почувствовал, что упрямо сомкнутые уста пленницы не собираются отвечать на его нетерпеливый поцелуй. Преодолевая молчаливое сопротивление чужачки, юноша опустил ее на шкуру и попытался проникнуть между ее ног. Неждана отчаянно сопротивлялась, а когда поняла, что их силы неравны, заплакала.

Увидев слезы, Чеслав отпустил ее. Опять эти слезы! Почему-то при их появлении он чувствовал, что сила и решимость покидают его. Он сел рядом с Нежданой, опустив голову и тяжело дыша. Сердце рвалось из груди… В голове шумело… Мысли и чувства путались… Он хотел ее со всей страстью юности, но только не силой. И как теперь поступить, юноша не знал.

— Я увел тебя для себя… — сквозь зубы процедил он, а затем выкрикнул — зло, с отчаянием, плохо осознавая и почти не слыша собственного голоса: — И ты будешь со мной! Будешь! Чего бы мне это ни стоило и как бы ты ни сопротивлялась! Будешь!..

Юноша резко встал и, не глядя на девушку, пошел прочь. Он чувствовал, что если сейчас не уйдет, то сделает что-то непоправимое и непростительное для себя, для нее, а ему не хотелось этого. Он мог это сделать, но не хотел!

Из пещеры Чеслав уже не вышел, а выбежал и, ничего не говоря, проследовал мимо Мары.

— Терпение, парень, терпение! — услышал он голос Мары, прозвучавший ему вслед.

«Терпение, терпение!» — стучало в голове Чеслава по дороге в городище. Но где его взять, когда ты еще только начинаешь пить из ковша жизни и тебе не терпится столь многое попробовать?

Раздосадованный неудачей, Чеслав явился домой. Жилище встретило его пустотой: в доме никого не было. Тогда он пошел в хлев и увидел Голубу. Девушка стояла на коленях и доила козу. Молоко белыми струями одна за другой выстреливало в горшок: чвирк-чвирк, чвирк-чвирк.

Чеслав стремительно подошел к девушке и взял за плечи, оторвав от занятия.

— Что ты? — посмотрела на него Голуба.

Юноша схватил ее за руку и потащил на сеновал, а когда она слабо заартачилась, поднял ее на руки и таки унес туда. Он молча и яростно овладел ею. Голуба покорно снесла эту повинность.

Когда Велимир заметил, что его старший сын Ратибор стал засматриваться на девушек, а за ним на подходе был и Чеслав, то он решил упредить события. «Юноши в силу входят: головы горячие, кровь бурлит. Как бы шкоды не наделали!» В это же время Голуба стала входить в девичий возраст. «Девка своя, при доме. Пусть уж лучше с ней балуются, чем потом с сородичами разбираться». Решением Велимира первым ее мужчиной стал Ратибор. Через время ее познал и младший брат.

Днем Чеслав отправился к опушке леса. Сюда мужчины городища приходили поупражняться в стрельбе из лука. Не успел Чеслав как следует прицелиться, чтобы выпустить первую стрелу, как явился его друг Кудряш. Имя ему такое при рождении дали неспроста. Его голова и впрямь была кудрява. И из-под этой шевелюры выглядывали почти всегда озорные и веселые глаза. — Ты куда пропал? Я тебя повсюду искал, а тебя как корова языком слизала, — напустился на Чеслава товарищ.

— На охоте был.

— О! А меня почему не взял с собой? — насупился Кудряш.

— Так от твоей трескотни, Кудряш, вся живность разбежится.

— Так уж и разбежится… — В голосе юноши послышалась обида, но тут же снова в его глазах блеснуло озорство, а затем и подозрение. — И утром тебя нигде не было. Темнишь ты, Чеслав, скрываешь что-то. Ох, я-то тебя знаю!..

Чеслав и Кудряш дружили давно, сколько себя помнили, наверное, с тех самых времен, как научились ползать и отбирать друг у дружки деревянные и глиняные игрушки. Подвижный Кудряш был балагур и весельчак, заводила на любом празднике и гулянке. Но верховодил в этой дружбе сорвиголова Чеслав.

— А Зоряна меня измучила, все выпытывала, словно рогатиной к частоколу придавила: «Где Чеслав? Куда подевался? Скажи да расскажи, Кудряшечка!» — Кудряш ловко изобразил Зоряну. — Даже миленьким назвала!

— Ой, брешешь ты, Кудряш! — Чеслав покачал головой, зная любовь друга к преувеличению и сочинительству сказок и небылиц.

— Да чтоб меня кикимора поцеловала! — Кудряш попытался сделать лицо серьезным.

— Допросишься — поцелует. Ну а ты что ей?

На лице Кудряша расплылась уморительная улыбка. Он лениво потянулся, словно после сна, а затем с серьезной миной выдал:

— Сказал, что ты повстречал в лесу русалку, она тебя зачаровала и теперь ты бегаешь слушать ее сказки. Да потихоньку сохнешь по ней, маешься, одичал, страдаешь… Зоряна меня чуть прутом не отходила.

— Дурило! — невесело отозвался Чеслав. — Ты бы лучше о посвящении подумал. А то осрамишься, так девки точно проходу тебе не дадут, задразнят.

— Да уж! Так и осрамлюсь?..

Кудряш деловито закатал рукава, поплевал на руки, пристроился рядом с другом и натянул тетиву лука. Потом закрыл один глаз, передумал и закрыл другой, прицелился во врытый в землю на краю опушки столб, служащий мишенью, и отпустил наконец тетиву.

— Мимо, — констатировал Чеслав, махнув рукой.

— Да, солнце прямо в глаз светило! — свято веря своему оправданию, заявил Кудряш.

— Какое солнце?! Тебе, Кудряш, руки родители плохо смастерили!.. — донесся до них зычный гогот.

За разговором они и не заметили, как к ним подошел Борислав, рыжеволосый парень их возраста. В руках у него тоже был лук.

— Зато тебе гоготалку твои справно сладили, — не остался в долгу на обидные слова Борислава Кудряш.

— Что, стараетесь? Боитесь опозориться на посвящении? — Борислав криво усмехнулся, а затем весело заржал. — Видел, видел нынче, как ты, Чеслав, по лесу зайцем скакал.

«Это когда я от Мары шел. Надо быть осторожнее», — отметил про себя Чеслав. А вслух как можно спокойнее ответил:

— Испытание покажет, кому смеяться доведется… А ты-то чего по лесу шатуном слоняешься?

— Я? Да так… Дела да заботы были, — неопределенно ответил смутившийся было Борислав.

— Ну и у меня дела, — отрезал Чеслав.

Борислав, явно красуясь и с усмешкой поглядывая в сторону Кудряша, стал на исходную метку для стрельбы. А Чеславу как бы невзначай бросил:

— Никак у Мары был? Запрет волхва нарушал… — И отпустил тетиву своего лука.

Стрела точно угодила в столб. Почти сразу же ее расколола другая, пущенная Чеславом.

— А ты не суй свой конопатый нос в горшок с чужим молоком — целее будет, да и молоко не прокиснет, — предупредил он Борислава.

Пущенная же Кудряшом стрела снова пролетела мимо, и парень в досаде помянул многих мелких лесных духов.

— Это кто ж такой меткий?

Со стороны леса, куда только что улетела шальная стрела Кудряша, с лукошком в руках появилась Зоряна. За ней бежал блажной Вышата, размахивая утерянной стрелой.

— Ну вот, только помянул лесную ватагу, а они уж здесь, — едко заметил Кудряш, недовольный приходом новых свидетелей его неловкого упражнения с луком и стрелами.

— Слышу голоса, дай, думаю, гляну, кто это на стрельбище управляется. Светлого дня тебе, Чеслав. Редко видно тебя что-то… — стрельнув глазами в сторону парня, сказала Зоряна.

Чеслав, едва глянув в сторону девушки, молча кивнул, якобы полностью сосредоточившись на цели.

— Шла бы ты, Зоряна, шла… да не мешала бы парням делом важным заниматься, а то только сбиваешь, под руку словами пустыми бросаясь, — с преувеличенной озабоченностью заявил Кудряш.

— Да что ж тут важного? — с трудом скрывая улыбку, поинтересовалась Зоряна. — Прицеливайся да стреляй!

— Вам, девкам, все забавой легкой кажется, а тут знаешь, какие умение да сноровка нужны?! Знаешь?! Не бабье это дело! — Кудряш постарался высказаться как можно строже и серьезнее, но от этого получилось еще уморительнее.

— Ой ли?! — со смехом переспросила Зоряна.

— А той ли?! — Недовольству Кудряша не было предела.

Стрелять ему совсем расхотелось.

— Не бабье!.. Не бабье!.. — Вышата стал гоняться за легкокрылой бабочкой, летавшей над поляной, и выкрикивать на разные голоса: — Не бабье!

— Чеславушка, дай-ка свой лук! — задиристо попросила Зоряна, шагнув к парню.

— Еще чего! Не бабьего то ума дело! — пробурчал недовольно Чеслав и лук не дал.

Многие женщины в их племени, всю жизнь живущие в суровом окружении леса и вынужденные бороться за свое существование не только со зверем диким, а и с людом недобрым, запросто могли управляться с оружием. Были среди них такие, для которых лук был привычным, как и домашняя утварь. Но Чеслав не любил, когда трогали его оружие. А тем более женщина! В глубине души он боялся сглаза или порчи какой на свое охотничье снаряжение и опасался, что оно перестанет служить ему исправно, лишится меткости. А сглаз дело нешуточное! Да и не один он так думал, а многие мужчины их племени.

Зоряна недовольно насупила свои собольи брови.

— А ты, Борислав?.. Тоже не дашь? — Девушка подступилась к Бориславу.

Парень засомневался было, но ему трудно было отказать Зоряне.

— Тебе, Зоряна, что хочешь… — И он передал девушке свой лук.

Зоряна обвела парней лукавым взглядом, приложила стрелу к тетиве, с усилием натянула, прицелилась и отпустила… Стрела точно угодила в столб, а девушка с вызовом посмотрела на Кудряша. Тот же, явно уязвленный, недовольно фыркнул, крякнул и, резко вскинув лук, выстрелил… И неожиданно для самого себя тоже попал в цель. Какое-то время он стоял в недоумении и хлопал глазами, не веря своей ловкости, а затем, все же убедившись, что таки попал, тут же надулся от важности и, приосанившись, посмотрел на Зоряну.

Девушка прыснула от смеха:

— Ой, сейчас лопнешь, Кудряшечка!.. Ой, лопнешь!.. — А перестав смеяться, добавила: — А все одно в стрельбе со мной тебе лучше не состязаться — продуешь!..

— Да уж конечно!.. — возмутился Кудряш.

— Вышатушке тоже лук нужен! — заявил Вышата, бросивший гоняться за мотыльком и теперь внимательно наблюдавший за происходящим.

Зоряна же между тем подошла к Чеславу и кротко, так, чтобы никто не слышал, спросила:

— Ребята да девки вечером на игрища собираются… Придешь?

— Недосуг нынче, — не глядя ей в глаза, ответил парень и натянул тетиву.

Так прошло несколько дней. Чеслав с утра исчезал в лесной чаще, пытаясь расположить к себе непреклонную пленницу. Затем возвращался раздосадованный и угрюмый. А на следующее утро опять спешил к ней с новой надеждой.

Как-то за обедом, когда вся семья была в сборе, Велимир внимательно посмотрел на Ратибора.

— Думаю, жену тебе пора подыскать, Ратибор, — сказал он сыну, когда тот с вопросом в глазах перехватил отцовский взгляд.

Все посмотрели на Ратибора, а у Голубы даже ложка выпала из рук. Ратибор тоже перестал есть, и лицо его почему-то внезапно побледнело.

— Вот пройдет Чеслав посвящение, поедем в городища других родов да по хуторам — девок посмотрим, — продолжал развивать свою мысль Велимир.

— Отец!.. — Ратибор осекся, глянув в непреклонные глаза Велимира.

— Сам выберешь, а я посоветую…

В доме наступила тишина, в которой было слышно только жужжание мух.

— Хорошо, отец, — после паузы выдохнул Ратибор.

— Вот и порешили, — дождавшись желаемого ответа, подвел итог Велимир.

Затем по-хозяйски обвел взглядом остальных.

— А твои, Чеслав, как дела? — обратился он к младшему сыну. — Готовишься к испытанию? Сокол тебя хвалит.

— Стараюсь, — ответил Чеслав, уже без большого желания зачерпнув ложкой кашу из горшка, стоящего посередине.

— Что-то ты притих. Давно ни о каких шалостях твоих не слышал.

— Взрослеет. — Болеслава с любовью посмотрела на юношу и хотела погладить по голове, но тот увернулся.

— Не балуй его, Болеслава, — предупредил Велимир.

У дома послышались чьи-то шаги, и через мгновение в дверном проеме появилась косматая шевелюра.

— Мир дому и хозяевам! — Сокол пригладил всклокоченную на ветру бороду.

— Здоровья и долголетия нашему гостю! — с почтением приветствовал Сокола Велимир. — Проходи, садись за стол и раздели пищу нашу.

Болеслава подхватилась из-за стола и кинулась за ложкой для гостя.

— Благодарствую, хозяин, но не голоден я. А вот от кваса холодненького не откажусь. Попотчую, — вытер губы в предвкушении удовольствия гость.

Болеслава поставила перед Соколом кувшин с квасом, и тот, подхватив его своей огромной пятерней, приник к сосуду. Руки у Сокола и впрямь были большие. Мало кто из племени мог обхватить такой кувшин одной рукой. А Сокол делал это с легкостью. Он выпил квас большими глотками, ни разу не переведя дух. А затем опустил кувшин на стол и одобрительно крякнул:

— Ох, и хорош квасок, хозяйка, душевный! — И снова вытер губы.

Болеслава от похвалы так и зарделась. Какой хозяйке не будут приятны столь лестные слова о ее умении?

— На здоровье, Сокол! Может, еще?

— Боюсь, разорвет меня.

Утолив жажду и воздав должное хозяйке, Сокол вновь вернул своему лицу свирепое выражение. Он заговорил серьезно и озабоченно:

— Пришел я к тебе, Велимир, сказать, что видел в лесу следы чужие. Люди пришлые появились неподалеку от городища.

Известие встревожило Велимира. Появление любого нового человека у городища могло принести беду, как это уже бывало не раз.

— Кочевые?

— Чур! Чур! Чур! — призвала в защитники дух Болеслава, отгоняя от себя рукой невидимую напасть.

— Кажись, нет. По следам — наших племен народ. Но не ближних. Леший их задери! — Сокол мотнул гривой.

— Много их?

— Пока не знаю. Следы невнятные, как будто сторожко уж больно ходит кто. По сухому-то не видно, а дождя давно не было. Если бы у ручья, на сыром песке, не увидал, так и не приметил бы. А потом уж присматриваться начал и понял, что таки кто-то бродит по нашей округе…

Вся семья с напряженным интересом слушала Сокола.

— Может, охотники забрели? — предположил Ратибор.

— А чего вокруг городища шастают? — Сокол посмотрел на парня своими глубоко посаженными глазами. — А если уж забрели, так почему в селение открыто не явились?

— Недосуг им было.

Все уставились на главу рода. Велимир, помолчав, деловито и озабоченно произнес:

— Надо охрану предупредить, чтобы зорче смотрели. Да народ в городище оповестить, чтоб в лесу осторожнее были. А ты, Сокол, пригляди за окрестностью. Будем надеяться, что полюбопытствуют пришлые и уйдут.

— Да уж я пригляну. Жаль, что пока самих непрошеных не видел, а только следы. Так бы понятнее было, чего они тут околачиваются, лешие.

Обсудив еще кое-какие меры предосторожности и попрощавшись с хозяевами, Сокол ушел.

Чеслав во время разговора не произнес ни слова. Он усиленно гнал от себя мысль, что появление чужих могло быть вызвано его недавней удачной охотой. Ведь он был так осторожен! Нет, нет, он хорошо запутал свои следы.

— Тетенька, тетенька, дай хлебушка Вышате! — донеслось с улицы.

Болеслава, подхватившись с места, отломила кусок хлеба, зачерпнула ложкой кашу, намазала на него с горкой и направилась к выходу.

— Ты куда? — спросил Велимир.

— Дам поесть парню. Бабка его, наверное, опять расхворалась. Хлеб не пекла.

— Не приваживала б ты его, Болеслава, к дому… Отнесла б им в избу, — недовольно проворчал Велимир.

— Что ж поделать, как он уже под нашей стоит?

Сердобольная Болеслава вышла за порог.

— Хлебушек, хлебушек сладенький! Вышата ой как любит хлебушек, тетенька! — донесся радостный голос юродивого.

Вышата был на два года старше Чеслава. Его мать Яра родила его после купальской ночи, но парень, с которым она была в ту летнюю ночь любви и празднования свадьбы Даждьбога-Солнца Великого и Утренней Зари, почему-то не захотел взять ее за жену, а она так и не открыла его имя, сколько ни настаивали ее родители. Отец даже поколачивал ее несколько раз, чтобы призналась, но девушка осталась непреклонной. Так никто и не узнал, кто же отец Вышаты. Мальчик рос, как и все в городище сорванцы, предаваясь играм и забавам.

Но спустя какое-то время Яра неожиданно исчезла из городища, бросив малолетнего сына на родителей. Никто не знал, куда она пропала и почему. Ходили слухи, что ее видели то в одном дальнем селении, то в другом, то на хуторах глухих. Но то были лишь слухи…

После исчезновения Яры за Вышатой начали замечать некоторые странности. Мальчик стал заговариваться, вести себя неразумно. Поначалу думали: малец балуется, что свойственно его возрасту. Но дальше стало понятно, что с парнем беда. Его сверстники набирались ума-разума, опыта и умения, а Вышата так и оставался по уму дитем малым. Теперь уже все уверились, что парень — блажной. Дед его помер, и жил теперь Вышата со своей бабкой, которая сама часто хворала.

Да и был это теперь не мальчонка, а здоровенный парень — широк в плечах, крепок в руках и ногах, а вот на голову да здравый смысл — слаб. Община относилась к юродивому с состраданием. Хозяйки часто подкармливали вечно голодного Вышату, жалели его и благодарили Великих, что их чада не такие.

Чеслав оттолкнулся ногами от шаткой лодки и головой ушел в воду — только круги разошлись по поверхности. Кудряш, от неожиданности едва не вывалившись из лодки, попытался сохранить равновесие суденышка и поспешно вцепился в его борта. Через несколько секунд из воды с гиком вынырнул Чеслав. Увидев, как Кудряш пытается выровнять лодку, но при этом еще больше раскачивает ее, он весело загоготал.

— А, болячка тебе в бок! Чтоб тебя так подкидывало всю ночь! Чтоб твою ложку так качало, когда ты ее в рот сунешь! — кричал возмущенный Кудряш.

Чеслав подплыл к лодке и придержал ее, не дав зачерпнуть воды. Как только суденышко перестало качаться, Кудряш воскликнул:

— А вот я тебе!.. — И сам кинулся в реку к своему товарищу.

С воплями и визгом они стали бороться в воде и пытаться в шутку утопить друг друга, напирая на плечи и голову, или, поднырнув и схватив за ногу, утащить ко дну.

С раннего утра друзья сели в выдолбленную из деревянной колоды лодочку и отправились на рыбалку. И теперь, наловив рыбы и устав от сосредоточенного и спокойного занятия, с удовольствием разминались в воде. За шумом и фонтанами брызг они не сразу услышали, что их кто-то зовет. Чеслав первым увидел на берегу фигурку соседского мальчишки, который энергично размахивал руками и что-то кричал во все горло.

— Чего это он? — удивился Чеслав.

— А вот чего… — Кудряш надавил на плечи друга и погрузил его с головой в воду.

— Да погоди ты, пиявка, нас, кажется, кличут, — вынырнув, остановил товарища Чеслав.

Держась за свое суденышко одной рукой и подгребая другой, они стали продвигаться в сторону берега.

— Чеслав, тебя Велимир домой поспехом зовет! — приблизившись, расслышали они голос мальчонки.

— Что за срочность? — недоумевал Чеслав.

Друзья вытащили лодку на берег, оделись и, подхватив свой улов, поспешили в городище.

Велимир был в доме один. Он сидел за столом и о чем-то сосредоточенно думал. Было видно, что он ждал сына.

Чеслав вошел в дом и остановился у порога.

— Звал, отец?

— Звал.

— Я рыбу принес… — Юноша положил рыбу возле очага. — Что-нибудь стряслось?

Велимир внимательно смотрел на сына.

— О том, что стряслось, я у тебя хотел спросить, Чеслав, — наконец спокойно произнес Велимир.

— Не пойму, о чем ты, отец? — вполне искренне удивился Чеслав.

— О девке…

От неожиданности Чеслав почувствовал, как мурашки пробежали у него по спине, а в голове завертелся хоровод вопросов, который тут же рассыпался под тяжестью одной мысли: «Он знает!»

— Я хотел рассказать тебе, отец, но позже.

— Когда?

— После посвящения.

— Когда о твоей пленнице знало бы уже не только наше, но и соседние селения?

— Я осторожность… блюсти старался… — попытался заверить Чеслав, но под тяжелым взглядом отца сбился и, помолчав, спросил: — Как ты прознал?

— Ты среди людей живешь!.. — Велимир с досадой вздохнул. — Кривая Леда заприметила, что ты зачастил к Маре в пещеру. Думала, захворал. А потом разведала, что у Мары девушка томится под присмотром. У Леды любопытства на все городище хватит, а язык такой, что им лес рубить — не зазубрится, сам знаешь… Хорошо, ко мне первому прибежала поделиться открытием. Аж лопалась от нетерпения! Но, думаю, скоро о твоей тайне только ленивый знать не будет. Кто она?

— Я ее умыкнул… Для себя.

— Тебе Голубы мало?

Чеслав не мог да и не хотел объяснять отцу, почему он решил украсть чужачку и что притягивает его к похищенной. Да и как объяснить отцу, если и сам до конца так и не смог понять себя?

— Это другое… Я ее возьму за жену.

— А не рано ли?

— Через несколько дней я пройду посвящение, и род и племя признают меня полноправным мужем.

— Откуда она?

На этот вопрос Чеслав ответил не сразу. Он хотел бы и вовсе не отвечать на него или хотя бы соврать, но не мог.

— Из рода Буревоя, — произнес он и затаил дыхание.

Эта новость для Велимира была уж слишком неожиданной, так что он даже не сразу нашелся, что сказать сыну.

— Чеслав… Ты же знаешь, что наш род и род Буревоя состоят во вражде!

— Знаю…

— Еще наши предки прокляли этот род и нам завещали не знаться с ним.

— Это было давно. Уже и старики не помнят причины той распри, — не сдавался Чеслав.

Велимир, раздраженный упрямством сына, повысил голос, и юноша уловил в нем железный отзвук, который появлялся всегда, когда глава рода был непреклонен.

— И жен брать из их гнилого племени мы не должны! Чтоб не мешалась кровь предков наших с проклятой кровью!..

— Отец!.. Говорят, что когда ты увидел мою мать, то никто и ничто не заставило бы тебя отказаться от нее. Это правда? — Чеслав смотрел отцу прямо в глаза.

— Твоя мать — другое дело. — Голос Велимира дрогнул. — Ее род… всегда был дружественен нам.

— Я хочу знать: это правда?

Напоминание сына о Росаве выбило Велимира из колеи. В груди защемило, как будто в старую рану вогнали кол и резко повернули. Велимиру показалось, что по дому прошелся сквозняк и сама Росава явилась, чтобы присутствовать при этом трудном мужском разговоре отца и сына.

— Правда?

— Правда… — И в голосе Велимира уже не было железа. — Твою мать любил и жалел, как ни одну другую… Но правда и другое… Три раза я брал себе жен. И каждый раз из рода или племени, дружественного нам. И делал это не только для себя, но и ради укрепления нашего рода. В свете диком живем, суровом и безжалостном. Среди зверья двуногого. Его опасаться надо. Того и гляди, недруги позарятся на земли наши да угодья. А то и кочевники какие набегут, чтобы разорить городища, людей побить да угнать. Легко ли было выжить нам без поддержки, без опоры? А потому есть мысль у меня, что и Ратибор, и ты, когда возмужаешь, должны взять себе жен из соседних племен, дабы сохранить дружбу с ними. Союз наш скрепить.

Никогда еще отец так серьезно не разговаривал с Чеславом, не делился такими сокровенными мыслями. Он понимал, что отец разговаривает с ним уже не как с юнцом, и это льстило ему, переводило его в статус зрелого. Но и от своего решения Чеслав отказываться не хотел. Так подсказывал ему внутренний голос, так чувствовало его сердце, так требовали его желания.

— С нами многие почтут за честь породниться. Сильные рода! Вы у меня вон какими славными взросли! — продолжал Велимир. — А девок у них красных, что рыбы в реке, — любую выбирай.

— Я уже выбрал, — упрямо заявил Чеслав.

И для него это было не просто блажью. «Коль я становлюсь мужем зрелым, полноправным, то и желание мое, и мнение должны признаваться другими», — думал Чеслав.

Упрямство сына рассердило Велимира. Он не сдержался, дернул себя за аккуратную бороду и закричал:

— Это ты так сказал, а что род скажет?

— Род тебя послушает, — уверенно ответил Чеслав.

— А Великим, богам нашим, будет ли это любо? Предкам нашим?

Такой аргумент заставил Чеслава задуматься, но ненадолго.

— Я попрошу у них благословения, — твердо произнес он.

— А если они отвергнут ее?

— Тогда…

— Замолчи! Не гневи Великих! А то скажешь сейчас какую-то глупость мальчишечью, а потом жалеть будешь. И я жалеть буду. — И после паузы с искренним непониманием спросил: — И в кого ты такой упрямый?

Чеслав и сам не знал. Но часто именно это его упрямство помогало ему добиваться своей цели. А для мужчины, и это юноша хорошо знал, достигать цели — важно. Потому как это делает его сильным и уважаемым в роду и племени, да и среди врагов его…

Видя, что сейчас с Чеславом разговаривать бесполезно, Велимир внезапно принял решение:

— Приведи ее сюда.

Чеслав постоял еще какое-то время неподвижно, думая, делать ли это? Но отец велел привести, а потому юноша молча вышел из дома.

Когда он уводил Неждану из пещеры, старая Мара, сначала молча наблюдавшая за ним, таки подала голос:

— На зыбкую дорожку ты ступаешь, парень, болотную. Того и гляди, оступишься и в прорву погрузишься. Еще есть время одуматься.

Чеслав, у которого и так на душе кошки скребли, огрызнулся:

— Что ты, Мара, вместо доброго слова вороной каркаешь? Я и без твоих сетований сполна наслушаюсь болтовни, упреков да понуканий. Сам знаю, что род моему выбору противиться будет. Ты бы лучше подсказала, как обойти препоны да склонить сородичей к моему выбору. Говорят, ты в еще не рожденный час и день смотреть можешь. Посмотрела бы для меня.

Мара подошла к нему почти вплотную и, глядя прямо в его ждущие глаза, ответила:

— То черноротые людишки брешут, как собаки, и наговаривают на меня. Беду и проклятие на Мару накликают. То, о чем ты говоришь, только Великим под силу. И не мне, хилой и смертной, с ними равняться, — горячо и убежденно произнесла старуха, и глаза ее при этом хоть и блеснули недобро, но смотрели лукаво.

— Тогда пожелай мне удачи. Она мне понадобится, — сказал Чеслав и, подтолкнув Неждану к выходу, вышел за ней.

Держа за руку свою пленницу, Чеслав стал удаляться в лесную чащу. Девушка шла за ним, время от времени оглядываясь на бывшего сторожа и место своего заточения. Она видела, что старая Мара стояла на пороге своей пещеры и задумчиво смотрела им вслед.

— Ну что ж, парень, ты выбрал свой путь — иди. И пусть твой страх да глупость людская не дадут столкнуть тебя с этого пути, — прошептала старуха.

Чеслав вел Неждану по петляющей лесной тропе. Девушка шла за ним с опущенной головой и, казалось, смирилась со своим положением. Все то время, что она пробыла в пещере, юноша навещал ее, пытаясь вызвать у нее расположение. Он приносил ей разные лакомства и незамысловатые украшения. Он был нежным и заботливым. Однажды принеся ей гребень, Чеслав собственноручно расчесал длинные шелковистые пряди ее волос. Девушка позволила это сделать, но внешне осталась безучастной. Он старался изо всех сил, однако даже голоса ее до сих пор не слышал.

Чеслав не повел пленницу сразу в селение. Попетляв по лесу, они вышли на небольшую поляну, окруженную вековыми деревьями. Посреди поляны высилась вырубленная из дерева богиня — Светлая Лада. Украшенная венками из цветов и трав, бусами и лентами, она по-доброму смотрела на пришедших с высоты своего величия. У подножия ее лежала домашняя утварь, кувшины с медами, яйца птиц и множество цветов. К ней приходили просить согласия и мира между родичами, а также помощи в делах сердечных. К ней нередко украдкой прибегали девицы и молили ее, чтобы приглянувшийся парень остановил свой взор на них. Парни просили у Лады смягчить сердце какой-нибудь гордячки, от которой голова кружилась и темнело в глазах. Приходили сюда и жены, чтобы просить защиты от суровых мужей или от мужей, остывших к ним. У Лады просили разрешения и одобрения на празднества и пиршества, а также приносили жертвы и подношения те, кто избрал себе жен, — они молили о благословении и покровительстве в семейной жизни. Вокруг нее водили хороводы девушки и парни, когда в городище праздновали свадьбы.

Ой, Лада! Ой, Лада!

Храни суженых, святое божество!

Сказывают, что когда-то давно, так давно, что молодая тогда лесная поросль теперь уже и мхом покрылась, жил на одном из глухих хуторов, рассыпавшихся по округе, парень. И был он так негож собой, что люди, увидев его, пугались и порой путали с духом лесным. И пришло время ему о подруге думать, о суженой, но ни одна из девиц не могла глядеть на него без содрогания, не то чтобы вниманием своим одарить. Сильно кручинился от того парень, и сетовал на жизнь свою, и даже Великих укорял в уродстве своем. Часто бродил он один-одинешенек среди деревьев, прячась от испуганных да смешливых глаз людских.

Но как-то нежданно-негаданно повстречал в лесу он девицу незнакомую. И была она так прекрасна собой, что не было ей равных среди тех женщин, каких видел он когда-либо. И надо же такому случиться, что эта красавица вовсе и не испугалась парня, не отшатнулась от него, а наоборот, глянула словно на молодца видного. А заговорив с парнем ласково, пробыла с ним до самого вечера. И стали они часто видеться, встречаясь на лесных полянах втайне от всех, потому как не захотела девица сказать ему, откуда она и чьего рода, а с вечерней зарей убегала от него, чтобы прийти поутру. Да недолго длилось счастье молодецкое. Захотелось парню прознать, откуда его подруженька, потому как и о свадьбе подумывать стал он. И когда с заходящим солнышком покинула его девица, пошел он за ней следом. И привела его красавица к одинокому грушевому дереву, что цвело весенним цветом посреди поляны. А подойдя к груше той, обняла ствол девица, и не стал видеть ее юноша. Подбежал он к тому дереву, да нигде не нашел подруги своей. Призадумался он, опечалился и решил не идти от дерева того, кружил по поляне, словно привязанный. Но сколько ни ждал, что появится вновь его лада ненаглядная, не пришла она более. А груша та отцвела, усыхать стала, пока и не высохла вся.

Долго еще маялся парень, зазнобой своей ненаглядной бредя. А потом захотел память для себя сделать, пока образ ее не стерся в мыслях его. И сделать это для него не составило труда большого, потому как, не дав ему лица пригожего, Великие наградили его даром резать по дереву искусно.

И вырезал он тогда из груши засохшей со всей своей любовью-тоской пылкой деву-красавицу в честь Светлой Лады. И нет уж давно того молодца на земле-матушке, а она стоит до сих пор на поляне этой, привечая и помогая всем, кто взывает к ней…

Чеслав подвел Неждану к Ладе. Поклонившись, он достал из-за пазухи украшение из разноцветных камешков, которое выменял накануне у Кудряша на наконечники для стрел, и с почтением преподнес его божеству.

— Светлая Лада, прими дар этот скромный в честь твою и во славу от Чеслава сына Велимира. Прошу благосклонности твоей и покровительства…

В этот момент Неждана выдернула свою руку из руки Чеслава и, попятившись, хотела бежать. Чеслав кинулся за ней и, легко поймав, привязал своим поясом к дереву на краю поляны.

— Сколько бы раз ты ни бежала, столько же я настигну тебя.

Сделав внушение Неждане, Чеслав вновь вернулся к Ладе. Девушка не слышала, что он говорил и чего просил у богини, но видела, что говорил он горячо и взволнованно, время от времени кивая в ее сторону.

Закончив говорить с Ладой, Чеслав еще раз почтительно поклонился божеству и подошел к Неждане. Он молча отвязал ее от дерева и, взяв за руку, повел прочь с поляны Светлой Лады.

Чеслав вел Неждану через все городище. В воротах она попыталась заартачиться, но сейчас шла за ним без сопротивления, под метким обстрелом многочисленных любопытных глаз. Отовсюду на них таращился народ. Такое внимание было явной заслугой языка Кривой Леды. И сама старуха была, конечно же, в первых рядах любопытствующих.

— Смотрите, смотрите, бабы, на наших девок не схожая. Одежа на ней не по-нашему расшитая. И где же он ее раздобыл, пришлую?

— А тощая какая!

— Не чета тебе, тучной!

— Ой! Ай! Ой!

Бабы, разделяя любопытство Леды, жарко обсуждали появление в их городище новой представительницы женского рода. Они наперебой высказывали свои предположения и догадки, стараясь превзойти в выдумке одна другую и разжигая костер любопытства до размеров пожара. Мужики вели себя более сдержанно, но с не меньшим интересом рассматривали вновь прибывшую, время от времени тихо бросая друг дружке скупые замечания. Так новость, перетекая от одних к другим, журчащим ручьем бежала по селению, в силу сдержанности некоторых становясь чуть тише, а в силу темперамента других рокоча с новой силой.

— Где такую русалку поймал, Чеслав? Аль в силки угодила? — донеслось со стороны веселой ватаги парней.

— Нет, то она Чеслава… — Громкий гогот резвых молодцев заглушил следующее далее двусмысленное предположение.

Чеслав, видя всю суету, которая возникла в городище в связи с их появлением, и слыша возбужденный людской гул, старался не обращать внимания на происходящее. Он шел по селению, ведя за собой Неждану, не оглядывался по сторонам и не реагировал на дразнящие выкрики соплеменников. Но вот чуть в стороне он заметил Зоряну. Она сначала с удивлением, а потом с нескрываемой злостью и обидой смотрела в их сторону. Затем, резко развернувшись, девушка побежала прочь.

У дома их встретила Болеслава. Украдкой взглянув на Неждану, она тихо сказала Чеславу:

— Отец ждет тебя в доме, сынок. Негодует. Не противоречь ему, пусть остынет. — И зашептала в спину парню призывы к доброте и расположению духов и богов-покровителей.

Чеслав ввел Неждану в дом. Велимир, до этого сидящий на лавке за столом, медленно встал и подошел к девушке. Подняв рукой опущенное лицо девушки, он какое-то время молча рассматривал Неждану. Потом отошел и посмотрел на сына.

— Видал, народ будто на гуляние высыпал! Хорошую ты потеху устроил, сынок.

— В нашей глуши каждый новый человек в диковинку. Что скажешь, отец?

Велимир как будто не слышал вопроса сына. Он опять рассматривал Неждану.

— Как кличут тебя, девица?

— Нежданой меня кличут… — За много дней Чеслав наконец услышал ее голос. Он был тихим, но не испуганным. — Я дочь Буревоя.

— Час от часу не легче! — в сердцах произнес Велимир и, тяжело вздохнув, добавил: — Ох, и везуч ты, Чеслав, на мороку. Украл девку, да еще и дочку Буревоя, недруга нашего.

— Я не знал, чья она дочь, — искренне сказал Чеслав.

— А то бы тебя это остановило?

— Я бы ее все одно… увел, — помолчав, сознался юноша.

— А может, ты того… сама за ним пошла, красавица? — строго спросил Велимир у девушки.

Неждана от возмущения едва не задохнулась:

— На какую мороку он мне сдался, медведь хищный?! Я и опомниться не успела, как он сгреб меня!

— Верю. Но что сталось, то сталось. Теперь надо подумать, как эту похлебку-варево расхлебать. — Велимир не спеша подошел к столу и опустился на лавку.

Ему, как главе рода, нужно было принять решение, причем решение правильное, чтобы не навредить ни сородичам, ни собственному сыну.

— Отец!.. — хотел было что-то сказать Чеслав.

— Молчи! — строго прервал его отец. — До посвящения она поживет у нас, а я пока думать буду, что далее делать с ней. Людям скажешь, что в лесу ее подобрал. А кто такая и откуда, не знаешь. Пожалел и подобрал. А ты, девка, скажешь, что из рода Всеволода. Их городище далече, наши там мало кого знают. Скажешь, что по грибы пошла да заплутала сильно.

— Зачем мне врать?

— Слушай, неразумная! — В голосе Велимира опять прорезалась жесткость. — Ты здесь чужая, и род ваш проклят для нас. А потому для твоей сохранности скажешь то, что велел. И помалкивай больше, не кличь беды!.. Болеслава! Голуба! — позвал он женщин.

Болеслава и Голуба не заставили себя долго ждать, вошли в дом и с интересом уставились на Неждану.

— Примите ее. — Велимир указал на девушку. — Девка у нас поживет какое-то время. Народ будет спрашивать, кто такая да откуда, скажете, что Чеслав в лесу подобрал, заплутала… Ну, вы тут разбирайтесь, а мы с Чеславом пойдем на берег, лодки посмотрим. Говорят, какая-то треснула, прохудилась. Ратибор явится, пусть догоняет.

Велимир с сыном вышли из дома. Всю дорогу к реке шли молча. Только на берегу Велимир нарушил молчание:

— Красная девка! — И, помолчав, добавил: — Надеюсь, у тебя ума хватило не испортить ее?

— Хватило, — глухо ответил Чеслав.

— Не думаю, чтобы Буревой так просто смирился с пропажей дочки, — размышлял вслух Велимир. — Искать будет. А может, те пришлые, что у нашего городища топтались и о которых Сокол сказывал, и были его людьми?

— Я осторожен был…

— Осторожен! Осторожен!.. — передразнил сына Велимир. — Хватит талдычить о своей осторожности. Вон куда она тебя привела!..

Но Чеслава это не смутило.

— И Сокол сказывал, что не видел свежих следов. Ушли пришлые. — Юноше самому хотелось верить в это. — А девок и раньше завсегда воровали.

— Воровали… — думая о чем-то своем, повторил уже более миролюбиво Велимир. — Вижу, люба она тебе, Чеслав…

— Люба…

— И я как отец могу понять тебя, но как отвечающий за весь род наш не смею допустить такой вольности. Не по законам это нашим, не по правде, — все так же спокойно продолжал Велимир. — И против предков наших я не пойду и тебе не дам это сделать.

Но то, с каким спокойствием говорил Велимир, совсем не примирило Чеслава с этими словами. Однако, сдерживая рвущееся наружу несогласие, кипящее в нем, он, как и отец, тоже постарался ответить невозмутимо и с достоинством:

— Я тебя, отец, почитаю, как и предков наших, и память о них не укорачиваю, но и себя неволить не дам!

— Смел?! — Велимир будто припечатал сына взглядом и тоном, не терпящим возражений, повелел: — Выполнишь волю мою и рода нашего!

— Но и свою не дам удавкой задушить!

— Щенок! Отца ослушаться вздумал?!! — взревел Велимир и наотмашь ударил Чеслава по уху. — Как мне у других повиновения требовать, коли собственный сын кориться отказывается?

Рука у Велимира была ой какой тяжелой! Чеслав, сдерживая невольные слезы, сделал шаг назад. В нем кипели злость, обида и задетая гордость. Всклокоченный и возмущенный, с малинового цвета ухом, по которому пришелся удар, он был похож на взбешенного петуха. Если бы перед ним был не его отец, а любой другой, он, не раздумывая, бросился бы в драку и отомстил за нанесенную обиду.

— Делай, отец, что хочешь, но она все одно моей будет! — выкрикнул юноша.

— Не будет!

— Посмотрим! — Развернувшись, Чеслав стремглав бросился прочь.

В этот момент на берегу появился Ратибор. С удивлением глядя на убегающего брата и на не остывшего еще после ссоры Велимира, спросил:

— Чего это с ним, отец?

— Дурь в башку бьет. Из-за девки бесится. Но ничего, попустит. А не попустит, пообломаю строптивого!

Неждана впервые за свою жизнь спала в чужом доме, если, конечно, не считать пещеры Мары, которая скорее была похожа на каменный мешок. Рядом с ней посапывала в глубоком сне Голуба. Девушки настороженно отнеслись друг к другу. Но спать им пришлось на одном лежаке. В доме кроме них спали еще Велимир с Болеславой. А Ратибор и Чеслав, сказав, что в жилище душно, ушли спать на сеновал.

К Неждане сон не шел. Отовсюду доносились незнакомые звуки и шорохи, дыхание чужих людей. Но не это беспокоило девушку. Мысли подобно муравьям в муравейнике бегали, суетились в ее голове, не давая заснуть. Неждана думала о том, что с ней произошло, что ждет ее впереди, думала и о Чеславе, который вбил себе в голову, что она должна быть его. Она совсем не привыкла к тому, чтобы кто-то так грубо навязывал ей свою волю и помыкал ею.

Родители хоть и не позволяли ей больно озорничать, но и в сильной строгости дочь не держали. Сколько того веку девичьего? А старший брат Вячко часто баловал, стараясь потешить любимую сестру, выполнял ее пожелания и капризы. То бельчонка изловит для нее в лесу, то птицу-певунью, то камней разноцветных где-то разыщет, то лису-красавицу на мех ей к зиме добудет. А уж если кто обидит сестру, тому спуску и пощады не было. Немало боков Вячко помял, а еще лягушек в штаны набросал, для большего сраму, ее обидчикам.

Когда Неждана подросла, парни из их городища, да и из соседних хуторов, старались наперебой привлечь ее внимание. Кто удалью на игрищах, кто разговорами приятными, а кто песней залихватской. И даже если шутили и поддразнивали ее, то делали они это все равно с почтением к дочери главы рода. Но Неждана и сама могла поставить дерзкого на место.

И вдруг в тот злополучный день вся ее жизнь перевернулась, как неустойчивое суденышко на их озере, и камнем стала падать в мутный омут. Какой-то варвар ураганом налетел на нее и, связав, притащил сюда. Конечно, она знала, что в городище бывало такое, чтобы девушек похищали, кого с согласия, если родные были против жениха, а кого и без согласия, но чтобы такое могло случиться с ней, Неждана и мысли никогда не допускала. И вот надо же — случилось! И зачем только она одна ходила на озеро?!

Увидев в зарослях незнакомца, Неждана сперва сильно удивилась, а когда он кинулся на нее, то скорее возмутилась его наглости, чем испугалась. И только когда ее связали и повезли неизвестно куда, она испытала настоящий страх и впала в какое-то оцепенение. Девушке казалось, что все это происходит не с ней, что она видит какой-то кошмарный сон. Еще больше она перепугалась, поняв, что этот изверг хочет овладеть ею. Она готова была сопротивляться этому чудищу до последних сил. Но парень был гораздо сильнее ее. А у нее оставались только злость, ненависть, отчаяние и слезы. Она боялась лишний раз взглянуть на своего похитителя, опасаясь привлечь его внимание. И только сообразив, что он не собирается брать ее силой, она успокоилась и наконец рассмотрела его. Парень не был так противен и страшен, как показался ей в те первые мгновения. Нет, этот разбойник был совсем не уродлив, а даже наоборот… Но как же она его ненавидит и презирает! Хотя… уже не так сильно, как в первое время.

Внезапно Неждана услышала, как скрипнула дверь. В черном проеме мелькнула белая тень. Там кто-то был!.. Неужели это ее мучитель пожаловал?..

Лежащая рядом с ней Голуба легко подхватилась с ложа, как будто и не она только что посапывала в глубоком сне, и, быстро, почти бесшумно пробежав к двери, исчезла за ней.

«Она не спала, а притворялась! Но зачем?..» — удивилась своему открытию Неждана.

Чеслав тоже не спал. События последних дней чередой проходили перед его мысленным взором. Когда он затевал похищение Нежданы, ему казалось, что все ясно и просто. Добыть себе жену таким способом было совсем не новью в их племени. То обстоятельство, что девушка принадлежала к враждебному им роду, он не считал большой преградой. Она всего лишь женщина, а враждовать с женщинами Чеслав считал неразумным и недостойным. Да и как он мог ощущать неприязнь к этой дикой кошке, когда его тянуло к ней, как к запретному лакомству? И ничего поделать с собой он не мог. А похитив у недругов такую красавицу, разве он не выказал им своего презрения? Он уважал и чтил отца, как и подобает сыну, но согласиться с ним в отношении Нежданы не хотел, да и не мог. Уж очень зацепила его эта чужачка. Да и сам отец учил его с детства, что нужно добиваться своего, а иначе какой из него будет мужчина?

В лучах лунного света появился чей-то силуэт. Зашуршало сено, и рядом с ним опустился Ратибор. Как видно, ему тоже было не до сна.

— Ты где был? — спросил брата Чеслав.

— Тьфу на тебя, испугал. Я думал, ты спишь.

— Домовой мой сон утащил. А ты?

— Сторожу ходил смотреть, чтоб не уснули, — устраиваясь поудобнее, ответил Ратибор.

— Врешь небось. К девкам бегал.

— Сейчас как дам по уху, зараз поверишь.

— К Голубе…

— Не твоего ума дело.

— Хочешь, я с ней больше не буду? Я же вижу, люба она тебе. Да и Голуба на тебя, как на солнышко, смотрит.

Ратибор сердито заворочался на сене.

— Пустое. Отец свое слово сказал. Слышал? Женит меня! После посвящения поедем по городищам девок смотреть.

— А ты на своем стой.

— Хватит в семье одного неразумного. Думаешь, притащил из леса девку, так по-твоему будет? Отец о роде думает, о том, чтобы союз скрепить с соседями. Кто такая Голуба? Дочь рабыни. Или твоя зазноба? Чужачка! Проку от них? Блажь! И отцу лучше знать, когда для племени бóльшая выгода будет.

— А для тебя?

— Спи, упырь! — сказал Ратибор и отвернулся от брата.

Но Чеслав еще долго не мог заснуть. Понимая и признавая, что в словах Ратибора и отца есть своя правда, он все равно не мог примириться с ее суровым приговором. Ему мешали мысли о Неждане, от которых сладостное тепло разливалось по всему телу.

Все последующие дни Чеслав редко бывал дома. С ватагой парней, тоже готовящихся пройти посвящение, он с утра до позднего вечера под предводительством Сокола бегал, плавал и стрелял, стараясь как можно лучше подготовиться к предстоящим испытаниям. Даже своему верному коню Ветру Чеслав не мог уделять большего внимания, отчего тот на него сильно сердился.

Неждану он видел еще реже. Когда он уходил, она еще спала, а когда возвращался ночью, девушка уже спала. Но думать о ней он не переставал ни днем, ни во снах. Порой ему приходила в голову мысль, что и готовится он так рьяно к предстоящим испытаниям, чтобы именно ей показать, каков он на самом деле.

В один из этих горячих для них дней молодцы разбрелись по лесу в поисках следов Сокола, который схоронился от них где-то в чаще. Для закалки тела они сбросили с себя одежду и бегали по лесу в чем мать родила. Чеслав не спеша шел выбранным путем, осматривая траву, кусты и землю там, где она была влажной. У зарослей орешника ему показалось, что он обнаружил почти неприметный след человеческой ноги. Только уж очень маленький он был, как для Сокола. И в этот момент перед ним с лукошком в руках возникла Зоряна.

— Ты что здесь делаешь? — изумился неожиданному ее появлению Чеслав.

Девушка заливисто рассмеялась, а Чеслав, пряча свою наготу, шмыгнул за куст. Нет, он вовсе не был стыдлив, да и нагота у их племени, детей леса и солнца, не считалась зазорной. Просто уж слишком неожиданным было появление Зоряны.

— Вот, пошла щавеля, крапивы набрать, — веселилась красавица.

— Одна?! Ты ума лишилась! — выглянув из-за куста, воскликнул Чеслав.

Зоряна, отломив от куста веточку, бросила ее в сторону Чеслава.

— Подумала, а вдруг и меня кто в лесу найдет. А хотя бы и ты, Чеслав. — В ее глазах так и переливался задорный солнечный свет. — Ты ведь нашел девицу приблудную… Случайно…

— Ну, нашел… И что с того?

— Вот всем теперь и интересно, а что дальше-то будет?

Помолчав, Чеслав жестко спросил:

— Ты за этим сюда пришла?

— А хотя бы и так. — Девушка уже не смеялась, а выжидательно смотрела на парня.

Чеслав ничего не ответил. Ну не посвящать же Зоряну в свои планы и мысли?! А врать Чеславу не хотелось. Вот он и не знал, что ответить настырной. Стоял и молчал. Юноша даже не отбивался от комаров, которые накинулись на него дружным роем, радуясь такому легкодоступному пиршеству.

— Негоже девушке… — наконец неуверенно прервал свое молчание Чеслав.

— Я сама знаю, что мне гоже, а что нет… Да тебе тоже знать бы про себя… Не ты ли шептал мне слова нежные? Намеки делал, что я люба тебе, — срывающимся голосом заговорила Зоряна. — Даже песни петь пытался. А теперь и взгляда в мою сторону не бросишь.

— Недосуг мне теперь… Не до игрищ…

— И до меня недосуг? Отчего же? Или думаешь, я не ровня тебе? Так мой отец твоему под стать и в общине и племени такое же уважение имеет.

— Не про то ты говоришь, Зоряна.

— Прав мой отец, когда говорит, что от вашей крови да семени ничего путного не будет. — В ее голосе было столько обиды и горечи!

— Зачем же ты тогда?.. — усмехнулся Чеслав.

— Затем, что неразумная из-за тебя стала! — в сердцах крикнула Зоряна и, повернувшись, побежала прочь, чтобы юноша не видел ее слез. Только коса замелькала среди зелени деревьев.

Зоряна сама понимала, что не подобает девушке гоняться по лесу за парнем, но ничего с собой поделать не могла. Она любила и, как всякая любящая, была нетерпелива. А ожидать, пока милый покажется ей на глаза, у нее не было сил. Тем более что он к ней глаз-то и не казал. Споткнувшись о корягу, она упала на прошлогоднюю листву и, уже не сдерживая себя, зарыдала со всем своим отчаянием. Как же безутешно девичье горе!

Чеслав какое-то время задумчиво смотрел вслед убежавшей Зоряне, но затем безжалостные комары напомнили ему о реальности. Он стал ожесточенно сражаться с кусачей армадой. Искать дальше следы Сокола не было никакого желания. Из-за кустов, хитро улыбаясь, вышел Кудряш.

— Это Зоряна была?

— А то ты не видел! — поддел друга Чеслав.

— Видел. Я в кустах схоронился. Думаю, не буду вам мешать, — простодушно сознался Кудряш.

— Мешать?! Нет, чтобы выручить друга, так он схоронился.

— Нет уж, ты со своими девками сам разбирайся. В этом деле промеж пары лучше не всовываться. А то они потом поголубятся, а меня за чуб оттаскают.

Наконец-то этот долгожданный день наступил. День, которого ждет каждый мальчишка в племени, как только начинает осознавать, что он принадлежит к той части соплеменников, которая называется «мужчины». В день посвящения юноши должны стать полноправными членами среди сородичей и обрести право голоса в племени.

Еще накануне вечером Болеслава напоила Чеслава каким-то отваром из трав, а потом еще и молоком с медом.

— Это чтоб ты не тревожился и спал спокойно до самого утра, а утром у тебя было сил побольше.

Чеслав проснулся еще затемно, едва прокричали первые петухи. Благодаря отвару заботливой Болеславы он спал как младенец, не терзаясь волнением и тревожными снами. Стараясь не разбудить еще спящего брата, он осторожно выбрался с сеновала. Выйдя на улицу и с удовольствием вдохнув свежего утреннего воздуха, юноша сладко потянулся, размял затекшее ото сна тело и почувствовал играющую в нем силу и азарт предстоящих испытаний.

Однако проснулся не только Чеслав. В разных концах селения было видно и слышно, как народ готовит своих сыновей к празднику.

Чеслав вошел в дом. И здесь уже не спали. Болеслава и Голуба хлопотали у очага. Велимир еще раз внимательно осматривал и проверял на прочность и остроту лук, стрелы и нож, с которыми Чеславу предстояло пройти испытание. Одна Неждана тихо сидела в углу, не зная, куда себя деть в этой суете. Когда Чеслав вошел в дом, оживление еще больше усилилось. Женщины споро выставили на стол миски и горшки с едой.

— Садись, сынок, покушай. — Болеслава легонько подтолкнула Чеслава к столу.

— Да я и не хочу совсем.

— А надо. Потом когда еще поешь? Ведь весь день голодным будешь.

— Болеслава дело говорит, — отозвался отец. — Садись, поешь. Объедаться не стоит, а то брюхо за собой не утащишь, но и голод в такой день не помощник.

— Давай, брат, а я тебе помогу, — поддержал отца вошедший в дом Ратибор.

Чеслав сел за стол и принялся за еду, время от времени украдкой посматривая на Неждану. Это тайное подглядывание продолжалось уже несколько дней, и не только со стороны Чеслава. Неждана, чувствуя на себе взгляды юноши, и сама порой невольно посматривала в его сторону. Но если вдруг их взгляды встречались, она, одарив его очередной порцией злости, упрямо отворачивалась.

— Пора, — коротко сказал Велимир, и вся семья направилась к выходу.

На улице Болеслава прижала юношу к себе и, сдерживая слезы, прошептала:

— Вот ты и вырос, сынок. — Затем поцеловала его в лоб и, больше не сдерживаясь, заплакала открыто.

— Ну вот, дождя нам еще не хватало, — проворчал Велимир.

Он по-мужски обнял сына, а затем, взяв из рук Ратибора лук, стрелы и нож, передал Чеславу:

— Не подведи, сын!

Ратибор тоже пожелал брату удачи в испытаниях. Чеслав, получив напутствие от родных, повернулся в сторону дома. Там в дверном проеме стояла и наблюдала за происходящим Неждана. Заметив, что Чеслав смотрит на нее, она скрылась. Женщинам не позволялось принимать участие в этом обряде, поэтому они должны были оставаться в городище. Попрощавшись с ними, Чеслав в сопровождении отца и брата отправился к реке. В начинающем сереть рассвете было видно, как с разных сторон поселения юноши вместе с родными потянулись к месту, где должно было начаться испытание.

На берегу реки их уже ожидали старый Сокол и волхв Колобор. Убеленный сединой волхв был облачен в длинные белые одежды, расшитые от горловины расходящимися в стороны лучами солнца; он облачался в этот наряд только в дни празднеств или когда ему необходимо было обратиться к Великим за советом. В племени лишь он имел такое исключительное право, ибо ему было ниспослано слышать голос богов и толковать их знаки.

Колобор стоял, повернувшись в сторону реки и готового вот-вот появиться из-за верхушек деревьев солнца, и что-то тихо и сосредоточенно шептал. То ли солнцу, то ли реке, то ли лесу, то ли всем богам…

Когда все участники посвящения собрались, Колобор провел рукой по своей длинной седой бороде и, подождав, когда праздные голоса стихнут, с важностью произнес:

— Я испросил у богов наших благословения на испытание отроков… Боги благословляют их на это и ждут от них мужества, храбрости и силы. Сегодня ночью они хотят видеть перед собой достойных называться мужами.

Вслед за волхвом сделал шаг вперед Сокол. Строго осмотрев своих подопечных, он, несмотря на свой свирепый вид, по-отечески сказал:

— Чада наши, я учил вас премудростям лесной жизни и хитростям охоты и боя. Все это вам сегодня пригодится. Будьте холодны умом и горячи телом. Леший вас задери! А кто может усомниться в силе своей, пусть останется на этом берегу.

Народ посмотрел в сторону отроков, но ни один из них не двинулся с места. Следующим напутствовал неофитов Велимир.

— Род наш, сородичи и предки наши, ушедшие в вечность, ждут, что вы проявите себя достойными нашего уважения. Верю, что каждому из вас хватит сил пройти это испытание, и пусть сопутствует вам удача. — Помолчав, Велимир добавил совсем уж по-простому, без торжественности: — И помните, сынки, что сегодня вы отстаиваете не только свою честь, но и честь всех родных ваших, кровных и рода нашего. Так что постарайтесь…

Толпа одобрительно загудела, поддержав Велимира. Юноши застыли в напряжении, словно деревья в ожидании грозы, которая вот-вот должна налететь и бросить их в неистовую стихию. Но это будет лишь через мгновение. А пока еще все замерли в предчувствии очень важных для них событий. Чеславу казалось, что всем слышно, как колотится от волнения его сердце. Краем глаза он заметил, как побледнел стоящий рядом с ним обычно такой веселый и беззаботный Кудряш.

Из-за леса показались первые лучи солнца.

— Слава тебе, Даждьбог Великий! — зычно провозгласил Колобор и вскинул руки навстречу солнцу.

— Слава!!! — откликнулась эхом толпа.

— Готовы ли вы к испытанию? — спросил Велимир у юношей.

— Готовы! — дружно ответила ватага молодцев.

— Тогда во славу богов наших! — И Колобор дал знак к началу испытания.

Их было семеро. Кроме Чеслава и Кудряша в их ватаге были близнецы Мал и Бел, длинный, как жердь, Серьга, могучий, как и его отец, сын кузнеца Добр, а также рыжий задира Борислав. Они подошли почти к самой кромке воды и, положив на траву свое оружие, стали раздеваться. Лучи солнца скользили по их юным, но уже закаленным тренировками и суровой жизнью в лесу телам. Оставшись совсем нагими, юноши, подхватив луки, стрелы и ножи, вошли в воду. Перед ними простиралась река. И первым сложным испытанием было преодолеть ее.

Их ждал другой берег. А на этом берегу, в траве, парни оставили свои старые одеяния как знак того, что они расстаются со своим отрочеством и отправляются в путь во взрослую жизнь.

Они поплыли, не оглядываясь. С берега за ними следило множество мужских глаз. Их сородичи молча смотрели за тем, как юноши преодолевают это препятствие, и старались скрыть свое волнение за напускным спокойствием.

Несмотря на то что каждый из юношей сызмальства умел плавать, плыть было трудно. Река в этом месте была довольно широкой и не такой уж спокойной, как казалось на первый взгляд. А учитывая, что грести можно было только одной рукой, так как в другой они держали оружие, то это было совсем уж не простым испытанием. Лук и стрелы ни в коем случае не должны были попасть в воду и намокнуть. Им еще предстояло сослужить свою службу в других испытаниях.

Кудряш, стараясь изо всех сил, все же умудрился замочить оружие в воде. Поминая недобрым словом водяного и всех русалок, вместе взятых, он с трудом боролся с течением. Недалеко от него плыл Чеслав.

— Ох, чувствую, Кудряш, докличешься ты, что водяной таки ухватится зубищами за твой голый зад да и уволочит на дно.

Такая перспектива не на шутку напугала Кудряша. Со страху он сам едва не пошел ко дну, и если бы Чеслав не помог ему, то встреча с водяным могла состояться незамедлительно.

Сам Чеслав плыл размеренно, пытаясь экономить силы. Он не раз переплывал эту реку, и даже с луком в руке, но сегодня ему приходилось приглядывать еще и за не столь выносливым и менее проворным в воде другом.

Наконец они выбрались на берег. Кудряш, сплевывая речную воду, которой он наглотался от души, и фыркая, словно выдра, устало повалился на землю. Остальные парни, тоже тяжело дыша, тем не менее старались не показывать перед приятелями, насколько они устали. Наблюдавшие за ними с противоположного берега родичи с облегчением вздохнули, когда увидели, что до суши доплыли все.

В этом месте юношам предстояло разойтись — каждый должен был отправиться своей тропой. Впереди их ждало новое испытание. По обычаю их племени, к заходу солнца испытуемый, в подтверждение того, что он достоин называться мужчиной и добытчиком, обязан был принести в дар богам жертву. И жертвой этой должен был стать лесной зверь.

Пожелав приятелям удачи в охоте и ободряюще шепнув Кудряшу: «Не торопись и не отпускай стрелу прежде взгляда своего», — Чеслав вошел в лесную чащу.

Пробираться сквозь лесные заросли нагишом — занятие не из приятных даже для тех, кто всю жизнь прожил рядом с лесом. Комары да мошки радостным роем слетались на такое легкодоступное пиршество. А каждая колючка так и норовила впиться в незащищенное тело. Но испытание есть испытание. Мужчины племени должны быть выносливы и терпеливы к таким мелочам, так как в жизни им предстоят и более суровые испытания. И сегодня юноши должны были доказать, что готовы к ним.

Чеслав стоически продвигался к намеченной цели. Еще мальчишкой он стал постигать премудрости охоты. И часто, когда остальные малолетние сорванцы забавлялись играми в камешки да щепки, он донимал Сокола расспросами о повадках зверей и птиц, о том, из какого дерева лучше делать лук и стрелы и когда же наконец его возьмут на охоту.

Теперь Чеслав был хорошим охотником и редко возвращался домой без добычи. Но сегодня в подтверждение своего умения и во славу Великих он решил добыть зверя, достойного быть принесенным в жертву по случаю его вступления во взрослую жизнь. Чеслав хотел добыть волка! Он решил подготовиться к предстоящей охоте заранее и несколько дней потратил на то, чтобы обнаружить в лесу пристанище зверя. И таки обнаружил логово. Но выследить самого зверя, а тем более убить его было непростой задачей даже для такого охотника, как Чеслав.

Он знал, что волк — зверь умный и осторожный, а потому старается селиться подальше от человеческого жилья. И Чеславу предстояло потратить немало времени, чтобы добраться до логова.

Проходя мимо кустов папоротника, юноша заметил, что на одном из них сбита роса. «Неужели кто-то из наших уже побывал здесь? — мелькнула мысль. — Не может того быть. Ведь я первым пошел… Но кто-то же тут был…» Это подстегнуло его, и он ускорил шаг.

Только когда солнце покинуло зенит и стало двигаться в сторону заката, Чеслав достиг тех мест, где обитал зверь. Внимательно следя за направлением ветра, юноша стал передвигаться осторожнее и не так стремительно.

В пяти полетах стрелы от логова Чеслав решил сделать засаду. Он знал, что на пригорке, в норе, обустроенной между корнями коряги, находится выводок волчат. Но он решил не трогать волчицу с детенышами. С одной стороны, юноша посчитал их недостойным трофеем, а с другой, ему было жаль убивать волчицу, так как она еще кормила волчат. Своим соперником он избрал матерого волка. Чеслав выследил самца и знал, что тот часто возвращается с добычей к своему семейству именно этой звериной тропой, а потому сделал тут засаду. У самого логова напасть Чеслав опасался, так как волчица могла прийти на помощь своему партнеру.

Чеслав пристроился в кустах за стволом большого дерева и приготовился ждать. Ждать пришлось долго. Чеслав уже стал подумывать, а не ошибся ли он в выборе места для засады. А если сегодня зверь пойдет другой тропой? Тогда придется идти к логову и охотиться на волчицу. Убивать самку ему совсем не хотелось, но вернуться без добычи сегодня юный охотник никак не мог. Он должен принести жертву. И он сделает это.

Уже и солнце стало клониться к закату, а охотник оставался в бездействии. Тело Чеслава порядком занемело, так как он старался меньше двигаться, чтобы не выдать своего присутствия. Наконец раздался тревожный стрекот сороки с соседнего дерева. Чеслав насторожился. Не зря птица подняла шум. К нему сорока уже успела привыкнуть. Значит, она заметила кого-то нового и опасного, явно хищника. Через некоторое время Чеслав сам увидел, как по направлению к нему трусцой бежит долгожданный зверь. Это был большой, сильный и красивый своей звериной мощью волк. В пасти он нес крупного зайца.

Некоторое время Чеслав наблюдал за зверем, ожидая, когда тот приблизится к засаде. Затем юноша, став на одно колено, осторожно изготовился к стрельбе. Он вложил стрелу и натянул лук.

Зверь, очевидно, почуял опасность и неожиданно остановился. Разжав челюсти, он положил свою добычу на землю и прислушался. Затем, подняв морду вверх, стал старательно нюхать воздух.

Волк чувствовал смутную тревогу. Все его инстинкты сигнализировали об опасности. Но откуда она исходит, он пока что разобрать не мог. Все вокруг было, как обычно. Никаких подозрительных следов, чужих звуков, незнакомых запахов. И даже эта вертлявая сорока, как всегда, панически застрекотала при его появлении… И вдруг среди множества лесных звуков он различил едва слышный подозрительный шорох. Зверь повернул морду в ту сторону, откуда исходил тревожный сигнал, и вдохнул поглубже воздух. Через несколько мгновений его нос уловил слабый, но все же различимый запах врага. В его владения кто-то посмел вторгнуться! Его норе, самке и его детенышам угрожает опасность! Мышцы зверя моментально напряглись, и он уже готов был сделать движение… но нарастающее с неимоверной быстротой шипение в воздухе принесло резкую боль в его бок.

Спустив тетиву, Чеслав увидел, как стрела поразила хищника, как тот дернулся от боли и попытался зубами ухватить ужалившее оружие. Чеслав вышел из-за дерева. В его руке был нож. И тогда зверь, оставив попытку укусить стрелу, увидел своего врага. Он ощетинил шерсть, оскалился и зарычал. В нем мгновенно вскипела звериная ярость и желание убить обидчика.

Они кинулись навстречу друг другу, желая одного — смерти соперника. Зверь, собрав все свои силы и превозмогая ужасную боль, прыгнул в сторону Чеслава, пытаясь ухватить зубами за его горло. Охотник, выставив вперед нож, хотел пронзить хищника, но не рассчитал его прыти и смог лишь вспороть волчью шкуру. Приземлившись на грудь Чеслава, волк повалил его на землю и, клацая зубастой пастью, потянулся к горлу. Юноша, выронив нож и сам по-звериному зарычав от ярости, схватил обеими руками зверя за горло. Так оба, рыча и извиваясь, они катались по земле, каждый борясь за свою жизнь.

Несмотря на овладевшую им ярость, Чеслав умом понимал, что он не сможет задушить соперника руками. Даже раненный стрелой, зверь был слишком могуч. И тогда юноша вспомнил о ноже. Он должен быть где-то рядом! Увернувшись от пасти волка, он поискал глазами оружие на лесной подстилке. Он не увидел его, но неожиданно почувствовал спиной, что нож находится под ним. Собрав все свои силы, Чеслав покрепче сдавил шею противника и, изловчившись, подмял его под себя. Нож был совсем рядом. Для того чтобы взять его, нужно было освободить руку, а значит, ослабить хватку на шее зверя. Улучив мгновение, юноша напряг руку, стараясь придавить горло волка к земле, а другой рукой схватил оружие. Хищник, почувствовав, что хватка ослабла, попытался клыками дотянуться до врага. С диким криком, вкладывая в это все оставшиеся силы, Чеслав занес нож над соперником и погрузил его в грудь зверя по самую рукоять.

Кроме шума пульсирующей в голове крови, он ничего не слышал, в глазах стоял туман, а тело пока еще не способно было чувствовать. Прошло несколько мгновений, прежде чем Чеслав осознал, что произошло. Поверженный им волк неподвижно лежал, а он сидел на нем, тяжело дыша…

Но в какой-то момент Чеслав почувствовал, что тело под ним опять шевельнулось. То ли жизнь возвращалась к зверю, то ли это был последний вздох. Чеслав, не раздумывая над причинами, мгновенно выхватил нож и еще раз поразил хищника.

Наверное, именно последний вздох зверя и спас Чеславу жизнь. Как раз в тот момент, когда он отклонился для последнего удара по врагу, рядом с ним пролетела стрела и врезалась в соседнее дерево. Обладая хорошей реакцией, юноша мигом скатился с волка и распластался рядом на земле. Оглядываясь по сторонам, он определил, откуда могла прилететь стрела. Чеслав заметил, что на расстоянии чуть меньше полета стрелы от него у кустов шевелятся ветки. Значит, стреляли оттуда.

И тут он услышал угрожающее рычание. Переведя взгляд на пригорок, он увидел оскалившуюся волчицу. Она стояла и смотрела на поверженное тело своего возлюбленного, а также на его врага и злобно рычала. Внезапно в кустах послышался шорох, а затем стало слышно, что кто-то поспешно ретируется оттуда. Шум привлек и внимание волчицы. Но как только она поняла, что опасности оттуда ожидать не приходится, вновь сосредоточилась на Чеславе. Этого времени хватило юноше на то, чтобы вновь завладеть ножом. Он поднялся на ноги и, держа оружие в руке, двинулся в сторону волчицы. Подруга зверя вновь угрожающе зарычала. И тогда в ответ Чеслав закричал. Крик его, не совсем понятный ему самому и переходящий в рычание, был не менее грозным, чем у хищницы…

Чеслав приближался. И тогда волчица неизвестно почему дрогнула. То ли поняла, что ее самца уже не вернуть, то ли подумала о волчатах и их безопасности, то ли испугалась рычащего человека, но она отступила. Медленно отступив назад, она на миг замерла, а потом резко сорвалась с места и кинулась прочь.

Только теперь Чеслав почувствовал, как он устал. И только теперь раны на груди от когтей зверя дали о себе знать ноющей болью. Но, несмотря на это, он чувствовал себя победителем. Он сразил зверя!.. И лишь мысль о том, что кто-то только что стрелял в него, жалом впивалась в его сознание. Кто же это мог быть?

Солнце, уходя на покой, уже коснулось верхушек деревьев и напомнило Чеславу, что ему следует поторопиться. Немного отдохнув, он стал собираться в дорогу. Прихватив свое оружие, а также стрелу, которая едва не оборвала его жизнь, юноша взвалил на плечи тяжеленную тушу волка и медленно двинулся в сторону, где его ожидало посвящение.

Звезды одна за другой вспыхивали на постепенно чернеющем небе. Лес, погружаясь в темноту, становился все более непролазным и мрачным. Чеслав уже несколько раз едва не стукнулся лбом о внезапно возникающие на его пути деревья. И только ориентируясь по небесным светилам, он мог определить, в какую сторону ему следует идти. Благо этой премудрости Сокол учил их еще с малолетства.

Почти к полуночи Чеслав наконец добрался к священному капищу — самому почитаемому месту их племени. Святилище находилось на большой поляне, имевшей форму круга и окруженной оградкой из камней и ям для очистительных костров. Впереди замаячили всполохи огней, и Чеслав понял, что достиг цели. Все мужчины племени были уже здесь. Над капищем стоял оживленный гомон. Шли последние приготовления к празднику.

Когда Чеслав вышел со своей ношей на свет костров, все голоса стихли. В полной тишине, под внимательными взглядами соплеменников он дошел до середины капища и сбросил тушу волка на землю. И только тогда заговорили почти все сразу, высказывая свое мнение о его добыче. Чеслав заметил довольное лицо отца, явно гордившегося трофеем сына, а также подобревшее лицо Сокола. Наставнику не было стыдно за своего воспитанника. Его сотоварищи по испытанию тоже уже вернулись, каждый со своей добычей. Близнецы Мал и Бел пришли с охоты с косулями, длинный Серьга — с лисицей, здоровяк Добр добыл молодого вепря, а рыжий Борислав куницу. Но такой матерый зверь, как волк, был только у Чеслава.

Когда внимание мужчин, вызванное трофеем Чеслава, чуть ослабло и снова переключилось на приготовления к церемонии, к приятелям подошел Кудряш. До этого он скромно держался в тени у края капища. В руке у него был заяц.

— Думал, медведя-двухгодку… завалю… так не дался… В кустах схоронился… Я в него стрелу пустил… Он затих… Я за ним в кусты полез, а там — заяц…

Дружный хохот парней прервал искренний рассказ Кудряша. Они хватались за животы, не в силах вынести серьезного вида, с каким Кудряш рассказывал о своей дивной охоте. Только самому Кудряшу было совсем не до веселья. Он стоял, кусая губы, и старался сдержать набегающие от обиды слезы.

— Ну и зверюгу ты, Кудряш, добыл!.. — ржал, словно конь, Борислав. — А может, то лешак тебе косолапого на зайца подменил?..

Кудряш от отчаяния опустил голову.

— Мой волк сегодня тоже зайца убил, — неожиданно сурово сказал Чеслав. — И для него это была удачная охота. И волком он от этого не перестал быть.

После слов Чеслава все прекратили смеяться.

— Кудряш — охотник. И он вернулся сюда с добычей. И пусть дальше зубоскалит тот ловкий, кто ни разу не вернулся с охоты с пустыми руками.

Таковых не нашлось.

Сокол окликнул юношей. Пришло время начать церемонию посвящения их в мужчины. Взяв свои трофеи, они друг за другом направились к изваяниям богов. Кудряш шел за Чеславом.

— Спасибо тебе… — шепнул он другу.

— Да ладно, сказал, что думал. Не переживай…

— У-гу, не переживай!.. Твой волк зайца убил, но ты ведь самого волка!.. — с неподдельным восхищением сказал Кудряш.

Пройдя сквозь толпу сородичей, они приблизились к Великим — главным богам их племени: Даждьбогу — богу солнца, Сварогу — богу неба и всего сущего, и Перуну — богу грозовых туч, грома и молнии. Вырезанные в столбах деревянные идолы строго взирали с высоты на пришедших. Даждьбог Сварожич, сын Сварога, стоял в самом центре святилища, так как был наиболее почитаем их племенем. Священные столбы Сварога и Перуна, тоже сына Сварога, — чуть поодаль. Когда-то предки сородичей Чеслава чтили их за главных, присматривающих за племенем, но времена изменились, и теперь Даждьбог стал их основным покровителем.

— У меня аж мурашки по коже забегали, — не удержался Кудряш.

— Ты их еще зачни ловить прямо сейчас, непуть, — осадил друга Чеслав.

— Тише!!! — шикнул на подопечных Сокол.

У изваяний юношей встретил волхв Колобор. Он поднял руки, призывая толпу к молчанию. Все послушно замерли. Когда наступила полная тишина, раздался первый удар в бубен, за ним еще и еще, а подхватившая удары дуда превратила эти звуки в музыку. Эта музыка, заполнившая собой всю округу, проникла в души людей и преисполнила их священной торжественности. В костры добавили сухих поленьев, и искры диким роем взметнулись в черное небо.

Колобору поднесли священную чашу с напитком мудрости. Приняв чашу, волхв несколько раз отпил из нее большими глотками. Вернув чашу, он закрыл глаза и стал медленно раскачиваться из стороны в сторону в такт ударов бубна. Через какое-то время он открыл глаза, но всем присутствующим стало видно, что взгляд волхва где-то далеко. Медленно опустившись перед богами на землю, он заговорил:

— О великие наши владыки, отцы и защитники! Род наш и племя наше просят принять дары и жертвы в честь вашу и дать соизволение и благословение на посвящение этих отроков в мужчины со всеми правами и обязанностями, завещанными предками нашими. Достойны ли они этого, о Великие?..

Далее Колобор перешел на шепот. Еще какое-то время он самозабвенно шептал, призывая богов дать ответ. Его лоб покрылся испариной, а он все шептал и шептал. Присутствующим были слышны только усилившиеся звуки бубна и дуды. Неожиданно Колобор оживился и поднялся с земли. Его взгляд стал осмысленным.

— Боги сказали, что небо укажет нам ответ, — окончательно придя в себя, заявил волхв.

Жители селения, подняв головы, стали напряженно всматриваться в звездное небо. Но небесный свод, казалось, застыл в своей неизменности. И только искры от костра все рвались и рвались вверх, как будто пытаясь присоединиться к небесным светилам. Но тщетно. Земле — земное, небу — небесное. И вдруг одно из крошечных небесных светил сорвалось со своего места и стало падать. Возглас благоговейного восхищения и радости вырвался у наблюдавших за этим явлением.

— Великие благословили нас на посвящение! — воскликнул Колобор. — Слава им!

— Слава!!! — поддержала эхом толпа.

— Боги посчитали вас достойными и готовы принять дары ваши, — обратился волхв к юношам.

Один за другим юноши стали подходить к жертвеннику, стоящему у подножия идолов Великих, и класть перед ними свою добычу. Каждый из них, оставляя жертву, опускался на землю и тихо благодарил богов за благосклонность.

Когда пришла очередь Чеслава, он, положив тушу волка на жертвенник и опустившись к земле, не только воздал благодарность богам, но и, решившись на дерзость, попросил их покровительства в его деле с Нежданой. Будь что будет!..

И вот все семеро уже поднесли свои дары и воздали должное богам. Теперь им предстояло последнее испытание.

Колобор, взяв большой и острый нож, подошел к жертвеннику. Остановившись у туши волка, он вогнал нож в его грудину и одним усилием вспорол ее. Вырезав сердце и печень, он бросил их в чашу, а второй чашей зачерпнул волчьей крови.

Один из помощников волхва, Миролюб, снова подал ему чашу мудрости.

Колобор, шепча только ему ведомые заклинания, взял чашу с волчьей кровью и начал медленно выливать кровь в священный сосуд. Густая темно-красная жидкость, падая плотной струей, стала смешиваться с золотистым напитком мудрости.

— Чтобы мудрость наших предков слилась с силой и храбростью крови этой и поселилась в телах ваших! — С этими словами Колобор подал чашу первому из юношей.

Им был Чеслав.

Не без опаски взял священный сосуд Чеслав. Впервые в жизни ему предстояло пить из чаши мудрости. Он чувствовал, что сейчас все присутствующие смотрят только на него. Задержав дыхание, он сделал глоток. Сначала жидкость показалась ему безвкусной, но постепенно солоновато-горьковатые и в то же время сладостные ощущения окутали его язык и нёбо. После второго или третьего глотка юноша почувствовал, как горячая волна бурным потоком начинает разливаться по его членам. В голове приятно зашумело, перед глазами стало туманиться. Удары бубнов и звуки дуды рокотом отдавались в ушах. Каждый, даже едва уловимый звук впивался в его уши. Только через несколько мгновений он услышал голос Колобора, который показался ему просто громоподобным:

— Чтобы сердце твое и печень твоя были мужественны и стойки в бою, и на охоте, и при любой невзгоде житейской.

Колобор отрéзал по кусочку от сердца и печени волка и сунул их в рот Чеславу. Парень без колебаний стал жевать плоть зверя. То, что еще недавно могло показаться юноше совсем не аппетитным, сейчас пробудило в нем только чувство голода. Неожиданно для самого себя он издал звук, похожий на звериное рычание. Присутствующие на церемонии одобрительно приветствовали этот звук. Помощники волхва, окунув руки в брюхо волка, стали обмазывать тело Чеслава кровью. А волхв продолжал церемонию.

— Сын племени и рода нашего, пришло время умереть отроку в тебе и возродиться мужу, достойному памяти и славы предков наших. Пусть все, что делало слабым тебя, умрет сейчас в утробе зверя священного, а то, что сделает тебя сильным и мудрым, явится миру с тобой новорожденным.

Колобор взял чашу с оставшейся волчьей кровью и накапал немного содержимого на чело Чеслава. Юноша почувствовал, как тягучая жидкость надвинулась на глаза и пеленой закрыла их… На какое-то время Чеслава оставили в покое, проводя церемонию посвящения с остальными его товарищами.

Когда все семеро прошли эту часть ритуала, их, ослепших, взяли под руки и повели за пределы капища. Вся толпа двинулась вслед за ними. Рядом, на поляне, тоже горели костры. Чеслав не видел, что их подвели к чудищу, у которого с одной стороны была пасть Волка Огненного, а с другой — Змея-Велеса. Туловище же у них было одно — деревянная колода с выдолбленной сердцевиной.

Здесь Колобор стал распевно взывать к милости богов Великих и предкам племени, дабы те помогли народиться мужам славным и наградить их качествами достойными. Все присутствующие мужчины подхватывали слова волхва, повторяя их нараспев. Помощники Колобора первым втолкнули в огромную пасть Волка Огненного Чеслава.

Юноша почувствовал, что оказался зажатым с боков в замкнутом пространстве. Немного освоившись, он стал ползком продвигаться вперед по деревянной утробе чудища. Это было отнюдь не легким занятием, так как выдолбленное из ствола дерева туловище было довольно тесным и совсем не гладким. Немало ссадин, синяков и ран оставалось на его теле. К тому же юноша почувствовал, что ему не хватает воздуха, а выпитый ранее напиток, смешавшись с его кровью, превратился в огненную смесь и вот-вот вскипит в его венах. Перед его и так уже незрячими глазами поплыли разноцветные круги…

Однако вскоре Чеслав ощутил, что его измученное за день испытаний, израненное зверем, а теперь еще и продвижением по колоде уставшее тело обрело легкость. Юноша услышал, как тихий, но властный голос скомандовал ему: «Вперед!» Он сделал движение и сам не понял, каким образом оказался за пределами колоды. Внезапно поднявшийся ветер подхватил его и, втянув в сияющую не виданным им ранее светом спираль, понес по ней. Навстречу ему полетели деревья, кусты, густая трава, поляны в лесу и люди, неспокойная река с ее берегами и каменным утесом, тихие озера и холмы, а далее жилища в селениях и опять люди… Чеслав не сразу понял, что все это давно знакомо ему, еще, наверное, с рождения. И все эти люди — его родные и близкие, а мальчонка, который был среди этих людей, — это он сам. В памяти пронесся вихрь воспоминаний из его жизни, все, чему когда-то его учили и наставляли, что до сего часа постиг пытливый ум Чеслава. Затем почему-то появился волк, которого он убил и принес в дар Великим, и волчица… Но неожиданно возникли новые видения. Замелькали неузнаваемые места, события, чужие лица. Чеслав пытался запомнить, осмыслить увиденное, но его полет все убыстрялся и убыстрялся, и вскоре все слилось в какой-то сплошной движущийся хаос.

Внезапно этот хаос замер и, постепенно тая, перешел в светлую пелену, за которой юноша увидел немыслимое пространство. Такое огромное и пугающее своей безграничностью, что он почувствовал, как его сердце, до этого учащенно бьющееся, замедлило свой ритм и в какое-то мгновение остановилось совсем. Неожиданно для себя он различил нечеткие, едва движущиеся тени, и все его внимание сосредоточилось на них. Его слух уловил голоса, много голосов, таких необычных, успокаивающих и источающих тепло, что постепенно его страх отступил, а потом и вовсе испарился. Сердце Чеслава снова пришло в движение и стало биться спокойно и размеренно…

Он не различал, что шепчут ему эти голоса, и не мог понять, кому принадлежат тени, но почему-то ему показалось, нет, он почувствовал, что там, среди них, есть одна, вот та, от которой исходит какое-то притягивающее свечение… И именно она, эта тень, принадлежит его… матери. Да, он никогда не видел мать, но сейчас знал, точно знал, что она там и что она тоже шепчет ему что-то, а вместе с ней и другие, уже давно ушедшие, чья кровь теперь течет в нем. Чеслав напрягся, пытаясь понять, что же говорят ему эти тени, но пелена мгновенно утратила свое спокойствие, и все снова пришло в движение. Спираль, по которой он двигался, воронкой втянула его в свою сердцевину. Юноша почувствовал, что уже не летит, а падает… Ему стало страшно, что вот-вот он упадет и тогда всему придет конец. Всему увиденному, окружающему его, да и ему самому. Впереди он увидел землю и весь сжался, ожидая неминуемого удара. Вот и удар…

Очнувшись, Чеслав не сразу понял, где находится. Он не мог открыть глаза, сколько ни силился, а пошарив руками, понял, что вокруг него — дерево. Тогда он осознал, что все еще остается в чреве чудища.

Что это было, бред или явь? Чеслав потер ладонью глаза, избавив их от вязкой подсохшей крови. Впереди, у края колоды, он увидел отблески костров. Чеслав пополз к выходу…

Когда юноша наполовину выбрался из пасти Змея-Велеса, в толпе раздался радостный приветственный крик в честь вновь рожденного. Чеславу показалось, что его путешествие по чреву священного чудища длилось вечность. Но оказалось, что это не так. Прошли лишь мгновения. Все так же ярко горели костры, все так же распевно звучали здравицы Великим.

Церемония продолжалась. Помощники волхва Миролюб и Горазд тут же острыми ножами стали срезать с его головы волосы. Его длинные пряди срезанными колосьями посыпались в траву. И только после того, как голова юноши стала похожей на голову новорожденного, несколько рук подхватили его и, изъяв из колоды, опустили на землю.

Вслед за ним под общие одобрительные крики толпы из пасти Змея-Велеса стали вынимать одного за другим его сотоварищей. Вот только со здоровяком Добром вышла заминка. Уж очень сложно ему было протиснуться сквозь тесное пространство колоды. Но и он с трудом, но все же выбрался.

К Чеславу подошел Сокол.

— Горжусь, Чеслав! Не подвел старика, леший тебя… А-а! — И довольный учитель махнул рукой.

Затем старый охотник повесил на шею посвященного молодого мужчины лапу зверя, которого тот добыл, и накинул на него шкуру волка, убитого зимой им самим.

Чеславу была приятна похвала наставника, но он чувствовал усталость и шум в голове. Ему поднесли еще раз священную чашу, и он сделал глоток…

Теперь он ощутил, как напиток ледяной рекой гасит ранее разбушевавшийся внутри него огонь. В голове Чеслава все прояснилось, а все чувства еще больше обострились. Он мог ясно различить то, что скрывала от других темнота ночи: смешанный запах леса, костра и реки, аромат цветов и трав на далеком лугу. И даже запах косули, которая притаилась на ночь среди папоротников, он чувствовал. Его слуху стали доступны все шумы леса, округи, не различимые человеком. Юноша понял, что по какой-то неведомой ему причине в нем появились сила и ловкость зверя, убитого им накануне.

Вновь ударили бубны. Чеславу доверили начать ритуальный танец в честь посвящения. Он, покрытый волчьей шкурой, подобно самому зверю, осторожным шагом прошелся вокруг костра, время от времени замирая на месте, как бы прислушиваясь, а затем присел, притаившись. И вдруг неожиданно распрямился и, вскинув руки, понесся по кругу, как бы сражаясь с невидимым противником, подпрыгивая и нанося удары, увертываясь от невидимой опасности…

Со стороны окружающих стали доноситься выкрики поддержки и одобрения. За ним в танец двинулись его товарищи, а потом стали втягиваться и остальные мужчины, присутствующие на празднике. До самого рассвета в округе были слышны звуки бубнов, дуды и свирелей, веселые крики и зычные голоса поющих.

Слышала их и волчица, которая прокралась по кровавым следам своего волка к самой поляне. И Чеслав чувствовал ее присутствие где-то рядом…

Когда совсем уже рассвело и ритуальное празднество погасло вместе с кострами на поляне, посвященные с ближайшими родственниками отправились к реке. Им надо было смыть с себя грязь и пот охоты, смешанные с кровью жертвенного волка.

Вымывшись и несколько раз нырнув в парящую утреннюю реку, Чеслав вышел на берег.

Здесь его ожидали отец и брат. Ратибор подал брату рушник.

— Не пристало отцу на людях хвалить сына, но сейчас могу сказать, что нынче ты порадовал меня, Чеслав. Такого зверя добыл! — Велимир с любовью смотрел на сына.

— Молодец, братка! — потрепал по шее брата Ратибор.

— Вот Болеслава передала тебе. — Велимир протянул Чеславу рубаху, расшитую, как у взрослых мужчин.

Чеслав неспешно, с непривычной для него степенностью надел рубаху и пригладил ее на себе. Только с облачением в новую одежду обряд посвящения считался законченным.

— Гусь! — видя, с каким достоинством одевается брат, пошутил Ратибор.

— А это от меня. Заслужил. — Велимир дал сыну нож с рукоятью, украшенной тонкой резьбой.

— Благодарствую, отец, — обрадовался такому ценному подарку Чеслав.

Он с интересом стал рассматривать подаренное оружие. На рукояти мастер искусно изобразил сцену охоты на волка. А сам клинок был остро отточен и сверкал под утренним солнышком.

— Вот это добро! — Чеслав не удержался и по-мальчишески сделал несколько выпадов, орудуя в воздухе новым ножом.

— Славное орудие! — послышался чей-то голос, и из ближайших кустов появился Сокол.

Несмотря на немалые годы, проведенная в бессоннице ночь никак не отразилась на старом охотнике. Он был так же свеж и бодр, как будто бы только что встал с ложа.

— Тебя и сон не берет, Сокол! — приветствовал старика Велимир.

— Спать — время терять. А оно и так как вода в реке бежит. Я вот снадобье принес Чеславу, раны смазать. Быстрее заживут. — Сокол протянул плошку с какой-то темно-буро-зеленой мазью с резким запахом трав и еще чего-то, известного только старому охотнику.

— Благодарствую, Сокол. — Чеслав снял рубаху, и наставник вместе с Ратибором натерли его снадобьем.

Свежие раны пекли и болели, но Чеслав даже не скривился, когда их тревожили грубые мужские руки. Не пристало ему теперь обращать внимание на такие мелочи. А под действием мази боль постепенно и вовсе стала стихать.

— Спасибо тебе за выучку сына, Сокол, — от души поблагодарил Велимир.

— Может, теперь меньше вопросами-загадками донимать будет, леший его забери, — пошутил Сокол и дернул себя за ус. — А то как научился говорить, так продыху не давал. А что? А где? А как? А зачем? — И наставник густо засмеялся.

— Да если бы не я, тебе, Сокол, и поговорить бы в лесу не с кем было. Но загадка у меня для тебя все равно есть. — Чеслав протянул Соколу стрелу, которая накануне едва не оборвала его жизнь. — В меня вчера во время охоты стреляли.

— Во дела! — выдохнул Ратибор.

Мужчины сразу посерьезнели.

— Одна была? — Сокол взял у Чеслава стрелу и стал внимательно изучать ее.

— Одна. Стрелял из куста, и я его не видел. Его волчица вспугнула. Да и я прыткий, сами знаете, — не смог удержаться от похвальбы Чеслав, но тут же, одернув себя, пояснил: — А он в бой ввязываться не стал отчего-то. Раз стрельнул и деру дал.

— А почему сразу не сказал? — строго спросил Велимир сына.

— Не хотел празднество портить.

— Стрела не наша. Да и в ближайших городищах я таких не видел. Чужак стрелял. — Сокол продолжал вертеть в руках стрелу.

— Может, кочевники? — спросил у него Ратибор.

— У тех наконечники другие. Хотя… — Сокол почесал свою косматую голову.

— Кочевники здесь по одному не ходили бы, — взяв стрелу, заметил Велимир.

— И то верно. Да и давно их здесь не было, леший их забери, — задумчиво произнес Сокол. — А с другой стороны, с чего бы из ближайших родов в тебя стрелять стали? Вражды-то у тебя ни с кем нет?

— Нет, — твердо ответил Чеслав.

— А из дальних? Так с чего бы и им? Да, загадка!.. — Сокол замолчал.

Велимир внимательно посмотрел на сына. Чеслав понял, о чем сейчас подумал отец, и опустил глаза.

— Может, случайность? — предположил Ратибор.

— Случайно из засады не стреляют, — отрезал Велимир.

— Вот что. Я сегодня же обойду округу и проверю, все ли спокойно. И посмотрю, не забрел ли к нам вражина какой, раздери его, — принял решение Сокол.

Попрощавшись, старый охотник поспешно исчез в тех же зарослях, откуда и появился.

— О том, что в тебя стреляли, пока что помалкивать будем. Не стоит в селении людей волновать, — приказал сыновьям Велимир.

В городище они возвращались втроем. Чеслав видел, как приятно и радостно было отцу, когда попадавшиеся им навстречу соплеменники поздравляли его с посвящением сына, а вслед им неслись восхищенные перешептывания и пожелания.

— Мы уж заждались. Ох, как заждались! Все давно вернулись, а вас нет и нет. — Болеслава, встретившая их у дома, всплеснула руками.

— Да наш герой так измазался, что едва отмыли, — пошутил Ратибор. — Пришлось песком драить. — И потер брата по стриженой голове.

Болеслава горячо обняла и расцеловала своего любимца. На ее глазах блеснули слезы радости.

— Как же я переживала за тебя, сынок, — не унималась женщина. — Весь день просила у Леса помощи тебе. Извелась вся!..

— Ну будет, Болеслава, цел и ладно, — недовольный шумной сценой, пробурчал Велимир. — Нечего народу потеху устраивать. Веди в дом да корми мужика.

Болеслава, вытирая глаза, поспешила в дом. Мужчины последовали за ней. У порога Чеслав заметил Неждану.

— Говорят, ты волка матерого добыл? — неожиданно спросила она.

Чеслав даже онемел на какой-то миг. Впервые за все время ее похищения девушка решилась спросить его о чем-то.

— Добыл… — тихо ответил Чеслав и показал ей лапу зверя.

— Большой! — оценила Неждана.

— Я просил у Великих за нас с тобой…

— С волками у тебя, видать, лучше выходит. — Неждана, строго взглянув на него, отвернулась и ушла в дом.

Чеслав, словно облитый ушатом холодной воды, почувствовал, как радость от его нынешней победы над зверем и в испытаниях струями сбежала на землю. Стиснув зубы, он переступил порог дома.

Отведав разносолов Болеславы, которая уж так расстаралась, как только могла, для него, Чеслав почувствовал, что накопившаяся за более чем сутки усталость непосильной тяжестью навалилась на него. Поддерживаемый братом, он отправился на сеновал и, едва успев коснуться мягкого ложа, тут же заснул крепким мужским сном.

Проснувшись, юноша не сразу понял, что на дворе — день или ночь. До него доносились возбужденные голоса и ощущалась какая-то необычная суета. Выбравшись с сеновала, Чеслав увидел, что он проспал почти весь день и на дворе хозяйничает вечер. Тут он заметил толпу соплеменников, собравшихся у их дома.

Весть о том, что Сокола ранили, птицей облетела все городище. Старого охотника нашли на опушке леса, недалеко от поселения, со стрелой в спине. Раненный, очевидно, где-то в лесу, он приложил немало усилий, чтобы добраться до жилья, и, уже почти достигнув цели, истекая кровью и мучаясь от боли, потерял сознание. Сокола перенесли в его хибару, но попытки привести его в сознание пока что не увенчались успехом.

Все эти разговоры и перешептывания колодой ударили Чеслава под дых. Он понял, что Сокол пытался разыскать в лесу того, кто стрелял в него накануне, и сам стал жертвой стрелы коварного убийцы.

Ранение Сокола не на шутку встревожило поселенцев. Горячие головы призывали Велимира сейчас же выслать отряд на поиски разбойника. Велимир, выслушав соплеменников, рассудительно заметил:

— Солнце уже почти опустилось за лес. Еще немного, и ночь сменит день. Кого в темени мы сможем найти? Пни да коряги? Если вражина до сих пор в нашей округе рыщет, так его и завтра разыскать сможем. А если сбежал, то в темноте следы его все одно не сыщем. С восходом светила-солнышка и с благословения Даждьбога Великого отправимся на поиски супостата или супостатов поганых.

Народ доводы главы рода посчитал разумными, а потому, еще посудачив немного, разошелся, чтобы приготовиться к завтрашнему походу.

Когда поляна перед домом совсем опустела, Велимир подошел к бревну, на котором сидел, задумавшись, Чеслав, и, присев рядом, тихо сказал:

— Есть у меня такие подозрения, Чеслав, что это Буревой нам весточку шлет за дочку свою. Дорога она ему. Не смирился. Разыскал, видать, ее у нас.

— Не должно того быть. Я следы шибко путал, когда возвращался с ней, — горячо отозвался Чеслав, но под конец его голос звучал не так уверенно.

— Путал, путал, да, видать, не запутал. А иначе с чего бы это в тебя стреляли? Ох, и кашу ты заварил, сын!

— Что же делать, отец? — Чеслав с тревогой посмотрел на отца.

— То, что я и говорил: придется вернуть девку.

— Этому не бывать. Я ее женой назову, — заявил Чеслав и расправил плечи.

— Ее теперь даже рабыней оставить нельзя, неразумный.

— Мне не нужна рабыня…

— А тебя никто и спрашивать не будет. Свяжут, как сноп, а ее отцу отправят, — отрезал Велимир.

— Я теперь имею право голоса. У совета рода решения испрошу. Пусть старики свое слово скажут. А Колобор у богов спросит.

Разгоряченные спором, отец и сын подхватились со своих мест. Сейчас они стояли один напротив другого и в обоюдном упрямстве как никогда были похожи между собой.

— Неслух! Тебе мало, что в Сокола стрельнули? На весь род, все городище беду накликать хочешь? — возмущенно кричал Велимир — куда и подевалась его обычная сдержанность. — Из-за девки поганой, чужачки! Хочешь, чтобы тебя тоже прокляли, как и их поганый род? Из-за блажи! Я сказал: не бывать тому!

— Так и я своему слову хозяин! — выкрикнул прямо в лицо отцу Чеслав.

— Не повиноваться отцу вздумал? — взревел доведенный до бешенства Велимир и, не стерпев такого откровенного непочтения, заехал сыну по шее.

Чеслав качнулся от затрещины, но устоял. В наступившей тишине неожиданно раздался какой-то звук, как будто хрустнула сухая ветка, на которую наступила неосторожная нога. Мужчины, несмотря на только что происшедшее, тут же обратились в слух и внимание.

— Кто там? — выждав какое-то время, крикнул Велимир.

В ответ — тишина. Эта внезапная помеха дала мужчинам время остыть. Велимир сделал несколько шагов в сторону, постоял, глядя куда-то в пространство, и, немного помолчав, проникновенно произнес:

— Пойми, я тебе худого не желаю, Чеслав, только добра… Если бы ты только знал, как мне дорог, сынок!.. Пойду сторóжу проверю. Видишь, напасть за напастью. — Велимиру самому было неприятно за свою горячность.

Снова подойдя к сыну, он потрепал его по ушибленной шее и добавил:

— А ты вот что, беги за Марой, да как совсем стемнеет, приведи ее к Соколу, чтобы никто не видел. Без нее не обойтись старику. Да по сторонам гляди хорошенько, как бы на стрелу опять не нарвался.

— Хорошо, отец. Прости… — Чеслав тоже чувствовал муть болотную в груди от такого разговора с отцом.

Велимир еще долго задумчиво смотрел вслед удаляющемуся сыну. Он вспомнил его маленьким, когда мальчонка неуверенно пытался делать свои первые шаги и, цепляясь за его большую руку, лопотал что-то на не понятном никому языке. Как он радовался тогда его первым шагам и словам! Какую нежность испытывал к тому маленькому мужичку. Велимир невольно улыбнулся своему воспоминанию. Вспомнил он и Росаву…

А Чеслав тем временем выбрался за ворота городища и углубился в лес, который уже начали завоевывать сгущающиеся сумерки.

Когда Чеслав пришел к пещере, ему показалось, что Мара знала о его приходе. Она стояла у входа в свое каменное жилище и совсем не удивилась, увидев его.

— Вижу, молодой месяц ко мне спешит с первыми светилами ночными, — усмехнулась старуха.

— Здравствуй, Мара!

— Живи и ты долго, юный муж! — явно намекая на его посвящение, пожелала знахарка. — Кажись, только недавно извлекла тебя, младенца, из чрева матери твоей, а вот уже гляди — мужчина, — с какой-то грустью заметила она.

— Ты как будто ждала меня, — оторвал ее от воспоминаний Чеслав.

— Ждала. Что за напасть приключилась за вашим частоколом?

— Откуда знаешь, что напасть?

— К Маре приходят, когда беда да хворь одолевают вас да что поделать не знаете. С радостью еще никто не навестил. — И Чеславу было непонятно: то ли с сожалением, то ли из-за усталости так говорит знахарка. — Входи!

Чеслав и Мара вошли в пещеру.

— Сокола ранили.

— Так и знала. Стрелу во сне видела и кровь.

— Видела? — поразился Чеслав и даже подался вперед. — А кто стрелял?

Мара укоризненно посмотрела на юношу и покачала головой.

— Нетерпелив, как кипяток в казане! Сны тайны свои нелегко открывают. И не сразу, а когда время придет, — поучительно сказала старуха, а потом, как будто что-то вспомнив, вдруг спохватилась, отвела взгляд и заговорила быстро, почти затараторила: — Кто стрелял, не ведаю, то боги знают. У них и спрашивай. А я не всемогуща, мне с ними не тягаться. И не моего ума это дело. И так тебе много наболтала. Забудь!.. — От досады Мара поджала губы.

Наступила неловкая пауза, в которой было только слышно, как деревяшки потрескивают в огне.

— А я ничего и не разобрал в твоей болтовне, — с расстановкой сказал Чеслав.

— Вот и ладно. — Помолчав, старуха полюбопытствовала: — Большого зверя в жертву богам добыл? Волка?

Чеслав от неожиданности часто заморгал глазами.

— Тоже во сне видела? — перейдя почему-то на шепот, спросил он.

— Не ты один сюда бегаешь. Кроме тебя здесь с такими длинными языками бывают, что и во снах нет никакой надобности, — сурово отчеканила Мара.

— А-а-а! — Чеслав понимающе кивнул.

Мара рассмеялась хриплым смехом, а потом, резко оборвав его, серьезно спросила:

— Кровь зверя пил, сердце ел?

— И пил, и ел, — не понимая, куда клонит старуха, ответил юноша.

— Что потом в чреве Волка Огненного да Змея-Велеса видел, помнишь?

— Смутно… — В его голосе чувствовалась неуверенность.

— Придет время — вспомнишь. Сам на многие вопросы себе ответить сможешь. — И без перехода спросила: — Ну, что там с Соколом?

— В беспамятстве он.

— Опять за ваш частокол идти надо?.. — Дожидаться ответа Мара не стала, потому как знала и сама: надо!

Заглянув в свои потайные закрома, ступы, горшки да плошки и собрав какие-то травы и снадобья, Мара положила все это в свой плат. При этом она что-то постоянно шептала себе под нос, а затем, крепко завязав его, скомандовала Чеславу:

— Веди!

Чеслав, подхватив горящую головешку из костра, пошел к выходу из пещеры. Мара последовала за ним.

У ворот городища Чеслав, ухнув филином, подал знак сторóже открыть им вход.

— Кого там по лесу ночью носит? — раздался из-за ворот строгий голос рыжего Борислава. Сегодня была его очередь охранять ворота. Напуская на себя важность, он старался говорить как можно солиднее.

— Это я, Чеслав, — отозвался юноша.

— Входи. Велимир сказывал, что ты придешь.

Ворота приоткрылись.

— Я не сам, — предупредил Чеслав, пропуская вперед Мару.

Рассмотрев женщину, Борислав преградил ей путь.

— Ты же знаешь, что ей заказано сюда ходить. Она изгнана. Совет рода и Колобор…

— Прикуси язык, сверчок! — цыкнула на него Мара. — Вот скрутит тебя хворь, приползешь ко мне и молить будешь о помощи. Погляжу, вспомнишь ли ты тогда о том, что я изгнана.

— Это для Сокола! — Чеслав готов был броситься в драку.

— Пусти ее, Борислав, а то еще зараза какая приключится от нее, — с опаской в голосе присоединился к разговору длинный Серьга, напарник Борислава по сторóже. — Если что, мы ее не видели.

Борислав, немного поколебавшись, отступил.

— Вот и ладно, детки, — необычно сладким голосом произнесла Мара и вошла в городище.

Осторожно продвигаясь по селению, Чеслав и Мара добрались до жилища старого Сокола.

— Погоди, Мара, я сперва посмотрю, что там внутри, — тихо сказал Чеслав знахарке и вошел в хибару.

Переступив порог, юноша разогнулся и едва не задел головой крышу, которая, казалось, придавила этот вросший в землю домик. В тесной, почти крохотной хатенке стоял густой полумрак, с которым тщетно боролись догоревшие поленья в очаге. Чеслав не сразу рассмотрел лежащего в углу Сокола и две фигуры, склонившиеся над ним. Обратив внимание на вошедшего юношу, одна из фигур двинулась ему навстречу. Это была Руда, дочь Сокола и единственная хозяйка его жилища. Жена старого охотника умерла еще лет десять назад, и теперь в его жизни если и было что дорогое, то это дочь.

— Здравствуй, Чеслав! — разглядев гостя, кротко поприветствовала его девушка.

Было видно, что ее глаза припухли от слез, но в присутствии посторонних она старалась сдерживать себя и быть гостеприимной хозяйкой. — Проходи, не стой у порога.

— Как отец?

Руда печально покачала головой. Только теперь, когда его глаза привыкли к полумраку, Чеслав смог рассмотреть второго присутствующего у ложа раненого. Это был волхв Колобор. Казалось, он совсем не заметил появления молодого человека. Что-то тихо бормоча, но так, что смысл его слов невозможно было разобрать, волхв медленно покачивался вперед-назад. Глаза его были закрыты. Сокол лежал на своем ложе необычно спокойный и бездеятельный. Его бледное, обескровленное лицо казалось уже не таким свирепым. А торчащие во все стороны волосы придавали ему даже какой-то смешной вид. Но присутствующим было не до смеха. Дыхание раненого было тяжелым, неровным, время от времени из его горла вырывались свистящие хрипы.

Неожиданно Колобор прекратил свое бормотание. Проведя рукой по лицу лежащего, волхв наконец открыл глаза. Затем он достал откуда-то из своей хламиды амулет и надел на шею Соколу.

— Что скажешь, мудрый Колобор? — не удержался Чеслав.

— А, это ты, сын Велимира?! — Волхв посмотрел в его сторону и, помолчав, изрек: — Все во власти богов. Я просил за него и буду дальше просить у Великих. Река жизни еще течет, но все мелеет и мелеет. Если к утру не полегчает, он уйдет к предкам.

В тишине раздался сдавленный всхлип Руды. Но девушка постаралась подавить его.

— Значит, боги решат, что пришел его час. — Колобор строго посмотрел на Руду. — Все в их власти.

Еще раз дотронувшись до лица раненого и что-то невнятно прошептав, волхв вышел из жилища. Не сдержав себя от нахлынувшего горя, Руда со сдавленными рыданиями опустилась возле ложа отца. Чеслав выглянул за порог дома и тихо позвал:

— Мара!

Через несколько мгновений из темноты появилась знахарка.

— Видела, как Колобор вышел отсюда. Едва лбами не столкнулись. Он бы меня живьем съел.

Оглядевшись, она строго и повелительно сказала Руде:

— Не время еще рыдать, девонька, добавь поленьев в огонь, чтоб горел ярче. Мне видеть надо!

Как только огонь вспыхнул с новой силой, Мара подошла к очагу и распростерла над ним руки, прося у него помощи. Пошептавшись с огнем, она словно бы омыла руки в пламени и только тогда подошла к раненому. Долго всматривалась в его лицо и слушала дыхание. Затем решительно потребовала:

— Дайте мне стрелу, которой подстрелили его.

Руда поспешно протянула ей стрелу.

— Вот, Колобор достал из раны. — Девушка, подчиняясь строгой старухе, снова взяла себя в руки и с готовностью выполняла все ее распоряжения.

Внимательно изучив стрелу, Мара с сожалением заключила:

— Глубоко вошла. Кипяти воду, Руда, а ты, Чеслав, помоги мне перевернуть его. Да осторожно, детинушка!

Сделав все, что от него требовала знахарка, Чеслав вышел на улицу, чтобы не путаться у нее под ногами в тесном жилище. Он понимал, что сейчас проку от его присутствия в доме никакого, теперь все было в руках Мары.

После душной, натопленной хатки Чеслав с удовольствием вдыхал прохладный ночной воздух. Он прилег на пригорок и посмотрел на рассеянные по ночному небу светила.

«А не идем ли мы против воли Великих? — подумал Чеслав, но тут же отогнал эту крамольную мысль. — Если Мара сможет помочь Соколу, значит, она это сделает тоже по воле богов. А иначе и быть не может…»

О многом еще успел подумать Чеслав, потому как немало времени прошло, прежде чем Мара вышла из дома Сокола.

— Думаю, рановато пока что Соколу к предкам. Побегает еще по лесу мужик, — устало произнесла старуха, а потом, помолчав, добавила: — Не Соколу та стрела предназначена была.

— А кому? — осторожно спросил Чеслав.

— Сам мне скажи: кому?

Отряду, выступившему на поиски чужаков, которые ранили Сокола, так никого и не удалось обнаружить. С утра прошел дождь, и небесная вода смыла следы, оставленные разбойниками. Да и чужаки, видно, были не из тех, кто оставляет после себя много следов и знаков. Старый могучий Лес не помог искателям разгадать, кто же скрывается со злым умыслом среди его деревьев. Возможно, пришлые покинули эти места. Следопыты возвратились ни с чем… Сокол, борясь за жизнь, так и лежал в беспамятстве и горячке, а потому ничем не мог помочь в разгадке, кто же напал на него.

После посвящения юношей в мужчины в городище было принято устраивать большое празднество с обильным угощением и гостями из соседних селений. Не изменили традиции и теперь. Хозяйки принялись хлопотать у очагов, а их перепалки все громче раздавались по всему селению.

Празднеству предшествовала охота. За дичью для пиршества отправилось несколько ватаг.

Велимир выехал на охоту вместе с сыновьями. Не без удовольствия, гордясь сопровождающими его сыновьями, Велимир проехал через все селение за ворота городища. Не одна девица, а то и замужняя женка, любуясь, смотрела вслед таким молодцам. Ветер, конь Чеслава, радуясь, что наконец-то он вместе с хозяином отправляется в путь, выступал гарцующим ходом.

— Ну, не балуй, Ветер! — строго прикрикнул Чеслав, стараясь походить на сдержанного отца и тем самым скрыть свою радость от предстоящей охоты.

Будь он сейчас сам, то пустил бы Ветра во всю прыть и ястребом влетел бы в пределы леса.

Охотиться решили на кабана. К полудню добрались до места, где ранее были замечены лесные свиньи. Приблизившись к низине, в которой любило укрываться от зноя кабанье стадо, спешились. Тихо подошли к свиньям со стороны, противоположной ветру, чтобы их не учуяли. Велимир опытным взглядом присмотрел крупного секача, рывшегося в прошлогодней листве чуть поодаль от маток с поросятами. Оставив здесь Чеслава в качестве загонщика, он с Ратибором проследовал далее для засады.

Норовистому Ветру не очень нравилось стоять без движения. Пофыркивая с тихим недовольством, он то и дело перебирал ногами. Чеславу самому не терпелось ринуться вперед, но он был опытным охотником и знал, что ожидание на охоте не менее важно, чем погоня. И вот его внимательное ухо уловило крик ворона — знак, поданный отцом к началу загона. Зычно гикнув, Чеслав сорвался с места и понесся прямо на кабанье стадо.

Свиньи, потревоженные криком и шумом надвигающегося на них всадника, кинулись прочь. Избранный секач прокладывал себе путь сквозь густые кусты. Прорвавшись, он резво, со всех своих четырех копыт припустил, стараясь оторваться от преследователя. Чеслав гнал его в сторону, где, как он знал, притаились отец с братом. Наконец-то они с Ветром могли полностью отдаться азарту погони.

Неожиданно две стрелы, со свистом вылетев из кустов, которые находились с двух сторон по ходу бега зверя, почти одновременно впились в холку кабана. Секач, почувствовав боль, резко остановился. Глаза его налились кровью, а поднявшаяся дыбом шерсть свидетельствовала о том, что животное в ярости. Заметив приближающегося к нему Чеслава, кабан развернулся и бросился в его сторону. Чеслав, не растерявшись, на скаку натянул лук и выпустил стрелу в зверя. Его стрела, настигнув дичь, присоединилась к двум другим. Кабан опять остановился. И в этот момент из своих укрытий на поляну выехали Ратибор и Велимир. Ратибор выпустил еще одну стрелу. Секач, увидев новых обидчиков, рванул в сторону Велимира. Мужчина хладнокровно спрыгнул с коня и с малым копьем в руке стал дожидаться приближения животного. Когда кабан был уже едва не в шаге от него, Велимир ловко отскочил, увернувшись от клыков зверя, и попытался достать его копьем. Но копье, пройдя рядом, не попало в цель. А ослепленный болью и яростью кабан проскочил мимо охотника. Тогда Велимир выхватил нож и, не теряя времени, в два прыжка настиг секача. Пока тот не успел развернуться к повторному нападению, Велимир со всей силы всадил клинок в его налитый кровью глаз. Безжалостное лезвие, пробив глазницу зверя, поразила и его мозг. Секач замер на какое-то мгновение, как будто удивляясь, что нашлась такая сила, которая смогла остановить его, и рухнул как подкошенный на землю. Сделав еще несколько хриплых вдохов, он судорожно дернулся и замер. Над ним, тяжело дыша, стоял победитель — Велимир…

Отдышавшись и обменявшись первыми впечатлениями от схватки, охотники перетащили тушу кабана к месту, где оставили поклажу с провизией.

— Вот, теперь можно и перекусить, сыны, а то слышу, как у Ратибора в животе жабы квакают, — сказал Велимир и принялся располагаться на поляне под молодым дубком.

— Ой, таки квакают, отец, — признался Ратибор.

— А у меня кикиморы пляшут, — присоединился Чеслав.

— Ну, посмотрим, что нам там бабы снарядили, — сказал Велимир, доставая из котомки провизию.

Плотно и с аппетитом подкрепившись снедью и оставив на пне краюху хлеба для благосклонного к ним лесного духа, Велимир достал из котомки кувшин, завернутый в шкуру, а сверху закрытый и завязанный кожей.

— Ай да Болеслава, знала, что радостно будет медку испить после погони ярой. Молодец баба, расстаралась, — довольно крякнул Велимир и, сперва понюхав, жадно прильнул к кувшину.

За отцом и сыновья с удовольствием угостились напитком.

— Славный медок! И ведь умеет по-своему изготовить его хозяйка наша. Травинку какую добавит, а уже вкус иной, чем у других. Искусница! — нахваливал Велимир Болеславу.

Слышала б сама Болеслава, умерла б от счастья.

— И в этот раз новым смаком тетенька порадовала, — поудобнее расположившись на траве, с удовольствием заметил Ратибор.

— Любо! — поддержал брата разомлевший от еды и питья Чеслав.

— Вот и вам таких хозяек надо, сыны, — убежденно произнес Велимир. — Празднество отгуляем, начнем для тебя девку искать, Ратибор. Но с умом да разбором. Такому молодцу достойная пара нужна.

Ратибор, до этого довольный и радостный, сник и угрюмо опустил голову.

— Что молчишь, сын? — не унимался Велимир. — Ответь отцу!..

Ратибор застыл как каменный, и только учащенное дыхание выдавало его волнение.

— А может, все же… — наконец подал он голос, — я возьму ту… что мне по душе, отец?

— Дурень! — рассердился Велимир. — Мы ведь уже обсудили толком… И ты согласился со мной, что так и тебе, и роду нашему, и детям твоим, что народятся, лучше будет.

— Согласился… Но я все думаю… — У Ратибора вырвался вздох.

— А ты не думай! — зло и твердо бросил отец.

— А меня, отец, хоть режь, но я от своего выбора не отступлюсь. Украл девку, и она будет моей, — благодушно отозвался Чеслав.

Он чувствовал, как сладковатая, словно выпитый мед, слабость берет все его тело в плен.

— А тебе вообще еще рано о паре думать, младший! Вперед брата скачешь… Есть Голуба, и пользуйся.

— Не надо Голубу!.. — закричал Ратибор, пытаясь встать, но почему-то не смог этого сделать и опять повалился на траву.

Чеслав почувствовал, как волна протеста, несогласия с отцом, которая вновь накатила на него, пытается побороть слабость, сковавшую его тело. Он хотел возразить, доказать отцу свою правоту, но силы его куда-то делись… Осталась только воля, но и ее какая-то неведомая сила вдруг схватила за горло и стала душить… душить… душить…

— Неждана… будет… моей… — пробормотал Чеслав, и его веки неожиданно склеились.

Он совсем не хотел этого. Они сомкнулись сами по себе, против его воли. Юноша чувствовал, как солнце пытается прорваться сквозь них, и от этого все вокруг стало неожиданно красным… А потом наступила темнота…

Чеслав очнулся от того, что в голове, словно дятел по дереву, билась мысль: «Холодно! Как холодно!» И, уже пробуждаясь, он понял-таки, что все его тело пронизывает холод и спать из-за этого мучения нет никаких сил.

Он с трудом открыл глаза и увидел перед собой мутную пелену. Сделав над собой усилие, юноша потянулся, возвращая к жизни занемевшее тело, а затем сел. Только теперь он понял, что за пелена покрывала его. Молочный утренний туман стелился низко над землей. Чеслав с трудом встал на ноги, но тут же, пошатнувшись, едва не упал. «Что за напасть? Я слаб, как дитя годовалое!» — удивлялся своему состоянию парень. Он стоял по колено в тумане, который заполонил поляну, и в недоумении оглядывался по сторонам. Невдалеке, на другом конце поляны, фыркая, паслись кони. «Но куда же подевались брат и отец?» — не мог понять Чеслав. Кажется, только сейчас они здесь сидели и трапезничали все вместе. Чеслав всего лишь на минуту прикрыл глаза, а уже утро…

Юноша сделал несколько неуверенных шагов. Его нога задела какой-то предмет. Чеслав поднял его, и это оказался горшок, из которого они вчера пили мед. Отбросив горшок, юноша ступил дальше. Под его ногой оказалось что-то мягкое. Нагнувшись, он понял, что это рука. Разгоняя туман, Чеслав увидел лицо отца. Его глаза были закрыты.

— Отец, — тронул он за плечо Велимира.

Велимир никак не отреагировал. «Во как нас сморило!» — мелькнуло в голове Чеслава. Он попытался растормошить отца сильнее, но безуспешно. И только несколько мгновений спустя он заметил темное пятно, расползшееся на рубахе Велимира, а потом увидел, что из груди отца, там, где находится сердце, торчат два ножа… Он узнал их сразу. Один нож был его, с вырезанной на ручке охотой на волка, тот, что отец подарил ему на посвящение, а второй — Ратибора, подаренный Велимиром ранее, на посвящение старшего сына.

Отец мертв!!!

Чеслав судорожно вдохнул воздух и тут же, почувствовав от этого вдоха невыносимую боль в груди, попытался его выдохнуть, но не смог. Он открыл рот, чтобы криком выдавить из себя раскаленное железо, которое разрывало его грудь. Однако крика он не услышал. В его ушах стояла тишина…

Только когда Чеслав почувствовал, как чья-то сильная рука дернула его за плечо, и увидел перед собой Ратибора, он оборвал свой крик.

— Ты чего?! — Ратибор оторопело смотрел на него.

Чеслав перевел взгляд на тело отца. Тогда и Ратибор увидел… и понял… Брат как подкошенный упал на колени перед мертвым родителем. Ратибор не кричал. Он молча смотрел на отца.

Так они и сидели, застыв, — два брата перед телом убитого отца.

Чеслав словно во сне видел, как на поляне из тумана появились люди, их соплеменники. Они что-то говорили им, показывая на тело Велимира, что-то спрашивали, трясли их за плечи. Но Чеславу было не до них. У его отца из груди торчали два ножа! Его и Ратибора!.. Он и хотел бы остановить этот кошмарный сон, проснуться, но, сколько ни силился, — не мог. Затем пришедшие взяли тело отца и понесли, а их с Ратибором повели следом.

В этом сне они дошли до городища и вошли в ворота. Со всех сторон к процессии стал сбегаться встревоженный народ. Женщины, мужчины, старики, дети. Женщины, завидев их, пугались и начинали плакать, а мужчины о чем-то горячо спорили… У их дома навстречу им выбежала Болеслава и от увиденного замахала руками, зашлась плачем и опустилась на землю.

«Когда же закончится эта пытка и я наконец проснусь?» — билось в голове Чеслава.

Чеслав очнулся от того, что в тишине вдруг услышал свое имя. Возле него стоял Ратибор и, крича в самое ухо, звал его:

— Чеслав!

— Не кричи, Ратибор, уху больно, — попросил брата Чеслав.

— Что с тобой? Я зову, зову тебя, а ты словно спишь с открытыми глазами.

Только теперь Чеслав заметил, что они находятся в клетушке, где обычно хранилось общинное зерно. Прошлогоднего зерна осталось мало, и эта бревенчатая кладовая смогла вместить их с братом.

— А почему мы здесь? — Чеслав с недоумением посмотрел на брата.

— Нас заперли здесь. — Ратибора раздражало состояние и вопросы младшего брата.

— Зачем?

— Потому… Потому как… — Ратибор, еще больше рассердившись, стал метаться по ограниченному пространству клетушки. Но потом, взяв себя в руки, с тяжелым вздохом произнес: — Потому как думают, что это мы… убили отца.

— Убили отца?.. — повторил Чеслав.

«Значит, это не сон. И все происходило на самом деле. Я проснулся и увидел… отца. И два ножа в его сердце — мой и Ратибора…» — пронеслось в голове Чеслава, и он почувствовал, как ледяной холод пробежал по его спине.

— Значит, это не сон… — прошептал он.

— Да какой сон?! Опомнись, Чеслав!.. — снова сорвался Ратибор. — Я проснулся от твоего крика и увидел тебя, орущего над отцом. А в его груди были наши ножи!

— Я тоже проснулся. И не увидел вас. А потом… нашел отца…

— Теперь в городище думают, что это мы его…

Чеслав посмотрел на Ратибора, как будто видел его впервые. На лице брата, под глазами, залегли глубокие тени. На лбу, между бровей, прорезалась глубокая морщина. Желваки под кожей ходили ходуном. От горя он как будто стал старше. Всегда внешне спокойный, он и сейчас старался сдерживать себя, но, очевидно, боль от потери была слишком велика и поэтому выплескивалась наружу.

— Понимаешь? Они думают, что это мы!..

— Ополоумели они, что ли?.. — возмутился Чеслав. Кровь бросилась ему в лицо. — Но ты им сказал, что мы этого не делали?

— Сказал. — В голосе брата Чеславу послышалась какая-то обреченность.

— А они?

Ратибор устало опустился рядом с братом. Помолчав, ответил:

— Собирают совет родов, старейшин. Будут решать-судить…

— Да что тут судить? — взвился Чеслав. — Искать надо! Да не увидеть мне больше солнца, я сам готов разорвать голыми руками того, кто это сделал!

Ратибор снова тяжело вздохнул и заскрежетал зубами.

— Чеслав… А если это и правда… мы?.. — Было видно, что именно этот вопрос мучил Ратибора сейчас, как больной зуб. И задать его брату для него было нелегко. — Я ведь не помню ничего… Мы, кажется, спорили с ним, а потом я как в яму провалился.

— Я тоже… не помню, — задумчиво произнес Чеслав, а затем горячо и убежденно добавил: — Но знаю, уверен, что мы этого не делали, не могли. У нас бы руки отсохли скорее. Великие не допустили бы этого!

— Я тоже в этом уверен. Но кто-то же его убил!

Ближе к вечеру на поляне у капища, где совсем недавно проходила церемония посвящения, собрался совет рода и племени, а также старейшины. С важностью и степенностью расселись они полукругом на пнях и колодах. Здесь были все самые уважаемые и мудрые мужи, удостоенные чести быть в совете. На почетном месте восседал волхв Колобор, слово и мнение которого были очень весомыми.

Когда все были в сборе, на поляну привели Ратибора и Чеслава. При их появлении среди почтенных соплеменников прокатился приглушенный рокот. Несмотря на постигшее их горе, посеревшие лица и глубоко залегшие под глазами черные круги, братья держались с достоинством. Они открыто и безбоязненно смотрели в глаза собравшимся.

Вести совет поручили Зимобору, отцу красавицы Зоряны. Преисполненный важности, он неспешно поднялся со своего места, сделал шаг вперед и, обведя глазами всех присутствующих, произнес своим хрипловатым голосом:

— Славим Даждьбога Сварожича, отца и защитника нашего!

— Славим! — дружно подхватил совет.

— Почтенные соплеменники, члены совета, уважаемые старейшины, — обратился Зимобор к совету. — Собрались мы сегодня по печальному поводу. Горе постигло наше племя. — Помолчав, он прокашлялся и продолжил: — Славный сын рода своего Велимир отправился в мир предков наших, память им светлая.

— Светлая и долгая память! — вразнобой повторили остальные.

— Но ушел Велимир от нас не потому, что пришел его час, а потому, что чья-то подлая рука — или руки — оборвала нить его жизни. Обезглавила его род.

Среди присутствующих вновь прокатился возбужденный рокот.

— И наш долг — найти тех поганцев, которые совершили это черное деяние. Найти и покарать, как требует того справедливость. — Закончив свою речь, Зимобор искоса посмотрел в сторону братьев.

— Ведомо, что с Велимиром… мля-мля-млям… были два его сына, Ратибор и Чеслав. Пусть они скажут, что с… мля-мля-млям… отцом их сталось, — прошамкал дед Божко, самый древний из старейшин.

Взгляды членов совета прикипели к братьям. Ратибор переступил с ноги на ногу и, смутившись, отвел взгляд. Чеслав же с вызовом смотрел в глаза соплеменников.

— Поведай нам, Ратибор, что стряслось с Велимиром, — подал голос Колобор.

Ратибор исподлобья взглянул на присутствующих и заговорил:

— Мы охотились, добыли вепря, притомились маленько, решили передохнуть, а заодно и перекусить. А потом сморило нас, видать, на сон. А проснулись… глядим — у отца ножи в сердце торчат… Только мы не знаем, кто это сделал.

— Нож, если, конечно, его прицельно не метнуть, только вблизи поразить может. А тут — два ножа сразу… Как такое могло быть? — не унимался Зимобор.

— Брат же сказал, что мы не знаем, как это случилось, — не выдержал Чеслав. — А ножи наши, те, что отец нам с братом на посвящения подарил, вы сами знаете. А отца, видать, во сне… убили.

— Кто?

— Знали, сказали б, а то и помстились бы уже, — горячился юноша. — Может, те чужаки, что в Сокола стрельнули?

Чеслав чувствовал, как внутри него кипят злость и раздражение, но не мог понять причины. Наверное, все-таки он злился больше на самого себя и свое бессилие разрешить загадку гибели отца, поскольку не мог дать ответ, кто же это сделал.

Старики зачесали бороды. Совет опять забурлил.

— Предлагаю спросить тех, кто первый обнаружил Велимира, — заговорил Сбыслав. Он доводился Велимиру двоюродным братом, а Чеславу и Ратибору — дядькой.

Члены совета утвердительно закивали.

— Пусть кликнут кузнеца Тихомира, — распорядился Зимобор.

На поляну перед советом, широко ступая, вышел Тихомир. От постоянной близости к огню кожа на его руках, лице и груди стала бронзового цвета и только зимой чуть светлела. Было видно, что он чувствует себя неловко от всеобщего внимания.

— Расскажи нам, Тихомир, что ты видел, когда нашел тело Велимира.

Тяжело вздохнув, как будто брался за непосильную для себя работу, кузнец промолвил:

— Ну дык… — И замолчал.

— Говори, Тихомир!

— Дак на охоте мы были… Все ватаги вернулись. А Велимира… с сынами и до утра не было, сами знаете. Ну, тогда ж и порешили… искать идти… Они, конечно, и в лесу могли заночевать, если шибко заохотились… чтоб, значит, в темноте не плутать… Однако в лесу кто-то шалить стал… Постреливать… Ну и от беды подальше чтоб… пошли мы поискать Велимира. А то ведь кто-то же стрельнул в Сокола, — закончил Тихомир и тяжело перевел дух.

Было видно, что с молотом ему управляться гораздо сподручней, чем держать такую длинную речь. От усилий его сорочка покрылась пятнами пота.

— Ну а как вы нашли-то их, Тихомир? — напомнил кузнецу, что это еще не конец, Сбыслав.

— А-а… Ну дык… — Тихомир задумался. — Мы… дык… крик услышали жуткий. То ли вой… нелюдской. Ну и струхнули малость… А вдруг лешак? Но и на волка-зверя походило… Однако у батюшки Леса попросили помощи и побегли туда… А там Велимир на поляне… и сыновья возле него… Только они как не в себе были. Мы им того… молвим: что сталось? А они как… не понимают… — Тихомир развел руками.

— И больше никого в округе не видали? — опять прошамкал дед Божко.

— Как есть, никого… — простодушно ответил кузнец.

Тихомира отпустили с миром, поскольку ничего нового больше он сказать не смог.

— Выходит, окромя вас, на поляне никого не было, — снова обратил внимание совета на братьев Зимобор.

— Уж не хочешь ли, Зимобор, сказать, что это мы отца нашего… жизни порешили? — Было видно, что Ратибору тяжело давались эти слова.

— Я таких слов не говорил… А то пусть совет решает, что и как, — сложив руки на своем внушительном животе, ответил Зимобор.

— У кого же язык повернется сказать такое?.. Пусть посмотрит мне в глаза и прямо скажет об этом! — выскочил вперед Чеслав.

— Остынь, Чеслав, мужи достойные для того и собрались здесь, чтобы не делать поспешных выводов. А разобраться и решить все по совести, как и велят нам наши боги Великие, — остановил парня волхв Колобор.

Совет затих. Было видно, что все присутствующие думают, но ни у кого из них нет готового ответа или решения.

— Ой, мудрено! — послышался чей-то озабоченный шепот.

— А с чего бы это парням вздумалось… мля-мля-млям… отца, родившего их, к предкам отправлять? Вот чего я не разумею… Мля-мля-млям… Сказ на них какой напал, что ли? — неожиданно задумчиво произнес дед Божко, не то разговаривая сам с собой, не то все же делясь мыслями с другими.

— Да, тут нескладно как-то выходит… — подхватил Сбыслав. — Все мы знаем и Ратибора, и Чеслава. На наших глазах парни выросли, возмужали. И ничего плохого за ними никогда не водилось. Ну, может, разве что горячи слишком бывали порой, особенно Чеслав. Да это для мужика не помеха. И отца своего они всегда почитали, как и положено, и в повиновении его были. Верно я говорю?

— Верно! Верно! — подтвердили члены совета.

— Верно-то верно… Да вот Кривая Леда хотела кое-что поведать совету, — снова подал голос Зимобор. — Уж и не знаю, о чем, но вдруг болтовня бабы нам в помощь будет?

Перед советом появилась Кривая Леда со своей неизменной клюкой.

Кривой Леду стали называть давно, еще когда она и старухой не была. А произошло это из-за драки, когда Леда, неугомонная по натуре, сунула свой любопытный нос в семейные дела одной из соплеменниц. А та, недолго думая, решила проучить молодку и оттаскать ее за косы. Говорят, драка вышла шумная и красочная. Вмешаться пришлось даже главе рода, чтобы растащить не на шутку увлекшихся участниц. Так вот, в пылу этой драки соперница Леды так развоевалась, что схватила попавшийся под руки горшок и метнула в обидчицу. Горшок угодил Леде прямо в лицо, после чего она окривела на один глаз и ко всему прочему получила прозвище, увековечившее эту драку. Теперь, если женщины поселения ссорились, в их перепалках и угрозах часто можно было слышать: «Ох, я тебе сейчас так задам, что Кривой Леде позавидуешь». И это означало серьезность намерений соперниц.

Теперь Леда была уже старухой, но тяги к чужим тайнам не утратила, а наоборот, еще больше стала интересоваться жизнью соплеменников. И со временем приобрела богатейший опыт и умение в этом непростом, но таком увлекательном для нее занятии…

Она бойко прошла на поляну, и, судя по ее прыти, было непонятно: зачем ей клюка? Но, наверное, с палкой старуха чувствовала себя более уверенно — было чем защищаться в случае очередного нападения какой-нибудь из соплеменниц, в чьей жизни решила бы поучаствовать не в меру любопытная Леда.

Она цепко ощупала всех членов совета своим кривым глазом, скользнула по Ратибору и Чеславу и уставилась на Зимобора.

— Вот она я.

— М-м-да… — Зимобору стало неприятно от взгляда старухи. «Уставилась, как не к добру, кикимора болотная», — подумал он, а вслух сказал: — Совету стало известно, Леда, что ты в силу своего любопытства… знаешь нечто такое, что может помочь нам разобраться в смерти Велимира.

— Это какого такого любопытства? — изумилась Леда, округлив свой здоровый глаз. От возмущения ее искривленный нос вздернулся кверху. А вся она напряглась так, как будто собиралась броситься в новую битву, защищая свою попранную честь и достоинство. — Ничего такого не знаю. Напраслину на меня люди наговаривают. Живу себе былиночкой, никого не трогаю, так есть же поганцы, что скверну обо мне разносят…

— Говори, если есть что сказать. А не то мы ведь и заставить можем! — прикрикнул на старуху Зимобор, тем самым остановив поток ее возмущения.

— Вот и делай людям добро, так тебя же…

Зимобору порядком надоело кривляние старухи. От возникшего желания двинуть ее по затылку он почувствовал в руках зуд.

— Ну! — Голос у него был хриплым, и оттого окрик казался еще более устрашающим.

— Случайно, видят боги, случайно… — испуганно залепетала Леда. — У реки-водицы как-то присела я передохнуть под кусточком, в холодке, и вижу: Велимир с сыном, значит, Чеславом, на берег к челнам пришли… И так жестоко промеж себя спорят!.. Просто страсть какая! Я далеченько была, уразумела только, что про девку речь шла. Велимир сыну одно, а Чеслав ему что-то поперек еще пуще. А отец тогда хрясь его по шее. Юнец отбег, крикнул что-то Велимиру в сердцах. Кажись, грозил чего-то, а затем убег прочь. Раздосадованный весь такой! — Замолчав, Леда оглядела членов совета, высматривая, какую реакцию произвел ее рассказ.

— Ну, так к чему ты все это наплела, сорока? Мало какие… мля-мля-млям… разговоры промеж отцом и сыном бывают, — не выдержал дед Божко.

— А к тому, что я сразу смекнула, про какую девку спор затеян. — Леда даже икнула от возбуждения. — Про ту, что Чеслав в лесу подобрал, а до того у Мары в пещере прятал. А я случайно прознала про девку и Велимиру, как главе рода, и рассказала про непорядок… А затем еще, как в Сокола-то стрельнули, видела, как у дома-то Велимир с Чеславом сидели и разговаривали. А я там шла…

— Случайно? — поддел Леду дед Божко.

— Как есть случайно. — В азарте Леда даже и не заметила издевки. — И слышу, как Велимир говорит, что, мол, девка — чужачка. А Чеслав ему свое: имею право, и все. И как вскинутся оба с бревна! И опять Велимир к шее сына приложился. Я так и обмерла! А тот ему снова чем-то грозился. Далее не расслышала, далеченько было, да и недосуг мне было там оставаться. Но только они еще что-то про какой-то поганый род спорили, но я уже не уразумела…

— Так это ты, старая коряга, подслушивала нас?! — Чеслав готов был наброситься на старуху и прибить ее на месте.

Леда, несмотря на годы, резво отпрыгнула подальше от парня и угрожающе выставила свою клюку. Не раз уже побывав в потасовках, она, наученная горьким опытом, умела быстро ретироваться.

— Ой-ой-ой, лютый какой! Жуть! Вот так он и с отцом злобствовал. — Леда чувствовала себя оскорбленной. — Подслушивала! А мне что ж, уши затыкать, если кто кричит на всю округу? А я случайно…

Чеслав снова дернулся в ее сторону.

— Остынь, Чеслав! — вмешался в перепалку Сбыслав. — Перед советом любой слово молвить может, коли его слушать хотят. И даже если эти речи совсем не сладки. А ты лучше поведай совету, правду ли говорит Леда?

Чеслав раньше и сам собирался обратиться к совету, чтобы рассказать о Неждане и просить разрешения взять ее себе за жену. Ждал только посвящения. Но сейчас он понимал, что это не самый подходящий случай, чтобы выполнить свои намерения. А после толкований Леды и подавно. «Смотри, как все повернула, болячка-пропастница!» Но и оставить без ответа уважаемых соплеменников он теперь не мог.

— Старуха поведала вам то, что подсмотрела да домыслила скудоумно, а правды в ее словах — чуть.

— Как же, как же, я чистую правду сказала, боги тому свидетели! Да чтоб у меня язык вспух, коли что сбрехала! — выкрикнула Леда и тут же, испугавшись, прикрыла рот ладонью.

— Уймись, баба! — осадил ее дед Божко. — Такой язык, как у тебя, никакая зараза не возьмет.

— Кривая Леда тут девицу помянула… Ту, что я из леса привел… Только я не нашел ее в лесу, а умыкнул… из другого племени… дальнего городища… — Чеслав решил пока не говорить всей правды совету о том, из какого рода его пленница. — Умыкнул, чтобы взять себе за жену.

Последние слова Чеслава не оставили равнодушными ни одного из присутствующих мужчин, вызвав бурное обсуждение новости.

— А не рановато ли тебе?

— Да нет, в самый раз парню.

— Мужик уже!

— Надо же, девку умыкнул, а никто и не знал!

— Во натворил чего, пострел!

— Да неужто у нас своих девок недостача, чтоб чужачек уводить? — перекрыл всех хриплый голос Зимобора. От услышанного он даже вскочил с места, а его большой живот стал сотрясаться, как будто там закипало крутое варево. — Аль наши уродки какие?

Чеслав, опустив глаза к земле, глухо продолжил:

— Отец, когда прознал про то, тоже осерчал. Сказал: не бывать тому! Он сам хотел мне пару приглядеть.

И снова загалдели мужики. Волхв Колобор, который до того сдержанно наблюдал за происходящим, поднялся.

— Предки завещали нам почитать родителей своих и волю их… А иначе не будет согласия в родах наших, и порядка не будет… — И снова сел.

На поляне наступило молчание. Чеслав готов был сейчас хоть сквозь землю провалиться. Стиснув зубы, он молча выслушал возгласы соплеменников, а когда волна криков стихла, продолжил, стараясь быть убедительным:

— Но я собирался у уважаемого совета просить одобрения и к богам за разрешением обратиться… Но не успел… А девица… Люба она мне… Вот из-за чего у нас с отцом несогласие было.

Зачесали мужики головы и бороды, стали переглядываться. И только бормотание Кривой Леды, которая не могла остановиться в силу своей вредной натуры, нарушало тишину.

— Ишь, паршивец, чего удумал!.. — как тлеющая головешка, на которую плюнули, шипела старуха. — Против отца пошел, против рода!..

Колобор строго глянул на неугомонную женщину.

— Можешь идти, Леда. Далее без тебя разберемся, — велел волхв бабке.

— Так я ж еще про старшего, Ратибора, ничего не сказала, — заявила старуха, даже не подумав двинуться с места. Дождавшись реакции на свое новое сообщение и оценив ее, она с удовольствием продолжила: — У него ведь с отцом тоже спор был. Нешуточный!.. И тоже, как при ветре, руками махали, больше, конечно, Велимир, отец, значит, но не бились… Чего не было, того не было. Это я уж совсем издали видела, но видела.

Ратибор, не такой горячий, как Чеслав, выслушал рассказ Леды, сохраняя внешнее спокойствие, и только бледность на лице выдавала его волнение.

— Что скажешь, Ратибор? — вывел его из оцепенения Зимобор.

— А что тут говорить?.. Брешет баба. Не про что нам с отцом спорить было. — Ратибор пристально и зло смотрел на свою обвинительницу. — Может, что по хозяйству и обсуждали, а этой кикиморе пузыри болотные пригрезились.

— Да как же пригрезилось, когда я из-за дерева все порядком рассмотрела?! — едва не задохнулась от несправедливого обвинения Леда.

— С твоим-то кривым глазом далече и рассмотрела? — огрызнулся Ратибор. — Не было у нас с отцом разногласий. Не было, и все!

— Ну, теперь, мы надеемся, ты все сказала, Леда? — спросил женщину Колобор.

— Кажись… все… — ответила старуха и задумалась.

«А не позабыла ли чего еще?» — крутилось у нее в голове. Леде нравилось, что члены совета, самые уважаемые люди их племени, с большим вниманием слушают ее рассказ. Вот и пригодилась наконец-то ее любовь к всезнайству. Леда чувствовала себя нужной и важной. Она уже предвкушала, как будет рассказывать об этом событии в городище, а то и в соседних. И какие удивленные и восхищенные глазища будут у баб и девок, да и у любопытных мужиков! И все это, конечно же, только для того, чтобы помочь общине разобраться и вынести справедливое решение.

— Ну а коли что вспомнишь, потом скажешь. А сейчас иди, — прервал поток ее мечтаний Колобор.

Леда нехотя покинула поляну. Избавившись от старухи, члены совета почувствовали некоторое облегчение, как будто назойливая муха, улетев прочь, перестала кружиться и зудеть перед лицом. Но передохнуть им не дал Зимобор.

— Ну, что скажете, уважаемые члены совета? Почтенные старейшины? — растягивая слова, обратился к соплеменникам Зимобор.

— Тяжко… — задумчиво произнес дед Божко.

— Ой, путано! — подхватили и остальные.

А Зимобор, выдержав паузу, многозначительно продолжил:

— Всем нам теперь понятно, что из слов Кривой Леды пусть и не явно, но выходит так, что у братьев были несогласия и споры с отцом. А значит…

Мужики заерзали на колодах.

— Дозвольте слово сказать, — неожиданно вызвался Ратибор.

— Ну, давай… — недовольный, что его прервали, пробурчал Зимобор.

— Может, тут чего и складывается так, что супротив нас с братом выходит. Только не верно это. Мы отца всегда почитали, а если и были у нас несогласия, так в какой семье их не бывает? Но про то, что мы могли бы отца… и не думайте. Я камни раскаленные из огня руками таскать готов, чтобы доказать свою невиновность.

Чеслав тоже подался вперед.

— Клянусь телом отца, которое еще не предано огню, что мы бы себе скорее руки отрубили, нежели помыслили бы такое против отца, — горячо произнес юноша.

— То лишь слова, а Велимир мертв, — рассудительно заметил Зимобор.

— А может, то чужаки? — не унимался Чеслав. — Отец думал, что в Сокола кто-то из пришлых стрельнул. А до того в меня метили, когда я волка на посвящение добывал. Отец не велел говорить про то, чтоб народ в селении не всполошить. Так, может, это они и отца… пока мы спали.

— Но ведь ножи-то ваши…

От отчаяния и невозможности доказать свою правоту Чеслав обхватил себя руками. Совет молчал.

И тогда со своего места поднялся Колобор.

— Солнышко красное на покой идет… Предлагаю уважаемому совету и старейшинам нашим почтить Даждьбога Великого и закончить на сегодня наш сход. А завтра предадим тело Велимира огню, как того требуют обычаи наши. Проводим его с почестями к предкам, а после решать будем, кто виновен.

На том и порешили.

— Слава Даждьбогу Великому!

Наконец-то этот черный день стал клониться к своему закату. Растревоженное смертью Велимира городище, теряясь в догадках и предположениях, отчаянно споря, горячо отстаивая свою версию и даже порой ругаясь, постепенно затихало, готовилось отойти ко сну.

После совета братья снова оказались в клетушке. Они сидели один напротив другого, прислонившись к бревенчатым стенам. Рожденные от одного отца, но разных матерей, они и в самом деле в чем-то были разные. Но отец у них был один, и горе теперь было одно, общее.

— Про что думаешь, брат? — Оторвав от земляного пола взгляд, Ратибор посмотрел на Чеслава.

— Ой, не знаю, братка, голова огнем горит, а руки чешутся, — тяжело вздохнув, задумчиво ответил Чеслав. — Кажись, не верит нам совет. Дурь бабью слушают, маячню всякую. Кому чего привиделось да кому чего подумалось… А нам веры нет.

— Ничего, разберутся. На то он и совет, — стараясь говорить как можно убедительнее, произнес Ратибор.

Но как же ему самому хотелось верить своим словам!

— Пока они разбираться будут, убийца сбежит туда, где и не сыщешь. Да и кто теперь сыщет? Вот Сокол бы смог, так он раненый лежит. А мы здесь сидим, — горячился Чеслав. — Я вот думаю, может, нам сбежать да самим вражину попытаться изловить?

— Сбежать?.. — переспросил Ратибор и задумался. А подумав, покачал головой. — Если сбежим, все сразу подумают, что это потому, что вину за собой имеем. — Он положил на плечо младшего брата руку, пытаясь успокоить его.

Чеслав даже застонал от бессилия и безвыходности ситуации. Сжав кулак, он со всей силой ударил по бревну, и оно отозвалось глухим звуком, схожим с его стоном.

Возле клетушки послышались чьи-то оживленные голоса. Это сторожившие их мужики стали переговариваться с кем-то. Братьев не то чтобы очень сторожили, а скорее, присматривали за ними, чтобы глупости молодецкой не натворили. Потому как прав был Ратибор: стоило им убежать, и для всех стало бы очевидно: виноваты они. И тогда возврата в городище для них не было бы.

Дверку клети отодвинули, и братья увидели Болеславу с узелком и горшком в руках. Глаза ее опухли от слез, а сама она, всегда такая деятельная, сейчас была похожа на сильно уставшую и как-то быстро постаревшую женщину. Она молча стояла и пристально смотрела на братьев. Сначала на одного, а потом с таким же вниманием на другого.

— Вот, поесть принесла… — наконец произнесла она усталым голосом.

— Болеслава… — Чеслав почувствовал, как его сердце сжалось от жалости.

— Я и на миг не допускаю, что это сделали вы, сынки. Кому ж вас лучше знать, как не мне? — Помолчав, она вздохнула и продолжила: — Голуба тоже норовила прийти, да я не пустила. В городище чего только не говорят…

Присев рядом с братьями, она поставила перед ними горшок с кашей, а затем, развязав узелок, разложила на рушнике ломти хлеба.

— Поешьте…

Ратибор, взяв ложку, стал есть. А Чеслав…

— Я не могу есть. Кусок в горло не идет, — сознался он Болеславе.

Женщина положила руку на его голову, как бывало в детстве, когда успокаивала совсем еще маленького мальчугана после горькой обиды или отчаянной драки, прибегавшего к ней, чтобы ни в коем случае не разреветься при товарищах, и стала гладить, приговаривая, словно воркуя:

— Весь день не евши… А надо… Вам силы нужны… — Но сегодня в ее ворковании было столько печали и боли… — Думаешь, только тебе тяжко? Я сама, как увидала отца вашего… как его принесли… Сама колосом срезанным рухнула. Как тогда, когда мужа своего утратила. Только мой сам утонул, а вашего отца… А когда про вас говорить стали, так совсем едва не обезумела… Потом спохватилась, что вы голодные сидите, Голубе наказала кашу сварить, да вот вам снесла… За что Великие разгневались на нас?..

— То не Великие, Болеслава, а чья-то подлая рука людская и душа черная, — утолив первый голод, отозвался Ратибор. — Вот только все не пойму, кто мог отцу нашему смерти так люто желать?

— Не знаю, Ратибор, но, видать, было кому… Велимир не очень-то говорил, да и не моего это бабьего ума дело, только думаю, что не всем то, что он главой рода да городища был, по душе было. — Болеслава помолчала, решая, говорить дальше или нет, и все же продолжила: — Потом прибежала Кривая Леда и во все горло стала кричать на Неждану, что та чужачка и что все это из-за нее случилось.

— А Неждана? — встрепенулся Чеслав.

— В дом убежала…

— Отец велел никому не говорить, откуда она.

— Я так и подумала…

— Болеслава, побереги ее, ни в чем ее вины нет, — попросил Чеслав.

— Конечно, сынок.

Вокруг них уже сгустились сумерки, и Болеслава засобиралась домой.

— Пойду… к Велимиру, негоже ему там без меня лежать. Завтра расстанемся уж совсем…

Братья еще какое-то время видели ее силуэт, медленно бредущий прочь. Видели, пока сторожа снова не задвинули дверь их клетушки.

Потом еще, уже ночью, приходил дядька Сбыслав. Но он все больше слушал, чем говорил. А братья ничего нового ему сказать не могли. Только вот непонятно парням было, верит ли он их словам или нет? А должен бы, ведь дядька кровный.

Летняя ночь что искра от костра: быстро гаснет. Не успеешь сомкнуть глаз, как уже и зарница ранняя спешит их разомкнуть. А неугомонные птицы в помощь заре своим щебетом словно кричат: «Просыпайся! День пришел! День пришел!» И оживает, оживает все вокруг.

Этим утром городище просыпалось тяжело, как будто за ночь оно надышалось болотным газом. Не слышно было ни обычного утреннего гомона, ни перебранок и смеха. И даже скотина, казалось, понимая, что людям сейчас не до нее, была не такой громогласной в своем требовании кормов и пойла. Мужчины спозаранку, взяв топоры, отправились в лес за дровами для погребального кострища, а женщины приступили к приготовлению снеди к большой поминальной трапезе — дичь, что набили к празднеству, теперь сгодилась на поминки. Самые малые ребятишки и те притихли, смирно сидели, наблюдая за происходящим. Городище готовилось к погребению Велимира.

На утесе, у самой реки, там, где деревья как будто специально отступили, освободив площадку, и был сооружен погребальный костер. Сложенное из сухостоя кострище в человеческий рост, высившееся на поляне, было обнесено по кругу прутьями и обложено соломой. Уже много поколений рода Велимира отправились отсюда в небеса вместе с дымом.

Все городище от мала до велика пришло проводить в последний путь главу рода. Привели даже самых немощных: все хотели проститься со славным Велимиром. Были здесь и Ратибор с Чеславом, и Болеслава с Голубой. В поселении остались только сторожа да раненый Сокол.

Обычно такой оживленный и бойкий, люд сейчас, в ожидании таинства, стоял тихо.

Но вот неожиданно по толпе пробежал торопливый шепот, и на поляне появилась процессия мужчин. Они несли на своих плечах деревянные носилки, на которых покоилось тело Велимира.

Люди расступились, давая возможность пронести тело к кострищу. Мужчины не спеша двинулись по образовавшемуся живому коридору, а под ноги им стали бросать цветы и пахучие травы. Величественный в своем спокойствии, покачиваясь, словно в лодке, проплывал Велимир над головами соплеменников, совершая свой последний земной путь. Подойдя к кострищу, мужчины осторожно опустили тело сородича на жерди последнего его земного ложа. Для Велимира все теперь было в последний раз на этой земле-матушке.

Вслед за этим на поляне появился волхв Колобор. В руках он держал дымящуюся сухую веточку, от которой шел пьяняще-успокаивающий дух. Обойдя с ней вокруг кострища три раза, он подошел к краю утеса и бросил ее вниз, а затем медленно воздел руки к небу и стал взывать к богам Великим. Некоторое время спустя волхв повернулся к народу и торжественно сообщил ожидаемое:

— Боги и предки наши готовы принять славного Велимира!

Толпа ожила. Болеслава, до этого стоявшая спокойно и даже, казалось, отрешенная, запричитала и заплакала навзрыд. Женщины подхватили ее причитания, дергая себя за волосы и царапая лица. Сейчас наступил их час — час оплакивать уходящего. И понеслись над лесом и рекой женские распевные голоса, перемежаясь с рыданиями, словно песня, только уж больно печальная, рвущая сердце.

Наверное, только в этот момент Чеслав по-настоящему осознал, что у него больше нет отца. Он видел его лежащим на кострище, такого родного и в то же время уже так не похожего на себя живого.

— В нашем племени жена всходит на костер вместе с телом мужа.

Чеслав резко повернул голову. Рядом с ним стояла Неждана.

— В нашем племени так давно уже не заведено. Да и Болеслава не жена отцу.

Он не видел девушку с того утра, как ушел на охоту. Смерть отца и загадка его гибели заслонили для Чеслава всю его прежнюю жизнь, отодвинув куда-то далеко. Но Неждану он вспоминал. И даже в этот тяжелый для себя миг был рад, что она оказалась рядом.

— Мне жаль, что убили твоего отца. Правда. — Она была искренна. — Многие, наверное, думают, что это я принесла несчастье в ваше городище и ваш дом. Тычут пальцами в мою сторону, косо смотрят и часом шепчутся, небось дурные слова говорят, — понизив голос, с горечью зашептала Неждана.

Словно стрелы, кололи те слова Чеслава. Он и сам знал, насколько теперь незавидно положение Нежданы в городище. И понимал, кто виноват в этом. Но, к сожалению, ничего не мог поделать, чтобы уберечь и защитить ее.

— Мои соплеменники не кровожадны, но у нас горе… Это я тебя сюда привел, на мне и вина.

Помолчав, Неждана добавила:

— Может, они и правы. Не думаю, чтобы мои родичи простили мое похищение…

— О своих родичах молчи, а то еще большей беды накличешь. Никому про то сейчас знать не следует, — поспешно прервал девушку Чеслав. — Мне нужно найти того, кто убил отца. И если это был твой родич, то… я отомщу. — Лицо Чеслава стало жестким и решительным. — Прости.

— Отомстишь? Ты теперь сам на привязи сидишь, — сурово произнесла девушка и обожгла его взглядом.

— Ох и не по-доброму смотрит Зимобор в вашу с Ратибором сторону! — сказал Кудряш, протиснувшись сквозь толпу поближе к ним. — Да и другим членам совета нашептывает, что не без вашей вины погиб Велимир. Не пойму, с чего это он лютует?

— За дочку свою, Зоряну, небось. Да и добрым он никогда не был.

Верный друг Кудряш, убежденный в невиновности товарища, еще ночью пробрался к клетушке, где сидели братья, и рассказал о том, что творится в поселении и какая молва идет промеж людьми.

— Ты, Кудряш, будь добр, за Нежданой пригляди, чтоб никто ее не обидел в городище, — шепнул на ухо другу Чеслав.

В это время к кострищу подвели коня Велимира, гнедого красавца. Конь, нервно перебирая ногами, настороженно косился на толпу. Завидев тело хозяина и почуяв его запах, он приветственно заржал. Но Велимир уже не мог откликнуться на его приветствие.

Колобор, сделав несколько широких шагов, оказался возле скакуна. Обратившись к душе Велимира, волхв резко взмахнул большим ножом, только лезвие сверкнуло на солнце, и быстро полоснул коня по горлу. Гнедой, по-видимому, даже ничего не успел понять. Из его горла хлынула кровь, оросив кострище, но он продолжал стоять. Затем он слегка покачнулся, и вдруг ноги его подкосились. Конь рухнул на землю сперва передними ногами, а затем и всем телом… Теперь Велимиру будет на ком добраться к своим предкам.

Колобор опять воздел руки к небу, и народ приумолк. Еще раз сообщив богам и предкам, что славный Велимир покидает землю-матушку и отправляется в их небесное городище, волхв взял из рук помощника Горазда горящую ветку и поднес ее к соломе.

Огонь, словно дикий зверь, жадно лизнул, а потом и укусил первую охапку сухой травы. А дальше еще, и еще, и еще, словно распробовав, стал хватать все новые и новые охапки, быстро пожирая изгородь и кострище своей огненной пастью. Женщины запричитали и заплакали с новой силой. Мужчины, сжав зубы, молча смотрели на погребальный костер. Возможно, каждый из них думал, что придет и его время и он вот так же, с этого кострища, отправится в последний путь…

Дым от прутьев и соломы закрыл от глаз соплеменников тело Велимира, до которого уже добрался огненный пожиратель. Укрыл, отделив мир живых от мира мертвых. Спрятал от любопытных глаз совершающееся сейчас таинство перехода славного Велимира в мир его предков…

Когда разбушевавшийся костер, охватив громаду дров, огромным факелом взвился ввысь, словно пытаясь укусить еще и небеса, в толпе произошло какое-то движение. Это Болеслава, не устояв от горя на ногах, повалилась наземь. Сердобольный народ бросился поднимать несчастную.

Чеслав, до того думавший о чем-то ведомом только ему и зачарованно смотревший на костер, на котором горело тело отца, неожиданно очнулся, потревоженный людской суетой. Улучив момент, когда все взоры были направлены на костер и Болеславу, он пробрался к краю утеса и, разбежавшись, прыгнул…Пролетев какое-то мгновение в воздухе, Чеслав почувствовал, что тело его вдруг обдало прохладой. Это река приняла его в свое лоно и, подхватив, понесла, понесла… Сориентировавшись, он постарался не вынырнуть, а проплыть под водой как можно дольше и дальше от того берега, с которого только что совершил прыжок. Но вот юноша почувствовал, что воздух в его легких на исходе, и вынужден был вынырнуть на поверхность. Показавшись из воды, он сквозь шум реки услышал крик блажного Вышаты:

— Вот-а-на, вот-а-на он, плывет, плывет! Ха-ха-ха! Водичка, водичка забрала его да и выпустила! Вышата видит, видит!

К его воплям присоединились выкрики и других соплеменников, которые заметили плывущего. Только Чеславу уже было не до них.