Четвертый батальон

Взятие Сиерра-Картахены

Лучшей погоды для боя, чем сегодня, нельзя и выдумать. Идет мокрый и густой снег, дует пронизывающий ветер, под ногами хлюпает жидкая грязь. Мы безмолвны и неподвижны. Пулеметный град проносится над окопами. Со звонким гулом, поднимая тучи камней, разрываются снаряды. Артиллеристы работают лучше пулеметчиков, — это мы вынуждены признать с сожалением.

— Не начинать стрельбу без приказа, — говорит наш командир, — и главное — стрелять лучше врага.

Вот и вся его речь. Но даже сейчас, когда весь воздух полон смертоносными звуками и до вступления в бой остаются только минуты, эта речь вызывает у всех нас невольную улыбку. Луканди говорит, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. Невеселые чувства, которые овладевают некоторыми бойцами, исчезают.

— Умеет наш старик разогнать тоску — вот человек! — восторженно шепчет мне Панчо и от имени всех бойцов заявляет капитану: — Мы не умеем плохо стрелять, товарищ Луканди, да у нас и патронов не так много, чтобы не попадать в цель.

Мы ожидаем приказа о начале стрельбы. Одинокий выстрел, пусть даже случайный, всегда находит много подражателей, и мы, во избежание беспорядочной перестрелки, следим друг за другом. Бойцы спокойны, как никогда, а ведь они впервые попали под такой сильный обстрел. Враг уже недалеко. Высокий холм — очень выгодное прикрытие — скрывает противника. Оттуда уже ведут огонь мортиры. Каждый давно выбрал себе место и врос в окоп. Неприятель нащупал наши траншеи. Снаряды разрываются в катастрофической близости. Земля сотрясается. Гафос чертыхается и шепчет мне:

— Да это ж настоящий Везувий.

Но вдруг окоп точно проваливается, и мы куда-то сползаем с насиженных мест. Перед глазами встает непроницаемая земляная завеса.

— Оставаться на месте, — приказывает Луканди, когда бойцы со всех сторон ринулись на помощь моему взводу. Мы поспешно отгребаем землю и вытаскиваем наших товарищей. Снаряд угодил на сей раз точно. «Заботьтесь о вашей новой семье», — вспоминаю я напутственные слова Маркоса. Как скоро, однако, смерть посетила нас! Я еще не знаю, даже имен первых моих павших товарищей по взводу. Сержант упавшим голосом подсчитывает потери. Три убитых и семь раненых. От горестных мыслей нас отвлекает Луканди.

— Внимание! — кричит он. — Не будем печалиться, друзья. Мы понесли немалые жертвы, но живых нас больше.

Он произносит эти слова с неукротимой силой и мужеством. Да, живых нас больше. Впоследствии мне приходилось часто вспоминать слова Луканди.

Повидимому, нам суждено встречаться только с марокканцами. Подбадривая себя гортанными, совершенно неподражаемыми звуками, катится лавина мавров. Мы спокойны: четвертый батальон не раз уже сталкивался с ними.

Главное — правильно рассчитать. Вот оно, мгновение, чутьем угадываемое. Сейчас, когда все мы избрали себе мишени и готовы в любую долю минуты открыть уничтожающий огонь по врагу, слышится голос командира батальона:

— Огонь, друзья!

По этому приказу все наше оружие — малокалиберные пушки, мортиры, пулеметы, винтовки — немедленно приходит в действие. Пользуясь одной здоровой рукой, я также стараюсь принять участие в бою. Нажимаю пальцем левой руки на курок. Оказывается, чтобы попасть во врага, особой меткости сегодня не требуется: мавры выказывают полное пренебрежение к смерти — они бегут не сгибаясь… Нас это попрежнему потрясает, заставляя содрогаться; повидимому, их продолжают кормить старыми баснями о том, что «у красных ничего нет, кроме палок и охотничьих ружей».

Луканди с яростью повторяет команду:

— Огонь, друзья!

Люди, несущиеся на нас, падают всё чаще, сжигаемые свинцовым огнем. У всех республиканских бойцов одно желание — отбить атаку, и мы без устали заряжаем винтовки и стреляем. До окопов добегают только одиночки, остальные прекращают свой безумный бег на пути к нашим траншеям. Бой продолжался два часа. Мы не ушли из траншей, атака была отражена.

Оглушенные ураганным огнем, черные от грязи, усталые, мы молча сидим в земляных нишах, вслушиваясь в тишину. Она наступила неожиданно. Рядом с нами лежат наши мертвые товарищи. Мы смотрим на них и чувствуем, как растет наша ненависть к врагу. Усталость исчезает. Нам хочется итти вперед и слышать короткую команду Луканди: «Огонь, друзья!»

В моем взводе сорок человек. Мы идем подобрать оружие, подсчитать трофеи. Батальон остался в окопах. Еще одна ночь, и завтра нас сменят. Сорок человек разбиваются на четыре группы. Мы складываем в условленное место оружие, снятое с убитых марокканцев и брошенное бежавшими. За камнями мы неожиданно замечаем притаившихся людей. Мы припадаем к земле.

— Бросай оружие! — кричу я.

Мне отвечают на чистом испанском языке, и в тоне говорящего чувствуется усмешка:

— Не пугайтесь, нас всего трое.

Мы осторожно приближаемся к камням… За прикрытием полулежит офицер в форме регулярной фашистской армии. Рядом с ним два марокканца. Офицер ранен и, видно, не в силах подняться. Его лицо удивительно мне знакомо. Где я видел его? Пока я напрасно силюсь вспомнить, меня прерывает тот же насмешливый голос:

— Я не ожидал, что меня подберет мой коллега.

Коллега? Да, это же бывший студент Мадридского университета, отъявленный монархист, кичившийся своим древним родом и преданностью изгнанному королю.

— Не узнаете?

— Нет, узнаю. Вы были на последнем курсе коммерческого факультета.

Он прикладывает руку к головному убору и говорит, пряча усмешку:

— Вы уже лейтенант, Диестро?

Я не хочу пользоваться своим правом победителя и вежливо предлагаю врагу:

— Если вы устали, мы вас доставим до Лас-Наваса на санитарных носилках.

Вместо ответа он спрашивает:

— Вы тоже ранены? — и кивает на мою повязку.

— Да, я ранен, но несерьезно.

— Очень жаль, — двусмысленно замечает фашист.

Я оставляю возле офицера и марокканцев двух бойцов и продолжаю обход поля.

На обратном пути я подхожу к ним снова. Студент-фашист произносит напыщенную речь о судьбах Испании.

— Посмотрите, — отвечаю я, — спокойно выслушав его речь, — посмотрите на вашу армию и на армию испанского народа. У вас — наемные марокканцы, итальянцы, германцы, у нас — только испанцы. Вы продаете Италии и Германии свою страну, а мы кровью расторгаем эту постыдную сделку. Пойдемте, — сухо предлагаю я «коллеге», — я вас отведу в Лас-Навас в штаб.

Офицер с трудом поднимается. Он снова отвергает носилки. Единственно, что он готов принять от меня, — это папиросы.

— Не откажите перед расстрелом, — говорит он, кривляясь.

Мы идем долго. В Лас-Навасе был уже Луканди. Его срочно вызвали в штаб на совещание. Я сдал пленных и вернулся в траншею. Утром, дождавшись сменного батальона, ушли на отдых в Лас-Навас.

Положение колонны Мангады ухудшилось. Навальпераль, который мы охраняли со стороны Лас-Наваса, подвергся сильной атаке с противоположного направления и был почти разрушен воздушной бомбардировкой. Когда четвертый батальон прибыл на двухдневный отдых, улицы Лас-Наваса были заполнены незнакомыми бойцами. Это были последние защитники Навальпераля, покинувшие его вчера. Штаб, заседавший всю ночь, принял решение об эвакуации Лас-Наваса. Предстояло не отступление, а отход на высоту в четырех километрах отсюда, где нужно было укрепиться.

Луканди возражал против эвакуации Лас-Наваса. Он убежденно доказывал:

— Мы расставляем западню, в которую можем сами попасть.

Под конец, после долгих споров Луканди заявил:

— Укрепляться можно тогда, когда есть оружие и боеприпасы.

Оборона высоты могла быть успешной только при наличии достаточного вооружения. У нас его не было. Тогда Луканди предложил с виду очень простой выход: вооружиться оружием врага. На горе Сиерра-Картахена небольшие по численности части противника располагали крупным вооружением. Луканди развернул план, продуманный до мельчайших подробностей. Двести человек нападают под покровом ночи на посты противника на Сиерра-Картахене и уносят вооружение. Нападение производится с двух сторон. Выступают бойцы четвертого батальона и батальон Карлоса.

— Этой операцией достигаются две цели, — заявил на заседании комсостава полка Луканди, — мы вооружаем себя и обезвреживаем высоту Сиерра-Картахена.

План Луканди вызвал серьезные сомнения.

После того как высказались все противники этого плана, Луканди вместо ответа кратко пообещал собравшимся:

— Я даю слово коммуниста и воина республики, что, если нам разрешат атаковать врага, мы разбогатеем этой ночью.

Представитель военного министерства, присутствовавший на заседании командного состава полка, согласился с доводами Луканди. Тогда командир полка Маркос предложил готовиться к атаке высоты Сиерра-Картахена.

Итак, решено: выступают два батальона — второй и четвертый, по сто человек от каждого. Нашей сотней командует Луканди, второй — капитан Карлос, мадридский строительный рабочий, и лейтенант Колорадо, студент строительного факультета. Мы занимаем исходное положение. Наши батальоны находятся далеко друг от друга и связаны лишь телефонными проводами.

— Сверить часы с часами Карлоса, — сухо говорит Луканди.

Попэй передает мне трубку полевого аппарата.

— Колорадо у телефона.

— Сверим часы, товарищ лейтенант.

— На моих ровно двенадцать.

— Передаю вам час и минуты обусловленного выступления: двадцать четыре часа две минуты.

По батальону — приказ: ни одного звука, ни одной папиросы. Наша сотня разбивается на пять групп, и мы выступаем. Попрежнему, не переставая, валит липкий снег. Мы идем, чутьем угадывая, где в этой черной ночи нас подстерегают кочки, камни, канавы. Мы стараемся как можно тише преодолевать препятствия, до боли напрягая зрение. Мы сохраняем полную тишину. Моя группа в двадцать человек останавливается. Вот здесь, где кажется, ничего нельзя различить, кроме земли под логами, ровно в час ночи должна состояться наша встреча с Колорадо. Такие же встречи должны произойти в четырех других пунктах. Мы крадемся в темноте. Итти все труднее. Начался подъем на Сиерра-Картахену. Первым идет Луканди. Он переваливается с ноги на ногу и, быстро размахивая руками, словно на гимнастическом занятии, — так точны его движения, — увлекает за собой остальных. Невозмутим только Попэй. Он отстает и шепчет бойцу, замыкающему колонну: «Они думают, что я батальонный пес и всегда догоню их».

Ослепительная короткая вспышка и звук винтовочного выстрела напоминают нам, что мы отправились в бой, а не в ночную прогулку. Нас заметили. Выстрелы следуют один за другим. Мы бросаемся вперед, к вершине. В каких-нибудь двадцати метрах от нас открывает огонь пулемет. Ползком мы подкрадываемся к нему и бесшумно набрасываемся на двух пулеметчиков, расстреливающих ленты. Мы поворачиваем «гочкис» и открываем огонь по светящимся окнам казармы. Даже Луканди не ожидал, что нам удастся так скоро воспользоваться оружием врага. Но задерживаться нельзя.

В десяти километрах отсюда стоит целый полк врага. Скорее захватить оружие — и вниз. Семь пулеметов, пять мортир, около двухсот винтовок, ящики с патронами — все эти трофеи через четверть часа уносятся с вершины. Почти весь гарнизон, — сорок пять марокканцев и испанских фашистов, — подняв руки, идет в окружении наших бойцов. Это — пленные. Три пушки, которые мы не можем унести, уничтожаются. Грозная высота превращена в мирную горку. Мы еще держим несколько минут под обстрелом дорогу, откуда может притти подкрепление врагу, а затем покидаем вершину Сиерра-Картахены. Быстро сбегаем с горы. Наш Колорадо вдруг останавливается и шарит по земле.

— Потерял очки, — растерянно бормочет он.

Мы не можем задержаться ни секунды и торопим его. Над нами, как ливень, проносится струя пулеметного огня. Мы с Колорадо догоняем ушедших вперед. Часто, спотыкаясь, мы падаем и, подымаясь, бежим дальше. Теперь у нас только одна цель — притти в Лас-Навас без потерь и с драгоценным грузом. Рядом с нами кто-то тяжело падает.

— Карлос! — зовет Колорадо.

Упавший молчит.

— Карлос! — испуганно кричим мы и останавливаемся.

Луканди нагибается и беспомощно лепечет:

— Нет, не может быть… Не может быть…

Эта смерть неожиданна и трагична. Мы поднимаем Карлоса, сраженного шальной пулей, и несем его на руках до самого Лас-Наваса.

Наша победоносная колонна похожа теперь на траурную процессию. Пять командиров — Луканди, Колорадо, Дсльбаль, мой брат и я, — неся на руках тело Карлоса, последними входим в Лас-Навас, замыкая печальное шествие.

Уже светает. Перед штабом стоят мортиры и пулеметы, унесенные с Сиерра-Картахены. Мы проходим мимо трофеев. К нам навстречу выходит Маркос, бледный, но спокойный. Голос его полон горечи:

— Поздравляю с победой, Луканди!

Он жмет руку нашему командиру, а затем круто поворачивается и громко начинает:

— Товарищи бойцы! Вечная память герою-пролетарию, капитану Карлосу…