Четыре овцы у ручья

– А хочешь, я тебе докажу, что туннеля тут нет? Хочешь? Докажу вот прямо сейчас, не сходя с места.

Мы удивленно воззрились на Эреза.

– Тут повсюду скальная порода! – торжествующе объявил он. – Если бы ваш чертов доктор зарывался под землю, ему пришлось бы вывозить отсюда камень грузовиками. А такие грузовики всегда заметны, о них всегда докладывают. Ну а теперь скажите: кто из вас слышал о грузовиках с камнем на выезде из Дир-Кинара? Молчите? И правильно молчите, потому как не было грузовиков. Ни грузовиков, ни камня, ни туннеля… Короче, давайте сворачиваться, братаны, нечего тут больше делать.

Тут-то меня и кольнуло: забор! Я даже не заметил, как произнес это слово вслух.

– Что? – переспросил Эрез. – Какой забор?

– Каменный забор вокруг участка, – проговорил я. – Два года назад тут была живая изгородь и оградка высотой меньше полуметра. Полметра, капитан. А сейчас стена в два – два с половиной. Он точно вырыл тут что-то – либо туннель, либо подземное помещение…

Эрез подумал, горестно вздохнул и пошел к своим бойцам. Вход в туннель они обнаружили всего четверть часа спустя: когда точно знаешь, что именно надо искать, не так уж и трудно найти искомое. Я вернулся в гостиную к женщинам – известить их о нашей находке и спросить, куда ведет подземный ход. Они молчали, но каждая по-своему. Мать Джамиля не отводила взгляда и презрительно топорщила губы. Жена сидела неподвижно, опустив глаза, как будто не слышала вопроса. Сестра смотрела с видимым беспокойством, едва заметно покачивая головой из стороны в сторону, словно говоря: «Не надо, не надо…»

Так и не добившись ответа, я спустился в подвал, где спецназовцы готовились к проверке туннеля, и отвел в сторонку их командира.

– Эрез, может, не стоит лезть туда прямо сейчас? Давай вызовем собаку, спецов по туннелям…

Эрез усмехнулся. К этому моменту он уже был сильно раздосадован и зол на себя и на весь свет за то, что оказался неправ и с туннелем, и с «доктором по женским болезням», ведь подобные сооружения строятся только для настоящих акул и уж никак не для мелкой рыбешки.

– Собаку… спецов… – передразнил капитан. – Давай, братан, каждый будет заниматься своим делом. Вам – книжки шерстить, ну а нам – стремиться к контакту с врагом…

– Не надо, Эрез…

Он удивленно поднял брови:

– Почему? Есть основания?

Если честно, оснований не было. Никаких оснований, кроме моего естественного страха перед темными подземными норами и едва заметного «не надо» Лейлы Шхаде, которое все еще стояло у меня перед глазами.

– Что и требовалось доказать, – констатировал Эрез. – А сейчас отойди и не мешай работать. Цахи, пойдешь за мной. Йалла, начинаем…

Они спустились туда вдвоем, вдвоем и погибли. Вслед за грохотом взрыва из входа в туннель вместе с гейзером пыли и каменной крошки вылетели обрывки армейской формы и окровавленные ошметки плоти.

Утром, покидая чертов дир-кинарский дворец, я увозил с собой всю пресвятую троицу – и мать, и жену, и сестру Джамиля – как соучастниц двойного убийства. Мне было ясно, что адвокаты с легкостью отмажут их от этого обвинения. Действительно, женщины могли спокойно утверждать, что ничего не знали о смертельной ловушке, которую, убегая, оставил после себя Шхаде. Но так у меня хотя бы появлялась возможность допросить их в гнетущих тюремных условиях.

Нет, я не питал иллюзий, что эти допросы приведут к поимке Шейха. Человек, который ухитрился не оставить в доме ни единой зацепки, записки, документа, фотографии, капли оружейной смазки – ничего, кроме одного случайно забытого в книге снимка, – такой человек, несомненно, озаботился и защитой своей семьи. А защитить этих женщин он мог одним и только одним способом: их абсолютным незнанием всего, что касалось его планов, занятий, контактов и местонахождения. Тех, кому заведомо ничего не известно, бесполезно допрашивать и шантажировать, им не имеет смысла угрожать, слежка за ними нелепа и безрезультатна. Но мне хотелось другого: посмотреть на Джамиля их глазами, узнать его лучше, ближе. Из проклятого дома, под которым погибли двое моих товарищей, я мог забрать лишь эти сомнительные трофеи. Их и еще фотографию с дочкой; с нею я теперь не расставался.

Похоже, иерусалимский Толедано уже не приедет – ни сегодня, ни вообще. Вместо него в Цфат спускается с неба вечер – юный рыбак, вернувший в море пойманную утром рыбу по имени Солнце. Удлиняются тени надгробий на старом городском кладбище. Меня по-прежнему знобит, мысли путаются. Темной лесистой громадой высится вдалеке гигантский монумент горы Мерон. Поистине рабби Шимон удостоился гробницы, какая и не снилась египетским фараонам с их рукотворными пирамидами. Древний рабби Шимон, мой духовный близнец, автор великой книги «Зогар». Впервые я взял ее в руки еще в Каире, когда жил в доме моего тестя Мордехая Франсиса.

Однажды, придя в синагогу на вечернюю молитву, я обратил внимание на странного незнакомца. Он старательно повторял за нами все необходимые действия, но делал это неловко, невнятно и с такой задержкой, что становилось ясно: этот человек не только не приучен к молитве, но и вряд ли понимает смысл произносимых слов. Да и большой фолиант, который он держал в руках, мало напоминал обычный молитвенник. Присмотревшись, я обнаружил и вовсе забавную деталь: странный гость держал свою не менее странную книгу вверх ногами!

Когда стали расходиться, я подошел к нему с учтивым приветствием, но человек отрицательно замотал головой: оказалось, он просто не знал языка! Вслед за ивритом были последовательно забракованы арабский и турецкий; лицо незнакомца просветлело, лишь когда я заговорил на кастильском. Мы наконец познакомились и сели на скамью. Он представился как дон Хайме де Ферроль – именно «дон», «де» и «Хайме», а не просто «реб Хаим». Дон Хайме был потомком тех, кого испанцы называют марранами, а мы – анусим, то есть изнасилованными. Его предков принудили к кресту и купели больше века тому назад, во время одной из волн насильственных крещений, которые раз за разом прокатывались тогда по всему Пиренейскому полуострову.

– Я был католиком в седьмом поколении, молодой человек, – горько проговорил дон Хайме. – Вы можете такое представить: семь поколений посылали своих детей в христианские школы и университеты! Семь поколений! В моем роду три епископа и дюжина священников. Мы служили Испании на флоте, в кавалерии и в пехоте. Мы торговали с Индией, богатели и ссужали деньги пиренейским королям – как правило, без возврата. Мы выдавали своих дочерей за герцогов и графов. Но мы так и не стали испанцами и португальцами, хотя очень того хотели. Мы хотели, а они – нет. Все это время они продолжали называть нас марранами, то есть свиньями. Унижения еще можно стерпеть, молодой человек. Унижение – не костер. Но когда они начали нас жечь…

Он ничуть не стеснялся, взахлеб открывая мне свое сердце – прежде всего, из-за моего юного возраста. В самом деле, не станет же юноша, почти подросток, смеяться над уважаемым взрослым человеком в богатом камзоле… Но, главное, несчастный потомок анусим был ужасно рад, что в чужом османском городе нашелся хоть кто-то, с кем он может поговорить на родном языке.

– И что же, теперь вы решили вернуться к вере отцов? – спросил я.

– Да, пробую, но пока получается плохо, – пожаловался марран. – Не знаю языка, и вообще. Вот, купил в Тунисе какую-то книгу, чтоб хотя бы привыкнуть к буквам.

– Можно взглянуть?

Я взял у него фолиант, открыл и оторопел. Это было раннее и очень редкое издание книги «Зогар» с комментариями рабби Моше из Леона – книги, авторство которой приписывают мне… то есть не совсем мне, а знаменитому Шимону бар-Йохаю… то есть, в некотором роде, все-таки мне. До того момента я видел книгу «Зогар» – в другом, более позднем и простом варианте – лишь однажды, в руках своего отца. Почувствовав, что я заглядываю ему через плечо, отец обернулся и отрицательно покачал головой:

– Нет-нет, Цахи-сынок, до этого ты еще не дорос. Сначала вызубри все трактаты Талмуда.

– Не дорос? – удивился я. – Почему?

Мне шел восьмой год, и я ни разу еще не слышал подобного запрета от своего отца и учителя. Он усмехнулся:

– Вот тебе поучительная история, Цахи-сынок. Четыре странника вышли в дорогу навстречу взошедшему светилу. Первый сказал: «Это солнце – великий подарок неба: оно поможет мне силой своего жара» – и к двум часам пополудни сгорел, превратившись в пепел. Второй сказал: «Свет добра не может причинить зла», обратил глаза к солнцу и ослеп задолго до заката. Третий, устрашившись их судьбами, сказал: «Как видно, это чудо не предназначено людям», поспешил забиться в темное подземелье и больше уже никогда не выходил наружу. Четвертый не сказал ничего. Потупившись, чтобы не повредить зрение, он сел в тени дожидаться вечера и продолжил путь лишь тогда, когда солнце на три четверти скрылось за гребнем западных гор. Понял ли ты меня, сын?

В ответ я только кивнул. Не дорос – значит, не дорос. У меня не было причин не верить отцу: он никогда не обманывал меня.

– Когда придет время, эта книга найдет тебя сама, – сказал он. – И тогда тебе, возможно, удастся ответить на главный вопрос, который не дался твоему несмышленому родителю.

– Какой вопрос, папа?

Он приблизил свое лицо к моему, как делал лишь в самые значительные моменты, и прошептал отчетливо и очень серьезно:

– Исполнение или Исправление? Запомни этот вопрос, Цахи-сынок: Исправление или Исполнение?

Все это пронеслось в моей голове, пока я, потрясенно вытаращив глаза, взирал на титульный лист своей книги, которая действительно нашла меня сама – в точности как обещал отец.

– Что скажете, молодой человек? – поторопил меня дон Хайме де Ферроль. – Эта книга действительно написана на иврите? По ней можно выучить язык? Там правильные молитвы?

– Знаете что, дон Хайме, – сказал я, засовывая фолиант под мышку и крепко прижимая его локтем, – эта книга содержит весьма неоднозначный материал, который считается запретным не только для новичков, но и для продвинутых учащихся высших йешив. Вам нужно что-то совсем-совсем другое. Сейчас мы вместе отправимся ко мне домой, где нас ждет превосходный ужин и учтивая беседа на вашем родном языке, а затем я подберу для вас необходимый материал из библиотеки моего дяди Мордехая Франсиса. Вы получите двуязычный молитвенник на иврите и кастильском, словарь и учебники. А эту книгу я, с вашего позволения, забираю себе…

– Мордехай Франсис? – восторженно повторил марран. – Дон Мордехай Франсис? Вы – племянник самого дона Мордехая Франсиса?

Вечером я едва дождался возможности остаться наедине с книгой, предоставив остальным расспрашивать дона Хайме де Ферроля о преследованиях несчастных потомков анусим и ужасах испанской инквизиции. Больше мы с ним не встречались; не исключено, что этот человек для того и родился на свет, чтобы, не имея понятия о сути происходящего, доставить мне фолиант, а затем вновь затеряться в неизвестности, завершив свою эпизодическую роль в спектакле Божественного замысла. Примерно таким же, внешне случайным путем попал в руки Моше де Леона и сам свиток «Зогара».

Арабский пастух нашел его в пещере на склоне горы Мерон, в запечатанном сургучом глиняном сосуде. Парень наверняка полагал, что обнаружил клад, и был сильно раздосадован, обнаружив пергамент вместо золотых монет. Чудо, что он не скормил свиток козам; впрочем, не исключено, что те сами отказались от пищи тысячелетней давности. Затем рукопись сменила еще нескольких хозяев, которые безуспешно пытались выручить за нее хоть какие-нибудь гроши сначала в Акко, а затем в Дамаске, Куште, Салониках и Тунисе. В Барселону ее привез случайный алжирский купец с твердым намерением выбросить, если покупатель не найдется и здесь.

Алжирец уже знал, что речь идет «о чем-то иудейском», а потому предлагал пергамент всем барселонским торговым партнерам соответствующего происхождения. Евреи-коммерсанты всматривались в полустертые строчки и недоуменно пожимали плечами: «Нет, спасибо, не надо. Давай лучше поговорим о цене на шерсть». Пока наконец не нашелся богач, в чьем доме гостил тогда рабби Моше бен-Нахман из Жироны, известный еще под именами Рамбан, Нахманидис и Бонастрак ка Порта, что на каталанском означает «Благословляющий у ворот». Рамбан приехал в Барселону по случаю назначенного там религиозного диспута; ему было достаточно одного взгляда на свиток, чтобы понять, какое сокровище лежит перед ним.

К сожалению, время и небрежность прежних владельцев привели пергамент в почти нечитаемый вид, поэтому рабби отложил детальное знакомство с книгой до возвращения в Жирону. Но, видимо, судьба не пожелала отдавать «Зогар» именно в его руки. За диспутом в присутствии самого короля последовали обвинения в кощунстве, и Рамбану стало не до свитка. Вскоре он вынужден был бежать из Арагонского королевства. Путь мудреца лежал в Землю Израиля; не желая подвергать драгоценную рукопись новым дорожным испытаниям, он передал ее одному из своих учеников – Моше де Леону, которому в итоге и выпала честь прочитать, прокомментировать и впервые опубликовать эту великую книгу.

Прочитав эту историю в начальном комментарии де Леона, я был поражен почти невероятным стечением обстоятельств. Невежественный пастух, привередливые козы, безразличные купцы, грубые неумелые руки, ветхие переметные сумы… Тюки, набитые грязной шерстью, сундуки, полные медного хлама; мулы, бредущие по горным тропам; вонючие мокрые трюмы купеческих баркасов… Сколько раз эта рукопись могла погибнуть, рассыпаться в клочья, утонуть, сгореть, истлеть в придорожной канаве! Что спасло ее от исчезновения? Случайная разница в ценах на товар, приведшая алжирского купца именно в Барселону? Случайная прихоть арагонского короля, именно в это время решившего развлечься бесполезным диспутом с заранее известным результатом? Случайное знакомство барселонского богача с мудрецом из Жироны? Случайное согласие Рамбана вступить в смертельно опасное состязание с католическим духовенством?

Конечно, нет. Случайными бывают лишь неразличимые мелочи, незначительные жизни, ничтожные поступки, но только не события, влияющие на судьбы мира, такие как книга «Зогар». На месте случайного пастуха мог оказаться другой безымянный оборванец; мог быть иным и длинный ряд случайных торговцев, моряков, перекупщиков, пиратов, сборщиков податей, погонщиков мулов. Возможно, случайным стало даже участие рабби Моше бен-Нахмана, его тезки из Леона и скучающего монарха. Предрешенным, необходимым и закономерным в этой невероятной истории было лишь одно: возврат книги к свету после тысячелетнего ожидания во мраке запечатанного глиняного горшка.

Я заперся у себя и приступил к чтению. Но чем дальше, тем большее недоумение овладевало мною. Традиция, а с нею и комментатор Моше де Леон приписывали авторство «Зогара» мне… То есть не совсем мне, но мне в бытность мою рабби Шимоном бар-Йохаем. В то же время я постепенно приходил к выводу, что значительная часть книги представляет собой набор странных запутанных утверждений, которые не только никогда не слетели бы с моих уст, но и никогда не пришли бы мне в голову… вернее, не пришли бы в голову рабби Шимону… точнее, нам обоим. Не раз и не два я вскакивал с места и, терзаемый настоящей яростью, принимался бегать из угла в угол своей тесной комнаты. Зачем в чистый источник смысла набросано столько мути? Как это получилось?

Со временем, поразмыслив, я перестал сердиться, хотя бы потому что для путаницы были весомые причины. Известно, что мудрый Шимон бар-Йохай не оставил после себя ни единой строчки. Книга «Зогар» создана уже после его кончины, по записям, а то и в вольном пересказе учеников, которые, несомненно, могли ошибаться в формулировках. Кроме того, к пардесу тайного знания принято подходить окольными путями, длинным лабиринтом, поэтому не исключено, что и сам рабби иногда намеренно запутывал сказанное.