Чейзер

Глава 1

Восьмисантиметровые шпильки с металлической набойкой – вот о чем она пожалела больше всего. Нет, ноги привыкли к хождению на них, стопы не болели, лодыжки хорошо держали нагрузку, а вот звук…

Казалось, по пустынной улице идет не одна, обутая в туфли девушка в модных джинсах и с сумочкой в руках, а полк пьяных блондинок, возвращающихся с вечеринки.

Черт бы подрал это эхо.

Лайза нервничала, оглядываясь по сторонам.

Тротуар чист, ночной ветерок запутался в кронах деревьев, растущих на обочине, с плаката, украшающего торец автобусной остановки, белозубо и заученно скалился мужчина. Сейчас, уже за полночь, никто не любовался его улыбкой, призванной прорекламировать зубную пасту. Рядом с урной валялась неровно разорванная бумажка от шоколадки «Твитти» и белели продолговатые спинки выплеванной прямо на асфальт шелухи. Днем в ожидании транспорта кто-то щелкал семечки.

Лайза поморщилась, проходя мимо, и зачем-то посмотрела на темное небо.

Тепло. Тонкие сероватые облака, через которые проглядывают звезды; дождя не намечается.

Стук каблуков, удваиваясь, отражался от стен домов и потухших окон.

Цок-цок, цок-цок…

Вот уже не в первый раз за этот вечер накатила волна страха: казалось, из каждого окна наблюдают чьи-то глаза – пристальные, холодные, равнодушные. Провожают мимо, чтобы снова поймать на крючок в следующем оконном проеме. «Я вижу тебя… я слежу за тобой… я знаю, что ты сделала…»

Сердце в груди затрепыхало, как птичка.

Но она ничего не сделала! Ровным счетом ничего! Она приличная и законопослушная жительница Нордейла. Умная, да и чего греха таить – красивая, немного надменная и иногда островатая на язык, но это единственный недостаток, а в остальном же идеальная гражданка. Работает, платит налоги, никого не подсиживает, наркотиками не торгует, даже не курит их на вечеринках у Олли (где их курят почти все), ежемесячно делает отчисления в фонд помощи бездомным, всегда поддерживает друзей, ответственна, держит обещания, любит красиво одеваться… Ну, последнее, наверное, вообще к делу не относится и недостатком не является. Кто же не любит хорошо выглядеть, когда может себе это позволить?

Лайза поежилась, когда по спине вновь пробежал холодок.

Что за черт? Ночь теплая, на дворе июнь, ветра почти нет, а каждый волосок на теле стоит дыбом. Откуда взялась эта мания преследования? Не в первый раз она одна на улице ночью. Машина уже за углом. Если немного ускориться, то через минуту можно будет нырнуть в ее мягкий салон.

Незаметно она перешла на бег. Ощущение взгляда со спины сделалось отчетливее; по затылку поползли мурашки, словно кто-то царапал невидимыми лапками. Почему-то хотелось юркнуть в первый попавшийся темный закоулок и застыть. Спрятаться, затаиться и перестать дышать.

Пусть он пройдет мимо, пусть он пройдет мимо… Может быть, он проедет и не заметит?

Кто?! О ком она вообще думает?

Это все бумаги…

Эта все чертова папка, что лежит в болтающейся на плече сумке. Если бы только она не взяла ее, если бы сумела отказаться, настоять на своем…

Но не смогла. И теперь должна продержать ее у себя еще двенадцать часов. Меньше: всего восемь с половиной. Всего каких-то восемь дрянных часов – и паника схлынет.

Шпилька попала в трещину – набойка отлетела в сторону и осталась лежать на асфальте. Лайза на мгновение остановилась, критически оглядела каблук, стиснула зубы, сжала мягкий ремень кожаной сумки и бросилась вперед.

Когда из-за угла показался капот Миража, ощущение беды не пропало, а наоборот, усилилось.

Черт бы подрал этого Гарри, черт бы подрал эти секреты, что ей не принадлежат. Зачем все это, зачем? Ведь была хорошая, налаженная, размеренная жизнь.

Эх, Гарри-Гарри.

Этим утром он пришел к ней домой.

Впервые за два года совместной работы в «ИнтероАрт» он пожаловал прямиком в квартиру на Оушен-драйв, но на этот раз он не был похож на самого себя.

Гарри Олдридж.

Любой, кто слышал это имя, сразу представлял перед собой расфуфыренного хлыща в костюме от Марди, за версту благоухающего одеколоном «ЛексанСпорт» и насвистывающего «Милашку Розу». Да, Гарри всегда насвистывал именно эту мелодию, когда не ругался с боссом во время митингов, не пытался соблазнить секретаршу Джил и не жевал бутерброд с луковым хлебом, после которого обязательно засовывал в рот пластинку жевательной резинки. И никто, включая ее, Лайзу, по внешнему виду не мог признать в этом человеке профессионального дизайнера-проектировщика; скорее талантливого жиголо, директора цирка или же неунывающего конферансье с нездоровым блеском в глазах, который появляется после глотка бренди утром натощак.

Вот таким был Гарри: слишком ярким и голосистым, приторным или напористым. А иногда просто слишком.

Но потным, бледным и трясущимся он не был никогда. Не до этого утра, когда Лайза, вытирая полотенцем волосы после душа, услышала дверной звонок, на который по какому-то странному наитию сразу же не захотела реагировать. Однако интуиция – та самая вещь, которую железная логика чаще всего предпочитает запихивать в чулан. Мол, чего голосить зазря? За дверью всего лишь почтальон или сосед по этажу, решивший побаловать мисс Дайкин свежими круассанами в надежде получить положительный ответ на приглашение. Свиданий не было ни разу, но настойчивый парень продолжал раз в неделю атаковать заветную дверь.

Однако на этот раз по ту сторону порога оказался не почтальон и не сосед, а именно такой – непривычно бледный, взъерошенный и странно-помятый – Гарри.

Гарри с папкой в руках.

– Возьми, Лайза, возьми! Ненадолго! Не могу хранить это у себя.

Она упорствовала с решимостью барана: что за секретность, почему не оставить в камере хранения, почему не доверить кому-то другому? Что внутри? Зачем, ей, Лайзе, лишние проблемы? Наверняка это не счета за электричество и не любовная переписка вахтерши Дэйзи Огринс с уборщиком Клаусом. А если так, то не пошел бы ты, Гарри, к черту?

Нет, внешне она старалась быть вежливой. Учтивость помогала скрыть нахлынувший страх, особенно когда Гарри перешел на откровенный шантаж:

– Дайкин, я прикрывал тебя перед шефом, помнишь? Когда ты решила пропустить пару деньков, встретив того хлыща и уехав с ним к озеру. Помнишь или уже забыла?

Лайза помнила. В тот раз Олдридж действительно проявил понимание и наплел боссу с три короба о некой болезни, которая из-за высокой температуры приковала его коллегу к постели почти на трое суток. Даже помог со справкой от несуществующего доктора.

Гарри трясся, потел, дрожал и запугивал. Он махал перед лицом странной папкой до тех пор, пока она не взяла ее.

Всего лишь на двенадцать часов, так он сказал.

– Я заберу папку утром. Не оставляй ее без присмотра и не открывай. Это все, что от тебя требуется.

Когда дверь захлопнулась, Лайза осталась стоять в коридоре с полотенцем в левой руке и белым картонным прямоугольником в правой.

За воротник махрового халата с мокрых прядей стекала вода.

Лайза вкладывала деньги в две вещи: дизайн собственной квартиры и в нее – стоящую на обочине машину темно-синего цвета.

Мираж.

Многим казалось, обычный седан, ничего примечательного: как и у всех машин четыре колеса, четыре двери, багажник и капот. Да, они были правы – багажник и капот. Вот только что под капотом?

Почему они не могли выигрывать уличные ночные гонки, а она могла и даже выигрывала? Странное увлечение, не девчачье, но кого это заботит? Почему большинство автомобилей при дрифтах уносило в сторону, а Мираж оставался словно пришитым к дороге? Почему при полицейских разворотах он вел себя идеально точно: ни единого лишнего взвизга, ни сантиметра влево или вправо, ни хрипа двигателя?

Они не знали, а Лайза знала. Мираж был не просто машиной, он был другом, наслаждением, отдушиной, тайной любовью. На него уходила половина каждой зарплаты, на него тратилось столько времени, сколько не тратилось ни на одного бойфренда, но каждый вложенный цент, каждая минута того стоили. Да, часы на гоночных треках, оттачивание скольжения по боковой линии, множество повторений и поначалу неудачных попыток, два ремонта и несколько травм. Подумаешь… Кто-то играет в теннис, кто-то стреляет в тире, а она, Лайза, гоняет по ночным дорогам. Каждому свое. Она не собиралась ни объяснять подобное хобби, ни оправдывать его перед теми, кто не понимал и не чувствовал наслаждения от езды.

Проспект, прилегающий к тесной улице с автобусной остановкой и улыбающимся с рекламного плаката парнем, был освещен куда лучше.

Когда до машины оставалось всего несколько шагов, Лайза стянула с плеча сумку и, открыв ее, принялась рыться в ней в поисках ключей. Пальцы скользнули по гладкой поверхности картонной папки. Нога пошатнулась на сбитом каблуке – придется отдать в ремонт или купить новые, те, что она видела в «Лавеле» вчера. Ярко-красные, классические, с оранжевой полосой из змеиной кожи. Дорого, но красиво.

Ключи нашлись на самом дне сумки.

До того, как сзади послышался хаотичный топот ног, она успела нажать на брелок, разблокировать сигнализацию и даже открыть дверцу.

– Хватай сумку!

Сразу за незнакомым хриплым голосом последовал рывок. Ей даже не позволили развернуться – толкнули в спину, вырвали из конвульсивно сжавшейся ладони кожаный ремень, а после ударили по затылку чем-то тяжелым.

Последнее, что Лайза Дайкин запомнила, соскальзывая на асфальт, было отразившееся в окне Миража выражение собственного искаженного страхом лица, расплывчатые тени за спиной, острая боль в затылке и звук удаляющихся шагов.

Через секунду мир померк, а брелок с ключами выпал из ослабевших пальцев.

Идеальный овал лица, черные волосы, выразительные синие глаза и тонкие, изогнутые дугами, брови. Лайза Дайкин.

Мак Аллертон около минуты изучал лицо на фото в поисках изъяна, а не найдя такового, незаметно передернул широкими плечами.

И как такие ввязываются в преступления? Почему сходят с прямой дорожки, суются туда, куда не следует, и как результат – влипают в неприятности? Что ими движет: корысть, жажда быстрой наживы, лень выполнять обычную ежедневную работу, нехватка острых ощущений?

По крайней мере последнее он ей сегодня предоставит.

Приказ пришел поздно, уже за полночь. Аллертон еще не спал, но собирался отойти ко сну. Когда пропищал тонкий сигнал, он быстро поднялся с кресла, на котором читал при свете торшера, снял датчик с пояса, подключил его в специальный порт системного блока и принялся ждать.

«Чистые листы с гербами и голографическими печатями Комиссии перешли в руки указанного объекта. Листы конфисковать. Объект удалить. При передаче искомого третьим лицам получить информацию и зачистить участников».

Коротко и ясно.

Мак снова посмотрел на фото, запоминая черты лица, по ним он воссоздаст мысленный образ цели, которую сможет отыскать в любой точке пространства. Женщина или нет, красивая или уродина – через минуту она превратится в обыкновенную мишень, не больше и не меньше, потому что он, Мак Аллертон, прозванный Чейзером за умение находить жертву, используя лишь внутреннее чутье, встанет на след – плотно, болезненно, на убой.

С монитора на него с безмятежностью моря в полный штиль смотрели синие глаза; по лицу и не предположишь, что такая может оказаться ввязанной в криминал, пустой гнилушкой с внешностью модели. Жаль.

Хотя «жаль» для киллера, работающего в составе отряда специального назначения, являлось лишь словом, а не чувством. Мимолетной мыслью о том, что с такой мордашкой, останься душа честной, можно было бы жить долго и счастливо.

Сегодня не повезет ей, завтра – кому-то еще. Поток жертв бесконечен. Любой, решивший перебежать дорогу Комиссии, раньше или позже платит за это. Чаще раньше. Да, чаще всего очень рано, если к делу подключают того, кто способен еще издалека затянуть на шее мысленный аркан – его, Чейзера.

Все, детка, я иду за тобой… Прячься. Это хотя бы создаст иллюзию того, что ты пыталась бороться…

Когда монитор погас, а шум вентиляторов стих, Мак прикрыл глаза и запустил мысленный процесс поиска. Визуализировал лицо с фото и коснулся энергетического шлейфа, привязанного к телу, – местоположение объекта определилось сразу, а вот внутреннее состояние удивило. Девушка не то пребывала в беспамятстве, не то в глубоком алкогольном опьянении. В любом случае обычный сон ощущался иначе.

Что ж, если пьяная, то последний час жизни хотя бы проведет навеселе. Аллертон положил ключи от автомобиля в карман и выключил торшер.

Обычная работа. Проблем не предвиделось.

В затылке простреливало, виски пульсировали, в горле першило.

Неуклюже забравшись в салон машины, Лайза захлопнула дверцу, положила голову на руль и зашипела от боли. Накатывала тошнота.

Черт бы подрал этого Гарри, эти чертовы бумаги и этих сволочей, ударивших сзади. Сколько она пролежала там, возле машины, – минуту, пять, полчаса? Сумки нет, а с ней нет и документов, кредитных карточек и ключей от дома. Что за гребаный день? Запасной дубликат хранится у вахтера, без знания кода сигнализацию квартиры не вскрыть, но что с того? Все равно придется менять замок, перезаказывать карты, восстанавливать идентификатор личности. Хорошо, что ключи от машины успела вытащить до удара, иначе бы голосовала сейчас на обочине без денег, грязная, вся в крови. Ни один идиот не согласился бы подвести такую… Разве что пристрелить, чтоб не мучилась.

Какое-то время она сидела неподвижно, навалившись на руль, ждала, пока утихнет боль. Любая попытка пошевелиться вызывала новый приступ тошноты. Спустя несколько минут Лайза кое-как превозмогла желудочные спазмы, пристегнулась и завела машину.

Перекресток зиял пустыми полосами, и зловеще горел красный сигнал светофора. Темнели в домах окна, лениво лился желтоватый свет фонарей на ночной тротуар.

Дорога через центр города займет не менее полутора часов – кому нужны эти регулировщики движения в ночное время суток, ведь на дворе никого? А вот если свернуть на окружающее Нордейл шоссе…

Равномерно и тихо работал двигатель. В ожидании переключения на зеленый сигнал Лайза поморщилась (нет, через центр она не поедет) и, как только зловещий красный наконец погас, вывела Мираж на соседнюю улицу.

Сначала на Каннский проспект, а оттуда через спальный район на шестиполосную магистраль.

Шоссе H-6 огибало Нордейл по периметру – удобная кольцевая дорога с ответвлениями на Хааст, Ланвиль и Делвик. Фонарей почти нет, ближайшая заправка через девяносто километров. За окном мелькали низкорослые кусты, под колеса мерно утекали белесые прямоугольники разметки.

Лайза слушала успокаивающий гул двигателя, смотрела на темный горизонт и попеременно думала то о Гарри, то о необходимости визита к доктору, то об утерянных кредитках.

Кровь перестала течь по затылку, запеклась на шее; блузка от Мано прилипла – теперь не отстирать. Черт, сначала туфли, потом сумка, теперь еще и это. Едва ли эта ночь могла стать хуже.

За окном мелькнуло ответвление на Хааст: две правые полосы отделились и плавной дугой завернулись бетонным кольцом, превращаясь в новую дорогу, которая через полминуты растворилась в зеркале заднего вида.

Руки подрагивали на руле, асфальт шуршал под колесами, приземистые столбики мелькали по краю дороги, свет фар заставлял верхушки отражателей поблескивать желтым.

Пульсация в висках постепенно утихала, ехать стало легче. Ночь, несущийся по шоссе одинокий Мираж и две широкие полосы света, льющиеся на бесконечную ленту шоссе.

Хотелось ускориться, поскорее попасть домой, принять таблетки и уснуть, чтобы утром позвонить сначала шефу, а потом в клинику. Нужно будет взять отгул, отлежаться, отпоить себя травяным чаем и понежиться в горячей ванне. Конечно, если доктор позволит, доктор, к которому нужно записаться на прием как можно раньше – сразу, как только проснется.

Домой.

Лайза покосилась на спидометр и приготовилась нажать на педаль газа, но внезапно почувствовала резкую боль между ребер. Сердце забилось так быстро и сильно, что, казалось, корпус начал ходить ходуном между рулем и сиденьем. Горло перехватил спазм.

Что за черт? Вместе с болью нахлынул страх – не хватало еще сдуться прямо в машине и влететь в межполосное ограждение или слететь в кювет.

Что это?! Что происходит? Неужели последствия недавнего удара?

Прислушиваясь к внутренним ощущениям, она оцепенело впилась глазами в дорогу.

Съехать на обочину? Остановиться? Есть ли что-нибудь для сердца в автомобильной аптечке? Да и вообще, сердце ли это?

В груди напряженно ныло, в ушах бился пульс; непонятно откуда внезапно навалилось чувство глубокой депрессии.

Что делать: рваться на всех парах домой или же притормозить, перевести дух и дождаться улучшения? А что, если оно, это улучшение, не наступит, кому тогда звонить и просить о помощи?

Пока память судорожно перебирала знакомых, резь в груди усилилась, растеклась в стороны, начала отдавать в желудок и в спину. Лайза запаниковала. Раньше подобного не случалось, общие обследования каждые полгода не выявляли каких-либо отклонений. Полностью здорова – только таковым был диагноз. Тогда что, черт возьми, происходит?

Внутренний телефон замигал лампочкой вызова тогда, когда Лайза, изнемогая от боли, уже положила руку на рычаг переключения скоростей, приготовившись затормозить. Едва справляясь со спазмами, она сделала глубокий вдох, попыталась предположить, кто бы это мог быть, но не смогла. Убрала руку с рычага и нажала кнопку «ответить». Вызов в такое время суток? От кого? Почему не на сотовый? Ах да… спасибо грабителям – сотовый был в сумке…

– Алло.

Сначала показалось, что на том конце никого нет: молчание и легкое потрескивание. Затем шум стих, и в тишине салона раздался незнакомый мужской голос:

– Останови машину.

Лайза почувствовала, как приросла, приклеилась к месту. Ее ошарашили не столько слова, сколько холодное приказное равнодушие в голосе говорящего.

Кто это? Что ему нужно?!

Пальцы непроизвольно впились в руль.

На какое-то время она растерялась, попросту не знала, что ответить. Затем выдавила из себя:

– Кто вы? Почему я должна останавливать машину?

Прежде чем ответить, собеседник помолчал.

– Потому что я еду за тобой. А я всегда догоняю тех, за кем еду.

Брошенный в зеркало взгляд не выявил никакого движения на дороге (где он? как далеко?). Образовавшийся в горле ком не позволял нормально дышать.

– Зачем вы за мной едете?!

– Потому что у тебя есть то, что мне нужно.

Спокойствие в его голосе взрывало мозг страхом. Мысли принялись биться о черепную коробку стаей вспугнутых выстрелом ворон; на висках выступили капельки пота.

Какой-то маньяк! Он хочет, чтобы она остановилась, но зачем? Чтобы убить? Чтобы обыскать машину? Что ему нужно?!

Бумаги! – ответ пришел мгновенно. – Бумаги Гарри!

Вот же чертова ночь и чертов коллега! Ну, сколько еще неприятностей может быть связано с украденной к этому моменту папкой!

– У меня их нет! – вдруг неожиданно для себя Лайза сотрясла салон Миража криком и автоматически снова посмотрела в зеркало заднего вида. – Слышите? У меня нет того, что вам нужно! Прекратите за мной ехать!

– Останови машину, я сказал. Иначе с каждым километром тебе будет только больнее.

Лайза замерла.

О чем он говорит? Неужели ее недомогания как-то связаны с висящим на хвосте субъектом? Но ведь дистанция… как?.. Это бред, такого не может быть. Или может?

Внезапно память всколыхнулась, и на поверхность всплыло одно из давно забытых воспоминаний; а стоило этому произойти, как ее глаза, словно глаза оглушенной рыбы, остекленели, волоски на шее встали дыбом, а костяшки пальцев побелели.

Она услышала о нем лишь однажды, полгода назад в баре, где ждала подругу.

Разговор, что происходил в компании, расположившейся за столиком в углу, мог бы и вовсе пройти незамеченным, если бы один из участников – толстый лысый парень – возмущенно не пробасил:

– Ты брешешь, Ник! Еще никто от него не уходил! От кого угодно, только не от Чейзера!

Налакавшийся виски тощий Ник нахально вздернул подбородок; его редкая щетина в свете ламп отдавала рыжиной.

– Вот те крест, Боб, он мне на хвост упал вчера, а я как поддал газу…

– Дурак ты…

За соседним столиком, где расположились шестеро, почему-то повисла напряженная тишина. Лайза, сидевшая одна, помнится, тогда удивилась: подумаешь, кто-то за кем-то гнался; обычная история.

– Чейзер начинает убивать, еще не догнав… Никто не знает как. Но если тварь сядет тебе на хвост, ты не жилец. Люди умирают уже на ходу, что-то происходит с ними изнутри. Только Комиссия могла создать такого монстра, и молись, чтобы он никогда не повернул голову в твою сторону.

Толстый, что держал в руке стакан с пивом, говорил предельно серьезно.

Лайза, неприязненно оглядев алкашей, удивилась во второй раз: неужели они правда верят, что существует некий киллер, способный поразить жертву на расстоянии? Чейзер? Так они сказали? Преследователь. Сказка, вымысел, бред наяву.

Именно так она тогда решила, несмотря на побледневшие лица и притихший тон беседы, на то, что вся компания через пять минут почему-то быстро снялась с места и покинула бар.

Официант, который убирал со стола стаканы и менял пепельницу, подозрительно часто оглядывался по сторонам.

Значит, в тех бумагах было что-то плохое, раз Комиссия пустила по их следу Чейзера. Значит, Чейзер существует. И теперь она умрет в любом случае: даже если остановится или продолжит давить на газ.

Умрет зазря, ни за что, будучи полностью невиновной.

Преследователь… Бред, ставший реальностью.

На какой-то момент Лайза потеряла способность связанно мыслить, продолжая гнать машину вперед и сверлить взглядом зеркало. Неужели он действительно существует? Черт возьми, действительно существует и гонится за ней?! Разум отказывался впускать внутрь подобный смысловой набор, в то время как боль в груди продолжала усиливаться.

Неужели Комиссия действительно создала подобного монстра, и теперь он думает, что она связана с этими бредовыми бумагами?!

Ей нужно подумать, ей срочно нужно подумать, но эти спазмы так мешают…

– Не играй со мной.

Голос охотника стальным шурупом ввинтился в сознание. А она и забыла, что внутренний телефон все еще включен.

– Останови машину.

– Ты меня убьешь, – ровно отозвалась Лайза.

Ответа не последовало. Тишина предрекла будущее яснее любых слов.

Думай-думай-думай…

Если она остановит машину, исход будет один: женский труп на обочине. Если не остановит, этот монстр будет воздействовать на нее своей звериной способностью причинять боль на расстоянии, пока это самое расстояние не увеличится. Есть ли предел, преодолев который, можно уйти или хотя бы ослабить его воздействие? Километр, два, пять? Шанс выжить ускользнет, реши она снизить скорость, а значит, выход один: ускориться настолько, насколько это возможно. Если сейчас в этом не поможет тюнингованный Мираж, то не поможет уже никакой другой автомобиль.

Педаль газа уверенно ушла в пол – стрелка спидометра быстро поползла вправо.

Через несколько секунд раздался его голос:

– Плохое решение. Неверное.

И будто в подтверждение голова взорвалась вспышкой боли – Лайза застонала, приложила ладонь к виску и сжала зубы. Сукин же сын! Ублюдок, Великий царь дороги, мутант недоделанный… Мираж продолжал ускоряться, пришлось вернуть вторую руку на руль; машину сильно трясло.

Черта с два она ему ответит хоть словом! Будет гнать на полной скорости, пока не посинеет, не позеленеет, не развалится на части.

В груди кольнуло. Затем еще раз. А потом в ней распустился алый пульсирующий цветок из спазмов и адских пульсаций; Лайза подалась вперед и захрипела. Вперед… вперед… как можно быстрее: из-за ослабевшей хватки рук Мираж кинуло в сторону.

– Тебе же больно, девочка… Зачем? – голос охотника поглаживал затылок невидимыми пальцами. Казалось, в нем слышалась неподдельная жалость. – Зачем ты это делаешь с собой?

Лайза не ответила, она изо всех сил сосредоточилась на трех вещах: не сжимать веки, несмотря на жжение в глазах; не допустить того, чтобы желудочные содрогания обернулись рвотой (только не это); и не хрипеть или стонать, чтобы не доставить этой сволочи эстетического наслаждения.

О том, что можно просто нажать на кнопку «завершить разговор», она попросту забыла. Логика и способность ясно мыслить полностью растворились.

Ну не мазохистка ли?

Вот уже добрую минуту Аллертон испытывал давно забытые чувства: любопытство, искру интереса и долю замешательства. Не послушалась, не остановила машину и сделала наоборот – прибавила скорость.

Он ощущал дистанцию кожей – каждый разделяющий их метр, мельчайшее сближение или отдаление машин друг от друга. Неужели она думает, что ускорение ей поможет? Неужели действительно верит, что сможет уйти от погони?

Почему не сдается? Не больно? Подумав об этом, он, словно равнодушный хирург, анализирующий рефлекторную систему больного, медленно и глубоко коснулся энергетического шлейфа Лайзы, и та с хрипом сложилась пополам. Мак почти наяву увидел ее побелевшее и исказившееся лицо. Разве не больно? Больно. Конечно, больно, очень больно.

Тогда почему?

Что заставляет ее гнать вперед – страх смерти или же боязнь обнаружения в салоне ее машины пресловутых бумаг? Неужели они стоят того, чтобы мучиться? Еще ни один водитель на его памяти не был в состоянии терпеть подобную пытку дольше минуты. Все тормозили, все. Если не по доброй воле, так по принуждению. Или потому, что слетали в кювет.

Комиссия будет довольна любым результатом. Им все равно – все равно и ему. Жертва сама выбирает метод собственной кончины, но мисс Дайкин, судя по всему, никак не может определиться.

Что ж, поиграем.

Чейзер нажал на газ; его черный стальной конь – прототип самого быстрого автомобиля на Уровнях – даже не чихнул, лишь заурчал, словно довольный кот, которого ласково погладили по пузу. Но стоило дистанции начать сокращаться, как впереди идущая машина тоже ускорилась. Сто девяносто километров в час. Сто девяносто пять. Двести…

Мак едва заметно поджал губы. Что за движок в той развалюхе? Покрытие шоссе ровное, резких поворотов нет, но даже на ровной дороге автомобиль на подобной скорости становится сложно удержать. Нагрузка на шестерни, на вращающие элементы, на оси… А если водитель еще и не в добром здравии, то потеря управления – дело нескольких секунд. Однако Лайза все еще впереди, все еще на дороге.

Упертая дама.

Аллертон пожевал губу, затем спросил вслух:

– Зачем ты это делаешь? Я знаю, что больно. Поверь, знаю лучше, чем кто-либо другой. И пока ты держишь скорость, твое тело будет стремительно разрушаться: начнут рваться сосуды в глазах, повреждаться ткани в голове, нервная система скоро выйдет из строя – пойдут неконтролируемые спазматические боли. Неужели ты готова променять свою жизнь на эту папку?

Какое-то время динамик сочился лишь тишиной и помехами. Затем тихо прохрипел женским голосом, Маку пришлось напрячься, чтобы расслышать слова:

– Гребаный Гарри… Я не хотела ее брать, слышишь? Не хотела. Но он заставил, сказал, что заберет через двенадцать часов. Я даже внутрь не заглядывала, только хотела домой, всего лишь домой… это много? А меня сзади по голове, ублюдки… А теперь еще ты! Говоришь, что мое тело разрушается… За что я страдаю, скажи? За то, чего никогда не делала?

Чейзер нахмурился; шестеренки в его голове молниеносно завращались, включилась аналитика сказанного.

Она хочет сказать, что бумаг у нее нет, их кто-то забрал. Обманывает? Если так, то за хитрость и выдержку этой выдре можно еще при жизни (при недолгой оставшейся жизни) поставить памятник. А если не обманывает?

Права рисковать нет, так или иначе все придется проверить самому.

– Останови машину.

– Да пошел ты…

Стерва.

– Я все равно догоню.

– Вот и догоняй.

Он не выдержал, жестко усмехнулся; в голосе прозвучала сталь.

– Ты подписываешь себе приговор.

– Да неужели? Какая хорошая новость под вечер…

Мак покачал головой, чувствуя, как растущее внутри восхищение пытается изогнуть губы в улыбке.

Острая на язык, упертая, вредная и непробиваемая. А ведь думал, проблем не предвидится; ошибся. Встретил не столько проблему, сколько интересное разнообразие в монотонных буднях. Жизнелюбивая мышка, пытающаяся выбраться из стальных кошачьих когтей, куда интереснее безвольного газетного шарика, валяющегося на полу. Конечно, он проткнет, скрутит и изгрызет в клочки и то, и другое – сомнений нет, – но хоть поиграть с кем-то живым на ночь…

– Ну все. Жди в гости.

– Бегу чай ставить.

Сука.

Мак улыбнулся, переключил скорость и вдавил педаль газа. Пора начать настоящую погоню.

Слезы катились по щекам, но Лайза их не чувствовала.

Неужели нет такой дистанции, при которой получится оторваться? Неужели не уйти? Ведь сказала, что бумаг нет, два раза сказала, бесполезно… За спиной не человек – зверь, ему все равно, в кого всаживать клыки. Вспорет, выпотрошит, подержит лапу на затихшем пульсе и уйдет, оставив остекленевшие глаза жертвы созерцать выцветшее небо.

Какого черта… Почему все бесполезно?

В зеркале дорога все еще была пуста. Сколько в запасе – минуты, секунды?

Мираж натужно бряцал разболтанными окнами; впереди чернел горизонт – мост в смерть. Слившиеся в бурую ленту кусты на обочине, холодное дыхание в затылок, мелькание полосы разметки – это все, что она запомнит? Рвущую внутренности боль, проклятое отчаяние и собственные хрипы? Хрипы в конце пути?

А ведь думала, что день не мог стать хуже…

Она гладила руль подушечками больших пальцев. Давай, милый, давай… Теперь только мы с тобой против всего мира, ты и я. Может быть, это наша последняя дорога, но надо попробовать удлинить ее настолько, насколько это возможно, надо хотя бы попытаться…

Стрелка спидометра застыла на отметке в двести километров в час. Лайза впервые пожалела о том, что не согласилась сменить его: теперь и не узнать, как быстро колеса поглощают километры. Боялась привлечь внимание, не хотела отвечать на ненужные и неудобные расспросы знакомых. Зря. Сейчас бы гордилась собственной машиной. И собой. Хотя бы ненадолго.

Тело постепенно отказывало: немели руки, наливались свинцом ноги, горло саднило и издавало хрипы. Лайза злилась сквозь слезы и держалась за эту злость, как за спасательный круг; еще быстрее, еще!

Справа мелькнул знак, предупреждающий о развилке.

«Делвик. 1 км».

Решение пришло мгновенно: она свернет, и он не заметит, пролетит мимо. А пока сориентируется, это даст ей пару лишних минут.

В поворот она влетела на полной скорости; завизжали шины, заскрипел корпус, бок едва не проскреб по бетонному ограждению. На какой-то момент показалось, что Мираж не удержится – соскользнет, пробьет ограждение, слетит вниз и покатится вокруг своей оси, сминаясь, как алюминиевая банка.

Обошлось. Он не подвел и в этот раз, чудом удержавшись на шоссе. Лайза, проморгавшись (как же жжет глаза!), чуть расслабила вконец потерявшие чувствительность пальцы и посмотрела в зеркало заднего вида. Пусто. Пока пусто.

Но не прошло и полминуты, как из динамика раздался визг шин идущей позади машины.

Черт! Черт-черт-черт! Она же забыла выключить внутренний телефон, и теперь этот мужлан выполнил тот же трюк – на полном ходу свернул на Делвик. А-а-а-а!!!

Когда педаль ушла в пол до предела, мотор Миража взревел, как ошпаренный кипятком тигр. Под капотом жестко и неприятно забряцало, корпус затрясло, как в ознобе.

Лайза сжала зубы.

В таком режиме машина долго не протянет. Это конец. Конец им обоим.

Вспышки боли, плавающие по телу от макушки и до самых пяток, становились все сильнее. Скручивало сердце, желудок, низ живота, огненным столбом горел позвоночник. В какой-то момент перестала поворачиваться шея, из носа потекла кровь. Теперь блузка от Мано побурела спереди и сзади.

Лайза перестала сдерживать рыдания.

Почему? Почему все должно было закончиться таким образом? Один-единственный утренний визит, принятая в руки папка, а после удар по голове и висящий на хвосте монстр. Неужели она оступилась настолько? Настолько, чтобы закончить свою жизнь в смятом, как вареное яйцо, лежащем на обочине Мираже, истекающей от внутренних кровотечений, раздавленной еще до того, как умереть окончательно? Почему последним, что она запомнит, будет темная лента трассы, летящая навстречу, и холодное дыхание незнакомца в спину?

Сколько ей осталось – последние пару минут? Меньше?

Словно в ответ на ее мысли, динамик выдохнул:

– Если ты не снизишь скорость в следующие тридцать секунд, последствия будут необратимые.

«Они уже необратимые, разве ты не видишь? – захотелось выкрикнуть ей. – Неужели ты думаешь, что это все можно залечить?!»

Но слова не вырвались наружу, так и застряли в опухшем, першащем и едва пропускающем воздух горле.

Какой смысл отвечать, спорить, что-то доказывать… Поздно.

– Срочно снизь скорость.

Лайза молчала; глаза теряли зрение.

– Останови машину, и я оставлю тебя в живых.

Ух ты… пошли сделки. Что, не удалось тебе меня догнать, сволочь? Не удалось поставить на колени, так теперь предлагаешь мировую? Маскируешь собственный проигрыш?

Несмотря на беснующиеся мысли, она чувствовала, что время на исходе. Тело вскоре откажет полностью: нервная система погасит импульсы, клетки онемеют в бесчувствии. Конец… какие там тридцать секунд, конец наступает уже сейчас…

– Останови машину, еще есть шанс! Но через пятнадцать секунд он пропадет!

Пропадет? Ей было все равно, ее жизнь расстелилась, раскаталась на многие километры позади, капля за каплей лежала на бетонном шоссе. Какая теперь разница? Ты свое дело сделал, охотник. Наслаждайся.

Единственное, чего Лайзе не хотелось, так это того, чтобы Мираж в последний момент слетел в кювет. Он этого не заслужил, пусть останется жить относительно целой легендарной машиной, сумевшей все это время держать Чейзера на расстоянии. Пусть продолжит существование не мятой грудой мусора, а тем старым добрым Миражом. Самым любимым автомобилем в мире.

Задыхаясь, едва живая, она все же сбросила скорость.

Не потому, что так приказали из динамика, а чтобы в последний момент отдохнуть. Пусть полминутки, пусть хоть несколько секунд – открыть окно, если получится, и вдохнуть глоток прохладного ночного воздуха. Спокойно посидеть – без гонки, уже без страха, – закрыть глаза и мысленно попрощаться с теми, с кем не смогла попрощаться иначе.

Съехав на обочину, автомобиль обреченно чихнул и заглох; из-под капота, как из жерла проснувшегося вулкана, повалил пар. Лайза погладила руль, медленно и тяжело вдохнула, сдвинула в сторону приросшие к педалям ноги и погасила фары.

Темнота, тишина, жар собственного тела.

В зеркало смотреть не хотелось – там она увидит окровавленное, ставшее уродливым лицо, отекшее и забрызганное. Язык распух, горло наоборот сузилось, по телу продолжали бродить рвущие на части боли.

Она напряглась, похрипела, подняла руку и надавила на кнопку, чтобы открыть окно; в салон, вытесняя скопившийся спертый воздух, тут же влетел прохладный ветерок. А вместе с ним запах земли, пропитанной влагой, диких цветов, росы; донесся одинокий стрекот сверчка.

Впереди темнел горизонт.

Теперь, когда фары погасли, не стало ни дороги, ни поля рядом, ни гор вдалеке – лишь черное покрывало ночи и россыпь звезд над головой; тучи растянуло.

Тело не работало, не отзывалось на попытки управлять им.

Лайза хотела было повернуть голову, но не смогла, и ей не осталось ничего другого, как скосить в сторону глаза. Где-то там, в темноте, колышутся листья и кивают над землей спящие цветочные бутоны. Где-то там – километры пустынной земли, междугороднего незаселенного пространства, которое встретит новое утро тишиной и свежестью.

В этот момент почему-то не думалось ни о работе, ни о Гарри, ни даже о преследователе. Вместо тысячи чувств, раздиравших ранее, осталось лишь одно – сожаление. Сожаление о том, что она так и не успела сделать. Кем не успела стать.

Как могла бы повернуться жизнь, не возьми она те бумаги? В какую сторону потекли бы дни, какие чудесные события встретила бы она на пути? Теперь не узнать. Судьба может обернуться тысячей возможностей, а может прерваться на одном из узелков, и тогда все вероятности кем-то стать отпадут сами собой… Можно быть дизайнером, моделью, продавцом, фотографом, чьим-то другом, возлюбленным, а пять минут спустя – тенью, воспоминанием. Вот как работает жизнь. И тогда, в эту последнюю минуту перед чертой, остается лишь жалеть, что где-то ты недодышал, недонаслаждался, недоделал и недосказал… Не обнял там, где мог, по глупости на кого-то обиделся, попросту не успел сделать чего-то важного.

Лайза смотрела в раскинувшееся над головой небо и плакала.

Ни звонка, ни полслова… Ни телефона, ни возможности поднять руку. Глупо и бесполезно. Вся жизнь вышла такой. Эта ночь проявила картину и позволила увидеть ее в целом. О чем же под самый конец стоит вспомнить, что теперь важно? И будет ли там, куда она попадет, лучше?

Неожиданно слух уловил незнакомый звук – шорох шин. Автомобиль преследователя приближался быстро и почти бесшумно, удивительно тихо. Свет неоновых фар прорисовал в салоне Миража острые тени.

Лайза на мгновенье прикрыла глаза.

Что ж, вот и ты, Чейзер… Вот и ты. Монстр, чье лицо она хотела бы видеть в последнюю очередь.

Подъехавший автомобиль остановился слева от Миража; быстро и жестко хлопнула водительская дверца.

Она сидела с закрытыми глазами и тогда, когда звук шагов сначала приблизился, а потом затих, и тогда, когда дверца Миража распахнулась, и вокруг наступила тишина, прерываемая лишь тихим шорохом травы, колышущейся на ветру, и даже тогда, когда кто-то протиснулся мимо нее и нажал на кнопку, чтобы разблокировать капот.

Она открыла глаза лишь после того, как прошуршавшая у самого носа куртка исчезла, оставив после себя едва уловимый запах кожи и тонкого шлейфа от парфюма ее обладателя.

Он стоял и смотрел на нее: мужчина ростом под два метра, с темными, зачесанными назад волосами, одетый во все черное – куртку, джинсы. Суровый исполин, гигант, машина для убийств. Квадратная челюсть, жесткая линия губ, темные брови, равнодушные глаза.

Вот, значит, кто преследовал ее…

Робот без сердца, тренированный охотник, лучший из лучших, наученный лишь одному – нести смерть.

Наверное, нужно было испугаться, затрепыхаться, забиться в истерике, но страха не было, потому что не было сил. Их не осталось ни на что: ни на панику, ни на облегчение, ни даже на обиду.

Лайза на секунду скосила глаза и взглянула на стоящий за его спиной автомобиль. Не автомобиль даже – космический корабль с гладкой полированной поверхностью, формами напоминающий хищника. Что ж, транспортное средство под стать хозяину. Без шансов на отрыв. Спасибо, Мираж, что ты старался.

– Бумаги.

Одно-единственное слово прозвучало равнодушным приказом.

Лайза вернула взгляд на мужское лицо.

– Их нет.

В горле першило.

– Где они?

– Не знаю, – она бы пожала плечами, если бы могла, а так сидела, как инвалид, взирающий на медбрата-маньяка, пришедшего делать эвтаназию. – Меня ударили сзади перед погоней, сумку забрали. Обыскивай машину, если хочешь, их все равно нет…

Хотелось отвернуться. Хотелось, чтобы он ушел – этот равнодушный тип – и оставил ее одну. Поплакать бы тихо, подышать не под холодным взглядом, а в одиночку, подумать о чем-то своем. Ведь времени осталось так мало.

Когда гость шагнул в сторону и открыл капот Миража, нахлынуло секундное облегчение: пусть посмотрит и убирается на все четыре стороны, садится в свой звездолет и летит к черту на кулички, преследует новую жертву, пьет пиво или же храпит в берлоге, обвешанной черепами. Лишь бы не стоял здесь, а отдал последние драгоценные минуты в ее собственное распоряжение.

Незнакомец недолго разглядывал движок. Быстро просканировал его взглядом, качнул головой, будто говоря, ну, надо же, до чего дошли некоторые девки на своих драндулетах, затем резким движением захлопнул крышку.

Лайза поморщилась – хлопок отдался болью в голове.

Через несколько секунд мужчина вернулся и снова застыл перед распахнутой дверью, задумчиво взирая на жертву. О чем он думал? Обыскивать салон или нет? Может, хотел задать новые вопросы, все же выпытать правду?

– Нет их здесь. Нет, слышишь? Уходи, я хочу побыть в одиночестве.

Охотник не шелохнулся; в его голове шел анализ; Лайза определила это по глазам и с ненавистью прохрипела:

– Убирайся. Я хочу побыть одна. Ведь у меня есть право… – непослушный язык заплетался; каждый звук превратился в пытку, – …на последнее желание.

Слова, очевидно, не достигли цели, потому что мужчина, постояв еще какое-то время, вдруг принялся стягивать с себя широкий пояс.

Сначала она подумала, он потянулся за пистолетом – добьет ее. Затем, когда увидела, что кобура осталась висеть сзади, испугалась: что еще нужно этому маньяку? А когда увидела в его руках шприц, наполняемый из блеснувшей в свете фар ампулы, запаниковала:

– Что ты делаешь?! Не подходи ко мне!

Поздно. Всего один шаг вперед, заломившие шею мужские руки и тонкая игла, вошедшая прямо в вену на всю длину.

Лайза закричала. Нет, она думала, что закричала, хотела сделать это, но из горла вырвалось лишь сипение, сопровождаемое хрипом; конечности конвульсивно задергались.

– Что?.. Зачем?!.. Зачем…

А после началась настоящая пытка, потому что жидкость в теле вскипела. Что-то впрыснутое в кровь заставило ее наполниться лавой, жидким огнем, ядовитой смесью, сжигающей изнутри. И если раньше казалось, что нельзя глубже и полнее осознать значение слова «больно», то теперь стало ясно: это было лишь начало. В голове раскрутился клубок из агонии и спазмов, грудь рвалась от кашля, казалось, стенки горла треснут, порвутся от нагрузки.

Она хотела закричать: «Сволочь, за что ты делаешь это со мной?! Оставь же, наконец, в покое! Ты, мерзкий ублюдок!..», но не смогла выдавить и звука. Как не смогла заколотить его по спине, когда ее вытащили из машины, взвалили на плечо и понесли к черному автомобилю.

Мягкость кожаного сиденья Лайза уже не почувствовала, потому что к тому моменту, когда ее осторожно усадили внутрь салона, она потеряла сознание.