Чингисиана. Свод свидетельств современников

ЭПОХА ЧИНГИСХАНА ГЛАЗАМИ СОВРЕМЕННИКОВ

I ИЗ ТЮРКСКИХ ИСТОЧНИКОВ

У Аланчи-хана было два сына, близнеца: старшему имя было Татар, младшему Монгол. Аланча-хан, когда состарился, разделил свои владения своим сыновьям. Оба брата провели жизнь свою в благополучии и счастье, не делая друг другу худого.

Татар-хан, процарствовав много лет, умер. Его сын, Бука-хан, занял место отца, царствовал много лет и умер. После него Илиндча-хан занял место отца и, несколько лет правив народом, скончался. Его сын Атли-хан, сделавшись после отца государем, несколько лет прожил в удовольствии и утехах, ушел вслед за отцом своим. Потом сын его Атсиз-хан, заместив отца, несколько лет провел в войнах с врагами и на охоте за зверями и ушел вслед за своим отцом. Потом сын его Орда-хан, сделавшись государем, в продолжение нескольких лет вино и кумыс пил, из китайской камки себе одежду кроил, и через глубокие воды смерти отправился вслед за отцом своим. После него воцарился его сын Байду-хан и несколько лет самодержавствовал.

С того времени, как Монгол и Татар были государями, до времени Байду, не было вражды между этими народами. Потомки

Монгол-хана царствовали в своем народе; потомки же Татар-хана царствовали в своем народе. Байду был нерассудительный, легкомысленный юноша: он вступил во вражду с преемниками Монгол-хановыми и начал делать набеги на их владения; но тогда пришла смерть, схватила его за ворот и увлекла вслед за отцом его.

После того заступил место отца Сююнуч-хан; при Сююнуч-хане между монгольскими и татарскими народами возгорелся огонь вражды столь сильный, что, если бы вылили на него воду реки Аму, он не погас бы. Монголы всегда оставались победителями.

Корень слова «монгол» есть мунг-ул. Народ, уклоняясь от точного выговора, со временем стал произносить «монгол». Слово «мун», известное всем тюркам, значит «печальный»; ул значит «угрюмый», потому «монгол» значит: печальный, угрюмый. В этом племени девять человек были царями: первый из них Монгол-хан, последний Иль-хан…

Иль-хан был государем монгольского народа. Прежде мы говорили, что девятым ханом Татарским был Сююнуч-хан: Иль-хан и Сююнуч-хан были современники. Между ними происходили непрестанные битвы и грабительские набеги. Иль-хан оставался победителем, потому Сююнуч-хан, отправив посла, с большими подарками, к Киргизскому хану и обещав еще большие впоследствии, склонил его к союзу с собою.

Страны (владения. — А.М.) Татар были многолюдны; жителей в них было более, нежели во всех Монгольских поколениях*, но так как один род непрестанно с другим вел междоусобные битвы, то монголы их побеждали. В татарских землях не было ни одной, где бы не раздавался голос Монгола, куда не доставала бы рука его, потому все татарские уделы стонали от монгольских притеснений.

Сююнуч-хан, подружившись с Киргизским ханом, разослал по всем татарским землям послов с приказами, чтобы на помощь ему народ в такой-то день собрался на известном месте, дабы отомстить монголам за зло, ими сделанное. Жители означенных земель, собравшись в одно место, пошли на Монголов.

Монголы, собрав в одно место свои кибитки и имущество, окопали кибитки рвом*. Сююнуч-хан напал на них и, в продолжение десяти дней, вступал в бой с ними, но каждый день монголы одолевали. В один день ханы и беки, под начальством Сююнуч-хана, в потаенном месте составили общий совет и говорили: сколько мы ни ухитряемся против монголов, но дела наши идут худо. Потому на следующее утро они привели в исполнение следующую придуманную хитрость: войско их, как бы ослабленное битвами, обратилось в бегство, бросило тяжести и худшее имущество и стало удаляться; монголы, не зная, что их заманивают в засаду, пустились их преследовать и настигли их. Татары, увидавши монголов, поворотились, стали в боевой порядок, сразились, победили и совершенно истребили монголов.

Так как кибитки монголов были все собраны в одно место, то татары захватили их со всем богатством, так что ничего не было спасено: все взрослые из монгольских пленников были убиты мечом, а молодые сделаны рабами; каждый татарский воин взял по одному пленнику-монголу; из монголов на свободе не осталось почти никого, а оставшиеся в живых прислуживали татарам. И к какой земле принадлежал его господин, по оной и тот стал называться: одним словом, в мире не осталось ни одного монгола.

Когда Сююнуч истребил монголов, дети Иль-хана, которых было много, все погибли в битвах. У Иль-хана был младший сын по имени Хиян, в тот год он его женил; у младшего брата Иль-ханова был сын, по имена Нукуз, одних лет с Хияном, также в том году женился. Оба они попали в руки людей из одного татарского поселения. По прошествии десяти дней, ночью они оба со своими женами сели на коней и бежали оттуда. И приехали они в свой юрт. По прибытии они нашли в нем более, нежели четвертую часть разного скота. Советуясь между собою, они говорили: «Если мы войдем в сношение с местными жителями-татарами, то их отношение к нам, монголам, будет враждебным. Если мы, не выходя никуда, останемся в своем юрте, то нам нельзя будет ни с кем встретиться, ни на дороге, ни здесь в округе. Так не лучше ли нам отыскать место для стойбища в горах, куда никому нет дороги».

Итак, они, взявши свой скот, пошли в горы; среди горных утесов пробираясь по дороге, протоптанной горными баранами, поднялись на гору и стали на верхнем уступе ее. Осмотревшись хорошенько вокруг себя, они увидели, что туда не было другой дороги кроме той, по которой пришли они. Дорога эта была такова, что верблюд или конь с большим трудом мог проходить по ней и, при одном неверном шаге, мог пасть и разбиться. Посреди гор было обширное плато, где текли реки и ручьи, было много разных плодовых деревьев, разнообразные виды трав. Поселившись в этой земле, они воздали благодарение Богу. Зимою они питались мясом стад своих, весною пили молоко их, из кожи их делали одежду. Это место назвали они Эргунэ-кун. Эргунэ значит «горная цепь», а кун значит «острый».

У обоих сородичей было много детей и большое семейство; у Хияна было больше детей, у Нукуза меньше. Хиянов род называли Хиад; Нукузов род носил два имени: некоторых из них называли Нукуз, других — Дарлегин.

Хиян значит поток, который с силой стремится из горы вниз. Иль-ханов сын был человек сильный, быстрый, потому его назвали Хияном. Хиад есть множественное число слова Хиян.

Дети этих двух человек много лет жили в Эргунэ-кун. Как говорится, ладонь их расширилась, бока их раздались. Каждое семейство сделалось особым аймаком и носило имя своего родоначальника.

Более четырехсот лет они жили в Эргунэ-кун, стада скота их так размножились, что им стало тесно. Потому они, собравшись в одном месте, сели и советовались между собою. Тут они говорили: от отцов наших мы слышали, что вне Эргунэ-кун есть обширные земли и хорошие сельбища, которые прежде были нашими. Татары вместе с другими племенами, истребив наши роды, завладели нашими стойбищами. Слава Богу, в настоящее время Монголы не таковы, чтобы нам, боясь врагов, прятаться в горах. Поищем дорогу, которая выведет нас из этих гор, и откочуем отсюда. Те, кто захочет быть другом нашим, с тем и мы будем в ладу, а с врагами будем бороться. Все они, считая эти слова разумными, стали искать дорогу для выхода, но не находили ее.

Тут один кузнец сказал: в таком-то месте горы есть железная руда; эта гора выведет нас в долину, если в ней растопить эту руду. Они пошли, осмотрели место и согласились с разумным мнением кузнеца. На плечах наносили дров и угля и по всей ширине горы положили слой дров и слой угля, завалили ими вершину горы, и уступы боков ее, и скаты ее, и, сделав из кож семьдесят мехов, на семидесяти местах поставили их и стали сильно раздувать эти меха. Когда всемогуществом Божьим огонь возгорелся, гора расплавилась и растеклась, открылась дорога такая, что мог пройти и навьюченный верблюд. Несколько дней и ночей они спускались с гор. С тех пор у монголов вошло в обычай праздновать этот день и класть в огонь кусок железа и его раскаливать. Прежде хан, взяв клещами железо, кладет его на наковальню, ударяет по нему молотом, и потом князья его. Этот день почитают как день, в который они, монголы, вы-шедши из теснины, возвратились в юрт праотцовский.

В то время государем монголов был Бортэ чоно; из рода Хианова, из племени Горлос. Он во всей округе разослал послов с известием о выходе своем из Эргунэ-кун. Некоторые из соседей явились к нему доброжелательно, другие — с враждебными намерениями. Монголы с татарами сразу завраждовали. Оба эти народа, татары и монголы, составили ополчения и вступили в битву; Монголы, одержавши победу над татарами, взрослых из них истребили мечом, малолетних сделали рабами. Так, через четыреста пятьдесят лет монголы отомстили за кровь своих предков и стали жить в юрте прадедов.

II ИЗ ПЕРСИДСКИХ ИСТОЧНИКОВ

Описание тюркских племен, прозвание которых в древние времена было монгол и от которых явилось множество племен, как имеет быть изложено ниже

Эти монгольские племена состоят из двух отделов: монгол-дарлегин и монгол-нирун…

Отдел первый

Те, которых называют монгол-дарлегин. Они суть колена и племена, родившиеся от остатков монгольского племени, Нукуза и Хиана, которые ушли из Эргунэ-кун. Они были прежде времени Добун мэргэна и Алан гоо.

Отдел второй

Те, которых называют Нирун. Они суть племена, которые явились от рода Алан гоо после кончины ее супруга Добун мэргэна. Алан гоо была из племени горлос, которое есть одна ветвь из монгол-дарлегин. Она, по мнению и изъяснению монголов, после кончины ее супруга забеременела от света и родила трех сыновей. Те, которые суть от рода тех сыновей, называются Нирун, что значит «чистые чресла». И из указания на эти чистые чресла явствует, что они (эти сыновья Алан гоо) родились от света. Эти племена, родившиеся от рода Алан гоо и ее сыновей, делятся следующим образом на три отдела.

Первый суть те, которые происходят из рода Алан гоо до шестого ее поколения, в котором был Хабул-хан. Все это собрание детей, внуков и рода их называют вообще Нирун; братьев Хабул-хана и род их также называют Нирун.

Второй. Хотя они суть Нируны, однако их называют Хиад. Они суть отделение, которое явилось от шестого поколения Алан гоо, т. е. от рода Хабул-хана.

Третий. Те, которых, хотя они из племени Нирун-Хиад и рода Алан гоо, и родились от ее потомка в шестом поколении по прямой линии Хабул-хана, называют Хиад-боржигин. И происхождение их есть таково, что они народились от внука Хабул-хана Есухэй-батора, отца Чингисхана.

У этих племен юрт (места кочевий. — А.М.) и места проживания соединились вместе, и было определено, откуда докуда юрт каждого. Все юрты их простираются от страны Уйгур до пределов Китая и Джурджэ*, в стране, которую ныне называют Монголией… То племя, которое издревле называли Монголами, почти за 2000 лет до этого враждовало с другими тюркскими племенами. Эти племена победили монголов и так их избили, что никого не осталось от них, кроме двух мужчин и двух женщин. Те два семейства, опасаясь врага, ушли в труднодоступное место, окруженное горами и лесом…

А имена тех двух мужчин были Нукуз и Хиян. Они и потомки их остались там на долгие годы и посредством соединения и довольства размножились; каждая ветвь их стала определена и известна под каким-нибудь именем и стала родом… Ныне у монгольских племен так утверждено, что те, которые явились от этих ветвей, имеют между собой отношения родства и они суть Монголы Дарлегины…

Когда они среди тех гор и леса стали многочисленной толпой, просторная долина стала для них тесна. Посовещавшись, они решили, как выйти из этой горной цитадели. Они нашли в тех горах место, где был железный рудник, в котором постоянно расплавляли железо; сообща они набрали из лесу множество дров и угля, убили семьдесят голов лошадей и быков, содрали с них шкуру и сделали кузнечные меха. Положив все дрова и уголь у подножия той горы, стали раздувать под ними огонь всеми семьюдесятью мехами одновременно до тех пор, пока тот горный косогор не расплавился и за ним не показался выход в широкую долину. Всем миром они откочевали из этой горной цитадели на простор степей. Говорят, что те меха раздувала коренная ветвь, относящаяся к Хияну, а вместе с ними раздували меха те племена, которые пошли от Нукуза, в том числе Урианхид, которое входит в число их ветвей…

Это племя ответвилось от рода упомянутых Хияна и Нукуза… Урианхиды претендуют на то, что они были в числе тех племен, которые раздували меха в Эргунэ-куне…

Из этого племени урианхидов в век Чингисхана из старших военачальников был Зэлмэ-Оха; значение «Оха» есть «хищный, промышляющий на дорогах, храбрый». Так как он имел эти свойства, то и был прозван сим именем. В тот век он был из числа командиров гвардейского караула (хишигтэна. — А.М.). Не более двух-трех человек были старше его по званию…*

Субэгэдэй-батор* также был из этого племени…

В век Чингисхана из племени лесных урианхидов был командир тысячи по имени Удачи. После смерти Чингисхана дети этого тысяцкого с тысячью своей в местности, которую называют Бурхан халдун, охраняют священную запретную рощу, где покоятся останки Чингисхана…

Рассказывают, что Чингисхан однажды прибыл в это место; на том поле росло чрезвычайно зеленое дерево, зелень и свежесть которого ему крайне понравились. Он просидел час под этим деревом, отдыхая душой и наслаждаясь. Под впечатлением этого он дал наказ своим нукерам и приближенным: «Пусть это место будет моим последним пристанищем!»

После того, как Чингисхан скончался, как и было им завещано, в том месте, под тем самым деревом воздвигли его большой шатер*. Говорят, что в том же году то поле от множества выросших деревьев превратилось в дремучий лес, и теперь никто не знает, под каким деревом покоится Чингисхан.

Это племя есть также из рода тех двух человек, которые пошли в Эргунэ-кун. Рассказывают, что племя хонгирад, не сговорившись с другими, первым спешно вышло из Эргунэ-кун, при этом повергнув под ноги очаги других племен. Монголы твердо уверены в том, что боль в ногах у хонгирадов, которая их частенько мучит, следствие того их поступка, за который многие другие монгольские племена на хонгирадов осерчали и стали их супротивниками…

Стойбища хонгирадов располагались в пределах стены Ут-кух*, построенной, наподобие стены Александра, между территорией Хитая и Монголии…

В век Чингисхана из числа старших командиров был один из племени хонгирад по имени Терке-иль; он был главою их войска своего колена, покорился Чингисхану и присоединился к нему. Чингисхан решил с ним породниться и дал ему свою дочь, на что надменный хонгирад сказал: «Дочь твоя похожа не то на лягушку, не то на черепаху. На что она мне?!» Из-за этого Чингисхан рассердился и казнил его.

Из хонгирадов было и другое колено: предводитель и глава их Дай-нойон (Дай сэцэн. — А.М.). Он имел двух сыновей: Алчи-нойона и Хуку-нойона и дочь Бортэ. Чингисхан в ранней молодости сватал ее, но Дай-нойон препятствовал этому*. Так как Алчи-нойон дружил с Чингисханом, он приложил все усилия, чтобы сестру отдали в жены Чингисхану… Дай-нойон имел брата по имени Дархан, у которого было четыре сына: Хада, Бубур, Тэкудар и Джуйгур. Большинство из них и их потомков брали в жены девушек из рода Чингисхана, а в его род отдавали своих. Степень их уважения была такова, что они (зятья из племени Хонгирад. — А.М.) сидели выше сыновей Чингисхана* и все были командирами подразделений левого крыла…

В век Чингисхана был почтенный военачальник по имени Дарги-хургэн (зять Дарги. — А.М.). У него был сын Шинку-хургэн. Чингисхан отделил четыре тысячи человек из других племен хонгирадских и пожаловал в управление Шинку-хургэну*, а также отдал ему в жены свою дочь Тумалун и послал его в страну Тумэдов…

Был в век Чингисхана и другой командир воинского подразделения по имени Тохучар, который был на службе у Чингисхана. В то время, когда Чингисхан напал на Хитай, дабы обезопасить себя от нападения с тыла племен хэрэйдов, найманов, которые им были покорены, Тохучар с двумя тысячами воинов был оставлен в тылу в охранении.

От этого племени уряуд отделились три ветви: Хонхотан, Арулад и Уряуд-килинкут (хэлэнгуд. — А.М.). Эти имена первоначально были именами трех братьев; от каждого брата пошла одна ветвь, образовался род, а затем — племя, названное именем того человека, от которого оно произошло.

Первый сын Хонхотан. Значение этого слова «большеносый»; он был таков и по этой причине получил сие имя…

В век Чингисхана Мэнлиг-эцэг (отец Мэнлиг. — А.М.) был из рода Хонхотан… Непременно в обстоятельствах трудных и спокойных, страшных и обнадеживающих он был заодно с Чингисханом. Чингисхан дал ему мать свою Огэлун*, и Мэнлиг-эцэг сидел выше всех нукеров подле Чингисхана, с правой руки.

У Мэнлиг-эцэга был сын по имени Хухучу, которого монголы называли Тэв тэнгэр. Обычай у Тэв тэнгэра был такой, что он объявлял о скрытых тайнах и предсказывал будущее. Он говорил, что посещает Небо, где выслушивает повеления Бога. К Чингисхану он был допущен всегда. Тэв тэнгэр сказал ему: «Бог повелел, чтобы ты был государем Вселенной!» Тэв тэнгэр дал ему и прозвание Чингисхан, сказав при этом: «По повелению Божьему имя твое таково и будет!»

По-монгольски «чин» означает «твердый», а Чингис — множественное от него. Дело в том, что в то время кара-киданьский государь назывался Гур-ханом; «гур» также означает «твердый»… В монгольском языке Чингис имеет такое же значение, однако в виде гиперболы в этом случае оно поставлено во множественном числе, и значение этого слова такое же, как в персидском «шахиншах» — царь царей…

Второй сын Арулад. Это слово означает то, что сей человек нежен с отцом и матерью… В век Чингисхана из этого племени был Борчу-нойон… С самого детства он сопутствовал Чингисхану, никогда не выступал супротив него, оказывал похвальные услуги и сидел по правую руку, выше всех других нукеров… В то время, когда Чингисхан взошел на ханский престол, он дал всем нукерам ярлыки, но Борчу и Борохул-нойону не дал. Тогда они преклонили колени и били челом: «Почему нам не соблаговолил ты, Чингисхан, дать ярлык?» И ответил им Владыка: «Заслуги и степень ваши превыше того, чтобы дать вам какой-нибудь определенный ярлык»… И еще Чингисхан сказал относительно Борчу-нойона: «Степень его ниже ханов, но выше всех нукеров моих, не говоря о простолюдинах!»

Третий сын Уряуд-килинкут (хэлэнгуд). По той причине, что он был кос, его прозвали этим именем. Ветви и племена килинкут (хэлэнгуд) многочисленны, и все произошли от его рода. Поскольку Чингисхан сделал Бадая и Хишилига дарханами, их стали называть килинкут-дарханы. Хотя они из племени килинкут, однако прозвание «дархан» стало именем и знаменем того племени.

В век Чингисхана из этого племени в число старших военачальников входил только Борохул-нойон*. Сначала он был при Чингисхане букаулом* и стольником (кравчий. — А.М.). Затем получил повышение и стал одним из командиров хишигтэна и после того старшим командиром правого крыла, подчинявшимся только Борчу.

Чингисхан почитал и уважил их обоих до такой степени, что сказал: «Что бы ни случилось, только бы не умер Борчу! Что бы ни произошло, только бы не погиб Борохул!»

Эти племена произошли от возобновленного рода Алан гоо и относятся к монгольским племенам. Алан гоо была из племени горлос, которое является ветвью Монгол-Дарлегин. Ее соплеменники утверждают, что Алан-гоо забеременела без мужа, от луча света, и родила трех сыновей. Тех, кто происходит от рода и потомства этих трех сыновей, называют Нирун…

Эти племена, происходившие от Алан гоо и этих трех сыновей, составляют три отделения.

Первое отделение — племена, которые произошли от рода Алан гоо до Хабул-хана, ее потомка в шестом колене, а также братьев Хабул-хана, детей и потомков, — всех называют Нирун.

Это племя из Нирунов; они ответвились от старшего сына Алан гоо, которого звали Бугу хатаги. Во время Чингисхана это племя выступало против него… В век Чингисхана их предводитель и воевода Агуджу-батор выступил против Чингисхана на стороне Буйруг-хана найманского.

Это племя ответвилось от среднего сына Алан гоо, которого звали Бугуту салжи… По той причине, что во время Чингисхана они много враждовали с ним, множество из них было убито. В тот век был из этого племени достойный муж по имени Самукэ. Хотя он не был начальником войска, однако Чингисхан несколько раз давал ему войско и посылал по самым важным делам. Из числа их одно такое: один из старших вождей Алтан-хана вместе с войском отпал от него и выразил желание присоединиться к Чингисхану. Самукэ было приказано пойти и привести того вождя вместе с войском на службу. Самукэ пошел вместе с войском и выполнил приказ. После того вместе с теми китайскими войсками, которые также покорились, они осадили город Жунду*, взяли его, овладели имуществом, казною и князьями Алтан-хана, которые там находились. Впоследствии Чингисхан неоднократно посылал Самукэ по самым важным делам…

Когда умер отец Чингисхана, он был еще ребенком. Два его родственника, которые были приближенными отца, вскоре покинули Чингисхана. Однако затем несколько племен из Монголов-Дарлегинов покорились и присоединились к нему. Посоветовавшись с Жамухой сэцэном, Чингисхан отправил к племенам хатагин и салжуд посла. В то время в сношениях между племенами они изъяснялись порой трудным для понимания, афористичным, рифмованным слогом. Отправленное Чингисханом послание было именно из этого рода. Выслушав посла, хатагинцы и салжуды не уразумели смысла сего послания. Среди них был некий юноша, который сказал: «Смысл этого послания гаков: есть много племен, таких как хонгирад, татар и прочие дарлегины, которые не имеют с нами никакой родственной связи, но теперь сдружились с нами и стали заодно. Поскольку мы — родственники, братья по крови, давайте объединимся и подружимся!»

Но те племена не согласились; зачерпнув половником накипь из котла, они выплеснули ее в лицо послу и, презрительно насмехаясь, отправили его восвояси. По этой причине вражда и ненависть усилились, война и раздор между ними стали постоянные, и много раз они бились друг с другом. В конце концов Чингисхан победил их и уничтожил бесчисленное множество. И хотя до этого их было много, теперь осталось мало. Будучи родственниками Чингисхана, все они ему подчинились и стали вассалами.

В летописи «Алтай дэвтэр» («Золотая книга». — А.М.), которая всегда хранилась в ханской сокровищнице под присмотром вельмож, критически исследовано и ясно и определенно написано, что тайчуды появились от Чарахай Линху, сына Хайду-хана… Чарахай Лин-гун есть китайское имя и прозвание; значение «лин-гун» — старший князь. Так как монголы не знают слов «лин-гун», они произносят «линху». В то время, когда Бай шинхора не стало, Чарахай Линху взял в жены вдову старшего брата, которая была матерью Тумбинай сэцэна. От нее он имел двух сыновей: Гэнду чоно и Улугчин чоно. От собственной жены у него родился сын по имени Соргодулу чоно, который стал его преемником и прославился. Этот сын кочевал совместно с родственником Тумбинай сэцэном. Преемником Соргодулу чоно был Амбагай-хан, который был родственником Хабул-хана. Наследовал Амбагай-хану его сын Хадан тайши, который был в родстве с Бартан-батором. В то время все родственники жили в согласии друг с другом.

Так как племя татар подчинялось хитайскому Алтан-хану, они внезапно захватили Амбагай-хана и отправили его к хитайскому Алтан-хану, чтобы тот казнил его, пригвоздив к деревянному ослу. Сын Хабул-хана, Хутула-хан, мстя за родича, пошел войной на Алтан-хана и перебил множество воинов хитайских.

После того во время Есухэй-батора тайчудские племена умножились от детей, братьев и двоюродных братьев, которые народились. Во времена Чингисхана они начали распрю и раздор. Однако потомки Гэнду чоно и Улугчин чоно взяли сторону Чингисхана*. Среди детей и внуков Амбагай-хана и Хадан тайши, которые во время Чингисхана были известны как вожди и предводители племени тайчудов и выступили против него, назовем следующих:

Буда (Тодойн Хирту. — А.М.) был сыном Хадан тайши*…

Адал-хан был из рода Амбагай-хана, жил во времена Есухэй-батора и не оказывал ему сопротивления. Во времена Чингисхана жил его сын Таргудай Хирилтуг. «Хирилтуг» обозначает «скупой» и «завистливый». Так как он имел эти свойства, то так его и прозвали. Он положил начало раздору с Есухэй-батором, а с Чингисханом постоянно враждовал и воевал…

В союз с тайчудами против Чингисхана вступали как племена из Нирунов, так и некоторые другие племена: часть племен Уру-гуд и Мангуд под водительством Одота и Бодота, часть племени Джуръят под водительством Улуг-батора… в разное время заодно с тайчудами были, затем снова отходили от них Жамуха, а также племена Ихирэс, Нутакин (ноёхан. — А.М.), Горлос, Барин, Хатагин и Салжуд.

Из девяти сыновей Тумэна-хана (Мэнэн Тудуна. — А.М.) старшего звали Чаксу (Хачи Хулуг. — А.М.); от его детей происходят три ветви: одну называют племя Ноёхан, другую — племя Уругуд, третью — племя Мангуд*.

Племена Ноёхан и Уругуд во времена Чингисхана были заодно с племенем Тайчуд и враждовали с Чингисханом. В век Чингисхана главами племени Уругуд были Одот и Бодот, которые относились к числу противников Чингисхана. Из почтенных командиров на службе у Чингисхана был Джида-нойон (Журчидэй. — А.М.).

Племя Мангуд так же, как и племя Уругуд, в большинстве своем было на стороне тайчудов. Только один Хуилдар сэцэн присоединился к Чингисхану с домочадцами и сторонниками своими. Он служил Чингисхану верой и правдой, и Чингисхан называл его андой-побратимом…

Когда Чингисхан окончательно покорил племена Тайчуд, Уругуд и Мангуд, он повелел большую их часть уничтожить, а всех остальных отдал Джида-нойону (Журчидэю)…

Это племя происходит от седьмого сына Тумэна-хана (Мэнэн Тудуна. — А.М.) по имени Дурбаян; это племя также называют Джаджирад*. Во времена Чингисхана это племя неоднократно противостояло Чингисхану, затем опять покорялось и снова переходило на сторону врага. Из числа общеизвестных предводителей этого племени в то время был Жамуха сэцэн. Его называли сэцэном потому, что он был чрезвычайно умен и хитер. Чингисхан называл его побратимом, однако Жамуха, желая захватить улус Чингисхана, постоянно употреблял в отношении его вероломство, интригу и уловки… В конце концов Жамуху схватили его собственные нукеры и передали воинам Чингисхана… Так как Чингисхан называл Жамуху побратимом, то не захотел его убить, а подарил его с нукерами и семейством своему двоюродному брату Элджидэй-нойону, которого любил. Через несколько дней Элджидэй умертвил Жамуху. Рассказывают, что Элджидэй приказал отделить его члены один от другого. На что Жамуха сказал: «Право на вашей стороне. Прежде я надеялся, что получу помощь Неба и точно так же разделаюсь с вами. Поскольку Небо благоволило к вам, так рубите же меня поскорее на части!» Он торопил своих палачей, показывая им свои суставы. И, ничуть не труся, лишь приговаривал: «Режьте здесь!»…

Эта ветвь явилась от девятого сына Тумэна-хана (Мэнэн Тудуна. — А.М.), которого звали Джонтай. Сначала это племя враждовало с Чингисханом, но затем некоторые из них ему покорились и верно служили. Из знаменитостей этого племени в эпоху Чингисхана был один Зэв. В то время, когда это племя противилось Чингисхану, он победил их и захватил все имущество. Некоторым бэсудам удалось скрыться; в их числе был и Зэв.

Однажды, когда Чингисхан охотился, Зэв оказался внутри охотничьей цепи. Чингисхан признал его и хотел с ним сразиться, но Борчу-ноён сказал: «Я сам сражусь с ним!» Он попросил у Чингисхана беломордого коня, тот выполнил просьбу Борчу. Тогда Борчу вскочил на коня и выехал на поединок. Борчу выстрелил из лука в Зэва, но промахнулся. Затем пустил стрелу Зэв и поразил насмерть беломордого скакуна Борчу, после чего ускакал прочь. Окончательно выбившийся из сил и лишенный какой-либо поддержки, Зэв через некоторое время явился к Чингисхану и покорился. Зная его храбрость, Чингисхан поставил его командовать десятком своих воинов; а вскоре за его заслуги сделал его командиром сотни, а затем тысячи и, наконец, тумэна…

Когда Зэв поразил стрелой ту беломордую лошадь под Борчу, а затем явился с покорной, головой он преклонил колено и сказал: «Я знаю, что виноват в убийстве беломордого коня, но, если Чингисхан соблаговолит меня простить, я приведу ему на службу множество таких коней». По возвращении из похода против сына Таян-хана найманского, Хучулуга, Зэв привел из тех пределов и кланялся Чингисхану тысячей таких коней.

В то время, когда Чингисхан был в области Балха и Талекана*, он отправил Зэва вместе с Субэгэдэем и Бурком из племени Жалайр в те пределы… Пройдя эти области, они захватили и разграбили некоторые города Персидского Ирака; оттуда пошли в область Грузии и Тифлис. Грузины собрали большое войско и были готовы сразиться. Монголы использовали свою обычную военную хитрость: якобы отступая, заманили грузин в засаду и там разбили… Оттуда они удалились и пошли в страну Русскую. Повсеместно они убивали и грабили. С Чингисханом было условлено, что они закончат этот поход в течение трех лет, на самом же деле им удалось закончить дела за два с половиной года…

Одним из жилищ их были места у реки Онон. Рассказывают, что в древние времена (начало XI века. — А.М.) китайское войско произвело в том месте такое избиение здешних жалайров, что лишь малая часть их смогла бежать. Когда жалайры спасались бегством, они убили супругу Мэнэн Тудуна, Мунулун. Другие жалайрские роды спрашивали их: «Зачем вы решились на такое дурное, постыдное дело?» И по этой причине некоторых из них предали смерти, а иные стали вассалами Хайду-хана… переходили в наследство от предка к предку Чингисхана, почему это племя и считается его исконным вассалом…

Во времена Чингисхана из всех племен жалайрских (всего их насчитывается десять. — А.М.) самым известным и старшим по званию был Мухали гуй ван из жалайров-джаитов. Он командовал всеми войсками левого крыла. Дети его также носят титул «гуй ван», что в переводе с китайского означает «великий хан». В то время, когда Чингисхан оставил его с войском в местности, называемой Хараун жидун*, китайцы дали ему такое прозвание…

Рассказывают, что, когда мэргэды, улучив момент, разграбили стойбище Чингисхана, они отправили его жену Бортэ, беременную Жочи, к Ван-хану, с которым в то время у мэргэдов был мир*. Так как у него (Ван-хана. — А.М.) была старинная дружба с отцом Чингисхана, его самого он называл сыном, Ван-хан содержал Бортэ как невестку и смотрел на нее оком целомудрия и заступничества. Когда его нукеры советовали ему взять ее себе в жены, он отвечал: «Она — моя невестка. Нельзя смотреть на нее взором вероломства».

Когда Чингисхан получил известие об этом, он послал Сабу (из племени Жалайр. — А.М.) за своей супругой. Ван-хан, оказав ему почтение и исполнение долга, передал ему супругу Чингисхана. После этого Саба вместе с Бортэ отправились к Чингисхану. Дорогой родился Жочи. Так как дорога была опасна, они не могли останавливаться, чтобы сделать настоящую колыбель. Тогда Саба из небольшого запаса муки сделал мягкое тесто, завернул в него дитя, взял в свой подол и бережно нес, чтобы не сделать больно его членам. По причине того, что ребенок неожиданно появился на свет, его назвали Жочи*.

Имя их издревле было известно в мире; от них ответвились многочисленные ветви. Все это племя составляло семьдесят тысяч кибиток (семей). Места их кочевий и стойбищ были распределены по племенам и ветвям и располагались вблизи границ Хитая. Основным местом обитания татарских племен была местность вблизи озера Буйр-нур. Большую часть времени татары повиновались и платили дань хитайским императорам. В то же время некоторые из них восставали, поднимали бунты, но хитайские императоры направляли против них войска и приводили их в повиновение.

Также и между собой татары враждовали и ссорились, постоянно воевали друг с другом. Они прославились братоубийством: из-за несговорчивости и своего невежества они чуть что пускали в ход ножи и сабли… В ту пору у них не было Ясы, которая ныне существует у монголов. Ненависть, злость и зависть преобладали в их природе. Но если бы у них было взаимное единодушие и не было бы раздоров и вражды, то другие племена из хитайцев и прочих и вообще никто не смог бы противостоять им по причине их многочисленности. И тем не менее при той вражде и раздорах, которые царили между ними, татары уже в глубокой древности большую часть времени господствовали над племенами (монгольскими), были могущественны и почтенны. Из-за этого их величия и почтения другие тюркские роды при всем различии их разрядов и названий стали известны под их именем и все назывались татарами. И те различные роды полагали свое величие и достоинство в том, что относили себя к ним (татарам. — А.М.) и стали известны под их именем, подобно тому, как в нынешнее время по причине благоденствия Чингисхана и рода его — так как они суть монголы — другие тюркские племена, такие, как жалайры, татары, ойрады, онгуды, хэрэйды, найманы, тангуды и прочие, у каждого из которых было определенное имя и собственное прозвание, ныне все называют себя монголами, для придания себе славы… Прежде же по причине силы и могущества татар было нечто подобное; и по этой причине по сей день в стране Хитай, Инду стан, в Чине и Мачине*, в стране киргизов, келар и башкир, в Дешт-и Кипчаке*, в северных от него районах, у арабских племен, в Сирии, Египте, Магрибе (Марокко) все тюркские племена называют себя татарами…

Хотя между татарскими племенами были постоянные раздоры, стычки, грабежи, однако на случай войны между ними и монгольскими племенами татары объединялись и были всегда заодно. Татары и монголы враждовали с давних времен: во времена Хабул-хана, который был ханом монгольской общины*, из рода которого происходила большая часть племени Хиад, а монгольские племена Нирун суть его двоюродные братья, а другие ветви монголов, каждая из которых еще до него была известна под своим названием, все были его дядья и деды, его друзьями и сторонниками, а в несчастьях и происшествиях становились помощниками и защитниками его, — в то время заболел Сайн Тегин, брат Хуаху, супруги Хабул-хана, которая была родом из племени Хонгирад. Для его лечения пригласили шамана-татарина по имени Будуя Джиркыль. Шаман явился и совершил камлание. Сайн Тегин вскоре умер. Монголы обвинили во всем шамана; они избили его и после этого прогнали восвояси. На том родственники Сайн Тегина не успокоились: они пошли и убили шамана. По этой причине между ними и татарами возникла вражда. А поскольку сыновьям Хабул-хана пришлось по-свойски и по дружбе помогать родственникам Сайн Тегина, они также рассорились с татарами, стали враждовать и воевать с ними. При любом удобном случае они убивали и грабили друг друга. Эти вражда и войны продолжались много лет.

И вот однажды, воспользовавшись случаем, татары схватили Амбагай-хана, который был одним из предводителей тайчудов…* Так как татары, подчинявшиеся Алтан-хану, знали, что Алтан-хан хитайский осерчал на Хабул-хана за то, что он убил его послов и слуг*, и что Алтан-хан питал ненависть к Амбагай-хану и другим монгольским племенам, которые были в родстве и заодно с Ха-бул-ханом, они отправили Амбагай-хана к Алтан-Хану, который пригвоздил его к деревянному ослу… Одному из слуг Амбагай-хана по имени Булагчи Алтан-хан повелел сообщить монголам эту дурную весть. После этого Хутула-хан выступил с монгольским войском на войну против хитайского императора и разграбил его страну*.

В другой раз татарские племена, улучив момент, схватили Охин Бархага, старшего сына Хабул-хана и предка племен Хиад, и отправили к Алтан-хану, чтобы и его также умертвить, пригвоздив к деревянному ослу. По этой причине ненависть и вражда монгольских племен к хитайскому императору и татарским племенам увеличилась, и до времени Чингисхана они непрерывно воевали друг с другом, с обеих сторон осуществлялись опустошительные набеги, грабежи и убийства…

Из числа татарских мальчиков, которые стали во время Чингисхана почтенными нойонами и которых воспитали Чингисхан и жены его, был некто Хутуг-нойон, которого также называли Шигихутуг. События, связанные с ним, таковы: когда разоряли племя татарское, Чингисхан не имел детей, а у его старшей супруги Бортэ было желание родить ребенка. Чингисхан случайно увидел на дороге [оставленного родителями] мальчика; он поднял его и отправил к жене Бортэ со словами: «Поскольку ты желаешь иметь ребенка, сохрани и воспитай этого мальчика, как своего собственного сына!» Бортэ воспитала мальчика в семейном кругу, как родного, в любви и заботе. Когда он вырос, его нарекли Шигихутугом, а также называли Хутуг-нойон. Чингисхана он называл эцэг, т. е. отец, а Бортэ — тэргуун эх (старшая мать. — A.M.)…

[Как Верховный судья], он (Шигихутуг. — A.M.) судил всех по справедливости…* Он часто повторял: «Не должно считать признанием в содеянном показания подозреваемого, данные им в состоянии страха и испуга». Он также говорил [подозреваемым]: «Не бойся и говори правду!»

От судей нам известно, что с тех пор и поныне в самой Монголии и в подчиненных монголам странах в судебных дознаниях и процессах полагаются на установленные им нормы и правила.

У них были уважаемые ханы из своих племен. В то время и в тех пределах они имели силы и могущества больше, чем другие племена.

Ими было воспринято Слово Иисуса — мир ему! — и они приняли его веру*.

Они представляют собой род монголов; обитают в монгольских землях, по рекам Онон и Керулен, [на юге их земли] примыкают к хитайским. Хэрэйды враждовали с различными племенами, особенно с найманами. Во времена Есухэй-батора и Чингисхана их предводителем был Ван-хан. Они имели дружеские отношения; [Есухэй-батор и Чингисхан] не раз оказывали Ван-хану помощь. [Во времена Чингисхана] дружба уступила место вражде, они воевали друг с другом. В конце концов побежденные хэрэйды стали пленниками и вассалами Чингисхана…

Эти хэрэйды имеют много племен и колен; [во времена Чингисхана] все они повиновались Ван-хану. Рассказывают, что в древние времена был один хан, имевший восемь сыновей, на вид смуглых. По этой причине их прозвали хэрэйдами. В дальнейшем со временем каждый из потомков тех сыновей получил особое имя и прозвище. До последнего времени собственно хэрэйдами называют одну [племенную] ветвь, которую возглавлял предводитель. Остальные сыновья стали вассалами того брата, который был предводителем.

Дед Ван-хана именовался Маркуз, а еще его называли Маркуз Буйруг-хан… У этого Маркуза было два сына: Хурчахус Буйруг и Гур-хан. Гур-ханы, которые были государями в Мавераннахре и Туркестане, суть из кара-киданей. А этот Гур-хан был сыном Маркуза, предводителя хэрэйдов. Это надо иметь в виду, чтобы не перепутать их. Сыном Хурчахус Буйруга был Торил, которому хитайский государь пожаловал титул Ван-хан, т. е. «государь страны». Других сыновей Хурчахус Буйруга звали: Эрхэ хар, Бай-Тимур-тайша, Буга-Тимур и Илха-Селенгун. Илха — имя, Селенгун означает «сын господина». [Имя еще одного сына] прежде было Керайдай. Когда его захватили тангуды и оценили его как человека смышленого, они прозвали его Жаха хамбу, т. е. достопочтенный князь страны.

Когда не стало их отца, Ван-хана, которого [в то время] называли Торилом, отправили на границы земель хэрэйдских, чтобы управлять ими. Другие сыновья — Бай-Тимур-тайша и Буга-Тимур заняли место отца. Ван-хан пришел и, убив этих братьев, занял отцовский престол. Эрхэ хар бежал и укрылся у найманов, которые оказали ему помощь: изгнали Ван-хана и вернули бразды правления в хэрэйдском улусе Эрхэ хару.

Отец Чингисхана в очередной раз помог Ван-хану обратить в бегство Эрхэ хара и вернуть себе ханский престол. Затем пришел дядя Ван-хана, Гур-хан, и снова изгнал Ван-хана и захватил его престол. На этот раз на помощь Ван-хану пришел Чингисхан, который изгнал Гур-хана и вернул ханство Ван-хану. После этого хэрэйдский улус окончательно закрепился за Ван-ханом.

Жаха хамбу всегда был заодно с братом своим Ван-ханом… Жаха хамбу имел четыре дочери. Одну взял Чингисхан для себя; ее имя Ибага бэхи. Другую для старшего сына, Жочи-хана; ее имя — Биктуймиш-фуджин. И еще одну взял для меньшего сына Толуя; имя ее Сорхагтани бэхи. Она была матерью четырех сыновей Толуя: Мунх-хана, Хубилай-хана, Хулагу-хана и Ариг-Буха. И еще одну дочь Жаха хамбу Чингисхан отдал за сына онгудского вождя…

У Ван-хана был нойон по имени Угутимур. В то время, когда у Чингисхана была дружба с Ван-ханом и между ними были отношения отца и сына, когда Чингисхан сидел пред Ван-ханом, как названый сын, упомянутый нойон садился выше Чингисхана. Угутимур знал всякое дело и каждое слово, бывшее между Ван-ханом и Чингисханом. Он и сам дружил с Чингисханом. Когда Чингисхан победил и низложил Ван-хана, его сына Сэнгума и его вельмож, а те, которые не были убиты, повиновались ему, этот Угутимур-нойон, опираясь на старую дружбу и полагаясь на прежнее согласие, пришел на службу к Чингисхану; тот почтил и уважил Угутимура. Все старые и молодые внимали словам его.

Угутимур имел много жен; одну из них он чрезвычайно любил. Однажды до него дошла молва, будто [бежавший сын Ван-хана] Сэнгум опять усилился в районе страны кыргызов. Будучи приверженцем Сэнгума, Угутимур оставил Чингисхана, свое жилище и домочадцев и бросился на его поиски. Он долгое время блуждал, не зная пути-дороги, и так и не нашел Сэнгума. Поскольку Угутимур бежал и оставил семью на произвол судьбы, Чингисхан отдал его любимую жену [верному сподвижнику] То лун чэрби из племени хонхотан. Толун чэрби также имел много жен, но, взяв ее, он оставил других и находил счастье с ней.

Через какое-то время, не найдя Сэнгума и не имея средств к существованию, Угутимур вернулся к Чингисхану на службу Так как старые заслуги его были незыблемы и он был слишком стар, Чингисхан милостиво предал забвению его вину и изволил сказать: «Разве есть такая вина, которую нельзя было бы простить такому старцу?!»

Тогда Угутимур, преклонив колено, молвил: «Ты даровал мне прощение. И если ты соблаговолишь вернуть мне мою любимую жену, я буду премного благодарен милости твоей!»

Чингисхан спросил Толун чэрби: «Что ты на это скажешь? Отдашь ли обратно Угутимуру его жену или нет?»

И молвил тогда Толун чэрби в ответ: «Хоть и я люблю [эту женщину], но как я могу ослушаться приказа твоего!». И он вернул Угутимуру его любимую жену.

И спросил тогда Чингисхан у той женщины: «У каждого из этих нойонов есть по несколько жен. Так почему же, беря тебя в жены, они любят тебя более остальных?»

И отвечала эта женщина Чингисхану: «Телосложение у всех женщин почти что одинаковое. Так как муж — могущественный повелитель, а жена — покорная служанка, она должна делать все, что доставляет мужу удовольствие, не перечить ему, угадывать его сокровенные желания, содержать и благоустраивать жилище согласно его воле. Когда жена будет таковой, муж будет любить ее еще крепче!»…

В то время, когда Чингисхан ушел в Балжун*, группа нойонов, [примкнувшая к Ван-хану с одной только целью натравить его на Чингисхана], сговорившись, замыслила напасть ночью на самого Ван-хана, обратить его в бегство и захватить его улус. Среди них были Даридай отчигин (дядя Чингисхана. — A.M.), Хучар бэх, Жамуха сэцэн, Хум-Нарин, Бугай-Далу, Хутугут, Суэкэ. Когда Ван-хан узнал об их сговоре, он их разорил…

Заговорщики предприняли эти шаги, подозревая, что Чингисхан заодно с Таян-ханом найманским*. Когда Чингисхан одолел Таян-хана, всех их он убил…

Племена найманов были кочевыми: некоторые из них кочевали в гористой местности, другие — в степях. Все они обитали в следующих местах: [на западе] в районе Большого Алтая, вблизи Каракарума, где [в свое время] Угэдэй-хан построил в степи высокий дворец, в горах Аруй-Серас и Кук Ирдыш (Синий Иртыш)… [в бассейне] реки Иртыш, в горах, находящихся между этой рекой и пределами области кыргызов, до земель монгольских [на востоке], в которых жил Ван-хан и с которым найманы постоянно враждовали, до границ пустынь, прилегающих [на юго-западе] к землям уйгуров.

У этих найманских племен были свои почтенные и могущественные предводители; они имели многочисленное войско; обычаи и привычки их были похожи на монгольские…

Государя, который был предводителем найманов до начала вражды Чингисхана с ними, называли Инанч билгэ Буку-хан… Он имел детей. Старшего звали Бай-буга: китайские государи дали ему прозвание Ай-Ван, что в переводе с китайского означает «сын хана»… Монголы не понимали смысла китайского прозвания и, переиначив его на свой лад, стали именовать Бай-Буга Таян-ханом. [Инанч билгэ] имел и второго сына, которого называли Буйруг-ханом.

Оба брата после смерти отца поспорили и повздорили из-за любимой наложницы отца. В результате они стали врагами и разделились…

Таян и Буйруг много воевали; во время сражений Чингисхана с Ван-ханом они не выступали на стороне одного из них. Когда же [до этого] Чингисхан вместе с Ван-ханом напали на найманов, из-за несогласованных действий [монголов и хэрэйдов] они не смогли их покорить. После того, как Чингисхан покончил с Ван-ханом, он пошел повоевать Таян-хана, Буйруг-хана и прочих найманов. Он разбил найманов и теперь мог не беспокоиться [об опасности, грозившей ранее с их стороны].

Во времена Чингисхана и прежде того онгуды состояли в числе войск и приверженцев хитайского императора Алтан-хана. Онгуды — особое племя, похожее на монголов. Их насчитывалось четыре тысячи семей. Хитайские императоры, которых [монголы] называют Алтан-ханами, для охраны своей империи от живущих поблизости монголов, хэрэйдов, найманов и прочих кочевых племен возвели стену, которую монголы называют «онгу», тюрки — «бугурга»… Первоначально [хитайцы] обязали охранять эту стену [и проходы в ней] племя онгудов.

Во времена Чингисхана вождем онгудов был Алахуши дигитхури, который был склонен [поддержать] Чингисхана. [Поэтому, когда] Таян-хан задумал напасть на Чингисхана и направил к Алахуши дигитхури посла с призывом быть с ним заодно, [вождь онгудов] известил Чингисхана об этом…

После того, когда Чингисхан напал на хитайские земли, Алахуши дигитхури, давно затаивший обиду на Алтан-хана, открыл [перед войсками Чингисхана] проход внутрь Китайской стены. По этой причине он заслужил расположение Чингисхана, который пожелал отдать за него свою дочь…

Это племя в основном обитало в городах и селах, однако они были чрезвычайно воинственны и имели большое войско. Они неоднократно воевали с Чингисханом. [Страной тангудов] правил Илуху Шударга*. Страна тангудов имеет обширную территорию, на которой [выстроено] много городов, укрепленных селений и крепостей. Вся эта страна расположена у горной цепи Алашань; страна тангудов граничит с Хитаем.

Во времена Чингисхана и Угэдэй-хана [монголы] несколько раз ходили в эту страну… В первый раз*, когда Чингисхан захватил большую часть мэргэдов, в год Быка (1205-й. — А.М.) он пошел войной на эту страну. В тех пределах была большая, неприступная крепость Лики (Лигири. — А.М.) и большой город Аса-Кинклус (Лос. — А.М.), которые были монголами взяты и разрушены. Из тех пределов монголы угнали множество верблюдов.

После того… зимой и осенью года Зайца (1207-й. — А.М.) Чингисхан с многочисленною ратью снова повоевал эту страну, очистил [от неприятеля] и захватил большую ее часть…

Осенью года Лошади (1209-й. — А.М.) Чингисхан пошел в страну тангудов, взял большой город Арик (Яргай. — А.М.), привел к покорности всех бунтовщиков, завоевал все крепости. Чингисхан взял в жены дочь их правителя Лун-Шудрага; для поддержания порядка он оставил в стране тангудов своего наместника и войско…

Затем Чингисхан вознамерился напасть на страну таджиков (Хорезм. — А.М.). [Вернувшись оттуда] в свою ставку в год Курицы (1225-й. — А.М.), через некоторое время он услышал, что правитель тангудов снова восстал. Его охватило желание отомстить (изменнику), но он уже был стар и чувствовал, что уже близок момент перехода [в иной мир]. Тогда Чингисхан созвал своих детей, близких и нойонов, изложил свое завещание, сделал наказ относительно государства, хана-наследника, армии, дал наставления детям.

Осенью того же года (1225-й. — А.М.) Чингисхан напал на Хашин*. Правитель тангудов Лун-Шудрага молил Чингисхана о пощаде: «Я был перепуган и совершил недобрый проступок. Но коли [Чингисхан] смилуется, даст мне отсрочку и поклянется, что будет считать меня своим сыном, я выйду из крепости».

Чингисхан поклялся и дал ему отсрочку на определенное время. Но вскоре Чингисхан захворал и на смертном одре дал наказ: когда он умрет, не объявлять об этом, не оплакивать его, дабы враг не узнал об этом и вышел [из крепости] в назначенный срок. А когда они выйдут, следует всех схватить и перебить.

Весной года Собаки (1226-й. — А.М.) Лун-Шударга вышел [из крепости] наружу; его и всех, вышедших с ним, предали мечу мщения, а затем захватили всю страну тангудов.

Гроб с телом Чингисхана привезли в ставку в начале года Свиньи (1227-й. — А.М.), где и осуществили обряд оплакивания; таким образом, стало известно о смерти Чингисхана….

Из [племен] тангуд было множество военачальников. Из их числа был Чаган-нойон, которого Чингисхан привел и воспитал как сына. Тогда ему было пятнадцать лет. Чингисхан называл его пятым сыном. Он начальствовал главною тысячей Чингисхана. В тот век было так обусловлено и принято за обыкновение, что в тысяче, несмотря на то, что она будет главной (или старшей), не должно быть более тысячи [воинов]. Всю эту тысячу составляли люди, которые принадлежали ордам и самому Чингисхану. Всякого рода подати, провиант, повинности, дары и прочее, что предоставляют войскам, всем этим снабжали по справедливости тысячу Чингисхана и тех, кто принадлежал лично ему. И все это давали по требованию Чаган-нойона. Во времена Угэдэй-хана тот поставил Чаган-нойона во главе всех войск, находившихся на границе Хитая, присоединив к тому управление Хитаем в такой мере, что царевичи и нойоны, которые сидели в тех пределах, все состояли в его повелении.

Был [и] другой командир, по имени Буда-нойон, которого также привел Чингисхан из Тангуда. Он командовал личной сотней императора. Когда Чаган-нойон был откомандирован [в Хитай], его тысячей стал начальствовать этот Буда-нойон…

Рассказ об этом Буда-нойоне таков. Его в тринадцатилетнем возрасте привели пленником из страны тангудов. Он пас в орде стадо быков. Однажды Чингисхан, охотясь на зверя, увидел его. Положив свою шапку на конец палки, он почтительно стоял и держал чашку. Чингисхан спросил: «Что ты делаешь и что это такое?»

Он ответил: «Я — тангуд, взятый тобою в полон, тоскую от одиночества. Я положил шапку на конец палки и говорю: «Из нас двоих один пусть будет старшим». А шапка выше меня будет, поэтому я и должен ей служить!»

Чингисхану понравились эти слова, и так как он увидел в них признаки способностей и прямоты, то привел его в свою ставку к Бортэ-фуджин и велел заняться воспитанием его. Так как счастье было ему помощником, он стал командиром сотни. После того он сделался командиром [Чингисхановой] тысячи. Во времена Угэдэй-хана, когда Хитайское государство окончательно было завоевано и подчинилось, [Угэдэй-хан] поручил ему [управлять] теми областями и [командовать] войсками, которые были в той стране.

Хабул-хан есть третий предок Чингисхана. Монголы третьего предка называют элэнчик (элэнц. — А.М.). От него народилось и ответвилось много колен и ветвей; детей и внуков его называют Хиад.

Старший сын его был Охин Бархаг. Значение слова «охин» есть «девушка»; так как он был чрезвычайно красив и благообразен, так что засмотревшиеся дивились и изумлялись его красоте и совершенствам, его назвали Охин Бархаг. Он умер в молодости. Он имел сына, по имени Сурхагту журхи (Хутугту журхи). Внук его был Сача бэхи. Все хиад-журхинцы суть от рода его…

Второй сын его был Бартан-батор, бывший дедом Чингисхана…

Третий сын Хутугту-Мунгур, из рода которого было много племен. Он имел сына по имени Тайчу*, от рода которого суть некоторые Хиады.

Четвертый сын Хадан-Батор… Сначала он был в союзе с Чингисханом, но затем стал заодно с Ван-ханом.

Пятый сын Хутула-хан… он имел старшего сына по имени Жочи, который ему наследовал. Жочи со своей тысячей пришел к Чингисхану и присоединился к его армии. Хутула-хан имел и другого сына, по имени Алтан; сначала он присоединился к Чингисхану, но потом… ушел к Ван-хану. В конце концов Алтан был убит воинами Чингисхана.

Шестой сын его был Тудугэн отчигин…

…Хабул-хан имеет совершенный почет и славу у монгольских племен; он был ханом-предводителем племен, подчинившихся ему. Так как он и все его дети были храбры и мужественны, молва о них достигла Хитая, пришла к Алтан-Хану и его военачальникам. Алтан-хан в отношении Хабул-хана был высокого мнения и искал пути сближения с ним. Он хотел, чтобы с обеих сторон была пробита большая дорога дружбы и соединения. Вот почему и отправил к нему послов с приглашением. Когда Хабул-хан прибыл туда, Алтан-хан оказал ему полный почет и уважение, его потчевали различными яствами и напитками. Так как хитайцы были склонны к хитрости и уловкам и исподтишка, вероломно нападали на сильных врагов и славились отравлениями, то Хабул-хан заподозрил, что ему подсыпают яд в пищу. Поэтому он под предлогом облегчения то и дело выходил вон и сблевывал все съеденное… Затем он опять являлся к Алтан-хану и как ни в чем не бывало снова много ел и пил. Хитайцы удивлялись и говорили: «Всевышний господь сотворил его господином благоденствия и силы: он ненасытен и не пьянеет от такого количества питья!»

Однажды Хабул-хан все же опьянел. Прихлопывая руками и приплясывая, он подошел к Алтан-хану, схватил его за бороду и повел себя оскорбительно. Когда вельможи и сановники увидали эту дерзкую забаву Хабул-хана, они сказали: «Это что за презрительное обращение с нашим повелителем?» Они бросились на Хабул-хана, но так как он видел Алтан-хана смеющимся и веселым, то подошел к нему и заискивающе сказал: «Я поступил дерзко. В воле Алтан-хана наказать меня или оставить меня живым!»

Алтан-хан был государь терпеливый, умный; он знал, что за Хабул-ханом стоят племена и подданные; если он его накажет за такую мелочь, то после родственники Хабул-хана восстанут против него, желая отмщением отомстить. И тогда вражда и противостояние затянутся надолго. Поэтому он представил эту выходку Хабул-хана как шутку, унял гнев и оставил этот проступок без внимания. Алтан-хан приказал, чтобы из казнохранилища принесли золота, драгоценных камней и платья. Эта сложенная вместе груда подарков для Хабул-хана была выше его роста. Алтан-хан одарил всем этим Хабул-хана и отправил его восвояси торжественно и с почетом.

Вельможи Алтан-хана наедине сказали ему: «Это не дело, позволить ему возвратиться и оставить его проступок без внимания и наказания!» Тотчас был послан вслед за ним посол с тем, чтобы Хабул-хан возвратился. Хабул-хан сказал послу: «Мы закончили наши беседы с Алтан-ханом, и я уехал с его ведома. Что значит это его новое требование?» Он не принял [приглашения] и грубо отказал послу.

Послы возвратились. Алтан-хан вторично отправил послов звать его. Хабул-хана не оказалось дома, а жены сказали посланным, что Хабул-хан отправился привести сыновей и невесток. Посланные решили возвратиться, но по дороге они увидали Хабул-хана: он ехал в сопровождении нескольких слуг. Признав Хабул-хана, посланники Алтан-хана взяли его под стражу и повезли. По дороге они подъехали к стойбищу Сайджутая, анды-побратима Хабул-хана. Когда побратим узнал, в чем дело, он сказал: «Не к добру это все. Как бы не погубили они тебя».

Сайджутай имел резвого жеребца. Он отдал этого коня Хабул-хану со словами: «При удобном случае стегани его плетью и гони, чтобы они не догнали тебя». Днем Хабул-хан, улучив момент, стеганул лошадь и ускакал прочь. Преследователи не смогли догнать его, пока он не прибыл домой. Вслед за ним прибыли и посланники Алтан-хана. Невестка по имени Метай, которую Хабул-хан взял из племени горлос, жила в специально приготовленном шатре. В нем [на время] поместили прибывших посланников.

Так как в тот момент сыновей Хабул-хана не было, он обратился к невесткам и слугам: «Всех вас и этих слуг я взял в свой дом для того, чтобы в момент опасности вы все были бы заодно со мной. Так помогите мне убить этих послов, а если вы откажетесь, я убью вас. Так как хитайцы замышляют убить меня, я, конечно, погибну, но сначала я покончу с вами. Как говорится, на людях и смерть красна». Все с ним согласились, они напали на послов, убили их и тем самым спасли свою жизнь. Через некоторое время Хабул-хан захворал и скончался собственною смертью, оставив мир сыновьям…

Из числа шести сыновей Хабул-хана Хутула-хан стал предводителем и несколько времени ханствовал*. Хотя братья его все были богатырями, он превосходил и их силою и храбростью. Монгольские стихотворцы сложили много хвалебных од, ему посвященных, в которых описали его храбрость и богатырскую силу. Говорят, у него был такой громкий голос, что его крик был слышен за семь холмов и походил на эхо, разносящееся в горах. Две его пятерни были подобны медвежьим лапам; человека, который был крепче и сильнее его, он хватал двумя руками, без труда и усилия сгибал его пополам, как деревянную стрелу, и переламывал его хребет…

Амбагай-хан, бывший в то время предводителем племени тай-чуд, отправился к племенам татарским, чтобы выбрать из их девушек одну себе в жены. Прогневались за это на него татары: «Почему это монголы позарились на девушек наших?» Татары схватили Амбагай-хана вместе с его слугами. Так как татары были подчинены и повиновались Алтан-хану, они передали Амбагай-хана ему. Алтан-хан повелел, по существовавшему у хитаев обычаю, пригвоздить Амбагай-хана к деревянному ослу, и тот умер…

Когда дошло к ним это известие, Хадан тайши, Тудай и Есухэй-батор единодушно со множеством племен и улусов монгольских сошлись, чтобы сговориться и отомстить за кровь Амбагай-хана. Они возвели на ханский престол Хутулу-хана. Когда все их войска собрались и подчинились ему, он направил их в Хитай. Когда [монголы] дошли туда и начали войну, они разбили войска Алтан-хана, убили множество китайцев и, захватив добычу без меры, разделили между воинами и возвратились восвояси…

После того, как татары отправили Амбагай-хана к Алтан-хану и тот его умертвил, родственники и дети Амбагай-хана и прочие князья тайчудские собрались, чтобы выбрать и назначить нового предводителя всех тайчудов. Они посовещались некоторое время, но так ни на ком и не сошлись. Наконец, они собрались однажды и обратились к Тодору билгэ, который был из числа двоюродных братьев [Амбагай-хана], одним из предводителей и старейшин племени: «Что ты скажешь по этому делу и кого считаешь достойным и соответствующим быть вождем [тайчудов]?» Тодор билгэ ответил: «Пусть скажет Таргудай Хирилтуг. Он также из его двоюродных братьев, сын Адал-хана».

Этот также уклонился от прямого ответа: «Я-то что скажу? Пусть говорит Мутугун сэцэн». И молвил тогда Мутугун сэцэн: «Что тут скажешь? Я не хочу, как воробей, прыгнуть в силок, чтобы нога моя угодила в него. Черная ласточка, взлетев на вершину лиственницы, не попала в силок. Какое право я, простой смертный, имею встревать со своими словами? Это вам, мудрым предводителям нашим, держать слово, чтобы мы, простые люди, подобно жеребенку, который пьет молоко двух кобылиц и от того бывает сыт и в теле, жили и благоденствовали. Если вы придете к согласию, все дела ваши будут удачными, и все люди ваши будут следовать желаниям вашим; если же между вами не будет согласия, размолвки и неурядицы найдут путь к вашему улусу»…

На том сборе никто не был возведен в ханы [тайчудов], и хотя после того неизвестно, как все было у них решено, однако в истории приводятся свидетельства о том, что после смерти Есухэй-ба-тора… прежде всех начал распрю с Чингисханом Таргудай Хирилтуг, сын Адал-хана, а затем Тудугэн гиртэ… и другие предводители [тайчудов]… И поскольку первым упомянут Таргудай Хирилтуг, должно быть, ему и дали начальствовать и предводительствовать над всеми тайчудами.

Истинно же есть то, что после смерти Хутулы-хана предводительствовал (в улусе «Все Монголы». — А.М.) его племянник, сын Бартан-батора, Есухэй-батор, который был отцом Чингисхана…

Бартан-батор был дедом Чингисхана. По-монгольски деда называют эбугэ. Он имел старшую жену по имени Сунигил-фужэн, из племени баргуд: от нее он имел четырех сыновей.

Первый его сын — Мэнгэту хиан, у которого было много сыновей, но наследником его был Чаншигуд. В эпоху Чингисхана он командовал войском, племенем и подданными Мэнгэту хиана. Во время войны Чингисхана с тайчудами он с войском своим состоял в свите Чингисхана…

Второй сын был Нэхун тайш, от рода которого суть племя ойн («лесные». — А.М.). Их называют ойн иргэн по той причине, что во времена Чингисхана они, изменив ему, отпали и ушли к племени тайчуд в леса. Из-за этого их презрительно назвали «лесные люди». Тайчуды и несколько других племен назывались тем же именем. Причина тому есть та, что каждое племя, юрт которого был близко к лесу, относилось к племени лесному. Так как леса были далеко одни от других, то племя, колено и ветви их не имели взаимной связи, и хотя всех их называли лесным племенем, однако по местонахождению леса у них было установлено, к какому племени они относятся.

Нэхун тайш имел много сыновей. Старшего его сына, который ему наследовал, звали Хучар. В то время, когда после смерти отца в детские годы Чингисхана его племена склонились на сторону тайчудов, Хучар присоединился со своим войском к Чингисхану, долгое время состоял в его свите и оказал ему похвальные услуги.

Когда Чингисхан вел войну с племенем Татар, они поклялись, что во время сражения не будут брать добычу, а после сражения все, что будет добыто, разделят поровну. Сын Хутулы-хана Алтан, этот Хучар и дядя Чингисхана Даридай отчигин не были верны слову и взяли [себе] добычу. Чингисхан приказал взять у них ее обратно. По этой причине они изменили ему, и, когда у Чингисхана произошла распря и раздор с Ван-ханом, они склонились на сторону Ван-хана, стали помощниками и пособниками врага и зачинщиками интриги и войны. Когда Ван-хан был побежден, они бежали, пришли к найманам и вторично воевали с Чингисханом. Наконец, Всевышний Господь даровал Чингисхану победу, и он также убил Хучара и Алтана. По этой причине никто из племени и детей его, которые уцелели, не имеют почета и авторитета и, сверх того, малочисленны в сравнении с другими родичами Чингисхана…

Третий сын был Есухэй-батор, который есть отец Чингисхана. Хиад боржигины суть от рода его. Значение боржигин есть сероглазый. Как ни странно, потомки, которые произошли от Есухэй-батора, от его детей и рода его до сего времени, большею частью были сероглазые и желто-цветной наружности. Это объясняется тем, что в то время, когда Алан гоо забеременела, она говорила: «Свет, наподобие человека сероглазого и желто-цветной наружности, нисходит ко мне ночью и [затем] уходит». Так как в восьмом колене, которое есть Есухэй-батор, опять налицо эти признаки, которые, по словам монголов, являются знаками ханской власти детей Алан гоо, о которой она говорила, то подобная внешность была доказательством истинности ее слов и подлинности [рассказанных ею] обстоятельств…

Четвертый сын был Даридай отчигин. Так как он много враждовал с Чингисханом, в конце концов его род стал его вассалом… Он был убит вместе с Алтаном и Хучаром…

Есухэй-батор есть отец Чингисхана. Монголы называют отца эцэг. Он был ханом-предводителем большинства монгольских племен*; его родственники, дяди и двоюродные братья все повиновались ему и единодушно из своей среды возвели его на ханский престол. Мужество и храбрость составляли его свойства, он много воевал с другими монгольскими племенами, особенно с татарами, а также с войском хитайским, и, таким образом, его авторитет и слава стали известны повсеместно.

У него было много жен из разных племен. Старшая из них, мать его детей и сыновей почтенных, была Огэлун-фужин из племени олхунуд; ее называли также Огэлун-Эхэ (матушка Огэлун. — А.М.). «Фужин» в переводе с китайского означает «супруга». Так как они были близко к хитайским пределам, то и употребляли их слова и выражения…

От этой старшей супруги он имел четырех сыновей и не имел ни одной дочери. От другой жены он имел еще одного сына, меньшего из всех, по имени Бэлгудэй-нойон, но почет был этим четырем сыновьям [от старшей жены].

Первый сын, старший и лучший из всех, Тэмужин, которому, когда он в возрасте пятидесяти одного года, убив хана найманов, стал [верховным ханом всех монгольских племен], дали титул Чингисхан…

Второй сын был Жочи Хасар: Жочи есть имя, а слово Хасар означает «лев». Так как Жочи был велик силою и крепостью, то он был титулован этим прозванием. Говорят, что плечи и грудь его были так широки, а в талии до такой степени тонок, что, когда он спал на боку, под ним пролазили собаки. Сила у него была такая, что, взявши человека обеими руками, перегибал его пополам и переламывал ему хребет, как деревянную стрелу. Большую часть времени он был в согласии и единодушии с братом своим Чингисханом, хотя во время войны с Ван-ханом он [сперва] жил отдельно от него. И в некоторых других случаях за ним были провинности.

Однако в великой битве Чингисхана против Таян-хана, предводителя найманов, он (Чингисхан. — A.M.) доверил Жочи Хасару начальствовать центром армии. Он в том сражении оказал старание и употребил умение. По этой причине Чингисхан пожаловал ему и детям его степень высокого сана и звание выше всех братьев и племянников. И поныне существует обычай, что в роде Чингисхана из всех дядей и двоюродных братьев сажают в ряду царевичей только один род Жочи Хасара, а все другие сидят в ряду нойонов…

Третий сын [Есухэй-батора] Хачигун. Он имел много жен и детей, но наследовал ему Элджидай*. Он был весьма почтен: Угэдэй-хан, Мунх-хан и Хубилай-хан всегда его чтили и уважали и в важных делах советовались с ним…

Четвертый сын Тэмугэ отчигин. Тэмугэ — имя, а «отчигин» означает «господин, наследник-хранитель очага и юрта». Меньшего сына называют отчигином (эзэном). Чаще всего его называли Отчи-нойоном; под этим именем он имеет известность…

Отчи-нойон среди монголов отличался пристрастием к строительству, и в каждом месте, где бы ни жил, он строил дворцы, разбивал сады. Чингисхан любил его больше других братьев и сажал [рядом с собой] выше старших его братьев. И поныне дети его сидят выше детей двух старших братьев…

Пятый сын [Есухэй-батора] Бэлгудэй-нойон, родился от другой супруги: его не упоминали в числе других братьев. Он всегда состоял в свите Чингисхана…

Большая часть войн и сражений Есухэй-батора была с племенами татарскими, которые в ту эпоху были славнейшими из тюркских племен, и войско их было сильнее других…

В частности, в пору благословенного рождения Чингисхана Есухэй-батор воевал с татарами, убил Тэмужина Угэ и Хори буха, которые были их предводителями, и разграбил достояние и имущество их. Когда он возвратился, Чингисхан благополучно родился. Посчитав [победу над татарами] счастливым предзнаменованием, Есухэй-батор нарек ему имя Тэмужин…

У Чингисхана было около пятисот жен и наложниц; каждую он взял из какого-нибудь племени; некоторых он сватал по монгольскому брачному обряду, а большая часть из них были те, которых он брал, когда покорял и овладевал государствами и племенами. Однако тех, которые были старшими женами и удостоились его полного уважения, было пять.

Первая супруга Бортэ-фужин, дочь Дай-нойона, главы и государя племени хонгирад. Она была почтеннейшею и старшею из всех его жен и матерью четырех старших сыновей, которые были наиболее авторитетны [среди прочих], и пяти дочерей.

Старший сын был Жочи, из рода которого суть все государи и царевичи, Дешт-и Кипчака…

Второй сын Цагадай, которому поручено было управление территорией от начала страны Туркестанской до конца реки Аму (Амударьи. — А.М)…

Третий сын Угэдэй-хан, который стал ханом после Чингисхана и тринадцать лет ханствовал…

Четвертый сын Толуй-хан, прозванье которого было Их-нойон и Хулуг-нойон, а Чингисхан называл его нукером; большую часть времени он сопутствовал отцу и во время военных походов находился с ним. Толуй в переводе с монгольского языка значит «зеркало». С тех пор, когда он скончался, и по сей день слово «зеркало» стало запретным… Мунх-хан, Хубилай-хан, Хулагу-хан и Ариг бух — все были его детьми. Ныне из рода Толуя и его внуков Тимур-хан и самодержец ислама Газан-хан — да продлится его существование! — суть ханы и самодержцы…

Эти четыре сына Чингисхана все были умны, исполнены достоинств, совершенны, мужественны, ценимы отцом, войском и народом. Государству Чингисхана они служили четырьмя столпами, и он каждому из них уготовил удел. Он называл их четырьмя хулугами. Так называют людей, лошадей и прочих, которые стоят выше всех, превосходят [по своим качествам] других и бывают впереди [всех]…

Вторая супруга Хулан-хатун, дочь Дайр Усуна, главы племени увас мэргэдов, который подчинился Чингисхану по его требованию, привел эту дочь и отдал Чингисхану. От нее он имел одного сына, по имени Кюлькан; этому сыну он даровал степень четырех упомянутых сыновей…

Третья супруга Есухэн, из племени татар. От нее он имел сына по имени Джаур; его не стало в юности.

Четвертая супруга Гунж-хатун, дочь Алтан-хана, государя хитайского. Известно, что она не была красива лицом, однако по причине того, что отец ее был чрезвычайно великий государь, ее уважали. Чингисхан не имел от нее детей…

Пятая супруга Есуй, сестра упомянутой Есухэн, также из племени татар…

Так как во времена Чингисхана и его отца астрологи не умели определять время путем астрономических наблюдений и летописцы определенно не зафиксировали день и месяц, то час и день рождения Чингисхана доподлинно неизвестны, однако всем монгольским царевичам и нойонам ведомо и стало общеизвестным фактом, что продолжение жизни его было семьдесят два года и что он скончался на семьдесят третьем году жизни. Почтенные астрологи записали год его кончины, поелику это был предел его величия и совершенства царствования его. Они свидетельствуют, что он скончался в год Кака, который есть год Свиньи (1227 год. — А.М.), в середине осени по прошествии пятнадцати дней месяца; и хотя это будет семьдесят третий год с года рождения его, однако, наверное, день его рождения также был в середине года, и посему продолжение жизни его составит полных семьдесят два года…

Во время, как отец его Есухэй-батор находился на верху величия и полноты счастья и благоденствия, он стал правителем и главою всех (монгольских. — А.М.) племен, которые [ранее] были подчинены его предкам, и эти племена признавали его своим вождем и предводителем и оказывали ему покорность и подчинение. Татарские и некоторые другие племена, по причине, изложенной в рассказе о племени татар, враждовали с ним. Между ними было много сражений.

В упомянутый год Свиньи, бывший годом рождения Чингисхана и соответствующий месяцам 547 г.х. (1152–1153 гг. н. э.), Есухэй-батор выступил на войну с татарами; супруга его Огэлун-эхэ была беременна Чингисханом. Государями у татар были Тэмужин Угэ и Хори буха. Есухэй-батор сразился с ними и, одолев их, возвратился победителем. Он захватил их домочадцев, табуны и стада. В местности, которую называют Дэлун Болдог, он приказал остановиться, и через некоторое время, в упомянутом году Свиньи, Чингисхан явился на свет* под счастливым предзнаменованием: он держал в ладони правой руки небольшой кусок запекшейся крови; на его челе обнаруживались знаки завоевателя и самодержца мира, его лицо излучало сияние счастливой судьбы и полновластия. Так как Есухэй-батор накануне одержал победу над татарами, победил и низложил их вождя Тэмужина Угэ, то принял этот случай за предзнаменование и нарек необыкновенное дитя Тэмужином, по имени татарского вождя…

Кроме Чингисхана, он имел несколько других детей…

В этот тринадцатилетний промежуток времени он по-прежнему верховодил племенами своими, и через каждые несколько месяцев он ополчался для отражения враждебных тюркских племен, находившихся поблизости от его улуса. В большей части сражений победа была за ним. Но некоторые родичи, [согласно поговорке]: «Близкие — скорпионы», по причине ненависти и вражды, завидовали ему, а так как силы для сопротивления не имели, то они до конца его жизни сеяли семя ненависти и мести внутри себя.

Когда Есухэй-батор в молодые годы скончался, племена тайчуд, принадлежавшие к числу двоюродных братьев и родственников его отца, были самыми сильными и обладали наибольшим количеством подчиненных и воинов, а предводителями их были авторитетные ханы. Хотя во времена Есухэй-батора они были последователями, друзьями и подчиненными его, однако в конце его правления, в момент его кончины, они перестали ему повиноваться.

Во время кончины его отца Чингисхану было тринадцать лет, а братья его были малолетки. Мать их, Огэлун-эхэ из племени олхонуд, была весьма умна и совершенна, по причине кончины Есухэй-батора жизнь их пришла в расстройство. Подробности их жизненных обстоятельств в тот промежуток [времени] неизвестны…

…Чингисхан остался без отца в детском возрасте тринадцати лет. По причине того, что во время жизни его отца Есухэй-батора самые влиятельные из их родственников племена тайчудов завидовали им и питали втайне ненависть, [после смерти Есухэй-батора] они обнаружили стародавнюю ненависть. Таргудай Хирилтуг, сын Адал-хана, внук Хабул-хана, и Хорил-батор, сын его дяди, оба предводители племен тайчуд от зависти, которую они хранили внутри со времени Есухэй-батора, встали на путь непокорности. По той причине, что тайчуды были главнейшими из ветвей [родственных племен], постепенно дошло до того, что другие родственники и войска, повиновавшиеся Есухэй-батору, отвративши лицо от детей его, склонились к тайчудам и сплотились вокруг них, так что у сих племен (тайчудов. — А.М.) появилась реальная сила и могущество…

В то время юрт [семьи] Есухэй-батора был в окрестностях [рек] Онона и Керулена. Когда большая часть подданных Есухэй-батора откочевала и присоединилась к тайчудам, Тудугэн гиртэ, который был старшим среди всех родичей, начал откочевку; Чингисхан, которого в то время называли Тэмужин, лично отправился к нему и почтительно, но твердо сказал ему, чтобы они не уходили. Тот не внял… выступил и пошел [к тайчудам]. Мать Чингисхана

Огэлун-эхэ лично повела войско со знаменем (туг) рода в руках вслед за беглецами, чтобы воротить их. Когда они сошлись, с обеих сторон выстроились и вступили в сражение. В конце концов, некоторых из того племени и улуса своего она воротила…

В то время у Жамухи сэцэна, предводителя племени жажирад, относящегося к Нирунам, был родственник по имени Тайчар. Он решился на конокрадство и отправился с несколькими людьми в местность, называемую Ульгий булаг, в пределах Саарь хээр, которые были юртом Чингисхана. В тех местах находилось стойбище Жочи Дармала, из племени жалайр… Этот Тайчар пошел туда, чтобы увести у него лошадей. Жочи Дармала узнал об этом и принялся караулить, спрятавшись среди табуна. Когда Тайчар пришел, Жочи Дармала поразил его стрелой и убил.

По этому поводу Жамуха сэцэн положил начало вражде с Чингисханом, начал смуту и присоединился с войском и племенем своим к племенам тайчудов. Кроме него сторонниками тайчудов были… ихирэсцы, кои суть ветвь хонгирадская, и племя горлос из Монгол Дарлегин, и еще племя Уругуд и Ноёхан, кои суть из Монгол Нирун. Это сборище, опираясь друг на друга, единодушно… двинулось с 30 ООО конников на Чингисхана. Он не знал о коварных замыслах врагов. К счастью, некто Нигун из племени ихирэс уведомил Чингисхана о выступлении врагов.

Чингисхан, узнав об этом, тотчас занялся устроением войска и известил все дружественные ему племена. Когда они собрались, разделил их по тумэнам, тысячам, сотням и десяткам*. Всего их было тринадцать куреней. Значение куреня есть кольцо. В старинные времена, когда какое-нибудь племя останавливалось в какой-нибудь местности, [оно располагалось] наподобие кольца, а [ставка] их вождя была в середине [этого] круга. Это [расположение племени] и называли куренем. В нынешнее время, когда приблизится неприятельское войско, [монголы] также располагаются подобным образом, дабы неприятель не проник в их ставку. В число тринадцати куреней [Чингисхана] входили:

первый — мать Чингисхана Огэлун-эхэ, племена, подчиненные из родичей, слуги и люди, которые принадлежали ей лично;

второй — Чингисхан, его дети, нукеры, нойоны и их дети, его личная охрана;

третий — Бултаджу-батор из рода Сэм Хачиуна, старшего брата Хабул-хана, принадлежащий к одной из ветвей хэрэйдов, с племенем хадаргин, главой которого был Мухур-Хуран из Нирунов, и Букури, который был из его рода; и племя горлос из Дарлегинов;

четвертый — сыновья Соргоду-нойона, Деринги и брат его Хуридай; они из племени Нирун и Хиад. С племенем Будат, которое также из Нирун;

пятый и шестой — сыновья Сорхагту (Хутугту. — А.М.) журхи, Сача бэхи и брат его Тайчу, и племена жалайр;

седьмой — сыновья Утуджукуда, из числа племен хиадских и люди, принадлежащие им;

восьмой — сыновья Мунгэту хиана — Дженкшут (Чаншигуд. — A.M.) и братья, кои суть двоюродные братья Чингисхана, и племя Баягуд из Дарлегин во главе с Унгуром;

девятый — Даридай отчигин, дядя Чингисхана, Хучар, двоюродный брат его, сын Нэхун тайша, и Далу, из их родственников; племя дуклад из Нирун, и племена нукуз, хорхан, сагант и уджин (уйшин?) из Дарлегин;

десятый — Жочи-хан, сын Хутулы-хана, двоюродный брат Чингисхана, подчиненные и нукеры его;

одиннадцатый — Алтан, который был также сын Хутулы-хана; двенадцатый — Даху-батор, из племени хингхоют (хонгирад), кои суть из Нирун, и племя суган, кои суть также из племен нирун.

тринадцатый — Гэнду чоно и Улугчин чоно, из сыновей Чарахай линху; их называют Нукуз, однако они не первые Нукузы, поелику они суть Нируны…

Эти тринадцать куреней войска Тэмужина, которые описаны в подробности, расположились куренями, наподобие кругов.

Когда тринадцать куреней войска Чингисхана пришли (приготовились к бою), тайчудское войско подошло к месту Далан Балжуд, оставив сзади холмы Алаут Тураут, и стали против [воинства] Чингисхана. С обеих сторон вступили в битву. Всевышний Господь даровал Чингисхану победоносную помощь: с этими тринадцатью куренями он разбил тридцать тысяч [вражеских] конников…

Племена Уругуд и Бурудуд, предводителями которых были Уругуд и Бурудуд, пришли и покорились [Чингисхану].

В том месте, на берегу реки, был огромный лес. Чингисхан остановился там и приказал, чтобы в семидесяти котлах заживо сварили злобных врагов, которые были пленены*. Испугавшись этого, в то же время покорилось племя Джуръят, они пришли и перенесли жилища свои в [стойбище] Чингисхана. Вскоре некоторые из них снова взбунтовались.

Племена тайчудов, которые были весьма многочисленны, сильны, могущественны и страшны, в той войне были разбиты, рассеяны и скрылись кто куда.

Их (джуръятов) жилища были близки к юрту Чингисхана. Однажды они совместно отправились на охоту… Удачно поохотившись, они решили: «Мы переночуем здесь вместе с Чингисханом». Всего их было четыреста человек. Так как они не имели котлов и провианта, двести человек отправились домой, а двести человек расположились тут же, рядом с Чингисханом. Чингисхан распорядился, чтобы им дали нужное количество котлов и провиант.

На другой день они снова охотились, и Чингисхан дал им большую часть добычи. Когда они расставались друг с другом, отправляясь в свои стойбища, они долго благодарили Чингисхана и сказали: «Племя тайчудов нас покинуло и отделилось, а Чингисхан без особых на то причин оказал нам все эти почести и одарил нас [такой добычей]. Он есть государь, думающий о своих подданных и заботящийся о войске».

По пути в свое стойбище они таким образом воздавали Чингисхану хвалу, и слава о нем распространилась среди всех племен. Когда они пришли домой, один из их предводителей, Улуг-батор, держал совет с Багуем и Бадаганой: под впечатлением благодарности [Чингисхану], он предложил пойти на службу к Чингисхану и покориться его величию. Багуй и Бадагана не дали согласия и сказали: «Что дурного нам сделало племя тайчуд? К тому же они — наши родичи. С какой стати мы от них отвратимся без причины и пойдем к Чингисхану?»

Так как они не согласились, Улуг-батор с Тугай-Далу и с племенем Джуръят, которое было родственно с ними и обитало поблизости, пришли к Чингисхану и сказали: «Мы остались подобно женам без мужей, табуну без хозяина и стаду без пастуха. Дети [великих родителей] убивают нас и разоряют. Мы будем сплоченно сражаться во имя твоей дружбы и будем бить врагов твоих».

Чингисхан сказал в ответ Улуг-батору: «Я был подобен спящему. И ты, потянув меня за локоть, разбудил меня. Я был неподвижен [как истукан], а ты, потянул меня, и я поднялся [на ноги]. Что же до обязательств [в отношении вас], я сделаю все, что окажется нужным». [После того] они были обласканы [Чингисханом] и поощрены им.

Через некоторое время, когда они (джуръяты) вполне обосновались на месте (в юрте Чингисхана), они вдруг ушли [от Чингисхана] и долго скитались по разным землям, пока наконец некто Ходон-Орчан, который был из племени мэргэд, не убил Тагай-Далу. Когда у джуръятов не осталось больше ни силы, ни могущества, [это племя] распалось.

После этого предводителем племени Джуръят был Жамуха сэцэн, который был одарен умом, способностями и хитростью и был большой интриган. Чингисхан называл его андой-побратимом. Хотя Жамуха [на словах] был верен побратимству и демонстрировал знаки дружбы и искреннего расположения, однако втайне питал к Чингисхану вражду, замышлял [деяния] супротив него и желал воссесть на его престол… [Для этого] Жамуха сэцэн несколько раз соединялся с врагами и неприятелями его (Чингисхана)…

Через какое-то время упомянутые племена (Джуръят), достигнув между собой согласия, сказали: «Тайчуды нас без конца беспокоят и понапрасну тревожат. Этот царевич Тэмужин снимает [с себя] платье, которое носил, и отдает, сходит с лошади, на которой сидел, и отдает. Этот человек заботится о людях, печется о войске, хорошо и в достатке живет его улус». Поразмыслив и посоветовавшись меж собой, они пришли все на службу к Чингисхану, добровольно приняли подданство и успокоились в тени благоденствия его…

Дело обстояло так: между отцом Чингисхана, Есухэй-батором, и Ван-ханом по причине близкого соседства с давних пор была дружба и единство. В трудную минуту Есухэй-батор оказал помощь Ван-хану и вызволял его из бездны затруднений. Друг друга они называли андой-побратимом. Как говорится, «любовь наследственна», поэтому Чингисхан, как того требовал обычай, следовал по пути дружбы и называл его (Ван-хана) отцом.

Ван-хан был предводителем племени хэрэйд, конкоит и других племен, входивших в число хэрэйдских. Это племя — многочисленное, с большим войском, [его] вожди были древнеславные. Они имели сходство с племенами монгольскими; их быт, обычаи, речь близки друг с другом.

Прежде Ван-хана звали Тогорил… Так называют птицу, которую хотя никто не видел, однако имя ее известно и ведомо между людьми, подобно [сказочной птице] Анке… Министр Алтан-хана хитайского Чинсан дал ему прозвание Ван-хан, то есть «государь одного округа»…

Причина дружбы и побратимства Ван-хана с Есухэй-батором была следующей: Ван-хан после смерти отца своего, Буюрук-хана, убил нескольких братьев и племянников… По этой причине его дядя Гур-хан воевал с ним и разбил Ван-хана. Некоторое время он (Ван-хан) скитался и наконец прибыл к Есухэй-батору. Есухэй-батор оказал ему помощь, разбил войско Гур-хана, так что заставил его бежать до страны Хашин (страны тангудов. — А.М.). Взяв у Гур-хана обратно владения Ван-хана, Есухэй-батор вернул их Ван-хану. Тогда-то Есухэй-батор приобрел такие права на его (Ван-хана) признательность, и они стали андами-побратимами.

После того, как младший брат Ван-хана, Эрхэ Хар, увидел, что Ван-хан, убив родных его, сделался предводителем [хэрэйдов], он спасся бегством и пришел в страну найманов, к Инанч-хану. Инанч-хан сжалился над ним и через какое-то время оказал ему помощь, послал войско [против Ван-хана], он отнял у него снова племя и войско, а самого заставил бежать.

В то время Есухэй-батор скончался. Ван-Хан, пройдя через три страны, пришел [на поклон] к государю туркестанскому, Гур-хану кара-китайскому (киданьскому. — А.М.). В той стране, а также в городах уйгурских и тангудских произошла смута, и он остался без приюта. Ван-хан обеднел так, что имел всего пять штук овец, молоком которых он питался, и двух-трех верблюдов, от которых получал пропитание свое. После того, как некоторое время он пребывал в таком расстроенном положении, он услыхал молву о появлении у Чингисхана силы и мощи. В силу дружбы, которую он имел с отцом его, Есухэй-батором, он пришел весной в год Луу, который есть год Дракона*… в местность, называемую Гусэгур-нур, близ юрта Чингисхана, туда, где когда-то они жили вместе с Есухэй-батором. Оттуда Ван-хан отправил к Чингисхану, вверх по Керулену, двоих своих слуг, Тугая и Суэкэ, и о приходе своем повестил. Чингисхан выступил и двинулся навстречу ему. Когда они сошлись вместе, Ван-хан сказал: «Я оголодал и отощал».

Сердце Чингисхана сжалилось над ним, он наложил на монголов подать для него, поместил его в своем курене… Осенью, когда они вместе перекочевали в ущелье Хар хавцал, в силу того, что Ван-хан и Есухэй-батор были андами-побратимами, стали они (Ван-хан) с Чингисханом [считаться] отцом и сыном и устроили [по этому случаю] пир…

Весной года Бичин, который есть год Обезьяны*… Чингисхан и Ван-хан сошлись в пределах местности, называемой Саарь хээр, и устроили хуралдай, после которого единодушно выступили в поход для нападения на тайчудов. В то время предводителями у тайчудов были Анку-Хакучу, Курил, Кудудар и другие, которые были ниже их братьев и родичей, таких, как Таргудай Хирилтуг И подобные ему…

Тогтога бэхи, бывший вождем племени Мэргэд и бежавший в Баргузин, послал в ту пору на помощь к тайчудам братьев своих Худу и Орчана. Все это сборище соединилось в монгольских степях на реке Онон. Чингисхан и Ван-хан двинулись на них и сразились. Тайчуды и [прочие] племена, будучи побеждены, начали отступать. Войска Чингисхана преследовали Таргудая Хирилтуга и Кудудара до местности Энгут-Турас, где обоих убили…

Чингисхан пошел войной на войско собравшихся вместе племен Мэргэд, Тайчуд и Татар*. Их военачальниками были Алаг-Удур из мэргэдов, Киркан тайш из тайчудов и Джакур и Келбек из татар. Все они были предводителями племен и достопочтенными [людьми своего] времени.

Упомянутый [выше] Алаг-Удур в ту эпоху стоял во главе равных ему, знаменитых и достопочтенных предводителей [племен] и в мыслях [своих] имел желание и стремление к верховной (ханской) власти.

В ту эпоху был один умный и проницательный старец из племени баягуд, который говорил, что «Сача бэхи из племени хиад журхин стремится к ханской власти, однако это не его дело. Жамуха сэцэн, который беспрестанно натравливает людей друг против друга и учиняет различные хитрости и лицемерные [ухищрения], чтобы достичь своей [цели], также не добьется того… Жочи Хасар, брат Чингисхана, тоже имеет таковую страсть и желает отличиться, [рассчитывает] на свою силу и искусство стрельбы из лука; однако и ему [ханский престол] не достанется. Алаг-Удур из племени Мэргэд, стремящийся к ханской власти и показывающий величие и могущество, также [власти] не получит.

Этот Тэмужин, то есть Чингисхан, обладает внешностью, свойствами и способностями, необходимыми для того, чтобы властвовать, и, наверное, он достигнет ханского величия».

[Свои мысли], по монгольскому обычаю, он искусно излагал в стихах. В конце концов вышло так, как он и говорил…

Когда Чингисхан, выступив войной на это сборище, сошелся с ними в местности Далан Нумургэс, он разбил и заставил [врага] отступить. [Впоследствии] они вторично собрались…

Так как Жочи Хасар (брат Чингисхана. — А.М.) в то время [кочевал] отдельно от Чингисхана, Зэв находился при нем. Племя хонгирад пожелало прийти к Чингисхану и покориться, но Зэв подбил Жочи Хасара [ударить по ним] и обратить в бегство. [Тогда хонгирады] передумали подчиняться Чингисхану, не доверяя ему. По этой причине Чингисхан рассердился на Жочи Хасара и укорял его*.

В год Курицы (1201-й. — А.М.) подвергшиеся нападению [воинов Жочи Хасара] хонгирады, будучи в замешательстве, потеряли голову и ушли к Жамухе сэцэну. Хонгирады вместе с племенами Ихирэс, Горлос, Дурбан, Татар, Хатагин и Салжуд собрались на берегу реки Кем и возвели Жамуху на гур-ханство. Значение Гур-хана есть государь султанов и правителей. Когда он стал Гур-ха-ном, они замыслили воевать с Чингисханом…

Когда… Чингисхану доложили [об этом], он немедленно выступил на войну против них, сразился с Жамухой в местности, называемой Еди-Хорган, и разбил его. Племя хонгирад тогда же покорилось [Чингисхану]…

Осенью года Собаки (1202-й. — А.М.) Тогтога бэхи мэргэдский, племена дурбан, татар, хатагин, салжуд с их предводителем Ухуту-батором и вождь племени Ойрад, Хутуга бэхи, — все это сборище, которое многократно воевало с Чингисханом и Ван-ха-ном, бежало и нашло прибежище у Буйруг-хана. Объединившись с ним и сформировав большое воинство, они выступили на войну с Чингисханом и Ван-ханом.

[Найманы] сделали камлание, чтобы пошел снег и начался буран. Смысл камлания заключается в следующем: читают заклинания и кладут в воду разные камни, в результате чего разверстываются хляби небесные.

[Однако] тот снег и буран обернулись против них самих… Известно, что в том месте [многие воины] Буйруг-хана найманского и упомянутых племен монгольских, которые были с ним заодно, лишились от жестокой стужи рук и ног. Буран был такой силы, что множество людей и лошадей погибли, сорвавшись с высоты.

[Так как] с племенами, которые возвели Жамуху на гур-ханс-тво и [затем] пришли вместе с Буйруг-ханом повоевать Чингисхана, вышло такое [несчастье], Жамуха вторично склонился на сторону Чингисхана; [по пути] он разграбил стойбища племен, которые возвели его на гур-ханство, и пришел на службу к Чингисхану…

В ту зиму Чингисхан пожелал для старшего сына своего, Жочи, сестру Сэнгума (сына Ван-хана. — А.М.), Чаур бэхи, а Ван-Хан — дочь Чингисхана Худжин бэхи для Туе-Бука, сына Сэнгума. Но дело не состоялось, поэтому между ними появилось некоторое неудовольствие.

Так как Жамуха, в сущности, был завистником и зложелателем Чингисхана, чрезвычайно коварен и зловреден, улучив подходящий момент, он пошел к Сэнгуму и сказал: «Мой старший брат Чингисхан сговорился с Таян-ханом, вашим врагом, и беспрестанно посылает к нему послов». [Злопыхатель] Жамуха вселил в душу Сэнгума эту мысль, и Сэнгум по простоте душевной ему поверил. Они сговорились с ним о том, что, «когда Чингисхан нападет, войска наши устремятся со всех сторон, дабы его поразить».

Так как дядя Чингисхана, Даридай отчигин, и двоюродные братья его Алтан, сын Хутулы-хана, Хучар, сын Нэхун тайша, вопреки запрету Чингисхана, взяли во время сражения с татарами добычу, Чингисхан у них отнял ее. Рассердившись на него, они также пристали к Сэнгуму. И Тагай-Кулакай из племени мангуд, и Мухур-Хуран, глава племени адархин, что из Нирун, с тем сборищем соединились, чтобы поразить Чингисхана.

В то время Сэнгум кочевал отдельно от отца… Он отправил послом к отцу некоего Салхан-Туда из числа своих нукеров и так устроил, чтобы [подданные] Чингисхана и его войско смешались с его людьми и войском. Он искал благоприятного случая для [исполнения] своих замыслов и совещался с Жамухой. Жамуха называл Сэнгума андой-побратимом; с Чингисханом они были также анды.

Через того посла Сэнгум извещал отца о том, что «сын Огэлун-эхэ, Чингисхан, который претендует на твою дружбу и благорасположение, замыслил такое-то вероломство. Мы же думаем, как его опередить и поразить».

Ван-Хану эти слова пришлись не по душе, и он сказал: «Жамуха — обыкновенный пустослов, бесчестный и не заслуживающий доверия. И слова его не должно слушать!»

Через некоторое время Чингисхан отошел от них (стойбища Сэнгума) и остановился далее.

Весной в год Свиньи (1203-й. — А.М.) Сэнгум вторично отправил посла к отцу со словами: «Как могут дальновидные и здравомыслящие люди пропускать мимо ушей [правдивые слова], не видеть очевидного!»

Когда Ван-хан услышал гневные слова сына, он сказал: «Мы с ним (Чингисханом) стали побратимами, и несколько раз он великодушно оказывал нам вспоможение имуществом и всем прочим. Как ты можешь думать о нем такое? Что тут скажешь? Сколько вас ни останавливаю, вы не слушаетесь. Даже на старости лет не видать мне покоя! Коли вы не слушаете моих речей, поступайте как знаете. Бог вам судья!» Сказав это, Ван-хан чрезвычайно опечалился.

После этого они тайно подожгли пастбище, где находилось стойбище Чингисхана. Он так и не узнал, чьих это было рук дело. Затем они замыслили следующее: прежде он желал взять дочь Ван-хана Чаур бэхи для сына своего Жочи, но ему отказали. Теперь же они решили: пошлем и скажем, что мы отдаем им свою дочь, пригласим их на пир, и, когда он придет, мы его схватим…

Когда Чингисхана оповестили об этом (о приглашении Сэнгума. — А.М.), он двинулся в путь с двумя нукерами. По дороге он заехал в стойбище к отцу Мунлигу из племени хонхотан, который был отцом Тэв Тэнгэра, и там переночевал. Посоветовавшись с отцом Мунлигом, Чингисхан [не поехал к Сэнгуму] и отправил с [их] посыльным такой ответ: «Наши кони отощали. Мы откормим их и одного человека пошлем на сговорный пир». Чингисхан отправил назад посыльного Сэнгума, а сам отправился домой. После этого Ван-хан и Сэнгум замыслили идти войной на Чингисхана…*

Когда Чингисхан разгромил войско Ван-хана и, низложив его с сыном, обратил их в бегство, племена хэрэйдов покорились ему. Зимой года Свиньи (1203-го. — А.М.) в местности, называемой

Тэмээн хээр, Чингисхан занимался [облавной] охотой, после чего радостный и счастливый воротился в ставку победителем. Так как ему далась такая великая победа, ханская власть его укрепилась; отовсюду к нему приходили племена и принимали подданство. Тогда он устроил великое собрание и в благодарность за ту великую благодать установил хорошие и твердые уставы (яса) и благополучно воссел на ханский престол…*

Хотя Чингисхану было известно враждебное к нему отношение Таян-хана, однако он снова удостоверился в этом, [выслушав онгудского] посла Торбидаши. Поэтому весной года Мыши (1204-го. — А.М.) он созвал хуралдай в местности Темегэ Бедин-Тул-кулджут.

Военачальники единодушно молвили: «Лошади наши отощали; вот откормим их и осенью нападем». Отчигин-нойон, дядя Чингисхана, сказал: «Нукеры! Что это еще за предлог — худоба лошадей! Коль скоро мы услыхали такие речи [найманов], мы выступим с войском [немедля]! Как можно [позволить] Таян-хану захватить нас? Это мы должны пойти и захватить его! И скажут [наши потомки]: в этом месте схватили Таян-хана. Так мы прославим свои имена. Что же касается того, кто кого победит: мы его или он нас, ведает только Великий Господь. Так выступим же тотчас!»

После этого Бэлгудэй, брат Чингисхана, обращаясь к нему, сказал: «Если найманское племя отберет у нас колчаны, они разнесут наши кости [по степи]! Они кичатся своим превосходством, потому что их улус большой и многочисленны их табуны и стада. Но что они нам могут сделать с их большим улусом, множеством табунов и стад, если мы опередим их? Что мешает нам первыми захватить их колчаны?»

Чингисхан одобрил его слова и [вскоре] выступил войной на Таян-хана…

Таян-хан принял бой. Чингисхан приказал Жочи Хасару командовать срединным полком войска, а сам лично расставлял [остальные полки]. Когда Жамуха сэцэн увидел издали боевой порядок воинства Чингисхана, он сказал, обращаясь к нукерам: «Заметьте, как изменился боевой порядок войска моего анды-побратима*. Племя найманское не делится добычей с другими; и нам от них не будет толку». Сказав это, он поворотил коня и покинул [общий] строй.

В тот день было большое сражение. Ближе к ночи войско Таян-хана было разбито, обратилось в бегство с поля битвы. Таян-хан получил много тяжелых ран. Он нашел прибежище у одной горы; с ним находился Хорису бэчи и несколько других нукеров. Какие бы усилия они ни употребляли и какие бы старания ни прилагали, чтобы он встал и продолжил битву, от тяжести ран Таян-хан не имел возможности двинуться. Тогда Хорису бэчи сказал другим военачальникам и нукерам: «Теперь я скажу слово, от которого, я знаю, он придет в себя и поднимется на ноги». И он сказал: «Таян-хан! Мы находимся [на вершине] горы. Так встань же, спустись с нами с хребта и пойди [вместе с нами] в бой!» То слово Таян-хан услыхал, но нисколько не оживился и не поднялся на ноги. Тогда [Хорису бэчи] снова сказал: «О Таян-хан! Супруги твои, особенно возлюбленная твоя Гурбэсу, украсив себя и приведя в порядок ставки свои, ожидают тебя! Встань же, и пойдем!» И это слово слышал Таян-хан, но не смог пошевелиться. Тогда Хорису бэчи сказал нукерам: «Если бы у него было хоть немного силы, он пошевелился бы или ответил. Теперь, прежде чем увидать кончину его, пойдемте и сразимся пред его очи, чтобы он видел смерть нашу».

Они спустились с того хребта и жестоко сражались, пока не были убиты. Как ни желал Чингисхан взять их живыми, так и не смог. Чингисхан был восхищен ими, чрезвычайно хвалил их верность и твердость. Он сказал: «Всякому, у кого будут такие нукеры, незачем печалиться!»…

В том сражении племена дурбан, татар, хатагин и салжуд все покорились и пришли на службу Чингисхану, а мэргэды не явились и бежали; Хучулуг, сын Таян-хана, бежал к брату отца своего, Буйруг-хану…

Когда благополучно наступил год Быка (1205-й. — А.М.), Чингисхан, приведя в порядок войска, направил армию в страну Хашин, которую называют Тангуд. Когда они пошли в ту страну, пришли сначала к крепости, которую называли Ликили, которая была чрезвычайно укреплена. Они осадили ее, вскоре взяли и разрушили все до основания. Оттуда они пошли к городу, имя которого есть Киленгуси. Это был город чрезвычайно большой. Они также взяли его и разграбили. Они взяли и некоторые другие области тангудские, разграбили их, угнали весь скот, который нашли в тех пределах, и возвратились к Чингисхану с богатыми трофеями, бесчисленным количеством верблюдов.

Когда благополучно и счастливо наступил год Барса (1206-й. — А.М.), в начале весны Чингисхан повелел воздвигнуть белое девятибунчужное знамя и устроил великий хуралдай. На этом хуралдае за ним утвердили титул «Чингисхан», и он счастливо воссел на престол. Утвердившим это звание был сын Мэнлига из племени Хонхотан, Хухучу, которого называли [также] Тэв тэнгэр. Значение «чин» — сильный и крепкий, а «чингис» — его множественное число, подобное [титулу] Гур-хан, которое было прозванием великих государей кара-китайских, т. е. государь сильный и великий…

В год Дракона (1208-й. — А.М.) Чингисхан воротился в ставку с победой над страною Тангуд и кыргызами, правители которых покорялись. Там он провел конец лета, а зимой отправился в погоню за Тогтога бэхи и Хучулугом, которые оба бежали после разгрома Буйруг-хана и пришли в места [близ реки] Иртыш. Дорогой караульные и передовые войска Чингисхана случайно наткнулись на племя ойрад, главою которого был Хутуга бэхи. То племя, не имея возможности и силы к войне и сопротивлению, покорилось, присоединилось к войску Чингисхана и взялось быть их проводниками. Внезапно они наехали на Тогтога бэхи, вождя мэргэдов, и Хучулуга, сына Таян-хана. [Ворогов] окружили, их имущество, табуны и стада захватили. Тогтога бэхи был убит в сражении, а Хучулуг с немногими людьми спасся, бежал и нашел убежище в стране кара-китайской. Он находился там некоторое время, после чего Гур-хан кара-китайский обласкал его, назвал сыном и затем отдал ему дочь свою…

Весенней порой года Змеи (1209-го. — А.М.) Идугуд, правитель уйгуров, склонился на сторону Чингисхана, так как он слышал молву о величии, могуществе, справедливости и щедрости Чингисхана. В то время уйгуры были данниками Гур-хана [кара-китайского], старший вельможа которого по имени Шукем сидел [в их стране] наместником.

Идугуд убил наместника Шукема и намеревался отправить послов с прошением к Чингисхану о подданстве. Молва о том событии достигла слуха Чингисхана, и он сам отправил посольство к Идугуду…

Когда они пришли, Идугуд весьма обрадовался их прибытию: почтил и уважил их и, выразив свою преданность, отправил вместе с ними к Чингисхану двух своих послов. Он передал через них следующее: «Я слышал от всех приходящих и уходящих о могуществе, величии, власти и силе царя миродержца и миропокорителя. Я воспротивился власти кара-китайского Гур-хана и хотел отправить к тебе послов, чтобы изложить подробно положение Гур-хана и все другое, что я знаю, и честно служить тебе. Как раз в это время, опередив меня, прибыли твои послы… Возрадовалось мое сердце. И потому я отдаю всю страну уйгурскую [тебе, Чингисхан,] и становлюсь слугою и сыном твоим»…

Когда те два упомянутые посла пришли [вместе] с послами Чингисхана и послание Идугуда передали, Чингисхан принял их с почестями и повелел: «Коли Идугуд действительно искренне желает ему служить, то пусть возьмет из того, что он имеет в казнохранилище, и лично принесет [дань]».

С этим важным делом он вторично послал своих послов [к Идугуду]. Когда они пришли туда, Идугуд осмотрел казнохранилище, и то, что признал достойным и соответственным, он взял и отправился к Чингисхану.

Чингисхан, вторично отправив посольство к Идугуду, лето года Лошади (1210-го. — А.М.) провел в своей ставке. Идугуд был занят приготовлениями [к поездке к Чингисхану] и еще не прибыл. Тем временем наступила осень. Чингисхан ополчился на страну тангудов*. Он прибыл к городу, который называют Яргай, и призвал [тангудов] к подчинению. Государь страны тангудов, [подчинившись], отдал ему в жены свою дочь. Когда весной года Барана (1211-го. — А.М.) Чингисхан возвратился [в свою ставку] победителем, туда благополучно прибыл [предводитель уйгуров] Идугуд, и правитель харлугов Арслан-хан также пришел подчиниться Чингисхану…

Весной года Барана (1211-го. — А.М.) Чингисхан пошел в поход на страну Хитай. Перед этим он послал в охранение на западные рубежи своего улуса двухтысячный отряд под командованием Тохучара из племени хонгирад, которого [еще] называли Далан турхаг Тохучар. Это было сделано для того, чтобы, когда он (Чингисхан) пойдет в страну Хитайскую, его орды и тыл были в безопасности, и [чтобы] монгольские племена, [а также] хэрэйды, найманы и другие народы, которые большею частью были покорены, не сговорились бы снова за его спиной и не замыслили супротив него чего-нибудь. После того, как он предпринял эти меры предосторожности и подготовил войско, осенью упомянутого года он благополучно выступил в поход, чтобы покорить страну Хитай, Кара-Хитай и Джурджэ, которую монголы называют Джаокут…

Когда Чингисхан двинулся в те пределы, сначала он пришел к озеру Тал-нур и взял города Тису (Да шуй Луань) и Бадини (Бай-дэн-чэн). Затем они взяли города Туша (Ушабуу), Хучженъ-чжеу (Чанчжоу), Хунь-чжеу (Хуань-чжоу) и Фу-чжеу (Фучжоу).

Сыновья Чингисхана Жочи, Цагадай и Угэдэй взяли города*: Юн-юй (Юнь-нэй), Дунь-чженъ (Дун-шэн), Ду-чжеу (У-чжоу), Сунь-чжеу (Сюань-чжоу) и Юнь-чжеу (Нин-чжоу).

Затем [монголы] захватили один чрезвычайно большой город — Сибкин (Си-цзин)*… (затем), не делая обхода, прошли и ушли*…

Чингисхан остановился у города, называемого Фучжоу, и осадил его*. Командующие войском Джурджэ — Гю-гянь Нарду (Ваньянь-гюгянь), Чжиутай Утеду (джау-тау Цзю-цзинь), Ану-Нарду (цзянь-цзюнь Вань-ну) и Мянган*, которые командовали тумэнами, шли [навстречу Чингисхану] с большим войском. На перевале Унэгэн даваа они остановились и перестроились в боевой порядок…

Цань-чжэнь Багуша (Ваньян Хуша*) сказал главнокомандующему войсками Джурджэ [Ваньянь] гю-гяню: «Войска Чингисхана разграбили город Фучжоу и, занимаясь разделом добычи, лошадей отпустили на пастбища. Сейчас они беспечны и не знают [о наших планах]. Если внезапно нагрянем, мы их разобьем».

Гю-гянь сказал в ответ: «Места там непростые. Нападем на них рано утром совместным ударом пехоты и конницы!»

Закончив совет, они выступили [в сторону монголов]. Чингисхан получил известие об этом [наступлении врага], в то время когда войска были заняты принятием пищи. [Тем не менее] они опрокинули котлы и поспешно выступили. Придя и встав двумя отрядами в местности, называемой Хурчжоу, [монголы] стали ожидать неприятеля…

Чингисхан, разделив свое войско надвое и построив в боевой порядок, внимательно наблюдал за приближением неприятеля. Армия Алтан-хана была весьма многочисленна. Ее главнокомандующий, упомянутый Гю-гянь, призвал одного из командиров по имени Мянган и сказал ему: «Ты прежде находился среди монголов и знаешь Чингисхана. Ступай и скажи ему: «Что ты видел от нас плохого, что вот так, с войском, идешь на нас?» Если он в ответ будет перечить, поставь его на место крепким словом!»

Мянган, выполняя приказ Гю-гяня, пришел к Чингисхану и передал слова своего командующего. Чингисхан приказал его схватить и держать, чтобы допросить его после сражения.

Тем временем обе рати сошлись, и завязалась битва. Скоро войско монгольское разбило передовую часть войска хитайского; было убито столько врагов, что все поля в тех пределах стали зловонны от гниющих тел убитых. [Монголы] устремились вслед за отступающими, пока не достигли [расположения] главных сил [врага]. В местности Хой-хэ-пху были повергнуты и обращены в бегство и эти отборные войска [цзиньцев], командиром которых был Хуша.

Это было крупное и прославленное сражение, которое и поныне у монголов весьма известно как «сражение Чингисхана на перевале Унэгэн даваа». Много прославленных хитайских полководцев были убиты в том сражении.

Чингисхан достиг, чего хотел, и поэтому воротился оттуда счастливый.

Возвратившись в ставку, он спросил у взятого под стражу перед самым сражением Мянгана: «Что плохого я сделал тебе? Почему ты на людях позволил себе оскорбить меня?»

Мянган ответил: «Я давно замыслил прийти к тебе на службу, но я боялся, что меня заподозрят и помешают явиться к тебе. Когда Гю-гянь решил послать кого-нибудь к тебе с этим посланием, я сам вызвался и под этим предлогом пришел к тебе просить взять меня в услужение. Не представься мне такой случай, я вряд ли бы смог к тебе прийти».

Чингисхан одобрил его речь и освободил Мянгана.

После этого они взяли и разрушили город Сюань Дэ, который был одним из самых больших городов. Оттуда пошли к городу Да-инь-ху (Дэ син), который был также велик. В тех пределах много садов и цветников, и вино там в изобилии.

Когда они подошли [к Дэ сину], их встретило многочисленное и сильное войско. [Монголы] не смогли приблизиться [к городу] и воротились. Тогда они послали туда с войском Толуй-хана и Чигу-хургэна, который был сыном Алчи-нойона из племени хонгирад. Они сразились и разбили [цзиньцев], взошли на городскую стену, взяли крепость Чжу и возвратились*.

[Цзиньцы] вторично возмутились, и Чингисхан осенью (1213 года. — A.M.) сам пошел [на Дэ син], захватил и разрушил его*. Чингисхан подошел к одному из самых больших городов Алтан-хана, который называется Хуай-лай*. Ему противостоял с большим войском вельможа Алтан-хана Гю-гэ Чжунг-ше (Чжу-ху Гао-ци). Гю-гэ (Гао-цы) есть имя, а значение Чжунг-ше (Чжу-ху) — командующий десятитысячным [войском]. Чингисхан с ним сразился, разбил и гнал до [крепости] Хавцал. Значение слова «хавцал» есть «[горный] проход». Такие укрепления с воинским гарнизоном были устроены [цзиньцами] в каждом горном проходе…

Чингисхан оставил Хэтэя и Бочэ с войском перед [северным проходом] в это ущелье, а сам направился в обход (с запада) к другому горному проходу, который называется Сикин-гю (крепость Цзицзингуань).

Алтан-хан, которого об этом [маневре монголов] известили, срочно послал большое войско во главе с командиром Нодуном, чтобы не позволить отряду Чингисхана преодолеть этот горный проход [и закрывающую его заставу] и выйти на [оперативный] простор. Пока [цзиньцы] добрались туда, Чингисхан уже прошел через проход и заставу и послал свое войско под командованием Зэва к крепости в Хавцальском ущелье, чтобы, подойдя с тыла, он [захватил] ее и охранял. Зэв застал врага врасплох и захватил крепость. Оставленные [ранее Чингисханом] перед горным проходом [с севера] Хэтэй и Бочэ присоединились к нему. После этого Чингисхан послал Хэтэй-нойона с пятью тысячами конников, чтобы они взяли под свою охрану все дороги, ведущие к городу Жунду, а сам осадил город Чжочжоу. И после двадцати дней осады взял его*.

[Зимой 1213 года] Чингисхан отослал [войска правого крыла под командованием] Жочи, Цагадая и Угэдэя [вдоль южной стороны] хребта Чжо-лу (Тайханшай), чтобы овладеть теми пределами. Они захватили все города и крепости от города Ту-чжоу до города Хуай-Мынь-Чжоу; взяли два больших города, из коих один монголы называют Чаган-балгасун, а на китайском языке — Чжинь-Цзин-ху (Чжан Чжи), а другой, который поменьше, называют Ву-чжоу. Оттуда они пошли к Хар-Мурэну (Желтая река. — А.М.)… Возвращаясь оттуда, они разграбили город Тунг-Фу.

Чингисхан послал [на восток] войска левого крыла [под командованием младшего брата] Хасара, Алчи-нойона и Бочэ из [племени] хонгирад и Журчидая… чтобы они, пройдя вдоль берега моря, покорили [эти пределы]. [Сначала] они пошли и захватили города Цзи-чжеу (Цзинь Чжоу) и Ли-чжеу (Луань-чжоу). [Пойдя дальше], они захватили и разрушили все крепости, которые были у них на пути, после чего возвратились.

Чингисхан вместе с Толуй-ханом, которого также называли Их-нойон (монг. «Великий господин». — А.М.), повели войско центра посередине. Не останавливаясь, они проследовали мимо двух больших городов, Дань-бянь-фу и Дай-минь-фу. (Но затем) они захватили все попадавшиеся по пути города, деревни и укрепления, разрушили их и возвратились…*

…Чингисхан прибыл в пределы упомянутого выше города Жунду. В конце весны (1214 года. — А.М.) Алтан-хан находился в том городе вместе с начальником войска своего по имени Гю-гянь, который имел звание юань-шуай, т. е. главнокомандующий войсками. Это был тот главнокомандующий, который однажды уже сражался с Чингисханом. Алтан-хан устроил совещание в присутствии своих военачальников, где поставил вопрос: «Монгольские воины [из-за жаркого климата] разболелись, и [войско] разом ослабело. Что, если мы теперь сразимся с ними?»

Другой придворный вельможа, юнъ-гун чин-сан (первый министр Вань-янь Фу-син), сказал: «Не стоит это делать! Ведь наши воины собраны из окрестных поселений и имеют семьи: жен и детей. Разве мы можем [теперь] знать их мысли и мысли каждого человека [в отдельности]? Если вдруг мы будем разбиты, все они разбегутся по своим жилищам, а если мы разобьем монголов, они [и подавно] уйдут к женам и детям. Как можно положиться на авось, рискуя лишиться отчины, земли дедов и предков и высокого царского престола? Нельзя поступать необдуманно. Теперь должно отправить посла [к монголам] для примирения. [Узнав, что мы подчиняемся], они непременно удалятся из наших пределов, тогда-то мы все и перерешим».

Алтан-хан одобрил его предложение и отправил посла к Чингисхану, а с ним [к монгольскому хану] послал свою дочь, Гунж-хатан*. Вместе с ней он отправил своего почтенного вельможу по имени Фукин чин-сан. Когда они прибыли туда, передали Чингисхану послание Алтан-хана и вручили девушку, он был удовлетворен их покорностью и [решил] пойти восвояси. Тот (цзиньский) вельможа, сопровождая Чингисхана, вместе с ним перевалил через Цавчалский перевал и дошел до местности под названием Мачи. Отсюда он воротился.

Спустя четыре месяца в том же году (в мае 1214 года. — А.М.) Алтан-хан ушел в город Темкин (Намгин) и перенес туда резиденцию. Этот город находится на берегу Хар-мурэн (Желтой реки. — А.М.). Описывают его чрезвычайно большим; в окружности сорок фарсангов. В древности он был столицею китайских государей; имеет три чрезвычайно крепкие стены, реку (как естественную преграду. — А.М.), сады и цветники без числа.

Для защиты города Чжунду он (Алтан-хан) оставил сына своего и двух знатных вельмож, Фу-гин (чин-сана) и Цинь-чжуна, ему в помощники.

Алтан-хан [по пути в Намгин] прибыл в город Чжо-чжоу (чжеу). Войско кара-киданьское, которое [сопровождало его] и Шло следом за ним, догнало Алтан-хана в местности Лин-Лингя-Гильсун (Лян-сянь); он приказал разоружить [киданей]. Они воспротивились приказу [Алтан-хана], убили местного управителя по имени Сянь-гун. Затем (кидане) поставили предводителями своими трех человек: Чжида, Бейзер и Жалар и выступили обратно [в направлении Жунду].

Это известие достигло Фу-гин чин-сана, который был одним из вельмож Алтан-хана и следовал в арьергарде. Тотчас он послал войско к мосту, который был на их пути, чтобы не дать им переправиться через него.

Тем временем кара-киданьское войско достигло татарских племен, которые обитали в тех пределах и были подданными Алтан-хана. Кидани присоединили их к себе, затем переправили тысячу человек через реку, чтобы зайти в тыл [цзиньским] войскам, которые охраняли мост. Они обратили их в бегство, некоторых убили, захватили и забрали себе лошадей, оружие и провиант. Переправившись через мост, они (кидане) угнали все табуны и стада сына Алтан-хана и его вельмож, которые находились на пастбищах недалеко от Жунду. Они насытили и накормили войско свое…

Прошло уже пять месяцев, как Алтан-хан поручил охрану города Жунду своему сыну и Фу-гин чин-сану и Цинь-чжуну, после чего (в июле 1214 года. — А.М.) сын Алтан-хана оставил город вельможам и ушел к отцу, в Темкин (Намгин).

Чингисхан послал с войском из монголов Самукэ-батора из племени салжуд и Мянганя из народа Джурджэ, который [ранее] покорился и был почтен, чтобы они прошли за пределы Жунду и привели бы от города Жунду то войско кара-киданьское, которое, бежав от Алтан-хана, прислало к нему посла. Они пошли, увели то войско и все вместе осадили город Жунду.

Алтан-хан, слышавший прежде, что в городе Жунду не оставалось ни съестных припасов для войска и жителей, ни фуража для животных, послал (в марте 1215 года. — А.М.) князя темника по имени Чжун-шай (юань-шуай Ли Ин), с тремя другими князьями, один по имена Гун-су, второй Кам-Сай и Ли-фин, чтобы они доставили в город Жунду провиант…

Когда они двинулись со съестными припасами, Чжун-шай пошел дорогою на город и крепость Сюань-фэн-чжай (около города Чжо-Чжоу), а другие князья пошли иным путем. В местности Син-бэй (укрепление Цин-гэ города Ба-чжоу) войско Чингисхана противостало им и отняло все, что несли оба отряда.

Так как съестные припасы не дошли в города Жунду, тамошние жители от чрезмерного голода ели человеческое мясо и умирали. Фу-гин чин-сан, которого Алтан-хан оставил с сыном своим в городе Жунду, принял с горя яд и умер. Другой князь, по имени Цинь-чжун, следуя завещанию умершего (Фу-гин чин-сана), ушел к Алтан-хану в Темкин.

Посланные Чингисханом Мянган с Самукэ-батором (в мае 1215 года. — А.М.) вошли в город Жунду и отправили посла к Чингисхану, сообщая «мы-де взяли город Чжуду благодаря удаче, сопутствующей Чингисхану»…

После того, как в течение трех-четырех лет (Чингисхан) покорил и завоевал хитайские области и крепости, он, осуществив желаемое, победоносно отправился (осенью 1215 года. — А.М.) из той страны и в упомянутый же год Мыши (1216 год. — А.М.) пришел в свою ставку…

В год Барса (1218-й. — А.М.) Чингисхан закрепил за Мухали титул гуй ван*. Причиной было то, что перед этим он послал его в пределы страны Джурджэ, а племена чжурчжэньские называли его гуй ван, т. е. государь одного округа. Когда Чингисхан послал его вторично в те пределы, он сказал, что это прозвание есть хорошее предзнаменование, и пожаловал ему (официально) этот титул. Чингисхан дал ему в подчинение тумэн войска… Дав в подчинение Мухали гуй вану эти войска, Чингисхан приказал ему, чтобы он охранял то, что было покорено в пределах областей хитайских и чжурчжэньских; и, по возможности, покорял то, что еще не было покорено. [В то время] Алтан-хан находился в городе Темкин (Намгин), он еще владел частью территории Хитая, и все [верные ему] войска стекались к нему…

Как было сказано выше, когда Чингисхан освободился от войны с Хитаем, он отправил Мухали гуй вана с большим войском для охранения Хитая и стороны восточной, а сам направился в западные пределы*.

Зэв-нойона он отправил вперед с большим войском для уничтожения Хучулуга. В это время Хучулуг находился в городе Кашгар. Монгольское войско подошло к городу, но еще не вступало в бой, а Хучулуг уже обратился в бегство.

Зэв-нойон огласил [высочайшее повеление] о том, что каждый человек свободен в вероисповедании и вправе следовать путем веры своих дедов и отцов*. Солдаты Хучулуга, расселенные в городе в домах мусульман, тут же все были уничтожены.

[Тем временем] войско монгольское пустилось по следам Хучулуга; но его гнали отовсюду, где бы Хучулуг ни останавливался. В конце концов он сбился с пути в гористой местности в пределах бадахшанских. В ущелье, которое называют Сарык-куль, его схватили, убили и возвратились…

Когда наступил год Зайца (1219 год. — А.М.)… Чингисхан назначил сыновей и сподвижников [командирами] тумэнов, тысяч и сотен, созвал и устроил хуралдай, положил основание Ясе из нововведений и древних уставов и пошел войной в страну хорезмшаха. В год Дракона (1220 год. — А.М.) он провел лето в пути к реке Иртыш, отправил послов к султану Мухаммеду с извещением о походе на него, дабы отомстить султану за убиение купцов*. Осенью он приказал выступить в поход…*

В конце осени упомянутого года Дракона* Чингисхан с храброй армией прибыл к городу Отрар; шатер его воздвигли перед городскими укреплениями. Султан дал большое войско Гаир-хану, а на помощь ему отправил Караджа-хана с 10 000 конницы; крепостные стены были укреплены, военное снаряжение подготовлено. Чингисхан приказал, чтобы Цагадай и Угэдэй с несколькими туманами войска обложили город.

Жочи с войском был направлен в сторону Дженда и Енгикента, а несколько других командиров были отправлены со своими войсками в Ходженд и Бенакет. Сам Чингисхан с сыном Толуем двинулся на Бухару.

У Отрара сражение продолжалось пять месяцев. Наконец, жители Отрара дошли до отчаяния. Караджа дал согласие на изъявление покорности и сдачу города, но Гаир-хан, зная, что он есть зачинщик той распри, никак не думал с ним соглашаться под тем предлогом, что не хотел предавать своего господина. По этой причине Караджа не настаивал более и ночной порой вышел со своим войском за городские ворота. Монгольские воины схватили его и привели к сыновьям Чингисхана. И молвили они: «Ты не остался верен собственному господину, так как же нам доверять тебе!» И казнили они его. Захватив город, они выгнали из него всех жителей, как стадо баранов, после чего разграбили его. Гаир-хан с двадцатью тысячами воинов укрылся в цитадели, из которой каждый день делали вылазки отряды по пятьдесят человек. Сражения не прекращались в течение месяца, в результате чего большинство защитников крепости были убиты. Гаир-хан остался в живых всего с двумя воинами. Вскоре и они были убиты, а Гаир-хан, покинув крепость, забрался на крышу. Оставшись без оружия, он бросал в наседавших монголов камни. Наконец он был окружен и схвачен.

После этого монголы сровняли с землей крепостные стены и укрепления. Часть пленных угнали в полон, чтобы использовать при осаде Самарканда и Бухары, а самого Гаир-хана казнили в Кук-сарае*, после чего отправились дальше…

Отправив сыновей и командиров на завоевание разных городов и областей, сам Чингисхан отправился из Отрара в Бухару. Во главе своего храброго войска и в сопровождении младшего сына Толуя, прозванного Их нойоном*, Чингисхан двинулся в направлении города Зарнук*. К укреплению они подошли неожиданно, на рассвете. Жители в страхе спрятались за крепостными стенами. Чингисхан отправил к ним послом Данишменд-хаджиба, дабы сообщить о своем прибытии и предложить сдаться. Неразумная чернь набросилась было на него с оскорблениями и угрозами, но Данишменд воскликнул: «Я — Данишменд-хаджиб, мусульманин и сын мусульманина. По приказу Чингисхана я пришел посланником, чтобы спасти вас от гибели. Чингисхан прибыл сюда с храбрым и мужественным войском. Если вы вздумаете сопротивляться ему, в одно мгновение крепость сделается равниной, а поля от крови превратятся в Сейхун (Сырдарью. — А.М.). Если же вы послушаете совета и покоритесь и подчинитесь ему, то души и имущество ваше останутся невредимы».

Услышав эти разумные речи, они увидели спасение свое в изъявлении покорности. Отцы города выступили вперед и отправили [к Чингисхану] послов с разными яствами. Когда ему доложили о прибытии посольства [горожан], Чингисхан потребовал к себе городского голову Зарнука и разгневался, когда его не оказалось среди посольства. За ним был послан один из послов. Тогда городские вельможи поспешили явиться к нему; они были помилованы и удостоились разных почестей.

Затем Чингисхан повелел вывести всех горожан за городские стены; молодые были отобраны и отправлены в хашар Бухары*, остальным было позволено возвратиться, а город с тех пор именовался Кутлук-балык (Счастливый город).

Один туркмен-проводник, который знал все местные дороги и тропы, вывел войско [Чингисхана] к окрестностям Нура*… Чингисхан отправил в Нур послом Тайр-батора из передового отряда, который известил [горожан] о прибытии [Чингисхана с войском], пообещал ханскую милость [в случае капитуляции] и уничтожение [в случае сопротивления]. После возвращения посла жители Нура отправили к Чингисхану своего посла с различными яствами и изъявили покорность… Когда прибыл Чингисхан, его торжественно встретили и коленопреклоненно поднесли изысканные яства. Чингисхан отнесся к этому благосклонно и спросил: «Какую дань полагалось городу Нуру давать хорезмшаху?» Они сказали: «Тысяча пятьсот динаров».

Тогда он приказал: «Выплатите [нам] сейчас же эту сумму, и вам не будет бояее притеснений».

Они выплатили и тем самым избавили себя от грабежа и избиения.

Оттуда [войско Чингисхана] двинулось к Бухаре. В первых числах месяца мухаррама 617 г.х. (март-апрель 1220 года) войско Чингисхана подошло к Бухаре и остановилось у стен крепости. Войска прибывали постепенно и располагались вокруг города. Войско Бухары составляло 20 000 человек; командовал им Кук-хан… Ночной порой он [со своим сопровождением] выехал из крепости, [чтобы спасти свою жизнь], но, когда они достигли берега Сейхуна, на них наехал разъезд [монголов] и покончил с ними. На другой день [жители] отперли ворота, и к Чингисхану с выражением покорности явились имамы и ученые люди Бухары.

Чингисхан направился осматривать город и его укрепления. Добравшись до соборной мечети, он остановился у самого дальнего места храма*. Его сын Толуй-хан сошел с коня и взошел на мембер*.

Чингисхан спросил: «Это жилище — дворец султана?» Ему ответили: «Это — дом Бога».

Он сошел с лошади, поднялся на две-три ступени мембера и изрек: «Трава в степи пожухла. Накормите наших лошадей!»

И открыли тогда зерновые амбары, и достали зерновой хлеб, а сундуки со списками Корана сделали колодами для лошадей; бурдюки с вином разложили в мечети, привели городских певцов, чтобы они пели и танцевали. Монголы пели свои песни. [А тем временем] отцы города, сейиды, улемы и шейхи стояли у конюшен, охраняя лошадей вместо конюхов и выполняя приказания монголов.

После этого Чингисхан вышел из города и приказал явиться всем его жителям. Взойдя на мембер праздничного моления и изложив по порядку все вероломные деяния хорезмшаха, он сказал: «О, народ! Знайте, что вы учинили великие грехи, но главные грешники — ваши предводители. Если вы меня спросите, чем это доказать, я отвечу: тем, что я — кара Господня. Если бы у вас не было великих грехов, Великий Бог не послал бы меня покарать вас!»

…Затем он призвал к себе богатых и зажиточных [горожан] и приказал, чтобы они отдали припрятанные ценности. Всего к нему явились двести восемьдесят человек, из которых сто девяносто были [местными] жителями, а остальные — прибывшими из других мест. Им было приказано через доверенных лиц сдать ценности. Монголы приняли все, что было сдано, и на большее не посягали. Чингисхан приказал поджечь город, в результате чего его большая часть сгорела, остались лишь мечети и дворцы, построенные из кирпича. Жителей Бухары они погнали на осаду крепости. По сторонам [крепости] установили катапульты, метавшие камни, и арбалеты, пускавшие стрелы; стены забрасывались сосудами с горящей нефтью, крепостной ров, заполненный камнями, трупами людей и животных, сровнялся с землей. Сражение продолжалось несколько дней, пока гарнизон крепости не оказался в критическом, безвыходном положении. Вскоре бастион был взят и подожжен. В те дни погибли более тридцати тысяч человек, женщины и дети были уведены в полон, а молодых определили в хашар Самарканда и Дабусии. Оттуда Чингисхан отправился с войском к Самарканду…

Чингисхан в конце весны упомянутого года (1220 г. — А.М.)… двинулся оттуда (из Бухары) к Самарканду*. Султан Мухаммед хорезмшах поручил [охрану] Самарканда стадесятитысячной армии. Шестьдесят тысяч [из них] были туркмены, которыми командовали их ханы, а пятьдесят тысяч — таджики. У них были двадцать удивительно больших слонов; к войску могли присоединиться столько жителей города — знатных и простолюдинов, — сколько смогла бы вместить крепость. Заранее были укреплены крепостные стены, вокруг сооружены бастионы, вырытые рвы заполнены водой.

[Уже] в то время, когда Чингисхан прибыл к Отрару, молва о многочисленности самаркандского войска, прочности крепостных укреплений распространилась по округе. И все были согласны, что потребуются годы, чтобы завладеть городом и добраться до цитадели. Из предосторожности Чингисхан сначала решил захватить все окрестности. По этой причине он сначала пошел к Бухаре и покорил ее, а затем пленных погнал к Самарканду. Тем встречавшимся ему по дороге городам, которые ему покорялись, Чингисхан не причинял вреда, а у тех, которые оказывали сопротивление, к примеру Сарипуль и Дабусия, оставлял войска для осады.

Когда он прибыл к Самарканду, сыновья и командиры его войск, ранее им отправленные на захват Отрара и других областей, завоевав их, явились к нему, пригнав тамошний хашар. Они устроили ставку в Кук-сарае. По мере прибытия войска располагались вокруг города. Чингисхан один-два дня лично объезжал вокруг цитадели и бастионов и обдумывал план взятия крепости.

Между тем пришло известие, что султан находится в летней резиденции. Чингисхан отправил своих почтенных, старших командиров Зэв-батора и Субэгэдэй-батора с тридцатью тысячами конницы за султаном, Алаг-нойона и Бисура он послал в сторону Вахша и Талекана.

На третий день после этого, утром, город окружило бесчисленное количество монгольского войска и [пригнанного с разных мест] хашара. Албар-хан, Сиюнч-хан, Балан-хан и другие ханы со своими отрядами [покинули крепость] и вступили с монголами в бой. Было много убитых с обеих сторон. Ночью оба войска вернулись на позиции, которые [первоначально] занимали.

На следующий день Чингисхан сел на коня и поднял в бой все войска, окружавшие город.

Жители Самарканда, испуганные этим сражением, разделились во мнении [о необходимости сопротивления].

Назавтра монголы и оказывавшие им сопротивление горожане возобновили сражение. Неожиданно к Чингисхану явились казий и шейх-ал-ислам с имамами. Обнадеженные хорошими обещаниями Чингисхана, они вскоре вернулись в город. Утром отворили Намазгахские ворота, и войска вошли в город и тут же занялись разрушением стены и бастионов, которые вскоре сровняли с землей. Разбитых на сотни женщин и мужчин в сопровождении монголов вывели из города. Но казия и шейх-ал-ислам с другими служителями [церкви] оставили в покое. Таковых набралось пятьдесят тысяч человек.

Горожанам было объявлено, что каждый, кто попытается спрятаться [в городе], будет убит. Монголы, занимавшиеся в городе грабежом, убили много спрятавшихся и обнаруженных ими людей. Вожаки слонов привели их к Чингисхану и просили пищи для них. Он приказал: «Отпустите их в поле, чтобы они сами бродили и ели». Слонов отпустили [на волю], где они так и погибли от голода.

Ночью монголы вышли вон из города. Гарнизон находился в великом страхе. Алп-хан сделал мужественную вылазку с тысячью [таких же, как он сам,] сорвиголов. Ударил по [монгольскому] войску и ушел.

Утром монголы вторично окружили крепость: со всех сторон обрушили на ее защитников град стрел и камней. Стену, укрепление и бастионы разрушили и водоканал, по которому [в город и крепость] поступала вода, испортили. В ту же ночь заперли [городские] ворота и ушли.

Около тысячи отчаянных смельчаков укрылись в мечети и отчаянно бились [с монголами]. Они [монголы]… сожгли мечеть со всеми, кто в ней был…

Когда город и крепость были одинаково разрушены, а множество воинов и их командиров убито, то на другой день сосчитали оставшихся в живых. Из того числа тридцать тысяч ремесленников разделили между сыновьями, женами и военачальниками. Такое же количество отправили в хашар (на осаду). Остальные спаслись тем, что получили позволение возвратиться и выкупить свою жизнь данью в сумме 200 000 динаров. Главным сановникам Самарканда Бака-Эльмульке и эмиру Амиду-старшему он поручил собирать эту дань. Также Чингисхан назначил в Самарканд своего правителя…

…Чингисхан… в начале лета (1220 г. — А.М.) отправил в погоню за хорезмшахом Зэва-нойона, Субэгэдэй-нойона и Тохучара. Но в то же лето он взял Самарканд и по завоевании его отправил своих сыновей к Хорезму. В начале осени Чингисхан вместе с Толуй-ханом ушел из пределов Самарканда и пришел на луга Нахшаба. Оттуда по дороге, которую монголы называют Тумур-хаалга*, отправился на покорение Термеза, а Толуй-хана отправил с большим войском вперед покорить Хорасан. С Толуем пошел каждый десятый воин из войска Чингисхана.

Когда Чингисхан прибыл к Термезу, он отправил в город своих послов с предложением покориться и разрушить укрепления и крепость. Местные жители, полагаясь на прочность крепостных стен, половина которых возвышалась над рекой Джейхун (Амударья. — A.M.), и обольщенные своим мужеством и храбростью, отказались покориться и вступили в бой. На десятый день город был взят приступом; всех его жителей выгнали [из города] в поле и, по заведенному обычаю, разделив между воинами, предали смерти.

Тогда одна старая женщина сказала: «Не убивайте меня! Я вам дам одну большую жемчужину, которую я проглотила». Ей тотчас вспороли живот, и вынули ту жемчужину. [С тех пор] у всех умерших и убитых распарывали животы…

…Вначале года Змеи (1221 г. — А.М.) он приказал переправиться через реку Джейхун и пошел к Балху, величайшему из городов Хорасана… Тамошние начальники вышли ему навстречу, изъявили покорность и повиновение и поднесли разные яства. После этого под предлогом того, что нужно сосчитать всех [жителей города], их всех разом вывели в поле и, по заведенному обычаю, разделили между воинами и всех предали смерти; затем разрушили бастионы, стены, городской вал, сожгли и уничтожили город.

Оттуда Чингисхан отправился к Талекану; крепость та, именуемая Нусрет-куг, была отлично укреплена, имела много военных запасов, защищалась отчаянными людьми. Сколько раз Чингисхан ни посылал послов, предлагая покориться, они отказывались. И после семи месяцев осады крепость не была взята по причине неприступности.

В ту весну, когда Чингисхан осадил Талекан, сыновья Жочи, Цагадай и Угэдэй находились на взятии Хорезма*. Толуй-хан, пройдя через Тумур-хаалга, разделил свое войско на левое и правое крыло, а сам шел во главе срединного полка в направлении Мерведжака, Бага и Гешура. Он захватил те области, взял Мерв и далее до конца весны упомянутого года подчинил себе все крупные, хорошо укрепленные города до Нишапура, такие, как Серахс, Абиюльд, Несу, Туе, Джаджирем, Джувейн, Багик, Хааф, Шейган и Рудабад.

Чингисхан отправил от Талекана посыльного к Толую сказать, чтобы тот до наступления жары к нему пришел. В соответствии с приказом отца Толуй поворотил свое войско, по пути назад захватил и разграбил область Кугистан, перейдя реку Кум-джеран, взял город Герат и его окрестности, после чего присоединился к Чингисхану и преподнес ему с почтением дары. После возвращения Толуя была взята и разрушена крепость Талекан.

Через некоторое время прибыли из Хорезма Цагадай и Угэдэй и преподнесли [Чингисхану] с почтением дары. Жочи ушел из Хорезма со своим обозом.

В сражении у крепости Бамиян стрела смертельно ранила любимого внука Чингисхана, сына Цагадая, — Мутугэна, которого Цагадай сделал своим наследником. От этой раны он скончался. По этой причине Чингисхан приказал срочно захватить этот город. Когда город был взят, Чингисхан повелел предать смерти в нем все живые существа, будь то люди, животные или птицы; а сам город разрушить, превратить в пепел, чтобы там уже никогда никто не жил. С тех пор это место именовали Маукурган… И еще Чингисхан приказал, чтобы никто не говорил об этом событии Цагадаю. Когда тот прибыл и потребовал привести к нему сына, ему сказали, что он куда-то ушел. Когда [вскоре] к нему явились все сыновья, Чингисхан нарочно сделал вид, что разгневан, и молвил, обращаясь к Цагадаю: «Вы не следуете моим словам и приказам!»

Опешивший Цагадай встал на колени и сказал: «Коли мы станем тебе прекословить, пусть мы умрем».

Тогда Чингисхан спросил его: «Поклянись, что ты сдержишь слово, тобой реченное!»

Цагадай поклялся: «Если я не выполню твой приказ, пусть я умру!»

После этого Чингисхан сказал: «Твой сын Мутугэн убит в сражении. Я велю тебе не плакать и не стенать [по убиенному]. И не смей ослушаться повеления сего!»

Цагадай был ошарашен этой вестью, он едва сдерживал себя, чтобы не нарушить приказ Чингисхана, и продолжал есть и пить. Через какое-то время он вышел из ставки, якобы по нужде, и в степи дал волю своим чувства. Всплакнув и облегчив душу, он вытер слезы и вернулся обратно в ставку.

Чингисхан вместе с сыновьями и войском провел лето в горах вблизи Талекана. В то время султан Джалал ад-Дин находился в Газни*. Хан-Мелик, наместник Мерва*, присоединился к нему с сорока тысячами всадников. Султан пожелал [взять в жены] его дочь. Сейф-эд-дин Аграк, также из числа беков туркменских, присоединился к султану с сорока тысячами человек, и эмиры Турские также присоединились к нему…

В это время Чингисхан отправил тридцатитысячное войско под командованием Шигихутуга и других нойонов в направлении Газни, Гурджистана, Забула и Кабула, чтобы они, по мере возможности, овладевали этими областями и охраняли проездные пути. Сам Чингисхан с сыном Толуй-ханом занялся завоеванием областей Хорасана…

От караула Шигихутугу пришло известие, что хан Мелик с приверженцами и единомышленниками двинулся к султану Джелал ад-Дину. Шигихутуг с войском тотчас же пошел следом за ним и ночью его настиг… Из осторожности он остановился, чтобы сразиться на заре при дневном свете. Хан Мелик шел всю ночь и утром соединился с султаном в местности Перван. Канглы и другие [хорезмские] войска, как и обещали, прибыли туда же. [Таким образом, у султана] собралось огромное войско…

Монгольские [командиры войска Шигихутуга] распорядились, чтобы каждый всадник смастерил куклу наподобие человека и усадил ее на лошади, за своей спиной. Ночью их приготовили. На другой день вступили в бой. Войска султана, увидев это, подумали, что к войску монгольскому подошла помощь, и хотели бежать. Тогда султан воскликнул: «Наша армия многочисленна. Так сразимся же с ними и окружим их с левого и правого крыла!»

Его войско остановилось и под страшный бой барабанов пошло в атаку на монголов. Их было больше, поэтому они почти окружили монголов, и те бросились отступать. В тех полях было много ям и нор, поэтому монгольские воины падали с лошадей, а воины султана, имея легких, быстроногих коней, догоняли их и убивали. Тогда погибло много монгольских воинов.

Когда весть об этом достигла Чингисхана, как ни был он крайне огорчен этим, однако вида не подал и сказал: «Шигихутуг привык всегда быть победителем и никогда не вкушал жестокости фортуны. Ныне, когда он вкусил ее, он будет внимателен, опытен и сведущ в делах»…

К тому моменту, когда Шигихутуг пришел к Чингисхану, тот уже захватил крепость Талекан, Цагадай и Угэдэй возвратились победителями из Хорезма, а Толуй-хан воротился из Хорасана. Все они и их воины провели лето на холмах Талекана, отдохнули сами и откормили лошадей. Как только Чингисхан услышал о том событии, он приказал, чтобы все войска в год Лошади двинулись из пределов Талекана на султана Джалал ад-Дина*. Они продвигались два перехода с такой поспешностью, что не было возможности приготовить пищу.

Когда они прибыли на то место, где сражались войска Шиги-хутуга и султана, Чингисхан спросил у Укера и Шигихутуга: «Где располагались ваши войска и как стояло воинство султана?» Они показали. Чингисхан счел диспозиции обеих сторон негодными и пожурил своих нойонов за то, что не сумели выбрать подходящее место для сражения.

Когда Чингисхан прибыл в Газни, он услышал, что прошло уж пятнадцать дней, как султан ушел отсюда с намерением переправиться через реку Синд. Чингисхан назначил наместником в Газни Мама-Ялавача и поспешил вслед за султаном.

Султан велел привести суда к берегу, чтобы переправиться. [Отряд] Урхана прикрывал отход султана. Передовые части монголов наехали на них и перебили всех. Узнав, что султан намеревается переправиться на рассвете, войска Чингисхана, проскакав всю ночь, упредили его. Монгольская армия окружила его со всех сторон, наподобие лука. Река Синд была тетивой [этого лука]. Когда взошло солнце, султан увидел себя между водой и огнем.

Чингисхан приказал «не убивать султана, а постараться взять его живым». Он послал Укер-Гулиджу и Гугус-Гулиджу оттеснить султана от берега. Те смогли придвинуться вплотную к воинам султана, сражавшимся уже на берегу. Тем временем монгольское войско пошло в атаку на правом фланге, который удерживали воины хана-Мелика. Когда они были разгромлены, хан-Мелик бежал в сторону Пешавара. Но монгольские войска преградили ему путь и убили. Также был разбит и левый фланг [обороны султана]. Сам султан во главе семисот воинов сражался в центре и продержался с рассвета до полудня. Потеряв всякую надежду на спасение, он кидался то вправо, то влево, то набрасывался на монголов по центру. Так как было запрещено пускать в него стрелы, то кольцо окружения вокруг него все сужалось. Когда он понял, что бессмысленно противостоять горе и сопротивляться водной стихии, султан вскочил на свежую лошадь и бросился на наступающих монголов, заставив их отпрянуть.

Потом султан повернул коня назад, перекинул за спину щит и, подхватив свое знамя, стеганул коня и через мгновение был уже на противоположном берегу…

Чингисхан от изумления даже прикрыл рукой рот. Затем, указывая в сторону Джалал ад-Дина, сказал сыновьям: «Таким должен быть сын своего отца!»…

Монгольские воины, увидев, что султан бросился в воду, хотели последовать за ним, но Чингисхан запретил им [преследовать его]. Все войско султана было перебито; все его сыновья, вплоть до младенцев, были умерщвлены, а красавицы из его гарема — расхищены. Так как большая часть казны султана состояла из золота, серебра, драгоценных камней и вещей, он приказал в тот день все это бросить в реку Синд. Чингисхан повелел, чтобы ныряльщики подняли со дна все, что сумеют отыскать…

Когда султан Джалал ад-Дин переправился через реку, Чингисхан отправил за ним Бала-нойона и Дурбай-нойона, а сам весной года Овцы возвратился к верховьям реки Синд*. Угэдэй был послан в низовья реки Синд, дабы покорить те края. Угэдэй захватил и разграбил Газни, ремесленников и искусников отослал в восточные пределы, прочих предал смерти, а город разрушил…

Чингисхан в ожидании Бала-нойона провел то лето в степной местности, которую монголы называют Перван. Все прилегающие к ней области он захватил и разграбил. Когда пришли Бала-нойон и Дурбай-нойон, Чингисхан ушел оттуда…

По причине [неподходящего для монголов] климата большая часть армии захворала…

Поскольку Чингисхан преодолел сопротивление султана Мухаммеда и его сына Джалал ад-Дина, из коих один умер, а другой скитался [на чужбине], и отправил Зэва и Субэгэдэя захватить султановы владения: Арран, Азербайджан, Ирак и Ширван, он считал дело сделанным и был на этот счет спокойным. Во всех городах, которыми он овладел, он поставил своих правителей. Когда воины поправились, Чингисхан замыслил о возвращении [в Монголию] через Хиндустан и царство Тангуд.

Сделав несколько [дневных] переходов [в том направлении]*, Чингисхан получил известие, что тангуды снова подняли восстание. На пути монгольского войска возвышались высокие горные кручи и росли труднопроходимые леса; климат этой местности был непривычен и неблагоприятен для монголов. Из-за этого и нехорошей [питьевой] воды воины снова начали заболевать. И Чингисхан поворотил войско назад, в Пешава, и было решено возвращаться [в Монголию] той дорогой, по которой пришли сюда.

Чингис после завоевания страны таджиков в год Обезьяны (1224 год. — А.М.) осуществил свое намерение возвратиться из Пешавара в свои родные кочевья и верховную ставку. Причиной поспешности было то, что пришло известие о восстании жителей [царства] Тангуд*. По причине продолжительного его (Чингиса) отсутствия, они позволили себе крамольные замыслы…

Перейдя через Джейхун, он провел ту зиму (1223 года. — А.М.) в окрестностях Самарканда. Когда он выступил оттуда, Чингисхан приказал, чтобы Туркан-хатун, мать султана Мухаммеда, и весь его гарем, выйдя на дорогу, громко оплакивали царство султана, пока [все монгольские] воины не пройдут мимо них. Когда Чингисхан пришел к реке Фенакетской (Сырдарья), все его сыновья, за исключением Жочи, собрались к нему, и (весной 1224 года. — А.М.) был устроен хуралдай. После того все откочевали оттуда и шли тихо и спокойно от одной стоянки до другой, пока не пришли к пределам родных кочевий…

Возвращаясь из завоеванной страны таджиков, Чингисхан провел в пути лето и зиму (1224 года. — А.М.). Когда он достиг пределов своих кочевий, ему навстречу прибыли одиннадцатилетний Хубилай-хан и девятилетний Хулагу-хан. И сошлись (в октябре 1224 года. — А.М.) они в местности Алмак-Уй, на границе (бывшего. — А.М.) улуса найманов, близ Амол-Худжин, за рекой Гилэ, что протекает рядом со страной уйгуров. [Прямо перед их встречей дети охотились,] и Хубилай-хан убил зайца, а Хулагу-хан подстрелил (дикую) козу. Когда мальчик-монгол в первый раз охотится, по их обычаю, его большой палец полагается смазать жиром и мясом [убитого им животного]. [Тогда] Чингисхан сам совершил это помазание. При этом Хубилай-хан едва дотронулся до большого пальца Чингисхана, а Хулагу-хан крепко за него ухватился. Тогда Чингисхан сказал: «Этот [парень] чуть не оторвал мой палец!»

Двинувшись оттуда, они пришли в местность Бука-Сучигу (Буга Сочигай). И повелел Чингисхан воздвигнуть золотую ставку и устроил там хуралдай и большой пир*.

Так как почва того места была мягкой и легко поднималась пыль, Чингисхан повелел, чтобы все [в его свите] набросали мелких камешков вокруг ставки. Все сделали, как приказал Чингисхан. Один только Тэмугэ отчигин, младший брат Чингиса, вместо камней набросал веток. И поэтому Чингисхан пожурил его. Когда через некоторое время они выехали на охоту, Тэмугэ отчигин не держался в общей цепи [загонщиков], а замешкался позади. За два этих проступка его семь дней не допускали в ставку [к Чингисхану]. Тогда Тэмугэ отчигин сказал, что, если он еще раз совершит предосудительный поступок, пусть его серьезно накажут. После этих заверений Чингисхан простил его и разрешил прибыть в ставку.

Весной года Курицы (1225 год. — А.М.) они прибыли и расположились в [Верховной] ставке. В ней Чингисхан провел лето и соизволил дать умные повеления. Когда его оповестили, что тангуды снова восстали*, он, снарядив войска, отправился в те пределы.

Осенью года Курицы… Чингисхан напал на страну Хашин, которую называют Тангуд… Когда он прибыл в страну Тангуд, он захватил сначала такие города, как Ган-чжоу, Су-чжоу, Го-чжоу и Урукай… Во время войны предводитель той страны по имени

Шудрага, именуемый по-тангудски Ли-ван, выступил с пятьюдесятью тумэнами войска из большого города, который был его резиденцией и назывался Иргай (Яргай), а по-монгольски Иргиа, чтобы сразиться с монгольским войском. И тогда Чингисхан вступил с ним в сражение. В тех местах было множество озер, и все они были покрыты льдом. Выйдя на лед, Чингисхан приказал стрелять по ногам [бегущих по льду врагов], и тут монголы не прогадали. В сражении погибло много тангудов… После этого Шудрага обратился в бегство и укрылся в крепости.

Чингисхан сказал: «Он сокрушен нами так, что после этого [поражения] у него не будет больше сил [для сопротивления]!» Затем он прошел мимо города, [в котором укрылся Шудрага,] и, захватив другие города и области, двинулся в направлении Хитая.

В начале весны года Собаки (1226 г. — А.М.) Чингисхан достиг места под названием Онгон Далан Хутуг. И здесь он задумался [о вечном], ибо [накануне] видел сон, указывающий о близости его смерти. Из царевичей при нем оказался Есунгу-ака, сын Жочи Хасара. Чингисхан спросил у него: «Далеко ли сейчас находятся мои сыновья Угэдэй и Толуй?» Они находились [в расположении] своих войск. Тот ответил: «Они находятся на расстоянии двухтрех фарсангов [отсюда]».

Чингисхан тотчас послал за ними человека и призвал их к себе. Наутро, после того, как все позавтракали, Чингисхан попросил своих нойонов оставить его с сыновьями одних, дабы он смог поделиться с ними своими заботами, дать советы и высказать сокровенные мысли.

Когда нойоны и прочие люди удалились, Чингисхан остался с сыновьями наедине и после многочисленных наставлений и советов заключил: «Дети мои! Знайте, как бы этого ни не хотелось, близится время, когда я умру и отправлюсь в последний путь. Божьей силой и милостью Небесной для вас, моих сыновей, я завоевал и оставляю вам огромный улус, от центра до границ которого в каждую сторону целый год пути. А завещание мое таково: чтобы жить в довольстве и радости и получать удовлетворение от властвования своего, будьте едины в помыслах и делах своих, сражаясь с врагом и возвеличивая друзей. Моим преемником да будет Угэдэй-хан!»

Дав советы и наставления и огласив завещание свое, Чингисхан сказал напоследок: «Отправляйтесь назад в свои владения, оставленные вами улусы. Я же не желаю умереть дома и отправляюсь в поход во имя славы! После моей кончины не смейте переиначивать повеления мои. [К сожалению], здесь нет Цагадая. Упаси его бог, после моего ухода переиначить мои слова и сеять смуту в улусе! А теперь ступайте!»

Будучи наедине с сыновьями, Чингисхан произнес такие речи. Затем он простился с ними обоими и отослал их в свои уделы, а сам выступил с войском в Нанкияс*.

Чингисхан, как только огласил свое завещание и отправил сыновей [в их уделы], двинулся к [пределам] Нанкияса. Градоначальники городов, которые он проследовал, приходили, сменяя один другого, и выражали свою покорность. Когда он пришел в местность Лю-пхан-шан, там, где сходятся границы Джурджэ, Нанкияса и Тангуда, чжурчжэньский правитель услышал о прибытии Чингисхана, отправил к нему послов со словами «Мы покоряемся!» и подарками, в числе которых был поднос с превосходным жемчугом.

Чингисхан тогда повелел, чтобы всякому, у кого проколота мочка уха, дали по одной жемчужине. Те из присутствующих, у которых не были проколоты мочки ушей, бросились протыкать свои уши. [Когда] всем дали по жемчужине, осталось еще много. И тогда Чингисхан повелел: «[Да будет объявлен] день даров! Рассыпьте весь [оставшийся] жемчуг [на улице], чтобы люди его подбирали». Сам же, чувствуя приближение своей кончины, не обратил на жемчуг [никакого] внимания. Из того [разбросанного] жемчуга много затерялось в пыли, и еще долго с тех пор [люди] искали и находили завалявшиеся [где-то] жемчужины.

Тем временем предводитель тангудов размышлял: «Несколько раз я восставал против Чингисхана. И всякий раз [после этого] в моей стране происходили убийства и грабежи [со стороны монголов]. Какой толк сопротивляться. Надо идти к нему в услужение!».

Посылая к Чингисхану своих послов с прошением мира, договора и клятвы, Шудрага сомневался: «Я и не надеюсь, что он признает меня своим сыном!»

Чингисхан благосклонно отнесся к его просьбе. Шудрага желал [получить] один месяц отсрочки на приготовление подарков и вывод населения из города. Чингисхан дал ему эту отсрочку. Шудрага хотел иметь аудиенцию для поднесения даров, но Чингисхан сказал: «Я болен. Пусть подождет, пока мне будет лучше».

Он приставил Тулун чэрби к Шудраге, и тот неотлучно следовал за тангудом.

Болезнь Чингисхана день ото дня усиливалась.

Чингисхан, предвидя свою кончину от той болезни, дал наказ нойонам: «Не смейте объявлять о моей смерти, не поднимайте воплей и плача, чтобы враг не узнал. Когда предводитель тангудов и жители города, как обещали, выйдут из него, всех их уничтожьте!»

В пятнадцатый день осеннего месяца в год Свиньи (1227 г. — А.М.) Чингисхан покинул этот бренный мир и оставил свой престол своему славному роду.

Нойоны, согласно наказу Чингисхана, хранили тайну его смерти. Когда тангудский народ вышел из города, их всех предали смерти. И после этого пустились в обратный путь с его гробом. По дороге убивали всякого, кто попадался навстречу, пока не доставили его тело в ставку. Все его сыновья, жены и нойоны собрались и предались печали.

Чингисхан однажды был на охоте. В одном месте он увидел одиноко стоящее дерево. Ему понравился вид того дерева, и он целый час просидел под ним. Воодушевленный этим, он приказал: «Это место подходит для моего последнего приюта. Запомните это место!»

Когда оплакивали Чингисхана, люди, которые слышали от него эти слова, напомнили о [его наказе]. Сыновья и нойоны исполнили его волю и выбрали [для погребения] то самое место.

Говорят, что в год его погребения на том поле выросло бесчисленное количество деревьев и кустов. Ныне там уже стоит густой, непроходимый лес, и уже не найти и то первое дерево, и место его погребения. Теперь и старые хранители запретного места (кладбища предков. — А.В.) не найдут дороги к его могиле…

III ИЗ КИТАЙСКИХ ИСТОЧНИКОВ

…Чингис, собрав всех князей и чиновников в верховьях Онона, выставил девять белых флагов и вступил на императорский (ханский) престол. Князья и чины поднесли ему титул Чингисхана. Этот год было шестое лето династии Гинь (Цзинь. — А.М.), правления Тхай-хо.

По вступлении на престол он опять пошел войною на найманов. В это время Бор-хан (Буйруг-хан. — А.М.), занимавшийся облавою при Урт-ууле, был им схвачен. Таян-ханов сын Хучулэй-хан (Хучулуг. — А.М.) и Тохтога бэхи бежали к Ярдаши-голу (Иртыш. — А.М.).

После Чингисхан начал помышлять о войне против нючжис-Цев (чжурчжэней. — А.М.). Незадолго пред сим нючженьский государь казнил Чингисханова родственника Хамбухай-хана (Амбагай-хана. — A.M.), за которого Чингисхан и помышлял отмстить*.

В то же время перебежчики и пленные из нючженьцев единогласно говорили Чингисхану, что государь их (империи Гинь*) бесчеловечно поступает. По сим-то причинам Чингисхан решился объявить ему войну; но не смел приступить к делу без особенного приготовления.

…Монгольский Хиад Тэмужин* объявил себя императором при Ононе.

Из предков Тэмужина был некто Бодончар. Мать его Алан гоо, родив двух сыновей, овдовела. После того ей неоднократно виделось во сне, будто сияние разливалось над ее чревом, и она от этого родила третьего сына. Это был Бодончар.

Потомство сыновей ее размножилось, и от каждого произошло особливое колено*. Сии родственники жили от колена Ухуань на севере (на северо-западе) и смежны были с коленами Ойрад, Найман и с древним городом Хорин, который принадлежал хой-хорцам девяти колен. Из колена в колено они считались вассалами домов Ляо и Гинь, вообще же принадлежали к татаньскому племени.

Уже Есухэй покорил прочие колена под свою власть и учинился сильнейшим. Воюя с коленом Татар, он взял в плен старейшину его Тэмужина. На возвратном пути при горе Тели-вынь-пань-то, где он расположился лагерем, родился сын, которого в память победы назвал Тэмужином.

По смерти Есухэя Тэмужин остался малолетен. Многие из его колен поддались родственному с ним дому Тайчуд. Этот Тайчуд, соединив семь колен, пришел с тридцатью тысячами учинить на него нападение. Тэмужин с матерью Огэлун повел своих родовичей тринадцатью колоннами (куренями. — А.М.) и, вступив в главное сражение, разбил Тайчудов.

Эта победа несколько успокоила Тэмужина. Тайчуд, владея обширными землями и многочисленным народом, не имел хорошего управления, поэтому низшие, советуясь между собою, говорили: «Тэмужин одевает людей собственным платьем, сажает их на собственных коней; он истинный наш государь». Поэтому многие поддались Тэмужину, а от этого колено Тайчудово умалилось.

В скором времени колено Татар отложилось от Нючженьского царства. Тэмужин повел войска с берегов Онона и, соединившись с войсками нючженьцев, уничтожил это колено. За такую услугу он получил название Жаут хури, т. е. главнокомандующего против мятежников.

Как колено Найманов было одно из сильнейших, то Тэмужин с подобострастием служил ему. Но когда Найманы начали производить притеснения и грабежи, то Тэмужин собрал все подвластные ему колена при Тэмэгэ-голе, где с согласия всех объявил войну найманам. Найманский Таян-хан расположился с войсками под Хангаем и соединился с коленами Морхис (мэргэд. — А.М.) и пр. Войско его было довольно многочисленно. Тэмужин вступил с ним в главное сражение, на котором взял в плен и убил самого Таян-хана. Прочие колена все рассеялись.

Тэмужин наиболее усилился, почему в следующем году учинил нападение на Си-ся, разбил крепость Ла-и-ри, прошел город Ло-со-хото и, обогатившись награбленной добычей, возвратился. Остановившись в верховье Онона, он собрал старшин из всех колен, выставил девять белых флагов и сам себя провозгласил Чингисханом.

Пред сим нючженьский государь отправил князя Юнь-цзи в Цзин-чжоу, для принятия дани от Тэмужина. Юнь-цзи удивился виду его и по возвращении предложил своему государю при каком-нибудь случае погубить его, но последний не согласился. Тэмужин, узнав о том, начал питать злобу.

…Осенью вторично Чингисхан пошел войною на Си-ся и взял город Уй-ра-ка (Яргай). В сем году послал двух чиновников, Алтана и Бору, к колену Кир-цзи-су (киргиз). Вскоре за тем (киргизские колена. — А.М.) Идыр-нэрэ и Алдар прислали посланников с лучшими соколами.

…Весной хан возвратился из Си-ся. Летом от жары уехал в Лун-тьхин. Зимою опять пошел войною против Тохтога (мэр-гэдского) и Хучулэй-хана (найманского). В это время Ойрад и другие колена, встретившись с передовым нашим корпусом, без сражения покорились. Использовав их проводниками, дошли до Ярдати-гола (Иртыша) и уничтожили колено Морхис (мэргэд. — А.М.). Тохтога, будучи ранен стрелой, умер. Хучулэй бежал в Ки-дань*.

…Весною владение Хойхор вступило в подданство монгольское*. Хан проник в Хо-си. Тангудский государь Ли-ань-цюань поручил армию своему наследнику, который, вступив в сражение с Чингисханом, был разбит, а второй главнокомандующий, Гао, взят в плен. Чингисхан еще завоевал Урянхай* и полонил генерала Сиби. После этого он взял крепость И-мынь; вторично разбил тангудское войско; полонил полководца Вэймина и подступил к городу Чжун-син. Здесь тангуды разрушили плотину и равнины наполнили водою, почему Чингисхан, сняв осаду, возвратился и послал вельможу Эда в Чжун-син с предложениями к тангудскому государю. Тот представил Чингисхану дочь свою и просил о мире.

…Весною нючженьский двор (Алтан-хана), предполагая начать войну, построил укрепление Ву-ша-пху. Отправленный Чингисханом генерал Чжебэ (Зэв), нечаянно напав на это укрепление, побил войска и пошел далее на восток.

Прежде Чингисхан ежегодно представлял нючженьскому двору дары. Вследствие этого нючженьский государь отправил князя Юнь-цзи в Цзин-чжоу для принятия дани от него. Чингисхан при входе этого князя не сделал ему должной чести. Юнь-цзи по возвращении предложил объявить Чингисхану войну.

В это время нючженьский государь скончался, и князь Юнь-цзи, вступив на престол, послал к Чингисхану указ, при вручении коего ему сказано, чтоб учинил поклонение.

Чингисхан спросил у посланника, кто такой новый государь? Князь Юнь-цзи, отвечал посланник.

Чингисхан тотчас обратился лицом к югу и, плюнув, сказал: «Я думал, что какой-либо необыкновенный человек сел на престол в Чжун-юань; а этот слабоумный может ли царствовать? Он не заслуживает поклонения».

После того тотчас сел на лошадь и уехал. Посланник по возвращении донес о сем государю Юнь-цзи, который чрезвычайно разгневался, но решил дождаться времени, когда Чингисхан приедет ко двору с данью, дабы при случае погубить его.

Чингисхан узнал об этом и совершенно прервал связь с ню-чженьским двором; а для предосторожности усилил войска свои…

…Весной Чингисхан находился при Гилур-голе. Из западного края Арслан-хан, глава хоралутского (харлагудского. — А.М.) народа, поддался ему. Идугуд, владетель хой-хорский (уйгурский. — А.М.), приехал ко двору его.

Во второй месяц Чингисхан сам повел армию на юг, разбил Даши, полководца нючженьского, при горе Е-ху-лин и завоевал уезды Да-шуй-ло и Фын-ли; но нючженьцы возобновили укрепление Ву-ша-пху.

Осенью в седьмой месяц Чингисханов генерал Чжебэ (Зэв) приступом взял Ву-ша-пху и Ву-ю-ин.

В восьмой месяц Чингисхан дал сражение с нючженьским войском в Сюань-пьхине при реке Хой-хэ-чуань и одержал победу.

В девятый месяц приступом взял Дэ-син-фу. Командующий в Цзюй-юне ушел, поэтому Чжебэ вступил в сию крепость и доходил до средней столицы (Жунду. — А.М.).

Зимой в десятый месяц [хан] напал на главное правление ню-чженьских пастбищ, отбил табуны и возвратился.

Елюй-аха (из киданей. — А.М.) покорился Чингисхану и на пути явился к нему. Царевичи Жочи, Цагадай и Угэдэй завоевали округи: Юнь-нэй, Дун-шен-чжоу и Ву-шо.

Той зимой стоявшие на северных пределах царства Гинь генералы Лю-бо-линь, Гуалгя и Чангэ также покорились Чингисхану.

…Весною в третий месяц двор Гинь отправил нарочного для испрошения мира у монголов. Монголы не согласились.

Нючженьский генерал Нахата-майчжу, охранявший северные пределы, как скоро узнал, что монголы готовятся напасть на границы, поспешил донести о том своему государю.

Государь сказал: «Мы не имеем вражды с ними; с чего ты взял это?»

Майчжу сказал ему: «Си-ся представили ему царевну, беспрерывно куют стрелы и делают щиты. При окопах велят мужчинам возить телеги, а лошадей берегут. Что же имеют в виду, как не нападение на нас?»

Нючженьский государь, почитая Нахата-майчжу затейщиком пограничных несогласий, приказал посадить его в заточение.

Монголы, учинив нападение на Юнь-чжун и Цзю-юань, весь год продолжали войну. После этого, разорив Да-шуй-ло, пошли далее.

Нючженьский государь сам, усмотрев опасность, освободил Майчжу и отправил северо-западного главнокомандующего Ню-ху-ру к монголам с мирными предложениями.

Монгольский государь не согласился. Тогда нючженьский государь, для отражения монголов, назначил трех полководцев: Тунги-цяньгяну, Ваньяня-хошо и главноуправляющего в Западной столице Хэшери-хушаху…

В восьмой месяц монголы осадили Западную столицу царства Гинь.

Главноуправляющий в ней Хэшери-хушаху, оставив город, ушел. Северо-западные области царства Гинь все покорились монголам.

Нючженьские генералы Тунги-цяньгяну и Ваньянь-хошо пришли в Ву-ша-пху; но еще не успели закончить военных распоряжений, как монгольские войска неожиданно подошли и штурмом взяли Ву-ша-пху и Ву-ю-ин. Монгольский государь, пользуясь победой, разорил Бай-дын-чен и потом осадил Западную столицу.

По прошествии семи дней Хушаху пришел в страх; оставив город, пробился со своим гарнизоном сквозь толпы осаждающих и ушел. Монгольский государь погнался за ним с тремя тысячами отборной конницы. Войско нючженьское было совершенно разбито. Он преследовал его до Цуй-бин-кхэу и после этого взял Западную столицу, Сюань-дэ и Фу-чжоу.

Кроме этого, отправленные монгольским государем сыновья: Жочи, Цагадай и Угэдэй, разделившись в три стороны, завоевали округи: Юнь-нэй, Дун-шен-чжоу, Ву-чжоу, Шо-чжоу, Фын-чжоу, Цзинь-чжоу, а потом Дэ-син, Хун-чжоу, Чан-пьхин, Хуай-лай, Цзинь-шань, Фын-жунь, Ми-юнь, Фу-нин, Цзи-нин, на восток до Пьхин-чжоу и Луань-чжоу, на юг до Цин-чжоу и Цан-чжоу, от Линь-хуан за Ляо-хэ, на юго-запад до Синь-чжоу и Дай-чжоу, все округи покорились монголам…

В високосный девятый месяц войска царства Гинь, отражая монголов, совершенно разбиты на берегах Хой-хэ. После этого монголы вступили в Цзюй-юн-гуанъ, произвели великие грабежи и ушли.

Монгольский государь, взяв Фу-чжоу, дал отдых войскам и выкармливал лошадей, в намерении предпринять поход на юг. Государь нючженьский снова предписал генералам Ваньяню-гю-гяню и Ваньяню-вань-ну для предосторожности расположиться с многочисленным войском при Е-ху-лин (перевал Унэгэн даваа. — А.М.), а Ваньяню-хошо следовать за ними с главною армией.

Некоторые представляли Гюгяню, что монголы, недавно разорив Фу-чжоу, всю добычу разделили между собою, а лошадей распустили по лугам, [поэтому] надлежит, пользуясь расплохом, нечаянно ударить на них. Гюгянь сказал на это: «Такое покушение опасно, напротив, самое надежное средство — подаваться вместе с пехотой и конницей».

Монгольский государь, узнав о том, пошел с войском в Хо-элль-цзуй.

Гюгянь отправил генерала Минганя (Мянгана) спросить монголов о причине войны. Мингань, напротив, передался монголам и объявил им о подлинности состояния нючженьской армии. Вследствие этого монгольский государь вступил с Гюгянем в сражение. Войско нючженьское было совершенно расстроено; конница мяла и топтала пеших; и великое множество побито в сражении. Монголы, пользуясь первым жаром, устремились вперед.

Ваньянь-хошо, страшась их напора, не смел противостоять им и с войском своим отступил на юг, монгольские войска поражали его тыл. При Хой-хэ-пху нючженьские войска еще разбиты были так, что Ваньянь-хошо один только спасся бегством в Сюань-дэ.

Монгольские войска, пользуясь победами, приблизились к сему городу и на пути взяли Гинь-ань-сянь. Объездные отряды подошли к Цзюй-юн-гуаню (крепость Цавчал. — А.М.). Комендант Ваньянь-фу-чжоу, бросив сию крепость, бежал, и монгольские войска заняли оную.

В нючженьской Средней столице (Жунду) приняты строгие меры предосторожности и запрещено мужчинам выходить из города. Монгольские конные отряды подъезжали к самым стенам столицы. Нючженьский государь хотел удалиться на юг в Бянь (южную столицу. — А.М.), но гвардия поклялась отчаянно сражаться, и действительно монгольские войска несколько раз отражены были с уроном.

Но монголы нечаянно напали на нючженьское конское правление и угнали казенные табуны. И посему нючженьский государь остановился и приказал Чжугэ-гао-ци, правителю округа Цзинь-чжоу, расположиться с войсками за воротами Тхун-сюнь-мынь. Ваньянь-хошо был наказан понижением чина. Офицеры и солдаты сочли это наказание легким и от этого наипаче начали выходить из подчиненности…

…В первый месяц (киданец) Елюй-люгэ, собрав войска в Лунь-ане, объявил себя главнокомандующим и прислал к Чингисхану нарочного с предложением своего желания вступить в подданство. Чингисхан взял города: Чан-чжоу, Хуань-чжоу и Фу-чжоу.

Генералы Хэшери и Гюгянь пришли сюда на помощь с тремя тысячами войска. Чингисхан вступил в сражение с ними при местечке Цюан-элль-цзуй и совершенно разбил их.

Осенью осадил Западную столицу. Нючженьский главнокомандующий Ошун пришел на помощь; но Чингисхан, заманив его к крепости Ми-гу-кхэу, вступил в сражение и истребил весь корпус его. После этого опять сделал приступ к Западной столице, но здесь был ранен стрелой, почему и снял осаду.

В девятый месяц Цаган завоевал Фын-шен-чжоу. Зимою в 12-й месяц, в день Цзя-шень, Чжебэ (Зэв) осадил Восточную столицу и принужден был отступить без успеха, но, возвратившись ночью, снова напал неожиданно и таким образом взял город.

Монгольский государь по взятии Сюань-дэ-фу тотчас приказал осаждать Дэ-син-фу и взбираться на городские валы. Нючженьцы отразили нападение, и монгольские войска не имели успеха. Толуй, четвертый сын монгольского государя, и с ним зять ханский Чигу снова взошли на стены под своими щитами и начали стрелять из луков. Нючженьские войска отступили.

После этого монголы овладели всеми городами и крепостями в пределах области Дэ-син; но когда удалились, то нючженьцы опять заняли их.

…Чингисхан пошел к Хуай-лаю, разбил нючженьских генералов Ваньяня-гин и Гао-ци и преследовал их до Гу-бэй-кхэу. Нючженьские войска укрепились в Цзюй-юне. Чингисхан предписал генералу Хэтэбци наблюдать за ними, а сам пошел в Чжо-лу.

Хушаху, главнокомандующий в Западной нючженьской столице, оставил город. Чингисхан пошел на Цзы-цзин-гуань, разбил войска нючженьские при горе Ву-хой-лин и взял города Чжо-чжоу и И-чжоу.

Киданьский генерал Улан-бар сдал крепость Гу-бэй-кхэу. После этого Чжебэ (Зэв), зашедши с южной стороны, взял крепость Цзюй-юн и соединился с Хэшебци.

В восьмой месяц нючженьский Хушаху убил своего государя Юн-цзи и возвел на престол князя Сюнь (Удабу).

Осенью, разделив армию на три части, приказал царевичам Жочи, Цагадаю и Угэдэю с западной армией следовать на юг, по направлению хребта Тхай-хан. Они взяли города: Бао-суй, Ань-су, Ань-дин, Син-чжоу, Вэй-хой, Хуай-чжоу и Мын-чжоу; разорили округи: Цзэ-чжоу, Лу-чжоу, Ляо-чжоу, Цинь-чжоу, Пьхин-ян, Тхай-юань, Цзи-чжоу, Си-чжоу; приступом взяли города: Фынь-чжоу, Ши-чжоу, Лань-чжоу, Сунь-чжоу, Синь-чжоу, Дай-чжоу, Ву-чжоу и возвратились.

Чингисханов младший брат Хасар, Ванцинь, Ноин и Джучи с восточной армией пошли по морскому берегу на восток и завоевали Цзи-чжоу, Пхин-луань, Ляо-си и возвратились.

Чингисхан и царевич Толуй со средним корпусом завоевали Сюн-чжоу, Ба-чжоу, Мо-чжоу, Ань-чжоу, Хэ-цзянь, Цан-чжоу, Цзин-чжоу, Сян-чжоу, Шен-чжоу, Ци-чжоу, Ли-чжоу, И-чжоу, Энь-чжоу, Пху-чжоу, Кхай-чжоу, Хуа-чжоу, Бо-чжоу, Цзи-чжоу,

Тхай-ань, Цзи-нань, Бин-чжоу, Дай-чжоу, И-ду, Чжи-чжоу, Вэй-чжоу, Дынь-чжоу, Лай-чжоу, И-чжоу.

По его же предписанию генерал Мухури (Мухали. — А.М.) вырубил город Ми-чжоу*. Нючженьские генералы Ши-тьхянь-ни и Субут покорились со своими войсками монголам, и Мухури именем Чингисхана определил их темниками.

Чингисхан подошел к Средней столице. Все три армии по возвращении соединились и расположились при Да-кхэу. В сем году завоеваны и взяты были почти все города, лежащие по северную сторону Желтой реки, исключая десять: Средняя столица, Тхун-чжоу, Чжен-дин, Шунь-чжоу, Цин-чжоу, Да-лин, Дун-пьхин, Дэ-чжоу, Пьхи-чжоу и Хай-чжоу.

Киданец Елюй-люгэ служил у нючженей тысячником на северной границе. С самого начала монгольской войны нючжени подозревали потомков династии Ляо в измене. Елюй-люгэ начал опасаться и бежал в Лун-ань, где, собрав до ста тысяч войска, объявил себя главнокомандующим и отправил нарочного к монголам с предложением своего подданства.

Отряженный нючженьским двором Ваньянь-хошо учинил нападение на него, но Елюй-люгэ одержал над ним полную победу. После этого объявил себя королем в Ляо и назвал свое правление Юань-тхун. Он овладел всеми областями и округами в Ляо-дун и утвердил свое пребывание в городе Сянь-пьхин…

В восьмой месяц Хушаху умертвил Юн-цзи и возвел на престол князя Сюня. Сам себя объявил визирем, председателем совета и главнокомандующим над всеми войсками.

В третий месяц прошлого года нючженьский государь отрешил Хэшери-хушаху от должности и сослал в деревню; в нынешнем же году опять его призвал и препоручил ему корпус войск, расположенных по северную сторону Пекина*. Туктань-и усиленно отговаривал, но государь не послушал его.

Хушаху со своими сообщниками Ваньянь-чеу, Фуча-люгинь и Ухури-дола умыслил произвести возмущение. В это время монгольские войска находились в Цзюй-юн-гуань (крепость Цавчал. — А.М.), между тем Хушаху ежедневно занимался охотой, нимало не помышляя о военных делах. Нючженьский государь послал к нему нарочного с выговором. Хушаху рассердился на то и, ложно разгласив, что пекинский правитель Туктань-нань-пьхин умышляет взбунтоваться, именем государева повеления повел войска в столицу тремя колоннами. Опасаясь же, чтобы войска, находящиеся в столице, не воспротивились ему, он отправил вперед одного конного, который, подъехав к восточным воротам Дун-хуа-мынь, во весь голос закричал, что татаньцы (монголы. — А.М.) пришли к северному предместью и уже вступили в сражение.

Вслед за тем прискакал другой конный и то же самое повторял. После этого послал своего сообщника Тукта-ня-гинь-шеу позвать к себе Туктаня-нань-пьхин, который, не зная об умысле, действительно поехал и на дороге самим Хушаху убит был. После этого Хушаху вступил во дворец, сменил всех дежурных, а места их занял своими сообщниками; себя объявил временным правителем и главнокомандующим над всеми войсками и, расположившись в провинциальном правлении, окружил себя войсками.

На другой день принудил государя перейти из своего дворца в княжеский и потребовал от императрицы государственную печать. Но императрица, несмотря на угрозы, отказала в выдаче печати. Хушаху хотел похитить престол, но еще колебался в нерешимости. Туктань-и, вельможа, всеми уважаемый, предложил ему двух князей, достойных престола. Хушаху промолчал и препоручил одному евнуху умертвить государя.

В это время Ваньянь-ган стоял со стотысячною армиею при горе Цзин-шань. Хушаху вызвал его обманом и убил; после этого потребовал пограничные войска в Пекин и предложил стоявшему в Чжан-дэ князю Ваньяню-сюн престол.

В девятый месяц этот князь прибыл в Пекин и вступил на престол, а сына своего Шеу-чжуна объявил наследником.

В одиннадцатый месяц монголы совершенно разбили царства Гинь генерала Чжугэ-гао-ци под городом Хуай-лай и осадили Среднюю столицу; Гао-ци по возвращении убил Хушаху. Нючженьский государь определил Гао-ци главнокомандующим.

Когда монгольские войска приблизились к Хуай-лаю, нючженьский генерал Чжугэ-гао-ци выступил против них и был наголову разбит. Пространство земли на сорок ли устлано было трупами. Монголы, пользуясь победою, простерлись до Гу-бэй-кхэу, но войска нючженьские защитили крепость Цзюй-юн и воспрепятствовали им проникнуть на юг.

Итак, монгольский государь, оставив генерала Хэтэбци с дивизией наблюдать за помянутой крепостью, сам с большой армией пошел на Цзы-цзин-гуань, разбил нючженьское войско при Ву-хой-лин и приступом взял два города, Чжо-чжоу и И-чжоу. Отряженный им генерал Чжебэ (Зэв) подступил к крепости Цзюй-юн с южной стороны и, взяв оную, вышел в северные ворота и соединился с корпусом генерала Хэтэбци. После этого избрали они изо всех колен пять тысяч отборной конницы, которая, соединившись с войсками генералов Котая и Хотая, обложила Пекин. В это время большая монгольская армия пришла к речке Хой-хэ и хотела переходить через мост Гао-цяо. Хушаху, у которого болела нога, распоряжался сражением, сидя в колясочке. Монгольская армия была совершенно разбита.

На другой день снова начали сражение. Хушаху по причине усилившейся боли в ране не мог выехать. Он приказал генералу Гао-ци выступить против монголов с пятью тысячами. Гао-ци просрочил, за что Хушаху хотел казнить его, но нючженьский государь приказал простить, в уважение оказанных им услуг. Итак, Хушаху, усилив корпус генерала Гао-ци и приказывая ему вступить в сражение, присовокупил: «Ежели победишь, то будешь прощен, ежели не победишь, то отсеку тебе голову».

Гао-ци вступил в сражение, которое продолжалось с вечера до рассвета. В это время поднялся с севера сильный ветер, который вздымал каменья с песком, так что невозможно было открыть глаз. Войска нючженьские приведены были в большое замешательство. Гао-ци, предполагая, что генерал Хушаху не преминет казнить его, вторгся со своими солдатами в Пекин и окружил дом его.

Хушаху, видя опасность, хотел убежать через заднюю стену, но, запутавшись в своем одеянии, упал и повредил себе руку. Здесь солдаты отрубили ему голову, с которою Гао-ци, явившись во дворец, просил судить себя*.

Государь простил его, обнародовав преступления генерала Хушаху, лишил его (по смерти) чинов и достоинств, а генерала Гао-ци произвел главнокомандующим. Войскам также учинена награда соразмерно услугам…

В это время монгольский главнокомандующий Мухури (Мухали), производя войну в пределах нючженьских, куда только ни обращался, [все] ниспровергал и разрушал…

В 12-й месяц монголы, разделившись на несколько корпусов, взяли областные и окружные города в Хэбэй и Хэдун.

Монгольский государь, оставив Котая и Хотая с войском по северную сторону Пекина, разделил сорок шесть китайских дивизий, равно и татаньские (монгольские. — А.М.) войска, на три армии. Трех сыновей своих, Жочи, Цагадая и Угэдэя, послал с правой, т. е. с западной, армией следовать по направлению хребта Тхай-хан на юг. Они взяли города: Бао-чжоу, Чжун-шань, Син-чжоу, Мин-чжоу, Цы-чжоу, Сян-чжоу, Вэн-хой, Хуай-чжоу и Мынь-чжоу. Прошли до Желтой реки и произвели великое опустошение между городами Пьхин-ян и Тхай-юань.

Генерал Бот с прочими шел подле моря на восток; взял Луань-чжоу, Цзи-чжоу и произвел великие грабежи в Ляо-си.

Монгольский государь с сыном Толуем пошел средней дорогой; взял города: Сюн-чжоу, Мо-чжоу, Цин-чжоу, Цан-чжоу, Цзин-чжоу, Сянь-чжоу, Хе-цзянь, Бин-чжоу, Дай-чжоу, Цзи-нань; потом от Да-кхэу снова повернул с армией к Пекину. В это время нючженьские войска со всех дорог* отозваны были в Чжун-юань для охранения мест, лежащих позади гор, в провинции Шаньси; а крестьяне все взяты были в ополчение и поставлены на стенах городских для отражения неприятеля.

Монголы всех оставшихся в домах согнали для взятия тех же городов. Так, с противных сторон отцы узнавали сыновей, старшие братья взывали к младшим. По этой-то причине никто не имел твердости защищаться, и города при первом прибытии войск сдавались. Таким образом разорено было около девяноста областных городов. В провинциях Хэбэй, Хэнэй и Шаньдун на нескольких тысячах ли пространства почти все жители были побиты. Золото и шелковые ткани, сыновья и дочери, волы и кони — все, подобно циновке, свернуто и увезено. Дома и хижины преданы огню; городские стены превращены в развалины. Только Дай-мин, Чжен-дин, Цин-чжоу, Юнь-чжоу, Пьхи-чжоу, Хай-чжоу, Во-чжоу, Шунь-чжоу и Тхун-чжоу, мужественно защищаемые войсками, спаслись от разорения.

…Весною в третий месяц [Чингисхан] остановился с армией по северную сторону [от Пекина]. Генералы просили его, чтобы торжество побед довершить взятием этой столицы. Но Чингисхан не согласился на это, а отправил посланника к государю ню-чженьскому со следующим предложением: «Теперь все твои города в Шаньдуне и Хэбэе завоеваны мною. У тебя осталась одна только Средняя столица. Небо привело тебя в бессилие, и я подвергнул бы тебя большим опасностям, если бы не страшился небесного гнева. Теперь иду я с армией в обратный путь, хочешь ли угостить мои войска, дабы сим утишить гнев моих полководцев?»

Нючженьский государь отправил посланника с предложением о мире и, удочерив дочь покойного государя, выдал ее в качестве царевны за Чингисхана; послал ему в подарок множество вещей, по 500 мальчиков и девиц и 3000 лошадей. Сверх этого, отправил министра Ваньяня-фу-син проводить Чингисхана через крепость Цзюй-юн.

В пятый месяц нючженьский государь перенес свой двор в Бянь, а наследника своего Шеу-чжун с министром Ваньянем-фу-син и помощником Муньянем-цзинь-чжун оставил управлять Средней столицей.

В шестой месяц нючженьский генерал Чжода, убив своего начальствующего генерала, передался со всей дивизией Чингисхану, который тотчас предписал генералам Самухэ, Шумуру, Минганю (Мянгану) и Чжоде обложить Среднюю столицу, а сам поехал от жары к Юй-элль-ло.

Осенью, в седьмой месяц, нючженьский наследник Шеу-чжун уехал в Бянь.

Зимой, в десятый месяц, Мухури (Мухали) пошел в Ляо-дун против Лу-цзун и Цзинь-гуа в Гвао-чжоу и взял город Цзинь-чжоу. Чжан-цин, убив своего инспектора, объявил себя королем и отправил нарочного к Чингисхану, с предложением своего подданства.

…В третий месяц дом Гинь выдал за монгольского государя царевну, дочь покойного государя Юн-цзи. Летом, в четвертый месяц, заключил мир с монголами.

Монгольский государь по возвращении из провинции Шаньдун расположился по северную сторону Пекина. Генералы предложили ему, чтобы, пользуясь победами, взять сию столицу. Монгольский государь не послушался их. Он отправил к нючженьскому государю посланника со следующим предложением: «Твои провинции и уезды в Шаньдуне и Хэбэе все в моей власти; у тебя остался только Пекин. Небо уже привело тебя в бессилие, и если еще буду теснить тебя, то и сам должен я опасаться небесного гнева. Теперь иду я в обратный путь, хочешь ли угостить войска, чтоб укротить гнев моих генералов?»

Гао-ци, министр нючженьский, говорил своему государю, что татаньские (монгольские) солдаты и лошади изнурены, и предлагал дать решительное сражение.

«Невозможно, — возразил на это Ваньянь-чен-хой. — Наши войска находятся в столице, но их семейства живут по разным провинциям, трудно полагаться на их твердость. Если проиграем сражение, то не преминут разбежаться; даже и по одержании победы, также помышляя о своих семействах, могут разойтись. Спокойствие и безопасность престола зависят от этого единого предприятия. Всего лучше отправить посланника для заключения мира, и когда войска их обратно уйдут, то придумать новые меры».

Нючженьский государь одобрил последнее мнение. И отправил министра Чен-хой просить о мире.

Монгольский государь пожелал иметь царевну. Нючженьский государь выдал меньшую дочь покойного государя Юн-цзи и с нею послал множество золота и дорогих материй, пятьсот мальчиков, пятьсот девиц и три тысячи лошадей.

Монгольский государь пошел в обратный путь. По выступлении за Цзюй-юн-гуань собрал до нескольких сот тысяч молодых мужчин и женщин, взятых в провинциях Шаньдун, Фэнэй и Хэбэй, и всех предал смерти.

Нючженьский государь, по заключении мира с монголами, обнародовал в своем царстве великое прощение…

В пятый месяц царства Гинь государь Ваньянь-сюн перенес двор в Бянь. Гвардия взбунтовалась и предалась монголам. Осенью, в седьмой месяц, монголы снова обложили среднюю столицу.

Изнуренное состояние государства, слабость войск и истощение государственной казны не подавали никакой надежды к удержанию Пекина, поэтому нючженьский государь решился перенести двор в Бянь-цзин и ни от кого не принимал представлений против этого.

В пятый месяц он препоручил министру, главнокомандующему Ваньянь-чен-хой, старшему помощнику министра Муянь-цзинь-чжун, вместе с наследником престола управлять в Средней столице, а сам со всем двором отправился в путь.

Монгольский государь, услышав это, с гневом сказал: «По заключении мира тотчас переселяться — это значит, что он не доверяет мне и еще питает злобу. Он заключил мир в том намерении, чтобы, усыпив меня, снова помышлять о завоеваниях на юге?»

Нючженьский государь по прибытии в Лян-сян приказал отобрать у провожающей гвардии выданные ей прежде доспехи и лошадей и все возвратить во дворец. Гвардия от такой досады произвела возмущение, убила своего главноначальствующего Су-вынь и, избрав трех начальников, Чжоду, Бэйшера и Чжалара, пошла обратно на север (к столице).

Ваньянь-чен-хой, услышав о сем перевороте, занял с войсками переход при Лу-гэу, но Чжода разбил его и, как скоро усилился, то отправил нарочного к монголам, с предложением своего подданства.

Монгольский государь послал Минганя (Мянгана) для подкрепления Чжоды, и сии генералы по соединении войск их облегли Пекин.

Нючженьский государь, услышав о сем, потребовал наследника к себе. Принц Ваньянь-сурэ находил это несообразным.

Министр Чжугэ-гао-ци сказал на это: «Где государь находится, там и наследник должен быть. Сверх этого ручаешься ли, что спасешь столицу?»

«За спасение столицы совершенно ручаться не могу, — отвечал Сурэ, — но если наследник будет здесь находиться, то все будет производимо с большею деятельностью. Если пограничные места будут защищаемы, то и для столицы мало опасности. В прошедшие времена, когда Мин-ди, государь династии Тхан, уехал в Сычуань, наследник оставался в Лин-ву, и присутствие его могло привязывать подданных целой империи».

Его не послушали, и как скоро наследник выехал из Пекина, то вся столица пришла в большое смятение.

Монгольский генерал Мухури (Мухали) покорил области и провинции царства Гинь в Ляо-си.

Мухури со своими войсками осадил северную нючженьскую столицу. Главнокомандующий Ин-цин противостал ему при Хо-то с 200 000 войска, но, будучи разбит, обратно ушел и заперся в городе. Генералы Ваньянь-силинь и Гао-дэ-юй убили Ин-цин и объявили генерала Илдуху главноуправляющим.

Мухури отрядил генерала Ши-тьянь-сян с войсками для осады города, и Илдуху сдался. Мухури, раздраженный промедлением в сдаче, хотел разорить город, но Сяо-эсэнь сказал: «северная столица есть важнейшая крепость в Ляо-си. Если она покорилась и разорить ее, то после этого кто пожелает покоряться?»

Мухури принял совет его и предложил, чтобы Илдуху на время оставили главноуправляющим в северной столице, а генерала Уера временным главнокомандующим. После этого нючженьские города: Шунь-чжоу, Чен-чжоу, И-чжоу и Тхун-чжоу один за другим покорились монголам…

…В третий месяц нючженьский генерал-прокурор Ли-ин, шедший к Средней столице со вспомогательным войском, вступил в сражение под Ба-чжоу и был разбит…

В пятый месяц, в день Гыш-шен, главноуправляющий в Средней столице Ваньянь-фу-син умертвил себя ядом. Муянь-цзинь-чжун выехал из города, а Мингань (Мянган) занял их место в столице.

В сем месяце [Чингисхан] уехал от жары в Хуань-чжоу, откуда послал Шигихутуга описать казенное имущество в Пекине…

Чингисхан послал Ицири к нючженьскому государю с предложением, чтобы он сдал остальные города в Хэбэе и Шаньдуне, чтобы сложил с себя титул императора и остался бы королем в Хэнане, чем и война должна прекратиться; но это предложение было отвергнуто…

Сею осенью завоевано городов и местечек общим числом 862.

…Войско, посланное государем царства Гинь для избавления средней столицы, встретившись с монголами под Ба-чжоу, пришло в великое замешательство. Летом, в пятый месяц, главноуправляющий в этой столице младший министр Ваньянь-чен-хой сам предал себя смерти. После монголы вступили в среднюю столицу.

Средняя столица нючженьская уже давно находилась в осадном состоянии. Как Муянь-цзинь-чжун долго служил на войне, то Ваньянь-чен-хой препоручил ему военную часть, а себе предоставил главный над всем надзор и в представлении, квасцами писанном, донес двору о крайности своего положения.

Нючженьский государь отправил для спасения столицы генерала Юн-си с корпусами областей Чжун-шань и Чжен-дин; генерала Ухури-цин-шеу с 18-тысячным корпусом из Да-мина, присоединив из юго-западных дорог 11 тысяч пехоты и конницы, а из Хэбэя 10-тысячный корпус. Генерал-прокурору Ли-ин предписал вести съестные припасы из Да-мин, а сенатору Фу-чжури следовать за ним. Ли-ин по прибытии в Да-мина получил несколько десятков тысяч войска; но в распоряжении ими не соблюдал никакого порядка.

В третий месяц, будучи пьяным, встретился с монгольским войском по северную сторону города Ба-чжоу и, будучи разбит, потерял весь транспорт со съестными припасами и, наконец, убит в сражении.

Корпусы генералов Ухури и Юн-си, получив об этом известие, оба обратились в бегство. После такого происшествия сообщение со Среднею столицею пресеклось, и она не могла уже ожидать вспоможений с внешних сторон.

Чен-хой, советуясь с Цзинь-чжун, хотел вместе с ним умереть за отечество, но Цзинь-чжун не соглашался с ним. Чен-хой в досаде тотчас возвратился в свой дом. Впрочем, войска воспротивились ему, и все приняли сторону генерала Цзинь-чжун. Для Чен-хой ничего более не оставалось, как умереть. Итак, он, простившись в храме с предками, призвал секретаря Чжао-сы-вынь и сказал ему: «Когда состояние дел дошло до такой степени, то осталось только из усердия к отечеству умереть».

В пятый месяц, в некоторый день, Чен-хой написал завещание государю и препоручил президенту сената Ши-ань-ши переписать. В сем завещании он рассуждал толька о великих мерах в пользу отечества и о злонамеренных видах сенатора Гао-ци; сверх этого, извинялся, что не мог сохранить столицы. Он был спокоен, как в обыкновенное время. Собрав все свое имущество, он позвал домашних людей и наделил каждого из них по заслугам. Весь дом рыдал. Чен-хой, с величественным видом разговаривая с Ши-ань-ши, сказал: «Все, что преподали мне учителя в пяти священных книгах, я тщательно соблюдал и по мере сил исполнял не для одной пустой учености». Как скоро он опьянел, то, взяв кисть, простился с Ши-ань-ши и на самом конце написал две буквы превратно (низом вверх), бросил кисть и сказал: «От вас я впал в погрешности и мог ли не расстроиться в наилучших намерениях?» Потом сказал Ши-ань-ши: «Прощай!»

Ши-ань-ши лишь вышел из ворот, как услышал вопль и опять возвратился. На вопрос его сказали, что Чен-хой, приняв яд, уже умер. Домашние люди в замешательстве похоронили его в зале. В вечеру этого дня царицы, остававшиеся в Средней столице, услышали, что Цзинь-чжун намерен уехать на юг, поэтому, увязав платье, собрались у дворцовых ворот Тхун-сюань-мынь.

Цзинь-чжун, в намерении обмануть их, сказал, что ему должно прежде выехать и открыть для них дорогу. Царицы поверили ему. И так Цзинь-чжун с любимой наложницей и приближенными своими выехал из города и более об этом не думал.

После этого монгольские войска вступили в Среднюю столицу. Чиновников и жителей погибло при сем случае великое множество. Своевольствующие солдаты зажгли дворец, и пожар продолжался более месяца. В это время монгольский государь находился в Ху-ань-чжоу. Получив известие о взятии Пекина, он отправил нарочного, чтобы объявить благодарность Минганю (Мянгану) с прочими и отвезти сокровища государственного казначейства на север.

Таким образом, погибли таблицы предков царствующего рода нючженей вместе с оставшимися в Пекине царицами. Цзинь-чжун по прибытии в Чжун-шань сказал своим приближенным: «Если бы ехали вместе с царицами, то можно ли было нам достигнуть этого места?»

Ши-ань-ши прибыл в Бянь с завещательным докладом министра Чен-хой, который по смерти пожалован княжеским достоинством и назван Чжун-су. Цзинь-чжун также приехал в Бянь. Государь освободил его от суда и произвел в сенаторы, но в скором времени за умысел против престола изменник был предан казни.

Зимой, в десятый месяц, монголы, осадив Тхун-гуанъ, крепость царства Гинь, не могли взять ее, и поэтому через Сун-шань пошли на Бянь; но, будучи отражены жителями царства Гинь, обратно ушли.

Монгольский государь, имея пребывание при озере Юй-элль-ло, предписал Самухэ-батору идти с десятью тысячами конницы из Си-ся на Цзин-чжао и осадить Тхун-гуань. Самухэ-батор не мог взять этой крепости, посему узкой дорогой через Сун-шань пошел на Жуй-чжоу. Если встречал горные ущелья, то из связанных железных копий делал мосты для перехода. Преодолев столько трудностей, пошел на Бянь-цзин.

Нючженьский государь наискорейше вызвал пестрошапочный корпус из провинции Шаньдун. Уже монгольское войско подходило к Син-хуа-ин, в 20 ли от Бянь-цзина, как пестрошапочный корпус отразил его. На обратном пути оно пришло к Шень-чжоу. В это время Желтая река покрылась льдом, посему монголы и перешли на северный берег.

Нючжени решились защищать одни крепости. Монгольские войска, куда ни обращались, все покоряли. Нючженьский государь отправил посланника просить о мире. Монгольский государь, соглашаясь, сказал генералу Самухэ: «Если серны и олени внутри облавной площади уже нами пойманы, а остался один заяц, для чего бы не пустить его?»

Самухэ, стыдясь, что он еще ничем не отличился, не соглашался на заключение мира и отправил нарочного сказать государю нючженьскому, чтобы он, если желает договариваться о мире, сложил с себя достоинство императора и назвался вассалом, в замену же того признан будет королем.

Таким образом, не могли приступить к мирным переговорам…

…Весной Чингисхан возвратился в походный дворец на берегу Лу-цзюй-хэ…

Осенью Сэр-цзи-от (Шилиж, Эд) и Самухэ-батор отправились со своими войсками из Си-ся в Гуань-чжун; в пути миновали Тхун-гуань, полонили нючженьского генерала Нимаха-Фулху, приступом взяли Жуй-чжоу и другие города, дошли до Бянь-цзина и возвратились…

…Летом, в четвертый месяц, Елюй-люгэ, правитель в Ляо, покорился монголам.

Монгольский государь определил Елюй-люгэ главнокомандующим и предписал иметь пребывание в Гуан-нин-фу.

Зимой, в 10-й месяц, монголы взяли нючженьскую крепость Тхун-гуань.

Монгольские войска расположились между горою Сун-шань и городом Жуй-чжоу. Нючженьский прокурорский приказ представлял своему государю происшедшее так: «Неприятельские войска, миновав Тхун-гуань, Жао-гуань и Мянь-чжоу, далеко прошли вглубь и приближаются к западному предместью столицы. Им уже известно, что в столице находится многочисленное войско, посему, не делая приступа к городу, избегают сражения, но только конные отряды пресекают сообщение по дорогам, а другие войска их нападают на окрестные города. Это также неприметное окружение столицы. Если только иметь в виду одно защищение городов, то бедствия, постигшие Среднюю столицу, скоро увидим и в настоящее время. Сверх этого, общественные и частные запасы здесь, в сравнении с запасами Средней столицы, и в сотую долю не сравнятся. Вот от чего леденеет сердце наше. Желательно, чтобы Вы приказали войскам области Шень-чжоу прикрыть Тхун-гуань и занять позицию в противоположности с генералом Алибасом; выбрать в столице несколько десятков храбрейших офицеров и каждому дать лучших солдат, чтобы они, смотря по обстоятельствам, производили поиски, где сражались бы, а где охраняли; еще предписать, чтобы и в Хэбэе таким же образом поступили».

Нючженьский государь отдал это представление сенату. Сенатор Чжугэ-гао-ци сказал на это, что члены прокурорского приказа несведущи в военном искусстве и что оборонительная система им неизвестна. Итак, представление остановлено.

Когда монгольские войска день ото дня сближались около столицы, Гао-ци только о безопасности своей заботился и хотел, чтобы находилось в столице многочисленное войско. Таким образом, области и провинции, оставленные без всякой обороны, были разорены и разграблены. Нючженьский государь был обманут, и положение царства его час от часу становилось опаснее…

Царства Гинь генерал Сюй-дин разбил монголов под Пьхин-яном

Сюй-дин, предполагая запереть монгольским войскам дорогу через Желтую реку, призвал войска из пяти округов, Цзян-чжоу, Сю-чжоу, Ши-чжоу, Цзи-чжоу и Мынь-чжоу, и поставил их в таком положении, чтобы могли они напасть с лица и с тыла. Когда монголы переправились из Си-Гинь, что в Сань-мине, на север и приблизились к городу Пьхин-яну, то Сюй-дин вступил в сражение с ними. Монгольские войска были биты и ушли.

…Осенью, в восьмой месяц, Мухури (Мухали), будучи произведен визирем (гуй ван. — А.М.)… послан с монгольскими и китайскими войсками на юг, где он приступом взял Суй-чен и Ли-чжоу (Ли-сянь).

Зимою, в десятый месяц, покорил Да-мин-фу, а потом утвердил на востоке города: И-ду, Чи-чжоу, Дын-чжоу, Лай-чжоу, Вэй-чжоу и Ми-чжоу. В том году колено Тумэд отложилось; но генерал Бурин Дурвун усмирил их.

…В 12-й месяц монголы постановили Мухури визирем и отправили его для завоевания земель по южную сторону гор (Тхай-хан).

Как Мухури (Мухали) оказал великие услуги, то монгольский государь, пожаловав его визирем (гуй ван)… и, уполномочив своим именем решать дела, дал ему клятвенную грамоту и золотую печать. Отделив десять корпусов генерала Хун-гири и также заграничные и китайские войска, все подчинил его начальству; и при сем сказал ему: «Земли по северную сторону хребта Тхай-хан я сам завоевал; о землях же по южную сторону того хребта тебе должно позаботиться».

И так, Мухури на юг от Пекина осадил города Суй-чен и Ли-чжоу и оба взял. Вначале город Ли-чжоу упорно защищался и покорился уже по совершенном истощении сил; Мухури, рассердившись, хотел вырубить город. В это время Чжао-цзинь, житель этой округи, служивший при Мухури в должности сотника, явился к нему в слезах и говорил: «Мать моя со старшим братом находятся в городе. Я предлагаю собственную жизнь для искупления целого города».

Этот просил столь жалостно и усердно, что Мухури, из уважения к его справедливости, склонился на просьбу, посему, поворотив на восток, ударил на Ци, утвердил за собою города: Лин-цзы, Дын-чжоу и Лай-чжоу; после этого возвратился…

…Осенью, в восьмой месяц, войска, выступив из Цзы-цзин-кхэу, взяли в плен нючженьского генерала Чжан-жеу, которого хан оставил при прежней должности.

Мухури из Западной столицы, вступив в Хэдун, взял Тхай-юань, Пьхин-ян, Син-чжоу, Дай-чжоу, Цзэ-чжоу, Лу-чжоу, Фынь-чжоу и Хо-чжоу (в Шэнь-си).

…Киданьский Лухэ овладел некоторыми корейскими городами, но генерал Хао-цит-чжала покорил его. После этого корейский король Дунь покорился и обязался ежегодно представлять дань, состоящую из местной продукции.

…Летом, в шестой месяц, в Западном краю убили посланников, и Чингисхан сам повел армию туда*…

Земля, в которой в первый раз являются татары*, лежит на северо-западе от киданей… Они (монголы. — А.М.) разделяются на три вида: черных, белых и непокорных (диких).

Белые татары* более красивой наружности; почтительны и вежливы; знают почтительность к родителям; когда случится смерть отца или матери, изрезывают себе лицо и плачут.

Находясь между ними, я часто, встретив человека недурной наружности, но с рубцами на щеках, на вопрос: «Не белый ли это татарин?» — всегда получал утвердительный ответ.

Они получили образование от захваченных в плен китайских мужчин и женщин, с которыми вступали в брак, и оттого в обращении с другими выказывают мягкость; их провинция управляется [ныне] Би-цзи, дочерью (гун-чжу) повелителя татарского Чингисхана*.

Непокорные татары* весьма бедны, грубы и ни к чему не способны, только и умеют ездить на лошади…

Нынешний император Чингис, его полководцы, министры и главнейшие чиновники, — все принадлежат к черным татарам*.

Татарская нация (монголы. — А.М.) по большей части не высокого роста; самый высокий человек не выше пяти футов с двумя или тремя вершками. Также нет среди них толстых и жирных. Лицо у них широкое, плоское и четырехугольное с выдавшимися скулами; глаза без верхних ресниц; волос на бороде и [на месте усов] весьма мало; их наружность весьма некрасива.

Только нынешний татарский повелитель Тэмужин огромного роста, с широким лбом, длинной бородой; он отличается мужеством…

…Чингисхан, в малолетстве, попал в плен к цзиньцам (т. е. чжур-чжэням), провел у них в рабстве более десяти лет и потом бежал*. От этого он вполне узнал состояние и дела Цзиньского царства.

Это человек мужественный, сильный, сообразительный; привлекает к себе всех; чтит Небо и Землю, весьма уважает справедливость.

Всем известное имя Тэмужин — есть не что иное, как имя, данное ему при рождении… Некоторые говорят, что Чингис есть исковерканное слово (из двух китайских букв) «тянь-цы» («пожалованный Небом»).

В древности был народ монголы (мон-гу), которые при цзинь-ском правлении Тянь-хой (годы царствования Укимая, брата Агу-ды, 1123–1135) часто нападали на разбойников чжурчжэней* и их беспокоили.

Цзиньцы постоянно вели с ними войну и наконец заключили мир, дав множество денег и вещей…

В начале возвышения татар, у них не было вовсе письменности. И всякий раз, когда надобно было что-то повелеть, отправляли туда и сюда посланца и ему давали заучить на память послание. Но посланный не смел ни прибавить, ни убавить ни одного слова. Таков обычай этого народа, так просты их нравы.

В соседстве с ними находятся уйгуры, которые перепродают им то, что выменивают [у нас] на обеих реках.

Поныне еще, во всякой переписке с другими государствами, [татары] употребляют уйгурскую письменность, похожую на китайские ноты для флейты. Но теперь уже два года, как цзиньские изменники и сдавшиеся [монголам] чиновники, не имевшие пристанища, желая быть для них полезными, научили их письменам (т. е. китайским), и в переписке с Цзиньским царством они употребляют китайскую письменность. В прошлом году весной, просматривая их бумаги, я во всех [документах] встречал, что они называют себя великой династией (Да-чао). Более того, по привязанности к монголам, как к мужественной нации, дали своему улусу название Великого Монгольского Улуса…

Татары родятся и вырастают в седле и на лошади; они сами собой учатся сражаться, потому что вся их жизнь круглый год проводится на охоте. Оттого у них нет пехоты, а все — конница; войска у них может набраться несколько сот тысяч.

Письменных приказов у них (по военной части) почти нет; все, начиная от главнокомандующего до тысячника, сотника и десятника, командуют лично.

Всякий раз, когда они хотят взять большой город, то сначала нападают на окрестные селения, берут в плен тамошних жителей и гонят их на осаду [города]. Для этого они отдают повеление, чтобы каждый конный солдат захватил десятерых человек; когда это число полностью набрано, то каждым человеком (пленным) берется известное количество травы или дров, земли или камней. Затем их гонят день и ночь, убивая отставших; пригнав, немедленно заравнивают рвы и канавы (вокруг городских стен, принесенными материалами). [При осаде] употребляют еще также подкопы и проч.; при этом не жалеют десятков тысяч народа, и поэтому города всегда бывают взяты.

После взятия города его жителей убивают без всякой пощады, всех, не разбирая ни старых, ни малых, красавцев и безобразных, бедных и богатых, сопротивлявшихся и покорных; никакое знаменитое лицо не избегнет смертной казни, если оно окажет сопротивление при осаде города.

Добычу делят на пропорциональные части между высшими и низшими чинами. Велика ли, мала ли эта добыча, всегда оставляют одну долю для поднесения императору Чингису*.

…Всякое совещание о начале войны производится в 3-й или 4-й луне*; весть о решении рассылается повсюду; потом 5-го числа 5-й луны* вторично обсуждается, куда направиться осенью настоящего года, после чего, в связи с летней жарой, все разъезжаются по своим стойбищам; в 8-й луне* все собираются в Яньской столице (Жунду. — А.М.), и после этого начинается поход.

Татарская страна (Монголия. — А.М.) богата водой и травой и благоприятна для выращивания баранов и лошадей. Лошадей, через год или два после рождения, обучают и объезжают в течение последующих трех лет. И только тогда начинают использовать в деле…

Качества лошади превосходны: весь день она обходится без пищи, и только ночью пускают ее пастись в поле, не разбирая, попалось ли место, покрытое зеленью или с высохшей [растительностью]; на рассвете [снова] седлают; [для корма лошадей] вовсе не употребляют горох или просо. У каждого человека, по выступлении в поход, имеется несколько лошадей, на которых он скачет поочередно, по одному дню; поэтому лошади не изнуряются и не гибнут…

В то время, когда татары (монголы. — А.М.) не вышли еще из своих пределов, в годы правления Да-дин (т. е. 1161–1189), при разбойничьей Цзиньской династии, в Яньской столице и Ки-даньской стране разнеслось предсказание, что настоящее правительство, теснимое татарами (монголами. — А.М.), не найдет себе убежище и [будет свергнуто]. Цзиньский глава*, Юн (это кличка Ши-цзуна Цзиньской династии вышесказанных годов правления Да-дин), случайно услыхав об этом, с испугом воскликнул: «Татары непременно будут [впоследствии] причиной беспокойства для нашего царства!» Поэтому он отдал приказ немедленно выступить в поход против их отдаленной и пустынной страны. И через каждые три года отправлялись войска на север для истребления и грабежа. Это называлось набором (цзянь див, что буквально значит «уменьшение рабов, или слуг, рекрутов») и истреблением людей.

Поныне еще в Китае все помнят, что за двадцать лет до этого в [провинциях] Шаньдун и Хэбэй, в чьем только доме не было купленных в рабство татарских девочек и мальчиков. Все они были захвачены в плен войсками. Те, которые в настоящее время у татар [являются] нойонами, тогда, по большей части, были уведены в плен и жили в цзиньских пределах.

Кроме того, каждый год из их страны [монголы] платили дань; ее принимали за границей (на территории Монголии), отсылая назад посланных, не допуская их, таким образом, вступать в цзиньские пределы.

Татары убежали в Шамо (монгольские степи. — А.М.), и мщение проникло в них до мозга костей.

Когда ложный Чжан-цзун* вступил на престол, то в годы его правления Мин-чан (1190–1196) было запрещено убивать и грабить. Поэтому татары (монголы) постепенно возвратились на родину; число их народа увеличилось. Это снова обеспокоило Чжан-цзуна, и он воздвигнул новую Великую стену (чан-чэн) на севере от Цзинь-чжоу и охранение ее поручил племени тангу-чжа (тангудов. — А.М.). Когда тангу-чжа взбунтовались, то вместе с ними взбунтовались и-ла-ду-чжа (в Цзиньской истории: е-ла-ду), мудянь-чжа, моу-чжа, хоудянь-чжа (в Цзиньской истории: гудун) и прочие [племена]. Цзиньцы отправили против них войска и усмирили; рассеянные чжасцы передались татарам (монголам. — А.М.).

[Тем временем] среди уйгуров был некто по прозваниюТянь, весьма богатый и ведущий торговлю на огромные суммы; он часто посещал Хэбэй и Шаньдун; вместе с чжасцами он начал рассказывать татарам (монголам. — А.М.) о богатстве жителей этой страны, подстрекая их к сбору войска и вторжению [в цзиньские пределы]. И Тэмужин, который уже питал ненависть за притеснения, вступил в цзиньские пределы и, завоевав, истребил все пограничные крепости.

У татар, как старые, так и молодые, все теперь припоминают слова яньских разбойников (т. е. чжурчжэней), которые говорили: «Наше царство подобно морю, а ваше — горсти песка. Куда же вам с нами справиться!» Только тогда, когда была взята западная столица, вздрогнули как [чжурчжэньский] царь, так и вельможи разбойников. Они собрали все свои отборные войска в количестве 500 000 человек пехоты и конницы и отправили их навстречу [Чингисхану] под начальством Хушаху; но они (чжурчжэни) потерпели великое поражение.

Было собрано новое войско, набранное в Шаньдуне, Хэбэе и других провинциях; к нему присоединена была гвардия императорских телохранителей и прочие [части]; в нем насчитывалось 300 тысяч человек, командовал им Гао-ци. Это войско было разбито под стенами Яньской столицы, когда татары приступили к этому городу. [Таким образом], сокрушены были силы цзиньских разбойников. Войско, увеличившееся в течение столетия, было рассеяно и истреблено. Поэтому [Цзиньская] империя пришла в упадок. Всякий раз, когда татары осаждали города в Хэбэе, Шаньдун и Яньбэй (на севере от Пекина), [цзиньские] разбойники не могли оказать им сопротивление.

Татары (монголы), подражая цзиньским разбойникам, также ввели у себя звания лин-лу шан-шу (министров), лин-цзо-ю-сян (главноуправляющих), правого и левого пин-чжан (директоров) и другие должности. Они также поставили визирей (тайши), главнокомандующих (юань-шуай) и др., которые носят при себе (в знак достоинства) золотые пайцзы.

Первостепенные, знаменитые вельможи носят [пайцзы с] изображением двух тигров, или так называемую ху-доу («дерущиеся тигры»). На золотой пайцзе находится китайская надпись: «Святая воля ниспосланного Небом императора Чингиса должна по возможности [с благоговением] исполняться»*.

За ней следует простая пайцза (т. е. без тигров) с надписью: «Святая воля ниспосланного Небом императора Чингиса да немедленно [исполнится]».

За ней следует серебряная пайцза с такой же надписью, как и на предыдущей пайцзе…

Чиновники, управляющие провинциями (чжоу), называются цзе-ши. Те богатыри, которые стоят [в карауле] по обеим сторонам [Чингисхана] с луками и стрелами и знаками достоинства, называются гвардейцами.

Татары презирают старость и уважают бодрость; у них не в обычае частые ссоры и драки. Первого числа первой луны они непременно поклоняются Небу*…

Они любят угощения. Всякий раз, когда правитель Мухали возвращался из военного похода, он несколько дней кряду пировал [попеременно] у своих жен; то же делают и подчиненные ему нойоны.

Татары, по большей части, имеют обычай не мыть рук и хватаются ими [во время еды] за рыбу и мясо; когда жир пристает к рукам, то обтирают их о свои кафтаны. Платье их не снимается (т. е. не меняется) и не стирается до тех пор, пока не износится. Женщины иногда намазывают себе шею (или лоб, но здесь, очевидно, лицо) желтыми белилами; они ходят поныне без перемены в старинном (традиционном. — А.М.) китайском костюме.

Все, начиная от Чингиса до простолюдина, подобно китайским детям, бреют окружность головы, оставляя три пучка, из которых тот, что спадает со лба, подстригают, когда он отрастает. Два других по бокам заплетают в косы и спускают на плечи.

В знак присутствия Чингиса водружают большое знамя, все белое; кроме этого, нет других знамен и хоругвей; но также бывает и зонт: он делается из желтой или красной материи.

Троном служит монгольский диван (ху-чуань) с драконовыми заголовками, обложенный золотом.

Правитель (гуй ван Мухали) иногда употребляет серебряный стул, что и служит отличием [его от других]; седло и подпруга (сбруя), так же, как и у хана, украшаются золотом и фигурами свернувшегося дракона.

Ныне [Чингисхан] употребляет только одно белое знамя о девяти хвостах (бунчуках. — А.М.). В середине его изображена черная луна; оно водружается, когда отправляются в поход. Говорят, что, кроме него, только у одних главнокомандующих бывает по одному знамени. Только у одного царя употребляется барабан, в который бьют, когда вступают в сражение.

Седло делается из дерева; оно весьма легко и искусно сделано…

На стрелы употребляют песчаную иву; сабли весьма легки и тонки; они выгнуты.

Всякий раз, когда гадают о счастье или несчастии, о каком-нибудь предприятии или военном нападении, употребляют баранью лопатку: разламывают ее железным молотком или в огне и по излому и трещинам заключают об успехе. Это похоже на [китайское] гадание на черепашьем черепе.

Всякий раз, когда они пьют вино, сперва потчуют (друг друга). Они обыкновенно весьма чтут Небо и Землю; во всяком деле упоминают о Небе (т. е. призывают Небо в свидетели); услышав гром, весьма пугаются и не смеют идти с войском, говоря, что такова воля Неба.

По их обычаю при выступлении в поход как богатые, так и бедные берут с собой и женщин, которые сами говорят, что они нужны для присмотра за багажом (постелью), платьем, вещами и деньгами. На женщинах лежит исключительная обязанность ставить юрты, принимать лошадей, седлать их, присматривать за скарбом, верблюдами и проч. Они весьма искусны в езде (на лошади)…

Мужчины и женщины садятся [на пиру вместе] без всякого разбора и без всякого запрета, потчуют друг друга…

…Император Чин ги сы (Чингисхан) отправил своего приближенного Лю чжун лу* с тигроголовой золотой дощечкой*, на которой написано было: «Предоставляется полновластно распоряжаться, как бы я сам путешествовал»*; с ним было 20 человек монголов; он объявил повеление [Чингиса] с усердным приглашением учителя (Чан Чуня. — А.М.) к себе:

«Небо отвергло Китай за его чрезмерную гордость и роскошь. Я же, обитая в северных степях, не имею в себе распутных наклонностей; люблю простоту и чистоту нравов; отвергаю роскошь и следую умеренности; у меня одно платье, одна пища; я в тех же лохмотьях* и то же ем, что коровы и конские пастухи; я смотрю на народ, как на детей; забочусь о талантливых, как о братьях; мы в начинаниях согласны, взаимная любовь у нас издавна; в обучении тем* я напереди других; в ратных боях не думаю о заде.

В семь лет я совершил великое дело и во всех странах света утвердил единодержавие. Не оттого, что у меня есть какие-либо доблести, а оттого, что у гиньцев (чжурчжэней. — А.М.) правление непостоянно, я получил от Неба помощь и достиг престола. На юге — Суны, на севере — Хой хэ, на востоке (?) — Ся, на западе — варвары, — все признали мою власть. Такого царства еще не было с давних времен наших…*

Но звание велико, обязанности важны, и я боюсь, что в правлении моем чего-нибудь недостает; при том строят судно и приготовляют весла для того, чтобы можно было переплыть через реки; подобно тому, приглашают мудрецов и избирают помощников для успокоения вселенной*. Я со времени наследования престола усердно занимаюсь делами правления, но не видел еще достойных людей для занятия санов трех гунов и девяти цинов*.

В сих обстоятельствах я наведался, что ты, учитель, сроднился с истиною и шествуешь по правилам; многоученый и опытный, ты глубоко изведал законы; твоя святость прославилась и доблести проявились; ты хранишь строгие обычаи древних мудрецов и обладаешь прекрасными талантами высших людей; издавна приви-таешь в скалах и ущельях и скрыл себя [от мира]; ты прославляешь просвещение предков; ты привлекаешь к себе людей, обладающих святостию, которые, как облака, шествуют к тебе стезей бессмертных в неисчислимом множестве.

Я беспрестанно думал о тебе. Но что мне делать? За обширностию гор и долин я не могу сам встретить тебя. Я только схожу со своего места и стою подле*; постился и омылся*, избрал своего приближенного Лю чжун лу, приготовил легких всадников и простой экипаж* и, не страшась тысяч ли, прошу тебя подвинуть святые стопы твои; не думай о дали песчаных степей; или пожалей о народе, по современному состоянию дел, или из милости ко мне, сообщи мне средства сохранения жизни. Я сам буду прислуживать тебе. Я мечтаю, что ты отрыгнешь мне хоть остатки и скажешь мне хоть одно слово; но и этого довольно.

Теперь я несколько выразил мои задушевные мысли, надеясь, что они сколько-нибудь ясны в настоящей грамоте. Надеюсь, что ты, проявив сущность великого Дао, сочувствуешь всему доброму и, конечно, не поперечишь желаниям существ. Посему настоящее повеление должно быть вполне ведомо. 5-й луны 1-го числа».

Пока учитель раздумывал об этом, Чжун лу говорил ему: «Имя твое уважается в четырех морях*. Император нарочно отправил меня пройти горы и моря и не положил срока года и луны, только чтобы дошел до тебя».

Учитель сказал ему: «Со времени войны, и там и здесь, всюду границы*; ты, путешествуя с такими опасностями, подлинно потрудился».

Чжун лу отвечал: «Получив высочайшее повеление, мог ли я не употребить всего усердия моего».

Учитель, зная, что нельзя отказаться, подумав, сказал Чжун лу: «Здесь трудно доставать продовольствие; вы отправьтесь в Иду и, обождав, пока я кончу служение по случаю Шан юаня*, пришлите за мной 15 вершников, с коими я и отправлюсь 18-го числа».

Вследствие того посланец отправился со всей свитой на запад в Иду.

Учитель заблаговременно избрал из своих учеников 19 человек и ожидал прибытия провожатых. В назначенный срок вершники прибыли, и он отправился с ними в путь.

Узнав, что Чингис переходит на запад*, и опасаясь, что по преклонности лет ему трудно будет переносить непогоды, он хотел обождать возвращения Императора из похода и тогда явиться к нему.

Чжун лу хотел было взять с собой набранных им девиц*, но учитель воспротивился этому. Тогда Чжун лу отправил Хэла* с донесением к государю; учитель также отправил человека к нему с адресом*.

«Дэн чжоуский из Сися сяня; стремящийся к Дао, Цю чу цзи, получил недавно Высочайшее повеление издалека. Весь бездарный приморский народ неразумен. Представляя себе, что в делах жизни я туп, в деле изучения Дао не успел, трудился всевозможным образом, состарился и не умер, что хотя слава обо мне распространилась по государствам, но по святости я не лучше обыкновенных людей, внутренне я мучусь стыдом; тайные мысли кто ведает? Прежде из южной столицы (империи Цзинь. — А.М.) и от Сунов несколько раз были ко мне приглашения, но я не пошел туда, а ныне, по первому зову Драконова двора*, я иду, почему же?

Я слышал, что Царь одарен от Неба мужеством и мудростию, превосходящею древность и нынешние времена; правота в нем помогает чудесному величию; китайцы и варвары покоряются ему; посему я хотел сначала скрыться в горах или уйти в море, но не решился противиться повелению и счел необходимым бороться со снегами и инеями, намереваясь единожды представиться.

Я слышал, что ваша колесница отправляется далеко, неизвестно за сколько тысяч ли. Ветер и пыль беспрерывны, небо помрачено, а я стар и слаб, не могу выносить [трудов] и весьма боюсь, что по такому пути не дойду. Если же и буду к Царю, то дела военные и государственные не в моих силах. По духу Дао надобно обуздывать страсти, а это дело весьма трудное, поэтому я совещался с полномочным Лю чжун лу и говорил, что лучше мне остановиться и обождать в Пекине или Дэ-син-фу и наперед отправить человека донести о том. Но Лю чжун лу не согласился; поэтому я сам вынужден был писать особое донесение. Представляя себе, что я решился исполнить волю и отправился вдаль, на ветры и инеи, я прошу Царя заблаговременно ниспослать милостивое повеление и решить, должно или нет мне ехать.

Мы вчетвером поступили в монашество; трое достигли святости; только я попусту слыву за святого. Вид мой высохший, тело истощенное. Ожидаю святого решения. В год Дракона, 3-й луны (1220)».

Вскоре прибыл Али сянь из ставки великого князя Огинь* с приглашением учителя к нему; вслед за тем прибыл также Сюань фу Ван гун Цзюй чуань, говоря, что, по особому повелению великого князя, он просит учителя, если он поедет на запад, заехать к нему. Учитель сделал утвердительный знак головой. В этой луне, во время прогулки в северные горы Ван-шань, возвратился посланец Хэла, отправленный к Чингису с адресом. Он привез учителю повеление со следующим предписанием:

«С удовольствием прочитал я уведомление твое о том, что, согласно с моим повелением, ты отправился в путь, и все прописанное тобою принял к сведению. Ты святостию превосходишь трех мудрецов; твои доблести гремят во многих странах; поэтому я послал сановника с пригласительным даром*, на почтовых, искать тебя у океана. Случай был согласен с моими желаниями; Небо не воспротивилось человеку.

Два двора несколько раз приглашали тебя, но ты не пошел к ним; но когда мой один посланец пригласил тебя однажды, ты восхотел подняться с места. За то, что я воздвигнут Небом, ты сам пошел ко мне. Ты не отказался переносить на открытом воздухе ветер и иней и сам решился пройти песчаные степи. Когда твое писание представлено было мне, нечего говорить, как я был рад и доволен.

Дела ратные и государственные не в моем желании, а мысли в духе Дао дэ, искренно скажу, заслуживают уважения. За непокорность тех глав (правителей государств. — А.М.) я громлю их грозно; только приходит моя рать, дальние страны усмиряются и успокаиваются. Кто приходит ко мне, тот со мной; кто уходит, тот против меня. Я употребляю силу, чтобы достигнуть продолжительного покоя временными трудами, надеясь остановиться, как скоро сердца покорятся мне. С этой целью я несу и проявляю грозное величие и пребываю среди колесниц и воинов.

Я снова представляю себе, что облачная колесница твоя уже тронулась с Пын-лая и что ты можешь направить путь, на журавле, в Индию. Да мо пришел на Восток, чтобы запечатлеть истины преданием духа учения; Лао ши шествовал на Запад, чтобы и варваров просветить и возвести на степень святости. Хотя равнины и широки, но недалеко узреть мне стол и посох твой. Поэтому и отвечаю на твое послание, чтобы тебе ведомы были мои мысли. Надеюсь, во время пути ты будешь благополучен и здоров; о прочем не распространяюсь».

Такие знаки уважения получил учитель. В повелении на имя Лю чжун лу также было сказано: «Не заставляй Чан Чуня голодать и утомляться, заботься о нем и путешествуй с ним помаленьку».

3-й луны 5-го числа мы поднялись с места и ехали на северо-восток; по всем сторонам, вдали, виднелись людские обиталища, состоявшие из черных телег и белых юрт*; жители переходят с места на место, смотря по тому, где есть вода и трава для пастбища, по возвышенностям и низменностям не было более ни одного деревца; во все стороны виднелись только желтоватые облака и блеклое растение.

Не переменяя дороги, через двадцать с лишком дней мы наконец увидели одну песчаную речку, текущую на северо-запад и впадающую в реку Лу гюй*. Вода в речке по брюхо лошади; по берегам ее растут густо ивы. Перейдя речку, мы три дня ехали на север и вошли в небольшую песчаную полосу.

4-й луны 1-го числа мы прибыли в ставку великого князя Огиня*; тогда лед только что таял, и на почве появились ростки растений. В то время происходило там брачное празднество. Старшины окрестных кочевий, в окружности на 500 ли, приехали с кобыльим молоком, для вспоможения*. Черные телеги и войлочные юрты стояли рядами, в числе нескольких тысяч.

7-го числа учитель представлялся великому князю, который спрашивал его о способах продления жизни*. Учитель ответил, что надобно наперед попоститься, а потом уже слушать его наставления; решено было дать наставления в 15-е число, но в назначенный день выпал большой снег, поэтому дело не состоялось.

Великий князь сказал: «Император послал нарочного за тобой, за 10 000 ли, желая слышать твои наставления. Как же я осмелюсь прежде его слушать тебя?»*

Вместе с тем он приказал Али сяню, по представлению Чинги-су, на обратном пути заехать к нему с учителем.

17-го числа великий князь прислал на подъем быков и лошадей, до сотни, да десять телег. Путь наш лежал на северо-запад.

Далее мы путешествовали десять дней; в летний поворот солнца тень от него, по нашему измерению, была 3 фута и шесть или семь вершков. Мало-помалу показались пики высоких гор*. Отселе на запад постепенно были горы и холмы; обитателей весьма много; все они тоже живут в черных телегах и белых юртах. Обычные занятия их суть скотоводство и звероловство. Одеваются в кожаное и меховое платье, питаются мясом и молоком. Мужчины и девицы связывают волосы и опускают их на уши. Замужние женщины надевают на голову бересту, фута в два вышиной, и весьма часто накрываются сверху черной шерстяной фатой, а богатые женщины — красной сырцовой фатой; хвосты этих шапок походят видом на гуся или утку и называются гугу*; они весьма боятся, чтобы кто-нибудь неосторожно не наткнулся на эти шапки, и входят в юрты или выходят из них, нагнувшись вниз, и задом.

Народ этот не знает письменности; договариваются только на словах и заключают контракты нарезыванием меток на дереве*. Встретив обед, они без церемонии садятся вместе с хозяевами; во время бедствий бегут наперерыв; приказаний никогда не ослушиваются и, давши слово, не изменяют ему; у них остались следы нравов глубокой древности.

Далее, через четыре перехода на северо-запад, мы переправились через реку*, за которой началась равнина; на окраинах ее горы и долины прекрасны, трава тучная и вода добрая; на западе и востоке есть основания древнего города*, еще свежие; можно было распознать улицы и переулки; устройство походит на китайское; время построения его нельзя было узнать за неимением памятников; говорили, впрочем, что он построен киданями.

Вскоре нашли в земле старую черепицу с киданьскими на ней буквами. Это был, вероятно, город, построенный теми киданьскими воинами, которые удалились сюда, не желая поддаться новой династии (Цзинь. — А.М.). Говорили также, что отсюда на юго-за-пад, более 10 000 ли, есть город Сюнь-сыгань*, построенный в самом лучшем месте государства Хойхэ (Туркестана. — А.М.), который составляет столицу киданей*, где царствовали преемственно семь их императоров.

28-го числа мы остановились на восток от орды*. Посланец отправился наперед доложить о нашем прибытии императрице и получил от нее приказание просить учителя переправиться через реку.

Река эта течет на северо-восток (Орхон или Тола. — AM); широка и глубока по ступицу колеса. Переправившись через реку, мы вступили в становище и тут оставили телеги; на южном берегу были тысячи телег и юрт. Каждый день приготовляли кумыс и сливки. Царевны из дома Хитайского и Ся* прислали в подарок одно доу рису и 10 лан серебра*; здесь за 50 лан можно купить только 80 гинов муки; ибо мука приходит сюда из-за северных гор, более чем за 2000 ли*; торгующие варвары западных стран* доставляют ее вьюками на верблюдах. В средний период жары в юртах не было мух.

Орда, по-нашему сказать, походный дворец. Колесницы и юрты орды имеют величественный вид; такого великолепия не было у древних Шаньюев*.

…С рассветом мы снова отправились вдоль южных гор, на которых мы усматривали снег. Станционные сказывали, что на севере этих снежных гор стоит Балгасун Тянь чжень хая*; Балгасун по-нашему значит город; в нем есть хлебные магазины; посему он называется также Цан Toy (т. е. магазин. — А.М.).

7-й луны 25-го числа живущие здесь ремесленники и рабочие из китайцев* толпой вышли навстречу учителю; все они были в восторге, восклицали и кланялись ему и пошли наперед его с разноцветными хоругвями, цветными зонтами и душистыми цветами… На другой день посетил учителя Чжень хай с северной стороны гор Абу хань*.

Учитель, в разговоре с ним, говорил ему: «Хотя я уже в преклонных летах, однако ж, повинуясь двукратному, настоятельному повелению императора, отправился в далекий путь; я проехал несколько тысяч ли прежде, чем достиг управляемой тобою страны. В Шамо*, большей частью, не занимаются земледелием; поэтому я обрадовался, увидев здесь зрелые жнивы. Хотелось бы провести здесь зиму и обождать возвращения императора. Как вы думаете об этом?»

Посланец сказал на это: «Учитель получил непременное повеление; поэтому я, со своей стороны, не имею ничего сказать. Пусть рассудит это Чжень хай».

Чжень хай сказал: «Недавно было повеление императора всем начальникам мест, дабы они, если учитель будет проезжать у них, не замедляли его путешествия; очевидно, что он желает скорее видеть тебя. Если ты останешься здесь, то вина будет на мне. Я решился ехать вместе с тобою; что же тебе нужно, я, разумеется, не смею не позаботиться».

Учитель сказал на это: «Если такова судьба, то остается избрать день для отъезда».

Чжень хай сказал: «Впереди будут высокие и крутые горы и обширные болота, где нельзя проехать в экипаже; надобно будет сократить число телег и спутников и ехать налегке верхом»…

8-го числа, взяв с собой десять учеников, на двух телегах и в сопровождении двадцати с лишком станционных монголов, учитель отправился около великих гор на запад.

…Потом прибыли мы в один город, где нашли траву и воду; далее проехали одним городом, хойхэский старшина которого вышел далеко нам навстречу, угостил нас, на юге от города, обедом и поднес виноградного вина; причем, по его приказанию, мальчики забавляли нас, лазая по шестам и танцуя с мечами. Потом, проехав еще два города, мы полдня ехали в горах и выехали на долину, простирающуюся с юга на север; здесь мы провели ночь под шелковичным деревом; это дерево тенью своей могло прикрыть до ста человек. Далее, прибывши к одному городу, мы видели на дороге колодец глубиной более ста футов; один старик из Хойхэ коровой вертел колодезный ворот и вычерпывал воду для жаждущих; когда Император проходил здесь на завоевание запада, то, увидев старика при этом занятии, подивился этому и повелел освободить его от оброка и повинностей.

В 3-й луне (1222 года. — А.М.), в первой декаде, прибыл из ханской ставки Али-сянь с таким повелением Императора: «Святой муж! Ты пришел из страны восхода солнца, пробрался с трудом через горы и долины и утрудился крайне. Теперь я уже возвращаюсь (в Монголию. — А.М.) и нетерпеливо желаю слышать толкование Дао; не поленись встретить меня».

На имя посланца Чжун лу было следующее повеление: «Ты, с моим повелением, проси его; если ты угодишь моей мысли — после я поставлю тебя на доброй земле»*.

Потом было повеление Чжень хаю: «Ты, сопровождая и сберегая учителя тщательно, заслужил мое благоволение».

Вместе с тем повелено темнику Бо лу чжи (возможно, Борчу. — А.М.) с 1 000 латников сопровождать его при проходе через Железные ворота*.

Потом, через четыре дня, мы прибыли в ханский стан. Хан выслал навстречу учителю вельможу Хэла бодэ. Это было в 5-й день 4-й луны.

Когда устроено было помещение для учителя, он представился Императору*. Хан приветствовал его, говоря ему: «Другие дворы приглашали тебя*, но ты отказался; а теперь пришел сюда из-за 10 000 ли; мне это весьма приятно».

Учитель отвечал: «Что горный дикарь пришел сюда, по повелению Вашего Величества, то воля Неба».

Чингис был доволен; он пригласил его сесть и приказал подать ему кушанья; потом спросил его: «Святой муж! Ты пришел издалека; какое у тебя есть лекарство для вечной жизни*, чтобы снабдить меня им?»

Учитель отвечал: «Есть средства хранить свою жизнь, но нет лекарства для бессмертия»*.

Чингисхан весьма похвалил его чистосердечие и прямоту. Он приказал приготовить две юрты для его проживания, на восток от ханской [юрты].

Переводчик спросил его (Чан Чуня)*: «Люди называют тебя Тэн ги ли мэн гу кун (т. е. небесным человеком)*; ты сам так назвал себя или другие дали тебе это имя?»

Учитель отвечал: «Горный дикарь не сам назвался так; другие дали мне это имя».

Переводчик опять подошел с вопросом: «В прежнее время как называли тебя?»

Учитель доложил: «Нас было четыре человека, изучавших Дао под руководством учителя Чун яна; трое уже вознеслись; остался в мире только горный дикарь; люди называли меня Сянь шен»*.

Хан спросил Чжень хая: «Какое дать наименование святому мужу?»

Чжень хай отвечал: «Иные, из уважения к кому-нибудь, называют его наставником и святым мужем; другие — бессмертным».

Император сказал: «С сих пор пусть он будет называться бессмертным».

В то время, по случаю жары, он (Чан Чунь) последовал за Императором в снежные горы, куда Чингис на то время удалился.

Император назначил для слушания наставлений Чан Чуня 14-е число 4-й луны (1223 года. — А.М.)*.

22-го числа встречал учителя Чжень хай, с которым и прибыли в ханскую ставку. Хан опять прислал Чжень хая спросить учителя: хочет ли он тотчас же представиться или желает несколько отдохнуть? Учитель отвечал, что он желает представиться.

Надобно заметить, что даосы с самого начала, являясь к хану, не становились пред ним на колени и не били земных поклонов, а, войдя в юрту, только наклонялись и складывали ладони*.

По окончании представления хан пожаловал учителю кумысу, но учитель решительно отказался пить. Когда Чингисхан спросил его, всего ли было достаточно для него в городе, где он жил, — учитель отвечал, что в прежнее время снабжали его продовольствием монголы, Хой хэ и тайши, а в последнее время с продовольствием было несколько труднее; тайши один снабжал его оным.

На другой день хан опять прислал ближнего сановника Хэ чжу передать учителю повеление хана, коим спрашивал его, — не хочет ли он каждый день являться к нему обедать. На что учитель отвечал: «Горный дикарь — подвижник; люблю уединение».

Хан позволил ему жить по воле. 27-го числа хан тронулся в возвратный путь на север; во время пути он часто жаловал учителю виноградного вина, дынь и закусок.

9-й луны 1-го числа (сентябрь 1223 года. — А.М.), переехав через плавучий мост, мы направились на север. Учитель доложил хану, что так как время беседы наступает, то не благоугодно ли будет ему призвать тайши Ахая (Елюй Чу-цай. — А.М.).

15-го числа этой луны хан приготовил палатку и убрал ее; прислужницы были удалены; по обе стороны зажжены свечи, которые распространяли кругом свет; только Шэ либи и Чжень хай и посланник Чжун лу стояли вне. Учитель вошел в палатку с тайши Ахаем и Али сянем и сел; потом сказал Императору: «Чжун лу проехал со мной 10 ООО ли, а Чжень хай сопровождал меня несколько тысяч ли. Не благоугодно ли будет позволить и им быть в палатке и слушать духовные речи?»

Хан повелел им войти. То, что говорил учитель, хан приказал тайши Ахаю передавать ему на монгольском языке. Слова его были крайне приятны и по мысли Чингиса*.

19-го числа, в ясную ночь, он позвал его опять; учитель объяснял ему учение. Хан чрезвычайно был доволен. 23-го числа снова пригласил его в палатку, с такими же знаками уважения; он слушал учителя с видимым удовольствием, повелев присутствующим записывать его слова; кроме того, приказал изложить их китайским письмом, для того чтобы не забыть их.

Он сказал присутствовавшим: «Шень сянь три раза объяснял мне средства к поддержанию жизни; я глубоко вложил его слова в сердце; не нужно разглашать их вне».

Затем, вслед за ханом, отправились мы на восток. Временами учитель просвещал его учением. Потом, через несколько дней, прибыли к большому городу Семи-сыгань и остановились на юго-запад от него, в тридцати ли. 10-й луны 1-го числа учитель просил у хана позволения заранее возвратиться на прежнюю квартиру; хан согласился.

Хан же остановился станом на восток от города в двадцати ли. 6-го числа этой луны учитель представлялся хану вместе с тайши Ахаем.

Хан сказал: «Присутствующим можно не уходить?» Учитель сказал: «Ничего, пусть остаются». Затем, через тайши Ахая, говорил хану: «Горный дикарь, упражняюсь в Дао уже много лет; люблю постоянно в уединенных местах ходить и сидеть; перед царскою же палаткой господствует шум от ратников, так что мой дух не спокоен, посему да позволено мне будет с сих пор ехать по воле или наперед, или позади. Это будет большою милостью для горного дикаря». Хан позволил.

Хан спросил учителя о громе. Он отвечал: «Горный дикарь слышал, что подданные твои летом не моются в реках, не моют платья, не делают войлоков и запрещают собирать на полях грибы, — все для того, что боятся небесного гнева*; но это не составляет уважения к Небу. Я слышал*, что из 3000 грехов самый важный — непочтительность к родителям. Поэтому-то Небо показывает угрозу.

Теперь же я слышал, что подданные твои, большею частию, не уважают своих родителей. Хан, пользуясь силою и доблестями своими, благоволи исправить свой народ».

Хан был доволен и сказал: «Слова твои мне по сердцу»— и приказал записать хойхэскими письменами*.

Учитель просил обнародовать о том подданным; хан согласился. Потом хан собрал царевичей, князей и вельмож и сказал им: «Китайцы чтят Шень сяня, как вы чтите Небо; я теперь еще более убедился, что он действительно небесный человек». Затем объявил им все, что учитель прежде и после говорил ему, и сказал: «Небо внушило ему то, что он говорил мне. Вы, каждый, запишите то в своем сердце».

2-й луны в первое 7-е число (февраль 1224 года. — А.М.) учитель представлялся хану и говорил: «Горный дикарь, отправляясь с приморья, дал слово возвратиться через три года; теперь в этот третий год я решительно желал бы возвратиться в свои горы».

Хан сказал: «Я сам пойду на восток; хочешь ли идти вместе?»

Учитель сказал: «Лучше мне идти наперед. Когда я отправлялся сюда, китайцы спрашивали горного дикаря о времени возвращения, на что я сказал: через три года. Теперь все, чего хотел от меня хан, объяснено и кончено». Посему он снова настоятельно просил позволения откланяться.

Хан сказал: «Подожди немного, дня три или пять, когда приедут царевичи. Когда я пойму то, что осталось непонятным в прежних беседах, тогда ступай».

8-го числа хан охотился у восточных гор. Когда он стрелял в одного большого вепря, лошадь его споткнулась, и он упал с лошади. Вепрь остановился вблизи, не смея приблизиться; свитские тотчас подвели ему лошадь; охота прекратилась, и хан возвратился в ставку.

Узнав о том, учитель представлялся ему и говорил: «Небо хочет, чтобы мы берегли свою жизнь; теперь у святого* лета уже преклонны; надобно поменьше охотиться; падение с лошади есть указание Неба; а то, что вепрь не смел подвинуться вперед, есть знак покровительства Неба».

Хан отвечал: «Я сам уже понял это; твой совет весьма хорош. Мы, монголы, с ранних лет привыкли стрелять верхом и не можем вдруг оставить эту привычку. Впрочем, слова твои я вложил в сердце».

Хан, обращаясь к Гисили дала ханю*, сказал: «На будущее время я во всем последую советам его».

Действительно, два месяца он не отправлялся на охоту.

24-го числа учитель снова просил разрешения откланяться. Хан сказал ему: «Я подумаю, что бы подарить тебе на прощанье; подожди еще немного».

Учитель, видя, что ему нельзя тотчас раскланяться, волею или неволею остался ждать. 3-й луны 7-го числа он опять просился. Чингис пожаловал ему коров и коней и прочее, но учитель ничего не принял, сказав, что для него достаточно почтовых лошадей.

Хан спросил переводчика Али сяна: много ли у него (Чан Чуня. — А.М.) в Китае учеников?

Тот отвечал: «Весьма много; когда он ехал сюда и был в Дэсин-фусской кумирне Лун ян гуань, то я постоянно видел, как местное начальство заставляло их (последователей Чан Чуня. — А.М.) исправлять повинности».

Хан сказал: «Надобно избавить всех его последователей от повинностей». И он пожаловал ему грамоту («Святое повеление», приводимое ниже. — А.М.) с императорским указом, с приложением императорской печати*.

Царя Чингиса повеление начальникам всех мест: «Какие есть у Цю шень сяня (Чан Чуня. — А.М.) скиты и дома подвижничества, в них ежедневно читающие священные книги и молящиеся Небу пусть молятся о долгоденствии Царя на многие лета; они да будут избавлены от всех больших и малых повинностей, оброков и податей; скиты и дома монахов, принадлежащих Цю шень сяню, во всех местах да будут избавлены от повинностей, податей и оброков; вне сего кто будет, ложно называя себя монахом, под незаконным предлогом отказываться от повинностей, того доносить властям и наказывать по усмотрению.

По получении настоящего повеления да не осмелятся изменить и противиться оному. Для чего и дано сие свидетельство».

В год Гуй вэй (Овцы), 3-й луны (с приложением императорской печати), (?) дня (1224).

Посему повелел Али сяню быть Сюань Чаем (императорским посланцем. — А.М.), а помощников ему назначил Мэн гу дая и Гэла Бахая— для сопровождения учителя, при возвращении его на восток.

10-го числа учитель, после представления хану, отправился в путь. Начиная с Да ла ханя до низших чиновников все провожали его несколько десятков ли, с виноградным вином и редкими плодами. При расставании все утирали слезы…

IV ИЗ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИХ ИСТОЧНИКОВ

Джованни дель ПЛАНО КАРПИНИ ИСТОРИЯ МОНГАЛОВ* (ФРАГМЕНТЫ)

Когда направлялись мы по поручению апостольского престола к татарам* и к иным народам Востока и знали волю [на то] господина папы и досточтимых кардиналов, мы прежде избрали путешествие к татарам. Именно мы опасались, что от них вскоре будет грозить опасность Церкви Божьей. И хотя мы опасались, что татары или другие народы могут нас убить или подвергнуть вечному пленению или голоду, жажде, холоду, зною, чрезмерным поношениям и трудам и, так сказать, мучить сверх сил (все это, за исключением смерти или вечного пленения, и случилось с нами многократно в гораздо большей степени, чем мы могли представить себе раньше), однако мы не щадили себя самих, чтобы иметь возможность исполнить волю Божью согласно поручению господина папы и чтобы принести чем-нибудь пользу христианам или, по крайней мере, узнав их истинное желание и намерение, иметь возможность открыть это христианам, дабы татары своим случайным и внезапным вторжением не застигли их врасплох, как это и случилось однажды по грехам людским, и не произвели большого кровопролития среди христианского народа…

ГЛАВА ПЕРВАЯ О ПОЛОЖЕНИИ ЗЕМЛИ ТАТАР, ЕЕ КАЧЕСТВЕ И РАСПРЕДЕЛЕНИИ В НЕЙ ВОЗДУХА

О земле мы предположили рассуждать следующим образом: во-первых, мы скажем о ее положении, во-вторых, о качестве, в-третьих, о распределении в ней воздуха.

§ I. О положении земли

Итак, вышеназванная земля расположена в той части востока, в которой, как мы полагаем, восток соединяется с севером. К востоку же от них расположена земля китайцев, а также солангов*, к югу — земля сарацин*, к юго-западу расположена земля гуиров*, с запада — область найманов*, с севера земля татар окружена морем-океаном. В одной своей части она чрезмерно гориста, в другой представляет равнину, но почти вся она смешана с хрящом*, редко глиниста, по большей части песчаная.

§ II. О качестве земли

В одной части земли находится несколько небольших лесов, другая же часть совершенно безлесна, пищу же себе варят и сидят [для тепла], как император, так вельможи и все другие люди, при огне, разведенном из бычачьего и конского навоза. Далее, даже и сотая часть вышеназванной земли не плодородна, и она не может даже приносить плода, если не орошается речными водами. Но вод и ручьев там немного, а реки очень редки, поэтому там нет селений, а также и каких-нибудь городов, за исключением одного, который слывет довольно хорошим и называется Каракарон*, но мы его не видели, а были почти за полдня пути до него, когда находились в Сыр-Орде*, каковая является главным двором их императора. И хотя в других отношениях земля не плодородна, она все же достаточно, хотя и не особенно, пригодна для разведения скота.

§ III. О распределении воздуха

Воздух в этой земле распределен удивительно. Именно среди лета, когда в других странах обычно бывает в изобилии наивысшая теплота, там бывают сильные громы и молнии, которые убивают очень многих людей. В то же время там падают также в изобилии снега. Бывают там также столь сильные бури с весьма холодными ветрами, что иногда люди едва с затруднением могут ездить верхом. Отсюда, когда мы были в Орде (так называются у них становища императора и вельмож), то от силы ветра лежали распростертые на земле и вследствие обилия пыли отнюдь не могли смотреть. В этой земле также зимою никогда не бывает дождя, а летом идет он часто, но так мало, что едва может иногда смочить пыль и корни трав. Падает там также часто очень крупный град. Отсюда в то время, когда был избран император и должен был восседать на царском престоле, в бытность нашу при дворе, выпал столь сильный град, что, когда он внезапно растаял, как мы узнали вполне достоверно, более 160 человек утонуло там же, при дворе, а имущества и жилищ было снесено еще больше. Там бывает также летом внезапно сильный зной и неожиданно страшнейший холод. Зимою же в одной части выпадают сильнейшие снега, а в другой — неглубокие.

ГЛАВА ВТОРАЯ О ВНЕШНЕМ ВИДЕ ЛИЦ, О СУПРУЖЕСТВЕ, ОДЕЯНИИ, ЖИЛИЩАХ И ИМУЩЕСТВЕ ИХ

Сказав о земле, надлежит сказать о людях: во-первых, мы опишем их внешний вид; во-вторых, изложим об их супружестве, в-третьих, об одеянии; в-четвертых, о жилищах и; в-пятых, об их имуществе.

§ I. О внешнем виде

Внешний вид лиц отличается от всех других людей. Именно между глазами и между щеками они (лица. — А.М.) шире, чем у других людей, щеки же очень выдаются от скул; нос у них плоский и небольшой; глаза маленькие, и ресницы приподняты до бровей. В поясе они в общем тонки, за исключением некоторых, и притом немногих, росту почти все невысокого. Борода у всех почти вырастает очень маленькая, все же у некоторых на верхней губе и на бороде есть небольшие волоса, которых они отнюдь не стригут.

На маковке головы они имеют гуменце наподобие клириков, и все вообще бреют [голову] на три пальца ширины от одного уха до другого; эти выбритые места соединяются с вышеупомянутым гуменцем; надо лбом равным образом также все бреют на два пальца ширины; те же волосы, которые находятся между гуменцем и вышеупомянутым бритым местом, они оставляют расти вплоть до бровей, а с той и другой стороны лба оставляют длинные волосы, обстригая их более чем наполовину; остальным же волосам дают расти. Из этих волос они составляют две косы и завязывают каждую за ухом.

Ноги у них также небольшие.

§ II. Об их супружестве

Жен же каждый имеет столько, сколько может содержать; иной сто, иной пятьдесят, иной десять, иной больше, иной меньше, и они могут сочетаться браком со всеми вообще родственницами, за исключением матери, дочери и сестры от той же матери. На сестрах же только по отцу, а также на женах отца после его смерти они могут жениться. А на жене брата другой брат, младший, после смерти первого или иной младший из родства даже обязан жениться. Всех остальных женщин они берут в жены без всякого различия и покупают их у их родителей очень дорого. По смерти мужей жены нелегко вступают во второй брак, разве только кто пожелает взять в жены свою мачеху.

§ III. Об их одеянии

Одеяние же, как у мужчин, так и у женщин, сшито одинаковым образом. Они не имеют ни плащей, ни шапок, ни шляп, ни шуб. Кафтаны же носят из букарана*, пурпура или балдакина*, сшитые следующим образом. Сверху донизу они разрезаны и на груди запахиваются; с левого же боку они застегиваются одной, а на правом — тремя пряжками и на левом боку разрезаны до рукава.

Полушубки, какого бы рода они ни были, шьются таким же образом, но верхний полушубок имеет волосы снаружи, а сзади он открыт, но у него есть один хвостик, висящий назад до колен. Замужние же женщины носят один кафтан, очень широкий и разрезанный спереди до земли.

На голове же они носят нечто круглое, сделанное из прутьев или из коры, длиною в один локоть и заканчивающееся наверху четырехугольником, и снизу доверху этот [убор] все увеличивается в ширину, а наверху имеет один длинный и тонкий прутик из золота, серебра или дерева или даже перо*; и этот [убор] нашит на шапочку, которая простирается до плеч. И как шапочка, так и вышеупомянутый убор покрыты букараном, или пурпуром, или балдакином. Без этого убора они никогда не появляются на глаза людям, и по нему узнают их другие женщины.

Девушек же и молодых женщин с большим трудом можно отличить от мужчин, так как они одеваются во всем так, как мужчины. Шапочки у них иные, чем у других народов; описать, понятно, их вид мы бессильны.

§ IV. Об их жилищах

Ставки (юрты) у них круглые, изготовленные наподобие палатки и сделанные из прутьев и тонких палок. Наверху же, в середине ставки, имеется круглое окно, откуда попадает свет, а также для выхода дыма, потому что в середине у них всегда разведен огонь. Стены же и крыши покрыты войлоком, двери сделаны также из войлока. Некоторые ставки велики, а некоторые небольшие, сообразно достоинству и скудости людей. Некоторые быстро разбираются и чинятся и переносятся на вьючных животных, другие не могут разбираться, но перевозятся на повозках. Для меньших при перевозке на повозке достаточно одного быка, для больших — три, четыре или даже больше, сообразно с величиной повозки, и, куда бы они ни шли, на войну или в другое место, они всегда перевозят их с собой.

§ V. Об их имуществе

Они очень богаты скотом: верблюдами, быками, овцами, козами и лошадьми. Вьючного скота у них такое огромное количество, какого, по нашему мнению, нет и в целом мире, свиней и иных животных нет вовсе.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ О БОГОПОЧИТАНИИ, О ТОМ, ЧТО ОНИ ПРИЗНАЮТ ГРЕХАМИ, О ГАДАНИЯХ И ОЧИЩЕНИЯХ И ПОГРЕБАЛЬНОМ ОБРЯДЕ

§ 1.О богопочитании татар

1. Они веруют в единого Бога*, которого признают творцом всего видимого и невидимого, а также и признают его творцом как блаженства в этом мире, так и мучений, однако они не чтут его молитвами, или похвалами, или каким-либо обрядом. Тем не менее у них есть какие-то идолы из войлока*, сделанные по образу человеческому, и они ставят их с обеих сторон двери ставки и вкладывают в них нечто из войлока, сделанное наподобие сосцов, и признают их за охранителей стад, дарующих им обилие молока и приплода скота. Других же идолов они делают из шелковых тканей и очень чтут их. Некоторые ставят их на прекрасной закрытой повозке перед входом в ставку, и всякого, кто украдет что-нибудь с этой повозки, они убивают без всякого сожаления.

А когда они хотят делать этих идолов, то собираются вместе все пожилые хозяйки, которые находятся в тех ставках, и с благоговением делают их, а когда сделают, то убивают овцу, едят ее и сжигают огнем ее кости.

И когда также болен какой-нибудь отрок, то они делают идола вышесказанным способом и привязывают его над ложем.

Вожди, тысячники и сотники всегда имеют козла в середине ставки. Вышеупомянутым идолам они приносят (в жертву. — А.М.) прежде всего молоко всякого скота, и обыкновенного, и вьючного. И всякий раз, как приступают к еде или питью, они, прежде всего, приносят им часть от кушаний и питья. И всякий раз, как они убивают какого-нибудь зверя, они приносят на каком-нибудь блюде сердце идолу, который находится на повозке, и оставляют до утра, а также уносят сердце с его вида, варят и едят.

2. Прежде всего, также они делают идола для императора и с почетом ставят его на повозке перед ставкой, как мы видели при дворе настоящего императора, и приносят ему много даров. Посвящают ему также лошадей, на которых никто не дерзает садиться до самой их смерти. Посвящают ему также и иных животных, и если убивают их для еды, то не сокрушают у них ни единой кости, а сжигают огнем.

В полдень также они поклоняются ему как Богу и заставляют поклоняться некоторых знатных лиц, которые им подчинены. Отсюда недавно случилось, что Михаила, который был одним из великих князей русских*, когда он отправился на поклон к Бату*, они заставили раньше пройти между двух огней; после они сказали ему, чтобы он поклонился на полдень Чингисхану.

Тот ответил, что охотно поклонится Бату и даже его рабам, но не поклонится изображению мертвого человека, так как христианам этого делать не подобает. И после неоднократного указания ему поклониться и его нежелания вышеупомянутый князь передал ему через сына Ярослава, что он будет убит, если не поклонится. Тот ответил, что лучше желает умереть, чем сделать то, чего не подобает.

И Бату послал одного телохранителя, который бил его пяткой в живот против сердца так долго, пока тот не скончался. Тогда один из его воинов, который стоял тут же, ободрял его, говоря: «Будь тверд, так как эта мука недолго для тебя продолжится, и тотчас воспоследует вечное веселье». После этого ему отрезали голову ножом, и у вышеупомянутого воина голова была также отнята ножом.

3. Сверх того, они набожно поклоняются солнцу, луне и огню, а также воде и земле, посвящая им начатки пищи и пития, и преимущественно утром, раньше чем станут есть или пить. И так как они не соблюдают никакого закона о богопочитании, то никого еще, насколько мы знаем, не заставили отказаться от своей веры или закона, за исключением Михаила, о котором сказано выше.

Что они станут делать дальше, не знаем; некоторые, однако, предполагают, что если татары получат единовластие, — да отвратит это Бог, — то они заставят всех поклоняться этому идолу. Случилось также в недавнюю бытность нашу в их земле, что Андрей, князь Чepнигoвa* (Cherneglove), который находится в Рус-сии, был обвинен пред Батом в том, что уводил лошадей татар из земли и продавал их в другое место; и хотя этого не было доказано, он все-таки был убит. Услышав это, младший брат его прибыл с женою убитого к вышеупомянутому князю Бату с намерением упросить его не отнимать у них земли. Бат сказал отроку, чтобы он взял себе в жены жену вышеупомянутого родного брата своего, а женщине приказал взять его в мужья, согласно обычаю татар. Тот сказал в ответ, что лучше желает быть убитым, чем поступить вопреки закону. А Бат тем не менее передал ее ему, хотя оба отказывались, насколько могли, и их обоих повели на ложе, и плачущего и кричащего отрока положили на нее и принудили их одинаково совокупиться сочетанием не условным, а полным.

§ II. О том, что они признают грехами

Хотя у них нет никакого закона о справедливых деяниях или предостережении от греха, тем не менее все же они имеют некоторые предания о том, что называют грехами, измышленные или ими самими, или их предшественниками.

Одно состоит в том, чтобы вонзать нож в огонь, или также каким бы то ни было образом касаться огня ножом, или извлекать ножом мясо из котла, также рубить топором возле огня, ибо они веруют, что таким образом должна быть отнята голова у огня.

Точно так же опираться на плеть, которой погоняют коня (они ведь не носят шпор); точно так же касаться стрел бичом; точно так же ловить или убивать молодых птиц, ударять лошадь уздою; точно так же ломать кость о другую кость; точно так же проливать на землю молоко или другой какой напиток или пищу, мочиться в ставке.

Но если кто это сделает добровольно, его убивают, если же иначе, то им должно заплатить много денег колдуну, чтобы он очистил их и заставил также и ставку, и то, что в ней находится, пройти между двух огней, а раньше, чем она будет так очищена, никто не дерзает войти в нее и унести из нее что-нибудь.

Точно так же, если кому положат в рот кусочек и он не может проглотить его и выбросить его изо рта, то под ставкой делают отверстие, вытаскивают его через это отверстие и без всякого сожаления убивают.

Точно так же, если кто наступает на порог ставки какого-нибудь вождя, то его умерщвляют точно таким же образом.

И у них есть много подобного этому, о чем было бы слишком долго рассказывать. А убивать людей, нападать на земли других, захватывать имущество других всяким несправедливым способом, предаваться блуду, обижать других людей, поступать вопреки запрещениям и заповедям Божьим отнюдь не считается у них греховным. Они ничего не знают о вечной жизни и вечном осуждении; веруют, однако, что после смерти станут жить в ином мире, будут умножать свои стада, есть, пить и делать другое, что делают люди, живущие в этом мире.

§ III. О гаданиях и очищениях грехов

Они успешно предаются гаданиям вообще, а также по полету птиц и внутренностям животных, чародействам и волшебству. И когда им отвечают демоны, они веруют, что это говорит им сам Бог. Этого Бога они называют Итога*, а команы* именуют его Кам; они удивительно боятся и чтут его, и приносят ему много даров и начатки пищи и питья, и делают все согласно его ответам. Все то, что они желают делать нового, они начинают в начале луны.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ О НРАВАХ ТАТАР, ХОРОШИХ И ДУРНЫХ, ИХ ПИЩЕ И ОБЫЧАЯХ

§ I. О хороших нравах татар

Вышеупомянутые люди, то есть татары, более повинуются своим ханам, чем какие бы то ни было люди, живущие в сем мире, или духовные, или светские, более всех уважают их и нелегко лгут перед ними. Словопрения между ними бывают редко или никогда, драки же никогда, войн, ссор, ран, человекоубийства между ними не бывает никогда.

Там не обретается также разбойников и воров важных предметов; отсюда их ставки и повозки, где они хранят свое сокровище, не замыкаются засовами или замками. Если теряется какой-ни-будь скот, то всякий, кто найдет его, или просто отпускает его, или ведет к тем людям, которые для того приставлены; люди же, которым принадлежит этот скот, отыскивают его у вышеупомянутых лиц и без всякого труда получают его обратно.

Один достаточно чтит другого, и все они достаточно дружны между собою; и хотя у них мало пищи, однако они вполне охотно делятся ею между собою. И они также довольно выносливы; поэтому, голодая один день или два и вовсе ничего не вкушая, они не выражают какого-нибудь нетерпения, но поют и играют, как будто хорошо поели.

Во время верховой езды они сносят великую стужу, иногда также терпят и чрезмерный зной. И это люди не изнеженные.

Взаимной зависти, кажется, у них нет; среди них нет почти никаких тяжебных ссор; никто не презирает другого, но помогает и поддерживает, насколько может, по средствам. Женщины их целомудренны, и о бестыдстве их ничего среди них не слышно; однако некоторые из них в шутку произносят достаточно позорных и бесстыдных слов. Раздоры между ними возникают или редко, или никогда, и хотя они доходят до сильного опьянения, однако, несмотря на свое пьянство, никогда не вступают в словопрения или драки.

§ II. О дурных нравах их

Описав их хорошие нравы, следует изложить теперь о дурных. Они весьма горды по сравнению с другими людьми и всех презирают, мало того, считают их, так сказать, ни за что, будь то знатные или незнатные.

Именно, мы видели при дворе императора, как знатный муж Ярослав, великий князь Руссии*, а также сын царя и царицы грузинской* и много великих султанов, а также князь солангов не получали среди них никакого должного почета, но приставленные к ним татары, какого бы низкого звания они ни были, шли впереди их и занимали всегда первое и главное место, а, наоборот, часто тем надлежало сидеть сзади…

По сравнению с другими людьми они очень вспыльчивы и раздражительного нрава. И также они гораздо более лживы, чем другие люди, и в них не обретается никакой почти правды; вначале, правда, они льстивы, а под конец жалят, как скорпион. Они коварны и обманщики и, если могут, обходят всех хитростью.

Это грязные люди, когда они принимают пищу и питье и в других делах своих. Все зло, какое они хотят сделать другим людям, они удивительным образом скрывают, чтобы те не могли позаботиться о себе или найти средство против их хитростей.

Пьянство у них считается почетным, а когда кто много выпьет, там же извергает обратно, но из-за этого не оставляет выпить вторично.

Они очень алчны и скупы, огромные мастера выпросить что-нибудь, а вместе с тем весьма крепко удерживают все свое и очень скупые дарители.

Убийство других людей считается у них ни за что. И, говоря кратко, все дурные нравы их по своей пространности не могут быть изображены в описании.

§ III. Об их пище

1. Их пищу составляет все, что можно разжевать, именно: они едят собак, волков, лисиц и лошадей, а в случае нужды вкушают и человеческое мясо. Отсюда, когда они воевали против одного китайского города, где пребывал их император, и осаждали его так долго, что у самих татар вышли все съестные припасы, то, так как у них не было вовсе что есть; они брали для еды одного из десяти человек. Они едят также очищения, выходящие из кобыл вместе с жеребятами. Мало того, мы видели даже, как они ели вшей, именно они говорили: «Неужели я не должен есть их, если они едят мясо моего сына и пьют его кровь?» Мы видели также, как они ели мышей.

Скатертей и салфеток у них нет. Хлеба у них нет, равно как зелени и овощей и ничего другого, кроме мяса; да и его они едят так мало, что другие народы с трудом могут жить на это.

2. Они очень грязнят себе руки жиром от мяса, а когда поедят, то вытирают их о свои сапоги, или о траву, или обо что-нибудь подобное; более благородные имеют также обычно какие-то маленькие суконки, которыми напоследок вытирают руки, когда поедят мяса. Пищу разрезает один из них, а другой берет острием ножика кусочки и раздает каждому, одному больше, а другому меньше, сообразно с тем, больше или меньше они хотят кого-либо почтить.

Посуды они не моют, а если иногда и моют мясной похлебкой, то снова с мясом выливают в горшок. Также если они очищают горшки, или ложки, или другие сосуды, для этого назначенные, то моют точно так же.

У них считается великим грехом, если каким-нибудь образом дано будет погибнуть чему-нибудь из питья или пищи, отсюда они не позволяют бросать собакам кости, если у них прежде не высосать мозжечок. Платья свои они также не моют и не дают мыть, а особенно в то время, когда начинается гром, до тех пор, пока не прекратится это время.

3. Кобылье молоко, если оно у них есть, они пьют в огромном количестве, пьют также овечье, коровье и верблюжье молоко. Вина, пива и меду у них нет, если этого им не пришлют и не подарят другие народы. Зимою у них нет даже и кобыльего молока, если они небогаты. Они также варят просо с водою, размельчая его настолько, что могут его не есть, а пить. И каждый из них пьет поутру чашу или две, и днем они больше ничего не едят, а вечером каждому дается немного мяса, и они пьют мясную похлебку. Летом же, имея тогда достаточно кобыльего молока, они редко едят мясо, если им случайно не подарят его или они не поймают на охоте какого-нибудь зверя или птицу.

§ IV. Об их законах и обычаях

1. Далее, у них есть закон или обычай убивать мужчину или женщину, которых они застанут в явном прелюбодеянии, также если и девица будет с кем-нибудь блудодействовать, они убивают мужчину и женщину.

Если кто-нибудь будет застигнут на земле их владения в грабеже или явном воровстве, то его убивают без всякого сожаления.

Точно так же, если кто-нибудь (вражеский лазутчик. — А.М.) открывает их замысел, особенно когда они хотят идти на войну, то ему дается по заду сто ударов таких сильных, насколько может дать их крестьянин большой палкой.

Точно так же, когда кто-нибудь из младших оскорбляет кого-нибудь, то их старшие не щадят их, а подвергают тяжкому бичеванию.

Точно так же между сыном от наложницы и от жены нет никакой разницы, но отец дает каждому из них, что хочет, и если он из племени князей, то сын наложницы является князем постольку же, как и сын законной супруги.

И если один татарин имеет много жен, то каждая из них сама по себе имеет свою ставку и свое семейство; и один день он пьет, ест и спит с одной, а другой день — с другою; все-таки одна из них считается старшей среди других, и он бывает с ней чаще, чем с другими, и, хотя их так много, они нелегко ссорятся между собою.

2. Мужчины ничего вовсе не делают, за исключением стрел, а также имеют отчасти попечение о стадах; но они охотятся и упражняются в стрельбе, ибо все они от мала до велика суть хорошие стрелки, и дети их, когда им два или три года от роду, сразу же начинают ездить верхом и управляют лошадьми и скачут на них, и им дается лук сообразно их возрасту, и они учатся пускать стрелы, ибо очень ловки, а также смелы.

3. Девушки и женщины ездят верхом и ловко скачут на конях, как мужчины. Мы также видели, как они носят колчаны и луки. И как мужчины, так и женщины могут ездить долго и упорно. Стремена у них очень короткие, лошадей они очень берегут, мало того, они усиленно охраняют все имущество. Жены их все делают: полушубки, платья, башмаки, сапоги и все изделия из кожи, также они правят повозками и чинят их, вьючат верблюдов и во всех своих делах очень проворны и скоры. Все женщины носят штаны, а некоторые и стреляют, как мужчины.

ГЛАВА ПЯТАЯ О НАЧАЛЕ ДЕРЖАВЫ ТАТАР, ОБ ИХ КНЯЗЬЯХ, О ВЛАСТИ ИМПЕРАТОРА И ЕГО КНЯЗЕЙ

Сказав об их обычаях, следует присовокупить об их державе, и сперва скажем об ее начале, во-вторых, об ее князьях, в-третьих, о власти императора и князей.

§ 1.О начале державы татар

1. Есть некая земля среди стран Востока, о которой сказано выше и которая именуется Монгал. Эта земля имела некогда четыре народа: один назывался йека-монгал*, то есть великие монгалы, второй назывался су-монгал*, то есть водяные монгалы, сами же себя они именовали татарами*, от некоей реки, которая течет чрез их страну и называется Татар; третий народ назвался меркит*, четвертый — мекрит*. Все эти народы имели одну форму лиц и один язык, хотя между собою они разделялись по областям и государям.

2. В земле Йека-Монгал был некто, который назывался Чингис*; он начал быть сильным ловцом перед Господом, ибо он научил людей воровать и грабить добычу. Далее, он ходил в другие земли и не оставлял пленять и присоединять к себе кого только мог, людей же своего народа он приклонил к себе, и они следовали за ним как за вождем на все злодеяния. Далее, он начал сражаться с су-монгал, или татарами, после того как подчинил себе многих людей и убил их вождя, в продолжительной войне покорил себе всех татар, привел их себе в рабство и подчинил. После этого вместе со всеми ими он сразился с меркитами, страна которых была расположена возле земли татар; и их также подчинил себе войною. Подвигаясь оттуда, он сразился против мекритов и покорил их также.

_{Родовое знамя Чингисхана, установленное на колеснице}

3. Найманы, услышав, что Чингис так возвысился, сильно вознегодовали, ибо у них самих раньше был очень храбрый император, и все вышеназванные народы платили ему дань.

Когда он исполнил общий долг всего плотского, его место заступили его сыновья, но они были молоды и глупы и не умели держать народа, а между собою они жили в раздоре и несогласии; отсюда в то время, как вышеназванный Чингис так возвысился, они все же тем не менее устраивали набег на вышеуказанные земли и убивали мужчин, женщин и детей и забирали от них добычу.

Чингис, слыша это, соединил всех подвластных себе людей; найманы, так же как и кара-китаи*, т. е. черные китаи (кидане. — А.М.), равным образом собрались напротив в огромном количестве в некую долину, сжатую между двух гор, через которую проезжали мы, отправляясь к их императору, и завязалось сражение, в котором найманы и кара-китаи были побеждены монгалами, и большая часть их была убита, а другие, которые не могли ускользнуть, были обращены в рабство.

В земле же вышеназванных кара-китаев Оккодай-хан* сын Чингисхана, после своего назначения императором построил некий город, который назвал Омыл*; вблизи него к югу есть некая великая пустыня, в которой, как говорят, наверное, живут лесные люди*; они никак не говорят и не имеют суставов в коленях, а если когда упадут, то отнюдь не могут встать без помощи других; но у них есть настолько рассудительности, что они делают войлоки из верблюжьей шерсти, в которые одеваются, и даже ставят их против ветра, и если какие-нибудь татары идут на них и ранят их стрелами, то они кладут траву в раны и быстро бегут от врагов.

4. Монгалы же, вернувшись в свою страну, подготовились к битве против китаев и, снявшись с лагеря, вступили в их землю; император же китаев, услышав это, пошел против них со своим войском, и завязалось тяжкое сражение, в каковом сражении монгалы были побеждены и все вельможи монгалов, которые были в вышесказанном войске, были убиты, за исключением семи; отсюда и до сих пор, когда кто-нибудь грозит им, говоря: «Вы будете убиты, если пойдете в ту страну, так как там пребывает множество народа и находятся люди, пригодные к сражению», они отвечают: «Некогда мы также были убиты, и нас осталось только семь, а теперь мы выросли в огромную толпу, поэтому нас не страшит подобное»*. Чингис же и другие, которые остались, убежали в свою землю.

5. И, несколько отдохнув, вышеназванный Чингис снова подготовился к бою и вышел на войну против земли гуиров; эти люди — христиане несторианской ереси; их он также покорил войною, и татары приняли их грамоту, ибо прежде не имели никаких письмен; теперь же эту грамоту именуют монгальскою*. Двинувшись отсюда против земли саригуйюр*, и против земли карани-тов*, и против земли войратов*, и против земли команов, Чингис покорил войною все эти земли и вернулся затем в свою землю.

6. И когда он несколько отдохнул, то, созвав всех своих людей, двинулся равным образом на войну против китаев*, и после долгой борьбы с ними они покорили большую часть земли китаев, императора же их заперли в его главном городе*. Они осаждали его так долго, что у войска не хватило вовсе съестных припасов, и, когда у них не было вовсе что есть, Чингисхан приказал им, чтобы они отдавали для еды одного человека из десяти.

Жители же города мужественно сражались против них при помощи машин и стрел, и когда не стало хватать камней, то они вместо камней бросали серебро, и главным образом серебро расплавленное, ибо этот город был полон многими богатствами. И после долгого сражения, не будучи вовсе в состоянии одолеть город войною, татары сделали большую дорогу под землею от войска до середины города и, открыв внезапно землю, выскочили без ведома тех и в середине города сразились с людьми того же города; и те, которые были вне, таким же образом сражались против горожан; разбив ворота, вошли в город; убив императора и многих людей, завладели городом и унесли золото, серебро и все его богатства и, поставив во главе вышеназванной земли китаев своих людей, вернулись в собственную землю. И тогда впервые после победы над императором китаев вышеназванный Чингисхан сделался императором. Все же некоторую часть земли китаев, как расположенную на море, они никоим образом не одолели вплоть до нынешнего дня.

Китаи же, о которых мы сказали выше, суть язычники, которые имеют особую грамоту, и, как говорят, у них есть Новый и Ветхий Завет; и они имеют Жития отцов и пустынников и дома, сделанные наподобие церквей, где они молятся в свое время; и говорят, что они имеют некоторых святых. Они чтут единого Бога, уважают Господа Иисуса Христа и веруют в вечную жизнь, но крещения у них отнюдь нет; уважают и чтут наше Писание, любят христиан и творят значительные милостыни; они кажутся людьми очень кроткими и человечными. Бороды у них нет, и в очертании лица они очень схожи с монгалами, однако они не так широки в лице; язык у них особый; в целом мире нельзя найти лучших мастеров во всех тех делах, в которых обычно упражняются люди. Земля их очень богата хлебом, вином, золотом, серебром и шелком, а также всеми вещами, которые обычно поддерживают природу человеческую.

7. И, несколько отдохнув, он разделил свои войска. Одного из своих сыновей, по имени Тоссука*, которого также называли «кан»*, то есть император, он послал с войском против команов*, которых тот победил в продолжительной борьбе; а после того как он их победил, он вернулся в свою землю. Также другого сына он послал с войском против индов, и он покорил Малую Индию*; это черные сарацины, которые именуются эфиопами. Это же войско вышло на бой против христиан, которые находятся в Большой Индии. Слыша это, царь той страны, который именовался в народе Пресвитером Иоанном*, выступил против них с соединенным войском и, сделав медные изображения, поместил их на седлах на лошадей, разведя внутри огонь, а сзади медных изображений поместил на лошадей людей с мехами, и со многими изображениями и лошадьми, так подготовленными, они вступили в бой против вышеназванных татар; и когда они пришли на место боя, то послали вперед этих лошадей, одну рядом с другой; мужи же, бывшие сзади, положили что-то на огонь, который был в вышеназванных изображениях, и стали сильно дуть мехами. Отсюда произошло, что греческий огонь опалял людей и лошадей и воздух омрачился от дыма, и тогда они пустили стрелы в татар; от этих стрел много людей было ранено и убито, и, таким образом, они выгнали их в замешательстве из своих пределов, и мы никогда не слыхали, чтобы татары впредь к ним возвращались…

…11. И отсюда он вернулся в свою землю; там он издал многочисленные законы и постановления*, которые татары нерушимо соблюдают; из них мы упоминаем только про два.

Одно постановление такое, что всякого, кто, превозносясь в гордости, пожелает быть императором собственною властью без избрания князей, должно убивать без малейшего сожаления.

Отсюда до избрания настоящего Куйюк-хана* из-за этого был убит один из князей, внук Чингисхана, ибо он хотел царствовать без избрания.

Другое постановление такое, что они должны подчинить себе всю землю и не должны иметь мира ни с каким народом, если прежде не будет им оказано подчинения, пока не настанет время их умерщвления, именно: они сражались сорок два года и предварительно должны царствовать восемнадцать лет. После этого, как говорят, они должны быть побеждены другим народом, каким, однако, не знают, как им было предсказано, и те, которые будут в состоянии уйти, как говорят, должны соблюдать тот закон, который соблюдают те, кто победит их войною.

Он установил также, что их войско должно быть разделено под начальством тысячников*, сотников, десятников и тьмы (командующих тумэнами, то есть десятью тысячами воинов). Он установил также и многое другое, рассказывать о чем было бы долго, да к тому же мы и не знаем [всего]. После этого, свершив свои распоряжения и постановления, он был убит ударом грома*.

§ II. О князьях татар

1. А у него (Чингисхана. — А.М.) было четыре сына*: одного звали Оккодай, второго звали Тоссук-хан, третьего звали Хыадай, а имени четвертого мы не знаем*. От этих четырех лиц произошли все вожди монгалов…

§ III. О власти императора и его князей

1. Император же этих татар имеет изумительную власть над всеми*. Никто не смеет пребывать в какой-нибудь стране, если где император не укажет ему. Сам же он указывает, где пребывать вождям, вожди же указывают места тысячникам, тысячники — сотникам, сотники же десятникам.

Сверх того, во всем том, что он предписывает во всякое время, во всяком месте, по отношению ли к войне, или к смерти, или к жизни, они повинуются без всякого противоречия.

Точно так же, если он просит дочь-девицу или сестру, они дают ему без всякого противоречия; мало того, каждый год или по прошествии нескольких лет он собирает девиц из всех пределов татар и, если хочет удержать каких-нибудь себе, удерживает, а других дает своим людям, как ему кажется удобным.

Каких бы, сколько бы и куда бы он ни отправлял послов, им должно давать без замедления подводы и содержание*; откуда бы также ни приходили к нему данники или послы, равным образом им должно давать коней, колесницы и содержание. Но послы, приходящие из других стран, терпят большую нужду, как в содержании, так и в одежде, ибо издержки на них скудны и малы, а в особенности когда они прибывают к князьям и должны там иметь пребывание. Тогда на десять человек дается так мало, что на это едва могут прожить двое; также и при дворах князей и в путешествии дается им поесть только раз в день, и очень мало; точно так же, если им причиняют какие-нибудь обиды, они отнюдь не легко могут жаловаться, поэтому им следует терпеливо сносить эти обиды.

2. Сверх того, как князья, так и другие лица, как знатные, так и незнатные, выпрашивают у них много подарков, а если они не получают, то низко ценят послов, — мало того, считают их как бы ни во что; а если послы отправлены великими людьми, то они не желают брать от них скромный подарок, а говорят: «Вы приходите от великого человека, а даете так мало?» Вследствие этого они не считают достойным брать, и если послы хотят хорошо обделать свои дела, то им следует давать больше. Поэтому и нам пришлось также раздать по нужде на подарки большую часть тех вещей, которые люди благочестивые дали нам для продовольствия.

И следует также знать, что все настолько находится в руке императора, что никто не смеет сказать: «Это — мое или его», но все принадлежит императору, то есть имущество, вьючный скот и люди, и по этому поводу недавно даже появился указ императора.

3. Ту же власть имеют во всем вожди над своими людьми, именно люди, то есть татары и другие, распределены между вождями. Также и послам вождей, куда бы те их ни посылали, как подданные императора, так и все другие обязаны давать как подводы, так и продовольствие, а также без всякого противоречия людей для охраны лошадей и для услуг послам.

Как вожди, так и другие обязаны давать императору для дохода кобыл, чтобы он получал от них молоко, на год, на два или на три, как ему будет угодно; и подданные вождей обязаны делать то же самое своим господам, ибо среди них нет никого свободного. И, говоря кратко, император и вожди берут из их имущества все, что ни захотят и сколько хотят. Также и личностью их они располагают во всем, как им будет благоугодно…

ГЛАВА ШЕСТАЯ О ВОЙНЕ И РАЗДЕЛЕНИИ ВОЙСК, ОБ ОРУЖИИ И ХИТРОСТЯХ ПРИ СТОЛКНОВЕНИИ, ОБ ОСАДЕ УКРЕПЛЕНИЙ И ВЕРОЛОМСТВЕ ИХ ПРОТИВ ТЕХ, КТО СДАЕТСЯ ИМ, И О ЖЕСТОКОСТИ ПРОТИВ ПЛЕННЫХ

§ I. О разделении войск

О разделении войск скажем таким образом: Чингисхан приказал, чтобы во главе десяти человек был поставлен один (и он по-нашему называется десятником), а во главе десяти десятников был поставлен один, который называется сотником, а во главе десяти сотников был поставлен один, который называется тысячником, а во главе десяти тысячников был поставлен один (командир тумэна. — А. М.), и это число называется у них «тьма». Во главе же всего войска ставят двух вождей или трех, но так, что они имеют подчинение одному.

Когда же войска находятся на войне, то если из десяти человек бежит один, или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются; и, говоря кратко, если они не отступают сообща, то все бегущие умерщвляются; точно так же, если один, или двое, или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют, то их также умерщвляют, а если из десяти попадают в плен один или больше, другие же товарищи не освобождают их, то они также умерщвляются.

§ II. Об оружии

1. Оружие же все, по меньшей мере, должны иметь такое: два или три лука или, по меньшей мере, один хороший и три больших колчана, полные стрелами, один топор и веревки, чтобы тянуть орудия. Богатые же имеют мечи, острые в конце, режущие только с одной стороны и несколько кривые; у них есть также… прикрытия для голеней, шлемы и латы.

Некоторые имеют латы, а также прикрытия для лошадей из кожи, сделанные следующим образом: они берут ремни от быка или другого животного шириною в руку, заливают их смолою вместе по три или по четыре и связывают ремешками или веревочками; на верхнем ремне они помещают веревочки на конце, а на нижнем — в середине, и так поступают до конца; отсюда, когда нижние ремни наклоняются, верхние встают и таким образом удваиваются или утраиваются на теле.

Прикрытие лошади они делят на пять частей: с одной стороны лошади — одну, а с другой стороны — другую, которые простираются от хвоста до головы и связываются у седла, а сзади седла на спине и также на шее; также на крестец они кладут другую сторону, там, где соединяются связи двух сторон: в этом куске они делают отверстие, через которое выставляют хвост, и на грудь также кладут одну сторону. Все части простираются до колен или до связей голеней; и пред лбом они кладут железную полосу, которая с обеих сторон шеи связывается с вышеназванными сторонами.

Латы же имеют также четыре части; одна часть простирается от бедра до шеи, но она сделана согласно расположению человеческого тела, так как сжата перед грудью, а от рук и ниже облегает кругло вокруг тела. Сзади же к крестцу они кладут другой кусок, который простирается от шеи до того куска, который облегает вокруг тела. На плечах же эти два куска, именно передний и задний, прикрепляются пряжками к двум железным полосам, которые находятся на обоих плечах. И на обеих руках сверху они имеют кусок, который простирается от плеч до кисти рук, которые также ниже открыты, и на каждом колене они имеют по куску. Все эти куски соединяются пряжками. Шлем же сверху железный или медный, а то, что прикрывает шею и горло, — из кожи. И все эти куски из кожи составлены указанным выше способом.

2. У некоторых же все то, что мы выше назвали, составлено из железа следующим образом: они делают одну тонкую полосу шириною в палец, а длиною в ладонь, и таким образом они приготовляют много полос; в каждой полосе они делают восемь маленьких отверстий и вставляют внутрь три ремня плотных и крепких, кладут полосы одна на другую, как бы поднимаясь по уступам, и привязывают вышеназванные полосы к ремням тонкими ремешками, которые пропускают чрез отмеченные выше отверстия; в верхней части они вшивают один ремешок, который удваивается с той и другой стороны и сшивается с другим ремешком, чтобы вышеназванные полосы хорошо и крепко сходились вместе, и образуют из полос как бы один ремень, а после связывают все по кускам так, как сказано выше. И они делают это для вооружения как коней, так и людей. И они заставляют это так блестеть, что человек может видеть в них свое лицо.

3. У некоторых из них есть копья, и на шейке железа копья они имеют крюк, которым, если могут, стаскивают человека с седла. Длина их стрел составляет два фута, одну ладонь и два пальца, а так как футы различны, то мы приводим здесь меру геометрического фута: двенадцать зерен ячменя составляют поперечник пальца, а шестнадцать поперечников пальцев образуют геометрический фут. Железные наконечники стрел весьма остры и режут с обеих сторон наподобие обоюдоострого меча; и они всегда носят при колчане напильники для изощрения стрел. Вышеупомянутые железные наконечники имеют острый хвост длиною в один палец, который вставляется в дерево. Щит у них сделан из ивовых или других прутьев, но мы не думаем, чтобы они носили его иначе как в лагере и для охраны императора и князей, да и то только ночью… Есть у них далее и другие разнообразные стрелы для охоты на птиц и зверей.

§ III. О хитростях при столкновении

1. Когда они желают пойти на войну, они отправляют вперед передовых застрельщиков, у которых нет с собой ничего, кроме войлоков, лошадей и оружия. Они ничего не грабят, не жгут домов, не убивают зверей и только ранят и умерщвляют людей, а если не могут иного, обращают их в бегство; все же они гораздо охотнее убивают, чем обращают в бегство.

За ними следует войско, которое, наоборот, забирает все, что находит; также и людей, если их могут найти, забирают в плен или убивают. Тем не менее все же стоящие во главе войска посылают после этого глашатаев, которые должны находить людей и укрепления, и они очень искусны в розысках.

2. Когда же они добираются до рек, то переправляются через них, даже если они и велики, следующим образом: более знатные имеют круглую и гладкую кожу, на поверхности которой кругом они делают частые ручки, в которые вставляют веревку и завязывают так, что образуют в общем некий круглый мешок, который наполняют платьями и иным имуществом и очень крепко связывают вместе. После этого в середине кладут седла и другие, более жесткие предметы; люди также садятся в середине. И этот корабль, таким образом приготовленный, они привязывают к хвосту лошади и заставляют плыть вперед наравне с лошадью человека, который бы управлял лошадью. Или иногда они берут два весла, ими гребут по воде и таким образом переправляются через реку, лошадей же гонят в воду, и один человек плывет рядом с лошадью, которою управляет, все же другие лошади следуют за той и таким образом переправляются через воды и большие реки. Другие же, более бедные, имеют кошель из кожи, крепко сшитый; всякий обязан иметь его. В этот кошель, или в этот мешок, они кладут платье и все свое имущество, очень крепко связывают этот мешок вверху, вешают на хвост коня и переправляются, как сказано выше.

_{Всадники в бою. Персидская миниатюра}

3. Надо знать, что всякий раз, как они завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы; и если они видят, что не могут их победить, то отступают вспять к своим; и это они делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест, где они устроили засаду; и, если их враги преследуют их до вышеупомянутой засады, они окружают их и таким образом ранят и убивают.

Точно так же, если они видят, что против них имеется большое войско, они иногда отходят от него на один или два дня пути и тайно нападают на другую часть земли и разграбляют ее; при этом они убивают людей и разрушают и опустошают землю. А если они видят, что не могут сделать и этого, то отступают назад на десять или на двенадцать дней пути. Иногда также они пребывают в безопасном месте, пока войско их врагов не разделится, и тогда они приходят украдкой и опустошают всю землю. Ибо в войнах они весьма хитры, так как сражались с другими народами уже сорок лет и даже более.

4. Когда же они желают приступить к сражению, то располагают все войска так, как они должны сражаться. Вожди, или начальники войска, не вступают в бой, но стоят вдали против войска врагов и имеют рядом с собой на конях отроков, а также женщин и лошадей. Иногда они делают изображения людей и помещают их на лошадей; это они делают для того, чтобы заставить думать о большем количестве воюющих.

Пред лицом врагов они посылают отряд пленных и других народов, которые находятся между ними; может быть, с ними идут и какие-нибудь татары. Другие отряды, более храбрых людей они посылают далеко справа и слева, чтобы их не видели противники, и таким образом окружают противников и замыкают в середину…

Затем они начинают сражаться со всех сторон. И хотя их иногда мало, противники, которые окружены, воображают, что их много. А в особенности бывает это тогда, когда они видят тех, которые находятся при вожде или начальнике войска, — отроков, женщин, лошадей и изображения людей, как сказано выше, которых они считают за воителей, и вследствие этого приходят в страх и замешательство.

А если случайно противники удачно сражаются, то татары устраивают им дорогу для бегства, и, как только те начнут бежать и отделяться друг от друга, они их преследуют и тогда, во время бегства, убивают больше, чем могут умертвить на войне.

Однако надо знать, что, если можно обойтись иначе, они неохотно вступают в бой, но ранят и убивают людей и лошадей стрелами, а когда люди и лошади ослаблены стрелами, тогда они вступают с ними в бой.

§ IV. Об осаде укреплений

Укрепления они завоевывают следующим способом. Если встретится такая крепость, они окружают ее; мало того, иногда они так ограждают ее, что никто не может войти или выйти; при этом они весьма храбро сражаются орудиями и стрелами и ни на один день или на ночь не прекращают сражения, так что находящиеся на укреплениях не имеют отдыха; сами же татары отдыхают, так как они разделяют войска, и одно сменяет в бою другое, так что они не очень утомляются.

И если они не могут овладеть укреплением таким способом, то бросают на него греческий огонь*. Мало того, они обычно берут иногда жир людей, которых убивают, и выливают его в растопленном виде на дома. И везде, где огонь попадает на этот жир, он горит, так сказать, неугасимо; все же его можно погасить, как говорят, налив вина или пива; если же он упадет на тело, то может быть погашен трением ладони руки.

А если они не одолевают таким способом, и этот город или крепость имеет реку, то они преграждают ее или делают другое русло и, если можно, потопляют это укрепление. Если же это сделать нельзя, то они делают подкоп под укрепление и под землею входят в него в оружии. А когда они уже вошли, то одна часть бросает огонь, чтобы сжечь его, а другая часть борется с людьми того укрепления.

Если же и так они не могут победить его, то ставят против него свой лагерь или укрепление, чтобы не видеть тягости от вражеских копий, и стоят против него долгое время, если войско, которое с ними борется, случайно не получит подмоги и не удалит их силою.

§ V. О вероломстве татар и о жестокости против пленных

Но когда они уже стоят против укрепления, то ласково говорят с его жителями и много обещают им с той целью, чтобы те предались в их руки; а если те сдадутся им, то говорят: «Выйдите, чтобы сосчитать вас, согласно нашему обычаю». А когда те выйдут к ним, то татары спрашивают, кто из них ремесленники, и их оставляют, а других, исключая тех, кого захотят иметь рабами, убивают топором; и если, как сказано, они щадят кого-нибудь иных, то людей благородных и почтенных не щадят никогда, а если случайно в силу какого-нибудь обстоятельства они сохраняют каких-нибудь знатных лиц, то те не могут более выйти из плена ни мольбами, ни за выкуп.

Во время же войн они убивают всех, кого берут в плен, разве только пожелают сохранить кого-нибудь, чтобы иметь их в качестве рабов. Назначенных на убиение они разделяют между сотниками, чтобы они умерщвляли их обоюдоострою секирою; те же после этого разделяют пленников и дают каждому рабу для умерщвления десять человек, или больше, или меньше, сообразно с тем, как угодно начальствующим.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ КАК ОНИ ЗАКЛЮЧАЮТ МИР С ЛЮДЬМИ; О НАЗВАНИЯХ ЗЕМЕЛЬ, КОТОРЫЕ ОНИ ПОКОРИЛИ; О ЗЕМЛЯХ, КОТОРЫЕ ОКАЗАЛИ ИМ СОПРОТИВЛЕНИЕ, И О ЖЕСТОКОСТИ, КОТОРУЮ ОНИ ПРОЯВЛЯЮТ К СВОИМ ПОДДАННЫМ

§ I. Как они заключают мир с людьми

1. Надо знать, что они не заключают мира ни с какими людьми, если те им не подчинятся, потому что, как сказано выше, они имеют приказ от Чингисхана, чтобы, если можно, подчинить себе все народы.

И вот чего татары требуют от них: чтобы они шли с ними в войске против всякого человека, когда им угодно, и чтобы они давали им десятую часть от всего, как от людей, так и от имущества. Именно: они отсчитывают десять отроков и берут одного и точно так же поступают и с девушками; они отвозят их в свою страну и держат в качестве рабов. Остальных они считают и распределяют согласно своему обычаю. А когда они получат полную власть над ними, то, если что и обещали им, не исполняют ничего, но пытаются повредить им всевозможными способами, какие только соответственно могут найти против них.

Например, в бытность нашу в Руссии был прислан туда один сарацин, как говорили, из партии Гуйюг-хана и Батыя, и этот наместник у всякого человека, имевшего трех сыновей, брал одного, как нам говорили впоследствии; вместе с тем он уводил всех мужчин, не имевших жен, и точно так же поступал с женщинами, не имевшими законных мужей, а равным образом выселял он и бедных, которые снискивали себе пропитание нищенством. Остальных же, согласно своему обычаю, пересчитал, приказывая, чтобы каждый, как малый, так и большой, даже однодневный младенец, или бедный, или богатый, платил такую дань, именно: чтобы он давал одну шкуру белого медведя, одного черного бобра, одного черного соболя, одну черную шкуру некоего животного, имеющего пристанище в той земле, название которого мы не умеем передать по-латыни, а по-немецки оно называется «ильтис», поляки же и русские называют этого зверя «дохорь», и одну черную лисью шкуру И всякий, кто не даст этого, должен быть отведен к татарам и обращен в их раба.

2. Они посылают также за государями земель, чтобы те являлись к ним без замедления; а когда они придут туда, то не получают никакого должного почета, а считаются наряду с другими презренными личностями, и им надлежит подносить великие дары как вождям, так и их женам, и чиновникам, тысячникам и сотникам; мало того, все вообще, даже и сами рабы, просят у них даров с великою надоедливостью, и не только у них, а даже и у их послов, когда тех посылают к ним.

Для некоторых также они находят случай, чтобы их убить, как было сделано с Михаилом и с другими; иным же они позволяют вернуться, чтобы привлечь других; некоторых они губят также напитками или ядом. Ибо их замысел заключается в том, чтобы им одним господствовать на земле, поэтому они выискивают случаи против знатных лиц, чтобы убить их. У других же, которым они позволяют вернуться, они требуют их сыновей или братьев, которых больше никогда не отпускают, как было сделано с сыном Ярослава, неким вождем аланов и весьма многими другими. И если отец или брат умирает без наследника, то они никогда не отпускают сына или брата; мало того, они забирают себе всецело его государство, как, мы видели, было сделано с одним вождем солангов.

3. Башафов (Baschathos)*, или наместников своих, они ставят в земле тех, кому позволяют вернуться; как вождям, так и другим подобает повиноваться их мановению, и если люди какого-нибудь города или земли не делают того, что они хотят; то эти башафы возражают им, что они неверны татарам, и, таким образом, разрушают их город и землю, а людей, которые в ней находятся, убивают при помощи сильного отряда татар, которые приходят без ведома жителей по приказу того правителя, которому повинуется упомянутая земля, и внезапно бросаются на них, как недавно случилось, еще в бытность нашу в земле татар, с одним городом, который они сами поставили над русскими в земле команов.

И не только государь татар, захвативший землю, или наместник его, но и всякий татарин, проезжающий через эту землю или город, является как бы владыкой над жителями, в особенности тот, кто считается у них более знатным. Сверх того, они требуют и забирают без всякого условия золото и серебро и другое, что угодно и сколько угодно.

4. Сверх того, если у тех государей, которые им сдались, возникают какие-нибудь спорные случаи, то им надлежит отправляться для разбирательства к императору татар…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ КАК НАДЛЕЖИТ ВСТРЕТИТЬ ТАТАР НА ВОЙНЕ, ЧТО ОНИ ЗАМЫШЛЯЮТ, ОБ ОРУЖИИ И УСТРОЙСТВЕ ВОЙСК, КАК НАДЛЕЖИТ ВСТРЕТИТЬ ИХ ХИТРОСТИ В БОЮ, ОБ УКРЕПЛЕНИИ КРЕПОСТЕЙ И ГОРОДОВ И ЧТО НАДЛЕЖИТ ДЕЛАТЬ С ПЛЕННЫМИ

§ I. Что замышляют татары

1. Замысел татар состоит в том, чтобы покорить себе, если можно, весь мир, и об этом, как сказано выше, они имеют приказ Чингисхана. Поэтому их император так пишет в своих грамотах: «Храбростью Бога, император всех людей»; и на печати его написано следующее: «Бог на небе и Гуйюг-хан над землею — храбрость Божья. Печать императора всех людей»*. И потому, как сказано, они не заключают мира ни с какими людьми, если только те случайно не предаются в их руки. И так как, за исключением христианства, нет ни одной страны в мире, которой бы они ни владели, то поэтому они приготовляются к бою против нас.

Отсюда да знают все, что в бытность нашу в земле татар мы присутствовали в торжественном заседании, которое было назначено уже за несколько лет пред сим, где они в нашем присутствии избрали в императоры, который на их языке именуется хан, Гуй-юга. Этот вышеназванный Гуйюг-хан поднял со всеми князьями знамя против Церкви Божьей и Римской империи, против всех царств христиан и против народов Запада, в случае если бы они не исполнили того, что он приказывает господину папе, государям и всем народам христиан на Западе.

Нам кажется, что этого отнюдь не следует исполнять, как по причине чрезмерного и невыносимого рабства, которое доселе не слыхано, которое мы видели своими глазами и в которое они обращают все народы, им подчиненные, так и потому, что к ним нет никакой веры, и ни один народ не может доверять их словам, ибо они не соблюдают всего того, что обещают, когда видят, что обстоятельства им благоприятствуют, коварны во всех своих делах и обещаниях, замышляют даже, как сказано выше, уничтожить с земли всех государей, всех вельмож, всех воинов и благородных мужей и делают это по отношению к своим подданным коварно и искусно.

Точно так же недостойно христиан подчиниться им вследствие мерзостей их и потому, что почитание Бога сводится у них ни к чему; души погибают, тела терпят разнообразные мучения больше, чем можно поверить; вначале, правда, они льстивы, а после жалят, как скорпионы, терзают и мучают. Затем они меньше числом и слабее телом, чем христианские народы…