Чистильщик

ГЛАВА 1

– …Я вашего слона забираю, – сообщил Звездорванцев после продолжительной паузы. – Вы его напрасно сюда поставили! Погорячились…

– На здоровье, – я вяло пожал плечами. – Забирайте – воля ваша.

Следователь сцапал слона и на пару секунд задержал руку с фигурой над доской:

– Переходить не желаете? Думаю, вы просто допустили ошибку – я вам прощаю.

– Да нет, не ошибся, – я хмуро ухмыльнулся и почесал могучую щетину, за две недели превратившуюся в почти полноценную бороду. – Я его сюда специально поставил. Это тривиальный карповский дебют – через пять ходов вам мат.

– Вы так полагаете? – Звездорванцев удивленно сдвинул на лоб свои «хамелеоны». – Мы же только начали партию!

– Нет, это не я. Это Карпов так полагает. – Я опять почесал бороду и потянулся к початой пачке «Лаки страйк»: – Разрешите?

– Да-да, пожалуйста. – Звездорванцев подвинул пачку и озабоченно углубился в изучение партии.

Я шел в «несознанку». Этот допрос был восьмым по счету, и ни на одном из них я ничего не сообщил следователю по факту инкриминируемого мне деяния. И не подписал ни одного протокола. Нет, в молчанку я не играл – нес всякую чушь о чрезмерной загазованности атмосферы и поголовной дегенератизации общества, упирая на извращенность человеческой натуры вследствие стечения негативных факторов, которые могут даже самого честного и бескорыстного сотрудника правоохранительных (!) органов сделать отъявленным и жутким мздоимцем. Когда я переходил к конкретике, следователь вымученно улыбался и розовел – не успел еще окончательно испортиться, салажонок. Вообще мне с ним повезло: коммуникабельный, отзывчивый, не давит, не орет, допускает всякие поблажки… Видимо, знает, что мое дело – заведомо лажа. Мне кажется, никто ему забашлять не удосужился за мою закопку по самые уши. Просто указали – веди дело как обычно, и так все ясно. Вот и не старается…

Узнав, что родичи насильственно привили мне склонность к шахматным баталиям и даже пытались вытащить на уровень межобластных олимпиад, следователь притащил набор дорожных шахмат и за два часа продул со свистом шесть партий подряд.

С того раза это вошло в систему. Следователь задавал мне дежурный вопрос:

– Показания давать будете?

– Не-а, не буду, – печально отказывался я.

– Ага! И протокол подписывать… А? – уточнял Звездорванцев.

– Тоже не буду, – опять отказывался я. – Вы же слышали, что Гольдман, упокой господь его грешную душу, мне завещал? Грех не выполнить последний совет покойного…

– Ясно, – Звездорванцев потирал ладошки и доставал из кейса с золоченой монограммой (ах, как хочется казаться большим и солидным!) коробку с шахматами: – Ну, тогда, может … эээ… партейку?

– А вот это – с превеликим удовольствием! – Тут я усаживался на краешек стула (привинчен, зараза, не подвинешь к столу!), и мы начинали сражаться не на жизнь, а насмерть – Звездорванцев, дилетант в сей строгой игре, отдавался ей самозабвенно, будто с разбегу в омут нырял.

Такой расклад меня вполне устраивал – можно было посидеть в нормальной комнате, подышать воздухом, покурить и, общаясь с хорошим человеком, узнать, как там – на воле. Такой идиллии, впрочем, предшествовали кое-какие катаклизмы местного значения, которые, повернись ситуация несколько иначе, могли сыграть в моей дальнейшей судьбе весьма неприятную, если не трагическую, роль. В камере ИВС меня держали недолго – к исходу вторых суток предъявили обвинение в тройном убийстве и перевели в СИЗО. Дознавателя мои отчаянные доводы совершенно не волновали.

– Все шито белыми нитками, – резюмировал он, определившись в отношении меры пресечения. – Все вы так – подстава, подстава! Надо же, а! Водку ему в рот залили! Может, они еще и бабу под тебя подложили?! И щипцами от камина и ледорубом полтергейст позабавлялся?! Ха!

Но мою просьбу об обязательном присутствии адвоката неожиданно выполнили – честно говоря, я не рассчитывал на результат, когда, руководствуясь опытом просмотренных видеофильмов, гордо заявлял, что без адвоката фирмы даже рта не раскрою! А может, сыграло роль особое положение нашего адвоката в системе отношений правоохраны и криминалитета. Борис Моисеевич Гольдман, состоящий на службе у Дона, за время своей активной деятельности посадил на скамью подсудимых не один десяток товарищей в форме, имевших неосторожность превратно истолковывать суть и значение правозащиты в современном уголовном процессе. В общем, адвоката ко мне доставили и даже позволили переговорить наедине, предварительно обыскав Гольдмана, дабы не пронес злобному убийце каких-нибудь запрещенных предметов.

– Я все знаю, – махнул рукой Борис Моисеевич, когда я попытался изложить суть дела. – Я предупредил, чтобы не смели без меня предъявлять обвинение… Так что… – Тут он смутился и виновато пожал плечами: – Ну, знаешь, придется тебе посидеть некоторое время в СИЗО, мальчик мой… Мммм-да… Так вот. Это липа – дураку понятно. Я разберусь – подключим все резервы, заплатим кому надо – можешь не беспокоиться. И не из таких передряг выскакивали…

– Нехорошо мне в СИЗО будет, дядя Борис, – мрачно сообщил я. – Знаешь, сколько товарищей хотят мою голову?

– Знаю, мальчик, знаю, – торопливо покивал Гольдман. – Уже дадено кому надо – будешь сидеть в комфортабельной одиночке. Ты же у нас бывший вэвэшник – положено отдельно содержать. Так что – не беспокойся, быть удавленным в общей камере тебе не грозит.

– Ну и на этом спасибо, – поблагодарил я и поинтересовался: – Как Дон?

– Нормально, – отводя взгляд, ответил Гольдман – в его голосе я уловил фальшь. – Ты не волнуйся – сиди себе… Да – вот еще что! Без меня – ни слова! Понял? Ни е-ди-но-го словечка! Все показания – в моем присутствии. И ничего не вздумай подписывать. Ясно?

– Да понял я, дядя Боря, – успокоил я Гольдмана. – Вы, главное, найдите, кто меня подставил. И знаете – я могу подсказать: ищите в Кировском районе.

– Это уже не твоя забота, мальчик мой, – мудро сощурился Гольдман. – Твой патрон занимает достаточно высокое положение в системе, а потому у тебя не должна болеть голова о том, как тебя будут вытаскивать из дерьма, в которое ты имел неосторожность вляпаться. Так что – сиди себе…

Меня благополучно переместили в СИЗО и водворили в одиночку. Никто меня ногами не бил и прикладами в спину не тыкал – наверно, проинформировали, что я за птица. Правда, мне не понравилось, что при перевозке были предприняты, на мой взгляд, излишние меры предосторожности. Во-первых, на меня натянули наручники в положении «руки за спину» и хромированные ножные кандалы, не позволявшие широко переставлять ноги. Во-вторых, начальником караула был пожилой капитан – командир роты по конвоированию. Я выходец из внутренних войск и знаю, что начкаром в данном случае мог быть и обычный прапорщик. Офицер, тем более командир роты, возглавляет караул только в особом случае.

Обстановка одиночной камеры комфортом не отличалась: откидные нары и отвратно воняющая в углу чаша «Генуя» (на местном диалекте – «параша» или «толчок»), над которой сиротливо зависал протекающий водопроводный кран. Когда я намекнул, что неплохо было бы заполучить матрац, робу, туалетные принадлежности и так далее, корпусной терпеливо разъяснил:

– Вот на зону придешь – тама тебе все и дадут. Тута ни фуя не получишь. А матрац – с бикарасами. Хошь?

Я решительно отказался – уж лучше на голых досках бока отдавливать, чем потом беспрерывно чесаться…

– И вооще – должен радоваться, – сообщил свое мнение корпусной. – У нас тута людишек – как сельдей у бочке. А ты, как король, – отдельно. По режиму, вишь ты, полагается ему! Хм… Ну, бывай, хлопец. – И со страшным скрежетом захлопнул железную дверь, похоронив меня в замкнутом пространстве камеры…

На следующий день, после завтрака, который состоял из пары кусков липкого черного хлеба и тарелки перловки с острым привкусом хлорки, меня повели на допрос. Комната для допросов располагалась в этом же корпусе, на последнем этаже. За ближним к зарешеченному окну столом сидел румяный молодой человек с бездонно-голубыми глазами и скучающе обрабатывал ногти маникюрной пилкой.

– Спасибо, – сказал он корпусному и сделал отмашку рукой – типа удались, тот ретировался, оставив дверь слегка приоткрытой.

– Дверь-то закройте! – возвысил голос румянолицый.

В коридоре раздалось брюзгливое бурчание по поводу какой-то матери и безопасности следователя, однако дверь закрылась.

– Ну вот и ладненько, – констатировал румянолицый и указал рукой на свободный стул: – Садитесь, пожалуйста.

– Спасибо, – буркнул я, присаживаясь, и уточнил: – На сколько?

– В смысле? – не понял румянолицый.

– На сколько садиться – лет на двадцать? – Я внимательно посмотрел на собеседника, стараясь определить степень сопричастности следака моим напастям.

– Ах, вон что! – румянолицый смущенно улыбнулся и нервно мигнул – значит, в курсе, сволочь, почем дровишки! – Я полагаю, мы разберемся с вашим делом, угу… и расставим все точки над «i». Кстати – я ваш следователь. Звездорванцев, Василий Хафизуллович…

– Василий Хафи… как? – переспросил я.

– Хафизуллович, – зарделся следак. – От слова Хафизулла.

– Эк вас угораздило, – посочувствовал я. – А на вид вы совсем даже бледнолицый! Да и фамилия… Хм! Н-н-да…

– Ну… где вы встретите сейчас носителя чистого этноса? – заоправдывался Звездорванцев. – Сейчас все так перемешалось… мгхм… хммм… монголы там, видите ли, триста лет, ага… Так что… А насчет фамилии – увы, мы не выбираем. Впрочем, давайте займемся делом.

Давайте, давайте, – согласился я и выдал: – Вы в курсе, что без своего адвоката я вам ничего не скажу? Там, на подходах к изолятору, должен где-то топтаться такой толстенький курчавый дедок – мой адвокат. Гольдман его фамилия.

– Ну, дорогой вы мой! – поморщился следователь. – Зачем же вам сразу заручаться протекцией такого маститого адвоката, уподобляясь каким-то рэкетирам? Мы будем разбираться по существу дела скрупулезно, дотошно, не упуская ни одной детали. С материалами предварительного следствия я ознакомился, прекрасно знаю…

– Вы не поняли! – перебил я. – Гольдман – адвокат, работающий на нашу фирму. Я сотрудник фирмы. Быть может, мы с вами беседуем в последний раз, достопочтимый Василий Хафи… тьфу! – короче, гражданин следователь, тащите сюда этого старого еврея, ежели желаете контактировать! Кстати, вы его видели или так – понаслышке знаете? А то я вам его опишу…

– Видел, – Звездорванцев замялся. – Ээээммм… дело в том, уважаемый Эммануил Всеволодович… знаете, Гольдман вчера вечером попал в автокатастрофу. Мммм… сейчас он лежит в реанимации…

– Что?! – Я вскочил и подался через стол к следователю: – Чего вы несете? Я вчера с ним разговаривал!

Следователь опасливо отодвинулся и покраснел. Рука его нашарила на столе черную кнопку звонка и зависла над ней, как кошка, изготовившаяся к прыжку.

– Но-но! Эмоции! – петушиным всхлипом выдал Звездорванцев. – Говорю вам – в реанимации… Вчера, между десятью и одиннадцатью часами вечера, его машина столкнулась с бульдозером, который на большой скорости…

– Бульдозер на большой скорости?! – Я скривился в ухмылке. – А каток асфальтный на большой скорости не пролетал?! С реактивным двигателем?! Вот уроды-то! Все куплено! От бля, а!

– Прекратите, – тихо попросил Звездорванцев, утирая внезапно вспотевший лоб. – Я никакого отношения к бульдозеру не имею. И вообще никакого отношения к адвокатам не имею – я из другой службы…

– Службы, службы! – передразнил я. – Знаем мы вашу службу! Не буду ничего показывать. Точка. – Я пристукнул кулаком по столу и для пущей убедительности продемонстрировал следователю кукиш: – Вот вам, а не показания!

– Ясно. – Звездорванцев тяжело вздохнул. – Имеете отвод?

– От каких вод? – удивился я. – Я секретарь-референт! Водами никогда в жизни не торговал! Ну, вы даете!

– Да нет, – досадливо нахмурился следователь, – если я вас не устраиваю, можете написать заявление – официальный отвод. Если причины отвода – веские, вашим делом будет заниматься другой следователь. А вам назначен адвокат Иноземцев – очень, знаете ли, опытный и авторитетный…

– Когда назначен? – живо поинтересовался я.

– Сегодня, естественно! – Следователь смутился.

– Вот оно что! – ядовито протянул я. – Можете передать: пусть адвоката этого, назначенного, на пенсию отправляют! Он мне на хер не нужен!

– Отказываетесь от защиты, значит? – уточнил Звездорванцев.

– Не-а, не отказываюсь, – я развел руками. – Зачем мне ваши адвокаты? Фирма найдет мне защитника не хуже Гольдмана – вот тогда и будем разговаривать. И отвод я не собираюсь писать: вы ли, кто другой – какая разница?

– Ясно. – Звездорванцев опять вздохнул. – На вопросы отвечать отказываетесь?

– Отказываюсь! – Я внимательно осмотрел одежду следователя. – Кстати – закурить не дадите?

– А отвечать будете? – хитро прищурился Звездорванцев. – Если будете, тогда дам!

– Не буду, – упрямо насупился я.

– Аааа! Стойкий ленинец! – Звездорванцев улыбнулся и достал пачку «Лаки страйк»: – Все равно – нате. Вы мне чем-то симпатичны, Эммануил Всеволодович.

– Спасибо! – искренне поблагодарил я, вытаскивая четыре сигареты и пряча их в штаны. – К сожалению, не могу сказать вам то же самое. Ваш брат в последнее время мне что-то здорово не нравится – ну о-о-очень не нравится. Либо хитрые продажные шкуры, либо затурканные трудоголики, которые до пенсии расколупывают чемоданные кражи, не замечая, что рядом воруют эшелонами, практически не маскируясь! Нормальных нет.

Ну, это не мы! – Следователь протестующе потряс руками. – Это специфика работы такая. А меня вы к какому разряду относите?

– Пока не знаю, – покривил я душой и прищурился: – Разберемся со временем. Вот что – я подумаю на досуге, а вы приходите завтра и приводите адвоката – тогда я вам все расскажу. Только позвоните 2-93-51 – это номер моего шефа, скажите, что я прошу адвокатика приличного найти, Договорились?

– Хорошо, – согласился следователь. – Я позвоню. Только вы можете молчать сколько влезет – у меня установка: две недели на следствие, затем передать материалы в суд. Даже если вы не подпишете ни одного протокола, это ниче го не меняет.

– Вон как! – удивился я. – Ну ты посмотри, а! Все уже заранее распределено, все предусмотрено! Да уж…

– И вот еще что, – Звездорванцев осторожно постучал по столу пальцами, – я позвоню, но… знаете, я могу сразу сказать, что, кроме Иноземцева, вас никто защищать не возьмется…

– С чего это вдруг? – насторожился я.

– Ну что вы, право! – укоризненно воскликнул Звездорванцев. – Я вам гарантирую, что после случая с Гольдманом вами никто заниматься не станет. Пример, знаете ли, очень убедительный. Идите-ка в камеру и подумайте, как себя вести. А если уж совсем меня не презираете, как продажную шкуру, – ответьте, пожалуйста, на ряд процедурных вопросов…

В персональную одиночку меня отчего-то не водворили. Курносый проследовал мимо, и я, очнувшись от мрачных мыслей, заметил, что стою перед открытой дверью камеры № 12, что в противоположном конце коридора от моей одиночки.

– Э-э, дядя! Ты чего это? – Я обернулся к конвоиру и на всякий случай сделал шаг назад.

Ласково улыбнувшись в пшеничные усы, корпусной вдруг рубанул меня под коленки дубиной и резко втолкнул в камеру – от неожиданности я даже не сделал попытки к сопротивлению. Трудно было предположить, что такой толстый и на вид нерасторопный дядька может действовать столь проворно.

В камере присутствовали три человека. Они, расположившись на нижних шконках, азартно резались в «буру».

Некоторое время троица продолжала увлеченно играть, а я получил возможность осмотреться. Двое были сильно здоровы – один, по всей видимости, баловался бодибилдингом, о чем свидетельствовали немного одрябшие, но не утратившие формы мышцы. Второй крепкой статью был наделен от природы: массивные плечи, широченные запястья с толстыми пальцами, испещренные татуировкой, твердокаменная челюсть и грудь бочонком – все это наводило на самые грустные мысли о собственной физической неполноценности. Но опаснее всех мне показался третий: мелкий и сухощавый, он словно был сплетен из стальных тросов, которые при каждом движении руки перекатывались под бронзовой от загара кожей.

«Борец, – подумал я, – бывший… – И еще подумал: – Когда это он успел загореть? Если все лето торчал в камере?.. Странно…»

Мне стало немного неуютно. Ай-я-яй… Было очевидно, что в узком пространстве камеры эти ребята задавят меня за несколько секунд. Это вам не по перрону кренделя выписывать!

Трое закончили кон и разом повернули головы в мою сторону.

– За что чалишься? – коротко спросил качок.

Я не стал отвечать – выдержал паузу и добродушно произнес:

– Здорово, мужики. Где мне упасть?

– Не хочет говорить! – сокрушенно развел ручищами здоровый от рождения, а борец неожиданно глубоким басом добавил:

– А и не надо – так знаем. Двух девчоночек несмышленых оттарабанил и головенки им посворачивал! Загубил юные души, бля! А знаешь, что за это полагается? Знаешь, петух недоделанный?! – И тут все трое встали, продвинулись вперед и образовали передо мной в узком пространстве камеры треугольник, вершиной которого оказался борец.

Мужики! Это же старый затасканный прием! – тоскливо воскликнул я, в отчаянии заламывая руки. – Я не делал этого! Меня подставили! Твою мать, а! Ну вы че – фильмы, что ли, не смотрите?! Меня подставили, а теперь через вас рассчитывают опустить – ведь дебилу ясно! Неужели вам не западло быть чьими-то «шестерками»? Мужики…

Увы – ораторское искусство успеха не возымело. Борец молнией метнулся мне в ноги, ухватил за бедра железным кольцом, резко приподнял и мотанул вбок, заваливая на пол.

Вопреки ожиданию нападавшего, я не стал сопротивляться – наоборот, расслабился и плюхнулся, как мешок с трухой. От неожиданности борец подался вперед и ослабил захват.

То, что происходило далее, мой рассудок только успевал фиксировать: мышление выключилось, и заработали автоматизмы старой потрепанной боевой машины, ключевым понятием которой является коротенькое слово «УБЕЙ!».

Подхватив борца под мышки, я с размаху вогнал его башкой в железную дверь, от чего она гулко завибрировала басом, образуя чистую квинту с последним криком бедолаги.

Упершись руками в пол позади головы, я выгнулся дугой и обеими ногами швырнул обмякшее тело борца на стоящих чуть поодаль картежников, которые, приняв на грудь драгоценный груз, попятились к шконкам. Резво выпрыгнув в стойку, я бросился за борцом и с разбегу запихал комплект из двух мужиков, поддерживающих обмякшее тело, в проем между шконками, пока смешавшиеся здоровяки не догадались бросить сотоварища и перейти к активной обороне.

Уцепившись за стойки, я стремительно навалил на уголовников все, что навернулось под руку на верхних ярусах шконок: два увесистых матраца, подушки и постельные принадлежности, которых, как утверждал сволочь корпусной, тут вроде бы не должно быть.

Получилась бесформенная куча, на которую я и запрыгнул, вцепившись руками в кроватные дужки, и принялся все это интенсивно пинать с большой амплитудой, злобно приговаривая:

– Вот вам гостинцы, суки! Вот вам опущение, п…дюки недоношенные! – и в таком духе что-то еще.

Секунд сорок спустя куча мала перестала шевелиться. Потрепанная боевая машина выключилась, и заработало рациональное мышление.

– А не чересчур ли? – запоздало пробормотал я и от бросил матрацы.

Троица пребывала не в самом лучшем виде: борец не подавал признаков жизни, качок еле слышно стонал, скрючившись в эмбриональном положении, и только здоровый от рождения, держась руками за голову, членораздельно просил прекратить экзекуцию.

– То-то же, уроды! – резюмировал я и, зверовато взвыв, с разбегу долбанул ногой по двери.

Любопытство через глазок моментально прекратилось – по коридору забухали удаляющиеся шаги.

– А сейчас переходим к репетиции, – мрачно сообщил я. – Драматическое произведение камерного типа: утро в совхозе. Или в колхозе – в деревне, одним словом… – Углядев на быстро оплывающем лице здорового от рождения некоторую заинтересованность, я пояснил: – В этой самой деревне утром, на зорьке, начинают орать петухи – хором. И в связи с этим спать никак невозможно – все встают и принимаются за работу. Доступно?

Похоже, эта перспектива здоровому от рождения совсем не приглянулась: он живо полез под шконку, пряча зад и выставляя наружу ноги. Угостив его смачным пинком, я погрозил пальцем и сказал:

– Спокойно, кочет! У меня нет охоты мараться о ваши грязные задницы. Я тебе даю минуту на размышление, а потом буду кастрировать подручными средствами. Кто дал команду меня опустить?

– Фуля тут размышлять, – здоровый от рождения выбрался из-под шконки. – Это Пахом приказал тебя отпедерастить.

– Вор, что ли? – удивился я. – И чего я ему-то сделал?!

– Вор, вор, – подтвердил здоровый и хмыкнул: – И не обязательно, чтобы ты че-то ему сделал. Кто-то из братвы попросил – вот всех делов-то… Ну, допустим, Витя-Протас…

– Ага, – я поскреб щетину на щеке и сожалеюще покрутил головой: – Значит, таки походатайствовал Витек. Ну-ну… Однако не удалось сие мероприятие!

Ну, ниче, – ободрил меня здоровый от рождения, – ты все равно труп. На зону зайдешь – один фуй опустят, по этапу уже опустят – и отдельная камера не поможет! Ты лучше сразу вскройся – там, за шконкой, самопальное перышко затарено, – здоровый мотнул головой, показывая, где это самое перышко затарено. – А то обидно – такого резвого пацана – опустят… Гы-гы… Лучше, братан, умереть мужиком, чем жить петухом, – это я те точно говорю!

– Ну-ну. – Я тяжело посмотрел на советчика, подошел к двери, и, привалившись к ней спиной, начал колотить по железу пяткой, выкрикивая угрозы, адресованные городской администрации, персоналу СИЗО и всей местной братве.

Из соседних камер начали кричать, требуя прекратить, и вскоре поднялся тотальный гвалт. Я с любопытством прислушался к шуму – теперь было не разобрать, кто устроил такое веселое времяпрепровождение.

– Придется переводить на место, уроды, – пробормотал я. – Куда вы, на хер, денетесь…

Вдруг шум разом стих: в коридоре послышалась дробь бегущих ног, причем мягко этак переступали, словно бегущие были одеты в кроссовки или кеды.

– Довыепывался, идиот, – резюмировал здоровый от рождения и опять полез под шконку. – Ныряй под вторую – это спецназ позвали.

– Что за спецназ? – удивился я. – Откуда в СИЗО спецназ?

– Это уиновский спецназ, – пояснил здоровый и потащил на себя матрац. – Как раз для таких крутых и буйных, как ты. Щас увидишь и почувствуешь!

У меня нехорошо сжалось сердце. Спецназ нарушителям порядка никогда ничего путного не сулил.

– Здесь? – раздалось с той стороны двери.

– Тута, тута – бушует, скотина, весь корпус переполошил, падла! – ответил голос пшеничноусого корпусного.

– Давай! – коротко приказал кто-то.

Дверь со скрежетом распахнулась. На пороге возникли крепкие парни в камуфляже с масками на лицах и резиновыми дубинками в руках. Тот, что стоял спереди, держал под мышкой на изготовку нунчаки из гестолита, окольцованные медными ободками.

«Как врежет – череп напополам», – профессионально определил я и грустно опустил голову, поднимая руки вверх. Слова оправдания были неуместны.

– Во как? – удивился тот, что с нунчаками. – Ну-ну… так, парни, не трогать его, – обратился он к остальным и кивнул мне: – Выходи.

Я послушно вышел в коридор, на всякий случай держа руки поднятыми. Корпусной злобно глянул на меня и сказал:

– Это он, он – тот самый! Он тута…

– Заткнись, чмо, – флегматично посоветовал старший группы. – Закрывай камеру, пошли в дежурку.

– Да ты че, паря! – возмущенно вскинулся корпусной. – Да я тебе… я буду жаловаться…

– Делай, что командир говорит, – один из пятнистых схватил корпусного за рукав и внушительно встряхнул его. – Чего непонятно?

Бурча под нос невнятные угрозы, корпусной запер дверь и валкой трусцой направился к выходу. Спустя три минуты вся наша компания оказалась в помещении ДПНСИ. Здесь нунчакообладатель снял маску, и я с удивлением узнал в нем своего школьного приятеля Ловцова по кличке Муля-младший.

– Муля? А ты как тут?

– А что? Я ничего. – Муля смущенно почесал затылок. – Работа как работа… Я вообще-то подрывником – просто щас дежурю.. Вот… Ты лучше скажи, чего там у вас получилось?

– А-а-а! Ты это у него спроси! – сказал я, кивая в сторону корпусного, который что-то нашептывал на ухо ДПНСИ, бросая на спецназовцев неприязненные взоры. – Спроси – как это я вместо одиночки угодил в камеру к блатным! А запросто! – спокойно заявил Муля. – Щас мы это узнаем. Михалыч! – мой школьный приятель обратился к ДПНСИ. – Дай потолковать с этим фруктом. Пару минут. – Он кивнул в сторону корпусного, который попятился, прячась за стол.

– Отставить! – рявкнул Михалыч. – Ты вместе со своим отделением снят с дежурства за неповиновение! Идите к себе наверх и ждите, когда смена приедет – щас начальнику УИН позвоню. Топайте!

– Не понял?! – Муля прищурился. – Неповиновение кому? Вот этому ублюдку? – Он кивнул в сторону корпусного, который сжался за столом и спрятал запунцовевшее чело за мощную спину ДПНСИ. – Этому придурку, который одиночного в камеру к блатным подсадил и тем самым допустил грубое нарушение режима?! – Флегматичный Муля уставился на ДПНСИ, вызывающе перебрасывая нунчаки из руки в руку.

Я удивленно хмыкнул – вот так тихоня – Муля, который мухи не обидит по жизни! Ай да молодец!

– Или тут имеет место не просто нарушение режима… а, Михалыч? – вкрадчиво поинтересовался Ловцов, перехватывая нунчаки в левую руку и ударяя ими по столу.

– Делай что хочешь! – взвизгнул по-бабьи ДПНСИ, не выдержав дерзкого напора, и суетливо отвел глаза в сторону. – Только подследственного водворите на место…

Выйдя из помещения ДПНСИ, Ловцов сказал корпусному:

– Ты, крыса! Если с этим парнем что случится – я тебе яйца на уши натяну! Ты понял, чмо?!

Корпусной опустил голову и проникновенно вздохнул – понял, не дурак!

– Ну и славненько, – флегматично резюмировал мой приятель и сказал мне: – Тут постоянно дежурят наши пацаны – помощь оказывают персоналу СИЗО. Я им всем передам – ежели чего, шумнешь… Короче – спецназ спецназа в обиду никогда не даст.

– Заметано, – растроганно пробормотал я, протягивая Ловцову руку. – Знаешь, я вообще-то ни за что сюда угодил… Подставили.

– Может быть, – неопределенно пожал плечами Муля. – У нас все может быть. Ну – пока…

Вот так состоялось мое знакомство с нравами и обычаями нашего славного СИЗО. За все время моего сидения никто не покушался больше на целостность персоны вашего покорного слуги, но Судьба, эта своенравная баба, и без вмешательства воров и озлобленных бригадиров два раза нанесла мне страшные удары, от которых оправиться до конца так и не удалось… Спустя два дня Звездорванцев сообщил, что Гольдман умер, не приходя в сознание. Нового адвоката фирма для меня подыскать так и не удосужилась, хотя следователь клятвенно заверил, что беспокоил Кругликова по этому поводу аж три раза.

– Заняты они, – сокрушенно сообщил Звездорванцев. – Крутиков этот слушает пять секунд, раздраженно бросает «да знаю я, знаю!» и отключается. Видимо, проблемы какие-то…

Но отсутствие адвоката я еще мог пережить – в принципе никакой адвокат, кроме Гольдмана, в моем положении ничего поправить был не в силах. Я просто принял этот факт к сведению и приготовился защищаться.

Второй удар был гораздо страшнее. На четвертом допросе Звездорванцев скорбно вздохнул:

– В каких отношениях вы были с главой вашей фирмы… ээээ… с Чанкветадзе?

– Почему «был»? – насторожился я. – Был, есть и буду в прекрасных отношениях…

– Он умер, – прервал меня следователь и отвел взгляд. – Сегодня утром, в четыре часа…

Трое суток я пребывал в прострации. Не ел, не пил, валялся на полу в своей одиночке. Уже не в первый раз Судьба так жестоко карала меня. В свое время я потерял жену, которую боготворил, – она оказалась шлюхой. Затем родители погибли в автокатастрофе – в расцвете сил, как говорят, жить бы еще да жить… Чуть позже злобные гоблины надругались над моей маленькой женщиной – Милкой, которая до сих пор так и не обрела нормальный рассудок… Дон был моим последним оплотом в этом жестоком мире. Да, он был болен и находился в критическом состоянии – врачи не скрывали этого. Но я твердо верил, что этот старый половой разбойник найдет в себе силы выкарабкаться из любой, даже самой безвыходной, ситуации. А он не нашел… За годы, проведенные рядом с этим человеком, я успел привязаться к нему как к родному отцу. Он вытащил меня из беспробудного запоя в память о моей матери и терпел рядом с собой, обеспечивая всем необходимым, давая понять, что личная привязанность значит больше, нежели выгода, трезвый расчет и еще куча рациональных критериев большого бизнеса. И вот – его не стало. Теперь я знал, что обречен. Некому было заняться моим спасением. Правда, еще оставался толстый Бо – мой боевой брат. Но умение стрелять, убивать голыми руками и жестко управлять группировкой, талант заслонять грудью в бою и другие качества Бо были бессильны против козней мерзавцев, которые подставили меня черт знает из каких побуждений. ПРОФСОЮЗ в данном случае тоже оставался в стороне. Я уже представлял, как аналитики этой организации, скучно пожав плечами, вымарали меня из компьютерной памяти.

На последнем допросе, в очередной раз получив мат на 16-м ходу, Звездорванцев вздохнул и сообщил:

– Жаль мне вас.

– Отчего же? – вяло заинтересовался я. – Зря посадили?

– Да нет, – следователь махнул рукой и поморщился. – Посадили… Что посадили – это еще куда ни шло… Отпедерастить вас пытались?

– Пытались, – согласился я. – Но не очень удачно. Сами знаете… А что?

– Да ничего, – Звездорванцев пожал плечами. – Суд скоро. На зону пойдете. Там обязательно отпедерастят.

– Ну, это мы еще поглядим, – небрежно бросил я.

– Сто процентов – отпедерастят, – убежденно воскликнул Звездорванцев, – и глядеть нечего! Вы ж бывший сотрудник правоохранительных органов – пойдете на «двойку», так называемую «ментовскую»… А там все повязано – Пахомовы людишки там заправляют. Юридический нонсенс…

– Жаль, значит? – ядовито переспросил я.

– Ага, жаль, – печально подтвердил Звездорванцев. – Неплохой мужик пропадает.

– Ну-ну, – пробурчал я и в лоб спросил: – А вот… сколько вам за меня заплатили? Только честно?!

– Ну что вы! – удивился следователь – даже очки на лоб полезли! – Кто ж нам платит?! Нам команду дают – фас! – и все…

– И не совестно? – поинтересовался я, глядя в бездонно-голубые глаза своего визави. – Спите нормально?

– Совестно, очень совестно, – с готовностью согласился Звездорванцев. – На душе кошки скребут – невмоготу!

– «Невмоготу»! – передразнил я. – Н-н-нда… Но вы же знаете, что дело – липовое?!

– Ну – знаю, не знаю… – следователь сокрушенно развел руками. – А как быть?

– Ну а ежели куда повыше сообщить? – предложил я шепотом, подавшись через стол. – Чтобы приехала независимая экспертиза, бригада какая-нибудь из Москвы – типа Гдляна – Иванова… А? А я бы потом вовек не забыл бы…

– Ну уж нет! – Звездорванцев, как бы отгораживаясь, решительно выставил перед собой раскрытую ладонь. – Это вы бросьте, сударь! Мне, знаете ли, еще пожить охота – я совсем не старый еще…

– Ну а… а вот судьи – что?! – не сдавался я. – Ведь суд наверняка будет все рассматривать, свое расследование… А?

– Не-а, – вяло помотал головой Звездорванцев. – Судьи – они тоже жить отчего-то хотят…

– Да-а-а-а, бля… – задумчиво протянул я. – Мафия, бля! «Коза ностра»…

– Ну что вы, какая там, в задницу, «Коза ностра», – не согласился следователь. – В сто раз хуже. С этой «нострой» кто-то там у них боролся – были, знаете ли, примеры… А у нас – глухомань…

Вот такой разговор состоялся позавчера, на седьмом допросе. Беседа эта энтузиазма мне не прибавила.

– Бежать мне надо, – задумчиво щурясь сквозь сигаретный дым на портрет Железного Феликса, произнес я. – А то и впрямь опустят – тут все повязано…

– Да, опустят – это точно, – согласился Звездорванцев, не отрываясь от партии. – А вот бежать… Бежать?! – Следователь встрепенулся – дошло, наконец, какое предложение я высказал! Подняв глаза, он изучающе посмотрел на меня и, обнаружив, что прямо сейчас бежать я не собираюсь, облегченно вздохнул. – Ну уж дудки, Эммануил Всеволодович! Из этого изолятора в последний раз бежал некто Тонкий – было это, если мне не изменяет память, году этак… в 1904-м. Его отправляли с этапом в Красноярск – когда вывели из приемника, наскочила банда – человек в двадцать, конвой перемочила и убралась восвояси. – Звездорванцев развел руками и хитро прищурился: – Или у вас в Кировском районе есть банда, с которой вы приятельствуете? А?!

– Нет, нету, – сокрушенно вздохнул я.

Ну вот, – обрадовался Звездорванцев. – А вы говорите… А без банды не получится. Никак! Вам придется укокошить шестерых вооруженных конвоиров. И то – это только в том случае, ежели вас будут передавать караулу для перевозки на зону, в облсуд или на следственный эксперимент. Ну а передавать вас будут в наручниках и кандалах – в вашем деле написано, что вы склонны к побегу. Кроме того, здесь целое отделение спецназа… Нет, не стоит, – отрицательно помотал головой Звездорванцев и добавил с удовлетворением: – Кстати – я забираю вашу туру.

– На здоровье, – согласился я и поинтересовался- . – Ну а если отсюда? Ну – из этого кабинета?

– Ха! Да вы оптимист, Эммануил Всеволодович! – развеселился Звездорванцев. – Судите сами: метровая кирпичная кладка, решетки толщиной в два пальца – вам понадобится газовый резак. И потом – четвертый этаж! Пятиметровые потолки – здание-то дореволюционной постройки! Вы же не собираетесь сигать с пятнадцатиметровой высоты, а?! Или вы Тарзан? Гы-гы!

– Нет, не Тарзан, – грустно согласился я. – Запросто могу поломаться… Но ведь не бывает безвыходных ситуаций? Наверняка есть какой-нибудь вариантец?

– Хм… Вариантец, – следователь задумался – в его глазах сверкнули озорные искорки. – Ну, конечно, конечно… Вот, например, чтобы успешно отсюда слинять, надо… надо, надо… пару тяжелых бульдозеров с отвалами, чтобы подъехали и заблокировали снаружи ворота шлюза и вход в приемник. Затем – какая-нибудь штуковина, чтобы высадить решетку этой комнаты. Знаете, ремонтные машины с корзиночкой – в ней монтер сидит и в проводах ковыряется…

– Знаю, знаю, – перебил я. – Дальше давайте!

Дальше? – Звездорванцев озабоченно почесал переносицу. – Дальше… А – вот еще что: еще фургон надо, чтобы заблокировать два окна на первом этаже, которые выходят на улицу из дежурки… чтобы, как только вы побежите, не начали пулять из всех стволов дежурной части. А еще нужен человек, который знает расположение помещений в СИЗО и порядок работы – ну, положим, моей работы, – чтобы дать консультацию тем, кто вас будет отсюда вытаскивать. Вывод: для успешного осуществления этой акции нужны десять человек, куча техники, которую придется откуда-то умыкнуть, а потом бросить, и… и полное отсутствие у этих десятерых нормального человеческого страха перед грядущей расправой за содеянное. А такое отсутствие страха бывает, батенька мой, только… эээ… только у круглых идиотов. У вас есть десять приятелей-идиотов?

– Да уж, – мрачно резюмировал я. – Идиотов-приятелей у меня, к сожалению, нету. Все как-то недосуг было обзавестись…

– Ну вот видите, родной вы мой! – жизнерадостно похлопал по столу ладошкой Звездорванцев. – Все это утопия… Так что – играйте лучше, чего там грустить о мрачном будущем! Ожидание наказания – само по себе уже наказание. Лао Цзы, кажется…

– Конфуций, – поправил я следователя. – Ожидание смерти хуже самой смерти. Еще один неверный ход – и вам мат. А пока – шах.

– Вон вы как! – огорчился Звездорванцев. – Мстите?

– Мело, – подтвердил и великодушно предложил: – Может, отдохнете, с мыслями соберетесь? Решающий ход!

– Хорошая идея, – одобрил Звездорванцев, взял сигарету, щелкнул зажигалкой и приблизился к окну.

– Интересно – откуда это здесь техника? – рассеянно пробормотал он, глядя на улицу. – С той стороны «кирпич» висит – не должно быть вроде?

– Что за техника? – вяло поинтересовался я.

– Да вот – полюбуйтесь, – следователь, выпустив клуб сизого дыма, пригласил меня к окну. – Какая-то ремонтная бригада – не иначе. Здесь никто никогда не ездит – специально «кирпич» повесили, чтобы спецавтомобилям не мешали…

Я подошел к окну:

– А-а-а-а… Это, наверно, меня выручать приперлись – как раз по вашему раскладу. Все совпадает…

– Ну-ну, разумеется, – хихикнул Звездорванцев, продолжая с любопытством глазеть на улицу.

Между тем со стороны непроездной оконечности улицы к СИЗО на хорошей скорости подкатила колонна: два здоровенных бульдозера, шеститонная автоцистерна с мрачной надписью «ПРОПАН» и аварийная машина с длинной желтой стрелой, которая заканчивалась стальной корзиной.

Синхронно развернувшись, бульдозеры выпустили клуб черного дыма, взревели натужно и… бросившись вперед, намертво заблокировали ворота шлюза и вход в приемник.

– Ох! – слабо пискнул Звездорванцев, хватаясь за сердце.

Пропановоз, ободрав облицовку стены, впритирочку прилип к окнам дежурки и тут же заглох.

– Ну ни фуя… – только и успел изумленно вскрикнуть Звездорванцев и тут же проворно отскочил от окна. Аварийная машина подняла стрелу и, стремительно подлетев к зданию СИЗО, снайперским ударом вывалила решетку на окне нашей комнаты для допросов – при этом корзина заехала аж до самой двери и уперлась в нее. А в корзине, прикрепленный алюминиевой проволокой, торчал снаряженный коробкой на 200 патронов 7,62-мм «ПКМС».

Секунду помешкав, я растерянно почесал затылок и забрался в корзину, отмотав по ходу дела пулемет и удобно ухватив его на изготовку.

– Ну, я, пожалуй, пойду? – спросил я Звездорванцева, который только промычал нечто нечленораздельное. – Ей-богу, не знаю, – сообщил я следователю, качнув стволом пулемета, – откуда, чего… Но, хочу заметить, все по вашему раскладу вышло – кроме бочки с пропаном…

В этот момент стрела, резко дернувшись, отчего я едва не вывалился из корзины, забрала меня из комнаты для допросов.

Спустя семь секунд я уже стоял на асфальте возле здания СИЗО и растерянно вертел башкой на 360 градусов, наблюдая, как организованно разбегаются какие-то товарищи в тренировочных костюмах и масках.

Из-за угла здания выглянула толстая рожа в натянутом черном чулке и помахала ручищей:

– Че торчишь, Профессор? Греби сюда! – И скрылась.

Добежав до угла, я увидел рычащий в кустах джип «Чероки» без номеров, возле которого маялся, переминаясь с ноги на ногу, чулковоискаженный Бо. За рулем сидел Коржик в маске и весело скалился, гикая от удовольствия.

– Падай! – крикнул Бо и, пыхтя, полез на правое переднее место. Не успел я разместиться на заднем сиденье, как джип ломанулся через кусты, считая бордюры.

– Все! – рявкнул Бо, тыча мне под нос часы. – Минута пятьдесят! Через две минуты выскакиваем через промежуточный пост ГАИ на объездную – там нас ждут. Ловить тебя начнут через семь минут – по графику. Так что – живи пока, Профессор…

ГЛАВА 2

– Слушай решение на сутки. За вчера и послезавтра – все в норме. На объектах отключений нет. Происшествий не случилось, объем задач выполнен в соответствии с графиком… – так начинается постановка задач исполнителям, собравшимся на веранде в бане Бо. Время – 15.00. В разных углах веранды на полу примостились четверо бригадиров периферийной группировки: Лиджик, Антон, Гаррик и Хамид. Хамид – единственный мусульманин в окружении Бо. Кавказцев Бо не любит по вполне понятным причинам. Хамида он терпит потому, что он родился узбеком в далеком солнечном Андижане. А еще Хамид когда-то закончил Санкт-Петербургское училище внутренних войск и пару лет воевал под началом Бо. В общем, Хамид – исключение из правил, особый случай, иллюстрирующий превратности корпоративной привязанности.

В стороне сижу я и Коржик – мы играем в нарды. Эх, жизнь моя жестянка! Когда-то Бо вот так же собирал нас – командиров взводов – и дрючил за что ни попадя. Он был командиром от бога – что называется, слуга царю, отец солдатам. Вот только задницу лизать начальству так и не научился – гордость и чувство собственного достоинства всякий раз оказывались сильнее трезвой оценки объективных факторов, требующих в нужный момент склонить голову и виновато шмыгнуть носом. Если бы не это – был бы Бо сейчас генералом, а я бы, например, гнил бы себе в СИЗО в томительном ожидании суда…

– Лиджик, у тебя там есть такой Андросов, дембельнулся недавно из ВВ, – Бо заглянул в книгу решений. – Я звонил командиру батальона, где он служил, – говорит, классный пацан – оторви да брось. Щас он без дела мается. Пусть хлопцы наедут на него – если покажет себя мужиком, возьми в бригаду…

Бо перенес в свою новую жизнь привычную ему систему координат войсковой действительности. В группировке царит железная дисциплина, ежедневно бригадиры прибывают к 15.00 на постановку задач и представляют отчет о положении дел на подконтрольных территориях. По старой памяти Бо тащит в группировку бывших вэвэшников – все «быки» у него отслужили в оперативных бригадах и милицейских батальонах. Бо прав. Этой публикой легко управлять, они прошли через огонь локальных войн, так что никого не надо учить, и, пожалуй, самое главное – все эти ребята буквально влюблены в Бо. Потому что Родина продемонстрировала им свое феноменальное умение поворачиваться задом к людям в погонах, которые ее, эту самую Родину, защищали, не щадя крови и самой жизни – как предписано уставом. А Бо всех обласкал и дал хороший кусок хлеба с бужениной. А еще – ностальгия. Пацанам по инерции мнится, что они до сих пор в единой дружной войсковой семье, во главе которой стоит мудрый командир, способный на все ради процветания своего слаженного подразделения…

– Гаррик, завтра к 9.00 доложишь об уборке территории возле складов, – небрежно кивает Бо бригадиру Вознесеновки. Я знаю, о чем речь. За безобидным понятием «уборка» территории кроются переломы, ушибы и, вполне возможно, три-четыре трупа. Возле обширных складов сельхозпродуктов обосновались цыгане. Воруют и пристают к работягам. Милиции по барабану – они им не мешают. Накануне цыган предупредили – не уберетесь, будем мочить. Они не убрались. Ну и вот…

Вот таким образом я развлекался уже три дня. Играл в нарды с Коржиком, присутствовал на деловых совещаниях Бо с бригадирами и названивал по сотовому телефону, который Бо с неохотой одолжил мне, предупредив, что этого номера в природе не существует. То есть на мой телефон позвонить не мог никто – односторонняя связь.

Первым делом я связался по промежуточному телефону с Диспетчером: напомнил, что Капитан не завернул ласты в тюряге, а по-прежнему функционирует в пассивном режиме. Разговор с Диспетчером мне не понравился: эти ребята если и не вычеркнули меня из своей жизни, то намеревались сделать это в ближайшее время.

– Мне нужна помощь, – без обиняков заявил я Диспетчеру. – Я хорошо поработал в свое время – теперь давайте впрягайтесь в мои проблемы.

У нас сейчас свои проблемы, – неласково буркнул Диспетчер. – А что касается твоих заморочек… короче – пока сам. Велено передать: если нащупаешь стоящую информацию по своему делу, обратись к Сухову – зампрокурора области. Знаешь такого?

Сухова я знал. В свое время он служил под началом моего отца, в бытность последнего зампрокурора области. Ходили слухи, что сейчас Сухов единственный претендент на пост областного прокурора, буде вдруг с этим выжившим из ума маразматиком брежневской школы что-нибудь случится. Но наряду с этими слухами существовала перспектива безболезненного убытия Сухова на пенсию: нынешний прокурор был крепок, блюл диету и, что самое главное, прочно сидел в замкнутом кругу региональной мафии, в которую входили губернатор, мэр Новотопчинска, начальник УВД и ряд других престижных физиономий, частенько мелькавших по каналам местного ТВ.

– Ну и что – надыбав информацию, я попрусь к этому Сухову? – удивился я. – Так он меня сдаст с потрохами! Или укокошит из персонального пистолета и получит сто штук баксов от кировской бригады… Что-то вы там намудрили!

– Не гони волну, – неприязненно осадил меня Диспетчер. – У Сухова в этом деле свой интерес. Ничего другого пока тебе сказать не могу. И еще – ты пока нас не беспокой. Мы тебя сами найдем, если сумеешь выкрутиться из этой передряги. Ну а не сумеешь – будем тогда думать, что с тобой делать… – И отключился.

Затем я позвонил Милке и пообщался со Стасом. Выслушав длинное повествование о проблемах насущных, я пообещал переслать энную сумму на харчи и посоветовал потерпеть – до лучших времен. Сообщив, что в ближайшее время навестить их не смогу, я дал Стасу номер Крутикова и посоветовал напомнить этому маразматику, что Дон обещал оплачивать няньку для Милки минимум в течение года. Воля покойного, так сказать. Стае сообщил под занавес, что меня ищут. Везде якобы висят мои ксерокопии, которые снабжены пояснительной текстовкой: сволочь, маньяк и насильник. Поболтав с «родственником» еще пару минут, я порадовался, что мамеды и братва не догадались побеспокоить моих подопечных, и позвонил Славе Завалееву.

Начальник СБ фирмы с ходу поинтересовался, отчего это на его определителе нет моего номера, и сказал, что есть архиважная информация по поводу этой подставы и надо бы немедля переговорить – но не по телефону. В связи с этим он четвертого сентября (а я звонил первого) будет прогуливаться по улице Пушкина, между рестораном «Айс» и кафе «Мария». И если я – совершенно случайно, естественно, – буду между часом и двумя пополудни проезжать мимо, он, так уж и быть, сядет ко мне в машину. Только лучше бы ему меня не узнать при встрече – место больно людное. Я поблагодарил его, распрощался и пошлепал к Бо – требовать, чтобы в мою внешность произвели кое-какое оперативное вмешательство не очень болезненного характера.

После небольшой дискуссии Бо обрил меня наголо (я стал чрезвычайно похож на бракованный бильярдный шар, увы!), велел загорать с утра до вечера, чтобы изжить неестественную бледность, возникшую вследствие двухнедельной отсидки, и тем же вечером облил мою голову какой-то гадостью. Проснувшись утром, я обнаружил, что мой бритый череп и физиономию покрывают хаотично разбросанные и чрезвычайно уродливые пигментные пятна желтовато-коричневого цвета, которые делают меня похожим на двоюродного брата Фредди Крюгера с улицы Вязов, и страшно возмутился, заявив, что с таким уродом ни одна приличная женщина не захочет спать.

– А не хер спать, – сообщил свое мнение Бо, любуясь моим пятнистым черепом. – Тебе бы щас в живых остаться… А так ты совсем на себя непохож – можешь мне поверить! Да и пройдет это скоро – через пару недель…

В течение трех суток я пытался выяснить отношения с Бо. Он и слышать не хотел о том, что мне придется побывать в городе.

– Здесь ты можешь до глубокой старости сидеть, – резонно заметил он. – Ни одна скотина сюда ко мне не сунется – это я тебе гарантирую. А что в городе там с тобой будет – хер знает…

С точки зрения Бо, все было верно. Периферия находилась под жестким контролем его диктаторского режима, и я мог разгуливать по улицам любого из городков периферии и раскланиваться с участковыми – никому из них в голову не пришло бы повязать приближенного Бо или дать о нем какую-нибудь информацию. А в Новотопчинске Бо чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке.

В конце концов мне удалось уговорить Бо оказать мне помощь.

– Получится – хорошо, – резюмировал он. – Не получится – значит, будем воевать. Все равно в этой игре гнить до старости – может, напоследок удастся устроить заварушку, чтобы весело было…

Рано утром – часов в шесть – четвертого сентября я сидел в будане (так новотопчинские менты именуют отсек в патрульной машине) раздолбанной патрульной машины, которая медленно двигалась по шоссе к городу под управлением участкового инспектора Верхнего Яшкуля Валеры Базырова, недавно получившего лейтенанта за задержание двух интуристовских шлюх, обгопстопивших какого-то негритянского вождя с дипломатической неприкосновенностью. Валера нервничал – через каждые три секунды смотрел назад, чтобы удостовериться в моей невредимости.

– Да куда я денусь! – не выдержал я. – Езжай спокойно – радуйся жизни!

– Ага – радуйся! – мрачно буркнул Валера. – Вот бляха-муха! А как хорошо жизнь начиналась! Только летеху получил, дом достроил… Эх!

Валеру можно было понять. Вчера вечером его вызвал Бо и велел завезти меня в город на патрульной машине. Валера моментально загрустил самым серьезным образом.

– Повезешь его в будане, – сказал Бо. – С ним будет три ствола. За вами поедут мои люди – без оружия. Если начнут по дороге досматривать, он всех расстреляет и уйдет. В общем – твоя задача: провезти его через два поста ГАИ и обратно. Если с ним что случится, я тебе жопу на части разорву, – в заключение сообщил Бо и как решающий аргумент присовокупил: – Или мы не одно дело делаем? Не охраняем вместе с тобой общественный порядок?

Опасения Валеры оказались напрасными. Мы благополучно проехали через оба поста ГАИ: усиленный наряд ОМОНа у шлагбаума только сделал нам ручкой. Кому могло прийти в голову, что беглый преступник разъезжает на милицейской машине?!

В пригороде нас догнал «Ниссан» с Коржиком и Сашей Шрамом – я пересел к ним, раздал пистолеты и распрощался с участковым.

– Встречаемся здесь же в 18.00, – бросил мне Валера и попытался реабилитироваться за только что перенесенные треволнения: – И смотрите у меня – чтобы без глупостей там!

Глупости в наши планы не входили. Первым делом мы посетили мою родную улицу и минут пять стояли возле родового подворья, изучая обстановку. В принципе Слава Завалеев сказал, что активный розыск будет продолжаться трое суток, после чего усиление снимут, но, сами понимаете, подстраховаться никогда не вредно. Не обнаружив признаков засады, я послал на разведку Сашу Шрама, который, вернувшись, сообщил, что во дворе он обнаружил какого-то здорового мужика, пьющего на веранде чай. На мента мужик непохож, но, на всякий пожарный, Саша – простая душа – вырубил его и связал бельевой веревкой. Оказавшись во дворе, я сразу же узнал одного из наших телохранителей – Серегу Татарикова. Когда мы привели бедолагу в чувство, он сообщил, что Слава Завалеев выставил в моей хате круглосуточный пост – чтобы не разграбили в отсутствие владельца. Еще он сообщил, что здесь сидела засада, которую сняли вчера вечером.

В доме все было прибрано и аккуратно расставлено по местам – входная дверь, скрипя новыми навесами, демонстрировала торцом свеженький замок в смазке. Растроганный столь трепетным участием в сохранении моего имущества, я поблагодарил Серегу и велел передать Славику, что за мной не заржавеет.

До срока, обозначенного Славой Завалеевым, было еще достаточно много времени, и я не видел причин, могущих помешать мне навестить Милку и ее братца.

Припарковав «Ниссан» во дворе Милкиного дома, бойцы рассредоточились возле подъезда, а я поднялся на третий этаж и открыл дверь своим ключом. И только по той простой причине, что вот уже в течение двух лет еженедельно наведывался сюда, чтобы проверить, не грабанул ли кто пустующую квартиру. Я отвык звонить в эту дверь…

Они лежали на Милкиной кровати в спальне и занимались утренним сексом. Именно утренним: неторопливо, томно и нежно, как проснувшиеся в выходной день молодые супруги, накануне хорошо отдохнувшие и по пробуждении ощутившие наличие качественной эрекции у мужской половины тандема. Стае неторопливо наддавал тазом, глубоко проникая в Милку, а она, обхватив его спину ногами, сонно постанывала и хихикала звонко шлепая ладошками по мощным плечам братца…

Нет, этого не могло быть… Я зажмурился и помотал головой, затем вновь открыл глаза – видение не проходило. Волосатая задница Стаса – надо вам сказать, довольно симпатичная задница, мускулистая и пропорциональная – ритмично дергалась меж максимально разведенных в стороны бедер сестрички. И сестричка вела себя при этом совсем как любая нормальная женщина, которой данное занятие ничего, кроме удовольствия, не доставляет. Окно было закрыто, вокруг валялись скомканные простыни, какие-то вещи и стоял характерный специфический запах, дающий конкретное представление о том, чем эта парочка занималась накануне.

Мне стало дурно. Господи, за что ты так со мной? Почему всех моих женщин в конечном итоге трахают какие-то посторонние мужики? Или мне так на роду написано? Или я какой-то неполноценный? А тут еще вот такой изврат – братец сестричку пользует потихонечку… Причем сестричка, судя по всему, ничего против не имеет – скорее наоборот! А когда я – был грех – в последний раз с ней проделал такую штуку, ее потом три месяца откачивали от истерики. Что это?!

Растерянность моя длилась несколько секунд – до тех пор, пока левый локоть не ощутил торчавшую из-за пояса ребристую рукоять револьвера, которым меня снабдил Бо. Выдернув оружие, я на цыпочках прокрался в спальню и вставил ствол между ягодицами Стаса, который, ощутив прикосновение холодного металла, перестал работать тазом и застыл, как мумия. Это меня несколько смутило: так на прикосновение металла реагируют профессионалы, которым в жизни неоднократно доводилось бывать под прицелом – в силу специфики работы, так сказать. Однако в данном случае разбираться с этой странностью я пока не собирался.

– Сестричку, значитца, пое…ваем? – поинтересовался я, взводя курок. Стасова попа напряглась, крепче обхватив ягодицами срез револьверного ствола. Милкины ноги быстро убрались с мощной спины братца и спрятались – залезли под бедра Стаса. Глаз ее я пока что не видел – этот здоровый мужик полностью накрывал мою маленькую женщину.

– Вставай, урод, – скомандовал я, вынимая ствол из положения № 1 и приставляя его к голове Стаса. – Только побыстрее – мне некогда тут с вами…

– Что ты собираешься делать? – хриплым шепотом поинтересовался Стае, медленно поднимаясь с кровати и по-хозяйски прикрывая Милку измятой простыней – как обычно делают все мужики, маскируя тело своей подружки от посторонних глаз. Жест этот меня добил окончательно. Это я-то посторонний?!

– Выведу на кухню и пристрелю, как собаку, – сквозь зубы прошипел я. – А что еще можно делать с извращенцем, который надругался над родной сестрой?

В этот момент Стае полностью распрямился, и я увидел Милкины глаза. Ничего особенного – то же отрешенное выражение, к которому я привык за два года. Смотрит будто бы на тебя, а видит что-то другое – свое. Будто бы нет тебя в ее жизни, или она пытается изо всех сил внушить себе, что нет…

– Ладно придуряться, – неуверенно буркнул я, адресуясь к Милке. – Уж признайся, что на поправку пошла! Я ж слышал, как ты минуту назад хихикала…

Бац! Рука с пистолетом подпрыгнула вверх от размашистого удара ногой снизу и выпустила ребристую рукоятку. На секунду я выпустил Стаса из поля зрения, сосредоточив все внимание на Милке, – а зря. Недооценил противника, не подумал, что вчерашний зечара может вот так… Бац! Мощная плюха раскрытой ладонью обожгла правую щеку и отбросила меня к стене. Ударившись головой о бетон, я слегка поймал кайф и не успел увернуться от основного удара – стопой в диафрагму, только сумел резко выдохнуть и чуть присесть. Стасова стопа припечатала меня к стене весьма и весьма профессионально – возьми он на пять сантиметров ниже, наверняка вышиб бы дух намертво. Я сполз на пол и застыл без движения, от души надеясь, что Стае даст мне полторы секунды передышки, допустив «ошибку стрелка», в противном случае – прощай здоровье. Стае допустил. Отпрыгнув назад, он присел на корточки и сунулся в угол за оброненным мной револьвером. И хотя действовал он крайне проворно, этих полутора секунд мне хватило, чтобы прийти в себя. Кувыркнувшись из приседа вперед, я на выходе из оборота со всей дури жахнул Стаса кулаком по голове – как раз в тот момент, когда он ухватил пистолет и начал оборачиваться ко мне. Рухнув на пол, Стае болезненно застонал и обмяк. Забрав пистолет, я ухватил «родственника» за ногу и поволок на кухню.

– Молодец, родной ты мой! – пробормотал я, затаскивая Стаса в кухню и усаживая его в угол. – Че ж тогда на перроне придурялся? Вон как машешься – профи! Однако «ошибку стрелка» все же допустил – и на том тебе спасибо. Молоток… – пробормотал я, упирая ствол револьвера в висок «родственнику». – Ей-богу, мне тебя нисколько не жаль, скотина! Знал я, что на зоне человек звереет, но не настолько же. – Краем глаза я уловил движение в дверях кухни и замолк, потрясенный немой сценой, представшей моему взору.

В дверях стояла Милка. Ее нагое тело застыло в неописуемом порыве отчаяния: руки протянуты ко мне, в глазах – страшная скорбь и мольба.

– Не надо! – тихо прошептала она. – Пожалуйста – не надо! Убей лучше меня!

– Вот так новость! – озадаченно пробормотал я. – Ты говоришь? Вразумительно и осознанно?! И эмоции проявляешь…

– Не надо, – повторила Милка, падая на колени и простирая ко мне крепко сжатые кулачки. – Я не смогу без него жить…

– Я не брат ей, – внезапно прохрипел Стае, окончательно очнувшись. – Я не брат – че уж теперь! Не стреляй…

Глупо хмыкнув, я почесал затылок стволом револьвера и растерянно развел руками. Что было сказать? Моя маленькая женщина, в течение двух лет пребывавшая практически в невменяемом состоянии, за последние две недели резко пошла на поправку, резко залюбила своего братца, который, при ближайшем рассмотрении, оказался вовсе и не братцем…

– Ну, не буду, – согласился я и засунул пистолет за пояс, предварительно аккуратно спустив курок. – Может, кто-нибудь объяснит, что тут у вас происходит?

– Сейчас объясню, – пообещал Стае, болезненно морщась и держась за голову. – Мне можно одеться?

– Можно. – Я кивнул на Милку, застывшую в дверях кухни. – И ей, очевидно, тоже. Кто-то из нас явно не подходит на роль непредвзятого созерцателя обнаженной натуры… хм… даже и затрудняюсь определенно сказать – кто…

Стае поднялся со стула, все так же держась за голову, обнял Милку за плечи – она доверчиво прижалась к нему, – и они проследовали в спальню. Сердце мое болезненно сжалось, когда две обнаженные фигуры скрылись за дверью. Вот и еще одна женщина уходит из моей жизни – моя лучшая половинка, дороже которой ничего на этом свете не было у меня…

Через две минуты Стае вновь сидел на кухне и неторопливо рассказывал подробности, от которых неподготовленный человек хлопнулся бы в обморок. Я – подготовленный, а потому в обморок падать не стал, а просто закуклился в чехол непроницаемого спокойствия и периодически задавал односложные вопросы.

Итак, оказалось, что Стае – координатор ПРОФСОЮЗА, приставленный ко мне для организации взаимодействия с сотрудницей управления этой уважаемой конторы по кличке Лиля, которую в миру я знал и ощущал как свою своенравную подружку – Оксану. Приставлена ко мне Оксана для того, чтобы организовать цепь событий по сценарию ПРОФСОЮЗА, а именно: окончательно и бесповоротно рассорить меня с центральной братвой и мамедами, пристроить в объятия губернаторши и… и уморить Дона своей пылкой любовью. Так все просто… Я быстро проанализировал события последнего полугодия и поинтересовался:

– Случай на вокзале – при нашей встрече… Это что – тоже задумка ПРОФСОЮЗА?

– Это экспромт, – пояснил Стае. – Просто была установка на качественный раздор – я воспользовался ситуацией, подыграл – получилось…

Выяснилось также, что насчет акций по ликвидации Снегова, Гнилова и Феликса Стае тоже в курсе. Более того, это именно он запустил утку в кировскую бригаду о странной резиновой женщине и подстроил так, чтобы кировцы нащупали ту самую ушастую бабусю. Без этого тупоголовый Протас ни за что в жизни не догадался бы увязать вместе все странности катастрофы, в которой пострадал Снегов-старший.

Помимо личного участия и взаимодействия с Оксаной – Лилией, Стае должен был зорко следить за ходом событий и поправлять оные, буде вдруг что-нибудь пошло бы наперекосяк. Но пока что надобности в этом не возникало – все шло как надо…

– Куда шло? – в отчаянии спросил я. – Для чего ПРОФСОЮЗУ это нужно? Они там что – совсем навернулись от безделья?

– А вот это я не знаю, старик, – тихо ответил Стае. – У меня есть жесткая установка на определенный порядок действий – более я ничего не могу тебе сказать.

– Постой, постой, – вспомнил я. – Насчет акций, мамедов и братвы – это еще как-то объяснимо… А что по поводу губернаторши? Она каким боком в профсоюзный расклад попала?

– Тебе сказали, чтобы обратился к облпрокурору Сухову, если что-нибудь откопаешь? – уточнил Стае.

– Сказали, – подтвердил я. – Сказали, что у него в этом деле какой-то интерес.

– Ну так вот – откапывай, – резюмировал Стае. – Когда откопаешь, тогда все и узнаешь… И это не потому, что я тебе не хочу раскрыть подлинную суть акции, которую задумал ПРОФСОЮЗ, – я просто сам пользуюсь одними догадками. В нашей конторе – сам знаешь – за любопытство карают безжалостно. Есть свое дело – работай помаленьку, не спрашивай что попало…

– Ничего не понимаю, – беспомощно пробормотал я. – Ну-ка, расскажи еще что-нибудь. Может, удастся хоть какую-то целостную картинку составить.

Стае на некоторое время задумался:

– Да, вот еще что: по поводу губернаторши… Супруга мэра – упокой господи ее душу – имела скверную привычку: снимать свои и подружкины постельные баталии на видеокамеру. Эту пленку очень ловко подбросили губернатору – и ты там тоже фигурируешь… ммм… в очень даже эротическом ракурсе…

– Кто подбросил? – живо поинтересовался я. – И откуда ты про это знаешь? Это что – тоже дело рук ПРОФСОЮЗА?

– Подбросила Оксана, – поспешно заявил Стае. – Я не вхож в резиденцию мэра в отличие от нее… А пленку мы вместе с ней смотрели – у нее дома, так что… Ну, естественно, все это сделано по профсоюзному графику – никакой отсебятины.

Я надолго задумался. Имелось огромное желание свернуть Стасу шею, одолжить у Бо какой-нибудь здоровенный пулемет с безразмерной лентой, ворваться в региональную штаб-квартиру ПРОФСОЮЗА и изрешетить там всех подряд, а в заключение поджечь к чертовой матери, чтобы другим неповадно было… Только где она – эта штаб-квартира? И что потом – после? Всю жизнь сидеть в Верхнем Яшкуле, слушать пение петухов и вздрагивать во сне?

– Где штаб-квартира? – напористо поинтересовался я, решив проверить первый пункт предполагаемого плана ответных действий.

– Какая штаб-квартира? – удивленно вытаращился Стае.

– ПРОФСОЮЗА, естественно, – спокойно ответил я, внимательно глядя собеседнику в глаза – сейчас соврет и сразу будет видно!

– А, вон что! – не соврал, паршивец, ни один мускул на лице не дрогнул! Или до умопомрачения натренирован? – Связь с управлением через Диспетчера – как и у тебя. В нашей конторе никто никогда не слышал ни про какие штаб-квартиры.

– А Оксана? Она же член? Значит, она должна знать! – утвердительно воскликнул я. – Прав я?

– Связь между членами управления – через Диспетчера, – невозмутимо выдал Стае. – Или личным контактом в заранее обусловленном месте – по крайней мере здесь, в регионе.

– Да уж… А половая связь у вас ни того? Не через Диспетчера? – съязвил я в сердцах. – По телефону брякнул – в ответ оргазм по проводам!

– Что ты собираешься делать? – поинтересовался Стае, проигнорировав мой выпад. В глазах его я прочел явную тревогу и озабоченность.

– А кто ты, Стае? – спросил я, спохватившись, что этот вопрос следовало задать в самом начале беседы. – И где настоящий Стае?

– Завалили его месяц назад – при попытке к побегу, – сумрачно сообщил Стае. – А меня… меня так и зови – По легенде я Стае, большего не требуй. Когда все закончится, разбежимся и никогда друг друга не увидим… Ты лучше скажи, как будешь дальше жить.

– Почему тебя это интересует? – возмутился я. – Жизнь – моя, как хочу, так и живу… А что тебе будет за утечку информации? Я, между прочим, собираюсь потребовать, чтобы ПРОФСОЮЗ оказал мне помощь в раскручивании этой ситуации – уж коль скоро они меня затащили в этакое дерьмо, так пусть расхлебывают.

– За утечку информации меня аннулируют – сам прекрасно знаешь, – невозмутимо ответил Стае. – Помощь тебе ПРОФСОЮЗ оказывать не будет ни под каким соусом – это я тебе клятвенно обещаю. Вся схема построена именно на том, чтобы загнать тебя в угол и дать возможность самостоятельно выкарабкаться. ПРОФСОЮЗ интересует побочный эффект твоего выкарабкивания – то есть те события, которые последуют за каждым твоим шагом в поисках выхода… В лучшем случае ты можешь получить какую-нибудь скудную информацию – направление движения. Но ты пока в таковой не нуждаешься – так что…

– Значит, тебе дали такую установку – загнать меня в угол? – удивился я. – А для чего вообще все это? Какова конечная цель?

– Мне никто такую установку не давал, – опроверг мои домыслы Стае. – Я ж тебе сказал, какое задание я получил. Насчет побочного эффекта – это моя версия. Знаешь, работаю я давненько в этой структуре, навидался всякого… Вот и соображаю – расклад должен быть именно такой.

– А сколько тебе лет, Стасик? – перебил я собеседника. – На вид ты не моложе меня.

– Мне сорок, – ответил Стае и слегка поклонился. – Знаешь – не очень легко играть в таком возрасте двадцатидвухлетнего пацана. Получилось?

– Не очень, – я отрицательно помотал головой. – Если бы я не был твердо уверен, что ты брат Милки, – ни за что бы не поверил, что тебе меньше тридцатника.

Ну вот – видишь: ты все же ни на секунду не усомнился, что я – это Стае, – резюмировал Стае. – Внушение – великая вещь… А насчет Милки – ты меня, конечно, извини, но… в общем, она никогда не сможет вновь стать твоей женщиной – как ни прискорбно.

Я мрачно глянул на собеседника и отвел глаза в сторону. Вспомнил, что по этому поводу говорила мне Оксана. Значит, сходится все… Две недели моя маленькая женщина провела без меня – и этого ей хватило, чтобы полностью оправиться от недуга, преследовавшего ее два года. Значит, права Оксана – это я, именно я был мощнейшим негативным фактором, постоянным напоминанием о случившейся трагедии. Не зря она пририсовывала мой шрам своему насильнику – именно я в ее помраченном сознании ассоциировался со всеми насильниками мира, вместе взятыми… Господи – как обидно! А этому чужому мужику понадобилось всего две недели, чтобы реабилитировать Милку и, помимо всего прочего, влюбить ее в себя… Меня она боится – там, в спальне, при виде меня Милка сразу же ушла в глухую защиту… А этого – любит, умереть за него готова… Как обидно-то!

– Ты что – тоже психолог? – неприязненно поинтересовался я, не глядя на Стаса. – Или сексопатолог? Душевнобольных секс-терапией лечишь?!

– Не обязательно похабничать, – веско произнес Стае после небольшой паузы. – Я действительно психолог, но профиль у меня несколько иной, нежели у Оксаны… У нее уровень на пару порядков выше. А я специализировался в свое время на различных патологиях в экстремальных условиях… Ну, это к предмету разговора отношения не имеет.

– Значит, с Милкой ты… не по профсоюзной разнарядке – так? – уточнил я. – И ты ее не любишь?

– Естественно, ни о какой разнарядке не может быть и речи, – нахмурился Стае. – Так получилось. Дело было вечером, делать было нечего… короче, мы с Оксаной на эту тему говорили неоднократно – по поводу Милкиного недуга и твоего места в оном… Я решил попробовать – получилось. Тебя не было – и я сумел внушить ей, что все случившееся с ней – не более чем больная фантазия. Она поверила мне. Она почувствовала во мне защиту и поддержку… Вот, собственно, и все – остальное ты знаешь.

– Значит, насчет меня – полная безнадега? – тоскливо спросил я. – Мне теперь с ней того… никак?

Никак, – подтвердил Стае. – Никак, малыш… Я еще побуду с ней некоторое время – пока события разворачиваются, – добьюсь окончательного закрепления результата – и привет. Она сможет без чьей-либо помощи жить и трудиться. Вот только г тобой ей встречаться категорически противопоказано…

Некоторое время помолчали. Я переваривал услышанное, Стае мрачно размышлял – наверняка прикидывал, как будут его аннулировать коллеги по «работе».

– Ой, как обидно! – горько вымолвил я после затянувшейся паузы. – Господи – и так у меня все плохо, так еще и это…

– Ничего – выкарабкаешься, – бесцветным голосом произнес Стае. – Люди – они живучие твари, отовсюду выкарабкиваются… Жаль умирать в расцвете сил. ПРОФСОЮЗ мне такой прокол не простит.

– Не надо умирать, – великодушно разрешил я. – Живи себе… Все, о чем мы говорили, останется между нами – слово даю… Если я наору на Диспетчера, ничего от этого не изменится – верно?

– Верно, – слегка приободрился Стае. – Ничего не изменится… Ну, не будет меня – и только, остальное как шло, так и будет идти – по профсоюзному сценарию.

– И чего это я так понравился ПРОФСОЮЗУ? – досадливо воскликнул я. – Они там, когда все это прогнозировали, не брали в расчет, что на каком-то этапе их мерзкого плана могу дать дуба? Меня, между прочим, двадцать раз могли в расход вывести! На мне что – свет клином сошелся?

– Ну, ты наслышан о роли личности в истории, – мудро заметил Стае. – Ты и есть та самая личность, с которой приключаются всякие истории и которая сама может творить эту самую историю… Наверняка ПРОФСОЮЗ все это учел.

– И что мне сейчас делать? – задал я риторический вопрос.

– Делай что хочешь, – Стае неопределенно пожал плечами. – Все, что бы ты ни сделал, уже просчитано… Ну, найди тех, кто тебя подставил, потом разберись с мамедами и братвой, потом… потом уж видно будет.

– А что бы ты делал на моем месте? – хитро прищурился я на Стаса. – А, психолог?

Да то же самое, – невозмутимо ответил Стае. – Куда бы я, на хер, делся! Человек предполагает, а ПРОФСОЮЗ располагает… Только не пори горячку. Не надо, например, прямо отсюда мчаться к Оксане, с тем чтобы покарать ее за злодеяние.

– С чего ты взял, что я помчусь к Оксане? – удивился я.

– А у тебя нет желания расквитаться за смерть Дона? – вкрадчиво спросил Стае.

– Хм… Действительно, – после некоторого размышления признался я.

– Ну, в таком случае – прикончи и меня, – предложил Стае. – Я тоже играю во всем этом не последнюю роль.

– Не ты утрахал Дона до смерти, – жестко отрезал я. – Хрен с ними – братва, мамеды, губернаторша… Кстати – значит, при поисках организаторов подставы мне надо ориентироваться на губернатора?

– По всей видимости, – согласился Стае. – И на мэра – тоже. А насчет Оксаны – она, как и ты, всего лишь выполняла приказы ПРОФСОЮЗА. Ты угрохал кучу народа по приказу конторы – она в этом плане ничем не хуже тебя. И она – женщина. Помни об этом.

– Ну, посмотрим, – уклончиво проворчал я. – Значит, ПРОФСОЮЗ затевает в нашем городе что-то грандиозное?

– Обязательно, – согласился Стае. – ПРОФСОЮЗ просто так никогда ничего не выдумывает.

Спустя три минуты я присоединился к Коржику и Саше Шраму, которые за это время успели пообщаться с местными бабусями и узнать кучу свежих сплетен. Сплетни эти гласили, что Мила Васильева – что на третьем этаже в первом блоке – вышла замуж (!) за симпатичного и порядочного мужчину, который за две недели пару раз разогнал местную шпану, повадившуюся бухать в подъезде вечерами и смущать общественный покой дикими криками… А еще эти сплетни сообщали, что симпатичный мужчина ходит на работу с утра, возвращается вечерами и вообще ведет себя минимум как сэр Ланселот из королевства Артура. Интересно – куда это Стае ходит?

Поскучав пару часов неподалеку от Нового Арбата, мы подобрали между кафе «Мария» и рестораном «Айс» пунктуального Славу Завалеева. «Ниссан» подкрался к начальнику СБ неожиданно – как коварный киллер ПРОФСОЮЗА (тьфу, тьфу, тьфу – не к ночи будь сказано!): когда Коржик по моему указанию открыл правую заднюю дверцу и хлопнул ею прогуливающегося Славу по попе, Завалеев испуганно дернулся и чуть не вскрикнул.

– Падай, – великодушно разрешил я, воспользовавшись словечком из лексикона Бо, – да не глазей по сторонам – «хвоста» нет, проверяли.

– Так вот ты какой, пятнистый олень, – удивленно протянул Слава, рассмотрев меня, – сразу и не узнать! Это что теперь – пожизненно?

– Это посмертно, – огрызнулся я. – Трупные пятна… Обещали, что через пару недель сойдет.

– Кто обещал? – живо заинтересовался Слава.

– Бо, – нехотя признался я.

В ответ Слава захихикал: Бо пользовался репутацией патологического приколиста.

Я не стал реагировать – самому было неприятно созерцать столь не располагающую к девичьим поцелуям пятнистую личину.

– Давай по делу, – хмуро предложил я. – Время идет… Завалеев оглянулся, посмотрел на моих бойцов и выразительно крякнул.

– Понял, – догадался я. – Сейчас заедем в парк, прогуляемся…

В парке было тихо. Алкаши и бичи, в свое время облюбовавшие городские парки и скверы, отсутствовали. Выбрав скамейку почище, мы присели, и в течение пятнадцати минут Славик ввел меня в курс последних событий.

Судя по информации, фирма агонизировала. Выяснилось, что до вскрытия завещания Дона, каковое должно было состояться спустя месяц после его смерти, совет директоров фирмы не мог единогласным решением назначить президента. Потому что Дон являлся держателем контрольного пакета и практически был единственным хозяином всей этой огромной структуры, которая именовалась АОЗТ. Получалось, что фирма была не самостоятельной организацией, а чем-то вроде личного автомобиля президента или его персонального особняка. Ловкий Дон исхитрился замечательно подстраховаться на случай непредвиденных катаклизмов и административных переворотов. Теперь все с нетерпением ожидали наследника, который, по завещанию, должен был возглавить фирму и навести в ней порядок железной рукой. Поскольку детей у Дона не было, предрекал» , что из ныне свободной солнечной Грузии (а Дон, если помните, происходил именно оттуда) должен примчаться какой-то молодой бизнесмен с гарвардским образованием – то ли племянник, то ли двоюродный брат. Данная ситуация, естественно, не лучшим образом сказывалась на административном рвении временного руководства, возглавляемого Кругликовым, который и в чине вице-то не проходил двух недель, а уж в роли врио президента чувствовал себя по меньшей мере неуютно.

– Больно смотреть, – пожаловался Славик. – Зачморили фирму – дальше некуда! Теперь нами рулит каждый желающий «бык» из центральной… блин! – из четырех бригад бывшей центральной…

Фирма по-прежнему отмывала «черные деньги» центральной братвы, но в настоящий момент братва задавала тон и безапелляционно диктовала свои условия.

– Я не аналитик, конечно, – горько вздохнул Славик. – Но и мне ясно, что за последние две недели мы потеряли до сорока процентов прибыли из общего оборота. Если и далее так покатит – скоро на моем месте будет сидеть Фома Гвоздь из октябрьской бригады, а с периферийной группировкой начнется самая настоящая война: центральная братва уже вовсю зарится на наши производственные мощности…

Кругликова можно было понять. Если действительно явится молодой грузин с гарвардским дипломом и повыкидывает старую гвардию – к чему тогда ссориться с братвой? Лучше со всеми дружить и втихаря урвать себе кусок пожирнее под общий гомон обвальной паники. Пенсия – вот она, рукой подать.

Причина, по которой фирма не расстаралась на хорошего адвоката взамен почившего Гольдмана, объяснялась просто.

– Братва погрозила Крутикову пальчиком и выразила желание насладиться видом твоего холодного трупа, – витиевато выразился Слава. – Короче, открытым текстом предупредили Кругликова – будешь помогать, замочим…

Немного помолчали – я соображал, а Слава озирался по сторонам, зябко поводя плечами: мое общество его не радовало… Да, в фирме я теперь не жилец. Нет Дона – нет фирмы для меня. Для молодого грузина верный славянин без экономического образования потребен примерно так же, как голой заднице рассерженный ежик. Они, грузины молодые, имеют предрасположенность к моментальному созданию грузинской мафии, которая почему-то оказывается гораздо боеспособнее славянского образования аналогичного типа – несть числа примеров тому…

Кировская братва ненависть свою к моей персоне не афишировала – никто ни разу не позвонил и не поинтересовался о месте моего пребывания. Тем не менее каждый сотрудник знал, что за мой труп положено сто штук баксов – этого пока никто не отменял.

– И чего это они тебя так хотят? – поинтересовался Славик.

– Бабу с Протасом не поделили, – искренне соврал я, сделав честные глаза. – Было дело – он заходит, а я с его подругой… Ну, я, значит, ее раком, а она меня обнимает!

– То есть как это – обнимает? – удивился Слава, повращав руками в воздухе, – видимо, пытался представить себе столь немыслимую позицию. – Как это обнимает, если раком?

– Значит, любит! – патетически воскликнул я. – Для любви нет невозможного! Ты лучше скажи, как там мамеды?

Выяснилось, что мамеды поживают ничего. Океании супруг заплатил за ущерб, причиненный свалкой на овощном рынке, – от Оксаны мамеды отстали, но меня по-прежнему ищут.

– Ну, это я и сам знаю, – хмыкнул я. – «СЛАБ» не толкнула?

– Катается, – уклончиво ответил Cлава и отвел взгляд. Тут все ясно. Все фирмачи, любившие Дона, Оксану возненавидели. – Не появляется она в фирме, – сообщил Слава. – Расчет взяла. Кое-кто грозился удавить ее, если под руку попадется…

Мне стало жаль свою экс-подружку. Я представил, как она сидит вечерами в пустой по случаю разъездов деляги-супруга хате, трясется в ожидании народного мстителя и плачет. Всеми покинутая и презираемая… Поднатужившись, я изгнал из сердца эту непрошеную жалость – сама во всем виновата, стервоза! – и, горько вздохнув, перешел к главному:

– Теперь о Гольдмане.

– Ну-ка прочти, – Слава извлек еженедельник и протянул его мне.

На страничке, датированной 16 августа, среди прочих каракулей адвоката я прочел: «мэр. мусор. – в 17.00» – и восклицательный знак. Так-так… Обвинение мне предъявили именно 16 августа. И в этот же день Гольдман «попал в катастрофу».

– Дата интересная, – я неопределенно пожал плечами. – Откуда, кстати, у тебя этот еженедельник?

– У дяди Бори в кабинете нашел, – пояснил Славик. – Он в тот день притащил в офис пластиковую литровую бутылку, закрученную пробкой, и попросил меня пристроить ее на экспертизу – дактилоскопировать… Ну, знаешь, он ведь такой неряшливый… – Славик осекся и поправился после некоторой паузы: – Такой… невнимательный был. Так вот – его рубашка и пиджак были в какой-то параше – будто на свалке ковырялся. А сам весь сиял, как медный тазик…

– Что было в бутылке? – поинтересовался я.

– Да хреновина какая-то… – Славик пожал плечами. – Там на донышке-то и было всего. Короче – водка пополам с водой…

– Ну! – я чуть не подпрыгнул. – Вот так ни фуя себе! Славик заинтересованно посмотрел на меня и продолжил:

– На следующий день я обшарил его кабинет и обнаружил еженедельник… ну, естественно, прочитал все там, ага… Так вот, это «мэр. мусор. – в 17.00» меня заинтриговало…

– Мэрская мусорка, – произнес я. – Ну-ну…

– Поехал я туда, припрятал машину неподалеку от резиденции мэра и задами-задами обошел все вокруг… И что ты думаешь? Неподалеку от мусорных контейнеров, что за хозяйственным двором мэрского особняка, обнаружил я небольшую лужицу недавно свернувшейся крови. Я ее – в пакетик и сиганул оттуда. Прошвырнулся к тому месту, где Гольдмана якобы сбила машина, отковырял с асфальта фрагмент засохшей крови – опять в пакетик… И в лабораторию…

– Слушай, а там, в лаборатории, никто ничего не заподозрил? – поинтересовался я.

– Да это детали! – обиделся Славик. – Там у меня все повязано – зря, что ли, в чекистах столько лет хаживал… Так что ты думаешь по поводу принадлежности этих двух проб?

– Грохнули его, короче, возле свалки… то бишь мусорки у мэрского дома, – выдал я, лишив Славика лавров победителя. – Это ежу понятно. Дальше давай.

– Ох ты, понятливый наш, – разочарованно вздохнул Славик. – Че ж такой понятливый – а все в бегах? Ну-ну, ладно… Правильно мыслишь – кровь и там и там – Гольдманова. Грохнули его у мусорки, отвезли на шоссе и устроили инсценировку катастрофы – надо вам сказать, коллега, очень грубую инсценировку. Тем не менее всех это устроило – никто возмущаться не стал… Хотя…

– Что там насчет пальчиков? – нетерпеливо перебил я.

– Там четыре разновидности наиболее свежих отпечатков. В ИЦ нашего УВД ни один из них не проходит – то есть уголовниками тут и не пахнет. Я было уже бросил это дело, но тут дернул меня черт поковыряться в наших фээсбэшных архивах… Деньги, коллега, в наше время могут все, так вот – нашел досье одно. Папиллярные линии практически совпадают, только у тех, что на бутылке, – линейная деформация узора перекрестным контуром…

– А по-русски? – уточнил я. – Чего и где деформация?

– У этого типа в настоящий момент на указательном пальце правой руки – прямо на подушечке – должен быть крестообразный шрам. А когда он молотил на нас – не было этого.

– Сексот? – знающе бросил я.

– Да ну – какой сексот! – Славик пренебрежительно поморщился. – Так, информатор из ближнего круга областного ЦК компартии. Сексотов у нас берегут – информация нулевого допуска. А этот – мелкая сошка. Спалили его разок на п…рванстве, припужнули – вот и стал информировать.

– На чем спалили? – не понял я.

– Ну – малолетку он отпользовал как-то на гулянке. Она пьяна была – ничего не соображала. А там кто-то из наших был – вот и… А сейчас он может спокойно дышать – лет-то сколько прошло! Вот и дышит, сволота, во все легкие.

– Где ж это он дышит так? – с любопытством подыграл я.

– А попробуй догадайся с трех раз! – лукаво и чуть напыщенно заявил Слава.

– Ты, Слава, с возрастом портишься, – сожалеюще констатировал я. – Считаешь себя минимум светилом аналитики, а остальных – дегенератами… Полагаю, что этот ваш бывший сексот…

– Информатор, – поправил Слава, слегка обидевшись за «светило».

– Ну, он стучал вам в свое время? – уточнил я.

– Как отбойный молоток, – подтвердил Слава.

– Значит, один хер – сексот, – упрямо заявил я. – Вот этот ваш отбойный молоток в настоящее время обретается где-нибудь поблизости от губернатора… Возможно, в самом ближайшем окружении… Попал?

Слава накуксился и с минуту поджимал губы, качая головой. Затем недовольно хмыкнул и поинтересовался:

– Слушай, а ты где побывал до встречи со мной? И если уж все знаешь – зачем тут комедию ломать?

– Да нигде я не побывал, – возразил я. – И ничего не знаю – брякнул наобум. Видишь ли, Ольга – моя подружка, которую кто-то приговорил, имела несчастье быть губернаторовой женой. Вот отсюда и пляшу. Не более того.

– Ясно, – недоверчиво сказал Слава. – Тогда, умник ты наш, может, скажешь, какого рожна Гольдман поперся на мэрскую мусорку вторично? Когда его грохнули возле мусорки, он наверняка чего-то там искал. Одна бутылка его не удовлетворила, судя по всему.

– Полагаю, что он искал там пластмассовую воронку, через которую эти дяди меня поили, – выдал я и сердито высказал предположение: – И ты эту воронку нашел и отдал на экспертизу. И на воронке оказался уже до боли знакомый пальчик с крестиком. Так?

– Так, старик, так, – Славик развел руками и недовольно крякнул. – Ты головой в последнее время не стукался?

– Стукался, и не раз, – раздраженно подтвердил я. – А что?

– А то, что соображать стал как профессионал-розыскник, – брюзгливо пробурчал Слава. – Или тебя действительно уже кто-то проинформировал…

А ты вообразил себя Шерлоком Холмсом, – в том же тоне вернул я эскападу. – Хочется казаться таким всеведущим, таким прозорливым… Так что там насчет воронки?

– Ну отдал я ее на экспертизу, – признался Слава. – Кстати, нашел я ее в километре отсюда, метрах в семи от правой обочины шоссе. Видимо, эти уроды застукали дядю Борю, когда он ковырялся в мусорке, жахнули по башке и воронку изъяли. А ума-то не хватило ликвидировать страшную улику – вот и выкинули по ходу движения. Я, кстати, пешочком шел по обочине. Так что – за труды с тебя магарыч.

– Будет, будет тебе магарыч, – согласился я. – Пальчики совпали?

– Есть там крестообразный шрам, – подтвердил Слава. – И воронка, и бутылка лежат у меня в сейфе. Там же – пленка с переснятыми отпечатками. А вот это – тебе, – он извлек фотографию 9 на 12. Со снимка на меня смотрел солидный дядя за сорок, красиво расчесанный на пробор, ямочка на подбородке и какой-то блуждающий взгляд – фотограф запечатлел движение глаз при съемке, профессионалы называют это «живой снимок».

– Вот ты какой, педрила, – пробурчал я и перевернул снимок. На обороте Славиной рукой было написано: «Филянкин И. В. – 315 каб. БД».

– «Белый дом», – уточнил я. – Верно?

– Точно, – подтвердил Слава. – Только снимочек восьмилетней давности – чем богаты, как говорится…

– Пойдет, – я спрятал фото в нагрудный карман и мечтательно произнес: – А хорошо бы еще каминные щипцы и ледоруб из мэрского дома продактилоскопировать! Наверняка там…

– А уже, – невозмутимо бросил Слава. – И щипцы, и ледоруб «подшиты» к делу. Там, кроме твоих отпечатков, больше ничего нет. Хотя этими вещами наверняка частенько пользовались в обиходе – должна быть куча застарелых отпечатков домочадцев. Значит, протерли тщательно и дали тебе потискать сии вещицы, когда ты был в отключке.

– А это откуда знаешь? – без удивления поинтересовался я. – Или тоже – «детали»?

Детали, старик, детали, – согласился Слава и поднял вверх указательный палец, – тут один нюансик… Убивал наверняка не этот, – он потыкал пальцем в сторону моего нагрудного кармана. – Не-а, не этот… Психотип не тот. Поверь моему слову – чтобы так профессионально, по заказу работать, надобно иметь совершенно иной склад характера и… и незаурядные психологические данные. Так что – увы, придется искать.

– Поищем, – согласился я. – Если поможете. Поможете?

– Обязательно, – с каким-то воодушевлением произнес Слава, вставая с лавки и направляясь к выходу из парка. – Мне сейчас все равно делать нечего – отчего же и не поразвлечься во благо старого приятеля!

– Вот и ладушки, – констатировал я, покидая лавку и направляясь в противоположную сторону. – Мне от вас пока ничего и не требуется более.

Последним пунктом моего посещения родного города был дом Оксаны… Нет, мстить за Дона я не собирался – мне достало ума внести эту женщину в систему профсоюзных координат как простую пешку – пусть и проходную, – которой двигала чья-то безжалостная и твердая рука. Я просто хотел посмотреть ей в глаза и задать несколько вопросов, не повышая тона.

Я набрал Океании номер и протянул Саше Шраму телефон. Трубку взяла Оксана – так и есть, средь бела дня сидит дома и страдает. Саша попросил Николая Владимировича – мужа то бишь. Оксана ответила, что Николай Владимирович, как всегда, в командировке и будет через неделю. Ну что ж, нашему общению никто не помешает.

Спустя пятнадцать минут я уже звонил в дверь Оксаниного дома.

Дверь распахнулась – на пороге стояла моя прекрасная леди, моя бывшая подружка, которая сводила меня с ума и все это время обманывала меня.

– Проходи, – сухо сказала она, ничуть не удивившись, и, развернувшись, пошла в прихожую. Я сделал знак торчащим в калитке головам Коржика и Саши Шрама – дескать, все в норме, хлопцы, – и с учащенным сердцебиением вошел в дом.

Оксана затаилась в засаде – встала за косяком. Когда я перешагнул порог прихожей, она бросилась ко мне в объятия и заплакала навзрыд – беззвучно, без слез, как-то совершенно отчаянно и безысходно.

– Господи, какая я дура! – тихо подвывала она, прижимаясь ко мне изо всех сил. – Господи, лучше мне умереть… – и что-то еще в таком же духе.

Сложная гамма чувств охватила меня. Я всем сердцем понимал, что держу (по инерции, естественно, – не отпихивать же ее силком!) в своих объятиях опасную тварь, которая принесла мне кучу неприятностей, лгала мне, в конечном итоге убила моего патрона. С другой стороны, это была моя женщина. Я полгода делил с ней плотские и духовные наслаждения, я страстно желал ее, когда мы были в разлуке, я привык к ней… Она стала частичкой моего сердца, составляющей моего бытия… В свое время я застукал свою жену с хачеком и немедленно расстался с ней. В данном случае ситуация была практически такая же – но что-то мешало мне с корнем выдрать из своей жизни эту женщину. Видимо, старею – с возрастом стал более сентиментальным и плаксивым, – вот и сейчас того и гляди слезы на глаза навернутся, и зареву в голос, оплакивая свою печальную судьбину. Черт! Я же боевая машина – орудие уничтожения, солдат ПРОФСОЮЗА без страха и упрека! А ну-ка – возьми себя в руки, размазня. Раз-два, взяли!

– Я все про тебя знаю, – сухо отчеканил я, слегка отстраняясь. – Кто ты есть на самом деле и какова твоя роль во всей этой катавасии.

Оксана часто закивала, покорно выпустила меня и, сжав руки перед грудью как нашкодившая девчонка, всхлипнула:

– Я знаю… Стае позвонил.

– Стае тебе все рассказал? – удивился я. – Про нашу беседу и про… ну, как там они с Милкой?

Оксана опять часто закивала и посмотрела на меня глазами, полными слез. Машинально я отметил синие круги, залегшие у нее под глазами, – нелегко дамочке дались последние две недели, ой нелегко! Не в силах выдержать этот полный отчаяния и скорби взгляд, я отвел глаза и проворчал:

– Ну и дебил этот Стае! Сам себя сдал, дубина! Теперь ты сдашь его ПРОФСОЮЗУ – как пить дать…

Оксана отчаянно замотала головой и вновь бросилась мне на грудь, причитая что-то совсем уж странное:

– Господи, я ведь прекрасно знаю, что будет потом…

Я ведь только для тебя старалась… Только для тебя!!! Я так тебя ждала, любимый мой! – И вдруг как впилась в мои губы затяжным поцелуем! Вот так на тебе! Крепился я от силы три секунды – не судите строго… У меня почти три недели не было женщины, а тут вдруг откуда ни возьмись в моих объятиях очутилось прекрасное тело, родное, любимое, до боли знакомое… Эх, черт бы побрал этот скрипучий трельяж в прихожей и скверную привычку хозяйки носить такие тугие трусики!

Глава 3

Возвращаться в Верхний Яшкуль без меня Саша Шрам и Коржик категорически отказались. Единственное, на что удалось мне их совратить, – это прошвырнуться к выезду из города около шести часов вечера и предупредить Валеру Базырова, чтобы возвращался домой один. Когда бойцы уехали, я позвонил Во и сказал, что в связи с архиважным мероприятием временно побуду в городе, и попросил прислать утречком немного денег на карманные расходы – ну… «лимонов», пожалуй, двадцать.

– Офуел? – обеспокоенно поинтересовался Бо. – На хера тебе там оставаться? На хера тебе столько бабок? Опять на жопу приключения ищешь?

Я заверил в полной безопасности данной акции и попросил его сотовый телефон, которого вроде бы в природе вовсе не существует. Возмущенно хрюкнув, Бо пробурчал что-то нечленораздельное и отключился.

Затем я созвонился с Серегой Айдашиным – помощником Славы Завалеева, и мы условились о месте завтрашней встречи. Последним, кого я побеспокоил во благо организации завтрашней акции, был Стае. Запоздало поинтересовавшись насчет моей «Нивы», я с удовлетворением узнал, что хозяйственный Стае загнал мою тачку в его пустующий гараж за энную сумму. Попросив Стаса прихватить мою профсоюзную экипировку, припрятанную в «Ниве», я сообщил, что буду рад видеть его завтра в 9.00 у Оксаны дома.

Вскоре приехали бойцы.

После ужина мы с парнями долго репетировали небольшую сценку, которую нам завтра предстояло разыграть перед немногочисленной публикой. В роли главного героя выступал Саша Шрам – он из нашей компании оказался самым молодым и неиспорченным на вид. Закончив репетицию, мы разошлись по разным комнатам и улеглись почивать. Не знаю, чем там занимались парни, а мы с Оксаной полночи обсуждали превратности судьбы, выпавшие на нашу долю, и в процессе этого унылого мероприятия пришли к единому мнению: спасение утопающих – дело рук самих утопающих. В завершение я сказал, что она передо мной в неоплатном долгу и я ее прошу только в том случае, если она будет принадлежать мне в разнообразных ракурсах 365 раз. Скорбно вздохнув, Оксана согласилась и моментально сократила долг до 362 раз – на большее меня не хватило…

К семи утра приперся посыльный от Бо – привез двадцать «лимонов» и «Билайн».

К 9.00 прибыл Стае и привез то, что я просил. Совместно позавтракав, мы всем комплектом, исключая Оксану, выдвинулись к скверу Героев Революции, где спустя полчаса подобрали заспанного Серегу Айдашина.

– Стольник гони, – аппетитно зевнув, потребовал Серега. – И – вот координаты. Можете названивать сколько влезет – ориентировочно через сорок минут и до обеда трубку буду брать только я, – он протянул мне стандартный листок, на котором были записаны адрес, телефон и ФИО владельца квартиры.

– А стольник зачем? – поинтересовался я, протягивая Айдашину стотысячную купюру. – За заслуги?

– За ширево, – пояснил Серега, выбираясь из машины. – Две «пайки» как раз обойдутся в стольник. – И быстро потопал куда-то прочь из сквера.

Тут я считаю своим долгом кое-что пояснить. Заместитель начальника СБ нашей фирмы Серега Айдашин в свое время работал оперуполномоченным и сохранил массу старых знакомств, которые на разных этапах его нынешней деятельности неоднократно пригодились как ему лично, так и разным товарищам его ближайшего окружения. Вчера я попросил его подыскать квартирку с телефончиком, по которому можно было бы навести справки определенного характера, не опасаясь, что хозяин данного телефона потом вспомнит, что кто-то звонил и чем-то интересовался. Как вам просьба? Я бы, например, ни в жизни ничего подобного отыскать бы не смог. А он – запросто. Подробности Серега раскрывать не счел нужным, но я понял, что он оккупировал жилище какого-то конченого наркомана, вкатив которому в течение определенного времени пару доз можно было пользоваться его телефоном в свое удовольствие.

Выждав полчаса, мы прокатились в Октябрьский район и припарковались неподалеку от приемного покоя райбольницы. Я прихватил Сашу Шрама – основного героя водевиля, и мы беспрепятственно просочились в отделение неотложки.

Дежурная бригада «Скорой» – молодой симпатичный врач, медсестра и толстый лысеющий водила, – только что заступившие на смену, скучно пили чай.

Вломившись в комнату отдыха, Саша Шрам, отчаянно жестикулируя и чуть не плача, начал захватывающее повествование о злобном отце-кровопийце, заточившем дома красавицу дочь, которая любит его, Сашу, без памяти, но боится ослушаться отца. Они давно подали заявление в загс, и вот сегодня срок – надо регистрироваться. А кровопийца – не пускает. Они договорились – Саша и его возлюбленная, – что сегодня, часиков в одиннадцать, она рухнет замертво посреди комнаты и закатит глаза – кровопийца, само собой, должен вызвать «Скорую». Так вот – спасите любовь, люди добрые! Когда поступит вызов, давайте сделаем так: вы посидите себе в кафе – тут неподалеку, а Саша с друзьями, переодевшись в халаты, изобразит бригаду и умыкнет любимую. А потом – загс, регистрация. Кровопийце придется смириться с судьбой – он любит дочь, но не желает признаваться даже себе в этой маленькой слабости. Ну, естественно, вознаграждение: каждому – по «лимону». Сколько вы там в месяц получаете? Ну вот видите, хорошая прибавка к основному заработку, да еще за благое дело.

Бригада с полминуты переглядывалась, многозначительно хмыкая и пожимая плечами. Затем самый мудрый – лысеющий водила – авторитетно поинтересовался:

– А ну-ка телефончик, адресок…

Тут я выступил из-за спины Шрама, который, тупо уставясь перед собой, изображал прострацию, и выдал:

– Переулок Демьяновский, 33, 2 – 88 – 88.

– Ага! – воскликнул водила и извлек из тумбочки потрепанный справочник. – А фамилия ихняя как?

– Хохотуновы, – с готовностью сказал я. – Невесту зовут Люсей – я ее брат. – Водила раскрыл справочник и начал мусолить замызганные страницы.

– Как зовут, говоришь? – уточнил он.

– Люся, Люся, – напомнил я. – Только трубку возьмет отец – он ее к аппарату не подпускает.

– Квартира Хохотуновых? Ага… Люсю позовите, пожалуйста. Кто? Да знакомый ее… куда? Да погодите вы… Тьфу! – Положив трубку на место, водила озадаченно крякнул и резюмировал: – Какой грубый ваш папочка! Скажи он мне такое при личном общении – я бы ему устроил…

Через пару минут мы пришли с бригадой к окончательному консенсусу и покинули приемный покой – эскулапы пообещали, что выкатят карету немедленно, как только поступит ожидаемый вызов. С полчаса мы ожидали в «Ниссане», уточняя детали предстоящей акции, а деятельный Коржик, который должен был сработать за водилу, смотался на соседнюю автостоянку и спер там номер дремлющего на козлах микроавтобуса.

В 11.03 из широко распахнутых ворот больничного двора выкатил «рафик» «Скорой», зарулил за угол здания и замер у обочины. Спустя три минуты мы переоделись во врачебные прикиды, выслушивая комментарии бригады «Скорой» по поводу поступившего вызова.

– Дежурная говорит – орет, как резаный! – посмеиваясь, сообщил молодой врач, помогая Стасу завязывать на спине тесемки халата. – Обещал всех передушить, если вовремя не приедем… А еще сказал, что в случае чего подпалит больницу с четырех углов.

«Белый дом» на новотопчинском сленге означает то же самое, что и во всех остальных областных центрах нашей бескрайней федерации – здание областной администрации, в которой, как правило, один этаж отводится представителю Президента по региону. Охраняется сие учреждение, как правило, из рук вон, поскольку злые чеченские террористы пока ни одного БД не взорвали. У нас в стране есть прекрасное правило: бдить по усиленному варианту только в том случае, если кого-то взорвали или завалили.

Новотопчинский БД в этом плане в лучшую сторону не отличался. В застекленном вестибюле административного корпуса, у турникетных дверей, сидел одинокий хилый сержант милиции и что-то читал, не обращая внимания на окружающую обстановку.

Осторожно проехав мимо на малой скорости, мы рассмотрели все, что пожелали, и развернулись, сделав петлю вокруг центрального парка, расположенного за БД. Достав телефон, я набрал номер кабинета Филянкина И. В. и, когда на том конце чей-то раздраженный голос поинтересовался «кто?», не удержался и отчеканил в трубку: «Фуй в кожаном пальто!» – и моментально отключился. Саша Шрам с Коржиком довольно загыкали, а Стае осуждающе покачал головой.

– Ниче, Стасик, обойдется, – успокоил я его. – Клиент на месте, хлопцы. Работаем по плану…

Вырубив за углом сирену, Коржик стремительно бросил «рафик» к дверям центрального входа и живописно заскрежетал тормозами, притирая машину к каменным ступеням крыльца. Схватив железный чемоданчик с красным крестом, я трусцой забежал в вестибюль – Стае и Саша Шрам, вооруженные носилками, следовали за мной, озабоченно хмуря брови.

– Где у вас 315-й кабинет? – начальственно крикнул я разинувшему рот сержанту и, чтобы исключить вопросы, сообщил: – Филянкину плохо – сердечный приступ!

– Третий этаж, – сержант потыкал пальцем вверх и добавил: – Да вы по лестнице – лифт-то не работает…

Проскочив по пустующему коридору третьего этажа, я рванул дверь с табличкой «315» и вошел в кабинет, запоздало прикидывая, что буду делать, если Филянкин вдруг окажется не один.

Клиент пребывал в гордом одиночестве. Он что-то пил из высокого стакана и смотрел телевизор, забросив разутые ноги на полированную крышку стола, не отягощенного письменными принадлежностями.

– Бригада «Скорой помощи» прибыла в полном составе, – отрапортовал я, огибая стол и скидывая ноги клиента с крышки.

– А я никого не вызывал… – пробормотал Филянкин.

Щелк! – я с ходу долбанул кулаком в подбородок хозяина кабинета и, подхватывая безвольно сползающее с кресла тело, бросил;

– Ну, это пока, родной ты мой, это дело поправимо…

Спустя полторы минуты «санитары», пыхтя от напряги, вынесли носилки с «сердечником» из вестибюля и упаковали в «рафик» «Скорой» – я в двух словах объяснился с сержантом, так и не вышедшим из-за конторки:

– Куримпетиус сплюхтум, молодой чэлаэк! Куримпетиус сплюхтум… ммм-да… нельзя ж в таком возрасте столько водки кушать – да еще в бане!

Через двадцать минут «рафик» заехал во двор Оксаниного дома. Вручив Саше Шраму три «лимона», я отправил его рассчитываться с бригадой «Скорой». Вытащив Филянкина, который успел слегка прийти в себя и начал удивленно мычать, озираясь мутными глазами, мы со Стасом спустили его в подвал и, связав руки, усадили на стул.

Вчера вечером мы слегка поработали в подвале, придав ему антураж, характерный для самых лучших времен мрачной эпохи сталинизма. С потолка свисала на длинном шнуре тусклая лампочка под самодельным абажуром, в углу стоял обшарпанный стол с чернильницей и воткнутым в нее пером-самописцем, рядом, на треноге, величественно высилась видеокамера, направленная на «подследственного», а в противоположном углу покоился Океании «Шарп», заряженный двумя чистыми кассетами. В роли следователя выступал многоопытный Стае.

«Следователь» не торопился приступать к допросу: давал время клиенту очухаться и проникнуться серьезностью процедуры. Вальяжно развалясь за столом в продавленном кресле, Стае, скрытый во мраке от взгляда Филянкина, лениво курил и мурлыкал какую-то похабную мелодию. Я в это время, будучи облачен в прорезиненный фартук цвета детской неожиданности и имея на лице марлевую повязку, ненавязчиво усугублял интерьер, раскладывая на другом столе небезынтересные предметы.

– Могу я поинтересоваться, куда вы… эээ… где я? – хрипло прошептал пришедший в себя «подследственный», силясь рассмотреть Стаса.

Можешь, – лаконично ответствовал Стае, продолжая курить и не делая попыток ответить на вопрос. Я завершил раскладку и отошел в сторону, демонстрируя Филянкину жутковатую коллекцию, в предназначении которой усомниться мог только законченный идиот: разнообразные щипцы, иглы, шприцы, паяльник, утюг, молоток с набором разнокалиберных гвоздей и… электродрель. Короче, все, что удалось насобирать в закромах Оксаниного мужа.

– Так где я? А? – затравленно пролепетал Филянкин, с трудом отрывая взгляд от моего столика.

– В подвале, – глубокомысленно сообщил Стае и зажег вторую сигарету. Я плотоядно потер руки и, вытащив из угла дрянной таз с водой, поставил его неподалеку от пленника. И начал натягивать одноразовые резиновые перчатки.

– У вас будут неприятности, – неуверенно пробормотал Филянкин. – Я не просто так… Я, между прочим, сотрудник аппарата губернатора, правая рука, так сказать.. А вы? Кто вы?

– Следственная бригада Двенадцатого управления ЧК УГК, – сурово отчеканил Стае. – Ты телевизор смотришь, дебил? Знаешь, что в стране творится?

– Естественно, смотрю, – выдавил Филянкин. – И знаю… А что это за ЧК УГК?

– Чрезвычайный комитет по уничтожению госкоррупции, – лениво ответил Стае. – При Президенте России. Через неделю вся ваша областная мафия будет расстреляна в карьере за писчебумажным комбинатом – как только мы закруглимся с расследованием. Чрезвычайные полномочия, знаешь ли… А пока мы желаем кое-что узнать. Если будешь вести себя хорошо, моему коллеге, – кивок в мою сторону, – не придется демонстрировать тебе свое искусство.

– Меня что – тоже расстреляют? – озаботился Филянкин. – За что? Я ж ничего такого… Ничего предосудительного! Ну – бабы там, тудым-сюдым, кое-какие услуги… Атак – ничего…

Отвечать по существу, – сурово распорядился Стае, пристукнув ладонью по крышке стола. – В данный момент меня интересует тройное убийство в доме мэра. То, что ты там был в момент совершения преступления, подтверждается экспертизой – на воронке и бутылке, которыми пользовались для приведения любовника губернаторши в алкогольное опьянение, обнаружены твои отпечатки пальцев. Если выяснится, что это ты убил всех троих – а выяснится это очень скоро, – недвусмысленный жест рукой в сторону стола с моими прибамбасами, – тогда тебя по истечении трех суток расстреляют все в том же карьере. Хочешь жить – сотрудничай со следствием. Тебе все понятно, дебил?

Филянкин оказался отнюдь не героем: видно, антураж эпохи сталинизма оказал требуемое впечатление на бывшего стукача КГБ. К прибытию Саши Шрама и Коржика, благополучно завершивших расчет с бригадой «Скорой», мы получили полный расклад по мерзкому деянию, случившемуся в мэрском доме в середине августа.

В принципе ничего неожиданного рассказ Филянкина не преподнес. Оказывается, в нашем городе есть товарищ по имени Андрей Мирюк – проживает по улице Горького, дом № 36, что в Халтуринском районе, в частном секторе. Этот Мирюк периодически выполняет деликатные поручения губернатора – об этом Филянкин знает, а вот что за поручения конкретно – увы, не посвящали, не удостоился. В тот раз получилось так: губернатор дал команду Филянкину, чтобы поехал к Мирюку домой и привез его к дому мэра. Филянкин прибыл к Мирюку домой, забрал его вместе с каким-то типом и отвез к дому мэра. Мирюк с типом зашли во двор и чего-то там делали минуты три – Филянкин в это же время ждал в своем «Опеле» снаружи. Затем губернаторский порученец выглянул из калитки – весь такой встопорщенный и возбужденный, и поманил Филянкина ручкой: «Подсоби-ка, малый!»

Филянкин вошел в дом и все это безобразие увидел: Жоржик головой в камине, голенькая Лада с перерезанным горлом, а потом и Ольга, и любовник ее – в бессознательном состоянии. Испугавшись, что его могут прямо тут же рассчитать за скверное поведение, Филянкин дисциплинированно делал все, что от него требовалось: вливал бессознательному смесь водки с водой из пластиковой бутылки. Единственное, что он себе позволил, – это по окончании акции поинтересоваться у Мирюка: «А губернатор в курсе?» – на что получил однозначный ответ: «А ты что, думаешь, мы это по своей инициативе спроворили?» Вот, собственно, и все – нет более ни в чем его вины…

Записав на магнитофон и зафиксировав все это дело на видеокассету, мы натянули на голову Филянкина вязаную лыжную шапочку и вручили под охрану Коржику, пообещав:

– Если соврал, гад, будем пытать с утра до ночи, а ночью поставим под задницу горшок со здоровым крысюком и начнем этот горшок разогревать паяльной лампой…

Затем я позвонил Бо и попросил прислать Валеру Базырова с патрульной машиной – для транспортировки задержанного, которого следует поместить в надежное место и охранять.

Отправив Коржика с Сашей Шрамом конвоировать «подследственного», мы сели обсуждать диспозицию следующего этапа операции «Губернатор», в качестве эксперта по анализу психологических нюансов пригласив Оксану. Внимательно просмотрев запись допроса Филянкина, Оксана быстренько слепила психпортрет этого порученца – Мирюка. По ее раскладу выходило, что парнишка обладает незаурядными физическими данными, хладнокровен и чрезвычайно чувствителен к опасности. А еще выходило – ну, это уж ее фантазии! – что Мирюк – личный киллер губернатора, постоянно действующий, который благодаря «крыше» наловчился качественно функционировать в любых условиях и готовить акции за рекордно короткие сроки. Пример тому – убийство в доме мэра, искусно притертое к моей скромной персоне. Вот таким образом…

После совещания я позвонил Славе Завалееву и попросил снабдить меня всей информацией о губернаторском порученце.

Едва мы успели пообедать, как позвонил Слава Завалеев.

– Нет в наших анналах по нему ничего, – грустно сказал Слава. – Совершенно…

– Странно, – удивился я. – Значит – обычный среднестатистический житель?

– Да нет – не обычный, – поправил меня Слава. – На всех обычных мы… пардон – в нашей бывшей конторе что-то да есть. Потому что все обычные имеют паспорт, зарегистрированы где-то, проходят по коммунальным службам как-то, еще там где… А этого нигде нет – словно его в природе не существует…

– Как телефон Бо, – вставил я. – Вроде бы есть, а нигде не числится.

– Это тот самый, с которого ты мне звонишь, а на определителе номер не высвечивается? – уточнил Слава.

– Он самый, – подтвердил я. – Как бы мне зацепиться за этого Мирюка?

– Интересный, интересный у тебя телефончик, – конторским тоном проквакал Слава. – Надо будет как-нибудь с ним разобраться… А насчет зацепиться – вот тебе маленькая деталька. По этому адресу – Горького, 36, прописан совсем не Мирюк, а Лаптев. Что с ним сейчас, установить не удалось, но был такой замечательный момент в его жизни, когда им интересовалось наше ведомство. Радиохулиган он, знаешь ли – тогда это было модно. Вот – сохранилась информашка: колодец ГТС № 18 – на перекрестке Горького и Кирова, четвертая колодка, вторая пара сверху. Это его – Лаптева то бишь – телефон. Больше ты от меня ничего не получишь, коллега. При всем желании – увы…

– Спасибо и на этом, – обрадовался я. – Остальное… Вот мне бы только какую-нибудь штуковину – чтобы присобачить к этой колодочке да послушать…

– В чем проблема? – небрежно бросил Слава. – У меня туточки все, что угодно, найдется!

– …Сейчас Саша Шрам подкатит – пришлю. Объясни ему – как с этой штуковиной обращаться.

– Чего тут объяснять, – ворчливо пробормотал Слава. – Прицепил «крокодилы» к паре и слушай сколько влезет. Ты лучше продумай, как ему на время прослушки «крышу» организовать. Люк там как раз посреди тротуара – прохожие могут обратить внимание, что без спецодежды, без знаков… ну, сам понимаешь…

«Крышу» для прослушки мы соорудили.

Дождавшись, когда к перекрестку Горького – Кирова подрулил «Ниссан» с бойцами, я подогнал «СААБ» к люку и коротко посигналил. «Ниссан» быстренько подскочил – прямо по тротуару – и борт в борт замер рядом с «СААБом», наехав на крышку. Не говоря ни слова, озабоченный Саша Шрам, вооруженный какой-то дрянной сумкой, полез под машину.

Выйдя из машины, я полюбовался на редкий поток пешеходов, безропотно огибающих «Ниссан», и, просунув под машину телефон Бо, крикнул Саше:

– Возьми телефон – мы поедем! Если что – звякнешь. Если осложнения – немедленно звякнешь. Мы подскочим.

– Если осложнения – я Бо звякну, – глухо прозвучал из-под машины голос Саши Шрама. – От вас какой толк… – Но телефон забрал.

Саша позвонил в 20.35 – к этому моменту я уже начал паниковать, предположив, что с бойцами что-нибудь случилось.

– Он добазарился с телкой – Ниной зовут, – важно сообщил Саша. – Через полчаса, говорит, встречаемся у центрального входа в «Тюльпан». Щас, значит, должен выехать. Все.

Ресторан – это, конечно, хорошо – оперативный простор, раздолье, так сказать… Но, скажу вам, этот «Тюльпан» с некоторых пор мне что-то не нравится! Что-то у меня там все получается через задницу… Так-так… А еще там куча народу, и сам парниша отягощен спутницей – весьма проблематично обстряпать захват тихо. Нет, надо все сделать до того, как… Так-так… А-ха! – как говаривала мэрская жена.

– Вот что, Саша, – начальственным тоном распорядился я. – Вы поезжайте за ним, посмотрите номер, марку машины, направление движения – и сразу же звони. Мы ждем. – И отключился, крикнув Стасу: – Опергруппа на выезд! Эксперта по психнюансам придется брать с собой!

Минут через десять, когда мы медленно ехали по направлению к центру города, Океании мобильный телефон выдал тревожный сигнал.

– Эх и противно он у тебя пищит, – недовольно высказался я, мягко отстранив Оксанину руку – хозяйка «СААБа» по инерции пыталась завладеть аппаратом.

Оксана презрительно фыркнула и надула губы.

– Бежевая «шестерка», 237, – доложил Саша. – Едет по Кирова к центру. – И уточнил: – Только это не его тачка. Подъехала к дому и забрала его – на борту шашки. Судя во всему – «Курьер». Что делать?

– Сопровождайте, не приближаясь, – буркнул я и озадаченно почесал затылок.

– Такси? – мудро поинтересовался Стае.

– Естественно, – мрачно буркнул я. – Как это я не учел: Филянкин возил его на «дело» – значит… значит, без колес парниша.

– Это осложняет, – озабоченно сказал Стае. – Свидетель…

– Сам знаю, – огрызнулся я. – Но ничего не изменишь – придется все делать, как решили.

– Таксиста замочим? – деловито предложил Стае. Я неопределенно пожал плечами – нулевые варианты мне никогда не нравились, даже если были предписаны профсоюзной разнарядкой, а уж тут…

– Хватит резвиться, – поправила нас Оксана. – Супергерои и выраженные шизофреники в «Курьере» не работают. Покажите мужику пистолет – и у него надолго пропадет желание делиться впечатлениями о деталях происшествия.

– Ну вот и славненько, – облегченно вздохнул я. – Молодец, Оксана! Раз специалист сделал заявление – принимаем безоговорочно. Давай здесь остановимся, – предложил я, глядя на часы. – Вот-вот должен появиться.

Оксана остановила «СЛАБ», слегка заехав на обочину, и осталась на месте, тоже глядя на часы.

– Чего ты? – удивился я. – Давай начинай.

– Если я прямо сейчас начну, сюда через пять минут ГАИ примчится, – лениво возразила Оксана.

– С чего это она примчится? – раздраженно воскликнул я. – Начинай – времени в обрез!

Презрительно фыркнув, Оксана выбралась из машины, распахнула капот и, картинно подбоченясь, поставила ногу на бампер. Уже спустя пять секунд я понял свою ошибку: возле нас стали останавливаться все проезжие машины. Водилы в буквальном смысле выпрыгивали из салонов и хриплыми от вожделения голосами интересовались, чем они могут помочь прекрасной даме. Нас со Стасом они через тонированные стекла «СААБа» рассмотреть не могли, а потому вели себя чрезвычайно настойчиво.

– Ну, хватит, – не выдержал я и показал свою малосимпатичную физиономию очередному «автомеханику» – он моментально перегазовал и умчался прочь, – капот оставь открытым, а сама полезай в салон – пока.

Победно усмехнувшись, Оксана заняла свое место и подняла стекло, отгородившись от любопытных взоров проезжающих. Минут через пять на шоссе показалась бежевая «шестерка».

– Вперед, – скомандовал я. – Если номер не тот – не голосуй.

Номер оказался тот – Оксана призывно замахала рукой и начала облизываться, как в эротическом фильме.

– А вдруг не остановится? – усомнился Стае, сползая на пол между сиденьями.

– Куда он, на хрен, денется, – пробурчал я, слегка приоткрыв правую переднюю дверцу, и примерился, как буду выпрыгивать.

Такси остановилось, оставив нас позади метрах в десяти.

– Ну, слава богу, – пробормотал Стае. – А то уж темнеет – я думал, не получится.

– Как башку в салон просунет – бей, – прошептал я. – Только крепче – смотри какой…

От «шестерки» к нам направлялся кряжистый мужик лет под сорок. Он шел разлапистой упругой походкой, и мне хватило двух секунд, чтобы прокачать его физические данные: прекрасно владеет своим телом, непоколебимо уверен в могучей стати, которой его наградила мать-природа, и… и ни капельки не сомневается, что ему по зубам такая шикарная дама, как Оксана. Ну и фрукт! Ох и не люблю я таких…

Между тем психоаналитичка умело завязала разговор о проблемах насущных – мужик заглянул в капот и что-то ласково забурчал, адресуясь к Оксане: у меня от ревности аж мурашки по спине побежали.

– Все, пошел, – буркнул я сквозь зубы и выпрастался из салона, доставая на ходу из-за пояса пистолет.

– О как? – удивился мужик, увидев направленный на него сбоку ствол, и буднично поинтересовался: – Руки подымать или можно распрямиться?

– Можно попятиться раком, положив руки на затылок, – предложил я третий вариант. – И в таком положении, не разгибаясь, подойти к правой задней двери. Ну!!!

– Не нукай, салага, не запряг, – бесстрашно процедил он сквозь зубы, однако команду выполнил.

Капот-то прикрывай, красавица! – сердито прикрикнул я на Оксану, отметив, что психоаналитичка кокетливо приосанилась: мужик ей явно понравился. Грохнув крышкой капота, Оксана уселась на водительское место, капризно накуксившись, в этот момент я раскрыл правую заднюю дверцу и отошел на шаг, приглашая пленника к посадке. Тот полез в салон.

Я обратил внимание на водилу такси, застывшего соляным столбом с разинутым ртом и до предела широко раскрытыми глазами, и крикнул ему:

– Можешь уматывать – тридцать секунд тебе! Если, конечно, хочешь жить!

Водила моментально нырнул в салон и, надсадно буксуя, стартовал с фантастической скоростью. Краем глаза я отметил, что сзади медленно приближается «Ниссан» с бойцами, я удовлетворенно крякнул и поторопил Стаса:

– Давай!

Бац! – Стае дал. Мужик дернулся, глухо замычал и вдруг молниеносно лягнул меня ногой, выворачивая бедро. От неожиданности я клацнул зубами и отлетел назад, роняя пистолет. В грудной клетке будто граната разорвалась – острая боль на миг захлестнула сознание и парализовала конечности.

– Ста-а-ас! Мочи-и-и, – прошептал я. Мужик дернулся еще раз – из салона раздался какой-то хрип и пронзительный визг Оксаны. «Ниссан» резко притормозил, слегка стукнув «СААБ» бампером в зад, – правая передняя дверь распахнулась, и оттуда полез Саша Шрам со Славиной сумкой наперевес.

Мужик выпрямился – в правой руке у него поблескивал здоровый автоматический пистолет хрен знает какой системы – но очень внушительный и с глушаком.

– Придурки, – пробурчал он, направляя ствол на меня.

«Свободен! – злорадно крикнул кто-то в голове. – Довыебывался!» В этот момент Саша Шрам закончил десантирование и, резко сориентировавшись в обстановке, швырнул сумку мужику в голову.

Тук! – глухо стукнуло что-то в сумке, войдя в контакт с крепким черепом, – ствол пистолета дернулся влево и два раза изрыгнул коротенькое пламя. А Саша был уже тут как тут: в прыжке обеими ногами ударил мужика в корпус и с размаху сел на него, валя под колеса «СААБа». Моментом подоспел Коржик, держа наготове здоровенный кулак – но бить уже не было необходимости. Мужичара тихо мычал, подгибая колени к груди – видимо, досталось ему не слабо.

– С тебя пузырь, – торжественно сообщил мне Шрам, затаскивая с Коржиком пленника в «Ниссан». – Жизнь, бля, спас!

Слегка очухавшись, я забрал оброненный Мирюком пистолет, прихватил свой «наган» и заглянул в салон «СААБа». Стае болезненно морщился и массировал кадык. Оксана испуганно притихла на водительском месте, зачем-то сжимая в руках дымящуюся автозажигалку.

– Можешь пока на место поставить, – бросил я ей. – Жечь никого не будем.

– В кадык… кх… кх… сволота, – прохрипел Стае. – Совсем квалификацию потерял!

– Повязали! – крикнул Саша. – Можно отправляться.

– Что-то я не пойму, кто здесь командует, – недовольно буркнул я, подходя к «Ниссану» и придирчиво осматривая узлы на веревке, которой бойцы спеленали пленника.

– Ну, ты, естественно, – широко разулыбался Саша – чувствовал он себя как минимум Суворовым после перехода через Альпы.

По дороге домой Стас-пессимист авторитетно заявил:

– На «ура» этого не возьмешь… Не думаю, что он купится на энкавэдэшно-подвальный антураж… Пытать придется.

– Пытать так пытать, – согласился я, разминая страшно нывшую грудину. – Я за моральный вред с него три шкуры спущу!

– Ничего хорошего из этого не выйдет, – высказала свое мнение Оксана. – Очень стойкий тип – такие раз в квартал на миллион встречаются. Ну, сознается он вам во всем… Мы только утвердимся в своей версии – и не получим ни капли информации.

– Да я уже понял, что он тебе понравился, – сердито буркнул я. – Совсем не обязательно разжигать во мне огонь лютой ревности – не время сейчас.

– Дурак, – сожалеюще констатировала Оксана. – Пытка уместна только в том случае, если объект должен в чем-то признаться… По принципу «да – нет». А он должен нам рассказать целую кучу подробностей, о которых мы и понятия не имеем. Мы ведь даже не знаем, что следует у него спрашивать! Вот если бы у нас был скополамин…

– Это чего? – заинтересовался я. – Наркотик?

– Аналог пентонала, – пояснил Стае и уныло пожал плечами: – Увы, такие вещи никогда в свободном обороте не числились – иначе…

– А у меня как раз с полкило завалялось дома, – небрежно произнес я. – Можно заехать, прихватить – раз уж занадобилось.

Выражения глаз Стаса и Оксаны, которая от неожиданности даже притормозила, я видеть не мог – сумерки имели место. Но, судя по всему, они смотрели на меня как на последнего придурка – я это чувствовал.

– Перенапрягся, – спустя пять секунд констатировал Стае, а Оксана возмущенно фыркнула.

– Я не шучу, ребята, – вежливо поправил их я. – У меня действительно есть пентонал – четыре дозы. Где я его взял, вам знать не обязательно, но срок годности еще не истек – проверял разок, знаете ли, было дело. Так что…

– Так чего мы тут рожаем какие-то громоздкие планы? – возмутилась Оксана. – Поехали. За пятнадцать минут он нам расскажет столько, что хватит на всю оставшуюся жизнь!

Изъятие припрятанной «сыворотки правды» прошло без приключений: Оксана зашла в усадьбу, перекинулась парой фраз с караульным Серегой Татариковым, который, кстати, в отличие от своих соратников, отнюдь не тяготился бременем выпавшего на его долю задания, затем вошел я и, прихватив коробку с препаратом, удалился восвояси.

Прибыв к Оксане, мы обнаружили там обычную деловую обстановку, характерную для подразделения гестапо времен ВОВ. Стае развалился на диване в холле и наяривал на клавиатуре Оксаниного «Пентиума», а Коржик и Саша Шрам развлекались с нашим гостем в подвале: приторочив его бельевой веревкой к стулу, они спорили – пытать Мирюка или воспользоваться обычной методикой периферийной группировки для дачи правдивых показаний. Пленник страшно мычал и усиленно делал зверское выражение лица. Во рту у него торчала губка, а на щеке красовался свежайший кровоподтек.

– Обзывается, чмо, – пояснил Саша Шрам, вставляя в патрон электродрели здоровенное сверло с победитовым наконечником. – Думаю, если очко ему маленько рассверлить, он будет повежливее!

Пожурив бойцов за преждевременную активность, мы выдворили их из подвала и приступили к допросу с применением пентонала. Видеокамера и магнитофон фиксировали показания, через некоторое время заструившиеся обильным потоком, – мы со Стасом только успевали подбрасывать вопросы и удивленно округлять глаза.

Вопреки прогнозу Оксаны, пятнадцатью минутами тут не обошлось: пленник полтора часа без устали посвящал нас в детали изнаночной стороны существования властей предержащих области и города.

Оказывается, против меня губернатор ничего не имел – как, впрочем, и мэр. Просто я очень удачно «попался». Прескучив терпеть выкрутасы своих богом данных секс-аппаратов, старички решили рассчитать их весьма правдоподобным образом – инсценировать бойню, которую устроил «буйный» любовник. Как это у них получилось, вы знаете.

Помимо этого, Мирюк в течение трех последних лет выполнял ряд не менее деликатных заданий своего патрона, каждое из которых тянуло если уж не на расстрельную статью, то минимум лет на двадцать с содержанием в ПКТ (пом. камерного типа – особый режим). Имена, фамилии, места совершения, порядок постановки задачи – все бесстрастно фиксировала мудрая японская аппаратура… Помимо губернаторских проказ нас интересовал ряд вопросов общего плана, как-то: почему эти безобразия не пресекали правоохранительные органы? Куда РУОП смотрело? Каким местом околачивало груши областное УФСБ?!

Оказалось, что руководство УВД и областная прокуратура вкупе с губернатором и мэром – одна команда, члены которой давненько притерлись друг к другу слегка одряхлевшими, но еще достаточно крепкими задами. А товарищи из РУОПа и УФСБ – обычные люди со всеми присущими им слабостями. Слабости эти аккуратно фиксировались на видеопленку и в нужный момент использовались в качестве мощного аргумента воздействия на слишком правильных. Оказывается, за городом существует очень даже недурственный спортивно-оздоровительный центр при «Динамо», проходящий по ведомству начальника УВД, но спонсируемый за счет губернатора. Центр располагается за высоким забором и охраняется усиленным нарядом милиции: там проводятся все спортивные соревнования между военизированными ведомствами, отмечаются День милиции, День чекиста, День внутренних войск и так далее.

А вечерами центр начинает функционировать в несколько ином режиме. Помимо двух огромных бассейнов и нескольких спортзалов, оборудованных по последнему слову евродизайна, на территории «хозяйства» располагаются с десяток саун и бань, отягощенных массажными кабинетами, да великолепный коттеджный пансионат. Естественно, и фээсбэшники, и руоповцы – как крупные, так и не очень – с удовольствием приезжают в пятницу размять кости в коллективных играх и после этого попариться в баньке. А в каждой баньке, знаете ли, по нескольку массажных кабинетов, в которых всем желающим делают массаж мастера своего ремесла. Вот в этих кабинетах-то и собирается весь компромат на «правильных» товарищей. Послушав Мирюка, я понял весь механизм этого тривиального шантажа и от души пожалел «правильных». Вот я, например, к малолетке за километр не подойду, даже если буду до изумления пьяным, – за нее, как у нас выражаются, «дадут больше, чем она весит». Но представьте себе – как вы поступите, когда после искусно проведенного массажа с захватом всех эрогенных зон на вас вдруг взгромоздится юное создание со стоячими грудями и начнет активно внедрять ваш налитый первозданной силой корень в свои упругие недра?! Вы что, будете вырываться и кричать, что вас насилуют? Я, например, ни за что бы не стал так поступать – скорее наоборот… Мужская натура, она, знаете ли, изначально порочна и прямолинейна в вопросах удовлетворения естественных потребностей. Все эти выкрутасы прилежно фиксируются видеокамерами и хранятся в определенном месте – как эти записи используются, я уже объяснил…

По поводу удивительно крепкой спайки «верхов» тоже все было ясно: в нашей области правил родственный клан. Начальник УВД являлся старшим сыном губернатора, первый зам начальника УВД – вторым сыном, областной прокурор был двоюродным братом губернатора, а председатель облсуда состоял в племянниках у областного прокурора. Вот такой расклад…

Много еще интересного поведал нам пленник, а в самом конце допроса Стае – догадливый малый! – поинтересовался, каким макаром Мирюк страховался от своего патрона. Товарищ, выполнявший столь деликатные поручения, мог в любую минуту ожидать снайперскую пулю в голову. Мирюк, как выяснилось, все поручения губернатора записывал на диктофон, аккуратно пристроенный в специально сшитой сумке между ног, – сами понимаете, ощупывать его причиндалы перед общением с патроном никто не удосужился. Кассеты с записями «компры» хранились… где бы вы думали?.. Коробка с кассетами покоилась в сортире губернаторской резиденции – под пятой плиткой метлаха от окна, в крайнем ряду у стены. Сортир располагался в цокольном этаже, предназначен был для прислуги, и, вполне естественно, войти в него мог кто угодно в любое время. Прозорливый Мирюк в свое время оборудовал там небольшой схрон и теперь запросто пользовался им в зависимости от необходимости. Все просто и доступно. Задачи своему исполнителю губернатор ставил исключительно в своей резиденции: как правило, в саду или в оранжерее. Поговорили, записали, пошел в сортир и припрятал кассету куда надо. Молодец, что и говорить!

– Ну и как мы их достанем? – озаботился Стае.

– Элементарно, Ватсон! – живо отреагировал я. – Ворвемся туда, всех подряд замочим – и заберем записи. Всего-то делов…

Мой юмор Стасу не понравился: он недовольно нахмурился и закрутил своей квадратной башкой.

– Да придумаем что-нибудь, Стасик, – успокоил я его. – Пока нам достаточно того, что этот товарищ тут наболтал…

Транспортировка Мирюка в импровизированный лагерь, оборудованный в усадьбе Бо, особых хлопот не доставила. Мы вкатили губернаторскому порученцу изрядное количество разбавленной пополам с теплой водой водки и, убедившись, что он мертвецки пьян, вручили мычащее тело Коржику и Саше Шраму с наказом доставить по назначению. Даже если их остановил бы милицейский наряд, никакого криминала, полагаю, в наличии на заднем сиденье «Ниссана» уевшегося в дымину мужика никто бы не углядел – такое бывает сплошь и рядом…

Саша с Коржиком вернулись рано утром и привезли от Бо записку. Развернув сложенный вчетверо листок бумаги, я обнаружил там слово «какого» и вопросительный знак – а между этими знаками помещалось анатомически безукоризненное изображение эрективно напружинившегося фаллоса с непропорционально огромной головкой, выполненное почему-то зеленым маркером. Полюбовавшись на живопись Бо, я накрутил номер боевого брата.

– Это ты? – поинтересовался Бо – сопеть и ждать, когда я представлюсь, он в этот раз не стал.

– А что случилось? – озаботился я. – Ты чего такой разговорчивый?

– Злой, как собака, – пояснил Бо и тут же выдал: – Этот, которого пацаны вчера привезли, – он тебе сильно нужен?

– Э-э! Ты там полегче! – всполошился я. – Это основной свидетель – он же и… ммм… ну, исполнитель, короче. Ты смотри – ни в коем случае…

– От бляха-муха! – досадливо перебил меня Бо. – Плохо ведет себя, чмо. Хотел удавить его, а то борзой, как танк, – прет, удержу нет! От бляха…

– Ну, воспитывай, – мудро посоветовал я.

– Воспитывай! – проворчал Бо. – Воспитывай… Ты че – решил сюда полгорода перетаскать?

Я успокоил Бо, что пока поступлений не ожидается, но в категорической форме попросил сохранить доставленных в целости и сохранности.

В 9.00 прибыл Стае – вчера он, смущенно отводя глаза, заявил, что должен проведать Милку, – я не нашел причин для возражений и отпустил «родственника». Буднично махнув ему рукой, я поинтересовался:

– К подвигам готов?

Оказалось, что Стае готов ко всему – об этом поведали его счастливо сверкнувшие глаза и растянувшаяся в блаженной улыбке физиономия. Озабоченно крякнув, я отвел взор, окончательно задавил остатки ревности и засел за телефон: надо было работать.

Зама областного прокурора Сухова я знал лично – в свое время он работал под началом моего отца и неоднократно бывал у нас в гостях. Целеустремленный, грамотный парнишка сорока – сорока трех лет, волевой, коммуникабельный, витиеват в выражениях, любит запудрить мозги собеседнику и, пожалуй, честолюбив в хорошем смысле этого понятия. В прокурорской братии имел прозвище «Говорун» и, как любой говорун, отличался умом и сообразительностью.

– Это Эммануил, – сообщил я, когда Сухов взял трубку после томительной паузы, выдержанной недовольной секретаршей, никак не желавшей понять, отчего это в столь ранний час какая-то «совершенно секретная» особа (я так представился) желает побеспокоить ее шефа. – Хочу личной встречи. Имею архиинтереснейшие сведения, которые вас ужасно заинтригуют.

На том конце возникла напряженная тишина, которую я истолковал как попытку определиться с моделью поведения, а заодно выяснить мое местонахождение.

– Скажите своей секретарше – пусть не мучает компьютер, – посоветовал я Сухову. – Телефон, с которого я звоню, идентификации не подлежит… И вот еще что, Андрей Иванович: не напрягайтесь особо. Вы знаете – я слово держу. Если информация моя вам не занадобится, разойдемся как в море корабли – безопасность вашу я гарантирую. Придумывать хитрые фокусы не советую – нашу встречу будет контролировать целый отряд хорошо обученных специалистов. Так что, ежели вдруг вы побеспокоите СОБР или кировскую братву, получится такая мясорубка, что чертям тошно станет. Ну?!

– Откуда у тебя отряд, Эммануил? – скрипуче поинтересовался Сухов.

– Пусть это вас не заботит, Андрей Иванович, – отчеканил я и с нажимом спросил: – Вы мне верите?

– Верю, – тяжело вздохнув, произнес Сухов. – Когда и где?

– Решайте – я соглашусь с любым вашим вариантом.

– Ну… на природе где-нибудь, – неуверенно пробормотал Сухов и, спохватившись, добавил: – Только чтобы было на виду у людей – в парке, что ли…

– Колеблетесь, – констатировал я. – В таком случае я сам. В парке будет неудобно: я хочу продемонстрировать вам видеоматериалы, а в парках видаки не стоят под каждым кустом. Так что – не взыщите – я через полчасика загляну к вам на работу.

Ты… ты… ты что, Эммануил!!! – Голос Сухова взлетел на самую верхнюю ноту и сорвался на последнем слоге моего непростого имени. – Совсем?! Да тебя тут весь город ищет…

– Я непохож на себя, – оборвал я Сухова. – А в вашем кабинете меня никто искать не будет… ежели, конечно, вы не расстараетесь. А не расстараетесь вы по той простой причине, что возле вашего дома дежурят мои бойцы. Через каждые пятнадцать минут я должен подавать им условный сигнал – в случае отсутствия оного вашу семью ожидают страшные неприятности. Вы как к семье относитесь, Андрей Иванович?

– Ну и сволочь же ты, – удрученно констатировал Сухов. – Давай приезжай, можешь сказать своим людям, что я гарантирую твою неприкосновенность – по крайней мере, пока ты будешь у меня в кабинете. Видак у меня имеется…

Спустя полчаса я пересек проезжую часть и поднялся на ступени крыльца, Сухов некоторое время потерянно меня рассматривал, затем нервно хмыкнул, ухватил под руку и потащил в здание, на ходу бормоча:

– Непохож… А я вот узнал! Я что вышел-то: у нас ведь охрана сидит – пропуск выписывать надо… А на кого выписывать?

Ворвавшись в приемную своего кабинета, Сухов бросил секретарше:

– Людочка, я уехал на совещание… эээ… ну, хотя бы в Октябрьский РОВД – если вдруг шеф спросит.

Людочка, симпатичная девчушка с челкой, с интересом уставилась на мою физиономию и раскрыла было рот – наверняка чтобы поинтересоваться, отчего это я такой пятнистый.

– Ананасов объелся, – предвосхитил я ожидаемое любопытство. – Пять банок слопал. А они оказались радиоактивные – какие-то сволочи всучили по дешевке.

Людочка захлопнула рот и сочувственно поджала губки – к появлению на общественном месте уродов типа меня – с изрядными отклонениями во внешнем облике – наши сограждане, как правило, относятся весьма соболезнующе. Историческое наследие прошлого.

– У нас не очень много времени, – напомнил Сухов, когда мы оказались в кабинете. – Я и так здорово рискую, принимая тебя здесь, – так что…

Без лишних слов я приступил к демонстрации видеоматериалов. Прокрутив кассету с записью показаний Мирюка и снабдив показ соответствующими комментариями, я обратил внимание на то, что зам прокурора держится молодцом: он оживленно потирал ладоши и, что называется, навострил уши – ни о какой панике или сомнениях речи быть не могло. Затем последовала запись допроса Филянкина, которую Сухов просмотрел с не меньшим интересом. В завершение я обобщил имеющуюся информацию, уточнил, где находится «компра» на губернатора, записанная дальновидным Мирюком, и, вполне естественно, поинтересовался:

– Ну и что вы собираетесь делать, Андрей Иванович? Вопреки ожиданиям, зам прокурора убежденно пообещал:

– Я вытащу тебя, Эммануил. И в память о твоем отце и… и потому, что имею в этом деле свои интересы.

– Спасибо! – растроганно воскликнул я. – Спасибо… Я знал, что вы хороший человек…

– Но для успешного старта всей этой пертурбации потребны некоторые усилия чисто технического плана, – поспешил заметить Сухов. – И от того, насколько эти усилия будут эффективны, зависит успех мероприятия. И если ты лелеешь надежду о феноменально быстром и красивом завершении, я, увы, вынужден тебя разочаровать…

«Птица-говорун, – вспомнил я, – отличается умом и сообразительностью», – и заскучал.

– Что за усилия, Андрей Иванович? – уныло поинтересовался я. – Мне надо будет раскрутить все это дело до конца, а потом результат выложить вам на блюдечке?

Ну что ты, Эммануил! – поморщился Сухов. – Что ты! В области существует давно устоявшаяся и прочная структура, именуемая в обиходе «мафией». Губернатор и мэр – преступники то бишь, составные звенья этой структуры. Кирпичики. Изъять кирпичики, не потревожив всего сооружения, никак не получится – в самом фундаменте лежат. Для твоей реабилитации потребен суд над истинными преступниками, со всеми необходимыми составляющими. Вывод: придется рушить всю систему! Вон ты какой, оказывается, проблемный – чтобы тебя спасти, придется дать бой целой системе. Она, эта система, не даст безболезненно изъять из себя двух столпов… Я согласен на схватку, но с одним условием: нужна помощь. Помогай, Эммануил, – это у тебя, судя по результатам, получается великолепно. Итак?

– Что нужно? – уточнил я.

– Нужна следственная бригада Генпрокуратуры России, – скромно сообщил Сухов. – Но! Если она свалится на голову прямо сейчас, никаких результатов не будет. Во-первых, власти о выезде бригады узнают еще до того, как ее члены получат задачу. Во-вторых, к приезду этой бригады уже будут приняты меры для абсолютной безрезультативности ее работы. А потому нужно провести предварительное расследование и заполучить неопровержимые доказательства всего того, что там твой Мирюк наговорил под уколом.

– Не понял! – возмутился я. – Чем вам это не доказательство? – и потыкал пальцем в сторону видеомагнитофона. – Что – недостаточно?

– Ну-у-у, дорогой ты наш! – укоризненно протянул Сухов. – Во-первых, сама пленка не является поводом для возбуждения уголовного дела. Во-вторых, тебя можно еще раз арестовать за похищение этого Мирюка, Филянкина. Срок получишь как дважды два… Пленка – это, конечно, хорошо. Нужны фотовидеодокументы, неопровержимые улики, и… и вообще – куча фактов. Так что придется поработать. Потому что, когда нагрянет бригада специалистов, им надо будет за что-то зацепиться – и зацепиться серьезно. А вот эта кассета с записью допроса – это лишь версия. И в то же время это подтверждение твоего преступного деяния – то, о чем я говорил выше… Так что придется каждое показание Мирюка подтверждать фундаментальными основаниями. Ползать по кустам, снимать на видеокамеру, прослушивать разговоры, записывать и так далее… А я, увы, ничего этого сделать не могу – сам понимаешь. Шаг в сторону – сразу шефу донесут. Так что – давай-ка принимайся за работу.

– Я уже слышал это. Получается, – невежливо оборвал я Сухова, – вы хотите моими руками слепить шумное дело, которое прогремит на всю Россию – при благоприятном завершении.

– На весь мир. – Сухов довольно хмыкнул и благосклонно посмотрел на меня. – На весь мир. Это будет что-то на уровне Гдляна-Иванова. Помнишь?

– Помню. – Я извлек кассету из видеомагнитофона, уложил ее в сумку и подошел к двери. – Проводите меня, Андрей Иванович. А то толстый на выходе не выпустит… И кстати: когда вы собираетесь вызывать эту свою бригаду?

– Как только ты соберешь весь необходимый материал, – Сухов развел руками. – Все от тебя зависит. И еще… Так, один нюанс… Я смогу тебе помочь только в том случае, если буду находиться на посту областного прокурора. Понимаешь? Без этого ничего не выйдет.

Я резко развернулся и в упор посмотрел на собеседника. На лице Сухова не дрогнул ни один мускул.

– Что вы имеете в виду? – придурковато поинтересовался я, не желая «догонять» смысл сказанного. – Он должен скоропостижно уйти на пенсию?

Нехорошо улыбнувшись, Сухов покивал головой – оценил мое умение грубо притворяться – и вкрадчиво заметил:

– Он на пенсию долго не уйдет – хотя уже давно пора бы… Он, несмотря на дряхлый возраст, держит в руках все нити, так сказать… Так что… В общем, если при живом прокуроре я позвоню в Москву и потребую следственную бригаду, уже спустя пятнадцать минут меня будут с пристрастием допрашивать в мрачном подвале УВД здоровенные мордовороты.

– Я что – должен его замочить? – сердито поинтересовался я.

– Если он погибнет от пули, ножа или иных причин насильственного плана, это вызовет ажиотаж, и дело сорвется, – пояснил Сухов, отрицательно покачав указательным пальцем у меня перед носом. – А он… он должен умереть естественной смертью… Понимаешь, Эммануил?

– Вы что – думаете, я киллер? – тихо спросил я, ловя выражение глаз собеседника. Интересно – знает этот фраер что-либо о ПРОФСОЮЗЕ? Или так – наобум идет?

– Я ничего такого не думаю, – так же тихо ответил Сухов, не отводя глаз. – Ты имеешь вес в своем мире – пользуйся им. Этот парень должен умереть, чтобы я мог тебя вытащить. Умереть как можно более естественно, как можно более… натуралистично (я невольно вздрогнул!). А как это произойдет – это, извини, уже твои проблемы.

Глава 4

Усадьба прокурора, как и большинство резиденций областных боссов, располагалась в живописном пригородном лесопарке к северо-западу от города. Я обосновался в заброшенном трехэтажном доме, который пару лет тому назад начал возводить какой-то скороспелый нувориш областного розлива, но благополучно довести дело до конца не успел – то ли посадили, то ли грохнули за плохое поведение. У нас в пригороде таких свидетельств непрочности внезапного благосостояния пруд пруди.

С места моего наблюдения хорошо просматривался фонтан прокуророва особняка и примерно треть подворья.

Я уже пятые сутки торчал здесь, прерываясь на отдых тишь глубоко после полуночи – Коржик и Саша Шрам приезжали и везли меня к Оксане, где я торопливо принимал душ, выслушивал последние новости «параллельщиков» и отправлялся почивать часа на три (около часа приходилось уделять физиологическому обслуживанию психоаналитички, чтобы помнила, с кем имеет дело!). Увы, никаких результатов мое сидение не имело. Прокурор находился в отпуске и безвылазно торчал на усадьбе. Впрочем, будь у меня все составляющие прокуророва быта, я бы тоже никуда не выходил. Бассейн, корт, сауна, обширная лужайка, посыпанные гравием дорожки в огромном саду..; Зачем куда-то ехать? Супруга, худосочная мегера, укатила на лето в Швейцарию – тепло, видите ли, она плохо переносит… Отсутствие супруги прокурору возмещали какие-то длинноногие особи младого возраста, которые периодически возникали в поле моего наблюдения, перемещаясь по надобности из дома в сауну и еще куда-то там. Увы мне, увы – нет у меня таких возможностей. Особняки с бассейнами и ногогрудые девицы мне по статусу не положены.

А тот факт, что его усадьбу охраняют четыре парных патруля милиции и суточный пост охраны на КПП у ворот, меня огорчил. Он же не Президент, мать его ети, – он просто областной прокурор, которому по штату даже телохранитель не полагается! Помимо десятка ментов, торчавших в усадьбе, прокурора охраняла система тревожной сигнализации: по забору тянулись нити емкостной системы обнаружения вперемежку с радиолучевыми датчиками, а над фронтоном виднелись три видеокамеры на штативах.

В обычном порядке проникнуть на территорию усадьбы было невозможно. Поэтому я изучал обстановку и терпеливо ждал, когда ситуация позволит приступить к более продуктивным действиям. Судя по всему, до исхода сегодняшних суток что-то должно было произойти…

Пока я валял дурака на третьем этаже недостроенного хауса, мои соратники вкалывали в городе, добывая информацию для качественной «засады» губернатора и мэра. Особого труда это не составляло: никто из властей предержащих не считал нужным обезопасить себя от случайностей. Они свято уверовали в незыблемость существующей системы взаимного кормления и прикрытия и даже предположить не могли, что кто-то пожелает получить об этой системе информацию. Уже к исходу вторых суток в нашем распоряжении имелись все сведения, касающиеся имущества и финансового положения мэрско-губернаторского клана. Помимо копий купчих на недвижимость и различных договоров о приобретении в собственность предприятий закрытого типа, Оксана каким-то образом исхитрилась обзавестись информацией о счетах в банках и деловом участии некоторых членов этих семейств в бизнесе процветающих фирм – как в области, так и за ее пределами. Для меня, например, стало открытием, что губернатор является владельцем шести процентов акций моей родной фирмы – ни о чем подобном я ранее не подозревал!

Товарищи, которые нас интересовали, в соответствии с президентским указом в свое время дисциплинированно накатали декларации о доходах, не подозревая, что эти документы станут одним из свидетельств обвинения. Мои «аналитики» заполучили копии этих деклараций, из коих явствовало, что годовой доход губернатора составляет шестьдесят миллионов деревянными, а его совокупное имущество, включая новенькую «шестерку» (гы-гы!) и трехкомнатную квартиру, полученную еще в бытность директором мясокомбината в одном из микрорайонов Новотопчинска, оценивается в сто восемьдесят миллионов (рублей, соответственно). Информация, добытая Оксаной и Стасом, сообщала, что губернатор имеет честь нагло врать. В соответствии с нашими данными, только в наличной собственности сего почетного мужа находилось имущества на три с половиной миллиона долларов США, без учета астрономической суммы, лежавшей на различных счетах в банках. Прибавьте к этому магазины, записанные на жену, автозаправки, принадлежавшие братьям-сестрам, рестораны, находившиеся в ведомстве племянников, и еще ряд наименований из этой серии. Примерно такое же положение дел – ну, может быть, чуть поскромнее – имело место в мэрском семействе. Совокупный ценз состоятельности этих двух фамилий составлял что-то около сорока миллионов долларов США. Страшно подумать – такие деньги! Полагаю, когда прибудет следственная бригада Генпрокуратуры, им будет за что «зацепиться» – как выразился велеречивый господин Сухов…

Дожевав очередной кусок колбасы, я перевернул подзорную трубу и посмотрел на свою яйцеобразную вытянутую физиономию, отражавшуюся в объективе. Бо не обманул – проклятые пятна постепенно утрачивали свою яркость и обещали скоро исчезнуть совсем. Я грустно вздохнул и принялся наблюдать за объектом, подумав, что ежели не успею в самое ближайшее время хотя бы наполовину решить свои проблемы, то мне придется опять обращаться к Бо с просьбой повторно исказить мой внешний облик его дурацкой настойкой.

В усадьбе прокурора активно готовились к масштабной попойке. Длинноногие кухарки-постирухи, или еще как-их-там, накрывали на лужайке столы: по моим прикидам, ожидалось прибытие тридцати-сорока персон – даже если принять в расчет, что за каждый стол усядется всего пять человек. А столов было восемь, и стояли они буквой П, и за каждый могло усесться минимум с десяток таких, как Бо. В общем, длинноногие сновали туда-обратно, звенели посудой, хихикали эротично, из-за высокого забора вился голубой дымок, наполняя окрестности устойчивым ароматом шашлыка, – и вся эта атмосфера грядущего гульбища мне чрезвычайно нравилась: на определенном этапе потребления горячительных напитков обязательно возникнет хаотическая миграция гостей во всех направлениях, страшный шум, неразбериха – короче, обычный в таких случаях бардак. А в условиях бардака значительно проще придумать способ проникновения на территорию объекта и изобразить там что-нибудь натуралистическое.

В шестом часу пополудни начали прибывать гости. Я опасался, что все эти престижные авто, подъезжающие с интервалом в пять минут, будут заруливать на территорию усадьбы – свободной площади там вполне достаточно для размещения целого автопарка. Но менты, дежурившие на КПП, по-видимому, имели на этот счет определенное указание: симпатичные иномарки выстраивались ровными рядами с внешней стороны забора, а их пассажиры шли пешком через калитку. Что ж – очень хорошо, дорогие мои. Это в значительной степени облегчало мою задачу.

В течение сорока минут состоялся полный сбор – иномарки более не прибывали. Гости расселись за столы, и я получил возможность довольно сносно рассмотреть присутствующих. Сюрпризов не случилось – сборище состояло сплошь из «своих», представляющих областной ареопаг, который в обиходе справедливо именовался не иначе как мафия. Совсем недавно – годика этак три назад – я искренне полагал, что мафия – это нечто загадочное и страшное, какое-то обособленное от общества образование, живущее по своим законам и противопоставившее себя как правоохранительным органам, безуспешно пытающимся уничтожить эту самую мафию, так и органам государственного администрирования, которые всеми силами изживают в своей среде отдельных коррупционеров, имевших наглость тайно работать на мафию. Да, темный я был, непросвещенный – детективов начитался. За столами в прокуроровом дворе бок о бок сидели: начальник УВД и его замы; мэр с какими-то вахлаками неопределенной направленности – но явно не холуйского разряда; губернатор – в гордом одиночестве; вор Пахом со свитой немногочисленной; еще четверо прокурорских чиновников (Сухова среди них не было – видима, рылом не вышел); ряд бригадиров городских бандформирований и еще десятка полтора чиновников областного пошиба. Всю эту благодать гармонично разбавляли длинноногие-грудастые, как привезенные с собой запасливыми гостями, так и тутошние – прокурорские. Поскольку незнакомых мне шишек, к которым относились бы с явным обожанием, не обнаружилось, я сделал вывод, что банкет имеет место по случаю какого-то домашнего торжества частного характера.

Подкрутив свою оптику, я некоторое время понаблюдал за свежеиспеченным вдовцом – губернатором. В отличие от остальных этот дядечка выглядел рассеянно-озабоченным: смотрел в сторону, невпопад улыбался, когда к нему обращались – с трехсекундным опозданием, и, что характерно, начал пить еще до того, как гости произнесли первый тост. Мои аналитики-параллелыцики, разрабатывающие губмэровскую банду, сообщили, что губернатор ищет своего холуя Филянкина и недоумевает по поводу длительного отсутствия Мирюка. Поиски эти, однако, пока успехом не увенчались. Так что дядечка хмурился и рассеянно улыбался невпопад вполне обоснованно – если он действительно обладает политическим чутьем, то оно в настоящий момент должно подсказать ему, что в скором времени для него и его команды грядут пакости катастрофического масштаба…

Помимо Оксаны и Стаса, среди моих параллелыциков присутствовали Слава Завалеев и Серега Айдашин. Они тепло относились ко мне в мой благоприятный жизненный период и не оставили сейчас. Когда я попросил их оказать мне помощь, предупредив, что даже отдаленно не представляю себе, чем это кончится, и не гарантирую им безопасных условий сотрудничества, эти ребята в один голос заявили, что сделают все, что в их силах. И сделали. Славик установил на чердаке пятиэтажки, что напротив «Белого дома», комплект подслушивающей аппаратуры и научил Сашу Шрама с Коржиком работать на этом чуде техники. Теперь мы имели возможность записывать все, что произносилось в губернаторском кабинете.

Помимо этого, Слава раздобыл информацию о некоторых особенностях интимной жизни губернатора и мэра и подбросил ее дотошному Сереге Айдашину.

Серега опросил свою «клиентуру» и выяснил, что губернатор и мэр страдают коллективным сдвигом на сексуальной почве, обусловленным отчасти возрастом, отчасти безнаказанностью своего положения, позволяющего им развлекаться самым похабным образом.

Оказалось, что младые прекраснотелые девы – Лада и Ольга – царствие небесное бедным девчонкам, – которые, по заверению Ольги, поступали в эксплуатацию максимум раз в неделю, – совсем не удовлетворяли изощренных в искусстве любострастия старикашек. Старикашки обожали натуральные сцены группового совокупления, в ходе которых их посещала стопроцентная эрекция, нехарактерная для товарищей зрелого возраста, и вулканически бурный оргазм, а то и два кряду. И пусть бы себе – кому от этого плохо? Но хочу напомнить, что методология этих просмотров требовала изоляции дядечек от общества в пенитенциарном учреждении или в учреждении психиатрического профиля для самых безнадежных.

Серега записал рассказы тех лиц, кто участвовал в этих безобразных оргиях, и в одну из таких сентябрьских ночей мы узнали ряд пикантных подробностей, зафиксированных бесстрастной магнитофонной пленкой. По улице Комсомольской, 25, на третьем этаже, находилась хорошо обставленная четырехкомнатная квартира, записанная на губернатора. В этой квартире губернатор с мэром частенько сиживали за хорошо накрытым столом, в удобных креслицах да под красивую музыку, что тихо лилась из нерусской стереосистемы – чтобы лишний шум не привлекал внимания обывателей. Ловкий Филянкин накануне каждого такого «заседания» рыскал по злачным местам нашего города и выискивал симпатичных малолеток – как женска, так и мужеска пола. Причем для старикашек потребны определенные кондиции: чтобы все, что положено, только-только начинало круглеть – лет этак двенадцать-тринадцать. Это если девочка. А если мальчик – надо, чтобы он был упитанный и пухленький. С этим, кстати, у Филянкина возникали проблемы. Если девочек, у которых все начинало круглеть, было навалом, то пухлых упитанных мальчиков, увы, приходилось доставать с превеликими трудностями. Потому что мальчики, которые беспризорно шарились по улицам в ночное время, были совсем не пухлыми и не упитанными, а пухлые сидели дома и дисциплинированно играли в «Сега-Мега-драйв-3», завистливо вздыхая о похождениях непухлых.

Выбрав симпатичную малолетку, Филянкин заманивал ее (или его) в авто – многие, кстати, сами предлагали за червонец «отсосать» у солидного дядечки или «побаловаться в попку», но с презервативом – и доставлял в губернаторскую «хазу». Малолетке вкатывали дозу препарата, провоцирующего сексуальное возбуждение, а из соседней комнаты выскакивали здоровенные губернаторские телохранители и начинали пользовать малолетку во всех мыслимых ракурсах. Процесс продолжался около часа – за это время притаившиеся под столом мастерицы орального секса успевали дважды подоить старичков так, что те едва держались на ногах от изнеможения. Вот такие пикантные подробности обнаружил бывший опер Серега Айдашин. Все было зафиксировано: письменные показания – запись, показания вездесущих у подъездных старушек, подтверждающие пребывание губернаторского и мэрского авто у дома № 25 на Комсомольской улице. В завершение Серега, не удовлетворившись записями и показаниями очевидцев, потребовал у меня пять «лимонов» – как он выразился, на «детальную доработку проекта рабочей версии»; Серега договорился с жильцами квартиры, что располагалась над губернаторской «малиной». Вот сейчас Серега должен досверливать пол в квартире сверху – чтобы получилась небольшая дырочка над люстрой в квартире снизу: для того чтобы туда влез объектив портативной видеокамеры. Потому что сегодня они (губернатор и мэр) отдыхают у прокурора, а завтра поедут в свою «малину» – так явствовало из прослушанных разговоров губернатора по телефону. Удачи вам, извращенцы… Большинство нашей новонавороченной элиты придерживается традиций, доставшихся им в наследство от предков. Предки наши, за редким исключением, обладали устойчивой предрасположенностью к садомазохизму. Вы почитайте наши сказки и былины: там непременно кто-то страдает и в страшных муках ползет по дороге к счастью (теряя друзей, любимых, родственников), вместо того чтобы жить в свое удовольствие и давать жить другим. Герой наших народных баек обязательно выберет самый тернистый путь, заставит близких горько рыдать, и в конечном итоге – после того, как его завалит один из близких родственников, – найдется добрая душа, которая оживит несчастного живой водицей, покарает негодяя и будет преданно любить героя, который в процессе путешествия к счастью оказался слеп, глух, ряб, лишился нижних конечностей, но от этого совсем не утратил первоначального очарования. В плане склонности к садомазохизму показательно отношение наших соотечественников (я рассматриваю всю историческую практику, без хронологических рамок) к потреблению пищи и алкогольных напитков. Вот в Китае, например, в стародавние времена приговоренного к смерти с утра до вечера кормили до отвала, в результате чего он благополучно отдавал концы от несварения или чего-то там еще. Развратные древние римляне тоже были мастаки набивать брюхо, но на все пиршества они приходили с изящно отделанным гусиным пером, назначение которого сводилось к возврату съеденного и выпитого посредством элементарной тотальной отрыжки – чтобы, не дай Зевс (или Посейдон), случайно не перегрузить свой изнеженный деликатесами древнеримский желудок.

А что же наши? У нас всегда жрали в три горла. Почему в три? Да везде сказано: «И был пир три дня и три ночи…», а в качестве иллюстрации приводится бондарь Минька, что на радостях упился в дымину и помер от этого – ха-ха! Историческая практика изобилует подобными примерами, сплошь и рядом такое случается – привыкли мы… Да, мы привыкли. Мы привыкли, что наши соотечественники праздник отмечают тем, что собираются вместе для нанесения удара организму многократно превышающим норму потреблением пищи и алкоголя. У нас закон: упиться вусмерть самому и заставить надраться тех, кто рядом.

Итак, «Ролекс» зафиксировал 21.30. Всеобщий ажиотаж, царивший за столами на лужайке, и ударный темп подъема фужеров наполняли мою душу предвкушением удачи… Прокурор умрет естественной смертью. Такие случаи у нас не редкость: эти престарелые новорусские чинуши считают свой организм железным, а потому частенько пируют в саунах – да подолгу пируют, идиоты! А если вам за пятьдесят, а вы при этом, будучи сильно пьяным, сиганете из парилки в ледяную воду бассейна, извините – никто не поручится за благополучное завершение подобных опытов…

Прокурорская сауна работала вовсю, даже с некоторым перегрузом. Имел место душный влажный вечер в преддверии ночного дождика – гости восседали наподобие древних римлян, обернутые в простыни, багроволицые и осовевшие от перепада температуры. Длинноногие-грудастые, как по команде, избавились от небольшого количества одежды, что имелась на их прекрасных телах, и теперь дефилировали Е каких-то четвертинках простыней, оглашая подворье радостными взвизгами. Часа через полтора самые крутые тихонько исчезнут, а оставшиеся активно займутся всякими пьяными мерзостями. Именно в это время я и начну работать…

Вчерашний день ознаменовался благополучным завершением операции «Большое дерьмо», и я еще раз убедился, что в нашей стране за деньги можно сделать все.

– Давай «лимон», – потребовал Стае позавчера вечером. Я дал без разговоров, Стае исчез и прибыл поздно ночью со схемой канализации района, в котором располагался губернаторский особняк.

– Давай два «лимона» и… три «лимона», – потребовал хмурый Саша Шрам вчера утром.

– А почему не просто пять «лимонов»? – удивился я спросонок. – Зачем именно два и три?

– Так надо, – лаконично ответил Саша. – Два – за движка. Три – говночистам…

Выдав субсидии на операцию, я пересчитал наличность и позвонил Бо – попросил еще десять «лимонов».

– Ты что там… строишь чего-то? – удивился Бо.

– Да нет – скорее рушу, – честно признался я.

– Так, может, тебе экскаватор прислать? – оживился Бо.

– Думаю, обойдусь, – отозвался я. – Ты лучше приготовь одну бригаду для разведработы – понадобится скоро.

– Это у меня всегда готово, – напомнил Бо. – Ты, главное, не упусти момент. Лучше всех замочить, а потом посмотреть, что из этого получится… ну, ты в курсе…

А вечером этого же дня я стал свидетелем триумфа коллективного труда параллелыциков.

Загородная резиденция губернатора располагалась на отшибе – в удалении от остальных построек пригородной зоны. Мои ребятишки воспользовались этим и тщательно изучили схему канализации и раскопали небольшой участок трубы, благо она залегала на глубине полутора метров.

К моменту завершения археологических работ прибыл знакомый Саши Шрама, который, как ни странно, оказался электрогазосваршиком на пенсии. Электрсгазосварщик припер задвижку и сварочный аппарат. За сорок минут ловкий Сашин знакомый сварил не предусмотренную схемой задвижку и убыл, получив вознаграждение в соответствии с договором.

Ребятишки задвижку закрыли, неспешно перекурили и прокатились в дежурную службу горжилуправления, где состоялась передача трех «лимонов» бригадиру ремонтников – в обмен на прокат ремонтной машины со всем оборудованием сроком на два часа.

Спустя час диспетчеру горжилуправления позвонил управляющий губернаторской резиденцией и, судя по всему, страшно ругался. Диспетчер выскочил во двор бледный, выдал задушенный петушиный всхлип и, подпрыгнув на месте, указал пальцем на ворота, адресуясь к бригадиру. Бригадир показательно схватился за голову, зычно гаркнул на ремонтников и укатил. На первом же светофоре ремонтники передали машину Саше Шраму с Коржиком и отправились в ближайший пивняк просаживать заработанные три «лимона».

Стае с Сашей Шрамом около двадцати минут имитировали в вельможном сортире кипучую деятельность, расхаживая по просторному помещению в резиновых сапогах по колено в фекалиях, – в это время Коржик открыл задвижку, и проблема самопроизвольно сошла на нет вместе с уровнем дерьма. Тем временем Стае откупорил «нычку» Мирюка, извлек кассеты, заботливо помещенные губкиллером в герметическую укупорку, и хлопцы убыли восвояси, на прощание посоветовав управляющему, чтобы он рекомендовал женопоголовью губрезиденции пользоваться «Тампаксами». Они-де безболезненно проходят по дерьмопроводу и не создают таких проблем, как аналогичные изделия иных марок…

Три часа прослушивания «компры» Мирюка породили в среде параллелыциков ажиотаж и новую волну жизнедеятельности. Судя по информации, за годы совместного пребывания Мирюк по заказу губернатора благополучно отправил в параллельные миры 12 человек – это вместе с Ладой, Ольгой и Жоржиком; распоряжение об их устранении было последним на четвертой кассете.

Не сочтя нужным поставить меня в известность, Оксана отправилась на ИЦ УВД (информцентр), замначальника которого оказался ее школьным приятелем. Психоаналитичка упросила своего школьного приятеля помочь ей в ее острейшей необходимости мифической докторской диссертации на тему «Типология адаптивного поведения преступников, впервые попавших в условия агрессивной среды пенитенциарной системы». Слегка поколебавшись, замнач ИЦ выделил Оксане свободный терминал и дал сорок минут, предупредив, что данные ИЦ разглашению не подлежат. Оксана успешно выбрала хранящиеся в памяти компьютера уголовные дела, возбужденные по факту смерти интересующих нас лиц, – все они, кроме последнего, оказались закрыты за отсутствием состава либо события преступления и сданы в архив.

Спустя еще два часа Серега Айдашин, пользуясь старыми связями, забрался в архив УВД. Бывший опер покинул архив, имея девять тощих картонных папок, – дело об убийстве, которое инкриминировали мне, пока находилось в производстве.

Так, к исходу вчерашнего дня у нас на руках имелись недурственные материалы, которые могли здорово озаботить обещанную Суховым бригаду Генпрокуратуры…

В 23.00 несколько гостей, как по команде, покинули шумное сборище во дворе прокуророва дома. Первым слинял вор Пахом. За Пахомом последовали начальник УВД с замами и еще ряд товарищей, которым по статусу положено с утра иметь светлую голову.

Оценив диспозицию, я извлек телефон Бо и звякнул Оксане, чтобы она подослала бойцов с экипировкой для предстоящей акции.

Спустя полчаса ко мне в гнездо поднялись Коржик и Саша Шрам и вручили все, что я просил: два десятиграммовых шприца, один шприц для инсулиновых инъекций, ампулу с пентоналом, диктофон, заряженный чистой кассетой, и… маленькую плоскую бутылку «Смирнова».

Проводив бойцов, я еще некоторое время наблюдал за гульбищем, преобразующимся в настоящую оргию. Бардак был на все сто. Товарищи в простынях употребляли длинноногих, совершенно не стесняясь присутствия собутыльников. Те, кто был уже не в состоянии, возлежали за и под столами. Некоторые, в простынях, видимо, не удовлетворившись зеленой травкой лужайки, тащили длинноногих в машины, отдельные авто лениво покачивались в такт ритмичным движениям, из приспущенных окон доносились визг и похихикивания. Многоопытные водители и охрана деликатно кучковались метрах в пятидесяти от машин.

Прокурор держался молодцом. Он активно обрабатывал какого-то пухлого дядю с идеально лысым квадратным черепом – наливал себе и ему и братски обнимал за шею, что-то журча на ухо, можно было предположить, что штучка сия имеет определенный вес и позарез нужна прокурору. Дождавшись, когда прокурор медленно повлек его по направлению к сауне, я оголился до пояса, моментально сверзился с третьего этажа и трусцой припустил к стоянке авто.

Поползав среди машин, я обнаружил в одной из них бессвязное бормотание, скорее похожее на предсмертные стоны задавленного поддоном грузчика. Открыв заднюю дверь, я вытащил то, что лежало сверху, приложив при этом титанические усилия, – самец оказался тучен и скользок из-за обильной испарины любви: дама продолжала вскидывать тазом, по инерции покрикивая, а представитель противоположного пола начал медленно валиться под колеса автомобиля, начальственно грозя в пространство пальцем.

В салоне я обнаружил влажную простыню, соорудил себе римскую тунику и, натужно крякнув, принял толстяка на плеч – в обнимку.

– А и тяжел же ты, братец, – пробормотал я, волоча свое «прикрытие» к КПП. – Худеть надобно!

Меня никто не остановил. Подивившись на убранство сауны – прямо приемный зал, – я отыскал массажный кабинет, с удовольствием обнаружил на двери массивную задвижку и, зайдя, стал ждать, не закрывая двери до конца.

Минут через пять дверь парилки распахнулась, и худосочный, небольшого росточка прокурор, нежно прижимая к своей груди здоровенного дядю с квадратным лысым черепом и пытаясь поднять боевой дух гостя, что-то нашептывал ему на ушко.

Гость, похоже, начисто утратил способность ориентироваться в пространстве – прокурору пришлось приложить немалые усилия, чтобы дотащить его до широкой деревянной скамьи.

– Ну, слава богу, уговорил, – пробормотал прокурор и замер, увидев меня. Качнувшись с пятки на носок, прокурор растерянно развел руками, икнул и спросил: – А ты… ты как здесь, Эммануил?

– Здравствуйте, Виктор Константинович, – доброжелательно произнес я, делая шаг вперед и легонько щелкая прокурора в челюсть, от чего он стукнул коленями о пол и собрался было завалиться на бок. – Нет-нет, родной мой! – Я подхватил его под мышки, затаскивая в массажный кабинет. – Вот, на кушеточку – а тут можете и расслабиться…

Вены на предплечьях прокурора отчетливо прорисовывались синими нитками, и потому инъекция пентонала получилась у меня не хуже, чем у заправской медсестры.

…Прокурор обильно вспотел и стал тяжело дышать – спустя десять минут я записывал довольно внятные ответы на все вопросы.

Показания прокурора оказались уникальными, но я умудрился задать один каверзный вопрос, ответ на который получить не надеялся. Я спросил прокурора, знает ли он что-либо об обстоятельствах гибели моих родителей. Напомню, что мои родители погибли четыре года назад в автокатастрофе. Произошло лобовое столкновение с «КамАЗом», который вырулил на встречную полосу с потушенными фарами. Были сумерки, освещенность трассы почти нулевая… Водила камазный скрылся – потом выяснилось, что этот «КамАЗ» числился в угоне, так что спросить было не с кого… Чуть позже Петрович, член правления ПРОФСОЮЗА, намекал, что они располагают информацией о гибели моих родителей, и обещал когда-нибудь этой информацией поделиться. Оказалось, что в последний период жизни моего отца обуяла острая неудовлетворенность своим положением. Он начал собирать компромат на своего шефа – прокурора то бишь, – и его, этого компромата, хватило бы на три расстрельные статьи без права на кассацию. Водителем «КамАЗа» был некто Коля Подкурнаев – спустя неделю его пришили в камере СИЗО. Заказывал убийство прокурор…

Когда действие пентонала сошло на нет, я пару раз макнул прокурора в бассейн и, убедившись, что он адекватно воспринимает действительность, поинтересовался:

– У вас в доме кабинет имеется? Мне нужны бумага и ручка.

Прокурор утвердительно кивнул – сейчас его бил озноб. Нацедив в один из десятиграммовых шприцев «Смирнова», я слегка прокомментировал:

– Это вытяжка из кошачьего трупного яда.

Прокурор уставился на шприц с некоторой тревогой.

– Одного миллиграмма достаточно, чтобы в человечьем организме возникла необратимая реакция, – сообщил я ленивым голосом. – Противоядия не существует.

Прокурор опять покивал и открыл было рот, чтобы чего-то спросить.

– Я сейчас вас обниму и приставлю эту штуку к боку, – предвосхитил я вопрос. – Затем накину простыню, чтобы никто не удивился, и мы потопаем в дом. Даю слово, что пальцем вас не трону, если будете себя вести как следует.

Спустя три минуты мы оказались в кабинете – по дороге к нам пытались пристать бесхозные длинноногие-грудастые, но хозяин страшно гикнул на них, и дамочки исчезли.

– Где ваш именной карабин? – спросил я. У этих слуг народа обязательно есть именной карабин, а то и целая коллекция дареного оружия.

Прокурор приблизился к длинному металлическому ящику и набрал код. Я подскочил и достал из ящика симпатичный «зубр», богато украшенный серебряной инкрустацией.

– «Виктору Константиновичу Чужестранцеву от Миши Щепичихина с любовью и уважением, в благодарность за совместную службу», – прочел я надпись на серебряной пластине, изящно вживленной в приклад. Коробка с патронами находилась на нижней полке ящика. Зарядив один патрон в карабин, я на всякий случай взял еще два и спрятал их в карман.

– Значит, любят вас, – прокомментировал я, усаживаясь в кресло и делая знак, чтобы прокурор занял свое рабочее место. – Любят и уважают… Оч-ч-чень хорошо!

– Ты собираешься убить меня прямо здесь? – тревожно поинтересовался хозяин кабинета – голос его звучал на удивление трезво.

– Я дал слово, что пальцем вас не трону – если вы будете себя хорошо вести. Пока вы ведете себя хорошо…

– А что ж ты тогда хочешь? – удивился прокурор.

– Берите лист бумаги и ручку, – распорядился я. – Будете писать то, что я продиктую.

Пожав плечами, прокурор положил перед собой лист бумаги, вооружился ручкой и уставился на меня.

Спустя пять минут я закончил диктовать, забрал исписанный листок и вслух прочитал:

– А теперь одевайтесь, вызывайте свою машину к парадному входу – скажите, что желаете прокатиться с приятелем – без водителя.

Пока прокурор облачался, я стоял в дверях и внимательно за ним следил. Мой пленник, несмотря на большой опыт в общении с людьми, с трудом скрывал свое торжество. Он старательно хмурился, но на его роже было написано: «Дурак ты, парень! Как я тебя провел!» Наверняка он считал, что его явка с повинной в ФСБ – полный бред. Ну, отвезу я его в управу, сдам кому следует… а дальше события примут вполне предсказуемый оборот: завтра его отпустят, заявление уничтожат, а меня прямо в дежурной части повяжут бдительные чекисты… Ну-ну…

Благополучно усевшись в прокурорский «Форд», мы без приключений выкатили из усадьбы.

У поворота на автостраду к нам присоединились Саша Шрам и Коржик, дремавшие в своем «Ниссане». Перекинувшись с бойцами парой фраз, я извлек телефон Бо и набрал номер домашнего телефона своего старого приятеля – главного редактора местной «Новой недели» Андрея Настырного, скандально известного своей удалью и наплевательским отношением к собственной безопасности в погоне за пикантными сенсациями из жизни высшего света.

– Повторяйте то, что я вам буду говорить, – приказал я прокурору, дождавшись, когда в трубке раздался недовольный голос Настырного.

– Это областной прокурор Чужестранцев, – послушно вторил мне прокурор, слегка напрягая голос. – Хочу предложить вам сенсацию… Я вам пришлю свое заявление и хочу, чтобы оно было опубликовано на первой странице завтрашней газеты… Да, это сенсация – такого ваша газета еще не публиковала. Когда пришлю? Минут через сорок…

Через пятнадцать минут езды мой пленник забеспокоился:

– Ээээ… а ФСБ в другой стороне… Куда же мы?

– А кто вам сказал, что мы едем в ФСБ? – удивился я и ткнул стволом карабина в прокурорский бок. – Стоп, машина! – скомандовал я. – Выходите, Виктор Константинович, – приехали.

Выйдя из машины, прокурор вздрогнул:

– Так это же… Так это… – Мой пленник закашлялся. Я с пониманием отнесся к его испугу: если бы меня среди ночи доставили на городское кладбище…

– Ты обещал, что не тронешь меня, – проблеял прокурор, когда мы пробирались между могил. – Ты обещал…

– Я привык выполнять свои обещания, – сообщил я, останавливаясь возле могилы моих родителей. – Я вас пальцем не трону – вы сами.

– Как это – сам? – удивился прокурор – в голосе его я уловил надежду.

Достав из кармана лист с заявлением, я аккуратно срезал верхнюю часть – где было написано «Начальнику УФСБ» и «Заявление», лист свернул вчетверо, вручил Саше Шраму и назвал адрес, по которому он должен был доставить сие послание после того, как мы прибудем домой. Затем я велел бойцам обнажить оружие и попросил их удалиться на двадцать шагов.

– Это могилы моих родителей, – пояснил я дрожащему в ознобе прокурору и протянул ему карабин. – Это ваш карабин, Виктор Константинович. В нем всего один патрон. Если вы попытаетесь убить меня, мои люди будут вас пытать долго и очень профессионально – в Чечне одного из них этому искусству обучили в полном объеме. Я даю вам шанс свести счеты с жизнью, как подобает настоящему мужчине. Берите!

Прокурор завороженно уставился на карабин, медленно протянув руки, он вдруг схватил оружие и отпрыгнул в сторону. В двадцати метрах от нас раздался лязг затворов. Обернувшись на звук, прокурор застыл и с полминуты лихорадочно соображал. Затем он направил ствол мне в живот. Я не шелохнулся.

– Нет-нет… – пробормотал прокурор. – Что толку… – И вставил ствол карабина себе в рот. Я погасил фонарик. Выстрел в темноте был похож на взрыв гранаты – что-то горячее брызнуло мне в лицо… спустя дол О секунды раздался мягкий шлепок о грунт, и я включил фонарик. Тело прокурора лежало на надгробии моей матери. Я аккуратно стащил труп с могилы и медленно пошел прочь.

Глава 5

Парик из натурального волоса старит Стаса лет на двадцать, не меньше – за пять дней лохмы рыжеватых волос свалялись комками, и теперь мой соратник похож на некое подобие гигантского пуделя, брошенного хозяевами. Живописные лохмотья и недельная щетина – все это вписывается в имидж закоренелого бомжа, который мы старательно примеряем на себя для успешного вскрытия программы «Подснежник» вот уже пятый день. Если верить Стасу, вид у меня ничем не хуже, чем у него. Точнее – ничем не лучше.

Правда, когда мы появились в подвале подготовленного к сносу дома, который избрали в качестве своего временного обиталища наши «соратники», профессиональные бомжи нас раскусили, но гнать не стали.

– Живите на здоровье, – радушно разрешила неофициальная лидерша подвала Леся, – места всем хватит…

Затем она понюхала воздух и ощерилась беззубой улыбкой, сделав неожиданное предположение:

– Репортаж делаете? А на камеру снимать будете?

Мы со Стасом принялись активно недоумевать по поводу столь странного приема.

– Да нам все равно – нет так нет, – беззаботно оборвала Леся, объяснив, что от нас не так пахнет. Оказалось, что бомж пахнет подвалом, помойкой, канализацией и вообще – нежитью. Пришлось экстренно придумывать правдоподобную версию: бомжи мы недавние, поскольку нас обоих «кинули с хатой» в соседнем городе и пообещали «завалить». Вот и пришлось на товарняке подаваться куда подальше. Пока решили перекантоваться здесь, а там видно будет.

Вот так состоялось наше «вливание» в «коллектив», дабы острей проследить один из основных аспектов левой деятельности нашей подконтрольной мафии – программу «Подснежник». Об этом «Подснежнике» вскользь упомянул Мирюк – но в общих чертах: ничего конкретного губернаторский исполнитель не знал. Такую же скудную информацию выдал прокурор, упомянув, что за осуществление программы отвечает замначальника УВД по ООП (охране общественного порядка) – он же младший брат начальника УВД.

На следующий день после «самоубийства» прокурора нам пришлось экстренно менять место дислокации: позвонил муж Оксаны и предупредил, что вечером явится из командировки. Саша Шрам прошвырнулся по объявлениям и обнаружил сносный домик в глухой оконечности Халтуринского района, который сдавали на три месяца за два «лимона» вперед. К обеду мы туда переехали. Оксана озаботилась качественным изменением моего внешнего вида: пятна, которыми наградил меня Бо, сошли, и теперь я был удручающе похож на свои многочисленные отксеренные фотографии, находящиеся на руках у всех патрульных нарядов и висящие на стендах «Их разыскивает милиция». Оксана принесла два симпатичных парика – рыжий и шатен. От рыжего я с ходу отказался и уже через пять минут после ходил, прислушиваясь к своим ощущениям: приклеенный на какой-то удивительный клей шатен давил на череп, вызывая зуд и желание чесаться.

– Это пройдет – привыкнешь, – успокоила меня Оксана и принялась за Стаса. Спустя три часа я уже настолько сжился с новообретенной деталью внешности, что начал о ней забывать – парики были изготовлены мастерски.

Город гудел. Обязательный Настырный не постеснялся:

в утреннем выпуске «Новой недели» во всю первую страницу зиял этот суперскандальный материалец. Ближе к вечеру позвонил Слава Завалеев и сообщил, что меня желает видеть врио областного прокурора – Сухов.

Я позвонил Сухову и договорился о встрече. В этот раз мы подъехали к скверу напротив прокуратуры на «Ниссане», приняли врио прокурора и отъехали пару кварталов, после чего я попросил Сашу с Коржиком прогуляться минут десять.

– Он должен был умереть тихо, – напустился на меня Сухов. – Без всех этих ненужных эффектов! Ты катастрофически ускорил развязку, и теперь нам придется очень туго. И потом – что это за история с твоими родителями? Это что – действительно… эээ… все так и было?

– Это он сам, – невозмутимо парировал я, с удовлетворением отметив, что туго будет теперь не мне одному, а «нам». – Я узнал об обстоятельствах гибели моих родителей из достоверных источников, явился к нему вечером и сказал – ты мразь и дерьмо. Если хочешь как-то загладить свою вину – застрелись как настоящий мужик. Ну и вот…

Далее Сухов изложил, какие это проблемы у «нас» возникают. Бригада от Генпрокуратуры России ожидается уже сегодня вечером – работать по факту самоубийства главы областной юстиции. На момент прибытия бригады получается картина известного художника «Утро в лесу»: три посторонних медведя в глухом лесу, где им ничего обломиться не может – все их боятся и никто не доверяет. Никто из «правильных», в свое время зашантажированных начальником УВД и его шайкой, показания давать не станет, потому как трясутся за свое благополучие. Фактических зацепок по УВД у нас не имеется – а именно с них следовало бы начинать расследование…

– Подождите, подождите, – возмутился я. – А что по губернатору? Этого что – недостаточно?

– А по губернатору нужна правительственная комиссия! – ехидно выдал Сухов. – Чтобы лишить его парламентской неприкосновенности! Без этого никто не имеет права его пальцем тронуть!

– Ну и что теперь? – упавшим голосом вопросил я. – Что ж – выходит, все зря? Столько труда вложено… А вы? Что ж вы раньше не сказали?!

– А я не Ванга, чтобы предположить, что этот… кхм… ну, что он застрелится и опубликует свое раскаяние тиражом в двести тысяч экземпляров! – мудро заметил Сухов. – Я думал, что мы все аккуратно распутаем, я прошвырнусь в столицу и все устрою по поводу правительственной комиссии – втихаря, так сказать…

– А теперь, значит, прошвырнуться не получится, – пробормотал я. – Да, не получится… Бригада приедет, надо вам будет с ними – туда-сюда…

– Ну, это мы еще посмотрим, – многозначительно заметил Сухов. – Они будут ковыряться минимум неделю. Кое-что я им подкину и… и слиняю в столицу. Они тут без меня обойдутся. Того материала, что у нас имеется, будет достаточно, чтобы заинтересовать парламентариев… ммм… есть там у меня один человечек стоящий… А я, помимо этого, постараюсь прорваться на личный прием к МВД.

– А к МВД зачем? – удивился я.

– А ты представь себе: к нам внезапно прилетает парламентская комиссия во главе… ну, допустим, с председателем комитета по безопасности, а вкупе с ней – следственная группа МВД под руководством самого министра? – вкрадчиво произнес Сухов. – Каково? А мы им тут – оп! – нате вам на блюдечке жареные факты! Представляешь?

Я покивал головой – действительно, перспектива заманчивая.

– Я все сделаю, что в моих силах, – твердо пообещал я. – Есть тут у меня одна задумка. Это по поводу «Подснежника» – помните, из показаний Мирюка?

– «Подснежник», «Подснежник»… – Сухов наморщился. – А, это насчет бомжей, что ли?

– Именно, – подтвердил я. – Мы как раз сейчас разрабатываем этот вариант, так что…

Это уже детали, – оборвал меня Сухов. – А суть такова: за неделю тебе надо полностью уничтожить компромат на «правильных», которых зашантажировал начальник УВД. И убедить их в том, что этого компромата не существует. Только в этом случае показания польются рекой. Эти уроды ни с кем особо не церемонились, так что у людей накопилось достаточно… Надо зафиксировать по УВД что-то особенно мерзкое – чтобы было за что ухватиться и с ходу начать раскручивать. С губернатором у тебя получилось очень даже недурственно – продолжай. И еще… надо вот этих девочек – что использовал для шантажа начальник УВД… оооээммм… ну, в общем, их надо куда-то убрать, иначе их используют как средство давления на «правильных». Яволь?

– Не понял! – возмутился я. – Вы что ж – предлагаете их всех перемочить? Да их там, может, десятка полтора! Не накладно ли выйдет?

– Ну что ты прямо! – недовольно поморщился врио. – Они должны отсутствовать от силы месяц-полтора. При благоприятном раскладе за этот срок все должно завершиться. Идея ясна?

– Вот это вы задачку задали! – жалобно воскликнул я. – Компромат – более-менее понятно, зафиксировать факты – это уже отработано, а вот с девчонками… Ну что мне делать с таким количеством малолетних шалав? Ума не приложу!

– Думай. Проявляй солдатскую смекалку. И помни – на все про все у тебя неделя. За день до того, как будет вылетать правительственная комиссия и следственная группа МВД, я позвоню…

Вот такой разговор получился у нас с врио областного прокурора после скоропостижной кончины Чужестранцева. А еще позже мы со Стасом присоединились к девятерым бомжам, обитающим в подвале предназначенного для сноса дома…

Эти пять дней мне запомнились надолго – и не из-за вездесущих блох, которые прочно поселились в моем роскошном парике уже в первую ночь пребывания в подвале. Побыв в шкуре бомжа, я понял, как уязвим любой человек, не имеющий крепких зубов и хорошей поддержки в стане сильных мира сего, и как легко можно оказаться в положении парии, вышвырнутого за рамки общества стечением обстоятельств.

За пять дней совместной жизни эти несчастные люди стали нам ближе – теперь программа «Подснежник» стала интересовать нас не как отвлеченный факт. Нам хотелось спасти этих людей, уберечь от той участи, что постигла всех их предшественников. Да, спешу пояснить: Мирюк и прокурор сказали, что бомжей отлавливает какое-то специальное подразделение милиции, которого формально вроде бы нет. Отлавливает, куда-то вывозит и… и на этом информация обрывается. Известно, что заведует «Подснежником» младший брат начальника УВД – его зам по ООП. Мы уцепились за этот тайный геноцид областного масштаба, но ничего конкретного установить не удалось. Облавы на бомжей никто не делал – хватали поодиночке и тащили в спецприемник. Там след и обрывался. Для непрерывной слежки за спецприемником Бо выделил парный пост – два человека постоянно сидели в машине и наблюдали за всеми телодвижениями стражей правопорядка. Пятидневное наблюдение показало, что в широкие ворота спецприемника заезжают либо автозаки, либо «ПМГ» (патрульные «уазики») – в крайнем случае новая «шестерка» начальника объекта. Но однажды наблюдатели сообщили, что часов в шесть пополудни в ворота спецприемника заехал небольшой фургон-рефрижератор с надписью: «Новотопчинский хладокомбинат». А через десять минут выехал и укатил прочь. Саша Шрам тут же позвонил Славе Завалееву, и через час Серега Айдашин забрался на этот самый хладокомбинат, чтобы полюбопытствовать насчет странного фургона. Машина оказалась на месте – на охраняемой стоянке. Сторожа автостоянки понятия не имели, кто куда ездит, и ни за какие деньги не могли ничего припомнить.

Параллелыцики наши тоже не сидели сложа руки: помимо слежки за спецприемником моя команда готовила акцию «Аллергия» (это Оксана так обозвала – вроде бы романтично и в то же время таинственно) и фиксировала все контакты начальника УВД и его замов. Слава Завалеев загрузил комплект спецаппаратуры в микроавтобус «Мицубиси» и вместе с Айдашиным занялся кропотливой оперативной работой. Несколько раз «Мицубиси» тормозили менты в разных частях города, но у Славы имелся документ, удостоверяющий, что они осуществляют полномасштабный дозиметрический контроль в рамках программы «Мирный атом – в каждый дом!!!» – менты разевали рты и тащили свои «тормозки» с обедами – просили померить, не радиоактивные ли огурцы им подсунули злые жены.

Следить за первыми лицами области оказалось нетрудно – они чувствовали полную безнаказанность и отсутствие контроля.

За время фиксации контактов начальника УВД и его замов удалось записать:

– «совещание» начальника УВД с авторитетами азербайджанской общины, на котором обсуждался вопрос о переносе рыбного павильона с Центрального рынка в Кировский район. В этом павильоне азербайджанцы торговали осетриной и черной икрой без лицензий, а в последнее время Центральный рынок взяли под свою руку казаки, воспользовавшись распадом центральной группировки, и стали наводить жесткий порядок. На сборище, кстати, присутствовал мой кореш – Протас, который не забыл напомнить, что условие о сдаче моей головы за сто тысяч долларов остается в силе;

– встречу начальника УВД и начальника ГАИ с чеченским авторитетом Лемой, который ведает в нашей области угоном и переоформлением автомобилей: Лема за хорошие деньги договорился со стражами порядка об открытии филиала своего авторынка в Халтуринском районе, на выезде из города;

– планерку младшего брата начальника УВД – зама по ООП с бойцами полка ППС, которым вменялось в обязанность вести непрерывное наблюдение за членами следственной бригады Генпрокуратуры: бойцы отчитались о нормальном ходе работы бригады, которая не делала попыток забраться куда не следует. В завершение планерки, когда бойцы удалились, зам по ООП вызвал к себе начальника ФОКа (это так именуется загородный спортивно-оздоровительный центр УВД) и сообщил, что в субботу бригада Генпрокуратуры пожалует в сауну – дали-таки совратить себя москвичи! В общем, надо организовать обслуживание и заодно заснять, как будут прокуроры развлекаться с малолетними шалавами, – в обычном порядке, чтобы можно было гостей урезонить при решении внезапно возникающих вопросов.

…Утро пятницы ознаменовалось неожиданным ускорением событий. Мы со Стасом, как обычно, совместно с остальными обитателями подвала мирно ковырялись на рыночной помойке, озираясь по сторонам в поисках чего-нибудь съедобного.

Часиков в одиннадцать к рыночной помойке подкатил знакомый «СААБ». Оксана вышла из машины и стала деловито возиться с левым зеркалом, делая вид, что именно это занятие в данный момент самое важное из всех земных дел. Я незаметно выскользнул за ограду – бочком-бочком, приставными шажками, имитируя непрекращающиеся поиски добычи.

Оксана была чрезвычайно лаконична:

– Сухов звонил Славе. Завтра вечером прилетают – в 22.30. Что делать?

Спустя полчаса в нашей штаб-квартире имело место бурное обсуждение сложившейся ситуации. Мы выработали план действий, обговорили детали и разбежались работать. Слава направился к стоянке своего микроавтобуса – переориентировать оборудование на несколько иной характер работы. Саша Шрам с Коржиком помчались инструктировать бойцов, дежуривших у спецприемника. Серега Айдашин убыл к соседствующему с «бичевским» домом скверику – попугать скучающих там старушенций «зверствами», которые в последнее время творят в городах бомжи, примерно две трети которых являются кровожадными секс-маньяками, специализирующимися исключительно на расчленении грудных младенцев и изнасиловании беременных женщин. В том, что бывшему оперу удастся с успехом навешать старухам на уши продукцию итальянского производства, можно было не сомневаться. А мы с Оксаной убыли к месту расположения рыночной помойки на «СААБе».

Вечером, когда все наше бичевское братство улеглось почивать, ко мне подползла Леся и шепотом спросила:

– Что – наклевывается что-то интересное? – И успокоила меня: – Ты не думай – я никому не сказала… Ну, что ночами ты к коллегам выходишь и про сегодняшнее тоже… Ты только скажи – будете съемки делать, да? Сегодня?

Я скорбно вздохнул – так вот в чем дело… Бедная бомжиха считает меня и Стаса какими-то крутыми репортерами.

– Так что – будете снимать? – вновь поинтересовалась Леся и замерла затаив дыхание. «Эх, Леся, – как же мне жаль тебя, несчастная дурочка…»

Они явились во втором часу ночи. В подвал ворвались несколько человек, которые поливали нас ярким светом фонариков, не давая возможности рассмотреть, кто же это тут хозяйничает.

– Все на выход, – буднично скомандовал голос из темноты. – При попытке к бегству – расстрел на месте. Вперед!

Так-так… Серега Айдашин сработал как надо – бабки вняли «голосу гражданской совести» и стуканули куда следует насчет злых бомжей, безнаказанно резвящихся в подвале. Теперь осталось пожелать, чтобы все остальные мероприятия не подкачали…

У входа в подвал тихо урчал допотопный «воронок», возле которого находились какие-то люди, мерцавшие во тьме огоньками сигарет.

– Давай, пошли по одному, – распорядился кто-то у автозака – где-то спереди раздался смачный шлепок и тоненький вскрик – направляющего нашей колонны попотчевали «дубиналом» для ускорения. Мы погрузились за пятнадцать секунд – злой дядька у подножки подгонял каждого сочным шлепком дубинки, и желающих медлить не было. Последним садился Женя-афганец – впопыхах никто не обратил внимание на то, что он отстал от общей кучи, и теперь ему некому было помочь забраться на подножку.

– Брось костыли! – внезапно крикнул дядька с дубинкой. – Не положено с палками. Давай – так лезь!

– Не брошу! – упрямо заявил Женя и глухо выругался. Сердце мое болезненно сжалось – реакция блюстителей порядка на такие прецеденты каждому знакома до боли.

– Да брось ты костыли, лезь давай! – торопливо выкрикнул я, сунувшись к выходу.

Снизу у автозака раздался глухой удар – дубинкой по спине, затем смачный щелчок, будто вмазали кулачищем по роже – за ударом последовал удивленный хоровой выдох. Недаром беспокоилось мое чувствительное сердце – Женя-афганец никому не давал себя трогать безнаказанно, независимо от ситуации и количества противника.

– Дверь! – бешено заорал кто-то из темноты. «Запускающий» хлопнул решетчатой дверью, замуровывая нас в камере, и тяжело спрыгнул на землю. А у автозака уже вовсю работали конвоиры – тяжелые удары дубинок и резкие выдохи слились в частый дробный стукоток на фоне кромешной темноты, разрезаемой тонким лучиком фонарика: кто-то стоял в стороне и подсвечивал, чтобы остальным было удобнее «трудиться».

Вскоре все стихло: опять заплескались лучи фонарей, которые включили освободившиеся блюстители порядка, чтобы посмотреть результат.

– Не дышит, – констатировал кто-то из темноты. – Переборщили слегонца.

– Да и хер с им, – резюмировал «запускающий», с кряхтением забираясь в «тамбур» автозака и вставляя ключ в замок двери. – Давай – тяни его сюда…

В спецприемнике с нами разбирались недолго. Всех загнали в «отстойник» – просторное помещение без окон, разгороженное толстой решеткой от пола до потолка и освещаемое единственной тусклой лампочкой, замурованной в практически непроницаемый матовый плафон. Сюда же бросили Женин труп – наши конвоиры так славно поработали, что узнать его было невозможно. Затем нас по одному стали уводить в узенькую дверь, прорезанную во второй половине «отстойника». Подошла и моя очередь – рослый сержант распахнул дверь, уцепил меня за кудри – больно стало, будто настоящие! – и поволок. Вскоре я сидел в прокуренной комнате с двумя обшарпанными столами, большим железным ящиком для бумаг и плешивым старлеем с лисьим лицом, который что-то строчил в потрепанный журнал.

– Имя, фамилия, дата рождения, место жительства, место последней работы, – привычно выпалил старлей, едва мазанув по мне взглядом. Я тут же наврал что-то – старлей застрочил в журнале, мурлыкая под нос и непрерывно двигая нижней челюстью. Еще раз мазанув по мне взглядом, старлей скомандовал застывшему у косяка сержанту: – Следующий!

– А что ж вы меня по компьютеру не проверили? – на прощание поинтересовался я, приоткрыв дверь и обнаружив, что во дворе меня уже ожидают двое крепких молодцев волкодавьего обличья. – Может, я какой-нибудь крутой преступник и в розыске?

– Шевели булками, мразота, – лениво отреагировал старлей. – Таких, как ты, в нашем компьютере нету и быть не может.

«А вот и лопухнулся ты, старлей! – злорадно подумал я, когда двое волкодавьего обличья тащили меня через двор под какой-то навес. – В вашем компьютере я есть – и во всех ракурсах! А еще ты упустил случай срубить одним махом сто штук цветной «капустки»… Вот что значит – невнимательность к людям!»

Под навесом стоял… белый фургон хладокомбината.

– Пошел, – коротко распорядился скучающий у задней двери фургона дядька с погонами старшины и гостеприимно приоткрыл одну створку.

Ага, «запускающий» – узнал я его по голосу и слегка замешкался, пытаясь рассмотреть его лицо.

Бац! – я получил от «запускающего» дубинкой под зад и пулей влетел в фургон, где уже сидели сотоварищи по несчастью. Оказавшись внутри, я облегченно вздохнул: до этого момента имелось опасение, что менты будут «шмонать» каждого из нас и нащупают микрофоны, вшитые заботливым Славой Завалеевым в мою рванину сегодня утром.

– Даже обыскать не удосужились, – жарко шепотнул мне Стае, которого притащили спустя две минуты вслед за мной. – Они что – всегда так халатно службу несут?

– Может, у них инструкция такая? – высказал я предположение. – Что можно нашмонать у бомжа?

– Они брезгуют, – раздался откуда-то из угла всхлипывающий голос Леси. – Мы же нечистые… Они потом руки с хлоркой будут отмывать…

Везли нас что-то около двадцати минут – сначала я считал повороты, затем сбился и плюнул. Гораздо больше сейчас меня занимала мысль об эскорте, о «Ниссане» и Славином микроавтобусе с аппаратурой – сей эскорт должен был следовать за фургоном на почтительном удалении и в то же время не упустить нас из вида. И хотя в «Ниссане» сидели четыре хорошо вооруженных и прекрасно подготовленных бойца, способных уложить на три счета целый взвод, если вдруг что, а Слава с Серегой тоже вполне могли оказать достойное сопротивление, я нервничал. Какой-нибудь заблудившийся омоновский рейд в рамках операции «Гастролер» попадется по дороге – и привет, пишите письма! Вся проделанная работа псу под хвост, наши со Стасом жизни – на волоске, и вообще…

Снаружи раздался негромкий лязг и жужжание мотора – будто поехали в сторону тяжелые раздвижные ворота. Затем фургон еще пять минут петлял и наконец затормозил, не глуша двигатель. Дверные створки распахнулись настежь.

– Выгребай! – скомандовала голова «запускающего», возникшая над уровнем фургонного пола. – Да побыстрее – а то я вам!

Мы спешно выгрузились – осмотревшись по сторонам, я обнаружил, что нахожусь в глухом складском дворе, изрядно захламленном каким-то громоздким оборудованием в разломанных деревянных ящиках. Над запертыми дверями складов тускло мерцали плафонированные фонари, скудно освещая примерно две трети дворового пространства и участок стены ограждения, поверх которого я никаких прибамбасов охранного характера не обнаружил.

– Ну вот вроде бы и прибыли, – забормотал я под нос, адресуясь к микрофонам, вшитым в мой «прикид». – Двор глухой, забор чистый – тишина… А над дверьми, куда нас ведут, номер – 18. 18, 18, 18…

– Ты чего там бормочешь? – поинтересовалась вездесущая Леся, догоняя меня у широко распахнутой двери хранилища под номером «18». – Все-таки будете снимать?

– Я тебя очень прошу – отстань! – сквозь зубы прорычал я на ухо испуганно отшатнувшейся бомжихе. – Все объясню потом – если все получится…

В хранилище было пусто. В дальнем конце – у стены – нас ожидали пятеро крепких молодцев в рабочей униформе – под мышкой у каждого из них явственно топорщился пистолет.

– Сколько? – поинтересовался упитанный розовощекий малый.

– Одиннадцать, – ответил запускающий и махнул рукой на пыхтевших позади ментов, волокущих по полу брезентовый мешок с телом Жени-афганца. – Один из них уже того…

– Понятно, – лениво бросил розовощекий и махнул рукой на выход из хранилища. – Свободны.

Менты дисциплинированно развернулись и потопали из хранилища. Когда последний из них скрылся за дверью, розовощекий подошел к здоровенному рубильнику на 380 вольт, ручка которого находилась в положении «включено» и перевел ее вниз. Я автоматически хлопнул ресницами, но мощная галогенная лампа, горевшая в центре потолка хранилища, не погасла. Вместо этого раздалось жужжание мотора – фрагмент торцевой стены медленно поехал вправо, представляя нашему взору спуск в подвал. На ступенях с той стороны поджидали двое молодцев в синей униформе.

– Давай за носилками, – распорядился розовощекий, жестом отправляя их в подвал. – Труп надо оттащить.

– Может, они оттащат? – неуверенно предложил белобрысый парнишка, кивая в нашу сторону.

– А ты их заставишь? – поинтересовался розовощекий, оборачиваясь к нам и ласково ухмыляясь – сейчас я заметил, что из нагрудного кармана униформы у него торчит антенна портативной радиостанции.

– Ты знаешь, Мики, если ты скажешь, я их заставлю друг у друга задницу сожрать! – заявил белобрысый, и вся компания радостно заржала.

– Цыть! – неожиданно раздражился радиооснащенный Мики. – Я сказал: носилки – труп! Быстро!

Двое с той стороны поспешно сиганули в подвал – судя по всему, с этим улыбчивым Мики шутить было небезопасно. Мы последовали за ними, понукаемые идущими сзади «рабочими».

– Интересно как… – пробормотал я, адресуясь к невидимым ушам Славы Завалеева. – Рубильник выключаешь – и стеночка отодвигается… Рубильник выключаешь, выключаешь рубильник… а потом – в подвальчик. А в подвальчике – пока что – семеро мужичков со стволами, да при станции. Семеро, семеро…

– Ты че там бормочешь? – внезапно заинтересовался Мики, хватая меня за рукав и выдергивая из общего строя.

– Бормочу, бормочу, бормочу… – пробубнил я по инерции, деревенея от неожиданности.

– Он припадочный, больной он! – пришла на помощь догадливая Леся, оборачиваясь к розовощекому. – Не пугайте его, а то щас упадет и начнется…

– Больной, говоришь? – Мики тяжело уставился на меня, затем рывком толкнул к стене и сноровисто ощупал с ног до головы.

– Ай-я-яй! Ай-я-яй! – тихо запричитал я, потряхивая головой. – Не бейте, дяденька, я хороший!

Пошел! – скомандовал Мики, не обнаружив в моих лохмотьях ничего подозрительного. Я последовал за основной массой, успевшей за время моего «шмона» удалиться метров на пятнадцать. Насторожившийся Мики мягко ступал сзади, и я чувствовал затылком, что он не замедлит пустить в ход оружие, если с моей стороны последует какая-нибудь выходка.

В подвале было пусто. Голые стены, мощная галогенная лампа посреди потолка – и рубильник на 380, с ручкой в положении «включено». Ухватив меня под локоть, Мики подошел к рубильнику и перевел ручку вниз. Фрагмент стены подвала плавно поехал вправо, открывая большую железную дверь с винтовой задвижкой.

– Ай, ай, ай! Страшно, дяденька! – жалобно захныкал я. – Тут, как и наверху, рубильник – вниз! Стена – поехала! Ай-ай-ай! – И затряс головой, стукая правой рукой в грудь.

– Заткнись, тварь! – возмущенно выдохнул Мики, хватая меня за парик и пребольно стукая головой о стену. Я захныкал почти натурально – из глаз сыпанули искры, панорама слегка спланировала справа налево и с трудом встала на место.

Один из «рабочих» отвернул ржаво заскрипевшую задвижку и с трудом распахнул дверь. Сверху опустились запыхавшиеся хлопцы с носилками, и я на миг отвлекся, наблюдая, как они сваливают на пол мешок с телом Жени. Дружный изумленный выдох заставил меня вздрогнуть – бомжи попятились назад и стали испуганно роптать.

За дверью с задвижкой скрывался огромный холодильник – включившиеся внутри с некоторым запозданием неоновые лампы осветили то, что в нем находилось, и на несколько секунд я замер в немой оторопи, созерцая открывшееся моему взору безобразие… Вот оно – то, из-за чего нам со Стасом пришлось столько вытерпеть в течение последних пяти дней. Предпоследний этап программы «Подснежник».

– Запихивайте их – че встали! – раздраженно прикрикнул на своих подручных Мики, не выпуская моего локтя. – Живее!

«Рабочие» засуетились – начали сноровисто проталкивать упирающихся бомжей в дверь холодильника.

В холодильнике хранилось несколько десятков замерзших трупов бомжей… Там имелись двухъярусные стеллажи – так вот, эти трупы размещались небольшими группками на стеллажах, на некотором удалении друг от друга. Картина предельно ясна: людей мелкими партиями запихивали в этот холодильник, они сбивались в кучку, чтобы хоть как-то согреться, и старались держаться подальше от ранее замерзших. Трупы в каждой группе сидели, плотно прижавшись друг к другу, обхватив колени руками и склонив головы к груди. Типичная поза замерзающего человека… Я вспомнил ежевесенние криминальные хроники в местных газетах – по статистике выходило, что в нашем городе каждый год из-под снега вытаивает полторы-две сотни бомжей, которые, по версии газетчиков, были застигнуты в лесополосах и на окраинах страшной метелью – оттого и замерзли, бедолаги… Да, предпоследний этап «Подснежника» продуман недурственно. Все теплое время самозамороженные бомжи хранятся в холодильнике – пока не выпадет густой снег. Затем их остается аккуратно вывезти за город и слегка прикопать в сугробе – это последний этап пресловутого «Подснежника»… Интересно – какой изувер Догадался так обозвать эту мерзость?

– Теперь ты, больной! – раздался у меня над ухом вкрадчивый голос Мики. Я вздрогнул и выпал из оторопи – настала моя очередь залезать в этот богомерзкий холодильник.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил Мики, сверля меня глазами. – Мне кажется – хочешь. А?

– Хочу, – честно признался я и внятно произнес, адресуясь к невидимым ушам Славы Завалеева и от всего сердца надеясь, что они открыты для моей информации: – Можно работать. Вариант – нулевой. Вперед!

– Чего-чего? – переспросил Мики, хватаясь за кобуру и внезапно бледнея. – Повтори!

– Тебе повезло, Мики, – сообщил я утратившему розовость щек Мики и расчетливо звезданул его кулаком по темечку. Мики закатил глазки и плавно сполз по стене на пол.

«Рабочие» всего лишь секунду оторопело разевали рты – мне этого времени хватило, чтобы разобраться с хитрой застежкой Микиной кобуры, извлечь «ТТ» и взвести его. Секунда прошла – «рабочие» принялись активно рвать оружие из кобур, хрипло матерясь и падая на пол. Но баловать их патронами я не стал, хотя и показал первым движением ствола, что именно это собираюсь сделать. Я тщательно прицелился в мощную галогенную лампу посреди потолка и плавно нажал спуск. Оглушительно грохнул выстрел – лампа брызнула во все стороны ярким снопом сиреневых искр – в помещении наступила кромешная темнота.

– Кто в холодильник сунется – стреляю! – истошно завопил я и тут же упал на пол – пополз к двери холодильника, ухватив за руку бессознательного Мики. На звук моего голоса грохнули несколько выстрелов, затем кто-то крикнул:

– Не стрелять! В Мики попадете, бля! – и стрельба стихла. Затащив своего приятеля в ледяной мрак омерзительного холодильника, я закрыл дверь и изготовился для отражения внезапной агрессии извне.

Спустя несколько секунд на лестнице, ведущей в подвал, раздались частые мягкие шаги.

– Кто?! Кто там?! – надрывно крикнул кто-то из «рабочих», распластавшихся на полу, и запоздало скомандовал: – Ну-ка, пацаны, – все на выход! Там кто-то есть!

Послышалась возня и приглушенная ругань – «рабочие» стали подтягиваться к лестнице. В этот момент где-то на лестнице отчетливо щелкнул детонатор, затем послышался металлический шлепок об пол – я прижался к стене холодильника, зажмурил глаза и широко раскрыл рот – сработал забытый армейский рефлекс.

Ба-бах!!! – оглушительно рванул взрыв гранаты – осколки частой дробью шарахнули в дверь холодильника. В подвале раздались душераздирающие крики, затем забухали скупые пистолетные хлопки. Спустя несколько секунд наступила тишина – на фоне непрерывного звона перегруженных перепонок я разобрал встревоженный голос Саши Шрама:

– Бак?! Ты где, а? Давай выползай – мы все тута…

В течение последующих пяти минут в подвале кипела работа. Слава Завалеев с Серегой Айдашиным, вооруженные видеокамерами, снимали во всех ракурсах внутренность холодильника; Стае подсвечивал им мощным спецназовским «Драконом», который припер запасливый Коржик; я инструктировал впавших в транс бомжей, как им следует себя вести в течение последующих суток; а оставшиеся не у дел бойцы собирали у убитых «рабочих» оружие, шаря лучами фонарей в поисках своих гильз – марки пистолетов, увы, у противостоящих сторон не совпадали.

Когда все было закончено, Саша Шрам и Стае отправились эвакуировать бомжей: им предстояло в течение ближайшего часа переправить наших случайных свидетелей в Верхний Яшкуль – под крепкую руку Бо.

Слава извлек из кармана так и не пришедшего в сознание Мики радиостанцию, профессионально определил частоту и водворил «Мотороллу» на место.

– Пошли, орлята, – скомандовал Серега, приподняв веко Мики и посветив ему в глаз фонариком. – Через пару I минут этот корень очнется…

Спустя три минуты мы мирно ехали в Славкином микроавтобусе. Я пил прямо из горлышка паршивый коньяк «Метакса» (подделка, естественно), хмелел на глазах и слушал, как Слава записывает радиопереговоры очухавшегося Мики с хозяином. Информация о вторжении извне отсутствовала: Мики выдвинул версию о внезапном нападении злых бомжей, у одного из которых оказалась граната. Ну и ладушки, родной ты наш, – все получилось в соответствии с планом. Завтра эти переговоры мы используем на заключительном этапе «разработки». А сейчас – домой.

Глава 6

Проснулся я в десять утра и некоторое время не мог понять, отчего это бетонный пол подо мной странно пружинит и что, черт возьми, с моей головой. Придя в себя, я, наконец, сообразил, что лежу на кровати, весь такой чистый и светлый, как ангел, а с головой моей ровным счетом ничего – вернее, на голове – ничего. По причине тотальной побритости. Из зала раздавались негромкие голоса.

Не найдя ничего из одежды, я закутался в простыню и вышел в люди. В зале пахло свежесваренным кофе, который Оксана разливала по чашкам, между делом посвящая Стаса в утренние новости. Подружка моя выглядела архисоблазнительно – вся такая свежая, выспавшаяся, нарядная и страшно сексуальная – я аж зарычал от удовольствия. Стае на прелести Оксаны не реагировал: он туманно улыбался и сладко позевывал, глядя бездумно в экран телевизора. Я ощутил знакомый уже зуд под ложечкой – нездоровый такой зуд, можно сказать, атавистический, имя которому – запоздалая ревность. Вчера, после того как Стае с Сашей Шрамом благополучно эвакуировали бомжей в Верхний Яшкуль, Саша вернулся на базу один и сообщил, что завез Стаса к Милке. Судя по припухшему и счастливому виду «родственника», можно было смело утверждать, что они с Милкой всю ночь напролет… отнюдь не говорили про звезды… Тьфу, черт! – хватит уже, продано! Я лживо изобразил удовольствие по поводу факта присутствия Стаса и присоединился к кофепотребителям.

Новости были так себе. Всю ночь в городе шли повальные обыски: поднятые по тревоге силы милиции общественной безопасности и ОМОНа обшаривали каждый чердак, шастали по подвалам, коллекторам и бойлерным, действуя по отработанной схеме операции «Кольцо». Через средства массовой информации к народу обратился сам губернатор (!) и сообщил, что в городе орудует страшный маньяк-убийца, который маскируется под бомжа. Якобы за ночь он зверски расправился с двумя малолетними мальчиками и пригрозил, позвонив в УВД, что на этом не остановится. А посему – каждый бомж должен быть отловлен и идентифицирован с фотороботом, который имеется у сил правопорядка. В общем, звоните, граждане, и сдавайте всех обнаруженных бомжей куда следует.

– Ай да Сухов! – заметил я по этому поводу. – Вот и напрягся враг, застыл в стойке…

Были новости и покруче. Замначальника УВД по ООП сегодня в обед слегка занедужит – это двести процентов. Занедужив, он обязательно вызовет участкового врача. А с врачом может, как бы между делом, в просторную квартиру занемогшего вельможи просочиться под видом медсестры кто-то посторонний, но не вызывающий подозрений. Например, Оксана.

– Ты только халат подлиннее надень и застегнись на все пуговицы, радость моя, – посоветовал я псевдомедсестре, когда мы дошли до обсуждения деталей. – А то супруга замнача УВД тебя запомнит – женщины такие вещи не прощают…

По поводу внезапного недомогания, которое случится в обеденный перерыв, вопросов не было. Здесь Оксане не потребовался ее профессиональный талант, поскольку проблема эта разрешилась почти самопроизвольно. Предательство горничной Нади – хорошенькой девчушки двадцати трех лет, недавно закончившей колледж профессиональных домоуправительниц, в данном случае еще раз доказывало прописную истину: к каждому человеку, от которого хоть что-то зависит в сфере твоей жизнедеятельности, нужно иметь особый подход и соответствующее уважение. Любой маститый банкир, окончивший Оксфорд или Йелль, прекрасно знает, что нельзя оскорблять лучшие чувства дворника, метущего дорожку у дома господина. Этот дворник должен если не любить своего работодателя, то, по крайней мере, уважать его как личность. Банкиру так удобнее – жить в обстановке тотального уважения и душевного комфорта. Это способствует хорошей работоспособности и в конечном итоге общему процветанию банкирского дома. Наши же вельможи, как известно, об Оксфорде слышали лишь из телепередач, а чему их учат в наших спецвузах, сам черт не разберет. Хозяин – барин. Крепостное право отменили в 1861-м, но псевдоинститут барства никто не упразднял специальным указом – этот пережиток по-прежнему Процветает в нашей обреформировавшейся стране и является составляющей совместного бытия господ и слуг, – в любой госструктуре, доставшейся нам в наследство от коммунистов, а коммунистам доставшейся в наследство от монархистов, а тем, в свою очередь… А впрочем, хватит об этом – к делу!

Не далее как позавчера Оксана подкараулила горничную Надю, когда та возвращалась домой из господского дома, и предложила прокатиться в близлежащий ресторанчик, чтобы обсудить кое-какие перспективы. Естественно, мудрая психоаналитичка предварительно тщательно изучила круг общения объекта воздействия, и в процессе совместного времяпрепровождения за ресторанным столиком у прекрасных дам моментально возник полный душевный консенсус – как и следовало ожидать, учитывая феноменальный опыт и профессиональный уровень моей подружки. Уже после третьего фужера бордо Наденька упала Оксане на грудь и «раскололась» по всем позициям: любезный Дмитрий Сергеевич, несмотря на зрелый возраст, оказался половым дебоширом. Он активно имел свою хорошенькую горничную во всех мыслимых позициях, пренебрегая любыми средствами контрацепции и явным нежеланием последней участвовать в процессе. Впервые это случилось к концу второго часа пребывания Наденьки в вельможной квартире: супруга Дмитрия Сергеевича ознакомила горничную с интерьером, поставила задачи на день и укатила в ФОК (ох уж этот пресловутый ФОК!) заниматься шейпингом. Тут подошло время обеда, явился хозяин, узрел молодое симметричное тело в форменном переднике и безо всяких предисловий овладел этим телом прямо на кухонном столе, применив всю свою недюжинную силу и разбив кофейный сервиз, – Наденька отчаянно сопротивлялась.

Когда после случившегося Наденька попыталась убежать из вельможного дома и заявила, что привлечет насильника к ответственности, удовлетворенный Дмитрий Сергеевич страшно удивился и заявил примерно следующее (со слов горничной): «Ну и дура ты – как там тебя? – ага, Надежда… Дура ты и есть дура. Е..ть я тебя все равно буду, когда захочу, – ты мне понравилась. А если попытаешься убежать или скажешь кому, через два часа после этого тебя отхарят два десятка здоровенных мужиков, свернут головенку набок и бросят в канализацию – это я тебе гарантирую. К ответственности же меня привлечь никто не может – я тут сам всех привлекаю… так что – живи себе и радуйся, что живешь…»

Вот такое получилось «признание в любви» сановного Дмитрия Сергеевича к хорошенькой девчушке Наденьке. С того раза это вошло в систему: Дмитрий Сергеевич воспылал к горничной животной страстью и пользовал ее при каждом удобном случае, не смущаясь даже критическими днями, естественными для женского организма. Особое удовольствие Дмитрий Сергеевич получал во время утренних занятий своей строгой супруги, которая изо всех сил старалась сохранить привлекательность своего немолодого тела и ударно трудилась во благо этого полезного дела. Квартира замнача УВД располагалась в том самом вельможном доме, где некогда проживал ныне усопший Феликс. Утром жена Дмитрия Сергеевича выходила на лужайку перед домом и минут сорок изнуряла себя отработкой универсального комплекса тайцзи-цюань – чтобы обрести душевный комфорт и потрясающую гибкость членов. Горничная в это время как раз приступала к своим обязанностям – опаздывать ей строго воспрещалось! – и, естественно, являлась воплощением утренней свежести и чистоты – как положено любой молодой здоровой дивчине. Дмитрий Сергеевич, рыча от нетерпения, ставил эту свежесть раком у окна, которое выходило на лужайку, где в это время его супруга оттачивала «поглаживание гривы лошади» и «оседлывание ветра», и с превеликим энтузиазмом вгонял свою воспаленную плоть куда получится, одновременно наблюдая за супругой с высоты четвертого этажа и периодически бросая ей замечания наставительного характера. В завершение процесса Дмитрий Сергеевич, не стесняясь, кричал от переполнявшего его восторга – супруга на лужайке свято верила, что ее добродетельный муж таким вот образом душевно освобождается от неблагоприятной ауры после контрастного душа и эти восклицания не имеют никакого отношения к проявлениям оргастического характера…

Разобравшись в злоключениях Наденьки, Оксана с ходу посвятила ее в наши планы. Горничная мгновенно согласилась сделать все, что ей по силам. Нет, деньги ей не нужны – она все сделает на общественных началах. Единственное осложнение возникло из-за того, что Наденьке показались мизерными наши меры по отношению к тирану.

– А нет у тебя чего-нибудь посильнее? – поинтересовалась слегка захмелевшая горничная, сверля Оксану лихорадочным взором. – Ну, цианистого калия там или синильной кислоты? Чтобы сразу – раззз!

Оксана успокоила вновь обретенную сообщницу, объяснив ей: все будет в свое время. В свой срок этого плохого дядю за все его прегрешения непременно расстреляют – он резвится последние деньки. А пока что обойдемся пятью таблетками сульфадиметоксина, которые и вызовут мощную аллергическую реакцию со всеми сопутствующими признаками…

В отношении второго звена операции «Аллергия» – участкового терапевта, в юрисдикцию которой входила милицейская элита города, – Оксана испытывала некоторое беспокойство.

– Понимаешь, я с ней церемониться не стала, потому что знаю ее очень давно и между нами весьма доверительные отношения, – поделилась Оксана своими сомнениями. – Но… понимаешь, она в принципе согласна нам помочь, однако, как мне кажется, может в самый неподходящий момент закатить истерику… Переживает очень. И еще – она не уверена, что вся эта наша задумка увенчается успехом. Слишком монументальна эта система – так она утверждает. Она не верит, что какие-то тайные силы, никак не проявляющие себя внешне, могут эту систему сломать. И я вполне понимаю это неверие…

Ого! Это было новостью… До операции осталось всего ничего, шестеренки механизма уже вовсю крутятся: где-то в кухонном уголке горничная Наденька, сверкая глазенками, толчет в ступке сульфадиметоксин и ждет узурпатора на обед… А между тем основное звено акции, как оказалось, может в решающий момент сорвать столь хорошо продуманный план. Ай-я-яй! И что теперь?

– Она очень мнительная и… и впечатлительная, – высказала свои соображения Оксана. – Способна на поступок, но под влиянием какого-нибудь сильного побудительного действия. Короче, тип – жена декабриста или… или что-то из серии «Вера Засулич»… Ну как?

Я задумался. Самым убедительным было бы явиться на телестудию, ворваться в эфир и объявить о начале тотальной борьбы с коррупцией. Наверняка Оксанину подружку вдохновил бы публичный расстрел всех мздоимцев и казнокрадов у здания областной администрации, но, увы, такой масштаб в данный момент был не по силам…

– А если он явится к ней со своей ксерокопией, содранной со стенда у ближайшего отделения милиции… это будет убедительно? – вмешался Стае. – Это ее вдохновит?

Ай да Стае! Разумеется, такой поступок может послужить сильнейшим мотивационным средством для подвига, но очень уж это рискованно: вваливаться средь бела дня в поликлинику УВД, кишащую воинами правоохраны, будучи объявленным в розыск!

В 11.30 мы с Оксаной подрулили к одиннадцатому отделению милиции, что располагалось неподалеку от поликлиники УВД. Под стендом «Их разыскивает милиция» сидели на лавочке трое патрульных с радиостанциями и лениво курили. Появление Оксаны повергло их в состояние шока:

менты, как по команде, выбросили окурки, встали и выровнялись в безукоризненной шеренге. О чем они беседовали, я не слышал, но мог наблюдать: Оксана легким мановением руки указала на мою ксерокопию, ласково улыбнулась и произнесла несколько слов, после чего патрульные сноровисто отодрали ориентировку и вручили ее прекрасной даме, чуть не подпрыгнув от усердия.

– Что ты им сказала? – поинтересовался я, когда Оксана уселась на свое место и лихим броском швырнула машину вперед.

– Что хочу повесить твою личину на входе в вестибюль университета, – выдохнула Оксана и нервно рассмеялась. – В целях воспитания студентов в духе уважения к правоохранительным органам. Типа того, эти студенты будут тебя искать, и поймают, и сдадут, и… и…

В поликлинике УВД было довольно много товарищей в погонах и без таковых. Как и следовало ожидать, никому из них не было никакого дела до безнаказанно разгуливающего по прохладным коридорам беглого убийцы: все эти серьезные люди (или почти все) ждали своей очереди у различных кабинетов и тихо репетировали скорбный разговор с врачом, который (разговор) при благоприятном стечении обстоятельств вполне мог обернуться законным освобождением от исполнения служебных обязанностей сроком от трех суток и далее – как повезет.

Открыв дверь терапевтического кабинета, Оксана, воровато озираясь по сторонам, проскользнула внутрь.

– Разговор есть.

К исходу пятой минуты подружка была готова совершать подвиги.

– Единственное, что меня смущает… внезапная смерть Дмитрия Сергеевича входит в ваши планы? – поинтересовалась одухотворенная врачиха.

– То есть? – удивился я. – Сформулируйте яснее!

Я не знаю, как этот ваш пентонал будет взаимодействовать с введенным накануне сульфадиметоксином, – честно призналась Оксанина подруга. – А вы еще хотите, чтобы я потом ему инъецировала ударную дозу димедрола – чтобы он спал без задних ног целые сутки. Потребуется действительно лошадиная доза – Дмитрий Сергеевич, знаете ли, крепок телесно… А с пентоналом я никогда ранее дела не имела – это не мой профиль. Так что ручаться за благополучный исход я не могу…

– Он не умрет, – твердо пообещал я, хотя понятия не имел, чем все это закончится. – Вы, главное, уколите ему все, что надо, и сделайте так, чтобы он спал. А когда он проснется, будет уже поздно – в одиночной камере, я вас уверяю, ему будет не до анализа оптимального сочетания медикаментов в его могучем организме…

В 14.30 наши дамы вышли из подъезда и в сопровождении неизменного омоновского патруля проследовали к машине. Внешне они выглядели вполне прилично – врачиха даже шутила с рослыми омоновцами, которые плотоядно глазели на Оксану.

– На базу, – скомандовал я. – Операция прошла успешно…

Через полчаса Оксана сидела в кухне нашей штаб-квартиры, пила из большого стакана холодную водку могучими глотками и в перерывах жадно затягивалась сигаретой. Подружку мою слегка потряхивало, как после суточных гонок по пересеченной местности.

– Ну, моя красавица, все позади, все прошло… – попытался было я обнять свое сокровище, но Оксана резко оттолкнула меня и враждебно молвила:

– Отстань! Не лезь ко мне сейчас… Знаешь, как он выгибался, когда ему пентонал ввели?! Думала – все! Сейчас умрет…

– Не умер? – сочувственно поинтересовался я.

– Нет, не умер, – Оксана глубоко затянулась и вдруг нервно хихикнула. – На, послушай, – она извлекла из сумочки диктофон. – Там для тебя есть очень интересный… короче – сюрприз. Послушай.

Перемотав кассету, я включил диктофон и поставил его на стол – все замерли, затаив дыхание.

Оксана: Где спрятаны компрометирующие материалы на сотрудников ФСБ, РУОПа и… и вообще – на всех остальных? Где видеокассеты с записями, сделанными в саунах ФОКа?

Дмитрий Сергеевич: В ФОКе. На Ванькиной даче.

Оксана: Ванька – это ваш брат? Начальник УВД?

Д.С.– Да. Мой брат.

Оксана: Где конкретно спрятаны эти материалы? Укажете место на даче.

Д.С: В кабинете брата.

Оксана: В кабинете – где? Под полом, на потолке… черт! В стене? Или где? Отвечайте конкретно!

Д.С: В стене.

Оксана (гневливо): Слушай, козел! Ты че здесь дурака валяешь! Я ж тебя по-человечески спрашиваю – где?

Врачиха (шепотом): Он отвечает на твои вопросы! Это, насколько я поняла, как будто ты задаешь его ассоциативной памяти программу: надо постоянно задавать наводящие вопросы – подводить его к требуемому ответу!

Д.С.: Козел – животное… с рогами… Дурака валяешь – идиоматический оборот… Еще козел – жаргонное…

Оксана: Заткнись, придурок! Черт, это я переволновалась – сама прекрасно знаю, что надо наводящие вопросы задавать… Черт! Черт!!! Тьфу… А… а в какой стене спрятаны материалы? Как входишь в кабинет – справа, слева, прямо по курсу?

Д.С: Прямо. В стене, как заходишь – прямо.

Оксана: Ясно… Ясно. Там тайник? Как его открыть?

Д.С: Там тайник. Его открыть – нажать на кнопку и набрать шифр.

Оксана: Где кнопка? Где набор шифра? Какой шифр?

Д.С.: Кнопка – в кабинете. Набор шифра – в кабинете. Шифр – цифровой.

Оксана: В каком месте в кабинете располагается кнопка? В каком месте располагается шифр? Где – под столом, в тумбочках, в сейфе? Назови цифры шифра… эээммм… Назови порядок очередности вскрытия.

Д.С.: Кнопка – в панно на стене. Шифр – в панно на стене. Порядок очередности: нажать на кнопку, отодвинется заслонка, там – набор. Цифры шифра: 5-11 – 10.

Оксана: Панно – это что? Там что изображено? В каком фрагменте изображения расположена кнопка? Какого типа изображение – из чего оно?

Д.С: Панно – это изображение. Изображение – портрет Дзержинского. Кнопка – в правом глазу портрета. Изображение – деревянная мозаика.

Оксана: Еще где-нибудь есть компрометирующий материал на сотрудников?

Д.С.: Там весь материал. Материала больше нигде нет… Затем раздались какие-то повизгивания и шлепки – видимо, Оксана обнималась с врачихой от избытка чувств.

– Ну, вот, собственно, и все! – торжественно сияя, заявил Слава Завалеев, выключая диктофон. – Теперь надо разработать порядок изъятия этого компрматериала и продумать акцию с перемещением несовершеннолетних шалав – последний этап, так сказать. Ну что, мужички, поднатужим свои хилые умишки?!

– А сюрприз?

– Слушайте, нетер-пе-ли-вые вы мои! – Оксана по слогам выговорила пожелание и вновь уперла руки в бока.

Славик вновь включил диктофон. Что-то около минуты пленка доносила до нас какие-то левые разговоры между врачихой и Оксаной, затем отчетливо послышалось восклицание терапевта:

– Ну ничего, ничего! Скоро вас тут всех под корень изведут! Приедет комиссия, моментом шкуру спустят, поснимают всех и в изолятор засунут!

Д.С: Комиссия прилетит. Никто не пострадает. Меры приняты… В изолятор не засунут.

Оксана: Стоп! Стоп-стоп… А ну, еще раз: что там насчет комиссии? Какая комиссия? Откуда прилетит? С какой целью? Какие меры приняты?

Д.С.: Парламентская комиссия. Из Москвы. Лишать губернатора парламентской неприкосновенности, снимать и проводить расследование. Меры приняты – комиссия не доедет до гостиницы. Будет автокатастрофа.

Оксан а: Откуда известно о комиссии? Кто еще прилетит с этой комиссией – это вам известно? И что за катастрофа – где, когда, каким образом это случится?

Д.С: Отцу позвонили – про комиссию. С комиссией летит следственная бригада МВД – это нам известно. Катастрофа будет на 127-м шоссе, между Вознесеновкой и городской окраиной. Она будет ночью – когда автобус пойдет из аэропорта. Там будет самосвал с керамзитом. Керамзит рассыплет, потом выскочит на встречную полосу, автобус затормозит и вылетит в овраг…

Я невольно вздрогнул. Вот черт! Кому-то здорово понравился мой способ расчета с товарищем Снеговым… Все повторяется в деталях: 127-е шоссе, проклятый овраг, керамзит, нет только резиновой бабы…

– Как сюрприз? – торжествующе поинтересовалась Оксана, привалившись к косяку и деловито скрестив руки на груди.

Ну что сказать? Сюрприз был на все сто. Позвонить Сухову в Москву не было возможности – где искать врио прокурора, я понятия не имел. Можно было отправить кого-нибудь в аэропорт и предупредить Сухова, но… кто мог дать гарантию, что с прибывшей командой не разделаются другим способом? Сухов совершил одну непростительную ошибку, стремясь обставить явление карательных органов с наиболее возможной конспирацией: они наверняка полагают, что внезапное появление высокой комиссии породит шок и враги начнут сдаваться, плача от раскаяния. Но Сухов-то, Сухов! Неужели он не взял в расчет возможность утечки информации?! Черт… Наверно, поверил, что на таком высоком уровне никакой утечки быть не должно…

– Мне нужен Бо. – категорично заявил я. – Предстоит специальная операция по полной программе.

Бо дома не оказалось – сказали, убыл куда-то по делам. Я сообщил говорившему со мной, что имеет место экстренная ситуация, дал свой адрес.

Затем я немного поразмышлял и набрал промежуточный номер Диспетчера ПРОФСОЮЗА.

– А-а-а, Капитан! – лживо обрадовался Диспетчер, когда я представился. – Ты куда пропал? Мы уж думаем тут – не случилось ли чего…

– Я тут того… развлекался немного, – солидно сообщил я и потребовал: – Мне нужно встретиться с Петровичем. Экстренно.

– Работы для тебя пока нет, Капитан, – уклончиво сказал Диспетчер. – Так что – развлекайся дальше.

– Передай Петровичу, – настырно заявил я. – Мне необходима ваша помощь. Передай, что могут быть необратимые последствия! Ты понял?

– Понял, – обескураженно пробормотал Диспетчер. – Минут через десять я тебе перезвоню… Куда перезвонить-то?

– А что – на вашем хитром определителе моего номера нет? – делано удивился я, ласково поглаживая телефон Бо. – Ты всегда перезванивал, не спрашивая адреса!

– Нету твоего номера, – смущенно признался Диспетчер и несколько раздосадованно поинтересовался: – Что это у тебя за телефон такой?

– А его нету, – придурковато сообщил я. – В природе вроде бы не существует! И знаешь – в некоторых случаях очень даже удобно… Короче – я перезвоню через десять минут… – И пошел к соратникам – послушать, какие бредовые идеи родились за мое пятиминутное отсутствие.

Послушав с некоторым интересом обсуждение ситуации, я вернулся в спальню и вновь набрал номер Диспетчера.

– В 16.30 тебя устроит? – поинтересовался Диспетчер.

– Вполне, – согласился я, посмотрев на часы: Бо должен был, по моим подсчетам, явиться минут за сорок до указанного Диспетчером срока. – Где?

– Стой возле калитки – заберут, – сообщил Диспетчер. – Выходи где-нибудь в 16.27.

– Откуда вам известно, где я обретаюсь? – делано удивился я. – Сам же спрашивал – куда-то я пропал… А?

– Нам все известно, – несколько напыщенно заявил Диспетчер и отключился.

– Вот и нашлась «крыша», – заявил Слава, когда я вышел из спальни. – Деятели, тоже мне! Даю гарантию, что насчет этой «крыши» уже все клерки УВД знают!

– Что за «крыша»? – поинтересовался я.

– Гостиница «Космос» – забронированы двадцать три номера для конференции животноводов Нечерноземья, – Слава презрительно хмыкнул. – С 23.00 сегодня и на десять суток вперед… Во деятели!

– А что такого? – удивился я. – Ну подумаешь – животноводы решили в кои-то веки собраться на конференцию. Вполне даже приличная «крыша» – я бы, например, ничего не заподозрил…

– Забронированы двадцать три номера люкс на восьмом этаже, – пояснил бывший опер Серега Айдашин. – Ты в «Космосе» бывал, Бак?

– Не-а, – я отрицательно помотал головой.

– Восьмой этаж для правительственных делегаций и новорусских крутых держат, – наставительно сказал Серега. – Номер стоит в сутки полтора «лимона». А где ты видел животноводов, которым по силам за декадное проживание отстегнуть пятнадцать «лимонов»?

– Все понял, перехожу на прием, – смущенно капитулировал я. – Ты, Слава, позвони-ка в прокуратуру. Я совсем забыл за хлопотами – сегодня увэдэшное начальство бригаду Генпрокуратуры пригласило вечерком попариться в ФОКе – а отказа пока не было. Как бы там их не оседлали лихие малолетние наездницы да не засняли бы при этом не менее лихие операторы! Вот конфуз-то будет!

Слава набрал номер областного прокурора, истребовал председателя комиссии Шабалина и замогильным голосом пригрозил: «Не ездите сегодня париться в сауну в ФОК. Это страшная подлянка! Вас там могут сфотографировать, заснять на камеру, расчленить и вообще…» – и положил трубку.

Через минуту телефон затрезвонил. Я снял трубку – звонивший представился Шабалиным и поинтересовался, кто это развлекается такими дурацкими шуточками.

– Это близкий друг Андрея Ивановича Сухова, – сообщил я. – То, что вам только что сообщили, конечно, не так страшно, но… не ездите сегодня в этот ФОК! Вы мне можете доверять – я звоню по поручению Сухова.

– Сухов в Москве, – настороженно произнес Шабалин. – А кто вы такой, не знаю – не имел чести быть представленным. Так что…

– И все же вам придется мне довериться, если не желаете вляпаться в историю! – сердито прикрикнул я. – Сошлитесь на занятость или еще чего там и… и ни в коем случае не говорите никому об этом звонке – по крайней мере, до приезда Сухова. Ясно?

– Ясно, – после некоторой паузы согласился Шабалин. – А вообще-то, молодой человек, такие звонки нужно делать с уличного таксофона – сейчас, знаете ли, повсеместно определители понатыкали…

– Я знаю вас как исключительно порядочного и рассудительного человека! – патетически воскликнул я и аккуратно положил трубку.

Вскоре прибыл Бо. Присутствие практика возымело положительный результат: уже через пятнадцать минут всем было ясно, что и в какой последовательности каждому предстоит делать. Затем разбежались по рабочим местам. Бо отправился в Верхний Яшкуль готовить специальный расчет для предстоящей операции; Слава с Серегой поехали монтировать «радиоперехват» для грядущего спектакля в рамках «Программы защиты и перемещения свидетелей»; Стае с Сашей Шрамом помчались на базар за объемными спортивными сумками; Оксана убыла домой – поспать маленько; Коржик остался на хозяйстве, а я пошел организовывать депортацию малолетних шалав.

Ровно в 16.30 у калитки притормозил темно-синий «БМВ».

– А «фордец» того… в ремонте? – поинтересовался я, пожав крепкую холеную руку Петровича.

– Ликвидирован после акции, – лаконично ответил Петрович. – У тебя что-то стряслось?

«Так вот ты какой, северный олень!» – подумал я. Если «Форд» ликвидирован после акции, значит, Петрович, который является управленцем, до сих пор, образно выражаясь, «практикует» – сам участвует в разработке и проведении мероприятий по программе ПРОФСОЮЗА.

– А на пенсию в нашей конторе отпускают? – с некоторой надеждой спросил я. – На покой и заслуженный отдых, так сказать?

– Ну конечно, конечно… естественно, отпускают, – ласково улыбнулся Петрович. – Вот наступит у тебя положение «555» – и отдыхай сколько влезет, родной ты мой! Так что там у тебя стряслось?

Я скорбно вздохнул и озадаченно почесал бритый череп. Положение «555» на жаргоне ПРОФСОЮЗА означало, что исполнитель чисто физически не в состоянии работать. Оправдательным мотивом для «555» являлись тяжелая болезнь, увечье и… смерть сотрудника. Перспективы не очень блестящие…

– У меня возникла небольшая проблемка, – ровным голосом сообщил я. – Мне нужно пристроить на месяц десятка полтора малолетних проституток – так, чтобы ими в природе Новотопчинска даже отдаленно не пахло. Помогайте.

– То есть выкопать им братскую могилу и ликвидировать, – серьезно подытожил Петрович. – А могилу в течение месяца, значит, чтобы никто не смог обнаружить. Я правильно понял?

Я внимательно посмотрел на собеседника, пытаясь обнаружить искорки смеха в его непроницаемых глазах, и не обнаружил. Черт! Это что – не шутка?!

– Мне нужно спрятать полтора десятка девчонок – на время, – поспешил поправиться я, украдкой вытерев внезапно вспотевший лоб. – Чтобы там с ними хорошо обращались и не дали возможности возникнуть в нашем городе в течение месяца. Преподнести им это перемещение и ограничение свободы надо так, как будто это акция в рамках программы защиты и перемещения свидетелей, – ну якобы есть у нас такая программа. И… и скажите, что вы пошутили – насчет братской могилы…

– Естественно, я пошутил, малыш! – широко улыбнулся Петрович – одними губами, глаза в этом проявлении эмоций совершенно не участвовали. – Когда и где?

– Сегодня, между семью и девятью часами вечера, – уточнил я. – Неподалеку от ФОКа, знаете, в пригороде есть такой центр увэдэшный…

– Я прекрасно знаю, где располагается ФОК, – прервал меня Петрович. – С 19.00 до 22.00 при въезде на автомагистраль неподалеку от ФОКа будет ждать транспорт с нашими людьми.

– Что за транспорт? – поинтересовался я.

– Транспорт будет большой и удобный, – успокоил меня Петрович. – Имидж «программы защиты свидетелей» будет соблюдаться неукоснительно… Что еще ты хотел?

– Пожалуй, все, – заявил я. – Поедемте обратно (все это время мы медленно ехали по направлению к центру).

– Так-то и ничего? – удивился Петрович и внимательно уставился на меня. – Диспетчер передал, что у тебя экстренная ситуация! Проблема с перемещением твоих шалав и есть экстренная ситуация? Или Диспетчер тебя неправильно понял?

– Да нет – все правильно, – заступился я за Диспетчера. – Правильно он вам передал. Ситуация действительно экстренная, но… но я сам выкарабкаюсь из нее. Ну, хотите, накажите меня за то, что напрасно всполошил вас… Короче, час назад я думал, что не обойдусь без вашей помощи, а потом оказалось, что все вполне разрешимо своими силами.

– Уверен? – Петрович спросил это с интересом – я тотчас же понял, что играет он, на самом деле все мои заморочки прекрасно известны ПРОФСОЮЗУ – контролируют они каждый шажок вашего покорного слуги…

Абсолютно, – твердо ответил я и счел нужным добавить: – Ну… если ваша благосклонность будет простираться столь далеко, что…

– Короче, Профессор! – недовольно оборвал меня Петрович. – Знаем, что ты можешь витиевато изъясняться!

– Мне нужен материал на центральную братву, – выдал я. – На четыре бригады бывшей центральной группировки. Сфера деятельности, характеристики бригадиров и их приближенных, фотографии… и отношения между бригадами. В первую очередь отношения… Такую объемную аналитическую работу моему маленькому коллективу не потянуть, а вы, я знаю, вполне можете… Эта информация мне потребуется уже послезавтра… ммм… если, конечно, сегодня у нас все получится как задумали. Ну так что?

– Будет тебе материал, – не задумываясь ответил Петрович. – В понедельник ты получишь полное досье на центральную братву – все, чем мы располагаем… Если у тебя ко мне больше ничего – можешь отправляться восвояси.

В 19.30 в лесу, на подступах к ФОКу, сосредоточились три транспортные единицы: Славин микроавтобус со спецаппаратурой, «Ниссан» Саши Шрама и… патрульная машина под управлением верхнеяшкульского участкового Валеры Базырова, прибывшего по распоряжению Бо. Прилагаемый в комплекте к патрульному «уазику» Валера, облаченный в повседневную милицейскую форму, нервничал и тихо скулил по поводу превратностей судьбы.

Еще раз уточнив детали, мы рассредоточились по транспортным единицам: я сел в патрульный «уазик», чтобы поддерживать боевой дух участкового, Стае, Саша Шрам и Коржик разместились в «Ниссане» – и урулили к центральным воротам ФОКа, оставив в лесу Славу Завалеева и Серегу – приглядывать за микроавтобусом со спецаппаратурой и сидеть на шухере – на всякий случай. Случаи могли быть разные, поэтому мы все были вооружены «табельным» оружием из арсенала Бо, а в багажнике «Ниссана» мирно покоился «ПКМС» с присоединенной коробкой на двести патронов.

«Уазик» и «Ниссан» подкатили к воротам и настойчиво засигналили – я, Стае и Коржик, отягощенные пустыми спортивными сумками великанских габаритов, дружно десантировались и, оживленно галдя, двинулись к двери КПП. Имели место быстро сгущавшиеся сумерки. Расчет наш был построен на том, что дежурившие на КПП менты примут нас за обычных посетителей ФОКа и пропустят на территорию центра, не поинтересовавшись, кто такие. Была также слабенькая надежда, что перед патрульным «уазиком» с ментом за рулем будут распахнуты ворота, а когда вслед за ним просочится левый «Ниссан» – там посмотрим, что делать далее…

– Отчиняй! – зычно гаркнул я командным голосом и забарабанил в дверь КПП.

Зажужжал электромеханический замок – дверь распахнулась. Мы по-хозяйски вошли в тамбур и продефилировали по коридору, приветственно вскинув ладошки вверх, – краем глаза я отметил, что транспортные ворота медленно поехали в сторону. «Так просто!» – мелькнуло в голове. «Ну и система охраны тут у них – хоть взвод диверсантов просочится, никто не спохватится!»

Вторая дверь тамбура не открывалась. Я пару раз безуспешно толкнул ее и почувствовал, как внизу живота нехорошо екнуло.

– Что это у вас с дверью? – начальственным тоном поинтересовался Стае, нагибаясь к полукруглому отверстию в огромной витрине, за которой у пульта с кнопками и лампочками сидели на обшарпанных креслах два молодых сержанта в милицейской форме.

– Предъявите, пожалуйста, удостоверения, – вежливо попросил один из сержантов. – Сегодня по графику ФСБ занимается, так что, если вы не сотрудники ФСБ, – извините.

– С чего ты взял, что мы не сотрудники ФСБ? – нешуточно обиделся Стае, показывая нам с Коржиком один палец, – одного, с которым разговаривает, значит, сам возьмет. Мы с Коржиком незаметно расстегнули «молнии» поясных сумок и повернулись лицом к витрине.

– А я вас раньше среди сотрудников ФСБ не видел, – смущенно пояснил сержант, – вы из РУОПа?

– Подставь-ка ушко, я тебе прошепчу, откуда мы, сынок, – многообещающе промурлыкал Стае, хрустнув за спиной пальцами.

Доверчивый сержант вставил в отверстие в витрине полголовы и повернул ухо к Стасу.

Оппа! – ухватив сержанта под мышки, Стае одним рывком выволок его через отверстие в коридор и легонько забодал сержантову переносицу своим квадратным черепом. В этот момент мы с Коржиком синхронно выдернули из поясных сумок стволы и наставили их на оставшегося за стеклом капэпэшника, который от удивления широко разинул рот и вцепился в подлокотники кресла.

– Жить хочешь, сынок? – вкрадчиво поинтересовался Стае. Сержант, оторопело глядя на стволы, быстро закивал головой. – Тогда закрой ворота, открой вторую дверь и иди ко мне на грудь, – посоветовал Стае. – В противном случае сделаем из тебя ситечко. Ну!

Сержант ткнул в две кнопки на пульте – ворота поехали назад, дверь из коридора с едва слышным щелчком распахнулась наполовину – и послушно протянул Стасу руки. Оппа! Через секунду мы с Коржиком быстро тащили ударенного в переносицу к патрульному «уазику» Валеры Базырова, а Стае интересовался у второго сержанта, как нам лучше пройти к даче начальника УВД.

– Не убили? – опасливо поинтересовался Валера, распахивая дверь и доставая огромный моток скотча. – А то что-то не шевелится…

– Спит, – лаконично сообщил я, заматывая руки бессознательного пленника скотчем. – Принимай – клиент готов к транспортировке.

– А тебе мы рот залепим, – извиняющимся тоном сообщил второму сержанту Стае. – А то вдруг ты начнешь кричать – придется ведь стрелять через борт, а там помимо тебя еще и товарищ лежит. Вдруг не рассчитаем и в товарища попадем!

– Я… Я не буду! – горячо возразил сержант. – Не буду кричать… А вы кто? Вы из ФСБ, да? Вы не террористы? – В голосе его звучала надежда, очевидно, вариант с террористами не укладывался в законопослушном сознании юного мента.

– Нет, мальчик мой, – мы именно террористы, – огорчил я его. – Так что, если что, будем стрелять через борт…

Нам прямо по аллее, до фонтана, – сообщил Стае. – Потом поворачиваем направо, через березовую рощу и упираемся как раз в дачу начальника УВД. Где малолетние бляди, маленький сержант не знает. Сказал, что, возможно, в одной из саун. А саун тут – восемь штук… Что делать будем?

– Поехали за компрой, – решил я. – Потом разберемся.

Усевшись в машины, мы аккуратно тронулись по аллее.

Навстречу несколько раз попались какие-то товарищи в спортивных костюмах. Свернув у огромного фонтана направо, мы миновали березовую рощу и вскоре подрулили к здоровенному одноэтажному дому, в нескольких окнах которого горел свет.

– Сюрприз, – обескураженно пробормотал Стае, когда мы спешились. – На даче кто-то есть… и сколько их – неизвестно.

– Времени в обрез, – сказал я. – Действуем нахрапом. Залетаем, всех вырубаем и забираем компру. Вперед!

Пристроившись друг другу в затылок, мы ворвались в прихожую и, сориентировавшись в обстановке, разбежались по разным комнатам. Мне попался кабинет – на торцевой стене висел огромный портрет Железного Феликса, выложенный из деревянных пластинок.

– Ага! – обрадовался я. – Щас я тебе зрение подкорректирую, родной ты мой!

Из соседней комнаты послышался звук смачной оплеухи и тоненький взвизг:

– Ай! Больше не буду!

Через несколько секунд в кабинет ввалились остальные участники штурма – Коржик, пыхтя от возбуждения, тащил щуплого мужичонку в спортивном костюме, правая щека которого алела от недавнего приложения заскорузлой ладони немого.

– У-у! О-оо! – возмущенно высказался Коржик, демонстрируя мне табельный «Макаров», отнятый у щуплого, и для вящей убедительности сделал так: – Пффф! Пффф!

– Ага! – зловеще воскликнул Стае. – Ты собирался пристрелить нашего друга?

– Я просто достал – просто достал. – испуганно залепетал мужичонка. – Он неожиданно ворвался – я испугался… ну и вот, – щуплый смущенно пожал плечами.

– За попытку нападения на сотрудника ФСБ мы тебя кастрируем, – торжественно пообещал Стае. – И отрежем уши… если не скажешь, где нам найти малолетних шалав. Скажешь – будешь жить. Идет?

– Фууу… – облегченно выдохнул мужичонка и плюхнулся в кресло. – Ну вы и напутали меня, ребятишки! Ну вы даете… Да в третьей сауне они…

– А что – сегодня работы нет? – живо поинтересовался я.

– Да бригаду этих… прокуроров в гости ждем, – сообщил мужичонка. – А они пока того… не являются. Так что…

– А где третья сауна? – деловито спросил Стае.

– Как где? – удивился мужичонка. – Они же в шеренге стоят! Третья по счету и будет – от входа… Постой-постой – а вы что, не знаете, где сауны? Вы кто такие, ребята? А? – Мужичонка опять напрягся и настороженно забегал глазками по сторонам.

– Лесорубы, – продекламировал я. – Ничего нас не берет – ни туманы, ни морозы… Ну-ка, Коржик, – в машину этого! Да скотча не жалей!

Коржик ухватил задрыгавшего ногами мужичонку поперек туловища и быстро потащил на выход.

– Приступим, коллега, – тихо пробормотал я, подходя к мозаичному Феликсу.

При ближайшем рассмотрении зрачок в правом глазу Железного Феликса действительно оказался кнопкой. Когда я надавил на кнопку, одна пластина на лбу чекиста плавно уехала в сторону, обнажив наборное устройство с десятью круглыми клавишами.

– 5 – 11 – 10, – нетерпеливо напомнил Стае, жарко дыша мне в затылок. – Давай!

– Сам знаю, – нервно огрызнулся я. – Не дыши, Стасик, с толку сбиваешь!

Стае отодвинулся, скрипнув зубами, – я быстро набрал код. Лицо Феликса лопнуло пополам – панно медленно разъехалось, явив нашему взору объемную нишу, в которой ровными рядами стояли столбики из компактных видеокассет.

Компромат запросто разместился в наших объемных сумках. Всего было двести сорок кассет: на каждого «правильного» по три экземпляра. Кассеты были аккуратно подписаны: «Попов – 24.03.97 г.», а ниже, в столбике, еще две: «Попов – 2» и «Попов – 3». Очень, очень недурственно – видеопохождения восьмидесяти «правильных» в соответствии с хронологией, в трех экземплярах. Ай да братцы! Целую роту в постоянной напруге держали. Ай да мы! Теперь эта рота ударно начнет колоться, и братцам придется очень туго…

Найти третью сауну особого труда не составляло.

После третьего стука дверь распахнулась – на пороге стоял здоровенный полуголый мужлан в переднике и лениво что-то жевал, почесывая лохматую грудь. Из приоткрытой двери на улицу резко рванул парфюмерный фон и разноголосый девичий смех.

– Ну, слава спецназу! – облегченно выдохнул я. – Здесь!

– Э-э! Вы чего тут? – пробасил мужлан. – Какого хера?

– У нас там еще места остались? – громко поинтересовался я, адресуясь к Валере Базырову, возившемуся возле патрульного «уазика».

– Сколько угодно! – с готовностью ответил тот. – Открывать?

– Ага, открывай, – распорядился я и посоветовал мужлану: – Иди к «уазику», залепи себе рот скотчем, замотай руки и садись поудобнее – тогда тебя никто не будет трогать. Вопросы?

– Чи-и-хо?! – страшно удивился мужлан. – Меня трогать?! Да я вас…

– Стасик! – Я отступил назад, приглашая соратника к физическому труду.

Бац! – Стае с ходу зарядил мужлану в репу – репа мотанулась назад и вернулась в исходное положение. Мужлан взревел и полез по ступенькам вниз, лапая воздух руками.

– Крепкий, зараза! – досадливо воскликнул Стае, ныряя под рукой махальщика и бия его локтем в корпус.

Хрюк! – мужлан согнулся и начал плавно оседать на ступеньки. Стае для верности жахнул кулачищем по макушке и вручил его подоспевшим Коржику с Сашей Шрамом.

В предбаннике нас встретило весьма завлекательное зрелище. Десять вполне распустившихся дам (ни за что бы не поверил, что они сплошь малолетки!) сидели в одних трусиках за большущим столом, уставленным разнообразной снедью и бутылками, и развлекались просмотром видяшника.

– Что – приехали? – живо поинтересовалась одна из них – крайняя, когда мы со Стасом ввалились в дверь.

Внимание! – торжественно начал было Стае. – Программа… – В этот момент я сделал ему знак замолчать: внезапно осенила идея получше, вызванная вопросом крайней. Судите сами: легко ли уговорить сборище развращенных пацанок, которым все в этой жизни по барабану, – легко ли заставить их покинуть территорию ФОКа, ссылаясь на мифическую программу защиты свидетелей и какую-то гипотетическую угрозу их жизни?

– Значит, так, девчата, – начал я. – Сегодня работать будете на природе – наши прокуроры отказались заезжать на территорию центра. Они в лесочке, сразу за КПП. Некоторые неудобства будут, но обещаю побаловать вас царским шашлычком. Так что быстро похватали свое шмотье и бегом в «рафик». Вопросы?

Вопросов не возникло: младые девы шустро разобрали вещи и дисциплинированно проследовали в «рафик». Правда, та самая «крайняя», выходя, слегка насторожилась и чуть было не испортила так славно начавшийся исход шалав из ФОКа.

– А где Костик? – застопорилась она в дверях. – Он пошел открывать двери – и пропал!

– Костик пошел писать! – солидно объявил Стае и респектабельно усмехнулся: – По крайней мере, так он мне сказал.

– А вы кто такие? – не удовлетворилась ответом настырная «крайняя». – Я вас раньше вроде не видела! Так-так…

Знаете, с дамами я никогда не дерусь, но в тот раз подумал: сейчас еще два лишних слова, и придется бить любознательную нимфетку по неокрепшей головушке – а то подымет хай на весь ФОК!

Ситуацию вытащил Валера Базыров. Вогнав передок патрульного «уазика» в сноп света, падающий из распахнутой двери сауны, он выскочил из рычащей машины и сердито крикнул:

– Ну вы там долго еще будете?! Надо рулить еще – бросьте ее на хер! И без нее обойдемся!

То ли вид патрульной машины и облаченного в форму должностного тела успокоил «крайнюю», то ли в глазах Валеры она прочитала ужасающие для себя перспективы, но нимфетка покорно вздохнула и трусцой припустила к «рафику», где ее уже ожидал дружный коллектив ударниц секс-труда.

Как ни странно, бурной сцены у притаившейся в лесу машины со спецаппаратурой не случилось. Видимо, что-то в облике Славы Завалеева заставило прекрасных дам с ходу поверить в выдвинутую им версию о «программе защиты и перемещения свидетелей». А может быть, вид аппаратуры, интригующе мигающей разноцветными индикаторами и лампочками, их очаровал – в общем, обмороков и истерик не последовало.

Слава доходчиво объяснил, что мы – бригада специалистов, осуществляющих экстренные акции программы защиты свидетелей при парламентской комиссии России по безопасности, и каждая с этой минуты подпадает под юрисдикцию данной программы. Потому что все они, увы, стали нежелательными свидетелями в грязной игре руководства правоохранительных органов области, и мы получили достоверную информацию, что сегодня их собираются злодейски лишить жизни заметающие следы негодяи. Затем Слава сообщил, что мы установили радиопрослушивание переговоров злоумышленников и очень скоро прекрасные дамы могут сами убедиться, какая страшная опасность им угрожает. Закончив выступление, Слава прибавил громкость на каком-то аппарате и сказал, чтобы дамочки внимательно слушали – скоро, дескать, их хватятся, и тогда начнется такое!

Накануне Слава с Серегой неплохо поработали: весь радиоспектакль был рассчитан по минутам, лишние слова и фразы вымараны, компоновка радиопереговоров произведена так, что смысл их был предельно ясен. Короче, в настоящий момент Слава прокручивал для нимфеток магнитофонную запись.

– Четыреста пятьдесят пятый – Граниту, – внезапно прохрипел в динамике голос Мики, более похожий на стон. Десятисекундная пауза, вновь болезненный Микин призыв: – Четыреста пятьдесят пятый – Граниту! – И так – в течение трех минут. Злой Четыреста пятьдесят пятый, по всей видимости, позволял себе роскошь халатно относиться к радиопереговорам. Наконец, после десятого или одиннадцатого Микиного стона Четыреста пятьдесят пятый соизволил выползти в эфир.

– На приеме Четыреста пятьдесят пятый. Что там у тебя, Гранит? – лениво ответил голос замначальника УВД.

– Дмитрий Сергеевич! – чуть ли не хором воскликнули дамочки и тут же испуганно прикрыли рты – заозирались по сторонам.

– Четыреста пятьдесят пятый, у нас тут ЧП! – болезненно воскликнул Мики. – Они ушли!

– Сколько их там было? – после некоторой паузы поинтересовался Четыреста пятьдесят пятый.

– Десяток, – ответил Мики. – Все свалили – нету их!

– Заблокируй вход – жди, – распорядился Четыреста пятьдесят пятый. – Сейчас я пришлю к тебе людей – быстро прошмонайте ближние подступы… С этими церемониться не надо… как нашли, сразу на месте… гхм-кхм… ну, ты понял. Если в течение часа вы их не обнаружите – я город подыму. Один хер, никуда они не уйдут… – Далее пошли какие-то команды силам и средствам.

Слава убавил громкость и мудро заметил:

– А вот тут уважаемый Дмитрий Сергеевич ошибается – не видать им вас как своих ушей…

А еще через пятнадцать минут мы благополучно передали весь комплект дам двум солидным дядечкам, скучающим в автобусе «Вольво» неподалеку от въезда на автостраду. Впереди еще последний рывок, от которого многое зависит в успешном завершении общей работы. Но там все будет в ажуре, потому что последним рывком занимается Бо.

В 21.35 мы с Сашей Шрамом преодолели лесополосу и присоединились к Бо.

– Ну и что? – поинтересовался я.

– На, смотри, – Бо протянул мне прибор ночного видения.

Я посмотрел. Ничего себе – все как и обещали. Возле обочины – самосвал, наполовину заполненный керамзитом. Многовато керамзита, многовато… Это вы слегка переборщили, ребята! Для того чтобы в овраг сорвался «шестисотый», мне хватило полкуба – а тут никак не меньше трех…

Неподалеку от самосвала я обнаружил «девятку», в которой просматривались три головы.

– Чего я не увидел? – шепотом спросил я у Бо.

Разделительную полосу на пару десятков метров утрамбовали, – нехотя пояснил Бо. – Отсюда не видно… Два часа назад экскаватор уехал.

Я присмотрелся повнимательнее – разделительный газон чернел ровной полосой. Это понятно – чтобы самосвалу было удобнее выскочить на встречную полосу, когда «Икарус» приблизится к радиусу поворота.

– Какие соображения? – поинтересовался я, отдавая Бо прибор.

– Почему соображения? – удивился Бо. – Все так и будет – как обещали… В пятистах метрах отсюда к городу – возле дороги в кустах гаишная машина и в ней два гаврика. В восьмистах метрах отсюда к аэропорту, за вторым холмом – другая гаишная машина и тоже – два гаврика. Рейс прибывает в 22.30. Кто-то из порта сообщит по рации, что экспресс выехал – здесь он будет ориентировочно в 22.50 – плюс-минус пять минут. В 22.45 гаишники перекроют трассу – самосвал рассыплет керамзит и встанет на исходную. Гаишники пропустят «Икарус» – посмотрят по номерам, тот ли… и по рации сообщат этим – в «девятке». «Икарус» спускается, самосвал выскакивает на встречную, «Икарус» тормозит – и привет… пятьдесят трупов.

– Почему пятьдесят? – заинтересовался я.

– Потому что все крякнут, когда этот сарай громыхнется в овраг, – самым прозаическим образом развеял мои сомнения Бо. – Ну, не пятьдесят, может, больше, может, меньше – короче, сколько там будет людишек – все трупы. Это я тебе гарантирую…

– Как работаем? – спросил я.

– Жмем на передачу, – Бо похлопал себя по нагрудному карману «комка», в котором покоилась «Моторолла». – И даем команду «МОЧИ!»… ну, где-нибудь в 22.40… да, раньше не стоит. В ста – ста пятидесяти метрах от каждого объекта сидит снайперская пара и держит их под прицелом. Пять секунд – семь трупов: гаишники там и там и эти трое – в «девятке». «Икарус» спокойно проскакивает мимо – и никто ни о чем не догадывается. А менты будут долго ломать голову – как такая хреновина получилась…

Я задумался. План простой и легко осуществимый, вполне в духе Бо. И все в этом плане прекрасно, но…

– Нет, не так, – решаюсь я и тяжело вздыхаю – сейчас начнется!

– Ну вот – началось! – обиженно бормочет Бо. – И чем тебе не нравится план? Ну-ка поучи отца е…ться!

– Да при чем здесь «поучи»! – мягко отпираюсь я. – У нас есть прекрасная возможность одним ударом завалить двух, а то и трех зайцев. Если, конечно, твои бойцы не подкачают…

Бо возмущенно фыркнул – я попал куда надо!

– Пойми – мы не можем пускать их в город, – поспешно зашептал я, предвосхищая нелестные тирады в свой адрес. – Ну, проскочат они без приключений… так ведь целую ночь они будут в гостинице, без какой-либо «крыши»… Мы же не можем выставить на восьмом этаже «Космоса» роту бойцов для охраны – это, я тебе обещаю, сразу вызовет резкую ответную реакцию! Если предположить, что возникновение…

– Короче, Профессор! – прервал меня Бо. – Говори, чего хочешь, да повнятнее – время поджимает!

– Ты сможешь приютить на ночь у себя… ну, скажем, двадцать три человека? – поинтересовался я. – И обеспечить надлежащую охрану… А?

– Ты что – собираешься всех этих мазуриков тащить в Верхний Яшкуль? – удивился Бо.

– Собираюсь, – сказал я. – Это единственный выход, как мне кажется… Бо, да ты, я вижу, не понимаешь, какие перспективы перед нами открываются! Ты представляешь – взять под «крышу» парламентскую комиссию и следственную бригаду МВД! Это же черт знает что такое… История Отечества подобного не знала! Попарим их в баньке, напоим-накормим и за ночь наговоримся до хрипоты… А потом утречком с внушительным эскортом направим в город. Да мы потом можем в городе форменный переворот устроить – при поддержке таких крутых пацанов… А?

– Я в гробу видал твои перевороты, – лениво прокомментировал Бо. – Но… мысль дельная. И на ночь пристроим, и безопасность обеспечим – это без проблем… Значит, что – будем устраивать показательное выступление?

– Я тебя люблю, Бо! – восторженно прошептал я. – Будем устраивать показуху – по полной программе…

В 22.55, как по распорядку, на холм с натужным урчанием вскарабкался «Икарус» и, разгоняясь, устремился в седловину. Мы проворно выскочили на шоссе – телохранители Бо направили на приближающиеся фары свои автоматы. «Икарус» нехотя сбавил ход и затормозил, не доехав до нас метра три. В салоне зажегся свет – дверь плавно открылась, с шумом выпустив воздух. Я забежал в салон и командирским голосом рявкнул:

– Сухов! На выход! Только быстро…

– Что за дела? – недовольно воскликнул пожилой водила. – Только что останавливали ваши за холмом – интересовались…

Откуда-то из конца салона по проходу проскочил Сухов – на лице недоумение и испуг.

– Что?! – пробормотал он, хватая меня за руку. – Что там, Эммануил?!

– У нас есть минута, – сообщил я, стаскивая врио прокурора по ступенькам на улицу. – На вас готовят покушение – сразу за этим холмом будет инсценировка автокатастрофы.

– Какое покушение?! – недоуменно пробормотал Сухов, не желая въезжать в ситуацию. – Какая катастрофа?

– Случай со Снеговым помните? – напомнил я. – Здесь же, на этом месте – ну, чуть подалее… Его машина сиганула в овраг!

На лице Сухова появилось осмысленное выражение – память у врио прекрасная.

– И что – то же самое хотят… хотели с нами…

В этот момент к нашей компании присоединился еще один – спрыгнул со ступеньки на дорогу, отряхнул коленки и по-хозяйски осмотрелся. Я чуть в обморок не упал… нет, телевизор смотрю я не часто, но вице-премьера Шевцова не узнать невозможно – он у нас один такой.

– Это председатель парламентской комиссии, – потерянно пробормотал Сухов, представляя мне Шевцова, – я автоматически сдвинул ступни вместе и коротко кивнул головой – аж зубы щелкнули. – Это Эммануил, – представил меня Шевцову врио. – Он… ммм… в общем, наш человек.

– Ну и что тут у вас происходит? – весело поинтересовался Шевцов.

Я коротко пояснил ситуацию – Шевцов на удивление быстро все уяснил и, вопреки ожиданиям, в командные заблуждения ударяться не стал.

– Времени, насколько я понимаю, у нас в обрез – так? – деловито спросил он.

– Так, – подтвердил я. – Еще минута – и товарищи начнут тревогу бить.

– План есть? – Шевцов неожиданно подмигнул мне и потыкал пальцем в сторону второго холма.

– Обязательно, – отрапортовал я. – Сейчас едем и все вам наглядно демонстрируем… Кстати – ни у кого из ваших с собой видеокамеры нет?

– Отчего же! – Шевцов опять подмигнул. – Прям щас и начинаем снимать.

На средине спуска с холма я предупредил водилу:

– Как только на дороге зажгутся фары – сигай на встречную, через бордюры. А то не успеем.

– Как же на встречную? – удивился водила. – А вдруг из-за холма кто выскочит?

– Не выскочит! – уверил я. – Если жизнь дорога – сигай на встречную…

Все получилось как по сценарию. Как только «Икарус» приблизился к радиусу поворота метров на двадцать, на встречной полосе внезапно вспыхнули фары и метнулись через разделительный газон на нашу сторону.

– От бля! – удивился водила, закладывая крутой вираж – «Икарус» со стуком перевалил через бордюры и выскочил на встречную полосу.

– Тормози! – крикнул я водиле. – Все…

И действительно – все… «Икарус» встал – телохранители Бо метнулись из салона вдогон за бросившимся наутек водителем самосвала. Бо с бойцами вели к автобусу трех в штатском – они даже и не думали сопротивляться, только держались руками за окровавленные головы и пошатывались. Наверно, Бо сам руку приложил. Почти одновременно подъехали две гаишные «шестерки» с разных сторон – снайперы Бо вытащили из машин помятых и ничего не соображающих гаишников и потащили их под фары «Икаруса».

– Снято! – победно объявил какой-то плешивый мужичок, выпрыгивая с видеокамерой из автобуса.

– Колитесь, козлы! – мрачно посоветовал Бо, усаживая злоумышленников перед автобусом на шоссе. – А то прям тут в расход выведем!

«Козлы», несмотря на изрядную побитость, моментально раскололись, узнав Шевцова, и обещали сообщить кучу всяких жутких сведений, порочащих увэдэшное начальство, – если, конечно, это им зачтется в ходе следствия. После раскола дебаты были бурными, но весьма непродолжительными – аналитический рассудок председателя Парламентской комиссии одобрил единственно верное решение:

– Вы правы – в город нам сейчас ехать не стоит. Вечером свяжемся со столицей – пусть по телевидению объявят о работе нашей команды на всю страну. Переночевать где найдется? Придется ведь на ночь и остальных пассажиров куда-то пристроить и… и этих, – Шевцов кивнул на пленных. – В принципе мы люди невзыскательные – нам бы лавчонку какую да колбасы кусок…

Глава 7

Следующая неделя после внезапного появления в городе парламентской комиссии и следственной бригады МВД характеризовалась для нас напряженной творческой работой.

Меня допрашивали по факту инкриминируемого мне преступления, интересовались новостями, снабжали свежей информацией о ходе работы следственных бригад и парламентской комиссии и отпускали с миром. Все знали, что ничего предосудительного я не совершал, но пока что прекратить уголовное дело и полностью легализовать мое жалкое существование не получалось: чего-то там у них не хватало. Впрочем, Сухов твердо обещал, что не далее как в пятницу я смогу открыто гулять по центральным улицам и здороваться за руку с патрульными нарядами. В пятницу, дескать, будет обнародовано постановление о прекращении моего дела, дано сенсационное заявление о возбуждении угдела по фактам злодеяний губмэрской банды и вообще – все будет… Но в пятницу. А пока – извольте, молодой человек, прятаться, как и раньше, – отодрать ваши ксерокопии со стендов пока что не можем: незаконно это.

В области творилось черт знает что. Были сняты все более-менее значимые руководители: губернатор, лишенный парламентской неприкосновенности, его замы и помощники; мэр, тут же взятый под стражу, его замы и помощники; все руководство УВД и многие милицейские чины на периферии и так далее и тому подобное – несть числа кадровым сдвигам. Чипок (Чрезвычайное положение – жарг.) в области объявлять не стали – чтобы не будоражить зарубежное общественное мнение, – но все остальные составляющие президентского правления присутствовали в полном объеме: в присутственных местах работали прибывшие из центра комиссии, производящие тотальную ревизию, они же пока что временно руководили жизнедеятельностью наиболее важных органов управления и производства.

На следующий день из Москвы в помощь ранее прибывшим прилетел двумя спецрейсами чуть ли не целый батальон товарищей из МВД и Генпрокуратуры. Всех сановников брали под стражу и депортировали в соседнюю область – там был специальный следственный изолятор для сотрудников правоохранительных органов и правительственных деятелей, – поскольку в нашем изоляторе сохранять конфиденциальность следствия не представлялось возможным. Доступ прессы в область был очень жестко ограничен. Тем не менее наши журналисты резвились вовсю: реализуя народную мудрость «на чужой роток не накинешь платок», они с утра до вечера пичкали своих коллег из центральных СМИ самой невероятной информацией о событиях в области, и во всех выпусках теленовостей «Новотопчинскому феномену» отводился солидный блок эфирного времени.

Забавно было наблюдать падение незыблемого принципа «мафия бессмертна» и сознавать, что именно ты являешься ключом к запуску всей этой неописуемой катавасии.

Свои заморочки с кировской братвой, братвой центральной и азербайджанской общиной я, воодушевленный всеобщим подъемом разоблачительно-деструктивного процесса, ничтоже сумняшеся пытался решить при помощи правоохранительных органов; казалось мне, что сейчас все возможно: стоит только крикнуть «фас», и мои новоявленные покровители моментально повяжут всех подряд и депортируют за границу области поголовно всю азербайджанскую общину. Я настолько поверил в осуществимость своих замыслов, что впал в прострацию, когда Сухов при очередном свидании разбил мои глобальные надежды… Накануне я получил от Петровича досье на некоторых представителей городского криминалитета, изучив которое пришел в полный восторг. Прозорливый Петрович не ограничился информацией только о центральной братве: в досье присутствовали исчерпывающие сведения о жизнедеятельности азербайджанской общины и кировской бригады. Я, как последний идиот, припер это досье Сухову и бабахнул его на стол.

Сухов с огромным интересом пролистал объемную папку, запер ее в сейф и проникновенно сказал:

– Спасибо, Эммануил! Спасибо… Вот это подарок! Это же какие великолепные оперативные данные! Да-а-а-а…

На вопрос, когда же прокуратура начнет раскручивать эти данные, Андрей Иванович подозрительно легкомысленно ответил:

– Ну, как-нибудь займемся – вот представится удобный случай…

– То есть как это «как-нибудь»?! – насторожился я. – Это надо раскручивать немедленно! Не видите перспектив? Ведь можно одним махом покончить со всем криминалитетом города!

Сухов заметно поскучнел:

– Это ведь непроверенные оперативные данные, юноша… Таких папок в подвалах прокуратуры – тонны. Преступника надо поймать за руку, с поличным. Да доказать, что он виноват, и довести дело до суда. Кто сейчас этим будет заниматься?

– И что же – совсем ничего нельзя сделать? – горько вопросил я. – В городе работает целый полк следователей, а… а криминальные общины спокойно сидят и ждут, когда все это закончится? Чтобы взяться потом за прежние дела с новой силой? Вот это вы устроили тут…

– Да ничего мы не устраивали! – недовольно поморщился Сухов. – Это обычный порядок вещей в нашем обществе – пора бы уже привыкнуть… Ну хочешь, пойди к этим ребятишкам и попроси: «Братва! Постреляйте друг в друга!» – Сухов тонко улыбнулся и блудливо подмигнул мне – я аж передернулся от негодования! – Покровители их повязаны, отмазывать некому. Только это из области фантастики: бандитских войн в нашей губернии уже давненько не было.

– Отдайте досье, – тихо сказал я, протягивая руку. – Оно вам не пригодится.

– Не понял! – удивился Сухов.

– У вас тут есть кнопка экстренного вызова охраны? – деловито осведомился я, решив переменить тактику. – На случай внезапного нападения?

– Нету, нету, – озабоченно сказал Сухов и два раза нервно хлопнул ресницами. – А что – у тебя есть данные о готовящемся нападении? Кто?

– Я, – скромно сообщил я, вставая и медленно обходя стол. – И прямо сейчас.

– Я… Ты это брось мне! – нервно воскликнул Сухов, вжимаясь в кресло. – Ты мне брось! Я тебя из такого дерьма вытащил! А ты?

– А я сейчас буду вас бить, – пообещал я, приближаясь к креслу прокурора. – Вы мной попользовались, а теперь не желаете до конца заниматься моими проблемами… Что ж – я сам займусь этим делом… Отдайте папку!

– Да на, на – забери! – досадливо пробормотал Сухов, отпирая сейф и опасливо косясь на мои руки. Он швырнул папку на стол – я взял ее и направился к двери. – Ни хрена у тебя из этого не выйдет! – бросил мне в спину Сухов. – Тоже мне – Пинкертон новоделаный… Тьфу!

– А это мы посмотрим, – молвил я, открывая дверь. – Вы не переживайте – я вам звякну, если что…

Итак, всеведущий Сухов сказал, что надо попросить братву пострелять друг в друга.

В течение оставшейся части рабочего времени мы со Стасом и Оксаной изучали досье и занимались анализом таких понятий, как предрасположенность к межгрупповым и межличностным конфликтам между членами замкнутых структур криминального характера. В 19.00 к нам подключились Слава и Серега Айдашин. К исходу суток результатом нашего коллективного труда стал тщательно разработанный план, который мы несколько тенденциозно обозвали «Троянский конь».

Объектом нашего внимания стали отношения между бандитской бригадой Октябрьского района и бригадой вокзальной.

Бригада Октябрьского района была самой многочисленной: она насчитывала около семидесяти «быков» и контролировала два рынка, барахолку, пять гостиниц и более десятка солидных кабаков, в том числе и «Тюльпан». Руководил бригадой некто Анджей Стадницкий, этнический поляк по кличке Гога: юморной мужичара лет тридцати пяти, слывший философом и вообще натурой впечатлительной, склонной к излишней сентиментальности. Замечателен этот Гога был тем, что в свите его присутствовали исключительно товарищи с нетипичной антропометрией и разного рода психическими отклонениями.

– Моя кунсткамера! – ласково говаривал, бывало, бригадир Октябрьского, поглаживая по шишковатому квадратному черепу чудовищно мощного коротышку по кличке Ухо.

У всех на памяти был случай, когда один из заезжих «смежников» в пылу шумного застолья под пьяную руку зло посмеялся над ущербностью Уха. «Смежника» более никто не имел счастья лицезреть, а спустя три месяца после его внезапного исчезновения кто-то из братвы под большим секретом сообщил, что, оказывается, злобный смехун отчего-то заделался постоянным пациентом Моздокской проктологической больницы… Этот-то несчастный олигофрен Ухо уже на первом этапе разработки «Троянского коня» органично вписался в стройную систему наших козней.

Вокзальная бригада была почти вдвое меньше и контролировала собственно вокзал и прилегающую к нему территорию. Командовал бригадой Вадик Нигматулин по кличке Татарин. Вокзал располагался в самом сердце землицы октябрьской и раньше входил в состав Октябрьского района: это Феликс, взяв бразды правления центральной группировки, выделил его в самостоятельную «административную» единицу. Этот факт больно ранил самолюбие октябрьского предводителя Гоги и не давал ему покоя со дня убытия Феликса в царство теней. Внешне это никак не проявлялось, но дотошные аналитики ПРОФСОЮЗА зафиксировали несколько фактов, свидетельствующих, что между двумя бригадами отнюдь не все обстоит столь благополучно.

Со дня смерти Феликса Гога несколько раз подкатывался к Татарину с предложением безвозмездно отойти под его сильную руку. Свое желание возглавить альянс Гога мотивировал перспективой образования мощной группировки, которая стала бы сильнейшей как в городе, так и в области. Но основные мотивы, движущие Гогой, оставались в черных недрах махровой бригадировой души. Гогу точила жлоба. Весь огромный Октябрьский район давал оборот «черного нала» едва ли не меньший, чем тот, что прокручивал через вокзал монументально спокойный и рассудительный Татарин. Татарин всякий раз отвечал отказом.

Объектом нашего внимания стали также отношения между азербайджанской общиной и бригадиром Кировского района Витей Снеговым по кличке Протас. ПРОФСОЮЗ подсунул мне такие данные на Протаса и мамедов, что не надо было никаких аналитических групп для выработки единственно верного решения, ведущего к крайнему обострению между первым и вторым. В досье было все расписано как по нотам – иди и играй!

Азербайджанская община «держала» торговлю фруктами, ювелирное дело и наркотики и выглядела вполне миролюбиво: мамеды никого не грабили и не убивали зря – немногочисленная боевая дружина, состоящая из бойцов, прошедших карабахскую школу, занималась охраной семейного бизнеса и использовалась в экстренных случаях. Тем не менее мамеды имели в криминальном мире города и области значительный вес, и конфликтовать с ними опасались. Все знали, что каждый мужчина-азербайджанец встанет «под ружье» и будет до последней капли крови отстаивать интересы рода. Руководили общиной уважаемые товарищи предпенсионного возраста – братья Аллахвердиевы: Гусейн, Байрам, Сеид-Ага и Мамед.

Давным-давно Гусейн Аллахвердиев перебрался с женой и детьми в Новотопчинск и начал скромно торговать фруктами, которые привозил его брат-дальнобойщик Байрам. Вскоре в наш город приехали все братья Гусейна. Торговый бизнес их постепенно расширялся – восточные люди умеют ладить с властями. И постепенно каждый из братьев перетащил в Новотопчинск всех своих родственников, те – своих, и очень скоро, лет через пять, в области вовсю трудился клан Аллахвердиевых: братья двоюродные, троюродные, сестры, племянники, тетки, мужья и жены, и так далее и тому подобное. Короче, все – родственники. В общей сложности что-то около двух тысяч человек. Им глубоко до лампочки все наши конституции и права: есть старейшины, вожди, так сказать, есть закон кровной мести, и все это вполне вписывается в такое понятие, как «суд шариата».

Бригадира кировской братвы Протаса и азербайджанцев связывал общий бизнес – наркотики. При всех отрицательных качествах Протаса в деловой хватке и перспективном планировании ему отказать было нельзя. Огромные массы рабочего люда, ютившиеся на территории Кировского района, подростки и молодежь пред– и послеармейского возраста во все времена испытывали неукротимую тягу к «торчку», дабы хоть на краткий миг оторваться от реалий этой гнусной и безрадостной жизни и воспарить в сказочном мире сладких наркотических грез. Протас – душка! – эту тягу реализовал в полном объеме: хорошо отлаженная машина сбыта наркотиков в Кировском районе работала бесперебойно. Поначалу наркотики распространяли сами азербайджанцы, отстегивая Протасу за «крышу» определенную сумму.

Протас недолго наблюдал за тем, как мамеды жируют на его территории: в один прекрасный день он дал команду всех наркоторговцев из Кировского удалить и установил жесткий контроль за границами своей «вотчины». А сам встретился с Гусейном и сказал: буду торговать сам. От вас мне нужно только регулярное поступление очередной партии «дури» по сходной цене. Гусейн попытался было уговорить бригадира оставить все как есть, мгновенно усмотрев большие убытки от грядущей перемены, но Протас уперся: или так, или вообще никак. Деваться Гусейну было некуда, а поскольку оптовые цены на тот или иной вид «дури» хорошо известны, «закроить» при установке таксы не получилось. И стал еженедельно Протас получать заранее обусловленную порцию наркотиков для распространения в своем районе, а специально назначенные Протасовы люди начали ударно торговать «химкой» и «чернухой» в разных подвальчиках и забегаловках.

ПРОФСОЮЗ не зря уделил столько внимания отношениям мамедов и кировцев. Несмотря на то, что Протас имел тройную прибыль от продажи «дури», он постоянно сетовал на необходимость отстегивать крупную сумму за каждую партию поступающего «товара».

– Мне бы эти триста «лимонов» на другое пригодились! – Эта ритуальная фраза, в досадливом тоне высказываемая после еженедельного расчета в своем кругу, в профсоюзной папке была подчеркнута жирной линией… Протас был страшно жаден. Аналитики нашей конторы провели это качество через все досье красной нитью – только круглый идиот мог не догадаться, к чему они клонят…

Развлечься «телефонной войной» предложила Оксана.

– Гога очень впечатлительный, очень мнительный и легко раздражающийся тип, – сказала Оксана. – Я вам твердо обещаю: трое суток устойчивого режима «телефонная война» сделают из него полноценного неврастеника и в критический момент – коль скоро таковой будет удачно подан – заставят его действовать крайне неадекватно. Крайне остро. И абсолютно предсказуемо…

В рамках «телефонной войны», да и вообще для качественного контроля за фигурантами «Троянского коня», я попросил Славу организовать полную прослушку жилищ Гоги, Татарина, Протаса и Гусейна Аллахвердиева.

Как только Слава доложил об установке постоянного прослушивания фигурантов, мы приступили к осуществлению Оксаниного проекта…

…Гога проживал в четырехкомнатной квартире, расположенной в новой шестнадцатиэтажке, стоявшей на окраине Октябрьского парка культуры и отдыха, и в первую ночь «телефонной войны» спал не один. Точнее – совсем не спал, а совершал возвратно-поступательные движения и сосредоточенно сопел, предвкушая скорое завершение своего упоительного секс-труда. Поэтому настойчивый телефонный звонок его совсем не обрадовал. Но увы – особенность бригадирова положения состояла в том, что ему по телефону могли в любое время дня и ночи звякнуть по очень неотложному делу, а потому приходилось держать телефон включенным.

Остановившись на полфрикции, Гога мимоходом бросил взгляд на часы и отметил, что имеет место половина второго ночи. Значит, звонить могут только по делу. Досадливо крякнув, бригадир нажал на клавишу включения и прорычал в трубку:

– Слушаю, бля!

– Срочное сообщение! – тревожно завопил на другом конце противный прокуренный бас. – Ты, Гога, лучше на балкон не выходи. Для тебя так будет безопаснее!

– А ну-ка – брысь отседа! – прогнал Гога сотрудницу по сексу в соседнюю комнату и живо поинтересовался: – Кто? Кто это? И почему это я не должен выходить на балкон?

– Это Валек из Сыктывкара! – жизнерадостно сообщил прокуренный бас. – Помнишь?

– Сык тык… где? – не понял Гога.

– Че – совсем память отшибло? – удивился бас. – Корешей не помнишь?

– Запамятовал, блин… – смущенно признался Гога – в «братвалитете» очень нехорошим тоном считалось забывать хоть единожды общавшегося с тобой по делу кореша. – Валек, Валек… так-так-так… ммм…

– Ну ты даешь! – возмутился бас. – Вместе ж на третьей хате парились! Не вспомнил?

– Да не был я сроду в этом Сык тык… ммм, – заоправдывался Гога. – Какая хата?

– Да ладно – это не так важно, – умиротворяюще прогудел бас. – Просто я тебя по старой памяти хочу предупредить: кое-кто из нашей братвы вашей братве маляву погнал… ну, насчет того, что ты на зоне пидаром жил… Ага. А я вот…

– Чего?! – моментально вызверился Гога, стряхнув остатки томности. – Ты чего несешь, дебил?! Какая зона?! Какой Сык тык…тьфу! Ты че гонишь?!

– Да ты успокойся, братуха! – ласково пропел бас. – Понты-то не гони! Ты там перед своими можешь понтярить, а мы-то знаем… Знаем, что тебя в «Столыпине» всей камерой педерастили и за щеку вваливали… Ну, подумаешь, в натуре, было так было – чего уж теперь! Теперь-то ого-го! Фигура! Просто ты учти это и проведи там среди своих разъяснительную работу – а то нехорошо получится. Пацаны ваши будут кумекать меж себя – ага! Вот, мол, Гога, какой крутой мужик – а пидаром оказался…

– Ууууоооххх ты, ур-р-род!!! – яростно выдохнул Гога. – Оооохх ты ж…ты ж. Да я! Да я тебя!!! – Но тут вредный бас положил трубку.

Покипев от возмущения минут пять, бригадир перемотал автоответчик и прослушал разговор сначала. Затем по справочнику проверил номер, высветившийся на определителе, – звонили откуда-то с вокзала, из телефона-автомата. На всякий случай отключив телефон, Гога сурово задумался: кому надо?

Спустя три минуты заверещал пейджер. Метнувшись к столу, Гога прочел на табло: «Ахтунг! Ахтунг! Все пидары – викади на рекистрация!!! Береги попу смолоду! Ахтунг! Ахтунг!..»

Отключив пейджер, Гога воткнул телефон в розетку и тут же позвонил на станцию:

– Это Стадницкий. Что это там мне передают? Кто это там передает?! Отвечать, бля!!! – сорвался на бешеный крик.

– Вам за последние сутки ничего не поступало! – испуганно сообщил сонный голос оператора. – Можете проверить – у нас все в компьютере регистрируется!

– Уроды! – дико крикнул бригадир в трубку. – Поймаю – р-р-раз-зорву, бля!!!

Что-то около трех минут Гога размышлял: выходить или не выходить на балкон? Снайпер? А если снайпер – зачем тогда предупредили?

– Пойду! – гордо встряхнул головой бригадир. – Не один ли хер? – И стремительно вышел на балкон, ожидая, что вот-вот грохнет снайперский выстрел. Гога был мужественным человеком, он неоднократно смотрел в лицо опасности и не тешил себя надеждой о благополучной старческой кончине в собственной постели. Он знал, что рано или поздно вражья пуля настигнет его, и поэтому к возможной смерти относился философски, как к непреложному атрибуту своего бытия…

Пролетело несколько томительных минут. Гога покрутил головой, силясь рассмотреть в кронах сосен признаки какой-либо активности. Никто не стрелял – парк был совершенно безлюден. Пожав плечами, бригадир хотел было уже вернуться в комнату, но в этот момент в лесном массиве кто-то натужно прокашлялся и что есть мочи заорал дурным голосом:– Брят-твааа!!! Брят-твааа!!! Шухер!!! – и стих.

Все вокруг моментально пришло в движение. Гога был выучеником Феликса и все старался делать по образу и подобию несвоевременно преставившегося главаря: над Гогой, под Гогой, слева и справа от Гоги проживали приближенные из группировки. Теперь приближенные моментально повыскакивали на балконы и затаились тихо – только лязг взводимых затворов уловило чуткое ухо бригадира да сопение представителей «кунсткамеры». Под этим домом ведь никто никогда без дела не шухерил – все знали, кто живет, и боялись. Значит, что-то серьезное, раз такой хай…

Спустя несколько секунд дурной голос из парка завопил с новой силой:

– Ой-е-е, брятва!!!! Ой че жа эта деется-то, а?! Оййй – бляяааа! Гога-то наш, того – фью-фью… в попу балуется!!! Бля буду, балуется! Он на зоне-то кем жил? Пидаром он там жил! Пидаром – страшным и засраным чмошником! Ой бляаа! Вот так ни фуя себе – бригадир у нас!

С балконов раздался смущенный ропот и удивленные возгласы – приближенные пребывали в растерянности. Вроде бы смешно, но как над таким смеяться – Гога моментом головенку открутит! Бригадир на удивление быстро пришел в себя и, проявляя завидное хладнокровие, громко распорядился:

– А ну – Ухо, Витек, Жора – вниз! Доставьте мне этого крикуна – быстро! Давай – все остальные – тоже вниз! Отловить козла во что бы то ни стало! Бегом!!!

Гогина свита организованно скатилась вниз и ломанулась в парк, рассредоточиваясь по ходу движения. А дурной голос из парка тем временем вновь заорал после небольшой паузы:

– Оуй, бляаа!!! Его же в «Столыпине» оттарабанили всем кодланом! Всю дорогу драли без передыху! О-о-о-о, пи-ту-ша-рра!!! И как же вы с педерастом живете, а, братва?! Жрете с ним, пьете, за руку здоровкаетесь… Слушаетесь его! Не западло, а?! Оййяяааа!!! Ну вы даете! А может, вы тоже того – фью-фью… а?! – и в том же духе далее – теперь уже без пауз.

Спустя некоторое время из парка кто-то крикнул, пересиливая дурной голос:

– Гога! Он здесь – на сосне! Мочить?

– Он мне живой нужен! – что было силы гаркнул бригадир. – Живой, бля! Пусть Ухо залезет и снимет его!

Дурной глас, вещавший про фантастические бригадировы похождения с гомосексуальным уклоном, внезапно умолк на полуслове. Раздался крик коротышки-олигофрена:

– Достал! Достал!

– Тащи его сюда! – приказал Гога и, обратив внимание на то, что законопослушные жильцы шестнадцатиэтажки тоже повылезали на свои балконы и с превеликим любопытством прислушиваются ко всему этому безобразию, зычно гаркнул: – Чего вафельницы пораззявили?! А ну – всем отбой!

Команда была незамедлительно исполнена – балконы опустели. Потирая руки в предвкушении расправы, бригадир пошел открывать входную дверь, зарычав по пути на выглянувшую из спальни секс-партнершу:

– Закройся! Не до тебя…

Вскоре на лестничной площадке показался маленький дегенерат, возглавлявший процессию смущенных Гогиных приближенных. Он пританцовывал и покрикивал взбудораженно:

– Это он! Он кричал! Козел… Вот, – Ухо протянул к Гоге свои здоровенные ручищи, в которых бригадир с удивлением рассмотрел новенький импортный магнитофон отличного качества.

– Он, он кричал! – жизнерадостно повторил Ухо, искательно глядя в лицо хозяина и недоумевая, отчего это Гога вдруг начинает хватать ртом воздух и медленно сползает по косяку на пол…

Так началась «телефонная война», которая, при всем ее внешнем идиотизме, служила целям очень даже серьезным. Остается лишь добавить, что магнитофон был тривиально похищен Серегой Айдашиным из окна «Форда», брошенного возле ресторана «Тюльпан» лепшим корешем и правой рукой главаря вокзальной бригады Гундосом. Накануне Гундос отнял данный магнитофон в фирменном магазине «Элис-Трейд», заехав при этом по роже продавцу и учинив громкий скандал, который многим запомнился… У Гундоса был очень характерный голос – противный прокуренный бас с неповторимым гнусавым прононсом. А у нас был имитатор-дилетант, окончивший в свое время эстрадно-цирковое училище, – боец группировки Бо Валера Федоров. Увы, талантливого имитатора за столь короткий срок отыскать было очень трудно, поэтому пришлось довольствоваться своим – доморощенным. Из всех голосов, записанных в первые сутки прослушивания телефона Татарина, Валера смог освоить лишь голос Гундоса – очень уж специфичный голосок! Вот от этого и пришлось плясать…

Глава 8

Информации о транспортировке «дури» и конкретном исполнителе акции, так называемом «курьере», в досье ПРОФСОЮЗА не было. Для ее получения нам было необходимо потрудиться самим, используя подручные средства и силы…

Вася Футбол занимал в кировской бригаде довольно важное место. Именно поэтому нам понравился его «Понтиак», который беспризорно стоял под забором дома на отшибе, что в самом конце улицы Трубной в Халтуринском районе. Наша городская братва бросает свои машины без присмотра в любой точке города, зная, что никто не смеет посягнуть на собственность бандита. Каждую бандитскую машину у нас знают в «лицо».

Итак, «Понтиак» Футбола прозябал под забором – хозяин совершал очередной визит к своей зазнобе Люське, и визит этот грозил затянуться надолго. Я, Стае, Саша Шрам и Коржик быстренько выбрались из «Ниссана» и пошли нарушать устоявшийся порядок вещей. А именно – угонять тачку бандита. Поднатужившись, мы метров на сто оттолкали «Понтиак» от забора, затем Коржик поковырялся в панели и с двух попыток завел двигатель.

В шашлычной на углу восьмого микрорайона было довольно людно: на большой площадке сидели человек пятнадцать мамедов, группками по три-четыре лица за столиком, и мирно пили чай.

Медленно проехав мимо чайханы, мы «нарисовались» – примерно треть чаепитчиков повернули в нашу сторону головы и кратко прокомментировали появление бандитской тачки. Одновременно я засек за третьим столиком от выхода с террасы хозяина заведения и толкнул Стаса:

– Давай, Стасик, делай.

Стае выбрался из машины, подошел к оградке террасы и подозвал мальчишку-полового, шнырявшего меж столиков с подносом.

– Пригласи Байрама, – вальяжно распорядился Стае, упаковывая в нагрудный карман полового десять тысяч. – Скажи – от Протаса людишки, хотят сообщить кое-что срочное…

Байрам неспешной походкой приблизился к «Понтиаку», пытливо рассматривая Стаса и пытаясь разглядеть, кто же там сидит в машине. Насчет первого у него все получилось как надо – мы специально показывали «стандартного» Стаса, чтобы у посетителей чайханы не возникло никаких сомнений в принадлежности «визитеров» к братве. А нас рассмотреть было проблематично, на всех тачках бандитов тонированные стекла – тоже своеобразная мода.

– Салам алейкюм, Байрам, муэлим! – проникновенно воскликнул Стае, раскрывая объятия Байраму. Это я его научил – две фразы на азербайджанском плюс ритуальные объятия – так принято у мамедов.

Байрам, так и не распознав в Стасе кого-то знакомого, тем не менее ответно растопырил руки, и они очень трогательно обнялись – я чуть не прослезился.

– Нэ вар нэ ех? – поинтересовался Стае, похлопывая дяденьку Байрама по спине и прочувствованно улыбаясь белозубым оскалом.

– Яваш-яваш, – вежливо ответил Байрам и тут же поинтересовался: – Нэ истэреэн?

Вот тут познания Стаса в азербайджанском резко прерывались: он продолжал по инерции улыбаться и хлопать глазами, собираясь что-то сказать.

– Ай балам! – нетерпеливо воскликнул Байрам. – Скажи, чего хочешь, э?

– Присядем, дяденька, – предложил Стае, вспомнив сценарий, – распахнул гостеприимно правую заднюю дверь «Понтиака» и вежливо склонился в поклоне.

Недовольно кряхтя, Байрам согнулся и полез в дверь – отказывать в таких мелочах при общении с братвой у нас, азербайджанцев (гы-гы!), не принято. Байрамова голова скрылась в салоне, мы с Коржиком в два смычка втащили аксакала в машину и, захлопнув дверь, одновременно наставили на него стволы.

– Тихо, ага, – вежливо предупредил Стае, усаживаясь на переднее место.

– Мы тебя в одно местечко свезем – потолкуем. Не вредничай – и останешься жив.

– Не стыдно? – укоризненно пробормотал Байрам, рассматривая наши с Коржиком лица, обтянутые черными чулками. – Прячете лица, сынки… Женский штаны на голова надел, э! Кто такой вообще?

– Поехали, – бросил Стае Коржику. – Времени в обрез…

За следующим же поворотом к нам присоединился Саша Шрам на «Ниссане». Коротко притормозив, мы со Стасом резво пересадили плененного агу, на голове которого к этому времени уже покоилась вязаная лыжная шапка.

сели сами и сделали ручкой Коржику, умчавшемуся вдаль на бандитской тачке – отгонять на место…

Эта ампула с пентоналом была последней. Поэтому я очень осторожничал, отпиливая головку и наполняя шприц, одно неверное движение – и привет всей задумке!

Допрос Байрама был очень коротким. Как только начал действовать препарат, мы моментально выпытали все, что нужно, и препроводили Байрама в невменяемом виде в Верхний Яшкуль на патрульной машине мнительного Валеры Базырова. Там пленнику предстояло прожить с шапкой на голове три дня – ровно столько времени мы отводили на претворение в жизнь второй части «Троянского коня». В субботу утром – часиков в девять – из Москвы прибывает 319-й скорый Москва-Новотопчинск. Именно на нем будет курьер Гусейна с партией «чернухи» для Протаса. Партия приличная – 70 кило. Прячут ее в бункере с углем, «крыша» – московский обрусевший мамед, бригадир проводников. А курьер… курьер, спешу вас обрадовать, – один из младших братьев Гусейна – Сеид-Ага. Оказывается, братья-главари, несмотря на почтенный возраст, до сих пор не чураются коллективного труда на благо общины.

– Ой-е-ей! – испугался впечатлительный Стае, услышав имя курьера. – А не слишком ли круто? Тут ведь потом такое начнется! Выгребаться будем до скончания века!

– А недолго осталось, – успокоил я его. – Всего-то два года – потом двадцать первый грянет… Так что, Стасик, прорвемся – не дрейфь…

Вечером этого же дня мы со Стасом посетили Толстого. Помните бывшего приближенного Протаса, которого последний страшно обидел? Вот-вот… Толстый, оказывается, очень недурственно обходился без бригады – дела у него обстояли прекрасно. Он не так давно переехал в новую четырехкомнатную квартиру, благополучно пристроив свою «хрущобу»; заимел новенькую «Мазду» и не имел оснований жаловаться на жизнь.

– Знаете, у меня все есть, ребятки, – мудро заявил Толстый, выслушав нас со Стасом. – Так что… А если я сделаю то, о чем вы просите, я многим рискую… Впрочем, я рискую многим, даже если не сделаю то, о чем вы просите. Впрочем… Я помогу вам. Чтобы досадить этому жадному придурку, я готов… Однако как бы вам не пролететь с такими масштабами!

Мы ударили по рукам и вручили бывшему группировщику десять «лимонов» на командировочные расходы. Улететь в столицу он обещал сегодня же, ночным рейсом Новотопчинск – Москва. Дело в том, что младший братишка Протаса, студент Новотопчинского университета (юрфак), в данный момент находился в Москве на трехмесячных курсах подготовки для поездки с группой перспективных студентов в какой-то американский университет. Толстый, пребывавший со Снеговым-младшим в приятельских отношениях, должен был встретиться с ним вроде бы ненароком, повести в кабак и, ужрамшись вдрызг, поведать о деталях доставки «дури» для кировской бригады. На следующий день он должен был встретиться с братом Протаса и горячо попросить его, чтобы тот молчал о вчерашних пьяных базарах – а то Толстому головы не сносить!

Славе и Сереге Айдашину предстояло выяснить, в каком вагоне едет курьер, и вмонтировать четыре портативные видеокамеры и… и самим прибыть в этом же вагоне, прикинувшись обычными пассажирами.

…Пока наши оперативники развлекались в столице, мы даром времени не теряли. Машина тотальной слежки за фигурантами «Троянского коня», запущенная Славой Завалеевым, успешно функционировала, позволяя нам пребывать в курсе всех подробностей жизнедеятельности супостата, – опираясь на эти подробности, наш маленький коллектив доводил Гогу до «кондиции», выжидая, когда наступит удобный момент для последнего «нажима» на растревоженную психику бригадира.

Гога буквально рвался на части в бесплодных попытках отыскать невесть откуда свалившихся хулиганов. Октябрьская бригада забросила все дела и вела оперативно-розыскную работу. Уже к обеду следующего дня удалось установить принадлежность обнаруженного в парке магнитофона, что породило первый небольшой скандальчик между Гогой и Татарином. Мудрый Татарин взял Гундоса под защиту, заявив, что его лепший кореш не может сотворить такое мерзкое деяние, и бригадиры расстались недовольные друг другом.

«Пидарский накат» на Гогу не ограничивался ночной вакханалией. Ежечасно бригадиру звонили разные товарищи из разных мест города и довольно прозрачно намекали на его «немужиковское» прошлое. Пейджер у Гоги выдавал всякую информацию от неизвестного абонента из Сыктывкара. Гога ушел в себя, никуда не выходил и целый день сидел на балконе, потребляя неумеренно пиво, которое любил больше жизни. Сидел с телефоном в руках, ожидая сообщений от подчиненных о положительных результатах оперативно-розыскной работы. Положительных результатов, увы, не было. Подчиненные периодически привозили Гоге обнаруженные в разных местах города листовки. Все с тем же гомосексуальным уклоном – и все про Гогу. Гога те листовки рвал на части, топтал ногами и развеивал по ветру, бросая с балкона. Под домом образовывалась изрядная куча рваной бумаги, к которой подходить никто не решался – боялись… А разок случилась вообще жуткая «залипуха»… Гога ведь на балконе сидел безвылазно. А в парке с утра до вечера транслировали радиоконцерты. И вот, представьте себе, однажды, часиков этак в двенадцать на третий день после начала «телефонной войны», мощные репродукторы милым голосом молодой дамы передают на весь Октябрьский парк: «А теперь по заказу Сыктывкарского клуба секс-меньшинств передаем песенный привет собрату по убеждениям, проживающему в нашем городе, – Анджею Стадницкому…» И полились первые такты славненькой песенки: «…Медленно минуты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди…» Сказать, что Гога кричал в телефонную трубку, требуя немедленной расправы с коллективом радиоцентра, – значило поскромничать.

В пятницу Оксана проанализировала ситуацию и сообщила, что клиент дошел до кондиции – можно брать тепленьким. Мы со Стасом, Коржиком и Сашей Шрамом тут же прокатились к бару «Мария», где обнаружили припаркованный вопреки всем дорожным правилам посреди улицы «Шевроле» Гогиного приближенного Щуки. Стае – рубаха-парень – зашел в бар и, обнаружив отдыхающих в уголке Щуку с Сушкой, ласково сообщил им, что он из кировской бригады, а кировский бригадир, зная страсть Гоги к пиву, посылает ему подарок – два ящика сногсшибательного баварского пива, про которое никто, мол, ранее и не слыхивал! Поехали, заберем – здесь два квартала.

– Это небезопасно, – лениво сказал Щука.

– Что небезопасно? – удивился Стае. – За пивом ехать?

– Не… небезопасно пиво Гоге везти, – сообщил Сушка. – Он щас на взводе – что-нибудь не так ляпнешь – порвет. Щас лучше подальше от него держаться.

– Так давайте я вам пиво отдам, а вы к дому подъедете и позвоните. А он пиво получит и, глядишь, подобреет… А?

– Хм… ну, давай, – согласился Щука. – Только ты тогда с нами поедешь – если Гоге будет облом кого-нибудь посылать вниз, сам понесешь и скажешь ему че почем. Идет?

– Можно, – согласился Стае. – Пошли…

Через несколько минут Стае с «быками» забрали в подвале мелкооптового магазина-склада два ящика пива – оно действительно было необычным в своем роде; мы обыскали весь город и обнаружили три ящика безалкогольного пива с отвратительным вкусом, но с очень красивыми этикетками – и поехали к Гогиному дому. Я, Саша Шрам и Коржик на почтительном удалении ехали вслед за ними в готовности приступить к экстренным действиям.

Звонить Гоге не пришлось – бригадир сидел на балконе и, едва «Шевроле» Щуки подрулил к дому, свесился вниз, наблюдая за машиной.

– Что?! – нетерпеливо спросил Гога, когда Щука высунулся из машины. – Что там?! Есть что?!

– Не-а, – опасливо ответил Щука. – Мы того… пиво тебе привезли, от кировцев – тама, у подъезда, два ящика. Спусти Ухо – пусть заберет…

Вопреки опасениям Щуки, Гога ничего спрашивать не стал – утратив интерес к происходящему, он крикнул:

– Ухо! Бегом вниз – пиво притащи… – И вернулся на прежнее место.

Ящики с пивом действительно стояли у подъезда. А еще у этого подъезда стоял наш «Ниссан»: воспользовавшись тем, что с этой стороны дома балконов нет, мы безнаказанно подрулили вплотную к блоку и ждали.

– Фу, пронесло, – облегченно выдохнул Щука, когда Сушка тронул «Шевроле» с места, выезжая на шоссе. – Ну, братуха, и тебе повезло, – он обернулся к сидевшему сзади Стасу и поперхнулся: «братуха» держал в руках два револьвера, направляя стволы в спины «быкам», и загадочно улыбался.

– Я международный террорист-маньяк, – сообщил Стае, демонстративно взводя курки. – Только пикните – обоих пришью! Поезжай вперед – и без фокусов у меня!

А мы в это время забрали пиво и приняли на борт спустившегося олигофрена, который и не думал сопротивляться, выслушав подходящее к случаю объяснение.

– Гога пиво любит? – ласково спросил я коротыша.

– Любит! – утвердительно кивнул огромной башкой олигофрен. – Ой любит! Давай пиво – где?

– Пиво – это успеется, – покровительственно сообщил я. – Садись – поедем Гоге радость делать.

– А Гога знает? – поинтересовался коротыш, забираясь в салон «Ниссана».

– Обязательно, – подтвердил я, когда Ухо захлопнул за собой дверь. – Конечно, знает. Гога говорил, что Татарина надо наказать?

– Наказать, наказать! – жизнерадостно подпрыгнул на сиденье коротыш. – Звонит, сука, пидаром обзывается! Магнитофоны вешает, сволочь! Гога сердится, сердится – вот. – Ухо задрал футболку и продемонстрировал огромный синяк на ребрах. – Бьет Гога – очень сердитый!

– Больше не будет, – пообещал я. – Сейчас поедем – накажем Татарина, вот будет Гоге сюрприз! Он страшно обрадуется и тебя наградит – ты же тоже будешь участвовать!

– Я сильный! – горделиво приосанился Ухо, сгибая руку и демонстрируя огромный бицепс. – Могу порвать!

– Вот и отлично, – обрадовался я, обнимая урода за плечи и ласково поглаживая его по квадратной шишкастой башке. – Едем…

Неподалеку от выезда из города нас ожидал «уазик» Валеры Базырова, к которому на сей раз ввиду сложности «груза» были приставлены два бойца из группировки Бо. Мы объехали «уазик» и остановились спереди – пока Стае передавал «быков» конвоирам, я ударно заговаривал Ухо, суля ему сногсшибательные перспективы. Затем «уазик» упылил на выезд, мы переложили в багажник «Шевроле» «домашние заготовки» и уселись в тачку «быков».

Ресторан «Кристалл», который располагался в отдаленном уголке привокзального парка, служил любимым местом отдыха бригадира вокзальной бандгруппы и его приближенных и являлся личной собственностью Татарина, его любимым детищем: Татарин поднял из руин это заведение и сотворил из забегаловки конфетку, на которую любо-дорого было поглядеть.

Подъехав к ресторану, мы натянули на головы черные чулки и заставили Ухо то же самое сделать.

– Это тайна! – загадочно сказал я, протягивая коротышу чулок. – Чтобы Татарин не догадался.

Заправляла рестораном подружка Татарина – Эльвира. Поскольку посторонние в «Кристалл» ни под каким соусом не забредали, да еще в столь раннее время, реакция Эльвиры на наше появление была адекватной – едва мы всем гамузом вперлись в зал, вооруженные ломами и канистрами с бензином, дородная деваха онемела от возмущения и с ходу попыталась набрать какой-то номер на мобильном телефоне, торчавшем из кармашка ее накрахмаленного передничка.

– Отставить! – гаркнул Стае. – Жить хочешь – выметайся отседа! Ну!

Эльвира – умная дамочка – тревожно взвизгнула и выбежала вон из зала. За ней последовали полуодетые девы, извлеченные Коржиком из недр ресторана, а вместе с девами – трое мужиков, которые не пожелали конфликтовать.

– Гога говорил, что Татарина надо наказать? – уточнил я у Уха.

– Наказать, наказать! – радостно вскричал коротыш. – Жопу раздербанить – Татарину, Гундосу! Всем, всем! Магнитофон вешали, звонят, козлы! Наказать!

– Ну и ладушки, – констатировал я. – Это – логово Татарина. Щас тут все раздербаним к чертовой матери и подожжем. Вперед! Давай, парни!

Парни дали. Стае и Коржик за двадцать секунд превратили нарядно убранный бар в помойку; я между тем вдумчиво расчленял видеодвойку и музыкальный центр, не забывая поглядывать на часы. У нас имелось от силы пять минут – после окончания этого срока вполне могли подтянуться оповещенные Эльвирой завсегдатаи заведения. С минуту посозерцав действо, коротыш Ухо вдруг дико взвизгнул от восторга, подпрыгнул на месте и, метнувшись на террасу, мощным движением выломал стойку, отчего крыша веранды одним боком завалилась на пол. Затем он вернулся в зал и моментально включился в деструктивный процесс, работая минимум за четверых – природа-мать, обидев коротыша умом, взамен наградила его поистине чудовищной физической мощью.

Звенела посуда, лопались стекла, столики, раздробленные ломами вдребезги, вылетали наружу, выпотрошенные кресла тяжко бухали в осыпавшееся мозаичное панно – ресторан стремительно превращался в руины. Через пять минут после начала деструкции мы разлили бензин, подожгли ресторан и умчались на реквизированном у «быков» Гоги «Шевроле».

– Давай беги к Гоге, – высаживая коротыша у подъезда Гогиного дома, напутствовал его я. – Вот тебе пиво – тащи. И смотри пока ничего ему не говори – пусть сюрприз будет! Смотри!

– Сюрприз, сюрприз! – радостно пробормотал коротыш, ловко ухватывая ящики с пивом.

Спустя десять минут мы присоединились к дежурившим в пятистах метрах от шестнадцатиэтажки «слухачам». Разговор между Татарином и Гогой был эмоционально насыщенным и предельно враждебным.

– Ты че, паря, совсем навернулся? – очень спокойно спросил Татарин, едва Гога взял трубку.

– Не понял! – взвился Гога. – Че ты хочешь, Татарин? Че ты хочешь?!

– Да ты не ори, идиот, – тебя слышно! – медленно проговорил глава вокзальной бригады. – За беспредел ответишь по полной программе, индюк. Ты понял?

– За беспредел?! – Гога нервно взвизгнул на последнем слоге. – Да ты совсем офуел, братуха! Ты че добиваешься своими выкрутасами, а? Ты че тут вытворяешь, а?! Звонки, бля, листовки, магнитофон… да я тебя…

– Не гони понты, Гога, – мрачно посоветовал Татарин. – Ты думаешь, если твои уроды понадевали чулки, то их никто не узнал? Надо было и на тачку надеть чулок, придурок! А на твоего урода Ухо вообще что-нибудь типа мусорного железного бака – его за версту в толпе видать! Тоже, понимаешь, мало, сам пидар – окружил себя дегенератами пидарского вида! Тьфу!

– А-а-а-а! – взбешенно заорал Гога. – Ты ответишь за это, чмо! Я тебя сам оттарабаню перед всем вашим кодланом! «Стрелка»!!! «Стрелка»! Сейчас, немедленно, сию минуту!

– Где? – хладнокровно поинтересовался Татарин. – Когда? И с каким расчетом?

– У сталелитейного, бля! Через сорок минут! – хриплым шепотом известил оппонента Гога – голос сорвал. – Весь кодлан бери – мы вас, суки, в клочья рвать будем за ваши выкрутасы!

– Понял! – удовлетворенно констатировал Татарин. – Всем пидарам – привет! – И отключился…

Дожидаться, когда Гога закончит обзванивать своих приближенных, объявляя полный сбор, мы не стали. Прямо из машины я вызвонил Сухова и елейным голосом поинтересовался:

– Здоровье как, Андрей Иванович?

– Твоими молитвами, – сухо ответил прокурор. – Чего?

– Есть прекрасный вариантец прослыть беспощадным и везучим истребителем преступного мира, – сладкоречиво пообещал я. – Как вы относитесь к массовым арестам, дорогой вы наш?

– Ты опять за свое! – скорее утвердительно, чем вопросительно воскликнул Сухов. – Бросил бы ты это дело, а, Эммануил?

– Вот щас все брошу и пойду бросать это дело! – язвительно высказался я и с ходу перешел к проблеме: – Через полчаса у сталелитейного комбината будет «стрелка». Нет, скорее «копье» – «стрелкой» обзывать такое грандиозное мероприятие – язык не поворачивается. Минимум – сто «быков», Андрей Иванович! Минимум… Все будут вооружены, и будут они беспощадно истреблять друг друга. Так что подъезжайте с СОБРом, ОМОНом и полком ППС и вяжите – минут через пять после начала. Полагаю, за пять минут они вполне управятся, и вам будет работы вчетверо, а то и впятеро меньше… Ну как?

– Ты не шутишь, Эммануил? – тихо спросил Сухов, кажется, голос у него мгновенно сел до шепота. – Это… это что? Откуда это?

– Вы же сказали: «Попроси их пострелять друг в друга». Я попросил, – скромно сообщил я. – Информация достоверна на две тысячи процентов.

– Если это так, Эммануил… кхм-гхм… – Сухов на пять секунд задумался. – Если это так, тогда… это просто беспрецедентный случай, малыш! Это будет самая крутая операция за всю историю России!

– Это так, так – можете мне верить, – уже сердито заверил я собеседника. – Только вы поторопитесь – надо же всю эту скоропалительную операцию организовать! Просто так, без боя, остатыши расстрелянных бригад вам не сдадутся – это я вам обещаю.

– А вот это уже не твои проблемы, – жестко сказал Сухов, обретая командный голос – шепот куда-то пропал. – Кто и кто?

– Вокзальная и октябрьская, – сообщил я. – У Гоги – что-то около семидесяти – ну, все там не будут наверняка. У Татарина – около сорока, а вот тут могут прибыть все, им собраться – раз плюнуть.

– Спасибо, Эммануил, – деловым тоном молвил Сухов. – И отстань от меня – я пошел работать!

– Ну что – поедем посмотрим? – предложил я по окончании разговора с прокурором.

– Ну их в зад! – не одобрил мое предложение Стае. – Поедем лучше домой, примем душ и пожрем… Я после таких мясорубок потом спать не могу спокойно…

Ближе к вечеру, когда мы уже вполне насладились лицезрением местного канала телевидения, изнемогающего от внезапно нахлынувшего потока криминальных новостей, и до одури наслушались радиосводок, очень напоминавших фронтовые сообщения Совинформбюро периода 41 – 45-го гг., позвонил из Москвы долгожданный и невесть куда утратившийся Слава Завалеев.

– У меня все пучком, – сообщил он ленивым голосом – признак довольства бывшего кагэбэшника своей работой. – И вагон нащупали, и камеры установили… короче, ужинаем сейчас в привокзальном кабачке, делать нам нечего.

– Приятного аппетита, – пожелал я. – Сами как?

– Билеты на руках – в 22.10 отправляемся. Вагон СВ, между прочим, это тебе не хухры-мухры… В общем, завтра встречайте вечерком – примерно в это же время. Поезд почти сутки идет.

– А что – бригадиры поездов всегда в вагоне СВ путешествуют? – удивился я.

– Не знаю насчет остальных, но этот пожелал именно в СВ, – ответил Славик и тут же озаботился: – Как там у вас?

– У нас разгул преступности, – скучным голосом сообщил я. – Бандиты совсем оборзели: представляешь, средь бела дня две группировки в полном вооружении намастырились счеты сводить! Не поделили там чего-то, что ли! Наше телевидение только об этом и трещит – замучились слушать.

Да ты что! – возмущенно воскликнул Слава. – Во дают! Управы там на них нет… Нет, ты посмотри, а! Стоит мне только уехать, как у вас сразу бардак там! Никуда не годится, ни-ку-да! И много народу поубивали?

– Пока передали, что около трех десятков убито наповал прямо во время побоища – и человек сорок ранено. А потом их стала брать милиция и угрохали еще полтора десятка. Но это пока предварительные данные – дело в том, что боестолкновения в городе продолжаются – в разных местах отдельные группки уцелевших бандитов продолжают сводить между собой счеты. Обещали, что к завтрашнему утру всей это вакханалии положат конец. Вот.

– Ну, смотрите у меня там! – начальственным голосом пожелал Славик и поинтересовался как бы между делом: – А что – наш молодой приятель своему братику не звонил?

– Звонил, – ответил я. – Все тип-топ… Все, короче, передал, как надо было. А братик – сволота – сильно заинтересовался, как там поживает наш другой приятель – который Толстый. Мне кажется, нам надо будет его поберечь в течение этих суток. А то мало ли… В принципе в аэропорту и на вокзале стоят человечки нашего общего друга с фоторожей этого приятеля – который толстый. Как только он прибудет, они его тут же и изымут из оборота – до определенного момента.

– Это хорошо, – похвалил Слава, – однако, полагаю, если все пойдет как надо, этого толстого приятеля беречь особенно долго не придется… Ну, бывайте – встречайте завтра…

В субботу мы активно отдыхали, слушали средства телерадиовещания, анализировали имевшуюся у нас информацию. В четверг и пятницу между представителями азербайджанской общины и бригадиром кировцев имели место некоторые недоразумения, которые, впрочем, как выражаются криминалисты, «за отсутствием состава преступления» самоликвидировались. Гусейн сильно интересовался, куда это запропастился его братишка Байрам. Протас, естественно, совершенно искренне заверил Гусейна, что ничего не знает. Поскольку мамеды люди обстоятельные и вдумчивые, они всегда тщательно разбираются в обстоятельствах своих заморочек, а уже потом начинают откручивать головы виновным. «Разбор» был тщательный, но результата в практическом плане не имел. Футбол сумел подтвердить свое алиби на тот момент, в который Байрам исчез, – а то, что много народу видели его тачку у шашлычной и подтверждали, что Байрам сел в нее после разговора с каким-то «быком», уликой не являлось. Ну подумаешь, тачка! Может, в природе Новотопчинска существует еще такой же «Понтиак», а то и несколько. Короче – отстаньте, ребята, мы тут ни при чем! Мамеды отстали, но затаили недоверие, граничащее с подозрением. Гусейн распорядился активизировать поиски и сообщил в телефонном разговоре некоему Толику (мы решили, что это какой-то мент или фээсбэшник, на «полставки» работающий на мамедов) все обстоятельства дела, присовокупив, что он, Гусейн, уверен, что это – дело рук хитрого Протаса, который затеял какую-то игру. И пусть Толик бросит все силы на выяснение обстоятельств пропажи брата…

А вечером мы всей капеллой выехали на вокзал: посмотреть, как прибудет московский поезд. Поезд – прибыл с получасовым опозданием, и на перроне его ожидали сотрудники милиции в большом количестве. Когда из вагона № 12 вынесли на носилках три трупа, мы протиснулись поближе к эпицентру событий и послушали, что болтают промеж себя праздные зеваки.

– Завалили лихо… В чулках они были – рожи страхолюжные! А потом стоп-кран дернули на перегоне и укатили на какой-то нерусской машине – на нашу «Ниву» похожа, только больше… Да на Сергеевской они зашли, я вам говорю! Последняя станция перед пригородом… Я их видел – они мне еще тогда не понравились… Что-то будет – подумал еще! – И в таком же духе – до бесконечности, знаете, наверно, как любят праздные зеваки обсуждать экстраординарные события, невольными свидетелями которых им посчастливилось стать.

Слава с Серегой держались до последнего: ждали, когда опергруппа наберет очевидцев для предстоящего расследования. Вышли они в числе последних пассажиров – самых опытных и наученных нелегкой жизнью не встревать в дела криминального характера.

– Чисто они сработали, – похвалил Слава убийц по дороге в город. – Никто ничего не видел – враки все это… Я специально перед Сергеевской вышел в коридор и стоял напротив купе – делал вид, что на природу любуюсь. Так и знал, что на Сергеевской они зайдут – очень удобный вариант. Там поезд стоял буквально с минуту – они заскочили, – видел какое-то движение в тамбуре, потом из тамбура проводник прошел в свое купе – и тишина. Они в тамбуре остались – наверно, сказали проводнику, что покурят до пригорода – мест-то все равно в вагоне не было. Наверно, бабки дали ему за «подвоз»… А потом… Потом какой-то здоровый парниша очень грамотно заблокировал дверь из служебного отсека в пассажирский: спиной вперед приблизился и встал – ничего не видать. Постоял он минуты две – от силы три, ну и… короче, потом он отошел, и в этот момент поезд резко дернуло – стоп-кран сработал… На перегоне их джип ждал – метрах в ста стоял от полотна, в березовой рощице. Они очень быстро к нему пробежали – это я видел, – волоча с собой мешок какой-то. Сели и укатили. Естественно, ни номеров машины, ни даже точной марки джипа никто следствию не сообщит – я ж говорю, специально смотрел, и то лишь мельком сумел разглядеть. Вот и все.

– А как с камерами? – поинтересовался я, когда Слава с Серегой выходили из машины в центре города.

– Вечерком наведаемся в вагонный парк и снимем, – успокоил меня Слава. – А сейчас – отстаньте! Дайте с семьями пообщаться…

Просмотр оперативной видеозаписи состоялся в штаб-квартире в два часа пополуночи – раньше подобраться к вагону не получилось, там допоздна работали криминалисты ЛОМа1, в юрисдикцию которых входило это расследование. Любопытная Оксана ради такого дела бросила мужа и примчалась среди ночи, раздувая ноздри в предчувствии невероятного зрелища. Зрелище было ничего себе… Камеры, установленные в тамбуре, купе проводника, служебном отсеке и купе бригадира, бесстрастно зафиксировали картину преступления во всех подробностях… Вот Протас, Футбол и еще какой-то парниша, похожий внешне на Стаса (хи-хи!), поднимаются в тамбур и разговаривают о чем-то с проводником (запись немая). Передают деньги и остаются в тамбуре… Затем один из троицы – похожий на Стаса – пытается открыть бункер с углем какими-то хитрыми ключами – но не тут-то было! В дверь бункера врезан дополнительный замок. Ребята пытаются отжать дверь и сильно давят на нее – очевидно, издавая при этом страшный шум. В тамбур выходит проводник – дверь в служебный отсек остается открытой… В этот момент из купе бригадира выглядывает Сеид-Ага и узнает Протаса – улыбаясь, протягивает к нему руки… Протас обнимается с братом Гусейна, а в это время мимо них протискивается «Стае» и задницей вперед движется к двери в пассажирское отделение. Блокирует дверь… Протас натягивает на голову чулок и достает пистолет – то же самое делает Футбол. На лицах Сеид-Аги и бригадира поезда – страшное изумление и испуг. Лица проводника в этот момент не видно – его заслоняет широкая спина Протаса. Протас протягивает руку к Сеид-Are и что-то требует. Горькая гримаса застыла на лице Сеид-Аги: он что-то говорит Протасу, вытаскивает из нагрудного кармана рубашки ключ и презрительно бросает его на пол… Протас поднимает ключ и передает его Футболу. Футбол открывает дверь в бункер с углем и залезает туда наполовину – что он там делает, не видно. Затем Футбол выволакивает из бункера здоровенный и, по всей видимости, тяжелый мешок – Футбол телесно крепок, под стать Протасу, но мешок тянет с трудом… Протас вынимает из кармана нож и протягивает его Футболу – тот ковыряется ножом в мешке, достает на кончике какую-то черную вязкую массу и нюхает ее, затем пробует на язык – для этого ему пришлось приподнять чулок… Вот Футбол показывает Протасу большой палец – все тип-топ, братишка! Протас улыбается чулковоискаженной гримасой, упирает глушитель пистолета в грудь Сеид-Аги… Тело Сеид-Аги влетает в купе бригадира – на груди расплывается пятно. Протас поочередно стреляет в грудь бригадиру и проводнику, затем Футбол добавляет каждому контрольный выстрел в голову… Футбол с Протасом закрывают купе бригадира на ключ и, сорвав стоп-кран, вместе со «Стасом» выскальзывают из тамбура… Вот, собственно, и все. Камеры продолжают работать еще полтора часа и записывают все перипетии обнаружения преступления – Слава забыл выключить импульсопередающее устройство.

– Переснимем? – предложила Оксана. – У них же нет аппаратуры для просмотра таких кассет…

– Обойдутся, – отказывается Слава. – Аппаратуру они найдут, это не проблема… Просто в первоначальном варианте оно всегда того… убедительнее, что ли…

На следующий день, в два часа пополудни, мы с Коржиком на моей наконец-то расконсервированной «Ниве» подъехали к дому Гусейна. Я, нехорошо ухмыляясь, вылез из машины и направился к калитке, у которой толпилась целая куча представителей мамедского племени. Наверно, то, что я собирался посетить главу рода Аллахвердиевых, входило в планы аналитиков ПРОФСОЮЗА – все к тому и шло. Но то, что я собирался сделать наряду с передачей оперативных записей, полагаю, никому из этих башковитых специалистов тайной войны и в голову прийти не могло.

– Назад хади, маладой, – заступил мне дорогу плечистый мамед с недобрым взором – один из многих дежуривших с черными повязками у калитки. – Сэгодня нэт дел – траур у нас.

– Я к Гусейну – по поводу обстоятельств смерти его брата, – прошептал я в волосатое ухо. – Надо бы поговорить без свидетелей… А?

– Жды зыдэс, – распорядился мамед и пулей умчался в дом.

Через три минуты я беседовал с Гусейном в просторной комнате с приспущенными шторами – глава рода был задумчив и хмур.

– Примерно треть подвижного состава класса «СВ» в свое время оборудовалась специальными устройствами для видеозаписи, – вдохновенно врал я собеседнику. – Получилось так, что вагон, в котором убили вашего брата, входил в это число… Мой приятель – бывший кагэбэшник – заинтересовался этим делом и сегодня ночью проверил, есть ли в этом вагоне камеры и… и работают ли они…

– И он их нашел и отдал тэбэ, – продолжил Гусейн. – Давай по сущэству, синок… У тэбя ест пльенка?

– Есть, – признался я. – Понимаете, это такие устройства… – Тут я начал сочинять правдоподобную версию о последних достижениях НТР и их использовании в оперативно-розыскной работе.

– Нэ надо, – остановил меня Гусейн. – Остав эти подробности для других ыдиотов – мнэ нэ надо… Что ты хочэшь?

– С месяц назад я подрался с вашими людьми, – перешел я к сути проблемы, – один из них скончался…

– Я знаю, – Гусейн мудро прикрыл глаза. – Ты кровник нашего рода… Ты хочэшь прощэния?

– Хочу, – сказал я. – Помирите меня с родственниками убитого… ммм… умершего… Тогда я отдам вам пленку. Там все записалось…

– Кто? – тихо спросил Гусейн. – Ти его знаищь? Кто на пльенке?

– Там… Протас, – выговорил я и затих-съежился под тяжелым взглядом аксакала.

С минуту Гусейн молча смотрел в сторону и перебирал костяные четки.

– У мэня заражьдайтса стращьный падазрэнья, синок, – тяжело вздохнув, сообщил Гусейн. – Ты бил во враждэ с Протасом – я знаю… Ти бил с нами во враждэ…

– Может, это я заставил Протаса убить вашего брата? – вкрадчиво поинтересовался я. – Может, это именно я все так подстроил, чтобы с вами помириться? Поймите – тот факт, что в этом вагоне оказались камеры и об этом знал мой приятель, – чистейшая случайность…

– Ладно, – Гусейн махнул рукой. – Нэ надо… Нэ надо лишних слов. Пльенка-гидэ?

– Сначала мир – потом пленка, – твердо сказал я. – Пленка в надежном месте…

Спустя полчаса я имел честь являться свидетелем и основным участником уникальной процедуры из разряда «шариатских устоев». В просторном дворе каменного дома, расположенного метрах в трехстах от усадьбы Гусейна, мне оказывали – совершенно бесплатно, прошу заметить! – тотальные парикмахерские услуги. Во дворе толпилась куча народу – все стояли молча и торжественно, созерцая с любопытством картину летней цирюльни, – а меня брил опасной бритвой старший брат убитого мной в драке Рашида. Тот самый толстяк, который в свое время очень громко забодал головой мусорный бак на овощном рынке. Брить, собственно, было нечего: на голове моей за столь непродолжительный срок успела отрасти сантиметровая щетина. Я вздрагивал и старался держать глаза широко открытыми – вдруг сосредоточенно сопящий брат убитого ударится в чувства и полоснет острой бритвой по горлу?! Поверьте – эти мгновения в моей жизни были не из самых приятных, и в процессе бритья я постарел лет на десять. Закончив брить мой череп, Муслим – так звали брата убитого – тяжко вздохнул, чуть помедлил и принялся брить мне подбородок и щеки. Оказалось, что я очень кстати поленился побриться сегодня утром – щетина место имела.

– А что – положено брить также и… бороду? – шепотом поинтересовался я у Муслима, когда он уже заканчивал процедуру и стало ясно, что резать меня здесь никто не собирается.

– Нэ знаю! – так же шепотом ответил Муслим. – Перьвий раз брею кровьник. Обично ми их убиваим… Но, раз Гусейн сказал, – значит, надо…

Закончив бритье, Муслим поднял меня с табурета, вылил на голову ведро воды – старейшины во дворе что-то пролопотали скороговоркой, вздев руки к небу, – и, обняв меня, громко сказал что-то по-азербайджански. Я работал в свое время в Баку и кое-что по-азербайджански понимаю. Но сейчас разобрать ничего не сумел – по всей видимости, Муслим произнес какие-то ритуальные фразы.

– Ти хороший баец – настоящый джигит, – перевел мне Муслим. – Рашид бил сам виноват – упал он. Ти – нэ виноват! Тэпэр ми друзия – можешь кулят спакойно…

Спустя полчаса я передал Гусейну четыре компактные кассеты и убыл восвояси. А еще через два часа мы смогли прослушать телефонный разговор Гусейна с Протасом – Гусейн позвонил первым.

– У тебя траур – я знаю, – вежливо сказал Протас, когда Гусейн назвался. – Может, отложим дела на потом?

– Траур – трауром, а дела – делами, – так же вежливо сказал Гусейн. – Как обычно – в «Марии». Бабки вазмы, прихады. Товар будэт со мной. Давай – черэз сорок минут…

Спустя сорок минут Протас уже заходил в небольшой уютный дворик кафе «Мария», что в самом центре города. Дворик хорошо просматривался с дальних подступов, и из «Мицубиси» Славы Завалеева открывался великолепный ракурс для съемки аж с трех видеокамер, которые мы включили, как только бригадир кировцев открыл ажурную калитку оградки.

– А если они в помещение зайдут – тогда как? – возбужденно пробормотал мнительный Стае, щурясь в окуляр видеокамеры.

– Тогда будет хуже, – флегматично сказал Слава. – Но все равно: мы снимем, кто зашел и кто вышел – будет вполне понятно, что там произошло…

Опасения Стаса оказались напрасными. Спустя пять минут к ресторану подкатила «Газель», из которой выскочили четверо автоматчиков в черной одежде, с масками на лицах. Вставив стволы между прутьями оградки, автоматчики в четыре смычка расстреляли Протаса со свитой – те даже вскочить не успели – и мгновенно смылись…

Просмотрев видеозапись в штаб-квартире, Слава удовлетворенно заметил, что цель достигнута: несмотря на маски, во всех четверых налетчиках угадывались лица кавказской национальности, кроме того, камера Стаса запечатлела водилу-мамеда и… сидящего справа от водилы Гусейна!

– Принято! – воскликнул Слава, передавая кассеты Сереге Айдашину. – Смотри, – подбросил, – и уматывайте оттуда! Не хватало еще объясняться с этими придурками-кировцами…

Спустя час Серега возвратился и доложил: кассеты подброшены к порогу квартиры Васи Смыка – левой руки Протаса. Какая-то женщина открыла на звонок и кассеты забрала. Вот…

А еще спустя три часа в городе имела место полномасштабная война между кировцами и мамедами. Первые отлавливали вторых в самых различных местах и без всяких предисловий расстреливали из всего, что под руку попадется. Вторые тоже в долгу не оставались – в результате для органов правоохраны образовалась изрядная работенка…

В воскресенье утром я позвонил Сухову и попросил о встрече. А еще я попросил, чтобы на этой встрече присутствовал, по возможности, естественно, начальник УВД. Точнее – новый начальник УВД, недавно назначенный.

– Ты что там опять мудришь, Эммануил? – недовольно поинтересовался Сухов. – Опять что-то напридумывал?

– Это – для всех! – торжественно объявил я. – Я хочу предложить вам уникальный проект. Не пригласите начальника УВД – пожалеете…

На торжественную встречу я прихватил Славу Завалеева – для поддержки штанов, как говорится.

– Я наслышан о твоих похождениях, Эммануил, – с ходу предупредил меня начальник УВД – подтянутый, спортивного вида дядька лет сорока – сорока двух. – А потому буду относиться к тебе с крайней осторожностью и вниманием… Но могу обрадовать – ты невиновен… Постановление о прекращении уголовного дела вынесено, твой побег мы… кхм-гхм… ну, скажем так, не засчитали… Так что – можешь гулять свободно.

Спасибо – поблагодарил я и перешел к делу: – Вы хотите избавиться от всей нашей братвы? Очень быстро и практически бескровно?

– Мы уже от нее избавились, – снисходительно сообщил начальник УВД. – Благодаря стараниям областного прокурора у нас на данный момент в производстве находится чуть ли не три сотни уголовных дел.

– Пройдет совсем немного времени, и они будут работать в прежнем режиме, – успокоил я начальника. – Кроме того, вы ведь повязали лишь представителей вокзальной и октябрьской группировок. Ну, допустим, сейчас вы сможете растрепать мамедов и кировцев… Но ведь это лишь треть всего объема… А я предлагаю вам искоренить сам институт братвы в нашем городе. Поэтапно – в три приема. Причем затрат для этого со стороны государства не потребуется никаких. Ну как?

– Ну давай – излагай, – согласился начальник УВД. – Если будет убедительно – посмотрим…