Чисто английское убийство

II. Гости

Сэру Джулиусу Уорбеку укрыли пледом колени, он обменялся несколькими последними словами со своим секретарем и устало откинулся на спинку сиденья в машине, удалявшейся от Даунинг-стрит. Рядом с ним на сиденье лежал служебный портфель, содержавший последний отчет о крайне важных переговорах, которые в тот момент велись с правительством Соединенных Штатов в Вашингтоне от имени казначейства. Этот отчет должен был занять его на те два часа, что ему предстояло ехать до Уорбека – ни одна минута драгоценного времени канцлера не должна была проходить впустую; но он потянулся к нему лишь тогда, когда машина уже проехала лабиринты центральных улиц Лондона и на ровной скорости покатила по автостраде.

Он положил портфель на колени, открыл его и принялся изучать листы с мелким печатным шрифтом. Великолепно составленный отчет, подумал он, именно такой, которого можно ожидать от Карстерса. Он почувствовал легкую гордость при воспоминании о том, что изначально именно он открыл Карстерса. Десять лет назад мало кто предвидел положение, которое мог занять этот молодой человек, и сэр Джулиус, который обычно без колебаний воздавал себе должное за свои достижения, полностью одобрял себя за то, что тогда был одним из этих немногих людей.

Зимнее небо застилали мрачные тучи, грозившие снегом; цифры начали плясать перед усталыми глазами канцлера. Он был рад воспользоваться этим предлогом, чтобы вернуть наполовину прочитанный отчет в портфель и снова откинуться на спинку сиденья. Карстерс! Это имя вновь возникло в его мыслях, вызвав легкое раздражение. Да, несомненно, этот парень далеко пошел, и пойдет еще дальше. Многие осведомленные служащие говорили о нем как о следующем канцлере казначейства, и сэр Джулиус, обладавший прагматизмом опытного политика, признавался себе, что никто не вечен, и что ему следует быть благодарным за то, что существуют столь способные плечи, готовые взвалить на себя это бремя, когда для него настанет час это бремя передать. (Не то чтобы этот час пробьет скоро, что бы там ни думали некоторые люди, включая самого Карстерса!) Но он также вынужден был признаться себе, что в самой глубине души ему не нравится этот его блестящий молодой коллега. Было в этом человеке что-то такое, что, несмотря на его несомненный шарм и талант, было не совсем… «благородного происхождения» – именно эти ужасные слова промелькнули в его голове. Вздрогнув, он изгнал их из своих мыслей. Нет, так нельзя! Алан Карстерс – отличный парень. Не его вина – скорее, это можно поставить ему в заслугу, – что он сделал успешную карьеру, изначально имея столь мало преимуществ. Вспомнив о своем собственном обеспеченном происхождении, он мысленно прошелся по этапам карьеры Карстерса. Начальная школа, стипендии, Лондонская школа экономики, удачный брак; да, весьма удачный брак, размышлял сэр Джулиус. Не поощряй его эта активная, амбициозная женщина – добился бы он вообще чего-нибудь, несмотря на весь свой ум? Миссис Карстерс должна приехать в Уорбек-Холл – так сказал его кузен. «Нужно не забыть сказать что-нибудь учтивое о ее муже», – напомнил он себе. Почему-то ему всегда было трудно быть учтивым с миссис Карстерс. У нее была манера преуменьшать значимость всех политиков, кроме ее обожаемого Алана. А сэр Джулиус не одобрял, когда его значимость преуменьшали.

Некоторое время он сидел, рассеянно глядя прямо перед собой. Через стеклянную перегородку ему были видны неподвижные спины двух молчаливых мужчин, сидевших впереди. Его оскорбляла эта их неподвижность и холодность даже по отношению друг к другу. Почему бюрократический аппарат всегда стремится превратить людей в бездушные автоматы? Сэру Джулиусу нравилось думать о себе как о доброжелательном, дружелюбном человеке, который осознает – как ему и следует – свое положение и все, что с ним связано, но при этом в разумных пределах остается человечным и доступным. Но как бы он ни старался, ему никогда не удавалось наладить отношения с этими двумя. Наверняка что-то с ними не так. Холли, водитель, был еще ничего. Его родители жили неподалеку от Маркхэмптона, и сэру Джулиусу стоило немалых усилий договориться, чтобы он взял машину, отправился на ней домой на Рождество, и заехал за ним в Уорбек-Холл после праздников. По крайней мере, он продемонстрировал хоть какую-то благодарность за этот жест, хотя она была и меньше ожидаемой. Но вот второй, Роджерс, – детектив, приставленный к нему особым отделом Скотланд-Ярда, – какие о нем можно было сделать выводы? Иногда он задумывался, а был ли Роджерс вообще человеком. В течение последних трех месяцев этот мужчина был его неизменной тенью, и при этом сэр Джулиус знал о нем не больше, чем в самом начале. Парень был спокойным и вежливым, отвечал, когда с ним заговаривали – и на этом всё. Несомненно, сэру Джулиусу следует считать, что ему повезло: у Роджерса не было откровенно неприятных черт, в отличие от его предшественника, который постоянно шмыгал носом; однако сэра Джулиуса это не удовлетворяло. Он приходил в уныние, находясь в обществе человека, о котором невозможно было составить никакого впечатления. В этом, насколько ему было известно, был корень всей проблемы. Сэр Джулиус, тщеславная и общительная душа, сделал карьеру, производя впечатление на других людей. Было горько сознавать, что судьба дала ему в охранники человека, которого испускаемые его личностью теплые лучи впечатляли не больше, чем холодный свет луны.

К этому моменту на лобовом стекле стали появляться снежинки, и дворники двигались по нему туда-сюда, щелкая с точностью метронома. Машина свернула с главной дороги и теперь ехала по маршруту, который, несмотря на сгущавшуюся темноту, становился все более знакомым взгляду сидящего в машине пожилого мужчины. Автомобиль проезжал милю за милей, и этот маршрут словно стал продолжением его личности – так, как это случается только со знакомыми и любимыми с детства местами. Ибо это больше не была дорога, ведущая из Лондона в Маркшир – это был путь в Уорбек. И пока он ехал, что-то очень странное произошло с достопочтенным сэром Джулиусом Уорбеком, членом парламента, канц- лером казначейства в самом прогрессивном социалистическом правительстве Западной Европы. Ему снова было пятнадцать лет, он ехал из Итона, чтобы провести рождественские каникулы со своим дядей, и пока сменяли друг друга памятные дорожные ориентиры, он вновь ощутил эту странную смесь гордости за принадлежность к одному из старейших родов Англии и зависти к своему двоюродному брату – наследнику всего великолепия этого прекрасного места. Когда машина замедлила ход, чтобы одолеть горбатый мост, отделявший деревню Уорбек от поместья, оказалось, что он даже сорок лет спустя бранит судьбу, сделавшую его отца младшим сыном и лишившую его того положения, которому он придал бы такое достоинство и приличие.

Машину потряхивало на неухоженной подъездной аллее, и это весьма действенно разрушило чары. Сэр Джулиус внезапно обнаружил, что он снова в середине двадцатого века, в мире, где владельцы исторических особняков были жалкими анахронизмами, беспомощно ждущими, что приближающаяся поступь социальной справедливости вытеснит их с привилегированных позиций, которые они слишком долго узурпировали. (Фразы из его последней предвыборной речи всплыли в его памяти, и он испытал победное удовлетворение. Школьник, испытывавший зависть сорок лет назад, был отмщен!) Не то чтобы он испытывал к двоюродному брату враждебность. Он оценил жест, который тот сделал, в последний раз пригласив в фамильный дом представителя нового порядка; и он выразил признательность, приняв это приглашение. Но это совершенно точно будет в последний раз. Лорд Уорбек недолго задержится на этом свете. Он ясно дал это понять в письме с приглашением. После него не будет больше ни Уорбеков, ни Уорбек-Холла. Следующий госбюджет об этом позаботится. Что ж, пусть будет так. По крайней мере, старый порядок исчезнет вместе с приличным и достойным своим представителем. А что касается молодого Роберта… При одной мысли о Роберте и о том, что он поддерживает, кровь вскипала в жилах канцлера, так что в конце поездки из машины вышел покрасневший и сердитый без достаточных на то оснований мужчина.

– На каком поезде ты поедешь завтра, Камилла? – спросила свою дочь графиня Симнел.

– На двухчасовом. Сначала я пообедаю с женой Карстерса, а потом мы вместе поедем на поезде.

– Понятно. Тебе не будет с ней скучно?

Леди Камилла рассмеялась.

– Полагаю, будет, – сказала она. – Но выбора у меня нет. Дядя Том распорядился встретить меня именно с этого поезда, а такси от станции я не могу себе позволить, так что мне придется сесть именно на двухчасовой. Зато путешествие с ней освобождает от необходимости поддерживать беседу. Слушать ее тоже необязательно. Если принять умный вид, то она весь день будет говорить о своем ненаглядном Алане, не ожидая никакого ответа.

– Миссис Карстерс – зануда, – коротко заметила леди Симнел. – И в то же время ее преданность мужу вызывает восхищение. Счастлива та женщина, которая нашла цель в жизни, как это сделала она.

Леди Камилла ничего не ответила, но выражение ее красивого, умного лица дало понять, что она услышала в этих словах больше, чем лежало на поверхности.

– В Уорбеке будет холодно в это время года, – продолжила ее мать. – Надеюсь, ты берешь с собой достаточно теплых вещей.

– Беру все, что есть. Более того, я собираюсь все это носить. Причем разом. Я просто раздуюсь от одежды. Я знаю, каково бывает в Уорбеке в холода.

– А тебе не кажется, что было бы гораздо приятнее провести Рождество со мной, в Лондоне?

Леди Камилла обвела взглядом маленькую, хорошо обставленную гостиную в квартире матери и улыбнулась.

– Гораздо приятнее, дорогая мама, – согласилась она.

– Ты в самом деле считаешь, что тебе стоит ехать?

– Ну конечно, я должна поехать, мама. Дядя Том очень об этом просил. А поскольку это, возможно, последний шанс увидеть старика…

Леди Симнел фыркнула. То ли потому, что в этом фырканье было что-то неприятное, то ли потому, что сказанные ею слова прозвучали неубедительно даже для нее самой, но произнесенная Камиллой неоконченная фраза так и повисла в воздухе.

– Роберт будет там, я полагаю? – резко спросила леди Симнел.

– Роберт? О, наверное, да. Наверняка будет.

– Сколько времени прошло с вашей последней встречи, Камилла?

– Точно не знаю. Довольно много. Он…очень занят делами в последнее время.

– Очень занят делами, – сухо повторила леди Симнел. – Если можно назвать делом эту идиотскую Лигу Свободы и чего там еще. Он уж точно слишком занят, чтобы уделять время старым друзьям.

– Роберт, – сказала Камилла слегка запальчиво, – очень храбрый мужчина. Он доказал это на войне. Более того, он патриот. Можно не соглашаться со всеми его взглядами, но это не повод его обвинять.

– Что ж, – спокойно ответила ее мать, – тебе двадцать пять лет, и ты достаточно взрослая, чтобы понимать, что делаешь. Даже если оставить в стороне политику, я лично не думаю, что Роберт – такая уж завидная партия. Вряд ли он когда-нибудь сможет себе позволить жить в Уорбеке. Но это твои дела. Я считаю, что в такие вещи не следует вмешиваться. А что касается обвинений, то я всего лишь обратила внимание на то, что он уже довольно давно тебя избегает.

– Послушай, мама! – Леди Камилла резко повернулась на стуле, чтобы посмотреть матери в лицо. – Ты что, думаешь, что я бегаю за Робертом?

– Ну, дорогая моя, я не знаю, какое для этого есть современное название, но в мое время подобное поведение назвали бы именно так.

– Значит, ты совершенно права: бегаю. И когда я приеду в Уорбек, я хочу каким-то образом с ним объясниться. Я не могу так больше… Не могу. Если я ему не нужна, пусть так и скажет, а не пытается пойти на попятную, просто избегая меня. И кстати, хотела бы я знать: какого черта я ему не нужна?

Леди Камилла встала; фигура у этой молодой женщины была великолепная. Мать посмотрела на нее оценивающим, трезвым взглядом.

– Возможно, потому, что ему нужен кто-то другой, – заметила она. – Но тебе лучше поехать в Уорбек и, как ты выразилась, каким-то образом это выяснить.

Миссис Карстерс говорила по трансатлантической телефонной линии с Вашингтоном. Ее голос лился в телефонную трубку стремительным потоком слов, между которыми оставались лишь очень короткие промежутки для ответа. Она словно хотела получить наибольшую возможную стоимость в словах за свой трехминутный звонок.

– Чудесно слышать твой голос, дорогой, – говорила она. – Ты не слишком устал на работе? …А ты точно хорошо ешь? …О, конечно, дорогой, я знаю, но тебе нужно быть поосторожнее с пищеварением… Пообещай мне, что не станешь переутомляться, хорошо? …Знаешь, мне на самом деле следовало бы быть там и заботиться о тебе… Да, дорогой, я знаю, и в конце концов я ведь тоже вношу свой маленький вклад – я тут, на посту, пока тебя нет. Я ведь писала тебе, что еду в Уорбек на Рождество? … О да, канцлер будет там, глупый напыщенный старик… Ну, может, мне и не стоило, но ты ведь знаешь, что он такой и есть. Я просто бешусь от мысли о том, что он стоит у тебя на дороге, когда всем известно… Нет, дорогой, конечно, не стану. Я буду с ним очень вежлива. Я думаю, сейчас он уже понимает, скольким он тебе обязан… Дорогой, ты слишком уж скромен. Если бы ты только знал, как я тобой горжусь. Во вторник я встречалась с премьер-министром, и то, что он о тебе говорил, доставило мне такую радость… Дорогой, это так мило с твоей стороны. Конечно же, я бы все что угодно сделала, чтобы тебе помочь, но маленькая слабая женщина может так мало… Да, я еду в Уорбек завтра. Приятно будет снова там побывать. Мне только жаль, что тебя не будет со мной… Алан, дорогой, не говори ерунды! Разумеется, твое присутствие было бы уместно где угодно! Разве ты не осознаешь, что ты теперь великий человек? Да я просто купаться буду в лучах твоей славы… О, нет, это будет не прием – просто небольшая семейная встреча… Да, боюсь, Роберт будет там… Знаю, дорогой, он отвратителен, но ничего не поделаешь. Жаль, он ведь был таким хорошим мальчиком… Но, дорогой, ты ведь не думаешь, что эта его Лига является чем-то опасным? …Нет, нет, конечно же, нельзя обсуждать это по телефону, но я поняла намек, и обещаю, что буду очень осторожна… Да, дорогой, можешь на меня положиться, я сделаю все, что смогу. Я ведь всегда так и делаю, правда? …О, Алан, дорогой мой, если бы ты знал, как я тобой горжусь. Вчера в «Дейли Трампет» о тебе вышла чудесная статья на главной странице. Как же я смеялась! Как подумаешь, что раньше «Дейли Трампет»… – И так далее, и так далее в том же духе.

В длинной мрачной комнате на верхнем этаже неиспользуемого склада в южном Лондоне Роберт Уорбек подводил к концу ежемесячное собрание руководителей секций Лиги Свободы и Справедливости. Это был высокий, красивый молодой мужчина с рыжевато-коричневыми волосами и застывшим взглядом фанатика в серых, слегка навыкате глазах. В течение последнего получаса он обращался примерно к дюжине мужчин, которые представляли собой смесь всех типажей и классов. Всем им было не больше тридцати пяти лет. Помимо полной сосредоточенности, с которой они ловили каждое слово своего лидера, их объединяла еще одна общая черта: одежда. Подобно Роберту, они были одеты в серые фланелевые брюки и темно-красные пуловеры, слева украшенные вышитым белым клинком.

– На сегодня всё, джентльмены. Вас должным образом известят о дате следующей встречи. Вы свободны.

Все поднялись со стульев, минуту постояли по стойке «смирно» и отдали сложный салют, на который Роберт с серьезным видом ответил. За этим последовала минута разрядки. Отойдя вглубь комнаты, все стянули с себя пуловеры и отдали их одному участнику группы; оставшись в рубашках, они гурьбой вышли, чтобы внизу надеть жилеты и пиджаки – признаки штатской жизни.

Уорбек остался наедине с мужчиной, которому все отдали свои пуловеры. Он молча смотрел, как тот церемонно складывает их и убирает в большой шкаф, занимавший всю длинную стену комнаты. Потом он устало потянулся, снял свой пуловер и протянул его своему помощнику, чтобы тот убрал его в особое запирающееся на замок отделение.

– Придет время, – сказал он, – когда мы будем носить эту форму открыто. Но пока оно еще не настало.

– Да, шеф. – Ответ прозвучал уважительно, но слегка формально, словно отвечал человек, который уже слышал это замечание много раз. – Вот ключ от вашего шкафа, шеф.

– Благодарю.

– У вас усталый вид, шеф.

– Я буду рад отдохнуть несколько дней, – признал Уорбек, словно ему было стыдно сознаваться в человеческой слабости.

– Вы уедете из города завтра, шеф?

– Да. По дороге из Лондона я загляну в наше отделение в Фулхэме. Этих парней нужно научить тому, что такое дисциплина.

– Уж вы-то их научите, шеф.

– Я вернусь в начале следующей недели. Тогда мы сможем договориться насчет объединения в северном Лондоне. А пока, если будет необходимость, вы знаете, как со мной связаться.

– Да, шеф. Надеюсь, вы приятно проведете Рождество.

Минуту Уорбек молчал. Глядя в зеркало, он задумчиво повязывал галстук.

– Спасибо, – наконец ответил он. – По крайней мере, мне будет приятно исполнить свой долг. У человека ведь есть долг перед своей семьей.

– Боюсь, компания у вас будет довольно утомительная, – рискнул заметить его помощник. Уорбек резко обернулся.

– Что вы хотите этим сказать? – свирепо спросил он.

– Ну, шеф, – с запинкой произнес помощник, – я… я просто хотел сказать… я имел в виду сэра Джулиуса, шеф.

– Джулиус? Черт, а он-то тут при чем?

– Я так понял, что он проведет Рождество в Уорбек-Холле, шеф. Разве это не так?

– Впервые об этом слышу.

– В сегодняшнем номере «Таймс» была об этом заметка, шеф. Я решил, что вы должны об этом знать.

– Боже! Должно быть, мой отец… – Он вовремя спохватился. Он чуть не забыл золотое правило: никогда не обсуждать личные дела с подчиненными. – Что ж, спасибо, что сообщили, Сайкс, – продолжил он, надевая пальто. – Я пропустил эту заметку в «Таймс». Я ведь обычно не читаю страницы для снобов. Предупрежден – значит, вооружен. Я не жалею о том, что у меня будет возможность высказать этому пустозвону все, что я думаю. Возможно, для него Рождество окажется не таким уж приятным. Доброй ночи!

– Доброй ночи, шеф.

Он вышел на унылую улицу, где редкий снег быстро превращался под ногами в серую слякоть.