Читающий по телам

11

Много долгих месяцев Цы мечтал о возвращении в Линьань, однако теперь, когда вблизи показались холмы столицы, внутри у него все сжалось, будто желудок сдавили кузнечными клещами. Юноша помог Вану пришвартовать корабль, на котором они поднялись от Фучжоу вдоль морского побережья, и наконец поднял взгляд.

Впереди — жизнь.

Баркас лениво плелся сквозь туман к гигантскому лиману, где больные воды великой реки встречались с грязными водами Западного озера, чтобы нестерпимым своим зловонием возвестить о нищете и блеске величайшего из городов. Когда-то его называли Ханчжоу, теперь это был Линьань, столица страны и столичной области, короче — центр вселенной.

Робкое солнце золотило сотни лодок, теснившихся у пристани. Подальше от причалов роились весельные сампаны и джонки под прямыми парусами, осаждая солидные купеческие корабли; у крайних пирсов доживали свой век изъеденные червем полузатопленные баркасы и насквозь прогнившие деревянные плавучие домики.

Ван понемногу углублялся в этот речной муравейник, так что в конце концов он и сам превратился в одного из сумасшедших лодочников, ругавшихся — словно собаки из-за кости — за возможность хоть чуть-чуть продвинуться вперед. Спокойное плавание по реке сменилось лихорадкой задыхающихся окриков, оскорблений и угроз, мигом перераставших в потасовки, стоило лодкам все же столкнуться. Цы пытался выполнять все команды взвинченного капитана, сейчас и впрямь вполне способного выкинуть своего матроса за борт.

— Да будь ты проклят! Кто тебя учил грести? — рычал Ван. — А ты чего смеешься? — обернулся он к старому матросу. — Мне наплевать, что там у тебя с ногой! Хватит думать о шлюхах, берись за дело! Мы пристанем не здесь, а подальше от складов.

Цзе неохотно повиновался, Цы не отвечал. Ему едва хватало сил, чтобы в адской толчее хоть как-то управляться с шестом; того и гляди или выбьют, или тот увязнет в иле…

Когда речная сутолока наконец дала им передышку, Цы смог поднять голову. Он никогда прежде не видел Линьань с воды, и величие города потрясло юношу. И все-таки, по мере того как баркас подходил к пристани, в памяти Цы всплывал облик столицы, и ему казалось, что и она, как дальний полузабытый родственник, рада новой встрече.

Город как был, так и остался неприступным, невозмутимым, величавым; с запада его охраняли три лесистых холма, зато южная сторона, омываемая рекой, была открыта взорам чужестранцев. Этим и объяснялось наличие глубокого рва, внушительной каменной стены и земляных валов, перекрывавших подходы с воды.

Из задумчивости юношу вывел подзатыльник.

— Хватит пялиться, работай!

Пришлось опять приналечь.

Потребовалось больше часа, чтобы провести баркас мимо главной пристани перед Великими воротами — одним из семи проходов, по которым можно было с реки попасть в город. Ван сам выбрал, где высадить Цы и Третью.

— Тут будет понадежней. Если тебя кто-нибудь караулит, ждать будут возле Рисового рынка или на Черном мосту в северных кварталах, где сгружают товары, — заверил капитан.

Цы поблагодарил Вана за помощь. За прошедшие три недели этот человек сделал для него больше, нежели односельчане за всю жизнь. Несмотря на кажущуюся суровость и хмурый вид, старик был из тех людей, кому можно смело довериться. Ван разрешил беглецу добраться на баркасе до Линьаня и следил, чтобы юноша не отлынивал от работы. И все это без единого вопроса — капитан сам сказал, что в них нет нужды.

Цы никогда этого не забудет.

Он подошел к Цзе, чтобы попрощаться и осмотреть напоследок рану. Теперь она выглядела уже не так страшно: разрез, схваченный муравьиными челюстями, понемногу затягивался.

— Через пару дней отрывай головки. Но свою не трогай, понял? Только муравьиные. — И Цы напустил на себя важный вид.

И оба расхохотались.

Вот Цы уже держит за руку сестру, на плече у него — узелок с пожитками. Прежде чем сойти на берег, он снова посмотрел на Вана. Юноша хотел повторить слова благодарности, но старик его опередил:

— Твой заработок… И еще последний совет: перемени имя, я вижу, от «Цы» у тебя одни проблемы. — И протянул ему тугой мешочек.

При любых других обстоятельствах Цы не принял бы денег, однако он знал, что на первые дни в Линьане не то что деньги — ему пригодится и самый мешочек, где они лежат. Он нанизал монеты на шнурок и подвязал его на пояс, не зная, что и сказать.

— Я… это…

И в конце концов просто спрятал мешочек под рубаху.

Расставание с капитаном далось ему нелегко. В течение последних дней спокойного плавания вспыльчивым характером своим Ван напоминал ему батюшку, а теперь, в минуту расставания, в голове юноши эхом звучали загадочные слова, произнесенные несколько дней назад:

«Он учуял запах крови и теперь не успокоится, пока не попробует ее на вкус».

Перед исполинской стеной из беленого кирпича, в которой распахнулись Великие ворота, Цы задрожал, как щенок. То была последняя ступень, пасть дракона, через хребет которого он должен был перебраться, чтобы дойти до мечты. Но теперь, когда до цели уже было рукой подать, им завладел безотчетный страх.

«Не раздумывай — иначе не сдвинешься с места».

— Пойдем, — твердо сказал он Третьей.

Влившись в бурлящий людской поток, они прошли через Великие ворота.

А по ту сторону все выглядело как прежде: те же хижины на берегу; всепроникающий рыбный запах; толкотня бродячих торговцев и старьевщиков; грохот повозок; пот погонщиков и рев вьючных животных; красные фонарики у дверей мастерских; прилавки с шелковыми тканями, нефритовыми украшениями и совсем уж экзотическими товарами; беспорядочная россыпь разноцветных палаток, налезающих одна на другую, словно плитки несобранной мозаики; выкрики продавцов, зазывающих покупателей или отгоняющих мальчишек; бочонки с едой и напитками.

Юноша брел безо всякой цели, пока не почувствовал, что Третья настойчиво дергает его за руку. Девочка не отводила глаз от столика с разноцветными конфетками, которыми торговал известный прорицатель — если судить по горделивой надписи перед ветхим прилавком. Цы расстроился из-за сестренки: лицо ее сияло в предвкушении лакомства, но он не мог растрачивать на сласти скудный заработок, выплаченный ему Ваном. Он хотел было объяснить это девочке, но предсказатель заговорил первым:

— Три монеты! — и протянул две карамельки.

Цы разглядывал этого человечка, обнажившего в идиотской улыбочке беззубые десны. Одет он был в старую ослиную шкуру — этот наряд придавал ему вид полумерзостный-полузабавный, соперничать со шкурой могла только нелепая шапка из сухих веток и жухлой травы; из-под шапки торчали перепутанные космы. Никого более похожего на обезьяну Цы в своей жизни не видывал.

— Три монеты, — угодливо улыбаясь, повторил он.

Третья уже протянула руку, но Цы ее остановил.

— Мы не можем их взять, — прошептал он на ухо сестре. — На эти деньги можно купить столько риса, что нам двоим хватит на целый день.

— Ну и что? Я могу есть только леденцы, — совершенно серьезно возразила Третья.

— А ведь девочка права, вмешался прорицатель, чутко ловивший каждое слово. — На, попробуй. — И он протянул ей лакомство в ярко-красной бумажке.

— У нас нет денег. — Цы сурово отвел руку торговца. — Пойдем, нам пора.

— Но ведь это был прорицатель, — хныкала Третья, семеня вслед за братом. — Если мы не купим у него сласти, он нас заколдует.

— Это был обманщик. Будь он прорицателем, он бы угадал, что у нас нет денег.

Третья согласно кивнула. А потом захрипела и кашлянула. Цы остановился как вкопанный. Ему уже приходилось слышать такой кашель.

— С тобой все в порядке?

Девочка снова закашлялась, но кивнула утвердительно. Цы ей не поверил.

Они шли к Императорскому проспекту, Цы с любопытством глядел по сторонам. Он хорошо знал этот район; он знал всех проходимцев, фокусников, нищебродов, кукольников и бандитов, обретавшихся здесь; знал все их трюки и фокусы — и давно испытанные, и те, которые они только способны изобрести. Когда юноша работал под началом судьи Фэна, не проходило дня без того, чтобы они, проводя какое-нибудь расследование, не посещали предместье за городской стеной. И это было страшное воспоминание. Здесь женщины торговали собой за бесценок, мужчины губили себя пьянством, один неправильный взгляд мог стоить человеку жизни, одно неверное движение — и кости уже гниют в канаве. Такова здешняя повседневность. Тут же гнездились и осведомители, поэтому Цы с Фэном сюда и приходили. Быть может, из-за своей близости к порту это предместье между старинной внешней стеной и внутренней, окружающей собственно город, было самым бедным и самым опасным районом Линьаня. Именно это обстоятельство сейчас тревожило юношу: он не знал, где и как им придется заночевать.

Цы проклинал закон, но которому его отцу запрещалось, как и любому чиновнику, занимать должность в родном городе. Этот закон призван был побороть семейственность, на корню пресекая искушение оказать незаконное покровительство самым близким людям. Однако у него имелась и отрицательная сторона: чиновников разлучали с родными. Вот почему у Цы и Третьей в Линьане никого не было. Но, по правде говоря, у них нигде никого не было. Братья отца давно переехали на юг и погибли во время страшного тайфуна. О семье матушки Цы ничего не знал.

Нужно было торопиться. С наступлением сумерек здесь особенно опасно. Они должны выбраться из этого предместья и отыскать пристанище на ночь.

И тут Третья проявила своеволие, — в общем-то, у нее были для этого серьезные основания. Она уже давно ощущала бурчание в животе, а Цы, казалось, и думать о ней забыл. И тогда девочка уселась на дорогу:

— Я хочу есть!

— Сейчас нам некогда. Поднимайся, а то мне придется тебя тащить.

— Если мы не поедим, я умру, и тебе придется таскать меня всегда. — На лице ее была написана твердая решимость.

И что тут поделаешь? Несмотря на желание отыскать место для ночлега, он понимал, что нужно передохнуть. Он обошел несколько ближайших лотков с едой, но все они показались ему непомерно дорогими. Наконец он увидел палатку, вокруг которой роились нищие. С отвращением приблизившись, он поинтересовался ценами.

— Тебе повезло, парень. Сегодня мы прямо-таки дарим еду. — От продавца пахло так же отвратительно, как и от его стряпни.

Оказалось, что «подарочная» порция лапши стоит две монеты, и Цы подумал, что это форменный грабеж. Но другие торговцы просили вдвое больше, так что Цы заплатил требуемое, и продавец вывалил порцию на кусок грязной бумаги — хорошо, что не прямо в руки.

Третья поморщилась. Она не любила лапшу — эту варварскую пищу северян.

— Ты должна это съесть, — настаивал Цы.

Девочка взяла несколько полосок теста и положила в рот, но тут же с отвращением выплюнула.

— Вкус как у мокрой тряпки, — пожаловалась она.

— А откуда ты знаешь, какой вкус у мокрой тряпки? — парировал Цы. — Хватит хныкать, ешь, как я ем.

Он кинул еду в рот — и тоже выплюнул.

— Клянусь преисподней! Что это за отрава?

— Хватит хныкать, давай ешь, — тут же ввернула повеселевшая девочка.

Цы выкинул прогнившую лапшу на землю — и едва успел отскочить, чтобы его не затолкали двое нищих, устроивших драку из-за этого яства. Увидев, с какой жадностью они пожирают гнилье, Цы пожалел, что выбросил худо-бедно съедобную пищу.

В конце концов, не переставая сокрушаться о потерянных деньгах, он приобрел две горсти вареного риса в соседней палатке. Дал Третьей время покончить со своей порцией, а потом, поняв, что сестра не наелась, уступил ей и свою часть.

— А ты что будешь есть? — спросила Третья, уписывая за обе щеки.

— А у меня на завтрак была целая корова. — Цы сыто рыгнул в подтверждение этого факта.

— Врунишка! — рассмеялась девочка.

— Правда-правда. А ты все проспала. — Цы улыбнулся, но не смог скрыть жадности, когда слизнул остатки риса, делая вид, что просто решил попробовать.

Третья снова засмеялась, но тут на нее напал приступ кашля. Приступы эти становились все чаще, все сильнее. Цы боялся, что малышку постигнет участь ее сестер. Понемногу кашель ослаб, но боль не спешила уходить.

— Все будет хорошо. Потерпи.

Цы вытер руки и зашарил в своей суме. Дрожащие пальцы не могли нащупать лекарство. Тогда он вывернул суму и высыпал все пожитки. Сухие корешки наконец отыскались. Это была последняя доза, всего-навсего горсточка. Вот-вот потребуется пополнить запас. Цы вложил корешки девочке в рот и велел жевать, но Третья и сама знала, что делать. Когда она прожевала и проглотила, кашель утих.

— Ты раскашлялась потому, что слишком торопливо ела. — Цы хотел разрядить обстановку, но озабоченное лицо его выдало.

— Прости меня, — прошептала сестра.

У юноши сжалось сердце.

Цы торопился отыскать место, где Третьей окажут помощь, поэтому они направились на южный край города, к холму Феникса, — в квартал для служащих, где стоял дом, в котором они жили несколько лет назад. Разумеется, в самом доме им делать нечего, ведь область предоставляла жилье только чиновникам при должности, однако Цы хотел попытать счастья у дедушки Иня, старого друга батюшки, — вдруг он согласится принять их на несколько дней.

Постепенно дома в пять этажей, лепившиеся к Императорскому проспекту, уступили место особнякам с загнутыми козырьками и тщательно ухоженными садиками; пот и сутолока запруженных транспортом улиц сменились ароматом жасмина; вместо тюков с грузом, гнувших бамбуковые коромысла и спины мулов, теперь на глаза все чаще попадались почетные кортежи и роскошные паланкины знатных вельмож и дам. И Цы на мгновение вновь почувствовал себя частью этого мира, где он и сам когда-то жил.

Когда Цы постучал в узорную дверь, солнце уже садилось. Дедушка Инь всегда относился к ним, будто к собственным внукам, вот только на пороге появился не он, а его вторая жена. При виде незваных гостей ее угрюмое лицо сморщилось еще больше.

— Что вы тут делаете? Ты что, решил жизнь нам поломать?

Цы онемел. Они не виделись уже около года, однако эта женщина была ничуть не удивлена: казалось, она ждала их. Прежде чем она захлопнула дверь, Цы успел спросить, дома ли дедушка Инь.

— Нет его! — грубо ответила хозяйка. — И вас он не примет, — сразу же добавила она.

— Госпожа, прошу вас! Моя сестра опасно больна…

Женщина даже не скрывала своего отвращения.

— Вот еще одна причина чтобы вам отсюда убраться.

— Кто там? — донеслось из дома. Цы узнал голос дедушки Иня.

— Это нищий. Он уже уходит. — Женщина решительно вышла в сад и прикрыла дверь. Схватила Третью за руку и потащила на улицу, так что Цы вынужден был последовать за сестрой. — А теперь слушай! — обернулась она к юноше. — Это почтенный дом, ты понял? И мы не желаем, чтобы какой-то разбойник марал наше доброе имя.

— Но я…

— И пожалуйста, не прикидывайся невинной овечкой! — Хозяйка скривила губы. — Сегодня утром к нам заявился стражник с громадным псом. И они рыскали по всему дому. Какой позор! Он нам рассказал про твои подвиги. Он нам все рассказал! И добавил, что ты непременно постучишься в эту дверь. Послушай-ка, Цы, мне неизвестно, почему ты пустился в бега с этими деньгами, но заверяю тебя: если бы не уважение к твоему покойному отцу, я бы тотчас приволокла вас в управу. — Она отпустила Третью и подтолкнула к брату. — Так что постарайся не возвращаться. Обещаю: если увижу тебя ближе чем в ли от нашего дома, то примусь колотить во все гонги этого города, и во всем Линьане тебе укрыться будет негде.

Цы подхватил перепуганную сестру и, спотыкаясь, побрел прочь. На юношу навалилась непроглядная тьма, и казалось, новый день никогда не наступит. Теперь Цы понял, что могло произойти: либо это Премудрый муж выполнил свою угрозу привлечь его к делу об убийстве Шана, либо Повелитель риса обвинил его в краже трехсот тысяч, которые заграбастал Премудрый. А стражник Гао, с которым они уже встречались на реке, — это карающая десница правосудия.

Цы испугался, уж не предупредил ли Гао и соседей, и, чтобы поменьше попадаться на глаза, выбрал дорогу вдоль городской стены. Они возвращались к пристани, и Цы надеялся, что им удастся заночевать в одной из портовых гостиниц. Разумеется, порт — не самое приятное место в городе, зато комнаты там сдают дешево, и искать их у реки никто не будет. К вечеру Цы отыскал ветхий домик с объявлением о сдаче комнат. Покосившиеся стены опирались на соседнее здание — приземистую харчевню, источавшую мерзостное зловоние. Юноша отодвинул линялую занавеску, заменявшую дверь, и отыскал одурманенного алкоголем хозяина. Тот даже не взглянул на пришедшего — просто протянул руку и потребовал пятьдесят монет, оплата вперед. Ровно столько денег и оставалось у Цы. Юноша попробовал сбавить цену, но пьяница только презрительно сплюнул. Цы пересчитал монеты. Третья кашлянула. Стоит только сейчас расплатиться, лекарства для сестры уже не купить.

«Если только работу не найду».

Цы решил, что какое-нибудь дело для него отыщется, и заплатил за комнату, предварительно оговорив право выкинуть мусор в окно, а также поинтересовался наличием входной двери.

— Да ты никак вообразил, будто у здешних постояльцев есть ценности, чтобы хранить их за дверью? Третий этаж, прямо по коридору. Так, парень, и запомни хорошенько… — Цы остановился, хозяин подмигнул: — Мне дела нет, если ты поимеешь здесь эту девчонку, но если она помрет, чеши отсюда и ее уволакивай, пока я не прознал. Мне тут проблемы с законом без надобности.

В этом пункте их интересы совпадали, так что юноша даже не потрудился ответить. И вот они с Третьей оставили позади крики и хихиканье, раздававшиеся из прикрытых занавесками нор возле входа, и поднялись по ступенькам, настолько скрипучим, что казалось, ведут они прямиком в пыточную камеру.

В их новое жилище едва проникал свет, пахло мочой и застарелым потом. По счастью, комнатенка выходила к воде — воду было видно сквозь щели тростникового щита, которым прикрыли дыру в кирпичной кладке. На полу лежала циновка, вся в подсохших пятнах — она годилась для чего угодно, только не для спанья, так что Цы отпихнул ее ногой и достал из дорожного узелка кусок холстины. Кашель Третьей отвлек его от нехитрого обустройства. «Я должен раздобыть лекарство прямо сейчас».

Цы огляделся по сторонам. Комнатенка была размером со шкаф, выпрямиться во весь рост не получалось. Юноша не понимал, как мог пьяный вымогатель содрать с него столько денег за этот ящик. К тому же комнату использовали, по-видимому, как складское помещение: у стены громоздились бамбуковые палки — такие применяют для ремонта. Цы сделал из них каркас и накрыл холстиной — получилось нечто вроде палатки. А потом испачкал Третьей лицо грязью с пола и объяснил, что делать.

— А теперь слушай внимательно. То, что я скажу, очень важно. — (Девочка распахнула глаза как можно шире.) — Я должен уйти, но скоро-скоро приду. Ты помнишь, как спряталась, когда наш дом рухнул? Так вот, теперь прячься в этот бамбуковый домик и не разговаривай, не выходи и не высовывайся, пока я не вернусь. Тебе понятно? Если ты все сделаешь хорошо, я принесу тебе леденцы, которые продавал тот волшебник.

Третья кивнула. Цы очень надеялся, что девочка все сделает правильно. Да и выбора у него не было.

Пока Третья пряталась, юноша молился покойным родителям, прося для нее защиты. А потом порылся в своем узле, размышляя, что из их вещей получилось бы продать. Четыре куска ткани, нож, найденный в развалинах родного дома, — за это не получить даже «спасибо». Только «Сун син тун», унаследованное от батюшки Уложение о наказаниях, имело хоть какую-то ценность. Если, конечно, найдется желающий его приобрести.

По дороге на Императорский рынок юноша припомнил, что лучшие книги продают под деревьями, окружающими летний павильон в Апельсиновом саду, поэтому, чтобы поберечь силы, Цы спустился к Императорскому каналу и, обязавшись отработать поездку, получил бесплатное место в лодке. Поскольку лодка развозила товары, им пришлось изрядно покрутиться по сети городских каналов, но все равно — передвигаться по воде в Линьане было быстрее всего.

По счастью, Цы добрался до книжного рынка в самое удачное время: в этот час студенты выходили из учебных залов, чтобы попить чаю и поинтересоваться книжными новинками, поступившими из печатни. Оказавшись в толпе молодых кандидатов в чиновники, одетых в аккуратные черные курточки, Цы вспомнил, как сам он год назад бродил по этому саду в поисках книг по судебной медицине — о, как он был алчен до новых знаний! Но ничего ему тогда не попалось, хотя Фэн и рассказывал ученику о самых редких изданиях. Шагая к палаткам с трактатами по юриспруденции, Цы с завистью ловил обрывки разговоров, напоминавших ему о той поре его жизни: молодые люди рассуждали о важности учебы, о последних течениях в конфуцианстве. Бывший студент поймал себя на том, что предается мечтаньям, вместо того чтобы думать, как продать книгу. И вот он оставил позади торговцев поэзией и направился к лоткам с юридической литературой; как Цы и предполагал, Уложение о наказаниях оказалось здесь одной из самых востребованных книг. Вследствие этого и предложение было велико, и цены самые разные. Внимание юноши привлекло великолепное издание «Сун син тун», обшитое шелком, очень сходное с его собственным экземпляром. Он подошел к продавцу:

— Сколько стоит?

Продавец поднялся с табурета и с торжественным видом приблизился к книге. Он отряс пыль с ладоней и перелистнул страницы, точно лаская красивейшую из женщин.

— Я вижу, ты способен оценить подлинное произведение искусства, — польстил он возможному покупателю. — Это рукописный «Сун син тун», изящная каллиграфия мастера Ханя. Ничего общего с этими дешевыми копиями, которые штампуют где ни попади.

Цы признал его правоту.

— Сколько? — повторил он.

— Десять тысяч. Считай что даром. — Продавец пригласил юношу полюбоваться книгой.

Цы вежливо отказался. Он чуть не забыл, что в Линьане всё отдают «почти даром», однако, судя по знатности покупателей у этого лотка, книги здесь были действительно ценные. Цы пригляделся к старичку с намасленными усиками — он интересовался тем самым Уложением в шелковом переплете. Одет он был в блестящую красную куртку и шляпу с полями того же цвета — типичный наряд почтенного преподавателя. Старик осторожно листал Уложение, длинный полированный ноготь его мизинца скользил по рядам иероглифов, лицо его озарялось светом. Но оно тотчас стало хмурым, когда продавец назвал цену. Видно было, что для старичка книга стоит слишком дорого, однако он не вернул ее сразу, а продолжал рассматривать. Цы услышал, как он просит продавца отложить ценный экземпляр и обещает вернуться с деньгами. Действовать следовало незамедлительно.

— Прошу извинить меня за дерзость, достопочтенный господин, — заговорил Цы, как только старичок отошел от лотка.

Тот посмотрел на незнакомого юношу с удивлением.

— Сейчас у меня нет времени. Если ты хочешь поступить в академию, обратись к моему секретарю, — бросил старик, не замедляя шага.

Теперь уже удивился Цы.

— Нет. Простите, господин, я заметил, что вас заинтересовала одна старая книга, а я, волею случая, владею похожей и готов уступить ее вам куда дешевле.

— Неужели? Рукописный «Сун син тун»? — недоверчиво переспросил старик.

Цы развернул свой экземпляр Уложения. Старик принял его из рук в руки и осторожно открыл. После тщательного осмотра он хотел вернуть его юноше, но тот отказался.

— Вы можете оставить его себе за пять тысяч.

— Простите, молодой человек, я не покупаю краденого.

— Господин, вы ошибаетесь! — вспыхнул Цы. — Эта книга принадлежала моему отцу, и, уверяю, я не стал бы ее продавать, если бы не нуждался в деньгах.

— Прекрасно. И кто же был твой отец?

Цы закрыл рот. Он знал, что находится в розыске, и не желал себя выдавать. Старик хмурил брови в ожидании ответа. В конце концов он вернул юноше книгу и зашагал прочь.

— Господин, клянусь вам, я не лгу! — Старик шел не оборачиваясь, но и Цы поспевал следом. В конце концов он придержал ученого за плечо. — И я могу это доказать!

Ученый остановился. Он был вне себя от гнева. Если непростительной наглостью считалось докучать незнакомцу на улице, то удерживать прохожего — и вовсе недопустимо. Цы испугался, что старик позовет стражу, надзиравшую за рынком, но, по счастью, он этого не сделал. Он снова посмотрел юноше в глаза, а потом сбросил его руку.

— Ну что ж. Проверим.

Цы прокашлялся. Ему нужны были деньги. Он должен был убедить этого человека и получил для этого всего одну возможность. Юноша закрыл глаза и сосредоточился.

— «Сун син тун». Первый раздел: «Об обычных наказаниях». — Он набрал побольше воздуха и продолжил: — «Самое малое из наказаний осуществляется самою тонкой частью бамбукового стебля, дабы пробудить в преступнике сокрушение о совершенных ошибках и должным образом предостеречь от совершения таковых в будущем. Второе наказание осуществляется более толстой частью бамбукового стебля, дабы сделать страдание и позор более ощутимыми. Третье наказание состоит во временной высылке за пятьсот ли, дабы побудить виновного к раскаянию и исправлению. Четвертое наказание есть вечная высылка, и применяется оно к преступникам, присутствие которых в обществе нежелательно, но не заслуживающих при этом высшей меры; минимальная дистанция высылки для таковых — две тысячи ли. И наконец, пятое наказание есть умерщвление преступника путем удушения либо перерезания горла».

И замолчал в ожидании похвалы от академика.

— Не жди от меня восторгов, юноша. Я знаю этот трюк.

— Трюк? — не понял Цы.

— Вы учите наизусть пару разделов и выдаете себя за студентов, но я преподаватель с большим стажем. А теперь убирайся, пока я не позвал стражника.

— Трюк, вы говорите? Спросите из любого места, господин! — Цы снова протянул ему книгу.

— Как это?

— Откуда захотите. Ну, давайте! — с вызовом предложил Цы.

Академик задумался. Потом открыл книгу наудачу и перевел взгляд на текст. И вновь посмотрел на Цы, который дожидался настоящей проверки.

— Прекрасно. «О разделении дней», господин всезнайка.

Юноша сделал глубокий вдох. Этот раздел он не перечитывал уже несколько месяцев.

«Ну же. Вспоминай!»

Время шло, академик нетерпеливо притопывал. Он уже собирался вернуть книгу, как вдруг юношу словно прорвало:

— «Согласно „Императорскому альманаху“, день подразделяется на восемьдесят шесть частей. Рабочий день состоит из шести часов между рассветом и сумерками. В ночи также шесть часов, — таким образом, общая протяженность дня и ночи составляет двенадцать часов. Календарный год составляет триста шестьдесят полных дней, однако возраст человека следует исчислять по астрономическому циклу, начиная с того дня, когда его имя и дата рождения заносятся в государственный реестр…»

— Но как ты?.. — выдохнул академик.

— Господин, я вас не обманываю. Эта книга моя, но за пять тысяч она станет вашей. — Цы видел, что старик никак не может решиться. — Господин, моя сестра больна, и мне нужны деньги. Пожалуйста!

Ученый еще раз посмотрел на Уложение: замечательный переплет, переписано от руки штрих за штрихом, ну просто картина мастера! Иероглифы выписаны проникновенно, с чувством, поэтично. Тяжело вздохнув, он закрыл книгу и вернул ее юноше.

— Право, жаль. Действительно прекрасный экземпляр… но я не могу купить у тебя эту книгу.

— Да почему же? Если из-за цены, так я сбавлю. Пусть для вас будет четыре… всего три тысячи, господин.

— Не будь назойливым. Если бы я увидел эту книгу раньше, то непременно купил бы, но я уже сговорился с тем продавцом, а мое слово стоит больше, чем любая скидка, которую ты мог бы мне предложить. Да к тому же было бы несправедливо лишить тебя этого произведения искусства, воспользовавшись твоим бедственным положением. — Ученый как будто взвешивал все за и против, глядя на озадаченного юношу. Послушай-ка, мы вот как поступим: на, держи сто монет, а книгу оставь себе. Видно ведь, как тебе не хочется с ней расставаться. Что до денег — не сочти их за оскорбление, пускай это будет заем. Отдашь, когда справишься со своими проблемами. Я возглавляю академию, она носит мое имя. Мое имя Мин.

Цы не знал, что и сказать. Ему было очень стыдно, но он принял горсть монет и нанизал на свой шнурок, однако обещал менее чем через неделю вернуть сумму с процентами. Старичок с улыбкой согласился. А потом вежливо простился с Цы и пошел своей дорогой.

Юноша спрятал книгу и помчался к Большой аптеке, единственному в Линьане государственному учреждению, где он мог приобрести нужное лекарство меньше чем за сто монет. Аптека помещалась в центре города, она была не только крупнейшим хранилищем медикаментов, но и местом, где оказывали помощь беднякам.

«Но ведь нужно еще доказать, что мне действительно требуется лекарство!» — всполошился Цы.

Это было серьезным препятствием. Если больной не приходит в аптеку сам, то представляющий его родственник должен предъявить рецепт от врача или уплатить за лекарство полную стоимость. Но если у Цы денег не хватало даже на лекарство, то как же, черт побери, оплатит он услуги врача? И все равно юноша решил не отступать от намеченного плана — приходить вместе с Третьей было опасно: вдруг их опознает кто-нибудь из аптекарей.

У дверей учреждения толпились десятки семейств — эти люди пришли жаловаться на плохое лечение. Цы миновал вход для обычных посетителей и пошел прямо в отделение благотворительной помощи. Там теснились болящие двух категорий: в одной группе собрались увечные, другую — менее плотную, зато более шумную — составляли приезжие с детьми, и ребятишек, конечно, тянуло побегать.

Цы уже пристроился ко второй группе, как вдруг его сердце сжалось от ужаса. Неподалеку он увидел стражника с рябым лицом и его огромную собаку. Рябой рассматривал всех по очереди, и взрослых, и детей, прокладывая себе дорогу пинками. Это был определенно Гао, не оставивший своих поисков. Сыщик знал, что сестра Цы больна, поэтому ждал его именно в аптеке. И если юноша попадется ему на глаза, вряд ли удача вновь улыбнется ему, как то случилось на баркасе.

Цы хотел незаметно удалиться, но увидел, что собака, принюхиваясь, идет прямо к нему. Возможно, это просто стечение обстоятельств, но всего вернее — она выследила его по какой-то вещи, взятой в деревне. Цы попробовал не дышать, но собака все равно зарычала. Проклятье! Он понял, что стражник вот-вот его заметит. Собака снова зарычала, медленно обошла застывшего юношу и потянулась к его руке. Цы уже был готов отдернуть руку и броситься прочь сквозь толпу, но, к его удивлению, огромное животное принялось облизывать его пальцы.

Юноша вздохнул с облегчением. Оказывается, собаку привлек запах лапши. Цы ей не мешал, дожидаясь, пока она сама не отойдет. А потом начал медленно продвигаться к группе, состоявшей из калек. Вот он уже почти влился в ряды убогих, но вдруг услышал властный окрик:

— Стой!

Цы оставалось только повиноваться. Его пробила нервная дрожь.

— Если тебе нужно лекарство для ребенка, становись обратно, в другую очередь, — расслышал он в общем гуле.

Юноша немного приободрился. Раскомандовался всего-навсего аптечный служащий с туповатым лицом; вот он уже смотрит в другую сторону. Но когда Цы оглянулся еще раз, взгляд его встретился с ледяным взглядом Гао. «Только бы не узнал!» — взмолился Цы.

И вот, спустя миг, показавшийся ему вечностью, стражник закричал.

Цы сорвался с места в тот самый момент, когда собака уже нацелилась на его горло. Он выскочил из аптеки и побежал вниз по улице, переворачивая все, что попадалось на пути, — дабы затруднить погоню. Во что бы то ни стало добраться до канала — иначе конец. Цы скользнул между рядами повозок, перебежал через мостик. Прямо перед ним оказался торговец растительным маслом, обрушивший на юношу град проклятий, когда ценный товар вылился на землю. По счастью, на масле лапы у собаки разъехались, и беглецу удалось немного увеличить дистанцию.

А потом он сам поскользнулся и выронил отцовскую книгу. И тотчас же невесть откуда взявшийся оборванец подхватил ее с земли и растворился в толпе. Цы проклял себя за неуклюжесть, а вопли рябого стражника опять зазвучали ближе. В одной из торговых палаток Цы разжился мотыгой, и бешеная гонка продолжилась. Канал был совсем рядом. Беглец увидел пустой баркас и кинулся к нему. Он уже ухватился за швартовочный конец, но подоспела ищейка рябого и отогнала юношу к стене. В зверюгу, казалось, вселился дьявол: она щелкала челюстями, не давая юноше ступить и шагу. Цы увидел приближающегося стражника. Сейчас он подбежит и арестует опасного преступника. Цы поднял свою мотыгу и изготовился к обороне. Собака напряглась перед прыжком. И вот Цы нанес свой удар — и промахнулся. Он замахнулся мотыгой во второй раз, но собака успела первой и вцепилась ему в ногу. Цы ощутил, как острые зубы пронзают его икру, но боли не почувствовал. Он ударил изо всех сил, череп животного затрещал. После второго удара собака разжала зубы. Гао в замешательстве остановился. Цы бросился к каналу и, ни секунды не раздумывая, прыгнул. Вода полилась в ноздри, зато сверху его укрыл слой грязи, камышин и фруктовой кожуры. Цы поднырнул под старую лодку, потом ухватился за дальний борт и снова вдохнул. Подняв голову, увидел рябого — теперь мотыга была в руках у него. Цы опять погрузился в воду и вынырнул с другой стороны лодки. Долго ему не выдержать. Рано или поздно Гао его поймает. В этот момент над каналом разнеслось оповещение об открытии шлюзов. Юноша вспомнил, насколько опасно находиться в воде при распахнутых створках, вспомнил и о большом количестве смертельных случаев.

«Это мой единственный шанс».

Не думая об опасности, Цы разжал руки, отдаваясь на волю течения, которое тотчас его подхватило. Теперь к шлюзу несся мощный поток, в котором, точно ореховая скорлупка, барахталось, то погружаясь в глубину, то вновь выныривая на поверхность, человеческое тело. Цы пронесся через первые ворота; вскоре все пространство между шлюзами будет занято входящими лодками. Не помня себя, отчаянный пловец греб ко вторым воротам, стараясь держаться посреди канала. Когда волна ударила в створку шлюза, ему удалось уцепиться за какой-то канат. А потом уровень воды начал стремительно подниматься, баркасы и лодки пошли стеной, угрожая раздавить чудом уцелевшего юношу. Не выпуская из рук каната, он попытался выбраться наверх. Но правая нога перестала ему подчиняться.

«О духи тумана, что еще стряслось?»

Глянув, Цы понял: укус не прошел для него даром. «Проклятая зверюга!» Плотнее упершись левой ногой, он кое-как выкарабкался на берег. По ту сторону шлюзов юноша разглядел Гао. Стражник в ярости пнул труп собаки.

— Где бы ты ни прятался, тебе не уйти! Слышишь? Я все равно возьму тебя живым или мертвым, пусть даже это будет последнее, что я успею в своей жизни!

Цы смолчал. Сопровождаемый изумленными взглядами, он, хромая, побрел прочь и вскоре затерялся в толпе.

12

Цы тащился вперед и вперед, выбирая малолюдные улицы, и проклинал себя за все неудачи. Ничего ему не оставалось, кроме как обратиться в частную траволечебницу, ну а там уж — можно не сомневаться — его обдерут до последней нитки. Он остановился перед первым же подобным заведением — полутемной комнатушкой, где покупали и продавали коренья и другие снадобья. И хотя Цы оказался единственным посетителем, на него смотрели свысока, понимая, что с этого оборванца нечего взять. Но ему уже было все равно. Когда юноша назвал нужное снадобье, хозяева зашептались между собой, а потом занудили, что это лекарство очень редкое и раздобыть его практически невозможно. В конце концов объявили цену: восемьсот монет за горсть молотого корня.

Цы решил поторговаться — весь его капитал составляла сотня монет, которые вручил ему почтенный академик. Цы отвязал с пояса шнурок.

— Мне так много не нужно. Хватит и четвертой части. — С этими словами он выложил связку монет на стол, вперемешку заваленный кореньями и листьями, сухими грибами, стручками, порезанными на части стеблями и крошевом целебных камней.

— Ну что же, тогда выходит двести. А здесь всего только сто, — изрек продавец.

— Это все, что у меня есть. И это больше, чем ничего. — Юноша словно бы в раздумье оглядел помещение. — Похоже, дела ваши обстоят не блестяще. Так лучше заработать хоть что-нибудь, чем вообще ничего.

Хозяева переглянулись, не веря собственным ушам.

— Учтите, что я могу получить это лекарство задаром в Большой аптеке, — прибавил Цы, заметив их нерешительность.

— Послушай, паренек, — сказал тот, что потолще, на всякий случай прикрывая лекарство рукой, — это снадобье встречается не реже, чем зерна в мешке с рисом, и если бы ты мог, то уже приобрел бы корешок за меньшую сумму, так что выкладывай две сотни или ступай откуда пришел.

«Как можно быть таким наивным!»

Цы насупился. Это его последняя попытка. Он разулся и положил башмаки на прилавок.

— Они из хорошей кожи. Еще сто монет за них. Больше у меня ничего нет.

— Парень, ты и вправду думаешь, что нам нужна твоя обувка? Вон отсюда! Пошел, пошел!

Цы подумал: а не схватить ли ему лекарство и не задать с ним деру, но хромота заставила его отказаться от этого плана. Когда юноша выходил из траволечебницы, отчаяние его достигло такой глубины, что спроси его кто-нибудь о его будущем, он ответил бы: будущего не стало в тот самый день, когда он схоронил родителей.

В других аптеках юношу ожидал такой же прием. В последней — грязной лавчонке рядом с портовым рынком — ему попытались всучить порошок из перемолотого бамбука. По счастью, Цы много раз доводилось покупать это лекарство, ему были знакомы и маслянистый вид, и горьковатый привкус, так что, едва попробовав, юноша раскрыл обман. Он выплюнул поддельный порошок и подхватил связку монет, прежде чем мошенники прибрали ее к рукам, но все равно ему пришлось спасаться чуть ли не бегством от хозяев заведения, сразу обвинивших его в нарушении уговора.

Он плелся дальше уже без всякой надежды. Мир его рушился. Хотя Цы и понимал, что заплатят ему в лучшем случае лишь горстью риса, остаток вечера он потратил на поиски работы. Он предлагал свои услуги на рынке, однако никто не желал нанимать болезненного с виду юнца, да еще и с покалеченной ногой. Когда Цы наконец додумался перебинтовать и прикрыть рану, большинство торговых палаток уже закрылось. Потом юноша таскался от пристани к пристани, но повсюду в надежде получить работу толпились умирающие от голода поденщики. Цы пытался стать грузчиком, бродячим торговцем, слугой, золотарем, гребцом и чуть ли не вьючным мулом. Ему, как правило, отвечали, что нужно получить разрешение на работу в цеховых объединениях, которые контролируют наличие свободных мест. Конторы цехов находились в горах, в районе Западного озера и холма Феникса. В других случаях его никуда не отправляли — просто не слушали.

Время улетало, Третья оставалась без лекарства.

Цы задыхался от отчаяния. Он готов был заняться хоть грабежом, хоть проституцией под одним из мостов, — так поступали многие больные и бездомные, вот только и такая работа контролировалась преступными сообществами, отвечавшими за разные сферы незаконной деятельности: от шантажа богатеньких юнцов до содержания жульнической конторы по приему ставок; надзору подлежали и охотники за сумками, и шарлатаны, и прочая мелкая шушера, которая ошивалась на улицах и рынках. Цы это прекрасно знал: ведь судья Фэн многие годы боролся с организованной преступностью.

Уставший Цы попробовал сосредоточиться и что-нибудь придумать. И вот на глаза ему попался торговец сластями, которого они с Третьей видели утром. Человечек все так же щеголял в драной ослиной шкуре, однако теперь он сменил столик прорицателя на небольшой помост, откуда пытался привлечь внимание, предлагая всем желающим выиграть хорошие деньги. Одного простака он уже заполучил — какой-то парень стоял и пялился на его диковинные гримасы, но одного было явно недостаточно. Вскоре зазывные выкрики собрали вокруг бывшего прорицателя небольшую толпу, подействовали они и на Цы.

«Что еще он затевает?»

Если и была на свете сила, которой юноша не мог противиться, так это любопытство. Поэтому Цы как мог привел себя в порядок и придвинулся поближе.

Оказавшись в нескольких шагах от странного человечка, Цы сделал вывод, что он не просто странный: судя по выстроившейся к нему длинной очереди, то был жулик высокой квалификации. Утром Цы не обратил внимания, что у продавца сладостей имелся не только столик для леденцов; за его спиной красовалась целая витрина. На фоне алой полотняной ширмы висела всевозможная дребедень: старые черепашьи панцири, которые принято использовать при гадании; маленькие глиняные будды, раскрашенные неумелой рукой; чучела мелких пташек; пестрые бумажные веера; воздушные змеи из шелка и бамбука; сомнительного качества кусочки ладана; видавшие виды платочки; костяные заколки; разнообразные кольца, пояски, коробочки и щербатые плошки; непарные сандалии, всевозможные клетки, ожерелья из бусинок, ожерелья из ракушек, застежки, броши и браслеты; специи, сандаловые духи, целебные коренья, старинные монеты, щипчики, чернила разных цветов, бумажные фонарики, скелеты змей и лягушек… — и еще тысяча предметов, назначения которых Цы не мог определить. Казалось, на алую штору вывесил весь свой хлам какой-то старьевщик.

«Определенно этот парень умеет показать товар лицом. Но почему все эти люди выстроились в очередь к одному мошеннику?»

Он все понял, когда подошел еще ближе.

Хитрец водрузил на столик деревянную доску с лабиринтом из дорожек, каждая из которых вела к центру. Приглядевшись, Цы сообразил, что каждая из этих шести крученых бороздок выкрашена в свой цвет. Ну конечно, это площадка для сверчковых бегов. По крашеным дорожкам насекомые понесутся добывать лежащий в центре кусок сахара. «А люди дожидаются своей очереди, чтобы поставить на приглянувшегося бегуна».

Цы протолкнулся к самому помосту.

— Это ваш последний шанс! Возможность выбраться из нищеты и зажить по-царски! — завывал человек-обезьянка. — Рискуйте, голодные! Если выиграете, возьмете себе столько жен, сколько пожелаете, а потом, если останутся силы, сможете выбрать еще и любую из проституток!

Предвкушение свежей плоти подстегнуло сразу нескольких мужчин, они выложили свои последние монетки в ящик с отделениями: в нем сразу видно было, сколько и на кого поставлено. Все это время участники соревнования сидели по своим коробочкам, и спина у каждого была выкрашена в особый цвет.

— Кто еще? Что, ни у кого не осталось храбрости, чтобы бросить мне вызов? — снова возгласил хитрец. — Сборище трусов! Да неужто вы боитесь, что мой старый сверчок всех вас обштопает? Ну ладно… Я нынче не в своем уме, и да простят вас Небеса за то, что вы пользуетесь моим безумием. Сегодня удача на вашей стороне. — С этими словами он ухватил своего сверчка, помеченного желтой краской, и оторвал ему переднюю лапку, а потом пустил хромца ковылять в своей коробочке и снова подзадорил толпу: — Ну а теперь? Что, сумеете меня победить? Ну так докажите, если у вас там не пусто… — Он запустил руку в штаны и потряс яйцами.

И вот, видя перед собой совершенного безумца, еще несколько человек побороли свои колебания и бросили деньги в ячейки кассы. Цы смотрел во все глаза и кусал губы. Вот он, тот самый шанс, которого он ищет. Вот возможность раздобыть деньги на лекарство для Третьей. Однако что-то его удерживало. Он не знал, на что решиться. Человек-обезьянка уже закрывал прием ставок, когда юноша все-таки сорвал с пояса связку монет и бросил в синюю ячейку.

— Сто монет, восемь к одному!

«Да помогут мне духи удачи».

— Ставки сделаны. А теперь отойдите.

Человек-обезьянка направил крутившегося на месте хромого сверчка головой к выходу в лабиринт. В пяти других коробочках, равномерно распределенных вокруг лабиринта перед раскрашенными бороздками, сидели еще пять сверчков, помеченные соответствующими цветами. Потом хозяин накрыл лабиринт шелковой плетенкой, чтобы насекомые не ускакали.

По удару гонга прорицатель натянул веревочки на шести дверцах, собираясь освободить бегунов.

— Готовы? — гаркнул он.

— Сам приготовься, — отозвался один из игроков. — Мой красный порвет твоего хромоножку на куски, а куски сожрет!

Прорицатель, усмехнувшись, покачал головой и во второй раз ударил в гонг, возвещая о начале состязания.

Как только дверцы распахнулись, сверчки бросились вперед по бороздкам — все, кроме хромого, который, волочась пузиком по дну, едва сумел выбраться из своей коробки.

— Вперед, гадина! — заорал прорицатель.

Казалось, желтый сверчок услышал этот окрик и торопливо заковылял по своей дорожке; остальные уже прилично разогнались, их тоже подгоняли вопли игроков. Иногда один из сверчков останавливался, доводя до истерики всех, кто на него поставил; игроки и вовсе теряли рассудок, если такое происходило под мостами и в туннелях, а их в лабиринте было немало. Сверчок на красной дорожке без остановок рвался к лакомству, поджидающему посреди доски. Ему оставалось пробежать до цели путешествия всего лишь несколько пядей, когда он вдруг застыл на месте; публика разом смолкла. Насекомое беспомощно дернулось, будто впереди на дорожке выросла невидимая стена, а потом попятилось назад, не обращая внимания на красноречивые жесты тех, кто на него поставил. А вот сверчок прорицателя, пробравшись через первый туннель, неожиданно для всех развил бешеную скорость и стремительно нагонял конкурентов.

— Проклятая тварь! Беги дальше, не то раздавлю! — зарычал один из игроков, когда сверчок, вместо того чтобы бежать по бороздке, попытался вылезти вверх по стенке.

Насекомое мало того что презрело все крики и хлопки, но и сумело перебраться на другую дорожку. Итак, красный выбыл из соревнования, получив в награду только порцию отборной брани. А Цы не переставал поражаться скорости, которую набрал сверчок хозяина; он уже нагнал синего сверчка, на которого поставил одетый в лохмотья мужчина исполинского роста. Вынырнув из туннелей на последнем повороте, оба насекомых остановились как будто в раздумье.

— Давай же, сукин сын! — не выдержал великан.

Цы не сводил глаз с участников забега.

Пока сверчок с желтым пятном пребывал в замешательстве, небольшое преимущество получил синий — тот самый, на которого он поставил последние деньги. Но неожиданно, когда все уже решили, что синий сверчок выйдет победителем, желтый сверчок прорицателя понесся, как на крыльях; за шаг до цели он опередил остальных.

Собравшиеся терли глаза: такую победу можно было объяснить не иначе как дьявольскими кознями.

— Мерзкий козел! Ты ведь жульничаешь! — наконец разразился великан.

Прорицатель и бровью не повел, хотя проигравшие угрожали раскроить ему череп. Он подхватил желтого сверчка и предъявил его публике.

Действительно, передней лапки не хватало.

— А теперь убирайтесь отсюда, пока я не позвал стражников! — пригрозил распорядитель бегов, показав специальный свисток.

Но великан, не убоявшись угрозы, взмахнул могучей рукой; от удара сверчок подлетел вверх и шлепнулся на пол. И тут же его придавила тяжелая нога. Великан сплюнул и пошел прочь, изрыгая проклятия и угрозы; напоследок он пообещал прорицателю, что непременно вернет потерянные деньги. Другие участники состязания тоже начали расходиться. А вот Цы остался около подмостков, словно надеясь, что каким-то чудом ему откроется тайна победы прорицателя.

«Вот дьявол, как же он исхитрился?»

— Ты тоже ступай прочь.

Цы не сдвинулся с места. Деньги нужны были позарез, и к тому же Цы был уверен, что человек-обезьянка всех надул. Определенно юношу обманули собственные глаза: они же видели, как прорицатель оторвал лапку сверчку, который сейчас лежал на земле расплющенный в лепешку. А еще Цы удивляло, что прорицатель не пришел в ярость из-за гибели своего чемпиона; он с безразличным видом напевал какую-то песенку и подсчитывал барыш; он даже не посмотрел, что осталось от сверчка, принесшего ему такое богатство.

Воспользовавшись моментом, когда прорицатель отвернулся, Цы присел перед черной лепешкой. Оказалось, что лежащий кверху брюшком сверчок еще жив и шевелит лапками. Внимание Цы привлек необычный блеск в нижней части тельца.

«Что за странности?..»

Цы не успел разглядеть, в чем дело: прорицатель уже поворачивался в его сторону.

Оставалось единственная возможность. Юноша быстро подхватил сверчка с земли. Человек-обезьянка ничего не заметил.

— Зачем ты так скрючился? Я же велел тебе убираться.

— У меня яблоко упало, — не растерялся Цы. — Но уже все. Я его нашел. Теперь ухожу.

— Погоди-ка! Что ты там прячешь?

— Где?

— Лучше не серди меня, парень.

Цы отошел на несколько шагов и выпалил с безопасного расстояния:

— А разве ты не прорицатель?

Человечек нахмурился. Он хотел было наградить непочтительного юнца оплеухой за дерзость, но ограничился глупым хихиканьем. Присутствие юноши не мешало ему разбирать свой балаган. Наконец прорицатель сложил весь скарб в тележку и покатил ее в сторону ближайшей харчевни.

Цы получил возможность без помех исследовать сверчка-победителя. Насекомое уже почти не шевелилось, и юноша краешком ногтя снял с его брюшка блестящую пластину. На первый взгляд казалось, это обычная жестяная чешуйка с остатками клея. Поверхность была гладкая, размером и формой повторяла очертания насекомого. Вот только назначения пластинки он понять не мог. Это же лишний вес, который в состязании не поможет, а только утяжелит бегуна.

Цы уже хотел спрятать загадочную пластинку, но она неожиданно выскользнула из его пальцев и чудесным образом прилипла к ножику, который юноша носил на поясе. Цы вытаращил глаза, и даже рот его приоткрылся от изумления. Он попытался припомнить форму лабиринта. А потом еще раз пригляделся к останкам сверчка — юноша обращался с ним бережно, точно с живым. «Проклятый мошенник! Вот, значит, как он выигрывает».

Цы завернул насекомое в платок и захромал в ту харчевню, куда, как он видел, направился прорицатель. Тележку с его скарбом снаружи сторожил мальчишка. Цы спросил, сколько он получает за свою работу, и малыш предъявил ему горсть леденцов.

— Разрешишь мне кое-что здесь посмотреть — дам тебе яблоко, — пообещал Цы. Мальчик задумался над этим предложением.

— Хорошо. Но только посмотреть. — Он уже тянул руку.

Цы выдал яблоко стражу и нагнулся к лабиринту. Но не успел он и прикоснуться к доске, мальчик запротестовал:

— Если тронешь, я ему расскажу.

— Я только выясню, что там сзади.

— Ты говорил — только посмотреть.

— Клянусь Великим Буддой! Кусай свое яблоко и помалкивай! — не сдержался Цы.

Он взял доску в руки и внимательно осмотрел. Проверил работу створок, понюхал беговые дорожки, а потом занялся днищем. Внутри он обнаружил металлическую пластинку, похожую на черную лепешку, — и спрятал ее в рукав. Затем Цы водрузил доску на место, кивнул мальчишке и вошел в харчевню «Пять вкусов» с твердой решимостью вернуть потерянные деньги.

Найти прорицателя оказалось несложно. Цы просто прислушался к оживленной болтовне двух проституток, обсуждавших, как бы половчей обобрать сидящего за пологом старика в ослиной шкуре, который сегодня сорит деньгами.

Юноша огляделся, вырабатывая план действий. Харчевня представляла собой жалкую лачугу, каких в порту немало, берлогу, наполненную чадом пережаренной пищи. Десятки сотрапезников объедались тушеной свининой, кантонскими соусами и супчиком из рыбы; еду разносила прислуга, утомленная криками и беготней. Ароматы жареных цыплят и креветок перемешивались с потным духом рыбаков, матросов и портовых грузчиков, отмечавших завершение дня попойкой, так горланя хором под аккомпанемент флейт и цитр, будто это был последний день их жизни. На грубо сколоченных подмостках, установленных позади прилавка, несколько «цветочков» колыхали бедрами, напевали мелодии, едва различимые в общем гаме, и зазывно разглядывали мужчин, подыскивая будущих клиентов. Одна из этих девушек, маленькая и кругленькая, точно слива, подобралась к Цы и потерлась мягким задком о его пах; ей, казалось, не было дела ни до незавидной внешности нового гостя, ни до его забинтованной ноги. Цы не принял приглашения. По слою липкого жира, покрывавшего пол, он направился прямиком туда, где пировал прорицатель. Решительно раздвинул занавески и шагнул внутрь. Сейчас смешной человечек смотрелся еще комичнее: дрыгая белым задом, он лежал на молоденькой проститутке. Увидев юношу, он удивился и прервал свое занятие, однако, к удивлению Цы, не выказал никакой неловкости — только ухмыльнулся своей дурацкой улыбочкой, обнажив гнилые зубы. Определенно, алкоголь уже успел затуманить его рассудок.

— Вижу, ты неплохо проводишь время за мой счет? — Цы рывком сдернул его с девчонки — та сразу же выбежала в сторону кухни.

— Да какого дьявола?..

Прежде чем человек-обезьянка успел подняться, Цы схватил его за грудки:

— Ты вернешь мне все до последней монетки. И прямо сейчас!

Цы потянулся к поясу обманщика, но неожиданно кто-то схватил его сзади, оторвал от пола и выбросил на середину общей комнаты. От громогласного окрика смолкла даже музыка.

— Не беспокоить моих клиентов! — Это был сам владелец харчевни.

Цы посмотрел на исполина, который подбросил его в воздух, точно таракана. Руки у хозяина были толще, чем ноги юноши, а взгляд — как у взбесившегося буйвола. Юноша не успел сказать и слова, как получил удар ногой по ребрам. Ему едва удалось подняться. Хозяин занес ногу для нового пинка, но Цы отступил и быстро выкрикнул:

— Этот человек — мошенник. Он обманом выиграл мои деньги!

Еще один удар. Цы пятился назад, боли не было.

— Да вы что здесь, слепые? Он же обманывает вас, как детей.

— Здесь у нас одно правило: кто платит, тот и музыку заказывает. — И хозяин заведения снова пнул юношу.

— Ну хватит, хватит. Вот ведь назойливый мальчишка, — вступился прорицатель. — А ты, парень, ступай-ка отсюда, пока цел.

Цы поднялся с пола, уцепившись за одну из проституток. Прокушенная нога снова кровоточила.

— Уйду, когда ты мне заплатишь.

— Я — тебе? Не будь дураком, приятель. Ты что, хочешь, чтобы это чудище раскроило тебе башку?

— Я знаю, как ты это делаешь. Я посмотрел твой лабиринт.

Вместо дурацкой ухмылки на лице прорицателя появилось выражение легкой озабоченности.

— Ну да? Садись рассказывай… И что ты там увидел? — Теперь в голосе мошенника звучала угроза.

Цы достал из узелка металлическую пластинку, которую обнаружил на сверчке, и выложил ее на стол:

— Признаешь?

Прорицатель взял пластинку, оглядел и презрительно отбросил обратно, к стоявшим на столе бутылкам.

— Я признаю только, что ты играл и проигрался, — произнес человечек, однако взгляд его становился все тревожнее.

— Прекрасно. — Цы вытащил черную металлическую лепешку, которую нашел внутри лабиринта, и решительным жестом засунул под стол. — Ну, тогда учись.

И юноша под крышкой стола приложил лепешку к тому месту, где находилась маленькая пластинка. Поначалу ничего не происходило, но вдруг, словно ведомая невидимой рукой, пластинка дернулась и поползла туда, где Цы держал лепешку. Потом он задвигал рукой под столом, и пластинка начала повторять все его движения, чудесным образом обходя бутылки и стаканы. Прорицатель следил за представлением с суровым видом, но рта не раскрывал.

— Это магниты! — объявил Цы. — А еще можно упомянуть про невыносимый для насекомых запах камфарного масла, ты намазал им концы тех дорожек, по которым бегут чужие сверчки; про затворы, они останавливают твоего увечного сверчка в туннеле и выпускают второго, при всех лапках; а еще про те створки, что останавливают второго и выпускают третьего, снова хромого и с магнитной пластинкой на брюшке. Хотя о чем это я? Нет нужды тебе все это рассказывать, ведь верно?

Прорицатель еще раз оглядел странного парня. Поджав губы, предложил ему стаканчик вина. Цы отклонил предложение.

— Что тебе нужно? — процедил мошенник.

— Мои восемьсот монет. Это была моя ставка, мой выигрыш.

— Ну да. Вот раньше бы и выступал. А теперь проваливай: у меня здесь дела.

— Я не уйду, пока ты не расплатишься.

— Послушай-ка, сынок. Ты парень умный, дело ясное, да только ты мне надоел. Чжао! — Прорицатель обернулся к хозяину харчевни, который дожидался неподалеку. — Дай ему горшок риса. Запиши на мой счет, и пусть убирается.

— В последний раз повторяю. Плати, или я всем расскажу…

— Ну хватит! — перебил хозяин.

— Нет! Не хватит! — прорычал кто-то сзади. На шум обернулись все без исключения: в харчевню будто ворвалось целое войско.

В самой середине комнаты стоял, подбоченившись, другой великан, еще больше хозяина харчевни. Цы его узнал — это был парень, поставивший на синего сверчка и обещавший отомстить мошеннику. Теперь лицо прорицателя исказилось от ужаса: великан пошел прямиком к нему, отодвигая всех, кто стоял на пути. Хозяин попытался вмешаться, но один тычок сшиб его с ног. Великан остановился в полушаге от человека-обезьянки. Он, словно огромный зверь, громко сопел, явно наслаждаясь моментом отмщения. Правой лапищей он сдавил горло прорицателя, левой — ухватил юношу.

— А теперь давайте еще раз послушаем историю про магниты.

И тут Цы не смог сдержаться. Он ненавидел мошенников, но еще больше — людей, которые для достижения своих целей прибегают к насилию. Здоровяк же, казалось, готов был вернуть силой не только свои деньги, с него сталось бы заграбастать и ставки всех прочих игроков.

— Это касается только нас двоих, — дерзко ответил юноша.

Великан крепче сжал его плечо, но Цы не изменился в лице.

— Да к черту вас обоих! — И великан отшвырнул его на старую ширму, которая разлетелась в куски.

Когда Цы сумел подняться, он увидел, что здоровяк, поставивший на синего сверчка, сидит на прорицателе и душит его, точно гуся. Юноша бросился мошеннику на подмогу и врезал кулаком по исполинской спине, но это было все равно что колотить гору. Великан развернулся, небрежно махнул рукой и снова отправил его на остатки ширмы. Цы почувствовал на губах вкус теплой крови. Другие посетители харчевни плотно обступили участников драки — и вот монеты разгоряченных болельщиков начали срываться с поясов и переходить из рук в руки.

— Сто к одному на гиганта! — Какой-то юнец вызвался держать банк.

— Запиши меня на двести!

— Ставлю тысячу!

— Две — если он его убьет!

Азарт собравшихся разжигало вино; они сделались кровожаднее волков. Цы сразу понял, что его жизнь в опасности. Он огляделся, подумывая о бегстве, но из плотного людского кольца было уже не вырваться. Время было упущено; великан распрямился так, что голова почти доставала до потолка, и смотрел на своего противника с таким презрением, точно собирался раздавить таракана, а потом обтереть башмак. Вот он поплевал на ладони и поднял руки, играя мускулами, — ажиотаж вокруг ставок только возрос. Цы подумал о Третьей. И решился.

— Мне уже доводилось размазывать женоподобных верзил, — с вызовом бросил он.

— Что ты сказал? — взревел великан и замахнулся, чтобы разом покончить с мозгляком, но Цы сумел увернуться, и боец, потеряв равновесие, рухнул навзничь.

— Спорим, ты только кажешься настоящим мужиком? — не унимался Цы.

— Да я сожру твои потроха, а что не доем — выкину свиньям!

Великан снова бросился вперед, Цы снова удачно увернулся.

— Неужели ты испугался жалкого хромоножки? Дайте ножи! — потребовал он.

Великан расплылся в нехорошей улыбке. Конечно, его противнику было невдомек, что перед ним — мастер ножевого боя.

— Ты сам себя приговорил, — прорычал он, подхватил со стола кувшин с вином и опорожнил себе в глотку. Обтерся рукавом и выбрал один из принесенных с кухни ножей.

Цы осмотрел свое оружие. Лезвие острое, как у меча. Юноша уже встал наизготовку, когда между бойцами влез тот самый юнец, который принимал заклады.

— Кто-нибудь хочет поставить на замухрышку? — ухмыльнулся он. — Ну давайте! Чем я буду расплачиваться с победителями? Парнишка-то шустрый. Может, и отобьет первый удар…

Все только рассмеялись. Никто не вызвался.

— Я сам на себя поставлю! — поразил собравшихся Цы. — Восемьсот монет! — И оглянулся на прорицателя в ожидании согласия.

Прорицатель был удивлен. В раздумье покусав губы, он наконец кивнул. Потом запустил руку под куртку, извлек восемьсот монет и передал их в качестве ставки. При этом он уныло качал головой, точно человек, только что выбросивший деньги на ветер. Когда прорицатель вернулся к своей лежанке, его уже поджидала новая проститутка.

— Прекрасно. Кто еще желает? Больше никого? Ну тогда… разденьтесь до пояса и начинайте!

Великан улыбнулся, подмигнул одному знакомому и жестом показал всем, как он нашинкует сейчас этого щуплого наглеца. Халат он стягивал не спеша, чтобы все могли полюбоваться горой мускулов его бычьей туши. Без одежды он выглядел еще громаднее, однако Цы оставался невозмутим. В довершение великан взял со стола плошку с маслом и вылил себе на грудь, чтобы окончательно напугать противника. И грозно посмотрел на Цы.

— Ты что, обосрался? — рявкнул он, видя, что соперник стоит неподвижно.

Цы ничего не ответил. Соблюдая неписаный ритуал, он принялся складывать свои пожитки в аккуратную кучку справа от себя. Он действовал невозмутимо, даже беззаботно, как будто ему было заранее известно, что произойдет с ним самим и с его противником; а того явно томило ожидание. И вот юноша расстегнул все пять пуговиц, на которых держалась его рубаха, теперь она просто висела на плечах. Толпа внимательно наблюдала, завороженная медлительностью и странным спокойствием щуплого парня. Все с нетерпением ждали начала схватки, только Цы никуда не торопился. Наконец он повел плечами и скинул рубаху на пол. По харчевне пронеслась волна изумленных возгласов.

Все тело юноши представляло собой массу обожженной плоти, переплетение зарубцевавшихся шрамов и лоскутьев кожи, напластование волдырей и ран — немых свидетелей былых страданий. От этого зрелища даже великан попятился.

Цы аккуратно свернул рубашку и положил на ближайший стол. Стоявшие рядом расступились, открывая пространство между бойцами.

— Я готов, объявил Цы, и толпа заревела. — Но все-таки… — (Люди разом смолкли.) — Прежде чем мы начнем, я хочу предоставить этому человеку возможность спасти свою жизнь.

— Прибереги это блеянье до того часа, когда окажешься в гробу! — ответил великан со смесью удивления и ярости.

— Лучше бы ты прислушался к моим словам, — заметил Цы. — Или ты думаешь, что выжившего после всех этих ран легко уложить в гроб?

Великан открыл было рот в поисках ответа, но Цы еще не закончил.

— Я не получаю удовольствия от убийства, посему предлагаю тебе нечто иное. Как насчет Вызова Дракона?

Великан захлопал глазами. Вызов Дракона уравнивал силы бойцов, но не всякий был готов его принять. В таком поединке соперникам наносили ножевые раны, следуя нанесенному на тело рисунку. Насколько опасны будут раны — решать им самим, глубина и ширина зависят от их способности терпеть боль. Проигравшим считается тот, кто первым закричит.

— Я бы начал здесь — над левым соском, повыше сердца, — предложил Цы, зная, насколько чувствительно это место, и рассчитывая обеспечить себе преимущество.

— За дурака меня держишь? С чего это я буду сам себя калечить, если могу разделаться с тобой, не получив при этом ни единой царапины? — пробормотал великан.

Он начал нервничать, и Цы это подметил.

— Не стану тебя упрекать. Мне и раньше доводилось встречать трусов, подобных тебе, так что можешь и отказаться, — отчеканил Цы громким голосом — так, чтобы всем было слышно.

Великан по лицам болельщиков оценил всю серьезность вызова. Мальчишки он не боялся, однако, если сейчас он откажется, молва разнесется по всему порту. А этого он никак не мог допустить.

На это и рассчитывал Цы.

— Я согласен, замухрышка. Свои слова ты проглотишь вместе с остатками зубов.

Это решение было встречено восторженными криками; деньги вновь засновали из рук в руки. Цы дождался, пока страсти поулягутся, а затем продолжил:

— В судьи позовем поваров с кухни. Если ни у кого нет возражений, правила будут обычные: начинаем с соска, продолжаем резать вокруг по спирали, все дальше и дальше, постепенно увеличивая глубину; остановимся только тогда, когда один из нас закричит от боли.

— Пусть так, — согласился великан. — Только у меня тоже условия имеются.

Толпа ждала продолжения. Цы испугался, но пути назад уже не было.

Великан оглядел всех и каждого, наслаждаясь моментом.

— Кто бы ни выиграл, победитель вонзает проигравшему нож в сердце.

13

— Ставлю десять тысяч на парнишку!

Все, включая и Цы, — обернулись на этот возглас.

— Да он спятил!

— Так он и глаза свои проиграет! — зашептались в толпе.

Прорицатель и ухом не повел. Он вытащил из штанов кошель, а оттуда вексель именно на эту сумму. Парень, принимающий ставки, осмотрел печати и подписи на лицевой стороне, потом рисунок, изображающий казненного фальшивомонетчика, на обратной. Документ, несомненно, был подлинный. Оставалось только проверить, хватит ли у прочих игроков денег расплатиться, если вдруг человек-гора и впрямь проиграет. Оказалось, хватит; и тогда распорядитель объявил, что поединок начнется по удару гонга.

Цы замер в трех шагах от великана. По бокам от соперников встали двое поваров; в руках у них были ножи с зарубками, по которым будет определяться глубина порезов. Великан с опаской косился на ножи — так смотрят на змею, пытаясь понять, ядовита она или нет. Он сделал еще несколько глотков вина, плюнул на пол и, бешено зарычав, потребовал еще бутылку.

Поединок начался.

Повар обмакнул кисточку в черные чернила и принялся рисовать на туше великана дорожку, по которой следовало провести нож. Затем настала очередь Цы. Второй повар приступил к такой же операции. Когда он внимательнее посмотрел на левый сосок юноши, его пробила дрожь. На обожженной коже уже была прочерчена похожая дорожка — но не кистью, а глубоким шрамом. И повар понял, что этот юноша не в первый раз бросает Вызов Дракона.

Пока повар рисовал, Цы прикрыл глаза и обратился к душам родных за помощью и защитой. Три года назад, вступившись за честь родственника, Цы был вынужден принять участие в таком же поединке. В тот раз он вышел победителем, хотя победа едва не лишила его жизни. Такова была обратная сторона его странного дара: он не чувствовал боли, зато и не мог рассчитать, когда риск становится смертельным. И теперь он не знал, что наступит раньше — победа или смерть. Вполне могло случиться так, что нож пропорет ему легкое скорее, чем лезвие другого пробьется сквозь толстый слой жира и мускулов, которыми укрыто тело великана. И все-таки рисковать стоило: он должен был победить ради Третьей.

Цы сглотнул слюну.

Начиналось захватывающее представление, и комната сотряслась от воя собравшихся. Они были, как голодная собачья стая, а он — как добыча. Укола он не почувствовал. Зато ясно увидел струйку крови, которая забила из-под соска, скользнула вниз по животу и выпачкала его штаны. Риск все возрастал. Стоило ему вздрогнуть, он мог лишиться своей ставки. Оставалось только сохранять спокойствие и позволить ножу делать свое дело. Когда лезвие начало разрезать его кожу, Цы только глубоко вздохнул. Разрез удлинялся, а Цы смотрел, как второй повар проводит такую же операцию над его противником.

Великан скривился от боли, когда острие пронзило коричневую ареолу соска, однако по кривой ухмылке, которой он вслед за этим наградил юношу, Цы понял, что столкнулся с серьезной проблемой. Чем дольше будет продолжаться испытание, тем короче станет его дорога на кладбище.

Ножи в руках поваров продвигались медленно, но неотвратимо, борозды становились все глубже, металл раздвигал жир и мясо, разрезал мускулы, разбрызгивая кровь и калеча плоть; гримасы на лицах противников делались все страшнее и появлялись все чаще. У Цы они были притворные, а вот у его соперника — настоящие. И все-таки рот исполина оставался закрытым, челюсти сжаты, согнутая шея напряжена. Только яростный взгляд на юношу — глаза в глаза — был живым зеркалом его страданий.

И вдруг Цы почувствовал, что лезвие ножа остановилось у него над ребром, в малом шажке от сердца. Повар надавил слишком сильно, нож застрял между реберной костью и рубцом старого шрама, натянувшимся, как струна. Цы перестал дышать. Любое неосторожное движение могло прорвать ему легкое. Великан, не спускавший глаз с лица противника, расценил эту перемену как предвестие своей победы и затребовал еще кувшин вина. Цы попросил продолжать: от ненужных остановок он просто свалится без сил.

— Ты уверен? — У повара дрожала рука.

«Нет».

Но Цы кивнул.

Повар сжал зубы, возвращая твердость руке. Цы ощутил упругое сопротивление своей кожи; вот она натянулась, и вот она с треском лопнула. Теперь нож двигался прямо к сердцу. Чтобы грудь не вздымалась, Цы снова задержал дыхание. Повар явно ждал, что он подаст сигнал остановиться; но Цы уже не мог позволить себе никакой слабости.

— Продолжай, ублюдок! — И тут великан презрительно рассмеялся.

Грудь его была вся в крови, но алкоголь будто притупил не только все его чувства, но заодно и рассудок.

— И кто здесь трус? — прорычал он, снова вливая себе в глотку кувшин вина.

Цы сознавал: если соревнование продолжится, трагедии не избежать. Но ведь ему так нужны деньги.

«Да когда же ты наконец закричишь?»

И тут, будто в ответ на его мысли, это случилось. Лицо великана стало белым, его звериные глазки помутнели, а потом неестественно расширились, будто увидев кошмарное привидение. Обливаясь кровью, он, шатаясь, шагнул к Цы. Торчавший под сердцем нож вошел в тело по самую рукоятку.

— Он сам… сам дернулся! — оправдываясь, бормотал повар.

— Проклятый мо…ло…косос!

Это были последние слова великана. Он сделал еще шаг и рухнул, точно гора. Обвалом накрыло и ближайших зрителей, и столы.

Толпа болельщиков бросилась на помощь погибшему исполину. В выигрыше остались немногие.

— Бежим отсюда! Быстро!

Цы не успел даже одеться. Воспользовавшись суматохой, прорицатель схватил его за руку и потянул к задней двери. На их счастье, уже наступила глухая ночь, снаружи никого не было. Беглецы кинулись в проулок, добрались до канала и спрятались под каменным мостом.

— Держи. Накинь это и жди меня здесь.

Цы принял от прорицателя льняную куртку, промыл раны и оделся. Он ждал и гадал: вернется ли прорицатель. Как ни странно, человек-обезьянка появился довольно скоро, и в руке у него был набитый мешок.

— Мне пришлось договориться с мальчишкой у входа, чтобы он спрятал мои вещички на ближайшем складе. Ты как? Сильно болит? — (Цы покачал головой.) — Дай-ка я посмотрю. Великий Будда! До сих пор не понимаю, как это ты его победил.

— А я не понимаю, почему ты поставил на меня.

— После объясню. На вот, лечись. — Прорицатель вытащил из мешка пластырь и залепил раны. — О великий демон! Откуда у тебя такие ожоги?

Цы не ответил. Человечек перебинтовал его куском тряпицы. Потом скинул с себя ослиную шкуру и укрыл юношу. Это было вовремя: холод с гор уже леденил кости.

— И вот еще что. Работа у тебя есть?

Цы покачал головой.

— А где живешь?

— Не твое дело. Тебе удалось получить выигрыш? — с тревогой спросил Цы.

— Ну разумеется, — рассмеялся человечек. — Я ведь прорицатель, а не тупица. Глянь-ка, не твое? — И он протянул юноше туго набитый мешочек.

Цы просто кивнул и спрятал свои восемьсот монет, превратившиеся теперь в тысячу шестьсот. Вообще-то, ему причиталось больше, но препираться он не стал.

— Мне нужно идти, — сухо бросил он и поднялся.

— Что за спешка? Погляди на себя. На такой ноге ты недалеко уйдешь.

— Мне нужно в аптеку.

— Посреди ночи? К тому же эту рану тебе ни в какой аптеке не залечат. У меня есть знакомый лекарь, он…

— Это не для меня. — Цы проковылял несколько шагов и остановился перевести дух. — Вот чертова нога!

— Быстро назад, не то нас отыщут. Люди, проигравшие нам свой дневной заработок, — отнюдь не буддийские монахи, что и букашки не обидят. Стоит им очухаться, они будут готовы нас по земле размазать, только бы вернуть свое.

— Я выиграл честно.

— Ну да. Так же честно, как и я со сверчками. Меня-то не проведешь, парень. Мы с тобой мешаны из одной глины. Я подметил, еще когда этот громила ухватил тебя за плечо. Ты даже бровью не повел. Поначалу я этому не придал значения, но когда ты показал все свои шрамы — особенно те, которые совпадали по рисунку с Вызовом Дракона… Так что ладно, парень! Ты не в первый раз участвовал в таком состязании, и ты определенно знал, что делаешь. И вот что я скажу: не знаю, как ты этого добиваешься, но ты одурачил всю компанию, одурачил и эту гору мускулов. Всех провел, кроме меня. Ведь я прорицатель Сюй. Вот почему я поставил на тебя.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ясное дело. Я тоже ничего не понял про те магниты, ну да чего уж там… Дай-ка лучше я погляжу твою ногу. — Сюй, задрав штанину Цы, осмотрел рану. — Проклятье, парень! Тебя что, тигр укусил?

Цы скрипнул зубами. Он терял драгоценное время, нельзя больше ждать. Он поставил ради Третьей жизнь на кон не для того, чтобы просидеть всю ночь под мостом.

— Я должен идти. Знаешь ты, где тут аптеки поближе — или нет?

— Парочку знаю, только сейчас тебе не откроют, разве что мы придем туда вместе. А ты до утра не можешь обождать?

— Нет. Не могу.

— Вот дурачина! Ну хорошо, идем.

Они брели в тумане по каким-то улочкам портового района. Чем ближе к складам, тем тошнотворнее разносился в холодном воздухе запах прогнившей рыбы. Встречные бродяги посматривали хищными взглядами, но хромота Цы и стертая ослиная шкура на его плечах сразу давали им понять, что поживиться тут нечем. Завернув в Костяной переулок — место, где сваливают в отбросы рыбьи внутренности и хребты, — прорицатель остановился. Оглядевшись, перескочил через лужу зловонной крови и постучал во вторую дверь. Выбранный им дом больше напоминал разбойничий притон, чем благопристойное жилище. Вскоре отблеск фонарика в окне возвестил о пробуждении хозяина.

— Открывай! Это Сюй.

— Ты принес должок?

— Вот дьявол! Открывай! Я привел раненого.

Сначала раздался хруст проржавевшей задвижки, потом скрип несмазанных петель. На пороге возник мужчина, украшенный множеством чирьев. Оглядев пришедших, он хмуро сплюнул:

— Где мои деньги?

Сюй по-свойски оттолкнул неприветливого хозяина и прошел за порог.

Если снаружи дом казался притоном, то изнутри походил на выгребную яму. Цы первым делом спросил хозяина про лекарственный корень. Хозяин молча кивнул и ушел куда-то за занавеску. Оттуда сразу послышались шепотки.

— Не беспокойся, — подбодрил Сюй. — Он, конечно, крыса, но надежная крыса.

Вскоре «крыса» вернулась с каким-то порошком. Цы попробовал его на вкус. Это и впрямь было то самое снадобье, только куда меньше, чем надо. Цы попросил еще, но хозяин ответил, что больше у него нет, и, запросив тысячу монет, вполне удовлетворился и восьмьюстами.

— Послушай, и для ноги ему что-нибудь дай, — велел Сюй своему знакомцу.

— Мне не нужно…

— Спокойно, парень. Это будет за мой счет.

Прорицатель расплатился, и они поспешили покинуть странный дом. На улице пошел дождь, и ветер задувал все сильнее. Цы хотел поскорее отделаться от прорицателя.

— Спасибо за…

— Да не стоит. Лучше послушай… Я тут подумал… Ты ведь говорил, у тебя работы нет?

— Ну говорил.

— Ну вот… Слушай дальше. По правде сказать, уже много лет моя основная работа — могильщик. Это ремесло приносит неплохой доход, если умеешь общаться с родственниками покойного. Я работаю на Полях Смерти, на главном кладбище Линьаня. А прорицатель — это так, подработка. Как только обставишь пару деревенских простофиль, так о тебе уже молва трубит, а фокус со сверчками давно себя исчерпал. Мне приходится перебираться с места на место, но у этих ублюдков из Большой банды все под контролем. Либо ты им платишь, либо сам собирайся и уходи. Линьань, конечно, велик, но не настолько.

— Да. Понятно… — Цы торопился, но не хотел выглядеть неблагодарным.

— В общем, чтобы заработать лишнюю пару монет, приходится то продавать леденцы, то кастрюли чинить… А то — предсказывать будущее или делаться уличным рассказчиком… Даже мой выигрыш не сильно меня обогатил. Дьявол! У меня ведь семья, а вино и девочки денег стоят! — И старик сам же расхохотался.

— Прошу прощения, но…

— Я понял, понял. Тебе куда? На юг? Ну пошли. Я тебя провожу.

Цы собирался сесть на лодку на Императорском канале — теперь он мог себе это позволить.

— А ведь деньги — неплохая штука. Ты хотел бы заработать сразу много? — Сюй засмеялся и двинул юноше локтем под ребра, забыв о том, что того недавно били ногами.

— Что за вопрос! Конечно.

— Сверчковые бега, говорю я, едва покрывают расходы. А вот вместе мы бы… Я знаю все уголки, все рынки. Я умею дурачить людей, а ты с таким даром… Да мы бы озолотились…

— О чем ты?

— Да-да, парень. Мы бы действовали осторожно. Не так, как с этим дылдой, совсем не так. Мы бы выискивали задир, хвастунов, поножовщиков, бахвалов, болтунов и пьяниц… Ведь порт кишмя кишит дураками, которые, увидев безбородого юнца, поставят на кон собственную шкуру. Мы бы общипывали всех и каждого и уносили ноги, прежде чем они опомнятся.

— Спасибо за предложение, но у меня, честно говоря, другие планы.

— Другие планы? Боишься прогадать при дележе? Слушай, я готов уступить половину выигрышей. Или ты полагаешь, что способен все делать в одиночку? Я угадал? Если так, ты сильно заблуждаешься, приятель. Да я…

— Нет, не в этом дело! Просто я предпочитаю занятия не столь рискованные. Ну все. Нам пора расставаться. Держи, вот твоя шкура, — отговаривался Цы, ковыляя к лодке, что перевозила пассажиров от одной городской пристани к другой.

— Да ладно, оставь себе. Ну подожди!.. Тебя как зовут?

На этот вопрос Цы не ответил. Он еще раз поблагодарил хитреца, вскарабкался на борт, и вскоре его фигура растворилась в речном тумане.

Путешествие по реке казалось юноше нескончаемым, точно боги по мере продвижения лодки все дальше отодвигали горизонт. Наконец он сошел на берег рядом с гостиницей. Все помыслы Цы были только о Третьей: его не покидало тревожное ощущение, что с девочкой что-то случилось. Поднимаясь по лестнице он, забыв о прокушенной ноге, прыгал через три ступеньки. В коридоре наверху не видать было ни зги. Доскакав до двери, Цы увидел, что занавеска отодвинута. Тишина была жуткой, точно в оскверненной могиле. Цы медленно вошел в комнату. Сквозь прореху в стене плескал дождь, по полу разливались грязные потеки.

Цы позвал сестру — никто не откликнулся.

Когда он подходил к тайнику, руки его начали дрожать. Цы молился: ну пусть девочка просто спит, ну пусть. Он несмело раздвинул бамбуковые шесты и увидел на полу бесформенный, безжизненный, неподвижный комок. У юноши кровь застыла в жилах. Теперь он страшился худшего. Он хотел снова окликнуть сестру, но голос больше его не слушался. Рука двигалась медленно, словно с опаской, но вот наконец пальцы прикоснулись к вороху тряпья на полу. И тогда из его горла вырвался крик ужаса.

Под тряпками было пусто. В тайнике валялось только одеяло и та одежда, что была на Третьей с прошлого утра.

14

Цы бросился вниз, выкрикивая имя сестры. Задыхаясь, он спустился на первый этаж и ввалился в комнатку хозяина; сдернув спящего мужчину с циновки, поволок его по полу. Хозяин гостиницы спросонья прикрывал голову руками — он решил, что его сейчас будут убивать; потом, узнав постояльца, вскочил и сам кинулся в атаку. Цы остановил его резким ударом, а потом схватил за глотку.

— Где она? — Пальцы его сжимались.

— Да кто, кто «она»? — Глаза хозяина наполнились ужасом.

— Девочка, что пришла со мной. Отвечай, а то удушу!

— Здесь… здесь она, внутри. Я…

Цы отбросил противника и, точно одержимый, кинулся вглубь галереи. Он натыкался на мебель и домовую утварь, миновал какой-то темный неприбранный склад, где нашли последний приют ломаные скамейки, ветхие сундуки и рассохшиеся шкафы, — Цы открывал створку за створкой, боясь того, что может увидеть там, внутри. Добрался до самой последней комнатки, озаренной тусклым масляным фонариком. Огонек коптилки подкрашивал оранжевым цветом облупившиеся стены и наваленные по углам отслужившие свое ширмы, циновки, рыболовные снасти и пустые ящики. Тихий шорох заставил юношу вглядеться в глубину помещения; он различил в сумраке очертания девичьей фигурки. Девочка, дрожа от страха и холода, неотрывно смотрела на Цы, будто перед ней предстал сам Яньло-ван, владыка ада. Цы шагнул было вперед; он тоже дрожал, с болью и жалостью глядя на озаренное оранжевыми отсветами, перепачканное лицо сестры. Но дальше идти не потребовалось: беззащитное тельце Третьей уже прильнуло к нему. Цы хотел опуститься рядом с сестрой на колени, но что-то ударило его по голове. И наступила темнота.

Цы очнулся; язык обметало, а голова трещала так, будто по ней потопталось стадо буйволов. Он почти ничего не видел и дышал с трудом. Все так же мерцал оранжевый свет, озаряя убогую комнатенку. Цы сделал попытку шевельнуться, но не сумел. Он лежал на животе, связанный, с кляпом во рту. Попробовал приподнять голову, но на щеку ему давила чья-то нога. Чья — он не знал, но воняла она омерзительно — точь-в-точь как хозяин гостиницы.

— Так вот как ты нам платишь, проклятый ублюдок? Мне надо бы придавить тебя прямо здесь! Слушай, что я ей сказал: «Оставь, пускай гниет. Эта девчонка — не твоего ума дело». Но она во что бы то ни стало желала спасти болезную. А теперь вот заявляешься ты, лепешка коровья, пытаешься меня придушить и ломаешь мой дом. — Он сильнее придавил лицо юноши.

— Батюшка, не надо, — послышался женский голос из темноты.

— А ты, ради Великого Будды, заткнись! Эти говнюки брюхатят девчонок, бросают их полуживых-полумертвых, а потом еще лезут к честным людям с кулаками. Но теперь все, конец твоим похождениям, паскудник. Больше ты никого не попортишь. — Хозяин достал нож и поднес его к горлу пленника. Цы ощутил прикосновение острой стали. — Что, больно, ублюдок?

Боли не было. Цы просто чувствовал, как под челюсть ему впилось холодное острие и понимал, что сейчас умрет. Когда сознание уже покидало его, он расслышал тоненький голосок:

— Это мой… братец…

Цы успел подумать: вот-вот я встречусь с душами усопших предков.

И снова это ощущение тяжести. И та же темнота. Ему с трудом удалось прокашляться. Он был по-прежнему связан, только вот тряпкой, недавно служившей кляпом, теперь была обмотана раненая шея. А еще ему удалось разглядеть дочь хозяина. Девушка сидела рядом с Третьей, положив ее голову себе на колени, и промакивала пот на ее лбу. Третья кашляла. Отца девушки в комнате не было; Цы подумал, что хозяин гостиницы занят с новыми постояльцами.

— Девочка в порядке? — спросил Цы.

Дочь хозяина покачала головой.

— Развяжи меня! — потребовал он.

— Батюшка тебе не доверяет.

— Клянусь душами предков! Разве ты не видишь, что ей нужно лекарство?

Убежденная его настойчивостью, девушка с опаской взглянула на дверь. Потом, все еще колеблясь, снова перевела взгляд на Цы. В конце концов она переложила Третью на циновку и подошла к связанному; но как раз тут дверь распахнулась, и девушка быстро уселась на прежнее место. Вошел отец с ножом в руке. Склонился над пленником, заглянул ему в глаза и покачал головой.

— Ну говори, что там за сказочка про сестру?

Цы принялся сбивчиво рассказывать. Объяснил про болезнь девочки, про то, как отправился за лекарством, как вернулся, не нашел сестру и подумал, что ее украли, чтобы продать или изнасиловать.

— Проклятье! И из-за этого ты меня чуть не убил?

— Я был в отчаянии… Пожалуйста, развяжите меня. Ей нужно дать лекарство. Оно у меня в сумке.

— В этой, что ли? — Хозяин схватил сумку.

— Осторожней! Это все, что у меня есть.

Мужчина понюхал порошок и даже плюнул от омерзения. «А мальчишка, похоже, не врет», — подумал он.

— Эти деньги — у кого ты их стащил?

— Это мои деньги. И мне нужно все до последней монетки на лекарство сестре.

Хозяин сплюнул:

— Ладно, так и быть! Развязывай его.

Девушка послушно взялась за дело; ее отец не спускал глаз с пленника. Освободившись от пут, Цы сразу бросился к сестре, погладил ее по голове, перемешал порошок с водой в попавшейся под руку плошке и заставил выпить все до последней капли.

— Ну как, малышка?

Девочка вымученно улыбнулась, и Цы немного успокоился.

Хозяин вернул всего-навсего триста монет из тех денег, что отобрал у связанного Цы. И добавил, что остальное изъято в уплату за ущерб, причиненный складскому помещению, а также за заботу о Третьей. В этот «счет» вошли и линялая рубаха, и драные штаны, в которые девушка — по имени Луна — переодела Третью, когда обнаружила ее в комнатке наверху, кашляющую и всю в поту.

Хотя цифры и не сходились, Цы понимал, что хозяин блюдет свою выгоду, и возражать не стал. А потом кто-то из постояльцев позвал хозяина, и тому пришлось отлучиться. Цы попробовал воспользоваться моментом и завязать беседу с дочерью, но девушка, похоже, думала о чем-то своем. В конце концов Цы подхватил Третью на руки и понес обратно в комнату наверху. У двери он остановился и обернулся к Луне.

— А ты сможешь за ней ухаживать?

Девушка удивилась.

— Только по утрам. Мне нужен кто-то, кто будет присматривать за ней… Я заплачу, — упрашивал Цы.

Луна посмотрела на него с любопытством. Потом подошла ближе, чтобы открыть дверь. Когда Цы со своей ношей уже переступил порог, до него, словно ласковый ветер, донесся голос девушки.

— До завтра, — прошептала Луна.

Теперь удивился Цы.

— До завтра, — с улыбкой ответил он.

Пальцы юноши рассеянно блуждали по ранам на ноге, когда в комнатку сквозь щели в стене заглянул хмурый рассвет. Холод пробирал до костей, пронизывал до полного онемения. Цы потер ладони, а потом занялся руками Третьей. Малышка всю ночь кашляла. Целебный корень, несомненно, делал свое дело, однако для продолжения лечения снадобье скоро понадобится снова. По счастью, мазь, которую прорицатель купил для заживления укуса на ноге Цы, оказала благотворное воздействие и на грудные порезы. Цы привязал к поясу шнурок с монетами и велел полусонной Третьей привести себя в порядок. Девочке просыпаться не хотелось, но пришлось. Переодевшись, она свернула мокрую от пота ночную одежду и обула травяные плетенки. Цы дожидался нетерпеливо, расхаживая из угла в угол, словно кот в клетке. Потом он вручил сестре леденец, который купил ночью у хозяина гостиницы.

— Сегодня ты останешься с Луной. Она будет за тобой присматривать, так что веди себя достойно и делай все, что она скажет.

— Я могла бы помочь ей прибраться в доме. А то здесь повсюду беспорядок, — пожаловалась девочка.

Цы улыбнулся в ответ и закинул суму на плечо. Брат и сестра вместе спустились вниз, где их уже дожидалась Луна — девушка начищала вощеной тряпочкой медную посуду. Заметив Цы и Третью, она одарила их улыбкой.

— Ты уже уходишь?

— Да. По делам. А насчет денег…

— Деньги — это к батюшке. Он пошел полоть траву.

— Значит, увидимся с ним позже. В общем… Послушай, если надумаешь что-нибудь делать по дому, рассчитывай на помощь Третьей, хорошо? Она славная девочка.

Третья с гордостью кивнула.

— Когда ты вернешься? — спросила Луна, не осмеливаясь взглянуть на Цы.

— Думаю, к вечеру. Держи. И ничего не говори отцу. — Он протянул ей несколько монет. А потом посмотрел на сестру. — Я уже дал ей лекарство, так что проблем сегодня не предвидится.

Девушка поклонилась; он поклонился в ответ.

За дверью он увидел хозяина гостиницы с ворохом мусора. Мужчина смерил его презрительным взглядом. Цы сжал зубы, плотнее закутался в льняную куртку и поздоровался. Хозяин продолжал уборку, как будто мимо него всего лишь пробежала собака.

Цы уже собирался уйти по своим делам, когда хозяин его окликнул:

— Вы уходите?

— Нет, мы останемся еще на пару дней… — Цы подсчитал, сколько денег ему потребуется для покупки лекарства, а остаток протянул хозяину.

— Послушай-ка, парень. Может, тебе и невдомек, но комната стоит денег. — И хозяин выразительно посмотрел на его раны и волдыри. — Больше, чем ты способен раздобыть.

— Я придумаю, как расплатиться. Только дайте мне два дня.

— Ха! — грубо оборвал хозяин. — Да ты сам на себя хоть смотрел? Думаю, в твоем нынешнем состоянии ты и отлить-то не сумеешь без посторонней помощи.

От глубокого вздоха у юноши кольнуло в груди. Да, хуже всего, что этот человек прав. Даже нечего возразить. Цы добавил еще несколько монет.

— Этого не хватит даже на ночевку под деревом, — презрительно бросил хозяин гостиницы, однако деньги все же сгреб. — Даю тебе день сроку. Если к вечеру не разбогатеешь, завтра я вас погоню палкой.

Цы, невольно вспомнив о судье Фэне, вновь горько подивился своей несчастливой судьбе. Если бы судья был сейчас в городе, Цы бросился бы прямо к нему, но учитель еще в деревне сказал, что отправляется на несколько месяцев в путешествие. Кивнув на прощание хозяину гостиницы, Цы побрел к каналу, огибая бесчисленные лужи. Дождь так и не перестал, капли падали прямо на раны, но Цы было не до того. Он должен найти работу. Сейчас это для него — вопрос жизни и смерти.

Цы рассчитывал, что в окрестностях Императорского университета сумеет отыскать кого-нибудь из поступающих, кому нужны частные уроки. Он специально надел льняную куртку, чтобы придать себе солидности и прикрыть шрамы; и все-таки, если человеку нужны ученики, он должен сначала выправить сертификат пригодности — документ, в котором не только перечисляются все пройденные курсы, но описываются биографии родителей и подтверждается добропорядочность всей семьи.

Стоило Цы сойти с баркаса, его прошиб холодный пот и сердце забилось часто-часто. Прямо перед ним к Большим воротам университета стекалась целая армия студентов, прибывших со всех концов империи. Цы вздохнул и направился к площади перед воротами. Там собиралась толпа молодых людей, желавших получить допуски к участию в государственных экзаменах — этот ключ открывал прямую дорогу к славе. Пока Цы оглядывался по сторонам, его поглотила гигантская серая змея из человеческих тел.

Бывший студент понял, что ничто здесь не изменилось: натянутые вдоль садовых троп шнуры, следуя которым учащиеся ходят плотными группами, как овцы; нескончаемые ряды стоек из лакированного бамбука, расставленные в идеальном порядке, словно костяшки домино; за стойками — неизменные чиновники, похожие на неотличимые одна от другой статуи, выкрашенные в черный цвет; бдительные, словно у них тысяча глаз, стражники с дубинками в каждой руке отпугивают воришек, что то и дело подкрадываются к толпам студентов, как рыбки, охочие до хлебных крошек; рой лоточников с горячим рисом и чаем; продавцы туши и кисточек; книготорговцы; предсказатели, сутенеры, попрошайки; группки готовых к услугам размалеванных проституток — как стаи саранчи, — стремящихся поскорее заработать свою пару монет прямо в каком-нибудь шалмане, где запахи пота, нетерпения и пережаренной еды мешаются с воплями, тычками и новым нетерпением.

Цы пристроился в конец одного из людских потоков. Когда подошла его очередь, юношу окатило жаром. Перед последним шагом он сделал глубокий вдох и взмолился про себя, чтобы обошлось без осложнений.

Чиновник, к которому приблизился Цы, быстро взглянул на него, не поднимая головы, как будто шапочка, которую он надвинул на самые уши, была не из шелка, а из камня. Юноша написал свое имя на бумаге и положил на стол. Чиновник заполнил цифрами колонку в каком-то документе и только потом уделил внимание очередному претенденту. Настроение у него было скверное.

— Место рождения? — процедил он.

— Цзяньян, область Цзяньнин, округ Фуцзянь. Но провинциальные экзамены я сдавал здесь, в Линьане.

— А читать так и не научился? — Чиновник указал на вывески, разъяснявшие, кому, с какой целью и в какой очереди надлежало стоять. — Ты должен обратиться в ректорат университета. А эта очередь только для иногородних.

Цы нахмурился: он знал, что в ректорате у него ничего не получится.

— А разве здесь нельзя?

Чиновник посмотрел сквозь Цы, будто юноша в один миг стал прозрачным, и жестом подозвал следующего.

— Господин, умоляю вас. Мне нужно…

Его прервал тычок в спину.

— Вот дьявол!..

Он обернулся, готовый поучить хорошим манерам нетерпеливого наглеца, однако страж порядка стоял совсем близко, и юноше пришлось отказаться от своего намерения. Проглотив обиду, он вышел из очереди, раздумывая, не рискнуть ли и впрямь войти в здание ректората. После встречи с Гао в Большой аптеке появляться там, где его приход так легко предугадать… Это было все равно что самому лезть в ловушку. Но вариантов просто не было. Цы сжал кулаки и заковылял к зданию.

Когда бывший студент переступил порог Дворца премудрости, сердце его сжалось от боли. Он сотни раз проходил по этим садам, являлся в эти залы с той же радостью, с какой малыш получает конфетку за хорошо выученный урок; он, как оказалось, сберег все мечты и надежды, которые — как он думал — сгорели в один день. И вот теперь, по прошествии года, он снова открывает тяжелую дверь цвета крови с устрашающими драконами по сторонам, словно предназначенными отпугивать всех, чей удел — невежество.

Толкотня студентов вернула его к реальности.

В коридорах ректората висели объявления, выписанные безупречным почерком: в них излагались требования к абитуриентам этого года. Мельком их проглядев, Цы поднялся в Большой зал на втором этаже, где вел прием чиновник с приветливым лицом. Он улыбнулся юноше, когда подошла его очередь. Цы объяснил, что ему требуется сертификат пригодности.

— Тебе? — удивился чиновник.

Цы тревожно оглянулся по сторонам.

— Да.

— Ты учился здесь?

— Да, господин.

— Прекрасно. Аттестат с отметками тебе нужен — или только сертификат?

— И то и другое. — Цы внес данные о себе в стандартную форму прошения.

— Понятно. Я должен зайти в другой кабинет. Подожди здесь.

Когда чиновник вернулся, от его приветливости не осталось и следа. Юноша испугался, что раскрылась история его побега. Чиновник почти не смотрел на Цы: все его внимание было приковано к документу, который он держал в руках и раз за разом перечитывал, не веря собственным глазам. Цы даже засомневался: имеет ли смысл дожидаться ответа — настолько захватило любезного чиновника содержание бумаг с печатями области Цзяньнин.

— Очень жаль, — произнес он наконец, — но я не могу выдать тебе сертификат. Оценки у тебя превосходные, вот только добропорядочность твоего отца… — Фраза повисла в воздухе.

— Моего отца? Что такое с моим отцом?

— Сам почитай. Шесть месяцев назад во время очередной инспекции выяснилось, что он растратил деньги судейской конторы, в которой работал. Для чиновника это страшнейшее из преступлений. И хотя он числился в отпуске по случаю траура, он все равно был разжалован и уволен.

Глаза юноши бессмысленно бегали по строчкам, он, пошатываясь, пятился от стола. Ему не хватало воздуха, было не вздохнуть. Бумаги выскользнули у него из рук и рассыпались по полу. Батюшка был осужден за растрату… Так вот почему он отказался возвращаться в Линьань! Фэн передал ему это известие во время своего приезда в деревню. Вот откуда эта внезапная перемена решения и упорное молчание!

Теперь все события разом обрели свой истинный смысл; это было исполненное горькой иронии несмываемое клеймо на его судьбе. Цы чувствовал себя грязным изнутри, зараженным отцовским позором. Стены вокруг внезапно закружились. Цы чуть не вырвало, но он сумел сдержаться. Оставив рассыпавшиеся бумаги на полу, он бросился вниз по лестнице.

Шаркая по университетским садам, Цы проклинал себя за глупость. Он бродил с места на место ничего не видя, натыкался на студентов и преподавателей, словно это были бездушные статуи. Он не знал, куда и зачем идет. Будто ослепнув, Цы опрокинул книжный лоток. Но едва он попытался все уложить на место, книготорговец обрушил на него град оскорблений — и Цы в ответ сорвался. К месту перебранки поспешил ближайший стражник, и Цы снова пришлось бежать.

Он покидал университетские сады, с тревогой оглядываясь по сторонам и опасаясь в любой момент услышать окрик: «Стой!» К счастью, никто не обращал на него внимания, и Цы беспрепятственно сел в лодку, шедшую от университета к площади Ремесел; до самого прибытия он сидел неподвижно, надеясь затеряться среди пассажиров. Выйдя на площадь, он первым делом проверил связку на поясе: последние двести монет были пока в целости-сохранности. Таковы остались его сбережения после того, как он рассчитался с Луной за заботу о Третьей, договорился с хозяином гостиницы и оплатил поездку. Цы отыскал траволечебницу и купил лекарство от лихорадки. Расставшись с последней монетой, он понял, что вновь оказался на самом дне. Утром он еще лелеял мечту найти работу при университете, договорившись с одним из тех, у кого хватает средств и недостает знаний: Цы был готов давать богатым невеждам дополнительные уроки, которые помогут раскрыть ворота славы. Но в отсутствие сертификата это оказалось невозможно. Ему все так же требовались деньги, чтобы расплатиться за постой и питание, и раздобыть их так или иначе следовало до вечера.

Нужна работа.

Да. Но какая?

Цы прикинул перечень работ, с которыми — как он надеялся — сумеет хорошо справиться, и мысленно вычеркнул те, за которые никто не будет платить. Внимательно обдумав то, что осталось, он пришел к выводу, что он — неумеха. На рынке все его юридические познания не помогут даже отличить съедобную рыбу от ядовитой. А из того, что можно делать руками, он мог похвастать разве что лишними в городе навыками земледельца, и он сильно сомневался, что в нынешнем своем состоянии справится с работой грузчика. И все же Цы не прекращал попыток. Он получил отказ уже в нескольких местах и теперь подходил к соляному складу.

Служащий взглянул на него так, будто ему предлагали купить хромого осла. Он ощупал плечи юноши, проверяя, какой груз тот способен выдержать, и подмигнул своему помощнику. Потом поднялся по лестнице и велел новичку встать внизу.

Когда на плечи Цы упал первый мешок, ребра его захрустели, как сухие ветки. После второго Цы перегнулся пополам, а потом рухнул на колени.

Мужчины так и покатились со смеху. Помощник, который был мощнее своего начальника, освободил юношу от груза и отодвинул от лестницы его самого, словно еще один мешок с солью. И тут же вернулся к своей работе, больше не обращая внимания на лежащего.

Цы едва дополз до дверей. Ему снова было не вздохнуть. Он посидел на улице, привалившись спиной к стене. Боли он не чувствовал, но раны на груди снова сочились кровью. Цы понимал, что вряд ли отыщет работу, не состоя ни в одной из цеховых организаций, контролировавших все ремесла и занятия, вплоть до самых позорных. И все-таки он поднялся и похромал дальше. Цы обошел множество лавок, мастерских, складов и причалов, но нигде его не соглашались брать на работу — даже за еду.

Впрочем, это его не удивило. Если в Линьане что-то было в избытке — помимо, конечно, преступников и нищих, — так это жилистые парни, готовьте гнуть спину от рассвета до заката за жалкую плошку риса.

Даже городская корпорация золотарей, чьи бригады ежедневно проходили по всем каналам, а потом продавали собранные экскременты землевладельцам, — даже она отказала юноше в приеме на работу. Цы умолял начальника золотарей предоставить ему день испытательного срока в обмен на еду, но тот покачал головой и указал на сотни других, таких же голодных мужчин, кое-как перебивавшихся нищенством.

— Если желаешь собирать дерьмо, ты должен сначала его высрать.

Цы решил не тратить слова понапрасну. Он просто их проглотил. И побрел прочь от Императорского проспекта, и сам не заметил, как очутился за городскими стенами. Он шел, не зная куда, когда услышал крики, доносившиеся с речного протока возле крепостной башни, где стоял покосившийся навес.

Под навесом несколько мужчин удерживали полуголого мальчика, который вырывался из последних сил — на потеху собравшимся зевакам. Вопли ребенка сделались еще пронзительнее, когда к нему приблизился мужчина с ножом в руке.

Цы сразу догадался, что затевалась кастрация. Оказалось, Цы случайно вышел к месту, где собирались ножовщики из-за стен — особого рода цирюльники, которые за умеренную плату превращали маленьких, полных жизни побродяжек в будущих евнухов для императорского дворца. Цы знал об этом, потому что ему вместе с судьей Фэном доводилось видеть тела десятков несостоявшихся евнухов, умерших в лихорадке, сгоревших от гангрены или просто истекших кровью, словно козлята, которым мясник перерезал горло. Судя по виду этого цирюльника и его устрашающему инструменту, мальчику вскоре предстояло путешествие в кладбищенскую яму.

Цы отодвинул пару нищих и пробился в первый ряд. И побледнел от ужаса.

Цирюльник, беззубый старик, насквозь пропитанный алкоголем, уже попытался отсечь мальчику яички, но вместо этого надрезал его член. Ученик судьи понял, что операция добром не кончится. Теперь нужно было ампутировать и часть члена, а это требовало мастерства, какого и в помине не было в дрожащих руках старика. Пока мальчик заходился криком, будто его резали пополам, Цы подошел к женщине, по-видимому матери ребенка: она всхлипывала и умоляла мальчика стоять спокойно. Цы сомневался, что его голос прозвучит убедительно, но в конце концов все-таки решил вмешаться.

— Добрая женщина, если вы позволите этому человеку продолжать, ваш сын умрет под его ножом.

— Пошел отсюда! — затявкал старик, нелепо размахивая окровавленным лезвием.

Юноша сделал шаг назад, внимательно изучая блестящие глазенки ножовщика. Несомненно, этот человек успел уже пропить все, что ему заплатили, до последней монетки.

— Ты ведь уже взрослый парнище и плакать не будешь? — бормотал цирюльник.

Мальчик кивнул, но лицо его свидетельствовало об обратном.

Ножовщик протер глаза, попробовал проморгаться. Он громогласно объявил виновником неправильного разреза мальчишку, который не вовремя дернулся. И добавил, что, поскольку ножом затронуты мочеиспускательные каналы, теперь необходимо завершить ампутацию. Порывшись в своих вещах, он вытащил оловянный пузырек и смазал маленький окровавленный «нефритовый стержень» едко пахнущей жижицей.

Цы покачал головой. Ножовщик, кажется, остановил кровотечение, но ему все равно следовало поторопиться. Юноша наблюдал, как старик достает грязную тряпицу и перевязывает член и яички мальчика, закручивая все вместе, будто колбасную кишку. Мальчишка снова закричал, но старик даже не поморщился; правда, все же спросил отца ребенка — не изменилось ли его решение. Это был обязательный вопрос, ведь кастрация не только превращала мальчика в не-мужчину до скончания дней; согласно конфуцианскому учению, неполноценность будет сопровождать скопца и в могиле, не давая упокоиться с миром.

Отец кивнул.

Ножовщик сделал глубокий вдох. А потом поднял с земли палочку, сунул перепуганному мальчишке и приказал закусить как можно сильнее.

— А вы — держите его.

Удостоверившись, что все готовы, цирюльник оттянул перебинтованные гениталии страдальца вправо, поднял нож, выдохнул и произвел удар ровно такой силы, чтобы с одного раза отсечь и яички, и «нефритовый стержень»; операция сопровождалась душераздирающим мальчишеским воплем. Цирюльник сразу же передал отрезанный член мальчика его отцу — на хранение — и принялся останавливать кровотечение тряпицами, пропитанными соленой водой. Чтобы мочеиспускательный канал не закрылся, мастер сунул в него соломинку, потом кое-как зажал вены, зашил края раны и перебинтовал будущего евнуха.

Когда цирюльник возвестил об окончании операции, родители мальчика заплакали от счастья.

— Он потерял сознание от боли, но скоро придет в себя, — успокоил ножовщик.

Отца он инструктировал так: в течение двух ближайших часов мальчику следует как можно больше ходить. Потом нужно три дня покоя, затем вынуть соломинку. И если мальчик сможет мочиться без проблем — значит все в порядке.

Даже не проверив, хорошо ли держится повязка, старик собрал инструменты в сумку из грязной холстины; он уже собрался уходить, но Цы его остановил:

— Ребенок все еще нуждается в присмотре.

Цирюльник смерил юношу брезгливым взглядом и сплюнул.

— Вот только малышни мне и не хватало, — криво усмехнулся он.

Цы закусил губу. Прежде чем он успел возразить, за спиной у него раздались крики. Обернувшись, он с ужасом обнаружил, что это кричат родители евнуха, сидящие возле сына — мертвенно-бледного, лежащего в луже крови. Цы бросился на помощь, мальчик был уже на грани смерти. Заставить бы вмешаться цирюльника — но того и след простыл. А больше Цы ничего не мог сделать: громкие крики привлекли внимание стражников, они увидели, как юноша с окровавленными руками пятится прочь, и решили арестовать преступника.

Цы поспешил раствориться в толпе. А потом укрылся под одним из каменных мостов и наконец-то смыл кровь с ладоней. Избавившись от улики, юноша посмотрел в небо.

«Полдень. А я еще не знаю, чем расплатиться за постой».

По его башмаку карабкался маленький сверчок.

Цы щелчком скинул насекомое. Но когда сверчок вернулся на то же место, юноша вспомнил: «Предложение того шельмеца!»

От одной мысли об участии в подобных делах к горлу подступала тошнота. Цы ненавидел устраивать из своей болезни потеху, однако положение, в какое они с сестрой попали, вынуждало его. Быть может, это единственное, на что он действительно годится: идти от поединка к поединку, превратившись в циркача.

Цы посмотрел на мутные воды канала, бегущие к реке. Представил, как холодно там, внизу. Содрогнулся. Он подумал: «Не прыгнуть ли?» — но вспомнил о сестренке и остался на месте.

И вот юноша оторвал взгляд от канала, манившего, как верное обещание быстрого исхода, и решительно поднялся на ноги. Быть может, ему на роду написано утопиться, но он, по крайней мере, готов бороться, чтобы этого не произошло. Цы плюнул в сверчка и отправился на поиски прорицателя.

Цы обшарил все закоулки, но так и не нашел человека-обезьянку. Он побывал на всех торговых площадках рыбачьего квартала, на рынке соленой рыбы, на рынке тканей, что возле портовых шелкопрядилен, и на благоустроенном Императорском рынке, самом большом и изобильном в столице. И повсюду он расспрашивал грузчиков, лоточников, бандитов и бездельников, но ответа ни от кого не добился. Земля как будто поглотила Сюя без остатка, слизнула все его следы, а потом изрыгнула на поверхность сотню других мошенников, которые теперь шлялись повсюду, где мог бы найтись он. Цы уже был готов признать свое поражение, когда вспомнил, что в ночь после Вызова Дракона прорицатель рассказывал о своей работе на главном кладбище Линьаня.

По дороге на Поля Смерти юноша раздумывал, правильно ли он поступает. В конце концов, он отправился в столицу из-за страстного стремления к учебе, но от этого стремления будет мало проку, если он превратится в самого начитанного из линьаньских покойников.

Цы закрыл глаза и подумал о батюшке — человеке, который, как теперь стало известно, их всех обесчестил, человеке, который предал память предков и приговорил сына и дочь к вечному позору. При этой мысли острая иголка впилась в его сердце. Батюшка… Казалось невозможным, чтобы человек, воспитывавший его в духе прямоты и самопожертвования, сам воровал и обманывал доверие судьи Фэна. Однако документы из университетского архива не оставляли места для сомнений. Цы успел их внимательно изучить и помнил каждое из обвинений; и он пообещал себе, что никогда не станет таким лживым, низким и бесчестным, как его отец. Теперь он обвинял отца во всем. Этот человек был причиной всех несчастий, свалившихся на его семью. Но пока рассудок распалял его ненависть, сердце продолжало твердить, что батюшка не виноват.

Цы не открывал глаз, пока деревянный настил не закачался у него под ногами. Баркас, на который юноша проник, причаливал неуклюже, царапая боковую обшивку о пристань на туманном Восточном озере, у подножия холма, где располагалось кладбище.

Поднимаясь пологим склоном к Полям Смерти, юноша разглядывал разномастную публику, вместе с ним стремившуюся наверх. По завершении рабочего дня родственники собирались вместе и отправлялись почтить своих усопших, прихватив с собой разнообразную снедь в качестве приношений. Цы сразу же вспомнил про Третью. Вечер близился, и не было никакой уверенности, что дочь хозяина хоть раз чем-нибудь покормила девочку. Юношу бросило в дрожь, едва он представил себе голодную сестренку; ускорив шаг, он оставил позади отряды плакальщиц и нагнал группу мужчин, подходивших к огромным воротам кладбища с тяжелым гробом на плечах.

Оказавшись за воротами, среди столбиков самых скромных захоронений, Цы огляделся в поисках сторожа, чтобы узнать, где работает Сюй. Никого не увидев, он продолжил подъем к захоронениям побогаче — там аккуратный зеленый газон окружал каменные плиты, а дальше, еще ближе к вершине, начинались сады, среди которых высились мавзолеи. Сюда приходили почтить покойных родственников самые состоятельные, в строгих белых одеждах; они предлагали своим покойникам свежезаваренный чай и зажигали палочки ладана, дым которых смешивался с туманом и запахами садов.

Цы, удаляясь от сетований и плача, направился к темно-коричневому строению, изогнутые козырьки которого напоминали крылья зловещего ворона. Работавший по соседству хмурый садовник подсказал юноше, где искать нужного ему человека: тот копает неподалеку, возле Вечного мавзолея.

Следуя указаниям садовника, Цы подошел к квадратному храму, который вынырнул из тумана ему навстречу, словно привидение. А рядом была открытая могила, и в ней работал человечек с лопатой — он углублял яму, сопровождая каждую выброшенную горсть земли отборной бранью. Цы сразу узнал прорицателя Сюя — и задрожал, вспомнив их последнюю встречу. Юноша подходил медленно, все еще сомневаясь в правильности своего решения. И совсем остановился, задумчиво глядя на тяжело пыхтящего копателя.

Он уже хотел повернуть назад, но человечек с лопатой его заметил. Воткнул лопату в кучу свежей земли и выпрямился. Потом поплевал на руки и покачал головой. Цы не знал, что сказать, тогда прорицатель заговорил сам.

— Могу я узнать, какого дьявола тебе здесь нужно? — Он поглубже вдавил лопату; лицо его выражало только злобу. — Если ты снова за деньгами, то слушай: я все уже потратил на девок и вино. Можешь убираться, откуда пришел.

Цы насупился:

— А я думал, ты будешь рад снова меня увидеть. Еще вчера ты говорил с таким пылом…

Прорицатель громко фыркнул.

— Вчера это вчера, а сегодня это сегодня, так что заткнись — у меня, видишь ли, много работы.

— Ты что, забыл? Ты вчера предлагал мне…

— Парень, из-за тебя весь Линьань теперь знает, что я творил со сверчками. Счастье, что утром мне удалось смыться. Если бы эти зверюги, что собрались меня проучить, меня догнали, сейчас в этой яме лежал бы я сам.

— Извини, но позволь напомнить: не я устраивал эти фокусы.

— Ах не ты? А это разве не фокус: сделать ставку против великана, заранее зная, что, даже если тебя перепилят пополам, ты не издашь ни звука? Да будь ты проклят! Катись отсюда, пока не отведал моей лопаты!

— Великий Будда! Да что с тобой? Вчера ты умолял меня участвовать в поединках. Я пришел, потому что готов принять твое предложение, ты понимаешь?

— Вчера уже кончилось! Просто я был пьян! — буркнул Сюй.

— Ну, судя по тому, как ты пересчитывал монетки, — не сильно пьян.

— Слушай внимательно. Из нас двоих ничего не понимаешь именно ты. Не понимаешь, что это по твоей вине дорога на рынок теперь для меня закрыта; не понимаешь, что — уж не знаю, как так вышло, — по городу уже разнеслись слухи о твоем «особом преимуществе» и больше никто не захочет ставить против тебя; не понимаешь, что ты проклятый и повсюду таскаешь за собой несчастья и неудачи; и не понимаешь, олух, что я должен покончить с этой распроклятой могилой и хочу, чтобы ты от меня отвязался. — Сюй снова взялся за лопату.

Хриплый голос за спиной Цы вывел его из оцепенения.

— Он тебе мешает, Сюй? — поинтересовался у прорицателя татуированный здоровяк, неожиданно вынырнувший невесть откуда.

— Нет, он уже уходит, — ответил Сюй.

— Тогда заканчивай с этой ямой, да поскорее, а не то к вечеру тебе придется искать другую работу, — рявкнул татуированный и указал на похоронный кортеж, который уже поднимался по склону холма.

Прорицатель схватил лопату и принялся копать с таким остервенением, будто спасал свою жизнь. Когда здоровяк отошел, Цы спрыгнул в могилу.

— Ну чего тебе еще надо? — взвыл Сюй.

— Помочь. Не видишь, что ли? — бросил Цы, выгребая землю голыми руками. Некоторое время Сюй молча смотрел, как он надсаживается.

— Ладно. Возьми-ка. — И протянул юноше мотыгу.

Они копали вдвоем, пока не получилась яма длиной в человеческий рост и глубиной в полроста. Сюй работал молча, а когда дело было сделано, вытащил из сумки грязный кувшин, залил в себя изрядную порцию мутной жидкости и предложил кувшин напарнику.

— Не боишься, что из твоего кувшина будет пить проклятый?

— Хлебай уже, пока дают. И поскорей выбираемся из этой дыры.

Они стояли рядом возле могилы, пока родственники возносили свои последние молитвы. Потом, по сигналу самого пожилого, они подхватили гроб и начали опускать его в яму. Но под конец спуска юноша поскользнулся, да так неудачно, что гроб упал на дно и раскрылся.

Цы онемел.

«Боги небес! Что еще должно произойти?»

Он торопливо попытался пристроить крышку на место, но мешали погнувшиеся гвозди; прорицатель яростно оттолкнул его, будто его рвение могло утихомирить родственников, на глазах у которых любимый покойник купался в грязи. Сюй взялся было вытаскивать тело, но защемил палец так, что мигом утратил работоспособность.

— Поднимайте его, косорукие! — вопила одна из женщин — судя по одеждам, вдова. — Да неужто он страдал недостаточно, чтобы вы двое мучили его еще и после смерти?

С помощью родни покойника Цы и Сюй кое-как вытащили поломанный гроб из могилы и перенесли в мавзолей для починки, а тело — для омовения. Женщины остались причитать снаружи, мужчины требовали возвратить мертвецу достойный вид. Цы заметил, что прорицатель почти не владеет правой рукой, поэтому сам смочил губку в жасминовой воде и начал отмывать одеяние покойного. Родственники ему не препятствовали: прикосновение к мертвому телу считалось дурной приметой, а тому, кто потревожит мертвеца, грозила месть его духа.

Цы это не волновало. К работе с трупами он давно привык, поэтому бестрепетно расстегнул на покойнике рубашку и выгреб набившуюся под одежду грязь. Когда он протер тело влажной губкой, на шее обнажились пятнышки.

Цы остановился и взглянул на почтенного старца, по-видимому главу семейства.

— Покойного гримировали?

Старец удивился и отрицательно покачал головой в ответ. А потом, не удержавшись, спросил, чем вызван столь странный вопрос. Цы предпочел пока не отвечать — следовало узнать подробности.

— Как он умер? — Юноша распахнул рубашку покойника шире и продолжил осмотр.

— Упал с лошади и свернул шею.

Цы, покачав головой, приподнял мертвые веки, но тут вмешался Сюй.

— Да что ты вытворяешь? Сейчас же перестань кощунствовать, просто делай свою работу! — буквально взмолился он.

Цы не слушал. Он решительно посмотрел, в глаза отцу семейства и твердым голосом произнес:

— Господин, этот человек умер не так, как вы сказали.

— Что такое? — Старец ничего не понимал. — Его зять видел, как он упал с лошади.

— Быть может, так оно и было, но потом некто воспользовался удобным моментом и задушил этого господина.

Не дожидаясь ответа, Цы указал на багровые пятна справа и слева от кадыка.

— Эти пятна были прикрыты гримом. Неумелая работа, — добавил Цы. — Но, несомненно, руки у душителя были могучие. Вот. — Юноша обратил внимание родственников на расположение кровоизлияний. — И вот.

Мужчины изумленно переглядывались и переспрашивали юношу, не ошибся ли он. Цы оставался непреклонен. Прорицатель осведомился, желают ли господа довести погребение до конца, но родители покойного решили прервать обряд и поспешили к судье.

Пока Цы накладывал лубок на сломанный палец прорицателя, тот в задумчивости будто пережевывал что-то. Потом все же решился спросить:

— Скажи мне одно: в тебя демон вселился?

— Нет, конечно, — улыбнулся Цы.

— Значит, наш договор заключен, — объявил Сюй.

Теперь уже изумился Цы. Только что прорицатель кричал, что на Цы никто не рискнет поставить, а теперь его высохшее от старости лицо сияло так, словно прорицатель получил в наследство дворец. Впрочем, Цы не было дела до этой перемены. Его интересовало лишь одно: выплатят ли ему задаток, чтобы он мог расплатиться с хозяином гостиницы? Близился вечер, и Цы все больше тревожился о Третьей. Когда он поведал Сюю о своих страхах, тот рассмеялся беззаботно, как ребенок.

— Денежные затруднения? Ха! Да мы будем теперь богатеями, парень!

Человечек порылся в своей сумке и извлек несколько монет — достаточно, чтобы заплатить вперед за неделю постоя. Все так же смеясь, он протянул деньги Цы.

— А теперь поклянись честью, что завтра чуть свет ты вернешься на кладбище!

Цы пересчитал монеты и поклялся.

— Устроим кому-то Вызов Дракона?

— Никаких Драконов, парень. Будет опаснее, но лучше. Гораздо лучше.

15

Любому другому нечувствительность к боли казалась бы даром небес, но Цы воспринимал ее как коварного врага, который, стоит повернуться к нему спиной, наносит безжалостный удар. Пока баркас медленно продвигался по каналу, юноша ощупывал свои ребра, пытаясь распознать переломы или ушибы. Он проделал то же самое и с ногами, ощупывая их сначала мягко, а потом тиская что было сил. Левая нога выглядела нормально, а вот правая наливалась тревожно-лиловым цветом. Цы мало что мог с этим поделать, поэтому просто опустил штанину обратно и принялся разглядывать пирожки из сладкого риса, купленные для Третьей. Он представил себе восторженное лицо сестренки и улыбнулся. Весь путь по каналу Цы пересчитывал полученные от Сюя монеты, вновь и вновь убеждаясь, что этого хватит, по крайней мере, на неделю постоя и кормежки.

Вот наконец и гостиница. У дверей хозяин громко спорил с разгневанным постояльцем. Увидев Цы, он жестом велел юноше идти наверх — не до тебя, мол, — и Цы побежал по лестнице, молясь, чтобы девочка оказалась в целости и сохранности.

Третья лежала под большим льняным одеялом и сладко спала, точно кутенок, вдоволь напившийся молока. На губах у нее прилипло несколько рисовых зернышек, и Цы понял, что у девочки был хороший ужин. Он нежно провел рукой по ее лбу. Температура была высокая, но все же не такая, как с утра, и это успокоило юношу. Он ласковым полушепотом спросил, принимала ли она лекарство, и Третья кивнула, не открывая глаз. Тогда Цы растянулся рядом, помолился за своих умерших, не позабыв и батюшку, и наконец заснул.

Следующее утро встретило юношу плохими известиями. Хозяин гостиницы согласился предоставить ему комнату на какой угодно срок, но даже за деньги отказывался брать на себя заботы о девочке. Цы ничего не понимал.

— Да что тут непонятного! — Мужчина не сводил глаз с кастрюли с кипящей водой. — Здесь не место для маленькой девочки. И тебе следовало бы первому об этом подумать, — добавил он.

Цы по-прежнему был в недоумении. Ему показалось, что хозяин гостиницы просто хочет содрать с него побольше денег. Что ж, придется поторговаться.

— Клянусь небесами! Разве в этом дело? Ты видел, что за люди тут толкутся? Если только их вообще можно назвать людьми… Это же берлога, гадючник! Оставив сестру здесь, однажды вечером ты не застанешь ее у себя. Или еще хуже: застанешь с раздвинутыми ногами и с лужей крови под ее «священной пещерой». И тогда ты побежишь меня убивать, и я тебя пристукну. Конечно, твои деньги мне нравятся. Но мне вовсе не хочется тебя убивать и доживать свой век в каталажке. Так что ты понял: комната — да, девочка — нет.

Цы все не верил, пока не увидел полуголого мужчину, выходящего из комнаты на первом этаже; следом вышла и дочь хозяина. И тогда юноша собрал вещи, расплатился по счету и вместе с Третьей ушел из гостиницы.

Все объяснения пропали впустую. Когда Цы появился на кладбище в сопровождении Третьей, прорицатель поднял крик до небес.

— Ты что же, решил, у меня здесь приют? Говорил я тебе, что дело будет опасное? — заходился он.

А потом схватил обоих и потащил подальше от любопытных глаз. Он был вне себя от злости. Откричавшись, Сюй долго молчал, мотал головой и чесался так, словно его блохи закусали. В конце концов присел на корточки и заставил присесть своих гостей.

— Мне все равно, сестра она тебе или не сестра. Она должна уйти.

— Почему это я всегда должна уйти? — пискнула Третья.

Цы посмотрел на сестру с одобрением.

И перевел взгляд на Сюя.

— Действительно. Почему? — наивно спросил он.

— Да потому что… потому… Какого дьявола девчонка будет торчать на кладбище? Куда мы ее приткнем? Может, оставим поиграть с трупиками?

— Я боюсь мертвецов, — возразила Третья.

— А ты вообще помолчи, — перебил сестру Цы. Он оглянулся по сторонам, глубоко вздохнул и пристально посмотрел на Сюя. — Я понимаю, это не самая удачная идея, но у меня нет выхода. А поскольку мне неизвестно, что за диковинную работу ты мне предложишь, сестра останется с нами. Пока не появится другое решение.

— Вот как? Прекрасно. Умирающий с голоду ставит условия своему хозяину! — С ухмылкой поднявшись, прорицатель пнул ближайший камень.

— Ты мне не хозяин! — подскочил Цы.

— Может, и нет. Но вот ты определенно умираешь с голоду. Точнее… вы оба. — Сюй кивнул в сторону Третьей и раздавил ногой земляной ком. — Ну что я за человек! Сам ведь знал, что ничего путного с тобой не выйдет…

— Скажи наконец, в чем проблема? Третья — девочка послушная. Она сядет в уголке и не будет мешать.

Сюй снова сел на корточки и забормотал что-то неразборчивое. Вскоре опять вскочил:

— Великолепно. Да свершится воля Неба. Теперь давай обсудим условия договора.

Чтобы обговорить все в подробностях, Сюй отвел сестру с братом в Вечный мавзолей — здесь с трупами возились перед погребением. Прорицатель вошел первым и зажег фонарь, тускло осветивший темную комнату. Пахло ладаном и мертвечиной. Третью это место перепугало, но брат крепче сжал ее руку, и девочка успокоилась. Прорицатель зажег свечку и поставил на длинную скамью — на ней трупам придавали достойный вид. Сгреб в одну кучу склянки, притирки, инструменты и горшочки с маслом, стряхнул с лавки остатки сладких подношений и комья глины — неиспользованные заготовки человеческих фигурок, которых иногда укладывали с покойниками в могилы.

— Вот здесь мы и будем работать, — с гордостью объявил прорицатель, подняв светильник к потолку.

Цы ничего не понимал. «Здесь» — это была просто пустая комната. Он смолчал, предоставляя хитрецу возможность объясниться подробнее.

— Я это сразу заметил, — продолжал Сюй. — Твоя способность предсказывать…

— Предсказывать?

— Ну да! И я еще выдавал себя за прорицателя! А ты, негодник, хотел утаить свой секрет.

— Да я…

— Вот как будет! — захлебывался Сюй. — Ты располагаешься здесь и смотришь на трупы. У тебя будет свет, будут книги. Все, что посчитаешь необходимым. Ты изучаешь трупы и говоришь мне обо всем, что заметил. Ну не знаю: от чего человек умер, счастлив ли он в своем новом мире, не нужно ли ему чего… Если надо — сам выдумываешь. Я все это красиво излагаю родственникам, а они за это платят. И все счастливы.

Цы был ошарашен.

— Я не могу этого сделать.

— Как не можешь? Я же вчера видел тебя за работой. Вот запущу слушок, и клиенты начнут слетаться как мухи на мед.

Цы покачал головой:

— Нет, я не шарлатан. К сожалению. Я просто изучаю знаки, отпечатки… следы на телах.

— Знаки, отпечатки — какая разница, как называть! Главное, ты умеешь угадывать. А это стоит больших денег. То, что ты проделал вчера… ты ведь сможешь повторить этот фокус?

— Ну да, я могу кое-что узнать…

— Так и хватит болтать, договор заключен!

Сюй улыбался.

Они расселись вокруг пустого гроба и позавтракали тем, что нашлось у прорицателя. Сюй выставил на импровизированный стол разноцветные плошки, доверху наполненные лунцзинскими креветками, супом из бабочек, карпом в кисло-сладком соусе и тофу с рыбой. С того вечера, как судья Фэн посетил их деревенский дом, ни Цы, ни Третья так обильно не ели.

— Это я жене велел приготовить. Такое событие отметить надо! — Сюй отхлебнул супу.

Облизывая пальцы после еды, Цы заметил, что прорицатель разглядывает ожоги на его руках. Юноша спрятал руки. Он терпеть не мог, когда его рассматривали, точно скотину на ярмарке. Цы отставил последнюю плошку и велел Третьей пойти погулять снаружи. Девочка послушно вышла.

— Мне нужна ясность, — заявил Цы. — Какова моя выгода от этих дел?

— Сразу видно, умный парень… — Прорицатель рассмеялся. — Десятая часть всех доходов. — Улыбка исчезла.

— Десятая часть — и это при том, что основная работа на мне?

— В этом ты заблуждаешься, паренек. Я даю идею. Даю место. И даю мертвецов.

— А если я не соглашусь, ровно с этим ты и останешься. Мне нужна половина — иначе договора не будет.

— Да кем ты себя возомнил? Духом богатства, что ли?

— Ты говорил, что это опасно.

— Для меня.

Цы задумался. Без должным образом оформленного дозволения любые манипуляции с трупами являлись преступлением, притом жестоко наказуемым. Цы уже имел представление о методах, которые использовал его напарник, и поэтому не сомневался, что в число обязательных мероприятий Сюй включит и осмотр трупов. Цы хотел подняться, но прорицатель удержал его за плечо. Он вытащил из сумы кувшинчик с рисовой водкой и плеснул в две чашки. Выпил первую порцию. Потом выпил вторую. Потом рыгнул.

— Я согласен. Одна пятая, — снизошел прорицатель.

Цы посмотрел на него тяжелым взглядом. Он чувствовал, как дрожит его сердце — почти так же, как руки Сюя.

— Спасибо за завтрак. — Цы поднялся.

— Проклятый мальчишка! А ну-ка садись! Это предприятие сулит выгоду нам обоим, а я рискую куда больше твоего. Если прознают, что я тут покойниками приторговываю, меня отправят на улицу.

— А меня — на съедение собакам.

Прорицатель нахмурился и налил еще водки. На сей раз одну из чашек он подвинул к юноше. Прежде чем заговорить, Сюй опорожнил свою посуду еще пару раз. Потом поднялся и заговорил уже совсем иначе:

— Послушай, сынок. Тебе кажется, все дело будет зависеть от неких чудесных способностей, которыми ты вроде как обладаешь. Однако в жизни все устроено иначе. Нужно будет договариваться с родственниками, чтобы они позволяли нам подходить к телам. Придется выведывать об их семьях заранее, а потом осторожно расспрашивать самих заказчиков, чтобы знать их мечты и желания вплоть до последних подробностей. Искусство прорицания состоит из одной части правды, десяти частей лжи, а все остальное — это фантазия. Нам придется отбирать самые состоятельные семьи, завязывать разговор во время бдения при покойнике — и все это с величайшей осторожностью, тайком, чтобы не вмешивать посторонних. Итак, от всей прибыли — треть. Это будет справедливо.

Цы встал, сложил руки на груди и поклонился:

— Когда начнем?

Все утро после этого разговора Цы помогал прорицателю поправлять могильные плиты, чистить надгробия и копать. За работой Сюй признался, что иногда заходит в буддийский храм и помогает при кремациях, и добавил, что конфуцианцы, вообще-то, порицают этот ужасный способ расставания с покойным, ибо от тела мало что остается; однако влияние буддизма растет, а еще растут трудности, связанные с захоронением трупа в земле, поэтому многим беднякам приходится пересекать границу между обыденным миром и миром загробным при помощи очистительного огня. Цы заинтересовался возможностью сопровождать напарника на кремации — ведь там он мог бы продолжить свои занятия по изучению человеческого тела, которые оборвались с его уходом от судьи Фэна. Когда Сюй спросил, откуда у него такие способности, юноша буркнул, что в его семье это врожденный дар.

— И тот же самый дар помогает не замечать боль?

— Да, — соврал Цы.

— Ну тогда не жалуйся и не кряхти, а займись делом. — И прорицатель указал на новую могилу.

Они пообедали рисом с каким-то кошмарным соусом, замешанным на грязной воде, — этой приправой Сюй особенно гордился. После полудня Цы начал прибираться и наводить порядок в Вечном мавзолее. Соседняя комната, где прорицатель хранил инструменты, больше всего походила на невиданных размеров навозную кучу, и юноша заключил, что, коли так, жилище самого Сюя наверняка окажется вроде свинарника или еще похуже. Поэтому когда человечек предложил им с Третьей поселиться у него, Цы не выразил восторга.

— Ну, как тебе такая мысль? — спросил прорицатель, не замечая растерянности на лице юноши. — Если мы будем напарниками, это самое малое, что я могу для тебя сделать, разве не так? — Сюй замолчал и напустил на себя суровый вид. — Естественно, ты будешь мне платить… Зато, по крайней мере, решится проблема с твоей сестрой.

— Платить? Да у меня же денег нет.

— Об этом не беспокойся. Это сущие пустяки, я буду вычитать их из твоих заработков. Ну, чтобы не соврать… десятую часть, идет?

— Десятую часть? — Цы выпучил глаза. — И это ты называешь пустяками?

— Именно так, — убежденно воскликнул Сюй. — А еще твоя сестра будет помогать моей жене в рыбной лавке, ведь мне бездельники в доме не нужны.

И хотя плата показалась юноше бесстыдно завышенной, он успокоился, услышав, что супруга прорицателя будет присматривать за Третьей. Сюй объяснил, что живет только с двумя своими женами; раньше в доме жили еще три дочки, но, по счастью, ему удалось выдать всех троих замуж и сбыть с рук. Цы заботило только здоровье его сестрицы. Объяснив это прорицателю, он услышал в ответ, что от девочки потребуется только рыбу чистить да товар раскладывать. У юноши отлегло от сердца: вроде бы жизнь начала налаживаться.

Они обсудили и будущую работу. Сюй рассказал об очередности захоронений: на кладбище хоронили до пятидесяти покойников за день, и немалая часть смертей приходилась на несчастные случаи, убийства или сведение счетов. Были, конечно, и другие могильщики, но Сюй собирался оставить за собой самые выгодные погребения. К тому же в его планы входило не только отгадывание подноготной мертвецов — хитрец и на живых рассчитывал подзаработать.

— В конце концов, ты кое-что смыслишь в болезнях. Уверен, ты с одного взгляда поймешь, у кого непорядок с желудком, у кого с кишками или с потрохами какими-нибудь…

— Кишки и потроха — это одно и то же.

— Эй, парень, уж со мной-то умничать не надо! — прикрикнул Сюй. — Слушай дальше. Я уже говорил, сюда в основном приходят люди с угрызениями совести. Ну, ты понимаешь: плохое обхождение с покойником — то есть когда он еще был жив. Какую-то мелкую пакость ему сделали или стащили что-то… И если мы укажем этим людям на связь между их нынешними болячками и обиженными душами в загробном мире, они, конечно, пожелают избавиться от недугов и понесут нам деньги.

К разочарованию прорицателя, Цы ответил категорическим отказом. Одно дело — применять свои познания, чтобы выяснить обстоятельства смерти, и совсем другое — воспользоваться доверчивостью мучимых совестью людей.

Этот довод Сюя не остановил.

— Ну хорошо. Ты просто определишь болезнь, а я возьму на себя все остальное.

Цы почесал голову. Определенно, работа с Сюем будет раздражать его не на шутку.

В тот вечер они присутствовали на трех похоронах. Цы хотел осмотреть потщательней один из трупов, воспаленные веки которого могли быть знаком насильственной смерти. Однако родственники воспротивились. Когда такое повторилось в третий раз, Сюй впервые засомневался, не поспешил ли он заключить сделку. Прорицатель велел Цы быть понастойчивей, не то договор будет расторгнут.

Теперь задумался Цы. Близилась ночь, кладбищенские ворота скоро закроют. Юноша посмотрел на очередной похоронный кортеж, поднимавшийся по склону. Быть может, это его последний шанс. Цы сразу догадался, что семейство — из состоятельных. Гроб был роскошный, а вслед за родственниками шли нанятые музыканты, звучала печальная мелодия. Цы быстро определил, кто из членов семьи выглядит самым удрученным — молодой человек с покрасневшими от слез глазами. Цы стыдился того, что ему предстоит сделать, но колебаний в его душе не было. Он — так или иначе — должен был раздобыть пропитание для Третьей, поэтому, убедившись, что ладони его должным образом упрятаны в перчатки, Цы подбежал к молодому человеку и принялся всячески ему сочувствовать. Он подарил скорбящему палочку ладана, которому приписал чудесные свойства. Разглагольствуя насчет необыкновенных качеств ладана, Цы искал на лице юноши признаки какого-нибудь недуга. И вот она, желтизна в глазах, которую Цы благодаря своим медицинским познаниям связал с болезнью печени.

— Бывает, что со смертью близкого человека учащаются приступы тошноты и головокружения, — доверительно сообщил юный могильщик. — Если дела не поправить, то рано или поздно боль в правом боку сведет вас в гроб.

От этих слов молодой человек задрожал, будто некий дух явился ему с того света и предсказал близкий и страшный конец.

— Ты что, прорицатель?

От этого вопроса Цы онемел.

— Один из самых лучших, — с улыбкой объявил Сюй.

Хитрец не терял времени даром. Он бросился навстречу молодому человеку и, преувеличенно низко кланяясь, подхватил его под руку и отвел в сторонку от похоронного кортежа. Цы не слышал, о чем они говорили, однако по довольному лицу Сюя и по тугому кошелю, который он показал потом Цы, тот догадался, что их предприятие начинает приносить плоды.

Тем же вечером Цы увидел баркас, где жил прорицатель. Эта посудина, без сомнений, давно уже сходила в свой последний рейс; теперь все, что от нее оставалось, было пришвартовано к пирсу и не тонуло только благодаря крепким пеньковым канатам. Палуба скрипела под ногами, запах гнилой рыбы проникал повсюду. На взгляд Цы, это сооружение меньше всего напоминало дом, но Сюй откровенно им гордился. Юноша отодвинул парусиновую занавеску, заменявшую дверь, и нос к носу столкнулся с немолодой женщиной, сразу поднявшей страшный визг: она приняла незнакомца за грабителя и, не раздумывая, принялась гнать его вон. Но прорицатель ее быстро унял.

— Это моя жена. Ее зовут Яблоко, — весело объявил Сюй. Тут появилась и вторая женщина, помоложе, — увидев гостей, она поклонилась. — А эту зовут Свет. — Улыбка прорицателя стала еще шире.

За ужином юноше пришлось выносить шушуканье двух болтушек. Обе наотрез отказались принять двух новых жильцов в доме, куда не втиснуться даже сверчку. Однако, когда Сюй бросил женам связку заработанных на кладбище монет, они разом утихли и даже изобразили на лицах преувеличенно вежливые улыбочки.

— Твою долю я тебе потом отсчитаю, — пообещал прорицатель. Юноша только пожал плечами.

А потом они улеглись спать, зажатые, как сельди в бочонке. Цы досталось место рядом с ногами Сюя, и он задумался: не перелечь ли поближе к гнилой рыбе? А еще он думал о том, есть ли связь между его нечувствительностью к боли и повышенной восприимчивостью к ароматам и смрадам; и тут юноше вспомнился странный дух, который ощущался дома в ночь рокового пожара. Это был терпкий, сильный запах… так пахло… Цы попробовал извернуться, найти себе положение поудобнее, но передвинуться было некуда.

Цы качался вместе с баркасом на мягких волнах и пытался заснуть. Издалека доносились приглушенные удары гонга, возвещавшие время. Юноша не знал, сколько пролежал, скрючившись, прежде чем его наконец сморил сон. В голове его поплыли картины университетского прошлого, накатило счастье. Но как раз во время выпускной церемонии юноша почувствовал, что ему заткнули рот и трясут что есть силы за плечи. Цы, перепугавшись, открыл глаза и тут же почувствовал на лице дыхание Сюя — прорицатель таким образом заставлял его подняться без шума.

— У нас проблемы! Быстро! — прошипел Сюй.

— Почему? Что стряслось?

— Я же говорил, что это будет опасно.

16

Ночью баркасы ходили редко, поэтому им пришлось отказаться от водного пути и топать пешком вслед за разбудившим их незнакомцем. Цы смог разглядеть лишь смутные очертания лица да линялую рубаху, которая в лучшие времена, наверное, была оранжевой. Мужчина двигался осторожно, замирая на каждом углу — проверял, нет ли слежки; осмотревшись, делал спутникам знак: «стой» или «вперед». Цы еще раз спросил прорицателя, что происходит, но тот велел помалкивать и шевелить ногами.

Они шли, выбирая самые темные проулки, чтобы избежать встреч с ночной стражей. Цы заметил, что они держат путь к западным горам — туда, где располагался главный буддийский монастырь Линьаня. Хотя официально он именовался Дворцом избранных душ, большинство горожан называло его Жаровней трупов, ведь именно там денно и нощно сжигали покойников, которых не могли захоронить. Когда странники поравнялись с Великой пагодой, гигантской башней с лестницей в тысячу ступеней, сквозь мрачные тучи все еще пробивался свет луны.

Здесь провожатый сделал им знак остановиться и назвал свое имя храмовой страже. Потом велел Сюю и Цы дожидаться снаружи, а сам вошел внутрь. Как только он исчез, Цы потребовал от Сюя объяснений, но прорицатель только посоветовал ему держаться рядом и помалкивать.

Вскоре перед ними появился старик с белесыми глазами и дрожащим голосом. Сюй склонился в глубоком поклоне, Цы последовал его примеру. Старик поклонился в ответ и любезно предложил следовать за ним. И вот они медленно шествуют вперед, и Цы не устает поражаться роскошному убранству стен, столь непохожему на строгость, царящую в храмах, что воздвигнуты в честь Конфуция. Путники миновали передние комнаты главного здания и повернули в южное крыло, где, как говорили, плоть мертвецов пылает, пока от нее не останется ровно ничего. Теперь они шли по узкому коридору с совершенно голыми стенами — после недавней пышности это особенно поражало. Коридор спускался все ниже, достигая, казалось, самых глубин преисподней. Тошнотворное зловоние возвестило о близости зала кремаций. Цы было страшно. Зал оказался вырубленной в недрах холма заплесневелой пещерой; застарелый чад сожженных трупов не давал дышать. Кое-как осмотревшись, Цы увидел огромный погребальный костер, на котором лежало обнаженное тело; у подножия стояли живые. Цы насчитал десять человек.

Сюй подошел к костру, будто заранее знал, что делать.

— Этот, что ли? — громко спросил он и знаком подозвал Цы поближе. А остальных попросил посторониться, чтобы тот смог беспрепятственно осмотреть труп.

— Я не хотел рассказывать заранее, чтобы тебя не тревожить, — прошептал прорицатель, рассеянно ощупывая конечности покойника, — но эта мумия — главарь одной из самых могущественных городских банд. А рядом его сыновья: они просят нас установить, кто его убил.

— А почему они позвали нас? — отозвался Цы так же шепотом.

— Потому что вчера я их заверил, что ты справишься.

— Совсем обезумел? Скажи им, что ошибся! — прошипел юноша.

— Я не могу.

— Почему?

Сюй вздохнул:

— Я уже взял деньги.

Цы оглядел скорбящих родственников. Взгляды их были холодные и острые, как лезвия кинжалов, которые они сжимали в руках. Юноша понял: стоит ему хоть чуть-чуть оплошать, в зале прибавится покойников.

Лишь гримасой Цы мог выразить Сюю свой упрек. Потом попросил ему подсветить и шагнул вперед, молясь про себя, чтобы ему удалось правильно воспользоваться познаниями, полученными от судьи Фэна.

Он поднес фонарь к лицу мертвеца — жуткому месиву из мяса и засохшей крови. Не хватало одного уха и части скулы. Типичный случай уличного насилия. Но ни одна из этих ран не выглядела смертельной. По окоченению тканей и цвету кожи Цы вычислил, что смерть наступила по меньшей мере четыре дня назад. Юный медик велел принести побольше уксуса и расспросил родственников об обстоятельствах обнаружения тела. Спросил также, осматривал ли труп кто-нибудь из судей.

— Никто не осматривал. Тело было найдено в саду возле дома, на дне колодца. Обнаружил его единственный слуга, который был тогда при доме, — пояснил один из бандитов, и юноше вспомнилось: Сюй обещал головорезам, что его напарник запросто угадает убийцу.

Цы глубоко вздохнул. Если он признает за собой особый дар, пути назад уже не будет. Он подумал, как бы выиграть время.

— Здесь не все от меня зависит. — Цы теперь говорил громко, он хотел быть уверен, что его услышат. — Я действительно могу видеть сокрытое, но только если такова будет воля Неба и духов. — Юноша обернулся за поддержкой к высокому монаху.

Монах подтвердил правоту этих слов поклоном, а затем поклонился в сторону родственников — те никак не отреагировали.

Цы молча нагнулся над телом и продолжил осмотр. На шее никаких следов не было, но, когда юноша откинул покрывало, он увидел открытую рану в правом боку и скопище червей в кишечнике. Мерзостный запах проник в его горло, спустился к желудку, все там перевернул и выплеснулся рвотой. Сюй помог ему устоять на ногах. Придя в себя, Цы попросил несколько шелковых нитей, пропитанных конопляным маслом, — и, как только их принесли, засунул их себе в ноздри. Словно по волшебству, зловоние пропало. Цы велел прорицателю выкопать яму — так, чтобы в ней поместилось мертвое тело.

— Этот человек был буддистом. Его собираются сжечь, — отнекивался Сюй.

Цы объяснил, что в яме тело следует отогреть. Он много раз видел, что так поступал судья Фэн, но — самое главное — эта операция давала ему отсрочку. Сюй принялся копать, а Цы приступил к более тщательному осмотру. Чтобы придать себе побольше веса в глазах родственников, он попросил их расступиться.

— С дозволения старшего из наследников объявляю о следующем: передо мной лежит тело мужчины возрастом около шестидесяти лет, среднего роста и средней комплекции. На теле не видно ни застарелых шрамов, ни каких-либо следов тяжелой или смертельной болезни. — Цы оглядел собравшихся. — Кожа мягкая и вялая, однако при сильном натяжении она рвется. Волосы редкие, седые, выдергиваются без труда. На голове, на лице — множественные ушибы; удары, определенно, были нанесены тупым предметом.

Взглянув на губы покойника, ученик судьи остановился. Отметил для себя какой-то признак, а затем продолжил:

— На туловище различимы царапины — тело, вероятно, волокли по земле. Живот… — Цы подавил тошнотворный позыв. — На животе имеется рваная рана. Разрыв идет от левого легкого до правого бока, значительная часть кишечника вывалилась наружу. «Нефритовый стержень» покойного — в норме. На ногах царапин нет…

Цы обернулся на родственников покойного в надежде, что этот поток подробностей произведет на них благоприятное впечатление. Однако на их лицах было только ожидание: так во время затянувшегося представления ждут захватывающего финала.

«Во что ты меня впутал, Сюй? Если даже причину смерти выяснить не так-то легко, то как можно рассчитывать, что я назову им имя убийцы?»

Цы велел прорицателю положить лопату и помочь перевернуть тело. К сожалению, осмотр спины покойника не добавил почти никакой информации, поэтому юноша прикрыл тело и приступил к изложению своих выводов.

— Всякий скажет, что этот человек был убит, и причиной смерти явился длинный разрез, вспоровший ему живот. Ранение вызвало выпадение кишок, каковое…

— Мы заплатили деньги не для того, чтобы слушать твои россказни! Все это может угадать даже слепой! — прервал его старик и сделал знак молодому человеку с ужасным шрамом на лице.

Не промолвив и слова, мужчина со шрамом подошел к Сюю, ухватил за волосы и приставил нож к его горлу. Старик зажег коротенькую свечку и поставил ее перед Цы.

— У вас ровно столько времени, сколько горит этот огонек. Если он погаснет, а ты не произнесешь имени убийцы, вы оба сильно пожалеете.

По телу юноши пробежала дрожь. Он до сих пор не выяснил причины этой смерти. Цы вопрошающе посмотрел на прорицателя, но никакого ответа не получил. И перевел взгляд на мерцающий огонек, который опускался медленно, но неотвратимо.

Сюй быстро докопал яму. Цы распорядился, чтобы ее наполнили угольками — пусть соберут по кухням! Когда угли перестали тлеть, юноша положил на них циновку, полил ее уксусом и попросил уложить тело поверху. Потом накрыл его одеялом и замер в томительном ожидании.

От дуновения легкого ветерка свечка почти погасла. Цы ощутил нехороший холодок.

Ученик судьи сделал глубокий вдох и прикинул свои шансы. Самое большее, что он мог сделать, — это понять причину смерти, однако между этим пониманием и выяснением имени убийцы лежала непреодолимая пропасть. Да и устроит ли частичный ответ грозных родственников? Времени оставалось совсем мало; юноша обнажил покойника и напустил на себя важный вид. Затем он осмотрел щиколотки мертвеца.

— Как я уже сказал, — обернулся он к наследникам, — всякому ясно, что этот человек погиб от страшной раны на животе. Однако очевидность этого вывода свидетельствует лишь о хитрости и коварстве убийцы. — Он прикоснулся к щиколоткам покойника. — Это человек хитроумный, хладнокровный и опасный; в его распоряжении имелось достаточно времени, чтобы не только совершить преступление, но и обработать тело таким образом, чтобы заставить нас поверить в ложную версию.

Его слушали со всем вниманием. А взгляд Цы был прикован к мерцающему огоньку свечи, теперь стремительно догоравшей. Юноша усилием воли заставил себя смотреть в другую сторону и сосредоточиться на том, что говорил.

— На мой вопрос вы ответили, что в последнюю ночь покойный находился под охраной надежных людей. А значит, мы должны отвергнуть мысль о заговоре и сузить круг подозреваемых до одного человека — немилосердного и жестокого, но при этом очень трусливого — точно шакал.

— Время истекает, — заметил молодой бандит со шрамом.

Цы бросил короткий взгляд на свечу. Сжав челюсти, он подошел к бандиту, по-прежнему державшему в руке кинжал.

— Но только этот человек умер не от удара кинжалом. Ну конечно же нет — об этом свидетельствует запекшаяся кожа на разрезе. — Цы показал, куда смотреть. — Если вы вглядитесь повнимательнее, то убедитесь, что черви не тронули края раны — раны, которая в момент нанесения не сочилась кровью. А не сочилась она потому, что, когда этот разрез был сделан, несчастный вот уже несколько часов как расстался с жизнью.

Пещера огласилась изумленными шепотками, которые сразу же переросли в крики.

Цы продолжал:

— Отметим еще один факт: покойный умер и не от утопления. Свидетельством тому — его желудок, который пуст, ибо при нажатии не показал наличия воды. Ноздри и ротовая полость, язык и зубы не обнаруживают растительных останков, насекомых, типичной колодезной грязи, — если бы этот человек в момент падения в колодец был жив, он бы обязательно этого наглотался. Итак, единственно возможная версия — этот господин был уже мертв, когда его сбросили в колодец. — Цы оглядел молчащих родственников. — А значит, нам следует установить, каким образом он был убит.

— Но если он не был зарезан, не был утоплен, если его даже особенно-то и не били — как же он тогда погиб? — спросил сын главаря.

Цы понимал, что от его ответа зависят две жизни, поэтому тщательно взвешивал каждое слово.

— Ваш отец умирал медленно и ужасно: он не мог говорить. Он не мог позвать на помощь. Ваш отец был в силах только хрипеть, потому что умер от яда. — (Пещера снова огласилась тихим ропотом.) — Об этом говорят его скрюченные пальцы и почерневшие губы, а темный язык неопровержимо свидетельствует о применении киновари, смертоносного даосского эликсира, зелья безумных алхимиков. — Цы сделал короткую паузу; он заметил, что свеча догорела почти до конца. — Прежде чем этот господин умер, его, пользуясь ночной темнотой, подхватили за лодыжки и вниз лицом поволокли к колодцу в его собственном саду, куда он и был с позором сброшен. Однако, как если бы этого было недостаточно, перед этим убийца успел еще и разрезать покойнику живот и изуродовать лицо — с единственной целью — скрыть истинную причину смерти.

— И откуда ты все это узнал? — перебил один из бандитов.

Этот вопрос юношу не смутил.

— Воздействие уксусного пара не оставляет места для сомнений. — Цы показал проявившиеся следы на щиколотках. — А вот откуда я узнал, что его волокли на животе, еще живого, — об этом говорят исцарапанные ногти: несчастный до последнего цеплялся за жизнь.

Юноша предъявил собравшимся землю, застрявшую под ногтями.

— Могу поспорить, точно такая же земля обнаружится в саду близ колодца.

Цы заметил, что огонек на свече мигает. Молодой бандит с кинжалом напрягся, когда пламя наконец угасло.

— Что ж, впечатляюще, — произнес старейший из родственников, — но ты до сих пор не произнес имени убийцы. — Он сделал знак молодому. — А теперь имя! — потребовал старик.

Цы в отчаянии огляделся в поисках выхода. В пещере не было ни окон, ни коридоров. Только голый камень. Двое вооруженных бойцов стояли у единственной двери; прорицателя тоже охраняли. Что бы он ни придумал, к какому бы решению ни пришел, — действовать предстояло именно здесь.

Один из бандитов поднес кинжал к горлу Сюя. Пустота в его взгляде подтверждала, что намерения у него самые серьезные. Цы понял, что, если он не назовет какое-нибудь имя, прорицателю конец. Медлить нельзя. Нужно что-то произнести прямо сейчас.

«Но какое же имя я могу назвать, если вижу этих бесноватых впервые в жизни?»

Миновали еще несколько секунд тишины — Цы слышал только собственное дыхание.

Старейший бандит не выдержал. Он отдал приказ молодому со шрамом, тот поднял руку для удара, и тогда Цы выкрикнул первое, что взбрело ему в голову:

— Человек Великой Лжи!

Бандит со шрамом замер в нерешительности; взгляд его был прикован к лицу старика.

— Вот убийца, который вам нужен, — твердо произнес Цы, пытаясь удержаться на паутине, которую сам и ткал.

Воспользовавшись паузой, Цы взглянул на прорицателя: он ждал от напарника хоть слова, хоть жеста, хоть знака, который подсказал бы ему, как выбраться из этой трясины, однако Сюй стоял зажмурившись, будто крепкими ставнями отгородясь от происходящего.

— Убей его! — приказал старик.

— Чан! Убийцу зовут Чан! — неожиданно взвизгнул Сюй.

Старик побледнел.

— Ты сказал «Чан»?

Губы его задергались. Трясущейся рукой старик вынул из рукава нож; лезвие сверкнуло в свете факелов. А потом он медленно, не говоря ни слова, двинулся к одному из бандитов — тот в ужасе попятился назад, но соседи уже схватили его за руки. Перепуганного человека звали Чан. Именно на него только что указал прорицатель. Обвиняемый поначалу все отрицал, но потом, когда у него начали вырывать ногти, воскликнул, что он не хотел, что так получилось само собой, и, зарыдав, взмолился о пощаде. Лицо его исказилось до неузнаваемости: теперь это было лицо человека, который осознает, что жизнь его заканчивается, и заранее видит себя мертвецом.

Больше Чан не сопротивлялся.

Смерть его была долгой. Старик умело надрезал вены на его шее, чтобы убийца смог прочувствовать, как его покидает жизнь. Когда Чан испустил последний хрип, собравшиеся, как по команде, повернулись к Цы и наградили юношу поклоном. А потом старик передал прорицателю мешок с монетами.

— Вот оплата под расчет. — И он поклонился. Прорицатель согнулся еще ниже, постепенно приходя в себя. — А теперь, с вашего разрешения, мы должны проститься со своими мертвецами.

Сюй сразу же направился к выходу, но юноша его остановил.

— Слушайте все! — выкрикнул он. — Моими устами говорили духи, это их милость позволила обнаружить убийцу, и вот, тою же властью, что была мне дарована Небом, я заклинаю вас хранить молчание обо всем, что здесь произошло. Пусть ни одна живая душа не проведает об этой тайне, пусть никто не позволит своему языку проболтаться об этом чуде; в противном же случае — заверяю вас, что призраки преисподней будут неотступно преследовать вас и ваших близких до того самого дня, пока вы не скатитесь в могилу.

В ответ старик промолчал и нахмурился. А потом еще раз поклонился и вместе со своими присными покинул зал. Тот же монах, что привел Цы и Сюя в пещеру, проводил их к выходу из храма.

Напарники возвращались в молчании. Они спустились по восточному склону холма мимо Великой пагоды. Там, где море сливалось с горизонтом, уже брезжил рассвет.

А Цы уже и не надеялся увидеть это новое солнце. Напарники не обменялись ни словом до самой городской стены — оба раздумывали о происшедшем. Наконец Сюй не выдержал и выпалил:

— Ну какой дьявол потянул тебя за язык? В наших руках было дело всей жизни, а ты взял и все разрушил. О чем ты думал, когда грозил этим людям? Их ведь весь город знает. Если бы не твоя дурацкая проповедь, через несколько часов вести расползлись бы по всему Линьаню, заказчики посыпались бы на нас дождем и мы загребли бы столько денег, что могли бы прикупить собственное кладбище.

Цы не мог открыть напарнику, что по его следу идет рябой страж порядка и ему меньше всего хочется, чтобы весь Линьань судачил о молодом человеке с обожженными руками, который работает на кладбище. Да у него и так уже сердце ушло в печенку. Они оба чуть не погибли, а Сюй, вместо того чтобы поблагодарить за спасение, только корит за упущенную выгоду.

Юноше вдруг расхотелось оставаться с этим человеком. Бросить бы все, подхватить Третью и сбежать подальше из города… Но предутренний холод умерил его гнев и смягчил его ответ.

— Так-то ты платишь за то, что я спас тебе жизнь? — только и произнес юноша.

— Полегче, приятель! Не надо приписывать себе чужие заслуги! Это ведь я произнес имя «Чан»! — взъярился Сюй. Он был похож на адепта тайной секты, почитающего себя хранителем абсолютной истины.

Цы посмотрел на него, как на жалкого торгаша, и подумал: да стоит ли спорить с человеком, у которого на уме только деньги? Конечно, дело того не стоило, но все-таки юноша не мог позволить себя закабалить. Никак не мог — ведь от этого зависело его будущее и будущее его сестры.

— Я понял. Возможно, мне следовало посмотреть, как тебе перережут глотку. Или, быть может, молча стоять возле трупа и дожидаться, пока ты разгадаешь тайну.

— Это я назвал имя убийцы! — повторил Сюй.

— Ну ладно! Мне все равно. В конце концов, мы спорим на эту тему в первый и последний раз.

— Не понимаю. Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что никогда — повторяю, никогда — не стану больше участвовать в затеях, которые для любого хоть сколько-то рассудительного существа являются безумными, а тебе представляются просто выгодными. — Цы остановился посреди дороги. — Клянусь Небом! Ты что, и правда думаешь, будто я могу все угадать? Проклятье! Да я всего-навсего бедолага, который даже учебы не закончил, а ты требуешь, чтобы я строил из себя бога перед чудовищами, которые без колебаний перерезали бы глотки нам обоим… Правду скажу: чем больше я об этом думаю, тем больше удивляюсь, как тебе взбрела в голову подобная идея.

Сюй вытащил мешочек с монетами и потряс им перед лицом юноши:

— Они серебряные!

— Мне не нужен серебряный гроб. — Цы отвел руку прорицателя.

— Ну а какой ты предпочитаешь? Травяной? Ведь это единственное, что тебе достанется, если ты пойдешь по своей дорожке. Что — ну как ты думаешь — у тебя получится без меня? Ну что? По-твоему, я совсем тупой? Да если бы у тебя имелся лучший выбор — или хоть место, куда податься, — ты бы не стоял здесь со мной. Так что будь благодарен за все, что я для тебя делаю, и хватит уже кривляться. Держи. — Прорицатель отсчитал треть от их заработка. — Тут больше, чем ты скопишь за полгода упорного труда.

Цы не принял деньги. Он хорошо знал, к чему приводит алчность. Батюшка преподал ему хороший урок.

— Проклятье, парень! Но чего же ты хочешь? Загребать монеты без риска?

— Быть может, этот человек… Чан…

— Что — Чан?

— Человек по имени Чан. Почему ты его назвал? Быть может, на нем не было вины?

— Не было вины? Ха! Не смеши меня, мальчик! Да из всех, кто там стоял, даже самый невинный способен пырнуть кинжалом собственного сына и тут же закопать его живьем. Или чем, ты думаешь, они зарабатывают на жизнь? Что, как ты думаешь, они бы сделали с нами? Я знал Чана. Да все его знали. Он исходил завистью к покойнику. И он сознался — ты сам это видел. А к тому же: какая разница, виновен он или нет? Он был бандит, он никому не нужен, и рано или поздно он тем бы и кончил. Так ведь хорошо, что при этом он помог нам стать чуть более богатыми.

— Мне наплевать, кем он был! — закричал Цы. — Главное, что ты не знал наверняка! У тебя не было доказательств, а без них никого приговаривать нельзя. Может, он признался только потому, что его пытали. Нет, я больше не позволю втягивать меня в такие дела. Ты хорошо понял? Я вовсе не против работы: готов копать могилы, осматривать больных, обследовать и живых, и мертвых… да все, что угодно. Привередничать не стану. Но предупреждаю: больше не проси меня обвинять кого-то без доказательств. Не то я объявлю виновным тебя.

Весь остаток пути Сюй бросал на напарника ядовитые взгляды, но юноша не обращал на них внимания. Он шагал, склонив голову, погруженный в раздумья, пытаясь разрешить терзающую его дилемму.

Если он забудет про Сюя и исчезнет из города, то, определенно, скоро сможет начать новую жизнь вдалеке от Линьаня. Для этого нужно всего-навсего взять у прорицателя заработанные деньги, разбудить Третью и бежать из этого осиного гнезда. Но побег — это отказ от заветной мечты: от учебы в университете, от императорских экзаменов, которые восстановят его доброе имя и вернут всеобщее уважение. Он так долго за это боролся, но на пути встало преступление, совершенное его отцом.

Однако, с другой стороны, остаться в Линьане — значит и дальше зависеть от милостей Сюя, от его каверзных затей и их кошмарных последствий. Сидеть на месте и дожидаться, пока его выследит Гао. Простодушно ждать смерти. Цы пнул придорожный камень и выругался.

Он в очередной раз пожалел, что у него нет больше отца — честного и добродетельного советчика, с которым можно было бы обсудить свои заботы и тревоги. Цы посмотрел на горизонт. Вот и рассвет. Юноша поклялся, что его дети никогда не окажутся в подобном положении. Да, когда у него появятся дети, он сделает все, чтобы они гордились своим отцом! Да, он подарит им все, что батюшка у него отобрал!

Оказалось, они уже подошли к плавучему жилищу прорицателя. Цы так и не смог принять решение, но Сюй упростил ему выбор. Человечек поставил одну ногу на борт баркаса, другой он упирался в берег — проход для Цы был закрыт.

— У тебя только две возможности: либо ты продолжаешь работать, либо убираешься отсюда. Все очень просто.

Цы смерил его хмурым взглядом.

У него не было двух возможностей. Только одна — не дать умереть своей сестре. Он стиснул зубы и отодвинул прорицателя.

17

В следующие недели Цы совсем не знал роздыха.

Каждую ночь он тихо вставал и отправлялся на императорскую пристань, чтобы принять рыбу, которую днем закупала старшая жена Сюя. Дотащив рыбу на баркас, он помогал ее сортировать и чистить, уменьшая тем самым долю работы, что приходилась на Третью; ведь девочке так и так пришлось бы ее выполнять, здорова ли она, больна ли… Потом он сопровождал Сюя в его утреннем обходе рынков и пристаней — человечек разнюхивал все про смерти от несчастных случаев и про убийства, случившиеся накануне. Затем, как правило, следовало посещение больниц и госпиталей, где Сюй за умеренную плату узнавал у работников имена и материальное положение больных, их недуги и кто чем лечится; те же расспросы повторялись и в Большой аптеке Линьаня. Составив полный список, Сюй планировал, чем они займутся вечером — мошенник отбирал только самые простые и притом самые доходные случаи.

По дороге на Поля Смерти Цы усваивал и обдумывал собранные сведения. Он вспоминал уже известные ему подобные случаи, сверялся с записями прошлых дней, подбирал недостающие подробности, чтобы придать достоверности своим выводам. Придя на кладбище, Цы аккуратно раскладывал утварь и препараты, которые понадобятся ему позже; юноша постепенно расширял набор инструментов за счет денег, которые выдавал ему Сюй. Потом помогал прорицателю рыть ямы, перетаскивать землю, устанавливать могильные плиты или носить гробы — в случае, если родственники собирались малосильные. А после обеда они готовились к «действу» — то есть Цы снимал грязную одежду и надевал костюм некроманта, пошитый для него первой женой Сюя; к этому наряду юноша добавил маску — чтобы никто не видел его лица.

— Так мы еще больше таинственности нагоним, — заявил он Сюю, не объясняя, что он в бегах и ему совсем ни к чему, чтобы его кто-то узнал или хотя бы запомнил его лицо.

Прорицателю эта идея не пришлась по душе, однако стоило Цы намекнуть, что, если с ним самим что-нибудь случится, его место без ущерба для предприятия сможет занять любой шарлатан, — Сюй с восторгом согласился.

Напарники чередовали работы на Полях Смерти с визитами в Большой монастырь буддистов. И хотя кремации приносили меньше прибыли, чем захоронения, это была дополнительная реклама, увеличивавшая и без того длинный список клиентов, стремящихся узнать побольше.

А по вечерам, вернувшись на баркас, Цы будил Третью, чтобы удостовериться: девочка чувствует себя хорошо и выполнила свою работу в рыбной лавке. Если так и было, он делал сестре маленькие подарки — деревянные фигурки, которые сам выпиливал в свободные от кладбищенских трудов минуты. Потом давал Третьей лекарство, проверял ее упражнения по чистописанию и проходил вместе с ней список тысячи слов, который дети, обучающиеся чтению, должны знать наизусть.

— Я спать хочу, — жаловалась девочка, но брат гладил ее по голове и уговаривал посидеть еще чуть-чуть.

— Ты должна учиться. Ведь не хочешь же ты остаться простой рыбачкой?

И тогда Третья снова брала листок, прикусывала кончик языка и принималась за урок. А когда все уже спали, Цы, запасшись фонариком, уходил на берег, в ночную стынь, и под звездным небом портил глаза, старательно изучая главы «Предписаний, оставленных духами Лю Цзюань-цзы», замечательного трактата по хирургии, который он приобрел по дешевке на книжном рынке. Так Цы учился, пока его совсем не одолевал сон или пока дождь не гасил его фонарь. Тогда — и только тогда — юноша искал для отдыха щель где-то между ногами Сюя и гнилой рыбой.

Но каждую ночь, каждую без исключения, пока веки его не смыкались от усталости, Цы вспоминал о позоре своего отца, и сердце его наполнялось горечью.

По прошествии нескольких месяцев юноша уже умел отличать случайные раны от тех, что нанесены с намерением убить; умел определять, какой удар нанесен топором, какой — кинжалом, кухонным ножом, мечом или серпом; умел выяснить, повесился человек сам или ему помогли; Цы на практике установил, что при самоубийстве используют яда меньше, чем при коварном отравлении, и поэтому одно и то же вещество действует по-разному в зависимости от того, в чьих руках находится. Он открыл, что убийцы действуют грубо и необдуманно, когда ими движет ревность, вспышка гнева или горячка неожиданного спора, а завистники и маньяки, наоборот, хитры и расчетливы.

Каждый новый случай был для ученика судьи как вызов не только разуму, но и воображению. Не имея на то ни надлежащего времени, ни правильных средств, Цы должен был сложить в одну мозаичную картину каждый шрам, каждую рану, каждый воспаленный, затвердевший или приобретший неестественный оттенок участок кожи, каждую деталь, сколь бы ничтожной она ни казалась. Иногда обыкновенная прядка волос или легкое нагноение могли явиться ключами к разъяснению необъяснимого случая.

Упускать что-то важное — было невыносимо.

Каждый новый труп воочию убеждал юношу в безбрежности его невежества. И если со стороны любая его догадка представлялась чудом, то Цы чем больше узнавал, тем яснее удостоверялся в недостаточности своих познаний. Порою он впадал в отчаяние из-за немоты чужого тела: из-за неизвестного симптома, не поддающегося точной идентификации шрама или ошибки в собственных выводах. Тогда Цы еще больше восхищался своим бывшим учителем, судьей Фэном, человеком, привившем юноше любовь к исследованию и внимательность к мелочам. От судьи он узнал много такого, что в университете не проходят. Но и теперь — как и тогда — Цы открывал для себя мир новой мудрости, которой с ним делился Сюй.

Потому что Сюй тоже разбирался в мертвецах.

— Этого не нужно вскрывать. Только посмотри на его брюхо — ишь как раздулось, — советовал он с важным видом, гордясь тем, что тоже может кое-что добавить.

В этом деле Сюй действительно отличался особой наблюдательностью — так же как читал он по лицам и понимал движения людей живых. Он не гнушался переворачивать трупы, находить переломы, следы от ударов, гематомы, он определял причины смерти и способы умерщвления; он мог влет определить профессию покойного — впрочем, как и живого. Этот человечек много лет возился с мертвецами на кладбище, помогал при сожжениях в буддийском храме и — если верить его рассказам — успел поработать могильщиком в темницах Сычуани, где пытки и убийства были самым привычным делом. Подобного опыта у Цы не было.

— Вот там уж казнили так казнили! — хвастался Сюй перед напарником. — Вот где умели убивать! Здесь у нас просто детские игрушки! Правительство заключенных не кормило, да и родственники не всегда приносили еду, так что это была настоящая клетка с волками.

Опыт прорицателя был для Цы неиссякаемым источником, к которому юноша не уставал припадать; он купался в этом бурном потоке в ожидании часа, когда сможет применить полученные знания на императорском экзамене.

Но такое образование было очень односторонним, и редкие минуты досуга Цы посвящал иной учебе.

Когда пришла зима, он предложил совершенствовать их искусство за счет покупки новых книг. Сюй легко согласился.

— Только ты будешь покупать их на свои деньги.

Цы не возражал. В конце концов, их дело приносило ему достаточный доход, чтобы кормить Третью и приобретать для нее лекарства, хоть и дорожавшие с каждым днем. А остаток будет употреблен наилучшим образом, если только Сюй выделит ему время на учебу.

К концу зимы Цы почувствовал уверенность в своих силах. Взгляд его заострился: едва взглянув, он мог отличить фиолетовый цвет отека от пунцового цвета свежего удара; его обоняние безошибочно выделяло гнилостное зловоние гангрены из самых сладких ароматов; пальцы его нащупывали малейшие уплотнения под кожными тканями, находили на шее язвочки от впившейся веревки, ощущали старческую рыхлость плоти, отыскивали следы лечебных прижиганий и даже мельчайшие шрамики, что остаются после иглоукалывания.

С каждым днем Цы чувствовал себя все надежнее. Все увереннее.

И в этом была его ошибка.

В один дождливый февральский день по склону кладбищенского холма медленно поднималась похоронная процессия. Гроб несли знатные, богато одетые мужчины. Двое слуг были посланы вперед: они отыскали Сюя и сообщили, что родственники покойного желают знать причину его смерти. Это был сановник высокого ранга из военного министерства, он скончался ночью, после долгой болезни, из-за которой почти не выходил из дому, и теперь родственники спрашивали, можно ли было избежать такой кончины.

Договорившись о цене, предсказатель отправился на поиски Цы. Он нашел напарника там же, где и оставил, то есть в яме с жидкой грязью до колен и то и дело оплывающими стенками. Юноша так перемазался, что попросил дать ему время переодеться и привести себя в порядок. Однако Сюй велел поторопиться — просто накинуть сверху наряд некроманта и идти работать. Цы скрепя сердце подчинился, но заметил, что прикрывавшие ожоги перчатки, которыми снабдила его жена предсказателя, вконец извозились.

«А вторую пару я забыл на баркасе».

— Ты ведь знаешь, без перчаток я не могу, — заявил Цы напарнику, которому уже не раз объяснял, как отвратительно ему щупать трупы голыми руками.

— Проклятье, Цы. Ну так спрячь руки или засунь их себе в задницу. Ты можешь осмотреть труп и с руками за спиной.

Нельзя было даже слушать такое, но Цы уступил. В конце концов, это всего-навсего еще один умерший от болезни старик. В Вечном мавзолее Цы нацепил свой наряд и вышел навстречу похоронному кортежу, стараясь прятать кисти рук в рукава. Стоило юноше увидеть лицо покойного, он сразу понял, что это был обыкновенный апоплексический удар.

«Ну и хорошо. А теперь представление».

Вначале юноша низко склонился перед траурным кортежем, затем подошел к гробу. Шея покойника слегка опухла. Лицо морщинистое, добропорядочное. От парадного одеяния исходили ароматы сандала и ладана. Ничего необычного. Прикасаться не обязательно. Члены семьи просто хотели послушать подтверждение, и он собирался его им дать. Уверившись, что кисти его скрыты рукавами, Цы притворился, что рассматривает лицо, шею и уши покойника, поводя руками над телом.

— Он умер от апоплексического удара, — изрек эксперт.

Члены семьи склонились в знак благодарности; Цы ответил тем же. Работа выдалась простая. Он повернулся, чтобы уйти, но тут за спиной раздался окрик:

— Держи его!

Цы и опомниться не успел, как двое мужчин уже держали его за руки, а третий обыскивал.

— Что происходит? — вырывался Цы.

— Где она? Куда ты ее засунул? — допытывался один из пленителей.

В поисках объяснений юноша бросил взгляд на Сюя, но тот молча стоял в отдалении. Державшие Цы мужчины требовали, чтобы он вернул жемчужную брошь. Цы не знал, что отвечать. Как он ни отнекивался, ему не удавалось убедить схвативших его в своей невиновности. Скорбящие родственники не утихомирились, даже раздев его донага. Потом они кинули ему одежду обратно, но так и не успокоились.

— Чертов погорелец! Либо ты скажешь, куда спрятал брошь, либо отведаешь палки.

Цы лихорадочно думал. Один из родственников отправил в город слугу, чтобы тот сообщил о краже властям; но оставшиеся вовсе не собирались ждать его возвращения. Двое здоровых мужчин принялись выворачивать щуплому юноше руки, однако, к их изумлению, тот даже не изменился в лице.

— Повторяю, я ничего не украл! Я даже не знаю, о чем вы говорите! — защищался он.

От удара в живот он перегнулся вдвое. У него перехватило дыхание.

— Отдавай, иначе тебе не жить.

Да, эти люди были готовы его убить. Цы подумал о Третьей и закричал от собственного бессилия. Он ничего не крал. Произошла ошибка. Юноша повторял это на все лады, но его никто не слушал. А потом к нему приблизился человек с веревкой в руках.

И Цы замолчал.

Он почувствовал, как узел затягивается на его горле. Этот человек непременно бы его задушил, но неожиданно прозвучал громогласный окрик:

— Остановись! Отпусти его!

Цы ничего не понимал. Вот оба мучителя поднимают его с земли и склоняются в невообразимо низком поклоне. Потом подошел сам глава семейства, потрясая потерянной брошью.

— Я… Тебе даже не представить, как мне стыдно. Сын только что нашел ее на дне гроба. Наверное, отцепилась, пока несли, и… — Мужчина поклонился, мучимый угрызениями совести.

Цы ничего не ответил. Просто отряс пыльные одежды и затерялся среди изгородей.

До самой ночи Цы размышлял, сидя на палубе. Быть может, нечувствительность к физической боли увеличивала его духовные страдания, но только в случившемся юноша винил сам себя. Если бы он поменьше заботился, как прикрыть ожоги, а вместо этого аккуратно и тщательно осмотрел покойника — а стало быть, и гроб, — его, возможно, никто бы и не обвинил. К предсказателю он тоже не мог иметь претензий, Сюй оставался в стороне просто потому, что не понимал, что происходит. Как бы то ни было, Цы выучил урок: ни один осмотр нельзя проводить кое-как, сколь бы простым он ни казался; малейшая ошибка способна привести к смерти или, как минимум, к серьезным проблемам.

Цы улегся, глядя на звезды. Да, денек выдался не из лучших. Скоро подойдет Новый год, Цы исполнится двадцать один. Плохое предзнаменование для начала года.

Два дня спустя дело обернулось к худшему.

В то утро Цы вместе с Сюем начищал до блеска очередной гроб в Вечном мавзолее, когда снаружи донеслись непривычные звуки. Сперва юноша решил, что это напевает неподалеку садовник, но мало-помалу из отдаленного гомона выделился собачий лай. Когда Цы это понял, волосы у него встали дыбом. В последний раз он слышал такой лай, когда его преследовала собака рябого Гао. На кладбище собак, вообще-то, не пускали. Цы бросился к двери и выглянул в щелку. Лицо его исказилось от ужаса.

По холму поднималась собака-ищейка, а следом за ней — стражник в форменной одежде.

Цы окаменел. Это был Гао. Юноша безотчетно сжался в комок, и Сюй насторожился.

— Ты должен мне помочь! — взмолился Цы.

— Помочь? Да в чем дело? — Сюй ничего не понимал.

— Сюда идет человек. Выйди и отвлеки его, а я что-нибудь придумаю.

Сюй выглянул в щель:

— Да это же стражник! — Он выпучился на юношу. — Что ты натворил, злодей?

— Ничего! Скажи ему, что я ушел!

— Ушел? Но куда?

— Не знаю. Придумай что-нибудь!

— Ну конечно! А собаке я что скажу?

— Сюй, умоляю!

Предсказатель соизволил встать на ноги и выйти наружу, как раз когда стразу подошел к мавзолею. Сюй вздохнул с облегчением, увидев, что собака — на поводке.

— Хороший песик, — заметил он, держась на расстоянии. — Чем могу служить? — Предсказатель прикрыл дверь и склонился в почтении.

— Можешь-можешь, — прорычал страж. Собака тоже зарычала. — Это ведь тебя называют «предсказатель»?

— Мое имя Сюй.

— Ну так вот, Сюй. Несколько дней назад нам донесли о краже броши — здесь, на кладбище. Ты понял, о чем я?

— А, брошка… Ну конечно я помню! Досадное вышло недоразумение. — Предсказатель принужденно улыбнулся. — Чересчур вспыльчивой семье показалось, будто у них стащили брошку, но она просто отцепилась, и они сами быстро обнаружили ее на дне гроба. Вот так все и разрешилось.

— Да. Один из родственников сообщил то же самое.

— И в чем же тогда дело?

— А в том, что эти люди говорили о некоем юноше, твоем помощнике. О парне в маске, с обожженными руками… Эта примета совпадает с описанием беглеца, которого я разыскиваю. Высокий тощий юнец, на вид смазливый, темные волосы собраны в пучок…

— А! Так вам нужен этот сукин сын? Будь проклят тот день, когда я взял его на работу! — Сюй даже плюнул от негодования. — Он смылся вчера без всяких объяснений и не забыл прихватить мои деньги. Я и сам собирался на него заявить, когда работа кончится, и вот…

— Хватит. — Рябой мотнул головой. — И тебе, конечно, неизвестно, куда он мог двинуться…

— Ну да, неизвестно. Куда угодно. Быть может, в порт. А что он натворил?

— Деньги украл. Слушай. За него назначена награда, которая может тебя заинтересовать.

— Награда? — Лицо Сюя оживилось.

И вдруг из мавзолея раздался стук. Его услышали оба.

— Кто там, внутри? — Гао смотрел в сторону храма.

— Никто, господин. Я…

— С дороги! — рявкнул Гао.

Цы изнутри наблюдал, как предсказатель безуспешно пытается преградить дорогу Гао. Он давно убедился, что внутренность Вечного мавзолея — это темница, гигантский гроб, где негде спрятаться. Если он выпрыгнет из заднего окна, собака без труда возьмет его на открытой местности. Выхода нет. У него нет ни единого шанса.

— Но там же никого, кроме мертвецов, — донесся до него вопль Сюя.

Гао тем временем высаживал дверь, запертую изнутри.

— Как только я войду, так оно и будет, — рявкнул страж.

Дверь не желала уступать его ярости. Она была крепкая, замок надежный. Тщетно пнув ее несколько раз, Гао схватил воткнутую в землю лопату. Взяв ее наперевес, он нехорошо ухмыльнулся предсказателю. Первый удар расщепил засов, который выдержал и второй удар, а на третьем треснул. Страж собирался окончательно вышибить задвижку, когда дверь неожиданно распахнулась сама собой. Рябой отшатнулся назад, узрев фигуру в одеянии прорицателя, с воздетыми руками.

— Выходи! — приказал он. — Сними маску! Пошли! Подчиняйся! — И дернул за поводок собаку, которая тотчас зашлась в лае.

Человек в маске пытался подчиниться, но его дрожащие руки в перчатках не могли справиться с узлом.

— Не заставляй меня терять терпение. Снимай перчатки! Живо!

Человек в маске палец за пальцем сдернул перчатку с правой руки. Потом с левой. Перчатки упали на землю. Лицо рябого больше не было свирепым — на нем читалось изумление.

— Но ты… но ведь ты…

На морщинистых руках не было и следа ожогов. Гао в ярости сорвал маску с лица прорицателя и встретился с лицом напуганного старика.

— Посторонись!

Гао оттолкнул подложного прорицателя и вбежал в мавзолей, переворачивая и расшвыривая все, что встречалось на пути. Он заглянул повсюду. Пусто. Страж завыл, как раненый зверь. А потом вылетел из мавзолея и ухватил Сюя за грудки:

— Мерзкий шарлатан! А ну рассказывай, где он, не то я вобью тебе в глотку твои же собственные зубы!

В полном ужасе Сюй принялся клясться, что ничего не знает. Страж взял его за горло:

— Я буду следить день и ночь и, если этот юнец вернется помогать тебе в твоих грязных делишках, уверяю тебя, ты будешь жалеть всю оставшуюся жизнь!

— Господин! — Слова давались Сюю с трудом. Я нанял этого погорельца из жалости. Я выдумал его чудесные способности, я выдумал этот наряд, чтобы завоевать доверие простаков, я нашептывал ему на ухо нужные слова. А потом я начал подыскивать нового помощника… — Сюй ткнул в сторону старого садовника, молча дрожавшего в нескольких шагах. — Этот парень сюда не вернется. Я же говорю: он меня обокрал! А если вдруг вернется, я сам вырву ему глаза.

Гао плюнул под ноги Сюю. А потом стиснул зубы и ушел с кладбища, гоня перед собой волну отборной брани.

Когда Цы объяснил Сюю, что это он убедил садовника переодеться в наряд прорицателя, человечек расхохотался.

— Но клянусь бородой Конфуция, как ты сумел спрятаться?

Все еще дрожа от пережитого нервного напряжения, юноша рассказал, как подозвал садовника к окну и за немалую мзду убедил надеть наряд прорицателя.

— А я потом забрался в гроб, и он заколотил его гвоздями.

Сюй вновь зашелся хохотом, Цы расплатился с садовником.

Отсмеявшись, предсказатель передал напарнику свой разговор со стражем.

— Как я понял, твоя тайна раскрылась после того случая с пропажей жемчужной брошки, — сообщил предсказатель. — Вероятно, тот, кто на тебя донес, упомянул молодого человека в маске и с обожженными руками, а это описание вызвало кое у кого подозрения. — Сюй пристально вгляделся в лицо напарника. — Я так думаю, пора тебе объяснить, почему тебя разыскивают. Вообще-то… — Сюй убедился, что садовник не подслушивает, — этот тип предлагал за тебя немало денег в награду… Впрочем, меньше, чем мы зарабатываем на твоих представлениях. — И пройдоха улыбнулся.

Цы молчал. Рассказ о злоключениях, через которые он прошел с момента смерти семьи, получился бы не только чересчур запутанным, но еще и неправдоподобным. С другой стороны, что-то в этом человечке заставляло ему верить. Бывает такое: протягивают тебе стакан с мутной водой, утверждая при этом, что она чистейшая, — и, непонятно отчего, на миг тебе кажется, будто она и впрямь чиста.

— Мне, наверно, пора уходить, — на пробу сказал Цы.

— Ни в коем случае, — отрезал Сюй. — Мы просто сменим этот наряд на другой, не такой вызывающий. И будем тщательнее отбирать наших покойников. Больше того, так же, как ты припугнул тогда бандитов в монастыре, мы пригрозим нашим клиентам бесовскими карами, если только они нарушат молчание. Я ведь не жадный, — опять улыбнулся Сюй. — Сейчас нам клиентов хватит, чтобы несколько месяцев протянуть, а потом как-нибудь разберемся.

От этих речей у юноши остался неприятный осадок: желания прорицателя будто завладевали его судьбой. По словам человека-обезьянки, за несколько месяцев их совместной деятельности Сюй зашиб денег больше, чем за год сверчковых состязаний, и было ясно, что прорицатель нипочем не даст рухнуть столь выгодному делу из-за такого пустяка, как укрывательство государственного преступника.

— Мне во все это не верится, Сюй. Не хочу добавлять тебе еще и своих проблем, — промямлил Цы.

— Твои проблемы — это мои проблемы, — заверил прорицатель. — А твои заработки — это мои заработки, — зашелся он совершенно неприличным хохотом. — Так что не напоминай мне про это… пока. Забудем ненадолго о театре мертвецов, и дело с концом.

Цы согласился без всякой радости, а вот Сюй был доволен.

Но уже несколько дней спустя, когда Третья заболела, Цы понял, что у них с прорицателем разные проблемы.

Однажды холодным утром обе жены Сюя разом пожаловались, что от девочки никакой помощи, только помеха. Третья не понимала, что ей велят, постоянно отвлекалась, путала большие креветки с малыми и слишком много ела. К тому же за ней приходилось присматривать, заботясь о ее здоровье, а оно ухудшалось с каждым днем. Женщины нажаловались Сюю, тот передал их слова напарнику.

— Нам, наверное, стоит ее продать, — предложил прорицатель.

Он объяснил, что именно так решают проблемы в малоимущих семьях, но Цы и слушать не желал.

— Тогда давай выдадим ее замуж, — предложила старшая супруга.

Предсказатель с восторгом ухватился за это предложение. По его словам, уж от такой-то идеи Цы отказываться не должен. Дело было за малым: подыскать жениха, который оценит молодость невесты и согласится о ней заботиться. В конце концов, любая девчонка — это помеха, от которой можно избавиться, лишь когда она покинет дом.

— Мы точно так же поступили и с нашими дочками, — объяснял предсказатель. — Ты ведь говорил, ей уже восемь исполнилось? — Сюй попытался схватить Третью. — Ну вот. Мы ее малость подкрасим, чтобы не выглядела такой больной. Я знаю мужчин, которым такой щеночек придется по вкусу.

Цы встал между предсказателем и своей сестренкой. Хотя сбывать девочек в жены было обычным делом и порой даже оборачивалось наилучшим будущим для самих девочек, он мечтал не о такой судьбе для Третьей. Чтобы она попала в рабство к слюнявому старикашке! Сюй настаивал на своем. Он заявил, что девочки — как саранча: только жрут и требуют все новых расходов. А вот потом, когда выходят замуж, становятся частью семьи мужа, и тогда уж его родственники обязаны заботиться о них до самой смерти.

— А про нас они забывают, — закончил мудрец. — Большое несчастье — не иметь сыновей. Эти, по крайней мере, заводят жен, которые заботятся о нас в старости.

Как и всегда, Цы сумел отсрочить неприятный спор, передав Сюю некоторую сумму денег. Однако сбережения его с каждой неделей все таяли.

Третьей нужно было все больше лекарств. Сюй приобретал их вовремя, а Цы оплачивал, готовил для сестренки и с каждым днем печально наблюдал, как она слабеет. Третья медленно таяла, и Цы не знал, как ей помочь. Сердце юноши разрывалось, когда он уходил на рынок, а сестра оставалась лежать почти без сил, пытаясь чистить покрасневшими ручонками рыбу, которую ей приносили, прощалась с братом тоненьким голоском и жалкой полуулыбкой.

— Я принесу тебе леденец, — говорил брат и, пряча тоску, глотал горечь и уходил, молясь, чтобы Третья поправилась.

Все немногие деньги, которые Цы удавалось накопить, утекали из его рук, словно вода из хлопковой кошелки.

На кладбище Сюй порешил сделаться из обыкновенного могильщика чудесным некромантом, отобрав место у Цы, однако несколько раз попал пальцем в небо и распугал даже тех немногих, кто успел к нему обратиться. Доходы рухнули. По крайней мере, именно так ответил Сюй, когда Цы попросил об авансе.

— Ты что, думаешь, мне денежки просто так достаются? Времени прошло уже достаточно. Если тебе нужны деньги, ты должен снова начать их зарабатывать. — И он указал на магическое облачение, небрежно брошенное на полуоткрытый гроб.

Цы стряхнул с рук пыль, оставшуюся после рытья ям, и посмотрел на наряд, от которого зависело его будущее. Глубоко вздохнул и сжал губы. Он боялся возвращения рябого стража — но, если он хочет спасти сестру, придется рисковать.

Шанс вновь облачиться в наряд некроманта представился ему тем же вечером, когда целая процессия учащихся во главе со своим преподавателем ровным шагом поднималась к мавзолею. Как успел рассказать Сюй, иногда на кладбище приходят студенты прославленной Академии Мина, и за немалую плату, получаемую директором Полей Смерти, им дозволяют изучать безымянные тела, на которые в урочный срок никто из родственников не заявил прав.

В тот день, по счастью, ожидали погребения целых три тела, и Сюй радовался так, будто его неожиданно пригласили на праздник.

— Готовься им во всем угождать, — прошептал он, подавая облачение. — Эти юнцы швыряют деньги направо и налево, если умеешь к ним подольститься.

Цы молча кивнул.

Когда юноша разделся, по спине его пробежал холодок. За те месяцы, что он работал могильщиком, тело его сделалось упругим, превратилось в жилистый жгут, который напрягался по первому требованию, но мускулы были скрыты под ожогами, которые усеивали грудь Цы. Юноша подхватил магическое облачение и преобразился. Он думал о Третьей. Цы постарался сосредоточиться и выслушал инструкции Сюя. Когда предсказатель подаст сигнал, он будет готов.

Цы из-за угла наблюдал, как преподаватель, лысый человечек в красном одеянии, чей облик показался ему смутно знакомым, расставлял своих студентов вокруг первого трупа. На столе лежала девочка нескольких месяцев от роду, найденная нынешним утром в одном из каналов Линьаня. Преподаватель указал студентам, в какой очередности им следует высказывать свои догадки о причинах смерти.

— Девочка, без сомнения, захлебнулась, — начал первый. — Живот у нее раздулся, никаких иных повреждений не наблюдается. — Студент огляделся с горделивым видом.

Преподаватель кивнул и сделал знак следующему.

— Типичный случай утопления ребенка. Родители сбросили девочку в канал, чтобы не кормить, — добавил второй.

— Быть может, у них не было такой возможности, — уточнил преподаватель. — Есть иные мнения?

Студент с седою шевелюрой, ростом выше всех остальных, рассеянно зевнул. Преподаватель покосился на нарушителя дисциплины, но ничего не сказал. Прикрыл мертвое тело и попросил Сюя принести второе; могильщик воспользовался этим моментом, чтобы представить собравшимся Цы — главного кладбищенского прорицателя. Поглядев на наряд, студенты отнеслись к некроманту с презрением.

— Мы чародейством не занимаемся, — отрезал преподаватель. — И в предсказателей не верим.

Цы сконфуженно промолчал и вернулся к Сюю; тот велел ему слушать внимательно. Занятие продолжалось. Перед студентами появился белесый труп старика, которого нашли мертвым за палатками одного из рынков.

— Мы имеем дело со смертью от голода, — заявил четвертый студент, осматривая истощенное тело. — У покойника опухли щиколотки и кисти рук. Возраст — около семидесяти лет. Итак, естественная смерть.

Преподаватель, ко всеобщей радости, одобрил и это заключение. Цы отметил, что седовласый студент кивает иронически, будто его товарищи объявляют, что дождь идет сверху вниз. Учитель задал еще несколько вопросов тем студентам, которые еще не высказывались, и те споро на них ответили. Затем они дали Сюю знак вносить последнее тело. Цы помог напарнику подтащить гроб — здоровенный сосновый ящик. Когда они подняли крышку и выложили тело на стол, ближайшие из студентов в ужасе попятились. Только тогда седой студент протиснулся вперед, чтобы рассмотреть труп. И по его скучающему лицу наконец разлилось удовлетворение.

— Кажется, ты наконец-то получил случай проявить свой талант, — сказал ему учитель.

Студент, смолчав, с улыбкой поклонился профессору. Затем, получив его дозволение, медленно подошел к трупу — так, будто приближался к сокровищнице. Глаза его заблестели от алчности, зрачки дико таращились при виде тела, нашинкованного ударами ножа. Седовласый приготовил листок бумаги, чернильный камень и кисточку. Цы смотрел во все глаза.

В противоположность своим товарищам, студент-перестарок, видимо, пользовался методом, сходным с методом досточтимого учителя Фэна.

Первым делом седой исследовал одежду мертвеца: заглянул в рукава, за подкладку рубашки, в штаны и в туфли. Потом, раздев покойника и полностью осмотрев тело, студент потребовал у Цы плошку с водой. Вооружившись плошкой, он сразу же тщательно обтер кровоточащую плоть — пока не вычистил ее дочиста, точно ломоть свинины. Затем студент исчислил протяженность тела; тут он впервые заговорил, чтобы сообщить: покойный на две головы превышал рост обычного человека.

По голосу седого было слышно, что он получает удовольствие от собственной речи.

Студент осмотрел запекшуюся рану на липе покойника: странный шрам шел через весь лоб, так что виднелись даже кости черепа. Вместо того чтобы промыть рану, седовласый извлек из нее кусочек земли и объявил, что тот свидетельствует о падении покойного на брусчатку с острыми краями. Студент что-то черкнул на бумаге, а затем описал глаза покойного: полуоткрыты, без блеска, как у сушеной рыбы; он особо остановился на выступающих скулах, тонких неровных усиках и внушительных размеров челюстях. Потом настал черед диковинного разреза, шедшего от кадыка до правого уха. Седовласый осмотрел края раны и измерил палочкой ее глубину. Узнав требуемое, он улыбнулся и вновь что-то записал.

Потом седой занялся торсом покойного — горой мускулов, изрезанной острым оружием. Студент насчитал одиннадцать разрезов, в основном сосредоточенных на спине. Он ощупал пальцами все одиннадцать и снова сделал какую-то запись. Затем понюхал пах мертвеца — его «нефритовый стержень» был маленький и сморщенный. В конце осмотра седой обследовал его бедра, тоже мощные, и лодыжки — крепкие и безволосые. Юноша с лицом старика бросил на тело последний взгляд и с довольным видом отступил назад.

— Ну и что? — спросил учитель.

На лице студента нарисовалась неприличная ухмылка. Прежде чем ответить, он взял длинную паузу, на протяжении которой вглядывался в лица всех и каждого с гримаской нехорошего удовольствия. Вне всякого сомнения, он наслаждался моментом. Цы нахмурился и молча ждал, что будет дальше.

— Очевидно, что перед нами исключительный случай, — заговорил седовласый. — Молодой человек, чрезвычайно сильный и выносливый, чье тело истыкано ножом, а горло перерезано. Убийство, потрясающее нас своею жестокостью и наводящее на мысль о яростной схватке.

Теперь уже Цы не смог удержаться от зевка. Сюй сделал юноше предостерегающий знак.

Учитель предложил странному юноше обрисовать финальную картину, и тот принялся выполнять задание учителя.

— На первый взгляд мы могли бы заключить, что этот человек был убит большим числом противников, что вполне очевидно, учитывая силы покойного. Несомненно, потребовались усилия нескольких человек, от которых он, несомненно, получил раны, но все-таки продолжал сражение и не остановился, пока один из противников не нанес ему смертельный разрез на горле. А следствием этого разреза было падение и удар, оставивший на его лбу прямоугольную отметину, которая так всех нас впечатлила. — Седой снова взял преувеличенно долгую паузу, наслаждаясь всеобщим ожиданием. — Мотив убийства? Быть может, нам следует выстроить сразу несколько гипотез. От тривиального выяснения отношений в харчевне, не оставляя в стороне и неоплаченный долг, и затаенную ненависть, — до жаркого спора из-за какого-нибудь прекрасного «цветочка». Все эти предположения вполне логичны, но я бы счел наиболее возможным обычное ограбление — об этом говорит то, что при покойнике не было обнаружено никаких ценных вещей, — седовласый сверился со своими записями, — даже и браслетов, которые он, по всей вероятности, носил на запястье. — Он указал на полоску незагорелой кожи там, где прежде должно было находиться украшение. — Итак, судье следовало бы незамедлительно организовать облаву в окрестностях того места, где покойный был обнаружен. Я бы, конечно, предложил начать с близлежащих харчевен и обращать особенное внимание на раненых пьяниц, которые тратят больше обычного. — С этими словами седовласый сложил листок с записями, прикрыл мертвое тело и победоносно огляделся в ожидании аплодисментов.

Цы вспомнил совет напарника о похвалах и чаевых и подошел, чтобы поздравить странного студента, но тот отшатнулся от некроманта, как от зачумленного.

— Глупый хвастун, — шепнул Цы.

— Да как ты смеешь? — Студент ухватил его за рукав.

Цы рывком высвободился и напряг мускулы, изучая соперника взглядом. У него уже был готов ответ, но тут между спорщиками встрял преподаватель.

— Так, значит, чудодей полагает нас хвастунами? — Профессор смотрел на юношу пытливо, будто лицо его показалось ученому смутно знакомым. Он даже спросил, не виделись ли они раньше.

— Не думаю, господин. Я в столице недавно, — солгал Цы. И все-таки, едва эти слова сорвались с его губ, он тотчас узнал профессора Мина, которому он пытался продать отцовское Уложение о наказаниях.

— Ты уверен? Ну да ладно, все равно. — Старец с удивлением покачал головой. — Как бы то ни было, полагаю, что ты должен извиниться перед Серой Хитростью. — И он указал на седовласого студента, который нервно следил за ними через плечо.

— Быть может, извиняться следует ему, — громко произнес Цы.

Студенты зашептались, на все лады осуждая наглость простого могильщика.

— Мой господин, прошу вас его извинить, — торопливо вмешался Сюй. — В последнее время он сам не знает, что говорит.

Однако Цы и не думал извиняться. Если ему не суждено получить чаевых, он, по крайней мере, сотрет улыбку с лица этого напыщенного и нерадивого ученика. Он обернулся к Сюю и потребовал, чтобы напарник на него поставил. Сюй ничего не понимал.

— Все, что у тебя есть. Это ведь ты умеешь, верно?

18

Поначалу академик держался в стороне, но в итоге внял уговорам наиболее разгорячившихся студентов, которым не терпелось увидеть, как после состязания могильщик сам превратится в кучу мертвечины. Сюй умело принял все ставки, не забывая при этом хвататься руками за голову, приговаривать: «Какой ужас» — и тем самым увеличивать свою выгоду.

— Если ты оплошаешь, я продам твою сестру по цене свиньи, — пригрозил прорицатель.

Юноша и бровью не повел. Он попросил студентов расступиться и положил рядом с мертвым телом свою сумку, извлек металлический молоток, два бамбуковых пинцета, скальпель, маленький серпик и деревянную лопатку. Студенты обменялись пренебрежительными улыбками, а вот профессор в удивлении вскинул брови. К этому набору юноша добавил большой таз и несколько плошек с водой и уксусом, чернильный камень, лист бумаги и тонкую, уже влажную кисточку. Перед началом работы Цы сорвал с себя маску некроманта и зашвырнул в дальний угол мавзолея. Седой едва успел отпрянуть, не то маска угодила бы в него.

Цы развернул саван на мертвеце. Он с любопытством следил за действиями студента по имени Серая Хитрость, и если у него и возникли какие-то сомнения, теперь было самое время их подтвердить или развеять. Юноша вздохнул и подумал о Третьей. Ошибиться он не мог — просто потому, что, быть может, другой попытки показать себя ему уже не представится.

Сначала Цы занялся затылком покойника. Юноша осмотрел бледную дряблую кожу, но не обнаружил ничего необычного. Затем приступил к осмотру головы, поднимаясь пальцами все выше и выше по заросшей волосами коже — по направлению к макушке. С помощью лопатки он проверил оба уха — как снаружи, так и изнутри. Потом спустился к шее, крепкой как у быка, а вслед за этим к широченным плечам. Цы осмотрел подмышки, локти и предплечья, но и там ничто не привлекло его особого внимания. И все-таки юноша задержался на правой руке, еще точнее — на основании большого пальца покойника.

«Здесь круговая мозоль…»

И он сделал пометку в своих бумагах.

Пальцы юноши заскользили по спине мертвеца, привычно отмечая позвонки и мускулы; вот они остановились на ягодицах. Цы не обнаружил никаких переломов или затвердений. Ничего, что указывало бы на насильственную смерть. Осмотрев сходным образом и ноги, могильщик снова перевернул труп. Вот он протер лицо, шею и туловище, используя смесь воды и уксуса, и занялся ножевыми ранами. По меньшей мере три смертельных. Цы изучил их размеры и форму.

«Как я и думал…»

Теперь он снова поднялся к горлу. Рана была жуткая. Она начиналась с левой стороны шеи, пересекала кадык и достигала почти до правого уха. Цы сопоставил глубину разреза, его направление и неровность краев. И покачал головой.

Цы решил заняться необычной раной на лбу в последнюю очередь и сосредоточился на лице покойника. Сначала он исследовал ноздри. Затем пошарил пинцетами во рту и извлек оттуда какую-то белесую массу, которую тут же поднес к своему носу. С отвращением принюхался и переложил субстанцию в одну из заготовленных плошек. И снова что-то записал.

— Время уходит, — заметил профессор.

Цы как будто и не слышал его слов. В его голове бурлило месиво добытых сведений, но связной картины пока не выстраивалось. Сейчас юношу занимали щеки мертвеца: он протирал их уксусом до тех пор, пока не обнажились мелкие царапинки. Затем Цы осмотрел глаза покойника и наконец добрался до лба — места, где мертвецу, по-видимому, раскроили кожу прямоугольным тупым предметом.

С помощью скальпеля Цы извлек остатки земли, все еще державшиеся на краях раны. К изумлению юноши, он обнаружил, что прямоугольное углубление не является следствием удара, а скорее соответствует грубому разрезу, произведенному каким-то острым предметом, — понять это сразу мешали именно комки земли.

Цы отложил свои инструменты и смазал кисточку о чернильный камень. Наконец-то он кое-что осознал.

Он снова вернулся к рукам мертвеца и обнаружил на них новые царапины. Потом еще раз осмотрел макушку, осторожно раздвигая волосы. Как только подозрения Цы подтвердились, он прикрыл тело саваном. Оборачиваясь к профессору, он уже знал, что победил.

— Ну что же, кудесник? Можешь прибавить что-нибудь новенькое? — насмешливо спросил Серая Хитрость.

— Не очень много. — Цы склонился, перечитывая свои записи.

Студенты расхохотались и потребовали с Сюя расплаты по ставкам. Предсказатель просил сначала выслушать отчет юного могильщика, однако Цы все так же сосредоточенно изучал свои записи.

Сюй проклинал своего напарника.

Он уже приготовился раздавать деньги, но Цы его остановил, заявив, что это студентам придется выплатить все до последней монеты. Насмешливые улыбки на лицах учеников сменились крайним изумлением.

— О чем это ты? — выступил вперед седовласый. — Если ты вознамерился над нами издеваться…

Цы даже не взглянул в сторону соперника. Он смотрел туда, где стоял академик, и ожидал разрешения продолжать. Профессор молча и пристально разглядывал молодого могильщика, уже заподозрив, что перед ним действительно исключительный специалист. И разумеется, не какой-то там кудесник.

— Говори, — разрешил он.

Цы повиновался. Он хорошо подготовил свою речь.

— В первую очередь мой долг объявить вам, что все, что вы сейчас услышите, целиком и полностью является выполнением велений Неба. Эти же веления заставляют меня предъявить всем вам требования, которым вы должны быть послушны. Я призываю вас хранить в тайне все, что я вам открою, и все, что касается человека, который произнесет эти откровения, — то есть вашего жалкого раба. — Цы склонился в ожидании согласия.

— Продолжай. Твоя тайна будет сохранена, — произнес учитель без особой уверенности.

— Ваш ученик, Серая Хитрость, произвел осмотр неумело и поверхностно. Ослепленный своим тщеславием, он зацепился лишь за самые очевидные вещи, оставив без внимания детали, в которых и скрывается правда. Подобно тому как дорога в тысячу ли начинается с одного шага, осмотр мертвого тела требует скромной медлительности и скрупулезного смирения.

— Каковым смирением ты, похоже, не обладаешь, — заметил Мин.

Цы даже язык прикусил. Потом склонился в глубоком поклоне и продолжил:

— Убитого звали Фу Лун. Обвиненный в серьезных преступлениях, он был приговорен к солдатской службе в гарнизоне Сянъян, что на границе, у реки Ханьшуй, — из этого гарнизона он недавно дезертировал. Он явился в Линьань с намерением начать новую жизнь, но жестокий характер этого человека не дал ему такой возможности. Как бывало уже не раз, вчера вечером он затеял ссору со своей женой и принялся ее немилосердно избивать. Женщина больше терпеть не могла. Она дождалась момента, когда ее муж преспокойно ужинал, напала со спины и разрезала ему горло. Что касается этой несчастной, вы найдете ее в доме, недалеко от строений, где был обнаружен труп, Вам достаточно просто справиться в лавке чжурчжэней, которая расположена у северной пристани. Там вам покажут, где она живет, если эта женщина, конечно, не покончила с собой.

Никто не отвечал. Даже Сюй не сумел выговорить ни слова, когда Цы дал ему знак собрать свой выигрыш. Но вот наконец Серая Хитрость сделал шаг вперед — и неожиданно наградил Цы оплеухой.

— Какого… — И Цы осекся.

— До сей поры мне казалось, что я слышал болтовню уже всех возможных шарлатанов, побродяжек и жуликов, — перебил его седой, — однако твое бесстыдство превосходит все границы. Исчезни отсюда, пока мы всерьез не рассердились!

Вместо ответа Цы выдал наглецу ответную пощечину.

— А теперь ты меня послушай. Я не виноват в твоей неумелости и никчемности. Ты ведь даже тело обтер, но не смог поискать хоть какие-то улики.

Серая Хитрость собрался что-то ответить, однако Мин его остановил.

— Но, учитель… Разве вам не понятно, что он всего-навсего пытается нас одурачить?

— Спокойствие, Серая Хитрость. В словах этого юноши звучит столько убежденности, что, быть может, в них кроется какая-нибудь правда. Однако, как я уже не раз вам говорил, уверенность, хотя и способна помочь в нашей работе, порой превращается в источник фанатизма и нетерпимости. Самой по себе убежденности недостаточно, чтобы вынести человеку приговор. Именно поэтому никакой суд не примет ее в качестве доказательства, так что оставьте свои деньги при себе — они пока еще в безопасности. — Профессор обернулся к Цы. — Деньги останутся у вас на поясах, пока этот наглец не аргументирует свои утверждения. В противном случае нам придется заключить, что все это лишь плоды его фантазии. Или хуже того — его присутствия на месте преступления.

Цы тяжело вздохнул. На этот раз перед ним была не группа доверчивых родственников: то была элита Академии Мина — места, где проходили подготовку лучшие государственные следователи, а возглавлял их величайший учитель, мастер Мин. Если Цы откажется дать объяснения, его будут считать балаганным шутом, зато если он сможет убедить этих людей, они, несомненно, признают, что он обладает серьезными познаниями в медицине. А это может оказаться опасно.

Цы попробовал избежать объяснений, заверяя, что, если им нужны доказательства, группе стоит лишь отправиться на место преступления и проверить достоверность всех его утверждений, однако он вовсе не убедил учителя — добился только того, что тот пригрозил донести на могильщика властям.

Юноша сжал кулаки. Он сознавал, что рискует, но пришел момент заставить умолкнуть этих богатеньких выскочек.

— Хорошо. Начнем тогда с причины смерти, — произнес он наконец. — Этот человек не погиб ни в какой схватке. Умер он от единственной раны — пореза на шее, который полностью пересекает горло и все кровеносные сосуды на правой стороне. Начало пореза и направление указывают, что он был произведен сзади и шел снизу вверх. Его могли бы нанести и когда он стоял, однако не будем забывать, что на столе у нас мужчина великанского роста, мужчина, который на две головы выше всякого другого. Нам пришлось бы предположить, что убийца еще выше, а это, в принципе, немыслимо. Ясно, по крайней мере, что наш покойник сидел, лежал или нагнулся. Что касается прочих ран — тех, что на торсе, — обследование показывает: все они были нанесены одним и тем же орудием, с одного угла и с одной силой; я хочу сказать: все они были нанесены одним и тем же человеком. И как ни странно, три из них — те, что затронули сердце, печень и левое легкое, — являются смертельными: выходит, все остальные удары были не нужны, включая и тот, что пришелся на горло. — Цы подошел к телу и раскрыл его, чтобы показать, что он имеет в виду. — Таким образом, ничто не связывает это тело с какой-то там придуманной бандой нападавших на него.

— Все это выдумки, — произнес Серая Хитрость.

— Ты уверен?

Не проронив больше ни слова, Цы схватил свою лопатку на манер кинжала и бросился на седовласого с явным намерением его покалечить. Заметив это движение, студент отпрыгнул назад и защищался, как мог, от выпадов деревянного оружия. Цы зажал студента в угол, но, как ни старался, не мог поразить его в грудь.

И так же неожиданно, как бросился в атаку, Цы остановился.

Серая Хитрость по-прежнему стоял в углу, с вылезшими из орбит глазами. К его удивлению, никто не пришел к нему на помощь. Даже учитель Мин, бесстрастно наблюдавший за этой сценой, ни в чем не упрекнул Цы.

— Учитель! — обратился к нему Серая Хитрость.

Вместо ответа Мин снова предоставил слово Цы.

И тот был только рад.

— Как видишь, — обратился он к седовласому, — как я ни старался, я не смог пробить твою защиту. Теперь давайте вообразим такую ситуацию: если бы вместо деревянной лопатки я сжимал в руках кинжал, на руках твоих появились бы отметины. И даже если бы я добрался до твоей груди, угол и глубина ран были бы разными.

Серая Хитрость ничего не ответил.

— Но это не объясняет твоего предположения, что убийца — женщина, да еще — жена; и уж подавно того, что убитый был в прошлом приговорен, что он дезертировал из гарнизона Сянъян. Не объясняет, разумеется, и прочих измышлений, которые ты осмелился произнести, — обвинил юношу академик Мин.

Вместо незамедлительного ответа Цы вернулся к мертвому телу. Он приподнял ему голову и указал на рану, убедившись, что она видна всем.

— И это — следствие падения? Очередная ошибка. Серая Хитрость обтер тело там, где не следовало, и, напротив, не почистил там, где это было необходимо. В противном случае он обнаружил бы, что кожа, которую он определил как «испачканную», на самом деле была вырезана из черепа тем самым ножом, с помощью которого покойнику перерезали глотку: всмотритесь в края раны. — Цы пробежался по ним упрятанными в перчатки пальцами. — Ее края, прежде засыпанные землей, покажутся вам острыми и резко очерченными, они образуют прямоугольник, а такой вырез может иметь одно-единственное объяснение.

— Сатанистский ритуал, — выскочил вперед Сюй.

«Пожалуйста, Сюй. Сейчас я не нуждаюсь в твоей помощи».

— Нет, — продолжал Цы. — Разрез на коже служил цели скрыть кое-что, что, будь оно видно, помогло бы опознать тело. Некий знак, который, без сомнения, способен выявить опасного преступника, даже если тот уже мертв. Знак, который безошибочно свидетельствовал бы, что покойный являлся опасным преступником, приговоренным к тяжкому наказанию. И если мы признаем тот факт, что некий знак неоспоримо связывал покойника с преступлением, — Цы сделал паузу и посмотрел на преподавателя, — то участок, снятый с его черепа, был не просто кусочком кожи. Наоборот, срезанный фрагмент являлся татуировкой, которой метят приговоренных за убийство. Вот почему убийца и постаралась избавиться от следов. Однако, по счастью, она забыла — или, быть может, не знала, — что обвиненным в убийстве не только татуируют знак на лбу, но их имена также пишут и на макушке, здесь, прямо под волосами.

Лица студентов постепенно начали менять выражение — от презрения к замешательству. Академик задал вопрос:

— А что насчет его дезертирства из Сянъяна?

— Известно, что наше Уложение о наказаниях предусматривает либо казнь, либо ссылку, либо принудительную службу в войсках в качестве возможных кар за преступления, связанные с убийством. А поскольку нам известно, что нашего клиента до вчерашнего дня видели в городе, остается только ссылка и принудительная служба. — Цы переместился к тому месту, где лежала правая рука покойника. — И все-таки круговая морщинка у основания большого пальца на правой руке мертвеца наглядно свидетельствует, что этот человек до недавнего времени носил бронзовое кольцо, которым пережимается соответствующее сухожилие.

— Дай-ка посмотреть, — отстранил его Мин.

— А нам известно, что сейчас, из-за постоянной угрозы со стороны Цзинь, все наши войска сосредоточены в Сянъяне.

— Вот поэтому ты и обвиняешь его в дезертирстве.

— Именно. При нынешней постоянной боеготовности никто не может покидать гарнизон, однако этот человек так и сделал — чтобы вернуться в Линьань. И совсем недавно, судя по его загорелому лбу.

— Я все же не понимаю, — удивился академик.

— Ну посмотрите на эту бледную горизонтальную отметину. — Цы указал на лоб мертвеца. — И вы заметите мельчайшую разницу между ней и оттенком его кожи меж бровей.

Преподаватель убедился, что так оно и есть, но все равно не понял.

— Это обычная отметина от платка. На рисовых полях таких работников обзывают «двуцветными». Однако здесь разница между загорелой и незагорелой кожей много слабее, чем у тех, для кого работа в поле — обычный образ жизни, а это означает, что убитый начал носить платок — под которым после дезертирства прятал татуировку — совсем недавно.

Учитель вернулся на свое место. Цы заметил, как он нахмурился, прежде чем задать следующий вопрос.

— И где мы теперь можем найти его супругу? Где нам спрашивать на рынке?

— С этим мне просто повезло. — Поспешность подвела юношу, но он все равно продолжил: — Во рту покойника я обнаружил остатки белой пищи в таком количестве, что, как мне представляется, он был убит во время еды.

— И все равно я не понимаю…

— Насчет рынка? Смотрите. — Цы подхватил плошку, куда выложил остатки еды. — Это сыр.

— Сыр?

— Удивительно, не правда ли? Блюдо, столь несвойственное для южных краев и для нашего вкуса, но обычное у северян. Насколько мне известно, его поставляют в лавку экзотических товаров, а ею уже много лет заправляет старый Пань Ю, и он, несомненно, знает на память всех клиентов, покупающих столь непотребное кушанье.

— Убитый, должно быть, привык к сыру на армейской службе…

— То же предполагаю и я. Там едят все, что под руку подвернется.

— Но это не объясняет, почему убийца — жена.

Цы сверился с записями. Потом кивнул и поднял руку мертвеца.

— Я обнаружил еще и это. — Он указал на несколько неотчетливых отметин.

— Царапины?

— И на плечах тоже. На обоих. Они проступили, когда я воспользовался уксусом.

— Я вижу. И это подводит тебя к предположению…

— Что в тот день его жена была жестоко избита. Женщина больше не могла это терпеть и, пока муж ужинал, воспользовалась моментом, чтобы перерезать ему глотку. Потом, в приступе ярости и бессилия, она уселась на него верхом и продолжала резать, когда злодей был уже мертв. В конце концов она успокоилась и сняла с покойника все, что могло бы указать на личность и тем самым — на нее: кольцо, ценные предметы…

— И татуировку на лбу.

— Затем она, как сумела, выволокла его из дома и оставила там, где тело и было найдено. Судя по комплекции убитого, женщина не могла оттащить его достаточно далеко.

— Это воистину фантастично, — объявил учитель.

— Спасибо, — поклонился Цы.

— Не так поспешно, юноша. Это была не похвала. — Дружелюбие исчезло с лица Мина. — Я говорю «фантастично», чтобы как-то обозначить безбрежную фантазию, звучащую в каждом твоем утверждении. А как еще иначе назвать то, что ты осмеливаешься без зазрения совести утверждать, что убийцей этого человека была его жена, а не, например, сестра? А если тебе не хватает кожи на лбу, почему на ней непременно было татуировано имя убийцы?

— Но я…

— Молчи, — прервал его академик. — Ты сообразительный. Или лучше сказать — шустрый. Однако не настолько, как тебе представляется.

— Ну а как же заклад? — вставил слово Сюй.

— Ах да, заклад. — Мин вытащил кошель с монетами и протянул его прорицателю. — Считайте, что все долги уплачены.

Учитель прищурился и сделал своим подопечным знак покинуть мавзолей. Сам он двинулся было за ними следом, но на пороге подозвал Цы.

— Господин! — склонился Цы.

Учитель попросил сопровождать его. Как только они оказались снаружи, он отвел молодого могильщика к одному из рвов. Цы чувствовал недоброе, пульс его участился, и кровь застучала в висках.

— Скажи-ка мне, юноша, сколько тебе лет?

— Двадцать один.

— И где же ты учился?

— Учеба? Не понимаю, о чем это вы? — ответил Цы.

— Не надо, юноша. Зрение мое слабеет, однако даже слепец может разглядеть источник твоих познаний.

Цы закусил губу. Учитель попытался настаивать, но Цы оставался неколебим.

— Что ж, как знаешь… Однако воистину прискорбно, что ты не хочешь открыться, — ведь, несмотря на твою самоуверенность, не могу не признать, что ты меня впечатлил.

— Прискорбно, господин?

— Именно. Так вышло, что на прошлой неделе один из наших студентов захворал. Ему пришлось вернуться в родные края. В академии появилось вакантное место, и, хотя у нас более чем достаточно ожидающих кандидатов, мы всегда ищем молодых людей с явным талантом. Мне показалось, что тебя, возможно, заинтересует возможность занять освободившееся место… — Мин помолчал. — Но теперь я вижу, что не заинтересует.

Цы не мог поверить своим ушам. Академия Мина была мечтой для любого, кто хотел сделать карьеру на поприще служения закону, кто жаждал, избежав труднейших императорских экзаменов, пополнить элиту. Получить место в академии — об этом он не смел и мечтать. То был бы первый шаг к восстановлению доброго имени — и его собственного, и всей семьи.

И вот нежданно-негаданно такая возможность сама падала ему в руки, точно спелое яблоко.

Он горько улыбнулся. Хоть надорвись, эта возможность оставалась для него не более чем печальным сном. Даже если Мин предложит ему место, у него не хватит средств на учение. Такое предложение было вроде меда, которым обмазывают горькую пилюлю для заболевшего малыша — глотай, ведь это мед!

Но когда академик объявил, что позволит Цы проживать в академии наравне с прочими студентами и что он сможет покрыть расходы на жилье и питание, работая по вечерам в библиотеке, юноша не пожелал просыпаться. Ведь это значило, что он сможет заниматься денно и нощно, осваивать неизвестные ему методы, на практике проверять последние открытия, экспериментировать с недавно открытыми лекарствами. Сказанное означало борьбу ради поставленной цели. Означало, что жизнь наконец озарится светом.

Цы не знал, что сказать, однако глаза его ярко блестели, выдавая то, что творилось в душе. И старый учитель все понял.

Поэтому, когда Цы все же ответил отказом, лицо Мина вытянулось от изумления.

19

Возвращаясь к работе, Цы проклинал свою судьбу, этот никчемный жребий, будто на подносе подносивший ему все, чего он только пожелает, — чтобы тут же отобрать назад.

То, что ему предложил Мин, было грандиознее самых сладких и самых тщеславных грез. Подарок, от какого не отказываются, за какой не расплатиться всем нефритом мира. Мин предложил нищему бродяге сокровище — взамен на совсем немногое. Однако, к несчастью, это «немногое» как раз и было тем, чего он не мог лишиться. Цы не мог оставить без присмотра Третью.

В академии ему не пришлось бы тратиться ни на что. Ни на книги, ни на еду и крышу над головой, ни на обзаведение вещами — знай только учись упорно и аккуратно работай в библиотеке. Но в академии Цы не имел бы и никаких доходов. Любая попытка прирабатывать означала бы потерю доброго имени. Юноша спросил Мина насчет возможности продолжать работу на кладбище, но учитель был непреклонен. Он не позволил даже заикнуться о неполных учебных днях. Хочешь в академию — посвяти себя занятиям полностью. А без свободных денег не на что будет покупать лекарство для Третьей. И еду для нее. И оплачивать ее проживание — тоже станет нечем.

Цы в остервенении рыл и рыл землю и не мог остановиться, даже когда его ладони и рукоять его мотыги стали влажными от сочащейся из ссадин крови. Лишь когда темный полог сумерек упал на кладбище, Цы вспомнил о ждущей его на баркасе сестренке — и остановился. Как мог, привел себя в порядок и отправился домой.

В эту ночь он заснуть не смог. Третья потела и кашляла без передышки. Цы корчился на вонючей подстилке, нескончаемо спрашивая себя, что еще он может сделать. Перед сном он дал ей последнюю порцию снадобья. Больше не было ни лекарства, ни денег. Сюй отказался поделиться с ним содержимым кошеля, который отдал им академик, утверждая, что пари Цы вовсе не выиграл, оказавшись с недоучками на равных, а деньгами к тому же рисковал именно он, Сюй.

Цы его ненавидел. Когда на рассвете Сюй напомнил ему, что пора собираться на кладбище, Цы будто не слышал его слов. И хотя стояло лето, он поплотней закутал сестренку и с вызовом предупредил предсказателя:

— Даже не думайте о том, чтобы заставлять ее работать.

Потом он подхватил свою суму и ушел с баркаса.

Бродя по порту в толпе таких же, как и он, голодающих, в поисках хоть чего-то, что можно закинуть в рот, Цы гадал, а не вернулся ли уже в Линьань судья Фэн.

У Цы больше не оставалось ни денег, ни времени в запасе. Он не мог ни подыскать себе новую работу, ни рассчитывать, что Сюй над ним сжалится. И хотя предстать перед судьей бездомным нищим беглецом было бы нестерпимо стыдно, Фэн был последней его надеждой.

Углубившись в богатый район на юге города и миновав первые дворцы, Цы увидел жилище судьи Фэна, старинное здание в один этаж, с маленьким садиком перед домом и еще с одним — сзади. Цы задрожал от нахлынувших чувств, вспомнив, что среди этих яблонь прошли лучшие дни его жизни. Однако теперь увиденное его поразило. Там, где раньше располагался ухоженный сад, дорожки скрылись под зарослями сорняков. Цы обошел пруд, полный камней, и поднялся по ступенькам, кряхтящим, как едва живой старик. Везде царило запустение. Опасаясь худшего, Цы постучал в дверь. Ее когда-то выкрасили в блестящий красный цвет, однако теперь краска потрескалась, выцвела на солнце и отваливалась струпьями, точно кожура высохшей луковицы. Фонарь заскрипел над его головой. Подняв голову, Цы увидел, что от него остался только железный скелет, болтавшийся на ветру, точно висельник. На стук никто не ответил. Он вновь постучал, и вновь без ответа. Тогда он заглянул в окна, и ему показалось, что он заметил сморщенную безволосую голову, похожую на старый каштан. Это длилось лишь мгновение — мимолетное видение сквозь щелку в старой бумаге, прикрывавшей окно. Цы показалось, это женщина. Он, конечно, позвал, но призрак затерялся где-то во внутренних комнатах.

Цы потянул за дверной молоток, и дверь подалась. От острого запаха плесени и сырости пробрала дрожь. Цы вошел внутрь и через прихожую двинулся во внутренние покои Фэна, с изумлением обнаруживая совершенно пустые комнаты. Изысканная мебель исчезла, на ее месте колыхалась паутина и слоями лежала пыль. Только застарелые отметины холщовой обивки стен свидетельствовали, что когда-то в этом доме была жизнь.

Внезапный стук за спиной заставил его вздрогнуть. Цы только и успел уловить сгорбленный силуэт, прошмыгнувший в соседнюю комнату. Сердце его бешено застучало. Юноша нашарил на полу бамбуковую палку, чтобы иметь хоть какую-то защиту, и отважно пошел вперед, в следующую комнату.

Он почти не видел, куда идет. Закрытые ставни лишали дом света, Цы шагал наугад. На мгновение он остановился и подождал, напрягая слух. Кто-то дышал совсем рядом. Цы резко сдвинулся в сторону, готовый дать отпор; вынырнувший из сумерек бродячий ком тряпья то ли споткнулся, то ли потерял равновесие и рухнул. Цы попытался его поднять, но щуплое тельце едва не вывернулось из рук; все оно было мягкое, рыхлое и шершавое, точно рыбья чешуя.

Нечисть завопила так, что напугала Цы, — тот предпочел за лучшее оттащить ее к выходу, уразумев, что весу в нападавшем не больше овцы. Туманный утренний полусвет осветил мешок с костями, который Цы пытался удержать. К полному изумлению Цы, в руках у него висела нечесаная сморщенная старуха, напуганная не меньше его. Она пыталась защититься, меся воздух своими костлявыми ручонками и отбиваясь, как пойманный щенок. Она закричала, что ничего не украла, — но это и так было видно.

Немного успокоившись, Цы рассмотрел пойманную женщину. Зловонное рубище и бегающие, полные страха яркие глаза. Цы спросил, что она делает в доме судьи Фэна. Женщина смолчала, однако стоило Цы потрясти ее за тощие плечи, принялась горячо заверять, что в этом доме вот уже с месяц никто не живет.

И Цы ей поверил. Клочковатый колтун спутанных седых волос до бровей прятал ее лицо, изуродованное старостью и голодом. Глаза этой женщины не врали. В них таился только испуг. Неожиданно они распахнулись еще шире, озарив все лицо.

— О Небо! Цы? Это ты, мой мальчик?

Юноша онемел. В одно мгновенно эти горящие глаза перестали быть чужими. Искаженное страхом лицо понемногу разглаживалось, а из-под грязи, скопившейся в морщинах, словно бы проступили совсем иные черты. Старушка, взволнованно обнимавшая Цы, с глазами, мокрыми от слез, звалась Мягким Сердцем, и была она старой служанкой судьи Фэна. Женщиной, которая долгое время присматривала за судьей и за его домом.

Цы смотрел на нее с печалью. Он вспоминал, как в последние дни его работы у судьи старушке начал отказывать разум. Фэн, однако, продолжал держать ее у себя. Во всяком случае, так он говорил, беседуя с батюшкой перед их отъездом из столицы.

Мягкое Сердце, наверное, могла бы рассказать гораздо больше. Она одна оставалась на службе у хозяина, когда появилась эта женщина.

— Какая женщина?

— Проклятая. Да, она была красива. Но никогда не смотрела тебе прямо в глаза. — Старуха больше жестикулировала, чем говорила. — Она привела вместе с собой новых слуг, а еще — несчастье.

— Да, но где они теперь?

— Я живу одна. Я прячусь… Иногда они приходят в темноте, чтобы со мной поговорить. — Глаза ее вновь наполнились ужасом. — А ты кто такой? Почему ты меня держишь? — Женщина высвободилась из ослабевших рук Цы и попятилась.

Цы не сводил с нее глаз. Это снова был бредящий сгорбленный комок. Юноша хотел задержать ее, чтобы спросить, как ей помочь, но старуха поковыляла в глубину дома так торопливо, будто ее преследовали бесы.

«Бедная старая женщина. Она еще живет на земле, но уже общается с духами». Цы вновь пошел из комнаты в комнату, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь намек, способный прояснить, что же тут произошло, однако не нашел ничего, кроме мусора. Странно, думал Цы, что обо всем этом Фэн не обмолвился ни словом при их последней встрече.

Он вышел из дома судьи, когда помутневшее солнце скрылось за грядами облаков. Дождь не послал юноше никакого знака. Не успел Цы дойти до баркаса, хлынул такой ливень, что пришлось укрыться на рынке рабов. Там, под протекающим навесом, когда холод начал пробирать до костей, он окончательно понял. Быть может, Фэн еще вернется с Севера; может, он отправился служить в другой город. Может, что-то еще. Это уже не имело значения. Цы не мог ждать. У него не было ни денег, ни времени, чтобы их заработать. Вот ведут рабов с Севера. Это чжурчжэни, попавшие в плен, — жалкие, грязные, понурые; но когда их купят, у них, по крайней мере, будут еда и ночлег. И в чем-то Цы им даже позавидовал.

Юноша принял решение. Быть может, оно было самым ужасным за всю его жизнь, однако он не сложит руки, ведь надо сделать хоть что-то. Цы вышел под дождь и побежал к Полям Смерти. Чем выше он поднимался к холму, на котором стоял Вечный мавзолей, тем чаще билось его сердце.

Сюй приколачивал крышку гроба. Искоса глянув на Цы, он опустил молоток и распрямился.

— Ты похож на мокрого цыпленка. Оботрись и помогай.

— Мне нужны деньги, — произнес Цы, не изменившись в лице.

— Мне тоже. Мы уже об этом говорили.

— Прямо сейчас. Третья умирает.

— Такое случается с людьми. Ты что, не заметил, в каком мире мы живем?

Цы схватил Сюя за отвороты рубахи. Он хотел избить предсказателя, но сдержался. Отпустил его, даже поправил на нем одежду.

— Сколько заплатишь за меня?

Сюй уронил молоток. Он не мог поверить, что Цы дошел до того, что предложит такое. Когда юноша подтвердил, что желает продать себя в рабство, Сюй засопел:

— Десять тысяч. Это все, что у меня есть.

Цы тоже вздохнул. Он надеялся, что, выставив себя на продажу, сможет выручить много больше, однако ничего не следовало оставлять на потом. Слишком много бессонных ночей он провел, прислушиваясь к сдавленным стонам своей сестренки и пытаясь отыскать решение, которого не существовало. Все оказалось предопределено. Не было ни воздуха, чтобы вздохнуть, ни самой жизни. Он дошел до предела. Раб так раб. Сюй мигом забыл про гроб и побежал писать купчий договор. Послюнив кисточку, торопливо набросал текст. Вскочил, подозвал садовника в свидетели и протянул листок на подпись Цы.

— Я включил сюда только самое важное. Что ты поступаешь ко мне в услужение и будешь принадлежать мне до самой смерти. На вот. Подписывай.

— Сперва деньги, — потребовал Цы.

— Выдам на баркасе. Сначала подпиши.

— Ну тогда там я и подпишу, когда деньги будут у меня в руках.

Сюй, скрипя зубами, принял это условие. Но все равно велел закончить с крышками гробов, будто Цы уже ему принадлежал. Сам он тем временем напевал веселую песенку, празднуя лучший дар судьбы из всех, что выпадали на его долю за многие годы.

Вечером они отправились в обратный путь.

Сюй едва не танцевал, нескончаемо мурлыча себе под нос одну и ту же мелодию. Цы медленно влачился следом, и каждый шаг давался ему с трудом: все, о чем он в жизни мечтал, исчезало за горизонтом вместе с солнцем. Юноша попробовал отогнать эти мысли и стал вспоминать личико своей сестры. Он улыбнулся, уверенный в том, что в итоге ее вылечит. Накупит самых лучших лекарств, будет заботиться неустанно, пока она не вырастет, превратившись в красивую, изысканную госпожу. Теперь это стало его единственной мечтой.

Но чем ближе они подходили к порту, тем мрачнее становилось у него на душе.

Когда Цы наконец разглядел баркас, он понял, что случилось нечто ужасное. На палубе жены Сюя вопили и воздевали руки в отчаянии, призывая мужчин. Сюй ускорил шаг, Цы побежал. Он перескочил с твердой почвы на судно и ворвался в домик, где обычно отдыхала Третья, когда ей становилось особенно плохо. Цы кричал в голос, но никто не отозвался. Только плач двух женщин подсказывал, что случилось. Цы искал, пока не нашел.

В самом дальнем углу, обернутое в тряпку, рядом с ведерком рыбы, лежало скорченное тельце его сестры. Она все-таки была здесь — молчаливая, бледная, уснувшая навсегда.