ЧП

1.

– Что-то сломалось.

– Сломалось? – переспросил Игорь.

– Звук поменялся.

Игорь сосредоточенно вслушался. На космической станции никогда не бывает полной тишины. Системы жизнеобеспечения создают непрерывный «белый шум», привычный, заученный от и до. А сейчас он поменялся.

– Что-то вибрирует.

– Я не слышу, – ответил Игорь, притягивая себя к переборке.

– У стола звук четче. Послушай. Что-то разболталось.

Игорь легонько оттолкнулся от стенки и вернулся к столу.

– И здесь ничего не слышу.

***

– Ты куда? – устало спросил Игорь.

Был вечер, работы в грузовом отсеке были приостановлены. Игорь расправлял пристегнутый к потолку спальный мешок.

– Надо найти поломку, – ответил я.

Я тоже хотел спать – распорядок дня у космонавтов четкий, но иногда отступление от правил просто необходимо.

– По-моему, нет никакой вибрации, – зевая, ответил Игорь.

Он был, в сущности, неплохой человек. Ответственный. Коммуникабельный, добрый – других в космонавты не берут. Жизнь в тесном замкнутом пространстве, бок о бок, на протяжении длительного времени, требует особых психических качеств, но в случае с Игорем с неконфликтностью несколько перестарались.

– Хорошо, – сказал я, – но я ее слышу.

Игорь пожал плечами и принялся забираться в спальное место.

– Не задерживайся, – посоветовал он мне, и закрыл глаза.

Я вернулся к столу – тонкий вибрирующий звук никуда не делся.

***

На стене был прикреплен пионерский значок и маленький красный флаг. Тотемы Игоря. Едва ли он был коммунистом, да и пионером тоже – по возрасту не попадал. Но к советскому прошлому относился трепетно. Он романтизировал космонавтику, космос и советские достижения в этой области.

– Ты что, так и не ложился? – спросил меня Игорь, его отросшие взъерошенные волосы нелепо колыхались.

– Я ищу поломку, – сообщил я ему, – ее ведь надо найти?

– В центр уже сообщил?

– Да. Велели искать.

Игорь вздохнул, пристроился рядом и обвел взглядом извлеченные наружу связки проводов.

– Что ты с ними делаешь? – спросил он.

– Ищу поломку, – повторил я.

– Все еще вибрирует?

– Да.

Игорь снял одну из стенных панелей и принялся проверять скрытый за ней прибор. Он делал все как положено. Методично. Педантично. Он был умелым и ответственным человеком. Но на лице его было написано нежелание, неверие – он явно считал мое занятие бесполезным. Что, в общем-то, было странно. Ведь только вчера у нас была нештатная ситуация из-за разболтавшегося винта, и не когда-нибудь, а во время выхода в открытый космос. Все было очень серьезно.

– Если хочешь, можешь идти обратно, спать, – сказал я Игорю.

– Нет, – помотал он головой, – я тебе помогу.

Несколько минут прошло в молчании, гул приборов и шорох открываемых панелей – это все, что было слышно. Игорь, видимо, сердился, что из-за меня ему пришлось прервать сон, впрочем, виду он не подавал.

– Почему ты держишь это здесь? – спросил я, тыкая пальцем в пионерский значок.

– Просто так, – пожал плечами Игорь.

Он едва бросил на меня взгляд – полностью погрузился в дело. Молодец.

– Я, знаешь, не испытываю теплых чувств к советскому прошлому, – сказал я.

– Правда? – вежливо переспросил Игорь, – я не знал.

– Это была секта. Они там вещали про воинствующий атеизм, но атеистами не были ни разу. Именно поэтому так много людей вступило в коммунизм – не потому, что им религия надоела, а потому, что коммунизм, как религия, был проще и предлагал награду здесь и сейчас, а не когда-то там на небесах. И, как любая секта, на своих обещаниях они и погорели.

– Я не коммунист, – пояснил Игорь, закрывая одну панель, и принимаясь за другую, – и не атеист. Нашел что-то?

Он вопрошающе посмотрел на меня.

– Нет, – ответил я, отодвигаясь от переборки. – Никак не могу понять, откуда идет звук. Скорее всего, поломка серьезней, чем мы думали.

– Тебе надо поспать, – голос Игоря, с головой нырнувшего внутрь очередного аппарата звучал приглушенно, – ты иди, ложись, а я продолжу поиск.

– Хорошо.

Я оттолкнулся от стола, и вплыл в соседний отсек. Мой спальный мешок крепился к стене, отвязав удерживающие его ремни, я залез внутрь. Залез, прислушался – и понял, что в еле заметную, на самой грани слышимости вибрацию, вплетается почти беззвучный треск.