Чтецы

О нем говорят: если он просто сидит за столом, на фоне голой стены, – это уже целая пьеса. В газетах его нередко называют «художником театрального искусства» и «интеллигентом среди актеров». Он входит в число звезд, чаще всех появлявшихся на китайской театральной сцене, и по-прежнему продолжает играть.

Как актер Пу Цуньсинь родился в Пекинском народном художественном театре и вырос в нем же. Мечта об актерской стезе была у него в крови. На сцене он всегда предельно честен и чист, ему не нужны шаблонные приемы, чтобы играть. Зрители навсегда запомнили изысканно-элегантного Чэнь Иня в «Последних аристократах», прямого и принципиального Гао Тяня, начальника управления общественной безопасности из телесериала «Героям не о чем сожалеть», полного отваги и достоинства старого солдата Чан Сые из пьесы «Чайная», героя, ставшего врагом аристократа-генерала в трагедии «Полководец Кориолан», и многие другие роли, сыгранные этим актером. Для него выход на сцену – то же самое, чем было для Ли Бо возвращение в край гор и рек: возможность петь во весь голос, пить вволю и дышать полной грудью.

Пока он на сцене, всё остальное мишура. А за пределами сцены Пу Цуньсинь такой же – честный, чуткий и добрый. Близкие люди видят в нем олицетворение справедливости. Он первым из известных деятелей кино и телевидения материкового Китая снялся в благотворительной рекламе для заболевших СПИДом. Говорят, что самое тр удное – найти свой свет, луч, по которому хочется идти всю жизнь. Для Пу Цуньсиня этот свет горит ярко, и он идет к нему, никуда не сворачивая…

Беседа

Дун Цин: Вы принесли с собой сегодня сборник эссе Лао Шэ…[5]

Пу Цуньсинь: Да. У этого писателя, которого я очень уважаю, есть эссе «Учитель Цзунъюэ» – простое, короткое, спокойное. Прочитав его, испытываешь прилив благодарности и любви к тем, кто когда-то тебе помог.

Дун Цин: Лао Шэ встретил Учителя Цзунъюэ, когда ему было девять или десять лет. Если бы не эта встреча, может быть, и не было бы Лао Шэ?

Пу Цуньсинь: Да. Учитель Цзунъюэ во многом был исключительным человеком. Он помогал бедным, всегда легко и непринужденно: «Всё раздай до конца, всё вернется». Благодаря своему наставнику Лао Шэ смог учиться, а потом участвовать в его благотворительных делах. Подумайте: в начале прошлого века, когда Китай был нищим и отсталым, у нас были такие люди, как Учитель Цзунъюэ. Когда семья пришла в упадок, он ушел из дома, стал монахом, но продолжал делать добро и по-прежнему радостно улыбался…

Дун Цин: А в вашей жизни были такие люди? Можно ли сказать: не будь их, не было бы и Пу Цуньсиня?

Пу Цуньсинь: В детстве я был калекой. Мало кто знает, что в начальной школе у меня было прозвище «Хромой Пу». С этой кличкой, ловя косые взгляды одноклассников, я доковылял до третьего класса, а потом отец нашел в больнице «Цзишуйтань» доктора Жун Говэя. Он сделал мне операцию, выпрямил мою ногу. Вскоре я смог быть как все, даже медленно бегать и кое-как играть с мячом. А если очень старался, то со стороны было вообще ничего не заметно.

Дун Цин: Вас, наверное, из-за этого много обижали?

Пу Цуньсинь: Я сейчас уже не помню такого, чтобы обижали. Просто я понимал, что не могу быть как другие дети, чувствовал свою ущербность. Например, на уроке физкультуры проходят соревнования по бегу. Все разбиваются на команды, а тебя никто не хочет брать к себе: «Не надо его, не надо! Мы с ним обязательно проиграем!» Другим веселье, а ты в нем не участвуешь – бегаешь плохо, прыгнуть не можешь… Кличка «Хромой Пу» осталась за мной, даже когда я вылечился. Поэтому я так мечтал пойти в среднюю школу – надеялся, что поступлю туда, и тогда…

Дун Цин: Там будут другие ученики?

Пу Цуньсинь: Ну да. Ясно помню, что так и думал. Но после операции, которую сделал доктор Жун, моя судьба изменилась: мне стало очень легко скрывать свой недостаток – и так до сегодняшнего дня. Когда я прочел рассказ Лао Шэ про Учителя Цзунъюэ и чувство благодарности к нему, я спросил себя: а кому благодарен я? Очень-очень многим. Но раньше всего и прежде всего по-настоящему мне помог именно доктор Жун Говэй.

Дун Цин: То есть если бы не доктор Жун, благодаря которому у вас появилась возможность расти как здоровые дети, на сцене не появился бы Пу Цуньсинь?

Пу Цуньсинь: Ну конечно. Я должен благодарить и своего отца – за то, что он в нужный момент помог мне полюбить книги и учебу. Еще я вспоминаю врача, который помог мне после школы. В то время[6] вернуться в город было просто невозможно, и я пошел со своими документами к врачу, попросил его помочь мне написать заключение как надо. Врач посмотрел и сказал: «Молодому человеку, у которого был детский паралич, не следует находиться в холодном климате Хэйлунцзяна». Я отправился в штаб дивизии, к врачу, положил заключение ему на стол, а он поднял голову и говорит: «Почему ты раньше не приходил?» И поставил штамп. Этот штамп изменил мою жизнь. По решению того врача я уехал из Хэйлунцзяна. Потом театральная трупа политуправления ВВС решила, что я могу работать в искусстве. Потом мой учитель Лань Тянье решил, что я могу без экзаменов поступить в Пекинский народный художественный театр; мой учитель Линь Чжаохуа каким-то образом взял меня в труппу, избавил от заблуждений и ошибок и привел к современному пониманию актерского мастерства, сделал меня тем, кто я есть, – помог стать самим собой. И еще много было таких людей…

Дун Цин: Когда у вас появилась возможность, вы ведь тоже помогли очень многим. Вы участвуете в благотворительных мероприятиях, много делаете для больных СПИДом… Для них вы стали своего рода ангелом-хранителем. Вы, может быть, даже не знаете, насколько это изменило их судьбу.

Пу Цуньсинь: Я думаю, каждый человек на это способен. Нам всем помогают, и мы тоже можем помогать другим. Скольких еще вылечил доктор Жун? Мой пример – только один из многих… По-моему, мы все должны говорить себе: мне помогали, значит, и я должен помогать другим.

Дун Цин: Надо помнить тех, кто нам помог, не считать это само собой разумеющимся. Надо помнить и о том, что, пока у тебя есть силы, ты не должен проходить безучастно мимо чужой беды. Именно это и значит «быть человеком». Возможно, то, что вы нам прочтете сегодня, заставит нас глубже это понять и почувствовать. Кому вы хотели бы посвятить сегодняшнее чтение?

Пу Цуньсинь: Я хотел бы посвятить его доктору Жуну.

Чтения. Лао Шэ. Учитель Цзунъюэ

Когда я был маленький, наша семья очень нуждалась, и я часто болел. Только в девять лет я пошел учиться. Семья бедная, здоровье слабое; мать и хотела бы отдать меня в школу, да боялась, что обижать будут, а еще больше боялась, что не сможет платить за учебу. Так я и оставался до девяти лет неграмотным – не знал ни одного иероглифа. Может, и всю жизнь не было бы у меня возможности учиться. Мать, конечно, понимала, что это очень важно и нужно, вот только каждый месяц платить за учебу по три – четыре связки монет ей и правда было очень тяжело. Мать была гордая, достоинство для нее очень много значило. Она всё тянула и не могла решиться, а время-то идет, оно никого не ждет. Так, в нерешительности и сомнениях, я и в десять лет, и позже, наверное, не пошел бы в школу. А неграмотный ребенок из бедной семьи, которому уже есть десять лет, самым естественным образом отправился бы заниматься мелкой торговлей – корзины таскать, продавать арахис, или вареный горошек, или вишню какую-нибудь… Для всего прочего без учебы никак. Мать меня любила, но вроде и не была очень уж против, чтобы я не в школу учиться пошел, а ходил бы по улицам с корзинкой и продавал вишню да приносил каждый день сотню-другую монет. Нужда сильнее, чем любовь.

Однажды к нам случайно заглянул дядюшка Лю. Я говорю «случайно», потому что он нечасто к нам заходил. Дядюшка был очень богат, и хотя в сердце своем не делал никаких различий между бедняками и богачами, но из-за его богатства ему весь день не было покоя – некогда было навещать приятелей-бедняков.

Он вошел и сразу увидел меня.

– Сколько лет ребенку? В школу ходит? – спросил он у матери.

Голос у него был такой звучный (выпив, он часто мастерски изображал, «как рычит Золотой Леопард» в исполнении Юй Чжэньтина[7]), одежда такая яркая и красивая, ухоженное лицо такое белое, а глаза такие сверкающие, что я сразу почувствовал себя сильно провинившимся. Наша маленькая комнатка, качающийся столик, табуретки и простой земляной кан[8] тоже, казалось, задрожали от звуков его голоса. Когда мать всё объяснила дядюшке Лю, он тут же объявил:

– Завтра утром я приду и отведу его в школу. Об оплате и книжках ты, уважаемая сестра, не беспокойся!

Сердце мое подпрыгнуло высоко-высоко: ну никак не думал я, что с учебой всё так легко получится!

На другой день я, словно бездомный щенок, бежал в школу вслед за этим богачом. Школа была реформированная, когда-то в ней помещалась частная классическая гимназия, и располагалась она примерно на расстоянии одного ли[9] от нашего дома, в даосском монастыре. Небольшой монастырь так и полнился разными запахами: войдешь в главные Горные врата – и тут же чувствуешь, как сильно тянет дымом, сразу за ним – чем-то сладковатым (там была мастерская, где варили засахаренные фрукты и делали кусковой сахар), а дальше воняет уборной и еще непонятно чем. Школа была в основном помещении монастыря. По бокам главного зала в маленьких комнатках жили даосские монахи и их домочадцы[10]. В большом зале было очень темно и холодно. Фигуры божеств замотаны желтой тканью, на алтарном столе – ритуальная табличка с именем Святого Куна[11]. Ученики сидели лицом на запад – человек тридцать, наверное, или больше. На западной стене висела черная доска, оставшаяся еще от гимназии. Фамилия учителя была Ли, он был средних лет, очень суровый на вид и с очень любящим сердцем. Дядюшка Лю и учитель Ли сначала громко ругались, потом заставили меня поклониться Святому и учителю. Учитель дал мне учебник географии с рифмованными пояснениями и томик «Троесловия»[12]. Так я стал учеником.

После того, как я начал учиться, я часто бывал у дядюшки Лю. Дом у него имел два больших двора, на них несколько десятков построек, все с отдельными выходами. Позади дворов еще был довольно большой сад. Все эти дома, и слева и справа, и впереди и сзади, были его – если выстроить их в одну линию, то получилась бы, наверное, целая улица. Еще ему принадлежали несколько магазинов. Каждый раз, когда я приходил, дядюшка Лю звал меня обедать или угощал такими вкусными штуками, каких я раньше и не видел. Он совершенно не был холоден или сдержан со мной из-за того, что я из бедных, и не кичился тем, что он богач, важный господин.

Когда я из этой частной школы перешел в государственную, дядюшка Лю продолжал мне помогать. К этому времени от его богатств у него не осталось и половины. Он был широким человеком, умел только тратить деньги и не умел их считать. Люди этим пользовались, а он радостно им это позволял; его обманывали, а он отвечал на это улыбкой. Часть его имущества была продана, другую часть обманом растащили. Он не обращал на это внимания, и смех его был по-прежнему громким и звучным.

К тому времени, как я закончил среднюю школу, он уже совершенно обнищал, ничего из имущества у него не осталось, только тот сад позади дома. Впрочем, если бы тогда он очень захотел заняться наведением порядка и розыском своих богатств, то была бы у него еще возможность обеспечить себя хотя бы едой и одеждой, потому что очень многое из его имущества было просто отобрано у него обманом. Однако он не хотел звать юристов. Бедность и богатство были для его сердца совершенно одинаковы. Если бы, скажем, в это время он перестал тратить деньги направо и налево, то мог бы сохранить по крайней мере тот сад и недвижимость за городом. Но он любил делать добрые дела. О себе дядюшка Лю не думал. Как раз в это время мы с ним сошлись очень тесно. Он строил школу для детей из бедных семей, бесплатную столовую, занимался прочей благотворительностью. Когда он раздавал зерно – я шел помогать составлять списки и следить за выдачей. В душе я хорошо понимал: раздавать зерно и деньги – это только продлевать горькую и трудную жизнь бедняков, и этого недостаточно, чтобы уберечь их от смерти. Но когда я видел, как дядюшка Лю радуется, как он искренне всё это делает, я уже не хотел с ним ни о чем спорить, только старался помочь, чем мог. Даже если бы я и спорил, то не переубедил бы его. Чувства сплошь и рядом побеждают рассудок.

Перед тем как я уехал за границу, у дядюшки Лю умер сын. А потом он и свой сад потерял. Он ушел в монастырь, стал монахом, его жена и дочь тоже пошли в монахини. По складу характера ему, похоже, суждено было так или иначе уйти от мирской жизни в религию. Хотя, наблюдая за его жизненными привычками, все думали, что он может только цитировать священные книги да раздавать милостыню буддистам и даосам, но сам ни за что не примет обетов и не уйдет в монахи. А он вдруг ушел. Раньше он ел деликатесы гор и морей, был одет в шелка. Он и в веселые дома ходил, и в азартные игры играл. Теперь он ел один раз в день и носил тонкий летний монашеский халат даже в холода. Но, несмотря на лишения, лицо его было по-прежнему румяное, смеющееся, и голос гремел всё так же. Как глубоко он постиг учение Будды, я сказать не берусь, но знаю, что монахом он был хорошим. Он что знал, то и делал; завершив одно, принимался за другое. Может, ученость его и не была велика, но он исполнял всё так, как, по его пониманию, было должно.

Вскоре после того, как он ушел в монахи, его сделали настоятелем большого монастыря, однако через какое-то время прогнали. Он хотел быть настоящим монахом, поэтому не берег имущество монастыря, а продавал его, чтобы помогать тем, кто нуждался. В монастыре такой настоятель не нужен. Проще говоря, задача настоятеля – увеличивать богатство монастыря, а не бедным помогать. Уйдя из большого монастыря, он стал настоятелем в таком, где вообще не было никакого имущества. Он и сам был без денег, так ему еще приходилось и для всей братии искать пропитание. В это же самое время он обустраивал бесплатную столовую и занимался другими благотворительными делами! Он был нищ, постоянно занят, ел раз в день и самую простую пищу, но по-прежнему весело и звучно смеялся. В его монастыре служб не проводили, и если кто-нибудь приходил и просил помолиться, то он вместе со всеми монахами громко читал священные книги, а платы не брал. Весь день он где-то пропадал, но не забывал про правила и пост; он соблюдал их всё строже и проникал в смысл учения всё глубже и глубже. Днем он был занят делами, где только можно добывал деньги, а вечером в келье занимался самосовершенствованием. Кто видел этого оборванного монаха, не мог бы и представить себе, что прежде он был знатным вельможей, богачом, выросшим в золоте.

В прошлом году, читая священные книги над отошедшим в иной мир монахом, он вдруг закрыл глаза и так сидя и ушел. После сожжения люди нашли на нем много мелких шариков – шэли[13], какие остаются от тел святых, когда их души уходят.

Не было бы его, я, наверное, никогда в жизни не выучился бы читать. Не было бы его, я, может, никогда бы не понял, какая это радость – помогать другим, и как это важно. Стал ли он буддой? Я не знаю. Но я твердо верю, что его решимость и трудный путь вполне соизмеримы с тем, которым прошел Будда. Я много получил от него – и духовно, и материально; сейчас я и правда хотел бы, чтобы он действительно стал буддой и возвышенным духом своим направлял бы меня к добру точно так же, как тридцать пять лет назад вел меня в школу!

Его звали Учитель Цзунъюэ.

Когда дочери Лю Чуаньчжи было семь лет, она спросила у отца: «Папа, кем бы ты хотел быть – большим деревом или маленькой травкой?» Он не задумываясь ответил: «Хочу быть большим деревом и только им».

Лю Чуаньчжи считается одним из самых влиятельных деятелей бизнеса в Китае. В 1984 году, когда ему было уже сорок, он и еще одиннадцать исследователей, работавших в вычислительном центре Академии наук Китая, в маленькой комнатке (двадцать квадратных метров!) основали компанию «Ляньсян», больше известную как Lenovo. Он создал первую китайскую компанию мирового уровня, занимающуюся вычислительной техникой, отвоевал для китайцев территорию в области высоких технологий. У него огромные связи и множество партнеров по всему миру. Хотя его личное богатство значительно меньше, чем у многих магнатов, это нисколько не умаляет его вес и влияние в мире бизнеса. Ма Юнь, основатель компании Alibaba Group, считает Лю Чуаньчжи образцом китайского предпринимателя; Лэй Цзюнь, соучредитель компании Xiaomi, называет его волшебником и «крестным отцом»; Ван Цзяньлинь, основатель Dalian Wanda Group, не раз и не два в любом окружении не стеснялся выражать ему свое уважение и восхищение.

Лю Чуаньчжи – представитель поколения отважных первопроходцев, поднявшихся на волне реформ и открытости. Он видел своими глазами стремительный взлет экономики Китая за последние тридцать лет и сам был его участником. Очень мало было таких, как он, предпринимателей из народа, которые «с нуля» создавали предприятия «для семьи, но без семьи», с самого начала установив для себя незыблемый принцип, «закон Неба»: «Наши дети не будут работать в нашей компании, не будут даже стажерами и практикантами». Может быть, именно благодаря этому железному правилу компания пользуется доверием и уважением. А «второе поколение Лю» – Лю Цин, Лю Чжэнь и Лю Линь – должны искать область приложения своих сил и способностей уже за пределами компании Lenovo.

Беседа

Дун Цин: Вы очень успешный человек. Помните ли вы свою первую неудачу? Когда это произошло?

Лю Чуаньчжи: В 1961 году, когда я закончил школу. Мне было 17 лет. Тогда правила поступления в вуз были такие: заранее, за семестр, из всех учеников выбирали летчиков. Непонятным образом из двухсот человек выбрали меня одного.

Дун Цин: В те годы стать летчиком означало нечто совершенно особенное!

Лю Чуаньчжи: Еще бы, это был 1961 год! В Советском Союзе Юрий Гагарин впервые полетел в космос, весь Китай бурлил. У меня в комнате висел портрет Гагарина, и я был так счастлив, что тоже буду летать! Но когда пришло время поступать – а я уже и заявление написал, – меня вдруг вызывает учитель и с очень серьезным лицом говорит: «У тебя со здоровьем есть некоторые проблемы, поэтому тебя отсеяли». Со слухом у меня действительно были небольшие сложности. Сначала я даже не понял, о чем речь, и только когда он повторил еще раз, до меня дошло: летчиком мне не быть. А заявление уже было написано, шанс поступать в университет упущен. Так разом всё рухнуло.

Дун Цин: В столь юном возрасте очень трудно выдержать такой внезапный удар.

Лю Чуаньчжи: Да, будто громом поразило. Наверное, в тот день из школы позвонили отцу, потому что вечером родители вместе пришли в мою комнатку. Беседовали, наверное, больше часа, при этом была произнесена одна классическая фраза, которая мне очень помогла. Отец тогда сказал мне: «Если ты достойный человек, то чем бы ты ни занимался, ты всё равно останешься моим дорогим сыном». Я почувствовал, как на сердце стало тепло. Главное, что на другой же день отец пошел в школу, стал всеми силами помогать мне поступить в какой-нибудь другой вуз. Так я попал в Сианьский военный институт инженеров связи. Потом только я узнал, что проблемы со слухом были совершенно ни при чем, настоящая причина отсева состояла в том, что мой дядя по матери был «правым» …

В Сианьском военном институте училась моя будущая жена, мы были в одной группе. Если бы я стал летчиком – не попал бы в Сиань, не встретил бы Гун Госин; а не встретил бы ее – не женился бы, не было бы у нас сына, Лю Линя. Не было бы Лю Линя – я, пожалуй, и не основал бы Lenovo. Если бы я действительно стал летчиком, то, думаю, проработал бы недолго, и меня бы довольно скоро отсеяли. Так что жизненные пути – удивительная штука.

Дун Цин: Да, угадать что-то заранее очень сложно. В том числе поэтому мы сегодня выбрали для нашей беседы тему «Встреча». Непредсказуемость человеческой жизни говорит нам, что всегда надо сохранять надежду. Иногда за неудачей кроется хорошая возможность, открываются новые пути.

Я знаю, у вас есть один принцип – вашим детям не разрешается работать в компании Lenovo. Какие же у вас с ними отношения?

Лю Чуаньчжи: На мой взгляд – хорошие. Этот вопрос мне раньше уже задавали, так что я сам для себя примерно посчитал: мы с ними на тридцать процентов – друзья, на другие тридцать процентов – товарищи по учебе, и на сорок процентов – члены одной семьи, где я являюсь главой. Когда я сказал об этом детям, они сразу же воспротивились. Они согласны, что мы где-то товарищи по совместной учебе, но право голоса в семье у меня – 51 процент. «Контрольный пакет», как они говорят…(Смеется.)

Дун Цин: Вы говорите «воспротивились» – а мне кажется, это проявление тепла в семье, любви к вам. Случались ли у вас настоящие конфликты? Например, когда все остались чем-то недовольны или вы действительно хотели, чтобы всё было по-вашему?

Лю Чуаньчжи: Да, случалось. Когда сын поступал в университет, он, не знаю уж как, начал курить, а жена и мои родители – противники курения. Поэтому у жены с сыном был довольно суровый разговор. Он пообещал бросить, но тайком продолжал курить. В итоге жена сказала, чтобы я серьезно поговорил об этом с сыном. Тогда я со всей четкостью объяснил свою позицию: я не буду с ним говорить на эту тему. Почему? Потому что я сам бросал курить и знаю, как это трудно. Курить, конечно, нехорошо, но это вопрос не фундаментальный. Если я действительно серьезно, искренне буду говорить с Лю Линем, а Лю Линь не согласится с моим мнением, то это сильно испортит наши с ним отношения.

Дун Цин: То есть, если бы вы с ним строго поговорили, он реально мог бы дать вам отпор?

Лю Чуаньчжи: Такого раньше не было, но морально я должен быть к этому готов. Я ответил жене: «Максимум, что я могу ему сказать, – это следующее: если ты оставишь эту привычку, я буду больше тебя уважать, ты вырастешь в моих глазах». Через некоторое время Лю Линь сам по-настоящему бросил курить, и это очень хорошо.

Дун Цин: У вас действительно товарищеские отношения, если даже такой вопрос вы решили по-дружески…

Лю Чуаньчжи: На самом деле только так и можно быть отцом. Если в компании коллега не принимает во внимание мои слова, я провожу с ним серьезную беседу; если это повторяется, я говорю с ним в более широком кругу, чтобы нас слышали другие; если он повторяет свою ошибку в третий раз, я его увольняю. Можно ли уволить сына? Нет, поэтому с ним нужно только по-товарищески. Получается, что на самом-то деле я его очень боюсь – так ведь, да?

Дун Цин: Это не обязательно может быть страх. Когда я была маленькой, отец был со мной очень строг. Однако когда дети взрослеют, в их отношениях с родителями возникают незаметные перемены… Мне даже кажется, что папа иногда в глубине души думает: да, мне стоит прислушаться к тому, что дочь говорит.

Лю Чуаньчжи: Совершенно верно, именно так родители и думают.

Дун Цин: Вы говорили, что желали бы видеть сына честным и достойным человеком. А чего еще вам бы хотелось?

Лю Чуаньчжи: Ну, мне фантазии не хватает. Той молодежи, что работает у нас в компании, особенно тем, у кого много управленческих полномочий, помимо честности и прямоты требуются еще и знания. Одно должно сочетаться с другим. Надо иметь представление об идеале, но не быть идеалистом. У вас должна быть цель, к которой вы стремитесь, но если она находится за стеной, нельзя идти напролом. Цели-то вы достигнете, но стена будет сильно повреждена. Поэтому иногда приходится идти в обход. Если бы я не понимал этого, когда создавал компанию, то, наверное, пал бы жертвой периода реформ. Это было непростое время. В жизни сегодняшних детей неопределенности еще больше, поэтому им надо уметь сочетать очень многое. Ну и, конечно, надо усердно овладевать знаниями, стараться стать сильными. Быть просто хорошим человеком сегодня недостаточно.

Дун Цин: Я думаю, это очень хороший совет. Спасибо вам за вашу историю: неудача, пережитая в семнадцать лет, определила ваш путь до сегодняшнего дня, помогла обрести подругу жизни, найти свое призвание. Что вы хотите нам сегодня прочитать?

Лю Чуаньчжи: Двенадцать дней назад мой сын женился. Надо полагать, на всю жизнь. На свадьбе я произнес речь – потом мне сказали, что вроде неплохо получилось. Сегодня я прочитаю вам отрывок из нее.

Дун Цин: Вы хотите посвятить это чтение своему сыну?

Лю Чуаньчжи: Я хочу прочитать это для тех отцов, у кого есть сыновья, которые еще не женились. Может быть, они найдут для себя что-то полезное.

Чтения. Лю Чуаньчжи. Письмо сыну (фрагмент)

То, что Лю Линь женится, для нашей семьи, без всякого сомнения, событие номер один. Моя главная задача сегодня – хорошо произнести эту речь, сказать всё, что я об этом думаю, и даже больше, глубже – ведь это войдет в историю нашей семьи. Поэтому я готовился к этой речи, не жалея ни времени, ни сил.

Я горжусь, что уже сорок с небольшим лет являюсь отцом Лю Линя. Последние десять с лишним лет я довольно часто видел его улыбающимся, но мне всегда казалось, что его радость была недолгой и какой-то поверхностной. Большую часть времени он выглядел спокойным и ровным, я бы даже сказал, немного грустным. А после того, как они подружились с Кан Лэ, в нем произошли заметные перемены. Его радость вошла вглубь – наполнила всё тело, каждую клеточку. Похоже, радостная улыбка Кан Лэ проникла ему в сердце и осветила его лицо.

Лю Линь – вполне взрослый, солидный мужчина, который сначала думает, потом действует – не поступает импульсивно. Перемену, которая в нем произошла, мы с его мамой, конечно, видим очень хорошо.

Мы много говорили с сыном обо всём, в том числе и о выборе спутницы жизни, о критериях этого выбора. И раз Лю Линь так искренне счастлив, мне не понадобилось гадать, какова его избранница, – достаточно посмотреть, как к ней относится Лю Линь, и сердцу всё сразу становится совершенно ясно.

Раньше в нашей семейной группе «Родные и любимые» в вичате[15] Кан Лэ была кем-то вроде исполняющей обязанности «начальника секретариата». Сегодня, 24 декабря 2016 года, она официально становится нашим «начальником секретариата». Солнце Кан Лэ освещает не только Лю Линя, оно светит всей нашей семье, делая нас добрее, счастливее, щедрее, придавая нам сил.

Пришло время выразить свою благодарность. Прежде всего мы, вся наша большая семья, благодарим господина Кан Цзяньмина и госпожу Чэнь Цюся за то, что они воспитали Кан Лэ такой прекрасной дочерью – доброй, высоконравственной, умной, энергичной, достойной всевозможных наивысших похвал, заслуживающей искреннего восхищения. Что еще важнее – они решились отдать свою любимую дочь замуж за нашего сына, позволили ей стать его «хранительницей ключей», как говорится. Огромное вам за это спасибо! Мы вечно будем вам обязаны за такой драгоценный подарок и можем выразить свою бесконечную признательность, только отдав вам нашего сына в зятья. Если теперь будете запасать на зиму капусту, возить уголь или понадобится помощь в любой другой тяжелой работе – он будет для вас ее выполнять. Достаточно одного вашего слова, не сомневайтесь, он справится – потому что много лет он помогал в этом нам, родителям.

В нашей компании персонал, занимающийся инспекционными проверками, создал свою поговорку: «Надо смотреть не только на парадный фасад, но и на затылок». «Парадный фасад» – это личные достижения, успехи человека, его способности – словом, то, что он сам готов показывать другим. А «затылок» – это человеческие качества, которые обычно рассмотреть не удается.

Лю Линь не работает у нас в компании, поэтому я имею дело не с его «фасадом» – я смотрю на его «затылок». Говоря по правде, затылок у него вполне красивый. Лю Линь – добрый, верный и надежный, послушный, почтительный, ладит с друзьями, верен своим обещаниям.

У него есть чувство юмора, он интересный человек и при этом не заносчивый. Его друзья хорошо к нему относятся.

В нашей большой семье есть непререкаемый авторитет – мой отец. Поскольку Лю Линь – наш единственный сын, положение у него особенное. А еще он послушный, почтительный и добрый, дедушка и бабушка очень внимательно следили за тем, как он растет. В этот ответственный момент я должен сказать ему очень важные, полные глубокого смысла слова, которые в свое время произнес мой отец. Теперь я передаю их Лю Линю.

Когда мне было семнадцать и я заканчивал школу, произошло непредвиденное событие, которое нанесло мне тяжелый удар и совершенно выбило меня из колеи. Мои родители в тот момент решили со мной побеседовать. Отец тогда сказал: «Если ты достойный человек, то чем бы ты ни занимался, ты всё равно останешься моим дорогим сыном!»

В его словах была ни с чем не сравнимая теплота. С какими бы трудностями и неудачами я ни сталкивался потом на жизненном пути – на небе и под землей, в огне и в воде, – эти слова отца помогали мне всё преодолевать.

Сегодня, когда я должен передать их сыну, я хотел бы кое-что прибавить. Слова «достойный человек» уже содержат в себе и верность, и уверенность, и прямоту, и искренность, и много-много других добрых и прекрасных качеств. К этому я хотел бы добавить еще одно – умение понимать и взаимодействовать, то есть «иметь идеалы, но не становиться идеалистом».