Галина Калинина Что играет мной? Страсти и борьба с ними в современном мире

Часть I. ПЛЕННИК ЗАКОНА ГРЕХОВНОГО

Я знаю, как на мед садятся мухи, Я знаю Смерть, что рыщет, все губя, Я знаю книги, истины и слухи, Я знаю все, но только не себя.

Франсуа Байон

Глава 1. Начнем с конца

Пред человеком жизнь и смерть,

и чего он пожелает, то и дастся ему.

Сир. 15; 17


Загробная жизнь... Что будет там, за пределами жизни? Этот вопрос волнует каждого из нас: кто-то задумывается над ним часто, кто-то ста­рается отогнать мысли о посмертном существо­вании как можно дальше.


Но умереть... уйти — куда, не знаешь...

Лежать и гнить в недвижности холодной...

Чтоб то, что было теплым и живым,

Вдруг превратилось в ком сырой земли...

Чтоб радостями жившая душа

Вдруг погрузилась в огненные волны,

Иль утонула в ужасе бескрайнем

Непроходимых льдов, или попала

В поток незримых вихрей и носилась,

Гонимая жестокой силой, вкруг

Земного шара и страдала хуже,

Чем даже худшие из тех, чьи муки

Едва вообразить мы можем?

О, это слишком страшно!..

И самая мучительная жизнь:

Все — старость, нищета, тюрьма, болезнь,

Гнетущая природу, — будет раем

В сравненье с тем, чего боимся в смерти»[1].


В самом деле, что бывает после смерти? Небытие, как, впрочем, и загробное бытие, труд­но представимо человеческому рассудку. Един­ственное, что мы знаем о будущем существова­нии, единственное, в чем мы уверены, — это то, что вместе с жизнью исчезнет и время. Перешаг­нув через этот последний порог, мы оказываемся в вечности. И именно «вечность» (а не «неизве­стность») — самое страшное слово во всех на­ших рассуждениях. Ведь в этой, временной жиз­ни мы порой готовы терпеть лишения, скорби, обиды, дикую боль... В определенной ситуации мы согласимся даже на нечеловеческие мучения и будем стойко сносить их, осознавая их конеч­ность. Порой, переживая серьезные неприятно­сти, поддавшись отчаянию, думаешь грешным делом: «Эх, жить надоело!». Как бы ни была гре­ховна эта мысль, но возможность собственной волей покончить со своими страданиями придает нам силы жить дальше и терпеть беды, которые, приобретая статус временных, уже не кажутся столь ужасными.

Именно слово «вечно» (или «никогда» в атеистическом варианте) больше всего пугает нас в размышлениях о смерти. Пугает потому, что даже самое лучшее наше состояние, самое любимое занятие, помноженное на «вечность», не представляется привлекательным. В момен­ты философских размышлений и нравственных исканий мы пытаемся представить себе идеаль­ную вечность, вечность, в которой нам хотелось бы поселиться. И не можем. В самом лучшем случае наше воображение рисует то, чего мы не имеем. Так, голодный может представить себе сытую вечность, но человек, имеющий возмож­ность есть вволю, никогда не захочет оказаться на нескончаемом пиру. Любое, даже самое изыс­канное удовольствие вызывает чувство пресы­щения, если мы получаем его в большом количе­стве. Ощущение удовлетворения длится считан­ные секунды — задержать его мы не в состоя­нии. И причина этой скоротечности удоволь­ствия содержится вовсе не в окружающем мире, а, напротив, в самом удовольствии, в его глубин­ной сущности.

Если разобраться, что приносит нам удо­вольствие? Исключительно удовлетворение же­лания, удовлетворение страдания по поводу от­сутствия чего-либо в нашей жизни. Еда прино­сит удовольствие только голодному; объевшему­ся человеку становится плохо от одного вида пищи. То есть удовольствие от еды — это всего лишь прекращение страдания голодного. Удо­вольствие от плотской любви получает только тот, кто желает плотских утех. Изнасилованному человеку соитие не приносит никакой радости. Для человека, не ищущего славы, почет и извес­тность будут только в тягость. И если ты не испытывал гнева или зависти к ближнему свое­му, то никогда не обрадуешься его беде.

Наше земное существование полно страда­ния и неудовлетворенных желаний. Если у вас весь день сильно болел зуб, то вы почувствуете себя почти счастливым, когда боль пройдет. Но вы же не будете пребывать в состоянии блажен­ства всю оставшуюся жизнь только потому, что зуб больше не болит.

Если вы замерзли и промокли, то испытаете несказанную радость, оказавшись в теплом уют­ном доме и получив в придачу сухие носки и чашку горячего чая. Но сколько времени будет продолжаться ваше довольство жизнью? Таким образом, радости, получаемые нами, всего лишь сиюминутное прекращение этой вечной муки; одним словом, и не радости вовсе, а только отсутствие страдания.

Возникает закономерный вопрос: если мы не испытываем радости как таковой, то, быть может, ее и нет вовсе? Увы, человек, рожденный слепым, не в состоянии осознать, как прекрасен мир, он не понимает, чего лишается из-за отсутствия зре­ния. У человека, постоянно испытывающего боль, притуплены все ощущения. Он привыкает к боли, считает ее нормальным своим состоянием. И только избавившись от боли, он, наконец, поймет, что значит жить полной жизнью.

Но вот удивительно: бывает, что слепец не только не жаждет прозреть, но и боится исцеле­ния. Ему может казаться, что, приобретая зре­ние, он лишится чего-то очень важного, потеря­ет остроту ощущения. Так и нам представляется, что лишись мы сильных желаний — исчезнет удовольствие от их удовлетворения, то един­ственное удовольствие, которое нам доступно. И мы только сильнее разжигаем свои желания, либо постоянно потакая им и делая их, таким образом, еще более изощренными, либо лелея ях в душе и удовлетворяя их только изредка, усиливая тем самым степень удовольствия.

Но разве не логичнее было бы бороться со своими желаниями, справляться с ними и тем самым избавлять себя от страданий, связанных с их неудовлетворенностью?

Православие мыслит радость как нормаль­ное, естественное и правильное состояние чело­веческой души. Только вот под радостью подра­зумевается не сиюминутное удовольствие, выз­ванное временным освобождением от страдания путем удовлетворения желания, а именно выс­шая радость, которую получает человек от при­сутствия в сердце Святого Духа. Страдание же, напротив, рассматривается как состояние про­тивоестественное и неправильное. Это сильно противоречит общепринятому стереотипу, в ко­тором Православная Церковь якобы требует от человека постоянного насилия над собой во имя будущей награды в виде рая. Принимаемая мно­гими людьми система «торгово-денежных» от­ношений с Богом по принципу «ты — мне, я — тебе» по сути своей противна истинной религии и истинной вере. Если она и допускается в неко­торых объяснениях сути Православия, то ис­ключительно по снисхождению к человеческой слабости и человеческому неразумию.

Возьмем в качестве иллюстрации сказанно­го бытовую ситуацию. Ребенок заболел, и роди­тель уговаривает его выпить лекарство, пони­мая, что это необходимо для здоровья. Ребенок отказывается, потому что лекарство горькое. Родитель любит ребенка и понимает, что лекар­ство выпить необходимо. И одновременно жале­ет маленькое глупое существо, которое само не ведает своей пользы. В результате родитель пред­лагает сделку: выпьешь лекарство — дам кон­фетку. Истинный смысл сделки остается от ре­бенка скрыт, малыш не понимает, что забота родителя выражается вовсе не в конфете, а имен­но в лекарстве, помогающем побороть болезнь. Эта ситуация, которую ребенок осмысляет как «я — тебе, ты — мне», со стороны родителя расшифровывается как «я — тебе, я — тебе». Можно представить и другой пример. У ребен­ка ангина, и ему нельзя мороженое. Родитель, опять же из заботы о здоровье ребенка, запре­щает ему есть мороженое, угрожая наказанием. И ребенок соответственно не ест мороженое из страха перед наказанием, видя в этом стро­гость родителя, хотя, по сути, в обещании нака­зания, точно так же, как и в первом примере, видна забота родителя о здоровье ребенка. Ро­дитель же, в свою очередь, понимает, что истин­ной наградой будет не конфета, а выздоровле­ние, а истинным наказанием — не шлепок, а усиление болезни.

Очень часто мы ведем себя именно как такой ребенок, а посему воспринимаем религию как систему «поощрений — наказаний». Сколь час­то слышишь фразы типа «ты получил болезнь в наказание за грех». Но это наказание равно­сильно шлепку за съеденное во время ангины мороженое. В посылаемых нам болезнях в боль­шей степени содержится предупреждение. За­метьте, часто именно болезни удерживают нас от некоторых грехов, заставляют бороться с гре­ховными желаниями. Так, злоупотребление пи­щей, алкоголем, табаком неизбежно ведет к тем или иным заболеваниям. Зарабатывая свои брон­хиты, язвы, циррозы печени, мы приостанавли­ваем греховную деятельность. А для чего мы просим Господа избавить нас от болезни? Для того чтобы снова спокойно предаваться грехам?

Авва Полихроний рассказывал, что в мона­стыре Пентуклы был один брат, весьма внима­тельный к себе и строгий подвижник. Но его обуревало плотское желание женщины. Не вы-неся испытания, он вышел из монастыря и от­правился в Иерусалим, чтобы поддаться греху окончательно. Но лишь только он вошел в жи­лище блудницы, как вдруг весь покрылся про­казой. Увидав это, он немедленно вернулся в монастырь, благодаря Бога и говоря: «Бог по­слал мне эту болезнь, да спасет мою душу». И воздал великую хвалу Богу.

Луг духовный.

В том, что святые благодарили Господа за свои болезни, не было ни капли мазохизма. Мало того, не было в этом и «торговли»: сейчас поболею, зато потом будет хорошо. Нет, на­против, они, как разумные дети, благодарили родителя за шлепок, который помешал съесть еще одну порцию мороженого. Они благодарили Бога, Который не оставил их один на один бо­роться со своими желаниями, а помог и вразу­мил посредством малого наказания.

Что же мешает человеку уподобиться этим мудрецам? Что же заставляет нас непрерывно нарушать волю Отца Небесного и вредить себе всеми возможными способами?

Глава 2. О грехопадении и первородном грехе

Прежде чем ответить на этот вопрос, нам при­дется вернуться к самому началу, к началу исто­рии нашего мира и человека. В Священном Пи­сании, в книге Бытия, повествуется о том, как Господь сотворил видимый и невидимый мир, живую и неживую природу и человека. Человек был создан последним из всех живых существ. На лестнице земных творений человек постав­лен на наивысшей ступени и в отношении ко всем земным существам занимает господствую­щее место. Человек равно принадлежит к миру духовному по своей душе и к миру вещественно­му по своему телу и потому есть как бы сокра­щение обоих миров и справедливо издревле на­зывался малым миром[2].

Бог сотворил человека для того, чтобы он познавал Бога, любил и прославлял Его и через это вечно блаженствовал. Если спросить роди­телей, для чего они родили ребенка, они (если, конечно, это нравственно здоровые люди) от­ветят, что для радости и счастья. Разве может еще какое-либо назначение человека казаться более важным для него, ведь Сам Господь Бог и Творец — всемогущий, всеблагой, вседовольный. Разве имеем мы, люди, нужду в дитятке, кроме желания любить его и заботиться о нем? Тем более всемогущий Господь не имеет ни в чем нужды и Сам захотел создать человека для любви и блаженства. Но дьявол позавидовал блаженству прародителей и соблазнил их впаде­нием в грех.

До грехопадения человек не имел каких-либо изъянов в своей природе. Как и все творе­ние Божие, человек был совершенным. Более всего совершенство его природы выражалось в способности приобщаться Богу, участвовать в Божественной жизни. Но совершенство перво­зданного человека не было полнотой духовно-нравственного совершенства. Человеку предсто­яло развиваться и совершенствоваться путем собственной деятельности. В богоподобной и безгрешной природе ему была дарована только способность к постепенному и нескончаемому совершенству.

«Бог сотворил человека непорочным, пра­вым, любящим добро, чуждым печали и забот, сияющим всеми совершенствами, преизобилующим всеми благами, (...) сотворил смешанным из двух природ, созерцателем твари видимой, таинником твари, умом постигаемой, царем всего, что на земле, подчиненным Верховному Царю, земным и небесным, временным и бессмертным, видимым и постижимым для одного ума, как нечто среднее между великим и низким; сотво­рил духом и вместе плотию: духом для принятия благодати, плотию в предупреждение гордости; духом для того, чтоб он твердо стоял и прослав­лял своего Благодетеля, плотию для того, чтоб подвергался страданиям и, страдая, не забывал себя и вразумлялся, если бы вздумал превозно­ситься своим величием; сотворил животным, по­ставленным здесь, то есть в настоящей жизни, и переселяемым в другое место, то есть в будущую вечную жизнь, и — что составляет верх тайны — существом, обожаемым за свое прилепление к Богу, и обожаемым по причастию Божествен­ного озарения, а не претворяемым в Божию сущность»[3].

Почему же Господь попустил грехопадение?

Тремя величайшими дарами наделил Творец человека при его создании: свободой, разумом и любовью. Дары эти необходимы для духовного роста и для блаженства человека. Но там, где свобода, возможно колебание при выборе, воз­можен соблазн.

Соблазн для разума — возгордиться умом: вместо познания премудрости и благости Божией, познания Бога, в котором полнота всего, искать познания добра и зла вне Бога; возжелать само­му быть «богом». Соблазн для чувства любви: вместо любви к Богу и ближнему любить самого себя и все то, что удовлетворяет низкие желания и дает временные наслаждения. Эта возмож­ность соблазна и падения стояла перед челове­ком, и первый человек перед нею не устоял.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский писал: «Почему Бог допустил падение человека, Своего любезного создания и венца всех творе­ний земных? На этот вопрос надо отвечать так: что если бы не допускать человека до падения, то его не надобно было создавать по образу и подо­бию Божию, не давать ему свободной воли, кото­рая есть неотъемлемая черта образа Божия, а подчинить его закону необходимости, подобно бездушным тварям — небу, солнцу, звездам, земному кругу и всем стихиям, или подобно бес­словесным животным; но тогда на земле не было бы царя земных тварей, разумного песнесловца Божией благости, премудрости, творческого все­могущества и промышления; тогда человек не мог бы ничем доказать своей верности и предан­ности Творцу, своей самоотверженной любви; тогда бы не было подвигов борьбы, заслуг и нетленных венцов за победу, не было бы блажен­ства вечного, которое есть награда за верность и преданность Богу и вечное упокоение после тру­дов и подвигов земного странствования».


1 Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене. подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?

2 И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть,

3 только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасай­тесь к ним, чтобы вам не умереть.

4 И сказал змей жене: нет, не умрете,

5 но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги,, знающие добро и зло.

6 И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожде­ленно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел.

7 И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания.

8 И услышали голос Господа Бога, ходяще­го в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая.

9 И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: [Адам,] где ты?


10 Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся.

11 И сказал [Бог]: кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?

12 Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел.

13 И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала? Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела.

14 И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми ско­тами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей;

15 и вражду положу между тобою и меж­ду женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в го­лову, а ты будешь жалить его в пяту.

16 Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни бу­дешь рождать детей; и к мужу твоему вле­чение твое, и он будет господствовать над тобою.

17 Адаму же сказал: за то, что ты послу­шал голоса жены твоей и ел от дерева, о кото­ром Я заповедал тебе, сказав: не ешь от него, проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей;


18 терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою;

19 в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься.

20 И нарек Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала матерью всех живущих.

21 И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их.

22 И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно.

23 И выслал его Господь Бог из сада Едем-ского, чтобы возделывать землю, из кото­рой он взят

24 И изгнал Адама, и поставил на восто­ке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни.


Для верующего человека несомненно, что повествование книги Бытия о грехопадении прародителей не миф, не аллегория, а действи­тельное событие. Грех проник в человеческую природу под влиянием диавола, воспользовав­шегося обличьем змея как орудием искушения и прельстившего Еву к преступлению заповеди. Но змий-диавол был только внешней причиной падения первых людей. Действуя хитростью, лес­тью, смущением, он обольщал, склоняя Еву ко греху, но силой принудить ее к этому не мог. Внутренняя и главная причина происхождения греха заключалась в самих прародителях. Скло­нившись на обольщение дьявола, они злоупотре­били своей свободной волей, и сделали это не по необходимости и не по принуждению, а един­ственно по своему собственному решению, по­чему и понесли на себе всю тяжесть последствий нарушения заповеди.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) так объ­ясняет причину грехопадения Адама и Евы: «Уди­вительно, с какой легкостью совершилось паде­ние праотцов! Не было ли оно предуготовлено их внутренним расположением? Не оставили ли они в раю созерцание Творца, не предались ли созерцанию твари и своего собственного изящес­тва? Прекрасно созерцание себя и твари, но в Боге и из Бога; с устранением Бога оно гибельно, ведет к превозношению и самомнению... Праот­цы, оказав преслушание Богу и склонившись в послушание диаволу, сами себя сделали чужды­ми Бога, сами себя сделали рабами диавола. Обещанная им смерть за преступление заповеди тотчас объяла их. Дух Святой, обитавший в них, отступил от них. Они были представлены соб­ственному естеству, зараженному духовным ядом. Этот яд сообщил человеческому естеству диавол из своего растленного естества, преисполненно­го греха и смерти»[4].

Если же мы обратимся к писаниям св. отцов, то заметим важную для нас мысль. Главное «жало смерти», начало болезни — в том, что за пре­ступление заповеди, в силу этого преступления, пресеклось живое общение с Богом, Дух Святой отступил от праотцов. Все остальное, все разно­го вида повреждения человеческой природы, скорби и страдания идут уже вслед за этим. И начало всех страстей — в отступлении от чело­века Духа Святого.


Кто внимательно углубляется в самого себя, тот не может не согласиться с апостолом Павлом:

Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаюfа злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Итак, я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, приле­жит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противобор­ствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. (Рим. 7, 18—23).

Наблюдательный человек не может не при­знать следующих фактов: а) в нас постоянно про­исходит борьба между духом и плотью, разумом и страстями, стремлением к добру и влечением к злу; б) в этой борьбе победа почти всегда остает­ся на стороне последних: плоть преобладает над духом, страсти господствуют над разумом, влече­ния ко злу пересиливают стремления к добру; мы любим добро по своей природе, желаем его, но чтобы творить добро, не находим в себе сил; мы зла не любим по природе, а между тем влечемся к нему неудержимо; в) навык ко всему доброму и святому приобретается нами с великими усилия­ми и очень медленно; а навык ко злу приобрета­ется без малейших усилий и очень быстро; г) от­выкнуть от какого-либо порока, победить в себе какую-либо страсть, иногда самую незначитель­ную, для нас очень тяжело; а чтобы снова впасть в грех, изменить добродетели, которую мы при­обрели с большим трудом, — для этого часто до­статочно какого-нибудь слабого искушения.

Вот это преобладание зла над добром в человеке замечаем и мы, и замечали все, жившие до нас.

Но философские, биологические, психоло­гические объяснения, какие придумывают для этого явления люди, не могут быть исчерпываю­щими и столь удовлетворительными, как то, ко­торое предлагает Божественное Откровение сво­им учением о наследственном прародительском грехе.

Нельзя принять мнение древних философов о том, что источник всего зла, существующего в человеке, заключается в его теле, и что веще­ство, материя, в которую облечен дух человека, по своей природе противоборствует всем его духовным стремлениям, затемняет его разум, производит беспорядки в его воле и сердце и от заблуждений неизбежно влечет к порокам.

Во-первых, это мнение ведет к самым ги­бельным следствиям, противоречащим самой христианской вере и Священному Писанию. Если материя есть источник греха, то, значит, винов­ник греха есть Бог; потому что Он есть Творец вещества и материи, Он создал наше тело, равно как и душу, и соединил их между собой. Из этого следует, что мы не подлежим никакой ответ­ственности, мы невинны, когда делаем зло, пото­му что мы поступаем соответственно той приро­де, которую дал нам Бог. Значит, нет никакой разницы между добром и злом, и нравственные законы не имеют для нас никакого значения, включая и те заповеди, которые зачем-то дал нам Бог через Моисея.

Во-вторых, это мнение противоречит опыту, ничего не объясняя. Если предположить, что дух и плоть противоборствуют в нас по самой своей природе; если, пока дух влечет нас к добру, плоть так же естественно влечет нас ко злу, то почему дух в нас слабее плоти? Почему влечение ко злу преобладает над влечением к добру? Почему они хотя бы не равносильны между собой? С другой стороны, хотя справедливо, что некоторые страс­ти и пороки имеют основание в нашей психосо­матической организации, например — гнев, ко­торому особенно бывают подвержены люди хо­лерического темперамента; но зато другие страс­ти и пороки, такие как самолюбие, гордость, зависть, честолюбие, которые не зависят от тем­перамента и зарождаются прямо в душе, именно в душе и находят для себя и начало и поле для деятельности.

Существует мнение и о том, что зло в чело­веке есть неизбежное следствие его ограничен­ности и несовершенства. И что, получи человек большую силу и власть над природой, он менее испытывал бы нужду в чем-либо, а значит, и менее совершал бы зло. И современное неоязы­чество и оккультизм опираются в своих теорети­ческих построениях на эти два мнения. Но быть несовершенным — значит обладать качествами менее высокими, чем у другого существа, по­ставленного выше на лестнице бытия; но быть грешным — значит через злоупотребление сво­бодой нарушать те отношения, которые должны существовать между Творцом и разумной тва­рью, значит произвольно уклоняться от пути Божественных заповедей и идти против соб­ственного назначения. Бог не требует от нас таких добродетелей, которые были бы выше наших сил; не обязывает к святости, которая недоступна нашей природе. Он требует только того, что нам совершенно естественно и что мы можем сделать по своим силам. А если так, то нарушение закона Божиего человеком нельзя уже считать простым следствием его ограничен­ности и относительного несовершенства — нет, это есть действительное зло, свидетельствую­щее об искажении и порче его природы после грехопадения.

Гуманистические теории, возникнув в Запад­ной Европе во время эпохи Возрождения, поро­дили мнение о том, что источник зла лежит не в природе человека, а в недостатках его воспита­ния; что каждый человек рождается чистым и невинным, каким создан был Адам, а делается злым и порочным вследствие дурного воспита­ния, плохих примеров, тяжелых социальных ус­ловий жизни и т.д. Это мнение господствует ныне во всех современных постхристианских и атеистических педагогических теориях и школах. Придерживались этого мнения и основатели фи­лософских направлений Жан Жак Руссо, Лев Толстой и т. д. Оно совершенно противоречит христианской педагогике, утверждающей, что человек не может сам «вытащить себя за волосы из болота», как барон Мюнхгаузен, а нуждается во враче более могущественном — в Господе нашем Иисусе Христе, искупившем нас от смер­ти и вечного мучения. Если бы мнение о «дурном воспитании» было верным, то вызывает недо­умение, почему человечество до сих пор не пере­воспитало себя, не научилось хранить невин­ность и чистоту с рождения до смерти; непонят­но, по какой это горькой необходимости все люди и сами получают, и другим передают имен­но худое воспитание. Если человек рождается добрым, без всякой тяги ко злу, то почему он непременно увлекается дурными примерами и не находит в себе сил противостоять порокам? Почему зло делаем мы легче, чем добро? Ведь любой родитель, любой воспитатель подтвердит, что даже маленький ребенок, растущий в любя­щей атмосфере, порой проявляет такую недю­жинную агрессию и строптивость, сжимая ку­лачки в случае недовольства, так машет на взрос­лого, что диву даешься: откуда это в нем взялось?

Самое убедительное и удовлетворяющее ра­зум решение всех этих вопросов, самое справед­ливое объяснение зла, существующего в челове­ке, предлагает Божественное Откровение, когда говорит нам о том, что первый человек дейст­вительно был создан совершенным, добрым и невинным, но что он согрешил перед Богом и таким образом повредил всю свою природу, а вслед за тем и все люди, происходящие от него, естественно рождаются с прародительским гре­хом, с поврежденной природой и склонностью ко злу. Мы знаем из опыта и по простым соображе­ниям, а теперь еще и из генетики, что не может древо злое давать добрые плоды (Мф. 7,18); что из зараженного источника течет зараженная вода; что, когда повреждается корень растения, по­вреждаются и стебель, и плоды. И человечество, растленное в своем корне, неизбежно должно являться растленным в своих ветвях. И если первый человек сделался грешным, повредил всю свою природу, то и потомство его не может не наследовать эту греховную и поврежденную природу.


Следствия грехопадения прародителей[5]Следствия эти прежде всего обнаружились в душе прародителей, потом простерлись на тело и на все внешнее благосостояние их.


Следствия в душе:

1) Расторжение союза (религии) с Богом, потеря благодати, смерть духовная. Лишь толь­ко пали Адам и Ева и омрачились грехом, тотчас неизбежно прервалось их общение с Богом, и оста­вила их благодать Святого Духа, обитавшая в их сердцах, ибо нет и не может быть общего у света со тьмою даже на одну минуту (2 Кор. 6, 14). А вслед за тем над ними немедленно исполнилась угроза Бога-законодателя: ибо в день, в который вкусишь от него, смертью умрешь (Быт. 2, 17). Они умерли тогда душою, которая не может жить в отчуждении от Бога, источника жизни, не может жить без благодати, как тело без воздуха и пищи.

2) Помрачение разума. Это обнаружилось немедленно после падения, когда они старались укрыться от Бога Вездесущего и Всеведующего, своего Творца, среди райских деревьев.

3) Потеря невинности (не телесной в плотс­ком соитии, а душевной), низвращение воли и преклонность ее более ко злу, нежели к добру. Это видно: а) из того, что, как только прародите­ли согрешили, «открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги» (Быт. 3, 7), чего прежде не замечали; б) из того, что к Богу, своему Отцу и Благодетелю, вместо прежней сыновей любви вдруг почувствовали рабский страх (Быт. 3, 9— 10); в) наконец, из того, что, давая отчет перед Богом в своем грехе, вздумали вместо раскаяния приносить лукавое оправдание. Адам слагал вину на жену и даже на Бога, давшего ее: «жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел» (Быт. 3, 12), а жена слагала вину на змия.

4) Искажение образа Божия. Если образ Божий начертан в душе человека и преимуще­ственно в ее силах, уме и свободной воле, а эти силы потеряли многие совершенства и искази­лись через грех Адамов, то, значит, исказился вместе с ними и образ Божий в человеке.


Следствия для тела:

1) Болезни, скорби, изнеможение. Повредив все силы души, грех прародителей, как действие противоестественное, неизбежно произвел по­добное же расстройство и в их теле, внес в него семена всякого рода болезней, усталости в тру­дах, расслабления и страданий.

2) Смерть. Смерть телесная соделалась не­обходимым последствием грехопадения наших прародителей, с одной стороны, потому что грех привнес в тело их разрушительное начало болез­ней и изнеможения; а с другой — потому, что Бог удалил их по падении от древа жизни, плодами которого они могли бы поддерживать свою жизнь навсегда.


Следствия по отношению к внешнему состоянию человека:

1) Изгнание его из рая. Рай был блаженным жилищем для невинного человека и уготован был для него единственно по бесконечной благо­сти Творца; теперь, когда человек согрешил и прогневал своего Владыку и Благодетеля, ви­новный соделался недостойным такого жилища и справедливо изгнан из рая.

2) Потеря или уменьшение власти над жи­вотными. Власть эта основывалась на том, что человек создан был по образу Божию, следова­тельно, как скоро через грех образ Божий по­мрачился в человеке, неизбежно должна была ослабеть и власть его над животными.

3) Проклятие земли в делах человека: про­клята земля за тебя, со скорбью будешь пи­таться от нее во все дни жизни твоей; тернии и волчцы произрастит она тебе (Быт. 2, 17-18).


Какое же отношение к нам может иметь поступок, совершенный тысячи лет назад, пусть и нашими прародителями? Разве мы лично ви­новны в том, что сделали они тогда, разве можем наказываться за то, что не совершали. Но дело в том, что все люди произошли от Адама согрешив­шего и осужденного, в нем «на генетическом»уровне, если можно употребить здесь это срав­нение, произошли необратимые изменения, ко­торые мы и унаследовали вместе с человеческой природой и естеством. Мы все, через естествен­ное рождение и происхождение от Адама, подпа­ли Божьему наказанию и подлежим смерти. Говорит «Православное исповедание»: «Первородный грех есть преступление закона Божия, данного в раю прародителю Адаму, когда сказано было к нему: От древа познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь (Быт. 2, 17). Сей прародительский грех перешел от Адама во все человеческое естество, поскольку все мы тог­да находились в Адаме, и таким образом через одного Адама грех распространился на всех нас. Посему мы зачинаемся и рождаемся с сим грехом, как учит Св. Писание: как одним человеком грех вошел в мир, и грехом — смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили (Рим. 5, 12).

Но этот основополагающий догмат Право­славия особенно трудно уясним для рационалис­тического мышления, и здесь сегодня более все­го претыкаются те люди, которые в вопросах веры привыкли более руководствоваться анали­тическим мышлением, а не простотой веры. Хри­стианской простоте свойственно на крылах сми­рения и доверия учению Церкви легко и скоро перелетать через все догматические трудности и непостижимости »[6].

«Бог не создал человека грешным, а чистым и святым. Но когда первозданный Адам потерял сию одежду святости, не от другого какого греха, а от одной гордости, сделался тленным и смерт­ным, то и все люди, происходящие от семени Адамова, бывают причастны прародительского греха от самого зачатия и рождения своего. Кто сим путем родился, хотя бы не сделал еще ника­кого греха, уже грешен есть тем прародительс­ким грехом. По сей причине пришло иное рожде­ние, или возрождение, которое возрождает чело­века чрез святое Крещение Духом Святым, опять воссоединяет его с божеским естеством, как было тогда, как создали его руки Божий, восстановляет все душевные силы его, обновляет их и приводит в то состояние, в каком были они до преступления первозданного Адама».[7]

Общую веру христианской Церкви в сущес­твование первородного греха подтверждает древ­ний обычай, который не потерял своей важности и сегодня: крестить новорожденных младенцев, которые не имеют еще личного греха, но по­скольку произошли от плоти Адама, то восприяли заразу древней смерти через самое рождение, и которые тем удобнее приступают к приятию Крещения и отпущения грехов, что им отпуска­ются не собственные, а чужие грехи. (См. По­становления Карфагенского собора в 252 г.)

Святой Григорий Палама: «После преслу-шания мы были осуждены на смерть тела, по­скольку тогда Бог так сказал Адаму: земля ты и в землю возвратишься» (Быт. З;19). Ибо как оставление тела душой и отделение ее от него является смертью тела, так и оставление души Богом и отделение от Него является смертью души, хотя иным образом она и остается бес­смертной. Ибо хотя она, будучи отделена от Бога, становится гнусной и неключимой — даже больше чем труп, — но в то же время она не растворяется после смерти, как это бывает с телом, потому что она имеет свое бытие, незави­симо от состава элементов. Разумная душа, бу­дучи отделена от Бога, не только становится деятельной в дурном отношении, жительствуя, несчастная, до такой степени беспорядочно (а затем так же продолжая жить и в разделении с телом), что, наконец, во время Суда вместе с телом, в неразрешимой и невыносимой связи, будет предана вечному мучению, уготованному для дьявола и ангелов его (см. Мф. 25, 41), потому что все они мертвы, хоть и деятельны на зло; потому что они справедливо были отверже­ны от Бога, Который есть Сама Жизнь. Первый, кто подъял эту смерть, был сатана — как спра­ведливо, вследствие непослушания, отвержен­ный от Бога, — который затем через злостный совет увлекши нас в непослушание Богу, сделал нас вместе с собою участниками ее. Но Христос, своею жизнью по человеку, через дела явив вся­кое послушание, освободил наше естество от этой смерти. Подобало же, конечно, не только то самое человеческое естество, которое было в Нем воспринято, но и весь человеческий род обессмертить и возвести к общению с оною жиз­нью, которая со временем и для тела будет хода­таем вечной жизни, как, напротив, оная смерть души явилась причиной смерти и для тела»[8].

Человек выходит из купели крещения чис­тым и от первородного греха, и от всех личных грехов, совершенных им до принятия этого Таин­ства. Но это не значит, что купель вместе с грехами отняла у него и тяготение к ним. Нет, оно остается как следствие поврежденной паде­нием природы. Стремление к страстям уничто­жается долгим подвигом, через насаждение в себе противоположных им добродетелей, при помощи благодати Христовой.



Глава 3. Что такое грех?

Часто, слишком часто история грехопадения пра­родителей становится предметом двусмыслен­ных шуток и легкомысленных острот. Но послед­ствия грехопадения таковы, что все человечество и до сего дня и до самого Страшного Суда будет нести на себе как некую духовную радиацию последствия этого губительного проступка.

Адам был изгнан из рая и 930 лет нес на земле труды и скорби, возделывая ее. Сидя «пря­мо рая» и оплакивая «свою наготу», он, пред­назначенный к бессмертию, вкусил, наконец, и саму смерть. Праотец, хоть и принес покаяние, но умер телесной смертью, и душа его сошла во ад. Во ад сходили и все его потомки. И нужно было еще пять тысяч лет страданий человече­ства, чтобы пришел в мир Примиритель и Иску­питель Сын Божий Господь Иисус Христос.

Что же такое грех, и почему столь тяжки его последствия для человека? Грех есть беззаконие (1Ин. 3, 4). И важно понять, что апостол Иоанн под словом «грех» разумеет не одно из многих прегрешений, но совокупность всего греха, су­щего в мире, грех в его метафизическом смысле. Равно как и «беззаконие» «значит не одно из беззаконий, не беззаконие вообще, а беззако­ние, по преимуществу заслуживающее это на­звание, — то что несет в себе самое начало беззаконности, беззаконие в чистейшем и пол­нейшем виде и смысле — деяние, в высшей степени совокупляющее в себе все то, за что отдельные беззакония называются беззако­ниями само беззаконие или, одним словом — БЕЗЗАКОНИЕ»[9]. Все это показывает, что грех есть извращение закона, «того Порядка, кото­рый дан твари Господом, того внутреннего Строя всего творения, которым живо оно, того Устрое­ния недр твари, которое даровано ей Богом, той Премудрости, в которой — смысл мира»[10].

Грех — это нарушение воли Божией о нас.

Склонность к тому или иному виду греха заложена в человеке генетически; к некоторым порокам он остается равнодушен, а для того, чтобы победить другие, иногда требуется целая жизнь. Данная лестница страстей объемлет всю духовно-телесную природу человека: от низмен­ных животных похотей до утонченных, сугубо душевных пороков. По учению свв. отцов, по мере духовного роста человека вследствие не­правильной аскетической направленности воз­растает опасность впасть в более тяжкие с точки зрения исцеления пороки, поражающие уже ду­ховную природу человека. Главным мотивом гре­ховной жизни человека, корнем греха являются эгоизм, чрезмерное внимание к собственному бытию в ущерб бытия окружающих. Грех проявляет себя как[11]:

— дело;

— расположение или страсть;

—состояние и греховное расположение души.

Итак, грех есть преступление повелеваю­щей или запрещающей заповеди Божией или, как говорит апостол, грех есть беззаконие (1 Ин. 3; 4). В этом определении мы видим сразу две особенности: это злоупотребление свободой и презрение закона.

Грех имеет место только в существах разум­ных — как бестелесных (Ангелы), так и соеди­ненных с телом (люди). Как особое преимуще­ство Господь даровал нам свободу. Но вместе со свободой мы получили и выбор: можем обра­щаться к Богу и можем отвергнуть Его. Эта возможность дана нам потому, что составляет свойство свободы, а цель свободы — чтобы тварь, свободно служа Богу и исполняя волю Его, тем больших сподоблялась благ, станови­лась пространнейшим вместилищем блаженства. Очевидно, что тварь, уклоняющаяся от воли Бо-жией, злоупотребляет свободой, причем делает это самовольно, по выбору, всегда имея при этом возможность исполнить эту волю. Грех всегда есть наше вольное дело, совершенное не по принуждению, а по необузданной воле.

Грех есть преступление закона, который ос­тается неизменным, поэтому, совершая что-либо противное заповеди-закону, мы нарушаем его сами в себе, но не изменяем закона. Так, напри­мер, сегодня многие государства разрешили одно­полые браки, а некоторые протестантские церк­ви позволили женщинам быть епископами, но эти реформы не изменили закона, всегда едино­го, и поэтому являются преступлениями, а те, кто им следует, — грешниками или преступниками.

Откуда грех? Из свободного желания твари предпочесть закону свое хотение. Это, конечно, весьма приблизительное объяснение, потому что никто из нас не знает, как совершенная тварь могла захотеть стать на место Творца.

Греховное расположение, иначе грехов­ная склонность, страсть, есть постоянное желание грешить определенным образом или любовь к греховным делам и предметам. Откуда берутся страсти? Ни один человек не рождается с какой-либо «готовой» страстью. Каждый из нас приходит только с корнем всех страстей — с гордостью. Главные проявления в нас гордости есть самолюбие, лихоимство (желание иметь то, что нам не принадлежит) и сластолюбие (любовь к удовольствиям). Они уже порождают все ос­тальные страсти, которые состоят между собой в тесной связи. В составе страсти следует разли­чать сердечное расположение и привычные дей­ствия, удовлетворяющие страсть. Страсть есть усвоенный греховный навык, отделяющий нас от Бога и убивающий в нас стремление к жизни в Боге. Страсти не образуются сами собой, но развиваются при нашем содействии. Позывы на тот или иной грех происходят из растления на­шей природы после грехопадения, но удовлетво­рение греха, тем более неоднократное, до при­вычки, состоит в нашей воле. Например, страсть гордости образуется от того, что мы постоянно считаем себя более значимыми, чем остальные, а страсть гнева — от того, что мы постоянно позволяем себе ругаться и раздражаться.

Подробнее же о страстях мы будем говорить ниже, во второй части нашей книги.

Грех как состояние или греховное настро­ение души определяется тем, что в человеке отсутствует жажда Божественного: такой человек не только не ощущает никакой потреб­ности в Боге, но часто и отвращается и бежит всего, что напоминает о Боге. У него нет силы: «хотел бы, говорит он, но не могу пересилить себя». Нет и богообщения: он отвратил очи свои от Бога и не только не взирает на Него, но и не хочет взирать и даже боится. Внутреннее чувство и совесть уверяют его, что он отпал от Бога; вместо желания ходить в воле Божией у него есть своеволие, или он избрал началом для своей деятельности свою волю, делает что хо­чет. Вместо ожидания небесной помощи у него самонадеянность, или вообще земные сред­ства (деньги, сила, связи и т.п.); нужды в за­щите веры и Церкви Христовой у него нет. Христос и Святая Церковь становятся для него чем-то сторонним, не совсем нужным, если не вовсе излишним.

Разве не нарисовали мы психологический портрет сегодняшнего человека? Главное же в этом «герое нашего времени» то, что он стре­мится жить по своей воле с отвращением от Бога или невниманием к Нему и Его закону. И чем больше в этом отвращении сознательной нена­висти, тем дальше отпадет такой человек в грех, тем больше зла причинит себе и окружающим, даже руководствуясь самыми благими намере­ниями, не говоря уж о злых.

* * *

В зарождении греха участвуют все три силы души: ум, чувство и воля. Зачавшись в уме, грех гонится к цели волей и разрождается чувством облегчения и наслаждения. Начинается же все с простого помысла.

Помысл — это мысль, возникающая в голо­ве человека, некое представление о вещи, или идея. Помысл может приходить к человеку из­нутри или снаружи, то есть он может исходить из глубины души самого человека или быть мыслью беса, засеваемой в нас для искушения. Через наш мозг проходят за день миллионы помыслов; какие-то из них мы оформляем в размышления, какие-то предстают как зрительные образы, ка­кие-то проносятся в виде смутных, неосознан­ных ощущений и желаний.

Прилог (приражение) —так называют дей­ствие всякого вносимого в сердце помысла, ко­торый рассматривают в уме. Состояние прилога безгрешно, как таковой прилог не заслуживает ни одобрения ни осуждения, потому что это дей­ствие помысла на наш ум и сердце не зависит от нас. Например, мы смотрим по телевизору пере­дачу о наркотиках. Поступающая к нам инфор­мация обрабатывается у нас в уме, мы как бы изучаем, рассматриваем предмет, еще никак не выражая к нему нашего отношения, не опреде­лившись в нем.

Сочетание — это собеседование, препира­тельство человека с помыслом. Мы уже рас­смотрели предмет и теперь определяемся в на­шем к нему отношении (нравится — не нравит­ся), думаем, что выбрать, как поступить, как отреагировать. На этой стадии помысл будет стараться вызвать ощущение удовольствия или мечту об удовольствии, которое может нам дос­тавить этот предмет. Собеседованием св. отцы называют эту стадию потому, что мы удерживаем в себе помысел, соглашаемся с тем, что он в нас находится, и не гоним его из ума и чувств. В этот момент человек волей склоняется к принятию помысла, согласию с ним. Это, собственно, и является началом духовной болезни, моментом зачатия в нас греха или страсти.

То есть, просматривая передачу про нарко­тики, мы вдруг думаем: «А может, в этом и правда что-то есть...» И начинаем вертеть эту мысль так и этак, как бы собеседовать с нею, примеривая к себе возможные удовольствия и испытывая от этого чувственно-эмоциональное возбуждение.

Чаще всего пришедший помысел, например, идея попробовать наркотики, будет утверждать­ся в излишних разговорах на эту тему с друзьями и приятелями, через чтение книг или просмотр фильмов, причем человек не всегда отдает себе отчет в том, что все кругом как будто сговори­лись обсуждать эту тему: и друзья, и модные журналы, и передачи по телевизору, которые, хоть и осуждают наркотики, но... Помысл все вертится и вертится в голове, все более и более человек привыкает к нему.

Сосложение — это благосклонный прием помысла, пришедшего в душу. В этот момент чувство предполагаемого удовольствия, дости­гая высшей интенсивности, легко переходит в желание. В желании воля все сильнее увлекает­ся помыслом и перерастает в решимость на деле осуществить то, о чем уму говорит помысел, чувству — удовольствие, и что предвкушается душой как наслаждение. Произошло согласие души на грех.

Человек уже нашел в помысле или удоволь­ствие, или путь к получению его и начинает вооб­ражать, какие чувства он будет испытывать. Удов­летворение возникшего желания в этот момент решено, и человеку остается только совершить поступок, воплотить в дело свое намерение.

Вернемся к нашему примеру: поразмышляв на тему наркотиков и решив, что они могут доставить какое-то удовольствие, человек пред­ставляет, как он будет испытывать это удоволь­ствие, всячески приукрашая и преумножая его. Так подогревается желание и возникает влече­ние к наркотикам, представление о которых вне­сено помыслом в процессе прилога. Человек начинает думать о том, что ему просто необходи­мо испытать эти ощущения, «узнать, что это такое», ему хочется наслаждения, о котором столько говорят, хочется этого состояния. И человек уже готов подчиниться возникшему вле­чению и попробовать модную марихуану или кокаин, хотя пять минут назад он даже и не подозревал об их существовании.

Пленение — «насильственное и невольное отведение сердца в плен, удержание в нем и слияние будто в одну жизнь с предметом пленив­шим». От этого слияния исчезает «нормаль­ное», доброе наше состояние (теряется покой и мир душевный). Пленение есть невольное увле­чение сердца к нашедшему помыслу, или посто­янное водворение его в себе — совокупление с ним, отчего повреждается сама структура человеческого «я». Это стадия «навязчивой идеи» — постоянного размышления о предмете страсти. Человек уже решил совершить посту­пок, действие, направленное на удовлетворение своего влечения к предмету, и в уме и сердце, собственно, уже его совершил.

Очевидно, что всю нравственную важность и силу влияния на нас помыслы приобретают от нашего согласия и принятия их, которые и име­ют определяющее значение для поведения чело­века, поэтому и оцениваются как «самое дело», как поступок, именно потому, что мы сами впус­тили в свою душу болезнь.

Прежде чем совершить принятый в сердце грех, в душе человека (разумеется, воюющего со страстями, а не плывущего по течению) проис­ходит борьба с помыслом.

Борьба — это взаимное сопротивление по­мысла и ума. Ум то хочет уничтожить помысел, отвергает его, противится возникающему влече­нию, то соглашается с ним, хочет реализовать его, чтобы испытать удовольствие, хочет удов­летворить влечение. Борьба происходит между совестью человека, его представлениями о добре и зле, его добрыми влечениями и наклонностями с одной стороны, и страстными влечениями, жаж­дой удовольствий, стремлением во всем пота­кать себе (самоугождением), жалостью к себе (саможалением) — с другой.

В зависимости от душевного состояния че­ловека, в особенности от его опыта жизни по совести, от навыка воли отстаивать доброе или, наоборот, во всем соглашаться со страстными влечениями, эта внутренняя борьба может быть более или менее продолжительной и сделаться причиной нашей победы над страстью и грехом, а значит, и над смертью, или причиной наших мучений — страданий тела и души, болезней, тоски и боли, причиняемой человеку победив­шем грехом, — именно такова его цена за крат­ковременное псевдоудовольствие. Псевдо —потому что не на самом деле, а только в нашем воображении, в нашем сознании.

Мы говорим о псевдоудовольствии, то есть об отрицательном удовольствии, потому что от­личаем его от истинного, настоящего. Сообраз­но с тем, что существуют душа и тело, различают наслаждение духовное и телесное. Наслажде­ние, имеющее своей причиной Бога, умиротво­ряет, тогда как наслаждение от греха и дьявола оставляет после себя беспокойство, тоску, угры­зения совести, душевный разлад, может привес­ти к депрессиям, неврозам и тяжелым психичес­ким заболеваниям (шизофрения, паранойя). На­слаждение, вызывающее боль и смятение, также происходит от демонов и связано со страстями и их действием в человеке.

Следует отметить, что в самом понятии удо­вольствия нет ничего плохого или отрицательно­го. Как мы уже говорили, удовлетворение опре­деленных потребностей (еда, сон, половые отно­шения, творчество и т.д.) приносит человеку удо­вольствие, чувство приятности. Отрицательным удовольствие становится только в том случае, когда в человеке начинает господствовать увле­чение стремлением к приятностям жизни самим по себе, когда удовольствие, наслаждение явля­ются целью удовлетворения потребностей[12].

В нашем примере наркотики как нельзя луч­ше иллюстрируют, что такое псевдоудовольствие. Человек принимает наркотическое вещество не ради него самого, не ради разрешения какой-либо проблемы (за исключением языческих куль­тов, связанных с приемом галлюциногенов), а именно ради получения удовольствия, ценой ко­торого будут страдания, болезни и конфликты. Точно так же обжора с весом, угрожающим его здоровью, предается чревоугодию, а сребролю­бец — накоплению богатств, часто связанному с огромным риском для жизни.

Известный американский философ и психо­лог Эрих Фромм верно отметил, что состояние нашего тела, его здоровье гораздо точнее выра­жают наше состояние счастья или несчастья, чем наши чувства и мнения. Иными словами, если вы встречаете трясущегося от абстиненции наркомана с полуразложившейся печенью и на­рушенной координацией, ни дня не могущего провести без наркотика, не верьте ему, что он счастлив и «ему больше ничего не надо». Тело человека прочно связано с его душой, и невоз­можно быть здоровым телесно, не имея душев­ного здоровья (под душевным здоровьем мы по­нимаем свободу человека от страстей и страст­ных влечений). Тут надо твердо усвоить, что сос­тояние сознания человека не есть состояние его души. Поэтому то, что нами может осознаваться как удовольствие, душой может ощущаться как скорбь и страдание.

Удовольствия и счастье, существующие толь­ко в голове человека, но не являющиеся состо­янием его души, можно назвать псевдоудо­вольствием и псевдосчастьем. Именно так мы можем обозначить то состояние, которое ис­пытывает человек, реализуя свое греховное вле­чение.

В своем нынешнем состоянии мы не имеем ненависти ко греху, поэтому нам так трудно про­тивостоять ему. Мы думаем: нельзя этого делать, это некрасиво, это плохо, это вредно; так и уговариваем себя, в конце концов, приходя к выводу, что это запрещено совершать по той или иной причине Священным Писанием и Церко­вью, и именно поэтому мы не будем этого делать. Но в душе мы по-прежнему признаем и чувству­ем что «это» нам очень даже нравится и приятно. Но возненавидеть грех — это значит всем серд­цем, всей душой почувствовать отвращение к нему, брезговать им, как мы брезгуем нечистота­ми, и только в таком случае, когда придет иску­шение, мы легко минуем его. Зло не найдет в наших душах отклика и сочувствия, и жизненный путь наш будет избавлен от терниев сожаления по тому, от чего мы отказались, и станет, по словам одного подвижника, «путешествием спя­щих». В противном же случае, соблазняемые грехом, мы не имеем в себе на что опереться, кроме своих пустых умствований, так как сердце наше от греха-то и не отвратилось, по словам мудреца: Человек грешный уклоняется от об­личения и находит извинение, согласно же­ланию своему (Сир. 32; 19).

Еще раз хочется обратить внимание на то, что человек создан Богом для блаженства, и поэтому в самом естественном стремлении че­ловека к счастью и радости не только нет ничего противоестественного и плохого, но, наоборот, это то немногое из человеческих стремлений, которое чаще всего приводит человека к Богу. Другое дело, что именно на этом стремлении паразитируют все грехи человеческие, и на этом стремлении к счастью нас улавливают демоны в сети греха и страстей.


Глава 4. Виды грехов


Сын мой! Если ты согрешил, не прилагай более грехов и о прежних молись. Беги от греха, как от лица змея; ибо, если подой­дешь к нему, он ужалит тебя. Всякое безза­коние как обоюдоострый меч: ране от него нет исцеления.

Сир. 21, 1-2,4


В этой и следующей главах речь пойдет о грехе, явленном в деле.

Богу противен каждый грех, но не все грехи одинаковы и поэтому по-разному судятся. Раз­личие между грехами и тяжесть последствий для человека зависят от того, к какой силе души принадлежит грех (к уму ли, к чувству или воле), какое участие принимал в нем человек и т.д.

Есть грехи ума: нечестие перед Богом, отре­чение от Христа, идолопоклонство, ересь, заня­тия магией, сатанизм. Это самые тяжкие грехи. Кто «добровольно решился на это зло, а потом раскаялся, временем покаяния должен иметь все время жизни своей»[13].

Есть грехи вожделения или чувства. К ним относятся сребролюбие, славолюбие, сласто­любие и пр.

Наконец, есть грехи воли или раздражитель­ной части души. Это зависть, ненависть, вражда, злословие и прочие проявления гнева вплоть до убийства.

Сегодня, в эпоху плюрализма, свободы ве­роисповедания и свободы слова не считается зазорным вскользь ругнуть Православную Цер­ковь за консерватизм, а иерархов за неподобаю­щее поведение, посмеяться над «застывшей дог­мой» и «православной отсталостью». В моде религиозное творчество и «поиски духовного пути», увлечения восточными философиями, Блаватской, астрологией, гаданиями и магиз­мом. И это все у нас не только за грех не считается, но и является признаком «свободного сознания» и широты взглядов.

Тонкое и незаметное для плотских очей рас­тление ума и отступление его от Божественной Истины во мрак ложной духовности не вызывает ни в ком ни больших сокрушений, ни боязни вечных мук. А это-то и страшно. Ибо, совершив всякий иной грех, можно прийти в храм и обра­титься с покаянием к Богу, а здесь не к кому обратиться: человек сам закрыл для себя дверь спасения и отвратился от Бога.

Посему говорю вам: всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам; если кто скажет сло­во на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем (Мф. 12,31-32).


1) Грехи против Господа Бога.

Верование снам, гаданиям, астрологичес­ким прогнозам, гороскопам и т.п. Сомнение в вере. Леность к молитве и рассеянность на ней. Нехождение в Церковь, избегание испове­ди и Святого Причастия. Кощунство над свя­щенным. Нарушение постов или неточное со­блюдение их. Другими словами — это тот рас­сеянный, безрелигиозный, мирской образ жиз­ни, который проводит не только неверующий человек, но и большинство тех, кто считает себя православным. Это невнимательность к себе, «отпущение» себе множества «несерьезных» грехов, которые, как песок, накапливаются и накапливаются, пока совсем не засыплют чело­века с головой.


2) Грехи хулы на Духа Святого.

Чрезмерное упование на Бога или продол­жение тяжко греховной жизни в одной надежде на милосердие Божие.

Этот грех встречается не так уж редко. Мно­гие из нас откладывают начало праведной жизни на завтра. «Вот, — думаем мы, — сейчас закон­чится период интенсивной работы, тогда и начну заботиться о душе. Ведь Господь сказал, что никогда не поздно прийти, и последним воздаст­ся так же, как первым». Или: «Еще немного погрешу и перестану, а потом покаюсь, и все простится».

Отчаяние, или противоположное чрезмер­ному упованию на Бога чувство в отношении к милосердию Божию, отрицающее в Боге оте­ческую благость и доводящее до мысли о само­убийстве.

Этим грехом страдают, как правило, люди, которые уже начали бороться со страстями. На каком-то этапе борьбы человек осознает свою чудовищную греховность и свое полное бесси­лие. Он перестает трудиться, потому что считает попытки изменить жизнь бесполезными и обре­ченными на провал. Впрочем, иногда подобную оценку своей жизни встречаешь и у людей, до­вольно далеких от веры: «Я уже столько наворо­тил в своей жизни, что все равно в ад попаду; так что нет никакого смысла спасать душу, уж лучше здесь нагуляюсь, пока есть возможность». Осознание своей греховности — это первый шаг к Царствию Небесному. Но важно также не терять надежду и веру в милосердие Божие. Господь всемилостив, и Он все простит, если увидит в нас искреннее раскаяние. Но дело даже не только в том, что в момент отчаяния мы забываем о милосердии Божием. Дело в том, что отчаяние в достижении желаемого убивает само желание. Потеряв надежду на спасение, мы уже не хотим спасения, а полностью погружаемся в свою депрессию. А, как уже говорилось, Господь не может навязывать нам Свою милость, на­сильно спасая нас от наших страстей.

Упорное неверие, не убеждающееся ника­кими доказательствами истины, даже очевид­ными чудесами, отвергающее самую дознан­ную истину.

К этому перечню можно добавить и созна­тельные грехи, порожденные злостью против Бога или Его мира.

Грехи хулы на Духа Святого страшны тем, что закрывают от нас Царствие Небесное. Это не значит, что в них нельзя раскаяться. Можно, как и во всех других, кроме самоубийства. Но пока мы предаемся этим грехам, Царствие Не­бесное для нас недостижимо, потому что душа наша в этот момент как бы мертва.


3) Грехи, вопиющие к небу об отмщении за них.

Умышленное человекоубийство, в частно­сти аборты, а в особенности отцеубийство, бра­тоубийство и цареубийство.

Содомский грех (гомосексуализм). Сюда же можно отнести и другие сексуальные извраще­ния, как-то: скотоложество, педофилия, садомазо­хизм, насилие, кровосмешение, некрофилия и пр.

Напрасное притеснение человека убогого, беззащитного, беззащитной вдовы и малолет­них детей-сирот. Этот грех сейчас довольно рас­пространен: то и дело слышишь, как группа подростков избила немощную старушку, чтобы отобрать у нее пенсию. Во многих школах среди старшеклассников вообще распространена прак­тика помыкания учениками младших классов, присвоения или порчи их имущества. Уже не говоря о том, что в современном мире убогий, немощный человек вообще признается сущес­твом неполноценным и не только не оберегается и не защищается, но, напротив, притесняется сильными и здоровыми.

Растление малолетних и вовлечение их в греховную жизнь.

Удержание у убогого работника вполне зас­луженной им платы. Отнятие у человека в край­нем его положении последнего куска хлеба или последней лепты, которые потом и кровию до­быты им, а также насильственное или тайное присвоение себе у заключенных в темнице ми­лостыни, пропитания, тепла или одеяния, кото­рые определены им, и вообще угнетение их. Стоит ли говорить, что сейчас последнее проис­ходит сплошь и рядом, давно вошло в порядок вещей и никого не удивляет. Наоборот, восхи­щение и, возможно, даже недоумение вызовет какой-нибудь надзиратель, который не притес­няет заключенных, а обращается с ними хоть и без особой нежности, но просто как с живыми людьми.

Огорчения и обиды родителей до дерзких побоев их.

Перечисленные грехи не свойственны чело­веку. Они противоестественны и не считаются проявлением слабости человеческой. Грехи эти редко исповедуются, поскольку сами по себе свидетельствуют о тяжелом греховном состоя­нии души и неспособности ее к раскаянию.

Впрочем, сейчас ситуация несколько изме­нилась. В современном мире многие из этих грехов, как уже было сказано, являются нормой, то есть в светском обществе не воспринимаются как дурные поступки. А, следовательно, порой относятся к категории неведомых, как бы нео­сознанных. Так, молодая девушка, совершающая аборт, часто просто элементарно не понимает, что она делает. Детоубийство превратилось в обычную операцию, которую общество если и не поощряет, то, по крайней мере, считает вполне допустимой. Точно так же обстоят дела с гомо­сексуализмом. Половые отношения между дву­мя мужчинами или двумя женщинами уже не считаются зазорными, мало того, постепенно узакониваются. В некоторых странах разрешены уже гомосексуальные браки. Психологи с уве­ренностью утверждают и внушают сомневаю­щимся, что гомосексуализм естествен и свой­ствен природе человека, а сами «голубые» от­стаивают свои права и с гордостью сообщают о своей «ориентации».

Склонность к диким проявлениям греха и доведению всякого греха до его извращенной формы в XXI веке тоже превратились в своего рода пристрастие (подробнее речь об этом пой­дет в главе «Страсти в современном мире»).

Эта общая атмосфера, в которой растет и воспитывается современный человек, формиру­ет у него настолько исковерканные, неправиль­ные представления о хорошем и плохом, что голос совести, по сути являющийся голосом Божиим, часто просто не узнается и заглушается человеком: его принимают за узость взглядов, ограниченность, консервативность.


4) Грехи смертные, то есть делающие человека повинным погибели, если смерть настигнет человека в этих грехах.

Гордость до самообожания, презирающая всех, требующая от других раболепства, желаю­щая стать равным Богу.

Жадность к деньгам, соединенная большей частью с неправедными приобретениями, не да­ющая человеку и минуты подумать о духовном.

Блуд, или распутная жизнь блудного сына, расточившего на такую жизнь все отцовское имение.

Зависть, доводящая до всякого возможного злодеяния ближнему.

Чревоугодие, или плотоугодие, не знающее никаких постов, соединенное со страстной при­вязанностью к различным увеселениям.

Гнев, непримирительный и решающийся на страшные разрушения, по примеру Ирода, ко­торый в гневе своем избил вифлеемских мла­денцев.

Леность, или совершенная о душе беспеч­ность, нерадение о покаянии до последних дней жизни, как, например, во дни Ноя.

Эти грехи по названиям своим во многом перекликаются с названиями страстей, и не слу­чайно. Предаваясь в сильной мере одному из них, человек становится рабом своего греховного пристрастия, он лишается большой части своей свободы, лишается способности трезво мыслить, контролировать свои поступки. Смертные грехи заглушают совесть человека, делают его враж­дебным Богу, лишают возможности раскаяться из-за гордости, ложного стыда, отчаяния, обще­го помутнения души.


Помимо вышеупомянутых тяжких прегре­шений, существуют еще наши бытовые повсед­невные грехи, которые мы часто даже не замеча­ем. Святые отцы и подвижники классифициро­вали эти грехи в основном по тому, против кого они направлены.

Таким образом, выделяется три типа грехов (пояснения по поводу отдельных грехов см. в ч. II этой книги):

/) Грехи против Господа Бога — это те прегрешения, которые не наносят видимого ущерба ближним и самому человеку, но гневят Господа, так как происходят от недостаточной любви или даже от ненависти к Нему. К таковым грехам относятся: верование снам, ворожбе, встречам и другим приметам, сомнения в вере; леность к молитве и рассеянность при ней, не­участие в богослужении и Таинствах; лицемерие в богопочтении; хула или только ропот на Бога в душе и на словах; намерение поднять на себя руки; напрасная божба; неисполненное обеща­ние Богу; кощунство над священным; гнев с упоминанием нечистой силы; вкушение пищи в воскресные и праздничные дни до окончания литургии; нарушение постов или неточное со­блюдение их; работа в праздники.

2) Грехи против ближнего — это те грехи, которые наносят ущерб ближним или направле­ны непосредственно против кого-то из людей. К ним относятся: неусердное исполнение своих обя­занностей; непочтение к высшим или старшим; неисполнение обещания человеку; неуплата дол­гов; отнятие силой или тайное присвоение себе чужого; скупость на милостыню; личная обида ближнего; пересуды, оклеветание, проклинание других; напрасные подозрения, отказ защитить невинного человека или правое дело; убийство; непочтение к родителям; лишение детей христи­анского воспитания; гнев, вражда в семейной или домашней жизни.

3) Грехи против самого себя — это те грехи, которыми человек наносит ущерб прежде всего себе самому. К таковым относятся: празд­ные или скверные мысли в душе; желание зла ближнему; лживость, раздражительность, строп­тивость, самолюбие, зависть, жестокосердие; чувствительность к огорчениям или обидам; мще­ние; сребролюбие; пристрастие к наслаждени­ям; сквернословие; пение соблазнительных пе­сен; пьянство, объедение; блуд, прелюбодеяние, неестественный блуд; нерадение о спасении.

Это разделение хотя и довольно четко, тем не менее не совсем однозначно. Конечно, нару­шая любую заповедь, человек грешит тем самым против Бога и против себя, поскольку любой грех не только нарушает волю Божию, но и отдаляет от человека Царствие Небесное.

ПРИЛОЖЕНИЕ


Из проповеди протоиерея Димитрия Смирнова в день памяти Святых Отцов

Седьмого Вселенского Собора


Главный наш грех заключается не в том, что мы совершаем плохие поступки, он состоит в том, что наша жизнь протекает совершенно от­дельно от Бога; в том, что у нас с Ним нет никаких взаимоотношений; что наша жизнь — безбожная, потому что в ней нет Бога. Мы существуем сами по себе: вот моя жена, вот мои дети, моя квартира, работа, вот моя стирка, булочная — это круг нашего бытия. А где в нем Бог? Иногда кое-кто из нас раз в неделю при­ходит в церковь — тогда он вспоминает о Боге, старается молиться; или какую-то книгу от­кроет духовную, Священное Писание; или ут­ром и вечером помолится — пять минут утром, десять вечером. Вот и все, в этом и заключа­ется, собственно, наша христианская жизнь. А все остальное? А все остальное — это грех, независимо от того, собираем ли мы почтовые марки, пьем ли водку или просто гуляем по лесу. Если мы, гуляя по лесу, забыли о Боге, то это есть грех.

Грех — это не обязательно нанесение зла кому-то; это есть отделенность человека от Бога. А уж как человек отделяется от Бога — с помо­щью самогона, или в карты играет, или еще каким-то образом — уже не так важно. Не так важно, за какое преступление сидит человек в тюрьме, — главное, что он в тюрьме, что он отделен от мира. И любой грех отделяет нас от Бога. Поэтому в чем цель христианской жизни? Для чего Господь Церковь основал? Чтобы мы через Церковь всю свою жизнь привели к нему. Чтобы все, что бы мы ни делали, что бы ни думали, ни говорили, у нас было в Боге. И вот такая направленность нашей жизни и будет пу­тем в Царствие Небесное. А мы Богом только пользуемся: у нас кто-то умер — нам надо от­петь; кто-то у нас родился — надо крестить; что-то у нас заболело — молебен отслужить; имени­ны у меня — надо причаститься. А почему имен­но в именины, почему не в следующее воскресе­нье, чем одна литургия хуже другой?

У нас жизнь духовная идет как бы от случая к случаю. И это отношение наше к Богу есть грех, есть форменное безобразие. Представим себе, что Господь от случая к случаю нам бы давал солнце. Вот оно погасло, допустим, на недельку и только в следующее воскресенье начало бы светить. После такого угасания солнца не оста­лось бы ничего: ни воды, ни земли, ни птиц, не зверей. А Господь постоянен в Своей заботе о нас, Он постоянно управляет всеми процессами, которые на земле происходят, и благодаря этому мы живем. Наша жизнь целиком зависит от Бога, а отношение наше к Нему безобразное, потому что мы ничего не ценим, считаем, что это само собой разумеется.

Эта наша отдаленность от Бога есть грех, как говорится, в общем плане. А есть еще грех в частности, потому что каждый раз, когда мы в чем-то согрешаем, мы тем самым отделяем себя от Бога. Поэтому, чтобы нашу жизнь привести в какую-то норму, нам нужно постоянно следить за своей душой, постоянно держать в чистоте свою совесть. Если мы чувствуем, что совесть нас в чем-то обличает, то надо каяться перед Богом и просить прощения. Но это не для того, чтобы делать то же самое на следующий день. Если человек осознал, что он что-то делает нехо­рошо, если он, читая Писание, видит, что его действия идут против заповеди Божией, то нуж­но просить, чтобы Господь дал силу больше этот грех не повторять.



Глава 5. Что такое страсть?

Ничто не должно обладать мною.

/ Кор. 6, 12

В глубине нашего существа, в самой основе нашей души иногда, для нас впол­не несознаваемо, таится и скрыто дей­ствует сила темная, безумная и злая; это есть та самая сила, которая отделяет нас от всего и от всех, замыкает нас в самих себе, делает нас непроницаемыми и не­прозрачными; она есть сила бессмыслен­ная и начало всего безумия...

Вл.Соловьев


Прежде чем начать разговор о страстях, попро­буем разобраться в смысловых сложностях, свя­занных с этим понятием. В современном русском языке слово страсть имеет значение, отличное от того, в котором оно употреблялось нашими предками и в каком употребляется и поныне в православии.

Под страстью в наше время подразумевается 1) сильно выраженное чувство, крайнее увлече­ние; 2) предмет сильного увлечения, постоянной склонности; 3) сильная любовь с преобладанием чувственного влечения; 4) страх, ужас (натер­пелся страстей). Именно это, самое ныне мало­употребительное значение слова «страсть» наи­более близко к изначальному, исконно прису­щему этому слову. Посмотрим у Даля: страсть — 1) страдание, мука, маета, мученье, телесная боль, душевная скорбь, тоска; 2) в значении подвига: сознательное принятие на себя муче­ничества (отсюда чин страстотерпцев в сонме святых Православной Церкви); 3) страх, испуг, ужас, боязнь; 4) душевный порыв к чему-либо, нравственная жажда, жаданье, алчба, безотчет­ное влеченье, неразумное, необузданное хоте­нье. А теперь давайте заглянем в словарь цер­ковнославянского языка. В нем-то мы и найдем настоящее, еще ничем не замутненное значение: страсть («пафос» по гр.) — 1) сильное желание чего-либо запрещенного; 2) страдание, мучение; 3) болезнь, жалкое состояние.

Благодаря этому этимологическому иссле­дованию мы воочию убедились, как вместе с изменением сознания и нравственных ценностей человека, а также культурной среды преобразу­ется и притирается слово. Слишком страшно его изначальное значение, слишком «нетерпимо» для сегодняшней либеральной морали, отчего и пришлось ему превратиться из «сильного жела­ния чего-либо запрещенного или мучения и бо­лезни» в «сильно выраженное чувство». В XVIII веке, к примеру, соблазняя женщину или проиг­рывая в карты состояние своих родителей, чело­век впадал в страсть, то есть в болезнь, алчбу, страдание и сильное желание запрещенного еван­гельской заповедью. Ныне, делая то же самое, мы с вами просто испытываем сильные чувства, совершенно не заботясь при этом об их мораль­ной окраске. Мы с вами теперь не страдаем и не болезнуем грехом, не чувствуя мук совести, мы просто ощущаем некую сильную по некой шкале эмоцию!

Что исчезло? Стыд и осознание греха. Но вот парадокс, муки-то, муки и невыносимые послед­ствия исполненной страсти остались! Иначе откуда мода на психоанализ и увеселительные пилюли?

Выбросив за борт неудобный смысл слова, мы не можем с той же легкостью избавиться от явленных этим словом душевных переживаний. Сколько ни тверди «халва», во рту слаще не станет. Сколько ни называй дурные, злые и бес­сердечные поступки «крайним увлечением» — душевная боль и болезненные для души и тела последствия никуда не денутся.

Когда-то на рассвете психиатрии ученые сформулировали термин «нравственный идио­тизм». Этой болезнью оказалось поражено мно­жество народа, а вспышка ее пришлась на годы после французской революции. В анамнезе этой болезни значились полная неспособность боль­ного отличать добро от зла в рамках общеприня­той (замечу, тогда — равнозначно христианской) морали, и невозможность в связи с этим осоз­нать (в те времена — равнозначно раскаяться) свои проступки. То есть, говоря попросту, боль­ным нравственным идиотизмом тогда был тот, кто не видел разницы между убийством и милос­тыней, любовью и предательством, браком и прелюбодеянием. Вам этот диагноз ничего не напоминает?

Но потом возник Зигмунд Фрейд со своим учеником Карлом Юнгом (кстати, впоследст­вии безжалостно предавшим своего учителя), и психология (тогда психиатрия) перевернулась с ног на голову. Оказывается, та или иная страсть — это просто свойственное каждому человеку нормальное желание

В чем новшество? Не в том, что подобные желания могут быть свойственны каждому чело­веку, — это и без того утверждалось христиан­ством 2000 лет. Новшество в том, что эти жела­ния объявлялись нормальными. Раньше почему-то глупые люди считали, что изнасиловать мать или сестру — это страшный, смертный грех, а отцеубийство и братоубийство — Каиново пре­ступление, которое даже произносить-то страш­но, и от этого мучались. Ан нет! Это нормальные чувства, которые просто порождены подавлен­ными либидо (половое влечение) и мортидо (вле­чение к смерти)! А кем подавленными? Конечно, мракобесным и злым христианством! Значит, надо избавиться от христианства и его устарев­шей морали, попов заменить психоаналитиками, и людей сразу перестанут мучить плохие мысли, совесть и душевные расстройства. Дико, не прав­да ли? Но именно этот путь избрала наука, и диагноз «нравственный идиотизм» был напрочь забыт. Тем, кому подробнее хочется узнать об этой страшной эпохе и этих страшных ученых, выпестовавших мировые войны, русскую рево­люцию, фашизм и сексуальную революцию, мы отсылаем к трудам по истории психологии[14], а сами продолжим разговор о страстях.

Итак, сегодня, в более широком смысле, произнося слово «страстный», мы имеем в виду «эмоциональный, темпераментный». То есть «страсть» приобретает скорее положительное значение. Страстный человек — человек, спо­собный на сильные чувства и нерациональные поступки. Он противопоставляется бесстраст­ному роботу, который во всем слушается голоса рассудка, живет по заложенной в него програм­ме. То есть антонимом слову «страстность» в современном языке можно считать слово «рас­судочность». Это два полюса, между которыми раздираем современный человек.

Так человек, играющий на рулетке ва-банк, вызывает у окружающей публики одобритель­ные возгласы. Но что скажет та же самая публи­ка, если узнает, что на кону стоит, например, жизнь его жены или ребенка? Так, абсолютно непьющий человек в веселой компании будет принят с некоторым недоверием. Но никто не станет восхищаться алкоголиком. Так же и с ревностью: не ревнуешь, значит, не любишь — довольно распространенное в обществе пред­ставление. Но ревнивец, замучивший жену сво­ими ни на чем не основанными подозрениями и вечными скандалами, не станет для окружающих эталоном влюбленного. Грубо говоря, яркие эмо­ции — это хорошо, но только до тех пор, пока эмоции эти добровольны, осознанны и контро­лируются человеком.

И здесь мы приближаемся к точке сопри­косновения между новым, светским значением слова и старым, церковным.

Если вы помните, в конце романа Достоевс­кого «Идиот», уже после убийства Настасьи Филипповны, князь Мышкин сидит рядом с Ро-гожиным и жалеет его. Сцена эта для читателя, далекого от Православия скорее всего остается абсолютно непонятной. Единственное объяс­нение, которое может придумать несведущий человек: Мышкин окончательно помешался. Помешаться-то он, конечно, помешался — не поспоришь. Но в то же время его жалость к Рогожину, с точки зрения человека православ­ного, вполне обоснованна.

Страсть означает страдание. Страсть — это болезнь души. Здесь важно не спутать. Дело не в том, что страсть ведет к страданию. Нет. Страсть сама по себе болезнь, сама по себе страдание души.

Удобопреклоняемость ко греху, страстность человека — это та же болезнь. Как мы относим­ся к больному человеку? Мы его жалеем. Точно так же Господь относится к грешнику, к челове­ку, одержимому страстями. Но больной человек пытается лечиться, чтобы облегчить свои стра­дания и вернуться к нормальному состоянию. Если больной не лечится — так исключительно по собственной глупости. И для человека, одер­жимого страстями, логично было бы лечиться. Но разве многие из нас лечатся?

Для человека неверующего здоровье телес­ное — одно из главных благ. Недаром каждый день, приветствуя друг друга, мы желаем друг другу именно здоровья, говоря «здравствуй». Недаром медицина — одна из самых развитых областей человеческого знания. И тем не менее как часто мы ведем себя неразумно, пренебрегая своим здоровьем. Мы гонимся за деньгами, за славой, за развлечениями. Но какой толк богачу от его денег, если его разбил паралич? Какой толк от славы, если ты болен насквозь, так что даже насладиться плодами этой славы по-хоро­шему не можешь? То же самое с душевным здо­ровьем. Мы пренебрегаем им во имя чего угод­но. Во имя выгоды, здоровья телесного, во имя удовлетворения своих мелких амбиций. Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? (Мф. 16; 26).

Мы не стремимся вылечить свою душу, а всего лишь принимаем время от времени таб­летки обезболивающего, предназначенные для того, чтобы на какую-то долю секунды прекра­тить нескончаемую боль. Мы притупляем эту боль алкоголем, наркотиками, развлечениями, но не пытаемся вылечить себя, может быть, даже потому, что уже само страдание приносит некоторое удовлетворение.

По своему существу человек не может же­лать зла и отвращаться от добра, но может же­лать зла, принимая его за добро, и отвращаться добра, считая его злом. Невозможность разли­чить подлинное зло от добра, как мы уже много раз говорили, и является причиной всех несчас­тий человека и следствием грехопадения.

Еще одним следствием первородного греха является неизбежность множества противоре­чивых желаний, вытекающих из чувства богоос-тавленности — ощущения собственной непол­ноты и недостаточности.

После грехопадения воля человека от стрем­ления к высшему благу — Богу устремилась к самому человеку: человек «стал как боги», чего и добивался дьявол, приняв облик змия. Вместо Бога человек возлюбил самого себя, себя поста­вил целью, а все остальное в мире — средством к самоудовлетворению. Помните? «Двуногих тва­рей миллионы для нас орудие одно...».

Таким образом, главным чувством, исходя­щим из самой глубины человеческой души, у падшего человека стало самолюбие, или эгоизм, при котором на первом плане находятся соб­ственные интересы, стремление к приобрете­нию личных преимуществ и избежанию не­удобств, лишений, забота о себе.

Самолюбие порождает три основных гре­ховных движения душевных сил: похоть плоти, похоть очей и гордость житейскую, которые, собственно, и являются родоночальниками всего многообразия грехов и страстей, о которых мы уже говорили.

Мир, как совокупность человеческих отно­шений, есть овеществленное самолюбие, по словам апостола Иоанна Богослова: Ибо все что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек (1 Ин. 2; 16-17).

Все, что происходит в падшем человеческом обществе, в его истории, движется по действию этих трех «начал»[15].


Похоть плоти есть ненасытимое желание удовольствий, или беспрерывный поиск средств, доставляющих удовольствие внутренним и внеш­ним чувствам души. Похоть плоти заставляет считать единственной целью наслаждение, или жизнь в свое удовольствие, и любыми средства­ми стремиться достичь этой цели.

Похоть плота оказывает влияние на все сфе­ры жизни человека.

По отношению к религии и к Богу сласто­любцу свойственно легкомыслие, обращенность внимания на наружные предметы, поэтому он не может глубоко воспринять истины боговедения. Стремление к Богу и богопознание не могут укорениться в пустом сердце и увлеченным удо­вольствиями разуме, но подвергаются сильным нападениям от склонностей души, обращенных к «приятным вещам». Это делает такого человека не только равнодушным к вере и Богу, но и заставляет его вообще сомневаться в наличии таковых.

Верующего человека похоть плоти заставля­ет искать даже в храме Божием услаждения слуха и зрения. Таким людям непременно нужны и оперный хор на клиросе, и благозвучные екте­ньи, и дьяконы с басом, как у Шаляпина. Они разглядывают убранство храма, наслаждаются произведениями искусства, им важно в богослу­жении не искреннее чествование Бога, а зре­лищное исполнение обряда. В сердечной жизни им нужны удивительные чудеса, сладостные пло­ды молитвы, экстаз и восхищение. Гонения за истину их не вдохновляют, поэтому такие верую­щие предпочитают верить в благоприятные для Церкви времена. Такой тип религиозности часто встречается в католицизме, и зачастую люди именно в поисках органа и эстетики выбирают эту конфессию.

По отношению к себе. Сластолюбец весь занят удовольствиями, и при том только настоя­щими, говоря себе: Станем есть и пить, ибо завтра умрем (1 Кор. 15; 32). О будущем они стараются не думать, так как в душе боятся его. Поэтому даже начинающиеся скорби они не пред­отвращают, а словно страусы, которые прячут голову в песок, погружаются в новые наслажде­ния, пытаясь укрыться от неминуемого. Душа у них заброшена и сведена к психике, одно тело украшается и питается. Поэтому в таких людях нет никаких правил жизни, убеждений, они без царя в голове, и на них нельзя положиться. Они как огня бегают серьезных дел, требующих ум­ственных и волевых усилий, поэтому о них забы­вают иногда раньше, чем те умрут.

По отношению к окружающим. Часто та­ких людей считают душой компании, правда, пока дело не дойдет до ответственности. Чаще всего сластолюбцы — трусы, которые никогда не рискнут обидеть в лицо или самостоятельно решиться на преступление. Но за спиной он будет ненавидеть всякого, несогласного с ним во взглядах, стараясь запачкать чужое доброе имя или склонить порядочного человека к тому же греху, в котором сам замаран. Так, чревоугодник уговаривает постящегося «не корчить праведни­ка», блудник предлагает посмотреть фильм или сходить «в одно местечко за углом», наркоман угостит дозой, а гомосексуалист поведает о нео­бычных прелестях однополой любви. При этом такой приятель при удобном случае с легкостью готов на обман, несдержание слова, ложные обещания и пр. Он крайне общителен, но насто­ящих друзей не имеет. При общении старается быть обольстительно вежливым и интеллигент­ным, но сквозь деланную воспитанность то и дело прорываются циничные замечания, насмеш­ки, нахальство.

В семье и в обществе сластолюбцы прино­сят мало добра. Они неспособны ни повелевать как следует, ни подчиняться. Вверенные ему подчиненные, жена, дети — все страдают. При­чина в том, что он просто сроднился с нерадени­ем, ложной кротостью или поблажкой, попусти­тельством, так как «непопулярные» решения требуют усилий ума и воли. Если же сластолю­бец — подчиненный, то он не бунтует в откры­тую, но все переводит в возмущения, ропот, недовольство, медлительность в исполнении.

Если сравнить образ человека с образом культуры той или иной эпохи, то, окажется, что для сластолюбца очень подходит эпоха рококо, воспевающая культ плоти, комфорта и наслаж­дения.

Словом, подобные люди сходны с топким болотом, поросшим веселой травкой.


Под похотью очей, или корыстью, понима­ется ненасытимое желание иметь. Это искание и стяжание вещей под видом нужды или пользы только затем, чтобы сказать себе о них — мои.

Этот синдром психологи характеризуют так: «Я есть то, что я имею».

Похоть очей проявляется в основных видах — сребролюбие (любовь к деньгам) и любоимение (стяжательность).

Под влиянием тщеславия похоть очей пре­вращается в тягу к помпезности и роскоши, от гордости и властолюбия — в жажду всемогуще­ства и поклонения от людей, другими словами, в соревнование с Богом и в богоборчество. Так пал Денница-Люцифер, именно эта страсть владела и Наполеоном Бонапартом, толкнув его к безум­ному походу на Россию; и Гитлером, и Ротшиль­дом, и многими современными олигархами, ко­торым уже мало денег и власти; потребны сле­пое поклонение и восхищение толпы.

Этой страсти всегда сопутствуют мучитель­ная забота, тревожность, страх и неуверенность в завтрашнем дне, неусыпная зависть и как итог — жестокое уныние и скорби.

По отношению к религии и к Богу. По­знать Бога такому человеку или некогда, или он уже вступил в прямое богоборчество, отвергнув и поправ все Божеские законы. Больше всего он склонен к суеверию, антропоморфизму, идоло­поклонству, что прямиком приводит его к увле­чению гаданием, предсказаниями будущего и ок­культизмом. Своих личных астрологов и предска­зателей имели все завоеватели и тираны, как древности, так и наших дней. Страх перед возмез­дием, жажда всемогущества, служение маммоне и неуверенность в завтрашнем дне толкают таких людей к поискам поддержки у темных духов.

Верующий же человек, одолеваемый этими страстями, более всего любит в богослужении пышность и великолепие, обставляя домашние иконостасы самыми дорогими иконами, жертвуя дорогие свечи и выступая этаким меценатом выбранного им храма и батюшки. При этом, если священник выскажет им что-либо нелице­приятное, то благочестие куда-то испаряется, оставляя в осадке ропот, возмущение и часто желание отобрать пожертвованное и как-нибудь наказать «строптивого» духовника.

По отношению к себе у стяжателя вид некоторых добродетелей бросается в глаза. Он будто бережлив, а между тем скуп и жаден по отношению к окружающим; труд и аскетизм его направлены на добычу денег; от удовольствий и наслаждений воздерживается он и для экономии денег, и потому, что в сердце своем наслаждается он только деньгами. У него нет заботы ни о душе ни о теле, так как себя он приносит в жертву вещам. Желание большего и зависть не дают ему насладиться даже тем, что уже приобрел, и от этого нет мира в его душе. При несчастье с его имуществом легко падает духом, становится как будто сумасшедшим, а иногда налагает на себя руки. В истории таким характером в большей степени обладал Аракчеев, всесильный времен­щик Александра I.

По отношению к окружающим он бесче­ловечен, завистлив, коварен, вероломен и скло­чен. Благодеяний без награды не любит, разве только победит тщеславие. Нет греха, на кото­рый не решился бы служитель мамоны — от него воровство, святотатство, убийства, преда­тельства.

Личность стяжателя зачастую олицетворяет собой идеологию пуританства с его вымученным аскетизмом, культом деловых отношений и све­денными к минимуму телесными потребностями при непомерной гордости.

Гордость житейская есть ненасытимое жела­ние возвышения или усиленное искание средств и путей, через которые можно было бы стать выше других.

Самолюбие в этой страсти действует очевид­нее всего. Гордость и есть олицетворение самолю­бия, явление его в действии, в заботе о своем «я».

Первое порождение гордости — внутреннее и скрытое — самомнение, считающее всех лю­дей ниже себя: даже великие мира сего случайно являются таковыми, когда мы пребываем в уни­жении, по причине случая и козней завистников. Внешне гордость обнаруживает себя или в иска­нии превосходства через телесную красоту, одеж­ду, связи с сильными мира сего — и тогда это есть тщеславие. Обращаясь к чести и славе гордость выступает как властолюбие и честолю­бие; а ища людского преклонения и внимания — она есть славолюбие.

Во всех этих видах гордость сопровождается еще своеволием, самоуверенностью, самонаде­янностью, высокомерием, претензиями на луч­шее, презрением к окружающим, неблагодар­ностью, завистью и гневливостью до мести и злопамятства. История и литература перепол­нены персонажами, страдающими этой страс­тью, и думается, каждый найдет там пример.

По отношению к религии и к Богу гордец есть самый опасный человек. Он способен впасть в самую бездну нечестия. Желая выделиться из толпы, он или сам изобретает, или легко увлека­ется новыми учениями и философиями, дающи­ми ему возможность хоть как-то отличиться. Такие люди чаще всего являются изобретателя­ми различных ересей и сомнительных верова­ний, они становятся во главе нового учения или секты и пожинают славу мудреца и учителя, упиваясь своей мнимой властью над людьми. Протопоп Аввакум, увлекший Церковь к раско­лу, Блаватская, создавшая теософское обще­ство, царь Иван Грозный, возомнивший себя высшим судией и вершителем судеб, Вольтер, разрушивший основания нравственности, а так­же современные лидеры различных сект — все они и многие им подобные были жалкими раба­ми этой пагубной страсти.

Во внешнем богопочитании такой человек любит блеск, искусственность, поклонение, во внутреннем — напряженность и высоту, в мо­литве — велеречивость, в поведении — причуд­ливость.

Часто воздержанность, высокая работоспо­собность, терпеливость, упорство создают таким людям ореол истинного подвижника и мученика за идею — но только ореол, ибо все это доброде­тели-средства, а не добродетели-качества, и цена их зависит от того духа, с каким они стяжаются и реализуются. Ведь конечной целью такого «под­вижника» всегда будут собственный блеск, сла­ва и жажда восхищения от окружающих. Гнев и зависть не дают ему покоя, от чего он скоро истощает свои силы и наживает болезни.

По отношению к окружающим он больше других типов несправедлив: все свершение отно­сит к себе, а поражения приписывает окружаю­щим, всегда жаждет повелевать и никогда — повиноваться. Другие для него лишь средство к достижению цели, и он манипулирует людьми, где силой, а где лестью и обманом. Ему более приятно, чтоб его боялись, чем любили.

В жизни частной и общественной все самые страшные беды от таких людей. Низшие с таким характером не хотят повиноваться, не признают никаких авторитетов, не сулящих им выгод, не терпят лежащей на них ответственности и уз долга и поэтому всегда готовы к возмущению и бунту. Высшие — самовольные, жестокосерд­ные тираны, не знающие милосердия и сочув­ствия. Такие люди ни в ком не вызывают симпа­тии, ненавистны людям и Богу, Который им про­тивится и нередко их унижает для вразумления.

Вспомним революционеров-террористов и их судьбы.

Как это ни странно, лучше всего дух гордости передают имперские культуры Древней Персии, Древнего Рима, с одной стороны, и высокая готика — с другой, с ее воплощенными в искус­стве душевными порывами, рвущимися в небо любой ценой.

Рассмотрев три порождения самолюбия — похоть плоти, похоть очей и гордость житей­скую, мы видим, что они являются как бы родо­начальниками всех других страстей человечес­ких. Что же такое страсть?

Святоотеческое учение дает следующее оп­ределение: «Страстью называют такую склон­ность и такое действие, которые, долгое время гнездясь в душе, посредством привычки обраща­ются как бы в естество ее. Человек приходит в это состояние произвольно и самоохотно; и тогда помысл, утвердясь от частого с ним обращения и сопребывания и согретый и воспитанный в серд­це, превращается в привычку»[16]. То есть, говоря о страсти, мы будем говорить о том состоянии греховности человека, когда грехи в нем прояв­ляются и как расположение, как состояние и настроение души.

Согласно православной антропологии страс­ти — это не сторонние силы, которые пришли в нас извне и которые мы должны искоренять, но, скорее, это энергии души, которые повреждены и нуждаются в преображении.

Страсть — последний этап в развитии греха. При повторяющемся действии она набирает силу и завладевает человеком. В аскетическом бого­словии страсть определяется как противоестес­твенное движение сил души.

Все бесконечное разнообразие «страстей», соответственно множеству и разнообразию ду­хов злобы, свв. отцы[17] сводят обыкновенно к восьми главным:

1) чревоугодие,

2) блуд,

3) сребролюбие, 4)гнев,


5) печаль,

6) уныние,

7) тщеславие,

8) гордость — -

и обычно разделяют их на телесные (плотские) и душевные. Телесные, или плотские страсти осно­ваны на естественных физиологических потреб­ностях и инстинктах, а душевные коренятся в чувственной и волевой сфере человеческой пси­хики. Однако причинами и телесных и душевных страстей является поврежденная грехом челове­ческая душа[18]. Поэтому даже в такой, казалось бы, сугубо «телесной» страсти, как чревоугодие, очень трудно провести четкую грань между фи­зическим и психическим элементами.

Нелишне будет кратко охарактеризовать по­нятия «тело» и «плоть» в аскетике[19].

Словом «плоть» христианская вероучительная традиция обозначает падшую душевно-телес­ную природу человека, на которую действуют мир и диавол. Пока человеческое тело сводится к биологическому естеству, оно будет плотью. Плоть, если можно так выразиться, — это биология. Но тело может быть и «бесплотным». Оставаясь телом, оно преображается и стано­вится нетленным, прелагается в свет. Тело мо­жет «уподобиться душе» (прп. Максим Испо­ведник[20]). Человеческое тело может стать иным, его ждут духовное преображение и воскресение в силу сопричастности Христу. Несмотря на эти различия, очень часто понятия «тело» и «плоть» подменяют друг друга.

Итак, на основании многочисленных свято­отеческих писаний всякую страсть можно опре­делить как длительное и сильное желание, а желание, в свою очередь — как осознанную потребность, проявившуюся и определившуюся благодаря прежним опытам ее удовлетворения. Например, пока человек не попробовал пиво, он не знает, вкусное оно или нет, ему его и не хочется. Но если знакомые и реклама примутся вовсю его уговаривать, то, уступив им, он получит первый опыт удовлетворения страсти чревоугодия — организм получит ненужный для себя и вредный продукт, а человек, поддавшись на приманку, может приобрести страсть к винопитию или, выражаясь проще, пивной алкоголизм. Таким образом, в составе страсти следует различать сердечное расположение и привычные действия, удовлетворяющие страсть.

Прп. Иоанн Дамаскин так определил душевные страсти: «Страсть есть чувственное движе­ние елательной способности, вследствие вооб­ражения блага или зла»[21].

Если проанализировать схему постепенного развития в человеке греха и страсти: помысел — прилог — сочетание — сосложение, то мы при­дем к выводу, что все без исключения страсти — не только душевные, но и телесные — своим источником имеют именно душу. Вот почему и аскетическое отношение к питательной и поло­вой функциям принадлежит именно к психичес­кой области борьбы духа не с телом, а именно с помыслом. Для нас это очень важная мысль, потому что она объясняет собой всю систему православной аскетики и в то же время показы­вает, что христианство в целом и православие в особенности никогда не имели к телу ненависти или презрения. Такие аскетические подвиги, как пост, малоспание или бодрствование, воздер­жание от половой близости, — это средства воздействия на душу человека через тело[22]. С этой точки зрения оказывается, что основная причина подчинения души плотским страстям указывается многими аскетами именно в удале­нии души от созерцания Бога. Сами по себе отправления организма ни в коем случае не мо­гут быть названы страстями в этически дурном, отрицательном смысле: страстями являются только душевные состояния сластолюбия и сладострастия. Так что мы смело можем снять с христианства и православной аскетики столь модные обвинения в человеконенавистничестве, в ненависти к своему телу или к процессу раз­множения (половому акту как таковому). По учению аскетов[23] чревоугодие и блуд осуждению подлежат не в качестве естественных функций человеческого организма (как физиологические процессы), а как психические состояния после грехопадения, греховные именно потому, что по­мысел примешивается к духу.

Говоря по-простому, еда и половой акт пре­вратились у нас в самоцель, когда получение ес­тественного удовольствия от ^тих процессов тре­бует все большего и большего усложнения са­мих процессов еды и полового акта. Когда влюб­ленные первый раз целуются, они выражают так свою любовь друг к другу, и для них поцелуй — естественный способ выразить свои чувства. Но когда мужчина платит проститутке, он пользуется ею как бездушным орудием для достижения определенной эмоции и чувства удовольствия. То есть в первом случае мы видим близость душ, выражаемую телесно, а во втором — грубое и безличное удовлетворение животной похоти. В этом и заключается грех.

Стало быть, и специфические особенности «телесных (плотских) страстей» не объясняются нормальными телесными потребностями в еде и половом акте. Эти потребности служат лишь поводом, исходным пунктом для страстей чрево­угодия и блуда, а развиваются они и доставляют удовольствие душе, в которой действуют.

По учению св. Немезия Эмесского[24], удо­вольствия называются «телесными» потому, что они обращены к пище и половому общению, а не потому, что они — проявления телесной жизни. Телу принадлежат только органы потребностей (желудок, половые органы и т.п.), а удоволь­ствия — проявления именно душевной жизни.

Отсюда мы и говорим о противоестествен­ности страстей. По определению прп. Иоанна Дамаскина, действие называется страстью, ког­да оно возбуждается несогласно с природой[25].

Это значит, что особенности страстей не объяс­нимы потребностями телесной жизни. Напри­мер, чревоугодник хочет что-нибудь съесть вовсе не потому, что голоден. Блудник жаждет сексу­альной близости не оттого, что его организм нуждается в этом. Именно душевное желание возбуждает тело к действию. Еще замечатель­ный богослов проф. Н.Н. Голубинский заметил что, по учению апостола Павла, грех не есть исконное и необходимое свойство человеческой природы и по существу он мало связан с матери­альным, видимым и телесным миром. Несмотря на то, что грех выражается в плотяности, мы можем заметить, что и тело и дух подчинены душевному движению,


В зачаточном виде в душе каждого взрослого человека, как правило, существуют все восемь страстей. Какая из них доминирует — это уже зависит от обстоятельств. Интересно заметить, что когда одна из страстей однозначно берет верх, остальные отступают, отходят на второй план, хотя и не исчезают вовсе. Так, сребролю­бец не пойдет в публичный дом, где сможет предаться блуду, потому что за это удовольствие надо платить. И не будет чревоугодничать, пото­му что еда тоже стоит денег. Вспомнить хотя бы столь популярные литературные образы скряг, которые, имея огромные сундуки с золотом, от­казывали себе и своим близким в самом необхо­димом, ограничивали себя в пище и были скром­ны в одеяниях. Деньги для них перестали быть средством самоублажения, а превратились в са­моцель. Блудник же, напротив, готов пожертво­вать деньгами, и порой немалыми, ради блуда, а записная кокетка, одержимая желанием нра­виться, готова голодать, чтобы не испортить фи­гуру. Или взять хотя бы гневливого человека, который, поддаваясь порывам гнева, нередко совершает поступки себе же во вред. Он лиша­ется работы, жены, карьеры, принося все это в жертву своей страсти.

Но пока ни одна из страстей не одержала победу, они все вместе теснятся в душе человека, превращая его в раба, отдаляя от Бога.

Для каждой страсти существует красивое прикрытие, своеобразная яркая, цветастая обер­тка, которая вызывает восхищение или даже зависть у окружающих.

Так, чревоугодник с гордостью называет себя гурманом; блудник говорит о большой и светлой любви; сребролюбца уважают как человека, на­жившего целое состояние собственным тру­дом; в гневливце видят человека независимого или правдолюбца; одержимого печалью считают ответственным и серьезным; впавшего в уныние, которое гонит из дома, — рубахой-парнем и хорошим товарищем; человека тщеславного вос­хваляют за упорство, за то, что он многого до­бился; а гордость в повседневных своих проявле­ниях считается одним из главных достоинств че­ловека.

Красивые обертки страстям необходимы, ибо человек, будучи от природы добродетелен, так или иначе стремится к добру и красоте. Если демон-искуситель покажет своей жертве ис­тинное лицо страсти, то жертва в ужасе от­шатнется от искушения. Многие из нас содрога­ются от омерзения, узнав о разных видах сексу­альных извращений. Но мы сами — дело другое, наши мелкие похотливые мыслишки кажутся нам красивыми и очень светлыми. Именно в этом и кроется истинное коварство демонов: ведь даже самый страшный скряга некогда был просто экономным, а самый заядлый извраще­нец когда-то отличался большой влюбчивостью. Ведь ни один бес не покажет нам, к какому отвратительному, безобразному концу он жела­ет нас привести через романтическое начало греха.


Болезнь

Одним из следствий первородного греха стало появление болезней. В раю ни телесных, ни психических расстройств не было. Появились они здесь, в нашем падшем, искаженном грехом мире.

Представление о болезнях как о прямом следствии греха довольно распространено. В древние времена эта идея формулировалась так: «Господь наказал и послал болезнь». Сейчас православные психологи и психиатры находят другое объяснение человеческим недугам, гово­ря о них как о воплощении греховности на физи­ческом уровне. Одним из последователей этой точки зрения является известный православный врач Н.Д. Гурьев. «И во всем мире, — пишет он, — люди не очень хотят, мягко выражаясь, признать, что причина их заболеваний в них самих, в их греховных расположениях, хотя об этом ясно и многократно говорится в Священ­ном Писании».

Можно выделить три основных вида болезней:

1) болезни, посылаемые Богом для вразум­ления (промысл ительные);

2) болезни, являющиеся прямым следствием образа жизни человека;

3)наследственные болезни.

Конечно, человек не всегда виноват в своих болезнях, и в Священном Писании мы найдем тому примеры. Взять хотя бы упомянутую уже историю Иова, болезнь которого явилась не след­ствием грехов, но испытанием и послужила для посрамления диавола. Другой, не менее вырази­тельный пример — это евангельская история со слепцом: И проходя увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не со­грешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божий (Ин. 9; 1-3)

Еще одну причину болезней называет мит­рополит Антоний Сурожский. Он, ссылаясь на св. Иоанна Кронштадтского, говорит, что «есть души настолько хрупкие, что они разбились бы о грубость и жестокость окружающего мира. И Господь допускает, чтобы между ними и миром опускалась пелена психической болезни, чтобы отделить эти души от того, что могло бы разорить их цельность. И за этой пеленой душа зреет и меняется, и человек растет». После чего митро­полит Антоний приводит довольно яркий пример из своей практики.

Иногда Господь посылает болезни на святых, чтобы тем самым облегчить их борьбу со страс­тями. Или, напротив, на страшных грешников, чтобы избавить от них мир. Пример тому Ирод, который был съеден червями заживо (сложно считать эту болезнь воплощением неудовлетво­ренных страстей на телесном уровне). И в нашей повседневной жизни можно найти примеры бо­лезней, посылаемых Господом либо для предуп­реждения, либо для ограждения.

Тем не менее болезни, посылаемые Госпо­дом, составляют лишь маленькую часть тех мно­гочисленных болячек, которыми страдает совре­менный человек. В большинстве случаев человек сам повинен в своих болезнях или мучается по вине родителей (наследственные заболевания).

Довольно часто болезнь является прямым следствием нашего греховного образа жизни. Так, прелюбодей рано или поздно получит букет венерических заболеваний; женщина, неодно­кратно делавшая аборты, может остаться бездет­ной; курильщика вряд ли минует бронхит, алко­голик будет иметь проблемы с печенью и т. д. Наконец, для всех совершенно очевидно, что беспорядочный образ жизни приводит к много­численным нарушениям в функционировании организма.

Такие заболевания, являющиеся прямым, открытым следствием общей греховности, страс­тной жизни, мы видим у себя сами. «Бронхит замучил, надо бросать курить», — говорим мы себе и затягиваемся очередной сигаретой. Но существует и другой тип заболеваний, причину которых мы, как правило, не осознаем. Именно о таких заболеваниях и предупреждают православ­ные психологи и психиатры.

Когда человек удовлетворяет свою страсть, потворствует ей, он впадает в грех. Болезнь же становится, напротив, результатом того, что страсть не находит прямого удовлетворения ни в поступках, ни в мыслях человека, но одновре­менно и сопротивления не встречает. Грубо гово­ря, человек просто пытается игнорировать свои греховные стремления, делая вид, что их нет. В результате греховные побуждения, которые мо­гут не формироваться даже в мыслях, как бы разъедают человека изнутри.

Одним из результатов проявления скрытой страсти являются психические и так называемые психосоматические болезни, т. е. соматические (телесные) болезни, обусловленные внутренни­ми, психологическим причинами, как правило, неосознанными. К болезням психосоматическо­го круга относят энурез, астму, любые заболева­ния вегетососудистой системы, эндокринные за­болевания, язву и многие другие. Впрочем, не­редко самые неожиданные заболевания могут иметь причину именно в душевном состоянии больного.

Психосоматические болезни могут быть спровоцированы некоторой скрытой внутренней проблемой, а могут, наоборот, преследовать ка­кую-то цель. Так, например, ребенок, пережи­вая развод родителей, нередко сильно заболева­ет, пытаясь (не специально) своей болезнью удержать родителей от развода. Еще одним по­казательным примером можно считать много­численные аллергии, причина которых зачастую кроется просто в откровенной нелюбви к тому или иному предмету. Аллергия на животных не­редко оказывается связана именно с нелюбовью к животным и раздражением по поводу необхо­димости их терпеть. Вспоминается ситуация, ког­да женщина, страдающая аллергией на кошек, привязалась вдруг неожиданно к маленькому ко­тенку и по какому-то чудесному совпадению именно на эту конкретную кошку не испытывала никакой аллергии.

Диагностика психосоматических заболева­ний проводится по принципу «от обратного». То есть пациент проходит всех врачей, и если у него нет предрасположенности к данному заболева­нию, его отправляют к психиатру. Бывает, физи­ческие болезни, порожденные душевными проб­лемами, приобретают очень тяжелые формы.

Конечно, никто до сих пор не вычислил тех алгоритмов, по которым душевные расстройства влияют на состояние нашего тела. Насколько вообще связана душа с телом? Этот вопрос му­чает не одно поколение ученых. Определенную связь мы прекрасно можем наблюдать в нашей повседневной жизни, в каждом своем движении: мозг отдает команду, и рука тянется к яблоку, или нога делает шаг. Можно привести и другой, бо­лее замысловатый пример: мы понервничали — участился пульс, поднялось давление и пр.

«Как невидимый магнит, душа связует ато­мы и молекулы нашего организма; стимулирует синтез белков в живых клетках; задает им про­грамму жизнедеятельности; обеспечивает обмен веществ и саморегуляцию, заживляет раны и т. д. При отделении души синтез белков моментально прекращается; тело, лишенное энергии, остыва­ет, и потерявшие связующую силу элементы его разлагаются»[26]. Душа как бы содержит в себе тело.

Утверждение, что большая часть наших бо­лезней происходит от нашей страстности, гре­ховности, еще проще проиллюстрировать на при­мере психических заболеваний.

Если исключить случаи наследственных за­болеваний и промыслительных болезней, можно сказать, что психическое заболевание развива­ется обычно постепенно, в отличие от соматичес­ких болезней, которые могут нагрянуть в одно­часье.

Изначально в каждом человеке существует предрасположенность к тому или иному психи­ческому недугу. Предрасположенность эта опре­деляется акцентуацией (типом темперамента) личности. Акцентуация же определяет наиболее конфликтные для человека ситуации, т. е. ситуа­ции, которые вызывают наибольший внутренний дискомфорт. JB-«благополучный» период жизни среднестатистического человека подобных си­туаций происходит умеренное количество. При определенных обстоятельствах, когда ситуаций таких становится больше, чем мы в состоянии стерпеть и преодолеть, формируется невроз. Неврозами занимается психология. Но в случае, если невроз не излечивается, а продолжает раз­виваться, он нередко переходит в психоз. И пси­хозами уже занимается психиатрия: здесь часто недостаточно бывает бесед с пациентами, и по­является необходимость в медикаментах.

Попробуем рассмотреть эту схему с точки зрения Православия. Акцентуация в данном слу­чае будет означать подверженность человека тем или иным страстям и степень этой подверженно­сти. Характер человека складывается из множе­ства факторов: здесь и наследственность, и вос­питание, и среда, и, наконец, непосредственно человеческая личность, сотворенная Господом. При рождении ребенок перенимает страсти сво­их родителей (точно так же, как и многие болез­ни), затем уже в процессе воспитания получает определенные представления о добре и зле. Пси­хологи очень много внимания уделяют детским травмам, которые часто сказываются на душев­ном здоровье и внутреннем благополучии ребен­ка. В качестве реакции на детские травмы возни­кают комплексы, которые в дальнейшем во мно­гом предопределяют поведение человека. Возь­мем бытовую ситуацию: ребенок страдает от недостатка внимания и любви со стороны роди­телей. У него формируется комплекс неполно­ценности, который нередко выражается в силь­ной уязвимости, обидчивости, иногда застенчи­вости. Но если посмотреть на ситуацию под другим углом, мы поймем, что обидчивость и застенчивость нашего пациента всего лишь одно из проявлений обостренного самолюбия, того же самого самолюбия, которое говорило в роди­телях ребенка, обращавших на себя и на свои дела значительно больше внимания, чем на свое чадо. То есть детские травмы нередко являются своеобразным возведением в квадрат страстей, полученных ребенком по наследству. Маленький человечек, видя поведение своих родителей, ста­рается подражать им и тем самым укрепляется в своей наследственной предрасположенности к дурному.

Любой внутренний конфликт — это разрыв между желаемым и действительным. Так, ма­ленький ребенок, унаследовав от родителей страсть тщеславия, жаждет проявлений любви и ласки, но получает вместо этого холодное равно­душие. Конфликт этот может со временем пере: расти в невроз, а потом и в психоз.

Психическая болезнь развивается постепен­но, проходя различные стадии. В большинстве случаев психических заболеваний недуг возмож­но предотвратить. Тем не менее далеко не всегда человек видит необходимость бороться с подсту­пающей болезнью. Наиболее показательна в этом смысле истерия. На бытовом уровне истерия часто встречается не как болезнь, а как опреде­ленный стиль поведения, для которого характер­ны сильная эмоциональность, театральность, са­молюбование. Истеричные женщины часто ведут себя неестественно, сильно преувеличивая свои чувства, всячески демонстрируя окружающим разные стороны своей натуры. Для истериков характерна частая смена настроений, резкие пе­реходы от бурного веселья к слезам или, напро­тив, к сумрачному молчанию. Истерик очень остро переживает отсутствие внимания и пыта­ется добиться его любыми средствами, нередко предпочитая негативную реакцию на свое пове­дение равнодушию. Человек такого склада за­просто может испортить окружающим праздник какой-нибудь выходкой, предпринятой для того, чтобы обратить на себя внимание. Он вызовет тем самым злость и раздражение вместо желае­мой похвалы, но в любом случае ему это будет приятнее, чем отсутствие внимания вообще.

Описание это, характеризующее больных людей, довольно легко может подойти к челове­ку, который считается совершенно здоровым. В нормальной жизненной ситуации мы стараемся бороться с истерией, называя ее часто проявле­нием невоспитанности и понимая, что такое эк­зальтированное поведение утомляет окружаю­щих. Тем не менее некоторые считают свои исте­рические проявления признаком оригинальнос­ти и непосредственности и не только не стыдятся «истеричности», но, напротив, всячески культи­вируют в себе эту самую эмоциональность. Так, нередко слышишь, как женщины с гордостью рассказывают о том, что в той или иной ситуации не в состоянии были контролировать свои эмо­ции. Понятное дело, получая дополнительную подпитку, истерия развивается и в конце концов превращается в действительную и довольно опас­ную болезнь.

Если же разобраться в причинах истерии, то получится, что корень ее в тщеславии. Обурева­емый упомянутой страстью человек стремится привлечь внимание окружающих к собственной персоне и крайне огорчается, если должного внимания не получает.

Еще одна выразительная иллюстрация на­ших рассуждений — депрессивный психоз.

Плохие настроения бывают у каждого чело­века. Но одни пытаются преодолевать хандру и тоску, а другие с наслаждением предаются ей. Как мы уже говорили, любая страсть, находя пищу, растет и увеличивается. Человек, подвер­женный депрессиям, подтвердит, что с плохим настроением в начальной его стадии бороться значительно легче, чем с затянувшейся хандрой. Чем дольше длится плохое настроение, тем про­должительнее и сложнее становится выход из него. (Мы вполне сознательно не различаем бы­товое и научное употребление слова «депрес­сия», поскольку наши плохие настроения, ощу­щение подавленности, если им потакать, неред­ко приобретают форму невроза.) В запущенном состоянии депрессия переходит в депрессивный психоз — тяжелое психическое заболевание.

Депрессия — довольно распространенная форма проявления страсти уныния, под действи­ем которой человек впадает в состояние сильной подавленности. Стереотипные представления о том, что человек не любит плохих настроений, крайне ошибочны. Погрузившись в состояние депрессии, человек получает какое-то странное удовольствие от своей тоски. Нередко он ошу­щает даже свое превосходство над людьми жиз­нерадостными и веселыми.

Одна молодая женщина сравнивала приход депрессивного состояния с погружением в чер­ную бездонную яму. Смотришь вниз, в черную бездну — страшно, голова кружится, а в то же время глаз оторвать не можешь, и какая-то не­преодолимая сила тянет туда, вниз. А сладкий голос нашептывает в ухо: «Иди туда — там покой».

Конечно, сладкий голос принадлежит лука­вому! И чем ниже ты опускаешься в яму, тем сложнее бывает из нее выбраться. Кроме того, человек, побывавший однажды на краю черного омута, то и дело возвращается к нему, чтобы еще разок заглянуть в страшную дыру, и каждый раз тьма притягивает его взгляд, а сладкий голос поет свои песни. Лукавый ведь ненавидит чело­века и по ненависти непременно пытается толк­нуть к погибели.

Д.А. Авдеев в книге «Из дневника право­славного психиатра» определяет депрессию еле-, дующим образом: «Депрессия — это своего рода сигнал души о неблагополучии, бедственном ее положении. Это не- плач о грехах. Это грехи вопиют, нераскаянность мучит душу».

Н.Д. Гурьев тоже пишет о душевных болез­нях как о следствии действия страстей и потака­ния им человека. Он приводит перечень психи­ческих заболеваний с указанием их предположи­тельных причин. Так, основанием шизофрении Гурьев считает мечтательность, самоуверенность, своеволие. Эпилепсия, по его наблюдениям, ста­новится результатом жестокости, самонадеян­ности, нетерпения, упрямства.

Отдельно нужно сказать несколько слов о детских болезнях. В Священном Писании гово­рится, что дети страдают за грехи родителей. Но слова эти не означают, что родители согрешили, а детей за них наказывают. Кстати, представле­ние о том, что мы вынуждены «отдуваться» за других, в частности за Адама и Еву, смущает многие умы, точно так же, как и «несправедли­вость» Господа, наказывающего человека за чу­жую вину. Странная реакция: мы ведь не упрека­ем родителей, а тем более далеких предков в том, что получили от них по наследству какое-нибудь заболевание или несимпатичную нам черту ха­рактера, хотя слабое сердце или больная печень, а также наследственная, да еще и воспитанная жадность причиняют немало неудобств. Так нет, подобное положение вещей мы считаем вполне нормальным. А вот тот факт, что Адам и Ева поддались однажды искушению (мы-то подоб­ным искушениям поддаемся по десять раз на дню), почему-то крайне возмущает наше созна­ние. Пожалуй, ощущение несправедливости выз­вано неправильным пониманием слов о наказа­нии. Родители передают детям не только физи­ческие и психические болезни, но и свои страс­ти, болезни души. В этом-то, по сути, и заключа­ется наказание за родительские грехи. И вовсе не Господь наказывает ребенка за провинность родителя, а родитель своим греховным поведе­нием портит жизнь ребенку. Искупление же мо­жет выразиться только в преодолении страстей, не только благоприобретенных, но и полученных по наследству.

Вот как объясняет это Н.Д. Гурьев: «Дети страдают не за то, а вследствие того, что их родители повредили душу и тело грехом, и это поврежденное состояние родителей сказалось на формировании детей. Иллюстрацией этого может служить то, что происходит с детьми ал­коголиков: не по воле врача дети становятся инвалидами, и не за то, а вследствие того, что родители не соблюдали советов врачей».

Верующий должен переносить болезни со смирением, потому что они посылаются Госпо­дом в помощь человеку. Физическая боль, как бы она ни была мучительна, необходима, потому что подает человеку сигнал о неисправности в рабо­те его организма. Так и болезнь должна напоми­нать человеку о его нераскаянных грехах.

Загрузка...