Что такое буржуазия?

Николай Яковлевич Абрамович ЧТО ТАКОЕ БУРЖУАЗИЯ?

В нынешней революционной России это словцо — «буржуа» — стало определенно бранным словом, словом, которым клеймят, которым как бы пригвождают к позорному столбу. И перешло словцо это со страниц историй революций и со столбцов, демократических газет в, широкую толпу, в народ. Пройдитесь по площадям и улицам, потолкайтесь среди густых толп народа, который днем и ночью пытается что то понять и усвоить себе и растолковать другим на митингах и собраниях под открытым небом, — и вы услышите часто произносимое это слово и всегда с оттенком брани, ругательства, поношения.

Что же это за словцо и кого им поносят и ругают?..

С этим словом «буржуа», «буржуй» (некоторые в простонародье говорят и «буржуаз») происходит теперь довольно странная нехорошая история.

Этим именем невежественная и плохо разбирающаяся толпа клеймит не только тех людей, которых с некоторым правом можно было бы назвать противниками интересов рабочего населения, но и вообще всех людей, отличающихся внешними признаками чистой, опрятной, так называемой «культурной» жизни.

То есть почти всякого теперь человека, который хорошо одет, не выносит грязи, старается болею или менее красиво и уютно жить, — сваливают в одну кучу «ненавистных народу буржуев», которые будто бы оказываются врагами народа и борются против его интересов.

В этом вопросе очень и очень надо разобраться. Потому что русский народ уже не раз совершал величайшую несправедливость по отношению к тому, кто был его великим защитником и великим за него страстотерпцем.

А именно по отношению к русской интеллигенции, к просвещенным людям, которые, не покладая рук и часто не щадя ни личных интересов, ни даже жизни, работали для него же, во имя света, обеспечения и права народа.

Вспомним, как во время холерных беспорядков народ беспощадно, слепо, жестоко избивал своих защитников и спасителей, докторов, фельдшеров, студентов, сестер милосердия. Вспомним, как во время различных бунтов слепой и страшный народный гнев обрушился на тех, кто за него же горой стоял против царского правительства и всех слуг деспотического самодержавия.

Сколько перестрадали народные учителя и учительницы, фельдшера и ветеринары, доктора и даже «ходившие в народ» пропагандисты и политические агитаторы, которые не редко представлялись в доброе старое время «по начальству» самыми же темными мужичками.

Чего уж далеко ходить. Представитель народа. Максим Горький, сам на себе изведал, что такое слепой гнев невежественного народа, не узнающего, где враг его и где друг его и обрушивающегося со смертельными ударами на его же защитника и друга.

Во время одного из холерных беспорядков Горький был избит в числе других толпой, отчего и залучил легочную болезнь. Ту жестокость и тот гнев невежественного народа, о которых так часто пишет Горький в своих рассказах и статьях, он испытал сам на себе.

Так как теперь задача каждого честного человека, желающего до чего нибудь договориться и что нибудь уяснить, заключается прежде всего в том, что бы говорить прямо всю правду в глаза, то мы напомнили об этих горьких истинах народу. И он не раз побивал камнями своих пророков и праведников и не узнанных защитников своих интересов, травил и поносил.

И теперь, когда под именем «буржуя» сваливают в одну кучу все живущее в России в условиях более или менее культурной опрятной жизни, не умея различить кулака и спекулянта от умственного работника и от живой культурной силы,— совершают по отношению к целому классу людей, работающему во имя всеобщого блага, громаднейшую несправедливость.

Словечко «буржуа» в боевом бранном смысле появилось у нас после того, как прошли «медовые месяцы» революции и наступили слишком деловые будни жизнеустройства.

До этого времени все были объединены одним общим порывом братства и свободолюбия. Все веровали в одно и шли к одной цели.

Но вот кончилось великое дело ломки старого политического строя и на развалинах его стали воздвигать великое здание свободной и правовой России.

Человек в России стал свободен, человек вообще, а не один лишь «барин» или мужик и рабочий. Потому что в старой самодержавной России рабами были все. Как в новой революционной России все стали свободными.

И когда ворвался в нашу страну великий дух свободы, заговорили о новых правах и вольностях для каждого человека, будь он рабочий, солдат, крестьянин или городской промышленник или человек вообще умственного труда.

А так как среди всех в наихудшем положении был рабочий и крестьянин, на труде которых основывалось все здание внешней человеческой жизни, то, естественно, заговорили и о правильных условиях оплаты и работы всего народа, о наделах для каждого и материальных правах.

И в нашу революционную пору интересы трудящегося класса «мощно, дружно и с боевым пылом поддерживает как сам «пролетариат», так и руководители его, люди, вышедшие из рядов интеллигенции. Было бы смешно говорить теперь о том прежнем положении, когда «капитал» и «предприниматель» давили и душили рабочего, когда между его материальным и общежизненным бесправием и благами жизни предпринимателя — была такая бездна.

Теперь дружным натиском объединенного рабочего класса — предприниматели, в сущности, приперты в угол и должны мириться с тем, что им диктуют условия, на которые они и вынуждены соглашаться. И в этом смысле уже во многих предприятиях, нарушены те границы оплаты, переход за которые грозит гибелью и разрухой самой промышленности нашей.

Говорить кисло-сладкие слова о жалком положении боевого и взявшего инициативу своей судьбы в свои руки рабочего класса теперь было бы просто глупо. И думается, сами же рабочие такому непрошенному плакальщику засмеялись бы в глаза, как фарисею, привыкшему фальшивить. При сломленном самодержавии и при организованной мощи, пролетариата он уже не «казанская сирота» и интересы свои защищает с большой мощью.

И тел более теперь, когда рабочий класс вышел, и конечно, навсегда из положения угнетенного, задавленного класса и стал классом диктующим свои требования и свои законы, — тем более, говорим мы, теперь странно и неприятно слышать лозунги и обеты непримиримой и жестокой классовой вражды. Вражды одного класса людей против другого. И еще более странно, то, что рабочим людям, которым теперь, при улучшенных условиях их быта, предстоит войти в общую семью культурного человечества и приобщиться к ней, — противоставляется класс людей, живущих в условиях комфорта, удобств и опрятности.

Эта вражда ко всем людям, лучше одетым, чем крестьянин и рабочий и имеющие чистые и без мозолей руки, до того овладела умами, что Горькому на торжественном заседании Академии наук приходилось доказывать, обращаясь к рабочим, что люди, на которых — галстуки и воротники, вовсе не являются какими то злыми выродками жизни, грабителями и насильниками по отношению к рабочему населению, но, что, наоборот, их мозговая работа приносит великую пользу и служит на благо и процветание всего лучшего в человечестве.

Но не только по отношению к людям умственного труда, но и вообще можно сказать, что деление на друга и врага, которое делается теперь рабочим человеком, совершенно не соответствует действительности.

Ведь в синодике нашей революции и нашей истории литературы есть целый ряд подвижников, общественного движения и народного блага, которые выходили из родовитых дворянских семей и тем не менее жертвовали всем для народа. Есть выходцы из купеческих, промышленных, духовных и иных семей, которые никогда не думали о том, интересы какого класса должны они защищать, а выступали просто в защиту справедливости и человеческого права.

Ведь суть совсем не в том, что именно дворянина или именно купца, или именно крестьянина необходимо всячески защищать и всячески поддерживать и оберегать, как самую лучшую и высшую породу человечества. Дело вообще в справедливости и в общих человеческих правах. Так как права крестьянина и рабочего, как человека, были нарушены, то совесть и разум великих писателей и вождей литературы и общественности вопияли против притеснений и оков, надетых на человека, и они шли разбивать эти оковы.

И они шли бы в защиту кого угодно, имея в виду только одно, что — человек унижен, что человек лишен естественных своих прав.

Вот что хорошенько надо понять и усвоить себе рабочим, вокруг которых образовался теперь такой хор социал-демократической печати и демагогии, что у представителей их может, действительно, закружиться голова. Ведь этому классу — победителей теперь поют такую хвалу, возносят его на такую высоту сравнительно с другими классами населениями, как будто вся соль земли, весь цвет человечества выразился только и только в одном рабочем населении.

Но ведь рабочие люди не так глупы и прекрасно поймут, что у них, как и у всех, получивших некоторое господство и силу, появились свои искренние или неискренние льстецы, которые кадят им фимиам и, увеличивая значение рабочего класса, тем самым подчеркивают и свое, как руководителей и вождей этого рабочего класса.

Рабочие поймут, что для них жертвовали, за них боролись, сидели в тюрьмах и шли на баррикады не потому, что они и в самом деле — соль земли, а потому, что в их лице был задавлен и закован человек, во имя которого и вопияла совесть лучших людей в стране.

Надо уразуметь именно эту великую истину человечности. Тогда прекратится бессмысленная и дикая вражда класса к классу, как будто человек, с его умом, совестью и душой, умещается, как курица в курятнике, в пределах одного класса. И как будто нет ничего высшего, что может уравнить и сблизить людей противоположных классов.

Примеры — декабристов, народовольцев и революционеров из аристократических, купеческих и духовных семей определенно уж говорят о том, что самое понятие классовой разъединенности очень зыбкое и поверхностное. И что прежде всего— человек, а потом уже класс и сословие и все прочее.

Революция именно для того и совершалась, что бы раскабалить нас от всех этих старых суеверий и поставить на высоту чистое понятие человека, живого, свободного и нарушающего все границы своего классового, имущественного и бытового положения.

Каждый из нас мог воочию убедиться, что бессмысленная вражда к интеллигенции получила свое начало от каких то лозунгов, которые бросались рабочей толпе, от каких то не один раз делавшихся внушений, которые в конце концов и создали в уме простого рабочего человека представление, наивное формулируемое следующим образом:

Есть интеллигенты, «которые за нас» и есть «интеллигенты, которые против нас». При чем — «за нас» — это значит ограничивать свою роль руководителя народных масс возбуждением в них материальной алчности и безграничным повышением требований, не считаясь ни с каким положением вещей в стране. —«Против же нас» — это значит не льстить народу, не поддакивать разбушевавшимся алчным и разрушительным стихиям, а наоборот, возражать и идти наперекор грубым инстинктам захвата и насилия. Словом — не быть демагогом значит быть — «против нас».

И по немногу, по немногу стала расти и все более обозначаться в России рознь между двумя классами населения, прежде кровно связанными. — В одну кучу «буржуазии» стали валить все, что есть в стране и подлинно эгоистически-хищнического, мародерского, и тот элемент промышленности, который вносит в дело развития промышленных сил страны талант, культурность, инициативу, умение, способности личности, и наконец представителей умственного труда, которые по образу жизни, манере одеваться и держать себя не отличаются от культурных представителей промышленности.

И благодаря этому в толпу «буржуев» мало по малу попали и Милюков, и Некрасов, и вслед затем Керенский, а потом уже и Церетели и Скобелев.

Для человека мало мальски сознательного и умеющего разбираться в сущности обозначений и понятий ясно, что «буржуа» — кличка, всецело относящаяся лишь к речь из представителей или торговли, или капитала или даже просто из мало-имущих обывателей, которые все содержание жизни и весь интерес в ней и все цели ее и все направление жизни определяют исключительно материальными интересами, жалованиями, скоплением и пр.

Буржуа тот, кто живет только мечтой денег и внешних ценностей. Буржуа тот, кто вне денег и вне материальных благ ничего не знает в жизни. Буржуа тот, кто сделал себе из благ материальных идола, бога, сотворил себе религию и молится этому богу наживы и сытой удовлетворенности.

В этом смысле, конечно, нельзя назвать буржуем того, кто все содержание жизни отдал науке, политике, благу народа, литературе или искусству, словом, — ограничил самого себя в целях внешних и подчинил себя и свою жизнь целям не личным, а общим. И предавшийся науке Милюков, и деятель социализма и еще, более революции Керенский, и всю жизнь отдавший социологической мысли Плеханов, — все; они прежде всего характеризуются не внешними признаками, и даже не коренными чертами их миросозерцания, а основным содержанием их жизни, бескорыстным трудом и бескорыстными интересами, направленными к общему благу и общей истине.

Конечно, есть различные оттенки их государственных взглядов, и в этом смысле заботы Милюкова о Великой России можно назвать империалистическими и можно бороться с этими взглядами во имя первенства иных принципов не империалистической и не захватной политики. Но по существу, Милюков, как и каждый деятель истинной культуры, работающий не исключительно в «свой карман и в свою брюхо» не может быть назван буржуем.

И валить всю русскую интеллигенцию, отличающуюся от народной массы образом жизни, платьем и культурными кавыками внешней жизни в одну банду с врагами, — значит прежде всего не понимать, что внешний порядок жизни ничего не определяет в человеке, в то время, как этот самый культурный навык, жизни, минимум удобств и комфорта бытовой обстановки, — есть совершенно необходимая вещь для каждого человека, и интеллигента и рабочего. И вся борьба за нормировку труда рабочего ведется с тем, чтобы превратить и его в такого же «буржуа», т.-е. дать ему все, чем прекрасна культура и чем должен обладать каждый сознательный гражданин в свободной стране.

Но при этом важно, чтобы этот самый гражданин-рабочий, получив эти условия нормальной живой жизни, не решил, что все повышающиеся материальные требования с его сторонние есть наиглавнейшее содержание его жизни. Чтобы материальная сторона была и у него, как и у подлинной интеллигенции, — только обстановкой, а не самодовлеющей ценностью, т.-е. чем то таким, чего добиваются ради этой самой обстановки, ради самих денег, вещей и пр.

Именно это последнее обстоятельство и делает человека истинным буржуем и в душе и по всему видимому порядку жизни.

Между тем в массах народных сейчас идет деление интеллигенции по шаблону: выходец из среды, живущей в обстановке имеющей, видимость культурную, — значит — буржуй.

Прекрасной иллюстрацией к этому положению может служить разговор, лично подслушанный автором этих строк между солдатом и рабочим. Второй внушал первому, что студент — «это не наш, это враг, потому что и он — буржуй.»

Когда же в разговор их вмешался проходивший мимо литератор и страстно стал объяснять, что нельзя так валить в одну кучу каких то мифических врагов народа — буржуев и студентов, и писателей, и всех, выходящих из разнообразнейших кругов русского населения, потому что и дворянство и купечество и все остальные сословия дали блестящих борцов за свободу и величайших представителей духовной культуры России, — то внимательно слушавший рабочий заметил:

— Это может и так... Но ведь наша то рабочая печать ведь не может вводить нас в обман... Я может целую ночь все об этом думаю.

Эта фраза рабочего — «я может целую ночь об этом думаю», — такая искренняя и красноречивая, показывает, что и для хаотического сознания рабочего, которого слепо ведут демагоги мелкой социалистической прессы, не все благополучно в этом отношении. Но он боится и не хочет думать, что его бог, его вожак, его учитель — рабочая печать может ошибиться, может стать на неправильный путь и ввести его в обман.

Но в то же время, когда глаза этого же рабочего пробегают строки в «Социал-демократе» или «Правде» или «Новой Жизни» о том, что даже Церетели и Керенский с Черновым передались на сторону буржуазии и что необходимо всемерно быть на стороже и в боевой готовности на случай посягательств буржуев; когда он, рабочий, каждый день воспринимает очередную дозу возбуждаемого недоверия и озлобленности ко всему, кроме мелкой кучки пролетарской демагогии, то как же рабочему не поверить тому, кто «всей душой» защищает интересы его, рабочего.

Об услугах медвежьих, о лести и о безответственной демагогии, готовой вести народ хоть в пропасть,—народ не знает. Он слепо верит и готовит слепо идти. И не видит что в нем же, народе, разжигают худшие инстинкты буржуазности, инстинкты воинственного насильнического материального захвата и жадности. На этих страшных и больных струнах играют демагоги.

И, конечно, не так далек уже тот час, когда морально выросший народ поймет ту бездну, в которую влекла его дешевая демагогия и те струны хищничества, собственности и жажды материальных захватов, на которых она играла.

И с каким ужасом отшатнется тогда народ от этих фанатиков, безумцев, среди которых оказались и продажные изобличенные души, работавшие вместе с фанатиками во славу департамента полиции старого режима. Этому кошмару дешевой демагогии близок скорый конец.