Что такое осень

Мы встретились в маршрутке

Евгений Филоненко

Любопытно, задумывался ли кто-нибудь о том, что осень является своеобразным антонимом весне? И дело не только в том, что их разделяет ровно полгода.

Весна – период любви, так любимый певцами, поэтами и сценаристами. Но, если этими товарищами в основном руководит Амур, то у ученых на этот счет свое мнение. Серотонина с эндорфином побольше, а мелатонина поменьше. Нет времени спать, пора размножаться!

Факт: весной принято влюбляться. Осень же, напротив, – время биологического анабиоза. Наш внутренний медведь готовится к спячке, смотрит сериалы и точит чипсы. Какая к черту любовь? Осенью принято грустить.

Вот об этом я и думал, пытаясь в час пик протиснуться в маршрутку, набитую людьми, как пепельница возле моего компьютера – бычками. Кто был у меня в гостях, тот поймет, что более подходящей аллегории не найти. Шпроты нервно курят в сторонке. Сразу вспомнилась бородатая шутка: сел в маршрутку, стою. Именно это ждало меня ближайшие полтора часа.

Но вдруг я увидел Ее. Именно так, с большой буквы. Любовь, не иначе. Она сидела прямо напротив меня. Конечно же, сидела. Красивым девушкам места уступают чуть ли не чаще, чем бабушкам с сумками. Проклял себя за то, что родился толстым мужиком, а не симпатичной блондинкой. Тут же в моей голове промелькнул целый фильм про то, как я подхожу к ней, знакомлюсь, дальше таймскип, и вот – она мне блины на завтрак жарит, обзывается зайцем и целует. Возможно, даже в губы. Но только если сотрет губную помаду, а то вечно она так. Мужики потом на работе смеются надо мной.

Так, стоп. До этого еще далеко. Первый пункт. Подхожу и знакомлюсь. Как же это провернуть, чтобы поизящнее да покреативнее? Никаких «а вашей маме зять не нужен» или «кто твой папочка». Хотя последнее… Нет, тоже не прокатит. Изящнее нужно, менее навязчиво. И чтобы повеселее. Чтобы похихикать потом. Внукам рассказывать будем, они тоже похихикают.

Что, если уронить кошелек, он раскроется, а оттуда миллион вывалится? И она такая подумает: «Вот он, мужчина, способный прокормить нашу будущую семью. С ним-то я и составлю здоровую и полноценную ячейку общества». Есть одно «но». Миллиона у меня нет. Уронить кошелек, конечно, можно, но максимум, что оттуда вывалится – скидочная карточка в «Магнит», да пара-тройка десятирублевых монеток.

Цветы подарить? Показать фокус? Рассказать анекдот? Сделать вид, что читаю книгу? О! Нужно носить парку! Читал одно время паблик «Ищу тебя введите_название_города». В каждом втором посте искали парня в парке. Помню, представлял, что это один и тот же парень, позавидовал ему слегка, решил купить парку. Но не просить же водителя, мол, подождите, я до дому сбегаю, переоденусь и обязательно вернусь!

– На остановке, будьте добры! – какой у нее голос красивый, только и успел подумать я, как она вышла.

Вот и все. Осень вновь напомнила душе о самом главном. Осенью принято грустить, никакой тебе любви. Не успел весной? Твои проблемы, нужно было раньше думать. Лишь одно я знаю точно: так, как ее, я не полюблю уже никого и никогда.

На глаза начали наворачиваться слезы. Вновь из-за нерешительности я упустил свой, возможно, последний, шанс стать счастливым.

Но мы проехали пару остановок, и в маршрутку зашла Она. Именно так, с большой буквы. Ей, как и предыдущей, сразу же уступили место. И я понял, что все, что было ДО – ошибка. А это… Это любовь, не иначе.

Осень и любовь ходят рядом

Женя Нефедова

– Систер, здорово! Принимай тару, – запыхавшийся Максим ввалился в коридор, неся коробку с банками разного калибра. – На, тут мать тебе еще пояс из собачьей шерсти передала. Радикулит, что ли?

– Да поясницу тянет, – Юля поморщилась от тупой боли.

– Стопудово, остеохондроз. Сидишь в своем банке круглосуточно. Турник тебе прикрутить надо. Есть дай! – Макс сложил руки, как в молитве, и сделал жалобное лицо.

Только сейчас девушка заметила, что за спиной брата топчется молодой человек с коробкой капусты в руках.

– Да вы издеваетесь, – взвыла Юля.

– Все вопросы к маман. Это она у нас организатор семейного досуга, – захохотал Максим. – Кстати, это Данил. Его б тоже покормить.

Юля на мгновение засмотрелась на парня: «Неужели бывают такие синие глаза? А он очень даже… вполне себе такой».

– Вы тоже «танкист»? – обратилась девушка к новому знакомому. – Или «летчик»? Я просто не знаю, за какие виртуальные войска сейчас сражается мой брат.

– Нет, – засмеялся Данил. – Я просто снимаю квартиру рядом с Максом, на одной площадке.

– Тогда проходите за стол, сосед. Надеюсь, вы не против борща и голубцов?

Максим энергично работал ложкой, поедая привычно вкусный суп, а Данил весь обед вслух удивлялся, что такие хозяйственные девушки еще существуют на белом свете. После ухода парней Юля принялась за работу.

Сентябрь каждый год наполнял ее квартиру запахами. Здесь благоухали яблоки, которые она добавляла в острую аджику, сводили с ума печеные перцы и баклажаны, превращавшиеся в овощную икру, а сладкий аромат варенья и компотов заставлял чувствовать радость даже в самую ненастную погоду.

В Юлину однушку родителями и братом в диких количествах свозились дары огорода с ботвой и хвостиками, а вывозились банки с безумной вкуснятиной. Вот и сейчас она резала, натирала и постоянно помешивала, вспоминая синие глаза.

Даже на работе спина не давала долго спокойно сидеть на месте, и Юля постоянно ерзала на стуле, пытаясь принять удобное положение.

– Это ты точно по-женски застудилась, – донеслось авторитетное мнение оператора Светланы, сидевшей за соседним столом. – У меня бабушка знаешь, как лечила? Кладешь кирпич на конфорку, потом его в ведро, а сама – сверху. Сидишь, сериал смотришь и носки вяжешь пока кирпич не остынет.

– Мракобесие какое-то, – хохотнула Юля. – Пойду, отпрошусь у Марины Викторовны.

Свободный прием был сегодня только у какого-то Лосева. Девушка поежилась, предвкушая перспективу попасть на прием к гинекологу-мужчине, но терпеть уже не было сил. В кабинете ей сразу бросилась в глаза медсестра с бюстом, выпирающим из декольте розовой медицинской формы. На этом роскошном бюсте почти потерялся бейдж с именем «Айгуль». У нее были бесконечные ресницы, густо-накрашенные пухлые губы и неестественные брови, нарисованные, как у куклы. Напротив сидел доктор, лицо которого было закрыто маской по самые глаза.

Стоп! Только не это! Синие глаза…

Юля забормотала слова извинения и попятилась спиной к выходу.

– Подожди! – почти закричал Данил и потянулся к телефону. – Лариса Николаевна, могу я попросить о личной услуге?

Ожидая коллегу, доктор что-то писал, а «кукла» залезла в телефон играть разгадывать кроссворды.

– Автор строчки «Что же будет с родиной и с нами?», шесть букв. Ну-ка, Е-С-Е-Н-И-Н. Подходит.

– Шевчук! – синхронно воскликнули Данил и Юля, которая тут же уловила восхищенный взгляд врача.

В этот момент в кабинет вплыла Лариса Николаевна и скомандовала: «Ну-с, голубушка, прошу на трон!»

– Позвольте, сколько же вам лет, милое создание?

– Двадцать пять, – опустила глаза Юля.

– Данил Александрович, предупреждать же надо! Вы в своем уме? Я же чуть в атаку с зеркалом не ринулась.

– Я… я не знал, – молодой доктор начал краснеть и заикаться.

– По нашей части вроде порядок. Через пару дней наступит следующая фаза цикла и спина отпустит. Но мой вам совет: с мужиками не затягивайте, – женщина подмигнула Юле. – Вот на таких жениться надо, а не на…

Лариса Николаевна обменялась с Айгуль презрительными взглядами и удалилась.

Как всегда, в конце рабочего дня Юля перебирала бумаги и мечтала скорее оказаться дома, под одеялом. Вдруг ее мечты прервались глухим стуком о рабочий стол.

– Мама всегда учила, что нужно возвращать банки, – улыбаясь, сказал синеглазый парень. – Помидоры, кстати, были просто шикарные!

Улица, казалось, сегодня по-особенному приятно шумела и была радостно-яркой. По тротуарам бежали цветные зонты и куртки, раскрашивая собой пасмурный осенний вечер. Девушка в зеленом шарфе осторожно ступала по усыпанной мокрой листвой дорожке, не чувствуя недавней усталости. Рядом с ней шел парень и нервно болтал пакетом с банкой. Изредка, будто случайно, он касался руки своей спутницы. Перед знакомым ему домом она вдруг взяла его за руку, и, не говоря друг другу ни слова, они вместе зашли в подъезд.

– Макс, открывай скорей! Сколько можно стучать? Я сейчас уроню же, – сестра еле держала тяжеленные пакеты с волшебными баночками.

– Иду! О, ничего себе! Как ты все это дотащила? У тебя же радикулит. Или почки. Что там у тебя?

– У меня все хорошо! Даже слишком! Ты просто не представляешь, насколько! – Юля не могла скрыть улыбку, застывшую на ее лице со вчерашнего вечера.

– Я вижу, сестренка. И безумно этому рад. Посмотри, не слишком тесный пиджак? – Максим вертелся у зеркала, надувая и втягивая живот.

– В самый раз, красавчик! Куда наряжаешься?

– На, посмотри сама, – Макс протянул сестре синий конверт. – Данил принес сегодня утром.

Юля открыла конверт и достала тисненую карточку:

«Максим, приглашаем Вас на церемонию нашего бракосочетания, которая состоится… Данил и Айгуль».

Кукушкина, жги!

Irina Caby

vk.com/caby_paris

Стою, дура дурой, в купальнике цвета опавшей листвы, со спичками в руках около театра. Продрогла до костей, все-таки уже сентябрь. Очень хочется курить. На голове венок из синтетических листьев. Я типа девочка-осень. И это типа мой первый рабочий день в фирме «Cюрприз».

А я, между прочим, человек с двумя высшими образованиями! Ну почти с двумя. Юридический на третьем курсе был успешно оставлен ради театрального. Устроилась на эту работу по великому блату. Да, такова правда жизни.

Меня заказала сама хозяйка этого суперзаведения. Пришла эта богиня шоу-бизнеса на мой отчетный спектакль «Горе от ума», посмотрела, пошепталась с ректором, ослепила всех своими бриллиантами в не-знаю-сколько карат, подсластила все это голливудской улыбкой и удалилась.

После спектакля ректор со словами восхищения в адрес юного дарования (дарование – это я) сунул мне визитку.

– Это твоя путевка в большое и дорогое театральное будущее. Сзади не номер телефона, а зарплата. Не в год, а в месяц, между прочим.

– И кого я должна убить за такие деньги?

– Типун тебе на язык!

– Если убивать никого не надо, то придется играть голой. Больше я не знаю случая, чтобы актеру платили такие деньжищи. О, надо в паспорт посмотреть. Может быть, моя фамилия уже не Кукушкина, а Джоли?

Вот так я и стала блатной заказной девочкой, отрекомендованной самим ректором в светлое безбедное актерское будущее.

– Эй, Осень! Заканчивай играть в поджигателя! Всех собирают в зале для вводного инструктажа. Я пошуршала ко входу по засыпанному опавшими листьями асфальту.

Господи, чем бы прикрыться? Хотя не знаю, кому сейчас хуже: мне в купальнике или вон тому, в скафандре, с кораблем в руках. Режиссер в шарфе а-ля Шерлок и в кепке а-ля Ватсон с энтузиазмом начал вещать:

– Завтра, коллеги, мы выступаем у очень важного человека.

Кто бы сомневался!

– Этот очень важный человек отмечает свой развод.

Вот так поворот событий. Хорошо, что не похороны.

– Бывшая жена этого очень важного человека пригласила на праздник группу ДДТ.

Красиво разводятся. Но лучше бы Леди Гагу.

– А что, и шампанское с устрицами будут?

– Кукушкина, не переживай, голодной не останешься.

Хотелось бы верить.

– Шевчук будет исполнять песню «Что такое осень». В нашу задачу входит точно и красиво инсценировать слова. С юмором, жизнерадостно, квалифицированно.

От неожиданности спички из моих рук брякнулись на пол и рассыпались по старому паркету.

– Кукушкина, реквизит не теряем! – режиссер гаркнул так, будто у меня не спички, а купальник упал.

И началась театральная вакханалия. По-другому это не назовешь. Заиграла фонограмма. На первых словах «что такое осень – это небо, плачущее небо под ногами» на сцену в голубом балдахине-накидке выплыл Вася Галкин. В гриме грустного мима. На словах «под ногами» Васек неожиданно рухнул на пол, раскинув в стороны свои конечности. Так он, значит, «играет» плачущее небо! От неожиданности я снова выронила спички.

– Кукушкина! У тебя что, в руках мухи трапезничают?! – гаркнул Шерлок-Ватсон, – Галкин, падай потише! А то, не ровен час, сделаешь дырку в полу!

«В лужах разлетаются птицы с облаками» – хрипели колонки голосом Шевчука, а по сцене носилась толпа актеров в черных костюмах и махала руками, изображая испуганных ворон.

«Осень я давно с тобою не был…»

– Кукушкина, брось ты эти спички! Твой выход. Плыви по сцене, как жар-птица с томным взглядом. Грудь не прячь. Это не утренник в детском саду, пусть все видят красоту нашей осени! Ты можешь красивее плыть? Попу назад, грудь вперед, глаза в небо. Да не в то небо, которое под ногами!

Боже, это все наяву со мной происходит? Ущипните меня кто-нибудь для осознания, что все это – не сон. Пока я рассуждала о смысле жизни, на сцене продолжало твориться что-то неимоверное. Актер в скафандре из последних сил тужился, чтобы правдоподобно изобразить, как он несется прочь от земли, перепрыгивая через других актеров, которые прикинулись кто камнями, кто – верностью над чернеющей Невою.

– Кукушкина! Жги!

– Чего?

– Корабль жги! Да не по-настоящему! – орал режиссер, как слабоумный, – по настоящему завтра! У нас всего один корабль. Имитируй. И улыбайся. Зазывно, красиво, а не скалься. И грудь не закрывай!

– А как же я спички буду зажигать? Тут или грудь или спички, – пыталась я донести здравость моих рассуждений до режиссера-Шерлока.

– Ты актриса! Вот и делай, что тебе говорят. Прояви фантазию и ловкость.

Наконец, репетиция закончилась. Я посмотрела в конвертик, который мне вручили перед уходом. Ого! И это только за репетицию?! Да за такие деньжищи я точно смогу и грудь вперед, и спичкой чиркнуть, и спалить целую эскадру, если понадобится!

Что, в принципе, я и сделала на самом торжестве. Все шло гладко, как на репетиции. Правда, антураж был не бутафорский. На столах у гостей омары с шампанским (устрицы, оказывается, уже не в моде). Шевчук с его группой – настоящие, не поддельные, и пели они без фонограммы. Я, как полагается настоящей русской осени, носилась по сцене очень бодро. Грудь вперед, попа назад, глаза в небо. Так как прощание с женатой жизнью происходило под открытым осенним небом, а из одежды на мне были только купальник и синтетический венок, то осень, в смысле я, покрылась мелкими противными пупырышками.

Настал момент жечь корабль. Я, памятуя слова всемогущего режиссера, закатила глаза к небу и начала очень обольстительно чиркать спичкой по коробку. Делаю шаг к кораблю и… спотыкаюсь о небо. То есть о Галкина, будь он неладен! Распласталась рядом с ним. Спичка в этот момент отлетела на костюм одного актера, изображающего камень. «Камень» ожил и стал носиться по сцене с криками «Горю, горю!» Во время этого спринта он нечаянно зацепил занавес, который тут же заполыхал ярче, чем листва деревьев на горизонте. За ним, наконец, загорелся и корабль.

Что тут началось! Гости орали, как полоумные, актеры срывали с себя горящую одежду и тоже кричали. Только режиссер молодец. Стоял и смотрел задумчиво на то, как горит корабль, и приговаривал:

– Это успех! Это прямое попадание в яблочко! Брависсимо!

Я лежала на пыльной сцене и тихо плакала от испуга и позора, не в силах пошевелиться. Вдруг меня подняло вверх и куда-то понесло. Приятный запах дорого парфюма подействовал, как нашатырь. Я перестала скулить. В ухо тихим шепотом вливались слова: «Ну что такое, Осень?» Это был виновник торжества, тот, который праздновал развод. Увидел мое нешевялящееся тело и подумал, что меня пора спасать.

Мы вместе уже шесть лет. И у нас все хорошо, как ни странно. Но больше всего на свете я люблю заходить в гримерку после спектакля. На столе я обязательно найду маленькую записочку от него: «Осень, я давно с тобою не был».

Осеннее разочарование

Татьяна Егорова

vk.com/tb_egorova

Первый осенний дождь лил четыре дня. Мы с Ленкой стояли около подъезда. «Гуляли». Она жаловалась, что боится остаться старой девой, что никто ее никогда не полюбит.

А мне было на это плевать. Моя проблема была поважнее: я провалила вступительные экзамены в техникум. Мне было плевать, полюбит кто-то Ленку или нет. Хватит уже ныть, у людей тоже проблемы есть!

Я ей так и сказала. Она завизжала, что я на следующий год поступлю, если не буду дурой, а она старой девой останется навсегда.

Мы поругались. Я шла, сама не знаю куда, загребая ногами желтые промокшие листья. Теперь на душе в два раза паршивее. Надо промокнуть снаружи, чтобы полегчало изнутри.

Кеды сдались очень быстро: они чавкали, наполнившись водой. Лосины прилипли к ногам, руки больше не согревались в карманах.

Небо было таким низким, будто оно лежало на крышах домов и стекало на город. Сейчас дожди, потом снег с дождем, потом – лед. Осень – темная даль.

Я присела на скамейку на автобусной остановке. Ходьба под ледяным дождем отвлекла меня от навязчивых мыслей о техникуме и о подруге.

«Зря я с ней так, – подумала я. – Завтра помирюсь обязательно».

Подъехал автобус, я решила проехаться в нем, чтобы согреться.

Села на заднее сидение, из-под которого всегда идет обжигающий жар. Мне кто-то сказал, что там находится двигатель. Может быть, может быть… Этот жар сейчас очень нужен моим промокшим ногам.

На конечной остановке я не вышла на улицу. Никто не сделал мне за это замечание, не пригрозил и не выгнал. Автобус развернулся и отправился по маршруту обратно.

Доехав до другой конечной остановки, я снова осталась сидеть в салоне.

За окном совсем стемнело. Струи воды лились снаружи по стеклу, и через него фонари выглядели, как растекающиеся пятна света.

Водитель заглушил мотор, вышел из кабины и побежал. Ссутулившись, как будто это поможет ему остаться сухим.

Он скрылся за дверью диспетчерской.

Я сидела одна в темноте и уже окончательно забыла про Ленку, про техникум и даже не дрожала от холода. А думала, смогу ли открыть руками дверь автобуса. И получится ли у меня «выдернуть шнур, выдавить стекло», как написано в инструкции на центральном окне.

Вдруг двери с шуршанием открылись. В салон влетел порыв ветра, и моя тревога усилилась. Вошел водитель.

«Наорет… Вызовет милицию… Изнасилует…» – моя фантазия была настроена драматично.

– Есть хочешь? – спросил он, сев напротив меня.

– Нет, – ответила я.

Он протянул мне слоеное пирожное «Бантик».

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Раиса, – ответила я, набив рот «Бантиком».

Он рассматривал меня, как мартышку в зоопарке, и задавал вопросы для поддержания беседы.

Я отвечала сдержано, как обычно с незнакомым человеком, и старалась не выронить изо рта кусок пирожного.

«Да, мама отпустила. И папа тоже. Да, учусь. Работаю, ага. Обычно слушаю музыку, но сегодня мокну под дождем».

Даже не спросил, какую музыку я люблю. Заигрывает, но я не люблю старых. Ему, наверное, все тридцать.

Оказалось, двадцать пять. Об этом я узнала при следующей встрече.

В октябре начались заморозки. Сапоги приходилось натягивать на шерстяные носки.

Я ехала в автобусе и собиралась выходить на своей остановке. Выпустив пассажиров, стоявших передо мной, двери закрылись.

Дотронувшись до них рукой, я посмотрела в сторону кабины водителя, потом опять повернулась к закрытому выходу.

Водитель объявил на весь салон:

– Девушка Рая! Повернитесь!

Я повернулась и увидела за стеклом своего нового знакомого, Федора.

Бабочки в животе взорвались фейерверком счастья и осветили пасмурное небо.

– Привет, Райское яблочко! – ему было весело, он придумал мне кличку.

– Привет, дядя Федя съел медведя, – не люблю тупые шутки.

Он сказал, чтобы я не злилась. Спросил, свободна ли я вечером, и предложил встретиться у станции в семь.

Я пришла.

Он сидел в своем автобусе. У него был перерыв.

– Ты с автобусом не расстаешься? – съязвила я.

Потом, в доверительной беседе, он рассказал мне, что разведен, что у него двое детей, мальчик и девочка.

– Мы с женой, – говорил Федор, – решили детей сделать, чтобы мне в армию не ходить. Но когда они родились, я понял, что уж лучше армия. А потом мы с женой развелись. Молодые были, – добавил он, оправдываясь, – по семнадцать лет.

«Придурок, – подумала моя голова, – Такое мог придумать только придурок».

«Какой откровенный», – шепнул незнакомый голос внутри меня.

Ветер подхватил заиндевевшие листья и закружил их в вальсе. Я поддалась новому незнакомому чувству и позволила ему вертеть мною. Шестнадцать лет – самое классное время для маленьких глупостей. Например, влюбиться в разведенного мужика, которому даже неинтересно, какую я слушаю музыку.

Каждый раз, прощаясь с ним, я прощалась со всей Вселенной. Возвращал меня в реальность только мой магнитофон.

«Очередь за солнцем на холодном углу.

Я сяду на колеса, ты сядешь…»

…на заднее сиденье автобуса, самое теплое в салоне, и буду ехать круг за кругом. И ничего не расскажу Ленке, с которой мы уже давно помирились. Разум больше не усмехался «придурок», он покорился.

Когда мы с Федором не виделись месяц, я думала, почему меня тянет к этому человеку? Нам совсем не о чем поговорить. Меня даже не согревают его объятия, а будто обкрадывают. Я получаю взрыв и пустоту. Но для него у меня всегда есть время.

«Напрягся мускул, ослабли вены.

Нажали кнопку – размякли мозги».

Где мои мозги? Когда я утратила способность критически мыслить? Где мои друзья?

Егор Летов смотрел с плаката кругляшами черных очков. Пустота внутри меня была еще чернее. Наверное, это и есть любовь, решила я, и нырнула в нее, как в омут.

Осенью 42-го

Илона Ковза

vk.com/ilona.kovza

Холодный осенний ветер тоскливо завывал за окнами палаты, и Рите хотелось выть вместе с ним. Она – молодая, боевая, отличница снайперской подготовки – прикована к койке на неизвестный срок в самый разгар войны, пока другие ребята из разведшколы (и Лешенька) делают вылазки в немецкие тылы.

Ходить она не могла, садиться ей запретили. Можно было только лежать и время от времени ворочаться с боку на бок. Худшего времяпрепровождения придумать было нельзя. Врачи утешали: это не навсегда, после лечения подвижность вернется. Но ей хотелось плакать от тоски и досады: как она могла не заметить ту растяжку?! Ведь даже боя не было, вот дура-то… Первая слезинка пробежала к виску, оставив щекотную дорожку, за ней вторая, третья… Рита не торопилась их вытирать. В окна забарабанил мелкий дождь, будто отвечая ее настроению.

– Курсант Березкина, отставить сырость!

Рита вздрогнула и обернулась. В дверном проеме, тяжело опираясь на костыли, стоял человек в казенной пижаме и бинтах на пол-лица.