Чудеса Дивнозёрья

Сборник рассказов

Весна Весна, ну настань уже!

За окном опять шёл снег — и это в апреле! Тайка со вздохом оторвалась от учебников. Ей так хотелось погулять сегодня — и на тебе, метель…

В приоткрытую форточку протиснулся Пушок — мокрый, со слипшимися перьями.

— Бр-р-р, — сказал он вместо приветствия и встряхнулся.

Капли упали на страницы, и Тайка отодвинула книгу.

— Эй, осторожнее.

— Тая, там светопреставление какое-то. Я замёрз, как в январе!

— Может, чаю горячего? — она потянулась было к чайнику, но коловерша замотал головой.

— Потом. Там твоя помощь нужна. У кормушки птица лежит, совсем замёрзла, бедняга.

Тайка выскочила наружу в одних тапочках, даже пуховый платок накинуть не успела. Ещё зимой они повесили у крыльца кормушку, чтобы помочь птицам перезимовать. Обычно туда прилетали воробьи, синички да снегири, иногда заглядывал коростель, но сегодняшняя гостья была особенной. У птички, о которой говорил коловерша, было рыже-золотое искрящееся оперение. Красивое — глаз не оторвать! И Тайка прежде уже такое видела.

— Пушок, это же осеничка, приносящая осень! Что-то не в срок прилетела пташка… — Тайка подняла из снега обмякшее тельце.

Ей показалось, что птичка мертва, но та вдруг открыла глаза. С облегчением выдохнув, Тайка поспешила в дом.

Она нашла коробку, поставила её возле печки и положила птицу внутрь. А то очнётся, начнёт метаться, повредит крылья.

— Звони тёте Тане, — Пушок навис над коробкой, разглядывая яркую, как осенний лист, гостью. — Тут без ветеринара не обойтись.

— Не думаю, что тётя Таня поможет. Это же необычная птица, не из нашего мира. Погоди, я лучше попробую заклятие, — Тайка сложила ладони лодочкой. — У Яромира подсмотрела. Он мне так синяки лечил.

Она прошептала несколько слов на дивьем языке, надеясь, что всё произнесла правильно. Ладони наполнились теплом, она осторожно коснулась тщедушного тельца, и птичка закрыла клюв, подняла головку. Дыхание восстановилось, распластанные крылья подобрались.

— Пить, — чирикнула она.

Тайка, кивнув, быстро наполнила блюдечко.

— Спасибо, ведьма, — просвистела гостья, утолив жажду.

— Ты меня помнишь?

— Конечно. Мы же уже встречались осенью. Я к тебе и летела, чтобы о помощи попросить. Да, вишь, не долетела. Очень уж злая метель нынче…

— Теперь всё будет хорошо, — улыбнулась Тайка. — Пушок тебя вовремя нашёл. Ну, рассказывай, что случилось?

— А он разве не съесть меня собирался? — птичка с опаской покосилась на коловершу.

Пушок фыркнул от возмущения, а Тайка поспешила успокоить гостью:

— Ты что! Нет, конечно! Коловерши не едят птиц.

— Уф, тогда прошу прощения. Я ужасно испугалась… Меня зовут Ляна. В этом году меня избрали вестницей весны. Но я потеряла ключик, и теперь весна никогда не настанет, летняя нечисть не проснётся, перелётные птицы не вернутся, а вместо лета придёт зима. Это всё моя вина, — птичка чуть не плакала.

— Ну ты и растеряша! — ахнул Пушок, а Тайка замотала головой.

— Погоди, я ничегошеньки не поняла. Что значит — «вестница весны»?

Пришлось Ляне пояснять:

— Каждый год птицы приносят весну на крыльях. Но самое важное задание достаётся той, что прилетит самой первой. Она должна принести ключ, чтобы отпереть весне дорогу. Нынче эта честь досталась мне, но я… — птичка всхлипнула. — Я потеряла ключ, ведьма.

— Погоди, но ты же осеничка!

— И что? — Ляна глянула с вызовом. — Мало ли, кем ты родился! То, чем ты хочешь заниматься, — гораздо важнее. А я с самого детства хотела хоть разок впустить в мир весну. Ты хоть знаешь, сколько я готовилась? Сколько усилий приложила, чтобы меня наконец выбрали! И теперь всё насмарку… может, и впрямь не стоило бороться?

— Конечно, стоило! — Тайка скинула тапочки, быстро натянула резиновые сапоги и куртку. — Рассказывай, где ты потеряла ключ?

— У истоков Жуть-реки, — Ляна потупила взор. — На самой границе болот.

— Ага! Пожалуй, я знаю, кто мог его найти и присвоить. Есть тут у нас один тип. Очень любит всякие блестяшки.

— Да, это наверняка Мокша! — Пушок захлопал крыльями. — Тая, я с тобой! А за ней, — он кивнул на птичку, — пускай Никифор присмотрит.

Ляна, конечно, пыталась протестовать, но Тайка поддержала коловершу:

— Тебе лучше будет пока остаться здесь. Ты ещё слишком слаба для путешествий. Вот увидишь, мы быстро управимся. Считай, похититель уже найден!

Добираться пришлось долго: от снега с дождём дороги развезло, и Тайка порадовалась, что надела резиновые сапоги, — в кроссовках она точно утонула бы. Вдобавок оказалось, что Жуть-река разлилась, и там, где раньше можно было просто перескочить на другой берег, пришлось переходить по скользким брёвнам.

— Ну и грязюка, — ворчал Пушок. — Дурацкое время года.

— Да брось! — Тайка улыбнулась. — Не бывает плохой погоды, каждой — своё время. Холода уже поднадоели. Зато представь: скоро всё подсохнет, зацветут деревья…

— Это если мы найдём ключ. А вдруг нет?

— Не каркай! — Тайка щёлкнула коловершу по носу.

И словно нарочно за спиной раздался хриплый и насмешливый вороний грай.

— Плохая примета, — заныл коловерша.

Тайка обернулась: на деревце, что росло на берегу, и впрямь сидела ворона.

— Бр-рось! Не ходи на болота! Пр-ропадёшь! — вещала она.

Пушок тихо пискнул:

— Вот, я же говорил.

— Вы, гражданка ворона, нас не запугивайте, — нахмурилась Тайка. — Мы не первый раз на болота идём. Нечего тут панику наводить.

— Дур-рочка, — ворона почистила клюв о ветку. — Я пр-р-росто пре-редупреждаю, что…

И тут Пушок сорвался с Тайкиного плеча. Она и оглянуться не успела, а коловерша уже налетел на насмешницу, выставив вперёд когти:

— Никто не смеет мою любимую ведьму дурочкой называть!

— Кар-р-раул! — завопила ворона, заполошно взмахнув крыльями.

Миг — и она уже скрылась в соседнем лесочке, а гордый Пушок вернулся на Тайкино плечо, дыхнул на когти и почистил их о шерсть.

— Вот так-то! Знай наших!

— А тебе не кажется, что она хотела нас предостеречь? — Тайка в задумчивости закусила кончик косы.

— Ой, ерунда! Будто не знаешь: вороны те ещё паникёры. Как я ей, а? Скажи, что я молодец!

— Молодец, — она не стала спорить. Помнила, что Пушок ворон не любит. Не так, как собак, но всё же. Они вечно конкурировали за ягоды и прочие вкусняшки. — Ладно, идём дальше. Нужно вытрясти из Мокши ключ от весны, пока этот барахольщик не засунул его в дальний угол.

Чем дальше они забирались в болота, тем больше Тайка думала: а вдруг ворона была права? Разлилась не только река. Под ногами хлюпало, сапоги скользили по припорошенным снегом кочкам — того и гляди ухнешь в какой-нибудь бочажок и поминай как звали. Спасибо, Пушок слетал, принёс палку. Идти сразу стало легче, но в какой-то момент тропка просто закончилась. Кругом была вода, и редкие деревья стояли в ней по пояс, словно безмолвные стражи болот.

— Кажись, приплыли, — Тайка вздохнула.

Коловерша огляделся и сник.

— Что же теперь делать?

— Назад поворачивать. Не зря ворона каркала. Без лодки тут не обойтись.

Пушок немного потоптался на её плече, будто переминаясь в нерешительности, и вдруг заявил:

— Давай я слетаю. Мне вода не помеха. Только скажи, как выкликать гада?

— Ой, спасибо! Нужно вон до того островка долететь. И зови Мокшу уважительно. Его титул — «царь болот». Ну или «хозяин волшебства» — не знаю, какой ему сейчас больше нравится.

Внимательно выслушав Тайкины объяснения, коловерша взмыл в небо, пару раз сделал сальто, явно рисуясь:

— Супергерой Пушок спешит на помощь!

Вскоре над болотом раздались угрожающие вопли:

— Эй, царь болот! А ну влачи сюда своё жалкое существование! Давай, морда чешуйчатая, хозяин волшебства-шмолшебства! Отдавай, что спёр! А не то мы с ведьмой тебя арестуем!

Тайка закатила глаза: нет, он её слушал вообще?

Вода всколыхнулась, в воздухе запахло тиной и проблемами. Прямо перед ней вдруг вынырнула лупоглазая башка, но это был не Мокша, а девчонка-болотнянка. Может, та же, с которой они уже встречались, а может, другая — признаться, Тайка пока не очень отличала болотных жителей друг от друга.

— Тс-с, — болотнянка приложила перепончатый жабий пальчик к губам. — Не орите. Уйми своего приятеля, ведьма.

— А то что? — Тайка с вызовом сплела руки на груди, и девчонка на всякий случай отплыла подальше.

— А то Мокша проснётся!

— Ну, мы того и добиваемся. Хотим с ним поболтать. Говорят, он нашёл кое-что, но это ему не принадлежит. Так что пускай возвращает, — Тайка старалась говорить строго.

Болотнянка, выбравшись на плавающее в воде брёвнышко, со вздохом покачала головой:

— Ты ошибаешься, ведьма. Не мог наш царь у тебя ничего взять. Спит он. Как осенью залёг, захрапел — так и не просыпался. Он холода не любит. А ежели разбудишь его сейчас, он тебя точно утопит. Знаешь, какой злой спросонья?

А коловерша тем временем продолжал орать:

— Эй, жабья душонка! Боишься нас, да? Правильно боишься! Ну где этот скользкий тип коварной наружности?

— Пушок, помолчи пока, — прикрикнула Тайка. — Кажется, у нашего подозреваемого есть алиби.

Коловерша послушался, вернулся, а выслушав болотнянку, скривился:

— А вдруг она врёт, Тая?

— Не вру! — девчонка от негодования фыркнула, обдав Тайку брызгами. Её плавники топорщились в стороны, бурые с прозеленью волосы развевались на ветру. — Царь Мокша никогда раньше подданных не просыпается. А сейчас ещё даже лягухи дрыхнут.

— А ты чего не спишь? — Тайка с подозрением прищурилась. — Признайся, может, это ты наш ключик взяла?

— Ничего я не брала! — обиделась болотнянка. — Вот не сойти мне с этого места, ежели обманываю.

М-да, такими клятвами обычно не бросаются. Похоже, они и впрямь пошли по ложному следу…

— Ладно, прости, — Тайка развернулась, чтобы уйти, и уже в спину ей донеслось:

— Порасспрашивай птиц, ведьма. Слыхала я, вчерась тут вороны да галки шумели. Может, они что-то знают. Я-то всю зиму не спала. Нарочно не ложилась, хотела одна побыть. И чтобы никто не указывал, что делать. Понимаешь?

О, да, Тайка понимала.

— Спасибо, — она поклонилась болотнянке. — Ты уж не говори Мокше, что мы приходили, ладно?

— Я себе не враг, — улыбнулась та и — плюх — исчезла под кочкой.

А Тайка решительно зашагала назад, опираясь на палку.

— Что ты теперь собираешься делать? — поинтересовался Пушок.

— Как что? Конечно, искать ту ворону. Она явно хотела нам что-то сказать, пока ты её не прогнал.

— Ну вот, опять я виноват! — надулся коловерша. — Сама теперь с вороной болтай, а я — не буду.

Тайка не стала говорить, что вообще-то хотела попросить Пушка ровно о том же.

Когда они вернулись к истокам реки, вороны нигде не было видно. Пришлось покликать:

— Эй! Госпожа ворона, вы здесь? Простите, что в прошлый раз обошлись с вами грубо. Мы хотели бы задать вам пару вопросов, — говоря это, Тайка чувствовала себя как какой-нибудь детектив из фильма про полицейских. Наверное, это всё влияние Пушка.

К счастью, ворона оказалась не из обидчивых, выпрыгнула на камешек, глянула насмешливо:

— Вер-р-рнулась, дур-р-рочка? Ср-р-разу бы послушала, и никуда ходить бы не пр-р-ришлось.

— Вы знаете, что мы ищем? — ахнула Тайка.

— Р-разумеется. Золотой ключик р-разыскиваешь, ведьма? Я пр-р-рава?

— Да. Но… как вы догадались?

— Видела я его, — каркнула ворона. — В клюве уже дер-р-ржала. Но галки меня отвлекли. Р-раз, и умыкнули др-р-рагоценность пр-р-рямо из-под носа. Так пусть ни мне, ни им не достаётся. Р-расскажу тебе, где их гнездо. А в нагр-р-раду…

— Ключ не отдам, и не проси, — перебила Тайка. — Он очень важный, без него весна не настанет.

— Да я уж сообр-разила, — вздохнула ворона. — В общем, с тебя твор-р-рожок за инфор-рмацию.

— Будет тебе творожок. Выкладывай, что знаешь.

Пушок неодобрительно покачал головой, но вмешиваться не стал, а ворона проскрипела:

— Иди к излучине р-реки. Там, в бояр-р-рышнике, найдёшь их тайник. Но будь остор-рожна, эти р-разбойницы клюются больно.

Тайка со всех ног помчалась в указанное место. Коловерша летел впереди и ныл:

— Ну теперь-то позволишь мне вести переговоры? У меня бы — ух! Никаких творожков никому! Ишь, какое расточительство!

В кустах боярышника было тихо. Оглядевшись, Тайка заметила старое, ещё прошлогоднее гнездо, но оно было высоко над головой.

— Пушок, проверь, — шепнула она, и коловерша с готовностью взмыл вверх.

Некоторое время сверху слышались шорох, возня и треск веток, а потом вдруг Пушок завопил:

— Нашёл!

Он спорхнул вниз, в его лапах сиял золотой ключик.

Вот это да! Всегда бы дела так просто делались!

Они уже собрались уходить, когда в спину им донеслось отчаянное:

— Постойте! Это нечестно!

Им преградил путь взъерошенный галчонок. Странно, откуда такой маленький? Ведь птенцы прошлого года уже выросли, а новые ещё не успели народиться.

— Вот именно! — Тайка на всякий случай сунула ключик в карман и молнию застегнула, чтобы точно не вытащили. — Нельзя брать чужое!

— Я и не брал, — обиделся галчонок. — Ключик Ляна спёрла!

Так, а вот это уже было интересно…

— Погоди, но она сказала, что в этом году её выбрали вестницей весны? Стало быть, ей и врата открывать, нет?

— У нас было соревнование, — надулся галчонок. — Я должен был прийти первым, но эта негодяйка меня отпихнула. А старый орёл-судья проспал и не заметил. Ты понимаешь, галки вообще никогда не отпирают весну. Мы же не перелётные. А я так об этом мечтал… вот и улетел с осеничками ещё в сентябре.

— Так ты поэтому не вырос, — догадалась Тайка. — Всю зиму в волшебной стране провёл.

— Да, я единственный из сородичей, кто побывал в Небесном Пределе. Это птичье царство, высоко в горах. Там зимуют все перелётные птицы, — взгляд галчонка стал мечтательным. — Видела бы ты, ведьма, какие там чудеса!

О, Тайка его очень понимала. Она ведь и сама мечтала о волшебной стране…

— А почему ты вернулся?

— Ну как же — здесь мой дом, — галчонок развёл крыльями. — Я хочу стать путешественником. Буду летать туда, но всегда должно быть место, куда хочешь вернуться. Разве не так?

Тайка кивнула. Надо же, этот маленький птенец был таким мудрым. Может, даже мудрее её самой. И, конечно, ему очень хотелось верить. Тайка почти была готова отдать ему ключ, но Пушок — спасибо ему большое — предложил более разумное решение:

— Думаю, тут нужна очная ставка. Эй, пернатый, готов встретиться с Ляной?

— Видеть её не желаю, — буркнул галчонок. — Но, судя по всему, придётся. Ты уж рассуди нас, ведьма. Только чтоб по справедливости!

Дома за чашкой чая их очная ставка очень быстро превратилась в настоящий птичий базар. Галчонок и осеничка бросались обвинениями, шикали друг на друга, даже пытались выщипать перья. Как тут разберёшь, кто прав, кто виноват, когда есть только слово против слова и у каждого своя правда?

— Послушайте, — воскликнула она, прерывая бесполезный галдёж. — А вы не думали, что… ну, может, вы оба вестники? Знаете, так бывает, когда сразу двое занимают первое место в соревновании? Тогда говорят, что победила дружба.

— Но ключ-то оди-и-ин! — с сомнением протянула осеничка.

— И ворота весны тоже, — поддакнул галчонок.

— Ну и что? А откроете вы их вместе. Дверцы, небось, тяжёлые. И ключ выронить легко — вон Ляна уже его потеряла однажды. А вместе вы точно справитесь!

— А неплохая идея, — они сказали это хором, переглянувшись.

— Ты прямо как Орёл-судья, — галчонок запрыгал от радости.

— Тогда держите ключ, — улыбнулась Тайка. — Думаю, вы оба его заслужили. И нет ничего плохого в том, чтобы вершить важные дела вместе. Друзья всегда так делают.

Галчонок и осеничка взялись за ключ с двух сторон, немного потолкались, приноравливаясь, и — фр-р! — оба вылетели в окно.

Тайка проводила их взглядом, притянула к себе Пушка и улыбнулась:

— Уф, вроде разобрались. Эй, весна, ну давай, настань уже! Мы очень соскучились.

Гуси-оборотни возвращаются

— Тая, полундра! Гуси-лебеди опять прилетели наших девчонок воровать! Надо спрятать Алёнку, срочно! — Пушок ворвался в окно, чуть не оборвав занавеску.

Тайка от неожиданности аж половник уронила.

— Пушок, ну что ты опять придумал?

— Я не придумал, я их правда видел. Клянусь всем шоколадом этого мира! Две тётки прошлогодние. Как их там? Лина и Лида, во! У меня память хорошая, я их сразу узнал. В магазине столкнулись нос к носу — так они, представляешь, сделали вид, что меня не заметили. И давай в пуховых платках копаться.

— Так ты, наверное, опять обычным котом притворялся и у продавщицы еду клянчил?

Судя по сконфуженной морде Пушка, Тайка не ошиблась.

— Пф! Подумаешь! — фыркнул он. — Я что ж, виноват, что сердобольным людям нравится котиков кормить? Тётя Надя как раз из таких, ей это удовольствие доставляет. Так что я со своей стороны протягиваю ей, так сказать, лапу помощи. Эх, Тая, ты мне зубы-то не заговаривай, это всё к делу отношения не имеет. Виллы опять прилетели — вот что важно!

Тайка со вздохом поправила крышку на бурлящей кастрюле. На всю кухню пахло почти готовым борщом.

— Я всё-таки думаю, ты обознался. Лида и Лина говорили, что никогда не возвращаются с зимовки через Дивнозёрье. У нас слишком холодно. Ты сам посмотри: разве это апрель? А виллы — очень теплолюбивые создания. Они же себе лапы отморозят, у них сапожек нет.

Найти сапожки на гусиную лапу действительно было сложновато. Виллы — а попросту говоря, девы-гусыни — могли принимать человеческий облик, но ноги у них всё равно оставались птичьи.

— Это раньше не летали, а теперь, вишь, распробовали. Говорю тебе — Алёнку надо предупредить!

— Отставить панику! — Тайка звякнула половником по кастрюле, чтобы придать большую убедительность голосу. — Алёнка им отказала. А они второй раз не предлагают.

— Хм… а ведь и правда… — коловерша сел, почесал лапой за ухом, размышляя. Наконец его жёлтые глаза засияли. — Я понял, Тая! Они за другой девчонкой прилетели. Я ж, не будь дурак, решил проследить. И до-о-олго летал по их следам. Благо, отпечатки гусиных лап отыскать легче лёгкого. И знаешь, они сперва на нашей улице топтались — к соседской Танюшке, стало быть, присматривались. Потом к Людочке тоже заглянули. К какой? Да к баб-Ириной внучке. А дальше вообще в Ольховку полетели. И знаешь куда? К Сашеньке!

Сашеньку Тайка помнила смутно. Та училась в восьмом, но всё время болела, так что учителя ходили к ней домой. Кстати, Алёнка ведь тоже не отличалась крепким здоровьем, а гусынь очень заинтересовала. Неужели Пушок прав?

— Ладно, убедил. Давай проверим наших пернатых подруженек. Где они сейчас могут быть?

— Да в магазине же.

— Тогда идём! — Тайка переставила суп, накинула куртку. — Если они уже ушли, пока ты туда-сюда летал, будем искать по следам.

— Только, умоляю тебя, без собак! — коловерша вздыбил шерсть на загривке. — Я сам по следам могу, как ищейка. Это только наше дело, Тая. Только ты да я. Лады?

Ну как тут поспоришь? Тайка кивнула:

— Веди, следопыт.

Им повезло: виллы оказались нерасторопны и всё это время провели в примерочной. Когда Тайка с Пушком вошли в магазин, младшая сестрица Лида как раз вертелась перед зеркалом, поправляя чёрные кудри. На ней был полосатый вязаный свитер, из-под которого торчало узорчатое платье виллы. Одно к другому катастрофически не шло, но Лине, кажется, нравилось. А вот продавщица тётя Надя, похоже, была не в восторге:

— Ишь, ходят тут. Всё меряют, ничего не покупают. Как бы не спёрли чего.

— Тёть Надь, не беспокойтесь, — Тайка улыбнулась самой обезоруживающей из своих улыбок. — Я их знаю.

— И кто они?

— Да просто знакомые. Из другой страны прилетели. Иностранки.

— А по-нашему так складно говорят. — Выдохнув с облегчением, продавщица заметила Пушка. Тот и не думал скрываться, только крылья спрятал. Кот — и кот. — Кис-кис-кис, иди сюда, мой хороший. Я тебе рыбки припасла.

Что ж, продавщица отвлеклась. Уже неплохо.

Завидев Тайку, Лина — старшая сестра — всплеснула руками так, что серёжки-перья качнулись в ушах:

— Какие люди! Ведьма, ты ли это?

— А сама говорила, все смертные на одно лицо, — улыбнулась Тайка.

— Так и есть. Но я тебя по куртке узнала. Ты ж осенью тоже в ней была, — Лина сгребла её в охапку и обняла так, что косточки захрустели.

— Э-э-э… наверное. Какими судьбами к нам?

— Да-да, какими судьбами? — грозно добавил коловерша, оторвавшись от миски. Наверное, завидовал, что ему обнимашек не досталось.

— Да вот, сестра решила приодеться, — Лина сокрушённо цокнула языком. — Говорит, хочу кофточку, как у ведьмы. А такой тут и нетути. Мы уже всю лавку перетряхнули.

— Полосатую, что ли?

— Ага, — Лина шмыгнула носом. — Сколько меряю, всё не то.

— Хочешь, я тебе свою отдам? — Тайке было не жалко. Мама ей таких кофточек каждый год не по одной привозила.

— А можно? — У Лины загорелись тёмные, как вишни, глаза.

— Я бы не стала предлагать, если бы было нельзя. И вообще, чего мы тут стоим? Пойдём скорее к нам в гости чай пить.

Гусыни отказываться не стали: загоготали, обрадовались — всё это к превеликому неудовольствию Пушка.

Продавщица тётя Надя проводила их хмурым взглядом и пробурчала что-то невнятное.

— Кстати, а деньги-то у вас откуда? — запоздало поинтересовалась Тайка. — На что вы одежду покупать собирались?

На неё уставились две пары непонимающих глаз:

— Какие деньги? Мы думали, можно просто так взять…

— Что вы! Нельзя!

Виллы переглянулись и с виноватым видом начали выгребать из карманов носки, платки, заколки для волос.

Вот ведь… вроде не сороки, а туда же!

— Всё вернули?

— Кажись, всё… Странно у вас, у смертных, жизнь устроена. Совсем не то, что у нас.

— Ещё скажите, что в волшебной стране денег нет.

— Есть, но не у птичек. Га-га-га!

Ох уж эти птички! Закатив глаза, Тайка поскорее вывела гусынь из магазина, пока тётя Надя ничего лишнего не услышала и кражу не заметила. А то ещё участкового вызовет, с неё станется.

Они пили чай с плюшками, от которых даже Пушок немного подобрел. По крайней мере, перестал подозрительно коситься на гостей и пофыркивать.

Лида щеголяла в Тайкиной кофточке. Рукава ей оказались малость коротковаты, но она уверила, мол, это ничего, зато все браслетики будет видно.

— Ну спасибо, ведьма, удружила, — Лина шумно прихлёбывала горячий чай. — Никакого сладу нет с этой модницей. Жить бы мы остались в этой лавке, если бы не ты.

— Ой, да пустяки, — отмахнулась Тайка.

— Нет, не пустяки. В благодарность вот тебе подарочек. А ну-ка протяни руку.

Тайка протянула, и Лина ловко обвязала её левое запястье красно-белым нитяным браслетом с подвеской — маленьким колокольчиком.

— Милая штучка. Что это?

— А ты не знаешь? — гусыня гоготнула от изумления. — Это же мартеница.

Но Тайка всё ещё не понимала. Пришлось Лине объяснять:

— Оберег такой. У нас на юге весна раньше приходит, поэтому мы их в марте носим. А у вас и в апреле ещё снег может пойти. Так что вот тебе кусочек весны, ведьма. Носи на здоровье да на хороший урожайный год.

— Спасибо! — Тайка залюбовалась подарком. Мартеница ей очень понравилась.

— Только носить её надобно не всё время, — добавила Лина, — а пока не увидишь первое цветущее дерево. Тогда повяжи мартеницу на ветку и загадай желание. Вот увидишь, оно непременно сбудется.

Пушок в это время доел последнюю свою плюшку, под шумок стащил одну Тайкину, а потом начал толкать ведьму лапкой и делать знаки бровями.

— Чего тебе?

— Тая, ты забыла? Ну, для чего мы все сегодня собрались? Надо вывести этих гусей-оборотней на чистую воду.

А Тайка и правда забыла, во как заболтались. Да и не похожи были Лина с Лидой на злоумышленниц. Но спросить всё же стоило:

— А вы как, учениц себе всё ищете?

— Неужто Алёнка передумала? — Лида хлопнула в ладоши.

Пришлось её разочаровать:

— Нет-нет, теперь она моя ученица. Я вам её не отдам.

— Искали мы, — подтвердила старшая гусыня. — Да никого не нашли. Девчоночки у вас есть хорошие, только способностей к волшебству — ни у одной.

— Эй-эй! — коловерша погрозил им когтем. — Вы наших девчонок уводить и в гусынь превращать не вздумайте.

— Пушок, успокойся, — осадила его Тайка. — Тебе же ясно сказали: насильно никого не заберут.

Коловерша открыл пасть, чтобы возразить. Нет, он понимал, что Тайка права. Просто поспорить хотелось — с ним под настроение случается. Но Тайка сунула ему в зубы плюшку и оставила последнее слово за собой.

— Так. Значит, Танюшку не заберёте? — спросил Пушок у Лины, когда прожевал лакомство.

— Не-а.

— И Людочку?

— Не заберём.

— И Сашеньку?

— Да что ты прицепился как репей? Сказала же: нет. А будешь приставать, тебя украдём, понял?

— Меня нельзя красть! — ахнул коловерша и на всякий случай придвинулся поближе к Тайке. — У меня ведьма есть! И вообще, я — самец. Меня к вам не пустят.

— Да шучу, шучу, — усмехнулась Лина. — Уж больно ты забавный.

Тайка, хихикнув, потрепала Пушка по холке. Коловерша порой и впрямь увлекался. Упрётся — не переупрямишь. Ничего, рано или поздно смирится, что виллы — благие существа, хоть и гуси-оборотни. Не в чем их подозревать.

Остаток вечера они проболтали о всяком-разном. Гусыни рассказывали о южных краях, где Тайка только мечтала побывать. Ей так хотелось однажды своими глазами увидеть синее-синее море, по которому ходят кораблики и плавают белые лебеди. А в небе кружат чайки. Даже не верилось, что на родине Лины и Лиды весна наступает уже в феврале, представляете? А снег порой вовсе не выпадает. Разве что где-нибудь высоко в горах. А холодов — нет, вы только подумайте — всего пара недель в году.

Когда они допили третий чайник чая, настала пора укладываться спать. Тайка устроилась под любимым одеялом, Пушок свернулся калачиком в её ногах, а Лина с Лидой попросились на постой в курятник. Мол, надоело в человеческом облике ходить, хочется перекинуться в птиц. Для сна оно полезнее. Так и заснули.

А наутро Тайку разбудил коловерша — опять взволнованный донельзя.

— Тая, полундра! Просыпайся скорее. Наши гусыни-вертихвостки сбежали!

— Ну что ты опять кричишь? — Тайка протёрла заспанные глаза. — Не сбежали, а ушли. А что не попрощались, так они же птицы вольные. Решили лететь — полетели.

— Опять не веришь? — надулся Пушок. — А, между прочим, зря! Они не полетели, а пешком пошли. Я сам видел. И с ними кто-то третий был. Ты понимаешь, что это значит? Они всё-таки кого-то увели, заманили в свои сети. А обещали! Обещали!

Ну что тут скажешь? Пришлось быстро одеваться и бежать на холодную улицу — даже без привычного утреннего какао. Коловерша от неё ни за что не отстал бы.

Они успели догнать гусынь уже за околицей. Тайка издалека увидела три фигуры и прибавила шаг — а Пушок-то, похоже, был прав. Только вот спутница Лины и Лиды девочкой не выглядела. Наоборот, была самой грузной из них. И вообще, казалась очень знакомой…

— Тётя Надя? — подбежав, Тайка узнала продавщицу из магазина. — А вы-то что здесь делаете?

Гусыни переглянулись и хором выдали:

— Не то, что ты думаешь.

— А по-моему, очень даже то! — насупился Пушок, выпуская когти. — Нарушаем, гражданочки? Похищение людей — это статья, между прочим. Ни с места! Я вас арестую!

— Это, наверное, больно? — ахнула Лида.

А тётя Надя всплеснула руками:

— Ой, это ж мой любимый рыженький котик. Я его прикармливала. Твой, что ль, Таюшка? — она почесала Пушка за ушком, и тот растерялся.

Разве можно чесать за ушком детектива при исполнении обязанностей? Но так приятно… мр-мр-мр.

— То ли он — мой, то ли я — его, мы ещё не определились, — улыбнулась Тайка.

— Такой хороший… — тётя Надя гладила и гладила коловершу. А потом тихо — Тайка едва расслышала — сказала: — Прощай, рыжик.

— Что значит «прощай»? — встрепенулся Пушок. — Тая, она по-коловершьи не понимает. Спроси у неё.

— Вы уезжаете? — у Тайки на глаза навернулись слёзы.

Они с тётей Надей не были близки — так, болтали о природе, о погоде, — но «прощай» явно означало, что та покидает Дивнозёрье навсегда. От этого почему-то было очень грустно.

— Можно и так сказать, — продавщица глянула на Лину, потом на Лиду, и те кивнули, мол, говори всё как есть. — Таюшка, я слышала, о чём вы там болтали. Про волшебную страну. Закрыла магазин, пошла следом. И — ты уж извини — под окном простояла до вечера, ваши беседы слушая. А как вы разошлись, пошла в курятник — договариваться. Разве можно такую возможность упускать?

— Я думала, что виллы забирают только молодых девушек, — Тайка захлопала глазами.

— Так и есть. Но для меня решили сделать исключение.

— Тая, спроси, она точно-точно сама решила? — нахмурился Пушок. — А кто же мне будет давать рыбку?

— Пушок, тётя Надя взрослая женщина и может решать, куда и с кем ехать.

— Так-то оно так, но…

— Я очень больна, — тихо призналась тётя Надя. — Мне недолго осталось. А тут — целый волшебный мир, новая жизнь и крылья… Знаешь, я всегда мечтала летать. С тех пор как мама меня маленькую отвезла на юг на самолёте. Я запомнила домики внизу — будто игрушечные. И облака. А море… оно такое огромное. Там я смогу видеть его каждый день. И буду снова здоровой, потому что виллы не болеют. Это ли не счастье?

Тайка вздохнула. Вот так живёшь всю жизнь рядом, ходишь в магазин, покупаешь носки или резинки для волос — и не знаешь, что за прилавком стоит несчастный человек с большой светлой мечтой… Может, тётя Надя и не умела творить чары, но всегда помогала другим — словом и делом — и ничего не просила взамен. Это, если подумать, тоже настоящее волшебство.

Первым опомнился Пушок:

— Счастливого пути!

И Тайка повторила вслед за ним:

— Счастливого пути, лёгких крыльев.

Ей очень хотелось увидеть, как тётя Надя превратится в птицу, но гуси-оборотни ревностно хранили свою тайну.

До дома они с Пушком добрались молча. Тайка вошла, повесила куртку на гвоздик, скинула сапоги.

— Будешь какао?

Коловерша прежде никогда не отказывался от угощения, а тут словно не услышал вопроса:

— Тая, а ты уже думала, какое желание загадаешь, когда придёт время повязывать мартеничку на дерево?

— Нет. А что?

— Можно я загадаю? Очень надо!

Тайка ожидала, что коловерша заведёт свою обычную песнь про горы мороженого и тонны пирожных, но ошиблась.

— Я хочу, чтобы тётя Надя нашла своё счастье, — Пушок неотрывно смотрел в окно. — Она была так добра ко мне. Рыбкой угощала. Она заслужила!

Ну как тут откажешь? Конечно, Тайка согласилась.

И в этот самый миг над их домом сделали круг три диких гусыни, а потом, выстроившись клином, полетели на юг: далеко-далеко, к тёплому синему морю.

Перо жар-птицы

— Ну вот, я так и знал! — бурчал домовой, громко звеня ложечкой о край чашки. — Предупреждал же! Пошто меня не слушала, Таюшка-хозяюшка? Не зря ж говорят в народе: настал марток — надевай сто порток! А ты без шапки на улицу бегала, вот и хлюпаешь теперь носом. Эх, опять пропустишь контрольную по алгебре…

Он отложил ложечку в сторону и протянул ей чашку.

— Не ругайся, Никифор, — Тайка, вздохнув, отхлебнула чай с малиновым вареньем и поморщилась. — Ух, сладко! Сколько же ты сахару туда положил? У меня сейчас что-нибудь слипнется.

— Так тебе и надо, — фыркнул домовой. — Будешь знать, как не слушаться. Сейчас я тебе ещё тёртую редьку с медком сделаю.

— Ой, не надо! Терпеть не могу редьку.

— Надо-надо! — поддакнул Пушок. — Уж мы тебе не дадим разболеться. Вечером Никифор ещё баньку растопит, а я тебя веником, веником! Чтоб знала!

— Сейчас я сама тебя веником! — сдвинув брови, Тайка угрожающе чихнула, и коловерша на всякий случай отодвинулся подальше. — Слушайте, всё это понятно, но я же не просто так по лужам бегала. Дед Фёдор позвонил, что приболел. Ну я и испугалась — а вдруг у него опять сердце прихватило? Это потом только выяснилось, что простуда…

Пушок с Никифором переглянулись и хором заявили:

— Но шапку всё равно могла бы надеть.

М-да, когда эти двое объединяются, спорить с ними становится совершенно невозможно. Ещё и редьку вонючую поставили прямо перед носом, пфе!

Тайка поджала губы и отставила чашку на блюдечко.

— Я подожду, пока остынет. Горячо.

— Ты не ной, а пей давай, — домовой приложил мохнатую ладонь к её лбу и покачал головой. — Жар у тебя немалый, однако, сбить надо…

— Эх, а мы с Алёнкой хотели сегодня до леса дойти. Говорят, в этом году лесавки раньше времени проснулись, первоцветы выпустили, а тут их снегом и засыпало. Хотели им пледиков отнести и термос с какао, чтобы не замёрзли.

— Дома сиди! — буркнул Никифор, а Пушок добавил:

— Мы сами отнесём. А ты ещё успеешь до приключений дорваться, неугомонная наша.

— Какие уж теперь приключения дома-то… — Тайка шмыгнула сопливым носом.

Стоило ей только сказать это, как вдруг в окно кто-то настойчиво забарабанил.

Вот такая она — жизнь ведьмы-хранительницы Дивнозёрья: даже когда болеешь, приключения — раз! — и найдут тебя сами.

Никифор раздвинул шторы и открыл окно, впуская на террасу уже знакомых Тайке диких коловерш — чёрно-белую Ночку, Пушкову зазнобу, и серого Дымка — его извечного соперника.

Влетев, Дымок первым делом нацелился на пряники в вазочке на столе и облизнул пышные усы, а Пушок, перехватив его взгляд, насупился и, подвинув вазочку поближе к себе, рявкнул:

— Чё надо?

— Простите, что без предупреждения, — Ночка вежливо раскланялась. — У нас тут важное дело, Пушок. Нам без тебя никак не справиться.

— И без твоей ведьмы, — Дымок, ухнув, перевалил через подоконник мешок — с него самого размером.

Тайка только сейчас заметила, что морда у серого коловерши была вся расцарапана, как будто тот совсем недавно с кем-то подрался.

— Что это вы притащили? — она осторожно потрогала мешок пальцем, и тот вдруг пошевелился, а изнутри донеслось угрожающее кудахтанье, в котором Тайка не разобрала ничего, кроме приглушённых ругательств.

— Не «что», а «кого», — Ночка на всякий случай отодвинулась от агрессивного мешка подальше. — Мы поймали жар-птицу! Настоящую!

— Ерунды не говорите, — недоверчиво хмыкнул Никифор. — В Дивнозёрье жар-птиц отродясь не водилось. Они же сквозь вязовое дупло пролезть не могут — от их огненных перьев дерево сразу воспламеняется. И мешок ваш тоже сгорел бы вмиг.

Пушок, услыхав такие новости, закатил глаза и попытался было упасть в обморок, но, вспомнив, что при Ночке показывать слабину не стоит, всё же удержался на лапах, покачнулся и упавшим голосом произнёс:

— Они же это… враги. Забыли, что я вам рассказывал? Жар-птицы ненавидят коловерш. Они ещё во времена моего детства с Кощеем спутались и ему служили. И вы тащите к нам в дом эту гадость?!

— Погоди, Пушок, не нервничай. Никифор же ясно сказал: это не может быть жар-птица, — Тайка снова чихнула, пнув стол и едва не расплескав чай.

— Не верите! Посмотрите сами! — Дымок плюхнул свою ношу на пол, мешок раскрылся, и оттуда выбралось… нечто.

Тайка, не удержавшись, прыснула — настолько нелепым выглядело это странное создание. Вот представьте себе цыплёнка, но не жёлтенького и пушистого, а уже подросшего: голенастого, нескладного, с куцыми крылышками и с очень большими круглыми глазами на маленькой голове с длинной шеей. Вот примерно такую птичку им и притащили. С той лишь разницей, что это общипанное чудище было размером побольше иной взрослой курицы. Его красные, жёлтые и оранжевые перья торчали во все стороны, на лапках сверкали золочёные, будто покрытые фольгой когти, макушку украшал золотой же гребешок, а на кончике куцего хвоста то и дело вспыхивали маленькие язычки пламени.

— Мерзавцы! — звонко прокудахтала эта цыпа. — Где это видано, чтоб посреди бела дня честных птиц в мешок совали и волокли невесть куда! Я требую извинений! И это как минимум!

— Простите, — Тайка всеми силами пыталась сохранить серьёзный вид, но у неё не получалось. — Они просто не разобрались, кто вы и откуда. Кстати, как и я. Неужели вы и правда жар-птица?

— А что, не видно? — на неё уставился круглый глаз, в котором тоже блеснул язычок пламени.

— Ну, я никогда раньше не видела жар-птиц, — Тайка развела руками.

— Зато я видел, — оскалившись, зашипел Пушок. — И смею вас заверить — это она самая и есть. В суп эту цыпу, и дело с концом!

— Сам туда ныряй, кошачье отродье, — не осталась в долгу гостья.

— Ну зачем же сразу в суп? — поморщилась Тайка.

— Эй, да она же нам дом сейчас спалит! — Никифор, ахнув, схватил графин и выплеснул воду прямо на голову жар-птицы.

Взгляд цыпы из недовольного стал ненавидящим.

— Невежды! — она щёлкнула клювом. — Мне ещё и двух дюжин лет не стукнуло. До настоящего огня расти и расти.

Тем временем Пушок подкрался и попытался ухватить мокрую жар-птицу за хвост, но, получив клювом прямо в нос, заорал:

— Тая, смотри, она дерётся!

— Но ты же первый начал, — пожала плечами Тайка.

— Я тебя защищал! Кто знает, что у этой злодейки на уме.

Дикие коловерши дружно зашипели, поддерживая товарища. Жар-птица ответила угрожающим клёкотом, и Тайке пришлось постучать по столу и прикрикнуть:

— Так, а теперь все замолчали! Сперва всё выясним, а потом будем решать, что делать.

Коловерши вмиг притихли и плотненько скучковались на диване, словно в гнезде. Ночка юркнула под плед, а Пушок утащил туда же вазочку с пряниками. Никифор, смущённо кашлянув, вернул графин на стол, а цыпа, встряхнувшись, пробормотала:

— Вот, сразу бы так. А то ишь, припадочные!

После недолгих расспросов Тайке удалось выяснить, что их гость — не «цыпа». В смысле, не курочка, а вовсе даже петушок, и зовут его Ярк. И да, это именно он разодрал шпорами Дымку всю морду, когда отбивался от нападения коловершей.

По человеческим меркам Ярк был ещё подростком и, как это нередко бывает с подростками, сбежал из дома ещё летом, крепко поссорившись с родителями. Потом, одумавшись, хотел вернуться, но оказалось, что дупла закрыты.

— И как же ты зиму зимовал? — ахнула Тайка. — Тяжко, небось, пришлось?

— Да не особо, — Ярк отмахнулся куцым крылом. — Залез в курятник, делов-то! Меня там за своего приняли. Вот только голодно было. Эй, а что это у тебя там стоит на тарелочке и так вкусно пахнет?…

— Хочешь? — Тайка придвинула ненавистную редьку поближе к гостю, особо не надеясь, что тот захочет попробовать, но Ярк обрадовался и набросился на угощение так, будто и в самом деле всю зиму голодал.

Никифор неодобрительно крякнул, но Тайка сделала вид, что ничего не услышала. В этот момент Пушок высунулся из-под одеяла (вся его морда была в пряничных крошках):

— Конечно, он хочет. Или ты не слышала: жар-птицы от мёда волю теряют. Даже если горькую полынь им вымазать, и ту сожрут, не моргнув. У-у-у, проглоты!

— Кто бы говорил, — Тайка погрозила ему пальцем.

Она дождалась, пока гость доест всё до последней крошки, и виновато развела руками:

— Знаешь, Ярк, тебе вообще не нужно было зимовать в Дивнозёрье…

— Как так? — петушок недоверчиво прищурился.

— А так, что вязовые дупла ещё осенью снова открылись. Ты не додумался проверить?

— Да врёшь! — Ярк выглядел растерянным.

— Зачем бы мне? — Тайка надула губы. — Лети и сам проверь.

— Легко сказать: лети! Эти коты несносные мне все перья повыдергали!

— Тая, ты что, его вот просто так возьмёшь и отпустишь? Ребята его зря ловили, что ли? — Пушок от возмущения даже выронил из когтей последний пряник. Тот шмякнулся на пол, и Ярк тут же пригрёб его к себе и принялся клевать, несмотря на возмущённое шипение коловерши. — Эй! Ну что за наглость!

— Не жадничай, — осадила его Тайка. — Сколько ты пряников уже слопал за это утро?

— Не важно. Это же жар-птица! Вражина подлый!!! Они на моё гнездовье нападали, ещё когда я едва летать научился.

— Ну и когда это было? — Тайка взяла со стола салфетку и шумно высморкалась: ох уж эта простуда — из носа лило, как из ведра, — Сам же говорил, ещё при Кощее! А того Кощея уже в живых давно нет. И Ярк явно не застал те времена.

— Зато его родители…

— Даже если и так — дети за родителей не в ответе! — она перебила коловершу на полуслове, и тот, надувшись, умолк.

А Дымок, прежде никогда не соглашавшийся с Пушком, вдруг перелетел к Тайке поближе и зашептал на ухо:

— Ты эт, ведьма, не торопись. Знать те кое-что надобно. Слыхала небось: перо жар-птицы желания выполнять умеет. Отпустишь птичку — прохлопаешь выгоду. Ох, жалеть потом будешь.

— Так ты поэтому ему перья повыдергивал, что ли? — ахнула Тайка.

Дымок, ничуть не смутившись, кивнул:

— Ага! Ты не подумай, драка честная была!

— Как же, честная! — вскудахтнул Ярк, надувая грудь. — Вдвоём на одного!

— Да ладно, Ночка только мешок принесла!

— И приманку замешивала, — пискнула из-под одеяла чёрно-белая коловерша.

— Ну коне-е-ечно! А перья, можно подумать, не она дёргала, пока ты меня держал, — Ярк яростно клацнул когтями по дощатому полу.

Тайка схватилась за голову: от их громкой перепалки виски заломило, и, кажется, температура снова поползла вверх. Никифор, глядя на неё, прицокнул языком и всунул в руки градусник.

— Вдвоём на одного — это и правда нечестно, — Тайка строго глянула на Дымка, и тот, смущённо опустив взгляд, пробормотал:

— Только эти перья всё равно не работают. Я уж и так, и сяк желания загадывал. На ветер их кидал, ломал, облизывал даже — без толку. Хочешь, сама попробуй: вон там в мешке остатки.

Тайка взяла одно сияющее перо и задумчиво повертела его в пальцах. Ух, и красивое! Похоже на петушиное, но с огненным глазком на кончике, как у павлина. А ночью, наверное, светится.

— Это правда? — она повернулась к Ярку. — Твои перья могут выполнять желания?

— А если и да, то что? — огрызнулся огненный птах. — Запрёшь меня в курятник и будешь при необходимости ощипывать, как эти гады? Эх, а я-то был о тебе лучшего мнения!

Тайка покривила бы душой, если бы сказала, что у неё совсем не было искушения так поступить. Это же сколько всего загадать можно! Но в следующий миг она устыдилась своих потаённых желаний и мотнула головой:

— Нет, я так не сделаю. Ты свободен и можешь отправляться домой.

Ярк неверяще вскинулся, его оперение на радостях засияло золотыми искрами.

— Не зря, значит, говорят: хорошая нынче в Дивнозёрье хранительница.

— Кто это такое говорит?

— Да все, — Ярк встряхнулся. — Слухами земля полнится. Теперь и я могу подтвердить, что ты не алчная, справедливая и по одёжке незнакомцев не судишь. А коли так, оставь себе три моих пера, которые эти кошачьи отродья повыдергали. Мне они, сама понимаешь, уже без надобности — новые отрастут.

— Ой, спасибочки! — Тайка едва удержалась, чтобы не захлопать в ладоши. — А как ими пользоваться, расскажешь?

— Да всё просто, — хмыкнул Ярк. — Кидаешь и загадываешь. Знаешь, почему у этих остолопов не получилось? Перо жар-птицы только тогда желание выполняет, когда добровольно было отдано. А если силой пытаться своего добиться — останешься с носом. Ты только не обольщайся, ведьма, — я пока что не очень взрослый, поэтому и перья мои большого чуда сотворить не могут. Но на мелкие бытовые чудеса вполне способны.

— А насморк смогут вылечить? — Тайка подалась вперёд.

— Это запросто. Да что там насморк: всю твою простуду как рукой снимет. Ты только желания в долгий ящик не откладывай: как только у меня в хвосте новые перья вырастут, эти погаснут.

— Никифор, ты проводишь нашего гостя до вязового дупла? Ну, чтобы с ним ничего по дороге не случилось? — Тайка строго посмотрела на коловершей.

Домовой в точности скопировал её грозный взгляд и почесал в бороде:

— Провожу! Отчего ж не проводить! Заодно давайте сюда ваши пледы и какаушко — мы с Пушком их лесавкам занесём.

— Что, и ты тоже полетишь провожать эту глупую курицу? — Ночка пихнула Пушка лапой в бок. — Мы старались, ловили, а ты!..

— Угу, — коловерша кивнул. — Тая права. Нам не стоило с предубеждением относиться ко всем жар-птицам. И я не должен был вас настраивать против них. Не может же быть, чтобы весь их род нам врагами приходился. Все птицы разные, как и мы, и люди тоже…

— Ну и дурак, — обиженно надулась Ночка. — Сегодня можешь ко мне не прилетать даже, ясно?! Дымок, нам пора, нас тут не любят!

«Фр-р-р!» — они вылетели в окно. Пушок, перепрыгнув на подоконник, проводил их тоскливым взглядом. Тайка сочувственно потрепала его между ушей:

— Не грусти, Пушочек. Она всё поймёт, и вы ещё помиритесь. Хочешь, я тебе перо отдам? А третье — Никифору. Загадаете себе тоже что-нибудь.

— Правда?! — глаза коловерши загорелись, всю печаль вмиг как рукой сняло. — Тогда хочу ящик мороженого! Он же влезет в морозилку? Да? Да?!

— Придумаем что-нибудь, — улыбнулась Тайка: она так и знала, что Пушок загадает себе чего-нибудь вкусненького. — Никифор, а чего ты хочешь?

Домовой мечтательно закатил глаза:

— Знаешь, Таюшка-хозяюшка, желаю я, чтобы посуда у нас сама мылась и в шкаф ставилась. И чистота будет — загляденье, и тебе в том подспорье по хозяйству немалое.

Каждый взял по перу и подбросил его в воздух. Они закружились и ещё не успели даже коснуться пола, когда Тайка почувствовала, что горло больше не болит, нос прочистился и даже чихать больше не хочется. Пушок, обняв крыльями появившийся из воздуха ящик с мороженым, проворковал:

— Ух, моя пр-р-релес-с-сть…

Тайка хихикнула: похоже, кое-кто опять кино насмотрелся.

А из старого умывальника вдруг сама собой полилась вода, и чашки, тихонько позвякивая, принялись намыливаться о губку. Ишь, чудеса: ну прямо как посудомоечная машина у мамы в городе, только не обычная, а волшебная.

— Идёмте скорее! — Тайка вскочила, накинула на плечи пуховый платок и подхватила сумку с пледами. — Я тоже с вами прогуляюсь. Так устала дома сидеть — весна на дворе все-таки!

Коловершьи свершения

Знаете пословицу: кот из дома — мыши в пляс? А вот когда ведьма уезжает из дома на школьную экскурсию, в пляс пускаются коловерши, ну, по крайней мере, некоторые. Потому что остаться без Тайки одному на хозяйстве — это же праздник какой-то! Ну сами посудите: еды наготовлено вдоволь, никто веником не гоняет, полотенцем не машет, за отпечатки грязных лап на скатерти не ругает, и вообще — дом весь твой. Хочешь, спать ложись, хочешь — песни пой. А хочешь — гостей приглашай.

Надо будет Ночку зазвать на вечерочек — посмотреть «Кошмар на улице Вязов»! Ух, и визжать будет! Она ведь — смешно сказать — даже Дарта Вейдера испугалась, а тут — настоящие ужастики, классика! Да ещё и про вязовые дупла, небось…

Признаться, Пушок и сам этот фильм пока не смотрел, но уже предвкушал, как будет успокаивать свою пугливую подружку, когда та откажется улетать в лес на ночь глядя.

В общем, как ни крути, а грядущие выходные обещали быть чудесными: Тайка сказала, что вернётся с экскурсии не раньше понедельника, а Никифор вместе с Фантиком и Гриней отправились на рыбалку — стало быть, дом даже без домового остался.

В другое время Пушок, конечно, пошёл бы с ними — уж больно компания хороша, да и клёв в мае на озёрах, говорят, отменный — но в этот раз романтические настроения взяли верх, и он предпочёл рыбалке свидание.

Первым делом коловерша, конечно, прихорошился: пёрышки совиные начистил, всклокоченную шерсть языком прилизал, даже когти о когтеточку сточил, чтобы за покрывало не цеплялись. Посмотрелся в зеркало — ну красавчик же! Глаз не оторвать!

Чёрно-белая коловерша Ночка — дама его страдающего сердца — в последнее время изрядно помотала Пушку нервы, привечая то его, то Дымка — ненавистного серокрылого бандита, главу стаи диких коловершей. Ишь, какая переборчивая невеста выискалась! Неужели ей не понятно, что рыжие всегда лучше всех?

Впрочем, на этот раз Пушку повезло: на предложение скоротать вечер за просмотром киношки Ночка ответила благосклонным согласием, и он захлопотал с новыми силами: вытащил из сундука пледы (включая Тайкин любимый — а что, с неё не убудет!), свил из них тёплое уютное гнездо, ещё и подушек досыпал сверху, чтобы мягче было валяться. Слева поставил вазочку с печеньем, справа — с малиновым джемом, а посередине — маслёнку. Это рецепт известный: если джем и масло на печенье щедро намазать, почти пирожное получится. А Ночка сладкое ох как любила! Да и Пушок, признаться, не зря получил от Тайки ласковое прозвание «сладкоежка» (а ещё — «проглот», но об этом обидном прозвище коловерша предпочитал не вспоминать; потому что никакой он не проглот, а просто-напросто растущий организм!).

Пушок водрузил на поднос две мисочки со свежим молоком (в них было очень удобно макать печенье) и достал из шкафа заранее припасённый пакет солёного попкорна — потому что добрые традиции надо соблюдать. Ну сами подумайте, без попкорна какое вообще кино?!

Ночка, как водится, опоздала. Но Пушок не очень расстроился — по правде говоря, он был несказанно рад, что она не притащила с собой Дымка. А то, признаться, бывали случаи.

Но едва они устроились в уютном гнёздышке из пледов и Пушок потянулся к пульту, чтобы включить фильм, дама его сердца вдруг решила поныть:

— Слушай, а может, что-нибудь другое посмотрим? Ну там, про любовь… Мело… мила… как они там называются?

— Ме-ло-дра-ма, — наставительно произнёс коловерша, подняв вверх коготь. — И нет, никаких мелодрам сегодня. Мы же уже договорились, ну… Нельзя быть такой трусихой.

Ночка фыркнула и обиженно захрустела печеньем, но Пушок решил не поддаваться — по правде говоря, мелодрамы он не любил ни в кино, ни в жизни. И вообще, решение уже было принято. Поэтому он просто клацнул когтем по пульту и включил фильм.

Вопреки его ожиданиям, Ночка не стала визжать от ужаса даже на самых страшных моментах, а весь сеанс сидела очень тихо и смотрела на экран круглыми жёлтыми глазами, которые с каждой минутой становились всё больше и больше.

— Ты говорил, это будет про вязовые дупла, — пискнула она и больше не сказала ни слова, пока фильм не кончился. Даже к попкорну не притронулась.

А Пушок и сам был уже не рад, что настоял. Кино оказалось действительно жутким. Но показать свой страх при даме он не мог, поэтому только топорщил шерсть на загривке, иногда тихонько шипел и ел вдвое больше, чем обычно, — от стресса, надо полагать.

— Я больше никогда не буду спать, — выдохнула Ночка, когда пошли финальные титры. И, кажется, впервые в жизни Пушок был с ней полностью согласен.

Он сглотнул и попытался обнять её крылом, то ли желая успокоить, то ли пытаясь успокоиться сам. От мысли, что подруга может сейчас улететь и оставить его одного в этом пустом одиноком доме, коловерше стало не по себе. А Ночка ещё и подлила масла в огонь:

— А тебе не кажется, что в доме кто-то есть? — её голос предательски дрогнул. — Кто-то чужой…

— Не может быть, — Пушок произнёс это так твёрдо, как только мог, но в душе засомневался. А глупое сердце уже ухнуло в пятки.

Старый деревенский дом жил своей жизнью. Повсюду слышались скрипы, шорохи, за окном завывал разгулявшийся к ночи ветер. Ветка стукнула в окно, и Ночка, тихо вскрикнув, нырнула с головой под плед, перевернув мисочку с джемом. Пушок спустя мгновение присоединился к подруге. Его лапы дрожали, сердце билось часто-часто, а дыбом стояла уже не только шерсть, но и все перья. Ох, и влетит им от Тайки за испачканный плед. Если, конечно, они живы останутся…

Вдруг он услышал, как на чердаке что-то покатилось, громыхая по полу, звякнуло и зловеще затихло.

— Это маньяк! — Ночка всхлипнула, прижимаясь к Пушку всем телом. — А-а-а, спасите!

Дама просила его о помощи — кто остался бы равнодушным?

— Не маньяк, а сквозняк, — как можно беспечнее отозвался Пушок. — Хочешь, я схожу и проверю?

Слова сорвались с языка прежде, чем он подумал, чем на самом деле грозит такое предложение. А когда спохватился и малодушно понадеялся, что Ночка откажется, было уже поздно.

— Проверь, пожалуйста, — закивала та. — А то мне о-о-очень страшно…

Ох, как же сейчас Пушку не хватало рядом храброй ведьмы Тайки. Вместе с ней он хоть к чёрту в ступу, хоть к Змею Горынычу в пасть полез бы. И с маньяком бы сразился, честное коловершье слово! Но Тайка была далеко, как и спокойный здравомыслящий домовой Никифор. Поэтому расхлёбывать заварившуюся кашу Пушку предстояло самому.

— Я возьму веник. На всякий случай, — он говорил сам с собой вслух, чтобы не так трястись от ужаса.

— Думаешь, маньяк боится веника? — Ночка нервно хихикнула.

— Ну разумеется, — Пушок решительно откинул одеяло, встал на все четыре лапы, встряхнулся.

— Но почему?

— Потому что веника боятся все! — героически выгнув грудь вперёд, он дыхнул на когти и пополировал их о шерсть. — Идём, будешь меня страховать.

Это только говорят, что кошачья поступь самая мягкая. Но, наверное, коловерши всё-таки были недостаточно похожи на котов, потому что старые рассохшиеся ступени, ведущие на второй этаж, оглушительно поскрипывали под их лапами. Обычно Пушку казалось, что он ходит гораздо тише, но сегодня, как назло, каждый шаг отдавался в ушах, как звук барабана. Тум-тум-тум! А ведь маньяк мог услышать любой шорох. И напасть.

— Если у него с собой ножи, это ерунда, у нас тоже есть когти, — шепнул Пушок на ухо своей подружке, когда они добрались до чердачной лестницы.

Но Ночку это ничуть не успокоило.

— А вдруг у него когти больше?

— Ты кино вообще смотрела? — возмутился коловерша. — У маньяка всего две лапы, а у нас — по четыре у каждого. Преимущество на нашей стороне. А ещё я рыжий. Это значит — удачливый!

Перехватив веник покрепче и выставив его перед собой для пущей убедительности, он с силой толкнул чердачную дверь от себя. Та отозвалась леденящим душу скрипом несмазанных петель.

— Послушай, а зачем мы вообще туда идём? — запоздало заныла Ночка. — В фильмах герои тоже вечно идут туда, где опасно, а потом раз — и всё. Я передумала: давай не будем проверять, сквозняк там или маньяк. Лучше летим скорее в лес, пока не поздно.

— Ни за что! — фыркнул Пушок. — Теперь это дело чести. Не бойся, я же с тобой!

В нём говорила, конечно, не смелость, а чувство вины. Он просто не мог вот так взять и удрать. Его же оставили одного на хозяйстве. Значит, Тайка ему доверяла. И Никифор тоже. А вдруг друзья вернутся раньше, не будут знать, что на чердаке завёлся маньяк, и сразу попадутся ему в лапы? Этого Пушок никак не мог допустить.

— Эй, кто здесь! — крикнул он в темноту. — Выходи, а не то…

Договорить он не успел. Дверь с треском захлопнулась. Насмерть перепуганная Ночка осталась снаружи (Пушок подозревал, что дама его сердца сейчас лежит в глубоком обмороке). Он и сам едва не брякнулся без чувств, но вмиг взбодрился, когда понял, что кто-то, кого Пушок так и не сумел разглядеть, утробно зарычал и крепко-накрепко вцепился зубами в веник. В воздух взметнулась застарелая пыль, сразу захотелось чихать и кашлять. Снова что-то звякнуло, послышался звон разбивающегося стекла — кажется, нападавший задел хвостом пустые банки (ну, теперь, по крайней мере, Пушок мог ручаться, что у его врага есть хвост, — особенно после того, как получил этим самым хвостом по морде).

Коловерша отпрянул и только сейчас понял, что всё это время крепко зажмуривал глаза от страха. Так вот почему было так темно! Шумно выдохнув, он приподнял веки, а в следующий миг, охнув, выронил веник и попятился, потому что прежде никогда в жизни не видел такого жуткого, хоть и небольшого, чудища. Два зелёных огня (видимо, глаза чердачного маньяка) светились в темноте, страшная, по-стариковски сморщенная морда клацала тонкими, но оттого не менее внушительными клыками; на тощем лысом тельце ходуном ходили острые лопатки, а ещё… у чудовища было не две, а целых четыре лапы, увенчанных внушительными когтями, а вдобавок — кожистые крылья, как у летучей мыши.

«Кыш, мерзавец, кыш», — хотел было заорать Пушок, но из горла вырвалось только угрожающее шипение, спина выгнулась дугой, а когти заскрежетали по дощатому полу, оставляя светлые борозды.

Кажется, это произвело впечатление на крылатого маньяка. По крайней мере, тот замер, не решаясь перейти в наступление. Некоторое время они смотрели прямо друг другу в глаза и рычали, соревнуясь, кто громче. Пушку показалось, что прошла целая вечность, прежде чем этот сморчок попятился, поджимая лысый хвост, и низким басом прогудел:

— Ну чего началось-то!

Пушок приободрился, выпятил грудь и, шагнув вперёд, строго вопросил:

— Эй! Ты зачем влез в мой дом?

Маньяк сморщил морду (хотя, казалось бы, куда уж сильнее), поводил усами и нехотя признался:

— Я не знал, что это твой дом. Думал, тут ведьма живёт. Дело у меня к ней. Хотел в услужение напроситься.

— Так, стоп! Это моя ведьма! — Пушок почти орал. — И ей слуги не нужны! У неё друзья есть, вот!

— Ну, в друзья, значит, — пожал плечами тощий маньяк. — А проще говоря, в фамилиары. Если, конечно, вы, деревенские, такие слова вообще знаете.

— Мы и не такие слова знаем! — процедил Пушок сквозь зубы. Пренебрежительное отношение к деревенским его обидело. — А ну, признавайся, кто ты таков и кто тебя к нам подослал?

— Никто меня не подсылал, — пробасил сморщенный маньяк, наконец-то спрятав когти. — Ты такие глупые вопросы задаёшь. Сам не видишь, что ли? Коловерша я.

У Пушка округлились глаза и отвисла челюсть.

— К-коловерша? — ахнул он, когда к нему вернулась способность говорить. — А почему лысый?

Чудище недовольно дёрнуло острой лопаткой и пробубнило:

— Ну а какой должен быть? Волосатый, что ли?

На это Пушок впервые в жизни не нашёлся что ответить.

— Слушай, я знал, что бывают лысые коты. Ну эти, сфинксы которые. Но вот чтобы лысые коловерши! Ты точно не радиоактивный мутант, нет? — когда волнение немного ушло, к Пушку снова вернулся его могучий аппетит. В промежутках между фразами он неистово хрустел печеньем и заедал его колбасой. Ну а что такого? В желудке всё равно всё вместе будет.

— Сам ты мутант. А я — Вениамин, — новый знакомый подвинул к себе поближе блюдечко с молоком: Пушок решил показать себя радушным хозяином, рассудив, что если уж они снизошли до разговоров, то негоже гостя не кормить. Даже если тот, возможно, маньяк.

Вениамин оказался весьма прожорливым. Но это ещё полбеды. Гораздо хуже было то, что ветреная Ночка пялилась на этого лысого гада во все глаза. Пушок никак не мог понять, чего в её взгляде было больше: ужаса или восторга, — но уже начинал ревновать.

— Вениамин? Это сокращённо будет Ве-е-еник? — мстительно хохотнул он.

Интерес в глазах подруги сразу же поугас, зато новый знакомый вздохнул так горько и протяжно, что у Пушка аж скулы свело.

— Прежняя хозяйка именно так меня и называла. Мы с ней в городе жили. А потом она меня выгнала…

— Ой, бедненький! Как же это так? — ахнула Ночка, подаваясь вперёд.

Её сердце всегда было добрым, отзывчивым, и некоторые сморщенные негодяи легко могли этим воспользоваться, поэтому Пушок, хмыкнув, добавил:

— Небось, было за что?

Но Вениамин в преступлениях сознаваться не спешил:

— Нет, просто так. Надоел я ей, видать. За все годы службы и слова доброго не слышал. Сметанки жирненькой не кушал. Все поручения выполнял. И вот награда — остался без крыши над головой, один-одинёшенек на всём белом свете.

Впечатлительная Ночка уже вовсю глотала слёзы и гладила Вениамина крылом по лысой голове. Пушок попытался было заикнуться, что в этом доме городским ловить нечего — мол, самим сметанки едва хватает, — но поперхнулся на середине фразы и умолк, встретившись с негодующим взглядом своей дамы сердца.

— Я была о тебе лучшего мнения, — она громко фыркнула, чтобы кавалер почувствовал всю силу её разочарования. — Сам же когда-то говорил: в тесноте, да не в обиде. Эх ты, жадина.

— Ну так это я про тебя говорил, а не про этого…

Пушок не знал, куда девать глаза. Он и впрямь однажды спрашивал у Тайки, не будет ли та против, если к ним в дом переедет ещё одна коловерша. На правах его невесты, конечно же. Ну, если согласится. Ни о каких других коловершах — особенно лысых, — разумеется, и речи не шло. От отчаяния Пушок призвал на помощь самый распоследний довод:

— Послушай, но они с Таей даже не знакомы!

— Так познакомь, — не отставала Ночка, а лысый Веник радостно поддакнул:

— Да-да, представьте меня ведьме, пожалуйста. Я готов пройти собеседование. Выполнить тестовое задание, если понадобится. Может, она меня какой-нибудь другой колдунье посоветует, если у вас все вакансии заняты?

— Её нет дома. Приходи в понедельник. А пока проваливай, — Пушок утянул полупустую мисочку с молоком у Вениамина из-под носа.

Да, это было грубо, но вообще-то лысый Веник и не такое заслужил! Между прочим, у них с Ночкой тут свидание было, а он свалился как снег на голову и всё испортил.

Вот только было поздно: Ночка уже расчувствовалась:

— Ну как можно выгонять гостя на ночь глядя?! Раз ты такой вредный, я тоже улетаю!

— Ты? Вместе с этим крокодилом сморщенным? — ахнул Пушок.

— От крокодила слышу, — флегматично отозвался Вениамин.

Ишь, развесил свои уши-локаторы!

Но вообще Пушку стало немного совестно. Ревность ревностью, но Тайка всегда учила, что людям надо помогать. А коловерши ничем не хуже людей, а то и лучше! Даже лысые.

— Ладно, оставайся, — он снисходительно почесался. — Воскресенье как-нибудь переживём вместе, а там уже моя ведьма приедет, разберётся.

Не удержавшись, Пушок всё-таки выделил слово «моя».

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил лысый Веник. Зато Ночка просияла и даже лизнула Пушка шершавым языком в щёку:

— Молодец! Я знала, что в душе ты миляга, хоть и пытаешься казаться врединой!

Пушок открыл рот и сразу же закрыл его. Потому что — ну а что тут ещё скажешь? Вроде и похвалили, а вроде и нет. А от дурацкого слова «миляга» очень уж веяло, как нынче модно говорить, «френдзоной» — Пушок про это в интернете читал. Это когда ты вроде как у своей зазнобы запасной вариант — сойдёшь, если никого получше не найдётся. Обидное, в общем, положение.

Хорошо хоть Ночка не подумала, что это он раздобрился, потому что не захотел оставаться дома один после просмотра ужастиков. Себя Пушок, к сожалению, так легко обмануть не мог: он-то знал, какое именно обстоятельство стало решающим…

Заснуть удалось только под утро, когда рассвет разогнал тьму и ночные страхи. Пушок свернулся калачиком на разбросанных по полу одеялах и счастливо засопел (ему снились Тайкины пироги с вишней), а когда проснулся (потому что даже во сне пироги имели обидную привычку заканчиваться), время уже перевалило далеко за полдень. За окном было серо, тоскливо, и мелкий дождь барабанил по стёклам. Даже и не скажешь, что май на дворе…

С кухни доносились голоса и смешки, звон посуды и шум льющейся воды. Расправив крылья, Пушок с наслаждением потянулся, облизал лапы, протёр заспанные глаза, вымыл усы и пригладил растрепавшуюся за ночь шерсть. Теперь, когда утреннее умывание состоялось, можно было и позавтракать — в животе уже урчало, и под ложечкой сосало от голода. Еле волоча лапы по дощатому полу, он вышел на кухню и обомлел: Ночка, сидящая прямо на столе (ох, и влетело бы ей, если бы Тайка увидела), дожёвывала последний кусок колбасы из пачки с нарезкой. Но это было ещё не самое страшное! Рядом с его дорогой подругой прямо на белой (когда-то) скатерти вальяжно развалился ненавистный Дымок. Рожа лохматого негодяя была вся перемазана в сметане, и даже с усов свисали белые капли.

— Здаров! — завидев Пушка, незваный гость махнул лапой, открывая взгляду здоровенную дырку на скатерти. Надо ли говорить, что ещё вчера никакой дырки тут и в помине не было? Конечно, дикие-то коловерши не стачивают когти!

— А ты здесь что забыл? — Пушок нахмурился, скрипнув зубами от досады.

— Дык эта, Ночка сказала, тут у вас вечеринка, — хохотнул серый бандит.

— Но сейчас утро!

Дымок, ничуть не смущаясь, пожал плечами:

— Ну тады утренник. Чё зря орать-то?

В раковине звякнуло, и из-под горы грязной посуды выбрался белый с серыми пятнами пушистый толстяк, имени которого Пушок не знал. Из пасти этого незнакомого коловерши, словно сигара, торчала варёная сосиска.

— Это ещё кто? — простонал Пушок, закатывая глаза.

— А, это Жорка-обжорка, — любезно пояснил Дымок. — Братан. Он со мной. А вообще — из Михайловки.

— Кто ему разрешил взять мою еду?! — сердце Пушка сжалось и пропустило удар, когда Жорка, словно заправский пылесос, всосал остаток сосиски, нервно икнул и только потом выдавил из себя:

— Э-э-э, Здрасьте.

Гора посуды накренилась под Жоркиной могучей тушей, он неловко взмахнул лапами и шмякнулся макушкой о клапан рукомойника. Незваного гостя окатило холодной водой, и Пушок почувствовал себя немного отмщённым. До той поры, пока не заглянул в совершенно пустой холодильник.

— Вы что, вообще всё сожрали? — ахнул он, вытаращившись на девственно чистые полки. — Даже мороженое?

— А тебе чё, для корешей жалко? — надулся Дымок.

А Ночка, смутившись, пробормотала себе под нос:

— Ой, как неловко вышло-то…

— Щас я вам покажу «неловко»! — Пушок в ярости захлопал крыльями и затопотал передними лапами. — Устроили тут свинарник!

— Коловершник, — обиженно поправил его Жорка-обжорка, поудобнее умащиваясь в раковине. — Мы же коловерши, а не свиньи какие-нибудь.

Любимое Тайкино блюдечко с голубыми цветочками (ещё бабушка дарила), не выдержав соседства с громадной меховой задницей, треснуло пополам. Одна половина так и осталась лежать в раковине, а вторая, упав на пол, разлетелась вдребезги.

— Так. Хватит. Проваливайте! Где веник? — заорал Пушок, бешено вращая глазами.

— Наверное, в шкафу. Спит ещё, — втянув голову в плечи, пискнула Ночка.

— Да не тот Веник! Не лысый, а соломенный! — разъярённый коловерша сделал шаг вперёд, поскользнулся на банановой кожуре и, проехав всеми четырьмя лапами по полу, плюхнулся на хвост прямо в подозрительно липкое пятно. Похоже, незваные гости ещё в ночи опрокинули банку с вишнёвым вареньем, попытались вылизать пол, но не преуспели.

Пока Пушок пытался очистить хвостовые перья от остатков сиропа, над его головой оглушительно скрипнула дверца кухонного шкафа (того самого, где Тайка хранила всякий ведьминский скарб) и оттуда высунулась сморщенная морда Вениамина:

— Вы меня звали, что ли? — он зевнул, клацнув зубами.

И тут Пушка окончательно прорвало:

— Я вообще никого не звал! Выметайтесь все! Вон отсюда! — для пущего устрашения он захлопал крыльями.

А тут как раз и веник под креслом нашёлся — тот, что соломенный. Пушок схватил его и как взлетел, как замахнулся…

— Полундра! — Жорка-обжорка пробуксовал лапами в раковине, уронил на пол ещё одну тарелку (та, к счастью, выжила) и вылетел в окно с прытью, совершенно неожиданной для такого упитанного существа.

Дымок же, паскудник, уклонившись от веника, сиганул на подоконник. Потом резво перепорхнул на соседнюю ветку и уже оттуда с наслаждением обшипел Пушка:

— Ш-ш-ш-жадина!

Вениамин сверзился с полки шкафа и, пробормотав что-то вроде: «Ну, я тогда попозже зайду», — шмыгнул за дверь.

И вот тут-то Пушок встретился глазами с Ночкой.

— А меня ты тоже не звал? — она вздёрнула нос и скорбно шевельнула усами.

— Эй… Ну, ты-то — другое дело…

Гнев вмиг испарился, и Пушок опустил веник, но было уже поздно: дама его сердца всхлипнула и, вылетев в окно, рванула к лесу. Остальные коловерши устремились следом, и Пушку оставалось только проводить их тоскливым взглядом.

Пожалуй, это было худшее свидание в его жизни. И вообще — худший день.

Но кое-что смогло сделать его ещё хуже: когда взъерошенный и несчастный коловерша начал прибирать вещи, которые вывалились из шкафчика с ведьминскими пожитками, то обнаружил оборванный шнурок. Он точно помнил, что когда-то на нём висел Тайкин счастливый пятак — бабушкин подарок, а теперь его нигде не было. Внутри всё перевернулось… наверняка это Веник спёр, гад лысый. Больше некому! Небось, наврал, что предыдущая хозяйка-ведьма его выгнала, чтобы подмазаться, — и тишком-нишком стащил для неё волшебный амулет на удачу. А теперь всё — ищи ветра в поле!

Признаться, сперва Пушок испытал немалое искушение запихнуть всё барахло обратно в шкаф, а, когда Тайка обнаружит пропажу, сделать честные глаза и сказать: мол, не брал. И это даже не было бы враньём: он ведь и правда не брал пятак. Но совесть сжала его горло будто ледяной рукой, не позволяя остаться в стороне.

Пушок тщетно попытался привести в порядок слипшиеся от варенья перья, потом махнул лапой — ладно, ещё успеется — и полетел к лесу. Он совершенно не представлял себе, где будет искать негодяя Веника, поэтому решил сперва навестить диких коловершей. Конечно, расстались они отнюдь не на мажорной ноте, но вроде бы лысый воришка улетел вместе с ними. И кто знает, вдруг они ещё не успели разлететься каждый в свою сторону?

Чёрная полоса в жизни не вечна, она имеет свойство заканчиваться, и Пушку наконец-то повезло: он нашёл диких коловершей в лесу на опушке — там, где они обычно любили собираться. Но только в этот раз никто не вылетел к нему навстречу, не прокурлыкал приветствие, не предложил вкусную шишку с семечками или сладкий корень ревеня. Его прежние друзья вели себя так, будто бы никакого Пушка вовсе не существовало. Понятное дело, обиделись… В другой раз это бы его задело, но не сейчас — главное, что Веник тоже был здесь. Ещё и лыбился, негодяй! Насмехался в душе, наверное.

Не долго думая, Пушок налетел на обидчика, сбил его с ног, и они вместе покатились по влажной от вечерней росы траве, грозно шипя, молотя друг друга когтями куда ни попадя и теряя по дороге перья.

— Вор-р-р! — прорычал Пушок, силясь цапнуть противника за обтянутый тонкой кожей загривок. — Отдавай, что украл!

— Не понимаю, о чём ты, — Веник ловко вывернулся и запустил острые когти прямо в бок обидчика, но те застряли в густом подшерстке.

— Отдавай пятак!

— Какой ещё пятак? Я ничего не брал!

— Врёшь!!! — Пушок взвизгнул, потому что Веник больно укусил его за ухо.

— А ну, перестаньте сейчас же, мальчики! — за спиной раздался возмущённый голос Ночки.

Кто-то схватил Пушка зубами за шкирку и потянул назад. Шипящего и плюющегося во все стороны Веника оттащил Дымок собственной персоной. Серый вожак стаи дождался, пока оба драчуна перестанут вырываться, и только тогда рявкнул:

— Вы чё? Совсем страх потеряли? Пушок, какая муха тебя укусила, а ну выкладывай как на духу!

— Этот лысый воришка спёр из шкафчика одну очень важную вещь. Ведьминскую! Вот вернётся хранительница, обнаружит пропажу, и всем тогда на орехи достанется!

Кажется, это заявление Дымка обеспокоило. Тайку в Дивнозёрье все волшебные существа если и не любили, то уважали. Потому что знали: связываться с самой ведьмой-хранительницей — себе дороже.

Нахмурившись, Дымок повернулся к Венику:

— Так, чё-та я не понял, Вениамин? Это что за новости? Не по понятиям живёшь, лысый? У своих воровать строго запрещено. Одно дело там ягоды из сада стырить или яйцо из-под несушки — от них не убудет. Но у самой ведьмы! Это, братан, стыдоба!

— Да не брал я ничего! — Веник сплюнул на траву, и Пушок заметил, что по подбородку противника стекла капелька крови. Ха! Кажется, кто-то лишился зуба! — Что я, самоубийца, что ли, у ведьмы воровать? Да моя бывшая хозяйка за такое бы меня сразу за хвост раскрутила и об стенку шлёпнула.

Пушок, представив такое бесчинство, в ужасе закатил глаза. Нет, этого он даже гадкому Венику не пожелал бы. Хвост у коловершей считался ценным и неприкосновенным. Но жалость жалостью, а сдавать позиции Пушок всё же не собирался:

— Какая там «бывшая»! Лапшу нам на уши вешаешь, а сам, небось, для неё и уволок счастливый талисман. Тьфу на тебя, фамилиар! — последнее слово он выплюнул так, будто бы в нём было что-то обидное.

— Пушок, мне кажется, ты неправ, — Ночка тронула его мягкой лапкой за плечо. — Если бы Вениамину было куда лететь, с чего бы ему тогда проситься в нашу стаю?

— А он просился? — брови Пушка в удивлении поползли вверх.

— Да. И Дымок его принял. Теперь он один из нас. Тоже дикий коловерша из Дивнозёрья.

Ну и дела! Эту новость следовало заесть и переварить. Чем дальше, тем меньше Пушку нравилась вся эта история. Выходило, что теперь за несносного Веника в случае чего вступится вся стая. В этом плане у Дымка было строго: один за всех и все за одного.

— Но он же… лысый, — мявкнул Пушок, не подумав, и тут же прикусил язык.

Ох… да за такие слова его самого следовало бы раскрутить за хвост и об стенку шмякнуть! Сколько раз Тайка говорила: не суди по одёжке. Ну, то есть в данном случае — по шкурке.

И прежде, чем Ночка, Дымок или кто-то ещё успел возмутиться, Пушок затараторил:

— Простите, я не это имел в виду. Все мы — коловерши, конечно. А коловерша — это звучит гордо!

— Так-то лучше! — Дымок похлопал его по плечу так, что то аж заныло. — Однако жулика мы не нашли. А не мог этот твой пятак куда-нибудь просто закатиться?

Пушок покачал головой:

— Нет, я оборванный шнурок нашёл. Знаешь, такой, будто бы надкушенный…

— А ну открой пасть! — скомандовал Дымок Венику.

Лысый коловерша злобно зыркнул на Пушка, но рот всё-таки раскрыл и даже узкий шершавый язык высунул, мол, смотрите все, ничего не прячу, чист перед законом.

— Молодец, шо не брешешь. Брешут только псины позорные! — на этот раз Венику досталась сомнительная честь, охнув, присесть от дружеских похлопываний бугая Дымка.

— Но кто же тогда украл пятак? — от обиды у Пушка дрогнула нижняя челюсть и зубы дробно застучали друг о друга. Так, ещё не хватало тут захлюпать носом на глазах у диких коловершей, которые и так домашних считают неженками. Да ещё и в присутствии Ночки…

— Прошу прощения, — вдруг за его за спиной раздался очень смущённый голос Жорки-обжорки. — Пятак — это ведь такая кругленькая плоская штучка золотистого цвета, да?

— Угу, — Пушок кивнул. — Ты его видел?

— Боюсь, что я его съел, — потупился Жорка, хлопая ресницами.

— Но… зачем?! — тут уже глаза округлились не только у Пушка, но и у Дымка, и у Ночки, и даже у лысого Веника.

Жорка поковырял когтем в земле и, вздохнув, признался:

— Я думал, что это медалька. Шоколадная. Я однажды такую прямо на дороге нашёл, ух и вкусная была… не то что эта.

Вениамин, не удержавшись, прыснул. Ночка тоже хихикнула, прикрыв морду крылом, а Дымок, когда оторжался, рассудил так:

— Делать нечего, ребяты! Будем ждать.

И коловерши расселись в кружок.

— А бить не будете? — не веря своему счастью, с опаской уточнил толстяк.

— Ещё как будем, — Дымок показал ему внушительный кулак, — если продолжишь без разбору жрать всякую гадость…

Пока они ждали, небо совсем стемнело и в чаще слабо засветились сучья-гнилушки. От соловьиных трелей звенело в ушах, а в воздухе витал тонкий аромат цветущих деревьев, какой бывает только в мае.

Примерно тогда Пушок догадался, что стоило бы попросить прощения за весь этот переполох и вдобавок извиниться перед ни в чём не повинным Веником за выбитый зуб.

Лысый коловерша оказался великодушен, и они пожали друг другу лапы под одобрительное курлыканье всей стаи.

Ещё позже на небо вышла луна, и тут случилось вообще неслыханное дело: серый бандит и задавака Дымок, надув щёки, невнятно пробурчал:

— Эй, Пушище, ты эт, зла не держи, что мы без спросу к тебе ввалились и погром устроили. Ну, не подумали чёт. Бывает.

И Пушку очень польстило это обращение. Потому что «Пушище» звучало солидно. Даже солиднее, чем «братан».

Где-то вдалеке — возможно, над Михайловкой — вспыхивали и гасли зарницы майских гроз. А он сидел на поваленном сосновом бревне, смотрел на звёзды и думал: как здорово, что им всё-всё удалось прояснить. Друзья помирились и не стали врагами, счастливый пятак скоро вернётся на своё место, и Тайка ничего не узнает, а Веник нашёл своё место в стае диких коловершей и больше не хочет напрашиваться в фамилиары к чужой ведьме. Ради этого, пожалуй, стоило лишиться пары перьев (тем более, они всё равно были слипшимися от малинового варенья, так что не очень-то их и жалко).

Когда на востоке вновь начало светлеть, Ночка положила ему голову на плечо, и Пушок, улыбаясь до ушей, словно чеширский кот из его любимой книжки, обнял подругу мягким крылом и промурлыкал ей на ухо:

— Давай в следующий раз посмотрим мелодраму, как ты и хотела. Есть такой классный фильм «Титаник». Я уверен, тебе понравится!

Лето Чужак в Дивнозёрье

В последнее время у Тайки всё шло наперекосяк: пироги нормально не пропекались, в школе ни за что двойку схватила, а вот сегодня, как назло, ещё и зуб разболелся. Какая-то прямо полоса невезения. Она даже подумала было, не сглазил ли её кто, но нет — зуб ныл по вполне естественным причинам.

— Запишись к врачу, — уже в который раз повторял Пушок, но Тайка отмахивалась:

— Да ладно, может, ещё само пройдёт?

Коловерша возмущённо цокнул языком.

— Тая, ну что ты прямо как маленькая, стоматологов боишься?

Тайка показала ему язык и, охнув, схватилась за распухшую щёку.

Вообще-то Пушок был прав. Стыдно признаться, но она и впрямь боялась зубных врачей, а не пауков или змей, как её школьные подружки.

Коловерша лапкой подтолкнул к ней телефон и скомандовал:

— Давай, звони уже.

— Не хочу! Не буду!

Нежданное спасение пришло в виде соседки бабы Зои. Та взбежала на крыльцо и, даже не постучавшись, с порога запричитала:

— Ох, Таюша, беда-беда! Что деется-то! — её морщинистые руки тряслись, а нижняя челюсть и вовсе ходила ходуном.

Тайка подскочила, как ошпаренная, усадила бабу Зою в кресло, подала ей стакан воды. Та выпила пару глотков и зашептала:

— Пошла я, значится, к умывальнику, глянула в зеркало — ба, а оттуда моя сестра-близняшка Марья мне подмигивает, будто сказать чего-то хочет, — бабкины зубы громко клацнули друг о друга. — Только вот она уже семь лет как покойница, в могилке лежит. Я с перепугу по зеркалу хрясь — оно вдребезги, ещё и умывальник опрокинулся, лужа натекла, я поскользнулась, едва не шлёпнулась. Гляжу, а из лужи тоже Марья смотрит и будто бы сказать мне что-то хочет… Скажи, ведьма, она ведь пришла, чтобы на тот свет меня забрать?

— Рановато вам ещё с жизнью прощаться, баб Зой, — Тайка решительно тряхнула косами. — Вот, возьмите лучше оберег от нежити. А я пойду разберусь, почему это у нас покойники среди бела дня шастают. Вообще-то, им это не свойственно…

Тайка сдержала слово и после обеда сходила на деревенское кладбище, но могилка бабы Марьи стояла нетронутой — было непохоже, что в округе обитает беспокойный дух или призрак. Может, бабе Зое померещилось?

Тайка, сама не заметив, произнесла это вслух, и Пушок (как обычно, не согласившийся отпустить её одну), выдохнув с облегчением, закивал:

— Да-да, я тоже так подумал. Уф-ф… тогда домой?

На обратном пути им встретился дед Фёдор — вы не поверите, — тоже бледный и трясущийся от страха.

— Т-т-там… это… оно… — он неопределённо махнул рукой куда-то за спину, и Тайка в сердцах воскликнула:

— Да что же за поветрие сегодня такое, а? А у тебя что случилось, деда? Тоже призрак?

Старик опасливо заозирался по сторонам:

— Призрак это или нет — не ведаю, но я только что за гаражами двойника своего встретил. Он мне руками махал и словно что-то сказать хотел. Ох, говорят, плохая это примета. Наверное, помру скоро…

— Ну брось, дед! Ты у нас ещё огурцом! Может, там просто какой-то чужой мужик был, а тебе сослепу показалось?

— Ничего не показалось, — зашептал старик, тряся бородой. — Ежели то мужик чужой, почему тогда на ём моя телогрейка? И штаны? А?

— Да, может, он их в том же магазине купил? — Тайка пожала плечами и глянула на Пушка, но тот, с сомнением покачав головой, ляпнул:

— Слыхал я, в заморских краях есть такие тварюки, которые могут лица менять. Но у нас в Дивнозёрье таких отродясь не водилось.

Ох, спасибо, утешил, называется!

— Мы с этим разберёмся, — пообещала Тайка вот уже второй раз за день.

Но, по правде говоря, она не знала, с какой стороны подступиться к делу. Таинственные двойники, зеркальные близнецы, заморские перевёртыши чертовщина какая-то! Нет бы обычный призрак! Вдобавок ещё и проклятый зуб ныл, не переставая. И как тут прикажете сосредоточиться?

— Пушочек, давай забежим к колодцу. Я хоть холодненьким рот прополощу, может, полегче станет, — она тронула больной зуб языком: похоже, рядом уже начала воспаляться десна.

— Так сильно болит? — коловерша сочувственно пошевелил усами. — А ты таблетку выпила?

— Уже две даже. Не помогло. Ладно, попробуем отвлечься на дело… Итак, нам известно, что дед Фёдор и баба Зоя видели своих двойников и это точно была не покойная баба Марья. К тому же у деда Фёдора нет никаких братьев. М-да… Слушай, а для чего вообще те тварюки заморские меняют лица?

— О-о-о, тебе наверняка не понравится, — Пушок сделал страшные глаза. — На самом деле, у них нет своего лица, но им завидно, что у других оно есть, поэтому они воруют чужие. Но кожа быстро сморщивается, так что вскоре им приходится искать новое. Этих тварей, кстати, так и зовут — Безликие.

— Бр-р-р, — Тайка поёжилась. — Надеюсь, к нам тут никакой неприкаянный Безликий не забежал.

— Дык далековато ему бежать из самой Японии, — ответил Пушок с нервным смешком. — А у нас тут глухомань — ни моря, ни аэропорта. К тому же наш Безликий пока ничего плохого не сделал, только напугал всех до жутиков.

— Ну, может, просто ещё не успел…

Так, слово за слово, они вышли к колодцу. Там, возле сруба, Тайка увидела девчонку, которая показалась ей смутно знакомой: такая тощая, чернявая, с двумя косицами… хм, кого же она ей напоминала? Но со спины разве поймёшь…

— Сматываемся! — резко выдохнул Пушок прямо ей в ухо.

— Но почему?

— П-потому что тут ты стоишь, и там тоже т-ты… — Пушок от волнения начал заикаться. — Б-бежи-и-им!

Но было уже поздно: та, другая Тайка обернулась.

Безликий, улыбаясь, шагнул навстречу. Пушок юркнул в придорожные кусты и заорал оттуда:

— Беги! Или он украдёт твоё лицо!!!

А Тайка словно оцепенела. Сердце ухнуло в пятки, она не могла и пальцем пошевелить. Ох, кажется, безликие монстры были даже страшнее стоматологов…

— Чур меня, чур! — она сложила пальцы одной руки в охранном жесте, а другой схватилась за оберег.

Глаза двойника загорелись хищным блеском, как у кошки. По Тайкиной спине пробежал предательский холодок, но она собралась с силами и гаркнула во весь голос:

— Хочешь забрать моё лицо? Накося выкуси! Чтоб тебе провалиться, окаянный! Пусть у тебя зубы всю жизнь болят!

Существо отшатнулось и попятилось, а затем вдруг — плюх! — на глазах у изумлённых Тайки и Пушка свалилось в колодец спиной назад.

— Так тебе! Похлебай водички! — коловерша затанцевал в кустах.

Тайка подошла и с опаской заглянула внутрь колодца, но там, на глубине, было пусто — только маленький кусочек неба отражался в тёмной воде.

— Куда оно делось? — Тайка в задумчивости потёрла щёку и, прислушавшись к своим ощущениям, вдруг ахнула:

— Смотри, а зуб-то сам прошёл. Я же говорила!

Они думали, что Безликий ещё вернётся, но шли дни — всё было тихо и мирно. Где-то спустя неделю Тайка перестала шарахаться от каждой тени и вскакивать по ночам в холодном поту. Что это было, они так и не узнали, потому что последняя ниточка, ведущая к разгадке, похоже, осталась лежать на дне колодца…

В выходные Тайка взялась за давно откладываемую уборку: отдраила до блеска полы, сняла с подоконников паутину, постирала старые занавески, вытерла пыль и заодно решила вымыть любимое бабушкино зеркало. Оно, конечно, было мутноватым и немного искажало отражение (не так, как в комнате смеха в городском парке аттракционов, но всё же…), но Тайке всё равно нравилось вспоминать, как бабушка смотрелась в него, примеряя новую юбку или кофточку. Эх, как же она соскучилась!

Тайка плеснула водой на зеркальную поверхность, взяла чистую фланелевую тряпочку и занесла руку, когда отражение вдруг ей подмигнуло. Она помотала головой и на всякий случай замерла. Отражение тоже не шевелилось.

— Ф-фу, показалось. Должно быть, это из-за воды…

— Что там? — из-под подушки вылез сонный и взъерошенный Пушок.

— Да так, ерунда, — Тайка снова повернулась к зеркалу… и обомлела — отражение махало ей руками.

— Алло? Это ви есть ведьма? Ви меня чут-чут слышать?

Тряпка выпала из рук. Пушок, охнув, нырнул под одеяло, и Тайка заслонила его собой.

— Вы вообще кто? — она старалась не подавать виду, но коленки у неё тряслись. Ей вспомнилась зачитанная в детстве до дыр «Алиса в Зазеркалье». Тайка до сих пор любила её перечитывать, но вот честное слово — никогда не мечтала стать Алисой…

— Я есть доппельгангер. По-ваш это как? Зеркальн двойник? Я заблудиться. Застрять.

Пушок высунулся из-под одеяла и простонал:

— Тая, на каком языке оно говорит?

— На нашем, просто акцент сильный, — шепнула Тайка и слегка натянуто улыбнулась. — Простите, а вы из Зазеркалья?

— Нихт, я Германия турист, — отражение нахмурилось: похоже, подбирать слова ему было нелегко. — Я упасть вода.

Тайка, не сдержавшись, хрюкнула: нервный смех неудержимо рвался наружу. Знаете такое глупое состояние, когда тебе одновременно и смешно, и страшно?…

— Ви мочь снять проклятие, ведьма? Ви снять, я уходить.

— Не понимаю, о чём речь, — она вытерла бисеринки пота, выступившие на лбу, а доппельгангер, скривившись, указал пальцем на свою щёку:

— Зуб капут. Ай, болеть! — потом развел руками и снова повторил: — Весь напрочь тут застрять.

После долгих расспросов и объяснений жестами Тайке удалось выяснить, что их гость довольно юн («всего два сотня годиков стукнуть»), всегда выглядит так же, как тот, кто на него смотрит, а путешествует, чтобы на мир посмотреть и себя показать. Перемещался по зеркалам, жил в портретах, писал путевые заметки, общался с разными людьми, вдохновлял писателей и поэтов эпохи романтизма («я как муз, только без арф»), — даже умудрился попасть на страницы нескольких романов и в целом был доволен жизнью, пока однажды ему не приспичило отправиться в легендарное Дивнозёрье, о котором он был немало наслышан («Дивьи люди у вас злой, навий людь ещё злей, зима савсем злой, зато фройлян красивый!»). Тут-то ему и повстречалась взбалмошная баба Зоя.

— Старуха зеркаль бах в оскольки! А в вода я тоже отражаться, ну и всё — застрять. Из лужа хотеть бабка вразумить. Не понимайт! Вижу — дед. Думать, он понимайт? Нихт! У колодец встретить ведьма. Думаль, ти мне помогайт, а ты проклять, и я упасть!

— Простите, это вышло случайно, — смутилась Тайка. — Думала, что вы Безликий и хотите украсть моё лицо. А у меня ещё и зуб болел, как назло! Эх, как же вам теперь помочь?…

Доппельгангер развёл руками, мол, ты тут ведьма, тебе виднее.

— Вода высыхать. Я умирать. Не мочь долго в вода.

— Ох, ладно, попробуем, — Тайка прокашлялась. — Я признаю, что была не права, и отменяю своё проклятие!

Ничего не изменилось, лишь по зеркалу пробежала лёгкая рябь и отражение заметно потускнело.

— Исчезает, — ахнул Пушок. — Тая, а ну-ка плесни ещё воды!

Она так и сделала. На время это помогло: Доппельгангер выглядел напуганным, но, по крайней мере, пропасть больше не пытался. А Тайку вдруг осенило: наклонившись, она коснулась влажной зеркальной поверхности лбом и ладонями (отражение повторило её жест), а нужные слова пришли на ум сами. Всё-таки потомственная ведьма — это вам не фунт изюму!

«Плещется вода через край — боль мою обратно отдай, в край зеркальный снова вернись, пусть течёт по-прежнему жизнь».

В тот же миг она почувствовала, как капли теплеют и испаряются под её пальцами. Колдовство, которое она придумала, сработало! Доппельгангер помахал ей из зеркала рукой и счастливо улыбнулся:

— Я есть снова на свой мест! Ведьма друг! Я прислать для ти гостинец во знак благодарность.

Тайка хотела улыбнуться в ответ, но, охнув, скривилась: зубная боль прострелила челюсть с новой силой. Она успела только кивнуть прежде, чем Доппельгангер исчез. Наверное, отправился дальше бродить по зеркалам, чтобы вдохновлять писателей и поэтов…

Тайка очень надеялась, что он не будет вспоминать Дивнозёрье дурным словом.

— Вот что мне стоило сначала выслушать его, а не сразу проклятиями кидаться? — она громко шмыгнула носом. — Ни за что ни про что обидела хорошего парня… Но я ни о чём другом и думать не могла — только об этом ужасном Безликом. К местной-то нечисти я давно привычная, а заморской почему-то побаиваюсь. Но, кажется, теперь поняла, что они ничем не отличаются от нас. Эх, вот бы нам как-нибудь устроить в Дивнозёрье международный слёт нечисти мира по обмену премудростями! Глядишь, ещё подружились бы…

— А хорошая идея! — Пушок наконец-то осмелился выбраться из-под одеяла. — Только не слёт, а симпозиум. Так звучит солиднее.

— Хорошо, пусть будет симпозиум.

Коловерша ткнулся макушкой в её ладонь и довольно заурчал:

— Ты, главное, не кори себя, Тая! Испытывать страх перед неизвестностью — это нормально. Я вот тоже много чего боюсь. Уф, хорошо, что это оказался не Безликий! Зато после всего случившегося нам теперь никакой стоматолог не страшен, правда?

— Ага, — Тайка кивнула. — Вот пойду и прямо сейчас запишусь! Чего тянуть?

Семена раздора

Утро началось с того, что Никифор с Пушком опять поцапались из-за сущей ерунды. Домовой только что прибрался, а бестолковый коловерша ввалился в дом и наследил всюду грязными лапами, а когда Никифор кинул в него полотенцем, смертельно обиделся. Мол, его тут в грош не ставят, шпыняют вечно, а он, между прочим, дом охранял всю ночь, замаялся. Домовой же ответил, что видел, как тот охранял: дрых опять на яблоне, аж листья от храпа тряслись. В общем, слово за слово — и наговорили друг другу лишнего. Тайка пыталась было вмешаться, да куда там! Эти двое и слушать её не стали. Хоть не подрались, и на том спасибо…

Теперь каждый сидел и дулся в своём углу, а Тайка заново мыла полы и вздыхала.

Конечно, именно в этот момент приспичило появиться гостям: за окном вдруг стукнула калитка, послышались торопливые шаги, а затем и осторожный стук в дверь.

Тайка разогнулась, вытерла вспотевший лоб и бросила в ведро мокрую тряпку.

— Ну кто там? Заходите!

Она ожидала увидеть Марьяну или деда Фёдора (ну а кто ещё к ней ходит чаще всех?), но, к её удивлению, на пороге возник Лёха — гитарист, заводила и предводитель окрестных хулиганов, головная боль всех деятельных бабулек и участкового дяди Семёна.

— Привет, — он мялся на пороге, не решаясь ступить на только что вымытый пол.

— Ой, это ты? — Тайка вытерла мокрые руки о фартук. — Какими судьбами?

Не то чтобы они с Лёхой часто общались. Пару раз он звал её прийти на лавочки, где каждый вечер собиралась местная молодёжь, но Тайка не очень-то любила шумные сборища, поэтому чаще всего отказывалась под каким-нибудь благовидным предлогом. Вскоре Лёха и сам отстал. Да и приглашал-то, небось, больше из вежливости.

— Ты только не обижайся… — протянул он, взъерошив пятернёй русый ёжик на макушке. — Люди в деревне болтают, что ты — ведьма. Ты только не подумай, что я верю во всякую потустороннюю чепуху, но… в общем, совет мне нужен.

— Да ты проходи, садись, только кроссовки сними, ладно? Может, чайку?

От чая Лёха отказался. Даже странно было видеть грозу Дивнозёрья в таком смущении. Он опустился на краешек табурета, по привычке закинув ногу на ногу, и понизил голос до шёпота, как будто бы кто-то чужой мог их подслушать:

— Слышь, а бывает так, что дома заводится какая-нибудь дрянь? Ну, типа барабашки.

— Всякое бывает, — невозмутимо ответила Тайка, усаживаясь напротив с кружкой кофе. — А что?

— Да батя с мамой и прежде собачились, — Лёха шумно вздохнул, — а тут прям оба как с цепи сорвались. Ругаются с пеной у рта, на Таньку малую орут. Вчера по заднице ей надавали ни за что. Я вступился — так и мне досталось на орехи.

Он потрогал покрасневшее левое ухо, которое, действительно, выглядело немного больше правого.

— А почему ты решил, что тут дело нечисто? — Тайка пожала плечами. — Сам же говоришь, что дружно они не жили. Да и я слыхала, как твой папка на домашних орёт. Голос-то у него зычный, на пол-улицы разносится.

— Да не, он просто громогласный. Поорёт и перестанет. Я-то думал, что за столько лет уже привык, а вчера вдруг таким гневом меня накрыло… думал, убью его прямо там. Еле сдержался.

А вот это и впрямь было уже подозрительно. Лёха, может, и бедовый парень был, но вообще-то не злой. Помнится, когда Тайка ещё в школу не ходила, показывал ей слепых котят, которых сам из пипетки молоком выкармливал. И за местную малышню всегда вступался, если кто обижал.

— Я думал из дома свалить от греха подальше, переждать. Но, боюсь, у них и без меня скоро до смертоубийства дойдёт, — он глянул на Тайку с такой надеждой, что та не смогла отказать.

— Ладно, посмотрю я, что там у вас завелось. Может, и правда барабашка. Но придётся тебе меня в гости позвать. И лучше бы тайком, чтобы родители не видели.

— Не выйдет, — Лёха вмиг погрустнел. — У бати сейчас отпуск, дома сидит. А мать — так вообще на больничном, у неё артрит, ноги… Могу тебя разве что пригласить к нам на ужин. Ну, как свою девчонку. Типа познакомиться.

— С ума сошёл? — щёки у Тайки вспыхнули.

— А чё такова? Это же понарошку будет. Потом скажем, мол, прошла любовь, завяли помидоры.

Идеи получше всё равно не было, так что пришлось Тайке скрепя сердце согласиться.

— Я приду, — буркнула она. — Но если вздумаешь руки распускать, прокляну, понял?

Кажется, Лёха и впрямь испугался, потому что попрощался тихо и как-то скомканно, поспешив побыстрее улизнуть. А может, и впрямь торопился домой, кто его знает?

К вечеру Тайка неохотно вылезла из любимых джинсов и надела платье, которое ей прислала мама из города. Если уж она собиралась предстать перед родителями «жениха», то нужно было соблюсти хотя бы видимость приличий. Впрочем, она и не думала обольщаться на свой счёт: такая невеста вряд ли кому понравится. Не зря же ведьмой кличут! Раньше бабку Таисью боялись, а теперь вот Тайку сторонятся…

Пушок, конечно же, увязался следом. Вот же настырный шельмец: и захочешь — не избавишься. С Никифором они, к слову, так и не помирились. Не помогли даже пирожки, которые Тайка состряпала к обеду. Что ж, теперь эти же пирожки пригодились в качестве гостинца: негоже на смотрины — пускай даже и не настоящие — с пустыми руками идти.

Улыбающийся Лёха встретил её у калитки в чистой футболке и с зализанными назад волосами — типа тоже принарядился.

— Слушай, они там ваще обалдели! Мать салатов накрошила, запеканку картофельную стряпает. А батю я еле отговорил шашлыки затевать.

— Так они помирились, что ли? — Тайка поджала губы. Ей очень не хотелось думать, что она пришла зря.

— Не-а, — мотнул головой Лёха. — Только пуще разругались, но при тебе обещали вести себя мирно. Мол, неча сор из избы выносить. А то «что Таюшка о нас подумает»…

— Хм… а я-то думала, меня в деревне не любят, — от того, что к её приходу готовились, Тайке стало совсем неудобно. Пусть всё это и было ради благой цели, но, как ни крути, они собирались соврать Лёхиным родителям.

— Тебя, может, и не любят. А вот домик твой и участок всем очень даже по нраву. Мамаша-то твоя из города в деревню ни за что не вернётся. А значит, бабка тебе наследство отписала. Так что по местным меркам ты теперь, как ни крути, а завидная невеста получаешься — с приданым, — хохотнул Лёха.

От этих слов Тайке стало совсем противно. Ну почему люди такие корыстные?

— Ладно, всё равно это не по-настоящему…

Она решительно отворила калитку и вошла в сад. Радушный хозяин шагнул следом за гостьей. Он не увидел, как невидимый Пушок развернулся на Тайкином плече и — бэ-э-э! — показав Лёхе язык, прокурлыкал:

— Не слушай, Тая. Ерунду он мелет. Главное, что мы тебя любим…

Стоило Тайке переступить порог, как она сразу поняла: Лёха опасался не зря — в доме определённо было нечисто. Во-первых, она не почувствовала присутствия домового, без которого не обходилась ни одна деревенская изба. А тут даже молоко в блюдечке, стоящем на подоконнике, успело свернуться и высохнуть. Во-вторых, с потолка то тут, то там свисали лозы какого-то странного растения, листья которого были опутаны серой паутиной.

— Что это? — шёпотом спросила Тайка у Пушка.

Коловерша защекотал ей усами ухо:

— Не пялься ты так, за чокнутую примут. Эти кусты только нечисти да ведьмам видны, а для обычных людей их вроде как не существует.

— Да я уж поняла. Кто бы стал держать у себя дома такой рассадник паутины и пылищи, фу!

— Это разлад-трава. Растёт в тех местах, где люди вечно ссорятся. Или, наоборот, — все ссорятся там, где она растёт. Тут, знаешь ли, как в загадке про курицу и яйцо: не поймёшь, что раньше появилось.

Тайка украдкой подёргала зелёную плеть: ух, и прочная, зараза! И захочешь — не выдернешь, даже листочек не отщипнёшь. Она хотела спросить, не знает ли Пушок, как выполоть эту разлад-траву, но тут её как раз встретили с распростёртыми объятиями Лёхины родители. Пришлось знакомиться, расшаркиваться и садиться за стол.

Жили соседи небогато, но и не бедно. Обычно, в общем-то, жили. Если бы не эти покрытые паутиной заросли, их дом ничем не отличался бы от десятков других домов в Дивнозёрье: кружевные салфетки, белый тюль на окнах, хрустальные бокалы в серванте и рассохшиеся скрипучие половицы. Лёхина мама — Марина Андреевна — суетилась так, будто судьба её сына зависела от того, понравится ли Тайке запеканка. Отец, которого в деревне все называли просто Сансанычем, сменил привычную тельняшку на хорошо выглаженную рубашку — спасибо хоть галстук не надел, но и так выходило слишком уж официально.

— А мы и не знали, что у Алёшеньки девушка есть, — улыбнулась Марина Андреевна. — Проходи, Таюша, садись. Сейчас будем кушать.

— Ты, может, не знала, а я догадывался, — Саныч хмыкнул в усы.

— Это ты сейчас так говоришь, а сам удивился не меньше меня.

— Эй, мать, хочешь сказать, что я вру?!

— Ну вот, началось… — пробормотал Лёха, закатив глаза.

— Кстати, а сестрёнка твоя где? — Тайка огляделась.

— Да я её к подружкам отправил. Подумал, чего ей здесь крутиться. Не ровен час, под горячую руку попадёт…

Они обменялись всего парой фраз, а Лёхины родители, похоже, уже успели забыть, что к ним пришли гости. Скандал набирал обороты:

— Двадцать пять лет на тебя, ирода, потратила. Если тогда бы убила, уже бы на свободу вышла, — плаксивым голосом причитала Марина Андреевна.

— Эх, надо было мне на Варьке жениться, — Саныч принялся набивать трубку табаком. — Она хоть и дура была, но не пилила меня почём зря.

— Саша, я же просила не курить в доме!

— Мой дом, хочу — и курю!

Тайка подняла взгляд к пололку и ахнула: разлад-трава на глазах становилась всё сочней и мясистее, на стеблях отрастали новые листья, которые тут же покрывались серым — будто пепельным — налётом.

— Ты мне всю жизнь испортил, гад! — Марина Андреевна приготовилась было заплакать, но муж осадил её:

— Не мели ерунды, глупая баба! И не реви! А то щас как в ухо дам!

— Ты не подумай чего такого, — шёпотом ввернул Лёха. — Они хоть и ругались прежде, но отец маму никогда не бил.

В этот момент лицо Саныча перекосило злобой, и он замахнулся на жену. Тайка от неожиданности взвизгнула, Лёха ринулся разнимать родителей, а Пушок вдруг заорал:

— Эврика!!!

— Что это значит? — Тайка повернулась к нему.

— Не знаю. Один мужик так в кино кричал, когда ему в голову приходила хорошая идея, — коловерша немного смутился, но его круглые жёлтые глазищи все равно горели задором.

— Что за идея? Выкладывай! А то, не ровен час, они и правда друг дружку прибьют.

— Срочно хвали их! — Пушок затанцевал у неё на плече, перебирая когтями. — Говори всё, что угодно, только чтобы приятное.

— Э-э-э… — Тайка озадаченно потёрла переносицу. — Дядь Саш, какая у вас рубашка красивая! Тёть Марин, у вас так чудесно волосы лежат… А чем вы их укладываете? Лёха, а сыграешь нам на гитаре? Ты ж такой крутой музыкант!

Как ни странно, комплименты сработали. Трое задир замерли и принялись озираться по сторонам, словно пытаясь вспомнить, чем они только что занимались. А несколько листков разлад-травы пожелтели, съежились и отпали от стебля.

— Не останавливайся! — прошипел Пушок. — Сейчас она вылезет!

— Кто? — Тайка, признаться, ничего не понимала, но хвалить растерянных хозяев дома продолжила. За вкуснющую запеканку, за узорные доски для разделывания (Лёха с детства любил выжигать по дереву), за стулья и стол, которые Сансаныч сделал своими руками… ведь, как говорится, был бы человек, а за что похвалить его — найдётся.

— А вот и она, смотри! Кикимора-раздорка! — Пушок спрыгнул с её плеча на пол.

Тайка и ахнуть не успела, а коловерша уже сгрёб когтями нечто живое и верещащее, похожее на поросшую мхом корягу с чёрными глазами-бусинками. Похоже, разлад-трава росла прямо из тщедушного тельца кикиморы — мясистый стебель начинался где-то между лопаток.

— Хвали, ну! Ещё чуть-чуть осталось! — Пушок прижал раздорку лапой к полу и хищно оскалился. Та в ужасе запищала, и ещё несколько покрытых паутиной побегов засохли и отвалились.

А дальше Тайке хватило буквально пары фраз: Марину Андреевну она похвалила за чудесные георгины и флоксы, росшие в палисаднике, Сансаныча — за настойку из черноплодной рябины (по осени он собирал её со всех кустов по соседям, а потом делился с каждым заветной баночкой), а Лёху — за то, что тот всегда вступался за слабых.

Кикимора-раздорка, взвизгнув, рассыпалась в труху. Никаких зловредных лоз не осталось и в помине. Дом был чист.

— Бр-р-р, что за ерунда? — шепнул Лёха, мотая головой. — Мне показалось, будто я увидел какие-то… джунгли.

— У вас кикимора завелась. Но всё уже в порядке, — Тайка улыбнулась. — А если они вдруг опять начнут ссориться, просто подойди к ним, обними и скажи маме, что она у тебя самая красивая. А папе — что он сильный и мудрый. Вот увидишь, они будут рады и тоже начнут говорить добрые слова. Тогда в вашей семье больше никакая раздорка не поселится.

— Так просто? — кажется, Лёха ей не поверил.

— Вообще-то, это не так легко, как кажется. Но стоит однажды начать, и потом с каждым днём будет всё проще.

— Лады, я попробую, — он тряхнул головой, а Марина Андреевна, словно очнувшись ото сна, захлопала глазами:

— Ой, а чего же это мы ждём? Давайте скорее запеканку есть, пока не остыла!

— Значит, говоришь, Пушок её нашёл? — Никифор задумчиво поскрёб в косматой бороде. — Выходит, и от нашего оглоеда польза есть. Где он, кстати?

— Спит без задних ног, — улыбнулась Тайка. — Обожрался запеканкой.

Она совершенно не злилась на коловершу. Во-первых, тот действительно заслужил угощение. А во-вторых, Марина Андреевна столько всего наготовила, что они и за три дня не съели бы.

— М-да… давненько у нас в Дивнозёрье раздорок не видели. Видать, из города за кем-то приволоклась… А может, и сама завелась, кто знает…

— Они что ж, как тараканы? От грязи заводятся?

Никифор усмехнулся:

— А ведь правда твоя — от грязи. Да только не обычной, а вслух сказанной. От слов обидных, от громкого крика и несправедливых оскорблений. Как начнут люди друг к дружке по пустякам цепляться да ссориться, так и зарождается под половичком у них маленькая раздорка — словно семечко бросили, а оно взяло да и проклюнулось. Слушает их, растёт, побеги выпускает. Потом глядишь — уже всю избу разлад-травой затянуло. В листьях обида копится, цветы гневом цветут да паутиной ненависти покрываются. Зато хорошие слова и хвала этой раздорке — что дуст для вредителей.

Тайка вдруг нахмурилась:

— Слушай, Никифор, а чего это вы с Пушком сегодня с утра устроили? Никак решили у нас тут тоже раздорку завести?

— А чего он дурит?! — буркнул домовой, отворачиваясь.

Нет, ну точно раздорку выращивает! Щеки надул, глаза пучит, руками себя обхватил так, что, глядишь, пальцы на спине сомкнутся.

— А ты сам-то чего? Ты же намного старше и опытнее. Как будто Пушка не знаешь! Он же сперва всегда огрызается, а потом, одумавшись, винится.

Словно в подтверждение её слов, окно распахнулось, и на террасу влетел взъерошенный со сна коловерша:

— Приветики! — радостно завопил он. — А пирожки ещё остались?

— Только попробуй мне ещё раз по свежевымытому полу натоптать, я тебе все перья из хвоста выщипаю, — сварливо пробухтел Никифор.

— Эй, да ты не сердись, — Пушок спикировал на печку и бочком-бочком подкрался к домовому. — Я ж не со зла. Ну, не подумал просто. Извини, был не прав…

Тайка подмигнула коловерше, подняв вверх большой палец, а Никифор, вздохнув, махнул рукой:

— Это ты меня извини. Не стоило оно того, чтобы кричать друг на друга да словами нехорошими обзываться. Подумаешь, пол! Взял бы тряпку, да и вымыл за собой.

— Вообще-то, я так и собирался сделать, — закивал Пушок. — Но ты как начал орать, я разозлился и подумал — всё! Теперь ни за что не уступлю!

— Выходит, оба мы хороши, — хохотнул домовой.

— Значит, мир?

— Мир! — на радостях они обнялись, а Тайке показалось, что в этот миг под половичком у входа вздыбился маленький бугорок, а потом — шурх! — пропал без следа.

Она расплылась в улыбке. Так им и надо, раздоркам пустяковым! Пускай проваливают. Нечего заводиться там, где живут добрые друзья!

Кого любит солнышко?

Последние две недели в Дивнозёрье стояла «несусветная жара» — ну, так дед Фёдор сказал. Спать было невозможно даже с открытым окном и под простынёй вместо одеяла, а где-то к полудню Тайка начинала чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег, даже несмотря на то, что постоянно обливалась водой из ковшика. А ведь это она ещё неплохо переносила летний зной! Вот Пушок — тот вообще страдал больше всех: неудивительно, с такой-то густой шерстью! Он даже есть толком перестал: лежал себе в тенёчке и жадно глотал холодную воду. Тайке было его ужасно жаль, но что она могла поделать? У неё даже маленький дождичек наколдовать не получалось — тучки упрямились и словно нарочно огибали Дивнозёрье по широкой дуге.

Огороды сохли, земля трескалась от засухи, на садовых деревьях от жары скручивались и желтели листья, деревенские колодцы за эту неделю изрядно обмелели, а на поле давеча случился пожар. То ли мальчишки-хулиганы подожгли траву, то ли кто-то неудачно бросил окурок — теперь уже и не узнаешь. Спасибо Танюшке, Лёхиной младшей сестре, — та первой увидела дым и подняла крик. Мужики подорвались, от колонки быстренько прокинули шланг, а потом качали воду по очереди, пока всё не потушили.

Ближе к вечеру того же дня Тайка узнала, что в лесу тоже был пожар, но огонь вспыхнул не с краю, а прямо во глубине чащи. К счастью, леший Гриня вовремя заметил беду и кликнул на помощь мавок — благо до Жуть-реки бежать оказалось недалече. Так что из всех убытков только траву попалило да две лесавки — сёстры-рябинки — слегка обгорели, и Гриня привёл их к Тайке на лечение. Так и сказал, мол, слыхал, есть у тебя, ведьма, верное средство чудодейственное, «пантенолом» зовётся. Поделишься?

Тайка «пантенола», конечно, не пожалела: щедро намазала девчонкам лица и руки, чтобы поскорее зажило. А заодно спросила, не видали ли те кого-нибудь подозрительного. А то, может, всё-таки не случайность, а поджог?

— Никого чужого не видали, — шмыгнула носом одна из сестёр. — Только Танюшка малая с лукошком бегала. Небось, землянику искала.

И тут Тайка призадумалась: ей показалось странным, что два пожара вдруг случились в один день, причём и там, и там Танюшка мелькала. Уж не её ли это рук дело? Надо бы к ней получше присмотреться. Братец-то у неё хулиган известный, может статься, и сестра сделана из того же теста?

А Гриня, будь он неладен, добавил ей ещё немного головной боли:

— Ведьмушка, а ты, кстати, прогноз погоды видала?

С тех пор как лешему подарили смартфон, он всё время находил и осваивал всякие новые штуки. Видать, теперь дошло дело и до погодных приложений.

— Нет, а что там? — вскинула голову Тайка. — Долго ли ещё эта ужасная жара продлится?

Гриня сунул ей под нос замусоленный экран:

— То-то и оно, что не должно быть никакой жары. Вот, глянь сама!

На синем фоне и впрямь была нарисована тучка, из которой шёл дождик, и температура воздуха была подписана другая: двадцать три градуса.

— Да какие двадцать три? — фыркнула Тайка. — Тут уже все тридцать три, не меньше! И никакого дождя. Гринь, у тебя, наверное, приложение глючит. Попробуй его обновить.

— А ты на своём посмотри, и сравним, — леший упрямо мотнул лохматой головой.

Не поверил, значит? Ну ладно!

Тайка достала мобильник, открыла погоду и ахнула: те же двадцать три и дождь. На всякий случай она задрала голову к небу, но не увидела ни единого облачка. Зато раскалённое солнце шпарило вовсю.

— Я ж не дурачок какой-нибудь, — погудел Гриня. — Всё проверил и даже на сайт слазил. Всю неделю пишут, мол, никакой жары и дожди. Более того: я Катерине позвонил, так она говорит, их там заливает. Будто бы все наши ливни им достались. Не по твоей ли это части дельце, а, ведьма?

— Может, и по моей… — Тайка вздохнула.

Она понятия не имела, кто ворует чужие дожди и, главное, зачем? Как назло, в старой бабкиной тетрадке об этом тоже ничего не говорилось…

Танюшку Тайке удалось подстеречь только на следующий день, когда та вышла на улицу, весело размахивая пустым бидоном. Видимо, мать отправила её к бабе Насте за свежим молоком.

— Привет, Тань, — она догнала девочку и зашагала рядом.

Та сурово глянула на Тайку из-под белёсых бровей, деловито поправила панамку и выдала:

— Лёхе ничего передавать не буду! Я вам не почтальонша, чтобы записочки туда-сюда таскать. Разбирайтесь сами!

— Да я вообще-то с тобой поговорить хотела, — Тайка немного смутилась. А ну как увидят их вместе с малой, и впрямь подумают, что она тоже за Лёхой бегает?

Пришлось мысленно осадить себя: ну и пусть думают! Люди вечно болтают всякую ерунду и сплетничают за спиной. Если на каждого оглядываться да переживать, свою жизнь некогда жить будет!

— Со мной? — Танюшка расплылась в щербатой улыбке (двух передних зубов у неё не хватало: молочные выпали, а коренные ещё не выросли). — А о чём?

Её любопытство было понятно: прежде они с Тайкой за всю жизнь едва ли парой слов перекинулись. А так-то в деревне, конечно, все друг друга знали…

Весной Танюшке исполнилось шесть, и в сентябре родители собирались отправить её в школу. Их с Алёнкой уже даже зачислили в один класс. Но белобрысая, стриженная под мальчишку Танюшка в школу идти совсем не хотела, книжек не читала и вообще учёбой интересовалась мало. Ей больше нравилось гонять мяч с ребятами, бегать наперегонки, лазать по деревьям (а порой и в чужой сад через забор) и стрелять из рогатки, сбивая орехи со старой лещины. Дух озорства бурлил у неё в крови с самого раннего детства, и соседи всякий раз, видя девочку, брезгливо поджимали губы: фу, пацанка растёт. Дружила Танюшка тоже в основном с мальчишками, а от сверстниц воротила нос, мол, скучные они, сидят, куколок своих дурацких нянчат. Нет бы на великах погонять или на пруды сбегать искупаться!

— Кстати, это ведь ты вчера всем сказала, что поле горит? — как бы между делом поинтересовалась Тайка.

Девочка вмиг перестала улыбаться и с явной неохотой кивнула:

— Угу.

— А про лесной пожар знаешь что-нибудь? Говорят, тебя вчера и в лесу видали, а потом там загорелось, — Тайка решила не ходить вокруг да около. Зачем? Она всегда считала, что Танюшка — девочка хоть и шебутная, но честная. Если уж напортачила, то признается.

Но не тут-то было! Та вдруг ускорила шаг, буркнув:

— Ничего я не знаю. Некогда мне тут с тобой лясы точить, мамка меня за молоком послала. Задержусь — опять наругает.

Но Тайка тоже была упрямая: так просто от неё было не отделаться. Забежав вперёд, она преградила Танюшке путь:

— А ну-ка стой! Ты понимаешь, чем это может кончиться, а? Особенно в такую жару! Всё сгорит в момент, один пепел останется! Это и для животных, и для птиц опасно. Не говоря уже про людей. Хочешь, чтобы погиб кто-нибудь?

Танюшка, сжав зубы, попыталась её обойти, но Тайка схватила девочку за руку.

— Просто расскажи, как было дело! Обещаю, я не буду ругаться. И мамке твоей не наябедничаю.

— Да отстань ты от меня! Говорю же: ничего не знаю! — Танюшка вырвалась, уронив крышку от бидона, и бросилась наутёк — только босоножки засверкали да пыль столбом поднялась.

Тайка попробовала за ней угнаться, да куда там. Вот же быстроногая коза!

Вздохнув, она подняла с дороги эмалированную крышку. Надо будет потом вымыть и занести соседям, а то нехорошо как-то получилось…

Днём она замоталась с делами и успела об этом забыть, но вечером Танюшка зашла в гости сама. Тихонько поскреблась в дверь — будто птичка клювом постучала (Тайка едва услышала), потом проскользнула в дом и, озираясь по сторонам, выпалила:

— То, о чём ты утром спрашивала… я не виновата в пожарах. Но думаю, что это сделала Сонечка.

— Какая ещё Сонечка? — Тайка захлопала глазами. В Дивнозёрье она не знала ни одной девочки с таким именем. Может, к кому-то гости приехали?

Танюшка шумно выдохнула, а Тайка вдруг заметила, что левое ухо у девочки распухло и покраснело.

— Эй, тебя мамка наказала, что ли? За потерянную крышку? Вот, возьми, я её помыла даже.

— Спасибо, — Танюшка шмыгнула носом. — Но это из-за другого. Мы тут с пацанами на крайний участок влезли. Ну, к дяде Лёве, за яблоками. Он сейчас всё равно в городе…

— И вас поймали?

— Не-а, — она мотнула стриженой головой. — Мы ничего не рвали, только паданцев набрали, а потом сели в кустах и давай кидать их в проезжающие машины. Ну знаешь, они так смешно по крыше: тюк-тюк!

— Вообще-то совсем не смешно. Ну зачем вы безобразничаете? — Тайка поджала губы. Вот же беспокойная детвора, и развлечения у них дурацкие.

Танюшка пожала худющими острыми плечами:

— Не знаю… Просто поначалу весело было. Пока один дядька не рассердился. Он машину остановил, вышел и как начал орать. Мы-то по кустам тихо сидели, а Сонечка испугалась, заплакала, и тут забор ка-ак загорится! А мы все ка-ак давай его тушить. И злой дядька тоже. А потом он даже ругаться не стал, пальцем погрозил только, сказал, что мы «фулюганы», плюнул и уехал.

— Конечно, «фулюганы», — кивнула Тайка. — От яблок вмятины знаешь какие могут остаться? Машину потом придётся чинить, а это денег стоит.

— Да? Ну, мы как-то не подумали… Значит, больше не будем, — это был извечный Танюшкин ответ, когда её ругали за проделки.

Но, в отличие от многих других детей, она слово держала, поэтому в своём озорстве никогда не повторялась, всякий раз придумывая что-нибудь новенькое.

— Значит, за ухо тебя злой дядька оттаскал?

— Не-а, это мамка. Я у неё крема немного взяла. Подумала, что если им прыщи на лице можно замазывать так, чтобы не видно было, то и забор тоже можно. Ну, чтобы дядя Лёва не увидел, что доски обгорели. Кто ж знал, что это не поможет? Да ещё и крем этот дорогущий оказался… — Танюшка потёрла пострадавшее ухо, и Тайка выдала ей из холодильника пачку масла.

— Вот, приложи холодненькое. Быстрее пройдёт. И расскажи всё-таки с самого начала: что за Сонечка и откуда она взялась?

— А ты не будешь смеяться? — девочка недоверчиво прищурилась, а потом вдруг махнула рукой: — Конечно, будешь! Все говорят, что я её выдумала, потому что Сонечку, кроме меня, никто не видит. Ни папа с мамой, ни Лёха, ни ребята. А она всегда рядом.

Тайке от этих слов стало как-то не по себе, она поёжилась и огляделась, но никакой посторонней нечисти поблизости не обнаружила. Похоже было, что Танюшка пришла одна.

— Она и сейчас с тобой?

Может статься, дело было вовсе не в нечисти? Ну, случаются же и просто сумасшедшие люди, которые видят то, чего на самом деле нет?

— Не-а. Ночами она уходит, а возвращается только поутру, с рассветом.

Тайка, недовольно фыркнув, упёрла руки в бока и напустилась на соседку:

— Слушай, мне что, каждое слово придётся из тебя клещами вытягивать? Не томи!

И тут Танюшку словно прорвало. Она зачастила-затараторила, слова сыпались, как горох из мешка:

— Сонечка всего неделю назад появилась, раньше её не было. Мы с мальчишками играли в прятки, и я зарылась в сено на поле. Они до-о-олго искали — не нашли. А там лежать тепло, хорошо. Ну я и задремала. Сплю, значит, и снится мне рыжая девчонка — моих лет примерно или, может, чуть помладше, не знаю. Я её спрашиваю: ты кто такая? А она не отвечает, только трясёт меня за плечи и приговаривает, мол, вставай, лежебока. Полдень скоро! Взопреешь, перегреешься, и удар тебя хватит. Я её спрашиваю: а ты почём знаешь? А она мне: какая тебе разница? Полуденница идёт! Уже близко! Тай, а кто такая полуденница?

— Дух такой полевой. Не любит тех, кто спит в неурочный час на поле. Даже уморить может. Так что Сонечка тебе, считай, жизнь спасла, — Тайка засыпала в заварник свежего чаю. — Может, чайку, а?

Танюшка снова мотнула головой. Этот жест у неё получался смешно и делал её похожей на маленькую лошадку-пони. Наверное, из-за длинной чёлки.

— Я ей сперва, конечно, не поверила, стала вопросы задавать. А Сонечка заладила: просыпайся да просыпайся. Если хочешь, мол, приду к тебе потом, поиграем. Ну я и согласилась. У меня, знаешь ли, никогда подруг не было. Девчонки к себе играть не зовут… — Танюшка вздохнула, и в этом вздохе явно крылась затаённая обида. — В общем, проснулась я — думаю: вот же приснилась чушь! Выбралась из стога — в глазах темно, голова кружится. Права была Сонечка: ещё немного, и взопрела бы я совсем. В общем, не помню, как домой дошла да на лавку брякнулась. Потом ещё до вечера холодной водой отпаивалась. А наутро просыпаюсь — а она у кровати сидит!

— Сонечка? — ахнула Тайка.

— Ага, кто ж ещё! Говорит: ну что, Танюша, звала ты меня, вот я и пришла в гости. Давай теперь играть вместе. С тех пор так за мной и ходит. Невидимая.

— А пожары тут при чём? Это Сонечка поджигает? — Тайка, с облегчением выдохнув, отмела версию о сумасшествии. С головой у Танюшки всё было в порядке, а вот что за нечисть такую необычную она во сне встретила да в мир призвала, ещё предстояло выяснить. Если это, конечно, не её фантазии… Детям порой свойственно сочинять разные истории.

— Не то чтобы специально поджигает. Оно как-то само вспыхивает…

— Скажи, а эта засуха не с приходом ли Сонечки началась? — Тайка спросила просто так, ни на что особо не надеясь, но тут ей повезло — угадала. Танюшка аж на месте подпрыгнула и с жаром закивала:

— Да-да, именно с того дня и нет дождей. Тай, значит, я не выдумщица? Сонечка и правда существует?

— Похоже на то, — Тайка забрала у неё подтаявшее масло и придирчиво осмотрела ухо: краснота и припухлость почти ушли. — Познакомишь меня завтра с этой Сонечкой, ладно?

На том они и распрощались.

А на следующий день, придя в гости, как и было уговорено, Тайка застала дома совершенно растерянную Танюшку.

— Не понимаю, куда она могла подеваться! — девочка то и дело всплёскивала руками, чуть не плача. — С самого утра ищу, но Сонечка как будто испарилась. Всю неделю здесь крутилась, и на тебе… Теперь будешь думать, что я всё наврала, да?

Тайка ничего не ответила, лишь плечами пожала. Признаться, именно это и пришло ей на ум в первую очередь. Уж очень странно было, что от Танюшкиных родителей и друзей Сонечка не пряталась, а вот от ведьмы вдруг решила скрыться. То ли нечисть попалась чересчур умная и раскусила их план, то ли у девочки всё-таки появилась воображаемая подружка. Тайка читала, что такое случается с детьми, когда те чувствуют себя одиноко и им не хватает любви в родной семье. Ей даже стало немного жаль Танюшку, поэтому она решила, что не будет упрекать девочку во вранье. Только потрепала её по непослушным вихрам и сказала:

— Ну, если Сонечка появится, передай ей, что мне хотелось бы с ней встретиться. А пока я пойду, пожалуй. У меня очень много дел.

Танюшка, шмыгнув носом, виновато кивнула. Конечно, от неё не укрылся немного рассерженный Тайкин тон, но оправдываться она не стала.

На обратном пути Тайка решила сделать крюк и дойти до заброшенного дома. Ну а вдруг Марьянка-вытьянка что-то знает да подсказать сможет? Но добраться до знакомой слегка покосившейся облупленной синей калитки она не успела: с ветки черёмухи, склонившейся над дорогой, вдруг прямо перед её носом спрыгнула девчонка. Причём Тайка готова была поклясться, что ещё секунду назад на ветке сидела яркая, как солнечный зайчик, иволга, а больше никого.

— Пливетик! Говолят, ты меня искала, ведьма? — малышка сильно картавила, но понимать её было несложно.

— Сонечка?! — ахнула Тайка. Ей пришлось прижать ладонь к груди, чтобы успокоить часто забившееся сердце. — Фу, напугала!

Девчонка, усмехнувшись, тряхнула копной рыжих мелко вьющихся волос и наморщила курносый носик, сплошь усеянный веснушками.

Определённо, она была кем угодно, только не человеком. Потому что не бывает у людей таких сияющих золотых глаз, от которых по щекам пляшут солнечные блики. И от волос не исходит свет — такой, что хочется зажмуриться.

Тайка сморгнула набежавшие слёзы и вытерла щёки тыльной стороной ладони.

— Сонечко, — поправила её девочка. — Маленькое есё. Но сколо буду больсое.

— Солнышко?

Поверить в это было сложно, но сияющая малышка радостно закивала:

— Угу. Меня Танюска плигласила. Говолит, давай вместе иглать.

— А зачем же ты тогда поле подожгла? И лес? И забор? — Тайка, признаться, не понимала, что ей делать. Она-то думала повстречать какую-нибудь вредину типа кикиморы или шишиги, с которой придётся сражаться и хорошенько проучить, чтобы неповадно было, а тут на тебе — не враг постылый встретился на пути, а улыбчивый солнечный зайчик.

Солнышко села прямо на траву, расправив складки своего ситцевого канареечного платьишка в мелкую оранжевую крапинку, и пожала плечами:

— Нинаю. Оно само. Навелное, им стало жалко.

— Жарко? — Тайка присела рядом на корточки и, получив снова утвердительный кивок, добавила: — Значит, вся эта жара тоже из-за тебя?

— Лазве это жала? — удивилась Солнышко.

Она с интересом наблюдала за божьей коровкой, ползущей по травинке. Когда та расправила крылышки и взмыла в воздух, девочка вскочила и звонко, во весь голос запела:

— Бозия коловка, улети на небо, плинеси мне хлеба!

Но тут мимо пролетела белокрылая капустница, и внимание Солнышка тут же переключилось на бабочку. Казалось, она не могла долго сосредотачиваться на чём-то одном.

— Зачем ты играешь с людьми? И для чего тебе Танюшка? — не отставала Тайка. Нужно же было во всём разобраться!

Солнышко вздрогнула от неожиданности, будто уже успела забыть о её существовании, но на вопрос, немного подумав, всё же ответила:

— Я её люблю. У неё веснуски.

— У меня тоже есть веснушки, — Тайка, не удержавшись, хмыкнула.

— Плавда? — Солнышко воззрилась на неё в изумлении. — Значит, тебя тозе Сонечко любит. Не я. Другое Сонечко.

— Хочешь сказать, вас таких много?

— Ага, — девочка улыбнулась так, что сияние, исходящее от её волос, стало ещё ярче и даже бледная кожа, казалось, начала мерцать слабым медовым светом. — У меня есть блатики и сестлички. Мы плиходим, когда сонечный лучик отлажается в зелкале или от повелхности воды. И находим своего человека. И стобы обязательно с веснусками!

Тайка, вздохнув, вытерла пот со лба и принялась обмахиваться юбкой. С тех пор как они заговорили с Солнышком, воздух вокруг становился всё жарче и жарче — и немудрено: время как раз близилось к полудню. Скоро начнётся самое пекло.

— Почему же я никогда не видела своё Солнышко?

— Глюпая ты, ведьма, — девочка рассмеялась заливисто и звонко. — Потому сто ты его никогда не звала. Так-то!

— А если позову, что будет? — Тайка подалась вперёд и тут же отпрянула: от Солнышка пахнуло жаром, словно от печки.

Девочка задумалась, наморщив лоб, и в конце концов недовольно дёрнула плечом. Кажется, ей было неприятно, что она не знает ответа. Пальчиком она тронула метёлку мятлика, и та вдруг вспыхнула, как спичка. Тайка ахнула и принялась скорее топтать опасный огонёк. Травы-то сухой вокруг было полно!

Потушив пламя, она вновь обернулась к Солнышку.

Девочка стояла, разинув рот. Её глаза были полны искрящихся — в самом прямом смысле этого слова — слёз, готовых пролиться.

— Только не плачь, пожалуйста, зайчик! — Тайка бросилась к ней и, превозмогая жар, погладила Солнышко по плечу. — Сейчас расстроишься и опять что-нибудь подожжёшь.

— Но я не хотела… — одна слезинка, похожая на жидкое пламя, всё-таки сбежала по веснушчатой щеке, но девочка успела утереть её рукавом.

— Послушай, — Тайка, сжав зубы, взяла её за руку (как будто за горячую сковородку схватилась, но ради благого дела можно было и потерпеть), — я знаю, что ты не хотела ничего плохого. Но, кажется, тебе нельзя быть среди людей. По крайней мере, в таком вот воплощённом виде. Солнечным зайчиком — даже когда он просто чистый свет, — можно поджечь сено или бумагу. Мы в детстве с увеличительным стеклом так играли. Но, похоже, когда ты принимаешь человеческий облик, всё вокруг само воспламеняется. И становится слишком жарко, и дожди прекращают идти…

— Это плёхо? — Солнышко, сконфузившись, опустила взгляд и руку тоже отняла (кстати, к лучшему: у Тайки на ладони уже начал набухать здоровенный волдырь; ох, теперь не только сёстрам-рябинкам «пантенол» понадобится).

— Да, очень. Деревья и цветы засыхают на корню, урожай гибнет.

Рыжее чудо скомкало в пальцах краешек своего платья и выпятило нижнюю губу. Похоже, ей было очень обидно, но здравый смысл всё-таки возобладал над чувствами:

— Я всё поняла: мне надо уйти… Ты пеледашь Танюске, сто я её люблю?

— Конечно, — у Тайки засосало под ложечкой. Всё это было как-то несправедливо. Но по-другому тоже не выходило: нельзя было солнечному зайчику жить среди людей.

— Есё скажи, сто я буду с ней всегда-всегда. И мы останемся длузьями. Я буду защищать её, как все Сонечки защищают своих человеков. Холосо?

— Да, я скажу, — Тайка кивнула. — А ты… передай привет моему Солнышку, ладно? И ещё — что я очень ему благодарна за заботу и за удачу. Не знаешь, что можно сделать, чтобы ему было приятно?

Девочка снова повеселела и озорно подмигнула Тайке:

— Плосто улыбайся почаще. И дали своё тепло длугим людям — тем, кому не досталось Сонечка. И оно велнётся к тебе. Обязательно.

Тут уже свет стал совсем ослепляющим, и на мгновение Тайке всё-таки пришлось закрыть глаза, а когда она проморгалась, то никакой девочки уже и в помине не было. Вдруг на небо набежали облака, где-то вдалеке заклубились синие тучи, сверкнула молния, пророкотал ворчливый гром — приближалась самая настоящая гроза.

Тайка достала телефон и взглянула на прогноз погоды. Да, теперь всё было правильно: на маленькой тучке как раз был нарисован зигзаг, а внизу — дождик. Тото Гриня обрадуется! И Пушок наконец-то перестанет помирать от жары, бедняга…

Она и оглянуться не успела, а на плечо уже плюхнулась крупная капля. Потом ещё одна. И ещё. Миг — и Дивнозёрье накрыл тёплый освежающий ливень, которого так давно ждала земля.

Тайка сняла босоножки и вприпрыжку побежала домой, шлёпая босыми ногами по лужам. Она кружилась, запрокидывая голову, подставляя дождю лицо и плечи, и совсем не боялась простудиться: наоборот, обильные, но кратковременные летние ливни придавали всегда ей бодрости и сил. А одежду потом на печке высушить можно.

Целый мир прямо на глазах становился чистым, будто заново родившимся, а душа смеялась и пела. Ведь теперь Тайка знала: где-то там за пеленой дождя прячется яркий медово-солнечный лучик, приносящий удачу и хранящий от бед, — её собственное маленькое Солнышко.

Мавкины заботы

Возвращение Марфы из болотного царства домой в Дивнозёрье отмечали бурно и радостно. На пир собрались все: мавки озёрные и речные, водовики и водяницы, а также певуньи-бродницы, селящиеся у бобровых плотин. Да что там говорить — даже сам батюшка Водяной заплыл на минутку, чтобы поздравить её с возвращением.

Они гуляли три дня и три ночи — так, что вода в заново облагороженном Марфином озерце ходила ходуном и выплёскивалась волной на берег. Стол ломился от всякой снеди — мавки-подруженьки не поскупились на дары: принесли и рыбку, и салаты из водорослей, и даже свежую лягушачью икру.

Марфа поверить не могла, что друзья её до сих пор помнят и любят. О заболотившихся мавках обычно старались даже вслух не говорить, потому что знали — из топей не возвращаются. Марфе просто повезло.

Как только она увидела Майю — свою названую сестрицу, — вмиг поняла: да, тут её ждали! Заболоченное озерцо расчистили, дно выложили камешками, весь мусор выгребли, насадили жёлтых кубышек и даже поправили покосившийся Марфин домик (у каждой мавки на дне её водоёма было жилище — кто-то строил его из песка и гальки, кто-то — из ракушек и речного ила, иные — из коряг, в общем, каждый обустраивался на свой лад).

— Я так рада видеть вас всех! — Марфа улыбалась во весь рот и смотрела на друзей восторженными зелёными глазами.

А уж сколько подарков ей надарили! Больше, чем на именины! Сестрица Майя принесла чудесные бусы из рыбьих чешуек и омытых речной водой «куриных богов» — камешков с дырочкой; водяница Веселина сама набрала ракушек (в одну из них можно было даже дудеть!); мавка Глафира притащила целое лукошко улиток и водомерок, её дочка Луша наплела браслетов из конопляных верёвочек, окрашенных в разные цвета соком трав и ягод, а синеволосая бродница Дана шепнула по секрету, что к завтрему Марфе доставят дар от самого Водяного хозяина — чудесный мшистый валун.

— Можно поставить его в центре озерца, — счастливая мавка хлопнула в ладоши, — чтобы он возвышался над водой. А я буду сидеть на нём долгими лунными ночами и смотреть на звёзды.

В общем, жизнь налаживалась!

Волосы Марфы из тускло-зелёных стали снова рыжими и даже немного завились, болотные пятна начисто ушли с кожи. Казалось, она будто выздоровела после долгой болезни, но на душе всё равно было тревожно: а долго ли продлится это счастье?

И, надобно сказать, она как в воду глядела!

На исходе третьего дня пирушки водяные духи не могли уже ни есть, ни пить, ни даже танцевать, а все новости были пересказаны уже по третьему кругу, Марфа задремала, когда вдруг на грани сна и яви почувствовала, будто бы вкус воды изменился. Сон как рукой сняло. У неё защипало глаза, запершило в горле. Встревоженная мавка высунула голову из воды и опасливо огляделась.

Она сразу же заметила мальчишек, которые, хихикая, сливали из ведра какие-то мутные помои прямо в воду. По поверхности озера плыли хлопья мыльной пены. Марфа набрала водицы в рот, надула щёки и окатила маленьких негодяев струёй, как из шланга. Те отпрянули, всё так же хохоча. А несчастная мавка потом ещё пару часов вычёрпывала мутную пену, мучаясь от невыносимого зуда в ладонях.

На этом её злоключения не закончились. Мальчишки повадились шастать к озерцу каждый день. Они кидали в воду фантики от конфет, консервные банки и прочий мусор. А однажды Марфе даже досталось по лбу сломанной пластмассовой расчёской. Ох она тогда и разозлилась!

Мавка пробовала пугать маленьких хулиганов, поливала их водой, даже пыталась явиться и вразумить, но те её не слушали и не боялись ни капли.

— Вот дождутся, утоплю я их! — со слезами на глазах жаловалась она Майе и Глафире.

Подруги с двух сторон гладили её по трясущимся плечам, утешая.

— А и притопи, — Майя недобро сверкнула глазами. — Не до смерти, а так, чтобы знали! Может, не будут больше расчёсками в честных мавок кидаться.

— Так нельзя, Майюшка, — охнула Глафира. — Они же дети!

— И что? Значит, им можно быть свиньями, что ли?

— Вот ты так говоришь, потому что у тебя своих деток нет, — Глафира обиженно надула губы. — Когда будут, поймёшь!

— При чём тут это? — Майя скривилась. — Я так думаю: Марфе надо взять хворостину покрепче да надрать этим хулиганам мягкое место так, чтобы неделю сесть не могли. Ну и мусор весь прибрать, конечно, чтобы снова болото не развести.

— Не слушай её, Марфушка. Лучше я тебе помогу. Сама все бумажки-фантики соберу и с ребятишками этими потолкую, чтобы не озорничали, хочешь? А ты отдыхай. Тебе опосля болотного житья-бытья в себя приходить надобно.

Ну конечно, Марфа этого хотела!

Только она не поняла, почему Майя вдруг обиделась и ушла — даже водорослевые рулетики с икрой не попробовала.

Глафира слово своё сдержала: на некоторое время хулиганы и впрямь притихли. А Марфа не могла нарадоваться на милую подруженьку.

— Ты иди, погуляй пока, — говорила та с милой улыбкой. — Насиделась, небось, на своих гнилых болотах, намаялась, бедненькая. Мы тут с Лушенькой-душенькой пока похозяйничаем: и приберёмся, и обед приготовим, и кровать пухом рогоза выстелим, чтобы тебе помягче спать было.

И Марфа гуляла. Ходила по гостям (её везде привечали: всем была охота послушать про жизнь в болотном царстве, поцокать языком и втайне порадоваться, что беда случилась не с ними), любовалась закатом, сидя на камушке, и, конечно, училась играть на ударных, потому что дала себе слово осуществить заветную мечту. Правда, вместо барабанов у неё пока были пеньки, вместо палочек — веточки орешника, а вместо тарелок — крышки от кастрюль, но ей вполне хватало и этого.

Жаль вот только, с Майей они так и не помирились. Та наотрез отказалась приходить в гости, пока там крутится «эта несносная Глафира».

— Ты к ней несправедлива, — Марфа хмурила брови: она не любила, когда её лучшие подруги не ладили между собой. — Глаша бывает немного навязчивой, это правда. Но она же не со зла! Это просто забота такая.

— Душная у неё забота, — вздыхала Майя, качая головой. — Помяни моё слово, ты ещё хлебнёшь с ней горя горького!

— Ты просто ревнуешь, потому что я дружу с ней больше, чем с тобой!

— А ты уверена, что мы всё ещё дружим?

Вот так слово за слово — и пробежала между ними чёрная тень, будто холодной водой за шиворот плеснули. Видимо, правду говорят: речные мавки озёрным не товарищи — слишком уж они разные. Эти речные вечно носы задирают! Раньше-то Марфа думала, что сестрица Майя не из таких, но нет — все они одинаковые. Хорошо хоть подруженька Глаша из своих, озёрных. Может, потому и жили они душа в душу?

— Мы с Лушенькой пока у тебя побудем, ты же не против? — Глафира наводила порядок, раскладывая разные виды водорослей по пузырькам и баночкам. — Моё озерцо почистить решили. Скоро чистой воды напустят, рыбок разноцветных… будем опять друг к другу в гости плавать.

— Конечно, живите, сколько надо, — Марфа только обрадовалась хорошей компании. — Хочешь, новую комнату для вас пристроим?

— Ой, да ладно, — смущённо отмахнулась Глафира. — Мы уж как-нибудь. В тесноте, да не в обиде!

Марфа даже не поняла, в какой момент всё резко переменилось и она стала чужой в собственном доме.

— Опять в облаках витаешь? — пилила её Глафира. — Вот пошла бы лучше приготовила что-нибудь! Или мы тут тебе прислуживать должны?

Стоило Марфе уединиться на бережку, чтобы поиграть на своих «барабанах», как она тут же получала упрёки в легкомыслии и безответственности. А проклятые мальчишки снова повадились мусорить, и это, как оказалось, тоже была Марфина вина.

— В своём собственном озере не можешь порядок навести! Мавка с изъяном — вот ты кто! — от прежней душки Глашеньки не осталось и следа. — Правду говорят: если в тебя однажды проникла болотная гниль, ты так навеки с гнильцой и останешься!

«Это пройдёт, — думала Марфа. — Просто у Глафиры тяжёлые дни, надо потерпеть. Она ведь хорошая и так много мне помогала. К тому же я и правда часто бездельничала…»

Однажды её не пустили домой. Глафира просто захлопнула дверь перед носом у Марфы, бросив напоследок:

— Уходи, дармоедка! Теперь это наше озеро. Ты его бросила, а мы себе присмотрели — чего ж добру пустовать? Уже заселяться хотели, вещички начали переплавлять — и тут ты! Уж лучше бы тебе никогда не возвращаться из Мокшиных топей!

Рыдая и размазывая слёзы по лицу, Марфа поплелась к Майе жаловаться. Та, заахав, обняла свою глупую сестрицу и ни словечка поперёк не сказала, хотя на языке наверняка крутилось едкое: «Я же предупреждала!»

— Что мне делать? — Марфа хлюпала носом. — Как я буду без родного озерца? У меня уже перепонки между пальцев сохнут. А в реке жить не смогу, хоть убейте. Слишком уж холодная вода.

— Значит, пойдём к Водяному царю и будем требовать справедливого суда! — Майя стукнула кулаком по коряге, из-под которой распрыгались в стороны возмущённые лягухи.

Идея была хороша, вот только ничего у них не вышло. Водяной, оглаживая седую бороду, выслушал и Марфу, и Глафиру, а потом зычным голосом огласил свою волю:

— Кто об озере заботился, обихаживал его и лелеял, тому и владеть им по праву! Не обессудь, Марфуша, но оно более не твоё и отныне будет зваться Глашкино Озерцо. Потому что нечего было бросать нас и на болота убегать! Так-то!

Майя, конечно, стала возмущаться, но её никто не послушал. А Марфа совсем сникла, даже её рыжие волосы потускнели, будто бы их присыпало пылью.

— Что ж, видно, такова моя расплата за былые ошибки, — вздохнула она. — На болота я не вернусь, но и здесь мне тоже не рады. Пришла пора подумать, куда дальше подаваться. Мечтала я о собственном пути: вот жизнь мне выбора и не оставила. Стало быть, я уйду — не поминайте лихом.

Но верная Майя приложила палец к губам:

— Ш-ш-ш, ты брось горячку-то пороть! Клянусь, сестрица, я этого так не оставлю!

Признаться, Марфа была рада словам утешения, хотя и знала — всё без толку. Везение не может длиться вечно: хватит с неё и того, что чудом спаслась, сбежала с постылых болот и жива осталась. А дальше сама как-нибудь справится. Уж лучше надеяться только на себя, чем снова обмануться в лучших ожиданиях. Поэтому она очень удивилась, когда однажды поутру её разбудила сияющая Майя:

— Плывём скорее, — речная мавка схватила сонную Марфу за руку и повлекла за собой. — Ты непременно должна это услышать!

Они укрылись в тихой заводи среди осоки и камышей.

— Что ты… — Майя не дала ей договорить, закрыла рот ладонью и шепнула:

— Тс-с-с, слушай!

На берегу сидели те самые пацаны-мусорщики — источник всех Марфиных бед. Ух, и ненавидела она их! Но только теперь поняла, что ненавидеть надо было кое-кого другого:

— Что-то давно тёти Глаши не видно, — вздохнул один из ребят, ковыряя палкой влажную землю. — А у меня, как назло, карманные деньги закончились. И папка на мороженое не даёт. Скорей бы она нам заплатила…

— У меня ещё четыре мешка мусора про запас набрано, — похвастался второй. — Как только появится, сразу организуем ей всё в лучшем виде!

— Я вот только не понимаю, зачем тёте Глаше это нужно? — третий пацан оказался девчонкой, только стрижка у неё была короткая, поэтому Марфа раньше не догадалась. — Хорошее же озеро! Раньше в нём даже купаться можно было. Ой, ребята, не нравится мне мусорить. Мама говорит, природу беречь надо!

— Пф, зато денежку платят! — первый мальчишка отбросил свою палку прямо в заводь, и та шлёпнулась перед носом у Майи.

Речная мавка взвилась ужом:

— Эй! — она грозно сверкнула из зарослей зеленющими глазами. — Вообще-то, девчонка права!

— Ой, тётя, а вы кто? — девочка захлопала длинными ресницами.

— Догадайся! — хмыкнула Майя, поднимаясь в полный рост.

Её щеки покрылись блестящей рыбьей чешуёй, на локтях отросли острые окуньи плавники, глаза подёрнулись мутной белёсой плёнкой, как у покойницы, вены на шее потемнели, а ногти удлинились на целую пядь.

Дети, дружно завизжав, бросились врассыпную. Вслед им донёсся грозный рык:

— Только попробуйте мне тут хоть ещё раз намусорить! Я вас из-под земли достану, хулиганьё! — Майя была страшна в гневе.

Озёрные мавки так пугать не умели, но Марфа впервые в жизни не завидовала. Ей хватило пару лет прожить в облике болотницы, чтобы сперва возненавидеть собственное отражение в водной глади, а теперь искренне радоваться тому, что былая красота к ней вернулась.

За спинами мавок вдруг послышались восторженное улюлюканье и аплодисменты:

— Ай да Майя! Знай наших! — проклокотал довольный Водяной, поигрывая своим тритоньим гребнем на загривке. — Бьюсь об заклад — эти детишки тебя на всю жизнь запомнят! Больше ни фантика мимо урны не пронесут. А ты, Марфуша, на старика зла не держи. Я-то не сразу разобрался, что Глашка тебя извести решила. Виноват. Смутило меня твоё болотное прошлое. Но теперь-то вижу, что ты из наших и сердце у тебя доброе. Майюшка мне всё про тебя рассказала.

— Спасибо, что прислушался, дедушка, — улыбнулась Майя, и Марфа вытаращилась на неё, разинув рот:

— Так это правда? Ты самого Водяного хозяина внучка?

— Только не говори никому, — Майя покраснела. — Это тайна. Я не хочу, чтобы меня задавакой считали токмо из-за родства.

— Майюшка у нас зело самостоятельная, — не без гордости булькнул Водяной. — С детства своим умом жить хотела, ни о чём меня не просила. А за тебя, смотри ж ты, вступилась.

— Потому что всё должно быть по справедливости! — сказала Майя, как отрезала, а Марфа еле слышно прошептала:

— Спасибо, сестрёнка!

— Глашку-то я проучу, — прогудел Водяной, поглаживая свою кудлатую бороду. — Заслужила! Пущай в грязной луже немного поживёт да над своим поведением подумает! А то ишь, повадилась обманом своего добиваться, чужими руками мусорить да детей человечьих дурному делу учить! Эх, ну, бывайте, девоньки! Зовите, если что.

Он нырнул, шлёпнув по воде мощным рыбьим хвостом, и пропал с глаз долой.

Марфа никак не могла поверить своему счастью: неужели это и правда всё?

— Значит, я могу идти домой? — она несмело глянула на сестрицу, а та с ехидцей молвила:

— Так ты, помнится, уходить думала, чтоб в других краях счастье искать?

— Думала, да раздумала, — улыбнулась Марфа. — В Дивнозёрье мне сделали столько добра, что теперь я хочу отплатить вам всем той же монетой. А найти собственный путь я ещё успею. В таком деле торопиться не след — всему своё время. Пока же моё место здесь. Ведь не зря люди говорят: дом находится там, где твоё сердце, а сердцу хорошо там, где друзья.

Приходите — не то пожалеете!

— Тая, это шантаж! — Пушок в возмущении захлопал крыльями. — А знаешь, что самое главное, когда тебя шантажируют? Не поддаваться.

— Но…

— Никаких «но»! Как только прогнёшься под угрозы негодяя — всё, ты в его власти.

— Так-то оно так. Только взгляни сам: требований никаких нет, — Тайка сунула ему под нос письмо, которое получила сегодня утром.

Замызганный листочек валялся прямо на крыльце под дверью. Она сперва приняла его за мусор и хотела выкинуть, но всё-таки догадалась развернуть — и обомлела. Текст, составленный из вырезанных газетных заголовков (ну чисто как в старых шпионских фильмах), гласил:

«ПреВЕТ веДЬма, пШОК и НеКИфор!

ПРИходИте сего ДНЯ ВеЧЕРом НА пОляНУ под ДУП.

НиТО ПЛОХО будИТ!»

— Ну как же нет требований, когда написано: «Приходите, не то плохо будет», — заохал коловерша.

— Да, но не сказано, что приносить. Злоумышленник, кем бы он ни был, не хочет ни денег, ни драгоценностей. И что именно будет «плохо», не объясняет. Знаешь, Пушок, мне кажется, что это никакой не шантаж, а просьба о помощи.

— Тебе бы вечно всех спасать! Тая, я уверен, что это ловушка!

— Значит, не пойдёшь со мной?

— Так меня и не звали.

— А ты текст внимательно читал? — Тайка насмешливо прищурилась, но Пушок продолжил как ни в чём не бывало чистить пёрышки.

— Конечно. Понятия не имею, кто такой этот «пшок». Может, это просто «шок» с ошибкой?

Отсмеявшись, Тайка уже собралась было возразить — даже рот открыла, — но вдруг в дверь постучали, и взволнованный Гринин голос грянул как гром среди ясного неба:

— Ведьмушка! Совет твой нужон. То ли беда стряслась, то ли шо? Шой-то я ничегошеньки не понимаю…

Дождавшись разрешения войти, леший перешагнул порог. Его щёки раскраснелись, волосы растрепались — было видно, что бежал и даже про мотоцикл забыл — вот как разволновался.

— Я тут получил нечто странное, — выдохнул он, протягивая Тайке замусоленный листок. — Не знаешь, шо это может быть? Шутка али всерьёз?

Пушок перепрыгнул ей на плечо и, заглянув в письмо, загробным голосом произнёс:

— Во-от! — что бы это ни значило.

Послание лешему явно отправил тот же злоумышленник, но текст, выложенный вырезками из газет, немного отличался:

«ЛЕшОй!

ЖДУ тиБя на ПОляНе где дУП сего ДНЯ.

НЕ придёШ — паЖАлеЕШ!»

— А тебе кто-нибудь угрожал в последнее время? — Тайка почесала в затылке. М-да, на просьбу о помощи было совсем не похоже. Оставалось надеяться, что это чья-то несмешная шутка.

— Мне? — хмыкнул Гриня, расправляя широченные плечи. — Не-а, дураков нет.

Пушок с уважением глянул на его мышцы и предположил:

— Слушай, а может, это вызов?

— На бой? — леший почесал в бороде. — Зачем бы? Кулачные состязания у нас и так по осени бывают каждый год.

— Ну вдруг какой-нибудь чужой леший хочет занять твоё место? — не унимался коловерша.

— Что-о-о?! Да я на него сосну уроню! — Гриня сжал могучие кулаки.

— Погодите вы! — шикнула Тайка. — А остальных тогда для чего позвали? Ты же не хочешь сказать, что этот неизвестный со всеми нами хочет подраться, чтобы стать и лешим, и ведьмой, и домовым, и даже коловершей?

— Да, ерунда какая-то получается… — Пушок сник, а Гриня угрожающе хрустнул костяшками пальцев.

— Всё равно надо разобраться, кто такой смелый выискался! Ишь, угрожать нам вздумал! В родненьком-то Дивнозёрье!

— А я в кои-то веки согласен с рыжим обормотом, — из-за печки, отряхивая штаны от сажи, вылез хмурый Никифор. — Не к добру это. Давайте лучше дома останемся. Подумаешь, писульки какие-то! В печку их — и весь разговор!

Тайка хотела предложить проголосовать, но вовремя поняла, что сейчас голоса разделятся два на два, и что тогда делать?

— Ну, значит, мы с Гриней пойдём вместе, — она сплела руки на груди.

— О себе не думаешь, так о нас с Никифором подумай, — со слезами в голосе запричитал Пушок. — Сгинешь во цвете лет, кто нас кормить-поить будет?

— Марьяна справится, — отмахнулась Тайка. — Сам давеча ляпнул, что у неё пироги вкуснее моих.

— Поклёп! Не говорил я такого! — коловерша приложил крыло к груди и попытался изобразить обморок. — Пироги — это святое, Тая. Они как рассветы и закаты — все разные, но нельзя сказать, что один чем-то лучше другого.

— Льстец, — Тайка улыбнулась. По правде говоря, ей было приятно.

— Не льстец, а философ! — Пушок приоткрыл один глаз.

— Одно другому не мешает. Так вот, что касается Марьяны…

— Никак обо мне сплетничаете? — вытьянка заглянула в окно. Ишь, легка на помине. Тайка и забыла, как неслышно та умеет подкрадываться — впрочем, для призраков это вполне обычное дело.

— О твоих пирогах! — коловерша, перестав прикидываться полуобморочным, запрыгал на месте. — Ты же принесла? Принесла?!

— День на дворе, я только-только тесто поставила. И вдруг, представляете, нашла рядом с кастрюлей вот это. — Она взмыла на подоконник и помахала в воздухе до боли знакомой мятой бумажкой. — Ни за что не догадаетесь, что там!

— Непонятные угрозы от неизвестного злоумышленника, выполненные в стиле газетной аппликации с полным отсутствием грамотности, требований и подписи, — с умным видом выдал Пушок. — Я угадал?

— Ой. — У Марьяны округлились глаза. — Хотите сказать, я не одна такая?

Она выложила на стол послание, которое гласило:

«МАРиЯНка!

ПРИноСи пиРАги сего ДНЯ под ДУП на ПОлЯнЕ!

С тИбя 6 пиРАгОф ни мЕНьШе!

КОли непРиНЕсеШ — биДА».

— Вот теперь точно шантаж! — ахнул Пушок. — Пирожковый. Самый подлый из всех возможных! И знаете, что я вам скажу: я этого так не оставлю!

— Значит, ты с нами? — обрадовалась Тайка. Насчёт Марьяны у неё сомнений не было — пойдёт. Сложнее будет отговорить её брать с собой ружьё, чтобы пристрелить негодяя, пишущего анонимки. Ну и убедить всё-таки взять пироги. А то мало ли — вдруг без них и впрямь беда случится?

До вечера ещё оставалось время, чтобы хорошенько подготовиться к вылазке…

— Шутка!

— А я считаю, злой умысел.

— Да дитя неразумное это пишет. Видал, какие ошибки?

— Ну и что? Я тоже с ошибками пишу по-вашему, по-человечьи.

Даже по дороге к старому дубу друзья продолжали бессмысленный спор, только к ним теперь ещё присоединились домовой Сенька, который пришёл за Марьяной, мавка Майя, искавшая старого приятеля-лешего, и мавка Марфа, отправившаяся на поиски сестры.

Оказалось, что по водам и озёрам сегодня с утра тоже кто-то раскидывал бумажки, но те сразу размокли — газета же, — в общем, прочитать ничего не удалось. Но теперь стало окончательно ясно, что в Дивнозёрье орудует неизвестный преступник.

Тайка чувствовала себя предводительницей маленького войска: травки, амулеты, чесночная соль от упырей, подвеска-Кладенец — всё было при ней. Чем ближе они подходили к заветной поляне, тем темнее становилось и тем чаще билось встревоженное сердце. Может, всё-таки надо было разрешить Марьяне взять ружьё?

Она даже шикнула на Майю, которая, в отличие от своих подруг, вела себя крайне легкомысленно: пыталась напевать и приплясывать, шагая по грунтовой дороге.

— Тихо ты! И вы все тоже! Перестаньте спорить. Нас же могут услышать.

Боевой отряд притих. Марфа покрепче перехватила швабру (с некоторых пор мавка считала, что лучше оружия не сыщешь), Гриня потрогал заткнутый за пояс топор, Никифор выставил вперёд веник, а Пушок, прыгнув Тайке на плечо, зашептал:

— Тай, а ты чеснок взяла?

— Взяла.

— А что-нибудь серебряное от оборотней?

— Вилку и ножик.

— А… — Договорить коловерша не успел, Тайка ловко заткнула ему пасть половинкой яблока.

— Не нагнетай.

Ну, вот и приметный дуб. Пришли.

Стоило друзьям шагнуть под его крону, как вдруг вся поляна осветилась болотными огоньками и кто-то пронзительно взвизгнул:

— Йи-иху!

Маленькое войско вмиг ощетинилось швабрами, топорами, вениками и даже одной чугунной сковородкой. Тайка от неожиданности сама чуть не заорала и схватилась за Кладенец, но подвеска оставалась холодной и даже не думала превращаться в меч. Значит… тут не опасно?

— Ребяты, вы чё?…

Тайка наконец узнала этот недоумевающий голос.

— Кира?! А ты-то что здесь делаешь? Тебе тоже прислали странное письмо?

Востроносая кикимора выглянула из-за дуба. Сегодня на ней было нарядное платье из берёзовой коры, украшенное листьями папоротника. На шее алели бусы из бузины, в ушах покачивались лёгкие серьги-пёрышки.

— Как это, что я здесь делаю? — Кира сделала упор на слово «я». — Вы разве не к нам с Кларой на день рождения пришли? Марьянка, ты пироги принесла? Марфа, а где родниковая водичка? Майя, ты рыбки наловила?… Эй, что это вы все так странно на меня смотрите?

— Признайся, Кира, это ты писала приглашения? — сладким голосом спросила Марьяна, поглаживая ручку сковороды.

— Что? А, нет. Я поляну обустраивала: пеньки таскала, огонь разводила, со светлячками и болотными огоньками договаривалась, чтобы всё украсить. А приглашения Клару попросила разослать. Ну и написать заодно, кто что приносит. У нас-то только орехи и яблоки.

— И где же наша вторая именинница? — Пушок скопировал сладкие многообещающие интонации вытьянки. — Где наша — не побоюсь этого слова — мастерица эпистолярного жанра?

— Только что здесь была. Наверное, под лопухом задремала. Ничего, сейчас я её растолкаю, — Кира собралась было сигануть в кусты — она, конечно, почувствовала, что что-то пошло не так, и поэтому на всякий случай вознамерилась смыться, но в этот раз Тайка поймала её за руку.

— Оставь её, пусть спит. А мы пока праздновать начнём, подарков одной тебе надарим…

Это сработало: лопухи зашевелились, явив на свет вторую кикимору — такую же востроносую и нарядную, только росточком чуть поменьше.

— А я? А как же я? Я тоже хочу подарков! — она вытянула вперёд тонкие ручки-веточки.

— Сперва расскажи, как тебе в голову пришло такие письма отправить? — Тайка сунула ей записки, а в ответ получила чистый и невинный взгляд болотно-серых глазёнок:

— А что не так-то?

Кира сгребла лапкой письма, начала читать и схватилась за голову:

— Охохонюшки! Клара, ну ты как всегда… Ну зачем ты написала ведьме, что плохо будет, если она не придёт?

— А разве это хорошо, когда на день рождения никто не приходит? — Клара шмыгнула носом. — Мы ж раньше-то не отмечали никогда. Потом узнали, что люди кажный год себе праздник устраивают, и подумали — а что ж мы-то как не родные? Вот и решили сюрприз учинить. Вот скажи, Гринь, разве ты бы не пожалел, если бы пропустил вечеринку?

— А что это за угрозы были насчёт пирогов? — Воинственный пыл Марьяны угас, она со вздохом спрятала сковородку за спину.

— Ой, что ты, никаких угроз! — Клара всплеснула лапками. — Здорово, что ты их принесла. Ведь остаться без пирогов на день рождения — это же самая настоящая беда!

— Хм… пожалуй, тут я соглашусь, — закивал Пушок.

А младшая кикимора вцепилась лапками в Никифоров веник и дрожащим голосом спросила:

— А это подарок?

— Ага, — домовой вручил ей своё оружие. — Очень полезная штука. Можно и мусор мести, и от врагов обороняться.

— И волосы украсить! — Клара отломила прутик и вставила за ухо.

— Простите за беспокойство, друзья, в следующий раз я сама отправлю приглашения, — Кира со вздохом опустилась на пенёк. Вид у неё был печальный — ровно до того момента, пока Майя не сняла с запястья яркий нитяной браслетик:

— Это тебе. С днём рождения! Эй, что же мы стоим? Давайте есть, плясать и веселиться! — она хлопнула в ладоши, и испуганные огоньки взвились в воздух.

И пусть сегодня им не удалось пожарить рыбки — эта просьба утонула вместе с размокшей запиской, — но праздник всё равно удался на славу!

Они пели песни, смеялись, прыгали через костёр, а Тайка научила всех играть в «шляпу» — это когда надо объяснять слова жестами. Клара так умаялась, что на рассвете всё-таки заснула под лопухом. Пришлось Кире благодарить друзей и за себя, и за сестру:

— Вот спасибо так спасибо! У нас ещё никогда не было такого чудесного праздника!

— А знаете, — вдруг сказала Майя, задумчиво глядя на светлеющее небо, — между прочим, у меня тоже скоро день рождения…

— Везёт… а я вот не помню, когда родилась, — Марьянка опустила глаза. — Наверное, призракам и не положено.

— Что значит — «не положено»? — возмутилась Тайка. — Выберешь любой день, который тебе нравится, — и назначим его твоим днём рождения. Я даже в календарике обведу, чтобы ты не забыла. Сделаем такие праздники доброй традицией! Что скажете, друзья?

И все, разумеется, согласились.

Звезда инстаграма

— Ведьмушка, а подпишись на меня, — леший Гриня улыбался во весь рот.

— Где подписаться? — Тайка вздрогнула, вынырнув из своих мыслей.

Сегодня у них были гости: почти вся дивнозёрская нечисть заявилась к домовому Никифору на именины (не смогла прийти только мавка Майя — по словам её подружки-водяницы, у той «вся чешуя облазила», а говоря человеческим языком, линька началась — такое у мавок раз в пять лет случалось).

Сама Тайка встала ещё затемно, напекла гору тыквенного печенья и так устала, что почти не принимала участия в шумном веселье, поэтому мавки, кикиморы, овинники, домовые и прочая нечисть развлекали себя сами. Вернее, Гриня их развлекал, а они внимали рассказу — леший как раз только что вернулся с моря: посвежевший, загорелый и очень довольный.

— Ну как это где, ведьмушка? В инстаграме, конечно! Ты что, совсем меня не слушала?

— У тебя есть инстаграм?! Вот это новость!

Леший подошёл к ней, заботливо пощупал лоб и пожал плечами:

— Хм… вроде не горячий. Ты хорошо себя чувствуешь, ведьмушка? Не заболела?

— Прости, я просто задумалась.

Она зевнула и потёрла кулаками глаза, а Гриня не без гордости сунул ей под нос новенький смартфон, дыхнул на стекло и осторожно протёр его рукавом. На заставке Тайка узнала Катерину — Гринину девушку. Та сидела на своём любимом мотоцикле и любовалась закатным небом.

— Красиво.

— Ты дальше полистай, — улыбнулся леший.

Тайка сперва думала глянуть чисто из вежливости, но потом сама не заметила, как увлеклась. Фотографии были и впрямь чудесные — спокойное море на закате и на рассвете, Гриня, обнимающий Катерину, Гриня на трассе с развевающимися волосами (Тайка надеялась, что это постановочный кадр и леший всё-таки надевает шлем), Гриня, строящий замок из песка, Гриня смеющийся, кривляющийся, делающий сальто на пляже, обнимающий друзей, купающийся в волнах, играющий на гитаре, сидящий у костра с огромной рыбиной в руке.

— Да ты у нас, я смотрю, звезда инстаграма, — усмехнулась Тайка. — Очень классные фотки, правда… Ой. Погоди, сколько-сколько у тебя лайков? Полторы тысячи?

У неё округлились глаза.

— Маловато, да? — Леший немного смутился. — Ну так я эту только выложил, ещё не успели налайкать.

М-да, Тайка вообще-то пошутила, когда ляпнула про «звезду инстаграма», а оказалось, как в воду глядела.

— Двадцать тысяч подписчиков? Ого! Как это вышло? Где ты вообще взял смартфон?

— Катерина подарила, — заулыбался Гриня. — Как-то спрашивает она меня, мол, Гриш, а когда у тебя день рождения? Ну а мне-то откуда знать? Я, грю, и именины-то никогда не отмечал, потому что зимой сплю крепче медведя, по весне в лесу дел невпроворот — некогда гулять, — а летом дней Григорьевых и нету. А она мне: тогда давай сами день назначим, пускай он будет сегодня — и вручает мне вот энту коробочку.

— И как ты разобрался, для чего всё это нужно?

У Тайки, признаться, в голове не укладывалось, что кто-то из нечисти может всерьёз заинтересоваться современными технологиями. Но, с другой стороны, если леший с таким удовольствием разъезжал на байке, то почему бы ему, в самом деле, не завести смартфон?

— Ну, Катерина сперва помогала, а дальше я и сам справился. Чё там делать-то? Тут же… — он на мгновение задумался, но всё-таки вспомнил нужные слова: — Интуитивно понятный интерфейс, во! Человеческое волшебство!

— И ты уже успел стать таким популярным?

— А чё такого? — Гриня пожал плечами. — Мужики говорят, это, мол, потому, что я на какого-то известного актёра похож. На того… ну, который Тор из «Мстителей». Они меня даже так и прозвали: Тор, представляешь? У нас в клубе всем прозвища дают. Ежели дали — значит, всё, за своего приняли. А Катерину они Ведьмой кличут. Я, конечно, проверил, но никакая она не ведьма, а фотограф. Про-фес-си-о-наль-ный, — последнее слово он старательно выговорил по слогам.

— То-то я смотрю, фотографии такие крутые. А «Мстителей» я не смотрела, ты уж извини…

— Тая, как это не смотрела? — к ним подлетел взъерошенный Пушок. — Ты что! Это же мейнстрим!

— Ась? — Гриня, насупившись, шмыгнул носом. — Чегой-то ты ругаешься?

— Я не ругаюсь, — Пушок лапкой потянулся к смартфону. — Это слово означает что-то очень популярное. То, что все знают. Массовая, так сказать, культура.

— Мы с ведьмушкой очень культурные, — обидчивый леший выключил телефон и отложил его на стол — подальше от коловерши. — Неча тут инсину… энсен… в общем, напраслину возводить.

— А может, меня сфотографируешь? — коловерша заглянул ему в глаза, ну чисто как котик, выпрашивающий лакомство.

— Нет, — Гриня сплёл руки на груди и отвернулся.

— Тебе жалко, что ли? — заныл Пушок. — Тая, скажи ему! Я тоже хочу быть звездой инстаграма. Там, говорят, даже собаки есть! А я намного лучше!!!

— Конечно, лучше, — успокоила его Тайка. — Только тебе в сети появляться нельзя. Люди же не знают, что коловерши действительно существуют. В лучшем случае они просто не поверят и скажут, что всё это фотошоп. Подделка, понимаешь?

— Я тебе не подделка, — буркнул Пушок, в возмущении надувая щёки.

— Конечно, нет. Но это конспирация. Ты как секретный агент. Или детектив под прикрытием…

— Мистер Пушок ноль-ноль-семь! — взгляд коловерши вдруг стал мечтательным. — Я буду раскрывать ужасные преступления! Надо только найти того, кто будет описывать мои подвиги. А может, писать книги самому? Под псевдонимом, разумеется…

Его пространные рассуждения прервал отчаянный рёв Грини:

— Ведьмушка! Смартфон украли!!!

— То есть как это украли? — не поняла Тайка. — Он только что вот здесь на столе лежал. Может, завалился куда?

— Не завалился, — леший чуть не плакал. — Я уже всё облазил. Только на минутку отвернулся — а его уже и нетути. Не иначе как кикиморы спёрли!

— Ну что, секретный агент Пушок ноль-ноль-семь, — Тайка повернулась к коловерше, — вот и твоё первое дело. Выручай!

— Так-так-так, — коловерша расхаживал по столу, хмурясь и повторяя эту фразу на разные лады.

Наверное, ему казалось, что именно так ведут себя секретные агенты, когда расследуют важное дело.

— А нельзя ли побыстрее? — взмолился Гриня.

— Не отвлекайте специалиста от работы, — огрызнулся Пушок, и леший обиженно замолчал.

Через некоторое время коловерше пришлось признать:

— Кажется, дело зашло в тупик. Может, нам обратиться к дяде Семёну?

— К участковому? — Тайка покачала головой. — И что мы ему скажем? Кикиморы у лешего мобилку спёрли, но это не точно? Ты представляешь, что он про нас подумает?

— Да, плохая идея, — коловерша вздохнул. Быть секретным агентом оказалось не так-то просто. — Тогда, может, полетим и допросим кикимору Киру? Наверняка это её рук дело. Яблоки же она ворует? Значит, и смартфон могла увести.

— Нельзя обвинять кого-то в краже только из-за плохой репутации, — нахмурилась Тайка. — Есть же, в конце концов, презумпция невиновности.

— Презу… что?

— Короче говоря, не пойман — не вор. Если считаешь, что виновата Кира, то это ты должен доказывать, а не она — оправдываться.

— Как всё сложно, — простонал Пушок, закатывая глаза. — Я так не могу, мне нужен перерыв на обед! И личный помощник. У всех секретных агентов они есть. Тая, ты будешь моей ассистенткой?

— Ладно, — Тайка махнула рукой. Её смешила вся эта ситуация, но она старалась не хихикать, чтобы не обижать коловершу. Впрочем, в следующую минуту ей резко стало не до смеха.

— Раз ты моя помощница, вот тебе моё первое поручение: найди смартфон лешего Грини! Ты ж ведьма! Наверняка что-то знаешь о поиске ценных предметов? — Пушок сиял, гордый своей идеей. — А я буду… контролировать. По выполнении отчитаешься.

— Я тебе сейчас полотенцем по хвосту отчитаюсь, — фыркнула Тайка.

— А это, между прочим, нарушение субординации! — коловерша на всякий случай отлетел подальше на спинку дивана. — Нельзя начальство — тем более секретного агента — бить полотенцем по хвосту! Произвол!

Заговор о поиске пропавших предметов Тайка, конечно же, знала. Впрочем, и Пушку стоило отдать должное: он всё-таки придумал план, пускай не сразу.

Сама она с того и начала бы, но молчала, чтобы коловерша сам учился принимать решения, раз уж взялся руководить.

Тайка зажгла свечу, взяла тканевый платок, завязала на нём узелок и зашептала: «Что пропало, отыскать хочу сейчас. Тот, кто взял чужую вещь, — пускай отдаст». Платок в её руках вдруг стал мокрым, с него тонкой струйкой полилась вода.

— Что это значит? — Пушок с интересом покосился на стол, где расплывалась некрасивая лужа.

— Потерю стоит искать у воды. Наверное, кто-то из мавок или водяниц его взял.

— Но зачем? — леший снова подал голос.

— А вот это мы скоро выясним! — коловерша вмиг приободрился. — У любого преступления есть мотив! Пошли скорее!

— Куда? — Тайка поставила под платок мисочку. — На озёра или к Жуть-реке?

— Это ты мне скажи, — фыркнул Пушок. — Ты же моя ведьма-помощница!

Он сказал это таким покровительственным тоном, что Тайке снова захотелось его стукнуть, но она сдержалась.

Стоило им только свернуть на тропку, ведущую к озёрам, как платок сразу высох и снова намок, лишь когда они вернулись на спуск к реке. Это было похоже на игру в «горячо-холодно». У Тайки даже проснулся охотничий азарт. А Пушок так вообще приплясывал у неё на плече от нетерпения.

— Скоро мы схватим негодяя! — клекотал он. — Ух, я его когтями!

— Зачем сразу когтями? — удивился Гриня, вразвалочку шествующий рядом. — Сперва разобраться надобно. А вдруг это кто-то по ошибке взял? Все ж свои.

— Ох, и скучные вы, — коловерша скривился. — Вот, например, в кино…

— Но мы же не в кино, — отрезала Тайка. — Гриня, между прочим, очень переживает, а тебе всё хиханьки!

— Неправда, я тоже переживаю, — прошипел Пушок и уже совсем шёпотом, чтобы услышала одна Тайка, добавил: — Ты не представляешь, как я боюсь лопухнуться.

Тайке стало стыдно: она и не подозревала, что коловерша принимает свои неудачи так близко к сердцу. Нрав-то у него был весёлый, озорной. Но, оказывается, за этой напускной несерьёзностью скрывался страх подвести товарища.

— Мы во всём разберёмся и раскроем это дело, — пообещала она, улыбаясь. — Не вешайте нос, мистер секретный агент! Ведь рядом ваша лучшая ведьма-помощница!

Когда они вышли к излучине, то сразу заметили сидящую на камне маленькую водяницу — ту самую, над которой Майя ещё в начале лета взяла шефство и теперь везде таскала её за собой. Тайка припомнила, что девчонку звали вроде бы Веселина. Признаться, сейчас ей это имя совсем не подходило, потому что юная водяница рыдала в три ручья.

— Эй, что случилось? — как ни старалась Тайка не напугать Веселину, а та всё равно вздрогнула.

— Меня тётя Майя наруга-а-ала! И видеть теперь не хочет.

— Так-так-так, — многозначительно вымолвил Пушок. — А позвольте узнать, почему?

Водяница, всхлипнув, указала пальцем на Гриню:

— Из-за него.

— А я-то тут при чём? — опешил леший.

— Ни при чём, я сама во всём виновата-а-а. — Её плечи затряслись, словно от лихорадки, Веселина, рыдая, размазывала по лицу слёзы и тину.

— Давайте попробуем разобраться, — начала было Тайка, но коловерша её перебил:

— Внимание! Мы имеем дело с отъявленной преступницей. Признавайтесь, гражданочка Веселина, зачем вы украли смартфон у гражданина лешего?

— Да я в жизни ничего не крала! — оскорбилась водяница, и Тайка одними губами шепнула Пушку: «Вот видишь?»

— Тогда где же смартфон? — коловерша подозрительно прищурился.

— У него в кармане, — буркнула Веселина.

Леший сунул руку и действительно достал из штанов свою потерю — всю мокрую и в речном песке. Разумеется, смартфон больше не включался, и лицо Грини стало таким несчастным, что Тайка поспешила сжать его локоть, чтобы утешить.

— Ну-с, и как вы это объясните? — Пушок переводил взгляд с лешего на водяницу и обратно. — Вы сговорились? Решили ввести следствие в заблуждение?!

— Я карманы проверял, там ничего не было, — упавшим голосом отозвался Гриня.

— Это я только что подложила, — Веселина пожала плечами. — Потому что не своровала, а одолжила. Тётя Майя не смогла прийти на именины, вот я и подумала: а будет здорово, если я принесу ей эту волшебную штуковину показать, а потом быстренько верну.

— Но под водой волшебные картинки исчезли? — догадалась Тайка.

— Угу, — Веселина хлюпнула носом. — И тётя Майя разозлилась. Вот, сижу тут теперь… не знаю, куда податься.

— Не переживай, — Тайка потрепала девчушку по тёмным с просинью волосам. — Ты же не знала, что техника портится от воды. Я замолвлю за тебя словечко.

— Погодите, это что же, он совсем сломался? — Гриня потряс смартфоном в воздухе. — Как же я без инстаграма? А что, если Катерина будет звонить?

— Я всё улажу, — Тайка хлопнула его по плечу. — Отдам тебе свой старый на время. А этот отвезём дяде Толе в город. Он знаешь, какой мастер! Всё, что угодно, починит.

— И волшебство вернётся? — девчонка с надеждой глянула на Тайку.

— Обязательно!

Водяница и леший повеселели и даже пожали друг другу руки в знак того, что не держат друг на друга зла.

Один Пушок остался недоволен:

— Что за дело?! — бурчал он. — Даже арестовать некого!

— Не всех преступников арестовывают, с некоторыми просто проводят воспитательную беседу, — улыбнулась Тайка.

— Я больше не буду! — закивала водяница, но коловерше этого было мало. — Я всё поняла!

Он спрыгнул с Тайкиного плеча на землю прямо перед Веселиной и строго сказал своё фирменное «так-так-так», добавив:

— Ну, и что ты поняла?

Водяница посмотрела на него своими ясными глазами:

— Что нельзя брать чужие вещи без спроса, даже если ты потом собираешься их вернуть. Это невежливо.

— Ладно, — кивнул коловерша. — На первый раз мы тебя прощаем…

Распушив перья от гордости, он затанцевал:

— У-ух, дело раскрыто! Справедливость восторжествовала, ух-ух!

Ещё спустя неделю Грине вернули его драгоценный смартфон. Дядя Толя всё сделал в лучшем виде, и леший теперь сиял от радости:

— А ну-ка, друзья, давайте сделаем общее фото! Тайка, Пушок, Никифор, идите все сюда. Да, Кира, и тебе тоже можно. Я тут шикарную идею придумал — буду не только себя, а всех друзей фотографировать и выкладывать в инстаграм. Все станем звёздами! Будем вместе на комментарии отвечать, смайлы ставить да новым лайкам радоваться!

— Погоди, а как же конспирация? — Пушок перевёл взгляд на Тайку, а та, в свою очередь, с сомнением глянула на лешего:

— Гринь, ты не подумай, что я против, но людям не стоит знать, что нечисть существует на самом деле. Представляешь, что тогда начнётся?

— Ай, ничего такого не начнётся, — беспечно отмахнулся Гриня. — Мы просто всем скажем, что тут снимают кино. Айда все в кадр! Улыбочку! Раз, два, три — снято!

Осень Здравствуй, осень

— Тая, это был не я! Честное коловершье! — Пушок раскачивался на люстре, но спускаться вниз опасался: боялся мокрого полотенца в Тайкиных руках. — Чем хочешь поклянусь! Век мне плюшек не видать!!!

Такими страшными клятвами он ни за что не стал бы разбрасываться просто так, и Тайка в некотором недоумении опустила полотенце. Может, она и правда зря взъелась? Но кто же тогда сожрал у тётки Дарьи всю вишню?

— Это, наверное, птицы, — предположил Пушок.

— Да у нас столько птиц в Дивнозёрье отродясь не водилось! Ты что, не видел: там же целый вишнёвый сад. Был.

— Мне и нашей вишни вполне хватает, — фыркнул коловерша. — А у тётки Дарьи её хоть и много, да кислая вся. Сорт — не торт.

— Ишь ты, гурман! «Не торт» ему! — фыркнула Тайка, но полотенце отложила, и Пушок, решив, что это добрый знак, перепорхнул на печку.

— Никифор, ну скажи ей тоже!

— Он прав, Таюшка-хозяюшка, — гулким басом отозвался домовой, по-дружески похлопывая Пушка промеж крыльев. — Нешто мы не знаем, что Дарье эта вишня нужнее и что она её на базаре продаёт, денежку зарабатывает. Кстати, ягоды у ней и правда ки-и-ислые…

— Значит, у нас завелась какая-то неизвестная науке плодожорка, — Тайка пожала плечами.

В бабушкиной тетрадке, где та описывала всякую нечисть, которую встречала за свою долгую жизнь, впрочем, никаких «плодожорок» не было — уж Тайка-то все записи перечитала от корки до корки и сама уже кой-чего туда дописала. Продолжила, так сказать, семейную традицию…

— Надо нам выследить вора! — встрепенулся Пушок. Уж очень он был охоч до всяких тайн и расследований. — Тая, а вдруг это жар-птица?

— Да что ей делать-то у нас в Дивнозёрье?

— Ну, случаются же залётные… А то ты не помнишь, как мы цыпу мелкую поймали? Может, опять он?

Тайка с сомнением покачала головой.

— Нет, мы же вернули Ярка в Дивье царство. К тому же он один всё равно бы столько не съел. Если уж даже тебе такое не под силу…

Пушок обиженно пошевелил усами, но промолчал. Кажется, ему и впрямь было слабо слопать такое количество вишен. Особенно кислых.

После обеда, когда Пушок наконец-то собрался выдвинуться на место преступления, оказалось, что лететь уже никуда не надо: тётка Дарья позвонила Тайке и дала отбой. Мол, зря переполошила соседей — никакой загадки тут не было, а вишню объели обычные перелётные птицы. По осени те как раз начали собираться в стаи. Но Дарьин племянничек Никита — рукастый мальчуган лет девяти — обещал понаставить силков, а на ветви деревьев повязать яркие тряпки, чтобы отпугнуть прожорливых пичужек. Вот тебе и вся тайна…

Пушок очень расстроился — он не любил простых объяснений. Пытался спорить, конечно, но Тайка слушать его не стала, только выдала коловерше лишнюю порцию сметанки, чтобы тот не страдал почём зря.

В Дивнозёрье с самого начала сентября было жарковато, а дни стояли безветренные, солнечные. Настоящее бабье лето! Тайка радовалась такой погоде: можно было и тёплые вещи из шкафа пока не доставать, и по лесу гулять хоть до самой ночи в одном лёгком платье. А там ещё и опята пошли — не осенние, а летние — на замшелых пнях их тьма-тьмущая уродилась, только успевай собирать, солить да закручивать в банки. В общем, хорошие стояли денёчки. Тайке даже было жаль, что скоро обязательно похолодает.

Каково же было её удивление, когда, проснувшись одним погожим утром (уже после той дурацкой истории с вишнями), Тайка обнаружила на термометре плюс тридцать. Даже для бабьего лета это было как-то чересчур. К обеду стало немного прохладнее: ртутный столбик опустился до двадцати шести. Зато к ночи похолодало — восемь градусов. Ну и скачки! Не удивительно, что голова разболелась и она опять не смогла сделать домашку по алгебре. Никифор — тот вообще из-за печки весь день не вылезал и всё сетовал на сумасшедшую погоду и старые больные кости. Пушок, по обыкновению, ныл, поминая то глобальное потепление, то вселенский заговор против коловершей.

— Вымрем, как те динозавры! — сетовал он, скорбно хрустя чипсами. — Я вот, кажется, уже начинаю…

— Не вымирай, пожалуйста, — Тайка почесала его за ушком. — Вот увидишь, погода скоро наладится. Осенью всякое бывает…

Ох, как же она ошибалась!

На третий день этих ужасных перепадов стало худо уже всем. Впору было подумать, что мир сошёл с ума. Или что Пушок был прав и тут не обошлось без тайны, которую надо расследовать во что бы то ни стало.

Вдобавок тётка Дарья снова позвонила, плаксивым голосом пожаловалась, что неизвестная плодожорка теперь повадилась таскать её сливу, и попросила какого-нибудь ведьминского дуста и зелье от головной боли заодно. Ну что тут будешь делать? Как ни хотелось Тайке посидеть дома, а пришлось собираться и волочить ноги в соседский сад.

У калитки её встретил белобрысый племянник тётки Дарьи — Никитка.

— Привет, — он махнул Тайке рукой. — Это ты тётя-ведьма, что ль?

— Ну, я, — она протянула парнишке пакет с зельями. — Вот, передай Дарье Александровне, а я уж заходить не буду.

— Ты погоди, — Никитка, насупившись, взял пакет. — У меня к тебе тоже дело есть. Важное.

Ишь ты, маленький, а уже такой серьёзный. И говорить пытается не звонким мальчишеским голосом, а глуховатым баском, явно кому-то подражая. Мужичок растёт!

Тайка улыбнулась:

— И какое же?

— Ты в птицах разбираешься? Я тут наловил десятка два. Но они странные какие-то… Зерно не жрут, насекомых тоже. Никогда таких не видел, а уж я-то всех птиц в округе знаю. И даже тех, которые здесь не водятся. Мне папка энциклопедию подарил на день варенья.

— И чем же ты их кормишь, если они ничего не едят? — сама Тайка птиц любила и в другое время с удовольствием поболтала бы с маленьким орнитологом, но сейчас ей хотелось поскорее добраться до дома и прилечь — желательно с мокрым полотенцем на голове. Погода опять менялась, будь она неладна.

— Ягодами, — Никитка опустил взгляд долу.

— Погоди, так это ты, что ли, сливу обобрал? — ахнула Тайка. М-да, кажется, воришка нашёлся там, где не ждали…

— А что мне ещё оставалось делать? Они же с голоду подохнут!

— Отпустить их на волю, конечно! Зачем ты вообще ловишь птиц? Им сейчас в тёплые края улетать надо. А зимой чем ты их кормить будешь? Свежие ягоды знаешь сколько стоят?!

— Я их ловлю, чтобы изучать, — насупился Никитка. — Веду дневник наблюдений. В школу потом отнесу. Мне кажется, я открыл новый вид, понимаешь?

— Это вряд ли, — Тайке было жаль расстраивать парнишку, но какой уж тут «новый вид»? Смех один. Скорее всего, мальчик просто встретил незнакомую птичку, которой не было в детской энциклопедии.

Но Никитку было не переупрямить:

— Пойдём в сарай, я тебе покажу, Фома неверующая! Их знаешь тут сколько? Тьма-тьмущая! И новые всё прилетают и прилетают. Пытаются клетки открыть и своих подружек на волю выпустить. У них это… как его… стайное поведение.

— Так ты их ещё и в клетках держишь! — Тайка схватилась за голову. — Горе-орнитолог! Тебе не говорили, что так нельзя? Дикая птица может оперение о прутья повредить и никогда больше летать не сможет. Вот я твоим родителям пожалуюсь!

— Правда? А я не знал… — взгляд у Никитки стал несчастным. — Ну, там у меня большие клетки, кроличьи… Всё равно нельзя? Тогда тем более идём скорее. Посмотришь, а потом мы их выпустим.

В бревенчатом сарае было темно и пыльно, но мальчик вытащил из кармана фонарик, зажёг его, залез на табуретку и повесил на крючок, вбитый в потолок. Птицы в клетках шарахнулись в стороны, и Тайка ахнула — от громких птичьих жалоб у неё зазвенело в ушах.

— Спаси нас! — пищали они. — Здесь темно. Страшно. Жарко. Холодно. Плохо. Я хочу есть. Почему нас заперли? Надо лететь! Скорее! Разобрать плетёные короба! Освободить дорогу осенним ветрам!

Никитка не обманул — таких странных птиц даже Тайка отродясь не видела. Не очень крупные — размером примерно с дрозда, но с очень ярким опереньем — оранжево-жёлтым, похожим на цвет осенней листвы. Ну или на лисий мех.

— Тише вы! — прикрикнула она, и птички замолчали. На Тайку уставились несколько десятков внимательных чёрных глаз-бусинок.

Наконец одна из птиц — видимо, самая старшая или просто главная в стае, — щёлкнув клювом, прочирикала, обращаясь к товаркам:

— Так. А это ещё кто такая, девочки?

— Я ведьма-хранительница Дивнозёрья, — Тайка решила ответить сама.

— Ты их понимаешь? — охнул Никитка. — А что они говорят?

Оранжевая птичка, недоверчиво склонив голову набок, повторила вслед за мальчиком:

— Ушам своим не верю! Ты и правда нас понимаешь?

— Угу, — она кивнула.

— Зачем вы нас заперли? Мы же не сделали ничего плохого, — птица подошла поближе к прутьям. — Может быть, ты нехорошая злая ведьма? Хочешь нас погубить?

— Нет, я вовсе не злая, — замахала руками Тайка. — Простите Никитку, он ещё маленький. — Мальчишка, конечно, надулся, услышав эти слова, — а ну и пусть! Будет впредь думать, прежде чем что-то делать. — Он не знал, что ловить птиц и сажать их в клетки — плохо.

— Дурной мальчишка! Мы ведь не просто птицы, а осенички — предвестницы доброй осени, — её собеседница взмахнула крыльями. — Слыхала про нас?

— Не-а, — Тайка качнула головой, и осеничка невесело рассмеялась.

— Ха! А ещё ведьма называется! Если не выпустишь нас на волю, осень никогда не наступит. Осенние ветра в плетёные короба пойманы до поры. А мы каждый год прилетаем, чтобы разобрать эти короба по веточке и освободить ветрам дорогу.

— Дело хорошее, — не стала спорить Тайка. — А вишню зачем воруете?

— Вкусная потому что! Сочная! Сладкая! Такая чудесная! Самая волшебная вишня на свете! — загалдели все птицы хором. Пришлось на них снова шикнуть, чтобы успокоились.

М-да, а Пушку с Никифором была «ки-и-ислая». Впрочем, ладно, о вкусах не спорят.

— Тётка Дарья её не для вас выращивает, старается. А вы?! Ну взяли ягодку-другую, но всё съедать-то зачем? Нехорошо это. Невежливо. Другим, между прочим, тоже хочется!

Осеничка виновато молчала. Похоже, эта светлая мысль не приходила в её маленькую птичью головку. А до Тайки только сейчас дошло:

— Погодите, но, если вы раньше каждый год тоже прилетали, почему тётка Дарья только сейчас пропажу заметила? Или прежде вы её вишней брезговали?

— Так нынешнее лето выдалось дождливым и тёплым, — старшая из осеничек сказала это так, будто Тайка сама сразу же должна была догадаться, как эти вещи между собой связаны. Но та ничегошеньки не поняла.

— Э? Ну и что?

— Как это «что»?! Лоза, из которой короба для ветров сделаны, в рост пошла, корешочки пустила, листиками покрылась. Сложно её расплетать стало. Пришлось других осеничек на помощь созывать. Раньше-то мы и впятером могли управиться, а нынче только всей стаей…

— А, теперь понятно, — Тайка повернулась к Никитке, который так и застыл с раскрытым ртом. — Ну-ка открывай клетки, горе-орнитолог. Будем птичек-осеничек на волю выпускать. Иначе осень никогда и не придёт и погода не устаканится. Так и будет из крайности в крайность кидаться. А нам холодные ветра сейчас ой как нужны, чтобы землю ко сну подготовить.

Мальчишка кивнул и торопливо принялся раскручивать проволоку на дверцах клеток. Даже язык высунул от усердия.

А Тайка только сейчас заметила, что сквозь приоткрытое окно сарая на них выжидающе, с надеждой смотрели ещё несколько осеничек — наверное, те, которые все эти дни пытались освободить несчастных пленниц.

— Простите нас, пожалуйста, — сказала им Тайка, разводя руками. — Это было недоразумение. Но мы сейчас всё уладим.

Двери клеток наконец-то распахнулись, и — фр-р-р — птицы выпорхнули на волю: будто бы огненно-рыжее пламя вспыхнуло и устремилось в окно. Одна из осеничек, пролетая, не удержалась и всё-таки клюнула Никиту в щёку. Но парнишка даже не охнул, только, насупившись, пробурчал:

— Простите меня, я больше не буду.

— Ручаешься за него, ведьма? — старшая осеничка вышла из клетки последней и с важным видом огляделась.

И Тайка кивнула:

— Да. Он хороший мальчик и больше не станет обижать птиц.

— Я на ветеринара пойду учиться, когда вырасту, — пообещал Никитка, потирая щёку кулаком. — Буду лечить животных. А силки выкину, ну их!

— Молодец, — Тайка потрепала его по выгоревшим за лето вихрам.

— А мы больше не будем объедать всю вишню в саду, — осеничка вздохнула: видно было, что это решение далось ей нелегко. — Мы же не знали, что она кому-то нужна, кроме нас. Думали, она ничейная, сама по себе растёт.

— Может, вас лимонным вареньем угостить? Лимоны тоже, э-э-э… вкусные, — сама Тайка не очень уважала всякую кислятину, но если уж осеничкам нравится, то почему бы и нет?

— Такого мы ещё не пробовали, — обрадовалась птичка и, щёлкая клювом, пропела: — Ли-мо-ны! Сколько же у вас всего чудесного, ведьма! Дивнозёрье — воистину волшебный край!

— Тогда освободите поскорее ветра и прилетайте в гости! — Тайка помахала им рукой на прощание.

— Доброй осени, ведьма! — раздалось в ответ дружное чириканье.

Она выбежала из сарая, чтобы проводить взглядом огненно-рыжую стаю, и только потом пошла домой. Ещё до калитки не успела добраться, а душная жара сменилась преддождевой свежестью, набежали тучи, и с неба начало накрапывать. А вырвавшийся на свободу ветер кружил в танце пожелтевшие осенние листья.

Что ж, теперь можно было не сомневаться, что эта осень непременно будет доброй: с кострами, звёздами, птичьими перекличками и золотыми дорожками в саду, с запахом прелой земли, крепким грибным духом и ароматами свежесваренного варенья — непременно с корицей и мёдом, а ещё, конечно, с тёплыми яблочными пирогами, тыквенным печеньем и вкуснющим какао по утрам — сразу же после пробуждения. Не печаль, что лето прошло: ведь осенью можно кутаться в мягкие пледы, носить большие уютные свитера и тёплые шарфы и, конечно, согреваться теплом дружеских слов и объятий — уж чего-чего, а этого у Тайки было в достатке. Как и тепла в душе, которым она готова была щедро поделиться с каждым хорошим человеком. Да и не-человеком тоже.

Задрав голову, она глянула в серое небо (щёки тут же покрылись бисеринками дождя, нос защекотала морось) и, улыбнувшись своим мыслям, шепнула:

— Ну, здравствуй, осень!

Компот удачи

— Эй, ну что вы сидите такие смурные и кислые? — Пушок не знал, что ещё сделать, чтобы взбодрить это унылое царство. — Где радость? Где веселье, спрашиваю?!

Он уже и пряников каждому подвинул поближе, и анекдотов с десяток рассказал, и на столе сплясал. Только танец его никто не похвалил, пряники не попробовали (ух, лучше бы сам всё съел) и даже над анекдотами посмеялись больше из вежливости.

— О-хо-хо… — вздохнул леший Гриня.

Он сидел, подперев скулу кулаком, и нервно дёргал бахрому на скатерти.

— О-хо-хо… — повторила за ним Тайка.

— Никифор, ну хоть ты не говори «о-хо-хо», ладно? — взмолился коловерша.

Домовой поскреб в клочковатой бороде и нехотя пояснил:

— В общем, у нас тут вечеринка неудачников. А твоё наигранное веселье только пуще сердце травит, понимаешь? Не хочешь участвовать, так не береди больное, лучше лети делами займись, черники покушай…

— Так-так-так, — Пушок застучал когтями по столу. — Я тут из кожи вон лезу, чтобы их развеселить, а они… пф, никакой благодарности!

— Да не надо нас веселить, — буркнула Тайка. — Понимаешь, просто я опять завалила алгебру, завтра вот переписывать буду. Ох, хоть бы на трояк натянуть…

— Какая ерунда, — отмахнулся коловерша. — Ну, подготовишься — и сдашь, делов-то. Чего сидишь тогда? Шла бы учить.

— Да у меня формулы из ушей скоро полезут! Не могу я больше…

— Ладно, отдыхать — это тоже важно. Но смотри, долго не бездельничай! Гринь, а у тебя что стряслось?

— Да на права сдавал… — леший продолжал терзать ни в чём не повинную скатерть. — И не сдал. Катерина говорит, мол, коли поедем летом на юг, нужно, чтобы все документы были в порядке. А то как поймает меня Мотобат…

— Это что за зверь такой? — коловерша на всякий случай прижал уши. — Опасный? Больно кусается?

— Да не зверь энто, а полиция такая специальная, на мотоциклах, — вздохнул Гриня. — Меня, понимаешь, остановили однажды, дык я им глаза отвёл, голову заморочил и дальше поехал. А Катерина разозлилась, говорит, мол, не дело это: всё должно быть по-честному. Ну я и решил: коли так, пойду экзамен сдам. Кто ж знал, что они там так придираются? Подумаешь, не доехал лишние десять сантиметров до линии… Ух, гады!

Он погрозил в пространство могучим кулаком, и коловерша на всякий случай отпрыгнул подальше. Гриня — он ведь могучий: может и сосну ненароком свалить. Такому под горячую руку попадёшься, и всё — плакали твои пёрышки.

— Понятненько… Ну а ты, Никифор, чего не сдал? Экзамен на лучшего домового?

— Дурачок ты пушистый, — Никифор, насупившись, натянул картуз на нос. — Нетути таких ехзаменов. Я эта… стыдно сказать… хотел Анфиску погулять позвать. Ну помнишь, Фантика нашего сестрица?

— Помню, как же. И что она? Отказала?

— Дык струсил я, не позвал… а таперича они с домовым Фомой по ягоды пошли. О-хо-хо…

— Вот, ты всё-таки сказал это! — насупился Пушок.

— Что?

— Ну это ваше всеобщее «о-хо-хо». У меня от него скулы сводит так, будто сливу кислую сожрал. Раздули, понимаешь, проблемы из пустяков!

— Ну извини-и-и, — обиженно протянул Гриня. — Не всем же быть вечно весёлыми, как ты. Иногда и покручиниться можно, ежели повод есть. Ты б это… не лез лучше б.

— Вот смотрите, заведётся у вас тоскуша, потом век не избавитесь! — беспечно фыркнул Пушок. — Знаете, у других и похуже проблемы бывают, между прочим. А у вас — ерунда какая-то на постном масле. Тьфу — и растереть. Знаете, что я тут на днях в интернете нашёл? Тренинг по позитивному мышлению! Сейчас всему вас научу. Садитесь поудобнее, мысленно окунитесь в свои невзгоды, а теперь вообразите, что они — просто мусор. Ну вроде как шелуха от семечек. Представили? А теперь давайте метлой её, метлой! Ой-ёй! Тая! Что ж ты творишь, окаянная? Это же мой хвост! Очень красивый, между прочим! Меня-то метлой за что-о-о?!

М-да, похоже, тренинг по позитивному мышлению не задался. Пушок, яростно работая крыльями, вылетел в окно и, кувыркнувшись в воздухе, устроился на вишне, чтобы почистить пострадавшие (к счастью, не сильно) пёрышки.

— Да что я не так сделал-то? — бурчал он, раздувая щёки. — Злые вы какие-то, улечу я от вас…

Ему пришлось съесть не меньше полкило черники из ведёрка на крыльце, чтобы хоть немного успокоиться. А после ещё примерно такого же количества земляники у него появилась идея — и, кажется, получше прежней…

Когда раздался осторожный стук в дверь, Тайка вздрогнула: кого это ещё принесло?

Сперва подумала: может быть, Пушок вернулся? Но тут же отмела эту мысль: коловерша стучаться бы не стал.

— Привет, ребяты, — с порога раздался дребезжащий голос домового Арсения. — Грят, унываете вы тут? Ну так я к вам с гостинцами. А меня Марьянка опять из дому выперла, представляете?

— Насовсем? — охнул Гриня. — Может, того, потолковать с ней?

— Не надо, — Сенька скинул лапотки, в которых ходил зимой и летом. — А то ты её не знаешь? Сама остынет, смилостивится. А покамест принимайте к себе бездомного скитальца.

— Ты заходи, заходи, — пробасил Никифор с печки. — Тока смотри, ложки больше не воруй.

— Ой, ну сглупил я тогда. Сколько лет вы мне ту оплошность поминать будете? — Сенька чинно прошествовал через всю террасу до стола и водрузил на стол запотевшую бутыль с янтарной жидкостью. — Лучше гляньте-ка, что я вам принёс!

— Бражку?! — леший в предвкушении потёр широченные ладони.

— Эй-эй! Полегче! — Никифор спрыгнул с печи. — У нас тут, между прочим, несовершеннолетние.

— Да не бражка энто… — Сенька вытер нос рукавом и взгромоздился на стул. — А самый настоящий компот удачи.

— Что?!! — Тайка прыснула в кулак, а Гриня с Никифором — те так вообще хором расхохотались.

— Компот удачи, — очень серьёзно повторил Сенька. — Из-за него меня Марьянка-то и выперла, между прочим. Я, пока готовил, на кухне малость погром устроил: очистки яблочные на пол побросал, мёд разлил мимо миски, а потом в рбзлитое ещё и лаптем вступил… ну да ладно, чего не вытерпишь заради друзей. Испробуйте!

— Сперва скажи, чаво ты туда набодяжил? — Никифор подозрительно прищурился.

— А вот и не скажу. Секрет энто. Семейный, — Сенька важно задрал нос. — Да не боись, Таюшке-хозяюшке его точно можно. Чем хошь поклянусь — полезное зелье, и вреда ну никакого! Ни хмеля, ни поганок, ни катышков мышиных не клал.

Он по-хозяйски собрал чашки, выплеснул из них остатки чая, разлил компот удачи на четверых и крякнул:

— Ну, себя тоже не обделю. Поехали!

Тайка принюхалась — пахло очень приятно. Она осторожно отхлебнула из своей чашки и расплылась в улыбке. Ух и вкуснотища! Яблочки с мёдом, изюм, корица… и что-то ещё. Может, имбирь? Ну или ещё какой-то полезный тайный ингредиент…

— Сень, а почему «компот удачи»? Что он делает-то? — Нет, оторваться было решительно невозможно. А если ещё и с пряничком… — И это… можно мне добавки?

— Можно, — Сенька плеснул ей из запотевшей бутыли. — В общем, каждому, кто его выпьет, вскоре обязательно повезёт. Энто не значит, что тебе не надо готовиться к контрольной, а Гриньке экзамен на шару проставят. Да и Никифору придётся язык протянуть, чтобы с Анфиской поговорить, — компот за вас ничего не сделает. Зато, выпив, можно не бояться, что звёзды не в вашу пользу сложатся. Потому что таперича вся удача мира на вашей стороне будет. А, и ещё один моментик есть: после того как выпьете, непременно надо обняться. Чтобы закрепить эффект, так сказать.

— Погоди, чёт не складывается у меня, — Никифор окунул палец в чашку и слизнул с него каплю. — Ежели тебе такие чары ведомы, что ж ты раньше ими не делился? И почему себе никогда компот удачи не варишь, а?

— Дык тому, кто стряпал, оно как вкусный напиток, не более того, — вздохнул Сенька. — Токмо для доброго друга чудо работает. Ну и больше трёх раз в год энто мощное зелье всё равно не сваришь — таковы уж правила. Одна порция — когда снег лежит, вторая — когда травы зелены, и третья — когда желтеют листья. Да ты не тушуйся, пей. Вот увидишь, не откажет тебе завтра Анфиска.

— А я что ж, выходит, завтра всё сдам? Можно не волноваться? — Гриня на радостях осушил чашку залпом. — Ну, спасибо, Арсений, удружил!

— Спасибо завтра будете говорить, а нонче вам всем хорошенько выспаться надобно, — Сенька расплылся в щербатой улыбке. — Как говорится, утро вечера мудренее. Спозаранку, как проснётесь, начинайте дела свои делать — и всё получится. Обязательно! А ежели кому сейчас надо выговориться — моя жилетка к вашим услугам. Только учтите, я вам в ответ тоже нажалуюсь на своё житьё-бытьё. О-хо-хо…

А Тайка подумала: надо же! Вот вечно они Сеньку непутёвым обзывают, а он, выходит, много секретов знает: и с часоглотами тогда помог разобраться, подсказал заклятие, и компот удачи вот принёс…

Так, чашка за чашкой, слово за слово, — она выложила друзьям все свои страхи. На душе стало намного спокойней — Тайка вдруг поверила, что справится не только с этой непонятной алгеброй, а вообще со всем на свете. А уж когда Никифор обнял её, а Гриня похлопал по плечу — тут уж она поняла, что любые горы свернёт, если понадобится.

— Ты, Сень, тоже не стесняйся, — она придвинулась ближе к столу и подперла подбородок кулачками. — Давай, рассказывай, что там у тебя наболело…

Следующий день выдался солнечным и тёплым, но главное — принёс радостные новости: не иначе как Сенькин компотик пошёл впрок. Тайка едва дождалась, пока учительница проверит её работу, а услышав оценку, аж взвизгнула — ого, вот это да! Ей поставили четвёрку, представляете? Домой она шла вприпрыжку, чуть ли не пританцовывая от счастья. А там её ждали другие добрые вести: на кухонном столе Тайка обнаружила записку от Никифора, в которой печатными буквами (других домовой не знал) наспех было накорябано: «Ушёл за черникой с Анфисой. Буду к ужину». Ура, значит, у него тоже получилось!

С замиранием сердца Тайка достала мобильник и написала Грине в Ватсап:

«Как дела?»

А в ответ получила кучу смайликов с огнём и селфи счастливого лешего с экзаменационной площадки — прямо на фоне разметки и всех этих оранжево-белых конусов.

«Компот мне в рот! Завтра еду права получать!» — тренькнуло сообщение.

Пока она писала пространные поздравления, сквозь приоткрытое кухонное окно протиснулся взъерошенный Пушок. Его морда и лапы были сплошь перемазаны черникой — похоже, рыжий прожора тоже не терял времени даром.

— Мр-ры, — коловерша подлез под Тайкину руку, потёрся лбом о ладонь, мол, давай, гладь.

И Тайка не заставила просить себя дважды.

— Скажи, хитрец, это ведь ты всё с компотом удачи придумал и провернул? — она начёсывала коловершу за ушами так, что тот урчал, как трактор.

— Какой компот, Тая? О чём ты? Ничего не знаю ни про какой компот…

Ага, как же. Отпирается, а у самого глаза — хитрющие!

Но Тайка не стала настаивать. Ей пришло в голову, что неплохо было бы извиниться за вчерашнее:

— Пушочек, ты прости, что я тебя метлой огрела… это в сердцах было, не со зла. Нельзя было так поступать. Но… знаешь, не очень-то приятно, когда тебе говорят, что твои проблемы — пустяки. Нет, я понимаю, что у других и похуже бывает. Но от того, что кому-то другому плохо, мне лучше не становится.

— И ты меня прости, — муркнул Пушок, ластясь. — Теперь-то я понял, что никого нельзя заставить радоваться насильно. И что проблема друга — какой бы незначительной она тебе самому ни мнилась — вовсе не ерунда. Тут Сенька умнее меня оказался, представляешь? А тренинги эти в интернетах не знаю для кого придуманы… не буду больше их читать.

— Ну, читать-то всё подряд можно. Просто применять надо тоже умеючи, — вздохнула Тайка. — Нельзя ведь сказать человеку «верь в себя» и рассчитывать, что он сразу же поверит.

— Да! Поэтому и нужен компот! — Пушок облизнул усы. — Кстати, он ещё остался, или вы всё выпили?

— Глянь в холодильнике, там вроде было немного, на донышке. А что? У тебя какие-то проблемы?

Пока Пушок доставал бутылку, она сполоснула блюдечко, чтобы коловерше было удобно пить.

— О-хо-хо… — коловерша, наклонившись, опустил шершавый язык в янтарную жидкость. — Есть такое дело… Но они такие, знаешь, дурацкие…

— Дурацких проблем не бывает, — Тайка наставительно подняла палец. — Если тебя что-то беспокоит — не держи в себе, рассказывай.

— А ты не будешь смеяться? — Пушок настороженно поднял уши.

— Нет, что ты!

— Ну ладно, слушай: мне кажется, что в последнее время я слишком мало ем… говорят, это верный признак невроза! А вдруг я заболел, Тая? Вдруг я умру?

«Опять начитался ерунды в своих интернетах!» — хотела сказать Тайка, но вовремя прикусила язык и вместо обидных слов развела руки в стороны:

— Ну-ну, Пушочек, хороший мой… Иди сюда скорее, дай я тебя обниму.

Снежок поможет!

Снежок положил морду на колени Алёнке и тяжко вздохнул. Маленький симаргл видел, как по лицу хозяйки катятся слёзы, и пытался утешить её, как мог. А ещё силился понять: что же случилось? Почему Алёнка впервые закрылась от него, не пуская в свои мысли? Чем же он так провинился?

Ну да, перевернул с утра ведро с помоями и потом ещё гонял по двору кур — но так не в первый раз же! Да и вообще, подумаешь — какие-то куры дурацкие!

Он изо всех сил старался быть хорошим мальчиком: научился прятать крылья и притворяться обычной собакой, перестал валяться в лужах (Алёнка очень ругалась, когда ей приходилось мыть и вычёсывать густую белую шерсть), охранял двор, не топтал грядки и вообще вёл себя как паинька. Ну, почти…

Симаргл выбрал Алёнку своим человеком уже полгода назад, и до сих пор они жили душа в душу. Что же теперь пошло не так?

Кусая губы, девочка что-то чертила в блокноте, раскладывала на столе сушёные травы — и их запах Снежку очень не нравился. Нет, вы не подумайте, он хорошо относился к заговорам, потому что и сам был волшебным созданием. Но ведь колдовство колдовству рознь! Обычно от Алёнки пахло добрыми чарами — как и от её подружки Тайки, старшей ведьмы. О, кстати, а вот и она, легка на помине!

Снежок почуял Тайку, когда та ещё не открыла калитку, и залился приветственным лаем. Алёнка, охнув, накрыла свои почеркушки краем скатерти, схватила кружку с остывшим чаем и вытерла слёзы. Успела как раз вовремя — Тайка взбежала на крыльцо и постучалась.

— Заходи, открыто! — крикнула ей Алёнка.

Снежок, виляя хвостом, бросился к гостье: ему непременно нужно было поставить лапы ей на плечи и облизать лицо. С тех пор, как симаргл из смешного круглого щенка превратился в поджарого пса-подростка, он ни разу не смог отказать себе в этом удовольствии. Стыдно было признаться, но его забавляло возмущение людей. Тем более, что никто и не думал возмущаться всерьёз.

— Ну-ну, — Тайка встряхнула зонтик, обдав симаргла дождевыми каплями. — Уймись, чудище косматое. А то мне Пушок потом всё выскажет, мол, что это от меня собачьим духом пахнет.

— Пусть! Пусть! — гавкнул Снежок. — Так. Ему. И надо!

С Тайкой, в отличие от Алёнки, он мог разговаривать вслух, и та прекрасно его понимала. Она вообще была хорошая. Вот только помощника завела себе дурного: коловершу, представляете? Пф-ф, это же наполовину кот, наполовину сова, причём обе половины худшие! Вдобавок у этого коловерши был ещё на редкость сварливый нрав. Неудивительно, что с маленьким симарглом они не поладили с самого первого дня знакомства…

— Ты чего расселась? — вдруг напустилась Тайка на подругу. — Время видела? В школу же опоздаем!

— Я никуда не пойду, — буркнула Алёнка, беспокойно ёрзая на стуле.

— Заболела?

— Угу…

Симаргл недовольно заворчал: он всегда знал, когда хозяйка врёт. Эту ложь почувствовала и Тайка. Вместо того чтобы отругать Алёнку, она перевела вопросительный взгляд на симаргла.

— Здорова, — неохотно признался Снежок. — Но беда! Со вчера! Сама не своя. Плачет. Молчит. Мысли. Прочитать. Не даёт. Закрылась. Может, обиделась? На меня?

Он поджал хвост, и Тайка потрепала его между ушей.

— Тише, хороший, ты ни в чём не виноват.

Симаргл приободрился, лизнул её в ладонь и пролаял:

— Алёнка. Колдовство. Замыслила. Вонючее. Прячет! Прячет!

Тайка приподняла бровь, а после сняла резиновые сапоги, протопала через всю террасу, пощупала Алёнкин лоб (температуры не было) и, несмотря на все протесты, откинула завёрнутую скатерть. Её глаза округлились, рот раскрылся от удивления, а в голосе прорезались металлические нотки, от которых Снежку захотелось спрятаться под стол (что он, впрочем, и сделал):

— Алёна! Что это такое?!

— Порча, — девочка сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Сама вижу, что порча. Разве я тебе не говорила, что хорошие ведьмы вроде нас таким не занимаются? А ты, выходит, тайком, за моей спиной… Всё, не буду тебя больше учить!

Тут уже Алёнка не выдержала и опять разрыдалась.

— Тая, я не могу. Это всё из-за Семёнова, чтоб ему пусто было!

— Какого ещё Семёнова?

— Ну, Борьки! Это одноклассник мой. Достал он меня, сил нет!

— Обижает? — Тайкин голос вмиг помягчел.

Алёнка сглотнула слёзы:

— Угу. Толкается, дерётся, подножки ставит. Других ребят подговаривает, чтобы мне кнопки на стул подкладывали, бумажки обидные на спину лепит, смеётся. А вчера вот жвачку в волосы засунул, пришлось выстригать.

Симаргл подбежал к ней, встал лапами на колени и заглянул в лицо. А Тайка нахмурилась ещё больше:

— Это никуда не годится. Ты учительнице жаловалась?

— Конечно, — всхлипнула Алёнка, обнимая за шею своего пушистого защитника и зарываясь носом в его мягкую шерсть. — Только хуже стало. Теперь ребята ещё больше меня ненавидят, ябедой обзывают. А Марьиванна говорит, мол, не обращай внимания, и они отстанут. Типа нравлюсь я Семёнову, вот он и пристаёт.

— А мама?

— Маме я не говорила. Ей и без того несладко приходится…

Тайка придвинула себе стул и, присев рядом, потрепала Алёнку по светлым, лёгким как пух волосам.

— Учительница не права, — тихо, но твёрдо сказала она, — когда взрослые говорят, что мальчишки обижают тебя потому, что ты им нравишься, — это всегда неправда. Значит, она не хочет вмешиваться или ей просто всё равно. Запомни: когда тебя дразнят или обижают — это никакое не проявление внимания, а самая настоящая травля. Проучить надо твоего Семёнова!

— Вот я и пыталась, — Алёнка кивнула на травы и исчерканный блокнот.

— Только не так. Я понимаю, тебе больно и горько, но, причинив реальное зло своему обидчику, ты будешь ничем не лучше него.

— Да? — девочка захлопала чистыми голубыми глазами. — Об этом я как-то не подумала. Тая, давай сожжём всё это, ладно?

Она спешно собрала все листочки и травинки, скомкала и бросила в печь. Снежок высунул розовый язык, его маленькие крылышки затрепетали за спиной от радости — дурным колдовством в доме больше не пахло.

— Но что же мне делать? — Алёнка отряхнула руки. — Может, я сама виновата, что они все против меня? Может, надо что-то изменить в себе?

Её губы снова задрожали.

Тайка подошла к подруге и обняла её за плечи, а Снежок, прижавшись к ногам хозяйки, усиленно подумал: «Ты у меня самая лучшая».

— Ты тут ни при чём, Алён. Просто глупые люди всегда травят тех, кто от них отличается. Ничего не бойся, просто иди в школу. Вот увидишь, сегодня всё будет иначе.

Алёнка втянула голову в плечи, со вздохом взяла портфель и, закинув его за спину, поплелась к дверям. Снежок рванул было за ней, виляя хвостом, но девочка, обернувшись, шикнула на симаргла:

— А ну-ка на место! Ты же знаешь, собакам в школу нельзя!

— Снежок поможет! — обиженно гавкнул симаргл.

— Да пускай идёт, — Тайка вдруг наклонилась к нему и зашептала на ухо, а потом, выпрямившись, добавила: — Посидит рядом невидимый, зато ты почувствуешь себя уверенней. Здорово же, когда защитник есть рядом!

Признаться, Алёнке и впрямь полегчало от этой мысли, и она не стала спорить.

На уроках Снежок устроился под партой прямо под ногами у хозяйки и старался вести себя очень тихо.

Семёнов, который докучал Алёнке, сидел прямо за ней, и симаргл внимательно следил за недругом, оставаясь незримым. И, как оказалось, не зря следил. Улучив момент, беспокойный сосед подложил девочке на стул кнопку и затаился. Снежок успел смахнуть её хвостом в тот самый момент, когда Алёнка уже готова была сесть. Семёнова, похоже, неудача немного удивила: ну правда же, не каждый день видишь, как кнопка вдруг срывается с места и сама собой улетает куда-то в сторону! Но настырный маленький негодяй не успокоился. Вырвав тетрадный лист, он жирно написал на нём фломастером слово «Вонючка» и прицепил записку девочке на спину. Симаргл в тот же миг сорвал дразнилку лапой, а Алёнка, догадавшись наконец, что происходит, резко обернулась к Семёнову и прошипела:

— Отстань, Борька! Ничего у тебя не выйдет!

— Это мы ещё посмотрим… — с ленцой протянул хулиган.

До конца урока оставалось минут пять, но Семёнов не отступал: он снял с ручки колпачок и принялся тыкать Алёнку в спину острым стержнем.

— Эй! Ты мне сейчас всё платье испачкаешь, — возмутилась девочка.

— Ты и так замарашка! — фыркнул в ответ Борька. — Хуже не будет.

А Марьиванна, постучав указкой по столу, прикрикнула:

— Семёнов! Иванова! Прекратите болтать!

— Ну, давай, пожалуйся училке, ябеда, — тихонько хихикнул Борька, особенно больно ткнув Алёнку между лопаток.

Он хотел добавить что-то ещё, но вдруг что-то массивное толкнуло его в грудь, стул покачнулся, и маленький хулиган, не успев ничего сделать, с грохотом рухнул на пол. «Хрум!» — ручка в его руках треснула, в руке остался только стержень, на котором Семёнов отчётливо увидел следы зубов. В тот же миг он услышал клацанье когтей по линолеуму и от неожиданности вскрикнул. А грозная Марьиванна уже нависла над хулиганом, поправляя очки в роговой оправе:

— Доигрался, Семёнов? Говорили тебе, не качайся на стуле и не отвлекай Иванову. Немедленно выйди из класса! И завтра же родителей в школу!

Снежок посторонился, пропуская сердитую учительницу, а потом ткнулся холодным мокрым носом в Алёнкину ладонь. Похоже, в этот раз они победили!

— Ой, какой хорошенький! Это твой?

— Чудо пушистое!

— Он кто? Самоедская лайка?

— А можно его погладить?

На большой перемене школьники высыпали во двор, и там уже Снежок проявился во всей красе (крылья, разумеется, показывать не стал, ещё чего не хватало!). Большой белый пёс привлёк внимание всех: вокруг Снежка столпились не только первоклашки, но и старшеклассники. Даже завхоз дядя Андрей, который обычно только и делал, что на всех ворчал, вдруг усмехнулся в бороду:

— Ох и хорош, паршивец. Ну и шуба — вылитый песец!

Алёнка сияла. Самым смелым она позволила погладить пса, потом кинула палку, и Снежок послушно принёс её обратно, сложив к ногам хозяйки.

— Ух, он ещё и дрессированный! — пискнул кто-то из девочек. — А что он ещё умеет?

— Да практически всё, — Алёнку распирало от гордости.

— А я в цирке видела собаку, которая умела считать. Твой, небось, не может?

— Снежочек и не такое может!

Они показали ещё много разных трюков, и к концу перемены Алёнка если не стала самой популярной девочкой в классе, то уж точно перестала быть изгоем. Всем хотелось потрепать пса за мягкие плюшевые уши, сфотографироваться в обнимку и, конечно, угостить его чем-нибудь вкусненьким.

Семёнов сидел в стороне и не принимал участия в общем веселье. Когда до звонка оставались считанные минуты, Алёнка сама подошла к нему и, положив руку на холку симаргла, спокойно спросила:

— Не хочешь собачку погладить?

Семёнов некоторое время молчал, ковыряя землю носком кроссовка, а потом буркнул:

— Не-а. Цапнет ещё… зубищи-то вона какие!

— Он может, — не стала спорить Алёнка. — Очень уж не любит хулиганов. Особенно тех, кто меня обижает.

— Ты мне угрожаешь, что ли? — вскинулся Семёнов.

Снежок почувствовал, как в глубине души его хозяйки шевельнулся липкий страх, и поскорее подумал: «Ничего не бойся! Защищу! Укушу его. Сейчас!»

Алёнкина рука покрепче ухватила его за загривок, и сознания симаргла коснулась чёткая команда: «Снежок, фу! Не вздумай».

— Предупреждаю, — она шагнула ближе, подойдя к Борьке почти вплотную. — Слыхал, небось: я — младшая дивнозёрская ведьма. Не отстанешь от меня — ни в чём тебе больше удачи не будет. Станут стулья под тобой падать, кнопки летать и карандаши в руках ломаться. Хочешь по-плохому?

— Н-нет, — Семёнов, сглотнув, попятился.

— Тогда веди себя хорошо, — Алёнка погрозила ему пальцем.

В её голове мелькнула мысль, что Тайка, пожалуй, поступила бы так же, и Снежок был с ней полностью согласен.

Прозвенел звонок, и дети разошлись по классам, а симаргл остался на улице. Он как раз обдумывал, стоит ли последовать за хозяйкой, подождать её у ворот школы или всё-таки пойти домой, когда к нему подошла Тайка.

— Ты молодец, — она запустила пальцы в его густую шерсть. — Теперь этот вредный Семёнов будет бояться нашу Алёнку и не станет к ней приставать.

— Так его! Так его! — пролаял Снежок, виляя хвостом.

— Думаю, дальше она сама справится. Ей не хватало только уверенности в себе, но ты помог Алёнке её обрести, — Тайка улыбалась, но её глаза отчего-то были печальными, и симаргл, склонив голову набок, тявкнул:

— Откуда. Ты. Знаешь?!

— Ну, я когда-то побывала на её месте, — Тайка дёрнула плечом. — Только у меня симаргла не было. Но всё равно я нашла внутренние силы и смогла противостоять обидчикам. Просто это заняло немного больше времени. Пришлось даже побить одного мальчика лыжной палкой, представляешь?

Снежок недоумённо встряхнулся:

— Зачем палкой? Ты. Же. Ведьма!

— Тогда ещё не была, — Тайка вздохнула. — Да ладно, и так неплохо получилось… Меня до сих пор боятся.

Снежок ткнулся лбом в её живот и тихонько заскулил:

— Стра-ах. Одино-очество. Грустно-о-о…

— Такова жизнь, Снежок. Бабушка не раз говорила: люди боятся того, чего не понимают. А не понимают они всего, что отличается от общепринятого. Но лучше смотреть на мир широко распахнутыми глазами и всё время узнавать что-нибудь новое, чем пытаться загнать всех в одинаковые рамки. Тогда и обижать никого не захочется. Люди, которым нравится делать больно другим, сами глубоко обделены и несчастны, понимаешь? У них такая большая чёрная дырка внутри. А дети берут пример со взрослых и сами потом тоже становятся несчастными… — вздохнув, она присела рядом на корточки и взлохматила шерсть за ушами симаргла.

Снежок, признаться, не очень понял эти слова, но на всякий случай облизал её руки. Ему сейчас хотелось бы погонять назойливых воробьёв в школьном дворе или порыться в земле в поисках какой-нибудь завалящей косточки, но он не решился оставить Тайку одну. Пока её бестолковый коловерша летает невесть где, кто-то же должен утешить ведьму-хранительницу. Она ведь только с виду сильная да взрослая, а сама нуждается в защите не меньше той же Алёнки… Но Снежок поможет!

Симаргл положил лапу ей на колено и заливисто взлаял:

— Пойдём. Поедим. Колбасы!

По его мнению, это был лучший рецепт от всех несчастий.

Злобушки-воробушки

До чего же неудачный день! Растрёпанная и зарёванная Тайка влетела в дом, в сердцах пнула пустое ведро, которое кто-то поставил на пути, и принялась срывать с себя джинсовку.

— Чаво бушуешь? — насупился домовой Никифор. — А ежели б в ведре помои были? Пришлось бы пол перемывать!

— Прости, — шмыгнула носом Тайка. — Это от расстройства. П-просто не подумала…

Как только она принялась оправдываться, слёзы из глаз полились ещё пуще, и Никифор, покачав головой, протянул ей платок:

— Ну-ну, успокойся. Я ж тебя не ругаю, просто ворчу по-стариковски. Чаво у тебя случилось, Таюшка-хозяюшка?

— Да всё как-то по-дурацки! — она высморкалась в платок. — Представляешь, по литре ни за что ни про что трояк влепили.

— Так-таки ни за что ни про что? — прищурился домовой.

— Да! Нормально я отвечала! У этой мымры просто плохое настроение было, понимаешь? А теперь оно плохое у меня. И ещё, когда назад шла, баба Лиза в меня помоями плеснула…

Вот говорят, что жаловаться вроде как нехорошо, но Тайка жаловалась и понимала, что с каждым сказанным словом ей становится на самую капельку легче. Только всё равно было немного совестно: вон Никифор явно с утра в добром расположении духа был, ходил, напевая, улыбался, а теперь насупился:

— Чавой-то баба Лиза не права… Случайно плеснула али нарочно?

— Не знаю. Случайно, наверное. Она и сама испугалась будто бы. Но вместо того, чтобы извиниться, наорала — дескать, неча под её окнами шастать, — от обиды Тайка закусила губу.

— А ты чаво?

— Да промолчала. Не было у меня сил с ней ругаться, сжала зубы и побежала домой ещё быстрее. Ой… привет, Гриня.

Тайка только сейчас заметила, что у них гости. Леший сидел за столом и смотрел на неё грустными синими глазами.

— Здорово, ведьмушка. Я не вовремя зашёл, да?

— Нет, что ты! Всё в порядке, — Тайка сглотнула слёзы. — Ты же знаешь, я тебе всегда рада. Извини за всё это…

— Да ладн, — вздохнул Гриня. — Всё путём.

Это прозвучало так грустно, что Тайка вмиг поняла: всё далеко не «путём». Похоже, не у неё одной выдался тяжёлый день…

Рядом с лешим прямо на кухонном столе восседал Пушок и постанывал над вазочкой с пряниками. Вся его морда была в крошках.

— А у меня тоже всё плохо, — мявкнул он.

— Что, пряники больше в брюхо не лезут? — проворчала Тайка, снимая кроссовки.

Коловерша одарил её возмущённым взглядом и надул щёки.

— Живот у меня болит.

— А потому что меньше надо жрать всякую гадость!

Ну вот, теперь Пушок нахохлился ещё больше, отвернулся к окошку, возмущённо взмахнув крыльями… Хлоп! Вазочка с пряниками упала на пол, тонкое стекло разлетелось вдребезги.

— Вот я щас тебе по заднице, гад пернатый! — Тайка схватилась было за полотенце, но через миг, опомнившись, опустила руку. — Пушочек, прости. Не понимаю, чего я взъелась? Пёс с ней, с вазочкой, она всё равно старая была и мне не нравилась. А осколки щас уберём.

Отбросив полотенце, едва не ставшее орудием несправедливого возмездия, она взялась за совок и веник. Пушок больше не вжимал голову в плечи, но взглядом остался мрачен. Пока Тайка убирала осколки, Никифор принёс коловерше стакан воды и таблетку:

— На-ка, выпей. Полегшает.

А потом нырнул под стол к Тайке и шепнул:

— Ой, неловко вышло. Пушок-то наш с Гринькой тока што поцапались, потому и сидели такие смурные.

— А они-то чего не поделили? — так же шёпотом ахнула Тайка, сметая осколки.

— Да, понимашь, Гриня начал своими печалями делиться, а Пушок расфыркался, мол, не проблемы это вовсе. Ну а дальше слово за слово…

— М-да, плохо дело… — выпрямившись, Тайка ссыпала осколки вазочки в мусорное ведро, заботливо подставленное домовым. — Это не кикимора-раздорка у нас часом опять завелась?

Никифор пожал плечами, а леший снова вздохнул, да так тяжко, что Тайке ничего не оставалось делать, кроме как сесть напротив и, подперев подбородок ладонями, сказать:

— Ну, рассказывай давай, что там у тебя?

— Да будь проклят тот день, когда я завёл этот инстаграм, будь он неладен! — заныл Гриня.

Вот это новости! Тайка всплеснула руками:

— Эй, ты чего? Ещё недавно же так радовался! И подписчиков у тебя там были тыщи, и лайков сотни. Что не так-то?

Признаться, она даже немного завидовала Грине. Ну кто бы мог подумать, что леший без труда разберётся в человеческих соцсетях, да ещё и станет таким популярным? У неё самой на все странички только одноклассники были подписаны, ну и мама, конечно…

— Всё не так, — Гриня поскрёб в пшеничной бороде и глянул на неё глазами побитого щеночка. — Ты только глянь, что они мне пишут! Говорят, мол, жирный!

— Да где же ты жирный? — вытаращилась на него Тайка. — У тебя вон какие мышцы накачанные и плечи широкие.

— А ещё говорят, мол, дурак я. И урод, — всхлипнул Гриня.

И тут до Тайки дошло. Похоже, леший впервые в жизни столкнулся с сетевыми троллями.

— Надеюсь, ты им не отвечал?

— Ещё чего! Разумеется, ответил. Говорю, кто обзывается, тот сам так и называется. И по матушке припечатал.

— Дай угадаю: а потом вы устроили скандал на сто комментов?

— Сто двадцать восемь… — Гриня опустил виноватый взгляд. — Что мне делать, ведьмушка? Они, вишь ты, друзей привели. Житья мне теперича нету. Хотел лесавок на них натравить, а эти негодяйки — представь себе — отказались вступиться. Сказали: ну их, людишек мерзких и ентернеты с техникой, не разбираемся мы. Так что с лесавками мы тож разругались…

— Дай сюда телефон, — Тайка протянула руку. — С троллями не нужно разговаривать. Они приходят, чтобы нарочно тебя обидеть и самоутвердиться за твой счёт. Поэтому обидные комментарии трём, обидчика — в бан.

— В жбан? — обрадовался леший, потирая широкие ладони. — Это я могу! И в тыкву тоже прописать желаю!

— Не в жбан, а в бан, — наверное, впервые за этот злополучный день Тайка улыбнулась. — Просто запрещаем им писать тебе гадости. Раз — и всё.

— А разве так можно?

— Почему нет? Вот представь, что в твой лес зашёл какой-нибудь турист. И вместо того, чтобы собирать грибы да ягоды, начал поджигать траву, ломать молодые деревца и раскидывать повсюду мусор. Что ты сделаешь?

— Ну, пугну его, чтобы неповадно было.

— Допустим. А если не помогло?

— Ещё раз пугну, — леший, похоже, не понимал, чего Тайка от него хочет.

— А конечная-то цель твоих пугалок какая?

— Да шоб энтот турист либо вёл себя прилично, либо вообще в чащу впредь зайти боялся. Неча тут шляться и пакостничать, мой это лес!

— Вот именно, — Тайка с облегчением выдохнула. — Твоя страница — это как твой лес, понимаешь? Кто с недобрыми намерениями явился — пусть уходит.

— По-о-онял! — Гриня просветлел лицом и вырвал телефон из рук Тайки. — Ща я им всем в жбан! Мой лес — мои правила!

— Кстати, я тут тоже кое-что понял, — встрепенулся Никифор. — Это всё злобушки-воробушки виноваты!

— Кто?! — Тайка, Пушок и Гриня сказали это хором. На домового уставились три пары недоумевающих глаз.

— Эх, молодёжь! Всему-то вас учить надо! — Никифор потёр руки: уж очень он любил порой понаставничать. — Энто бабке Таисье ещё ейная бабка рассказывала — живут на свете такие птички: на вид вроде как воробьи, только пером черны. А глаза горят, аки уголёчки алые. Налетит такая стая, прыгает, чирикает, потешается. Посвист их человечьему уху не слышен, а на нервы действует, аки металлом по стеклу. И начинает ярость в душе закипать. А коли на улицу выйдешь да, божечки не приведи, в помёт ихний вступишь — тут вообще злоба начинает через край перехлёстывать и переть, будто каша из котла. Рот сам собой раскрывается, говорит слова обидные, умножает яд и передаёт дальше. А злобушки-воробушки и рады — ещё пуще чирикают, людским гневом насыщаясь.

Тайка сперва хотела сказать, что ничего подобного в бабкиной тетрадке не значилось, а потом припомнила страницу, на которую, судя по пятнам, компот какой-то пролили. Вот чернила и растеклись. Небось, там про злобушков-воробушков и было написано.

А Пушок вдруг пристально уставился за окно. Его уши встали торчком, коловерша сосредоточенно завилял охвостьем, перебирая задними лапами и явно готовясь к прыжку.

— Тая! Они там!

— Кто? — Тайка на всякий случай протёрла глаза, но ничего не увидела.

— Да эти злобушки-воробушки. Прям у нас на подоконнике сидят. Пялятся да глумятся. Ух, я им сейчас перья-то повыдергаю!

— Не надо! — крикнул Никифор, но поздно: Пушок уже прыгнул.

Тайка по-прежнему ничего не видела, поэтому ей оставалось полагаться лишь на слух. Коловершьи когти брякнули по карнизу, послышался шелест крыльев и обиженный мяв:

— Уй, я так не играю! Это нечестно!

— Горе ты моё! — Тайка высунулась за окно и освободила несчастного Пушка (у того когти накрепко застряли в ставне), подула на лапки, сунула пряник в пасть.

— Я пофти поймал иф, — запричитал коловерша, жуя угощение. — Цафнул кофтями, прижаф. Кусь — а фместо одного вобобыфка — дфа!

— Ничего не понимаю. Ты прожуй сначала.

— Я снофа кусь — а иф — чефыре. Обифно!

— Хочешь сказать, их стало больше? — ахнула Тайка.

Пушок отчаянно закивал, а Никифор, огладив бороду, крякнул:

— Оно и понятно: злом умножаем зло.

— У меня от энтой вашей филохсофии голова болит, — скривился Гриня. — Нельзя ли как-то попроще растолковать?

Домовой воздел к потолку палец:

— Поясняю: нельзя злобушков-воробушков жрать. Делу оно не поможет, а живот ещё пуще скрутит, — он снял с морды Пушка что-то невидимое (может быть, чёрные перья гадких пташек?) и продолжил: — Их вредный умысел в чём состоит? Шоб зло в мире множилось. А ты его — кусь! Вот потому и стало два воробушка, а потом четыре.

— Так как же их тогда извести? — нахмурилась Тайка. — Мне совсем не нравится, что у нас в Дивнозёрье такая пакость завелась. Это значит, и баба Лиза вляпалась уже, и училка литры?

— Угу, обе вляпались, — кивнул Никифор. — И тебе передали. А ты дальше — пнула ведро, наорала на Пушка. Пушок тоже расстроился, но вместо того, чтобы подумать головой, напал на воробушков, они и размножились.

— Значит, и энти… как их… мои сетевые тролли тоже вляпались? — Гриня потряс телефоном. — А давайте этих злобушков-воробушков тоже в жбан?

— Не выйдет, — вздохнула Тайка. — Это в интернете всё просто, а из жизни вредного соседа не вычеркнешь, злую училку не переспоришь, крикливого начальника ластиком не сотрёшь… эх…

— Не кручинься, Таюшка-хозяюшка, — домовой погладил её по поникшим плечам. — Выход есть! Да, злобушки-воробушки всегда рядом, будут стараться напасть, уязвить. Но вот что важно: не нести зло дальше! Скажем, наступили тебе на ногу в автобусе, толкнули или обругали на рынке — воробушек сразу тебе на плечо прыг. Аты ему: кыш-кыш, пернатый!

— Легко тебе говорить, — поджала губы Тайка. — А я ведь их даже не вижу. Откуда мне знать, что ко мне злобушек прилип?

И сама поняла: глупый вопрос. Когда гнев в душе клокочет, всякий это почувствует. Обиду нельзя не заметить.

— Ой, я не то хотела спросить. Скажи, Никифор, как не нести воробушка дальше и на других не пересаживать? Ведь если мне обидно, разве я могу запретить себе обижаться?

— Конечно, не можешь, — улыбнулся домовой. — Да и не должна. Обида — такое же чувство, как все прочие, и гнев тож с кажным случается. Думаешь, я сегодня не злился, когда этот рыжий недотёпа вазочку разбил? Я ведь только-только пол домыл, а он…

— Сам ты недотёпа, — зашипел Пушок, но Тайка заткнула ему пасть ладонью.

— Ну? И как же ты сбросил злобушка-воробушка?

Домовой достал из кармана лимонную мармеладку.

— Я всегда, как чую, шо сейчас ляпну чёт-то не то, сразу дольку ем, и злость утихает. Но это только моё средство, а кажному из вас собственное найти надобно.

— Шоколадный то-о-орт, — мечтательно протянул Пушок. — Уверен, я точно не буду злиться, если мне дать кусочек. Или два. Нет, лучше три!

— Тогда сейчас сбегаю в магазин, — Тайка с готовностью принялась натягивать кроссовки.

— Мне тоже ведом отличный способ, — улыбнулся Гриня. — Вам дрова поколоть не надоть? Я всегда как возьму топор, расколю пару чурбачков, и сразу на душе легчает.

— От помощи не откажемся, — хмыкнул Никифор. — Полезный ты гость, Гринька! К пряникам даже не притронулся, зато дров наколешь. Шучу-шучу! Давай вечерком баньку твоими полешками натопим, посидим, косточки попарим. Опосля баньки никакой злобушек-воробушек не пристанет, вся грязь мирская будет с нас скатываться, как с гуся вода.

А Тайка, слушая их разговоры, призадумалась: ей-то самой что поможет? Конфеты и торты она любила, но не как утешение, а просто. Банька — хорошо, но не то. Может, генеральную уборку в доме сделать, сбросить негатив? Нет, тоже не вариант…

Уже выйдя за калитку, она вдруг поняла — вот же её средство! Нужно просто пройтись по тенистой улице, вдохнуть терпкий запах осенней листвы, дождя и сена, постоять, прислонившись лбом к коре берёзки, которую они с бабушкой посадили, когда Тайка была совсем маленькой… Воздух родного Дивнозёрья умиротворял лучше любых успокаивающих травок. А если ещё и включить в наушниках любимую музыку — будет вообще идеальная прогулка.

Проходя мимо зелёного забора бабы Лизы, Тайка помахала ей рукой и положила на столбик у калитки краснощёкое яблоко.

Старуха тоже махнула в ответ, крикнув:

— Звиняй, Таюша, не заметила я тебя, кады плескала-то. А накричала не со зла — прост испужалась!

— Всё нормально, баб Лиз. Вам в магазине ничего не надо? А то я за тортиком иду.

— Ишь ты! Нонче что, праздник какой-то?

— Ага! День улыбки, — не растерялась Тайка. — Нет, правда. Я в интернете прочитала.

— Ну, тогда и мне тоже возьми пироженку с крэ-эмом. Ток маленькую, а то на ночь глядя много есть вредно… ох, какая же ты заботливая, Таюша. Вот, бывает же и хорошо воспитанная молодёжь…

Злобушки-воробушки для людей невидимы, будь ты хоть ведьма, хоть нет, поэтому Тайка не могла знать, что случилось, пока она бегала за тортиком и обратно. Но Пушок потом рассказал ей, что незадолго до заката стайка чёрных пташек с алыми горящими глазками-угольками снялась с дерева и молчаливой чёрной тучей потянула в сторону Михайловки. Видать, голодно стало им в Дивнозёрье.

Ежели встретите их в иных краях — не пугайтесь. Они хоть и вредные, но маленькие, настоящего вреда причинить не могут — только это пока вы не несёте злобушка-воробушка дальше…

Охота на ауку

— Они думают, что мы не справимся, Снежочек. А мы возьмём и справимся, найдём этого ауку, правда? — Алёнка шагала по лесу, загребая носками цветных резиновых сапожек осенние листья. — Не подведём Тайку, да? Пока она в городе, я тут вроде как за старшую ведьму. Она вернётся, с меня спрашивать будет. Так что ты ищи, Снежок, ищи!

Маленький симаргл слушал свою хозяйку вполуха. Ему просто нравилось гулять по лесу, таскать в зубах палки (и чтоб побольше!), гонять ворон, вынюхивать лисьи следы под кочками и звонко лаять, чтобы звук разносился на милю окрест…

— Тише, — Алёнка приложила палец к губам. — Ты что, не понял, мы вроде как на охоте.

Слово «охота» Снежок хорошо знал, и ему оно нравилось. Охота означала игру. А ещё — приключение. Он взмахнул крыльями — пока слишком маленькими, чтобы поднять в воздух поджарое тело на длинных лапах, — и исчез. Как и все симарглы, он умел становиться невидимым, теперь только хозяйке было под силу его разглядеть.

Щенок поравнялся с Алёнкой и пошёл рядом. Думал, та похвалит, но ей больше нравилось рассуждать вслух:

— Подумаешь, Гриня с Яромиром искали этого ауку и не нашли. Конечно, он не высунулся, испугался. Ауки же трусливые создания — так в тетрадке у Тайки написано. А вот на нас может клюнуть: мы выглядим вполне безобидно. Ну, то есть я, конечно. Тебя-то он вообще не увидит. Поэтому ты будешь нашим главным козырем.

Симаргл не понял, что такое «козырь», но это явно было что-то хорошее. Может быть, настолько же замечательное, как колбаса.

— Я. С. Тобой. — Он подумал это изо всех сил, чтобы мысль точно дошла до хозяйки.

Аленка услышала и сразу повеселела.

— Спасибо, хороший. Ты не думай, что мы без толку уже который день слоняемся. На той неделе не свезло — ерунда — значит, на этой повезёт. Вот увидишь, поймаем негодяя, чтобы он больше никого в гиблые места заводить не вздумал… Так, давай-ка вот на эту полянку свернём. Мне кажется, там кто-то есть.

— Белки! — щенок встряхнул ушами, которые все ещё никак не хотели держаться торчком и то и дело норовили обвиснуть.

— Может, и белки. Но надо проверить.

Алёнка старалась ступать осторожно, но листья всё равно шуршали под ногами, как ни старайся. Ну конечно, она же не кошка! А кошки — это «фу»! В подтверждение своих мыслей Снежок чихнул и остановился. Хм… похоже, хозяйка была права: на полянке пахло притаившейся нечистью.

Алёнка прижалась спиной к смоляному стволу сосны, куртка испачкается — и пусть, не жалко, всё равно была та старая, только для леса и годилась, — и осторожно выглянула. Никого.

— Трухлявый. Пень, — мысленно подсказал ей Снежок. — Нехороший.

— Ой, грибочки, — хозяйка всплеснула руками. — И какие хорошие, смотри! Подосиновики. Не поздновато ли для них?

— Не. Грибы. Морок! — симаргл даже думал отрывисто, будто бы лаял.

Алёнка кивнула, мол, сама знаю. А потому вышла из-за дерева и зашагала прямиком к этим подозрительным грибочкам, продолжая говорить нарочито громко:

— Сейчас я их сорву, а дома сварю супчик, то-то мамка обрадуется…

Снежок был уже достаточно умён, чтобы понять: хозяйка притворяется, а сама держит ушки на макушке. И оберег в кулаке — смотри-ка — сжала: верёвочку, особым образом сплетённую. Из такой петельку скрутишь, накинешь на нечисть мелкопакостную, и та ни за что не вырвется. Симаргл припал на лапы и пополз следом за Алёнкой — одни уши из пожухлой травы торчали. Настоящая охота началась!

Хозяйка наклонилась над пеньком, протянула руку. Улитка, сидевшая прямо на грибе, наставила на неё свои рожки, будто предупреждая об опасности. На красной шляпке блестели капельки росы, но Снежок знал — не роса это вовсе, обманка. Тронешь такой гриб — и намертво приклеишься.

— Осторожно. Липучка! — забывшись, тявкнул он.

Пенёк, заслышав предупреждение, вздрогнул и отскочил на шаг.

— Куда же вы, грибочки? — Алёнка ловко сложила на своей верёвке петельку, уже собиралась набросить, как вдруг запнулась о корень и полетела кувырком.

Симаргл вмиг оказался рядом, схватил зубами за штаны, придержал — да только поздно: рука уже коснулась блестящей шляпки. Хозяйка ойкнула — хитрый пенёк рванул вперёд, таща её за собой по траве. Ткань штанов затрещала, и Снежку пришлось разжать зубы. Но Алёнка тоже оказалась не промах — петельку на пень всё-таки накинула и крикнула:

— Снежочек, фас!

Симаргл в два прыжка настиг убегающий пенёк и — клац — ухватил свободный конец верёвки. Шустрый пень дёрнулся и остановился. Алёнка села, отряхиваясь от жёлтых листьев, её ладошка по-прежнему лежала на шляпке гриба.

— Ну что, — прищурилась она. — Так и будем держать друг дружку или, может, поговорим?

— Твоя взяла, ведьма, — послышался дребезжащий голос, и пенёк, со скрипом разогнувшись, обратился в сухонького старичка с улиткой на шапке. Вместо носа у него рос сучок с листком на самом кончике, пальцы были длинными, как ветки, а волосы напоминали сухую траву. — Убери своего пса, и я тебя отпущу. Так и быть, не стану наказывать за то, что к лесным дарам руки в неурочный сезон тянешь. Ишь, жадина!

— Неправда, — Алёнка надула губы. — Во-первых, я не жадина. Мы тут вообще-то по делу. А во-вторых, сперва ты убери свои липкие грибы, а там посмотрим.

— Что значит, «посмотрим»? Нет уж, всё должно быть по-честному. Я обещаю, значит, и ты слово давай, — дедок сплёл на груди свои руки-веточки.

— Я тебе не верю! Ты ведь аука, — Алёнка погрозила ему пальцем свободной руки. — Меня предупреждали о твоей вредной натуре. Кто Катерину и Тайку чуть в омута не завёл? Не ты ли?

Старичок в ответ скрипуче рассмеялся:

— Ну ты даёшь, ведьма! Глаза-то протри! Уже честного моховика от ауки отличить не можешь, пф! — он осуждающе поцокал языком, а потом набрал в грудь воздуха и сдул всю липкую росу со шляпки гриба. Алёнка, почувствовав, что её больше ничего не держит, поспешно отдёрнула руку.

— Моховичок, говоришь? А не врёшь?

— Обижаешь! Я ж эта, добрый дух. Пошалить могу, да. Особливо над тем, кто жадный и лесные дары в неурочный час собирает. Но я ж не злодей какой… Не злись, ведьма. Ну что ты шуток не понимаешь? Отзови пса, по-хорошему прошу.

— А если не отзову, что тогда? — насупилась Алёнка.

— Не хочу я тебе угрожать, — вздохнул дедок, шмыгнув носом. Глаза у него были зеленющие, а густые брови, похоже, и впрямь мшистые, с лихими завитками на кончиках. — Давай так: коли сумела меня поймать, значит, неспроста так вышло. Научу тебя, как найти ауку, только отпусти.

— Снежок, фу! — решилась Алёнка.

Симаргл послушался её с явной неохотой.

— Врёт! Врёт! — он пытался докричаться до хозяйки, но та не слушала.

— Теперь расскажешь? — она сняла петлю с дедовой щиколотки и смотала верёвку (ещё пригодится).

— Ищи ветра в поле, — хохотнул моховик, скрипнув суставами. — Думаешь, я не знаю, что наш леший со своим дивьим приятелем по лесу рыскали, да так и ушли ни с чем? А знаешь почему? Не показывается аука тем, кто его ищет. Чай, не дурачок. Только тот его может встретить, кто этого совсем не ждёт. Только страхом его приманить можно али горем горьким затаённым, растерянностью, отчаянием — почувствует он добычу беззащитную, вкусную, тогда вылезет. Вот тебе тайное знаньице, маленькая ведьма. Делай теперь с ним что хочешь.

Молвил так — и исчез.

— Ну и дела… — Алёнка вытерла ладонь о траву, избавляясь от остатков липкой слизи. — Как же нам теперь быть, Снежочек?

Симаргл заскулил и принялся вылизывать ей лицо, чтобы утешить. Знал бы — подсказал, конечно. Эх, видать, эта охота с самого начала была глупой затеей… уж лучше бы они, как обычно, ворон гоняли!

Хозяйка не улыбалась, хмурилась, и Снежку это совсем не нравилось.

— Не мешай мне думать, — она отмахнулась от мокрого носа, уткнувшегося ей в щёку.

Люди всегда слишком много размышляли… симарглу это казалось очень скучным, но спорить он не стал: только вздохнул и притих.

— Придумала! — Алёнка вдруг вскочила с места и принялась решительно отряхивать колготы от налипшей сухой листвы. — Ты должен меня напугать. Аука почует мой страх, появится, тут-то мы его и схватим.

Снежок в ответ заворчал. Нет, она в своём уме? Где это вообще видано: взять и напугать родную хозяйку?

— Ну, давай, залай на меня. Но грозно, так, чтобы я поверила. Или… я не знаю, — Алёнка снова задумалась. — Думаешь, не поможет, да? Я всё равно буду знать, что ты не причинишь мне вреда…

Снежок сел, почесал лапой за ухом — теперь он тоже задумался, почти как человек — помочь-то ему очень хотелось.

— Послушай, а если… — Алёнка не успела договорить, потому что симаргл вдруг заскулил, бешено закружился, как будто бы ему в хвост впилась по меньшей мере оса, — и исчез.

— Снежочек? — неуверенно позвала она. — Эй, Снежок? Что случилось, малыш? Где ты? Ну отзовись! Эй!

Ответом ей была тишина.

— Это шутка такая? — Голос Алёнки дрогнул.

Ещё четверть часа она ходила кругами по поляне, выкликая своего симаргла, заглядывала под кустики и коряги, а спустя полчаса уже чуть не плакала — Снежок пропал.

А вдруг с ним и правда беда случилась? Скулил-то вон как жалобно…

Через час поисков Алёнка, не выдержав, разревелась. Определённо, это были уже не шутки.

— Снежо-о-ок! — она дошла до оврага, на дне которого тёк небольшой ручеёк, заглянула вниз — опять никого.

Алёнка собралась было присесть на бревно, но не успела — из-под её сапожек опять выскочил старичок-моховичок и недовольно пробурчал:

— Да что ж ты за человек такой! Нигде от тебя покоя нет.

— Прости, дедушка, — всхлипнула Алёнка, размазывая слёзы по лицу. — У меня собачка потерялась.

— Да сбежал он от тебя, наверное, — дедок показал ей язык. — Посмотрел, какая ты недотёпа, и разочаровался. Из людей ведь только самые достойные могли симарглов приручить. А ты — кулёма, просьбами глупыми его мучаешь. Устал он от тебя.

Рассмеялся — и пропал. От этих слов Алёнка зарыдала ещё пуще. И тут до её слуха донеслось жалобное поскуливание. Она подняла глаза и ахнула: Снежок был на той стороне оврага, за ручьём. Старая трухлявая сосна придавила ему лапу, и маленький симаргл не мог выбраться. Похоже, он был ранен: на белой шерсти виднелись алые пятна.

— Снежок! Держись! Я иду!

Алёнка торопливо начала спускаться по крутому склону, хватаясь за кусты. Ноги разъезжались в глине — того и гляди, полетишь кувырком вниз. Так и шею свернуть недолго. Но отступить она тоже не могла — ведь её верный друг попал в беду, ему нужна была помощь.

Алёнка сделала ещё шажок, поскользнулась, взвизгнула — и тут кто-то невидимый придержал её зубами за штаны, не давая упасть. В руку ткнулся такой же незримый мокрый нос, подталкивая, мол, иди.

— Я. С. Тобой, — мелькнуло в голове.

И тут до Алёнки дошло. Сложнее всего было не запрыгать от радости — Снежочек не пропал, он всё это время был рядом, просто выполнял просьбу хозяйки. Она же просила напугать — ну и вот. Для неё ведь не было ничего страшнее, чем потерять друга.

Так, шаг за шагом, она спустилась в овраг, перепрыгнула через ручей и стала карабкаться вверх — к якобы раненому псу. Верёвочка с петлёй была уже наготове.

Никаких сомнений не было — это аука явился ей в образе пса, почуяв непритворное горе, и теперь заманивал. Его хитрость была понятна: если бы Алёнка стала вытаскивать раненого симаргла, ей пришлось бы самой подлезть под трухлявую сосну — и аука наверняка устроил бы так, чтобы она там застряла. До чего же вредный!

Подкравшись поближе, Алёнка, улучив момент, ловко накинула зачарованную петельку на лапу ауки, а Снежок — уже настоящий — проявился и цапнул зубами верёвку.

— Ага! Попался! — Алёнка захлопала в ладоши.

Аука, взвизгнув, заметался и, сбросив пёсье обличье, превратился в заросшего зеленоватой шерстью старикашку с длинным носом, крючковатыми пальцами и огромным брюхом. Ростом он был Алёнке по пояс, но так злобно зыркал своими чёрными глазёнками, похожими на угольки, что приближаться к нему совсем не хотелось. Она бы и не осмелилась, если бы Снежка рядом не было.

— Уходи, ведьма, — аука заверещал тоненьким голоском, замахал лапками. — Так и быть, я позволю тебе уйти из леса живой.

— Ишь какой добренький! — Алёнка упёрла руки в боки (она видела, Тайка всегда так делала). — Это наш лес. Нечего тут хозяйничать!

— Какая ты вредная, — аука подёргал верёвку, проверяя её на прочность, и Снежок зарычал, не разжимая зубов.

— Это я-то вредная? — возмутилась Алёнка. — А сам-то! Кто людей в гиблые места заводит и мучает? Не дело это, слышишь?

— Подумаешь! — фыркнул старичок. — Я просто развлекаюсь. Никого же не погубил!

— Это лишь потому, что мы тебе помешали!

Аука скрипнул зубами и вдруг, сжавшись в комочек, заканючил:

— Отпусти меня, ведьма, не губи во цвете лет! Обещаю, я исправлюсь!

Его глазки теперь смотрели заискивающе, лапки сложились в молитвенном жесте, острые уши поникли, как у нашкодившего кота. Ну и что ты с ним будешь делать?

Алёнка знала — ауку можно извести, полив заговорённой водичкой. И у неё даже с собой был пузырёк самой лучшей, на травках настоянной… Но разве у неё поднялась бы рука? Он же вон связанный, не убегает, о пощаде просит.

— Лучше отдай его мне, ведьма, — рядом с поваленной сосной возник вездесущий моховой старичок. — Ты не злая, как я погляжу. А аука этот — братик мой младшенький, непутёвый. Ужо я за ним присмотрю. Перестанет людей морочить, в честные моховики перевоспитается.

— Как думаешь, он нам не врёт? — Алёнка повернулась к Снежку.

Симаргл завилял хвостом:

— Тогда. Не. Обманул. Сейчас. Тоже. Не. Обманет.

— Ну ладно, — она строго глянула на мохового. — Теперь ты за него отвечаешь, понял? Коли твой брат опять начнёт хулиганить, я знаю, где тебя найти, понял?

— Да, ведьма, понял, — моховичок подождал, пока Алёнка снимет верёвку с лапки ауки, потом отвесил непутёвому братцу подзатыльник, взял его под локоток — и они оба пропали с глаз долой.

— Скатертью. Дорожка, — пролаял Снежок.

Он был доволен: охота удалась!

Домой они шли молча. Ну, то есть Алёнка молчала и думала, а маленький симаргл пытался её развеселить: лаял, таскал ей палки, принёс необожжённую консервную банку (хозяйка положила её в рюкзак, чтобы дома выкинуть — нехорошо ведь мусор в лесу оставлять).

Уже на подходе к деревне хозяйка вдруг остановилась и спросила:

— Как тебе кажется, Снежочек, мы не зря отпустили этого хулигана?

— Не. Зря, — гавкнул симаргл, виляя хвостом.

— А что, если он опять за старое возьмётся?

— Хвост. Ему. Откусим! — словно в подтверждение своих слов Снежок чихнул.

— Но у него же нет хвоста. А, ладно, не важно. Я тебя поняла: даже злостному хулигану нужно давать шанс на перевоспитание. Гриня с Яромиром наверняка решили бы иначе, они ребята суровые. А мы… будем за ним следить. По весне зайдём, проверим.

— Ты. Самая. Лучшая. — Снежок лизнул её в ладонь.

Уже на крыльце они обнаружили корзинку спелых подосиновиков — для которых, как вы помните, был давно не сезон. К подарочку прилагалась записка на бересте:

«Спасибо, ведьма, светлая душа. Благодаря тебе и лес наш сегодня светлее стал. Вот тебе на супчик, порадуй мамку. По весне приходи за сморчками и строчками. А покамест — доброй тебе зимы».

Пёрышко-горюшко

Тайка едва успела положить голову на подушку и закрыть глаза, как вдруг оказалась на Дороге снов — там, где явь с волшебными мирами переплетается. Вот это поворот! Прежде ей нужно было серьёзно сосредоточиться, чтобы сюда попасть, да ещё и парочкой оберегов запастись для верности — а тут будто ветром вынесло. Наверное, неспроста…

Тайка решительно одёрнула пижамку с единорогами и огляделась. Вокруг было серо, в воздухе висела мелкая водная взвесь — предвестница дождя. Среди тумана скользили расплывчатые тени — в общем, всё как всегда. Ни тебе горынычей, ни смертных заклятий — и на том спасибо!

В вышине послышался громкий шелест крыльев, и меч-кладенец, который Тайка носила на шее в виде подвески, шевельнулся, но не нагрелся — похоже, просто предупреждал, мол, внимание, ведьма! А чего внимание-то?

И тут её чуть не сбило с ног могучим порывом ветра! Хорошо, на обочине росли кусты, и Тайке удалось за них уцепиться. Не зря, в общем, меч беспокоился: на дорожку приземлилась птица размером с небольшой самолёт. Острые когти клацнули по булыжнику, высекая искры, и Тайка нырнула в кусты. А то мало ли, чем такая птичка питается? Может, для неё человек что муравей — ам, и нет!

Разглядев обрамлённое перьями человеческое лицо, Тайка не особенно удивилась — ей прежде встречались похожие создания. Правда, даже алконост по сравнению с этой птичкой был маловат — примерно как воробей рядом с тетеревом.

— Бр-р, приснится же… — Тайка на всякий случай ущипнула себя за щёку, но почему-то не проснулась.

Серое оперение гигантской девы-птицы казалось сотканным из тумана, на голове стояли торчком совиные ушки, а жёлтые круглые глаза глядели цепко, словно высматривая добычу.

— Чую тебя, ведьма, — птица приподняла одну бровь. — Вылезай, дело есть.

Она говорила ласково, но Тайка всё равно оробела. Прятаться больше не было смысла, и она, отряхиваясь, вывалилась из кустов. Кладенец больше не дёргался, значит, опасность миновала.

— Как ты меня нашла? — брякнула Тайка. Ну действительно, самый животрепещущий вопрос сейчас!

— Это я тебя сюда позвала, — улыбнулась птица. — Мне нужна услуга, ведьма! Взамен, вот увидишь, — добром отплачу.

Уф, от сердца немного отлегло. Было даже немного лестно, что за помощью обратились именно к ней. Но расслабляться пока не стоило.

— А что за услуга? — Тайке приходилось высоко задирать голову, и птица, заметив её неудобство, заворочала крыльями, будто бы собирая туман.

Густая мгла накрыла Тайку с головой, она даже свои ладони с трудом видела. Сердце снова ёкнуло, но вскоре серое марево рассеялось, явив взору уже не птицу, а девицу нормального человеческого роста, только с крыльями за спиной и жёлтыми совиными глазами.

— Ух ты! Ты что, ангел? — ахнула Тайка.

Девица рассмеялась:

— Придумаешь тоже! Я Стратим-птица. Может, слыхала обо мне?

И тут Тайка во второй раз ахнула: вот уж кого не ожидала встретить.

— Это от тебя все птицы на свете пошли? И обычные, и волшебные?

— Не стану скромничать: всё так и было, — кивнула Стратим. — Скучно одной летать-то, вот и сделала себе друзей-подруг. От чёрного пера появилась воронья мать, от коричневого — воробьиная, от огненного — первая жар-птица. Но некоторые перья не стоило отправлять в полёт. Например, я вовсе не хотела, чтобы народилась в мире птица-обида, — это всё шаловливые Стрибожьи внуки напортачили. Свистнули, дунули, вырвали перо и умчали с ветром. Ищи-свищи его! Вот и сейчас оказия приключилась: занесло моё пёрышко-горюшко в Дивнозёрье. А мне туда ходу нет.

— Понимаю, с такими крыльями тебе в вязовое дупло не протиснуться, — Тайка покачала головой. — Но разве ты не можешь просто долететь? Тебе, небось, дремучий лес перемахнуть — раз плюнуть!

— Не в этом дело, — вздохнула Стратим. — С Марушкой у нас уговор: я к ней не лезу, а она ко мне. Повздорили мы в незапамятные времена, понимаешь…

Тайка даже не сразу поняла, что «Марушка» — это могучая чародейка Мара Моревна, по воле которой в Дивнозёрье не иссякали чудеса. Ну, дела!

— Я могла бы с ней поговорить… — начала она, но птица, фыркнув, перебила:

— Ещё чего! Не пойду я первой мириться! Да и не нужно. Я сама видела, как пёрышко-горюшко к тебе в курятник залетело.

— Значит, мне надо найти перо, так?

— Не перо, а яйцо.

— Погоди, какое ещё яйцо? — Тайка помассировала виски. — Я за твоей мыслью не успеваю: только что же перо было.

— Чего тут непонятного? — проворчала Стратим, хмурясь. — Пёрышко-горюшко влетает в курятник, касается яйца, и — оп! — его уже высиживает курица. Только вылупится у неё не цыплёнок.

— А кто?

— Понятия не имею. Может, снова Обида. Или Гнев. А может, Ненависть… В любом случае, тебе не понравится. Не должно таким пташкам по свету летать. Да и Марушка наверняка решит, что я это нарочно сделала, чтобы ей досадить. В общем, как проснёшься — иди и разбей яйцо, ведьма. Не выпусти в мир зло. И смотри, Марушке ни слова!

У Тайки вертелось на языке ещё много вопросов, но она не успела их задать: Стратим взмахнула крыльями, ветер ударил в лицо, — миг — и она очнулась в своей кровати, а по её подушке прыгал обеспокоенный Пушок:

— Тая, проснись! Тише-тише, это всего лишь дурной сон…

Выслушав Тайкину историю, коловерша разволновался ещё больше:

— Ох, что же это? Пока мы спим, у нас в Дивнозёрье может какой-то страшный птичий грипп вылупиться?

— Скорее не грипп, а гнев, гордыня или что-то в этом роде. — Тайка решила ничего не скрывать от впечатлительного друга.

— Значит, и голод может случиться? — Пушок закатил глаза. По его мнению, не было страшней напасти. — Тогда уж лучше птичий грипп! Тай, бежим скорее в курятник, пока оно не вылупилось!

И они побежали. Тайка даже одеваться не стала, выскочила во двор в чём была: в пижаме, босиком.

Сонные куры шарахнулись от света фонарика, возмущённо кудахтая в сторону ночных гостей.

— Фу такие слова говорить! — пожурила их Тайка.

Понимать язык животных и птиц чаще всего было здорово, но иногда те такое ляпали — стыда не оберёшься…

Она запустила руку в выстланное сеном гнездо и ойкнула: кто-то ущипнул её за палец.

— Пушочек, похоже, мы опоздали. Оно уже вылупилось!

— М-мамочки… — коловерша спрятался за Тайкину спину.

Ишь, защитник! Впрочем, с ним всё равно было спокойнее, чем одной. Ещё бы куры так не галдели… Тайка приподнялась на цыпочки и с опаской заглянула в гнездо. Среди скорлупок сидел птенец, сплошь покрытый уже обсохшим чёрным пухом. Судя по лапкам и плоскому клюву, скорее гусёнок, чем цыплёнок. В общем, нечто водоплавающее и очень кусачее.

— Вот он, коварный тип гусиной наружности! — прошипел Пушок из-за плеча. — Что будем делать, Тая? Может, в суп его?

— Хоть это и горюшко, но ведь живое уже, — покачала головой Тайка. — Заберём его в дом, пока посадим в коробку, а потом я попробую доспать и спросить у Стратим-птицы, как нам быть.

План был хорош, но полностью провалился: ни в эту ночь, ни в три последующих ей так и не удалось попасть на Дорогу снов. Обереги не помогли, заговоры тоже — словно кто-то нарочно закрыл дорожку.

— Наверное, надо дать ему имя, — решила Тайка утром четвёртого дня.

— Глупости энто, — нахмурился домовой Никифор. — Мало того что ты горюшко в дом приволокла, ещё и возишься с ним. Так, глядишь, оно у тебя и останется, приживётся.

А Пушок из-под стола хохотнул:

— Если уж выбирать имя, пусть будет страшное и пафосное. Вельзевулом его назови! Сокращённо — Велик.

Голос коловерши сочился сарказмом, но Тайка решила сделать вид, что не поняла намёка:

— А по-моему, это девочка. Значит, будет Велька — от Велимиры.

— Тай, ты совсем уже ку-ку? — взвыл Пушок. — Ладно, признаю, с супом я немного погорячился, но в доме этой крякалке — не место!

— Так давайте выдворим — и дело с концом? — домовой почесал в клочковатой бороде.

— Ага, чтобы кто-нибудь другой приютил у себя горюшко. Хороша же я буду! — Тайка надула губы. — Помните, я всё ещё ведьма-хранительница и должна защищать людей от всякой напасти.

— Никого ты не защитишь, коли себя сперва не спасёшь, — гнул своё Никифор. — В одном соглашусь: как бы нам узнать, что энто за горюшко такое?

— Может, спросить напрямую? — коловерша постучал по коробке. — Эй, гражданочка Велька, признавайся — ты кто? Гнев-птица? Голод-гусь? Ложь-уточка?

В ответ донеслось возмущённое:

— Кря-кря!

Никифор, схватившись за голову, пробормотал:

— Я с вами скоро сам крякнусь.

Пушок же не унимался:

— А вдруг нас подставили? Тая, ты вообще уверена, что это Стратим-птица была?

— Не совсем… — отвечать на их нападки уже не хотелось, но молчать, потупившись, было бы ещё хуже.

— А если её наши враги подослали? Мало ли кто извести тебя хочет, чтобы Дивнозёрье к рукам прибрать! — коловерша вздыбил шерсть. — Лучше унеси эту Вельку от греха подальше. Я не могу с ней в одном доме находиться! Уже который день на улице ночую…

Домовой же, цокнув языком, добавил:

— Уж не ожидал от тебя, Таюшка-хозяюшка, такого головотяпства! В кои-то веки соглашусь с Пушком: не бывать энтой мерзости в моей избе!

Тут уж Тайке стало совсем тошно.

— Я тоже от вас такого не ожидала! — голос задрожал от обиды. — Думала, поможете мне разобраться, поддержите. А вы напустились вдвоём на одну и рады. Ой, да ну вас!

В сердцах она сдёрнула с вешалки куртку, оборвав петельку, наспех сунула ноги в кроссовки, схватила коробку с горюшком и выбежала на улицу, глотая слёзы. Так, шаг за шагом, — сама не заметила, как оказалась на остановке.

Подошёл автобус, Тайка запрыгнула в него, забралась на высокое сиденье над колесом (в детстве ей нравилось думать, что это трон) и прислонилась виском к стеклу.

Рядом долго устраивалась какая-то бабулька, возилась, размещая пожитки, пихала Тайку под коленку острым углом сумки-тележки (Да что она там возит? Кирпичи, что ли?), а потом сварливо поинтересовалась:

— Ну и куда намылилась така малая на ночь глядя?

— К маме еду, — Тайка хлюпнула носом. — Меня тут никто не любит!

И сама подумала: «Да что за чушь я несу?» Но эмоции снова захлестнули, и глас здравого смысла умолк.

— Кто энто у тебя в коробке шуршит, деточка? — прошелестела старуха. — Разве можно с курями в автобус?! Ой, смари, оштрафуют тебя…

— Пускай оштрафуют, хуже уже не будет… — отмахнулась Тайка.

А Велька громко закрякала, словно споря, мол, не курица я, бабка, разуй глаза.

— Батюшки-светы! — ахнула попутчица, и Тайка отлипла от окна, вмиг узнав этот голос.

— Мара Моревна? А вы-то что здесь делаете?

И куда только подевались бабкины пожитки и шуршащий болоньевый плащ? Рядом с ней сидела черноглазая чародейка в зелёном сарафане, с едва тронутыми осенней желтизной листьями в волосах и крайне недовольным видом:

— Да вот хотела вразумить одну непутёвую ведьму, решившую удрать из Дивнозёрья на ночь глядя! А ну-ка выходь за мной, беглянка!

Автобус резко затормозил и распахнул двери. Что поделать, пришлось высаживаться. Тайка спрыгнула на обочину, чувствуя, как щёки горят от стыда.

— И вовсе я не пыталась удрать, — она запнулась на полуслове: ну кто ей теперь поверит?

Мара Моревна, взяв Тайку под локоток, отвела её к лавочке под ёлками.

— А в город зачем подалась?

— Сама не знаю, что на меня нашло, — Тайка пожала плечами. — Такая обида нахлынула, будто камнем придавило, вдохнуть не могла, а сейчас вдруг раз — и отпустило. Ой, Пушок с Никифором, наверное, волнуются, по всему Дивнозёрью меня ищут… как нехорошо получилось.

— Поведай-ка мне всё по порядку, — чародейка села рядом, приобняв Тайку за плечи.

Пришлось выложить всё начистоту. Да, Тайка помнила, что Стратим просила не упоминать её имени, но утаивать тоже ничего не стала. Всё-таки с Марой Моревной их давняя дружба связывала, а эту птицу она всего один раз видела.

С каждым новым словом чародейка хмурилась всё больше, теребя кончик чёрной косы, и наконец выдохнула:

— Ясно… зря я на тебя напустилась. Всему виной негодяйка Стратим. И эта её птица обманутых ожиданий, — она кивнула на коробку.

Так вот какое горюшко им подсунули! Тайка поёжилась, обхватив руками плечи. Ночи уже были прохладными.

— И что же теперь делать?

— А ничего. Отдай её мне. Может, Стратим и не врёт насчёт ветров-шалунов, а может, и подмухлевала малость… — Мара Моревна тоже сплела руки на груди. — В любом случае это для меня посланьице.

— Для вас?! — Брови Тайки поползли вверх.

— Стратим правду сказала — не пущаю я её в Дивнозёрье и сама в край волшебный тоже без надобности не хожу. Это как раз из-за обманутых ожиданий случилось… — голос чародейки шелестел, словно ветер в осенней листве, и Тайке приходилось прислушиваться, чтобы не пропустить ни слова. — Приюта я однажды у ней на острове Буяне попросила, а она возьми да откажи, хоть прежде клялась, что в любой беде поможет. Ух, я и разозлилась! С тех пор мы не разговариваем.

— А почему она отказала-то? — удивилась Тайка.

— Того не ведаю. — На скулах Мары Моревны заходили желваки.

— И вы даже не дали ей оправдаться?!

— Данное слово держать надо! — вскинулась чародейка.

— Но обстоятельства бывают разные… вот меня же вы сейчас выслушали. А со стороны всё выглядело будто бы я слово решила нарушить, из Дивнозёрья сбежать.

Из коробки донеслось:

— Кря-кря-кря! — похоже, Велька тоже хотела высказаться.

— Ты ещё со мной поспорь! — фыркнула чародейка, приоткрывая крышку. А Тайка всплеснула руками:

— Ой, как же это! Она раньше совсем чёрная была, а теперь вдруг стала беленькая.

— Хитра сестрица Стратим! Знала, кого ко мне подослать… — усмехнулась Мара Моревна. — Это всё твои чары, хранительница. Только ты могла птицу обманутых ожиданий в птицу надежды превратить.

— Но я же ничего не делала! — Тайка непонимающе моргала, а чародейка уже откровенно веселилась.

— Ты не побоялась приютить горюшко, заботилась о нём, даже от своих друзей его оберегала — вот добро добром и вернулось. Чую, не зря ветры пёрышко вырвали да унесли…

— Значит, вы теперь помиритесь со Стратим-птицей? — Тайка сложила руки. — Ну, пожалуйста!

Мара Моревна призадумалась, но тут Велька снова высунула голову и вопросительно крякнула — это решило всё.

— По крайней мере, мы поговорим и обязательно всё выясним. Ведь теперь у нас есть надежда.

Тайка расплылась в улыбке и хотела ещё что-то сказать, но мысль ускользнула, потому что из лесополосы вдруг донеслось отчаянное: «Тая!» — и ей навстречу выпорхнул взъерошенный Пушок.

— Вот ты где! — он налетел, обнял её крыльями. — А мы тебя ищем, ищем, с лап сбились… ты уж прости, а? Мы с Никифором уже поняли, какой ерунды тебе наговорили. Сами не знаем, что на нас нашло, будто зачаровал кто… Давай, возвращайся вместе с Белькой. У нас оладушки есть с яблочным повидлом! А завтра на свежую голову уж придумаем, что делать с нашим общим горюшком. Кстати, а где оно?

Тайка огляделась, но рядом не было уже ни коробки, ни Мары Моревны. Украдкой смахнув слезинку, она почесала Пушка за ухом:

— Не беспокойся, теперь всё хорошо. Там, где живёт надежда, никакое горюшко надолго не задерживается. Так где, говоришь, оладушки дают?

Зима Ключи от ворот зимы

Зима никак не наступала. Календарь намекал, что близится Новый год, а судя по погоде, на дворе ещё стояла мрачная ноябрьская осень. С деревьев облетели почти все листья, и только гроздья алых ягод пламенели между тёмных ветвей. Дни стали короче, солнце почти не показывалось из-за нависших серых туч, а лужи по утрам покрывались тоненькой коркой льда. Снег выпадал уже дважды, но потом приходила оттепель, и он таял, превращаясь в бурую грязь. Тайка каждый раз расстраивалась: как же это — Новый год, и без снега?

Зимой в Дивнозёрье было серо и скучно: мавки-хохотушки и водяницы зарылись глубоко в ил, кикиморы спрятались в кучах прелой листвы, полевые духи заснули в последнем стогу, и даже леший Гриня до весны залёг в спячку в заброшенной медвежьей берлоге. Домовые сидели по домам и с самых осенних Мокрид — дня, когда засыпают земля и вода, — носа на улицу не казали.

Только рыжий коловерша Пушок, похожий одновременно на кота и сову, не боялся мороза и ежедневно воевал с многочисленными воробьями и синицами, которые прилетали в сад, чтобы полакомиться ягодами.

Сегодняшнее утро опять началось с бухтения коловерши:

— Тая, это никуда не годится! Ты ведьма или где? Придумай, как нам отвадить пернатых разбойников! Спасу от них нет.

— Да что ты к птичкам пристал? — Тайка помешивала ложкой бурлящую овсянку. — Зима на дворе. Они тоже кушать хотят.

Был выходной, но она всё равно встала пораньше, чтобы прибраться в доме и нарядить ёлку — надо же было как-то создать себе новогоднее настроение!

— Но это моя рябинушка, — заныл коловерша.

— Не жадничай.

— И черноплодка моя!

За печкой заворчал-заворочался домовой Никифор:

— Что за крик спозаранку? Дай поспать, обормот!

— И боярышник тоже мой! — не внял Пушок.

В следующий миг ему пришлось уворачиваться от валенка, которым домовой запустил в неугомонного коловершу.

— Лучше вот овсяночки попробуй, — Тайка улыбнулась. — Со сгущёнкой. И тебе, Никифор, я тоже положу. Доброе утро!

— Сами ешьте свою овсянку, — надулся Пушок.

Вихор из перьев на его голове торчал, как боевая причёска воина племени ирокезов. Тайка протянула было руку, чтобы пригладить, но коловерша обшипел её и утёк под стол, нарочно зацепив когтями скатерть. Подбежавший домовой чудом успел подхватить сахарницу, а Тайка в сердцах звякнула ложкой о кастрюлю.

— По-моему, кто-то зажрался.

Ответом ей стало негодующее сопение из-под стола.

— Ладно, — она вздохнула, — в конце концов, скоро Новый год. Давайте не будем ссориться? Никифор, у тебя не найдётся пары дощечек? Сделаем для птиц кормушку.

Затея удалась! Кормушка получилась просто загляденье, и Тайка, набив карманы семечками, направилась в сад. Стоило ей только приладить кормушку на ветку и насыпать угощение, как тут же налетела тьма-тьмущая птиц. Тут были и воробьи, и синицы, несколько снегирей и даже один красавец-клёст.

— Шапку надень! — донёсся с кухни голос домового, но Тайка сделала вид, что не услышала.

Ей совсем не было холодно, хотя ночью опять подморозило, поэтому изо рта шёл пар, а щёки вмиг разрумянились на ветру.

Пушок вылетел следом, спикировал на ветку боярышника, росшего у забора, и принялся важно расхаживать туда-сюда с хозяйским видом.

— Ишь, разгалделись, — проворчал он, глядя на птичий пир.

— Зато твои ягоды не трогают. Теперь доволен? — Тайка подышала на ладони и спрятала руки в карманы куртки.

Однако одного из снегирей — мелкого, зато с самой яркой грудкой — семечки не заинтересовали. Воровато оглядываясь, он перелетел на ту же ветку боярышника, где сидел Пушок, и клюнул красную ягоду.

Коловерша, обалдев от такой наглости, взревел:

— Моё! — и бросился вперёд.

Снегирь заметил опасность слишком поздно. Он попытался было упорхнуть, но, получив удар лапой, упал с ветки, как сбитое яблоко.

— Ты что, очумел?! — Тайка сбежала с крыльца и подхватила птичку. — Пушок, тебе не стыдно?

— Я думал, что он улетит, — потупился коловерша. — Они же шустрые. Ну, обычно… Тая, не смотри на меня так. Я правда не хотел. И мягкой же лапкой бил, без когтей!

— Ишь, не хотел он! А зачем тогда бросался? — фыркнула Тайка и унесла снегиря в дом, захлопнув дверь прямо перед носом у поникшего Пушка.

Коловерша не обманул — снегирёк оказался цел и невредим. Тайка подумала, что тот, наверное, упал в обморок от страха (если, конечно, птицы вообще способны падать в обмороки). Едва оказавшись в тепле, пернатый гость очнулся, открыл глаза-бусинки и завертел головой, а потом, выпорхнув из Тайкиных ладоней, повис на занавеске, в страхе озираясь по сторонам.

— Не бойся, никто тебя не тронет, — Тайка поставила блюдечко с водой на подоконник и насыпала горстку семечек, но снегирь и не думал спускаться.

Она уже успела пожалеть, что притащила в дом дикую птицу: помощь ей, похоже, не требовалась, а мозгов было… ну, как у обычного снегиря. Теперь ещё и выгонять замучаешься.

— Кыш-кыш! Никифор, а ну-ка дай мне полотенце.

Заслышав её голос, птица взмахнула крыльями и заметалась под потолком.

— Зачем тебе? — домовой высунулся из-за печки.

— Попробую поймать и выдворить этого истеричного снегиря, — вздохнула Тайка.

— Ничего я не истеричный, — донёсся с абажура звонкий мальчишеский голос.

Никифор крякнул, а Тайка чуть не шлёпнулась на пол от неожиданности:

— Мамочки, он ещё и разговаривает?!

— Не надо говорить обо мне так, будто бы меня здесь нет, — снегирь встряхнулся и почистил об абажур клюв. — Что это за рыжее чудовище? Зачем вы схватили меня? Вас мой дед подослал, да?

— Никто нас не подсылал, — надула губы Тайка. — Мы даже не знаем, кто ты такой. А уж о деде твоём тем более не слышали.

— Не ври, о нём все на свете знают! — звонко чирикнул снегирь.

— И как же его зовут?

— Морозко. А по-вашему, стало быть, дед Мороз, хозяин вьюги и метели, зимний воевода, повелитель льда, владыка Севера и прочая, и прочая…

Тайка, не удержавшись, хихикнула:

— Если дед Мороз твой дедушка, то ты, выходит, Снегурочка, что ли?

— Сама ты Снегурочка-дурочка, — огрызнулся вредный птах. — То сестра моя старшая. Неужели непонятно?

— Что-то я не слышала, чтобы у деда Мороза другие внуки были, — Тайка покачала головой, а Никифор, подкравшись сзади, сунул ей в руку полотенце и пробурчал:

— Не нравится мне этот хмырь пернатый. Его, понимаешь, подобрали бездыханного, в дом принесли, обогрели, а он ещё и обзывается!

— Ага, принесли. Только сперва чуть не слопали! — негодующе пискнул снегирь.

— Пушок ни за что не стал бы тебя есть. Он только припугнуть хотел, чтобы ты его ягоды не трогал. И вообще, я его уже за это отругала, — Тайка мяла в руках полотенце. — Если мы всё выяснили, может, сам улетишь уже? Мы тебя не задерживаем.

Беспокойный гость склонил голову набок и свесился вниз:

— Простите, если обидел. Просто я очень испугался. Подумал, вдруг вы от деда? Не выгоняйте меня, пожалуйста…

— Ладно, — Тайка пожала плечами и повесила полотенце на крючок. — Как хоть звать тебя?

— Ванька я. Ванёк-снегирёк.

— Хочешь семечек, Ваня?

Она и ахнуть не успела, как снегирь вдруг камнем упал с люстры, ударился о дощатый пол и обернулся белобрысым синеглазым парнишкой лет четырнадцати — вихрастым, веснушчатым, в нарядной красной косоворотке — прямо как Иванушка-дурачок с картинки в старой книге сказок.

Тайка икнула от неожиданности и добавила:

— Э-э-э… или лучше чаю с плюшками?

— Так, и почему же тебя дед ищет? — она водрузила на стол пышущий жаром заварник. — Признавайся, чего натворил?

Парнишка пожал плечами и отвернулся.

— Не хочешь говорить — не надо. Но тогда я тебе ничем помочь не смогу.

Ванёк-снегирёк вздохнул и уронил лохматую голову на руки:

— Боюсь, мне никто уже не поможет. Влип я. А всё из-за Снегурки…

Никифор придвинул ему тарелку с плюшками.

— Кушай, добрый молодец, да не томи — сказывай уж, чего у тебя приключилось? Таисья у нас ведьма добрая — может, подсобит чем.

Ванька не заставил себя долго упрашивать и, быстро запихав угощение в рот, затараторил:

— Эта дуфа флюбилафь, префтафляете? И умофала с полюбофником в Файланф.

— Куда-куда умотала? — не поняла Тайка.

Снегирёк проглотил кусок плюшки и уже более внятно пояснил:

— В Тайланд. Это королевство такое в тёплых краях, может, слыхала?

— А, ну да. Слушай, а Снегурочка разве не растает? Там же жарко!

Ванёк рассмеялся:

— Ой, умора! Такая большая, а всё в сказки верит! Не растает, конечно. Чё ей сделается? Такое уже бывало: погуляет и вернётся.

— Тогда в чём проблема?

— Да в том, что раньше она никогда не сбегала в канун зимы. Ужасная безответственность! Дед просто в ярости, а рука у него знаете какая тяжёлая? — Ванька, поморщившись, потёр затылок, и Тайка сочувственно цокнула языком:

— А за что влетело-то?

— Пф, непонятливая, — парнишка наморщил нос. — Когда Снегурки нет, то и зима не настанет. Не чуешь разве? Уже почти месяц живём в безвременье… Дед говорит, мол, давай, Ванёк-снегирёк, надевай шубейку да иди добывай ключи от зимних врат. А я не хочу…

— Это почему же? — Тайка, закусив губу, задумалась: уж не обманывает ли её гость? Вон какая рожа хитрая — небось, горазд небылицы сочинять.

— Ну сама посуди, на кого я похож буду в снегуркиной шубейке? Может, ещё платье напялить и сапожки алые? А потом топать в таком виде к вратам и выкликать Зиму-зимушку… Надо мной же потом все птицы в лесу смеяться будут! Дед даже слушать не стал, заладил: мол, не отлынивай, собирайся в путь-дорогу. Вот я и сбежал.

— Выходит, вы с сестрой оба дедушку Мороза бросили? — Тайка нахмурилась, а Ванёк покраснел, как маков цвет.

— Ну, я хотя бы не в Тайланде…

— Если зима не наступит, у нас тут скоро тоже пальмы вырастут, — домовой громко звякнул чашкой о блюдечко.

Тайка с удивлением воззрилась на него.

— Никифор, ты же вроде холод не любишь?

— Не люблю, да только порядок во всём должен быть! Если уж зима — значит, зима, и никаких гвоздей! Нельзя землю-матушку без снежного покрывала оставлять — озимые помёрзнут, цветы не расцветут, так и будем в хмуром безвременье жить. Настанет всякой недоброй нежити раздолье — мертвякам заложным, злыдням да встречникам. А коль зимы не будет, то и весна за ней тоже не придёт — мавки, полевики, лесовики, болотники не проснутся.

— Это правда? — Тайка глянула на Ваню, и тот, потупившись, кивнул. — Так чего же ты тогда упрямишься? Не стыдно, а?

— Ещё и ты меня попрекать будешь?! — вскинулся снегирёк. — Вот иди сама добывай ключи и выкликай зиму, раз такая умная!

— И пойду! — Тайка стукнула кулаком по столу так, что аж сахарница подпрыгнула. — Рассказывай, что делать надо?

Ванёк от радости просиял:

— Вот спасибо так спасибо, ведьма! Подожди меня, я мигом обернусь — только за шубейкой и сапожками снегуркиными сгоняю.

Он ударился об пол, обернулся снегирём и вылетел в форточку, а Никифор, вздохнув, пробормотал:

— Добрая ты слишком, хозяюшка… Притащила пичужку на свою голову.

— Ты с ума сошла?! — Пушок, которого наконец-то впустили в дом, забрался на тёплую печку и теперь орал оттуда на Тайку. — Была нормальная ведьма, а теперь снегуркой заделалась? Мало тебе своих хлопот?

— Не вопи. Если не мы, то кто?

— Мы-ы-ы? — коловерша прижался к печной трубе. — Я никуда не пойду. Там такой дубак, Тая! Птицы на лету замерзают.

— Похолодало, что ли?

— Не то слово! Мороз разбушевался, а снега всё нет и нет.

— Видать, очень злится зимний хозяин на внучков своих неразумных, — домовой вытащил из сундука пыльную телогрейку и, чихнув, добавил: — А ты что ж, обормот пернатый, будешь теплом наслаждаться, пока мы с Таюшкой-хозяюшкой всех спасаем? Не ожидал…

— А ты тоже идёшь? — Пушок округлил жёлтые совиные глазищи.

— Иду! — сказал, как отрезал, Никифор и с грохотом захлопнул крышку сундука.

Он надел телогрейку поверх овчинного тулупа, подпоясался и взял завёрнутую в отрез сукна балалайку. Тайка накинула снегуркину шубку, вдела ноги в сапоги, повесила на плечо сумку.

— Ну что, Никифор, мы готовы?

— Всегда готовы, хозяюшка!

Они едва успели спуститься с крыльца, как вслед им донёсся жалобный вопль коловерши:

— Эй! Стойте! Подождите меня-а-а!

Очень скоро Тайка пожалела, что взяла Пушка с собой, потому что тот, устроившись на её плече, ныл, не переставая:

— Тая, ты хоть знаешь, куда мы идём? А что мы там будем делать? Ой, хочу чайку горяченького: я видел, у тебя в сумке термос! Кстати, а кто-нибудь догадался плюшки взять? А долго ещё? Я замёрз. Ой, кажется, мы не туда свернули! Уже темнеет, может, пойдём домой? Завтра ведь ещё не поздно будет сходить?

Тайка достала плюшку и сунула её коловерше прямо в пасть. Может, хоть так немного помолчит, а то ведь слова не даёт вставить, болтун пернатый.

— Послушай: я не знаю, сколько ещё нам идти. Говорят, ворота зимы где-то за Непуть-ручьём находятся, а мы до него ещё не добрались. Если хочешь домой — лети, дорогу ты знаешь. А мы с Никифором дальше пойдём.

— Кстати, зачем вам балалайка? — Пушок стряхнул крошки с усов.

— Песни петь Зиме-матушке будем. И плясать на потеху. Иначе не выйдет она, — домовой закрыл лицо шарфом так, что остались видны одни глаза.

— Значит, ты будешь играть, Тая — петь… а плясать кто будет?

Никифор с Тайкой, одновременно обернувшись к коловерше, хором выпалили:

— Ты!

А домовой ещё и добавил:

— Хочешь, валенки мои на тебя наденем? А что? Кот-в-сапогах уже был, а коловершей-в-валенках ты первым будешь!

Пушок вцепился когтистыми лапами в меховую оторочку Тайкиной шубейки и промурлыкал:

— Ну, ежели первым, то почему бы и нет… А меня по телевизору покажут?

Тайка хотела сострить в ответ, но не успела.

Впереди на дороге, ведущей через поле, вдруг показался тёмный силуэт: навстречу шёл кто-то высокий, широкоплечий, с посохом в руке.

В лицо дохнуло ледяным ветром. Никифор, недовольно кряхтя, поднял воротник и надвинул на лоб шапку-ушанку, Пушок нырнул Тайке за пазуху и уткнулся лбом в подмышку.

— Щекотно же! — хихикнув, она прижала коловершу рукой, чтобы тот не трепыхался, а когда подняла глаза, ахнула: прямо перед ней стоял суровый старик с седой бородой до колен. На его алой шубе в пол красовались узоры, похожие на те, что мороз рисует на оконных стёклах. С усов свисали сосульки, синие глаза смотрели цепко.

Дед поднял посох, на верхушке которого горел самоцветный камень, осветил румяное от ветра Тайкино лицо и сурово вопросил:

— Тепло ли тебе, девица?…

Она открыла рот, чтобы ответить, но тут Никифор осторожно тронул её за рукав:

— Обернись-ка, хозяюшка.

Тайка последовала его совету — и обомлела: за её спиной стоял точно такой же дед, только не в алой, а в синей шубе.

— Тепло ли тебе, красная? — закончил он мысль своего близнеца.

Тайка и в одного-то деда Мороза не верила лет, наверное, с восьми, а теперь перед ней стояли целых два — и как понять, какой из них настоящий? Может, оба? Или вообще ни один? Ещё и вопросы задают — прямо как в сказке. Значит, и ответ надо дать верный.

— Э-э-э… тепло, дедушки.

Под шубой завозился явно несогласный Пушок, пришлось тихонько шикнуть на него, чтобы тот не вздумал сболтнуть лишнего.

Старики молчали, сверля друг друга хмурыми взглядами, до тех пор, пока Тайка не осмелилась снова подать голос:

— Простите, а вы вообще кто?

И тут деды заговорили, перебивая друг друга:

— Я Мороз-Студенец, а этот — в синей шубе — зловредный Карачун.

— Как не стыдно врать! Это я Студенец, а он — Карачун, брат мой меньшой.

— Не слушай этого пустомелю, красная девица.

— От пустомели слышу!

— Не ругайтесь, прошу вас! — Тайке едва удалось их перекричать. — Так вы не деды Морозы?

— Сыновья мы его, — буркнул старик в алой шубе.

— Батя нонеча занят, вот мы и пришли тебя проведать. Ты же у нас теперича за Снегурочку? Она, кстати, доча моя.

— Нет, моя, — его брат ударил посохом оземь. — А твоя — племяша. Ох и непутёвая…

— Не смей на мою дочурку наговаривать!

Старик в синей шубе шагнул к обидчику, тот попятился, а Тайка, втиснувшись между ними, раскинула руки. Никифор тут же встал рядом, грозно потрясая балалайкой, и даже Пушок, выглянув из-за пазухи, оскалился и зашипел.

— Скажите лучше, зачем пожаловали? Или просто доброго пути пожелать пришли? — Тайка поплотнее натянула шапку на уши: скандальные деды, казалось, весь воздух проморозили своими сварами.

— Я принёс тебе ключи от врат зимы! — выдали старики хором.

Они злобно зыркнули друг на друга, скрипнули зубами, но говорить хором не перестали:

— Без ключей не открыть врата, не выманить Зимушку-матушку.

Оба покопались в карманах и протянули Тайке одинаковые серебряные ключи на цепочке, а потом указали в противоположные стороны:

— Тебе туда! Я могу проводить.

— Бр-р, — Тайка помотала головой. — Совсем вы меня заморочили…

— Не одну тебя, хозяюшка, — пробасил из-под шарфа Никифор. — Может, того, ну их, а? Сами дойдём, чай, не маленькие!

— Дойдут они, как же! — хохотнул дед в синей шубе. — А даже если и повезёт дойти, без ключа врата всё равно не откроются. Только зря сапоги истопчете.

— И ежели неверный ключ выберешь да не те врата откроешь — быть беде неминучей, — второй старик свёл брови к переносице и одновременно выпучил глаза — выглядело жутковато…

— К-какой б-беде? — пискнул Пушок, прячась обратно под Тайкину шубку.

— Не-ми-ну-чей. Чего непонятного? Не Зимушка-красавица выйдет в мир, а Марена Моревна, — дед в красной шубе утёр усы, и с них со звоном посыпались сосульки. — В общем, выбирай, девица, ключик. Да смотри не ошибись!

Тайка глянула на одного старика, на другого… Ну и как выбирать прикажете, если они только цветом шубы и отличаются? Кто из них Студенец, а кто Карачун — непонятно, а полагаться на одну лишь удачу в таких вещах Тайка не привыкла.

Пушок снова завозился и, ткнувшись усами прямо ей в ухо, зашептал:

— Тая, можно я выберу?

— Ты что-то придумал?

— Ага!

По правде говоря, не все идеи коловерши бывали удачными, но своих у Тайки всё равно не было. Немного подумав, она решилась:

— Ладно, действуй.

Пушок выбрался на её плечо, встряхнулся и прочистил горло:

— По высочайшему велению ведьмы-хранительницы Дивнозёрья я, её первый советник и лучший из коловерш, имею честь доложить, что уполномочен сделать выбор за мою повелительницу, ибо нюх мой острее пёсьего и потому способен я по одному лишь запаху отличить правду от лжи!

— Что он несёт, хозяюшка? — Никифор дёрнул Тайку за рукав, но та приложила палец к губам:

— Тише, не спугни.

Старики переглянулись, Пушок же вдохновенно сочинял дальше:

— Горе лжецу, ибо пахнет он преотвратно и потому сразу же изобличён будет. А сила моя такова, что вонь его гнусных слов навеки при нём и останется — будет смердеть до конца дней своих!

Он перепорхнул на плечо деду в алой шубе и, прищурив один глаз, грозно спросил:

— Как твоё имя? Уж не Карачун ли ты? — а потом шумно втянул носом воздух.

— Сгинь, сгинь, уйди! — старик завертелся, размахивая посохом.

Коловерша шлёпнулся на землю, едва увернулся от дедова сапога и в один прыжок оказался опять у Тайки на ручках.

— Тая, он жулик!

Дед злобно зыркнул на них и замахнулся посохом, но его руку перехватил второй старик:

— Шёл бы ты, братец, восвояси. Раскусил тебя этот лучший из коловерш. Знать, не зря ему сей громкий титул дарован был!

Карачун съёжился и отступил, лицо его исказила злоба:

— Я это вам ещё припомню! — рявкнул он, стукнув посохом оземь.

Тут откуда ни возьмись налетел вихрь, и вредный старик исчез: только кучку снега после себя и оставил.

— Молодец, — Тайка почесала Пушка за ухом, а домовой одобрительно крякнул.

— Не зря, стало быть, мы этого проглота кормим!

Мороз-Студенец, усмехнувшись в бороду, протянул Тайке ключик на ладони:

— Добро, что вы моего братца на чистую воду вывели. Выбрали бы его — тут он вас и уморил бы. Это же его любимая забава: путников до смерти морозить. Что ж, провожу вас к вратам, ну а дальше вы уж как-нибудь сами.

Тайка, кивнув, взяла ключ.

Она думала, что идти придётся долго, но Мороз-Студенец надул щёки и хлопнул в ладоши — тут небо потемнело, опять налетел вихрь. Перед глазами замелькали опавшие листья, хлопья снега припорошили волосы, в лицо дохнул холодный ветер. Тайка невольно зажмурилась, а открыв глаза, обнаружила, что стоит перед резными воротами высотой в два человеческих роста. Похоже, те были сделаны из чистого льда.

— Ух и сияют, — Пушок вытаращил жёлтые глазищи, — прямо как карамелька!

— Только не вздумай облизывать, — Никифор отряхнул шапку от сухих листьев.

— А если совсем немножечко?

— Язык примёрзнет!

Пушок вздохнул, горестно развесив уши, а Тайка огляделась по сторонам: Мороз-Студенец доставил их на место, как обещал, и умчался куда-то прочь вместе со своим бродячим вихрем.

На небо вышла яркая луна, осветив растущие вокруг поляны высокие сосны и непролазный бурелом — ни пешему пройти, ни конному проехать. Впору было забеспокоиться, как они отсюда выбираться будут, но Тайка решила подумать об этом позже.

— Так, — она сжала в кулаке серебряный ключик, — давайте поищем замочную скважину.

Ажурная резьба завораживала и, казалось, нарочно отводила от себя взгляд. Сколько Тайка ни всматривалась в неё — ничего похожего на скважину не видела. Глаза начали уже слезиться от напряжения, когда вдруг Пушок, захлопав крыльями, завопил:

— Есть! Там, на самом верху!

— Ишь, какой глазастый. Ну, ты нашел, тебе и открывать, — Тайка протянула ему ключ.

Коловерша поддел когтем цепочку и на радостях несколько раз перекувырнулся в воздухе.

Ключик вошёл в замочную скважину без труда и так же легко повернулся. Ворота распахнулись, вот только за ними ничего не было — сплошной туман.

— Не суйся туда, Таюшка-хозяюшка. Чую, опасно это, — Никифор размотал сукно, достал балалайку и согрел дыханием руки. — Пора нам концерт устроить для Зимушки-зимы. Эх, понеслась!

— Погоди! — Пушок спикировал ему под ноги и встряхнулся. — Я не могу так сразу! Мне нужно настроиться.

— Ишь, артист! Это инструмент сначала настроить надо, а тебе чего подкрутить? Хвост? — домовой ударил по струнам.

Тайка набрала в грудь побольше морозного воздуха и запела бабкину закличку — песенку для зазывания зимы:

— Зимушка-зима, приходи — нас морозы ждут впереди. Чистым снегом землю укрой, как невесту белой фатой; вьюгой грусть-тоску замети — зимушка-зима, приходи!

Лёд тихонько зазвенел, но из ворот так никто и не вышел, хотя Тайке казалось, что за ними оттуда кто-то наблюдает, оценивает. Она старалась вовсю, вспомнила все заклички, какие знала, — и пела, пока вконец не охрипла.

— Ну, Пушок, твой выход, — закашлявшись, Тайка полезла за термосом.

В этот момент Никифор грянул плясовую.

— Я ещё не готов, — заныл коловерша, но Тайка, выудив из сумки плюшку, помахала у него перед носом.

— Хочешь вкусненького?

— Она ещё спрашивает!

— Тогда танцуй.

— Злая ты, Тая, — фыркнул коловерша и, встав на задние лапы, лихо пошёл вприсядку.

Он кружился, то и дело взмахивая крыльями и подмурлыкивая в такт. Тайка, не удержавшись, прыснула, но, поймав обиженный взгляд Пушка, сконфузилась и начала хлопать в ладоши, отбивая ритм.

Врата засияли золотым светом — будто бы на ночной поляне вдруг рассвело, — а из тумана появилась женщина. Казалось, она не шла, а плыла по воздуху. Тяжёлые белые косы спускались до земли, голову венчала расшитая хрустальными бусинами кичка, длинный сарафан весь искрился, словно лёд под солнцем, а там, где ступали её сафьяновые сапожки, землю тут же укрывал пушистый снег. В глазах Зимы, серых, как пасмурное небо, плясали смешинки. Она улыбнулась, показав жемчужные зубы, раскинула руки и закружилась. Из её рта вырвалось облачко пара, взмыло к верхушкам сосен и на глазах выросло в большую снежную тучу, которая степенно уплыла вдаль.

Никифор всё играл, Пушок отплясывал, а Тайка вдруг почувствовала себя лишней на этом празднике жизни. Вон как у них здорово получается, могли бы и одни управиться… На глаза навернулись непрошеные слёзы.

Зима, заметив это, подошла, взяла её руки в свои и легонько коснулась Тайкиного лба прохладными губами. От поцелуя Зимы на сердце полегчало, но печаль до конца не ушла, просто затаилась до поры.

А молчаливая красавица выдохнула ещё одну тучку, похожую на лошадку, уселась на неё верхом и, пришпорив небесного скакуна, умчалась, помахав рукой на прощанье.

Домовой убрал балалайку:

— Вот же, — хмыкнул он, — сколько чудес на белом свете! Век живи, а всех не увидишь.

— И это всё? — коловерша обиженно наморщил нос. — Я думал, она хоть скажет что-нибудь… Ну там: «Спасибо, была рада знакомству, Пушок молодец, хороший мальчик», — или хотя бы поможет нам отсюда выбраться. Эх, пропадём теперь ни за грош…

— Погоди причитать, — отмахнулась Тайка, — лучше взгляни: она же нам дорожку оставила.

Так и было: туманная пелена рассеялась, явив тропку, которая начиналась у Тайки под ногами и вела сквозь врата прямо к их старому домику в Дивнозёрье. Там, в саду, крупными хлопьями шёл снег. Он уже успел припорошить ветви деревьев и подарить алым ягодам рябины нарядную белую опушку. В окне горел свет, похожий на маленький мерцающий огонёк свечи (а ведь, уходя, они точно всё погасили). В воздухе пахло дымком от берёзовых поленьев, еловыми шишками и тёплой смолой.

Тайка первой ступила на тропинку. Никифор с Пушком поспешили следом — и вовремя: створки ворот захлопнулись за спиной, золотой свет померк. Но друзья уже были в безопасности — посреди садовых деревьев, которые под снегом казались краше, чем даже хрустальные яблони из Дивьего царства.

Дверь скрипнула, и на крыльце появился румяный Ванёк-снегирёк в толстом вязаном свитере. Улыбаясь, он замахал руками.

— Давайте скорее в тепло! Я вам тут чайку заварил и гостинцев принёс от дедушки.

Оказавшись дома, Никифор сразу же забрался на печь — у бедняги зуб на зуб не попадал от холода и вся борода обындевела. Снег на шерсти и перьях Пушка в тепле быстро растаял — пришлось Тайке вытирать коловершу полотенцем, а потом еще и заворачивать в плед, чтобы тот не разболелся. Она сама едва успела переодеться в тёплую пижаму, а этот пушистый обормот уже распоряжался за столом:

— Так, несите-ка к чаю малинки с медком. А что? Для профилактики самое то!

— Есть средство получше, — Ванька поставил на стол блюдо с тремя пышками в форме солнца. — Дед говорит, мол, день увеличился на воробьиный скок да заячью лапку. Угоститесь солнышком, и, пока не кончится зима, никакая хворь вас не возьмёт. Можете хоть на снегу спать.

— Спасибо, — Тайка откусила кусочек и заулыбалась. — Ой, вкусно-то как!

Снегирёк достал мешок:

— Тут ещё пряники-козули есть и петушки на палочке — для сладкой жизни. А в новогоднюю полночь дед велел каждому из вас загадать желание.

— И оно исполнится? — ахнул коловерша.

Парнишка пожал плечами.

— Он просил передать — я наказ исполнил. А там кто знает, может, и впрямь расстарается дед, сотворит чудо чудное.

Пушок мечтательно закатил глаза, а вот Тайка задумалась совсем о другом:

— Слушай, Вань, а чего ты сам к Зиме не пошёл? Чего испугался? — она подпёрла щеку кулаком и зевнула: в тепле её немного разморило.

Парнишка надул щёки:

— Чё сразу испужался? Зимушка — бабуля моя родненькая, между прочим.

— Тогда, может, в гости её позовём на пряники? — ехидно предложила Тайка, глядя, как бледнеет Ванькино лицо.

— Н-нет, не надо! Она мне уши надерёт! — парнишка шмыгнул носом. — Понимаешь, я однажды мимо пролетал и платье ей испачкал. Ну, знаешь ведь, как птички пачкают? С тех пор на глаза показываться не смею…

— Ну ты балбес! — хохотнул Пушок. — И что бы ты делал, если бы нас случайно не встретил?

Снегирёк хихикнул:

— А кто сказал, что это было случайно?

— Погоди! Хочешь сказать, ты меня нарочно доставал? — коловерша выпрыгнул из пледа, гневно сверкая глазами.

Ванька кивнул.

— Угу, мне сказали, мол, хочешь помощи — иди в Дивнозёрье к ведьме, она жалостливая, подсобит, чем сможет. Ну я и решил — раз жалостливая, то надо… ну, чтоб наверняка…

— Ещё и ушибленным притворялся?! — у Пушка аж хохолок на голове вздыбился от негодования.

— Перестаньте, — Тайка сунула пряник прямо коловерше в пасть. — Скоро Новый год. Кто же накануне праздника ссорится?

— Я больше не буду, — пробурчал Ванёк-снегирёк.

— Бабуфке ффоей фкажи, — Пушок с упоением грыз пряник и, похоже, больше не злился.

Мир был восстановлен, но на душе у Тайки всё равно скребли кошки.

— Хозяюшка, а когда ёлку будем наряжать? — донёсся с печки густой бас домового. — Уж пора бы…

— Ну, давайте сейчас, — она со вздохом поднялась с места. — Пушок, неси верёвку и табурет. Никифор, тащи из кладовки коробку с игрушками. Только на стремянку лезь осторожно, она шатается. Вань, поможешь нам? Собери пока чашки.

Она взяла тряпку, смахнула со стола крошки и всё-таки произнесла вслух то, что не давало ей покоя:

— Эх, а жаль, что на заповедной поляне от меня толку было мало…

— Чего это ты такое мелешь, хозяюшка? — Никифор чуть не выронил из рук коробку. — Что значит, «толку мало»?

— Ну, это же вы с Пушком Зиму выманили. Он ещё и придумал, как верный ключик добыть. А я так, прогулялась за компанию, — Тайке больше не хотелось плакать, как тогда у ворот, но от досады она искусала все губы. Ну как можно быть такой бесполезной?

— Эй, не вешай нос, — веско сказал домовой. — Ежели б не ты, я б ваще никуда не пошёл.

— И я! Охота была хвост морозить! — коловерша запрыгнул на Тайкино плечо и по слогам (видимо, чтобы лучше дошло) проорал ей на ухо: — Ты нас ор-га-ни-зо-ва-ла!

— Каждый помог, чем смог, — улыбнулся Ванёк-снегирёк. — Чтобы всех собрать да воодушевить, тоже умение нужно немалое. Такое не всем дано.

От смущения у Тайки полыхнули щёки, а на сердце вдруг стало тепло и радостно. И так бывает: просто поговоришь с друзьями, и твоё горе вроде как уже и не горе вовсе…

За окном мягкими хлопьями падал снег, в печи потрескивал огонь, Пушок и Ванька, беззлобно переругиваясь, шелестели бумагой, в которую были завёрнуты старинные ёлочные игрушки — ещё бабушкины.

И Тайке вдруг захотелось остановить время, чтобы навсегда запомнить этот миг: запах смолы, еловых веток и мандаринов, мигающие гирлянды огоньков и счастливые улыбки на лицах друзей.

Наступающий год будет прекрасным — в этом у неё больше не было сомнений! Тайка знала, какое желание загадает в новогоднюю ночь: попасть в Дивье царство, конечно же, — и она верила, что это непременно сбудется. Потому что чудеса случаются — особенно, когда их очень ждут.

— Так чего же мы стоим? — вдруг спохватилась она. — Давайте скорее ёлку наряжать!

Гостья с Речной улицы

Зима в этом году пришла не рано, не поздно, а точно в срок, будто по расписанию. Снегу нападало — уйма! И такой красивый, пушистый — самое то снеговиков лепить. В прошлом году Тайка с Алёнкой как наделали снежных фигур — зайчиков, собачек и даже одного коловершу, — так они почти до самой весны простояли. Не сад был, а настоящий музей!

Но сегодня Алёнка, как назло, заболела. Тёть Маша сказала — простуда. И не пустила Тайку на порог, чтобы та не заразилась. Ну что за невезение, а?

Коловерша Пушок встретил её, грустно бредущую к дому. Ещё с забора приметил. Слепил снежок и — фуп — запустил. Почти попал. Снежный шарик мазнул Тайку по макушке и холодной крошкой осыпался в капюшон.

В другое время она, может, порадовалась бы и присоединилась бы к игре, но сейчас совсем не было настроения.

— Ты чего безобразничаешь, а? Лучше бы делом занялся полезным, — Тайка принялась отчитывать его так, что домовой Никифор позавидовал бы. — Как по дому помочь убраться — так у него, видите ли, лапки. А как снега насовать за шиворот или натоптать по свежевымытому полу, так он первый!

— Будешь много ворчать, бородавка на носу вырастет, — усмехнулся рыжий негодяй.

— Ой, ерунды не говори.

— Это не ерунда, — Пушок потянулся, расправив крылья. — Я в книжке читал, про ведьм. А ты как раз ведьма. Так что не ворчи на котиков. И на коловершей. Вообще ни на кого не ворчи. Зимушка-зима пришла — разве её так встречают?

— Я погулять хотела, снеговика слепить, а Алёнка заболела, — Тайка шмыгнула носом.

— Всё равно у вас ничего не вышло бы, — махнул лапой Пушок. — К тебе там посетительница пришла. Стучалась-стучалась, я ей открыл. Сидит теперь на табуретке, ждёт.

— Ой, надеюсь, ты хоть крылья спрятал?

— Ну, разумеется. Нам в деревне лишние инфаркты не нужны. А коты в каждом доме есть. Не у всех, правда, двери открывать умеют. Но будем считать, что я ведьмин кот, волшебный.

— Так ты предупредить меня вылетел, — Тайке стало стыдно. — Спасибо, Пушочек.

— Спасибо на плюшку не намажешь, — хохотнул коловерша. — Как проводишь гостью, давай пообедаем?

— А кто хоть пришёл-то? Кто-то знакомый?

— Не, — коловерша мотнул головой, — какая-то неизвестная бабка. Думаю, она вообще не из Дивнозёрья.

— Ладно, разберёмся.

Тайка затворила за собой калитку. Украдкой собрала со столбика немного снега и обсыпала Пушка с ног до головы. Ха! Знай наших!

— Здрасьте! — крикнула она с порога, и гостья, кряхтя, поднялась с табуретки Тайке навстречу.

Это была обычная, ничем не примечательная бабулька в вязаном пуховом платке, старом пальтишке с бобровым воротником и валенках. Валенки, впрочем, она уже успела снять и поставить к печке сушиться.

— Тю! А взрослые где? — выдала гостья вместо приветствия.

Тайка от такой бесцеремонности сперва застыла на пороге, а потом принялась яростно сдирать с себя пуховик.

— А вы, собственно, кто, откуда и по какому делу?

— Баба Лиля я, из Ольховки. На Речной улице живу. А дело у меня простое — внучок заболел. Хочу у ведьмы помощи попросить, — бодро отчиталась бабка.

— Так, может, лучше фельдшера вызвать? — Тайка стянула сапоги и тоже поставила их к печке. — Болезни — это не по моей части. Хотите, могу со своего мобильника позвонить. Диктуйте адрес: улица Речная, а дальше?…

— Так это ты и есть ведьма? — баба Лиля всплеснула руками. — Надо же, такая малая!

— Мне почти семнадцать, — скривилась Тайка. Сегодня её всё раздражало. — И я честно не знаю, чем могу вам помочь.

Нет, это вообще нормально? Пришла незнакомая старуха, впёрлась в дом, не поздоровалась, сама не ведает, чего хочет, ещё и возраст ей не нравится?

— Может статься, что ничем, — вредная бабка поджала губы и, переваливаясь, потопала к своим валенкам.

— Вы хоть скажите, что с внуком-то? — вздохнула Тайка. — Может, шиповничка вам отсыпать?

Но бабка в ответ издала недовольный звук, похожий на пыхтение самовара, и хлопнула дверью. Припадочная какая-то!

Пожав плечами, Тайка принялась стягивать свитер — в доме было жарко, — и тут в телефоне пиликнуло сообщение от соседа — деда Фёдора. Ему как раз недавно объяснили, что такое смайлики и стикеры, теперь дед отправлял их по поводу и без. Вот и сейчас прислал несколько сопливых и температурных грустных рожиц. Тайка немедленно ему набрала:

— Что случилось, деда? Заболел?

В трубку чихнули. Должно быть, это означало «да».

— Может, фельдшера вызвать?

— Не надо, — прокряхтел дед Фёдор. — Скажи, у тебя вареньица с малиной не осталось?

— Сейчас принесу, — Тайка прижала телефон плечом к уху и направилась к стоявшим у печки сапогам, но дед запротестовал:

— Сиди дома. Заразишься ещё, опять контрольную по алгебре завалишь. Лучше домового отправь — ваш-то к нашему частенько в гости шастает.

Дед Фёдор был одним из немногих в Дивнозёрье, кто не верил, а точно знал — волшебство существует. Иногда даже сокрушался, мол, жаль, что я не колдун, а то помог бы юной ведьме. Тайка в ответ всегда уверяла, что он и так очень помогает. Кстати, это было чистой правдой.

— Ага, я попрошу Никифора. Что-то все одновременно разболелись. Алёнка утром слегла. У нас в классе пятеро температурят. И ещё бабы-Лилин внук — восемь человек уже!

— Что ещё за баба Лиля? — не понял дед Фёдор.

— Да приходила тут одна. Из Ольховки. На Речной улице живёт. Ух, и вредная! — Тайке хотелось кому-то пожаловаться.

— Ты, Таюша, наверное, чегой-то не расслышала, — дед снова чихнул. — Нету в Ольховке никакой Речной улицы.

Опачки, вот это поворот! Так, главное — не подавать виду: дедушке в его возрасте волноваться вредно. Тайка постаралась, чтобы её голос прозвучал беспечно:

— Может, не расслышала. Ладно, высылаю к тебе домового с малиной. Выздоравливай! — и нажала отбой, пока дед не решил спросить что-нибудь ещё.

Когда Никифор вернулся, они, по обыкновению, устроили военный совет — на троих с Пушком. Коловерша, почуяв нераскрытую тайну, аж затанцевал. Ну всё, сейчас снова возомнит себя великим сыщиком…

— Тая, я думаю, эта бабка — злая ведьма! Ходит-бродит, на всех порчу наводит. Я бы на твоём месте проверил, не оставила ли она в доме каких-нибудь сюрпризов.

— Обалдуй пернатый дело говорит, — согласился Никифор, но тут же добавил ложку дёгтя: — Ещё бы двери не открывал всем подряд, цены бы ему не было.

— А сам-то! Дрых за печкой без задних ног. А мог бы присмотреть за старушенцией, — фыркнул Пушок, и домовой повесил голову.

— Твоя правда. Оплошал…

— Перестаньте друг друга упрекать, — Тайка подняла руки в примиряющем жесте. — Мы помогаем людям, и наш дом открыт для всех, как при бабушке было. Тех, кто приходит со злом, на самом деле очень мало. Да и они, может статься, не плохие люди, а просто несчастные. Не стану я из-за такой фигни запирать на замок ни свою дверь, ни сердце.

— Хорошо сказано, Таюшка-хозяюшка, — пробасил седовласый домовой. — Только ты порчу всё равно поищи. Мало ли?

И Тайка нашла! В сапоге, представляете? Не зря бабка у печки крутилась.

— Батюшки, прямо у меня под носом напакостить успела! — запричитал-заахал домовой, пока Тайка пересыпала из голенища в тряпицу мокрую землю, перемешанную с песком и подгнившими листьями.

— Зачем ей это? Конкуренции боится, что ли? — она пожала плечами.

А у Пушка уже появилась своя версия:

— Тай, а вдруг она у больных жизненную силу забирает, чтобы внуку своему отдать?

— М-м-м… не знаю. Эх, пойти бы к ней, припереть к стенке и спросить — пошто? Ведь сделанное зло потом злом же вернётся, — Тайка почесала в затылке. — Где эту баб Лилю теперь искать, если никакой Речной улицы нет?

— А ты по следу попробуй, — предложил Никифор. — С собаками.

— Ни за что! — Пушок закатил глаза. — Ненавижу пёсье племя! Тая, я тебе её сам найду. У диких коловершей спрошу, они везде летают, многое видят.

— Знаю я их, — поморщилась Тайка. — Увидят мышь или птичку, отвлекутся, потом забудут, что искали, а след уже снегом присыплет, и ведьма уйдёт. Лучше возьму у Алёнки Снежка выгулять. Он, небось, истосковался там, пока хозяйка болеет.

Коловерша, конечно, пытался спорить, но Тайка сказала:

— Эй, детектив Пушок, тебе разве не нужна полицейская собака-ищейка?

Потом ещё пирожков посулила. В общем, уговорила, как обычно.

Снежок так обрадовался прогулке, что принялся скакать по пушистым сугробам: взрывал их носом, катался на спине, невнятно поскуливая от восторга. Даже Тайка, понимавшая язык животных, отчаялась что-либо разобрать.

— Полицейская ищейка, ага, как же, — процедил сквозь зубы Пушок, сидящий на её плече. — Привела дурачка!

Пришлось дождаться, пока их помощник набегается, успокоится и соизволит-таки понюхать след.

— Плохо. Пахнет. — Симаргл чихнул.

Говорил он так же отрывисто и звонко, как лаял.

— Надо найти ведьму, которая оставила это, — Тайка поднесла к любопытному чёрному носу тряпицу с порченой землёй.

— Вода. Болото. Бензин. Плохая. Ведьма, — поморщился Снежок. — Давай. Лучше. Искать. Хорошую!

— Но нам нужна именно эта. Чтобы не дать ей творить зло, понимаешь? — Тайка поясняла терпеливо, словно с ребёнком разговаривала. В сущности, симаргл и был ещё щенком.

— Зло — фу! Нельзя! — согласился симаргл и рванул вперёд, вздымая вокруг себя снежные вихри.

Остальные бросились за ним.

Через некоторое время Тайка выдохлась и поотстала — попробуй угонись за этими крылатыми! Даже если один из них пока маленький и ещё не научился летать, а второй ни за что не хочет проиграть первому.

Впрочем, мохнатые друзья вскоре опомнились и дождались её у поворота на Ольховку. Пушок ещё и наябедничал:

— Тая, я говорил этой псине, чтобы бежал помедленнее, а он — неслух!

— Ведьма. Чую. Близко! — виновато гавкнул Снежок.

Тайка почесала его за ухом, чем вызвала ещё один ревнивый взгляд коловерши.

— Давайте больше не разделяться. Нам её не спугнуть надо, а поговорить. Веди, Снежок!

И маленький симаргл повёл её… на удивление, не в деревню, а к роднику, который местные незамысловато называли Большой Лейкой. Были ещё многочисленные Малые Лейки — их даже не считал никто. А к Большой ходили за водой, говорили, мол, целебная она.

Источник не замерзал даже зимой. Вот и сейчас уже с тропинки слышалось его весёлое журчание… Тайка ускорила шаг. А ну как злая ведьма задумала воду испортить, чтобы все, кто попьёт, заболели? С неё станется!

— Вижу бабку! — Пушок спикировал Тайке на плечо, вцепился когтями в куртку.

Да, она тоже узнала и пальто с бобровым воротником, и пуховый платок. Вот только лицо бабы Лили изменилось — помолодело будто. Сгущающиеся сумерки окрасили торчащую из-под платка седую прядку странной зеленцой. А может, сумерки были тут вовсе ни при чём? У Тайки захватило дух, и прежде, чем она осмелилась высказать свою догадку вслух, Пушок уже затарахтел ей на ухо:

— Тая, пропади мой хвост! Никакая это не ведьма, а самая настоящая трясовица болотная! Вот почему все болеют. Вылезла, понимаешь, из трясины и поганит воду, у-у-у, карга!

Да, именно это Тайка и подумала. Сестрицы-трясовицы водились в Мокшиных топях, но редко выходили за их пределы. Зимой все болотные жители засыпали, но трясовицы могли бодрствовать круглый год. Бессонница у них, что ли?…

Снежок поджал хвост, но всё равно гавкнул, маленький смельчак. И баба Лиля обернулась:

— Зачем ты пришла, ведьма?

— А зачем вы мне наврали? — Тайка сплела руки на груди.

— Ничего я не наврала, — трясовица обиженно поджала губы и кивнула на источник: — Вот же он, мой внучок. Приехали недобрые люди на ревущих телегах, слили в него вонючую жижу, сапожищами влезли, ещё и мостки разломали — вот он и захворал.

— Ну а про Речную улицу — это что было? Нет такой в Ольховке!

Старуха пожала плечами.

— Ну, может, не улица, а пойма. Откуда мне знать, как оно у вас называется?

— Лучше скажите, зачем вы болезни на ни в чём не повинных людей насылаете, — Тайка сунула руку в карман, где у неё лежал мешочек с солью, наговорённый против нечисти. Ей почему-то казалось, что, если дело дойдёт до драки, будет ой как нелегко… а что делать? Надо же деревню защитить.

— Так те ужо уехали, милочка. На каких ещё насылать? Подумала: гляну, как местная хранительница лечить их будет. А ты и не лечишь никого. К фельдшеру какому-то посылаешь. Это вроде как… к чёрту?

— Нет, это вроде как к целителю, — Тайка вздохнула. — Что же вы сразу ничего не рассказали?

Она уже знала, что услышит. Все волшебные существа, словно сговорившись, отвечали одинаково:

— А ты не спрашивала.

Небо темнело, и бабка преображалась на глазах. Зелени в её волосах стало больше, чем седины, а пальто оказалось сплетённым из речных водорослей (воротник, правда, остался бобровым). Пуховый же платок превратился в серебристый лёд — такой бывает утром на лужах.

Снежок прижался к Тайкиной ноге и зарычал, но… ой, уже не бабка, а скуластая ясноглазая женщина — из тех, про которых говорят «без возраста», — чмокнула губами, и симаргл затих, признавая её за свою. Даже хвостом завилял.

— Сдаётся мне, Тая, это не трясовица, — сдавленно мявкнул Пушок.

— Сама вижу.

— Глазастая, — похвалила её собеседница. — Так что, ведьма, поможешь мне внучка подлечить?

— Помогу, — кивнула Тайка. — Только вы сперва сделайте, чтобы мои друзья поправились. А мы с дедом Фёдором да с Алёнкой быстренько родник расчистим, мостки починим и табличку нарисуем для особо одарённых.

— А не обманешь?

— Даю честное слово!

— Смотри, я через денёк-другой проверю, ежели не замёрзну, — женщина погрозила ей пальцем.

Тут вроде и стоило бы попрощаться, но Тайка не смогла сдержать любопытство:

— Скажите, а всё-таки кто вы?

— Сама не догадалась? В ваших краях меня кличут Жуть-рекой. Но мне не нравится. Лилия — лучше. Они так красиво цветут… — Матушка-речка подмигнула ей и — плюх, — обернувшись выдрой, нырнула в ручей.

Ну вот, так всегда! А у Тайки ещё столько вопросов было! Например, кем матушке-речке Водяной приходится? А мавки? И как зовут её внучка? Не Большая Лейка же, в самом деле?…

Разумеется, Тайка слово сдержала. А другие люди увидели, как они трудятся, и помогать подтянулись. Грязь вычерпали, купель камушками выложили, помимо мостков, сделали ещё нормальную лесенку и короб с жёлобом. А когда рядом повесили кружку на цепочке, родник будто бы даже звонче стал — словно благодарственную песню запел.

Матушка-речка работу принимать не пришла, но, когда Тайка с Алёнкой всё-таки налепили снежных фигур в саду, кто-то в ночи разукрасил их алмазными льдинками — да такими чудесными, что пол-Дивнозёрья полюбоваться пришло.

А ещё той зимой в округе не болел никто. Вот вообще — даже насморка не было!

Краденое тепло

До Нового года оставались считанные дни. Так всегда бывает: сперва кажется, будто ещё полно времени, а потом не успеешь оглянуться, а он тут как тут. А у тебя подарки не куплены, праздничное меню не готово, ёлка не наряжена (Может, ну её? И так мороки хватает…), да ещё и с учёбой опять завал… И, как назло, темнеет рано: вроде только проснёшься, начнёшь дела делать, глядь — а уже и спать пора. Впрочем, чему тут удивляться — сегодня же зимнее солнцестояние, самая длинная ночь в году. Все говорят, колдовская. Но Тайка так вымоталась, что в последнее время ей было совсем не до колдовства. Ещё до наступления полуночи её начало клонить в сон, и она, пожелав Никифору и Пушку спокойной ночи, отправилась в свою комнату. Уж лучше хорошенько выспаться, чтобы завтра с утра с новыми силами взяться за учебники.

Она хотела почитать немного сказок на ночь (это ведь неправда, что сказки хороши только для детей, — их можно любить в любом возрасте), но уже на второй странице глаза начали слипаться, пальцы разжались, и книга выпала из рук.

Знаете, так бывает — проваливаешься в сон, словно в пуховую перину, а потом — раз — и понимаешь, что вроде как спишь, но всё вокруг настоящее: та же комната, та же кровать, тот же пододеяльник с дыркой… только в кресле напротив сидит и кутается в огромный клетчатый шарф старый приятель Лис, которого тут вообще-то никак не может быть. Занесла же нелёгкая!

Незваный гость, без спросу вломившийся в чужой сон, читал Тайкину книжку сказок и периодически пофыркивал себе под нос.

— Чего смешного? — буркнула Тайка, высунув нос из-под одеяла.

— Нет, ты видела, какой у них Кощей? Его там всё время какие-то дураки побеждают. Папа прочитал бы — наверняка бы инфаркт схлопотал, даром что бессмертный и бессердечный. Привет, кстати! Давно не виделись.

— Угу. Ну и что ты тут забыл? — Тайка нахмурилась.

Когда-то Лис ей казался милым, даже беззащитным, пока она не узнала, что этот нескладный лохматый парень в растянутом свитере — не кто иной, как Лютогор, Кощеев сын. Такой вот нежданчик…

— Я тут вообще-то по делу, — Лис отложил книгу. — Дядька у меня пропал. Двоюродный. Найти надо.

— А с какого перепугу ты ищешь своего двоюродного дядьку у меня в спальне? В моём сне к тому же! — Тайка приподнялась на локте. — Я вообще-то выспаться хотела.

— Так ты и спишь, — усмехнулся Лис, привычно откидывая назад свою длинную тёмную чёлку. — Что тебе не нравится?

— Колдовские сны утомляют порой хуже реальности. Просыпаешься разбитый, как будто всю ночь мешки ворочал. Так что перестань мне сниться — мы же договаривались! Иди ищи своего дядьку где-нибудь в другом месте.

Чародей, казалось, расстроился, что его так бесцеремонно выпроваживают. Нет, ну а чего он хотел после всех своих прошлых выкрутасов?

Жаль, что он был не из тех, кто легко отступает:

— Понимаешь, дядька мой где-то в вашем мире прячется. Я даже с навьим зеркалом его найти не могу. А ты сможешь. Ты же местная ведьма, тебе всяко проще будет.

Вот же прицепился, Кощеевич настырный!

— А что, если я не хочу тебе помогать? — Тайка вздёрнула подбородок, надеясь, что сумеет выглядеть хоть сколько-то суровой в голубой пижаме с единорожками.

— Слушай, — Лис вдруг хлопнул себя по лбу. — Так ты же моего дядьку знаешь. Вы встречались однажды. В прошлом году. Помнишь, может, Мороза-Студенца?

Конечно, Тайка помнила и Студенца, и его вредного брата Мороза-Карачуна — двух совершенно одинаковых дедов, которые ей ключи от ворот зимы предлагали.

— Думаю, с ним какая-то беда стряслась, — дрогнувшим голосом добавил Лис, преданно глядя ей в глаза. — Понимаешь, сегодняшней ночью Карачун прячет солнце, а Студенец должен найти его и вернуть людям. А если солнце не вернётся…

— Ты мне мозги-то не пудри, — перебила его Тайка. — Уж солнце-то с неба украсть невозможно. Оно звезда, вообще-то!

— Ты права, рассвет настанет в любом случае. Карачун крадёт только тепло, и, если его не найти, наступающий год будет холодным и неурожайным. Солнечных дней тогда не жди — небо закроют серые тучи, пойдут бесконечные унылые дожди, и печку придётся топить даже летом. Ты этого хочешь?

Нет, конечно, Тайка ничего подобного не желала. Она любила жару, когда можно и позагорать, и в речке искупаться. А холодное лето — оно какое-то ненастоящее…

— Ладно. Давай сюда своё зеркало, — откинув одеяло, Тайка вдела ноги в тапочки, встала и решительно одёрнула пижамную кофту.

Вот каково быть ведьмой-то! Ни днём, ни ночью покоя не дают…

Увы, сколько Тайка ни искала, ни высматривала, а Мороз-Студенец словно в воду канул.

— Может, и нет его в нашем мире? — она оторвалась от зеркала и вытерла выступившие на лбу бисеринки пота.

— Ни в Яви, ни в Диви, ни в Нави? — Лис задумчиво почесал в затылке. — Странно. Даже если бы злодей Карачун родного брата где-нибудь прикопал, мы бы его всё равно увидели, даже мёртвого. Выходит, заклятием его скрыли…

— Кстати, а каким боком они тебе родственники?

Чародей хмыкнул:

— Ну уж явно не по матушке… Кощей Карачуну со Студенцом двоюродным братом приходился. Они никогда особо не ладили, правда. Хотя отец вообще ни с кем не ладил…

Он вздохнул. Тёмные — почти чёрные — глаза блеснули затаённой грустью, и Тайка едва не бросилась утешать Кощеевича. Вот же артист! Вечно своим несчастным видом из людей верёвки вьёт. И ведь даже знаешь, что это сплошное притворство, а всё равно срабатывает.

— Ну, и что мы будем делать? — опомнившись, она прикусила язык, но было уже поздно.

Вот что стоило не говорить этого «мы»? А так получалось, будто бы она согласилась помогать Кощеевичу и дальше. Тот, разумеется, того и ждал — расплылся в довольной улыбке:

— Придётся нам с тобой занять его место.

— Кого? Студенца? — ахнула Тайка.

— Ну не Карачуна же… Дядька Студенец, конечно, могущественный чародей, но, может, мы с тобой вдвоём за одного сойдём, — Лис потирал ладони. Похоже, от этой идеи он был в восторге, а вот Тайка, признаться, не очень. Тащиться невесть куда, невесть с кем и делать не пойми что — такой план казался ей… как бы это помягче выразиться, — опрометчивым.

Она открыла рот, чтобы возразить, но Кощеевич и слушать не стал, схватил её за запястье, и — оп-па — прямо в комнате завьюжил-закружил ветер. Миг — и они оказались вдвоём посреди бескрайнего заснеженного поля. Только где-то на горизонте виднелись огоньки жилья. Тайка поёжилась — в пижаме и тапочках было, вообще-то, холодно.

— С ума сошёл? — она вырвала руку и принялась согревать ладони дыханием. — Зима на дворе, а я без куртки!

— Ну, насни себе куртку, это же твой сон. Чего ты как маленькая? — Лис, заметив её недоумение, пожал плечами, что-то прошептал себе под нос и щёлкнул пальцами.

Вокруг Тайки взметнулся снежный смерч, а когда ветер успокоился, она обнаружила, что одета в короткую синюю шубку, отделанную песцовым мехом, сапожки в тон и варежки, расшитые серебряными снежинками. Ну чисто снегурочка. На голове тоже что-то появилось: она подняла руки и нащупала тяжёлый кокошник. Тот мало того что больно сжимал виски, так ещё и за ухом натирал. И как они такое носят?

— Это ч-что? — от неожиданности она икнула. — И почему оно такое?

— Понятия не имею, — развёл руками Лис. — Эту картинку я из твоей головы вытащил. О чём сама подумала, то теперь и носи.

— Эй, нечего у меня в мозгах копаться!

— А нечего так громко думать! Идём скорее к карачуновой пещере, — он попытался снова взять Тайку за руку, но та не далась:

— Я с места не сдвинусь, пока ты не расскажешь подробно, что нам предстоит сделать, — она сорвала дурацкий кокошник и сунула Лису в руки. Кощеевич, пожав плечами, отбросил его в сторону, и убор тотчас же рассыпался, будто был сделан из снега и мелких льдинок.

Лис посмотрел на этот новый небольшой сугроб с некоторым сожалением, спрятал нос в свой клетчатый шарф и пробубнил:

— Всё просто. Приходим к пещере, я пою чары, усыпляю Карачуна, а ты прокрадываешься в его логово и берёшь монетку.

— Какую ещё монетку? — Тайка подозрительно прищурилась. Ну не верила она Кощеевичу, хоть ты тресни. — Помнится, раньше речь только о солнечном тепле шла.

— Так оно туда и запрятано. Выбирай самую жаркую, от которой пальцы горят. В чём ещё хранить летний зной, как не в чеканном золоте?

Он так просто это сказал — ну, навроде как «в чём ещё хранить сахар, как не в сахарнице». А Тайка всё-таки не настолько разбиралась в навьем и дивьем колдовстве, чтобы отличить правду от лжи.

— Ну, допустим. А что потом?

— Отдашь монетку мне, я верну тепло, и завтра утром взойдёт молодое солнце года. Видишь, как всё просто.

Говорил Кощеевич, конечно, складно, но Тайку всё ещё терзали сомнения:

— А почему ты тогда не хочешь сам войти в пещеру Карачуна? Зачем тебе нужна я?

Лис закатил глаза к небу.

— Ну что ты такая въедливая, ведьма? Не могу я туда войти, как ты не понимаешь? Он же ждёт брата своего Студенца, чтобы с ним сразиться. А мы близкие родичи, вот Карачун родную кровь да колдовскую силу почует и пробудится. Мои зачарованные песни и так на него почти не действуют. К тому же, ты знаешь, я ведь не люблю драться.

— Ага, наверное, поэтому и воюешь всё время, — не удержалась от шпильки Тайка, и Лис виновато потупился.

— А чё они все сами лезут? — в его голосе сквозила такая неподдельная детская обида, что Тайка тихонько прыснула в кулак. И это грозный предводитель войска злыдней, почти завоевавший однажды Дивье царство! Такое ощущение, будто обитатели волшебного мира никогда не взрослеют. Вот и этот: вымахал длинный, как жердь, а ведёт себя как мальчишка…

— А меня, значит, Карачун не почует?

— Куда ему! — Лис с энтузиазмом принялся загибать пальцы. — Во-первых, в тебе нет Кощеевой крови. Во-вторых, колдовство смертных дядюшка Карачун не считает чем-то стоящим внимания. А в-третьих, ты вообще девчонка.

— И что?! — у Тайки аж щёки полыхнули. Значит, и ведьма она так себе, а теперь ещё и девчонкой быть плохо!

— Эй-эй, полегче! Это же преимущество. Не ждёт он тебя, значит, и не заметит.

— А вдруг заметит?

Лис задрал голову, некоторое время глядел на маленькие и острые, как булавочные головки, зимние звёзды, а потом выдохнул:

— Тогда беги что есть мочи, ведьма. И думай о чём-нибудь согревающем.

— О чём, например?

— Да хоть о горячем какао с маршмэллоу, — Лис мечтательно облизнул тонкие губы.

И почему все жители волшебного края такие сладкоежки? Хоть отправляй им сахар мешками как гуманитарную помощь…

Тайка, улыбнувшись своим мыслям, кивнула:

— Ладно. Идём. Но учти, если ты врёшь…

Договорить ей снова не дали. Лис взмахнул руками, подняв вокруг них снежный вихрь, который скрыл от глаз и поле, и далёкие огоньки деревни, и даже бархатное звёздное небо. Когда же ветер стих и яростная метель улеглась, они уже стояли перед большой снежной крепостью. Примерно такой, как дети во дворах лепят, только больше раз этак в двадцать. Вход был всего один — между двух громадных старых елей. Сквозь обледеневший стрельчатый проём виднелся мерцающий свет — будто бы внутри кто-то разжёг костёр. Но дымом не пахло. Видать, огонь был колдовским.

— Я смогу усыпить его совсем ненадолго, — шепнул Лис Тайке на ухо. — Так что не задерживайся. У тебя будет не более четверти часа.

Он прикрыл глаза и запел. Вкрадчивый, проникающий в самую душу голос заставлял забыть обо всём и слушать, мечтая, чтобы песня никогда не заканчивалась.

Когда звуки заклятия стихли, Тайка, затаив дыхание, огляделась: она и сама не знала, чего ждала, но на первый взгляд всё осталось по-прежнему.

— Иди! — Лис подтолкнул её в спину. — Теперь дело за тобой.

— А Карачун точно заснул? — на всякий случай она тоже понизила голос до шёпота.

— Точно.

Словно в подтверждение слов чародея из снежной крепости раздался раскатистый храп, и у Тайки отлегло от сердца. Бегом она припустила ко входу, взрывая носками сапожек нетронутый снежный наст.

Внутри крепость Карачуна напоминала уже не детскую постройку, а настоящий ледяной дворец. Наверное, в таком могла бы жить Снежная королева из сказки. Тайкиному взгляду предстали сияющие белые своды и высокие стрельчатые проходы, отполированные до зеркального блеска стены и отражающиеся в них факелы с холодным зеленоватым огнём. Ей приходилось идти мелкими шажочками, потому что плиты на полу тоже были сделаны изо льда — к тому же весьма скользкого. Эх, жаль, с собой ни песочка, ни соли нет — даже не присыплешь. И за гладкую стенку не ухватишься, прямо хоть на карачках ползи.

Ещё через пару метров ледяного коридора Тайке так и пришлось сделать. Слишком уж медленно она шла, балансируя на льду и теряя драгоценное время.

На входе в залу её ждало ещё одно препятствие: Карачун собственной персоной. Старик спал прямо на пороге, широко раскинув руки. Полы его красной шубы разлетелись в стороны, а длинная борода протянулась аж до коридора. Тайка встала с колен и очень аккуратно попыталась перешагнуть через деда. Храп вроде бы стал тише, веки Карачуна дрогнули, и она замерла, зажмурившись от страха: а ну как проснётся? Но старик, почмокав губами, пробормотал сквозь сон:

— А, Снегурка, это ты? Ну, заходи, племяш… — зевнул и снова захрапел.

— Уф! — Тайка, сглотнув, вытерла со лба пот (от таких передряг её бросило в жар; ну и ладно: зато не холодно) и, одним прыжком одолев препятствие, оказалась в зале.

Прозрачные — будто хрустальные — колонны поддерживали лёгкий ажурный свод, а чтобы рассмотреть блики, пляшущие на потолке, Тайке пришлось запрокинуть голову и даже немного прогнуться в спине. От этой нерукотворной колдовской красоты захватывало дух. Настоящая ледяная готика!

Но любоваться на зимний дворец времени не было. Тайка огляделась: интересно, где Мороз-Карачун прячет свои сокровища? Ответ нашёлся быстро: прямо посреди залы из пола росли прозрачные ледяные чаши, освещенные неровным светом оплывших свечей, расставленных по краям. Одни были доверху наполнены самоцветами, другие — колдовскими хрустальными шарами, третьи — чем-то, напоминающим расплавленное серебро. Может, из такого как раз и делают навьи зеркала?… А весь пол между чашами был усеян монетами, перстнями и яркими каменными бусинами.

Тайка опустилась на колени, сняла варежки и начала перебирать сокровища, но все монеты были холодными как лёд. Ей постоянно приходилось дышать на руки, чтобы замёрзшие пальцы не перестали слушаться.

Храп за спиной становился всё тише, пока совсем не затих. Карачун заворочался, и у Тайки аж дух захватило — ну всё, облом. Но в этот миг её пальцы наткнулись на что-то обжигающее, словно уголёк. Невольно охнув, она выудила из груды сокровищ крупную золотую монету с чеканным изображением солнца. Та была не только горячей, но и испускала слабое сияние. Сомнений не было — вот то, что нужно!

Тайка сжала монету в кулаке и со всех ног рванула к выходу. Карачун теперь лежал к ней спиной, и было совершенно непонятно, спит он или уже пробудился. Затаив дыхание, она перешагнула через деда, а когда попыталась перенести вторую ногу, Карачун вдруг ловко сцапал её за сапожок:

— Эй, да ты не Снегурка вовсе! А ну-ка стой! Кажись, виделись мы прежде: ты ведь Тайка, ведьма-хранительница Дивнозёрья. — Его кустистые седые брови сошлись в одну линию на переносице. — Не думал, что ты ещё и воришка!

— Сами вы, дедушка, вор! — Тайка дёрнулась, и сапожок с левой ноги остался в руках у Карачуна. — Тепло нашего солнышка стащили, спрятали и рады!

— Ах ты, негодница! — Карачун раздул щёки, набирая воздух, и Тайка не стала дожидаться, пока он выдохнет, — бросилась прочь.

Вздох. Другой. В спину ударил леденящий ветер. Брови и ресницы вмиг покрылись инеем, шуба на спине встала колом, а зубы дробно застучали друг о друга. Колдовской холод пронизывал её до костей, ноги разъезжались на льду, перед глазами всё плыло…

— Врёшь, от меня не убежишь! — расхохотался Карачун.

Его смех гулким эхом разнёсся по коридору, и Тайка невольно обернулась, чтобы взглянуть — далеко ли там её преследователь?

Ох, близко! Почти за плечом. Вот-вот опять дохнёт морозом, от которого замерзают на лету птицы, кровь стынет в жилах и сердце перестаёт биться.

Она вдруг вспомнила, как Лис говорил: «Подумай о чём-нибудь согревающем», — и представила себе большой самовар чая — у Никифора такой на чердаке валялся: медный, пузатый. В нём ещё угли сапогом надо было раздувать. Домовой доставал своё сокровище, только когда большая компания гостей собиралась, а так берёг. Говорил: мол, чего зазря щепу жечь?

При мысли о самоваре особо теплее не стало. Тайка уж было подумала, что совсем пропала, но дед Карачун вдруг — бах! — споткнулся и растянулся на льду во весь рост. Ух и ругался! Оказалось, пока он спал, длинная борода к полу-то и примёрзла. Только это Тайку и спасло…

Прижимая к груди волшебную монету, она рванула к выходу так, будто бы у неё крылья за спиной выросли. Теперь её мысли занимал вовсе не начищенный медный самовар, а тёплые воспоминания о чаепитии, которое устроил Никифор, когда она только-только стала ведьмой-хранительницей. Как домовой познакомил её со всей дивнозёрской нечистью, а Пушок (тогда ещё бессловесный) урчал, ластился и щекотал усами щёку. Как обнимали её мавки-хохотушки, как добродушный леший хлопал по плечу и ворчал в бороду: «Кушать тебе надо больше, ведьмушка, а то, ишь, тощая какая — кожа да кости». Вспомнилось и как она Яромира впервые встретила, как они потом вместе за лисичкой-сестричкой по лесу бегали, ссорились и мирились, как прощались навек, а потом снова повстречали… в общем, многое случалось. От этих воспоминаний холод отступал, а внутри будто бы разгоралось своё собственное маленькое солнце…

Она выбежала из крепости — и попала в самую что ни на есть глухую и непроглядную метель. Не иначе, Карачун постарался. Ну и куда бежать, когда не видно ни зги?

— Сюда, ведьма! — услышала она голос Лиса и, прихрамывая, бросилась на зов. Ох, как же неудобно бегать в одном сапоге по снегу… кожа на босой ноге уже вся потрескалась от холода, а на ладонях, наоборот, вздулись волдыри ожогов: солнечная монетка становилась всё горячее. Тайка сунула её в карман пижамных штанов, надеясь, что та в ближайшее время не прожжёт дырку в ткани.

Она несколько раз падала, но вставала и, сжав зубы, продолжала бежать, надеясь, что там, за снежной пеленой, её и впрямь выкликает Лис, а не какой-нибудь Карачунов морок.

— Скорее, ведьма!

Во мгле Тайке мерещился знакомый долговязый силуэт, из последних сил она шагнула вперёд, и чьи-то крепкие жилистые руки сгребли её в охапку. Ветер взревел, словно раненый зверь. Где-то за спиной, надломившись, с треском упало дерево — наверное, одна из елей, что росли у входа, не выдержала бури. От страха у Тайки из глаз брызнули — и тут же застыли льдинками на щеках — слёзы. Всхлипнув, она уткнулась в мягкий шерстяной свитер Лиса, от которого пахло мятой, корицей и кофейными зёрнами. Среди мрачного морозного царства от Кощеевича вдруг повеяло таким неожиданным домашним уютом, что сердце само застучало чаще, разгоняя по жилам кровь. А Лис что-то прошептал на чужом языке, и лихой ветер подхватил их обоих, унося прочь из мрачных карачуновых владений. Куда? Домой, конечно. Поближе к тёплой печке и свежесваренному кофе.

Когда они немного отогрелись и покрасневшие пальцы снова начали сгибаться, Тайка, шипя от боли, достала из кармана горячую солнечную монетку. Уф, не потерялась.

— Надеюсь, это то, что нам нужно?

Лис забрал добычу, повертел её, подул на обожжённые пальцы и расплылся в счастливой улыбке:

— Ты молодчина, ведьма. Сейчас мы с тобой вернём свет и тепло в этот мир.

Он дыхнул на монетку, будто бы сдувая с неё пыль. В воздух взметнулись золотые искры, похожие на семена одуванчика — «парашютики», как их называла Тайка в детстве. Сияющие «парашютики» медленно оседали на пол и гасли. Через какое-то время на кухне стало душно и влажно, как в бане. Тайка вскочила, распахнула окно и упала обратно на табуретку, обмахивая полотенцем раскрасневшееся лицо.

— Уф, ну и жарища!

— Ха! Это тебе не просто какая-то там обычная жара, а сама суть летнего зноя. Теперь можешь быть уверена: наступающий год будет тёплым — во всех смыслах, — Лис вытер запотевшую монетку о рукав свитера (похоже, золото больше не обжигало пальцы) и, ничуть не смущаясь, спрятал её в карман джинсов.

— Эй! — надула губы Тайка. — Вообще-то, я эту монетку из логова Карачуна достала. Мог бы мне её оставить, на память.

— Не-а, — чародей погрозил ей пальцем. — Она — моя.

Если прежде у Тайки были подозрения, что Лис что-то недоговаривает, то теперь она в этом окончательно уверилась.

— Погоди… так ты с самого начала затеял всё это, чтобы получить сокровище Карачуна?

— Умная ты слишком, ведьма, — скривился Кощеевич, поднимаясь во весь рост.

И куда только подевалась напускная нескладность? Он расправил плечи, выпятил грудь и даже челюсть вперёд выдвинул — видимо, для пущей убедительности. Тайка поняла: хоть ешь его, хоть режь, а монету этот хитрец ни за что не отдаст. А она попалась в ту же самую ловушку: поверила плуту.

— Небось, и твой дядька Студенец никуда не пропадал?

— Ага, — Лис кивнул, сверкнув белозубой улыбкой. — Я его спрятал. Не бойся, ничего плохого с ним не случится. Гуляет он нынче: сыт, пьян, сам в кабаке, нос в табаке. Вот только счёт дням немножко потерял. Как проспится — обалдеет.

От этой нахальной улыбочки у Тайки аж щёки запылали от негодования:

— Ну ты и фрукт! А говорил, мол, «никогда не вру»!

— Так я и не врал, — пожал плечами Лис. — Солнечное тепло Карачун и впрямь каждый год крадёт, а Студенец высвобождает. Традиция у них такая. Ну а в этот раз мы с тобой всю работу за Студенца выполнили. И весьма недурно, между прочим!

Он довольно потянулся, хрустнув костяшками пальцев.

— И зачем тебе эта монета? А ну, признавайся! — Тайка наступала на него, сжимая в руках полотенце. Ей так хотелось всыпать Лису по первое число.

Вот только не надо говорить, что хорошие девочки не должны драться! Иногда очень даже должны. Иначе вот такие ушлые Кощеевичи на шею сядут и ножки свесят.

Лис, почуяв, что дело пахнет керосином, опасливо попятился:

— Полегче, ведьма, мы ж с тобой давно друг друга знаем, почти родные уже…

— Ага, сейчас вот ты у меня полотенцем по хребту и получишь! От всей, так сказать, родственной души!

Кажется, сейчас ей вполне удавалось выглядеть грозно даже в пижаме с единорожками. Лис пятился, пока не наткнулся поясницей на подоконник; бросил отчаянный взгляд в окно, словно подумывая, что больше уязвит его гордость: поспешное бегство или удар полотенцем…

Всё-таки не сбежал. Ну и ладно, пускай пеняет на себя! Тайка в сердцах замахнулась, но тут паника в тёмных глазах Кощеева сына сменилась шальной хитринкой:

— А может, хочешь узнать, для чего мне понадобилась эта монетка, ведьма? Тогда брось полотенце. И с тебя какао.

Тайка ахнула от такой наглости, но любопытство, как обычно, взяло верх.

— Пф! Да ты прямо как Пушок вкусняшки выпрашиваешь. Тоже мне, Кощеевич великий и ужасный! Нет уж, давай сперва рассказывай, а потом я решу, стоили ли твои слова чашки какао, — она великодушно отложила полотенце, и Лис, ловко подпрыгнув, уселся на подоконник, болтая ногами.

— Ну, ладно, слушай. Помнишь, я говорил, что войной на Дивье царство ходил и царя Ратибора с его воинами заморозил, а северные ветра мне в том помогли? В общем, кончился наш с ними уговор. В последний раз сегодня перенесли они нас в карачуновы владения и обратно, а потом обрели свободу и умчались вдаль. Ищи-свищи их теперь. Зато эта монетка даёт мне власть над холодом. Так что дедушке своему Радосвету так и передай: пускай не надеется, что я без ветров теперь слабее стану, — не дождется. Ты не подумай, я не угрожаю — просто вынужден предупредить.

— Но царь Радосвет не хочет тебе зла! — Тайка была в этом уверена. Ну, почти.

Она наконец поняла, что поспешное отступление Кощеевича тоже было насквозь притворным. Не боялся её Лис, а потешался, как обычно. Ну и заодно в Дивье царство таким вот замысловатым образом весточку передать решил.

— Сегодня не хочет, так завтра захочет, — фыркнул чародей. — Или я плохо знаю дивьих! Да не хмурься ты, ведьма. Большое ведь дело сделали: солнышко вернули, самого Карачуна одолели. Скоро придёт рассвет, а к Новому году уже и день прибавится на воробьиный скок. С наступающим тебя, кстати!

В его руках вдруг оказался белый бумажный самолётик — Тайка не успела заметить, когда Лис его сложил. А может, не сложил, а просто достал из воздуха — они же во сне, тут всякое возможно. Чародей, улыбаясь, подбросил самолётик в воздух, тот описал круг, на излёте тюкнул Тайку прямо в лоб — и она проснулась…

За окном разгоралось погожее зимнее утро, едва тронутый птичьими следами снег казался розоватым в лучах восходящего солнца, а на свисающих с крыши сосульках играли золотистые блики.

— Бр-р, приснится же ерунда всякая! — Тайка закинула руки за голову и с наслаждением потянулась.

Ну разумеется, всё это было самым обычным сном, а вовсе не колдовским. Она чувствовала себя отдохнувшей, якобы обмороженная нога совсем не болела, и от волдырей на ладонях не осталось и следа. Вот только — странное дело — тапочек с левой ноги куда-то подевался: как его Тайка ни искала, так и не смогла найти. Зато под кроватью обнаружился — она ахнула, не веря своим глазам, — белый самолётик. Да, тот самый — из простой бумаги сложенный, только с улыбающимся солнышком на крыле и прилаженной золотистой петелькой, чтобы его на ёлку можно было повесить. Ну, значит, теперь не отвертишься: придётся наряжать.

— И тебя с наступающим, Лис, — с улыбкой произнесла Тайка.

На удивление, она совсем не злилась, хотя, наверное, стоило бы. Ну и прохвост этот Кощеевич! Никогда своей выгоды не упустит! Но на этот раз вроде бы все в выигрыше оказались…

И пусть самые суровые холода этой зимы были ещё впереди, но теперь, после встречи с самим Карачуном и его ледяными чарами, Тайка знала: в её сердце хватит тёплых и солнечных воспоминаний, чтобы согреваться долгими зимними вечерами и не чувствовать себя одиноко. Ещё и на долю друзей останется. Кстати, вы тоже заходите, если вам вдруг холодно да грустно станет. У нас, в Дивнозёрье, тепла хватит на всех!

Настоящий клад

— Тая, а давай искать клад?! — взволнованный Пушок спикировал со шкафа на стол.

Эх, ну сколько раз его просили не ходить по скатерти грязными лапами? Тайка вздохнула, потягиваясь спросонья:

— Какой ещё клад? Ты в своём уме?

— А что не так? — коловерша завертел головой. — Ну сама посуди, когда ещё искать клад, если не в воскресенье утром? По будням ты в школе, потом у тебя домашка. Пока ты учишься, все клады уже найдут, и нам ничегошеньки не останется.

Дом пропах свежеприготовленным омлетом с беконом — Пушок к разговору явно подготовился. Он считал (и небезосновательно), что Тайку можно задобрить завтраком. Ой, и даже какао сварил, не стал причитать, что у него «лапки».

От угощения Тайка отказываться не стала, села за стол, взяла вилку.

— Фпасибо, очень фкуфно, — её утреннюю ворчливость как рукой сняло. — Но я всё равно не понимаю, почему мы именно сейчас должны всё бросить и искать какой-то непонятный клад. Ещё и зимой, когда земля мёрзлая, кругом снег лежит.

— Сейчас я всё объясню! — Пушок в нетерпении захлопал крыльями. — Во-первых, это очень даже понятный клад. Помнишь, Семёновна говорила, что в стародавние времена в Дивнозёрье сам Кощей прятал сокровища, чтобы врагам не достались?

— Так то когда было… — пожала плечами Тайка. — И вообще, может, это всё сказки.

— Пф! Домовые, леший и мавки ей не сказки, а кладов, значит, не бывает! Ты себя послушай, Тай! А ещё ведьма, называется…

— Ладно, допустим, — от такого напора Тайка немного смутилась.

Может, она зря отмахивается? Вдруг Пушок и правда узнал что-то ценное?

Так и оказалось. Коловерша, подцепив когтем конфету из вазочки, выдержал театральную паузу и выпалил:

— А во-вторых, у меня есть карта!

— С этого и надо было начинать. Откуда ты её взял?

— Микрогорыныч притащил. Говорит, у них в змеиной пещере завалялась, — Пушок раздулся от гордости, глядя, как округляются Тайкины глаза. — Во-от, а ты не верила! Ну давай, скажи мне, что я молодец!

— Конечно, молодец. Ну давай, показывай свою карту!

Радость оказалась преждевременной. Нет, карта действительно была, и, судя по виду, довольно древняя. Вот только тот, кто её рисовал, увы, не обладал художественными талантами.

— Вот эти кривули — это наш ельник, да? А голубой червяк — это что?

— Не червяк, а русло Жуть-реки!

— А-а-а… значит, клякса — это змеиный камень?

— Тая! — коловерша в возмущении захрустел карамелькой. — У тебя в руках, между прочим, старинный артефакт! А ты что делаешь? Упрекаешь Кощея в незнании современной картографии?

— Знаешь, я вообще не уверена, что это Кощеевых рук дело. — Тайка ткнула пальцем: — Смотри, письмена-то дивьи…

— Ну и что?

— Как что! Кощей на навьем бы писал. Ты что думаешь, я навий язык от Дивьего не отличу?

— Ну, раз такая умная, тогда прочитай, что там написано, — Пушок отвернулся к окну, покрытому морозными узорами.

М-да, уел. Тайка всё собиралась выучить дивий язык, да руки не дошли. Тут не до того, когда по алгебре тройбан в четверти светит… Летом можно было бы выкрутиться и найти узри-траву — натрёшь глаза её соком и любые письмена прочитаешь, но сейчас-то зима… эх.

— Сам прочитай! — огрызнулась она.

Коловерша недовольно дёрнул хвостом:

— Это эксплуатация животных, Тая! Я и так без репетиторов выучился читать на вашем, человечьем! Вот кто ещё из наших так может, а? Может, Снежок-пустобрёх? Или куры твои глупые?

— Ну прости, прости, — Тайка виновато улыбнулась. — Это я не подумав ляпнула. От досады, понимаешь? Мне правда очень интересно, что тут написано.

— Ага-а-а! — глаза коловерши засияли торжеством. — Значит, хочешь клад!

— Я хочу во всём разобраться, — Тайка достала мобильный. — А для этого нам придётся обратиться к эксперту.

Очень удачно совпало, что Яромир как раз гостил в Дивнозёрье. У них в Дивьем царстве царило вечное лето, а зима случилась лишь однажды: когда Кощеевич на них войной пошёл. Поэтому Яромир зиму невзлюбил, и Тайка взялась это исправить. Они уже и в снежки играли, и на лыжах в лес ходили, и с горки катались — дивий воин всегда радовался зимним забавам, как ребёнок, но потом, словно опомнившись, мрачнел лицом и ворчал: «Тебе всё равно меня не переубедить. Зима — дурное время».

Как назло, именно сегодня, когда Тайке понадобилась помощь, Яромир с Микрогорынычем умотали в райцентр. Маленький змей — заядлый любитель фильмов — решил сводить Дивьего воина в кинотеатр. Тайку тоже звали, но она не пошла. В воскресенье, на утренний сеанс — ну уж нет, она лучше поспит подольше.

Впрочем, возможность достучаться до Яромира у неё всё-таки была — спасибо лешему Грине, который, перед тем как залечь в зимнюю спячку, выдал дивьему воину свой мобильник и научил пользоваться мессенджерами. Поэтому Тайке оставалось только сфотографировать карту и скинуть её в «ватсап».

Ответа от Яромира не было долго. Когда Тайка почти отчаялась дождаться, телефон всё же пиликнул:

«Давай потом. Я занят».

Ну во-о-от… Она со вздохом отложила мобильный, но тут Пушок возмутился:

— Тая, что ты как не родная! Будь понастойчивее. А, ну тебя, дай сюда!

Он яростно заклацал когтями по экрану:

«Яромир, это срочно! Ответь!»

— Эй, он же подумает, что это я написала!

— Ну и пусть подумает.

На этот раз ответ пришёл сразу же:

«Что-то случилось? Картинка мелкая, ничего не видно».

«Так увеличь её», — Пушок ловко уворачивался от Тайки, при этом продолжая писать.

«Как это сделать?» — Яромир добавил растерянный смайлик, и коловерша аж зашипел:

— Вы только посмотрите! Смайлики он ставить научился, а картинку увеличить не может. Вот нуб!

— Не ругайся, — улыбнулась Тайка. — Для него это всё — как для нас магия. Давай я лучше сфотографирую отдельные части карты покрупнее, делов-то!

— Ага, и сразу пойдём! — коловерша от нетерпения затанцевал на столе, сминая когтями скатерть. — В декабре темнеет рано, нужно до заката успеть.

Тайка хотела сказать, что если сокровища пролежали в земле столько лет, то ещё один денёк погоды не сделает, но поняла — спорить бессмысленно. Пушка уже было не остановить. Пришлось скорее надевать куртку и валенки.

На улице было свежо, лёгкий морозец щипал нос и щёки, деревья покрылись серебром, как на новогодней открытке. Кое-где сквозь снежный пух проглядывали алые ягоды рябины — какое упущение со стороны птиц.

На душе вдруг стало радостно, как в детстве. Праздники ведь уже совсем близко! Пора бы озаботиться подарками и ёлку нарядить…

Даже если сегодня они не найдут никакого клада — и пусть. Это будет всё равно отличная прогулка. И отличный выходной!

А Яромир тем временем прислал перевод первой фразы:

«От околицы иди по направлению к ельнику, пока не дойдёшь до Жуть-реки. Тебе на ту сторону. Будь осторожна, дивья царевна! Лёд ещё не очень крепкий».

Опасения Дивьего воина оказались напрасными: река у брода промёрзла до самого дна, и Тайка с лёгкостью перебежала на другой берег, а Пушок и вовсе перелетел. Хорошо, когда есть крылья!

«Потом десять шагов налево. Двадцать — прямо. Увидишь старую берёзу. От неё — направо ещё десять шагов…»

Так они некоторое время кружили среди деревьев, иногда натыкаясь на заячьи строчки, обглоданные шишки и даже собственные следы. В какой-то момент Тайке начало казаться, что они ходят по кругу.

«Ты уверен, что перевод правильный?» — не удержалась она.

Пушок, увидев её сообщение, аж зашипел:

— Тая, ну что ты! Это же родной язык Яромира. Конечно, всё правильно. Просто ни один клад не даётся в руки легко. Подумай, чего нам не хватает? Может, волшебного слова? Или ещё какого колдовства?

И от Яромира как раз всплыло в окошке:

«Да…»

Вот прямо так: с двумя точками и без смайлика. Обиделся он, что ли?

Тайка остановилась и почесала в затылке. Может, карта и впрямь нарочно запутывала неопытных искателей сокровищ? Значит, Пушок прав — нужно заклинание. Эх, зря она бабушкину тетрадку дома оставила. Там точно что-то было про поиск кладов. Придётся вспоминать самой…

— Кажется, сперва надо повернуться лицом к солнцу. С такими тучами ещё попробуй его найди. Ну, допустим, повернулась. Потом встать на холмик, закрыть глаза, трижды покружиться…

— В овраг не упади, — заволновался коловерша.

— Тс-с, не сбивай! Я заговор вспоминаю, — Тайка закусила губу, пытаясь сосредоточиться. — Встану повыше я, гляну подальше я, ветер и снег, не мешайте в пути. Знаю, отыщется верный ключ-камешек, клад колдовской я сумею найти…

— А-а-а! — Пушок вцепился когтями в её плечо. — Что-то получается, слышишь?

Тайка крепко зажмурилась, чтобы не разрушить чары. Ей показалось, что холмик под ногами и впрямь дрогнул, а внизу что-то заскрипело-заворочалось, будто железо о железо тёрлось. Теперь нужно было поскорее завершить заклятие, чтобы сокровище не исчезло.

— Как в народе говорят: кто нашёл — того и клад — она кубарем скатилась с холмика и только тогда открыла глаза. — Ух ты! Пушок, смотри, там какая-то ниша. Или небольшая пещера, не пойму. А в глубине что-то блестит!

— Я тебе говорил! — коловерша взмыл в воздух, врезался в сплетённые над головой еловые ветки, и Тайку обсыпало снегом. Прямо за шиворот, бр-р… Но она не стала ругаться: подумаешь, снег! Тут вон какие дела творятся!

Самое время было зажечь фонарик и шагнуть в темноту. Тут снова что-то заскрежетало (сердце ухнуло в пятки), и из-под холма раздался гулкий голос:

— Стой, ведьма! Назови пароль!

— Какой ещё пароль? — не поняла Тайка.

— А мне почём знать? — Пушок задрожал как лист. — К-кто это так страшно завывает? Неужто змей Горыныч?

— Ну почему сразу Горыныч? — Тайка хоть и бодрилась, но руки дрожали и фонарик ходил ходуном. — Нет их в Дивнозёрье! Ну, только один. Маленький. И тот в кино ушёл.

— А может, это Чудо-юдо? М-мамочки, тогда нам конец…

— Сам ты Чудо-юдо! Оно же в море живёт, а у нас тут только озёра, в них такая махина разве поместится? — Тайке всё сложнее было сохранять спокойствие. А в холме опять взвыло-загрохотало:

— Паро-о-о-оль!

Может, ну его, этот клад? Тайка попятилась, и тут луч её фонарика упал на карту.

— Ой, Пушочек, тут ещё внизу что-то написано. Сейчас я сфоткаю и Яромиру отправлю.

Она скрестила пальцы, чтобы дивий воин не увлёкся фильмом и ответил как можно скорее. И ей повезло:

«Тайное слово: редиска».

— Что-о? — Тайка на всякий случай перечитала сообщение трижды. — Кто будет запечатывать клад словом «редиска»? Это же несерьёзно.

— Паро-о-оль! — снова возопило невидимое чудовище. — Последний раз спрашиваю. Отвечай, ведьма, или поплатишься жизнью!

А, была не была.

— Редиска! — зажмурившись, выдохнула Тайка.

Внутри что-то бахнуло, и луч фонарика высветил появившийся сундук. Вот это да! Сердце замерло от восторга: неужели и правда клад? Тайка подошла, осторожно потрогала пальцем замок.

— Кажется, тут ключ нужен. Я зайду поглубже, поищу.

— Нет, стой! — выкрикнул Пушок, но было поздно — она уже шагнула вперёд.

— Ой, ребята? А вы что тут делаете?! Вроде же в кино уехали…

Позади сундука неумело прятался Микрогорыныч с жестяным ведром и рупором в руках. Домовой Никифор заохал и попытался загородить собой пилу (так вот что это скрежетало!), а Яромир, покраснев, выпалил:

— Они меня заставили!

— Что всё это значит? — Тайка упёрла руки в бока. — Митяй, ты, что ли, в ведро орал? То-то мне голос знакомым показался…

— Это он придумал, — Микрогорыныч, шмыгнув носом, указал на коловершу.

— Пушок? — Тайкины брови взметнулись вверх. — Ах ты, обманщик пернатый! Ещё и Кощея приплёл.

— Не гневайся, Таюшка-хозяюшка, — вступился домовой. — Мы ж, того-этаво, хотели, чтобы ты развеялась, повеселилась. А то, вона, даже в кино не ходишь, сидишь дома, аки бирюк. А Новый год на носу! Разве ж так можно?

— Это был квест! — пискнул коловерша. — Я про квест-румы в интернете вычитал. Такая классная штука, а у нас в Дивнозёрье нет. Непорядок. Вот мы и решили это исправить. К тому же в сундуке и правда сокровища.

— Да ладно, ну какие там могут быть сокровища? — хмыкнула Тайка. Нет, она не злилась. Пусть клад оказался розыгрышем, но ведь приятным.

— Самые дорогие, — Яромир протянул ей большой фигурный ключ. — Подарки я из Дивьего края привёз. От твоих бабушки и дедушки. Ну и от меня там кое-что. Только ты пока не открывай, дождись уж новогодней ночи.

— Ага, спасибо, — Тайка схватила ключ и прижала к груди. Кто бы знал, как она по бабушке соскучилась. И по деду тоже. — А ты что же, на праздник не останешься?

Каким-то внутренним чутьем она поняла, что Яромир сейчас начнёт отнекиваться. А ещё вспомнила, как Пушок ещё утром советовал ей быть понастойчивее.

— Оставайся! — да, она правда этого хотела. — Ведь Новый год — это самая лучшая часть зимы. Тебе понравится.

И дивий воин улыбнулся:

— Хм… а почему бы и нет?

Никифор захлопал в ладоши, Пушок запрыгал от радости, а Микрогорыныч поднял вверх большой палец:

— Тогда первого января айда все в кино! На утренний сеанс.

На него тут же зашикали, а Тайка стояла и улыбалась, украдкой смахивая слёзы. Похоже, в этом году её ждал особенный праздник. Ведь когда твои близкие рядом — это лучше всякого клада. Но клад — тоже хорошо!

Вперёд, на поиски радости!

Тайка проснулась за полдень. Сварив себе кофе, она забралась с ногами в кресло и завернулась в пушистый плед. Дел было по горло, как всегда, но Тайка хандрила, поэтому не могла себя заставить даже приготовить завтрак, а просто сидела и смотрела в окно… Там, за стеклом, на заснеженном подоконнике лежали давно прогоревшие остовы бенгальских огней, рядом расплывались розовые и фиолетовые пятна от размокшего конфетти, а ветер трепал запутавшуюся в ветвях полоску золотого серпантина.

Новогодние салаты были доедены, компоты допиты, в раковине ждала своего часа гора немытой посуды, а осыпавшиеся еловые иголки попадались везде — на полу, на столе, в волосах и даже в чашке с кофе.

А завтра, между прочим, у Тайки был день рождения, который почти всегда совпадал с последним днём каникул… Эх, угораздило же её родиться в такое время, когда даже гостей толком не соберёшь: одни устали праздновать, другие ещё не вернулись из новогодних поездок. Да что там: даже мама, заглянувшая в Дивнозёрье на выходные, уже успела укатить обратно в город. А Алёнка, как назло, простуду подхватила — значит, тоже не придёт. Ну, может, хоть дед Фёдор заглянет, если вспомнит, конечно…

Будь у Тайки выбор, она, конечно, предпочла бы родиться летом, когда можно отправиться в лес на шашлыки, плескаться в речке, печь картошку в костре, петь песни и любоваться звёздами. В тёплое время года все её друзья из волшебного мира смогли бы прийти на праздник, зимой же почти вся дивнозёрская нечисть спала и до прихода тепла просыпаться не собиралась.

Ей очень хотелось поплакаться кому-нибудь на жизнь. Пушок или Никифор, конечно, выслушали бы, но сегодня оба ушли рано утром, потому что домовой деда Фёдора, решивший посвататься к какой-то домовихе, позвал их к себе в дружки. Тайку тоже приглашали, но она не пошла, чтобы своей кислой миной не испортить всё сватовство. Теперь впору было пожалеть об этом — так бы хоть при деле была…

Когда она почти готова была расплакаться, в дверь вдруг постучали.

— Кто там? — Тайка отставила в сторону чашку и сунула ноги в тапочки.

Интересно, кого это принесло? Никифор с Пушком стучаться бы точно не стали: для домового в его родном жилище замков не существовало — любой бы по щелчку пальцев открылся.

— Это я! — раздался весёлый голос Марьянки-вытьянки. — То есть мы.

Ещё и «мы» — значит, Арсения с собой притащила. Вот только его не хватало! Опять будет канючить и выпрашивать бражку…

Тайка со вздохом распахнула дверь:

— Если вы к Никифору, то его нет до… — она осеклась, потому что за спиной у Марьяны стоял не кто иной, как Яромир.

— Мы вообще-то к тебе, — улыбнулась вытьянка.

— Э-э-э… ну, проходите, — Тайка посторонилась, пропуская гостей в дом. — Чем обязана?

Марьяна вошла первой и нахмурилась, увидев гору немытой посуды.

— Я ещё не успела прибраться, — краснея, принялась оправдываться Тайка.

Стыдно, конечно, приглашать гостей в такой бардак, но и они тоже хороши — могли бы, вообще-то, предупредить, что собираются зайти.

— Я тут коржей напекла, — вытьянка положила на стол округлый свёрток. — Надо только кремом их смазать, и будет к завтрему праздничный торт.

— Ой… спасибо, — Тайка всплеснула руками. — Не стоило беспокоиться.

— Ещё как стоило, — фыркнула Марьяна. — Что это за день рождения без торта? Так, ты давай садись, Яромир тебя развлекать будет, а я пока хозяйством займусь.

Дивий воин, кажется, был не очень рад, что ему придётся кого-то «развлекать». А может, Тайке лишь показалось, что на его лице мелькнуло раздражение?

— Ага, не стой на пороге, проходи, — она махнула рукой. — Не ожидала тебя здесь увидеть. Вы же с вашим вечным летом, вроде как, к холодам не привычные…

— Вообще-то я жил во время зимы, которую наслал злой чародей. Тогда думали, что тепло может не вернуться вовсе, — Яромир скинул зимний кафтан, отороченный белым мехом, снял сапоги и устроился в Тайкином кресле.

От такой наглости та опешила:

— Эй!

— Что «эй»?

— Это моё кресло!

— А тебе жалко?

— Вот вредный! — Тайка скрипнула зубами.

— От вредины слышу, — фыркнул Яромир.

И вроде ничего обидного не было в его словах: ну сколько раз они вот так уже пререкались? Но Тайка вдруг почувствовала, как от обиды на глаза наворачиваются слёзы, и поспешно закрыла руками лицо.

— Ты чего? — испугался дивий воин. — Ну, прости, я не хотел. Да садись ты в своё кресло, только не плачь.

Стоило ему это сказать, как Тайка тут же разревелась. И хотела бы сдержаться — да не вышло. Она и сама не понимала, что с ней происходит.

Вытьянка бросила недомытые чашки, подбежала к ней, обняла за плечи и погрозила Яромиру кулаком:

— Что ты ей сказал?

— Да ничего я не говорил!

— Это правда, — всхлипнула Тайка. — Яромир не виноват. Не знаю, что на меня нашло…

Марьяна усадила её в кресло и сунула в руки салфетку:

— А ну, вытри нос, и давай разбираться. К нам тут с утра Пушок залетал и сказал, мол, ты в последние дни сама не своя. Что случилось, ведьма?

— Да всё нормально…

— Тогда почему ты говоришь это таким голосом, как будто кто-то умер?

Тайка пожала плечами, а Яромир вдруг задумчиво произнёс:

— Может, у вас тоскуша завелась?

— Какая-такая тоскуша? — вытаращилась Тайка.

— Ну, обычная. Дух такой. Маленький, но довольно пакостный. Питается чужой радостью. Если присосётся, сложно его потом отвадить. Вот только не понимаю, как Никифор его мог проглядеть.

— А ты-то сам его увидеть сможешь? — взгляд Марьяны стал встревоженным. Яромир кивнул.

— Тогда чего стоишь столбом? — напустилась на него вытьянка. — Иди и ищи! Тая, дай ему ключи от погреба. Знамо дело: все зловредные духи темноту да холод любят. Небось, и тоскуша этот там сидит.

— Надо ещё обереги проверить, — спохватилась Тайка. — Если что-то в дом проникло, значит, лазейка была.

— Вот ты и проверь. А я пока посуду домою, — Марьяна откинула назад белые волосы и улыбнулась. Ей нравилось, когда все были при деле.

Увы, поиски ничего не дали. Все обереги были целёхонькие и висели на своих местах, а Яромир нашёл в погребе только банки с солениями и с десяток дохлых мух.

— Нет там никакого тоскуши, — буркнул он, вытаскивая из длинных волос паутину. — Может, сбежал уже.

— Или его и не было, — Тайка шмыгнула носом, чувствуя, что ещё немного — и слёзы снова хлынут из глаз. — Яромир, что ещё это может быть?

Дивий воин пожал плечами:

— Не знаю… разве что колдовство какое-то человечье. В ваших чарах я не очень разбираюсь.

И тут Тайку осенило:

— Зато я знаю, кто разбирается! Баба Липа!

— Какая ещё липа? — не понял Яромир.

— Это бабушкину старую подругу так зовут. Олимпиада, если полностью. Они ещё в детстве дружили, а потом баба Липа к мужу в Ольховку переехала, реже стали видеться.

— И что, она тоже ведьма?

— Ещё какая! — Тайка хотела было улыбнуться, но губы её будто не слушались, на лице застыло выражение уныния, и мелькнувшая было надежда испарилась, как не бывало. — Хотя и это, наверное, не поможет…

— Не проверишь — не узнаешь, — Марьяна решительно звякнула тарелкой.

— А далеко ли до этой Ольховки? — Яромир стряхнул паутину с пальцев.

— Не очень, километров восемь.

— Значит, засветло не обернёмся, — дивий воин покосился за окно, высматривая солнце. — Я с тобой пойду.

— Ты? — фыркнула Тайка. — Вот в этом кафтане нарядном?

— А что не так?

— Ребята ольховские непременно к нам привяжутся.

— Ну и пусть, — Яромир пожал плечами. — Я их проучу — будут знать, как докучать добрым путникам.

— Вот то-то и оно, — закивала Тайка. — Проучишь так, что они потом зубов не досчитаются. А участковый-то ко мне разбираться придёт. Давай-ка мы лучше тебя переоденем. Тут старая отцова куртка-аляска есть, очень тёплая. И шапку возьми — уши-то острые тоже спрятать не помешает.

— А может, не надо? — взмолился дивий воин, но Тайка была непреклонной:

— Или так, или я пойду одна!

Яромир со вздохом натянул шапку на уши. Куртка ему тоже оказалась впору. Тайка отметила про себя, что ему даже идёт, но вслух этого говорить, конечно, не стала — чтобы не задавался. Вместо этого окинула Дивьего воина долгим взглядом и махнула рукой:

— Ладно, сойдёт для сельской местности. Пошли, что ли?

Тайка беспокоилась зря — ольховские хулиганы не обратили на них никакого внимания. Они были заняты: пытались вытолкать из сугроба чью-то поцарапанную вишнёвую девятку с выбитой фарой и треснувшим бампером. Автомобиль издавал жалобные звуки, но заводиться никак не желал.

— Уф-ф, пронесло, — выдохнула Тайка, едва они миновали опасное место.

А Яромир улыбнулся так, что она заподозрила: а не заколдовал ли дивий воин несчастную машину, чтобы та застряла? А что, мог ведь!

Но спрашивать она не стала, потому что они как раз подошли к аккуратной голубой калитке бабы Липы. Та оказалась не заперта, и Тайка первой вошла в заснеженный сад. Они с Яромиром прошли дальше по утоптанной дорожке к одноэтажному деревянному домику с резными наличниками на окнах.

Дивий воин втянул носом воздух и поморщился:

— Что-то чесноком тянет.

Тайка огляделась по сторонам и вмиг обнаружила источник крепкого запаха:

— Ага, там на компостной куче четыре связки лежат. И лук тоже. Видать, у бабы Липы погреб подмочило. По осени же дожди сильные были…

Она взбежала на крыльцо и постучалась. Некоторое время внутри было тихо, а потом за дверью послышались шаркающие шаги и бодрый старушечий голос произнёс:

— Кто это? Иваныч, ты, что ль?

— Это Тайка, Таисии Семёновны внучка.

В замке повернулся ключ.

— Ох ты ж, боже мой, какие люди! А выросла-то как, милая моя! — седая и кругленькая баба Липа заключила её в объятия, — Да вы заходите, заходите. Чайку, может? У меня печенье осталось с праздничка.

— Вы простите, что мы с пустыми руками… — Тайка запоздало подумала, что надо было захватить для бабы Липы хоть коробку конфет.

— Да что ты, не нужно мне ничего, — радушная хозяйка закуталась в белый пуховый платок. — Наготовила-то на всю семью, а мои, понимаешь, не приехали…

Она вздохнула и улыбнулась Яромиру.

— А это что за добрый молодец? Никак, жених?

— Нет-нет, — замахала руками Тайка. — Просто друг.

— Друг, значит? Ну-ну… Что ж, пожалуйте за стол, гости дорогие, угощайтесь да рассказывайте, зачем пожаловали.

Чай у бабы Липы был ароматный, с шиповником, а печенье… наверное, сладкое, но Тайка почти не чувствовала вкуса. Она обмакнула печеньку в чашку и тяжко вздохнула:

— Баб Лип, не может ли так быть, что меня сглазил кто? Плохо мне что-то…

— Всяко бывает, — закивала старушка. — Вон, с каким красавчиком по улицам ходишь. А знаешь, сколько вокруг завистливых людей? Но ничего — Семёновна мне помогала, стало быть, и я тебе помогу.

Баба Липа зажгла простую свечу.

— Смотри, ежели затрещит — значит, точно порча!

Тайка в ответ ещё ничего сказать не успела, а пламя уже заискрило.

— Вишь ты! — бабка трижды сплюнула через плечо. — Я так и знала. Значица, будем снимать.

Она достала из ящика суровую нитку, прокалила на огне сапожную иглу, разбила в стаканчик куриное яйцо. Яромир с интересом следил за её приготовлениями, но стоило только бабе Липе подойти и дунуть Тайке в лицо, дивий воин вдруг вскочил с места и грубо ухватил знахарку за руку:

— Что это ты делаешь, ведьма?

— Дык порчу снимаю, милок, — улыбнулась бабка.

— А я другое вижу. Отойди от неё!

— Успокойся, Яромир, — Тайка вскочила с табуретки. — Это же баба Липа! Она не желает мне зла.

— Кому ты больше веришь: мне или ей? — сверкнул глазами дивий воин.

Он выбил из сухих старушечьих пальцев стакан. Яичный желток растёкся по полу, и морщинистые губы бабы Липы задрожали:

— Таюша, что за хулигана ты привела?

А Тайка переводила взгляд с Яромира на бабушку, не зная, что и думать. Конечно, она верила дивьему воину, но ведь и он мог ошибаться?

— Расскажи, что ты видел?

— Чёрный туман, — Яромир указал на бабку пальцем. — Она дунула, и твои глаза заволокло пеленой… Ай!

Он вдруг вскрикнул и выпустил старуху, а та победно воздела над головой сапожную иглу:

— Вот тебе, ирод окаянный! А теперь вон отсюда! Оба!

— Но баба Липа…

— Кыш, я сказала!

Яромир достал из-за пояса нож (старуха, распахнув глаза, завизжала), уронил на лезвие каплю крови из ранки от иглы и шепнул:

— Всё, что ты сделала, пускай к тебе же и вернётся.

Ничего не произошло. Тайка поняла, что пора спасать положение:

— Баба Липа, извините. Мы не хотели ничего плохого и уже уходим, — она повернулась к Яромиру и процедила сквозь зубы: — Спрячь нож, идиот!

Но в этот миг старуху вдруг приподняло, закружило и шлёпнуло о стенку.

— Не убивайте, люди добрые! — заголосила баба Липа. — Виновата! Во всём покаюсь! Сниму чары… только живой оставьте!

Дивий воин одним прыжком оказался возле неё:

— Ну, рассказывай.

— Это всё Иваныч! Пришёл ко мне и говорит: мол, изведи ведьму дивнозёрскую, забери её радость, а я тебя за то молодухой сделаю. Простите дуру грешную, согласилася я. Детки-то мои меня бросили, муж умер, подруженька в дивье царство ушла — а кто бы на её месте не ушёл? Завидно мне стало… тоже помолодеть захотела.

Тайка захлопала глазами:

— Погодите, баб Лип, какой-такой Иваныч?

— Да упырь этот, — старуха вздохнула. — Не любит он тебя, Таюша, ох какой вострый клык точит… и чем ты ему досадила?

— Так вот почему ты чеснок повыкидывала, — ахнула Тайка.

Баба Липа понизила голос до шёпота:

— Не любит-с…

— И где найти этого упыря? — Яромир хрустнул костяшками пальцев.

— А я почём знаю? Наше дело маленькое: он мне прядку волос принёс, на неё наговор и сделала. А больше знать ничего не знаю, ведать не ведаю.

Дивий воин провёл ножом над её головой, будто перерезал невидимые нити, и знахарка шлёпнулась на пол, хватая ртом воздух.

— Отдай.

Та выдвинула кухонный ящичек и бросила в Дивьего воина нитяной куклой с тёмными косичками из Тайкиных волос.

— Да подавись.

Яромир поймал куколку в воздухе, смял и бросил в печь.

— И не вздумай больше докучать нам, старая ведьма. Задумаешь причинить зло — в следующий раз не помилую.

Он говорил тихо, но выглядел при этом так грозно, что Тайка почувствовала, как у неё трясутся поджилки. Или, может, это колдовство стало отпускать?

Сглотнув, она пошатнулась и повисла на Яромире.

— Пойдём скорее. Нечего нам больше здесь делать…

С тёмного неба крупными хлопьями шёл снег. Тайка едва переставляла заплетающиеся ноги, крепко сжимая руку Яромира. Тот всю дорогу помалкивал и лишь изредка бросал на неё тревожные взгляды.

Наконец Тайка не выдержала:

— Прости, что назвала тебя идиотом. Но я же бабу Липу с детства знала. Кто мог подумать, что она с проклятым упырём свяжется и извести меня захочет?…

— Не извиняйся, — пожал плечами Яромир. — Понимаю, сложно поверить, что родной человек тебя обманывает… Но главное, что всё хорошо закончилось.

Тайка поёжилась.

— Знаешь, я что-то совсем не чувствую радости. Может, чары ещё действуют?

— Не в этом дело. Потерять радость легко, а обратно вернуть её не так-то просто. Вот наберёшься хороших впечатлений, и снова почувствуешь вкус к жизни.

— И где же их взять? — она шмыгнула носом.

Яромир остановился, заглянул ей в глаза и улыбнулся:

— Просто посмотри вокруг.

— На что?

— Какой снегопад красивый…

Тайка задрала голову, и снег вмиг облепил её ресницы. Небо казалось бархатным, а горящие вдоль дороги фонари отливали искрящимся золотом.

— Ага, красиво. Только холодно, — она чихнула.

— Ничего, скоро вернёмся в тепло. А дома ждёт горячий чай и вкусный торт.

— И завтра будет день рождения! — подхватила Тайка, улыбаясь впервые за этот невозможно длинный день.

Она больше не переживала из-за грядущего праздника. Пускай придут не все, зато Пушок с Никифором уж точно не забудут её поздравить. И Марьяна с Сенькой. И, конечно, Яромир — его Тайка особенно была рада видеть, хотя никогда в этом не призналась бы.

Она поймала несколько снежинок на варежку и, улучив момент, сдунула их Яромиру прямо в лицо.

— Ты чего творишь? — возмутился дивий воин, а Тайка рассмеялась.

— Готова поспорить, у вас в Дивьем царстве никто не играет в снежки?

— Во что?

— Я так и думала. Завтра научу, — она отряхнула рукавицы и с улыбкой зашагала по укатанной зимней дороге — вперёд, на поиски радости.

Всё ради Нового года

— Тая, у нас на огороде кто-то лежит! — Пушок ворвался в форточку вместе с морозным воздухом и снежинками. — Ух и страшно!

Тайка сплела руки на груди. Так-так-так, где-то она это уже слышала. Рыжий оболтус, наверное, прикалывается. Напугать хочет — летом они именно так Лихо Одноглазое нашли. Прямо на грядке среди репок. Но зимой-то на огороде нет ничего, кроме снега…

— Не выдумывай, — недоверчиво фыркнула она, но коловерша не унимался:

— Тая, я серьёзно. Там кто-то есть!

— Не «кто-то», а «что-то». Мы с Алёнкой вчера снежную бабу слепили. А тебе, наверное, с перепугу померещилось страшное.

— Видел я вашу бабу. Только это не она. Потому что шевелится. И хнычет. Вот так, тихонечко: и-и-и… — Пушок призывно захлопал крыльями. — Нужно срочно разобраться с этим супостатом!

Тайка издала недовольный звук.

Меньше всего ей сейчас хотелось идти на улицу — за окном уже стемнело, и мороз больно щипал за нос. Но рука уже потянулась за пуховиком: а вдруг там снаружи кто-то попал в беду? Ведьма Дивнозёрья спешит на помощь в любое время суток! Такая уж работа.

— Сковородку возьми или кочергу, — коловерша подпрыгивал от нетерпения. — И обереги от оборотня. И противоупыриную водичку. И меч-кладенец. И…

— Пушок, мы же не на войну собираемся. Чего ты так испугался?

— А зачем оно так страшно стонет?! — Пушок перепрыгнул с умывальника ей на плечо, прижался к щеке тёплым боком.

И они вместе вышли в мрак и холод…

На самом деле, было даже не очень поздно — просто зимой дни стали такими короткими, что казалось, будто ночь пришла раньше времени. Снег скрипел под ногами слишком громко, а на соседском участке ухал филин — тут поневоле сердце в пятки уйдёт! Если Пушок действительно собирался напугать Тайку, у него почти получилось.

Ей пришлось даже остановиться, чтобы перевести дух и напомнить себе: эй, всё в порядке. Ты в родном Дивнозёрье. В твой двор, защищённый заговорами-оберегами, никакое зло проникнуть не сможет. Или?…

Всё-таки Пушку не померещилось: пройдя немного вперёд по садовой дорожке, она тоже услышала тоненький плач. Так плачут котята или щенки — никак не супостаты.

Она прибавила шаг.

— Не беги, — пыхтел на ухо Пушок. — Может, жалостливый скулёж на самом деле — приманка. А подойдём ближе, тут нас и сцапают. Неужто сказок не читала? Это может быть аука. Или кто ещё в лесу ребёнком притворяется и плачет?

— Но мы не в лесу, — возразила Тайка. — К тому же все ауки зимой спят. Можешь не подходить, если боишься.

— И тебя одну отпустить на встречу с недругом? Даже без сковородки? Нет уж, на такое я пойти не могу! Просто… будь осторожнее. Если что, беги.

О, она была предельно осторожна. На цыпочках подкралась к холмику, присыпанному снегом, вытянула шею…

Плач прекратился. Тайка подобрала палку и потыкала в холмик — тишина.

Делать нечего, пришлось разгребать снег.

Увиденное потрясло Тайку до глубины души, и она не смогла сдержать удивлённого возгласа. Пушок заметался, захлопал крыльями, пришлось на него шикнуть:

— Успокойся, малохольный. Не видишь — водяница это.

— С ума сошла? Все водные духи зимой спят! Да и река далеко.

— Сам взгляни, если не веришь. И… ой, да мы же её знаем. Это Веселина, помнишь? Подопечная мавки Майи. Надо скорее её в дом отнести и отогреть!

Хрупкая бледная Веселина казалась почти невесомой. И как только дошла по снегу: в одном лёгком платьишке? Дышит же ещё? Уф, дышит.

Тайка и одна бы донесла водяницу, но Пушок старался помочь как мог. Наверное, совестно ему стало за свой страх.

Уже в тепле, когда они пристроили Веселину у печки и Тайка принялась растирать ей руки и ноги, коловерша тихонько промуркал:

— Прости, что такой переполох поднял.

— За что ты извиняешься? — удивилась Тайка. — Если бы не ты, мы бы её вообще не нашли. Замёрзла бы Веселинка насмерть. Так что ты у нас сегодня герой.

— Правда? — Пушок повеселел. — О, это надо отметить! Я в погреб метнусь, за малиновым вареньем? Не для себя, а чтобы больную нашу отогреть-полечить. А ты пока ставь чайник.

Пока он летал туда-сюда, Веселина пришла в себя. На её щёки вернулась краска, синева ушла с губ. Она закуталась в одеяло так, что только нос курносый торчал да пара светлых прядок чёлки.

Чаю с малинкой она обрадовалась, одарила коловершу улыбкой, и тот распушился-загордился ещё больше.

— Давай, пей, болезная! Как ты вообще у нас на огороде оказалась? И почему не спишь зимой?

— Да погоди ты с вопросами лезть, — проворчал домовой Никифор, вылезая из-за печки.

— Мы тебя разбудили? Прости, — Тайка всплеснула руками.

— Да какой уж тут спать, когда такие дела творятся, — Никифор вразвалочку подошёл поближе, положил мохнатую ладонь на лоб Веселины, сокрушённо поцокал языком. — Погодьте, щас поколдую малость, чтобы теплее стало. Что смотрите? Мы, домовые, и не такое могём. Ежели кто чуть до смерти не замёрз, усегда знаем, как согреть.

Он пробурчал заклинание — слов Тайка не разобрала, — а потом хлопнул в ладоши. С пальцев сорвались искорки и окутали одеяло, словно ёлочные огоньки. Миг — и волшебство пропало, только Веселина высунулась из своего кокона:

— Спасибо, дедушко, — она шмыгнула носом. — Мне намного лучше.

— Вот теперь пей чаёк да сказывай, как тебя угораздило, — Никифор отечески похлопал её по руке. — А ты, Таюшка-хозяюшка, налей водицы тёплой в корыто. Пусть ноги омочит. Водяницам в своей стихии завсегда хорошо делается.

Так они и поступили. А Веселина, откашлявшись, начала свой рассказ:

— Это всё ради Нового года. Я ведь не опоздала? Он ещё не прошёл? — она с надеждой взглянула на наряженную ёлку.

— Ох… — Тайка зажала себе рукой рот.

У неё язык не повернулся сказать, что уже и Новый год минул, и Рождество, и даже её день рождения, который на следующий день после Рождества. Праздники подходили к концу…

— Ты не отвлекайся, душа речная, сказывай, — Никифор тоже на вопрос отвечать не стал, а Пушку, у которого язык без костей, успел заткнуть пасть варежкой.

Оно понятно, что правду не утаишь. Но стоило всё же заранее подготовить Веселинку к печальным известиям.

— Я все прежние годы зимой-то спала, — продолжила водяница, грея тонкие пальцы о чашку чая. — А этим летом мы с Фантиком поспорили. Ну, то есть с домовым Афанасием. Я говорю: лето — лучшее время года. А он мне: да как ты можешь судить, если зиму никогда не видела? И давай рассказывать: про ёлочку, про новогодние чудеса, про подарки, про снежок пушистый ласковый… И такими заманчивыми мне его речи показались, что подумала: была не была! Хоть ешьте меня, хоть режьте, а должна я на зимнюю сказку хоть разок своими глазами посмотреть. Рассказала Майе, а та меня на смех подняла, представляете?

— Эт нехорошо, — Никифор сурово сдвинул кустистые брови.

Тайка была с ним согласна: какой бы глупой и несбыточной ни казалась чужая мечта, а смеяться над ней — не след.

— А потом вообще запретила о зимушке-зиме думать. — На глазах у Веселины выступили слёзы. — Говорит, мы водные сущности, для нас зима подобна смерти. Замерзает вода, превращается в стылый лёд, и всё — каюк. Но разве можно запретить мечтать? Я прогоняла мысли, прогоняла, а они всё равно в голове вертятся.

Пушок снова хотел что-то сказать, но Никифор на него шикнул, а водянице кивнул, чтобы продолжала.

— Тогда я решила: сбегу! Когда поздняя осень настала, притворилась спящей. Все подруженьки, мавки да бродницы, заснули, а я раз — и утекла. Еле успела: у берега-то уже ледок схватился.

— И где же ты была всё это время? — ахнула Тайка. — Жуть-река ещё в декабре замёрзла.

— Замёрзла, да не везде, — хитро улыбнулась Веселина. — Ниже по течению, за Ольховкой, большущий дом стоит. А от него широкая тёплая труба идёт. В том краю вода не замерзает. Вот я там и сидела, ждала, когда сугробы побольше насыплет. Фантик сказал, что на Новый год непременно должны быть сугробы выше колена.

— Ага, значит, возле завода плавала… Майя будет не рада, — Тайка покачала головой.

Она совсем не ожидала, что обычно тихая водяница вдруг топнет ногой так, что вода из корыта выплеснется на пол.

— Ну и пусть! Я уже большая и сама могу решать, что мне делать!

— Отроческий бунт, — Никифор понимающе крякнул, оглаживая бороду. — А что, самое времечко…

— А сюда-то ты как добралась? От завода до нас далеко, на автобусе ехать надо. — Что-то подсказывало Тайке, что водяница не умела пользоваться общественным транспортом. Да и как бы она заплатила за проезд?

— Пешком по сугробам, — вздохнула Веселинка, подтягивая мокрые ноги к подбородку и снова закутываясь в одеяло. — Фантик всё наврал. Снег этот ваш вовсе не пушистый и ласковый. Пятки жжёт, лицо холодит. Ещё и ветер ух злющий! Намаялась я, в общем. Из последних сил добралась до тебя, ведьма. Потому что вспомнила, как Майя говорила, мол, если чего случится, иди к Тайке, она поможет. И вот я здесь. Спасибо, ведьма, не оставила в беде. Так что, когда Новый год отмечать будем? Я вам подарки принесла — жемчуг речной. Даже Фантику, будь он неладен. Можно их уже под ёлочку сложить? А ты приготовишь этот, как его… овелье?

— Оливье, — со вздохом поправила Тайка.

— И мандарины, — мечтательно протянула Веселина. — Я никогда их не пробовала. А Фантик говорит: кто мандаринов не ел, тот жизни не знает.

Что ж, хотя бы эту мечту они могли исполнить. Тайка достала из холодильника вазочку с фруктами:

— Угощайся.

— Ух, какой яркий! — водяница вцепилась в мандарин обеими руками и попыталась надкусить кожуру.

— Стой! — завопил Пушок, наконец-то выплюнув варежку. — Их сперва почистить надо! Тай, и мне тоже почисть.

Тут Тайка даже протестовать не стала — она всегда помогала коловерше с цитрусовыми. Совиными-то лапками попробуй справься!

Пока Веселина с Пушком наперегонки хватали оранжевые дольки, она всё пыталась подобрать нужные слова, а те никак не находились. Пришлось, сжав кулаки, сказать прямо:

— Мне жаль, но Новый год уже прошёл. Но если хочешь, я могу сделать оливье… Мандарин выпал из рук водяницы. Губы задрожали, глаза наполнились слезами.

— К-как прошёл?! Я же всё сделала правильно! Сугробы ждала, чтобы по колено. И должен быть первый день месяца, да? А сегодня как раз ночь на новолуние…

— По человеческому календарю новолуние не всегда первого числа, — вздохнула Тайка. — Ты дней на десять опоздала.

Веселина рыдала беззвучно и горько — так плачут только по мечте, которая не сбылась. Она спрятала лицо в ладонях и вся сжалась в комочек. Никифор, вздыхая, гладил её по плечу. А Тайке сказал:

— Ты бы уж как-нибудь полехше…

— А как?

— Сам не знаю.

Все повесили носы, и только Пушок, слопав последнюю дольку мандарина, вдруг выпалил:

— Эй, у меня идея! Есть же Старый Новый год, и он вот-вот будет. Устроим праздник, а? И Фантика позовём.

— А что такое Старый Новый год? — всхлипнула водяница.

— Почти то же, что и Новый Новый год, только лучше! Потому что традиция. Ис-то-ри-чес-ка-я! — очень уверенно ответил коловерша и, подлетев к ёлке, воткнул штепсель в розетку. В ветвях тут же затанцевали разноцветные огоньки. — Так, Тая — с тебя салатики и торт. Фантика попросим принести компот. Никифор, с тебя балалайка — что за Новый год без музыки? А мы с Веселиной украсим дом. У нас же осталась ещё мишура? А завтра все идём за подарками!

Водяница, взвизгнув, вскочила и запрыгала на диване.

— Ура! У меня всё-таки будет Новый год!

— Пойдём-ка Фантика порадуем, что ли, — домовой взял её под локоток. — То-то он обалдеет! Ты только шубейку накинь, чтобы не продуло. И шапку. И валенки. Мои те впору будут.

— Спасибо, дядь Никифор… А снег можно есть?

— Нельзя.

— А если совсем немножко?

— Всё равно нельзя. Нет, он не сладкий. И не солёный. Ай, да погоди ты, коза-егоза!

Когда они ушли, Тайка с улыбкой подмигнула Пушку:

— Признайся честно, ты просто хочешь ещё раз салатиков поесть и подарки получить?

— Хочу, конечно, — не стал спорить коловерша. — Но главное, Тая, не салатики, а исполнение заветных желаний наших друзей! Ради такого дела можно хоть ещё трижды Новый год устроить. Скажешь, я не прав?

На ёлке весело мигали огоньки, за окном кружился белый снежок, кто-то по соседству вышел взрывать петарды, и небо окрасилось красными и зелёными искрами. А Тайка вдруг почувствовала, как новогоднее настроение возвращается и сердце замирает в предвкушении настоящего чуда.

— Ты здорово всё придумал, хороший мой, — она притянула к себе коловершу. — Если у друга есть заветная мечта, которой ты можешь помочь исполниться, — непременно нужно брать дело в свои руки. И наградой тебе станет его сияющий счастьем взгляд. А потом, может статься, кто-нибудь исполнит и твою мечту…

— Наполеон, — муркнул Пушок, ткнувшись носом ей в ладонь.

— Чего-о? — Тайка захлопала глазами. — При чём тут французский император?

— Ой, Тая, ну какая ты непонятливая. Не император, а торт. Он — моя мечта. Исполни её, ну пожа-а-алуйста! Я крем замешу… замесю… помогу, в общем.

Тайка, рассмеявшись, почесала коловершу за ухом:

— Ладно, сделаю. На Старый Новый год!

Что упало, то пропало

— Таюшка-хозяюшка, а ты мою подушку не видела? Ту, что на Новый год мне дарили… — пробасил домовой Никифор из-за печки.

— Не-а, — Тайка мотнула косицами и чихнула. — Ой, ну и пылищу ты поднял… Спроси у Пушка, может, он на ней спит?

— Ничего я не сплю! — коловерша вылез из-под дивана. — И чужие подушки мне не нужны, пф! Тай, а ты мой мячик не видела? Красненький, антистрессовый, для когтей.

— Вроде на окне лежал.

— Нет его там, — Пушок встопорщил перья. — Ума не приложу, куда он закатился… Никифор, ты не брал?

— Ещё и кочерга пропала… — сокрушённо пробубнил домовой, то ли не расслышав вопроса, то ли не считая нужным на него отвечать.

Тайка, вздохнув, оглядела кухню. Да-а-а, после бурного отмечания Нового года им явно требовалось прибраться. Вон сколько посуды немытой накопилось! Весь стол был заляпан воском от догоревших свечей и усеян конфетными фантиками, а под ёлкой до сих пор валялась рваная бумага от распакованных подарков.

— Ребята, а давайте генеральную уборку устроим прямо сейчас?

В ответ воцарилась гробовая тишина. Коловерша, негодяй пушистый, первым придумал отмазку:

— Тая, я сегодня не могу, у меня…

В этот момент на чердаке что-то громыхнуло, и Пушок вздрогнул.

— Ой, мамочки! Что это?

— Ветер, наверное? — пожала плечами Тайка.

Наверху снова громыхнуло — на этот раз куда громче. Затем послышался скрип, как будто отворилась давно не смазанная дверца. Кто-то сухо кашлянул и запричитал — слов не разберёшь, но страшно. На этот звук даже Никифор высунулся из-за печки и, почесав кудлатую бороду, цокнул языком:

— Ох, непорядок.

А коловерша весь надулся, как шар, распушив шерсть, и зашипел:

— Тая, это наверняка барабашка у нас завёлся! От Алёнки-то ты его выгнала, теперь вот он у нас поселился и мой мячик стащил. Больше-то некому!

М-да… ей совсем не хотелось этого признавать, но, похоже, Пушок был прав. На днях Тайка и впрямь помогла Алёнке избавиться от незваного гостя. Та хоть уже и училась ведьмовству некоторое время, но с простым барабашкой отчего-то сама справиться не сумела, пришлось подсобить. Маленький негодник завёлся у подруги незадолго до Нового года и умудрился испортить ей и тёте Маше праздник. Топал на чердаке, хлопал дверьми, мешал спать, включая ночами музыку на стареньком магнитофоне, и даже спёр новогодние подарки. А Снежок — Алёнкин симаргл — вместо того, чтобы унюхать и выгнать маленького гада, лишь жался к ногам хозяйки и скулил. Впрочем, его и новогодние петарды пугали. Такой большой пёс — и, смотри ж ты, трусишка…

— Ну, барабашку-то изгнать просто, — Тайка пожала плечами, направилась к входной двери и чуть не поскользнулась на коврике, усыпанном конфетти. Наверху кто-то хихикнул. А может, почудилось? В любом случае, Тайка не собиралась оставлять это просто так.

Она открыла дверь, прошептала нужное заклятие, положила на порог шило и громко отчётливо рявкнула:

— Пошёл вон!

Именно так она сделала, когда выгоняла беспокойного духа от Алёнки. И помогло же! Ну, по крайней мере, подружка больше не жаловалась. Впрочем, они с тёть Машей на каникулы укатили к родственникам, так что сейчас и не спросишь.

Но вроде заклятие сработало. По крайней мере, скрип и причитания сразу прекратились, и только чердачное окно обиженно хлопнуло.

— Ну, вот и всё, — Тайка отряхнула ладони.

А Пушок с победным видом фыркнул:

— Скатертью дорожка!

И только Никифор не обрадовался и до самого обеда продолжал ворчать:

— Ничего не найдёшь в этом доме…

Подушка, к слову, так и пропала. Похоже, гадкий барабашка прихватил подарочек с собой.

— Не переживай, купим тебе новую, — утешила домового Тайка. — Хочешь, прямо сейчас закажем?

Она достала смартфон, и коловерша, подлетев, ткнулся ей лбом в руку:

— И мячик! Мячик мне тоже закажи!

— Ты бы сначала старые выкинул, — мягко пожурила его Тайка, но Пушок не только не внял, а ещё и оскорбился:

— Ты что, Тая? А вдруг они ещё пригодятся!

Уже вечером, после наступления темноты, стало понятно, что заклятие всё-таки не сработало. Тайка как раз собиралась напечь блинов и обнаружила, что кто-то спёр половник и лопаточку. Как оказалось, не только их.

— Эй, а сковородку никто не видел? — Она загромыхала посудой в раковине: может, там найдётся пропажа? Но нет, надежды не оправдались. Только откуда-то из-под коврика опять донеслось мерзкое хихиканье.

— Он не ушёл. И не барабашка это, — Никифор, свесив ноги с печки, почесал правый бок. — Барабашку я бы увидел.

— Я знаю! Это человек-невидимка! — вдруг ахнул Пушок. — Я про него в книжке читал. Это злой дядька-учёный, он изобрёл специальный аппарат, чтобы…

— Ну чего ты ерунду несёшь, — Тайка махнула на него полотенцем. — Сам посуди, что безумный учёный забыл у нас в Дивнозёрье?

— Ой, Тая, ну он же безумный! Зачем ему какая-то причина? Нет, вы как хотите, а я сегодня ночую у Марьянки. И вам советую. А то вдруг невидимка избу спалит? У нас на чердаке ветоши всякой вона сколько!

— Трус! — буркнул домовой. — Нешто не знаешь, пока я тут за всем слежу — пожару в доме не бывать.

— Следишь, как же! А вот за человеком-невидимкой не уследил, — Пушок на всякий случай отлетел подальше, потому что Никифор потянулся за валенком. И кинул даже. Но не попал.

— А ну не ссорьтесь! — прикрикнула на них Тайка. — Может, этот невидимка только того и хочет. Вот разругаемся, а он будет сидеть, злорадничать.

Признаться, ей тоже стало не по себе, и идея пойти в гости к Марьяне казалась не такой уж и плохой. Тайка мысленно обругала себя: нет, ну что это за упаднические настроения? Она же и злого колдуна из Нави не забоялась, и с лихом сразилась, и зловредного упыря чесноком гоняла, а тут вдруг раз — и струсила перед лицом чего-то вообще непонятного. А может, оно и не опасное даже, а так, хулиганит!

— Твоя правда, Таюшка-хозяюшка, — Никифор, кряхтя, слез с печки. — Заварю-ка я нам всем чаю с ромашкой. Посидим, покумекаем, что делать. И ты, дуралей рыжий, тоже чайку хлебни.

— Лучше бы валерьянки, — вздохнул Пушок, прижимаясь к Тайке тёплым боком. — Тай, чего он обзывается? Можно подумать, что бояться — это стыдно. Эй, Никифор, тебе самому не страшно, что ль?

В трубе что-то загудело, захохотало, заухало, и домовой выронил чайник — у того давно была отпаянная ручка, примотанная проволокой.

— Ну вот, ручка совсем сломалась, — упавшим голосом произнёс Никифор. — Хороший чайник был, новенький почти…

— Да какой там «новенький», его ещё Семёновна покупала. Лет десять твоему чайнику. Давно пора выкинуть, — коловерша нервно облизал усы.

— Я те дам «выкинуть»! — вскинулся домовой, потрясая кулаком.

Пришлось Тайке снова повысить голос:

— Тише, тише. Вам не кажется, что этот невидимка — что-то вроде кикиморы-раздорки? Мы какие-то нервные становимся…

— Это оттого, что не знаем, с кем дело имеем, — Никифор наполнил водой кастрюльку и водрузил её на плиту вместо почившего чайника. — С барабашкой или раздоркой — оно хоть понятно, что делать. А вот когда не пойми кто тебе зла желает — это действительно жутковато.

Он пожевал губу и добавил:

— Прости, Пушок, что трусом тебя обозвал. Я и сам боюсь. Но дом не брошу. Я же всё-таки домовой. Охранять жильё — это моя наипервейшая обязанность.

— Пустяки, прощаю, — коловерша великодушно махнул когтистой лапой. — Слушай, Никифор, а ты бы и впрямь поколдовал, что ли. Ну есть же у вас, у домовых, всякие охранные штуки?

— Дык я уже всё перепробовал, — Никифор тяжко вздохнул.

Он поискал прихватку, но не нашёл, попробовал было налить чай, обхватив ручки кастрюли полотенцем, но оступился и перевернул металлическую кружку.

И в этот момент в доме с хлопком погас свет, будто бы выбило пробки, а чужой дребезжащий голос захохотал:

— Что упало, то пропало, хе-хе-хе!

— А-а-а! Караул! Грабят! — Пушок заметался по кухне, роняя посуду.

А Тайку вдруг накрыло таким оглушительным ужасом, что не стало сил дышать — как будто в прорубь окунули, прямо с ледышками.

Не помня себя, она бросилась на улицу в чём была — в тапочках с помпонами и свитере. Даже пуховик с крючка не успела сдёрнуть. В тот же миг послышался звон разбитого стекла, и следом за ней с отчаянным мявом вылетел Пушок. Похоже, коловерша высадил окно своей тушкой. Последним из дома кубарем выкатился Никифор в одном валенке. Он тут же вскочил, прихрамывая, пробежал несколько шагов по снегу и ухнул босой пяткой в сугроб.

— Ух, мороз-те-в-нос! — домовой, стуча зубами от холода, запрыгал на одной ножке.

— Давай, суй лапу мне под пузо, — великодушный Пушок распушил шерсть, — я ж меховой, мне не холодно.

Никифор предложением воспользовался, хоть и чувствовал себя крайне неловко.

— О-хо-хонюшки… — он спрятал озябшие руки под мышки. — Вот тебе и празднички. Говорят, как год начинается, так его и проведёшь. Не хотелось бы…

— А ну не каркай, — оборвала его причитания Тайка. — Подождём, может, всё как-нибудь само образуется.

Но не тут-то было: человек-невидимка в доме разбушевался не на шутку. Двери хлопали, из трубы то и дело вылетали снопы искр, уцелевшие стёкла дребезжали, крыльцо скрипело, с кухни доносились шум воды и звон посуды.

— Да, это уже не барабашка, а целый барабан, — смешком Тайка попыталась разрядить обстановку, но на самом деле ей было отнюдь не весело.

Пушок, глянув на неё с тоской, мявкнул:

— Пойдёмте всё-таки к Марьянке. Хоть согреемся. Не торчать же по темноте на холоде — чай, не месяц май.

— Да-а, придётся друзей о помощи просить, — кивнул Никифор. — Завтра соберу других домовых, будем думу думать. Не хочется на старости лет снова бездомным становиться. Это по молодости мне гулять хотелось без лишних обязательств, а нонче-то уже остепенился, привык, хозяйство завёл, скарбом оброс… кому ж теперь моё добро, честным трудом нажитое, достанется?

— Не переживай, — Тайка хлопнула его по плечу. — Во-первых, ещё не вечер. Может, мы проиграли одну битву с невидимкой, но ещё не проиграли войну. А во-вторых, о помощи просить совсем не стыдно. Для этого и нужны друзья: то мы им помогаем, то они нам.

— А в-третьих, Марьянка сама этого человека-невидимку напугать может так, что мало не покажется, — Пушок затанцевал на снегу, перебирая лапами. — Она же вытьянка, а не абы кто! Как взвоет, глазищами сверкнёт — он и убежит. Победим врага его же оружием, так сказать. Вот увидишь, он у нас ещё попляшет!

Марьяна, конечно же, их и накормила, и обогрела, и выслушала. А выслушав, крепко призадумалась:

— Не барабашка это. Похож, да не он. Тот ведь вещи не ворует, не прячет, а только кидается ими.

— Так что, напугаешь нашего злодея? — Пушок так перенервничал, что теперь уминал пироги с мясом, заедая их пряниками и вареньем.

— А чего бы не напугать, — вытьянка потянулась, разминая плечи. — Вот завтречка с утра и пойдём.

— До завтра невидимка уже весь дом разнесёт и чайник мой утащит. И любимый плед! А он ведь хороший ещё — подумаешь, каких-то три заплатки, — вздохнул Никифор. — Марьянушка, ты уж прости за настойчивость, но давай пугнём гада прям щас, а?

— А за Сенькой кто следить будет? — насупилась вытьянка. — Этот пьянчужка к праздникам бражки раздобыл и по всем углам дома приныкал. Я уж четыре пузыря нашла. И, думаю, это не последние. Вы ж знаете, ему пить нельзя, он совсем дурной делается.

— Дык пущай с нами идёт, авось, подсобит чем. Он же тоже домовой, как-никак, — Никифор поболтал ногами в тазике с горячей водой, который Марьянка поставила ему «для сугреву ног».

— Непутёвый он, не справится, — вытьянка фыркнула, а Арсений обиженно прогундел из-за печи:

— Я всё слышал!

— И что, спорить будешь? — Марьянка подбоченилась.

Вид у неё был донельзя суровый — даже Тайка немного оробела. Впрочем, может, это у неё ещё прежний страх из души не выветрился.

Сенька выбрался из-за печки, лихо закинул за плечо дырявый край шарфа и выпрямил спину с видом оскорблённой невинности:

— С тобой, Марьяна, даже праздник толком не отметишь. Туда не ходи, этого не делай, то положь, салат не трогай — это на Новый год! Вот дождёшься, уйду я насовсем.

— В бездомные домовые подашься? — скривилась вытьянка. — Ну-ну, успехов…

— А вот и не в бездомные! К дядьке Никифору в помощники напрошусь, — насупился Сенька.

— Не возьмёт он тебя! Кто у него в прошлый раз ложечки спёр? Уж не ты ли?

Укор был справедливым, и Арсений, опустив взгляд, пробормотал:

— Нешто Никифор — хмырь злопамятный и не простит мне былые ошибки, коли я его от беды избавлю?

— Ты можешь избавить дом только от еды и бражки! — Конечно, Марьяна ему не поверила.

Да и Тайка, признаться, сомневалась: непутёвый домовой частенько привирал. А Пушок так и вовсе расхохотался:

— Ой, умора! Наш супергерой — домовой-алкаш — летит на помощь! Спасайся кто может!

А Никифор вдруг сердито стукнул кулаком по столу и ногами плюхнул так, что воду из тазика чуть не расплескал:

— Слыхали, может: кто старое помянет, тому глаз вон. Я о помощи попросил и приму её от всякого, кто помочь захочет. Нешто Арсений нам не друг? А недостатки у кажного имеются, никто не безгрешен так-то!

В наступившей тишине было слышно только, как тикают часы на старой этажерке. А потом Сенька дрогнувшим голосом молвил:

— Пасибочки, дружище, — и шмыгнул носом: того и гляди разрыдается от чувств.

Марьяна же сняла фартук и решительно сверкнула синющими глазами:

— Ладно. Кого там пужать-то надобно? А ну пошли, разберёмся!

На обратном пути Тайка всё-таки успела замёрзнуть — для неё у Марьяны подходящей шубейки не нашлось, пришлось кутаться в шерстяной плед с кисточками, а по ногам всё равно дуло. Никифору Сенька одолжил свою телогрейку и шапку на овечьем меху. Марьяне же тёплая одёжа и вовсе была не нужна — призраки же не мёрзнут.

В доме уже снова зажёгся свет и играла весёлая музыка. Потом что-то щёлкнуло и забормотало — похоже, беспокойный жилец включил телевизор и теперь беспорядочно тыкал каналы.

— А давайте сперва в окошко заглянем? — предложила Тайка. — Очень уж хочется этому негодяю в глаза его бесстыжие посмотреть.

Поутихший было страх опять вернулся (теперь она с уверенностью могла сказать, что он не простой, а самый что ни на есть наведённый), но с друзьями ей и сам чёрт был не страшен. Ну, почти…

Прокравшись на цыпочках по свежевыпавшему снегу, они с опаской заглянули в окно кухни.

— Ну и беспорядок, — присвистнула вытьянка. — Это ваш невидимка постарался?

Тайке вдруг стало очень стыдно.

— Не-а, — она мотнула головой. — Это мы после Нового года ещё не убирались. Всё как-то недосуг было. Сначала просто валялись и оливье доедали. Потом Пушок в гости к диким коловершам летал, а я его ждала — без помощника-то как-то несподручно. А Никифор занят был — телек смотрел. Потом Алёнкиного барабашку изгоняли. В общем, так и не собрались.

— А… ну, ладно, — Тайке показалось, что вытьянка глянула на неё осуждающе, хотя, скорее всего, она себе это сама придумала. — Ну, тогда заткните уши!

Марьяна набрала воздуху побольше да как взвыла! Остатки разбитого Пушком окна сами осыпались на подоконник, свет на кухне мигнул, со входной двери отвалилась снежинка, которую они с большим трудом приклеили… а больше ничего вроде и не произошло.

— Ну как? Оно ушло? — зажмурившийся Пушок открыл один глаз.

— Э-э, кажется, нет, — Тайка вздохнула. Да что же это за существо такое, которое даже вытьяночьих воплей не чурается?

— Может, ещё покричать? — предложила Марьяна.

В ответ из дома донеслось гаденькое похихикивание и старческий дребезжащий голосок пробормотал:

— Покричи-покричи, красавица. У Алёнки мне хорошо, у Тайки тоже хорошо, глядишь, и у тебя понравится.

— Тикаем! — пискнул Сенька.

Но было уже поздно: на подоконник выбралось маленькое пыльное существо, похожее на серый помпончик. Только у этого помпончика были глазки и тонюсенькие ножки. Чпок — и помпончиков стало не один, а два. Существа потёрли лапки, словно мухи-переростки.

— Кто на меня кричит да прогоняет, к тому я в гости прийти желаю, — один из помпончиков хихикнул и вдруг сиганул Марьяне прямо за пазуху.

Вытьянка немедленно развоплотилась, став прозрачной, — но существо уже исчезло, словно и само растворилось в воздухе. А может, стало пылью?

— Да что это за нечисть такая?! — озадаченная Марьянка захлопала глазами. — Никогда такой не видела!

— А я вот видел, — вздохнул Арсений. — Не барабашка это, а барахляшка. Заводится в местах, где убираются редко. Но привлекают его даже не пыль и грязь, а ненужные старые вещи, которым место на помойке. В общем, хлам всякий. Чем больше хлама — тем больше таких барахляшек плодится.

— Значит, это из-за нашего чайника десятилетней давности с распаянной ручкой? — ахнула Тайка.

— И из-за подушек, — Никифор почесал в затылке. — Новую-то мне подарили, потому что старые уже развалились. Давно выбросить нужно было, а я на чердаке их спрятал — вдруг пригодится?

— И вкусной ветоши! — барахляшка снова потёр лапки и кувырнулся назад в дом. Уже оттуда донеслось: — Всех вас хлам однажды из дома выживет! У-у-у!

Страх кольнул в сердце острой иглой, и Тайка невольно схватилась за руку Марьяны.

Так вот почему Алёнка с мамой к родственникам уехали! Небось, тоже запугал их барахляшка.

— Сень, а как их выгнать-то? — Пушок подскочил к домовому. Он уже не ёрничал, не придумывал дурацких супергеройских прозвищ, а смотрел во все свои кошачьи глазищи преданно, с надеждой.

— В том-то и дело, что никак, — Сенька почесал красный от холода нос. — Чем больше на них кричишь, тем больше барахляшек становится. Обереги да заговоры супротив них не действуют, можно только весь старый хлам собрать да выкинуть в одночасье. Тогда барахляшки расстроятся и за ним на помойку жить переедут, а от честных людей отстанут.

— Значит, всё-таки генеральная уборка! — Тайка победно сверкнула глазами. — Я же говорила! И чайник мы выкинем. И старые мячики. И ветошь.

— И твои носки дырявые, — фыркнул в ответ Пушок. — И засохшие краски.

— Но их же ещё можно зашить! А краски размочить…

— Тая!

Они переглянулись, и Тайка замахала руками:

— Ладно, ладно, мы с вами и правда те ещё барахольщики.

Следующие три дня они общими усилиями расхламляли дом. Поодиночке ни за что не справились бы, но, как только кто-нибудь заводил знакомую песенку: «А вдруг пригодится», — остальные шикали на него и хором кричали: «Выбрасывай!»

Барахляшка, вмиг растерявший всю свою жуть, катался по полу пыльным шариком и канючил:

— Это ещё хорошая кастрюля, не смотри, что с дырой, — можно ведь и запаять. Эй, нормальная чашка — замажь трещину да пей. Подумаешь, ботинок каши просит — а вдруг его ещё склеить можно? Не трогай. Брось. Отойди. Что упало, то пропало!

Но все его уговоры были тщетны. То, что реально нуждалось в починке, Никифор с Сенькой починили, а остальное погрузили на тачку и отвезли в конец улицы к мусорному контейнеру. Потом и в заброшенном доме порядок навели, пока там барахляшки не расплодились. Вскоре все пыльные помпончики перестали путаться под ногами — собрались и ушли. Только один — самый большой, — обернувшись на пороге, показал язык:

— Ишь, хитренькие. Ничего, мы ещё вернёмся. Вот накопите опять барахла…

— А вот и не накопим, — Тайка в ответ тоже показала язык. — Мы теперь умные. И к Алёнке тоже соваться не вздумайте — скоро мы и там приберёмся.

— Ой, а вот и мой мячик нашёлся, — Пушок взмыл над диваном, сжимая в когтях пропажу. — Ура-а-а!

— О, и кочерга! — заулыбался Никифор. — На самом видном месте лежала, надо же!

— А вот и твоя подушка! Тая, половник на подоконнике был, под полотенцем. Помнишь, ты искала? — коловерша заискивающе улыбнулся. — Напечёшь нам блинчиков?

— Конечно, напеку, — Тайка повязала фартук.

Важное дело было сделано, теперь не грех и победу отметить: позвать гостей, устроить весёлые дружеские посиделки с песнями и танцами. Тем более, праздники-то ещё не закончились!

Щедрый вечер

Те, кто считает зиму скучным временем, наверняка никогда не бывали в Дивнозёрье. Думаете, раз вся летняя нечисть отправляется в спячку, так и ведьме-хранительнице заняться нечем? А вот и нет! Наоборот — приходится смотреть в оба, чтобы не проморгать какого-нибудь упыря: уж очень они любят по зиме безобразничать. В саму деревню-то злая нечисть войти не сможет — об этом Тайка позаботилась. А вот на дорогах и в лесу может быть небезопасно. Спросите, зачем по зиме в лес ходить? Ну а как же пройтись на лыжах по снежной целине, полюбоваться на припорошенные ели, поискать лосиные следы, полюбоваться на красных, как яблоки, снегирей? Или вот ещё — на озёра сходить. Там как раз приморозило: можно и на коньках покататься, и шайбу с ребятами погонять. Кстати, на санках с горки скатиться — тоже хорошо. А самые лучшие горки, конечно же, находятся за околицей.

Но и в самой деревне всякое может случиться. То кикимора-раздорка у кого-нибудь заведётся и всех домочадцев между собой перессорит, то тоскуша в погребе засядет да так разунылится, что всё варенье прокиснет. А давеча у бабы Иры — представляете — домовой потерялся, и с этим тоже кому пришлось разбираться? Ну конечно же, ведьме.

Вообще-то Тайка зиму любила. Не только из-за каникул и прочих развлечений, но и потому, что у неё зимой был день рождения. Ничуть не меньше — а может, даже и больше, она любила отмечать Новый год. Всё время ждала чудес, и чудеса случались. Разве это не здорово?

Вот и сегодня с ней случилось чудо в перьях. В смысле, Пушок, конечно же. Коловерша ворвался в открытую форточку с мороза, стряхнул снег с взъерошенной макушки и первым делом спросил:

— А есть что-нибудь поесть?

— С обеда не кушал? — поддела его Тайка, но коловерша иронии не оценил.

— Угу, аж извёлся весь. Почитай, уже два часа во рту и маковой росинки не было. А мне голодать нельзя — я же растущий организм!

«Жрущий ты организм», — хотела сказать Тайка, но, подумав, не стала насмехаться над пернатым (и мохнатым) другом. В конце концов, ну что ей, пирогов жалко? Она же опять напекла столько, что без Пушка никак не справиться!

— Тая, а ты умеешь гадать? — вдруг ни с того ни с сего спросил Пушок после примерно семнадцатого пирожка с яблоками (И как в него столько влезает? Может, у коловершей есть отдельный желудок для вкусненького?). — Должна уметь. Ты ж ведьма!

Тайка пожала плечами. Признаться, гадания её никогда особо не интересовали. Да и бабушка говорила, мол, чушь всё это. Свою жизнь человек должен сам строить, а не на судьбу уповать.

— Ну, теоретически могу. А тебе зачем?

— Так святки же! — коловерша захлопал крыльями и пылко зачастил: — Я знаешь сколько конфет сегодня наколядовал! Ух! Чуть не слипся!

— «Наколядовал» он, — усмехнулась Тайка, уперев руки в бока. — Так сразу и скажи: стащил.

— А вот и нет! Я у соседского дома сидел на ветке и пел, пока не охрип. Они, конечно, пошли посмотреть, кто это там такой сладкоголосый выискался. Тут уж я не растерялся: они в дверь, а я в окно. Взял конфетку за труды — и обратно на ветку прыг! Я ж помню, что ты велела простым людям на глаза не показываться. Мол, их хрупкая психика не выдержит существования летающих котов, которые к тому же наполовину совы. И хотя я считаю это вопросом, как нынче говорят, дискуссионным, но сегодня, так и быть, спорить не буду.

— Ну, спасибо хоть на этом, — Тайка вздохнула.

Уж сколько раз она пыталась убедить коловершу не брать чужого, но, когда дело касалось еды, у Пушка все слова в одно ухо (рыжее, с кисточкой) влетали, а в другое вылетали. Ишь, какой «сладкоголосый» выискался! Вы слышали, как по весне коты кричат? А теперь соедините это в уме с восторженным уханьем совы — вот примерно так и поют коловерши. Некоторые, между прочим, ещё и в ноты не попадают.

— Короче, давай гадать тебе на жениха! — воодушевленный своей идеей, Пушок затанцевал на табурете, перебирая лапами и раскачиваясь из стороны в сторону.

— Но зачем?

— Что ж ты такая недотёпа у меня, Тая? Говорю же: святки нынче. Самое время!

Тайка закатила глаза. Она знала: если уж Пушку что-то в голову втемяшилось — отговорить его бывает непросто. Практически невозможно.

— Давай лучше я тебе погадаю на невесту.

Коловерша нетерпеливо фыркнул:

— Вообще-то себе я уже сам погадал и перегадывать не собираюсь, меня всё устраивает. А ты чего отнекиваешься? Может, боишься?

— А чего мне бояться? — не поняла Тайка.

— Да так, говорят, опасное это дело, — Пушок устрашающе завращал глазами.

— Пф! И вовсе не опасное! Вот нисколечко!

— Смотри, выпрыгнет на тебя бес!

— Пускай! Сам выпрыгнет — сам пожалеет. Я же ведьма!

— Вот-вот, и я о том же, — радостно закивал коловерша, ещё и усы облизнул в предвкушении. — Так что давай, гадай.

Тут бы Тайке насторожиться да призадуматься (нет, ну а чего Пушок настаивает?), но она уже побежала в бабушкину комнату за двумя зеркалами и свечкой. Нужно же было доказать коловерше, что всё это пред-рас-суд-ки! Ну, или, как любит говорить мама: «Не чепуха, а народные традиции». В то, что в зеркале можно взаправду увидеть лицо будущего жениха, Тайка, конечно же, не верила…

Под чутким руководством Пушка она задёрнула шторы, установила два зеркала друг напротив друга так, чтобы образовался зеркальный коридор, зажгла свечи и села ждать. Коловерша, по обыкновению, устроился у неё на плече. Он никак не мог успокоиться: терзал когтями ткань её футболки, щекотал усами щёку, сопел на ухо, чесался. В конце концов Тайка не выдержала этой возни:

— Ну уймись уже! Всех бесов мне распугаешь. Ну или женихов — без разницы.

— Никто к тебе не придёт, — огрызнулся Пушок. — Ты же не сказала самого главного: «Суженый мой, ряженый, появись!» Говори скорее, а то гадание не сработает.

— Ну, ладно, допустим: суженый мой, ряженый, появись! — Тайка произнесла эти слова без особого энтузиазма, и коловерша скривился.

— Бодрее, Тая, бодрее. Ну что ты как маленькая? Несколько раз повтори. И, главное, не моргай — смотри в оба, а то упустишь своё счастье! И свечки поставь вот так — прямо перед собой.

Вот же прилипала, а? Пришлось сидеть и повторять раз за разом одно и то же. Признаться, Тайка чувствовала себя очень глупо. Дым от свечей ел глаза так, что те начали слезиться. Пушок тихонько урчал над ухом, словно задался целью погрузить хозяйку в некое подобие колдовского транса. В какой-то момент Тайке действительно начало казаться, что она видит в зеркальном коридоре чьё-то размытое лицо. Сердце ёкнуло — неужели гадание и впрямь работает?

За окном мела метель, тоскливо завывал ветер, ветви яблони стучали по козырьку крыльца, а тени от свечей так рьяно плясали на стенах от обычного сквозняка, что Тайке начало чудиться, будто в комнате есть кто-то ещё, кроме них с Пушком. Ух, страшно! Она крепко сжала зубы, чтобы не вскрикнуть (известное дело: стоит только дать слабину — и гадание не получится), и, уже не помня в который раз, произнесла:

— Суженый мой, ряженый, появись!

И тут в зеркале мелькнуло знакомое лицо. В тот же миг Тайка узнала Яромира, ахнула, отшатнулась и неловким взмахом руки перевернула подсвечник. Свечи, падая, потухли, воском залило стол. В кромешной тьме с отчаянным клёкотом заметался Пушок, но Тайка быстро сориентировалась, включив фонарик на мобильном. И что вы думаете? Застукала заговорщиков прямо на месте преступления. Ладно Пушок — от него всего можно было ожидать. Но Никифор!

Домовой охнул, поняв, что его присутствие обнаружено, и поспешно спрятал за спину то, что держал в руках.

— А ну-ка покажи! — скомандовала Тайка.

Она чувствовала себя полицейским из фильма: те точно так же светят в лицо коварным преступникам.

— Да нет у меня ничего, — буркнул Никифор, показав широкие ладони (между пальцами у домового рос серый мех, похожий на волчий).

— Вы что, за дурочку меня держите? Думаешь, я не видела, как ты успел что-то Пушку передать? Отдавайте, а не то обижусь!

— Вот палево… — коловерша скорбно поник усами и протянул Тайке (ну конечно, она так и знала!) фотографию Яромира.

Ну и дела! Мало того что эти сводники сфоткали Дивьего воина исподтишка, так ещё и нашли где-то цветной принтер. Значит, в райцентр ездили. Ну, то есть летали — Тайка была почти уверена, что это всё Пушок затеял. Уж больно у того вид был невинный. Значит, точно виноват!

— Ты не серчай, Таюшка-хозяюшка, — угрюмо пробасил домовой. — Мы же хотели как лучше… Хороший же парень Яромир.

Тайка, не говоря ни слова, подошла к выключателю и включила свет. Ей было до чёртиков обидно. Ну как так-то! Она же почти поверила!

— Больше так не делайте. Никогда, слышите? — она шмыгнула носом.

— Угу, не будем, — пообещал Никифор за двоих, а Пушок взмыл в воздух и завис прямо у Тайки перед лицом, так яростно махая крыльями, что у неё аж волосы ветром разлохматило.

— Тая, только не реви, ладно? Уж лучше полотенцем по хвосту. Век мне плюшек не видать! Ну не дуйся. Я ещё одно гадание знаю. Тут ваще никто не подкопается. Нужно просто выйти на улицу и спросить имя первого встречного. Как его зовут, так и твоего жениха звать будут.

— Хватит с меня ваших дурацких гаданий! — буркнула Тайка. — Да и темно уже. Все нормальные люди давно по домам сидят, телек смотрят.

Но она солгала бы, если бы сказала, что ей было совсем не любопытно…

Пока Пушок с Никифором шептались о чём-то своём, Тайка взяла кухонный ножик и аккуратно счистила со стола расплавленный воск от упавших свечей, потом протёрла зеркала салфеткой, поставила подсвечник на сервант и как бы между делом сказала:

— Пойду лучше мусор вынесу.

Домовой хотел что-то ответить, но Пушок, опередив его, закивал, как китайский болванчик:

— Иди-иди, Тая. А мы с Никифором пока чайку поставим. Да и пироги твои без нас, наверное, заскучали… — хохотнув, он облизнул усы.

И Тайка, недолго думая, выскочила из дома. Даже пуховик надевать не стала — до контейнера было довольно близко: всего-то до конца переулка дойти. Она убеждала себя, что, скорее всего, никого не встретит, но ошиблась. Стоило Тайке отворить калитку (Ужасно скрипучую! Ох, смазать бы её, да все руки никак не дойдут…), как она сразу же с разгону влетела лбом в чьё-то крепкое плечо.

— Куда ты так летишь, дивья царевна?

Она медленно подняла голову, всё ещё надеясь, что ей послышалось. Но нет. Перед ней стоял Яромир собственной персоной. И спрашивать, как его зовут, было как-то глупо…

— Вы что, сговорились, что ли? — Тайка хотела было стукнуть Дивьего воина кулачком, но тот перехватил её запястье. И тут же выпустил, получив мусорным мешком повыше колена. — А ну не трогай меня, слышишь?!

— Да какая злая муха тебя укусила? Зима же, все мухи спать давно должны…

Недоумение Яромира было таким искренним, что Тайка смутилась. Она запоздало припомнила, что дивьи люди не умеют врать. Что ж, наверное, Яромир стал такой же жертвой обмана, как и она.

— Тебя случайно не Пушок в гости позвал? — она подозрительно прищурилась, но дивий воин покачал головой:

— Нет. Я что, не вовремя?

— Всё нормально, — Тайка виновато улыбнулась. — Прости, что накричала на тебя. Просто день дурацкий. Хочешь чаю с пирогами? Если, конечно, Пушок их ещё не все слопал, обжора пернатый…

Приглашению дивий воин обрадовался и от угощения отказываться не стал, так что в дом они вошли вместе, под многозначительные переглядки Пушка с Никифором.

За столом Яромир много рассказывал о Дивьем царстве, и Тайка слушала его, раскрыв рот. Коловерша в очередной раз налопался до отвала и теперь лежал, пригревшись на диване под пледом и урча, как трактор. Домовой, хлопнув себя по лбу, притащил к столу вкуснющие цукаты, которые сам недавно насушил. Их так здорово было макать в шоколадный соус! В печке потрескивал огонь, и Тайке казалось, что она могла бы провести целую вечность в кругу дорогих её сердцу друзей. Но около полуночи Яромир решил, что пора бы и честь знать, и начал прощаться:

— Ну, спасибо за чай и за компанию. Эх, хороши у тебя пироги, дивья царевна. Особенно те, что сладкие. Хотя с капустой тоже ничего.

Тайка тихонько фыркнула: её до сих пор забавляло, что суровый дикий воин оказался таким сладкоежкой.

— Заходи как-нибудь ещё, — она вручила Яромиру с собой пакетик шоколадных конфет (его любимых, конечно же!).

— Так ты зови — и приду, — улыбнулся он. — А то пока вот только дядька Никифор в гости приглашает…

Домовой на этих словах закашлялся, но было уже поздно: Тайка всё поняла, схватилась в гневе за полотенце да так и застыла с ним в руках.

Потому что одно дело негодяя Пушка по кухне гонять, но Никифор — это же совсем другое. Всё-таки не какой-нибудь балбес пернатый, а серьёзный и обстоятельный домовой. Был когда-то…

— Ты не хочешь объясниться? — строго спросила она у Никифора.

Хотя что тут объяснять? Всё было и так понятно: это заговор! Самый настоящий.

Домовой вздохнул, поковырял пол носком лаптя и, опустив взор, пробурчал:

— А неча мусор из избы на ночь глядя выносить. Примета дурная. И гостя на ночь глядя выпроваживать тоже не след. Праздник ведь нонче!

— Какой ещё праздник? — опешила Тайка.

Признаться, она совершенно потеряла счёт дням — только знала, что каникулы уже закончились и её день рождения тоже миновал.

— Как это «какой»? — Пушок вынырнул из-под тёплого пледа и сладко потянулся. — Щедрый вечер, конечно. Или, как нынче принято говорить, Старый Новый год, во!

В этот миг часы как раз пробили полночь, и Тайка, отложив полотенце, заулыбалась:

— Ой, а я и забыла… Пойдёмте, что ли, во двор на луну смотреть? У меня хлопушки остались, давайте их бахнем!

Ей совсем расхотелось ругаться на друзей. Ну напортачили со святочными гаданиями — подумаешь, бывает! Правда же хотели как лучше. Тем более, что Яромира она и впрямь была рада видеть, только сама позвать в гости отчего-то стеснялась. Он ведь не абы кто, а воевода царской дружины, у него, небось, куча важных дел…

— Так я это, останусь? — дивий воин мял в ладонях шапку, словно не зная, что с ней делать дальше.

— Ну, конечно, — Тайка, краснея, сунула ему в руки хлопушку.

Они оделись потеплее и высыпали во двор. Луна была огромная и жёлтая, как кусок хорошо вызревшего сыра. В воздухе кружился лёгкий снежок, Пушок ловил его на язык и так искренне сокрушался, что тот похож на сахарную пудру, а, поди ж ты, — не сладкий, что Тайка окончательно перестала дуться. Они взрывали хлопушки, жгли бенгальские огни, подставляя ладони под холодные искры, перекидывались снежками и ели конфеты, которыми скрепя сердце поделился Яромир. Тайка сияла от счастья. Она даже не стала морщиться, когда Пушок запел по-своему, по-коловершьи. Потому что ну какой Щедрый вечер без песен! Она не знала, что будет дальше, — и не хотела гадать. Но ясно было одно: этот холодный январь в Дивнозёрье запомнится ей на всю жизнь. Потому что никакие холода не страшны, когда нас согревают радостный смех и тепло дружеских объятий.

Спасти коловершу!

— Пушочек, обедать! — Тайка разложила по тарелкам хрустящую жареную картошечку.

За печкой никто не отозвался. Неужели ещё дрыхнет, негодник? Ну, сколько можно спать!

— Пушо-о-к! — она позвала громче.

Опять тишина. Пришлось самой лезть на печку, будить.

Коловерша, как оказалось, не спал, а просто склубочился, завернувшись в одеяло так, что одни глаза наружу торчали.

— Не хочу есть, — он скорбно вздохнул.

Тайка почесала в затылке: к такому повороту жизнь её не готовила.

— Ты, случаем, не заболел?

— Я здоро-о-ов, — простонал Пушок таким голосом, как будто прямо сейчас собрался помирать.

— А у нас, между прочим, сегодня на обед картошечка, грибочки солёные, пирожки с вареньем. Вишнёвым, твоим любимым.

Уши коловерши на мгновение встали торчком, но сразу же вяло поникли.

— До пирожков ли нынче? У меня, можно сказать, жизнь не удалась.

— Да что случилось-то? — Тайка упёрла руки в бока. — Рассказывай уже.

Коловерша пошевелил обвисшими усами:

— Ах, оставь меня, Тая. Иди, ешь свою картошечку. Тебе хорошо питаться надо, расти… а со мной, считай, всё кончено. Я уже мёртв внутри!

Домовой Никифор выбрался из погреба, водрузил на стол большую банку солёных огурцов и, вытерев со лба пот, наябедничал:

— Он со вчерашнего вечера такой, Таюшка-хозяюшка. Любовь у него, панимашь!

— Какая ещё любовь?

— Знамо какая, — домовой понизил голос до шёпота, — несчастная!

Тайка припомнила, что накануне Пушок вроде бы летал куда-то с дикими коловершами.

— У вас что, вечеринка не задалась? — она протянула руку, чтобы погладить коловершу, но тот надулся и зашипел, пришлось просто поправить одеяло.

— Много они понимают! — буркнул Пушок. — Невежды узколобые. Эх, зря я им про День святого Валентина рассказал…

— Что, на смех подняли? — Тайка сама никогда не разговаривала с дикими коловершами, но подозревала, что те вряд ли смогут оценить праздник, о котором прежде слыхом не слыхивали.

— Наоборот, — вздохнул Пушок, высовывая из-под одеяла свой розовый нос. — Ночка сказала, что это очень романтично. Поэтому по весне она будет вить гнездо с тем, кто подарит ей самое вкусное лакомство.

— Ночка? Кто это?

— Зазноба нашего охламона, — Никифор, кряхтя, забрался на печку. — Чёрненькая вся, только усы, носочки и грудка белые.

— Краси-и-ивая, — простонал несчастный коловерша.

— И она выбрала не тебя, так? — Тайке стало очень обидно за Пушка, но чем тут помочь, она, право, не знала. — Не грусти, Пушочек. Хочешь, я котлеток приготовлю специально для тебя? Или давай на выходных в кино съездим в райцентр? Я тебе попкорн куплю. Ты какой больше любишь, солёный или сладкий?

— Уже, наверное, никакой…

Тайка вздохнула: похоже, дело было куда серьёзнее, чем она думала.

— Кстати, а что ты подарил Ночке?

— Только не смейся. Шоколадку «сникерс», — коловерша облизнулся.

— Хм… так, может, она не ест сладкое? Надо было сначала разузнать, что она любит.

— Да всё она ест! — Пушок от отчаяния запустил когти в одеяло. — Вот только мой подарок даже не открыла. А знаешь, почему?

Он дождался, пока Тайка покачает головой, и загробным голосом провыл:

— Испугалась обёртки.

— Что?!

— Что слышала. Обёртка, говорю, яркая и шуршит. Эта дурёха как увидела — сразу давай шарахаться и орать. Я и не подозревал, что Ночка такая трусиха…

— М-да, неловко как-то вышло, — Тайка, прищурившись, глянула на него. — Слушай, а «сникерс» этот ты откуда взял?

— Из магазина, — коловерша заволновался, ещё больше укрепив её подозрения.

— Украл, значит?

Пушок попытался юркнуть под одеяло, но не тут-то было: Никифор сцапал его за шкирку и вытащил на свет.

— Что будем делать с этим ворюгой, Таюшка-хозяюшка?

— Завтра же отнесёшь деньги в магазин, понял? Это тебе не яблоки с деревьев тырить, рецидивист пернатый!

— Да и сам собирался, — проворчал Пушок. — Нечего тут «рецидивистами» обзываться!

Никифор поставил его на лапы, коловерша пригладил языком шерсть на загривке и сердито добавил:

— Руки-то зачем было распускать? Теперь я нуждаюсь в моральной компенсации: давайте сюда вашу картошку!

Едва они сели за стол, в стекло вдруг настойчиво постучали, и Тайка увидела за окном ещё одного коловершу.

Тот был немного покрупнее Пушка, с мехом ровного дымчатого цвета, чёрными крапинками на серых перьях и круглыми жёлтыми глазами.

— Здрасьте! — он влетел на кухню и завертел головой, словно ища, чем бы поживиться. — Ха, а вкусненько у вас пахнет…

Пушок угрожающе зашипел, и Тайка сразу поняла — а вот и он, более удачливый соперник в борьбе за сердце прекрасной дамы.

— Летел бы ты восвояси, Дымок. Не друг ты мне больше, а псина позорная!

— А я, ващет, не к тебе, а к ведьме твоей! — буркнул гость.

— Чем могу помочь? — холодно осведомилась Тайка. Этот Дымок ей сразу не понравился: держался нагло, да ещё с грязными лапами полез на чистую скатерть. — Потрудитесь покинуть стол, я тут за вами прибирать не нанималась.

Пришлый коловерша сконфузился и перепорхнул на спинку стула.

— Извиняйте, волнуюся я. Ночка в беде! А всё из-за того, что этот олух, — он кивнул на Пушка, — дурацкий день не-помню-кого-там придумал.

— Ничего я не придумывал! Тая, скажи ему! Или я за себя не отвечаю!

— Хвост свой побереги, — фыркнул в ответ Дымок, надувая грудь.

А Тайка в запале стукнула кулаком по столу:

— Замолчали оба! Станете драться, обоих сразу за шкирку — и на улицу! Рассказывайте, что стряслось.

— Так вот я, сталбыть, и говорю, — Дымок прижал уши (они у него были смешные: длинные, с кисточками на концах). — Полетели мы, значица, в берёзовую рощу пировать. Никого нет, хорошо, солнышко припекает, еды завались — в общем, расслабились мы, перестали скрываться… и вдруг, откуда ни возьмись — бабах!!! Гляжу: Ноченька моя брык — и лежит, не шелохнётся. А к ней мужик от в такенных сапожищах бежит с ружьём наперевес. Я сам еле ноги унёс.

— А Ночка? — ахнул Пушок.

— Живая она. Только забрал её мужик энтот. Ещё шёл, чесал в репе и приговаривал: «Так вот ты какое, чудо в перьях!»

— Надеюсь, ты за ним проследил? — Пушок шкрябнул когтями по обшивке дивана.

— Я… не подумал, — Дымок втянул голову в плечи и захлопал глазищами, на него было жалко смотреть. Эх, горе-кавалер…

Тайка на всякий случай встала между коловершами — во избежание.

— Скажи, а нос у этого мужика красный был?

— Вроде да.

— Ещё борода седая и голос такой хриплый, прокуренный?

— Угу, — по-совиному ухнул Дымок.

— Тогда это дядя Коля. Он у березняка всегда приманку на тетерева оставляет. Небось, её-то вы и жрали? Ничего себе, подарочек на День святого Валентина! — не дожидаясь ответа, она схватила с вешалки куртку, вдела ноги в сапоги и прикрикнула на коловершей. — Чего расселись, рыцари пушистые? Идёмте вашу даму сердца выручать.

Дядю Колю в Дивнозёрье не жаловали. Он жил один, ни с кем не здоровался и держал во дворе на цепи беспородную злющую псину по кличке Полкан. По выходным к нему приезжали из города приятели, которых в деревне за глаза называли «браконьерами». Браконьеры ходили на охоту или рыбалку, а потом выпивали и бузили — да так, что соседи даже участкового вызывали. В общем, неприятный тип был этот дядя Коля, и Тайке было боязно к нему идти, но Пушок выглядел таким несчастным… да и Ночку нельзя было оставлять в беде.

— Значит, план такой, — она шагала по заснеженной дороге, Пушок сидел у неё на правом плече, а Дымок примостился на левом, поэтому смотреть Тайка могла только вперёд, — я буду отвлекать его разговорами, сколько смогу. А вы в это время проберётесь в дом и отыщете Ночку, идёт?

Пушок угукнул, а вот дымчатый коловерша забеспокоился:

— А окно не будет закрыто? А что, если он её в клетку посадил? А вдруг он и нас поймает?

— Не поймает, вы шустрые, — успокоила его Тайка. — Если что-то пойдёт не так, просто исчезнете и всё, а мы придумаем другой план.

Про себя она подумала, что по сравнению с этим Дымком Пушок вообще смельчак и держится молодцом. Неужели все дикие коловерши такие трусливые?

Они остановились возле дяди-Колиной калитки, и Полкан басовито залаял.

— Ненавижу пёсье племя, — проворчал Пушок, поёжившись.

А Дымок, вцепившись когтями в Тайкино плечо, пролепетал:

— Я никуда не пойду!

— Да не бойся ты, собака же на цепи, — Тайка приоткрыла скрипучую калитку и, стиснув зубы, вошла.

Пушок сорвался с её плеча и скрылся за углом дома, пролетев прямо над головой рвущегося с цепи Полкана, — явно выделывался перед Дымком. Как ни странно, это помогло: второй коловерша потоптался, раскрыл крылья и бросился следом за приятелем, на всякий случай облетев собаку по широкой дуге.

А Тайка с опаской постучалась в дверь. Никто не ответил. Тогда она, сбежав с крыльца и приподнявшись на цыпочки, тихонько заглянула в окно комнаты.

Дядя Коля сидел за столом, вертя в пальцах рюмку с какой-то мутной жижей. Плечом он прижимал к уху телефон и, брызжа слюной, орал в трубку:

— Это не прикол, дурик! Я в самом деле поймал чупакабру, прикинь! Да не пьяный я. Говорю тебе, в Дивнозёрье всякая пакость водится. Приезжай, сам всё увидишь. Слушай, как думаешь, а Карпович за неё хорошо заплатит? — он дождался ответа, присвистнул и кивнул. — Ладно. Жду!

Браконьер отложил трубку, осушил до дна рюмку и встал. Только сейчас Тайка увидела за его спиной у самой стены большую кроличью клетку. Внутри сидела миниатюрная чёрная коловерша с беленькими лапками, в её круглых зелёных глазищах застыл неподдельный ужас, она тяжело дышала, но, похоже, была невредима. Наверное, просто испугалась выстрела.

Дядя Коля шагнул к клетке, и Ночка с криком шарахнулась, всем телом ударившись о прутья.

— Что же ты такое? — браконьер почесал в затылке. — А, плевать. Карпович сам разберётся, лишь бы заплатил.

Тайка поняла, что пора брать дело в свои руки, и настойчиво забарабанила уже не в дверь, а в стекло.

Дядя Коля вздрогнул, набросил на клетку свою куртку, распахнул створки и высунулся в окно, обдав Тайку запахом перегара и крепкого табака:

— Чё тебе?

— Здравствуйте, дядя Коля! — она улыбнулась как можно шире. — Можно задать вам пару вопросов? Нам в школе задали сделать доклад об интересных профессиях.

— А я-то тут каким боком? — недоверчиво прищурился браконьер и прикрикнул на свою дворнягу. — А ну тихо!

Полкан замолчал.

— Вы же охотник, — Тайка заметила, как второе окно в комнате приоткрылось и на подоконник бесшумно скользнул Пушок.

— И чё? — фыркнул дядя Коля. — Тут каждый второй мужик если не охотник, то рыбак.

— Любителей полно, — отмахнулась Тайка. — Но вы, я слышала, настоящий профессионал.

Пушок тем временем уже тихонько ковырял проволоку, намотанную на дверце клетки. Дымок остался на подоконнике — сидел там и дрожал как осиновый лист.

Браконьер довольно хмыкнул: Тайкины слова ему явно польстили.

— Сегодня у меня другие планы, красавица. Ты лучше приходи завтра вечером, я всё тебе расскажу. Может, даже ружьё дам подержать.

Его тон Тайке очень не понравился, ей стало не по себе. Впрочем, оставалось потянуть время ещё совсем немного: ловкий Пушок уже помогал Ночке выбраться из клетки.

— Ой, не, я лучше придумала, — она выдумывала на ходу, — давайте вы к нам в школу придёте на встречу? Ответите на вопросы ребят, расскажете какие-нибудь охотничьи байки…

Дядя Коля поскрёб в седой бороде.

— Хм… А за это полагается какое-нибудь вознаграждение?

— Пирожками вас угостим, — Тайка улыбалась так, что скулы аж сводило, — с малиновым вареньицем.

К счастью, коловерши были уже на подоконнике, и неприятный разговор можно было заканчивать.

Браконьер скривился и сердито пробурчал:

— Я варенье с пирожками не пью.

— Тогда чайку нальём, — Тайка сделала вид, что не поняла намёка.

В этот момент у дяди Коли снова зазвонил телефон, и он замахал руками:

— Иди, иди отсюда, девочка. Не до тебя сейчас.

Пушок проскользнул в окно и притворил за собой створку. Коловерши пропали из виду, и задерживаться было больше незачем. Уф!

— Ну и пойду, — Тайка надула губы, как будто бы обиделась. — Какой же вы всё-таки меркантильный тип, дядя Коля. Точно браконьер!

— Что-о?! — взревел охотник, округляя глаза.

Тайка показала ему язык и рванула к калитке. Вслед ей донеслись хриплые дяди-Колины ругательства. Сердце билось часто-часто, и она, признаться, была до чёртиков рада, что заходить в дом не пришлось. Ох, лучше будет в ближайшее время не попадаться на глаза дяде Коле и его дружкам…

Пушок вернулся только утром. Он сиял от гордости, топорщил крылья и важно надувал щёки:

— Тая, она сказала, что я её герой и самый смелый коловерша на свете!

— Так и есть, — Тайка припомнила, как трясся от страха Дымок и насколько пугливой оказалась сама Ночка. — Ты у нас ого-го! Орёл!

По правде говоря, раньше ей казалось, что Пушок тоже боится всего на свете, но теперь она поняла: смел не тот, кто не боится, а тот, кто умеет пересиливать свои страхи.

— А испечёшь мне печенек? — Пушок ткнулся лбом в её ладонь.

— Ишь, подлиза! — Тайка почесала его за ухом. — Ладно, испеку. Заслужил, чего уж там.

— Только побольше, — коловерша затанцевал, перебирая лапами. — У меня сегодня свидание.

— Ишь ты, — крякнул Никифор, почёсывая бороду. — Наш пострел везде поспел. С Ночкой?

— Ага, — глаза Пушка сияли от счастья. — По весне вместе летать будем, наверное…

— Ох, смотри, пернатый, — домовой погрозил ему пальцем. — Эта твоя Ночка — та ещё вертихвостка. До весны ещё три раза передумает и опять разобьёт тебе сердце.

Тайка кивнула, соглашаясь. Ей очень не хотелось, чтобы Пушок снова страдал, сидя на печке.

— Вы не поняли, — Пушок поиграл бровями. — Это я буду выбирать, а не она. Я же теперь герой! Вчера отмечали её возвращение — так девчонки мне столько вкусненького принесли… ух, видели бы вы, как Ночка злилась! Ревнует, наверное.

— Бабник, — фыркнул Никифор. — Хотя бы «сникерс» ей больше не дари.

Пушок перелетел к зеркалу над умывальником и принялся прихорашиваться.

— Вообще-то, я добыл ещё один. И не смотрите так, я его купил! А ещё мы вместе кино будем смотреть. «Звёздные войны»!

— Она же, небось, Дарт Вейдера испугается… — Тайка с сомнением покачала головой.

Коловерша перестал вылизываться и глянул на неё очень серьёзно.

— Если так, то нам с Ночкой незачем быть вместе. Внешность — это не главное, Тай. Должны же быть ещё и общие интересы, чтобы было о чём поговорить. И доверие.

— Эт верно, — Никифор переглянулся с Пушком и повернулся к Тайке. — А ты сама-то чего в кино не сходишь?

— Я и дома могу посмотреть, — отмахнулась она.

— Мы не об этом, Тая. День святого Валентина же! Ты что, опять одна сидеть будешь? — нахмурился коловерша.

— Опять вы за своё? — Тайка схватила скалку. — Кто будет сводничать, тот печенья не получит!

— Это нечестно! — фыркнул Пушок. — Тая, мы же о тебе заботимся. Потому что любим тебя, вот!

— Но печеньки вы любите больше, — Тайка раскатала тесто и достала из ящика формочку в виде сердечка.

Конечно, она так не думала. И Никифор с Пушком это знали.

Первая порция сладких сердечек отправилась в печь, и кухню вмиг наполнил умопомрачительный запах песочного теста. Тайка вымыла руки, вытерла их о фартук и, немного подумав, добавила:

— А всё-таки здорово, что мы есть друг у друга, правда? Я тоже очень вас люблю. А ну-ка, снимите пробу! — она надела рукавицы-прихватки, достала дымящийся противень с печеньем, и Пушок первым ринулся к угощению.

Тайка с улыбкой смотрела на друзей и думала, что добрые поступки, конечно, важны, но говорить друг другу слова любви не менее важно — от них на душе становится теплее. И самое главное, что это можно и нужно делать в любое время года, а не только в День святого Валентина.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.