Чудовище

Наконец, ужин.

Разумеется, я предпочел бы увильнуть от этого торжественного мероприятия. Вид лакеев во главе с важным мажордомом вызывал во мне противоречивое чувство; что бы там ни ощущали сами участники маскарада, некоторые затраты нервной энергии никак не компенсировались их обществом. Катеньку, правда, увидеть было приятно, но это я вполне мог бы сделать и в другом, так сказать, месте.

Ладно. Мысли скользнули по периферии сознания и погасли, а я уже подходил к дверям столового зала, где и столкнулся - счастливое предзнаменование! - с Катенькой. Новый облик, приятно радовавший меня последние два часа, восхитил мою подружку. В зеркале её восхищенно раскрытых глаз я увидел себя таким, каким, конечно же, не увижу в зеркалах фабрично-заводского производства. И энергия её удивления, переплавленная сразу в порыв едва сдерживаемый, чуть не заставила её потащить меня в место, противоположное от столовой, в состояние горизонтальное... Она сдержалась, стиснув зубы от веселого отчаяния... и мы уже чинно входили в зал.

Задернутые плотные шторы отсекли сереющий вечер, а люстры, настенные светильники и канцелярия наполнили большой зал желтоватым светом; попытка вместе с пестрой яркостью ливрей и прочей мишурой - привлечь в каждодневный ритуал недоступную другим праздничную атмосферу.

А мне все сразу стало нравится. В стороне солидно кучковались представленные мне вчера дирктора всех этих РАО СС, СД и прочих МОПСов. Все ждали Курагина и не садились за стол, на который я, едва взглянув, обомлел. Вчера, может быть, было не до разглядывания, но сегодня все великолепие убранства бросалось в глаза: посередине возлежал огромный осетр, густо убранный зеленью, здоровенная щука, сом, форель и прочие речные и морские рыбы были в изобилие разбросаны там и сям по всему пространству огромного стола. Видать, сегодня был рыбный день: пар из множества супниц, соусниц и прочих объемистых сосудов пробивался и разносился окрест. В общем, пора было Курагину явиться.

Что и произошло буквально через пару минут. Сначало возникло движение среди кучки черных, солидно-лаковых, словно жуки, директоров, потом скрипнула дверь, мажордом жезлом стукнул о пол и зычно провозгласил:

- Кушать подано! Просим всех к столу!

После чего все - вслед за Курагиным, сыновьями и Николаем, - начали рассаживаться.

Я заметил хмурое выражение лица Курагина. Дмитрий имел лицо по обыкновению угрюмое, и раздражительнось, даже злоба, играли желваками его скул. Даже Иван, по обыкновению следящий за своим лицом, не мог скрыть некторую озабоченность. Что-то произошло между ними? подумал я. Однако, никто не обращал внимание; возможность ссоры здесь - явление нередкое, привычное... а кроме того, меня уже манил осетр.

Катенька весело поглядывала на меня, лакеи разливали вино в бокалы, потом в тарелки - уху, с желтыми кружочками жира и невозможным ароматом: началось. Было бесподобно вкусно и через некоторое время, весело подбадриваемый Катенькой, я самовольно вспорол осетра, вырезав два приличных куска - себе и соседке. И все в молчании, прерываемой скрипом паркета под бутафорскими башмаками лакеев, да железным лязгом челюстей тут же материализовавшегося хозяйского дога.

- Так что же нам делать прикажите с нашими активами? - вдруг нарушил тишину голос Курагина.

Среди черных жукообразных директоров волной прошелестело оживление.

- У вас какие-нибудь особые предложения? - спросил один, кажется это был Григорий Аркадьевич, президент банка.

- В том-то и дело, что нет никаких предложений. Мы давно уже исчерпали запас идей, коллеги. А те, что работают на нас, относятся к вчерашнего дню. Вы же сами отлично знаете, Григорий Аркадьевич, что активы нашей группы позволяют осуществлять операции любого масштаба. Перед нашей валютной экспансией не устоит ни Франция, ни Англия, ни Германия. Вопрос в другом.

- Да, Михаил Семенович, - вмешался другой, имя которого я так и не мог вспомнить, - вопрос, конечно, в другом: нужно ли это нам? И не лучше ли обратить наше внимание на Юго-Восточную Азию? Здесь, правда, могут возникнуть непредвиденные последствия...

- Вы что имеете ввиду?

- Если мы неши несколько десятков миллиардов долларов выбросим сразу на Азиатский рынок, это ударит и по Японии, в первую очередь по её экспорту. Понимаете? Тут же волна может пойти к Соединенным Штатам. Россия, Бог с ней, здесь уже мертвая зона,нас этот регион не должен волновать...

- Я с вами, коллега, не согласен, - (этого я тоже вспомнил: Борис Николаевич, директор чего-то там не знаю чего), - но российские сырьевые ресурсы принадлежат нам, мертвой зоной Россию назвать нельзя.

- Вы же отлично понимаете, что я имел ввиду, - уже горячился Григорий Аркадьевич. - Я о перспективах развития, понимать надо. Волна кризиса может обогнуть земной шар и ударить по нашему, в первую очередь банковскому, ничем не обеспеченному капиталу.

- Может поэтому нам и следует первыми начать атаку, - вдруг сказал Курагин. - Ведь обязательно кто-нибудь да опередит. Вы посмотрите, что творится в мировой банковской системе, образно говоря,, это воздушный шарик, который может лопнуть от случайного укола. Может быть, действительно, опередить всех и первыми сделать укол? Первые всегда в выигрыше.

Я слушал, не забывая усердно трудиться челюстями. Осетр был изумителен. Ел я его последний раз в Чечне, где он дешев до безобразия (Каспийсая мафия!) и, признаться, я уже стал забывать его вкус. Катенька восхищенно поощряла мой аппетит, видно надеялась этим вознаградить себя в иное время. Я был не против.

Однако, то, что говорили эти дяди - хоть я и не понимал полностью что, - вызывало неприятное ощущение. Прожевав очередной кусок студенистого мяса, я спросил:

- Правильно ли я понял, что вы считаете Россию безнадежным покойником? Что лучше куда-то выбросить деньги, чем вкладывать в нашу экономику?

За столом наступило тишина. Только возле стола продолжал громко чавкать дог. Даже лакеи замерли у стен, забывшись, пристально всматривались в господ.

- Иван Сергеевич! - нарушил молчание Курагин. - Должен сказать, что вы отлично взялись за дело. Я ознакомился, ваша система безопасности будет гораздо эффективнее прежней.

- Иными счовами, - ухмыльнулся я, - не лезь в вопросы, которые не понимаешь.

- А вот Иван мне сегодня одну дельную мысль сказал. Ванька! - вдруг тихим голосом, взвинченным от клокочущего раздражения, вмешался Дмитрий. Сказать?

- Ничего я такого важного не говорил. Я высказал мысль, что воля отдельного человека решает все. И если воля достаточно сильна, то, даже, если действие противоречит менталитету общества, в конце концов побеждает этот отдельный сильный человек.

- Иными словами, если наш новый начальник безопасности решит силой заставить слушать себя и свои вопросы, он сразу становится более умным и более понимающим обстановку, чем все мы, - решительно и злобно пояснил Дмитрий.

Мне уже становилось интересно. Я подцепил последний кусок осетра с тарелки, привычно уже протянул бокал за спину, куда немедленно кто-то налил сухого белого вина и, откинувшись на спинку стула, приготовился слушать.

- Не только в области бизнесса, - так же злобно, но ещё более громко продолжил Дмитрий. - Здесь и так все ясно. Ясно после того, как небольшая группа людей, к которым принадлежим между прочим и мы, победила, выдоила и обескровила мировую державу. Я имею ввиду Россию, конечно. Здесь сила воли безусловно приоритетна.

- Может хватит? - попытался прервать его Курагин.

Но Дмитрия, судя по всему, остановить уже было нельзя. Сидящие за столом спокойно продолжали трапезу. Лакеи, застыв у стен, не пропускали ни слова. Я поймал напряженный взгляд Семена Макариевича, мажордома нашего, тут же просигналившего мне движением бровей: внимание, мол!

- Нет, не хватит! - крикнул вдруг Дмитрий. - Воля может творить всё. Можно заставить умирать по несколько миллионов человек, не платя зарплаты и пенсии. И оставаться с чистой совестью? Можно. Если захотеть, можно уничтожить все население Земли, оставить только один, ну два, отсилы, народа. И совесть не будет мучить, потому что воля, желание выше всего. Я прав, потому что я хочу!

- Дмитрий! - крикнул Курагин, но куда там, сынок закусил удила.

- Если один человек, старик, объявит себя молодым, то его воля, конечно же, позволит ему иметь молодых жен, даже если придется отнять их у родственников.

- Заткнись, ублюдок! - крикнул вконец выведенный из себя Курагин, и Дмитрий, сказавший, видно все, что хотел сказать, внезапно смолк.

- Дмитрий хочет публично выяснить интересный, но на мой взгляд неразрешимый вопрос, - вежливо улыбаясь стал пояснять Иван. - Вопрос в том, существует ли предел победительной воли? Никто ведь у нас не верит в такую чушь, как Бог, религия. Значит, с этой стороны возмездие не ожидается. Твой сын, папа, и мой брат был всем доволен и не думал ни о каких геноцидах русского народа, пока чужая воля, против которой он бессилен, не захотела отобрать у него его кровное.

- А хоть бы и так, Ванька! Тебе то что? Тоже клеишься, да? Я вижу, я все вижу!

- Зачем мне клеиться? Мне нужно только моё, - тихо и убежденно проговорил Иван.

- Михаил Семенович! Уже поздно. Если я не нужен, то я хотел бы вас покинуть, - проговорил, вдруг, Григорий Аркадьевич.

- Да, конечно. Завтра с утра встретимся в Москве. Или созвонимся. Может останешься, кофе выпьем?

Тут зашевелились все черные жуки и стали прощаться. Нам, домочадцам, некуда было торопиться. Мы остались за столом, конечно. Курагин пошел проводить гостей. Отсутствовал недолго Я с аппетитом накинулся на котлеты из семги, жалея, что желудок не резиновый. Катенька тревожно шарила по сторонам глазками, но мне неизменно улыбалась. Улыбался и Иван. Но тихо и самому себе. Это заметил Дмитрий, в упор не видящицй меня. Бросил вилку на тарелку, чуть не разбил.

- Ну чего, чего лыбишься? Думаешь, подставил? Думаешь, теперь в любимчики выбьешься? Да не нужно это мне было никогда. Захочу, завтра же уеду.

- Молчать! - закричал показавшийся в дверях Курагин Он услышал последние слова сына. - Ты уедешь, когда я позволю. Свободы воли ему захотелось. А раньше времени не лезь, не лезь!

Я впервые за эти сутки видел его вышедшим из себя. Он побагровел.

- Ты почему один ужинать явился? Ты почему Ирину оставил? Так я тебе и поверю, что она плохо себя чувствует. Если и плохо, то из-за тебя. Если других способов не знаешь, чтобы удержать жену возле себя, то какой ты муж?! Амеба! - выкрикнул он с презрением. - Надо же, сыновей породил! Один слабак, женский подкаблучник, другой - мелкий интриган.

- А ты какой отец?! - закричал Дмитрий.

Катенька уже, сама не замечая, держалась за мою руку. Впрочем, уходить не собиралась. Я тоже. Лакеи с Семеном Макариевичем застыли у стен; как бы то ни было, им уходить тоже нельзя. Даже чавканье прекратилось В какой-то момент раздалось было оттуда, со стороны Курагинсского стула, тяжелое гулкое рычание, - словно камни перекатывались, - но смолкло; тяжело поднявшись, пегий дог тенью проплыл к выходу. Не вытерпел свары, ухмыльнулся я про себя.

- Какой ты отец, если жену у родного сына хочешь отобрать?! - весь в гневе дрожал Дмитрий. - Она меня любит, она мне верна! Она плачет, когда рассказывает, как ты ей предлагаешь меня бросить!

- Дмитрий! - закричал вдруг Курагин таким голосом, что я, так или иначе, уловил, что помогло ему стать миллиардером. - Дмитрий! Ты у меня дождешься! Я тебя!..

- Что? Что? - завопил и Дмитрий.

Иван между тем тихонько улыбался своей тарелке. Катенька завороженно смотрела на дядю и двоюродного брата. Николай, забыв вилку в огромном кулаке, гнул её пальцами, словно пластилиновую. Конечно, серебро - не нержавейка, но тоже металл. Сильный мужик.

Однако, пора было мне вмешаться. Не потому, что сочувствовал кому-нибудь. Нет. Но, как-никак, я отвечаю за безопасность всех живущих здесь. Правда, до сих пор без договора. Должность моя все ещё оставалась на словах.

- Михаил Семенович! Вы хотели после ужина представить мне моих подчиненных. Не мешает и договор подписать. А то, согласитесь, я вроде бы на правах гостя здесь живу.

Курагин, Дмитрий, Иван, Николай, Катенька, даже лакеи, забывшие о том, что им и смотреть то нельзя - все уставились на меня. Я наслаждался паузой и с ухмылкой обвел зрителей глазами.

- Согласитесь, это даже как-то странно, - с веселым недоумением сказал я.

Мое заявление (вернее смысл его) с трудом пробилось сквозь дикую ярость двух родственных хищников. Шерсть - я словно бы видел! - медленно опадала на их загривках. Дмитрий почувствовал, что кажется, перегнул палку. Курагин тоже ощутил неуместность своих эмоций. В общем, я разрядил обстановку. Чего и добивался.

- Вы поужинали? - глухо спросил меня Курагин.

- И очень плотно, - подтвердил я. - Осетр был великолепен. А что говорить об уже!..

- Тогда пройдемте ко мне в кабинет.

- Охотно, - продолжая свой легкий треп, я уже поднимался из стола

ГЛАВА 19

НЕ ВЫДЕРЖАЛ И СДОХ

Поднялись все, но к нам присоединился только Николай. В кабинете Курагин кивком усадив меня, продолжил нервно ходить. Николай незаметно сел в сторонке. Курагин нажал кнопку селектора. Вошел Андрей.

- Кофе и бутылку конька.

Андрей кивнул и проговорил:

- Вы просили напомнить подписать бумаги. Референт ждет у меня.

Курагин кивнул. Адрей вышел и сразу вошел обратно, неся поднос с тремя дымящимися паром чашками кофе, бутылкой конька и тремя рюмками. Такое было ощущение, что кофе разлито только что; отлично здесь вымуштрован личный состав. Андрей на ходу ловко поставил на стол к Курагину чашку, бутылку конька и рюмку. Остальное - нам: кофе и пустую рюмку мне, кофе и пустую рюмку - Николаю. Застыл в ожидании.

Его неспешное скольжение приковывало взгляд, а теперь, когда он застыл, вдруг обнаружился у дверей и референт.

Референт был постарше Курагина, полный, в костюме и при галстуке. И однако, что-то... да нет, просто старый покрой приличного, в общем-то костюма, а главное - испуганная бледность, желание выглядеть уверенно и достойно - все выдавало священный трепет старого чиновника перед высоким выше некуда! - начальством, случайно приблизившим...

- Ну что вы там торчите! - рявкнул Курагин и злобно отвернулся. Давайте, где подписать?

У референта от ужаса и исполнительности чуть не подкосились ноги, но, дрогнув, как-то вынесли к столу. Раскрыв принесенную папку, он подавал лист... неприятно, с мелким треском дрожащий. Курагин смотрел на этот лист и узнаваемая злоба холодно плескалась в его глазах.

Я подумал, что могу руку дать на отсечение, что Курагни ещё до конца процедуры подписывания не выдержит лицезрения страха подобного рода: неприятно, мерзко, стыдно за такого вот пугливого , а чаще всего сам не понимаешь, почему хочется убрать такого с глаз долой: кто же любит больных и убогих.

Я глотнул кофе и, достав сигарету, закурил. Николай без выражения посмотрел на дым, выдыхаемый мною. У меня же было такое ощущение, что мне позволительно вести себя легко, свободно, раскованно.

Я хорошо поел (осетрина была выше всяких похвал), кофе был замечательный, и удовольствие от сигареты, и чужое огорчение тех, кто распущенностью собственных желаний доставляет себе и ближним волнение...

Я с удовольствием ждал продолжение спектакля... тут же продолжившегося.

Курагин поставил последнюю подпись. Референт поспешил забрать листок и опрокинул чашку кофе на только что подписанную бумажку.

Я подобрался.

- Господин Курагин! - дребезжащий тенорок референта.

- Черт побери!

- Господин Курагин!

- Черт!.. Николай! Быстро!

Николай громадой навис над референтом.

- Пятьдесят!.. Нет, сто розг!

Андрей громко зашептал на ухо Курагину:

- Это же... в списке крепостных... укомплектованы... не числиться.

- Так внесите! За что я тебе плачу, обормот!

- Выполнять! - рявкнул Курагин Николаю и отвернулся.

Чиновник - полный старый мальчик, стоял обмерев, потому что ещё не понял, что произошло. Что-то неправильное, это точно, но что? Ведь каких трудов, каких унижений стоило найти место!.. Это притом, что и молодые не всегда, а тут, по сокращению, пенсионный возраст... Жена, дети, внуки... Внучка учится во Франции. Скоро подрастет и внучек, Андрюша, дети не потянут учебу второго... Андрюша хочет в Америку... Деньги, деньги, деньги...

Николай легко тащил за ворот пиджака, почти приподнял; ноги старого мальчика как-то передвигались по полу - одна, вторая, одна, вторая...

- А ведь хуже всего, что Дмитрий неправ, - сквозь зубы цедил слова Курагин. - Религия? Да, чушь! Нет Бога. Вернее, может что-то там и есть, но оно, это что-то, не вмешивается в область воли, действия и ощущения человека, когда он сталкивается с результатом действий. Вы меня понимаете?

Я неопределенно помахал в воздухе рукой с сигаретой, давая ему возможнсть самому ответить на свой вопрос. Я особенно и понимать не хотел, честно говоря. Очень уж меня поразил эпизод с чиновником только что.

- На самом деле все просто, - зло усмехнулся Курагин. - Вот вы вчера убили двух человек, сегодня - ещё одного. Вас что, мучает совесть? Да не поверю. Вот у вас лицо какое сытое и довольное жизнью. Да и кто вам эти ... покойники?

Я вынужден был с ним согласиться в глубине души, хотя и не понимал, к чему он клонит.

- И количество тут не при чём. Если бы вам пришлось убить сто тысяч, миллион таких вот ублюдков, вы бы тоже не испытывали угрызения совести.

Он прошелся по медвежьей шкуре, задумался. Взял бутылку и налил в два пузатых бокала: себе и мне. Один протянул мне.

- Вы сегодня спрашивали, зачем я затеял весь этот цирк с крепостными? Могу ответить: по двум причинам. Первая, может главная, приятно ощутить себя полноправным хозяином других людей. Согласных подчиняться. Достаточно было приказать выпороть наиболее рьяных... или вот, как этого с кофе, олуха, выпороли, так и дело пошло. Ни малейших недоразумений. Ты и ты, сегодня у вас свадьба. И что думаете, женятся. А вот ты и ты - сегодня развод. Розводятся. И детей делают. Новых крепостных. А вторая причина... он повернулся ко мне, прищурился, изучал. - А вторая, хотел убедиться, до каких глубин может добровольно пасть человек. Мои крепостные - это уже не люди. Ну, в том смысле, как мы это понимаем. Вот вы... Нет, всех тут перестреляете, но не позволите никому и никогда бить вас розгами. А мои крепостные согласны. И ведь не дебилы, какие-нибудь. Староста у меня кандидат исторических наук, диссертацию здесь о проблемах рабства написал. Я, кстати, потом приказал перевести и послал в Кембридж. Мой староста даже вызов получил на симпозиум. И ездил, и докладывал и диплом получил. Я его выпорол по приезду, чтобы не слишком гордился. Ничего, утерся.

- Ну разве можно этих людишек назвать людьми?! - злобно выкрикнул он. - Способности, звания, должности - все напускное. Внутри - дрянь, раб, вор, трус и хапуга. Почему я здесь, наверху, а они все ко мне приезжают? Не хотите Кузбас? Не хотите Никелевый комбинат? Может алмазы Якутии вместе с республикой Саха впридачу? И карман поджставляют, бездонный... Всех пороть!.. розгами!..

Он прошелся по кабинету, успокаивался.

- А знаете почему все так? Почему мы... россияне, превратились в такое? Потому что мы давно и крепко ненавидим друг друга. Вот раньше какая-никакая, была религия, общий, где-то, Бог. А сейчас? У одних мировой пролетариат, у других - мировой бизнес, а у третих мафиозный интернационал. Хорошо еще, что осталась у каждого семья, у некоторых - круг друзей. Нас создали для жизни в племени и лишь в в членах племени мы видим людей. Всех остальных без зазрения совести можно отправить на тот свет. Так и бывает, если не боишься ввозмездия от общества. Друзья и семья - вот племя современного человека. Если твой друг становится врагом - он уже не человек. И если член семьи становится врагом - он тоже не человек, изгой. Маленькое усилие - и его тоже, как и всех посторонних нелюдей можно убить без зазрения совести.

Я насторожился. Признаться, не хотелось даже слушать эту его галиматью. Отвлекся, потягивая коньячок и куря сигарету. Но и сквозь мое благодушие сумел пробиться смысл его последних слов.

- Вы серьезно?

Он не слушал. Он рассуждал.

- Я ещё молод. Мне нет и шестидесяти. Может я всю жизнь искал человека... Детей можно ещё родить, детей много можно родить. Дмитрий и Иван - они что, единственные? Да мне всегда стоило только свистнуть!.. Да и без этого, что мне до их желания?.. Я проверял много раз и не испытываю ничего к множеству своих так называемых потомков.

- Но он же ваш сын! - невольно взволновался я.

Курагин повернулся и внимательно всмотрелся в меня.

- О чем и толкую. С одной стороны, то, что я никогда не имел, но, возможно, могу иметь. Стоит лишь сделать усилие воли. А с другой стороны, сыновья, которые медленно выходят из моего племени... Счастье всей моей жизни и то, к чему я перестаю иметь отношение.

- Как это можно переставать иметь отношение к своим сыновьям?!

Курагин очнулся, услышав мои слова и вновь испытывающе посмотрел на меня. Потом повернулся и подошел к столу, откуда извлек папку. Раскрыл вытащил листки.

- Вот договор. Читайте. Если вас устраивают условия, то подписывайте.

Я просмотрел - договор между Курагиным... как главой фирмы "Фонд Созвездие" и Фроловым Иваном Сергеевичем, физическим лицом... на должность Начальника службы безопасности, месячный оклад двадцать тысяч долларов США... на год с последующим пролонгированием...

Что?! Я вернулся к тексту: двадцать тысяч долларов! Это вместо пяти!

Курагин смотрел на меня.

- Ну как, устраивает?

- Что я буду должен делать?

- Как что? Охранять. В договоре укказано.

Я вновь перечитал. Действительно, обеспечивать охрану поместья и членов Курагинской семьи. Персонала тоже. В случае одностороннего расторжения договора, я обязан заплатить неустойку в размере месячного оклада. Ничего страшного.

- Почему вы не подписываете?

- Почему вы мне начислили такой оклад?

- Знаете, сколько получает Николай, мой персональный телохранитель?

- Нет.

- Тридцать тысяч в месяц. А ведь это не он, а вы нашли Ирину Константиновну. Знаете, если бы вы запросили не сто, а пятьсот тысяч, я бы заплатил.

- Серьезно?

- Я никогда не шучу в таких вопросах. Подписывайте.

Я подписал. Хотя что-то вызывало сомнение. Ладно, чушь!

- Вот и хорошо, - Курагин взял один экземпляр договора и спрятал в сейф. Помедлил и вынул из папки ещё один листок.

- Посмотрите. Это протокол дорожного происшествия. ДТП, как сейчас говорят. К сожалению, есть жертвы.

Со все усиливающимся сомнением, я взял листок. И только когда прочел почти весь, смысл стал доходить...

Сухо и обстоятельно сообщалось, что сегодня в двенадцать тридцать в результате столкновения иномарки "Вольво" с самосвалом "Краз" отечественного производства, погиб гражданин Синицин Валерий Федорович. Наезд совершен по вине водителя "Краза" Фролова Ивана Сергеевича, находящегося в состоянии сильного алкогольного опьянения. И так далее и тому подобное. Свидетели... подпись. Майор Федотов тоже подписал.

Я посмотрел на Курагина, скомкал протокол в кулаке.

- Копия, - пояснил он. - Оригиналу пока, конечно, ходу не дадим. Нам нужны ценные и преданные кадры.

- Зачем? - хрипло спросил я. В горле у меня пересохло. Это заметил и Курагин.

Он подошел с бутылкой и подлил мне коньяка.

- Не дергайтесь, Иван Сергеевич. Выслушайте и поймите, как это разумно.

- Слушаю. Только недолго. Мне ещё надо собрать вещи, чтобы успеть сегодня уехать.

- Совсем глупо. Вы хотите, чтобы вся наша милиция, вместе с бывшими вашими товарищами бросились вас ловить? Если у вас хватит глупости уйти, вам гарантированы десять-пятнадцать лет строгого режима. Кроме того, из зоны вы уже не выйдете, потому что и года не проживете. Ваши кулаки вам не помогут, это вы должны уяснить.

- Но зачем? Зачем?..

- Я принимаю вас в свое племя. Вы мне подходите. И мне нужны гарантии, что вы не уйдете, когда вам заблагорассудится.

- Но вы сами делаете из меня врага.

- Глупости. Я вам плачу. Хорошо плачу. И поверьте, двадцать тысяч долларов только начало. Уже к концу года ваш оклад удвоится, утроится. Вы же умный человек.

- Для вас, наверное, люди давно превратились в шахматные фигуры, - с горечью процедил я. - Как глупо!

- Очень умно, - возразил Курагин. - Вы потом поймете. Кстати, Николай у меня работает на тех же условиях. А среди наемного персонала у меня нет надежнее человека.

- Что я должен буду делать?

- Ничего. Как вы не можете поверить! Охрана, только и всего. Охрана от тех, кто стал или может стать моим врагом.

- Включая и ваших сыновей?

- А разве они мне уже угражают? Вот если бы вы сумели доказать, что Ирину Константиновну похители по приказу Дмитрия...

- Как это? - не понял я. - И вы это серьезно?

- Если вы проанализируете ситуацию, то не будете так скептически настроены. Именно Дмитрий мог бы пойти на это. Подумайте сами: этим он отдаляет Ирину Константиновну от меня, а её. естественно, от меня. И кроме того, вносит смуту.

- Не знаю. Пока что у меня на примете более реальный ваш враг.

Прерывая нашу, с позволения сказать, беседу, тенью вплыл Николай. Поражаюсь просто, как легко и неслышно несет он свою тушу. На мой взгляд, у него одних мышц килограммов сто двадцать пять. Не меньше.

- Ну что такое?

- Некоторые осложнения, Михаил Семенович.

- Какие ещё там могут быть осложнения?

- Не вынес розг. Я вам уже говорил, что надо палками. Палок больше можно выдержать. А розги - хуже нет. А этот ещё и старый был, сердце плохое.

- Значит, не выдержал, сдох, говоришь.

- Не выдержал.

- Хорошо. Займись сейчас же. Придумай что-нибудь. Семье передай соболезнование и тридцать тысяч долларов. Больше не надо. Если будут возникать, задавать вопросы, узнай там, какие трудности. У этих людишек обязательно какие-нибудь трудности. Всё. Иди.

Николай (огромный, как медведь) выслушал, моргнул, повернулся на каблуках и исчез. Даже дуновение воздуха не наблюдалось.

- Вот такие дела, - повернулся Курагин. - Вы говорили... - он пытался вспомнить. - Да, у меня есть враг. И кто же это?

- Я знаю только кличку. Ангел. Или Ангелочек. О нем упоминали похитители Ирины Константиновны.

- Как вы сказали? Ангелочек?!

Я повторил. Его голос был едва слышен:

- Ангелочек... нет, не может быть.

Словно в трансе он подошел к креслу и упал в него. Взгляд его невидяще уперся в стену, но через некоторое время на его скулах вздулись желваки, он вытаращил глаза, заскрипел зубами и сильно задышал через нос; налицо были все признаки ярости. И тут его зубы обнажились в зверином оскале.

- Тварь! - прорычал он. - Мерзкий, прогнивший ублюдок! Провел-таки меня!..

- Кто провел? Кого вы имеете ввиду?

До него вдруг дошло, что он не один.

- Убирайся отсюда! Ты сейчас не нужен!

Я разозлился до темноты в глазах. Во рту у меня сразу возник неприятный привкус.

- Да пошел ты!.. Тоже мне, сверхчеловек! Ладно, если понадоблюсь, я у себя.

Конечно, кроме слов мне нечего ему было противопоставить. Так что я лихо допил коньяк, сунул в рот сигарету, прикурил и расхлябанно вышел. Но Курагин, как я увидел, оглянувшись у входа, не заметил всех этих лихих маневров: сидел в кресле, ломал руки, скрежетал зубами, вращал глазами никого и ничего не видел.

ГЛАВА 20

В ЗВЕРИНОЙ СТАЕ

ВЫЖИВАЕТ ТОЛЬКО ЗВЕРЬ

Я прикрыл дверь за собой и в задумчивости - сигарета в зубах, руки в карманах брюк, - покачивался на пятках. Оба охранника вопросительно поглядывали на меня. Слышали, конечно, шум нашего спокойного разговора.

Я медленно пошел бродить по дому, обдумывая и сам ужин, и разговор с Курагиным наедине. Здесь попахивало. И запах этот исходил от Курагина Михаила Семеновича.

Я не заметил, как очутился в оружейном зале. Пустые рыцари все так же подпирали стены. И всё так же у мечей застыли двое мальчишек, вновь быстро испарившихся при виде меня. Странно, откуда здесь дети? Я почувствовал раздражение; я здесь уже сутки, я подписал договор о найме на работу, я уже, казалось бы, нахожусь в гуще событий этого дома и семьи Курагиных, но так и не смог уцепиться в руль. Точнее говоря, не я руковожу событиями, а события руководят мной. Как же иначе, если даже я околачивающихся здесь пацанов не знаю!

Я подошел к окну. Белые шелковые шторы были приспущенны и синеющий вечерний воздух за окном уже не просачивался в зал. Здесь давно включили свет, а снаружи было ещё светло. Легко, словно жеребец, пробежал дог. Как же его зовут? подумал я и вновь отвлекся: ну что за семейка! что за нравы!

Сзади распахнулась дверь, кто-то громко ступая, сделал несколько шагов. Я оглянулся. Это был Дмитрий. Он увидел меня и быстро подошел.

- Где отец? - грубо спросил он.

Я смерил его взглядом и хотел уже отвернуться, но вдруг представил себя на его месте (отец хочет и считает своим правом отобрать жену у сына!), хотел было пожалеть, но не смог. Ухмыльнулся. Нет, на его месте даже мысленно мне себя трудно представить.

Моя усмешка взоравала недоноска:

- Что ты лыбишься?! Что ты лыбишься, холоп?!

Нашел слово. Он даже не смог меня разозлить.

- Пошел к черту, барин! - я все же отвернулся.

Он потоптался за моей спиной. Я услышал, как он повернулся, чтобы уйти. Будь на моем месте другой, он бы меня ударил. Все они одним миром мазаны.

Я повернул голову. Он шел к дверям.

- Подожди! - окликнул я его. - Я только что оставил его в кабинете.

Дмитрий повернулся.

- Я заходил, его нет. Ушел только что.

- Зачем он тебе? - спросил я, не подумав, что уж мне то, постороннему, чего выяснять? Я подумал вдруг, что если он искренне привязан к своей Ирине, то положение его незавидное. Не то, чтобы я его жалел - мне своих забот хватало, но уж очень жалкая и нелепая даже роль ему выпала.

Несмотря на формальную наглость вопроса, Дмитрий на этот раз сдержался. Я ещё раз отметил: допекло.

- Ты же был на ужине. Катька жене все выболтала. Мы хотим уехать. Ирина сказала, что тебе я могу доверять.

Ну это другое дело. Этому хлыщу я особенно помогать не был расположен. Но Ириной он меня купил. Что бы это ему не стоило.

Но куда же мог уйти Курагин?

- Вы где-нибудь ещё искали? - спросил я.

- Конечно. Нигде нет. Николай тоже не знает.

Я вытащил из кармана телефон и быстро набрал номер охранного помещения. Трубку взяли.

- Это Фролов. Где Курагин? Его сын ищет.

- Только что пробегал.

- Пробегал? - удивился я.

- Да. Пробегал. Нам самим странным показалось. Потом сел в авто Ивана и уехал.

- Куда он мог на ночь глядя? Вы проследили, в каком направлении он уехал?

- Да. Поехал в сторону крепостных. Потом вышел за пределы визуального наблюдения.

Они имели ввиду наблюдение с помощью новых телекамер. Осваиваются, одобрил я их мысленно. И отключил телефон.

- Он поехал к крепостным.

- Зачем? - поразился Дмитрий. - Один или с кем-нибудь?

- Я понял, что один.

- Но зачем? О чем ты говорили с ним?

Я вспомнил, в каком бешенстве я оставил Курагина.

- Мы говорили об Ангеле.

- О ком? - вскричал Дмитрий.

- Об Ангеле, Ангелке, Ангелочке. Это тот, кто организовал похищение Ирины Константиновны.

- Иру похитил Ангелочек? Идиотизм какой-то! Как мог Ангелочек?.. - он вдруг замолчал.

- Вы знаете, кто это? - быстро спросил я.

Дмитрий смотрел на меня невидящим взором, словно его молния поразила, как говорят в таких случаях.

- Ах вот оно что!..

- Да что тут, черт побери! делается? - вскричал я.

Он, не слушая, бормотал.

- Ну конечно. Побежал к этому ублюдку. Вот тварь! Сам, наверное, организовал. Ну я ему покажу!

Дмитрий вспыхнул, дико огляделся и вдруг подбежав к стене, вырвал из ножен какой-то короткий меч, холоднор блеснувшей полированным лезвием.

- Эй! Куда ты? С ума сошел?

- Это не я сошел. Это мой папаша с ума сходит, - пробегая мимо, крикнул он.

Я не знал, что делать? Может найти Николая?

Я позвонил Андрею. Тот сразу ответил и сообщил, что Николай уехал в Москву. Я позвонил вниз охране. Дмитрий только что сел в свой красный "Ягуар" и был таков. В какую сторону? Точно, точно. И этот к крепостным.

Нет, не к крепостным. Я вспомнил, как орал Курагин: "прогнивший ублюдок!" Скоре всего, Санька.

Я ещё раз позвонил Андрею. Попросил телефон племянника Курагина Александра. Андрей быстро продиктовал номер. Никто не отвечал. Я поставил на повтор, а сам уже бежал вниз.

Как неудобно без машины! Я вспомнил свою "Восьмерочку", сегодня беспомощно раздавленную одиннадцатитонным "Кразом". До Саньки, правда, совсем близко. Не успею запыхаться, подумал я и побежал стайерским аллюром.

Потом я вдруг остановился, как вкопанный. Как пахнет свежескошенной травой! Кто-то косил недавно. И зачем я бегу? Неужели инстинкт ищейки? Я ещё раз отметил, как же изменился я буквально за сутки. Раньше такие вопросы не могли бы возникнуть. Раньше я работал, потому что так было надо. Я гонялся за преступниками, потому что находился по другую сторону баррикад. И не было никаких сомений.

Я продолжал идти к дому Александра, наркомана и пьяницы, но мысли, совершенно, вроде, неуместные в данной ситуации, продолжали грысть мой мозг. Кто такой Курагин, как не суперпреступник? Финансовый вор, один из тех, кто ограбил нашу страну. Один из тех, кто навязал России законы - О! Мы, сыскари, знаем это получше обывателей! - которые направлены против кого угодно, но защищают крупномасштабных воров. Закон превратился в орудие их личной защиты. Я вспомнил, до какой степени доходила наша злоба, когда мы, опера, вынуждены были признавать собственное ничтожество и неприкасаемость этих равнодушных столпов общества!

А Дмитрий! От лося - лосенок, от свиньи - поросенок. Я чуть было не повернул назад. Вспомнил, как только что меня буквально и грубо поймал на крючок Курагин старший. Сначала подкинул наживку - двадцать тысяч долларов, неплохо! - а потом подцепил на крючок. Это чтобы не трепыхался, в случае чего.

И все-таки, я понял, зачем мне нужно было продолжать делать свое дело. Не долг. Здесь это понятно, исключалось полностью. В звериной стае выживает только зверь. Тот, кто сильнее, быстрее, коварнее. Мне нет нужды быть нападающей стороной, но активно обороняться - это по мне.

Да, это по мне!

И так здорово решив эту нравственно-этическую проблему, я продолжил свой путь, быстро одолев оставшиеся триста-четыреста метров до дома Саньки.

Напротив входа стоял серебирстый "Ягуар" Ивана Курагина. Машины Дмитрия нигде не было. И никаких признаков жизни. Если не считать музыку, которая так же, как и вчера оглушала и дом и окрестности. Хорошо. Не надо следить за тишиной.

Я заглянул в окно - шторы. Подкрался к дверям. Пистолет незаметно оказался в моей руке. Снял предохранитель. Дверь была приоткрыта, но не заперта. Она открылась, едва я нажал на ручку.

Я распахнул дверь и одним прыжком оказался у стены. Грохот музыки. Включенный телевизор с какой-то порнухой, вчерашний беспорядок. Санька с неестественным изломом тела, перегнувшийся на диване. И голый, как вчера. Видимо, это его обычная манера существования.

И ещё одно: знакомая уже по легкой седине, но все ещё очень черная голова Курагина, сидевшего в кресле ко мне спиной.

Я выжидал. Чего? Инстинкт подсказывал мне, что кроме этих двоих здесь никого нет. Я не чувствовал ни малейшего движения. Самого Курагина я не видел, лишь макушка торчала; я водил стволом по сторонам, Санька слабо вздохнул - живой.

Отклеившись от стены, я возобновил движение. Готов был побиться об заклад, что здесь что-то произошло.

Если бы спорил, то выиграл. Подкрадывался я зря. Курагин меня даже не заметил. Он уже икого не мог заметить. Сидел, словно младенец, с подвязанным до самого горла слюнявшиком. Только слюнявчиком служил, уже, впрочем, совсем иссякший, широкий поток его собственной крови; горло моего нового босса было вскрыто от уха до уха.

ЧАСТЬ 2

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

ГЛАВА 21

БЕДНЫЙ ЙОРИК

Было двадцать сорок три. Я вышел за дверь. Спрятал пистолет в кобуру. Воздух по-сумеречному тяжелел. Мелькнуло меж кустов что-то белое; я вздрогнул. Медленно, напрягаясь каждым мускулом огромного тела, из кустов вышел дог. Напряженно, лишь изредка мимолетно поглядывая на меня, потянулся к дверям. И вдруг - словно лопнула невидимая нить, против воли тянувшая его вперед - отшатнулся, гигантскими прыжками унесся в сиреневую муть леса.

Убийство. Либо я принес сюда несчастье (сначала - похищение, теперь убийство), либо судьба, пожалев, освободила меня от сытного, но кабального договора.

Страшная картина!.. Даже спустя годы, когда многое изменилось, - даже теперь я слегка замираю, вызывая из памяти, - как память кошмара! - вид безжалостно зарезанного Курагина. Человек, только час назад обсуждавший судьбу планеты, который волен был изменить по желанию, по прихоти финансовую политику страны... находит свой конец таким непозволительно вульгарным образом.

Я вернулся и бегло осмотрел место происшествия, то бишь, комнату. Я не нашел орудие убийства, но, судя по исполнению, оно было острое, как бритва, а убийца обладал умением, может быть силой, не просто выпустить кровь и душу, но почти отделить голову от тела; все держалось на одних шейных позвонках и только.

Александр был жив, нетронут и пребывал в иных мирах. А попросту - был в безнадежном наркотическом отрубе. Его, конечно, можно сразу исключать; несмотря на свою прежнюю тренированность, ему не хватило бы сил так чисто исполнить убийство дяди. Если это ему и было когда-нибудь нужно.

И вертелось в голове, не давала покоя мысль о Дмитрии... Широкое, уверенное движение выходящего из ножен меча, страшный его порыв!..

Но я не видел и не слышал его машину. Я ничего не нашел кроме двух трупов: живого и мертвого, племянника и дяди.

Я вынул свой телефон и набрал номер секретаря.

- Андрей, ты? Это Фролов. Где Николай? Не знаешь... Ладно. Я в доме племянника Курагина, Александра. Здесь же и сам Михаил Семенович. Мертвый. Не прерывай. Да, убит. Несколько минут назад, кровь только начала сворачиваться. Давай, свяжись с кем надо, а я буду здесь ждать.

Я сел в кресло напротив мертвеца. Телевизор я уже выключил, и оказалось, он был единственным источником музыкальной какофонии. И в этом безмолвии, мысли мои, подгоняемые смертельной тишиной Курагинского успокоения, вместо того, чтобы заняться делом - дедуктивными изысканиями возможного убийцы, - потекли по пути мне ранее неведомому: я впервые осознал равнодушное величие смерти, крушение мира, обвал, вселенский взрыв небытия. Не будет уже ни попыток - как это они называли? - валютной экспансии, не будет банков, не будет сверхнакоплений, не будет он владеть женщиной, которую полюбил из-за гордыни, сверхсвободы, не будет ничего потому, что того, кого хотят наказать Боги, они лишают разума.

И вот то, что я давно подозревал, - бессмысленность мира, - стала мне очевидна. И косвенным образом, через этот, с распущенным горлом труп, я почувствовал вдруг невероятную свободу, - вот она-то и была знаком бессмысленности, потому что от неё попахивало могилой. Курагин захотел всего, добился всего и бессмысленно утонул в ровной тьме, в черном бархатном сне, где вместе с ним навеки уснут его страсти, желания, любовь... И самое странное, что никогда ранее смерть другого человека не повергала меня в такой транс безысходности: уж очень был велик контраст между прижизненным его могуществом и мерзостью кончины...

На этом мои рассуждения были прерваны. За окнами послышались звуки моторов - один, другой... еще. Ворвался Андрей, за ним майор Федотов, в белом халате врач, ещё какие-то люди, младшие милицейские чины, потом ещё и еще... И вскоре здесь было не продохнуть.

Я вышел на крыльцо, вдохнул свежего сиреневого воздуха, и в голове стало проясняться. Мне тут же захотелось выпить пива. А когда где-то совсем рядом, громко и скрипуче заорала какая-то вечерняя тварь, козодой, наверное, я уже повернул, дабы исполнить свое желание, как бы оно ни находилось в диссонансе с чужой трагедией, но тут путь мне преградил майор Федотов.

- Капитан! - строго сказал он. - Вам придется ответить на некоторые вопросы.

Я почувствовал, как изменился тон, которым он уже осмеливался говорить со мной. Что-то там в его тупой башке прокрутилось, отчего меня заранее списали. Черт с ним!

- Минутку, майор! Я сейчас вернусь.

Не люблю, когда мне мешают удовлетворить свои потребности.

Я вернулся через минуту. Он стоял с блокнотом. Было ещё достаточно светло, чтобы видеть написанное.

- Жажда замучила, майор. Не хотите ли пива? - сказал я, помахивая банкой. - Я и для вас прихватил.

- Я не пью при исполнении.

- Ну как хотите, - равнодушно сказал я. - А я выпью.

Я открыл банку и сделал глоток. И странно, общение с этим тупым бурдюком меня волшебным образом взбодрило, и мысли о бренности бытия (так мне несвойственные!) упорхнули, словно ночные бабочки.

- Итак, майор?...

Федотов записал время прибытия и краткое описание места происшествия, которое знал, как оказалось, лучше меня. Затем снял с меня показания.

- После возвращения с работы и за ужином, Курагин был в плохом настроении.

- ...господин Курагин пререкался с сыном Дмитрием Михайловичем Курагиным, - записывал майор.

- После ужина, в кабинете, наедине, Курагин Михаил Семенович, из беседы со мной, узнал...

- Минутку, капитан. Наедине с кем?

- Мы с ним были вдвоем, и я рассказал Курагину, как звали организатора похищения его невестки, Ирины Константиновны Курагиной.

- И как звали?

- Кличка Ангел.

Федотов пожевал губами:

- Ангел, Ангел. Не слышал. Что было дальше?

- Дальше он разволновался, я ушел, встретил Дмитрия, который искал отца и...

- И что?

Я подумал, стоит ли рассказывать Федотову о Дмитрии, о мече? Решил, мне какое дело? Пусть сам выпутывается.

- Я рассказал Дмитрию об Ангеле, и он убежал.

- Просто так взял и убежал?

- Нет, майор, - злорадно сказал я, - не просто.

Я достал пачку сигарет, вытащил одну, зажал губами, прикурил. Майор нетерпеливо ждал. Я выдохнул дым ему в лицо.

- Нет, майор. Сначала он сорвал со стены меч, и с этим мечом убежал.

- Как с мечом?! - я увидел, зажглись глазки майора, лихорадочно оценивавшего стоимость нежданной информации. Мне стало даже жаль его: он как-то упустил из виду опасность того, чего спешно замышлял.

- ... сорвал меч со стены...

Федотов ещё не понял, что со смертью отца, Дмитрий, если верить слухам, автоматически становится его главным наследником. Хотя?.. Ладно, посмотрим.

Пока что Федотов торопился записать мои последине влова.

- Подожди, капитан, через сколько времени ты добежал сюда?

- Минут через десять-пятнадцать.

- Десять минут... времени вполне достатчно, - бормотал он про себя.

- Достаточно для чего? - осведомился я, продолжая густо выпускать дым в его сторону.

- Для чего? - повторил он рассеянно мой вопрос и тут же спросил сам. Значит, когда вы прибыли сюда, орудия преступления здесь не было?

- Совершенно точно, майор, - подтвердил я. - Ничего похожего.

- Господин Курагин приехал сюда на машине?

- Да. Вот на этом серебристом "Ягуаре", который принадлежит Ивану Курагину.

- Все ясно. Пока можете быть свободны, капитан. И мне, надеюсь, не надо вас предупреждать, что вы никуда не должны уезжать. Завтра дадите подписку о невыезде.

Тон его был сух, деловит и официален. Передо мной было воплощение стража закона. Мне не было даже противно, забавно, может быть.

- Слушаюсь, майор.

Между тем подъехал микроавтобус. Из него полезли санитары с носилками и какие-то типы. Один из них подвесил на себя лампы и стал все подряд снимать на видеокамеру. Сначала снаружи, потом вошел в дом.

Я отшварнул выпитую банку пива. На меня никто не обращал внимания. Окурок погас в пальцах. Его тоже отбросил. Заглянул в открытую дверь. Двое из приехавших в микроавтобусе, опыляли все порошком для снятия отпечатков пальцев. Александр был уложен удобнее и прикрыт одеялом. Возле него присел белый халат и слушал его через стетоскоп или как там он уних называется.

Подъехала ещё одна машина. На этот раз "Ауди". Оттуда медленно выпрастались два черных директора из замов Курагина. Оглядевшись поверх кинувшейся к ним толпишки во главе с Федотовым, поймали мой взгляд, сдержано кивнули и, раздвигая всех своим рассеянным невниманием, пошли к дому. Это были, ещё не успевшие убраться директора неизвестно там чего (одним из них был Борис Игоревич, директор РАО СС).

Я ещё решил подождать здесь. Посмотрел на часы - двадцать один час двенадцать минут. Я уже почти час здесь. В кармане пиджака что-то тяжело билось. Еще одна банка пива, от которой отказался Федотов. Черт с ним! Я дернул за колечко, отлил пену. Вновь закурил. Из дома вышел Борил Игоревич, огляделся, подошел ко мне. Покосился на пиво, но ничего не сказал. Вынул пачку сигарет, прикурил от своей зажигалки.

- Это вы его обнаружили, Иван Сергеевич?

- Да, час назад.

- Я так понимаю, что смерть наступила незадолго до вашего прибытия.

- Точно. Я не успел совсем немного.

Он помолчал, провожая взглядом пролетающую ворону (щух-шух-шух...), вздохнул.

- Красиво здесь. Я даже завидовал... покойному.

Он затянулся сигаретой, выдохнул дым.

- Мы завтра устраиваем здесь... небольшое совещание. Скорее, совет директоров. Не могли бы вы подготовить подробный доклад о событиях последних суток? Насколько я могу догадываться, вы уже подписали договор о приеме на работу?

Он снизу вверх бросил на меня внимательный цепкий взгляд и отвернулся. Было ему лет пятьдесят, в черных как смоль бровях я заметил седину. Хорошая еда, отсутствие спорта и диет налили его тело плотной здоровой мощью, причем расширялся он больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. Черный, с иголочки, костюм незаметно сливался с густеющими сумерками, заставляя совершенно отдельно гореть красный широкий гаслтук на белом полотне рубашки. И сразу чувствовалось то, что при Курагине стушевывалось: человек передо мной стоял сильный, властный, привыкший неспешно манипулировать всем и всеми: деньгами, обстоятельствами, людьми...

- Понимаете, Иван Сергеевич, нам кажется, что взгляд и мнение человека нового, но за столь короткое время сумевшего... так войти в обстоятельства... здешнего положения, был бы нам всем очень полезен. Предстоит принять несколько очень важных решений.

- Ну как, сможете?

Я подтвердил.

- Вот и прекрасно, - сказал он, протягивая мне руку. - Тогда до завтра. Я думаю, мы примем вас здесь, в зале заседаний, часов в десять утра. До свидания.

И его достаточно крепкое, уверенное пожатие моей руки, косвенным образом странно подействовало на меня: так действовало на нас, пацанов, беглое замечание тренера - мимолетное, малозначимое для него самого, - но от которого надолго портилось настроение: провинился.

Я отбросил уже вторую банку пива, опустошенную только что.

И ухмыльнулся.

Меня только что второй раз за последний час отшлепали. Борис Игоревич тоже был уверен, что сделал это достаточно искусно. Я наказан, поставлен на место и завтра готов вилять хвостом перед высоким собранием черных генералов, вершителей планетарных судеб...

Я закурил, чуть не содрогаясь от злобы. А ведь мы уже знаем одного такого вершителя. Вон он, сидит перед видеокамерой, давая последнее, заключительное интервью. Второе будет давать червям, бедный Йорик.

К черту! решил я. И зашагал прочь. У меня ещё есть дела сегодня.

ГЛАВА 22

ВОЛШЕБНАЯ НОЧЬ

И верно. У них своя свадьба, у нас своя. Точнее сказать, все наоборот. У них свои покойники, у нас свои. Я вовремя вспомнил о приглашении старосты заглянуть попозже вечерком.

Шел я вольно, дышалось легко и вдруг я, с внезапным облегчением, решил, что пребывание мое здесь, хоть и переходит все границы... вернее, хоть и сами эти границы время от времени начинают трещать под напором такой фантасмагории, что расскажи вот так сразу, скажем, подполковнику Мухоморову, которому я - Боже мой! неделю назад всего, а как давно! вмазал по мордасам, расскажи все как есть, не поверит, честный блюдолиз.

А мне весело. Я иду, дышиться легко. В полуясном мраке тут и там горят, обвитые сумерками, невысокие рябины, все остальное чернеет, только сверху необъятно синеет теплое сентябрьское небо, завешанное резными ветвями придорожных деревьев.

И мне хорошо. А ещё я с удовольствием ожидаю встречи с симпатичной Леной, которая, конечно же, ждет меня.

И это хорошо!

Впереди краснел воздух, но по сгущавшемуся окрест мраку, я догадался, что это не вечерняя зорька, предвещавшая назавтра ветреный день, а нечто другое, рукотворное. И верно; стоило выйти на крепостную улицу, как зарево за домами заставило заподозрить огонь.

Встреченный тут же парень на мой вопрос, где староста? спокойно мотнул головой на свет.

Я обошел "Посиделочную избу", впервые темную и негостеприимную и тут, на большой поляне, на которой раньше не был, нашел всех.

Длинный ряд столов вмещал человек сто пятьдесят, не меньше. Густо разложенную снедь освещали керосиновые лампы. Немного в стороне над ямами с углем, на вертеле, целиком, жарились баран и теленок. Может, не баран, а свинья, больно толстый баран. А дальше за столами, откуда и шел красный жар, сильно горели шесть огромных, разложенных по кругу костров, освещая центральную поленицу, высоко вздымающую - я присмотрелся и не поверил глазам! - украшенный венками гроб.

Меня заметили и уже звали. Сорвавшись с места, ко мне бежала Лена, обняла, отступила, оглядела ясными, горящими, словно звездочки, очами; в ушах блестели сережки, на шее - ожерелье, а пуще - от радости или ранее принятого по случаю похорон - горели румянцем щеки.

А костры разгорались все жарче, все выше вбивали в темное небо трепещущие языки пламени; сумасшедшая атмосфера этой языческой тризны начинала захватывать меня.

К нам шел Петр Алексеевич в директорском костюме и галстуке. Издали протягивал наполненный стакан. Я взял - водка.

- Вот, закусите и гостем будете, Иван Сергеевич.

Я взял в другую руку бутерброд с черной икрой. И не стал отказываться. Медленно выпил все двести грамм, с достоинством занюхал икрой, откусил.

- Просим к столу.

Мне освободили место рядом со старостой. Потеснились и для Лены, она обязательно хотела сесть рядом со мной.

Сели. Сильно, высоко горели костры. Темными, казалось, громадами высились позади избы. Огромный огненный месяц стал в это время медленно вырезываться из соседней крыши. Еще половина его была во мраке, а уже весь мир был потоплен в каком-то торжественном свете. И там, где был полный мрак, куда не доставал свет от костров, задвигались тени.

Водка хорошо пошла. Как говорил мой армейский приятель Миша Васьянов, словно Божки босичком по жилочкам пробежали.

- Раз, два, три. Проверка, - на всю поляну и дальше загрохотал голос Петра Алексеевича, пробующего микрофон.

- Друзья! Прошу наполнить бокалы. Мы собрались здесь по печальному поводу. Мы провожаем в последний путь нашего товарища крепостного раба Курагина и раба Божьего Жукова Константина Анатольевича, который усоп, как и жил, а жил, как и все мы: безобразно, подло, пьяно. Но не осуждать его мы собрались, а проводить в последний путь. Да и нет у нас таких прав, осуждать его. Жил он как умел. И как умел боролся и с собой и рабством. Все мы, сидящие здесь, потому и сидим здесь, что знаем: человек слаб и если нашел теплое место в голодном и холодном мире, не имеет сил просто так расстаться с теплом и сытостью. В меру своих слабых сил Жуков Константин Анатольевич, как и все мы, подтачивал устои нашего рабства буквальным выполнением условий договора с хозяином. И если требовалось убить - убивал, если требовалось обмануть - обманывал, потому что раб - безгрешен, и все грехи раба падают на совесть хозяина.

Лена подсовывала мне граненую стопку с водкой. Я взглянул в небо: холодно, ярко горели звезды, а Млечный путь - тяжелый. бесконечный, казалось ляжет сейчас, раздавит, размажет, разобьет весь этот мир на осколки.

- Так выпьем же за безгрешного человека, за честного и исполнительного крепостного раба Жукова Константина Анатольевича! - закончил речь Староста.

Все громко поднялись и выпили. И я выпил, потому что входил во вкус. Всего. Наскоро закусил квашеной капусткой, потому что Петр Алексеевич вновь стучал пальцем по микрофону.

- Прошу внимания. Еще не все.

Друзья! Еще раз прошу наполнить ваши бокалы, потому что, так получилось, мы собрались здесь и по событию радостному. Не знаю, как теперь повернется наша Судьба, но наконец-то исполнилось общее горячее желание, то, чего мы и боялись больше всего, и желали: не выдержав тяжести грехов, оборвалась нить жизни отца и хозяина нашего Курагина Михаила Семеновича. Это по его прихоти и по нашей, дремлющей до поры до времени подлости, стали мы его рабами. И вот наступил долгожданный и страшный миг. Ужасная смерть настигла хозяина. Так выпьем же и за бедную душу раба Божьего Курагина Михаила Семеновича, потому что быть ей вечно в аду и не видеть ей больше никогда света и радости.

Все вновь поднялись и выпили.

Тут был кем-то дан знак, кто-то побежал к кострам, человека три. С горящими головешками подступили к полянице, где в тепле и свете поджидал святого таинства гроб. Подожгли.

И не пожалели, как видно, бензина; пахнуло, пламя с гудением взвилось, завертелось, забилось и ровно, мощно устремилось к небу, звездам, месяцу...

Э-э-э-х! Меня тоже начало пробирать эта языческая атмосфера. Кроме того, хотя и недавно ел за ужином, от водки проснулся аппетит. Внимательная Лена быстро придвинала ко мне блюдо с целым поросенком, которому я решительно отсек голову.

Тут вдруг, одним ударом разрубая тишину, грянула музыка. Выбирал репертуар, как видно, староста. Сначала пошла и долгое время гремела соборная классика, что-то органное, торжественное, уносилось ввысь, к звездам вместе с безгрешной душой убиенного мною Жука.

Ах, как было величественно! И как же вкусен был поросенок!.

Кто-то, прервав музыку, коротко сообщил, что желающие выступить в праздничной схватке, могут собраться справа от костров. Мне тут же стало любопытно. Стол зашевелился; то там, то здесь бодро выползали к месту схода мужики. Набралось человек двадцать пять. Все молодые, здоровые. В некоторых я узнал вчерашних нападавщих. Мне захотелось туда, но меня не пустила Лена.

- Что ты там не видел? - храбро сказала она, уцепившись за мой локоть. - Ты им вчера и так показал!

В знак примерения, погладила меня по щеке.

- Сегодня ты мне здоровым нужен.

А вокруг все волновалось; изредка, даже заглушая (постепенно нисходящие к вкусам масс) аккорды музыки, доносились вакхические восклицания, бравурный смех и как будто даже шум потасовки. Но это, скорее всего, неподелили дамы, ибо те, у кого чесались кулаки, уже разделились на два противостоящих друг другу фронта, и медленно, казалось по знаку флейты или скрипок - все как-то смешивалось! - уже сближались шаг за шагом.

Сблизились. Я забыл про поросенка; шум, треск, вопли, гиканье, звон небесных литавр. Так было здорово!

Не выдержав, я стряхнул Ленку и ринулся в гущу схватки. Хрясть! Звон! Бах! Зубы вылетали, как орешки (чужие), чей-то живот, ребра, куда я ввинчивал кулак!... Мне вновь крепко съездили по правому многострадальному ещё со вчерашнего дня уху... Клубки тел внезапно откатились в сторону, я оказался один и опомнился: что я такое делаю?!

И все равно, дух мой был возбужден и радостен!

Вернулся к столу. Петр Алексеевич, кивал мне стаканом:

- Приятно было взору. Вы страшный боец!

А?.. Что?! Догадался наконец, что это он про меня. Кто-то сунул мне в руку стопку водки. Я выпил. Отошло.

- Да, с детства люблю, - сказала я Петру Алексеевичу.

Появилась Лена и принесла на блюде гусенка. Извлекла из чрева уже зажаренной свиньи. Мы поделили по-братски. Внутри гусенка был цыпленок, в цыпленке - дольки антоновских яблок и зелень.

А вкус!.. Вкус не поддавался описанию, и я понял, что крепостным быть хорошо.

К столу возвращались побытые, но радостные бойцы. Всем миром затерли кому надо кровь, перевязали битые раны.

- Потом в урну пепел соберем и похороним на нашем крепостном кладбище, - шептал мне на ухо Петр Алексеевич.

- Грибочков возьми, салату, - все обхаживала меня Лена с другой стороны.

Я выпил кружку пива, неведомо как оказавшуюся передо мной и выпрямился, оттолкнувшись грудью от стола. Даже мой могучий организм уже не принимал этих явств. А веселье, поводом к которому послужило печальное событие, почему-то не печалившее никого, все разгоралось. Гремела музыка, но и сквозь неё, гул и хаос чудных неясных звуков волнами неслись поверх нас. Шум, мелодия, мычанье, рев, стук, пение - все сливалось в какую-то нестройную нервную какофонию. Кто оставался сидеть, кто вскакивал, кто пускался в пляс, кто махал кулаками, не остыв ещё от потешной схватки на поле. И догорали костры, последними сполохами пламени окрашивая багрянцем лица пирующих, керосиновые лампы освещали полусъеденные блюда, но сверху лилось и лилось лунное сияние, серебристый свет, и воздух! чуден и прохладно-душен. Прекрасная ночь! Чудная ночь! Лена положила голову мне на плечо, я обнял её за талию. Рядом лоснились демократические щеки старосты, а в бородке засели крошки.

Как хорошо!

Мне хотелось двигаться, размять ноги; я сам не заметил, как мы перенеслись из-за стола на кулачную поляну, слегка утоптанную недавними быстрыми маневрами ратников. Музыка все гремела, казалось, звездный клавесин подыгрывал нам. Чудная ночь! Мы танцевали, плыли с Леной над травой, по Млечному пути...

Мы возвращаемся к столу. Лена куда-то исчезает. Мне суют в руку рюмку, в другую - кусок колбасы, я уже не хочу ни того ни другого, но пью и закусываю, и горячо клянусь!.. В чем клянусь?.. Какая разница!

- Пойдем, мой хороший. Пойдем! - тянет меня куда-то Лена. А со всех сторон доброжелательно напуствуют:

- С легким паром! Счастливо!

По тропе мы спускаемся к озеру и вдруг, действительно, - спрятанная среди высоких деревьев обнаружилась бревенчатая баня. Зашли. Сухой жар опутал ещё в прдбаннике. Я сел на лавку, но Лена торопила, протягивала простыню. Раздевшись, из приличия я остался в плавках. Я объяснил это Лене, и она рассмеялась:

- Пошли в парилку, сэр.

Несколько раз плескали кислым квасом на раскаленные угли. Хотелось просто сидеть, продлевая миг, но Лена уже подступала с вениками и больно хлестала, выбивая из меня праздничный дурман.

Выбила. Когда стало невмоготу, мы выскочили в предбанник, за дверь и, спрыгнув с настила, оказались по поясь в воде озера. И пошли дальше, окунаясь с головой, поплыли прямо по лунной дорожке, среди серебристых лунных брызг. Слов нет, чтобы передать!..

И еще. Когда вернулись и уже входили в дверь, я оглянулся; огромная корявая сосна, нагнувшись к воде, низко опустила ветку, так что немного застилала мне обзор. И эти черные сосновые иглы на фоне млечного серебра и запах смолы, и аромат ночной воды, и подновленная после парилки и купания нега внутри - все так поразили меня, что и смерть Курагина, и черные директора, и дикость разлагающегося всевластия внутри железной ограды этого сто пятидесяти гектарного нуворишного заповедника - все отошло на второй план... Какая же чудная ночь!

Этим, конечно, не закончилось.

Потом Лена привела меня к себе в избу. Во дворе нас вежливо обнюхала мелкая собака. Я выпил бутылку пива, потому что после бани хотелось пить.

Все уже стихло. Музыка смолкла. Людей сморила усталось и выпитое спиртное. Мы не зажигали свет. Сквозь открытое окно лунные лучи падали оконным контуром на пол. В углу перед иконкой горела лампада. Пахло горящим маслом и ещё чем-то незнакомым, пряным.

Вошла из соседней комнаты Лена в халате, подошла к широкой постели и отбросила простыню. А следом упал на пол халат... Ее тело было симфонией первобытной красоты во всех видах и в любой проекции...

И всю ночь - всю! - её крики не давали уснуть дворовым псам; один, другой, - вся деревня выла и стонала, взволнованная, как и мы.

И это тоже было хорошо!

ГЛАВА 23

АГЕНТУРНЫЕ СПРАВКИ

Утром голова была тяжелая и мутная, как круглый запущенный аквариум, если уместно такое сравнение. Во всяком случае, точно также, как мои мысли, лениво всплывают из зеленой глубины чудовищно искаженные рыбы и столкнувшись с действительнотью (представленной стеклом), тонут в тине. Я думал: а не послать ли всё далеко-далеко, как можно дальше? Со смертью Курагина мои обязательства с ним разорваны, что мне ещё надо?

И потом: не захватить ли с собой Лену? (она выглядела сытой, счастливой и довольной, даже на работу не думала собираться), благо честно заработанные деньги у нас есть. Может махнуть куда-нибудь на Канары, подальше от всего нашего извращенного безумного бытия?

Лена, юркой ящеркой снуя туда-сюда (у меня болела голова даже следить за ней) приготовила мне какое-то питье, где основной частью был рассол, а спиртного не было ни капли, успела выгладить мне костюм, начистила туфли, помогла одеться и, когда я взглянул на себя в зеркало, удивился: слкгка утомленное от забот, осунувшееся от тяжких дум, но довольно свежее, смотрело на меня русское исполнение Лунгрема.

Вот что значит несоответсвие внешности внутреннему миру. Я сунул в кобуру пистолет. Во внутреннем кармане что-то хрустнуло. Я вытащил сложенные листки. Развернул. Мелкая машинопись. Ксерокс, судя по напылению краски по углам.

- Что это? - спросил я Лену.

- Не помнишь? Это тебе вчера Петр Алексеевич дал. Ты хотел сегодня внимательнее прочесть.

Я посмотрел начало: "Из агентурного сообщения агента "Росомаха".

При выполнеии основного задания источником были установлены дружеские отношения с Александром Курагиным, сыном интересующего нас объекта. Знакомство состоялось в казанском ресторане "Тамерлан" при следующих обстоятельствах. Александр, находясь за столом в компании подростков, подошел к соседнему столику и устроил ссору с Тимуром по кличке Пес, человеком Арсана. Александр требовал отпустить танцевать с ним спутницу Тимура, местную проститутку Марию. Тимур в грубой форме посоветовал Александру не лезть к взрослым девушкам, пока не подрастет, а до тех пор удовлетворяться самостоятельно. Александр пообещал вывести Пса и его друзей, включая Арсана, на городскую свалку и там их сжечь. В ответ Тимур (Пес) вытащил пружинный нож и приставил к горлу Александра со словами: тебе, твоему папаше и его умному братцу здесь не жить никогда. Тогда мой человек по кличке Штангист подошел по моей команде к Тимуру и, отобрав у него нож, отрезал указательный палец для устрашения.

Инцидент был исчерпан. Мы с Александром, который выглядел очень возбужденным, познакомились и отправилсь к нему домой, где проживал его отец, Константин Семенович Курагин и дядя, Михаил Семенович Курагин.

Дома Александр устроил скандал, требуя от отца и дяди немедленно ехать к Арсану и расправиться с ним и его людьми, а Тимура облить бензином и сжечь. Дядя, Михаил Семенович Курагин, по кличке Аксакал, предостерег Александра: опасно вести такие разговоры даже в кругу друзей и родственников: стены тоже слышат.

Одновременно сообщаю, что сведения относительно характера деятельности братьев Курагина, подтвердились. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, как известно, ими был закуплен на средства общака по остаточной цене за триста тысяч рублей комплекс детского сада "Орлёнок", куда входили пять спальных корпусов, столовая, и клуб. Комплекс огорожен кирпичной стеной, что благоприяствовало охране. Интеллектуальное руководство проекта осуществлял Аксакал (Михаил Семенович Курагин), брат вора в законе Хана (Константин Семенович Курагин). Люди Хана занялись похищением девушек и молодых женщин репродуктивного возраста. Количесто женщин по непроверенным данным достигало от трехсот до пятисот. Женщин разместили в спальных корпусах, после чего все насильственно забеременели. Несогласные с установленными правилами и нормами бизнесса женщины были ликвидированы. Одновременно нащупывались каналы сбыта младенцев за рубеж для продажи иностранцам. Уже через три года доходы от предприятия настолько возросли, что это позволило группировке братьев занять одно из ведущих мест в преступной среде Казани.

В настоящее время между братьями Курагинами существуют разногласия по поводу тактики и стратегии совместного бизнесса. Хан предпочитает опираться на воровской закон, Аксакал хочет переходить к легальному бизнессу и, одновременно, идти во властные структуры. Так Аксакал зарегистрировал свою кандидатуру на выборы в городской совет города Казань. Выборы состоятся в следующем месяце."

Я с трудом оторвался. На часах было девять двадцать пять. Мне уже пора было идти на встречу с бойцами финансового и промышелнного фронта. Хотя немного времени ещё было, тем более, что и читать оставалось всего ничего: два-три листка.

"Из сообщения агента "Перевертыш".

К источнику обратился мужчина около двадцати пяти лет, назвался Юрием и, передав привет от Коромысла, сообщил, что готовится расправа над вором в законе Ханом. Расправу готовит брат Хана, Михаил Курагин, депутат Государственной думы Российской Федерации, проживающий в городе Москва. Причина: недовольство тем, что Хан своей деятельностью компрометирует достаточно высокое положение Михаила Курагина.

Курагин Михаил Семенович в настоящее время входит в десятку самых богатых людей России. Родственная связь с братом (Ханом) может скомпрометировать его в во мнении финансовых и деловых партнеров как в стране, так и зарубежом.

Юрий объяснил, что эти сведения сообщает из солидарности с теми, кто придерживается старых воровских порядков и не терпит беспредельщиков.

Приметы Юрия: возраст двадцать пять-двадцать восемь лет, рост выше ста девяносто сантиметров, лицо круглое, нос сломан, передние резцы из желтого металла, телосложение атлетическое. На правой руке, на среднем пальце печатка из желтого металла.

Примечание оперработника: "Юрий", судя по всему, - это Виктор Гарбузов."

"СПРАВКА

об обстоятельствах убийства вора в законе Хана

(Курагин Константин Семеновича)

31 июля 1995 года в особняке купца Вихрева по улице Павла Корчагина, состоялся воровской сход, где кроме Хана присутствовали такие авторитеты как Удавка, Казачок, Черный, Дедушка, Сосо и Скот. А также представители Аксакала, проживающего постоянно в Москве. Представители Аксакала заранее разослали по Уралу и Сибири "ксивы", что Хан - "гад" и давно изменил преступному миру. Хан на сходе давил авторитетом, доказывая, что "гад" и "перевертыш" - это его брат Аксакал.

После схода Хан предупредил по телефону своих телохранителей, чтобы были готовы его встречать и вышел во двор особняка. Там стояли машины прибывших на сход авторитетов. Когда Хан проходил мимо автомобиля марки "Уаз", оттуда выскочили четыре человека и открыли прицельный огонь из автоматического оружия с глушителями. Хан попытался бежать, но был смертельно ранен, а затем добит контрольными выстрелами в голову. Нападавшие сели в автомобиль и скрылись в неизвестном направлении.

На всю операцию убийцам потребовалось чуть больше минуты и от пятидесяти до восьмидесяти патронов.

По настоянию представителей Аксакала, труп Хана здесь же, во дворе особняка положили в деревянный ящик и залили раствором бетона. Через два дня, после того, как бетон застыл, представители Аксакала убезли блок с трупом и похоронили. Место захоронения пока неизвестно."

Да, справочки ещё те! Интересно, по каким таким каналам Петру Алексеевичу удалось добыть данную, судя по всему, ведомственную информацию. И я предполагаю даже к какому ведомству принадлежат авторы этих справок. Ну да ладно, примем к сведению.

Пора, однако, было идти. Я поцеловал сияющую Лену и отправился в путь. Дорогой стал гораздо лучше себя чувствовать. А пришел уже достаточно свежим.

ГЛАВА 24

ДМИТРИЙ ГЛАВНЫЙ ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ

За ночь их прибавилось. Когда я, препровождаемый озабоченным Андреем (он на рубашку одел пиджак, наверное, из-за траура) подошел к двери конференц-зала, рядом толпилось безобразное количество чужого народа. Все, правда, как из инкубатора. У всех, словно бы на груди табличка: охранная овчарка из боевого питомника. Одним словом, нас остановили и потребовали документы. Андрей в веселом отчаянии всплеснул руками, но полез во внутренний карман (откуда-то сразу высунулся ствол, метко нацеленный Андрюше между глаз) Показал и я.

- Оружие!

У секретаря не оказлось и газового балончика, а вот мой "макаров" безжалостно изъяли. Командовал невысокий мужик, сухой и с морозом в физиономии, навеки ставшей суровой от постоянной готовности отдавать приказы; я заключил, что, скорее всего, его турнули из ВДВ или спецназа.

Ладно, не стал спорить. В своре было не менее тридцати голов волкодавов. Пусть потешаться.

Я вошел в большой зал. Напротив насчитал тринадцать силуэтов. Директора сидели с одной стороны длинного стола спиной к окнам, лицом ко мне, отчего в первое мгновение и лиц толком не разобрал.

А вот меня посадили на стул, посередине комнаты, дабы каждый мог тщательнейшим образом ознакомиться с моей реакцией. Не знаю, что они там могли увидеть, но я моментально вскипел.

- Общий всем привет! - сказал я, устраиваясь поудобнее. Они зашевелились. Борис Игоревич открыл было рот, но тут его прервали. Дверь за моей спиной распахнулась и, рассыпая отборные ругательства, в зал ворвался Иван. Я решил, что слухи о его иезуитской сдержанности несколько преувеличены. Впрочем, у него, как оказалось, была важная причина кипятиться.

Иван остановился чуть впереди меня и злобно оглядел черный ряд смокингов перед собой.

- Это что же вы тут делаете? Отец убит, вы и обрадовались! Деньги наши, контрольный пакет акций всех предприятий - наш, Курагинский, а вы тут узурпацию развели. Большинство из вас могут вылететь из своих кресел в тут же секунду, как мы этого захотим. Я или Дмитрий Михайлович. Осмелели, отца нет! Зачем вы тут собрались?

Борис Игоревич ответил за всех.

- Вы зря так волнуетесь, уважаемый Иван Михайлович. Никто не собирается узурпировать вашу власть. Просто мы, так сказать, по горячим следам хотим разобраться... в обстоятельствах смерти вашего отца. А ваши полномочия и полномочия вашего брата мы на ближайшем собрании акционеров утвердим. Вы предоставите все документы, банковские реквизиты, и не будет никаких проблем.

Я видел, Иван хотел что-то сказать, но сдержался. Молча обвел вглядом всех, оглянулся на меня.

- Очень хорошо, - наконец сказал он. - Но меня следовало бы тоже позвать. Я буду присутствовать.

- Прекрасно. Присоединяйтесь, - пригласил Борис Игоревич.

Он помолчал, собираясь с мыслями, прерванными бурным появлением Ивана и вновь обратился ко мне:

- Господин Фролов! Мы пригласили вас, чтобы выслушать мнение компетентного специалиста в связи с тем, что произошло за последние дни.

- Мнение мое может и компетентное, но я здесь всего третий день... Да, третий день, вторые сутки. Я прибыл сюда позавчера вечером и вряд ли смогу много прояснить.

- Мы иного мнения. Вы здесь, как сами утверждаете, только вторые сутки, а в вашем активе уже освобождение похищенной жены Дмитрия Михайловича Курагина, обезвреживание двух бандитов. Еще одного, который пытался убить вас. Вы подписали договор-найма с покойным господином Курагиным. Мы знаем о милицейском протоколе, который свидетельстует, что вы виновны в гибели своего бывшего колеги Синицина Валерия Федоровича. Протокол составлен по форме. Это все, что касается вас.

- Протокол фальшивый, - решительно сказал я.

- Возможно. Но сейчас нас интересует лишь один вопрос, кто убил господина Курагина?

- А не лучше ли вызвать оперативную группу? Можно подключить ФСБ, наконец. Делом об убийстве должны заниматься профессионалы.

- Мы не хотим, и ни в коем случае не допустим утечки информации на сторону. Поэтому, у нас к вам предложение. Мы хотели бы, чтобы вы всецело занялись расследованием убийства господина Курагина. Мы заинтересованы, чтобы как можно меньше людей имело к этому отношения.

- Но почему?

- Бизнесс, - коротко ответил Борис Игоревич. - Вы же знаете, как много строится на стабильности и авторитете.

- Не знаю.

- Что? Ах, да... Официальная версия, тем не менее - инфаркт миокарда.

- Кстати, - переключился он. - Нашли машину Дмитрия Курагина.

- Да? И где? - заинтересовался я.

- На Кольцевой. Разбита вдребезги. Водитель с места происшествия скрылся. Работники ГИБДД по номеру определил хозяина машины и позвонили сюда.

- А Дмитрий?

- Дмитрия не могут найти.

- Вы полагаете, что это он?

Я машинально полез в карман, вытащил пачку сигарет, зажал одну губами. Мне никто ничего не сказал, да если бы и сказал, мне было бы наплевать. Закурил. Кто-то на столе подвинул в мою сторону пепельницу. Я встал, подошел, взял пепельницу и вернулся к стулу.

- Надо найти Дмитрия, - сказал я. - Сейчас он плючевая фигура.

- Поясните, пожалуйста.

Я ещё раз пересказал все, начиная с момента прибытия в поселок "Тургеневский плес". Они внимательно слушали и не произнесли ни слова, пока я не замолчал.

- Что вы об этом думаете? - спросил Борис Игоревич. Ему, видно, как председательствующему, доверили беседу со мной. Остальные молчали и слушали.

- Пока ничего.

- Можно ли предположить, что похищение жены Дмитрия Курагина, убийство господина Курагина, Михаила Семеновича, и исчезновение Дмитрия связаны между собой?

Я затянулся сигаретой, глядя в окно поверх их темных голов.

- Даже не знаю... пока. Всё, начиная с похищения совершилось как-то... непрофессионально. Ирину... Константиновну почти сутки держали здесь, рядом. Никаких требований за это время предъявлено не было. Вполне возможно, наводчик живет здесь же, в усадьбе. И я бы не хотел, чтобы без доказательств, без фактов подозрение падала на людей.

- На кого, к примеру.

- Дмитрий.

Кое - кто из темных босов зашевелился. Некоторые закурили. Один звякнул стаканом, наливая воду.

- Дмитрий Курагин по указанию отца и раньше его заменял, а сей час становится формальным наследником дела. Многи детали операции знал только он и Михаил Семенович, - пояснил Борис Игоревич.

- Поэтому, если похищена Ирина Константиновна, убийство господина Курагина и исчезновение Дмитрия Курагина связано, то, скорее всего, речь идет о шантаже.

- Что вы имеете ввиду?

- Одна из версий, имеющих право на существование, что это семейное дело. В таком случае, дело не безнадежное. Семейные дела раскрыаются довольно легко. Меня больше волнует другой поворот: что если всё напрямсую, - как это чаще всего и бывает, - напрямую связано с бизнессом, с деньгами.

Я обвел глазами все темные фигуры.

- В таком случае любой из вас, коллег Курагина, может оказаться замешанным. И ваши конкуренты, если такие имеются (а они имеются, я думаю) и вообще, круг возможных подозреваемых расширяется настолько, что дела мне представляется совершено безнадежным. Я имею ввиду свои возможности.

- Мы вас понимаем, - сказал Борис Игоревич и подвинул в мою сторону стопку бумаг. - Здесь показания всех, кто был в доме вчера вечером. Расхождений, как будто, нет. Никто в то время не выходил из дома, значит, из домашних ни у кого не было возможности убить господина Курагина. Исключая Дмитрия. Мы ещё не опрашивали деревню. Большинство, как нам доложили, пока еще... не в состоянии отвечать на вопросы. Да вы в курсе, Иван Сергеевич.

Я кивнул, соглашаясь. И сразу спросил:

- Александр Курагин, племянник Михаила Семеновича, уже очнулся?

- Да. Но он ничего не помнит. Возмите копии протоколов и ознакомтесь. Я думаю, мы поняли друг друга: вы продолжаете расследование внутри колонии и, естесственно, внутри семьи. Мы, по возможности, будем параллельно думать над другими версиями.

- И еще, - он было замолчал. Оглянулся по сторонам, словно искал одобрения. - Вы должны помнить, что отвечаете за утечку информации. Все, что вы узнаете, должно оставаться в границах семьи. И ни в коем случае об этом не должны узнать ни милиция, ни иные силовые структуры.

- О/кей, - согласился я, подошел к столу, сгреб копии протоколов и пошел к выходу. У двери обернулся.

- У меня ещё один вопрос. Не по теме.

- Спрашивайте.

- Что означает эти ваши абривиатуры: РАО СС и РАО СД?

Я злорадно насладился недолгим молчанием. Потом Борис Игоревич ответил:

- Российское Акционерное Общество Содействия Спорту и Российское Акционерное Общество Счастливое Детство.

- Я что-то такое и предполагал, - сказал я и вышел.

Настроение у меня отчего-то стало гораздо лучше.

ГЛАВА 25

ДМИТРИЙ НАШЕЛСЯ

Я получил по выходу свой пистолет, спустился вниз, вышел из дома. Огляделся. У входа стояло множество машин. Только моей не было. Разбитой. Впрочем, здесь были одни иномарки. Извлек из кармана телефон и позвонил секретарю.

- Андрей! Это Фролов. Кто здесь заведует автопарком? Мне нужна машина.

Андрей думал несколько секунд.

- Я не знаю... В гараже есть две машины, которым пользовался только Михаил Семенович. Красный пятидверный "Ленд-Ровер" и синий "Вольво" универсал. Ими уже недели две-три не пользовались. Я думаю, сейчас не до них. Я позвоню, скажу техникам, чтобы вывели из гаража. Вам какую?

- Давай "Ленд-Ровер". Я как раз к гаражу иду.

Я шел к гаражу на ходу просматривая захваченные протоколы. Информации было мало. Показания каждого занимали едва четверть страницы. Я пересчитал количество листков: пятьдесят четыре. Отчеты всех, включая двух, не успевших уехать вчера директоров: Бориса Игоревича и Григория Аркадьевича. Я просматривал выборочно. Лишь Ирина утверждала, что уже легла в постель, потому что до сих пор плохо себя чувствовала. Это разумеется.

Возле распахнутых ворот гаража толпились техники-механики.

- Вы Фролов? - спросил один и, получив мой утрердительный ответ, крикнул в темноту гаража:

- Лешка! Давай!

Мы посторонились. Выехал красный "Ленд-Ровер", притормозил. Из окошка выглянул Лешка, озабоченно сообщил:

- Что-то не нравится, трещит зараза. Я тут прокачусь, кружок вокруг клубмы сделаю...

Наверное, Курагин подбирал добросовестный персонал. Или дрессировал уже имеющихся. Мы смотрели, как "Ленд-Ровер" покатил по гравию. Метрах в тридцати лихо развернулся вокруг клумбы и взорвался. Мы оцепенело наблюдали, как сверкая, дождем вылетел фонтан осколков, выгнулась крыша, огонь, повалил дым...

Последующие полчаса все здесь было запружено народом. Зеваки из обслуги, а ещё больше приехавших с магнатами телохранителей. В общем, недостатка в спецах не было, и все машины в гараже на всякий случай обследовали. Начали с "Вольво" - я уверенно указал на него и не ошибся (ума большого не надо было!). Коробочка с зарядом (эквивалентно ста грамм тротила, уверенно заявил суровый, но розовощекий спец) нашлась под днищем примерно в том же месте, где рвануло "Ленд-Ровер". Лешку не спасли, куда там. Ему оторвало ноги, а когда вынимали - ещё живой обрубок тянул за собой и внутренности.

Но я сразу же собразил, что целились не в меня и, так же как и Лешка, я мог оказаться случайной жертвой в этой, пока совершенно непонятной мне игре. Однако, меня стало уже угнетать обстановочка; боевые действия, пускай случайно сконцентрировавшиеся в последнее время вокруг меня, взрывом машины выбили мое благодушно-санаторное настроение.

Очищенный от смерти "Джип" я немедленно конфисковал. Оъехав в сторону, я остановился и сидел за рулем, наблюдая и не видя остаточную суету перед гаражом. Похищение, убийство, исчезновение, взрыв, направленный из прошлого против уже ничего не боящегося Курагина.

Я, кстати, тут же взял в оборот механиков, выявляя, кто имел доступ к машинам. Да все имели доступ, кому не лень. К Курагинским машинам допускалась только охрана. Кроме того, беглый осмотр каждый день осуществлял Николай. Правда, под днище он не заглядывал. Они, механики, тоже. Все равно последние недели две Курагин не ездил на этих машинах.

Необходимо было найти Дмитрия. Слишком много улик (пусть и косвенных) работали против него. Я вспомнил, что вчера видел Ивана среди первых прибывших на мой звонок из дома Саньки. Это сразу после того, как я нашел тело Курагина. Ивана я как-то упустил. Я порылся в протоколах допроса. Ужинал, отдыхал, разговаривал с охраной у главного входа.

Я завел матор и подрулил к дому. За стеклом возле мониторов сидела знакомая мне троица из домика над причалом. Я вошел к ним. Ребята встрепенулись. Я поздоровался.

- Мужики! Вы когда заступили?

Оказалось вчера в шесть часов вечера. Отлично. Я спросил об Иване Курагине. Отвечал мне - я вспомнил, его звали Буров Виталий, самый здоровый среди них, - старший смены. Иван выходил вчера. Да, незадолго до появления Курагина старшего. Иван побеседовал с охраной. Ни о чем, просто... о погоде, кажется. Потом пошел к своему "Ягуару", что-то там делал. Их машины рядом стояли. "Ягуар" Дмитрия даже загораживал обзор. Нет, на мониторах Ивана не было видно. Возможно, в машине сидел. Потом выбежал Курагин старший, сел в "Ягуар" Ивана и уехал.

- А Иван с ним, что-ли, укатил?

Нет, этого они не помнят. Потом, после тревоги, уже целыми толпами народ шел. Ивана видели, но потом. Тогда?.. нет, не берутся утверждать

Я посоветовал быть бдительнее. Механика только что подорвали, мало ли?

Я уже освоился с расположением комнат. Благо Семен Макариевич дал мне достаточно подробный план. Дверь Ивана Курагина нашел быстро. На мой стук никто не отозвался. Не было, значит, никого.

Обратно шел мимо двери Ирины и Дмитрия. Неприятно кольнуло: подумал, что надо зайти... муж куда-то пропал, а она ещё и от прошлых приключений, наверное, не отошла.

Я притормозил у её двери; в сомнении замешкался. Вдруг её дверь открылась и оттуда - весь внимание к хозяйке (я слышал её чистый ласковый голос, благодаривший за что-то) - выплыл спиной Николай Петухов. Закрыв дверь, повернулся и увидел меня. Непривычно было видеть на его, прямо скажем, неженственном лице, странно мягкую улыбку,.. тут же пропавшую, впрочем. Он холодно разглядывал меня. Потом я заметил мысль в его суровых чертах.

- Доброе утро! - сказал он и протянул мне руку. Я пожал его ладонь. У меня самого рука не маленькая, но тут природа постаралась. И этой самой лапищей, продолжая нейтральный обмен репликами, он начал медленно сдавливать мне ладонь.

- Что это там громыхнуло?

- Да вот, хотел Курагинский "Ленд-Ровер" взять, а он взорвался.

- "Ленд-Ровер"? А ты почему жив?

- За руль сел механик. Алексей. Умер почти сразу.

- Очень жаль.

Рука моя была словно в тисках, и это мне не нравилось. Мне это не нравилось потому, что я до безумия не люблю такие дешевые приемы завоевания авторитета. Он, наверняка предполагал, что сильнее меня. В одежде я не произвожу особо мощного впечатления. Он с такой силой сдавливал мне кисть, что у другого бы давно хрустнули кости.

- Вот, хотел к Ивану зайти, - говорю я, начиная и сам потихоньку отвечать на его усилия.

Николай улыбался, я видел, как крепкие желтые зубы бывшенго Курагинского телохранителя (не уберегшего тело, кстати) недобро скалятся. То ли он хотел поиздеваться надо мной (за что?) то ли предупредить (опять же, о чем?!) не вышло... Первым сдался. Секунду-лругую мелькала мысль сломать пальцы, но ощущение победы смягчило: я отпустил его руку.

Тряхнув рукой, Николай засмеялся:

- А хорошо у вас в "Собре" дрессируют, силенки есть.

И пошел прочь. Все же не хотел бы я с ним схватиться всерьез. Ладно рука, кисть у меня с детства железная, это от Бога, но в мощи тела он явно превосходил. Наверное.

Я к Ирине не зашел. У меня появилась другая мысль: надо решить вопрс с Санькой.

К дому его я подъехал через несколько минут. И словно не было вчерашних событий: хоть и двенадцатый час дня, но музыка как обычно рвалась из всех щелей.

Я нажал кнопку звонка и давил на нее, пока дверь не открыли. Александр был в джинсах, майке, но - уступка своему обычному нудизму, - босиком. Хорошо, однако, что одет, а то я уже начал привыкать к его натуральному виду.

- Ты один?

Он что-то ответил и по движению губ я догадался, что он переспрашивает. Как всегда орала музыка. Видимо, привычное общение его с посетителями исключало просто беседу.

Я обошел его, вошел в прибранную (!) комнату и выключил видео и телевизор.

- Ты чего? Чего надо? - не рассчитав тишины, громко заорал Санек.

Я повернулся и молча оглядел его.

- Выкладывай!

- Чего выкладывать? Ничего не помню. В отрубе был.

- Что в отрубе был помнишь?

- Ничего не помню. Раз не помню, значит в отрубе был. Мне дозу принесли, я ширнулся.

- Кто принес?

- Я Светку посылал к Петуху. Он ей передал.

- Петух - это Николай Петухов, что ли?

- Ну да, Петух, Петухов, один черт.

- А теперь, щенок, соберись с мыслями и отвечай, как на духу. Иначе я из тебя точно душу вытрясу...

- Пошел отсюда, лягаш вонючий! - прервал он меня не дав возвести конструкцию угрозы.

Я отвесил ему звонкую оплеуху. Саньку перенесло к дивану, уложило, но, кажется, не подействовало; выражение лица осталось прежним, хотя смысл речей изменился тут же.

- Ну что тебе ещё надо? Ходят тут... С утра допрашивают.

- Ты сейчас один?

- Один.

- А где Света?

- Домой пошла. У них из-за смерти кормильца с утра митинги идут.

- Ладно. Отвечай! Кто такой Ангелок или Ангелочек?

- А не пошел бы ты!.. - немедленно попытался он вернуться к привычной интонации.

Я, помахивая ладонью на отлете, стал приближаться.

- Ладно, скажу, - согласился он. - Так в детстве звали моего папашу. Ангелочек. Детское прозвище. В семье так звали, он же младший был, а дядя старший. Старший и умный. Папаша был ангелочком, а дядя был умный.

Я не ожидал. Логика моих креминальных построений рушилась. Краеугольный камень оказался фикцией и все строение рассыпалось, как карточный домик.

Во-первых, он не мог быть организатором покушения, потому что давно труп. Если верить, конечно...

- А где твой отец? - спросил я.

- Во дает! Там же где и дядюшка, - без смеха затрясся Санек, ехидно наблюдая за моей растерянностью.

Нет, что-то тут было не то. И в этом отсутствии логики, скорее всего и была, так сказать, зарыта собака.

Но я ни черта не понимал!

И как же он был мне противен!

- Ты знаешь, по чьему приказу убит твой отец?

- Я же говорил, что знаю.

- Это ты убил своего дядю? - быстро спросил я.

Санька хитро погрозил мне пальцем. И промолчал.

- Ну так как?

- Нет, не я.

- Ты знал, что это Михаил Семенович отдал приказ убить твоего отца?

Он смотрел на меня и что-то пытался сообразить. Наверное, взвешивал "за и против". Наверное, пытался сообразить, чем я могу ему быть опасным? Эти мысли, судя по всему, требовали таких невосполнимых для него затрат энергии, что он сдался, махнул рукой, встал и заковылял к никогда не пустеющему столику.

Вернулся с пивом и сигаретой.

- Если ты думаешь, что это я пришил дядюшку, то ошибаешься. Я был в отрубе.

- Иван был здесь?

- Я был в отрубе.

- А Дмитрий?

- Я был в отрубе.

Ну и черт с тобой, ублюдок. Я встал и вышел за дверь. Подойдя к машине, открыл дверцу и сел внутрь.

Машина стояла в тени огромной липы. Солнце едва пробивалось сквозь ветки, лишь легкий ветерок с разбегу шевелил листву, и тогда пятнистый горячий свет пробегал по капоту, доставая сквозь ветровое стекло и мои колени.

Я опустил стекло дверцы и курил, стараясь ни о чем не думать. Посещение Александра оставило неприятный осадок. Я не понимал, почему? Конечно, не только потому, что здесь вчера убили Курагина. Гнусный дом, гнусный хозяин.

Я посмотрел на часы. Двенадцать двадцать семь. Я вдруг вспомнил, что с утра ничего не ел. Лена предлагала утром, но я смотреть не мог на еду. А вот сейчас засосало под ложечкой.

Решил съездить в деревню, благо сам находился рядом. Но прежде позвонил Андрею и взял номер телефона Николая. У того, разумеется, тоже был мобильный. Позвонил.

- Ало! Это Николай? Фролов звонит.

- Давно не общались? - пошутил он. - Что тебе?

- Я хотел спросить... Александр говорил, что ты его снабжаешь наркотой.

- А тебе зачем? Тоже требуется? Ничего не выйдет, мне хозяин приказал выдавать только племяннику.

- Я знаю. У меня к тебе просьба. Ты сегодня уже передавал ему зелье?

- Нет еще.

- Не мог бы попридержать? Я сам хотел бы ему передать.

- Вообще-то... Ладно. Наплевать мне на него. Особенно теперь. Давай. Я пока в доме. Еще час-два буду.

Я отключил телефон, убрал. Где-то рядом свистели, перекликались иволги. Большая темная бабочка села на ветровое стекло. Послышался легкий топот и рядом резко всеми четырьмя лапами затормозил хозяйский дог (надо, все же, узнать, как его зовут); быстро мотнул тяжеленной головой, скользнул мокрыми губами по высунувшейся в окно руке, больно задел мизинец твердым клыком - поздоровался, - и уже скользил прочь, словно белое пятнистое привидение.

Я завел мотор и стронул машину с места. Ангелочек. Сообщение Александра вернуло меня к истокам моего расследования. Неспешно продвигаясь по тенистой дороге, я думал об этом Ангеле. Ангелочек, фигурирующий в похищении Ирины, конечно, никак не мог быть усопшим братом Курагина. Если только Сергей Семенович Курагин действительно умер, как утверждают все. И непонятно реакция Михаила Семеновича на эту кличку. Что заставило его прийти в такую ярость? Почему он озлился на племянника? Жаль, что теперь его уже не спросишь. Что-то скрывает Семен, я чую. Придется, конечно придется с ним ещё раз побеседовать.

Собирая все факты вместе, я не мог найти в них смысла. Курагина могли убить три человека: Дмитрий, погнавшийся за ним с мечом, Иван, который вполне мог поехать с отцом на машине, и сам наш наркоман. Известно ведь, как легко наркоману со стажем прикинуться находящимся в кайфе. Он мог дождаться, когда Дмитрий и Иван уберуться (отец мог их отослать) и перерезать дяде горло. Бритвой, например, это сделать очень даже легко. Спрятать орудие убийства ещё легче, не в городской квартире живет, в лесу. А повод убить тоже был. Повод у всех был. Все ненавидели Михаила Семеновича Курагина в меру своих сил и способностей. Дмитрий ревновал к жене, Иван злобился, что отец отдает в делах предпочтение старшему (хотя я лично этого не понимал, на мой взгляд Иван более рассудочен). Поводов много. Конечно, все эти поводы не настолько весомы, чтобы убивать отца, но ведь и я не Курагин, слава Богу. Надо пожить среди больших денег и большой власти, чтобы понять их безусловную ценность. Слава Богу, что мне этого не дано. Насмотрелся на службе, чем это кончается: буквально сводки с театра военных действий: трупы, трупы, трупы...

Бормоча ругательства, я, забывшись, надавил на газ. Машина, взревев, прыгнула вперед, едва не угодив в огромную придорожную лужу. Не хватало только завязнуть. Правда "Вольво" машина надежная, хорошая машина, ну да и наши русские дороги славятся в веках.

Я чувствовал, что похищение Ирины (сам факт присутствия этого Ангела, говорил сам за себя) и смерть Курагина связаны между собой. Однако, если похищение нужно готовить, то убийство Михаила Семеновича произошло спонтанно: внезапно и грубо. Подобное может совершить бытовой алкоголик или... Да, здесь отлично подходит Санек. Но бритва? Если убийство задумано любящими сыновьями, то, кроме ревности, мотивом могли бы служить деньги. И Дмитрий, и Иван были в курсе всех дел (или почти всех) отца, поэтому сразу могли бы влиться в систему его бизнесса. Недаром Иван на утреннем допросе так горячился. Да, убить могли за все что угодно.

Впереди показалась деревня. Я выругался. А крепостные? Вчера я убедился, насколько сильно они, мягко говоря, не любили хозяина. И я их отлично понимаю. Недолгое знакомство с Курагиным могло уничтожить всякую к нему симпатию. Хотя уважение он вызывал, это не отнять. Однако, узнай я, что Курагина убил староста, или моя Ленка, я не знаю, как бы поступил сам.

Я поехал прямо к дому Лены. Заглушил мотор возле калитки палисадника. Вышел, хлопнул дверцей, запирать не стал. Когда вошел в калитку, навстречу выскочила свеженькая, сияющая Ленка в шортах с бахромой и с такими свежими точеными ножками, что в тот же миг понял, как бы поступил, узнай я в ней убийцу Курагина. Впрочем, я был уверен, что она не замешана.

Лена словно ждала меня. На столе мигом очутились тарелка окрошки, салат "аливье", соленые грибы, вчерашний поросенок, подогретое тушеное мясо - все, разумеется, со вчерашнего стола, но от этого не менее вкусное. А когда я хлопнул сто пятьдесят из запотевшего холодного стакана, мне этот обед вмиг стал и вкуснее и милее.

А Лена, подперев подбородок кулачком, готовая сорваться с места по любому моему желанию, молча смотрела на меня. Сама она есть не хотела, сыта была. Чтобы просто так не сидеть, оторвала крылышко ципленка и стала жевать, больше наслаждаясь (я чувствовал, видел!) моим аппетитом.

Я предпочел запить все великолепие бутылкой пива. Благо, пиво было на здешней территории всех сортов и поставлялось централизовано на кухню главного корпуса, откуда неведомыми путями распространялось повсюду.

В этот момент зазвонил телефон в кармане. Я извлек аппарат.

- Ало! Иван Сергеевич? Это Андрей Куликов говорит.

- Да, слушаю, - благодушно отозвался я. - Чем порадуешь?

- Дмитрий нашелся.

От моей благодушной расслабленности не осталось и следа.

- Где?

- В Боткинской больнице.

- Что с ним? Как он там оказался?

- Его подобрали на улице не так уж далеко от места аварии. Ни документов, ни денег - ничего. Кто-то наверное, ограбить успел. Недавно очнулся в реанимации, и просил позвонить жене. Они со мной связались.

- Кто-нибудь ещё знает?

- Ирина Константиновна. Я ей сразу сообщил. Она хотела сразу ехать, но её Иван Михайлович отговорил.

- Он тоже знает?

- Да, он был в её апартаментах, когда я звонил. Он и Николай Петухов. Николай тоже не советовал сейчас ехать. В больнице сказали, что состояние ещё тяжелое. Может к вечеру будет лучше. Советовали завтра приехать.

- Прекрасно! А я сейчас съезжу.

Лена уловила только то, что я уезжаю. Поскучнела, погруснела. Я выяснил у Андрея номер корпуса и палаты, где возвращали к жизни теперь уже старшего Курагина и нажал кнопку сброса.

Конечно, чувствовал я себя хорошо. Сто пятьдесят грамм водки, бутылка пива - это кое-что. Но для другого. Мой могучий организм не заметил такой дозы, тем более, что поел я очень плотно.

- Да и что со мной может случиться? - успокаивал я Лену, целуя надутые губки. - Вечером буду, - вмиг развеселил её.

И уже спешил:

- Пока, крошка! Обязательно буду.

ГЛАВА 24

ДМИТРИЙ НАШЕЛСЯ И ТУТ ЖЕ УШЕЛ

Ружье из первого акта может пальнуть и незаряженное. Выпитые мной сто пятьдесят грамм были действительно чепухой. Но даже без оных все произошло так же.

А случилось сие на мосту через железнодорожные пути где-то, по-моему, между тридцатым и сороковым километрах от МКАД. Я шел во втором ряду и, что интересно, и машин было немного. В противном случае заваруха была бы ещё та. Скорость тоже была в пределах: восемьдесят, может немного больше. И тут, - словно рок, второй день преследующий меня, - со встречных полос свернул и, вписываясь в интервал между бетонных бардюров разделяющих середину моста, ринулся ко мне грузовик "Зил". Лоб в лоб.

Это было уже слишком! И если вчерашний инцидент с "Кразом" можно было бы посчитать случайностью (лично я не настолько для этого наивен), то повторение настораживало всерьез.

Хотя, чего не бывает на свете. Не со мной, а вообще.

Выпитое за обедом никак не повлияло на мои реакции; я резко отвернул вправо. Этот хмырь - водитель грузовика, словно бы пытаясь увильнуть, свернул туда же, то есть влево. Я завернул руль ещё круче. "Зил" уперся в зад моего универсала и так, удвоенным снарядом, мы врезались в бетонный блок ограждения моста.

Говоря мы, я имею ввиду себя. "Зил" - машина солидная, железная, не чета легковой жкестянки, которая немедленно смялась в гармошку. Мне казалось, я видел все, словно при замедленой съемке, когда - медленно, медленно! - вылетев через ветровое стекло (кстати, подушка безопасности не сработала), я проплывал и над капотом, и над бетонным ограждением, выдержавшим, к моему удивлению, сдвоенный удар наших сцепленных машин, и зависал над игрушечными нитками рельсовых путей, по которым - немного сбоку от отвеса моего падения, - шел гремящий грузовой состав.

Медленно паря над землею, я ещё разглядел уголь в бункере одного вагона, потом штабель легковых машин, потом...

Вообще-то, я не верю и никогда не верил в свою смерть и считаю, что личное бессмертие возможно; просто мы уходим в иной мир от усталости, когда тупая убежденность окружающих нас в неизбежность конца пересиливает желание жить... но это, надеюсь, наступит нескоро; выбросив руки в стороны, я зацепился за толстый медный провод, несущий жизнь электровозу, а людям быстрое пламенное небытие.

Ничего подобного. Сведения из учебников физики об африканских обезьянах, которые любят висеть на высоковольтных проводах, обрывая их умноженной тяжестью всего стада, оказались истинными: я, раскачиваясь, как очень большой примат, висел на проводе и был жив.

Снизу уже стучали рельсы, и я понял, что прыгать преждевременно. Глядя под ноги, я ждал появления электровоза, чтобы успеть спрыгнуть до приближения электрических дуг, слизывающих энергию. Здесь, я подозреваю, контакт дуг мог закоротить и меня, слизнув вместе с током и мою жизнь. Состав толкали задними вагонами вперед, так что локомотив, к счастью, так и не показался. Сначала прошел вагон с неизменным углем, потом две цистерны. На их округлые тела я не рискнул спрыгнуть. А вот следующий вагон с обвязкой высокого штабеля досок показался мне более привлекательным. Я разжал пальцы и без труда приземлился.

Состав подавали медленно, я не ходу сполз к автосцепке и спрыгнул в сторону насыпи.

И удивительно, когда я посмотрел вверх, на мост - Боже мой! как же высоко! - я не заметил толп народа, выглядывавших сверху моё растерзанное падением тело. Только тут до меня стало доходить, что скорость протекания события, показавшегося мне столь долгим, на самом деле состояло из нескольких мгновений, даже совокупная длительность которых ещё не заставила обратить на себя внимание ни участников ДТП, ни, тем более, зевак. В общем, мое падение и не заметили.

И к лучшему.

К счастью, я даже телефон не потерял. Я быстро позвонил Андрею, сказал, что потерял машину, объяснил где. Посмотрел на часы: четырнадцать часов двенадцать минут. Сказал, что жду на мосту. Пусть водитель, которого Андрей пошлет, притормозит на середине моста или около разбитого "Вольво". Я подсяду. Всё.

Машина пришла через сорок минут. Это был "Форд", внедорожник, но какой! Здоровенный белый, увитый толстыми железными трубами с грузовой платформой сзади и кабины на четыре места. И не смотря на свои размеры, это, все-таки. была легковушка. Его Курагин выписал два года назад для путешествий, ни одно из которых так и не состоялось. Так что машина была новая и готовая к испытаниям с моей стороны.

Последнее со смехом поведал мне Николай, к моему крайнему удивлению оказавшийся на водительском месте.

- Сам поведешь, или мне доверишь?

- Давай уж ты, - согласился я. - Хватит мне пока приключений.

Мы проехали мимо разбитого "Вольво", намертво сцепившегося с "Зилом". В кабине грузовика никого не было, ветровое стекло - цело, водитель, скорее всего, жив, и я тут же рассказал Николаю о своем беспримерном полете. Я все ещё не совсем пришел в себя, во всяком случае, не осознавал пережитое. Однако, осознавать и не следовало; мое глубокое убеждение - немедленно забывать о всех боевых неурядицах. А то никаких нервов не хватит.

Я шумно хохотал, расписывая в деталях все происшествие, как летел, как висел, как прыгал. Но Николай не смеялся: он странно поглядывал на меня и даже потом, высунувшись в окошко, оглянулся на мост, видимо, зрением пытаясь материализовать мой рассказ.

Без двадцати пять, мы вьезжали на территорию Боткинской больницы, где быстро нашли нужный нам корпус. Недостаток средств. Обшарпанные корпуса. Тенистые аллеи. Поломанные деревянные скамейки. Мы поднялись на второй этаж, где я за ушко поймал хорошенькую сестричку. Она показала нам, как пройти в реанимационное отделение, даже сама проводила.

Удивительно, но там был и охранник. Мужик лет сорока пяти в камуфляжной форме смерил нас взглядом, документы не потребовал, указал на дверь палаты метрах в тридцати, куда как раз въезжала со столиком на колесиках и с колбой капельницы на штативе очень издали похожая на Катеньку медсестра. Волосы у неё горели тем же ярко-красным цветом, что и у Катеньки.

Охрана попросила нас подождать, пока медсестра не закончит процедуру. Минут пятнадцать. Ваш пациент уже лучше себя чувствует. Завтра его из реанимации выпишут.

Прекрасно! Мы сели на стулья.

Красноволосая медсестра вышла минут через десять. Она посмотрела в нашу сторону (конечно, и близко это грубоватое создание не напоминало милую моему сердцу Катеньку) и крикнула неожиданно фальцетом:

- Еще десять минут.

Она повернулась и быстро покатила коляску перед собой. Потом свернула за угол и скрылась.

Десять, так десять.

Десять минут мы не выдержали, но минут пять ещё сидели. Переглянулись, посмотрели на часы и встали.

- Все, мужик, мы пойдем.

Наша обоюдная решимостьа, подкрепленная авторитетом роста и прущей во все стороны мышечной массой Николая, не позволили охране воспрепятствовать нам. Мы дошли до дверей палаты и вошли.

В комнате стояли две койки, причем одна, аккуратно застеленная, пустовала. Как и всюду в этой больнице, ощущался недостаток средств. Линолиумный пол был протерт кое-где, особенно четко были заметны следы от колесиков каталок и столиков с капельницами. Кстати, похожий на недавно уехавший с красноголовой сестрой столик стоял у другой койки и от повисшего на штативе балона шел к руке Дмитрия шланг капельницы. Он лежал в больничной пежаме, старенькой и застиранной и с ужасом таращился на нас своими широко открытыми глазами. Дмитрий был мертв и не скрывал этого.

Нам одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Не сговариваясь, повернулись и, успев только крикнуть охраннику, чтобы вызвал врача (это уже, конечно, было лишним, входило в условия похоронного ритуала, и не имело отношения к миру живых) и кинулись в сторону, где за углом недавно исчезла процедурная медсестра.

Ее мы не обнаружили. А вот брошенный посреди коридора столик, чуть не свалил Николая. Мы, все же, сбежали вниз по лестнице, выскочили из бокового подъезда и стояли, беспомощно озирая окрестности и двух замерших старушек на лавочке, которые с испугом наблюдали за нами: двое больших мужчин одинаково молча держащихся за сердце (старушкам так и дано было никогда понять, что не сердце болело, а одинаково были мы готовы выхватить пистолеты из наплечных кобур).

Не понадобилось. Старушки сообщили, что здесь была машина, иностранная, черная. Потом вышла медсестра, села в машину и уехала.

И нам пришлось удовольствоваться этим.

Еще некоторое время мы, словно всполошившиеся петухи в поисках сбежавшей курочки, метались по аллеям на нашем гигантском "Форде". Но скоро уяснили, что иномарок черного цвета был здесь навалом ("Боткинская" давно превратилась в место зализывания ран братвы со всех окраин СНГ, где врачей никогда и не было, а был всегда твердый прейскурант цен на дипломы медвузов), а внутри тех, мимо которых проезжали огненные волосы не пылали.

Еще полчаса пришлось потратить на объяснения с врачами. Мы выяснили, что медсестры с рыжими крашенными волосами в кадрах не числится, что охрана не обязана знать в лицо медперсонал - это не входит в сферу их обязанностей и что, судя по классическому запаху миндаля, Дмитрий Михайлович Курагин отравлен производным какого-нибудь цианида.

Мы с Николаем дали показания прибывшей опергруппе, подписали протокол, и старший группы - чернявый маленький капитан - отпустил нас.

За руль сел я. Настроение было гнусное. Не потому, что было жаль Дмитрия. Век бы его не видел и не расстроился бы, но давно уже забытое ощущение, что со мной не считаются - так оно и было, по большому счету, просто выводило из себя.

Душно. Последние дни стояла жара, и сейчас, ближе к вечеру, пыльная каменная духота прокаленного воздуха угнетала. Сухая листва деревьев едва трепыхалась от случайных дуновений сонного ветерка. Мы молчали всю дорогу. Мотор ровно ревел, машина прекрасно слушалась руля, я опустил стекло, и воздух кое-как освежал. Мне хотелось выпить пива, но я твердо решил не дергать тигра за усы и освежить глотку лишь по приезду.

ГЛАВА 25

КАТЕНЬКА ИМЕЕТ АЛИБИ

Было девятнадцать пятьдесят, когда я припарковал машину у главного входа. Прежде чем выйти, я вытащил сигареты, предложил Николаю (он отказался), закурил.

- Здесь уже, наверное, знают, - предположил я.

- Наверное.

- Ну что, вместе пойдем, или мне одному сходить? - спросил я.

- Давай вместе, - сказал он. - Если её нет, хотя бы обыск сделаем.

- Думаешь, она ещё не успела приехать?

- Почему? - не согласился он. - Мы же ещё с протоколами задержались.

Дом сиял огнями. Количество машин у входа, оживление в окнах и на аллеях. Казалось, не траур настиг здание, а предкарнавальное ожидание. Да и кому горевать?..

- Заглянем по дороге к Ирине Константиновне. Мало ли? Надо подбодрить, уже конечно, позвонили, - предложил я.

Николай, искоса посмотрев на меня, согласился.

- Надо бы.

Мы вышли из машины. Уже стемнело. Свежий сиреневый воздух был наполнен прохладой. Насколько же хорошо летом вдали от Москвы. Первые, ещё бледные звезды. Пролетели, громко каркая, вороны.

- Пошли.

Мы проходили мимо аквариума охраны, когда нас окликнули. Вернее, Николая.

- Вас тут ожидают, - сказал Буров, старший смены.

Оказалось, Николая дожидалась Света. Прекрасно.

- Меня Александр прислал.

- Ты Света иди, - сказал я ей. - Передай ему, что я лично занесу. Я сегодня в деревне буду, так что по дороге и занесу.

- Лучше мне передайте. Его уже крутить начинает. Заначек ему не из чего делать.

- Иди, Света, иди. Сегодня сам принесу. Иди.

Она повернулась и нерешительно пошла прочь.

Николай молча протягивал пакетик.

- Этого хватит? Или завтрашний тоже возьмешь?

- Ну давай. Завтра с утра и вторую порцию передам.

Мы поднялись на второй этаж и перешли в хозяйское крыло. Остановились возле двери, где теперь будет жить одна Ирина. Я постучал.

Кого мы не ожидали уведеть!.. дверь открылась: огненно-рыжие волосы обрамляли просиявшее при виде меня лицо - Катенька.

- Это ты! О, и Николай. Заходите.

Мы с Николаем переглянулись и в его взгляде я прочитал тревожное сомнение.

- Что же вы стоите, такое горе!

Вошли.

А нам навстречу уже спешила Ирина.

- Иван! Николай! - она потянулась к нам обоим, схватила наши руки, прижала к груди. - Ну как же так! Что произошло? Нам звонили из больницы, сказали муж умер и всё... Потом из милиции звонили... Что произошло?

Николай взглянул на меня. Его... мужественное лицо выражало нежность и участие. Наверное, природа, создавая его, не подразумевала выражать тонкость чувств, во всяком случае, неподдельное сочувствие делало его почти безобразным.

Но не для Иры, которая в горе своем, смотрела, конечно, вглубь.

Каюсь, несмотря на свое горячее желание сочувствовать ей, мною всецело владела мысль допросить Катеньку. Азарт погони уже овладел мной. Я знал, что если бы не авария, сценарий которой был сочинен тем же автором, кто вчера направил на меня "Краз". Только на этот раз был другой грузовик, более манёвренный и скоростной. И если бы не эта задержка с обезьянним полетом и прочими тарзаньими выходками, я бы успел и, возможно, спас Дмитрия.

Так что я с большой охотой сдал Ирину на руки Николаю.

- Извини, Ира, мне так жаль! Я тебя оставлю пока с Николаем, он все знает.

Ира непонимающе проводила меня взглядом, в котором затаилась тревога и боль. Я отошел к Катеньке. Она наливала в высокий стакан мартини, чем-то разбавила.

- Так что там произошло? - шепотом спросила она меня и, протянув руку, поправила мне волосы. - Почему ты вчера не пришел ночевать? Загулял? ласково улыбнулась она, продолжая делать коктейли.

- Так получилось, - ответил я, невольно любуясь линиями её прерасного тела. Одета она была в шерстяное платье таджикского покроя, которое, словно чулок ножку, тесно обливало её сверху донизу. Так что любое движение сопровождалось соблазнительной игрой мускулов или чем-то там еще, что у женщин имеется.

Соблазн - соблазном, но я вспомнил, что медсестра, так ловко отправившая Дмитрия на тот свет, была в брюках. Я ясно вспомнил широкие темные штанины, выглядывавшие из под халата и тапочки... Нет, на счет тапочек боюсь... нет, не помню. Но в платье она не была - это точно. Переодеться, правда, минутное дело. У неё же была фора не менее получаса.

- Ты где была последние три часа?

- Уж не стал ли ты меня ревновать? - улыбнулась она и лукаво улыбнулась. Но так, чтобы Ирина не углядела. - Буду только рада.

- И все-таки?

- Где? - она наморщила беломраморный лобик. - У себя. Я плохо себя чувствовала. Потом позвонила Ира, и я пошла к ней. Вот здесь и сижу.

- Значит, пока ты была у себя, тебя никто не видел и подтвердить твое алиби не смогут?

- Алиби? - удивленно выгнув бровки, взглянула она на меня, - Зачем мне алиби?

- Понимаешь, Дмитрия отравила какая-то медсестра.

- Какой ужас! Но я не понимаю...

- Она была в халате, лица и одежды не разглядели, а вот волосы спрятать было нельзя: волосы были выкрашены точно в такой же цвет, как и у тебя, котенок.

Она широко раскрытыми глазами смотрела на меня. В её взгляде я читал и недоверие, замешанное на удивлении, и обиду, даже насмешка проглядывала. Внезапно она громко, нервно рассмеялась. Ира вздрогнула. Они с Николаем оглянулись.

- Прости, Иринка. Но наш герой, наша защита и охрана обвиняет меня в смерти твоего мужа.

- Ваня! - укоризненно воскликнула Ира.

- Ты подумай, я похожа на медсестру, которая, оказывается, убила твоего мужа! - она похоже, истерично, рассмеялась.

- Иван! Как бы она могла? Нам же сказали, что Дмитрий скончался часов в пять или около того.

- В семнадцать ноль пять.

- Как бы Катенька могла за полчаса незаметно сюда добраться? Я позвонила ей сразу же. Правда, Катя?

- Как ты можешь, Иван? - укоризненно повторила Ира.

Я взглянул на Николая. Он пожал плечами: кто-то другой.

Катенька роздала всем по стакану, и мы выпили. Я так понимаю, помянули усопшего. После этого я ушел к себе.

Я медленно шел по паркетно-ковровым коридорам. Интересно, следуя какой логике в некоторых местах была ковровая дорожка, а в других - нет? По лестнице поднялся на третий этаж. В пролете, между вторым и третьим этажами вместо окон была большая витражная панель. Как в старых Домах культуры и Домах пионеров. Только тема витражной картины здесь была какая-то бессовская: то ли сатиры, то ли черти вместе с русалками или просто голыми девами прыгали вокруг высокого костра, цветом языков пламени напомнивших мне волосы Катеньки. И ещё кое-кого. Сюжет мне что-то напомнил. Я ухмыльнулся; конечно, что-то вроде танцоров Матисса. Только здесь стиллизацией не пахло: тела дам были даже излишне реалистичны.