Чудовище

III

На другой день, покончив с дежурством в библиотеке, Астафьев вышел в сад и увидал вдали, между деревьями, Гаврилова с хорошенькой Лабунской.

-- Вы -- чудовище! -- доносился до него низкий и ласкающий голос молодой женщины. -- Слышите ли: вы -- чудовище!

-- Я только то, что я есть, -- спокойно возражал Гаврилов, -- сознайтесь, что если бы все говорили то, что думают, -- чудовищ было бы гораздо больше.

-- Нет, это все-таки невозможно, -- сердясь и вместе с тем сдерживая смех, говорила Лабунская, и вдруг, увидав Астафьева, быстро пошла ему навстречу и протянула ему руку.

-- Я вчера познакомилась с вами только официально, -- играя глазами, заявила она, -- а теперь особенно рада вас видеть после того, что услыхала о вас от господина Гаврилова. Вы, говорят, не только ученый, но и поэт.

Астафьев немного смутился и сказал:

-- Я не написал ни одной строчки стихов.

-- Да, но вы поэт душой, -- вмешался Гаврилов.

-- Чужая душа -- потемки, -- подавляя смущение, холодно произнес Астафьев и прямо посмотрел ему в глаза.

-- Не сердитесь, -- сказал Гаврилов, -- я вас очень люблю.

-- Вы знаете, о чем сейчас говорил этот сумасшедший? -- обратилась Лабунская к Астафьеву. -- Нет, уж лучше он сам повторит свои слова: у меня язык не поворачивается.

Гаврилов пожал плечами, сделал мрачные глаза, и его большие нависшие усы опустились еще ниже.

-- Я сказал то, что думал и в чем глубоко убежден: нет та-кой женщины, которой нельзя было бы покорить, и Лидия Максимовна через три дня будет ходить со мной целоваться в степь, а через неделю, если хорошенько захочет Владимир Николаевич, бросится и ему на шею.

-- Черт знает что! -- сказал Астафьев.

-- Нет, это чудовищно! -- воскликнула Лидия Максимовна.

-- Напрасно вы возмущаетесь, -- улыбаясь сказал Астафьев, -- это так к нему идет, что отнимите от него все эти неожиданные сюрпризы, и он потеряет половину прелести.

-- В особенности в глазах женщин, -- добавил Гаврилов.

-- Будто бы женщины так нетребовательны! -- кокетливо произнесла Лабунская.

-- О да! -- пресерьезно отвечал Гаврилов. -- На эту тему я готов спорить с вами до бесконечности, но, чтобы быть кратким, сообщу вам, за что, например, меня любили больше всего.

-- Это интересно! -- с любопытством сказала Лабунская.

-- За мою грудь и спину, -- невозмутимо продолжал Гаврилов, -- если вы когда-нибудь увидите, вы ужаснетесь: все покрыто густой шерстью, как у медведя.

Получился эффект, неожиданный даже для Астафьева, который побледнел и не находил слов. Лидия Максимовна неестественно расхохоталась и закричала:

-- Ужасный человек! Чудовище! Убирайтесь с глаз моих!

Гаврилов спокойно повернулся и медленно, прихрамывая от ревматизма, побрел к курзалу.