Песня была медленной и тихой. Тягучий мрак наползал со всех сторон, поглощая и сгорбленную тень клюющей носом няньки, и саму Мстишу, и стены горницы, ставшие враз незнакомыми и чужими, и только зыбкий огонёк лучины упрямо горел, словно путеводная звезда в черноте степной ночи. Упавший нагар рассерженно зашипел в ушате под светцом, и девушка вздрогнула и принялась яростно протирать глаза. Ещё немного, и она, чего доброго, и вправду, провалится в сон.
Не скребутся паучки —
Все по норкам спать легли.
Не летают гули —
Все давно уснули.
Только серенький волчок
Ходит ночью у ворот,
Хочет Мстишеньку забрать,
Мы не будем отдавать.
Стояна замолчала и рассеянно поправила сбившийся платок. Пошамкав губами и привычным движением огладив плечи княжны, она, подперев костлявой рукой дряблую щёку, подобрала нить колыбельной:
Под горой под седой
Волк ночует молодой.
А мы волка-то убьём,
Мстише шубоньку сошьём.
Из остаточков —
Сошьём шапочку.
Из обрезочков —
Да нарукавнички.
Будет Мстиша ходить,
Будет шубку носить,
Головою качать,
Жениха привечать.
Девушка сжалась под тёплым одеялом. Если бы ей нынче кровь из носу не нужно было бы поскорее усыпить няньку, она бы ей закатила! И поёт-то словно маленькой, и будто нарочно заладила, старая, про волков да женихов!
Мстиша свела зубы, с трудом подавляя приступ гнева. Обычно княжна не заботилась о том, чтобы обуздывать свои чувства, поэтому молча сдержать негодование стоило ей усилий. От нетерпения у Мстиславы чесались руки. Сновид уже наверняка ждал, а нянька всё никак не желала угомоняться. Девушка могла приказать ей замолчать, но тогда старуха бы обиделась и полночи ворочалась, поэтому княжна сжала губы под натянутым до самого носа мехом, усердно притворяясь спящей.
— Мстишенька? — шёпотом позвала Стояна, чуть наклоняясь к притихшей воспитаннице. — Почиваешь, дитятко? — проворковала она и осторожно провела рукой по русым волосам княжны.
От тёплой заскорузлой ладони пахло уютом и детством, и девушка ощутила укол непрошеного, неудобного чувства.
— Охохонюшки, — еле слышно прокряхтела старуха и тяжело вздохнула.
Кажется, прошла целая вечность, пока няня, шаркая и потирая поясницу, добралась до постели и улеглась, не переставая горестно бормотать что-то себе под нос. И лишь когда вздохи старухи окончательно стихли, сменившись размеренным присвистом, Мстислава облегчённо скинула начавшее душить одеяло и бесшумно соскользнула на пол. Лучина к этому времени уже перегорела, но глаза девушки привыкли к темноте. Она шикнула, и из черноты к ней метнулась Векша, давно держащая наготове одежду. Проворно облачив хозяйку в мрачные, неприглядные верхницу и убрус, в которых та побрезговала бы показаться при свете дня, чернавка проводила девушку до двери.
Отослав служанку сторожить в ложнице, Мстислава пошла дальше одна. Ей было не впервой пробираться к заднему выходу через людскую половину, но нынче девушка не могла унять тревоги. В каждом углу ей мерещились жёлтые злые огоньки хищных глаз, в тоскливом гудении ветра, гуляющего по печной трубе, – волчий вой. Должно быть, нянька нагнала на неё страху своими глупыми песнями. Княжна поёжилась и заставила себя подумать о Сновиде. Сердце тут же застучало сильнее, и уже не от испуга. Девушка принялась безжалостно щипать себя за щёки, не подозревая, что от переживаний и скорого шага и без того разрумянилась.
Благополучно миновав все закоулки, Мстиша вышла в ночной двор. Девушка прокралась через конюшню, юркнула в узкий лаз между амбаром и скотником и выпорхнула в старый яблоневый сад. Лёгкие кожаные черевики отсырели от росы и предательски поскрипывали на мокрой траве. Юноша, беспокойно ходивший взад-вперёд под сенью скрюченных чёрных ветвей, резко остановился и напряжённо вгляделся в ночь.
— Ладушка мой, — не сдержала Мстислава одновременно радостного и жалобного стона, бросаясь в распахнутые объятия.
Молодой боярин был с головы до пят укутан в длинный серый плащ, и слабый свет ветхого месяца выхватывал из мрака лишь бледное лицо. Сновид облегчённо выдохнул и крепко прижал девушку к себе. Некоторое время они стояли молча, словно подпитываясь друг от друга теплом и надеждой. Наконец, Сновид осторожно отодвинул от себя Мстиславу и вопрошающе заглянул ей в глаза.
Она ждала и страшилась этого мига.
Светлые, цвета небелёного льна пряди кое-где выбивались из-под глубокого куколя. Широкие и вразлад с волосами тёмные брови тревожно изогнулись. Княжна невольно залюбовалась.
— Ну? — не выдержал Сновид. — Поговорила?
Девушка опустила очи и с досадой закусила губу. Ей не хотелось даже вспоминать беседу с отцом, не то, что пересказывать её.
— Поговорила, — понуро ответила она, понимая, что не отвертеться.
— Что ж батюшка? — теряя терпение, спросил юноша.
Мстислава чуть отступила, выскальзывая из рук Сновида, и ответила, не поднимая взора.
— Сказал, что не о том радею. Что не помню своего долга ни перед родом, ни перед княжеством, раз о таком смею просить.
Юноша стиснул зубы.
— Значит, Предславе позволил по сердцу замуж идти, а тебя долгом корит, — рассерженной скороговоркой выплюнул он.
— Так то когда было, — резко возразила княжна и тут же потупила глаза.
— А что ж он про меня молвил? — горько усмехнулся Сновид.
Мстислава бросила на юношу быстрый взгляд и вспыхнула.
— Молвил, что нечего было на просватанных невест заглядываться, — зло проговорила она, и было непонятно, сердилась ли она на отца или своего возлюбленного.
— Просватанных? — вскипел Сновид, раздражённо сжимая руку в кулак и, забыв об осторожности, повышая голос. — Только суженый твой то встать не в силах от немочи, то совсем помирать собирается, а то снова промеж живых оказывается! Чего ради блюсти старые клятвы?
Мстислава поджала губы и сложила руки крест-накрест. Не такой она представляла себе долгожданную встречу с милым. И без него знала, что в угоду отцовой воле как бесправная рабыня отдаётся нежеланному чужаку. Но Сновид заметил и поспешил обнять девушку.
— Ничего. Ничего. — Он погладил её по голове. — Мы и не надеялись на княжескую милость, так ведь?
Мстислава лишь судорожно вздохнула вместо ответа.
— Значит, будем держаться своего пути, — твёрдо проговорил Сновид, крепче сжимая девушку и бездумно пробегая длинными пальцами по её волосам. — Не хотят по-хорошему, знать, будет по-нашему. Всё ли помнишь, как условились?
Он чуть отстранил княжну на вытянутых руках и серьёзно посмотрел ей в глаза.
Мстиша лишь испуганно хлопнула длинными ресницами и кивнула. Теперь их замысел казался безумием.
— Вот и добро. Как обоз поедет, мне пошлют знак. — Голос юноши был полон угрозы и решимости. — Я тебя ему не отдам.
Сновид сунул руку за пазуху и вытащил тускло поблёскивающую в лунном свете нитку бус. Он раскрыл замочек и нагнулся к Мстише. Едва задевая тонкий пушок на её шее, боярин застегнул ожерелье. Холодная пронизь с приятной тяжестью опустилась на ключицы.
— Хоть эти камешки и в подмётки не годятся бирюзе твоих очей, радость моя, носи и меня вспоминай, — мягко улыбнулся боярин.
Они вновь обнялись и стояли так некоторое время. Мстислава с упоением вдыхала родной запах, но вскоре почувствовала, как тяжелеют веки. С трудом подавив подступивший зевок, девушка подумала о мягкой перине, ждавшей в ложнице. Где-то в глубине двора раздался хриплый крик кочета, и княжна будто очнулась.
— Пора мне, Сновидушка, — извиняясь, проговорила она, высвобождаясь из объятий.
Юноша резко нагнулся к ней, вырывая последний, прощальный поцелуй, но Мстиша отстранила его.
— Иди, — велела она, сбрасывая руки боярина со своих запястий.
Приближался рассвет. Не хватало ещё Сновиду разглядеть на ней Векшины одёжки.
— Погоди. — Он резко взял княжну за плечи. — Обещалась ты мне зарок дать, или позабыла?
Девушка свела вместе пушистые брови, еле перебарывая затеплившийся в сердце гнев. Выполнять данное когда-то по глупости обещание совсем не хотелось, но Сновид пристально смотрел, и Мстислава чувствовала, что он проверяет её. Как она сдержит слово нынче, так поведётся и впредь.
Княжна сдула со лба выбившуюся прядь и решительно выпростала из разукрашенного чехольчика, привешенного к поясу, маленький нож. Смотря в возбуждённые её смелостью глаза боярина, Мстислава перекинула волосы на грудь и, не отрывая взора от Сновида, полоснула. Точёное лезвие, по которому извивались причудливые булатные змейки — подарок отца, купленный на восточном торгу, — глядело хищно и остро, но даже ему не под силу было так просто справиться с толстенной косой. Девушке пришлось потрудиться, прежде чем в руке остался пучок волос, увитый зелёной шёлковой лентой.
Она без слов протянула юноше его добычу.
Ничем не гордилась Мстислава так, как долгой косой — пышной, густой, меняющей свой цвет, словно поле спелой пшеницы, волнующееся на ветру. Ни одна из её сестёр не могла похвалиться подобным богатством, даже красавица-Предслава. Ни разу в жизни дотоле княжне не приходилось подстригать свои волосы. Ей было бы проще пролить собственную кровь, нежели расстаться с золотой прядью, но Сновид знал, сколь велика была жертва девушки, и оценил её по достоинству. Юноша с благоговением принял подношение, прикоснувшись к нему губами, прежде чем спрятать за пазуху в заготовленном платке.
— Запомни: коли что стрясётся, ленту эту повяжу на верею в воротах — будет тебе знамением. — Боярин вздохнул. — Прощай, душа моя, — прошептал он, сжимая её маленькую ладошку в горячих тисках. — Близится день, когда я назову тебя своей.
‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵
Долго ещё Мстислава, вернувшись в горницу и позволив сонной Векше освободить себя от неподобающего княжны наряда, ворочалась на чересчур мягкой и тёплой постели. Встреча со Сновидом вместо умиротворения принесла лишь тревогу и гнетущее ощущение того, что они задумали неправильное. Но Мстислава всегда получала то, чего хотела.
На самой границе сна и яви до слуха донёсся протяжный, заунывный вой. «Откуда здесь взяться волку?», — испуганно подумала княжна, прежде чем провалиться в беспокойный и мутный, как болотная вода, сон.