Чужая беременная

— Мария, что за фокусы? — набросилась на нее мама, брезгливо осмотревшись по сторонам. — Почему ты ушла от мужа?

— А он тебе не рассказал? — огрызнулась Маша.

— Толик тебя искал! Ссора — не повод…

— Ссора? — изумилась она. — Он назвал это ссорой?

— Маша, это нормально. Муж и жена ссорятся, потом мирятся. Это не повод уходить из дома!

— Мама! По-твоему, застать мужа верхом на медсестре — это ссора?!

— Не повышай на мать голос. И не придумывай! Быть такого не может!

Маша чуть не задохнулась от негодования. Почему?! Почему мама верит не ей, а Анатолию?!

— Да я сама видела, собственными глазами!

— Не ври! Это ты завела любовника! Толик говорил, что ты тут с каким-то мужиком. И я сама только что его видела!

Внизу живота кольнуло. Маша испугалась. Ей нельзя нервничать, нельзя скандалить. Мама даже этого не понимает!

— Мама, Толик сказал, что я беременна? — тихо спросила она, борясь со слезами.

— От кого?! — Мама картинно схватилась за сердце. — От этого мужика? Поэтому ты ушла от Толика?!

— Да, мама, — ответила Маша, окончательно обозлившись. — Все именно так!

= 16 =

— Как ты могла… — простонала мама и рванула на крыльцо. — Жора! — закричала она на всю деревню. — Жора, иди сюда!

В трудные моменты она всегда прибегала к помощи мужа, который не мог ни в чем ей отказать. Обычно отец смотрел на Машу виноватыми глазами, но поддерживал жену во всем.

— Что случилось, моя черешенка? — спросил отец, когда мама упала в его объятия, сотрясаясь от рыданий.

Маша тихонько присела на краешек кровати. Театральное представление в самом разгаре, но у нее нет никакого желания в нем участвовать. Ей надо думать о ребенке.

— Она… она беременна! — прорыдала мама, заламывая руки.

— Правда?! — Отец засиял от радости. — Машенька, наконец-то!

— Не от Толика! — пригвоздила мама.

— Э-э-э… Нет, не может быть. Ты что-то не так поняла.

Маша улыбнулась отцу.

— От этого деревенского мужика! — воскликнула мама.

«Правда?!» — Вопрос читался в изумленном взгляде отца.

«Нет…» — Маша покачала головой и развела руками.

— Маша, а почему ты ушла от Анатолия? — спросил отец, улучив момент.

Мама картинно рыдала и сморкалась в платочек.

— Потому что он кобель и предатель, — ответила Маша. — И я больше ничего не хочу о нем слышать. Можете его усыновить, вместо меня. Но я к нему никогда не вернусь.

— Доча, но ты же в положении…

— Это мой ребенок.

— Жора, Толик не мог, — пожаловалась мама отцу. — Он такой хороший мальчик…

— Знаешь, Люся, мы свою дочь тоже не под забором нашли, — довольно резко ответил ей отец.

Маша даже удивилась, не ожидала от него такой поддержки.

— Думаю, стоит поговорить с зятем, а не мучить Машу скандалами, — добавил он. — Ты убедилась, с ней все в порядке. Крыша над головой есть. Поехали домой.

— Жо-о-ора! — взвыла мама. — Но как же?..

— Маша, может, с нами вернешься? — спросил отец, игнорируя очередной приступ негодования.

Маша в ужасе замотала головой.

— Пап, тут хорошо, — сказала она. — Дом уютный, у меня все есть. Тут воздух чище.

Он кивнул и под локоток вытащил маму на терраску. Маша вздохнула и пошла следом, провожать. Мама филигранно умела закатывать истерики и изводила ими и ее, и отца, сколько Маша себя помнила. Однако отец ее любил, а Маша старалась прощать и не обращать внимания. Матушка чем-то напоминала ей миссис Беннет из книги Остин «Гордость и предубеждение» — такая же недалекая и капризная, с таким же маниакальным желанием видеть дочь замужем.

На полпути к машине мама вырвалась и помчалась по вскопанной земле к соседскому забору. Маша охнула и прикрыла рот рукой. Михаил поливал грядки на своем участке.

— Ты! Бык-осеменитель!

— Мама, не надо!

Маша бросилась к ней, да куда там! Теперь маму не смог бы остановить даже бронепоезд.

Михаил повернулся к забору, перекрыв воду.

— Простите, вы это мне?

— Мама!

— Люся!

Никакой реакции.

— Как не стыдно! Вы разбили чужую семью!

В приступе патетики мама легко переходила с «вы» на «ты» и наоборот, а ругательства искусно маскировала изысканными фразами.

Михаил вопросительно посмотрел на Машу. Она не знала, куда деваться от стыда. И чем она думала, подтверждая мамины бредовые мысли?! Они с соседом только-только помирились…

— Люся! Поехали домой, моя черешенка!

Отец обходил маму с тылу, намереваясь произвести захват. К счастью, Михаил не отвечал на гневные мамины тирады. Он застыл, как суслик в степи, «столбиком».

— Вы сломали жизнь моему… А-а-а!

Маша и сама испугалась и чуть не взвизгнула, когда струя воды из шланга окатила маму с головы до ног.

— А-а-а! — вопила мама. — Ты! Ты! Вы! Это!

— Ой, простите, — невозмутимо произнес Михаил. — Палец соскочил.

— Люся! — Отец все же потерял терпение. — Марш в машину!

Ошеломленная мама вдруг послушалась и обмякла на муже.

— Отведи меня, Жорик…

— Доча, включи телефон, — попросил отец, запихнув жену на переднее сидение. — Я тебе позвоню.

— Хорошо, пап, — вздохнула Маша.

Когда машина скрылась за поворотом, она посмотрела на соседский участок. По-хорошему, надо извиниться за скандал, устроенный мамой. И за собственную глупость. Однако Михаила за забором уже не было.

Маша поплелась домой. Завтра, все — завтра.

Мамина истерика отняла последние силы. Маша даже посуду бросила немытой, заперла дверь и, не раздеваясь, упала на кровать.

Насыщенный выдался денек. Ноги гудели от усталости, голова — от стресса. Хуже всего, это не конец истории. Мама непременно обсудит Машину беременность с Толиком, и неизвестно, во что все это выльется. Но больше всего Машу беспокоил сосед. Какая же она свинья! Так его подставила…

Сон не шел. Поворочавшись, Маша решила, что ей не хватает воздуха. Она накинула теплый платок и вышла на терраску. Уже стемнело. Лампочку над входной дверью облепили мотыльки. Маша села на ступеньку крыльца и прислонилась боком к столбику перил.

— Мяу…

Из темноты к ней под ноги прыгнула белая кошечка.

— Ду-у-уся, — протянула Маша. — Кис-кис.

Она подхватила Дусю и посадила ее на колени. Пальцы утонули в мягкой шерстке. Кошка довольно заурчала.

Отчего-то за Марусю было тревожно. Вроде бы Михаил ее не одну оставил, с родителями, а нет-нет, да и прислушивался, что творится на соседнем участке. Из дома доносились крики, окна-то открыты, но слов не разобрать.

Михаил с удивлением обнаружил, что у него появились срочные дела возле забора. Когда Марусина мать дурным голосом заорала с крыльца: «Жора!», он напрягся, не пора ли бежать на выручку. А уж когда набросились на него самого…

«А вот жалеть меня не надо!»

Ох, Маруся, Маруся… Как же тебя не жалеть, бедная девочка? Муж — козел, мать — истеричка, отец… Ладно, о нем он пока не сложил мнения, но тот хотя бы смог увести жену, так что, может, и не плохой человек. И Колька — то ли друг, то ли подружка, который даже жениться предлагал. Негусто…

Из выкриков Марусиной матери Михаил понял, что его считают отцом ребенка. Смешно, ядрена вошь. Неужели, Маруська так и сказала? Бедовая девка…

Он вернулся в дом, едва представление за забором закончилось. Видел из окна, как Маруся смотрит в сторону его участка, как бредет домой. Пусть отдохнет, бедолага. А перед тем, как лечь спать, он снова выглянул, словно хотел убедиться, что у соседки все в порядке.

Куда там! Маруся сидела на крыльце, такая одинокая и потерянная, что Михаил понял — надо идти и утешать.

Правда, Дуся быстрее него сообразила, что Марусе плохо, — разлеглась у нее на коленях и пела свои кошачьи песни. Может, он зря пришел?

Маруся подняла голову. В глазах блестели слезы, но она не плакала. Михаил молча сел рядом.

— Миш… прости… — пробормотала Маруся. — Я не со зла сказала, что ты отец. Это… сложно… объяснить…

— Да я уж понял. Не бери в голову. Если надо, могу и отцом твоего ребенка побыть, только ты ж понимаешь, если твой муж экспертизу потребует…

— Я им скажу правду, когда мама успокоится.

— А она когда-нибудь успокаивается? — фыркнул Михаил.

Маруся прыснула, засмеялась… и расплакалась.

= 17 =

Михаил неловко приобнял Марусю, легонько похлопал по плечу. Ожидал, что она вырвется — гордая же, не желает утешений, — а она доверчиво привалилась к его боку.

Дуся, недовольно мяукнув, спрыгнула с колен и скрылась в темноте. Маруся плакала как-то по-детски искренне, ее слезы не раздражали.

— Все перемелется, мука будет, — тихо произнес Михаил.

— Чего? — то ли не расслышала, то ли не поняла Маруся.

— Говорю, все пройдет, все забудется. Ты о ребеночке думай, он сейчас твоя единственная забота.

— А об остальном кто думать будет? — Маруся провела ладошкой по мокрой щеке.

— А об остальном я позабочусь.

— Ты? — Она с удивлением заглянула ему в глаза.

— Мне не сложно.

Маруся еще никогда не сидела так близко. Михаил чувствовал тепло ее тела, слышал, как бьется сердце. От волос приятно пахло каким-то травяным шампунем. Отчего-то под ложечкой противно засосало.

Чужая жена. Чужая беременная.

— Спасибо, Миша. Я сама справлюсь.

Очень ожидаемо. Дала слабину, но быстро взяла себя в руки.

— Справишься, — кивнул Михаил. — Плакать не надо, хорошо? Я просто буду рядом. Вон там, за забором. Дорогу найдешь?

— Конечно.

Маруся улыбнулась, на мокрых щеках заиграли ямочки.

— Умница. — Михаил наклонился и дотронулся губами до ее макушки. — Иди в дом, ложись спать. Тебе нельзя студиться.

Он встал и подал ей руку, приглашая подняться. Маруся приняла помощь. Ему показалось, она хотела что-то сказать, но передумала. Еще раз улыбнулась, махнула рукой и скрылась в доме.

Михаил вернулся к себе, раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны, он не имел права так себя вести. Что бы там Маруся не говорила, она все еще замужем и беременна от мужа. Ему ли не знать, на какие жертвы может пойти женщина ради ребенка. С другой — он уверен, что поступил правильно. Эти ненормальные родственники довели девочку, а плакать в одиночестве — не лучший выход. Да и помочь ей не сложно — присмотреть, подсобить по хозяйству, свозить в райцентр. Подкормить, в конце концов.

А какие сплетни поползут по деревне, если хоть кто-то краем уха слышал скандал?

Сплетен долго ждать не пришлось. После утренней дойки явилась Василиса, жена Петровича.

— Мишань, говорят, ты у нас скоро отцом станешь, — начала она без предисловий.

— Говорят, в Москве кур доят, — буркнул Михаил. — Окстись, Василиса!

— Да вот и я удивилась, — прищурилась она. — Вчерась соседка твоя приходила, что-то непохоже было, что вы вообще знакомы. А сегодня бабы уже шепчутся, что ты ей ребеночка…

— Василиса, — перебил ее Михаил, — ты ж умная женщина, чего сплетни разносишь?

— Мишань, я тебя предупредила. О беременности мне Маша сама сказала, еще вчера. Спрашивала, как ей тут врача найти.

— Знаю я о беременности.

— Так вот, Мишань, она со своим мужем-кобелем помирится, рано или поздно, а ты тут останешься, у разбитого корыта.

— Василиса, изыди. И без тебя забот хватает.

Она ушла, а настроение на весь день испортила. И плевать на сплетни! А вот что Василиса не оставила попыток сосватать за него двоюродную сестру Зинку — яснее ясного. И ведь сто раз говорил, чтоб отстала!

Дел навалилось столько, что Марусю Михаил видел только пару раз, издалека. В первой половине дня она копалась в огороде, выравнивая грядки. Интересно, что сажать задумала? Потом ходила куда-то в деревню, а после обеда вроде бы из дома и не выглядывала.

Встретились они вечером, у забора, когда Михаил принес молоко.

— Как настроение? — спросил он.

Маруся светилась радостью, от вчерашних слез не осталось и следа.

— Заключила договор на перевод, — сообщила она. — Гонорар хороший.

— А чувствуешь себя как? Может, к врачу свозить? Я завтра могу.

— Завтра Николя обещал приехать. Спасибо, Миш, я побегу. Работать надо.

Вот и поговорили. Впрочем, Михаил только порадовался, что у соседки все хорошо.

— Ой, Миш, погоди!

Неугомонная Маруська неслась обратно.

— Чего?

— Дуся твоя весь день спит у меня на терраске. Ничего?

— Дуся — сама по себе кошка, я говорил. Пусть спит, где хочет.

— А чем ты ее кормишь?

— Жрать захочет — домой придет.

— Да я угостить просто хочу, а то неудобно как-то.

Неудобно. Перед кошкой Дуськой. А что обещанного пирога с вишней он как-то не наблюдает — это удобно.

— Она мясо любит, любое. А молока не наливай, желудок у нее расстроится.

— Ага… Миша, подожди! Я еще забыла! Стой здесь.

Он постоит, чего б не постоять.

— Маруся, не беги ты так, — крикнул он ей вслед. — Подожду, не суетись.

Он не сразу сообразил, зачем она тащит ему тазик. Небольшой такой тазик, но вместительный, покрытый чистым полотенцем.

— Вот! Теплые еще.

Он заглянул под полотенце и чуть не подавился слюной — целый тазик жареных пирожков!

— С вишней? — спросил он зачем-то.

— Ага, — гордо кивнула Маруся. — Все, теперь точно работать.

Михаил смотрел ей вслед, пока не хлопнула дверь на терраске.

Николя приехал утром, но обрадоваться Маша не успела. Настроение у него было смурное, и она сразу заподозрила неладное.

— Как ты тут, рыбка моя? — Николя обнял ее и поцеловал в щеку.

— Хорошо. Пью козье молоко, занимаюсь переводом. Поедем за саженцами и цветами?

— Нет, Машуль. Поедем в Москву. Собирай вещи.

— Тебя, случайно, матушка не покусала? — рассердилась Маша. — Или, может, Толик? Не поеду я!

— Маш, иначе — никак…

— Для начала попробуй объяснить, отчего я должна возвращаться.

— Мне самому неудобно, что так получилось, поверь. — Николя вздохнул и присел за стол. Маша подвинула к нему тарелку с оладьями, которые нажарила утром. — В общем, я не смогу приезжать к тебе, привозить продукты и все необходимое, поэтому не могу тебя тут оставить. Я, Машуль, контракт подписал. От таких предложений не отказываются. Выступления в Нью-Йорке, пока на месяц, но с перспективой на длительный срок.

— Ух ты! — обрадовалась Маша. — Я тебя поздравляю! Только почему я не могу тут остаться?

— Спасибо. Потому что, рыба моя, я не могу бросить тебя одну в глухомани. Поживешь в моей квартире. Мне так будет спокойнее.

— А мне тут спокойнее, — возразила Маша.

— Давай рассуждать здраво… — Николя умял оладушек и не заметил этого. — Машины у тебя нет, водить ты не умеешь. До автобуса километр пехом. Поднимать тяжести тебе нельзя. К врачу никто не отвезет, скорой тут сутки можно дожидаться. Ты хочешь, чтобы я поседел раньше времени? Я вообще предпочел бы жениться на тебе и увезти с собой в Америку.

— Это мы уже обсуждали, — отрезала Маша. — Ты там, может, быстрее себе пару найдешь, так что никаких женитьб. Тем более, мне еще с Толиком разводится, а он, скотина такая, может потребовать опеку над ребенком.

Николя как-то странно перекосило. Наверное, злится, что она не хочет уезжать.

— Тем более! Нужно тебя подальше увозить. Да и разводиться в Москве удобнее, — упрямо настаивал он.

— За мной Миша присмотрит, — выдвинула свой последний аргумент Маша.

— К-какой Миша? — Николя подавился оладушком.

— Сосед, с которым ты подрался. Михаил.

— А-а-а… — Николя выдохнул. — Нет, этот не станет. Да я тебя ему и не доверю.

— Чего это? — обиделась за соседа Маша. — Он мне молоко носит, между прочим. И в город предлагал отвезти.

— А жениться не предлагал?

Маша недоуменно заморгала. Если бы она не знала, что Николя — гей, то решила бы, что он ревнует.

— Коль, ну ты чего? — Она накрыла его кисть ладонью. — Мне здесь, правда, лучше. Мои уже и сюда добрались, но есть надежда, что далеко ездить каждый день они не смогут, а в Москве вынос мозга мне обеспечен. И потом, Миша сам…

— Маша! — Николя перехватил ее руку, сжал в своих ладонях. — Маша, а ведь я тебе даже не секс предлагаю. Тихую и спокойную жизнь, заботу о тебе и ребенке. И ничего не прошу взамен. А ты мне твердишь о соседе, которого знаешь три дня.

Николя пугал. Маша никогда не видела его таким. Или не замечала, как темнеют его глаза, когда он злится? Как желваки гуляют по скулам. Какой пронзительный у него взгляд — прожигающий насквозь, заставляющий нервничать.

— Коля, я слишком тебя ценю, как друга, чтобы испортить наши отношения семейным бытом, — спокойно ответила она. — У тебя свои потребности, а я, возможно, еще встречу мужчину, которого полюблю. Зачем портить друг другу жизнь, если можно просто дружить?

— А если я не гей? — Он вдруг откинулся назад, облокотившись о стену. — Если я притворялся, чтобы быть рядом с тобой? Потому что ты выбрала этого урода Толика в мужья?

— Неудачная шутка… — Маша почувствовала тошноту. — Ох, прости…

Она убежала в ванную, а когда вернулась, Николя задумчиво поедал оладьи, макая их в миску со сметаной.

— Коль, ты же пошутил? — спросила она.

— Ага, — согласился он. — Прости, Машуль. Как-то мне не по себе от мысли оставлять тебя на попечении соседа.

— Если что-нибудь случится, я просто вызову МЧС, — улыбнулась Маша.

— Я поговорю с ним. — Николя встал из-за стола. — Он дома, ты не знаешь?

— Наверное… Я с тобой.

— Нет. Жди здесь, — велел Николя.

И прежде, чем Маша успела возразить, вышел во двор, хлопнув дверью.

= 18 =

Михаил видел Колькину машину, въезжающую в соседский двор. Но уж кого точно не ожидал лицезреть, так это самого Кольку. Николя! Ядрена вошь.

— Чего надо? — неласково спросил Михаил, цыкнув на Лорда.

— Поговорить.

— Как в прошлый раз?

Колька определенно нервничал. И поди разбери, кулаки у него чешутся или язык.

— Нет.

— Ну, говори.

— Не здесь. — Он сделал над собой усилие и пояснил: — Сейчас Маша следом прибежит, а хотелось бы без нее.

— А-а-а… — протянул Михаил, хотя ничего не понял. — Ладно, заходи. Только учти, кулаками махать начнешь, Лорду скормлю.

Коротко и ясно.

— Учту, — кивнул Колька.

— С Марусей все в порядке? — не выдержал Михаил, пропуская его в дом.

Мда… Если бы взглядом можно было убить, то он уже лег бы хладным трупом у Колькиных ног. Одно ясно наверняка — что-то тут нечисто.

— Вы простите, что я в прошлый раз не сдержался, — начал Колька, опустившись на предложенный стул.

— Ты, — облегчил ему задачу Михаил. — Давай на «ты», так проще. Ты уже не пацан, а я еще не старик. Кто прошлое помянет, тому глаз вон.

— А кто забудет, тому оба? — хмыкнул Колька.

Понятливый. Хорошо, расслабился немного.

— Так чего хотел? Не извиняться же ты сюда пришел.

— Попросить хотел… — Колька снова насупился. — Это важно.

— Не тяни кота за яйца.

— Я уезжаю в другую страну. И не хочу оставлять тут Машу без присмотра. И так душа не на месте, как она тут одна. Но я хоть приехать мог по первому зову, а теперь нужно забрать ее в Москву.

— Угу… А от меня чего хочешь? — поинтересовался Михаил, едва Колька замолчал.

— Она ехать отказывается. Говорит, мне сосед поможет, если что.

— Так и говорит?

— Так и говорит.

— Правильно она говорит. — Михаил скрестил руки на груди. — Много от тебя помощи, даже если ты в Москве? А я тут, рядом. Ей деревенский воздух сейчас нужен, да хорошее питание. Чем она в Москве питаться будет? Порошковым молоком?

— А тебе что за радость ей помогать? — вскинулся Колька.

— А тебе? — вопросом на вопрос ответил Михаил. — Ты же вроде вообще… по мальчикам?

Он все же вывел его из себя. Колька побелел, как мел, скрипнул зубами и вскочил, ногой отшвыривая стул. Правда, драться не полез, но дышал шумно и страшно, раздувая ноздри.

— Ты мне мебель не ломай, — спокойно попросил Михаил.

— Мы с Машей дружим с детства, — процедил Колька сквозь зубы.

— Охотно верю. Только в мотивы твоих поступков, увы, не верю. Давай правду, Коль, если хочешь, чтобы я тебе помог.

Михаил с геями дружбы не водил, однако встречались на его жизненном пути люди с нетрадиционной ориентацией. Любви он к ним не испытывал, но и ненависти тоже. Но вот чего он точно не мог припомнить, так это чтобы кто-то из них злился, когда разговор заходил об их особенностях. Было что-то подозрительное в Колькином поведении.

— Почему я должен…

— Потому что это ты ко мне пришел, а не наоборот. Не хочешь говорить — дверь вон там.

Залаял Лорд. Уходя, Михаил велел ему никого не впускать. Это чтобы Маруся не смогла нагрянуть неожиданно.

— Ты смотри, уже тут, — хмыкнул Михаил, выглядывая из окна. Маруська мялась за калиткой, Лорд не позволял ей войти. — Переживает, как бы я тебе тут не сломал чего.

Он обернулся к Кольке:

— Проводить?

— Люблю я ее… — глухо выдохнул тот и рухнул на стул, обхватив голову руками.

Примерно что-то такое Михаил и ожидал услышать.

— А она тебя — нет, — констатировал он очевидный факт.

— Я для нее только друг.

— Тю… Ты для нее друг. Друг не может быть «только».

Колька скривился, но промолчал. Лорд перестал лаять, но угрожающе рычал, стоило Маруське просунуть руку к щеколде. Молодец, Лорд! Надо будет потом угостить его чем-нибудь вкусным.

— Ладно… друг. Так ты хочешь, чтобы я убедил Марусю в том, что на мою помощь она может не рассчитывать?

— Да.

— Нет.

— Почему?

— Во-первых, я уже дал обещание, а слов на ветер я не бросаю. Во-вторых, в деревне ей будет лучше. Ты надолго?

— На месяц. Может, на год.

— У-у-у… И кто о ней в городе позаботиться? Муж?

Кольку передернуло:

— Ты в курсе?

— О да. И родителей ее видел, познакомиться, слава богу, не довелось. Ты лучше скажи, друг… Давай только без обид и ерничанья.

— Постараюсь…

— Какого хрена ты уезжаешь так надолго, если любишь? Маруське сейчас ох как нелегко придется.

Колька сгорбился и уставился в одну точку. Смотрел мимо Михаила невидящим взглядом, решаясь еще на одно признание.

— Я Машу с детства люблю, — отмер он наконец. — Мы с ней в пять лет познакомились, в танцевальном ансамбле. Как запал на ее косички, так и все, пропал.

Да, косички у Маруси, и впрямь, волшебные.

— Мы дружили. Хорошо дружили. Классе в десятом я попытался за ней ухаживать, но она в упор не замечала моих стараний. Друг, и все. Целовать себя не позволяла, смеялась. Я думал, мелкая еще, не доросла, всему свое время. После школы Маша поступила в институт, а мне повезло, я выиграл грант на обучение в престижной танцевальной школе, в Америке. Когда я вернулся, Маша уже вышла замуж.

— Нет повести печальнее на свете… — пробормотал Михаил. — Ну? И ты решил стать геем ей назло?

— Я хотел остаться другом, — мотнул головой Колька. — Маша порядочная, она не стала бы иначе… Да и я… Других женщин для меня не существовало. Думал, я однолюб. Так не все ли равно, что обо мне говорят?

— Санта-Барбара… — Михаил подпер рукой голову. — Я впервые такого идиота вижу.

— Сам же просил без ерничанья! — возмутился Колька.

— Да, прости. — Он почесал бровь. — А сейчас что изменилось?

— А сейчас мне предложили очень выгодный контракт.

— Контракт важнее любимой женщины?

— Нет. — Колька перестал кривиться, посмотрел на Михаила в упор. — Я вдруг понял, что любимой женщины у меня нет. И никогда не было. Я навсегда — только друг.

— Я тебе, конечно, сочувствую… Но все же лучше поздно, чем никогда.

— Наверное…

— И теперь, возвращаясь к твоей просьбе… Коль, ты подумай еще раз. Я, конечно, человек посторонний, всех тонкостей знать не могу. И если ты будешь настаивать, то скажу Марусе все, что захочешь. Но где ей будет лучше, здесь или в Москве? Она же не просто так убежала, ее там многое тяготит. А я девочку не обижу, присмотрю, помогу.

Думал Колька недолго.

— Ты прав, — признал он. — Но если с ней что случится…

— Понял, — серьезно кивнул Михаил. — Я не жилец.

— Ты только ей ничего не говори обо мне.

— Пусть и дальше думает, что ты — гей?

— Да.

— Ладно, как скажешь…

Маруська за калиткой уже достигла точки кипения, потому как едва они вышли на крыльцо, завопила:

— И не стыдно вам над беременной издеваться!

— Маш, поехали за саженцами, — вздохнул Колька. — Оставайся здесь, если хочешь.

— Ура-а-а! — запрыгала Маруся.

Михаил прятал улыбку, наблюдая за ней. Он отогнал пса, и Колька вышел к Марусе. Та повисла у него на шее, поцеловала в щеку, а потом строго отчитала:

— Я думала, ты драться ходил! Не пугай меня больше, хорошо?

— Хорошо, — покорно согласился незадачливый «Ромео».

— А с тобой я вечером поговорю! — грозно пообещала Маруся Михаилу.

— Уже боюсь, — фыркнул он и ушел на задний двор.

За молоком Маруся пошла умиротворенная и слегка уставшая. Полдня они с Николя выбирали цветы и саженцы, потом он копал ямы под кусты, а она готовила, то и дело выглядывая из окна.

Слова Николя не шли у нее из головы. Пошутил? Или нет? Он работал, раздевшись по пояс. Сказал, что не боится обгореть на солнце. Маша пыталась посмотреть на него другими глазами, как на привлекательного мужчину.

Николя можно назвать красивым. И, благодаря профессии, сложен он великолепно. Мышцы бугрятся под кожей, и движения четкие, сильные. Тату у него на левом плече, а серьга — в правом ухе. Николя никогда не говорил, что означают иероглифы его татуировки, и фотографировать не позволял. Все отшучивался.

Когда он вернулся из Америки и объявил Маше о своей сексуальной ориентации, она поверила сразу. И с облегчением вздохнула, чего уж там. Еще в школе он пытался за ней ухаживать, но уже тогда она видела в нем друга, скорее, даже брата. И его поцелуи воспринимались, как инцест. Хорошо, что он переболел ею.

Так неужели все это — неправда?

После работы Маша усадила Николя обедать, а сама пошла за молоком к забору.

— Спасибо, — сказала она Михаилу. — Ты смог убедить этого упрямца.

— Ерунда, — отмахнулся он. — Маруся, я б дырку в заборе опять сделал.

— Зачем? — прищурилась она.

— Лорд по ночам мог бы и твой двор охранять. Тут тихо, но вдруг кто чужой забредет.

— А-а-а… Хорошо, я не против.

И отчего она решила, что сосед для себя проход сделать хочет?

— Марусь…

— А?

— А чего ты тут сажать собралась? Вдоль забора?

— Жасмин.

Маше показалось, что сосед тихо застонал.

= 19 =

— У тебя аллергия на жасмин? — спросила Маша.

Мелькнула мысль о бесследно исчезнувших кустах бабы Шуры. Николя утверждал, что они росли аккурат вдоль этого забора.

— Да, — обрадовался Михаил. — Точно.

— О… — Она расстроилась. — Я не знала. Может, еще на что-то? А то…

— Нет. — Он перебил ее так резко, что Маша вздрогнула. — Извини, я тебя обманул. Нет никакой аллергии.

— А-а-а… — Она совсем растерялась и не знала, что сказать.

— Маруся, может, жасмин в другом месте посадишь? Я помогу, сам ямы выкопаю. Вдоль штакетника, например. А здесь малину посадим. Или смородину.

— Почему?

— От них тень меньше… — буркнул Михаил и отвернулся.

— Тень? Да объясни ты толком.

— Жасмин высоко разрастается, от него тень густая, а у меня тут клубника растет.

— А-а-а! — До нее, наконец-то, дошло. — Значит, это ты кусты вырубил.

— Я. Могу компенсировать…

— Не надо, — засмеялась Маша. — Только Николя не говори, он какой-то нервный в последнее время.

— Марусь… А почему Николя? Не по-русски.

— Так сценический псевдоним. Уезжал в Америку Колька, а вернулся Николя. Это когда он в академии танца учился, — пояснила она. — Я уж привыкла.

— Ма-ша! — крикнул с терраски Николя. — Ты где?

— Иду! — звонко откликнулась Маша.

— Потерял тебя твой кавалер, — усмехнулся Михаил. — Или все же родственник?

— Практически брат.

— Иди уж. До завтра.

Михаил ушел сразу, а Маша какое-то время смотрела ему вслед.

— Маша! — снова позвал Николя.

— Да иду, иду.

Она легко взбежала по ступенькам крыльца, прижимая к груди крынку с молоком.

— Ушла на минутку, — упрекнул ее Николя. — И пропала.

— Заговорилась.

— Иди в дом, прохладно. Тебе нельзя студиться.

— Мне тепло, Коль, — улыбнулась Маша. — Обо мне такие мужчины заботятся. Тепло мне от вашей заботы.

На кухне она сразу налила себе молока и выпила, жмурясь от удовольствия. Лучше любого лекарства, сразу самочувствие улучшается.

Николя стоял у окна и пристально на нее смотрел. Он уже поел и даже посуду за собой вымыл. Николя… Может, правда, зря так? Коля — как-то привычнее, как в детстве.

— Ты с соседом быстро сдружилась, — произнес он.

— О, вовсе нет, — рассмеялась Маша. — Мы с ним успели друг другу крови попортить.

Она рассказала о яблоках, об утреннем концерте и о креме для депиляции. Коля перестал хмуриться и посмеялся над ее приключениями, но потом спросил:

— Он тебе нравится?

— Кто? Сосед? Конечно. Ты меня знаешь, я катастрофически не умею притворяться и дружить с теми, кто мне противен.

Да, и поэтому и подруг у нее нет, и работу она искала только надомную, чтобы без коллектива и обязательных дежурных улыбок, корпоративов и прочих «радостей» общения.

— Как мужчина? — решил уточнить Коля.

— Не знаю… Как-то не задумывалась.

— Но он тебе братом не кажется? Или, может, отцом?

— Да что ты пристал! — рассердилась Маша. — Я еще с мужем не развелась.

— Одно другому не мешает. Маш, ты знаешь… — Он подошел и обнял ее, прижимая к себе. — Маш, не возвращайся к Анатолию, пожалуйста.

— Даже не подумаю!

— Подумаешь, уверен. Маша, ты молодая и красивая, тебя и с ребенком замуж возьмут. А нет, так у тебя всегда есть я. Только к нему не возвращайся, умоляю. Ты достойна лучшего.

— Не вернусь.

В объятиях друга, как обычно было уютно и спокойно.

— Пообещай мне. Лучше поклянись.

— Вот еще! Обещаю, но никаких клятв.

— Хорошо. Пусть так.

На следующий день решали текущие проблемы. Коля ходил к участковому, уладили вопрос с регистрацией. Маша навестила жену участкового, поблагодарила за помощь и сообщила, что молоко будет покупать у соседа. Потом Маша возжелала краску, для штакетника перед домом. Ездили покупать. Заодно пополнили запасы продуктов. Нашли женскую консультацию, Маша завела обменную карту.

— И кто тебя на анализы повезет? — мрачно поинтересовался Коля.

— Миша, — беспечно отмахнулась Маша. — Не переживай, мне московский врач сказал, что все в порядке. Это так, чтобы карта была.

— А в Москву? Тоже он?

— Зачем?

— Ты не собираешься подавать заявление о разводе?

— Ох, да… Собираюсь. А ты уже не успеешь?

— Успею. Сегодня вечером у меня выступление, завтра утром за тобой приеду.

— Вот и отлично!

Коля уехал после обеда, Маша занялась цветами. Из-за того, что сажать пришлось в июне, она выбрала однолетнюю рассаду. Хотелось любоваться клумбами сразу, не дожидаясь, пока растения проклюнутся и пойдут в рост.

— Бог в помощь, — услышала она вскоре голос Михаила.

— Спасибо. — Маша, сидевшая на корточках, задрала голову. — А тебя жасмин дожидается.

— Жасми-и-и-н… — Михаил закатил глаза. — Маруся, зачем тебе этот сорняк?

— Мне нравится, как он пахнет. И ты обещал!

— Обещал — сделаю. Марусь…

— А?

— Ты не устала? Тебе не вредно…

— Я беременная, а не больная, — отрезала она.

— Ты прямо, как моя доча… — вздохнул Михаил. — Хорошо, убедила. Осознал, иду сажать кусты.

Он зря переживал. Маша и сама чутко прислушивалась к организму: не ноет ли живот, не болит ли голова. Но чувствовала себя хорошо, работа не казалась тяжелой. Землю Алим вскопал и разрыхлил качественно. Маша заранее нарисовала план посадки, разнесла растения, а теперь лишь делала небольшие ямки совочком, наливала туда воды из лейки и сажала цветок.

Она даже умудрялась наблюдать за Михаилом. Тот не форсил голым торсом, как Коля, однако и у него мышцы бугрились. Это было заметно, потому что футболка на спине промокла от пота.

Маша поймала себя на мысли, что сравнивает Михаила с мужем. Толик следил за собой: ходил в спортзал, тренировался, поддерживал форму. Он говорил, что хирург не может быть похожим на кусок сала. Маше нравилось, что муж у нее спортивный, поджарый. Толик хвастался бицепсами и играл в теннис. Михаилу определенно некогда заниматься на тренажерах, значит, его мышцы наработаны ежедневным трудом.

Машу восхищало, как умело он ведет хозяйство. В доме чисто, на участке порядок. Все продумано, ничего лишнего. И молоко его козы дают вкуснющее. И собака у него воспитанная. И сам он… спокойный. Это поначалу он показался ей ненормальным, а теперь понятно, просто нелюдимый и замкнутый.

Интересно, женщины у него совсем нет? Быть такого не может, чтобы такой мужчина, столько лет… Маша вдруг представила себя в объятиях соседа. Он уже приобнимал ее, но это не то… не так… А если по-настоящему?

Как он держит женщину в объятиях? Наверняка, бережно, чтобы ничего не сломать ненароком. И ладони у него широкие, шершавые. А целуется как? Маша даже кончик языка высунула, провела им по верхней губе, замечтавшись.

И тут к воротам подкатила машина. Маша разогнулась, держась за поясницу. Да что ж это такое! Ни дня без гостей!

Машину Толика она узнала сразу, настроение тут же испортилось. Краем глаза она заметила, что Михаил напрягся и поудобнее перехватил лопату. Толик вышел из машины и замер по ту сторону ворот, переводя взгляд с Маши на Михаила и обратно. К счастью, на этот раз муж явился без букета.

— Хорошо, что заехал, — сказала Маша, подходя к калитке. — Я завтра на развод подаю. Может, подойдешь туда? Сразу уладим все формальности.

Толик побледнел. Он бросил быстрый взгляд на Михаила и выдавил:

— Маша, давай поговорим. Спокойно. Прости, что в прошлый раз так…

— Как? — Она насмешливо приподняла бровь.

— Я не буду оправдываться. Признаю, что вел себя, как скотина. Мы можем поговорить? Наедине.

Маша оглянулась на Михаила. Хотела сказать ему, что все в порядке. Толика она не опасалась. Он мог говорить зло, мог обвинять и скандалить, но руки никогда не распускал. Даже когда схватил ее в прошлый раз, она вскрикнула только от неожиданности. Ничего бы он ей не сделал. Михаил смотрел на Толика с нескрываемой ненавистью.

— Миш…

Он вздрогнул и перевел взгляд на нее.

— Миша, все хорошо. Мы поговорим в доме.

Он медленно кивнул.

«Я рядом».

«Знаю», — едва заметно улыбнулась ему Маша.

— Проходи, — пригласила она Толика, открывая калитку. — Так и быть, я тебя выслушаю.

= 20 =

Руки чесались дать Толику в морду. Михаил сдерживался ради Маруси. Вот если бы она попросила…

Он сам пережил измену, и до сих пор помнил, какую боль причиняет предательство близкого человека. Он, мужик, не сразу оправился от удара. А каково женщине, которая ждет ребенка? Она уязвима вдвойне.

Наверное, Маруся любила мужа. Да, конечно, любила. Они же не день и не два женаты, и беременность ее не случайная. И из города она уехала не просто так, не ради чистого воздуха. Она просто сильная, прячет боль, не хочет, чтобы ее жалели.

Едва Маруся с мужем зашли в дом, Михаил воткнул лопату в землю и осторожно подкрался под открытое окно. Подслушивать нехорошо? Да и черт с ним! Он должен быть рядом. Если паршивец Толик попробует обидеть Марусю, он ему ноги повыдергивает.

— …просто оставить меня в покое? — услышал Михаил голос Маруси. — Я не мешаю твоей личной жизни, чего тебе еще от меня надо?

— Маша, ты имеешь право злиться, я понимаю.

— Спасибо за разрешение.

Маруся не скрывала ехидства. Михаил одобрительно улыбнулся. Молодец, девочка! Не давай ему спуску!

— Маша, я — подлец. Мне нет оправданий. Я могу лишь умолять простить меня, ради нашей любви, ради семьи, ради нашего ребенка.

Михаил поморщился: фальшь и пафос. Неужели Маруся простит, поверит лживым словам?

— Ради чего? — насмешливо переспросила она. — Любви? Семьи? Это ты ради любви и семьи трахал ту медсестричку?

— Маша… — прошептал «убиенный горем» Толик.

Актеришка! Михаил не верил в его раскаяние.

— И запомни, Анатолий, ребенок мой, и только мой!

— Нет, это наш ребенок, — возразил он. — Несмотря на ту чушь, что ты наплела матери, я уверен, что я — отец.

— И без моей матушки не обошлось! Как всегда!

— Зачем ты ей наврала?

— Почему ты не сказал ей правду?

— Это касается нас двоих.

— Да ты что? Именно поэтому матушка примчалась сюда обвинять меня в нашей «ссоре»?!

— Маша, я уже все ей объяснил.

— Ты сказал ей, что ты — кобель?

— Маша!

— Что ты заладил? Маша, Маша! У тебя кишка тонка сказать правду моим родителям!

— А если я им расскажу все, как есть, ты меня простишь?

— О, ты опять торгуешься. Толик, чего ты от меня хочешь?

— Вернись домой, пожалуйста.

— Зачем? Найми домработницу, она прекрасно меня заменит.

— Маша, это и мой ребенок.

— Не твой! Я тебе изменила!

— Не ври! Ты не могла. И если ты будешь упорствовать, я добьюсь экспертизы…

— Зачем тебе это, а? Правда, зачем?

— Ты — моя жена. Я люблю тебя.

— Не надо говорить мне о любви!

Маруся перешла на крик. Она заметно нервничала, и Михаил переживал. Нельзя ей так волноваться. Плюнуть и вмешаться?

— Тише, Маша, пожалуйста. Извини. — Голос Толика был полон раскаяния и сочувствия. — Тебе нельзя… и… вот…

— Что это? — холодно спросила Маша.

— Витамины. Пожалуйста, не выбрасывай. Это врач назначил, от которого ты убежала. Машенька, наблюдайся в Москве, пожалуйста. Живи здесь, если хочешь, тебе нужно время… я понимаю…

У Михаила засвербело в носу. Как некстати! Он сжал переносицу.

— Мне нужен развод.

— Нет. Давай пока не…

— Я завтра подаю на развод.

— Подавай…

— А-а-апчхи!

И тишина. Михаил вжался в стенку, однако шансов остаться незамеченным у него не было. Маруся выглянула из окна, фыркнула, увидев Михаила, и захлопнула обе рамы.

Сидеть под окном и дальше смысла нет, больше он ничего не услышит. Впрочем, он убедился, что муж ведет себя не агрессивно, этого вполне достаточно. Остальное — не его дело.

Ядрена вошь! Да Марусины отношения с мужем, в принципе, не его дело! Отчего же его так волнует, что происходит в доме?

Михаил закончил с жасмином. Больше дел на соседском участке нет, разве что… посадить те цветы, что Маруся не успела? К тому моменту, как Маруся и Толик вышли на терраску, он благоустроил все клумбы. О чем, ядрена вошь, можно так долго разговаривать?!

Толик промаршировал к машине, игнорируя Михаила. И слава богу, не хватало еще с ним раскланиваться! Маруся осталась на терраске, смотрела вслед мужу. Ядрена вошь, даже не бывшему мужу!

Когда машина скрылась с глаз, Михаил оглянулся на Марусю. Она так и не сдвинулась с места. Наверное, ему пора. Он дернул плечом и открыл калитку.

— Миш… Миша! — крикнула Маруся. — Подожди!

Она бежала к нему по дорожке. Спешила. Отчего? Михаила вдруг качнуло в ее сторону, захотелось распахнуть объятия, принять в них Марусю, подхватить, прижать к себе. Господи-и-и… Он сто лет не целовал женщину! Так, чтобы по-настоящему, пробуя на вкус, упиваясь, наслаждаясь… У Маруси губы пахнут вишней, в этом он уверен. И, наверное, немного — молоком.

— Миша…

Она остановилась, едва не налетев на него. Он вопросительно смотрел, мучаясь от желания проверить, как Маруся целуется.

— С-спасибо… — выдавила она, отчего-то смутившись. — Ты и мои цветы посадил. Спасибо тебе.

— Не обидел? — поинтересовался Михаил, спрашивая об Анатолии.

— Нет…

— Простила?

— Нет! — возмутилась она.

Он не имел права и на эти вопросы, но все же задал третий:

— Вернешься к нему?

— Не знаю… — прошептала Маруся и отвернулась.

— Не надо. Он снова предаст.

— Да все вы хороши, советы давать! — взвилась вдруг Маруся. — И Колька туда же! А что я буду делать, когда он в суде предъявит справку о своих доходах? У меня ничего нет! Я прописана в его квартире, у меня нет трудовой книжки. Он просто дождется, пока я рожу, и отнимет ребенка!

— Маруся, я сумею тебя защитить.

— Ты? — горько спросила она. — Женишься, да?

— Женюсь. Хочешь?

Она посмотрела на него. В глазах блестели слезы. Довели девочку… Ладно, муж — козел, а он-то зачем полез к ней в душу? Женится он… Зачем он ей нужен?

Михаил ждал истерики. Сейчас Маруся бросит ему в лицо какую-нибудь обидную фразу, развернется и убежит в дом, хлопнет дверью. Ничего, ей можно. У нее гормоны. Он переживет.

— А ты меня любишь? — спросила она вдруг.

— Чего? — растерялся Михаил.

— Ну… ты ж замуж зовешь. Значит, любишь?

Он молчал, не зная, что ответить.

— Все хорошо, Миш, — улыбнулась Маруся. — Спасибо тебе за помощь. Я пойду, прилягу. Что-то голова разболелась.

Вот тебе и истерика с гормонами! С такой выдержкой ее в космос можно запускать. Михаил не решился пойти следом.

За молоком Маруся не пришла. Свет в доме не горел, даже на терраске. Михаил потоптался у забора… и отправился к соседке. Если она спит, это одно. А если плохо стало? После таких-то переживаний?

К счастью, дверь оказалась не заперта. Пока шарил по стене в поисках выключателя, под ногами замяукала Дуся.

— Обживаешься? — хмыкнул Михаил. — Ну-ну…

Он поставил крынку с молоком в холодильник и заглянул в комнату. Так и есть, Маруся спала, обхватив руками подушку. Даже не разделась, уснула в одежде, бедолага. Михаил подошел на цыпочках, замирая при каждом скрипе половицы, накрыл Марусю пледом.

«А ты меня любишь?»

Михаила не пугало, что он не смог ответить «да». Какая любовь? Они недавно познакомились. Да и не сможет он ухаживать за замужней женщиной!

Его пугало то, что он не смог ответить «нет».

= 21 =

Машу разбудила Дуся. Кошка топталась на груди и елозила пушистым хвостом по лицу.

— Апчхи!

Дуся испугалась и спрыгнула на пол.

— Мяу! — возмущенно раздалось снизу.

Комнату заливал солнечный свет. Вот тебе и прилегла на полчасика! И шторы не закрыла, и вообще… Маша зевнула и потянулась, перебирая в памяти список запланированных дел. За молоком вчера не сходила, посуду не помыла, к поездке не подготовилась… Черт! Она вспомнила о том, что утром приедет Коля и посмотрела на часы.

Катастрофа! Какое утро! Уже десять!

Маша скатилась с кровати, путаясь в пледе. Дуся вспрыгнула на подоконник и оттуда наблюдала, как Маша мечется по комнате, то хватаясь за сумку, то перерывая шкаф в поисках нужных вещей.

А потом Маше показалось, что она слышит мужские голоса. Выглянула из окна — никого. Но точно же, бубнят!

Мужчины обнаружились на кухне. Коля и Михаил сидели за столом, пили чай и о чем-то мирно беседовали.

— Доброе утро, — ошеломленно произнесла Маша.

— Доброе, — улыбнулся ей Михаил. — Выспалась?

— Привет, спящая красавица. — Коля скользнул по ней взглядом и усмехнулся.

— Мог бы и разбудить! — буркнула Маша.

— Поцелуем? — поинтересовался он.

— Ой, ой… — фыркнула она. — Так мы едем или нет?

— Едем, если ты не передумала.

— С какого перепугу передумала? — возмутилась Маша. И чуть не согнулась пополам от приступа тошноты. — Ой… Я…

Времени на объяснения не осталось, она убежала в ванную. Прекрасное начало дня! Мало того, что проспала, так еще и мужские посиделки на кухне. Интересно, и что они обсуждали? Ладно, Колька свой, и вообще, это его дом и его кухня. А перед Михаилом стыдно.

Маша умылась и, расчесывая волосы, призадумалась, с каких это пор ей стало неудобно появляться перед соседом спросонья. Он вообще не заморачивался приличиями, вспомнить хотя бы водные процедуры!

Когда она вернулась на кухню, Михаила там уже не было.

— А где… — растерянно спросила она.

— Ушел, дела у него, — ответил Коля. — Сядь, поешь. Чаю тебе налить?

— Завари из мешочка, там на второй полке…

— Да Михаил заварил уже.

— Что он вообще тут делал? — вырвалось у Маши.

— Я пригласил. Не надо было?

— Это твой дом. А чай — почему он?

— Машуль, сядь, успокойся. Чего ты завелась? — миролюбиво предложил Коля. — Я тебе все расскажу.

— Уж расскажи, будь добр…

Маша и сама не понимала, отчего то ворчит, то возмущается. Гормоны, что ли? Она села за стол и отпила чаю, чтоб быстрее приглушить тошноту.

Оказалось, Коля приехал около получаса назад. Михаил встретил его у ворот, похоже, случайно. Правда, у Маши мелькнула мысль, что он поджидал Колю. А иначе почему попросил не будить ее? Мол, не факт, что она будет подавать на развод, вчера муж приезжал, кто знает, до чего они договорились. Это вообще как?! Маша даже губы поджала, не ожидала от Михаила такого коварства. Сплетник! Мало того, что подслушивал, так еще и Коле свою версию событий передал. У-у-у!

— Маш, ты остынь. — Вот уж кому спокойствия не занимать! — Мне думается, мотивы у Михаила иные.

— И какие же?

— Он о тебе заботится, как умеет. Поспала ты лишние полчаса, кому от этого хуже? Позавтракаешь — и поедем в Москву.

— Почему он вообще обо мне заботится?

— А ты глупая, сама не понимаешь? — усмехнулся Коля. — Нравишься ты ему.

— Чего?! — За возмущением Маша попыталась скрыть смущение. — Я… я замужем.

— Аргумент. И едешь подавать на развод. Если не передумала.

— Да не передумала я… — Она схватилась за голову. — Коль… А это плохо?

— Что именно, рыбка моя? Ты нравишься мужчинам, что в этом плохого?

— Нет… то, что мне… — Она покраснела. — Нет, забудь.

Маша не хотела обсуждать свои сомнения ни с кем, даже с другом. Самой бы разобраться, что она чувствует и чего хочет. Пока ясно одно, несмотря на то, что муж вчера ковриком перед ней стелился, разводиться она не передумала. И очень удачно прихватила со своими документами свидетельство о браке, иначе и его пришлось бы отбивать у Толика с боем.

Маша наскоро убрала со стола и обнаружила, что вчерашняя посуда вымыта и расставлена по местам.

— Коль, ты тут похозяйничал? — спросила Маша, заглядывая в холодильник.

— Нет, я только чайник поставил.

Да, точно. И молоко, за которым она вчера не сходила, в холодильнике. Значит, и тут Михаил расстарался. И пледом на ночь он ее укрыл? Ох, и не нравится ей все это… Потому что нравится!

Раздираемая противоречиями, Маша переоделась, заперла дом и подошла к машине.

— Соседа предупредить не хочешь? — поинтересовался Коля.

— О чем?

— Может, в Москве переночуешь. Маш, я могу не успеть отвезти тебя обратно.

— Ой, точно… Я быстро.

Михаил колол дрова. Лорд беспрепятственно пропустил Машу на участок, и она пошла на звонкие звуки колуна. Адриано Челентано в «Укрощении строптивого», бесспорно, был красив в сцене с дровами. Однако Михаил, по мнению Маши, был бесподобен. Они с топором очень шли друг другу. Если бы не Колькин клаксон, она бы так и смотрела на завораживающее зрелище.

Увы! Коля решил ее поторопить, и Михаил тоже услышал сигнал, с гулким стуком вогнал колун в пень и обернулся к Маше.

— Чего тебе? — неласково спросил он.

Она подумала, что почти все их разговоры начинаются вот так.

«Ты чего приперлась?»

Это никак не вязалось с тем, что сказал ей Коля. «Ты ему нравишься». И с тем, что делал сам Михаил. Поэтому Маша не обиделась, а улыбнулась.

— Спасибо за помощь, — сказала она. — Я, наверное, только завтра вернусь.

— Мне-то что… — проворчал сосед.

— Просто предупреждаю, что молока не надо, — парировала Маша.

Пусть не думает, что она имела в виду что-то еще.

— Хорошо.

Михаил повернулся к ней спиной и выдернул из пня колун. Коля снова нажал на клаксон.

— Да иду уже… — простонала Маша себе под нос и убежала к машине.

Зря он вчера поперся в дом к Марусе, зря. Михаил поставил на пень очередное полено, примерился и опустил топор. Полено со звонким треском разлетелось на две половинки. Потом всю ночь не спал, ворочался. Понял, что попал под обаяние косичек.

Тьфу! Ядрена вошь. Косички…

Старый пень, о чем он вообще думает? Маруська ему в дочки годится. А он уже вот-вот дедом станет!

Нет, если обещал позаботиться — он слово сдержит. Но и только.

Какого черта полез в ее личную жизнь, старый пень?!

Михаил колол дрова, как заведенный, пока не перестал чуять тело от усталости. Руки больше не поднимались, спина не разгибалась. Он включил котел и долго стоял под горячим душем, прогревая мышцы.

Маруськин участок выглядел сиротливо без хозяйки. Посаженные вчера цветы пожухли под палящим солнцем. Судя по прогнозу погоды, дождя в ближайшие дни не предвидится. Если Маруся приедет завтра к вечеру, то посадки могут и засохнуть.

А если и с утра, то ей придется таскаться по жаре с лейкой.

К вечеру Михаил не выдержал, просунул шланг под забором, благо длина позволяла, и стал поливать соседские цветники. А потом переоделся, вытащил из закромов бутылку хорошего армянского коньяка и отправился к Петровичу. Василиса — жена понятливая. Частых пьянок она не терпела, но Михаила привечала, не возражала против таких посиделок, даже закусь приносила. Да и редко они пили, чего уж там.

Вот и сейчас, в ответ на Михаилово «Надо, Василисушка, позарез» лишь кивнула, да выставила на стол на веранде малосольные огурчики и домашнее сало.

— Что, соседка? — спросил Петрович после того, как они опрокинули по одной, да закусили хрустящим огурчиком.

Все по-простому — коньяк с огурцом. Красота.

— Только не о соседке, — буркнул Михаил. — Наливай.

И уложил на кусок черного хлебушка ломоть сала.

= 22 =

Если бы не Коля, ничего бы за один день Маша не успела. Все было бы проще, если бы Толик дал согласие на развод. Имущественных претензий Маша не имела, чужую квартиру делить не собиралась, и даже на алименты не рассчитывала. Однако Толик уперся, а при несогласии мужа развод через ЗАГС невозможен. Пришлось подавать заявление в суд.

Коля везде носился сам — узнавал, ксерил документы, платил госпошлину. Машу он приводил в кабинет в последний момент, под ручку, поставить подпись, подтвердить, заверить. Так что она даже не устала. Однако вернуться в деревню этим же вечером не получилось.

— Мы куда? — спросила Маша, когда они, наконец, отъехали от здания суда.

— Машуль, рыбка моя, я тебя домой заброшу — и в клуб, — пояснил Коля. — У меня выступление, мне еще разогреться и переодеться.

— Коль, можно, я с тобой? — попросила Маша.

Он недоуменно на нее покосился, продолжая следить за дорогой. Она и раньше бывала на его выступлениях, но никогда по собственной инициативе. Если он приглашал — приходила, всегда с мужем.

— А тебе не вредно по клубам ходить? — спросил он.

— Я же не пить туда иду, а на тебя посмотреть. — Маша повела плечом, потом призналась: — Ты уезжаешь, далеко, надолго. Я скучать буду.

— Так не сегодня ж уезжаю…

— Коль, вот ты чего такой вредный? — возмутилась Маша. — Хочешь, чтобы я сидела в твоей квартире в одиночестве? Давай, вези!

— Ладно, поедем в клуб. Только сначала все равно домой, мне костюм для выступления забрать надо.

Вечер Маша провела с кайфом. По просьбе Коли ее посадили практически рядом со сценой, там, где музыка оглушающе не била по ушам. Маша пила безалкогольные коктейли и смотрела представление.

Она с удивлением обнаружила, что многие пришли посмотреть именно на ее друга. Восторженные вопли фанатов сопровождали его появление на сцене и даже на несколько секунд заглушили музыку.

Танцы на пилоне — это не кривляние стриптизера у шеста, как некоторые себе представляют. То, чем занимался Коля, правильно называется pole dance extreme. Танец состоит из акробатических номеров, красивых и зрелищных. Сегодня выступали и женщины, но если их номера отличались невероятной грациозностью и пластикой, то от мужского танца на пилоне веяло силой.

Коля был великолепен. Голый торс и босые ноги делали его еще сексуальнее, привлекательнее. Полумаска добавляла образу шарма. Маша немного разбиралась в технике танца, и знала, что его трюки — это экстра-класс. Самые трудные, самые опасные, самые зрелищные. По ее скоромному мнению, Коля должен выступать в Цирке дю Солей, а не в тесном московском клубе. Помимо прекрасной растяжки и натренированных мышц, он обладал удивительным чувством ритма. Это она помнила еще по занятиям в танцевальном кружке.

Под грохот аплодисментов Маша расплакалась. Она вспомнила детство: занятия хореографией, репетиции. Поначалу на занятия ее водила мама, а потом, когда она подружилась с Колей, уже его мама следила за обоими. Еще позже за ней заходил сам Колька, и, когда репетиции заканчивались поздно, провожал до дверей квартиры. А теперь вот… танцор, красивый мужчина. Маша понимала, что плачет от умиления и гормонов, но ничего не могла с собой поделать.

Вскоре Коля вышел в зал, уже без маски и в своей обычной одежде.

— Маш, ты чего?! — обеспокоенно спросил он.

Вот же! И как он все замечает? Она и поплакала самую малость, а он увидел и примчался.

— Ты такой красивый, — пролепетала Маша и смахнула с щеки слезинку. — А я вспомнила, как мы первый танец репетировали. Помнишь? Мы еще собачек изображали. И костюмы у нас были такие… шапочки с ушками и шортики с хвостиками.

— Конечно, помню, — улыбнулся Коля. — Поедем домой? Я уже освободился.

— Потанцуй со мной.

— Ты… уверена? — Он оглянулся на танцпол, где молодежь прыгала под зажигательную мелодию.

— Я беременная, а не больная, — фыркнула Маша. — И я ж не о танцевальном марафоне прошу. Всего один танец.

— Женщина… что ж ты со мной творишь… — непонятно пробормотал Коля. — Ладно, подожди пять минут. Я сейчас.

Он куда-то исчез, а потом вернулся и повел Машу на танцпол. Они успели сделать лишь несколько па, подражая тем, кто отрывался в танце, как музыка смолкла. И зазвучала иная, не клубная. Маша изумленно замерла, узнав мелодию.

— Не спи, подруга. — Коля наклонился к самому уху. — На четвертом такте вступаем.

— Я не помню ничего! — в ужасе прошипела Маша.

— Не ври, все ты помнишь.

Трам-пам-пам!

Она была уверена, что давно забыла все, чему их учили в ансамбле. Может, и так, но тело помнило движения. И Коля вел ее так уверенно, что от стеснения не осталось и следа. Маше снова было пятнадцать. Они снова танцевали свою «коронку» — сольник, который хореограф ставил специально для них.

Шаг — поворот. Шаг — поворот.

Маша не замечала, что люди расступились, и они с Колей танцуют в образовавшемся круге. Не замечала и лучей софитов, освещающих их пару.

Трам-пам-пам!

Поддержка, поворот, проход.

Пожалуй, Маша и сама не понимала, что сейчас чувствовала себя такой же счастливой, как героиня Дженнифер Грей из «Грязных танцев», когда танцевала в финале с Джонни — Патриком Суэйзи. Танец-победа, танец-прощание.

Трам-пам-пам!

Посетители клуба аплодировали, а коварный Коля, воспользовавшись моментом, накрыл губы Маши долгим поцелуем.

— Последнее было лишним… — недовольно пробурчала она, переведя дыхание.

— Ты прощалась, я — тоже, — коротко ответил Коля.

И больше на эту тему они не разговаривали.

Утром, пережив очередной приступ Машиного токсикоза, Коля повез ее в деревню. Высадил у ворот и уехал, не заходя в дом. Не потому что обиделся — просто очень спешил. Маше он помог, но и своих дел в связи со скорым отъездом было много.

Зайдя на участок, Маша обомлела. Посреди свеженькой клумбы, раскинув в стороны руки, лежал Михаил. Маша чуть в обморок не грохнулась от испуга, ей показалось, что сосед мертв. Она пыталась нашарить в сумочке телефон, чтобы позвонить Коле, однако Михаил вдруг застонал и перевернулся на бок, сминая посадки.

Маша на цыпочках подошла поближе. В нос ударил запах перегара, и она с облегчением перевела дыхание. Жив, просто пьян.

Подавленные цветы — это отдельная песня. Безусловно, жаль рассаду, но, в первую очередь, надо заставить Михаила встать с земли. Понятное дело, она сама здорового мужика не поднимет, но и звать кого-то на подмогу не хочется. Разве что не поможет проверенное средство.

Маша налила в ведро холодной воды, наполнив его наполовину, и вылила ее на голову Михаилу одним махом.

— А-а-а! — дурным голосом заорал сосед и сел.

= 23 =

Убеждать Петровича, что мешать коньяк и самогон нельзя, гиблое дело. Как и просить не вспоминать о соседке, поселившейся в доме бабы Шуры. Еще и Василиса, время от времени присаживающаяся рядом, поддакивала. Мол, ой, какая у тебя соседка, Мишенька!

Михаил скрипел зубами и терпел, дабы не провоцировать новых сплетен. И опрокидывал стопку за стопкой, не замечая, что вместо золотистого коньяка там уже прозрачный, как слеза, самогон. Вкуса алкоголя он не чувствовал, потому как вместо того, чтобы отвлечься, разбудил своих демонов.

Первого звали Неудачник. Сколько себя помнил, с самого детства, Михаил бредил небом. Летать — его единственная мечта. И как еще назвать человека, которого в сорок лет списали в пенсионеры за ненадобностью? Второго звали Рогоносец. Это ему изменяла жена, регулярно и со вкусом. Третий, Плохой Отец, имел кое-какие шансы на исправление, если повезет стать Хорошим Дедом.

И вот на кой ляд вся эта компашка Маруське?

Он уже понял, что с мужем она жила, как у Христа за пазухой. Может, и без особой любви, зато сыто и уютно. Это сейчас она психует и подает на развод, а совместный ребеночек все ж аргумент. Может и простить своего непутевого муженька, особенно если тот расстарается, прощение вымолит.

Да и Колька, несмотря на свои закидоны, Марусе больше подходит. У них интересы общие, а дружба и в любовь может перерасти, со временем. Может, передумает Колька, не уедет в свою Америку.

Ему-то что теперь делать?!

Приворожила его эта любительница вишни и козьего молока, приворожила. А все косички эти! Ядрена вошь…

Естественно, на сале долго не продержишься. В голове бумкнуло — и Михаил разом опьянел и отключился. То есть, сначала отключилась память, а потом уже все остальное. Потому что сейчас, приходя в себя после ледяного душа, Михаил осознавал, что не помнит ровным счетом ничего.

— О-о-ой… — произнес он, обнаружив, что сидит на Марусиной клумбе.

— О-о-о… — протянул он, заметив Марусю с ведром наперевес.

— О-о-ох… — схватился он за голову, попытавшись встать на ноги.

В глазах троилось. Во рту сушняк. Голова раскалывается. Поясницу свело. И, вдобавок ко всему, перегар на гектар.

— Позвать кого? — осторожно поинтересовалась Маруся.

— Не-е-е… Я сам… — Михаил вытер лицо ладонями. — Водички бы…

— Еще ведерко?

— Попить!

— А-а-а…

Пока он соскребался с клумбы, Маруся успела сбегать в дом. Она протянула ему стакан с чем-то кроваво-красным.

— Это что? — подозрительно спросил он и понюхал жидкость.

Вроде бы томатный сок.

— Пей, не отравишься, — буркнула Маруся.

Точно, томатный сок с желтком, солью и перцем. С каждым глотком Михаилу становилось легче. Лучше бы, конечно, пивка или, на худой конец, рассола, но и так сойдет.

— Святая женщина… — выдохнул Михаил и вытер томатные «усы». — Спасибо.

— Угу… — недобро кивнула Маруся, забирая чашку. И кивнула на клумбу: — И что это было?

— Цветочки… — вздохнул Михаил. — Были.

Ядрена вошь, как же неудобно! Сам же помогал сажать, поливал. Сам же и вытоптал, медведь косолапый. Кстати, что он забыл в Маруськином огороде? И вообще, который сейчас час?

Михаил перевел взгляд на небо — солнце стояло высоко.

Ядрена вошь!

— Машка… — прошептал он, покрываясь мурашками размером с кулак. — Дашка… Глашка!

И чесанул к козам прямо через дырку в заборе, наплевав на головную боль. Куры и кролики с голоду точно не подохнут, а вот козочек надо доить! Срочно!

Он влетел в загон к козам и обмер — ни одной нет на месте. Пока он пьянствовал, его обокрали! И куда, интересно, Лорд смотрел!

— Машка! — взвыл Михаил не своим голосом. — Машка-а-а!

— А раньше Марусей звал, — упрекнули его за спиной.

— Коза у меня Машка. — Михаил метался по загону, не оборачиваясь к соседке, которая зачем-то приперлась следом. — А еще Дашка и Глашка.

— О-о-о… — протянула Маруся. — Ты в доме посмотри, может, еще чего украли. Дверь-то открыта.

— Там красть нечего!

А-а-а! Только шкатулку с заначкой, все его сбережения!

Михаил рысцой побежал в дом, упрямая Маруська пошла следом, правда, осталась на кухне. Шкатулка стояла на месте, в серванте. И деньги лежали в потайном отделении. Уже легче!

Надо бежать к Петровичу, пусть ищет коз. Это его работа, в конце концов!

— Миш… Миша! — позвала из кухни Маруся. — Иди сюда. Тут тебе послание.

— Мне — что? — Он выхватил из ее рук бумажку.

«Мишаня! Коз твоих подоила, молоко в холодильнике. Забрала их на выпас, на луг за озером. Василиса».

— Ядрена вошь!

— Чего? — не поняла Маруся.

— Ничего. Ты чего за мной следом ходишь?

Лучшая защита — нападение. Мало того, что напакостил, еще и вех собак спустить на беременную соседку. Хорош мужик!

— Я? Ну… — Маруся смутилась. — Ты не в себе. Хотела убедиться, что все в порядке.

— Убедилась?

— Ну…

— Что ты нукаешь, я не лошадь, — буркнул Михаил.

— Не лошадь, — согласилась Маруся. — Кабан.

— Почему кабан?

— Потому что свинья! — отрезала она.

И ушла, громко хлопнув дверью.

Свинья и есть. Михаил подавил естественное желание бежать следом за соседкой, просить прощения. Успокоиться бы сначала — и ему, и ей. Он брезгливо понюхал рубашку, провел ладонью по отросшей щетине. Красавец, ядрена вошь! Перед тем, как пойти в душ, набрал Петровича, вспомнив, что бегать по деревне в поисках приятеля не обязательно.

— Ох, Мишаня… — простонал тот. — Зачем мы так нажрались?

— Понятия не имею.

— Мне Васька уже весь мозг выела. Какой ты счастливый, у тебя нет жены-ы-ы…

— Угу… — Михаил выглянул в окно. За забором Маруся ходила вокруг уничтоженной им клумбы. — Козы мои точно у вас?

— Да у нас, у нас. Васька внуков отправила их пасти, и наших, и твоих. Коз, в смысле. Ты не переживай, Степан и Ерема у нас парни серьезные. Да у Васьки и не забалуешь.

— Петрович, а какого лешего я на соседской клумбе спал?

— Мишань, не помню… ей-богу, ничего не помню. А Васька молчит, зараза.

— А дай мне ее… — Маруся уже не ходила, а ползала по клумбе на корточках. — Василиса, приветствую. Спасибо хочу сказать. Ну, говорю, то есть.

— Ох, Мишка! Ну, ты и нализался!

— Сам в шоке. Я своих козочек через пару часиков заберу. Ничего?

— Да ради бога. Мои балбесы присмотрят, не переживай.

— Вась, а на клумбе я что…

— Ой! Ой! — запричитала вдруг Василиса. — Ты куда полез! Не трогай, кому сказала! Миш, я не тебе. Некогда мне, Миш.

И отключилась.

Маруся зашла в дом. Михаил вздохнул и отправился мыться. Потом он влил в себя кофе, закусил таблетками от головной боли и занялся самыми срочными делами.

Маша впервые обиделась на соседа по-настоящему. Не разозлилась, а именно обиделась. Надо было сразу треснуть ему ведром по голове, да пинком выгнать с клумбы. А она по-хорошему решила, по-соседски. И средство от похмелья сделала на скорую руку, благо томатный сок стоял в холодильнике, и беспокоилась.

А Михаил даже не извинился! Поросенок!

Контакта с могучим мужским телом рассада не пережила. Видимо, цветочков она не дождется. Снова просить Колю — это уже слишком. Он и так уделяет ей много времени.

Маша занялась текущими проблемами — уборка, готовка и перевод. И сильно удивилась, когда часа через два увидела на своей терраске Михаила. Он переоделся и побрился, и, несмотря на синяки под глазами, твердо стоял на ногах и не хватался за голову.

— Маруся, я куплю цветы… — начал он.

— Не стоит, — перебила она.

— Стоит. Прости. Пожалуйста. И за грубость тоже.

Вот что Маше нравилось в Михаиле, так это то, что он никогда не прятал глаза. Не отводил взгляд, не юлил, не заискивал. Просто пришел, просто извинился.

— Хорошо, — ответила она.

Ладно, она может понять, что в первые минуты после пробуждения Михаил был не в себе.

— Маруся, не хочешь прогуляться?

— Э-э-э…

Первое желание — отказаться. Перевод же! Она и так выбилась из графика. Но… прогуляться? Интересно, как? По главной деревенской улице? С оркестром?

— Ты места здешние видела? — спросил Михаил.

— Так… мельком.

— А на озере была?

— Нет.

— Вот. Пойдем со мной, я на дальний луг, за козами. Если хочешь, конечно.

— За Машкой? — Приподняла бровь Маша.

Михаил усмехнулся:

— Ага. И за Дашкой и Глашкой.

— А пойдем, — решилась она.

И когда еще удастся посмотреть на местные достопримечательности?

= 24 =

Маша вернулась в комнату, выключила ноутбук и покрутилась перед зеркалом. Приглашение на прогулку она восприняла, как попытку загладить вину за клумбу, но это не значит, что из дома надо выходить растрепанной и неряшливо одетой.

Из-за жары на ней был легкий сарафан, в нем она и решила остаться, а волосы расчесала и вытащила из шкафа соломенную шляпу, чтобы не напекло голову.

— Я готова, — сообщила она Михаилу. — Можем идти.

— Эм… это… — замялся тот.

— Что не так? — подозрительно спросила Маша.

— Марусь, ты б штаны одела. И рубашку с длинным рукавом.

— Зачем?

— Дык… комары сожрут.

Да, что-то она не учла местных особенностей. Участок Коля обработал инсектицидами, дома Маша использовала фумигатор. Когда она гуляла по деревне, то отмахивалась от комаров веточкой, но возле озера их должно быть больше. Так что она послушалась, переоделась.

— А сапоги резиновые есть? — поинтересовался Михаил, когда Маша присела, чтобы зашнуровать кроссовки.

— Нет. А надо?

— Ладно, со мной можно и так, — разрешил он.

Маша не поняла, в чем разница, но не стала переспрашивать.

— Сначала к Петровичу зайдем, — сообщил Михаил. — На минутку.

Отчего к Петровичу, Маша сообразила, когда Василиса сдала обоих «алконавтов», заголосив при виде Михаила:

— Ой, явился! Ты смотри, как огурчик! А мой-то все стонет!

Правда, голосила она со смешком, по-доброму. Маша старалась держаться позади Михаила, но заметили и ее.

— Маш, и как тебе грибочек, что на твоей клумбе вырос?

— Неожиданно, — ответила она. — А вы не знаете, как он там очутился?

Василиса захохотала, держась за бока.

— А заходите, расскажу. Эти так улюзюкались, что ни черта не помнят.

— Мы за козами идем, — сдержанно произнес Михаил. — Зашел поблагодарить, лично. Марусе хочу показать озеро.

— Агась. Никуда твои козы не убегут, а озеро тем более.

Василиса гостеприимно распахнула калитку, Маша потянула Михаила за рукав.

— Я хочу послушать, как все было.

— Может, не надо? — Он посмотрел на нее чуть ли ни жалобно.

— Надо, Миша, надо, — хихикнула она.

— Маш, накось, держи. — Василиса насыпала ей полные ладони синей ягоды. — Жимолость это. Ешь, тебе полезно.

Маша закинула в рот сладко-кислую ягодку.

— Мишаня у нас вообще непьющий, — стрельнула глазами в сторону Михаила Василиса. — Бывает, придет, пропустит стопочку-две с моим охламоном. А так даже на рыбалке не пьет, рыбу ловит. Представляешь?

Маша на всякий случай кивнула. Толик не пил и рыбу не ловил, поэтому о мужском рыболовецком коварстве она не знала.

— А вчера назюзюкался, — охотно рассказывала Василиса, — в хлам. Я его даже домой не пустила, здесь, на веранде постелила. Храпел так, что стекла дрожали.

— Василиса… — попытался перебить ее Михаил.

— А чо? — захихикала та. — Внучата мои даже на телефон записали, дачников пугать.

Михаил побагровел, Маша одарила его сочувственным взглядом, но ничего не сказала.

— Так вот, поутру, как храп прекратился, я поначалу обрадовалась, а потом чуть со страху не померла. Вваливается, значит, Мишаня в спаленку, да прямиком в шкаф. У нас там платяной стоит, старый, большой, бабкин еще. Дверцу, значится, открыл, внутрь шагнул…

— Не было этого! — процедил Михаил.

— А вот и было!

— Еще скажи, что на телефон сняла!

— От не догадалась. С перепугу-то.

— И что я в шкафу делал?

— Сортир искал.

Несмотря на ужас в глазах Михаила, Маша не смогла сдержать смех. Она представила, как он ломится в шкаф, и обидно захихикала.

— Н-нашел? — заикаясь, поинтересовался он.

— Ты, Мишаня, пьяный дурной, но не буйный, — ответила Василиса. — Я тебя в нужном направлении пнула — ты и пошел.

— А потом? — спросила Маша. — Потом что?

— Рассвело уж, он домой подался. Да мне чет неспокойно было, следом пошла. И хорошо, что пошла! Сидит Мишаня в загоне с козами и в любви им объясняется. Вернее, одной козе.

— Не было такого! — возмутился Михаил.

— Было! — отрезала Василиса. — Козы-то сонные, их и доить рано, а он, значит, сидит на корыте, Машку за шею обнимает и причитает, мол, хорошая ты баба, Маруся, очень ты мне нравишься.

— Машку?

Тут уж Маша немного смутилась. А на Михаила и вовсе больно смотреть: покраснел, как вареный рак, а если бы взглядом можно было испепелить, Василиса давно осыпалась бы кучкой пепла. Однако она, весьма довольная произведенным эффектом, продолжила рассказывать о похождениях Михаила, которые закончились на Машиной клумбе.

— Да почему там? — Маша доела ягоду и вытерла выступившие от смеха слезы.

— А он проверить хотел, сердешный, не пора ли твои цветочки поливать. Там его и сморило. А я умаялась за ним бегать — то топор отбирать надо, то шланг. Коз подоила, на выгул вывела, а он уж на клумбе храпел.

— Так я недолго на земле спал? — Михаил хмуро смотрел куда-то вдаль.

— А что, спину прихватило? — Василиса перестала смеяться. — Недолго. Я ж, как с козами управилась, обратно пришла, да Маша вернулась, разбудила тебя.

— Вроде не прихватило.

— А давай я тебе мазь дам, — всполошилась Василиса. — Маш, разотри его, для профилактики. Я сейчас.

Она метнулась в дом, быстро вернулась и вручила Маше баночку с мазью.

— Тут травы, пчелиный яд, и все на смальце. Разотри, теплым укутай. К утру как новенький будет.

— Спасибо, — поблагодарила Маша, — непременно разотру.

— Дай сюда. — Михаил отобрал у нее банку и спрятал в сумку, которую нес через плечо. — Василиса, ты закончила?

— Да вроде, — хитро улыбнулась та.

— Ну так мы пошли. Спасибо еще раз, за коз.

Он буквально выволок Машу на улицу, но там отпустил. И шел молча, а лицо постепенно обретало обычный оттенок, только желваки гуляли по скулам.

— Ми-и-иш… — тихонько позвала Маша. — Миша-а-а…

— Что? — просил он, не поворачивая головы.

— Да не обижайся ты. Она ж не со зла. Правда, смешно вышло.

— Смех продлевает жизнь, — процедил Михаил.

— Миш, ерунда. Посмеялись и забыли. Мне вот теперь тебя больше жалко, чем цветы. Правда, не застудился ли?

Михаил споткнулся, как показалось Маше, на ровном месте, остановился и посмотрел на нее с удивлением.

— Добрая ты, Марусь… — произнес он задумчиво. — Вон та же Василиса за свой цветник поедом бы Петровича съела.

— А я к нему душой прикипеть не успела, — улыбнулась Маша, — к цветнику. Помнишь мультик про Простоквашино? «Я тебя выбираю, я тебя уже давно знаю, а этого кота впервые вижу».

Лицо у Михаила вытянулось, он хотел что-то сказать, но передумал, махнул рукой и двинулся вперед.

Деревня осталась позади, они шли по проселочной дороге, с одной стороны от которой тянулся лес, с другой — кукурузное поле.

Михаил отказывался понимать Марусю. Может, она фея из волшебной сказки? Его жизненный опыт говорил о том, что женщины — коварные существа. Они злопамятны и сварливы, они почти не умеют прощать. А Маруся, видимо, ангел, посланный ему непонятно за какие заслуги.

Хуже всего, он не мог понять себя. Седина в голову, бес в ребро, ядрена вошь! Одно то, что Маруся идет рядом, пьянило, вызывало непонятные чувства. Он скашивал глаза и видел ее профиль — аккуратный нос и пухлые губы, которые сжимали травинку. Пахло лесом и солнцем, а ему казалось, что это она так пахнет — травами, листвой, хвоей. Надо отвести ее на земляничную поляну. Там и ромашки, небось, уже расцвели.

На дальний луг вели две тропинки. Одна — сухая, но длинная, другая — коротая, но мокрая. Мокрая, потому что надо перебираться через ручей, впадающий в озеро, да часть пути шла по болотистому лугу. Вроде трава, а наступишь, и ступня оказывается в воде. В резиновых сапогах пройти — пара пустяков. Но у Маруси сапог не было.

Михаил выбрал короткий путь, и вовсе не потому, что спешил. С проселочной дороги они свернули в лес, и вскоре Маруся застыла перед хлипкой на вид переправой через ручей.

— А дальше как? — спросила она растерянно. — Вода, наверное, холодная.

— Ледяная, — «обрадовал» Михаил. — Но это пустяки. Держись.

И он подхватил ее на руки, прижимая к себе.

= 25 =

Прекрасная возможность реабилитироваться после позора, в который окунула Василиса. Вредная баба! В красках расписала Марусе все «подвиги», ничего не забыла, да еще и приукрасила. Память к Михаилу вернулась, вот только с Машкой он не обнимался, всего-то погладил пару раз.

Ядрена вошь!

Догадалась ли соседка, что обращался он не козе, а к ней?

— Ой, не надо! — взвизгнула Маруся, едва Михаил подхватил ее на руки. — Я сама.

— Цыц! — прикрикнул он. — Сиди тихо, а то уроню.

Сама она! Как же!

Маруся испуганно притихла, обхватила его за шею. Легонькая. И обнимать ее приятно, хоть и костлявая маленько. Зато уютная, и пахнет сладко — карамельками.

Михаил уверенно перешел ручей, тут давно каждый камушек известен, каждая неровность, не уронил бы он Марусю. А вот отпускать не спешил.

Марусино лицо так близко, можно каждую черточку рассмотреть. В радужках золотые искорки, ресницы пушистые, в уголках глаз — едва заметные морщинки. Во взгляде уже не испуг, а интерес. «Да, соседушка, что ж ты еще выкинешь?»

Он неохотно поставил Марусю на ноги.

— Спасибо, — поблагодарила она как-то насмешливо. — Далеко еще?

— Скоро.

Осел ты, Мишаня, как есть осел. И чего испугался, отчего не поцеловал? Думал, по морде получишь? Да хоть бы и так.

— А грибы в лесу есть? — поинтересовалась Маруся, как ни в чем не бывало.

— Попозже будут, полно. Только без сапог в лес лучше не ходить.

— Даже если по сухому?

— Змеи.

— Да-а-а?

— Это не самое страшное, что водится в нашем лесу. Если на змею не наступить, она не тронет.

— А кто тронет? Волки?

— Волков нет, кабанчики есть. Я как-то давно, по глупости, без ружья в чащу забрался, так еле не дерево успел взлететь.

— Взлететь?

— Не иначе как. Ствол внизу гладкий был, я с перепугу так и не понял, как заскочил.

— Долго сидел? Или спас кто?

— Сидел, пока кабану не надоело караулить под деревом. Еще лисы бегают, но эти не нападают.

— Ага, поняла. В общем, без сапог и без тебя в лес ни ногой, — засмеялась Маруся.

Михаил не понял, радоваться тому, что его поставили в один ряд с сапогами или обижаться. С одной стороны, посчитали вещью, с другой — очень важной вещью.

— Да шучу я, — добавила Маруся, оглянувшись на него. — Не пойду я в лес.

К счастью, впереди показалось озеро.

— Вот, смотри, — кивнул Михаил. — Красиво?

Маруся сдавленно пискнула, по всей видимости, выражая восторг. Перед ними раскинулась водная гладь, блещущая яркими красками. В ней отражались зеленые берега и золотое солнце, голубое небо и белоснежные облака. На мелководье виднелся каждый камушек — такой чистой и прозрачной была вода. Чуть вдали, в зарослях тростника и камыша, крякали утки.

— Мы озеро по дуге обошли, — пояснил Михаил. — А вон там, видишь, песчаный пляж, ближе к деревне. Там можно купаться.

— А козы где?

— Там, на пригорке.

Маруся фыркнула, когда он снова взял ее на руки, и пристально смотрела, пока нес. А потом вдруг провела пальцами по щеке — от виска до подбородка. У Михаила дыхание перехватило, каким интимным показался ему этот жест.

— Комар сидел, — сказала вредная Маруся. — Смахнула.

Он наклонился к ее лицу. Она не отпрянула, не засмеялась, не попыталась соскочить с рук — буравила взглядом. И он решился, прикоснулся губами к ее губам, прохладным и мягким. Не встретив сопротивления, поцеловал.

Маруся ответила на поцелуй. Теснее прижалась грудью, поддразнила языком, дыхнула карамельным запахом. Михаил и не заметил, как отпустил ее, перехватывая за поясницу, но все еще удерживая на весу.

Тук-тук! Тук-тук!

Чье сердце колотиться, как бешеное, его или ее? Или оба?

— Ай-ай! — взвизгнула Маруся, подпрыгивая.

— Что?! — испугался он.

И понял, что до сухого места они не дошли, и теперь Маруся стоит по щиколотку в ледяной воде.

— Ядрена вошь…

Он тут же подхватил ее снова, но поздно, ноги она промочила.

— Да ладно, лето же, — беспечно отмахнулась она чуть позже, выливая воду из кроссовок.

О поцелуе они не вспоминали, как будто его и не было.

Пацаны резались в игрушку под мудреным названием «PlayStation». Так Маруся сказала, в его детстве в такое не играли. Он помнил только волка из «Ну, погоди», который ловил яйца в корзинку. Вот незадача! А если родится внук? Он же должен знать, какие игры сейчас популярны у детей. Пока он осторожно расспрашивал Василисиных внуков, стараясь не выглядеть полным идиотом, Маруся рассматривала коз.

— Вот это твоя, эта и та, — безошибочно ткнула она пальцем. — А какая из них Машка?

— Как узнала? — опешил Михаил.

Козы, конечно, разные — порода, окрас. Но для несведущего человека — одинаковые, как для европейца все негры на одно лицо, и наоборот.

— А ты глянь, как они на тебя смотрят, — фыркнула вредная Маруська. — Как на любимую мамочку. А вон та, кажется, даже подмигивает. Это Машка?

— Это Глашка, — пробурчал Михаил. — А Машка, вон, ромашку жрет. Эй, Маруся! Ты куда?

Бедовая девчонка, не обращая на него внимания, подошла к Машке. Михаил даже поморщиться не успел. Козы у него безобидные, но лягнуть любая может, да и не любят они, когда чужие их трогают. Вот зачем Маруська к козе пристает? Да еще протягивает что-то на ладони.

Михаил присмотрелся — морковка. Машка благосклонно слизала угощение, ткнулась в ладонь носом и снова стала щипать траву. А Маруся угостила морковкой, порезанной на колечки, всех коз. Вот же предусмотрительная! С собой морковку взяла, а он и не заметил, как и когда.

Мда… И, получается, проверку козами Маруся тоже прошла.

Ядрена вошь.

Смущение Маша прятала за маской безразличия и шутливости. Это она спровоцировала Михаила на поцелуй, она сама! Может, он и собирался, но не решился бы. А она… она…

Она все еще замужем! Официально, хотя заявление уже в суде. Господи… Да и черт с ним, с Толиком, не ему упрекать ее в измене. Но… но… как? Почему?

Они с Михаилом знакомы всего ничего. Насыщенное, конечно, знакомство получилось, тут уж из песни слов не выкинуть. Но все же как легко она соблазнилась другим мужчиной. Получается, Толика она не любила? Или целуется с другим из мести?

Противный холодок бежал вдоль позвоночника, когда Маша думала об этом. Михаил, по крайней мере, не заслужил такого коварства.

Однако никакого морального удовольствия от «измены» Маша не испытала. Только непонятное головокружение, внезапную легкость и «бабочек в животе». Какие бабочки! Она беременна! И, само собой, не от Михаила…

Да, но он же знает о ее беременности. Жалеет? От жалости не целуются.

Василисины внучата с козами остались на лугу. «Баба Вася велела позже возвращаться». Михаил погнал своих коз домой. В кроссовках хлюпало, а Маруся уже предвкушала, как ее снова будут переправлять через ручей. Она только сейчас поняла, что никто и никогда не носил ее на руках! Толику такое и в голову не приходило, Коля и прикоснуться боялся после того, как она в десятом классе за поцелуй треснула его сумкой по голове.

И каково же было Машино удивление, когда в обратный путь они двинулись по другой тропинке.

— А мы куда? — поинтересовалась она.

— Домой, — ответил Михаил. — Тут и другая дорога есть. Коз я через ручей не переведу.

Маша почувствовала себя так, как будто вернулась в детство, и какой-то противный мальчишка отобрал у нее шоколадную конфету.

= 26 =

— Машка! Ты куда, упрямая скотина?!

Маша вздрагивала и укоризненно смотрела на Михаила. Он виновато щурился и разводил руками. Коза Машка с десяток метров шла в нужном направлении, а потом снова сворачивала в сторону.

— Машка!

Так и шли до самой деревни.

— Не иначе, как ты козу специально Машкой назвал, — съязвила Маша.

— Марусь, мы тогда знакомы не были, — напомнил ей Михаил.

— А ты заранее, на всякий случай.

— Шутишь… — улыбнулся он.

— Спасибо за прогулку. Когда в гости приходить?

— В гости? Э-э-э…

— Да расслабься, — вздохнула Маша. — Спину тебе надо растереть?

Михаил очаровательно залился румянцем.

— Да я сам…

— Как хочешь.

Она не настаивала, хотя снова испытала разочарование. Может, ей просто показалось? Михаил спешил за козами, оттого и повел ее короткой дорогой. У нее нет сапог, поэтому и перенес ее на руках через ручей и болотистый участок. И ему неудобно было ставить ее в неловкое положение, вот и поцеловал.

Какой кошмар, она вешается на мужчину!

— Тогда я за молоком приду, как обычно, — сказала она, скрывая смущение.

— Приходи.

Маша нырнула за калитку и побежала к дому, стараясь не смотреть на испорченную клумбу. Надо будет пересадить уцелевшие цветы кучнее, а землю разровнять и засыпать цветными опилками. Но это все завтра, а сегодня она устала и хочет спать.

Мокрые кроссовки Маша оставила на терраске, а мечте о горячей ванночке для замерзших ног не суждено было сбыться. Беременным нельзя парить ноги. Она натянула теплые носки и прилегла.

Может, Толик и прав, наблюдаться лучше в Москве, у знакомых врачей. Сейчас ее запросто проконсультировали бы по телефону, сонливость во второй половине дня — хорошо или нет? И вообще, вопросы накопились…

Чтобы вовремя забрать молоко, Маша поставила будильник, но поспать ей не дали. Сначала с телефона папы позвонила мама и причитала, сокрушаясь о безголовой деточке, которая не хочет возвращаться к мужу.

— Надо уметь прощать, — пафосно заявила она, из чего Маша заключила, что Анатолий все же сделал признание. — У вас будет ребенок. Любой может оступиться.

Маша не сказала ей о том, что подала на развод, зато спросила:

— Мам, а если бы папа тебе изменил, когда ты была беременна мной, ты простила бы?

— Ты как разговариваешь с матерью! — возмутилась та и отключила телефон.

Потом позвонил Коля, интересовался, все ли в порядке. В это же время по второй линии ее домогался Толик.

— Маша, ты пьешь витамины? — деловито поинтересовался почти бывший муж, справившись о самочувствии.

— Я подала на развод.

— Мое мнение ты знаешь. К сожалению, нас, скорее всего, разведут. Так что с витаминами?

— Еще не начала. Забыла.

— Маша, не игнорируй назначения, пожалуйста. Через три дня я приеду, чтобы отвезти тебя в клинику. Ты еще не все анализы сдала, я договорился.

— Толик! А мое мнение — пустой звук? — фыркнула Маша.

— Ты всегда была разумной женщиной. Думаю, ты понимаешь, что и для тебя, и для ребенка так будет лучше. Маша, я просто поработаю твоим шофером.

— Точно? — недовольно переспросила она. — И ни слова о разводе?

— Ни слова.

— Ладно, я подумаю. Перезвони мне накануне.

Развод — не повод отказываться от хороших специалистов. Толик, вероятно, сейчас будет из кожи вон лезть, чтобы ее вернуть, но она поступит хитро и мудро. Пусть возит ее к врачу, а она все равно разведется.

Только Маша задремала, убаюканная отличным, по ее мнению, решением, как снова позвонил Коля.

— Машуль, рыбка моя, выручай. У тебя же английский — второй язык?

— Откровенно говоря, первый. А что такое?

— Контракт на английском. Не доверяю я всем этим переводчикам… Посмотри, хоть по диагонали, нет ли там чего-нибудь нехорошего, будь добра.

Пришлось вылезать из теплой постели, садиться за ноутбук и вчитываться в малопонятные слова, переводить, пояснять. Отказать Коле в просьбе она не могла. Само собой, «молочную» встречу опять пропустила.

Михаил принес молоко, постучал в окошко. Маша охнула, взглянув на часы, и пошла открывать.

— Думал, снова уснула, — сказал сосед, передавая ей крынку. — Кстати, Машкино. Специально не мешал.

Маша шутку не оценила, и виной тому была усталость и гормоны.

— Заработалась, извини, — буркнула она. — Спасибо.

Она отдала ему пустую крынку и хотела захлопнуть дверь, но Михаил бочком влез на кухню.

— Марусь, можно тебя попросить?

— О чем?

Она отступила к столу, чтобы не стоять близко к Михаилу.

— Боюсь, я переоценил собственные силы, — криво усмехнулся он. — И твоя помощь будет кстати. Если ты не устала, конечно.

— Да с чего мне уставать, я ж за ноутом работала, а не дрова колола, — пошутила Маша. — Только все равно не поняла, что делать надо?

— Поясницу растереть сможешь?

— Конечно.

Маша заметила, что Михаил неестественно ровно держит спину, уже когда они спускались по ступенькам крыльца. И шел он, аккуратно переставляя ноги.

— Миш, может, к врачу? — предложила Маша.

— Нормально все.

— Где ж нормально, ты вон…

— Нормально! — перебил он ее резко. И шумно вздохнул: — Прости, Маруся. Тепло должно помочь. Если нет, обращусь к врачу.

Маша впервые попала в комнату, где Михаил спал, и старалась не пялиться по сторонам. Но интересно же… Краем глаза она заметила фото в рамках на комоде: детские — дочери, черно-белые, вероятно, родителей, и ни одной его самого. В остальном все чисто и просто, безликая спальня, не облагороженная женской рукой.

— Маруся, извини, что здесь. Я лягу, но уже не встану. И не смогу проводить…

— Миш, ложись уже, а? — попросила Маша. — Не надо извиняться, я не на свидание к тебе пришла, а помочь. И я не маленькая и не глупенькая, дорогу найду.

— Жаль, — сказал он. — Лучше бы на свидание.

Маша промолчала, дабы не усугублять. Ей и так нелегко было смотреть, как Михаил раздевается. Правда, брюки он оставил, хотя… что она там не видела? И все же Маша так остро не реагировала на голый торс Михаила, когда он мылся в душе. Ее потряхивало, и, казалось, каждый волосок на теле встал дыбом. Хотелось прикоснуться, провести ладонью по бугрящимся мышцам, прижаться к ним губами. Маша даже головой тряхнула, прогоняя наваждение.

Михаил, шипя сквозь зубы от боли, лег на живот. Маша взяла с комода баночку, зачерпнула мазь пальцами.

— Где болит? Здесь? — Чистой рукой она провела по пояснице.

— Ох… да.

Мазь пахучая, но не едкая. Маша втирала ее в кожу, потом прошлась пальцами вдоль позвоночника.

— Если я сделаю массаж, хуже не будет? — поинтересовалась она.

— Ты умеешь?

— Умею.

Она не стала говорить, что массажу научил ее Толик. Она растирала ему спину после долгих операций, помогала расслабиться.

— Хуже уже точно не будет, — вздохнул Михаил.

— А что так? — не выдержала Маша.

Михаил прошипел что-то сквозь зубы, и она испугалась, что сделала ему больно.

— Ты что-нибудь знаешь о катапультировании? — внезапно спросил Михаил.

— Это когда летчики покидают кабину при полете, из-за аварии.

— Да, вроде того… Чудовищная перегрузка и большой риск для жизни. Так что, можно сказать, мне повезло, отделался травмой позвоночника. В общем-то, и лечение прошло успешно, но последствия остались. Радикулит, зараза…

— Пороть тебя, Миша, некому! — С чувством произнесла Маша, сопровождая фразу звонким шлепком по ягодице.

— Женщина! — возопил Михаил. — Ты с ума сошла?

— Зачем тяжести поднимал?!

— Пф-ф-ф… Это ты, что ли, тяжести? — фыркнул он. — Это пить надо меньше, а не тяжести…

Маша только покачала головой и укутала его приготовленным пуховым платком.

= 27 =

Михаил проклинал собственную глупость. Он давно укрепил мышцы спины, и мог спокойно колоть дрова или таскать мешки, но от переохлаждения это не спасало. Напился, полежал на земле — и, пожалуйста, последствия не заставили себя ждать. Ядрена вошь!

К вечерней дойке он передвигался с трудом, каждый шаг болью отдавался в пояснице. Пришлось наглотаться обезболивающего и сделать себе укол препарата, который ему выписали специально для таких случаев. Однако и растирание лишним не было, он позвал Марусю, скорее, вопреки собственному желанию, чем потакая ему.

Михаила снова раздирали смешанные чувства. Нехорошо показывать женщине слабину, неправильно. Мало ли, какие у него болячки? Как-то раньше он сам справлялся. Но ведь Маруся — не любая женщина. Она особенная: добрая и отзывчивая. И слезливо жалеть не будет, наоборот, поможет, да еще с напутственным пинком. Так, собственно, и вышло.

Марусе он смог рассказать о болезни, из-за которой его поперли из летчиков. Пусть косвенно, но раньше он и такого никому не говорил, эта тема давно под запретом. То ли время прошло, и отставка не воспринимается так болезненно, как поначалу, то ли Маруся располагает к откровенности.

Хорошая девочка, добрая. А вот рука у нее тяжелая — что, когда хворостиной огрела, что теперь. Михаил усмехался в подушку, пока сильные пальчики массировали спину, умело давили в нужные точки, а иногда замирали и едва касались кожи, словно гладили. Или ему казалось?

— А у меня со словом «катапультироваться» тоже неприятные воспоминания, — сказала Маруся, укутав Михаила платком и накрыв одеялом.

— Да у тебя-то отчего? — удивился он.

— Ерунда… — Она присела рядом на стул. — Рассказать?

— Если не торопишься.

— Рассказ короткий. Изложение мы писали, о летчике. И там была фраза о том, что летчик катапультировался из кабины самолета. А я тогда это слово не знала, перепутала с другим. В моем исполнении это звучало так: «Летчик капитулировался».

Михаил громко захохотал.

— Ага, весь класс смеялся. Правда, тогда все отличились, и учительница перлы зачитывала, не упоминая имен.

— Да, зато слово выучила, — хмыкнул Михаил.

— На всю жизнь, — улыбнулась Маруся. — Ладно, пойду я. Отдыхай.

Глупо просить ее остаться. Посиди со мной, поговори? Глупо. Лежишь, Мишенька, бревном? Вот и лежи! Он не волновался, дошла ли Маруся до дома. Лорд получил приказ охранять, значит, порвет любого, кто к ней приблизится.

Наутро дела наладились. Михаил смог встать, не морщась от боли, и занялся обычными делами, избегая нагрузок. И про укол не забыл, теперь уж целый курс необходим.

Честно говоря, он рассчитывал, что Маруся придет его проведать. Все ж плашмя лежал, неужели не побеспокоится, как его здоровье? Утром уговаривал себя, что она спит: городская же, ей ни к чему ранние подъемы. А когда перевалило за полдень, забеспокоился, не случилось ли чего. Ладно бы, увидел соседку издалека, но из дома она вроде бы и не выходила. Может, уехала куда, пока он на заднем дворе был?

Михаил так и не придумал, как заявиться к Марусе под благовидным предлогом. Махнул рукой на приличия и ввалился без приглашения. Причем буквально и через окно. И правильно сделал!

Начал он, конечно же, с двери, но та была заперта, а на стук никто не вышел. Тогда он обошел дом и заглянул в приоткрытое окошко. Маруся лежала на кровати, накрывшись одеялом чуть ли ни с головой. И все бы ничего — спит и спит, мало ли, — однако Михаилу показалось, что Маруся дрожит.

— Маруся… — позвал он тихо.

Она завозилась, повернулась на голос и уставилась на Михаила каким-то невидящим взглядом. Лихорадочный румянец на ее щеках подсказал, что у нее высокая температура.

Михаил, не раздумывая, влез в окно, положил ладонь на лоб Марусе. От нее веяло жаром, как от печки. Присвистнув, он сбегал в ванную, намочил небольшое полотенце, положил Марусе на лоб и помчался к себе за аптечкой. И только на обратном пути сообразил, что беременным можно пить не все лекарства.

Холодный компресс немного помог, Маруся пришла в себя.

— Ох, Маша, Маша… — покачал головой Михаил, протягивая ей градусник. — Как же ты так?

— Я не специально… — прошептала она. — Простыла… наверное…

— Что болит? Горло?

— Горло, голова.

— Какие тебе таблетки можно, знаешь?

— Нет…

— Эх… Надо в больницу, я не знаю, как тебя лечить.

— Не надо, — попросила Маруся. — Толику позвони…

Михаил онемел. И чуть не отправился восвояси. Понятно, что Маруся не в себе от высокой температуры, но это слишком. За помощью она в первую очередь обращается к мужу…

— Он врач. — Она облизала сухие губы. — Он быстрее скажет, какую таблетку выпить.

Ядрена вошь! Да проще Василису позвать, она точно знает, как Марусю на ноги поставить. Однако Михаил сделал над собой усилие и взял Марусин телефон.

Номер Анатолия отыскался сразу.

— Абонент вне доступа, — сообщил Михаил через минуту. — Три раза набирал.

— На операции, наверное… Миш, мне водички бы.

Ядрена вошь! Мог бы и сам сообразить. При температуре надо много пить, желательно подкисленную воду. В холодильнике Михаил нашел лимон.

И чего растерялся? Мед и малина — вот выход. И травы, ими горло полоскать хорошо. За травами — к Василисе, за медом — к Степке-пчеловоду, малина по пути отыщется.

— Может, Кольке позвонить? — спросил он, когда Маруся напилась.

— А ему зачем?

И то верно. А вот дочке — это вариант, она тоже в положении, может, знает про таблетки.

Ксюше он звонил по пути к Василисе, чтобы не терять время. Если дочка и удивилась необычному вопросу, то скрыла это.

— Таблетку парацетамола точно можно, вреда не будет, — ответила она. — А вообще лучше с врачом посоветоваться.

— Ты сама не болеешь?

— Нет, пап. Я книжки читаю, для беременных. Простуду лучше народными средствами лечить.

Народными — так народными. Михаил вернулся с добычей — малиновым вареньем, медом, травами, — и с инструкциями от Василисы.

— Некогда мне, — отмахнулась она. — Иди, Мишаня, иди. Не будь идиотом.

Странная она, Василиса. Иногда как скажет чего…

Муж Толик телефон так и не включил, Маруся и сама звонила — бестолку. Кольку беспокоить не хотела. В больницу ехать отказалась. Так Михаил и превратился в няньку. К слову, его это не напрягало. Маруся не капризничала, послушно пила все, что он давал, терпела все процедуры. Есть, правда, отказывалась, но один день — это не страшно. Пила зато много: и молоко с медом, и чай с малиной.

Домой он вернулся вечером, когда Маруся уснула, да и то ненадолго — поесть и переодеться. Ночевать Михаил собрался у соседки, в кресле. Все спокойнее, чем дергаться, как она там, и бегать проверять. Ее телефон он забрал с собой. Как чуял! Объявившийся муж, будь он неладен, точно ее разбудил бы.

— Да, — ответил Михаил не без ехидства, — представляя, как вытягивается лицо Толика.

— Простите, ошибся, — буркнул тот.

И перезвонил.

— Да-да.

Теперь-то точно ошалел! Затянувшаяся пауза — и долгожданный вопрос:

— Кто это?

Сосед-любовник, ядрена вошь!

— Михаил, Марусин сосед.

— Передайте Маше трубку, — отчеканил Толик.

— Не могу, она спит. — Михаил выдержал театральную паузу и добавил: — Только что температура спала.

— Что?!

— Заболела, говорю, Маруся.

— Так она поэтому звонила?

Нет, ядрена вошь! Соскучилась!

К чести Толика, соображал он быстро и ранимым самолюбием не страдал. Тут же засыпал Михаила вопросами о симптомах и проводимом лечении.

— Все правильно, — выдохнул он под конец. И окончательно удивил: — Спасибо, что позаботились о Маше. Завтра приехать не смогу, мы с Машей договорились, что к врачу я ее отвезу через три… уже два дня. Если вдруг станет хуже, звоните сразу же.

— Если дозвонюсь… — пробурчал Михаил.

Впрочем, Толик его уже не услышал.

И почему так неприятно резануло это «мы с Машей договорились»?

= 28 =

Болеть Маша не умела и не любила. Может быть, потому что живы в памяти детские воспоминания о том, с каким вкусом и размахом обожала болеть ее матушка, изводя отца капризами. Или, может быть, потому что Толик не терпел «инфекции в доме», в силу своей профессии, и предпочитал эффективную профилактику во время вспышек гриппа.

Сейчас Маше и вовсе было страшно, не за себя — за малыша. Она даже немножко поплакала, когда Михаил не видел, сокрушаясь о том, какая она плохая мать. Эгоистка! Из-за поцелуя промочила ноги, подвергла малыша опасности. И витамины даже не открыла, а они укрепили бы ее иммунитет.

Михаил суетился вокруг нее, как заботливый папочка. Маша терялась в догадках — почему так. Вроде бы ничего такого между ними нет. Или есть? Или она все себе придумала, а сосед — просто добрый и отзывчивый человек. Его забота была приятной, ненавязчивой. Он не спрашивал каждую минуту, как Маша себя чувствует, зато прикасался губами ко лбу, проверяя температуру, и ставил градусник. Он даже Толику позвонил по ее просьбе. Когда Маша пришла в себя, то ужаснулась. Как она могла попросить о таком? Что Михаил о ней подумает? А потом улыбалась, потому что поняла — ее не волнует, что подумает Толик.

Утром Маша долго рассматривала Михаила, который спал в кресле. С угрызениями совести, между прочим, рассматривала, памятуя о его больной спине. Надо же, не ушел домой, караулил ее всю ночь, в ущерб собственному здоровью.

В кресле Михаил, конечно же, не помещался. Он откинулся на спинку и вытянул ноги, а руки сложил на животе. Лицо заросло щетиной, хотя после парикмахерской он старался бриться каждый день. Он дышал глубоко и ровно, и Маша на цыпочках прокралась мимо него в уборную.

Обратно тоже шла тихо-тихо, как мышка. И взвизгнула от испуга, когда Михаил сгреб ее в охапку и усадил на колени.

— Испугал? — спросил он.

Темные глаза смеялись, ни тени раскаяния Маша не заметила.

— Неожиданно, — призналась она хриплым голосом. — Давно не спишь?

— Услышал, что ты встала. Что с голосом? Горло болит?

— Болит, — согласилась Маша и попыталась встать.

Из одежды на ней была лишь короткая ночная сорочка и теплые носочки из козьего пуха. Близость мужского тела смущала, вгоняла в краску. Однако Михаил не отпустил, его объятия стали еще крепче.

— А температура?

Он притянул Машу к себе, коснулся губами лба, и она почувствовала себя загнанной в ловушку. Захотелось расслабиться, положить голову на мужское плечо, закрыть глаза и наслаждаться теплом, нежиться в объятиях.

— Лоб холодный, — сообщил Михаил. — Горло надо прополоскать. Сейчас дам тебе отвар.

Он сказал: «Сейчас», но вставать вроде бы не собирался. Рука скользнула по Машиному плечу, возвращая на место сползшую бретельку рубашки, обхватила талию, огладила бедро.

Маша замерла, не в силах отвести взгляд от темных глаз. Михаил смотрел с интересом, даже с вызовом, ждал ее реакции. А она растерялась, как девочка на первом свидании. И сердце билось часто-часто, как у трусливого зайчишки.

— Вечером твой Толик звонил, — неожиданно сказал Михаил.

Наваждение исчезло — на Машу как будто вылили ведро ледяной воды.

— Я спала?

— Да, ты спала. Я рассказал ему о твоей простуде.

— Судя по всему, его это не слишком расстроило.

Маша отвернулась и уставилась в угол комнаты, где висели поломанные часы с кукушкой.

— Его это встревожило. Во всяком случае, вопросов о твоем самочувствии и лечении он задавал много.

— И все?

— Нет. Проводимое лечение он счел адекватным. Посчитал, что ему нет смысла приезжать раньше, чем вы договаривались.

Маша поморщилась. Толик в своем репертуаре, все решил за нее.

— Я ни о чем с ним не договаривалась, — пробурчала она. — Обещала подумать, только и всего.

Михаил аккуратно поставил ее на ноги.

— Пойдем горло полоскать, Маруся. Только надень халат, пожалуйста.

— Мне не холодно…

— Это мне жарко.

Маша смутилась так, что чуть не расплакалась. Между прочим, сейчас она точно сама к Михаилу не приставала. За что он… так?

Обида нарастала, душила, сдавливая и без того саднящее горло. Маша схватила халат, но опустилась на кровать, едва Михаил вышел из комнаты. Разве справедливо издеваться над больной беременной женщиной?

Ключевое слово «беременной». Это все гормоны, никто ее не обижал. Наоборот, Михаил заботится о ней, как о… как о… Маша не могла определиться, кто она для Михаила. Судя по его недвусмысленным жестам — не просто соседка, за которой он обещал присмотреть.

— Миш, давай я тебя завтраком покормлю, — предложила Маша, останавливаясь в дверях кухни.

Михаил процеживал отвар, переливая его из кастрюльки в чашку.

— А? — переспросил он, не оборачиваясь. — А, нет, спасибо, Маруся. Рано еще, ты горло пополощи и ложись, поспи. А у меня дела.

— Позже приходи, после дел, — не отставала она. — Я кашу сварю, сладкую, с изюмом и курагой.

— Кашу я предпочитаю с мясом. — Михаил протянул ей стакан с отваром. — Иди, полощи, пока теплое.

После полоскания глотать стало чуточку полегче.

— А если с мясом, то придешь? — упрямо спросила Маша, вновь появляясь на кухне.

Михаил возился у стола, смешивая что-то в чашке.

— Пора мне, — невпопад ответил он. — Слушай внимательно. Постельный режим, ноги в тепле. Горло полоскать каждый час вот этим, — он показал на термос. — Пить теплую воду с лимоном и медом. И поешь что-нибудь, пожалуйста. Вчера целый день не ела. Только ничего холодного.

— Да ладно… Я же не глупая, чтобы холодное… Миш, так ты не придешь?

Вот же… Маруська. И правда, на его козу похожа, такая же упрямая. Стоит, пошатывается. И бледная, как поганка. А туда же… кормить его собралась… Неужели он выглядит таким истощенным, что все накормить норовят?

Дурень, ядрена вошь. Женщины так заботятся — накормить, напоить, обогреть. И Маруся не исключение.

— Я приду, — пообещал он. — И не из-за мяса.

— Миш… А спина твоя как?

— Да забыл уж, что болела.

— Миш…

Михаил не понимал, чего она добивается. Он стоял на пороге, собираясь уходить, а она все никак не могла отпустить его, как будто навек прощалась.

Гормоны?

Какие гормоны, ядрена вошь! Если в глазах столько щенячьей тоски, что хочется плюнуть на все дела и никуда не уходить. И целовать, целовать… Целовать до одуряющей сытости, до исступления.

Ядрена вошь. Но она же ясно дала понять, что не готова.

И муж Толик…

Ох, Маруся, что же ты творишь?

Кончик розового язычка скользит по губе. Жаркие ладони на плечах. Маруся не целует, прижимается щекой, обхватывает руками, гладит спину.

— Я решила. Я не поеду в Москву с Толиком. Отвезешь меня в женскую консультацию? Когда ты сможешь?

Соглашайся, дурень.

— Э-э-э… Маруся… — Руки сами гладят худенькие плечи, пальцы обводят острые ключицы. — Мне кажется, твой муж прав. В Москве врачи лучше. Тем более, ты болеешь, и…

— Что?!

Разгневанная Маруся похожа на взъерошенного котенка: глаза горят, когти выпущены, шерсть дыбом.

— Мару…

— Я совета просила? — Она больно ударяет его в грудь кулачками, спохватывается, пугается, но не подает виду. — Если не хочешь, так и скажи.

— Маруся, я не отказываюсь, я…

— Ты прав, — кривится она. — Извини. Я и так злоупотребляю твоей добротой.

Ядрена вошь…

Лорд залаял неожиданно громко и требовательно. Михаил вышел на терраску — пес сидел у крыльца.

— Что, гости? — спросил Михаил.

И точно, его ждала одна из дачниц, покупающих молоко. Надо идти.

— Маруся… — обернулся он.

Но ее на кухне уже не было.

= 29 =

Никто не обещал, что будет легко. Михаил прекрасно понимал, что ступил на зыбкую почву, вторгаясь в личное пространство. К сожалению или к счастью, он принадлежал к той породе мужчин, для которых чужая беременная — табу. И бракоразводный процесс отнюдь не облегчал развитие взаимоотношений.

Маруся могла передумать, в любой момент. Обида пройдет, ребенок остается, он навсегда связал ее с мужем. Толик был против развода, Толик хотел сам заботиться о своем ребенке.

Можно ли простить измену? Конечно, да, если любишь.

Если этот кобелина любит жену, то дело и вовсе труба.

И все же Михаил не мог оставаться в стороне. Зацепила, приворожила — это все ерунда. Он влюбился в Марусю, влюбился, как мальчишка.

Между прочим, Михаил в деревне от отсутствия женского внимания не страдал, как раз наоборот. Поначалу к нему все деревенские разведенки и старые девы в гости захаживали, потом замужние стали сватать незамужних родственниц. Да что далеко ходить! Та же Василиса со своей двоюродной сестрицей плешь проела. Кстати, теперь она Марусю привечает, а о Зинке вроде как и забыла. И замечательно.

Так вот, выбор у него был, и большой. Только никто в душу не западал, как Маруся. А она рядом, только руку протяни… и далеко, потому как запретный плод. Стоит Михаилу перейти в наступление, как на горизонте маячит тень мужа Толика. Да и сама Маруся… то привечает, то вроде как боится чего. А теперь и вовсе обиделась.

Ядрена вошь.

Михаил с удовольствием разобрался бы в Марусиных обидах, но времени на это не осталось. Доить коз, задавать корм животине, пахать на огороде… И еще тысяча мелких дел, которые уже нельзя откладывать. И Марусины цветы не забыть полить. Вот и сводилось весь день общение к вопросу «Как ты себя чувствуешь?» и ответу «Нормально».

Температура поднялась только к вечеру, да и то небольшая, зато в комплект к больному горлу добавился насморк. А Маруся, коза упрямая, умудрилась приготовить ужин, да такой вкусный, что Михаил не устоял, умял две тарелки гречки с мясом. Хозяюшка…

Как такую жену можно не ценить?

Поговорить в тот день так и не удалось. Михаил с ног валился от усталости и спать ушел к себе. И назавтра дел получилось не меньше, но вечер он специально освободил для Маруси. Хотелось подольше посидеть на уютной кухне, поговорить. Однако надеждам на спокойный ужин не суждено было сбыться.

После вечерней дойки Михаил постучал в дверь, которую Маруся зачем-то заперла, и бодро крикнул:

— Ваша мама пришла, молочка принесла.

Дверь распахнулась, на пороге стоял муж Толик.

— Серый волк, значит… — Он смерил Михаила недобрым взглядом. — Где молочко?

— Вот. — Он протянул ему крынку, растерявшись.

— Маш, мне расплатиться или ты сама? — крикнул Толик, оборачиваясь.

— Иди отсюда! — цыкнула на него Маруся, появляясь на кухне. — Нечего командовать в моем доме.

Она взяла у Михаила молоко, отдала пустую крынку и вышла на терраску, кутаясь в платок. Дверь она захлопнула прямо перед носом мужа.

— Иди в дом, тебе нельзя студиться, — мрачно пробурчал Михаил.

— Да пойду, пойду… Миш, извини. Я не ждала его сегодня.

— Чего извиняться-то? Муж все-таки. Я так понимаю, выставлять его за дверь уже не надо?

Маруся отрицательно покачала головой. Михаил кивнул и отправился восвояси.

Маша плохо себя понимала, и такое происходило с ней впервые. Беременность ли тому виной, измена Толика или сосед Миша? Неизвестно, потому как разобраться в собственных чувствах сложно.

С Колей все предельно просто, она всегда четко знала, что он — друг. И даже если бы он не был геем, в ее отношении к нему ничего не изменилось бы.

С Толиком до определенного момента тоже проблем не возникало. Он — муж, у них семья. Правда, привычка и удобства заменили им обоим любовь. Если она, эта любовь, вообще существует.

А что тогда Маша испытывает по отношению к Михаилу? Это что, похоть и инстинкты?

Вопросов становилось все больше, а искать ответы одной было невыносимо. Еще и простуда истрепала так, что пришлось отложить и работу, и остальные дела. Она и с готовкой справлялась еле-еле, лишь потому, что отблагодарить Михаила за заботу больше ничем не могла.

Одно Маша понимала наверняка — спрятаться не удастся. Беременная или нет, но она взрослая женщина, и должна что-то решить. Как минимум — нормально поговорить с Михаилом о том, что волнует их обоих.

На ужин Маша приготовила гуляш и испекла печенье. Она перекладывала в корзинку последнюю партию с противня, когда услышала, как позади хлопнула дверь.

— Миш, мой руки и садись за стол, — сказала она, не оборачиваясь.

— Привет, жена. — Маша вздрогнула от неожиданности, голос Толика она не перепутала бы ни каким другим. — А меня покормишь с дороги? Пахнет вкусно. Я уж стосковался по твоей стряпне.

— А что, медсестрички готовить не умеют? — поинтересовалась Маша. — Или они удовлетворяют другой голод?

— Медсестрички многое умеют, — не моргнув глазом, ответил Толик. — Только ты у меня особенная.

Маша фыркнула.

— Так мне зайти можно? Или заставишь в машине ночевать?

— Кстати! Ты чего приперся на ночь глядя? Мы договаривались созвониться, я обещала подумать, но не более того.

— Что, планы нарушил? — Толик разулся у порога и уселся на табурет. — Маш, а Маш… Переспала б ты уже с соседом, да успокоилась, а?

Она чуть не задохнулась от негодования и поискала глазами что-нибудь тяжелое. Хотелось треснуть Толика по голове, да так, чтобы у него искры из глаз посыпались.

— Давай без глупостей, — попросил Толик, когда она схватилась за скалку. — Если кормить не хочешь, дай хоть прилечь где. Устал, как собака. Хотел, как лучше, получилось, как всегда.

— Это ты чего хотел, как лучше? — Маша отложила скалку. — Нервы мне помотать?

— Думал, приеду вечером, переночую у тебя, чтобы завтра с утра к врачу отвезти. А машина сломалась, едва с трассы съехал. Я ее в лесу бросил, возле деревни. Не факт, что к утру ее не сопрут. Так что я не знаю, как повезу тебя завтра в город и как выберусь отсюда.

— Бедняжка… — скривилась она.

— Раньше, Машуля, ты добрее была, — упрекнул ее Толик.

— Раньше ты кобелем не был, — отрезала она. И, заметив, как он закатил глаза, добавила: — Был? Всегда был, да?

Толик молчал, а она чихнула, высморкалась и засмеялась:

— Правда, был.

— Маш, давай я тебе легкие послушаю. — Толик встал и потянулся к сумке, которую оставил у порога. — Что-то я совсем… О самом главном и забыл.

— А что главное?

— Твое здоровье. А потом можем поговорить, как взрослые люди. Если хочешь, конечно.

Когда он успел запереть дверь? Маша и не заметила. В конце концов, отбиваться от врачебной помощи в ее положении — непозволительная глупость. Миша, конечно, помогает, но определить, есть ли воспаление легких, к примеру, не может.

Пришлось приглашать Толика в комнату. И, как назло, именно он оказался на кухне, когда пришел Михаил. За ложкой отправился, чтобы горло посмотреть.