Чужеземец. Книга 2. Запах серы

Глава 24 Уколотый палец

Суматоха, поднявшаяся из-за нашего неожиданного прибытия и объявления о свадьбе, почти сразу омрачилась более важным событием. Мы ужинали в большом зале, слушая тосты в нашу честь и поздравления.

— Buidheachas, то caraid. — Джейми изящно поклонился тому, кто провозгласил очередной тост, и сел. Деревянная скамья прогнулась под его весом. В зале начали хлопать. Джейми закрыл глаза.

— Похоже, это для тебя уже чересчур? — шепнула я. Он взял основную тяжесть на себя, осушая кубок после каждого тоста, а я ограничивалась символическими глотками и сияла улыбками, хотя и не понимала гаэльских речей.

Он открыл глаза и посмотрел на меня, улыбаясь себе под нос.

— Хочешь сказать, что я напился? Не-а, я могу пить эту гадость хоть всю ночь.

— Собственно, ты именно это и делаешь. — Я посмотрела на множество пустых винных бутылок и каменных кувшинов из-под эля, которые выстроились перед нами на столе. — Уже поздно.

Свечи на столе Каллума почти догорели, потеки воска сверкали золотом. Свет отбрасывал на лица братьев Маккензи причудливые тени. Братья склонили друг к другу головы и о чем-то вполголоса беседовали. Они могли бы присоединиться к компании резных голов гномов, украшавших огромный камин, и мне невольно стало интересно: сколько этих карикатурных фигур было скопировано с прежних лэрдов Маккензи. Возможно, резчик обладал чувством юмора… или был сильно привязан к семейству.

Джейми потянулся и скорчил недовольную гримасу.

— С другой стороны, — добавил он, — еще немного, и мой мочевой пузырь просто лопнет. Я скоро вернусь. — Он уперся руками в скамью, легко перепрыгнул через нее и скрылся в низкой арке.

Я повернулась в другую сторону, где рядом со мной сидела Гейлис Дункан, скромно отхлебывая эль из серебряного кубка.

Ее муж Артур сидел за следующим столом, с Каллумом, как подобало судье округа, а Гейли настояла на том, что сядет со мной, заявив, что не намерена в течение всего ужина слушать мужские разговоры.

Артур прикрыл глубоко посаженные глаза, ввалившиеся от усталости и выпитого. Под глазами набрякли мешки. Он тяжело опирался на локти, лицо его расслабилось, и он совершенно не слушал, о чем говорят братья Маккензи. Отблески огня превращали резкие черты лэрда и его брата в горельефы, а вот Артур Дункан казался толстым и больным.

— Твой муж не очень хорошо выглядит, — заметила я. — Что, желудок болит сильнее? — Его симптомы озадачивали: не язва, как мне казалось, и не рак — для этого он был слишком упитанным; возможно, просто хронический гастрит, как утверждала Гейли.

Она мельком посмотрела на супруга и снова повернулась ко мне.

— О, он чувствует себя неплохо. Во всяком случае, не хуже, чем обычно. А вот как насчет твоего мужа?

— А что с ним такое? — осторожно поинтересовалась я.

Гейли бесцеремонно ткнула меня в бок весьма острым локотком, и я поняла, что перед ней тоже стоит немало пустых бутылок.

— Ну, а сама-то ты как думаешь? Слушай, он без одежды так же хорош, как и в ней?

— Гм-м… — Я судорожно подыскивала ответ, пока она всматривалась в арку.

— А еще утверждаешь, что тебе на него наплевать! Умница-разумница. Да половина девиц в замке с радостью выдрала бы тебе волосы с корнем. Будь я на твоем месте, я бы повнимательнее относилась к тому, что ем.

— К тому, что я ем? — Я озадаченно посмотрела на свою опустевшую засаленную деревянную тарелку, на которой валялась одинокая вареная луковка.

— Яд, — драматически прошипела она мне в ухо, обдав меня парами бренди.

— Вздор, — холодно заявила я, отодвигаясь подальше. — Никому и в голову не придет отравить меня просто потому, что я… ну, потому что… — Я запуталась в словах, и мне пришло в голову, что я пьяна сильнее, чем думала до сих пор.

— Нет, ну в самом деле, Гейли. Этот брак… Понимаешь, я его не планировала. Я его не хотела — В общем-то, это не ложь. — Это просто… что-то вроде… ну, делового соглашения. — Я надеялась, что неверный свет спрячет мои вспыхнувшие щеки.

— Ха! — цинично воскликнула она. — Уж я-то знаю, как выглядит девушка, которую хорошенько ублажили в постели! — Она бросила взгляд на арку, за которой скрылся Джейми. — И будь я проклята, если подумаю, что следы на шее у парня оставлены комарами. — Она вскинула серебристую бровь. — Если это и вправду деловое соглашение, я бы сказала, что твои денежки окупились.

Гейли придвинулась ко мне.

— Это что, правда? — прошептала она — Про большие пальцы?

— Большие пальцы? Гейли, ради Бога, что ты несешь?

Она вздернула свой маленький, прямой носик и сосредоточенно нахмурилась. Взгляд красивых зеленых глаз поплыл, и я искренне понадеялась, что она не упадет со скамьи.

— Уж наверное ты об этом знаешь. Все знают! По большим пальцам мужчины можно узнать, какой величины его штука По большим пальцам ног тоже, конечно, — рассудительно добавила она, — но это труднее, из-за обуви и все такое. Твой маленький лисенок, — она кивнула на арку, где только что появился Джейми, — он может обхватить руками большой кабачок. Или большую задницу, а? — добавила она, снова ткнув меня локтем.

— Гейлис Дункан, заткнись… сейчас же! — прошипела я с пылающим лицом. — Тебя могут услышать!

— О, никто не… — начала она и замолкла, глядя вперед. Мимо нашего стола, словно не заметив нас, прошел Джейми с бледным лицом и плотно сжатыми губами, словно ему предстояло нечто неприятное.

— Что это с ним? — спросила Гейли. — Он похож на Артура, когда тот обожрался незрелыми яблоками.

— Не знаю. — Я отодвинула скамью и застыла в раздумье. Джейми шел к столу Каллума. Нужно ли идти за ним? Определенно что-то произошло.

Гейли, оглядев комнату, дернула меня за рукав и показала в ту сторону, откуда появился Джейми.

Под аркой стоял человек… гонец. Еще что-то от герцога? После того, как мы спешно кинулись обратно в Леох, нас обрадовали известием, что герцог задерживается и прибудет лишь через несколько недель. Может, он передумал или вовсе отменил путешествие? Что бы там ни было, известие передали Джейми, и прямо сейчас он стоял, наклонившись, и шептал что-то на ухо Каллуму.

Нет, не Каллуму. Дугалу. Рыжая голова низко склонилась между двумя черноволосыми. В свете умирающих свечей крупные привлекательные черты обоих лиц казались мистически похожими. Я смотрела и понимала, что сходство это возникло не из-за унаследованного строения костей черепа, а из-за потрясения и скорби на их лицах.

Гейли все сильнее вцеплялась мне в руку.

— Плохие новости, — зачем-то сказала она.

— Двадцать четыре года, — тихо произнесла я. — Долгое супружество.

— Это верно, — согласился Джейми. Теплый ветерок шелестел в ветвях у нас над головой, сдувал мои волосы с плеч, и они щекотали лицо. — Дольше, чем я живу на свете.

Я посмотрела на него. Он стоял, прислонившись к ограде загона, такой худощавый, изящный и крепкий. В последнее время я забывала, насколько он молод, таким он был уверенным в себе и надежным.

— И все-таки, — выплюнул он соломинку в грязь, — я сомневаюсь, что Дугал провел с ней в общей сложности больше трех лет. Ты же понимаешь, в основном он был здесь, в замке. Или ездил по окрестностям, занимался делами Каллума.

Жена Дугала, Маура, умерла в их поместье в Биннахде. Внезапная лихорадка.

Дугал уехал на рассвете, чтобы организовать похороны и распорядиться собственностью жены, вместе с Недом Гованом и гонцом, который привез вчера вечером скорбную весть.

— Не очень близкие отношения? — с любопытством спросила я.

Джейми пожал плечами.

— Вероятно, такие же, как и у большинства из них. У нее были дети, которыми она занималась, и я, занимавшийся домом. Не думаю, чтобы она очень скучала по мужу, хотя радовалась, когда он приезжал домой.

— Да, верно, ты ведь жил с ними какое-то время. — Я задумалась. Интересно, может, Джейми так и представляет себе супружество — у каждого своя жизнь, и редкие встречи, чтобы зачать детей? Хотя из его рассказов я поняла, что его родители любили друг друга и были очень близки.

Он снова проделал этот свой сверхъестественный трюк — прочитал мои мысли, и сказал:

— С моими стариками все было по-другому, ты же знаешь. Дугал женился по сговору, и Каллум тоже, тут дело не столько в любви, сколько в землях и прочих делах. А вот мои родители… они повенчались по любви, против воли своих семей, поэтому мы были… не то, что отрезаны от всех, но все — таки жили в Лаллиброхе сами по себе. Мои родители не часто ездили навещать родственников или выезжали по делам, и мне кажется, потому они и были ближе друг к другу, чем обычно бывают муж с женой.

Он обхватил меня за талию и привлек к себе, наклонил голову и скользнул губами по моему уху.

— Мы с тобой заключили договор, — тихонько произнес он. — И все же я надеюсь… может быть, однажды… — Он неуклюже отшатнулся, криво усмехнувшись и махнув рукой.

Не желая поощрять его, я улыбнулась в ответ как можно нейтральнее и повернулась к загону. Я ощущала, как он стоит рядом, не прикасаясь ко мне, вцепившись большими руками в изгородь. Я и сама в нее вцепилась, чтобы удержаться и не взять его за руку. Больше всего на свете мне хотелось повернуться к нему, утешить его, заверить его и телом, и словами, что произошедшее между нами было гораздо большим, чем деловое соглашение. И останавливало меня только то, что это — правда.

Что же это между нами, сказал он. Когда я лежу рядом с тобой, когда ты касаешься меня. Нет, это не было чем-то обыкновенным. Не было это и страстным увлечением, как мне сначала показалось. Как это было бы просто!

Нельзя забывать, что я была связана — обетами, преданностью и законом — с другим мужчиной. И любовью тоже.

Я не могла, просто не могла сказать Джейми, что я к нему чувствую. Сделать это, а потом покинуть его, как я должна была, стало бы вершиной жестокости. Не могла я и солгать ему.

— Клэр. — Он повернулся и посмотрел на меня, я это чувствовала. Я ничего не сказала, просто подняла лицо, когда он наклонился, чтобы поцеловать меня. Я не могла солгать и в этом, поэтому не солгала. В конце концов, смутно подумалось мне, я обещала быть с ним честной.

Нас прервали громким «кхм», раздавшимся за изгородью. Джейми вздрогнул и резко повернулся на звук, инстинктивно толкнув меня за спину. И тут же ухмыльнулся, увидев Аулда Элика. Одетый в грязные узкие штаны, тот стоял и язвительно смотрел на нас своим единственным ярко-синим глазом.

В руках старик держал отвратительные ножницы для кастрации, которые и поднял в ироническом приветствии.

— Я нес их для Магомета, — бросил он. — А может, им найдется лучшее применение здесь, а? — И приглашающе пощелкал толстыми лезвиями. — Тогда ты будешь думать о работе, а не о своем стручке, парнишка.

— Даже не шути на эту тему, приятель, — ухмыльнулся Джейми. — Я тебе что, нужен?

Элик подвигал бровью, похожей на мохнатую гусеницу.

— Да нет, с чего ты так решил? Я думаю, мне больше понравится кастрировать породистого двухлетка самому, просто чтобы позабавиться. — Он хрипло хихикнул над своей шуткой и махнул ножницами в сторону замка. — А ты свободна, девушка. Получишь его обратно к ужину — хотя какой тогда с него будет толк?

Определенно не доверяя этому последнему замечанию, Джейми протянул длинную руку и аккуратно перехватил ножницы.

— Я почувствую себя спокойнее, если они будут у меня, — сказал он старику, подняв бровь. — Шагай, Сасснек. Сделаю за Элика всю его работу и найду тебя.

Он наклонился, чмокнул меня в щеку и шепнул:

— На конюшне. В полдень.

Конюшни замка Леох были построены лучше, чем многие коттеджи, которые я видела во время путешествия с Дугалом: с каменными полами и каменными стенами, с узкими окнами в одном конце, дверью — в противоположном, с прорезями под крытой соломой крышей — чтобы совам было удобнее ловить в сене мышей. Воздуха в конюшнях хватало, и света тоже — внутри было не мрачно, а приятно сумрачно.

Вверху, на сеновале, под самой крышей, свет был особенно ярким. Он раскрасил желтыми полосами тюки сена, а пылинки, плясавшие в воздухе, казались золотистым дождем.

Воздух проникал внутрь сквозь щели и разгуливал по сеновалу теплыми сквозняками. Он пах скотом, хреном и чесноком с огорода, а снизу приятно пахло лошадьми и пони. Мы с Джейми встречались здесь в тихие послеобеденные часы.

Джейми пошевелился у меня под рукой и сел. Его голова из тени попала в солнечный луч, и словно вспыхнула свеча.

— Что там? — сонно спросила я, повернув голову.

— Малыш Хеймиш, — тихо ответил он, глядя вниз, в конюшню. — Думаю, хочет взять своего пони.

Я неуклюже перекатилась на живот, ради приличия прикрывшись платьем; глупо, конечно, потому что снизу все равно ничего не видно, кроме моей макушки.

Сын Каллума Хеймиш медленно шел по проходу между стойлами. Он приостанавливался возле некоторых стойл, однако не обратил внимания ни на гнедого, ни на каракового, которые с любопытством высунули головы, чтобы посмотреть на него. Похоже, он искал какую-то определенную лошадь, а вовсе не своего упитанного пони, безмятежно жующего сено в стойле у двери.

— Господи помилуй, он собирается взять Донаса! — Джейми схватил килт, быстро натянул его и метнулся к краю сеновала. Не утруждаясь поисками лестницы, он просто повис на руках и спрыгнул на пол. Джейми легко приземлился на присыпанные соломой камни, но Хеймиш услышал глухой стук и, испуганно ахнув, резко повернулся.

Маленькое веснушчатое личико слегка расслабилось, когда мальчик понял, кто это, но глаза смотрели по-прежнему настороженно.

— Нужна помощь, сынок? — ласково осведомился Джейми. Он прошел к стойлам и прислонился к одному из них справа, сумев встать между Хеймишем и тем стойлом, куда направлялся мальчик.

Хеймиш поколебался, потом выпрямился и вздернул маленький подбородок.

— Я собираюсь покататься на Донасе, — заявил он, пытаясь говорить решительно, только у него это не получилось.

Донас — чье имя означало «демон», и это никоим образом не было комплиментом — стоял в стойле один, в дальнем конце конюшни, и между ним и ближайшим конем предусмотрительно оставили пустое стойло. На этом огромном жеребце со злобным характером верхом не ездил никто, и только Элик и Джейми осмеливались подходить к нему. Из затененного стойла раздался раздраженный визг и резко вынырнула большая голова медного цвета. Огромные желтые зубы лязгнули — жеребец тщетно попытался укусить обнаженное плечо, находившееся так соблазнительно близко.

Джейми не шевельнулся, понимая, что жеребец до него не дотянется. Хеймиш пискнул и отскочил, откровенно испугавшись неожиданного появления этой чудовищной головы с вращающимися, налитыми кровью глазами и раздувающимися ноздрями.

— Нет, я так не думаю, — спокойно заметил Джейми, взял своего маленького кузена за плечо и повел прочь от коня, яростно лягавшего стойло.

Хеймиш вздрагивал всякий раз, как смертоносные копыта ударяли в деревянные стенки.

Джейми повернул мальчика лицом к себе и посмотрел на него, упершись руками в бока.

— Ну, — решительно сказал он, — в чем дело? С чего это ты собрался к Донасу?

Хеймиш упрямо сжал челюсти, но лицо Джейми было одновременно ободряющим и непреклонным. Он ласково ткнул мальчика в плечо, и тот в ответ слабо улыбнулся.

— Ну, говори, парнишка, — мягко ободрил его Джейми. — Ты же знаешь, я никому не скажу. Сделал какую-нибудь глупость?

Бледное лицо мальчика слегка порозовело.

— Нет. Во всяком случае… нет. Ну, может, это немного и глупо.

Наконец он начал рассказывать, сначала скованно, но потом слова полились сплошным потоком.

Накануне он с другими мальчиками катался на пони. Мальчики начали состязаться: чья лошадь перепрыгнет через самое высокое препятствие. Хеймиш наблюдал за ними, терзаемый восхищением и завистью, и наконец бравада перевесила, и он попытался заставить своего маленького жирного пони перепрыгнуть через каменную изгородь.

Пони, не имевший к этому ни способностей, ни желания, намертво встал перед изгородью, перекинул Хеймиша через холку, и мальчик рухнул прямо в крапиву по ту сторону стены. Страдая от унижения, терзаясь от укусов крапивы и издевок товарищей, Хеймиш твердо решил прискакать сегодня на «настоящей лошади», как он выразился.

— Они не станут надо мной смеяться, если я буду на Донасе, — заявил он, с мрачным удовольствием представляя себе эту сцену.

— Нет, смеяться они не станут, — согласился Джейми. — Они будут слишком заняты, собирая то, что от тебя останется. — Он посмотрел на кузена, покачивая головой. — Я тебе вот что скажу, парень. Чтобы стать хорошим наездником, нужна храбрость и здравый смысл. Храбрости у тебя хоть отбавляй, а вот здравого смысла маленько не хватает. — Он обнял Хеймиша за плечи и повел его к выходу. — Пошли со мной, приятель. Поможешь мне сгребать сено, а потом я познакомлю тебя с Кобхэром. Ты прав — тебе уже нужна лошадь получше, но вовсе ни к чему убивать себя, чтобы доказать это.

Проходя мимо, он глянул вверх, на сеновал, поднял брови и беспомощно пожал плечами. Я улыбнулась и помахала ему, чтобы он шел дальше, все в порядке. Я увидела, как он взял яблоко из корзинки, стоявшей у двери, подхватил вилы и вернулся вместе с Хеймишем к центральным стойлам.

— Здесь, дружок, — остановился Джейми. Он тихонько посвистел, и гнедой пони высунул голову из стойла, раздувая ноздри.

Темные глаза были большими и добрыми, а уши чуть загибались вперед, придавая лошади выражение дружелюбной настороженности.

— А ну-ка, Кобхэр, ciamar a tha tbu, — Джейми потрепал пони по лоснящейся шее и почесал его загнутые уши.

— Подойди, — поманил он маленького кузена. — Так, встань рядом со мной. Поближе, чтобы он тебя учуял. Лошади любят нас обнюхивать.

— Я знаю. — Высокий голосок Хеймиша звучал пренебрежительно, но он все же протянул руку и потрепал пони, не сдвинувшись с места, когда большая голова потянулась к нему и стала обнюхивать ухо, выдыхая прямо в волосы мальчику.

— Дай мне яблоко, — попросил он Джейми.

Мягкие бархатные губы деликатно взяли фрукт с ладони Хеймиша, большие зубы сжались, и яблоко с сочным хрустом исчезло. Джейми с одобрением наблюдал.

— Ага. Отлично справляешься. Ну, вперед, подружись с ним, а когда я накормлю остальных, можешь на нем прокатиться верхом.

— Один? — с нетерпением спросил Хеймиш. Кобхэр, чье имя означало «пена», обладал хорошим характером, но все же был большой лошадью и сильно отличался от его маленького пони.

— Два раза объедешь загон, а я посмотрю, и если не упадешь и не будешь резко дергать удила, он твой. Только смотри, не прыгай на нем, пока не разрешу. — Его спина согнулась, блеснув в теплом полумраке конюшни — Джейми подхватил на вилы охапку сена из угла и понес в стойло.

Вдруг он выпрямился и улыбнулся кузену.

— Дай мне яблоко, хорошо? — Он прислонил вилы к стойлу и вонзил зубы в предложенный фрукт. Они дружно ели, прислонившись к стенке стойла. Потом Джейми протянул огрызок толкающему его носом пони и снова взялся за вилы. Хеймиш, медленно жуя, шел за ним следом по проходу.

— Я слыхал, что мой отец был хорошим наездником, — кинул пробный шар Хеймиш, немного помолчав. — Пока… пока не мог больше…

Джейми коротко взглянул на кузена, бросил в стойло к пони еще охапку сена и только потом заговорил. Мне показалось, что он отвечал не столько на слова, сколько на невысказанную мысль мальчика.

— Я никогда не видел его верхом, но кое-что скажу тебе, парень. Надеюсь, мне никогда не понадобится столько отваги, сколько было у Каллума.

Взгляд Хеймиша с любопытством остановился на покрытой шрамами спине Джейми, но мальчик ничего не сказал. Он взял еще одно яблоко, и мысли его перескочили на другую тему.

— Руперт говорит, тебе пришлось жениться, — пробормотал он с полным ртом.

— Я хотел жениться, — твердо заявил Джейми, прислонив вилы к стене.

— О. Ну… хорошо, — неуверенно произнес Хеймиш, обескураженный таким поворотом. — Я только хотел узнать… ты не против?

— Против чего? — Понимая, что разговор затягивается, Джейми уселся на тюк сена. Хеймиш сел рядом.

— Ну… ты не против того, что женат? — спросил он, уставившись на кузена. — В смысле — нужно же каждую ночь ложиться в постель с леди.

— Нет, — ответил Джейми. — По правде сказать, это даже очень приятно.

Хеймиш, похоже, сомневался.

— Не думаю, что мне бы это сильно понравилось. Хотя… все девчонки, кого я знаю, тощие, как палки, и от них воняет ячменным отваром. Леди Клэр… ну, в смысле, твоя жена, — торопливо добавил он, словно желая избежать путаницы, — она… э-э-э… ну, она выглядит так, будто с ней спать получше. В смысле, она мягкая.

Джейми кивнул.

— Ага, верно. И пахнет приятно, — подчеркнул он. Даже в полумраке я видела, что уголок его рта слегка подергивается, и понимала, что он не решается поднять глаза на сеновал.

Они долго молчали.

— А как понять? — снова заговорил Хеймиш.

— Понять что?

— Ну, на какой леди можно жениться, — нетерпеливо пояснил мальчик.

— А-а. — Джейми качнулся назад, оперся о каменную стену и закинул руки за голову. — Я как-то спросил об этом же своего папу, — протянул он. — А он сказал — ты ее просто узнаешь. А если не узнаешь, стало быть, это не та девушка.

— Ммм. — Судя по выражению веснушчатого лица, объяснение было недостаточным. Хеймиш откинулся назад, старательно копируя позу Джейми. Хоть он и малыш, но крепкое сложение обещало, что когда-нибудь он станет походить на кузена. Квадратные плечи и наклон красивой головы были очень похожими.

— Джон… — снова заговорил он, нахмурив песочного цвета брови, — Джон говорит…

— Джон из конюшни, Джон-поваренок или Джон Камерон? — уточнил Джейми.

— Из конюшни, — отмахнулся Хеймиш. — Он говорит… ну, про женитьбу…

— Ну? — поощрил его Джейми, тактично отвернувшись. Он поднял глаза, я встретилась с ним взглядом и ухмыльнулась. Джейми пришлось прикусить губу, чтобы не ухмыльнуться в ответ.

Хеймиш втянул в себя побольше воздуха и выпалил на одном дыхании:

— Он сказал, что нужно обслуживать девчонку, как жеребец кобылу, но я ему не поверил! Неужели все это правда?

Я сильно прикусила палец, чтобы не расхохотаться в полный голос. Джейми, находившийся в худшем положении, впился пальцами в ногу и покраснел так же густо, как и Хеймиш. Теперь они походили на два помидора, оказавшихся рядышком на овощном прилавке.

— Э-э-э… ага… ну… вроде того… — задушенным голосом бормотал он, потом взял себя в руки. — Да, — решительно заявил Джейми, — да, нужно.

Хеймиш с ужасом глянул на ближайшее стойло, где отдыхал гнедой жеребец. Его детородный орган чуть не на фут торчал из своего укрытия. Потом мальчик с сомнением покосился на свои колени, и мне пришлось заткнуть рот платьем.

— Понимаешь, тут есть отличия, — продолжал Джейми. Багровый румянец потихоньку покидал его лицо, но губы все еще подрагивали. — Во-первых, это гораздо-нежнее.

— Что ли за шею их кусать не надо? — Хеймиш смотрел на него с серьезным, напряженным выражением, как человек, который старается все тщательно запомнить. — Ну, чтобы они не дергались?

— Э-э-э… нет. Во всяком случае, это не обязательно. — Джейми мужественно отнесся к своей просветительской миссии, заодно упражняя и так не слабую волю.

— Кроме того, есть еще одно отличие, — он старательно избегал взглядов в мою сторону. — Можно делать это лицом к лицу, а не только со спины. Как предпочтет леди.

— Леди? — Похоже, Хеймиш засомневался. — Мне кажется, я бы лучше делал это сзади. Не думаю, что мне бы захотелось, чтоб кто-нибудь на меня смотрел, пока я чего-нибудь такое делаю. А трудно, — спросил вдруг он, — трудно при этом не смеяться?

Укладываясь тем вечером спать, я все еще думала о Джейми и Хеймише. Улыбаясь, откинула стеганое одеяло. Из окна тянуло холодом, и я предвкушала, как скользну под одеяло и прильну к теплому Джейми. Казалось, что в нем, невосприимчивом к холоду, внутри есть печка, и кожа его всегда была теплой, иногда просто горячей, словно в ответ на прикосновение моих холодных рук его внутренняя печь горела еще жарче.

В этом замке я все еще была чужой, незнакомкой, но уже не гостьей. Замужние женщины теперь, когда я стала одной из них, сделались дружелюбнее, а юные девушки, похоже, негодовали из-за того, что я отняла у них молодого холостяка. Честно говоря, замечая холодные взгляды и слыша за спиной язвительные замечания, я гадала, сколько местных девушек успели пробраться на уединенное ложе Джейми Мактавиша за его недолгую жизнь в замке.

Конечно, больше не Мактавиша. Большинство обитателей замка всегда знали, кто он такой, а теперь в силу необходимости об этом знала и я, хоть и не была английской шпионкой. Поэтому он открыто стал Фрэзером, и я тоже. Именно как мистрисс Фрэзер меня приветствовали в комнате над кухнями, где замужние женщины занимались шитьем и укачивали своих младенцев, обмениваясь познаниями о материнстве и откровенно оценивая мою талию.

Поскольку раньше я испытывала сложности с зачатием, мне и в голову не пришло подумать о возможной беременности, когда я соглашалась выйти замуж за Джейми, и я с опасением ожидала месячных. Они пришли в срок, и никакой грусти, как бывало раньше, я не ощутила, только облегчение.

Моя жизнь и так здорово осложнилась, не хватало только ребенка. Мне думалось, что Джейми все же немного сожалел, хотя вслух сказал, что тоже рад. Отцовство — это роскошь, которую в сложившейся ситуации он себе позволить не мог.

Открылась дверь, и он вошел в комнату, вытирая голову льняным полотенцем. На рубашке темнели капли воды.

— Где ты был? — изумилась я. Конечно, Леох казался роскошным местом по сравнению с деревенскими и фермерскими домами, но в нем не было никаких купальных приспособлений, за исключением медной ванночки, в которой Каллум парил больные ноги, и еще одной, чуть побольше, которой пользовались дамы, считавшие, что уединение стоит трудов по ее наполнению.

Остальные мылись либо с помощью тазика и кувшина, либо в озере, либо в маленькой комнатенке с каменным полом. Она находилась в саду, и молодые женщины стояли в ней обнаженными, а подруги выплескивали на них воду из ведерок.

— В озере, — ответил он, аккуратно вешая полотенце на подоконник. — Кто-то, — угрюмо добавил он, — оставил дверь в стойле нараспашку, и в конюшне тоже, так что в сумерки Кобхэр немного поплавал.

— А, вот почему ты не пришел на ужин! — догадалась я. — Но ведь пони не любят плавать, правда?

Он помотал головой, пальцами расчесывая волосы, чтобы просушить их.

— Нет, не любят. Но они в точности, как люди — все разные. А Кобхэр помешан на молодых водных растениях. Он щипал их у края воды, тут из деревни примчалась свора собак и загнала его в озеро. Мне пришлось сперва прогнать их, а уж потом нырять за ним. Погоди, я еще доберусь до малыша Хеймиша, — с мрачной решимостью пообещал Джейми. — Попомнит он у меня, как оставлять двери открытыми.

— Скажешь об этом Каллуму? — поинтересовалась я, искренне сочувствуя жертве.

Джейми помотал головой, взял свою сумку и вытащил из нее пресную лепешку и кусок сыра, которые захватил с кухни, поднимаясь наверх, в комнату.

— Нет, — отозвался он. — Каллум к парнишке очень уж строг. Если он услышит о такой беспечности, запретит ему месяц ездить верхом — хотя вряд ли Хеймиш это сможет после доброй трепки. Господи, я умираю с голоду! — И он жадно набросился на лепешку, рассыпая вокруг крошки.

— Не вздумай ложиться с этим в постель, — предупредила я, ныряя под одеяло. — А как же ты собираешься наказать Хеймиша?

Он проглотил остаток лепешки и улыбнулся мне.

— Не волнуйся. Я посажу мальчишку в лодку, выгребу на середину озера и брошу его в воду. К тому времени, как он доберется до берега и высохнет, ужин закончится. — Он быстро доел сыр и бессовестно облизал пальцы. — Пусть он отправится в постель мокрым и голодным, а я посмотрю, как ему это понравится, — мрачно заключил Джейми.

Он быстро разделся и, дрожа, нырнул ко мне. Из-за купания в ледяном озере ноги у него замерзли, но само тело было по-прежнему блаженно теплым.

— Ммм, с тобой так приятно поворковать, — забормотал он. Видимо, то, что он делал, считалось у него воркованием. — И пахнешь ты по-другому. Что, выкапывала сегодня растения?

— Нет, — удивленно ответила я. — Я думала, это ты — ну, в смысле запах.

Резко пахло травами, не то, что бы неприятно, но не — знакомо.

— От меня воняет рыбой, — заметил Джейми, понюхав ладонь. — И мокрой лошадью. Нет… — Он придвинулся ближе и принюхался. — Нет, это не от тебя. Но где-то рядом.

Он выскользнул из постели и откинул одеяло. Мы нашли это под моей подушкой.

— Что за… ? — Я вытащила это и тут же бросила. — Ой! Колется!

Это был небольшой пучок растений, грубо выдранных из земли вместе с корнями и перевязанный разноцветными нитками. Растения уже завяли, но от поникших листьев по-прежнему исходил резкий запах. В пучке был один цветок — измятый цветок костяники. Именно его шипы прокололи мне большой палец.

Я посасывала уколотый палец, а другой рукой осторожно вертела пучок. Джейми стоял молча, глядя на растения. Неожиданно он схватил их, в два шага подскочил к открытому окну и швырнул пучок в ночь. Вернулся к кровати, энергично смел оставшуюся от корней землю в ладонь и вытряхнул вслед за растениями. Потом захлопнул окно и пошел ко мне, отряхивая руки.

— Его больше нет, — зачем-то сказал он и лег в постель. — Ложись, Сасснек.

— А что это было? — спросила я, укладываясь рядом.

— Может, шутка, — ответил Джейми. — Дурацкая, конечно, но шутка. — Он приподнялся на локте и задул свечу. — Иди ко мне, то duinne. Я замерз.

Несмотря ни на что, под двойной защитой запертой двери и объятий Джейми спалось мне хорошо. Ближе к рассвету мне приснились покрытые травой луга со множеством бабочек. Желтые, коричневые, белые и оранжевые, они кружили вокруг меня, как осенние листья, садились на голову и плечи, скользили по телу, как струи дождя. Крохотные лапки щекотали мне кожу, бархатные крылышки хлопали, как слабое эхо биения моего собственного сердца.

Я нежно выплыла на поверхность действительности и поняла, что лапки бабочек на плечах — это пылающие завитки мягкой рыжей шевелюры Джейми, а крылышки на коже — его пальцы.

— Ммм… — промурлыкала я через некоторое время. — Что ж, мне все это очень нравится, а как насчет тебя?

— Если будешь продолжать в том же духе, еще три четверти минуты — и все, — пробормотал он, с ухмылкой отстраняя мою руку. — Но мне, пожалуй, потребуется больше времени; я мужчина медлительный и хитрый. Могу я попросить вас о любезности составить мне вечером компанию, мистрисс?

— Проси, — откликнулась я. Потом закинула руки за голову и, прищурившись, с вызовом уставилась на него. — Не хочешь ли ты сказать, что так ослабел, что больше одного раза в день уже не можешь?

Он пристально посмотрел на меня со своей половины кровати, потом сделал стремительный рывок, и я оказалась глубоко вдавленной в перину.

— Ну что ж, — прорычал он мне в волосы, — не говори, что я тебя не предупреждал.

Через две с половиной минуты он застонал и открыл глаза, поте

р лицо и почесал голову, так что волосы встали дыбом, потом, приглушенно выругавшись по-гаэльски, неохотно выбрался из-под одеяла и начал одеваться, дрожа в холодном утреннем воздухе.

— Я не думаю, — с надеждой начала я, — что ты можешь сказаться Элику больным и опять вернуться в постель?

Он засмеялся, нагнулся и поцеловал меня, а потом начал шарить под кроватью в поисках чулок.

— Если б мог, так бы и сделал, Сасснек. Только сомневаюсь я, чтобы что-то, кроме оспы, чумы или тяжелого увечья сошло за оправдание. Если я не буду истекать кровью, Аулд Элик в один миг окажется здесь и сдернет меня со смертного одра, чтобы я помог ему гнать у лошадей глистов.

Покуда он аккуратно натягивал чулок и подворачивал его, я внимательно рассматривала его длинные, изящные икры.

— Тяжелые увечья, вот как? Думаю, тут я смогу помочь, — мрачно заявила я.

Он потянулся за вторым чулком и проворчал:

— Главное, смотри, куда будешь метать дротики, Сасснек. — Джейми попытался похотливо подмигнуть, но вместо этого просто скосил глаза. — Прицелишься чуть выше — и ничего хорошего для тебя не получится.

Я выгнула бровь и снова зарылась под одеяло.

— Бояться нечего. Обещаю, не выше колена.

Он потрепал меня по щеке и пошел в конюшни, довольно громко распевая «Среди вереска». Уже с лестницы до меня донесся припев:

Сидел с моей малышкой, державшей меня за коленку,

И тут меня кусает шмель, прямо над колееееенкой.

Там, среди вереска, у самой Бендикии!

Я решила, что он прав — у него и вправду нет слуха.

Я еще немного полежала и сладко подремала, но вскоре встала и спустилась вниз на завтрак. Почти все обитатели замка уже поели и разошлись по своим делам. Оставшиеся довольно приветливо поздоровались со мной. Я не заметила ни косых взглядов, ни скрытой враждебности. Вроде бы никто не пытался понять, как на меня подействовала маленькая глупая шутка. Но я все равно внимательно всматривалась в лица.

Все утро я провела в одиночестве, в саду и в полях, с корзинкой и лопаткой. У меня заканчивались самые расхожие травы. Обычно деревенский люд обращался за помощью к Гейлис Дункан, но в последнее время стали приходить и в мою больничку, и снадобий требовалось много. Возможно, болезнь мужа отнимала у Гейлис много времени, и ей стало некогда пользовать постоянных пациентов.

Оставшееся время я провела в больничке. Пациентов было немного: случай длительной экземы, выбитый большой палец и поваренок, опрокинувший себе на ногу горшок с горячим супом. Я сделала мазь из айвы, вправила и забинтовала палец и стала растирать ягоды можжевельника в одной из небольших ступок Битона.

Занятие нудное, но вполне подходящее для такого ленивого дня. Стояла ясная погода. Когда я забралась на стол, чтобы выглянуть наружу, то увидела синие тени деревьев, протянувшиеся на запад.

В больничке ровными рядами сверкали стеклянные бутылочки, рядом с ними в шкафчиках лежали аккуратные стопки повязок и компрессов. Аптека была тщательно вымыта и продезинфицирована, и в ней хранились сухие листья, корешки и древесные грибы, аккуратно упакованные в марлевые мешки. Я глубоко вдохнула резкие, острые запахи своей «святая святых» и удовлетворенно выдохнула.

Потом прекратила толочь ягоды и положила пестик. Я действительно довольна, потрясенно сообразила я. Несмотря на неисчислимые неясности здешней жизни, несмотря на неприятную попытку сглаза, несмотря на постоянную, ноющую боль от тоски по Фрэнку, я вовсе не была несчастлива. Совсем наоборот.

Мне тут же стало стыдно, и я почувствовала себя изменницей. Как могла я быть счастливой, если Фрэнк сходит с ума от тревоги?

Если считать, что время и там движется вперед — а почему нет? — меня нет уже больше четырех месяцев, и август уже заканчивается. Я представила себе, как он обшаривает Шотландию, обращается в полицию, ждет от меня хоть какого-то знака или словечка… Должно быть, он уже утратил почти всякую надежду и теперь ждет, когда найдут мое тело…

Я поставила ступку и, вытирая руки о передник, заметалась по узкой комнате в остром приступе вины и сожаления. Я должна была быстрее убраться отсюда. Я должна была сильнее постараться, чтобы вернуться. Но я старалась, напомнила я себе. Я все время пыталась. И посмотри, что из этого вышло?

Да-да, посмотри. Я вышла замуж за шотландца-изгоя, на нас охотится драгунский садист-капитан, мы живем среди варваров, которые убьют Джейми в тот самый миг, как решат, что он угрожает наследственному праву их драгоценного клана. А хуже всего то, что я счастлива…

Я села, беспомощно глядя на кувшины и бутылки. После нашего возвращения в Леох я день за днем сознательно подавляю воспоминания о своей прежней жизни. В глубине души я знала, что должна принять какое-то решение, но все откладывала и отодвигала эту необходимость, день за днем, час за часом, прятала свои сомнения в обществе Джейми — и в его объятиях.

Неожиданно из коридора послышался грохот и проклятья, я быстро вскочила на ноги и подошла к двери в тот самый миг, когда в нее, спотыкаясь, вошел Джейми. С одной стороны его поддерживал согнувшийся в три погибели Аулд Элик, с другой — старательно, но неумело — один из мальчиков-грумов.

Джейми рухнул на табурет, вытянул левую ногу и, поморщившись, посмотрел на нее. Похоже, дело было не столько в боли, сколько в раздражении, поэтому я встала на колени, чтобы осмотреть поврежденную конечность, не особенно беспокоясь.

— Небольшое растяжение, — объявила я после беглого осмотра. — Что ты натворил?

— Упал, — лаконично пояснил Джейми.

— Со стены? — поддразнила я. Он сердито уставился на меня.

— Нет. С Донаса.

— Ты ездил верхом на этом создании? — недоверчиво спросила я. — Что ж, тебе крупно повезло, раз ты отделался растяжением лодыжки. — Я вытащила повязку и начала бинтовать сустав.

— Ну, не так уж все и страшно, — рассудительно заметил Элик. — В общем-то, парень, сперва ты справлялся с ним довольно неплохо.

— Знаю, — огрызнулся Джейми и стиснул зубы, потому что я туго затянула бинт. — Его укусила оса.

Мохнатые брови поползли вверх.

— Ах, вот оно что! Зверь повел себя так, будто в него попала стрела, — сообщил он мне. — Взлетел в воздух со всех четырех сразу, а потом бухнулся на землю, взгляд безумный, и давай метаться по всему загону, как шмель в кувшине. Твой парнишка-то на нем держался, — добавил он, кивнув на Джейми, который в ответ скорчил неприятную гримасу, — пока большой желтый дружок не скакнул через стенку.

— Через стену? А где он сейчас? — полюбопытствовала я, вставая на ноги и отряхивая руки.

— Думаю, на полпути в ад, — отозвался Джейми, поставив ногу и осторожно пробуя встать. — И пусть бы там и оставался. — Он поморщился и снова сел.

— Сомневаюсь я, что дьяволу сильно нужен получокнутый жеребец, — заметил Элик. — Если что, он и сам может перекинуться в коня.

— Может, Донас на самом деле — именно он? — весело предположила я.

— Я бы не удивился, — буркнул Джейми. Он еще злился, но постепенно обретал свое обычное хорошее настроение. — Только дьявол обычно становится вороным жеребцом, разве нет?

— О, точно, — согласился Элик. — Здоровый вороной жеребец, который быстро, как мысль, мечется между парнем и девчонкой.

Он добродушно усмехнулся, глядя на Джейми, и собрался уходить.

— Кстати об этом, — и он подмигнул мне. — Я тебя завтра в конюшнях не жду. Оставайся в постели, парень, и… гм-м.. отдохни хорошенько.

— Почему это, — возмутилась я, глядя вслед грубияну-конюху, — все, кажется, считают, что у нас и на уме-то ничего больше нет, кроме как скорее оказаться в постели?

Джейми еще раз попытался встать на больную ногу.

— Во-первых, мы женаты совсем недавно, — заметил он. — А во-вторых, — тут он ухмыльнулся и покачал головой, — я уже говорил тебе, Сасснек. Все, о чем ты думаешь, написано у тебя на лице.

— Чтоб их всех черти драли, — заключила я.

Я ненадолго сходила в больничку, чтобы посмотреть, нет ли чего срочного, а все остальное утро провела, способствуя удовлетворению неотложных потребностей своего единственного пациента

— Предполагалось, что ты будешь отдыхать, — упрекнула я его.

— Я и отдыхаю. Во всяком случае, щиколотка отдыхает. Видишь?

В воздух взметнулась тонкая голая нога, и Джейми покачал костлявой ступней. Впрочем, ступня тут же замерла, и раздалось приглушенное «ох». Он опустил ногу и нежно помассировал все еще распухшую щиколотку.

— Это будет тебе уроком, — сказала я, вытаскивая ноги из-под одеяла. — Вставай. Ты уже достаточно повалялся в постели. Тебе нужен свежий воздух.

Он сел, на лицо упали волосы.

— Вроде ты говорила, что мне нужен отдых?

— Отдыхать можно и на свежем воздухе. Вставай. Я заправлю постель.

Жалуясь на мою бесчувственность вообще и отсутствие жалости к тяжело пострадавшему мужу, он оделся и дал мне забинтовать лодыжку.

— Там так здорово, — сказал Джейми, посмотрев в окно. Мелкий дождик только что решил по-настоящему взяться за дело и превратился в ливень. — Давай поднимемся на крышу?

— На крышу? О, разумеется. Трудно придумать более подходящий рецепт для растянутой лодыжки, чем подъем на шесть пролетов лестницы.

— Пять. И у меня есть палка. — И он с торжеством вытащил из-за двери эту самую палку: старую трость из боярышника.

— Где ты ее раздобыл? — поинтересовалась я, разглядывая ее.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что она еще старше, чем я думала, длиной в три фута, ставшая от возраста твердой, как алмаз.

— Элик дал. Он пользуется ею для коней: лупит их между глаз, чтобы они его слушались.

— Действенный способ, — сказала я, рассматривая потертое дерево. — Надо самой попробовать. На тебе.

Мы добрались до укрытого места, сразу под свесом сланцевой крыши. Низкий парапет огораживал эту крохотную смотровую площадку.

— О, какая красота! — Несмотря на сильный дождь, вид с площадки был потрясающим. Мы видели широкий серебристый изгиб озера и возвышающиеся за ним скалы. Они врезались в серое небо, как заостренные черные кулаки.

Джейми оперся на парапет, перенеся тяжесть тела с больной ноги на здоровую.

— Ага, красиво. Когда я бывал в замке раньше, иногда приходил сюда.

Он показал за озеро, покрытое рябью из-за дождя.

— Видишь щель там, между двумя craigs?

— В горах? Да.

— Это дорога в Лаллиброх. Когда я начинал тосковать по дому, иногда поднимался сюда и смотрел в ту сторону. Воображал, что пролетаю там, как ворон, и вижу землю по ту сторону гор, и весь путь в Лаллиброх.

Я ласково прикоснулась к его руке.

— Ты хочешь вернуться, Джейми?

Он повернул голову и улыбнулся мне.

— Ну, я подумывал об этом. Не знаю, хочу ли я этого, но думаю, мы должны. Только не знаю, что мы там обнаружим, Сасснек. Но… да. Ты — леди Броха Туарах. Хоть я и вне закона, все равно должен вернуться, хотя бы на то время, чтобы все уладить.

Я ощутила трепет — облегчение, смешанное с опасением, при мысли о том, что мы оставим Леох и все здешние тайные происки.

— А когда отправимся?

Он нахмурился и забарабанил пальцами по парапету. Камень потемнел от дождя и стал скользким.

— Думаю, надо дождаться прибытия герцога. Возможно, он захочет оказать Каллуму услугу, рассмотрев мое дело. Если он не сумеет меня оправдать, может, сумеет устроить помилование. Тогда будет не так опасно возвращаться в Лаллиброх.

— Да, конечно, но…

Он остро взглянул на меня, когда я замолчала,

— Что такое, Сасснек?

Я глубоко вздохнула.

— Джейми… если я тебе кое-что скажу, обещаешь, что не будешь выспрашивать меня, откуда я это знаю?

Он взял меня за руки, глядя в лицо. Дождь увлажнил его волосы, по лицу бежали мелкие капли. Он улыбнулся мне.

— Я уже говорил, что не буду спрашивать ни о чем, если ты не захочешь рассказать. Да, обещаю.

— Тогда давай сядем. Тебе нельзя долго стоять на больной ноге.

Мы прошли вдоль стены, пока не добрались до сухого места, и удобно устроились там, прислонившись спинами к стене.

— Отлично, Сасснек. Так в чем дело? — снова спросил Джейми.

— Герцог Сэндрингэм. — Я прикусила губу. — Джейми, не доверяй ему. Я и сама про него не все знаю, но все же знаю — в нем кое-что есть. Что-то плохое.

— Ты об этом знаешь? — Он выглядел удивленным. Наступила моя очередь изумленно уставиться на него.

— Ты хочешь сказать, тебе это уже известно? Ты встретил…? — Я испытала облегчение. Возможно, таинственная связь между Сэндрингэмом и якобитами была известна лучше, чем представляли себе Фрэнк и священник.

— Ага. Он приезжал сюда, когда мне было шестнадцать. Когда я… ушел.

— А почему ты ушел?

Мне стало любопытно, потому что я внезапно вспомнила, что рассказала мне Гейлис Дункан, когда я впервые встретила ее в лесу. Странную сплетню о том, что Джейми был настоящим отцом Хеймиша, сына Каллума. Я-то знала, что это не так, просто не могло быть так, но, вероятнее всего, я была единственным человеком в замке, кто это знал. Подозрения такого рода запросто могли привести к тому, что Дугал покушался на жизнь Джейми — если, конечно, то нападение с топором действительно произошло.

— Не из-за… леди Летиции? — осторожно спросила я.

— Летиции? — Он настолько искренне удивился, что внутреннее напряжение, о котором я до сих пор и не догадывалась, вдруг ослабло.

Я не верила по-настоящему, что за подозрениями Гейлис что-то стояло, но все же…

— А с чего это ты вдруг заговорила про Летицию? — с любопытством спросил Джейми. — Я год прожил в замке, а разговаривал с ней всего лишь однажды. Она позвала меня в свою комнату и здорово отругала за то, что я играл в мяч в ее розовом саду.

Я передала ему слова Гейлис, и он расхохотался.

— Господи! — произнес он. — Как будто бы я на такое решился!

— Ты не думаешь, что Каллум тебя подозревает, нет? — спросила я.

Он решительно помотал головой.

— Нет, не думаю, Сасснек. Если б ему такое хоть раз в голову пришло, я б не дожил и до семнадцати, не только что до такой старости — двадцать три!

Это более или менее подтверждало мои впечатления от Каллума, но я все равно почувствовала облегчение. Джейми вдруг задумался, взгляд стал отсутствующим.

— Если хорошенько подумать, я ведь понятия не имею, знает ли Каллум, почему я так внезапно покинул замок. А раз Гейлис Дункан ходит тут и распускает сплетни… Эта женщина — ходячий источник неприятностей, Сасснек, люди говорят — сплетница и скандалистка, если и вовсе не колдунья… Пожалуй, лучше проследить, чтобы он узнал правду, вот что.

Он посмотрел на пелену воды, падающую с карниза.

— Наверное, лучше спуститься вниз, Сасснек. Здесь становится довольно мокро.

Вниз мы спустились другим путем — пересекли крышу и пошли по наружной лестнице, которая вела в огород. Я хотела нарвать огуречника, если ливень позволит. Мы спрятались от дождя у стены замка — выступающий оконный карниз защищал нас.

— А что ты собираешься делать с огуречником, Сасснек? — с интересом спросил Джейми, глядя на растрепанные лозы и на растения, прибитые дождем к земле.

— Ничего, пока он зеленый. Сначала его нужно высушить, а потом…

Меня прервал дикий шум — крики и собачий лай — донесшийся из-за стены огорода. Наплевав на дождь, я помчалась к стене, следом хромал Джейми.

Отец Бэйн, сельский священник, бежал по дорожке, шлепая прямо по лужам, а за ним с яростным лаем неслась собачья свора. Запутавшись в широкой сутане, священник оступился и упал, разбрызгивая вокруг грязь. Псы тут же накинулись на него, рыча и кусая.

Над стеной взлетел вихрь из шотландки, и Джейми оказался среди псов, размахивая палкой и крича что-то по-гаэльски.

Крики и проклятия помогали не очень, зато трость оказалась к месту. Она опускалась на мохнатые тела, раздавался визг, и очень скоро свора отступила. Собаки побежали обратно в деревню.

Джейми, задыхаясь, откинул волосы с глаз.

— Злющие, как волки, — сказал он. — Я уже говорил Каллуму про эту свору — это они загнали Кобхэра в озеро. Лучше бы ему их перестрелять, пока они кого-нибудь не загрызли. — Он посмотрел на меня — я как раз опустилась рядом со священником на колени и осматривала его. С моих волос капала вода, шаль тоже промокла.

— Пока не загрызли, — сказала я. — Отметины от зубов остались, но в остальном все в порядке.

Сутана отца Бэйна с одной стороны порвалась, обнажив гладкое белое бедро, рваную рану, из которой сочилась кровь, и следы зубов. Священник, совершенно белый от пережитого потрясения, пытался подняться на ноги. Похоже, пострадал он не очень сильно.

— Если вы пойдете со мной в больничку, отец, — я промою вам раны, — предложила я, подавив улыбку — очень уж забавное зрелище представлял собой толстенький священник в порванной сутане, из-под которой виднелись цветные чулки.

В лучшие времена лицо отца Бэйна напоминало сжатый кулак. Схожесть усиливалась красными пятнами, покрывавшими щеки, и подчеркивала складки между щеками и ртом. Он посмотрел на меня так, словно я предложила ему публично совершить непристойность.

Видимо, именно это я и сделала, потому что он произнес следующее:

— Что? Божий человек будет обнажать интимные части тела перед женщиной? Так я скажу вам, мадам: уж не знаю, какая безнравственность принята в кругах, где вы вращались, но запомните — здесь подобного не потерпят, пока я пекусь о душах в этом приходе!

И он повернулся и затопал прочь, довольно сильно хромая и безуспешно пытаясь удержать порванную полу своей рясы.

— Да подумайте только! — крикнула я вслед. — Если вы не дадите мне промыть раны, они загноятся!

Священник ничего не ответил, только ссутулился и заковылял вверх по садовой лестнице.

— Этот человек не очень высокого мнения о женщинах, верно? — повернулась я к Джейми.

— Учитывая его должность, думаю, так оно и есть, — отозвался он. — Пошли поедим.

После обеда я отправила своего пациента в постель — на этот раз одного, как он ни протестовал — и спустилась в больничку. Похоже, из-за дождя дела застопорились; люди предпочитали сидеть по домам, вместо того, чтобы ранить ноги плугом или падать с крыш.

Я неплохо провела время, заполняя книгу Дэйви Битона. Только закончила — дверной проем перекрыл посетитель. Буквально перекрыл, потому что его массивная фигура полностью заполнила проход. Щурясь в полумраке, я разглядела Аулда Элика, закутанного в неимоверное количество пальто, шалей и обрывков конских попон.

Он двинулся вперед с медлительностью, напомнившей мне первое посещение больнички Каллумом, и я догадалась.

— Ревматизм, верно? — спросила я сочувственно, пока он, постанывая, с трудом усаживался в единственное кресло.

— Ага. Сырость проникает в кости, — отозвался он. — Надо с этим что-то делать. — И положил на стол свои большие, скрюченные кисти рук, расслабляя пальцы. Кисти открывались медленно, как ночные цветы, и я увидела загрубелые ладони.

Я взяла одну узловатую кисть и начала ласково поворачивать ее в разные стороны, распрямляя пальцы и массируя ороговевшую ладонь. Морщинистое старческое лицо на миг исказилось, но после первых приступов боли Аулд расслабился.

— Как деревяшка, — сказала я. — Лучшее, что могу посоветовать — добрый глоток виски и глубокий массаж. Березовый чай тоже поможет, но не так хорошо.

Он рассмеялся, и шали соскользнули с плеч.

— Виски, вот как? А я-то сомневался, девочка, но теперь вижу, что из тебя получился хороший доктор.

Я залезла в шкафчик с лекарствами и вытащила оттуда коричневую бутылку без этикетки, в которой хранился мой запас спиртного, со стуком поставила ее на стол и достала роговой кубок.

— Выпей, — предложила я, — а потом разденься настолько, насколько это, по-твоему, прилично, и ложись на стол. Я пока разожгу камин, чтобы стало тепло.

Синий глаз одобрительно осмотрел бутылку, скрюченная рука медленно потянулась к горлышку.

— Ты и сама глотни, девочка, — посоветовал он. — Работа уж очень тяжелая.

Он застонал сразу и от боли, и от удовольствия, когда я начала сильно растирать ему левое плечо, потом подсунула руку и стала вращать чуть не четверть туловища.

— Жена гладила мне спину утюгом, — заметил он, — от прострела. Но так даже лучше. У тебя сильные руки, девочка. Из тебя бы получился хороший грум, точно-точно.

— Будем считать это комплиментом, — сухо бросила я, наливая на руку еще немного смеси из подогретого растительного масла и сала и растирая ее по широкой белой спине. На обветренных, пятнистых загорелых руках была четкая разделительная линия — руки, прятавшиеся под рубаху с закатанными рукавами, плечи и спина были молочно-белыми.

— Когда-то ты был красивым светленьким пареньком, — заметила я. — Кожа у тебя на спине белая, как у меня.

Он хрипло захихикал, и плоть у меня под руками заколыхалась.

— Сейчас ни за что не скажешь, да? Ага, Эллен Маккензи раз увидала меня без рубахи, я тогда принимал жеребенка, и сказала, что Господь ошибся и дал моему телу не ту голову; говорит, на этих плечах должен сидеть молочный пудинг, а не лицо с алтаря.

Я решила, что речь идет о покрове с алтаря в часовне, на котором были изображены исключительно непривлекательные демоны, пытающие грешников.

— Эллен Макензи, похоже, была очень вольной в своих суждениях, — заметила я. Меня глодало любопытство в отношении матери Джейми. Из того немногого, что он время от времени говорил, я составила некоторое представление об его отце, Брайане, но о матери не знала совершенно ничего, кроме того, что она умерла молодой, родами.

— О, у нее был острый язычок, у Эллен, и она умела им пользоваться. — Я развязала завязки на его штанах, подвернула их и стала массировать икры. — Но делала это так мило, что на нее не особо обижались, разве что ее братья. А она не сильно-то считалась с Каллумом или Дугалом.

— Ммм. Я тоже об этом слышала. Сбежала с любимым, да? — Я нажала большими пальцами на сухожилия под коленями, и Элик издал звук, который у менее достойного человека можно было бы счесть за визг.

— Ага. Эллен была старшенькой из пяти детишек Маккензи — на год или два старше Каллума, и старик Джейкоб берег ее, как зеницу ока. Поэтому она так долго и не выходила замуж: не хотела никаких дел иметь ни с Джоном Мунро, ни с Малькольмом Грантом, ни с другими, а папаша ее не принуждал.

Когда старый Джейкоб умер, рассказал мне Элик, Каллум не пожелал быть таким же снисходительным к капризам сестры. Он отчаянно боролся за укрепление своей шаткой власти в клане, почему и захотел союза с Мунро на севере и с Грантом на юге. В обоих кланах имелись молодые вожди, которые могли стать очень полезными зятьями. Юная пятнадцатилетняя Йокаста безропотно согласилась выйти за Джона Мунро и отправилась на север. Эллен, считавшаяся в свои двадцать два едва ли не старой девой, была совсем не склонна к согласию.

— Надо полагать, она решительно отказалась от брака с Малькольмом Грантом, если судить по его июньскому нападению на наш лагерь, — предположила я.

Аулд Элик засмеялся.

Смех перешел в довольное постанывание, когда я надавила сильнее.

— Ага. Я, конечно, не знаю точно, что она ему сказала, но думаю, чего-нибудь ядовитое. Они, знаешь, встретились во время Большого Сбора и пошли в розовый сад, вечером, а все остальные ждали, примет она его предложение или нет. И вот уж темнеть стало, а они все ждут. И уж совсем темно, и фонари все позажигали, и петь начали, а ни Эллен, ни Малькольма Гранта все нет как нет.

— Господи. Ничего себе разговорчик! — Я добавила еще немного мази между лопатками, и он закряхтел, ощутив приятное тепло.

— Так всем и показалось. Но время все шло, а они не возвращались, и Каллум испугался, не сбежал ли Грант с Эллен; понимаешь, не увез ли он ее силой. И казалось, что так оно и есть, потому что в розовом саду никого не было. А когда он примчался ко мне в конюшни, я, понятное дело, сказал, что люди Гранта забрали своих коней, и вся их банда уехала, даже не попрощавшись!

Разъяренный восемнадцатилетний Дугал тут же вскочил в седло и помчался за Малькольмом Грантом, не дожидаясь остальных и не посоветовавшись с Каллумом.

— Когда Каллум услыхал, что Дугал погнался за Грантом, он послал меня и еще кой-кого за ними следом. Каллум-то хорошо знал, какой у Дугала характер, и не хотел, чтоб его новоиспеченного зятя убили на дороге до оглашения в церкви. Он решил, что Малькольм Грант не сумел уговорить Эллен выйти за него и увез ее, чтобы заставить таким способом.

Элик задумчиво помолчал.

— Дугал-то, понятное дело, разглядел только оскорбление. А вот я, по правде сказать, не думаю, что Каллум сильно расстроился, хоть бы и оскорбление. Это бы решило все вопросы, а Гранту пришлось бы брать Эллен без приданого, да еще и заплатить Каллуму возмещение. — Он цинично фыркнул. — Каллум не тот человек, что упустит такую возможность. — Единственный синий глаз закатился вверх, чтобы посмотреть на меня через сутулое плечо. — Будет умно, если ты запомнишь это, девочка.

— Вряд ли я это забуду, — мрачно заверила я, вспомнив рассказ Джейми о том, как его наказали по распоряжению Каллума, и подумала, не было ли это отчасти местью за бунт Эллен.

Однако Каллуму не удалось воспользоваться своим шансом и выдать сестру за вождя клана Гранта. На рассвете Дугал нагнал Малькольма — те расположились лагерем рядом с дорогой, и сам Малькольм спал под кустом утесника, завернувшись в плед.

И когда Элик и остальные немного позднее в бешенстве скакали по дороге, они остановились при виде Дугала Маккензи и Малькольма Гранта, обнаженных по пояс, покрытых ранами от сражения. Оба шатались и спотыкались, но продолжали обмениваться редкими ударами, когда могли дотянуться один до другого. На обочине, подобно совам, расположились слуги Гранта. Они поворачивали головы то в одну, то в другую сторону, а жалкая битва все тянулась в разгорающемся свете зари.

Оба дышали, как загнанные лошади, и от обоих тел шел пар. Нос Гранта распух раза в два, а Дугал одним глазом едва видел. Оба были покрыты кровью, которая уже подсыхала на груди.

Завидев людей Каллума, арендаторы Гранта повскакивали на ноги, схватившись за мечи, и встреча могла закончиться серьезным побоищем, если бы один востроглазый парнишка из Маккензи не заметил весьма важной вещи — среди Грантов не было Эллен Маккензи.

— Ну, после того, как они облили водой Малькольма Гранта и привели его в чувство, он сумел рассказать то, чего не пожелал слушать Дугал. Эллен провела с ним в розовом саду не больше четверти часа. Он не сказал, что между ними произошло, но что бы это ни было, он настолько оскорбился, что уехал сразу же, даже не заглянув в зал. И оставил ее в саду, и больше не видел, и слышать имени Эллен Маккензи тоже больше никогда не хотел. И на этом он сел в седло — весьма неуверенно — и ускакал прочь. И с тех пор не дружит ни с кем из клана Маккензи.

Я зачарованно слушала.

— А где же все это время была сама Эллен?

Аулд Элик рассмеялся. Его смех весьма походил на скрип двери в конюшне.

— За горами, очень далеко. Но ее какое-то время не могли найти. Мы помчались обратно домой и обнаружили, что Эллен все еще нет, а Каллум с белым лицом ждет во дворе, опираясь на Ангуса Мора.

Неразбериха продолжалась еще некоторое время, потому что в замке было полно гостей, которые заняли все комнаты.

Сеновалы, укромные местечки, кухни и гардеробные тоже были полны народа, поэтому сказать, кого в замке не хватает, долго не могли. Но Каллум собрал всех слуг и дотошно проверил список приглашенных. Он спрашивал, кого из них видели вчера вечером, где и когда. В конце концов отыскали девчонку с кухни, и она припомнила, что вечером, как раз перед ужином, видела в заднем коридоре мужчину.

Она его заметила только потому, что он был красавчик: высокий и крепкий, сказала девчонка, с волосами, как у черного тюлика, и глазами, как у кота. Она глядела на него в восторге, пока он шел по коридору, и кто-то ждал его у выхода — женщина, вся в черном с головы до пят, в плаще с капюшоном.

— Что такое тюлик? — заинтересовалась я. Элик перевел на меня взгляд.

— В Англии вы зовете их тюленями. И после этого, даже когда все уже знали правду, люди в деревне рассказывали, что Эллен Маккензи забрали в море, и она будет жить там с тюленями. Ты знала, что тюлики снимают шкуру, когда выходят на берег, и могут ходить, как люди? А если найдешь шкуру тюлика и спрячешь ее, он… или она, — добавил он ради справедливости, — не могут уж вернуться в море, а должны остаться с тобой на земле. Говорят, очень хорошо брать так в жены женщину-тюленя, они отличные поварихи и очень преданные мамаши.

— Ну и вот, — рассудительно продолжал он. — Каллум, само собой, не собирался верить, что его сестра сбежала с тюленем, и прямо так и заявил. Так что он позвал гостей вниз, одного за другим, и всех спрашивал, кто знает такого мужчину. И наконец выяснили, что зовут его Брайан, но никто не знал ни его клана, ни прозвища. Он был на Играх, но его называли там Брайан Дабх.

Все опять остановилось, потому что никто не знал, где искать. Но даже самым лучшим охотникам время от времени приходится заглядывать в дома, чтобы попросить щепотку соли или кружку молока. И наконец до Леоха дошло известие о парочке, потому что Эллен Маккензи была женщиной незаурядной внешности.

— Волосы как огонь, — мечтательно протянул Элик, наслаждаясь теплом мази на спине. — А глаза, как у Каллума — серые, с чернущими ресницами — ужасно красивые, но пронзают тебя насквозь, как стрелой. Высокая, даже выше тебя. По правде сказать, просто глазам было больно на нее смотреть.

— Я слышал позже, рассказывали, что они встретились на Сборе, глянули друг на друга и тут же поняли, что жить друг без друга не смогут. И они придумали план и сбежали прямо из-под носа Каллума Маккензи и его трех сотен гостей. — Тут он что-то вспомнил и рассмеялся. — Дугал-то их в конце концов нашел, они жили в домишке на краю Исчезающих Земель. Они решили, что единственный выход — это прятаться, пока у Эллен не родится ребенок и вырастет достаточно большим, чтоб не было сомнений, чей он. Тогда Каллум благословит их брак, хочет он этого или нет. А он не хотел.

Элик ухмыльнулся.

— Вот когда вы были на дороге — видела ты у Дугала шрам на груди?

Я его видела: тонкий белый рубец от плеча до ребер, пересекающий сердце.

— Это что, Брайан ему оставил? — спросила я.

— Не, Эллен, — ответил он, ухмыляясь над моим выражением лица. — Чтобы не дать ему перерезать Брайна глотку: он как раз собирался. Будь я на твоем месте, я бы с Дугалом об этом не говорил.

— Не думаю, что мне захочется.

К счастью, план сработал, так что Эллен была на пятом месяце беременности, когда Дугал их нашел.

— Шуму было! И куча угрожающих писем между Леохом и Лаллиброхом, но в конце концов все решилось, и Эллен с Брайаном поселились в доме в Лаллиброхе за неделю до рождения ребенка. Они поженились прямо во дворе перед домом, — добавил он, немного подумав, — и он в первый раз смог перенести ее через порог, как жену. Он потом говорил, что чуть грыжу не нажил, когда поднимал ее.

— Ты так рассказываешь, словно очень хорошо их знаешь, — заметила я, закончив массаж и вытирая полотенцем липкую мазь с рук.

— Так, немного, — отозвался Элик, согревшийся и сонный. Веко на единственном глазу закрылось, черты старческого лица расслабились и потеряли выражение постоянного недовольства, из-за которого он обычно выглядел таким свирепым.

— Я, конечно, Эллен хорошо знал. А Брайана встретил уже через несколько лет, когда он привез сюда парнишку… ну, мы и поладили. Хорошо управляется с конем. — Голос его замер, глаз окончательно закрылся.

Я прикрыла старика одеялом и на цыпочках вышла из комнаты, оставив его подремать у огня.

Оставив Элика поспать, я поднялась в нашу комнату, где то же самое делал Джейми. В темный, дождливый день не так уж много в помещении занятий. Поскольку мне не хотелось ни будить Джейми, ни присоединяться к нему, оставалось либо чтение, либо шитье. Шила я более чем посредственно, поэтому решила взять книгу в библиотеке Каллума.

В соответствии с причудливыми архитектурными принципами, определяющими всю конструкцию Леоха — основанными на общей неприязни к прямым линиям — на лестнице, ведущей в покои Каллума, было два поворота, и на каждом из них — небольшая лестничная площадка. На второй обычно стоял слуга, готовый сбегать с поручением или выполнить требование лэрда, но сегодня его там не было. Я слышала сверху голоса — возможно, слуга находился у Каллума. У двери я помедлила, не решаясь помешать.

— Я всегда знал, что ты глупец, Дугал, но никогда не думал, что ты такой идиот.

С юности привыкнув к обществу наставников и не имея необходимости постоянно утверждать себя, как приходилось его брату среди воинов и простолюдинов, Каллум обычно разговаривал без резкого шотландского акцента, характерного для речи Дугала. Однако на этот раз налет культуры с него слетел. Оба голоса, хриплые от гнева, были почти неотличимы друг от друга.

— Я бы мог ожидать от тебя подобных поступков в двадцать лет, но, ради Бога, парень, тебе уже сорок пять!

— Ну, в этом деле ты не особенно разбираешься, точно? — в голосе Дугала прозвучала язвительная насмешка.

— Нет, — отрезал Каллум. — И поскольку я редко нарывался на такие неприятности, благодарение Господу, может, он отнесся ко мне лучше, чем я до сих пор думал. Я нередко слышал, что мужчина перестает пользоваться мозгами, когда у него встает, а теперь мне кажется, что в это стоит поверить. — Он оттолкнул стул, и его ножки резко царапнули каменный пол. — Если у братьев Маккензи на двоих один стручок и одни мозги, я очень рад той половине, что досталась мне!

Я решила, что третий участник подобного разговора определенно нежелателен и тихо отошла от двери, повернувшись к лестнице.

Меня остановило шуршанье юбок на первой лестничной площадке.

Мне вовсе не хотелось, чтобы меня застали за подслушиваньем, поэтому я решительно повернула назад. Площадка была довольно просторной, и одну стену почти полностью закрывал гобелен. Конечно, ноги будет видно, но тут уж ничего не поделаешь.

Притаившись, как крыса, за гобеленом, я услышала шаги. Приближаясь к двери, они становились все медленнее. Невидимая посетительница остановилась на дальнем конце лестничной площадки, поняв, как и я, что разговор между братьями был очень личным.

— Нет, — уже спокойнее говорил Каллум, — разумеется, нет. Эта женщина — ведьма, или почти ведьма.

— Ага, но…

Тут брат нетерпеливым тоном прервал Дугала.

— Я сказал, что позабочусь об этом, парень. И не тревожься об этом, братишка. Я прослежу, чтобы с ней обошлись, как положено. — В голосе Каллума послышались неприязненные нотки. — И скажу тебе вот что. Я уже написал герцогу, что он может поохотиться в угодьях за Эрликом — он любит пострелять там оленей. Я собираюсь послать с ним Джейми, может, у него еще осталась привязанность к мальчишке…

Дугал прервал его по-гаэльски, очевидно, каким-то язвительным замечанием, потому что Каллум засмеялся и сказал:

— Не-а, я думаю, Джейми достаточно большой, чтобы позаботиться о себе. Но если герцог намерен вступиться за него перед его величеством, это шанс для парня получить помилование. Если хочешь, я скажу его светлости, что ты тоже поедешь с ним. Можешь поддержать Джейми, если получится, и не будешь путаться у меня под ногами, пока я улаживаю все здесь.

На площадке послышался глухой удар, и я решилась выглянуть. Там стояла девушка, Лири, белая, как оштукатуренная стена у нее за спиной. Она держала поднос с кувшином. С подноса на ковер свалился оловянный кубок — именно этот звук я и услышала.

— Что там такое? — раздался из кабинета резкий голос Каллума. Лири бросила поднос на стол у двери, едва не перевернув в спешке кувшин, и стремительно кинулась вниз по лестнице.

Послышались приближающиеся к двери шаги Дугала, и я сообразила, что не смогу спуститься вниз незамеченной. Мне едва хватило времени, чтобы выскользнуть из своего укрытия и поднять упавший кубок. Дверь распахнулась.

— А, это ты? — слегка удивленно произнес Дугал. — Это, что ли, мистрисс Фитц прислала Каллуму для больного горла?

— Да, — бойко ответила я. — Она говорит, что надеется, он скоро почувствует себя лучше.

— Почувствую. — Каллум, который передвигался значительно медленнее, тоже показался в дверном проеме. Он улыбнулся мне. — Поблагодари мистрисс Фитц от меня. И тебе большое спасибо, дорогая, за то, что принесла. Не хочешь присесть на минутку, пока я выпью это?

Подслушанный разговор заставил меня забыть о том, зачем я сюда шла, но теперь я вспомнила, что хотела попросить книгу. Дугал извинился и ушел, а я медленно прошла вслед за Каллумом в библиотеку, где он показал мне на полки.

На лице у Каллума еще пылали красные пятна, ссора с братом продолжала занимать его мысли, но он отвечал на мои вопросы о книгах с присущей ему уравновешенностью. Только блеск глаз и некоторое напряжение выдавали его мысли.

Я нашла две книги о травах, показавшиеся мне интересными, и отложила их в сторону, подыскивая себе роман.

Каллум подошел к птичьей клетке, вне сомнения, в надежде успокоиться, наблюдая за красивыми маленькими, поглощенными собой созданиями, которые прыгали по веткам; каждая птичка — целый закрытый мир.

Тут снаружи раздались крики, которые отвлекли меня. Отсюда, с верхотуры, я хорошо видела поля за замком до самого озера. Оттуда скакала небольшая группа всадников, они возбужденно кричали, улепетывая от дождя.

Всадники приближались, и я разглядела, что это не взрослые мужчины, а мальчишки, в большинстве своем подростки, но среди них были и младшие, изо всех сил старавшиеся не отстать от старших. Я подумала, нет ли среди них Хеймиша, и быстро нашла предательски яркие волосы, блестевшие, несмотря на дождь. Мальчик сидел верхом на Кобхэре.

Вся компания стремилась к замку, направляясь к одной из бесчисленного множества каменных стен, отделявших поля друг от друга. Один, два, три, четыре — старшие мальчики верхом на своих пони перепрыгивали через стену с беспечной легкостью, приходящей с опытом.

Несомненно, гнедой притормозил на мгновенье только в моем воображении, потому что Кобхэр следовал за другими очень охотно. Он доскакал до ограды, собрался, напрягся и прыгнул.

Он делал все так же, как и остальные, но все же что-то пошло не так. Возможно, всадник заколебался, или слишком сильно натянул поводья, или не очень устойчиво сидел… Только передние копыта ударились о стену, и лошадь вместе со всадником кувыркнулась через стену по самой эффектной дуге, какую я когда-либо видела.

— О!

Каллум, привлеченный моим восклицанием, повернул голову к окну как раз в тот момент, когда Кобхэр тяжело упал на бок, прижав к земле маленькую фигурку Хеймиша. Несмотря на свою хромоту, передвигался Каллум очень быстро. Он подбежал ко мне и высунулся из окна еще до того, как пони попытался встать на ноги.

В комнату ворвался ветер, дождь тут же промочил бархатный камзол Каллума. С волнением глядя поверх его плеча, я увидела мальчишек, толкавших друг друга в стремлении помочь. Мне показалось, что прошло много времени, прежде, чем толпа распалась, и мы увидели маленькую, крепкую фигурку, выбирающуюся из толчеи, держась за живот. Он помотал головой, отказываясь от помощи, и заковылял к стене, перегнулся через нее, и тут его вырвало. Потом мальчик скользнул вниз по стене и сел на мокрую траву, раскинув ноги и подняв лицо к дождю. Когда я увидела, что он высунул язык и ловит им капли дождя, то положила руку на плечо Каллума.

— С ним все в порядке, — сказала я. — Только дух вышибло.

Каллум закрыл глаза и перевел дыхание. Напряжение отпустило его, и он будто обмяк. Я сочувственно смотрела на него.

— Вы заботитесь о нем, как будто он ваш собственный сын, правда?

Внезапно в серых глазах, смотрящих на меня, сверкнуло крайне необычное выражение тревоги. Какое-то время в комнате не раздавалось ни звука, только тикали позолоченные часы на полке. Потом по носу Каллума скатилась дождевая капля и повисла на самом кончике. Я невольно потянулась, чтобы промокнуть ее носовым платком, и напряжение в его лице исчезло.

— Да, — просто ответил он.

В конце концов я рассказала Джейми только о планах Каллума отправить его на охоту с герцогом. К этому времени я уже убедилась, что его чувства к Лири были ничем иным, как рыцарской дружбой, но все равно не знала, как он поступит, если узнает, что его дядюшка соблазнил девушку, и она забеременела. Совершенно очевидно, что Каллум не собирался обращаться за помощью к Гейли Дункан. Я гадала, обвенчают ли девушку с Дугалом или же Каллум подыщет для нее другого мужа до того, как беременность станет заметной. В любом случае, раз уж Джейми и Дугалу предстояло на некоторое время оказаться вместе в охотничьей хижине, решила я, не стоит присоединять к ним тень Лири.

— Хм-м, — задумчиво протянул Джейми. — Попытаться стоит. Когда целый день охотишься, а потом вместе пьешь виски у очага, можно очень сдружиться. — Он закончил застегивать мне платье на спине и наклонился, чтобы поцеловать меня в плечо.

— Мне очень жаль оставлять тебя, Сасснек, но это, пожалуй, лучше всего.

— Не думай обо мне, — откликнулась я. До сих пор я как-то не понимала, что после его отъезда останусь в замке одна, и при этой мысли заметно занервничала. И все же я была полна решимости справиться, если только это поможет ему.

— Ты готов идти на ужин? — поинтересовалась я. Рука Джейми задержалась на моей талии, и я повернулась к нему лицом.

— Ммгм, — произнес он несколько мгновений спустя. — Я готов остаться голодным.

— Ну, а я — нет, — отрезала я. — Тебе придется немного подождать.

Сев за стол, я осмотрела комнату. Почти все были мне уже знакомы, некоторые довольно близко. Довольно пестрая компания, отметила я. Фрэнка бы такое сборище очаровало — столько разных типов лиц!

Мысли о Фрэнке походили на прикосновение к больному зубу — сразу захотелось переключиться на что-нибудь другое. Но приближалось время, когда откладывать дальше будет невозможно, и я заставила себя думать о нем, стала представлять себе его лицо, мысленно проводить пальцами по длинным, гладким дугам бровей, как делала это когда-то. И неважно, что в пальцах тотчас же возникло ощущение других, грубоватых густых бровей над глубокой синевой глаз.

Я поспешно переключилась на другое лицо — противоядие от тревожащих мыслей. Это оказался Муртаг. Ну, во всяком случае он не походит ни на одного из двух мужчин, завладевших моими мыслями.

Коротышка, худощавый, но жилистый, как гиббон, с длинными, как у обезьяны, руками, с низкими бровями и узкой челюстью, он почему-то заставлял меня вспоминать пещерных жителей или рисунки древнего человека в некоторых книгах Фрэнка. Только не неандертальца. Пикта, вот кого. В маленьком члене клана было что-то очень прочное, напоминавшее мне выветрившиеся фигурные камни, древние уже сейчас, сурово несущие свою стражу на перекрестках дорог и на кладбищах.

Эта мысль меня развеселила, и я стала разглядывать остальных ужинающих, пытаясь определить их этнические типы. Скажем, человек у очага по имени Джон Камерон был нормандцем, если бы я такового когда-нибудь видела (хотя такого не случалось) — высокие скулы, узкие брови, длинная верхняя губа, смуглая кожа галла.

Там и здесь странные светловолосые саксы… о, Лири — совершенный экземпляр. Бледная кожа, голубые глаза, и совсем чуть-чуть полноватая… Я прекратила жестокое наблюдение. Она старательно избегала смотреть на меня и Джейми, оживленно болтая со своими друзьями.

Я посмотрела в противоположную сторону, на стол, за которым сидел Дугал Маккензи, на этот раз отдельно от Каллума. Кровавый викинг, вот он кто. Впечатляющий рост, широкие, плоские скулы — я легко представила его командующим драккаром: глубоко посаженные глаза блестят алчностью и похотью, а он всматривается сквозь туман в скалистую прибрежную деревушку.

Мимо меня к подносу за овсяным хлебцем протянулась крупная кисть, на запястье — волоски медного цвета. Еще один скандинав, Джейми. Он напоминал мне легенды мистрисс Бэрд о расе великанов, которые когда-то явились в Шотландию и чьи длинные кости похоронены в северной земле.

Как всегда, разговаривали ни о чем, маленькие группки болтали между собой с набитыми ртами. Но тут мои уши уловили знакомое имя, произнесенное за соседним столом. Сэндрингэм. Мне показалось, что голос принадлежал Муртагу, и я обернулась, чтобы посмотреть. Он сидел рядом с Недом Гованом, усердно жуя.

— Сэндрингэм? А, старина Вилли, большой охотник внаглую попользоваться чужой задницей, — задумчиво произнес Нед.

— Что? — подавился элем один из юношей.

— Насколько я в этом разбираюсь, наш досточтимый герцог имеет слабость к мальчикам, — пояснил Нед.

— Угу. — согласился Руперт с полным ртом. Проглотил и добавил: — Если я ничего не путаю, в прошлый раз, когда он приезжал в наши места, то немного заглядывался на юного Джейми. Это когда было, Дугал? В тридцать восьмом? Тридцать девятом?

— В тридцать шестом, — ответил Дугал из-за соседнего стола и, прищурившись, посмотрел на племянника. — в шестнадцать лет был очень хорошеньким парнишкой, Джейми.

Джейми, жуя, кивнул.

— Ага. И быстрым.

Когда все отсмеялись, Дугал начал дразнить Джейми.

— Я и не знал, что ты стал любимчиком, малыш-Джейми. У герцога есть несколько таких, которые задницей заработали себе земли и должности.

— А ты не заметил, что у меня нет ни того, ни другого? — ухмыльнулся Джейми, вызвав новый взрыв хохота.

— Что? Даже близко не подобрался? — поинтересовался шумно жующий Руперт.

— Если хочешь знать, так намного ближе, чем хотелось бы.

— Ага, а насколько близко тебя бы устроило, парень? — крикнул с другого конца стола высокий мужчина с каштановой бородой, которого я не узнала, и все снова захохотали, обмениваясь непристойными шутками. Джейми невозмутимо улыбнулся и потянулся за другим хлебцем, не обращая внимания на насмешки.

— Ты поэтому так неожиданно уехал из замка к отцу? — спросил Руперт.

— Ага.

— Так что же ты, надо было сказать мне, что у тебя неприятности, малыш, — произнес Дугал с насмешливой озабоченностью. Джейми издал низкий горловой шотландский клекот.

— Скажи я тебе, старый мошенник, и ты бы вечерком добавил мне в эль макового сока и оставил бы меня вместо подарочка в постели у герцога.

За столом взвыли, и Джейми пригнулся, потому что Дугал швырнул в него луковицей.

Руперт прищурился, глядя на Джейми.

— Сдается мне, парень, я видел тебя прямо перед твоим отъездом, ты заходил в покои герцога, как раз в сумерки. Ты уверен, что ничего от нас не скрываешь?

Джейми тоже схватил луковицу и бросил ее в Руперта, но промахнулся, и она покатилась в солому.

— Не-а, — захохотал Джейми. — Я еще девица — во всяком случае, с этой стороны. Но уж если тебе так хочется все знать, Руперт, я расскажу, пожалуй.

Раздались крики «рассказывай, рассказывай!». Джейми, не торопясь, налил себе полную кружку эля и откинулся на стуле в классической позе рассказчика. Я заметила, что Каллум за главным столом вытянул вперед шею и прислушивался так же внимательно, как конюхи и воины за нашим.

— Ну, — начал Джейми, — Нед правду говорит. Его светлость и вправду положил на меня глаз, хотя в шестнадцать лет я еще был совсем невинным… — Его прервали циничными замечаниями, так что Джейми пришлось повысить голос. — Был, как я уже сказал, совсем невинным в таких делах, и понятия не имел, чего он хочет, хотя мне казалось странным, что его светлость все время меня поглаживает, как щенка, и все интересовался, что у меня в сумке. — (Или под ней! — выкрикнул чей-то пьяный голос.)

— Я подумал, что уж и вовсе странно, — продолжал Джейми, — когда он увидел, как я моюсь на речке, и захотел потереть мне спинку. Ну, потер он спинку и начал мыть все остальное, а я, конечно, задергался, а уж когда он запустил руку мне под килт, до меня стало доходить. Я, конечно, был невинным, но уж не полным дураком, вы сами знаете. Ну, в тот раз я выпутался — нырнул в воду, в килте и во всем, и поплыл на ту сторону, а его светлость не стал пачкать дорогую одежду грязной водой. Ну и вот, а после этого я уже остерегался оставаться с ним наедине. Он меня раза два поймал в саду и во дворе, но там было, куда убежать, так что он мне большого вреда не нанес, только в ухо поцеловал. Мне сильно не повезло еще один раз, когда он пошел со мной в конюшни.

— В мои конюшни? — Аулд Элик выглядел потрясенным. Он привстал и крикнул через комнату: — Каллум, проследи, чтобы этот человек держался подальше от моих сараев! Не хватало еще, чтобы он перепугал мне лошадей, пусть он хоть сто раз герцог! Или втягивал в неприятности мальчишек! — добавил он, немного подумав.

Джейми продолжал рассказ, не рассердившись, что его перебили. Две дочери-подростка Дугала жадно слушали, приоткрыв рты.

— Ну, и зашел в стойло, так что места увернуться не было. Я только наклонился (снова непристойные замечания), наклонился над кормушкой, говорю, выгребая снизу мусор, как слышу за спиной какие-то звуки, и не успел я выпрямиться, как мой килт уже задран на спину, а к заднице прижимается что-то твердое. — Он помахал рукой, чтобы утих поднявшийся гвалт. — Ну, мне не особо хотелось, чтобы меня употребили прямо в стойле, а как увернуться, я тоже не знал. Так что я стиснул зубы и понадеялся, что будет не очень больно, и тут конь — тот здоровый вороной жеребец, Нед, которого ты раздобыл в Броклбери, ну, ты знаешь, тот самый, которого Каллум продал Бредалбейну — да, так коню не понравился голос его светлости. Кони обычно любят, когда с ними разговаривают, и этот тоже любил, но у него была странная неприязнь к высоким голосам. Я даже не мог вывести его во двор, если там гуляли маленькие дети, потому что от их писка он начинал нервничать и бить копытами. А у его светлости, если вы помните, голос прямо очень высокий, а в тот раз — даже выше, чем обычно, от возбуждения. Ну и, как я сказал, коню это не понравилось — да и мне тоже — и он давай бить копытом, и фыркать, и метаться, и прижал его светлость к стенке стойла. И только герцог меня отпустил, я сразу прыгнул в ясли и перекатился за коня, думаю, пусть его светлость сам выпутывается, как может.

Джейми замолчал, чтобы перевести дыхание и отхлебнуть эля. Теперь его слушала вся комната, все лица, блестевшие в свете факелов, повернулись в его сторону.

Кое-кто хмурился, слушая эти откровения о весьма влиятельном аристократе, но большинство было просто в восторге от скандальной истории. Мне пришло в голову, что герцог был не самой популярной личностью в замке Леох.

— Подобравшись ко мне так близко, по вашим словам, герцог решил, что все равно меня поимеет, а уж там как получится. И вот на следующий день он сообщает, что его мальчик-слуга заболел, и пусть пришлют меня, помочь ему умыться и одеться.

Каллум в притворном ужасе прикрыл лицо руками, чем очень повеселил толпу. Джейми кивнул Руперту.

— Вот почему тем вечером ты видел, как я входил в комнату его светлости. Как говорится, по принуждению.

— Нужно было сказать мне, Джейми. Я бы не позволил тебе идти, — крикнул Каллум с упреком.

Джейми пожал плечами и ухмыльнулся.

— Мне помешала моя природная скромность, дядя. И потом — я ведь знал, что ты хочешь вести с ним дела, и подумал: если тебе придется сказать его светлости, чтобы он держал руки подальше от твоего племянника, это помешает вашим переговорам.

— Очень чутко с твоей стороны, Джейми, — сухо произнес Каллум. — Значит, ты пожертвовал собой в моих интересах, так получается?

Джейми насмешливо поднял кружку.

— Твои интересы для меня важнее всего, дядя, — заявил он, а я подумала, что, несмотря на насмешливый тон, в его словах содержится правда, и Каллум тоже осознает это.

Джейми осушил кружку и поставил на стол.

— Но нет, — сказал он, утирая рот, — в тот раз я не считал, что семейный долг требует от меня таких жертв. Я пошел в покои герцога, потому что ты так велел, но это и все.

— И вышел оттуда с нерастянутой дырой в заднице? — голос Руперта звучал скептически.

Джейми ухмыльнулся.

— Ага, так и было. Понимаете, я как об этом услышал, так пошел к мистрисс Фитц и сказал, что мне позарез нужен глоток сиропа из инжира. И подглядел, куда она прячет бутылку. А попозже вернулся и выпил все до дна.

Комната взорвалась смехом, включая мистрисс Фитц, которая так покраснела, что я побоялась — не случился бы у нее припадок. Она церемонно поднялась с места, своей утиной походкой обошла стол и добродушно хлопнула Джейми по уху.

— Так вот что случилось с моим слабительным, юный негодяй! — Упершись руками в бока, она качала головой, и зеленые кисточки у нее на ушах метались, как стрекозы. — Самым лучшим, что я когда-либо делала!

— О, оно здорово подействовало, — с хохотом заверил Джейми толстушку.

— Я думаю! Стоит представить себе, что это слабительное сотворило с твоими кишками, парень, так остается только надеяться, что оно того стоило. Наверное, ты еще немало дней приходил в себя.

Он покачал головой, все еще смеясь.

— Нет, но вот для того, что задумал его светлость, я не очень подошел. Он, похоже, ничуть не был против, когда я начал умолять его отпустить меня. Но понятно, что дважды это не прошло бы, так что, как только мне полегчало, я взял в конюшне лошадь и удрал.

Дугал сделал знак, чтобы принесли еще кувшин эля, и передал его Джейми.

— Ага, а твой отец прислал известие, мол, он считает, что тебе пока вполне достаточно знаний о жизни в замке, — уныло сказал он. — Мне сразу показалось, что в этом письме что-то не ладно, только я не понял, в чем дело.

— Ну, надеюсь, вы сделали достаточно инжирового сиропа, мистрисс Фитц, — вмешался Руперт, бесцеремонно ткнув ее в бок. — Его светлость прибудет через день-два. Или ты рассчитываешь, что теперь тебя будет охранять жена, Джейми? — Он с вожделением посмотрел на меня. — Судя по всему, это тебе придется охранять ее. Я слышал, что слуга герцога не разделяет предпочтений его светлости, но тоже очень активный парень.

Джейми оттолкнул скамью и встал, подняв за руку и меня.

Он обнял меня за плечи и улыбнулся Руперту.

— Что ж, в таком случае, думаю, нам придется просто сражаться спина к спине.

Руперт в ужасе широко раскрыл глаза.

— Спина к спине? — воскликнул он. — Я так и знал, что мы забыли о чем-то рассказать тебе перед свадьбой, парень! Ничего удивительного, что она до сих пор не забеременела!

Рука Джейми на моем плече напряглась, он повернул меня к арке, и мы быстро сбежали. Нас подгоняли взрывы хохота и непристойные советы.

В темном коридоре Джейми прислонился к стене, согнувшись пополам. Я, не в силах стоять, опустилась к его ногам, беспомощно хихикая.

— Но ты ему не сказала, нет? — выдохнул, наконец, Джейми.

Я помотала головой.

— Нет, разумеется, нет.

Все еще с трудом дыша, я схватила Джейми за руку, и он поднял меня на ноги. Я упала ему на грудь.

— Дай-ка проверю, правильно ли я, наконец, понял. — Он обхватил мое лицо обеими руками и прижался лбом к моему лбу. Наши лица оказались так близко, что его глаза расплылись в единую голубую сферу, а дыхание согревало мне подбородок.

— Лицом к лицу. Так? — Возбуждение, вызванное смехом, таяло в моих жилах и заменялось чем-то иным, таким же сильнодействующим. Я прикоснулась языком к его губам, а руки действовали ниже.

— Лицо — не главная часть. Но ты быстро учишься.

На следующий день я сидела в больничке, терпеливо слушая пожилую леди из деревни, какую-то родственницу повара по супам, которая очень многословно и подробно описывала мне боли в желудке у своей невестки, которые теоретически имели какое-то отношение к ее собственным жалобам на больное горло, только я никак не могла уловить эту связь.

На дверной проем легла тень, прервав перечисление симптомов старой леди.

Я, вздрогнув, подняла глаза и увидела, что в комнату ворвался Джейми, за ним по пятам шел Аулд Элик, и оба выглядели встревоженными и возбужденными. Джейми бесцеремонно вырвал у меня из рук самодельный шпатель и рывком поднял меня на ноги, сжав своими руками обе мои.

— Что… — начала я, но меня прервал Элик, который смотрел через плечо Джейми на мои кисти рук.

— Ага, это все замечательно, парень, а руки? Руки у нее для этого имеются?

Джейми схватил одну мою руку и вытянул ее, сравнивая со своей.

— Ну-у… — протянул Элик, с сомнением изучая ее, — может получиться… Ага, может.

— Может, вы сочтете возможным объяснить мне, что, по-вашему, вы делаете? — вопросила я, но не успела закончить предложение, как меня потянули вниз по лестнице, зажав между двумя мужчинами, а престарелая пациентка осталась сидеть, недоуменно глядя нам вслед.

Через несколько мгновений я нерешительно обозревала большую, коричневую, блестящую заднюю часть лошади, расположенную в шести дюймах от моего лица. Проблема стала понятной по дороге в конюшни. Джейми объяснял, а Аулд Элик вставлял свои замечания, проклятия и восклицания.

У Лозганн, обычно хорошо жеребившейся призовой кобылы из конюшен Каллума, возникли сложности. Это я видела и сама: кобыла лежала на боку, иногда ее лоснящиеся бока вздымались, и все огромное тело начинало дрожать. Стоя на четвереньках позади лошади, я видела, что края влагалища с каждой схваткой слегка расходились, но больше ничего не происходило, в отверстии не появлялось ни крохотное копытце, ни мокрый нежный нос. Жеребенок явно шел боком или спиной. Элик считал, что боком, Джейми настаивал, что спиной, и они начали по этому поводу спор, но я нетерпеливо призвала их к порядку и спросила, чего от меня ожидают.

Джейми посмотрел на меня, как на умственно отсталую.

— Повернуть жеребенка, конечно, — терпеливо сказал он. — Развернуть передние ноги, чтобы он смог выйти.

— О, и это все? — Я посмотрела на лошадь. Лозганн, чье элегантное имя на самом деле означало «лягушка», была очень изящно сложена для лошади, но чертовски велика для такой работы.

— Э-э… вы имеете в виду, влезть внутрь? — Я украдкой посмотрела себе на руку. Возможно, она и пролезет — отверстие было достаточно велико — но дальше-то что?

Руки обоих мужчин были откровенно велики для такой работы. А Родерик, грум, которого обычно привлекали в таких щекотливых случаях, был, разумеется, не в состоянии, потому что на его правую руку я сама наложила лубок и повязку — он два дня назад ее сломал. Вилли, второй грум, все равно пошел за Родериком, чтобы получить от него совет и моральную поддержку. Как раз в этот момент он и пришел, одетый только в потрепанные бриджи, тощая грудь белела в полумраке конюшни.

— Дело трудное, — с сомнением сказал он, когда ему поведали о ситуации и о том, что его буду заменять я. — Мудреное, понимаете? Надо уметь, да еще и сила требуется.

— Не волнуйся, — самонадеянно заявил Джейми. — Клэр всяко сильнее, чем ты, жалкий сопляк. Ты будешь ей говорить, что нужно нащупать и что делать, и она в момент справится.

Я оценила этот вотум доверия, но никак не могла так же оптимистически настроиться. Твердо сказав себе, что это не труднее, чем ассистировать при полостной операции, я зашла в стойло, чтобы сменить платье на бриджи и грубую рабочую рубаху, а потом намылила руку до плеча жирным сальным мылом.

— Ну, в бой! — пробормотала я себе под нос и скользнула рукой внутрь. Места для маневров почти не было, и сначала я не могла понять, что чувствую. Я закрыла глаза, чтобы как следует сосредоточиться, и стала аккуратно щупать. Были участки гладкие и неровные. Гладкие, должно быть, туловище, а шишковатые — ноги или голова. Мне нужны были ноги, еще точнее — передние ноги. Я постепенно привыкала к ощущениям и к тому, что во время схватки нужно не двигать рукой. Поразительно сильные мышцы матки сжимали руку, как в тисках, мои собственные кости очень болели, потом схватка прекращалась, и я могла возобновлять поиски.

Наконец ищущие пальцы наткнулись на то, в чем я была уверена.

— Я нащупала нос! — ликующе закричала я. — Я нашла голову!

— Хорошо, девочка, хорошо! — Элик с волнением нагнулся, ободряюще поглаживая кобылу, когда начиналась очередная схватка. Я стиснула зубы и уперлась лбом в лоснящийся крестец, пока могучая сила выворачивала мне запястье. Потом все прекратилось, и я продолжила поиски. Осторожно щупая, я нашла изгиб глазницы и брови, и маленькое свернутое ухо. Переждав очередную схватку, я провела рукой по шее до плеча.

— У него голова прижата к шее, — сообщила я. — Во всяком случае, голова указывает верное направление.

— Отлично. — Джейми, стоявший у головы лошади, ласково погладил потную гнедую шею. — Если повезет, ноги будут подвернуты под грудь, и ты сможешь взяться рукой за колено.

Это все продолжалось и продолжалось, я ощупывала, погрузив руку по самое плечо в теплую темноту лошади, ощущая ужасную силу родовых схваток и благодарные передышки, вслепую борясь, чтобы достичь своей цели.

Мне казалось, что я сама рожаю, и это было чертовски трудное дело.

Наконец я ухватилась за копыто. Я чувствовала круглую поверхность и острый край. Следуя взволнованным, зачастую противоречивым указаниям своих советчиков, я то тянула, то толкала, вытягивала одну ногу вперед и заталкивала другую назад, потела и стонала вместе с кобылой.

И вдруг все заработало. Схватка прекратилась, и внезапно все гладко скользнуло на место. Я, не двигаясь, ждала следующей схватки. Она началась, и вдруг маленький мокрый носик выскочил наружу, вытолкнув мою руку. Крохотные ноздри раздувались, словно заинтересовавшись новыми ощущениями, и тут нос исчез.

— Со следующей все закончится! — Элик едва не плясал в экстазе, его скрюченная ревматизмом фигура подпрыгивала на сене вверх-вниз. — Давай, Лозганн! Давай, сладкая моя лягушонка!

Словно в ответ кобыла судорожно замычала. Ее задняя часть резко изогнулась, и жеребенок легко выскользнул на чистую солому со своими шишковатыми ногами и большими ушами.

Я плюхнулась на солому, глупо ухмыляясь. Я была покрыта мылом, слизью, кровью, я вымучилась, у меня все болело, от меня сильно воняло самыми неприятными конскими запахами. Я была в эйфории.

Я сидела и смотрела, как Вилли и однорукий Родерик обихаживают новорожденного, обтирая его пучками соломы. И радовалась вместе со всеми, когда Лозганн повернулась и лизнула его, а потом нежно подтолкнула головой и потерлась носом, заставляя его встать на непомерно длинные, дрожащие ноги.

— Чертовски хорошая работа, девочка! Чертовски хорошая!

Элик, переполненный эмоциями, тряс мою неиспачканную слизью руку. Внезапно до него дошло, что я пошатываюсь и чувствую себя ужасно, поэтому он повернулся к мальчишкам и рявкнул на них, чтобы они принесли воды. Потом обошел вокруг меня и положил загрубевшие старческие руки мне на плечи. Прикасаясь поразительно ловко и нежно, он мял и похлопывал, снимая напряжение в мышцах.

— Ну вот, девочка, — сказал он наконец. — Тяжелое дело, верно? — Он улыбнулся мне и с обожанием уставился на новорожденного жеребенка.

— Крепкий мальчишка, — прогудел он. — Кто тут у нас такой славный паренек, а?

Джейми помог мне помыться и переодеться. Пальцы мои онемели, и я не могла справиться с пуговицами на платье.

Понимала я и то, что вся рука утром будет черной от синяков, но все равно испытывала умиротворение и удовлетворение.

Казалось, что дождь будет лить вечно, и когда все же распогодилось, я сощурилась на солнечный свет, как впервые вылезший на поверхность крот.

— У тебя такая нежная кожа, что я вижу, как кровь течет по жилам, — произнес Джейми, ведя пальцем по моему обнаженному животу вслед за солнечным лучом. — Могу проследить все вены от руки до сердца. — Он нежно провел пальцем от запястья до локтя, поднялся по внутренней поверхности руки до плеча и спустился на ключицу.

— Это называется подключичная вена, — заметила я, скосив глаза и глядя за движением его пальца.

— Правда? О, точно, потому что она под твоей ключицей. Расскажи еще что-нибудь. — Палец медленно двигался вниз. — Мне нравится слышать латинские названия. Я и не думал никогда, что будет так приятно заниматься любовью с доктором.

— Это, — с некоторым напряжением сказала я, — называется околососковый кружок, и ты это знаешь, я на прошлой неделе уже говорила.

— Говорила, — пробормотал он. — А вот еще один, представляешь? — Яркая голова нагнулась, и язык, сменивший палец, продолжил путешествие вниз.

— Пупок, — задохнувшись, выговорила я.

— Угу, — приглушенно отозвался он, и губы растянулись в улыбке, не отрываясь от моей просвечивающей кожи. — А вот это что?

— Это ты скажи, — прижала я его голову. Но он уже не мог говорить.

Потом я сидела в приемной, мечтательно плавая в воспоминаниях о своем пробуждении в постели, залитой солнечным светом, среди мятых простыней, ослепительно белых, как песок на пляже. Одна рука лежала на груди, и я лениво играла соском, наслаждаясь ощущением того, как он твердеет под тонкой тканью платья и упирается в ладонь…

— Ублажаешь себя?

Саркастический голос раздался от двери, и я подскочила, сильно ударившись головой о полку.

— О, — угрюмо буркнула я. — Гейли. Кто же еще? Что ты здесь делаешь?

Она вплыла в приемную, словно передвигалась на колесиках. Я точно знала, что у нее есть ноги, я их видела. Чего я никак не могла понять — это куда же она их девает, когда ходит.

— Я принесла мистрисс Фитц немного шафрана из Испании. Она хотела его получить перед приездом герцога.

— Опять пряности? — полюбопытствовала я, постепенно вновь обретая хорошее настроение. — Если он съест хотя бы половину того, что она для него готовит, домой его придется катить.

— Это можно сделать прямо сейчас. Я слышала, что он напоминает мячик.

Выбросив из головы герцога, Гейлис предложила мне сходить вместе с ней в предгорье.

— Мне нужен мох, — объяснила она, изящно помахивая длинной, словно бескостной рукой. — Из него получается превосходный лосьон для рук, если вскипятить его в молоке с добавлением овечьей шерсти.

Я бросила взгляд в узкое окно, где пылинки в золотом свете просто обезумели. В воздухе плыл слабый аромат спелых фруктов и свежескошенного сена.

— Почему бы и нет?

Дожидаясь, пока я соберу корзинки и бутылки, Гейли бродила по приемной, поднимая и ставя на место разные предметы. Она остановилась перед маленьким столиком и, нахмурившись, взяла что-то в руки.

— Это еще что такое?

Я оставила свое занятие и подошла к ней. Она держала в руках небольшой пучок высохших растений, перевязанный тремя скрученными нитками — черной, белой и красной.

— Джейми говорит, это сглаз.

— И он прав. Где ты это взяла?

Я рассказала, как нашла этот пучок в собственной постели.

— На следующий день я нашла его под окном, куда Джейми его выбросил. Я собиралась показать его тебе и спросить, может, ты об этом что-нибудь знаешь, но забыла.

Она задумчиво постукивала ногтем по передним зубам, покачивая головой.

— Нет, я об этом ничего не знаю. Но можно попробовать выяснить, кто его тебе подкинул.

— Правда?

— Ага. Приходи ко мне завтра утром, и я скажу.

Отказавшись добавить что-нибудь еще, она повернулась, взметнув зеленым плащом, и мне пришлось просто пойти следом.

Мы забрались довольно высоко в предгорья, причем Гейлис пускала коня в галоп везде, где позволяла дорога, и ехала шагом все остальное время. Через час после того, как мы покинули деревню, она остановилась у небольшого ручья, над которым свешивали свои ветви ивы.

Мы перешли ручей вброд и пошли дальше, собирая поздние летние травы, зреющие осенние ягоды и толстые желтые древесные губки, которые росли на стволах деревьев в небольших тенистых узких гленах.

Гейлис скрылась в папоротниках, пока я складывала в корзинку осиновую кору.

Капли засохшего сока на казавшейся бумажной коре походили на замерзшие капли крови — темно-красные, сверкающие изнутри пойманным в ловушку солнечным светом.

Меня испугал какой-то звук, и я посмотрела вверх, на холм, откуда он вроде бы донесся.

Потом звук раздался снова — высокий, мяукающий плач. Казалось, он исходил из скалистой расщелины рядом с гребнем холма. Я поставила корзинку и полезла наверх.

— Гейли! — крикнула я. — Иди сюда! Кто-то оставил здесь ребенка!

Сначала послышался хруст веток и шорох, потом приглушенные ругательства, и наконец из зарослей кустарника на склоне холма появилась Гейли. Ее обычно бледное лицо раскраснелось и было сердитым, в волосах запутались веточки.

— Что, во имя Господа… — начала она и внезапно ринулась вперед. — Кровь Христова! Положи его обратно!

Она поспешно выхватила младенца у меня из рук и положила на то же место, где я его нашла — в небольшое углубление в скале. Сбоку стояла деревянная миска, до половины наполненная свежим молоком, а у ног младенца лежал маленький букетик полевых цветов, перевязанный красным шнурком.

— Но он болен! — возмутилась я, вновь наклоняясь над ребенком. — Кто мог оставить здесь больного младенца, совершенно одного?

Ребенок был явно очень болен: маленькое узкое личико было зеленоватым, под глазами лежали темные круги, крошечные кулачки еле двигались под одеяльцем. Когда я подняла младенца, он безвольно обвис в моих руках, и я невольно подумала, в состоянии ли он плакать.

— Его родители, — коротко бросила Гейлис, удерживая меня. — Оставь его. Давай убираться отсюда.

— Родители? — негодующе воскликнула я. — Но…

— Это подменыш, — нетерпеливо сказала она. — Оставь его и пошли. Быстро!

Потащив меня за собой, Гейли нырнула в подлесок. Протестуя, я вынуждена была идти следом. Мы спустились к подножью холма, обе раскрасневшиеся и запыхавшиеся, и тут я заставила ее остановиться.

— Да что же это такое? — потребовала я объяснений. — Мы не можем просто так бросить здесь больного ребенка. И что ты имеешь в виду — «подменыш»?

— Подменыш, — нетерпеливо ответила она. — Уж наверное, ты знаешь, кто такие подменыши? Когда феи крадут человеческого детеныша, они вместо него оставляют своего. Понятно, что это подменыш, потому что он все время кричит, и все время возбужден, и не растет.

— Конечно, я об этом слышала, — сказала я. — Но ведь ты не веришь в эту чушь, верно?

Она кинула на меня странный взгляд, полный подозрения. Потом черты ее лица расслабились и снова приняли обычное выражения веселого цинизма.

— Нет, не верю, — согласилась она. — Зато здешние люди верят. — Она нервно оглянулась на холм, но из скалистой расщелины больше ничего не было слышно. — Семья, должно быть, где-то рядом. Пошли отсюда.

Я неохотно позволила ей увлечь себя в сторону деревни.

— А зачем они положили его там? — поинтересовалась я, сев на камень, чтобы снять чулки; мы собрались переходить вброд ручей. — Они что, надеются, что Маленький Народец вернется и вылечит его? — Я все еще беспокоилась о ребенке — он выглядел таким больным. Не знаю, что с ним было, но я, возможно, могла бы ему помочь.

Наверное, можно оставить Гейли в деревне и вернуться за младенцем. Только придется сделать это как можно скорее; я посмотрела на небо, где на востоке мягкие серые дождевые тучи быстро темнели, наливаясь темным пурпуром. На западе еще оставалось розовое свечение, но светло будет не больше получаса

Гейли зацепила изогнутую ручку корзинки за шею, подобрала юбку и ступила в ручей, вздрогнув от холодной воды.

— Нет, — ответила она — Точнее, да Это холмы фей, и спать в них очень опасно. Если оставить подменыша на ночь в таком месте, Народец придет и заберет его, а на его место положит украденного человеческого ребенка.

— Но этого не произойдет, потому что это не подменыш. — У меня захватило дух от ледяной воды. — Это просто больное дитя. И он может не пережить эту ночь под открытым небом!

— И не переживет, — коротко ответила она. — К утру умрет. И я возлагаю надежды на Господа, что нас возле него никто не заметил.

Я замерла, перестав обуваться.

— Умрет? Гейли, я возвращаюсь за ним. Я не могу его там оставить! — Я повернулась и снова ступила в ручей.

Она догнала меня и так сильно толкнула в спину, что я упала в воду лицом вниз.

Барахтаясь и захлебываясь, я все же сумела встать на колени, разбрызгивая во все стороны воду. Гейли в мокрой юбке стояла почти по колено в воде и внимательно смотрела на меня сверху вниз.

— Ты, проклятая свиноголовая английская задница! — заорала она. — Ты ничего не можешь сделать! Слышишь меня? Ничего! Считай, что этот младенец уже умер! И я не позволю тебе рисковать нашими жизнями из-за твоих полоумных идей! — Фыркая и бурча что-то себе под нос, она наклонилась, подхватила меня подмышки и подняла на ноги.

— Клэр, — настойчиво сказала она, тряся меня за плечи. — Выслушай меня. Если ты подойдешь к ребенку, а он умрет — а он умрет, поверь мне, я уже такого насмотрелась — в его смерти семья обвинит тебя. Понимаешь, как это опасно? Ты что, не знаешь, что про тебя говорят в деревне?

Я стояла и дрожала под холодным закатным ветром. Меня разрывали противоречивые чувства — страх за свою жизнь и мысли о несчастном беспомощном младенце, медленно умирающем сейчас в темноте, с букетиком полевых цветов у ножек.

— Нет, — произнесла я, откидывая с лица мокрые волосы. — Гейли, нет, не могу. Обещаю, я буду осторожна, но я должна туда пойти. — Я вырвалась из ее рук и повернула к противоположному берегу, спотыкаясь на неясных тенях на дне ручья.

За спиной послышался приглушенный гневный возглас, и Гейли, с бешенством разбрызгивая воду, пошла в обратную сторону. Вот и хорошо, по крайней мере, не будет мне больше мешать.

Быстро темнело, и я продиралась сквозь кусты как можно быстрее. Я боялась, что не найду в темноте нужный холм — их было несколько, и все примерно одной высоты. Есть там феи или их нет, но мысль о том, что придется одной бродить здесь впотьмах, меня совсем не радовала. Как я буду возвращаться в замок с больным младенцем на руках, придется решать потом.

В конце концов я все же нашла холм, заметив молодые деревья у его подножья. К этому времени совсем стемнело, ночь была безлунной, и я часто спотыкалась и падала. Деревья росли почти вплотную друг к другу и тихонько разговаривали между собой под дуновением ночного ветерка — они щелкали, и скрипели, и вздыхали…

Проклятое место, зачарованное, подумала я, прислушиваясь к разговорам листвы над головой и прокладывая себе путь между стройными стволами. Не удивлюсь, если у следующего дерева мне встретится привидение.

Однако я удивилась. Честно сказать, я просто перепугалась до смерти, когда из-за дерева выскользнула неясная фигура и схватила меня. Я пронзительно закричала и стала вырываться…

— Иисус, — воскликнула я, — что ты здесь делаешь?! — и на мгновение прижалась к груди Джейми. Несмотря на то, что он меня напугал, я успокоилась, увидев его рядом.

Он взял меня за руку и повлек прочь из леса.

— Пришел за тобой, — тихо произнес он. — Я шел встречать тебя, потому что уже темнело, а встретил Гейлис Дункан, и она рассказала мне, где ты.

— Но дитя… — начала я, поворачивая обратно к холму.

— Дитя уже умерло, — коротко ответил он и потянул меня прочь. — Я сначала поднялся туда.

Я пошла за ним без возражений, расстроившись из-за смерти младенца, но при этом чувствуя облегчение, потому что мне все же не придется взбираться на холм фей и в одиночестве проделывать долгий путь домой. Подавленная темнотой и шепотом деревьев, я молчала, пока мы не перешли ручей. Поскольку я промокла, упав в воду, то не стала утруждать себя, снимая чулки. Джейми перепрыгнул с берега на валун посреди ручья, а с него перелетел на наш берег, как прыгун в длину. Он не промок.

— Ты вообще представляешь себе, как опасно ходить в одиночестве в такую ночь, Сасснек? — спросил он, но не рассерженно, а с любопытством.

— Нет… в смысле — да. Прости, если я встревожила тебя. Но я не могла оставить младенца там, просто не могла.

— Ага, я понимаю. — Он быстро обнял меня. — У тебя доброе сердечко, Сасснек. Но ты представления не имеешь, с чем тебе приходится иметь здесь дело.

— Феи, что ли? — Я устала и расстроилась, но скрывала это под легкомысленным тоном. — Я не боюсь предрассудков. — И тут меня словно стукнуло. — Ты что, веришь в фей, и подменышей, и всякое такое?

Он немного помолчал, прежде, чем ответить.

— Нет. Нет, я в такое не верю, но будь я проклят, если решусь переночевать на холмах фей, вот так-то. Но я образованный человек, Сасснек. У меня был учитель-немец, хороший, он учил меня латыни и греческому и всякому такому, а в восемнадцать лет я ездил во Францию. Ну, изучал историю, и философию, и узнал, что в мире еще много всего, кроме горных долин, и вересковых пустошей, и водяных коней в озерах. Но эти люди… — Он махнул рукой в темноту. — Они никогда не отходили от своих домов дальше, чем на день пути, разве только по такому случаю, как Сбор клана, а он случался, может, дважды за их жизнь. Они живут среди гленов и озер, и знают о мире только то, что рассказывает им отец Бэйн по воскресеньям в часовне. Это — и старые сказки.

Он отодвинул в сторону ветку ольхи, и я прошла под ней. Мы были на тропинке, по которой шли с Гейлис днем, и сердце мое согревала мысль, что Джейми даже в темноте может отыскать дорогу.

Здесь, вдали от холмов фей, он разговаривал нормальным голосом, иногда замолкая, чтобы убрать с тропинки ветку или сучок.

— Эти сказки становятся обычным развлечением Гвиллина, когда сидишь в зале и попиваешь рейнское вино. — Он шел по тропинке впереди меня, и его голос словно плыл ко мне, тихий и выразительный в холодном ночном воздухе. — А вот здесь, или даже в деревне — нет, там это совсем другое. Люди ими живут. Мне кажется, в некоторых из них содержится доля правды.

Я вспомнила янтарные глаза водяного коня и подумала, какие еще сказки окажутся правдивы.

— А другие… что ж, — голос Джейми сделался еще тише, и мне пришлось напрягаться, чтобы расслышать его. — Скажем, родителям этого ребенка, наверное, проще думать, что умер подменыш, а их собственное дитя, живое и здоровое, будет вечно жить среди фей.

Мы уже дошли до места, где оставили пони, и через час огни замка Леох приветливо засветились сквозь тьму. Никогда не предполагала, что смогу считать это унылое сооружение представительством развитой цивилизации, но именно сейчас эти огни показались мне маяком просвещения.

Только когда мы подъехали ближе, я поняла, что впереди столько света, потому что вдоль перил моста были развешаны фонари.

— Что-то случилось, — обернулась я к Джейми, увидела его при свете и сообразила, что он одет не в свою обычную поношенную рубашку и грубый килт. Белоснежный лен сиял в свете фонарей, а его лучший — и единственный — бархатный камзол лежал на седле.

— Ага, — кивнул он. — Поэтому я за тобой и пошел. Герцог, наконец, прибыл.

Герцог меня поразил. Не знаю точно, чего я ожидала, но уж никак не грубоватого, сердечного, краснолицего спортивного вида мужчину, которого увидела в зале Леоха. У него было приятно-грубое, обветренное лицо и светло-голубые глаза, постоянно прищуренные, словно он вглядывался против солнца в летящего фазана.

Я задумалась, не преувеличены ли все эти рассказы, но оглядела зал и поняла, что каждый мальчик младше восемнадцати не отрывает настороженного взгляда от герцога, который смеялся и оживленно разговаривал с Каллумом и Дугалом. Похоже, не преувеличены. Более того, их всех предупредили.

Когда меня представили герцогу, я с трудом сохранила серьезное лицо. Он был крупным мужчиной, крепким и основательным, из тех, что настойчиво доказывают в пабах свое мнение, подавляя собеседника громким голосом и постоянными повторами реплик. Конечно, я помнила рассказ Джейми, но внешний вид герцога так на меня подействовал, что, когда он низко склонился над моей рукой и сказал: «Как очаровательно обнаружить соотечественницу в этом глухом захолустье, миссис» голоском возбужденной мыши, мне пришлось закусить щеку изнутри, чтобы не опозориться публично.

Герцог и его свита, уставшие с дороги, рано отправились спать. Однако на следующий вечер после ужина была музыка и беседа, и мы с Джейми присоединились к Каллуму, Дугалу и герцогу.

Сэндрингэм очень невоздержанно потреблял рейнское вино Каллума и говорил многословно, подробно рассказывая как об ужасах путешествия в горах, так и о красотах местности. Мы вежливо слушали, и я старалась не встречаться взглядом с Джейми, когда герцог пищал о своих мучениях.

— Сломали ось за Стирлингом и застряли на три дня — под проливным дождем, заметьте, пока лакей не отыскал кузнеца и не заставил его починить чертову штуку. Но не прошло и половины дня, как мы попали в самую огромную выбоину, какую я когда-либо видел, и снова сломали проклятую ось! Потом одна лошадь потеряла подкову, и пришлось разгружать карету и идти рядом с ней — по грязи — и вести хромого коня. А потом…

Рассказ тянулся от одного бедствия к другому, и мне все сильнее хотелось захихикать, и я пыталась утопить это желание в вине — вероятно, это было ошибочным решением.

— Но дичь, Маккензи, дичь! — воскликнул вдруг герцог, закатывая в экстазе глаза. — Я просто не мог поверить! Не удивительно, что вы накрыли такой стол. — И он ласково погладил свой большой живот. — Клянусь, я готов отдать зуб за возможность поохотиться на оленя вроде того, что мы видели два дня назад. Восхитительный зверюга, просто восхитительный! Выскочил из кустов прямо перед каретой, моя дорогая, — обратился он ко мне. — Так напугал лошадей, что мы едва-едва не перевернулись опять!

Каллум поднял красивой формы графин, вопросительно изогнув темную бровь. Наливая вино в протянутые бокалы, он произнес:

— Ну, возможно, мы сумеем устроить для вас охоту, ваша светлость. Мой племянник — отличный охотник. — И кинул на Джейми острый взгляд исподлобья, получив в ответ едва заметный кивок.

Каллум сел, поставил графин на место и небрежно сказал:

— Да, можно устроить, ребята. Может, в начале той недели. Увидите много фазанов, и на оленя поохотиться тоже неплохо. — Он повернулся к Дугалу, сидевшему рядом на мягком стуле. — Мой брат тоже может поехать. Если намереваетесь отправиться на север, он покажет вам все те земли, о которых мы говорили раньше.

— Превосходно, превосходно! — герцог был в восторге. Он потрепал Джейми по ноге. Я заметила, что Джейми напрягся, но не сдвинулся с места. Он безмятежно улыбнулся и позволил руке герцога задержаться несколько дольше, чем следует. Потом его светлость перехватил мой взгляд, игриво улыбнулся мне с выражением «попытаться-то стоит?». Я улыбнулась ему в ответ. К моему большому удивлению, этот человек мне нравился.

В возбуждении от прибытия герцога я совершенно забыла, что Гейли предложила мне свою помощь в поисках того, кто подкинул мне сглаз. А после неприятной сцены с подменышем на холме фей я не была уверена, что мне хочется принимать ее помощь.

И все же любопытство победило подозрительность. Через два дня Каллум попросил Джейми поехать и сопроводить Дунканов в замок на банкет в честь герцога, и я поехала с ним.

Именно поэтому в четверг мы с Джейми оказались в гостиной Дунканов, и судья неуклюже развлекал нас дружеской беседой, пока его жена завершала наверху туалет. Почти совсем оправившись после сильного приступа гастрита, Артур все же не выглядел здоровым. Как и многие другие резко потерявшие вес толстые мужчины, он похудел больше лицом, чем телом. Брюшко по-прежнему выпирало из-под зеленого шелкового жилета, а вот кожа на лице обвисла дряблыми складками.

— Может, мне стоит пойти наверх и помочь Гейли с прической? — предложила я. — Я привезла ей новую ленту.

Чтобы иметь предлог для разговора с Гейлис наедине, я захватила с собой небольшой сверток. Показав его, я быстро выскользнула за дверь и побежала вверх по лестнице, пока Артур не начал протестовать.

Она меня ждала.

— Быстро, — сказала Гейли, — для этого нам нужно пойти в мой личный кабинет. Только надо поспешить, но это много времени не займет.

Я последовала за ней по узкой винтовой лестнице. Ступени были разной высоты, некоторые оказались настолько высокими, что мне приходилось поднимать юбки, чтобы не наступить на подол. Я пришла к выводу, что у плотников восемнадцатого столетия либо были неверные методы измерения, либо хорошее чувство юмора.

Личный кабинет Гейлис был под крышей, на одном из уединенных чердаков над комнатами прислуги. В него вела запертая дверь, которая открывалась просто чудовищным ключом не меньше шести дюймов в длину, с широкой, украшенной резьбой (виноградные лозы и цветы) головкой. Гейли извлекла его из кармана своего передника. Должно быть, он весил не меньше фунта и мог послужить неплохим оружием. Замок и петли были обильно смазаны маслом, так что толстая дверь открылась вовнутрь бесшумно.

Чердачная комнатка оказалась небольшой, свет в нее попадал из стрельчатых слуховых окон, прорезанных со стороны фасада. Каждый дюйм стен был занят полками, на которых выстроились кувшины, склянки, банки, флаконы, пузырьки и мензурки. Пучки высушенных трав, аккуратно перевязанные разноцветными нитками, свисали со стропил ровными рядами. Когда мы проходили под ними, они припудривали мне волосы ароматной пылью.

Эта комната, заставленная, буквально забитая вещами, темная, несмотря на окна, не имела ничего общего с чистой, деловой комнатой травницы внизу.

На одной полке стояли книги, в основном старые и потрепанные, без надписей на корешках. Я с любопытством провела пальцем по переплетам. Большинство из телячьей кожи, но две или три переплетены чем-то другим, чем-то мягким, но неприятно маслянистым. А еще у одной переплет больше всего походил на рыбью чешую. Я вытащила томик и осторожно его открыла. Текст написан от руки на смеси архаического французского и еще более устаревшей латыни, но я разобрала название: «Колдовская книга графа Сен-Жермена».

Я закрыла книгу и потрясенно поставила ее обратно на полку. Колдовская книга. Руководство по магии. Тут я почувствовала, как взгляд Гейлис буквально сверлит мне спину, и повернулась. На ее лице играло смешанное выражение озорства и настороженности. Что я буду делать теперь, узнав?

— Так это не пустые домыслы? — улыбнулась я. — Ты и вправду ведьма?

Интересно, как далеко все зашло, гадала я, и верит ли она в это сама или же просто попалась в ловушку собственных фантазий, которыми спасалась от скучного супружества с Артуром? А еще интересно узнать, какой магией она занимается — или думает, что занимается.

— О, белой, — ухмыльнулась она. — Только белой магией.

Я уныло подумала, что Джейми не ошибался насчет моего лица — похоже, кто угодно может угадать мои мысли.

— Что ж, хорошо, — произнесла я вслух. — Но лично я не из тех, кто будет плясать в полночь вокруг костра и летать на метле, уж не говоря о том, чтобы поцеловать задницу дьяволу.

Гейли тряхнула волосами и восхищенно расхохоталась.

— Насколько я понимаю, ты вообще не стремишься целоваться, — сказала она. — Да и я тоже. Хотя, если бы в моей постели лежал такой сладкий и пылкий дьявол, как в твоей, я бы, пожалуй, ложилась в нее вовремя.

— Кстати… — начала было я, но она уже отвернулась и занялась своими приготовлениями, что-то бормоча себе под нос.

Прежде всего проверив, надежно ли заперта дверь, Гейли подошла к сундуку под окном, порылась в нем и вытащила невысокую посудину и длинную белую свечу, вставленную в керамический подсвечник. Еще раз нырнула в сундук и отыскала потрепанное стеганое одеяло, которое расстелила на полу, чтобы уберечься от пыли и заноз.

— Что ты, собственно, собираешься делать, Гейли? — спросила я, с подозрением наблюдая за приготовлениями. Пока ничего особенно зловещего ни в посудине, ни в свече, ни в одеяле я не видела, но все-таки я совсем начинающая чародейка, чтобы не сказать больше.

— Призывать, — ответила она, подворачивая уголки одеяла, чтобы оно ровно лежало на досках пола.

— Призывать кого? — уточнила я. — Или что?

Она встала и откинула назад волосы. Тонкие, как у ребенка, и довольно непослушные, они выбивались из — под заколок. Продолжая бормотать, Гейли выдернула заколки, и волосы упали ровной, блестящей волной цвета густых сливок.

— О, призраков, духов, видения. Все, что может потребоваться, — небрежно бросила она. — Начинается всегда одинаково, а вот травы и слова разные для разных случаев. Нам сейчас требуется видение — посмотреть, кто хотел тебя сглазить. Тогда мы сможем обратить сглаз на них.

— Э-э-э… ладно… — мне вовсе не хотелось быть мстительной, но было очень любопытно — посмотреть, что такое «призывать» и выяснить, кто же собирался меня сглазить.

Поставив посудину в центр одеяла, Гейли плеснула в нее воды из кувшина, пояснив:

— Можно использовать любой сосуд, достаточно большой, чтобы получить хорошее отражение, хотя в колдовской книге говорится, что нужна серебряная чаша. Иногда, чтобы призвать, подходит даже пруд или лужа, но они должны находиться в укромном месте. Для этого требуется покой и тишина.

Она быстро шла от окна к окну, опуская тяжелые черные занавески, пока в комнате практически не осталось света. Я едва различала изящную фигуру Гейлис, скользящую в полумраке, пока она не зажгла свечу. Колеблющееся пламя освещало ее лицо, когда она несла свечу к одеялу, и отбрасывало резко очерченные тени на изящный подбородок.

Гейли поставила свечу рядом с посудиной, на противоположной от меня стороне. Очень осторожно добавила в нее еще воды, так что теперь та выпукло поднялась над посудиной, но не выливалась за счет силы натяжения поверхности. Я наклонилась и увидела, что на поверхности воды возникает превосходное отражение, гораздо лучше, чем в зеркалах замка. Словно опять прочитав мои мысли, Гейли объяснила, что такая штука не только помогает призывать духов; перед ней очень удобно причесываться.

— Только не шлепнись в нее, промокнешь, — предупредила она. Что-то в практичном тоне ее замечания, таком прозаичном среди всех этих таинственных приготовлений, напомнило мне кого-то. Я смотрела на стройную, бледную фигурку, и никак не могла понять, кого она мне напоминает. Ох, ну конечно же! Меньше всего она походила на невзрачную фигуру, склонившуюся над чайником в кухне преподобного мистера Вэйкфильда, но интонации, безусловно, были теми же, что и у миссис Грэхем.

Возможно, все дело было в одинаковом отношении — эдакий прагматизм, считающий оккультизм просто совокупностью явлений, как погода. Нечто, к чему, разумеется, следует относиться с осторожным уважением — так пользуются острым кухонным ножом — но чего вовсе не нужно избегать или бояться.

Или дело в аромате лавандовой воды? Свободные, летящие одеяния Гейлис всегда пахли растениями, которыми она пользовалась: ноготками, ромашкой, лавровым листом, укропом, мятой, майораном. Сегодня складки белого платья благоухали лавандой. Этот же запах пропитал практичное синее хлопчатобумажное платье миссис Грэхем, лавандой пахло и от ее костлявой груди.

Если грудь Гейли подобный скелет и поддерживал, на него не было и намека, хотя она надела платье с глубоким вырезом.

Я впервые видела Гейлис Дункан en deshabille; как правило, она носила строгие пышные наряды, застегнутые до шеи, подобающие жене судьи. Роскошное тело, выставленное напоказ сегодня, оказалось для меня сюрпризом — кремового цвета, почти того же оттенка, что и платье, частично объясняло, почему такой человек, как Артур Дункан, женился на девчонке-сироте без единого пенни в кармане.

Гейли выбрала с полки три банки и налила из каждой по чуть-чуть в миску тонкого металла, стоявшую на жаровне. Потом подожгла уголь свечкой и подула на огонь, чтобы он разгорелся быстрее. Потянуло ароматным дымком. Воздух на чердаке был настолько неподвижен, что сероватый дымок тянулся вверх, никуда не рассеиваясь, и образовывал колонну, повторявшую форму высокой белой свечи. Гейли села между двумя колоннами, изящно скрестив ноги, как жрица в храме.

— Ну вот, думаю, это прекрасно сработает. — Гейли с удовлетворением осмотрела сцену, стряхивая с пальцев остатки розмарина.

Черные драпировки с мистическими символами закрывали доступ солнечным лучам, и свеча оставалась единственным источником света. Пламя отражалось и рассеивалось в воде, и она, казалась, тоже светилась, как источник, а не отражение света.

— А теперь что? — спросила я.

Большие зеленые глаза светились, как вода, сияя предвкушением. Она помахала руками над поверхностью воды, потом скрестила руки между ног.

— Просто посиди немного молча, — сказала Гей-лис. — Прислушайся к биению сердца. Ты слышишь его? Дыши легко, медленно и глубоко.

Несмотря на живость в выражении лица, голос ее звучал тихо и медленно, создавая контраст с обычной бойкой речью.

Я послушалась и почувствовала, что биение моего сердца замедляется по мере того, как дыхание выравнивается и становится ритмичным.

Дымок пах розмарином, но еще два запаха я не узнавала; может, это наперстянка или лапчатка? Мне показалось, что пурпурные цветы — это белладонна, но уж конечно этого не может быть. Но чем бы они ни были, замедленное дыхание нельзя отнести только на счет могущества Гейли.

Я чувствовала себя так, словно на грудную клетку давил тяжелый вес, который и замедлял дыхание против моей воли.

Гейли по-прежнему сидела совершенно неподвижно, наблюдая за мной немигающими глазами. Она один раз кивнула, и я послушно опустила взгляд на недвижимую поверхность воды.

Гейли заговорила в том размеренном стиле, что опять напомнил мне миссис Грэхем, призывавшую солнце в круг из камней.

Слова были не английскими, но при этом не совсем не английскими. Какой-то странный язык, но мне казалось, что я должна его понимать, будто слова произносятся ниже уровня слуха.

Руки начали неметь, я попыталась изменить их положение, но они не слушались. Размеренная речь текла, тихая и настойчивая. Теперь я знала, что понимаю сказанное, но не могла извлечь слова на поверхность сознания.

Я смутно понимала, что нахожусь под воздействием то ли гипноза, то ли какого-то наркотика, и сознание изо всех сил цеплялось за эту осознанную мысль, сопротивляясь действию сладко пахнущего дымка. Я видела свое отражение в воде, зрачки, сузившиеся до точки, радужную оболочку, расширившуюся, как у ослепленной солнцем совы. Сквозь мои исчезающие мысли все тек словесный опиум.

— Кто ты? — Не знаю, кто из нас задал этот вопрос, но почувствовала, что мои губы шевельнулись, когда я ответила:

— Клэр.

— Кто послал тебя сюда?

— Я пришла.

— Зачем ты пришла?

— Не могу сказать.

— Почему не можешь?

— Потому что мне никто не поверит.

— Я тебе поверю. Доверься мне. Кто ты?

— Клэр.

Неожиданный громкий звук разрушил чары. Гейли вздрогнула, задев коленом миску, и отражение в воде разбилось.

— Гейлис? Дорогая моя! — из-за двери раздавался вопросительный, но все же настойчивый, голос. — Пора идти, дорогая. Лошади готовы, а ты все еще не одета.

Бормоча вполголоса какие-то грубые ругательства, Гейли встала и распахнула окно. Меня обдало свежим воздухом, я заморгала, и туман в голове начал рассеиваться.

Гейли испытующе смотрела на меня сверху вниз, потом наклонилась и помогла мне подняться на ноги.

— Ну, давай, — сказала она. — Чувствуешь себя немного странно, да? Иногда это так действует на людей. Тебе бы полежать на моей кровати, пока я одеваюсь.

Я распласталась на покрывале в ее спальне, закрыв глаза, прислушиваясь к шорохам, которые раздавались из личной гардеробной Гейли, и гадая, что все это была за чертовщина.

Понятное дело, никакого отношения к сглазу или его отправителю это не имело. Только лично ко мне. Возвращалась ясность сознания, а с ней пришла мысль: может, Гейли шпионила для Каллума? На своем месте она слышала о делах и тайнах всей округи. А кто, кроме Каллума, будет так интересоваться моим происхождением?

Что же могло произойти, думала я, не прерви нас Артур? Возможно, где-нибудь в ароматизированном тумане я бы услышала обычный гипнотический приказ — «когда проснешься, ты ничего не будешь помнить»? Но я помнила и пыталась понять.

Однако спросить Гейли не представлялось возможным.

Тут дверь спальни распахнулась, и в комнату вошел Артур Дункан. Он пересек спальню, подошел к двери в гардеробную, коротко постучал и вошел.

Изнутри раздался испуганный вскрик, и наступила мертвая тишина.

Артур Дункан вновь появился в дверях с расширенными глазами, слепым взглядом и так сильно побелевший, что я испугалась, не начался ли у него приступ. Он тяжело прислонился к дверному косяку, а я вскочила на ноги и поспешила к нему. Но тут он оторвался от двери и пошел прочь из комнаты, слегка пошатываясь. Мимо меня он прошел, словно не заметив.

Я тут же постучала в дверь.

— Гейли! С тобой все в порядке?

Мгновение тишины, потом совершенно невозмутимый голос ответил:

— Да, разумеется. Я через минуту выйду.

Когда мы в конце концов спустились вниз, Артур, уже пришедший в себя, пил вместе с Джейми бренди. Он выглядел несколько рассеянным, словно о чем-то думал, но жену приветствовал комплиментом и отправил грума за лошадьми.

Когда мы прибыли, банкет только начинался. Судью с женой проводили на почетные места за главным столом, а мы с Джейми, будучи ниже статусом, сели за стол рядом с Недом Гованом и Рупертом.

Мистрисс Фитц превзошла саму себя и просто сияла, наслаждаясь похвалами еде, напиткам и всему прочему.

Все и правда было очень вкусно. Я еще никогда не пробовала фазана, начиненного каштанами в меду, и угощалась уже третьим куском, когда Нед Гован, с некоторым изумлением следивший за моим аппетитом, спросил, попробовала ли я уже молочного поросенка.

Ответить мне помешало некоторое волнение на другом конце зала. Каллум встал из-за стола и направлялся ко мне в сопровождении Аулда Элика.

— Я вижу, что нет предела вашим талантам, мистрисс Фрэзер, — заметил Каллум, слегка поклонившись. Он широко улыбался. — Мало того, что вы перевязываете раны и исцеляете больных, вы еще принимаете жеребят! Думаю, скоро мы будем просить вас воскрешать мертвых!

Раздались смешки, но я заметила, что несколько человек тревожно покосились на отца Бэйна, который, сидя в углу, методично набивал себе желудок жареной бараниной.

— Как бы там ни было, — продолжил Каллум, опуская руку в карман, — вы просто обязаны позволить мне преподнести вам в знак благодарности маленькую безделушку. — Он протянул мне небольшую деревянную шкатулку, на крышке которой был вырезан герб Маккензи. До сих пор я не осознавала, насколько ценной лошадью была Лозганн, и мысленно возблагодарила тех милостивых духов, которые руководили подобными делами, что все прошло как надо.

— Ерунда, — ответила я, пытаясь вернуть подарок. — Ничего особенного я не сделала. Просто повезло, что у меня маленькие руки.

— И все-таки. — Каллум настаивал. — Если хотите, считайте, что это свадебный подарок, но я хочу, чтобы вы его приняли.

Джейми кивнул. Я неохотно взяла шкатулку и открыла ее. В ней лежали четки из черного янтаря с замысловатой резьбой на каждой бусине и крест, инкрустированный серебром.

— Это восхитительно, — искренне сказала я. В самом деле восхитительно, вот только я понятия не имела, что с ними делать. Хоть я и считалась католичкой, но меня вырастил дядя Лэмб, совершеннейший агностик, поэтому я очень смутно представляла себе значимость четок. И все же я тепло поблагодарила Каллума и отдала четки Джейми, чтобы он спрятал их в сумку.

Потом присела перед Каллумом в реверансе, радуясь, что уже могу делать это, не ударив в грязь лицом. Он открыл было рот, чтобы любезно попрощаться и покинуть меня, но его прервал неожиданный грохот из-за моей спины. Я повернулась, но увидела лишь спины и головы — люди вскакивали со своих скамей, чтобы понять, чем вызван шум. Каллум с трудом обогнул стол, нетерпеливо помахивая рукой, чтобы разогнать толпу. Люди уважительно расступались перед ним, и я увидела тучную фигуру Артура Дункана. Он лежал на полу, руки и ноги конвульсивно дергались, отталкивая добровольных помощников. Его жена, протолкавшись сквозь собравшихся, бросилась на пол рядом с ним и попыталась положить его голову себе на колени. Артур уперся пятками в пол, и тело его выгнулось дугой. Он издавал клокочущие, сдавленные звуки.

Зеленые глаза Гейлис тревожно обвели толпу, словно она кого-то искала. Я решила, что ищет она именно меня, и, выбрав самый простой путь, нырнула под стол и поползла на четвереньках.

Добравшись до Гейли, я обхватила лицо ее мужа ладонями и попыталась открыть ему рот. Судя по звукам, он, возможно, подавился куском мяса, и тот до сих пор находился в его дыхательном горле.

Однако челюсти Артура были сжаты и неподатливы, губы посинели и покрылись пеной, а это не согласовывалось с тем, что он подавился. И все же он задыхался — пухлая грудь вздымалась, борясь за глоток воздуха. — Скорее, поверните его набок, — потребовала я. Сразу несколько рук протянулись, чтобы помочь, тяжелое тело проворно повернули, передо мной оказалась широкая спина, обтянутая черной саржей. Я начала хлопать его между лопатками, раздавался глухой звук ударов. Массивная спина слегка подрагивала, но судорожного рывка, означающего, что препятствие исчезло, не было.

Я ухватилась за мясистое плечо и повернула Артура обратно на спину. Гейли низко склонилась над его лицом, звала его по имени, массировала горло. Глаза закатились, каблуки все слабее ударяли в пол. Руки, сжатые в агонии, неожиданно раскинулись в стороны, ударив кого-то, тревожно склонившегося над ним, в лицо.

Бессвязные звуки резко прекратились, и могучее тело обмякло. Теперь Артур лежал на каменных плитах, как мешок ячменя. Я отчаянно стала нащупывать пульс на безвольно обвисшем запястье, краем глаза заметив, что Гейли делает то же самое, приподняв подбородок и сильно прижимая пальцы в поисках сонной артерии.

Все было напрасно. Сердце Артура Дункана, уже истощенное необходимостью столько лет гнать кровь по этому массивному телу, отказалось от борьбы.

Я воспользовалась всеми известными мне способами оживления, хотя и знала, что это бессмысленно: раскачивала руки, делала грудной массаж, даже дыхание рот-в-рот, хотя это было очень противно — но все с ожидаемым результатом.

Артур Дункан не подавал признаков жизни.

Я устало выпрямилась и отошла назад, а отец Бэйн, кинув на меня взгляд отвращения, упал на колени перед поверенным и поспешно начал проводить последний ритуал. Спина и руки болели, лицо онемело. Суета вокруг неожиданно отступила, словно кто-то задернул занавеску, отделив меня от переполненного зала. Я закрыла глаза и потерла пощипывающие губы, пытаясь стереть с них вкус смерти.

Несмотря на смерть судьи и последующие формальности и хлопоты с погребением, охоту герцога отложили всего на неделю.

То, что Джейми неизбежно уедет, повергало меня в глубокую депрессию; я внезапно поняла, как сильно ждала встречи с ним за ужином после рабочего дня, как подпрыгивало мое сердце, если я неожиданно сталкивалась с ним днем, как сильно я зависела от него и от его надежного, ободряющего присутствия в нелегкой, запутанной жизни замка. И, если говорить всю правду, как сильно я любила его надежную, теплую силу в постели, как славно было просыпаться утром под его поцелуи и улыбку, видеть его взъерошенную голову. Перспектива его отсутствия была безрадостной.

Он привлек меня к себе, моя голова уютно устроилась у него под подбородком.

— Я буду скучать по тебе, Джейми, — тихо произнесла я.

Он еще крепче обнял меня и невесело рассмеялся.

— Я тоже, Сасснек. Честно сказать, я этого не ожидал — но мне по-настоящему больно покидать тебя. — Он нежно погладил меня по голове и провел пальцами по спине.

— Джейми… ты будешь осторожен?

У него в груди заклокотал смех.

— Это ты про герцога или про коня?

К моему великому неудовольствию, он собирался отправиться на охоту верхом на Донасе. Я уже представляла себе, как могучий жеребец по своей бесшабашности перепрыгивает через большой валун или топчет Джейми смертоносными копытами.

— Про обоих, — сухо сказала я. — Если конь тебя сбросит и ты сломаешь ногу, придется отдаться на милость герцога.

— Верно. Но ведь там будет и Дугал.

Я фыркнула.

— Он сломает тебе другую ногу.

Джейми рассмеялся и поцеловал меня.

— Я буду осторожен, то duinne. Пообещаешь мне то же самое?

— Да, — сказала я с уверенностью. — Ты имеешь в виду того, кто подкинул мне сглаз?

Веселье как рукой сняло.

— Возможно. Я не думаю, что тебе угрожает опасность, иначе я бы не уехал. Но все же… а, и держись подальше от Гейлис Дункан.

— Что? Почему? — я слегка отодвинулась, чтобы посмотреть на него. Ночь была темной, и я почти не видела его лица, но прозвучало это вполне серьезно.

— Эту женщину считают ведьмой, и все эти рассказы про нее… они стали еще ужаснее после смерти ее мужа. Я не хочу, чтобы ты близко подходила к ней, Сасснек.

— Ты честно думаешь, что она колдунья? — сердито спросила я. Он обхватил меня сильными руками за ягодицы и тесно прижал к себе. Я обняла его, наслаждаясь ощущением крепкого, надежного тела.

— Нет, — ответил он. — Но мне не потому кажется, что она может быть для тебя опасной. Обещаешь?

— Хорошо. — По правде, я довольно охотно дала это обещание; после того случая с призыванием духов я не испытывала большого желания навещать Гейлис. Я накрыла губами сосок Джейми и стала шевелить его языком. Он издал глубокий горловой звук и прижал меня еще сильнее.

— Раздвинь ноги, — прошептал он. — Я хочу быть уверенным, что ты не забудешь меня, пока меня не будет рядом.

Немного позже я проснулась от холода. Сонно шаря рукой, я никак не могла найти одеяло. Внезапно оно само накрыло меня. Я удивилась и приподнялась на локте.

— Прости, — сказал Джейми. — Я не хотел будить тебя, девочка.

— А что ты делаешь? И почему не спишь? — прищурившись, я посмотрела на него. Было еще темно, но глаза уже привыкли к темноте, и я разглядела глуповатое выражение на его лице. Джейми не спал. Он сидел на табуретке у кровати, укутавшись в плед.

— Просто… ну, мне приснилось, что ты потерялась, и я никак не мог тебя найти. Поэтому я проснулся и… ну, решил на тебя посмотреть. Чтобы запечатлеть тебя в памяти и не забыть, когда уеду. Я уже накрыл тебя одеялом. Прости, что замерзла.

— Все нормально. — Ночь была холодной и очень тихой, словно только наши две души остались в мире. — Ложись в постель. Ты, верно, тоже замерз.

Он скользнул под одеяло и свернулся калачиком у меня за спиной. Его руки гладили меня от шеи к плечам, от талии к бедрам, обводили изгибы моего тела…

— Mo duinne, — нежно произнес он. — Нет, сейчас лучше сказать то airgeadach. Моя серебряная. У тебя волосы серебристо-золотые, а кожа, как белый бархат. Caiman geal. Белая голубка.

Я призывно прижалась к нему бедрами и глубоко вздохнула, когда его твердая плоть наполнила меня. Он прижимал меня к груди и двигался в одном ритме со мной, медленно, глубоко. Я слегка задохнулась, и он ослабил хватку.

— Прости, — пробормотал Джейми. — Я не хотел делать тебе больно. Но я так хочу быть в тебе, остаться в тебе, там, глубоко. Я хочу оставить в тебе свое семя. Я хочу вот так держать тебя, и остаться с тобой до зари, и оставить тебя, спящую, и уйти, сохранив в руках твое тепло.

Я сильнее прижалась к нему.

— Ты не делаешь мне больно.

После отъезда Джейми я бродила по замку и хандрила. Я принимала в больничке пациентов, много работала в саду и пыталась отвлечься, роясь в библиотеке Каллума, но время все равно тянулось бесконечно.

Уже почти две недели провела я в одиночестве, когда встретила Лири около кухни. Увидев ее на площадке у кабинета Каллума, я с тех пор украдкой наблюдала за ней.

Похоже, она неплохо себя чувствовала, но все же в ней ощущалось напряжение. Ничего удивительного, бедняжка, доброжелательно подумала я.

Однако сегодня она выглядела несколько возбужденной.

— Мистрисс Фрэзер! — сказала девушка. — У меня есть для вас известие!

И сообщила, что вдова Дункан заболела и просит меня прийти поухаживать за ней.

Я засомневалась, вспомнив требование Джейми, но сострадания и скуки оказалось достаточно, чтобы уже через час я скакала к деревне, привязав к седлу свою аптечку.

Дом Дунканов выглядел заброшенным, ощущение запустения и беспорядка словно сочилось из самого здания. На мой стук никто не ответил. Я толкнула дверь и увидела, что прихожая и гостиная завалены книгами и грязными стаканами, циновки сбиты, а мебель покрыта толстым слоем пыли. Ни одна служанка не явилась на мой зов, кухня тоже пустовала и была в таком же беспорядке, как и весь дом.

Со все возрастающей тревогой я поднялась наверх. В передней спальне пусто, но тут я услышала тихий шорох из буфетной на той стороне лестничной площадки.

Я толкнула дверь и обнаружила Гейлис. Она сидела в удобном кресле, положив ноги на буфетную стойку. Она выпивала — на стойке остались стакан и графин, а в комнате сильно пахло бренди.

Гейлис вздрогнула, увидев меня, потом, улыбаясь, с трудом поднялась на ноги. Взгляд у нее поплыл, но в остальном она выглядела совершенно нормально.

— В чем дело? — спросила я. — Ты не больна?

Гейлис изумленно вытаращилась на меня.

— Больна? Я? Нет. Все слуги ушли, и в доме не осталось никакой еды, зато бренди полно. Хочешь глоток? — Она повернулась к графину, но я схватила ее за рукав.

— Ты что, не посылала за мной?

— Нет. — Она расширившимися глазами смотрела на меня.

— Так почему… — меня прервал на полуслове раздавшийся с улицы шум. Он раздавался издалека, рокочущий шум, который мне уже доводилось слышать раньше, из этой самой комнаты, и ладони мои вспотели при мысли, что придется противостоять толпе.

Я вытерла руки о юбку. Шум приближался, и не было времени, да и нужды, задавать вопросы.

Глава 25 Ворожеи не оставляй в живых

Чьи-то обтянутые темно-коричневым плечи разорвали тьму. Меня грубо швырнули через какой-то порог, я ударилась локтем обо что-то деревянное, причем кость сразу онемела, и полетела головой вперед в черное зловоние, живое, в котором шевелилось что-то невидимое. Я пронзительно закричала и начала лупить руками, чтобы стряхнуть с себя бесчисленные царапающиеся маленькие лапки и что-то более крупное, которое с писком напало на меня, сильно стукнув по бедру.

Я сумела откатиться в сторону, но всего на пару футов, потому что ударилась о земляную стену, и меня засыпало пылью. Я скорчилась, как можно ближе прижавшись к стене, и попыталась выровнять дыхание, чтобы слышать то, что оказалось вместе со мной в этой зловонной яме. Что бы это ни было, оно было большим и хрипло дышало, но не рычало. Может, свинья?

— Кто здесь? — послышался из черной, как воды Стикса, тьмы голос, испуганный, но довольно громкий. — Клэр, ты?

— Гейли! — ахнула я и метнулась к ней, наощупь отыскивая ее руки. Мы крепко вцепились друг в друга, слегка покачиваясь.

— Здесь есть еще что-нибудь? — спросила я, осторожно оглядываясь. Глаза уже немного привыкли к темноте, но я все равно почти ничего не видела. Откуда-то сверху проникали слабые полоски света, но мрачные тени начинались уже на высоте плеч, и даже лица Гейли, всего в нескольких дюймах от моего, я почти не различала. Она засмеялась, но голос ее дрожал.

— Думаю, несколько мышей и другие паразиты. И запах, который и хорька собьет с ног.

— Запах я заметила. Но где мы, во имя Господа?

— В яме для воров. Отойди назад!

Над головой что-то заскрежетало, и внезапно возник столп света.

Я прижалась к стене как раз вовремя, чтобы уклониться от потока грязи, который обрушился на нас из маленького отверстия в потолке этой тюрьмы. Следом что-то шлепнулось.

Гейли наклонилась и подняла это. Отверстие осталось открытым, так что я разглядела, что она держит в руках небольшой хлебец, черствый и перемазанный грязью. Гейли предусмотрительно обтерла его подолом.

— Обед, — сказала она. — Есть хочешь?

Отверстие наверху так и не закрыли, но в нем никто не показывался, так что, к счастью, случайные прохожие не бросали в нас всякой дрянью. В яму попадал моросящий дождик и дул пронизывающий ветер. Было холодно, сыро и невыразимо тяжело на сердце. Вполне подходящее место, подумала я, для тех злоумышленников, кому и предназначалась эта яма. Для воров, бродяг, богохульников, прелюбодеев и… ведьм.

Мы с Гейли прижались друг другу у стены, чтобы было теплее, но почти не разговаривали. Говорить нам, в сущности, было не о чем, и сделать мы тоже ничего не могли, только терпеливо сберегать свои души.

В отверстии наверху темнело, наступала ночь, и наконец все погрузилось во тьму.

— Как по-твоему, долго нас будут здесь держать?

Гейлис пошевелилась, вытянув ноги, и солнечный луч наступившего утра осветил полоски на ее юбке, когда-то розовые и белые, а теперь непристойно грязные.

— Недолго, — ответила она. — Они ждут инквизиторов. В прошлом месяце Артур писал письма — занимался подготовкой. Вторая неделя октября. Они прибудут в любой момент.

Она потерла руки, согревая их, и положила их на колени, в маленький квадратик солнечного света.

— Расскажи мне об инквизиции, — попросила я. — Что должно произойти?

— Я толком и сама не знаю. Я никогда не видела, как судят ведьм, хотя, конечно, слышала об этом. — Она задумалась. — Вообще они не готовились к процессу над ведьмами, потому что собирались разрешать какие-то земельные разногласия. Так что по крайней мере шипов для ведьм у них не будет.

— Чего не будет?

— Ведьмы не испытывают боли, — объяснила Гейли. — А когда их прокалывают иглой, кровь не течет.

Шипы для ведьм со множеством иголок, ланцетов и других острых приспособлений, использовались для подобной проверки.

Я смутно припомнила, что об этом говорилось в книгах Фрэнка, но была уверена, что они применялись в семнадцатом веке, а не в этом. С другой стороны, подумала я с кривой усмешкой, нельзя считать Крэйнсмир очагом цивилизации.

— Очень плохо, что у них не будет этой штуки, — сказала я, хотя и похолодела при мысли о том, что меня будут прокалывать иголками. — Мы бы запросто прошли это испытание. Во всяком случае, я, — язвительно добавила я. — Подозреваю, что из тебя потечет не кровь, а ледяная вода.

— А вот я в этом не уверена, — задумчиво протянула Гейли, не обратив внимания на оскорбление. — Я слышала о шипах для ведьм с особыми иголками, которые складываются, когда их прижимают к телу. Кажется, что они втыкаются внутрь, а на самом деле — нет.

— Но почему? Зачем нарочно доказывать, что кто-то — ведьма?

Солнце уже садилось, но предвечерний свет еще наполнял наше узилище тусклым сиянием. На изящном лице Гейлис отражалась только жалость к моей наивности.

— Ты что, до сих пор не поняла? — спросила она. — Они собираются нас убить. И не имеет никакого значения, по какому обвинению или что покажут свидетели. Нас все равно сожгут.

Прошлой ночью меня слишком потрясло нападение толпы и убожество ямы, в которую мы попали, поэтому я только и могла, что прижиматься к Гейлис и ждать рассвета. Теперь остатки моего духа потихоньку начали просыпаться.

— Почему, Гейли? — затаив дыхание, спросила я. — Ты сама-то знаешь?

Воздух в яме казался густым от запахов гниения, грязи и сырой почвы, и я чувствовала себя так, словно земляные стены готовы сомкнуться и погрести меня под собой, как стены плохо вырытой могилы.

Я скорее ощутила, чем увидела, что Гейлис пожала плечами: солнечные лучи передвинулись, и теперь освещали стены нашей темницы высоко вверху, оставив нас в сырой тьме.

— Если это тебя утешит, — сухо произнесла она, — я сомневаюсь, что тебя тоже собирались схватить. Это дело между мной и Каллумом; тебе просто не повезло, что ты оказалась со мной, когда явились горожане. Останься ты у Каллума — и все было бы в порядке, хоть ты и сасснек — англичанка.

Слово «сасснек», произнесенное в своем обычном, уничижительном смысле, неожиданно потрясло меня, наполнив душу отчаянным стремлением к человеку, который называл меня так с любовью. Я обхватила себя руками, обняла себя, чтобы обуздать панику, готовую меня поглотить.

— Зачем ты пришла в мой дом? — с любопытством поинтересовалась Гейлис.

— Я думала, что ты послала за мной. Одна из девушек в замке передала весть, сказала, что от тебя.

— Ага, — задумчиво протянула Гейлис. — Лири, надо полагать?

Я оперлась на земляную стену, невзирая на отвращение к грязи и вони. Гейлис почувствовала мое движение и подвинулась ближе. Были мы друзьями или врагами, но в этой яме нас было только двое, и мы волей-неволей тесно прижались друг к другу, чтобы хоть немного согреться.

— Откуда ты знаешь, что Лири? — дрожа, спросила я.

— Потому что она оставила в твоей постели сглаз, — откликнулась Гейли. — Я тебе тогда еще говорила, что в замке полно девиц, которые злятся на тебя из-за твоего рыжеволосого красавца. Думаю, она решила — если тебя не станет, у нее снова появится шанс.

Я онемела и обрела голос лишь через некоторое время.

— Но она не могла!…

Гейлис засмеялась. Голос ее стал сиплым из-за сырости и жажды, но в нем все равно слышались прежние серебристые нотки.

— Любой, кто видел, как парень на тебя смотрит, сразу поймет. Хотя не думаю, что у нее достаточно опыта, чтобы это понять. Вот ляжет разок-другой с мужчиной, тогда начнет разбираться, но не сейчас.

— Да я не об этом! — выпалила я. — Она хочет вовсе не Джейми! Девчонка беременна от Дугала Маккензи!

— Что?! — Гейлис была искренне потрясена, и ее пальцы впились мне в руку. — А ты откуда знаешь?

Я рассказала, что видела Лири на лестничной площадке у кабинета Каллума, и поделилась своими выводами. Гейлис фыркнула.

— Тьфу ты! Она слышала, как Дугал и Каллум говорят обо мне; а испугалась, потому что решила: Каллум узнал, что она ходила ко мне за сглазом. Он бы выпорол ее за это до крови. Он таких шуток не допускает.

— Кто дал ей сглаз? — она меня ошеломила. Гейлис резко отодвинулась.

— Я его не давала. Я его продала.

Я уставилась на нее, пытаясь поймать ее взгляд в сгущающейся темноте.

— А что, есть разница?

— Ну разумеется, есть, — нетерпеливо заявила она. — Это просто сделка, вот и все. И я никогда не выдаю секретов своих клиентов. И потом, она же не говорила, что это для тебя! А тебя я предупреждала, если ты помнишь.

— Спасибо, — саркастически отозвалась я. — Но… — Мозг пылал, пытаясь переварить полученную информацию. — Раз она подкинула сглаз мне, значит, ей нужен Джейми. Тогда понятно, почему она отправила меня к тебе. А как же Дугал?

Гейли замялась, но через несколько минут пришла к какому-то решению.

— Девчонка беременна от Дугала Маккензи не больше, чем ты.

— Да почему ты так уверена?

Гейлис пошарила в темноте, нашла мою руку, потянула ее к себе и положила на свой увеличенный живот.

— Потому что от него беременна я, — сказала она.

— Так это не Лири, — ахнула я. — Ты!

— Я. — Она говорила совсем просто, без своей обычной манерности. — Что там Каллум пообещал: «Я прослежу, чтобы с ней обошлись, как положено?» Думаю, именно так он и представляет себе подходящее избавление от проблемы.

Я долго молчала, обдумывая все это.

— Гейли, — решилась я, наконец, — а боли в желудке у твоего мужа…

Она вздохнула.

— Белый мышьяк. Я надеялась, что это прикончит его до того, как беременность станет заметной, но он продержался дольше, чем я рассчитывала.

Я вспомнила на лице Артура Дункана взгляд, исполненный ужаса и понимания, когда он ворвался в гардеробную жены в последний день своей жизни.

— Понятно, — произнесла я. — Он не знал, что ты беременна, пока не увидел тебя полураздетой в день банкета. А когда понял… Полагаю, у него были основания считать, что отец — не он?

Из дальнего угла раздался слабый смешок.

— Бромид, который я добавляла ему в чай, обошелся мне дорого, но это стоило каждого фартинга.

Я вздрогнула и прижалась к стене.

— Поэтому ты и решилась убить его прилюдно, на банкете. Он бы заявил, что ты прелюбодейка… и отравительница. Как по-твоему, он понял про мышьяк?

— О, Артур знал, — заверила она меня. — Конечно, он бы в этом не признался даже самому себе, но он знал. Мы сидели за ужином, и я предлагала: «Не хочешь еще немного бульона, дорогой?» или «Глоток эля, мой родной?» А он смотрел на меня — глаза, как вареные яйца, и говорил, мол, нет, не хочу, что-то аппетита нет. И отодвигал тарелку, а потом я слышала, как он тайком идет в кухню и обжирается там, и думает, что так он в безопасности, потому что эта еда не из моих рук.

Она говорила легким и веселым тоном, словно пересказывала мне пикантную сплетню. Я снова вздрогнула и отодвинулась подальше от существа, с которым оказалась во тьме.

— Он и не догадывался, что мышьяк — в его тонизирующем средстве. Он не принимал никаких лекарств, которые приготовляла я. Заказывал патентованное тонизирующее средство в Лондоне — отдавал целое состояние! — В ее голосе звучало возмущение таким мотовством — В его состав входит мышьяк, и он не заметил никакой разницы, когда я добавила туда еще немного.

Я и раньше слышала, что тщеславие — главная слабость всех убийц. Похоже, это правда, потому что Гейлис продолжала свой рассказ, забыв о нашем положении, так она гордилась своим успехом.

— Конечно, убивать его прилюдно было немного рискованно, но мне пришлось срочно что-то предпринять.

Понятное дело, не мышьяк. Я вспомнила твердые синие губы судьи и то, как онемели мои собственные, когда прикоснулись к его. Быстрый и смертельный яд.

А я-то думала, что Дугал признавался в любовной интрижке с Лири! Но ведь тогда, несмотря на неодобрение Каллума, ничто не могло помешать Дугалу жениться на девушке! Он был вдовцом.

А вот прелюбодеяние, да еще и с женой судьи? Совсем другое дело для всех, вовлеченных в него. Насколько я помнила, наказание за измену было жестоким. Каллум вряд ли смог бы замять такое значимое дело, но что-то мне плохо представлялось, чтобы он присудил брата к публичной порке или изгнанию. А Гейлис запросто могла предпочесть убийство тому, что ей прижгут каленым железом лицо и на несколько лет запрут в тюрьму, трепать пеньку по двенадцать часов в день. Так что она приняла свои предупредительные меры, а Каллум — свои. А между ними оказалась пойманной в ловушку я.

— А как же дитя? — спросила я. — Уж наверное…

Из темноты раздался мрачный смешок.

— Случается и непредвиденное, подруга. Даже с лучшими из нас. А уж раз это случилось… — Я скорее почувствовала, чем увидела, что она пожала плечами. — Я сначала собиралась от него избавиться, а потом решила, что с его помощью можно заставить Дугала жениться на мне, когда Артур умрет.

Тут у меня возникло страшное подозрение.

— Но ведь жена Дугала тогда еще была жива! Гейлис, ты что… ?

Она покачала головой, ее платье зашуршало, и я уловила слабый блеск ее волос.

— Я собиралась, — ответила она. — Но Господь избавил меня от этой неприятности. Понимаешь, я сразу решила, что это знак свыше. И все бы отлично сработало, если бы не Каллум Маккензи.

Я обхватила себя за локти, очень уж стало холодно, и продолжала разговаривать с ней, чтобы хоть немного отвлечься.

— Так ты хотела самого Дугала или же его положения и денег?

— О, денег у меня полно, — в ответе послышалась нотка удовлетворения. — Я же знала, где Артур хранил ключ от всех своих бумаг и записей. А почерк у него был очень четкий, надо признать, так что подделать его подпись оказалось довольно просто. За последние два года я сумела забрать у него почти десять тысяч фунтов.

— Да зачем? — я совершенно ничего не понимала.

— Для Шотландии.

— Что? — на какой-то миг мне показалось, что я ослышалась. Потом я решила, что одна из нас потихоньку сходит с ума, и похоже, не я.

— Что ты имеешь в виду — для Шотландии? — осторожно поинтересовалась я, еще немного отодвигаясь. Кто его знает, насколько она психически неуравновешенна. Может, беременность повредила что-то в ее сознании.

— Да не бойся, я не сумасшедшая. — Бесстыдное веселье в ее голосе заставило меня вспыхнуть, и я очень порадовалась, что здесь темно.

— Нет? — уязвлено переспросила я. — По твоему собственному признанию, ты совершила подлог, воровство и убийство. Возможно, милосерднее считать тебя сумасшедшей, потому что если это не так…

— И не сумасшедшая, и не растленная, — решительно заявила она. — Я патриотка.

Забрезжило понимание. Я выдохнула воздух, который задерживала, ожидая нападения безумной.

— Якобитка, — произнесла я. — Святой Иисус, ты — чертова якобитка?

Так оно и оказалось. И это многое объясняло. Почему Дугал, обычно, как зеркало, отражавший мнение своего брата, вдруг проявил такую инициативу, собирая деньги для Дома Стюартов?

И с чего бы Гейлис Дункан, которая могла привести к алтарю любого мужчину, которого пожелает, выбрала двух таких непохожих типов, как Артур Дункан и Дугал Маккензи? У одного были деньги и положение, у другого — власть и возможность влиять на общественное мнение.

— Каллум подошел бы лучше, — продолжала она. — Такая жалость! Его беда стала моей. Именно он был тем самым, который подошел бы мне больше всего, единственный мужчина, бывший мне ровней. Вместе мы бы смогли… а, что ж поделаешь. Единственный мужчина, которого я хотела получить, и он же — единственный мужчина в мире, которого я не могла зацепить своим оружием.

— Значит, вместо него ты выбрала Дугала?

— О, да, — пробормотала она, погрузившись в свои мысли. — Сильный мужчина, и обладает кое-какой властью. Немного собственности. Люди его уважают. Но на самом деле он всего лишь ноги и член, — она коротко хохотнула, — Каллума Маккензи. Сила вся у Каллума. Почти столько же, сколько у меня.

Ее хвастливый тон привел меня в раздражение.

— Насколько я в этом разбираюсь, у Каллума есть кое-что, чего нет у тебя. Например, сострадание.

— О, да! Внутренности, набитые милосердием и состраданием, так, что ли? — она заговорила иронично. — Много пользы это ему принесло. Смерть уже устроилась у него на плече, это видно с первого взгляда. Он проживет еще года два после новогодней ночи, не дольше.

— А ты сколько проживешь? — не выдержала я. Ирония пропала, но серебристый голосок не дрогнул.

— Думаю, немного меньше. Неважно. За то время, что мне было отпущено, я многое успела: десять тысяч фунтов, переведенных во Францию, и целый округ, пробудившийся от спячки, для принца Чарльза. Когда восстание начнется, я буду знать, что помогла. Если доживу, конечно.

Она остановилась прямо под отверстием над головой. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я неплохо различала бледные очертания Гейлис, похожей на неурочное привидение.

— Что бы ни решили инквизиторы, я не сожалею, Клэр.

— Я сожалею только, что у меня всего одна жизнь, которую я могу отдать за свою страну? — съязвила я.

— Хорошо сказано, — согласилась она.

— Да что ты?

Мы замолчали. Тьма сгущалась. Чернота ямы казалась мне осязаемой силой, которая холодно и тяжело давила на грудь, наполняя легкие дыханием смерти. В конце концов я свернулась в комок, опустив голову на колени, и сдалась, погрузившись в неспокойную дрему на грани между замерзанием и паникой.

— Так ты любишь этого мужчину? — неожиданно спросила Гейлис.

Я вздрогнула и подняла голову с колен.

— Кого, Джейми?

— А кого еще? — сухо осведомилась она. — Во сне ты зовешь именно его.

— Я не знала, что зову его.

— Теперь знаешь.

Холод призывал к своего рода смертельному сну, но настырный голос Гейлис частично вывел меня из оцепенения.

Я обняла колени, тихонько раскачиваясь взад-вперед. Свет из отверстия наверху угас, сменившись мягкой темнотой ранней ночи. Инквизиторы могут прибыть даже на следующий день. Уже поздно лицемерить, и перед собой, и перед другими. Хотя мне еще трудно было признать, что я оказалась в смертельной опасности, я все же начала понимать тех узников, что ищут исповеди в канун казни.

— Я имею в виду, по-настоящему любишь, — настаивала Гейлис. — Не просто хочешь делить с ним постель — я знаю, тебе этого хочется, и ему тоже. Всем мужчинам хочется. Но — ты любишь его?

Любила ли я его? Если не думать о зове плоти? Яму заполняла анонимная темнота исповедальни, а у души на краю смерти нет времени на ложь.

— Да, — ответила я и уронила голову на колени. Снова стало тихо, и я уже опять засыпала, как вдруг

Гейлис заговорила снова, словно сама с собой.

— Значит, это возможно, — задумчиво произнесла она.

Инквизиторы прибыли через день. Из темноты ямы для воров мы слышали суматоху, поднятую их появлением: крики селян и грохот конских копыт по булыжникам Хай-стрит. Шум затихал по мере того, как процессия шла вдоль улицы.

— Они прибыли, — сказала Гейлис, прислушиваясь к волнению над нашими головами.

Мы невольно схватили друг друга за руки, похоронив вражду в общем страхе.

— Ну, — произнесла я с напускной бравадой, — уж лучше сгореть, чем замерзнуть до смерти.

Однако мы продолжали мерзнуть. Только к полудню следующего дня дверь нашей темницы резко распахнулась, и нас выволокли из ямы, чтобы отвести на судилище.

Несомненно, для того, чтобы вместить всех зрителей, суд устроили на площади перед домом Дунканов. Я увидела, как Гейлис бросила взгляд на окна гостиной и отвернулась с ничего не выражающим лицом.

За столом, установленным на площади, сидели два инквизитора на мягких табуретах. Один судья был неестественно высоким и худым, второй — низеньким и полным. Они невольно напомнили мне американскую юмористическую газету, которую я как-то видела. Поскольку их имен я не знала, то нарекла про себя высокого Маттом, а второго — Джеффом.

Здесь собралась почти вся деревня. Я огляделась и увидела довольно много своих пациентов, а вот обитатели замка практически отсутствовали.

Джон Макрэй, тюремщик деревни Крэйнсмир, зачитал обвинение против некоей Гейлис Дункан и некоей Клэр Фрэзер, обе обвиняются перед Судом Церкви в колдовстве.

— Подтверждается свидетелями, что обвиняемые вызвали смерть Артура Дункана средствами колдовства, — читал Макрэй твердым, уверенным голосом. — И принимая во внимание, что они послужили причиной смерти нерожденного ребенка Джанет Робинсон, заставили утонуть лодку Томаса Маккензи, призвали на деревню Крэйнсмир изнурительную болезнь внутренностей…

Это тянулось долго. Каллум здорово подготовился.

После чтения обвинительного акта вызвали свидетелей. В основном это были жители деревни, которых я не знала. Среди них не оказалось моих пациентов, чему я была очень благодарна.

Часть свидетельских показаний была совершенно нелепой, некоторым людям, очевидно, просто заплатили за грязную работу, но в некоторых содержалось зерно истины. К примеру, Джанет Робинсон притащил на суд отец.

Она была бледной и дрожала, на щеке пылал пурпурный синяк, и Джанет призналась, что зачала ребенка от женатого мужчины и избавилась от него с помощью Гейлис Дункан.

— Она дала мне какое-то питье и велела три раза сказать заклинание, когда восходит луна, — бормотала девушка, переводя испуганный взгляд с Гейлис на отца, не зная, кто из них представляет для нее большую угрозу. — Она сказала, что после этого у меня снова начнутся месячные.

— Начались? — заинтересованно спросил Джефф.

— Не сразу, ваша честь, — ответила девушка, нервно дергая головой. — Но я снова выпила снадобье, на ущербной луне, вот тогда и начались.

— Начались?! Да девчонка едва не истекла кровью! — вмешалась пожилая леди, очевидно, мать девушки. — Только потому, что она решила, мол, помирает, так и сказала мне правду. — Похоже, мистрисс Робинсон просто жаждала добавить чудовищных подробностей, и ее с большим трудом удалось заставить замолчать, чтобы вызвать следующих свидетелей.

Казалось, что никому из них нечего было рассказать обо мне, за исключением расплывчатого обвинения в том, что я присутствовала при смерти Артура Дункана и прикасалась к нему перед тем, как он умер, стало быть, имела к этой смерти какое-то отношение. Я уже начала думать, что Гейлис не ошиблась — не я была целью Каллума. Если так, у меня еще есть шансы. Во всяком случае, я так думала до тех пор, пока не появилась та женщина.

Когда она, кланяясь, вышла вперед, худая женщина в желтой шали, я почувствовала, что мы серьезно влипли. Она не из деревни, я никогда ее не видела. Она была босой, и ноги ее испачкались, пока она шла сюда.

— У тебя есть обвинение против любой из этих женщин? — спросил высокий и худой судья.

Женщина была напугана. Она не поднимала на судей глаз, только коротко кивнула, и в толпе замолчали, чтобы слышать ее.

Говорила она тихо, и Матт велел ей повторить.

У нее с мужем было хворое дитя. Оно родилось здоровым, а потом начало слабеть. Они решили, что это подменыш фей, и отнесли его на Волшебное Место, на холме в Кройч Горме.

Они ждали, когда феи вернут им их ребенка, и увидели двух леди, которые теперь стоят здесь. Леди поднялись на Волшебное Место, взяли ребенка и стали произносить над ним странные заклинания.

Женщина ломала под фартуком руки.

— Мы наблюдали весь вечер, сэр. Когда стемнело, появился демон, огромная черная тень. Он пришел беззвучно и наклонился над тем местом, где мы оставили дитя.

В толпе раздались благоговейные бормотания, а я почувствовала, как волосы у меня на шее встали дыбом, хотя и знала, что «огромным демоном» был Джейми, смотревший, жив ли еще младенец. Я взяла себя в руки, понимая, что последует дальше.

— А когда солнце взошло, мой муж и я пошли посмотреть. И мы нашли ребенка-подменыша мертвым на холме, а нашего малыша так и не увидели. — Она не выдержала и заплакала, закрыв лицо фартуком.

Словно история матери подменыша послужила каким-то сигналом, толпа раздалась, и из нее вышел гуртовщик Питер. Я внутренне застонала, увидев его. Я уже ощутила, что толпа настроилась против меня, когда слушала рассказ той женщины. Мне как раз не хватало, чтобы этот человек поведал суду о водяном коне.

Наслаждаясь своей временной славой, гуртовщик выпрямился и мелодраматически указал на меня пальцем.

— Это верно, что вы ее ведьмой кличете, мои господа! Я своими собственными глазами видал, как она вызвала водяную лошадь из Ивл Лоха, чтобы та выполняла ейные поручения! Здоровое ужасное создание, сэр, высоченное, как сосна, а шея, как у большой синей змеи, а глазищи — как яблоки, а смотрит, будто хочет у человека душу украсть!

Похоже, судей впечатлили эти показания. Они шептались несколько минут, а Питер вызывающе уставился на меня, словно говоря: «а теперь я тебе покажу, как надо смотреть!»

Наконец толстый судья прекратил совещание и властно поманил к себе Джона Макрэя, стоявшего в сторонке и готового к любым неприятностям.

— Тюремщик! — воскликнул судья, повернулся и указал на гуртовщика. — Забери этого человека и поставь его к позорному столбу за пьянство на людях! Мы — серьезные представители закона и не можем позволить себе тратить время суда на легкомысленные обвинения со стороны пьянчуги, который до того перепил виски, что увидел водяную лошадь!

Питер-гуртовщик был так потрясен, что даже не стал сопротивляться тюремщику, решительно подошедшему к нему и ухватившему его за локоть.

Когда его уводили, он диким взором смотрел на меня, разинув рот. Я не удержалась и приветственно помахала ему пальцами.

После этого короткого перерыва дела обернулись совсем плохо. Прошла целая процессия женщин и девушек, поклявшихся, что покупали заклятия и приворотные зелья у Гейлис Дункан, чтобы вызвать болезни, избавиться от нежеланного ребенка или привлечь к себе любовь мужчины. Все без исключения клялись, что чары подействовали — завидный результат для практикующего врача, цинично подумала я. Никто не говорил, что такие же результаты были у меня, зато несколько человек сообщили — чистую правду — что видели меня в комнате у мистрисс Дункан, где я смешивала снадобья и растирала травы.

Но и это все же не было роковым: примерно столько же человек заявили, что я вылечила их, пользуясь обычными лекарствами, безо всяких там заклинаний, чар и прочих фокусов. Учитывая силу общественного мнения, этим людям потребовалось мужество, чтобы выступить вперед и свидетельствовать в мою пользу, и я была им искренне благодарна.

От долгого стояния ноги мои начали ныть. Судьи сидели довольно удобно, узницам же табуретки не полагались. Но тут появился следующий свидетель, и я забыла про боль в ногах.

Преисполненный драматизма, могущего посоперничать с Каллумом, отец Бэйн распахнул дверь церкви и вышел на площадь, хромая и тяжело опираясь на деревянную трость. Он медленно приблизился к центру площади, склонил голову перед судьями, потом повернулся и внимательно оглядел толпу.

Под его стальным взглядом шум стих, перейдя в тихое, тревожное бормотание. Он заговорил, и его голос хлестнул, как удар плетью.

— Это Суд Божий над вами, жители Крэйнсмира! «Пред лицем его идет язва, а по стопам его — жгучий ветер». Увы, вы сами допустили, чтобы вас ввергли в соблазн свернуть с праведного пути! Вы посеяли бурю, и теперь этот смерч среди вас!

Я уставилась на него, ошеломленная этим неожиданным талантом к ораторскому искусству. Возможно, он становился способен к такому полету красноречия только во время кризисов. Напыщенный голос продолжал громыхать.

— На вас падет чума, и вы погибнете под тяжестью собственных грехов, если не успеете искупить свою вину! Вы радостно приняли к себе вавилонскую блудницу! — Судя по взгляду, которым он в меня выстрелил, имелась в виду я. — Да, вы продали свои души врагу, вы пригрели на груди английскую гадюку, и на вас падет отмщение Господа Бога Всемогущего! «Избавьтесь от чужой, которая умягчает речи свои! Ибо дом ее ведет к смерти, и стези ее — к мертвецам»! Покайтесь, люди, пока не стало слишком поздно! Падите на колени, говорю я вам, и молите о прощении! Изгоните английскую блудницу и отрекитесь от сделки с порождением Сатаны! — Он схватил с пояса четки и замахал в мою сторону большим деревянным распятьем.

Все это было довольно забавно, но я заметила, что Матт сильно напрягся. Скорее всего, профессиональная зависть.

— Э-э-э… отче, — сказал судья, слегка поклонившись в направлении отца Бэйна, — вы можете предоставить нам свидетельства, обвиняющие этих женщин?

— Могу. — Маленький священник, красноречиво выплеснув негодование, успокоился. Он направил на меня угрожающий палец, и мне пришлось собрать все силы, чтобы не шагнуть назад.

— В полдень вторника, несколько недель назад, я встретил эту женщину в садах замка Леох. Воспользовавшись противоестественными силами, она натравила на меня свору псов, и я упал к ее ногам, и оказался в смертельной опасности. Будучи серьезно ранен в ногу, я попытался покинуть эту женщину, но она хотела соблазнить меня своей греховностью и звала уединиться с ней. Я сопротивлялся ее уловкам, и тогда она сотворила надо мной проклятье!

— Да что за отвратительный вздор! — возмутилась я. — Это самое нелепое обвинение, которое я когда-либо слышала!

Взгляд отца Бэйна, мрачный и сверкающий, словно в лихорадке, оторвался от инквизиторов и остановился на мне.

— Ты что, отрицаешь, женщина, что сказала мне эти слова? «Пошли со мной, священник, а не то твоя рана загноится»?

— Немного поспокойнее, но что-то в этом роде, — признала я.

Триумфально стиснув зубы, священник откинул полу сутаны. На его бедре была повязка, вся в пятнах засохшей крови и влажная от желтого гноя. Бледная плоть ноги со зловещими красными полосами раздулась как над бинтами, так и под ними.

— Господи, приятель! — потрясение воскликнула я. — У вас началось заражение крови! Это необходимо лечить, причем немедленно, или вы умрете!

В толпе глухо забормотали. Даже Матт и Джефф выглядели ошеломленными.

Отец Бэйн медленно покачал головой.

— Вы слышите? — требовательно спросил он. — Безрассудство этой женщины не имеет пределов. Она проклинает меня, служителя Господа, и грозит мне смертью перед судом самой Церкви!

Возбужденное бормотание толпы сделалось громче. Бэйн снова заговорил, на этот раз немного громче, чтобы его услышали.

— Я оставляю вас, джентльмены, и судите сами свои чувства, и исполните слова Господа нашего: «Ворожеи не оставляй в живых»!

На драматических показаниях отца Бэйна свидетельства кончились. Очевидно, никто не был готов перещеголять подобное представление. Судьи объявили короткий перерыв, с постоялого двора для них принесли освежающие напитки. Для обвиняемых таких любезностей не предусмотрели.

Я собралась с силами и попробовала потянуть путы. Кожаные полоски заскрипели, но не подались ни на дюйм. Именно сейчас, цинично подумала я, пытаясь подавить зарождающуюся панику, тот самый момент, когда сквозь толпу должен промчаться юный герой на лихом коне, разметав раболепных горожан, и подхватить теряющую сознание героиню на седло.

Но мой лихой герой сейчас обретался где-то в лесу, наливаясь элем в обществе стареющего содомита благородных кровей и убивая невинных оленей. И очень маловероятно, думала я, стиснув зубы, что Джейми успеет вернуться, чтобы собрать оставшийся от меня пепел для ритуального погребения до того, как меня развеют по четырем ветрам.

Погрузившись во все возрастающий страх, я сначала не услышала топота копыт. Мое внимание привлекло негромкое бормотание и повернувшиеся головы, и только тогда я расслышала ритмичное цоканье по булыжникам Хай-стрит.

Удивленные шепотки становились все громче, толпа расступалась, чтобы пропустить всадника, которого я все еще не видела. Несмотря на отчаяние, я ощутила слабое трепыхание нелогичной надежды. А вдруг Джейми вернулся раньше? Может, приставания герцога сделались слишком настойчивыми, или оленей было мало? Что бы там ни было, я поднялась на цыпочки, желая разглядеть лицо приближающегося всадника.

Толпа расступалась неохотно. Конь, сильный гнедой, просунул морду между чьими-то плечами. Перед удивленными взглядами всех — включая меня — проворно спешивался жердеобразный Нед Гован.

Джефф с некоторым удивлением обозрел тощую фигуру.

— И вы, сэр?… — Он говорил вынужденно любезным тоном, увидев серебряные пряжки на башмаках и бархатный камзол — работа на лэрда Леоха неплохо оплачивалась.

— Меня зовут Эдвард Гован, ваша светлость, — строго ответил тот. — Стряпчий.

Матт ссутулил плечи и поморщился. На табурете не было спинки, и его спина, без сомнения, уже устала от напряжения. Я уставилась на него тяжелым взглядом, от души желая ему ущемления межпозвоночного диска. Если уж меня сожгут за дурной глаз, думала я, пусть хоть будет за что.

— Стряпчий? — пробурчал Матт. — И что же привело вас сюда?

Голова Неда Гована в седом парике склонилась в идеальном официальном поклоне.

— Я прибыл, чтобы смиренно предложить свои услуги в поддержку мистрисс Фрэзер, господа, — ответил он, — самой милосердной из всех леди на свете, которая известна мне лично не только как весьма доброжелательная в искусстве исцеления, но и весьма знающая в его применении.

Отлично, одобрительно подумала я. Получите удар с нашей стороны! Окинула взглядом площадь и увидела, что губы Гейлис изогнулись в полувосхищенной, полуязвительной улыбке. Пусть не все выберут Неда Гована Принцем Очарование, я сейчас не собиралась становиться очень уж капризной. Буду принимать защитников по мере их появления.

Поклонившись судьям и не менее официально — мне, мистер Гован выпрямился еще сильнее, чем обычно, зацепил большие пальцы за пояс бриджей и со всем романтизмом, присущим его немолодому, отважному сердцу, приготовился к битве, избрав оружием присущую закону мучительную скуку.

О, он, безусловно, был скучным. С неумолимой точностью механической мясорубки он подверг каждое обвинение тщательному исследованию и безжалостно порубил их на мельчайшие кусочки клинком закона и секачом прецедента. Это было внушительное представление. Он говорил. И говорил. И опять говорил, иногда вроде бы уважительно замолкая в ожидании указаний от судей, но на самом деле просто набирая воздуха перед очередным многословным натиском.

Учитывая, что моя жизнь и будущее полностью зависели от ораторского искусства этого костлявого человека, мне следовало сосредоточенно внимать каждому его слову. Но вместо этого я ужасно зевала, не успевая прикрыть разинутый рот, и переминалась с одной ноющей ноги на другую, пламенно мечтая, чтобы меня просто сожгли, прекратив эту пытку.

Похоже, толпа испытывала те же чувства. Сильное утреннее возбуждение угасло, сменившись апатией, а несильный, чистенький голосок мистера Гована все звучал и звучал. Люди начали расходиться, внезапно вспомнив о коровах, ждущих дойки, и полах, ждущих метлы, совершенно уверенные, что не может произойти ничего интересного, пока бубнит этот непреклонный голос. Когда мистер Гован закончил первоначальную защитную речь, наступил вечер, и приземистый судья, которого я нарекла Джеффом, объявил, что суд будет продолжен утром. После короткого совещания вполголоса между Недом Гованом, Джеффом и тюремщиком Джоном Макрэем два дородных горожанина повели меня к постоялому двору. Я кинула взгляд через плечо и увидела, что Гейлис ведут в другую сторону, обратно в яму, причем она не спешит и не выражает по этому поводу никакой признательности.

В темной задней комнате постоялого двора с меня, наконец, сняли путы и принесли свечу. Затем появился Нед Гован с бутылкой эля и тарелкой мяса и хлеба.

— Я побуду с тобой всего несколько минут, дорогая, и то вырвал их с трудом, так что слушай внимательно. — Маленький человечек наклонился ко мне, и выглядел он при этом в мерцающем свете настоящим заговорщиком. Глаза у него сверкали, и он не выказывал никаких признаков усталости или утомления, за исключением некоторой небрежности в парике.

— Мистер Гован, я так рада видеть вас! — искренне сказала я.

— Да, да, моя дорогая, — ответил он, — но на это у нас нет времени. — И потрепал меня по руке, дружески, но весьма небрежно.

— Я сумел убедить их рассматривать твой случай отдельно от мистрисс Дункан, и это может помочь. Выяснилось, что поначалу тебя арестовывать никто не собирался, тебя взяли только из-за того, что ты общалась с ве… с мистрисс Дункан.

— И все же, — торопливо продолжал он, — существует опасность и для тебя, и я не буду этого скрывать. В настоящий момент общественное мнение в деревне складывается не в твою пользу. Что заставило тебя, — с несвойственной ему горячностью воскликнул он, — трогать этого младенца?!

Я открыла рот, чтобы ответить, но Нед нетерпеливо отмахнулся.

— А, ладно, теперь это не имеет значения. Вот что мы должны сделать: будем давить на то, что ты англичанка — а отсюда твое невежество, заметь, а не чудаковатость — и оттягивать решение как можно дольше. Время на нашей стороне, потому что наихудшие из подобных процессов происходят в атмосфере всеобщей истерии, когда разумностью свидетельских показаний пренебрегают ради удовлетворения жажды крови.

Жажда крови. Именно это чувство я ощущала, именно его излучали лица в толпе. Кое-где появлялись следы сомнения или сочувствия, но только у тех редких душ, что стояли поодаль от толпы, а таких личностей в Крэйнсмире маловато.

О нет, поправила я себя. Одна точно есть — этот маленький сухой эдинбургский юрист, негнущийся, как старый башмак, который он так сильно напоминает.

— Чем дольше мы продержимся, — продолжал мистер Гован само собой разумеющимся тоном, — тем меньше люди будут склонны к поспешным действиям.

— Поэтому, — положил он руки на колени, — твоя роль завтра — просто молчать. Говорить буду я — и моли Бога, чтобы это подействовало.

— Что ж, это звучит достаточно разумно, — я с трудом попыталась улыбнуться, глянув на парадную дверь, где раздавались громкие голоса.

Мистер Гован перехватил мой взгляд и кивнул.

— Ну, я должен тебя покинуть. Я договорился, что ночь ты проведешь здесь. — Он с сомнением огляделся. Пристроенный к постоялому двору небольшой сарай, в котором в основном хранили всякую старую утварь и припасы, был холодным и темным, но куда лучше, чем яма для воров.

Дверь открылась, и на пороге замаячила фигура хозяина Тот всматривался в сумрак сарая поверх бледного колеблющегося пламени свечи. Мистер Гован встал, но я схватила его за рукав. Мне необходимо было узнать одну вещь.

— Мистер Гован… вас послал Каллум, чтобы помочь мне?

Нед замялся, но все же он был человеком безукоризненной честности.

— Нет, — последовал прямой ответ. На морщинистом лице промелькнуло смущение, и он добавил: — Я пришел… сам.

Нед нахлобучил шляпу и повернулся к двери, коротко пожелав мне «доброго вечера» перед тем, как скрыться в светлом и шумном постоялом дворе.

Для моего устройства потребовалось немного хлопот, но все же на большую бочку поставили маленький кувшин вина и положили хлебец — на этот раз чистый, а на пол бросили свернутое старое одеяло.

Я завернулась в одеяло и села на небольшой бочонок, размышляя во время скудного ужина.

Значит, Каллум не посылал адвоката. Да знал ли он вообще, что мистер Гован намеревался прийти? Все говорило за то, что Каллум вообще запретил кому бы то ни было появляться в деревне из опасения, что их поймают во время охоты на ведьм. Волны страха и истерии, захлестнувшие деревню, были осязаемы, я буквально ощущала, как они бьются о стены моего ненадежного убежища.

От этих мыслей меня отвлек шум из пивной. Может, это просто мой часовой с кем-нибудь? Но на краю смерти каждый лишний час становился поводом для благодарности. Я закуталась в одеяло, натянула его на голову, чтобы не слышать шума, и изо всех сил постаралась не ощущать ничего, кроме благодарности.

После исключительно беспокойной ночи меня подняли на рассвете и снова отвели на площадь, хотя судьи появились только через час.

Отдохнувшие, довольные и сытые после обильного завтрака, они тут же приступили к делу. Джефф повернулся к Джону Макрэю, который занял свое место за спинами обвиняемых.

— Мы не смогли установить виновность, опираясь только на представленные доказательства.

Вновь собравшаяся толпа, уже вынесшая нам приговор, взорвалась воплями возмущения, но Матт подавил мятеж, переведя пронзительный взгляд на молодых рабочих впереди, и те заткнулись, как облитые холодной водой псы. Восстановив порядок, он повернул костлявое лицо к тюремщику.

— Сопроводи узниц к озеру, будь любезен.

Благодарный шепоток ожидания разбудил мои худшие подозрения. Джон Макрэй ухватил одной рукой меня, другой — Гейлис, и повел вперед, но у него появилось множество помощников.

Злобные руки рвали мое платье, щипали меня и толкали, пока тюремщик тащил нас к озеру. Какой-то идиот приволок барабан и теперь выбивал на нем рваную дробь. Толпа что-то распевала под грубый ритм барабанной дроби, но я не улавливала слов среди воплей и выкриков. Сомневаюсь, чтобы мне очень хотелось узнать, что именно они орали.

Процессия затопила луг на берегу озера, где в воду выдавались небольшие деревянные мостки. Нас приволокли на самый их край, и оба инквизитора заняли свои места на обоих концах мостков. Джефф повернулся к толпе, ожидающей на берегу.

— Принесите веревку!

В толпе забормотали, выжидательно оглядываясь друг на друга. Наконец кто-то торопливо подбежал с мотком длинной тонкой бечевки. Макрэй взял ее и с заметным колебанием подошел ко мне, потом кинул вороватый взгляд на инквизиторов, и это, похоже, укрепило его решимость.

— Пожалуйста, будьте так добры, снимите туфли, мэм, — велел он.

— Какого чер… зачем это? — возмутилась я, скрещивая руки.

Он моргнул, определенно не готовый к сопротивлению, но тут один из судей опередил его с ответом.

— Это обычная процедура для испытания водой. Подозреваемой ведьме привязывают пеньковой веревкой большой палец правой руки к большому пальцу левой ноги. Соответственно, большой палец левой руки привязывается к большому пальцу правой ноги. А потом… — И он бросил красноречивый взгляд на воды озера. Два босых рыбака стояли на илистом берегу, закатав выше колен узкие штаны и подвязав их бечевкой. Вкрадчиво улыбнувшись мне, один из них поднял камешек и швырнул его в стального цвета воду. Камешек подпрыгнул и утонул.

— Оказавшись в воде, — бубнил инквизитор-коротышка, — виновная в колдовстве всплывет, ибо непорочность воды отвергнет порочную душу. А невинная женщина утонет.

— То есть у меня есть выбор — быть осужденной, как ведьма, или оказаться невинной, но утонуть, так, что ли? — рявкнула я. — Нет, благодарю вас! — И крепче обхватила себя за локти, пытаясь успокоить дрожь, которая, казалось, стала неотъемлемой частью моей плоти. Коротышка надулся, как перепуганная жаба.

— Ты не смеешь обращаться к суду без дозволения, женщина! Ты что, осмеливаешься отказаться от законного испытания?

— Осмеливаюсь ли я отказаться быть утопленной? Совершенно верно, осмеливаюсь! — Я слишком поздно заметила, что Гейлис отчаянно машет головой, разметав светлые волосы.

Судья обернулся к Макрэю.

— Разденьте ее и выпорите, — решительно приказал он. Сквозь недоверчивое изумление я услышала общий вздох, как бы от потрясенного смятения, но на деле — от предвкушения развлечения. И поняла, что такое ненависть. Не их. Моя.

Они не стали утруждаться и тащить меня обратно на деревенскую площадь. Ну, а мне уже все равно нечего было терять, и я не стала облегчать им работу.

Грубые руки вцепились в меня, дергая за юбку и лиф.

— Прочь от меня, чертовы деревенщины! — заорала я и сильно пнула одного из помощников. Он со стоном согнулся и тут же затерялся в кипящей массе орущих, плюющихся, свирепых лиц. Меня схватили другие руки и поволокли вперед, перетаскивая через поверженные в давке тела, проталкивая в открывшиеся просветы, слишком узкие, чтобы пройти сквозь них.

Кто-то ударил меня в живот, и я задохнулась. К этому времени лиф разодрали в клочки, поэтому сорвать остатки не составляло труда. Я никогда не страдала от излишней скромности, но стоять полуголой перед орущей враждебной толпой, с залапанной потными руками обнаженной грудью… Это было так унизительно и наполняло меня такой ненавистью, какой я не могла себе даже представить.

Джон Макрэй связал мне впереди руки, накинув на запястья скрученную веревку длиной в несколько футов. Ему хватило приличия выглядеть при этом пристыженным, но глаз он не поднимал, и я поняла, что отсюда не приходится ждать ни помощи, ни снисхождения: он точно так же зависел от милосердия толпы, как и я.

Гейлис была неподалеку, и обращались с ней, без сомнения, как и со мной — я мельком увидела ее платиновые волосы, спутанные ветром.

Мои руки вытянулись над головой, когда веревку набросили на ветку большой сосны и сильно дернули. Я стиснула зубы и погрузилась в собственную ярость — только так можно было побороть страх. Наступило затаившее дыхание ожидание, перемежающееся возбужденным бормотанием и отдельными выкриками из толпы наблюдателей.

— Задай ей, Джон! — заорал кто-то. — Начинай давай!

Джон Макрэй, очень чувствительный к показной стороне своей профессии, помедлил, держа плеть на уровне пояса, и оглядел толпу. Потом шагнул вперед и мягко развернул меня, так что теперь я находилась лицом к стволу дерева, почти уткнувшись носом в грубую кору. Потом он отступил на два шага, поднял плеть и ударил.

Потрясение оказалось страшнее боли. Честно говоря, только после нескольких ударов я осознала, что тюремщик делает все возможное, чтобы пощадить меня. Но все же один-два удара оказались достаточно сильными и рассекли кожу: я ощутила острую боль одновременно с ударом.

Я зажмурилась и прижалась щекой к дереву, изо всех сил стараясь оказаться где-нибудь в другом месте. И тут услышала нечто, тотчас же вернувшее меня в «здесь и сейчас».

— Клэр!

Веревка, связавшая запястья, слегка ослабла. Этого мне хватило, чтобы сделать хороший рывок и повернуться лицом к толпе.

Это сбило с толку тюремщика, который хлестнул плетью воздух, потерял равновесие и боднул головой ствол. Это здорово повеселило толпу, посыпались оскорбления и насмешки.

Волосы, мокрые от пота, слез и грязи, залепили мне глаза и облепили лицо. Я хорошенько потрясла головой и смогла, наконец, воочию убедиться в том, что слух меня не обманул.

Джейми пробивался сквозь толпу с грозным лицом, безжалостно используя преимущество своих мускулов и роста.

Я почувствовала себя, как генерал Маколиф в Бастони по время Арденнской битвы, увидевший третью армию Паттона. Невзирая на смертельную опасность, угрожающую Гейлис, мне, а теперь и Джейми, я еще никогда не была так счастлива.

— Мужик ведьмы!

— Точно, ее муж!

— Вонючка Фрэзер! Хвастливый петух! — и другие похожие эпитеты так и сыпались среди оскорблений, направленных на меня и Гейлис — Хватайте и его! Сжечь их! Сжечь их всех!

Истерия толпы, временно утихшая из-за неприятности, постигшей тюремщика, вновь взвилась до верхней точки.

Зажатый вцепившимися в него помощниками тюремщика, Джейми остановился. На каждой его руке висело по человеку, и он пытался поднять руку хотя бы до пояса. Решив, что он тянется к ножу, один из державших его сильно ударил Джейми в живот.

Джейми на мгновение засомневался, затем сильно саданул локтем по носу ударившему его человеку, освободил руку и, не обращая внимания на второго, цеплявшегося за него с другой стороны, опустил руку в сумку, вытащил что-то оттуда и бросил. В тот же миг, как это «что-то» вылетело из его руки, он крикнул:

— Клэр! Стой на месте!

Можно подумать, мне есть куда идти, оцепенело подумала я. Прямо в лицо летело что-то темное, я хотела отступить, но вовремя остановилась. Темное пятно больно ударило меня в лицо, и на плечи опустились черные бусины — четки черного янтаря аккуратно легли мне на шею.

Нет, не совсем аккуратно — нитка зацепилась за правое ухо. Глаза от удара заслезились, я потрясла головой, и четки легли на место, а распятие небрежно закачалось между обнаженными грудями.

Лица в передних рядах толпы уставились на него с ужасом и смущением. Внезапное молчание подействовало и на тех, кто стоял дальше, и кипящий рев затих. Голос Джейми, обычно мягкий и спокойный даже в гневе, зазвучал в полной тишине. Теперь в нем не было и намека на умеренность.

— Перережьте веревку!

Висевшие на нем отошли, и толпа расступилась перед Джейми. Он быстро пошел вперед. Тюремщик смотрел на него, оцепенев с разинутым ртом.

— Я сказал, режь веревку! Немедленно!

Тюремщик, выведенный из транса апокалиптическим видением нависающей над ним рыжеволосой смерти, дернулся и начал поспешно нащупывать кинжал. Веревка лопнула, и мои руки упали, как плети, резко заболев от облегчения. Я споткнулась и едва не упала, но сильная, знакомая рука подхватила меня под локоть и помогла устоять на ногах. Потом я прижала лицо к груди Джейми, и все остальное перестало существовать.

Должно быть, я на несколько мгновений потеряла сознание, а может, мне это показалось, потому что облегчение переполняло меня. Рука Джейми надежно держала меня за талию, а его плед укрывал меня, скрывая от жадных взглядов селян. Вокруг гудели голоса, но это уже не было безумной, ликующей жаждой крови.

Голос Матта — или Джеффа? — прорезал гул.

— Кто вы такой? Как посмели вы вмешиваться в суд инквизиции?

Я скорее ощутила, чем увидела, как толпа подалась вперед. Джейми был сильным и вооруженным, но он был один. Я съежилась под складками пледа. Его правая рука прижала меня сильнее, а левая потянулась к ножнам. Серебристо-синее лезвие злобно зашипело, наполовину обнажившись, и толпа резко остановилась.

Инквизиторы были сделаны из более прочной материи. Высунув нос из своего укрытия, я увидела, как Джефф уставился на Джейми. Матт выглядел скорее смущенным, чем раздраженным неожиданным вмешательством.

— Ты осмеливаешься угрожать оружием судьям Господа? — рявкнул пузатый коротышка.

Джейми полностью обнажил меч, сверкнула сталь. Он воткнул острие в землю, и эфес задрожал от силы удара.

— Я обнажил оружие в защиту этих женщин и истины, — парировал он. — Если против них и есть что-нибудь, они ответят мне, а затем Богу. Именно в таком порядке.

Инквизитор дважды мигнул, словно не в силах поверить в подобное поведение, и снова ринулся в нападение.

— Вам нет места в работе этого суда, сэр! Я требую, чтобы вы тотчас же отпустили узницу! А с вашим поведением мы разберемся чуть позже!

Джейми холодно осмотрел инквизиторов. Я прижималась к нему и слышала, как сильно колотится его сердце у моей щеки, но руки его были тверды, как камень, одна на эфесе меча, вторая на кинжале.

— Что до этого, сэр, так я на алтаре Господнем дал клятву защищать эту женщину. И если вы пытаетесь сказать мне, что считаете вашу власть сильнее, чем власть Всемогущего, должен сообщить вам, что я подобного мнения не придерживаюсь.

Наступившую тишину нарушило чье-то хихиканье, которому тут и там вторили нервные смешки. Пусть симпатии толпы не качнулись в нашу сторону, все же напряжение, готовое ввергнуть нас в катастрофу, ослабло.

Джейми положил мне руку на плечо и повернул меня. Я не могла смотреть в глаза толпе, но понимала, что это необходимо. Я вздернула подбородок как можно выше, устремила взгляд поверх голов на маленькую лодку в озере и смотрела на нее, пока не заслезились глаза.

Джейми отвернул плед, придерживая его на мне, но открыв шею и плечи. Он прикоснулся к черным четкам, нежно качнув их.

— Черный янтарь должен прожечь кожу ведьмы, верно? — требовательно обратился он к судьям. — Еще сильнее, думается мне, действует крест нашего Господа. Посмотрите! — Он подсунул палец под бусины и поднял распятие. Кожа под ним оставалась девственно белой, хотя немного испачканной после темницы, и в толпе ахнули и забормотали.

Неукротимая отвага, хладнокровное сознание и природное умение произвести эффект. Каллум Маккензи не ошибался, опасаясь честолюбия Джейми. А учитывая страх Каллума, что я открою происхождение Хеймиша или то, что, по его мнению, мне было об этом известно, можно было понять, что он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь мне.

Понять, но не простить…

Настроение толпы колебалось. Жажда крови, двигавшая ею раньше, рассеивалась, но в любой момент могла взметнуться, как волна, и раздавить нас. Матт и Джефф неуверенно смотрели друг на друга. Джейми застал инквизиторов врасплох, и они на время утратили контроль над ситуацией.

Вперед шагнула Гейлис Дункан. Не знаю, надеялась она до этого на что-то или нет. Как бы там ни было, она вызывающе тряхнула светлыми волосами и… ринулась в объятия смерти.

— Эта женщина не ведьма, — просто сказала она. — Ведьма — я.

Как ни прекрасно было представление Джейми, оно ни в какое сравнение не шло с этим. В поднявшемся вое утонули вопрошающие голоса инквизиторов.

Не было никаких намеков на то, что она при этом думала или чувствовала.

Высокие светлые брови оставались четкими, огромные зеленые глаза светились чем-то, похожим на веселье. Она стояла, выпрямившись в разорванном, перепачканном грязью одеянии, и смотрела на своих обвинителей сверху вниз. Когда шум и крики немного утихли, Гейлис заговорила. Она не снизошла до того, чтобы повысить голос, и этим заставила их замолчать, чтобы услышать ее.

— Я, Гейлис Дункан, сознаюсь, что я ведьма и возлюбленная Сатаны. — Это вызвало новый взрыв, и она опять с необыкновенным терпением ждала, пока они успокоятся.

— В покорности своему господину сознаюсь, что убила своего мужа, Артура Дункана, с помощью колдовства. — Тут она покосилась в сторону, поймала мой взгляд, и ее губы тронула едва заметная улыбка. Потом взгляд остановился на женщине в желтой шали, но голос не смягчился. — По злобе я наложила заклятье на младенца-подменыша, дабы он умер, а человеческое дитя осталось бы с феями.

Тут она повернулась и указала на меня.

— Я воспользовалась невежеством Клэр Фрэзер и использовала ее в своих целях. Но она не участвовала в моих деяниях и не знала о них, и она не служит моему господину.

В толпе снова забормотали, началась давка, люди отпихивали друг друга, проталкиваясь вперед. Гейлис протянула к ним обе руки ладонями наружу.

— Стоять на месте! — Ясный голос хлестнул, как; плетью, и произвел такой же эффект.

Она откинула голову назад, глядя в небо, и замерла, словно прислушиваясь.

— Слушайте! — возвестила она. — Слушайте ветер, с которым он прибудет! Берегитесь, вы, люди Крэйнсмира! Ибо мой господин летит сюда на крыльях ветра!

Гейлис опустила голову и пронзительно вскрикнула — высокий, зловещий крик ликования. Большие зеленые глаза смотрели неподвижно, как в трансе.

Ветер действительно усиливался. Я видела грозовые облака, которые катились к нам с дальнего берега озера. Люди начали беспокойно озираться, несколько человек выскользнули из толпы.

Гейли начала кружиться на месте, все сильнее и сильнее, волосы развевались на ветру, руки изящно изогнуты над головой, как у танцорки возле майского шеста. Я смотрела на нее пораженно и недоверчиво.

Она кружилась, волосы хлестали ее по лицу. Повернувшись еще раз, она мотнула головой, светлая грива упала на одно плечо, и я отчетливо увидела ее лицо — она смотрела на меня. Маска транса куда-то испарилась, и губы произнесли одно слово. Потом Гейлис снова повернулась к толпе и жутко закричала.

Это было слово «бегите!».

Гейлис внезапно прекратила свое стремительное вращение, с видом безумного ликования схватилась обеими руками за остатки лифа и разорвала его. Разорвала достаточно, чтобы толпа увидела ее тайну, ставшую известной мне, когда я прижималась к ней в холодной и грязной яме для воров. Тайну, которую узнал Артур Дункан за час до своей смерти. Тайну, из-за которой он умер. Клочки свободного платья упали на землю, явив миру шестимесячную беременность.

Я все стояла неподвижно, как скала, и смотрела на нее. Джейми, однако, не колебался. Он схватил одной рукой меня, другой — меч, и кинулся в толпу, сбивая людей локтями, коленями и эфесом меча, пробивая нам путь к озеру. Сквозь зубы он громко свистнул.

Поглощенные представлением под сосной, люди не сразу поняли, что происходит. Но едва некоторые из них с криками попытались схватить нас, раздался конский топот.

Донас по-прежнему был невысокого мнения о людях и с удовольствием показывал им это. Он укусил первую же руку, потянувшуюся к уздечке, и человек отшатнулся назад, крича и разбрызгивая кровь. Конь встал на дыбы, визжа и молотя передними копытами воздух, и те несколько человек, что желали его остановить, внезапно потеряли к нему всякий интерес.

Джейми перекинул меня через седло, как мешок муки, и одним плавным движением взлетел в седло сам. Расчищая путь резкими взмахами меча, он повернул Донаса в толпу. Люди падали под бешеным натиском зубов, копыт и стали. Мы набрали скорость и оставили позади озеро, деревню и Леох. От ударов из меня вышибало дух, но я пыталась говорить, нет — докричаться до Джейми.

Потому что застыла я не из-за того, что Гейлис показала свою беременность. Я увидела совсем другое, от чего меня пробрало холодом до мозга костей. Когда Гейли кружилась, она раскинула руки, и я увидела то же самое, что увидела она, когда с меня сорвали одежду. Отметину на руке, такую же, как и у меня. Здесь, в этом времени, это считалось меткой колдовства, меткой магов. Маленький, знакомый шрамик — прививка оспы.

Дождь барабанил по воде, облегчал боль в распухшем лице и в запястьях, горевших от веревок. Я зачерпнула ладонью воды из ручья и выпила ее медленно, с благодарностью ощущая, как холодная жидкость струится по горлу.

Джейми на несколько минут исчез. Он вернулся, что-то жуя, с охапкой стелющихся зеленых растений, выплюнул на ладонь зеленую кашицу, закинул в рот очередную порцию побегов и повернул меня к себе спиной. Джейми нежно размазывал разжеванные листья по моей спине, и жжение значительно уменьшилось.

— Что это? — спросила я, делая над собой усилие и пытаясь взять себя в руки. Я все еще дрожала и гнусавила, но беспомощные слезы уже почти прекратились.

— Мокричник, — отозвался он приглушенным из-за листьев во рту голосом, выплюнул их на ладонь и размазал мне по спине. — Не одна ты разбираешься в лечении травами, Сасснек, — произнес он значительно яснее.

— А как… каков он на вкус? — поинтересовалась я, подавив рыдание.

— Не так плохо, — лаконично ответил Джейми. Он закончил свое лечение и теперь аккуратно пристраивал мне на плечи плед. — Это не… — начал он, потом замялся. — В смысле, раны неглубокие. Я… я думаю, на тебе не останется… следов. — Он говорил грубовато, но прикосновения были очень нежными, и на глаза снова навернулись слезы.

— Прости, — пробормотала я, вытирая нос уголком пледа. — Я… я не знаю, что со мной. Не знаю, почему я никак не могу перестать плакать.

Джейми пожал плечами.

— Не думаю, что кто-то раньше пытался специально сделать тебе больно, Сасснек, — произнес он. — Вероятно, здесь не только боль, но и потрясение. — Он замолчал и подобрал концы пледа. — Со мной было то же самое, — сказал он совершенно естественным тоном. — После всего меня вырвало, а потом я плакал, когда мне промывали раны. А потом дрожал.

Он аккуратно вытер мне лицо пледом, потом взял меня за подбородок и поднял вверх мое лицо.

— А когда я перестал дрожать, Сасснек, — тихо договорил он, — то возблагодарил Бога за боль, потому что она означала, что я все еще жив. — Он кивнул и отпустил меня. — Когда доберешься до этого места, голубка, скажи мне, потому что тогда я смогу тебе еще кое-что рассказать.

Он встал и пошел к ручейку, чтобы выстирать в холодной воде испачканный кровью платок.

— А почему ты вернулся? — спросила я. Мне уже удалось перестать плакать, но я по-прежнему дрожала и куталась в плед.

— Аулд Элик, — улыбнулся Джейми. — Я попросил его приглядывать за тобой, пока меня не будет. Когда селяне схватили тебя и мистрисс Дункан, он скакал всю ночь и весь следующий день, чтобы найти меня. А потом я мчался назад, как сам дьявол. Господи, это отличная лошадь! — Он одобрительно посмотрел на Донаса, привязанного к дереву на берегу. Его влажная шкура сверкала, как медная.

— Надо увести его отсюда, — задумчиво произнес Джейми. — Сомневаюсь, что нас будут преследовать, но мы не так далеко от Крэйнсмира. Ты можешь идти?

Я с некоторым трудом поднялась вслед за ним по крутому берегу. Маленькие камешки выкатывались из-под ног, а папоротник и ежевика цеплялись за платье. Наверху росла ольховая рощица, деревья стояли вплотную друг к другу, и нижние ветви переплелись, образов над папоротниками зеленую крышу. Джейми отодвинул ветви так, чтобы я смогла проползти в это убежище, и тщательно расправил папоротники. Потом отступил назад и внимательно осмотрел мое убежище, удовлетворенно кивая.

— Ага, хорошо. Здесь тебя никто не найдет. — Он пошел было прочь, но тут же вернулся. — Постарайся уснуть, если сможешь, и не волнуйся, если я не сразу вернусь. Я немного поохочусь на обратной дороге — еды у нас нет, и я не хочу привлекать внимание, заходя в кабак. Натяни плед на голову, но смотри, чтобы он закрывал рубашку — белое видно издалека.

Мысль о еде показалась неуместной. Я чувствовала себя так, словно больше никогда в жизни не захочу есть. Да и спать тоже. Спина и руки все еще болели, ссадины от веревок на запястьях горели, и я вся была больной и избитой. Однако, измученная страхом, болью и просто усталостью, я заснула почти мгновенно, и резкий запах папоротников напоминал мне ладан.

Проснулась я оттого, что кто-то схватил меня за пятку. Испугавшись, я села, ломая пружинистые ветви. На меня дождем посыпались листья и веточки, и я отчаянно замахала руками, пытаясь выпутать из волос застрявшие там сучки. Исцарапанная, растрепанная и сердитая, я выползла из убежища и увидела веселого Джейми, сидящего рядом на корточках и наблюдающего за моим появлением. Наступил час заката; солнце опустилось совсем низко к ручью, и долина покрылась тенями.

От маленького костерка, горевшего среди камней у ручья, исходил запах жареного мяса — на самодельных вертелах, сделанных из заостренных зеленых веток, подрумянивались два кролика.

Джейми протянул мне руку, чтобы помочь спуститься вниз по берегу. Я надменно отказалась и гордо спустилась сама, только один раз споткнувшись о волочившиеся концы пледа. Тошнота прошла, и я жадно набросилась на мясо.

— После ужина пойдем глубже в лес, Сасснек, — предупредил Джейми, отрывая от кролика кусок. — Не хочу ночевать у ручья — вода шумит, и я не услышу, если кто подойдет.

Мы почти не разговаривали, пока ели. Нас обоих угнетал ужас прошедшего утра и мысли о том, что осталось позади. А я к тому же глубоко скорбела об утрате. Я утратила не только шанс выяснить, почему и для чего я здесь, я утратила еще и подругу. Единственную подругу. Я часто сомневалась в том, что движет Гейлис, но ни на миг не сомневалась, что этим утром она спасла мне жизнь. Она знала, что обречена, и сделала все, что могла, чтобы я сумела бежать. Костер разгорался все ярче, пока темнота наполняла долину. Я смотрела в языки пламени, видела хрустящую кожицу и коричневые кости кроликов на вертелах. В огонь упала капля крови из треснувшей кости, зашипела и испарилась. Мясо вдруг встало поперек горла. Я быстро положила кусок и отвернулась — меня вырвало.

Все еще почти не разговаривая, мы выбрались из долины и нашли удобное место на лесной поляне. Вокруг вздымались холмы, но Джейми выбрал высокое место с хорошим видом на дорогу, ведущую в деревню. Сумерки мгновенно сделали все краски более яркими, расцветив землю драгоценными камнями — мерцающий изумруд в ложбинах, дивно затененный аметист среди вереска, горящие рубины на рябинах, венчавших холмы. Ягоды рябины, специальное средство против колдовства… Издалека, у подножья Бен Адена, все еще виднелись очертания замка Леох, но быстро таяли, потому что свет угасал.

Джейми развел костер в укрытом месте и сел рядом. Слабый дождик застлал туманом воздух и украсил мне ресницы радугами, когда я посмотрела на языки пламени.

Джейми долго сидел и смотрел в огонь. Наконец поднял на меня глаза, обхватив руками колени.

— Я говорил тебе раньше, что не буду спрашивать тебя о том, чего ты не хочешь мне рассказывать. Я бы и сейчас не спросил, но я должен узнать, и для твоей безопасности, и для своей. — Он нерешительно замолчал. — Клэр, если ты до сих пор не была со мной честна, стань сейчас, потому что я должен знать правду. Клэр, ты ведьма?

Я уставилась на него.

— Ведьма? Ты… ты в самом деле можешь такое спросить? — Я решила, что он шутит. Но он не шутил.

Он взял меня за плечи и стиснул их, глядя мне прямо в глаза, словно требуя, чтобы я ответила.

— Я должен спросить, Клэр! А ты должна ответить!

— А если да? — спросила я пересохшими губами. — Если бы ты думал, что я ведьма? Ты бы все равно боролся за меня?

— Да я бы пошел с тобой к столбу! — неистово воскликнул он. — И потом в ад, если бы пришлось! Но пусть Господь наш Иисус смилостивится над нашими душами: скажи мне правду!

Напряжение всего происходящего оказалось мне не по силам. Я вырвалась из его рук и помчалась через поляну. Недалеко, до деревьев, просто я не могла больше находиться на открытом пространстве. Я вцепилась в дерево, потом обхватила его руками и с силой впилась пальцами в твердую кору, прижалась к ней лицом и истерически захохотала.

Лицо Джейми, белое и потрясенное, замаячило с другой стороны дерева. Смутно сознавая, что мой хохот больше всего походит на расслабленное кудахтанье, я сделала отчаянное усилие и замолчала. Тяжело дыша, я какое-то время просто смотрела на Джейми.

— Да, — твердо заявила я, отступая назад и сдерживая приступы дурацкого хохота. — Да, я ведьма! Для тебя — я просто не могу не быть ведьмой. Я никогда не болела оспой, но могу пройти через комнату, полную умирающих, и не заразиться. Я могу ухаживать за больными, и дышать с ними одним воздухом, и прикасаться к ним, но болезнь меня не затронет. Я не могу заразиться холерой, или столбняком, или дифтеритом. А ты, должно быть, думаешь, что это заклятье, потому что никогда не слышал о вакцинах, а по-другому ты этого объяснить не можешь.

— Но что мне известно… — я перестала пятиться и остановилась на месте, тяжело дыша и пытаясь держать себя в руках. — Я знаю про Джонатана Рэндалла, потому что мне о нем рассказывали. Я знаю, когда он родился и когда умрет, я знаю, что он сделал и что он сделает, я знаю о Сэндрингэме, потому что мне рассказал Фрэнк. Он знает о Рэндалле, потому что он… он… о Боже! — Меня опять затошнило, и я закрыла глаза, чтобы звезды над головой перестали вращаться. — А Каллум… он подозревает меня, потому что я знаю, что Хеймиш — не его сын. Я знаю… он не может зачать. Только он думает, что мне известно, кто отец Хеймиша… я считала, что это можешь быть ты, но теперь я знаю, что это невозможно, и… — я говорила все быстрее и быстрее, стараясь звуками собственного голоса унять головокружение. — Все, что я рассказывала тебе о себе — чистая правда, — я безумно закивала, словно уверяя в этом саму себя. — Все. У меня нет родственников, у меня нет истории, потому что я еще не родилась.

— Знаешь, когда я родилась? — подняла я вверх голову. Я знала, что волосы растрепались, а глаза широко распахнуты, но мне было все равно. — Двадцатого октября, в году от Рождества Христова тысяча девятьсот восемнадцатом. Ты слышишь меня? — требовательно спросила я, потому что он не шевелился и только моргал, словно не обращая внимания на мои слова. — Я сказала «тысяча девятьсот восемнадцатом»! Почти через двести лет от сегодняшнего дня! Ты слышишь?

Я уже орала, и Джейми медленно кивнул.

— Я слышу, — мягко сказал он.

— Да, ты слышишь! — кипела я от гнева. — И думаешь, что у меня буйное помешательство! Да? Признайся! Именно так ты и думаешь. Ты должен так думать, потому что объяснить это по-другому ты не можешь! Ты не можешь мне поверить, ты не смеешь мне поверить! Ох, Джейми… — мое лицо искривилось. Все это время я скрывала правду, понимая, что не могу никому рассказать, а теперь поняла, что могу рассказать Джейми, моему возлюбленному супругу, человеку, которому доверяю больше всех на свете, и он тоже не поверит мне — он не может мне поверить.

— Это случилось в горах — на холме фей. Торчащие камни. Камни Мерлина. Через них я и провалилась сюда. — Я задыхалась, всхлипывала и с каждой секундой говорила все более бессвязно. — Когда-то, давным-давно… Но и вправду — двести лет… Во всех историях двести лет… Но в историях люди обязательно возвращаются. А я не смогла вернуться. — Я отвернулась, пошатываясь и пытаясь нащупать, за что ухватиться. Я упала на камень, ссутулив плечи, и закрыла лицо руками. В лесу наступила тишина. Прошло много времени, прежде чем ночные птички снова отважились подать голос, перекликаясь друг с другом тоненькими, высокими «зик-зик». Они ловили последних осенних насекомых.

Наконец я подняла глаза, думая, что Джейми давно встал и покинул меня, переполненный моими откровениями. Но он был здесь, все еще сидел, охватив руками колени и задумчиво склонив голову.

Волосы у него на руках сверкали в отблесках огня, как медные проволочки, и до меня дошло, что они стоят дыбом, как шерсть у собаки. Он боялся меня!

— Джейми, — позвала я, чувствуя, что сердце мое разрывается от невыразимого одиночества. — О, Джейми!

Я села на землю и свернулась клубочком, стараясь спрятать боль внутри. Долгое время ничего не происходило, и я выплакала все сердце.

Его руки взяли меня за плечи и приподняли, так что я увидела его лицо. Сквозь пелену слез я разглядела выражение его лица, такое же, как в битве. В нем происходила борьба, но она прошла пик напряжения и перешла в спокойную уверенность.

— Я верю тебе, — твердо сказал он. — Я ничего не понял — пока еще нет — но я верю тебе. Клэр, я верю тебе! Послушай! Между нами только правда — между мной и тобой, и что бы ты ни сказала, я в это поверю. — Он легонько встряхнул меня.

— Неважно, в чем там дело. Ты мне рассказала. Пока этого достаточно. Успокойся, tо duinne. Положи головку и отдохни. Остальное расскажешь потом. И я тебе поверю.

Я все еще всхлипывала, не в состоянии понять, что он говорит. Я боролась, пытаясь оттолкнуть его, но он поднял меня и крепко прижал к себе, укутывая пледом и повторяя снова и снова:

— Я верю тебе.

Наконец, окончательно измучившись, я достаточно успокоилась, чтобы посмотреть на него и сказать:

— Но ты не можешь мне поверить.

Он улыбнулся. Губы его слегка дрожали, но он улыбался.

— Не указывай мне, чего я не могу сделать, Сасснек. — Он помолчал. — Сколько тебе лет? — В его голосе звучало любопытство. — Мне и в голову не приходило спросить.

Вопрос показался таким нелепым, что мне пришлось подумать.

— Двадцать семь., или двадцать восемь, — добавила я.

Это снова его озадачило. В двадцать восемь женщины в этом времени приближались к среднему возрасту.

— О, — сказал он. И глубоко вздохнул. — Я думал, мы с тобой ровесники. Или даже ты младше.

Джейми какое-то время не шевелился. Потом посмотрел на меня и слабо улыбнулся.

— С днем рождения, Сасснек, — сказал он.

Это застало меня врасплох, и я просто глупо уставилась на него.

— Что? — выдавила я наконец.

— Я сказал — с днем рожденья. Сегодня двадцатое октября.

— Разве? — тупо переспросила я. — Я… запуталась во времени. — Меня снова трясло, от холода, потрясения и накала своего откровения. Он крепко прижал меня к себе и покачивал так, нежно поглаживая по голове. Я снова заплакала, но на этот раз от облегчения. Во мне все как будто сдвинулось, и почему-то казалось логичным, что, раз Джейми знает мой настоящий возраст, но по-прежнему хочет меня, значит, все будет в порядке.

Джейми поднял меня на руки и, бережно прижимая к себе, отнес туда, где лежало его седло. Там он сел и оперся на седло, продолжая нежно покачивать меня.

Прошло много времени, прежде чем он снова заговорил.

— Ну, хорошо. Рассказывай.

И я рассказала. Рассказала все, сбивчиво, но вразумительно. Я оцепенела от изнеможения, но была довольна, как кролик, убежавший от лисицы и спрятавшийся под бревно. Это, конечно, не убежище, но все — таки передышка. Рассказала я и о Фрэнке.

— Фрэнк, — мягко повторил Джейми. — Стало быть, он все же не умер.

— Он еще не родился. — Новая небольшая волна истерики толкнула меня под ребра, но я сумела удержать себя в руках. — И я тоже.

Он гладил и похлопывал меня по спине, что-то тихонько бормоча по-гаэльски.

— Когда я увез тебя от Рэндалла из форта Вильям, — произнес Джейми внезапно, — ты пыталась вернуться. Вернуться к камням. И… Фрэнку. Потому-то и ушла из рощи.

— Да.

— А я тебя за это побил. — Голос исполнился огорчения.

— Но ты же не знал. А я не могла тебе объяснить. — На меня напала сонливость.

— Да, не думаю, что могла. — Он закутал меня пледом и нежно подоткнул его. — Поспи немного, tо duinne. Никто не тронет тебя. Я с тобой.

Я удобно устроилась у него на плече и позволила измученному сознанию погрузиться в забвение, но все же заставила себя на миг вынырнуть на поверхность, чтобы спросить:

— Ты в самом деле веришь мне, Джейми?

Он вздохнул и печально улыбнулся.

— Ага, я верю тебе, Сасснек. Но все было бы куда проще, окажись ты просто ведьмой.

Я спала, как мертвая, и проснулась на рассвете с ужасной головной болью. Все мышцы одеревенели. У Джейми в сумке было немного овсянки, и он заставил меня поесть, смешав ее с холодной водой. Она застревала в горле, но я все проглотила.

Он не торопил меня и был очень нежен, но разговаривал мало. После завтрака он быстро свернул наш маленький лагерь и оседлал Донаса.

Все еще не придя в себя после всех событий, я даже не спросила, куда мы направляемся. Усевшись в седло позади Джейми, я прижалась лицом к его широкой спине, и мерное покачивание погрузило меня в бездумный транс. Мы спустились вниз с холма к одинокому озеру, пробравшись сквозь зябкий утренний туман к самому краю неподвижной серой водной пелены. Из камышей беспорядочными стайками взлетали дикие утки, они кружили над топью, крякали и будили заспавшихся. Над нами пролетел ровный гусиный клин, крича о разбитом сердце и одиночестве.

Серый туман рассеялся только к полудню, и бледное солнце озарило луга, заросшие вереском и желтым утесником. Отъехав на несколько миль от озера, мы набрели на узкую тропинку, которая снова повела нас вверх, поднимаясь к гряде низких холмов, то и дело сменявшихся скалистыми вершинами и утесами. По дороге мы встретили нескольких путников и предусмотрительно сворачивали с тропы, заслышав топот копыт.

Кусты и подлесок сменились сосновым лесом. Я глубоко дышала, наслаждаясь живительным смолистым воздухом, хотя к сумеркам становилось все прохладнее. На ночь мы остановились на небольшой полянке, свернув с тропы, устроили себе гнездышко из сосновых иголок и одеял и крепко прижались друг к другу, укрывшись пледом Джейми.

Он разбудил меня в темноте и занялся со мной любовью, медленно, нежно и молча. Я смотрела на звезды, подмигивающие мне сквозь черные ветки деревьев над головой, и заснула, все еще ощущая на себе его успокаивающее тепло.

Утром Джейми выглядел веселее, во всяком случае, более умиротворенным, словно принял какое-то трудное решение. Он пообещал мне на ужин горячего чая, что в этом ледяном воздухе казалось слабым утешением. Я сонно потопала за ним к тропе, отряхивая с юбки иголки и маленьких паучков. Узкая тропа постепенно превратилась в едва заметную стежку в вереске и овсянице, зигзагом вьющуюся между больших камней.

Я не обращала внимания на окрестности, сонно наслаждаясь усиливающимся солнечным теплом, как вдруг взгляд наткнулся на знакомое нагромождение камней, и я вышла из апатии. Я поняла, где мы. И зачем.

— Джейми!

Он повернулся.

— Ты что, не знала? — с любопытством спросил он.

— Что мы идем сюда? Конечно, нет. — Меня замутило. До холма Крэйг на Дун оставалось не больше мили. Я уже различала его горбатые очертания сквозь остатки утреннего тумана.

Я с трудом сглотнула. Почти шесть месяцев стремилась я к этому месту, а теперь, добравшись, наконец, до него, хотела оказаться где-нибудь не здесь.

Торчащие камни на вершине холма снизу были не видны, но казалось, что они излучали тихий ужас, настигший меня.

Задолго до того, как мы добрались до вершины, тропа сделалась ненадежной для Донаса. Мы спешились, привязали его к низкорослой сосенке и пошли дальше пешком.

К тому времени, как мы добрались до верха, я вспотела и задыхалась. Джейми не выказывал никаких признаков усталости, разве что слегка покраснел.

Здесь, над соснами, было так тихо, лишь ветер завывал в расщелинах.

Джейми взял меня за руку и втащил на самый верх. Руку он не отпустил, притянул меня к себе и все всматривался в лицо, словно стараясь запомнить мой облик.

— Почему?.. — начала я, хватая ртом воздух.

— Это твое место, — грубовато ответил он. — Разве не так?

— Да. — Как загипнотизированная, я уставилась на круг из камней. — Выглядит точно так же.

Джейми вошел в кольцо вслед за мной, взял меня за руку и решительно зашагал к расколотому камню.

— Этот? — требовательно спросил он.

— Да. — Я пыталась оттащить его в сторону. — Осторожно! Не приближайся к нему! — Он перевел откровенно скептический взгляд с меня на камень. Может, он прав? Неожиданно я сама начала сомневаться в правдивости собственной истории.

— Я… я ничего об этом не знаю. Может, оно… что бы это ни было… закрылось за мной. Может, оно действует только в какие-то определенные дни года. Когда я сквозь него прошла, был Белтэйн, праздник костров, первое мая.

Джейми взглянул через плечо на солнце, плоский диск, висящий в середине неба за небольшим облаком.

— Сейчас почти Самхэйн, — сказал он. — День Всех Святых. Кажется подходящим, верно? — Он непроизвольно вздрогнул, несмотря на шутку. — Когда ты… прошла сквозь него… Что ты делала?

Я попыталась вспомнить. Внезапно мне стало ужасно холодно, и я засунула руки подмышки.

— Я шла вокруг, все рассматривая. Ну, так, иногда — там нет никакого узора. А потом приблизилась к расколотому камню и услышала жужжание… ну, как пчелы…

…Там по-прежнему слышалось жужжание. Я отпрянула, словно услышала шипенье змеи.

— Оно еще здесь! — Я в панике бросилась назад и вцепилась в Джейми, но он, с белым лицом, твердо отодвинул меня и снова развернул к камню.

— Что потом? — Воющий ветер резко свистел в ушах, но его голос был еще более резким.

— Я положила руку на камень.

— Сделай это. — Он подтолкнул меня к камню. Я не шевельнулась, Джейми схватил меня за запястье и решительно положил мою руку на пятнистую поверхность.

Хаос охватил меня и повлек куда-то…

…Наконец-то солнце прекратило свое вращение, и пронзительный крик делался все тише. Тут я услышала еще один настойчивый звук. Джейми все звал и звал меня по имени…

Я чувствовала невыразимую слабость, не могла ни сесть, ни открыть глаза, но все же слегка пошевелила рукой, чтобы он понял, что я жива.

— Все в порядке, — пробормотала я.

— Точно? О Боже, Клэр! — Он крепко прижал меня к груди. — Иисусе, Клэр, я думал, ты умерла. Ты… ты начала куда-то… как-то пошла… А на лице было такое ужасное выражение, словно ты перепугалась до смерти. Я… я оттащил тебя от камня. Я тебя остановил. Я не должен был этого делать… Прости меня, девочка.

Я приоткрыла глаза и разглядела склонившееся надо мной лицо, потрясенное и испуганное.

— Все в порядке. — Говорила я еще с трудом и соображала плохо, но видела уже отчетливей. Я попыталась улыбнуться, но только слегка скривила губы.

— По крайней мере… мы знаем… что оно еще действует.

— О Боже! Да, оно действует. — Он с ужасом и отвращением покосился на камень.

Джейми оставил меня на какое-то время, чтобы намочить платок в лужице дождевой воды, оставшейся в углублении камня. Потом смочил мне лицо, все еще бормоча слова утешения и извинения. Наконец мне стало лучше, и я смогла сесть.

— Значит, ты все-таки не поверил мне, точно? — Хоть меня еще пошатывало, я все же чувствовала, что должна каким-то образом оправдаться. — Однако это правда.

— Ага, правда. — Он сидел рядом, глядя на камень. Я потерла мокрой тканью лицо, все еще испытывая слабость и головокружение. Внезапно Джейми вскочил на ноги, подошел к камню и прижал к нему руку.

Ничего не произошло. Его плечи опустились, и он вернулся ко мне.

— Может, оно действует только на женщин, — как в тумане произнесла я. — В легендах всегда говорится о женщинах. А может, только на меня.

— Ну, во всяком случае, не на меня, — ответил он. — Однако лучше убедиться.

— Джейми! Осторожно! — закричала я, но напрасно.

Он снова подошел к камню, хлопнул по нему, полежал на нем, прошел в расщелину и обратно, но камень по-прежнему оставался просто каменной глыбой.

Что касается меня, то при одной мысли о том, чтобы хотя бы приблизиться к этой двери в безумие, меня затрясло.

И все же… Все же, когда я начала погружаться в хаос, я думала о Фрэнке. И я его чувствовала, в этом я была уверена. Где-то в пустоте виднелась крошечная точка света, и он был в ней. Но я знала, что была и другая световая точка, у меня за спиной, со щеками, блестевшими от пота, несмотря на холодный день, и смотревшая на камень.

Наконец Джейми повернулся ко мне и взял обе мои руки в свои, поднес их к губам и поцеловал каждую по очереди.

— Моя госпожа, — мягко произнес он. — Моя… Клэр. Нет смысла ждать. Я должен проститься с тобой прямо сейчас.

Мои губы онемели и не могли произнести ни звука, но выражение на лице, должно быть, читалось так же легко, как обычно.

— Клэр, — настойчиво сказал он. — На той стороне этой… штуки — твое собственное время. Там ты дома. Там все, к чему ты привыкла. И… Фрэнк.

— Да, — повторила я. — Там Фрэнк.

Джейми взял меня за плечи, поставил на ноги и легонько потряс.

— С этой стороны для тебя ничего нет, девочка! Ничего, кроме жестокости и опасности. Иди! — Он слегка подтолкнул меня, поворачивая к камню. Я снова повернулась к нему и взяла его за руки.

— Разве здесь действительно нет ничего моего, Джейми? — Я поймала его взгляд, не позволяя ему отвернуться от меня.

Он, ничего не ответив, нежно высвободил руки и отступил назад, вдруг став фигурой из другого времени, рельефно видимой на фоне подернутых дымкой холмов. Жизнь в ею лице казалась теперь просто игрой теней, словно оно сделалось плоским под слоями краски — воспоминание художника о забытых местах и страстях, превратившихся в прах…

Я посмотрела в его глаза, полные боли и острой тоски, и он вновь стал плотью и кровью, настоящим и близким, любовником, мужем, мужчиной…

Должно быть, на моем лице отразилось отчаяние, потому что он помедлил, потом повернулся на восток и показал вниз, на склон.

— Видишь там, за соснами? Где-то на середине склона?

Я увидела сосны и сообразила, на что он показывает — полуразрушенную хижину, покинутую на этом зачарованном холме.

— Я пойду в нее и останусь там до вечера. Чтобы убедиться… убедиться, что ты в безопасности. — Он взглянул на меня, но не сделал никаких попыток прикоснуться. Потом закрыл глаза, словно больше не мог на меня смотреть.

— Прощай, — сказал Джейми, и повернулся, чтобы уйти.

Оцепенев, я смотрела ему вслед, и вдруг вспомнила. Я должна была кое-что ему сказать! И я закричала:

— Джейми!

Он остановился и какое-то мгновенье постоял неподвижно, борясь с чувствами, написанными на лице, потом обернулся ко мне. Лицо было белым и напряженным, с бескровными губами.

— Да?

— Есть кое-что… в смысле, я должна тебе кое-что сказать прежде… прежде, чем уйду.

Он на миг прикрыл глаза, и мне показалось, что он покачнулся, но, видимо, просто ветер потянул его за килт.

— Ни к чему, — произнес Джейми. — Нет. Иди, девочка. Не мешкай. Иди. — Он снова повернулся, но я вцепилась ему в рукав.

— Джейми, выслушай меня! Ты должен! — Он беспомощно покачал головой и поднял руку, словно желая оттолкнуть меня.

— Клэр… нет. Не могу я. — От ветра у него заслезились глаза.

— Мятеж, — настойчиво сказала я, дергая его за руку. — Джейми, слушай! Принц Чарли… его армия. Каллум прав! Ты слышишь меня, Джейми? Прав Каллум, а не Дугал!

— А? Что ты имеешь в виду, девочка? — Наконец я добилась его внимания. Он потер рукавом лицо, а глаза, смотревшие на меня сверху вниз, были внимательными и ясными. Ветер пел у меня в ушах.

— Принц Чарли. Будет мятеж, Дугал прав, только ничего не выйдет. Армия Чарли некоторое время будет побеждать, но все кончится резней. У Каллодена, вот где все закончится. Кланы… — Перед внутренним взором возникли камни кланов — серые валуны, разбросанные по полю, и на каждом написано имя клана, к которому принадлежали безжалостно убитые люди, лежащие под ним.

Я глубоко вздохнула и схватилась за руку Джейми, чтобы удержаться на ногах. Она была холодной, как у трупа. Я вздрогнула и закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на своих словах.

— Горцы — все кланы, которые последуют за Чарли — будут стерты с липа земли. Сотни и сотни кланов погибнут у Каллодена, а тех, кто останется в живых, выследят и убьют. Кланы будут уничтожены… и никогда не возродятся. Ни в твое время… ни даже в мое.

Я открыла глаза и увидела, что он смотрит на меня ничего не выражающим взглядом.

— Джейми, держись от этого подальше! — молила я. — Удержи своих людей, если сможешь, но ради Бога… Джейми, если ты… — я замолчала. Я хотела сказать «Джейми, если ты любишь меня», но не смогла. Я навеки теряла его, и уж если не сказала раньше о своей к нему любви, не скажу и сейчас.

— Не езди во Францию, — тихо произнесла я. — Поезжай в Америку, или в Испанию, или в Италию. Но ради тех, кто любит тебя, не ступай на поле у Каллодена.

Он по-прежнему смотрел на меня. Интересно, он вообще слышал?

— Джейми? Ты слышал меня? Ты понял?

Через мгновенье он кивнул.

— Да, — тихо произнес он, так тихо, что я едва расслышала его из-за воя ветра. — Да, я услышал. — И отпустил мою руку.

— Иди с Богом… tо duinne.

Шагнул вниз с вершины и пошел по склону, ставя ноги на пучки травы, хватаясь за ветви, чтобы удержать равновесие, и не оглядываясь. Я смотрела вслед, пока он не исчез за соснами, шагая медленно, как раненый, который знает, что должен двигаться, но чувствует, как жизнь медленно вытекает сквозь пальцы, прижатые к ране.

Колени мои тряслись. Я очень медленно опустилась на землю и села, скрестив ноги. Отсюда хорошо была видна крыша хижины, в которой находилось мое прошлое. За спиной нависал расщепленный камень. И мое будущее.

Я неподвижно просидела весь день, пытаясь силой изгнать все эмоции и воспользоваться здравым смыслом. Джейми, несомненно, рассуждал логично, утверждая, что я должна вернуться: дом, безопасность, Фрэнк; да просто те маленькие жизненные удовольствия, которых мне так не хватало — горячая ванна, водопровод в доме, не говоря уже о больших удобствах, таких, как хорошая медицинская помощь и приятные, безопасные путешествия.

И все же, безусловно соглашаясь с неудобствами и прямыми опасностями здешней жизни, я должна была признать, что многие ее стороны мне нравились. Да, путешествия были трудными, зато не было дорожного полотна, покрывшего землю вдоль и поперек, не было шумных, вонючих машин — опасное изобретение, напомнила я себе. Жизнь была проще, и люди тоже. Они не глупее, зато намного более непосредственные — за некоторыми исключениями вроде Каллума Макгиббона Маккензи, угрюмо подумала я.

Из-за работы дяди Лэмба мне пришлось жить в очень многих местах, куда суровее, чем это, и с еще меньшим количеством удобств. Я легко приспосабливалась к тяжелым условиям и не особенно страдала от отсутствия «цивилизации», находясь вдали от нее, хотя не менее легко приспосабливалась и к удобствам, таким, как электрические плиты и водонагреватели. Я задрожала под холодным ветром и обхватила себя руками, продолжая смотреть на камень.

Рациональность не помогает. Что ж, придется вернуться к чувствам — и я начала воссоздавать подробности семейной жизни, сперва с Фрэнком, потом с Джейми. В результате окончательно расстроилась и заплакала. Слезы замерзали на лице, образуя ледяные дорожки.

Если не здравый смысл и не чувства, как насчет долга? Я давала Фрэнку обеты, причем от всего сердца. Давала те же обеты и Джейми, намереваясь предать их как можно скорее. И кого из них я предаю сейчас? Солнце опускалось все ниже, а я все сидела.

Когда между черными ветвями сосны засияла вечерняя звезда, я пришла к выводу, что здравый смысл в этой ситуации не помощник. Нужно опираться на что-нибудь другое, только вот непонятно, на что именно. Я повернулась к расколотому камню, сделала шаг, потом другой, потом еще. Остановилась, повернулась в другую сторону, сделала шаг, еще, еще, и даже не поняв, что именно я решила, оказалась на полпути вниз по склону, отчаянно хватаясь за траву, оскальзываясь и падая на осыпях.

Добравшись до хижины, не дыша от страха, что Джейми уже ушел, я увидела, что стреноженный Донас щиплет рядом траву, и успокоилась. Конь поднял голову и недовольно посмотрел на меня. Бесшумно шагая, я толкнула дверь.

Джейми был в передней комнате, спал на узкой деревянной скамье. Он спал, как всегда, на спине, скрестив руки на животе и слегка приоткрыв рот. Последний дневной свет, падавший из окна за моей спиной, сделал его лицо похожим на металлическую маску: на золотистой коже блестели серебряные дорожки высохших слез и тускло светилась медная щетина.

Я несколько мгновений постояла, глядя на него, и меня заполнила невыразимая нежность. Двигаясь как можно тише, я легла рядом с Джейми на деревянную скамью и тесно прижалась к нему. Во сне он повернулся ко мне, как делал это обычно, притиснул меня к груди и прижался щекой к волосам. Бессознательно протянул руку, чтобы отвести мои волосы от носа. Я почувствовала внезапный рывок — сообразил, что я рядом — мы потеряли равновесие и рухнули со скамьи на пол, причем Джейми упал на меня.

Не было никаких сомнений, что он из плоти и крови. Я ткнула его коленом в живот и забурчала:

— Слезай! Мне нечем дышать!

Вместо этого он ухудшил мое положение, начав меня целовать. Пришлось смириться с нехваткой воздуха, чтобы сосредоточиться на более важных вещах.

Мы долго лежали в объятиях друг друга и молчали. Наконец Джейми приглушенно пробормотал мне в волосы:

— Почему?

Я поцеловала его в щеку, мокрую и соленую. Его сердце билось в мои ребра, и я хотела только одного — остаться здесь навеки. Не двигаться, не заниматься любовью — просто дышать одним с ним воздухом.

— Так было надо, — сказала я и нервно засмеялась. — Ты даже не представляешь, как все было близко. Плохие парни едва не победили. — И заплакала, и задрожала, потому что выбор был сделан только что, и моя радость от того, что я обнимаю этого мужчину, смешивалась с рвущей сердце скорбью по тому мужчине, которого я больше никогда не увижу.

Джейми крепко обнимал меня, прижимая своим весом к полу, словно пытаясь защитить меня, не дать ревущей тяге каменного круга увлечь меня отсюда. Наконец я выплакала все слезы и лежала в изнеможении, прижавшись головой к его надежной груди. К этому времени совсем стемнело, но он все держал меня, тихо бормоча что-то, будто я была ребенком, который боится ночи. Мы прижались друг к другу, не желая расставаться даже для того, чтобы разжечь очаг.

В конце концов Джейми встал, поднял меня на руки, подошел к скамье и сел, качая меня на коленях. Дверь все еще оставалась открытой, и мы видели, как над долиной загорались звезды.

— А ты знаешь, — сонно сказала я, — что свету звезды требуются тысячи тысяч лет, чтобы достичь нас? На самом деле многие из звезд, которые мы видим сейчас, уже могли умереть, а мы об этом не знаем, потому что видим их свет.

— Правда? — спросил он, гладя меня по спине. — Я этого не знал.

Должно быть, я уснула, лежа головой на его плече, и ненадолго проснулась, когда Джейми перекладывал меня на пол, на постель из одеял. Сам лег рядом и снова привлек меня к себе.

— Положи головку девочка, — шепнул он. — Утром я отвезу тебя домой.

Мы проснулись до рассвета. Когда солнце встало, мы уже ехали вниз по тропе, стремясь скорее покинуть Крэйг на Дун.

— Куда мы едем, Джейми? — спросила я, радуясь, что нас ожидает общее будущее, хотя и оставила позади последнюю возможность вернуться к мужчине, который любил — и продолжал бы любить меня.

Джейми осадил коня и обернулся, чтобы посмотреть назад. Отсюда зловещего каменного кольца не было видно, а каменистый склон казался непроходимым, ощетинившись валунами и кустами утесника. Разваливающийся остов хижины казался еще одним утесом, костлявым суставом каменного кулака горы.

— Мне бы хотелось сразиться с ним за тебя, — отрывисто бросил Джейми, оглянувшись на меня. Его синие глаза потемнели и были серьезными.

Я улыбнулась и прикоснулась к нему.

— Это была не твоя, а моя битва. Но в любом случае выиграл ее ты. — Я протянула ему руку, и он сжал ее.

— Ага, но я не это имею в виду. Я бы сразился с ним один на один и победил, чтобы тебе не пришлось потом сожалеть. — Он помедлил. — Если когда-нибудь…

— Больше никаких «если», — решительно отрезала я. — Я передумала их все вчера, и вот она я — здесь.

— Слава Богу, — улыбнулся Джейми, — и да поможет тебе Бог. — И добавил: — Хотя я вряд ли пойму когда-нибудь, почему.

Я обвила его талию руками и держала так, пока конь спускался с последнего склона.

— Потому что, — произнесла я, — я, черт возьми, не могу без тебя, Джейми Фрэзер, и хватит об этом. Да, так куда ты меня везешь?

— Вчера всю дорогу вверх по этой горе я молился, — тихо сказал он. — Не о том, чтобы ты осталась, я не думал, что это будет правильно. Я молил Бога послать мне достаточно сил, чтобы суметь отправить тебя обратно. — Он покачал головой, все еще глядя вверх, на гору, отсутствующим взглядом. — Я говорил: «Боже, если больше никогда в жизни не суждено мне обрести мужество, дай мне его сейчас. Пусть мне хватит сил не упасть на колени и не молить ее остаться». — Он отвел взгляд от хижины и коротко улыбнулся мне. — Это самое сложное, что я когда-либо совершал, Сасснек, — повернулся в седле и повернул коня на запад.

Стояло на редкость ясное утро, раннее солнце позолотило все вокруг, начертив тонкую огненную кайму вдоль поводьев, по изгибу лошадиной шеи, вокруг лица и плеч Джейми.

Он глубоко вздохнул и кивнул в сторону вересковых пустошей, на далекий перевал между двумя скалами.

— Поэтому теперь мне кажется, что я смогу совершить и второй по сложности поступок. — Он мягко пришпорил коня и прищелкнул языком. — Мы едем домой, Сасснек. В Лаллиброх.