Чужой огонь

Глава первая

На правой руке, между большим и указательным пальцем, было выведено число 328. Криво, размашисто, наспех. Чернила уже начали подтекать, и Максим старался держать руку в кармане куртки, чтобы дождь окончательно не смыл заветный номер. Из-под капюшона он наблюдал за извилистым телом очереди, которое упиралось раздувшейся головой в стену склада с крошечным окошком.

Сегодня в северо-восточных питачках давали хлеб и соевое мясо. На сойку у многих денег не хватало, но люди все равно толкались, давили на соседей локтями и упорно удерживали свои позиции, чтобы урвать хотя бы килограмм-другой спрессованной серой массы с отрубями под гордым названием «батон московский».

Долгов пришел к ближайшему пункту продажи питания – в просторечии «питачку» – часов в пять утра, но уже более трехсот человек успели записаться перед ним – видимо, караулили с вечера.

Он как-то читал, что в конце прошлого века уже существовала система номерков. Во времена застоя, когда были перебои с продуктами питания, люди занимали очередь и отмечали свою позицию порядковым номером, который записывался прямо на руке. Вот и теперь не придумали ничего лучше, чем вернуться к давно испытанному способу.

Кто-то скажет, что за туфта! Возьми да и перепиши номерок, чтоб продвинуться вперед! Но на самом деле – не так все оказывается просто.

Вообще очередь – штука чрезвычайно хитрая. Ведь, как известно любому русскому человеку, кроме самого фактора последовательности, существует очень сильный психологический момент. Тебя запоминают соседи. И не приведи господь попытаться пролезть раньше положенного! Разорвут! Так и здесь – человека запоминают стоящие впереди и позади. Соответственно, фокус с переписыванием номерка заранее обречен на провал, а иногда – опасен для здоровья.

До сокровенного окошка оставалось еще метров двадцать, а значит – человек семьдесят.

Около полутора часов ожидания.

Максим смахнул с капюшона капли и оглянулся. Хвост очереди терялся в пелене бесконечного дождя.

В этом году октябрь выдался сопливый, что затрудняло перемещение по открытой местности без химзащитной куртки. Ближний Восток с неделю назад снова засыпал европейские страны Северного Кольца каким-то ядовитым дерьмом, которое до сих пор выпадало с осадками. До Москвы, конечно, доходило не так много, но облысеть можно было махом. А вот югу и юго-востоку России досталось по полной программе. Накануне по радио передавали, что химатака выкосила чуть ли не четверть населения Краснодарского края. Правда, в ответ Россия, Объединенная Европа и США ввели в Ирак очередную порцию миротворческих сил, которые зачищали города и деревушки с завидной скрупулезностью и рвением…

– Эй, есть посмолить?

Максим глянул на прыщавого парня лет двадцати, который неизвестно когда успел очутиться рядом и теперь таращился на него в упор немигающим, голодным взглядом шакала. Химзащиты на нем не было, поэтому лысина и красные пятна на лице удивления не вызывали.

– Не курю.

Парень шмыгнул носом и улыбнулся, отчего его уродливое рыло сделалось еще страшнее. Обнаружилось, что половина зубов отсутствует, а вторая половина – догнивает.

– Пустишь вперед? – не прекращая скалиться, поинтересовался парень. – А то номерок смыло, а в хибарке баба с пацаненком ждут.

– Не пущу.

Дикий оскал медленно сполз с его лица. Он еще некоторое время постоял рядом, а потом поднял левую руку, выставил два пальца и сделал движение возле головы Максима, будто сканировал его.

Долгов не шевельнулся, но на всякий случай сжал в кармане кисть в кулак.

– Ну смотри, сука. Я тебя запомнил. Больше в этот питачок лучше не ходи, – посоветовал прыщавый, отваливая в сторону и поднимая с асфальта свой старенький велосипед.

Максим разжал кулак и посмотрел, как тарабанят по удаляющейся лысине капли.

– Совсем обнаглели, – вздохнул стоящий сзади него мужичок. – За МКАД их гнать надо, чтобы допуск второго уровня – ни-ни.

– Коренные москвичи, – пожал плечами Долгов. – За штамп в паспорте прячутся, сволочи. И никогда не было ни баб постоянных, ни тем более детей у этих упырей.

– Ты смотри, сегодня аккуратней будь, когда домой пойдешь. Порешат ведь. Дом-то есть? Или хибарничаешь?

– Хибарничаю, – ответил Долгов, приподнимаясь на цыпочки и глядя поверх голов. Осталось человек шестьдесят – если кто-нибудь не решит устроить драку, то в течение часа подойдет и его очередь.

Максим соврал. Дом у него был.

На последнем этаже старой панельной двенадцатиэтажки на улице Цандера у Долгова имелась двухкомнатная квартира с маленькой кухонькой и крошечным раздельным санузлом.

Два года назад, когда началась вся катавасия с огнем, ему пришлось продать свою однокомнатную в центре, чтобы хоть как-то прожить в первое время. Электроэнергия тогда подорожала так, что даже не каждый обеспеченный москвич мог себе позволить расходовать ее почем зря. Тем более что в первые месяцы кризиса остановились практически все заводы, стали банкротиться предприятия и частные фирмы, а это, в свою очередь, привело к невиданному росту безработицы.

Нефть, уголь, газ обесценились. Транспорт был парализован, а регулярное сообщение между материками и вовсе прекратилось, ведь ни самолеты, ни пароходы не могли сдвинуться с места. Везде был необходим процесс горения, которого бездушные боги лишили всю планету в один момент. Редкие рейсы совершались атомными подлодками и ледоколами, но на них можно было попасть, лишь выложив баснословную сумму. Многие страны принялись снимать с прикола древние парусные суда, больше походившие на музейные экспонаты, чем на реальные корабли.

По суше на дальние расстояния передвижение было возможно лишь по железным дорогам, и только на тех участках, которые были снабжены контактными проводами. Билеты на поезда стоили огромных денег. В городах перемещались в основном на велосипедах. Вскоре дошло даже до того, что в обиход вернулись экипажи, запряженные лошадьми, ведь двигатели внутреннего сгорания стали бесполезной грудой железа, и люди без сожаления выбрасывали свои дорогие авто на свалку. Хотя некоторые переделывали машины так, чтобы их могли тащить лошади, – вынимали двигатель, облегчали кузов, отвинчивали ненужные детали.

Остановились теплоэлектростанции. И магнитогидродинамические, и дизельные, и газопоршневые. Из ТЭЦ продолжили функционировать лишь геотермальные, коих насчитывался всего-то десяток-другой во всем мире. Внутреннего тепла Земли аномалия исчезновения огня, к счастью, не коснулась, иначе наша планета в считанные недели превратилась бы в кусок льда, а еще вероятнее – развалилась бы на части из-за перепада давления. Серьезных тектонических катаклизмов не возникло, хотя все действующие вулканы уснули и более не проявляли активности.

Энергию пришлось добывать не тепловыми способами. На полную мощность работали ГЭС, возводились все новые и новые плотины на могучих реках, совершенствовались уже существующие. Турбины вращались неустанно, давая крохи тепла людям и мизер электроэнергии бытовым приборам и механизмам. На равнинах все чаще можно было увидеть огромные лопасти ветряков, а в горах гигантские плоскости солнечных батарей. Возле крупных населенных пунктов воздвигались мощные АЭС, но темпы строительства оставляли желать лучшего, потому что многое из технологии монтажа пришлось менять хотя бы по причине невозможности сварки. Ни электрической, ибо плазма – тот же огонь, ни уж тем более газовой.

Зато «зеленые» просто запищали от радости. Ведь тех 9 миллиардов тонн углекислоты и прочей гадости, которые ежегодно выбрасывались в атмосферу, не стало. Дышать в мегаполисах действительно стало легче уже через месяц после того, как Гефест забрал огонь. Но, как вскоре выяснилось, пищать от восторга гринписовцы поторопились. Через некоторое время они с удивлением стали замечать, что количество предприятий по обогащению урана неуклонно растет. А уже спустя полгода выяснилось, что перерабатывать то дикое количество ядерных отходов, которое оставалось в сомнительно герметичных резервуарах многочисленных АЭС, ни у кого нет ни возможности, ни желания. Девать тонны буйно фонящего шлака было некуда, поэтому его решили топить в океанах. «Зеленым» вновь пришлось начать голосить и ругаться на чем свет стоит.

В экономических и политических сферах тоже произошли серьезные изменения. Нефтяные бароны и державы рухнули в одночасье. Зато стали возникать олигополии, владеющие основными источниками альтернативных энергоресурсов. Россия, Канада, США и Европа объединились в Северное Кольцо, которое стало самым серьезным политическим флюгером в мире. Даже Совет Безопасности ООН уже не имел того влияния, что раньше, потому что все его шишки перебрались на ключевые посты Кольца. Оппозицией Северному Кольцу, естественно, выступил весь Ближний Восток. Китай тоже не радовался подобному положению дел и время от времени похлопывал по пузатым бокам своих ядерных боеголовок. Япония, к всеобщему удивлению, сохраняла относительный нейтралитет.

Вести войны в привычном для человечества смысле слова, как и предсказывал Apec, стало невозможно по причине невозгорания пороха и недетонации взрывчатки. Военная промышленность развитых стран резво переключилась на создание новых видов оружия. Наименее энергоемким оказалась пневматика, и уже спустя месяц на вооружение стали поступать различные образцы ружей и даже автоматов, принцип действия которых был основан на энергии сжатого воздуха или иных газов. Особой популярностью пользовался небезызвестный автомат Калашникова, который русские умельцы переделали под пневматику. Правда, у него слегка уменьшилась скорострельность и увеличилась масса, но новый АКП все же не намного уступал своему «порохозарядному дедушке».

Ближний Восток и страны Северного Кольца, однако, не преминули воспользоваться химическим оружием – руки-то давно чесались, и всякая болтовня об уничтожении этого дерьма на протяжении многих десятилетий оставалась лишь болтовней. В первые же недели кризиса последовало несколько атак как с одной, так и с другой стороны. После того, как зарином-зоманом и прочими «приправами» потравили несколько миллионов людей всех вероисповеданий, пришлось немного остепениться. И в дальнейшем завязалось вялотекущее противостояние между Востоком и Западом, которое и войной-то толком нельзя было назвать. Так, гадили друг другу, делили энергоресурсы, демонстрировали накачанные ягодицы. Хорошо, хоть хватило ума не схватиться за ядерные кувалды…

Уровень жизни упал во всем мире. Даже Америке не удалось устоять после сокрушительного удара олимпийских богов. Не хватало продовольствия, теплой одежды и, конечно же, электроэнергии. Те, кто не успел приобрести электрообогреватели и микроволновки, в первое время были вынуждены жить в холоде и голоде. Даже в развитых странах, даже в крупных городах с современной инфраструктурой люди скатывались к нищете и преступности. Что уж говорить о провинции и странах третьего мира. Там наступило настоящее средневековье.

Сами боги появлялись то тут, то там. Развлекались, кутили, предавались плотским утехам – благо денег им хватало. По всей видимости, они заручились финансовой поддержкой каких-то крупных воротил, хотя на власть не претендовали. Более того, боги даже сами не пользовались огнем, несмотря на то, что Гефест мог делать это беспрепятственно, и у остальных скорее всего была подобная возможность. Этакий политкорректный книксен в сторону людей. Лицемерный, как и все остальные их поступки.

Зевс жил где-то в пригороде Нью-Йорка – по слухам, ему понравился этот гигантский мегаполис, да и уровень жизни там был более-менее сносный.

Apec с Афродитой много путешествовали, впрочем, Артемиду с Посейдоном тоже частенько видели в разных уголках света.

С покровителем водной стихии однажды произошла неприятная история, последствия которой в очередной раз потрясли весь мир…

В Лондоне, где они с Артемидой проводили уикэнд, портье одного из местных отелей чуток нахамил богу после того, как тот велел выгнать всех докучливых постояльцев вон. Что поделать – консервативные английские служащие до сих пор не привыкли к столь наглым клиентам… К тому же Посейдон не назвал себя, желая остаться инкогнито.

На следующее утро сдвиг литосферных плит в Атлантическом океане породил серию мощнейших подводных землетрясений. Сначала в северной части Бискайского залива образовалось несколько волн, которые едва сумели достичь берегов Франции и Англии. А спустя сутки начал свой путь роковой солитон, высота которого возле мыса Лендс-Энд достигла 56 метров.

Благо основную часть населения прибрежных районов, руководствуясь настойчивыми предупреждениями сейсмологов и океанологов, все же начали эвакуировать…

Посейдон в интервью хихикал и отнекивался, говорил, что он, мол, в лучшем случае отвечает за канализацию, но никак не за тектонические процессы…

Гигантская волна налетела на полуостров Корнуолл, как на киль перевернутой лодки. Разбившись на два исполинских потока, цунами понеслось к Бристольскому заливу на севере и в глубь пролива Ла-Манш на юге. Города и поселения, находящиеся возле берегов, буквально сметало плотной серо-синей стеной воды. Пензанс, Фалмут, Падстоу были стерты с лица земли в считанные минуты. Эта же участь вскоре постигла Бьюод и крупный порт Плимут. Захлестнув южную оконечность мыса Старт, волна завихрилась и ударила по Пейтону и Торки.

Отголоски цунами добрались до Суонси, Портсмута, Нормандских островов и даже до Брайтона. Также порядочно досталось северу Франции, а на берегах Бельгии возле Остенде разыгрался страшный восьмибалльный шторм…

Трагедия Великобритании потрясла весь мир. За неучтивость одного заносчивого клерка поплатилась целая страна.

Никто не мог предположить, что катастрофа подобного масштаба произойдет в относительно спокойном сейсмическом поясе, поэтому, несмотря на поспешную эвакуацию, погибло более тридцати тысяч человек, около семидесяти тысяч получили ранения и увечья, десятки тысяч считались пропавшими без вести. Лишившимся крова не было числа. Ущерб, нанесенный небывалым в истории человечества стихийным бедствием, оценивался британскими властями в миллиарды фунтов стерлингов.

Безусловно, вся Англия, начиная от Лондона и заканчивая Сандерлендом, была переполнена эвакуированными людьми и беженцами. Королева объявила траур, и все Соединенное Королевство приспустило государственные флаги.

Но потерявшим в панике голову людям было все равно. Уже на второй день столицу охватили гражданские беспорядки, справиться с которыми полиция оказалась не в силах. Властям пришлось вводить в Лондон регулярную армию. Но и это не помогло – толпа будто обезумела. Степенные, уверенные в непоколебимости своей империи англичане просто-напросто не были готовы к столь ужасной трагедии. В очередной раз пошатнулась одна из важнейших человеческих потребностей – потребность в личной безопасности. А потеря уверенности в завтрашнем дне зачастую влечет за собой безрассудство в дне сегодняшнем.

Мародеры громили витрины на центральных улицах, сектанты засыпали штурмовые отряды полиции камнями и бутылками, беженцы протестовали против всего на свете и требовали вернуть им кров. Премьер-министр рвал на себе волосы размеренными и обстоятельными движениями, присущими настоящему эсквайру.

Гуманитарная помощь поступала не только из европейских держав, России, США и Японии, но и из других стран, даже из тех, которые считали Великобританию своим врагом…

А Гефест продолжал самозабвенно лузгать семечки подсолнухов, потешаясь над самобытной выходкой Посейдона.

Боги жили своей богемной жизнью среди хаоса и несчастья.

Гера с Дионисом периодически впадали в длительные запои и, натрескавшись спиртного, принимались громить бары и рестораны местности, в которой на тот момент находились. Про дела Аида толком никто не знал, но говаривали, будто бог мертвых всерьез увлекся буддизмом…

– Чего встал?! Сойку или хлеб брать будешь? Максим вздрогнул и посмотрел на продавца, высунувшего в окошко сытую харю.

– Сойку, граммов восемьсот. И три батона. – Он сунул руку за пазуху и достал несколько мятых купюр.

Продавец трижды хлопнул по маленькому прилавку хлебом и принялся взвешивать соевое мясо. Соседи зашушукались. Долгов прекрасно знал, что его покупка – для многих непозволительная роскошь, барство. Мужичок, который уже заводил с Максимом беседу насчет быдла, легонько толкнул его в бок и негромко сказал:

– Говоришь – хибарничаешь, а жратвы набрал на неделю вперед. На хер врать-то?

Максим промолчал. Сунул продавцу деньги, сгреб в охапку хлеб и пакетик с сойкой и отошел в сторону. Мужичок проводил его обиженным взглядом.

Поправив капюшон, Долгов упаковал драгоценные покупки в плотный пакет и, сунув его себе под мышку, пошел прочь. Целый день был потерян в этой дурацкой очереди, где вся человеческая злоба рвется наружу, обливая вонючими волнами близстоящих. Целый день под этим унылым, опасным дождем. Целый очередной долбаный день.

Звездный бульвар был по-осеннему пуст. Лишь редкие прохожие спешили домой, чтобы не быть застигнутыми нависшими над городом сумерками, да стучали вдалеке подковами лошади, таща по мостовым разносортные брички и кареты. Фонари не горели, и поэтому сквозь пелену дождя деревья, дома, брошенные машины, мокрые тротуары – все это казалось каким-то полуреальным. По левую сторону, за жилыми кварталами, хмурое небо насквозь протыкал шпиль Останкинской телебашни.

Максим шел, глядя, как носки его крепких армейских ботинок мелькают внизу, сбивая на лету капли. Два или три раза в неделю приходилось совершать подобные вылазки в питачок, чтобы не сдохнуть с голоду. Они жили вместе с миниатюрной Маринкой, с которой когда-то работали вместе в пресс-службе, с Юркой Егоровым и хитрым Фрунзиком Герасимовым – Юркиным приятелем. Было тесно в двух не особенно больших комнатах, но вчетвером шанс выжить в нынешней Москве был гораздо выше, чем в одиночку. К тому же у них было общее дело, которым, чтобы окончательно не скатиться к средневековым манерам, приходилось заниматься. Без расчета на успех…

Подножка была поставлена умело. Максим полетел вперед, еле успев выставить перед собой ладони, чтобы не разбить лицо об асфальт. Пакет с едой откатился в сторону, один батон вывалился наружу и остался лежать в мутной луже.

Быстро вскочив на карачки, Долгов обернулся и встретился взглядом с давешним – прыщавым. Рядом с ним стояли еще двое ублюдков, поигрывая ножами и придерживая за руль единственный велосипед.

Значит, от самого питачка пасли, гниды.

– Превед, – оскалился прыщавый, нарочно коверкая звуки.

Максим сделал попытку подняться на ноги, но получил оглушающий удар ботинком по скуле и завалился на бок.

Лежать ни в коем случае было нельзя, иначе искалечат! Нужно было сопротивляться, не влезать в шкуру беспомощной жертвы!

Перед глазами, кроме пелены дождя, дрожала еще одна пелена – зыбкая, бледно-розовая, как после полновесного нокдауна. Подташнивало. Скорее всего – сотрясение мозга обеспечено. Но необходимо подняться на ноги.

Обязательно! Во что бы то ни стало!

Максим сплюнул, набросил капюшон и встал. Порешат или просто изобьют?

– Что, сука, боишься? – сказал один из ублюдков с ножом в руке. – Ментов нет рядом. С утра твой трупак обнаружат здесь люди, если, бля, до этого не найдут собаки или вороны не выклюют твои наглые зенки. Боишься, сучонок доморощенный?

– Пусть тебя отребье скурвленное боится, сволочь, – прошипел Максим и со всей дури пнул его носком берца под коленную чашечку.

Парень упал как подкошенный и утробно завыл от дикой боли. Теперь ему остаток жизни придется с огромным неудобством по ступенькам ходить.

Прыщавый ударил Долгова справа.

Хорошо поставленным боксерским хуком.

Точно в то же место, в которое недавно попал ногой…

Перед глазами Максима мелькнули ветки деревьев на фоне темнеющего неба, и он завалился навзничь, приложившись вдобавок затылком об асфальт. Последнее, что он успел почувствовать перед тем, как провалиться в тошнотворную бездну, был жесткий пинок по почке. И несколько противных плевков дождя в лицо…

– Да если бы те двое мужиков мимо не проходили, тебе все кости б переколотили, – хмыкнул Юрка, подавая Максиму чашку с кипятком и маленький кусочек весового шоколада. – Пришлось им всю жрачку отдать, которую ты купил, в качестве вознаграждения за спасение тебя любимого.

Долгов убрал от лица платок с колотым льдом и еще раз посмотрел на себя в осколок зеркала. Ну и разукрасили! Полморды – один сплошной фингал. Ладно хоть руки-ноги целы остались, да печенку не отбили. Правда, тупо болела левая почка, и на спине была неглубокая резаная рана, но это – ерунда.

Больше всего ему было обидно за отданную еду, ради которой он целый день простоял в этой пресловутой очереди. Теперь придется до вторника питаться скудными заначками.

Маринка вышла из ванной и остановилась перед Максимом, укоризненно покачивая головой. В тусклом свете единственной двадцативаттки она была похожа на ведьмочку – волосы не уложены, на худющем теле какой-то древний сарафанчик, руки в боки.

– Ну, – вздохнув, произнесла она, – тебе трудно было пустить этого хама вперед? Спринципиальничал?

– Вот это неологизм, – попытался сменить тему Долгов, улыбнувшись здоровой половиной лица. – Я даже не выговорю, наверное. Как там? Спринпици… Тьфу ты!

– Ты не язви, не язви, – нахмурилась Маринка. – Теперь придется в другой питачок ходить, который аж на Рижской. И оглядываться все время – не пасут ли: эти шакалы обиду долго помнят, сам знаешь. Им-то терять нечего.

– Да ладно тебе, как-нибудь переживем, – отмахнулся Долгов.

– Пережуем, – вставил Юрка.

– И пережуем, – согласился Максим. – А косточки выплюнем.

– Вы невозможны! – всплеснула тонюсенькими руками Маринка. – Оба!

В прихожей послышался лязг отпираемой двери, и уже через несколько секунд в квартиру ворвался Фрунзик. Его бледное лицо альбиноса, которое в полумраке казалось физией мертвяка, сияло, а красноватые глаза казались призрачно-серыми. Он постоял некоторое время, позволив всем остальным налюбоваться своим счастливым видом, и только потом заорал:

– Нашел!!!

Маринка вздрогнула от этого душераздирающего вопля. А когда до нее дошел смысл сказанных слов, бедная девчонка даже села от неожиданности – благо сзади был продавленный диван, а то бы так и шлепнулась попой на пол.

– Представляете, – взахлеб начал рассказывать Фрунзик, параллельно снимая химзащитку, – я сумел пробраться внутрь Садового через перегон метро! Между «Смоленкой» и «Арбатской» какие-то умельцы расковыряли заваренные входы, ну и целых пять часов шныряли туда-сюда, пока менты им по жопам дубинками не накостыляли. И не зваться бы мне Фрун-зиком, если б я не использовал такой шанс! Я пробрался в архив ФСБ… Тихо! Молчать! Не спрашивайте меня – как? Это останется моей личной гомосексуальной тайной до могилы! Так вот, пробрался я в эту кротовью нору и проглядел материалы разработки по нему… Ого, Макс! Что это у тебя с хрюслом?

– Не томи, зараза! – рявкнул Долгов. – Где? Фрунзик поиграл бровями, гнусно улыбнулся и до омерзения таинственным шепотом сообщил:

– Под Томском. Там какая-то секретная «дурка» есть. Видно, Зевс и компашка туда его запихали еще до своего появления на играх, ведь до этого он в Кащенко был. Хотя по гэбэшным делам тоже проходит – что-то во всем этом странное имеется.

– Это ж около двух с половиной тысяч кэмэ, – сказал Юрка Егоров упавшим голосом. – Как мы доберемся? Пешкодралом? На совдеповских великах?

– Вот давайте и подумаем, как добраться, – фыркнул Фрунзик, почесав нечеловечески отвисшие мочки ушей. – Чего разнылся-то сразу? И, к слову… до Томска около трех тысяч километров.

Егоров лишь обреченно махнул рукой. Он был самым пессимистичным балластом их маленькой компании.

– О! Чуть не забыл! Я ж там в центре, возле Лубянки, еще кое-что выменял у местного барыги, который некоторых членов Правительства снабжает…

Максим открыл рот, но Фрунзик протестующе выставил вперед белесые ладони:

– Не спрашивай.

Маринка хихикнула, забравшись на диван с ногами. За окном шарахнуло так, что у всех уши заложило. Начиналась гроза.

– Это знак! – назидательно поднимая указательный палец, сказал Фрунзик. – Знак к свершениям! Оп-ля!

Он извлек из-за пазухи бутылку арманьяка с кривоватым горлышком. Максиму показалось, что Юрка при виде такой роскоши даже пустил слюну из уголка рта.

Старые кожаные кресла, диванчик, неверный свет, бокал с арманьяком и приятные собеседники – что еще нужно для счастья? Пожалуй, камин. Но этого ребята себе позволить не могли по двум причинам: во-первых, не было самого камина, во-вторых – огня.

Зато был масляный электрообогреватель, стоявший возле наглухо заклеенной балконной двери, и работающий на четверть мощности по причине жесткой экономии энергии.

– А что, если, пока мы отсутствуем, сюда кто-нибудь вселится? – предположил Егоров, вальяжно развалившись в кресле и катая в пальцах бокал с благородным напитком. Он уже порядком захмелел.

– Как вселится, так и выселится, – сказал Максим. – Оставаться в квартире никому нельзя, нужно держаться вместе.

– Да, – согласно кивнула Маринка. – Если все же решим добраться до Томска, то поедем все.

– Фигли решать? – пожал плечами Фрунзик. – Сколько мы уже ищем его? Полгода? Больше?… И вот теперь, когда известно последнее местонахождение, осталось лишь подобраться к нему и все разузнать.

– При условии, если он вменяем хотя бы на йоту, – уточнил Максим.

– Будем надеяться.

Юра внезапно поставил свой бокал на столик, чуть не расплескав остатки содержимого, и потер пальцами глаза, которые устали от вечно тусклого освещения.

– Бред какой-то… – произнес он. – Вам не кажется, что все наши домыслы от недожора, недотраха и банального холода?

Маринка, Фрунзик и Максим с удивлением уставились на него. Егоров отнял руки от лица, обвел всех по очереди хмурым взглядом и вдруг громко и с неожиданной злобой сказал:

– Ну, чего таращитесь?! Сами подумайте, насколько вероятна та гипотеза, которую мы приняли за аксиому?

Максим тоже отставил свой бокал и ответил:

– Настолько же вероятна, насколько невероятна. И пока она не проверена, лучшего никто не предложит. Или у тебя есть другая гипотеза на роль аксиомы, а?

– Есть одна, – огрызнулся Юрка. – Мы в дерьме. И никакой свихнувшийся астронавт нас из него не вытащит!

– Тебе нельзя пить, – тихо сказала Маринка. – Юр, не надо больше, ладно?

Егоров насупился, но возражать не стал. Лишь тягостно вздохнул.

Их гипотеза, автором которой являлся Фрунзик, пожалуй, и впрямь была слишком смела. Но кроме нее, к сожалению, ничего в распоряжении не имелось…

Фрунзик предположил, что боги не могли находиться на Земле все время, потому что в этом случае обнаруживалось слишком много нестыковок. И в общем-то они лежали на поверхности.

Во-первых, Зевс сам обмолвился во время пафосного появления на Олимпиаде, что, мол, «мы изучили историю вашего общества и пришли к выводу…». Бла-бла-бла. Изучили! Зачем всеведущим богам изучать историю людей? Да затем, что они не всегда были в курсе событий, а значит, либо спали где-нибудь на планете, либо находились вне пределов Земли. Ученые и спецслужбы многих стран перекопали гору Олимп в Греции вдоль и поперек, также они по камушкам разобрали места древних захоронений, склепов, мемориалов, акрополей и прочего тлена. Никаких следов пребывания богов на планете не было обнаружено, а верить в их небесную сущность, магические составляющие и эфирное происхождение как-то не хотелось – это было бы совсем пошло, несмотря на крах многих научных воззрений.

Во-вторых. На кой ляд громовержцу и его, так скажем, соратникам понадобились консультанты? Боги очень неплохо разбирались в каких-то общих теориях и глобальных понятиях, но они подчас оказывались интеллектуально беспомощны в незначительных детальках, в тонкостях быта и психологии. Это могло означать только одно – отсутствие опыта в частностях. А последнее, в свою очередь, подразумевало, что они не только не всегда были в курсе событий, но вообще лишь недавно стали познавать современную Землю. При этом, будучи в курсе социологических, экономических, политических и прочих теорий человечества в целом. Парадокс? Несомненно.

И третье – совсем уж непонятное. Почему именно олимпийские боги? Почему, к примеру, не славянские языческие? Или, скажем, не скандинавские? Да мало ли религий, где процветает многобожие! Ан нет, именно Зевс и компания.

Случайности? Совпадения?

Возможно.

Но тут вдруг всплывает очень интересный факт. За два года до появления богов произошла странная история с экипажем корабля «Конкистадор», который совершал экспедицию к Марсу. Непонятная история. Загадочная.

Снова совпадение?

Не исключено. Ведь наш мир настолько невероятен по своей сути, что совпадения тут случаются слишком часто.

И снова – «но».

Один из членов экипажа все же сумел спастись с межпланетника, на огромной скорости ушедшего в недра Солнца. Астроном Святослав Торик.

По данным СМИ, сотрудников управления информации «Роскосмоса» и пресс-службы NASA, a также пресс-центров других организаций, имеющих отношение к этому полету, «Конкистадор» исчез с экранов следящих комплексов 16 апреля 2010 года. Некоторые специалисты предполагали, что на межпланетнике вышла из строя система навигации, он потерял управление и, сойдя с орбиты, упал на поверхность Марса.

Молчание длилось долгие месяцы, гнетя всех людей. Пугая.

И вдруг, спустя полгода тягостного неведения, корабль возникает в опасной близости от Земли. Событие само по себе очень странное, потому что ни одна из космических обсерваторий, ни МКС-2, ни орбитальные спутники слежения не фиксировали приближения «Конкистадора» до тех пор, пока он на огромной скорости не появился в нескольких световых секундах от нашей планеты. Но дальше начинается самое загадочное во всей этой истории! Межпланетник, не отвечая ни на какие позывные, неожиданно изменяет курс и направляется в сторону Солнца. Одновременно от корабля отстыковывается спасательная шлюпка и падает в Тихий океан, сойдя с орбиты на автоматике. На борту обнаруживают одного из членов экипажа – российского астронома Святослава Торика, который находится в состоянии сильнейшего умственного расстройства. У него наблюдается моторная афазия, то есть полная утрата речевых функций, и абсолютная дезориентация во времени и пространстве…

После этого информация о местонахождении выжившего члена экипажа с запоминающейся фамилией строго засекречивается. По официальным данным, беднягу помещают в клинику имени Кащенко под неусыпный надзор спецслужб.

И вот тут возникает несколько чрезвычайно любопытных вопросов.

Раз. Как смог человек в состоянии умопомешательства выжить в течение стольких месяцев в пространстве?

Два. Куда исчезли остальные члены экипажа?

Три. Торик ли изменил курс корабля в последний момент?

Четыре. Как «Конкистадор» мог оставаться незамеченным для современных средств комической локации?

И самый главный вопрос: что же все-таки произошло там, в холодном космосе, в миллионах километров от нас, на далекой планете Марс?…

– Если б только знать наверняка насчет второй спасательной капсулы, – задумчиво проговорил Максим. – Ушла ли она вместе с кораблем к Солнцу или приземлилась где-нибудь в пустыне, неся на борту одиннадцать…

Он запнулся, глядя на черно-фиолетовые тучи за окном.

– Кого? – зябко пожала плечами Маринка. – Одиннадцать богов?

– Не знаю, – ответил Максим после долгой паузы. – Не знаю.

Оглушительно бахнуло.

Фрунзик вздрогнул и тоже посмотрел за окно.

– Гром без молнии. Уже столько времени прошло, а все никак не могу привыкнуть. Кошмар.

– Феномен, – поправил Долгов.

– А я все же не понимаю, почему молний не стало во время грозы. Это же электричество, а не огонь, – сказала Маринка. – И звук ведь от разряда рождаться должен, а не просто так. Верно?

– Ну-у… Зевс же громовержец, а не молниеносец, – попытался пошутить Максим.

Никто не улыбнулся.

Снова бахнуло. И где-то далеко, внутри темных туч, покатилось неуклюжее эхо.

Глава вторая

Бывает, что люди совершают поступки, вероятность успешного исхода которых очень низка. И участники той или иной авантюры прекрасно это понимают. Но тем не менее совершают такие поступки: ищут, идут, любят, крадут, стремятся, бьют, делают что-то еще… А ведь зачастую успешного итога не случается. Но люди – это единственные, пожалуй, существа во Вселенной, которые осмеливаются столько нахально выступать против теории вероятности.

Квартиру пришлось сдать внаем двум добропорядочным на вид женщинам, которые утверждали, будто вернулись в родную Москву, но обнаружили, что их жилье уже занято чужими людьми. Дамы оказались щедрыми и уплатили аванс за три месяца – поэтому вырученных денег хватило, чтобы купить четыре билета на поезд до Екатеринбурга, и еще осталось на питание. С наемщицами заключили договор, заверив его у местного нотариуса, но Максима все равно не покидало ощущение, что он теряет жилище.

На вокзале толпилось множество людей, жаждущих пробиться в поезд на халяву, – кому-то из них осточертела Москва, и они готовы были жить в средневековой глубинке, нежели в полной преступности столице, кто-то хотел попасть к родственникам в другие города, а некоторым просто некуда было больше податься, ведь даже хибарок на всех не хватало. Но перед перронами стояли заслоны милиции и тщательно проверяли проездные документы.

Пока Маринка, Юра, Фрунзик и Максим продирались сквозь толпу, у них дважды пытались вырвать из рук скарб и стащить из карманов билеты.

Первый раз Фрунзик поймал за запястье подростка лет четырнадцати с гигантской гематомой возле левого глаза. Пацан тут же состроил жалобную физиономию и заскулил:

– Дядечка, родненький, не бейте! Матушка померла, бати отродясь не было – сироткой остался… Кушать хочется, аж пузо пухнет! Уже неделю воском свечным питаюсь…

– А щель в заднице ты себе не замазываешь воском? – зло зашипел Фрунзик, зыркнув на воришку красными глазами.

Пацан ощерился и попытался вырваться. Но Фрунзик крепче схватил его за руку и подтянул к себе.

– Воровать – плохо! Понял, гаденыш? Понял, я спрашиваю?

– И без тебя знал, бледномордый! – с неожиданной ненавистью в голосе огрызнулся пацан. – Пусти! А то царапну – я спидозный!

Фрунзик быстро отдернул руку от мальчишки, и тот мигом нырнул в людской поток. Наверняка – в поисках очередной жертвы.

– Бендер недобитый, – хмыкнул Юрка, хлопая Фрунзика по плечу. – Ты бы ему еще яблоком вдогонку засветил. Ладно, двинули.

Но не успели друзья сделать и пары шагов, как произошла вторая попытка кражи. На этот раз вора обнаружила Маринка. Она отдернула сумку, попятилась назад и уперлась спиной в Максима. Долгов тут же схватил за шиворот мазурика и рывком развернул его к себе…

На него смотрели пустые рыбьи глаза… женщины.

На вид – лет пятьдесят. Бедно, но со вкусом одета, седые волосы собраны в тугой пучок, в руках исцарапанный диск с каким-то фильмом.

– Зачем? – растерянно прошептал Максим, забывая, что его слова теряются в гуле толпы.

Женщина промолчала. Ее кто-то толкнул, но она лишь пошатнулась, не пытаясь бежать. Продолжая смотреть на Долгова пустым взглядом.

– Зачем вы хотели украсть сумку? – громко крикнул он. Несколько ближайших прохожих обернулись, но тут же снова пошли своим путем, не найдя ничего интересного.

– Зачем?! – заорал Максим. – Ведь вы могли спросить!

Маринка дернула его за рукав химзы и тихонько сказала:

– Не надо, Макс…

– Почему, почему вы не спросили? – еще громче крикнул Долгов. – Это ведь так просто! Сказать слово! Почему?

И тут женщина улыбнулась, пуская лучики морщинок вокруг рыбьих глаз.

Вместо языка виднелся темный обрубок давно зажившей плоти.

Маринка махом потеряла сознание, и Юрка еле успел подхватить ее под мышки. А Максим еще несколько секунд смотрел на страшный оскал в упор – до тех пор, пока горячая влага не взорвалась в его глазах.

Он так хотел, чтобы это были слезы.

Но это были не они.

Это был неуклюжий плевок.

Сев в переполненный плацкартный вагон, друзья заняли свои полки и развернули бумажный пакет с провиантом. С соседних мест сразу стали поворачиваться любопытные носы, но Фрунзик встал, сдернул потертое одеяло из верблюжьей шерсти и занавесил проход, создав отдаленную иллюзию купе.

– Максим, перестань молчать, – сказала Маринка, дотрагиваясь до плеча Долгова.

Он вздрогнул и вдруг прижал девушку к себе. Крепко, отчаянно, будто кто-то сейчас мог отнять ее.

Юрка Егоров и Фрунзик Герасимов принялись резать черствый хлеб и отщипывать равные кусочки сойки, они очень, очень старались не поднимать глаз. А Максим сжимал опешившую Маринку все сильнее, и сильнее, и еще сильнее – до тех пор, пока она не засипела от нехватки воздуха. Тогда он отпустил ее и отвернулся к окну.

Поезд дернулся, и все вокруг сдвинулось чуточку назад. И еще чуточку, только быстрее. И еще немного. И еще.

За МКАДом состав лязгнул сцепами и замер. Таможенники, выполняющие заодно и функции пограничников, громыхая сапогами, стали заходить в вагоны и проверять документы у всех пассажиров.

Сдернув одеяло, мужик в зеленой форме с гербом Москвы на рукаве бесцеремонно уселся на полку Маринки и окинул девушку заинтересованным взглядом. Второй остался стоять в проходе, придерживая холеную немецкую овчарку на коротком поводке.

– Что вывозим? – участливо поинтересовался таможенник. – Ценности, произведения искусства, электроприборы?

– Ничего, – хмуро ответил Юрка. – Жратву в дорогу и сменное белье.

Таможенник нехотя оторвал взор от Маринкиных ножек и посмотрел на него.

– А куда направляемся?

– В Екатеринбург.

– Что, в столице не понравилось?

– Везде хреново.

– Ну хорошо. А какова цель визита?

– К друзьям. На похороны.

– Сами – москвичи?

– Да.

– Паспорта давайте.

Все достали из внутренних карманов химзащиток документы и положили на стол. Таможенник стал их скрупулезно изучать, бормоча себе под нос:

– Сами понимаете, прут что ни попадя из Москвы. Нагло прут. Обогреватели, микроволновки, другие дефицитные приборы. Недавно вообще курьез приключился: умелец один пытался небольшой холодильник и электроплиту вывезти. В сортире вагонном умудрился спрятать на время прохождения контроля. Еле вытащили. Отнекивался потом – мол, как же я мог затащить… – Погранец пожевал губами, разглядывая фото Маринки. Продолжил: – А обратно – в столицу – люди едут. Без здешней прописки, а значит, и без допуска второго уровня. Ну и как мне их в пределы МКАДа пускать? Не положено. Тоже, юродивые, изгаляются. То на третьей полке одеялами забаррикадируются, то между вагонами раскорячатся, то на крыше распластаются. Один под вагоном ухитрился прицепиться за кронштейны какие-то – собаки учуяли, лай подняли. Он с испугу отвалился и лежит на шпалах, глазами лупает… Фрунзик?

Таможенник удивленно поднял глаза и вперился в Герасимова.

– Фрунзик, – с вызовом ответил тот.

– И альбинос, – утвердительно кивнул таможенник.

– И альбинос, – выдавил Герасимов.

– То есть – альбинос Фрунзик? – еще раз уточнил таможенник.

Герасимов злобно потер отвисшие мочки ушей и взорвался:

– А вдруг я еще и педик?!

Собака в коридоре на всякий случай гавкнула. Таможенник вздохнул и пожал плечами.

– Тогда вас точно придется обыскать.

Юрка не выдержал и хихикнул. Даже сумрачный последние полчаса Максим отвернулся от окна и посмотрел на бледно-зеленое от гнева лицо Фрунзика.

– Давайте! Валяйте! – зафырчал Герасимов, извлекая свою сумку из-под полки. – И не зваться мне Фрунзиком, если хоть что-то найдете!

– А вы не шумите, не шумите! – сказал из прохода второй таможенник. – Все, что нужно, мы обязательно найдем…

В течение следующих пяти минут под возмущенные возгласы пассажиров из других концов вагона погранцы шерстили шмотки, вываливая их прямо на пол. После этого они обыскали всех четверых лично. С особым удовлетворением первый таможенник провел руками по исхудавшей фигурке Маринки. Максим дернулся было, но девушка просяще посмотрела на него, и Долгову пришлось сдержаться, чтобы не врезать наглецу по морде.

– Странно, – резюмировал наконец таможенник. – Первый раз наблюдаю столь подозрительную картину – сидит передо мной альбинос Фрунзик, и нет у него никакой контрабанды.

Соседние пассажиры заржали в голос.

Герасимов вскинул на ухмыляющегося таможенника красные глаза, которые от злости приобрели и вовсе багряный оттенок, и выцедил сквозь зубы:

– То есть обычно вы ловите альбиносов по имени Фрунзик с рюкзаком героина? По десять человек на дню?

Пассажиры чуть не свалились со своих полок. Юрка уронил голову на грудь в немом приступе хохота, а Маринка, хихикая, уткнулась в плечо Долгова.

Самодовольная ухмылка сползла с лица таможенника, и он рявкнул:

– А вот шуточки держи при себе, гражданин ф-ф-ф… Фрунзик.

Он развернулся и вышел в проход, чуть не отдавив лапы служебной псине…

Через десять минут поезд, поскрипывая на стрелках, выехал за пределы Москвы.

Отопления, конечно же, не было, титан возле купе проводника давно пустовал, за окном бесновался промозглый октябрьский ветер, сующий тонкие пальцы сквозняков во все щели. А в одном из тамбуров – под магниевой табличкой с надписью «Не курить!» – был пририсован издевательский смайлик.

Стемнело резко и неожиданно, как всегда бывает осенью. Свет в вагоне включили на треть мощности, поэтому стало вдвойне неуютно. Большинство пассажиров, укутавшись в одеяла, окуклились на своих полках и захрапели.

– Мне вот что интересно, – негромко произнес Егоров, отхлебывая из термоса остывший чай, – что у них за язык такой. В основном-то они по-русски шпарят, но иногда проскальзывает какое-то словечко непонятное.

– Я читал где-то, будто лингвисты даже какую-то ассамблею собирали или консилиум, как там это у них называется… – ответил Фрунзик. – Самое смешное – ученые умы не смогли определить, к какой языковой группе относятся высказывания богов. Не нашли аналогов в земных диалектах.

Маринка повозилась на верхней полке и свесила голову. Предположила:

– Неужели все же инопланетяне?

– Но тогда абсолютно не ясны их мотивы. – Юрка поднял брови.

– Но пипл же хавает… – привычно фыркнула Маринка.

– Да кто, ёклмнпрст, хавает! Бабки в очереди в питачок, – отмахнулся Фрунзик. – Взгляните внимательнее на этих так называемых, богов. Они не стремятся к власти. Они не интервенты. И что прикажете думать? Дюжина пришельцев из космоса вступила в контакт лишь для того, чтоб посмеяться над нами?

– Эксперимент. Помните, Зевс как-то сказал, что у людей стал атрофироваться инстинкт самосохранения. Воля к жизни. Вот они и меряют, где планка. Изучают.

– Вам не надоело об одном и том же спорить? – вставил Максим. – Версию про эксперимент уже давно отбросили за явным отсутствием четкой цели. А присказки об измерении воли к жизни – вымысел. Слишком все логично получается, а меж тем они-то себя зачастую как раз нелогично ведут. Не там мы ищем. Совсем не там.

– А вдруг это разведка? – оживившись, предположил Юрка. – Они исследуют нашу планету, анализируют, подходит ли она для экспансии, представляет ли ценность. Рассчитывают силу возможного сопротивления… Вдруг это – всего лишь авангард?

– Авангард чего?

– Основных сил.

– Слушай, я тоже фантастику читал. Но твои предположения похожи даже не на выдумку, а на басню.

– Потому что могут оказаться верными?

– Потому что слишком попахивают морализмом! Ах вы, этакие-растакие людишки, пришло время показать, как вы можете отразить угрозу извне. Тру-ля-ля! Да если б цивилизации, рядовой представитель которой может целую планету огня лишить, потребовалось что-то – нас бы давно растоптали и не заметили. Без всякого предварительного изучения… Не то. Всё не то.

Юрка фыркнул и не счел нужным продолжать дискуссию.

– Какая же у тебя версия? – нахмурился Фрунзик. – Проснулись древние могучие силы и решили поиграть в песочнице, где вдруг обнаружились жучки и прочие бутявки?

Долгов не ответил.

– А может быть, это магия? – невпопад сказала Маринка. Она все так же свешивала головку, и поэтому от притока крови на побагровевшем лбу пульсировала жилка.

– Доказать еще надо, – ответил Егоров, закручивая крышку термоса.

– Не там мы ищем, – повторил Максим.

– Вот поэтому и надо у Торика спросить.

– А ты иди объявление повесь – куда мы направляемся. А то еще не все знают.

– Да хватит на меня бросаться! Сам злой и других выводишь из себя!

– Пошел ты…

– Ребят, ну-ка отставить! – Фрунзик хлопнул по столу ладонью. – Этак мы и до Урала не доберемся! И не зваться мне Фрунзиком…

– Да ладно! Брось из себя лидера строить, – снова отворачиваясь к окну, сказал Долгов. – Тут каждый, куда ни плюнь, покомандовать горазд.

Маринка вздохнула, и ее головка наконец скрылась в полумраке верхней полки.

– Давайте спать, – подытожил Фрунзик. – Завтра день будет нелегкий…

Максим проснулся от ощущения, будто чего-то не хватает. Он сел и протер глаза.

Не хватало стука колес – поезд стоял на какой-то станции.

Долгов отбросил одеяло и свесил ноги. Посидев так минуту, он натянул ботинки и набросил химзу. Прислушался. Наверху посапывали Маринка и Фрунзик, с нижней полки доносился мерный свистохрап Егорова. Максим встал и пошел по темному проходу к тамбуру.

Проводник – кряжистый старик в ватной телогрейке – стоял возле открытой двери и глядел на зданьице вокзала, над которым виднелись подсвеченные одиноким прожектором буквы «Агрыз». При появлении Долгова он даже не обернулся.

– Казань проехали уже? – спросил Максим, становясь рядом.

– Часов пять назад была. По объездной проскочили, чтоб на таможне не торчать лишние полчаса. – Проводник передернул плечами и мотнул головой в сторону пустынного перрона: – Раньше здесь всегда рыбу продавали, сладости, водку татарскую и удмурдскую. А теперь вон… ни души, ни огонька.

Максим вдохнул воздух, пропитанный креозотом и какой-то тяжелой волглостью, высунулся из вагона и глянул в сторону головы поезда. Пути в этом месте изгибались, поэтому электровоза видно не было – лишь темные бока нескольких ближайших вагонов. Призрачной сетью повисли сверху провода, набрякшие кое-где гроздьями изоляторов, на излучине стрелки отражался синий свет невидимого отсюда огонька семафора, вдалеке слышался металлический стук молотка обходчика.

Долгов плотнее закутался в куртку.

Что-то противоестественное было в привокзальном пейзаже. То ли не хватало огней, то ли – людей… Всем существом ощущалось нечто тяжелое в холоде этой осенней ночи – словно взгляд в затылок. Пристальный, заставляющий озираться, несущий страх, беспрепятственно проникающий сквозь плоть, как нейтрино.

Что-то стояло за всей этой историей с богами. Что-то непостижимое, пугающее, живущее по ту сторону логики и морали. И каждый человек, Максим был уверен, ощущал присутствие. Нет, не явный факт существования самих богов, а нечто прячущееся за ними, за их поступками – нечто движущее ими.

Веками мы смотрели на небо с диким ужасом, гадая – что скрывается за его синью днем, кто таится за его ночной тьмой. Смотрели. А оттуда скорее всего так же внимательно смотрели на нас. И вот, когда наука, казалось, пробралась в каждую щелочку общества, когда люди поверили в свою неуязвимость, когда приготовились дотянуться до звезд, небо рухнуло. И в очередной раз придавило всех крошечных человечков своей необъяснимостью…

А быть может, и вовсе наоборот – мы врезались в небо.

Хотели украсть у него что-то очень важное, не принадлежащее нам. Хотели присвоить себе тайно, потому что не могли попросить. Как та женщина на вокзале…

Максим втянул голову обратно в тамбур и обратился к проводнику:

– У вас сигареты не будет?

Старик впервые повернулся и посмотрел на него. Прищурился.

– Ты идиот?

– Не понял…

Проводник осторожно отодвинул Максима и захлопнул вагонную дверь. Лязгнул ключом.

– Если напился, так иди спать, – проворчал он.

– Я не пьян… – Неожиданно до Макса дошло, какую глупость он сморозил. – Вот черт! Это ж надо! Машинально спросил ведь… Все-таки два года – это чудовищно мало, чтобы отучить человека от благ и пагубных привычек.

– Человек – та еще скотина, – глубокомысленно изрек проводник и заперся в своем купе.

Поезд тронулся. Максим постоял еще немного перед расписанием, намертво приклеенным к двери, и пошел к своему месту. Спать совершенно не хотелось, но надо было пересилить себя – завтра и впрямь предстоял тяжелый день. Ближе к вечеру они прибудут в Е-бург, и придется думать, как добираться дальше, потому что денег на поезд уже не оставалось.

– Сумасшедшая какая-то поездка, – прошептал вслух Максим, идя по проходу. – Взрослые люди ведь. Четверо взрослых…

Кто-то скользнул в полутьме. В трех метрах перед ним! Обыкновенные пассажиры таким крадущимся шагом не ходят в туалет по ночам! Мало того – этот подозрительный субъект только что сидел на его – Долгова – полке.

– Эй! Ну-ка стой!

Тень ускорила шаг, и на фоне тусклого прямоугольника света мелькнул невысокий силуэт. Дверь, ведущая к сортиру, открылась и быстро захлопнулась. Следом за ней с глухим стуком бахнула дверь в противоположный тамбур.

Максим, стараясь не вписаться лбом в железные ступеньки, торчащие со стороны боковых полок, кинулся за грабителем. По пути он зацепился ногой за угол чьего-то одеяла и чуть не полетел на пол. Чертыхнувшись, все же добежал до сортира, распахнул дверь и уставился на унитаз. В кабинке никого не было. Он быстро рванул следующую дверь – пустой тамбур.

Поезд набирал ход. За маленьким грязным окошком тянулись две едва различимые полоски удаляющихся рельсов. Оказывается, на одной из предыдущих станций отцепили несколько вагонов, и теперь они ехали в последнем.

Долгов в недоумении подергал за ручку. Заперто наглухо.

Чертовщина какая-то. Неужто привиделось? Да нет, он явственно видел, как кто-то прошмыгнул с его места и скрылся здесь. Но ни в туалете, ни в тамбуре никого нет.

Ну и ну…

Максим помотал головой и решил идти спать.

Перед тем, как забраться под одеяло, он достал из кармана миниатюрный фонарик и тщательно проверил вещи. Продукты, белье, предметы гигиены, запасные аккумуляторы, блокнот…

Ничего не пропало.

На следующее утро Максим проснулся разбитым. Ночные похождения не прошли бесследно – остаток сна он провел, мечась на простыне из стороны в сторону: то ему грезилось, что за ним гонится Зевс, оскалив огромные зубы-лезвия, а впереди стена, уходящая в необозримую высь, то снилось, будто он бредет вверх по пологому склону горы, и не видно ни вершины, ни подножия, лишь бесконечный наклонный ковер из цветов и кустиков под ногами, а навстречу идет человек в скафандре, и лица его не узнать – оно искалечено осколками разбитого гермошлема.

Кошмары редко приходят в одиночку…

Долгов протер глаза, сел на полке по-турецки и рассказал друзьям о незваном госте. Фрунзик сразу принялся проверять свои шмотки, но быстро убедился, что все на месте, и успокоился.

– Кто это мог быть? – нахмурив лобик, спросила Маринка.

– Да кто угодно. – Юрка приложился к термосу. – Мало ли ворья развелось сейчас. За кусок хлеба перо под ребро сунут.

– Мне другое покоя не дает, – сказал Максим. – Куда он мог подеваться? Я буквально через секунду проверил туалет и тамбур – но там никого не было. Да и что он здесь делал? Ведь ничего не исчезло.

– Может, не успел?

– Может быть. А может, и не нашел.

– Что? Что у нас можно найти? Все было тут, мы даже ничего не прятали специально.

– Всё было тут… – задумчиво повторил Долгов. – Всё, кроме меня.

Остальные озадаченно уставились на него. Фрунзик яростно потеребил отвисшую мочку уха.

– Ты хочешь сказать, что этот тип искал тебя? – осторожно спросил он.

– Я ничего не хочу сказать. Просто я отсутствовал минут пять, ну, может, чуть меньше. Опытному карманнику этого времени хватило бы, чтоб обобрать нас до нитки.

– Ну, во-первых, вовсе не обязательно, что воришка был опытный. А во-вторых, если уж ему действительно нужен был именно ты, то зачем бежать? Как-то не складывается.

– Значит, я ему нужен был спящий.

– Параноик. На кой ты кому-то сдался? Чего с тебя взять-то?

– Хм… Понятия не имею…

Остаток дня прошел в вялом перебрасывании ничего не значащими словами и экономном поедании хлеба с сойкой.

Прикинули остатки бюджета. Выходило, что дальнейший путь придется совершать на лошадях. От Екатеринбурга до Томска было чуть больше полутора тысяч километров, так что получалось, что при самом благоприятном стечении обстоятельств на дорогу уйдет еще недели полторы-две. На этот срок продуктов, естественно, не хватало, так что было решено закупить их в привокзальном питачке, чтобы дальше не зависеть от проблемы дефицита провианта.

При подъезде к Екатеринбургу поезд остановили местные таможенники – каждый крупный город в России уже в течение года имел собственные правила въезда и выезда. Но здесь погранцы были на порядок лояльнее, чем в столице, так что на досмотр пассажиров и оформление нужных документов ушло не более пятнадцати минут.

Вежливо попрощавшись с проводником, друзья спрыгнули на перрон, асфальт на котором давно не ремонтировался и пошел трещинами. Дождь слегка моросил, но, по заверению аборигенов, здесь он был неопасный – восточнее Урала химическая зараза, как правило, не распространялась.

Вокзал представлял собой зрелище удручающее. Привыкнув к относительному московскому комфорту, Максим не думал, что в провинции все настолько плохо…

Бомжи, словно нахохлившиеся воробьи, облепили выходы из тоннелей. Смотреть на эти человеческие отребья было, по меньшей мере противно. Кто-то возился в куче тряпья, кто-то, пуская слюни, клянчил монетку на опохмел, кто-то просто сидел в луже собственной мочи, глядя в одну точку. Вонь стояла неописуемая. Видимо, местные менты отказались от затеи гнать бомжей взашей, да и любой нормальный человек побрезговал бы прикасаться к этим смердящим рохлям. Не стрелять же их, в конце концов, – все-таки людские отродья. Жалко.

В самом тоннеле, ведущем на привокзальную площадь, заправляли фарцовщики и каталы. В тускло-желтом свете нескольких маломощных ламп эти ребята дурили приезжих и торговали всякой мелочью – то ли перекупленной, то ли ворованной.

– Эй, браток, нужен фонарик? Задаром отдам! Всего пару сотен прошу! Задаром, считай!

– Новые велосипеды и рикши по низким ценам! Импортные и отечественные!

– Рукогрейку бери! На трех пальчиковых аккумуляторах фурычит. Здесь тебе не юга – зимы суровые!

– Химза свежая! Почти неношеная! Чистая, не с трупа снимал! Благоверная шила, сама!

– Пневматика есть. И ПМП, и АКП достанем, если хорошо платишь…

Возле одной из стен стоял лысый, как колено, наперсточник, ловко вертевший три колпачка, и приговаривал:

– Смотрим-замечаем, шарик примечаем! Кто приметить мастак, обретает пятак! Кому не везет, тот червонец отдает! Смотрим-замечаем! Не зеваем, деньги получаем!

Вокруг хваткого наперсточника топтались несколько зевак, а один простачок играл, ставя на кон дешевенькие наручные часы. Видать, доверчивый гражданин уже крупно продулся.

Неподалеку фланировал милиционер с электрической дубинкой, старательно не замечая мошенников и спекулянтов.

Возле выхода из тоннеля начиналась территория кучеров. Некоторые были одеты в обыкновенные современные куртки и плащи, а некоторые в старинные ливреи – для привлечения клиентов не только красноречием, но и необычным нарядом. Однако было видно, что галуны пришиты неаккуратно, лишь бы в глаза бросались, да и золотистый некогда цвет их уже поменялся на грязно-коричневый.

Кучеры наперебой выкрикивали:

– До Перми! До Первоуральска!

– В Талицу кому надобно? С комфортом доставим! В первоклассной карете с мини-баром!

– Тюмень!

– Курган!

– В Челябинск едем! Недорого!

– Шадринск! Омутинский! Голышманово!

– До Омска! Только наша артель доставит вас до Омска! – голосил угловатый подросток осипшим от бесконечного напряжения голосом. – Следуй с нами, путник, если ты не распутник! Любая бричка, любой тарантас, с условием, друг мой, что не пидарас!

Максим задержался возле него. Остальные тоже остановились и поставили сумки на бетонный пол.

– А до Томска довезешь? – спросил Долгов у подростка.

Тот еще несколько секунд по инерции продолжал выкрикивать пошлые лозунги, после чего замолчал и уставился на него. Видимо, парень настолько отвык от клиентов, что забыл, как с ними общаться.

– До Томска, – внятно повторил Максим.

– До Томска, – эхом откликнулся подросток и вдруг встрепенулся, осознав, какая удача ему привалила. – Нет, господин! Из Е-бурга в Томск конные не ездят, только поезда, потому как далековато чересчур. Но мы вас до Омска довезем, там с Новосибирском есть сообщение, а уж оттуда – рукой подать!

Остальные кучера, завидев перспективных клиентов, мгновенно облепили четверых друзей и принялись балаболить с удвоенной силой:

– В Шадринск! Поехали в Шадринск!

– В Первоуральск! Места-то знатные – обелиск Европа – Азия!

– До Кургана…

Маринка подхватила свою сумку и придвинулась ближе к ребятам. Фрунзик стрелял глазами по сторонам, опасаясь – как бы не увели скарб под шумок, а Егоров недовольно морщился от мерзкого ора.

– Да замолчите вы наконец! – не выдержал Долгов спустя полминуты. – Не надо нам ни в какой Первоуральск!

– А до Уфы? – с угасающей надеждой поинтересовался один из кучеров в самопальной ливрее. – Наша транспортная артель имени Альберта Сайфуллина – лучшая в Башкирии. В пути предлагаем бесподобный травяной бальзам…

– Нам в Томск надо попасть.

После этой фразы интерес кучеров быстро улетучился. Они с неразборчивым ворчанием рассосались по своим местам, и процесс монотонного выкрикивания возобновился.

Подросток же продолжал с благоговением и надеждой таращиться на Максима, изредка бросая взгляд в сторону Маринки.

– А до Омска – дорого возьмешь? – спросил наконец Максим.

– Как обычно, – тупо ответил юнец. Потом, видимо, сообразил, что сморозил глупость, и уточнил: – Дорога дальняя, сами понимаете. Опасная – бандитов полно и прочей погани. Лошадей менять придется много раз…

– Хорош зубы заговаривать. Сколько?

– Экипажи и брички в такую даль не ездят. На тарантасе будет полторы тысячи. В карете с четырьмя кобылками две, с шестью – две с половиной. Есть еще варианты с переделанными под повозки авто… Тут зависит от класса машины. На постоялых дворах за ночлег платите отдельно. Таможенные пошлины – тоже.

Долгов переглянулся с остальными. Егоров скорчил трагическую морду и сделал очень грустные глаза, Маринка лишь шевельнула носиком и нахохлилась, а Фрунзик пожал плечами и принялся теребить бледную мочку уха.

Максим вздохнул. Право на решение было предоставлено ему. Бюджет позволял потратить на дорогу около двух тысяч с учетом ночлега и еды. Вот так задачка.

– Пойдем посмотрим на твои тарантасы, – решил он наконец.

Парень чуть не подпрыгнул от радости и молниеносно подхватил сумку Максима с пола, порываясь помочь.

– Эй! А ну-ка поставь на место!

Подросток послушно опустил сумку и призывно замахал костлявыми руками:

– Айдате скорее! Скоро стемнеет. Если будем выдвигаться сегодня, то нужно торопиться, чтобы хоть до Каменск-Уральского добраться, потому что через Тюмень нельзя ехать – там сейчас логово у Сержа Свалова. Его головорезы за проезд по ихней территории бешеные бабки дерут. Через Шадринск, конечно, тоже небезопасно, в тех местах нынче Сотона-Окунь промышляет гоп-стопом, но там есть шанс проскочить. А через Тюмень – нет. Меня, кстати, Некрасиком зовут. А вы бывали в Е-бурге? Нет? Тут у нас хорошо, кислота с неба не капает, эллинесы почти все западнее ушли и забрали свои дурацкие убеждения с собой, в питачках пристойную жратву продают, вот с работой, правда, туго…

Слушая бесконечную болтовню Некрасика, друзья поднялись по лестнице и вышли на привокзальную площадь.

Вот тут бедность и запущенность провинции проявились во всей красе.

Прямо посреди площади стояло несколько хибар, накрытых общим брезентовым тентом. Рядом возвышалась куча мусора, под которой угадывались очертания контейнеров и остовов машин. Возле свалки под неусыпным наблюдением наряда милиции, привязанная к столбу, паслась костлявая корова – что бедная скотинка жрала, оставалось не ясно. По правую руку находились несколько бронированных окошек, над которыми висели буквы «АССЫ», выгнутые из кусков железной арматуры. Несмотря на то что на город уже спускались сумерки, фонари не горели – отчасти из-за того, что были разбиты, а отчасти по причине экономии электричества. В дальнем конце площади, возле заросших бурьяном трамвайных рельсов, находилась остановка местных экипажей, развозивших кредитоспособных приезжих по городу. Людей на площади было немного – в основном хибарщики, кучера, торговцы велосипедами, бомжи и менты. Ну и пассажиры, конечно, – как прибывшие, так и отъезжающие.

– А трамваи у вас разве не ходят? – спросил Юрка у юного артельщика.

– Энергии не хватает. ГЭС на Чусовой полгода назад построили, а река взяла и русло поменяла. Пермь с Камы кормится, возле Челябинска АЭС рабочая – но они с нами делиться не хотят. В домах с семи утра до шести вечера свет отрубают. А вы откуда? С Нижнего или с Казани, поди?

– Мы из… – начала Маринка, но Фрунзик быстро перебил ее:

– Из Казани.

– Ясно, – кивнул Некрасик. – Вот мы и пришли.

Они остановились возле шлагбаума на противовесе, который загораживал проход на небольшую стоянку, где среди нескольких припаркованных карет и бричек скучали кучера и молодой охранник.

– Постой, – сказал Максим. – Нам нужно купить продовольствие. Где у вас ближайший питачок?

– Привокзальный питачок в будни работает только до пяти вечера, а другие далеко, и очереди там огромные.

– В таком случае нам придется ехать завтра, потому что запасов провианта не хватит и на три дня.

– Это не обязательно. – Некрасик навалился своим нескладным телом на противовес и поднял шлагбаум. – Наша артель может обеспечить вас едой. На все время пути.

– Бесплатно? – подозрительно сощурившись, спросил Егоров.

– Ага. И навечно, – не удержался и съязвил подросток. – Конечно, нет. Но по расценкам питачков. Может, самую малость подороже.

– Мы подумаем, – ответил Максим. – Нужно ли официально подтверждать заказ ваших транспортных услуг?

– А то ж. У нас все честно, кого попало не возим. Айдате вон в ту будочку, там все и оформим. У вас никакой контрабанды, надеюсь, нет?

– Нестиранная пара носков считается? – ехидно поинтересовался Егоров.

– Вы зря смеетесь, – серьезно ответил Некрасик, направляясь к неприметной конторке в дальнем углу стоянки. – Если вы будете провозить через таможню разные недекларированные штучки, нам придется изменить цену.

Друзья переглянулись, следуя за юным артельщиком. В этом угловатом подростке уже почти не осталось того простодушия и услужливости, с которой он уговаривал их в тоннеле. Почувствовав, что клиенты крепко зацепились жабрами за крючок, он превратился в собранного и делового торгаша.

У Максима складывалось впечатление, что Некрасик, как, впрочем, и все остальные люди, живущие здесь, забыли о том, каков был их родной город два с небольшим года назад. Они будто родились и выросли в этом странном средневековье, смешанном с атомными электростанциями, питачками и пневматическим оружием нового поколения. А самое ужасное заключалось в том, что, по всей видимости, им было комфортно. Или – по барабану.

Быть может, прав был Зевс – не осталось у нас воли к жизни?

Максим вспомнил фантастические книжки про могучих регрессоров, которые отбрасывали планету в феодализм, чтобы потом сделать из нее процветающую колонию, и на миг его сердце замерло в ледяных ладонях страха. А вдруг?…

– Что с тобой? На тебе лица нет, – обеспокоенно спросила Маринка.

– А… – Долгов посмотрел на нее. Улыбнулся: – Много думать – пагубно.

– О чем думал-то?

– Маринка, если бы тебе предложили жить в семнадцатом или восемнадцатом веке, ты бы согласилась?

– Хм… Смотря кем и где. Какой-нибудь французской графиней – возможно, и не отказалась бы. – Она по-девчоночьи пфыкнула вверх, сдувая челку с глаз.

– А если бы, скажем… э-э… в двенадцатом-тринадцатом?

– Ну уж нет! Там антисанитария была, войны, чума, крестовые походы и прочая гадость. Хотя нет, чума в четырнадцатом веке пол-Европы выкосила… А чего это ты вдруг спросил?

Максим помолчал, погладив по дверце одну из карет. Наконец сказал:

– Вам не кажется, что боги сознательно зашвырнули нас в техногенное средневековье? Перекинули с одной ветки развития на другую.

– Изобрел самокат, тоже мне… Генри Форд, – фыркнул Фрунзик. – Если бы ты мне назвал причину – другое дело.

– Мы что-то сделали не так. Мы совершили ошибку, после которой наш путь развития оказался тупиковым.

– А вдруг это боги совершили ошибку, а не мы? Не допускаешь?

– В тот миг, когда Прометей подарил нам огонь?

– Ты не просто параноик. Ты параноик-философ.

– А я скептик, – вставил Егоров, ставя свою сумку на асфальт. – И хочу жрать.

Скрипнув несмазанными петлями, Некрасик открыл дверь будочки и сказал:

– Тесновато. Все не влезете, да и незачем. Дайте паспорта кому-нибудь одному, и пусть он заходит.

Собрав документы, Максим вошел внутрь конторки и обнаружил перед собой лысеющего мужика, заросшего огромной смоляно-черной бородой до самых глаз. Он сидел за столом и читал книжку в тусклом свете одинокой двадцативаттки, висящей на двух проводах. Увидев посетителя, мужик положил книжку разворотом вниз, не закрывая, и протянул руку:

– Андрей. Можно просто – Борода. Оформляться будем? Максим пожал сухую крепкую ладонь и огляделся, где бы присесть.

– Стульев нет, – бесцеремонно сказал Борода. – Я кучеру Семецкому поменял на книги.

Только сейчас Долгов заметил, почему внутри этой будки так тесно – то, что он вначале при неверном свете принял за заднюю стенку, оказалось книгами. Стопки лежали на полу и упирались в потолок.

– За ними еще восемь слоев, – прокомментировал Борода.

– До Омска, – не в силах оторвать взгляд от чудесной коллекции, произнес Максим. – На четырех лошадках.

Глава третья

Максим с грохотом поднялся, пнул громоздкий верстак берцем и шумно выдохнул. Егоров смотрел на него с оторопью – он никогда не видел Долгова настолько бухим.

В дым.

В карагач…

С противоположной стороны верстака, уставленного склянками из-под технического спирта, сидел огромный мужлан, подрабатывающий сторожем в одном из цехов бывшего ишимского автоприцепного завода, где они остановились на ночлег.

Шел четвертый день пути, до Омска оставалось километров триста-четыреста, не больше.

– Что ж, Г-гоша… – с запинкой проговорил Максим, глядя остекленевшими глазами на сторожа. – Давай еще по одной сы-ыг… сыграем.

Гоша волосатой рукой наполнил стаканы спиртягой на четверть и уронил пустую банку на пол. Раздался звон бьющегося стекла.

– Сыграем, – согласился он. – Только я тебе все деньги проиграл. У меня нет больше.

– Ну-у… Покумекай что-нибудь…

Гоша опустил щетинистый подбородок на ладонь и задумался, пьяно сопя.

– Ты что ж творишь, зараза, – негромко сказал Фрунзик, подходя к пошатывающемуся Максиму. – А если проиграешь? На что жить будем?

– Пошел на хер, – даже не взглянув в его сторону, прошамкал Долгов.

Фрунзик, не ожидавший такой наглости, даже опешил на миг. После чего взял Максима за расстегнутый ворот куртки и рывком развернул к себе.

– Ты кого на хер послал, скотина бухая?

– Тебя…

Долгов неуклюже попятился, пытаясь высвободиться, и Фрунзик разжал руки. Максим сделал еще пару шагов и свалился в груду крупных опилок. На его лице возникло зверское выражение дипломата, оскорбленного чистильщиком сортиров из вражеского посольства. Встав на ноги, он хотел было снова подступиться к Фрунзику, но тут Гоша шарахнул кулаком по верстаку и заорал:

– Придумал!

Максим в течение пары секунд продолжал с ненавистью глядеть на Фрунзика, автоматически стряхивая с себя опилки, после чего отвернулся, поднял табурет и уселся на него.

– Выкладывай!

– Мне год назад дядька подарил месторождение под Сургутом.

– И хер ли?

– Нефть! Понимаешь?

– И на хер она мне? Негор-рящая…

Гоша на миг растерялся и почесал в мясистом затылке.

– Как на хер? Нефть же, – изрек он, не придумав, видимо, иного аргумента.

Максим поводил бровями, взял стакан и приподнял его. Гоша, повинуясь собутыльнической магии, тоже машинально поднял тару. Они молча чокнулись и выпили.

Егоров подошел к Фрунзику и прошептал ему на ухо:

– Надо его укладывать. И деньги отобрать, а то продует.

– Да. Пошли.

Они подошли к Долгову, и Юрка ласково предложил:

– Максим, пойдем спать. Завтра в дорогу. Маринка уже давно легла, и Некрасик спит…

– С Маринкой? – прорычал Долгов.

– Нет, что ты! На другом складе. Вообще в противоположной стороне цеха. А Маринка здесь, рядом, в тепле. Пойдем спать, а?

Максим с усилием повернул голову и перевел на него бессмысленный взгляд.

– Ты не видишь, что я занят?

– А вы с Гошей завтра доиграете!

Гоша еще раз врезал кулаком по верстаку и протестующее заявил:

– Сейчас! Я нефть ставлю!

– Вот, – нравоучительно сказал Максим. – Человек серьезную игры… игру ведет. Не мешай.

– Деньги дай сюда и сиди хоть до утра, – дрожащим от гнева голосом выцедил Фрунзик. Его лицо из бледного стало совсем белым.

Показывая мимикой, что делает величайшее одолжение, Долгов перевел взгляд на Герасимова и многозначительно пожевал губами.

– Чего вылупился? Деньги давай сюда!

– Да забирай ты свои сраные деньги! – срываясь на фальцет, завопил Максим, вытаскивая из-за пазухи мятые купюры и швыряя их на пол. – Сожри их вместо сойки! И высри в Иртыш!

Фрунзик, скрипнув зубами, нагнулся, собрал банкноты и пошел прочь. Егоров постоял еще минуту, колеблясь, и тоже двинулся в сторону склада, где уже успел приготовить себе лежанку.

– Наливай, – хмуро сказал Максим, глядя сквозь Гошу.

– Спирт кончился.

– Как?

– Совсем.

Гоша потянулся, хрустнул костями и, взявшись за горло своего тельника обеими руками, плавно разодрал его до пупа. Вздохнул и вновь принял позу мыслителя, подперев голову кулаком.

Максим поднялся, чувствуя, как его «вертолетит», и отошел к каркасу фрезерного станка, стоявшему неподалеку. Он неумело сунул два пальца в рот и принялся ворошить ими в горле. Стало очень противно, и несколько спазмов заставили его грудную клетку содрогнуться. Спустя минуту он все же проблевался.

Ощутимо полегчало.

Долгов подошел к рукомойнику, прополоскал рот, сполоснул лицо и вытерся сальным полотенцем.

– Еще спирт достать можешь? – спросил он у Гоши.

– Могу, – грустно ответил тот, – только деньги нужны. – Полтинник за поллитровку.

– У тебя вообще не осталось?

Гоша поднял голову и выразительно посмотрел на Максима.

– Ладно. Сейчас попробую у своих достать.

Долгов, стараясь не шататься, подошел к складу и пинком открыл дверь. В полутьме он разглядел Егорова, ворочающегося на своей лежанке, контуры встрепенувшегося Фрунзика и Маринку, сопящую под двумя одеялами в дальнем углу.

– Юран, – обратился он к Егорову. – Дай полтяху взаймы. Завтра верну, я ж много выиграл.

– У меня нет, Макс.

– Ты не думай, мы же вместе выпьем!

– Правда нет, Макс. Я бы дал…

Долгов потер ладонями горящее от грязной воды в рукомойнике лицо и подошел к Маринке. Потряс ее за плечо.

– Что? Уже пора? – Она спросонья села и завертела головкой.

– Марин, у тебя нет полтинника до завтра?

– Какого полтинника?… А-а, денег… Нет, Максим. Я ж тебе все отдавала на хранение…

Максим согласно покивал и подошел к Фрунзику. Герасимов смотрел на него с презрением и злостью. Красными глазами из-под белых бровей.

– Не дашь денег, – полуутвердительно сказал Максим.

– Не дам.

– Значит, не дашь?

– Значит, не дам.

Долгов вышел из помещения склада, со всей дури хлопнул дверью, развернулся и проорал, проваливаясь в хрип:

– Вы трижды отреклись от меня! Как апостолы от Христа!

Обида клокотала внутри. Страшная, кровная обида.

– Эй, – позвал его Гоша, – хорош вопить! Не один тут ночуешь все же… Достал денег?

– Нет.

– Тогда в долг возьмем. Пойдем, у меня в питачке знакомый! один барыжит…

Трясло. Лежать в позе эмбриона было дико неудобно, но любое движение отдавалось невыносимой болью в башке.

Максим открыл глаза и в течение нескольких минут пытался понять, где находится.

Трясло.

Он осторожно пошевелился и приподнялся на локте, пробуя привести зрение в фокус, но рука не выдержала тяжести, и тело вновь обрушилось вниз. В голове взорвался бронебойный снаряд. Долгов тихонько застонал и вновь прикрыл глаза. Он уже понял, что валяется на одном из сидений в едущей карете. Рессоры в нанятом транспортном средстве были не очень мягкими, поэтому каждая кочка и ямка чувствовались прекрасно и отдавались чугунным маятником в висках.

Напротив дремали Маринка, Фрунзик и Юрка.

Трясло.

Максим хотел попросить воды, но во рту так пересохло, что ему пришлось некоторое время сглатывать и ворочать языком, дабы хоть какая-то влага выделилась из слюнных желез. Наконец он прохрипел, так и не подняв век:

– Воды дайте.

– Перебьешься, – ответил Фрунзик после паузы.

– Пожалуйста.

– Перебьешься.

Максим на время замолк, силясь вспомнить прошедший вечер. В голове вертелись какие-то слабо связанные образы, обрывки разговоров, игральные карты, опилки, блевотина, рукомойник… Отчетливо он припоминал только их прибытие в городок Ишим и цех какого-то бывшего завода, где решили остановиться на ночлег. А! Точно! Еще был местный сторож… Как же его звали… Гошей, кажется.

– Я вчера что пил?

– Спирт.

– Много?

Фрунзик не ответил. Вместо него подал голос Егоров:

– Помнишь, что творил?

– Ни черта. В карты играли вроде…

– Что ж ты так нарезался?

Долгов лишь вздохнул. Через минуту он все-таки открыл глаза. Изображение плыло.

– Далеко от Ишима отъехали?

– В карты играл?! – вдруг взорвался Фрунзик, заставив Маринку вздрогнуть и съежиться. – А ты помнишь, на что ты играл?! На наши бабки! А потом даже пытался свою квартиру на кон поставить! Что, скотина, подзабыл?!

Максим сморщился от ора взбешенного Герасимова, пытаясь осознать смысл слов.

– Хватит так кричать… – нахмурился Юрка.

– А как ты у нас деньги клянчил, помнишь?! – не обращая внимания на Егорова, продолжил Фрунзик. – Как апостолами, трижды отрекшимися от Христа, обзывал? Кстати, Библию перечитай, грамотей! Трижды отрекся один только Петр… А как потом заявил, что все мы давно превратились в зомби и вечно хотим жрать потому, что души нет, а плоть гниет, и ее вечно не хватает?

– Ого-го… – не сдержался Максим.

– Заткнись! Скотина ты! К Маринке приставал! Забыл, скотина?! Скотина!

Максим резко сел, несмотря на невообразимую вспышку боли в мозгу.

– Это правда? – спросил он у сжавшейся на сиденье девушки.

Она лишь слабо кивнула и затряслась от слез.

– Прости меня… – Долгов сделал попытку обнять ее, но тут же отдернул руки.

– Не смей ее касаться, тварь, – зловеще прошептал Фрунзик.

– Прости, Маринка…

Девушка быстро закивала, пряча глаза и всхлипывая. Ее темная челка затряслась в такт падающим слезам и движению кареты.

– Вы меня угомонили?

– Я тебе врезал, – слегка остывая, сказал Фрунзик. Порылся в сумке, вытащил фляжку с водой и протянул Максиму. – На. Губу нижнюю протри. Кажется, разбита.

Долгов послушно взял фляжку, но так и замер с ней в руке, забыв отвинтить крышку. Он никогда не напивался до такой степени, чтобы потерять контроль над собой… Приставать к девушке… Почему, почему, черт бы побрал долбаную жизнь, это произошло именно в данное время, именно в такой компании? Ведь никого не было для него теперь ближе этих людей. Отец спился практически сразу после событий двухгодичной давности, Астафьев погиб еще раньше, Бурмистров подался в большую политику, начисто забыв о существовании каких-то там долговых. Почему?!

– Потому что пить меньше надо, – хмуро обронил Герасимов.

Оказывается, Максим, незаметно для себя, последнее слово произнес вслух. Он наконец открыл фляжку и, набрав в ладонь немного воды, поднес ко рту. Но вместо того, чтобы протереть губы, внезапно принялся судорожно глотать влагу. Приложившись к фляжке, он пил до тех пор, пока Фрунзик не выдрал сосуд из его рук.

– Хватит лакать. Помучаешься немножко, авось впрок пойдет. И собственноручно тебя прибью, если хоть раз еще такое повторится. И не зваться мне Фрунзиком, если вру сейчас.

Маринка перестала всхлипывать. Судорожно вздохнув, она протянула руку и погладила Максима по коленке. Он дернулся, словно от электрического удара. Отодвинул ногу.

– Не надо.

– Я не обижаюсь. Со всяким бывает.

– Не надо.

На несколько минут повисла тишина, нарушаемая лишь фырканьем лошадей и скрипом рессор. Егоров пересел к Максиму, чтобы не тесниться с Фрунзиком и Маринкой, и отодвинул шторку.

Равнина была угрюма. Низкими и гнетущими осенними облаками небо обрушилось на грязно-серые, неухоженные поля. Стаи ворон разгуливали среди ошметков высохшей травы – изредка то одна птица, то другая топорщила крылья и разевала клюв, отрывисто каркая. Вдалеке виднелась небольшая деревушка – дворов в десять. Одинокая фигурка удалялась в сторону селения по разбитой копытами и телегами дороге. Лишь раз человек обернулся и взглянул на проезжающую карету.

Максим смотрел на пасмурный сибирский пейзаж. В похмельной голове застряла единственная мысль: как он изменился за последние два года. Безусловно, сам он – Максим Долгов, – а не пейзаж. Стал раздражительным, замкнутым, грубым. Даже проверенный разгильдяй Егоров казался теперь выдержанней и зачастую благоразумней его. В жизни не стало радости. И лишь общая с Маринкой, Юркой и Фрунзиком цель спасала от окончательного декаданса. А ведь люди вокруг приспособились, попривыкли к новому миру, приняли его реалии за данность. Не десятки, даже не тысячи – миллиарды людей. Может, проще надо быть? Меньше думать о причинах и следствиях? Просто тупо заботиться о личном благополучии, насколько это, конечно, возможно.

Долгов вдруг вспомнил мужика из пресс-службы МВД, которого они с Астафьевым встретили возле велотрека в Крылатском, когда только-только все это мракобесие начиналось. Владимир Игнатьевич… Или Владимир Иванович. Не важно. Как он сказал тогда? Мы живем в скучный век. Да-да, именно.

Живем в скучный век.

И даже немыслимые, противоестественные, выходящие за рамки прошлого опыта цивилизации события, связанные с исчезновением огня, не изменили этого. Потому что не только мы в нем живем. Потому что и он – этот скучный век – уже поселился внутри каждого из нас…

Снаружи всхрапнули лошади, и карета довольно резко затормозила. От рывка всех тряхнуло, и Максим вновь застонал от чудовищной боли в башке.

– Что там, Некрасик? – крикнул Юрка, приоткрыв дверь.

– Замерз. И отлить надо, – донеслось оттуда.

Максим натянул берцы, осторожно потянул за ручку и отворил дверь со своей стороны. Шагнул на ступеньку и спрыгнул на асфальт, прислушиваясь к гадкому звону в голове. За ним вылезли Фрунзик с Юркой и помогли спуститься Маринке.

Ветер был не сильный, но по-осеннему холодный. К тому же в воздухе неслась еле ощутимая и оттого дьявольски противная водяная взвесь.

– До Тюкалинска километров двадцать осталось, – сказал Некрасик, спрыгивая с козел. – Там придется заночевать, потому что до Омска сегодня уже не дотянем и лошади устали, а сменить не получится: Тюкалинск – поселение заброшенное, там с полгода назад мор какой-то был и народ ушел. Но крышу для ночлега найдем, только без света, поэтому придется тепло одеться.

– Ну что, раз уж встали – мальчики направо, девочки налево, – скомандовал Егоров и, кутаясь в химзащитку, сбежал с трассы во влажную грязь. За ним последовали остальные ребята.

– Э-эх-х… – мечтательно протянул Некрасик, расстегивая ватные штаны и доставая гигантский для своей худощавой комплекции инструмент. – Хорошо… Сейчас бы костерок развести. Вокруг сесть на бревнышки, закурить папироску, поболтать.

– А шашлычок из баранинки или карпаччо из куриных грудок не хочешь? – ехидно поинтересовался Фрунзик.

– Хочу, – сокрушенно ответил Некрасик. Застегнул ширинку и, разворачиваясь, добавил: – А еще хочу, чтобы тетка моя жива была.

Фрунзик мотнул головой и отбросил налезший на глаза капюшон. Ветер тут же хватанул его за белые волосы.

Максим подошел к канавке и хотел было присоединиться к коллективному отливу, как вдруг почувствовал в штанах какой-то инородный предмет. Он быстро расстегнул куртку, приподнял свитер и обнаружил заткнутый за пояс пакет.

– Это еще что? Мистика. Как я его раньше не заметил? – удивился он, доставая сверток.

– Это не мистика, а похмелье, – усмехнулся Егоров.

Развернув плотную бумагу, Долгов обнаружил внутри изрядно помятый целлофановый файл с какими-то бумагами.

– Что ты там у себя в штанах такое неожиданное обнаружил? – спросил Герасимов, подходя ближе.

Максим достал документы и тупо посмотрел на самый верхний. Потом быстро пролистал дальше.

– На право владения землей… – прокомментировал Егоров. – На разработку… Монтаж, демонтаж, передача в эксплуатацию… Смотри-ка, да тут двумя нотариусами все бумажки заверены!

– Это что? – Максим поднял глаза на Юрку.

– Пакет документов, подтверждающий твое право на владение нефтяным месторождением под Сургутом, – ответил он. – И когда успели только, алкаши…

– А это? – Долгов сунул под нос Егорову последний лист.

– А это копия дарственной на твою хату московскую на имя Чернышова Игоря Николаевича семидесятого года рождения, проживающего в городе Ишим Тюменской области, согласно которой…

Первым заржал Фрунзик.

Это было настолько неожиданно, что Максим и Юра некоторое время таращились на него, как на идиота в бурном припадке. Даже Некрасик, уже успевший подняться на насыпь, обернулся. Вторым захохотал Егоров, да так, что аж свалился на землю, благо на месте, где он стоял, была относительно сухая трава, иначе бы в грязь угодил. И только потом рассмеялся сам Максим. Сначала робко улыбнулся, потом закхыкал, согнулся пополам и закатился в истерическом приступе хохота. Параллельно он разбрасывал листки, которые незамедлительно подхватывались ветром и разносились по полю.

– И… и… – попытался сказать что-то сквозь ржач Фрунзик.

– Иги… – подхватил Долгов, поддаваясь новому метастазу смеха.

Егоров принялся с удвоенной силой кататься по траве. Через минуту Герасимов собрался с духом, вытер слезы и все же выдавил из себя:

– И кто кого надул, спрашивается?

На трассе появилась Маринка, с испугом спросила:

– Что происходит?

– Долой бюрократию! – выкрикнул Максим, выкидывая последний листок в пасть ветра. – Да здравствует кочевая жизнь!

Юрка закашлялся от спазмов смеха, валяясь на спине, и виновато посмотрел на вконец опешившую Маринку.

Некрасик лишь покачал головой и привычно полез на козлы. Ему дико захотелось домой в Е-бург, в родную артель – подальше от этой сумасшедшей компании.

В Тюкалинск въехали уже поздним вечером. Городок был не большой, но и не маленький. Обыкновенный провинциальный городишко. Только вот не виднелось ни одного светящегося окошка, ни один фонарь не горел на улицах, не слышно было ни лая собак, ни грохота колес, ни звона кастрюль. Мертвое место.

Лишь один раз показалось Максиму, будто он слышит позади какой-то стук. Но это могло быть как его похмельное воображение, так и случайный порыв ветра, сбросивший доску или кусок битого шифера наземь.

Некрасик остановил карету возле двухэтажного здания и сразу принялся распрягать запыхавшихся лошадей и кормить их сеном, упакованным в тугие снопики. Овес лошади получали только раз в три дня.

Друзья выпрыгнули из кареты, Егоров включил фонарик и посветил на табличку, прибитую возле входа в здание.

– Школа, – сообщил он. – Некрасик, мы точно здесь ни на кого не напоремся? А то получим очередь из пневматики в зад.

– Навряд ли, – откликнулся угловатый артельщик. – Здесь только проездом люди останавливаются. Сейчас вроде бы параллельных караванов нет. А местные сюда боятся пока возвращаться, думают, что болезнь еще не ушла. Суеверные.

– А что за болезнь-то была? – насторожился Фрунзик.

– Да я толком и не знаю. То ли проказа, то ли чумка какая-то. Но поморила люду немало – на врачей денег не было. Но вы не бойтесь, зараза давно уже ушла, я пару раз здесь ночевал с месяц назад.

Максим осмотрелся, привыкая к темноте. Улица с проваленным кое-где асфальтом, куча какого-то хлама рядом с покосившимся телеграфным столбом, возле поворота – разбитый грузовик. На миг ему показалось, что рядом с остовом машины кто-то стоит – неясный темный силуэт. Он вгляделся пристальней, но понял, что это всего лишь сломанное деревце. Зашибись, скоро мания преследования начнется. Не фиг так пить…

– Айдате внутрь, – сказал Некрасик, привязав лошадей к перилам крыльца. – Если вода нужна, то в конце улицы колонка есть. Но она ручная, качать придется.

– Не надо. Во фляжках еще осталось, – ответила Маринка, которая ведала провиантом и запасами воды.

Отворив скрипучую тяжелую дверь, Некрасик исчез внутри здания бывшей школы. Друзья, освещая себе путь фонариком, последовали за ним.

Уже заходя в вестибюль, Максим краем глаза заметил движение с противоположной стороны улицы. Он резко обернулся и вперился взглядом в холодную тьму. Ничего. Показалось. Вполголоса обругав самого себя, он захлопнул дверь.

В здании, как и говорил Некрасик, никого не оказалось. Из старых парт и еще не сгнивших занавесок они соорудили лежанки, наспех набили желудки сойкой и, напялив на себя весь имеющийся гардероб, чтобы не замерзнуть ночью, улеглись. Дорога, даже если просто сидеть и ничего не делать, подчас выматывает почище тяжелой работы.

Егоров погасил фонарик.

– Такое ощущение, что я сам сегодня вместо лошадок скакал, – пожаловался он, устраиваясь на своем месте.

– Путь всегда труден, – философски заметил Некрасик. Зевнул и негромко захрапел.

Через некоторое время засопела Маринка. Юрка отпустил пару бездарных шуток по поводу выигранной Долговым нефтяной скважины и прохезанной квартиры и тоже стал извергать характерный присвист. Фрунзик вырубился молча.

А Максиму не спалось.

Бодун стал потихоньку сдавать позиции, поэтому удалось более-менее привести мысли в порядок.

Они проделали уже больше половины пути. Завтра – Омск. Потом еще один длинный – чуть больше семисот километров – перегон до Новосибирска, а там уже и Томск совсем рядом. Раньше Максим никогда не был восточнее Уральских гор и рад был бы посмотреть на новые места, на Сибирь, на тайгу. Только мешала дикая усталость, полное отсутствие комфорта, антисанитария и опасность стать жертвой разбойников.

Один раз они чуть было не попались – в пролесках, не доезжая до Ишима. Возле неприметной деревеньки с примыкающей проселочной дороги выскочили четверо всадников с АКП наперевес. Пневматический «калаш» – оружие серьезное, и не жильцы были бы они, если б не чистейшей воды удача: железнодорожный переезд. Некрасик, ополоумев от страха, стеганул лошадей, и карета помчалась прямо под колеса идущего на полной скорости локомотива. Хорошо, что машинист даже не посигналил, и шлагбаума не было, иначе бы лошади испугались и тогда – конец. На полном ходу карета перескочила через пути, чуть не порвав упряжь и рессоры. Позади с оглушительным грохотом понесся длинный грузовой поезд, и преследователи остались ни с чем. В погоню после того, как состав проехал, бандиты не бросились – видно, решили, что с такими придурками связываться себе дороже. Повезло? Безусловно! После этого Некрасик еще километров пятнадцать гнал лошадей во весь опор, а Максим с друзьями сидели в карете, вцепившись побелевшими пальцами в дверные ручки и не говоря ни слова. Будто хлипкие замки могли остановить головорезов…

Долгов вспомнил то свербящее ощущение под ложечкой, ту обреченность загнанного, беспомощного существа. Отчаяние жертвы. В груди дернулся неприятный холодок… Он открыл глаза.

На потолке прямо над ним подрагивал мутный отблеск. Сердце заухало.

Свет! Откуда?!

Максим тихонько встал и подошел к окну. С высоты второго этажа он увидел задний двор школы с еле различимыми пятнами луж. В одной из них отражалась луна. Долгов посмотрел на небо – в рваном разрезе облаков действительно виднелся уголок желтоватого глаза.

– Твою мать, – прошептал он вслух, прислушиваясь, как сердце постепенно возвращается в прежний ритм. – Большая сестра следит за мной… Тьфу!

Долгов вернулся на свою лежанку, укутался в занавеску, чувствуя, как футболка прилипает к спине и бокам. Чертовски, до ломоты в зубах захотелось вымыться. Не забраться в горячую пенистую ванну и даже не встать под прохладный душ – на подобные роскошные допущения воображения уже давно не хватало. Хотелось прыгнуть в речку и плескаться там до посинения. Но это тоже пока оставалось лишь мечтой. Реки здесь были холодные, а ветер грозил вмиг пронзить тело насквозь, поэтому никто не рисковал, чтобы не заболеть и не подвести всю команду. Туалет ограничивался ежедневным споласкиванием лица, рук и ног с последующим растиранием их засалившимся полотенцем да чисткой зубов пустой щеткой – паста кончилась. Хотелось надеяться, что в Омске доведется нормально помыться и купить хотя бы минимальный запас предметов гигиены.

А еще постоянно мучил холод. И если нестиранные носки еще можно было перетерпеть, то эта вездесущая каналья казалась абсолютно неистребимой. В первые дни путешествия Маринка начала покашливать, и ребятам пришлось по очереди жертвовать своими куртками, чтобы девчонка вконец не разболелась. Холод был жесток. Он подчас мешал есть, пить, говорить, спать и даже мыслить…

Максим подумал, как подобную жизнь может выносить Некрасик? Это же – сущий ад! Сначала до хрипоты зазывать на вокзале клиентов, затем уговаривать их воспользоваться услугами именно своей артели, а не какой-нибудь другой, а потом днями, неделями сидеть на козлах, глядя на дорогу слезящимися от ветра и мороси глазами. А ведь он еще совсем ребенок…

Кто-то смотрел на Долгова. Сзади.

Максим вдруг почувствовал этот пристальный взгляд всеми нервами. Враз! Глубокий и жуткий, как надрез скальпелем. Внутри заворочался мохнатый комок страха, все органы будто стали меньше размером, кровь на миг застыла в артериях, а потом хлынула с удвоенной силой!

– Паранойя, – прошептал Максим.

И тьма слегка шевельнулась у его изголовья.

Он вихрем слетел с лежанки, свалив соседнюю парту – координация движений еще не до конца восстановилась после вчерашней пьянки.

События разворачивались мгновенно. Темный силуэт не стал нападать, напротив – бросился к дверям, ведущим на лестницу. Максим, практически не раздумывая, – следом. Сзади донесся возмущенный возглас Егорова.

Максим решил во что бы то ни стало догнать непрошеного гостя. Что-то буквально взвыло внутри, когда он почувствовал этот взгляд в затылок. Отдаленно знакомый взгляд. Давящий, уверенно-фанатичный.

Пролет. Еще один. Беглец стрелой вылетел в фойе и юркнул между сваленными в кучу стульями, повалил оторванную от гардероба вешалку. Максим чуть не споткнулся об нее, чертыхнулся и побежал быстрее.

– Макс! Тебя куда понесло? – раздался со второго этажа крик Фрунзика. – Совсем рехнулся, ёклмнпрст?!

Тем временем беглец достиг входной двери и с некоторым усилием распахнул ее. На миг его фигурка оказалась четко видна на фоне лунного марева, и Максим успел заметить, что гаденыш невысокого роста и довольно худой. Дверь захлопнулась. Долгов рванулся вперед, расшвыривая мебель.

– Нет, зараза, не уйдешь! В поезде ушел, а теперь – хрен я тебя упущу!

На улице было туманно. Беглец свернул направо по улице, в сторону раздолбанного грузовика. Он был проворен, молод, но не шибко силен – с натугой растянул пружину двери.

Максим перепрыгнул через перила и едва не угодил ногой в выбоину на асфальте. Хорошо, что он решил спать в берцах, иначе бы сейчас уже все ступни в кровь разодрал. С другой стороны, бежать в тяжелых армейских ботинках было неудобно. Силуэт юркнул за искореженный кузов. Долгов отставал метров на двадцать. Теперь ему оставалось рассчитывать лишь на свою выносливость – в скорости он уступал. Да и выпитый накануне алкоголь сказывался…

Из-под ног с диким мявом выскочил здоровенный кошак. Максим от неожиданности шарахнулся в сторону и обложил животное таким матом, что самому страшно стало. Откуда в этом вымершем месте кот?

Завернув за остов грузовика, Максим увидел, как беглец перелезает через забор. Времени терять было нельзя. Долгов, словно берсерк, бросился вперед. Фигурка бандюги вдруг свалилась с забора и шлепнулась спиной в грязь.

Вот он – шанс!

Но беглец оказался даже проворнее, чем Максим предполагал. Когда Долгов подбегал к нему, тот ловко лягнул ногой. Максим почувствовал, как колени подгибаются, и сел на задницу. Секундного замешательства поганцу хватило, чтобы вскочить и дать деру вдоль забора, в сторону какой-то площади.

Максим поднялся, машинально оттряхнул штаны и несколько раз глубоко вздохнул.

– Не уйдешь, козел, – прошипел он, глядя на удаляющуюся фигурку.

Луна полностью вышла из-за туч, и поэтому улицы, заполненные легким туманом, казались прожилками какого-то фантастического города.

Восстановив дыхание, Максим вновь бросился в погоню.

Выбежав на площадь, он осмотрелся. Посреди стоял какой-то памятник, направо и налево уходили неширокие улицы, а в дальнем конце виднелось старинное здание, напоминающее усадьбу или большой купеческий дом. Там и тут валялись обломки заборов, темные кучи жести и битого шифера, тряпье. Нестерпимо несло гнилью и затхлостью.

Долгов успел заметить, что беглец нырнул за памятник и больше в поле зрения не появлялся. Он никак не мог свалить из своего укрытия, не пробежав по площади, довольно ярко освещенной Луной, – значит затаился за памятником.

Делая вид, что растерян, постоянно оглядываясь во все стороны, Максим стал продвигаться к центру площади. Не доходя метров десяти до грязного гранитного постамента, он остановился и прислушался. Тихо. Лишь где-то далеко едва слышны неразборчивые крики Фрунзика и Юрки.

Максим ждал, стараясь не шевелиться и дышать потише.

Неподалеку скрипнул металл – видимо, какая-то железяка чуть сдвинулась под собственной тяжестью.

Максим ждал. Ну, у кого крепче нервы?

«Я знаю, что ты здесь, в нескольких метрах от меня, – подумал он. – А ты знаешь, что я не уйду, пока не поймаю тебя? Знаешь?»

Туман постепенно рассеивался. Уже стали видны детали барельефов на старинном здании, высвеченные лунным светом.

Максим ждал.

И беглец не вытерпел. Пригнувшись, он стрелой метнулся в сторону от памятника, огибая трухлявые доски с опасно торчащими гвоздями. Видимо, он все-таки не совсем точно представлял местоположение Максима, потому что дал деру не в противоположном направлении, а под острым углом. Это была его ошибка.

Долгов вложил в прыжок всю энергию, аккумулировавшуюся в его организме за несколько минут неподвижности. Раскрывшись, словно пружина, он выставил вперед обе руки, не задумавшись даже, что при приземлении может напороться брюхом на какую-нибудь ржавую арматуру. И этот безбашенный поступок оправдался – уже на конечной точке полета он задел ладонями беглеца, чем ощутимо изменил его траекторию и заставил завертеться на месте. Сам Максим жахнулся практически плашмя и в течение нескольких мгновений не мог дышать. Собравшись с силами, он поднялся и обнаружил, что преследуемый тип извивается в паре метрах справа, намертво запутавшись ногой в проволоке.

Максим быстро схватил его за шкирку и рванул, поворачивая лицом к себе. Гаденыш набросил капюшон и неожиданно царапнул ногтями Долгову по щеке.

– Ах ты сучонок! – выцедил Максим, хватая его за запястья и с силой разводя руки в стороны.

Незнакомец вырывался чрезвычайно рьяно, но был явно слабее Максима. Его лица пока так и не было видно под капюшоном. Шипя и чертыхаясь, Долгов отломал кусок проволоки и связал руки бандюги за спиной. После чего он вновь развернул его к себе и сорвал капюшон.

В первый момент Максим слегка отстранился, не веря своим глазам. Перед ним, корчась и подергиваясь в неудобной позе, лежала девчонка. Точнее – девушка. Лет восемнадцати-двадцати, не шибко симпатичная, с близко посаженными глазами на миниатюрном личике. Ее волосы были стрижены под пацана, коротко и небрежно.

– Ни хера себе, – выдавил наконец Долгов, не зная, продолжать злиться или все же рассмеяться. – Тебе чего от меня надо?

Девка затрепыхалась пуще прежнего и попыталась заехать ему коленом в пах. Благо ноги у нее основательно запутались, а то бы…

– Да ты что! Совсем офонарела?! – Максим легонько шлепнул девку по щеке. – Зачем меня преследуешь, а? Ну-ка рассказывай, а не то я тебя сейчас голой жопой на постамент посажу вместо памятника!

Девушка никак не отреагировала на его слова. Лишь выражение ее некрасивого лица слегка изменилось – словно кто-то надел на нее маску безразличия.

И Максим узнал ее.

…к себе на колени, пачкая брюки смесью крови, слез и соплей. Возле ключицы у девчонки была рваная рана…

Он приподнял остренький подбородок, расстегнул дрожащими пальцами воротник пальто, потом молнию свитера и изо всех сил рванул потную блузку. Ткань с треском разошлась чуть ли не до пупа, обнажая маленькие грудки с едва различимыми кнопками сосков и ребра, выпирающие сквозь кожу на исхудалом теле. Чуть ниже правой ключицы в неверном лунном сиянии белела звездочка шрама.

Максим отдернул руки, зачарованно глядя на бледную грудь девчонки. Он не ошибся, это была она.

Эх и болваны! Какие же наивные они были! Елки-палки… Думали, идиоты, что втайне от богов смогут приоткрыть таинственную завесу. Думали, что незамеченными смогут подобраться к сумасшедшему астронавту и расспросить его о том, что на самом деле случилось на Марсе… Не просто наивные. Дураки! Ведь боги при каждом шаге наступали им на пятки…

– Может, хоть в морду плюнешь? – спросил Максим, беззастенчиво разглядывая непривлекательную худобу тела.

Девчонка не удостоила его ответом. Она так и лежала с неудобно вывихнутыми за спину руками, вперив лишенный смысла взгляд в изодранные лунным светом облака.

– Где шлялся, психический? – выругался Фрунзик, когда Максим втолкнул пленную и захлопнул за собой дверь. – Мы полчаса орали, тебя звали!

Долгов деловито протопал к сваленной в кучу мебели, вытащил более-менее крепкий стул и поставил его сзади девчонки. Легонько стукнул ее под колени, заставляя сесть.

Егоров щелкнул фонариком. Желтоватый луч уперся в полуголое тело, задержался, потом плавно переплыл на лицо Максима и недоуменно остановился.

– Выруби, – щурясь, сказал Долгов. – И дай попить.

– Ты кого привел? – оторопело спросила Маринка. И вдруг завизжала: – Господи, что ты с ней сделал, изверг?! Ты что с ней сделал, я спрашиваю?!

Максим сморщился от визга, взял из рук Юрки фляжку и сделал несколько глотков. Сказал:

– Марин, не кричи, пожалуйста. Ничего я с ней не делал.

Маринка сверкнула глазами, но замолчала. Фрунзик подозрительно уставился на Долгова, сведя белые брови на переносице.

– Она нас пасет с самой Москвы, – объяснил Максим, брезгливо застегивая на пленной пальто, чтобы прикрыть срам.

– Зачем? – тупо спросил Егоров.

– Вот мы сейчас и попробуем это выяснить… – хищно прошептал Долгов, заглядывая в безучастное лицо девки. Луч фонарика отбросил на стенку две жуткие тени.

– Тихо, тихо, – вмешался наконец Фрунзик, потеребив себя за отвисшую мочку уха. – Ты не кипятись, а расскажи толком, что случилось. Ты ее знаешь?

– Знаю. – Максим уселся на краешек парты. – Два года назад, во время штурма ресторана в «Национале», я ее из-под пуль вытащил. Вон, на груди шрам, сам глянь, если не веришь.

– И что-о?… – непонимающе протянул Герасимов.

– А то, что она – эллинес.

Связанная девушка еле заметно вздрогнула.

– Ого-гошеньки-го-го! – воскликнул Егоров.

– Ив поезде ночью тоже она увивалась возле нас, – добавил Максим. – Мы были под прицелом, начиная с самого отъезда из столицы. Вот полюбуйтесь.

Он вывалил на стол содержимое кармана. Сотовый телефон, складной нож, два паспорта, несколько мятых купюр, зубная щетка, КПК и металлический предмет странной формы, похожий на небольшую овальную шкатулку.

– Это все было при ней?

– Именно. Прям-таки – набор юного шпиона, не находишь?

– Давайте на КПК глянем – там скорее всего есть какая-нибудь инфа.

– И адресную книгу на мобиле проверить надо!

– Точно.

После включения мини-компьютера на нем появилась надпись, что загрузка операционки невозможна по причине ее отсутствия. Система была снесена под корень вместе с информацией на флэш-карте. Мобильник оказался также девственно чист, будто его только что подключили и не успели сделать ни одного звонка.

Максим резко развернулся:

– Не могу поверить! Неужели ты успела все стереть, пока сидела за памятником? Ну и ну…

Фрунзик тем временем взял в руки металлический предмет, напоминающий шкатулку. Повертел его и осторожно положил обратно.

– А вот это уже интересно, – произнес Герасимов таким голосом, что все как по команде уставились на него. Лишь Некрасик продолжал как ни в чем не бывало посапывать на своей лежанке.

– Что это? – спросил Максим, осматривая «шкатулку».

– Положи на место, – вкрадчиво сказал Фрунзик. – Это портативная противопехотная вакуумно-пневматическая мина ППВПМ-13 с механизмом замедленного действия. И как она только через таможни такую дрянь протаскивала…

Долгов аккуратно положил опасный предмет на парту и инстинктивно вытер ладонь о штаны.

– Да ладно, – усмехнулся Герасимов, – не ссы! Видишь этот желобок возле верхней кромки? Там пусковой механизм должен быть, а его нет. Она выкинула его.

– А ты откуда все это знаешь? – подозрительно спросил Максим, отводя взгляд от мины.

– Я с военными иногда в Москве общался… – уклончиво ответил Фрунзик. – Не спрашивай. Это останется моей гомосексуальной тайной.

– И что же с ней теперь делать? – задумчиво проговорил Егоров.

– Что за задание было у тебя? – рявкнул Максим, подходя к девке. – С каких пор ты нас пасешь? Зачем?

Она молча смотрела в одну точку.

– Не ответит она тебе ничего, Мюллер-недоучка, – негромко сказал Фрунзик, неуловимо меняясь в лице. – Это же не человек. Это – эллинес. Такие ребята тебе ничего не скажут, хоть ты иголки им под ногти вгоняй. Фанатики. Приверженцы своих кретинских принципов. Они убеждены в спасении человечества богами… Зато я скажу. – Герасимов наклонился к уху пленницы и прошептал, но так, чтобы все слышали: – Ты ведь пасешь Макса с того самого дня, как исчез огонь, правда? Не ошибаюсь?

Девка не пошевелилась, лишь зрачки ее дрогнули.

– Он ведь был твой клиент, правда? И вас таких много. Зомбированных шпиков-недоучек, закрепленных за потенциально опасными людьми. За учеными, политиками, олигархами, военными… За бывшими консультантами… За теми, кто может раскрыть истинную сущность богов. Максим ведь был консультантом.

– Да-да, – пробормотал Долгов. – Усредненный человек, я помню.

Девка молчала.

Герасимов диковато усмехнулся и прошипел ей в самое ухо:

– Что, мы слишком близко подобрались к разгадке? А? Максим стоял в тусклом луче фонарика, брошенного на столе, и смотрел на них. Он не мог решить, чей взгляд в данный момент страшней – девчонки-эллинес или Фрунзика.

– Вы не понимаете, что творите, – тихо произнесла пленница спустя минуту. – Вы рушите мир.

Это были ее первые и последние слова за ту длинную ночь.

Глава четвертая

Над головой полковника висел герб Российской Федерации, искусно вырезанный из дерева, трижды отлакированный и бережно прикрепленный к геральдическому щиту, обитому пурпурным сукном. Каждое перышко орла отличалось от соседнего, скипетр и держава были выполнены в мельчайших деталях, обе маленькие и большая короны могли считаться отдельными произведениями искусства. Это, несомненно, была работа мастера. Работа зека, имеющего не одну ходку.

Рядом была небрежно прилеплена распечатанная на лазернике эмблема Северного Кольца – золотистый овал, опоясывающий верхнюю часть Земли, словно лавровый венок, водруженный на голову очередного цезаря. Армия никогда не одобряла решения верховных властей о вступлении в организацию, где у руля стояли самодуры – выходцы из бывшего Совбеза ООН.

Побарабанив пальцами по столу, полковник снова надел очки и перечитал рапорт комвзвода Москвичева о вылазке на территорию дружественного Казахстана.

– Маразм, – изрек он, откладывая бумагу.

Уже около года делать рядом с границей суверенного Казахстана было абсолютно нечего. Формально он, конечно, не входил в состав Кольца и служил буфером между Китаем и Западной Сибирью, но амортизация была настолько велика, что давления узкоглазых здесь практически не чувствовалось.

Зачем вообще нужна их воинская часть, командир отдельной разведроты полковник Николай Пимкин не понимал. Достаточно было погранцов и бригады ПВО, дислоцирующихся чуть южнее.

Раздался стук в дверь.

– Войдите.

В кабинет втиснулся прапорщик Машукшин. Неплохой в общем-то военный, но слишком склонный к скрупулезному анализу и статистическим подсчетам всего вокруг, он был слегка неудобен Пимкину. Хотя терпим.

– Товарищ полковник, прибыла телега с провиантом из Омска, – доложил Машукшин. – Хлеб, сойка, картошка, мука, чай…

– Ну гони ее сюда, будем жрать, – перебил полковник, снимая очки. – Заводи кобыл прямо ко мне в кабинет.

– Не понял. – Прапорщик недоуменно лупнул глазами и пригладил черные, не по уставу длинные волосы.

– На кой хер мне нужен начпрод Петров?! – неожиданно взорвался Пимкин.

– Выполнять возложенные на него служебные обязанности!

– Вот и пусть выполняет! Какого хера вы ко мне со всяким хреновым дерьмом претесь?! Сопли вам еще вытирать не хватало! Пусть этот старый хер наполняет свои пещеристые тела кровью с бромом и бегом бежит напряженным членом скидывать жратву на склад, а то я его на «тумбочку» поставлю! Вопросы?

– Никак нет!

– Выполнять на хер!

– Есть!

Когда дверь захлопнулась за вылетевшим Машукшиным, полковник встал, скинул китель и бросил на журнальный столик. Затем снова сел, оперся локтями на стол и тупо уставился на черный экран ноутбука.

Как все надоело. Тупой начпрод, тупая часть, отупевшая страна и тупой мир. Как только боги отобрали огонь, и без того расшатанная бедностью и внеуставщиной российская армия бросилась во все тяжкие. Разворовывая самих себя, солдаты успевали между делом отбиваться от внешних врагов благодаря каким-то особенным генам, берущим начало еще от Ивана Грозного. Все происходило по древнерусской традиции – бухай, плодись, веселись, а в редкие моменты просветления вваливай по самые почки наглым супостатам. Естественно, что Штатам и Европе в сложившейся ситуации было выгодно иметь такую разнузданную, но бешеную в гневе отдушину. А нашим было по хер, под кого прогибаться, лишь бы бабла башляли. Хоть под янки, хоть под богов новоявленных…

Звякнул телефон. Старый – дисковый, с тяжелой изогнутой трубкой и витым проводом, – он напоминал полковнику о былом величии, о том времени, когда по этим аппаратам отдавали такие приказы, что весь мир вздрагивал.

Телефон еще раз тренькнул, уже более настойчиво. Полковник машинально надел очки и взял трубку.

– Дежурный, капитан Василенко, – гаркнул невидимый динамик. – Товарищ полковник, вас по «Ангаре» вызывают. Из Новосибирска.

– Могли бы и напрямки позвонить, – проворчал Пимкин. – Давай переключай.

В трубке щелкнуло, и фон слегка изменился.

– Генерал Бонах говорит. Здравия желаю, Коля.

Пимкин внутренне напрягся. С бывшим приятелем по Высшему командному они расплевались лет десять назад, после того, как тот крупно подставил Николая. Командующий 41-й общевойсковой армией генерал-лейтенант Бонах звонил полковнику, только чтобы отдать приказ по коду «Каверна», идущий напрямую от начальника Главного оперативного управления. Приказ на устранение диверсионных групп. Приказ, о который сам генерал никогда не марал руки.

– Здравствуй, Бонах, – сухо ответил полковник. – Зачем по «Ангаре»-то?

– Зашторена надежней.

– Ну-ну. Выкладывай, чего хотел. Бонах посопел в трубку и сказал:

– Вводная из Главка пришла. Нужно задержать нескольких архаровцев. Вчера поступили сведения, что они выехали из таможенной зоны Омска и направились на восток. Предположительная цель – диверсия на Сибирской АЭС под Томском. Сечешь, Коль?

– А менты на что? Ну или федералы? Мы от внешних врагов страну защищать должны, а не в собственном дерьме копаться.

– Отставить. – Тон генерала переменился, в нем неприятно звякнула жесть. – Сказано – сделаешь! Ты, товарищ полковник, там сидишь, чтобы приказы выполнять, а не рассуждать.

Пимкин откинулся на спинку кресла. Ему и раньше приходилось выполнять подобные поручения Главка, но теперь в груди вдруг заскребся холодок нехорошего предчувствия.

– Бонах, ты не психуй, – медленно проговорил полковник. – Присылай мне приказ с соответствующими сопроводиловками, и мы тут поглядим, что можно сделать.

– Бумажки я тебе уже с утра отослал, у дежурного спроси. Вкратце дело обстоит так: нужно задержать этих архаровцев и допросить как положено. Хорошо допросить, товарищ полковник. Настолько хорошо, чтобы они показания дали, покаялись как следует и чистосердечное подписали.

Пимкину очень не понравилась интонация, с которой Бонах произнес последнее слово.

– А что же это за страшные бойцы такие?

– Вся информация у дежурного. Об исполнении доложить лично мне. Вопросы?

– На чем они перемещаются?

– На экипаже. Черного цвета. Четыре лошадки.

– Мы не успеем их догнать. Если они вчера выехали из Омска, то теперь при самом неудачном раскладе – уже на подъезде к Венгерово. Даже если я всю свою конюшню запрягу – бесполезно. А следующий поезд в округ только послезавтра…

– Возьмешь у погранцов САБМушку. Разрешение есть. Еще вопросы?

– Только один, Бонах. Они действительно диверсанты?

– Приступить к исполнению, товарищ полковник.

– Есть, товарищ генерал-лейтенант.

Пимкин впечатал жалобно тренькнувшую трубку в аппарат. Снял очки, побарабанил пальцами по столу. Надел очки. Вновь поднял трубку и набрал трехзначный номер.

– Дежурный?

– Капитан Василенко слушает.

– Пакет из округа приходил?

– Так точно.

– Какого хера сразу не доложил? Пошли там солдатика какого, пусть принесет.

– Есть…

Заканчивая просматривать документы, полковник очень крепко задумался. И раньше случалось подобные операции проворачивать, но то были захваты вооруженных групп, которые состояли из профессионалов. А здесь… Ерунда какая-то. Четверо юнцов, к тому же один вообще немужского пола. В сопроводиловках были краткие досье на них.

Двое работали в журналистике, были непосредственными участниками августовских событий 2012-го. Один из них – некто Долгов – проходил по делу «консультантов», но абсолютно ничего собой не представляет. Обычный добропорядочный гражданин, который лишь волей случая оказался на время приближенным к богам. Вторая – бывшая коллега его. Девушка более чем пристойных нравов. Третий – Егоров – и вовсе был охламоном, постоянно нигде не работающим. А вот четвертый… Герасимов… Ого! А вот это уже интересно.

– Та-ак… – вслух протянул Пимкин. И не придумал ничего лучше, чем повторить: – Так. Что же ты мне, Бонах, про этого четвертого сразу не сказал…

Полковник встал, прошелся взад-вперед, машинально набросил китель и остановился, глядя в окно. Либо эта операция – простое прикрытие, либо его – Николая Пимкина – вновь хотят серьезно подставить. Вопросы? Еще какие! Ежели прикрытие, то зачем так безбожно врать насчет АЭС? Да эти герои трансформаторную будку-то не смогут сломать… А если подставить хотят, то за какие такие прегрешения? Неужто Бонах жаждет настолько грязно отправить его в отставку? Да нет, быть не может. Генерал, конечно, мудак, но не глупец.

Зачем вся эта клоунада? Да и что там этот четвертый в такой компании делает?

А вот мы и выясним – что да зачем…

– Дежурный, найди Москвичева. Пусть бойцов поднимет своих, а сам живо ко мне дует. И водилу к погранцам пошли, нужно срочно пригнать к нам САБМушку – их командиру я сейчас отзвонюсь.

– Может, все-таки стоит самим сгонять?

– Не нужно пока никуда гонять.

– Уверен?

– Да. Ты мне вот лучше что расскажи. Как эта инфа утекла?

– С ними некто Герасимов. Его работа. К Долгову была прикреплена девка-эллинес, поэтому я подумал, что специально к этому Герасимову и не надо никого пришпиливать.

– Шлепнуть их надо было, как только начали копошиться.

– Так до последнего момента у них дома даже телефон на прослушке не стоял – никто не думал, что все настолько серьезно. А потом рыпнулись, а их уже и след простыл. Хорошо, что девка сразу просекла и за ними увязалась.

– Дура она. Я ж сказал завалить Долгова. И Герасимова этого… тоже надо было.

– Хорошо, что она хоть на связь вышла. Они ж ее сцапать умудрились.

– Вот и лови теперь сам этих искателей истины. – Зевс почесал лохматую кошку, мурчащую рядом с ним в кресле, и вдруг фыркнул: – Долгов-Долгов, куда ж ты полез… червячок…

Apec не разделял его юмора. Он предложил:

– А может, дать ребятам команду, пусть этого кретина хлопнут? Ну… космонавта.

– Он же совсем сдвинутый. Слюни пускает и трясется весь – не жалко болезного?

После этих слов Apec все же улыбнулся краешком губ. Зевс посерьезнел.

– Думаешь – бахнуть его?

– Да хрен знает. Закоротит что-нибудь в мозгах, наболтает…

– Это верно. Перестрахуйся.

Apec задумчиво поглядел сквозь пузатую стеклянную стенку – коньяк так и остался не пригублен. Он поставил бокал на стол, тронул мизинцем титановую дужку очков и посмотрел на Зевса. Встретился с его темным, прохладным взглядом, спросил:

– Не страшно?

– Страшно, – сказал тот, и глаза бога будто бы подернулись тонкой пленкой. – Мне уже очень давно страшно, Apec. Мы с ними чересчур похожи – ни палачами не получается стать, ни кем-то еще… Другими… Тебя в последнее время не достает какое-то странное ощущение?

– Похожи? – Apec проигнорировал вопрос. Зевс помолчал, прежде чем ответить.

– Слишком. Слишком похожи… Знаешь, этакое гнетущее, незнакомое ощущение… изменений. Очень неприятное ощущение.

– Нашим будем говорить про этот героический квартет? – сменил тему бог войны.

Зевс встряхнулся. Его взгляд снова стал привычно-прохладным.

– Да ладно, не надо пока. В крайнем случае – сами все уладим. Мелочи. А эти гниды из-за пустяков год поминать могут и глумиться. – Он задумался на миг. – Вояки твои точно надежные?

Apec хрустнул пальцами, остро усмехнулся и сказал:

– А русские вояки – они все надежные.

Самоходная атомная боевая машина – в просторечии САБМушка – была похожа на слегка приплюснутую тринадцатиметровую сигару, закованную в тяжелую комбинированную броню.

В передней части располагалась кабина для механика-водителя, штурмана и стрелка, ее шестислойное бронебойное стекло было самым уязвимым местом, но грозно торчащая сверху пневмопушка и два П-пулемета по бокам давали возможность при необходимости вести плотный фронтальный огонь и даже обстреливать фланги. В кормовой части восьмидесятитонного монстра находились реакторный и двигательный отсеки, выпирающие над корпусом метровой полусферой. Широкие гусеницы давали машине устойчивость и прекрасное сцепление с почвой, а мощнейший движок и современная гидрообъемная трансмиссия позволяли развивать скорость до 80 километров в час с полной нагрузкой. В железном брюхе, кроме малогабаритного комплекса АСУ, баков со сжатыми инертными газами и воздухом для П-орудий, резервуаров и компрессоров системы охлаждения, коробки оптико-электронного комплекса подавления и прочих полезных гаджетов, размещалось два десятка мест для штурмовой группы…

Этакая сухопутная атомная субмарина.

Всего в распоряжении российской армии имелось двенадцать САБМушек. Чрезвычайно дорогостоящие машины использовались лишь в крайних случаях, для молниеносных рейдов на сопредельную территорию, обороны границ от зарубежных аналогов и для перемещения обнаглевших высших генеральских чинов. Какого лешего на относительно спокойной линии с Казахстаном до сих пор дислоцировалась одна из них – для Пимкина оставалось загадкой. Словно ее специально держали поблизости его разведроты для такого вот идиотского случая…

– Задача ясна-а? – проорал старлей Москвичев, характерно для прожженного командира растягивая последнюю гласную.

– Так точно! – отозвался взвод.

Бойцы стояли возле пыхтящей на холостом ходу САБМушки в полной выкладке. Кевларовые броники поверх теплых химзащитных камуфляжей; удобный заплечный вещмешок с запасом провианта и предметами личной гигиены; в карманах портупеи – фонарик, счетчик Гейгера, портативная рация, комплект аккумуляторов, десантный нож, миниатюрный GPS, две дополнительные обоймы; на плече – пневматический автомат Калашникова с откидным прикладом; на ногах – туго зашнурованные берцы; на голове – каски с поднятым прозрачным забралом.

– Командовать операцией будет лично полковник Пимкин! – снова гаркнул Москвичев. Повернулся кругом и отрапортовал: – Товарищ полковник, четвертый взвод отдельной разведывательной роты к выполнению боевого задания готов. Командир взвода старший лейтенант Москвичев.

Пимкин отдал честь и, не убирая руку от виска, поковырял в ухе.

– Хватит так вопить, Глеб, – сказал он. – Экипаж машины в сборе?

– Так точно. Водитель Фитилев, штурман Грачев, стрелок Рыжов, связист Клещов и инженер Фенченко находятся на борту самоходной атомной…

– Все понятно. Говорю же, хватит орать. Давайте, времени мало – наполняйте свои пещеристые тела кровью с бромом и забрасывайте набухшие члены внутрь.

Москвичев развернулся к строю и завопил так, что даже ворчания САБМушки стало не слышно.

– Слышали приказ, вашу мать?! А ну-ка живо по местам, черепа салабонные-е! Бегом а-а-а-арш!

Солдаты посыпались внутрь бронированной сигары, словно горох в банку. Старлей Москвичев снова повернулся лицом к полковнику, подвигал поперечными морщинами на лбу, снял каску.

– Товарищ полковник, разрешите вопрос?

– Валяй. Только не ори, я тебя умоляю.

– Возможно, я не до конца разобрался в поставленной задаче… Но зачем нужен САБМ и взвод элитных разведчиков для захвата четырех каких-то невооруженных гражданских упырей? У нас ментовку распустили, что ли?

– Ты слышал такое слово – приказ? – осведомился Пимкин.

Москвичев вновь подвигал морщинами, нахлобучил каску и прогорланил:

– Так точно! Виноват! Разрешите идти?

– Иди и не отсвечивай, – кивнул Пимкин, ковыряя мизинцем в ухе.

– Есть идти и не отсвечивать!

Москвичев сделал «кругом» и исчез в брюхе САБ Мушки. Полковник постоял еще немного, глядя на ровные ряды заклепок на стыках броневых плит машины, поправил свой АКП и зашагал к открытому люку. Уже захлопывая тяжелую дверь, он пробормотал себе под нос:

– Это самая глупая операция на моем веку.

Через минуту реактор, спрятанный за двойной свинцовой заслонкой, нагрел пар до необходимой температуры, и он начал давить на поршни, уходя в систему охлаждения и снова возвращаясь по контуру. Задние ведущие гусеницы взрыли мерзлую сибирскую землю, бросив комья грязи в ряд летних солдатских рукомойников.

И грозная туша САБМушки рванулась вперед, смяв чей-то неудачно попавшийся на пути велосипед…

Снег уже полчаса валил крупными хлопьями, когда броневик наконец выскочил на относительно ухоженное шоссе, высоко задрав нос и с грохотом опустив передние гусеницы на хлипкий асфальт.

Штурман Грачев посмотрел на экранчик бортового GPS.

– Фитиль, через полтора километра будет развилка, свернешь направо, – сказал он.

– Угу, – буркнул долговязый водила Фитилев. – Грач, а мы за кем так шпарим?

– За тушенкой.

Фитиль обиженно уставился на дорогу и чуть прибавил скорость.

– Сам ни хера не знаешь, – огрызнулся он спустя минуту.

Трасса свернула под плавным углом, и САБМушка въехала в редкий сосновый бор. Деревья здесь росли вольготно, не мешая друг другу, а потому каждое из них можно было считать произведением искусства – кряжистые и развесистые лапы, раздвоённые, а то и расстроенные стволы, плоские верхушки. Снег тонким слоем осел на желтовато-серой опавшей хвое.

Фитиль служил уже второй год в этих краях, но выбираться за пределы части удавалось редко: в увольнение пускали раз в месяц, а боевых и учебных операций было и вовсе ничего – место-то довольно спокойное… Поэтому он порадовался открывшемуся виду. Все-таки в суровой сибирской угрюмости есть своя прелесть…

– Ебить твою! – заорал стрелок Рыжов, сидевший с правой стороны.

Фитиль успел рвануть рычаги в последний момент. Ошарашенный олень метнулся в сторону из-под передних рулевых гусениц, буквально вспахавших несчастный асфальт. САБМушку основательно тряхнуло и повело в сторону, в салоне что-то грохнулось на пол, оттуда раздался одинокий матюг, но Фитиль справился с машиной и сумел выровнять ее, не сверзившись в кювет.

– Рыжий, ты чего так вопишь! Дураком ведь чуть не сделал… – крикнул он, глубоко и прерывисто вздыхая.

– Сейчас Москва придет, и тогда точно дураком станешь! – пообещал стрелок.

В кабину просунул длинноносую рожу Клещов и спросил:

– Олень?

– Олень! – злобно откликнулся Грач, покосившись на Фитиля. – Еще какой! Длинноногий самец… Клещ, слушай, шел бы ты из кабины! Крути свою АСУ.

– Ее Фенченко крутит вообще-то, к тому же…

На середине фразы длинный нос Клеща стремительно исчез из кабины. На его месте оказалось красное от гнева лицо Москвичева.

– Вы чего творите, мазуты-ы?!

Взгляд Фитиля остекленел. Он бесцветным голосом отрапортовал:

– Животное на дорогу выскочило, товарищ старший лейтенант!

– Это ты животное! – коротко сообщил ему комвзвода. – Вернемся – наряд вне очереди.

– Есть!

– Долго еще вилять? – уже на тон ниже спросил Москвичев.

– До Венгерово километров десять.

– В общем, как только видите любое средство передвижения – мигом докладывайте.

– Есть.

Москвичев вышел, придерживаясь за железные кронштейны. Грач прищурил глазки и мстительно заметил:

– Ну, что я тебе говорил? Ты животное.

– Отвали.

Через полчаса САБМушка грозным стальным чудовищем пронеслась по улицам Венгерово, заставляя шарахаться в стороны кучеров и восхищенно таращиться вслед местную ребятню, бегающую по первому снегу. Москвичев приказал Фитилю остановиться у поста милиции уже на выезде из населенного пункта, но не глушить мотор.

Они вдвоем с полковником вышли из сыто урчащего броневика и прошагали к скособоченной будке, в которой двое сержантов и лейтеха глушили самогон. На звук движка офицер вышел и, увидев картину, отвалил челюсть.

– Здорово, служивый! – заорал Москвичев, в который раз заставив Пимкина сморщиться.

– Здравия ж-желаю… Ч-чем обязан?

Кроме того, что лейтеха был напуган и до крайности удивлен, он был еще и вдребезги пьян.

– Ты как стоишь, солдат? – тихо произнес полковник, подходя к милиционеру вплотную.

Лейтеха вылупил глаза и попытался изобразить стойку «смирно», но из-за своего состояния чуть не упал и, сокрушенно вздохнув, вновь обмяк, чтобы приобрести хоть толику устойчивости. У Пимкина заслезились глаза, когда до его носа долетел лейтешный выхлоп.

– Пипец, – резюмировал полковник. – Глеб, иди-ка глянь – остальные такие же?

Москвичев зашагал к будке, оставляя на девственном снегу следы рифленых подошв.

– Ну и что с тобой делать прикажешь? – риторически проговорил Пимкин.

Лейтеха хотел что-то предложить, но какие-то остатки здравого смысла, видимо, все же остались в его туманном мозгу, и он промолчал. Лишь печально пожал плечами.

– Ну и распустили ментов… Глеб, что там?

– Еще двое, товарищ полковник. Сержант и… снова сержант. В мясо.

– Ясно. Запиши номера их удостоверений, я Самсонычу позвоню – пусть он им внушение сделает. – Полковник помолчал, глядя на пошатывающегося лейтеху, а потом заорал ему прямо в рожу: – У тебя на каком расстоянии от края погон звездочки должны быть прикручены?!

Лейтеха, не ожидавший такого поворота, сел прямо в лужу.

– Вста-ать, когда с тобой разговаривает старший по званию!

Пропитой представитель власти кое-как поднялся, машинально потирая ушибленный зад. Скрипя берцами, подошел Москвичев. Кто-то из бойцов вылез из САБМушки подышать воздухом и понаблюдать за разбором полетов. Из ментовской будки высунулась взлохмаченная голова одного из сержантов и выблевала на снег скудный обед.

– Отвечать на поставленный вопрос! – потребовал Пимкин.

– Двадцать п-пять миллиметров… – из последних сил выдавил лейтеха.

Пимкин хмуро посопел. У него был давний проверенный тест: злостных нарушителей служебной дисциплины он огорошивал внезапным вопросом на знание Устава. Если они отвечали правильно, то ограничивались «губой» или «тумбочкой» и парой нарядов, а если нет – он устраивал им «звездопад». И погоны летели вместе со звездами в разные стороны. Конечно, этот мент не был у него в подчинении и вообще относился к другому министерству, но полковник готов был собственноручно содрать с него погоны в случае неправильного ответа.

– Ты можешь сказать, какие экипажи проезжали в сторону Новосибирска за последние шесть часов? – четко и громко выговаривая каждое слово, спросил Пимкин.

На челе лейтехи отразилась работа мимических мышц, всколыхнувших остатки головного мозга. Он долго гримасничал и наконец выдал ответ:

– Три.

Полковник еще несколько секунд стоял молча, а потом не выдержал и рассмеялся:

– Нет, ну ты глянь на этого салабона, а, Глеб! Я его про качество спрашиваю, он мне про количество.

– Интеллект, – с кривой улыбкой кивнул Москвичев.

– Можешь описать экипажи? – снова четко поинтересовался полковник у лейтехи, так, видно, и не уловившего юмора ситуации.

– Черные, – после очередного раздумья выдал блюститель порядка.

– Сколько лошадей? Пауза.

– Восемь, четыре и двенадцать.

– Двенадцать? – удивленно уточнил Москвичев.

Лейтеха сделал неопределенное движение лбом и губами, вновь изобразив мимикой замысловатый узор – мол, сколько видел, столько и видел, не виноват.

– Да у него просто в глазах двоилось, – объяснил полковник. – Значит, наши клиенты ехали на первом из трех экипажей, если только этот математик ничего не пропустил и не напутал.

Москвичев согласно кивнул.

– Когда проехал первый экипаж? – спросил Пимкин лейтеху. – Тот, в котором четыре лошадки было? То есть для тебя-то – восемь лошадок.

– Час-сов пять назад. Прим-мерно.

– Километров на сто ушли. Может, на сто двадцать, – подытожил полковник. – Глеб, перепиши данные с его служебной ксивы и погнали. Думаю, через пару часов мы познакомимся с нашими загадочными и чрезвычайно опасными диверсантами.

Снег покрыл узенькое шоссе тонким ровным слоем, на котором вихляли темные полосы следов. САБМушка уже обогнала два экипажа, заставив лошадей дико заржать и броситься в сторону, и теперь оставалось только ждать, что вот-вот впереди, за белесой мгой, появится третий.

Вокруг раскинулась Барабинская степь. Сначала то там, то тут попадался мелкий, приземистый кустарник, но уже спустя десяток километров справа и слева потянулись бескрайние поля с редкими оврагами, заросшими умирающей травой.

Вечерело быстро, как всегда бывает осенью в Сибири. Фитилев включил прожекторы, которые пробили желтоватые конусы в снежной мути…

Грач толкнул Рыжова локтем, и тот резко вскинулся.

– Не спать, Рыжий! Войну проспишь.

Рыжий похлопал глазами, глядя на летящие за бронестеклом хлопья, и вздохнул:

– Такой сон приснился ужасный.

– Ну? Расскажи.

– Стоит передо мной дюжина голых девок. Из одежды – только большие белые банты в волосах. И еще флажки с триколором в руках держат. Красивые-е…

– Девки или флажки?

– Девки, конечно!

– Ни хера ж себе! Это ты называешь ужасным сном?!

– Да погоди ты! Не перебивай… Ну и вот, значит, стоят они передо мной и по очереди читают стишок. Выразительно так, будто первоклашки… «Первомай! Первомай! Кого хочешь выбирай! Первомай! Первомай! Кого хочешь выбирай…» А я будто в землю врос. И, главное, страшным голосом кричу: «Я бром! Я бром! Прием! Как слышно?»

Фитиль заржал так, что чуть было не сдвинул рычаг поворота. А Грач от хохота заколотил кулаком по экрану GPS, благо тот прочный оказался.

– Смешно вам, – хмыкнул Рыжий. – А мне, когда проснулся, обидно до костей стало. Бабу хочу.

– Да ладно, это фигня, – сквозь хохот выцедил Грач. – Ты вот представь, как раньше космонавтам по полгода на орбите приходилось без женской ласки. Я о плохом думать не хочу, но даже при самом хорошем раскладе – ты только вообрази, как они в невесомости дрочат!

Рыжий тоже хихикнул.

– А ты что, Грач, типа, умный?

– Я в детстве хотел космонавтом стать, хотя это уже было не модно. Даже в летное собирался поступать после школы. Но вот однажды к бате пришел брат, то есть мой дядя родной, и они водки нарезались в дребадан. Я тогда, кажется, классе в десятом учился. Ну и дядя меня спрашивает, мол, кем быть-то хочешь? Космонавтом, отвечаю. Он сначала спьяну подумал – издеваюсь: чуть в ухо не засветил. А потом видит, что я серьезно, и говорит: «Я, значит, как-то работал на одном объекте в районе Мирного. Там космодром Плесецк недалеко, случалось болтать с космонавтами. Много, значит, интересного они рассказывали. Про то, как блюют новички, кто впервые в невесомость попадает, на тренажерах-то одно, а на орбите – совсем другое. Про то, как первый раз ссать и срать ходят. Умора, значит. Вроде как – и смех и грех. Но самое ужасное наступает, когда так без бабы тошно становится, что аж яйца сводит. Дрочить, значит, в невесомости – это целая наука…»

– Подробностей не надо, ебить тебя конем… – выдавил Рыжий, щурясь и вздрагивая от хохота. – Некоторые детали лучше предоставить на растерзание фантазии.

Фитиль вдруг резко перестал ржать и глянул на темные стволы деревьев, замелькавшие рядом. Луч прожектора скользнул по пролеску, возле которого дорога круто поворачивала влево. Он всмотрелся в приборы. Пробежал по сенсорам пальцами и обронил:

– Слышь, Рыжий, сновидец ты наш, ну-ка посмотри – у тебя на тепловизоре никого?

Рыжий, подавив остатки смеха, включил панель инфракрасной наводки и замер. Через секунду прошептал:

– Семнадцать целей на одиннадцать. Расстояние двести пятьдесят. Движутся к шоссе за поворотом.

Грач медленно перевел на него взгляд и через миг пулей вылетел из кабины.

– Товарищ командир! Засада!

САБМушка повернула и остановилась возле небольшой полянки, продолжая высвечивать прожекторами занесенную дорогу метров на тридцать. Впереди ничего не было видно, кроме бесконечного снегопада, который, казалось, еще усилился.

– Клещов, проверь свои частоты.

– Пусто, товарищ командир!

– Вызови по «Омеге»!

– Я пробовал! Это не наши! Москвичев метнулся к кабине.

– Ну?

– Возле шоссе, метрах в ста. Они словно в замешательстве – как-то странно бегают туда-сюда.

– Товарищ полковник, может, жахнем предупредительный? Мало ли чего?

– Валяй! Только по деревьям.

– Слышали приказ?! Ну-ка, стрелок, предупредительным по деревьям выше цели на полтора метра-a! Ого-онь!

Рыжов слегка повел рукоятку и надавил гашетку на небольшом джойстике, с которого управлялась верхняя пневмо-пушка. Где-то на границе слышимости пшикнуло. Пуля 20-го калибра под огромным давлением сжатого газа вылетела из ствола и, полоснув пургу, выбила щепу из толстого сучка над незнакомцами.

Пимкин просунул голову в кабину, спросил:

– Ну как?

Рыжов припал к дублирующему окуляру тепловизора.

– У них… Они… Вот, сами посмотрите, товарищ полковник…

На центральном экране появилась картинка, на которой скакали разноцветные разводы.

– Секунду, сейчас фильтр включу, – засуетился стрелок. Цветные пятна потускнели, контуры обрели четкость, и вскоре изображение стабилизировалось. Стало видно, как полтора десятка темных силуэтов с натугой разворачивают нечто громоздкое в сторону САБМушки.

– Что это? – негромко спросил полковник.

– Какое-то оружие, – запинаясь, ответил Рыжов. – Наверное.

– Что значит «наверное»?

– Нет никаких следов тепловой, электрической, ядерной активности! Даже если бы там был аккумулятор – приборы бы его засекли!

– И какого хрена это значи-ит?! – заорал в свою очередь Москвичев.

– Они никак не смогут в нас выстрелить! Ничем, кроме пневматики! Но пневматикой нашу броню не пробьешь!

– Надежно экранированная ЭСМ-мина… – прошептал Грачев.

На него одновременно уставились четыре пары глаз. Зеленоватые огоньки приборной панели подрагивали на щеке полковника, и казалось, будто у него начался тик.

– Твою ма-ать… – произнес через мгновение Фитилев. – Димка, высекай все электрические цепи на хрен! Клещ, Фенченко, слышите?! Всю электронику вырубайте, кроме комплекса подавления, а то нас отключит минут на десять!

В салоне возникла суета, защелкали тумблеры. Фенченко заорал:

– «Давилка», мать ее через…

Впереди что-то на миг изменилось – будто снежная рябь стала прозрачней. А потом раздался глухой хлопок…

Электросветовая магнитная мина угодила прямиком в бронированное стекло и ослепила всех, кто был в кабине, даже тех, кто успел закрыть глаза. Полковник почувствовал, что по телу пронеслась противная дрожь, и услышал, как кто-то безбожно заматерился в салоне. Рядом проорал что-то нечленораздельное Москвичев и сослепу крепко толкнул Пимкина в грудь. Едва не разбив голову обо что-то твердое и холодное, полковник инстинктивно закрылся руками, выронив свою каску.

Зрение возвращалось медленно. Перед глазами плыли радужные разводы вперемешку с лиловыми кляксами.

– Отстави-ить! – раздался душераздирающий возглас над самым ухом. – Слушай команду! Экипажу, проверить все системы машины! Доложить о готовности вести бой! Инженеру приступить к устранению неисправностей! Взвод! Приготовится к боевым действиям на местности! Ждать моей команды-ы!

Полковника вытолкали из кабины, и он наконец смог различить, как луч чьего-то фонарика высвечивает скамейки, на которых силуэты бойцов опускали забрала на касках, снимали автоматы с предохранителей, деловито и коротко переговаривались.

– Машину вырубило на четверть часа минимум, – раздался из кабины перепуганный голос водителя. – Ходовая цепь в какаху! Фенченко, подключай резерв!

– Все вынесло, – басовито ответили откуда-то с кормы. – В ближайшие минут двадцать рассчитывайте только на механику. На прожекторы смогу дать энергию из аккумуляторов через минуту… Понапихали электроники, демоны…

– Я вас, черепа салабонные, на «губе» сгною, если не приведете машину в порядок через пять минут! – взревел Москвичев.

– Товарищ старший лейтенант! Это невозможно! Комплекс подавления внезапно отказал! Мина сработала прямо возле нас! Пережгло всю электронику, понимаете?! Нужно цепи дополнительные запускать, модули… Сверхточные приборы вообще навзничь, дублирующих на борту нет…

Полковник уже различал, как вокруг нервно скачут лучи фонарей, перекрещиваясь и выхватывая людей.

– Глеб, – позвал он. Москвичев не откликнулся. – Глеб!

– Слушаю, товарищ полковник!

– Что нам грозит? И что мы можем предпринять?

– Ситуация – говно! Сами слышали! В мертвой САБМушке мы словно в капкане! Да, броня крепкая, но не полностью герметичная – диверсанты могут вытравить нас химией или еще что-нибудь сотворить… К тому же мы глухи и слепы. Ни локации, ни связи, ничего! Я предлагаю выбраться наружу и оборонять машину, пока экипаж не приведет ее в более-менее рабочее состояние!

– И это – твои четыре сопляка на тарантасе, Бонах?… – прошипел полковник куда-то вверх. – Ну, мудила штабная… – Он взял себя в руки, громко скомандовал: – Давайте-ка, ребятки, наполните свои пещеристые тела кровью с бромом и надавайте разбухшими членами по башке этим педрилам!

– Слышали приказ?! Взво-од, на выход! Первое отделение наносит дружественный визит с тыла и ликвидирует орудие противника во избежание повторной электромагнитной атаки! Второе и третье – занимают круговую оборону! Инженер, когда будут прожекторы?

– Свет – через тридцать секунд!

– Первое отделение-е… пошло-о!

Снаружи стояла непроглядная тьма, в которой можно было различить лишь собственные руки и автомат. К тому же температура основательно упала, и даже через утепленные камуфляжи чувствовалась недоброжелательность сибирской осени.

Бойцы выскакивали из открытой двери и тут же, пригибаясь, бросались в разные стороны. Первое отделение под командованием сержанта Маджаряна растворилось в лесочке и стало по не очень широкой дуге огибать предполагаемое месторасположение противника. Второе и третье отделения возглавляли сержант Врочек и старшина Долинго. Они рассредоточились вокруг САБМушки и замерли, прислушиваясь.

– Тихо вроде, – прошептал Врочек.

– Маджаряновские удачно ушли. Без шума, – откликнулся Долинго.

– Когда там эти мазуты свет…

Все вокруг будто вспыхнуло. Бойцы инстинктивно зажмурились и стали водить стволами из стороны в сторону. Кто-то вполголоса выругался.

Это прожекторы САБМушки вновь заработали, причем не только передние, но и задние – несколько менее мощные, но все же дающие достаточно света для обороны тыла.

Оказывается, буран за это время поутих, и теперь дорога и близстоящие деревья высвечивались отлично, и никто не смог бы подобраться к броневику незамеченным. Только с флангов оставалась мертвая зона.

– Главное, чтоб снайпера не было, – тихонько сказал один из бойцов, наполовину укрывающийся за гусеницей.

– Не може його там бути. Рудий казав, що електрики не пометив. А для приладу ничного бачення вона потрибна, – ответил ему сосед.

– Чу! Заткнулись, салабоны, – шикнул на них Москвичев, осторожно выбираясь из приоткрытой двери. – Врочек, первое ушло?

– Так точно, ушли ребятки. Э-эх… связи, жаль, нет…

– Будет тебе ев… Что-то чавкнуло.

Москвичев осекся и удивленно посмотрел на Врочека.

– Товарищ командир!

Старший лейтенант Москвичев как-то ломано привстал, выронил автомат и завалился навзничь вдоль гусеницы – из его горла на снег тут же натекла темная лужа.

– Снайпер!

– Бля…

– Не може його там бути!

– Под машину все! Живо! – скомандовал Врочек, бросаясь пластом за спасительные траки.

Еще один боец вздрогнул и осел. Украинец.

– Что там, Глеб? – спросил полковник, высовывая голову из люка.

– Куда голую башку вытащил?! – крикнул Долинго, напрочь забывая о субординации. – В лесу – снайпер! Комвзвода убит!

– Твою мать… – чертыхнулся Пимкин, скрываясь в машине. Изнутри раздался его приглушенный возглас: – Экипаж, когда эту консервную банку почините?!

Врочек, лежа за гусеницей, слегка выглянул, быстро осмотрел освещенную дорогу с падающими на нее редкими хлопьями. Пробормотал:

– Странно… Почему они не стреляют по прожекторам? Наверное, прибор ночного видения только у снайпера. Да и как он, сука, против света умудрился нас разглядеть…

И тут началось.

Фигурки в серых камуфляжах выскочили будто ниоткуда. Ослепительная вспышка на мгновение превратила снежинки, окружающий лес, полянку, тушу САБМ в негатив. На этот раз, правда, это была обыкновенная световая граната с непороховым запалом и специальным химическим веществом, единовременно выделяющим большое количество фотонов.

У кого-то из бойцов Врочека не выдержали нервы, и он, слепо щурясь, заорал:

– Мочи гондонов!

Солдаты инстинктивно принялись давить на курок и садить пулю за пулей практически наугад.

– Долинго! – позвал Врочек, переползая левее, чтобы оказаться под брюхом броневика. – Долинго! Левый фланг держи!

Несколько пуль взрыхлили снежок и чиркнули об асфальт прямо перед носом сержанта. Отрикошетив от дороги и днища САБМушки, они утихли, чуть было не размозжив ему ногу. Врочек прополз немного вперед и, стараясь сильно не высовываться, оглядел освещенный прожекторами сектор.

Фигурки в камуфляжах действовали грамотно и умело. Они приближались к броневику цепью, то и дело меняя траекторию движения, чтобы не стать легкой мишенью. Походя они вели постоянный, но неприцельный огонь короткими очередями. Несколько нападавших уже лежали ничком на дороге, но по меньшей мере десяток продолжали наступать.

– Ну, сучье племя! Ну, ловите!

Врочек принялся поливать всю простреливаемую зону из АКП, который тяжело пыхтел, шипел и выплевывал пули. Двое или трое нападавших упали замертво, еще один схватился за плечо и дико завопил, нарушая переливы шипящего стрекота пневматического оружия. Через пять секунд Врочек перевернулся на бок, вытащил из портупеи обойму, защелкнул ее, подал рычажком воздух из накопителя в рабочую камеру и принялся вновь лупить, не щадя пуль и припевая:

– Полковнику никто не пишет! А сержанту никто, бля, не звонит!

Пятеро бойцов в серых камуфляжах, несмотря на плотный заградительный огонь, все же добрались до САБМушки, и между ними и остатками взвода Москвичева завязалась самая настоящая рукопашная. Крики слились в один ужасный стон, движения замедлились, словно при рапидной съемке. Где-то заскрежетал металл – видимо, кто-то из нападающих попытался штурмовать броневик…

Врочек выбрался из-под днища машины и с ходу засветил кому-то из «серых» тяжелым прикладом в грудь. Тут же получил профессиональный – короткий и сильный – удар кулаком в незащищенную челюсть и отключился…

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что валяется возле края дороги, уткнувшись носом в липкую, соленую ткань чьей-то химзы. Один из нижних зубов неприятно кололся под языком – пришлось его выплюнуть. Приподняв голову, сержант Врочек увидел, как остатки подоспевшего первого отделения добивают «серых», а полковник Пимкин стоит, прислонившись к борту САБМушки, и вытирает окровавленной тряпкой шею.

Двигатели машины работали. Если б на пять минут раньше! Всего на пять минут…

Врочек поднялся и, слегка прихрамывая, пошел к броневику.

При нормальном освещении бойцы выглядели ужасно. Забравшись в начавший теплеть от реанимированной системы отопления салон, они расселись кто куда и принялись ощупывать себя. Двое втащили раненого и аккуратно положили его в проходе. Куча собранного трофейного оружия уже лежала в углу возле реакторного отсека.

– ФСБ, надо же… – в который раз удивился Пимкин, снимая с раненого солдата броник и расстегивая камуфляж. – Куда мир катится. Связь с частью когда будет?

– С минуты на минуту, – откликнулся Клещов.

Из кабины высунулся Фитиль и с тихим ужасом осмотрел салон, заваленный окровавленными тряпками.

– Москвичев и Долинго убиты, – сказал Врочек, щупая языком саднящую ямку, где недавно был зуб.

– Потери личного состава? – осведомился полковник.

– Одиннадцать убиты, двое легко ранены. И один… вот. – Врочек кивнул головой на раненого, которого полковник пытался привести в чувство нашатырем.

– Этот не жилец, – жестоко сказал Пимкин, убирая флакон со спиртом. – Проникающее в печенку. Броник не помог – лупили почти в упор. – Он поднялся на ноги и рявкнул: – Связь!

– Есть связь! – вскинулся Клещов, давая полковнику трубку.

– Дежурный?! Полковник Пимкин говорит.

– Так точно. Дежурный прапорщик Машукшин!

– Олег! Слушай очень внимательно. Через минуту получишь от нас координаты. Свяжешься со спасателями и скажешь им, чтобы забрали отсюда два десятка трупов.

– Не понял, товарищ полковник! Повторите!

– Хрена ли ты не понял?! Двадцать трупов! Из них одиннадцать… – Пимкин скосил глаза вниз. – Нет, двенадцать – наши. Остальные – федералы.

– Есть…

– Так… Дальше. На связь с нами не выходить, если будет нужно – я сам свяжусь.

– Есть.

– Так, что еще… Что еще…

Полковник вдруг звезданул трубку об пол и взревел:

– Я не знаю, что еще, вашу мать на хер!

Бойцы замерли в самых нелепых позах – кто как был. Из кабины вновь высунулась физиономия Фитилева и быстро исчезла.

Врочек положил свой грязный автомат на скамейку, нагнулся и поднял аппарат.

– Товарищ, полковник! Товарищ полковник! Как слышите? – разражалась чудом уцелевшая трубка голосом прапорщика Машукшина.

– Говорит сержант Врочек. Приказ понятен?

– Кто говорит?

– Сержант Врочек. Приказ, едрена мать, понятен?!

– Так точно!

– Приступить к исполнению.

Дверь пыхтящего и постепенно оживающего броневика со скрежетом раскрылась. Несколько бойцов тут же наставили на нее оружие.

– Свои, свои! – В салон ввалились двое солдат, ходивших в разведку к месту засады. – Не стреляйте.

Пимкин все еще стоял, глядя в то место, куда швырнул трубку от радиостанции.

– Товарищ полковник, – обратился один из вернувшихся. – Товарищ полковник!

Он поморгал и поднял слезящиеся глаза.

– Возле орудия мы нашли одного раненого.

– Их? – очень спокойно спросил Пимкин.

– Так точно. Их.

– Привели «языка»?

– Вон, возле гусеницы валяется.

– Говорить сможет?

– Сможет. Только вряд ли станет. Он по званию – майор. И морда такая… кирпичом…

Полковник посмотрел на солдат без выражения и достал из нарукавного кармана прозрачный флакончик с порошком светло-кремового цвета.

– Я ему сейчас укольчик в яйца сделаю. Пентотальчик натрия. Он мне расскажет даже, кто Кеннеди замочил и первым на Луне насрал.

– Это еще не все, – продолжил солдат, протирая рукавом стекло своей каски. – Мы осмотрели окрестности и нашли четырех застреленных лошадей. Животные лежат, а повозки нет…

– А вы случайно не догадались чуть дальше поискать?

– Догадались, товарищ, полковник. В лесу, метрах в пятидесяти, нашли экипаж. Кучер убит, а четверо пассажиров…

– Что с ними?

– Связаны. Лиц не видать от грязи. И почти окоченели – на фонарик еле реагируют. И… кажется, один… одна из них – девушка.

– Вашу мать, – прошипел полковник. – Сержант, срочно организуйте доставку людей в машину!

Врочек принялся отдавать короткие, четкие команды.

– Девушку мы принесли, – добавил солдат, который до этого молчал.

– Так заносите, олухи членобромные! – взорвался полковник, отталкивая их и выбегая наружу.

Среди трупов, подтаявшего от крови снега и бурых разводов он не сразу различил маленькое тельце, скорчившееся на обочине. Подбежал, взглянул в серо-белое от грязи и мороза личико.

– Ну, олухи! Ну, салабоны тупорылые… – пробормотал полковник, поднимая Маринку на руки. – Ну, я вам дам, разведчики гребаные…

Он внес девушку в салон, осторожно положил на скамейку и принялся растирать заиндевевшие щеки. Еле слышно приговаривая:

– А тебя, Бонах, я лично похороню. Похороню-похороню, не сомневайся, товарищ генерал-лейтенант… Вот только узнаю, что происходит. Узнаю, что творится в этом ссаном мире, и похороню.

Глава пятая

Бывают помещения, в которых чувствуешь себя неуютно, несмотря ни на что. Ни на хорошую обстановку, ни на дизайн интерьера, выполненный со вкусом, в приятной цветовой гамме, ни на гравюры на стенах, ни на шкуру перед незажженным камином.

Это потому, что они большие.

Просто в больших комнатах – слишком низкая концентрация уюта на кубометр…

Полковник в пятый раз за последние четверть часа снял очки и положил их на стол перед собой. Максиму был неприятен этот по-военному грубый, черствый человек с сухими пальцами и высоким бликующим лбом, но его солдаты спасли их от верной гибели на морозе…

После того, как девчонка-эллинес сбежала, друзья стали постоянно ощущать взгляд в спину. Этот тяжелый немигающий взор подгонял их, заставлял пренебрегать сном, а иногда и пищей.

В Омске они наспех закупили предметы первой необходимости, провизию в самой дешевой питачке и практически на последние деньги наняли экипаж до Новосибирска. Маринка совсем сдала. Она тихонько сидела возле окна кареты и глядела на ползущий за ним пейзаж. Кормить ее приходилось чуть ли не насильно. Фрунзик тоже замкнулся в себе. Между белых бровей у него прочно укрепилась глубокая вертикальная морщина. Егоров то пытался развеселить друзей бородатыми анекдотами, то впадал в хандру, то вдруг принимался скулить – какого фига они вообще затеяли эту дурацкую поездку?

На таможне при выезде из Омска Максиму показалось, будто погранцы косо смотрят на него, что вот-вот схватят и расстреляют на месте. Пришлось заварить остатки чая в ближайшей таверне и наглотаться суррогата, дабы хоть немного встряхнуться от надвигающейся паранойи.

А потом пошел снег.

И уныние достигло апогея, того момента, когда готово обернуться истерикой.

Также Долгову не давали покоя воспоминания о том случае, когда Фрунзик разговаривал со сбежавшей девчонкой. Это был какой-то другой Герасимов, пугающий. Не прагматик, не самодовольный эстет… а очень острый и жесткий человек, у которого в прошлом осталось нечто гнетущее. Нечто, требующее разрешения в будущем. «Наверное, это тоже паранойя», – решил в конце концов Максим, оставив тем не менее зарубочку в памяти.

Напали на них неожиданно. В первый момент Максиму показалось, что их экипаж куда-то врезался, но потом снаружи раздался крик кучера и захлебывающиеся всхрапы лошадей. «Неужели девчонка уже накапала Зевсу, и он так быстро среагировал? – мелькнула мысль. – Или снова бандиты?»

Левая дверь слетела с петель, словно ее кто-то выдрал. Дико завизжала Маринка, перекрывая остальной шум голосом, рвущимся в ультразвуковой спектр. Вылетела правая дверь. Люди в серых камуфляжах навалились с двух сторон, взревел Фрунзик, и Максим провалился в небытие…

Он пришел в себя от боли в затылке. Видимо, его крепко приложили чем-то тупым и твердым, но кожу не рассекли и череп вроде бы не проломили. Их связали и бросили на сиденья в экипаже с выставленными дверями, продуваемом насквозь. На полу уже образовался маленький снежный нанос.

Потом увели Герасимова и вполголоса с ним о чем-то беседовали. Очнулась Маринка и принялась тихонько, монотонно постанывать, покачивая головой взад-вперед. Максиму стало страшно – не хотелось вот так бессмысленно и паскудно подохнуть в трех тысячах километров от родного города. Связанные запястья и лодыжки затекли. Минут через пять Фрунзика привели обратно, злого и с разбитой губой.

– Что им нужно? – спросил Долгов.

– Про Торика спрашивали, – огрызнулся Герасимов. – Про наш план.

– А какой у нас план?

– Выжить, твою мать! Вот теперь весь наш план! Стрельба началась, когда стемнело. К тому моменту друзья уже теряли сознание от холода…

– И какого хера вам понадобилась АЭС? – неожиданно спросил полковник.

Максим некоторое время тупо смотрел на него, переваривая смысл вопроса.

– Какая еще АЭС?

– Ты пей чаек, пей.

Долгов послушно взял обеими руками теплый стакан и отхлебнул. Ногти на пальцах были обломаны, грязь намертво забилась под них за время этого долгого бесполезного путешествия. Максиму вдруг стало до слез обидно, что их затея так дешево провалилась, и они никогда теперь не узнают – верно было предположение Фрунзика или нет.

– Я не знаю ни о какой АЭС, – хмуро сказал он. – Зачем вы нас спасли, а, товарищ полковник?

– Потому что у меня был приказ, – очень спокойно ответил Пимкин. – Меня зовут Николай Сергеевич.

Максим промолчал.

– А ты знаешь, дружок, кто вас повязал?

– Разведка какая-нибудь…

– Это мы – разведка. А вас скрутили федералы.

– Федералы?

– ФСБ.

Долгов снова замолчал, хлебая чай. Через минуту полковник усмехнулся:

– Гляди, какая хрень получается. Ты узнаёшь, что вас схватили гэбисты. Что спросил бы любой невиновный человек в такой ситуации? Правильно! Он спросил бы: почему? По какой причине? Заметь, невиновный человек. А ты не спрашиваешь. Значит, ты можешь по крайней мере предположить причину вашего задержания.

– Где мы находимся? – спросил Максим, чтобы не молчать.

– Мы находимся в доме моего хорошего приятеля. В пригороде Новосибирска.

– То есть ваше командование не знает… – Долгов осекся.

– Мое командование тебя волновать не должно! – резко сказал полковник. – Ты мне будешь отвечать, какого хрена вы поперлись из Москвы в Сибирь?! Уж явно не на каникулы к бабушке!

Максим не знал, что Пимкину так и не удалось допросить раненого «языка» – тот умер, прежде чем ему сделали укол пентотала натрия. Поэтому полковник так и оставался в неведении. Он не знал ни о настоящей цели путешествия этой злополучной четверки, ни о мотивах нападения федералов, ни о том, на какой высоте служебной лестницы находится источник приказа задержать и допросить «диверсантов». То, что эта шпана не собиралась совершать никакой диверсии, он понял сразу же, как увидел их.

– Ну, мы будем по-хорошему разговаривать? Я же вам помочь хочу, идиоты. Разобраться и помочь. Если вы выйдете из этого здания одни, вас шлепнут максимум через час, ясно тебе?

– Товарищ полковник… Николай Сергеевич, – начал Максим, сомневаясь, поверит ли профессиональный военный в ту чушь, что они себе нафантазировали. – Я много работал с людьми. В том числе приходилось иметь дело с силовиками. И я вижу, что вы порядочный человек.

Пимкин снова надел очки и внимательно посмотрел в глаза Максиму.

– Возможно, – сказал он, едва заметно улыбнувшись.

– Так вот. Мы просим вас… Нет, я вас прошу об одной услуге. Доставьте нас к человеку по имени Святослав Торик. Это единственный космонавт, выживший в экспедиции на Марс в 2010 году. У нас есть одна гипотеза.

– Та-а-ак… – протянул полковник, и его сухие пальцы отбили дробь по столу. – Та-а-ак… Вот теперь хоть что-то начинает сходиться… Солдат!

Резная дверь красного дерева немедленно отворилась, и на пороге появился выбритый до синевы военный. Он потоптался на персидском ковре восемнадцатого века, словно искал место, где его удобнее всего примять берцами, и выкрикнул:

– Рядовой Пилидзе!

– Проводи-ка этого… охламона в ванную, а то несет, как от бомжа. А ко мне приведи Фрунзика Герасимова.

В ванной Долгов чуть было не соскреб с себя кожу вместе с грязью – так приятно было растирать мочалкой ноющее тело. Одноразовой бритвой он с садистским наслаждением срезал недельную щетину, трижды вымыл голову ароматным шампунем и стоял под теплыми струями до тех пор, пока в дверь не постучал давешний солдат.

– Эй, слышишь!

– Чего?

– Хватит попусту горячую воду тратить! Не на курорте!

Максим с сожалением закрутил кран и принялся остервенело растираться жестким полотенцем. Он надел чистое белье, выданное из армейских запасов, хорошую, утепленную химзащитку, новые берцы. Глянул на себя в зеркало и довольно ощерился.

Выйдя в коридор, он сиял, как пряжка новобранца. В голове крутилась какая-то легкая мелодия, все тело приятно пощипывало, а военные, стрельба, дорожная грязь, нищие города, холод и голод казались ночным кошмаром, о котором думаешь лишь в первые пять минут после пробуждения. А потом быстро-быстро забываешь. Теперь он готов был найти Торика, вывести на чистую воду всех богов, повернуть сибирские реки вспять…

– Куда полотенце поволок, мазут? – Голос рядового Пилидзе швырнул Долгова в бренный мир обратно. – Положь на место и следуй за мной.

– Мазут – это ж вроде флотское словечко…

– Не умничай.

Максим бросил полотенце на край ванной и двинулся за солдатом, глядя на его гладко выбритый затылок. «Интересно, не боится он, что я сейчас возьму и огрею его по балде? Видать, не боится».

Экипированы люди полковника были очень серьезно. Пневматические автоматы Калашникова, десантные ножи, рации, фонари еще какие-то штуки непонятного назначения… А футуристического вида броневик, на котором их везли, Долгов вообще видел впервые и не думал, что на вооружении у российской армии есть подобные грозные машины.

Пилидзе поправил на плече ремень АКП и открыл магнитным ключом дверь одной из комнат на втором этаже.

– Жди здесь, мазут, – скомандовал он. – И больше не воруй полотенца.

– Сам ты… мазут, – беззлобно сказал Максим, за что тут же получил легкий тычок прикладом в бок.

Дверь за ним захлопнулась.

Комната была небольшая, с единственным окном, наглухо закрытым защитными жалюзи. Возле левой стены стоял диван, обитый светло-коричневой кожей, рядом находилось кресло и два пуфика для ног, справа, над небольшим бюро, висела огромная плазменная панель, к дальней стене прижимался объемистый книжный шкаф, щерящийся разноцветными зубами корешков. В углу стояла импортная тепловая пушка, едва слышно гудя.

На диване, забравшись на него с ногами, сидела Маринка. Она тоже была чистенькая, и черные волосы уже не выглядели паклей, как в последние несколько дней. Скорее всего она успела помыться, пока Максим был на допросе.

Глянув из-под челки, девушка приветливо улыбнулась. На ее щеках еще остались красноватые пятна от обморожения, но теперь они скорее походили на румянец, а в глазах снова горел огонек жизни. В этот момент она показалась Долгову самым прекрасным созданием на всем свете.

– Привет, – сказал он, тоже улыбнувшись. – Отогрелась?

– Да, – ответила Маринка, сдувая со лба волосы. – Сначала около тепловой пушки сидела, а сейчас уже на диван переместилась.

– Маринка, ты такая красивая… Ее глаза округлились.

Но Максим даже больше девушки опешил от собственных слов, так неожиданно слетевших с губ.

– То есть… я хотел сказать… Где Егоров? – чувствуя себя кретином, пробормотал Долгов. После того, что он устроил в ту ночь в Ишиме, Максим не имел никакого права даже думать о хрупкой Маринке.

– Егоров? – переспросила она, будто забыла, кто это вообще такой. – Юра… он… Ой! А ты разве не знаешь? Его увел какой-то военный! И Фрунзика тоже!

– Понятно. На допрос, – сказал Максим, подходя к окну, словно можно было разглядеть что-то сквозь плотные жалюзи. – Меня уже допрашивали.

– Тебя пытали?!

– Да нет, что ты! Они вроде бы не хотят нам зла.

– А кто они?

– По всей видимости, военная разведка. Я сказал полковнику про Торика, попросил помочь нам добраться до него. Слушай, Маринка…

– Да?

– Тебе не кажется, что Фрунзик не тот… э-э… за кого себя выдает?

– А за кого он себя выдает? Максим задумался ненадолго.

– То-то и оно. Он ведь ни за кого себя и не выдает. Мы абсолютно ничего о нем не знаем. Я как-то спросил Юрку – давно ли он знаком с Фрунзиком? Он сказал, что года полтора, но, мол, парень в доску свой и все такое… А сам Герасимов о себе никогда и не рассказывал. Подумай, постарайся вспомнить, что мы знаем о его прошлом?

– Я… я не могу припомнить точно. Кажется, он работал… Хм… то там, то тут.

– Видишь.

– Ты думаешь, что Фрунзик…

– Я пока ничего не думаю… Да и то, что он себя педиком позиционирует, – туфта. Я однажды – мы еще в Москве были – застукал незнакомую девушку, выходящую из квартиры, когда там был только он. До последнего времени я не придавал этим мелочам особого значения, но после случая с доносчицей эллинес обратил внимание, что Герасимов прячется под какой-то личиной.

Позади Долгова скрипнул диван.

– Ты видела его глаза в тот момент, когда он разговаривал с этой девчонкой? – продолжил Максим. – Если бы в них не было столько ненависти, я бы подумал, что Герасимов заодно с богами. Но он так смотрел на нее…

– Как? – тихо спросила Маринка, обнимая Максима сзади за шею.

Он повернулся. Опустил голову, касаясь лбом ее лба. И все мысли вылетели из его головы от этого прикосновения.

– Почему я столько лет не замечал тебя. Ведь ты была совсем рядом. Боже, какая же ты красивая…

Маринка усмехнулась, глядя на Долгова своими огромными карими глазами снизу вверх.

– Я-то уж точно не бог, – прошептала она. – В этом можешь не сомневаться.

– Не сомневаюсь.

– А помнишь тот день, когда ты впервые пришел к нам в пресс-службу? Народ был в курсе, что за тебя батя хлопотал. Многие косо смотрели на тебя. А я почти сразу поняла, что ты не чванливый протеже, которого ждали.

Максим смотрел на Маринку почти в упор, но взгляд почему-то отказывался фокусироваться.

– А когда Зевс меня за горло схватил, помнишь? Ты бросился на него, а он тебе в грудь как шарахнет, по ребрам…

– До сих пор побаливает, если погода резко меняется, – сказал Долгов, машинально прикасаясь к левой стороне груди.

– Сейчас не болит? – совсем тихо спросила Маринка, кладя свою маленькую ладошку поверх его.

– Просто раскалывается…

Внутри будто взорвался заряд, аккумулировавшийся очень долго. Долгову показалось, что на мгновение на планете снова вспыхнуло пламя – жгучее, рвущееся вверх. Он сам не заметил, как принялся расстегивать непослушными пальцами химзащитку на груди у Маринки. Девушка тоже стала дергать пуговицы на его одежде, путаясь в движениях. Спустя несколько чрезвычайно длинных секунд они прильнули друг к другу огненными телами…

…подошел к ее лежанке в дальнем углу. Уперся взглядом в комочек желанной плоти, прожигая его насквозь налитыми кровью глазами. Сорвал сначала одно одеяло. Затем второе. Она села на лежанке, не понимая спросонья, что происходит. Химза слегка съехала в сторону, обнажив светлый кусочек плеча. Это еще больше возбудило его – теперь совсем не осталось сил сдерживаться! Да и зачем?! Вот она, прямо перед ним! Маленькая, уступчивая! Теплая… Он протянул руку и расстегнул пуговицу… Зачем она завизжала, дура?! Перебудит же всех! Ну вот, кажется, этот урод Герасимов заворочался… Кто это отшвырнул его – Максима – в сторону? Да хватит же вопить, как резаная! Кто сбил его с ног? А-а, это ты, Герасимов! Белобрысый сукин сын! Педик несчастный, зачем ты лезешь не в свое дело? Главное подняться и не обращать на его скотские выходки внимания. Ведь его ждет миниатюрное, но оттого лишь более милое тельце этой невыносимо пищащей девки. Удар… Прямо в губу попал, сивый пидор…

Максим оттолкнул Маринку от себя, бешено глядя на ее обнаженную грудь. Маленькую, размера первого – не больше, с напряженными темно-коричневыми сосками, забавно торчащими в разные стороны.

– Т-ты… т-ты что?

– Маринка, – запинаясь, произнес Максим, закрывая лицо руками. – Маринка… я не могу…

– Почему? – В голосе девушки сквозь непонимание и шок прорезались слезы.

– Я вспомнил… Только что вспомнил… Как все это случилось той ночью… В Ишиме.

Маринка беззвучно заплакала. Быстрыми и точными движениями застегнула сорочку и куртку.

– Это ведь прошло, Долгов, – как-то отрывисто и жестко сказала она.

– Нет, – ответил он, не отрывая рук от лица, – это пока не прошло. И я не хочу, чтобы это снова когда-нибудь вырвалось на свободу.

– У меня уже больше года не было мужика.

– У меня тоже…

Маринка перестала всхлипывать и обескураженно замолчала. Потом сухо произнесла:

– Не смешно.

До Максима только теперь дошел смысл сказанной им фразы, и он пробормотал:

– Я не то, совсем не то хотел сказать. Женщины… конечно, женщины, у меня не было… Я… просто боюсь какого-то внутреннего чудовища.

– У усредненных людей не бывает внутренних чудовищ, – тихо произнесла Маринка. – Застегнись, не позорься.

На пороге уже в течение целой минуты стоял Юрка Егоров.

Через час полковник собрал всех четверых и еще какого-то сержанта в холле на первом этаже.

Здесь было довольно светло и приятно пахло недавно обработанной древесиной. Узкая винтовая лестница вела наверх, возле массивной стальной двери находились вешалки и полочки для обуви, на одной из стен висела здоровенная картина, на которой была изображена какая-то невообразимая вакханалия. Сесть было некуда.

Пимкин в одной руке держал автомат стволом вниз, а в другой – небольшую рацию. Его высокий лоб был покрыт едва заметными капельками пота и несимметрично разрезан вертикальными бороздками морщин.

Все молча ждали, что он скажет.

– Ситуация такова, – начал он, переводя взгляд с пола на хмурое лицо Фрунзика. Помедлил, словно собираясь с мыслями. – Господин Герасимов объяснил нам с сержантом Врочеком основные, так сказать, положения вашей… э-э… гипотезы. И многое прояснилось. Если предположить, просто гипотетически предположить, что вы правы, и Торик является ключом к разгадке сущности так называемых богов, то вся суета, связанная с вашим путешествием, становится объяснима. И я не удивлюсь, если через минуту под нами взорвется ядерная боеголовка эквивалентом в пару мегатонн.

Егоров сглотнул, но промолчал. Лишь покосился на мрачного Фрунзика, привычно теребящего отвисшую мочку уха.

– Скажу больше, – продолжил Пимкин. – Скорее всего ваш сумасшедший космонавт уже уничтожен по приказу Зевса. Надеюсь, ни у кого не возникает сомнений по поводу того факта, что боги контролируют верхушки всех силовых структур нашей страны? И не только нашей. – Полковник помолчал. – Мне предписано допросить вас четверых, сфабриковать обвинение в попытке проведения диверсионной операции на территории Сибирской АЭС и доставить в штаб округа… А лучше сразу ликвидировать на хер.

Маринка чуть слышно ойкнула.

– Вас сдали с потрохами, ребятки, – сказал полковник. Пристально посмотрел в глаза Герасимову. – А ты, дорогой Фрунзик, сознательно подставил своих приятелей под удар, не так ли?

Максим медленно повернул голову в сторону Герасимова и увидел, как тот внимательно смотрит своими красными глазами на полковника. Без тени страха. Без тени стыда.

– Кто ты? – спросил Максим. Герасимов никак не отреагировал.

– Я внимательно изучил твое личное дело, Герасимов, – сказал Пимкин. – Я понял, почему тебе была так нужна эта гипотеза. Я понял, почему тебе так необходима встреча с Ториком. Только твоя затея никчемна, потому что огня-то все равно нет, и никто не сможет…

– Да что здесь происходит, в конце-то концов? – вскричал Юрка, некрасиво поджимая губы.

– Помолчи, мазут, – спокойно ответил полковник, криво усмехнувшись. – Сюрприз будет.

– Какой еще сюрприз? Фрунзик, ты что же, получается, все это время нас дурачил?

Сержант Врочек выразительно посмотрел на Егорова, воспылавшего праведным гневом, и тот заткнулся, не переставая, впрочем, метать испепеляющие взгляды в сторону Фрунзика.

– Слушать сюда внимательно. Повторять дважды не намерен, – громко сказал полковник изменившимся тоном. – Мы выяснили точное местонахождение Святослава Торика. Западнее Томска, в тайге, расположена закрытая клиника функциональной неврологии, попросту – психушка, в которой держат политически опасных больных. Охрана полностью укомплектована бывшими сотрудниками различных спецподразделений, руководство подчиняется напрямую директору ФСБ. Двадцать четыре камеры наружного наблюдения по периметру и шестнадцать на территории, служебные собаки, система контроля воздушного пространства, сейсмические датчики в почве. Не знаю, почему этих психов так берегут, наверное – они какие-нибудь злые гении.

Врочек хмыкнул. Пимкин резанул по нему свирепым взглядом и продолжил:

– Если вдруг, совершенно случайно, ваш долбаный космический мазут жив, то мы его оттуда вытащим. Вы, все четверо, поедете с нами. Если, что совсем уж маловероятно, ваш Торик сможет нам что-то внятно объяснить и если, что абсолютно невозможно, твоя сраная гипотеза верна, Герасимов, то я приложу все усилия, чтобы помочь вам хоть что-нибудь изменить в этом мире. Но во всех противоположных случаях я лично отдам вас под трибунал как военных преступников, не погляжу, что гражданские. Попробуете сбежать – перестреляю, как цыплят. Влезли в оглоблю? Вот и тяните теперь. Расклад ясен? Вопросы есть? Хотя мне насрать, есть у вас вопросы или нет. Сержант, свяжись с нашей дежуркой, пусть пудрят округу мозги столько, сколько возможно. Под мою личную ответственность. GPS на машине все равно после той электромагнитной ебамбы вырубился, поэтому засечь нас не смогут. Если только оптикой с орбиты. Собери бойцов, пусть все свои коммуникаторы вырубят, по сигналу запеленговать могут. Выступаем через десять минут. Всё. Выполнять!

Врочек без лишних слов кивнул и побежал по лестнице на второй этаж.

У полковника пискнула рация.

– Пимкин на связи. Прием.

– Товарищ полковник, это рядовой Клещов. Округ вызывает по стационарке. Переключить? Прием.

– Давай.

– Коля, твою мать! Ты что же творишь, сукин сын?! – заорала рация командным голосом.

– Выполняю ваш приказ, товарищ генерал-лейтенант. Прием, – четко произнес Пимкин.

– Ты на кой хер взвод федералов положил?! Прием!

– А они первые начали. Прием, – явно издеваясь, ответил полковник.

Рация обескуражено пошипела помехами.

– Диверсанты у тебя? Прием.

– Эти четверо школьников? Да, вот тут стоят, сверлят друг друга взорами. Наверное, сожалеют, что не смогли пачку петард под атомную станцию засунуть и устроить мировой катаклизм. Прием.

– А ну-ка отставить! – неистово захрипела рация. – Немедленно доставить их в штаб! Я тебя в лейтехи разжалую! Я тебя под трибунал отдам!

– Знаешь что, Бонах, – устало проговорил Пимкин. – Иди ты нах, Бонах… Прием окончен.

Он вырубил рацию, достал из нее аккумуляторы и отбросил в сторону. В наступившей тишине железные цилиндрики с каким-то оглушительным грохотом покатились по паркету.

Фрунзик смотрел на полковника с интересом, Егоров и Долгов смотрели на Фрунзика со смесью непонимания, обиды и гнева, Маринка смотрела перед собой, о чем-то напряженно размышляя, а полковник смотрел на мертвую рацию и внутренне посмеивался мыслям, которые посещали его менее суток назад. О том, как скучно проходит служба в его части на границе с дружественным Казахстаном.

– Ну что, мазуты, – обронил он через минуту. – Теперь – либо я под трибунал, либо вы.

Броневик стоял возле дома, низко урча двигателем. Солдаты выносили из подвала какие-то ящики, коробки, чемоданчики и укладывали их в задней части салона. Неширокая улица была перекрыта по обеим сторонам выставленными постовыми.

Снегопад закончился. С самого утра воздух был прозрачен и напряжен, словно ощущал давление низкого серого неба. Вдалеке виднелись несколько иголок-небоскребов деловой части Новосибирска, которая была отстроена еще до августа 2012-го. Где-то левее слышался ленивый плеск волн Оби.

Как парень умудрился просочится через часовых – так и осталось неясно. Он выскользнул буквально возле самого броневика и тут же сунул камеру в нос полковнику.

– Скажите, господин полковник, что за операция здесь готовится? Это имеет отношение к покушению на главу администрации города? Неужели враждующие группировки вновь проявили активность? Куда смотрит милиция?

Пимкин отстранился от рыжего, веснушчатого папарацци, как от чумного.

– Сержант, кто это? Как он попал сюда?

– Журналюга какой-то. – Врочек подошел к папарацци и рывком выхватил у того цифровую видеокамеру.

– Я представитель местного телеканала, – быстро сказал парень. – Всего лишь хочу сделать репортаж… Ох ты, елки-палки! Да это же Максим Долгов! Бывший консультант самого Зевса! Максим, объясните, что здесь происходит?

Врочек схватил рыжего за локоть и поволок в дом. Максим лишь проводил их глазами, думая совершенно о другом.

– Это военная операция? – с завидным упорством верещал увлекаемый папарацци. – Прокомментируйте последние столкновения Северного Кольца со странами Ближнего Востока! Какова ситуация с химической активностью в южных регионах? Что говорит Москва…

– Сержант, запри этого придурочного где-нибудь и передай дежурному в части, пусть через двенадцать часов сообщит в местную ментовку, чтоб его вытащили. Через двенадцать часов, не раньше.

– Есть.

Полковник подошел к раскрытым дверям подвала и крикнул:

– Много еще вашей чертовой аппаратуры?

– Последние коробки тащим, товарищ полковник, – откликнулся уже знакомый Максиму рядовой Пилидзе. – Очень тяжелые.

– А ну-ка дай сюда!

Пимкин вырвал из рук солдата коробку и понес ее к дверце броневика.

– Да я ж имел в виду, если много брать. И сразу… – растерявшись, пробормотал Пилидзе.

– Если не сдохнешь, – забросив груз внутрь, крикнул полковник, – сутки «губы» и два месяца без увольнительных. – Он обернулся и глянул на Долгова. – Давай забирайся внутрь. Где твои товарищи? Пусть живо наполняют свои пещеристые тела кровью и забрасывают напряженные члены в САБМушку! Даме разрешаю забраться на борт без дополнительных действий. Живо, мазуты, живо!

Максим, пригибаясь, полез в открытую дверь бронемашины. Он сел на жесткую скамейку и огляделся. Никаких окон внутри, конечно же, не было. Лишь слегка выпуклые стены и плоский невысокий потолок.

Пахло железом, потом и какими-то лекарствами.

В передней части салона находилась дверь, ведущая в кабину. Она была приоткрыта – сквозь щель виднелся затылок водителя, торчащий над спинкой кресла.

– Фитиль, – раздалось оттуда, – на этой колымаге трансмиссия гидрообъемная?

– Да, а что?

– Ничего. А в двигле электроники много?

– Не очень. Вот в реакторном комплексе – до чертовой матери. Но Фенченко с Клещом сумели резервные цепи поставить, а здесь уже нашлись всякие нужные детали. Интересно, откуда у полкана этот домище?

– Я слышал – от какого-то друга боевого остался. Мол, тот ему завещал.

– М-да. Мне б кто завещал такие хоромы…

В это время в салон забрался полковник, а за ним – Егоров, Маринка и Герасимов. Юрка уселся рядом с Максимом, Маринка – на противоположную скамейку, а Фрунзик – в самом конце, возле реакторного отсека.

– Ну что, бойцы, повоюем? – с каким-то нездоровым блеском в глазах сказал Пимкин.

– Так точно!.. – вразнобой откликнулись солдаты. Врочек задраил люк и доложил:

– Товарищ полковник, взвод к исполнению приказа готов. – Максим обратил внимание, что у сержанта не хватает одного нижнего переднего зуба.

– Ты вводную объяснил?

– Так точно!

– Все поели хорошо?

– Обижаете. Голодный солдат – для врага легковат.

– Что ж, тогда – поехали. Штурман. Курс на Томск. Новосибирск обходим стороной, справа, чтобы не задеть городскую таможенную зону. И дальше по трассе, на северо-восток. Водитель, ни на какие призывы остановиться не реагировать. Связист. Отключить все принимающе-передающие устройства. Стрелок. Быть готовым к ведению боя. Вперед, черепа салабонные, как говаривал ваш незабвенный старлей Москвичев…

Около часа они тряслись, прыгая на неровностях грунтовой дороги, – огибали город с востока.

Максим попробовал заснуть, но толчки то и дело возвращали его в явь. Егоров тоже с переменным успехом клевал носом, Маринка неподвижно сидела между двух солдат, которые старательно таращились в противоположные стороны. А Фрунзик нахохлился в кормовой части салона и теребил мочку уха.

Наконец броневик выехал на относительно ровную поверхность, и трясти стало меньше – видимо, они выбрались на шоссе. Только Долгов начал дремать, как из кабины высунулся парень и громко крикнул:

– Товарищ полковник. Пост милицейский впереди, со шлагбаумом. Напролом?

– Напролом.

Через несколько секунд снаружи что-то едва слышно щелкнуло, и грозная боевая машина продолжила свой путь.

Спустя полчаса Максим наконец уснул.

В обрывочном, несвязном сне он видел лето.

То это был студенческий поход в волжские предгорья, где днем нещадно палило солнце, заставляя прятаться в палатках и расписывать пулю под холодное пиво или коньячок, а ночью прохлада выгоняла ребят наружу, разгорался высокий костер, и гитара начинала дарить влажному ветерку свои минорные мысли.

То виделось ему душное московское лето, в пыли которого бредешь по широким, людным проспектам и жаждешь скорее добраться до креозотовой свежести метро, а вокруг проносятся миллионы машин, сминая и без того спрессованный воздух.

То совсем далекое лето окружало его. Лето детства. Там он полоумно носился по холмам, срывая на бегу еще незрелые стрелки ковыля. Подбегал к железной дороге, которая, сверкая, текла по высоченной насыпи. От просмоленных шпал пахло просто великолепно. Он покорял вершины насыпи, разглядывал зеркало рельсов и бурую рыхлую плоть деревянной шпалы. Ковырялся в ее трещинах пальцем, даже пробовал кусочек ароматной щепки на вкус. Запах был лучше. А заслышав далекий гул, он вихрем слетал с насыпи, кувырком катился по мягкой полыни и лежа замирал за песчаным бугорком, водя из стороны в сторону любопытными глазенками. Ноздри выдували горячий воздух, поднимая пыль и теребя невесомые былинки. Паровоз, словно железная гора, проезжал слева направо, уволакивая за собой целую цепочку вагонов. Почва крупно дрожала под животом, заставляя сжиматься крохотное сердце. Он смертельно боялся гигантского поезда, но в то же время накатывало желание вскочить, подпрыгнуть высоко-высоко, показывая этому великану себя. И он поднимался! В щеки ударял тайфун раскаленного песка, в ушах начинало звенеть. Вопя и размахивая ручонками, мальчишка стремглав несся к матери, стоявшей в тени ветвистой ивы. Будто маленький кенгуру, бросался он, впиваясь пальчиками в бока маме и сползая вниз по ее легкому летнему платью, обвивался вокруг голой коленки и продолжал искоса глядеть вслед грохочущим вагонам. Мама смеялась и ласково трепала его светлые волосы…

– …пробьем?!

Максим встрепенулся и сильно прикусил язык с левой стороны. Из глаз от дикой боли брызнули слезы.

– Хрен знает! Смотря какая у них толщина! Сбавляем скорость, товарищ полковник?!

– Сам что думаешь?

– Можно рискнуть протаранить!

– Давай! Полный вперед!

Долгов вскочил и подбежал к раскрытой двери кабины, возле которой уже стояли полковник и сержант. Он мельком увидел через их плечи, куда несется броневик. И где-то в животе похолодело.

САБМушка на полном ходу мчалась на громадные закрытые ворота хорошо укрепленного КПП. Возле них из постовой будки выбегали бойцы, разворачивая в сторону броневика какую-то длинноствольную дрянь на кольцевой станине.

– Куда вскочил, мазут?! – рявкнул на Максима Врочек. – Хочешь всех зубов лишиться? Сядь и голову в яйца засунь, как страус! – Сержант толкнул его на скамейку и проорал: – Приготовиться к удару! Голову между колен! И прикрыть руками!

Дальше все произошло очень быстро. Кто-то сильно пихнул Долгова в бок, и он снова чуть не прикусил язык.

– …готовят! Лупи!

– По своим?

– Это не свои! Огонь!

Чечеточное пшиканье где-то на фоне ревущего мотора.

Лязг.

Чудовищный удар.

Кровавая муть перед глазами и трехэтажная матерщина в ушах…

Восьмидесятитонный броневик раскурочил ворота, взрыхлил гусеницами асфальт и стальным долотом влетел на территорию психушки. Сминая ухоженные газоны и молодые кедры, он понесся вдоль корпусов к административному зданию. От неистового монстра шарахались санитары и обслуга, а пациенты, гуляющие во дворике, провожали его либо восторженным гуканьем, либо взглядом, полным печали и непонимания. Возле трехэтажного кирпичного коттеджа с табличкой «Администрация правительственной клиники функциональной неврологии» САБМушка остановилась и грозно повела правым пулеметом в сторону входной двери. Показавшийся было оттуда охранник быстро засунул голову обратно и защелкал замками.

– Врочек, бери двоих бойцов и быстро ведите сюда начальника этой конторы! Еще трое – прикрывают!

– Есть! Пилидзе, Воронковский – за мной!..

Растрепанного, брыкающегося и брызгающего во все стороны слюной толстяка втолкнули в салон броневика спустя две минуты.

– …а потом я вас всех трахну раком в жопу и заставлю после этого отсосать, слизывая собственное говно! – закончил он фразу, часто дыша.

– Ты сначала свой член найди в складках жира, – порекомендовал ему Пимкин.

– Это что за хер моржовый?! – визгливо прокричал начальник психушки, доставая мобилу.

– Это полковник вооруженных сил Российской Федерации Николай Пимкин, – ответил полковник и со всей дури врезал толстяку носком берца по голени.

Начальник беззвучно сложился, выронив сотовый из рук. Только через пять секунд он нашел в себе силы тихонечко заскулить. Маринка отвернулась, а Фрунзик еле заметно скривил губы.

– А теперь, сука, быстро говори, в какой палате находится Святослав Торик? – приказал Пимкин.

– Второй корпус… – быстро прошептал толстяк, обливаясь слезами. – Восьмая палата.

– Сержант, вышвырни его. Водитель, гони ко второму корпусу! Это, кажется, прямо рядом с КПП.

Врочек выкинул начальника дурки уже на ходу. Тот смешно взмахнул руками и повалился ничком на влажный газон.

– Так, – вслух рассуждал полковник, пока САБМушка вновь пугала обитателей клиники своими маневрами, – они сообщили в штаб пять минут назад. Ближайшая сухопутная часть находится на пятьдесят километров севернее Новосибирска. Машин на атомной тяге там нет. Значит, они отправят пехоту на конных экипажах. Легковооруженные будут через три-четыре часа, тяжелая артиллерия подоспеет через пять. Пока время есть.

Второй корпус действительно находился неподалеку от разгромленного КПП. На небольшой асфальтовой площади перед ним уже никого не было – видимо, больных загнали внутрь, а охранники где-то укрылись.

– Восьмая палата. Врочек, пойдем вместе. Бери еще четверых бойцов. – Пимкин повернулся к Фрунзику. – Что ж, молись, чтоб твой Торик оказался там.

Люк вновь заскрежетал, выпуская штурмовую группу во главе с полковником наружу.

Воздух здесь был свежий, пах хвоей. За искореженными обломками ворот почти сразу начиналась тайга. Кедры в два-три обхвата гигантскими серо-зелеными стелами возносились к тучам, неспешно плывущим с запада на восток. Узкая дорога, стиснутая этими деревьями-великанами, казалась ниточкой, которая вот-вот порвется. В тайге всегда чувствуется какая-то монументальность, основательность, недоступная другим лесам.

Тайга ценит время и расстояния…

Под подошвами хрустнуло битое стекло – осколки от расхераченного КПП долетели даже сюда, к корпусу.

Полковник быстро огляделся и тихо скомандовал:

– Пошли. Двое со мной внутрь. Врочек с остальными – пасете выход.

Массивная железная дверь, как и ожидалось, оказалась заперта. Наставив ствол на замочную скважину наискосок, Пимкин нажал на спуск. Несколько пуль с противным свистом срикошетило в сторону.

– Черт! Мину пневмовакуумную несите! Один из солдат бросился в броневик.

И тут их обстреляли. Цинично и бескомпромиссно. Огонь открыли из автоматического оружия сразу с двух позиций – с крыши здания и из-за развалин КПП.

– Крыша! – крикнул полковник, стреляя навскидку. Врочек схватился за плечо, под его ладонью химзащитка быстро пропиталась кровью. Солдат, бегущий с миной от дверцы САБМушки, споткнулся и остался лежать на асфальте неподвижно. Мина выкатилась из его руки. Видимо, ему попали в спину, а значит – просто оглушили, оставив пару хороших синяков через бронежилет.

Пока полковник возился с миной, из люка выпрыгнули еще несколько бойцов и принялись лупить из АКП по огневым точкам противника. Практически сразу им удалось сбить с крыши одного охранника и ранить второго.

А вот со стреляющими из-за обломков пропускного пункта было сложнее: чтобы до них добраться, нужно было пробежать метров двадцать по голому асфальту, становясь при этом фактически живой мишенью. Поэтому бойцы приняли единственно верное решение – они просто принялись жарить по позиции противника короткими очередями, не давая тому высунуться.

В это время Фитиль развернул САБМушку носом к КПП и рубанул по остаткам будки и ворот из 20-миллиметровой П-пушки. Щепки и осколки полетели в разные стороны, образовалось облако пыли, в котором кто-то отчаянно заорал.

С помощью раненого Врочека, матюгаясь и сопя, полковник укрепил мину на двери, поставил часовой механизм на десять секунд и, бросаясь в сторону, крикнул:

– Всем ложи-ись!

Солдаты попадали на землю и прикрыли головы руками. Мина сработала со звонким хлопком, вывернув железные плиты двери внутрь здания остроконечной ромашкой.

– Сержант, прикрывай! Двое солдат – за мной! Вперед.

Ворвавшись в холл жилого корпуса, полковник обнаружил страшную картину. Дюжина умалишенных людей столпилась возле стеклянной перегородки с закрытой дверью. Санитары или охранники заперли их здесь, а сами ушли в глубь здания и скорее всего трусливо свалили через пожарный выход. Мужчины и женщины вели себя по-разному. Некоторые монотонно, с глухим стуком бились головой о пуленепробиваемое стекло, кое-кто выкрикивал нечленораздельные воззвания и потрясал кулаками, другие просто тупо таращились на вошедших военных, еще не отойдя, видно, от грохота взрыва.

– Вот тебе и восьмая палата! Раз, два, три… девять мужиков. И кто же из них Торик?

– Товарищ полковник, а в дурке не должны на пижаму нашивки с фамилиями делать?

– В обычных вроде такой ерундой не занимаются. Но тут – блатная. Ну-ка посмотри! Только не пугай их, а то сам таким станешь.

Солдат, опустив оружие, подошел к столпившимся психам и взял одного за отворот светло-зеленой пижамы. Мужик встрепенулся и крикнул:

– Иголку мне! Иголку! Я вшея!

– Швея, – ласково поправила женщина и продолжила биться головой о стекло.

– Товарищ полковник! Нашивки были, только их срезали.

– Вот черт! А я не догадался запросить фотографию, когда информацию про этого космонавта долбанного собирал… Эй, мазуты! Кто из вас Святослав Торик?

Психи все как один нахохлились и принялись что-то бормотать. Снаружи вновь донеслись шипящие хлопки выстрелов из пневматического оружия.

– Отлично, вашу мать! Вперлись! – Полковник в сердцах бахнул прикладом по стенке. Потом он вдруг просветлел. Поправил каску и приказал: – Я знаю, кто мне поможет выбрать. Солдат, тащи-ка сюда многоуважаемого господина Герасимова.

Когда Фрунзик пролез в раскрывшуюся лепестками дверь корпуса, полковник даже не взглянул на него. Он внимательно наблюдал за реакцией умалишенных. Они привычно топтались, бились головами, бормотали, неподвижно сидели на корточках.

– Неужто нашли, товарищ Пимкин? – спросил Герасимов, стараясь рассмотреть людей в непривычной после дневного света полутьме.

И тут один из психов вздрогнул. Медленно убрал с глаз черные, криво подстриженные волосы и уставился на Фрунзика. Но уже через миг мужчина отвернулся и семенящей походкой направился в угол холла.

– Нашел, – кивнул полковник.

Глава шестая

– Слава, расскажи, что произошло на Марсе? – в очередной раз повторил Фрунзик. – Куда исчезли остальные члены экспедиции? Макс Еремин, Володя Локтев, Саша Повх – помнишь? Они погибли?

Торик сидел на целлофановой подстилке, прислонившись спиной к стволу кедра и крепко обхватив колени руками. Не переставая глядеть в одну точку огромными неподвижными глазами, он произнес:

– Здесь плохо. Мне здесь не нравится. Я хочу к доктору Звонкову. Он хороший. Он большой и в очках.

– Ты помнишь меня? – терпеливо продолжил Фрунзик, усаживаясь перед ним на корточки. – Слава, ты ведь помнишь меня?

– Я помню. Ты Игорь, – охотно согласился Торик. – Хочу к доктору Звонкову. Он хороший. Большой и в очках. Или к доктору Дубровину. Он тоже хороший. Но маленький и без очков.

– Мы пойдем к хорошему доктору Звонкову сразу после того, как ты мне расскажешь, что случилось тогда, на Марсе. Ты же помнишь, как ты летал на Марс, правда?

Торик молча смотрел в никуда. Где-то на пределе слышимости басовито гудел шершень.

Герасимов поднялся и устало помял мочки ушей. Его глаза, и без того красные, теперь стали чуть ли не пурпурными от напряжения, белые волосы растрепались и слиплись от мороси. Он пытался вытянуть хоть что-то полезное из Торика уже на протяжении двух часов. Времени оставалось все меньше.

Забрав бывшего астронома из психушки, полковник приказал гнать на северо-восток по какой-то заброшенной дороге. Потом они свернули на просеку и остановились в километре от шоссе, на небольшой поляне, застланной мхом и усыпанной хвоей. Набросили на САБМушку маскировочную сеть, чтобы было труднее засечь со спутников.

Сержант Врочек принялся перевязывать рану, солдаты достали сухие пайки и перекусили, после чего начали подбирать кедровые шишки и лузгать ароматные орешки, а Фрунзик стал разговаривать с Ториком.

Сперва тот вообще ничего не говорил, лишь озирался и то и дело пытался уйти куда-то семенящими шажками. А потом уселся возле дерева и завел свою унылую песнь про «хорошего доктора Звонкова»…

Максим исподлобья наблюдал, как Фрунзик меряет шагами поляну. За два часа он уже протоптал в пружинистых блямбах мха целую тропинку.

Долгов не вмешивался, не лез с вопросами, понимая, что сейчас дорога каждая минута и на кону стоит не только сомнительная гипотеза, но и их жизни. А вопросов меж тем в голове у него крутилось много. Откуда бывший космонавт знает Фрунзика? Кто такой, черт подери, вообще этот Фрунзик? Почему полковник послушал его и согласился на такую авантюру?

– Полковник, – обратился наконец Герасимов к Пимкину. – Мы точно не сможем теперь найти этих чертовых докторов? Звонкова или Дубровина. Возможно, Слава при одном из них почувствует себя спокойнее и что-то расскажет.

– Где ты теперь их найдешь, этих докторов… – Полковник был чернее тучи. – Да и ничего он тебе не расскажет. Уже четыре года прошло! Представь, сколько раз его «кололи»! И не такие дилетанты, как мы с тобой, а профи, которые из самого Мефистофеля бы душу, мать его так, вытрясли!

– Он должен что-то помнить, – упрямо буркнул Фрунзик. – Не бывает полной амнезии. Всегда можно открыть шкатулочку с потерянными в памяти вещичками. Нужно только подобрать ключик.

– Ключик-хуючик, – вздохнул полковник. – Неужели ты думаешь, Зевс оставил бы его в живых, если б хоть на йоту сомневался?

– Вдруг это все-таки игра? – неожиданно сказал Юрка Егоров. – Вдруг нам специально оставили мизерную лазейку? Помнишь, Макс, как Зевс говорил, что у нас пропадает воля к жизни? Вдруг это шанс? Шанс доказать, что…

– Юра, оставь свою философию потомкам, – прервал его Фрунзик. – Сейчас не время рассуждать. Сейчас нужен ключик… Слава, скажи, а ты помнишь, когда мы с тобой последний раз виделись?

Торик не ответил. Он продолжал неподвижно сидеть возле ствола и таращиться немигающим взглядом в пустоту.

– Да он просто издевается надо мной… Твою мать! Торик! – взорвался Герасимов. – Мы все из-за тебя своими шкурами рисковали! Мы из Москвы три тысячи километров накрутили, из них половину на лошадках! Пока ты сидел в своей тепленькой палате и жрал вкусные казенные харчи, вот эти двое мужиков и девчонка мерзли и голодали! А солдаты под пули свои бошки подставляли! Это все из-за тебя, понимаешь? Ты хотя бы это понимаешь, мудак?!

Торик впервые повернул голову и посмотрел на Фрунзика, брызжущего слюной.

– Это не из-за меня. Это из-за тебя, – тихо сказал он и снова уставился перед собой.

Все замолчали на добрую минуту. Даже солдаты перестали щелкать орешками. Лишь одинокий шершень продолжал печально гудеть вдалеке.

– Почему из-за меня? – выдавил наконец Фрунзик. Торик не отреагировал.

Герасимов сорвался с места, словно хотел убежать, и принялся с удвоенной энергией шагать по вытоптанной тропинке взад-вперед. Его красные глаза страшно сверкали в надвигающейся вечерней мгле.

– Я тебя открою, – пробормотал он. – Я найду к тебе ключик, дружок.

Резко остановился.

– Славка, дружище, не ты ли виноват в гибели остального экипажа? Может, ты поэтому не хочешь говорить? Так ты не бойся, здесь тебя никто не осудит!

Торик вновь промолчал.

– Знаешь, Слава, а ведь мы уверены, что боги пришли вместе с тобой, – вкрадчиво продолжил Фрунзик. – Мы знаем, что тебе известно, как спасти наш мир. А-а-а… Быть может, ты не в курсе? Быть может, ты не обратил внимания, что вокруг нет огня? А я тебе расскажу. Люди умирают от голода и холода. Еда стоит дорого, работы нет, энергии едва хватает, чтобы обеспечить больницы и школы, города стали автономными зонами, и без таможенного досмотра в них не попасть. Ближний Восток поливает нас химией, транспортное сообщение между материками практически парализовано, в странах «третьего мира» буйствуют пандемии смертельных болезней, и люди там гибнут миллионами, Китай вот-вот забросает всех ядерными боеголовками… А боги беспечно веселятся и сыто рыгают. Им нет ни до чего дела! Им до лампочки все то, что мы создавали тысячелетиями! До лампочки, понимаешь?! Как и тебе! Ты можешь спасти этот мир! Ты виновен в том, что молчишь! Ты виновен! Виновен! Виновен! Виновен!

Все смотрели на обезумевшего Фрунзика, сжавшего кулаки и до хрипа надрывающего глотку, и не сразу заметили, как Торик встал.

Когда опомнились – было уже поздно.

Он сбил Герасимова с ног, схватил за горло и с остервенением берсерка принялся душить. Фрунзик удивленно всхлипнул, вцепился в его черные волосы и выкатил глаза. Полковник бросился на Торика и попытался разжать его пальцы, но те держали жертву мертвой хваткой. Максим и Егоров впали в легкий ступор, не зная, что делать, а Маринка закрыла в отчаянии лицо руками и забормотала какую-то бессмыслицу.

– Помогите же, мать вашу! – крикнул полковник. Несколько солдат подбежали и принялись оттаскивать озверевшего Торика от начавшего терять сознание Фрунзика.

– Я знаю, зачем ты пришел ко мне, – вдруг сипло процедил Торик, глядя в полные ужаса глаза Герасимова. – Ты хочешь туда, к звездам! Ты так и не смог простить нас! Так и не смог смириться с тем, что тебя не взяли в ту экспедицию! Тебе нужен космос, поэтому ты все это придумал! Тебе насрать на Землю!

– А т… т-тебе?… – из последних сил выдохнул Фрунзик и отключился.

Торик разжал побелевшие пальцы так же внезапно, как и сжал их.

Полковник с солдатами тут же оттащили его от Фрунзика и нацепили наручники. Но этого уже не требовалось, бывший астроном, как и прежде, осел возле кедра и уставился в одну точку.

– Ну и ну, – покачал головой полковник, щупая пульс Герасимова. – Подобрал ты ключик… Целую фомку нашел. Да только вот не тот замок сорвал, дурак.

– Николай Сергеевич! Хватит, в конце концов, играть в разведчиков, – зло сказал Максим. – Кто такой Фрунзик?

Пимкин слегка оттянул веко Герасимова, посветил фонариком в зрачок и поднялся.

– Бывший космонавт. Майор военно-космических сил России в запасе. Дважды летал на МКС. Раньше носил другое имя.

У Егорова отвалилась челюсть. Он посмотрел на лежащего Фрунзика так, словно боялся, что тот сию минуту растворится в воздухе.

– В 2008-м, когда стали формировать основной и дублирующие составы экспедиции на Марс, предполагалось, что полетят не шесть человек, а семь. И Герасимов попал в основной состав вторым пилотом. А потом «Роскосмос» решил, что достаточно и одного в лице командира экипажа, и должность второго пилота упразднили. Герасимову прокомпостировали мозги, что, мол, нельзя лететь, потому как он альбинос, и пониженное содержание пигмента в эпидермисе может негативно сказаться на здоровье при длительном перелете. Конечно, это был страшный удар для него. Он так и остался в тени. История никогда не попадала в СМИ, никто не знал, что какой-то Герасимов должен был ступить на поверхность Марса вместе с остальными шестью счастливчиками, но ему не разрешили этого сделать. После этого потрясения он уволился из ВКС, сменил имя и навсегда порвал с карьерой пилота. Но, видно, не смог забыть. Я не знаю, каково это – оказаться среди звезд, в полной пустоте. Но, наверное, побывав в космосе хоть раз, человек всю оставшуюся жизнь стремится туда вернуться. Вот он и не выдержал. Захотел получить второй шанс полететь на Марс, поэтому выдумал эту гипотезу.

– Игорь Герасимов… Конечно же, я помню это имя. Кажется, слышал в новостях лет десять назад, – медленно проговорил Долгов, пристально всматриваясь в лицо Фрунзика. – А он молодо выглядит.

Юра так и стоял с отвисшей челюстью. Маринка крепко задумалась, выслушав рассказ полковника.

Через минуту Герасимов зашевелился, закашлялся, схаркнул тягучей слюной и сел. Обвел мутным взглядом всех по очереди, потер лицо руками и сказал:

– Значит, рассказали, господин полковник.

– А хер ли скрывать, – пожал плечами Пимкин. – Сколько можно людям голову морочить. Да и обратной дороги у нас теперь нет… Эй! Водила! Вруби свет, стемнело уже!

Фрунзик вздохнул и обратился к Торику:

– Эх ты, космонавт сраный! Псих ты натуральный. И трус.

Прожекторы САБМушки зажглись, высветив всю поляну и заставив людей зажмуриться.

Только Торик не закрыл глаза. Даже не моргнул. Он тихо проговорил:

– Здесь плохо. Хочу к доктору Звонкову. Или к доктору Дубровину. Они хорошие… А Прометей там остался, они его к скале приковали. Но он бессмертный, поэтому, наверное, до сих пор мучается. Он знает, как их победить. А я не знаю. Когда я слушал их разговоры во время обратного полета, они об этом не упоминали. Они сначала вообще говорили на непонятном языке, а потом русский выучили. На «Конкистадоре» программа специальная была, обучающая основным человеческим понятиям, языку, истории. На основе схематичных рисунков, математических выкладок и геометрических проекций. Это так… на случай, если бы мы встретили каких-нибудь инопланетян; чтобы сумели понять друг друга. А мы встретили богов. И они знали, что я на борту корабля, когда летели обратно. Но не убили меня почему-то. Только во сне какой-то блок поставили в мозги, чтобы я не говорил ничего людям о том, что они спустились на второй спасательной капсуле, прежде чем отправить «Конкистадор» к Солнцу. А недавно этот блок отчего-то слетел. Еремина они убили, а что стало с остальными, я не знаю. Они же на поверхности были, а мы с Ереминым на орбите болтались. Правда, все это бесполезно, Игорь. У нас все равно нет никакой возможности набрать первую космическую без процесса горения. Только Прометея жалко. Он ведь там до сих пор. Жив. В разреженной, холодной атмосфере из углекислоты. – Торик немного помолчал. – И я не трус, Игорь. Просто мы не богоборцы. Мы всего лишь люди… А здесь очень неуютно, плохо. Я был бы вам признателен, если б вы отвели меня к доктору Звонкову. Он хороший. Большой и в очках. Или к доктору Дубровину. Он тоже славный. Но без очков и не такой большой, как доктор Звонков. Доктор Дубровин взаправду славный, только бреется редко и иногда странновато усмехается.

Никто не смел издать ни звука, пока Торик говорил, сидя в ослепительном свете прожекторов. Длинная уродливая тень от него стелилась по хвое и мху.

Когда бывший астроном, последний из экипажа легендарного межпланетника «Конкистадор», умалишенный, указавший путь к разрешению загадки, которой человечество терзалось четыре долгих года, наконец замолчал, полковник подошел к нему, снял наручники и помог встать. Торик хотел было куда-то пойти своими семенящими шажками, но Пимкин аккуратно взял его под локоть и отвел в броневик. Выйдя из люка, он устало посмотрел на обескураженного Фрунзика и спросил:

– Ну что, получил ответы на вопросы? Стало легче?

Герасимов машинально потер горло и вдруг загадочно улыбнулся. В жестком свете прожекторов эта улыбочка получилась похожей на дикий оскал.

– Теперь мы знаем, что разгадка в виде прикованного к марсианской скале… э-э… Прометея… существует. Если, конечно, твой приятель не бредил, – сказал полковник. – Только вот хер мы до нее дотянемся. Самому застрелиться или подождать, пока нас окружат и перебьют, как думаешь?

Фрунзик рассеянно посмотрел на него и обронил:

– Дотянемся. Обязательно дотянемся. Будет вам и первая космическая, и вторая.

– Доигрался? – яростно прошипел Зевс в микрофончик hands free.

– Не паникуй, – раздался в наушнике резкий голос Ареса. – Квадрат, в котором они находятся, уже практически взяли в мешок.

– Я тебе дам «не паникуй»! Я те дам «мешок»! Кто мне утверждал, что русские вояки надежные? Спелись с этой настырной компанией, разогнали всю охрану психушки. С федералами зачем-то поцапались… Почему, кстати, придурочного космонавта не хлопнули, как договаривались, еще сутки назад?!

– Слушай, ты, перестань на меня все валить! Это твоя, между прочим, была идея – позволить ему приземлиться и жить все это время!»

– Он заблокирован! Риск минимален!

– Ага. Его Афина блокировала, когда ее Аид раком жарил с недотраха.

Зевс свернул на Новый Арбат и размашисто зашагал по тротуару, расталкивая зазевавшихся прохожих широкими плечами.

– Так. Крайнего найдем потом, – решительно сказал он, скрипнув зубами. – Сейчас надо самим отправляться туда, никаким воякам я больше не доверяю! Нужен Гефест, чтобы поднять в воздух самолет.

– Я звонил ему. Недоступен старый пердун.

– Я сам сейчас попробую. Ты собирай пока наших и свяжись с кем следует, чтобы этих говенных самоделкиных не выпускали из оцепления.

Зевс дал отбой и набрал номер Гефеста. Автомат сообщил, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

– Ах ты древняя погань! – выругался громовержец вслух. – Ведь сто раз повторял, чтоб ни при каких условиях мобилу не отключали!

Из казино вышли несколько дорого одетых пьяных мужчин в сопровождении двух проституток и направились к богатым каретам, ожидающим их на обочине дороги. Одна из шлюх вдруг узнала Зевса и подбежала к нему, восторженно улыбаясь.

– Никогда не видела вас вживую! – воскликнула она, нагло беря громовержца под руку. – Какой вы симпатичный! И сильный! Не хотите подарить мне хотя бы час любви!

– Уйди, мразь, – тихо произнес Зевс.

– Любишь называть своих девочек мразью? Я тоже люблю так! Зови меня мразью!

Зевс мощным толчком отбросил девку от себя метров на пять.

Его прохладный обычно взгляд сделался шальным. Внутри затрепыхалось то странное ощущение, которое не могло ужиться с его сущностью, которое все быстрее росло в последнее время, от которого он хотел избавиться, но не мог. Ощущение, чуждое его изначальной природе. Страшное, тяжелое, необъяснимое… человеческое.

Ощущение падения в бездну.

– Диа вел ранша! Диа! – хрипло крикнул громовержец, вскидывая обе руки вверх.

И все стекла в 25-этажном здании разом лопнули. Звон разнесся по всему проспекту, и острый дождь из осколков обрушился вниз, на крышу пристройки.

Зевс хотел вырвать с корнем из себя это мерзкое, невыносимое ощущение. Он взмахнул рукой в сторону витражных окон казино и бутиков.

– Диа вел ранша!

И они с оглушительным хлопком разлетелись в стеклянную пыль.

Люди в ужасе метнулись врассыпную, прикрывая лица от смертоносных осколков. Отброшенная шлюха с диким визгом пыталась отползти в сторону от осыпающейся витрины. Вся левая половина ее лица превратилась в кровавое месиво.

Кучера стеганули кнутами лошадей, погнав кареты и экипажи во весь опор. Но Зевс с неоправданной жестокостью безумца снова и снова выбрасывал вперед руку, повторяя лишь ему понятные слова, и повозки взрывались, заставляя лошадей вставать на дыбы, неистово ржать, давить подковами бегущих в разные стороны прохожих.

Зевс рвал и метал, разнося на мелкие кусочки все, что попадалось ему на глаза. Лопались стекла, ломались деревья, трескались бордюры, взрывались рекламные щиты, кричали раненые люди – центральная часть Нового Арбата превратилась в настоящий ад…

Зевс рушил, ломал, разбивал! Но щемящее чувство падения с обрыва так и не покидало его…

Закончив беседовать с громовержцем, Apec созвонился с остальными богами и назначил им встречу в одной из московских гостиниц. После этого он набрал прямой номер начальника Генерального штаба.

– Apec говорит. Что твои архаровцы в тайге устроили?

– Я сейчас работаю над этим вопросом, – быстро ответил генерал-полковник. – Ближайшие боевые атомные машины были в Забайкалье и в предгорьях Алтая. Как только мы получили сигнал о нападении на клинику, я сразу отдал приказ, чтобы они со штурмовыми отрядами на борту выдвигались к Томску. Алтайская будет на месте через семь-восемь часов. Также были мобилизованы оперативные группы в двух ближайших гарнизонах для перехвата преступников. К операции подключены местные подразделения МВД…

– Да мне плевать на все твои подразделения и гарнизоны. Почему преступники до сих пор не уничтожены? – спокойно проговорил Apec. – Что, надоело быть в составе Северного Кольца? Так я в два счета вышвырну Россию из него и натравлю на вашу поганую страну весь мир. А тебя лично кастрирую.

– Я приложу все усилия… Бог войны оборвал связь…

Генерал-полковник послушал короткие гудки еще несколько секунд и сорвал трубку с другого аппарата.

– Бонаха мне! Живо! – рявкнул он, разглядывая перевернутое отражение знамени в полированной поверхности гигантского стола. – Бонах? Слушай меня сюда, товарищ генерал-майор… Нет-нет, теперь уже генерал-майор, одну звезду можешь смело закрасить! Почему не докладываешь о ходе операции по перехвату и уничтожению дезертиров?! Что?! Пока нет хороших новостей?… Ты, дерьмо подколодное! Я тебя под трибунал отдам! Никакой суд чести не спасет! Поднимай, если надо, по тревоге весь свой драный в жопу округ, но дезертиров прибей! Ясно?! Со спутника их отслеживаете? Хорошо. Куда они движутся? В какой квадрат? 85–60? А что им там нужно?… Что-о-о? – У начальника штаба внезапно все внутренности будто опустились на десять сантиметров. – Да откуда они могут знать об этом объекте, сволочи… Подключай ВКС! Звони в «Роскосмос», пусть всё отрубают! Полностью автономный?! Никакой связи? Ни проводной, ни радио? А охрана? Коды доступа?… Откуда они могут знать?… Бля… Никак не успеваем? Сколько нужно для активации всех систем?… Бля-а… А если электромагнитным импульсом? Защита стоит, говоришь… Ну хоть чем-то можно остановить это мракобесие?! Да если они, не приведи господь, сумеют стартовать – с нас головы снимут по самые яйца, понимаешь ты это, Бонах?!

САБМушка уже семь или восемь часов неслась по ночной тайге на север, к шестидесятой параллели. Ухабистые, полные грязи колеи, по которым мог проехать вездеход и, при удачном стечении обстоятельств, «Урал», негостеприимно ложились под тяжелые гусеницы. Коварные повороты подстерегали машину там и тут, толстые стволы кедров внезапно выскакивали в свете прожекторов, и Фитилеву приходилось совершать такие маневры, о которых он и не мечтал в предыдущих разведрейдах.

Бойцов и пассажиров болтало в салоне так, что некоторые уже заработали себе внушительные синяки и ссадины. Но полковник приказал не сбавлять темпа – по его прикидкам, скоро должны были подойти ближайшие САБМушки, одна или даже две. И тогда у них не оставалось никаких шансов. Что могла сделать наполовину парализованная машина против двух полностью здоровых? Ничего.

Маринка вцепилась в Долгова, и они превратились в единую инерциальную систему отсчета, которую мотало на скамейке из стороны в сторону. Максим крепко стиснул зубы, чтобы ненароком не прикусить язык. Он снова и снова проворачивал в голове план, предложенный Фрунзиком.

По словам бывшего майора военно-космических сил, в глухой тайге, севернее Томска на триста километров, находился объект под необычным названием «Подснежник». Невероятный по размаху и технической оснащенности, этот шедевр инженерной мысли был построен на закате «холодной войны», когда мир впал в параноидальную истерию, а Штаты и Союз, наращивая свой ядерный потенциал, вконец потеряли чувство реальности. До сих пор оставалось величайшей загадкой, каким образом власти сумели незаметно построить такую махину, а потом на протяжении полувека скрывать ее от мира. Об объекте знали только президент России, начальник Генштаба, высшие офицеры Сибирского военного округа, в ведении которого он находился, командный состав ВКС и руководство «Роскосмоса». Вероятно, о нем также было известно внешним разведкам развитых стран, но никто не придавал особого значения этой «очередной великой глупости СССР». Проект был настолько же масштабен по размаху, насколько бесполезен. Вроде Великой Китайской стены.

«Подснежник» располагался на полукилометровой глубине. Кольцо диаметром около пятнадцати километров представляло собой колоссальную систему высокочастотных магнитных индукторов. Нечто, отдаленно напоминающее ускоритель элементарных частиц. Только в «Подснежнике» ускорялся 120-тонный шаттл. Ускорялся до такой расчетной скорости, на которой он вылетал из пусковой шахты, пробивал атмосферу и выходил на низкую орбиту Земли, не тратя при этом ни грамма топлива.

Для подобного старта требовалось количество энергии, которого хватило бы, чтоб обеспечивать пятнадцатимиллионный мегаполис в течение недели! Десятки, сотни, тысячи ги-гаватт! Каскад громадных конденсаторов занимал около кубического километра под землей, три атомные электростанции питали сложнейшую, полностью автономную систему, отделенную от внешнего мира тоннами земли и предварительно напряженного железобетона.

Разогнавшись до нужной скорости по кольцу, внутри которого создавался искусственный вакуум, шаттл в определенный момент менял траекторию и уносился в стартовую шахту, идущую по наклонной к поверхности. Там он получал последнее ускорение и вылетал под углом в семьдесят градусов, словно пуля из ружейного ствола.

Никакая обшивка, естественно, не выдержала бы трения о плотные слои атмосферы возле поверхности планеты на космических скоростях. Поэтому в течение первых нескольких секунд фронтальные блоки шаттла защищались высокоэнергетическими генераторами, ионизирующими воздух до состояния плазмы. При этих условиях начинало действовать свойство вмороженности силовых линий магнитного поля, и среда просто-напросто отталкивалась от обшивки на микронных расстояниях. Сам процесс, бесспорно, выглядел гораздо сложнее, но Герасимов постарался объяснить более-менее доступным языком.

– Но ни один человек не выдержит подобных перегрузок, – высказал сомнение Врочек, недоверчиво глядя на него. – Это, по самым скромным прикидкам, 15–20 g.

– Бесспорно, не выдержит, – кивнул Фрунзик. – Тем более, что на выходе из стартовой шахты они составляют около 30 g. В нормальных условиях при таких перегрузках человеку не помогли бы ни какие-либо амортизирующие кресла, ни что-то еще. Внутренние органы полопались бы, а мозги вытекли через уши, съехавшие к затылку. На время старта космонавт под наркозом помещается в специальную гелевую биосреду с точно рассчитанным коэффициентом упругости. Более того! Этой же средой заполняются носоглотка, легкие, желудок, кишечник и прочие полости, чтобы стабилизировать давление при разгоне. Жизнедеятельность поддерживается путем заблаговременного введения питательного раствора в кровь. Получается своего рода кратковременный анабиоз. Должно быть – мерзкая процедура. Я не специалист, поэтому большего рассказать не могу.

– Этого просто не может быть. Бред, – вмешался в разговор полковник. – В квадрате 85–60, по данным нашей разведки, нет ничего, кроме старого захоронения ядерных отходов.

– Я же говорил, вы не имели доступа к этой информации. Даже вы.

– Бессмыслица… Зачем нужно было строить такую установку, если гораздо проще вывести корабль или спутник на орбиту с помощью обыкновенной ракеты-носителя?

– А вот этого как раз я не знаю. И даже не предполагаю…

– Совпадение? Быть не может, чтобы это было совпадение.

– Никогда не будьте категоричны, господин полковник. Что мы знаем о совпадениях? Лишь те объедки, которые остаются после теории вероятности?

Пимкин не стал спорить.

– Двенадцать, запятая, пятьсот восемьдесят семь, – произнес тем временем Торик.

– Что двенадцать пятьсот восемьдесят семь? – тут же поинтересовался Герасимов, но Святослав не снизошел до объяснений.

– Ну хер с тобой, – сдался полковник. – Предположим, что этот мифический объект реально существует. Такое сооружение должны охранять так, чтобы ни одна лишняя бактерия не смогла пробраться внутрь.

– Ни одна бактерия и не проберется. – Фрунзик усмехнулся, громко клацнув зубами на очередной кочке. – Во-первых, круг лиц, знающих точное местоположение лифтовой шахты, настолько узок, что в охране просто нет необходимости. Во-вторых, на глубине ста пятидесяти метров ствол шахты перекрыт плитой из титанового сплава полуметровой толщины, и, не зная кодов доступа, которые внутренний компьютер меняет каждые пять дней, попасть глубже невозможно. И в-третьих, запустить реакторы, вывести в рабочий режим накопители, настроить программы траектории и ввести экипаж в предстартовый анабиоз могут лишь четыре – подчеркиваю четыре! – высококвалифицированных узких специалиста.

Полковник рассмеялся в полный голос. Некоторые солдаты тоже захмыкали.

– То есть, – поинтересовался Пимкин, – ты знаешь расположение входа в лифтовую шахту, обладаешь схемой изменения кодов доступа и можешь заменить четырех узких спецов?

– Да, – просто ответил Фрунзик, тронув отвисшую мочку уха. – Я тщательно подготовился.

Полковник пристально вгляделся в его красные глаза, надеясь заметить хоть искорку иронии. Не заметил.

– Все равно это какая-то чушь. Для чего понадобилось строить такое?

– Не начинайте по второму кругу, господин полковник. Я уже сказал, что понятия не имею. Может, кому-нибудь из ЦК захотелось осуществить замысел Жюля Верна – из пушки на Луну?

– Хватит паясничать, мазут.

– Но как мы попадем на Марс? – задал резонный вопрос Юрка Егоров. – Даже если удастся выйти на орбиту… На Марс-то как?! Это ж тебе не Туапсе!

– У меня есть одна задумка, – отрезал Фрунзик. – И вообще… Ты скорее всего никуда не полетишь – здоровьем не вышел.

Егоров обиженно отвернулся и набычился.

– Ну ладно, нечего на людей кидаться, – одернул Фрунзика полковник. – Лучше расскажи, где ты нахватался такой интересной информации…

Объяснять, откуда ему известно про «Подснежник», Герасимов наотрез отказался. Но, так как иных вариантов просто-напросто не имелось, пришлось довериться ему и продолжать практически вслепую двигаться в указанном направлении. Полковник запретил использовать аппаратуру, которую солдаты взяли из подвала особняка в Новосибирске, чтобы не упрощать противнику задачу обнаружения их САБМушки. Ориентироваться приходилось по самому обыкновенному магнитному компасу и топографической карте на ноутбуке.

С востока надвигалось призрачно-серое утро…

Машина клюнула носом в большую лужу и, обдав стекло волной грязных брызг, снова вскочила в колею.

– Твою мать, Фитиль! Смотри, куда прешь, – проворчал Грач, вертя в руках ноут с увеличенным квадратом 85–60.

– Долго еще вихлять? – спросил Рыжий, протирая красные от усталости глаза. – Сейчас вырублюсь, ей-богу…

– До места осталось километров пять-десять – тут точнее не скажешь.

Справа мелькнула железная табличка, прибитая к кедру. На ней светоотражающей краской было через трафарет написано: «Опасность! Повышенный радиационный фон!» А рядом значок – три лепестка в кружочке.

И все.

Никаких тебе пропускных пунктов, шлагбаумов, колючей проволоки, заграждений. Мол, тебя, дружок, предупредили: хочешь облысеть и не иметь потомства – валяй, дуй дальше. Не хочешь – поворачивай обратно. Выбирай сам…

– Ну и ну, – проговорил Рыжий через минуту. – Я прямо-таки чувствую, как мои мозги навылет прошибаются потоками разнокалиберных частиц.

– Заткнись ты, баран! – огрызнулся Грач и инстинктивно потер лоб.

– Надо будет у Фенченко спросить, на сколько процентов экранирует броня САБМушки, – пробормотал Фитиль, выруливая из глубокой червеобразной ухабины.

– Когда яйца потекут – поздно будет спрашивать, – заявил Грач, скорчив пессимистичную рожу.

Через несколько минут дорога резко повернула направо.

– Ну-ка притормози здесь, – сказал Грач.

Фитиль остановил машину, не глуша двигатель, и недоуменно огляделся: сплошная стена деревьев по обеим сторонам, лужи в неразъезженных колеях, серое небо.

– Что случилось? – заглядывая в кабину, спросил Пимкин.

– Товарищ полковник, – вглядываясь в экран ноута, пробормотал Грач, – судя по карте, точка, в которую нам нужно попасть, находится здесь. В радиусе ста метров.

– Герасимов, иди-ка сюда, – позвал полковник.

Фрунзик втиснулся в кабину и поглядел через стекло.

– Да, здесь, – негромко сказал он. – Машину придется оставить, дальше пешком пойдем.

– Тихо! – Рыжий настороженно поднял палец.

– Давайте решать, господин полковник, кто полетит, – прошептал Фрунзик. – Шаттл вмещает шестерых. Система жизнеобеспечения на нем замкнутого цикла – для большего количества людей ее мощности не хватит. Пятерых в анабиоз введу я. Плюс еще кто-то из ваших солдат должен будет пойти с нами вниз, чтобы накачать гелем меня самого и запустить стартовую программу. Думаю…

– Да тише ты! – шикнул Рыжий. – Фитиль, а ну выключи движок.

Фитиль удивленно посмотрел на стрелка, но мотор заглушил. Все затаили дыхание.

– Слышите?

Откуда-то издалека доносился приглушенный гул.

– Что это? – нахмурился Герасимов.

Полковник медленно повернул к нему голову и шепотом произнес:

– Это, мой дорогой летчик-космолетчик, самоходная атомная боевая машина, которая через несколько минут разнесет нас к чертовой матери.

Фитиль глуповато хлопнул глазами и втянул голову в угловатые плечи.

Пимкин потер щеки ладонями и рявкнул, взрывая тишину:

– Готовиться к бою! Водитель, разворачивай машину! Стрелок, выводи в рабочий режим орудия! Сержант! Бери всех бойцов и живо наружу! Наша задача: прикрывать группу до того момента, пока она не войдет в лифтовую шахту! Майор Герасимов! Сейчас же называй мне состав экипажа! От себя могу предложить водителя – рядового Фитилева, и инженера – младшего сержанта Фенченко! Если в полете и на Марсе кто-то сможет вам пригодиться из моих людей, то это они.

– Какой еще Марс? – тупо спросил Грач, захлопывая ноутбук.

Фрунзик обернулся. Из салона на него смотрели Максим, Юра, Маринка, Врочек, солдаты. И сейчас ему предстояло решить, кто из них отправится в космос без надежды на успех, без возможности вернуться обратно на Землю, а кто останется здесь, чтобы попасть в мясорубку, которая начнется с минуты на минуту.

Водитель разворачивал САБМушку, стараясь не задевать деревья. Стрелок проверял П-орудия… Гул приближался.

Нужно было принимать решение. Герасимов никогда не думал, что настолько неожиданно окажется перед таким сложным выбором.

– Нужен врач и психолог, – наконец сказал он. В салоне никто не пошевелился.

– Орудия готовы к бою! – доложил Рыжий. Грач тронул Герасимова за плечо и спросил:

– А вы ведь в космосе бывали, да? Вы ведь Игорь Герасимов, я только теперь вас узнал. Скажите, а там правда дрочить неудобно?

Фрунзик ошалело посмотрел на него и грязно выматерился.

– Вы что, оглохли?! – заорал он в салон. – Я спрашиваю, есть здесь хоть кто-то с элементарными знаниями в области медицины и психологии?

Егоров поерзал и выдавил:

– Я полтора курса ветеринарки окончил. Давно.

– А у нас на журфаке психологии аж три вида было, – сказала Маринка, так и не отпуская руку Максима.

Герасимов глубоко, прерывисто вздохнул, чувствуя, как сердце колотит по ребрам, готовое выломать их.

– Значит, так, – произнес он. Язык вдруг онемел и стал как ватный. – Полетят пять человек. Я. Ибо без меня не полетит вообще никто. Торик, потому что он имеет опыт и владеет необходимой информацией. Егоров. Будем надеяться, что при надобности он сумеет вырезать нам аппендицит, а не селезенку. Марина. Она очень хорошо умеет разрядить обстановку. И Долгов. Для устойчивости психологического климата, ибо мы все-таки через многое прошли вместе. Функции бортинженера и водителя я возьму на себя. В навигации, надеюсь, хоть как-то поможет Слава, если не будет все время пускать слюни и рваться к большому доктору в очках. Чтобы не было вопросов, сразу обрисую ситуацию. Как известно, за пределами стратосферы процесс горения возможен. Так что в данный момент главное – стартовать с планеты. Мы выйдем на орбиту, пристыкуемся к так и недостроенному межпланетнику «Конкистадор II», заправимся топливом по самые уши и, сделав виток, на переменном ускорении уйдем к Марсу. Ускорение будет прерывистым, но долгим и тяжелым, как и торможение. Топлива нам хватит для выхода на орбиту Марса, посадки на поверхность и взлета. К Земле мы уже не вернемся. Это раз. И два. Возможно, не все из вышеперечисленных перенесут старт. Если кто-то хочет отказаться – делайте это сейчас. Да, еще. Господин полковник… Николай Сергеевич, если хотите, можете лететь с нами. Хороший военный бы нам пригодился. У меня – всё.

Пимкин устало посмотрел на Герасимова и, криво улыбнувшись, сказал:

– У вас будет на борту хороший военный, Игорь. Или ты уже привык называться Фрунзиком? В любом случае не списывай себя со счетов. А у меня есть несколько незавершенных дел здесь, на этой планете. Да и человечка одного в штабе округа давно хочется по асфальту размазать.

Фрунзик опустил веки, чтобы не видеть этого хитрого и в то же время печального взгляда.

Полковник врал. Полковник прекрасно знал, что ни он, ни солдаты не переживут этого холодного серого утра.

– Ну, что расселись, салабоны? – гаркнул Пимкин. – Зря, что ли, Глеба подстрелили?! Зря ваши друзья казарменные полегли?! А ну-ка стволы в зубы! Ну-ка наполнили свои пещеристые тела кровью с бромом, взяли упругие члены в руки! Надо надавать кое-кому по лбу!

Солдаты посыпались в открытую дверь, на ходу опуская стеклянные забрала на касках.

– Грачев, – скомандовал полковник, застегивая свой шлем. – Пойдешь вниз вместе с майором Герасимовым. Сделаешь все, что он тебе скажет. Приказ ясен?

– Так точно, товарищ полковник, – козырнул Грач. И добавил: – А я и не думал, что вы нас по фамилиям знаете…

– Макс, помоги Торика вывести! – крикнул Герасимов. – Маринка, держись рядом с Егоровым! Ни на шаг от него, понятно?

– Да!

Максим вместе с Фрунзиком подхватили индифферентно таращившегося в одну точку Торика под руки и выволокли наружу, чуть не покалечившись о стальные гусеницы САБМушки.

Уже почти рассвело. Угрюмая тайга одарила людей противной моросью и осенним холодом. Пасмурное небо висело низко, распарывая свое брюхо о верхушки кедров. Негостеприимное, стылое небо. В вышине заливалась какая-то пичуга, но ее голос терялся в приближающемся низком гуле.

Грозная машина была уже совсем рядом, метрах в ста.

– Хер ли встали?! – злобно крикнул полковник на Герасимова и его друзей. – Валите скорее отсюда на хер! Ну? Вали, чего вылупился?! Вали к своим звездам!

– Прощайте, господин полковник. – Фрунзик протянул руку.

Пимкин коротко, но крепко пожал ее и сказал:

– Если этот сраный Прометей действительно существует, попроси его… Пусть еще раз подарит всем нам огонь. Что ему – жалко?…

Рядовой Пилидзе занял удобную позицию возле левого борта броневика и вскинул АКП, прижимая громоздкий приклад к плечу и целясь в просвет между деревьями. Как-то все получилось нелепо. Как-то очень глупо. До смешного.

Не будет суток «губы», обещанных полковником.

Не будет наваристого супа с сойкой в солдатской столовой.

Не будет двадцатого дня рождения через неделю…

Из-за поворота вывернула САБМушка. Мотнула своим уродливым стальным рылом и открыла огонь сразу из двух пулеметов.

Лифт вопреки ожиданиям Максима оказался вполне современным и вместительным. Судя по мелькающим огням за стеклянной переборкой, он довольно быстро спускался под землю.

Пока они искали вход в шахту, снимали исцарапанными руками слой дерна, отвинчивали люк – никто не сказал ни слова. В затылок тупыми иглами впивались звуки выстрелов, криков, рева моторов. За спиной остались полтора десятка обреченных людей, совершенно невиновных в том, что кому-то захотелось поспорить с богами…

Пол под ногами дрогнул, и колени слегка подогнулись от торможения. Торик чуть не грохнулся. Двери с неприятным скрежетом разошлись, и друзья оказались в небольшом, скудно освещенном помещении. В дальнем конце находился пыльный терминал, а в полу виднелось квадратное углубление. Герасимов быстрыми шагами подошел к терминалу и, встав на колени, залез куда-то под стойку.

– Дайте фонарик кто-нибудь, – попросил он через секунду.

Егоров вложил в его ладонь фонарик и принялся внимательно изучать бетонные стены, словно хотел найти на них первобытные рисунки. Рядовой Грачев так и остался стоять в лифте, словно боялся переступать порог этого глубинного бункера.

– Одного витка мало, – произнес Торик. – Оптимально уходить после двух. Иначе не хватит топлива. Двадцать четыре, запятая, шесть седьмых. Хочу к доктору Звонкову. Или к доктору Дубровину.

– Ты мне прекрати кривляться, Слава. Хватит уже из себя шута строить.

– Здесь неуютно. Мне нужно на процедуры. И таблетку.

– Заткнись! И не мешай хотя бы, если помогать не хочешь!

Торик уселся на корточки возле стены и забормотал себе под нос цепочки каких-то чисел.

– Перестань орать на человека! Он же болен, – резко сказала Маринка. – Слышишь, Фрунзик… Или Игорь, как тебя там…

– Да ладно, Марин, не злись, – миролюбиво откликнулся Герасимов из-под стойки терминала. – Этот клоун выдает четкие математические выкладки. Точные астрономические траектории! Он, паразит, их в уме считает! Ты хоть приблизительно представляешь, какого порядка эти числа?… Вот так, заработало!

На терминале зажглось несколько желтых лампочек, и спустя несколько секунд небольшой экранчик осветился. Раздался продолжительный мерзкий писк, и что-то щелкнуло.

– Сейчас мы проверим, правильные ли мне данные по кодам подогнали камрады… – увлеченно проговорил Фрунзик, бегая пальцами по клавиатуре.

Он достал КПК и переходной шнур. По очереди осмотрел все интерфейсные разъемы и выругался:

– Черт подери! Здесь нет такого гнезда! Ну ничего… Мы и ручками можем… И не зваться бы мне Фрунзиком…

– Ага, – проворчал Егоров. – Теперь эта твоя присказка приобрела особенный шарм. Фрунзик, блин. Это ж надо было придумать! Сменить нормальное имя на… такое! Типа, чтобы никто не догадался?

– Ты же не догадался, – язвительно заметил Герасимов. – А теперь введем код. Молитесь.

В шахте что-то стукнуло. Максим подошел к лифту с заблокированными дверями и прислушался. Грачев тоже настороженно поднял голову.

– Кажется, на крышу лифта нам чего-то подбросили, – обеспокоенно сказал он.

– Пошла, родимая! – с азартом воскликнул Фрунзик. – А ну-ка отойдите оттуда. Да отойдите же!

Квадратное углубление в полу оказалось огромной титановой плитой. Она с шипением опустилась вниз и отползла в сторону, открывая вид на крутые ступеньки. Освещение внизу было не в пример лучше, чем в переходном помещении, да и пыли там не было.

– Электромагнитку, поди, швырнули! – крикнул Герасимов, помогая Маринке спуститься. – Давайте-давайте, придурки! Поздно! Я уже открыл ларчик!

В это время в шахте оглушительно ухнуло, и свет в лифте погас. Двери с хлопком закрылись.

– Молодцы! – радостно прокомментировал Герасимов. – Теперь они сами себе отрезали путь вниз.

Он поймал крайне озабоченный взгляд Грачева и рассмеялся:

– Да не дрейфь, солдат! Я тебе покажу, как резервный контур запускать. Выберешься! Главное, чтобы теперь этим гениям не пришло в голову перекрыть чем-нибудь выходную горловину стартовой шахты, а то наш полет будет очень недолгим и абсолютно нерезультативным.

Титановая плита с шипением встала на место, наглухо отсекая шестерых людей от внешнего мира.

Второй лифт был еще более просторный, чем первый. И несся вниз с какой-то невероятной скоростью. У всех закладывало уши, и желудки подпрыгивали к горлу.

– Ты клизму ставить умеешь? – вдруг спросил Фрунзик у Юрки.

– Ну-у… пробовал однажды. На песике… А зачем?

– А как, ты думаешь, биогель в организм вводится? Вместе с обедом? Всем нужно будет сделать тщательное промывание желудка и кишечника.

Маринка после этих слов чуть не потеряла сознание.

– А что? – искренне удивился Фрунзик. – Думаете – в санаторий попали?

Лифт наконец остановился, и его тройная дверь с легким шумом отползла в сторону. Перед друзьями оказался освещенный тоннель, плавно изгибающийся влево.

– Что ж, дорогие мои, – торжественно произнес Герасимов. – Добро пожаловать на объект «Подснежник».

Пока они шли по коридору, Максим спросил:

– Фрунзик, сколько нам лететь?

– Около двух месяцев.

– А почему так мало? Ведь первый полет длился гораздо дольше.

– Совершенно разные траектории и типы кораблей. Такой громадине, как «Конкистадор», нужно много энергии, чтобы разогнаться, поэтому, несмотря на то, что там стоят плазменные движки, скорость полета значительно ниже. И вдобавок мы будем выходить на полетную траекторию через витки. Слава прав: видимо, придется сделать два витка, а не один. Это… как бы тебе объяснить попроще… По принципу карусели. Мы раскручиваемся по орбите, а потом уходим, имея не только собственную тягу, но и пользуясь энергией центробежной силы. Похоже на камень, вылетающий из пращи. Боги скорее всего пустятся в погоню. Они выведут к «Конкистадору II» транспортные корабли и зальют столько топлива, сколько влезет. Межпланетник, конечно, не достроен полностью, но жилой модуль и двигатели функционируют. А для Гефеста, как ты понимаешь, не составит труда организовать несколько стартов с Байконура или Плесецка. Добравшись до корабля, они выжмут из него все возможное и невозможное. Чтобы достичь Марса раньше, нам придется тоже совершать невозможное. Если они нас нагонят на полпути – не успеем даже помолиться. На «Конкистадоре» стоят промышленные лазеры и четыре ядерные боеголовки по десять мегатонн…

– Стоп! А почему бы нам самим не взять этот межпланетник?

– А потому, что мы не успеем. Я, к сожалению, не смог узнать кодов активации основного бортового компьютера. Чтобы его включить, мне может понадобиться час, а может – неделя. Нельзя рисковать. А топливо залить можно, не включая основной компьютер, – там есть хитрая система, рассчитанная на экстренную помощь. Понимаешь?

– Тогда давай взорвем его! Сам же говоришь – там четыре ядерные боеголовки!

– Снова не угадал. Они тоже выводятся на боевой режим только через основную машину. Единственное, что мы реально можем, – чисто механически поколотить аппаратуру. Сколько успеем. Правда, не думаю, что это их надолго задержит, но попробовать стоит. К тому же мне всегда хотелось хорошенько пройтись кувалдой по приборным панелям.

– Неужели все это происходит со мной… – потирая лицо грязными ладонями, пробубнил Егоров. – Кошмар какой-то.

– Бу! – шутливо напугал его Фрунзик, выпучив красные глаза.

– А не получится взять немного больше топлива, чтобы потом… вернуться? – тихо проговорил Долгов.

– Нет, Макс, не получится. Тогда будет перегруз, мы не сможем набрать нужную скорость, и сильно возрастет шанс, что нас догонят.

– Да уж. Перспективка…

Тоннель уперся в высокие двустворчатые ворота. Герасимов достал из кармана магнитную карточку и провел ею по щели в консоли запирающего механизма. С лязгом и свистом створки поползли в стороны, открывая вид на исполинский ангар, освещенный сотнями мощных прожекторов.

– Япона бабушка-а… – протянул Юрка, глядя на огромный шаттл, стоящий на возвышении посреди ангара и закрепленный стальными фермами.

Корабль походил на «Буран», но был более обтекаемой формы, что, несомненно, повышало его аэродинамические характеристики. На корме располагались четыре больших сопла и несколько поменьше, видимо – маневровых. По бокам, под треугольными крыльями, висели два здоровенных топливных бака. В носовой части фюзеляжа располагалась кабина; пять стекол, сейчас закрытые заслонками, давали 180-градусный круговой обзор. Все фронтальные части были покрыты каким-то призрачно-фиолетовым составом. К каждому крылу были прикреплены по три большие дуги на сложной системе кронштейнов. А на белоснежном боку красовалась надпись «Подснежник. СССР».

– Твою мать, – не выдержал Максим. – Значит, ты не врал. Елки-моталки, неужто эту хрень можно запулить в космос с помощью магнитов…

– А эти полукруглые фиговины не помешают? – спросил Егоров, показывая на странные приспособления, торчащие из крыльев.

– Это распределительные дуги, – объяснил Фрунзик, шагая к двери с нарисованным красным крестом. – При входе в стартовую шахту отстреливаются… Хватит глазеть, пойдемте на мерзкие клизменно-рвотные процедуры. Пора отправляться к звездам.

– Красота, – еле слышно прошептал Торик, глядя на шаттл. – Какая красота…

– Что ты там опять бормочешь, Слава? – бросил через плечо Фрунзик.

– Я просто подумал… Ведь подснежники цветут, когда близится весна?

Герасимов остановился. Обернулся и внимательно посмотрел на Торика.

Тот улыбался.

Впервые за долгие годы в глазах астронома зажегся огонек рассудка.

Глава седьмая

Грачев коротко выдохнул и одновременно повернул два ключа на панели управления. По экрану стремительно пробежали строчки команд, и ангар постепенно наполнился зубодробительным гулом. Энергия из накопителей потекла в индукторы.

За толстой стеклянной переборкой стало видно, как шаттл повис в полуметре над полозьями, на которых только что стоял.

Грачев отошел от панели и посмотрел на могучий корабль. «Подснежник» медленно двинулся к темному чреву тоннеля, ведущего к разгонному кольцу.

– Видел бы это дядя, – прошептал Грачев, закрывая уши ладонями.

Шум в ангаре стал нестерпим, достигнув своего апогея. Корабль набрал приличную скорость и унесся в круглый зев, обрамленный сетью кабелей…

Гул сразу стих, перенесшись куда-то в недра сложнейшей стартовой системы.

А в ярко освещенном ангаре рядовой Грачев так и стоял, приложив руки к ушам. Он защищался не от звуков, рождающихся в объекте «Подснежник», он защищался от эха П-орудий и стрекота АКП, въевшихся в память навсегда.

Выполняя приказ, он в глубине души так и не смог простить полковника. Почему? Почему именно его отправили в этот бункер?…

Рядовой Грачев остался на узком мостике между двумя безднами. Бездной смерти и бездной космоса. Ни одна из них не приняла его…

Шаттл мчался по кольцевой траектории в искусственном вакууме, все набирая и набирая скорость. Пятеро человек на его борту пребывали в кратковременном анабиозе и не могли ощутить яростную, необузданную энергию полей, бушующую в этот момент вокруг. Все приборы «Подснежника» были отключены, информация на жестких дисках стерта – никакая электроника не «выжила» бы здесь.

Достигнув расчетной скорости, шаттл влетел в стартовую шахту и, в доли секунды проделав километровый путь до поверхности, вымахнул в атмосферу.

Это было подобно выстрелу гигантской пушки.

Несколько взводов солдат, получивших от генерала Бонаха приказ перекрыть горловину шахты бетонными плитами, буквально размазало по тайге вместе с САБМушкой. От воздушно-вакуумного удара в месте выхода «Подснежника» образовалась пятидесятиметровая воронка. Толстые вековые кедры поломало в радиусе четверти километра. Мотострелковая рота, находившаяся от места старта в десяти километрах, полностью оглохла через полминуты. Звук от выходящего на орбиту корабля был услышан даже жителями Томска.

«Подснежник» выбрался из-под земли.

Наизнанку и обратно.

Именно на это было похоже первое ощущение Максима, когда он очнулся. Казалось, что каждая клеточка организма скомкана и выжата досуха. Тошнило дико, мозги пульсировали болезненным кипящим комком; в груди, животе и паху ворочались «ежики нервов», отдаваясь нестерпимой болью при каждом движении.

Долгов попытался вдохнуть, но лишь тщетно забулькал. Мгновенно его охватила паника, и, дернувшись всем телом, он закашлялся, выплевывая синеватую жидкость прямо в воздух. Она тут же собиралась в шарики разных размеров и разлеталась во все стороны.

Этой слизью Максима рвало около двух минут. Наконец последние шарики понеслись вдоль слабоосвещенного коридора, размазываясь по безжизненным приборам и мягким полукруглым стенкам.

Выбравшись из своей капсулы, Максим вдруг ощутил, как потолок стремительно полетел вбок. Вестибулярный аппарат отказался смириться с такой вольностью физики, и Долгова снова стошнило. На этот раз желчью.

– Блюешь? – участливо поинтересовалась белобрысая голова Фрунзика, выглянувшая из поперечного прохода, ведущего в рубку. – Возьми гермопакет, хватит борт загаживать. Вон, за тобой, в зажиме.

– К-как остальные? – пролепетал Максим, стараясь выровняться.

– Расслабься, все выжили. Только пока еще не очнулись. Будешь еще блевать?

– Не зн-наю… Вроде больше нечем.

– Тогда полетели в рубку. Поможешь системы перезапустить.

– Какие системы?

– Вся информация была стерта в чудовищных магнитных полях при старте. Экранировать такое невозможно. Ничего страшного в этом нет, просто все нужно заново переустановить с дисков. Благо лет десять назад эту хреновину слегка проапгрейдили, а то бы мы сейчас перфокартами рестартились! Шутка.

Максим наконец принял вертикальное положение, если в невесомости, конечно, таковое существует. Он стряхнул остатки синей суспензии с плеч и живота и вдруг понял, что болтается посреди коридора совершенно голый.

– Белье и спецкостюм в рубке, – словно прочитав его мысли, ответил Герасимов. – Пока Маринка не очнулась, рекомендую тебе пройти ликбез по пользованию сортиром в условиях невесомости. Пошли покажу.

– Да как мне им пользоваться, если все кишки этим синим дерьмом забиты были? Я теперь – пустышка. И сушняк долбит такой, что самое жестокое похмелье раем покажется.

– Вот и хорошо. Заодно перекусим.

Долгов, аккуратно хватаясь за специальные скобы, поплыл в сторону Фрунзика.

– Скажи, а все, кто первый раз в космосе оказывается, так погано себя чувствуют? – спросил он.

– В невесомости практически любого поначалу тошнит. А учитывая, что вы без предварительной подготовки здесь оказались, да еще с таким нечеловеческим стартом… Я вообще удивлен, как ты до сих пор жив. Еще и разговаривать можешь. То ли повезло, то ли организм у тебя железный.

– Сука ты, Герасимов. Циничная сука. А раньше прикидывался таким хорошим.

– Ну кто-то же из всех нас должен быть циничной сукой? – не оборачиваясь, сказал Фрунзик. – Иначе мы до Прометея никогда не доберемся.

– Прометей… – Максим шарахнулся головой о выступающий приборный блок и зашипел. С досадой в голосе проговорил: – Знаешь, я тут обнаружил парадокс. Чем дальше мы продвигаемся в нашей абсурдной затее, тем меньше я верю в ее успех. Будет довольно смешно, если Прометей так и останется мифом. Плодом воспаленного воображения шизофреника…

В рубке уже плавал вверх ногами Торик.

– Я не шизофреник. Я личность с серьезной психологической травмой, неблагоприятно отразившейся на психике, – сказал он. – Поэтому и просил отправить меня к доктору Звонкову или к доктору Дубровину.

Максим даже не нашел слов, чтобы ответить. Ему стало чертовски стыдно перед Святославом, который оттолкнулся от кресла пилота и плавно вылетел из рубки.

– И кто из нас циничная сука? – поинтересовался Фрунзик, ловя футляр с дисками, парящий в воздухе. – Э-эх… Долгов, Долгов… Усредненный ты наш человечек… Глянь лучше в стекло – хотя бы ради того, чтобы это увидеть, тебе стоило проделать весь путь от Москвы до самых до окраин.

Выхватив из зажима пакет с бельем и серым спецкостюмом, Максим полетел к панели управления, пытаясь одновременно одеться. Возле передних иллюминаторов он повис в неудобной позе, с трусами на одной ноге.

Зрелище сражало наповал.

Выпуклый купол Земли проплывал сбоку. Голубоватый, с седыми воронками циклонов и нечеткими линиями материков в просветах между облаками. Тонкий ореол атмосферы рассеянным пледом окутывал планету, освещенный Солнцем, которое сейчас находилось вне поля зрения – позади шаттла. Молчаливо и величественно вращалась полусфера Земли. А в самом уголке обзорного пространства виднелись фонарики далеких звезд. Они были похожи на яркие острые иглы, впивающиеся в сетчатку. И как ни странно, здесь, в космосе, где до них было вроде бы рукой подать, эти звезды казались намного отчужденней, чем на Земле…

Пискнул дисковод, считавший первый загрузочный сидюк. Долгов обернулся, с трудом отрывая взгляд от чарующего пейзажа.

– Выглядишь довольно глупо, – прокомментировал Фрунзик, нависнув над сенсорной панелью управления бортовым компьютером.

Максим, совершая нечеловеческие акробатические этюды, наконец натянул трусы, обтерся полотенцем и влез в комбинезон, оказавшийся неожиданно удобным и приятным для тела. Он подплыл к Герасимову и сказал:

– Дай пожрать и командуй – чего делать.

– Холодильная камера слева от тебя, возле плеча. Отстегиваешь захват, открываешь, достаешь тюбики на свой вкус и лопаешь. Только смотри не расшвыряй хавчик по всей рубке. Рекомендую для начала что-нибудь легкое. Кашку, пюре какое-нибудь… Чтобы желудок после биогеля адаптировался. И можешь приступать к инсталляции пакета навигационных программ. Это элементарно. Просто тупо нажимаешь на клавишу «да» несколько раз, остальное инсталлер сделает за тебя. Это возле того терминала с маленьким монитором и кучей ненужных тебе тумблеров. «Мышку» только подключи, драйвера я уже поставил. Так, а теперь смотри сюда… Этот гофрированный шланг с присоской необходим для…

– Стоп. Я уже понял. Думаю, смогу сам разобраться, как им пользоваться.

– Как хочешь. Самое главное – правильно пристегнуть и настроить отсос на приемлемое давление. Переборщишь – и у тебя вместе с органическими отходами организма все хозяйство затянет. Шутка.

– Да заткнешься ты наконец, шутник хренов? Сейчас опять блевать начну.

– Понял. Молчу.

Максим извлек из холодильника несколько тюбиков с картофельным пюре, чаем и мясным фаршем.

– Смотри, дергаешь вот за эту петельку, и пища через минуту нагревается, – сказал Герасимов.

– Ого! Вот ведь дошла цивилизация.

– Цивилизация до этого еще полвека назад дошла, просто афишировать не спешит… Только всякий мусор сразу утилизируй, а то потом будет по всему кораблю летать.

Долгов включил питание навигационного терминала, взял у Фрунзика диски и принялся за работу. В установке действительно не оказалось ничего трудного. Жми на кнопку да жди, пока индикатор процесса медленно, но упрямо ползет слева направо. Только «мышку» то и дело приходилось ловить, чтобы не болталась на своем хвостике-проводе.

Через полчаса в рубку заглянул Егоров, облеванный с ног до головы. Кожа у него имела слегка фиолетовый оттенок, а глаза неумолимо скашивало к переносице.

Герасимов указал ему на пакеты с бельем и одеждой. Юрка, ни слова не говоря, пришвартовался к зажимам вверх ногами, варварски разодрал пакет и принялся неуклюже натягивать трусы. Максим, наблюдая краем глаза за его дрыганьями, похихикивал, представив, что сам только что выглядел не лучше.

Закончив процедуру облачения, Егоров кое-как добрался до навигаторского места, сел в кресло, наглухо пристегнулся страховочными ремнями и прохрипел:

– Влаги…

Долгов достал тюбик с чаем и плавно запустил его в сторону облеванного мученика. Юрка высосал тюбик за считанные секунды и сказал:

– И еды. Только чтоб понажористей…

Последней очнулась Маринка. Она стыдливо заглянула в рубку, когда уже практически все системы были установлены и корабль ожил, мигая множеством огоньков, гудя какими-то электронными внутренностями. Духота, царившая до этого времени на борту, стала постепенно спадать – нормально заработала установка климат-контроля.

Как ни странно, лицо Маринки выглядело достаточно прилично. По крайней мере оно было чистое и телесного цвета. Видимо, девушка заблаговременно привела себя в относительный порядок.

– Ребята, где можно шмотки взять? – спросила она, обворожительно краснея.

– Лови. – Герасимов запустил в нее пакетом с одеждой.

Маринка схватила его, но не совладала с координацией движений, перевернулась, и взору мужиков открылись на мгновение ее миниатюрные ножки и выпуклая попка. Фрунзик истово потер отвисшие мочки ушей, Максим часто поморгал, а Егоров, так и сидевший пристегнутым к креслу, и вовсе ничего не заметил.

– Марин, – крикнул вдогонку Герасимов. – Марин, слышишь? Когда закончишь заниматься туалетом, найди Торика, пожалуйста. Скажи, что через сорок минут мы стартуем к «Конкистадору II». Нужно будет выйти на стационарную геоцентрическую орбиту – возможны небольшие перегрузки. Пусть он тебе покажет, как пристегиваться в амортизирующем кресле и пользоваться кислородной маской. На всякий случай.

– Хорошо, – откликнулась из коридора Маринка. – Только уговор – вы сейчас не видели ничего, кроме моего озабоченного лица, мальчики. О'кей?

Фрунзик и Максим переглянулись.

– Заметано, – ворчливо крикнул Егоров.

– Тебе-то что? – удивленно поинтересовался Фрунзик, переключая несколько тумблеров в верхнее положение.

– Ну-у… я ж взаправду ничего не видел. А стоило?

– Нет, – быстро отрезал Долгов. – Совершенно не стоило.

Настала очередь многозначительно переглянуться Егорову с Герасимовым.

– Дионис, ты ослика с собой собираешься захватить? – спросила Гера, допивая третий бокал виски со льдом.

– Ну-у, – пробормотал бог виноделия, – мы сдружились. Как-то жалко скотинку. Монтгомери хороший, только упрямый и тупой.

– Осел Монтгомери… Надо же, я тебя не видел всего полгода, а ты успел уже ему кличку дать, – удивился Аполлон.

– Я ж говорю, мы подружились. Глянь… Ну-ка, Монтгомери, голос! Аш-ша!

Упитанный ослик повел ушами, покосился одним глазом на Диониса и коротко заржал.

– Видишь!

Артемида надменно хмыкнула и повела рукой. Монтгомери взмахнул хвостом, встал на задние копыта и зацокал по кафельному полу релаксационного зала, методично скаля зубы и подавая противный голос.

– Перестань! – рявкнул Дионис. – Тебе легко, ты с любым животным можешь вот так… запросто! А я его три месяца дрессировал.

Черноволосая Артемида снова хмыкнула и откинулась на диване. Осел в мгновение ока бахнулся на четыре конечности, оскорбленно опустил уши и оглушительно пукнул.

– Гефест, ты все устроил на Байконуре? – спросил Зевс, который выглядел чернее тучи.

Хромой старик сплюнул кожуру от семечек в кулечек и ответил:

– Да. Старт состоится через полтора часа. Топливо для межпланетника залито, ракета-носитель в норме. Персонал под мороком, так что на борту никого не будет. И огня никто не увидит. Предвкушая твои нудные вопросы, сообщаю: на космодромах Штатов, Китая, Японии и Индии тоже все готово.

– А Хаммагир? Оттуда ведь должны доставлять преобразовательные модули.

– Все нормально, доставят, – отмахнулся Гефест. – Ты знаешь, а я ведь чертовски привык к этим семечкам.

Зевс помолчал и еле слышно проговорил:

– Да мы все здесь к чему-то привыкли.

В комнате вдруг наступила тишина. Боги посмотрели на громовержца и замерли. Лишь осел Монтгомери продолжал мерно цокать по кафельному полу.

Через некоторое время Гера отставила недопитый четвертый стакан и тихо сказала:

– Может, вернуть им…

– Он! Им! Не! При-над-лежит!!! – взревел Зевс.

Все вздрогнули от этого дикого вопля. Даже хладнокровный Apec.

Зевс вскочил, сверкнул глазами. В этот момент он был по-настоящему страшен – ничего не осталось от той рассудительности и степенности, которая была ему свойственна. В каждом движении громовержца сквозила ярость.

– Они ведь могли стать совершенно другими! – заорал он. – А стали приспособленцами! Забрали огонь – хер с ним! И так проживем! Тряпье! Они недостойны разума! Они недостойны сострадания! Они недостойны даже самой обыкновенной смерти! А вы… – Он перевел дух. Поджал губы и сказал уже на тон тише: – А мы стали такими же, как они. Знаете, что я чувствую в последнее время все чаще и чаще? Падение. Вам снятся сны? Мне иногда снятся. И в них я снова и снова падаю.

– Это не наша вина, – тихо произнес Аид.

– Категории вины вообще не существует, дурак.

– Да ладно вам, – попытался сменить тему Дионис, беря осла за ошейник и подтягивая к себе. – Хотите прикол? Меня недавно один пропойца вывел из себя. Можно сказать, до белого каления довел. Ну я ему и устроил перманентное состояние жуткого похмелья. До самой смерти. Пусть помучается!

Никто не засмеялся.

– Самое пугающее даже не в том, что мы стали похожи на них, – прошептал Зевс, засовывая руки в карманы джинсов. – Самое пугающее, что мы так и не сумели стать их совестью. Жестокости не хватило. Мы всего лишь одиннадцать…

– Двенадцать, – перебил Гефест, разгрызая семечку. – Двенадцать.

В это время в релаксационную комнату, постучав, зашел подтянутый офицер в форме военно-космических сил России.

– Предстартовая подготовка корабля завершена, – отчеканил он с опустошенным взглядом. – Вы можете проследовать на борт.

Шагая по заснеженному полю космодрома Плесецк в сопровождении нескольких генералов под мороком, боги больше не сказали друг другу ни слова. Перед выходом из административного здания Дионис потрепал Монтгомери по загривку и легким пинком отправил обратно. Осел обиженно посмотрел на него, но, как ни странно, настаивать не стал. Зацокал внутрь помещения.

Через несколько часов отошедший от морока персонал космодрома будет ошарашен наличием серого копытного, разгуливающего по залам местного ЦУПа…

Специальный автобус помчал богов к высоченной «Энергии-М», возвышающейся на стартовых опорах в двух километрах от зданий космодрома. На боку мощной ракеты-носителя был пришпилен здоровенный шаттл, похожий на белую, слегка вытянутую ракушку правильной эллиптической формы. Эта разработка самарского завода «Прогресс» уже давно просилась к звездам, но пока ее готовили к старту, огня на планете не стало. И вот теперь шаттлу предстояло поднять на орбиту одиннадцать космонавтов и доставить их к так и недостроенному межпланетному кораблю «Конкистадор II».

Предстояло вернуть богов на небо.

Чтобы прорезать в борту межпланетника дырку, пришлось основательно попотеть. Сверхтвердые сплавы внешней обшивки довольно долго не желали поддаваться маломощному лазеру, который обнаружился среди инструментов на «Подснежнике».

Дело в том, что наружное кольцо стыковочного рукава было не совместимо со шлюзами «Конкистадора II», поэтому Фрунзику пришлось хитро присобачивать рукав к боку и делать в обшивке самую настоящую дырку.

– Ф-фу… Наконец-то, – выдохнул он, сдувая со лба крупные капли. – Нагрелся-то как, зараза! Макс, иди-ка сюда. Помоги эту железяку оттащить. Только возьми огнеупорные рукавицы. Тут даже скафандр расплавиться может…

Вместе с Долговым они втолкнули кусок обшивки внутрь межпланетника, и тут же остатки воздуха, бывшие в стыковочном рукаве, унеслись в глубь «Конкистадора». Там царил вакуум.

– Та-ак… Сейчас мы с тобой доберемся до топливных резервуаров, вытащим шланг сюда, – проговорил Герасимов, ворочаясь в громоздком скафандре. – Потом я выйду в пространство, закреплю на «Подснежнике» дополнительные баки, подсоединю к ним шланг, а ты включишь подачу топлива. Затем то же самое повторим с окислителем. А после поколотим аппаратуру. Ясно?

– Да. – Максим никак не мог привыкнуть к треску помех.

– Тогда – вперед…

Межпланетник оказался громадным кораблем. Десятки помещений, набитых приборами, установками и кабелями, длиннющие коридоры, иные из которых доходили до трех метров в поперечнике, задраенные наглухо люки, ведущие к исполинским плазменным установкам…

Около двух часов возились Максим и Фрунзик с закачкой топлива. И вот, когда последние тонны окислителя уже заливались в баки «Подснежника», а кислород в баллонах подходил к концу, в наушниках неожиданно раздался встревоженный голос Егорова:

– Эй! Алло! Фрунзик, ты меня слышишь? Я хрен знаю – включил я эту штуковину или нет? Отзовись, если слышишь!

– Слышу-слышу, товарищ ветеринар от космофлота, – откликнулся Герасимов. – Чего орешь?

– О, круто! Я в этой абракадабре электронной, конечно, не разбираюсь, но тут на экране какие-то точки стали появляться. И пара лампочек замигала красным.

– На каком экране? – быстро уточнил Фрунзик. – На том, что прямо на пульте управления возле иллюминаторов, или на правом?

– На правом.

– Твою мать! Сколько точек?

– Сейчас подсчитаю… два… пять… семь. Семь, Фрунзик, слышишь?

– Да. Тормоши Торика и передай ему слово в слово! Запомнишь?

– Попробую…

– Слава, считай траекторию для двух витков с уходом на расчетную точку к орбите Марса. Учти угловое смещение на три градуса четырнадцать минут. Запомнил?

– Ага. Только он же… не станет ничего считать без пресловутого доктора Звонкова.

– Заставь! – гаркнул Герасимов. – А то максимум через полчаса мы превратимся в кучку свободных фотонов! Маринке скажи, пусть пристегивается к амортизирующему креслу и не вылезает оттуда! Все понял?

– Да.

– Так, Макс! Слышишь меня?

– Прекрасно. Потише говори, а то у меня в ушах уже звенит.

– Вырубай подачу! И живо дуй к шлюзу!

– А как же торжественное битье дорогой межпланетной аппаратуры?

– Не успеем. Живо в шлюз, сказал! Я сейчас шланг отсоединю и тоже подскочу. Хорошо хоть смогли достаточно горючки залить…

Долгов перекрыл подачу окислителя и, осторожно хватаясь за кронштейны, полетел в сторону стыковочного рукава. Фонари, встроенные по бокам гермошлема, освещали давно заброшенные тоннели межпланетника. Кое-где на стыках толстых шлангов виднелись наросты льда.

– Скорее, скорей! – Фрунзик махнул рукой. – Нужно быстро сваливать!

Собрав рукав в гармошку и затащив его в шлюз, Фрунзик дернул оранжевый рычаг вниз и вдавил кнопку герметизации. Тяжелая плита люка бесшумно встала на место, отсекая космонавтов от морозной бездны космоса. Через несколько секунд раздалось шипение, и возле наружной стенки загорелась красная лампа. А возле внутренней – зеленая. Это означало, что шлюзовая камера наполнилась воздухом, и давление стабилизировалось.

На борт «Подснежника» Долгов с Герасимовым ввалились растрепанные, уставшие и мокрые от пота.

– Нужно будет подрегулировать систему обогрева-охлаждения скафандров, – фыркнул Фрунзик, снимая шлем и закрепляя его в специальных пазах на стене.

В рубке Торик сидел в кресле навигатора и отрешенно смотрел на экран. Возле него мотался Егоров, раскинув конечности, словно ущербный осьминог, и что-то еле слышно шептал в самое ухо.

– Слава! – резко сказал Герасимов, пристегиваясь в кресле пилота и косясь на экран. – Ты понимаешь, что происходит? К нам летит полдюжины ракет, под завязку накачанных топливом! Если мы не стартуем через четверть часа, то произойдет столкновение! Хватит валять дурака! Прошу, помоги рассчитать траекторию. Ты же прекрасно разбираешься в этих навигационных прогах. Я один не успею…

Торик закрыл глаза и принялся монотонно произносить числа и непонятные для непосвященного термины. Он говорил минуты полторы – Фрунзик еле успевал стучать пальцами по клавиатуре.

– Это невозможно, – промолвил наконец Герасимов, закончив ввод данных. – Это просто-напросто невозможно посчитать в уме.

Торик вновь открыл глаза и уставился в обзорное стекло, где сейчас виднелись звезды и косо освещенный солнцем бок гигантского «Конкистадора II».

– Он что, очень сложные расчеты выдал? – спросил Егоров.

Герасимов обернулся, и его красные глаза сделались бешеными. Белые волосы разметались в воздухе и стали похожи на змей Горгоны.

– Вы какого хера до сих пор здесь?! Параша гражданская! Через пять минут стартуем! Если в кресла не залезете, вас по всему кораблю размажет! 10 g будет! Я вас сейчас в космос собственноручно вышвырну! Я вам глубокую декомпрессию жопы устрою…

Пулей вылетев в коридор, ведущий к пассажирским местам, Юрка и Максим еще долго слышали, как праведно матерится Фрунзик.

Через несколько минут включились жидкостные двигатели, и «Подснежник» плавно отделился от неуклюжей туши межпланетника. Теперь шаттл уже не имел той грациозной обтекаемой формы, которая так поразила рядового Грачева. Под крыльями и по бокам были вмонтированы шесть пузатых топливных резервуаров. Еще четыре немного другой формы находились в нижней части фюзеляжа.

Неспешно, но неотвратимо набирающий орбитальную скорость «Подснежник» теперь походил на мула, навьюченного бурдюками.

Топлива хватало аж до самого Марса…

Только вот на обратный путь, к сожалению, – нет.

После первых десяти дней полета у Максима стало пропадать чувство ориентации во времени. Внутренний биологический ритм окончательно сбился от суток отупляющей невесомости и тягостных минут, а иногда и часов, которые шаттл шел с ускорением, изматывающим тело пятикратными перегрузками.

Скорость корабля относительно орбиты Земли неуклонно возрастала, а количество топлива так же неуклонно сокращалось. За это время они уже сбросили два опустевших бака.

Фрунзик, когда «Подснежник» шел на инерционном ходу, что-то вычислял, иногда консультируясь у Торика, который отчужденно глядел в космос через носовые иллюминаторы. Егоров во время невесомости занимался изучением корабля, доставая Герасимова глупыми вопросами, чем нередко выводил последнего из себя. В конце концов Юрка жутко обиделся и заявил, что если вдруг у Фрунзика случится флегмонозный аппендицит, то он и не подумает спасать никчемную жизнь этого грубияна. На что Фрунзик, в свою очередь, тоже осерчал. Он на сутки пристегнул несостоявшегося ветеринара к амортизирующему креслу и дал восьмикратную на целых полчаса. После этого воспитательного инцидента Маринка, особенно чувствительная к перегрузкам, чуть было не надавала Юрке по мордасам.

Сам Максим много времени проводил в рубке, маялся от безделья и читал с экрана книжки, которые добрый конструктор заложил в память «Подснежника» почти полвека назад.

Советские производственные романы поражали мозг охрененным размахом формы и абсолютной, подчас космической, пустотой содержания.

Несколько раз Долгов сталкивался в коридорах с пролетающей Маринкой – вечно чем-то озабоченной. То у нее не клеилось с новыми кулинарными экспериментами из содержимого пищевых тюбиков, то барахлила система регенерации воды, за исправность которой с легкой подачи Фрунзика она отвечала, то мужики вовремя не сдали спецкостюмы в чистку… В моменты таких столкновений в пустых помещениях шаттла Максим старался не смотреть девушке в глаза, перебрасываясь с ней ничего не значащими словами. Одно ее присутствие рядом в последнее время выводило его из равновесия. Появлялась раздражительность, быстро сменяющаяся вспышками необъяснимой радости. Когда он попытался проконсультироваться насчет внезапной смены настроения у Егорова, тот хмуро взглянул на него исподлобья, попросил зачем-то показать язык и поставил несокрушимый диагноз: циклотимия.

И вот примерно сутки назад, во время очередной передышки между ускорениями, Максим вновь столкнулся в осевом коридоре с Маринкой.

– Белье сдал в чистку? – сварливо поинтересовалась она.

– Вчера еще. Или уже сегодня – тут разве разберешь! По бортовому времени я только жру да сплю.

– Ты почему злой такой?

– Я не злой. У меня циклотимия.

– Чего-чего?

– Понятия не имею, у Егорова спроси. Наверное, с мозгами что-то.

Маринка вдруг рассмеялась.

– А эта циклотимия… она не заразна?

Долгов удивленно посмотрел на нее и тут же отвел взгляд. Внутри опять что-то заколотилось – то ли сердце, то ли рыба под маринадом снова заворочалась в желудке от недавнего перехода с «шестикратки» на невесомость.

– Пойду я… то есть полечу. – Максим попытался протиснуться между девушкой и потолком.

– И чего ты забыл в двигательном отсеке? – мягко оттискивая его обратно, поинтересовалась она.

– Я… посмотрю… как там дела? Все ли в порядке…

Маринка неожиданно крепко ухватила Долгова за шиворот спецкостюма и подтянула к себе. От нее едва уловимо пахло терпкими духами.

«Интересно, откуда она парфюм на борту взяла?» – подумал Максим, чтобы хотя бы что-то подумать. Голова вмиг опустела.

– Знаешь что, дружок, – хищно прошептала Маринка, – ты у меня больше не отмажешься никакими внутренними чудовищами.

Она, цепляясь за что попало, потащила его за собой.

– Т-ты чего? – вякнул он.

Молча втолкнув Максима в круглое помещение кают-компании, Маринка задраила люк и плотоядно развернулась, глядя, как он кувыркается, пытаясь за что-нибудь ухватиться, чтобы остановить движение.

– Мне надоело наблюдать, как любовь ускользает от нас в космос, – с прорезавшейся вдруг хрипотцой в голосе сказала она и сорвала с себя спецкостюм, завертевшись при этом волчком…

Максим никогда не думал, что секс в невесомости настолько прекрасен и в то же время забавен. Они с Маринкой кувыркались в кают-компании добрых два часа. Вокруг летало сброшенное белье, выбитые из зажимов полотенца и неизвестно как отстегнувшийся амортизационный ремень. А они кружились в безумном танце тел, лишенных веса, но не лишенных заряда. Одинакового заряда: «плюс» и «плюс» – поэтому Маринка и Максим сближались на короткий миг блаженства, а потом снова разлетались в стороны, отталкиваемые энергией друг друга. И вновь сближались до расстояния, на котором начинали действовать ядерные силы…

– …свои совковые производственные талмуды зубришь? Нудно же…

Максим встряхнул головой и протер ладонью вспотевший лоб. Он с удивлением обнаружил, что уже в десятый раз, уткнувшись в экран, перечитывает одно и то же предложение и пытается понять его смысл. Воспоминания о диких событиях суточной давности начисто лишили его контакта с внешним миром.

– А? Что? – переспросил он.

– Говорю, не надоело тебе читать эту лабуду? – повторил Фрунзик.

– А есть альтернативные варианты?

– Нет.

– Вот и не выдрючивайся. Считаешь себе свои циферки – и считай.

– Грубо, – беззлобно констатировал Герасимов.

– Грубо, – эхом отозвался Святослав.

– Да ну вас… космонавты хреновы, – миролюбиво усмехнулся Максим.

Фрунзик отстегнулся и, подлетев к холодильнику, вытащил тюбик с консервированным печеночным паштетом. Хрустнул герметичным колпачком.

– Никогда не думал, что буду так балдеть от космической жрачки. Уже сколько дней прошло, а все никак не налопаюсь от пуза. После противной сойки и железобетонного хлеба – лафа! Словно в деликатесный рай попал.

– Да, только все впечатление нивелируется перегрузками и невесомостью, – проворчал Долгов. – Калории – впустую.

– Первое начало термодинамики, – произнес Торик, не оборачиваясь.

Максим посмотрел на его черноволосый затылок и решил не уточнять, как связана его пищеварительная система с началами термодинамики.

– Я вот думаю, как они шобираютша наш оштановить? – прошамкал Герасимов, выдавливая в рот остатки паштета.

– Но ведь наши корабли пока разделяет всего около недели, – сказал Долгов. – И скорости, как ты сам говорил, примерно одинаковые. Вдруг мы не найдем на Марсе никого. Я не говорю, что там никого нет, но это ведь целая необитаемая планета, а не супермаркет. Вдруг мы просто не успеем за неделю найти Прометея. Тогда они нас догонят, и крышка…

От этой мысли Долгова уже не бросало в дрожь. Когда, через несколько дней после старта, пришло осознание, что обратно им все равно не вернуться, то отношение к смерти как-то резко и довольно безболезненно изменилось.

– Во-первых, мы знаем точное место посадки первой экспедиции. Поэтому круг поисков автоматически сужается на пару-тройку порядков. Кстати, там остался жилой модуль, если нам удастся вернуть его в рабочее состояние, наши шансы на длительное выживание резко возрастут. А если сохранились резервуары с водородом, привезенные тогда с Земли, то считай, нам неслыханно повезло. Используя химическую реакцию Сабатье, из углекислого газа, взятого прямо из марсианской атмосферы, и водорода получают кислород и метан.

– А во-вторых?

– Во-вторых, когда мы сливали топливо с «Конкистадора II», я проверил – на его борту не было челноков. Их используют, чтобы спуститься с орбиты на поверхность планеты. А шаттл, на котором боги стартовали с Земли, не приспособлен для полетов в разреженной атмосфере.

– А наш что – приспособлен?

– Скажем так – гораздо более приспособлен, чем их. Я сумею посадить «Подснежник», но их колымагу не посадит даже сам Зевс.

– Они сядут на «Конкистадоре», – тихо сказал Торик.

Герасимов повернулся к нему, цыкнул зубом и спокойно проговорил:

– Это невозможно, Слава. Невозможно посадить межпланетник весом в две с половиной тысячи тонн с аэродинамическими характеристиками топора на планету.

– Это так же невозможно, – еще тише ответил Торик, – как рассчитать в уме двухвитковую траекторию с выходом на курс. Поэтому запомните, по прибытии на Марс у нас будет лишь неделя, чтобы отыскать двенадцатого.

Глава восьмая

Карина – олимпийская чемпионка по велоспорту на треке – во время событий августа 2012-го была под мороком Аида. В страшном, пустынном городе тлена и забвения.

Алексей – талантливейший гимнаст – был под мороком Посейдона. В мире, где вечно шел дождь, и вода текла повсюду, и нельзя было найти от нее спасения.

Еще сотни спортсменов около двух недель пребывали во власти жутких грез. Или не грез. Никто так и не сумел понять, где люди находились все это время. Их словно не стало… Но Зевс, как и обещал, вернул спортсменов, как только Олимпиада закончилась поражением человечества с сокрушительным счетом.

Многие из вернувшихся сломались и бросили спорт. Некоторые даже запили или провалились в опасную наркотическую фата-моргану и постепенно превратились в тех жалких, беспомощных личностей, которых раньше сами искренне презирали. Но немало спортсменов все же продолжили тренировки.

Скрипнув зубами, отбросили пережитые страхи подальше в память…

Карина познакомилась с Алексеем в Москве, на масштабной пресс-конференции в сентябре того рокового года. Он был потерян, замкнут в себе, как и многие другие известные спортсмены, собравшиеся в стареньком «Олимпийском». Взгляд блуждал, на лбу лежала морщинка, но все же выглядел Алексей безупречно: костюм не имел ни одной лишней складочки, туфли блестели, а легкий запах одеколона подчеркивал элегантность гардероба.

Спортсмены невпопад отвечали на вопросы журналистов, ерзали на своих местах, ожидая окончания этой информационной пытки, не таясь, поглядывали на часы. И вот, когда организаторы стали выпроваживать прессу из зала, Карина подошла к Алексею и спросила, не знает ли он, где здесь можно выпить сока и перекусить.

Она не лукавила перед собой, совершая такой откровенный шаг к знакомству. Дело в том, что после двухнедельного отсутствия Карины Олег – ее парень, с которым они встречались уже не первый год, – внезапно решил порвать отношения. Причитать и стенать от этого она не стала, просто развернулась и ушла. Поэтому теперь, когда ей так нужны были твердое плечо, сочувствие и поддержка, Карина осталась совсем одна.

И никто не понял бы ее так глубоко, как человек, тоже побывавший под чудовищным мороком богов…

Через полгода Карина и Алексей поженились. Без помпы и гостей, пригласив лишь близких родственников. На свадьбе все получилось по-семейному, тепло и уютно. И все-таки молодожены ближе к ночи устали от тостов и пьяных разговоров родни – они незаметно покинули кафе и пошли домой, не дожидаясь заказанной кареты. Пешком, по ночной Москве, сквозь издыхающую февральскую метель.

Карина продолжила карьеру велосипедистки – благо, несмотря на мировой кризис, связанный с отсутствием огня, трек в Крылатском не закрыли. Алексей же решил уйти из большого спорта и заняться коммерцией, используя некоторые старые связи.

Так они и жили, найдя друг друга. В относительном достатке и благополучии, если таковое было возможно во взбесившемся мире. Лишь по ночам то Карина просыпалась от крика Алексея, то наоборот.

Им снились тлен и дождь…

– Карин! – позвал Алексей из комнаты. – Карин! Скорей иди сюда!

Она быстрым шагом прошлепала босиком по паркетному полу и появилась на пороге. С полотенцем на голове и в халатике, из-под которого виднелись стройные сильные ноги, всегда так нравящиеся мужу.

– Ну, чего раскричался, видишь, голова мокрая.

– Да брось ты свою голову! Гляди, что творится! – Он прибавил громкость телевизора.

С экрана вещал журналист, закутанный в зимнюю химзащитку. На заднем плане виднелись вспыхивающие и гаснущие электрические огни, ограждения с «колючкой» и освещенное прожекторами поле. Рядом что-то грохотало, поэтому бедному репортеру приходилось орать в микрофон.

– Это просто невероятно! Потрясающе! Буквально несколько минут назад пресс-служба «Роскосмоса» совместно с Министерством обороны и уполномоченными представителями Северного Кольца провели пресс-конференцию, на которой обнародовали сенсационное сообщение! Все одиннадцать олимпийских богов покинули нашу планету уже сутки назад!

У Карины отпала челюсть.

Из приоткрытой форточки донеслись крики и звон бьющегося стекла.

– Здесь творится что-то невообразимое! – продолжил экспрессивный журналист, оглядываясь и поправляя капюшон. – Мы находимся в Архангельской области возле космодрома Плесецк, с которого стартовал шаттл с Зевсом и его соратниками. По не уточненным пока данным, в разных странах было зафиксировано еще не менее пяти стартов ракет-носителей, которые выводили на орбиту какие-то грузы! Мир снова находится на грани паники, как и два с лишним года назад! Зачем понадобилось богам так скоропалительно покидать Землю? Возможно ли, что нам опять грозит какая-то опасность?

За окном снова что-то разбилось. Алексей встал и, не отрывая взгляда от экрана, захлопнул форточку.

– Весь персонал космодрома находился под мороком, поэтому никто из свидетелей не может прокомментировать случившееся. А сейчас вы увидите уникальные кадры, которые были случайно отсняты на служебную камеру одного из охранных постов космодрома!

На экране появилось черно-белое изображение окна и кусочка освещенного асфальта за ним. Через несколько секунд вдалеке что-то замерцало и вспыхнуло. Над горизонтом разлилось зарево, и загоревшийся огонек начал медленно подниматься вверх. Изображение мелко завибрировало, и на экране вновь возник суетливый репортер.

– Эксперты предварительно признали кадры не фальсификационными. Кажется, это правда! Только что вы видели запись старта тяжелой ракеты-носителя класса «Энергия-М»! Тем не менее радоваться рано – на планете так и не возобновился процесс горения! А вот задуматься, по какой причине боги бежали от нас, пожалуй, стоит…

Журналист прижал наушник пальцем, прислушиваясь.

– Мне только что сообщили еще одну крайне любопытную новость! По утверждению многих астрономов-любителей, за несколько часов до старта шаттла с богами они зафиксировали выход на околоземную орбиту неопознанного тела, которое, словно призрак, возникло из атмосферы в районе Западной Сибири. Жители города Томска и окрестностей говорят, будто слышали примерно в это же время какой-то громкий хлопок. «Роскосмос» и другие официальные источники пока не подтвердили эту информацию. Что же происходит? На Земле опять творится какая-то мистика! Через несколько минут, после рекламы, мы снова выйдем в эфир и продолжим информировать вас о последних событиях. Оставайтесь с нами.

На экран выскочила заставка канала, а следом за ней запрыгали глазастые ложечки и улыбчивые йогурты. Алексей выключил телевизор.

– Интересно, они и во время прямой трансляции конца света будут рекламные паузы делать? – усмехнулся он после нескольких долгих мгновений тишины.

– Типун тебе… – задумчиво сказала Карина. Она сняла с головы влажное полотенце и бросила его на спинку дивана. – Как думаешь, отчего они свалили?

– «Отчего» слитно или «от чего» раздельно? Карина устало выдохнула и упала в кресло.

– Ну откуда мне знать, Карин! Надоело им, может, у нас – захотелось обратно на небеса…

– Хватит острить. У меня какое-то странное предчувствие, Леш.

– Хорошее или плохое?

– Не знаю пока. Предчувствие, что скоро все изменится.

– Да… я тоже нечто похожее чувствую.

В дверь позвонили. Алексей застегнул рубашку и вышел в коридор. Через миг в квартиру вихрем ворвался соседский мальчуган, который частенько заходил к ним в гости, чтобы поспрашивать Карину о «самых навороченных великах».

– Дядь Леш! Тетя Карина! Вы слышали новость?

– Слышали, Гарик, слышали, – улыбнулся Алексей. Мальчуган сделал громадные глаза и спросил:

– А зачем они улетают от Земли, дядь Леш?

– Не «от», а с Земли.

– Не-а! Именно «от»! Только что по телику передали, что «Конкистадор II» покинул орбиту планеты! Круто, да?!

– Что за «Конкистадор»?

– Здоровенный межпланетный корабль! На таком на Марс летали! А второй такой был недостроенный, я еще давным-давно в Инете читал! Вот его сейчас боги и угнали куда-то…

Алексей перевел непонимающий взгляд на Карину. Девушка запахнула халат плотнее, словно ей вдруг стало холодно, и прошептала:

– Они не уходят, Леш. Они бегут. Бегут, чего-то дьявольски испугавшись.

До Марса лететь пришлось не два месяца, как предполагал Фрунзик, а почти на три недели дольше. Торик лишь на полпути соизволил поведать о каких-то серьезных ошибках в расчетах Герасимова, на что тот дико разозлился и на целые сутки заперся в рубке. Хорошо, что на корабле не было спиртного, иначе бы Егоров в порыве возникшей паники мог насвинячиться и, чего доброго, угробил бы шаттл со всеми людьми на борту.

Психологическое напряжение росло с каждым новым пройденным миллионом километров.

Про себя каждый из членов экипажа уже давно перестал надеяться на успешный исход путешествия, но первой озвучить эту мысль, как ни странно, умудрилась Маринка. От уравновешенной девушки подобного срыва ожидали меньше всего.

Во время одной из штатных проверок системы регенерации воды она ни с того ни с сего вплыла в рубку, молча вытащила из зажима специальный ключ для откупорки муфт на перемычных шлангах и выплыла прочь. Никто не обратил на это внимания – мало ли что могло сломаться. Но через минуту из отсека, где располагалось оборудование систем жизнеобеспечения, стали доноситься какие-то странные, повторяющиеся через равные промежутки звуки.

Фрунзик оторвал взгляд от монитора и тупо поморгал красными глазами.

– Кто в «жизняке»? – спросил он у Максима.

– Маринка. Взяла инструмент и… Герасимов с дикими матюгами вылетел из рубки.

– Макс! Со мной! – крикнул он. – Только молчи и ничего не делай, пока я не прикажу!

В отсеке жизнеобеспечения ситуация оказалась пугающей. Не просто пугающей, а страшной – той, от которой пробирает каждый нерв.

Маринка, крепко ухватившись за открытую крышку панели, чтобы не отнесло силой противодействия, изо всех сил била здоровенным ключом по стальному кожуху водного компрессора. Это было бессмысленно и оттого еще более жутко. Вокруг нее летали капельки слез.

На появление в помещении Герасимова и Долгова Маринка никак не отреагировала. Она так же мерно и упорно продолжала колотить ключом по кожуху.

Максим хотел было подлететь и успокоить бедную девушку, но Фрунзик так зыркнул на него, что Долгову пришлось замереть на месте.

– Марина, – очень спокойно и в то же время твердо позвал Герасимов. – Марина, ты еще не закончила?

Девушка по инерции еще несколько раз ударила по кожуху и остановила руку. Повернулась и, срывая голос, прокричала:

– Не могу больше! Я не могу больше видеть ваши мерзкие рожи! Я не хочу больше никуда лететь! Пусть катятся все боги и черти к чертовой матери на чертовы кулички…

Долгов снова попытался приблизиться к Маринке, но Герасимов крепко схватил его за ворот спецкостюма и проговорил, обращаясь к девушке:

– Марина, когда закончишь штатную проверку системы гидрорегенерации, найди меня, пожалуйста. Скорее всего, я буду в рубке. Нам нужно поговорить о некоторых нюансах поведения на поверхности Марса.

После этого он вышвырнул Долгова из «жизняка» и захлопнул за собой люк.

– Ты ч-чего т-творишь? – От накатившего бешенства Максим даже стал заикаться.

Фрунзик прижал его к потолку коридора и прошипел в лицо:

– Секи сюда, дружище. Если ты еще раз в экстремальной ситуации ослушаешься моего приказа, я выкину тебя в вакуум.

Максим яростно засопел, но ничего не ответил.

– Я тебе сказал: идти со мной, но ничего без команды не делать. Куда рыпнулся? В няньку поиграть захотел?

– Какого хера ты на девчонку накричал, кретин? Она женщина, женщина, понимаешь?! – В Максиме продолжала кипеть обида и злость на неоправданный, по его мнению, цинизм Герасимова.

– Слушай внимательно. Второй раз повторять не буду… Вокруг пустота на добрую сотню миллионов километров. Только мы пятеро. Здесь космос, сечешь? В космосе другие законы. В космосе нет места слюнявой опеке и заботе. Если бы ты сейчас полез к ней с утешениями и жалостью, то получил бы железным ключом по жбану с гарантией в девяносто процентов! Она находилась в состоянии аффекта. В такие моменты человек способен воспринимать только спокойные и очень четкие приказы. Приказы, которые не дают эмоциям вырваться наружу, душат их. И если еще раз проявишь самодеятельность в подобных ситуациях, клянусь – выкину через грузовой шлюз.

Долгов усмирил вихрь чувств и взял себя в руки. И, как только эмоции отступили перед рассудком, он тут же с кристальной ясностью понял, что Герасимов прав. Прав, как никогда.

– Все нормально, Фрунзик… Отпусти.

– Мы все устали, Макс, – сказал Фрунзик, разжимая бледный кулак. – Но осталось немного. Осталось совсем чуть-чуть… Черт возьми! Мечтал ли ты, что когда-нибудь запросто пробежишься по другой планете, увидишь марсианские туманы? Знаешь, какие там бывают туманы! Если бы ты видел!

– А ты будто видел?

– Нет. Но обязательно увижу… Ладно, мотай в рубку. Мне сейчас нужно будет поговорить с Маринкой.

– Ты смотри мне, психолог доморощенный!

– Иди отсюда. Это приказ.

– Давай выкини меня в космос, – улыбнувшись, сказал Максим. Показал Фрунзику средний палец и поплыл по коридору прочь.

Он в который раз поразился различию между двумя Герасимовыми – земным и… «внепланетным». Здесь, в космосе, этот человек чувствовал себя словно рыба в воде. Он мог вспылить, но никогда не терял контроля над ситуацией.

На следующий день Маринка снова стала той жизнелюбивой, слегка капризной и в меру сварливой «хозяйкой» корабля – которую остальные члены экипажа в той или иной мере обожали. Они продолжили в свободное время встречаться с Максимом и предаваться буйным сексуальным утехам в невесомости. Но ни разу после этого случая ни он, ни Маринка не заикнулись о проклятом кожухе водного компрессора.

Полет продолжался. Согласно показаниям бортовых радиолокаторов, «Конкистадор II», как и раньше, отставал от шаттла примерно на неделю, иногда слегка сокращая разрыв, иногда увеличивая.

Тянулись дни, часы, минуты. Подчас отяжеленные ускорением. Подчас совсем невесомые.

И вот, уже на подходе к Марсу, когда частые шестикратные перегрузки от интенсивного торможения вымотали весь экипаж «Подснежника», на борту произошла серьезная авария…

Егоров изучал схему энергетической системы шаттла, вися в одном из кормовых отсеков, когда метеорит размером с грецкий орех насквозь прошил «Подснежник». Почему системы дальнего обнаружения и корректировки курса не среагировали на него, так и осталось загадкой – возможно, просто у какой-то мелкой шестеренки в огромном механизме электронного мозга корабля поломался один зубчик.

Относительная скорость метеорита была невелика, поэтому он не просто оставил маленькую дырочку по обе стороны обшивки, а разворотил пробоины диаметром с чайное блюдце.

Аварийная кормовая переборка тотчас захлопнулась, отделив Егорова от остальной части шаттла.

Юрка, осознав, что произошло, немедленно запаниковал и бросился затыкать дырки чем попало. Ему чуть не оторвало руку стремительно выходящим потоком воздуха.

Герасимов тут же оказался возле запертой переборки и включил связь через интерком.

– Юра! Не дергайся! На каждом сегменте обшивки существует автоматическая система ликвидации пробоин. Возьмись за ручку – возле тебя, слева. Слышишь меня? Кивни, если слышишь…

Егоров судорожно кивнул, глядя сквозь тройное стекло в переборке.

Сзади подлетели встревоженные Маринка и Максим. А за ними показалась черноглазая физиономия Торика.

– Что происходит? – спросил Долгов. – Фрунзик, у нас пробоина? А где Юрка?

– Отлично, – продолжил говорить Герасимов в решеточку интеркома, проигнорировав вопрос. – Видишь ручку? Крепко возьмись за нее обеими руками и постарайся как можно сильнее прижаться к стене. Отлично! Ты видел пробоины? Хорошо. Какого они размера? Если меньше пяти сантиметров, кивни один раз, больше – два!

Искаженное ужасом лицо Юрки задергалось, глаза забегали. Потом он кивнул три раза.

– Боже мой! – воскликнула Маринка, когда она наконец разобралась, что творится.

Фрунзик отключил интерком и быстро проговорил:

– В том отсеке нет даже легких скафандров. Если диаметр пробоин больше десяти сантиметров, то воздух выйдет быстрее, чем автоматы зальют дырки специальной пеной. Твою мать! Плохо дело!

– Так давай откроем переборку! – быстро предложил Максим.

– Бесполезно! Она автоматическая! Пока давление не выровняется – хрен! Изнутри тоже никак! Хотел бы я конструктора сейчас туда посадить вместо Юрки…

– Господи! Да что же делать?! – в отчаянии крикнула Маринка.

– Для начала заткнуться! – рявкнул Фрунзик. – Думаю!

– Стекло толстое, но скорее всего – не бронебойное, – сказал Торик.

Все обернулись в его сторону.

– Какого хера уставились? Берите что-нибудь потяжелее и бейте, – флегматично сказал астроном.

– Правильно! – заорал Герасимов. – Макс, тащи из кают-компании огнетушитель! Живо! У Егорова минуты две, не больше!

Долгов, ловко отталкиваясь от стен, полетел по коридору. Фрунзик снова включил интерком и громко проговорил:

– Юра! Слышишь меня?

Егоров кивнул. Его правая щека заметно подергивалась.

– Слушай внимательно. Мы сейчас тебя вытащим! Крепко ухватись за ручку и не отпускай ее, что бы ни происходило! Не поворачивайся к пробоинам! Когда скомандую – убери лицо от окошка. Мы разобьем стекло! Крепко закрой глаза, и если почувствуешь, что в ушах начинает звенеть, то выдохни весь воздух из легких! Понял? Не вдохни, а выдохни! Это очень важно! Выдохни! Понял?!

– Да ты что, с ума сошел? – прошептала Маринка, в ужасе глядя на Фрунзика. – Там и так мало кислорода осталось, а ты его выдохнуть просишь!

– В отсеке – декомпрессия! Чем выше у Егорова в легких будет давление, тем скорее его разнесет на клочки!

– Он же все слышит!

– Ничего он уже не слышит! Воздух стал слишком разрежен! – крикнул Герасимов, выхватывая огнетушитель из рук Долгова. – А теперь все упритесь во что-нибудь ногами и держите меня, чтобы сила удара была как можно больше!

Фрунзик махнул рукой, давая команду Юрке, и со всего размаха шарахнул по стеклу железным баллоном. Потом снова размахнулся и ударил. Зашипел от боли в отшибленном ногте…

Размах. Удар!

Размах. Удар…

В первом стекле появилась трещинка.

Размах. Удар! Удар! Удар!

Стекло разлетелось вдребезги. Осталось еще два! Нет! Не так! Осталось всего лишь два! Размах… Удар…

В поврежденном отсеке Егоров уже начал терять сознание. Конечности и спину сильно морозило… Все мысли отключились. Страх уходил вместе с воздухом, уступая место безмятежности и спокойному созерцанию ширящейся перед глазами радужной пелены… Стоп! Это не пелена! Это он зажмурил глаза, как и просил Фрунзик… Умный альбинос еще что-то просил. Держаться за ручку! Точно! Ну! Так он и держится! Только очень хочется разжаться замерзающие пальцы и вдохнуть полной грудью… Жаль – нечего вдыхать… В ушах еще громче зазвенело… нечего вдыхать… что-то еще… сердце словно изнутри рвут… нечего вдыхать… Зато есть что выдохнуть! Вот о чем еще просил Фрунзик… Выдохнуть эту последнюю частичку…

Полуживого, с несколькими резаными ранами на правой щеке от разбитого стекла Юрку вытащили из отсека, когда треклятая пена наконец заполнила пробоины и воздух перестал покидать корабль. Из ушей у Егорова текла кровь, губы потрескались и тоже кровоточили, на ладонях были ранки от ногтей – видимо, так крепко он стиснул руки в последний момент.

Фрунзик быстро доставил беднягу в крошечный медотсек и сделал несколько уколов. Пристегнув Юрку к кушетке, он неожиданно для всех погладил его по влажному лбу и устало проговорил:

– Ну ты и дал жару, ветеринар. Кто ж тебя лечить будет, дурак… И какого хера забрался в энергетический отсек, гондон ты любознательный, а?

После этого Герасимов развернулся к остальным и объяснил:

– Успели вроде. Внутренние органы целы. Есть незначительные повреждения особо чувствительных тканей, но это – ерунда. Возможно, станет похуже со зрением, а слух, думаю, полностью восстановится. Тщательнее он сам себя пусть осматривает, когда очнется. До этого времени придется без перегрузок идти. Блин, и так башка от невесомости раскалывается и ноги ватные… – Фрунзик помолчал, потеребил мочку уха и усмехнулся, глядя сквозь Маринку: – А ведь он все-таки послушался меня и выдохнул воздух. Иначе при такой декомпрессии все было бы гораздо… гора-а-аздо хуже…

На финишном отрезке полета экипаж был молчалив под стать окружающей пустоте.

Юрка понемногу поправлялся – раны на щеке зарубцевались, зрение и слух вернулись к норме, психологический настрой – тоже. Он как-то поделился с Максимом своими переживаниями по поводу тех минут, которые провел в разгерметизированном отсеке. Егоров признался, что в последние мгновения, когда сознание еще не покинуло его, он пожелал, чтобы они все же нашли Прометея и вернули огонь. Так сильно захотел этого, как никогда не хотел! Жажда победы взорвалась в нем словно сверхновая… Долгов ободряюще похлопал Юрку по плечу, но так и не нашел в себе сил, чтобы искренне улыбнуться.

Пустота постепенно втекала внутрь пятерых людей, несшихся по ней с колоссальной скоростью. Пустота пробивала душу насквозь, не встречая сопротивления, – словно поток нейтрино пробивает астероид.

Пустота поселилась совсем рядом.

Все мысли экипажа теперь крутились только около событий, которые ждали их на негостеприимной планете. Им необходимо было найти разгадку, ради которой пришлось ехать через Россию, мчаться между звезд, ползти по ущельям собственных сомнений. Максиму, Юре, Маринке, Торику, Фрунзику – всем им нужен был тот, кто смог бы дать взамен нечто, возмещающее убытки. Иначе все пройденное кольцо из боли, страха и неизвестности могло оказаться никчемным…

Когда шаттл закончил торможение и вышел наконец на стабильную орбиту, весь экипаж собрался в рубке, чтобы понаблюдать фантасмагорическую картину, открывшуюся за иллюминаторами.

Марс был угрюм. Бурые пятна равнин и плоскогорий рассекались серо-зелеными язвами впадин. Полярная шапка нечаянной кляксой белела возле самой кромки планеты. Из-за сильной разреженности атмосферы кое-где были видны даже отдельные горные хребты и каньоны, ветвистыми молниями хлестнувшие когда-то по поверхности.

Марс был, как и всегда, чужд людям. Суетливым маленьким людям, взбалмошным и тщеславным, корыстным и злым, людям, жаждущим покорять, ищущим сиюминутных потрясений, несшим жизнь и смерть.

Марс ценил время и расстояния.

И никого не приглашал в гости.

– Какой он… холодный, – прошептала Маринка.

– Будем надеяться, что в горах Фарсида сейчас не сезон бурь, – сказал Фрунзик. – Иначе могут возникнуть дополнительные сложности с приземлением и поисками. На автоматике «Подснежник» сажать нельзя, его аэродинамические характеристики не приспособлены к местной атмосфере, а вручную такую дурынду посадить непросто.

– Хватит пугать, – поморщилась Маринка, сунув пальчики в переплетения своих парящих волос.

– А я и не пугаю. Просто сразу предупреждаю, чтобы потом не было претензий.

– Когда – потом? – настороженно спросил Юра.

– Когда размажемся о какую-нибудь скалу.

– Тьфу ты! Убавь свое чэ ю…

Спустя полчаса Герасимов с Ториком вывели оптимальную траекторию посадки, перепроверив расчеты несколько раз. Святослав в последние недели уже не просил вернуть его к доктору Звонкову и казался вполне вменяемым человеком. Возможно, космос вылечил его?…

Снижаться можно было довольно быстро по глиссаде, не боясь развалиться в плотных слоях атмосферы, коих здесь просто-напросто не имелось. Опасность подстерегала уже возле поверхности. На Земле шаттлы садятся, практически не включая двигатели. Регулируя тангаж, корабль тормозит естественным образом – брюхом об атмосферу. Но что делать на планете, где плотность воздуха в сотни раз меньше земной, чтобы не упасть, как наковальня? Тормозить маршевыми двигателями. То есть в случае с «Подснежником» – снижаться хвостом вперед, а в последний момент умудриться перевернуться и выровняться. Автоматика такой безумный вариант отвергла бесповоротно, поэтому Фрунзику предстояло посадить шаттл вручную.

– Хочу оговориться, – предупредил он, прежде чем отправить всех по амортизирующим креслам, – в истории земного космофлота вручную корабль сажали дважды. Из них лишь один раз удачно.

– Трижды, – поправил его Торик, пристегиваясь. – Из них два раза удачно. Я спасательную шлюпку с первого «Конкистадора» тоже ручками вел. Автоматика отказала сразу после расстыковки.

– В прессе говорили иначе, – удивился Фрунзик.

– А что им оставалось говорить? Что сбрендивший вконец астроном с явными признаками полнейшей дезориентации и моторной афазии посадил шлюпку вручную?

– Ты не перестаешь меня удивлять, Торик!

– А ты оттягиваешь момент. Хотел попасть на Марс? Вытащил меня из уютной психбольничной койки? Вот и давай! Рули!

– Всё, – разочарованно махнул рукой Герасимов, – ты, кажется, выздоровел. Хотя, признаюсь честно, больше ты мне нравился уравновешенным психом… А ну-ка живо все по местам, смертнички!

Когда все члены экипажа заняли свои кресла, Герасимов прикрыл на секунду глаза и запустил маршевые. Он положил пальцы рук на небольшие джойстики, встроенные в подлокотники, и сказал:

– Никогда не думал, что совершу такую глупость.

– Я подстрахую, – откликнулся Торик. – Не болтаться же на орбите в ожидании ядерной боеголовки в сопло. Давай, Игорек, посади этот топор.

Фрунзик улыбнулся, захлопнул стекло скафандра и двинул правый рычажок в сторону. Шаттл вздрогнул, словно испугался безрассудства пилота, и медленно пошел вниз, к планете.

Корректируя полет маневровыми двигателями, Герасимов вывел корабль на посадочную глиссаду и попытался развернуть его кормой вперед. 120-тонная туша «Подснежника» тут же отклонилась от курса и ушла влево, крутнувшись несколько раз вокруг продольной оси.

– Не выйдем! – крикнул Торик. – Разворачивайся и заходи на следующий виток. Еще один шанс у нас есть. Обогнем планету, потеряем высоту, но шанс есть. Если продолжишь сейчас снижаться – разобьемся.

Герасимов и сам понимал, что нужно делать еще один виток, но на секунду ему показалось, что он сможет выровнять шаттл и затормозить… В этот миг корабль по неизвестной причине тряхнуло, и Фрунзик решил не рисковать, а прислушаться к совету Торика.

– Слава, – спросил он, разворачивая «Подснежник», – Слава, у нас действительно есть шанс на втором заходе или лучше снова уйти на стационарную орбиту, пока не поздно?

Перегрузки в критическом моменте разворота получились дикими, и на некоторое время Фрунзик потерял способность говорить и слышать. Когда шаттл вновь понесся над планетой носом вперед, он услышал в наушниках слабый голос Торика:

– Шанс есть. Небольшой. И не давай такой форсаж на маневрах – всех ведь поубиваешь… Слушай внимательно, что я думаю. На сто восьмидесятой риске начнешь разворот. До сто пятнадцатой тебе нужно успеть стабилизироваться. Затем маневровыми сменишь угол на восемнадцать-двадцать, не больше, и дашь на маршевые шестьдесят процентов. Потом на отметке…

Фрунзик слушал гипнотический голос Святослава, машинально корректировал курс и думал, как дико, наверное, должна выглядеть их так называемая «посадка» с поверхности. Несущийся на скорости полтора километра в секунду болид весом в сто двадцать тонн… Хотя неправильно… Здесь шаттл весит около сорока…

За бортом послышался тонкий вой. Даже сквозь скафандры и рев двигателя просачивалась эта заунывная песня полета. Несмотря на то что марсианская атмосфера и была сильно разрежена, все же у самой поверхности она давала легкий эффект трения. А на такой скорости этот эффект на порядок возрастал… Это и спасло «Подснежник» от падения, когда Герасимов решил, что надо заканчивать торможение маршевыми и пора разворачиваться носом для посадки. Едва он тронул рычажок, корабль крутануло так, что перед глазами поплыла кровавая муть. В ушах сквозь треск и гул раздался крик Торика:

– Переключай на меня! Мы входим в пике!

– Я посажу! – прохрипел Фрунзик и врубил маршевый на форсаж.

«Подснежник» взревел, словно раненый зверь, но вращение слегка замедлилось. Герасимов тут же вырубил основной двигатель. В иллюминаторах замелькали какие-то серые пятна и росчерки – в районе гор Фарсида, где им нужно было сесть, чтобы отыскать жилой модуль первой экспедиции, сейчас было раннее утро.

Альтиметр замигал красным, показывая, что высота опасно мала. Но горизонт уже почти выровнялся, и скорость спала до полукилометра в секунду, поэтому контролировать полет стало проще. Герасимов выдвинул закрылки на двадцатку, потом вгляделся в экран и добавил еще десятку. После этого он чуточку изменил угол снижения и стал постепенно давать мощность на носовые сопла, которые исполняли роль тормозов в воздухе на относительно малых скоростях. Гирокомпас взбесился, выдавая абсолютно невозможные показания, – автоматика тщетно старалась сопоставить картину магнитного поля планеты с земными характеристиками. Но основная навигационная система работала исправно – ее Торик еще на орбите настроил по двумстам шестидесяти статичным точкам на поверхности и траверзу экватора.

Унылое завывание наконец стихло.

Шаттл уже летел на скорости обыкновенного гражданского авиалайнера. Альтиметр продолжал подмигивать красным зрачком на приборной панели, но Фрунзик плевать на него хотел! Он с каким-то тупым упорством продолжал увеличивать мощность носовых и нижних сопел, чувствуя, как небольшая отрицательная перегрузка давит на спину.

– Это не я, это ты псих, – просипел Торик.

И Герасимов вдруг рассмеялся. Не потому, что ему удалось невозможное, не потому, что свершилась его мечта попасть на Марс, а потому что он был рад этим дурацким словам. Он был рад этим словам именно в этот момент, именно сейчас, именно здесь – в сотне метров над плесневело-бурой безжизненной пустыней.

«Теперь можно жить дальше, – подумал Фрунзик. – После всего этого мы просто не имеем права не жить!»

Подломив обе задние стойки шасси, «Подснежник» шарахнулся о каменистое плато и поехал на брюхе с ощутимым заносом вправо. Автоматически выстрелили тормозные парашюты, бесполезные здесь, как зонтик в вакууме. Снизу на протяжении секунд двадцати доносился душераздирающий металлический скрежет, и казалось, что вот-вот обшивка не выдержит и какой-нибудь острый выступ пропорет фюзеляж.

Но обшивка выдержала.

Шаттл наконец вздрогнул в последний раз и замер.

Красный огонек альтиметра продолжал возмущенно помигивать. Вскоре заглох шум в двигательном отсеке, и стало слышно, как потрескивает снаружи внешняя оболочка, стремительно остывая.

Спустя минуту Торик снял шлем и проворчал: – Промазал. На пятнадцать километров восточнее жилого модуля сели. Пешком теперь прикажешь тащиться?

Но Герасимов не услышал его. Он спал, так и не убрав пальцы с рычажков управления.

Глава девятая

У человека существует ряд потребностей. Главные из них – пища, вода, сон, секс, безопасность. Ничего из вышеперечисленного не хочется, как правило, в двух случаях – либо если ты не человек, либо если ты мертв.

Максим, бредя от вездехода «Крестоносец» к куполу жилого модуля, чувствовал себя полуживым и хотел удовлетворить все пять пунктов. Желательно одновременно и два раза подряд.

Захлопнув внутренний шлюз, он сбросил шлем, выбрался из скафандра и бессильно опустился прямо на пол, вытянув ноги в сторону разбросанных инструментов. За ним в жилое помещение ввалились Торик и Фрунзик. Их тройка сегодня дежурила по внешнему поиску.

– До подхода «Конкистадора» осталось полтора дня, – рубанул правду-матку Герасимов, стряхивая остатки рыжеватой пыли с ботинок.

– Как найти кого-то в этом лабиринте из камней и скал? – пробормотал Максим, глядя на свои носки. – Не понимаю, как мы вообще могли на что-то рассчитывать. Идиоты.

– Ты скажи спасибо, что сейчас ветер слабый, а то такие бы бури нагнал, что ты б своего члена не увидел.

– Я и так его не вижу.

– А ты вглядись. Если не получится, я тебе микроскоп подгоню.

– Отвали…

Маринка вышла из небольшого хозотсека, неся в руках крупный котелок.

– Хоть бы помог кто…

– Да тут же в три раза меньше, чем на Земле, сила тяжести, – поднимаясь и беря из ее рук емкость и вдыхая аромат еды, сказал Долгов.

– После невесомости кажется, что она здесь в тридцать три раза больше.

– Зато ноги-руки не отекают и выблевать собственные мозги не тянет.

Герасимов осмотрел модуль, заглянув в тамбур реакторной, стукнул по двери санитарного блока и спросил:

– А где Егоров?

– Юрка? А он вышел. Кажется, уровень реагента в атмосферных установках упал. Сказал, пойдет проверит.

– Давно?

– Минут пятнадцать назад. А что?

– А то, – разъяренно обронил Герасимов, – что, когда мы подъезжали, возле атмосферных установок никого не было!

Он подошел к радиостанции общей связи и вывел передатчик на частоту приемников скафандров. Сердито проговорил в микрофон:

– Эй! Пилигрим долбаный! Ты где шляешься? Прием.

Ответа не последовало. Максим остановился возле стола, так и не поставив на него кастрюлю, и посмотрел на Фрунзика. Тот был бледнее обычного от гнева.

– Егоров! Ты меня слышишь? Срочно возвращайся в модуль! Я собираюсь здесь тебе башку оторвать за самовольное покидание жилого пространства! Прием.

– Я думала, он тебя предупредил, – пробурчала Маринка, хмурясь.

И тут из динамика донесся далекий Юркин голос:

– Я его нашел! Я его нашел! Слышите?… Я его нашел… Прием!

Долгов выронил кастрюлю из рук, и душистая солянка расплескалась по полу, чуть не обварив ему ноги.

Маринку оставили в модуле, хотя она и порывалась пойти с ребятами.

Запеленговав место, откуда поступил слабый радиосигнал от Юрки, Фрунзик, Торик и Максим снова влезли в скафандры и вышли наружу. Их движения были суетливы более обыкновенного, шаги размашисты, никто не осмеливался произнести хотя бы слово, будто боялись спугнуть удачу.

Солнце далеким бликом мерцало в желтоватом небе, по которому с запада на восток бежал маленький Фобос. Каменистое плато было похоже на панцирь какого-то огромного животного. На западе виднелись бесконечные выпуклости нагорий, на юго-востоке – гигантская линза вулкана Олимп.

Судя по сигналу, Егоров находился в полутора километрах от жилых строений. Но в том направлении местность была скалистая, поэтому Фрунзик решил не брать «Крестоносец», а двинуться пешком.

Шли молча. Торик нес в руке чемодан с инструментами. Максим то и дело оглядывался по сторонам – пешую прогулку по Марсу он совершал впервые за пять с лишним дней пребывания на планете.

Уже через десять минут они остановились посреди небольшого сырта, с одной стороны которого возвышалась довольно высокая гряда, а с другой вниз уходила пологая равнина с извилистыми желобами.

Герасимов глянул на пеленгатор и удивленно посмотрел на Торика.

– Вроде…есь.

Связь работала с перебоями: видимо, где-то неподалеку проходила большая ферросодержащая жила.

– …робуй еще раз вызвать!

Фрунзик кивнул и принялся монотонно повторять:

– Егоров! Егоров! Ты меня слыши… ров! Прием.

Возле скал возникло движение, заставившее всех вздрогнуть и резко повернуться на девяносто градусов. От дальнего конца гряды к ним бежал Юрка.

– Говори! – прокричал Герасимов, когда Егоров оказался рядом. – Не томи! Неужто нашел?

Глаза Юрки были полны ужаса и слез. Это было видно даже сквозь поляризационное стекло шлема. Он размахивал руками, губы судорожно шевелились, но в наушниках лишь трещали помехи. Потом он схватил Фрунзика за рукав скафандра и потащил за собой.

– У него передатчик загнулся, наверное, – предположил Герасимов, едва поспевая за бегущим Юркой.

Егоров, не сбавляя шага, обернулся и энергичной закивал головой.

– Точно! Он нас слышит, а мы его нет! Так вот, Егоров, несмотря на…есь проявленный героизм, я тебе башку откру… за самовольство!

Егоров никак не отреагировал на угрозу расправы, продолжая увлекать Герасимова за собой. Максим и Святослав бежали следом.

Наконец они оказались у дальнего конца гряды, возле скалистого выступа, который, если не искать специально, очень просто было обойти стороной и не заметить. Егоров остановился, взял Фрунзика за плечи и посмотрел на него сумасшедшим взглядом.

– Юра, ты меня пугаешь… – обеспокоенно начал Герасимов, но осекся. Он заметил за спиной Егорова нечто, отличающееся по цвету от окружающих скал.

Фрунзик и Максим синхронно попятились от ужаса, глядя на человеческую фигуру, прикованную к каменной стене. То-рик так и остался стоять, не в силах пошевелиться.

– Спаси, сохрани… – хрипло прошептал Долгов. – Кто мог такое…елать…

– Боги, – не своим голосом ответил Торик. – Я понял, почему они заделались именно под олимп… кх…

– П-почему? – выдавил Фрунзик.

– Видел в модуле книжку Куна «Легенды и мифы…ней Греции»? Когда мы летели в первый раз, много лет назад, у нас в экипаже был майор Повх, биолог… сам его помнишь наверняка. Я видел, он почитывал эту книжку. Это случайность, понимаешь? Их разбудили… Они нашли пресловутые легенды и не придумали ничего лучше, чем сыграть по этому сценарию.

Сердце у Максима готово было вырваться наружу. Телеметрия показывала 120 ударов в минуту. Он вдруг с жуткой ясностью осознал, что Торик прав. Что все гораздо глубже и уродливее, чем им казалось до этого момента.

Первая марсианская разбудила нечто, и это нечто вырвалось на свободу! Не зря все записи бортового самописца на «Крестоносце» были уничтожены. Что-то пугающее увидели люди, прибыв сюда. А вся история про олимпийских богов была лишь легендой. Легендой из случайно увиденной книги…

Они летели сюда, в холодный пустынный мир, чтобы найти ответ, а вместо этого получили очередную порцию загадок.

Все оказалось намного страшней и запутанней.

– Легенда о Прометее прикованном, конечно же… – прошептал Герасимов. – Но кто они… на самом деле?

– Торик, не молчи, – неожиданно для самого себя попросил Максим. – Наверн… это глупо говорить… Но мне страшно…

Святослав передернул плечами, не оборачиваясь. В скафандре этот жест почему-то показался Долгову похожим на конвульсии.

– Что же космонавты из перв… сианской нашли здесь? – медленно проговорил Фрунзик. – Кто же эти боги?

– Надеюсь… нам рас… кажет, – произнес наконец Торик. – Ведь он жив.

Максим почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Его всего начало трясти от этих слов, но он не мог найти в себе силы оторвать взгляд от иссохшего тела, прикованного к скале толстыми стальными канатами.

Где же конец легенды и начало реальности? Почему так хочется верить, что этот… получеловек когда-то подарил людям огонь, преступил дозволенные богами границы? Почему так хочется, чтобы все стало настолько просто?!

Прометей безвольно висел в переплетении металлических тросов, концы которых были намертво вбиты в твердую породу. Его сухая кожа была покрыта язвами и рытвинами от вредной атмосферы, космических лучей, низкого давления и температуры. Лица видно не было, потому что облысевшая голова была опущена на грудь.

Воистину жуткая кара – умирать каждую секунду в течение вечности, будучи бессмертным.

Кто же они?

Что за дикую головоломку подбросила Вселенная человеку?

– …нужно освободить, – раздался в наушниках голос Герасимова. Какой-то чужой голос. – Помогите же мне, хватит с него мучений! Торик, давай инструменты!

В течение суток после того, как изможденное тело Прометея доставили в жилой модуль, все как на иголках сидели.

Он неподвижно лежал на кушетке с закрытыми глазами, и если бы не слегка вздымающаяся грудь, можно было бы подумать, что старик мертв. Да, он был стариком. Не оттого, что сделала с ним марсианская атмосфера за четыре долгих года. Он действительно был таким. Если сравнивать с остальными богами, выглядел даже старше хромого Гефеста.

Раны на нем заживали с потрясающей скоростью. Маринка с Егоровым намазали его грудь, спину, руки, ноги, лицо питательной мазью, но этого и не требовалось. Уже через десять-двенадцать часов кожные покровы выглядели вполне сносно.

Фрунзик настроил на ноутбуке, который по счастливой случайности сохранился в рабочем состоянии, специальную программу. Она на основе схематичных рисунков, математических и геометрических выкладок давала общие понятия о человеческой истории, культуре, науке и обучала русскому языку. Маринка сделала генеральную уборку в жилых и хозяйственных отсеках модуля. Торик целую ночь провозился в недрах «Крестоносца», проверяя надежность и работоспособность всех систем. Внутри вездеход за все это время остался нетронут, только снаружи титановую броню слегка подъела коррозия.

Егоров с Долговым, чтобы не маяться бездельем, от которого у обоих уже начала потихоньку ехать крыша, играли в мини-шахматы.

И вот на следующий день, ближе к вечеру, Прометей открыл глаза.

Поначалу никто этого не заметил, но когда старик приподнялся на локте и отсутствующим взглядом осмотрел помещение, Маринка и Юрка с Максимом замерли. Фрунзик продолжал колотить по клавишам ноута, сидя к Прометею спиной. Торик был снаружи.

Старик хотел что-то сказать, но голосовые связки отказались повиноваться, и он хрипло закашлялся, сплюнув на пол сгустками крови.

Герасимов чуть не подпрыгнул на месте. Он моментально развернулся, свалив ноут на пол, и уставился на Прометея.

– Илраен-нна куа… – сипло проговорил старик. – Пиша диа… ал…

Он снова закашлялся и чуть не упал с кушетки.

Фрунзик суетливо поднял компьютер с пола и запустил обучающую программу. После этого он медленно, стараясь не делать резких движений, подошел к Прометею и протянул ноут экраном вперед. Старик отшатнулся, словно от раскаленного прута, сверзился с кровати и попятился задом на карачках.

– Ин-ша! Илраен-нна куа… – испуганно забормотал он, не сводя глаз с опешившего Герасимова. – Ин-ша диа алкеана!

– Их язык, – прошептал Егоров. – Помните, они иногда очень похоже говорили…

– Заткни пасть! – шикнул на него Фрунзик, поставил раскрытый ноут на кушетку и отошел.

– Давайте выйдем, – предложила Маринка, сжимая в руке вспотевшую ладонь Максима.

– Нет, – возразил Герасимов шепотом. – Он напуган и дезориентирован. Что угодно может натворить. Не забывай, он все-таки – один из этих. А значит, обладает нечеловеческими способностями.

Тем временем старик, переводя опасливый взгляд с Маринки на Фрунзика, медленно приблизился к ноуту. Он, видимо, боялся посмотреть на него, боялся отвести глаза от людей. Не доверял. Егоров почесал нос и показал пальцем на компьютер. Сказал:

– Не бойтесь. Мы вас не обидим.

– Ты дебил? – поинтересовался Максим.

– Отстань. Я вхожу в контакт с внеземной цивилизацией, – оскорбился Егоров.

– Да замолчите вы или нет? – прошипел Фрунзик. – И кстати… Не могут они быть представителями никакой внеземной цивилизации. Ученые еще полтора года назад по кусочку ногтя Артемиды определили, что ДНК полностью соответствует нашему.

Старик наконец решился. Сначала он стал бросать беглые взгляды на экран, но уже через минуту уставился на него во все глаза. Потом поискал что-то на клавиатуре и нажал стрелочку, прокручивая картинку. Через некоторое время еще раз. И еще. Затем он принялся долбить по клавише с размеренностью метронома.

С шипением отошла внутренняя переборка шлюза, и в жилой отсек вошел Торик. Прометей дернулся и снова отполз в угол. Святослав остановился посреди комнаты как вкопанный. Герасимов сделал ему жест, словно снимает шлем. Торик понял и принялся медленно выбираться из скафандра.

Видя, что вошедший тоже не представляет опасности, Прометей вернулся к изучению материала.

– Он что, просто проглядывает? – потихоньку спросил Максим у Фрунзика.

– Нет. Думаю, что он просто очень быстро усваивает материал.

– Может, накормить его? Или дать воды? – сказала Маринка, так и не выпуская ладонь Долгова.

– Дать воды, – вдруг, четко выговаривая буквы, повторил старик, не отрывая стремительно бегающего взгляда от экрана.

Егоров вполголоса выматерился. Прометей тут же повторил ругательство с точной интонацией.

– Ты поосторожней с лексиконом, – усмехнулся Фрунзик, аккуратно ставя рядом с ноутом стакан с водой.

Старик тут же схватил стакан, понюхал содержимое, попробовал на язык и залпом осушил его. Произнес, принимаясь снова долбить по «стрелочке»:

– Еще воды. Больший объем.

– Мне б так в школе учиться… – вздохнул Торик. – Я бы сейчас не только тройные интегралы в уме считал, а… Я даже предположить не могу… У меня б, наверное, давно мозг взорвался.

Через час старик отодвинул в сторону ноут и перевел осмысленный, мудрый взгляд на Герасимова, безошибочно принимая его за командира. Серьезно спросил:

– Что они натворили?

Произношение у него оказалось чистое. Даже слишком чистое для исконно русского.

– С какого момента рассказывать? – спросил Фрунзик, тяжело вздыхая.

– Мне-то откуда знать. С самого начала. Они как присобачили меня к скале, так сознание и помутилось…

– Кто вы такие?

– Всему свое время. Рассказывай.

«Крестоносец» прыгал на ухабах, виляя по бывшему вулканическому руслу. Пятеро людей и Прометей сидели в его чреве, пристегнутые к креслам пневморемнями.

У подножия Олимпа занимался рассвет. Солнце уже поднялось над горизонтом, но его пока не было видно за исполинским куполом вулкана. Зато правее, километрах в пятнадцати, оно уже вовсю ласкало каскады холмов и бескрайние равнины своими холодными лучами.

Марсу всегда не хватало ласки далекого светила. Наверное, поэтому он был угрюм и негостеприимен.

Марс был чужд людям.

– Вход должен быть где-то здесь, – сказал старик, хмуро глядя сквозь стекло. – Четыре столба высотой метров десять. Если мы не успеем активировать аварийную систему в течение часа – будет поздно. Они нас в порошок сотрут.

– А если успеем? – осторожно спросил Максим.

– Если успеем – возможно, кому-то из всех нас повезет. Я не знаю, что случится. Не знаю, какое будет вынесено решение.

Они вновь замолчали.

То, что накануне рассказал Прометей, поражало воображение и ум настолько, что обсуждать полученную информацию друзья даже не решились. Это буквально с ног на голову переворачивало все представления людей о богах, свалившихся как снег в разгар июля. Все гипотезы, выдвинутые за два с лишним года, рассыпались в прах, когда старик сказал одно-единственное слово. А ведь тайны никакой и не существовало. Ответ был совсем прост…

– Вот они! – воскликнула Маринка. – Смотрите! Там, на пригорке!

– Они, – согласился Прометей. – Поворачивай.

Фрунзик развернул «Крестоносец» практически на девяносто градусов вправо, отчего у всех мотнулись головы в горловинах скафандров.

Через минуту вездеход остановился возле четырех десятиметровых столбов, облепленных мелкими камешками.

– Выбираемся? – уточнил Герасимов.

– Да. Пойдем все вместе. Здесь оставаться опасно…

Спрыгнув на грунт, Максим задрал голову вверх, насколько позволял громоздкий шлем. Столбы рукотворными колоссами возвышались посреди этого мертвого мира. Четыре следа цивилизации в необитаемой пустыне.

Он помог слезть Маринке, которая очень неловко передвигалась в тяжелом скафандре.

– Неужели все это происходит на самом деле? – послышался в наушниках ее голос. – Мы совершенно ничего не подозревали. Искали какие-то эфемерные цивилизации, с раззявленным ртом читали фантастические книжки об обитаемой когда-то Солнечной системе. А на самом деле были совершенно одиноки в этой черной бездне. Никого вокруг на сотни световых лет, кроме них. Даже не знаю, досадно мне или смешно…

На пределе слышимости возник какой-то новый звук. Тихий, унылый гул.

– Помехи какие-то странные, – сказал Фрунзик.

– Это не помехи, – ответил Прометей.

– Но здесь атмосфера разрежена, и звуковые волны в ней практически не распространяются.

– Посмотрите туда. Нет, повыше, около склона. Думаю, такого вы еще не видели…

За пологой кромкой Олимпа, видимого отсюда под необычным углом, небо стремительно приобретало голубоватый оттенок. Гул уже стал явственно слышен, почувствовалась легкая вибрация почвы.

– «Конкистадор»… Всем лечь! На землю! – только и успел крикнуть Торик, прежде чем из-за склона вулкана вылетело гигантское облако, окруженное голубоватым ореолом.

Максим бросился вниз, инстинктивно прикрывая собой Маринку. Краем глаза он увидел, как стремительный болид пролетел в километре от них, бросив в дрожь все вокруг, и скрылся за холмом. Через секунду почва исказилась волной и конвульсивно содрогнулась. Удар был такой сильный, что всех подбросило на несколько сантиметров. В месте падения межпланетника моментально образовалась пыльная туча, закрывшая полнеба.

– Хана? – крикнул Егоров. – Скажите мне, что им хана!

– Нет! – ответил старик, поднимаясь на ноги и смахивая с одного из столбов налипшие камешки. – Все! Быстро внутрь этого квадрата!

Земля ушла из-под ног, и в первый миг Максим подумал, что началось землетрясение, вызванное падением исполинского корабля. Но потом понял, что это опускается вниз плита, скрытая под бурой породой.

В следующий миг он шарахнулся затылком обо что-то твердое так, что из глаз сыпанули искры. Сверху донесся металлический лязг, и свет исчез. Они оказались в кромешной тьме.

– Не рыпайтесь, – раздался какой-то очень далекий голос старика. Словно он говорил не по радиосвязи, а просто так. – Сейчас включу освещение. Шлемы можете снять, здесь уже нормальный воздух, температура и давление.

Максим осторожно отстегнул перчатку и почувствовал, как прохладный сквознячок скользнул по запястью. Градусов двадцать выше нуля, вполне терпимо. Он стянул шлем и отложил его в сторону.

– Маринка, – позвал Долгов. Во время падения он выпустил ее руку. – Маринка, ты здесь?

Ее теплая ладонь быстро нащупала его ладонь, и Максим крепко сжал пальцы.

– Что теперь? – раздался громкий голос Фрунзика. – Не успеем?

В помещении загорелся мягкий свет, исходящий из небольших выпуклостей в полу, расположенных по кругу. Они оказались в огромном ангаре, размеры которого было непросто определить – освещена была только центральная его часть.

– Я сейчас запущу аварийную систему, – откликнулся Прометей откуда-то из полумрака.

Торик отбросил свой шлем в сторону и подобрал с пола какой-то предмет.

– Гляди, – обратился он к Фрунзику. – Фотоаппарат. Именно такой был у Сашки Повха, когда он на поверхность спустился.

– Значит, они все-таки были здесь. Как же их занесло в эти катакомбы? – сказал Герасимов, трогая носком ботинка остатки переломленных светостержней.

– Володьку Локтева вечно куда-то заносило… – Святослав осекся. Со злостью в голосе проговорил: – Все погибли. Я, как изгой, остался. Один. На кой вы меня из дурки вытащили? Идиоты…

На освещенную часть помещения вышел Прометей. Он держал в руках длинную семигранную призму, сделанную из матово-серебристого металла. На гранях этого странного стержня виднелись извилистые прожилки, переливающиеся, словно живые.

– Времени на размышления нет, – произнес он. – Я включаю систему. С этой минуты вы будете находиться под протекцией хозяев.

Он воткнул стержень в углубление в центре светящегося круга и собрался повернуть.

– А где они сами? – спросил Егоров.

– Не знаю. Наверное, очень далеко. Но когда развитие одной разумной расы опережает развитие другой более чем на шесть порядков, низшая раса уже не способна понять и воспринять методов высшей. Представьте, какие возможности у хозяев, если мы всего лишь их слуги.

– Я предпочитаю термин «привратники», – тихо сказал Зевс, выходя на свет.

Максим дернулся и крепче сжал руку Маринки.

За Зевсом появился Apec, лицо которого было до неузнаваемости обезображено взрывом. Затем в круг вошли Аполлон с Герой. Их вздувшаяся волдырями кожа все еще помнила жадные прикосновения огня при посадке на межпланетнике. Следом за ними появились остальные.

Маринка вцепилась в локоть Максима так, что он негромко вскрикнул. Егоров попятился к старику, готовому повернуть семигранную призму. Торик с Герасимовым встали спиной друг другу, бешено крутя головами из стороны в сторону.

– Не делай этого, – обратился Зевс к Прометею. С его щеки свисал кусок обугленного мяса, и широкоплечий красавец, подсвеченный снизу, казался в этот момент воплощением бредового кошмара.

– Что вы натворили, – укоризненно проговорил Прометей, крепко вцепившись в серебристый стержень обеими руками. – Зачем забрали у них огонь?

– А зачем ты его дал?

– Он им был нужнее, чем нам. Даже в книжках легенды не врут.

– Ты совершил ошибку, старик. И хозяева не простят тебя так же, как не простят нас. Готов? Готов исчезнуть навсегда из-за этой дурацкой цивилизации, которую мы должны были охранять?

– Вот именно. – Глаза Прометея сверкнули. – Оберегать. Сторожить у ворот, а не лезть в дом. Ты прав! Мы привратники, а не слуги. Привратники. Те, которых хозяева оставляют у границ каждой из разумных рас, что находят в космосе.

– Так какого рожна ты полез? Какого хрена ты дал им тысячи лет назад огонь, которого они не были достойны? А потом еще подло погрузил нас в анабиоз, чтобы мы не могли помешать! И если бы не счастливая случайность, если бы та экспедиция не обнаружила наш склеп, то человечество так и продолжало бы на халяву пользоваться тем, что должно было заслужить ценой долгой эволюции!

– А нам никто не давал права решать, достойны они или нет. Да, я переступил через правило, я дал им огонь. И теперь готов за это ответить. Вместе с вами, ублюдками, которые перестали быть богами, но так и не смогли стать людьми.

Наступила тишина.

Люди и оставленные давным-давно могучей цивилизацией привратники переглядывались. Партия была разыграна до конца, но закончилась позорным патом.

Внезапно Максим отпустил руку Маринки и подошел к Зевсу практически вплотную. Он почувствовал сладковатый запах горелой плоти и посмотрел на изуродованное лицо.

– Ты свихнулся? – невольно вырвалось у Егорова. Максим рассмеялся. И громко сказал:

– А ведь мы так и не приняли вас за богов! В глубине души каждый из людей сомневался.

Он рассмеялся еще громче.

– Привратники создаются хозяевами по образу и подобию расы, к которой они приставлены. Верно?

Зевс промолчал.

Максим снова закатился в приступе истерического смеха. Крикнул:

– Получается, что «боги» созданы по образу и подобию людей, а не наоборот. Ну и дела! Ха-ха…

Через минуту Долгов справился со своим припадком и замолчал.

Зевс так ничего и не ответил. Снова наступила гробовая тишина.

Тишина перед грозой.

И чудовищным молотом, словно оглушительный гром, разбили ее слова, произнесенные Аресом:

– Да, мы сделаны по вашему образу и подобию. Но неизвестно – что страшней. Ведь вы всегда создавали себе богов, трусливо оглядываясь на самих себя!

Максим замахнулся, чтобы ударить Ареса по обгорелому лицу, и в это время Прометей повернул стержень.

Рука Долгова прошла сквозь пустое место. Не было никаких дешевых спецэффектов – привратники просто исчезли, оставив среди светящегося круга пятерых людей, осмелившихся бросить вызов сильнейшим.

– На сколько порядков, он говорил, эти пресловутые хозяева умнее нас… – проговорил Егоров, когда они уже стояли возле «Крестоносца». – На пять? На шесть?

– На двадцать шесть, – огрызнулся Максим, стирая рукавом замерзшую грязь со стекла шлема. – Спать хочу до смерти.

– Жалко, что мы на Землю вернуться не сможем, – вздохнул Юрка. – Я там тебе подарочек приготовил. Сейчас, когда огонь на планете вновь появился, нефть сильно подскочит в цене. А я собрал документы твои на скважину. В Сибири, помнишь, когда ты их в порыве идиотизма разбросал по полю? Я собрал и в надежное место спрятал. На всякий случай.

– Мудак, – без выражения произнес Максим.

– Спасибо.

– Заходи еще.

– Хамло ты, Долгов…

К ним подошла Маринка и прищурилась, глядя на Солнце, которое показалось из-за кромки Олимпа.

– Как странно, – проговорила она. – Неужели возможно столько совпадений?

– Каких совпадений? – спросил Торик, становясь позади и тоже щурясь.

– Один из привратников, оставленных могучей цивилизацией сторожить нашу планету от напастей, дарит огонь людям давным-давно – когда еще не было и в помине никаких древнегреческих мифов. И еще… Их логово находится возле горы на Марсе, которую люди почему-то назвали именно Олимпом. И снова – не всё! Где объяснение тому, что каждый из них обладал индивидуальной сверхспособностью, а Гефест вообще был хромой, как в легендах?

– Ага. А в семидесятых годах прошлого века к тому же соорудили объект «Подснежник», чтобы иметь возможность выйти на орбиту в обход привычных способов, основанных на процессе горения, – добавил Егоров. – Действительно, что-то чересчур многовато случайностей. Совпадений, так сказать…

– Что мы знаем о совпадениях? – усмехнулся Фрунзик, положив руку на плечо Максима. – Что мы знаем о том, где кончается реальность и начинается легенда?

Долгов посмотрел на Герасимова и тоже положил руку в неуклюжей перчатке на наплечник его скафандра. Маринка обняла Юрку Егорова, стукнувшись с ним шлемами. А Святослав Торик обхватил всех их сзади. Он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле, и пришлось промолчать.

Так и стояли они, глядя на чужой рассвет, – совершенно обыкновенные, усредненные люди, подарившие Земле огонь.

Новые привратники самой беспокойной во Вселенной планеты.

Москва Ноябрь 2005 – май 2006