Чужой сын

Среда, 29 апреля 2009 года

Утром вертолет доставил Кэрри и Броуди в лондонский аэропорт.

— Могу ли я еще чем-то помочь. — спросил водитель, когда они вошли в здание терминала.

— Спасибо, Клайв, — искренне поблагодарила Кэрри. Приятно сознавать, что в это тяжелое время она может положиться на своих людей. Она попросила отвезти их прямо в участок, где ждал Дэннис Мастерс.

— До сих пор не могу понять, почему ты не спросил у Дэнниса подробности.

— Мы и так скоро все узнаем, — спокойно ответил Броуди.

Он не понимал, что именно подробности помогали Кэрри жить, минуту за минутой, хотя обычно она не отвлекалась на детали. Ими занимались другие — стилист, секретарь, продюсер, домработница. Но за эти дни она стала просто одержима деталями, обрывками информации, которые ее мозг прокручивал снова и снова, как белье в стиральной машине.

Броуди тоже получил свою порцию деталей, там за городом, — деталей жизни Кэрри. Какая ирония, думала Кэрри, пытаясь заставить себя заснуть при помощи таблеток и алкоголя, что после всех этих лет он видит ее такой — потерянной, пустой. Какая ирония, что никогда, со дня их первой встречи, у них не было столько общего.

— Профессор, Кэрри, — кивнул Дэннис и провел их в свой маленький кабинет. Там стояла жаркая духота. Пахло кофе и потом. — Пожалуйста, садитесь.

Кэрри вспомнила тот последний раз, когда Дэннис остался у нее на ночь. Возможно, это запах в кабинете навеял воспоминания. Она не хотела сейчас здесь находиться, и точно так же она не хотела, чтобы Дэннис оставался у нее, откровенно признаваясь себе, что использует его, дабы удовлетворить физиологическую потребность.

Было лето, очень влажный вечер, и Дэннис позвонил ей под тем предлогом, что им нужно поговорить о женщине, которую Кэрри пригласила в свою передачу. Она изучила дело во всех подробностях и точно знала, какие могут возникнуть юридические проблемы, если она сделает ошибку. Кэрри вспомнила, как у нее перехватило дыхание, когда она открыла ему дверь. Его белая рубашка прилипла к телу, а лоб был мокрый от пота, словно он только что занимался сексом. Она тогда уронила банку с оливками, а Дэннис схватил ее за руки и грубо притянул к себе. Это был их последний вечер вместе.

Утром она чувствовала себя виноватой, когда ей пришлось отвлекать Макса, чтобы Дэннис незаметно улизнул. Чувство вины перевешивало удовольствие, которое она испытала в постели. К тому же ее пугала мысль о возможном скандале, который неизбежен, если всплывет ее связь с полицейским, появляющимся в ее программе.

— Мы нашли отпечатки на ноже. — Дэннис взял папку, открыл, бросил обратно на стол. — Не вдаваясь в детали, скажу, что они принадлежат подростку по имени Уоррен Лэйн. Он уже не раз привлекался к суду и подходит под описание, которое вы нам дали, профессор. Я уверен, что он один из тех, кого вы встречали в кафе. — Дэннис говорил тщательно взвешивая слова.

— Броуди дал описание… — Кэрри повернулась к Броуди. — Получается, ты видел убийцу Макса. — Она услышала странный звук и через мгновение поняла, что он вырвался из ее груди. Смех пополам с рыданием. — Видел, — повторила она, осознав иронию. — И ты ничего не сделал, чтобы остановить его?

— Кэрри…

— Если бы я вмешался, Макс ни за что бы меня не простил. Я старался сделать так, чтобы Максу было легче. Какой родитель на моем месте поступил бы по-другому? Я понятия не имел, что все так закончится.

— Но я боюсь, что есть и плохие новости.

Голос Дэнниса прервал поток обвинений и оправданий.

Кэрри и Броуди разом повернулись к нему.

Плохие новости, подумала Кэрри. Разве остались плохие новости?

— За полчаса до вашего приезда суд решил не выдвигать обвинений. Уоррена Лэйна отпустят.

— Что? — Броуди ударил ладонями по столу.

Кэрри вцепилась в него. Ее трясло.

— Мне очень жаль, — сказал Дэннис. — Я ничего не мог сделать. Наши улики не убедили обвинителя.

— А мне кажется, улики вполне убедительные — Это была последняя членораздельная фраза, которую Кэрри удалось произнести. Она разрыдалась. Впилась в руку Броуди зубами.

— Дело в том, что отпечатки на ноже не четкие, так что без показаний свидетеля этого недостаточно. — Дэннис замолчал, чтобы они успели осознать его слова. — Мне очень жаль.

Дэйну рвало. Она уже не помнила, когда в последний раз нормально ела, поэтому желудок был почти пуст. Он сжимался от спазмов, будто пытаясь вывернуться наизнанку. Она встала с пола, опираясь на холодное сиденье унитаза, и, покачиваясь от слабости, распрямилась. Голова кружилась так, будто ее мозг плыл в открытом космосе. Во рту то было очень сухо, то вдруг скапливалась слюна.

— Да вылезай уже оттуда, — рявкнул за дверью Кев.

По средам он всегда ходил в клуб и перед этим обычно брился. Дэйна понятия не имела, зачем он туда таскается.

Она спустила воду и вышла. Язык горел, мышцы живота ныли от боли. Кев оттолкнул ее, ввалился в ванную. У себя в комнате Дэйна легла на кровать и заплакала. Макс умер. Не будет больше свиданий в хижине. Не будет больше сигарет, которые они выкуривали напополам. Не будет больше конкурсов. От безысходности ее снова затошнило.

Снизу донесся незнакомый женский голос. Потом шаги на лестнице. Дверь ее комнаты распахнулась. На пороге стояла мать.

— К тебе опять полиция или еще кто-то. Давай вставай.

Дэйна пошла за ней вниз, спросив неуверенно:

— Кто это, мам?

— А мне почем знать?

Она скрылась в кухне, шваркнув за собой дверью.

В прихожей стояла женщина. Дэйна узнала ее.

— Да? — Ей так хотелось, чтобы это прозвучало вызывающе, но горло будто сдавило.

— Дэйна, меня зовут Лиа Роффи. Ты меня помнишь? Я работаю с Кэрри. Можно с тобой поговорить? Это очень важно.

Она не сказала матери, что уходит. Все равно никто не заметит. По крайней мере, пока не придет время нянчиться с Лорелл, но и тогда малышку просто усадят перед телевизором, сунув пакет чипсов.

— Ты ведь знаешь, что Кэрри ведет дневное ток-шоу на телевидении? — спросила женщина, глядя на дорогу. Она вела машину медленно, словно не знала, куда едет, словно просто хотела посадить Дэйну в машину, чтобы та не сбежала.

— Да, конечно, — ответила Дэйна.

— Ее подкосила смерть сына. Как и всех остальных, — добавила она, когда Дэйна всхлипнула. — Ты, наверное, видела, как Кэрри борется за справедливость на своих шоу. Она страстно защищает права таких людей, как ты, и старается помогать полиции и жертвам преступлений, освещая уголовные дела в эфире. — Лиа повернула налево. Притормозила, чтобы пропустить женщину на велосипеде.

Дэйна молчала. Она вспоминала Кэрри Кент в действии. Неужели это и есть справедливость, спросила она себя. Неужели то, как она копалась в жизни тех, кто жил хуже, чем она, хоть кому-то шло на пользу? Дэйна не была уверена, что Кэрри борется за что-то, кроме славы и рейтингов. В ее мире все только ради денег.

— Какое отношение это имеет ко мне?

— Кэрри послала меня лично, чтобы попросить тебя прийти на шоу и помочь полиции поймать убийцу Макса. Если ты все расскажешь в эфире, будут звонки. Я понимаю, что для тебя это самая сложная вещь, которую ты когда-либо…

— Нет.

Машина вильнула, и Дэйна схватилась за ручку двери.

— Обдумай все, дорогая. Ты хорошо знала Макса, поэтому…

Но Дэйна не разобрала конец фразы. На нее накатила паника и тошнота. Она вдруг услышала гневные возгласы зрителей в студии, представила неумолимое лицо Кэрри Кент всего в паре сантиметров от своего, вот та снова и снова задает ей вопросы, пока у нее не остается иного выбора, кроме как встать и признаться во всем.

Произвели арест… До нее снова донесся голос Лиа. Его отпустили…

— Макс наверняка захотел бы, чтобы ты сделала это ради него. Во время передачи на экранах будет бежать строка с номером горячей линии. Кэрри на твоей стороне. Она просто станет задавать тебе вопросы. А ты расскажешь, что произошло, что ты чувствовала, как ты пыталась помочь Максу. Я уверена, будет очень много звонков. И кто-то обязательно…

— Хватит! — крикнула Дэйна. Она согнулась, насколько позволял ремень безопасности, и закрыла лицо руками.

— Я не хотела расстраивать тебя, Дэйна. — Лиа притормозила у автобусной остановки. Двигатель заглох.

Дэйна отняла руки от лица. Она хотела лишь одного — плакать, плакать и плакать, пока слезы не растворят все слова, что она должна сказать.

— Я ничего не знаю, понятно? Я не знаю, кто убил Макса, я не знаю, что сказать по телевизору. Не заставляйте меня это делать.

Лиа положила руку ей на плечо:

— Вот, возьми, Дэйна. Это моя карточка. Позвони мне, если все же решишься. Эфир послезавтра. Я понимаю, тут многое надо обдумать, но…

Дэйна не слушала. Она вдруг поняла, что автомобиль просто сделал круг и сейчас стоит возле ее дома. Сама не зная зачем, она схватила карточку и выскочила из машины. Она бежала и бежала, прочь от дома, прочь от школы, вниз, к каналу, через пустырь, к хижине Макса. Добежав, прислонилась к мокрому дереву. Задыхаясь, она то плакала, то истерически смеялась.

Что же ей теперь делать?

Фиона чувствовала его страдания почти как свои собственные. Его боль разъедала ее изнутри. Она наблюдала за муками любимого человека через стекло, такое толстое, что он не мог услышать, как она стучит, зовет его, хочет помочь. Ее любимый был слеп. Да и не знал он о ее любви.

Ее квартира сверкала чистотой. За те почти десять лет, что она работала с профессором, он был у нее лишь однажды. Фиона знала, что даже если бы в квартире царил самый дикий кавардак, какой только можно вообразить, Броуди ничего бы не заметил. А если бы и заметил, то и бровью не повел.

В тот день они ехали в аэропорт. Фиона забрала его из этой ужасной квартиры, и они направились в Хитроу. Она всегда выезжала с запасом, на случай пробок, поломок или других непредвиденных обстоятельств, которых никогда не случалось. Кроме того единственного раза.

— Стоп! — заорал вдруг Броуди, хлопнув рукой по приборной панели.

Если бы они ехали по обычной дороге, Фиона тут же ударила бы по тормозам. Но они мчались по шоссе М25, поэтому она смогла лишь перестроиться на крайнюю полосу и сбросить скорость.

— Что случилось?

Фиона считала, что, проработав с Броуди два года, досконально изучила его. Но он никогда раньше так себя не вел.

— Я не могу ехать в Бостон.

— Это еще почему? — Фиона съехала на обочину.

— У Макса школьный концерт. Я хочу, чтобы ты развернулась и отвезла меня домой. Или нет, лучше отвези меня к себе. Это ближе, а я хочу позвонить в школу. Потом разберемся, что дальше делать.

— Но ты же главный докладчик. Большинство делегатов вообще едут туда только затем, чтобы послушать тебя. А еще ты почетный гость на субботнем банкете.

Фиона была ужасно разочарована, но не хотела признаваться в этом даже себе. Пять дней в отеле с Броуди должны были к чему-то привести. Неужели она так мало для него значит, что он даже не дотронется до ее руки за ужином или не поцелует в щеку, пусть из простой благодарности за заботу? Ей и такой мелочи достаточно. Большего она и не ждет.

— Макс важнее. Вези меня к себе, Фиона. Не хочешь к себе — вези домой.

Он ее босс. Ей платят за то, чтобы она выполняла его указания, и если он требует развернуть машину и разрушить его карьеру, то так тому и быть. Глаза заволокло слезами. Не говоря ни слова, Фиона развернулась на ближайшей развязке.

Дома она подвела Броуди к своему рабочему столу у окна. Телефон, компьютер, фотография в серебряной рамке, несколько папок. Фиона вдруг отчетливо поняла, что — точнее, кто — стоит на пути будущего, которое возможно у нее с Броуди. Она почти пожалела о том, что у Броуди есть сын.

— Я звоню по поводу моего сына, Макса Квинелла, — говорил он. — Да, да, совершенно верно. Он участвует в концерте. Вы не могли бы передать ему, что его отец приедет? Спасибо. И пожелайте ему удачи.

Удачи, повторила про себя Фиона, кладя фотографию Броуди лицом вниз. Ей понадобится нечто большее, чем удача, чтобы Броуди ее заметил.

Теперь, годы спустя, сидя у телефона в ожидании звонка от Броуди, она спросила себя, изменилось ли что-то после смерти Макса? Разве и теперь, во всем этом хаосе, он не стоит между ней и Броуди?