Чумовой рейс

Глава 1

Когда Гриша был молод, жил он в общежитии железнодорожников и коллекционировал бабочек. Улыбками природы была украшена вся стена со стороны Гришиной кровати. Поймает бабочку, проткнет иголкой и любуется. Не койко-место, а рай. У другой стены стояла вторая кровать, и спал на ней проводник поезда сообщением Новосибирск – Алма-Ата. Владелец кайзеровских усов и всегда влажных от желания глаз, в дни отдыха днем он пил вермут, а вечером приводил женщин. Вообще, женщин они водили в комнату по очереди. Четыре дня подряд водил проводник, а пока он продавал путешественникам водку в вагоне, один раз приводил, если везло, Гриша. Над чем плакали многочисленные женщины проводника, было неизвестно, редкие Гришины плакали от умиления. Одно дело предаваться плотским безобразиям в общежитии для лиц без постоянного места жительства, и совсем другое – в окружении бабочек. Бабочки на стене – это как розы на постели.

Единственный, кто мог вмешаться в круговорот любви в районе, был комендант общежития. Первую тройку списка его врагов занимали гулящие женщины, длинные мужские прически и небритые ланиты. Он был убежден, что триппер передается взглядом, а беспорядочные половые связи способствуют сходу локомотивов с рельсов. Бывший майор бронетанковых войск, он гордился тем, что был единственным военным советником, кто за время шестидневной войны Израиля с Египтом сумел получить контузию. Жил с женой на окраине, был верен ей как собака, требовал того и от окружающих. Карал за разврат люто. Все взятые в комнатах с бабами хладнокровно направлялись им в райком партии, где по два и более часа ожидали казни под дверью первого секретаря. Но потом появлялся там, говорил, что уладил, и чтобы – в последний раз. Статистику нравственности гад, видимо, портить не хотел. И отдавал ключи от комнаты, брезгливо отмахиваясь от червонцев.

Заподозрив в Грише неумение вызывать в женщинах желание возвращаться в комнату с чешуекрылыми, однажды по возвращении проводник объяснил Грише, что нужно делать. А делать, значит, нужно было вот что: проколоть гвоздем чехол от орудия любви. В образовавшуюся пробоину заложить шарик от подшипника и пару недель поливать йодом, ожидая, пока приживется. Этот тимирязевский подход Гришу насторожил, и он потребовал дополнительных объяснений. Из них следовало, что очень скоро шарик станет частью Гриши. Но это будет уже другой Гриша. Модернизированный. И все дело-то, оказывается, в отсутствии этого шарика. Потому-то у Гриши и проблемы со случайными связями – шарика нет. У проводника шарик есть, что он и доказал тут же. С шариком, сказал проводник, женщина испытывает ощущение ну как парашютистка. И не надо машин с открытым верхом и Черного моря. Скоро все женщины Советского Союза будут ходить за Гришей, как за поэтом Евтушенко. Выяснив, что лишнего шарика у проводника в кармане нет, Гриша, начинающий мужчина гуманитарного склада ума, угнал от гастронома коляску и разобрал колеса.

Ближе к вечеру он сел на табурет посреди комнаты, вооруженный гвоздем и молотком. Он мечтал о хлороформе, но в таком состоянии, вы понимаете, пробоину можно неизвестно где сделать. Поэтому просто оглушил себя стаканом оставленной главным сексологом общежития водки. Когда наркоз легкой икотой дал знать, что пора, приступил. Обозначил местонахождение причины будущих женских оргазмов гвоздем и взял молоток поудобнее.

То ли водка была паленая, то ли Гриша перевозбужден. Сейчас уже чего выяснять. Когда голосовые связки обессилели и повисли в горле тряпочками, Гриша понял, что попал. Попал он крепко, потому что молоток в комнате имелся, а плоскогубцев в комнате не было. А гвоздь вошел хорошо, хоть снизу загибай. Гвоздь даже сам удивился простоте поставленной перед ним задачи. Не говоря уже о молотке.

Догадавшись, что из мата гвоздодер не сделать, Гриша успокоился и закурил. Боль действительно скоро прошла. Как проводник и обещал. Конечно, можно было выйти из комнаты, спуститься к завхозу, попросить щипцы или что-то вроде этого. Табурет был приколочен в полном соответствии с конституционными требованиями о свободе перемещения по территории СССР. Можешь идти хоть до Камчатки. Но завхоз обитает в подвале, словом, пройтись по четырем этажам без штанов и с прибитым к члену табуретом – изрядное удовольствие. Гриша понимал – идти может, но не может найти в себе внутренних резервов для объяснения всем встречным смысла созданной им архитектурной композиции.

Чиркая на табурете зажигалкой, Гриша ощущал себя наказанным Зевсом Прометеем. За изобретение устройства, не имеющего практического применения. На душе было легко и спокойно. Наркоз действовал. Будь он силачом Алексеевым, он вынул бы гвоздь рукой, будь йогом, наклонился и вытащил бы зубами. Но Гриша был гуманитарием, а они умеют только вбивать.

Была хрупкая надежда, что комендант занят. Например, пересчитывает простыни. Но он, понятное дело, явился. Как всегда, открыл неожиданно дверь своим ключом и вошел. А войдя, долго и пронзительно разглядывал табурет. Мигая правым глазом, как указателем поворота, строго потребовал отчета о проделанной работе. Обессиленно и равнодушно Гриша направил его в жопу. Комендант огорчился и заметил, что пожилой человек, и поэтому, когда Гриша говорит ему «ты», странное это производит впечатление. И еще сказал, что бывший боевой офицер, жизнь в танке лишила его прежней собранности, что, командуя батальоном, он, конечно, многое в нормальной жизни упустил. И что теперь современное общество ему приходится догонять семимильными шагами. Но экзальтации некоторых отстающих, кого в этой погоне настигает, он принять не может. И голосом оракула напомнил то, указывая средним пальцем (остальные не разгибались) на райскую стену, что еще полгода назад предсказывал: в природе диалектического материализма все взаимозависимо, а посему гербарий этот приведет Гришу к оппортунизму. А и действительно, сказал комендант, разве не прав он был? Чем это закончилось? Где в материалах XXVII съезда КПСС указано на то, что советский человек должен прибивать свой хер к стулу? И это даже не легкомыслие, сказал комендант, а саботаж, зиновьевщина и каменевщина. Не просто положить, но еще и забить на решение партии – это просто вызов, брошенный в многоликое лицо Центральному Комитету. Взят курс на ускорение, а о каком ускорении может идти речь в данном конкретном случае? Словом, тут разбираться нужно, и не на уровне первичной партийной ячейки, а с привлечением компетентных органов.

Жизнь кончена, признал Гриша. Он видел в кабинете коменданта охотничье ружье. Так вот, совсем не будет против, если комендант за ним сходит и по всем правилам военной науки выстрелит ему, Грише, между глаз. Гвоздь можно даже не вытаскивать. Мертвые срама не имут, пусть хоть хоронят с этим сраным табуретом.

Найдя такой исход даже лучшим, чем из Египта, комендант велел настроиться и никуда не уходить. Ушел и вернулся. Да не с ружьем, а с клещами и какой-то бабой, сумочкой похожей на представителя компетентных органов. Вынул из Гриши гвоздь и сказал:

– Ключ. И чтобы два часа тобой здесь даже не пахло.

Нащупав в кармане пятерку, Гриша отправился на поиски холодного «Жигулевского».

Шарик не прижился, Гриша после встретил Киру, и она приняла его без шарика. Антоныч и Слава о шарике вообще не узнали бы, когда бы не учился вместе с Гришей Гера. Стоя однажды в институтском туалете рядом, Гера случайным взглядом обнаружил неестественный цвет на молочном фоне Гришиного писсуара. На правах большого друга поинтересовавшись, что случилось с Гришиным маленьким другом, Гера узнал о случившемся. И тут же был принужден к клятве, что история эта даже в виде шутки не всплывет в дальнейшем. Так о не прижившемся шарике узнали двое остальных.

Союз Гриши и Киры для Славы, Геры и побывавшего уже однажды в роли благочестивого мужа Антоныча был сомнителен. В смысле, пахло скорым разводом. Гриша, к слову, не очень-то и переживал. По лицу владельца СТО было видно, что он ждет этого события с надеждой на светлое будущее. Правда, после десятка лет жизни с одной женщиной он выглядел немного растерянно – кто знает, как теперь жить не с одной, а со многими, да еще без ротвейлера Гарри и придурковатого во хмелю тестя. Ротвейлер – тема отдельная, тесть – тоже тема отдельная, если бы не они, то Гриша, быть может, мучился бы до конца дней своих. Но эти два существа приближали развод стремительно. Ротвейлер не так уж виноват, это не он в гости к Грише ходил, а тот к нему, кроме того, есть пример того, как собака может человека сделать лучше и романтичнее. Но об Антоныче после.

Все началось с заявления Киры о том, что заболела тетка. Когда за десять лет тетка жены ни разу не упоминалась, а теперь вдруг она появилась и начала с болезни, в голову даже самого равнодушного к браку мужа начинает заползать сомнение: а была ли, собственно, тетка? В том смысле, что есть ли таковая? Ведь заболела бы просто она – да и пребудет с ней господь. Но она умудрилась захворать таким образом, что излечение ее напрямую связано с присутствием племянницы Киры. При этом у одра оная должна находиться не менее недели.

– Я не понял, – заговорил Гриша, – ты же не врач?

– Не врач, – подтвердила хорошо подготовленная к разговору Кира.

– И не священник?

– И не священник.

– Тогда зачем ты умирающей тетке нужна?

– Ты не поймешь женскую душу, – и Кира заплакала.

Вообще, одну тетку Киры Гриша знал. Но это была другая тетка. Та тетка, о которой он слышал впервые, жила, то есть умирала, в Ростове. А когда Кира плакала, Гриша переставал быть правильным пацаном. Он превращался в гунявого лоха.

– Ну, если ты исцелишь родственницу, езжай, – согласился он. – Там зачтется.

Кира посветлела и рассказала мужу, где что лежит. Села на поезд и уехала. Этим утром.

Гриша собрал друзей в кафе и все рассказал.

– Во-первых, – внимательно выслушав, взял слово первым Антоныч, – нужно выяснить, действительно ли в Ростове находится умирающая. Во-вторых, я не понял, в какой момент и при каких обстоятельствах прозвучало сообщение о смертельном заболевании.

Антоныч – бывалый муж. В том смысле, что был однажды. Он расстался с бежавшей в Америку с капиталистическим профессором женой и теперь, спустя годы, считался в их компании специалистом по разоблачению женского коварства. Уйдя, бывшая оставила ему джек-рассел-терьера Витька – вора и придурка, записку и квартиру. Первые три дня кардиолог стрелял шампанским, потом ему взгрустнулось. А после он помудрел и стал просто жить. По всему выходило, что пройти этой дорогой предстоит еще одному из них.

– Узнать, куда она взяла билет на поезд, мне не составит труда, – сказал Гриша. – Мой бывший комендант общаги сейчас в управлении материально-технического обеспечения РЖД. Или как там у них должность главного завхоза всех железных дорог называется? А вот известие прозвучало после очередного похода в гости к ее родителям. Сразу после Гарика.

– После кого? – вмешался Слава в разговор женатиков.

– После Гарика.

А случилось, значит, вот что.

Ничто не угнетает Гришу сильнее мысли о смерти и ужина у тещи. По заведенной каким-то впечатлительным невротиком традиции зять должен бывать в доме родителей своей жены. По той же традиции родители жены обязаны появляться в доме зятя.

– Только не пей там, – тревожно попросила Гришу Кира.

Гриша не алкоголик. В реестре его необходимых потребностей огненная вода расположена в последней трети списка, где-то между флюорографией и заменой масла в двигателе. Это значит, что пьет он очень редко, что вовсе не означает, что мало. И по странному и трагическому стечению обстоятельств это случается именно тогда, когда происходит встреча с папой и мамой Киры. В семьях, где читают Платонова и почитают Хворостовского, это называется визитами вежливости. Люди кушают, выпивают, говорят, пьют растворимый кофе и расходятся после трогательных поцелуев. В нашем случае все обычно завершается тем, что либо Гриша вылетает из квартиры, поправляя воротник, либо тесть. Даже не напрягая память, Гриша уверенно сказал сейчас в кафе: «Могу уверенно сказать, что попить кофе в гостях у родителей Киры мне не удалось ни разу. Хотя пахло».

– А как же мне это объяснить? – спросил он Киру, прилаживая галстук под торчащий колом воротник и уже чувствуя, что хлопоты это пустые, поскольку скоро он все равно будет мят.

– Скажи, что за рулем.

– В окно будет видно, что мы приехали на такси.

Родители Киры переехали в новый дом, где еще не закончилась стройка. Адреса Гриша не знал, да и ставить свою машину под стрелу, на которой бы висел поддон с лопатами, не хотелось. Хотелось чужую.

– Тогда скажи, что принимаешь таблетки и пить тебе нельзя.

А Грише, как назло, известна только одна причина такого взаимоисключающего явления. Сказать им это за столом? Прикрыть вежливо так рюмочку ладонью и, наклонив голову и глядя тестю в глаза, проговорить отчетливо, голосом Баталова: «Простите, папа, но сегодня никак. Гонорея».

– Не забудь телефон, – напомнила Кира.

И Гриша тут же его забыл.

Обычно от визитов вежливости он отбивается до последней капли крови. Но вчера не удалось. Знаменательное событие: ее родители переехали. И эта встреча не что иное, как новоселье. А не прийти на новоселье к папе и маме все равно что засмолить в синагоге: аморально, гнусно, и – будь ты проклят, и – чтоб ты сдох, поц.

На пороге их встречали ротвейлер Гарри, тесть в белой рубашке и теща в платье психоделической раскраски. Гриша бы назвал это платье лучшим творением Коровина, но боится быть битым в подворотне Союзом художников России. И сразу стало ясно, как им рады: Гарри зарычал, теща впилась поцелуем в Киру, тесть посмотрел на Гришу как голубь.

Гарри – клинический идиот. Он и в молодые годы смекалкой не отличался, а к старости спятил окончательно. Тесть Гришу через полгода узнает. Гриша тестя узнает. Гриша узнает через полгода Гарри, а Гарри узнавать Гришу отказывается уже на следующий день. И вот это тестево: «Ты не бойся, он сейчас понюхает и успокоится» – бесит Гришу покруче просьбы Киры почесать ей на ночь спину. Почему он должен позволять себя нюхать? Гарри что, составитель ароматов духов? Ничего подобного. Гарри – разжиревшее до состояния пивной кеги, потерявшее обоняние, зрение и умение бегать существо. В нем соединились все упреки фауны в адрес создателя. Дома существо ласково зовут Гариком. Поскольку Гарик недослышит, имя это в квартире звучит чаще, чем слово «гондон» на трибуне, и каждый раз, когда Гриша слышит «Гарик», он с трепетом озирается в поисках нелегала.

За столом Гриша оказался, как всегда, напротив тестя. Специально сажают, что ли? Это гарантировало очень скорую и очень живую дискуссию. Пить он сразу отказался, сославшись на печень. Но отказ от чоканья был обусловлен причиной куда более веской, чем просьба жены. Ублюдок Гарик залез под стол, разместился по примеру хозяина напротив и каждый раз, когда Гриша опускал взгляд, находил между своих ног огромную, размером с закопченный на костре подойник, коричневую башку. Пить, когда тебе жарко дышат в промежность, невозможно. Попытка девственно свести колени привела к тому, что он защемил Гарику уши и тот зарычал.

– Не бойся, – успокоил Гришу тесть, – он сейчас понюхает и отойдет.

Но Гарик не уходил. Он или никак не мог разнюхать, или разнюхал и теперь не мог оторваться. Чтобы наладить с ним межвидовые отношения, слушая критику тестя в адрес Пенсионного фонда и безмозгло улыбаясь, Гриша пилил ножом отбивную и, отчленив кусок, незаметно спускал на вилке под стол. Гарик слегка приоткрывал пасть, потоком воздуха срывал мясо с вилки и глотал не жуя. Опустошив бутылку молдавского коньяка наполовину, тесть сообщил то, что невооруженным глазом как бы не было заметно: Гарик стал совсем старый. На улице часто садится, чтобы отдышаться, храпит во сне, и еще врач запретил ему мясо. В Грише мгновенно пробудился интерес:

– А что так?

– Желудок износился, – подытожил тесть, не вдаваясь в подробности диагноза. И налил. – А ты когда на работу нормальную устроишься?

Работу хозяина СТО тесть нормальной не считает. Ему нужно, чтобы в денежной ведомости расписываться и чтобы какая-нибудь баба в синем халате в табель восьмерки ставила. Сам-то тесть на заводе токарем работает. На нормальной работе. Обычно после этого вопроса не проходит пяти или шести минут, как кто-то вылетает на лестничную площадку с торчащим, как у подбитой чайки крылами, воротником. Все зависит от того, кто кому решил нанести визит вежливости. Сегодня была Гришина очередь. Но кто бы ни вылетал, «позор семьи», «шабесгой», «нохря» и «ничего святого», это все – Гриша, Гриша, Гриша. Где он нарезал понятий в этой области, Грише непонятно, известно лишь, что Пятикнижия он в глаза не видал и в Кумранскую пещеру даже не заглядывал. И, потом, не очень-то обоснованно называть Гришу «гоем», имея члена семьи по имени Гарик.

– Сейчас вернусь, – увильнул Гриша от межэтнического конфликта и, поднявшись, направился в ванную. Полуглухие гарики, полупьяные тести, тещины чмоки и запах коньяка на свежие ноздри – все раздражало и взывало к бунту.

Когда он вышел, Гарик угрожающе, как смог, зарычал и направился в его сторону.

– Не бойся, он сейчас понюхает и успокоится.

И тут, словно подтверждая, что спокойствие уже достигнуто, Гарик пукнул. Не припомнит Гриша ни до этого, ни после, чтобы чья-то задница издавала такие оглушительные звуки. Словно школьный хулиган ткнул чинариком в шарик во время речи директора на последнем звонке. Не ожидая от своей задней части такого непредсказуемого прокола, Гарик присел и посмотрел на тестя взглядом, каким смотрит на жокея обосравшийся при старте Королевского дерби аргамак. Пук произвел на семью сокрушительное впечатление. Пораженная выстрелом теща вскрикнула, тесть захмурел.

– Он скоро умрет, – заключила теща, обладающая уникальным даром видеть лес за деревьями, сморщилась и горько заплакала.

Кто бы мог подумать, что пук является предвестником смерти. Если так, косая ходит за тестем каждый день.

– Я пойду погуляю с ним, – предложил Гриша, застегивая пиджак. Лишь бы подальше. С минуты на минуту завяжется пронзительный разговор о Гарике, просмотр его детских фотографий, солнечные воспоминания о его преданности, а это еще хуже обсуждения цены на гречку.

На улице сразу захотелось выпить. Осмотревшись и взяв животное на поводок, Гриша направился на поиски ближайшего магазина. Гарика ему приходилось тянуть за собой, как осла. Он еще не отошел от потрясения, переживал как ребенок и потому был в состоянии делать только что-то одно из двух: либо идти, либо обдумывать содеянное. После десяти минут напряженной прогулки Гриша увидел коробку ларька. Ни коньяка, ни виски там не найти, но «Гессер» два раза» у него получилось.

На лавочке в каком-то глухом дворе он выпил одну бутылку, принялся за вторую. Услышав булькающие звуки, Гарик тяжело вздохнул и качнул свисающими с брыл двумя резиновыми соплями. Гриша не подонок, как думает тесть, понятия о мужской солидарности имеет. Поэтому тут же направил горлышко в пасть ротвейлеру. Он хлестко облизал башку и присосался, как алкаш. В несколько секунд высосал бутылку до дна, икнул, пукнул и снова облизал себя от носа до затылка. И вдруг зазвучал, как двигатель внутреннего сгорания, у которого загнуло клапаны в двух цилиндрах из четырех.

Гриша похвалил Гарика, но сказал, но с этим лучше повременить до дома. Если сейчас потерпеть, то потом можно доставить хозяину ни с чем не сравнимую радость. Этой просьбой он собирался решить две задачи сразу: в прямом смысле этого понятия отравить вечер тестю и избавить себя от необходимости появляться перед прохожими с Гариком. Пердящая собака не лучшая альтернатива спутника для променада.

– Ну, давай, жирный ублюдок, – поощрил он Гарика, – стучи копытами. Домой!

Мерзавец его не слушался. Или просто не слышал. Наклонившись, Гриша поднял ему ухо и прокричал прямо в отверстие, которое было, возможно, сквозным:

– Домой!

Он поднялся и принялся осматриваться, как командированный на полустанке. Ужас овладел Гришей. Гарик не был нитью Ариадны. Теперь это было очевидно. Натянув поводок, он остановил недееспособную собаку и с ужасом – только сейчас – понял, что находится на совершенно незнакомой местности, не зная адреса тестя. Как хорошо, что он забыл дома телефон.

Они бы еще долго стояли посреди этого воняющего выстиранным саваном двора, если бы не появилась в арке миниатюрная фигурка. Ногой направив Гарика в арку, Гриша пошел фигурке навстречу. При ближайшем рассмотрении фигурка оказалась мужичком. С портфелем и шляпой в руках он заходил с улицы во двор.

– Простите, любезный, – окликнул его Гриша как можно учтивее – таким голосом преподобный привлекает внимание матери-одиночки, – вы не могли бы дать мне на минуту свой телефон?

Остановившись и зациклив взгляд на Гарике, старик почти уверенно произнес:

– Хочу вас п-предупредить. Я знаю к-карате.

Гарик пукнул.

– Вы меня неправильно поняли, – сказал Гриша боевому старичку, который вес имел примерно вдвое меньше против его, то есть где-то килограммов пятьдесят. – Я вывел гулять собаку и заблудился. А телефона с собой нет.

– Вы вывели собаку и за-за-а-а-аблудились?

Гарик пукнул.

– Это не мой пес, это тестя пес, я вывел его погулять, а он и заблудился, потому что адреса тестя не знает, – подумав, Гриша добавил: – Я тоже.

Когда он закончил бредить, Гарик вылупил на него два агата. Видимо, даже для него объяснения показались недостаточно зрелыми. А по взгляду старичка было уже совершенно ясно, что если детали сию минуту не склеятся и разборчивой картинки не получится, потный свисток, что он сжимает в кармане, тотчас появится на свежем воздухе.

Гарик пукнул. До сих пор только это являлось доказательством, что жизнь в этом дворе есть.

– Что это са-са-са с-с са-сабакой? – спросил старик. Есть такая категория поживших на этом свете. Ты просишь у него телефон, а он в ответ интересуется здоровьем собаки твоего тестя.

– С ним все в порядке. Нормальная реакция на слово «карате». И вы напрасно так боитесь меня. Я мирный житель города Москвы.

– Я не боюсь, – ответил старичок. – У меня с д-детства д-дефект ре-ре-ре…

– Речи. Понятно. Простите, что оскорбил подозрением. Вы дадите мне позвонить?

Гарик пукнул.

Старичок посмотрел на него и потом на Гришу.

– Так вы не с ними?

Совершенно не представляя, что на это ответить, Гриша подарил ему долгий взгляд.

– С т-теми двумя, – добавил пояснительно каратист. Он посчитал, что эта фраза лишней не будет.

– Послушайте, – сдерживая вырывающийся изо рта горький перегар, заговорил Гриша как можно убедительнее, – сегодня у меня был ужасный день. Я ремонтировал одному козлу «Хонду» и нечаянно отломил кислородный датчик. Потом у любимого тестя случилось новоселье. А сейчас я хожу по улицам со страдающей метеоризмом собакой и выпрашиваю трубку у прохожих. Неужели вам трудно вытащить из кармана телефон и протянуть его мне?! Дайте, и я заплачу вам за минутный разговор с соседней улицей как за часовой с Уолл-стрит!.. – И тут Гриша почувствовал, как сексуально «Гессер» лизнул его печень. – Или мне натравить на вас этого монстра?

Гарик пукнул. К окончанию Гришиного спича он устал прижимать асфальт к земле лапами и сел. А потому получилось как из резиновой детской игрушки.

– Т-там, за углом, двое, – сообщил старичок. – У них мой те-те-телефон. Если вы пойдете со мной и вернете мне трубку, я дам вам по-по-по…

Гриша ногой направил голову Гарика в освещенную как врата рая арку и дернул за поводок. Они вышли на освещенную улицу. У остановки стояли двое придурков из числа тех, кого в музее встретишь только ночью. Старичок надел шляпу и шуршащим голосом вороватого бухгалтера сообщил Грише: «Это они». Вот это точно было лишним, потому что на улице никого, кроме этих двоих, не было. Один злодей держал в руке телефон, второй нажимал кнопки. Это, конечно, указывало на особую опасность банды, поскольку без экспертизы было видно, что роль каждого участника в ней расписана до мелочей.

Они приближались к банде, как армада Менелая к Трое. Покачивая соплями и обнажив желтые сточенные бивни, Гарик переставлял ноги и дышал, как астматик, справа. Старичок двигался по левую руку.

– Подводя итог, – сказал в кафе Гриша, – я вынужден добавить, что первое, и единственное, желание, которое возникло бы у меня, увидь я ночью такой коллектив, было бы непреодолимое желание их напугать. Ну, там, качнуться в их сторону резко или, подъехав, просигналить. Чтобы посмотреть, как они будут разбегаться в разные стороны.

– Эй, вы! – крикнул старичок гопникам грозно, и у Гриши окончательно испортилось настроение. – Стойте где с-с-ссы-ссы-стоите!

К сожалению, они и не думали убегать. Прекратив незаконно пользоваться предметом грабежа, они с ревизией в глазах рассматривали шествующий к ним президиум партии гражданской справедливости.

– Ну что же вы не травите? – тихо посетовала жертва уличного грабежа. – Т-травите скорее.

– Он плохо знает Гарика, – Гриша глотнул кофе и посмотрел на приятелей. Те тоже плохо знали Гарика. – Для него я такой же повелитель, как были те двое. То, что мы пиво вместе пили, ничего не значит. Может, он и помнит, что квасил, но вряд ли помнит, с кем именно. Он не нюхал меня уже около часа, и кто потом ответит за последствия, скажи я «фас»? Гарик стар, умственно утомлен, пукает при каждом шаге, а теперь еще и, по всей видимости, поддатый. Как можно собаке в таком состоянии подавать команды, исполнение которых требует от зверя тонкой душевной организации? Гарик нас с дедом разорвал бы, а эти двое ушли бы с Гариком. Нормально. Тесть потери собаки не переживет.

– Ребята, вы только резких движений не делайте, пожалуйста, – предупредил Гриша, когда они приблизились на расстояние прямого в голову.

Увидев перед собой размытые очертания ног, полуслепой дебил Гарик потянулся к ним подойником.

– Ради бога, только не шевелитесь, – попросил Гриша. – Он сейчас понюхает и успокоится. А пока он нюхает, вы эту трубочку мне отдайте, пожалуйста. Только медленно. Собака неадекватна.

В подтверждение его слов Гарик звонко и протяжно пукнул.

– Ощущение, – опять отвлекся от рассказа Гриша, – словно за спиной моей появился пионер с горном.

– Что это? – тихо спросил один из преступников.

– Это он так себя заводит, – объяснил Гриша. – Вы ему почему-то не нравитесь. Давай телефон быстрее, козел, пока он не озверел!

– Вы его сегодня кормили, Г-геннадий?

Гриша посмотрел на старичка пристально. Старый стручок решил нагнать жути, надо понимать.

– Нет, дядя Валя. Ни сегодня, ни вчера. Мой знакомый уволился из морга, сейчас ищу замену. – Гриша набрал на телефоне номер Кириного мобильника. – Алло, это я.

– Ты где?! – вскричала она.

– Не знаю. Заблудился. Стою на какой-то улице.

– Ах ты, боже мой, какого черта тебе нужно было выходить из квартиры? – Только Гришина жена умеет описать одной фразой все содержание Библии.

В трубке было слышно: «Спроси, как Гарик!» – любимый тесть взволновался! Зять потерялся – не беда! Гарик!..

Она назвала адрес, Гриша пообещал, что скоро будет. Отключился, отдал телефон владельцу.

– Послушайте… – заговорил вдруг старичок. – Это же нельзя так оставлять… Нужно н-наказать.

– За что наказывать? – возразил один из подонков. И, повернувшись к Грише, стал уговаривать не верить дяде Вале. Реально дело было так. Они шли по улице, никого, понятно, не трогали. На улице столько зла, что им хотелось поскорее добраться до дома. Навстречу – дядя Валя. Чтобы пропустить пожилого человека, один из молодых людей прижался спиной к дому, а второй встал на край тротуара. Он бы мог спуститься на дорогу, но на ней не было «зебры». Так дядя Валя застрял между прохожих. Ни туда и ни сюда. Образовалась пробка. Тогда один из молодых людей предложил позвонить в милицию, чтобы прибыл регулировщик и все уладил. Дядя Валя согласился – второй молодой человек может подтвердить – и попросил вынуть у него из кармана трубку. Сам он достать ее не мог, потому что руки были зажаты вдоль туловища из-за тесноты тротуара. Но когда трубку вытащили, дядя Валя вдруг сказал, что знает карате. Молодые люди испугались, заплакали и бросились бежать, чтобы он их не избил. Но как только оказались вне зоны доступа, остановились и стали искать в трубке домашний номер телефона дяди Вали, чтобы вернуть не принадлежащее им имущество. Вот, собственно, и все. – За что же тут наказывать? Вы собачку уберите, пожалуйста.

– Вот видите, – сказал Гриша старичку. – Все в порядке. А вы, молодые люди, не знаете, где здесь улица Порядковая?

– Простите, мы из Горно-Алтайска.

Гриша спросил старичка.

– Это и есть Порядковая, – проскрипел он, шевельнув плечами. – Проведите меня к моему п-подъезду.

Гриша провел. Через полчаса, волоча за собой окончательно потерявшего рассудок пукающего Гарика, он разыскал дом, из которого вышел. У подъезда они с ним допили купленное по дороге пиво и поднялись к новоселам. Еще через пять минут Гриша выпил с тестем. А через четверть часа он, слушая треск рвущихся с петель пуговиц рубашки, вылетел на площадку.

– Старый придурок! Ты дурак, и собака твоя дурак!

– Где только моя дочь нашла тебя, гоя! – ревел тесть жирафом.

Ужин был окончен. Гриша спустился вниз и сел на лавочку ждать. Кира вышла скоро, минут через двадцать. Они возвращались с ней на такси, и она говорила, что в следующее воскресенье они с мамой поедут покупать в новую квартиру новые шторы. А с Гариком что-то случилось. Он лег посреди спальни, воет и дергает лапой. Пукает, дергает и воет.

– Это он поет, – успокоил ее Гриша. – От счастья. Впервые в жизни он провел день как нормальный мужик. Погулял, выпил, совершил подвиг, вернулся домой, никому ничего не рассказал.

– Ты о чем? – В глазах Киры заискрилась тревога.

– Шучу.

В такси Грише снилось, как он мчится по хайвею Мэриленда в лимузине с открытым верхом. Рядом сидит Кира в огромных черных очках, счастливая вся такая, на шее у нее развевается шелковый шарф. На заднем сиденье, в рубашке белой и белее белого брюках, – Платонов. Одной рукой Гриша держит руль, второй обнимает Киру, а Платонов развалился и сочиняет вслух неприличные этюды. Рядом с лимузином бежит пукающий тесть, спрашивает, когда Гриша найдет нормальную работу, а за ним стучит костями по асфальту косая с литовкой. Он пукнет – она размахнется литовкой – вжик! – и мимо. Пнет лимузин нервно и снова прицеливается. И тогда Платонов отрывается от тетради и кричит гневно: «Сука, я не могу работать в такой обстановке!»

И тут Кира сказала:

– Я забыла тебе сказать, Гриша. Мне ведь срочно в Ростов ехать нужно.

– Зачем? – слетев с трассы в Мэриленде, подскочил Гриша.

– Тетя заболела. Ужасно, – на глазах Киры появились слезы. – Я всего на неделю.

– Через семь дней она умрет?

– Как ты жесток, – и Кира заплакала.

– Ну, езжай, – согласился Гриша. Тем более что он давно уже с нами в кафе не сиживал. – А когда ты узнала о тете?

– Мне мама сейчас сказала. Она сама хотела поехать. Но у нее же работа.

– А у тебя нет работы?

– Ну, у меня есть ты. А у мамы кто есть? Папа, на которого нельзя положиться.

Гриша ничего не понял, и Кира его поцеловала.

Вот так, значит, все случилось.