Весь день я провалялась в своей комнате: в голову лезли разные мысли. Перед глазами все время стоял Пашка. Вот он на скамье подсудимых ждет вынесения приговора… Вот он ходит по своей камере, заложив руки за спину, и ненавидит меня за то, что я так бесчеловечно с ним поступила. Пашка проклинает тот день, когда согласился взять вину на себя. Он начинает привыкать к отсутствию воздуха и к отсутствию нормальных продуктов питания, к тому, что в камере нет часов, но все осужденные знают, который именно сейчас час. Он привыкает к клопам, вшам, отсутствию солнечного света и к тому, что здесь многие болеют туберкулезом.
Ощутив, как от сумасшедшего нервного напряжения мне самой начинает не хватать воздуха, я встала с постели и вышла во двор.
Качающаяся на качелях Лада оторвалась от чтения, положила рядом с собой книгу и откровенно зевнула.
– Свет, если ты неплохо себя чувствуешь, то, может, съездим в город, посидим где-нибудь в кафе или прошвырнемся по магазинам? – предложила она и еще раз зевнула от скуки. – А то здесь прямо хоть волком вой.
– Поехали, – откликнулась я на заманчивое предложение. – Только заедем еще в одно место.
– Легко, – обрадовалась Лада и пошла в гараж выгонять свой кабриолет.
Как только я села в невероятно красивый кабриолет и откинулась на кожаное белоснежное сиденье, то почувствовала, что сгораю от нетерпения, и, взъерошив волосы, подняла руки навстречу ветру:
– Ух ты, как классно!
Лада махнула охраннику для того, чтобы он открыл нам ворота, и, поправив очки, спросила:
– Куда едем? Сначала в твое или в мое место?
– Я думаю, что лучше в мое.
– А далеко это?
– Я покажу дорогу.
– Это какой-то супермодный магазин, которого я еще не знаю?
– Нет. Это СИЗО.
– Что?
– Следственный изолятор, – невозмутимо ответила я.
– А что нам в нем делать? – поморщилась Лада.
– Передачку нужно передать.
– Кому?
– Моему мужу.
– А он у тебя там сидит?
– Сидит.
– Надо же…
Энтузиазм Лады заметно поубавился. Само слово «СИЗО» наводило на нее настоящее уныние. Попросив ее остановиться у аптеки, я скупила почти все презервативы, сунула их в пакет и похвасталась Ладе:
– Смотри, купила почти все, что есть.
– Это презервативы, что ли?
– Они самые.
– Куда тебе столько?
– Не мне, а мужу. Я их, как карамельки и бульонные кубики, распечатаю и передам ему полный пакет, – заговорила я крайне возбужденным голосом. – И пусть кому-то передают сало, кому-то чеснок и лук, а я передам презервативы. Вот так! Для него это второй хлеб.
– Света, я в СИЗО никогда не бывала, но я и то знаю, что туда презервативы передавать нельзя. Их там никто не примет. Тебя только в очереди опозорят. Этим все и закончится. Не нужно этого делать.
– Я денег дам, чтобы их передали.
– Не возьмут.
Сказав это, Лада выхватила у меня пакет и вы–бросила его за пределы машины. Открыв рот от удивления, я ничего не успела сказать и от полнейшей неожиданности не знала, как себя вести дальше.
– Что ты себе позволяешь? – только и смогла сказать я.
– Света, нужно уметь подавлять в себе ненависть. Ненавидя, мы опускаем себя ниже человеческого уровня. Если твой муж сделал тебе очень больно, то ты лучше к нему не ходи и ничего не передавай. Ну не опускайся ты до подобного. Ты же сама знаешь, что презервативы не примут, и даже если бы их приняли, они ему не нужны.
– А я, между прочим, ребенка потеряла! – прокричала я Ладе и заревела.
Лада остановила кабриолет у первого попавшегося летнего кафе и, для того чтобы хоть как-то меня успокоить, заказала вина.
– Понимаю, что спиртное для тебя сейчас ой как нежелательно, но я все же хотела бы, чтобы ты выпила вина и взяла себя в руки. Твой муж уже и так наказан. Он сидит, – заметила она и затянулась тоненькой сигаретой. – Что бы ни натворил твой супруг, ты не должна испытывать по отношению к нему ненависти.
– А что я должна испытывать?
– Безразличие.
– Я железобетонная, что ли? Я живой человек с нормальными эмоциями.
– Твоя слепая ненависть не самый лучший союзник. От нее сносит башню. Как бы тебе ни было тяжело, ты должна научиться ее подавлять. Жизнь ненавидящего человека нельзя назвать жизнью.
– Лада, у меня есть причины ненавидеть, – стояла я на своем. – Ненависть как любовь. Если ты ее сама не испытывала, то меня не поймешь.
– Я считаю, что ненавидишь только того, кого боишься. К людям, которые слабее нас, мы испытываем презрение. Ненависть – это изощренная сторона задавленной любви. Постарайся простить мужа.
– Лада, ты о чем? – покрутила пальцем я у виска. – Ты в своем уме? Есть вещи, за которые не прощают.