Ци-Гун Пяти зверей: правда и сказка

Человек Пяти зверей

Во всякие спортзалы я уже давно не ходил. А чего мне туда ходить? Учить я никого не собирался (уже давно не интересно, все равно никого ничему не научишь), самому мне там учиться давно уже было не у кого, а ходить просто так, «общаться с единомышленниками» и после тренировки идти пить с ними пиво не было никакого желания. Да и какие могут быть единомышленники среди занимающихся рукопашным боем? Это тебе не коллективный вид спорта вроде футбола, тут никакой «команды», тут у каждого такое эго! Поэтому я занимался «сам по себе», во дворе ближайшего детского садика. А что, дворик ухоженный, рано утром никого нет, никто не мешает, тихо и спокойно. Зимой, разумеется, холодно, но я уже привык. Конечно, заставить себя встать и тем более выйти из дому на мороз, да еще когда совсем темно и все нормальные люди спят, не всегда просто. Зато когда выйдешь – можешь наслаждаться: на улице никого, занимайся сколько душе угодно. Да и приятно потом, ощущение такое, вроде как маленький «подвиг» совершил.

А летом вообще красота: солнце, тепло, все зеленое, деревья, цветы, птички щебечут, такой кратковременный (впрочем, что у нас в жизни не кратковременно?) летний утренний рай. Правда, в теплое время такой умный был не один я, так что иногда ко мне приходили «гости». В тот раз ко мне напросился мой давний знакомый, Вадим. Очень интересный парень: высокий, здоровенный, веселый. В сорок лет он был не женат, имел какой-то небольшой собственный бизнес, который его никак не напрягал, так что все свое свободное время он посвящал женскому полу и «самосовершенствованию», под которым подразумевал всякого рода физические и энергетические практики. Как можно было сочетать эти два направления «деятельности», я так и не понял, но не мое это было дело, так что я не особенно и допытывался.

При этом у Вадима было совершенно потрясающее чутье на учителей. Стоило появиться в городе настоящему учителю, как он оказывался тут как тут. Он посетил все крупные городские школы рукопашного боя, он в большей или меньшей степени изучал все виды боевых искусств и несколько видов Ци-Гун. А когда, как он выражался, «никого не было» (что на его языке означало, что в данный момент ему не у кого было учиться), он ходил куда-то заниматься Карате и даже отправлялся на йогу. Я даже догадался почему: там было много девушек с красивыми фигурами.

В момент, о котором я говорю, Вадим ходил в зал, где мастера (говорю это совершенно без иронии, потому что Карате было его основной и давней «любовью» и в нем он был действительно очень хорош) примерно такого же возраста, как он, поддерживали форму. Видимо, ему стало скучно, и он попросил, чтобы я показал ему, как «работает» Тай-Цзи-Цюань, к которому он относился не то чтобы с презрением, а с каким-то не совсем понятным мне чувством, которое я бы назвал недоумением. Я был не против и пригласил его прийти позаниматься со мной в воскресенье утром. Дело было летом, светало рано, и я назначил ему встречу на пять утра. Видимо, ему было действительно скучно, потому что он не только приехал, но и опоздал не больше чем на час. Мне было все равно, потому что по воскресеньям двор детского сада был пуст, мне никто не мешал и я собирался, не торопясь, позаниматься часа три. Так что раньше восьми я уходить не предполагал. Однако (к моему большому удивлению, ибо я был почти уверен, что он вообще не придет) к шести часам Вадим был уже на месте. Из вежливости он стал честно смотреть, как я занимаюсь, но минут через пять это зрелище ему надоело и он предложил провести медленный спарринг. Мы начали, и тут его ждал сюрприз. Он никак не мог достать меня. Постепенно он, сам того не замечая, стал увеличивать темп. Мне-то было все равно – на то он и Тай-Цзи-Цюань, чтобы меня не волновала скорость противника, но Вадим так разошелся, что стал даже уставать. Когда до него дошло, что он уже работает в полную силу, а ничего не происходит, он так удивился, что стал предлагать мне ходить заниматься вместе с ним в зал. Но тут вышла неувязка: мне было нечего делать у них в зале, а ему было лень ездить ко мне каждое утро. И мы расстались до следующей случайной встречи, которые у нас по совершенно непонятной причине происходили с достаточной регулярностью. Ну да, столица – город маленький.

Следующая наша (для меня точно неслучайная) встреча произошла уже зимой.

– Ты по-прежнему занимаешься в мороз на улице? – со смехом спросил меня Вадим.

– Ну градусов до минус двадцати точно, если ниже, то отдыхаю, а точнее, занимаюсь дома.

– Да ладно, холодно же. Чего тебе мерзнуть, давай лучше я тебя приглашу к нам в зал, там хорошо, красиво, чисто. Зиму перезимуешь, а заодно и Тай-Цзи-Цюань вместе позанимаемся.

– Ухоженный красивый и, главное, теплый зал с душем – это, конечно, прекрасно, но расслабляет. К хорошему привыкаешь быстро, так что я потом, пожалуй, не смогу или не захочу заниматься на морозе, как привык сейчас. А это полезная многолетняя привычка, не хочу ее лишаться. Поэтому я все-таки продолжу делать Тай-Цзи-Цюань на улице. Если все происходит правильно, то кровь и Ци приходят в движение и тогда становится совершенно не холодно.

– А развлечься?

– Чем же? – удивился я. – Все ваши каратистские «ужимки и прыжки» я знаю, сам такой несколько лет был, чего я у вас в зале развлекательного увижу. Или вы там что-то новое изобрели, до чего японцы за века не додумались?

– Зря ты так, – засмеялся Вадим. – У нас бывает интересно. Например, завтра чемпион Европы по спортивному бесконтактному Карате, который постоянно тренируется в этом зале, дерется с уличным хулиганом.

– А, знаю, это такое Карате, в котором победа в поединке засчитывается не после падения противника, а после обозначения удара, от которого соперник, по мнению судей (так сказать, теоретически), должен был бы упасть. Как говорят по этому поводу понимающие люди, «не надо путать Карате с широко распространенным у нас видом спорта». Но даже если чемпион «бесконтактный», то все равно какие-то странные у вас порядки: чемпион Европы снисходит до того, что собственноручно избивает несчастных уличных хулиганов…

– Ты прав, тут все достаточно странно. Примерно полгода назад этот самый хулиган пришел к нам в зал, записался в группу, стал тренироваться. Нельзя сказать, что он слишком напрягался, наоборот, часто пропускал занятия, а когда приходил, то старался даже не слишком вспотеть. Да и к Сэнсэю своему особого почтения не испытывал. Хотя поначалу хамить себе не позволял. В общем, в результате выучил он всего один удар, Яко-Цуки называется. Это…

– Знаю, знаю! – перебил его я. – «Яко» – задний, «Цуки» или «Тзуки» – удар кулаком. Хотя лаосский мастер, у которого я учился, называл его «Яко-Цки». А его учили японцы, потому я верю ему гораздо больше, чем вашим доморощенным учителям, будь у них пояс хоть цвета вороньего крыла.

– Понял, понял, извини, – замахал руками Вадим. – Я лучше тебе дальше про этого пацана расскажу. В общем, техника у него не то что плохая, ее у него просто нет. Но сам он кулачный боец от бога. Быстрый, резкий, наглый. Ничего не боится, а авторитетов для него просто не существует. Ему все равно, чего ты там чемпион, хоть Европы, хоть мира, хоть ближайшей подворотни. Так что нашего «еврочемпиона» он начал задирать достаточно давно. Чемпион, надо отдать ему должное, долго крепился, но наконец не выдержал и пообещал прилюдно наказать босяка. Тот отказываться, конечно, не стал. Ему только этого и нужно. В общем, публичная экзекуция назначена на завтра. Все уверены, что будет «избиение младенца». Но я думаю, что будет забавно и не совсем то, чего все ожидают. Пойдешь?

Завтрашний вечер у меня был свободен (впрочем, я домосед и на вечер кроме занятий Ци-Гун у меня обычно запланировано только «валяние» на диване), так что я решил сходить, благо было недалеко. Делать долго мне там было нечего, переодеваться и тренироваться я не собирался. Будет скучно – сразу уйду. В любом случае прогуляюсь перед сном.

«Поединок века» был назначен на конец занятия, так что к этому времени я и пришел. Вадим проводил меня в зал, где тренировка уже явно завершалась. Только в углу практиковал человек, которого все происходящее совершенно не занимало и который вел себя так, будто кроме него в зале никого не было. Может, его действительно ничего не интересовало, но меня он заинтересовал точно – уж больно он отличался от всех присутствующих. Тем более что он делал нечто похожее на мой любимый Тай-Цзи-Цюань, только намного проще и время от времени застывая в определенных, причем зачастую весьма неудобных, позициях. Его гимнастика (наверняка это был какой-то незнакомый мне Ци-Гун, по форме напоминающий Тай-Цзи-Цюань) была простой только на вид, чем больше я на нее смотрел, тем более «объемной» она мне казалась. Кроме трех геометрических измерений было в ней нечто внутреннее, неуловимое, но для меня совершенно явственное. Я это называл «измерением ума и энергии». Давненько я такого исполнения не видел. Такому мастеру все равно чем заниматься, он может мыть посуду или подметать пол, стоит ему сосредоточиться на том, что он делает, и это у него будет присутствовать. В общем, этот человек настолько «по-настоящему» делал свою простенькую (я насчитал в ней всего пять форм, не считая начальной) гимнастику, что я сразу вспомнил старинную китайскую пословицу: «В ударе простого бойца нет ничего, кроме грубой силы, каждое же движение мастера пронизано духом».

Говорят, что есть несколько вещей, на которые можно смотреть бесконечно: как горит огонь, течет вода, сияет звездное небо, как работают другие. В общем, много чего, вплоть до того, как кассир отсчитывает тебе зарплату. Но ко всему этому разнообразию я бы добавил еще кое-что: как мастер делает свое дело. А этот незнакомец дело свое знал блестяще, я бы на него глядел и глядел…

Но противники (про себя я их уже прозвал Чемпион и Хулиган) уже вышли на татами, пора было начинать смотреть на обещанное «избиение младенца».

«Хотя кто тут «младенец»?» – мелькнула у меня мысль, когда я взглянул на бойцов. Чемпион был всем хорош. Лет двадцати с небольшим, прекрасно сложенный, явно сильный, в отглаженном белоснежном кимоно, с умело, я бы сказал, щегольски повязанным поясом. В общем, красавчик, девки по нему наверняка с ума сходят.

«Какой-то он слишком красивый, слишком ухоженный, явно мальчик из приличной семьи, – подумал я. – У него хорошее воспитание на лбу написано. Большими причем буквами. Видать, вся семья старалась, его воспитывая». Интересно, он хотя бы раз дрался не на татами, в ярко освещенном зале, в присутствии судьи и врача, а на улице в темной подворотне, когда под ногами грязь, когда против тебя несколько человек, жестоких и привычных к драке, когда ножа вроде ни у кого не видно, но который в любой момент может появиться в чьей-то руке. И когда падать нельзя, потому что тогда и без ножа встать точно не дадут.

Недаром один из первых европейских мастеров, победивший на первенстве мира, говорил, что чемпион мира по Карате должен бояться уличной драки не меньше, чем ее боится балерина.

Впрочем, здешний Чемпион – парень крепкий, к спортивным поединкам наверняка привычный, может, и справится, может, даже быстро и с блеском. А в противном случае из этого зала все младшие ученики просто уйдут: зачем им такое Карате, которое не способно защитить от уличного хулигана?

Затем я внимательно рассмотрел Хулигана. Тут Вадим был несомненно прав: парень действительно хоть куда. Такой «простой человек улицы», совершенно бесшабашный тип, которому море по колено, а лужа по уши. Конфуция, утверждавшего, что «почтительность без ритуала превращается в самоистязание; осторожность без ритуала превращается в трусость; храбрость без ритуала превращается в безрассудство, а прямодушие без ритуала превращается в грубость», он наверняка не читал (думаю, он про самого Конфуция вряд ли слышал), и потому всякие ритуалы, поклоны и восточные церемонии ему были точно «по барабану». В тот момент, когда Чемпион по команде «Рэй» вежливо поклонился, Хулиган прыгнул вперед и открытой ладонью наотмашь ударил его по лицу, явно стараясь кончиками пальцев зацепить по глазам.

«Все, «потушил свет», – мелькнуло у меня в голове. – Теперь на пару секунд Чемпион в его полном распоряжении, впрочем, ему и пары секунд не понадобится».

Так и произошло. Хулиган резко и коротко ударил кулаком остолбеневшего от такого «бесчестного нарушения правил» (а какие в драке могут быть правила?) Чемпиона в живот.

«Тот самый Яко-Цки, которому эти придурки его сами научили, – подумал я, – в этом самом зале. Это же какими надо быть идиотами, чтобы за деньги браться обучать всякую шпану и шваль с улицы! Ничего, может, теперь до них дойдет». Лично убедятся.

А Хулиган свое дело знал не понаслышке: как только Чемпион согнулся от удара в живот, Хулиган, не думая, ударил его локтем сверху по спине, и тот упал. Без всяких размышлений (добротная уличная школа) Хулиган уже опускался на колено и заносил кулак, чтобы «добить» противника, окончательно «лишая его лица», когда чья-то нога сбила его кулак, чья-то рука очень мягко перехватила этот кулак в воздухе, столь же мягко вывернула «хулиганскую руку» и весьма замысловатым движением завела ее ему за спину.

Оказалось, что тот человек, который скромно занимался в уголке зала и вроде бы ни на что не обращал внимания, прекрасно все видит. И не только видит, но и неожиданно для всех (для меня, во всяком случае) оказывается в нужном месте и в нужное время.

Тем временем незнакомец, который при ближайшем рассмотрении оказался совсем немолодым, полуседым (я бы сказал, что он был серебристо-серой масти) худощавым мужчиной среднего роста, неторопливо (он явно не хотел его ушибить) «уронил» Хулигана на татами лицом вниз. Тот попытался было дернуться, но Мастер (с этого момента у меня в голове это слово явно читалось с большой буквы) чуть повернул его кисть, и тот больше не пытался даже поднять голову. Потом Мастер уселся прямо на него, поерзал, устраиваясь поудобнее на костлявой «хулиганской» спине, и спокойно заговорил:

– В ваш зал я попал случайно, обычно я в любое время года занимаюсь по утрам на улице, чаще всего в каком-нибудь парке. По утрам в таких местах царство собак, заметьте, не собачников, а собак, потому что почти всегда в паре собака – хозяин главное действующее лицо, а точнее, «главная действующая морда» – это собака. Она делает, что находит нужным, – лает на прохожих и бросается на них, гадит где попало, ей настолько наплевать на хозяина и на его крики, что она может умчаться куда захочет, заставив его нестись за ней сломя голову.

За все время моих занятий я видел всего одного по-настоящему дрессированного пса, который по команде хозяина, находившегося от него метрах в 50–80, брал барьер, шел прямо, налево или направо (я даже и представить не мог, что такое возможно) и приносил мяч хозяину на высоченный косогор, хотя вскоре от такой беготни пес уставал и ему явно не хотелось этого делать.

Если вы обратили внимание, то за все (пусть и не слишком длительное) время, что я хожу в этот зал, я (разумеется, помимо тех лекций, что читал вам вначале) не сказал ни одного слова, кроме «здравствуйте», «до свидания» и «спасибо». Так что если я заговорил, то, надеюсь, вы понимаете, что это неспроста. Как вы думаете, почему это вдруг я так разговорился?»

Каратеки (большая часть с черными поясами) ошеломленно молчали. Видимо, мужик действительно заговорил впервые за все время, иначе они бы не выглядели такими изумленными.

– Так я и думал, – тяжело вздохнул Мастер. – Ладно, я поясню. Скажу просто: если вы беретесь дрессировать собак, – тут он отечески похлопал по спине Хулигана, на котором по-прежнему величественно восседал, – то должны серьезно к этому относиться. А именно, не брать в обучение первую попавшуюся злобную дворнягу, приносящую в зубах деньги за тренировку. Если вы уж взялись тренировать кого-то, то должны знать, как это делать. А иначе дворняга может и цапнуть кого-то из вас. – С этими словами он показал на начинавшего приходить в себя Чемпиона.

– А мы и так прекрасно знаем, что и как нам делать, – огрызнулся один из «черных поясов», здоровенный коренастый мужик. – Не первый год. И советы ваши нам… Если бы не уважение к вашему возрасту, я сказал бы вам, что вам нужно сделать с вашими рекомендациями.

– Врешь, не сказал бы, – ухмыльнулся Мастер. – Тебе же не известна точно степень моего долготерпения. Вдруг я и тебя сейчас при всех так же личиком на татами положу, усядусь сверху и буду дальше читать свои нудные нотации. И уверяю тебя, никто не вступится. Если хочешь, можем проверить.

Ответа не последовало, и Мастер продолжил свои нравоучения.

– Я же говорю вам, что ассоциация полная. Однажды в парке на меня бросились две огромные собаки. Породы не знаю, какие-то твари, похожие на мастифов, такие же мордатые, щекастые, но чуть повыше и постройнее. Чего там в их дурные «бошки» взбрело, не знаю, потому что их хозяева много дней выгуливали их в том месте, где я в то время занимался, и ни разу они на меня не обратили внимания. Я уж подумал было, что они ко мне привыкли. Но злобная тварь, – с этими словами он снова похлопал Хулигана по спине, – она и есть злобная тварь и что ей может в голову прийти, не знает никто. В общем, совершенно ни с того ни с сего два этих зверя вдруг с жутким рычанием дружно бросились на меня. Контакт был такой плотный, что один, прыгнув, умудрился обслюнявить мою руку. Спасибо, не успел цапнуть. Но это было нормально, что с собаки возьмешь, зверюга она зверюга и есть. Забавным было поведение хозяев. Один из них, молодой парень, стал извиняться, а вторая, толстая тетка лет сорока, еще и стала орать на меня из-за того, что я, мол, удивленно развожу руками. Не покусали – радуйся.

Точно так же и у вас. Воспитанная вами «собака» бросается на человека, который ей кланяется, я ее торможу, а кое-кто, – кивок в сторону здоровенного «черного пояса», который постепенно багровел, – мне пытается возражать, причем я бы не сказал, что слишком вежливо. Так что объясню еще раз, чтобы вы поняли. Если дворняга бросается на человека, то в этом никто не виноват. Она зверь, это ее инстинкт. Если же на человека бросается «хозяйский» пес, прошедший дрессировку, то это вина хозяина. И вообще собаки похожи на хозяев, так что если хозяин нормальный и доброжелательный, то его собака никогда не бросается на людей.

Кстати, наш герой вполне в своем праве. Ты деньги за тренировки платил? – обратился он к Хулигану, не забыв при этом чуть ослабить захват, чтобы тот мог кивнуть. – Раз платил, то ты тут никому ничего не должен. Так что я тебя отпускаю. Правда, перед тем как сделать это, скажу тебе при всех, что ты по всем статьям первостатейная сволочь: бить человека, который тебе кланяется, – это полнейший моветон, пердимонокль. Хотя кому я это объясняю, – вздохнул Мастер. – Но тут уж ничего не поделать, пока сам не поймешь, объяснять бесполезно.

С этими словами он отпустил «хулиганскую руку», поднялся с «хулиганской спины» и стал, не торопясь, переобуваться, явно собираясь домой.

«Забавно, – вдруг подумал я, – он тоже в любую погоду занимается на улице; приходя на тренировку, не переодевается ни в какую спортивную одежду: снял пальто, шапку, ботинки, надел дешевые китайские тапочки, вот и вся процедура. Прямо как я. Только мастерство другое. Это же надо, успеть перехватить удар, направленный в другого человека. Такое в принципе невозможно, если только не знать заранее, что сейчас произойдет».

Когда мы с Вадимом вышли на улицу, я тут же стал допытываться, что это за такой необычный человек. Говорит он мало, но когда говорит, то говорит, как профессор (да еще про какие-то лекции упоминает); делает в уголке какой-то оздоровительный комплекс, а сам явно мастер рукопашного боя, каких мало; вроде старый, худой и не слишком сильный, а с человеком обращается так же легко и небрежно, как ребенок с тряпичной куклой.

– Мне и самому интересно, кто он и откуда, – охотно откликнулся Вадим. – Кстати, он чем-то неуловимо, но очень отчетливо похож на тебя. Со всеми исключительно вежлив, но ни с кем не вступает в дружеские отношения и ни во что не вмешивается. Занимается в чем попало, у него, по-моему, даже кимоно нет, а когда наши мастера, выйдя из раздевалки в зал, начинают торжественно завязывать черные пояса, он (я однажды случайно заметил) иногда незаметно и снисходительно улыбается. Драться не любит, но явно умеет и при случае не прочь, хотя всегда следит за тем, чтобы не нанести никому никакого физического ущерба.

– А что, уже случалось?

– Ну как тут без этого, – засмеялся Вадим. – Ты же знаешь этих умников, им обязательно надо зацепить человека.

– Так ему же явно за шестьдесят, кому он тут нужен. И вообще, как он сюда попал?

И тут Вадим рассказал мне целую историю:

– Попал он сюда странно. Я же тебе говорил: он чем-то мне тебя напоминает, он тоже занимается на улице, даже в мороз. Вот на улице его и нашел «держатель» этого зала. В пять утра, в полной тьме он выгуливал своего пса и увидел человека, который делал что-то странное, одновременно и похожее, и непохожее на боевое искусство. Ну он и пристал к нему с расспросами, стал звать заниматься к себе в зал. А в обмен (он же коммерсант), так сказать, в качестве оплаты предложил Сергею Михайловичу (так зовут этого, как ты говоришь, Мастера) рассказать «постоянным клиентам» о том, чем тот занимается. Сергей Михайлович оказался университетским профессором и взялся прочитать целый курс лекций о воинских искусствах. Точнее, воинская компонента (он сам так говорит) его не интересовала и говорить о ней он не собирался. Предложил же он рассказать о корнях, традициях, оздоровительной и духовной частях подлинного азиатского воинского искусства.

Лекции были в течение месяца, по два раза в неделю, и я не пропустил ни одной. Кстати, Чемпион, которого Сергей Михайлович при тебе только что выручил, тоже все очень внимательно прослушал. Он парень весьма серьезный, вел себя с большим уважением, задавал вопросы и даже записывал (может, кстати, профессор именно за это его сегодня и выручил). А записывать действительно было что. Лекции профессор читает блестяще, эрудиция у него, я бы сказал, потрясающая, но главное, он понимает, о чем идет речь, и говорит «от себя», а не по книжке (за все время он не прочел ни одного слова по бумажке). Мало того, он ухитрился ответить на все мои вопросы, связанные с внутренним содержанием тех практик, которые мне вроде бы и преподавали, но никто не удосужился объяснить, что там должно происходить внутри. Думаю, они и сами не знали. Этот же ведет себя совсем иначе. Чаще всего он начинает ответ с того, что эту конкретную практику лично он не изучал (всего не изучишь, да и незачем) и потому точного ответа дать не может. Но так как все основано на одних и тех же принципах, то, по его мнению, все должно быть так-то и так-то. Я подолгу расспрашивал его, а ты же знаешь, что я учился у всех, у кого можно было, так что вопросов у меня было много и очень разных. Так вот, ни разу не случилось так, чтобы он не смог дать мне обоснованного и логичного объяснения.

И все было бы прекрасно, если бы наш «держатель зала», увидев, что лекции пользуются спросом, не начал приглашать людей со стороны. Вот и забрел однажды здоровенный парень, который сказал, что теория – это очень хорошо, но простому охраннику вроде него лишние слова ни к чему, а нужно ему знать, как все это работает. И ему хотелось бы проверить лично…

Дальше произошло следующее.

– Давно жду чего-то такого, – тихо пробормотал профессор. А затем продолжил громким голосом профессионального лектора: – Я вижу, что некоторые присутствующие вдруг очнулись от зимней спячки и в глазах у них появился блеск. Это заставляет меня предположить, что многим тоже «хотелось бы проверить лично». Предлагаю сделать следующим образом: все желающие «проверить лично» (повторяя эти слова, он явно подчеркивал их) остаются в зале, все остальные выходят и запирают зал снаружи. Отопрете, когда мы постучим в дверь.

– А почему все остальные выходят? – возмутился кто-то. – Нам тоже хочется посмотреть.

Сергей Михайлович усмехнулся:

– А потому, что в результате того, что сейчас должно здесь произойти, кто-то из участников неизбежно «потеряет лицо». Может, я, а может, кто-то еще, в таких делах заранее не угадаешь. Зачем кому-то это видеть. Странно, что вы этого не понимаете, – удивился профессор. – Ладно, ладно, понимаете, не можете не понимать, но не чувствуете это «животом». Поэтому кратко объясню, а потом мы запрем двери и выясним, у кого «больше лица». Итак.

В Азии под «лицом» подразумевают нечто вроде чувства собственного достоинства. Можете называть это социальным статусом, авторитетом, репутацией, добрым именем, соответствием общественным нормам. Лицо на Востоке всегда считалось чрезвычайно важной вещью, потому что все социальные связи устанавливались только благодаря ему.

Лицо – это драгоценность, которая создается годами, но теряется в один миг. Человек, «потерявший лицо», тут же утрачивает общественное положение и становится изгоем. Поэтому очень многое, если не все, в поведении японца объясняется стремлением «сохранить лицо». По большому счету потеря лица в Японии считается бесчестьем, полной личностной катастрофой. Раньше у них в таких случаях вообще было принято вспарывать себе живот. Вам это известно под названием «Харакири», в Японии же образованные люди называют это Сэппуку. Но как бы это ни называлось, суть остается неизменной: самоубийство, совершаемое крайне болезненным способом. Поэтому вполне понятно, что японцы еще с тех времен любыми путями стараются избежать ситуации, в которой возможна потеря лица.

У них даже есть некоторые правила, позволяющие другому человеку не потерять лицо, ведь потеря лица – это некая «точка невозврата», после которой восстановление прежних отношений невозможно.

Запоминайте, записывайте, может, заодно и поймете, почему я настаиваю, чтобы наше предстоящее «выяснение отношений» происходило за запертыми дверьми.

Итак, как принято в Азии «обращаться» с чужим лицом. Всегда нужно помнить об иерархии и проявлять (по меньшей мере, внешне) соответствующий уровень уважения. Нельзя прилюдно критиковать человека или (что еще хуже) заставлять его каяться в своих ошибках. Нельзя публично и прямо отказывать (лучше просто промолчать). Нельзя прерывать собеседника, сколько бы он ни говорил, наоборот, нужно его внимательно слушать (или хотя бы делать вид) и кивать головой в знак понимания (понимание совершенно не означает согласия). Нельзя выказывать ни малейших признаков торопливости, это может быть воспринято как то, что вы настолько не уважаете своих хозяев (партнеров, друзей, собутыльников, собеседников), что не хотите уделить им время. Нельзя отказываться от приглашения на обед или ужин, это также может быть воспринято как неуважение.

Думаю, тут ничего нового ни для кого из вас нет, потому что на самом деле потеря лица – это понятие международное, в той или иной форме известное всем нам, ведь европейцы точно так же стремятся избежать потери лица, разница лишь в том, что азиаты (не только японцы, но и китайцы, вьетнамцы, тайцы) относятся к этому гораздо более серьезно. Поэтому они готовы на большее, чтобы не потерять лицо. В частности, у них считается вполне допустимой беззастенчивая ложь, если она дает возможность сохранить лицо. Например, человеку, спрашивающему дорогу, вполне могут указать неверное направление, лишь бы не показать своего незнания и не потерять тем самым лицо.

Впрочем (ложь международна!), примерно то же самое практикуется и у нас. Ведь ни один студент, опоздав ко мне на лекцию, не сказал, что проспал из-за того, что накануне выпивал до поздней ночи. Все они обязательно начинали рассказывать сказки, чтобы сохранить лицо. А я, чтобы помочь им сделать это, делал вид, что верил во всю ту ахинею, которую слышал уже в который раз.

Однако вернемся от теории к практике. Все желающие «рискнуть лицом» остаются, все остальные, чтобы не видеть, кто и сколько «потеряет лица», выходят, – закончил свою речь Сергей Михайлович.

– В зале остались человек семь самых наглых, остальные вышли. В числе вышедших был и я, – продолжал Вадим, – поэтому что там произошло и с чьим лицом, я точно не знаю. Знаю только, что когда мы вернулись обратно, Сергей Михайлович выглядел, как обычно, а у «великолепной семерки» был совершенно ошарашенный вид, причем следов побоев ни на ком я не заметил. Если их и били, то делали это чрезвычайно аккуратно.

Что я еще о нем знаю? – задумчиво проговорил Вадим. – Вообще он тип крайне неразговорчивый, а о себе совсем ничего не рассказывает. Единственное, что я услышал краем уха, так это то, что он снимает квартиру, что для человека его возраста и положения достаточно странно. Почему так случилось, никто не знает. Еще я как-то пытался узнать, у кого он учился, так он только усмехнулся, похлопал меня по плечу и сказал, что все это никакого значения на имеет. А важно лишь то, что он умеет.

Разумеется, я пытался договориться с ним насчет приватного обучения, ты же знаешь, я не миллионер, но не бедствую, вполне мог бы очень прилично платить за занятия с человеком такого мастерства. В ответ он сказал мне так: «Для того чтобы я учил вас, мало, чтобы этого хотели вы, нужно еще, чтобы этого хотел я. Чтобы было понятнее, скажу иначе: вы хотите воинскую часть Искусства, а я ее уже не преподаю». По нему видно, что говорит он только один раз, так что после этого я к нему с этим предложением больше не подъезжал.

А он по-прежнему ходит в зал и тихо делает какую-то практику в углу, который уже никто не занимает. В общем, к нему все привыкли и внимания на него не обращают: вреда никакого, никому не мешает, ну занимается себе человек и занимается.

– Он, что ли, тут для них вроде как местный дурачок? – не без ехидства поинтересовался я. – Неужели это сборище идиотов не понимает, какого уровня человек ходит к ним и чему он мог бы их научить, если бы у них хватило ума, чтобы с ним договориться, и терпения, чтобы делать то, что он скажет? Как по мне, так всем этим Сэнсэям полезно было бы пройти «идиотентест».

– Это что еще за штука такая? – удивился Вадим.

– Так называется тест, который проходят в Германии люди, севшие за руль в нетрезвом состоянии, а также другие злостные нарушители дорожного движения. А называется он «идиотен», потому что законопослушные немцы считают, что нарушать правила дорожного движения (да и вообще закон) может только идиот. В этом тесте есть, например, такой вопрос: «Что вы будете делать, если вы приехали на своей машине в гости, а хозяева предложили вам выпить?» Варианты ответа следующие: откажусь; выпью и поеду домой на такси; выпью и останусь ночевать у хозяев. Как ты думаешь, какой ответ правильный?

– Странный вопрос, – удивился Вадим, который лет двадцать водил машину. – Человек же в любом случае выпившим за руль не садится. Получается, что все ответы правильные.

– По нашей логике ты, конечно, прав. А по немецкой – все наоборот, все ответы неверные.

– И какой же правильный?

– А верный ответ ты должен был придумать сам. И звучит он примерно так: «Я ни за что, ни в коем случае, ни за какие деньги не поеду к людям, которые могут предложить выпивку человеку за рулем».

И таких вопросов там немало. Например, такой: «Представьте себе, что вы выпили и стоите на улице, а рядом женщина собирается рожать. Что вы будете делать?» Варианты ответа такие: вызову скорую помощь; остановлю такси; если скорой помощи или такси долго не будет, сам сяду за руль и спасу фрау, потому что без медицинской помощи она может погибнуть. Думаю, после предыдущего примера ты уже понял, что правильный ответ может быть только такой: «ничего подобного в принципе быть не может, потому что я вообще не пью».

Смысл этого теста в том, чтобы полностью «переформатировать» мышление человека, чтобы он не думал о том, как поведет себя, когда выпьет, а чтобы он вообще забыл о том, что такое возможно, вбить ему в голову, что водитель вообще не пьет! Никогда! Вот потому я бы и направил твоих дружков на этот «идиотентест», чтобы им вправили мозги, чтобы они понимали, как следует себя вести, если им (в кои-то веки, может, один раз в жизни!) встретится настоящий мастер. Или все они за исключением тебя уже всему научились и у них такое эго, что им не по чину снова идти в ученики?

– Думаю, все именно так и есть. Тут большинство людей давно сами преподают и уже отвыкли учиться сами, – подтвердил Вадим. – Да и гордыню еще никто не сумел отменить.

На этом наш разговор подошел к концу, и я решил, что в ближайшие дни попытаюсь познакомиться с Сергеем Михайловичем и поговорить с ним сам. Ведь учитель Кун оставил нам на этот случай прекрасное наставление: «Не поговорить с человеком, достойным разговора, – значит потерять человека. А говорить с человеком, недостойным разговора, – значит потерять слова. Мудрый же не теряет ни людей, ни слов». Вот и посмотрим, сочтет ли мудрый Сергей Михайлович меня достойным разговора.

«Personalmente»: профессор и Пять зверей

Когда-то я учил итальянский. Надо сказать, с большим удовольствием учил, потому что этот язык почти всем европейским языкам «отец родной». Древние римляне постарались. Но распространенность – это одно, а красота – совсем другое. Откуда произошло выражение «чеканная латынь», я так и не выяснил, но итальянские слова, рожденные от этой латыни, иногда меня просто завораживали. А самым моим любимым итальянским словом было слово «personalmente». Оно было такое певучее, складное, само собой перетекающее от слога к слогу. Не слово, а конфета. К тому же оно легко запоминалось и не требовало перевода, потому что означало «персонально», «лично». Так что знакомиться с профессором (и если очень повезет, то и с его искусством) я собирался «personalmente», причем хотел сделать это как можно быстрее. Когда он заканчивает тренироваться, я уже знал и к концу следующей тренировки поджидал его у выхода из зала. Выйдя, Сергей Михайлович, не торопясь, направился к метро. Я догнал его и только собрался с духом, чтобы окликнуть, как он повернулся ко мне.

– Это вас я видел вместе с Вадимом, – не то спрашивая, не то утверждая проговорил он. – Чем могу?

«Все видит и все помнит, – подумал я. – Юлить с таким не имеет смысла. Мужик суровый, будет или «да» или «нет». Оно и неплохо: никакой неопределенности!»

Тем временем Сергей Михайлович остановился:

– При нашей прошлой встрече вы выглядели заинтересованным. Если хотите поговорить, можем зайти в ближайшее кафе, а то зима, на улице не жарко.

Кафе было итальянское, в нем было уютно и тихо, играла музыка, тоже итальянская. «Тото Кутуньо, L’italiano», – машинально отметил я.

Сергей Михайлович, явно «чувствовавший пространство» вокруг себя (наверняка его в свое время учили по принципу «глаза видят шесть направлений, уши слышат восемь сторон»), сразу заметил, что я внимательно слушаю песню.

– Знаешь, почему она такая популярная? – спросил он меня.

– Музыка хорошая, голос приятный, поет душевно, – не задумываясь ответил я.

– Это здесь мы слышим только музыку и голос, а в Италии она популярна еще и за слова. Там они достаточно неожиданные: «Здравствуй, Италия, с недоваренными макаронами и президентом партизаном… канарейками на окнах… с этой Америкой на каждом шагу… где все больше женщин и все меньше монашек… Италия, которой ничего не страшно, с мятным кремом для бритья, с синим костюмом в полоску… С новыми носками в ящике, с флагом в химчистке и с шестисотым «Фиатом»», – переводил он фрагментами, не всегда успевая за певцом. – Особенно мне нравятся вот эти наглые слова: «Здравствуй, Господи, знаешь, здесь живу и я».

«Забавно, – подумал я. – Вадим мне говорил, что профессор ему показался похожим на меня. Видимо, он был прав даже больше, чем ему самому показалось. Оказывается, профессору тоже нравится итальянский язык. Во всяком случае, знает его он явно лучше, чем я».

Тут нам принесли покрытый плотной мелкозернистой молочной пеной капучино в правильно прогретых фарфоровых чашках, и Сергей Михайлович перешел к делу.

– Итак? – вопросительно произнес он.

– Наверное, я должен рассказать вам о себе, чтобы вы знали, с кем имеете дело? – нерешительно начал я, стараясь угадать, как следует вести себя с профессором.

– Не обязательно, – тут же откликнулся он. – Имени будет вполне достаточно, а все, что мне нужно, я про вас и так знаю.

– Это как? – удивился я. – Вадим рассказал?

– Проще. Никакого Вадима и никаких фокусов. Вам лет сорок пять. В нормальной физической форме. Наверняка не дурак и, похоже, порядочный человек. Способность и желание учиться явно не утрачены. Высшее образование, думаю, техническое, может, даже и не одно. Научная степень? Пожалуй, во всяком случае, весьма вероятно. Резюме такое: неглупый, образованный и, главное, порядочный человек предположительно (возможно, я не прав, но это весьма вероятно, иначе зачем я вам понадобился) хочет у меня учиться. Согласен, не много, но мне больше и не нужно, что, мне у вас справку о прописке требовать?

Что тут было говорить? Профессор был хорош и точен в определениях, поэтому я ответил ему столь же кратко, как он характеризовал меня.

– Зовут Леонидом, – начал я. – Насчет «неглупый» – не знаю. «Два образования» – да, «научная степень» – да, «порядочный» – думаю, наверняка, во всяком случае, изо всех сил стараюсь. «Хочу у вас учиться» – разумеется. Справки о прописке с собой нет, но могу получить в ЖЭКе.

Тут мы оба дружно захохотали.

Отсмеявшись, Сергей Михайлович сказал:

– Поверьте, я бы с удовольствием учил вас. Но вряд ли получится. В моем сегодняшнем положении учеников не берут. У меня время перемен, меня здесь ничего не держит, я живу «здесь и сейчас» и не знаю, где окажусь завтра. Хотя… – Тут он сделал паузу, явно раздумывая. После раздумья он перешел «на ты»: – Ты долго этим занимаешься?

– Если под «этим» подразумеваются боевые искусства и Ци-Гун, то лет с пятнадцати. А насчет перемен Конфуций говорил, что не надо их бояться, ибо чаще всего они случаются именно в тот момент, когда необходимы.

– Молодец, – с некоторым удивлением посмотрел на меня Сергей Михайлович. – С Конфуцием трудно спорить. С Конфуцием может позволить себе поспорить только Конфуций: «Три пути ведут к знанию: путь размышления – это путь самый благородный, путь подражания – это путь самый легкий и путь опыта – это путь самый горький». Так вот, я сейчас, в тот самый момент, когда мне казалось, что все полностью отрегулировалось, неожиданно для себя оказался на третьем пути и куда он выведет меня, я еще не знаю. Знаю только, что спокойной размеренной жизни пришел конец и что если у меня и есть время на «научение» тебя, то его очень мало. Впрочем, это не очень и важно. Ты занимался много лет, а когда человек готов, то ему «и муравей провозвестник».

Раньше я в такой ситуации за тебя вообще бы не взялся, прежде мне казалось, что для того, чтобы научить человека, нужны десятилетия.

– А разве не так? – удивился я. – А как же знаменитая пословица «Занимаясь Тай-Цзи-Цюань, десять лет не выходи из дома»?

– Так, так, – засмеялся Сергей Михайлович. – Только мне сдается, что ты уже больше десяти лет «не выходишь из дома».

– Из дома-то я, конечно, выхожу, но занимаюсь Тай-Цзи-Цюань лет пятнадцать точно. А до этого были Дзю-До, Карате, У-Шу.

– Ну вот, свою «порцию горечи», как говорили древние мастера, ты уже съел, так что тебя чуть подтолкнуть, чуть направить, чуть подправить, чуть исправить… Впрочем, никто тебя и не собирается учить Тай-Цзи-Цюань.

– А чему? – немедленно подхватил я.

– Ну… – задумчиво протянул профессор, – максимум, на что я могу решиться, – это Ци-Гун Пяти зверей. Это как раз то, что я делал, когда ты приходил в зал. Ты наверняка слышал о таком, думаю, не мог не слышать. Если хочешь, можем попробовать

– Никогда раньше не видел, но слышал точно и точно был бы рад научиться, – обрадовался я. – Мне, честно говоря, все равно, что изучать, тут важнее получить «истинную передачу».

– Ладно, тогда сделаем так. Мой старинный друг каждый год на зиму уезжает в теплые края. Через три дня он отбывает, а мне отдает ключи от своей загородной дачи. Случилось так, что живу я сейчас на съемной квартире, так что это для меня подарок. Если поедешь со мной дней на десять, то я тебе передам этот «зверинец» со всеми деталями и детальками. Сможешь взять отпуск на это время?

– Конечно! – не задумываясь сказал я.

Я еще не представлял, как буду отрываться с работы, но это был не вопрос, у меня такая работа, что я сам себе хозяин, никому отчитываться не должен, а все текущие дела на ближайшие две недели я за оставшиеся три дня как-нибудь утрясу.

Я не сомневался, что мы поедем на машине, даже заранее залил полный бак. С вещами я тоже особенно не заморачивался: почти не глядя, взял всего с большим запасом, – багажник огромный, туда весь шкаф с вещами влез бы целиком. Однако на машине Сергей Михайлович ехать отказался наотрез, сказал, что так мы удовольствия не получим. Какое может быть удовольствие в том, чтобы ехать в набитой электричке, когда можно было бы спокойно доехать на машине, я не понимал, но спорить не стал, уложил вещи в рюкзак и поехал на вокзал. На вокзале была обычная толпа, толчея, суета. Билеты, расписание, посадка…

Когда мы наконец сели в вагон, профессор тихо сказал мне на ухо:

– А вот и первое удовольствие.

Сначала я не понял, о чем он, но тут же до меня дошло: точно, после всей этой вокзальной суеты оказаться в вагоне – это уже удовольствие, причем не маленькое.

Но что на самом деле имел в виду профессор, я понял, только когда мы вышли из электрички и спустились с платформы. Улицы поселка были пусты. Под ногами приятно поскрипывал чистый снег. Высокие прямые сосны, высокое чистое холодное голубое небо. И какая-то необыкновенная тишина. Напряжение, которое было внутри меня (до этой минуты я и не подозревал о том, что его во мне накопилось так много), как-то сразу ушло, меня «отпустило». На душе совершенно «на ровном месте» стало легко, светло и спокойно. Вообще это ощущение было мне и раньше знакомо. Лес всегда «снимал» с меня городскую суету. После того как начал заниматься Ци-Гун, я стал замечать этот эффект даже в городских парках. Но чтобы так ярко – никогда.

– Вижу, ты понял, – улыбнулся Сергей Михайлович. – А если бы мы приехали на машине, этот фокус бы не удался, тут нужен контраст. Чем суетнее было на вокзале, чем большая толпа была в электричке, тем больше шанс у человека почувствовать эту благодать. – С этими словами он широким жестом показал на окружающий нас зимний пейзаж.

Дошли мы быстро. То, что я представлял себе дачей, снаружи оказалось огромным домом (точнее, двумя двухэтажными домами, соединенными одноэтажным переходом с огромными окнами), а внутри – настоящим дворцом. Войдя внутрь, я ахнул, так там было просторно и красиво. На профессора вся эта роскошь никакого впечатления не произвела. А когда я сказал, как здесь хорошо, он ответил так:

– Трудно сказать.

– Чего ж тут трудного? – удивился я. – Просторно, красиво, с большим вкусом, я бы даже сказал, изысканно. Конечно, хорошо.

– Ты здесь кого-то видишь?

– Нас вижу, – засмеялся я.

– А еще? – настаивал профессор.

– Сейчас никого, но скоро, думаю, хозяева приедут.

– Это вряд ли. Этот дом по большей части пустует. Его хозяин значительную часть своего времени проводит на Средиземноморском побережье Франции, на Лазурном Берегу. Осень, зиму и весну точно. Там триста солнечных дней в году, а климат такой, что даже летняя жара в тридцать пять градусов переносится очень легко. Платаны, пальмы, кипарисы, каштаны. Зачем ему эти морозы, этот снег и эти сосны. Так что в доме этом он практически не живет, сам видишь, здесь все новое, «не пользованное».

– Ну не пользуется и не пользуется, что тут плохого?

– Плохо не то, что не пользуется, а то, что человек не знает, что ему нужно, и тратит свою жизнь на то, что ему совершенно не требуется. Сколько времени, сил и средств понадобилось, чтобы возвести такой дом? На это ушла часть его жизни. Теперь вся эта роскошь ему вроде как ни к чему. Мало того, что она ему не нужна, так ему еще приходится оплачивать все коммунальные услуги, охрану, уборку, уход за капризными домашними растениями, думать о том, что происходит с домом в его отсутствие. Скажи, зачем тебе вещь, которой ты не пользуешься, за которую нужно платить и о которой нужно еще и беспокоиться?

На эти вещи можно смотреть очень по-разному, но несомненная логика в его словах была, так что спорить я не стал. Я вообще спорить терпеть не могу, у меня даже есть специальная поговорка (и даже в стихах) по этому поводу:

Так что смеяться – сколько угодно, а спорить – увольте, тем более не для того я сюда приехал. Хотя лично я считал, что мне сильно повезло, я еще никогда не жил во дворце. Неожиданно получался такой шикарный «санаторий» с обучением Ци-Гун вместо обязательных в санатории оздоровительных процедур.

Разместившись по комнатам (благо было из чего выбирать) и распаковав вещи, мы встретились в переходе с высокими окнами. Тут я восхитился домом еще раз. Переход оказался большим зимним садом. Ощущение было забавное: за огромными окнами, начинавшимися буквально от пола, толстым слоем лежал белоснежный снег, а здесь были настоящие джунгли, наполненные неизвестными мне растениями. А посреди этого зеленого великолепия стояли стол со стульями, кожаный диван и пара кресел.

– Только говорящих попугаев не хватает, – усмехнулся Сергей Михайлович, заметив мой восторг. – Надо будет хозяину подать идею. Но и без попугаев лучшего места, чтобы в зимнее время изучать «звериный» Ци-Гун, нам не найти. Самый настоящий лес.

Затем профессор сообщил, какое у нас будет расписание занятий. Оно оказалось совсем простым: занятия утром, днем и вечером. Чтобы не перетрудиться, одно занятие должно было быть теоретическим. Первое такое занятие было назначено на сегодняшний вечер. Все эти занятия я записывал на диктофон (эти записи я позднее распечатал) и при необходимости рисовал схемки. В общем, я прекрасно понимал, что эта «лафа» весьма быстротечна, и не собирался из-за своей лени или расхлябанности забыть что-то из того, что Сергей Михайлович предполагал мне показать.

– А почему именно Ци-Гун Пяти зверей? – спросил я. – Ведь так много разных видов, типов, подвидов и подтипов Ци- Гун. Почему именно этот зверинец?

– Это очень правильный и уместный вопрос, – одобрительно закивал Сергей Михайлович. – Ты собираешься начинать большое дело, потому что если все сложится удачно, то тебе эту практику еще делать и делать. Так что имеешь полное право узнать, во что впрягаешься. Я бы вообще любое дело начинал с вопросов «почему?» и «зачем?», потому что часто люди берутся за что-то, сами точно не зная, что они делают, зачем им это и почему именно это. Так что на этот вопрос я готов дать достаточно развернутый ответ.

Причин тут несколько. Первая из них состоит в том, что раньше я пытался обучать людей чему-то большому, объемному, «время- и энергозатратному», но в наши дни немного найдется людей, готовых приложить большие усилия, да и условия, честно говоря, не располагают. Так что теперь я учу по принципу «раз-два и готово». Ты понимаешь, о чем я?

– Чего тут не понять, это же «Кузнец» Маршака:

Это, можно сказать, жемчужина, поэтическое описание семинарского принципа обучения, когда люди собираются на несколько дней, платят приличные деньги «за интенсив», быстренько что-то разучивают, а потом еще быстрее забывают то, чему научились.

– Ты верно все понимаешь, – одобрительно кивнул профессор. – Самуил Яковлевич был мудр, так что принцип «раз-два и готово» я еще называю «принципом Маршака». Практически это означает, что людям я преподаю только самые простые вещи, используя для этого самые простые способы. Один очень понимающий человек называет это методом «ага, получилось», подразумевая под этим, что слабомотивированному (или вовсе не мотивированному) ученику нужно давать настолько легкие задания, чтобы у него сразу же все получалось. Если у такого человека не будет получаться с первого раза, он мгновенно бросит тренироваться. А так, если на каждом занятии он будет достигать хоть какого-то, пусть крошечного, результатика, то, возможно, сколько-то времени и продержится. А там (хоть и маловероятно, но не исключено), глядишь, втянется и задания можно будет усложнить.

Такой упрощенный подход очень удобен. Учитывая, что сложным вещам я сейчас вообще не обучаю, я могу честно передать методику человеку средних способностей за очень непродолжительное время. А что он будет делать дальше с полученным богатством (забудет или продолжит заниматься) – это уже его дело.

Иначе говоря, если я возьмусь научить человека Тай-Цзи-Цюань, то почти наверняка не сумею этого сделать и нарушу свои обязательства. А это очень плохо. Если же я возьмусь показать тебе Ци-Гун Пяти зверей, то за десять дней плотных занятий управлюсь наверняка, причем смогу сделать это достаточно качественно и с большим запасом по времени.

– А какие еще причины, вы же сказали, что их несколько? – не отставал я.

– Вторая причина в том, что это действительно настоящий древний и полностью традиционный уданский Ци-Гун, предназначенный для укрепления здоровья и продления жизни. Но это не новость, любой другой «нормальный» Ци-Гун, который можно (очень условно) определить как «Ци-Гун не высшего уровня», предназначен именно для этого.