Цифровой журнал «Компьютерра» № 111

Василий Щепетнёв: Храм на болоте Василий Щепетнев

Опубликовано 05 марта 2012 года

Инвективы в адрес отечественного здравоохранения – явление неизбежное, как гололёд в феврале или тополиный пух в мае. То один журналист, то другой, то целый коллектив вдруг разродятся гневными обличительными фельетонами на тему бездушных и безграмотных врачей, которым лишь бы брюхо набить, а там хоть трава не расти.

Подобные материалы встречают в читательских массах живое и горячее сочувствие. Сразу припоминается и скорая помощь, не хотевшая везти в больницу бабушку-сердечницу, и анестезиолог, предложивший какой-то особенный наркоз, но за деньги, и участковый педиатр, который никак не хотел переобуться в гостевые тапочки и отмыть руки от грязных денег, полученных от предыдущего больного. Единодушный вывод: следует отобрать купленные дипломы, врачей уволить, а лучше — казнить. Тогда всё сразу станет хорошо.

Госпожу министершу не ругает только неграмотный глухонемой, сравниться по градусу народной любви с ней может только министр образования.

И так из года в год вот уже лет сто. Или около того. С той поры, как появились общедоступные больницы и поликлиники.

И ведь нельзя сказать, что пишут неправду. Если бы неправду! Нет, всё верно, всё так и есть. И старушек не торопятся устроить в клинику, и руки порой норовят мыть не перед прикосновением к больному, а после того, и тапочками брезгуют. Хуже того: бывает, и диагнозы неверные ставят, и почку не ту удаляют, много чего нехорошего случается.

Но почему-то после публикации очередного фельетона лучше не становится, напротив, всё хуже и хуже.

Может и правда, того… Перед каждой больницей установить по виселице и вешать, непременно вешать? Или ввести соразмерное наказание: за одну жалобу лишать обеда, за пять — сечь розгами на конюшне, за десять сечь публично и кнутом, а уж как накопится двадцать пять жалоб – всё, чаша народного терпения переполнена: пошёл, лекарь, на эшафот!

А что? Дёшево и сердито. Народ после казни расходится довольный, напуганные докторишки будут стараться ублаготворить пациента всеми доступными способами, а трупы повешенных пойдут в анатомички — пусть на них тренируется подрастающая смена!

Но опыт, но инстинкт подсказывают: вряд ли. Вешать, пожалуй, станут, когда время подойдёт, но вот уровень бесплатной медицинской помощи от этого не повысится. Скорее, наоборот. Это только сейчас кажется, что хуже некуда. Есть куда хуже, ещё как есть!

Требовать от сегодняшнего врача, чтобы российское общедоступное здравоохранение вышло на мировой уровень, – всё равно, что требовать от паровозной бригады, чтобы она подняла состав в воздух и перелетела Тихий океан. Хоть кнутом бей, хоть вешай – не выйдет ничего, разве только машинисты и кочегары из рвения и по приказу начальства примутся махать руками и жужжать, как аэроплан времён братьев Райт, отчего и поезд начнёт беспрестанно опаздывать, и проводники чай разносить перестанут: когда впустую машешь руками, делом заниматься некогда.

Чтобы перелететь океан, нужно создать самолёты, построить аэродромы и выучить персонал. Без этого никак, жужжи не жужжи. Причём провал в любом звене сводит на нет достижения в любом звене.

Вот хоть медицинская аппаратура. За последнее десятилетие её приобретено намного больше, чем за десятилетия предыдущие. Ставят в больницах и поликлиниках томографы, проточные цитометры, много чего ставят. А счастья опять нет. Может быть, и потому, что зачастую исследования на этих аппаратах платные.

Мнится, что возникновение в учреждениях казённого здравоохранения отделений платных услуг есть мина замедленного действия. Конечно, она, мина, может со временем саморазрядиться, но может и рвануть. Я не против платной медицины, наоборот, сторонник, но по отдельности: бюджетное здравоохранение живёт за счёт бюджета, частный врач живёт за счёт частного пациента. Когда же всё в одном флаконе, под одной крышей (включая и современное значение слова «крыша»), то рано или поздно возникает конфликт интересов. Интересов больного человека и интересов кошелька.

Это я из политкорректности говорю – рано или поздно. Обыкновенно конфликт интересов возникает моментально. И вот сидит человек и думает, потратить ли ему две, три, десять тысяч далеко не лишних рублей на всякие обследования по поводу головной боли или, как советуют друзья, выпить пару таблеток аспирина и растереть пятки скипидаром.

Не выработалась пока в народе привычка тратить на личное здоровье значимые суммы, особенно если этих сумм нет. А если и сыщутся деньги, что дальше? Найдут какую-нибудь опухоль, потребуется операция, которая стоит совсем уж немыслимых средств, а он, к примеру, пенсионер, или того хуже – бюджетник (у пенсионера всё-таки иждивенцев в принципе должно быть меньше). И он выбирает среднее – идёт к гомеопату, который за тысячу пятьсот сорок рублей, учитывая скидку предъявителю купона, проведёт полную диагностику всего организма с помощью аппарата Бэккенбауэра-Фолиуса-Шульца, а потом ещё за четыреста шестьдесят тех же рубликов даст крупинок на неделю лечения.

Что делать?

Не раз и не два ответственные товарищи высказывались, что повышение заплаты медицинским работникам ничего не изменит. Так ли оно, нет – неизвестно, за сто лет никто не пробовал ни в Советском Союзе, ни в нынешней России без царя. И пробовать не собирается. (В скобках для тех, кому царское время представляется сплошными ананасами в шампанском: Антону Павловичу Чехову, возвратившемуся по случаю эпидемии холеры к врачебной деятельности, было положено жалование чуть более сорока рублей в месяц. Чехов получать такие деньги отказался и работал даром.)

Двадцать лет спустя, перед Мировой войной, земскому врачу платили тысячу двести в год (с квартирными, разъездными и надбавками за стаж выходило немного больше). Что от повышения зарплаты на шесть процентов толку не будет, точно. И даже шестьдесят процентов не спасут гиганта мысли. Минимум шестьсот – и это совершенно серьёзно. Деньги сами по себе, одним фактом наличия умными человека не сделают. Но они сделают человека сытым. А сытый врач и голодный врач – это доктор Джекил и мистер Хайд.

Однако соглашусь: улучшив положение врача, умеренное жалование (а шестисотпроцентное повышение приведёт лишь к весьма умеренному по европейским меркам жалованию, ставка вместо шести тысяч рублей дойдёт до тридцати шести, то есть менее тысячи евро) на состоянии больного скажется лишь опосредованно: врач будет менее утомлён, лучше одет, станет вытирать руки дезинфицирующей салфеткой и надевать поверх приличных туфель бахилки.

Врачу нужно учиться, учиться и ещё раз учиться! В идеале — один день в неделю, одну неделю в месяц, один месяц в году. Сегодня это невозможно. Нет средств: месячный курс повышения квалификации на местной базе обходится доктору в ту же месячную зарплату, а жить на что? И второе: а у кого, собственно, учиться? Современный уровень медицины задаётся в институтах, переименованных в академии. Если современный уровень неудовлетворителен, то и потому, что неудовлетворительно обучение.

Я учился во времена зелёной травы и синего неба, и тогда мне больше всего не хватало – знаний. Посудите сами: все шесть лет обучения мы тратили по полтора месяца от каждого осеннего семестра на помощь селу, весь сентябрь и часть октября. В сумме один академический год провели в поле, убирая сахарную свёклу, картофель, помидоры и огурцы. Колхозу хорошо, пациенту плохо. Познание общественных наук тоже заняло немало часов. Учебные планы сжимались, и в результате из института я вышел пусть безоружным, но, в силу невежества, очень опасным для окружающих человеком.

По счастью, мне повезло: попал в интернатуру по дерматовенерологии и год работал в Тульском кожно-венерологическом диспансере под присмотром опытных, умных и доброжелательных коллег. Прочитаны сотни книг, прослушаны курсы повышения квалификаций, инициативно посещены разные семинары и симпозиумы, но и сегодня порой ощущаешь острую нехватку знаний — говорю без преувеличения и кокетства.

Но.

Но уровень преподавания за истекшее время не повысился. Нобелевских лауреатов в наших медицинских вузах нет ни среди профессоров, ни среди выпускников. Лучшие из лучших, как водится, лечат и преподают на коварном Западе, лучшие из оставшихся – в Москве.

Провинциальное здравоохранение напоминает храм на болоте. Взводили-то его в чистом поле, даже на взгорье, но грунтовые ли воды поднялись, или соседняя река изменила свой путь, или другая причина, но вокруг теперь болото. Даже трясина. Как выбираться на твёрдую и здоровую почву? Не видно дороги. Только по воздуху.

И в самом деле, если какой-нибудь губернатор, министр, иной достойный человек попадает в катастрофу, разве лечат его в руководимой им губернии, в лучшей больнице города-миллионника? Нет, губернаторы – люди осведомлённые и знают цену подчинённым эскулапам, свежеиспечённым профессорам и закупленному оборудованию. Потому губернаторов и министров срочно спецрейсом эвакуируют в Москву. А из Москвы – в Германию или ещё куда-нибудь. Вот и показатель. Нужны ли другие доводы для признания серьёзности положения?

Тонем, братцы. Погружаемся в трясину. Ещё немного – и сомкнётся над нами ряска, даже пузырей не останется.

Впрочем, пузыри останутся. (продолжение будет)

К оглавлению

Кафедра Ваннаха: Тень Парето Михаил Ваннах

Опубликовано 06 марта 2012 года

Вполне возможно, что кто-то из читателей уже прочёл или изыщет время и прочтёт новый роман Умберто Эко «Пражское кладбище». Занятная история, повествующая о деятельности тайной полиции и внешней разведки Пьемонта; об экспедиции Гарибальди и участии в ней Дюма-отца; о судьбе революционера и писателя Ипполито Ньево (его «Исповедь итальянца» некогда переводилась на русский); о сравнительных достоинствах чёрного пороха и пироколлодия; о трудной работе чекистов — тьфу, агентов Охранного отделения во главе с незабвенным Рачковским; и, главное, о деяниях Сионских мудрецов. Так вот, главный герой книги Эко, капитан Симонини, олицетворяет тесные связи Италии и Франции… Бывало такое и в реальности.

Давным-давно, по священным камням Европы, «в терновом венце революций», гулял 1848 год. И именно тогда, в городе Париже, родился Вильфредо Фредерико Дамасо Парето. Папа его работал лигурийским маркизом. Правда, маркизом республиканских взглядов, в результате коих и был вынужден перебраться из Сардинского королевства в более либеральную монархию Луи-Филиппа I. Так что и по месту рождения, и с молоком матери-француженки (вряд ли беглым маркизам хватало на кормилиц) он приобщился сразу к двум романским культурам — италиков и галлов, к наследию и Галилея, и Декарта.

Традиции древних цивилизаций. Научный метод. Рационализм. Математика. Всё это определило судьбу Вильфредо Парето, и личную, и, что куда более интересно, научную.

После возвращения в 1858 году в Италию Вильфредо повезло: он параллельно получал и классическое, и естественнонаучное образование. Диссертацию после завершения Политехнического университета в Турине защитил на тему «Основные принципы устойчивости твёрдых тел». Ключевым тут было слово «устойчивость». Именно она в немалой степени привлекала внимание Парето. (Да и в современной технологической цивилизации устойчивости отводится крайне важная роль – вспомним применения устойчивости по Ляпунову, вспомним алгоритмы бортовых компьютеров, превращающие неустойчивые планеры в манёвренные боевые машины…)

Карьера Парето складывалась вполне устойчиво. Сначала он трудился инженером в государственной компании железных дорог Итальянского королевства. Потом его переманил частный металлургический бизнес. Ну а с 1886 года он начинает преподавать в университете Флоренции экономику и управление. Тогда же начинает баловаться и политикой.

И экономические, и политические взгляды Парето были поначалу в высшей степени либеральными. Насмотревшись и на нравы государственных железных дорог, и на нравы чиновников, регулировавших деятельность металлургов, Вильфредо даже в большей степени, нежели его учителя, либералы английские, отвергает любое вмешательство государства в функционирование свободного рынка. Понять, почему он пришёл к таким выводам, легко. Давайте-ка вспомним, каким словом и из какого языка, обзывают и ныне, в двадцать первом веке, соборную общность отечественных казнокрадов? Правильно! Слово это именно итальянское, и звучит оно как «мафия». Да и унаследованные от папы традиции сказывались.

Но вот успешной политическая деятельность Парето отнюдь не была. Неважно приживался либерализм в прекрасной Флоренции. Парето утешался тем, что переводил древних авторов, повествовавших о доблестях мужей давних времён. В 1889 году, похоронив родителей, Парето уходит с работы и женится на россиянке, Александре Бакуниной. То, что она наставила ему рога с молодым служащим, позволяет Вильфредо сосредоточиться на научной работе.

С 1893 года Парето начинает преподавать политическую экономию в университете Лозанны, Швейцария. Эту должность он будет занимать три десятилетия, до конца жизни. И именно там он создаёт прославившие его работы. Его курсы социологии, обзоры социалистических систем написаны человеком с немалым опытом практической деятельности в тогдашнем хайтеке, чьё мышление отточено математическим образованием.

Наверное, самым важным из наследия Парето является понятие парето-оптимума. Парето-оптимум — это такое состояние системы, когда любое изменение хотя бы одного параметра системы ухудшает хотя бы один из критериев, по которым состояние системы оценивается. Академик Никита Николаевич Моисеев когда-то рассказывал молодым инженерам «девятки» о парето-оптимуме на примере проектирования боевого самолёта (в войну он был инженером авиаполка). Скажем, увеличение мощности двигателей повышает и их вес и расход топлива, что или утяжелит машину, съев выигрыш в тяге, или снизит дальность и полезную нагрузку.

Увеличение количества огневых точек несколько повысит шансы бомбардировщика на выживание при встрече с истребителем (Никите Николаевичу приходилось летать за воздушного стрелка на штурмовике Ил-2, самом опасном для экипажа самолёте…), но перетяжелит машину, ухудшит аэродинамику… И так во всём. Проектировщик обязан привести создаваемую им машину в область достижимого на данном уровне технологий и стоимостных ограничениях парето-оптимума. Именно тогда такая система будет наиболее эффективной.

Инструмент для поиска парето-оптимума появился к началу 1980-х – им было имитационное моделирование. Можно было представить аэроплан с его системами в виде систем дифференциальных уравнений, погонять их на компьютерах и сделать вывод об оптимальном назначении характеристик. (Сегодня это вообще общедоступно: вон, в университете Виргинии собрали суперкомпьютер HokieSpeed из интеловских процессоров Xeon и видеокарт Tesla от nVidia по цене 1,4 мегабакса за 455 терафлопсов – для оборонных разработок крайне дешёво…)

Парето-оптимум — это одно из краеугольных понятий современной экономики. Принято считать, что благосостояние социума максимально, а распределение ресурсов является оптимальным, если любое (подчеркнём – любое!) изменение этого распределения уменьшит достаток хотя бы одного субъекта экономического процесса. Скажем, те, кто протестует против вступления в ВТО, поскольку ряд отраслей (не отдельных субъектов, а отраслей) при этом разорятся, неявно апеллируют к нарушению парето-оптимума.

Ну а те, кто приветствует это вступление, исходят из того, что при отсутствии внешней конкуренции уютно защищённые отрасли склонны повышать цены на свою продукцию, что также нарушает парето-оптимум, причём не для производителей, а для потребителей, которых значительно больше. Ну и есть очень интересная тема для историко-экономического исследования – экономические реформы 1990-х. Насколько при их осуществлении соблюдался принцип парето-оптимума? (Сентенции о том, что именно эти реформы спасли страну от гражданской войны, равно как и от вторжения помидоров-убийц и зомби, отбросим, как попытки говорить о том, чего нет, а не о том, что было…)

Вообще принцип парето-оптимума очень хорошо сходится с русской литературой. И с высокой классикой, той, что про слезинку ребёнка. По Парето, проливать эту слезинку ради светлого завтра нельзя в принципе. Тут оптимум Парето заставляет вспомнить эксплуатационника (в том числе компьютеров) из культовой книги советской фантастики С.Б. Одина. Тот мог совершить любое чудо при условии, что оно не принесет вреда вообще никому. Но вот вообразить такое чудо даже он не мог…

Но чудеса людям не по силам. И сам Парето чудес не совершал. И его ученики не совершали. Даже самый главный из них. Им почитал себя Муссолини, возведший Парето после победы фашизма в сенаторы Италии. Тот ответил сдержанной благодарностью и призвал не ограничивать академических свобод… Что получилось в итоге? А посмотрите фильм Пазолини «Сало, или 120 дней Содома». (Только удалите от экрана детей, а лучше и женщин…)

А время, похоже, теряет стабильность. (В первую очередь это о процессах в финансовых системах США и Европы, а возможно, и Китая.) Гигантские долги – в немалой мере следствие попыток следовать заветам Парето и сохранять жизненный уровень тех, кого современные технологии сделали лишними. (А сейчас пишут о роботах-растениеводах: местный фермер решил покупать второго робота-дояра, очень доволен первым… Кто этим недоволен, пусть вспомнит сам или узнает у родителей про поездки инженеров «в колхоз»…)

Перемены – неминуемы. Технологии может остановить только смерть человечества. (И остановка их развития будет означать смерть большинства населения планеты…) Но смоделировать их, хоть и в ограниченной мере, на предмет соблюдения парето-оптимума — вещь нелишняя. Ну а тем, кто этим пренебрежёт, стоит вспомнить слова великого учёного: «История – это кладбище аристократий».

К оглавлению

Дмитрий Шабанов: «Экологические задачи» для студентов и школьников Дмитрий Шабанов

Опубликовано 07 марта 2012 года

Учительница задаёт школьникам задачу: - У меня 36-й размер обуви, живу я на 7-м этаже и езжу на работу в школу на 42-м троллейбусе. Спрашивается: сколько мне лет? Вовочка тянет руку: - Двадцать восемь! - Молодец, правильно! А теперь объясни, как ты получил ответ. - Проще простого. Мне четырнадцать, и мой отец говорит, что я – полудурок.

Преподавание любого предмета тесно связано с проверкой достижений учащихся. Хорошо, когда объект обучения формализован. Учишь, к примеру, школьников решать дифференциальные уравнения, а потом проверяешь, могут они это делать или нет. Ничего нет удобнее для учителя, чем хороший задачник! Но науки-то разные. Одни знания хорошо проверяются задачами, другие – со скрипом, третьи – никак. Но проверять-то их надо всё равно! К счастью, ничто не остановит настоящего методиста...

Близится время ЕГЭ (в России) и независимого тестирования (в Украине). Школьные учителя, репетиторы, преподаватели подкурсов и авторы учебной литературы в общем порыве учат несчастных детей решать «экологические задачи». Их всегда включают в тесты.

Пример? Удачная (позволяющая показать несколько важных обстоятельств) задача лежит тут. Школьница, наивная душа, спрашивает:

На вопрос ответила искушённая учительница со статусом «гуру»:

Ответ «гуру» безукоризнен с той точки зрения, что повторивший его школьник получит наивысшую оценку. Но у меня остаются вопросы. Дело не в том, что понятие «фитопланктон» не следует расшифровывать как «водоросли и бактерии». В состав фитопланктона входят только парящие в толще воды водоросли, а из всего разнообразия бактерий — только цианобактерии.

Мои вопросы связаны с «правилом экологической пирамиды». "Википедия" объясняет его так:

Впечатление несколько портит то, что это – ерунда. На что бы сослаться?.. На лучший учебник по экологии, опубликованный на русском языке, – двухтомник М. Бигона, Дж. Харпера и К. Таунсенда. На с. 192 второго тома – сводка данных об эффективности потребления растительноядных животных. Речь идёт об отношении потреблённой хищниками (в данном случае – растительноядными хищниками) биомассы к её общему количеству. В нашем учебнике эта величина названа эффективностью эксплуатации (как в учебнике Юджина Одума). Так или иначе, мы можем узнать, что растительноядные животные потребляют относительно небольшую долю продукции растений. В воде эта величина не превышает 25 процентов, на суше – 15 (обычно – намного меньше).

Растительная пища (по крайней мере, листья) – сложный для усвоения продукт. Клеточные стенки из целлюлозы затрудняют её переваривание, а энергии в ней меньше, чем в мясе. Не вся энергия, содержащаяся в листьях, усваивается растительноядными организмами. Долю энергии, извлечённую из пищи, показывает эффективность ассимиляции. Бигон с соавторами (в согласии с другими источниками) указывают, что эффективность ассимиляции листьев близка к 50 процентам.

Наконец, не вся полученная из пищи энергия будет запасена в биомассе потребителя. Отношение накопленной в продукции энергии к её ассимилированному количеству называется эффективностью продуцирования (=эффективностью чистой продукции). На с. 194 в Бигоне и др. мы узнаём, что для растительноядных насекомых она составляет около 40 процентов, а для млекопитающих она на порядок меньше (1-3 процента).

Теперь можно посчитать, как относится продукция растительноядных животных к продукции растений. Эта величина называется общей экологической эффективностью, или эффективностью Линдемана. Чтобы её вычислить, надо перемножить (в долях, естественно, а не в процентах) эффективности эксплуатации, ассимиляции и чистой продукции. Если речь идёт о питании саранчи листвой, эффективность Линдемана составит 0,15×0,5×0,4=0,03. Учтите: 3 процента — это верхний предел эффективности Линдемана для наземных экосистем! Он рассчитан для трав, для которых мы приняли, что они полностью состоят из листьев. Если бы мы делали расчёт для деревьев, нам бы пришлось учесть значительное количество древесины, труднодоступной для растительноядных животных. А если бы мы рассчитывали эффективность Линдемана для млекопитающих, она оказалась бы менее 1 процента!

Что там пишет «Википедия»? «Количество растительного вещества … примерно в 10 раз больше, чем масса растительноядных животных». Как мы убедились, реалистичной оценкой служит не десятикратная разница, а стократная, причём уровня в 10 процентов от продукции растений продукция листоядных-травоядных достичь вообще не может.

Одно уточнение. Рассчитывая эффективности, мы оперировали единицами энергии, а «Википедия» говорит о «количестве вещества». Увы, это различие лишь увеличивает разрыв между расчётами «Википедии» и действительностью. Дело в том, что в килограмме плоти животных содержится больше энергии, чем в килограмме листвы. Конечно, не вся растительная биомасса одинакова. Эффективность ассимиляции при питании древесиной составляет 15 процентов, а при питании плодами и семенами – до 80 процентов, но, конечно же, «количество растительного вещества» надо рассчитывать не по одним плодам и семенам.

Ладно, а для следующих уровней справедливы расчёты по «правилу 10 процентов»? Нет, и смысла в них не больше, чем в вычислении средней температуры по больнице, включая морг и горячечное отделение. Для пояснения предложу читателям решить задачу. Я придумал её в начале 90-х, в эпоху разрухи на постсоветском пространстве. Многие люди тогда получали зарплату продукцией своих предприятий.

Представьте себе специалиста по вермикультуре (выращиванию дождевых червей). Зарплату этот человек получает червями – регулярно приносит домой большой мешок. По странной прихоти есть червей он не хочет. Он стоит перед выбором: кормить этими червями кур во дворе или карпов в пруду. Килограмм продукции кур (и их мясо, и их яйца) для него эквивалентен килограмму продукции карпов (включая их мясо и икру). Человеку надо выбрать тех животных, которые на килограмм червей обеспечат его бОльшим количеством пищи.

По школьной логике, куры эквивалентны карпам. Студенты, которым я задаю эту задачу, часто ссылаются на то, что куры растут быстрее, чем карпы. Но, конечно, ответ иной.

Основой для этой задачи стала байка о Вальтере Нернсте, классике термодинамики. Нернст на досуге разводил карпов. Ему сказали, что интереснее разводить кур. Тот ответил: «Я развожу таких животных, которые находятся в термодинамическом равновесии с окружающей средой. Разводить теплокровных – значит обогревать на свои деньги мировое пространство». На килограмм пищи карпы дадут в несколько раз бОльший прирост, чем куры, которые существенную часть полученной энергии потратят на производство тепла.

Посмотрим, какой может быть разница между животными, активно поддерживающими постоянную температуру тела и находящимися в относительном равновесии со средой.

Синица съедает килограмм насекомых. Удав съедает килограммовую морскую свинку. Сколько они прибавят в весе? Школьник-отличник и учитель-"гуру" уверенно ответят: по 100 грамм! Ничего подобного, и не только потому, что не бывает стограммовых синиц.

Эффективность ассимиляции для животных, питающихся насекомыми, – 60 процентов, а для поедателей мяса – 90. Эффективность чистой продукции мелких птиц – 1 процент, крупных рептилий – до 75 процентов. Синица прибавит 6 грамм (1000×0,6×0,01=6), а удав — две трети килограмма (1000×0,9×0,75=675).

Коснёмся ещё одного обстоятельства, важного при оценке «экологических задач». В задаче о дельфине спрашивали, сколько фитопланктона надо, чтобы он «вырос и смог существовать». У дельфинов, как у большинства млекопитающих, рост через некоторое время после достижения половозрелости резко замедляется, практически останавливается. Сколько нужно фитопланктона, чтобы мог существовать дельфин, который дорос до своих 400 кг и больше не растёт? В соответствии с логикой обсуждаемых задач – нисколько. Прибавка «дельфинятины» равна нулю, значит, для неё нужно ноль рыбы, ноль зоопланктона и ноль фитопланктона.

Когда я был школьником, меня удивило это обстоятельство. Я даже поделился сомнениями с самой крутой учительницей-методистом в городе, которая вроде как готовила меня к республиканской олимпиаде. Она сказала, что я рассуждаю неправильно, но не объяснила, почему («Ты что, читать не умеешь? Считать нужно так, как написано!»).

Интересно, те школьники, которым сегодня приходит в голову этот вопрос, получают столь же содержательные ответы? Я хотел было написать, что сочиняю эту колонку для них, но испугался. Нельзя! Вдруг они поймут, что учебно-методическая литература, по которой их учат уму-разуму, находится в глубоком разрыве с действительностью?

Обсуждаемые мною ошибки характерны не только для «Википедии». То же самое пишут и во всех школьных учебниках, и во всех учебниках экологии для небиологических специальностей, и даже в учебниках для биофаков педвузов! Представьте себе учителя, который сам учил «правило 10 процентов» и который много лет учит своих учеников пользоваться этой галиматьёй и на занятиях, и на олимпиадах, и при тестировании. Что он скажет неучу, доказывающему, что при переходе от растений к растительноядным 10 процентов не бывает никогда, а на всех следующих может получиться лишь случайно?

А потом ученики этих учителей попадают в университет — ко мне, например. Когда я предлагаю им тестовое задание, показанное на рисунке, они не решаются поверить собственным расчётам! Зря. Цифры в задании приведены по результатам корректного исследования, и ошибок в нём нет.

Итак, задачи на «правило экологической пирамиды», несмотря на свою распространённость, – просто недоразумение. Они лишь навязывают учащимся ложные представления. «Правила экологической пирамиды» в научной экологии нет, в науке есть первое и второе начала термодинамики. Их достаточно для понимания, почему с уровня на уровень переходит уменьшающееся количество энергии. То, сколько энергии рассеивается, зависит от характера её преобразований.

И напоследок – бонус: пример работы «правила экологической пирамиды» из многажды цитированной статьи «Википедии». Он не придуман безвестным шутником, а взят из книги, написанной со звериной серьёзностью: Урикова Н.В., «Факторы, влияющие на экологическое состояние системы».

Вы знаете, что бегемоты по ночам выходят попастись на сушу? Видимо, в фантазиях автора лягушачьи головастики делают что-то подобное. Только представьте: ночь, вдалеке плещутся форели. По лугу движется строй из девяноста тысяч головастиков, пожирающих насекомых. Навстречу под покровом тьмы шествует тысяча «экологов». Они пасутся на траве, которая уже не достанется несчастным жертвам головастиков…

К оглавлению