Цифровой журнал «Компьютерра» № 118

Василий Щепетнёв: Закон для Терминатора Василий Щепетнев

Опубликовано 23 апреля 2012 года

В шестидесятые годы прошлого века «дом колхозника» был непременным экспонатом каждого краеведческого музея. Аккуратный макет на зелёном столе показывал жилище советского колхозника во всей красе. Дозволялось заглянуть в окошко и увидеть белый брусочек холодильника и бежевый кубик телевизора. Для большей наглядности рядом помещалась схема-разрез: здесь спальная комната, там столовая, а вот кухня и гостиная.

Каждый желающий мог убедиться, насколько лучше стали жить колхозники по сравнению с тринадцатым годом.

Что любопытно, макет отторжения не вызывал, многие верили: если не везде так живут, то скоро заживут обязательно. Авторы макета умели убеждать. Ещё и потому, что лишнего не выдумывали, воображение не напрягали: дома были всегда одноэтажные, спальная комната тоже всегда одна, а гаражей не было в заводе. Социалистический реализм, приподнятость над действительностью, но приподнятость дозированная, соразмерная возможностям. Во внимании к мелочам, в соблюдении пропорций и проявляется мастерство.

Неправда часто распознается не по глобальным признакам, а именно по мелочам. У Майкла Крайтона в «Восходящем солнце» преступники поработали над видеодокументами, стёрли важную улику, но на отражение улики внимания не обратили. Подобное повторилось и в реальности, когда с фотографии духовного пастыря удалили дорогие наручные часы, а с отражения удалить позабыли (что говорит о малой начитанности технического персонала).

Мелочи, мелочи, мелочи… Следить за ними утомительно, и потому легко промахнуться. Когда читаешь или пишешь о современности, мелочами пренебрегаешь. Взываешь к опыту читателей. «Семья Ивана Никифоровича жила в хрущёвке». Нет нужды расшифровывать слово «хрущёвка», его даже в кавычки брать не обязательно. Унылая квартирка, малюсенькие комнатки, низкие потолки, тонкие стены. Иван Никифорович явно не преуспевает. Мелкий служащий, врач, учитель или безработный. Постоянная теснота, скученность, отсюда раздражительность. В общем, Башмачкин, обременённый женой и детьми. Невелика фраза, а видно многое.

А теперь возьму да напишу: «Семья Сент-Клэра жила в помпидушке». Помпидушка – от президента Помпиду. Однако я не знаю, точно ли во Франции квартиры зовут по имени правителя. И какие они, помпидушки? И кто в них, собственно, живёт? Да и много ли народу в России помнят о Жорже Помпиду? Одни вопросы без ответов. Ладно, пороюсь в книгах, во Францию отправлюсь, авось и откроется правда о девятиэтажных панельках, но требовать, чтобы и читатель ради одной фразы проводил расследования, было бы перебором. Поэтому всяк по этой фразе узнает только, что автор – болван с претензиями.

Наконец, можно написать «Прайд Дара Конга жил в капсуле времён Лунария Восьмого». Тут уж я обязан описывать лунную капсулу: размеры, оснащение, снабжение воздухом, принципы утилизации отходов. Уместно дать краткий курс истории колонизации Луны, поведать о Диктаторах, о флоре и фауне, и прочая и прочая. В один присест можно сорок тысяч знаков накрутить, ведь я – творец нового мира и потому право имею. Как Жюль Верн в девятнадцатом веке и авторы научно-фантастических романов века двадцатого, особенно его первой половины. С одной стороны, никаких поселений на Луне до сих пор нет, и потому поймать меня на несоответствии непросто. С другой – этими несоответствиями роман будет нашпигован преизрядно в силу ограниченности знаний о Луне.

Главное же препятствие состоит в том, что современному читателю вникать в технические подробности не очень-то хочется. Сейчас не время для научного просвещения. Чтение требуется лёгкое, без натуживания мозгов. И потому лучше перенести действие в какое-нибудь королевство, где герой ищет магический меч или провожает принцессу из пункта "А" в пункт "Б", сокрушая по пути чародеев, драконов и Чёрное Воинство (скоро будет!). Либо писать о родном и близком, о тех же хрущёвках, а фантастическими будут обстоятельства иного порядка: деяния новых народовольцев, ведущих охоту на новых же сатрапов, рассеяние электричества или же практика принудительного бессмертия для квалифицированной прислуги.

Критиковать, выискивать несуразности, указывать ошибки легко. Классика кинофантастики – «Терминатор, Судный день». Каких только ляпов здесь не нашли! Но оставим недочёты операторской работы. Важнее ошибки в законах природы. Сколько весит терминатор? Т-800, если верить Википедии, триста двадцать килограммов. Стальной скелет, механизмы всякие, вот и набираются центнеры. Т-1000 должен весить приблизительно столько же, поскольку рукопашное столкновение не выявляет заметного превосходства в массе кого-либо из них (закон Ньютона).

И вот один из них едет в лифте, другой прыгает на лифт сверху, плюс Сара Коннорс и мальчик Джон, а лифту хоть бы хны. Наш бы точно остановился из-за перегрузки. Но и это придирка, вдруг лифт более мощный, чем принято в России. Нарушается другой закон, закон Архимеда. В финале фильма перековавшийся Т-800 выбирает самоуничтожение и погружается – медленно! – с головой в расплавленный металл. Следовательно, удельный вес терминатора должен быть выше, чем у стали. Тогда тело с габаритами Т-800 весит добрую тонну. Иначе никак не утонешь, а будешь метаться по поверхности, как капля воды по раскаленной сковородке. Но киборга весом в тонну, тем более двух киборгов ни лифт не повезёт, ни мотоцикл, да и автомобиль (один киборг за рулём, другой на багажнике) просядет до самого асфальта.

Таких ляпов в выдуманных мирах множество. Никто не в силах доглядеть за всем сразу. А критиканов тысячи. Шахматист заметит, что фигуры на доске стоят неправильно, гитарист разглядит неверную аппликатуру, историку бросятся в глаза анахронизмы. Ответ у авторов и режиссёров простой: не принимайте нас чересчур уж всерьёз. Мы стараемся вас развлечь, поделиться фантазией. В следующем издании учтём справедливые замечания, но нет в мире совершенства.

Другое дело, когда речь идёт не о беллетристике или кинофантастике, а о политике. Тут ведь претендуют на большее, нежели развлечь. Делиться с вами никто не собирается, напротив, это вас хитростью или же силой заставляют поделиться. А то и всё отбирают: мол, собственность есть страшное зло, и потому отдавай, гражданочка, часы. Часы таперича наши!

И вместо часов остаётся лишь отражение на фотографии.

Вместе с тем очевидно, что идеологические, экономические и прочие труды писались мастерами, до которых большинству литераторов расти и расти. Пятилетний план развития народного хозяйства СССР 1959 – 1965 годов представляет собой не только (а сегодня и нисколько) руководство к созидательному действию. Это грандиозный культурно-исторический артефакт. Читать и перечитывать связанные с семилеткой планы, отчёты, документы и постановления для ценителя намного интереснее, нежели тратить время на мага Гарри Поттера или сыщика-любителя Ивана Диванова. Детали прописаны изумительно. Сухость языка имеет своих поклонников. Потрясают ежеквартальные сводки, публиковавшиеся во всех центральных газетах, по которым всякий любопытствующий мог сверять направление и темп — верной ли дорогой идём, товарищи?

В интеллектуальном плане постановление Октябрьского (любого года) пленума ЦК КПСС есть пир духа, стоящий любого литературного шедевра. Ну, почти любого. Уровень детализация виртуального мира не снился ни Джоан Роулинг, ни Терри Прачетту. Способ подачи материала действовал на читателя завораживающе. И результаты превзойти – да что превзойти, хотя бы приблизиться – сегодня не получится. Тысячи, сотни тысяч юных граждан срывались с места и ехали поднимать целину, возводить Саяно-Шушенскую ГЭС или строить новый город в тайге. Какой Толкиен мог мечтать о подобной силе слов?

Как водится, на смену мастерам пришли подмастерья, а затем и вовсе халтурщики, попавшие на должность по знакомству. Тяп-ляп – и посыпалось. Обрушилось. Лавиной.

Постановления сегодняшней власти не то чтобы никого завораживают – их просто никто не замечает. Нет объекта для восхищения, ожидания, надежд. Нелепость, невыполнимость любого казённого проекта кажется очевидной с первой же минуты – именно в силу привычки напустить туман, да погуще, погуще, нежелания этот проект расписать в деталях «айне колонне марширен…». Как же, распишешь в деталях, а потом всякий увидит, что пшик, что не сходится, что здесь украли и там украли.

Мысли, что может сойтись, сбыться, что не украдут и сделают, – нет.

Сегодня нет.

К оглавлению

Кафедра Ваннаха: Неизбежность Михаил Ваннах

Опубликовано 24 апреля 2012 года

Осенью 1917 года Валерий Яковлевич Брюсов написал о том, "Что небо — только порубежность/Планетных сфер, даль — колея,/Что сонмы солнц и наше "я"/Влечёт в пространстве — Неизбежность!" В строках поэта сошлись и движение светил, и удел человеческой личности. Последнее можно воспринять как реакцию на мясорубку фронтов Первой мировой, как ощущение разгорающейся Революции… Но можно представить, что блестяще образованный поэт задумывался и о более серьёзных вещах.

На самые простые вопросы относительно самых привычных вещей отвечать сложнее всего. Ну вот как легко и просто объяснить, откуда появился процессор последнего поколения в десктопе. Или – откуда пришла та или иная операционная система в том или ином смартфоне (склонность к которым сродни приверженности членов средневековых духовных орденов своим канонам…).

А вот внятно ответить на вопрос, откуда пошла неделя, не может никто. Филологи расскажут нам, что слово это происходит от не-делания и восходит к древнему греческому а-практосу. Этнографы – о распространении недели-седмицы в разных краях планеты. Резонно предполагается, что каким-то образом она связана с движением луны, так как лунный месяц состоит из четырёх недель. Пара недель соответствует месяцу растущему, другая – убывающему. (Впрочем, капитальный труд Ван дер Вардена «Пробуждающаяся наука», русские переводы томов 1959 и 1991 года, об этой проблеме умалчивает…)

Так что можно предположить, что планетарная популярность семёрки связана с чем-то ещё. «Семь пулек, как в Сараево», говорил один из персонажей «Швейка», за что и был уволочён в кутузку бдительными борцами с экстремизмом Габсбургской династии. «Семь металлов создал свет/По числу семи планет…» – бормотали алхимики с астрологами на максимально непонятных языках. Грант, который удавалось выбить из сюзерена очередного курфюрства или иного какого герцогства, положительно коррелировал с количеством тумана, который удавалось навести («Следует быть очень осторожным особенно тогда, когда работаешь на глазах у твоих хозяев», — учил гуру алхимиков Альберт Великий). Главным было только вовремя смыться от княжеского гнева, дабы не угодить в герои и мученики науки. (Малые линейные размеры германских княжеств и отсутствие договоров о выдаче преступников сильно способствовали выживаемости учёных и развитию наук…) Семь небес насчитывала космография – небо седьмое вошло и в поговорки, и в названия высотных учреждений общепита. Семёрка вылезает в самых разных местах…

Почему? Только ли в наследии культуры дело? Возникла встарь – и тащится в будущее, как и двенадцать часов, шестьдесят минут и секунд, триста шестьдесят угловых градусов. Может, так, а может, и нет… Вот забавный гаджет на прилавках компьютерного магазина – бинарные часы. Часы и минуты отображаются там светодиодами, для получения числа надо сложить светящиеся разряды.

Забавный подарок для технофаната, заставляющий держать мозги в тонусе, – «на автомате» переводить свечение нескольких точек в том или ином порядке в привычные меры времени. Кому-то пользоваться им крайне легко, кого-то такая штуковина способна довести до бешенства… Определяется это индивидуально, особенностями функционирования того белкового компьютера, на корпусе которого мы носим головные уборы.

Но есть и отличия родовые и видовые. Шимпанзе, как любезно рассказывают нам антропологи, умеют колоть орехи каменьями. Самые продвинутые даже могут заклинивать орех меньшим камешком. Причём это искусство у них не наследственное, зашитое в железе и в firmware, а культурное, возникающее в результате обучения. Был когда-то на заводах «заплечный» метод обучения. Ученик стоял за плечами мастера, смотрел за работой и копировал его действия.

Примерно так же и у человекообразных обезьян. На это им хватает и «процессорной мощности», и «объёма оперативной памяти». Но вот сделать даже самый примитивный каменный инструмент шимпанзе не сможет. Не стать ему пролетарием даже аббевильской индустрии самых грубых рубил. По очень простой причине: не хватит мозгов, в которые можно записать процедурные навыки.

В английской литературной сказке есть старинная традиция: животным нельзя приписывать то, что они не могут сделать физически, но зато можно то, на что у них не хватит ума. То есть на место кролика и ёжика ставятся существа с аналогичными «исполнительными органами», лапками и иголками, но имеющие несопоставимо более высокую мощность «центрального процессора», живущие к тому же в развитой культурной традиции, включая языковые навыки… Для сказки – превосходно!

Общепринятый формализм позволяет по-новому взглянуть на мир, получив забавные и поучительные тексты. Но надо помнить, что так может быть только в сказке. В реальности мощный процессор (тьфу, головной мозг) — штука довольно дорогая. Он опасен при родах; требует значительного времени для формирования, далее будет требовать непропорционально большой доли ресурсов организма. К тому же мощный мозг имеет смысл только в развитой интеллектуальной среде – посмотрите на обладателей мощных ноутбуков, не отягощённых компьютерными знаниями, – очень смешное зрелище…

Так вот, мозг шимпанзе не мог заняться изготовлением человеческих рубил. Даже аббевильских. А потом ведь была ашельская культура, когда додумались до использования для отщепления инструмента из мягкого материала, вроде дерева или кости, вместо камня-отбойника. А инструменты продвинутые, леваллуазские, требовали уже практически современных параметров белкового процессора. Хотя и представляли собой всего лишь обитый камень…

Так вот, когда развитие общества подошло к систематическому изучению возможностей человека, то и инженерная психология, и теория управления коллективами опять вытянули семёрку. С семью приборами справляется человек-оператор. С семью непосредственными подчинёнными – человек-руководитель. На большее не хватает процессорных мощностей. И то, что прижилась неделя-седмица, возможно, связано с тем же…

Шесть рабочих дней спланировать можно, а дальше – проблемы… (Китайская ритуальная десятидневка не противоречит этой гипотезе – и инженерные психологи, и управленцы оперируют обычно «семёркой плюс-минус два», так что для мозга, отточенного древней культурой учёности, это вполне по силам.) Описание этого явления приводится в работах Михаила Израилевича Рабиновича из Университета Калифорнии, Сан-Диего.

Так что календарь говорит нам не только об астрономии, но и о нас самих. А мы-то, похоже, и есть слабое звено. Мы пытаемся оперировать реальностью с тем же компьютером, который достался нам от охотников верхнего палеолита. А проблемы – немножко не такие. Руководители европейских Великих Держав свалились в Первую мировую, будучи неспособными предвидеть последствия своих поступков в резко усложнённом технологией мире.

Перерастания Третьей мировой в горячую фазу позволили избежать элементарного страха обжечься, присущий даже животным – то, что речь шла об огне, горящем в звёздах и сведённом на землю разумом, значения не имело. (Сегодня столь благоприятной и простой ситуации, что была в биполярном мире, уже нет – ядерное оружие пошло по миру, и, возможно, уподобится чеховскому ружью…) День Космонавтики навевает грустные мысли – вот уже больше полувека человечество ограничено гагаринской орбитой, с лунных высот американцы отступили очень быстро.

Активность борцов с Эйнштейном в соседней ветке, как нынче принято говорить, «доставляет». Но она легко объяснима. Запомнить гравитационное уравнение, расписать тензор Риччи по символам Кристоффеля может любой человек с нормальной памятью, точным или техническим образованием ну и минимальным интересом к предмету. А вот оперировать с ним…

Представить, как материя мнёт пространство-время, мягко говоря, затруднительно. Ну а уж прийти к таким моделям впервые… Это вызывает в одних чувство восхищения авторами таких работ, космической мощью их разума (тот же Брюсов ровно девяносто лет назад, 15 марта 1922 года – «Где вот-вот адамант Leges motus’ов/Ньютона – разлетится в куски!»), ну а в других — элементарное желание показать, что великие ошиблись, очень уютное для чувства собственного восприятия. Подстёгиваемое ограниченной способностью биологического мозга оперировать сложными математическими выкладками, не имеющими никакого отношения к тому миру, где эволюционировали гоминиды.

Но назад в пещеры мы не вернёмся; как ответил Станислав Ежи Лец, нас слишком много. «Сброс популяции» будет протекать не так безболезненно, как у клыкастых кабанов, количество которых даже без усилий охотника может сократиться в полдюжины раз за полгода. Вполне возможно (технологические возможности для этого есть давно), что будет стёрта с лица планеты и сама биосфера в известном нам виде.

А приведут к этому, вкупе с теми талантами, что политики продемонстрировали в августе четырнадцатого, элементарные нехватки энергии, еды, воды, места, которые с ненулевой достоверностью могут быть сведены к нехватке процессорной мощности биологических систем, наращивающих суммарную численность и индивидуальное потребление.

Так что эволюция приводит биологию к неизбежности – неизбежности конструирования более мощного разума, и безразлично, методами ли генной инженерии или инженерии кремния. Иначе разуму не выжить…

К оглавлению

Дмитрий Шабанов: Стратегия пациента Дмитрий Шабанов

Опубликовано 25 апреля 2012 года

Помню-помню, две предыдущие колонки я заканчивал обещанием продолжить начатые темы. Но сейчас я просто намекну, как связаны абстрактные стратегии жизни жаб, о которых я писал в прошлый раз, с конкретной жизнью. Моей. Эту колонку построю так: вначале по-стариковски порассказываю о своём (не)здоровье и его истории (знакомый жанр, да?), а потом упомяну общебиологические механизмы, отразившиеся в моём онтогенезе и, вероятно, отражающиеся в онтогенезах читателей этого текста.

Как не поставить в неловкое положение никого из людей, с которыми я взаимодействую? Подчеркнуть, что все совпадения изложенного мной с действительностью – пусть и не случайные, но именно совпадения. Дорогие читатели, вы же вынесли хотя бы из школьного курса литературы понимание, что лирическое "я" автора текста и его действительная личность – две большие разницы? С колоночным "я" – то же самое!

Я являюсь продуктом СССР, где успел родиться, вырасти, отслужить в армии, получить высшее образование, впервые жениться и распределиться на работу, где остаюсь до сих пор. Мое взаимодействие с медициной было очень неравномерным: много в детстве и вплоть до призыва в армию, крайне эпизодически последние 25 лет и изрядно последний месяц. Давайте расскажу – прорисовывается красноречивая картина.

Значительная часть моего детства была связана с болезнями. В два года я перенёс болезнь, ослабившую мою устойчивость ко всему на свете. Я попал в роль болезненного ребёнка и по итогам многих лет школы пропускал не меньше половины учебного времени (в иные годы – две трети).

Моя бабушка по матери, школьный учитель, ушла под рыдания всей школы на пенсию, когда я пошёл в первый класс в ту же самую школу. Слова «блат» тогда в ходу не было, но, несмотря на хронические пропуски, большинство учителей относились ко мне неплохо. Бабушка помогла мне научиться учиться, и затем мне это неплохо удавалось. Советские учебники были написаны добротно, и то, что мои одноклассники осваивали на уроках, я понимал за пять минут чтения. Были тройки (не от непонимания, а от отсутствия интереса), но когда я понял, что они могут помешать мне жить, как я хочу (то есть стать биологом), они исчезли. Мой способ учёбы не срабатывал лишь на двух предметах: английском и физкультуре.

Английский язык совершенно недостаточно один раз понять, он требует иного подхода, чем естественные и точные науки. Страдаю из-за сложностей с английским я до сих пор, хоть и потратил на его изучение немало сил, времени и денег. Ещё хуже было с физкультурой. После каждой болезни меня освобождали от неё – и на занятиях ею я практически не бывал. Физические упражнения столь же коварны, как и английский: принцип «понял – овладел» в них не работает.

Мы жили в частном доме, окружённом старым садом (прадед в тридцатые годы выписывал хорошие сорта плодовых деревьев из Европы). Дома были книги. К циклопической литературно-литературоведческой библиотеке матери и концентрированной математически-кибернетически-инженерной библиотеке отца добавилась моя изрядная биологическая.

Одно из довольно ранних (мне не было пяти лет) воспоминаний таково. Приходит отец с работы, радуется, что я выздоравливаю от воспаления лёгких, и говорит, что ради моего интереса к животным он купил мне серьёзную и дорогую (10 рублей!) книгу. Толстую «Иллюстрированную энциклопедию животных» чехословацкой «Артии».

А в соседней части нашего дома жил дед, дед по отцу. Одну из двух его комнат занимал рояль конца XIX века. Обычно рояль стоял с закрытой крышкой, под толстым ковром – чтоб хоть как-то сдерживать мощный звук. Для сохранения формы (физической, технической, эмоциональной…) дед играл по несколько часов в день. Вначале что-то объяснял мне, потом начал учить играть – не по методике, а сразу то, что мне нравилось. Ой, хорошо-то как было…

На избегаемой физкультуре я чувствовал себя слабаком, но иногда, наверное, был вполне адекватным. У отца был вначале мотоцикл, потом машина. Мы регулярно выезжали из города на рыбалку, на охоту, за грибами и просто так. Ещё школьником я мог в одиночку на маленькой складной железной лодке уплывать за километры от родителей, выискивая, к примеру, что-нибудь в сети лесных озёр в пойме Северского Донца.

Там, где это было интересно мне самому и проходило на мобилизующем эмоциональном фоне, я демонстрировал вполне достаточное здоровье. Умная врачиха, к которой периодически обращались мои родители, успокаивала: повзрослеет — перерастёт. Так и вышло. Но подошёл призывной возраст.

Меня обследовали в Хорошем Институте и нашли множество страшных диагнозов, вроде хронического сепсиса. Раз за разом из моей крови высевали коллекции высокопатогенных бактерий. Я должен был или покрываться нарывами, или умирать – и продолжал жить, как раньше. Надо было надолго лечь в больницу, но я потерял весь комплект Очень Важных Медицинских Бумаг. А тут в университет поступил, и стало не до того.

Меня до сих пор удивляет, как у моих родителей (очень за меня переживавших) хватило мудрости стерпеть, что я наплевал на лечение. Прямым следствием этого стало то, что меня с первого курса забрали в армию. Брали тогда почти всех. Поколение моих родителей появилось на свет в годы войны; ему на демографической пирамиде соответствует глубокая выемка. Эта выемка была столь глубока, что отразилась через двадцать с лишним лет на моём поколении. Моих сверстников не хватало для прокорма гигантского молоха советской армии. Меня забрали в день восемнадцатилетия.

Об армии писать не буду. Нагрузки (не столько штатные, сколько из-за бардака) были серьёзными. Перенёс. Зато когда вернулся из армии и пошёл за справкой для посещения бассейна, врачи студенческой больницы заартачились: «До армии у Вас регистрировались серьёзные функциональные нарушения работы сердца; Вам противопоказаны нагрузки». Я наехал на главврача (апеллируя к тому, что его коллеги признали меня годным к службе на флоте без ограничений и озаботились моим здоровьем исключительно задним числом), выбил справку и больше старался с врачами не общаться (кроме стоматологов, пожалуй).

Оглядываясь, понимаю, что если бы перед армией меня продолжили лечить по полной программе, то залечили бы вусмерть. Не знаю, был ли бы жив сейчас; не сомневаюсь, что хорошую жизнь прожить бы не удалось. Многое из того, что сделало меня мною самим, о чём приятно вспоминать, было, конечно, недопустимо с точки зрения медицины. Смог бы я ловить змей в Средней Азии, соблюдая предписанную диету? Отвечает ли подводная охота нормам нагрузок на сосудистую систему? Выдерживал ли я обоснованные режимы за компьютером все двадцать лет с того времени, как заполучил свой первый ПК?

Иногда появлялись недомогания. В случайных контактах с врачами получал звучные диагнозы. Игнорировал, выработал принцип «ни хрена, прорвёмся!». И болезни куда-то исчезали, отправлялись вслед за хроническим сепсисом. Куда он делся? Не знаю. Последний раз мне делали анализ на стерильность крови без малого тридцать лет назад. Вспомнил о нём, когда писал эту колонку; как допишу, снова забуду.

Я очень ценю рассказ Борхеса «Тлён, Укбар, Orbis tertius». В нём описан мир, где существовать значит восприниматься. Мы живём как раз в таком мире, только не в отношении физической, естественнонаучной действительности, а с точки зрения действительности нашего внутреннего мира. На грани двух действительностей – психической и физической – лежит зона психосоматических феноменов. Поверьте (и вспомните!): более активная психическая действительность может побеждать, перестраивая под себя физиологию и даже, хотя бы иногда, анатомию.

Почему в моей жизни стали накапливаться ситуации, когда принцип «ни хрена, прорвёмся!» перестал срабатывать? Мне стало казаться иногда, что на пятом десятке закончился завод часовой пружины. Пытаешься встать и прорваться, а тут накатывает… Оказывается, высокое давление – такое высокое, что весело наблюдать, как бегают и суетятся врачи, когда его намеряют. Может, просто дала трещину моя вера в способность прорваться.

И снова я направлен в Хороший Институт (естественно, другой) к действительно Хорошему Врачу. К счастью, не с улицы – по весомой просьбе. И снова обследование.

Меня посылают то туда, то сюда. Томография, к примеру, стоит больше месячной зарплаты лаборанта «грязными». Почему? Нужно что ли оправдывать покупку томографа? Нет, он уже себя окупил. Вообще, томографов в городе больше, чем квалифицированных врачей, способных его использовать; почему, неизвестно. Я решительно отвергаю ту версию, что при закупке томографов чиновники зарабатывают на откатах, а выращивание врачей им не интересно. Нельзя же так дурно думать о людях!

Томограф был-таки нужен. У меня три почки (так бывает), и врач допускал, что давление мне разгоняет именно недостаток кровоснабжения третьей, добавочной. Оказалось, все три не виноваты и работают как надо. Зато и врачи, и я сам могли рассматривать детальнейшие трёхмерные реконструкции, идеальные аксиальные и фронтальные «срезы» меня – ещё живого человека! Очень познавательно. Мне б такой томограф для нужд лягушковедения…

На каждом обследовании у меня находят существенные отклонения от нормы (хочу познакомиться с тем, у кого их не найдут). Каждый врач пишет диагнозы, поясняя, чем чреваты найденные отклонения. Ищу в сети, разбираюсь… То чревато инсультом, то – инфарктом, то – циррозом, раком, слабоумием (ой!), импотенцией (ай!), опять инсультом, опять инфарктом… С тяжёлой душей иду к врачу, который меня ведёт, а тот читает и откладывает бумажку за бумажкой.

"Так… Это несущественно…" «Да? А мне сказали…» «Не слушайте». «И я прочёл…» «Не читайте». «Так что, ничего с этим не делать?» «Как хотите. Умрёте Вы не от этого. Можете лечиться, тратить деньги и силы; можете не париться – итог будет один и тот же. А вот если уберёте гипертонию (таблетка в день пожизненно; её надо будет время от времени менять) и будете выполнять необременительные рекомендации, в Вашем распоряжении будет ещё изрядный кусок активной жизни». «А можно…» «В рамках разумного». «А…» «Можно».

И до меня доходит, что доктор работает против системы, по-настоящему ради меня (спасибо!!!). Система раскручивает меня на лечение и загоняет в самоощущение хроника, максимизируя свою прибыль. Доктор ищет оптимум, отвечающий моим интересам. Требования системы он выполняет. Я получил выписку, где расписано всё, что со мной делали, кое-что, что со мной не делали, и указаны соответствующее строгим нормам предписания по каждому из моих диагнозов. Но главное – доктор даёт мне маленький квадратик бумажки, стандартную наклейку для памяти. Там ВСЁ, что, по его мнению, мне надо делать.

Уже начал выполнять – рекомендации наклейки. Работает – с меня как будто сняли лет 15! А сколько бы прибавила по самоощущению (и забрала бы по факту от моего остатка) выписка, я, вероятно, не проверю.

Стал делиться опытом с коллегой. Понимаешь, говорю, если лечение сработает (а оно таки сработает – деваться некуда!), я по документам буду проходить как статистическое подтверждение животворящей силы минздравовских схем. Эти схемы повышают прибыль системы и минимизируют её ответственность, а мои интересы если в них и учтены, то по остаточному принципу. И чем заумнее и страшнее будут эти схемы, тем дальше иллюзорный мир документов будет дрейфовать от действительной жизни. Тот удивляется: «Ты что, не знал? Ну, я давно это понял, у меня жена врач. Естественно, настоящее лечение описывают на наклейках для заметок! Медицина бумаг и медицина людей слабо связаны друг с другом и развиваются по разным законам».

Можно только радоваться, как расцвела за последние годы медицина бумаг. Доктор Щепетнёв вот пишет, сколь много времени отнимает у врача заполнение бланков. Зато какой эффект принесло бы воплощение в жизнь всех изложенных в них рекомендаций!

А что же ставило достаточно низкую планку для моей свободы распоряжаться собой в детстве, подняло её в зрелости и начало опускать сейчас? Не болезни, достаточно случайно приходившие и уходившие. Не успехи и неудачи медицины (чаще всего превосходившей разумную достаточность). Хорошо это или нет, я прохожу по разным фазам своей жизненной стратегии, относящейся к той же категории, что и стратегии скороспелых или тугорослых жаб. И зависит эта стратегия не от меня, не от врачей, а от тех векторов отбора, которые действовали на моих предков последние десятки тысяч, сотни тысяч, миллионы лет.

Что, колонка закончилась? Тогда как-нибудь потом…

К оглавлению

Дмитрий Вибе: Обломки творения Дмитрий Вибе

Опубликовано 27 апреля 2012 года

Планетные системы состоят не только и не столько из планет. Солнечная система, например, заполнена пылью, кометами, астероидами — очень разнообразным веществом, которое, как считается, по каким-то причинам не вошло в состав планет и сохранилось в Солнечной системе на правах строительного мусора. Есть многочисленные основания полагать, что наша система не является исключением среди прочих звёзд. Подобные остатки от процесса сотворения планет окружают многие светила, причём масса этих остатков зачастую существенно превышает массу межпланетного вещества в Солнечной системе.

Конечно, поначалу планет в системе вообще нет, а есть околозвёздный газо-пылевой диск, которому только предстоит стать планетной системой. Такие диски наблюдаются в изобилии, но вот беда: хоть мы и называем их протопланетными, никто пока что не видел, чтобы в таком диске рождалась планетная система. Есть надежда, что ALMA в полном варианте позволит наблюдать как сами формирующиеся планеты, так и искажения структуры протопланетных дисков, вызванные тяготением планетных зародышей. Пока же приходится искать иные пути.

Перспективными в этом отношении выглядят так называемые обломочные (или осколочные) пылевые диски, которые образуются на завершающем этапе формирования планетной системы. Вообще образование планет начинается с пыли и заканчивается ею, но пыль эта очень и очень разная. Исходная пыль — межзвёздная. В протопланетном диске она коагулирует, постепенно превращаясь во всё более крупные тела (планетезимали), некоторые из которых объединяются в большие планеты.

В какой-то момент несколько самых крупных молодых планет начинают настолько сильно перемешивать прочие тела диска своим тяготением, что процесс дальнейшего слияния планетезималей заканчивается. При взаимных столкновениях они уже не объединяются, а разрушаются. Дробление планетезималей снова заселяет диск мелкой пылью, и в это время он как раз и становится обломочным. С наблюдательной точки зрения обломочный диск отличается от протопланетного почти полным отсутствием газа (он либо вошёл в состав планет-гигантов, либо выметен из системы) и более-менее солидным возрастом звезды (протопланетные диски живут не более нескольких миллионов лет).

Обломочные диски гораздо лучше протопланетных подходят для поиска планет. Во-первых, такой диск гарантированно (если мы верно представляем их природу) сосуществует с планетной системой, поскольку появляется из-за наличия планет. Во-вторых, он достаточно плотен, чтобы его можно было наблюдать существующими инструментами. В-третьих, он излучает в инфракрасном (ИК) и радиодиапазоне, где наблюдениям не мешает излучение центральной звезды.

Первые обломочные диски были обнаружены в начале 1980-х годов при помощи космического инфракрасного телескопа IRAS. Сейчас известно, что подобными структурами окружено около 15 процентов близких звёзд главной последовательности. В их число входят такие знаменитые объекты, как Вега, Фомальгаут, тау Кита, бета Живописца. Интересно, что обломочные диски встречаются у звёзд очень разных возрастов. Тау Кита, например, даже немного старше Солнца. Такое долгожительство также указывает на осколочную природу. Пылинки быстро падают на звезду, поэтому, чтобы сохранить диск на протяжении сотен миллионов и даже миллиардов лет, требуется, чтобы запасы пыли постоянно пополнялись.

Около пары десятков обломочных дисков достаточно близки к Солнцу, чтобы мы могли не просто констатировать их наличие, но и изучать структуру. Структура оказывается замысловатой, со сгустками, спиральными ветвями, изгибами. Например, диск у Фомальгаута — и не диск вовсе, а кольцо, причём смещённое: центр кольца не совпадает со звездой. Диск беты Живописца мы видим с ребра, поэтому говорить о его структуре сложнее, зато сбоку видно, что пылевых дисков у этой звезды два. Кроме основного внешнего есть ещё маленький внутренний диск, наклонённый по отношению к внешнему под углом в несколько градусов.

Для пылевых дисков в планетных системах разнообразие форм неудивительно, поскольку тяготение планет не даёт ни пылинкам, ни рождающим их крупным телам выстраиваться в гладкую симметричную систему. Больше того, по характеру возмущений можно пытаться оценить параметры планеты и её орбиты, а затем — при особом везении — подтвердить догадки при помощи прямых наблюдений. К сожалению, прямые наблюдения внесолнечных планет крайне сложны. Поэтому они по сей день остаются штучным товаром и, скорее, усложняют ситуацию, чем проясняют её.

Например, в 2005 году Пол Калас с коллегами при помощи Космического телескопа им. Хаббла построили подробную карту пылевого кольца у Фомальгаута, а в 2008 году объявили о том, что им удалось (также на «Хаббле») сфотографировать планету, которая определяет ключевые параметры кольца — сдвиг относительно звезды и очень резкий внутренний край. Казалось бы, всё выстраивается в единую картину. К тому же в 2011 году авторы сообщили, что им снова удалось наблюдать Фомальгаут b, причём в позиции, которая в пределах ошибок согласуется с его орбитальным движением. Однако попытки обнаружить планету в ИК-диапазоне, где она должна быть видна гораздо лучше, чем в оптике, успехом не увенчались. Правда, это противоречие, возможно, разрешили новые наблюдения на ALMA: карта кольца, построенная с интерферометрической точностью, более согласуется с наличием двух маленьких планет, чем с наличием одной крупной, так что, может быть, в ИК-диапазоне действительно ничего не должно быть видно.

Не яснее обстоят дела и с планетой у беты Живописца. Её тоже сначала заподозрили по искажённой форме пылевого диска. Предполагалось, что планета вращается под углом к основному диску, вырывает из него часть вещества и тем самым выстраивает вдоль своей орбиты внутренний наклонный диск. Прямые наблюдения планеты были проведены осенью 2009 года. Измеренные масса и радиус её орбиты изначально вполне согласовывались с предположением о её связи с наклонным диском.

Однако в декабре 2011 года появилась информация о том, что плоскость орбиты 2beta; Pic b совпадает с плоскостью основного диска и потому для появления наклонного диска нужно искать какое-то другое объяснение. Причём предположение о ещё одной планете в системе проблему не решает: планета b не лежит в плоскости наклонного диска, но всё-таки слишком близка к нему, чтобы позволить существовать в этой же области ещё одной планете.

Совсем-совсем недавно опубликована новая карта обломочного диска Веги. На рубеже 1990-х и 2000-х годов в нём, по наблюдениям на нескольких инструментах, была как будто обнаружена клочковатая структура, согласующаяся с наличием планеты, подобной Нептуну. Теперь же возникает подозрение, что эта кажущаяся структура связана лишь с недостаточной точностью прежних наблюдений. По новым данным, полученным и на «Спитцере», и на «Гершеле», и на наземных радиотелескопах (в том числе интерферометрах), диск Веги предстаёт гладким симметричным образованием, не несущим признаков наличия каких-либо массивных тел. Но если нет планет, откуда вообще взялся обломочный диск? Есть о чём подумать наступающими летними вечерами, когда Вега будет украшать собою темнеющий небосвод.

Наконец, есть ещё проблема размеров обломочных дисков. Взять, к примеру, то же кольцо Фомальгаута. Его радиус — 130 астрономических единиц. Его отождествляют обычно с поясом Койпера в Солнечной системе, но наш пояс Койпера значительно уступает кольцу Фомальгаута в размерах, по сути, оканчиваясь на 50 а.е., да и по массе. В сотне астрономических единиц от Солнца начинается уже Mysterious Beyond — область, которую в текстах про «Вояджеры» смело именуют межзвёздным пространством. А в системе Фомальгаута, да и не только в ней, на этих и больших расстояниях кипит жизнь, летают планеты, крутятся пылевые пояса...

Это не значит, конечно, что таких каменно-пылевых дисков, как у Солнца, больше во Вселенной нет. Мы их просто не видим, поскольку наша аппаратура пока показывает только большие объекты. Но лёд тронулся! Интерес к молодым планетным системам велик, и неслучайно именно обломочный диск стал предметом первой научной публикации по наблюдениям на телескопе ALMA.

К оглавлению

Василий Щепетнёв: Дуня в Европе Василий Щепетнев

Опубликовано 28 апреля 2012 года

На днях перечитывал дневники Пришвина. Нашёл много нового, что и отличает хорошую прозу от поделки. Хотя для дневниковых записей, пожалуй, слишком литературно. Кажется, будто писались дневники с расчётом на читающую публику. Впрочем, так ведь оно и вышло.

Строки от 13 июня 1914 года: «Старик Азимов Фёдор Петрович бывает двенадцатого мая именинником. К этому числу съезжаются все Азимовы, а их в нашем уезде довольно: это те самые Азимовы, которые некогда, выехав из Европы, имели в гербе редкое вымирающее животное: голубого бобра. В России Азимовы, однако, до того сильно размножились, что Иоанн Грозный лишил их голубого бобра. — Вы плодитесь, как свиньи, — сказал он и повелел им носить в гербе кабана».

Айзек Азимов, верно, из других Азимовых. Себя он вообще записал в Озимовы, но почему – неясно. Как бы там ни было, родители его, Иуда Аронович и Анна-Рахиль Исааковна, в двадцать третьем году прошлого века покинули местечко Петровичи, что по нынешнему административно-территориальному делению располагается в Смоленской области, Шумяченском районе, и отправились в Америку. С ними был и трёхлетний Исаак.

Как бы сложилась судьба Исаака, останься родители в России? Угодил бы он в сиротский приют – Иуда Аронович был мельником и запросто мог попасть в списки классово чуждых элементов? Или бы Исаака расстреляли вместе с родителями во время немецкой оккупации? Или бы он погиб на фронте? Предположим, что он уцелел. Расписался на рейхстаге. Но стал бы Исаак всемирно известным литератором, создателем Трёх Законов роботехники? Или бы писал рассказы и повести, которые время от времени публиковали бы в сборниках «Мир приключений», но мало и редко? Никакого «Isaac Asimov’s Science Fiction Magazine» – в СССР журнал фантастики так и не материализовался. Хотя… Вдруг потому и не материализовался, что Азимов оказался там, а не здесь?

Гадания, гадания… И нет ответа. Но доводись Азимову выбирать, а мне – советовать, я бы рекомендовал проявить осторожность и не рисковать. Как вышло, так и вышло, от добра добра не ищут. Оно, конечно, печально – утратить родину, утрата эта составила суть творчества Азимова (думается, сага «Foundation» прежде всего есть оправдание родительского решения об эмиграции), но – живой, но – состоялся, но – смог заниматься любимым делом, не оглядываясь на указания Союза писателей СССР.

Быть перелётной птицей или лежачим камнем, уезжать или оставаться – вот в чём вопрос. Жизнь перелётных птиц полна опасностей, в Африке зной, хищники, на родине их считают изменниками, в лучшем случае безродными космополитами. Стреляют влёт, дуплетом. Другое дело – лежачие камни. Из камней можно строить заводы, ограды, мостить ими дороги или оставить лежать, где лежат. «Где родился, там и сгодился» – с одобрением, но как о неодушевлённом материале, говорит о таких пословица. Если же возникает нужда освоить Голодную Степь или проложить в тайге железную дорогу, гваздёвскому пареньку быстро объяснят, что и степь, и тайга – это тоже родина. Родина там, где укажет власть. А бывает и так: вчера там Родина, с Большой Буквы, Родина, за которую нужно кровь пролить, а сегодня совсем не Родина, а ошибка картографов. Остров Даманский, например.

Через три года после отъезда семейства Озимовых в Америку на сцене Малого театра прошла премьера пьесы «Любовь Яровая» (получился сомнительный каламбур, но это, право, не специально). Написал её Константин Тренёв, сначала русский, а потом и полноправный советский писатель. В пьесе среди второстепенных персонажей есть некая Дунька, «горничная, потом спекулянтка». Когда белые, как им предписано историей, бегут на Запад, с ними бежит и Дунька: «Не с хамьём же оставаться». Реплика бывшего профессора Максима Горностаева «Пустите Дуньку в Европу» стала крылатой.

Пьеса не даёт ответа, добралась ли Дунька до Парижа, да и не в этом дело. Важно недвусмысленное отношение автора: Дунькам в Европе не место! Запад – зло, зараза, угроза, за связь с Западом полагались кары вплоть до расстрела, и потому несмышлёных Дунек следует от Запада ограждать. Дуньки, Ваньки, Машки и Петьки должны сначала искупить вину перед Родиной на ударных стройках коммунизма, а затем остаток жизни трудиться на них же, но уже бесконвойно. И трудились. В тридцать лет дуньки строек и колхозов выглядели на сорок пять, а в сорок пять не выглядели никак. И в двадцатые годы, и в девяностые.

Порой, правда, возникали сомнения: если Запад столь ужасен, почему дочь Сталина и сын Хрущёва стремились стать американцами и в том преуспели? Сталин – строитель социализма, Хрущёв – коммунизма, своему делу оба были преданы истово. А дети отчего-то оказались там, а не здесь. Случайность или закономерность?

Недавно мелькнуло в новостях: эмиграция из России сегодня на уровне одна тысяча девятьсот двенадцатого года. Не совсем ясно, как считают. В семидесятые годы было так: прежде чем эмигрировать, следовало получить позволение и выкупиться. Суммы, которые требовалось заплатить за утрату гражданства, были велики, а за полученное образование – очень велики. Горе многосемейным! Уезжавшие плату считали непомерной, оставшиеся – ещё и маленькой, нужно бы утроить. Ишь, не нравится! Нам, значит, жить тут, а им там! Это с чего же такая несправедливость?

Зато всё было учтено: лишены гражданство столько-то человек, доход в казну такой-то. Сейчас иначе. Никто от российского паспорта сейчас не отказывается и денег за обучение государству не возвращает. Живет человек в Париже или Лондоне, и жена-муж — коренные парижане, и дети по-парижски говорят, но числится в статистических отчётах гражданином России. Случись в России беда, он (она) тут же вернётся подставить плечо, рыть окопы, уйти в партизаны. Никаких сомнений.

Но это лишь иллюстрация к проблемам учёта. Кто их, собственно, знает, настоящие они эмигранты или же настоящие патриоты. Вдруг «или» – неуместно, ведь и в эмиграции можно быть патриотом, а на родине – предателем и космополитом.

Интереснее другое: что делать оставшимся? Куда бежать Дуньке и Ваньке в случае очередной напасти – падения цен на нефть, вхождения в ВТО, вторжения иноземцев или возвращения Швонди (у Тренёва Швондя, у Булгакова Швондер)? Сейчас-то мы уверены в стабильности, но ведь и в одна тысяча девятьсот двенадцатом году думали: если не мир в целом, то Европа в частности цивилизована настолько, что война, особенно крупная война, немыслима. Празднование трёхсотлетия дома Романовых утверждало во мнении, что стабильность всерьёз и надолго. Расслабьтесь! Ленин в эмиграции работал для будущих поколений, не думая о возвращении и не надеясь увидеть революцию воочию.

Но вскоре обстоятельства изменились. Внезапно. И люди привыкли смотреть в завтрашний день с опаской. Товарищ Свердлов на всякий случай держал в сейфе пуды золота, килограммы бриллиантов и полтора десятка паспортов, как чистых, так и заполненных (некоторые считают, что то была партийная касса, но партия о кассе почему-то ничего не знала). Товарищ Сталин на запад бежать не собирался, у товарища Сталина на всякий случай были подземные бункеры на востоке. Известен бункер в Самаре, но не удивлюсь, если и за Уралом что-то есть, штук пять или больше, до сих пор секретные.

У бабушки на всякий случай хранились двадцать кусков хозяйственного мыла, десять пачек соли и сто коробков спичек. На западе соль и спички не помогут, в Европу со своим мылом соваться глупо, а вот в Ташкенте запасец пригодится. Да только где он, тот Ташкент? Куда эвакуироваться? А если оставаться, то зачем? Тихо догнивать под сенью пока не вырубленных дубрав?

Вступление в ВТО приведёт либо к окончательной гибели отечественного производства (версия пессимистов-деревенщиков), либо, напротив, к его, производства, процветанию, и предприятия станут выпускать конкурентоспособные товары, ценой и качеством бьющие китайскую продукцию (версия оптимистов-фантастов).

И в первом, и во втором случае абитуриентам-2012 надеяться особенно не на что.

Конкурентный рынок требует конкурентного образования, но продукция большинства российских ВУЗов годится только для внутреннего употребления. Здесь и вчера, а не там и завтра. Если российское производство окончательно умрёт или, напротив, радикально модернизируется, выпускнику технологической или политехнической академии найти работу будет архисложно.

Вновь и вновь вожди зовут на Великую Битву: умрите под Москвой! Вам же лучше будет! Но Дуньки всё-таки надеются пожить. В Европу, в Европу!

А что, если эмигрировать иначе? Перетащить Европу сюда?

Берёшь фанерку и пишешь на ней: «Здесь Европа». Приколачиваешь фанерку на ворота своего дома. А затем соответствуешь.

Такой вот рецепт.

К оглавлению