Колумнисты

Василий Щепетнёв: Жила-была лошадка Василий Щепетнев

Опубликовано 24 декабря 2012 года

"Обыкновенную историю", свой первый роман, Гончаров создал за год с небольшим. «Обломов» писался десять лет. Третий роман, «Обрыв» — целых двадцать.

И ведь это не тысячестраничный «Виконт де Бражелон», а книга как книга, не слишком тонкая и не слишком толстая. И — двадцать лет? Не многовато? Не обломовщина ли навалилась на Гончарова, не давая тому взяться за перо и писать ежедневно одну-две тысячи слов, исключая выходные и праздники?

Положим, большую часть из этих двадцати лет Гончаров служил. А служба всерьёз и силы забирает всерьёз. Что силы — выводить слова на бумаге силы найдутся. Слова бы найти. Не просто слова, которые гоголевские Петрушки, став из читателей писателями, изводят пудами безо всякой опаски обанкротиться. Нужны слова единственные, из которых не предложения складываются — жизни. Гончаров вновь и вновь пытается понять своих героев: кто они, чего хотят и зачем хотят. Рассуждает, говорит о них с окружающими, делится планами, даже деталями, не сколько прислушиваясь к чужому мнению, сколько пытаясь отыскать мнение своё.

А время идёт. Тургенев написал «Дворянское гнездо».

Гончаров присутствует на чтении (была такая традиция — читать свои вещи коллегам по перу) и находит, что «Дворянское гнездо» есть слепок с его пока что ненаписанного «Обрыва», о чём и говорит Тургеневу.

Спустя год Тургенев пишет «Накануне» — и опять Гончаров видит в чужом романе свой. Претензии он не таит, высказывается прямо и откровенно: Тургенев из его, гончаровского романа выкроил две повести. Тургенев обиделся: и выкраивать, собственно, не из чего, романа-то нет, и нужды заимствовать не имеет, он и сам не без способностей, и, наконец, и заимствования-то никакого нет, разве это заимствование?

Но слухи ширились и росли: публику частенько скандалы и сплетни вокруг явления интересуют более, нежели само явление. «Об этом обвинении говорили как об одной из новостей дня в разных литературных кружках», — пишет Гончарову старый друг Майков. На Тургенева стали коситься. И как оправдаться, если и сослаться, сравнить не с чем? Этак любого можно обвинить в том, что тот украл ненаписанную повесть, и поди, докажи, что это не так.

Публика с нетерпением ждала дуэли — не словесной, а настоящей. И то: со времён гибели Пушкина и Лермонтова прошло целых двадцать лет, пора бы чего-нибудь новенького!

Подстрекателей хватало. По счастью, Гончарову с Тургеневым на друзей везло больше, чем Пушкину с Лермонтовым. Друзья устроили беспристрастный третейский суд: П.В. Анненков, А.В. Дружинин, С.С. Дудышкин и А.В. Никитенко, собравшись, решили: «Произведения Тургенева и Гончарова, как возникшие на одной и той же русской почве, должны были тем самым иметь несколько схожих положений, случайно совпадать в некоторых мыслях и выражениях, что оправдывает и извиняет обе стороны».

Между писателями установился мир. Худой, холодный, но мир. Публика была разочарована. Тем более что романа Гончарова никто не видел — дело происходило в шестидесятом году. А потом общественные события, в первую очередь отмена крепостного права, отодвинули историю с плагиатом в чулан.

Гончаров по-прежнему чувствовал себя обворованным: у Тургенева-то романы идут один за другим, и скандал не только не вредит ему, напротив, привлекает внимание, а что может вынести на публику он? Планы, сырые наброски? А и закончит он «Обрыв», как воспримут роман? Вдруг сочтут повторением пройденного, перелицовкой тургеневских произведений?

Подобные мысли не только не ускоряют работу, а замедляют её — таков уж характер Гончарова.

Но вот он и на пенсии. Теперь нет нужды каждодневно отдавать силы службе, время сосредоточиться на литературе. Подняться на высоту, к вершинам, там, где воздух чистый и неосквернённый.

Но...

Жила-была лошадка. В молодости она отличалась живой натурой, весёлым нравом и даже порой выбегала на цирковую арену, где выделывала всякие штуки, которые имели несомненный успех. Знатоки утверждали, что у неё талант и, посвяти она себя цирку целиком, из неё выйдет нечто значительное, более того — превосходное. Однако цирковая жизнь показалась лошадке легкомысленной и ненадёжной: сегодня зрители ликуют, а завтра зевают, сегодня есть овёс и сено, а завтра кормушка пуста. И лошадка стала пахать землю, а цирк, что цирк? Не убежит цирк. Вот выслужит пенсию, появится уверенность в завтрашней осьмушке овса, и тогда она отдастся призванию.

Лошадке повезло: она не заболела сапом, не сломала ногу, не надорвалась. Просто состарилась. И когда благодарные и честные хозяева отпустили её на волю, обеспечив до конца дней овсом и сеном в надлежащей пропорции, она побрела в цирк: вот она я, встречайте!

Гончаров, оказавшись на пенсии (1750 рублей в год), прилива вдохновения не ощутил. Роман дописывал, ведомый чувством долга. Но дописал быстро: спустя год после выхода на пенсию он уже передал рукопись Стасюлевичу, издателю и редактору «Вестника Европы». Однако страхи и подозрения продолжали его терзать: не украдут ли роман снова, не перепишут ли на свой лад теперь уже заграничные писатели? Да, заграничные: Тургенев ведь живёт вне пределов России, водится со всякими немцами да французами и, верно, пересказывает им содержание «Обрыва». Разве «Дом на Рейне» Ауэрбаха — не перелицованный «Обрыв»? Разве «Госпожа Бовари» Флобера — не оттуда же?

Наконец, «Обрыв» опубликован: он печатался в пяти номерах «Вестника Европы», с января по май шестьдесят девятого года.

Публика встретила роман сдержанно. Восторгов не было. Причин тому несколько, но важнейшие, пожалуй, заключались в отсутствии новизны — раз и в несочувственном изображении «нигилистов» — два. Разрушители устоев предстают именно разрушителями, и более никем. В пору, когда сочувствовать революционерам считалось признаком глубины ума и тонкости чувств, подобная позиция одобрения не вызывала. Передовые люди качали головами: роман написан чиновником для чиновников, сплошь избитые типы, его нужно сдать в архив.

Люди же обыкновенные, не передовые, хотя роман и читали (год спустя после журнальной публикации потребовалось отдельное издание), права голоса не имели.

Гончаров бодрился, иногда говорил о четвёртом романе, однако дальше смутных дум дело не пошло. И время было, и силы были, не было главного — идеи. Что писать, зачем писать, для кого писать? Для людей сороковых годов, тех, с кем он рос и с кем теперь старится? Им хватит уже написанного. Для молодёжи? Заманчиво, хочется, но что он откроет молодым? Устремления молодости с высоты прожитых лет предстают повторением пройденного, но заяви прямо — обидятся, скажи исподволь — не поймут.

И потому Гончаров остаток дней остаётся наблюдателем, а не участником литературного процесса. Остаток изрядный: после публикации «Обрыва» он прожил двадцать два года. И все эти годы думал о том, обокрал его Тургенев или нет. Даже написал исповедь, озаглавив её «Необыкновенная история». Не для современников — для потомков.

Но у потомков хватает собственных забот.

Хотя вопрос и любопытный. Суть вопроса сегодня представляется не в том, был ли факт заимствования вообще, а в том, насколько безгранично поле литературы и искусства в принципе. Могут ли снаряды вымысла дважды ложиться в одну и ту же воронку намеренно? Случайно? Или поле настолько мало, что не только могут, но и должны, им просто некуда больше лететь? Едва откроется новый пятачок, как все орудия начинают по нему пальбу: стоило одной писательнице отправить волшебника в школу, как системой магического образования заинтересовалось всё литературное сообщество, стоило придумать сюжет, как богачи охотятся на бродяг, так тут же появляются клоны этих бродяг, среди которых рано или поздно оказывается ветеран Кореи, Вьетнама или Чечни. Глядя под определённым углом, можно и в пушкинской «Капитанской дочке» заметить сходство с «Роб Роем» Вальтера Скотта, а в «Необыкновенной истории» Гончарова разглядеть гоголевских Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича.

И всё-таки, всё-таки... Было или не было?

Уверен, что знакомство с замыслом «Обрыва» оказало влияние на Тургенева. Не могло не оказать — так одна планета оказывает влияние на другую, и чем массивнее планета, тем заметнее влияние. Легко сказать: «не думай о белой обезьяне» — да как же не думать? Влияние было. Плагиата не было. Осадок остался. Бывает.

Что делать? Гончаров советовал молодым литераторам: «Никогда не делитесь образами, идеями, замыслами даже с лучшими вашими друзьями, если они писатели, не читайте им готовых, но ещё не напечатанных книг — оберут как липку! Всем делитесь, чем хотите, но не духовными сокровищами, пока не доставайте из-под спуда, не хвастайте ими с глазу на глаз, берегите для всех!»

Прав ли он? Ведь бывает ситуация: знаешь путь в неведомые края, помнишь о несметных сокровищах, хранящихся там, но силы, средств или желания вновь преодолевать горные кручи, ледяные пустыни или безбрежные океаны нет. Отчего б тогда и не поделиться картой с другом, с приятелем или даже незнакомым человеком?

Три романа Гончарова — это «Санта Мария», «Нинья» и «Пинта» отечественной словесности. Он открыл путь, первым отправился в сторону нового материка. Это одно и имеет значение. А что материк назван другим именем — суета.

И другое: если по душе цирк — не ждите пенсии. Идите на арену. Хоть униформистом.


К оглавлению

Дмитрий Вибе: Парад планет Дмитрий Вибе

Опубликовано 25 декабря 2012 года

Отшумел, отгулял всемирный праздник гибели человечества. Загрустили журналисты, лишившиеся лёгкой темы для создания информационного шума, насупились учёные, привыкшие за последние недели к общему вниманию, альтернативно одарённые граждане углубились в поиски новых дат.

В последние недели количество звонков из разных СМИ прямо-таки зашкаливало. Знакомые вместо «Привет!» при встрече говорили: «Мы видели тебя по телевизору!» Незнакомые в сетях просили совета по психологии и интересовались, не родственник ли я тех Вибе, что живут в Кобленце. Количество учёных на экране чуть было не сравнялось с количеством экстрасенсов... Но теперь всё это закончилось, и приходит осознание того, что конец света был не так уж плох, раз уж привлёк к науке хоть какое-то внимание.

Конечно, позже будут и другие, но такого концентрированного конца света, как 21 декабря 2012 года, ждать придётся долго. Можно ли попробовать его предвидеть? По крайней мере, один аспект несбывшегося апокалипсиса поддаётся предсказанию — это парад планет. Правда, опыт 21-12-12 говорит о том, что фантазии о параде планет вполне могут не иметь никакого отношения к реальному расположению тел Солнечной системы. Но я надеюсь, что за истекшие недели народ всё-таки проникся простыми истинами: 1) любая конфигурация планет выстраивается ме-е-едленно, а не так, что сегодня её ещё нет, а завтра вдруг прыг — и парад планет; 2) любая конфигурация планет на обозримое будущее предсказуема при помощи бесплатных общедоступных программ; 3) любая конфигурация ярких планет проверяема без применения спецтехники, невооружённым глазом или в бинокль. То есть я всё-таки рассчитываю, что в течение какого-то времени безосновательные предсказания парада планет на 56 мартобря не будут пользоваться популярностью.

Однако следом за разъяснением отсутствия парада планет 21 декабря 2012 года неизменно следовал вопрос: «А когда он будет?» И тут возникает проблема терминологии: поболтать о параде планет горазды многие, в том числе и астрономы, но при этом нет единого понимания, что он из себя представляет. А это непорядок! Как я могу утверждать, что в такую-то дату не будет парада планет, если я не знаю, что это такое? Поэтому и возникла потребность немного систематизировать своё понимание.

Итак, чёткое определение для астрономического явления «парад планет» отсутствует. Вариант «все планеты выстраиваются точно в одну линию» отметаем сразу: не бывает так в Космосе, чтобы все и точно в линию. Более реалистичные определения сводятся к тому, что планеты на параде должны находиться примерно в одном и том же направлении, но расходятся в отношении того, что именно следует считать примерно одним и тем же направлением.

Будем для начала считать, что примерно на одной линии должны оказаться Земля и ещё пара планет. Чтобы наблюдать такой микропарад планет в телескоп, нужно, чтобы угловое расстояние между ними не превосходило размеров поля зрения, то есть было порядка одного градуса или меньше. Подобные парные соединения планет происходят довольно часто, по нескольку раз в год, однако это не означает, что все они пригодны для наблюдения. Со списком предстоящих соединений можно познакомиться, например, здесь. Обращать внимание нужно на время соединения и элонгацию, то есть угол между планетами и Солнцем. Чем больше элонгация, тем лучше будет видно планеты.

В таблице нет данных о соединениях с элонгацией меньше 10°, потому что увидеть их нереально, но и при несколько больших элонгациях возможность наблюдать соединение сильно зависит от конкретных условий. Скажем, 18 сентября 2013 года трёхградусное соединение Венеры и Сатурна произойдёт на вполне приличной элонгации в 43°, но разглядеть его будет затруднительно, поскольку планеты в это время будут низко над горизонтом (в наших широтах). По той же причине неудобным для наблюдения будет и соединение Марса с Сатурном 25 августа 2014 года; и даже элонгация в 75° не исправит положения. А вот Венера с Марсом 22 февраля 2015 года будут наверняка смотреться лучше.

В целом, с нижними планетами (Меркурием и Венерой) ситуация неудобная. Летают они быстро, друг с другом и с прочими планетами сближаются часто, но условия наблюдения из-за близости к Солнцу почти всегда неудобные, что бывает даже обидно. Скажем, 22 ноября 2065 года произойдёт даже не сближение, а покрытие Юпитера Венерой. Но увидеть его в 8° от Солнца будет даже сложнее, чем дожить до 2065 года.

Со стороны верхних планет большое событие ожидает нас в 2020 году, когда Юпитер и Сатурн пройдут всего в 6 угловых минутах друг от друга. Вы будете смеяться, но это случится 21 декабря. (Ну как майя угадали с днём и месяцем, но промахнулись на восемь лет? А-а-а, мы все умрём!) К сожалению, тоже невысоко над горизонтом, но уж придётся расстараться, ведь такое чудо с двумя крупнейшими планетами Солнечной системы происходит примерно раз в 20 лет. Впрочем, вокруг этой даты они тоже будут не сильно далеко друг от друга, что также сулит удобные моменты для наблюдения.

Отыскать в обозримом будущем даты, когда в поле зрения телескопа можно будет разглядеть три планеты, гораздо сложнее. Можно будет, наверное, попробовать поймать в бинокль Меркурий, Венеру и Марс на закате 27 мая 2013 года — расстояние между ними будет меньше 2,5°. На рассвете последних дней октября 2015 года в поле поперечником порядка 4° можно будет видеть Марс, Юпитер и Венеру. И это на ближайшие десять лет, кажется, всё, если настаивать на наблюдении в телескоп. (Я рассматриваю только более-менее легко наблюдаемые варианты и поэтому не пишу про соединения с Ураном и Нептуном.)

Но можно трактовать понятие парада планет более широко, считая им не выстраивание «почти в одну линию», а вообще любую ситуацию, когда на небе можно одновременно наблюдать несколько планет. Из недавнего вспоминается, например, лето 2010 года: пока нас не заволокло дымом, мы одним махом показывали Венеру, Марс и Сатурн. А апрельскими вечерами 2014 года одновременно можно будет демонстрировать Сатурн, Марс и Юпитер. Но это не идёт, конечно, ни в какое сравнение с утренними часами середины марта 1982 года, когда на небе (правда, опять же низко над горизонтом) одновременно красовались семь планет — Венера, Нептун, Уран, Юпитер, Сатурн, Марс и Плутон (последний тогда ещё был планетой и потому законно включён в парад). А вот июльскими ночами 2022 года набор тел будет тем же, но планет будет видно на одну меньше (из-за того же Плутона).

Можно это зрелище считать парадом планет или нельзя, вопрос дискуссионный, ибо планеты в таких ситуациях хоть и видны одновременно, но растягиваются на всё небо. Кстати, в конце 2012 года начали говорить, что 21 декабря будет парад планет, потому что планеты выстроились в одну линию не в пространстве, а на небе. Так на небе они всегда выстроены примерно вдоль одной линии — эклиптики.

Я не вкладываю в понятие парада планет катастрофического смысла, поэтому не говорю о ситуациях, когда планеты выстраиваются в одну линию по разные стороны от Земли. Такое выравнивание всех восьми планет (как посчитали на Астрофоруме) ожидает нас в 3101 году. Надеюсь, что сейчас пока на этот год никто конца света пророчить не будет.

Есть ещё одно тело, которое я не упомянул, — Луна. Она тоже всё время находится возле эклиптики и потому часто принимает в планетных сближениях весьма деятельное участие, иногда даже затмевая их. В частности, вечером 25 декабря 2012 года Луна пройдёт всего в каком-то градусе от Юпитера. Спешите видеть!


К оглавлению

Кафедра Ваннаха: Бизнес на сингулярности Опубликовано 26 декабря 2012 года

О приходе Раймонда «Рэя» Курцвайля (произносится фамилия потомка беженцев из Австрии именно так) в Google Inc. мир узнал из новостных сетей «общего интереса». Трудно сказать, опередили ли они специализированные новостные ленты, но весть эта промелькнула и по консервативному, и по либеральному (ориентированным соответственно на «слонов» и «ослов») заморским телеканалам, и по респектабельной, как викторианское чаепитие, BBC, и тут же отобразилась в отечественной, сугубо казённой, круглосуточной новостной программе.

Читателям «Компьютерры» говорить о том, кто такой Курцвайль, излишне. Напомним лишь, что из семи книг популяризатора технологической сингулярности и трансгуманизма пять попадало в американский список бестселлеров. Его «The Age of Spiritual Machines» была бестселлером номер один сетевого книжного магазина Amazon. «The Singularity Is Near», признанная бестселлером газетой New York Times, лидировала у «Амазона» одновременно в разделах науки и философии. Да и с бизнесом у Курцвайля было всё в порядке — его системы распознавания речи принесли ему вполне приличные деньги.

Отношения Курцвайля с Google имеют давнюю историю. Ещё в 2009 году (для преддверия эры технологической сингулярности это почтенная древность) Google и NASA учредили Университет сингулярности для подготовки специалистов к грядущим вызовам. И круг занятий, который отведён новому техническому директору (Director of Engineering), достаточно предсказуем — машинное обучение и обработка естественных языков. И всё это очень интересно!

Почему?

Да потому, что, по мнению компании Brand-Finance, в 2011 году самым дорогим брендом был именно Google (серебро у Microsoft, бронза у чтимого янки универмага Walmart, почётное четвёртое место у IBM). Оценивали его, Google, в 44 294 миллиона долларов (занявшая 16-е место Coca-Cola ценилась в неполные 26 гигабаксов). И сталкиваешься с продуктами этой корпорации постоянно, даже сидя в рабочем кресле перед десктопом под «окнами». Ну а большую часть «компьютерного» времени в 2012 году пришлось провести именно в компании устройств под управлением Android. Это и вполне приятное чтение на лоне природы с электронных книжек и планшетов старинных текстов, которые в России были бы недоступными без «оцифровальных» проектов крупнейших компьютерных корпораций. И помогающее не впасть в пробке в Road rage написание комментариев в соседние ветки «Компьютерры» со смартфона. И унылые разговоры с уездным следователем, домогающимся написания характеристики на попавшего в ДТП сотрудника (в ставших былью грёзах Кафки положительную характеристику — документ защиты — вымогает следователь, который вроде бы сторона обвинения, вместо того, чтобы сделать компьютерную симуляцию того, что произошло на шоссе). Эмоции различные — а Android с тобой внезапно оказывается повсюду.

И — естественный язык. Речь. Давно стал привычным милый голосок, напоминающий о необходимости пристегнуть ремни безопасности. Да и голосовое управление — давно уже обычная вещь для многих устройств начиная с телефона. Тем более много лет назад над ним уже посмеялись во французской киноэпопее «Такси», а это свидетельство повесомей прочих!

Так что Рэя Курцвайля ждёт работа с естественным языком, со словом. Ей сам Курцвайль придавал особое отношение в системе своих футурологических взглядов. Важнейшим этапом на пути к технологической сингулярности он считает прохождение компьютером теста Тьюринга, так, что машину нельзя было бы отличить в беседе от человека. Это славное событие Курцвайль прогнозировал на 2029 год (а при беседах с операторами служб поддержки кабельных и сетевых провайдеров создается впечатление, что «обратный тест Тьюринга» они уже прошли — сотрудников от скудно запрограммированного компьютера отличить трудно, и нет ни малейшего подозрения в том, что они знают об окружающем мире и обслуживаемой системе нечто большее, чем изложено в лаконичной инструкции).

И вот тут очень хочется вспомнить одну очень маленькую по объёму и крайне обширную по содержанию книжечку, написанную в итальянском лагере для военнопленных одним артиллерийским лейтенантом из добровольцев. Звали этого лейтенанта Людвиг Витгенштейн (1889-1951). Раз мы говорим о бизнесе, уместно упомянуть, что был он сыном Карла Витгенштейна, «стального» магната, одного из богатейших людей Европы начала ХХ века (кажется. богаче были только Ротшильды). Учебу Людвиг начал в Высшей технической школе в Берлине. Переехал в университет Манчестера — связи в Европе были тогда крепче, чем даже сейчас, а Англия всё же имела наследие Мастерской Мира. Интересовался Витгенштейн аэронавтикой, занимался воздушными винтами, даже запатентовал пропеллер с маленькими реактивными двигателями на оконечностях — схемы вертолётов с таким винтом мелькали в советских и американских научно-популярных журналах пятидесятых-шестидесятых годов.

Но в какой-то момент Людвига Витгенштейна привлекла математика. Точнее — её основания. Интерес к ним возник после Grundgesetze der Arithmetik («Основания арифметики») Готтлиба Фреге и «Принципов математики»(The Principles of Mathematics) Бертрана Рассела. Витгенштейн захотел учиться у Фреге, но тот переадресовал его к Расселу. Это привело к переходу Людвига в Кембридж, к занятиям основами математики.

В 1913 году Витгенштейн возвращается в Австрию. После смерти отца он один из богатейших людей страны. Дальше — Первая мировая. Людвиг идёт добровольцем (как и его брат Пауль, талантливый пианист, лишившийся в бою руки). Переживает Брусиловский прорыв, производится в офицеры и переводится в Италию. И, оказавшись там в плену, пишет «Логико-философский трактат», получивший всемирную известность.

Его идеи вполне актуальны и сегодня. Вот о роли философии — "Философия не является одной из естественных наук... Цель философии — логическое прояснение мыслей. Философия не теория, а деятельность".

И — отношение к миру. "Мир есть совокупность фактов, а не вещей". «Факты в логическом пространстве суть мир». «Совокупность всех существующих атомарных фактов есть мир». «Мы создаём для себя образы фактов». «Образ изображает факты в логическом пространстве, то есть в пространстве существования или несуществования атомарных фактов».

Всё это, написанное в годы Первой мировой (и изданное в 1922 году), поразительно хорошо подходит для машинной реализации (сравните с любой из работ по реализации искусственного интеллекта). Идеи Витгенштейна были с восторгом приняты философами Венского кружка, с интересом — всей Европой. Сам же Витгенштейн отнёсся к ним мудрее — он пошёл работать учителем в сельскую школу. Ведь завершающими словами «Трактата...» были: "О чём невозможно говорить, о том следует молчать"; жирным их выделил сам Витгенштейн. Тут, отталкиваясь от противного, легко оценить роль общения на естественном языке.

А сегодня общение на естественном языке попадает в сферу приоритетных интересов крупнейшей информационной корпорации. И во главе направления ставится известнейший технологический визионер. Если Курцвайлю сотоварищи удастся вогнать в компьютер модель мира по Витгенштейну и если эта модель окажется пригодной для практических нужд, хотя бы в рамках общения на естественном языке, или решить проблему неким иным способом, то последствия для человеческой цивилизации окажутся куда более серьёзными, нежели всё то, о чём говорит медиа. Будь то очередная заварушка на Ближнем Востоке, углеводородные цены или массовое уничтожение младших школьников, в США — из штурмовой винтовки, в Китае — обычным поварским ножом.

Начнём с малого — с того, что под носом. Вот обзванивают жильцов «менеджеры» кабельной компании, счастливыми голосками приглашая «по акции» подключиться к аналоговому телесигналу. В доме, где года три идёт сигнал цифровой, частично в высоком разрешении... Ну, это явные маргиналии. Но вот исчезают с местного новостного сайта несколько журналисток. Им предложена значительно более оплачиваемая работа в корпоративной сфере. Журналистами заменяют стенографисток на рабочих семинарах крупнейших национальных корпораций — и сырьевых, и дистрибьюторно-ритейлерных. Дело в том, что уровень осмысления текста, выданного «на гора» журналистом, намного выше, нежели в стенограмме. Делается своеобразная «свёртка»: полезная информация включается в куда более компактный, «обозримый» текст (роль же стенограммы для внутрикорпоративных «разборок» играют теперь электронные записи).

Отвлекаемся от того, что проникло через телефон и Сеть. Выходим на улицу. Через три перекрёстка бывший цех швейной фабрики, обшитый «вентилируемым фасадом». Это — call-центр одного из крупнейших местных банков, работающий на европейскую часть страны. И работа всех перечисленных людей (разного качества и разного уровня осмысленности) зависит от общения на естественных языках. И когда всё получится у Курцвайля или других специалистов, занятых в этой отрасли, войдёт в жизнь так же повседневно, как научились читать штрих-коды кассы в супермаркетах, смысл в деятельности этих людей исчезнет. Как исчез он в деятельности кочегаров паровозов, машинисток и операторов многочисленных совсем ещё недавно фотографических мини-лабов. А суть деятельности большинства людей в информационном обществе сводится к общению на естественном языке.

Причём экономический эффект внедрения компьютерных систем общения на естественном языке будет столь велик, что никакие ограничительные меры противодействовать ему не смогут. Робот не спит. Нуждается лишь в электроэнергии и в охлаждении плат. Даже если сделать вид, что на рабочем месте трудится защищаемый государством белковый сотрудник (с не слишком высокой зарплатой), переложить на «кремний» реальную работу будет крайне эффективно. И дорогу к такому будущему торит нынче одна из самых эффективных корпораций планеты. Просто бизнес, ничего личного...


К оглавлению

Дмитрий Шабанов: Диалог с действительностью Дмитрий Шабанов

Опубликовано 27 декабря 2012 года

Решил я ещё раз обсудить проблему, поднятую в прошлой колонке. Важна не только эта тема сама по себе, но и возможность расставить точки над "i" в отношении других важных для меня мыслей. Я цитировал мысли студентов, обсуждавших оптимальные действия в ситуации угрозы экологической катастрофы. Я был удивлён, насколько много читателей среагировало на саму эту тему болезненно. С чем же это связано?

Думаю, одна из причин – фанатический характер пропаганды, характерный для многих «зелёных» агитаторов. Сплошь и рядом об угрозе экологической катастрофы говорят люди, которые стремятся лишь манипулировать своими слушателями и читателями, – вы все сталкивались с пропагандой такого рода. Но неужели кто-то воспринял мою колонку в том же ключе? Странно, я старался максимально уйти от категоричности, указав, что речь идёт о выводах из моделей, рассматривающих то или иное будущее как вероятностное...

Людям кажется, что проблема высосана из пальца? Да, среди отзывов читателей были и декларации, что не надо беспокоиться – рынок сам всё исправит. Такие рассуждения кажутся мне крайне недальновидными. Наше нынешнее существование стало чрезвычайно хрупким, весьма зависимым от общего состояния дел в мировой экономике. Механизм, благодаря которому живёт большинство читателей этого текста, работает хорошо только в одном случае: в состоянии непрерывного экономического роста. Этот рост обеспечивается всё более интенсивным использованием невозобновляемых ресурсов. Думаю, что переориентировать мировую систему жизнеобеспечения очень не просто. Опыт управления детским велосипедиком может оказаться бесполезным или даже вредным в деле управления большим кораблём. Машинист давно выполнил команду «полный назад», а махина лайнера продолжает неумолимо двигаться вперёд, лишь слегка замедляя свой ход. Никакая сила не может остановить его мгновенно; если бы это каким-то чудом произошло, он развалился бы на части. Вам не кажется, что мировая экономика ещё инертнее, чем лайнер?

Как реагируют на эту ситуацию люди? Многие из них, не очень-то задумываясь об обоснованности своих позиций, реализуют свои предубеждения. «Зелёные» борются с ядерной энергетикой или генетически модифицированными продуктами, воспринимая их как однозначное зло. Надо полагать, эти технологии таят опасность, но, вероятно, именно их развитие повысит вероятность успешного осуществления того поворота, который предстоит выполнить человечеству. Это не панацеи, а частичные подпорки, но и это не так уж и мало.

А что у «зелёных» в позитивной программе? Биотопливо, отнимающее огромные посевные площади, требующее расхода ископаемого топлива для своего производства и подстегивающее расходы энергии для производства продуктов питания. «Органическая пища», забава для богатых, дающая им ощущение праведности и увеличивающая нагрузку на биосферу. Недешёвые игры с альтернативной энергетикой, которая сплошь и рядом кажется выгодной только в том случае, если не учитывать существенную часть необходимых для неё расходов энергии и иных ресурсов. Если пропагандисты этих простых рецептов действительно озабочены спасением биосферы, почему они не корректируют свои действия в зависимости от их результатов? А зачем – они и так знают, что им кажется правильным!

Нет-нет, не следует считать, что фанатичное отстаивание каких-то догм, не корректируемых в зависимости от действительности, характерно только для зелёных. Разного рода «патриоты» пытаются жить по рецептам антагонистической политики, которая была ещё уместна в XIX веке, но плохо подходит для глобального человечества в XXI. Впрочем, это тема для отдельного разговора...

Печальная картина? Простите. Но для её понимания важно вот что. Все наши модели основываются на том опыте, который у нас был, а наше будущее не имеет аналогов. Все «бесспорные прогнозы» растут или на самообмане, или на лжи. Крайние позиции в спектре мнений не обоснованы. Да, многие специалисты настроены пессимистично и не верят в переход к иному типу отношений человечества и среды, который не будет сопровождаться великими несчастьями. Да, некоторые читатели «Компьютерры» твёрдо знают, что всё будет ОК, а тревожные сценарии будущего рассматривают только дураки, паникёры и провокаторы. Мне кажется, что ввиду ограниченности нашего знания следует исходить из того, что для нас открыты возможности и благоприятного, и неблагоприятного будущего. Остается понять, какой способ действий будет для нас оптимальным в этой ситуации. И пока что я поговорю о мировоззрении, которое наиболее уместно в нашем положении.

Исходные данные для задачи, которую надо решить, таковы. В жизни человечества наверняка произойдут серьёзные изменения; возможно, нам угрожают серьёзные опасности. Какое мировоззрение, какой способ взаимодействия с действительностью окажется наиболее адаптивным в такой ситуации? Даже если вы не согласны с моим диагнозом ситуации, вы ведь признаёте мое право на такую постановку вопроса?

В комментарии к прошлой колонке один из читателей высказал такую мысль. Нынешние сложности, переживаемые человечеством, соответствуют пророчествам древних религий. Раз так, для выхода из нынешней ситуации нужно обратиться к соответствующим заветам. Адаптивен ли такой подход?

А действительно ли нынешний кризис соответствует древним заветам? Я думаю, что это соответствие ограничивается тем, что стало плохо и тревожно. Хотите верить в непостижимую древнюю мудрость – пожалуйста, но не забывайте, что предписываемые ею рецепты никак не соответствуют рациональному анализу сложившейся ситуации. В лучшем случае религиозные заветы помогут примириться с суровой судьбой или облегчат страдание надеждой на посмертное утешение.

Давным-давно я обещал одному из читателей ответить, в чём вред от креационизма. Баталии с креационистами под моими колонками как-то поутихли, и я затянул выполнение обещания. Полномасштабный анализ проводить не буду, но предлагаю сравнить эффективность поиска решений насущных задач двумя людьми. Для креациониста мир создан совсем недавно. Свойства среды нашего обитания отражают замысел Создателя, озабоченного испытанием наших добродетелей ради настоящего, посмертного существования. Для человека с эволюционным мышлением мир – результат своей предыстории. Для него доступен анализ причин тех свойств человека, биосистем и биосферы, которые он должен учитывать. Кто из них с большей вероятностью найдёт адекватный способ действий?

Впрочем, и в креационизме можно найти нечто положительное. Вот, посмотрите на эту статью А.В. Маркова. Он пересказывает американское исследование, поясняющее живучесть креационизма. Дети врождённо склонны воспринимать явления во внешнем мире как следы чьей-то деятельности. Почему? Потому что такой подход адаптивнее. Позже, по мере роста их грамотности, они поймут (если не застрянут на переходной стадии), что внешние явления – весьма часто проявления естественных механизмов, а вовсе не чьей-то изощрённой воли. К сожалению, те, кто застрял на детском восприятии действительности, вынуждены прятаться за принятием догм, которые мешают, а не помогают адекватно воспринимать среду.

Но только ли у креационистов догмы заглушают голос действительности? Я ни разу не видел живого солипсиста, который по-настоящему верил бы в то, что он сам является первопричиной мира вокруг него, хотя не раз разговаривал с юными гениями, примерявшими эту тогу на себя. Найдёт ли солипсист верное решение в сложной ситуации взаимодействия со средой? Если и найдёт, его мировоззренческая установка ему только помешает.

Две колонки подряд я посвятил обсуждению мифа об «объективной реальности». Я думаю, что этот миф менее опасен, чем некритичная вера в древние заветы или игра в солипсизм, но и он таит определённые опасности. Он достался нашей системе образования и общественному сознанию в наследство от эпохи «диалектического материализма» — догматичной идеологии, части обоснования диктатуры одной из частей социума. Он основан на недоказуемых аксиомах, он противопоставляет какие-то «объективные» суждения единственно возможному для нас знанию, основанному на эмпирических, чувственных данных.

Мы видим только то, что пропускают наши фильтры, наши познавательные схемы. Как только кто-то из нас говорит: «Я точно знаю, что мир таков-то... вот какова объективная реальность...», — он попросту перекрывает те каналы, по которым поступает информация, не вписывающаяся в принятую им догму.

Разнообразие догм очень велико. Вот лишь некоторые из них: веления Бога, заветы Пророка, объективная реальность, иллюзорность мира, великое предназначение Нации, особая демократичность кладистики, сверхценность охраны природы, мудрость Вождя, подлость врагов, борьба за права секс-меньшинств, величие государства, заговор еврейского лобби etc. Все они обладают значительным потенциалом жизнеспособности: приняв догму, ты будешь воспринимать только то, что ей соответствует, и поэтому на каждом шагу будешь получать многочисленные подтверждения её правильности. Все они нарушают обратные связи наших моделей с нашей средой, иными словами — мешают вести диалог с миром. Но возможно ли познание мира, свободное от догм?

Что является альтернативой догмам? Хаос в мыслях? Восприятие без познавательных схем? Это другая крайность, которая может оказаться ещё патологичнее догматизма.

Ответ на этот вопрос я получил в письме Александра Павловича Расницына. Он напомнил о решении, которое предложил в рамках анализа методологии эволюционных реконструкций. Я был знаком с этой идеей, но не распространял её на формирование самых общих познавательных установок. Сейчас я понял, что Расницын прав. Отказываясь от догм, мы не окажемся безоружными перед сложностью действительности.

"Очевидно, адекватные инструменты у нас всё же есть, и мы их активно используем, только не даём себе в этом отчёт, как месье Журден не догадывался, что говорит прозой. Вытащить искомый инструмент из подсознания сумели, и очень давно, юристы, но и они не заподозрили его универсального значения. Этот инструмент, по моему убеждению, — презумпция <...>. Её парадигмальный вариант (образец, с которым можно сверять все другие презумпции, то есть, говоря по-нашему, типовой экземпляр) — конечно, презумпция невиновности: «Как бы тяжелы ни были подозрения, подозреваемый должен считаться невиновным, пока и поскольку его вина не доказана должным образом». <...> Все презумпции построены однотипно: для определённого класса задач презумпция предлагает типовое решение, которое следует принять независимо от того, есть ли или нет свидетельства в его пользу, но при условии, что надёжные свидетельства против этого решения отсутствуют" А.П. Расницын

Никакой незыблемой мудрости. Никакой абсолютной истины. Никаких неопровержимых доказательств реального положения дел. Никаких сверхъестественных заветов. Только презумпции – предположения, отражающие предшествовавший опыт. Отправные точки для наших рассуждений, относительно которых можно надеяться, что они с наибольшей вероятностью приведут нас к успеху. Начальные предположения, которые следует отбросить, если выяснится, что они перестали быть адекватными. Обобщения, показавшие свою адаптивность в прошлом. Оптимальный вариант по умолчанию.

Александр Павлович дал описание комплекса презумпций, применяемых в филогенетике. Разрабатывать целостный комплекс презумпций, описывающих наши отношения со средой, я не рискну; тем не менее мне ясны его некоторые детали.

Показания наших органов чувств следует рассматривать как сигналы о некоторых свойствах окружающей среды, если нет весомых оснований предполагать обратное.

Если используемые нами модели действительности позволяют прогнозировать её динамику, следует предполагать, что они частично соответствуют ей хотя бы в некоторых существенных обстоятельствах (пока нет убедительных свидетельств их неадекватности).

От наших действий зависит наше будущее, если противоположное предположение не является хорошо обоснованным.

Когда мы ведём с кем-то диалог, мы не имеем полного знания о нашем собеседнике, но основываемся на общем понимании целого ряда необходимых для этого диалога предпосылок. На наши реплики мы получаем ответы от собеседника; наш дальнейший способ действий зависит от их явного и неявного содержания. Мы начинаем диалог, принимая некоторые презумпции (например, что собеседник нас слышит; что с ним, как и с любым незнакомым собеседником, можно вежливо обмениваться репликами; что вы разговариваете с ним на одном языке). По мере диалога от некоторых из этих презумпций придётся отказаться, но в целом их начальный набор позволяет надеяться на успешность диалога.

...так вот, я думаю, что с тем миром, в котором мы живём, следует «разговаривать» так же...

С Новым годом!


К оглавлению

Загрузка...