Цифровой журнал «Компьютерра» № 176

Голубятня: Суперпрагма Пятой печати Сергей Голубицкий

Опубликовано 07 июня 2013

И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на Земле за кровь нашу? Откровения Иоанна Богослова, 6:9-10

О «Пятой печати» (в оригинале по-венгерски «Az ötödik pecsét») мне хотелось написать давно, потому как фильм этот сидит занозой в моей душе с самой юности (впервые довелось посмотреть его в 1977 году на Московском международном кинофестивале, где картина завоевала главный приз). Причина столь долгой памяти для меня очевидна: картина Фабри Золтана входит в пятерку лучших фильмов, какие только доводилось смотреть в жизни.

Сегодня «Пятая печать» забыта напрочь и боюсь, уже не первое поколение слыхом не слыхивало о существовании этого шедевра. Забвение обществом фильма объясняется, на мой взгляд, крайне болезненными вопросами, поднятыми в «Пятой печати», и хуже того — ответами, которые режиссер с помощью тончайших элементов художественного языка дает на эти вопросы. Забавно, что с самого выхода на экран в 1976 году общество отказалось воспринимать картину на уровне, соответствующем авторскому замыслу (фильм Фабри Золтана снят по одноименной повести Шанта Ференца, написанной в 1963 году). Все кинокритики дружно писали (и продолжают писать поныне: последнюю рецензию, выдержанную в традиционно ошибочном ключе, я прочитал пару месяцев назад!) о том, что однозначного ответа на вопрос, кем стал часовщик Дюрица — «предателем или героем», не существует и быть не может в принципе. Потому, мол, что морально-этическая дилемма, стоящая перед героями, слишком сложна и не имеет простого решения.

На мой взгляд, морально-этическая дилемма вообще не сложна и должна прочитываться здоровым обществом в абсолютно однозначном ключе. Всякий раз, как общество будет уходить от однозначного прочтения «Пятой печати», можно смело констатировать морально-этическую деградацию этого общества. Эту свою позицию и хочу объяснить читателям.

Для начала советую всем, кто фильм не смотрел, отложить сейчас «Голубятню» в сторону и сначала восполнить пробел, а затем уже продолжать чтение, потому как дальше по тексту пойдут спойлеры.

В «Пятой печати» есть два художественных плана: один — внешний и совершенно малозначительный: это историческая канва событий, которые разворачиваются в 1944 году в Будапеште на фоне агонии войны и постоянных бомбардировок советской авиацией. Второй план — метафорический, призванный разрешить четыре мотива. Условно их можно обозначить как: - Мотив мести и нравственного назидания, взятый непосредственно из Пятой Печати Апокалипсиса; - Мотив теоретического выбора в притче часовщика Дюрица; - Мотив практического выбора в застенках тайной полиции; - Мотив суперпрагмы (термин мой собственный, поэтому не тратьте времени на гугление — я скорого его сам объясню).

В кабачке трактирщика Белы каждый вечер собираются друзья-завсегдатаи: часовщик Миклош Дюрица, книготорговец Ласло Кираи и столяр Ковач. Тихо-мирно пьют под рокот пролетающих мимо для бомбардировки соседнего города самолетов и обсуждают житейские мелочи, сдобренные робкими упреками в адрес властей и войны.

Однажды вечером к компании присоединяется случайный прохожий — фотограф Кесеи, который вносит в товарищескую беседу напряжение религиозной экзальтации, претензию на жертвенность и прочие атрибуты, характерные для демобилизованного с фронта инвалида.

В этот вечер часовщик Дюрица, единственный интеллектуал из всей приземленной компании, предлагает слесарю Ковачу сделать сложный, как всем кажется, нравственный выбор: «Вам осталось жить пять минут. После смерти вам предстоит сразу же возродиться в одном из двух возможных обличиях: многострадального раба Дюдю или правителя-тирана Томоцеускакатити, который, не ведая упреков совести, творит чудовищное зло: вырывает L.l. язык, отрезает его жене уши, отдает на изнасилование дочь и сына раба и т.д. Так вот: кем вы хотите стать в своей следующей жизни?»

Столяр Ковач отказывается давать однозначный ответ, мотивируя это тем, что задача очень сложная и требует долгого осмысления. Кираи и Бела всем своим видом дают понять, что они предпочтут судьбу тирана. И только чужак-фотограф Кесеи заявляет, что выбирает жизнь Дюдю. Завсегдатаи трактира ему не верят и высмеивают, затем расходятся по домам.

Кесеи, возмущенный неверием обывателей и — пуще того — их отказом от жертвенной судьбы, вспоминает про Пятую Печать Апокалипсиса и решает исполнить волю Божию и произвести «свидетельство» от имени тех самых душ убиенных мучеников. То есть попросту говоря, сдать своих недавних собутыльников в тайную полицию по доносу в неблагонадежности и нелицеприятных высказываниях о власти.

На следующий день всю честную компанию уводят под белы рученьки прямо из трактира в местную тюрьму. Часовщика, книготорговца, столяра и трактирщика всю ночь смачно пытают и избивают, а под утро предлагают сделку, которая по мнению главного идеолога местных палачей должна окончательно сломить их волю к противостоянию властям. Друзей приводят в камеру, в которой висит, распятый на цепях, молодой подпольщик, взорвавший оружейный склад, и предлагают каждому подойти и отвесить «террористу» две пощечины, после чего спокойно разойтись по домам.

Трактирщик Бела кидается на мучителей с кулаками и его расстреливают. Столяр Ковач хочет ударить мученика, но не в силах поднять руки, и его уводят для продолжения пыток. В книготорговце Кираи неожиданно пробуждается героизм и он отказывается поднимать руку на «Иисусе». И только интеллектуал Дюрица находит в себе силы дать «Иисусу»-подпольщику пощечины, после чего его отпускают.

Оправданием поступка Дюрицы, по мнению кинокритиков (да и зрителей тоже), должно служить то обстоятельство, что он тайно и с риском для жизни укрывает в своем доме детей, чьи родители сгинули в застенках тайной полиции. Если бы он не ударил «Иисуса», его бы также казнили и тогда его семья и спрятанные в доме дети не смогли бы выжить.

Такое вот получилось у Фабри Золтана тонкое издевательство над ограниченными возможностями человеческой морали. Издевательство это, однако, иллюзорное. На мой взгляд «Пятая печать» говорит лишь об одном: никакой нравственной дилеммы, на самом деле, не существует. В реальности есть лишь два жизненных пути, которые никак между собой не пересекаются: путь мирского блага и путь духовного совершенствования. У каждого из них — собственный набор ценностей, собственные морально-этические императивы, собственные приоритеты и собственная модель поведения. Вопрос «плохо или хорошо» вообще не ставится. Мир не плохой и не хороший, он просто дуалистичный и между его плоскостями нет никаких точек соприкосновения.

Косвенная подсказка к дуалистичному прочтению послания «Пятой печати» скрывается в настойчивом повторении по ходу развития сюжета того обстоятельства, что правитель-тиран Томоцеускакатити искренне не ведал зла в том, что творил! Его не мучили угрызения совести, потому что по законам общества и законам государства власть и право выбора принадлежит тем, у кого есть сила и деньги. Таковы правила игры, поэтому все претензии нужно направлять не к тирану, а к обществу, которое эти правила принимает и на них ориентируется в своей деятельности.

Путь духовного совершенствования — это совершенно иная стезя. Со своей своеобразной логикой и моралью. Совершил ли преступление фотограф Кесеи, сдав знакомых тайной полиции? В рамках своей парадигмы — пути духовного совершенствования — конечно не совершил. Наоборот, от сотворил благо: с одной стороны от ответил на воззвание к справедливости и мести душ убиенных мучеников, с другой — вывел четверку мещан-обывателей из привычного им мира мирских благ и поместил их в декорации альтернативной реальности, напоминающей обстоятельства, в которых регулярно оказывались первые христиане в Риме.

Зачем нужны эти декорации? Как зачем?! Для того, чтобы «защитить веру», «подтвердить свой духовный статус», «утвердить приоритет души над телом». Это всё — в представлении Кесеи, обитателя параллельной реальности с ее приоритетом духовного совершенствования.

А как выглядит ситуация глазами обитателей мирской вселенной? И тут-то и выходит конфуз, разрушающий всю стройность конструкции, которую мы только что возвели, пытаясь не сойти с ума от вызовов «Пятой печати»!

Дюрица дает пощечины «Иисусу», потому что у него есть Суперпрагма — Высшие Мотивы, способные дать оправдание любым нравственным падениям. Суперпрагама — это мотивация для придания сомнительному в нравственном отношении поступку конечной целесообразности. Лучший пример суперпрагмы, который сейчас мне приходит в голову, — это «спасение отряда от верной гибели», которым руководствуется командир Левинсон («Разгром» Фадеева), отнимающий у корейца последнюю свинью и, тем самым, обрекая его семью на неминуемую голодную смерть!

Суперпрагма — это самое ценное, что есть в мире мирских благ. Выше суперпрагмы нет уже ничего.

Проблема, однако, в том, что даже суперпрагма постоянно дает сбои, причем не только в альтернативном мире духовного совершенствования, но и в самом мире мирских благ. Трактирщик Бела на протяжении всего сюжета многократно демонстрировал свою предельную материалистичность, практичность и приземленность. То же — книготорговец Кираи и даже столяр Ковач. Однако все они в момент истины оказались не способными поставить суперпрагму над какими-то иррациональными, нематериальными и — главное! — совершенно неосязаемыми в обыденном мире «духовными принципами». Это сокрушительное поражение суперпрагмы целиком и полностью вместилось в простую фразу, которую Кираи успел вымолвить перед тем, как его прибили прикладом: «Это нельзя, господин Дюрица, дайте мне руку! Это никак нельзя, поверьте! Нельзя же, господин Дюрица!»

Почему же нельзя, когда у Дюрица есть замечательная суперпрагма — спасение детишек-сирот?! А вот так вот просто: «Никак нельзя, поверьте!». Нельзя, потому что есть высший Нравственный Императив, который испепеляет любую суперпрагму. Как испепеляет? Очень просто: стоит нарушить этот Нравственный Императив, стоит поддаться уговорам суперпрагмы, как мы перестаем жить. ДО ТОГО — была жизнь, ПОСЛЕ ТОГО — будет только пустое существование. Существование без души. Голем.

Я искренне горжусь, что на сочинении по литературе в 10 классе я написал, что после того, как Левинсон отобрал свинью у корейца, жизнь Левинсона, равно как и всей его вооруженной банды, закончилась, а началось бессмысленное существование. Доживание жизни по инерции, так сказать. До отмерянного природой физического предела. Души уже нет, а есть только живой труп. Именно, что Голем.

Интересно, что «Цитадель» Сент-Экзюпери, книга, кою полагаю вершиной человеческой мысли в ХХ веке, чуть ли не на половину посвящена этой же самой теме: безоговорочному приоритету Нравственного Императива над суперпрагмой! Меня лишь удивляет, как кинокритики и основная зрительская аудитория уже которое десятилетие умудряются не замечать очевидного: «Пятая печать» однозначно осуждает поступок Дюрицы! И нет там и быть не может никаких альтернативных прочтений. Да, два разных мира, да, якобы не пересекаются. Но на самом деле, пересекаются на каждом шагу. Люди выбирают Нравственный Императив и продолжают после своего выбора жить. Люди выбирают суперпрагму, и вмиг умирают, продолжая жизнь зомби. Всё так просто.

P.S. На следующей неделе меняется расписание моих колонок: по понедельникам, средам, четвергам и пятницам будет выходить Битый Пиксель с медитациями на тему IT-бизнеса, по вторникам — традиционная Голубятня с культур-повидлом и софтожелезом, а вот кинорецензии переселяются на субботу.

К оглавлению

Почему хайтек не идет на биржу? Сергей Голубицкий

Опубликовано 06 июня 2013

Сегодня хотелось бы представить читателям в первом приближении тему, которая мне представляется ключевой для всего развития мировой экономики. Ни больше, ни меньше. Углубленный анализ причин, а также проекцию проблемы на будущее я представлю в обширной публикации, подготовленной для июньского номера бумажного «Бизнес-журнала», а сейчас постараюсь лишь обозначить проблему, дать ее контурное описание, а также выскажу предположения о перспективах развития тревожного вектора.

Скажите, давно ли вы слышали о выходе на биржу даже не профильных, узко специализированных компьютерных компаний и доткомов, а вообще — представителей всего высокотехнологичного бизнеса в целом? Вопрос риторический: давно. А те, что выходили, демонстрируют такую печальную картину, что лучше бы они этого не делали.

Судите сами. Это Facebook:

Это Zynga:

Это Groupon:

Для географического разнообразия — вот наш Yandex:

Чтобы оценить все убожество результатов, продемонстрированных лучшими из лучших хайтек IPO, сравните их с показателями рынка в целом (индекс S&P 500) за тот же период:

Может быть, проблема в том, что застой переживают одни лишь высокие технологии, в то время как остальные отрасли рынка купаются в массовом оптимизме и с надеждой смотрят в будущее? Как бы не так! Вот вам высокие технологии (индекс Nasdaq Composite):

Как видите, тенденция налицо: растет все, в том числе и уже сложившийся рынок хайтек, за исключением новобранцев, которые рискнули в последние годы выйти на биржу. Скажу больше: убойная тенденция прослеживается не только в среде высокотехнологичных IPO, но и вообще всего рынка IPO в целом. Рынок в прямом смысле слова загибается на наших глазах!

В 1997 году на американских биржах было 8 800 публичных компаний. В 2012 году — осталось только 4 100! Только вдумайтесь в эту цифру: за пятнадцать лет их число сократилось более чем в два раза! Мы привыкли охать и ахать по поводу изменения макроэкономических показателей на доли процента, а любое — пусть даже микроскопическое — расхождение между опубликованной статистикой и предсказаниями аналитиков (либо рыночными ожиданиями — так называемыми market rumors) сопровождается либо головокружительными обвалами на бирже, либо бравурными спуртами.

Здесь же перед нами не просто качественное изменение состояния фондового рынка, а его полномасштабное «схлопывание», однако в ответ — тишина! Торгующая публика никак не реагирует на тенденции, которые чреваты самыми непредсказуемыми последствиями не только для самой биржи, но и для всей экономики в целом. Да и общественной жизни — тоже. Поразительная близорукость.

Близорукость опасная вдвойне, потому что перед нами — системная проблема, а не какая-то реакция рынка на краткосрочную конъюнктуру. Да и о какой конъюнктуре может идти речь? Обвал, вызванный финансовым кризисом осенью 2008 года, завершился уже к середине 2009-го. С тех пор рынок неудержимо движется вверх вопреки всем прогнозам и пророчествам скорого повторения катаклизмов. Обратите внимание — вместе со всеми движется и хайтек, однако притока новой крови не наблюдается! Нет новых хайтек IPO, нет вообще никаких IPO, этот рынок умер — и данное обстоятельство я рассматриваю именно как системную проблему, как перерождение всей системы.

Повторю главное: проблема не в объективном положении дел в мировой экономике, проблема не в несуществующей стагнации на бирже, проблема в чем-то другом. В чем-то, что мешает выходу IPO на публичный рынок. Что бы это было?

Формально найти прямую причину, которая привела к радикальному изменению отношения к бирже со стороны менеджеров, управляющих высокотехнологичными компаниям, не составляет труда. Сегодня менеджеры чураются процедуры go public как беса потому, что, начиная с 2002 года (точнее — с 30 июля 2002-го: запомните этот день, когда был убит публичный фондовый рынок!) конгрессмены и сенаторы поэтапно ввели в действие новую систему законов, которые внесли в финансово-инвестиционный климат страны качественные изменения.

30 июля 2002 года президент Буш подписал принятый Конгрессом и Сенатом т.н. закон Сарбейнза-Оксли, который довел другую меру — Положение о справедливом раскрытии (Regulation Fair Disclosure), утвержденное Комиссией по ценным бумагам и биржам (SEC) двумя годами ранее — до логического конца. Иными словами, окончательно лишил привлекательности процедуру IPO и выход на биржу как таковой.

Подробности этих законов мы рассмотрим в статье для «Бизнес-журнала», пока же констатируем ключевое обстоятельство: общество самостоятельно, добровольно, без малейшего принуждения извне потребовало от деловых кругов новых правил игры на фондовом рынке. Оказалось, однако, что правила эти согласился принять лишь крупный бизнес, который на момент вступления законов в силу уже находился на бирже и обладал капитализацией, достаточной для того, чтобы продержаться на плаву даже при самых неблагоприятных обстоятельствах.

Здесь тоже не всё однозначно: приятие публичными компаниями новых условий игры (которые затрагивали все спектры деятельности — от бухгалтерской отчетности до кадровой политики) на деле оказалось фарсом, поскольку вместо того, чтобы предоставить обществу правду, которой общество так жаждало, публичные компании стали интенсивно генерировать отчетность из некой параллельной реальности. То есть такую отчетность, которая не имела ни малейшего отношения к реальности, и единственное назначение ее было — ублажить общественность (акционеров), навесить им максимум лапши на уши. Результатом этой активности как раз и стал сначала ипотечный, а затем и финансовый кризис, реальные последствия которого мы не в состоянии оценить и поныне.

Но это было приятием нового законодательства со стороны лишь публичных компаний (в подавляющем большинстве — большого и состоявшегося бизнеса с высокой капитализацией). Что касается малого и среднего бизнеса, то он категорически отказался играть по новым правилам. Результатом этого отказа и явилось умирание рынка IPO.

Самое парадоксальное в этих процессах — баланс между добрыми намерениями и печальными результатами. Опять же, приберегая подробности для более обстоятельного анализа, скажу, что краеугольным камнем нового биржевого законодательства было желание общества свести риски инвестирования в акции компаний до минимума. При этом хотелось, чтобы доходность этого инвестирования оставалась на привычном уровне. То самое хрестоматийное желание скушать рыбку и не подавиться косточкой.

Вот только так в жизни не бывает. На бирже с первого дня ее существования на земле было единственное непреложное правило: выше риск — выше доход, ниже риск — ниже доход. Ничего более фундаментального на фондовом рынке не придумали. Американские законодатели влезли в этот механизм со своими добрыми намерениями и получили то, что только и могли получить: во-первых, полное прекращение экстенсивного развития фондового рынка, во-вторых, деградацию уже существующего рынка, который сегодня полностью контролируется машинным трейдингом (и пресловутым HFT), практически не оставляя рядовому инвестору шансов на получение стабильной прибыли.

Наконец, последнее: уже само по себе желание общества обезопасить себя за счет введения законодательных мер, направленных на снижение инвестиционных рисков, оказалось порочным и пагубным в долгосрочной перспективе. Дело в том, что это только в нашем Отечестве биржа является игрушечной фикцией, оторванной от реальной экономики и играющей роль праздной игрушки в руках кулуарного междусобойчика. В США рынок акций (именно акций, а не фьючерсов и прочих спекулятивных деривативов) выступает основой и гарантом благосостояния нации. Достаточно сказать, что на фондовый рынок акций завязаны все без исключения пенсионные фонды страны!

То есть вы понимаете: благосостояние трудового населения целиком зависит от того, в каком состоянии будет находиться биржа и как будут вести пенсионные отчисления, инвестированные в акции публичных компаний. Желая снизить риски, общество уничтожило биржу и, как следствие, уничтожило собственное будущее, потому что пенсионные фонды уже который год демонстрируют катастрофические результаты. Откуда же взяться деньгам на пенсии?

Такова общая канва событий. Ну а за подробностями — милости просим в «Бизнес-журнал»!

К оглавлению

Инфраструктура или суть: какова же роль информационных технологий в современных российских бизнесах? Михаил Ваннах

Опубликовано 05 июня 2013

Есть в наше время довольно распространённое мнение: информационные технологии нынче вовсе и не те, что раньше, когда и трава зеленей была. Что ушли они, горемычные, в разряд инфраструктуры, поселившись где-то рядом с энергетическим хозяйством и канализацией. Вещами нужными, но реальная потребность в которых осознаётся аккурат в тот момент, когда они выходят из строя… То есть бизнес-процесс -отдельно, а ИТ — лишь то, что должно его обеспечивать. Вентиляция и кондиционирование. Отопление. Компьютерные сети. Без всего плохо, но суть не в них…

Но вот возьмём и попробуем посмотреть на самую что ни на есть обыденную жизнь полумиллионника. Зайдём к знакомой даме, руководящей региональной торговой сетью с достаточно разнородным товаром (ну разве что кроме продуктов питания и того, чем их запивают…). Как выглядит её рабочий процесс? Ну, правой рукой с зажатым в ней мышом она сводит график отпусков и отгулов материально ответственных лиц. А голосом – диктует СМСки. О возможностях топового смартфона от корейского производителя распознавать речь «Компьютерра» уже писала. А такие же возможности есть и в планшетах того же производителя. Причём возможности, вполне пригодные для профессионального применения. Да, знаки препинания не появляются. Надо бы расставить их вручную, но дама, хорошо понимая, на каком суржике Олбанского ведут переписку короткими сообщениями её подчинённые (даже те, кто закончил так называемый филфак так называемого университета), этим не забивает себе голову, принося грамматику в жертву скорости деловых коммуникаций. С одной стороны, ничего сложного. График отпусков от века составлялся на обрезке ватмана, с помощью карандаша и ластика… И многоканальное телефонное сообщение вполне могла организовать техника далёкого прошлого – Смольный с телефонистками, Ставка Верховного Главнокомандования… Ничего сложного. Только вот… Затраты! Компьютерные технологии даже в таких мелочах экономят время. Не надо нанимать кадровика, с глубокомысленным видом колдующего над сводным графиком. Не надо держать пару секретарш на телефонах… Экономится персонал. Экономятся их зарплаты, социальные платежи и налоги на эти зарплаты, кубатура арендуемых зданий для размещения их рабочих мест… То есть единственный эффект – финансовый. Но это эффект, к которому сводится всё, всегда и везде. Товар при прочих равных условиях покупается там, где он дешевле. А издержки складываются из таких мелочей, как расходы на функционирование офиса. А соотношение стоимости компьютерной техники и стоимости рабочей силы в России ныне таково, что автоматизировать выгодно практически всё. Но это всё же так, мелочи, накладные расходы и экономия на них…

А вот задаёшь даме – на условиях строгой анонимности – вопрос: как, мол, у неё с торговлей? И слышишь ответ: торговля в целом растёт. И это очень адекватно – агрегат М2, то есть наличные деньги и вклады до востребования и срочные, велик как никогда. Никогда население России не жило так зажиточно, не имело возможности тратить столько денег в торговых сетях… И это подтверждается. А вот структура покупок интереснее. Дело в том, что классическая розница в объёмах падает. А растёт – да так, что обеспечивает прирост в целом, – интернет-торговля. В рамках той же торговый сети. Маленький уголок или окошечко со складом. Экономия на торговых площадях, не слишком дешёвых ни в губернском, ни в уездных городах. Экономия на товарных запасах, пылящихся на этих торговых площадях и омертвляющих в себе оборотный капитал, который в стране нашей ой как недёшев (сравните учётные ставки у нас с таковыми же в США и ЕС…). Экономия на кадрах продавцов, скорбными гомеровскими тенями бродящими по залам и при вопросе эвентуального покупателя выдающего на гора такое, что тот окаменевает, подобно жене Лота… Экономия на перевозках – ведь, прежде чем товар, замирающий на полках, там появится, его надо привезти, что, учитывая цены на бензин, кусается.

То есть двигателем торговли является интернет-торговля. Снижение издержек перемещения товара между производителем и потребителем. Процесс покупки в целом является процессом в среде информационных технологий. Место витрин и выкладок товара занимает сайт торговой сети. Место пояснений, выданных малокомпетентными продавцами, – описания товаров, составленные «техническими писателями» фирм-производителей. Цены при интернет-покупке выше, чем при покупке в чистом интернет-бизнесе вроде e-Bay, но ниже, чем в «классической» рознице той же сети. А товар приходит быстрее, за один-два дня, сервис лучше, чем при стоянии в многокилометровых очередях на почте, да и больше удобства при возникновении ситуаций, покрываемых гарантией… Но вот посмотрим на суть бизнеса – она стала практически информационной. Значение уже имеет не столько наличие большого торгового зала и расположение оного в «проходимом» месте, а удобство организации магазинного сайта и привлекательность его для первопосетителей (термин образован по ассоциации с употребляемыми медиками первороженицами…). Значение имеет уже не квалификация продавцов, а то, насколько полное описание товара выложено на сайте и насколько удобно оно оформлено. И важно не то, сколько товара есть на местных складах, а насколько хорошо оформлена логистическая схема – информационная по своей сути, по которой продукция с межрегиональных складов сети попадает в пункт выдачи (до решения задачи коммивояжёра дело, правда, пока не доходит). Да и расчёт за товар, в большинстве случаев производимый карточкой, — первоначально информационная, а потом уже финансовая транзакция. То есть та часть самой обычной торговли, которая успешно растёт, является совокупностью преимущественно информационных процессов. И именно её надлежит оптимизировать в первую очередь, заботясь и о максимизации прибылей в текущей экономической ситуации, и о стабильности бизнеса в случае, если за тучными коровами последуют тощие и голодные… И оптимизировать тут лучше всего классическими методами информационных технологий и предшествовавшей им кибернетики, начиная от классических Исследования операций и Линейного программирования. Именно в этом кроется, вероятно, секрет успеха!

Ладно, идём по улице дальше. Вот фирма, занимающаяся системами автономной сигнализации – пожарной, охранной… Немалая часть отечественной комплектации, используемой в этих системах, ныне не производится. А у установленной вырабатывается ресурс… Поэтому необходимо быстро и недорого получить аналоги. И вот процесс этот – обычное производство, плавно переходящее от мелко- к среднесерийному, ныне преимущественно происходит в информационной среде. Дело в том, что пресс-формы делаются на юге Китая – так быстрей и дешевле, чем на местных предприятиях. Делаются по конструкторской документации, разработанной на САПР (так у нас обозначают CAD) и представленной производителю в электронном виде. Печатные платы тоже трассирует система автоматизированного проектирования, но делаются они в Южной Корее. Комплектующие – добавляется ещё и Тайвань… В принципе, ничего сложного. Только вот критическим является то, что при дешевизне и скорости современных коммуникаций небольшая специализированная фирма работает с подрядчиками на другом краю континента. Оффлайновые операции возникают лишь у клиента, когда оффлайновые монтажники заменяют выработавшие ресурс устройства на новые. Заменяют в соответствии со схемами, вытащенными из компьютерной базы данных. Классической конструкторской и технологической документации не существует в принципе…

Ещё одна фирма. Вентиляция и кондиционирование. Только что выиграли крупный тендер на оснащение своими системами строящегося импортозамещающего предприятия от крупного мирового бренда потребительских товаров. Причиной выигрыша стал комплект полностью компьютерной документации на все свои воздуховоды, наружные и внутренние блоки, силовую и слаботочную проводки. Выполненный в тех самых стандартах, которыми вышеупомянутый бренд пользуется по всему миру. Следовательно, легко сопрягаемый с документацией прочих подрядчиков. А такое сопряжение позволяет избежать массы проблем при строительстве, ведь и раскрой заготовок для такой «низкотехнологической» продукции, как воздуховоды, ведётся отнюдь не вручную, а компьютерно-управляемыми станками. Где плазменную горелку, правда, заменил вырубной механизм, рабочий инструмент которого потребляет значительно меньше энергии, чем нужно на создание и поддержание четвёртого состояния вещества. То есть и здесь значительная часть бизнес-процессов протекает в пространствах информационных технологий!

Таким образом, когда мы смотрим на самые традиционные виды бизнеса, представленные по соседству, то отмечаем, прежде всего, ведущую роль информационных технологий — в значительной степени совпадающих с самими бизнесами, являющихся их сутью. Представляющих их конкурентное преимущество. С менеджментом и владельцами перечисленных бизнесов автор этих строк беседовал на условиях анонимности. Дело в том, что все они – как и очень многие их коллеги – играют в крысу с мытарями. Налоги в России для физических лиц весьма привлекательны, что и заманило к нам Депардье, но на мелких и средних предпринимателей социальные платежи действуют удручающе… Уменьшение количества живого труда в бизнесах, замещение его ИТ-процессами позволяет экономить на налогах абсолютно законно, не прибегая к конвертации зарплат (ну, когда из шестнадцати тысяч монтажник получает по ведомости восемь – платить меньше запретил губернатор и нарушение чревато серьёзной проверкой, а остальное — чёрным налом). И издержки в информационной среде всегда будут меньше издержек оффлайновых (будь Office традиционным или новомодно-облачным…). И протекать информационные процессы будут быстрее. А какие там есть конкурентные преимущества? Вроде два их, новизна и дешевизна… И скорее всего, именно тот, кто станет рассматривать свой бизнес как информационный процесс, сумеет добиться этих преимуществ.

К оглавлению

Почему в России не было своего Гершеля Дмитрий Вибе

Опубликовано 05 июня 2013

Я недавно на короткое время втянулся в бестолковую дискуссию о том, почему российская/советская/российская астрономия не дала миру никаких значимых открытий. Бестолковость дискуссии состояла в том, что её анонимный автор, в общем, в традициях интернета, имел непоколебимое мнение и попытки его переубедить были лишь напрасной тратой времени. Из дискуссии я ушёл, но вопрос остался: действительно, почему в России было сделано так мало очевидных наблюдательных открытий? И не следует ли из этого, что российскую астрономию следует прикрыть в силу её полной несостоятельности?

Вопрос этот, конечно, возник не впервые. Я слышу его практически каждый раз, когда вожу посетителей по обсерватории: «Какие открытия были сделаны на ваших телескопах?» Хм. Да никаких, практически. «А на других крупных российских телескопах какие были сделаны открытия? Например, на БТА?» Хм…

Кисло как-то получается! Ведь, с точки зрения постороннего человека, основным продуктом работы учёного являются открытия. В частности, астроном должен открывать звёзды, планеты, кометы, туманности. Не открыл за ночь ни одной звезды — значит, домой не идёшь, плохо работал. И с этой точки зрения дела в России обстоят довольно тускло. В России не открыт ни один спутник планеты, восклицал автор дискуссии. За нами не числится ни один объект каталога NGC! Почему туманные пятна на небе переписаны в каталоге Мессье, а не в каталоге Иванова?

Правда, почему? В России же были обсерватории, были телескопы, были наблюдатели. Однако как-то так сложилось, что первыми увидеть на небе что-то новое удавалось, в основном, западным астрономам. Именно эта конкретная сторона астрономической деятельности в России никогда не была в особой фаворе. Забавная мысль приходит в голову при прочтении книг и статей по истории астрономии в России, например книги Б.А. Воронцова-Вельяминова «Очерки истории астрономии в России». «Открывательское» начало в европейской астрономии могла стимулировать астрология (В.В. не пишет об этом прямо, но как бы намекает): если звёзды (планеты, кометы) управляют человеческой жизнью, очень важно своевременно обнаруживать их. Астрология со временем отступила на задний план, но страсть к открыванию новых объектов сохранилась.

В допетровской же России в силу религиозности населения ни астрология, ни астрономия так и не распространились. Летописцы старательно отмечали в своих хрониках астрономические явления, некоторые намёки указывают, что им были знакомы и толкования этих явлений, пришедшие из Европы и Азии. Но собственного особого желания контролировать небеса не было. Астрономия начала развиваться лишь силами Петра «Наше всё» Первого как сугубо практическая дисциплина, существующая для нужд навигации. Именно на решение этих задач были нацелены и изготовление приборов, и подготовка специалистов. Поскольку Европа прошла этот путь раньше, все объекты, которые можно открыть при помощи простых телескопов и несистематических наблюдений, были к этому времени уже открыты. Говоря упрощённо, Галилей мог быть только один, ибо только один раз можно было навести на небо простенькую подзорную трубу и увидеть там столько нового. Так получилось, что российские наблюдатели принципиально запоздали с этим лет на полтораста.

Ответ на вопрос о том, мог ли в России появиться человек, подобный Гершелю, мне не кажется столь однозначным. Во второй половине XVIII века в России были не только телескопы, но и собственное их производство. Больше того, был и учёный, по энергетике и способностям, вероятно, не уступавший Гершелю, — Михайло «Наше всё» Ломоносов. Что если бы человек, в круг интересов которого входили физика, химия, поэзия, астрономия, организация науки, который придумал систему телескопов Гершеля существенно раньше Гершеля, все свои усилия направил бы исключительно на астрономические наблюдения? Представляете, Уран был бы открыт в России и назывался бы звездой Елисавет Петровны!

Нет, я, конечно, понимаю, что это фантастика: Ломоносов «разбрасывался» по разным направлениям, потому что эти направления в российской науке (и культуре) того времени были плохо «закрыты». Так что астрономии от него осталось лишь одно заметное достижение — открытие атмосферы Венеры, которому не только современники, но и сам Ломоносов не придавал особого значения. Но хочется отметить, что появление в России своего Гершеля во второй половине XVIII века было уже не столь невероятно, как появление российского Галилея в начале XVII века.

Тем не менее он не появился ни в конце XVIII века, ни в XIX веке. При этом российские астрономы работали! Но почему-то не совершали самых простых и понятных открытий — не обнаруживали новых объектов, нимало не заботясь о том, что некоторые потомки на этом основании оспорят их компетентность. Казалось бы, есть телескопы, есть наблюдательное время, есть квалифицированные наблюдатели… Почему бы не открывать кометы и астероиды наравне со всеми? Почему В.К. Вишневский, например, мог наблюдать кометы 1807 и 1811 годов на месяц дольше европейских наблюдателей, но не пытался наблюдать эти кометы на месяц раньше?

Беда в том, что поисковые задачи («Послежу-ка я за небом пару месяцев, вдруг найду что-то новенькое») требуют систематической ясной погоды и значительного времени, свободного от других задач. При изначально практической направленности российской наблюдательной базы и, как правило, неблагоприятном астроклимате исследовательская сторона наблюдений набирала вес довольно медленно. В XIX веке в России было открыто всего четыре кометы, все — Б.Я. Швейцером (Московская обсерватория) в рамках одной серии наблюдений с 1847 по 1855 год. Им же, кстати, был открыт и российский объект каталога NGC — двойная звезда NGC 7804. Первый же российский астероид (748 Симеиза) был открыт только в 1913 году Г.Н. Неуйминым. Правда, потом открытий стало неизмеримо больше — главным образом, благодаря супругам Черных из Крымской обсерватории, обнаружившим около тысячи малых планет. Но к этому времени подобные открытия уже были поставлены на поток.

Можно сказать, что у науки две стороны. Внешняя, более наглядная, состоит в том, чтобы представить миру что-то понятное и красивое. Открыть новые спутники Юпитера, сделать красочную фотографию Большой Туманности Ориона, расшифровать геном русского человека — это то, что сторонний зритель готов принять за научный результат, хотя реальная значимость подобного результата может быть ограниченной. Внутренняя сторона направлена на разъяснение смысла наблюдений, на установление законов мироздания. Но она, к сожалению, существенно менее понятна и менее выигрышно выглядит.

В условиях вечного дефицита времени, людей, погоды, денег внешняя сторона у нас почти всегда была в загоне. Трудно сказать, кто более ценен матери истории — люди, открывающие небесные объекты, или люди, объясняющие их природу. Но с точки зрения стороннего впечатления вторые всегда будут плестись в хвосте у первых. Уран, например, открыт Гершелем, но в качестве новой планеты Солнечной системы его идентифицировал россиянин Лексель. Кому из них в большей степени принадлежит честь открытия планеты, если сам Гершель поначалу считал обнаруженное им тело кометой? Но в любом случае о связи Лекселя с этой историей вспомнят только знатоки. (Можно поиронизировать над российскостью Лекселя, Струве, Швейцера и прочих эйлеров, но тот же Гершель родился в Ганновере, что не мешает считать его выдающимся английским астрономом.)

Проблема сохранилась и по сей день. Народ видит красивые фотографии с «Хаббла», VLT, прочих «западных» телескопов и спрашивает: «Где фотографии с БТА? Он вообще работает?» Фотографий нет, потому что на БТА в принципе отсутствует оборудование для изготовления красивых снимков! И денег на это нет, да и погода не располагает отвлекаться от получения качественных, но «некрасивых» научных данных. Наблюдательная база для открытий малых тел вроде появляется, но тоже пока даже близко не конкурирует с западной (хотя комета 3-го тысячелетия пока наша!). И приходится искать оправдания. Крайнее их выражение можно найти в чудном фрагменте из введения к «Курсу звёздной астрономии» П.П. Паренаго (я его однажды в комментариях уже цитировал, но старые комментарии, увы, потеряны): «Буржуазные учёные в своих исследованиях стоят в ряде случаев на метафизических, а иногда и на открыто идеалистических позициях. При таких «методах» они ещё способны накапливать новые факты, но уже не в силах делать из них правильные обобщающие выводы». Так победим!

К оглавлению

Голубятня: Углубление опыта — новые мысли об SGS4 Сергей Голубицкий

Опубликовано 04 июня 2013

Прошло уже больше месяца, как я отказался от iPhone 5 и перешел на Samsung Galaxy S4. Первые впечатления — яркие и эмоциональные — я изложил в серии из трех майских «Голубятен». Сейчас эти впечатления утряслись, углубились, кое-что добавилось, а что-то — весьма принципиальное — изменилось, поэтому считаю полезным донести новую фактуру до читателей. По меньшей мере это позволит им более реалистично оценить продукт, который окружен на рынке со всех сторон многослойной мифологией.

Почему я призываю отказаться от сравнений с айфоном? Потому что в чисто функциональном отношении SGS4 заведомо будет проигрывать. Не потому, что флагман Samsung чего-то не умеет делать из того, что делает айфон, а потому что абсолютно все функции выполняются когда сильно, когда чуть-чуть, но хуже (за исключением трех важных дел, о которых — ниже). Может показаться, что причина этой «маргинальной хужести» кроется только в операционной системе (Андроиде), но это, увы, не так. Андроид обеспечивает, в первую очередь, рваный ритм любого взаимодействия с интерфейсом. Именно что любого. Абсолютно всё на Андроиде делается не так плавно, не так безупречно и не так элегантно, как на iOS. Скажем, вы начинаете прокручивать любой список (что в телефонной книжке, что просто длинную страницу в браузере) и даже если поначалу всё пойдет хорошо, то через несколько мгновений все-таки запнется! То просто споткнется, то дернется, то на несколько мгновений задержится перерисовка экрана. Как мне объясняли специалисты: дело в алгоритме, который Андроид использует для обработки баз данных, больших списков и подобных вещей. Что-то там сначала архивируется, потом на ходу разархивируется — честно скажу: мне совершенно наплевать на все эти техникалии, а важен лишь результат. Результат таков, что на iOS всё происходит всегда плавно, а на Андроид, даже на самом крутом железе, при любом мыслимом объеме памяти, то, что называется user experience, всегда выходит классом пониже. Отличие очень тонкое, иногда даже не заметное, но оно рано или поздно себя проявит.

Другое дело, что все эти подергивания, подтормаживания, едва уловимые лаги и проч. вовсе не мешают производительной работе. То есть — вообще не мешают. Более того: заметны они и способны раздражать только тех пользователей, которые долго работали с iOS и оттого постоянно всё сравнивают. Человек, с айфоном не живший, вообще ничего не заметит. Вернее, заметит, конечно, но посчитает, что, видимо, так всё и задумано, так всё и должно работать. Подумаешь: замер экран на секунду-другую при прокрутке — большое дело!

И в самом деле — дело небольшое. Гораздо существеннее дефекты SGS4, связанные не с операционной системой, а с полнейшей неадекватностью железа программной оболочке. Опять же, я бы не сказал, что ситуация здесь сложилась критическая, но она неправильная однозначно. Apple часто обвиняют в том, что она выбрасывает на рынок гаджеты, не доведенные до ума. Или — совершенства, если хотите. Любят поминать Карты и прочие реально идиотские просчеты. Или, так, ограниченность функционала Siri, ее неспособность работать со многими языками и т.д.

Затем что-то в SGS4, видимо, щелкнуло, и последнее время гаджет перегружается где-то в 9 случаев из 10 запусков! То есть практически постоянно. Вы понимаете, что это значит? Только то, что камера вообще не может считаться функциональной. Что толку от того, что она снимает замечательно, если я вынужден по пять минут ждать, пока смартфон перезагрузится для того, чтобы сделать снимок?! Но даже когда камера запускается, она делает это мучительно долго: около 10-15 секунд! Это значит, что ни о какой репортерской съемке даже заикаться не приходится: пока вы будете готовиться что-то снимать, кадр 150 раз изменится.

Samsung’у же всё как с гуся вода! И не только потому, что это частная компания и ее акции не торгуются на бирже, а потому что планка терпимости публики к продукции корейских людей снижена до невероятного уровня. Samsung поклонники прощают абсолютно всё! И потом еще кто-то смеет говорить о фанатизме фанатов Яблока. Такой лояльности, как у птенцов гнусмаса, нет ни у кого на свете.

И здесь наступает очень тонкий момент: могу ли я обижаться на то, что Samsung продала мне за 1000 долларов смартфон, сырее которого я вообще никогда на свете не видел? Наверное, мой ответ многих удивит, но: нет, я не могу обижаться! Более того: я вообще не обижаюсь! Как вы, надеюсь, догадываетесь — не потому, что из яблофана я превратился в гнусмасофана. Просто я понимаю Samsung всем сердцем! Я понимаю их мотивацию, их желание как можно скорее явить миру гаджет, который производитель полагает настоящим чудом.

И SGS4 действительно таким чудом является. Вопреки названным дефектам (а сколько их я еще не назвал — о-ё-ёй!). Ну и, конечно, главное: я же понимаю, что причина дикостей вроде поведения камеры — не в фундаментальном дефекте железа, а в элементарной неряшливости софтверного сопровождения. Достаточно сказать, что на смартфонах, работающих не на процессоре Exynos 5 Octa 5410, а на Qualcomm Snapdragon 600, подобного бардака с камерой нет в помине. Равно как его нет уже и на некоторых кастомных прошивках, на которых, кстати, камера не только не вышибает смартфон в перезагрузку, но еще и запускается молниеносно.

Иными словами, я прекрасно понимаю, что 99 % многочисленных багов и недоделок, отмеченных пользователями во всем мире, будут в SGS4 устранены в последующих прошивках, поэтому призываю читателей не делать скоропалительных выводов вроде того, что не прошло и месяца, как Старый Голубятник разочаровался и свою новую игрушку больше не жалует. Очень даже жалую и совершенно не собираюсь отказываться от моего смартфона и на что-то его менять. Смысл того, что я сейчас выдаю читателям всю эту чернуху про камеры, в желании представить SGS4 объективно и избавить потенциальных клиентов от неожиданных разочарований.

Следующий момент — эстетика и дизайн смартфона. Здесь у меня сложилось совершенно однозначное мнение: дизайн SGS4 ужасен, а эстетика просто никакая. Я вообще не могу понять, как можно было сначала вообразить, а затем воплотить столь беспонтовый гаджет. Даже ярые гнусмасофаны признают, что их любимец — это гадкий утенок, у которого к тому же, увы, нет ни малейшего шанса когда-нибудь превратиться в лебедя.

Рядом с Sony Xperia Z и HTC One (про iPhone 5 — вообще не заикаюсь) мой смартфон смотрится столь убого, что сразу же начитаешь его жалеть и наполняться какой-то удивительно родственной теплотой и нежностью. Хочется гладить SGS4 по его дешевенькой пластмассовой спинке и шептать: «Ну ничего-ничего, уродец ты мой ненаглядный! Ничего, мой маленький, моё пластмассовое чучелко, я все равно тебя очень и очень люблю! Ты же знаешь, что ты лучше всех!»

Невероятным образом, однако, беспонтовость дизайна SGS4 переключает сознание на прагматичный лад. И тут оказывается, что дешевенькая пластмассовая крышечка — это, может быть, и не так ужасно, потому как чрезвычайно практично! Ибо поменять эту крышечку — вопрос одной минуты и 100 рублей. Даже чехлы для SGS4 выпускаются с собственными «задниками»: родная крышка снимается и меняется на ту, что встроена в чехол-книжку. Соответственно, отпадает необходимость что-то там защищать, оберегать от царапин корпус и т.п. Бросаешь смартфон на любую поверхность без малейшей оглядки, не трясешься над ним, не выискиваешь под микроскопом царапины, как на Пятом айфоне. Оно понятно: одно дело менять алюминиевый корпус, другое — пластиковый трехкопеечный задник SGS4.

Ну и последнее — прагматика смартфона. Выше я уже говорил, что SGS4 — рабочая лошадка. На нем очень удобно читать книги — это раз. На нем очень удобно печатать (благодаря Swype) — это два. На нем очень удобно работать с браузером — это три. Перечисленные фичи — то, что SGS4 делает, на мой взгляд, реально лучше, чем iPhone 5. Вся прочая функциональность — модуль телефонии, чат, социальные сети, просмотр видео, прослушивание музыки, игрушки — идентична по ощущениям айфону (за исключением, как я уже сказал, легкой тормознутости, которая проявляется то там, то сям, однако работать не мешает).

Поскольку 90 % времени на смартфоне я провожу за чтением, печатаньем и работой с браузером (и программами вроде News360 и Feedly), для меня вопрос возвращения на iPhone 5 исключен полностью. И никакие перезагрузки камеры и утечки памяти (после iOS, конечно, совершенно невыносимые) не перевесят в моих глазах удобства и удовольствия от того, как SGS4 справляется с тремя перечисленными выше делами.

Итак, ставлю заключительную жирную точку: SGS4 при всем своем великолепии odi-et-amo, безусловно, является переходным гаджетом. Он открывает совершенно новую эпоху в мобильных технологиях и при этом остается бесконечно далеким от идеала. Так и слава Богу, потому что тема квеста открыта! А что может быть для нас, повернутых на гаджетах чудаков, важнее и интереснее квеста?

К оглавлению

Шведский закон о тюремном сроке за фото/видеосъемку и тенденция, которую нам никак не удается расшифровать Сергей Голубицкий

Опубликовано 03 июня 2013

О том, что Швеция — страна удивительная, мы узнали после того, как шведская прокуратура объявила Джулиана Ассанжа в международный розыск по обвинению в изнасиловании. Праведный гнев малочисленных представителей думающей части человечества быстро сменился недоумением, когда стали известны подробности: оказывается «изнасилованием» по шведским законом может считаться и половой акт по обоюдному согласию, однако с использованием дырявого презерватива. Именно так обстояли дела с незадачливым активистом Wikileaks, которого угораздило переспать не просто с феминисткой, но еще и с сексотом ЦРУ по совместительству.

На днях шведский парламент проголосовал за еще один замечательный закон, выводящий правовую систему страны на горний уровень европейского гуманизма: отныне за фотографирование и съемку видео в приватных местах (private environment) полагается тюремный срок сроком до двух лет (!). Закон вступает в силу уже 1 июля.

Идеологическое обоснование шведского закона: выход технологий на недопустимо продвинутый уровень, который позволяет производить незаметную для «жертвы» фотосъемку в любом месте, причем без всякой особой — шпионской — техники. Надо так полагать, чашу терпения шведских законодателей переполнил Google Glass, превращающий любого желающего в папарацци высокого полета.

Что же плохого в заботе цивилизованного европейского государства о спокойствии своих граждан и их неприкосновенности? Всё хорошо, кроме одного: в законе не дается точное определение того, что считается «приватными местами». Защитники закона в парламенте педалировали идею частных домов, туалетов, душевых и раздевалок: вот, мол, private environment, в которых человек имеет право расслабиться.

Противники закона (судя по результату голосования, бывшие в меньшинстве) рисовали не менее экзотическую ситуацию: представьте себе, что журналист приглашает на интервью чиновника или корпоративного управленца к себе домой и тайно снимает беседу, в которой последний проговаривается о совершении им противоправных действий. Очевидно, что дом журналиста — это private environment, однако долг журналиста — вывести жертву на чистую воду и публично застучать.

Надо сказать, что на депутатов этот безумный пример произвел сильное впечатление, поэтому в закон была внесена поправка, делающая исключение для фото и видеосъемки в «приватных местах», которая оправдана благородными целями, в частности, связана с журналистским дознанием.

Все эти нюансы, впрочем, лишены малейшего смысла, поскольку закон изначально содержит роковой изъян, по которому можно отделять любую прогрессивную инициативу от репрессии: отсутствие четкого, исключающего малейшие экивоки определения того, что является «приватным местом». Очевидно, что туалеты и душевые — это чистой воды фарисейство: никто за вами в подобных местах в подавляющем большинстве случаев подглядывать не собирается. Ну а если подглядывает, то для наказания вуайериста вовсе не требуется отдельного закона для запрета фото- и видеосъемки: хватит и простой констатации очевидной перверсии поступка.

При желании «приватным местом» можно посчитать все, что заблагорассудится: столик в углу кафе, беседку в городском саду, ложу на футбольном стадионе или в театре, частный банкет, собрание акционеров и т.п. Соответственно, новый шведский закон автоматически криминализирует сам акт фото- и видеосъемки: никто банально вообще ничего не будет нигде снимать, потому что у фотографа никогда не будет уверенности: получит он после того, как нажмет на кнопку «Спуск», два года тюрьмы или не получит. Кто же в здравом уме станет рисковать в подобных обстоятельствах?

Позволю себе небольшое отклонение от темы, которое, на самом деле, лишь поможет донести до читателя ключевую мысль моего поста. Пару недель назад моя сестра, которая живет и работает в Ганновере, прогуливалась по центру города вместе со своим сыном, моим племянником, Филиппом. Трехлетний Филипп — натура творческая и противоречивая, поэтому в какой-то момент он, поддавшись мимолетному настроению, сначала решил понудить, потом покапризничать, а под конец — устроить камерную истерику. Все, у кого есть дети, переживают подобные ситуации ежедневно, иногда по нескольку раз.

Сестра моя Александра, мама Филиппа, держалась молодцом сколько могла, но потом не выдержала, склонилась над юным террористом и стала трясти пальцем перед самым его носом: «Это что еще такое?! Что ты себе позволяешь?! Как тебе не стыдно! Ну-ка прекрати сейчас же!» И всё это — громким сердитым голосом. Всё. Больше ничего.

В следующую секунду к Саше и Филиппу подлетели двое разъяренных прохожих: «Что вы себе позволяете?! — яростно зашипели немецкие люди, — Как вы обращаетесь с ребенком?! Это ваш ребенок? Покажите документы немедленно! Так, нам всё ясно! Мы все только что сняли на телефонную камеру и теперь вызываем полицию! Даже если вы мать этого несчастного ребенка, вы его недостойны!».

Моя сестра пересказывала мне эту ситуацию с выражением такого неподдельного ужаса на лице, что мне стало не по себе. Наверное, так вспоминают пережитое заложники, захваченные террористами или ставшие случайными свидетелями банковского ограбления. Счастье Александры, что она находилась не в закрытом помещении, а посреди улицы, поэтому, оправившись от оцепенения, она схватила Филиппа на руки и бегом помчалась в сторону своего дома, игнорируя вопли и неуклюжие попытки евролюдей вырвать у нее сына.

Пора подводить итоги. И шведский закон о запрете фото- и видеосъемки (кстати, не уникальный: точно такие же ранее были приняты в Дании и Финляндии!), и неистовство ювенальной юстиции, усиленное вакханалией гражданских добровольцев-vigilante, и законы об однополых браках с правом извращенцев на усыновление детей (видимо, тех, которых ювенальная полиция конфискует в нормальных семьях) — всё это явления абсолютно одного порядка.

К великому сожалению, смысл этого порядка ускальзывает от большинства моих соотечественников, которые просто не понимают, как можно принимать столь чудовищные законы и — главное! — единодушно их поддерживать всем обществом. Во имя чего творится эта бесовщина? Во имя каких принципов? Ценностей?

Водораздел в наших мировоззрениях случился очень давно — еще в эпоху Реформации. Протестантизм, вытеснив католическую церковь на южные задворки Европы, повсеместно изменил иерархию морально-этических и житейских приоритетов. До протестантизма с его уникальной этикой в западной цивилизации человек рассматривался как приложение к Богу, как иллюстрация замысла Бога, которая должна во всем выдерживать себя в рамках заданных Священным писанием образцов — поведения, нравственности, морали, шкалы ценностей и т.д.

В старой парадигме наверху пирамиды располагался Бог, внизу — человек, а между ними выстраивался широкий пояс, сотканный из Долга и Подчинения добродетелям высшего порядка — патриотизму, служению своему суверену, вере, церкви, государю, и т.п.

В новой — протестантской — парадигме вершину пирамиды занял Человек (то, что принято называть гуманизмом Возрождения), а все остальное, что только существует в мире, должно подчиняться этой высшей ценности, Человеку.

Причем под Человеком понимается не некое абстрактное существо, а совершенно конкретное частное лицо! ЭТОТ человек. Вот этот самый один-единственный и неповторимый — Ганс, Юрген, Майкл и Иоахим. То есть — индивид! Личность!

Личность как высшая ценность мироздания — вот объяснение всех ужасов, которые мы сегодня наблюдаем в эволюции западной цивилизации. Поскольку Личность выше всего, то выше всего и ее права, желания, воля, личное пространство. А отсюда:

- если личность гомосексуальна, значит, гомосексуализм неприкосновенен, а права гомосексуалиста не подлежат ущемлению ни под каким соусом; - если личность еще не сформирована, то есть перед нами ребенок, то права этой личности столь же неприкосновенны, что и права гомосексуалиста или просто взрослого. А значит, на ребенка нельзя повышать голос, отчитывать его, ругать, тем более — шлепать по заднице; - если личность первична, значит неприкосновенно его приватное пространство, а значит, ни одна собака не имеет права нарушать это приватное пространство, каким бы воображаемым оно ни было, тем более — снимать на фото или видео, что я в этом своем приватном пространстве творю и вытворяю.

Такое вот неприятное всему объяснение. Неприятное, потому что мы оказываемся перед сложной дилеммой: если мы признаем абсолютную самоценность личности, то обязаны признавать и однополые браки, и ювенальную юстицию, и шведские законы об «изнасиловании» и запрете на фотосъемку в «приватных местах». Если не признаем все эти извращения, мы обязаны отказаться от приоритета личности. Поскольку приоритет личности — одна из самых дорогих иллюзий в том числе и современного русского интеллектуала, плата за неприятие извращений оказывается для многих слишком высокой.

К оглавлению

Высотное строительство как способ предотвращения бунтов и революций Василий Щепетнёв

Опубликовано 03 июня 2013

Есть в русском языке изречения, затёртые до блеска. Употребляемые постоянно, они постоянно же оказываются к месту, не теряя ни актуальности, ни правдивости. «Бывали хуже времена, но не было подлей» – одно из них. Некрасов позаимствовал его у Надежды Хвощинской, позаимствовал и перечеканил, но не удивлюсь, если мысль эта имеет галльский стебель и римский корень. Трудно найти в мировой истории период, когда критический ум не нашел бы в окружающей действительности гору подлости, и какую гору! Для Европы – Монблан, для Африки – Килиманджаро, для Азии – Эверест. Мало-мальски совестливый человек не может не прийти в расстройство от несовпадений декларируемых государственными людьми задач с задачами, решаемыми государственными людьми каждодневно. И от этого несовпадения начинает хандрить. Кажется ему, что живёт он в проклятое время, живёт зря, впустую тратя отпущенные дни. Оно и в самом деле печально: строишь домны, вычисляешь площадь треугольника, учишь детей основам физики с биологией, а рядом творится такое… Такое, что моментально перечёркивает дело всей жизни. Домну останавливают навсегда, детей сажают на иглу те, кто должен от иглы оберегать. Нехорошо как-то.

А когда вдруг узнаёшь, что сановник такой-то за годы службы государю стал миллиардером, то становится тошно. Ведь обещали, клялись, приносили присягу. Ну, обещали. Ну, клялись. Вольно ж было верить! Самому себе порой обещаешь и торжественно клянёшься после попойки: всё, больше эту водку – никогда! Или, если непьющий, то, сходя с весов, клянёшься не есть сдобы, жирного, солёного, вкусного, обещаешь себе же заняться физкультурой, гулять часа по два перед сном, плюс по часу на рассвете, и обещаешь искренне, от сердца. Но проходят дни, обещания забываются. А килограммы растут.

Ну почему ж это не было подлей? Количество подлости, если под ней понимать несоответствие деклараций и действий, во все века примерно одинаково. Сановники богатеют на фоне стенающего народа? А Сашка Меньшиков разве не разбогател сказочно? Потёмкин? Братья Орловы? И это я называю людей, чей вклад в историю несомненен, людей, которые делами своими послужили к вящей славе России. А уж всякие надворные советники Земляники… Такое уж у них свойство, у обыкновенных людей: став чиновником, начинают злоупотреблять. Мы, люди необыкновенные, конечно, другие. Мы – ни-ни. Сделай меня царь министром, я бы хлеба у сироты не отнял, вдовицу бы не разорил, брал только там, где и не брать грешно – на военных подрядах да строительстве бесполезных учреждений. Да не ведает обо мне царь.

И насчёт бегства капиталов за границу переживать не стоит. Чужой капитал, что чужая жена: какое нам дело, где, когда и с кем. И потом, что такое капитал сегодня? Фабрики и заводы, земли и руды по-прежнему остаются в стране, а капитал – лишь электронное выражение бумажных денег. От того, что электронное выражение уйдет за рубеж, какой вред? Опять же не нужно забывать, что в истории нередко случалось, что первейшие российские промышленники тоже при случае норовили отъехать кто в Лондон, кто в Париж. Потомок Демидова, того самого, починившего пистолет Петра Алексеевича Романова и ставшего затем крупнейшим оружейником державы, вдруг приобрёл титул князя Сан-Донато со всеми полагающимися регалиями. И ничего. Никто князюшке дурного слова не сказал (хотя в России титул за Демидовыми признали сорок лет спустя, уже за племянником первого князя). А скандалы, что скандалы. Принято думать, что где большие деньги, там и скандалы. Ан нет, приглядитесь: особенно злые скандалы там, где деньгами не пахнет, а пахнет подсолнечным маслом и жареной рыбой. На коммунальных кухнях и местах, им подобным. Или понаблюдайте обезьян в природе, в питомнике, в зоопарке: денег ни копейки, а как затеют свару, то будут браниться, пока альфа-самец не пресечёт, а если альфа-самца нет, то и дольше.

Нецелевое расходование денег при строительстве? Будто Суэцкий канал строили честно. А Панама так и вообще стала именем нарицательным. Видно, никак без жульничества не обойтись. И хочется, а – никак. Нужно научиться и в реальных условиях сохранять веселое расположение духа.

Одна из важнейших проблем современного общества есть проблема сосуществования народа и власти в одном пространственно-временном континууме. И обывателю неудобно, и министру. Вот если бы разнести нас во времени, или хотя бы в пространстве, сразу бы полегчало. Конечно, мы и сейчас не часто пересекаемся, но всё же, всё же… И воздухом дышим почти одним, и по улицам передвигаемся порой тем же самым. Кому от этого хорошо? Мне, зависшему в пробке, или сановнику, который мимо пробки едет, и чудится ему холодный взгляд оптического прицела? В итоге и у него, и у меня психика подвергается совершенно зряшным нагрузкам. Ни к чему это.

Не пора ли вернуться к проекту Дворца Советов? С учетом произошедших в стране изменений – нового Дома Правительства?

Не обязательно снова разрушать храм, напротив, Дом Правительства можно построить в отдалении, на пустоши, где-нибудь между Санкт-Петербургом и Москвой. Даже крупнее того, который начали строить в тридцатые годы прошлого века. Сегодня четыреста пятнадцать метров ввысь – не рекорд. А нам желателен рекорд. Власть частенько не поспевает за прогрессом. Александр Освободитель ездил в обыкновенной, а не в бронированной карете, и охрана у него была совершенно несовременной. Франс Иосиф так до последних дней и не пользовался ни электричеством, ни телефоном. Никита Хрущёв не выучился печатать на машинке. Разве хорошо?

И тут я прочитал про китайский Дом Неба. Вот то, что нам нужно! Двести двадцать этажей, четыре с половиной тысячи квартир! Вся элита как раз и поместится. Перефразируя императора Павла, государственной элитой будет считаться тот, кто живет в Доме Правительства и только до поры, покуда его оттуда не попросили. Все ветви власти под одной крышей. Чтобы ни одной минуты зря не тратили на переезды и перелёты. Оно и небезопасно – ездить по дорогам, были прецеденты (вспомним хотя бы Машерова или эрцгерцога Фердинанда). И летать небезопасно, взять хоть претендентов на президентство недавнего времени. А тут всё под рукой. Не дозвонился до генпрокурора – послал вестового, никаких проблем. И продуктивно, и охранять элиту вместе можно куда эффективнее, чем поодиночке. Чего уж скрывать: если первейших лиц государства охраняют отменно, то просто первых уже попроще. А элите второго уровня, тем более третьего и вовсе приходится уповать на случай. К тому же история бунтов показывает, что они, бунты, порой вспыхивали из-за причин мелких, вздорных, и оттого непредсказуемых и непредотвращаемых. Редко ли давали матросикам борщ с душком? А вот четырнадцатого июля девятьсот пятого года на броненосце «Потемкин» люди вдруг не стерпели. Или вспомнить восстание Спартака…

Нет, поскольку бунт всегда возможен, лучше не допускать столкновений с бунтовщиками в принципе. Вокруг Дома Правительства расквартировать верные войска в три кольца. На всякий случай. Поставить первейшую в мире систему ПВО/ПРО. Запретить гражданской авиации полеты в радиусе ста километров. Или ста пятидесяти. Организовать круглосуточное барражирование воздушного пространства боевыми дирижаблями – на случай пролёта диких дронов. Из Дома Правительства без нужды не выходить. Встречи с народом проводить дистанционно. Таким путём удастся если не ликвидировать полностью противоречие между народом и властью, то существенно его ослабить, поскольку сила противоречий падает пропорционально квадрату расстояния между элитой и народом (впрочем, это ещё нужно подтвердить опытным путём).

Конечно, множество вопросов нуждается в детальной проработке. Как, например, быть с челядью? Жить ли и ей в Доме Неба, или построить флигель рядышком? Чем больше челяди, тем выше вероятность появления какого-нибудь Халтурина с динамитом. Нет, брать самых надёжных, проверенных временем. Лучше меньше, да лучше. Вустер, помнится, обходился одним Дживсом, но в России и Дживсов мало, да и Вустеров не в избытке. Но к чему думать о Вустерах? Они и сами о себе позаботятся. А о нас заботится власть. Взять хоть очередную инициативу Министерства Культуры по борьбе с интеллектуальным пиратством. Примут его, и у писателей, композиторов, артистов и режиссеров уровень жизни сразу повысится. А у приноровившихся читать, слушать, смотреть, в общем, пользоваться плодами искусства и культуры даром – понизится. Вряд ли они станут меньше пить, а вот меньше читать – очень может быть.

Правда, на ум почему-то приходит прежняя инициатива, постановление 829, то есть налог на е-носители, долженствующий компенсировать потери от несанкционированного копирования. Ни суммы собранных по этому налогу средств, ни судьба этих средств общественности не известны. Музыканты и режиссеры как-то не радуются, напротив. Но инициатива минкульта позволит существенно урезать сетевые свободы. Заглянуть в каждый компьютер, прокопаться в трафике. Порой даже думаешь, что целью инициативы как раз и является урезание сетевых свобод, а страдания писателей да режиссеров служат лишь поводом. Но если министерству культуры поручат претворять закон в жизнь, и пиратам, и потребителям опасаться нечего. Нет у минкульта рычагов воздействия. Другое дело, если министерство культуры будет работать под одной крышей, рука об руку с полицией, госбезопасностью и прокуратурой. Тогда да, тогда культура достигнет и превзойдет. Но для этого нужно построить Дом.

К оглавлению