Цифровой журнал «Компьютерра» № 183

Голубятня: Королевский роман с властью и народом Сергей Голубицкий

Опубликовано 27 июля 2013

Наша киносуббота посвящается датско-шведско-чешскому фильму режиссера Николая Арселя «Королевский роман» (En kongelig affære). Фильм был снят в прошлом году, представлен на нескольких фестивалях (Берлинский, «Золотой Глобус», «Оскар»), где получил сдержанную порцию одобрения и приятия (различные номинации, в том числе и на «Оскар» за лучший иностранный фильм).

Картину Николая Арселя ни под каким соусом невозможно причислить к шедеврам, поскольку в ней нет гениальных откровений ни в идеях, ни в художественных приемах, ни в актёрской игре, ни в чисто кинематографических аспектах (монтаж, работа оператора и проч.). При этом «Королевский роман» смотрится на одном дыхании и доставляет несказанное эстетическое удовольствие каждым кадром. Объясняется это очень высоким качественным уровнем (то, что называется добротностью) работы творческого коллектива: она, повторю, не гениальна, однако безупречна в каждой детали: удивительно органичная игра главных героев, роскошные декорации и костюмы (премия «Спутник» от Международной пресс-академии за «лучший дизайн костюмов»), очень органичное воспроизведение исторических реалий да общая атмосфера фильма восхищают чувством меры и какой-то не поддающейся формализации сдержанностью стиля. Поистине королевское зрелище, рекомендованное всем без исключения для воспитания собственных чувств и эстетических вкусов.

На этой рекомендации к непременному просмотру мы рассмотрение художественных достоинств «Королевского романа» закончим и перейдем к идеологической составляющей фильма, навеявшей мне идеи, о которых создатели, скорее всего, даже не догадывались.

Далее мне придется полностью заспойлить сюжет, хотя, конечно, странно говорить о саспенсе фильма, сценарий которого со строгой педантичностью следует исторической летописи: в «Королевском романе» нет ни грана фантазии сверх того, что давно и хорошо известно о судьбе датской короны во второй половине XVIII века. Тем не менее всем, кому не знакома драма короля Кристиана VII, королевы Каролины Матильды Великобританской и немецкого доктора Иоганна Фридриха Струэнзе, предлагаю мое эссе отложить, посмотреть фильм и потом уже вернуться к чтению.

Исторический сюжет, положенный в основу «Королевского романа», настолько фактурен, что его использовали с середины XIX века. История воспроизведена Поль-Жюлем Барбье в пьесе «Принцесса и фаворит», положена на музыку Джакомо Мейербером (опера «Струэнзе»), углублена в романах Роберта Нойманна («Фаворит королевы», 1935) и Пера Улова Энквиста («Визит лейб-медика», 1999). Первый фильм по мотивам исторического сюжета был снят в 1923 году («Любовь королевы», режиссёр Людвиг Вольф), затем появились «Диктатор» (1935, Виктор Сэвилл) и «Властитель без короны» (1957, Харальд Браун). Соответственно, фильм Николая Арселя — это уже четвертая по счету экранизация.

Шведы и датчане решили не изобретать никаких оригинальных трактовок событий, а потому педантично пересказали слово в слово заезженную историей фабулу: 15-летнюю сестру короля Британии Каролину Матильду выдают замуж за датского короля Кристиана VII. Каролина приезжает в неведомую ей дикую северную страну и знакомится со своим суженым, который неожиданно оказался больным шизофренией (удивляться не приходится: кровосмешение в европейских королевских домах стояло жуткое, и сама Каролина Матильда была двоюродной сестрой Кристиана).

Кристиан любит заниматься онанизмом, драться со всеми подряд и сутками пропадать по пивным и борделям Копенгагена в компании проституток: вполне себе королевское занятие. Страной в это время управляет Государственный совет, учрежденный отцом Кристиана королем Фредериком V. Взаимоотношения короля с советом изумительно передаются одним из диалогов в фильме: «Подпишите этот указ, Ваше Величество!» — «А что это?» — «Очень долго объяснять, Ваше Величество, просто подпишите!»

Во время одной из поездок по Европе к Кристиану приставляют лейб-медика — немца Иоганна Фридриха Струэнзе (традиционно неправильная русская транскрипция для Штрюнзее). Одна из немногих исторических вольностей в «Королевском романе»: Струэнзе представлен бедным сыном пастора. В реальности доктор принадлежал к старинному и влиятельному германскому роду, его дед служил лейб-медиком датского короля Кристиана VI (с 1732 по 1747 год), отец был епископом Шлезвига и Хольштейна, а родной брат — Карл Август фон Штрюнзее — служил министром финансов в Пруссии.

Как бы там ни было, доктор Струэнзе приезжает в Данию, за короткое время получает абсолютную власть над полоумным королём, добивается полномочий издавать от его имени любые указы (при этом считается, что король диктует их устно) и начинает в прямом смысле слова править страной: распускает Государственный совет и превращает Данию из одной из самых ретроградных монархий Европы в самую передовую. За два года своего правления Струэнзе проводит более 600 государственных реформ, среди которых — полная отмена цензуры и провозглашение свободы печати (это в 1770 году!), запрет пыток, установление фиксированного государственного бюджета, замена натуральных повинностей денежными, уравнивание прав граждан, обложение дворян налогами, запрет азартных игр и прочее. Струэнзе был классическим вольнодумцем просветительского толка и почти дословно реализовывал программу своих кумиров Руссо и Вольтера.

«Королевский роман», давший название фильму, — это история любви между Иоганном Струэнзе и королевой Каролиной Матильдой, плодом которой стало рождение дочери — принцессы Луизы. В фильме эта линия — одна из самых восхитительных по красоте и эстетическому совершенству. Во многом благодаря игре божественной шведской балерины (а после премьеры в «Королевском романе» — и киноактрисы) Алисии Викандер и «бога шведского кино» Мэдса Миккельсена.

История любви королевы и доктора — это важнейшая составляющая кассового успеха фильма Николая Арселя, поэтому создателям пришлось пойти на небольшой подлог и слегка приукрасить историю. Иначе и поступить было нельзя: если бы создатели картины не облагородили нежной Алисией Викандер образ юной королевы Каролины Матильды, зрителей у «Королевского романа» сильно поубавилось бы.

Кончилась история реформаторского задора немецкого доктора печально: заговорщики во главе с мачехой Кристиана VII заставили сумасшедшего короля подписать указ об аресте Струэнзе и его помощника Брандта, выбили с помощью пыток (отмененных Струэнзе!) признание в прелюбодеянии с королевой, обвинили в «преступлениях против величества» и обезглавили. Важный момент: под ликование черни.

Королеву Каролину Матильду сослали сначала в замок Кронборг, а затем — в Нижнюю Саксонию, где она скончалась от скарлатины в возрасте 23 лет. Дочь Каролины Матильды и Иоганна Струэнзе Луизу Августу официально признали дочерью Кристиана VII.

Единственный момент, который не удалось состыковать создателям «Королевского романа» с историей — это ликование датской черни по поводу ниспровержения Струэнзе, который, если судить по его просветительским указам, должен был считаться народным освободителем. На самом деле в узурпации королевской власти немецким доктором не всё так однозначно. Достаточно сказать, что фаворит ненавидел датский язык, все свои указы составлял на немецком, который к тому же и навязал в качестве государственного языка для ведения всего делопроизводства. Все прошения при Струэнзе в обязательном порядке должны были составляться по-немецки, ну и так далее в том же духе. Романтик-просветитель явно не учитывал националистического фактора, который оказался на поверку для народа гораздо важнее свободы печати и даже отмены натуральных повинностей.

Тонкости политики Струэнзе, впрочем, — не та тема, которую хотел обсудить с читателями. В «Королевском романе» меня больше всего потрясла идея власти. Вернее, потрясающая хрупкость этой власти. Сами того не желая, создатели фильма благодаря магии искусства воспроизвели на экране уникальнейший парадокс, который до сих пор не удалось объяснить историкам, философам и знатокам психологии масс.

Эпизод первый. Заседание Государственного совета. Король бессловесно подмахивает указы, которые ему подсовывают вельможи. И вдруг взрыв (инспирированный Иоганном Струэнзе, разумеется, но сути дела это не меняет): король вскакивает и кричит: «Вы мне все надоели! Пошли вон! Государственный совет распускается, и отныне все законы в стране буду принимать я и доктор Струэнзе!»

В ответ — тишина и беспрекословное подчинение. А как же иначе? Абсолютная монархия! Вспомните Инцитата — любимого коня Калигулы, приведённого императором в сенат, который беспрекословно избрал животное своим коллегой. В «Королевском романе», кстати, эта аллюзия обыгрывается, когда Кристиан VII предлагает назначить своего дога членом Государственного совета.

Эпизод второй. Иоганн Струэнзе правит Данией на протяжении двух лет практически в одиночку. При полном непротивлении всей знати и даже люто ненавидящих его влиятельных врагов (тех самых членов Государственного совета, которых Струэнзе руками короля распустил). При этом лейб-медик даже не предпринимает попыток создать, как это сегодня принято называть, «собственную команду». Один в поле воин, целиком и полностью зависящий от воли (вернее — капризов) безумного короля. Что Струэнзе не преминуло и аукнуться: того же короля заставляют подписать указ об аресте фаворита.

Первое, что пришло мне в голову: как же можно было так безответственно относиться к власти?! Почему Струэнзе не создал себе — не партию, конечно, а группу поддержки? Почему действовал в одиночку? Взгляните на Наполеона: консул (а затем — император) пришел во власть, чувствуя за спиной колоссальную поддержку фанатично преданной ему армии. Наполеона революционная банда боялась с самого начала и продержалась так долго лишь потому, что сам корсиканец долгое время разделял революционные иллюзии (хотя, полагаю, никогда не разделял, а лишь умело использовал в своих интересах).

Одним словом, наивный-наивный Иоганн Струэнзе, не понимавший в жизни главного — сути власти. Так? Вроде так, потому что «Королевский роман» заканчивается на такой ноте. Берём, однако, учебник истории и читаем: в возрасте 16 лет сын Кристиана VII и Каролины Матильды первенец Фредерик становится регентом при сумасшедшем отце. Так началось правление самого феноменального монарха Европы, пробывшего на троне 55 лет (до 1839 года). Вы даже представить себе не можете, сколько всего наворотил Фредерик VI! Начнем с того, что он вернул практически все реформы Струэнзе, однако пошёл и гораздо дальше. Новый датский король в 1800 году отменил крепостное право (ау, Россия!), нормировал барщину, лишил помещиков права назначать судей, отменил рабство в вест-индских колониях, примкнул к Наполеону, воевал на стороне России против Швеции!

Впрочем, ни к чему хорошему деятельность Фредерика VI не привела: в 1813 году Дания объявлена государством-банкротом — и, как следствие, расторгнута Датско-Норвежская уния; страна потеряла огромные подконтрольные территории. Сути дела, однако, это всё не меняет: Фредерик VI, придя спокойно к власти, действовал как хотел, проводил какие угодно реформы, не обращая внимания на любые влиятельные группировки в государстве. Опять же — абсолютная монархия, какие могут быть вопросы?

Попробую сформулировать этот уникальный парадокс власти: Иоганн Струэнзе не был озабочен созданием политической «группы поддержки» по той же самой причине, по которой нация и все ее сословия беспрекословно исполняли волю любого своего самодержца — даже сумасшедшего Кристиана VII! Королевская власть держится на не рациональных подпорках (кто кого сильнее, влиятельнее), а на чистой мистике. Или, если угодно, на суеверии. Королевская власть божественна по природе и не подвергается сомнению. На протяжении двух лет Струэнзе правил Данией как хотел только потому, что в представлении датского мира действовал от имени законного короля. Не случайно бунт против лейб-медика начался с похода черни во дворец с требованием продемонстрировать им короля, которого, по искусно распущенным слухам, немецкий самозванец похитил и куда-то увёз.

Есть король (самодостаточный и единственный атрибут высшей власти) — есть полномочия и карт-бланш на любое правление. Нет короля — нет власти. Это же чистая магия, друзья мои! Какие, к лешему, «группы поддержки»!

Собственно говоря, осознав мистическую природу королевской власти, начинаешь понимать во всей полноте смысл революции и всей современной политики и власти. Те, кто гениально направил народное недовольство на уничтожение королевской власти в Европе, знали, чего добиваются: на рубеже XVIII–XIX веков во Франции уничтожили не просто монархию, а мистическую составляющую власти!

После революции и поныне власть стала строиться на коллективном векторе силы, а не исходить из божественной природы короля. Соответственно, о единоличном управлении кого бы то ни было больше не могло быть и речи: только группировки, только партии, только коллективные интересы с делегированием полномочий выборным или назначаемым фигурам.

Такие вот удивительные мысли приходят в голову после просмотра вполне себе мейнстримного фильма «Королевский роман». Магия искусства в действии :-).

К оглавлению

ИТ как разжижитель мозгов и убийца наших детей Сергей Голубицкий

Опубликовано 26 июля 2013

Сегодня утром за завтраком мой сын по привычке забивал мне баки феноменальным информационным мусором: сойка убивает воробьев и синиц, поёт чужими голосами и весит 200 граммов; в Чарапунджи, расположенном на плато Шиллонг в индийском штате Мегхалая, севернее границы с Бангладеш, ежегодно проливается больше всего осадков на планете — 11 метров 43 сантиметра; молодая девушка скоропостижно скончалась после туристической поездки в Бразилию, потому что во время путешествия какая-то муха отложила яйца в её несчастный мозг, из яиц вылупились мерзкие микроскопические червячки, которые сожрали почти все серое вещество до того, как их удалось обнаружить (а всё потому, что мозг человека не чувствует боли). Вся эта ересь — лишь жалкие капли инфопотока, который мой сын ежедневно потребляет (в основном из Википедии и бесчисленных новостных порталов), а в краткие моменты моего рассеянного внимания (обычно — за едой) пытается залить и в мою голову.

Я, конечно, понимаю, что у моего сына потребление информации из онлайн-источников гипертрофировано в силу нашего образа жизни и субъективных обстоятельств, однако то, что я наблюдаю у друзей и знакомых, слышу в жалобах отовсюду, читаю в отчётах, поступающих со всех концов цивилизованного света, позволяет смело заключить: новая информационная парадигма, утвердившаяся после ИТ-взрыва середины 90-х годов прошлого века, методично отравляет и убивает подрастающее поколение по всей планете.

 Чем больше я думаю о навязанной нам современными информационными технологиями модели познания мира, тем сильнее укрепляюсь в уверенности: это — конец! Причем конец не как некая эмоциональная метафора, а как спокойный и безысходный по своей неизбежности сценарий развития событий, из которого нет ни малейшего выхода, потому что не существует иной альтернативы для изменения сложившейся информационной парадигмы, кроме как всемирная атомная война. Война, которая уничтожит всю цивилизацию дотла и заставит остатки человечества проделывать весь путь с самого начала — от колеса и печатного станка.

Самое жуткое в современной информационной парадигме заключено в том, что она не просто кажется безобидной в первом приближении, но даже восхищает и завораживает. В самом деле: что может быть прекраснее возможности получить почти мгновенно информацию о чём угодно на свете? Хотите узнать про каннибалов на острове Пунга Цумба? Не вопрос. Запрос в поисковой строке — et voila: несколько статей в Википедии, куча красочных иллюстраций в коллекции Google Images и даже видеоролик, rated PG, отснятый и выложенный в YouTube бедолагой-путешественником за несколько мгновений до того, как его самого расчленили и завялили местные гурманы.

Хотите знать о строении ДНК? Не вопрос. Клик мыши — уже читаем! О жизни неандертальцев? Не поднимаясь с постели! О викодине? Где там торрент с «Доктором Хаусом»?

Возможности для удовлетворения информационного жора в современном мире просто феноменальные. Эффективность добычи и ретрансляции данных умопомрачительная. И это подлинная… катастрофа! Почему? Потому что прямо пропорционально скорости и легкости получения информации уменьшается ценность акта сообщения и атрофируются аналитические и синтетические способности нашего мозга! Как следствие — глубина дискурса нулевая, ценность — ниже плинтуса.

Смертельную опасность для развития способности и склонности (привычки) к самостоятельному мышлению представляет и такой аспект современной информационной парадигмы, как endless distractions — бесконечное количество отвлекающих факторов, которые являются результатом неструктурированного информационного потока и его тотальной энтропии.

Детские психологи и врачи-психиатры отмечают массовую неспособность учеников младших классов сосредоточиваться на чём-то одном, тем более — читать книгу в тишине и покое на протяжении хотя бы 15 минут, потому что 24 часа в сутки дети погружены в те самые нескончаемые дистракции: телевидение, игровые приставки, мобильные гаджеты, социальные сети, Интернет, видеофильмы и т. п.

В 2012 году британский National Literacy Trust опубликовал результаты исследований, из которых следовало, что лишь 30% детей в возрасте от 8 до 16 лет читают хоть что-то со собственной инициативе в свободное от принудительных занятий время. В 2005 году таковых было 40% (тоже не густо, потому как процесс уничтожения привычки спокойного чтения запустился 10 годами ранее). Комментируя полученные результаты, Триша Келлер, директор Stephen Perse Foundation, самой элитной школы Британии, основанной в 1615 году, констатирует, что английские дети «растут в мире, наполненном белым шумом». Ну мы-то точно знаем, что неанглийские дети растут в том же.

 Воздействие новой информационной парадигмы губительнее всего сказывается, разумеется, на подрастающем поколении, но это отнюдь не означает, что эта парадигма щадит нас, взрослых. Куда там! Дабы никого не обижать, приведу в пример самого себя. В 2013 году объём моих знаний, почерпнутых на 99% из «белого шума», на несколько порядков выше, чем в 1987-м, когда я защищал кандидатскую диссертацию в университете. Очень важный момент: библиография моей диссертации насчитывает всего 112 источников, которые я обстоятельно штудировал, высиживая сотни и тысячи часов по большей части в библиотечных залах. Всего 112. Зато изученных вдоль и поперек. Изученных, продуманных, оспоренных, переосмысленных, раскритикованных либо, наоборот, поддержанных.

Последние лет 10 я пишу, помимо всего прочего, два больших эссе для «Бизнес-журнала» в месяц. Для каждого исследования мне приходится собирать около 50–70 информационных источников (статьи, судебные протоколы, квартальная отчетность, биографические справки, монографии, автобиографии и т. п.). То есть в месяц выходит примерно тот же объем исходного материала, что и в диссертации, которую готовил два с половиной года.

Теперь вопрос: как соотносится глубина анализа в том, что я пишу последние 10 лет, с тем, что я писал в диссертации? Авторизованный ответ: примерно как лепет первоклассника с лекцией Умберто Эко. Не потому что я поглупел (хотя и не без этого :-) ), а потому что в условиях «белого шума» и брутального насилия, которому подвергает наше сознание новая информационная парадигма, ни о какой глубине, ни о каком интенсивном погружении в исследуемую тему говорить не приходится.

Показательный момент: я, будучи человеком, сформированным старыми традициями потребления знаний, более или менее успешно научился игнорировать большую часть информационных потоков, поступающих через источники, альтернативные чтению. Иными словами: 90% обрабатываемой мною информации поступает через те самые книги (шире — тексты). Однако это обстоятельство нисколько не спасает положения, и качество обработки материалов все равно значительно ниже, чем в эпоху, предшествовавшую цифровой революции.

Можно предположить, что описанный только что нюанс ставит под сомнение эффективность ставки на чтение, которую делают учителя помянутой выше школы Stephen Perse Foundation. Однако это не так. Британцы чертовски правы — и скажу больше: чтение книг действительно является единственным способом хоть как-то противоборствовать новой информационной парадигме с её «белым шумом», на 99% состоящим из мультимедийной информации (видео, аудио).

В чём главная проблема новой информационной парадигмы? В установке на экстенсивное знание (те самые мозговые червячки и дожди в Чарапунджи из инфопотоков моего сына). Способность самостоятельно мыслить убивают не качественно более высокие объёмы информации, а растекание мыслию по древесам этой информации. Потребление бесконечного информационного потока во всём его многообразии — без фильтров, без иерархии, без приоритетов. Вот убийцы наших детей (и нас самих — заодно).

Как можно преодолеть экстенсивность? Максимальным сужением информационного потока. Желательно — в одну точку. Как технически это делается? Элементарно: простым чтением книги! Книга должна заменить — желательно почти целиком на ранних этапах развития — все остальные источники информации, в первую очередь аудиовизуальные. (Во вторую — спрячьте от своих детей все энциклопедии, если, конечно, не хотите изуродовать их психику а-ля «знатоки» из «Что? Где? Когда?».)

Читая книгу, ребенок приучается: а) потреблять информацию дозированно и медленно; б) постоянно напрягать воображение, домысливая и дорисовывая до визуальной конкретики аскетичные описания автора; в) анализировать информацию самостоятельно, без ходуль и подсказок, которыми переполнены все формы аудиовизуального контента; г) оказывать предпочтение интенсивному, а не экстенсивному знанию (в этом отношении чем толще книжка, тем лучше :-) ); д) получать удовольствие от качества, а не количества — и тем самым избежать участи информационного наркомана, в которого современная информационная парадигма превращает всех своих жертв без исключения (ваш покорный слуга тоже давно сидит на информационной игле «ещё-ещё-ещё-ещё»);

Я, конечно, догадываюсь, что чтение традиционных книг не единственная на свете панацея от интеллектуальной деградации, однако она представляется мне лучшим средством защиты из всего мне известного. Буду благодарен за альтернативные предложения.

К оглавлению

Почему американский ИТ-истеблишмент не понимает происходящего со страной Сергей Голубицкий

Опубликовано 25 июля 2013

Эдвард Сноуден, кем бы он ни был на самом деле, какова бы ни была его мотивация и кто бы ни направлял его действия, сумел расшевелить такой гадюшник, что, боюсь, последствия сделанных им разоблачений не просто задержатся надолго, но и навсегда изменят представления мира и самой Америки о себе.

Тем страннее и наивнее выглядят недоуменные восклицания вроде того, что, подумаешь, нашелся очередной Капитан Очевидность! Мол, всё, о чём поведал Сноуден, давно является секретом Полишинеля. Одно непонятно: если все давно всё знали, почему ничего не делали?! Почему не действовали, пытаясь защитить хотя бы остатки иллюзии общества, свободного от тоталитарного контроля даже уже не государства, а совершенно неведомых структур? Почему только после разоблачений Сноудена и рождения в ноосфере мифологемы PRISM так все в мире задёргались и ринулись засыпать Белый дом петициями, жалобами и общественными запросами?

Механику дисконтирования неугодной власти информации и ее (информации) инвективы жупелом «конспирологии» подробно описал Дэвид Айк в своих хоть и безумных, но вполне разоблачительных книжках (начинать можно с «Бесконечной любви…», переведённой издательством «София» в 2008 году на русский язык). Поэтому повторяться не будем, а оценим лучше шансы общества преодолеть последние иллюзии, связанные с непониманием (или отказом понимать) качественного перерождения мира после Апокалиптической Инсталляции 9/11. Время в данном контексте чрезвычайно важно, поскольку чем раньше от остатков иллюзий удастся избавиться, тем сильнее надежда на наше спасение.

18 июля американские ИТ-гиганты во главе с Microsoft, а также примкнувшие к ним десятки некоммерческих организаций и венчурных фирм публично попросили родное правительство предоставить им «больше прозрачности относительно запросов, касающихся национальной безопасности, с которыми американские власти обратились к компаниям, предоставляющим услуги доступа к Интернету, мобильной телефонии и онлайн-сервисам».

Внешне запрос подавался под соусом заботы об интересах гражданского общества, на самом же деле — и для меня это очевидно — всё делалось ради предоставления ИТ-компаниям, замаранным коллаборационизмом с государственными структурами, которые ведут антиконституционную слежку за гражданами, шанса для самооправдания.

Неформальный запрос с головокружительной даже для такой расторопной машины по прохождению формально-демократических процедур, как США, скоростью отлился в течение нескольких дней в форму поправок к закону об ассигнованиях на нужды Министерства обороны (Department of Defense Appropriations Act) и был представлен конгрессу для голосования.

Накануне голосования (22 июля) все те же ИТ-гиганты (Apple, Facebook, Google, Microsoft и Yahoo!), решив, видимо, подкрепить нажим на родную власть, отписали страстную челобитную царю-батюшке — Бараку Обаме: «Информация о том, каким образом и как часто правительство использовало свои подразделения (для получения данных о разговорах граждан, почтовой переписке и т. п. - С. Г.), важна для американского народа, который имеет право на ведение публичной дискуссии об уместности существования этих подразделений (в первую очередь речь идет об Агентстве национальной безопасности. — С. Г.) и их функций, равно как эта информация важна и для международных пользователей услуг американских провайдеров, озабоченных нарушением конфиденциальности и безопасности своих коммуникаций».

Пока ИТ-элита американского общества пеклась о спасении собственной репутации, а заодно тиражировала иллюзии относительно царя-батюшки и возглавляемого им (на уровне зиц-председательства, разумеется) правительства, сам царь-батюшка тоже времени не терял, честно отрабатывая спущенную ему повестку дня. Кроме того, накануне голосования в конгрессе Белый дом обратился с призывами к законодателям ни в коем случае не поддерживать поправки к закону, который в случае принятия лишит страну возможности противостоять террористической угрозе (it will take away a valuable antiterrorism tool).

На эмоциональном уровне право Агентства национальной безопасности следить без разбора за всеми подряд транслировала Мишель Бахман (об этой обаятельной подсадной утке я рассказывал в «Горыныче», посвященном истории «Бостонского чаепития»): «Поправка наденет наручники на Америку и наших союзников».

Вона как! Отказ от тотальной слежки за населением на волапюке Нового мирового порядка теперь для власти выступает синонимом наручников.

Пора рассказать о самой поправке. На самом деле поправок две, однако лишь одна затрагивала реально полномочия АНБ в вопросах слежки за обществом. Выдвинул её республиканец Джастин Амэш, депутат от штата Мичиган. Его поправка предусматривала разрешение на прослушивание телефонных разговоров и сбор информации только в тех случаях, когда речь идет о конкретных антитеррористических расследованиях. Иными словами, слушать не всех подряд граждан, а только тех, кто уже является подозреваемым в терроризме.

Эта малость и есть «наручники», мешающие обамовской диктатуре бороться с международным терроризмом. Вчера вечером (24 июля) конгресс проголосовал против принятия поправки Амэша (205 — за, 217 — против), подтвердив тем самым выданный Агентству национальной безопасности карт-бланш на скорейшее воплощение идеалов оруэллианского будущего. Дабы не выглядеть совсем уж одиозно, законодатели почти единодушно утвердили другую — косметическую — поправку, предложенную Ричардом Ньюджентом, республиканцем из Флориды. Поправка Ньюджента очень тонко (хотя и цинично) запрещает АНБ использовать государственное финансирование для слежки за гражданами США. За иностранцами, разумеется, следить можно по полной программе. Поправка Ньюджента также запрещает АНБ хранить подслушанные частные переговоры в рамках программы по мониторингу телефонных бесед.

Ну то есть вы понимаете: следить за гражданами США теоретически не возбраняется, только делать это нужно на какие-то другие, не государственные деньги. Равно как и записи подслушанных разговоров хранить можно, но только не в рамках одобренной государством программы. АНБ, кстати, сразу же довольно закивала: мы, мол, никогда и не хранили архивы записей в рамках программы. Разумеется, не хранили: всё это бесценное сырье давно передано в руки реальных хозяев PRISM — или как там этот инструмент Грядущего Зверя на самом деле называется…

Так вот выразительно ответили царь-батюшка Обама и родные законодатели на мольбу ИТ-элиты защитить их корпоративную репутацию и — по совместительству — остатки гражданских свобод в обществе. Короче, ИТ-элиту послали далеко и лесом.

Почему же не понимает американская ИТ-элита реальной подоплеки событий, происходящих в Бастионе Свободы? В Бастионе Свободы, который под видом борьбы с «международным терроризмом» уже лет 12 как превратился в главного международного террориста, охватившего своими наглыми щупальцами все континенты и ведущего боевые действия во множестве точек планеты без малейшей оглядки на какую бы то ни было международную законность.

Объясняется слепота ИТ-сообщества очень просто: последние 20 лет это сообщество дружно тусуется в искусственном инкубаторе под названием Мировая компьютерная сеть. В этом инкубаторе (вернее, детской песочнице) пышным цветом цветёт иллюзия свободы — слова, выражения мыслей, поступков. Резвись не хочу! Правда, только до того момента, пока не затрагиваются материальные интересы реальных хозяев. И тогда — сразу маски-шоу а-ля захват ранчо Толстого Кима в Новой Зеландии. Или — уголовное дело о порванном презервативе а-ля Ассанж.

У ИТ-истеблишмента от продолжительного сидения в виртуальном заповеднике просто-напросто замылился глаз и сбился прицел. Бедолаги «айтишники» и коммерсанты наивно забыли о том, как выглядит реальный мир и какие идеи/процессы в нем давно доминируют. Уже лет 12.

На самом деле мы все не так наивны, чтобы верить в наивность ИТ-истеблишмента. Всё он прекрасно понимает и во всём он прекрасно разбирается. Просто не может (да и не хочет) лишаться заработка, потому и вынужден играть по установленным правилам: прогибаться по первому требованию перед репрессивными структурами вроде АНБ, а затем вылупливать с наигранным удивлением глаза, лопотать о собственной невиновности да писать слезницы царю-батюшке.

К оглавлению

О чем можно судить, измеряя флуктуирующую асимметрию? Дмитрий Шабанов

Опубликовано 25 июля 2013

В последнее время я выпал из привычного режима сочинения колонок. Защита Марины, TEDxKyiv и… практика. Месяц на биостанции, на берегу Северского Донца. Занятия со студентами и борьба с непрерывным желанием лечь поспать; на всё остальное остаётся совсем немного времени и душевных сил. По идее, практика проводится для того, чтобы студенты ходили на экскурсии и разбирали собранный там материал. Экскурсии были, материал обрабатывали, но важнее, на мой взгляд, было выполнение студентами исследовательских работ. Раньше их делали весьма формально. В последние годы мы с коллегами меняем ситуацию, и работы студентов становятся всё серьезнее. По итогам прошлогодней практики у студентов вышло 12 публикаций (тезисов) с моим научным руководством (без моего авторства, естественно) и одна статья с моим участием. Посмотрим, сколько получится в этом году.

И прошлогодняя статья, и три студенческие работы в 2013-му были посвящены изучению флуктуирующей асимметрии. Довольно популярная тема, вполне простая методика… Одна проблема: по-моему, никто до конца не понимает, что именно оценивают, измеряя флуктуирующую асимметрию. Попытаюсь разобраться в этом здесь — и для читателей, и для «флуктуирующих» студентов, и для себя самого.

Начну с мысли великого австрийского (американского) биолога Людвига фон Берталанфи. Организм — динамическое выражение онтогенеза, процесса самостановления. Изучая свойства организмов, полезно задумываться, как они задаются, что является их причиной. Увы, обычно мы не можем сказать это определённо. Может быть, интересующее нас свойство — результат реализации наследственной программы, а может быть — случайная вариация или результат воздействия внешней среды.

Хорошо, когда мы можем изучить изменчивость генетически идентичных организмов, клонов. Когда такие исследования удавалось проводить, регистрировалась весьма широкая внутриклональная изменчивость. Каждый клон характеризуется не специфичными для него значениями тех или иных признаков, а распределением их вероятностей!

Последнюю мысль можно пояснить с помощью метафоры эпигенетического ландшафта, принадлежащей крупнейшему английскому теоретику биологии К. Х. Уоддингтону.

Онтогенез в этой метафоре уподобляется скатыванию шарика по сложной поверхности. Судить о её форме можно по распределению вероятностей исходов развития. Каждый генотип и каждый клон характеризуются своей формой такой поверхности.

Хорошо изучать организмы, которые не сложно клонировать, например, путём вегетативного размножения у многих растений, партеногенеза у тутового шелкопряда или, возможно, скрещивания полуклонов у зелёных лягушек. А что делать, если клонирование невозможно или затруднено? Генетики человека прямо-таки охотятся за естественными клонами людей — однояйцевыми близнецами. На их изучении основан близнецовый анализ, но на решение всех задач близнецов не хватает…

Одна из альтернатив изучению близнецов связана с тем, что в организмах с билатеральной (двусторонней) симметрией есть два «клона» — правая и левая половины тела. В целом они симметричны, а в деталях наблюдаются различия, проявления асимметрии. Некоторые из них позволяют судить об устойчивости/неустойчивости развития. Распространенная классификация типов асимметрии предложена известным американским теоретиком биологии Ли Ван Валеном.

Чтобы понять, с каким типом асимметрии мы имеем дело в том или ином случае, нам надо рассмотреть распределение отклонений от симметрии в правую и левую сторону. Некоторые структуры демонстрируют устойчивое отклонение в каком-то направлении. Например, всем известно, что сердце у человека находится слева. На самом деле ситуация несколько сложнее: у человека два сердца, правое и левое, и каждое состоит из предсердия и желудочка. Правое сердце прокачивает кровь через малый, легочный круг кровообращения, а левое — через большой, охватывающий все тело. Естественно, левое сердце в норме крупнее правого, и вся парная структура смещена влево. Это функциональная асимметрия.

У меня кисть правой руки значительно крупнее левой. Вероятно, это связано с тем, что я как правша больше её нагружаю — а следовательно, интенсивнее тренирую. У левшей чаще всего крупнее левая кисть. Значительно реже встречается ситуация одинакового развития обеих структур. Это пример антисимметрии, когда симметричность структуры встречается реже, чем преобладание какой-то из сторон.

Интереснее ситуация с формой ушных раковин. У большинства людей уши относительно одинаковы, но у некоторых крупнее правое, у иных — левое. Небольшие различия в размерах встречаются чаще, значимые — реже. Весьма вероятно, что эти различия являются проявлением флуктуирующей асимметрии (сокращенно — ФА). Итак, ФА — это проявление случайных и ненаправленных отклонений от строгой билатеральной симметрии, результат неустойчивости (точнее — неидеальной устойчивости) развития. Её можно рассматривать как макроскопические последствия микроскопических стохастических событий.

Оптимистичный взгляд на ФА связан с тем, что, находя удачно отражающие её признаки, мы получаем замечательный инструмент для исследования устойчивости развития.

Представьте себе огромный берёзовый лес. Каждый лист каждой берёзы — билатерально симметричный орган. Мы собираем из разных мест этого леса небольшие выборки листьев, измеряем их асимметрию и узнаём, где в этом лесу расположены проблемные точки: их маркирует возрастание ФА. И загрязнение почвы, и заболачивание, и поражение паразитами вызовут сходные изменения симметрии листьев. Но как метод массового анализа с ответом на вопрос «Всё ли в норме?» оценка ФА может оказаться полезной.

Есть целый ряд факторов, которые могут влиять на устойчивость развития, а через нее — на ФА. ФА уменьшают оптимальные условия развития, чистая среда, высокая приспособленность индивида, оптимальное генетическое расстояние между его родителями. А повышают — неблагоприятные условия, загрязнения, неприспособленность особи, её появление в результате близкородственного размножения или отдалённой гибридизации.

Всё понятно? А теперь я расскажу о трёх работах, в которых я принимал то или иное участие.

Первый пример. Два года подряд на полевой практике студенты исследуют ФА рыб. В прошлом году работу выполняли на речных окунях. По её результатам опубликована уже упомянутая статья на украинском языке, и я сейчас перескажу её содержание. В этом году работу с подобным дизайном сделали и на окунях, и на лещах; прошлогодние результаты убедительно подтверждены.

Мы наловили достаточно большую выборку мелких окуней, построили их распределение по размерам и убедились, что они относятся к трём хорошо различающимся размерным группам. Перепроверили их возраст по линиям на чешуях; выяснили, что три размерные группы соответствуют и группам возрастным. Самыми мелкими были окуни, появившиеся в год исследования, крупнее — прошлогодние, еще крупнее — позапрошлогодние. Посчитали для всех рыб справа и слева количество лучей в брюшных и грудных плавниках, а также число чешуй вдоль боковой линии. Рассмотрели, как распределены отклонения от симметрии этих счётных признаков; убедились, что они в общем соответствуют критериям ФА. Сравнили уровень ФА, характерный для рыб разных возрастов, а также (внутри каждого возраста) для средних по размеру, мелких и крупных (то есть разнящихся скоростью роста).

Выяснилось, что рыбы того года, когда проводилось исследование, были самыми асимметричными; у окуней 2012-го ФА была ниже, а 2013-го — еще ниже. Внутри каждой группы одногодков ФА была ниже всего у рыб со средней скоростью роста, а у тех, что росли медленнее или быстрее, — несколько выше.

Мы интерпретируем это так. Рыбы различаются по устойчивости развития (и связанной с ней ФА). Более устойчивые (и более симметричные) особи имеют больше шансов дожить до следующего года. Те, кто растёт с нормальной для данной популяции скоростью, оказываются и более устойчивыми, и более симметричными. Таким образом, мы зарегистрировали и связь ФА с жизнеспособностью, и проявления стабилизирующего отбора, устраняющего из популяции более асимметричных представителей.

Второй пример. Моя кандидатская диссертация была посвящена популяционному разнообразию зелёных жаб. В ней детально исследованы 26 выборок зелёных жаб, собранных в Харьковской области и в её недалеких окрестностях. Среди изученных признаков были и те, по которым можно характеризовать ФА: симметричность/асимметричность рисунка и форма надлопаточных желёз (паротид) — производящих яд органов, расположенных в передней части туловища сзади и по бокам от головы.

26 выборок — это 26 местообитаний, где я успешно ловил жаб. Из них мне острее всего запомнилось одно, которое мы нашли во время наших ночных поездок. Останавливаешься в хорошем месте и слушаешь: не доносится ли откуда-нибудь пение зеленых жаб? Услышав их трели, отправляешься искать источник…

Это была крупная выкопанная в глине яма, заполненная бурой зловонной жидкостью: я вначале думал, что фекальными массами, а позже узнал, что это были отходы сахарного производства. С одного края в эту яму сбрасывали негашёную известь — вероятно, чтобы погасить кислую реакцию её содержимого. Спокойно дышать возле этой ямы было невозможно, все время приходилось бороться с рвотными позывами. Тем не менее в ней нерестились жабы!

Я был в бродовом костюме, закрывавшем тело по грудь. Слез в эту яму, страшно опасаясь поскользнуться и зачерпнуть её содержимое в костюм, и залез в ужасную жидкость по пояс. Я наловил хорошую выборку жаб, вылез, дошел до пруда и долго там отмывался, пока коллеги, ожидавшие меня в машине в отдалении от ямы, не разрешили мне к ним приблизиться. Так или иначе, собранная там выборка вошла в мой диссертационный комплект.

И это была самая симметричная выборка жаб, которую я держал в руках! Вероятно, будучи головастиками, они развивались в столь же ужасающих условиях — и оказались более симметричными, чем любые другие. Вы предположите, что это случайность? Кроме прочего, я убедился, что выборки зелёных жаб, собранные в черте города, оказываются более симметричными, чем привезённые из относительно «чистых» загородных местообитаний.

Сработает ли для этого эффекта то же самое объяснение, что и в предыдущем случае, — устранение более асимметричных особей отбором? Мне кажется, что нет. Если отходы сахарного производства и негашёная известь, а также городские загрязнения влияют на развитие головастиков, получающиеся жабы должны становиться асимметричнее. Может быть, в «грязных» местообитаниях потомство жаб прореживается с такой силой, что остаются лишь самые симметричные особи? Это потребовало бы столь высокой смертности, что такие популяции не смогли бы выжить.

А если не отбор, то что? Такое впечатление, что у зелёных жаб загрязнение включает некий механизм, берущий развитие под жесткий контроль и повышающий его устойчивость, несмотря на дисбалансирующий эффект внешних воздействий.

Третий пример. Комментатор предыдущей колонки веселился над тем, что я готов писать статьи «Пользование тачскрином: опыт зелёных лягушек» и «Аналитика финансовых рынков с точки зрения зелёных лягушек». Ну понятно же, что мне захотелось изучить уровень ФА у зелёных лягушек!

Я работаю в регионе, для которого характерно совместное проживание межвидовых гибридов зелёных лягушек и одного из родительских видов. Среди гибридов есть те, которые имеют 2 и 3 хромосомных набора. Естественно ожидать, что развитие гибридов (которые обладают хромосомными наборами, относящимися к двум разным видам) должно быть менее устойчивым, чем развитие представителей родительских видов. Особой неустойчивости развития следует ожидать от гибридов с тремя хромосомными наборами. Эти наборы эволюционировали в особях родительского вида, имевших по два набора, а затем они встретились по трое в каждой клетке — и, как ни странно, могут руководить развитием особи.

Зелёные лягушки имеют очень характерный рисунок на верхней поверхности тела. Неустойчивость развития гибридов можно оценить по ФА их рисунка?

Ничего подобного. Гибриды (с 2 и 3 хромосомными наборами) и представители родительского вида, как кажется, практически не отличаются друг от друга по уровню ФА рисунка, оценённой с помощью нескольких разных мер. Более того, разные меры асимметрии рисунка очень слабо коррелируют друг с другом. Если бы на них влияла неустойчивость развития, у менее устойчивых особей возрастала бы асимметрия, оцениваемая по большинству из этих мер; увы, этого не наблюдается.

Как это сочетается с такими хорошими теоретическими соображениями, которые я изложил в этой колонке? А никак. Теория теорией, но эмпирические данные — упрямая вещь.

Что в сухом остатке? Измерение флуктуирующей асимметрии — интригующий метод, разработанный, чтобы докопаться до самых интимных механизмов развития. Увы, он работает не всегда. Часто действительность оказывается «непослушной» и выдаёт результат, прямо противоположный ожидаемому. Вероятно, в таких случаях в игру вмешивается какой-то неизвестный нам фактор. Как его изучать? Хотел бы я знать…

К оглавлению

Заметки о протозвёздах и планетах (II) Дмитрий Вибе

Опубликовано 25 июля 2013

Увы, увы, конференция Protostars & Planets VI окончательно ушла в прошлое. Произнесены прощальные благодарственные речи, сделано памятное фото, и разошлись учёные по городам и весям осмысливать услышанное и увиденное. А я постараюсь во второй части своих заметок описать то, о чём говорилось в «планетной» части конференции.

Итак, каким-то образом вещество будущей системы «звезда + планеты» отделилось от родительского молекулярного облака и начало самостоятельное существование (насколько вообще можно говорить о самостоятельности в Галактике). Что должно происходить дальше? Дальше в центре системы появляется собственно звезда, которую окружает газопылевой диск. Со временем в диске формируется планетная система — картина, общие контуры которой были нарисованы ещё Кантом — Лапласом, а детализацию предложил В. С. Сафронов. Численное исследование процесса формирования планет из пылинок (а Земля — это до неприличия разросшаяся космическая пылинка) началось ещё в прошлом веке, но до сих пор не привело к устраивающему всех результату. Математически эта задача ещё более сложна, чем проблема образования звезды из молекулярного облака. Масса космической пылинки — 10^-14 г, а масса Земли — 6 10²⁷ г. То есть, потребна модель, способная адекватно описывать изменение массы частицы более чем на 40 порядков.

Первые модели такого рода выявили существенные проблемы в стандартной картине, связанные с тем, что обычное слипание пылинок не позволяет преодолеть так называемый «метровый барьер». Частицы охотно вырастают до сантиметровых размеров, но после этого их столкновения приводят не к слипанию, а скорее к отскоку друг от друга или даже разрушению, но никак не к росту. В последние годы много усилий прилагается к тому, чтобы перепрыгнуть через метровый барьер. На помощь приходит добавление физических подробностей. В «базовой комплектации» модель космической пыли как нельзя лучше соответствует образу «сферического коня в вакууме». Если начать несколько уходить от этого образа, метровый барьер пусть и не исчезает совсем, но по крайней мере становится менее высоким. Ситуацию со слипанием, например, улучшает учёт возможной пористости пылинок: они ведь вовсе не обязаны быть гладкими силикатными шариками. Далее, барьер возникает в моделях при условии, что для скорости столкновения пылинок принято некоторое «типичное» значение. В реальном же мире имеет место не одно значение, а распределение по скоростям, и в росте пылинок большую роль могут играть частицы, скорости которых приходятся на «хвосты» этого распределения.

У моделей в «базовой комплектации» есть ещё одна проблема. Пока пылинка мелкая, она полностью «вморожена» в газ и вращается вокруг звезды вместе с ним. Но стоит ей вырасти в камешек размером в десяток–другой сантиметров, газ начинает замедлять орбитальное движение камешка, и он довольно быстро дрейфует к центру системы. То есть мало перепрыгнуть метровый барьер, это нужно сделать быстро, пока вся пыль не попадала на звезду, не успев вырасти до большего размера. Эта проблема тоже решается уходом от упрощённых моделей: чтобы ускорить процесс роста пыли, её нужно как-то предварительно скучковать, насильно собрать в плотные сгустки. За такое кучкование могут отвечать разнообразные неустойчивости в диске, связанные с газодинамикой, магнитным полем, гравитацией. На коленке такое уже не промоделируешь, поэтому работы требуемого уровня сложности начали появляться лишь в последние годы. На конференции проблемы роста пыли в протопланетных дисках так или иначе затрагивались в нескольких обзорных докладах, а уж сколько об этом было постеров — и не сосчитать.

Неустойчивости в диске важны не только как фактор скучивания пыли. Они могут играть не менее важную роль в самом существовании диска. С этим тоже связана крупная проблема: диск-то должен быть аккреционным, то есть вещество в нём должно не просто крутиться вокруг звезды, но и постепенно приближаться к ней, с тем чтобы в конце концов упасть, породив наблюдаемое избыточное (относительно спектра самой звезды) ультрафиолетовое излучение. Чтобы вещество падало на звезду, у него нужно отобрать орбитальный угловой момент (aka момент импульса) и куда-то его деть. С давних пор потенциальным переносчиком углового момента считается турбулентность. За её возбуждение в диске как раз и должны отвечать какие-то неустойчивости, но какие именно — наука пока не может дать ответа, потому что и здесь требуются весьма детальные численные модели. Мало того что их сложно построить, так ещё и наблюдательных ограничений недостаёт. Конечно, много надежд в этом отношении возлагается на интерферометр ALMA, который позволит более или менее массово получать карты протопланетных дисков.

Вообще, не хотелось бы, чтобы вы представляли исследования протопланетных дисков как череду компьютерных моделей. Конечно, качественных наблюдений пока не очень много, но они есть. В спектрах дисков видны признаки укрупнения пылинок, всё больше обнаруживается в дисках различных молекул. В излучении молекул тоже можно разглядеть признаки укрупнения твёрдых частиц, потому что химические процессы по-разному протекают в среде с мелкими пылинками и в среде с крупными булыжниками (это, кстати, та область, в которую мы вносим свой скромный вклад).

Но, помимо прямых наблюдений, есть богатые косвенные источники информации об эволюции протопланетных дисков! Это итог их существования — планетные системы, включая Солнечную. Солнечная система интересна тем, что в ней помимо распределения планет можно изучать остатки протопланетного вещества; другие планетные системы интересны своим разнообразием. К сожалению (или к счастью), и в вопросе формирования планет тоже пока в основном неясности. Точнее, не ясно, в каких случаях работает тот или иной из двух рассматриваемых сейчас механизмов планетообразования — аккреция на ядро и гравитационная неустойчивость в диске. Первый — это конечный итог уже упомянутого слипания пылинок с образованием каменного ядра (планета земного типа), на который потом может аккрецировать мощная газовая атмосфера (планета-гигант). Второй — фрагментация диска под действием его же собственного тяготения — привлекает тем, что действует гораздо быстрее. Это позволяет объяснить образование планет-гигантов на больших расстояниях от звезды — как, например, в системе HR8799, то есть там, где аккреция на ядро должна быть дольше максимального времени жизни диска.

У гравитационной неустойчивости есть один крупный недостаток: до сих пор не доказано, что в типичном протопланетном диске есть условия для её возникновения. В одном из докладов, сделанном Жилем Шабрие, высказано даже предположение, что сама мысль о ней возникла по ошибке. Нам только кажется, что мы видим продукты гравитационной неустойчивости в диске. На самом же деле это продукты гравитационной неустойчивости в молекулярном облаке. Иными словами, иногда мы ошибочно называем планетами объекты, которые схожи с планетами массой, но появились на свет «звёздным» путём. А системы типа HR8799 могут возникать в результате миграции планет с одной орбиты на другую, более далёкую. Всё равно мы без миграции не можем объяснить ни появление «горячих юпитеров», ни даже строение Солнечной системы. В соответствии с популярной моделью Grand Tack («Шишков, прости: / Не знаю, как перевести» — А. С. Пушкин) наш собственный Юпитер осуществил в Солнечной системе манёвр с разворотом, прежде чем успокоиться на своей теперешней орбите.

Очень интересные были также доклады про внутреннее строение планет — как наших, так и чужих. Я уже выражал своё восхищение тем, что мы буднично исследуем состояние атмосфер планет вне Солнечной системы. Теперь, после конференции, могу добавить, что некоторые аспекты химического состава для внесолнечных планет известны нам лучше, чем для Юпитера.

Не обошлось, конечно, и без астробиологии, но этот доклад (последний на конференции) был скорее грустным: Мануэль Гюдель рассказал о том, сколь мало на самом деле значит популярное понятие зоны обитаемости и сколь многое нужно для существования жизни, помимо температуры, допускающей наличие жидкой воды.

Вообще, практически все доклады были в большой степени научно наполненными, но вместе с тем нескучными, артистичными, иногда даже провокационными. Организаторы обещают выложить их видеозаписи, так что можно будет пересмотреть. Книга с докладами увидит свет ориентировочно летом будущего года.

К оглавлению

Отдаление Луны: как нам организовать конвейер открытий Василий Щепетнёв

Опубликовано 24 июля 2013

Как свершаются эпохальные открытия, меняющие жизнь и человека, и человечества? Естественный ли это процесс, обусловленный неуклонно-поступательным движением цивилизации, или каждый прорыв есть непредсказуемое чудо?

В середине прошлого века не было сомнений в первом. В том, что наступает прогресс македонской фалангой, широко и уверенно: радио, рентген, пенициллин, лазер, генетика, кибернетика, космонавтика, и нет преград пытливому уму. Марс, противораковые таблетки и машина времени будут нашими если не завтра, то послезавтра непременно. Сейчас же мнится иное: пустил из хрустального далёка Иван-Царевич стрелу в наше болото, пустил другую, опустошил колчан, с него и довольно. Выполнил завет. Какая лягушка поймает, та и царевна. А зазевалась, промешкала, или ветром в чужую сторону снесло дар царевича — квакать тебе весь отпущенный век, кулёма.

В старых журналах попалась мне история: в 1965 году пединститут города Сухуми получил на баланс из Министерства судостроительной промышленности СССР электронно-вычислительную машину «Урал-1». Для учебных целей. По ряду причин (отсутствие специалистов, помещения и финансирования) машина так и не заработала, а сгнила потихоньку в сарае. История обыкновенная, сегодня подобных тоже хватает. Но в старый журнал заглянул я всё-таки не зря: узнал цену. «Урал-1» стоила 111 728 рублей 89 копеек. По тем временам – зарплата начинающего врача за сто лет, две дюжины автомобилей «Москвич» (помните Шефа из «Бриллиантовой руки»?) или несколько приличных кооперативных квартир. Дорогая штука. А фельетонист шутил, что, мол, и ему бы «Урал-1» пригодился, поставил бы в квартире, считал бы на ЭВМ домашний бюджет. Любопытства ради я посмотрел характеристики этой ЭВМ в Википедии и засомневался: как её поставишь? И большая, и греется сильно, десять киловатт мощности. Тысяча ламп, тут уж не до шуток. А сегодня — запросто. Сегодня компьютер, превосходящий производительностью «Урал-1» на много порядков, доступен каждому: было бы желание.

И место для него найти легко. Да хоть в карман положить. Наглядность прогресса очевидна. Но… Но тут как раз упал «Протон». Ну да, он не является точной копией «Протонов» шестьдесят пятого года, однако эксплуатационные различия невелики: грузоподъемность увеличена на пять процентов, и только. Пять процентов за пятьдесят лет — не маловато ли? Да и цена… При всей специфичности ценообразования, в шестидесятые годы страна могла позволить себе лунную программу. Если до пилотируемых полётов черёд не дошёл, то беспилотники летали к Луне частенько. Сегодня же… То есть деньги, если выделят, освоятся подчистую, в этом-то сомнений нет, но высадиться на Луну в ближайшие двадцать лет не получится. Луна от нас сегодня много дальше, чем полвека назад. Такая астрономия. Ну, объявят выговоры из-за падения «Протона», кого-то даже уволят, а толку-то? Положим, станки новые можно купить и за границей, но где взять нового рабочего, нового инженера? Наш город причастен к производству космических двигателей, а поскольку в России всё секрет и ничего не тайна, положение известно всем: в девяностые инженеров и рабочих с предприятия увольняли стройными рядами. Десятилетие спустя стали звать обратно, но одних уж нет, другие далече, третьи устроились на новом месте, и устроились хорошо… Для возникновения же новых специалистов нужны дети, ясли, детские сады с хорошими воспитателями, школы с хорошими учителями, которых заманят деньгами (чем же ещё?), училища с хорошими мастерами и передовой техникой, университеты с профессорами мирового класса. И всё — не сегодняшнее, не вчерашнее даже, а завтрашнее. С учётом этого двадцать лет — срок чудесный. Такая арифметика.

Если бы машина времени была-таки изобретена, можно было бы наладить обмен. Туда, в шестидесятые годы — компьютеры (самые простенькие, из залежавшихся), оттуда — «Протоны». И всем хорошо. А вдруг — изобрели? Вдруг нам, сюда, компьютеры доставляют именно на машине времени? Ну да, детали производят где-то там, за границей, но не является ли граница географическая одновременно границей временной? Одни компьютеры делают, другие — памятники Сталину: у нас в области на днях в очередной раз увековечили Иосифа Виссарионовича в чугуне. Задумаешься поневоле.

Но не повредит ли, не переменит ли историю появление современных (пусть и слабеньких) компьютеров в шестьдесят пятом году? Думаю, не переменит. Понять и воспроизвести технологию не удастся. Честно говоря, я не уверен, что сегодня удалось бы наладить выпуск той самой ЭВМ «Урал-1». Всё-таки тысяча ламп — это много. Там, поди, ещё и паять нужно, и вообще… Где взять рабочих, где взять инженеров?

Могу представить, что компьютеры, оказавшиеся в прошлом, привлекут внимание спецслужб империалистических государств. И они не пожалеют усилий, чтобы заполучить один–другой. И, получив, начнут исследовать, тратя миллиарды и миллиарды, так что лунную программу придётся свернуть, не дойдя до запланированного финала. Со временем, расковыряв нетбук за двести долларов, начнут выпускать процессоры: в 1978 году — 8086, в 1982-м -18086 и так далее.

Отсюда и пошли они, общедоступные компьютеры. А вы как думали, откуда всё взялось? Теперь бы определиться с машиной времени, отыскать её, и туда, в шестьдесят первый, а уж двадцатого века, девятнадцатого — как получится. А откуда машина времени взялась? Может, из двадцать второго века прислали, в обмен на те же «Протоны». Или наряду с проектами по атомной бомбе и по космосу был и третий — вернее, первый, возглавляемый Гейгером, который вовсе не умер в сорок пятом, а был вывезен в СССР. И Ландау в злосчастной катастрофе не пострадал, то был другой, загримированный под него человек. Гейгер и Ландау работали в… Нет, не скажу, не время. Да и закон о государственной тайне не позволяет, поди потом доказывай, что фантазировал.

Если же серьёзно, то вдруг и есть смысл поискать стрелы в недалёком прошлом, попытаться развить теории, до которых тогда за обилием проектов руки не дошли. Глядишь, и найдётся жемчужное зернышко, и не одно. Но для этого опять же нужны специалисты уровня Капицы и Ландау. Необходимы дети, школы… и т. д., и т. п. Вот где замкнутый круг, а вовсе не в парадоксах машины времени. Хочется, чтобы они, специалисты, возникли от постановления, выговора, приказа, в самом крайнем случае — от денег (не всем, не всем, а только состоявшимся, нобелевским лауреатам). Хочется, но не получается. Не едут отчего-то нобелевские лауреаты к нам. Футболисты едут, биатлонные тренеры едут, а нобелевские лауреаты — никак.

Значит, так: в сорок пятый год, срочно. Греттрупа, Цузе, фон Брауна, фон Арденне и многих других — в мешок и сюда, к нам. В секретный институт, который для непосвящённых будет поместьем олигарха. Пусть вместе с Ландау и Капицей трудятся на благо России.

Тогда-то и появится машина времени — или хотя бы ракеты, выводящие на геоцентрическую орбиту тонн пятьсот. Или тысячу. Машину времени мы забросим в шестьдесят первый год, чтобы в две тысячи тринадцатом было на чём ехать в сорок пятый за учёными. И будем ждать развития событий.

А хорошие школы и передовые университеты — это ненаучная фантастика. Забудем.

Каково это — использовать «Урал-1″ вместо пишущей машинки?

К оглавлению

Голубятня: Заключительное слово о бесполезности пользовательских обзоров Сергей Голубицкий

Опубликовано 23 июля 2013

На прошлой неделе в «Битом Пикселе» («Пользовательские обзоры как задвигатель торговли») я рассказывал о высоколобо-ученом исследовании феномена «пользовательских обзоров», точнее — негативных пользовательских обзоров, которые оказывают, по статистике, максимальное воздействие на принятие потребительских решений (купить / не купить). Сегодня в традиционной «Голубятне» хочу продолжить тему на примере личных изысканий, поскольку не только ощутил на себе всю идеологическую мощь так называемого народного мнения, но и отметил ряд весьма полезных в практическом отношении закономерностей и приемов.

Последние две недели я подбирал себе новую видеокамеру. Изначально мне казалось, что выбор будет простым, поскольку так уж сложилось, что в категории «любительский топ» и «просьюмер» с большим отрывом от конкурентов идут только два гаджета — Canon HF-G30 и Panasonic HC-X920. Как же я ошибался! Забегая вперед, скажу, что никакие ухищрения даже хорошо скоординированных пользовательских обзоров не дают пройти мимо очевидных несуразностей, которые заметны невооруженным глазом. В том смысле, что стоит собственными глазами увидеть реальные образцы видеозаписи, произведенные обеими камерами, как попадаешь в конфузное положение: либо нужно признавать, что ты сам слепой (или в лучшем случае дальтоник), либо нужно констатировать коллективную галлюцинацию — до такой степени расходятся тексты «пользовательских обзоров» и даже «официальных тестирований» с тем, что видишь своими глазами.

Изначально было ясно, что камеры находятся в неравном положении. Причина — на уровне чистой мифологии: марка Canon увенчана репутацией якобы профессиональной техники, а марка Panasonic, какой бы замечательной ни была её продукция, — это (опять же — якобы) голимый ширпотреб. Иллюзию эту разделяют не только подавляющее большинство пользователей, пишущих обзоры, но и очень влиятельные порталы вроде Camcorderinfo.com.

В случае с порталом проблем не возникает: однозначный, навязчивый и оттого вызывающий отторжение bias в пользу Canon этот сайт демонстрировал из года в год и при любых обстоятельствах (на что постоянно указывают читатели в комментариях — разумеется, без каких-либо последствий для политики портала), поэтому никаких выводов по «обзорам» Camcorderinfo.com я давно уже не делаю: читаю, принимаю к сведению и иду дальше.

Гораздо сложнее с «пользовательскими обзорами», разбросанными по Интернету в совершенно произвольных местах. Условно их можно разделить на две категории: те, что написаны апологетами бренда, и перебежчиками. Апологеты Panasonic пребывают в перманентной позе обороняющихся и оправдывающихся. Даже когда они пишут о том, что видео, снятое Х920, реально оказывается лучше, чем результат работы G30, они как бы извиняются: так уж, мол, получилось, не обессудьте! Мы, конечно, понимаем, что Canon великая марка, но так уж получилось, что…

Апологеты Canon апеллируют всегда к одному и тому же критерию: 3 года (5, 10 лет) тому назад я купил свой первый камкордер этой марки — и ничего больше мне не нужно. Поэтому, если лишних денег нет, я остаюсь верным своей «красавице» 2006 года выпуска, а если деньги есть, то непременно меняю по апгрейду каждую модель: G10 на G20, G20 на G30… И буду так же делать в дальнейшем.

Перебежчиков в парадигме Canon/Panasonic/Sony на удивление удивление мало. Единицы в прямом смысле слова. И, как правило, все они разочарованы (причем в любую сторону).

Описанная расстановка сил до того банальна, что даже обсуждать её не хочется: точно такую же картину мы наблюдаем на всех фронтах ИТ-гаджетарии и шире — всей религии консьюмеризма. Поклонники BMW готовы взойти на костёр ради доказательства преимуществ своей машины над Mercedes, поклонники Apple исходят презрением в адрес «нищебродов» с «Андроидом» и т. д. Религия всегда требует фанатизма и прозелитизма от своих адептов: это норма.

Всё это, в принципе, было ожидаемо, поэтому мне казалось две недели назад, что сложностей с выбором камеры быть не должно: отбрасываем адептов/перебежчиков, находим реально объективные отчёты и тесты, смотрим на примеры записи собственными глазами, определяемся с выбором. Просто, не правда ли? Вот и не угадали! Выбор оказался сущим адом. Не только потому, что днём с огнём невозможно было найти хотя бы парочку тех самых «объективных отчетов / тестов», но и потому, что на всякий аргумент тут же находилось десять контраргументов. Причем настолько искусных, что и возразить, казалось, дальше было нечего.

С этим я разобрался быстро: широкоугольный объектив с 20-кратным зумом (диапазон фокусных расстояний 26,8–576 мм), система оптической стабилизации, датчик изображения HD CMOS Pro типа 1/2,84 (разрешение 2,91 Мп), процессор DIGIC DV 4 в модели HF-G30 точно такие же, что и в XA20 и XA25, которые Canon позиционирует как профессиональные. Единственная разница — отсоединяемая ручка с аудиовходами XLR на XA20 и XA25 да выход HD/SD-SDI на XA25. Результат: XA20 дороже HF-G30 на $500, а XA25 — на $1 000. Понимая внутреннюю мотивацию ценообразования Canon, невозможно, тем не менее, понять её позиционирование на рынке: цена в $1 900 запредельна для просьюмерской камеры! Если $2 700 (XA25) выглядит на профессиональном рынке как стартовая модель, то $1 900 — цена несуразная, особенно в сравнении с конкурентами.

Как бы там ни было, преодолев ценовой шок, настраиваешься на чудеса: наверняка камера выдает эксклюзивное качество записи. Начинаешь читать «пользовательские обзоры» и… тут же теряешься: практически все, кто работал с камерой (а не вещал с высокой трибуны теоретических знаний, почерпнутых в Интернете), выглядят если не разочарованными, то по меньшей мере зомбированными! По уже названной парадигме: качество записи чего-то выходит не того, но мы, конечно, понимаем, что дело в кривых руках, потому как камера почти профессиональная. Эта невыносимая мантра просто сводит с ума.

Между тем те немногочисленные объективные обзоры, какие удалось найти за две недели, выдают совершенно невозможные результаты. Взгляните для начала на это сравнение съемки Canon HF-G30 и Panasonic HC-X920 в условиях плохого освещения:

Неслабая разница, не правда ли? Но это только начало. А вот как обстоят дела с чёткостью картинки:

Для полноты представления предлагаю посмотреть замечательный сравнительный ролик, в котором воспроизводится параллельная запись, сделанная тремя топовыми видеокамерами 2013 года просьюмер-класса: Canon HF-G30, Sony HDR-PJ780, Panasonic HC-X920. То, что картинка X920 лучше HF-G30, мы уже поняли, но по всем критериям HDR-PJ780 от Sony также выдает лучший результат.

И тут меня осенило: цены на видеокамеры вообще не отражают никакой реальности, кроме маркетинговых амбиций производителей! Возьмем, к примеру, Sony HDR-PJ780: на Amazon.com она на $139 дороже, чем Canon HF-G30! При этом в Москве — в полтора раза дешевле (47 500 руб. против 63 600)! Для сравнения: цена Panasonic HC-X920, камеры, которая на голову лучше HDR-PJ780 и как минимум не хуже HF-G30, на Amazon.com составляет $860, а в Москве — 36 000 руб.

Ну и как прикажете понимать этот ценовой парадокс? Да так, как я уже объяснил выше: цена не имеет ни малейшего отношения к реальности! Цена отражает лишь маркетинговую мифологию, причем в разных местах эта мифология разная.

Скажем, в России Canon считается «профессиональным брендом» (притом что в десятке лучших в мире профессиональных видеокамер нет ни одной модели Canon, а все — от Panasonic и Sony): видимо, сказывается давление авторитета фотографов советской школы, которые всю жизнь бредили этим самым «Кэноном». То обстоятельство, что фотоаппараты — это не видеокамеры, мало кого в стране авторитетов волнует.

В Америке у Canon очень сильные позиции (отсюда и тотальное лоббирование и контроль над популярными порталами типа Camcorderinfo.com), однако не настолько, чтобы перевесить мифологию Sony (самая популярная марка в США в сфере бытовой аудиовидеотехники). Sony завоевала Америку ещё во времена Walkman’a и с тех пор не отпускает хватку. Поэтому сегодня японцам достаточно вставить в крышку с экраном смешной детский проектор, чтобы взвинтить цену до любого уровня: всё равно купят.

Бедолага «Панасоник», как я уже сказал, в сфере бытовой аудиовидеотехники — самый беспонтовый. Единственный маркетинговый козырь для HC-X920 в рукаве этого производителя — три матрицы MOS, которые не в состоянии захватить воображение публики (потому как установлены в топовой линейке уже года четыре). Даже объектив Leica с феноменальной диафрагмой F1.5 (у Canon HF-G30 и Sony HDR-PJ780 — F1.8) никого не очаровывает. Вот и приходится спустя всего лишь полгода после появления модели на рынке опускать цену на уникальную камеру ниже плинтуса.

Так как же обстоят дела с пользователями и их обзорами? Дела обстоят печально: пользователи плавают в мутном коктейле из собственных впечатлений и региональной мифологии, отлившейся в болезненное клише в их мозгах. Надежд на то, что удастся почерпнуть хоть какую-нибудь пользу из этих пользовательских обзоров, увы, нет никаких. По крайней мере в данной конкретной ситуации.

Какую же камеру выбирать? Хороший вопрос после всего сказанного :-). Думаете, однозначно Panasonic HC-X920? Эх, если бы всё было так просто в подлунном мире :-).

Дело в том, что при желании можно смоделировать любой эксперимент и любое тестирование таким образом, что непременно получится нужный тебе результат. У меня лично абсолютно нет никакой уверенности, что в тесте Рено Лабрашри, картинки из которого я использовал выше, съёмка двумя камерами велась с абсолютно идентичными настройками: выдержка, диафрагма, фокусировка, разрешение…

С другой стороны, у Canon HF-G30 есть множество своих достоинств (от битрейта 35 Mbps до 20-кратного оптического зума, одновременной съёмки на две карточки в разных форматах и гораздо более богатого набора ручных настроек, чем у HC-X920), чтобы заставить ещё сильно подумать над окончательным выбором.

В общем, тема для меня лично остаётся открытой, хотя один положительный результат у меня уже есть: пользовательские обзоры в подавляющем большинстве случаев — это полный шлак. Единственный правильный вариант: берёте в собственные руки всех кандидатов и сами сравниваете по всем параметрам — от личного удобства использования до субъективных впечатлений от картинки.

видеообзор очередного гаджета. На сей раз крутил-вертел-размышлял над Highscreen Alpha GTX. Понравились как фаблет, так и формфактор (5,7 дюйма), так что все любители «ноток» (во главе с нашим Левоном) автоматически попадают в моем сердце под амнистию :)

К оглавлению

Облом MSFT? Даже не надейтесь! Сергей Голубицкий

Опубликовано 22 июля 2013

В минувшую пятницу Microsoft нарисовала на бирже кульбит, от которого ИТ-общественность сначала испытала шок, а затем впала в уныние. На мой взгляд человека, почти 20 лет проторчавшего на биржах, совершенно напрасно. И в шок напрасно, а в уныние — и подавно. Попробую успокоить коллег и объяснить причину пятничного пируэта.

О том, что надвигается гроза, трейдеры узнали ещё накануне. В первые минуты после закрытия торговой сессии в четверг две ИТ-компании — Microsoft и Google — отчитались по квартальным достижениям. Оба отчёта оказались вполне приличными, кроме одного-единственного нюанса: цифры были ниже ожиданий (того, что называется whisper numbers).

Вот данные Google: — доход за II квартал — $14,1 млрд (годом ранее — $11,8 млрд); — чистая прибыль — $3,2 млрд ($2,8 млрд); — чистая прибыль в расчете на одну акцию — $9,54 ($8,42).

Что же тут такого «страшного»? В самих цифрах, как я уже сказал, ровным счётом ничего — всё просто замечательно: флагман онлайн-коммерции наращивает обороты и прёт как танк. Что же не понравилось биржевой публике? Два ничтожных нюанса: — доход за вычетом налогов был $11,1 млрд, а whisper number (ожидалось) — $11,33 млрд; — прибыль в расчёте на одну акцию (не по стандарту GAAP) была $9,59, а whisper number — $10,80.

То есть «преступление» Google заключалось в том, что ожидания были слегка выше реальности, хотя сама реальность — просто замечательная. Результат — в первые 15 минут после закрытия официальных торгов акции GOOG рушатся в пропасть на сетевых торгах (ECN’s):

Посмотрим теперь на Microsoft: — доход за II квартал — $19,9 млрд (годом ранее — $18,1 млрд); — чистая прибыль — $5,0 млрд (годом ранее — убыток в $493 млн!); — чистая прибыль в расчете на одну акцию — $0,59 (годом ранее — убыток в 6 центов).

Как видите, результаты в последнем квартале Microsoft продемонстрировала еще более восхитительные, чем Google. Что самое главное в бизнесе? Позитивная динамика. И Google, и Microsoft явили прекрасную способность выходить из затруднительного положения, преодолев прошлогодний спад (у Microsoft, правда, убытки были связаны с переоценкой гудвилла, под которым, если отбросить политкорректный морок, скрываются просчёты в оценке поглощаемых компаний либо собственных доходов будущих периодов).

Биржевая публика, однако, динамикой не интересуется, равно как и реальным положением дел в компании. У биржи совершенно иные критерии позитива и иные ценности (если коротко, то бизнес оценивается в первую очередь всегда на предмет генерирования профита здесь и сейчас, подробнее читайте мои многочисленные статьи в «Бизнес-журнале» о взаимоотношениях публичных компаний со своими акционерами), поэтому в минувший четверг было достаточно двух небольших промахов, аналогичных гугловским: — доход за II квартал — $19,9 млрд, а whisper number — $20,72 млрд; — чистая прибыль в расчете на одну акцию — $0,59, ожидалось 75 центов.

Этих несовпадений желаемого и действительного было достаточно, чтобы уничтожить акции компании в первые же минуты после пресс-релиза:

Напрасно Microsoft акцентировала в своем анонсе причину снижения прибыли в четвёртом квартале — общая деградация рынка персональных компьютеров. Эти нюансы никому не интересны, поэтому акции компании продолжали падение на протяжение всей ночи с четверга на пятницу:

Когда утром открылись торги, падать дальше уже было некуда, поэтому бумаги MSFT просто дрейфовали на протяжении всей торговой сессии и продолжают дрейфовать в понедельник — в момент, когда я пишу этот пост:

Мейнстримную прессу в мире колбасило на протяжении всей пятницы: «АААА! ОООО! УУУУУ! «МИКРОСОФТ» ОБВАЛИЛСЯ!!! НАЧАЛО КОНЦА!!! СУШИТЕ СУХАРИ!» Забавно, что никакого кликушества вокруг Google не было: как бы вскользь заметили, что да, облажались ребята, но не более. Оно понятно: в случае с Google расхождения между реальной отчётностью и whisper numbers никогда не оказывают затяжного влияния. Что не преминуло подтвердиться и на этот раз: акции компании полностью оправились от истерической гиперреакции уже к середине торгов следующей сессии:

У Microsoft так же красиво выйти из пике не получилось:

Как видите, акции компании даже не предприняли попытки восстановиться: второй день они продолжают телепаться на самых низких уровнях после сокрушительного падения. Объясняется это просто: акции MSFT уже лет десять как не являются объектом биржевых спекуляций! Эти бумаги — не фишка, предназначенная для быстрых заработков, а инструмент долгосрочных вложений в расчёте на дивиденды.

Если увеличить горизонт, мы увидим, что пятничное падение минимально отразилось на годовой статистике…

…а в долгосрочной перспективе вообще осталось незамеченным:

Как видите, начиная с 2001 года (после схлопывания доткомовского пузыря) акции MSFT никуда не движутся: 13 лет заунывного, тоскливого и тухлого застоя! Подобная картинка исторически соответствует всем компаниям, которые утратили так называемый growth-статус и превратились в механизмы для долгосрочных вложений капитала. Сила MSFT — стабильность. И это качество у компании не отнять: 13 лет ее акции не падают и не растут, а пребывают в баюкающем спокойствии бокового тренда, который будет продолжаться до тех пор, пока человечество не изживёт последний «писюк» с установленной на нём Windows. Думаю, это случится не скоро.

Совсем другой статус у Google. Это классическая growth company, которая поражает не только своим неуёмным ростом, но и практически неисчерпаемым в обозримом будущем потенциалом:

Это не компания, а танк какой-то. Обстоятельство, безусловно, радующее и саму Google, и её акционеров.

P. S. Что касается всего рынка, то можно практически не сомневаться в том, что в ближайшее время случится сильная коррекция. Совокупность факторов столь однозначно говорит в пользу этого сценария, что мне в голову не приходит ни одной отговорки, позволяющей держать длинные позиции. Коррекция, однако, будет очень краткосрочной, после чего (осенью) продолжится устойчивый рост до самого конца года. Как, собственно говоря, я и предсказывал ещё в январе.

К оглавлению